«Масштабная операция»

Валерий Рощин Масштабная операция

Часть первая Операция «Вердикт»

— Ну, вот и братки-и… — протяжно вздохнул Сергей Шипилло, снимая кепку и подходя к ровному ряду чем-то похожих друг на друга могил.

Он провел широкой ладонью по коротко подстриженным, с проседью на висках, волосам. И без того суровое выражение лица стало еще строже. Темные глаза слегка заблестели, четко обозначились желваки на скулах…

— Куда ж им теперь отсюда деться!? — то ли возразил, то ли подтвердил мрачную истину Александр Воронцов — на вид самый молодой из пришедшей на Серафимовское мемориальное кладбище троицы.

Протиснувшись между седым снайпером и своим одногодком — капитаном Торбиным, непоседливый и шустрый по натуре Сашка продолжал стрелять по сторонам озорными черными глазищами и, казалось, вот-вот готов был выдать очередной фортель. Однако траурная тишина скорбного места обязывала воздерживаться от праздных выходок и соблюдать благопристойность.

— Растет рядок… — продолжал тем временем кивать в такт словам прапорщик — старший из приятелей по возрасту, но младший по званию, — складывают головушки наши друзья и конца этому процессу, ядрен-батон, не видать…

— Что поделаешь — мы сами выбрали профессию, — с несвойственной серьезностью отвечал Воронцов, прозванный в отряде Циркачом.

Ныне вряд ли кто-то из спецназовцев мог точно припомнить, в честь каких именно заслуг Александр обрел данное прозвище — за веселый взбалмошный нрав, или за те неожиданные выходки, вытворяемые им чуть ли не ежедневно, или же за виртуозное, мастерское владение любыми видами холодного оружия. Одно лишь можно было утверждать без опаски ошибиться: прозвище в большой степени соответствовало и его характеру, и облику в целом…

Все трое отправлялись на следующий день в Чечню, сегодня же, согласно давней традиции, приехали на кладбище проститься с погибшими в таких же командировках товарищами. Станислав Торбин достал из-за пазухи приличную по объему фляжку и подал Сергею. Пока тот делал смачный глоток, прикурил сигарету и протянул следом в качестве «фирменной закуски». Снайпер курил редко, но в особенных случаях никогда не отказывался поддержать старинного обычая.

Фляга пошла по кругу…

— Ух, крепок зараза!.. — шумно выдохнул Циркач, но тут же переключился на другое — более подходящее и свойственное его живой фантазии: — господа, у меня родилась гениальная мысль. А не застолбить ли и нам тут местечко?

— Поприятней ничего не мог придумать? Мысль у него родилась… — недовольно пробурчал снайпер Шипилло, — лучше бы ты аборт ей устроил…

— Боишься — ямы не достанется? — впервые подал голос Стас.

— Да нет же!.. Похоронят-то все одно здесь, так ведь раскидать могут! Одного тут, другого через две версты… А так хотелось бы и после смерти оставаться вместе, вот как сегодня…

— Через две версты… — передразнил Шип, — у нас в «Шторме» и народу-то столько не наберется…

Но каким бы не слыл Сашка пустоголовым, на сей раз, его идея совсем уж бредовой не выглядела. Вероятно, сейчас происходил один из тех редчайших моментов, когда, позабыв о сарказме, он настроился на нечто возвышенное. Следовало воспользоваться исключительным случаем, и прапорщик, переглянувшись с Торбиным, благословил:

— Ладно… иногда от тебя не брызжет дурью… Договориться с местной артелью смогешь?

— Легко!

Пока Александр бегал к кладбищенскому начальству, Сергей со Станиславом медленно прохаживались по Аллее Героев вдоль могил, устроенных в одну ровную линию. Казалось, навек ушедшие друзья и сейчас старались выдержать идеальный строй. Дойдя до последнего, самого свежего захоронения, спецназовцы надолго остановились. На мраморной табличке надгробного камня значилось: «Полковник Львовский Алексей Эдуардович. Геройски погиб, при исполнении служебных обязанностей».

— Эх… какого мужика фактурного угробили. Особой складки был человек!.. — снова вздохнул Шипилло. — Надо ж так нелепо судьбинушку оборвать!.. Сам отправился в логово… И что за обычай такой идиотский — посылать старшими групп командиров бригады!? Чай они уж к своим-то годкам досыта по лесам навоевались, да в атаки набегались, так нет же — мотыжь без передыху!.. Какой вояка из пятидесятилетнего человека!? Он в штабах должен карты малевать, пополнение уму разуму учить, да какаву с молоком прихлебывать, а не предлагать себя в заложники… И что у нас за страна такая!? Куды ни стрельни — непременно в лоб дурака попадешь!..

История гибели Львовского до сих пор вызывала множество пересудов. Пожалуй, только молчаливый Торбин не принимал участия в дебатах о причинах безвременной кончины командира «Шторма». «К чему ворошить пепел? — рассуждал он, каждый раз уходя от этих споров. — Полковник не мог поступить иначе, не имел права… Да и не было у него в то холодное осеннее утро других вариантов…»

К Серегиному беззлобному ворчанию капитан давно привык, посему слушал друга в пол уха и размышлял о своем.

— Вот и завтра с нами Щербинин едет… — в полголоса брюзжал тем временем старый снайпер.

— Разве? — негромко удивился Стас, не отрывая взгляда от портрета бывшего командира.

— Точно говорю — едет. Сегодня видел его командировочное удостоверение в строевом отделе.

— Что ж, на то воля божья. Лишний опытный офицер в Чечне — не помеха…

Несколько минут они стояли неподвижно и молча, вспоминая Алексея Эдуардовича — человека бесконечно смелого, мужественного и бескомпромиссного. Только порывы теплого весеннего ветерка легонько трепали темные волосы капитана Торбина. Его тонкие губы под почти прямым, с небольшой горбинкой, носом, казалось, что-то непрерывно шептали. Крепко сложенный молодой человек с правильными чертами лица и серо-голубыми глазами в сотый раз благодарил покойного Львовского за оказанную четыре года назад бесценную услугу. Тогда стараниями полковника, Станислав оказался зачисленным в элитный отряд специального назначения «Шторм».

Потом мысли переключились на нынешнего командира бригады — Юрия Леонидовича Щербинина. Затем на его дочь — Елизавету Щербинину…

— Сон нынче мне приснился какой-то странный… — нарушив тишину, медленно проговорил прапорщик.

Казалось, увлеченный своими мыслями офицер ничего не слышал, лишь взгляд немного переместился в сторону собеседника.

— Будто вернулись мы втроем из командировки живые, здоровые, невредимые… — также с расстановкой и с паузами развивал тему Шип, — идем радостные по нашему гарнизону… Все вроде вокруг по-старому, ничего не изменилось — те же дома, деревья, знакомые люди… Да вот беда — нас-то никто не узнает!..

Станислав глянул на приятеля и усмехнулся одними уголками губ. Сновиденье действительно было необычным.

— Так это еще не все, — «обнадежил» рассказчик. — Останавливаем одного, другого, третьего… Спрашиваем, что, мол, стряслось-то? Почему это вы своих признавать не желаете? А не существовало у нас, говорят, таких никогда. Не числилось в списках и штатных расписаниях. Во как, ядрен-батон! Пригрезиться же такое… И ведь ни единой рюмки вчерась не опрокинул!..

Отдававший мистицизмом сон Сергея, напомнил Торбину и о собственных нехороших предчувствиях перед очередным вояжем на Кавказ. Однако провести какую-либо параллель, равно как и удивиться совпадению не успел — на узкой аллейке появился Воронцов в сопровождении двух работяг в затрапезной униформе.

На помятых физиономиях землекопов угадывалось предвкушение легкого заработка…

— Значит так, уважаемые будущие клиенты, — без предисловия и, не доходя десятка шагов, резво начал один из пролетариев, — по триста баксов с носа и пять метров от последней оградки в этом ряду — ваши.

— Окстись, шахтер! — звучно охладил его пыл прапорщик, — мы ж не евреи и не азеры! Не олигархи, одним словом, а простые!

— Как хотите… У нас жесткая такса, — отрезал было гробокопатель, но второй в этот миг пихнул его в бок и многозначительным взглядом указал на флягу, которой невзначай поигрывал в руке один из потенциальных покойников.

— А чёй-то в ней булькает?

— Угадай, — предложил Стас, равнодушно глядя куда-то вдаль, поверх полинялых ушанок.

— Винище?

— Мимо…

— Водяра?

— Нет такой буквы в этом слове…

— Неужто спирт?!

— Ну, наконец-то!..

— А не врешь?

— Выбирай выражения, метростроевец.

Наличие крепчайшего алкоголя в алюминиевой емкости сильно поколебало желание работяг придерживаться сложившейся таксы — времена, когда от дешевого «Рояля» подозрительного происхождения ломились витрины всех ларьков, канули в вечность. И после непродолжительного торга цена за одно место стремительно рухнула до ста условных единиц. Первый из могильщиков записал куцым карандашом данные странноватых клиентов, второй скоренько сунул деньги в карман и оба одновременно, с бережной осторожностью приняли посудину…

Держа «драгоценность» всеми четырьмя грязнущими лапами, наперебой загалдели:

— Будьте уверены — сохраним «жилплощадь» в полном не прикосновении до самой вашей кончины! И уложим в лучшем виде — не пожалеете! Будьте уверены…

1

«…Не забывайте работать левой, сукины дети! Резче встречать соперника левой! — отчетливо доносились из глубин памяти команды инструктора по армейскому рукопашному бою. — Торбин, хватит плести кружева на ринге, отрабатывай удары! А вы что рты на него разинули?! Работать парни! Работать до седьмого пота! А ну, разбились попарно и отпахали три раунда по десять минут!.. Тут вам не сборище миловидных жопников на богемной тусовке, здесь из вас делают настоящих мужиков — ДЕСАНТУРУ!..»

Воспоминания об изнурительных тренировках в родном Рязанском десантном училище прервал робкий голос посыльного:

— Товарищ капитан… Товарищ капитан!..

Станислав резко поднялся с кровати и выглянул за полог небольшой офицерской палатки:

— Что хотел, приятель?

— Вас срочно вызывает полковник Щербинин.

Офицер едва не выругался — и десяти минут не прошло, как прилег после часовой пробежки, да в самый последний миг передумал сквернословить… Стоявший перед ним младший сержант — всего лишь один из многих тысяч мальчишек, угодивших в чеченскую мясорубку отнюдь не по собственной воле. Для них, простых солдат — вчерашних школяров или, в лучшем случае — студентов, здешние бессонные ночи и ранения, продолжительные дневные марши и ночные тревоги были настоящим испытанием, способным до изнеможения измучить душу. Другое дело офицеры и контрактники, шедшие на войну сознательно. Страдали они, конечно, не меньше, но душевно были куда спокойнее…

— Сейчас буду, — только-то и ответил спецназовец, набрасывая на широкие плечи камуфляжку. Через минуту он неторопливо шел по ровной, безукоризненно выметенной дорожке меж стройных рядов армейских палаток.

В начале второй чеченской кампании здесь, под Ханкалой — на месте нынешнего, внушительного по размерам палаточного городка, был организован перевалочный бивак для небольших отрядов войск специального назначения. Теперь же лагерь разросся — имел несколько сотен метров в поперечнике; в центре возвышалось капитальное здание общей столовой с цветочными клумбами вокруг; на ровной площадке, что примыкала к северной стороне брезентовых «кварталов», разместилась эскадрилья транспортных и штурмовых вертолетов; по периметру базы располагались укрепленные бетонными плитами посты, а вокруг обширного поселения беспрестанно курсировали на БМД дежурные дозорные группы.

Обитель пожилого полковника находилась совсем недалеко — в паре минут неспешного хода. Но этого времени Торбину обычно хватало, чтобы полюбоваться красотами местной природы и насладиться дуновением легкого ветерка, несшего, обжигающий, после короткого отдыха в большом городе, чистейший воздух с перевалов Кавказа. По настоящему теплая летняя погода в здешних краях сменяла скоротечную весну рано — где-то в конце апреля, начале мая. Земля, обильно пропитанная талыми водами, просыхала; солнце к полудню поднималось высоко над горизонтом; на ветвях колыхалась свежая, ярко-зеленая листва…

Появление «зеленки» для «чехов» — боевиков из незаконных бандформирований, являло собой радостное и долгожданное событие. Непродолжительной зимой они зализывали раны, копили силы для предстоящего противодействия федералам, а из заснеженных горных лагерей спускались на равнину для пополнения провианта, да ежели появлялась по докладам разведки лакомая и немногочисленная добыча. Едва над головами лесных бородачей густели кроны деревьев — начиналась настоящая война…

«Да, после зимних „каникул“ боевые действия снова набирают обороты… — вздохнул Стас, — в этой командировке бог нас миловал. И меня, и Воронца, и Шипилло… Скоро возвращаемся домой. Целехонькими возвращаемся!.. Вроде только вчера осуществляли сумасбродную идею Циркача — прикупали места на кладбище; Серега рассказывал о своем странном сне, а уж почти три месяца минуло. Да, быстро на войне летит время! А сон-то его не сбылся. Впрочем, как и мои предчувствия тоже…»

В брезентовом штабе Отдела Специального Назначения «Шторм», чья палаточная «улочка» раскинулась по соседству со схожими подразделениями, находилось три офицера. Среднего роста и крепкого телосложения полковник — командир бригады Щербинин; смуглый, слегка полноватый майор Константин Сомов — оперативник, отвечавший за взаимодействие с ФСБ и другими родами войск, и капитан Торбин.

Комбриг говорил медленно, с расстановкой, стараясь донести до подчиненных всю суть и сложность предстоящего задания:

— В штабе оперативной группы предстоящую операцию окрестили «Вердикт». Основной задачей спецотряда является личное уничтожение эмира Шахабова Беслана Магомедовича по кличке Медведь. Прозвище, насколько вам известно, дано за крайне жестокий нрав — пленных не берет или же выкупает у других террористов с целью пыток и показательных казней. Отвечает этот весьма уважаемый в чеченской армии человек за подготовку молодых резервистов. Кроме того, по некоторым и пока непроверенным данным, именно он готовит смертников — так называемых шахидов, осуществляющих жесточайшие теракты в городах России…

Майор делал короткие пометки в планшетном блокноте, Торбин же слушал информативный инструктаж, стараясь запомнить самое важное, непосредственно относящееся к будущей акции. Пальцы его правой ладони привычно и быстро перегоняли меж собой монетку — от мизинца до большого и обратно. Дабы не раздражать монотонным мерцанием тусклого металла начальство, руки во время таких аудиенций Стас предпочитал держать за спиной.

— …По сведениям разведки учебный лагерь заместителя Командующего Вооруженных Сил Чеченской Республики Ичкерия более двух-трех недель на одном месте не задерживается. Отряд численностью от двухсот до четырехсот боевиков постоянно курсирует вблизи российско-грузинской границы, разбивая биваки в густых лесах. Изредка, при приближении превосходящих сил Федеральных войск, соединение перебазируется в Панкисское ущелье. Позавчера Медведь с большой группой вооруженных бандитов пересек границу и вновь обосновался на нашей территории. Итак, капитан, твоя задача…

Майор перестал записывать и поднял голову. Торбин перевел взор со светлого пятна целлофанового оконца на полковника.

— …Самостоятельно набери отряд из семи человек, ты Станислав — восьмой. В обязательном порядке возьми пару профессиональных снайперов. Желательно так же включить в группу еще одного офицера.

Юрий Леонидович на мгновение умолк и, стрельнув лукавым взглядом на капитана, предположил:

— Вторым офицером, вероятно, пойдет Воронцов?

— Так точно, — утвердительно кивнул он.

— Ну что ж, не возбраняется, — удовлетворенно буркнул Щербинин. — Далее… Оружие и снаряжение любое — на ваше усмотрение. Тройной боекомплект на пять дней. Питание, вода, медикаменты — без ограничения. Вот карта с маршрутом движения и обозначением дислокации лагеря Шахабова…

Он достал из полевой сумки новенькую топографическую карту, развернул и положил на стол. Ткнув пальцем в небольшой кружочек, очерченный синим фломастером, командир бригады вытянул из другого отделения сложенный вчетверо листок с видневшейся на углу круглой гербовой печатью:

— Возьми боевое распоряжение, оно уже подписано. Этот клочок бумаги, как ты помнишь, служит законным основанием для применения огнестрельного оружия в случаях, когда сочтете нужным. Выброска в час тридцать ночи. Сейчас майор Сомов позаботится о снаряжении, ты же Станислав присоединишься к нему чуть позже. Людей отберешь и проинструктируешь в двадцать четыре ноль-ноль, не раньше. Выход колонны бэтэров из лагеря — для прикрытия вашей выброски, в ноль сорок пять. Десантирование должно произойти на десятом километре южной грунтовки. Вопросы есть?

Оба офицера промолчали, что означало отсутствие «белых пятен» в их понимании цели и деталей предстоящего задания.

— Сомов, — свободен, — отпустил оперативника полковник.

Тот кивнул, спрятал блокнот и вышел за полог палатки. Щербинин же сделал шаг к Торбину и, положив руку на его плечо, произнес уже не сухим и казенным, а добрым, почти отеческим тоном:

— Понимаю… не прошло и недели, как ты вернулся из тех краев, но кто лучше тебя знает тамошние тропы и ущелья?..

Молодой человек еле заметно, устало улыбнулся — эта командировка действительно выдалась для него насыщенной и тяжелой.

— Мы давно охотимся на Медведя, — вздохнув, продолжал командир «Шторма», — две группы, посланные с идентичной задачей, исчезли бесследно — как сквозь землю провалились… Поэтому настоятельно прошу избегать передвижения по открытым пространствам. Скрытность Станислав, и еще раз скрытность! Сторонитесь людей по пути до логова Шахабова, и не ввязывайтесь ни в какие стычки. Маршрут, указанный на карте, разрабатывался с учетом всех предыдущих ошибок и проложен исключительно по лесистой местности…

Щелкнув пальцем по пачке, он вышиб одну сигарету и подпалил ее зажигалкой. Пройдясь взад-вперед у стола и немного помолчав, негромко озвучил последнее напутствие — сугубо личное:

— Береги себя, Стас. Если с тобой, не дай бог, что-нибудь случится — Елизавета меня со свету сживет. Это последняя операция, вернешься — будем собираться домой — в Питер. А там у тебя отпуск… Отправлю вас с Лизой, куда-нибудь в теплые края — косточки погреть на белом песочке. Идет?

Согласно кивнув, Торбин решил все же не выходить за рамки устава и четко произнес:

— Разрешите начать подготовку?

— Подожди… — Юрий Леонидович выудил из той же полевой сумки белоснежный конверт, — здесь фотография эмира. Это чтоб твои снайперы не ошиблись… Теперь приступай.

Стас молча взял со стола карту и сунул ее вместе с боевым распоряжением и конвертом в один из карманов камуфляжки. Полученную информацию можно было считать исчерпывающей.

Вынырнув из палатки, он зажмурился от яркого весеннего солнца и твердым шагом направился вслед за майором Сомовым…

По проселочной дороге, во мгле южной ночи двигалась колонна БТР-80. Маршрут между двумя лагерями федеральных войск оставался относительно безопасным для передвижения в темное время суток — на пятнадцатикилометровой дорожной дуге располагалось три укрепленных блокпоста. Кроме того, несколько часов назад для пущей надежности в район предстоящей высадки была направлена разведгруппа.

Каждая боевая машина вмещала в своем чреве до восьми десантников, но в этот раз спецназовцы тащили с собой изрядную поклажу: всевозможное снаряжение, продовольствие, оружие и боеприпасы. Поэтому решили разместиться без стеснения в двух бэтээрах…

Последние транспортеры вдруг снизили скорость и немного приотстали от колонны. От продолговатых бронированных тел поочередно отделились неприметные тени. Когда последняя — восьмая исчезла в придорожных зарослях, мощные двигатели взревели, набирая былые обороты и машины, оставив клубы пыли и дыма, скрылись за плавным поворотом, догоняя колонну.

Едва стихли надрывные звуки, над лесом установилась абсолютная тишина — ни шорохов, ни шелеста листвы, ни треска сухих ветвей… Все бойцы десантированного отряда замерли на тех самых местах, где застигло безмолвие — для сбора и дальнейшего продвижения должен был прозвучать условный сигнал командира.

Торбин достал из нагрудного кармана разгрузочного жилета небольшую радиостанцию «Вертекс».

— Двадцать два, — негромко проговорил он, нажав кнопку «Передача».

Две двойки означали успешную высадку и готовность к пешему марш-броску. Через мгновение в динамике раздался закодированный ответ:

— Семьдесят семь…

Этими двумя цифрами старший разведгруппы, что расположилась на высотке в трехстах метрах южнее, оповещал Станислава о благоприятной, спокойной обстановке вокруг.

— Отлично, — прошептал капитан.

Аккуратно положив ненужную отныне рацию на землю, он с силой наступил на нее кроссовкой и дважды отрывисто свистнул. Первый звук был немного длиннее второго и на полтона ниже. Вскоре вокруг собрался весь отряд. Темноту прорезал слабый свет луны, преодолевшей вершины гор, и все восемь бойцов небольшого отряда бесшумно растворились в ночной мгле…

До рассвета предстояло прошагать более десяти километров и выйти на рубеж, где относительный контроль территории республики российскими войсками заканчивался. Далее начиналась пересеченная местность, скрытая до самой Грузии лесами и кишащая разрозненными отрядами сепаратистов. Именно оттуда боевики раз за разом спускались на обширную равнину — Терско-Кумскую низменность, с тем, чтобы уничтожать неверных и творить разбой. Высокогорные районы подвергались лишь эпизодическим ракетно-бомбовым ударам с воздуха, да коротким нашествиям регулярных частей для уничтожения баз террористов, засеченных аэрокосмической разведкой. Иногда туда наведывались и небольшие подразделения «Шторма» — Отдела специального назначения, находящегося в ведомстве Государственного управления исполнения наказаний Минюста России.

Впереди — на удалении зрительной связи, шла пара лидеров: опытный снайпер Шип — прапорщик Сергей Шипилло и Руль — рядовой Анатолий Тоцкий, получивший свое прозвище благодаря безмерной любви к автомобилям. На старенькую, но проверенную временем оптическую винтовку СВД, Шип приладил прибор ночного видения и теперь, постоянно обозревая окрестности, уверенно продвигался сквозь заросли. Иногда, замечая что-то подозрительное, он замирал и тогда, идущий на подстраховке Руль, вскидывал вверх руку. Торбин же, следя за каждым их движением с помощью ночного оптического прицела, немедля останавливал основную группу, арьергард которой замыкал и прикрывал его давний друг — капитан Воронцов.

Впрочем, каких либо длительных заминок в дороге не случилось, и весь путь первого этапа отряд проделал до восхода солнца — натренированные мужчины справились с задачей в означенный срок. Хотя… если бы они поддались на уговоры майора Сомова, настоятельно рекомендовавшего облачиться в положенное снаряжение, кратковременные остановки пришлось бы делать гораздо чаще. Выбирая амуницию, они все как один отказались от шлемов и бронежилетов. Надежные и обладавшие четвертой степенью защиты титановые «Кирасы» были слишком тяжелы. Легкое же кевларовое облачение от пуль «Калашей» и снайперских винтовок все равно не спасало…

— Привал, — объявил Станислав на заросшем склоне пологого пригорка и, вглядываясь в начинавшее светлеть на востоке небо, приказал: — всем отдыхать четыре часа. Первым дежурю я и рядовой Тоцкий. Через час заступают Воронцов с Бояриновым, их меняют Шипилло и Куц. Последняя пара — Серов, Деркач…

Десятки раз, находясь в Чечне, полковник Щербинин лично участвовал в спецоперациях, но еще чаще формировал и отправлял отряды на различные задания. Чем только поначалу, будучи в командировках, не занимались люди из тюремного спецназа — как вначале народ окрестил бойцов «Шторма»: ликвидировали незаконные вооруженные формирования, освобождали заложников, искали и изымали оружие с боеприпасами, пресекали незаконную добычу и перевозку нефтепродуктов… Но так уж сложилось, что в последнее время деятельность профессионалов Минюста никак не сочеталась с обидным дополнением «тюремный» к гордому, внушающему уважение слову СПЕЦНАЗ. Их работа сосредоточилась на подавлении очагов террора, а именно на выполнении точечных и, если можно так выразиться — хирургических операций по физическому устранению лидеров бандформирований и полевых командиров чеченской армии.

Сегодняшние будни сотрудников «Шторма» многие путали с широко известными операциями «Вихрь-антитеррор». На самом же деле в обыденной службе питерского Отдела специального назначения не было ничего общего с «вселенскими» масштабами разрекламированных, кричащих с телеэкранов и первых полос газет, акциями подразделений внутренних войск и прочих силовиков. Немногочисленные отряды высококлассных спецов выполняли свои обязанности быстро, тихо и без шумной огласки результатов. Их боевые вылазки в корне отличались от постоянной неразберихи в регулярных армейских частях, происходящей из-за несогласованности взаимодействий между родами войск, а посему частенько разбавленной матом, истерикой и огромными человеческими потерями. Возможно, данное существенное преимущество имело под собой как минимум два серьезных основания. Первым, бесспорно, было то, что офицеры и контрактники спецназа воевали в Чечне не эпизодически, а почти постоянно. Ко второму же относилось тесное сотрудничество с Департаментом ФСБ по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом. После совместной разработки любой операции, ее ход держался под неусыпным контролем все тех же фээсбэшников — сотрудников Оперативно-координационного управления по Северному Кавказу. С этими молчаливыми ребятами спорить никто не вызывался, посему информация у спецназа всегда была наисвежайшая; аэрокосмическая разведка оперативно-тактическую обстановку освещала вовремя, а вертолеты и штурмовики появлялись в самых нужных местах.

Множество отлично подготовленных групп, уходили в предгорные районы Большого Кавказа для уничтожения вполне конкретных лиц — виновников гибели заложников и взрывов, сотрясающих мирные города. Абсолютное большинство таких команд возвращалось. Конечно, не всегда в установленный срок и далеко не в полном составе. А те, кто вновь появлялись в палаточном поселке, были порядком измотаны, худы и зачастую в окровавленных бинтовых повязках. Тем не менее, на лицах блуждали довольные улыбки — мужская работа выполнена, и сделали ЭТО именно ОНИ. Только два отряда канули в безвестность — как раз те, что искали эмира Шахабова. Люди исчезли, — словно растворились в бескрайних лесах и горных ущельях. Спасательные операции сменялись поисковыми, но ни они, ни попытки спецслужб что-либо выяснить через местную агентуру положительных результатов не дали…

Казалось бы, старт «Вердикта» прошел успешно, и обитателям базового лагеря под Ханкалой оставалось набраться терпения, да спокойно дожидаться возвращения группы Торбина, ни единожды до сих пор не хлебнувшего горькой участи провала. Всякая связь с капитаном во избежание обнаружения противником исключалась — на сей раз, командование решило понапрасну не рисковать и максимально перестраховалось: во-первых, непосредственных участников не стали готовить загодя, а выбрали и посвятили в суть буквально за час до выброски. А во-вторых, Станислава и его людей отправили в тыл противника «глухонемыми», то есть, не снабдив ни комплектом спутниковой связи; ни индивидуальными переговорными устройствами малого радиуса действия. Одну единственную коротковолновую радиостанцию «Вертекс», сразу же после лаконичного доклада разведгруппы о «чистоте» места десантирования, командиру надлежало уничтожить.

Одним словом, каждая деталь в механизме предстоящего задания выглядела досконально продуманной. его зультатагентурух и горных ущельях Однако, несмотря на столь скрупулезную подготовку и радикальную секретность, операция по устранению Беслана Шахабова вновь не заладилась с самого начала. А точнее — шесть часов спустя после высадки из бэтээров на десятом километре южной грунтовки…

— Товарищ полковник, — послышался рано утром настороженный голос часового с улицы.

Щербинин с пеной для бритья на щеках и с недовольной миной выглянул из командирской палатки. Возле часового — рядового спецназовца, стоял старший сержант — посыльный из оперативного штаба.

— Извините, немного не вовремя… — виновато начал тот и выпалил: — вас срочно вызывает на совещание командир соединения.

— Доложи: через пять минут подойду, — вздохнул Юрий Леонидович, стирая полотенцем с лица белую массу и исчезая внутри брезентового жилища.

Ровно через пять минут он проследовал мимо двух высоких флагштоков с колышущимися полотнищами российского триколора и красного флага с изображением Родины-матери, и вошел в штабную палатку. Поздоровавшись с генерал-майором внутренней службы Бондарем — руководителем оперативного соединения, командир «Шторма» обвел встревоженным взглядом остальных офицеров. К его немалому удивлению на внеплановом совещании присутствовали только чины из ФСБ.

— Присаживайся Леонидыч, — прогудел старший по званию, — есть серьезный разговор.

Он подождал, пока тот устроится на деревянный табурет, и спросил:

— Выброска произведена успешно?

— Все прошло без казусов — согласно разработанному плану, — спокойно отвечал тот. — Я же ночью докладывал по возвращении разведчиков.

— Понятно. Небось не выспался?

— Ерунда…

— Сергей Аркадьевич, введи-ка шефа «Шторма» в курс дела.

Полковник — седой фээсбэшник, знавший Щербинина лично, покашлял в кулак и начал:

— Сожалеем, Юрий Леонидович, но приходится озвучивать не слишком хорошую весть. Нами перехвачен странный диалог на одном из каналов «Вертекса». Точнее, доклад открытым текстом — без кодировки, о готовящейся операции «Вердикт»…

Контрразведчик осекся, заметив, как меняется выражение лица командира спецназовцев.

— Какой диалог?.. Кто?! — взревел тот, глядя на полковника испепеляющим взглядом.

— Нам и самим хотелось бы прояснить. Потому, собственно и примчались, — впервые взглянул ему в глаза Сергей Аркадьевич и обратился к моложавому майору: — Верник доложи подробности.

— Майор Верник. Отдел «Л» службы безопасности, — немного картавя, представился незнакомый офицер в очках с тонкой оправой.

Отдел «Л» занимался радиоперехватами и прослушиванием эфира. Офицеры и связисты знали данный порядок и старательно избегали нарушений — передачи информации по радиоканалам открытым текстом. Для общения посредством портативных станций полагалось использовать специальные кодовые переговорные таблицы. Коды, равно как и рабочие частоты менялись не реже одного раза в неделю, дабы сбить с толку неприятеля, оснащенного зачастую не хуже федеральных войск.

— В ноль часов двадцать минут местного времени записан короткий разговор двух мужчин, — начал докладывать майор, беспрестанно заглядывая в маленький блокнот, — один говорил приглушенно, на чистом русском языке и выдал исчерпывающие данные о готовящейся оперативной акции: цель; состав группы, включая фамилии и звания должностных лиц; вооружение и маршрут движения. Другой по ходу задавал наводящие вопросы. Кстати в речи второго присутствовал легкий кавказский акцент…

В палатке повисла тишина. Первым, повернувшись к комбригу, подал голос Бондарь:

— Кто подробно знал о предстоящей операции?

— Не считая сотрудников ФСБ и руководства, ставившего нам задачу по физическому устранению Шахабова, о деталях были осведомлены двое: я и Сомов, — расстроено и с потухшим взором отвечал Щербинин. — Вчера, примерно в восемнадцать пятнадцать закончился инструктаж капитана Торбина — старшего группы, после чего он занимался снаряжением и прочей подготовкой. Людей он отобрал и проинструктировал где-то в районе полуночи.

— Выходит, что ко времени перехвата о предстоящем вояже знали помимо названных еще восемь человек… — задумчиво молвил генерал.

— А в котором часу из лагеря вышла колонна бэтэров? — насторожился полковник ФСБ.

— В ноль сорок пять…

— Стало быть, информатор выходил на связь с сепаратистами до того, как отряд покинул расположение наших войск, — почти шепотом констатировал неприятный факт Бондарь. — Это хуже… Это гораздо хуже, чем мы думали — ведь в таком случае предатель может оказаться и среди тех, кто ушел на задание.

Когда прозвучало слово «предатель», присутствующие невольно переглянулись, сам же руководитель опергруппы повел головой, точно отгоняя назойливую и крайне неприятную мысль.

Внезапно он встрепенулся и с надеждой глянул на Верника:

— А направление на источники сигналов запеленговать успели?

— Нет, товарищ генерал… — виновато отвечал моложавый, — сеанс связи длился не более двух минут и, к тому же, из-за возвышенностей сигнал был крайне слаб.

— Передачу могли вести откуда угодно, — безнадежно махнул рукой Сергей Аркадьевич, — хоть из сортира… Скажи-ка лучше, Юрий Леонидович, сколько и у кого в твоем подразделении имеется комплектов радиостанций «Вертекс»?

— В обычное время только у офицеров, — буркнул тот, — а при подготовке какой-либо операции, если не ставится условием полное радиомолчание, выдаем всем остальным.

— То есть в момент вчерашнего выхода в эфир…

— Да!.. — раздраженно перебил полковник.

Он порывисто встал, и нервно вышагивая по палатке, начал загибать пальцы:

— Моя рация — раз; у майора Сомова — два; у Торбина — три; у Воронцова — четыре; у старшего лейтенанта Ковалева — пять; ну и само собой их до чертовой матери у нашего снабженца, старшего прапорщика Ивлева — шесть.

— Пришла беда — открывай ворота… Этого нам еще не хватало!.. — проворчал генерал-майор, понимая, насколько сейчас нелегко командиру питерского спецназа. Кивнув полковнику ФСБ, спросил: — что думаешь делать?

— Пусть уж Юрий Леонидович не обижается, но начнем доскональные проверки с оставшихся здесь из «Шторма». И в первую очередь займемся обладателями «Вертексов» — Ковалевым и Ивлевым. Сомова знаю давно, но стоит побеседовать и с ним… Также планируем усилить прослушку эфира на случай последующих выходов информатора на связь. Ну, а если «перевертыш» ушел с отрядом… — Сергей Аркадьевич пожал плечами и сделал жест руками, красноречиво говорящий об отсутствии каких-либо мыслей по этому поводу.

— Ясно… И все же нам надо изыскать какой-то способ… Леонидыч, твои предложения?

Тот продолжал метаться по мизерному пространству, но теперь растерянность на лице уступила место сосредоточенности. Остановившись у лежащей на столе карты, он начал рассуждать вслух:

— Согласен, — самое худшее, если изменник среди тех — восьми… Хотя, нет — в Торбине я почти не сомневаюсь, значит — семи…

— Почему «почти»? — живо зацепился за фразу фээсбэшник.

Комбриг на миг задумался, пожевал пухлыми губами, но с объяснением не задержался:

— На сто процентов могу ответить лишь за себя, за любого другого, включая и присутствующих здесь, более девяноста девяти не дам.

— Доходчиво, — удовлетворился ответом контрразведчик. — Извини, я тебя прервал…

— Так вот… Самое отвратительное, что с ними отсутствует всякая связь — сообщить о грозящей опасности невозможно. Посему жизни ребят висят на волоске, и под угрозой срыва находится вся операция…

Кажется, Бондарь начал догадываться о мыслях Щербинина, но молчал — ждал, когда тот выскажется сам.

И руководитель «Шторма» не стал испытывать терпения сослуживцев, сказав глухо:

— Полагаю, у нас имеется единственный выход — послать вторую группу с двойной задачей: во-первых, нагнать людей Торбина и нейтрализовать оборотня; во-вторых, подстраховать исход поставленной задачи.

— Годится, — кивнул пожилой вояка, и заметное удовлетворение скользнуло по его лицу, — но, на сколько мне известно, у вас маловато офицеров. Кого думаешь назначить старшим?

— Лидером пойду сам. И майора Сомова заберу — он опытный оперативник, пригодится. Моих из «Шторма» в лагере останется два десятка во главе со старшим лейтенантом Ковалевым. Боле никаких компаний не предвидится, нам скоро уже домой — справится…

— Минуточку, — не дал договорить ему полковник ФСБ, — а если вдруг «крот» окажется в твоей группе? Что тогда?..

— Мы, в отличие от капитана Торбина, к такому повороту будем готовы. Постараемся с Сомовым раскусить эту сволочь…

— Годится, — еще раз, но уже увереннее прежнего повторил Бондарь. — Отдел «Л» обеспечит вас аппаратурой спутниковой связи. Докладывать о ходе операции, Леонидыч, будете ежедневно — плавающее время сеансов определит майор Верник. Сообщения подписывайте именами бойцов из первой группы, начиная с Торбина.

Поднявшись со своего места, генерал подошел к Щербинину тяжелой и решительной походкой. Пожав ему руку, твердым голосом произнес:

— Выступайте без промедления — по готовности.

2

Утро выдалось пасмурным, и встающее над горизонтом солнце, обязанное появиться где-то на востоке — чуть выше далекой равнины Каспийского побережья, пряталось за толстым слоем серых облаков.

До окончания отдыха группы капитана Торбина оставалось чуть менее часа. Прапорщика Шипилло с Куцым только что сменила последняя дежурная пара — подрывник сержант Серов, на долю которого выпало в этом походе тащить пулемет, и второй снайпер рядовой Деркач. Шип с ефрейтором тихонько устроились на освободившихся снайперских ковриках, а новые дозорные поднялись по пологому склону метров на тридцать выше стоянки отряда — туда, где стволы деревьев немного редели, открывая неплохой обзор для наблюдения.

— Ромич, ты посматривай за верхним сектором, а я беру нижний, — прошептал сержант, поудобнее приспосабливая на травянистом бугре пулемет.

Боец в ответ сладко зевнул и, отвернувшись от товарища, обратился лицом к макушке возвышенности. Андрей Серов осмотрел уходящий вниз склон, затем немного поднял взгляд и залюбовался величественной картиной. Сквозь прозрачные сумерки надвигавшейся зари он увидел бескрайний, подернутый легкой туманной дымкой, лес. Лес же, в свою очередь, раскинувшись на многие мили, укутывал ровным голубовато-зеленым «одеялом» бесконечные горы и ложбины, храня повсюду заповедное безмолвие. Все это придавало угрюмой природе характер дикости, необитаемости… Дожидаясь начала нового дня, жизнь вокруг затаилась, замерла — ни единого звука, ни единого движения…

Подозрительно затих и напарник сержанта. Андрюха пихнул его в бок и, дабы тот не дремал, затеял негромкий разговор о приятном:

— Ромка, куда рванешь после армии?

— Домой. Под Смоленск, — встрепенулся тот, старательно придавая голосу бодрый оттенок.

— Учиться, что ли надумал?

— Не-е… За поступление щас баблы бешеные отвалить придется, а после никакой гарантии — то ли пристроишься, то ли нет…

— Это точно.

— Один батин кореш артель открыл по ремонту бытовой техники, вот к нему и определюсь. Дело, как-никак, знакомое…

— А ты сечешь в аппаратуре?

— Ну не в самой навороченной, конечно… А утюги там всякие, электрочайники, печи микроволновые и прочий скарб исправить могу запросто. А ты куда решил? Тоже в родные края?

— Навряд ли… — вздохнул, слегка протягивая в своей речи гласные звуки, Серов — уроженец далекой Сибири. Но чуть помедлив, решил-таки поделился с товарищем сокровенным: — хочу остаться в «Шторме», — вон как Серега Шипилло… И квартира почти в центре Питера, и обеспечен неплохо. Подписал контракт, сгонял сюда пару раз в год и голова о деньгах не болит.

— Не болит… Это, как сказать!.. — с трудом удерживая зевоту, возразил рядовой. — Ты забыл, что у него десяток шрамов от ранений и контузия?! А могло быть и похуже.

— Не гони — все будет ровно. И вашему с батей знакомцу конкуренты способны контузию устроить. В России сегодня, куда ни глянь — деньги да бизнес: и в глубинке, и в крупных городах, и в Чечне, и даже наше с тобой здесь пребывание кому-то прибыль приносит.

— Это кому же? — удивился парень.

— Мало ли в нашей России хитрожопых! Депутатов всяких продажных, вороватых чинуш, генералов… Вон Торбин рассказывал: Кавказская война почти пятьдесят лет тянулась, но то в девятнадцатом веке происходило — с саблями да шомпольными ружьями в атаку бегали. А сейчас суперсовременной техникой который год одолеть «приматов» не можем. Неспроста все затягивается и не удивлюсь, если эта война тоже лет на двадцать забуксует… Вот и получается: мы с тобой, почитай за бесплатно по здешним лесам в раскорячку ползаем, а кто-то в теплых кабинетах восседает, да деньгу совковыми ладонями гребет.

Деркач промолчал. Сказать в ответ было нечего, однако сон от упомянутой несправедливости отлетел безвозвратно.

— При нормальных, честных людях во власти враз бы весь терроризм раздавили! — сладко зевнул подрывник. — А вообще я тебе так скажу: всегда и всюду необходим фарт! Иначе не проживешь.

— Кто ж спорит?.. — согласился Роман, — кстати, у нас в райцентре мужичок один…

В это миг откуда-то снизу послышался приглушенный вскрик. Снайпер разом замолчал и оба дозорных, как по команде повернули головы в сторону спящих товарищей — странный, тревожный звук исходил именно оттуда.

— Смотри в оба, я проверю… — вскочил сержант и, пригнувшись, побежал вниз.

Оказавшись возле своих, он увидел двух офицеров и прапорщика, копошившихся над Рулем и пытавшихся разбудить молодого парня. Остальные бойцы, проснувшись, сидели и удивленно хлопали глазами.

— В чем дело? — вполголоса справился Серов, — кто кричал?

— С Тоцким какие-то проблемы… — коротко ответил капитан Торбин и, обращаясь к Воронцову и Шипилло, сокрушенно произнес: — ни черта не понимаю — он отдежурил вместе со мной и укладывался спать абсолютно здоровым.

— Сердце работает? — поинтересовался Циркач.

— Что-то не разберу… — переключился с запястья на сонную артерию рядового опытный снайпер. Сергей долго ощупывал его шею, затем приник ухом к груди, а через минуту тихо и трагично вымолвил: — он мертв…

Семеро спецназовцев продолжали путь. Теперь впереди в паре с Шипилло шел рядовой Иван Бояринов…

Час назад отряд похоронил Анатолия Тоцкого — бойцы аккуратно уложили тело в узкую ложбину — извилистую оконечность неглубокой балочки, присыпали замлей и замаскировали могилу прошлогодней сухой листвой. Причину внезапной смерти Торбин установил, внимательно осмотрев тело подчиненного. Чуть выше локтевого сустава обнаружились две маленькие свежие ранки — следы от змеиного укуса.

— Под каким только обличием не появляется на войне смерть, ядрен-батон… — глухо проворчал Шип, стягивая шерстяную шапочку, похожую на лыжную.

Остальные шестеро спецназовцев с сумрачными, суровыми лицами сняли банданы — головные косынки защитного цвета и с минуту постояли над последним пристанищем их мертвого товарища.

— Пусть тебе эта земля станет родной. Прощай Анатолий… — прошептал прапорщик в благоговейном молчании своих коллег.

Командир группы отметил место захоронения на карте черным крестиком, еще раз взглянул на неприметный холмик и дал команду двигаться дальше…

На первый взгляд характер Торбина казался весьма непростым, а порой и откровенно тяжеловатым. Он никогда не стремился поделиться с окружающими сокровенными мыслями, никогда не лез в душу, и вообще производил впечатление замкнутого, молчаливого человека. Иногда, оттого, что он больше слушал, нежели говорил сам, у случайного и чрезмерно говорливого собеседника складывалось ошибочное мнение, будто имеет дело с ограниченным солдафоном, наделенным посредственной сообразительностью. Лишь немногие из тех, кто знал Станислава значительное время, могли по достоинству оценить и его аналитический ум, и способность мгновенно принимать единственно верные решения.

Еще мальчишкой он с неизменным интересом зачитывался книгами о войне, с какой-то непонятной одержимостью смотрел скупые телевизионные репортажи о вводе ограниченного контингента войск в Афганистан. Постепенно, годам к четырнадцати, в его сознании сформировалось твердое желание стать военным. Упрямый юноша напрочь отвергал мысль связать судьбу с каким-нибудь заурядным и скучным гражданским ВУЗом. Слишком много наглядных примеров преподносила жизнь, в которых представители рафинированной интеллигенции становились типичными серыми спецами; спивались, жалуясь на незадавшуюся карьеру; или попросту влачили тщедушное бытие.

Торбину также в начале пути частенько приходилось пенять на неудачи. Винил же он во всем собственную молодость. Вроде бы и времени понапрасну не терял: с девяти лет серьезно увлекся боксом; в аккурат после школьной скамьи без проблем поступил в Рязанское десантное; в девятнадцать стал мастером спорта; сразу по окончании училища успел побывать в Чечне… Но как-то так получалось, что на месяц-два, а иной раз на полгода, Стас повсюду немного запаздывал. Стоило выиграть в своей весовой категории чемпионат страны среди юниоров и стать реальным кандидатом в сборную команду Советского Союза, как распалась огромная держава. Едва примерил курсантскую форму выпускного курса, как элитные спецподразделения «Вымпел» и «Альфа» перестали присылать кадровиков на смотрины с целью отбора лучших. Попав же лейтенантом в окрестности Грозного, застал не ликвидацию бандформирований, а скорее поспешное бегство федералов из мятежной республики — угольки первой чеченской кампании к тому времени уже дотлевали…

Возможно, ему так и пришлось бы причислять себя к когорте вечных неудачников, не разразись вскоре вооруженный конфликт в Закавказье с новой, неистовой силой, и не встреться он несколько лет назад с одним замечательным человеком — полковником Львовским.

Теперь все изменилось — Торбин стал сотрудником прославленного «Шторма» и ездил на берега Терека и Сунжи, словно на работу. Три месяца командировки с боями, спецоперациями, оглушающей усталостью и ранениями пролетали как один день. Потом тянулся отдых от трех до шести месяцев, с размеренной службой в питерском базовом Отделе Специального Назначения «Шторм» ГУИН Минюста России, что уютно располагался неподалеку от станции метро «Ладожская» северной столицы. Затем снова Чечня с ликами смерти и всеми сопутствующими войне ужасами, и опять полусонные дежурства в двух разухабистых казино Санкт-Петербурга, находившихся под опекой бойцов с красивой татуировкой на плечах — летящим буревестником на фоне взбеленившегося моря…

В училище за Станиславом увязалась странная кличка — Гроссмейстер. Нет, шахмат он не любил, да и играть-то в них пробовал всего дважды. Ветер дул с другой стороны — на зависть многим однокашникам молодой человек обладал отменной целеустремленностью и невероятной физической выносливостью. Этот комплекс качеств помогал всюду — на полигонах; в спортзалах; во время изнуряющих кроссов… Но, пожалуй, главным фактором появления прозвища послужило умение Торбина использовать свой двужильный организм в боксерских поединках. Даже когда жребий сводил с заведомо более мощным бойцом и, казалось, не давал Стасу ни единого шанса, он грамотно распределял силы на весь бой — оборонялся, технично работая вторым номером и, беспрестанно двигаясь по квадрату, до предела изматывал оппонента. В последнем же раунде, будто сбросив сонливость, перехватывал инициативу, и постепенно переходя от «пиано» к «фортиссимо», ошеломлял соперника неистовым натиском. А дальше… В концовке единоборства одаренному боксеру, владеющему к тому же и ужасающей силы ударами с обеих рук, как правило, не составляло труда уложить соперника на пол.

С первого же курса Гроссмейстер сражался исключительно за звание абсолютного чемпиона училища, побеждая без разбора и сверстников, и старшекурсников, и офицеров. Единственный проигрыш в первом финале соревнований счел досадной осечкой. Начиная со второго первенства, неудачи стали обходить стороной. А еще через год к золотой медали чемпиона страны среди юниоров, Станислав добыл звание чемпиона Вооруженных Сил. Отныне выйти на ринг против него счел бы за честь любой десантник или морской пехотинец нашей необъятной державы.

По окончании училища, Торбина определили в десантную бригаду под Орлом. Именно оттуда в составе лучшего батальона он и был впервые командирован в Чечню. Но тот вояж молодого лейтенанта на Кавказ стал скорее ознакомительным, — этакой короткой, необременительной экскурсией.

А чуть позже в его жизни произошло знаменательное событие, заставившее смягчить категоричную убежденность в своей неудачливости…

На неофициальном чемпионате войск специального назначения Станислав легко разобрался в нескольких боях с оппонентами в среднем весе. Супертяжей в элите никогда не держали, посему в последнем и самом зрелищном финале перед зрителями предстали два тяжеловеса. Когда и в этом поединке была поднята рука победителя, большезвездные организаторы посовещались и постановили в оставшиеся по регламенту три дня состязаний устроить шоу — показательные пятираундовые бои четырех чемпионов соседних категорий.

В первый день на ринг вышли легковес и боксер полусреднего веса. Победу в драматичном бою, как и ожидалось, одержал более тяжелый спортсмен. Спустя сутки победитель вновь надел перчатки — предстояло помериться силами с Торбиным. Гроссмейстер не стал плести мудреных стратегий — если суждено было взять верх, то на следующий день предстояло держать экзамен перед тяжем, которому до приставки «супер» не хватало жалкого десятка килограмм. И во втором раунде взыскательный судья остановил встречу в виду явного преимущества Стаса, объявив его победу техническим нокаутом.

Наконец, наступил третий, решающий день…

Стартовый трехминутный отрезок Торбин выстоял. Тяжеловес — мастер спорта из московского Отдела Специального Назначения «Факел» наседал и также рассчитывал закончить единоборство досрочно. С точки зрения неискушенных зрителей, в изрядном количестве собравшихся поглазеть на диковинную дуэль, все основания для этого у москвича имелись — прекрасная техника; преимущество в весе, габаритах и силе; уверенность и, наконец, масса завоеванных ранее титулов. Уступал он Станиславу, пожалуй, только в двух компонентах: быстроте реакции и подвижности. О выносливости в начале боя судить было рановато…

Второй и третий раунды прошли по сценарию первого — Гроссмейстер старательно удерживал дистанцию; беспрестанно маневрировал вдоль канатов, уходя от кулаков-кувалд тяжа и изредка, аккуратно контратаковал. Соперник, в свою очередь, гонялся за ним по рингу, пытаясь загнать в угол и провести серию мощных ударов. Невзирая на очевидную разницу меж физическими данными боксеров, зрители освистывали оборонительную тактику Торбина — толпа жаждала жестокого зрелища, а не противостояния интеллектов.

После гонга, ознаменовавшего начало четвертого раунда, Стас допустил ошибку. Оппонент вышел из своего угла чуть медленней, чем раньше; перчатки были опущены ниже и уже не прикрывали подбородка; дыхание явно не успело восстановиться во время короткой паузы. Видимо, все это и подтолкнуло Гросса на включение активных действий. Противник пропустил пару чувствительных крюков, одарил его недоуменным взглядом и, не обращая внимания на притихшую толпу, стал понемногу отдавать инициативу. Однако минутой позже, воспользовавшись сократившимся меж ними расстоянием, сам набросился на Станислава…

Очнулся лейтенант на полу. Открыв глаза, он увидел судью, выбрасывавшего пальцы и называвшего цифры под оглушительный рев трибун:

— Четыре!.. Пять!.. Шесть!..

К «десяти» парень твердо стоял на ногах, но противник, глядя на него из-под лобъя, ждал команды «бокс», желая окончательно добить ослабленную жертву. Однако на сей раз ошибся он…

Команда на продолжение боя слетела с уст рефери одновременно с гонгом и здоровяк, недовольный отсрочкой победы, поплелся в угол, где два довольных секунданта не преминули поздравить подопечного с близким успехом.

Наставник Гроссмейстера не был в прошлом великим боксером, но дело знал неплохо, да и натуру настырного атлета успел изучить достаточно. Обтирая его плечи и шею влажным полотенцем, он обмолвиться всего лишь одним советом:

— Громила вот-вот сникнет. Проведи еще пару хороших серий в корпус — окончательно сбей его дыхание и приступай…

Наконец, стартовал последний трехминутный отрезок. Соперник действительно выглядел уставшим — сказались четыре раунда бешеной карусели, закрученной Торбиным на ринге. Стас же, включив второе дыхание, смотрелся свежо и невозмутимо — словно и не было тех оглушительных ударов, лишивших его на несколько секунд сознания.

Все отныне переменилось в квадрате, ограниченном канатами. Тяжеловес огрызался; почти не перемещаясь, уходил в глухую защиту и все чаще пытался обхватить проворного и неугомонного боксера руками. Не поддаваясь на уловки, тот с кошачьим проворством появлялся то слева, то справа от грузного бойца и сыпал точными, хлесткими ударами. Зрители теперь с той же неистовой энергией болели за бравшего верх молодого лейтенанта. Когда до конца поединка оставалось не более минуты, сломленный тяж, опираясь спиной на канаты, опустил голову и делал слабые попытки закрыться. Станислав привычно и монотонно доводил «шахматный эндшпиль» до логического завершения…

— Да молодой человек, не зря вас кличут Гроссом! — хлопнул его кто-то по плечу после боя. — Опрокинуть на пол такого амбала!.. Давайте знакомиться… Полковник Львовский Алексей Эдуардович, начальник Отдела Специального Назначения «Шторм». Слыхали о таком?

— Кто ж не слышал о «Шторме»?.. — отвечал боксер, снимая с ладоней эластичные бинты и набрасывая на плечи махровый халат. — Лейтенант Торбин, двести первая десантная бригада.

— Тогда пойдем, лейтенант, потолкуем… — увлек тот под руку абсолютного чемпиона в раздевалку.

Толковали они с полковником Львовским минут двадцать, а результатом непродолжительной беседы стал скорый перевод Стаса из десантных войск. Ничего незначащий с точки зрения настоящего спорта поединок послужил для его карьеры важнейшей вехой — отныне он становился полноправным членом спецназовской элиты — офицером ОСНаз «Шторм».

Константин Николаевич Сомов слыл весьма одаренным оперативником, начинавшим карьеру еще в питерском уголовном розыске. Именно благодаря навыкам и качествам профессионального сыскаря, Щербинин включил его во вторую группу. Но, к сожалению, майор не был настоящим спецназовцем и никогда не принимал участия в боевых операциях. Данный недостаток нимало настораживал полковника: сумеет ли тридцатишестилетний, неподготовленный физически, незакаленный трудностями и лишениями многодневных походов мужчина выдержать ужасающий темп погони? Не станет ли он обузой мобильному отряду? Ведь задача перед ними ставилась нешуточная — догнать не банду боевиков, сплошь состоящую из вчерашних крестьян, торгашей и простых безработных обывателей, а молодых и натренированных людей Гроссмейстера. А дальше — как знать… Возможно, придется заниматься и устранением самого эмира Шахабова. Одним словом, вопросов у руководителя «Шторма» набиралось куда больше чем ответов…

К обеду вторая группа, тщательно отобранная лично командиром бригады, полностью подготовилась к походу. Наступление темноты ждать не стали — на счету была каждая минута, и сразу после полудня, то есть ровно через двенадцать часов после старта первого отряда, они уселись в два подкативших к лагерю транспортера.

Дефицит времени не позволял также обеспечить подстраховку десантирования разведчиками. Посему Щербинин, намеренно выбравший тех же водителей бэтээров, дабы осуществить выброску в том же месте, где начал пеший марш-бросок капитан Торбин, приказал начать операцию по выявлению и обезвреживанию предателя…

— Вот у этого поворота, — прокричал водила и кивнул вперед, — видите слева сплошная растительность?

— Понял, — отозвался Юрий Леонидович, вставая со своего места. — Немного сбавь, но не останавливайся.

Из боевых машин влево на обочину грунтовки посыпались рослые фигуры в камуфляже. Даже Майор Сомов, облаченный в тяжелую «Кирасу», приземлился на траву, сделал неловкий кувырок, но проворно вскочил и исчез в ближайших зарослях не хуже бывалого бойца.

Полковник коротко обрисовал задачу, и все они без промедления двинулись в глубь густого леса.

Впереди шел сам Щербинин, отыскивающий на поверхности земли еще свежие следы отряда Гроссмейстера. На установленной дистанции в пять шагов — для страховки командира шествовал двадцатипятилетний контрактник сержант Портнов. Константин Николаевич находился в центре основной группы и старался повторять все действия бойцов с тем, чтобы его некомпетентность и незнание многих тонкостей походной жизни не стали причиной задержек или чего похуже…

К восьми вечера вторая команда с не меньшим благополучием прибыла точно к тому месту, где первая, отмахав в кромешной тьме десять верст, останавливалась на короткий отдых.

— Привал два часа, — скомандовал руководитель «Шторма», снимая с плеч тяжелый ранец, — первыми дежурят Портнов и Сомов. Через тридцать минут заступают…

— Юрий Леонидович!.. — неожиданно прервал его непозволительно громким голосом оперативник.

Все обернулись к новичку и стали показывать знаками, чтобы тот сбавил децибелы. Осознав оплошность, майор, стоявший на коленях у оконечности неглубокой лесной балочки, приглушенно зашептал:

— Тут что-то закопали…

Пока остальные обступали загадочный холмик, он разгребал руками листву.

— Занятно… — подходя вслед за остальными, молвил комбриг.

К раскопкам присоединились еще двое, и вскоре из-под тонкого слоя рыхлого грунта показалась пятнистая форма…

— Руль!.. — ошеломленно произнес один из воинов, когда с лица мертвого человека сняли расправленную бандану и осторожно стряхнули остатки земли.

— Что за дела!? — вполголоса и неизвестно у кого вопрошал сержант, — на теле ни ранений, ни болячек… От чего умер Тоцкий?

— Сейчас разберемся… — обнадежил Сомов, приступая к тщательному осмотру трупа.

Озадаченный странной находкой Щербинин потирал подбородок, затем похлопал тяжелой ладонью по ранцу сержанта и сухо приказал:

— Портнов, займи позицию с пулеметом выше по склону. Остальным не стоять истуканами, а осторожно прочесать местность в радиусе тридцати метров. Скоро начнет темнеть…

Спецназовцы разошлись выполнять приказание, а бывший детектив тем временем склонился над безжизненным телом молодого солдата, изучая каждый квадратный сантиметр его кожного покрова.

— Понятно, — молвил он спустя минут десять и обратился к сидевшему рядом полковнику: — вот видите на руке — немного выше локтевого сгиба, две еле заметные ранки?

— Ну, — утвердительно кивнул тот, охваченный любопытством.

— Это укус ядовитой змеи.

Поигрывая желваками на скулах, старший офицер промолчал. В ходе выполнения спецопераций, как, впрочем, и всяких других заданий, иногда имели место ужасающие нелепости. Жизнь есть жизнь, и принимать ее выкрутасы следовало хладнокровно.

— Вероятно, он во сне переворачивался и побеспокоил проползавшую рядом гадину — их обитает в здешних лесах предостаточно. Гюрза или эфа… Одним словом, Тоцкий долго не мучился и умер мгновенно — едва ли не во сне…

— Гадину, говоришь? — задумчиво переспросил Юрий Леонидович. — Как бы эта гадина не имела человеческого обличия…

В это время к офицерам подошел рядовой боец и протянул небольшой пластиковый предмет…

— Вот нашел в траве. Больше ничего нет.

Щербинин осторожно принял еще одну находку. Это была пустая шприц-ампула. Повертев перед глазами необычную для здешней, девственной природы вещицу, он передал ее Константину Николаевичу. Тот выдавил остатки содержимого на лезвие ножа и, осторожно понюхав, вполголоса объявил:

— Яд… Несомненно яд. Наши спецслужбы иногда используют точно такой же. Смерть после впрыска наступает почти моментально.

Лицо полковника стремительно помрачнело — «диагноз» штатным «следователем» был поставлен недвусмысленный. Нахмурившись, командир «Шторма» резко встал.

— Вот тебе и гюрза вместе с эфой! — отрезал он, доставая из жилетного кармана карту. Мимолетно глянув не ее разворот, уверенно молвил: — ну, по крайней мере, теперь мы знаем точно: в нашей общине завелся чужак. Известно также, что «перевертыш» в первом отряде. Отдых отменяется. Двигаемся дальше. Привал в двадцать четыре часа…

Чуть более года назад в звании подполковника Юрий Леонидович Щербинин перевелся из небольшого подразделения войск специального назначения, квартирующего в Таджикистане, в «Шторм». Назначен он был на должность заместителя командира ОСНаз.

В свое время Щербинин, так же как и абсолютное большинство спецназовцев, закончил Рязанское десантное училище; успел послужить во множестве частей, выполняя сложнейшие задания в различных уголках необъятной страны; обзавелся семьей, спустя двенадцать лет похоронил жену и с тех пор растил и воспитывал единственную дочь — Елизавету в одиночестве и строгости.

Он быстро зарекомендовал себя грамотным, надежным и требовательным офицером. За подчиненных радел, но и взыскивал с них прилично. Человеком был общительным, знакомых по Петербургу и столице имел массу. Через год-другой собирался выдать Лизу замуж, да покончив с военной службой, переселиться куда-нибудь в спокойную, тихую провинцию…

Командование «Штормом» ему пришлось принять семь месяцев назад — после неожиданной и весьма трагичной гибели полковника Львовского Алексея Эдуардовича.

— Все готово, товарищ полковник… — закончив настройку раскладной «тарелки», проинформировал майор, когда отряд устроился на ночевку. — Вы докладывать будете или заняться мне?

— Сам говори… Я, знаешь ли, с этой передовой техникой как-то не очень уютно себя чувствую. Или у тебя имеются сомнения относительно предателя в первой группе?

— Чего уж… — с безнадежностью махнул рукой оперативник, — все достаточно логично и стройно — других вариантов практически нет.

— Что ты там настрочил?

Константин Николаевич снова включил крошечный фонарь и шепотом, дабы не мешать отдыхавшим бойцам, прочитал составленное им донесение. Юрий Леонидович одобрительно кивнул:

— Передавай.

В ноль часов сорок пять минут специалисты отдела «Л» расшифровали первое сообщение второй группы, продиктованное оператору майором Сомовым посредством спутниковой связи. В коротком послании говорилось:

«Установлено следующее: предатель находится в команде Гроссмейстера. Прошедшей ночью им умерщвлен с помощью яда рядовой Тоцкий.

С. Т.»

3

Погода стартового дня операции так и не разгулялась, «одарив» мелким моросящим дождем и пасмурным небом — верхушки гор спрятались во мглу свинцово-серой облачности, добавляя бойцам отряда унылых ноток к воспоминаниям о товарище, так нелепо ушедшем из жизни. Благо, времени горевать не оставалось — капитан Торбин перед самым выходом поставил нелегкую задачу: до наступления темноты отряд должен отмахать по труднопроходимым зарослям около тридцати километров. Длительных остановок для отдыха не предусматривалось…

Впереди — метрах в пятидесяти, как и прежде осторожно передвигался Шипилло, охраняя товарищей от чужих глаз и предупреждая о всякой опасности. Шел он по-кошачьи — мягко и бесшумно, выдавая в повадках своих давнего охотника родом из таежных мест. Голову туда-сюда повернет, а уже все высмотрел, все знает и готов к следующему действу. Когда обстоятельства требовали выдвигаться вперед в качестве лидера-разведчика или часами просиживать со снайперской винтовкой в ожидании подходящей цели, прапорщик разворачивал края темной «лыжной» шапочки из тонкой шерсти, закрывая светлые пятна кожного покрова. В полностью расправленном головном уборе имелись специальные вырезы для глаз и рта, позволявшие Серёге нормально дышать и обозревать округу, оставаясь при этом незаметным на фоне «зеленки». Вот и сейчас снайпер, чем-то напоминавший в своей маске Фантомаса, замирал через каждые пятнадцать-двадцать шагов, выбирая с помощью бинокля дальнейший маршрут, а шедшие позади спецназовцы нередко при этом теряли его из виду.

Место погибшего напарника Шип доверил рядовому Ивану Бояринову, носившему благодаря своему имени гордое прозвище «Тургенев». В повседневной жизни «Шторма», как, впрочем, и в боевых операциях Бояринов выполнял обязанности связиста, а, будучи участником «Вердикта» и оставшись без высокотехнологичных радио-причиндалов, нес обычный «Калаш» с подствольным гранатометом.

Как и прежде Гросс вел основную группу, неслышно ступая по пышной, свежей траве. Лишь бившие о плечи бойцов мягкие листья диванны о чем-то шептали, источая свой нежно-медовый запах.

Во время пересечения одного из перевалов, когда группа поднималась зигзагами по крутому склону горы, прапорщик неожиданно застыл у поваленного дерева и знаком предупредил об опасности. Станислав, не мешкая, приказал рассредоточиться в «зеленке» и буквально через минуту, узрел причину его беспокойства — сверху, прямо навстречу двигался отряд вооруженных чеченских бандитов.

Медленно, как в кадрах замедленной съемки, капитан оглянулся назад — оценил, надежно ли укрылись подопечные. Затем повернул голову в направлении неприятеля и беззвучно снял с предохранителя «Вал» — автомат бесшумной и беспламенной стрельбы.

Боевики спускались неспешно, изредка перебрасываясь негромкими репликами. Вид их был довольно настороженный, а стволы автоматов беспрестанно рыскали по округе.

«Восемь, девять, десять, одиннадцать…» — считал бородачей Гроссмейстер и в очередной раз поражался глазастости и надежности снайпера, засевшего сейчас где-то впереди и, вероятно, также как и он, держащего указательный палец на спусковом крючке.

Первые «чехи» уже миновали сломанное дерево, откуда Шипилло подал сигнал тревоги. «Его они не заметят — опыта у Сереги не занимать, и „растворяться“ в лесу он умеет — ни один „примат“ не вычислит, а вот Тургенев… — лихорадочно размышлял офицер, — как бы не сплоховал парень… Лишь бы не сдали нервы… Держись Ванёк!..»

Маршрут моджахедов пролегал метрах в пяти-семи от места, где тремя минутами ранее находилась основная группа Торбина. Когда чеченцы приблизились до пятнадцати шагов, тот плавно опустил голову вниз — к самой траве, но, согласно законам маскировки, продолжал отслеживать движения каждого, кто мог бы ненароком его заметить. Расстояние меж ними стало настолько мизерным, что в какой-то миг он даже уловил запах, исходивший от одежды врагов — этакая смесь пота, перегара и кострового дыма…

Шестнадцать хорошо экипированных и вооруженных мужчин разного возраста проследовали мимо Стаса. Последних двух он провожал взглядом, пока те не скрылись за ветвями и листвой. «Похоже, эти люди Шахабова… — решил Гросс, — стало быть, идем правильно. Но отчего они здесь — почти в сотне километров от лагеря?.. Хотя, что в этом удивительного? Ныне самое время для начала их партизанского беспредела…»

Около полудня, когда отряд преодолел почти половину запланированного на день марш-броска, впереди — меж стволов и крон деревьев все чаще и отчетливее стали просматриваться открытые утесы и скалистые склоны гор. Еще через час движения передовая пара разведчиков надолго остановилась…

После детального изучения окрестностей, Шип знаком подозвал основной отряд.

— Мужики, — зашептал он, присевшим рядом офицерам и, слегка отодвинув ветку куста, указал вперед: — дальше крутой обрыв. Я полюбопытствовал — почти отвесная скала высотой, ядрен-батон, метров под пятьдесят… И подходящего спуска, видать, поблизости нет. Что будем делать?..

Основание куста торчало из узкой трещины, рассекавшей надвое приплюснутую каменную глыбу, походившую на плиту. За глыбой относительно ровная плоскость прерывалась, открывая чудесный вид на простиравшееся внизу подножие соседней возвышенности.

Троица призадумалась… Оставалось два варианта действий: первый — отрядить по паре воинов в разные стороны для поиска пологого склона, второй — дождаться наступления темноты, а потом с помощью веревок и некоторых вещиц из альпинистского снаряжения, имеющихся у них про запас, попытаться форсировать неудобное и опасное препятствие. Однако второе предполагало потерю драгоценного времени — лагерь эмира Шахабова мог в любой день сняться и исчезнуть в неизвестном направлении. В этом случае понапрасну пропадут все их усилия; с огромным трудом добытые разведкой сведения, и, самое главное — даже перед лицом собственной совести невозможно будет оправдать гибель Анатолия Тоцкого…

— С год назад, я с группой преодолевал этот рубеж, — вспомнил Торбин и, не отрывая взгляда с соседней горы, приказал: — сержант Серов, рядовой Деркач — влево; ефрейтор Куц и рядовой Бояринов — вправо. Где-то поблизости есть место, приемлемое для спуска — нужно найти эту чертову лазейку. Всем вернуться через полтора часа. Вперед.

Прапорщик строго напомнил вслед:

— Один обследует край ущелья, второй прикрывает. И не забывайте посматривать вглубь леса!

Теперь нужно было терпеливо ждать возвращения разведчиков. Командир попросил Воронца выбрать позицию для наблюдения, а сам, чтобы не терять понапрасну времени, совместно со снайпером занялся приготовлением обеда.

Во время интенсивных марш-бросков спецназовцы предпочитали есть понемногу, поэтому двух банок тушенки вполне хватило бы на троих. Станислав достал провиант и подал его Шипу, сам же пристроил в небольшом углублении две таблетки сухого спирта и начал их разжигать. Серега присел на колени, поставил перед собой обе банки и, придерживая первую широкой ладонью, выдернул из ножен штатный десантный нож. Всякое холодное оружие, будучи истинным охотником, он воспринимал неким второстепенным дополнением к настоящему — огнестрельному, посему ни разу в жизни его не точил и таскал на операции просто потому, что было положено. Повертев перед глазами тупое лезвие, обратился к сидевшему чуть повыше — метрах в пяти приятелю:

— Сашка, одолжи-ка свою финку, она у тебя поострее моей железяки будет.

Циркач мирно обозревал подходы к временной стоянке. Услышав просьбу друга, молча выудил из нагрудного чехла своей изящной, словно у пианиста, ладонью обоюдоострый кинжал, сделанный по заказу на одном из питерских заводов и, почти не глядя в сторону прапорщика, метнул излюбленное детище. Шипилло даже рта раскрыть не успел, чтобы выразить протест, как кинжал беззвучно и точно вошел в банку аккурат промеж его пальцев.

Запоздало отдернув руку, словно ошпарившись кипящим жиром, он перекрестился и с возмущением обратился к Торбину:

— Нет, Стас, ты видел?! А ежли б эта чертяка мне щас пальцы отстригла?! Я чем бы, тогда ядрен-батон, на курок нажимал?! Языком штоль?

— Подумаешь… — обиженно проворчал сверху Сашка в ответ на бурную критику, — для курка только один нужен, а у их тебя вон сколько лишних…

Станислав улыбнулся, наблюдая очередной выкрутас Воронцова и слушая беззлобную перепалку неразлучной парочки. Вскоре, поглотив теплое мясо с галетами, он согрел воду для чая, снайпер же, распечатав маленькую шоколадку, направился сменить Александра…

— Иди, покушай — мы там тебе оставили… Я тут поглазею, будь спокоен…

Проводив отеческим взглядом довольного Циркача, прапорщик достал пачку «Примы», которой из-за нечастого курения ему хватало чуть не на неделю, и подпалил сигарету. Осматривая цепким взором округу, он с наслаждением затягивался крепким табачком, также игравшим не последнюю роль средь ничтожных благ походной жизни. Горячее питание, сон, табак, да редкие глотки спирта из фляги Торбина — вот весь короткий перечень того, что возбуждало и поддерживало утомленные нервы во время опасных рейдов…

Самый возрастной член команды Гроссмейстера — прапорщик Шипилло, попал в спецназ давно. Родители его проживали в поселке Тигровый, что примостился у железной дороги на самом краю Дальнего Востока. Там же, в постоянном соседстве с величавой тайгой, вырос и Сергей. Отец всерьез увлекался охотой, постепенно приобщая к оному занятию единственного сына. Так, сызмальства тот и привыкал к гладкоствольному и нарезному оружию. Посмеиваясь, Шип неоднократно рассказывал сослуживцам, как в армии, впервые взяв в руки настоящую снайперскую винтовку, понял: либо это мощная штуковина сработана специально под него, либо он сам Богом создан для нее…

После армейской службы работал в районе, поступил в лесотехническое училище, однако об увлечении своем не забывал — хаживал на стрельбище и регулярно выигрывал соревнования по пулевой и стендовой стрельбе. Ну а потом все складывалось стандартно — так, как происходило с тысячами, не нашедших себя в эпоху перестройки. В начале девяностых Шипилло подписал первый контракт и, примерив черную военную форму с погонами младшего сержанта, прибыл на новое место службы — остров Русский, отделенный от Владивостока живописным проливом Босфор Восточный. В бригаде морской пехоты он тащил лямку около трех лет, пока из столичных кабинетов не пришел приказ откомандировать лучшего снайпера-профессионала в распоряжение ГУИН Минюста Российской Федерации. А уж из Москвы гвардии прапорщика направили в недавно организованный в Питере «Шторм»…

Ныне сорокапятилетний снайпер являлся авторитетным сотрудником и ветераном элитного спецназа. Проживал с семьей в одной из пятиэтажек базового гарнизона в Санкт-Петербурге, жена его Екатерина Андреевна — милая и добрейшая женщина, работала медсестрой в детском саду. Старший из двух сыновей давно женился и сам уж стал отцом. Младший скоро должен был окончить школу…

В означенное время четверо бойцов вернулись и доложили результаты осмотра края ущелья — крутой обрыв тянулся в обе стороны на несколько километров, пологих склонов не имел и только в одном месте ребро скалы плавно ниспадало вниз, затем снова резко взмывало вверх. Высота каменной вертикали в низине составляла чуть менее двадцати метров…

— Это именно та лазейка, — коротко молвил Станислав. — Решено: перебираемся туда, осматриваемся и спускаемся. Вторую половину марш-броска выполняем ночью.

Он дал бойцам полчаса на обед, после чего отряд в полном составе отправился к разведанному спуску.

Найденное местечко всем пришлось по душе — верхушки деревьев, произраставших на дне впадины, почти полностью закрывали скалу. Однако начать нисхождение в светлое время суток командир все ж таки не решился — если на склоне соседней горы находился вражеский дозор, шанс быть засвеченными непозволительно возрастал.

Глянув на часы, он дал команду дожидаться темноты…

Символический ужин отряда совпал с заходом солнца, так ни разу и не пробившегося сквозь мутноватую, сизую облачность. Торбин проведал пару дежурных, бдевших службу в трех десятках метров выше временной стоянки а, вернувшись, коротко изрек:

— Пора.

Серов с Бояриновым проворно обернули вокруг ствола ближайшего дерева две веревки, по одному концу от каждой сбросили вниз, вторые же закрепили за толстый горизонтальный сук.

— Первым пойдет прапорщик Шипилло, — вполголоса объявил Стас и добавил, обращаясь непосредственно к снайперу: — займи там позицию поудобнее и смотри в оба.

— Понял… — сосредоточенно отвечал тот, вынимая из ранца страховочный карабин, — не переживай — у меня врожденный нюх на «приматов».

Опытный вояка молча надел на руки короткие перчатки, пристегнул страховочный блок к одной веревке и, проделав привычные комбинации со второй, шагнул к краю обрыва. Спустя две минуты сержант доложил:

— Шип внизу. Сейчас выберет хороший приямок для наблюдения и можно идти следующему.

— Бояринов, готовься…

За Тургеневым с проворством и ловкостью спуск удачно миновали сержант Серов, капитан Воронцов, ефрейтор Куц. Темнота тем временем сгустилась до непроглядной. На краю скалы остались Торбин и второй снайпер Деркач, до последней минуты сидевший на верхней дозорной площадке.

— Вперед, — прошептал Гроссмейстер молодому солдату.

— Давайте вы, а я последним… — предложил тот слегка подсевшим голосом.

От старшего группы не укрылось изрядное волнение парня. На учебном полигоне любой спецназовец многократно проходил подобные тренировки, но в реальных боевых условиях следовало брать поправку с известным «коэффициентом обалдения».

— Последним спускаться сложнее, Роман, поверь мне на слово, — мягко, но не без твердости в голосе объяснил офицер. — У тебя получится — ты же в спецназе служишь, а не в милиции, верно? Где твой скрепер-блок? Давай-ка, пристегивай, и пошел.

Тот быстро произвел нужные манипуляции со стопорным устройством самохвата, фиксирующегося на фале в момент падения, и в нерешительности остановился на краю обрыва. Торбин похлопал его по плечу и легонько подтолкнул к ущелью. Рядовой повиновался — развернувшись спиной к пропасти, исчез в темноте…

Гросс прислушался. Тихий, короткий свист должен был оповестить об удачном нисхождении Деркача. Однако через несколько секунд он уловил непонятный шорох, звуки осыпающихся мелких камней и заметил, как обе веревки елозят по краю скалы то вправо, то влево — видимо, юный боец продолжал нервничать.

— Спокойно Рома, спокойно, — лежа у обрыва, произнес капитан и придержал второй фал, исполняющий роль страховочного.

Но вместо ответа или сигнала об окончании спуска из черного безмолвия внезапно донесся истошный крик, оборвавшийся далеко внизу гулким ударом…

После переезда в Санкт-Петербург и поселения в холостяцкой общаге «Шторма», больше напоминавшей казарму, нежели жилье гостиничного типа, Торбин около года провел в постоянном изучении новых для себя дисциплин. Руководитель Отдела Специального Назначения полковник Львовский по достоинству оценил владение молодым лейтенантом тонкостей кулачного боя, но недвусмысленно при этом заметил: «Надобно тебе, парень хорошенько обучиться и другим единоборствам…» Разумеется, Стас постигал азы всевозможных видов драк еще с училищной поры, потом шлифовал навыки в десантной бригаде, однако, побывав на первой же тренировке рукопашников «Шторма», понял: до совершенства далековато…

Теоретические занятия проводились в специально оборудованных аудиториях. На стенах одной висели стенды с разнообразными системами оружия. По углам другой стояли огромные стеллажи с образцами достижения в области ультрасовременной связи. В кабинете тактики десятки планшетов разъясняли методы ведения боев в различных условиях. Кроме того, в учебном корпусе имелись помещения для изучения психологии вероятного противника и способов оказания экстренной медицинской помощи. Теория сменялась практикой на полигонах и стрельбищах. Вечерами же, будто одержимый, Гроссмейстер отрабатывал в спортзалах до автоматизма элементы каратэ-До, сетокана, фехтования холодным оружием, армейского и русского рукопашного боя, боевого самбо, самозащиты без оружия и приемы комплекса «Молния».

Командиры, они же — преподаватели, в отряде подобрались маститые, многократно бывавшие в горячих точках планеты и успевшие многое из учебного материала испытать на собственной шкуре. Помимо текста теорий, изложенного, как правило, сухим служебным языком, они частенько и в красках рассказывали подопечным о Кавказской войне, о культуре, быте, традициях и религии чеченцев с ингушами. Не раз потом Станислав с благодарностью вспоминал «лирические отступления» наставников от утвержденных программ. Кое-что из услышанного ему не просто пригодилось в будущих командировках, а подчас спасало жизнь.

Краткосрочный дебютный вояж в Чечню в качестве сотрудника «Шторма» случился у Гросса ровнехонько через неделю после присвоения очередного офицерского звания. В ушах еще гремела музыка банкета, организованного в отрядной столовой, еще не забылись поздравления новых приятелей, как он в составе небольшой группы летел на транспортном самолете ВВС из северной столицы в маленькую южную республику. Командовал группой сам Львовский, а двух старлеев — Торбина и Воронцова взял то ли в качестве заместителей, то ли для скорейшего вхождения молодых и толком необстрелянных парней в строй боевых товарищей…

— Задача перед нами стоит следующая, — объявил полковник, когда бойцы в ожидании грузовых автомобилей, выстроились в две шеренги на магистральной рулежке аэродрома, — в одном из сел под Урус-Мартаном разведка засекла банду Дукузова — эмира Урус-Мартановского района. Для тех, кто еще не владеет полной информацией, поясняю… — он слегка покосился на двух молодых офицеров и продолжил вводный инструктаж: — Дукузов Аслан Магомадович по кличке Барс — авторитетный полевой командир и один из сподвижников известного террориста Арби Бараева. Выполняет со своими головорезами самые дерзкие и жестокие налеты на части федеральных войск…

Стас стоял рядом с прапорщиком Шипилло, привычно держал руки за спиной, быстро перебирал пальцами монетку с заточенными как у бритвы краями и внимательно слушал комбрига. Перед глазами же сами собой всплывали кадры трофейных видеосъемок, захваченных в разное время при ликвидации бандформирований. Спецназовцев частенько собирали в одном из классов питерской базы и прокручивали эти страшные записи. Чеченские видеооператоры бесстрастно и подробно фиксировали пытки и казни военнопленных. Юных русских мальчишек сначала избивали до полусмерти, потом выкалывали глаза, рубили головы… В лучшем же случае просто стреляли в затылок. После просмотра подобной хроники, предназначенной для закрытого показа людям с исключительной нервной системой, бойцы расходились молча, сжимая в неистовой жажде мщения свои здоровенные кулаки…

— Итак… — оторвал Торбина от мрачных воспоминаний голос полковника, — на днях начинается крупномасштабная операция Федеральных войск, нам же, под их прикрытием, предстоит ювелирная акция по устранению Барса. Повторяю, — он снова мимолетно глянул на старлеев, — «Шторму» поручено физическое уничтожение Барса. Точное время операции пока неизвестно, но будьте готовыми к ее началу в самый неожиданный момент. Девиз и принцип наших действий остается прежним: пусть он умрет сегодня, а мы умрем позже!..

Алексея Эдуардовича Львовского подчиненные боготворили. За долгую службу он успел побывать чуть не во всех горячих точках, упоминаемых в средствах массовой информации; с десяток лет потрудился в легендарной «Альфе»; к тому времени был бессменным руководителем «Шторма» со дня его основания в далеком 1992 году. Офицером слыл образцовым, подопечным своим прощал многие выходки в Петербурге, считая это нормальной разрядкой после продолжительных чеченских кошмаров. Штабистов и хозяйственников не терпел, понося и гоняя их при любом удобном случае.

Операции по устранению главарей-моджахедов разрабатывал самостоятельно, сам же принимал в них непосредственное участие, преподнося молодежи личным примером уроки бесстрашия и военной хитрости. Подобной практикой сыскал себе огромный авторитет и всеобщее уважение. Преогромный свой опыт с легкостью передавал остальным, душой был открыт, характер имел весьма уравновешенный. Никто ни разу не слыхивал от него дурного слова или фразы, сказанной в пылу гнева, либо озлобленья. Однако жутко провинившихся, равно как и недоучек вызывал поодиночке в кабинет или командирскую палатку и душу выматывал прямым мужским разговором так, что желающих потом сказаться очередником на такую пытку не находилось месяца по три…

Первый этап «крещения» — психологический, состоялся еще по дороге в палаточный городок расположенный под Ханкалой. Колонна автомашин и бэтээров прикрытия следовала с аэродрома по извилистой грунтовке, проложенной среди рельефной, каменистой местности. Водители старательно выдерживали скорость и дистанцию, установленные на инструктаже и вели технику предельно осторожно. Примерно через полчаса пути, змейка дорожного полотна плавно вильнула вниз, одинокие деревья и редкие бугорки кустов на обочинах постепенно сменились густым лесом.

Львовский находился в кабине первого бронетранспортера и не мог видеть, как с одной из примыкающих проселочных рокад в колонну затесался чужой КамАЗ. Сидевший в последнем автомобиле Торбин сразу же сообщил по рации о подозрительной машине командиру, и тот, досконально зная уловки террористов, среагировал мгновенно:

— Всей колонне немедленно остановиться! Блокировать неизвестный грузовик! Взять под прицел кабину и кузов, но близко не подходить! Бойцам первой и последней машин занять позиции на обочинах!..

Двумя минутами спустя Станислав наблюдал классическую сцену проверки документов и личного досмотра представителей местного населения.

— Лицом к машине! Руки на капот! Ноги шире! — отдавал короткие приказы двум чеченским мужчинам прапорщик Шипилло.

Четверо рядовых спецназовцев с разных сторон направляли на них стволы автоматов, чуть поодаль стояли офицеры, остальные военнослужащие рассредоточились по обе стороны дороги на тот случай, если появление странного КамАЗа было спровоцировано боевиками, находящимися в засаде. Документы оказались в порядке, однако, осматривая кабину автомобиля, дотошный снайпер обнаружил в небольшом тайнике чеченский пистолет-пулемет «Борс» с приличным запасом патронов, насыпанных в две суконные рукавицы.

— Ну что ж, господа бандиты… — прокурорским тоном изрек полковник, рассматривая диковинное автоматическое оружие полукустарного производства, — коль такие пироги — назначаю выездную сессию военно-полевого суда…

— Брат… — жалобно заголосил один из задержанных, обращаясь к стоявшему рядом Шипилло, — мы нэ виноваты… Пушку давно нашли… Хотэли вам сдавать… Брат, о каком таком суде говорит большой началник?

В это мгновение прапорщик встретился взглядом с комбригом, и тот незаметно кивнул ему. Многоопытный Шип приблизился к чеченцам, и что-то сказал на непонятном для окружающих языке. Глаза обоих сразу же округлились, лица побледнели… Один упал на колени и начал истошно причитать, второй же согнулся пополам и неожиданно рванул в сторону ближайших кустов, петляя словно заяц. Две короткие автоматные очереди нарушили тишину осеннего леса, вспугнув десяток птиц с деревьев…

Вскоре колонна продолжила путь, оставив трупы двух мужчин в придорожной канаве.

— Серега, ты знаешь чеченский язык? — поинтересовался у снайпера после прибытия и размещения в палаточном городке Торбин.

— Немного, — буркнул тот, раскуривая «Приму».

К беседе присоединился, стоявший неподалеку, Воронец:

— И что же ты сказал им там, на дороге?

— Сказал, что полковник имеет приказ расстреливать на месте всех подозрительных.

— Но ведь никакого приказа не было! Как же так — без суда и следствия!? — искренне удивился Сашка.

— Э-э, милые!.. Суды, следствие… Вы догадываетесь, сколько таких уголовных дел покрываются плесенью в сейфах местных прокуратур?

Молодые старлеи пожали плечами.

— Тысячи, — назидательно объявил Шипилло, выпуская густое облачко дыма. — Мест в СИЗО, как водится, не хватает и большинству на время следствия мерой пресечения избирают подписку о невыезде. Куда-либо отъезжать они, знамо дело и не собираются… Днем — мирно занимаются хозяйством, изображая законопослушных, ядрен-батон, граждан, а ночью, сучары, минируют фугасами дороги; ставят растяжки; или просто убивают неверных. То бишь — таких, как мы с вами…

— И все ж многих сажают в Чернокозовское СИЗО, — темпераментно настаивал наивный Циркач.

— Ты считаешь: коль туда отправили, так наказание неминуемо? — с насмешкой уставился на него снайпер. Не получив ответа, протяжно вздохнул и стал объяснять элементарные с его точки зрения вещи: — дык половину из тех, что томятся в Чернокозово, освобождают прямо из зала суда!.. У нас же в России все продается и покупается. Заплати и следак заведет нужное тебе уголовное дело. В другой раз отслюнявь пачку баксов — прикроет за недостаточностью улик. Точно так же обстоит и с господами судейскими.

— Но ведь все-таки сажают?.. — вставил вопрос Гросс.

— Малость сажают… Только сроки они получают плевые. Да еще наши сердобольные депутатишки им норовят всячески пособить.

— Каким же образом?

Прапорщик кинул бычок под ноги и со злостью втер его подошвой в грунт.

— Ни сегодня-завтра возьмут, да объявят очередную амнистию ради политических дивидендов, голосов перед выборами иль прочего популизму. Вот и вертится карусель без остановки!.. Мы здесь с вами кровью харкаем, чтоб остановить смертельный аттракцион, а они свеженького маслица в его механику подливают.

— Но мы живем в правовом государстве, — неуверенно возразил Торбин.

— Это государевы деятели живут в государстве! — с раздражением на упрямство свежего пополнения гаркнул Шип. — И законы под себя пишут, и копейкой своего брата не обделяют!.. Только им и дозволено жить по-человечески… А остальным?! Нешто и нам не хочется понежиться в уюте и в мире?

Он помолчал немного, отворотив взор куда-то в светлое небо. Желваки на скулах заходили ходуном…

— Вон пичуги — летают себе… — уже спокойнее молвил снайпер, — и знать не знают ни о каких государствах. Пришла пора — полетели на юг. Согрелись там до весны — вернулись обратно. И нету им дела до всяких границ, визовых отделов, таможен и прочих дурацких условностей, придуманных исключительно чиновниками, чтоб им же самим вольготней существовать на этом свете. Господи, как надоело все!.. И что же за наказанье было уродиться на этой одной шестой части суши?! Почему не в пяти других?..

— Одним словом, ты просто спровоцировал бегство одного из них, — кивнув с пониманием, сделал вывод Гроссмейстер.

— Так точно, товарищи старшие лейтенанты, — устало отвечал Серега, убедившись в совершеннейшей непробиваемости нынешних собеседников. Нервным щелчком он вышиб из пачки следующую сигарету, что мало вязалось с его привычкой курить редко — по две-три сигареты в день, и, подпалив ее зажигалкой, сухо молвил: — я не великий мастак облекать свои думки во всякую там фигуральную форму. Я по-простому вам так скажу, что и вы, ядрен-батон, о красоте забудете!

Сделав подряд несколько глубоких затяжек, он шумно выдохнул дым и произнес дальнейшие фразы тоном абсолютно убежденного в собственной правоте человека:

— Автомат в грузовике — налицо. Факт попытки совершить побег после его обнаружения — тоже. Ну и хренушки им вместо уголовного дела! Коль в стране законы пишутся ради марания бумаги, то и нам на него нагадить и позабыть! Вот так-то братки, и по-другому тут никогда не повернется. Это правозащитники из далекой Москвы, да фантазеры европейского происхождения свято верят, будто в Чечне можно решить по-доброму. А на самом деле с волками можно только по-волчьи. У них и на гербе-то волчара нарисован. Всё, я пошел…

Измотанный беседой с непонятливыми офицерами, рассерженный прапорщик развернулся и пошел было прочь. Однако скоро остановился и, повернувшись, назидательно добавил:

— Посмотрим, что вы скажете через годок-два. Гусей по осени считают!..

Теперь уж точно было сказано все, и снайпер быстрым шагом скрылся из их поля зрения…

Картина того расстрела долго и в красках являлась во снах и в воспоминаниях Стаса и Сашки. Сложно сказать, насколько в последующих командировках огрубела их чувственность и притупилась природная жажда справедливости. Сообразуясь с собственными понятиями о чести, все последующие годы Торбин с Воронцовым воевали исправно — убивали «духов» всеми доступными на войне способами. Убивали изощренно, грамотно, с использованием всех полученных ранее знаний и накопленного опыта. Убивали, не влезая в высокие материи; не веря ни единому слову лживых политиков; не вспоминая Истории и не ведая жалости. Убивали, потому что убивали их друзей и мирных сограждан; потому что сам были гражданами России; потому что долгие годы осознанно шли к этому ремеслу…

Но, похоже, предсказания Шипилло о неминуемой перемене в мозгах двух молодых людей не очень-то сбывались — не жалея противника в открытом бою или жесточайших рукопашных схватках, участия в подобных провокациях, они старательно избегали.

А днем позже — в начавшейся рано утром операции по устранению эмира Дукузова, Станислав спас жизнь товарищу по оружию — Александру Воронцову…

Благодаря огромному опыту, накопившемуся с годами службы в различных подразделениях спецназа, Щербинин вел свою команду точно по тому же маршруту, где несколькими часами ранее прошли бойцы первой группы. Отклонения если и случались, то были кратковременными и небольшими — на какие-нибудь десятки метров. В такие моменты полковник останавливал идущих позади него, детально изучал местность и неизменно находил следы людей Гроссмейстера. Так произошло и с отвесной скалой, вставшей на пути обоих отрядов…

— Ну, что думаешь, Константин Николаевич? — вполголоса спросил старый вояка у майора, когда они подползли к расколотой надвое плоской глыбе, венчавшей вершину крутояра, — каковы были их дальнейшие действия?

Тот внимательно осмотрел окрестности и так же негромко отвечал:

— Для спуска в этом месте нашим штатным снаряжением не обойтись — потребуется специальное. Вероятно, они нашли более подходящий участок.

— Резонно. К тому же отсутствуют потертости от капроновых фалов на ближайших деревьях. Тогда давай сделаем вот что… Пошли-ка по паре человек в обе стороны — пусть аккуратно поищут низину. Сдается мне, и Торбин поступил аналогично…

Спустя два часа бойцы, ушедшие влево от глыбы, вернулись и доложили о найденной на удалении нескольких километров ложбине, где отвесная стена ниспадала до приемлемой высоты. Часом позже вся группа добралась до искомого местечка.

— Сержант Портнов, займите позицию в глубине леса — метрах в тридцати. Остальные готовятся к спуску — времени в ожидании темноты терять не позволительно, — приглушенно, но четко отдавал распоряжения Юрий Леонидович и, обращаясь к майору, добавил: — давай-ка осмотримся.

В правильности выбора направления движения и района преодоления естественного препятствия, офицеры убедились достаточно быстро. Трава была повсюду примята; кора на стволе и толстом горизонтальном суку дерева, росшего в трех метрах от пропасти, сохранила следы от прочных веревок; на самом же каменистом срезе края ущелья виднелись свежие выбоины.

— Как только спустишься, поднимись на сотню метров по противоположному склону, затаись и следи за обстановкой, — наставлял Щербинин пулеметчика, поправляя его снаряжение, — вперед. Приготовиться следующему…

Первый спецназовец успешно миновал опасное препятствие и обосновался, прикрывая других, на указанном расстоянии. Через пару минут условный сигнал подал снизу второй боец. Третьим нисхождение совершал Сомов. Лицо его заметно побледнело, взгляд сосредоточенно метался по натянутым фалам и страховочным устройствам, однако трепет он ревностно маскировал и старательно выполнил все рекомендации полковника. Командир бригады присоединился к группе последним, разрешил желающим покурить «в кулак», а сам тщательно осмотрел дно ущелья…

К полудню семь человек второго отряда были готовы к дальнейшему переходу.

— Где там засел наш пулеметчик? — поинтересовался Юрий Леонидович у Портнова о восьмом бойце команды.

Сержант негромко свистнул. Через секунду откуда-то сверху послышался ответ.

— Отлично. Он ждет нас… — Щербинин подхватил свой универсальный АК-105 и направился на звук. Остальные тронулись за ним.

Один за другим и шаг в шаг они поднимались по пологому склону, покрытому густыми зарослями, пока не увидели товарища, выбравшего для скрытого дозора неплохую позицию — за каменистым бугром промеж двух толстых буковых стволов.

— Пристраивайся, — указал пожилой мужчина на хвост колонны и, закинув укороченный автомат за спину, повелел: — сержант за мной, остальные следуют на дистанции тридцать метров.

— Одну минутку, — неожиданно тронул его за локоть Константин Николаевич. — Вам не кажется подозрительной эта груда камней?..

Бесформенного природного камня — от исполинских валунов до небольших булыжников в лесу находилось множество, и покоилась твердая порода повсюду, но сейчас руководитель «Шторма» остановился и с интересом взирал на обнаруженную дотошным оперативником странность. Действительно, время могло нещадно дробить и стирать в пыль овальные глыбы, превращать в мельчайшие частицы окружающего ландшафта остроконечные скалы, однако останки их быстро затягивались бархатистым мхом, покрывались слоями листвы и буйной растительностью. Пулеметчик же нашел временное прибежище за многоярусным сооружением, навряд ли созданным матерью-природой…

Не мешкая, майор подошел к холму и стал с необычайным проворством обследовать его.

— Камни уложены совсем недавно, — заключил он. — Ну-ка помогите…

Сержант настороженно вглядывался в темнеющий лес. Двое молодых парней во главе с Сомовым споро разбирали небольшой курган, другие же с тревожным ожиданием взирали на их занятие. Кажется, все уже догадывались — вынужденная заминка, связанная с необычной находкой, не одарит хорошей вестью. И когда из-под камней показалась выкрашенная в темно-зеленый цвет кроссовка, кто-то из бойцов, узнав принадлежность элемента экипировки, после минутного замешательства трагически прошептал:

— Ромич… Это Ромка Деркач.

Закончив осмотр трупа, бывший сыскарь объявил:

— Больше переломанных костей, чем целых; пробита голова; ссадины и порванная в двух местах одежда.

Щербинин только что сделал последнюю затяжку зажатой в кулаке сигаретой, ловко — так чтобы предательски не мелькнул огонек, передал бычок ожидавшему своей очереди бойцу и скомандовал:

— Сержант, возьми троих ребят, вернитесь к скале и досконально обшарьте там все.

Четверо бойцов исчезли за кустами, майор же, приблизившись к командиру бригады, признался:

— И я почти не сомневаюсь, что он сорвался при спуске. Полученные им повреждения говорят сами за себя…

— Хорошо бы, если так.

— В каком смысле — хорошо?..

— В таком! — глухо рявкнул полковник. — В таком смысле, что какая-то сука могла элементарно помочь!..

Прозорливость Юрия Леонидовича подтвердилась скоро.

— Вот, обнаружили в расщелине… — протянул старший сержант Портнов часть страховочного фала со скрепером-блоком.

Офицеры в сумерках молча разглядывали страховочное устройство. Стопорный механизм выглядел исправным, а вот нейлоновый шнур… Первое, что бросалось в глаза — несколько ножевых надрезов у свободного конца фала. Последний надрез и послужил причиной разрыва…

— Я отыщу эту сволочь!.. — зло выдохнул Щербинин, засовывая улику в нагрудный карман жилета. Окинув цепким взглядом стоявших вокруг людей, бросил: — замаскировать труп мхом и вперед!

Ночью отдел «Л» получил следующую шифрованную депешу от оперативника «Шторма»:

«Гроссмейстер потерял второго человека — предателем подстроена смерть рядового Деркача.

А. В.»

4

После трагедии на скалистой вертикали обрыва, люди Торбина уложили бездыханное тело Романа Деркача между двух вековых буков, попрощались с ним, приложившись по очереди к командирской фляжке со спиртом и, замаскировав труп камнями, устроились неподалеку на кратковременный ночлег. Отдыхали совсем немного — около четырех часов, и чуть забрезжил рассвет, снова двинулись в дорогу.

Первым, привычно держа у плеча готовую к стрельбе снайперку, осторожно — по-кошачьи двигался Шип. За ним, стараясь не отставать, следовал Иван Бояринов. На удалении прямой видимости от пары разведчиков шел капитан и вел за собой оставшихся троих членов команды: сержанта Андрея Серова, ефрейтора Бориса Куца и, прикрывавшего группу сзади капитана Воронцова. Иногда Гросс знаком приказывал снайперу остановиться и, нагнав его, корректировал по карте дальнейший маршрут. Российско-грузинская граница приближалась с каждым метром, и спецназовцы не переставали удивляться, что до сего часа произошла одна-единственная встреча с бандитами. Сепаратистов в здешних лесах было — хоть отбавляй…

«Шахабов… Беслан Магомедович Шахабов по кличке Медведь… — в такт шагам размышлял Станислав, не упуская из поля зрения выдвинутых вперед бойцов, но, успевая при этом поглядывать и под ноги, и по сторонам. — Именно благодаря стараниям эмира Шахабова численность боевиков в этой войне не снижается, а постоянно находится на уровне пяти-шести тысяч. Именно благодаря его усердию Чеченская армия поддерживает боеспособность… За три месяца он обучает молодых резервистов азам диверсионной и террористической деятельности, затем распускает их по домам дожидаться своей очереди поучаствовать в партизанской войне. Сам же снова набирает новичков, от которых, вероятно, при нищенской в республике жизни нет отбоя — платит он „курсантам“ исправно. Черед же подготовленных воинов ислама подходит, когда сепаратисты несут ощутимые потери во время удачных рейдов федеральных сил. И так будет происходить до бесконечности. А если добавить к этому и подозрения спецслужб о взращивании эмиром пресловутых террористов-смертников, то становится понятным завидное упорство штаба опергруппы в систематической разработке операций по физическому уничтожению Медведя. Потому-то и плутаем мы сейчас в глуши лесных чащ, претворяя в жизнь один из планов, патетично названный „Вердикт“…»

Так же как и Торбин с Воронцовым, Шипилло неоднократно хаживал местными тропами и знал: скоро начнется широкая полоса редколесья — череда полян и естественных просек, в беспорядке начертанных на пока еще относительно ровной местности. Передвижение по открытому пространству в светлое время суток всегда считалось делом рисковым, поэтому, миновав первую лесную елань, снайпер повелел Тургеневу залечь у низкорослых кустов кислицы и вести наблюдение за пустошью. Сам же вернулся к основной группе, дабы обсудить с офицерами возможность продолжения марш-броска.

— Надо идти, — устало молвил Стас, бросив взгляд на часы. В ходе этой операции он обязан был торопить события. — Конечно, безопасней было бы отдохнуть здесь, дождавшись темноты, но сами ведь понимаете — дорога каждая минута, а до ночи еще — как отсюда до Финского залива…

— Понятно дело… — вздохнул в ответ прапорщик, — да не нарваться бы на засаду, а то ведь все дело загубим.

— Давайте не будем форсировать пересечения проплешин, — поддержал опасения снайпера Александр, спрятавший на время свою извечную веселость, — поспешать, конечно, надо, да вовсе незачем на рожон лезть — как бы этой торопливостью действительно все не испоганить.

— Поступим так… — развернув карту и елозя по ней указательным пальцем, прошептал Торбин, — здесь ширина редколесья не более трех километров. Сейчас вперед выдвинутся двое — наверное, ты Циркач с Серовым. Вы мужики с опытом, да и выглядите посвежее остальных, а главное — всем шестерым засветиться гораздо проще, чем двоим. Аккуратненько просочитесь до нормального леса и поджидайте нас, а ты Шип с Иваном отлежитесь полчасика, да и Куцему не помешает перевести дух.

— Наши действия в случае встречи с «чертями»? — сосредоточенно спросил Сашка.

— Шумните хорошенько, чтобы нам слышно было, и уводите их в сторону. Скажем на восток. Мы же обойдем место вашей встречи западнее и будем ждать вот здесь, — Станислав снова склонился над картой и ткнул в одно из зеленых пятен. — Запомнил?

— Легко.

— Дельно придумано, — согласился с решением командира прапорщик, — и риск минимальный, и время без толку не пропадет, и люди отдохнут… А то Бояринов загнался — едва выдерживает темп.

— Тем более необходим привал, — подытожил Гроссмейстер и, заканчивая короткое совещание, обратился с последним напутствием к Александру: — если все сложится удачно — мы быстро найдем вас по следам.

Воронцов подозвал сержанта, вкратце обрисовал задачу и небольшой передовой отряд без промедления отправился разнюхивать обстановку на обширном и опасном участке предстоящего маршрута.

Весть о незапланированной тридцатиминутной передышке всем пришлась по душе. Снайпер устроился рядом с Тургеневым и внимательным взглядом провожал сквозь оптику прицела удалявшихся короткими перебежками Циркача с Серовым. Ефрейтор Куц распластался на траве, похоже, с единственным желанием — отключиться ровно на полчаса. Сам же Торбин засек время и присел у раскидистого дуба. Прислонившись спиной к необъятному стволу, он положил на колени свой «Вал» и принял обязанности дозорного…

— По дому-то скучаешь? — негромко справился Шипилло у юного напарника.

— А то… — так же тихо отвечал тот.

— Ты у нас вроде пермяк?

— Точно. Но не из самой Перми, а из Краснокамска. Это километров пятнадцать от областного центра. Прямо на Каме…

— Невеста, небось, есть?..

Бояринов помотал головой:

— Не-а. Так, одна девчонка знакомая — Александра. Учились вместе… Живет на соседней улице.

— Ишь ты!.. Имя-то, какое знатное — Александра… — удивился прапорщик и поучительно поведал: — я будущую жинку на первом году службы тоже за невесту не считал, а когда в первый отпуск прикатил и встретил свою Катерину Андревну — так враз все и разложилось по нужным полочкам. Сердцу брат не прикажешь, это оно нам директивы диктует!..

— Точно, — кивнул парень, задумчиво вглядываясь в даль. — Вроде и думаю о ней чаще чем о других… Наверное, столько же, сколько о матери.

— Вот видишь! И душеньку мысли о ней в аккурат согревают, верно? Погоди-ка…

Снайпер неожиданно припал к окуляру прицела и стал пристально вглядываться в почти безлесную равнину, расстилавшуюся перед ним как на ладони. Затем облегченно выдохнул:

— Привиделось штоль… Будто фигура чья прошмыгнула на дальней полянке… Старею, ядрен-батон — мерещится всяка хрень. На-ка глянь — вон ту проплешину метрах в шестистах обозри хорошенько.

Иван снова улыбнулся беззлобному ворчанию старшего товарища, взял его винтовку и осмотрел сквозь оптику указанное место.

— Нет, Серега, никого не видно…

Шип принял СВД, устало прикрыл глаза и прошептал:

— Ничего паря, потерпи немного. Поедешь скоро в родные края, навестишь маманю, повидаешь девушку — все промеж вас и решиться.

— Эх, скорее бы… — заключил юный спецназовец…

По истечении отпущенного разведчикам срока, командир поднял немногочисленных сослуживцев и повелел трогаться в путь. На полсотни метров вперед снова выдвинулись Шипилло с Бояриновым…

Вскоре прапорщик, оглянувшись, указал рукой куда-то влево и вниз. Взгляд красноречиво говорил: «Смотри Ванька, „приматы“ устроили „сюрприз“, не задень…» И верно, проходя мимо обозначенного лидером места, Бояринов увидел еле приметную проволоку, туго натянутую и пущенную средь травы. Один ее конец был намертво прикручен к сломанному сучку, глубоко вогнанному в землю, другой же в паре метров, крепился к чеке гранаты, привязанной к толстому древесному стволу. Обернувшись к капитану, парень знаком указал на опасную штуковину…

И все ж таки то, что впереди шел Серега, отчасти расслабляло бойца — более надежного и внимательного напарника вряд ли нашлось бы во всем «Шторме». Спустя минуты три снайпер строго одернул:

— Тургенев, ядрен-батон!.. Ты опять штоль в Париже?! Я сколько раз должен повторять?!

Рядовой виновато закивал головой, повязанной коричнево-зеленой банданой, и стал отыскивать только что примятую темной кроссовкой товарища траву.

— Иди точно след в след, — понизив воинственный тон до нравоучительного, повторил старший по возрасту и званию. — Здесь незнамо сколько «чертей» до нас побывало, и неведомо каких растяжек и прочих хреновин понаставлено. Уразумел?

— Угу, — Иван утвердительно боднул воздух и зарекся больше не забывать советов тертого бойца.

— Смотри мне. Еще раз оступишься — в Питере не вылезешь из кухонных нарядов…

Посмотрев на широкую спину сорокапятилетнего прапорщика, молодой человек расплылся в улыбке — напускная строгость добрейшего по натуре мужика давно была известна всем. Он частенько грозил салагам грязной столовской работой, однако же, доподлинно знал о том благе, что сулила сия суточная вахта. Разумеется, желторотые воины чертовски уставали в чехарде тамошних различных обязанностей: завоз со склада и чистка овощей; вечерняя и послеобеденная уборка обширных помещений; бесконечное мытье посуды… Но где, как ни в столовой пацаны, в одночасье лишенные родительской опеки, могли вдоволь набить желудки? И хотя кормили в «Шторме» отнюдь не по общеармейским нормам, сердобольные пожилые поварихи завсегда устраивали юным кухонным работягам стол, изобилующий разнообразными и отменными яствами…

Припомнив аппетитный аромат мясных блюд, навечно поселившийся в здании их питерского общепита, Бояринов сменил мечтательную улыбку гримасой неимоверного страдания, шмыгнул носом и вдруг заметил недопустимо большую дистанцию меж собой и снайпером. Разглядывать пожухлую листву со свежей сочной травой теперь стало некогда — его напарник увеличил темп и, следовало быстрее восстановить жестко установленное расстояние в пять шагов. Посему сознательно нарушив правило спецназовской разведки — ходить друг за другом «след в след», Тургенев, не дожидаясь, когда прапорщик обнаружит очередную оплошность, ускорил движение, лишь изредка бросая взгляд под ноги. Фигура Сереги мелькала в низкорослых зарослях то правее, то левее и связист, увы, за ним не поспевал, пока в одном удобном местечке не представилась возможность срезать путь.

Он нашел взглядом отчетливый отпечаток кроссовки Шипилло средь самых дебрей кустарника, рядом же — в трех-четырех метрах манило свободное от растительности пространство — залитый лучами солнца и словно сошедший с холста художника чудо-лужок. Пригнувшись, Иван рысцой бросился вперед и не расслышал легкого щелчка у левой стопы…

С минуту Торбин наблюдал впереди неладное в поведении молодого связиста. Он нестерпимо желал подать разведчикам знак об остановке, но никто из них не оборачивался, а звуковые сигналы утром они сговорились не применять — слишком уж углубилась команда во вражеские тылы — всяческий свист мог насторожить случайный чеченский дозор. Только-то и мелькнула мысль нагнать Бояринова, да заменить его ефрейтором, как впереди — в затаившемся безмолвии раздался оглушительный взрыв…

Пригнув на секунду головы, спецназовцы бросились к черневшей средь зелени травы и дымившейся воронке.

— След в след… — в сотый раз напомнил, бежавший первым Станислав и распорядился: — Куц, быстро найди Шипа, он где-то поблизости и не должен был пострадать от осколков.

Бояринов лежал на краю обширного луга. Детские глаза устремились в безоблачное голубое небо; руки пытались что-то нащупать на рыхлой, взбелененной разрывом земле; левой ноги по колено не было…

Офицер присел рядом:

— Иван… Слышишь меня, Ваня?

Но тот, получивший тяжелую контузию, не слышал и не видел своего командира. Лишь когда Гроссмейстер стер с его бледной щеки капли крови, он вздрогнул, встретился с ним взглядом, виновато улыбнулся и прошептал:

— Автомат… Не могу найти автомат… Где-то потерял… Простите…

В этот момент на полянку выскочили прапорщик с ефрейтором. Один из осколков мины все же задел бедро Шипилло, и тот зажимал кровоточащую рану ладонью.

— Что с ним? — сходу спросил снайпер, но, узрев жуткие последствия подрыва, осекся и пробормотал: — эх… ведь твердил же ему, ядрен-батон!..

Капитан тем временем сорвал намотанный на приклад «Вала» резиновый жгут и перетянул им остаток ноги подчиненного. Куц смачивал тампоны спиртом и протирал изуродованную конечность. Прапорщик извлек из упаковки шприц-ампулу с пармидолом — сильным обезболивающим средством и сделал пострадавшему инъекцию.

— Быстренько собрали вещички, взяли его и опрометью в ближайшую лощину, — указал рукой Стас на видневшуюся вдали балочку меж двух пологих лесных пригорков и добавил: — если «чехи» услышали взрыв — редколесье скоро прочешут вдоль и поперек.

Они отыскали все: автомат Тургенева, разбросанную амуницию, клочки камуфляжки… И даже нашли в кустах оторванную ногу с остатками того, что ранее именовалось кроссовкой. Затем залили водой лужи крови и пустились прочь от опасного места.

Шип несся первым. То, рыская глазами из стороны в сторону, то, всматриваясь под ноги, он слегка прихрамывал, но о повреждении, похоже, не вспоминал. Торбин тащил тяжело раненного спецназовца на себе. Ефрейтор нес снаряжение: свое, командира и Бояринова. До тенистой кромки сплошного ряда деревьев, где заканчивались просеки, луга, поляны и начинался рельефный овражек, оставалось метров восемьсот. Где-то там их ожидали Воронцов с Серовым.

Надеясь уйти по неприметной расщелине как можно дальше от засвеченного маршрута движения спецгруппы, Гросс на ходу прикидывал оставшиеся шансы на успешное завершение задания и, не помышляя об отдыхе, периодически твердил стонавшему Тургеневу:

— Немного потерпи Ваня!.. Потерпи браток…

Для устранения Шахабова требовалось не менее пяти-шести человек, в крайнем случае — четверо. Команду из восьми спецназовцев формировали с приличным запасом, однако ж, сейчас — приблизительно на середине пути до лагеря эмира, функционально пригодных к выполнению порученной акции осталось почти в обрез — пятеро. Посему мысли в голове Станислава витали отнюдь не веселые, все более склонявшие его к эдакой фатальной решимости — либо до «Медвежьего логова» дойдет нужное число бойцов, либо погибнуть здесь суждено всем.

Они успешно добрались до начала балочки, где их встретили встревоженные прогремевшим взрывом Воронцов с Серовым. Объяснять суть произошедшего было некогда, да те и сами догадались о трагедии, завидев окровавленную ношу капитана. Сменив его и бережно приняв бледного солдата, Сашка с Андрюхой почти бегом устремились вслед за Шипилло — нужно было срочно уходить из открытого всем взорам района.

— Не в ногу! Аккуратнее несите — не в ногу!.. — тяжело дыша им в спину, подсказывал Гроссмейстер.

Потеряв счет времени, они петляли по узкой кишке оврага, повторяя замысловатые формы ее изгибов. В другой раз — при нормальном раскладе Стас трижды бы проинструктировал идущих впереди разведчиков об осторожности передвижения по дну ложбины. Встреча с «приматами» и неминуемый обстрел с любого из двух склонов означали бы гибель отряда, но теперешняя критическая ситуация перечеркивала все установленные и проверенные войной правила.

Группе снова повезло. Углубившись в густые дебри, удалось уйти от редколесья километра на три. Циркачу с Серовым требовался отдых, а рану Тургенева следовало хорошенько осмотреть и обработать уже не на скорую руку, а основательно. Наконец, подобрав пригодное для бивака местечко, Гросс остановил отряд, объявив двухчасовой отдых. Вожделенный и долгожданный отдых…

Те, кто нес связиста, попадали в изнеможении на траву, остальные занялись ногой Ивана. Жгут сняли ненадолго — слишком велик был риск летального исхода от большой потери крови. Два укола антибиотиков и обезболивающего не помогли — Бояринов продолжал стонать в полубессознательном состоянии. Состояние его ухудшалось — температура стремительно росла, и сознание временами покидало парня. Помимо того, что он лишился ноги, давала о себе знать и приличная контузия — молодой человек до сих пор ничего не слышал, из носа и ушей изредка шла кровь. Вероятно, граната разорвалась совсем близко…

— Плохи наши дела… — горестно констатировал Серега, присаживаясь на корточки и незаметно — в кулаке, подпаливая сигарету.

Расположившийся на травянистом бугре Торбин, сосредоточенно обдумывал ситуацию, и, казалось, не замечал подошедшего прапорщика.

— С ним далеко не уйти, но и одного Ивана тут не оставишь, — продолжал рассуждать вслух снайпер, стараясь привлечь внимание командира.

Но тот, похожий на каменное изваяние, снова ответил молчанием. Несомненно, в голове у Гросса происходил какой-то вдохновенный и в то же время противоречивый процесс, вмешиваться в который никому не следовало…

— Я вот что думаю… — утопив окурок в почву и вдобавок присыпав сверху пригоршней земли, сызнова завел разговор Серега.

— Кого лучше оставить с ним? — холодно спросил капитан, очнувшись в тот же миг, точно разбуженный от задумчивости собственным голосом.

Шип на мгновение примолк, уставившись на него в немом изумлении. Видимо, схожее решение созревало и в его голове.

— Куцый — неплохой гранатометчик… — протянул он, — и нам бы для дела сгодился. Циркач само собой пойдет дальше. Андрюха же Серов — подрывник. На кой нам, ядрен-батон, подрывник супротив Шахабова и остальных «чертей»?! Чай не осаду крепости устаивать идем!..

— В этой операции не угадаешь — кто нужнее, — возразил командир. — Тут другое важно…

Не понимая, снайпер молча ожидал продолжения и, словно зачарованный наблюдал, как между пальцами офицера мелькает, чуть поблескивая матовым металлом, монета с заточенными краями.

— Связи у нас никакой — это раз, — объяснил тот, — место, где мы оставим Тургенева со здоровым бойцом, будет известно лишь нам — это два. Сколько им тут придется дожидаться нашего возвращения — одному богу ведомо — это три. Да и суждено ли вообще вернуться — это четыре. Так что логичнее было бы исходить из того, кто сможет присмотреть за Иваном здесь и, если помощь не подоспеет — выпутаться из передряги самостоятельно.

— Согласен, — пробасил ветеран «Шторма».

— Но, пожалуй, и по этим критериям, выбор скорее падает на Андрюху.

— Вот и я говорю! — оживился Шипилло. — Рассудительный парень, делает все обстоятельно, с пониманием. Да и поздоровее Куцего будет… А пулемет Серова мы с собой заберем.

— Тогда — решено, — сунув монетку в нагрудный карман разгрузочного жилета, встал с травы Торбин.

В этот момент его взгляд упал на пропитанную кровью правую штанину снайпера…

— Ты, какого ж черта, молчишь!? А ну покажи.

— Потерпел бы, чай, до большого привала… — прапорщик с неохотой оголил бедро.

Над коленом, с внешней стороны ноги зияла длинная и довольно глубокая рана, оставленная, прошедшим вскользь осколком. Вся нога ниже колена была сплошь залита кровью. Осмотрев рваный разрез, Гроссмейстер сокрушенно покачал головой:

— Надо обработать и зашить Серега. До ночного привала еще уйма времени, и кровушки из тебя вытечет немерено. Да и неравен час, воспаление начнется, а потом сам знаешь…

Он окликнул Воронцова, имевшего практику подобного врачевания — однажды накладывал швы на ножевое ранение, полученное кем-то из бойцов «Шторма» в рукопашной схватке.

— Легко! — просто заметил Александр, осмотрев повреждение и роясь в своем ранце. — Мне все равно кого штопать. Хоть африканскому песцу хвост пришить, хоть Шипилло пару лишних ушей…

— Лучше б мозгов себе вживил килограммчик, прохфессор… — буркнул в ответ снайпер. Завидев же, как «доктор» перед хирургическим вмешательством задумал сделать ему обезболивающий укол, решительно воспротивился: — нет, Воронец, это оставь для Тургенева!

Пожав плечами, тот убрал шприц-ампулу. Шип жалостливо посмотрел на Стаса и предложил другой, куда более приятный вариант:

— Мне б рюмашку внутрь кувыркнуть, да делайте со мной, что пожелаете. Хоть аппендикс второй раз кромсайте…

Возражать командир не стал. Откупорив единственную фляжку спирта, протянул ее Сашке. Тот, в свою очередь, словно выкраивая дозу точно под объем «рюмашки», накапал немного крепчайшего алкоголя в алюминиевую кружку.

— И не разорвет же тебя от скаредности… — проворчал Серега, наблюдая за его манипуляциями. — Ну, плесни же по-человечески!

Войдя в роль врачевателя, офицер строго глянул на пациента, но, узрев страдальческое выражение лица, смилостивился…

Минут через сорок «хирург» отрезал лишнюю нить, полюбовался своей работой, перебинтовал шов и хлопнул по плечу разомлевшего от спиртовой дозы приятеля:

— Жить будешь, Шипучка!

— Ужо прострочил? — нехотя откликнулся тот.

— Легко.

— Узелок-то не забыл заплести, Пилюлькин?

— Не грубите, больной, а то в следующий раз сапожным шилом дырявить буду. И без наркоза…

— Ирод…

Остаток дня поредевший отряд потратил на поиски надежного укрытия для тяжело раненного Бояринова и сержанта Серова. Их путь, то неприметною тропою пробиравшийся в зарослях, то петлявший меж каменистых скал, то спускавшийся в низины, ежечасно прерывался необходимым отдыхом и длился до наступления сумерек. Сумерки на этой южной широте проистекали недолго, и темнота надвигалась стремительно, потому Торбин часто поторапливал команду. Когда последние нежно-красные лучи солнца скользнули по вершинам гор, желанное укромное место нашлось — остроглазый снайпер узрел в скалистой породе некое подобие грота, подступы к которому окружали густой кустарник и высокие вековые деревья. Именно туда и перенесли Ивана. Приготовив в неглубокой нише настил из мягких ветвей и двух снайперских ковриков, они осторожно уложили на него Тургенева…

Утром — лишь забрезжил рассвет, четверо спецназовцев прощались с двумя товарищами…

— Снадобья хватит надолго, — кивком указал на оставленные медикаменты прапорщик, — антибиотиков, Андрюха, не жалей, не то совсем парню худо будет. Я просчитал: уколов ему на две недели с хвостиком хватит. Огонь разводи в самом крайнем случае — ежели воду прокипятить или еще что.

— Ясен пень, Серега, — сосредоточенно отвечал сибиряк, — днем — дым, ночью — зарево. И то и другое за версту видать даже в густом лесу.

— Правильно рассуждаешь. И сам старайся далеко не отлучаться — мало ли… Да и вот еще о чем хотел поспрошать… — он притянул Серова за камуфляжку поближе и приглушенно справился: — куда это тебя нелегкая носила на проплешинах, когда Гросс приказал вам с Циркачом идти до балочки?

— Ну и цепкоглазый же ты Шип! — искренне удивился сержант.

— Мне по штатному расписанию положено зреть и бдеть, — степенно подтвердил снайпер и вопросительно воззрился на подрывника, ожидаючи прямого ответа на столь же прямо поставленный вопрос.

Тому с виноватой улыбкой пришлось объясняться:

— Я возвращался метров на триста — рожок от РПКСНа в кустах посеял.

— Сеятель, ядрен-батон!.. Так весь пулемет, по частям растеряешь. Нашел, что ли, бестия?

— Ясен пень — нашел…

— Ладно, нам пора, — обнял его Шипилло, — пушку мы твою скорострельную конфискуем — ее Куцый дальше попрет и Ванькин «Калашников» с подствольником забираем — авось сгодится. Взамен же оставляем цельный арсенал — оружие Деркача и Тоцкого. Гранат дюжину, патронов с избытком — под тысячу…

— Ты прям как бухгалтер! — сержант растянул губы в улыбке и похлопал его по спине.

— А как же?! Учет — хорошая вещь, планирование — отличная, а наличие резерва завсегда приводило меня в форменный восторг. — Бывай и не поминай нас лихом.

Он в последний раз глянул на Бояринова, тяжко вздохнул и исчез за кустами.

— Держитесь Андрюха, все будет нормально, — попрощался с подрывником Воронцов.

— Мы вернемся за вами, — подал руку Торбин, — кто-нибудь обязательно вернется.

Серов стоял, опершись одной рукой на ствол дерева, и еще долго провожал взглядом мелькавшие средь зелени фигуры сослуживцев. На лице читалась то ли растерянность, то ли какая-то таинственная озабоченность. Затем он пристально посмотрел на часы, словно засекая время ухода группы, и медленно направился к гроту…

— Ты Ванек сейчас похож на недавно народившегося ребенка, — мрачно молвил сержант, заметив, как раненный приятель приоткрыл глаза. — Вроде живой, а ничего не смыслишь.

Копаясь в медикаментах, сержант понимал — тот все равно ничего не слышит, но, аккуратно раскладывая на чистой тряпице шприцы-ампулы, пакеты с бинтами и лекарства, по обыкновению беседовал сам с собой, время от времени роняя несколько слов, не очень связных, но по которым вполне можно было судить о ходе мыслей. Так и складывалось у них подобие беседы, будто Тургенев оставался здоровым — без каких либо изъянов человеком…

— Сейчас сделаем два укольчика, потом вечерком и ночью… Ушли наши Ваня, дальше на юг ушли. Одни мы с тобой тут… Ну ничего — обживемся как-нибудь, справимся, продержимся до их возвращения. Кренделей небесных нам не обещали, но духом падать не стоит — жратвы оставлено дней на десять, лекарств — целая аптека… Воды вот только маловато, да и это не проблема — ручеек поблизости — разживемся.

Бояринов осознанно перемещал взгляд, с тенью недоумения рассматривая временное, мрачноватое прибежище и, казалось, пытался понять Андрюхины слова. То ли вследствие действия сильных препаратов, то ли благодаря молодости организма, оглушающая боль в искалеченной ноге отступила, жар понемногу спал, кровь на тугой повязке запеклась и боле не сочилась. По прошествии восемнадцати часов после подрыва на растяжке спецназовец стал выглядеть немного лучше.

Сделав Ивану очередные инъекции, Серов занялся приготовлением обеда — открыл банку тушенки, распечатал галеты, шоколад. Подложив под спину товарища сложенный вчетверо снайперский коврик, объявил:

— Прошу — на столе уже вся композиция. Давай-ка, подкрепись как следует, тебе ныне в самую пору.

Тот приподнял голову, с неимоверным напряжением проглотил ложку холодного мяса и, снова лишившись сил, обмяк.

— Понимаю… — покачал головой спец минного дела, — мне оно тоже в таком виде в глотку не лезет. Ни запаха, ни вкуса, один жир… Ладно, сейчас организуем костерок, и все будет в лучшем виде.

Собирая прошлогодние ветви из-под ближайших кустов и, словно оправдывая нарушение строгих инструкций, скрупулезно озвученных Шипилло, он бубнил, все так же протягивая гласные звуки:

— Я совсем ненадолго разожгу огонь — дыма не будет видно. Главное, чтобы в костре не было травы и листьев!.. Жиденького дымка никто не заметит… Потерпи браток, через пяток минут горяченького поешь — сразу полегчает.

Сухое топливо горело ясно, весело и почти бездымно. Спустя двадцать минут сержант затушил небольшое округлое кострище и поставил перед Бояриновым консервную банку, источавшую замечательный мясной аромат. С трудом съев ровно половину, связист прошептал пересохшими губами:

— Попить бы…

— Щас сделаем, — с готовностью согласился тот.

На дне фляжки оставалось несколько глотков воды, и Иван с жадностью ее выпил.

Через час, когда солнце, скользя по верхушкам деревьев, уже клонилось на запад, Андрей постоял в задумчивости, снова посмотрел на циферблат и, не оборачиваясь к раненному товарищу, сказал:

— Я отлучусь ненадолго. Полежи тут один.

Взяв два пустых алюминиевых сосуда, он бросил в каждый по две обеззараживающих таблетки и осторожно покинул убежище. Выйдя из кустистых зарослей, надел темные очки, с коими не расставался с первых боевых операций и направился к ручью, что игриво журчал в низине, неподалеку от давшей приют скалы. До источника чистой прохладной воды было рукой подать — три минуты неспешного хода, однако, помня об осторожности, подрывник передвигался медленно, застывая возле каждого дерева и тщательно осматривая окружающее пространство. Добравшись, наконец, до ручья, присел у серого валуна, снял очки, аккуратно пристроил их на вершине камня и, отвинтив крышечку первой фляги, подставил ее горлышко под искрящуюся серебром струю…

Этот запах насторожил Юрия Леонидовича сразу. Короткими перебежками его группа преодолела метров пятьсот по зияющей проплешинами местности, когда он — лидер пары разведчиков, почуял неладное. Именно почуял, потому что легким ветерком откуда-то спереди потянуло едким запашком гари от взрыва тротила. Судя по всему — взрыва недавнего…

Подав отряду команду «Усилить внимание», полковник осторожно продвинулся еще шагов на сорок, прежде чем разглядел вдали чернеющую средь зеленой травы воронку. Примостившись у молодого кустарника, он принялся разглядывать в бинокль редколесье.

— Следы боя или кто-то подорвался? — тихо спросил, подползший сзади Сомов.

— Хрен его знает, разберемся… Ты башкой-то помедленнее вращай, что б не так приметно было движение, — посоветовал комбриг.

— Как по-вашему, давно наши тут прошли?

— Мы стартовали с опозданием на половину суток, — неторопливо стал объяснять старший по званию. — Полагаю, пару-тройку часиков отыграли. Стало быть, Торбин миновал эту равнину не более десяти часов назад.

— Думаете, они наткнулись на «чехов»?

— Вряд ли… Если бы люди Гросса напоролись на банду, то мы заметили бы их трупы — «приматы» наших не хоронят…

— Они почему-то отрезают им головы, — еле слышно уточнил майор.

— Да, случается, — подтвердил Щербинин.

— Но кто-то из наших мог остаться в живых.

Похоже, надоедливый оперативник слегка утомил расспросами командира «Шторма», но, помедлив, тот все же поделился соображениями с новичком в спецоперациях:

— Тогда, имея глобальную задачу, они пытаются оторваться от преследования. Чеченцы же не станут распылять силы и оставлять тут засаду — им не ведомо, что кто-то идет по следам первого отряда.

На минуту замолчав, полковник машинально убрал в карман бинокль, по привычке почесал массивный подбородок и, уверенно завершил анализ возможных вариантов:

— Ну а ежели кто просто подорвался, и взрыв был услышан — тут уж давненько все прочесали. Так что без толку хорониться и ожидать подвоха — смело подымай народ и пошли к поляне.

С этими словами он безбоязненно встал в полный рост и, закинув на плечо укороченный автомат, устало побрел к воронке. Майор подозвал бойцов, троим повелел занять позиции вокруг лужка, и побежал догонять Юрия Леонидовича. Тот тем временем уже опустился на корточки и принялся изучать многочисленные следы, оставленные на рыхлой земле чьими-то ногами. Сомов последовал его примеру — попытался тоже разобраться во множестве отпечатков, но в данной части его розыскной деятельности практики явно не хватало — ничего толкового от лицезрения истоптанной земли и примятой травы на ум не приходило. К тому же и Юрий Леонидович, заметив офицера, без дела ползающего по еще не обследованным секторам лужка, строго прикрикнул:

— А ну-ка, приятель, присядь в сторонке, не то я до конца дня не решу эту чертову шараду!..

Оперативник послушно отошел в указанном направлении и устроился рядом с тремя отдыхавшими бойцами.

— Комбриг знает дело, Константин Николаевич, — успокоил контрактник — старший сержант, — будьте уверены — докопается…

И полковник докопался. Около часа он, согнувшись в три погибели, а подчас и елозя на четвереньках, кропотливо обследовал метр за метром небольшую поляну и окружавших ее кустистых зарослей. Затем поднялся, отряхнул колени камуфляжки, постоял в задумчивости у воронки, что-то просчитывая в уме и, уверенным шагом направился к спецназовцам.

— Дело происходило приблизительно так… — начал он, снова потирая ладонью нижнюю часть лица. — Двоих Торбин загодя отправил вперед — видимо, разнюхать обстановку на равнинном редколесье. Однако один из этих двоих чуть позже зачем-то возвращался к этой проплешине — отпечатки его кроссовок присыпаны землей у самого края, а потом снова ведут на юг…

Бойцы во главе с Сомовым молча внимали командиру, не сводя с него глаз…

— …Спустя какое-то время тут прошли еще двое: первый осторожничал и двигался теми дебрями. Второй же пер напролом и зацепил растяжку — его следы в аккурат здесь и обрываются. Далее… Далее на лужке и вокруг него топтался весь отряд, причем отпечатки одной пары кроссовок становятся более глубокими и четкими — очевидно этот человек уносил на спине раненного…

— Раненного или труп, — вздохнул майор.

— Возможно и труп, — нехотя согласился Щербинин и продолжил: — ну а затем уж на лужайке хозяйничали «черти» — неторопливо и досконально проводили осмотр места подрыва. Ушли, кстати сказать, в том же направлении, что и люди Гроссмейстера.

Спецназовцы переглянулись…

— А теперь братцы — в дорогу. Со мной впереди пойдет Константин Николаевич.

Через пару минут все восемь человек второй группы двигались по следам отряда Торбина и сидевших у них на «хвосте» сепаратистов.

— Леонидыч… Я так понимаю… — едва поспевая за пожилым офицером, вновь завел разговор оперативник, — мне кажется, вы хотели о чем-то поговорить наедине.

Немного сбавив бешеный темп и, позволив тем самым подчиненному нагнать себя, Щербинин молвил:

— Верно, хотел. У тебя появились какие-либо соображения после осмотра поляны?

Немного помедлив, тот отвечал:

— Мне непонятно почему один из разведчиков Гросса возвращался обратно к лужку. Весьма настораживает данное обстоятельство. Уж не его ли рук дело — растяжка? Ведь насколько я помню, в отряде капитана Торбина есть профессиональный подрывник.

— Суть ты ухватил точно. И неплохой подрывник в первой группе имеется — сержант Серов. Так что голову поломать предстоит нешуточно.

— Вы действительно допускаете возможность чьей-то измены? Ведь все происходящее, правда с большой натяжкой, можно отнести и череде случайностей…

— Вот именно — с большой натяжкой… — проворчал комбриг и с нотками отчаяния в голосе изрек: — страсть, как не хочется верить в предательство — всегда был почти на сто процентов уверен в наших ребятах! Но… война — это цепочка мало предсказуемых событий, подчас и вовсе не поддающихся осмыслению. На войне, брат, вообще не стоит доверять никому. Ломает она людей, понимаешь? Как щепки ломает… Сегодня ты надежный мужик, верный товарищ, герой… А завтра где-то дал слабину и все — процесс пошел. Необратимый процесс…

Во время разговора командир «Шторма» внимательно обозревал округу и не забывал поглядывать под ноги. Скоро они без труда отыскали неглубокий овраг, где Тургеневу делали перевязку, а затем Гросс с Шипом решали дилемму кого с ним оставить. И здесь задерживаться второй отряд не стал — дорога была каждая минута. Повсюду на месте кратковременного бивака полковник находил следы чужаков — за командой Торбина упрямо шли чеченские боевики.

Группа полковника опять сорвалась в погоню и вскоре добралась до узенькой кишки изложины, петлявшей меж лесистыми холмами.

— Нет, Юрий Леонидович, я ошибался… — тяжело дыша, признался Сомов, — они тащат на себе не труп, а раненого. Там в одном месте на траве отчетливо виднелись пятна крови.

— Устал, Николаич? Говорили тебе, не надевай этот «чугунный» панцирь!.. Не послушал… — с нескрываемой иронией хлопнул его по титановому бронежилету Щербинин и притормозил у небольшого ответвления оврага. — А по поводу раненого… я полагал — ты пораньше догадаешься.

Начинало смеркаться. Следовало подумать о предстоящем ночлеге, и найденный закуток вполне годился для оной цели. Оставалось выставить чуть повыше удобной низины дежурный пост.

— Стали бы они столько времени мучиться с трупом!.. — сбросил с плеч ранец полковник и знаком подозвал остальных. — Унесли бы его с той проклятой лужайки, да похоронили бы в ближайшей балочке — наподобие этой. Меня, между тем, другое настораживает: покуда на руках у Станислава раненый, расстояние между нашими и «чертями» неуклонно сокращается…

Сразу после ужина, когда большая часть бойцов улеглась отдыхать, комбриг повелел майору связаться с ФСБ и отправить третье донесение. Сомов тут же занялся аппаратурой спутниковой связи…

Вскоре отдел «Л» принял следующее сообщение:

«Отряд Гроссмейстера понес очередную потерю — подорвался на растяжке один из бойцов. Есть основания полагать, что взрывное устройство установлено чужаком.

С. Ш.»

Ранним утром руководитель «Шторма» поднял свою группу, отрядил двадцать минут на завтрак и приказал двигаться дальше. По оценкам Щербинина отставание от первого отряда составляло не более семи-восьми часов — то есть, даже если люди Торбина в ближайшее время будут двигаться без заминок, команда полковника сумеет их нагнать приблизительно через трое суток…

— Юрий Леонидович, — после нескольких часов беспрерывного марш-броска спросил осипшим голосом Сомов.

— Да… — тихо откликнулся тот, не прерывая важного занятия — наблюдения за передним сектором и отысканием следов на траве.

— Из лагеря сообщили о результатах проверки оставшихся там бойцов…

— А что же ты молчишь? Рассказывай…

— Ну, если бы во время сеанса связи прозвучало что-нибудь архиважное, я непременно разбудил бы вас еще ночью… Одним словом, наши опасения подтверждаются — фээсбэшники проверили всех до единого… Итог нулевой. Сомнений не остается — предатель идет с Гроссмейстером.

— Это действительно не новость, — отмахнулся командир бригады и вдруг резко замедлил движение…

— Вы правы. Все добытые нами факты говорят сами за себя… — промямлил майор и, сделав по инерции несколько шагов, наткнулся на широкую спину Юрия Леонидовича.

— Стоять! — прошептал тот и взметнул вверх правую руку, останавливая остальных спецназовцев.

Константин Николаевич от неожиданности присел и стал лихорадочно нащупывать висящий за спиной пистолет-пулемет «Вихрь».

— Да не хватайся ты каждый раз за эту пукалку! На хрен ты вообще ее взял!? Этим дерьмом только на КП ГАИ водителей-дачников шугать, — вполголоса отчитал его Щербинин и распорядился: — обрати-ка лучше внимание на тот камень.

Привстав, Сомов покрутил головой.

— Да нет же… Вон туда смотри… У самого ручья метровый валун видишь? А сверху на нем что-то лежит.

— Вижу! — радостно доложил напарник, — нечто темное и слегка поблескивает.

— Это очки. Солнцезащитные очки… Правильно?..

Майор утвердительно кивнул.

Продолжая следить сквозь ветви кустов за подозрительным участком, полковник принялся обдумывать дальнейшие действия. Видя его озабоченность, помощник не двигался и ожидал решения молча…

— Сделаем так, — наконец уверенно заявил шеф «Шторма», — ты с группой останешься здесь. Я схожу вперед и осмотрюсь. Если услышите хоть единый звук — обходите с двух сторон и атакуйте. Понял?

— Так точно.

Вскоре фигура пожилого Юрия Леонидовича исчезла из поля зрения. Оперативник подозвал контрактника — старшего сержанта Портнова и, вкратце описав ситуацию, повелел отряду быть наготове.

Время томительно ползло. Мужчине с нескладной фигурой, совсем не подходившей к грубой, изнурительной работе спецназа, чудилось, точно прошло около часа. Он беспрестанно посматривал на циферблат и прислушивался к настораживающей тишине, и чем дальше ползла по кругу минутная стрелка, тем зловеще становилась эта тишина…

Сомов перевел взгляд на сидевшего рядом невозмутимого Портнова и отчего-то позавидовал его выдержке. Затем попытался подумать о чем-то нейтральном и скоро нашел спасительную тему. «Армейский люд в Чечне именует контрактников „контрабасами“, — вспомнил он и с радостью ухватился за „музыкальный мотив“, — есть в этом и что-то саркастическое, но по большей части уважительное — все ж таки столь огромный и звучный инструмент это вам не латунная дудка и не писклявая скрипочка. Пожалуй, ему в оркестре принадлежит один из главных голосов…»

Внезапно послышались шаги, и все страхи с опасениями мгновенно вернулись на место. Сначала шорох, потом — сухой треск ломавшихся под чьими-то ногами веток. Кто-то приближался, забыв об осторожности и не разбирая дороги. Константин Николаевич на мгновение замер, потом резко поддернул к плечу пистолет-пулемет, и прицелился в ближайшие, прямо за ручьем, кусты. Нажать на спусковой крючок ему не дал сержант, слегка сдавивший мощной ладонью плечо старшего офицера. Успокаивающе кивнув майору, он беззвучно снял с предохранителя специальную снайперскую винтовку «Винторез» и плавно повел её стволом в сторону двигавшегося по лесу человека…

Однако все приготовления к бою оказались напрасны — по зарослям, шумно и не таясь, возвращался их командир. Лицо его было мрачнее грозовой тучи.

— Что случилось? — не выдержал напряженного молчания Юрия Леонидовича Сомов.

— Дай закурить, Портнов… — вместо ответа обратился к контрактнику полковник.

Тот быстро вытряхнул из пачки сигарету, затем поднес огонек зажигалки. Заметив, как трясутся руки командира, майор с сержантом переглянулись…

— В ста пятидесяти метрах отсюда место, где Торбин оставил раненного, — выдохнул вместе с дымом комбриг и вновь жадно затянулся. — Мы опоздали на какие-то час-полтора…

— А что произошло-то?.. — с недоумением справился бывший сотрудник питерского уголовного розыска.

— Бандиты…

— Нас опередили «чехи», — догадался контрактник и со злостью выругался: — твари копченые!..

— Как ни странно, рядового Бояринова не тронули, — быстро докуривал сигарету Щербинин, — он лежит в небольшом гроте без сознания. А вот сержант Серов…

До подробностей о том, что сепаратисты сотворили с подрывником Андреем Серовым, дело не дошло — голос Юрия Леонидовича неожиданно дрогнул, и он, отвернувшись, закашлялся. Пожалуй, впервые бойцы видели своего командира — человека выдержанного и прошедшего через пекло многих войн, в столь подавленном состоянии. Вдавив тлеющий окурок в землю, тот повернулся и, ссутулившись, побрел к гроту. Вся группа медленно последовала за ним…

Обезглавленное тело сержанта, с раскинутыми в стороны руками, покоилось на спине у самого подножия скалы — напротив входа в неглубокую пещеру. Уроженец Сибири был по пояс раздет, вдоль живота зиял огромный неровный разрез, из которого торчали его же собственные кроссовки. Окровавленные внутренности валялись повсюду: на траве, в кострище и даже висели на ветвях кустов, окружавших мизерное свободное пространство перед гротом. Все вокруг было залито кровью…

Теперь, когда спецназовцам довелось самим лицезреть страшную картину, — бледность, трясущиеся руки и невнятная речь Щербинина уже не казались неестественными. Абсолютно непостижимая для их психологии звериная жестокость некоторых уроженцев Кавказа вызывала недоумение, граничащее с отчаянием.

Только одно обстоятельство ныне могло породить в умах бойцов второй группы положительные эмоции — наличие в крохотной пещерке живого Тургенева. Почему чеченские боевики не тронули беззащитного солдата — пока оставалось загадкой. Вероятно, они посчитали его обреченным, доживающим в жутких мучениях последние часы, посему и решили продлить агонию неверного. Других объяснений ни у полковника, ни у майора, ни у других членов команды не нашлось.

Еще не остывший труп Серова похоронили под зеленой кроной бука. Бояринову обработали искалеченную ногу, наложили свежую повязку, сделали инъекцию антибиотиков…

— Портнов, останешься с ним, — коротко изрек комбриг. — Дня через два-три мы должны нагнать остатки отряда Гроссмейстера; выведем на чистую воду одного ублюдка; разберемся с Шахабовым и вернемся за вами. Бывайте…

— Чудовищно… Варвары какие-то… — находясь под впечатлением увиденного, еле слышно шептал Сомов, уже привычно следуя в паре с лидером. — Ну, оружия с боеприпасами возле грота мы не нашли — это понятно… Нужные как-никак на войне причиндалы… А зачем им голова-то Серова? Какого черта они вообще уносят с собой головы наших бойцов?!

— Обычай у них такой скверный, — уловив обрывки стенаний майора, объяснил старый вояка, — приносить голову убитого врага в расположение своих войск в качестве доказательства собственной доблести и верности Аллаху. Потом выставляют их на всеобщее обозрение или же подкидывают нашему командованию… Для устрашения что ли… иль в назидание… Еще иногда с формы наших ребят срезают погоны, если за убийство офицера, прапорщика или сержанта предусмотрено вознаграждение. Меркантилизм их вере не помеха…

— Средневековье… — подтвердил Константин Николаевич, перейдя с шепота на более громкую речь.

— Это точно… В их правах и традициях есть многое, заставляющее вспомнить не то диковатых индейцев Америки, не то австралийских аборигенов. Дрожат над своими обычаями, культурой… и так цепляются за свое, что и тысяча лет пройдет — ничего в Чечне не измениться.

— А как, по-вашему, не мог ли с сержантом расправиться все тот же предатель? — предположил оперативник,

— Нет, на этот раз — вряд ли… — отозвался тот после некоторого раздумья.

— Но ведь вы определили: в случае с подрывом Тургенева вероятность установки растяжки человеком, возвращавшимся к поляне, очень высока. Почему бы ему ни повторить удавшийся однажды трюк?

— Честно говоря, в минировании поляны я как раз и подозревал подрывника Серова, теперь же сознаюсь: ошибался… Да к чему, собственно, оборотню рисковать и убирать сержанта?! Тот остался с раненым бойцом, то есть, силой обстоятельств выведен из игры. Внимание изменника сейчас сконцентрировано на трех попутчиках, двигающихся к лагерю эмира. Их личности ему куда интереснее и важнее. Так что встреча с этим подонком нас еще ждет впереди.

— Да… вы как всегда правы… — сокрушенно покачал головой майор и, прибавив шаг, уверенно заявил: — нужно спешить. Кто знает, сколько еще бед натворит этот мерзавец!

В ноль часов тринадцать минут отдел «Л» принял очередное сообщение Сомова. В коротком закодированном послании говорилось:

«Подрывом на растяжке, о котором мной упоминалось в предыдущем донесении, тяжело ранен третий член команды Гроссмейстера — рядовой Бояринов. Четвертый — оставленный с Бояриновым сержант Серов сегодняшним утром зверски убит сепаратистами.

А. С.»

5

Километров шесть оставшиеся четыре человека из первой группы преодолели на удивление легко. Даже ефрейтор Куц — самый молодой и малоопытный спецназовец показал себя молодцом. Будучи напарником Шипа, от старшего товарища не отставал и изрядной своей усталости не выказывал.

Два капитана держались на удалении пятидесяти метров. Станислав поглядывал под ноги и не упускал из виду лидеров, Александр же, зная тактические ухищрения «приматов» всецело был поглощен задним сектором. Он хорошо помнил, как пару лет назад, пробираясь по таким же дебрям, его отряд нарвался на засаду. Тогда хорошо вооруженные бандиты ударили не в лоб — по разведчикам, а, пропустив группу целиком, хладнокровно расстреляли в спину почти всех…

Неожиданно Циркач, идущий по пятам Гроссмейстера наткнулся на его руку.

— Стой Саня… — прошептал старший команды, — что-то впереди неладно.

Офицеры замерли и принялись следить за прапорщиком. Куцый растворился в зеленке, а снайпер тем временем вглядывался куда-то сквозь густую листву. Минут пять он простоял недвижно, затем подал сигнал, разрешающий к нему приблизиться.

— Что у тебя? — прошептал Торбин, когда они вдвоем с Воронцом как можно незаметнее, подобрались вплотную к лидерам.

— Тропа впереди, — объяснил Серега, немного приподнимая край своей шерстяной маски, — помните то местечко, где прошлой осенью едва не напоролись на большой караван?

— Ну…

— Вот та самая тропа и есть, только мы тогда чуток западнее проходили.

— То была совсем неприметная, а эта не хуже Невского! — возразил Сашка.

— Должно быть расхожее направление, вот и протоптали паразиты до размеров проспекта, — рассудил Шипилло.

Метрах в сорока и немного ниже по пологому склону действительно просматривалась проселочная дорога, использовавшаяся не только пешими воинами ислама, но и как минимум легковым автотранспортом. Словно в подтверждение этому, слева послышался далекое тарахтение двигателя, и четверка спецназовцев немедленно рассредоточилась вдоль придорожной растительности. Минуты через две на лесной просеке показался старенький Запорожец бледно-салатного цвета и без стекол. Салон был битком набит какими-то людьми, а сама «иномарка» ощетинилась торчащими во все стороны стволами. Автомобиль с залатанным кузовом резво проскакал по ухабам мимо группы Торбина и скрылся за деревьями, оставив над дорогой клубы сизого дыма…

— Ну что, рискнем? — перешел к делу командир, когда вокруг снова воцарилась тишина.

— Все разом или?.. — спросил Сашка.

Стас повел плечами, будто школьный учитель, услышавший из уст отвечавшего старшеклассника абсолютную чушь.

— Нет, это непозволительная роскошь. Нас и так осталось негусто. Если поблизости засада — перещелкают, как в тире. Поступим следующим образом: Куцый с пулеметом и ты Шип со снайперкой займете позицию с хорошим обзором, а мы рванем через дорогу с интервалом в пять секунд. Потом меняемся: вы пересекаете рокаду, мы прикрываем. Вперед.

Не столь крепкая как у Гроссмейстера, но более юркая фигура Циркача лишь на миг промелькнула в лучах весеннего солнца на фоне наезженной колеи. Промелькнула и бесследно исчезла в сочной зелени, не выдав себя ни треском сучьев, ни шелестом прошлогодней листвы.

Спустя ровно пять секунд, пригнув голову, и так же бесшумно стартовал Торбин. И ему в форсировании очередного препятствия сопутствовал успех. Все шло к тому, что «чертей» поблизости не было.

Офицеры расположились на расстоянии десяти шагов друг от друга, развернулись в южном направлении и взяли под контроль обширные зоны обстрела.

Следующим пересекал дорогу ефрейтор Куц, но не успел молодой боец выскочить из кустов, как над Торбиным и Воронцовым несколько странно в безветренную погоду зашуршали и затрещали ветви деревьев. Два капитана и прапорщик, имевшие за плечами богатый опыт лесной войны, сразу поняли, в чем дело…

— Ложись! Ложись, Куцый!.. — зашикал гранатометчику Сашка.

Станислав не видел, выполнил ли тот команду. Звук исходил от летящих в их сторону гранат, и до серии разрывов у него в запасе оставалась пара секунд. Чуть приподнявшись, он попытался определить, с какого направления они атакованы. Заметил Гросс только одно — прямо перед ним, метрах в двадцати пяти за изогнутым корнем дерева по пояс маячила чья-то фигура. Он выстрелил навскидку — почти не целясь и, вжимаясь в землю, успел лицезреть, как голова бандита разлетелась в клочья.

«На близкой дистанции нашему „Валу“ равных нет, — думал Торбин, прижимая к себе автомат бесшумной и беспламенной стрельбы, пока вокруг грохотали разрывы. — Ваши черепные коробки ему, что молотку — грецкие орехи… Однако надо как-то выпутываться из этой передряги. Надо ж, три дня шли без стычек и все ж таки влипли… Обидно».

А влипли они серьезно. После атаки гранатами, на них обрушился шквальный огонь из автоматического оружия. Командир понапрасну не высовывался, не пытался перекричать зычным голосом трескотню и свист пуль — каждый боец отряда и без напоминаний об азбучных истинах знал, что и как надлежит делать.

Шип аккуратно выискивал перемещающиеся цели, клал в них пулю за пулей из родной СВД, словно на полигоне основной базы и постоянно менял позицию — среди «духов» так же попадались умелые воины, и с этим приходилось считаться.

Успевший залечь за ближайшей кочкой до первого разрыва ефрейтор, работал короткими пулеметными очередями скорее наобум, боясь задеть плотным огнем лежащих где-то впереди офицеров. Изредка он менял оружие, переключаясь на подствольный гранатомет автомата, и посылал заряды в сторону сепаратистов верхом — по кронам деревьев.

Оба капитана стреляли исключительно на звук — в густом лесу при наличии особых навыков это был наиболее действенный способ поражения живой силы противника.

Интенсивный бой длился минут десять, потом стал понемногу угасать, и вскоре с вражеской позиции вместо беспрерывного автоматического огня стали раздаваться редкие одиночные выстрелы. На каждый такой выстрел спецназовцы отвечали своим залпом, пока навеки не умолк последний чеченский стрелок.

Стас встретился взглядом с Сашкой и, вопросительно вскинув брови, поинтересовался: «Ты цел, мол, артист?»

«Цел и даже башка не болит!» — состроил в ответ цветущую гримасу Циркач, выглядывая из укрытия.

Шипа и Куцего командир не видел, поэтому пришлось подать звуковой сигнал о сборе группы — не хотелось покидать свое место, зная, что снайпер держит под прицелом всю придорожную растительность и мгновенно реагирует на любую качнувшуюся ветку. Серега ответил условным свистом и вскорости явился перед Торбиным.

— Ты в норме? — справился офицер.

— А то!..

— Где Куцый?

— Я думал он уж здесь…

— Ладно, понаблюдай пока за местностью. Саня, проведай парня, небось обалдел с перепугу, а я пока разложу пасьянс в картишки, — распорядился Гросс, доставая из кармана сложенную гармошкой топографическую карту местности.

Прапорщик присел к стволу дерева и вновь взял на изготовку СВД, Циркач же отправился к дороге, откуда недавно вел огонь ефрейтор. Через несколько секунд оттуда послышался короткий двойной свист.

— Черт, — выругался капитан, — опять что-то неладно. Серега, будь на стреме, мы скоро…

Куц лежал без движения лицом вниз за небольшим бугром. Перед ним аккуратно стоял на сошках пулемет, в правой руке боец зажимал гранату для валявшегося рядом автомата с подствольником. Когда Станислав приблизился, склонившийся над гранатометчиком Воронцов указал на его окровавленную голову. Над затылочным узлом косынки защитной расцветки зияло пулевое отверстие…

Офицеры осторожно перевернули бездыханное тело парня на спину. Глядевшее вверх лицо двадцатилетнего Бориса, казалось удивленным.

— Ты что-нибудь понимаешь? — озадаченно спросил Александра командир группы.

Тот молча пожал плечами.

— Кто-то из «чертей» подбирался к нам с тыла?

— Нет… Только Шип «заседал» сзади.

— Странно, как же Куцый мог заполучить пулю в затылок?

— Хрен его знает. Может, головой вертел или кто из «приматов» тут рядом прятался.

— Тогда б этот гаденыш и про нас не забыл. Очень странно… — в задумчивости повторял Торбин.

Борис Куц погиб, и отыграть ситуацию назад было невозможно. Строить же догадки, анализировать и выяснять подлинную причину смерти не позволял фатальный дефицит времени — парочка боевиков, скорее всего, отступила с поля боя и скоро непременно приведет сюда многочисленную подмогу.

Стас это прекрасно осознавал, посему размышлял совсем о другом…

Кто-то в «Шторме» называл подобную веху «Рубежом провала», кто-то «Пределом удачи». Парадокс заключался в том, что, значение вроде бы противоположных по смыслу словосочетаний, оставалось единым. Если в процессе выполнения приказа группа спецназа несла значительные потери, то рано или поздно наступал момент истины, когда приходилось выбирать: либо оставшиеся бойцы добьются поставленной цели, заплатив за это ценой собственной жизни, либо завалят задание и вернутся в базовый лагерь. Второй вариант на памяти Гроссмейстера еще никем из его коллег выбран не был. Вряд ли и он сомневался по поводу данной альтернативы. И все-таки одна мысль упрямо свербела в мозгах, не давая покоя: «Зачем погибать, устраняя Шахабова, всем троим? Коль исчерпана надежда на стопроцентный результат, так с этим по силам справиться и двум смертникам, а постараться и хорошенько продумать действия, то и одному сподручно. Но к чему же лезть в логово Медведя в полном составе, обрекая всех троих на верную смерть!..»

Могилу ефрейтору соорудили наскоро — уложили тело в едва приметной ложбинке — метрах в трехстах от места перестрелки, засыпали листвой и прикрыли ветвями. Приняв по глотку спирта, продвинулись по предложению Станислава на пару километров в сторону от генерального курса. А дальше, скинув тяжелый «лифчик», как любовно именовали бойцы свои разгрузочные жилеты, он организовал привал для проведения короткого совещания…

Не ведавшие о планах командира друзья, расположились рядом. Снайпер занялся чисткой винтовки, Воронец привалился ранцем к стволу дерева и мастерски крутил тремя пальцами финку с обоюдоострым клинком, как это делают в кабаках барабанщики со своими палочками, только гораздо быстрее — так, что вместо кинжала образовался поблескивавший в солнечных лучах круг…

— Вот что, мужики, — начал Торбин с железными нотками в голосе, — знаю, будут возражения, но решение мое таково: дальше пойдут только двое — я и кто-то один из вас.

Циркач с Шипом обомлели. Прапорщик едва не выронил промасленную тряпицу, а Сашка разом оборвал свою забаву. Оба смотрели на командира так, словно он только что предложил одному из них перейти на сторону Шахабова…

— Расчет до безобразия прост, — беспристрастно продолжал капитан, — удастся ли нам убрать эмира, нет ли — не знаю… Но четко уверен в одном: обратно уже не вернуться. А меж тем, прошу не забывать — в гроте дожидаются помощи Бояринов и Серов. Согласитесь, одному сержанту тяжелораненого Тургенева до наших не дотащить, — наверняка погибнут оба. Посему, что б никому из вас не было обидно — кинем жребий…

Он достал заветную монетку с отточенными краями, положил ее на указательный палец и, посмотрев на Сашку, улыбнулся:

— Твой, разумеется — решняк?

Александр кивнул то ли обиженно, то ли все еще обалдело…

— Стало быть, тебе Серега достается двуглавый, — объявил Гросс и подкинул денежку.

— А ежели, ядрен-батон, я с этим жребием не согласен? — неожиданно прорвало возмущенного прапорщика.

Стас поймал монету, но разжимать кулак не торопился.

— С Тургеневым все понятно! С Андрюхи Серова спрос также невелик!.. — все боле распалялся Шипилло, — а ты подумал о том, каким макаром я иль Воронец будем в глаза братве смотреть?

— Могу для успокоения вашей совести написать письменный приказ — это, во-первых. А во-вторых, товарищ заслуженный снайпер, и Серов навеки останется без вести пропавшим, и Тургенев до госпиталя никогда не доберется, коли вы тут спорить да рядиться начнете… Улавливаешь?

Оставаясь при своем мнении, Шип отвернулся…

Медленно раскрыв ладонь, Станислав показал результат жребия…

— Пиши приказ… — вскочив на ноги, выдавил подсевшим голосом Сашка, — без этой ксивы я никуда не пойду. Лучше застрелюсь прямо здесь же…

— Ксиву?.. Легко, — снова улыбнувшись, воспользовался любимым выражением Циркача, Торбин.

Капитан Воронцов — второй офицер в команде Гроссмейстера, попал в «Шторм» на месяц раньше его. Если к Станиславу в Отделе Специального Назначения относились, как к человеку серьезному и вдумчивому, вследствие чего гораздо чаще доверяли командовать спецгруппами, то Сашка всегда оставался самой непоседливостью. Такие выражения в характеристике его личности, как усидчивость, внимательность, сдержанность, не могли быть применены в принципе. Нет, разумеется, во всяческих особых обстоятельствах он умел брать себя в руки — становился собранным и вполне управляемым. Но кто бы знал, какого чудовищного усилия воли это стоило эксцентричному Воронцу! И все же, часто наблюдая за приятелем, Торбин ловил себя на мысли, что энергии и самоотверженности того, своевременно направляемой чьей-нибудь умелой рукой в нужное русло, с лихвой хватило бы на нескольких человек.

Александр беззаботно рос в спокойной интеллигентной семье коренных москвичей. Будучи ровесником Стаса, он поступил в Рязанское десантное годом позже — со второй попытки. В первый раз, успешно пройдя медицинскую комиссию и сдав на отлично все экзамены, напрочь завалил собеседование. Какое именно безобразие учинил Циркач перед авторитетным «жюри», и почему его — золотого медалиста вывел за шкирку из кабинета сам начальник училища, он никогда и никому не рассказывал. Никто так и не узнал, отчего он вдруг, нагло заложив руки за спину и сменив целеустремленную походку, на ленивую разболтанную поступь закоренелого бездельника, покинул здание, где в тот день решалась его судьба. Хотя, знающий Воронца и обладающий минимальным воображением сослуживец, мог бы легко представить любую из огромного многообразия выходок, имевшихся в арсенале этого заядлого повесы.

Неплохо владеть холодным оружием Сашка обучился в Рязани, а позже — в «Шторме», довел свое умение до абсолютного совершенства. Уже несколько лет на его «лифчике» красовались кожаные ножны для трех специальных метательных ножей с облегченной, просверленной во многих местах рукояткой. В другом чехле — нагрудном, покоился кинжал из великолепной стали, сделанный на заказ питерскими мастеровыми.

— Нет, Гросс… — очнулся после минутного молчания Шипилло, — твои гибкие задумки, бесспорно, обсуждению не подлежат, но Воронца мы подставим нешуточно. Для выполнения задания, чай, посылали всех, а не избранных депутатов. Это, как ты выражаешься — во-первых. Во-вторых, все ж остается и другой вариант…

Капитан с интересом воззрился на обычно немногословного прапорщика — коль тот воспротивился и отважился на пространные диспуты, значит, стоило прислушаться, а не слепо добиваться исполнения приказания.

— Ты командир — как решишь, так и свершится, — уже спокойнее вымолвил Сергей, — но, может, и наше мнение выслушаешь?

Мельком взглянув на циферблат часов, офицер кивнул:

— Хорошо. Высказывайтесь, только кратко.

— Сколько нам по твоим расчетам осталось до Медвежьего лагеря?

— Часов двенадцать хода, если без задержек.

— Так вот… — снайпер любовно погладил свою автоматическую винтовку, — нам ведь не велено чинить разгром всего логова… Задача куда проще — выследить и шлепнуть эмира, а для этого достаточно одной моей пули, верно?

В знак согласия Торбин повел бровями…

— Оптика у нас имеется — можем за версту вести наблюдение. С этой же дистанции я сделаю для надежи пару-тройку выстрелов, которые они хренушки услышат, а дальше ищи ветра в поле… То бишь в лесу. Согласен?

— Не забывай о дозорах, выставленных вокруг бивака, — возразил Станислав.

— Кстати, о дозорах! — вдруг встрепенулся Воронцов, методично щелкавший до этого курком пустой ракетницы и, задал резонный вопрос: — а если вам придется бесшумно устранять один или два поста, прежде чем займете нужную позицию!? Как же вы без меня обойдетесь?

Сей довод нельзя было отнести к несущественным — Циркач умел безупречно всаживать свои ножи в цель, размером с тетрадный лист, с расстояния аж в тридцать пять метров…

— На этот случай сгодиться и бесшумный «Вал», — парировал Гроссмейстер, однако без прежней уверенности в голосе.

— Так и у меня такой же «Вал»!.. — с умаляющей улыбкой уставился на него Сашка. — Стас, ну я же не какой-нибудь балласт ей богу!.. Наверняка пригожусь! Клянусь своей треугольной банданой!..

— Он ведь когда захочет — точило на шлифовальном станке зубами остановит, — озвучил Серега еще один бесспорный факт в защиту бесшабашного, но напористого офицера. — Окромя этого в моих никудышных мозгах имеется и третье соображение…

— Еще и третье?.. — с нарочитой серьезностью удивился командир.

— Так точно, третье, — лукаво стрельнул карими глазами Шип, затем, придав лицу значительное выражение, посветил в сокровенные мысли: — сдается мне, что это третье — наиглавнейшее из всех остальных. Мы ведь, как-никак, друзья. Помните посещение кладбища перед командировкой? Мы даже участок там застолбили общий. Посему считаю: и помирать, и спасаться надлежит скопом, а не порознь!

Встав с пригорка, Торбин отряхнул камуфляжку, и прищурился на стоящее в зените солнце. По всему было видно, что окончательное решение им уже принято. Двое приятелей в напряженном молчании выжидали «приговор»…

— Ну? Какого хрена расселись!? — строго вопрошал Гроссмейстер, — устроили тут, понимаешь, прения на полчаса. Живо собирайтесь! Нам до темноты километров пятнадцать отмахать нужно…

— Пошли, бельмо ты наше незадачливое… — тихо шепнул снайпер подскочившему от радости Циркачу и, с оглядкой на Гросса — как бы тот не приметил веселой мимики заговорщиков, улыбнулся другу.

В той первой командировке, когда полковник Львовский решил проверить в деле двух молодых старших лейтенантов, Сашка Воронцов лез из кожи вон, чтобы показать себя с наилучшей стороны. Торбин же, напротив, был молчалив и незаметен.

Операция по устранению Аслана Дукузова началась ранним утром. После короткого построения три десятка спецназовцев рысцой проследовали на окраину палаточного городка и разместились в двух, поджидавших МИ-8. Над вертолетной площадкой уже барражировало звено прикрытия — четыре МИ-24 и через пять минут шесть винтокрылых машин на предельно малой высоте держали курс на соседнее с Урус-Мартаном село.

Расчет командования был несложен — батальон Федеральных войск при поддержке с воздуха штурмовиков начинают атаковать фланги обширного населенного пункта, где по докладам разведки располагались укрепленные блокпосты бандитов. Спецназ одновременно с началом налета десантируется из вертолетов и, проникая в центр населенного пункта, берет штурмом резиденцию Барса.

Спина проворного Циркача постоянно мелькала перед глазами Станислава, — Александр, забывая об осторожности, мчался вперед, не разбирая дороги. Слева и справа стали доноситься звуки разрывов — СУ-25 приступили к обработке плацдармов перед появлением основных сил. С минуты на минуту пехота при поддержке легкой бронетехники зажмет село в железные клещи, но «Шторму» до этого необходимо уничтожить главаря…

Хлесткий щелчок пули раздался над головой Гроссмейстера почти одновременно с хлопком выстрела. Это означало, что вражеский стрелок находился не далее двухсот метров.

— Сашка, мы обнаружены снайпером! — крикнул старлей, — давай правее — вон к той хибаре.

Они изменили направление бега и юркнули под прикрытие небольшого каменного дома.

— Ты заметил, где он? — тяжело дыша, спросил Воронцов.

— Нет, только определил дистанцию, — отвечал Торбин, посматривая на остальных бойцов, также перешедших от стремительного продвижения к коротким перебежкам — от укрытия к укрытию.

Ситуация осложнилась. Судя по интенсивности стрельбы, стрелков было несколько. Позиции ими выбирались загодя и с умом…

— Давай по очереди, — предложил Сашка, — я бегу, ты прикрываешь, потом наоборот.

— Нет, не годится. Кто-нибудь из них, обязательно попадет. Нужно сначала спровоцировать «чехов», чтобы они выдали себя. Обходи дом справа и пали длинными очередями куда попало, а я в это время попробую засечь позиции…

Так они и сделали. Циркач осторожно переместился вдоль стены и выпустил все двадцать патронов рожка «Вала» из-за соседнего угла. Стас переложил свой автомат по левую руку и, выглянув на пару секунд, засек ответный выстрел одного из сепаратистов. Тот вел огонь из чердачного окна большого белокаменного дома. Вероятно, именно это здание и являлось объектом предстоящего штурма.

— Ну, как? — справился приятель, перезаряжая оружие.

— С этим проблем не будет. Теперь меняемся — я стреляю, ты смотришь.

Он немного выдвинулся из-за укрытия и выдал прицельную очередь по окну. В это же мгновение пуля другого снайпера по касательной щелкнула по кладке, обдав лицо офицера кирпичной крошкой.

— Отлично, я определил второго! — радостно сообщил Воронец. — Рядом с домом стоит армейский УАЗик, он сидит за ним.

— Понятно, — отвечал Гросс, вставляя в автомат магазин с бронебойными патронами. — Начинай…

Александр опустошил второй рожок, а Станислав с небольшой задержкой изрешетил старый автомобиль, уничтожив тем самым следующего стрелка.

В это время часть спецназовцев под командованием Львовского подходила к укрепленному зданию с другого направления. Огонь снайперов был успешно подавлен, оставалось взять штурмом саму резиденцию эмира. Штурмовики уже во всю обрабатывали подходы к селу бомбами. Обе группы «Шторма» пошли вперед…

Два этажа добротного дома заняли быстро, по ходу уложив с десяток боевиков — ближайших сподвижников Дукузова. Самого же полевого командира бойцы отыскать нигде не могли.

— Стас, ты заметил рядом с крыльцом дверь в подвал? — вдруг спохватился Сашка.

Иногда на Циркача нападала основательная серьезность, и он становился отменным профессионалом. Во время атаки Гросс не обратил внимания на ту дверь, но, теперь быстро просчитав ситуацию, кинулся к окну. Во дворе находилось три бойца. Тихо свиснув им, он рукой указал на вход в подвал и условным знаком приказал держать его под прицелом.

— За мной, — кивнул он Александру.

Они быстро спустились по лестнице, встали по обе стороны от двери и по отмашке Торбина ломанулись внутрь. Воронцов был помельче и попроворнее, поэтому немного опередил приятеля — оказался в темном подвале первым. Однако, дальше он то ли забыл о незыблемых правилах штурма незнакомых объектов, то ли растерялся… Вместо того, чтобы форсировать дверной проем пригнувшись и резким броском уйти в сторону, Циркач вдруг остановился, являя собой прекрасную мишень на фоне пятна дневного света и стал беспорядочно палить в разные стороны, вопя при этом пронзительным тенорком:

— Выползай по одному дуст получать, клопы казематные!!!

Двигаясь следом, Станислав уперся в спину товарища. На принятие решения не оставалось и секунды — если в подземелье кто-то обитал, то вот-вот раздадутся ответные выстрелы. В рожке Сашкиного «Вала» двадцать патронов — всего-то на одну приличную очередь и, промедли Гроссмейстер лишнее мгновение — по паре пуль в башку схлопотали бы оба…

Не притормаживая, он со всего маху налетел на орущего дурным голосом сослуживца, оружие которого как раз в этот момент захлебнулось — небольшой боезапас иссяк. Легковесный Воронец кубарем полетел куда-то вперед и наконец-то замолк, второй же офицер отскочить в сторону не успел — сбоку, метрах в семи-восьми, озаряя пламенем темницу, заработал автомат. Гроссмейстер среагировал на вспышки и после его короткой очереди последний бандит, коим оказался сам Аслан Дукузов, был смертельно ранен.

Циркачу всегда везло без меры — пули с осколками словно облетали его. А вот Стасу тогда досталось: четыре пули застряли в бронежилете, а одна, все ж таки пробив титановые пластины, повредила левое легкое. Благо Барс недолюбливал громоздкого оружия и пользовался не столь мощным, укороченным «Калашниковым»…

Двумя днями позже Александр навестил Торбина в госпитале.

— Тут фрукты, — положил он на подоконник вместительный пакет, — ешь…

— Спасибо. Как там настроение у наших?

— Все нормально, только скучают… Дождь вторые сутки моросит — все сидят по палаткам. Уж лучше бы делом заниматься, ликвидировать таких, как Чалаев с Дукузовым…

— Да, такая работа поинтересней и полезней будет. Кстати, а что это ты про дуст орал в подвале? — с серьезным видом поинтересовался раненный сослуживец.

Воронец покраснел и замялся…

— Это была апробация психической атаки… — вздохнув, виновато признался он.

— А-а… — понимающе кивнул Станислав и больше не стал напоминать товарищу о той промашке.

Сашка наведывался к нему еще несколько раз, приносил шоколад, фрукты и прочие вкусности, делился новостями… Но… настоящими друзьями им суждено было стать немного позже.

Приблизительно через шесть часов после того, как первый отряд наткнулся на засаду у лесной дороги, группа Щербинина добралась до места скоротечного и ожесточенного боя. Небольшие воронки от гранатных разрывов, свежие следы пуль на стволах деревьев, срезанные ветви, сотни стреляных гильз, трупы сепаратистов…

— Некислый случился махач, — оценил прошедшую стычку старший сержант Портнов. — Наши уложили четырнадцать «духов».

— Да, — отозвался полковник, занимаясь привычным делом — изучением следов. — Однако ж двое подранков сумели уйти.

— А бандиты, идущие за Гроссом тут побывали? — деловито справился Сомов.

— Еще бы…

— Прочему же они не забрали трупы своих?

— Хрен их знает… Должно быть спешили. Других причин не вижу.

Еще чуть позже, метрах в трехстах от ристалища, они отыскали могилу ефрейтора. Собственно, пройти мимо все равно бы не получилось — тело наспех захороненного Бориса Куца виднелось из-под прошлогодней листвы и ветвей. То ли дикие звери, то ли кто-то из шедших по следам первой группы бандитов раскидал тонкий слой валежника, однако останков бойца не тронул.

— Все ж таки один из них погиб в стычке у дороги, — прикуривая сигарету, констатировал комбриг. — Николаич, осмотри парня.

— И этого нашли сволочи… Нигде от них ни укрыться, ни спрятаться… даже в могиле!.. — еле слышно ругался майор, обследуя труп. Закончив изучение, объявил: — пулевое отверстие в затылочной области головы. Причем пуля небольшого калибра, скорее всего, пять и шесть десятых миллиметра. Более ни царапины.

— Пуля в затылок?.. — вскинул брови командир «Шторма». — У кого из троих оставшихся малокалиберное оружие?

— У Гросса «Вал» и «Гюрза» под девятимиллиметровые патроны… — вспоминая, нахмурил лоб оперативник. — У Шипа СВД и спортивный малокалиберный «Марголин». Циркач взял такой же, как и у Торбина «Вал» и этот, как его?..

— Кажется, он предпочитает «Дротик», — помог полковник.

— Совершенно верно — малокалиберный «Дротик»! Значит, такими боеприпасами снабжены двое: Шипилло и Воронцов.

— Когда команда попадает в подобную передрягу, сзади обычно остается снайпер — плюс-минус тридцать метров значения для него не имеет, зато сподручнее бить из укрытия, не обнаруживая себя перемещениями… — задумчиво молвил Щербинин, затем смачно сплюнул под ноги и проворчал: — что ж, выходит Шип был сзади. Я, черт возьми, уже перестаю удивляться!..

— А я в таком случае очень неприятно удивлен, — гневно выдохнул Сомов.

Пожилой собеседник воззрился на него с немым вопросом.

— Положительно удивлен тому факту, Юрий Леонидович, что круг подозреваемых в предательстве сужен до неприличия. Получается, что оборотень — один из хорошо знакомых нам людей. Впрочем, едва ли кому-нибудь от этого большая радость… Легко можно ошибиться в предсказании на кого нынче укажет жребий…

Не ответив, тот вдавил окурок в землю, зло прихлопнул его ногой и, отойдя в сторону, принялся изучать карту.

Через четверть часа гранатометчик был похоронен должным образом. Бойцы постояли возле неприметного бугорка, водрузили на головы повязки защитного цвета и ринулись в дальнейшую погоню.

Поздним вечером четвертых суток преследования отдел «Л» связался с генералом Бондарем и продиктовал следующее лаконичное послание, полученное от Константина Николаевича:

«Иудой уничтожен пятый боец спецгруппы Гроссмейстера — ефрейтор Куц. Отставание от первой группы сократилось до четырех-пяти часов.

Б. К.»

Часть вторая Провал «Вердикта»

Последнее донесение из отряда полковника Щербинина вызвало у штабных офицеров оперативного соединения немалое замешательство.

Во-первых, за короткий срок спецоперации «Вердикт» появилось слишком много жертв, весьма слабо подходящих под определение «боевые потери». Объяснять и оправдывать «в верхах» смерть людей из-за действующего и не изобличенного по сей день провокатора, командованию становилось все сложнее.

Во-вторых, после нескольких громких провальных рейдов Федеральных сил, столичным генералитетом незадолго до старта «Вердикта» был спущен некий негласный лимит все того же «боевого ущерба». Потери, указанные в официальных реляциях и докладных, существенно занижались, и хотя простой русский люд давно понимал, что к приукрашенным цифирям, оптимистично озвучиваемым средствами массовой информации, следует, как минимум, добавлять ноль, московское начальство все еще строило иллюзии. Директива чем-то смахивала на закрытые документы из Политбюро ЦК КПСС и гласила: в сутки данные о потерях не должны превышать более одного человека из взвода; трех из роты; девяти из батальона. Дальше по логике, говоря о масштабах полка, должна была следовать цифра «двадцать семь», но о таком уроне в столице боялись даже думать. Спецгруппа Торбина, недотягивающая по численности и до отделения — минимального армейского подразделения, уже прилично превысила свой предел.

И, наконец, в-третьих… Предателем, судя по всему, являлся кто-то из оставшихся трех профессионалов высочайшего уровня. Это подливало изрядную порцию масла в вот-вот готовый разгореться грандиозный скандал — наличие оборотней из числа прапорщиков, а тем более боевых офицеров издавна считалось пятном позора, явным образом характеризующим колоссальные недоработки не только в воспитательной работе, но и во всех остальных аспектах жизни и деятельности силовых структур.

Расклад приблизительно таковых отвратительных мыслей и перспектив портил Бондарю настроение с того самого дня, когда полковник ФСБ примчался с известием о перехваченном разговоре по радиоканалу «Вертекса». Перед началом совещания, в экстренном порядке созванного после получения пятой депеши, генерал-майор маханул из плоской бутылки смачный глоток коньяку, вошел в штабную палатку и, поздоровавшись с офицерами, начал:

— Итак, господа, вот что мы имеем… К преогромному сожалению, Щербинин с Сомовым к этому часу получили исключительно косвенные улики. Доказательств измены, прямо указывающих на конкретного человека, увы, пока нет… И здесь — под Ханкалой спецслужбами многократно проверены все сотрудники отряда специального назначения «Шторм», не занятые на сегодняшний день в операции «Вердикт». Каких-либо результатов данные контрольные мероприятия также не дали, посему круг подозреваемых в измене сузился до трех человек. Меня интересует ваше мнение — кто из них предатель?

На двух узеньких лавках, стоящих по обе стороны от длинного стола, разместились в основном чины ФСБ и заместители руководителя оперативного соединения. Все они имели довольно скудную информацию о членах первой команды, да, пожалуй, и об остальных бойцах спецназа. Каждому из них на войне с лихвой хватало и своих канительных забот. Что до изучения отдельных личностей, то это была прямейшая обязанность бывших замполитов и нынешних «воспитателей»… Потому-то Бондарь в срочном порядке и вызвал в Чечню заместителя командира «Шторма» по воспитательной работе подполковника Орлова. Уж он-то, по мнению генерала, как никто другой должен был владеть информацией о подноготных своих подопечных. Именно на него и устремились после прямого вопроса угрюмые и недвусмысленные взгляды…

— Что я могу сказать о них? — встал худощавый подполковник. — Весть о непонятных подозрениях, стала сродни шоку…

— Давайте без красочных описаний эмоций. Ближе к делу, — поморщился командир опергруппы.

— Короче говоря, коллектив не видит причин, для столь тяжких обвинений кого-либо из наших людей, — набрав в легкие воздуха, твердо заявил гость из Северной столицы. — Торбин, Воронцов и Шипилло — профессионалы, прошли огонь и воду. Зарекомендовали себя с самой лучшей стороны…

— Забудьте на полчаса о солидарности и своей… этой, как ее… корпоративной этике! В данном случае мы оперируем фактами, добытыми ни кем-нибудь, а вашими же сослуживцами! Вон на столе валяется распечатка радиограмм Сомова… Можете полюбопытствовать.

«Воспитатель» промолчал. Осознавая правоту генерала, он по-прежнему ощущал на себе пристальные и выжидательные взоры присутствующих. Опустив глаза, признался:

— Есть одна слабая зацепка. Не знаю, поможет ли она в расследовании… Но только я хотел бы наедине, товарищ генерал-майор.

— Нет уж, увольте подполковник. Мы собрались здесь не сплетни выслушивать, а дерьмо разгребать. Кучу дерьма, наваленную на всех нас одним из ваших «профессионалов»! Ясно?

Тот утвердительно кивнул…

— Докладывайте при всех. Если, конечно, есть что доложить, а коль собрались попусту балаболить, то лучше помолчите. Итак, слушаем…

— Возможно, тут замешана девица… — начал вконец расстроенный офицер, — а точнее — дочь полковника Щербинина.

— И позвольте же узнать: а при чем здесь отпрыски Юрия Леонидовича? — продолжал допытываться генерал.

— Торбин и Воронцов вроде бы друзья, но оба знакомы с девушкой. Оба добиваются ее расположения. И… если не ошибаюсь, между ними состоялась дуэль…

— Совсем охренели!.. — откинулся на спинку единственного стула Бондарь и грозно уставился на бывшего замполита: — у вас что там в Петербурге, бойцы столбовыми дворянами себя возомнили? И почему, скажите на милость, если дошло то такого беспредела, этих двоих посылают сюда одновременно!? Более того, Щербинин сует их в одну спецгруппу!

— Происходящее здесь, равно как и деятельность руководства уже не в моей компетенции, — смущенно пожал плечами собеседник, — а вот противостояние двух молодых людей — такой же бесспорный факт.

— Деятельность руководства!.. — ехидно передразнил его генерал-майор. — А вы-то тогда кем в «Шторме» приходитесь? Ночным сторожем подрабатываете?..

Покачав головой, он молча посмотрел на остальных офицеров. На лицах отчетливо читалось сомнение в адрес озвученной новости. Их скептическое настроение передалось и ему. Ухмыльнувшись, командир соединения с издевкой продолжил «следствие»:

— Полагаете, обезумевший любовник мог из-за какой-то бабы преспокойно расправиться с сослуживцами, не имеющих к ней ни малейшего касательства?

— Я ничего не полагаю, просто других объяснений у меня нет, — корректно оппонировал «воспитатель».

— Бред какой-то… Если бы разборки Торбина и Воронцова перешли все границы — они попросту перерезали бы друг другу глотки. И все бы на этом закончилось…

— Ну а что можете поведать о прапорщике? — впервые подал голос Сергей Аркадьевич — полковник ФСБ, возвращая собеседников к истокам проблемной темы.

— Сергей Шипилло — надежный мужик, отличный снайпер, неоднократно выполнял…

— А мы и не сомневаемся, — меняя шутливый тон на раздражение, резко прервал оглашение очередной положительной характеристики Бондарь, — все трое — герои!.. Профессионалы!.. И преданные, ё… вашу мать, сыны Отечества! Все, да не все!.. Из восьми ушедших — четыре трупа, плюс один инвалид… Вот показатель вашей «надежности»!

— Может быть, замечались за кем-то из них выходящие за рамки логики поступки, странности, или же у кого-то ни с того ни сего появлялись шальные деньги? — мягко продолжал вытягивать нужные сведения контрразведчик.

Боязливо косясь на руководителя оперативной группы и побаиваясь очередной вспышки гнева, подполковник промямлил:

— Если вы не стали бы возражать, к завтрашнему дню я бы попробовал выяснить такие подробности…

— Почему вы именно этот день выбрали — «завтра», а не другой какой-нибудь — не «сегодня», скажем? — снова завелся Бондарь. Похоже, за время их короткого знакомства бывший замполит успел завоевать устойчивую антипатию боевого генерала. — Отставить «завтра»! Сегодня же свяжитесь с Питером и вечером подробно доложите полковнику. Ясно?

— Так точно…

— В моей практике случались всякие казусы, — поспешил вставить реплику Сергей Аркадьевич, чувствуя, что терпение пожилого вояки вот-вот иссякнет. Кроме того, версия зашкалившей ревности, сумасбродной ему отнюдь не показалась и он, спасая бедного «воспитателя», припомнил некоторые из упомянутых фортелей: — помнится, мужики ради смазливых теток и бомбы мастерили, и вокзалы минировали, и даже государственной изменой не гнушались. Надобно как следует обжевать эту гипотезу, прежде чем отбросить.

— Ладно, обжевывайте, — согласился командир оперативной группы, всё одно не видя другого выходя. — Срок вам на все про все — двое суток. Извещайте меня о любых сдвигах в этом чертовом деле. Свободны…

1

Чем ближе три спецназовца подходили к Грузинской границе, тем гуще и сумрачнее становились леса, тем выше взметались в небо горы, тем чаще встречались глубокие скалистые ущелья. Разряженный воздух высокогорья не обеспечивал организмы здоровых мужчин нужным количеством кислорода, и остановки для отдыха командиру приходилось объявлять чаще. Тем не менее, за остаток дня они преодолели крутой хребет перевала, отмахав в общей сложности около двадцати километров.

Торбин правильно рассчитал время оставшегося пути. В ночь перед последним привалом немногочисленные остатки первой группы отделял от маленького кружочка, очерченного синим фломастером на топографической карте, один пятичасовой марш-бросок…

— Отдых граждане, — скомандовал Стас, когда троица очутилась на покрытой кустарником и низкорослыми деревцами вершине скалы, — четыре часа отдыхаем…

С двух сторон подходы к вершине были защищены обрывами, так что дозорному оставалось следить лишь за двумя другими склонами, бесшумно подняться по которым и приблизиться на расстояние прицельного выстрела не представлялось возможным.

— Всё!.. Двести сорок минут полной релаксации! — тяжело дыша и разваливаясь на куцей траве, заявил Циркач.

— Полной чего? — переспросил Шип, обустраивая место ночевки.

— Релаксации, глухомань дальневосточная, — членораздельно повторил шутник и добавил: — расслабухи, короче.

Через полчаса, подкрепившись нехитрым ужином, Гроссмейстер расположился чуть ближе к спуску и, пристроив рядом автомат, принял обязанности дежурного. Максимум к завтрашнему полудню его отряд должен выйти к расположению лагеря Беслана Шахабова… Вероятно, завтра они успешно завершат сложный и утомительный марафон…

Друзья долго не могли заснуть и возились. Может быть, обдумывали детали устранения эмира, или вспоминали каждого из погибших в последней командировке…

«Нужно отвлечь их, — подумал Станислав, — поговорить, навести на мысли о чем-то приятном. Иначе так и будут кувыркаться до утра…»

— Как дети-то? — справился он у женатого приятеля.

Шипилло будто только и ждал подобного вопроса — повернулся к командиру и с улыбкой пустился в воспоминания:

— Старший уж свой дом поднимает, в гости всей семьей приходят. Молодцы, дружно ведут хозяйство. А младший растет, точно пивных дрожжей объелся. Вот намедни с девчонкой его на улице встретил…

— И что же?

— Застеснялся Дон Жуан, словно провинился в чем. Я ему потом втихоря от матери на кухне и втолковываю: дескать, чего же ты партизаном хоронишься? Дело, чай, не преступное, а житейское и, прямо скажем — любому нормальному мужчине завсегда потребное…

Циркач повернулся на бок и тоже стал с интересом внимать откровениям Сергея. Тот, закинув руки за голову и мечтательно глядя в бездонную черноту южного неба, поделился:

— Не-ет, мои, видать, поспокойнее будут.

— Поспокойнее чем у кого? — не понял Сашка.

— Это я с собой сравниваю. Домочадцам я не рассказываю — храню, так сказать, инкогнито, про свое детство. Оно у меня ядрен-батон, хулиганистое происходило, овражное… Залихватские с пацанами киноконцерты устраивали!.. Бывало, и двор на двор дрались, и даже улица на улицу хаживали, а уж один на один… Этакое мероприятие обязательной и каждодневной разминкой являлось. Чуть что не так — айда за угол — молотиться до первой крови. В общем, характеры с бойцовскими навыками нарабатывали. Помню, идешь гулять — мать приоденет во все чистенькое, наглаженное, а возвращаешься — словно год в подземельях скитался и к тому же сопли кровавые до полу вожжами… Эх, вот времечко было знатное! Хоть и нос сломан и ребер, видать, целых не осталось, а все ж вспоминаю с удовольствием. Никакой наркоты, проституции, иль другой подлости не знали. Чтоб ватагой, к примеру, на одного наброситься и забить до полусмерти — не вжисть ни бывало!

— А что же внук? — полюбопытствовал Торбин.

— Сёмка-то? — снова расплылся в улыбке Серега. — Семен у нас в интеллектуалы пошел. Сейчас самый интересный возраст — пять годков. Вопросы формулирует — будь здоров!.. Давеча спрашивает: «Дед, а почему у моей мамы мускулов больше чем у папы, а силы меньше?» Это почему же, удивляюсь, у нее мускулов-то больше? «Ну, как же, — не унимается пострел, — посмотри, какая у нее грудь оттопыренная — вон сколько мышцев торчит!» А ведь точно подметил архаровец, у мамаши его, то есть у невестки моей такой, ядрен-батон, «бампер»!..

Оба капитана долго беззвучно хохотали. Насмеявшись вдоволь и успокоившись, Воронцов поделился:

— У меня по части баб тоже немало вопросов остается. Точнее выразился бы так: с годами появляются новые.

— Это, какие же? — принял серьезный тон Циркача за чистую монету прапорщик.

— Ну, например: какого черта, делая минет, все они норовят заглянуть тебе в глаза?

Теперь улыбнулся один Гроссмейстер — всегда и везде Сашка оставался самим собой…

— Тьфу!.. Оболтус… — беззлобно выругался добропорядочный семьянин и, сладко зевнув, добавил: — жениться тебе надобно. Тогда и дурацких загадок в пустопорожней башке поубавится…

Скоро дыхание обоих приятелей успокоилось и стало размерным. Всеисцеляющий сон распахнул свои объятия и позволил позабыть телесные невзгоды вместе с мыслями о непонятном, темном будущем, ожидающем их завтра…

К одиннадцати часам следующего дня Торбин, Воронцов и Шипилло прибыли к цели многодневного похода. До сего момента командир спецгруппы неоднократно рассматривал и изучал по карте искомую область. С точек зрения стратегии и безопасности участок дислокации большого отряда сепаратистов был выбран безукоризненно — чувствовался немалый опыт ведения скрытных боевых действий Беслана Шахабова. Узкий клин долины, защищенный с трех сторон неприступными скалами и хорошо просматриваемая, почти голая каменистая равнина, уходящая на километр к югу. Подобраться к логову эмира можно было только оттуда — с юга…

Уже около часа приятели лежали неподалеку от опушки, на неприметном бугорке, окруженном редким кустарником и, обратившись лицом к северу, вели наблюдение за лагерем. Ближайший и пока единственный, обнаруженный ими пост дозорных располагался метров на триста ближе к бандитскому лагерю — за бруствером, сложенным из булыжников. Внутри этого нехитрого полевого укрепления, наглухо закрывавшего проход к лагерю, яростно жестикулируя, о чем-то спорили четверо боевиков.

— На двух противоположных склонах наверняка заседает по снайперу, — пробормотал Шип, не отрываясь от окуляра оптического прицела.

— Возможно… — озабоченно отвечал Станислав, пытаясь с помощью бинокля определить приблизительную численность противника.

Увиденное им пока явно не дотягивало до цифр, озвученных Щербининым на инструктаже. «От двухсот до четырехсот человек…» — повторял он про себя слова полковника, но никак не мог толком пересчитать сепаратистов. Возле палаток и времянок, сложенных из того же плоского булыжника и перекрытых нарубленными ветками, сновало взад-вперед десятка два-три вооруженных мужчин. Однако выступающее подножие горы скрывало большую часть поселения.

Гросс повернулся на бок, достал из кармана фотографию эмира и бросил ее на траву:

— Взгляните на него в последний раз.

Друзья по очереди полюбовались колоритной внешностью заместителя Командующего Вооруженными Силами Чеченской Республики Ичкерия по подготовке резерва и вернули карточку Стасу. Тот чиркнул зажигалкой, и скоро от плотной бумаги осталась только маленькая горстка пепла. Вынув помятую и затертую карту, капитан молча посмотрел на ее разворот. Поверх зелено-коричневого фона беспорядочного рисунка местности был начертан маршрут движения его группы. В трех местах слегка изломанной линии зловеще чернели кресты — отмеченные офицером захоронения боевых товарищей: Анатолия Тоцкого, Романа Деркача и Бориса Куца. Точное расположение грота в скалистом утесе, где остались дожидаться помощи раненный Бояринов и сержант Серов, Гроссмейстер наносить на карту сознательно не стал. «Мало ли что может с нами случиться, — подумал он тогда, вглядываясь и стараясь запомнить ничем не примечательный изгиб ручья у тонкой черты, обозначавшей подножие скалы. — Не дай бог, карта попадет в руки моджахедов! Могут досконально проверить все нанесенные мной метки».

Через минуту пламя объяло потрепанный и испещренный топографическими знаками листок. А после карты та же участь постигла и боевое распоряжение.

— Отсюда Медведя не подстрелить. Жду ваших предложений, — зажмурил уставшие глаза Торбин.

— Поболе версты до палаток, — подтвердил Серега, — с такой дистанции не то что башку нашему красавцу продырявить, распознать-то его сложно.

— Да уж, далековато… Да и мода у «духов» разнообразием не блещет, — согласился Циркач. — Все на одно лицо. Главное чтоб был зол, несвеж и нехорош!..

— Про бороду забыл и шапочку как у меня, только с зелененькой полосочкой, — напомнил прапорщик.

— Точно.

— И эти гамадрилы еще смеют нас называть гоблинами! Уроды… — возмущенно покачал головой Циркач. После перешел к делу: — предлагаю дождаться темноты, иначе на хороший прицельный выстрел к лагерю не подобраться.

Снайпер пожал плечами:

— Ждать, так ждать… Я не против. «Индийскую мушку» могу «нарисовать» клиенту промеж глаз и ночью. Лишь бы он, зараза, обозначился…

— Есть у меня такое подозрение, что наш клиент отнюдь не глуп, — не согласился командир. — Полагаю, вечером они усиливают посты, а позже следят за подходами с помощью приборов ночного видения.

Приятели примолкли. Положение становилось безвыходным. Станислав лег на спину, расправил плечи и потянулся. Средь пальцев правой ладони опять забегала монетка…

— Собственно все, что нам необходимо — это подобраться чуть ближе, или занять позицию, скажем, на том месте, где находиться дозорный пост. Оттуда отыскать цель будет куда проще, — развивал он свою мысль, любуясь далекими заснеженными вершинами.

— Легко, — ухмыльнулся Воронцов, — только четверых козлов, которые все еще о чем-то спорят, надо попросить потесниться, а лучше вообще временно покинуть «зрительный зал».

Торбин гонял по ладони денежку и с каменным спокойствием продолжал рассматривать слепившие белизной «айсберги», вздымавшие свои ледяные пики к темно-синему небу. Крутые каменистые утесы, легко принимаемые с огромного расстояния за искусно сложенные крепостные стены, охраняли заповедный покой Большого Кавказа с такой неприступностью, что и впрямь начинало казаться, будто горы являют собой жилище людей-великанов…

— Не усложняй. Все намного проще… — Гроссмейстер немного приподнялся, опершись на левый локоть.

Монета застыла меж указательным и средним пальцами, а сам он отчего-то стал вглядываться в тыл их наблюдательного пункта — в темнеющие заросли леса.

— У тебя и план имеется? Поделись уж, сделай милость.

— Скоро сам все поймешь…

После этой уверенной фразы капитана, Шип с Циркачом неожиданно услышали серию из трех приглушенных хлопков. Они ошарашено уставились на Торбина, в руках которого секунду назад кроме блестящей монетки не было ничего. Его «Вал» по-прежнему лежал рядом… Лишь струйка дыма, сочившаяся из ствола, да взгляд Стаса, направленный куда-то назад — за их спины, свидетельствовали, что стрелял действительно он.

— Ты что, Гросс!? — в один голос приглушенно воскликнули друзья, озираясь по сторонам, — охренел?

— За мной, — коротко скомандовал тот, — кажется, сам бог нам помог.

Пригнувшись и прячась за низкорослым кустами, спецназовцы отступили на полсотни метров и опять оказались у леса, из которого вышли часом раньше. В тени крайних деревьев, в нескольких шагах от опушки, лежали три мертвых бандита. Девятимиллиметровые пули, выпущенные из мощного «Вала», не оставили им ни малейшего шанса — у двоих была пробита грудь, третьему кусок свинца вошел в голову над бровью и разворотил затылок…

— Как же ты их усек-то? — удивленно прошептал Шипилло.

— Случайно.

— А я и ухом не повел — старею, ядрен-батон… Вот было б дело, ежели они нас с тылу положили!..

— Живо снимайте с них верхнюю одежду, — распорядился капитан, разоблачая одного из убитых.

Понемногу его замысел стал доходить до напарников. Прапорщик нацепил тонкий болоньевый плащ, командир группы быстренько обрядился в длинный и потрепанный армейский бушлат. Циркачу же досталась замызганная серая телогрейка с окропленным свежей кровью воротом.

— Изумительно! — осматривая себя, прокомментировал он, — если у нас все получится — непременно вернусь в Питер в этом шедевре от кутюр. Пусть все видят, в чем ты нас заставляешь ходить…

— Справная вещица!.. — негромко хохотнул, глядя на друга, снайпер, — Стас расстарался — даже не продырявил. Подумаешь, воротничок мозгами замарался — отстираешь. У меня вот вишь прорехи кругом зияют? И спереди и с заду… Слушайте-ка, может мне подстраховать с винтовочкой, а? Залягу на том же бугорочке и возьму на прицел дозорных, а вы пойдете…

— Нет, Серега, — твердо изрек Торбин, — этих ребят возвращалось трое. Трое и должны появиться. Другие варианты неизменно вызовут повышенный интерес. Нам только-то и нужно, что приблизиться к ним метров на тридцать-сорок. Подходить будем со стороны солнца, так что вряд ли они сумеют распознать подвох раньше. Ну, а уж если подпустят, мы с Александром медлить не станем.

Офицеры взяли пулемет и «Калаш» с подствольником, а бесшумные «Валы» со сложенными прикладами спрятали под полы одежды — слишком уж отличался их вид от привычных глазу автоматов. Прапорщик проверил СВД и повесил ее на плечо стволом вниз, так, чтобы сподручнее было стрелять без подготовки. Станислав сосредоточенно проверял обойму пистолета, прежде чем заметил на себе странные и выжидательные взгляды приятелей. Сообразив в чем дело, достал флягу — перед опасным вояжем и в самом деле стоило приободрить себя глотком алкоголя. Покончив с традиционным ритуалом, троица докурила единственную сигарету и через минуту неторопливым шагом вырулила из леса, вальяжно направляясь к каменному редуту…

— Шипучка, ты только мушкетом своим не бухай, а то все народы Кавказа сбегутся, — вполголоса паясничал Сашка, в адрес идущего по правую руку от Станислава приятеля.

— Ты лучше по верхам зыркай, катаклизма ходячая!.. — огрызнулся Шип. — Те, что в лагере ни хрена не услышат, метров семьсот до них. А вот снайперы на скалах, как пить дать, ближе.

«Двести метров…» — прикидывал в это время оставшееся расстояние до поста Гроссмейстер.

— Глаз нужно орлиный иметь, чтоб разглядеть человека на этих каменюках. Кто у нас ворошиловским стрелком числится? Тот пусть и напрягает зрение.

— Чай, твои органы помоложе — поострее, потверже… Иль не так, недоразумение ты наше?

Временами из-за бруствера выглядывали боевики. Покрутив головами и не задерживая надолго взглядов на плетущихся из леса «единоверцах», они снова исчезали за камнями.

«Сто метров…»

— На счет «поострее» — не уверен. А вот про «потверже» — это точно.

— Секач, — коротко выдал тот, что постарше.

— Грубиян… — парировал молодой.

— Простите, дипломатии не обучены…

Дебаты между зрелым прапорщиком и легкомысленным капитаном могли, как это нередко случалось, перерасти в легкую перебранку. После убойного аргумента «сам такой», они с минуту бы помолчали и, будучи людьми незлобивыми и отходчивыми, непременно б нашли способ позабыть о размолвке. Но сейчас напряженная ситуация диктовала свои условия — до блиндажика оставалось метров пятьдесят и Станислав, шествующий между ними, тихо скомандовал:

— Замолкли оба! Александр, приготовься. Берешь левые цели, я — правые. И никаких резких телодвижений — помните, за нами могут наблюдать сверху.

А через несколько мгновений события внезапно стали разворачиваться с катастрофической быстротой и совсем по иному — придуманному отнюдь не ими сюжету.

— Аллах Акбар! — раздался пронзительный крик из-за булыжников.

Над каменным укреплением вместо ожидаемых четверых бандитов, одновременно выросли семь или восемь фигур с автоматами наперевес. В ту же секунду, посылаемые стрелками со скал пули, стали клевать вокруг спецназовцев землю, с отвратительным жужжанием вздымая пылевые фонтаны. На горизонте появилась многочисленная толпа духов, несущихся во весь опор со стороны лагеря.

Ответные действия бойцов «Шторма» происходили скорее машинально, чем обдуманно — времени на обсчет ситуации им даровать никто не собирался. В таком положении сам бог велел соображать мгновенно и как раз-то производить самые резкие телодвижения. Не сговариваясь, они приняли единственно верное решение — взять молниеносным штурмом выдвинутый вперед оплот боевиков. Троица рванула вперед к возвышавшемуся над равниной метровому брустверу, поливая противника непрерывным огнем. Когда до цели этой безумной атаки оставалось с десяток метров, снайпер отвалился вправо и, падая, жахнул из винтаря в ближайшего «чеха». Воронцов кубарем отлетел влево и, разнося в клочья полу телогрейки, продолжал стрелять прямо из-под нее. Торбин же, перемещаясь зигзагообразными прыжками, вел огонь из «Вала» от бедра, добивая заметно поредевший «гарнизон» редута.

Так или иначе, но ближайшая и самая опасная сила — засада вместо обычного дозора за каменной насыпью была уничтожена в считанные секунды. Два десятка пуль, вроде бы прицельно выпущенных боевиками из «Калашей», целей так и не нашли, за исключением одной — слегка зацепившей плечо прапорщика.

— Перехитрили, паскуды смуглолицые! — с недоумением констатировал Шип, кидая для верности за ряды булыжников гранату. — И ведь отойти теперь невозможно — с верхотуры-то в спину лупить — одно удовольствие. Это я вам как профессионал заявляю!..

Приятели лежали в трех шагах от внешней стороны бруствера, скрываясь от засевших где-то на скальных площадках стрелков. После звучного разрыва гранаты Стас огласил свое решение:

— Циркач занимает позицию с пулеметом слева от укрепления, я справа. Отстреливаем самых резвых из тех, кто бежит сюда. Ты же Серега, попробуй понаблюдать за склонами гор — снайперы должны обнаружить себя выстрелами. Вот, держи бинокль…

Однако все оказалось не так просто. Когда офицеры ползком подобрались к противоположным закругленным краям редута, их взору предстала безрадостная картина наступления многочисленной бандгруппы. Около сотни рассредоточенных по долине воинов Аллаха быстро приближалось к остаткам отряда Гроссмейстера…

На основной базе ОСНаз «Шторм» увеселительных заведений не содержалось, если не считать просторной столовой, зачастую используемой в качестве банкетного зала по случаям юбилеев; свадеб; присвоения очередных званий или же получения наград, сыпавшихся на элитных воинов как из рога изобилия. В остальные вечера, когда общепитовская вотчина тихо пустовала, не обремененные летами офицеры и бойцы-контрактники отрывались по полной программе на шумной дискотеке, что тревожила покой пожилых пенсионеров в паре кварталов от гарнизонного КПП. Местные гражданские ухари широкоплечих парней недолюбливали, косили в их сторону недобрыми взглядами, однако побаивались и сносили присутствие непрошенных гостей безропотно. Девицы же — напротив, всегда были рады появлению статных молодых людей, нашедших себя в нынешней нестабильной жизни и, твердо стоящих на крепких ногах.

Когда одиночество в холостяцкой однокомнатной квартирке до предела одолевало Торбина, он одевал свой нехитрый и единственный гражданский прикид — поношенные джинсы, черную футболку, да куртку и так же отправлялся в оный «очаг современной культуры». На дискаче капитан неизменно встречал двух-трех приятелей-сослуживцев, сидевших за высокой барной стойкой или же в укромном уголке и снисходительно взиравших на вульгарные па. Присоединившись к умиротворенной компании, он заказывал холодного пива и погружался в расслабленное небытие.

На знакомство и общение с представительницами прекрасной половины времени у Стаса катастрофически не хватало. После участия в спецзадании у села Первомайское, а так же после штурмов дагестанских ваххабитских сел Чабанмахи и Убдент, он по возвращении надолго укладывался в госпиталь залечивать ранения. Если же приезжал здоровым, то отсиживался в домашней тишине, заставляя себя как можно скорее привыкнуть к мирному существованию — без звуков автоматных очередей, оглушительных разрывов и крепчайшей солдатской брани. Несколько месяцев требовалось всякому, побывавшему в огненном аду, чтобы подсознание перестало ожидать выстрелов чеченских снайперов. Чтобы отучиться выискивать опытным взглядом характерные признаки боевиков среди ничего не подозревавших мирных граждан Санкт-Петербурга. И, наконец, дабы снова почувствовать себя полноправным и нужным членом общества, жительствующего совсем по иным — чуждым войне законам.

И вот однажды, в минуту вожделенного распития слабоалкогольного напитка, под спокойную и проникновенную мелодию, случайно поставленную дискотечным диджеем, кто-то осторожно тронул его за плечо…

— Извините, — с нарочитой смелостью произнесла незнакомая девица весьма привлекательной наружности, — можно вас пригласить?

Несколько растерянный Гроссмейстер с сожалением посмотрел на запотевший, наполненный свежим пивом бокал, отставил его в сторону, и последовал за барышней, обратившей внимание почему-то именно на него.

Позже Станислав часто вспоминал первое впечатление от медленного танца с Елизаветой. Дивно пахнущие длинные волосы; нежные ладони, лежащие на его плечах; скромно потупленный взор… В этот знаменательный вечер они танцевали еще дважды, познакомились, немного поговорили. По удивительному совпадению она оказалась дочерью подполковника Щербинина, недавно переехавшего в Питер из Таджикистана и занявшего должность заместителя командира «Шторма». Вторично они встретились через неделю и уже общались, словно старые знакомые — беспечно, раскрепощено, с налетом этакой обоюдно завуалированной приязни.

Торбину она сразу понравилась — красивые, мягкие черты лица; бронзовая от южного солнца кожа; стройная, почти идеальная фигура. На первый взгляд Лиза Щербинина мало чем отличалась от массы девиц с великолепной внешностью, да гипсокартонной головой, набитой желаниями потусоваться, снять журнального плейбоя и бесконечно расслабляться. Однако с каждой встречей он открывал в юной девушке какие-то новые черты, наклонности, увлечения… Окончив музыкальное училище, она собиралась продолжить учебу в Санкт-Петербургской консерватории. Помимо музыки, неплохо разбиралась в живописи, литературе, истории… Суждения не отдавали категоричностью и навязчивостью, чувствовался такт и какое-то старомодное, не без родительской строгости воспитание. На третьей неделе их знакомства капитан вдруг поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет следующего свидания.

Похоже, и он — высокий, симпатичный крепыш с серо-голубыми глазами и усталой улыбкой на приятном лице по-настоящему запал ей в душу. Каждый раз она искренне радовалась встрече, не отходила от него ни на шаг и с удовольствием принимала предложения пройтись по вечернему городу.

У них стремительно складывались чудесные, доверительные отношения. Все развивалось безоблачно до тех пор, пока однажды, прогуливаясь по Невскому проспекту, они не повстречали Сашку Воронцова…

Спустя один час двадцать пять минут после затяжного боя в расположении лагеря Шахабова, вторая группа под командованием полковника Щербинина подошла к опушке леса…

— Мы у самого логова, — прошептал комбриг, отодвигая ветку куста и разглядывая подступы к временным владениям эмира.

— Точно, — согласился Сомов, — вон виднеется какое-то строение из булыжников. Метрах в четырехстах…

— Ага, вижу. А основной бивак, вероятно, находится в долинке между тех двух скал.

Руководитель «Шторма» подозвал всех остальных бойцов отряда. Недолго посовещавшись, спецназовцы решили еще немного продвинуться вперед. Но не сделали они и десяти шагов, как наткнулись на три трупа…

— Наши сработали, — заключил майор, после беглого осмотра тел бандитов.

— Похоже на то, — согласился полковник.

Константин Николаевич промокнул рукавом камуфляжки выступившую на лбу испарину, посмотрел в сторону лагеря и пробормотал:

— Что-то не нравится мне все это…

— Что именно?

— Тишина какая-то гробовая. Не понятно, куда все подевались — ни наших, ни чужих…

— Действительно, странное безмолвие… — согласился Юрий Леонидович. — Не будь в первой команде предателя, сейчас на душе было бы куда спокойнее. Ладно, что здесь топтаться, пошли…

Пара лидеров незаметно просочилась до бугорка, откуда не так давно вели наблюдение Торбин, Воронцов и Шипилло. Осмотревшись, Юрий Леонидович дал знак подчиненным и, не дожидаясь их подхода, короткими перебежками стал подбираться к брустверу из булыжников. Оперативник старался не отставать.

Первое, что привлекло внимание, когда они оказались у каменного простенка — огромное количество стреляных гильз. Латунными цилиндрами было усеяно все пространство вокруг временного укрепления в радиусе семи-восьми метров.

— Что ж тут творилось-то? — изумленно качал головой Сомов. — Неужто они решили покрошить весь отряд Медведя!?

— Сомнительно… Сдается мне, все происходило по-другому, — Щербинин осторожно заглянул внутрь укрепления: — и здесь трупы «чертей»… Раз, два, три, четыре… Восемь!

Немного осмелев, майор тоже приподнялся. Взгляд его задержался на равнине между скалами и «редутом». От удивления он присвистнул…

— Представляю, какая была бойня! Посмотрите-ка сколько их там.

Все подходы к полукольцу, сооруженному из плоских булыжников, были буквально завалены мертвыми телами. Далее — на оконечности долины, где смыкались скалы, виднелись палатки и еще какие-то сооружения-времянки. Признаки жизни в лагере отсутствовали…

— Вот это да!.. — не удержался обычно скупой на эмоциональные оценки комбриг.

Он безбоязненно поднялся в полный рост и медленно двинулся по страшному полю брани, тщательно осматривая каждого боевика в надежде отыскать человека, внешне похожего на заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии.

Вскоре подоспели и рядовые бойцы. Во главе с оперативником они прочесали обширное каменистое поле, вплоть до построек-времянок, разыскивая хоть какие-нибудь признаки гибели сослуживцев из «Шторма».

Ни те, ни другие поиски успехом не увенчались…

— В лагере пусто. А там только погибшие от пуль, — Константин Николаевич указал рукой на тела, лежащие на расстоянии от ста до двухсот метров от дозорного пункта. — Ближе, где видны воронки гранатных разрывов, много чеченцев, изуродованных осколками.

С поникшей головой полковник прохаживался у входа в укрепление. Погрузившись в раздумья, он пнул ногой мужчину средних лет, височная область у которого была пробита лезвием ножа. Вместо левого глазного яблока у того чернела сплошная корка запекшейся крови. В закостенелом оскале матово-бледного лица застыл ужас его последней минуты жизни…

— Куда больше настораживают вот эти, — наконец проронил шеф спецназовцев. — Видишь, сколько здесь убитых в рукопашной?.. А в такой, брат, сваре даже самые отменные навыки не спасут, коль на троих налетает тридцать. Кроме того, не забывай — наших фактически было двое…

Намек Сомов понял. Мысль об изменнике давно уже не покидала и его сознание. Щербинин достал сигарету и, снова задумавшись, стал основательно мять ее двумя пальцами, не обращая внимания на обильно высыпавшийся табак. Вернувшись через минуту в реальность, с удивлением посмотрел на растерзанную сигарету и, отбросив ее, вынул из пачки следующую…

— Товарищ полковник! — внезапно окликнул один из бойцов, — там под горой крест!.. Здоровенный такой крест!

— Какой еще крест? — опешил тот.

— Могила с огромным крестом!

Офицеры поспешили за воином и скоро очутились возле продолговатого ровного холмика, сооруженного из желтовато-серого грунта. Северную его сторону венчал высокий крест, сработанный из толстых необтесанных сучьев. Благодаря темной древесной коре символ христианский веры сливался со скалами такого же сумрачного цвета и был издали почти незаметен. Могила была абсолютно свежей и никем не тронутой. Все члены второй группы сгрудились вокруг и молча стянули головные повязки…

— Кто же из них здесь? — послышался чей-то робкий голос.

— Сейчас узнаем, — подпалил сигарету руководитель «Шторма», — раскапывайте.

— Давайте не будем тревожить, — попытался возразить майор, — вроде все по-человечески сделано…

— Мы обязаны выяснить кто тут, дабы знать, кто пошел дальше! — с раздражением прервал его Щербинин. — Потому как личности Шахабова среди убитых нет, и уцелевшие снова идут по его следам! Это первое. А второе — мы даже не в курсе, сколько наших полегло, один или двое… Могу лишь уверенно заявить — не все, раз кто-то по-людски обустроил захоронение. Копайте!..

Это была могила одного человек. Когда бойцы аккуратно разгребли толстый слой земли, смешанной с серой пылью, их взорам предстал лежащий на дне неглубокой ямы спецназовец, накрытый армейским бушлатом. Сбоку от него покоились два бесшумных автомата «Вал» с искореженными стволами. Нехитрая верхняя одежонка скрывала голову и грудь погибшего. Из-под полы бушлата виднелись руки, сложенные на груди.

Все замерли, не решаясь открыть его лица…

— Ну, давайте же, у нас мало времени… — поторопил полковник.

Сомов нагнулся и медленно потянул за рукав. Затем выпрямился и, потерянно глядя на восковое лицо покойника, прошептал:

— Господи… Как же это его угораздило?..

2

После первого же выстрела прапорщика, чеченский снайпер на левой скале замолк.

— Воронец, последи-ка за ним на всякий случай, а я пока займусь вторым! — перекрикивая дробь пулемета, по-свойски распорядился Шипилло, — а то не ровен час, подранком окажется.

Безусловно, Александру было бы сподручнее присматривать за левой скалой, так как и сам он занимал позицию слева от бруствера, но работа его пулемета сейчас оставалась главной сдерживающей силой от сотни моджахедов, готовых лавиной обрушиться на спецназовцев. Посему Гроссмейстер принял иное решение.

— Циркач, продолжай долбить, я послежу, — скомандовал он, выдвигаясь немного вперед — так, чтобы получше наблюдать за указанным местом.

Серега быстро и профессионально справился со своей задачей — двумя следующими выстрелами уничтожил и другого стрелка.

«Ай да лупит!.. — не удержался от удивления Торбин, провожая взглядом затяжное кувыркание кавказца вдоль отвесного склона серо-коричневого утеса. — Знает Шип свое дело!.. Превосходно знает!»

Огонь учащался и скоро превратился в сплошной грозный вой. Тем не менее, расторопность и меткость прапорщика позволила офицерам без опаски вести дальнейшую стрельбу от обеих оконечностей каменной кладки. И хоть чеченские пули частенько цокали по булыжникам, обдавая их лица колючей крошкой, они не обращали на сей незначительный факт внимания: Воронцов развлекался частыми короткими очередями из пулемета, а Стас воспользовался «Калашниковым», — сколь ни говори о превосходстве «Валов», все ж таки, эффективная дальность стрельбы не являлась их сильной стороной.

Первые ощутимые потери в живой силе противник понес на дальних подступах к полевому укреплению — к плотному автоматическому огню Александра и Станислава, добавились точные выстрелы Сергея из СВД. Головорезы сбавили обороты наступления, а некоторые и вовсе стали передвигаться ползком. Перестрелка плавно приобретала позиционный характер, что и требовалось троим приятелям…

— Лишь бы к этим уродам подкрепление не подвалило! — минут через двадцать прокричал снайпер, — а патронов у меня, ядрен-батон — только мозолищи кровавые от курка набивать!

— А вот у нас с Циркачом при таком темпе стрельбы и на полчаса не хватит… — прошептал командир, вставляя в автомат последний рожок.

Через минуту он высыпал из ранца полтора десятка гранат для подствольника и принялся посылать одну за другой в места скопления боевиков, расстояние до которых неизменно сокращалось. А скоро подозрительно замолк и Сашкин пулемет…

— Воронец, ты живой? — окликнул Гросс.

— Живее всех живых! Как Ленин, короче, — отозвался тот и клацнул затвором «Вала».

«Ясно, и у этого кончились…»

Великих надежд на бесшумные автоматы капитан не возлагал — это грозное оружие изначально имело другое предназначение. Из карманов «лифчиков» в изобилии торчали магазины для «Валов», да патронов в каждом было всего по двадцать штук — особо не разгуляешься.

А враг тем временем подбирался все ближе. Скоро атакующие подошли на столько, что в ход пошли ручные гранаты, как с одной стороны, так и с другой. Одна лимонка жахнула совсем близко — метрах в пяти от бруствера. Взрывная волна ударила по глазам и, показалось, вывернула наизнанку. Но осколки миновали их…

Спустя полчаса равнина серо-песочного цвета потемнела от лежащих повсюду тел раненных и убитых «духов». Когда опустели все рожки для специальных автоматов, и не осталось гранат, в ход пошли пистолеты. Гроссмейстер выхватил внушительную «Гюрзу», позволявшую вести прицельный огонь с дистанции до ста метров; Циркач достал малокалиберный «Дротик», и только Шип продолжал методично бухать из своей любимой снайперки, всякий раз приговаривая при этом неблагозвучные резкости в адрес неугомонного противника.

Но «черти» упрямо лезли со стороны скал и лагерных построек, и дело, в конце концов, дошло до рукопашной…

Сгрудившись в кучу и прикрывая спины друг друга, трое бойцов «Шторма», экономно расходуя последние патроны, отбивались от «духов» у входа в каменное укрепление. Два «Вала» с пустыми магазинами валялись здесь же. Сашка всадил все три метательных ножа точно в цели и теперь, изредка постреливая из «Дротика», словно черт крутился со своим кинжалом. Серега, не имея времени для перезарядки винтовки, отбросил ее в сторону и, будучи не в ладах с холодным оружием, стрелял в ближайших моджахедов из спортивного «Марголина». Станислав нажимал на спусковой крючок «Гюрзы» лишь тогда, когда кто-то из «приматов» вскидывал автомат. В остальных же случаях разносил черепа шахабовцев лезвием, либо рукояткой десантного ножа…

Троица орудовала таким образом до тех пор, пока офицеры не подстрелили трех последних бандитов, пытавшихся унести ноги с равнины.

А после они увидели страшное…

Привалившись к булыжникам, побледневший прапорщик смотрел на них с каким-то странным выражением бледного как мел лица.

— Что это с ним? — не понял поначалу Гросс, еще пару минут назад ощущавший рядом и чуть позади надежное плечо живого и здорового товарища.

— Не знаю, — тяжело дыша, пожал плечами Александр.

Командир ощупал одежду снайпера и обнаружил, что на спине та пропитана кровью.

— Ну-ка помоги перевернуть, — повелел командир.

Но приятель не шелохнулся…

Тогда он сбросил с плеч чужой бушлат, расстелил его на земле и сам аккуратно уложил сверху Сергея. Осмотрев, нашел под его левой лопаткой два небольших, но очевидно глубоких ножевых ранения…

Шипилло умер на руках Торбина через минуту.

— Никогда не любил ножей… — прошептал он, потом силился что-то сказать еще, словно желая предупредить о нависшей опасности, но так и не смог. Ртом хлынула кровь, темные глаза подернулись пеленой, и пальцы в последний раз сжали ладонь друга…

Какое-то время капитан сидел, обнимая его, потом медленно встал, все еще не веруя, что Шипа больше нет. Мысль об этом казалась какой-то нелепой клоунадой, идиотским розыгрышем… «Вот он лежит, даже и представлять не надо, что живой… Кажется, будто дышит… Однако ж… нет больше человека, а есть утратившая смысл и значение остывающая, мертвая плоть…»

Сашка стоял на прежнем месте, покачиваясь и бормоча что-то несвязное. Рука его, крепко державшая обоюдоострый кинжал, была по локоть испачкана кровью. «Кажется, у него сверхстресс… Шоковое состояние… — пронеслось в голове Гроссмейстера, — наверное, и я сейчас со стороны выгляжу не лучше…»

Он оглядел свои руки, одежду… Все было покрыто свежими багровыми пятнами. А обильно измазанный той же кровью валявшийся рядом десантный нож, был сплошь облеплен землей и светлой пылью.

«Серегу уже не вернуть, а Циркач… Нужно что-то предпринять, как-то вывести его из этого кризиса, иначе у парня помутиться рассудок…»

Достав из пачки сигарету, он подпалил ее и передал приятелю:

— Покури, Саня…

Тот механически сделал несколько неглубоких затяжек, выбросил окурок и зачем-то направился к громко стонущему и катавшемуся в агонии по краю небольшой воронки чеченцу. По пути перезарядил свой «Дротик» и, подойдя к раненному, хладнокровно выстрелил тому в голову. Потом поднял опустошенный взгляд в поисках следующего…

«Зачем ему это?.. — вяло проплыл в сознании Стаса вопрос. — Облегчить их страдания?.. Выместить злобу?.. Отомстить за Шипилло?.. Пусть… В любом случае, не следует его сейчас трогать. Пусть…»

Метрах в пятидесяти сидел молодой кавказец и молился, поднеся к лицу одну руку. Другая — по локоть оторванная, безжизненно болталась на лохмотьях окровавленного рукава. Воронец медленно шел к нему. Через секунду послышался сухой щелчок — выстрел из его пистолета.

— Довольно! — резко остановил товарища командир. Дальнейшие фразы он старался произносить мягко, однако, не без твердой уверенности: — довольно Александр. Ты же не хочешь походить на них, верно? У нас есть и другие важные дела. Пойдем-ка лучше, похороним нашего Сергея.

Когда они вырыли могилу, перенесли и уложили тело прапорщика, Станислав сходил за их автоматами бесшумной и беспламенной стрельбы. Без специальных девятимиллиметровых патронов это мощное оружие стало бесполезным. Погладив напоследок свой «Вал», он взял его за приклад, размахнулся и со всей силы долбанул стволом об скалу. Воронец машинально — по его почину, поступил так же…

Гросс намеренно не хотел затягивать процедуру похорон. Во-первых, необходимо догонять Медведя, перехитрившего их и не оказавшегося в этом лагере, а во-вторых, только в череде выполняемых мелких задач, приближающих искомую и глобальную цель, можно отвлечь и быстро вытащить из шокового состояния Сашку. Перед продолжением похода Торбин заглянул внутрь редута и собрал боеприпасы среди убитых сепаратистов, благо те при жизни пользовались такими же «Калашами».

— Держи. Это к твоему пулемету, — бросил он к ногам напарника ранец. Сам же подхватил снайперку Шипа, рассовал по жилету несколько оставшихся магазинов к ней и зашагал к лесу.

Понемногу приходивший в себя Циркач закинул на плечо ранец, доверху набитый патронами, поднял РПКСН и поплелся следом…

Два капитана устало брели вдоль пологого, покрытого редким лесом, склона. Едва приметная тропа вела на юго-запад — к самой границе с Грузией. Впереди двигался Торбин, а сзади, иногда забывая об установленной дистанции, плелся Воронцов.

Уже несколько часов шли молча. Настроение было подавленным, говорить ни о чем не хотелось — любые мысли, воспоминания, темы — неизменно навевали образ недавно погибшего друга. Станислав изредка оборачивался и, поглядывая на Александра, жалел, что сутками ранее не настоял на его возвращении к гроту. Организм приятеля не отличался такой выносливостью, как его, а теперь к общему физическому утомлению добавились и признаки стресса.

Хотя, как знать… Отправься тогда Циркач в обратный путь, разве сумели бы они вдвоем с Шипом одолеть такую кодлу «чертей» в долине!?

Вскоре впервые с начала операции спецназовцы повстречали своих. Минуя открытый каменистый распадок, они услышали знакомый рокот, а затем и увидели скользящую на малой высоте вдоль ущелья пару вертолетов Федеральных пограничных сил. Сашка с немой тоской в глазах долго провожал их взором, потом грустно сказал:

— Просигналить бы им из ракетницы… Уже через час бы напились в зюзю… А потом бы двое суток отсыпались…

— Нельзя нам палить из ракетницы, Саня. И спать пока не время, — мягко возразил Гроссмейстер. — Мы не то что на хвосте у Шахабова, мы вот-вот за пятку его ухватим. Посмотри, — следы абсолютно свежие. Часа три назад по этой тропе прошли те, кого мы не застали в долине.

— Будь они прокляты, сучары!.. — тихо выругался друг, усаживаясь на огромный валун с гладкой верхушкой.

— Кто «они»? — не понял Стас, устраиваясь рядом и доставая из кармана фляжку с остатками спирта.

— И «приматы» чернозадые, и наши ублюдки от политики!.. Столько людей положить в этих лесах… И каких людей!

Торбин открыл фляжку и протянул ему. Тут же по давней привычке выудил из пачки сигарету и чиркнул зажигалкой.

— Надеюсь, в раю Серега, тебе будет получше, чем на этом сволочном свете… — Воронцов запрокинул голову и сделал приличный глоток обжигающей жидкости. Тут же приняв тлеющую сигарету, трижды подряд затянулся.

— Царствие небесное нашему снайперу… — в свою очередь молвил Гросс, допил спирт и отшвырнул пустую фляжку.

Отныне исчезла нужда скрывать собственные следы — закапывать пустые консервные банки после обеденных и ночных стоянок, вдавливать в землю окурки, прятать под листву стреляные гильзы… Они знали — вернуться не суждено и преследовали только одну цель — нагнать и уничтожить неуловимого эмира.

«Посидим еще пяток минут, — подумал командир, — пусть переведет дух… Он не стайер… Он спринтер… Вон как махал кинжалом у бруствера в долине!.. Выложился и теперь обмяк… Да к тому же смерть Шипа словно обухом по мозгам…»

Сашка слегка разомлел, опустил плечи и, понурив голову, водил острым лезвием ножа по светлому грунту, перемешанному с мелкими гладкими камнями, что усеивали пологий неровный склон, бывший когда руслом горной реки. Невольно и Станислав, меж пальцев которого сызнова замельтешила монета с остро отточенными краями, задумался о произошедшем несколько часов назад…

Очнувшись, положил заветную монетку в карман камуфляжки, встал с плоской верхушки гладкого валуна и, затянув потуже узел банданы на затылке, поторопил:

— Пойдем Саня. Задание будет считаться выполненным, когда сердце Беслана Шахабова перестанет биться, а оно сдается мне, еще гонит по телу черную кровь. Вперед, а не то ускользнет в Панкисское ущелье. Ищи его потом…

Слегка захмелевший Воронец нехотя повиновался. Сейчас он выглядел обыкновенно, каким всегда его привыкли лицезреть сослуживцы. Настораживала только одна особенность — неразговорчивость. Постоянно сыпавший остротами Циркач, после боя в долине в ответ на любую фразу Станислава отводил взгляд и продолжал молчать…

В общеизвестном виде граница между Россией и Грузией отсутствовала. Отчасти это явилось следствием поспешности «развода» бывших союзных республик, отчасти результатом нехватки денег у обоих уже самостоятельных государств, но в большей степени причина крылась в другом. Просто смешно было бы представить в здешнем ландшафте, непрерывную контрольно-следовую полосу с рядами колючей проволоки и чередой погранзастав. Едва проходимые горные перевалы, «джунгли», «каньоны» и прочие прелести Кавказа, будто сами собой отвергали подобные урбанизацию и надругательства над величавой и заповедной природой. Да и свободолюбивому местному населению, испокон веков самостоятельно и без «помощи» большой политики решавшему вопросы вражды и дружбы меж многочисленными кавказскими народностями, возведение колючих препятствий из «егозы» не пришлось бы по вкусу. «Прадед за перевал в соседний аул ходил, дед ходил, отец ходил, я хожу, дети ходят, и внуки мои ходить будут!..» Так или примерно так ответил бы любой аксакал, проживающий вблизи воображаемой демаркационной линии.

Редколесье закончилось. Пологий склон опять погрузился во мрак густой субтропической растительности. Подробную топографическую карту Торбин сжег около пяти часов назад, и поэтому даже приблизительных координат своего и Сашкиного местонахождения в данный момент не знал. Уверенность сохранялась только в одном: Медведь уходит в Панкисское ущелье — в базовое расположение своего отряда. Соответственно и они движутся в ту же сторону. Что касаемо виртуальной Российско-Грузинской границы — так ни тот и ни другой о подобных условностях сейчас и не поминали…

— Замри, — вдруг тихо скомандовал Стас.

Циркач послушно остановился в двух шагах и посмотрел туда, куда был направлен взор товарища. А тот, тем временем, задрав голову, изучал внушительный обломок древесного ствола с корневищем, непонятным образом и под неестественным углом зависший среди кроны старого бука.

— Кажется, для нас приготовлен сюрприз, — пробормотал Гросс.

Сняв с плеч ранец, он прицелился и бросил его вперед, между двух толстых деревьев — туда, где отчетливо просматривались следы, уходящих за кордон боевиков. Вероятно, по мнению людей Шахабова, именно там должны были пройти преследователи. Слегка качнувшись, исполинский обломок, рухнул вниз и с жутким треском накрыл собой тропу…

— Будь добр, соберись и не упускай из виду задний сектор, — попросил Торбин напарника, возвращая на плечи ранец.

— Легко, — буркнул тот, одарив командира странным взглядом. То ли сумасшедшая тоска, то ли дикая усталость, то ли ненависть к происходящему действу, а скорее коктейль из всей этой смеси красноречиво выражали в эту минуту глаза Александра…

«Понемногу отходит… Это меняет дело», — подумал Гроссмейстер, не заметив этого взгляда и повернулся к приятелю спиной, чтобы продолжить путь.

Минуты через три он знаком указал ему на другое «адское устройство». Низко над тропой была натянута леска зеленого цвета, уходящая метров на пять влево и исчезающая из виду за стволом молодого деревца. Само охотничье ружье или оружие иного вида, к спусковому крючку которого по идее крепился конец лесы, видимо, упиралось прикладом в то же деревце и скрывалось под слоем сухой листвы. «Старо, как мир! Идиоты… — ругнулся про себя офицер, обходя очередной „капкан“, — полный дефицит фантазии. Совсем не желают извилинами шевелить».

Вслух губы чуть слышно прошептали другое:

— Они тут. Они где-то поблизости… Я чувствую. Да и немудрено — эмир с утра ушел из долинки. Пора бы пожилому человеку подумать об отдыхе. И ловушки одна за другой неспроста расставлены.

Циркач шел сзади и, незаметно извлекая из нагрудного чехла свой кинжал, прислушивался к тихим словам Станислава. А тот тем временем увлеченно рассматривал отпечатки обуви нескольких десятков людей, которые то расходились в разные стороны, то сызнова сбивались на тропе — бандгруппа искала место для удобного бивака.

Не оглядываясь, командир сказал:

— Вот что, Саня… Посиди-ка здесь, в тени этого великана, покури в кулак, а я схожу, поглазею на округу. Если не ошибаюсь, мы нагнали клиента…

— Мне сегодня ночью тоже снились грибы… — внезапно прошептал Воронцов, обращаясь в пустоту.

Услышав это, Торбин оглянулся и, в свою очередь, проследил за взглядом приятеля. Не двигаясь, тот смотрел на семейство лесных опят, пробившихся сквозь прошлогоднюю листву прямо у корней дерева. Тут же в памяти командира группы всплыл разговор с Сергеем Шипилло на кладбище возле могилы Львовского. Тогда снайпер так же делился о своем нехорошем сновидении перед отъездом в Чечню…

Что сейчас чувствовал и чем жил Сашка — Торбину было неведомо. Он мог только догадываться о его страданиях, о невыносимо гнетущих мыслях… Возможно, он проклинал тот день, когда решил одеть военную форму; или содрогался от ужаса при виде массы пролитой крови, как вероятно, цепенеет бык на глазах которого убивают ему подобных…

— Грибы к гробам… — еще тише молвил Александр и резким движением ноги разметал нежно-бежевые шляпки.

— Брось, Саша, все будет нормально, — Гросс положил на его плечо руку и уверенно добавил: — неужто впервые нам с тобой выбираться из похожих передряг. Прорвемся!..

Сейчас не дано было угадать: то ли слова эти прозвучали и впрямь от истинной веры в благополучный исход, то ли происходили от чистой воды лукавства, но ради поддержки духа в изможденном от жестоких потерь товарище. Так или иначе, фразы Станислава были более уместны, нежели тягучее молчание.

Постояв еще немного, он слегка приобнял Сашку, по-дружески боднул лбом его голову, взял снайперскую винтовку наперевес и бесшумно исчез в юго-восточном направлении.

Воронцов сплюнул под ноги, машинально проверил наличие патронов в «Дротике», потом в пулеметном рожке и, достав сигарету, несколько раз крутанул колесико зажигалки. А спустя пару минут, где-то недалеко и приблизительно в той же стороне, куда направился Стас, раздался приглушенный выстрел. Впрочем, определить расстояние по звукам в густом лесу — всегда было занятием проблематичным. Хоть связки разорви голосовые, а в двухстах метрах могут не услышать — частокол древесных стволов и ветвей поглощал звук, не хуже чем сухая губка воду.

Посему, с какой именно стреляли дистанции, облокотившийся спиной о ствол огромного дерева Циркач, разобрать не успел…

— Почему ты молчишь, Стас? Пойми, мы с отцом уже полгода живем здесь. И живем не в абсолютном вакууме. С Сашей Воронцовым я знакома месяца три-четыре и далее легкого флирта наши отношения с ним не заходили…

Кавалер не то что бы обиделся или приревновал спутницу к сослуживцу, с которым та обнялась при встрече и мило любезничала несколько минут. Нет. Скорее он не мог в столь короткий срок осознать и принять к сведению тот факт, что является не единственным претендентом на сердце понравившейся девушки.

— Да будет тебе, Станислав… — улыбнулась она, беря его под руку, — сразу после переезда, а точнее когда закончилась связанная с ним суматоха, я случайно познакомилась с Александром. Даже отец не возражал… Иди, говорит, развейся немного, сколько можно заниматься обустройством быта!

«Возможно, — подумал тогда Торбин, — да и какое, собственно, мне дело до того, что происходило накануне нашей первой встречи? В конце концов, она взрослый человек — не вчера на свет божий народилась. К тому же и я давно уже не мальчик…»

Мимолетная и незначительная размолвка вскорости забылась. Ни одна тень боле не ложилась на их отношения, пока однажды Гроссмейстер совершенно случайно не застал все того же конкурента в гостях у Лизы…

При ней он не стал выяснять отношений с Воронцовым, отложив разборку на более поздний срок.

На войне, как известно, под беспристрастным взором мачехи-смерти равны абсолютно все. Посему условности в общении меж бойцами спецназа, чаще других окунавшихся в водоворот боевых действий, исчезали и взаимоотношения выстраивались исключительно товарищеские, на основе элементарной порядочности и мужской взаимовыручки. Будь ты хоть семи пядей во лбу и о трех больших звездах на плечах, но ежели гавкаешь на подчиненных, да собачишься с коллегами по любому поводу, надежи на то, что в спину твою не ткнется пуля одного из незаслуженно обиженных нет и быть не может. Все до единого в «Шторме», от самого сопливого рядового до командира знали друг друга по именам, обращались в любую минуту запросто, а про порядки, прописанные Уставами вспоминали редко — в спокойном питерском гарнизоне, да и там лишь в часы наездов министерских инспекций.

Бывали, что греха таить, и в частях элитного подразделения межличностные конфликты. Но в отличие от типичных бытовых скандалов простых обывателей, здесь подобные инциденты проистекали без криков, ругани и прочих «театрализованных представлений». Если не находилась возможность мирного урегулирования неурядицы, двое, не поделивших что-то или кого-то, звали третьего — нейтрального секунданта из числа самых уважаемых и авторитетных бойцов. Затем уединялись в тихом местечке, сообща выбирали способ проучить друг друга и приступали…

Способов, начиная от простого кулачного боя, в арсенале имелось с избытком. Впрочем, когда несостоятельность причин спора была очевидна, оба облачались в боксерские перчатки, а иной раз, по предложению нейтрала и вовсе усаживались за нарды, иль доставали колоду карт. Удачная партия определяла победителя, с тем задиры и расходились, пожав в знак примирения руки.

Однако случались и по-настоящему жестокие, кровопролитные единоборства, в которых по обоюдному соглашению в ход шли разного рода спецсредства: нун-чаки, десантные ножи и даже огнестрельное оружие. Увечья после таких поединков списывались на последствия командировок в горячие точки, а смертельный исход произошел лишь однажды, когда пуля, выпущенная из старенького бесшумного «Дерягина» с, казалось бы, безнадежной дистанции в полсотни метров, прямехонько угодила одному из дуэлянтов в голову. Тогда несуразная гибель офицера, днем ранее вернувшегося из Ханкалы, начальство замяло, доложив «в верха», что грянул, мол, у бывалого ветерана нервный срыв — не выдержал перегрузок ратного труда и пустил себе пулю в лоб. В ответ Министр юстиции, к смиренному и всеобщему изумлению, прислал подписанный им приказ о награждении безвременно ушедшего «героя» орденом Мужества посмертно.

Немало разнообразных казусов приключалось в размеренном течение боевой и мирной жизни отряда специального назначения «Шторм»…

Серьезный разговор Торбина с Воронцовым состоялся сразу после утреннего построения следующего дня. Как и ожидалось, проку от устного выяснения отношений не вышло — Циркач не был упрямцем, но в Елизавету Щербинину, похоже, врезался по самые уши и ни в какую не желал отступаться от попыток расположить ее к себе. В результате оба офицера, незаметно отделившись от общей группы, направились обсуждать условия предстоящей дуэли.

— Простой махач отпадает, — сразу заявил Александр. — Извини, но тягаться с тобой в кулачном бою — все равно, что палить из «Макарова» по танку.

— Предлагай, — коротко изрек Гроссмейстер.

— Ну… — призадумался тот, — стреляться из-за женщины — тоже не годиться, — не те времена. Ножи подойдут?

Любым холодным оружием, в том числе и большими десантными ножами, Сашка владел мастерски. Станислав знал об этом, однако кивнул:

— Вполне.

— Тогда метаем в конечности, по три штуки, с расстояния в десять шагов.

— Годится. Только одно условие. Побеждает тот, у кого прольется больше крови.

Подобное предложение прозвучало впервые в ходе разборок среди бойцов «Шторма», и оппонент непонимаючи хлопал длинными ресницами.

— Объясняю, — вздохнул Гросс. — Если бросать ножи по обычным правилам, нам вполне хватит трех попыток, чтобы пожизненно усадить друг друга в инвалидные коляски. Посему даже счастливчик будет вознагражден весьма призрачными шансами на то, что Лиза согласится катать его по квартире всю оставшуюся жизнь. Усек?

— Пожалуй, ты прав… Принимается.

Спустя полчаса вместе с секундантом — прапорщиком Шипилло они вошли в крытый тренировочный корпус. Занятий по единоборствам в этот день не предвиделось и несколько спортзалов пустовало. Все трое направились в самый дальний, где вдоль стен красовались деревянные щиты с нарисованными человеческими силуэтами.

— Решняк! — объявил Воронцов, и эхо пустого помещения многократно повторило его выбор.

— Двуглавый, — пожал плечами Стас.

Будучи в душе противником всяческих напрасных изуверств, но вынужденный мыслить в унисон с братьями по профессии, снайпер вздохнул и подбросил монетку.

— Тебе не повезло! — довольно воскликнул Циркач, когда прапорщик разжал кулак с пойманной денежкой. — Становись к барьеру первым.

Торбин молча подошел к одному из щитов, развернулся лицом к противнику и прислонился спиной к толстым доскам, с многочисленными следами от ножевых лезвий.

— Ты что же, и глаз завязывать не будешь? — удивленно вопрошал Воронцов.

— Начинай, — вместо ответа глухо повелел Гроссмейстер.

— Как знаешь…

— Мужики, давайте решим проблему полюбовно? — сделал последнюю попытку примирения Шип. — Что ж, неужели во всем Питере одна ваша краля хороша?.. Да для таких красавцев бабам можно билеты в очередь продавать!..

Однако драчунам было не до него. Выхватив из рук секунданта три увесистых ножа, парочку Александр оставил в левой руке, третий же подкинул правой. Описав в воздухе замысловатую петлю и, зловеще сверкнув сталью, тот через секунду точно и удобно лег в его ладонь.

Первый нож он метнул снизу. С гулким ударом тот впился в щит возле бедра Станислава, слегка задев боковой карман камуфляжки. Второй почти без замаха, но с неистовой силой полетел сверху. Со свистом он вонзился в дерево, пройдя под погоном куртки и немного задев кожу на теле молодого человека, однако на лице у того не дрогнул ни единый мускул. Он словно сросся с тренировочным щитом и пристально смотрел на оппонента в ожидании завершающей попытки.

Сашка медлил. Быть может, вспоминал прошлогоднюю зиму в окрестностях села Урус-Мартан, когда в той самой первой для них операции «Шторма», стоящий сейчас напротив — в десяти шагах товарищ, спас ему жизнь…

Быть может, взвешивал свои шансы на удачу в отношениях с Елизаветой в случае победы…

Или просто выискивал место на теле Стаса, куда сподручнее и побольнее было бы вогнать стальное лезвие.

Третий тесак полетел точно в правое плечо Гросса. Обладая удивительной реакцией, тот мгновенно просчитал траекторию движения опасного орудия и имел бездну времени увернуться… И снова не шевельнулся. А когда нож пригвоздил живую плоть к доске, и жгучая боль прострелила аж до кончиков пальцев — не разразился стонами или проклятиями. Лишь молча выдернул его неповрежденной рукой, прикрыл на пяток секунд веки и воспользовался давним испытанным средством — заставил себя отчетливо представить образ болевого ощущения в виде раскаленного металлического штыря…

«Вот инородное тело понемногу остывает и, трансформируясь, уменьшается в размерах, подобно таящему снежному кому…

Вот тяжелый и грубый металл превращается в гладкую, теплую пластмассу…

Затем становится мягкой бумагой и, наконец, как воздух — окончательно теряет вес и объем…

Боль послушно уходит из тела. Уже легчает и можно думать о другом…»

Не обращая внимания на стекавшую на пол струйками кровь, Торбин выдернул из щита два других кинжала и уверенно направился к барьеру. Мимо проследовал Александр, во взгляде которого читалось виноватое изумление. Он медленно встал на «лобное место» и повернулся к приятелю бледным, лишенным живых оттенков лицом. Сергей Шипилло наблюдал за поединком с отвращением, жаждая только одного — скорейшего окончания этого беспредела. На какое-то время, он даже позабыл об обязанностях секунданта, однако, опомнившись, сделал шаг к Воронцову и протянул повязку для глаз. Но теперь и тот, не желая показаться слабее оппонента, отверг «маску для слабонервных».

Гроссмейстер взял первый нож левой рукой, и через мгновение он воткнулся в паре сантиметров от Сашкиного уха. Второй ухнул в доски и, неприятно дребезжа, застыл на таком же расстоянии от его виска. В третий бросок, как показалось снайперу, Станислав вложил всю свою недюжинную силу. Когда он замахнулся, прапорщик не выдержал и отвернул взгляд, потому и не видел, как, блеснув молнией, тяжелый тесак полетел точно в солнечное сплетение Воронца…

Вместо уже привычного гулкого, резкого звука вгоняемого в щит клинка, секундант услышал приглушенный стон и звук упавшего тела.

— Господи… — прошептал он, оборачиваясь и наблюдая агонию молодого офицера, — я так и знал, что этим закончится!.. И откуда же такие дураки на свет родятся?!

— Известно откуда, — спокойно отвечал Торбин, более занятый своей собственной раной.

В ответ раздалась забористая ругань Сереги, но долго выражать свои эмоции он не стал, перейдя на нормальные, цензурные фразы:

— Стас, нас же с тобой посадят!.. Ты что натворил?!

— Ничего такого, за что бы тебе влепили срок. От удара рукояткой в брюхо еще никто не умирал… — успокоил тот и, обращаясь к Сашке, добавил: — хватит умирающего представлять, артист… Вставай, а то у нервных зрителей инфаркт на подходе. И не переживай, — до моей свадьбы с Лизой синяк сойдет.

Судорожно глотая ртом воздух, Циркач с трудом сел на корточки. Третий нож не торчал в его теле, как ошибочно полагал Шип, а действительно валялся рядом…

Александр не был злопамятным человеком. Поединок, безусловно, глубоко запал ему в душу, да пенять на исход не приходилось — все промеж них решилось честно. Несколькими днями позже он улучил момент, подошел к Станиславу, извинился и протянул руку. С тех самых пор и брала отсчет их настоящая дружба. С тех самых пор и прапорщик Шипилло — третий участник той дуэли стал с неизменным интересом присматриваться к этим ребятам…

Они вновь закопали тело снайпера и установили тот же крест, придав могиле первозданный вид. Не теряя понапрасну времени, Сомов тут же развернул аппаратуру спутниковой связи, составил, закодировал и передал шестое по счету донесение:

«Несколько часов назад ножом в спину убит опытный снайпер прапорщик Шипилло — шестой спецназовец отряда Гроссмейстера. Отставание от первой группы сократилось до одного часа.

И. Б.»

Дождавшись, когда оперативник закончит сеанс связи и упакует передатчик с антенной, бойцы отдали погибшему последние почести и пустились в погоню за двумя офицерами, один из которых приходился «Шторму» чужаком.

«Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..» — в такт частым шагам повторял про себя Сомов. Причину смерти Сергея Шипилло он установил быстро — камуфляжка на спине у того была основательно пропитана кровью, и отыскать два ножевых ранения под левой лопаткой не составило труда.

Пятью днями ранее круг подозреваемых еще оставался обширным, и оперативник, довольно хорошо знавший обоих офицеров и прапорщика, интуитивно отбрасывал их кандидатуры «на роль» оборотня. Ему скорее представлялось, что на предательство — исключительное с его точки зрения малодушие, мог подвигнуться кто-то из рядового состава или, по крайней мере, собиравшийся подписать контракт для продолжения воинской службы сержант Серов. «Сколько происходит в жизни нелепых ошибок и каверз, — размышлял он, пытаясь подыскать хоть какое-то объяснение тяжкому проступку одного из бойцов первой группы, — вон какие жуткие нагрузки ложатся на их неокрепшие плечи. Характеры с психикой еще до конца не сформированы. Опять же возраст самый дуровой… Всяко могло случиться!..» Однако ж сутки назад, у захоронения ефрейтора Куца — последнего из тех, кому майор не слишком доверял, надежды его окончательно рухнули — «перевертышем» был некто из троих профессионалов. Сейчас, после смерти Шипа, цифра три автоматически трансформировалась в двойку, а задача, как ни странно, легче не становилась. И Константин Николаевич, привычно устремив взгляд сквозь маячившую впереди фигуру лидера, снова и снова ломал голову над дилеммой: «Воронцов или Торбин?.. Воронцов или Торбин?..»

— Что думаете по поводу двух капитанов, Юрий Леонидович? — справился он у полковника, когда окончательно убедился в тщетности собственных изысканий — на ум не приходила ни одна, сколько-нибудь обоснованная, версия.

Ответил тот нескоро. Вероятно, и ему этот «следственный» анализ давался тяжко.

— Деньги… На мой взгляд — всему виной деньги, а точнее их дефицит, — наконец, не оборачиваясь, обмолвился он. — Всяческих там политических, национальных и прочих, выдумываемых газетами и телевидением, причин не вижу — высокоидейные, а тем паче инакомыслящие в спецназе отродясь не приживались.

Тем временем они вышли на открытое пространство — пологий склон возвышенности, покрытый редкой растительностью. Впереди показался гладкий валун с плоской верхушкой…

— У нас в «Шторме» самые обычные мужики, — развивая тему, Щербинин остановился, затем нагнулся и поднял валявшуюся пустую фляжку. Поднеся открытое горлышко к носу, осторожно понюхал. — Выпить не дураки; женский пол оприходовать по его прямому предназначению…

Сомов принял из его рук алюминиевую емкость и тоже почувствовал свежий запах чистого спирта. Полковник внимательно оглядел округу и, готовый двинуться дальше, закончил мысль:

— Опять же — каждому надо как-то выживать. Семейным — детей поднимать… Мы вот корячимся по этим перевалам под пулями, а вернемся в Питер и до следующей командировки положенное «боевое» денежное довольствие выпрашивать будем — пороги бесконечные обивать. А там, в кожаных креслах сидят разномастные ублюдки и, типа, знать ничего не желают!.. Но я не оправдываю того, кто предал. Ни в коем случае не оправдываю! Пристрелю как собаку, дай только догнать и выяснить — Воронцов или Торбин…

— Посмотрите, — неожиданно схватил его за рукав оперативник, — тут на земле что-то нарисовано острым предметом.

Слегка прищурившись, Юрий Леонидович наклонился к тому месту, куда указывал майор. И действительно у самого валуна меж мелких и гладких камешков виднелось какое-то художество.

— Ни черта не пойму!.. Поле квадратное… На нем какое-то сооружение остроконечное, — нахмурил лоб комбриг и предположил: — минарет что ли?..

— Да, похоже на башню. На Эйфелеву…

Оба призадумались. Вдруг майор встрепенулся и уверенно заявил:

— Знаю! Это шахматная фигура, стоящая на доске. Вот видите, — линии поля уходят дальше во все стороны, то есть вокруг такие же клетки.

— Пожалуй, верно. Ладья или слон…

— Определенно слон. Еще его называют офицером.

— Ладно, слон так слон. Пошли, — распрямился Щербинин, — нет у нас времени эти картинки разглядывать. Ну, сидели на валуне, вроде как Шипилло поминали, курили — вон и бычок валяется. Промеж делом кто-то царапал.

Дав знак ожидавшим чуть поодаль бойцам, они двинулись дальше, однако загадочный рисунок не выходил из головы Константина Николаевича. Не прошло и пяти минут, как он воскликнул:

— А ведь изображение у валуна недвусмысленно намекает на элементарную логическую цепь.

— Да?.. Ну, поделись, коль есть чем…

— Вы разве забыли, что одного из двух оставшихся членов первой команды в «Шторме» называют Гроссмейстером? Ведь это высшее спортивное звание именно в шахматах.

— Связь прослеживается. Только всего этого маловато для обвинения. Ты хоть уверен, что автор изображения фигуры Воронцов, а не сам Торбин? Там разве стоял чей-то автограф?

— Нет, конечно… — развел руками Сомов, но про себя подумал: «Всем известно, что Станислав скоро станет твоим зятем, вот и стараешься всячески отвести от него любые подозрения. Даже намеки на них. Хотя… в сущности ты прав, найденный рисунок — не намек, и тем более не улика…»

Хорошо просматривающееся редколесье постепенно сменилось сумрачной чащей. Они немного сбавили темп, так как полковнику следовало тщательно осматривать тропу. Вскоре они, так же, как и два офицера первой группы, прошли мимо большого корневища, а чуть позже заметили натянутую над травой зеленую леску и успешно миновали опасное устройство.

А еще через несколько минут Юрий Леонидович остановился, нащупал рукоятку АК-105 и прошептал:

— Ну, вот… Сдается мы достигли долгожданной разгадки…

3

С какой именно стреляли дистанции, облокотившийся спиной о столетний бук Воронцов, разобрать не успел. Голова его резко дернулась вперед; длинные музыкальные пальцы, только что державшие у рта тлевшую сигарету, разжались; рука, упав, безжизненно повисла. Из отверстия в шее побежала вниз под камуфляжку темная струйка крови. Сашка медленно оседал к земле с дымившимся окурком в тонких и бледных губах…

Вскорости после выстрела к огромному буку вернулся Станислав. Он мимолетно глянул на забрызганный кровью ствол дерева, нашел в нем пулевое отверстие, прищурился и, оценив примерное направление, откуда она была выпущена, еле заметно кивнул. Потом склонился над товарищем.

— Циркач, ты живой? Циркач!? — потрогал он его за плечо.

Не ответив, Александр уронил голову набок. Только теперь Торбин увидел рану на его шее. Он вынул из его губ дотлевавшую сигарету, сделал глубокую затяжку и пульнул окурок в кусты.

Каждый судорожный выдох Александра сопровождался жутким клокотанием — по-видимому, кровь через поврежденную трахею попадала в легкие. Пуля вошла рядом с кадыком, а вышла сзади, выдрав приличный кусок плоти, по пути задев к тому же и шейные позвонки. В устремленных к командиру глазах угадывались немое удивление и неимоверная боль.

Опустившись на землю, Гроссмейстер потрогал его руку — она была пока теплой, но, похоже, ничего не чувствовала и никак не реагировала на прикосновение. Пульс становился вялым и нестабильным, дыхание давалось с трудом. Все эти явственные признаки заставили Гроссмейстера побледнеть. Шансов у Воронца не оставалось — он медленно умирал…

Капитан продолжал смотреть на Сашку. Тело непоседливого друга, бывшее всегда необычайно подвижным — словно на шарнирах, теперь неестественно смиренно и обездвижено покоилось рядом, прислонившись к толстому стволу дерева, и только нервная судорога мелко подергивала край нижней губы… Стас провел ладонью по левому рукаву его камуфляжки — пальцы уперлись в накладной карман, где спецназовцы обычно носили индивидуальные перевязочные пакеты. Пальцы сами собой нащупали рядом с двумя бинтовыми валиками шприц. Нет, этот шприц был не из того набора, что хранился у каждого бойца в ранце. Некоторые офицеры «Шторма» перед спецоперациями запасались шприцами с ядом для себя — их применение гарантировало мгновенную смерть, когда не оставалось патронов или уверенности, что умрешь сразу от последнего выстрела. Никто не знал, пригодился ли яд кому-нибудь и когда-нибудь — об этом могли рассказать лишь те, кто не вернулся с заданий.

Он неспешно достал из кармана Циркача продолговатый пластиковый контейнер, и некоторое время наблюдал, как его прозрачная смертоносная начинка, колеблется в такт каждому удару сердца…

Внезапно он почувствовал на себе пристальный взгляд Александра. Во взгляде, кроме удивления и боли, читался вопрос: «Чего ж ты медлишь, дружище?..»

Хорошо зная своего товарища, Станислав отвернулся и, покусывая губы, представил, что бы тот сказал, имей сейчас возможность говорить…

«— Ты же догадываешься, как мне больно… — вдруг отчетливо прозвучал где-то в глубинах сознания его голос, — ты же знаешь, что это конец и по-другому не будет. Помоги мне! Не переживай и не вини себя… И я бы на твоем месте поступил так же. Не веришь? Легко… Честное слово — легко!»

Медленно повернув голову к другу, он снова посмотрел ему в глаза… «Смерть всегда остается смертью… — стучала в висках уже собственная мысль, — но одно дело умереть рядом с тем, кого знал, с кем все делил поровну… Или лежать в луже своей крови, ожидая, что вот-вот придут и добьют полузвери-полудикари…»

Более не раздумывая, Торбин снял со шприца герметичный колпачок, ввел иглу в предплечье Воронцова и надавил на поршень. Потом, держа его за руку, с изумлением наблюдал, как быстро меняется выражение Сашкиных темных глаз под длинными пушистыми ресницами. Исчезли все вопросы, ушло страданье, отступила боль… Вместо них появились покой и бесконечное умиротворение. В какой-то миг Стасу показалось, будто ладонь Циркача слегка сжала его пальцы, а на лице промелькнула улыбка.

Он пощупал пульс — сердце друга больше не билось…

Похоронить его Гросс решил позже — после долгожданной встречи с эмиром Шахабовым. Слишком уж долгой и тяжкой оказалась дорога к нему, совсем близким представлялось скорое свидание…

Не прошло и пятнадцати минут, как он устроился под поваленным, трухлявым стволом — установил на сошки пулемет, проверил, полон ли его магазин, рядом аккуратно положил снайперскую винтовку. С помощью десятикратного бинокля изучил бивак эмира, расположенный метрах в двухстах — в живописной низине около быстрой горной речушки. Мерное журчание ее мерцающего серебром потока, разбиваемого россыпью небольших гладких валунов, иногда — с дуновениями легкого ветерка, доносилось даже до него.

Выбирая место для наблюдения, он заметил невдалеке последний дозорный пост. Трое чеченцев, уповая на хитро расставленные ловушки, чувствовали себя в безопасности — один о чем-то приглушенно рассказывал другому, третий же и вовсе дремал. Однако сейчас — в минуты стремительно приближающейся развязки, Гроссмейстер рисковать не желал и, отсрочив на время расправу с горе-часовыми, незаметно пробрался к упавшему дереву…

Собственно, весь лагерь заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии состоял из огромной, явно импортного производства, черно-зеленой палатки и четырех брезентовых жилищ попроще. Возле «шатра» горел костер, рядом сидел молодой охранник и, время от времени, лениво подбрасывал в огонь нарубленные сучья. Тем, кому не хватило места под матерчатыми крышами, спали вповалку где попало. У дальних деревьев, что обступали лагерь с запада, спецназовец насчитал два десятка привязанных лошадей. Все говорило о безмятежном спокойствии боевиков. Сколько-нибудь заметного движения средь бандитского бивака не происходило, господина Шахабова пока видно не было, и Стас мог позволить себе небольшую роскошь — несколько минут посидеть в полном бездействии.

Он вынул из пачки сигарету и осторожно — в кулаке, прикурил ее. Но, не успел спецназовец сделать и трех затяжек, как этот относительный покой был прерван — из кустов, обильно произрастающих на противоположном берегу ручья, неожиданно вынырнул бородатый человек в новенькой форме защитного цвета и высокой папахе на голове. Ступая по торчащим из-под воды камням, тот перешел бурный поток и уверенной походкой направился прямиком к шатру.

Торбин поспешно затушил сигарету и попытался отрегулировать резкость оптики, но механизм линз, как назло, стал давать сбои. Поменяв бинокль на снайперскую винтовку, он сопоставил увиденное лицо с тем зрительным образом, что надежно отпечатался в памяти.

Несомненно, это был он…

— А вот и клиент… — шептал Станислав, легонько поглаживая подушечкой пальца спусковой крючок. — Ошибки быть не может — Медведь собственной персоной. Ну, здравствуйте, Беслан Магомедович. Давненько хотел с вами свидеться, давненько…

Немного привстав, капитан поудобней устроил к плечу приклад СВД и, подогнав тонкие черточки перекрестья к груди идущего к палатке мужчины, твердо нащупал указательным пальцем упругий спусковой крючок. Внизу — под трухлявым деревом стоял наготове пулемет, и офицер гнал прочь надоедливую мысль: «Не я первый добрался сюда, не я последний не вернусь отсюда…» В эти мгновения все шло как нельзя лучше — он даже временно позабыл о той высочайшей цене, уплаченной за возможность лицезреть личность Шахабова сквозь прицел. Сейчас Гроссмейстер старательно думал только об одном…

Сопровождая цель, и уже плавно надавливая на курок, он мысленно выбирал место, куда эмир упадет, получив первую пулю. Этот расчет ему требовался для того, чтобы беспрепятственно произвести второй — контрольный выстрел в уже мертвого Медведя. Все складывалось замечательно — заместитель Командующего пересекал открытую и ровную поляну. Торбин слегка задержал дыхание и одновременно почувствовал пальцем последнее упругое усилие пружины — винтовка вот-вот должна была содрогнуться в его руках…

И в этот важнейшее для себя мгновение, он вдруг услышал где-то позади отрывистый двойной свист. Первый звук был немного длиннее второго и на полтона ниже…

Моментально подступивший к горлу ком едва не заставил закашляться… Ошибка или совпадение исключались — данный условный сигнал использовался только бойцами «Шторма».

«Не может быть!.. — пронеслось в сознании, — кроме сержанта Серова и искалеченного Тургенева все мои люди погибли. Этого просто не может быть!!»

Не опуская винтовку, капитан спецназа резко обернулся…

Не успев толком залечить рану на правом плече — след от Сашкиного ножа, и даже ни разу не увидев после дуэли Лизу, Торбин снова загремел в составе команды из двадцати пяти человек в очередной вояж на Кавказ. Приехав же из командировки, как водилось, поселился на две недели в санатории Минюста для реабилитации и общей поправки здоровья. А, вернувшись в гарнизон и, подумывая о новом свидании с девушкой, вдруг почувствовал, что прошло слишком много времени…

Нет, отчуждения к ней он не испытывал. Его по-прежнему манила ее завораживающая красота и обаяние, но, в то же время, казалось, будто, случилось между ними нечто непонятное — разобщающее и перечеркивающее всю приязнь, что еще четыре месяца назад так будоражила рассудок обоих.

Наличествовала и другая причина неуверенности, присущей большинству военнослужащих, с головой окунувшихся в адское пекло войны…

Пока в Чечне грохотали взрывы и мелькали светящиеся трассы пуль, жизнь в маленьком гарнизоне шла своим чередом: вырастали новые дома; появлялись другие офицеры, прибывавшие в «Шторм» на смену погибшим; люди влюблялись, создавали семьи, обзаводились потомством. Сложнейшие спецоперации становились для Стаса все обыденнее и привычнее, а каждое приезд в мирный Петербург, как ни странно, настораживал и пугал. Там — на северном склоне Большого Кавказа все выглядело просто и понятно. Здесь же — в муравейнике житейских проблем происходили баталии совсем иного рода — за должности и звания, за престижные квартиры, за чужих жен…

Итак, что-то останавливало его от порыва бросить все, побежать, встретить, обнять Елизавету. Останавливало до тех пор, пока как-то вечером в дверь его квартиры не раздался звонок… На пороге стояла соседка — дородная и вездесущая тетя Даша, работавшая поваром в отрядной столовой.

— Здравствуй, Станислав, — расплылась она в улыбке, — с приездом! Я и не слыхала, как ты появился — благо в столовке сегодня утром увидала. Ну, слава богу — жив, здоров! Слава богу!..

— Добрый вечер, тетя Даша. Спасибо… Зайдете? У меня чайник закипел.

— Да нет, чего там!.. — махнула она рукой и стала рыться в кармане необъятной шерстяной кофты. Выудив какой-то сверточек, протянула молодому человеку: — тут письма из почтового ящика. Он у тебя не запирается, ну я и решила не искушать местное хулиганье — вынимала каждый раз, как появлялось новое. А то ведь сам знаешь — иль подожгут, иль просто стащат. Паразиты…

Поблагодарив сердобольную женщину и закрыв дверь, Торбин развернул газетный лист — внутри аккуратной стопочкой покоилось четыре десятка писем от Лизы. Ровно по десять в каждый месяц разлуки… Почему на конвертах значился его гарнизонный адрес, а не адрес полевой почты лагеря под Ханкалой, пока оставалось загадкой. Он разложил послания по датам отправки и, ощутив забытое волнение, вскрыл самое первое…

Купив следующим утром чудесную алую розу и отчего-то не решившись подняться в квартиру девушки, капитан поджидал ее, сидя на лавочке у второго подъезда пятиэтажного дома. Он едва узнал Лизу в строгом, сером костюме — выйдя из дверей, та простучала высокими каблуками по короткой лесенке и торопливо шла, никого не замечая вокруг. Взгляд ее, не задерживаясь, скользнул по Станиславу и устремился куда-то в сторону. Сосредоточенно думая о своем, она проследовала мимо и стала удаляться по только что выметенной молодыми солдатами асфальтовой дорожке… Но, через миг, словно наткнувшись на невидимую, непреодолимую стену, Елизавета резко остановилась и медленно, еще не осознав мимолетно увиденного — обернулась. Широко раскрытыми, изумленными глазами, она долго смотрела на него, затем, бессильно опустив руки, вернулась и уронила голову на его грудь. С замершим от волнения сердцем тот вдохнул знакомый запах темных волос и прижался к ним губами. Забыв обо всем, они стояли молча, не обращая внимания на проходивших мимо и улыбавшихся, глядя на них, обитателей просыпавшегося дома.

— Получил мои письма? — тихо спросила она.

— Нет… — почему-то соврал он.

— Ты так неожиданно уехал… У меня появилось ужасное предчувствие, что мы больше никогда не увидимся. Я страшно испугалась и стала писать тебе. Чеченского адреса спрашивать у отца не стала и отправляла письма сюда. Странно, почему же они не дошли?..

Вдруг она подняла голову и с еще большим удивлением прошептала:

— В моих посланиях я умоляла тебя вернуться живым и найти меня сразу же… Так значит, ты пришел сам, не прочитав их?!

Он пожал плечами и продолжил милое вранье:

— Случайно увидел знакомый дом… Дай, думаю, подожду — все равно ведь, не могу жить без нее…

— Ты великий лгун!..

— Быть может, попытаешься исправить этот недостаток? Это тебе… — он преподнес ей розу.

— Попробую… Спасибо, — несмело ответила Лиза, принимая цветок.

— Ты в консерваторию? Я провожу тебя до метро, — предложил он, — а вечером…

— Нет! — схватив его за руку, испуганно, но, вместе с тем, твердо воскликнула девушка.

Чуть отстранившись, Торбин вопросительно заглянул в ее полные решимости глаза.

— Никакой консерватории сегодня не будет! — заявила она, увлекая его к двери подъезда, — и завтра тоже… Пойдем!..

Так и держа молодого человека за руку, она довела его до третьего этажа и распахнула дверь квартиры.

— Ты знаешь, отец уехал по делам в Москву и все еще не вернулся… — начала она, приблизившись к Станиславу.

Но он не дал договорить, осыпая ее лицо поцелуями. Прижимаясь к нему содрогающимся телом все сильнее, Лиза с наслаждением ощущала накатывающую волну новых для нее чувств. Потеряв представление о времени, она пребывала у подножья вершины еще не знакомой страсти…

Влюбленные продолжали стоять на лестничной клетке, обнимая друг друга. Страстное, сиюминутное желание, чуть отступило и затаилось, готовое вспыхнуть в любое мгновение с новой силой.

— Пообещай, что больше никогда не исчезнешь так надолго, — нежно гладя рукой его волосы, каким-то странным, еле слышным голосом попросила она.

— Не более чем на три месяца…

Проведя долгожданного гостя в просторный зал, хозяйка спросила:

— Хочешь кофе?

— С тобой — с удовольствием…

— Подожди, я быстро! — включив музыкальный центр, Елизавета упорхнула на кухню, откуда вскоре послышался звук работающей кофемолки.

Через несколько минут та вновь появилась в зале, неся поднос с серебряным сервизом: кофейником, сахарницей, молочником и двумя чашечками.

Стоя возле старинного пианино с резными крышками и подсвечниками, капитан с нежностью и наслаждением смотрел на девушку. Осенью, когда они познакомились, дочь Юрия Леонидовича Щербинина приходила на свидания в джинсах. Потом была зима и долгая разлука… Теперь же, средней длины, с небольшими боковыми разрезами юбка делового костюма, не могла скрыть ее красивых ровных ног. Незаметно улыбнувшись своим мыслям, он взял миниатюрную чашечку и, сделав маленький глоток, сел на диван, возле Елизаветы.

Заметив, как он рассматривает предмет работы восточного мастера, она объяснила:

— Этот сервиз отцу подарили сослуживцы в Таджикистане. Он очень им дорожит…

Потом, вдруг нахмурив лобик, Лиза строго спросила:

— Скажи, ты ведь не сегодня приехал?

— Не сегодня… Но я звонил тебе, — импровизируя, сочинял на лету Торбин, — твой автоответчик каждый раз нахально заявлял, что ты выходишь замуж. Наверное, врал бессовестно…

— Это он у тебя научился, — смеясь, ответила она.

Поставив чашку на столик, он, с совершенно серьезным выражением лица, признался:

— Знаешь, я ведь на самом деле хотел тебе позвонить, чтобы узнать…

— О чем? — наивно поверила юная студентка консерватории.

— Никак не могу вспомнить… — изобразил Станислав страдание и потирал виски, точно предельно напрягает память. — Говорил ли я, что люблю тебя?

Распознав очередной подвох и, едва сдерживая улыбку, она грозно посмотрела на кавалера.

— Нет, не буду мучиться, и терзать мозги — проще повторить заново, — на этом Торбин перестал шутить. Все остальное было сказано негромким голосом и безо всякой иронии: — мы действительно уже признавались друг другу в любви. Скажи, остаются ли в силе твои чувства ко мне?

— Да… — не раздумывая, ответила она.

— В таком случае, я хотел бы предложить тебе стать моей женой.

Обычно молчаливый, сегодня он хотел сказать многое, но не успел… Девушка, с волнением слушавшая эти фразы и все сильнее сжимавшая его руку, вдруг порывисто встала и решительно вышла из зала…

Минут через десять вынужденного одиночества, Торбин, уже невольно гадал: не обидел ли случайно поспешным предложением? Но все опасения моментально исчезли, когда она, бесшумно ступая босиком, вернулась с мокрыми волосами и в одной лишь, наспех наброшенной, застегнутой на среднюю пуговичку, блузке.

Его сознание, опьяненное красотой и дерзкой решимостью Лизы, едва не помутилось. Прелюдия завершалась столь же стремительно, сколь быстро и началась. Вручив большое полотенце, она повела его по длинному коридору.

— Здесь душ, а за этой дверью — моя комната, — показала пальчиком девушка и смущенно, потупив взгляд, добавила: — только, прошу тебя — не долго…

Молодой человек, двадцатью минутами ранее моливший во дворе судьбу о встрече с ней, подставлял лицо под ледяную струю воды и тщетно пытался хоть немного успокоиться. Вскоре, обмотав вокруг талии полотенце, он впервые вошел в ее комнату.

У стены, недалеко от двери, располагался письменный стол с висевшими над ним книжными полками. В углу распластался, аккуратно застеленный новым атласным бельем, приземистый, широкий диван. В проеме распахнутой двери на лоджию, слегка отодвинув занавеску и глядя в ясное, голубое небо — будто разговаривая с Богом, стояла Елизавета. Услышав шаги, она обернулась и, обвив руками его шею, прошептала:

— Отныне ты мой пленник. Пока папа не вернется из командировки, ты будешь жить здесь — в этой комнате, со мной…

— Слушаюсь… — так же шепотом, ответил Стас, — а потом?..

— Потом мы ему обо всем скажем. Но он мужчина строгих правил, поэтому сколько-то придется встречаться у тебя — тайком…

— Тайком!? И сколько же?

— Наверное, пока не сдам сессию — раньше он оформить наши отношения не позволит. Хотя… Отец всегда отзывался о тебе очень хорошо, а как-то раз обмолвился: вот бы, говорит, зять был таким же, как Торбин! Представляешь, какое совпаденье!? Я тогда виду не подала, но оказалась на седьмом небе!..

— Представляю… — чуть озадаченно проговорил он, различая все обворожительные изгибы ее тела, обозначившиеся под тонким и соблазнительным, почти прозрачным шёлком. Медленно расстегивая среднюю пуговичку, Станислав подвел итог услышанному: — но, дабы избежать праведного командирского гнева, придется обустроить конспиративную явку.

— Обустрой, пожалуйста… И побыстрее… — отвечала Лиза, прикрывая ресницами счастливые глаза.

Победив в итоге неподатливую застежку, он припал к губам юной девушки в упоительном, долгом поцелуе. В ответ она сбросила с его бедер полотенце и, нетерпеливо вздымая обнаженной грудью, волнительно ожидала скорой близости с любимым человеком. Не проронив ни слова и освободившись от уже неуместной сдержанности, они с наслаждением отдались во власть неистовой, сумасшедшей страсти…

Ничего более важного, чем их безграничная любовь, для Елизаветы и Станислава в тот короткий миг, вырванный из тревожной и бушующей вокруг жизни, не существовало. Не было по их убеждению на свете обстоятельств, способных омрачить того необъятного счастья…

Мановением одной руки повелев основной группе «рассредоточиться», «усилить внимание» и «вести скрытное наблюдение», Щербинин неторопливо приближался к неподвижно сидящему человеку, привалившемуся спиной к стволу исполинского бука. Сомов осторожно ступал за ним и, не дойдя до мертвого спецназовца шагов двадцать, узнал его…

— Это ж капитан Воронцов… Циркач!..

— Вижу — не слепой!.. — раздраженно ответил полковник, подавая знак трем бойцам.

Те проследовали мимо, покосившись на убитого офицера, и растворились в лесу для скрытного наблюдения за округой. Полковник с майором внимательно обследовали еще теплый труп капитана. Юрий Леонидович распрямился и с мрачным, потемневшим лицом долго молчал, явно затягивая со своими выводами. Тогда слово взял Константин Николаевич…

— Отличный прицельный выстрел. Думаю из снайперской винтовки. Не исключена вероятность использования СВД Шипилло.

— Возможно… — вздохнув, наконец, обмолвился комбриг. — Хотя, объективности ради, следует напомнить: следы, оставляемые на теле пулями СВД, куда более ужасны. А тут скорее стреляли из охотничьего малокалиберного карабина типа «Барс» или «Соболь».

— А как вы относитесь к этому? — майор указал на валявшийся рядом с Александром пустой шприц.

— Не знаю… — выдавил тот. — Что в нем было?

— Яд. Все тот же яд моментального действия, каким умертвили в начале операции рядового Тоцкого, — молниеносно произвел анализ оперативник.

— Могло случиться так, что Циркач, заполучил пулю чеченского снайпера. Был смертельно ранен… А Гросс только облегчил его страдания… — неуверенно предположил командир «Шторма».

— Или добил, немного промахнувшись до этого сам, — закончил подчиненный гипотезой, которую сам шеф питерского спецназа оглашать боялся или упорно не желал.

Каких бы версий они ни изобретали, о чем бы ни говорили, но в мыслях обоих давно и настойчиво свербел один безусловный факт: затесавшийся в ряды первой группы оборотень, бесспорно, обладает некой индульгенцией на неприкосновенность, обещанную чеченской стороной. Скорее всего, полевые командиры в обмен на подробную информацию об операции «Вердикт» сулили ему не только гарантию жизни, но вдобавок и крупное денежное вознаграждение.

Так что самыми реальными шансами остаться целым и невредимым, располагал только изменник.

Прекрасно осознавая это, Сомов скинул с плеч тяжелый ранец, присел на корточки, извлек на свет божий все ту же аппаратуру спутниковой связи и, глянув на докуривавшего вторую подряд сигарету Щербинина, деловито проинформировал:

— Первую часть нашего задания мы выполнили — личность предателя установлена. Сами доложите о результатах или доверите мне?

Махнув рукой, тот отвернулся, зло сплюнул и, глотнув дыма последний раз, подозвал двоих закончивших перекур бойцов.

— Похороните капитана Воронцова. И… устройте могилу понезаметнее. Чужие здесь края — не наши, как бы не разорили ублюдки…

Пока воины занимались погребением, а комбриг нервно дымил очередной сигаретой и уже вытягивал из пачки следующую, майор составил донесение, зашифровал его и, связавшись с отделом «Л», неторопливо и разборчиво продиктовал «смертельный приговор» Станиславу Торбину.

Седьмое донесение стало венцом их многодневного изнуряющего расследования.

А по прошествии четверти часа они без труда отыскали по следам место, откуда вел слежку за лагерем эмира и сам Гроссмейстер…

4

Офицер спецназа резко обернулся — метрах в двадцати пяти несколько вооруженных людей в камуфлированной форме, маскируясь за стволами деревьев, медленно приближались к нему. Своими повадками и видом на сепаратистов они не походили, однако, само их появление стало для него полной неожиданностью.

Дальнейшие события разворачивались в том же безмолвии и столь же стремительно…

Не мешкая, он развернул готовую к стрельбе винтовку в сторону незнакомцев, на что бойцы неизвестного отряда ответили тем же — семь стволов различного автоматического оружия в тот же миг были направлены на капитана. Пятеро замерли, держа его на прицеле, а два человека продолжали бесшумное движение. Вскоре в этих двоих он узнал Щербинина и Сомова.

Пока еще не понимая сути происходящего, Станислав опустил СВД…

— Ты удивлен? — поинтересовался командир «Шторма», подходя вплотную и вместо того, чтобы пожать руку одному из лучших своих офицеров, отчего-то пристально посмотрел на его снайперку: — разреши взглянуть…

Полковник взял винтовку, затем извлек из кобуры Торбина «Гюрзу» и тут же передал оружие майору, который к тому времени уже вынул из-под дряхлого дерева пулемет. А вот «Дротик» Воронцова, прихваченный на всякий случай Гроссом, комбрига весьма заинтересовал. Он с легкостью выудил его из жилетного кармана Стаса, проверил наличие патронов в обойме и уточнил:

— Если не ошибаюсь, это пистолет Циркача?

— Циркача, товарищ полковник, — подтвердил оперативник.

— Отлично… — кивнул он и подал знак бойцам, разрешающий тем подойти ближе.

Капитан все еще пребывал в изумлении — слишком уж неожиданной выглядела встреча с хорошо знакомыми людьми, которым по идее надлежало находиться почти в ста пятидесяти километрах от забытого богом, глухого местечка. Но это изумление ни шло ни в какое сравнение с тем стрессом, что случился минутой позже. Когда пятеро спецназовцев, только что спокойно наблюдавших разоружение предателя, слегка расслабились, встав за спиной комбрига, последовало нечто необъяснимое и странное, лишившее Торбина на какое-то время способности что-либо понимать…

— Что-то я не пойму… — тихо, почти на ухо полковнику прошептал майор, — почему он не с ними?.. И вроде, как выслеживал кого-то с винтовкой… Даже, по-моему стрелять собирался… Что-то не сходится!..

В ответ на это Юрий Леонидович вдруг обхватил рукой шею Сомова, развернулся, прикрываясь им, и за считанные мгновения выпустил в бойцов из «Дротика» всю обойму. Отбросив ненужный пистолет, выдернул из ножен кинжал и, не давая опомниться Константину Николаевичу, всадил по самую рукоятку в его неприкрытое бронежилетом горло…

Словно во сне Станислав смотрел, как сквозь пальцы майора, пытавшегося зажать ладонями ужасную рану, фонтанчиками била кровь. Как обезумевший взгляд его метался по сторонам, лишь на мгновение задерживаясь на двух стоящих рядом офицерах с немыми вопросами: «Почему?! Как же так?! За что?..»

Оперативник упал навзничь. Его нескладная фигура несколько раз дернулась, левая окровавленная ладонь проползла вдоль тела по молодой зеленой растительности, оставляя на длинных листочках красный след. Потом ладонь сжалась в кулак, выдернув пучок травы и, застыла. Первая же боевая операция в карьере Сомова стала для него и последней…

Выстрелы из «Дротика» скорее походили на резкие щелчки, чем на звуки, издаваемые оружием обычного калибра, а сейчас — в лесной чащобе, они прозвучали еще глуше. Вряд ли кто-то из банды их услышал… Но не это сейчас занимало мысли Торбина. Те вопросы, что несколько секунд назад отчетливо читались в глазах майора, в не меньшей степени волновали и его самого. Пока Щербинин наблюдал предсмертные судороги подчиненных, капитан успел задрать брючину камуфляжки и выхватить из чехла, крепившегося ремнями к голени, последнее остававшееся у него оружие — нож разведчика. С тыльной стороны ручки относительно скромного по размерам ножа вставлялся патрон и порой во время рукопашной рубки, когда у ближайшего противника внезапно оказывался пистолет, либо автомат, эта штуковина становилась незаменимым подспорьем…

Увидев сидящего на поваленном дереве офицера с наставленным на него жерлом рукоятки, полковник вяло поморщился и присел на травянистый бугорок напротив.

— Убери, — молвил он, вытирая, забрызганную кровью правую руку об одежду мертвого Сомова, — у тебя братец, один хрен, нету выхода…

Не произнесший с момента встречи ни единого слова Гроссмейстер, продолжал безмолвствовать. Однако оружие не убрал.

— Не въезжаешь? — усмехнулся пожилой собеседник. — Что ж, не мудрено… Так и быть, объясню, только опусти свою пушку.

Не снимая большого пальца с рычажка спуска, Станислав немного отвел нож в сторону.

— Вот посмотри… — комбриг кинул к его ногам пустой шприц. — Этим был умерщвлен рядовой Тоцкий.

Заметив насмешливый взгляд молодого человека, достал из кармана другой — точно такой же и бросил его следом за первым.

— Вот тот, о котором ты только что подумал. С его помощью полчаса назад ты прикончил Циркача, верно? А эту вещицу узнаешь? — теперь в руке Щербинина появился надрезанный нейлоновый шнур со скрепером-блоком. — Правильно. И про нее ты не в курсе. Тогда послушай внимательно — уж мне-то, поверь, есть, что рассказать про твою «деятельность».

Торбин приготовился слушать, но глаз с полковника, только что убившего шестерых подчиненных, не сводил…

— Видишь ли, приблизительно за тридцать минут до того, как твоя группа покинула расположение лагеря на БТРах, фээсбэшники перехватили чей-то разговор по рации, а точнее подробный доклад об операции «Вердикт». Штаб опергруппы решил направить следом за вами второй отряд под моим командованием. И что же нам довелось лицезреть, идя по твоим следам?

Юрий Леонидович вопросительно уставился на оппонента, но опять не получив ответа, продолжал «изобличение»:

— Вначале мы отыскали беднягу Тоцкого с двумя безобидными ранками на теле. Вроде бы заурядный укус змеи… Мало ли, — с кем не бывает… А недалеко — в траве мои бойцы вдруг находят шприц с остатками яда. Сутками позже, недалеко от могилы молодого Деркача обнаруживается обрезок страховочного фала, послуживший причиной его гибели.

Командир «Шторма» порылся в кармане, но вместо ожидаемой Стасом очередной улики, достал сигареты и зажигалку.

— Далее произошел подрыв Ивана Бояринова, — выпустил он клуб дыма. — К этому происшествию, следует признаться, оборотень отношения не имел. Как, впрочем, и к смерти сержанта Серова…

— Разве Серов погиб? — впервые подал голос Гросс.

— Да. И в докладе генералу Бондарю говорилось, что это дело рук «чертей», идущих следом за тобой. Тургенева они почему-то не тронули. Так вот… на чем мы остановились? Ах да… Затем в перестрелке от пули изменника пал ефрейтор Борис Куц. Потом им же ножом в спину был убит прапорщик Шипилло. И, наконец, сегодня настал черед капитана Воронцова. Тебе данная хронология о чем-либо говорит?

История гибели его группы, преподнесенная в подобном ракурсе, не могла не озадачить Торбина. Мельком глянув на видневшуюся из открытого ранца Сомова аппаратуру спутниковой связи, он предположил:

— И обо всех этих домыслах вы, разумеется, исправно сообщали в штаб опергруппы.

— Куда было деться от выводов опытного оперативника!? — с плохо скрываемой издевкой воскликнул шеф «Шторма» и с соболезнующим вздохом продекламировал: — попал ты, приятель! Последнее и самое неутешительное для тебя заключение Сомов передал в отдел «Л» минут этак двадцать назад. Так что не обессудь — обратной дороги нет!..

Внезапно у капитана промелькнула страшная догадка, заставившая до боли сжать рукоятку стреляющего ножа. Ошеломленный неожиданным открытием, он даже успел направить его в голову Щербинина и слегка надавить на рычажок спуска…

Но в эту же секунду Гроссмейстер получил сзади сильнейший удар по голове. Тупая боль пронзила все тело, сознание враз помутнело, а мысли перепутались. Мышцы перестали повиноваться, и нож беззвучно выскользнул из руки на мягкую траву.

А следом и сам он как подкошенный свалился с поваленного дерева…

За семь месяцев до описанных выше событий, когда затянувшаяся поздняя осень на Кавказе вот-вот должна была смениться короткой ветреной зимой, а вместе с холодами ожидалось и относительное затишье на театре военных действий, подходила к концу седьмая по счету командировка Станислава Торбина в Чечню…

— Привет элите спецназа, — заглянул в офицерскую палатку чем-то встревоженный прапорщик Шипилло, — жутко извиняюсь за поздний визит…

Он зашел внутрь, плюхнулся на кровать рядом со спящим Воронцом и надолго приложился к пластиковой бутылке с минеральной водой. Крякнув от удовольствия, завинтил крышечку и звучно хлопнул по Сашкиной заднице.

— Вставай, товарищ капитан! Дело важное проспишь!..

Тот недовольно перевернулся, оторвал на секунду голову от подушки и заспанным голосом проворчал:

— Отстань. Нет меня…

— Вот те раз! Нет его!.. А кто ж это на чугунной кровати бессовестно дрыхнет?

— Говорят тебе: нет меня здесь! Это моя голография…

— Подъем, порнография! Там генерал Бондарь офицеров собирает. Велено и всех вас срочно вызвать. Он ждет около вертолетной площадки…

Если из уст немногословного и флегматичного снайпера слетала фраза «срочно вызывают» или что-то в этаком роде, раздумывать и сомневаться не приходилось. Требовалось запастись самыми необходимыми вещичками и нестись, куда говорит…

Подполковник Щербинин, майор Сомов, капитаны Торбин и Воронцов, а так же два старших лейтенанта в миг сорвались с кроватей. Похватав оружие и, на ходу застегивая теплые куртки, шестеро офицеров повыскакивали на улицу. До стоянки винтокрылых машин добежали, не взирая на осеннюю распутицу, всего за три минуты. Генерал-майор Бондарь вместе с командиром «Шторма» полковником Львовским и фээсбэшником Сергеем Аркадьевичем нервно курили у старой автомобильной будки, приспособленной под домик для авиационно-технической обслуги.

Поздоровавшись с каждым спецназовцем, руководитель оперативного соединения кивнул Львовскому:

— Давай Алексей Эдуардович, обрисуй вкратце…

— Значит так, мужики, — начал тот без предисловий, — несмотря на приближение зимы, некоторые вожди «приматов» продолжают вести боевые действия и творят всяческие провокации. Сегодня утром банда Шахабова устроила засаду на одной из горных дорог. Дальше, как водится — выбрали удобный момент и расстреляли механизированную колонну. Два грузовика и два бэтээра… Погибло около двадцати человек, остальные — тринадцать солдат молодого пополнения взяты сепаратистами в плен…

— Сейчас бандгруппой вплотную занимается аэрокосмическая разведка, — продолжил полковник ФСБ с коротко остриженными седыми волосами, — в течение часа мы должны получить их точные координаты и тогда…

— И тогда настанет ваш черед, — негромко, но твердо закончил за подчиненных Бондарь. Далее он говорил, обращаясь непосредственно к Львовскому: — в вашем распоряжении не более получаса. Наберите команду из самых опытных бойцов — офицеров, контрактников и старослужащих. Молодежь не брать — тут изюминка не в количестве, а в умении. Скоро стемнеет и, видимо, операция по освобождению пленных стартует ночью, поэтому заранее побеспокойтесь об оснащении: ночные прицелы, приборы, осветительные ракеты и тому подобное. Вертолеты, как нам доложили, к вылету готовы, так что дело только за координатами. На этом все. Готовь, Эдуардыч, людей…

Повернувшись и немного ссутулившись, генерал зашагал в сторону штабной палатки.

— Не прощаемся, — бросил Сергей Аркадьевич, поднимая меховой воротник. — Пойду дожидаться вестей от разведчиков…

В тот вечер штаб опергруппы впервые столкнулся с дерзкой и вероломной хитростью заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии. Когда разведка сообщила цифры точных координат банды, и двадцать лучших бойцов «Шторма» разместилась в четырех Ми-24, а их экипажи ждали разрешения на взлет, эмир неожиданно сам вышел на связь с Бондарем…

— Отставить начало операции!.. Плохи наши дела… — с серым лицом молвил тот, после пятиминутного разговора с Бесланом Шахабовым. Немного подумав, приказал: — всем старшим офицерам собраться в штабной палатке.

Вскоре полтора десятка мужчин сгрудились на длинных лавках под брезентовой крышей и, тихо переговариваясь, нещадно дымили сигаретами. С появлением командира опергруппы гул сразу стих. Офицеры встали…

— Товарищи офицеры… Он предлагает обменять пленных солдат на одного из нас, — сразу огорошил генерал-майор, снимая форменную кепку с вышитым крабом над длинным козырьком и вытирая платком выступившую на лбу испарину. Поморщившись от густого дыма, он хотел было что-то отпустить в адрес заядлых курильщиков, да махнув рукой, сам достал сигарету.

Присутствующих данное заявление нимало обескуражило. Если командование примет это условие — любой из них имеет реальный шанс угодить в лапы Медведя. С пленными же тот никогда не церемонился…

— А что последует в противном случае?.. — полюбопытствовал фээсбэшник.

— А то не знаешь?! Каждые тридцать минут расстрел двух человек. Кстати, пятеро из тринадцати солдат ранены. Двое — тяжело. Вот с них и пообещал начать. Итак, жду ваших предложений…

В течение четверти часа прозвучало несколько мнений, но все они сводились к одному — к молниеносной атаке и полному уничтожению отпетого негодяя. Кто-то настаивал на проведении точечной операции спецназовцами «Шторма», кто-то ратовал за широкомасштабную акцию с бомбовыми ударами с воздуха, с применением артиллерии и даже тактических ракет…

— Товарищи офицеры, — устав от бесполезного сотрясения воздуха подчиненными, подал голос, молчавший все это время Бондарь. — Какие, мать вашу, бомбовые налеты!? Какие армейские операции!? С минуты на минуту состоится повторная связь с эмиром, и если с нашей стороны не прозвучат конкретные предложения, считайте, что первых двух пленников уже нет в живых. Н-да-а… Госдума лишилась в ваших лицах очень «конструктивных» мыслителей.

В палатке повисла тишина, и только древний круглый будильник, вероятно, прихваченный генералом из дома, выстукивал на столе свой негромкий, однообразный мотив. Никто не решался нарушить этой тишины, даже сам Бондарь… Инициатива стать добровольным заложником должна была исходить от них — сидящих в палатке офицеров. Приказать кому-то пойти на верную смерть он не имел права.

Все молчали, пока снаружи не послышалась какая-то возня…

— Товарищ генерал, — заглянул в палатку майор Верник из отдела «Л», — Шахабов на линии…

— Уже?.. — в глазах пожилого вояки промелькнула растерянность, — что б ему провалиться!.. Давай.

Связист внес мощную переносную радиостанцию с усилительной приставкой-антенной — абонент, скорее всего, находился далеко в горах. Командир соединения тяжело вздохнул, медленно поднес один из наушников к уху и, не решаясь вдавить кнопку «Передача» на микрофоне, в последний раз обвел взглядом присутствующих. Когда же, набрав воздуха в легкие, открыл рот, откуда-то из дальнего угла послышался голос:

— Моя кандидатура его устроит?

Все разом обернулись в поисках безрассудного смельчака.

— Чья кандидатура? Как ваша фамилия? — воспрянув духом, вопрошал старший начальник, опустив к груди микрофон.

— Заместитель командира ОСНаз «Шторм» подполковник Щербинин.

Немного пожевав пухлыми губами, Бондарь решительно начал переговоры с Шахабовым, однако через пару минут разговор забуксовал…

— Что значит, невелика птичка, Беслан Магомедович?! Это ж никакой-нибудь штабной писарь, а целый заместитель командира бригады!..

Чеченец излагал свои соображения неторопливо, взвешивая по ходу все «за» и «против».

— Хм… — усмехнулся генерал-майор, когда тот, наконец, закончил, — какой именно бригады я по известным причинам сказать не могу. Что?.. Нет, это весьма солидное и уважаемое подразделение. Ну, если можно так выразиться — штурмовые войска. Согласны?.. Ах, вот как?.. Это меняет дело…

Он снова сник и помрачнел. Во взгляде поубавилось уверенности…

— Беслан Магомедович, я прошу вас: не торопись расправляться с пленными. Дайте мне еще пяток минут. Я понял вас, до связи…

Отдав наушники с микрофоном майору Вернику, командир опергруппы кивнул на полог палатки, за которым картавый и очкастый связист сразу же исчез. Прикурив сигарету и снова промокнув платком лоб, боевой генерал смачно выругался:

— Эмир гребанный!.. Зам комбрига его не устраивает! Ему, видите ли, подавай не меньше самого командира…

— Ну что ж… Раз желает видеть меня, значит, так тому и быть, — затушил сигарету в старой солдатской каске, давно служившей общей пепельницей, Львовский.

— Погоди, Эдуардыч, — опять поморщился Бондарь. Встав со своего места во главе длинного стола, он заложил руки за спину и принялся расхаживать вдоль трепыхавшейся от порывов ветра брезентовой стены.

Подполковник Щербинин, недавно назначенный заместителем руководителя «Шторма», пока еще оставался для него совершенно незнакомым человеком. Поэтому он с такой легкостью и откликнулся на его смелое предложение отправиться в стан Медведя. А вот Львовский… С ним генерала связывала давняя дружба, годы совместной службы в различных горячих точках и полное взаимопонимание. Посылать на верную гибель его — не хотелось. С другой же стороны появлялась слабая надежда спасти жизни тринадцати мальчишкам…

— Ты же не хуже меня знаешь: другого выхода просто нет, — в абсолютном безмолвии произнес Алексей Эдуардович.

— Может, предложить ему в обмен на наших солдат три-четыре десятка отпетых бандюганов, что сидят в Чернокозовском изоляторе? — потерянно вопрошал тот, — так сказать: один к трем?..

— Его не устроят никакие коэффициенты, — решительно встал полковник. — Шахабов отвечает за подготовку резерва для чеченской армии и плюс-минус полсотни воинов Аллаха для него — сущая безделица. Эмиру нужен командир «Шторма»…

Ранним утром на одной из горных дорог появился военный грузовик с открытым, дабы сепаратисты не заподозрили подвоха, кузовом. Оставляя следы на свежевыпавшем снегу, он натужно прополз вдоль затяжного поворота и встал у едва заметной развилки. Далее редкие деревца сменялись густым, непроглядным частоколом сосен и кедров.

В кабине автомобиля находились три человека: опытный водитель — прапорщик средних лет, капитан ФСБ в форме старшего сержанта и полковник Львовский. Здесь, где заканчивался поворот, а вместе с ним и равнинное редколесье, по договоренности с Бесланом Магомедовичем и должен был состояться обмен.

— Идут, — тихо оповестил попутчиков водила и, взведя курок «Стечкина», сунул его в карман бушлата.

Фээсбэшник медленно нащупал рукоятку АК-105, лежащего рядом на сиденье.

— Забудьте об оружии. Замыслили они что-то, так мы уж давно под прицелом и живыми отсюда не уйдем, а если поведут игру честно — этой дерготней только все испортим, — спокойно предостерег шеф питерского спецназа. Вглядываясь в приближавшихся парламентеров, грустно молвил: — они хозяева положения… Они и диктуют правила…

По дороге со стороны леса двигались три чеченца с автоматами. Шли не таясь и о чем-то громко разговаривали. Прапорщик и два офицера, оставив оружие, выбрались из кабины наружу…

— Кто из вас полковник? — остановившись в пяти шагах, спросил почти без акцента один из кавказцев.

— Ну, я. Полковник Львовский.

— А чем докажешь?

— Документов у меня с собой нет. Вот это устроит? — протянул он свернутую трубочкой газету.

Бородатый бандит с недовольной миной развернул центральный печатный орган Минюста Российской Федерации и, узрев на передовице крупный портрет стоящего перед ним человека, процитировал название статьи:

— Боевые будни спецподразделения полковника Львовского А. Э.

Все трое принялись сличать фотографию с оригиналом…

— Говно а не портрет — ни хрена не поймешь, — сделал, наконец, вывод старший и гоготнул: — может их всех привести к Медведю? Может они майоры? Тогда по одной большой звезде умножаем на три — получится полковник!

Братья мусульмане расхохотались, но главный быстро стер с лица улыбку и приказал:

— Пошли, полковник. На месте разберемся.

— Где наши солдаты? — не тронулся с места Алексей Эдуардович.

— А-а, солдаты… — прикинулся забывчивым хитрый чеченец. — Бинокль есть?

— Нет… — пожали плечами трое русских.

— Э-э… На вот, смотри туда, — протянул он допотопный оптический прибор и указал рукой куда-то в лес, градусов под девяносто к дороге.

Командир бригады с трудом рассмотрел метрах в пятистах средь редких стволов деревьев неподвижно сидящих на корточках солдат. Передав слабенький бинокль фээсбэшнику, проинструктировал:

— Когда мы отойдем, один из вас должен остаться у машины, другой пусть бежит за ними. И не теряйте времени — сразу уезжайте. До костей, небось, промерзли ребятки… Прямиком их отсюда в госпиталь… Ну, бывайте. Даст Бог — еще свидимся…

Через минуту троица кавказцев, отчего-то беспрестанно веселясь, уводила Львовского по неприметной просеке куда-то в пугающую неизвестность…

Военный грузовик вернулся в расположение лагеря спустя два часа. Завидев знакомые лица в кабине, караульные у шлагбаума и груды бетонных блоков беспрепятственно пропустили автомобиль на территорию. Он медленно прокатил по центральной дорожке и, не взирая на запрещающий знак, тормознул возле двух высоких флагштоков штабной палатки. Прапорщик-водитель из машины не вышел, а уронил голову на руки, обхватившие руль. Капитан ФСБ в форме сержанта, напротив — с силой хлобыстнул дверцу о правое крыло, сильно погнув кронштейн зеркала заднего вида, и выпрыгнул на припорошенный снежком грунт. Играя желваками на скулах и оттолкнув пытавшегося преградить дорогу часового, резко откинул полог и с порога выпалил опешившему Бондарю:

— Нас подставили товарищ генерал! Эти сучары нас подставили!

В открытом кузове грузовика, скрючившись, лежали окровавленные и окоченевшие тела расстрелянных еще накануне вечером тринадцати молодых солдат. В этих же странных позах капитан и нашел их в том реденьком лесочке. Издали, пока он не добрался до них по снегу, действительно казалось, что парни живые и сидят в ожидании спасения на корточках…

В течение десяти дней группы спецназа, и армейские подразделения рыскали по горам и ущельям в надежде отыскать и каким-то чудом отбить у банды эмира полковника Львовского. Но все было тщетно. А спустя сутки после прекращения поисковой операции дозор, совершавший утренний обход периметра ограждения базового лагеря, обнаружил привязанной к колючей проволоке голову командира «Шторма»…

Постепенно Гроссмейстеру представилось, будто происходит тот самый бой с тяжеловесом, когда в первый и последний раз довелось побывать в нокдауне. Что лежит он сейчас на холодном и почему-то жестком полу ринга… В нейтральном углу переминается с ноги на ногу его обидчик, дожидаясь результата своей удачной атаки… А где-то совсем рядом склонился рефери при черной бабочке под белоснежным воротничком. Он ритмично рассекает воздух ладонью и неумолимо ведет отсчет драгоценных секунд: «— Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!..» Станислав пробует встать, да дряблые мышцы не подчиняются его воле, и боксер беспомощно валился на пол…

Сознание медленно возвращалось. Звуков капитан не различал, но сквозь приоткрытые веки стала пробиваться расплывчатая полоска света. Что-то неузнаваемое хаотически перемещалось вблизи, постоянно меняя форму и обличие. Подернутое пеленой зрение никак не могло восстановить былую резкость и остроту, но Торбин пока не понимал и этого….

Прошло не менее получаса, прежде чем мозг отогнал всякие наваждения и начал восстанавливать функции, поочередно включая в работу чувства, память, способность мыслить…. «Что произошло?.. Где я?..» — непонятно у кого спрашивал офицер, еще не припоминая недавно произошедших событий. Но скоро, беспорядочно разбросанные в затуманенной голове обрывки операции «Вердикт», постепенно склеились в последовательную ленту: ночное десантирование с бэтээров, затяжные перестрелки, гибель членов команды, неожиданное появление второй группы бойцов «Шторма» и, наконец, убийство Щербининым своих же сотрудников…

Стас лежал на траве лицом вниз. В тело возвращалась чувствительность, однако не успел он этому обрадоваться, как ощутил ухающую при каждом ударе сердца боль в затылке. Вида спецназовец не подал, так как до слуха донеслись чьи-то слова…

— Ты хорошо все устроил, я доволен твоей работой. Об интервью обещаю подумать, — в сущности неплохая мысль… Так их было всего восемь?

В ответ послышался хорошо знакомый голос:

— Да. Пятеро погибли по дороге сюда. Шестой подорвался на растяжке, и его оставили в небольшом гроте под присмотром седьмого — сержанта. Восьмой, он же последний — лежит перед тобой.

— Он командовал группой?

— Он.

— А что с теми, оставленными в гроте?

— Сержанта я прикончил. Все сделал сообразно обычаев твоих орлов — отрезал башку и спрятал вместе с оружием. Потом вспорол брюхо… А раненного не тронул.

— Почему же? Неужто пожалел?

— Скажешь тоже!.. Просто нужны свидетели предательства Торбина, поэтому оставил с ним своего парня. Вот они-то вдвоем все и подтвердят. К тому же, сам понимаешь — вернусь не один, а притащу на себе молодого солдата с оторванной ногой… Разве кто заподозрит после этого в двойной игре?

— Хм… Недурно придумано. Прямо-таки с восточной хитростью.

После нескольких услышанных фраз, Гроссмейстер вспомнил об осенившей догадке перед тем, как кто-то приложился тяжелым предметом к его затылку. Теперь все встало на свои места: второй голос принадлежал полковнику Щербинину, ну а первый, и в этом он почти не сомневался — эмиру Шахабову…

— Что-то уж больно молод, — снова заговорил Медведь, и Станислав почувствовал, как его толкают ногой, пытаясь перевернуть лицом вверх, — неужели поопытней бойцов не нашлось — посылаешь против меня сосунков… Смотри Юрий Леонидович, обижусь!..

Посмеявшись над шуткой заместителя Командующего чеченской армии, комбриг все же возразил:

— Так-то оно так, да боец, можно сказать, прирожденный. Чемпион России и Вооруженных Сил по боксу; владеет всеми видами единоборства; отлично стреляет из всего, что может стрелять. Твоих-то в долине он с двумя сотоварищами всех до единого положил.

— Да, много народу загубил… — согласился кавказец и задумчиво переспросил: — чемпион, говоришь?..

— Абсолютный чемпион, — подтвердил Юрий Леонидович, но внезапно насторожился: — а что это ты задумал? Уж не собираешься ли оставить его в живых?

— Навря-яд ли, — уклончиво протянул собеседник. И снова вернув шутливый тон, уточнил: — тебе же такие свидетели не нужны?

— Упаси бог!

— Ну и я не заинтересован в твоем провале. Нам ведь еще долго предстоит сотрудничать, верно?

— Само собой… — успокоился полковник. — Ладно, Беслан Магомедович, пора мне отчаливать в обратный путь. Пару проводников на денек для надежи дашь? А то, не ровен час, твои же где-нибудь хлопнут…

— О чем речь? Проводят…

— Расчет по прежней схеме?

— Получишь как всегда в Питере. Принесет тот же человек.

— Годится. И про интервью не забудь. Вот увидишь — тебе же спокойнее станет. Репортеров радио и телевидения по Чечне разъезжает — будь здоров. Поручи надежному заместителю, он встретиться с ними, наплетет про твою героическую смерть, и все останутся довольны: я отрапортую о выполнении задания; командование доложит в Москву; да и отряд твой перестанут донимать спецоперациями. Согласен?

Эмир не ответил, а, вероятно, удовлетворенно кивнул. Торбин услышал, как они хлопают друг друга по спине, обнимаясь на прощание.

Когда стихли шаги Щербинина, пленного облили ледяной водой и рывком поставили на ноги. Он впервые открыл глаза и увидел окружавшую его плотным кольцом толпу вооруженных бандитов. Двое из них, стоя по бокам, вцепились в его руки…

— Говорят, ты неплохой воин? — с неприятной усмешкой молвил пожилой бородатый человек.

Стас сразу узнал Шахабова. Совсем недавно эта стройная и крепкая фигура, облаченная в новенькую форму защитного цвета, маячила в перекрестье оптического прицела. Совсем недавно, казалось, они с Шипом и Циркачом лежа на бугорке перед долиной в последний раз «любовались» его фотографией. Эмир говорил по-русски чисто, без южного акцента. Вероятно, как некоторые высокопоставленные лица Ичкерии, в свое время окончил один из российских ВУЗов…

Отвечать он не стал, за что тут же получил от одного из подручных эмира прикладом автомата в лицо. Сплюнув кровь, капитан предложил:

— А ты проверь, если не боишься.

Тот опять усмехнулся, медленно подошел вплотную и сквозь зубы процедил:

— Я стою на земле своих предков, которая зовется Ичкерией, и боятся мне здесь нечего. А вот ты… Судя по возрасту, тебе еще не доводилось наблюдать по-настоящему жуткую смерть. Не расстрел; не выпуск крови через глотку; не расчленение уже полумертвого тела — нет!.. Такой конец для неверного — благо, даруемое Аллахом. Ты слышал когда-нибудь о «собачьем наморднике» или, скажем, о «багровой мошне»?

Офицер молчал, глядя прямо ему в глаза. Взор же эмира, в упор устремленный на пленника, выражал столько холодной и безжалостной злобы, что тот невольно поразился.

— Не слышал? Так я опишу в красках. Вот, например, казнь под очень точным и остроумным названием «багровая мошна». На талии человека делается аккуратный круговой надрез, затем кожный покров при помощи острого разделочного ножа постепенно отделяется от торса вплоть до самой шеи. Потом она поднимается вверх, и голова несчастного оказывается в уютном мешочке из его же собственной кожи. Да, чуть не забыл главное — мешок для удобства и комфорта сверху завязывают и через два часа бедолага сходит с ума… Скорее всего от ужаса, потому как еще через час он умирает от болевого шока.

Заместитель Командующего чеченской армии медленно повернулся и, сделав несколько шагов, сел у костра на мягкую подстилку.

— Отпустите его, — приказал он соплеменникам и, обведя взглядом толпу, назвал кого-то по имени: — Руслан…

На середину свободного пространства вышел длиннорукий верзила и повернул ствол американской М-16 в сторону пленного.

— Нет, с этим успеем… Хочу посмотреть, какой он рукопашник. Ну-ка, освободите место, — Шахабов сделал повелительный жест ладонью, и толпа раздалась вширь, образуя внутри себя круглую «арену» метров восемь в диаметре. В центре «арены» остались Торбин и бандит, к виду которого удивительно подходило бытующее в спецназе прозвище «примат». Длиннорукий молча бросил кому-то из товарищей винтовку и снял ремень с гранатами.

— Запомни, русский, — вскинул изломанную бровь эмир и, погладив ладонями черную как смоль бороду, пригрозил: — проиграешь — будешь проклинать своих родичей за то, что породили тебя. Начинайте.

«В сущности, в моем положении жизнь ровно ничего не стоит, — пронеслось в голове спецназовца, — но умереть следует так, чтобы никто из этих обезьян не испытал наслаждения, чтобы никто из них не увидел слабости или малейшего желания получить снисхождение!»

Гроссмейстер сжал кулаки, громко хрустнув суставами и, медленно поворотился к противнику…

С первых же секунд боя он понял: молодой Руслан не владел ни одним из видов рукопашного боя, а из бонусов, дарованных ему природой, а именно — приличных габаритов и длинных, как у орангутанга верхних конечностей, большого проку не извлекал. После нескольких беспорядочных наскоков, в ходе которых регулярно нарывался на встречные крюки, неискушенный в драках бандит получил ногой в пах и в голову. Скорчившись на траве, он долго и жалобно поскуливал. Потом размазал кровь, обильно сочившуюся из носа и рассеченных бровей, покачиваясь, встал на четыре точки и пополз прочь. Упершись темечком в ногу одного из братьев по оружию, окружавших плотным кольцом «поле боя», внезапно выхватил у того «Калаш» и направил на пленного. Заминка с выстрелами вышла из-за трясущихся, окровавленных ладоней неудачливого единоборца — они скользили по металлу, не позволяя быстро передернуть затвор. Соплеменники зашикали на него, вмиг отобрали автомат и, повинуясь свирепому взгляду эмира, затолкали внутрь своих рядов.

— Ильяс и Абдул-Гали!.. — отрывисто скомандовал Медведь и указал на «ринг».

Двое крепких чеченцев выдвинулись вперед, положили с краю оружие и разделись по пояс. Схватка началась без дополнительных команд Шахабова…

Коренастый и ширококостный Абдул-Гали, вероятно, когда-то увлекался борьбой. Согнувшись и хищно выставив вперед ручищи, он все время норовил нырнуть вниз и схватить Станислава за ноги или же выполнить элементарную подсечку. Ни того, ни другого Торбин сделать не позволял, сохраняя безопасную дистанцию и в то же время постоянно следя за вторым соперником. Ильяс немного уступал напарнику в весе и был проворнее, представляя для спецназовца большую опасность. Поэтому для начала он решил разобраться с ним.

Намеренно обратившись лицом к борцу, боковым зрением капитан с минуту наблюдал за его юрким напарником, выбирая подходящий момент. И скоро таковой представился. Ловкий бандит решил схитрить и шмыгнул за его спину, Стас же, не дожидаясь последствий маневра противника, отпрыгнул в сторону и с разворота нанес тому сокрушительный боковой крюк в висок. Дальнейший поединок проистекал вокруг лежащего без сознания Ильяса…

У оставшегося в одиночестве оппонента не получалось применить заученные когда-то приемы, и он стал заметно нервничать. А получив несколько прямых ударов с дальней дистанции и позабыв об осторожности, ломанулся вперед… Этого-то Торбин и ждал. Голова Абдул-Гали резко мотнулась назад от молниеносного удара в подбородок. Он на мгновение замер, с недоумением направив мутный взор куда-то поверх толпы и, тут же — после ужасающего апперкота в нижнюю челюсть, рухнул на траву…

Ладони Беслана Магомедовича оставили в покое бороду и переместились немного вниз. Теперь, ритмично надувая желваки на скулах, он покручивал вокруг безымянного пальца левой руки огромную платиновую печатку. В сердцах эмир выкрикнул:

— Мовлади!.. Вали!.. Шамиль!

Трое названных передернули затворы «Калашей», но Шахабов зло зыркнул на непонятливых громил и те отложили оружие.

Борьба за выживание продолжилась.

Несмотря на пульсирующую боль в затылке, капитан постоянно перемещался и маневрировал, с тем, чтобы не оказаться меж троих соперников одновременно. Изредка он наносил короткие останавливающие удары тем, кто рисковал подобраться ближе или отчаянно кидался на него.

Первым и довольно быстро выбыл из поединка Вали — кавказец неопределенного возраста с густой растительностью на теле. Его офицер «Шторма» просто боднул лбом в лицо и в прыжке засветил стопой в грудь так, что горе-воин протаранил собой несколько рядов зрителей.

Черед следующего из этой троицы — Мовлади, настал минут через пять. «Бывший уголовник, — отметил про себя Станислав, разглядывая „галерею“ из многочисленных наколок на торсе немного худощавого, но высокого драчуна. — Двигается мало, а дышит, словно марафон пробежал — спекся». И ловко поймав того на противоходе, двинул локтем в открытый кадык — туда, где на вершине мачты реял флаг вытатуированного на груди парусника. Захрипев и схватившись за горло, зек плюхнулся лицом в землю.

Оставался Шамиль. Чуть выше среднего роста и пропорционального телосложения боевик, скорее всего, не являлся новичком в рукопашном бою. Два или три раза за время этого поединка он доставал офицера ощутимыми ударами ног, когда тот отвлекался на его партнеров. Однако теперь они стояли друг против друга, и никто более не вмешивался в их дуэль.

У прыгучего сепаратиста неплохо получалось орудовать нижними конечностями, что он и пытался демонстрировать с завидным упорством. «Что ж, давай, помашем ножками, — согласился про себя Гросс, — нам без разницы, каким макаром вас укладывать…» И, выбрав одну из верных тактик, начал медленно добиваться нужного результата. Уходя от ударов, либо встречая их блоками, он раз за разом бил чеченцу по одному и тому же месту — по литеральной широкой мышце бедра. Скоро тот стал заметно припадать на левую ногу, однако правой еще продолжать совершать маховые движения с изрядной амплитудой. Точка в этой схватке была поставлена, когда, уклоняясь от его здоровой конечности, Стас нырнул вбок и одновременно удачно приложился подъемом все по тому же левому бедру. Шамиль взвыл от боли и согнулся. А через секунду, перевернувшись в воздухе от сокрушительного удара ногой в голову, подобно бесформенному мешку плюхнулся в центр «арены»…

Эмир долго взирал на русского, не обращая внимания на возмущенно ревущую толпу, затем перестал вращать вокруг пальца перстень, медленно вытащил правой рукой из кобуры «Беретту» и ропот моментально стих. Тяжело дыша, Торбин смотрел на темный кружочек ствола, направленного прямо ему в голову и ждал… Однако перед нажатием на спусковой крючок Шахабов переместил пистолет немного вниз — в сторону неподвижно лежащего Шамиля. Одновременно с выстрелом тот дернулся, а из отверстия в виске побежала струйка крови…

— Скажи-ка воин, как ты относишься к Священному писанию? — не опуская «Беретты», вдруг спросил заместитель Командующего вооруженными силами Ичкерии.

Около полусотни до предела озлобленных мужчин, устремили свои взгляды на пленного…

Тот же понимал: от слов, которые предстоит произнести спустя мгновение, зависит очень многое. Кровожадному Медведю достаточно повести своей изломанной бровью, чтобы его моментально разорвали на части или заставили мучительно умирать в пресловутой «багровой мошне». Но, если эмир задает подобный вопрос, не означает ли это наличие третьего варианта? Любой другой вариант, отличный от первых двух, сулил Гроссмейстеру начало новой игры. Игры по совершенно иным правилам…

И он ответил так, как учили когда-то опытные наставники в Санкт-Петербурге:

— Я не верую всерьез ни в одного бога… Однако это не мешает мне с достаточным почтением относиться к Корану, отдавая дань уважения мудрости и величию Пророка.

Толпа мусульман по-прежнему недоверчиво и враждебно смотрела на него. А меж тем лишь одна пара глаз решала в эту минуту судьбу Станислава. Злобная ненависть, наполнявшая эти глаза в начале поединка, отчего-то ушла, уступив место практичной хитрости и какому-то затаившемуся коварству. Перстня Беслан Магомедович больше не трогал, зато, убрав пистолет, опять теребил пальцами черную бороду.

Мимолетная улыбка скользнула по лицу, и он произнес негромким, но повелительным тоном:

— Привяжите-ка его хорошенько к дереву. А там посмотрим…

Часть третья «Вердикт-2»

Минуло одиннадцать месяцев, и уже следующая весна во весь опор вытесняла прохладную ветряную зиму с северо-восточных отрогов Главного Кавказского хребта. Снова разрозненные банды сепаратистов потихоньку готовились к появлению «зеленки», означавшей начало масштабных боевых действий. И снова в места расположения основных баз Федеральных сил на территории Чечни потекли ручейки многочисленных комиссий и проверок…

Настроение Бондаря, как и полковника ФСБ неуклонно катилось вниз на протяжении всей короткой встречи с одним из заместителей министра Юстиции Российской Федерации. Высокопоставленный чиновник прилетал в Чечню на шесть часов, но успел за это время поучаствовать в двух расширенных совещаниях, осмотреть базу под Ханкалой и следственный изолятор в Чернокозово. Все бы ничего, если б промеж двух совещаний не собрал он своих непосредственных подчиненных, да не пообещал бы каждому прислать из столицы по служебному несоответствию. Заодно досталось и фээсбэшнику Сергею Аркадьевичу. Правда, прямого отношения к юстиции он не имел, однако лишняя нервотрепка, наряду с угрозой «прославиться» в Москве не обещали покоя и ему.

Генерал-майор с полковником возвращались на служебной машине с аэродрома, откуда двадцатью минутами ранее взлетел самолет с заместителем министра на борту и взял курс на Москву.

— Интересное дело… Неужто они там и впрямь считают, будто с убийством Шахабова в чеченской армии прекратится или хотя бы уменьшиться подготовка резерва? Уму непостижимо!.. — покачал головой Бондарь, сжал губы и замолчал.

— Да будет вам расстраиваться… — попытался успокоить полковник, — им многое неведомо. Наезжают сюда из столичных кабинетов как на экскурсию, да еще «подарки» раздают!.. Лучше бы с техникой помогли или, на худой случай — с топливом для нее…

— Имеется в таких приездах и рациональное зерно, — вздохнул пожилой собеседник. — По крайней мере, узнали из уст начальства последние данные нашей разведки…

А последние данные были отнюдь неутешительны. Современная тактика сепаратистов по вербовке добровольцев в боевые соединения существенно расширяла их возможности. Помимо уже давно и успешно работающих агентов на Украине, в Прибалтике, в странах Ближнего Востока и северной Африки, теперь штабом незаконных вооруженных формирований немалое внимание уделялось чеченской молодежи в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Последние годы войны в Чечне, особенно в горных ее районах, практически не велись занятия в общеобразовательных учреждениях, и обучением подрастающего поколения занимались местные муллы и шейхи, преподававшие в основном религиозные каноны, да арабский язык. Они-то и закладывали камешек за камешком в фундамент нового витка экстремизма — фанатичную веру подростков в самые радикальные и воинствующие ветви ислама…

— В одном замминистра абсолютно прав, — очнулся от созерцания скучной картины за окном автомобиля генерал. — База по подготовке резерва как действовала, так и действует по сей день. И террористы-смертники расползаются по стране именно оттуда.

— Да… Эта угроза посерьезнее исламских боевых групп, — подтвердил Сергей Аркадьевич. — Помните, сколько они нам попортили нервов в первой чеченской компании?

— Те, что набирались сплошь из малолеток?

— Совершенно верно. Десять-пятнадцать пацанов в каждой группе под руководством одного опытного моджахеда проходили «курс молодого бойца»: подрывное дело, снайперская подготовка, ориентирование на местности… Спустя же пару месяцев из учебной группы получался небольшой, боеспособный и мобильный партизанский отряд.

— Было дело… — пробурчал Бондарь и с досадой добавил: — а сейчас эти хитрецы сделали упор на молодых баб. Изучают с ними Коран, а потом подсовывают вместо книги автомат или этот как его?..

— Пояс шахида.

— Вот-вот! Идет такая, в своей чудненькой одежонке, а под юбкой поясок с пластидом… И представь, какова будет реакция старейшин с духовенством, отдай мы приказ останавливать всех девок на улицах и обыскивать! Это ж опять форменный скандал, всенародное возмущение и, как следствие — цепочка жестких ответных акций.

Сосед с пониманием кивнул и вспомнил, как двумя часами ранее заместитель министра безжалостно критиковал генерала за бездействие, а точнее за неспособность уничтожить рассадник терроризма. Причем Бондарю не помогали и вполне логичные, разумные доводы. На все следовал примерно одинаковый ответ: «Вы должны в кратчайший срок ликвидировать верхнее — основополагающее звено в подготовке шахидов!

— Мы уничтожим кого и когда угодно, — спокойно молвил тогда командир оперативного соединения, — но мне в таком случае требуется ваша санкция на пересечение границы сопредельного государства.

— Такую санкцию вам никто не даст, — отрезал тот, — ни я, ни министр, ни председатель правительства, ни президент. А если вы разучились думать и проявлять инициативу, пишите рапорт и отдыхайте. Вы заслужили свой отдых…»

— Интересно, кто стал приемником Шахабова после его смерти?.. — обращаясь то ли к полковнику, то ли к самому себе, спросил генерал-майор.

— У нас пока нет исчерпывающих данных. Последние полгода учебно-тренировочный отряд не меняет места дислокации и не наведывается на нашу территорию. Границу в обоих направлениях пересекают только небольшие группы, численностью до тридцати человек…

— Что и требовалось доказать, — проворчал Бондарь, — у твоей службы имеется гарантия, что среди них нет смертников, и что не они потом взрывали себя вместе с нашими гражданами?

— Нет, конечно…

— То-то же.

— Самое скверное, что с религиозными фанатиками невозможен торг, позволяющий в других ситуациях, с «нормальными» террористами выиграть время, — подтвердил его опасения контрразведчик. Слова вылетели сами собой, о чем, взглянув на мрачное лицо офицера в годах, он тут же пожалел — эти заумные рассуждения только подливали масла в огонь…

— Эх-х!.. Выдернуть бы этот больной зуб к чертовой матери!.. — не желая смириться с тяжкими обстоятельствами, зло проговорил боевой генерал. — Придется поговорить с Леонидычем. Попросить сформировать группу из его ребят, усилить подмосковным спецназом, да отправить на юг, якобы для уничтожения остатков какой-нибудь банды…

Догадавшись о затее руководителя опергруппы, Сергей Аркадьевич удивленно воззрился на него.

— Вы понимаете, чем это, скорее всего, закончится? — попробовал он мягко предостеречь от рискованных действий, — безусловно, группа сумеет скрытно добраться до лагеря и так же тихо — без шума вернутся. Но сам по себе факт нападения и уничтожения базы незамеченным не останется. Вы представляете, какая поднимется шумиха в прессе; как молниеносно, для прикрытия собственных задниц, отреагируют политики? База в Панкисском ущелье им, бесспорно, мешает, но кому из них нужен подобный резонанс?! Тот же заместитель министра немедленно примчится из Москвы и, делая вид, будто и в помине не было никаких намеков на незаконные действия, потребует объяснений!..

— Вероятно, все именно так и произойдет, — резонно заметил Бондарь. — Тогда остается одно — написать рапорт об увольнении…

— И так и эдак завершится пенсией. Лучше уж сразу…

До ворот командного пункта базы под Ханкалой они доехали молча — повода для улучшения настроения обоих так и не нашлось. Покинув автомобиль, офицеры простились и разошлись каждый по своим делам.

Приблизительно через час генерал-майор окликнул посыльного и приказал пригласить к нему командира ОСНаз «Шторм» полковника Щербинина. Разговор наедине с Юрием Леонидовичем длился до позднего вечера…

1

Когда после встречи с Торбиным и Щербининым в живописной низине близ Российско-Грузинской границы, отряд Медведя достиг главного базового поселения в Панкисском ущелье, связанного спецназовца бросили в яму, накрываемую сверху сваренной из металлических прутьев решеткой.

Первую неделю его не кормили, а лишь вытаскивали раз в день для того, чтобы, привязав за руки меж двух деревьев, хорошенько избить. Причем зверства эти проистекали по какой-то непонятной русскому офицеру методике — его не допрашивали; ему не задавали вопросов; от него не добивались каких-либо решений и действий… Руководил странным ритуалом начальник личной охраны заместителя Командующего — Арзу Элиханов. Били Станислава два здоровых головореза, приблизительно в течение часа, сам же Арзу — хмурый чеченец лет сорока, прохаживался метрах в пяти, и что-то зло приговаривал на своем языке. Когда подчиненные выбивались из сил, отдавал какую-то резкую команду, подходил и сам наносил несколько сильных завершающих ударов. Потом капитана обливали водой и снова бросали в яму, где он лежал без движения по нескольку часов, пока к нему не возвращалось сознание…

Не проходило и дня, чтобы Торбин не вспоминал о том предшествующем появлению группы Щербинина и Сомова мгновении, когда до выстрела, ставящего победную точку в спецоперации «Вердикт» оставалось всего ничего. Сидя первое время в холодной, вонючей яме, он вовсе не думал о близкой смерти. Смерти Гроссмейстер не боялся и ожидал ее канун с необыкновенным спокойствием, ибо катастрофами последней недели был доведен до отчаяния. Пожалуй, такого отчаяния он не испытывал за все двадцать семь лет жизни. Впервые капитан бездарно растерял по ходу операции всех своих людей; впервые полностью провалил задание; впервые попался в руки сепаратистов и лежал сейчас голодный и измученный в какой-то земляной норе, предназначенной не то для зверя, не то для отхожего места.

Две мысли упорно не давали ему покоя перед гибелью. Станиславу казалось, будто даже в пресловутой «багровой мошне», когда все желания его, несомненно, устремятся к приближению кончины, эти думы все равно напомнят о себе. Он никак не желал смириться с тем, что эмир до сих пор жив. В коротких же перерывах меж тихой ярости по данному поводу, уносился в воспоминаниях в далекий Петербург к юной Лизе.

Иногда Торбин часами размышлял о коварстве гнусного оборотня Щербинина, волею судьбы бывшего отцом его любимой девушки, и снова восстанавливал в памяти то, как уходили из жизни бойцы его группы, а затем Шипилло с Воронцовым. Мучительно осознавая, что, либо где-то чуточку не доработал, либо попросту немного не успел, корил себя и просил у них прощения. Если гибель снайпера им с натяжкой объяснялась жуткой неразберихой во время жесточайшей рукопашной схватки, когда все мелькало перед глазами и сливалось в единое кровавое месиво, то пуля, нашедшая Циркача, была хуже смертного приговора самому Гроссмейстеру.

Он в сотый раз переживал те страшные минуты и, снова отрешенно глядя в земляной пол своего нового «жилища», мысленно перемещался в тот роковой день…

Похоронить Александра Стас решил чуть позже — после долгожданной встречи с эмиром Шахабовым. Очень уж долгой и невыносимо тяжкой оказалась дорога к нему, совсем близким представлялось решающее свидание, слишком уж много потерь было рассеяно на пути его отряда. Он брел по лесу, взвалив на плечо тяжелый пулемет и неся в другой руке готовую к стрельбе винтовку Шипа. На свесившийся поперек толстого древесного сука труп чеченского снайпера офицер даже не взглянул. Как и не стал извлекать из его груди свой десантный нож, вогнанный десятью минутами раньше с дистанции в двадцать метров в ответ на выстрел, произведенный им в Воронца. Разведать точное место расположения дозоров и бивака Медведя ему не позволил все тот же стрелок, засевший на дереве с малокалиберным нарезным карабином «Соболь». Капитану не хватило нескольких секунд, чтобы подобраться к нему ближе — на расстояние ножевого броска. Вероятно, снайпера привлек огонек Сашкиной зажигалки, сверкнувший вдали — меж темнеющих древесных стволов. Позабыв обо всем и не замечая кравшегося к нему спецназовца, он хорошенько прицелился и к несчастью успел нажать на курок… Выходило, что друг, сам того не подозревая, отвлек внимание кавказца и спас Торбину жизнь. Ну а после выстрела капитан всадил в стрелка нож и бросился обратно…

Немногим позже дистанцию до последнего дозора он определил логически. Убийца Циркача, стрелял из малокалиберного карабина, а прозвучавший в густом лесу выстрел из такого оружия можно было услышать от силы метров за триста. Но на звук никто не прибежал, стало быть, последний и основной пост находился на удалении, превышающим названную цифру. И все же, памятуя, о том, что до Беслана Шахабова он обязан был добраться живым, капитан включил максимальную осторожность перед тем, как обнаружил лагерь и занял рубеж для хорошего прицельного выстрела…

Предать тело Воронца земле он так и не сумел. Впрочем… Если бы не внезапное появление командира «Шторма», окончательно спутавшие тогда все карты, Станислав, скорее всего, разобрался бы с остатками банды Медведя — для главаря была уготована снайперка, для остальных — пулемет с полным ранцем патронов. А уж после праведной расправы спокойно бы вернулся и, как положено, простился бы с другом. Не вышло…

Уловки врага в открытом противоборстве, равно как и капризы стихии, еще можно попытаться предугадать и, полагаясь на находчивость со смелостью, избежать участи поражения. Но что мог Торбин противопоставить изворотливому и затаившемуся в «Шторме» предателю? Тогда он попросту не был готов к подобному повороту, о чем, конечно же, не раз впоследствии сожалел…

На седьмой день, после очередных побоев Гросс очнулся только к вечеру. С трудом ощупав себя, понял: на теле не осталось ни одной мышцы, ни одного места, где не саднило бы и не ныло от жуткой боли. Множество ребер было сломано, внутренности отбиты, а многочисленные ссадины беспрестанно кровоточили.

Однако ж, к скорому его удивлению, на том каждодневные истязания прекратились. Как ни странно, но в этой маловразумительной последовательности он сумел распознать осторожные ходы в тонкой игре эмира. Распознал и затаился в ожидании следующих…

Около трех недель бандиты содержали пленника хуже дикого зверя, изредка подкармливая одним черствым хлебом. Тот давно смирился с предстоящей казнью, и появление палачей не привело бы его в трепет. Когда одним из теплых летних вечеров к яме подошел все тот же шеф охраны эмира со своими подручными, Станислав спокойно выбрался из ямы и с непроницаемым лицом приготовился принять смерть. Но вместо ожидаемых пыток либо заурядного для здешнего поселения расстрела, его препроводили в черно-зеленый шатер и усадили напротив Беслана Магомедовича. Тот приветливо поздоровался с пленником, и сам подал большой кусок вареного мяса…

Все шаги в своей жизни Шахабов просчитывал с завидным тщанием. Четко просчитал и то, каким образом следует переманить на сторону воюющих сепаратистов отменного специалиста из ОСНаз «Шторм». Вначале он приказал Элиханову закончить недельную физическую обработку капитана Торбина. Спустя еще дней десять распорядился замучить до смерти двух захваченных сотрудников чеченской милиции — своих же единоверцев. Замучить самыми кошмарными способами, да так, чтобы спецназовец имел возможность от начала до конца лицезреть жуткие издевательства. Те вопили и стонали полдня, пока их жизни окончательно не отлетели в мир иной.

Тела покойных мусульман надлежало предать земле в течение двадцати четырех часов. Копать общую могилу для несчастных стражей порядка как раз и пришлось Гроссмейстеру — видимо и здесь не обошлось без каверзного умысла эмира. Тогда Стас впервые узнал, что хоронить подданных Аллаха полагается обращенными головой к Мекке…

А вот показательные казни русских солдат и офицеров по команде того же Беслана Магомедовича на весь срок психологической обработки пленного приостановили вовсе…

— Мы справедливы, — сказал во время того памятного ужина эмир, — и абсолютно одинаково относимся к противникам, будь то христиане, мусульмане или иудеи. Равно как и почитаем всех друзей. Ты ведь был слепцом и воевал с нами, не зная многого, не так ли?

Сидевший напротив, исхудавший и напрочь опустошенный человек, молвил:

— Не знаю… Мне теперь все равно… На родине я благодаря Щербинину — изменник.

— Возьми еду в правую руку, — мягко посоветовал гостеприимный хозяин, отвечавший согласно древнему обычаю головой за своего гостя, даже если тот оставался кровным врагом. — Левая у нас считается «нечистой»… Нет-нет, облизывать можно только пальцы, а кости ни облизывать, ни глодать нельзя. Ты хорошо покушал?

Станислав кивнул.

— Да, мой друг, о возвращении тебе лучше не думать, — подтвердил заместитель Командующего, разливая в пиалы ароматный чай и исподволь наблюдая за офицером, — к слову сказать, это в твоем-то положении и невозможно. Но, коль уж так распорядился Аллах, не стоит ли все начать с нуля? Выберешь себе имя — любое, какое понравится. Появятся новые друзья; станешь уважаемым человеком; хорошо оплачиваемым профессионалом… Уверен, ты очень скоро поймешь: эта жизнь нисколько не хуже прежней!..

Опустив голову, Гроссмейстер не ответил — смешно было бы предполагать, будто первый же «пробный шар» вдруг окажется удачным. Отнюдь неглупый Шахабов тоже это преотлично знал и, намеренно не акцентируя внимания на щепетильной теме, немного смягчил постановку вопроса:

— Тебя будут приводить ко мне в шатер каждый вечер. За трапезами я постараюсь передать истинную суть и достоинство Шариата — свода правил поведения настоящего мусульманина. А теперь иди. Спать тебе придется пока в яме — ты ведь, как-никак пленник…»

И спустя приблизительно месяц после досадной ошибки во время последнего разговора с полковником Щербининым, Стас действительно обнаружил некую перемену в отношении к нему эмира. Немного сухощавый, на вид лет пятидесяти пяти чеченец, никогда не снимавший с головы высокой папахи из мерлушки, стал регулярно приглашать его в пятнистый шатер, угощать приличной пищей и вести при этом пространные беседы, суть которых сводилась к восхвалению мусульманского образа жизни и вероисповедания.

Иногда к их беседам присоединялся местный седобородый муфтий Вахид Зелимханович — уважаемый старец, когда-то окончивший единственную в стране Дагестанскую школу хафизов. В лагере в его обязанность вменялось организованное проведение пяти ежедневных молитв, перед которыми он, заменяя муэдзина, пел высочайшим тенорком. Кроме того, муфтий вел какие-то таинственные и продолжительные занятия с немногочисленной группой отбираемых им лично курсантов…

Выслушивая долгие рассказы о Коране, Мухаммаде и Шариате, бывший офицер «Шторма» рассудил: «Что ж, вероятно, это и есть тот третий вариант, ниспосланный мне нашим — христианским Богом. Грех был бы им не воспользоваться». Он не противился, а, наоборот — с интересом внимал всемогущему покровителю. Именно покровителю, потому что от сиюминутного желания или прихоти Беслана Магомедовича зависела его жизнь и дальнейшая судьба.

Событий эмир не форсировал, убеждениями не давил и невозможного не требовал. Все что он делал в первое время пребывания русского в лагере — защищал отважного и умелого воина от напрасных нападок озлобленных соплеменников, да постепенно приручал к себе. Результат не заставил долго ждать — по прошествии еще одного месяца, выбрав имя с фамилией, начинавшиеся на те же буквы, что и данные ему при рождении, бывший Станислав Торбин, а ныне Сайдали Татаев подчинился своей участи и начал усердно готовиться к принятию Ислама.

К осени он стал равноправным членом учебного партизанского отряда. И не смотря на то, что личного оружия, кроме кухонного ножа, Сайдали до сих пор не имел, а среди диверсионных групп, совершавших дерзкие вылазки и рейды, места ему не находилось, понемногу к его молчаливой и угрюмой личности привыкли многие. О полном доверии инструктору рукопашного боя в среде моджахедов говорить пока не приходилось, потому что основной, сомневающейся в его надежности фигурой, был весьма уважаемый и авторитетный чеченец Альберт Губаев — давний сподвижник, советник и неофициальный заместитель эмира Шахабова по безопасности…

Став мусульманином, Торбин перебрался из сырой ямы в нормальное жилище — четырехместную палатку. Получившего относительную свободу мастера рукопашного боя в лагере все-таки недолюбливали и сторонились — еще свежо оставалось в памяти многих то, как он в одиночку и без особого напряжения разобрался с шестерыми бойцами — отнюдь не последними средь многочисленного отряда по способностям калечить других. Сначала недолюбливали, потом, исподволь наблюдая за стремительно восстанавливающим форму атлетом, стали побаиваться…

Каждый день до и после занятий с курсантами он по нескольку часов выполнял свой, давно заученный наизусть комплекс упражнений. Наличествовали в этом комплексе и такие, повторить которые не рискнул бы никто из созерцателей. В особенное изумление, собиравшихся поглазеть на удивительные тренировки, приводила отработка приемов из «Молнии» — единоборству, известному лишь узкому кругу сотрудников засекреченных спецслужб, да спецназовской элите. Татаев завязывал платком глаза и становился спиной к какому-нибудь добровольному помощнику. Тот с силой кидал либо справа от него, либо слева картофелину, а бывший капитан «Шторма» на слух угадывал направление и с разворота разбивал ее кулаком. Другой тренировочный трюк он проделывал с открытыми глазами — метал кухонный нож в высоко подброшенный тем же помощником овощ. Нож неизменно вонзался в него, или же рассекал на две половинки.

Восторженный гул вызывала и его безупречная реакция. Сайдали подходил к толстому стволу дерева, а трое кавказцев, умевших неплохо обращаться с холодным оружием, становились напротив — шагах в семи-восьми. Бородачи с недобрыми ухмылками брали в руки по пять кинжалов и один за другим бросали их прямо в него со всей своей безразмерной дури. Практически не сходя с места, выходец из «Шторма» выделывал умопомрачительные па из странного и известного только ему «танца», и ни одно из лезвий даже не задевало проворной цели.

Несколько раз за подобными тренировками с интересом наблюдал и сам эмир…

Соседями по палатке у новоиспеченного мусульманина оказались трое инструкторов арабского происхождения, по совместительству, как он догадывался — соглядатаев Медведя и его советника. Вели себя темнокожие вертухаи вполне корректно, хотя и не без настороженной подозрительности. Татаев же, согласно приказу Шахабова ежедневно занимался подготовкой резервистов и все делал так, чтобы причин подозревать его в ненадежности не осталось.

А прежде чем окончательно завоевать расположение Беслана Магомедовича и перебраться в отдельную палатку, ему предстояло выдержать очередной и весьма непростой экзамен…

— Как тебе в последнее время Сайдали? — отхлебнув из пиалы, молвил заместитель Командующего. — Ты присматриваешь за ним?

Немного существовало на земле людей, коим эмир доверял абсолютно. Пожалуй, одним из таких и был, сидевший напротив пожилой одноглазый чеченец — давний друг и соратник по борьбе за независимость республики Альберт Губаев.

Ответил тот нескоро. Аккуратно налив в свою пиалу третью порцию зеленого чая, долго смотрел сквозь нее, потом произнес:

— Глаз не спускаю. Мои люди — арабы, да и не только они, продолжают за ним присматривать. Правильно себя ведет — покорно и тихо. Вроде делает все как надо. Но…

— Что, «но»? — после внушительной паузы, несколько встревожено спросил Беслан Магомедович.

— Я говорил тебе как-то… Никогда не поверю в искренность такого врага.

— Какого «такого»?

— Он слишком хорошо обучен искусству убивать. Одному Аллаху известно, сколько он положил наших соплеменников…

— Ну и что с того? Теперь передает свои умения нашим новобранцам, а пройдет еще немного времени — сам начнет убивать бывших товарищей.

Альберт с сомнением покачал головой:

— Не знаю… Чувствуется в нем какая-то затаенная сила — точно сжатая внутри стальная пружина, готовая высвободиться при любом удобном случае.

— Ты по-прежнему считаешь его врагом?

— А ты не торопишься записывать Сайдали в союзники? — ответил вопросом на вопрос советник Шахабова и добавил: — помнишь пословицу наших предков — нохчей: даже прирученный волк будет присматривать за овцами лишь до той поры, пока не проголодается.

Лицо эмира заметно помрачнело, пальцы правой ладони нащупали платиновую печатку. Это была его идея — сохранить русскому жизнь, а затем обратить в их веру. Уж больно пришелся по душе, как воин…

«Настоящий воин! — еще раз припомнил прошлую весну Беслан и незаметно потряс бородой, часто кивая головой. — Сколько раз до этого федералы посылали отряды с единственной задачей: личное уничтожение моей персоны. И ничего у них не получалось — кого-то заманивал в хитро расставленные ловушки, кто-то плутал по лесам и сам нарывался на другие партизанские отряды. Последние полтора года помогал Щербинин и загодя предупреждал о спецоперациях против меня. И ведь год назад тоже предупредил… Мы выслали на перехват две отборные группы, вдвое превосходящие отряд Сайдали. Сквозь первую он со своими людьми просочился, не хуже воды меж пальцев. Вторая ожидала в засаде у проселочной дороги, и там он оказался на высоте — лишь двое раненных ноги унесли. А придуманная мной западня в долине?.. Но Сайдали все равно дошел… В одиночку дошел! Мало того, — держал меня на прицеле и наверняка убил бы, не подоспей вовремя полковник. Не-ет, сотни и даже тысячи тех, кто проходил и проходит подготовку в нашем учебном лагере, не сравнятся с этим русским. И кто только придумал миф, будто чеченцы самая воинственная нация среди горцев?! Может, когда-то так и было, да подрастерял мой народ способность отважно и с умом сражаться. Потонули эти навыки в овощной коммерции, позабылись за нефтяной горячкой, растворились в мелкой уголовщине…»

Однако в том, что бывший спецназовец все еще пребывал на этом свете, присутствовал и элемент хищного азарта Шахабова. Словно барс, несколько дней в голодном исступлении подкарауливавший за камнями добычу, он набросился на нее и слегка придушил. Теперь же не торопился насытиться ее кровью, а трогал трепыхавшееся животное когтистой лапой, предлагая повторить понравившуюся игру в догонялки…

— Если бы я полностью уверовал в Татаева, то не просил бы тебя следить за каждым его шагом, — хитро улыбнувшись, взглянул на Губаева Беслан.

— И что же ты мыслишь делать с ним дальше?

Высокопоставленный собеседник опустил пиалу на коврик, облизнул губы и, проведя рукой по черной бороде, изрек:

— Серьезного оружия согласно нашего с тобой решения ему не дают. Сейчас он отвечает за общую физическую подготовку наших курсантов. Преподает азы рукопашного боя…

— Вот именно — азы, — усмехнулся одноглазый советник, — а мог бы…

— Не перебивай, — вскинул изломанную бровь эмир и нервно покрутил вокруг пальца печатку, — я и сам вижу, что результаты пока мало походят на работу профессионала. Имел с ним по этому поводу беседу…

— И что же? — терпеливо дождавшись окончания последней фразы, поинтересовался Альберт.

— Что-что… Ответ последовал вполне логичный, да и для тебя он не стал бы откровением.

Пятидесятилетний мусульманин с правильными чертами лица, обрамленного черной как смоль бородой, со значением посмотрел на подчиненного и почти дословно передал недавно услышанные из уст Сайдали слова:

— Для того чтобы в совершенстве овладеть хотя бы одним видом единоборства требуются годы упорных тренировок. И начинать желательно с младых лет. Неужели ты с этим не согласен?

Не найдя возражений, тот кивнул. Беслан Магомедович меж тем развивал тему:

— Боксом русский увлекается с девяти лет, а мастером стал лишь в девятнадцать. Остальные виды единоборств начал постигать с семнадцати и совершенствует до сего дня. А наши волонтеры учатся у него по три месяца — много ли почерпнешь за такой срок? Да и пополнение, надо сказать, приходит все хуже и хуже… Пару недель назад я наблюдал за первыми занятиями тех тридцати юнцов, что присланы эмиром Урус-Мартановского района. Больно смотреть на их немощь!.. Сайдали и сам тогда расстроился… Говорит, будь он профессиональным тренером, а они — обычными любителями, всех до одного отправил бы по домам — вес набирать… И с этим суждением, уверен, ты не поспоришь.

Они помолчали, неспешно прихлебывая чай…

На протяжении этого года Шахабову пришлось выслушать не один десяток завуалированных намеков по поводу ненадежности русского, но постепенно, благодаря спокойной покладистости того, настороженные голоса смолкли. Еще бы… Бывшего капитана Российской армии вовсе не пришлось долго убеждать в необходимости сменить имя и принять ислам. И в этом была заслуга эмира, а точнее — его прирожденное умение хорошо разбираться в человеческой психологии. Слишком уж отчетливо он разглядел предыдущей весной безысходное положение спецназовца. А точнее — полный тупик, в котором тот неожиданно для себя оказался…

— Как хочешь, но я против участия Татаева в боевых операциях, — твердо и слегка обиженно заявил одноглазый приятель, заканчивая чаепитие.

— Об этом пока речи никто не заводил, — устало парировал эмир. — Твоя задача следить за ним и вовремя платить ему деньги. Он ведь, судя по твоим докладам, заказывает в основном фрукты с овощами, верно?

Собеседник кивнул.

— Вот и отлично. Все остальное сделает время. Время — наш союзник… — убежденно заявил Медведь. Однако заканчивать встречу с преданным другом на такой ноте не хотелось, и он примирительно пообещал: — не переживай Альберт. Когда мне придет в голову испытать подопечного в деле, первым с кем буду держать совет, станешь ты. Даю слово.

Прежде чем окончательно добиться расположения эмира и перебраться в отдельное от арабов жилье, инструктору рукопашного боя предстояло выдержать очередное и весьма непростое испытание…

Где-то на восьмом месяце пребывания Сайдали в логове сепаратистов, в учебно-партизанское соединение пожаловали высокие гости — лидеры оппозиционного руководства Чеченской Республики Ичкерия и начальник Генерального Штаба ее армии — Харуханов Ислам Шайх-Ахмедович. Визит состоялся под конец января — в канун великого мусульманского праздника Курбан-байрам. Представительная делегация прибыла на десятке легковых автомашин, а замыкали внушительную колонну два грузовика с сотней откормленных живых баранов. И на следующий день после торжественного смотра войска молодого пополнения заклание жертвенных животных началось…

Чествование Пророка Ибрахима растянулось на двое суток, а под занавес праздной кутерьмы, состоялись показательные схватки любителей борьбы. Состязания происходили на утоптанной снежной площадке — прямо перед сидящими на толстых коврах и подушках высокопоставленными гостями, Шахабовым и его приближенными. Простые зрители как всегда обступили «арену», а те, кому не хватило места, взгромоздились на нижние сучья ближайших деревьев.

Первые поединки вызвали огромный интерес и хор одобрительных выкриков, но уже через пару часов однообразие сценария поумерило страсть, и начальство слегка заскучало. Скоро предстояло прерваться на совершение намаза — второе и третье из пяти ежедневных обращений к богу: вторая молитва произносилась перед закатом и до самого захода солнца, а третья — пока теплилась заря севшего за горизонт светила. С трудом сдерживающий зевоту из-за короткого ночного сна Харуханов, невзначай обмолвился:

— Беслан… Люди поговаривают, будто среди твоих бойцов есть какой-то русский. Вроде, бывший спецназовец…

— Среди здешних мусульман можно насчитать десятка три русских, — улыбнулся эмир.

Зная хитроватую натуру заместителя Командующего, начальник Генштаба решил не ходить вокруг да около:

— В моей охране тоже служит воин из элитного российского подразделения. Было бы интересно взглянуть на их противостояние. Как вы господа относитесь к этому предложению?

Беслан Магомедович взглянул на гостей — те одобрительно закивали, предвкушая интересное зрелище. Тогда обернувшись, он что-то шепнул Элиханову и шеф охраны исчез, а спустя минуту, перед очами руководства предстал инструктор рукопашного боя. Ислам Шайх-Ахмедович в свою очередь подмигнул кому-то из подчиненных и в тот же миг сквозь плотную толпу зевак протиснулся белокурый здоровяк.

— Думаю, им следует драться насмерть… — приглушенно, но так чтобы услышал начальник штаба, произнес Шахабов.

— Зачем насмерть?.. — растерянно вопрошал тот, не донеся до рта пальцами правой руки щепоть жирного плова. — Если тебе не жалко своего человека…

— Ну отчего же? Безусловно, жалко, — не дослушал эмир, — он учит молодежь единоборствам, кроме того — умен и предан… Но я, Ислам, в отличие от тебя уверен в его способностях.

Фраза задела Харуханова за живое. Швырнув плов обратно в огромное блюдо, он сердито распорядился:

— Эй вы! Бой будет без правил! И драться до последнего!.. Пока кто-нибудь из вас не испустит дух.

Но, повернувшись к хозяину учебно-тренировочной базы, сквозь зубы прошипел:

— Я оставляю за собой право прервать поединок, когда сочту нужным.

Пряча коварную усмешку, эмир промолчал…

Два бойца тем временем переместились на середину «арены». Соперник Татаева был примерно одного с ним возраста, но чуть покрупнее и выше. В осанке легко угадывалась армейская выправка.

Он скинул офицерскую демисезонную куртку с меховым воротником, под которой оказалась одна лишь полосатая майка — этакая тельняшка-безрукавка, что обычно надевалась морскими пехотинцами под черные мундиры. Демонстрируя окружающим и в первую очередь противнику накаченные мускулы, здоровяк вразвалочку продефилировал к краю «арены» и небрежно подал кому-то одежду.

Торбин еще со времен первых боксерских боев знавал о всяческих уловках и психологических ухищрениях. Потому незаметно ухмыльнувшись, быстро разделся по пояс и, не обращая внимания на белокурого воина, встал в ожидании команды о начале поединка.

Все смотрели на Беслана Магомедовича. Именно ему — хозяину здешнего празднества принадлежало право объявлять о почине разнообразных развлечений, именно он должен был разрешить и старт жестокого представления. Глаза его на мгновение впились в Сайдали, блеснули не то надеждой, не то приказным величием, но тут же померкли, стали безразличны и покойны. Он сделал жест рукой, означавший милостивое дозволение, и два русских бойца немедля сошлись на середине просторного «Колизея»…

Их силы были примерно равны, и бой длился долго — более получаса. Сперва происходила разведка — оба держали приличную дистанцию и коротко атаковали, не на миг не забывая о защите. Следуя излюбленной тактике, Татаев перемещался по утоптанной площадке сам и не давал стоять на месте сопернику. При этом нешуточные удары натренированных кулаков и ног, обутых в тяжелые армейские полусапожки, сыпались и с той и с другой стороны.

К середине единоборства постепенно обозначилось преимущество белокурого — местный инструктор стал уступать инициативу, все меньше атакуя и уповая в основном на оборону. Охранник Харуханова напротив — взвинтил темп и бешено наседал, осыпая его хлесткими ударами. Сайдали спасала реакция и быстрые уходы от кулаков-кувалд, против которых блоки почти не помогали — из рассеченной брови уже во всю хлестала кровь, заливая правый глаз. Здоровяк же выглядел неплохо, пропустив к этому времени лишь с десяток чувствительных ударов по корпусу…

Бывший офицер «Шторма» намеренно целил в грудную клетку — вкупе с неистово закрученной каруселью по клочку ровной поляны эти удары, несомненно, здорово сбивали дыхание оппонента. Татаев терпеливо выжидал и настойчиво гнул свою линию: намеренно уступал территориальное преимущество; кружил, подманивая земляка ближе и, бесстрашно ныряя под тяжелые кулаки соперника, бил по его ребрам. Дуэль не предусматривала даже коротких перерывов, и минут через двадцать пять тактика инструктора начала давать результаты. Охранник, по выражению давнего тренера сник: движения замедлились, пропал былой напор, а из гортани вырывались гулкие хрипы.

Концовка осталась за Сайдали, который творил теперь в пределах «арены» все что хотел. Минуты за две до окончания боя лицо белокурого напоминало кровавое месиво. Не успевая уклоняться или же защититься руками, он несколько раз падал после точных ударов Татаева, и ревущая толпа требовала добить поверженного. Однако у бравшего верх были свои представления о правилах и чести — он неизменно дожидался, пока тот поднимется, и только после этого продолжал атаку.

Закончился этот жестокий поединок весьма неожиданно.

Начальник Генштаба несколько раз порывался вскочить и остановить позорное избиение своего воина, но эмир неизменно удерживал его. Маскируя издевательские нотки, он приговаривал:

— Да будет тебе беспокоиться, Ислам Шайх-Ахмедович! Посмотри, разве твоему Рэмбо из российской элиты что-нибудь угрожает? Мой боец тоже устал… видишь, совсем перестал двигаться…

А спецназовцу и не требовалось исступленно носиться по площадке — более некого было изматывать. Здоровяк только что поднялся с колен и, покачиваясь, стоял шагах в трех, не представляя сколько-нибудь серьезной угрозы. Команда драться до смерти прозвучала из уст какого-то гостя и не являлась для Сайдали руководством к действию — здесь полновластным хозяином был Шахабов, а он подобного приказа не озвучивал.

«Пора заканчивать спектакль», — решил бывший капитан «Шторма» и двинулся к охраннику Харуханова. Тот даже не среагировал — просто старался удержать равновесие и, вероятно, ждал, когда его прикончат…

— Ну что, птичка перелетная, дометалась из края в край? — холодно процедил инструктор.

Белокурый безмолвствовал, не размыкая распухших и окровавленных губ…

Не обращая внимания на страшный шум вокруг и выкрики с требованиями свернуть шею «слабаку», Татаев резким движением боднул лбом противника в подбородок и, развернувшись, медленно пошел прочь. Он не видел, как тот повалился; как упрямо и с неимоверным трудом стал подниматься, оставляя на белом снегу кровавые отметины; как, падая и снова вставая, пробирался к краю «арены»…

Однако от мастера рукопашного боя не укрылась внезапная перемена, произошедшая в поведении зрительской аудитории. Все вокруг вдруг разом стихло, и только странный хруст раздался сзади и немного правее.

— Сайдали!..

— Сайдали, осторожно!..

— Сайдали, обернись!.. — вдруг послышались отдельные выкрики из толпы подданных Шахабова.

Широко раскрыв глаза, и бешено вращая на пальце перстень, со своего места привстал и сам эмир, но теперь Харуханов уцепил его за руку и, наблюдая за действиями подопечного воина, зловещее усмехнулся:

— Беслан, ты же сам настаивал на смертельном исходе!..

Гул нарастал, но Татаев продолжал неспешно идти в прежнем направлении, не оглядываясь, а лишь пытаясь вычленить из ненужного нагромождения звуков те, которые требовались ему словно воздух. Источник странного хруста он определил сразу — с краю площадки торчал высокий деревянный флагшток с колышущимся на слабом ветерке зеленым полотнищем и гербом Чеченской Республики Ичкерия — волком с поднятой головой. Более деревянных штучек, способных за секунду превратиться в смертоносное орудие, поблизости не было. Вероятно, поверженный и опозоренный соперник решил воспользоваться данным подручным средством для вымещения на победителе своей взбеленившейся злобы.

Толпа уже не кричала, а ревела в предвкушении финального зрелища, обещавшего кровавую и варварскую развязку, и многоголосый шум этот до предела мешал инструктору. Он сделал еще несколько шагов, а когда рев достиг апогея, насторожился и вдруг резко шарахнулся влево, одновременно выбросив в сторону правую руку. Никто толком не успел понять, каким чудесным образом Сайдали угадал нужный момент — увернулся, да к тому же не глядя поймал пущенное копьем остроконечное древко. Не раздумывая, с разворота и почти не прицеливаясь, он с силой метнул его туда, откуда оно прилетело. Здоровяк находился шагах в пятнадцати, и флагшток, в мгновение преодолев это небольшое расстояние, молнией ударил тому точно по центру полосатой тельняшки-безрукавки. Выпучив глаза и схватившись обеими руками за пронзившую грудь деревяшку, охранник постоял несколько секунд, затем, издав страшный крик, рухнул навзничь…

Воцарившуюся вокруг тишину нарушил бесстрастный голос заместителя Командующего:

— Полагаю, поделом псу, осквернившему одну из наших святынь. Водрузите флаг на место. И следующий, кто вздумает к нему прикоснуться, будет иметь дело с Сайдали Татаевым…

Беслан Магомедович уже не вращал перстня, а ласково поглаживал бороду. Значение этого действа преотлично знал сидевший где-то сбоку муфтий Вахид Зелимханович: возврата к неприятному волнению эмира боле не будет. И не дожидаясь реакции остальных, старец одобрительно затряс седой бороденкой.

Шахабов всегда умело подбирал и удивительно своевременно произносил нужные слова. Никто из высоких гостей не возразил против подобного заключения. Даже сидевший с каменным лицом начальник Генштаба…

Труп белокурого куда-то оттащили, освободив площадку для новых забав; после тонкого завывания Вахида Зелимхановича сообща совершили вечерний намаз; и праздник, не взирая на убитое настроение Ислама Шайх-Ахмедовича, продолжился…

Дождавшись же отъезда гостей, Беслан Магомедович повелел построить весь личный состав учебной базы. Потом вывел из строя мастера рукопашного боя, обнял его и преподнес великолепный кинжал с серебряной отделкой ножен. При этом прилюдно повелел переселиться из общей в отдельную, одноместную палатку.

За полчаса до окончания плановых занятий по восточным единоборствам, Сайдали Татаев медленно прошелся вдоль строя молодых чеченских призывников…

Здесь, в лагере их частенько именовали волонтерами, желая подчеркнуть добровольное волеизъявление сотен парней и девушек, обучавшихся ратному делу. В действительности же все обстояло не совсем так. Лишь половина из прибывавших сюда тянула на почетное звание добровольцев. В основном это были представители горных районов Чечни, с которыми загодя успели поработать муллы и шейхи, втолковывая им наиболее радикальные и воинствующие тарикаты ислама — накшбендийский и кадырийский. Другую половину зеленых юнцов и прочих способных держать оружие, агрессивно настроенные старейшины или просепаратистское духовенство, не спрашивая согласия, попросту включало в списки очередников на прохождение трехмесячного курса. Эти призывники не отличались особым энтузиазмом, принимая факт принудительной учебы как данность или некую обязанность. Вначале ими руководил простой меркантилизм — «добровольцы» спали и видели те немалые по здешним меркам деньги положенные им в качестве вознаграждения за последующее участие в боевых действиях. Потом же неизменно срабатывали надежные механизмы пропаганды, и согнанные со всех уголков республики рекруты, сами того не осознавая, постепенно вливались в движение ваххабизма — еретического с точки зрения истинного мусульманства движения. На смену замкнутости разрозненных одиночек приходил дух неуемной коллективной силы. В отчаянном стремлении поучаствовать в войне против неверных из памяти остервенело стирались многие слова Пророка. Его учение: «Вооруженная борьба — есть Малый джихад, а мирный созидательный труд — джихад Великий и главный», более ими не вспоминалось…

Ни огромных, ни малых талантов в освоении бойцовского искусства никто из нового призыва волонтеров не выказывал. Сайдали Татаев же в свою очередь вкладывать в тренировочный процесс душу и творчество не торопился. Однако элементарные сдвиги в постижении разнообразных мордобоев обязательно должны были иметь место.

Среди курсантов предыдущего набора мастер сумел-таки отыскать одного подходящего, крепкого парнишку — Вису Мукушева. Ежедневно проводил с ним дополнительные занятия, обучил нескольким нестандартным приемам, заставлял работать с максимальной нагрузкой… В результате получился неплохой по тутошним меркам рукопашник. Эмир остался доволен, просмотрев пару показательных боев с участием Висы.

Надо было что-то придумывать и на сей раз…

— Вот что… ну-ка встали полукругом, — задумчиво молвил он. Выбрав двоих, приблизительно равных по комплекции, приказал: — на середину. Бой до первой крови. Постарайтесь выложиться и показать все, чему научились.

Щуплые новобранцы подчинялись суровому, атлетически сложенному инструктору беспрекословно. В мгновение ока они образовали круглую площадку, обступив ее почти со всех сторон, а двое названных отвесили легкие поклоны — что-что, а этот предварительный ритуал был ими усвоен отменно. Под одобрительные выкрики земляков мальчишки стали неуклюже передвигаться по «рингу» и мутузить друг друга. Спарринг длился недолго — оба пропускали каждую вторую зуботычину и уже через минуту размазывали кровь вокруг расквашенных носов.

— Ты и ты, — кивнул Татаев курсантам, назначая следующую пару.

Но ни вторая, ни третья, ни четвертая пары не показали ничего примечательного. Единственным учеником, на кого он согласился бы взглянуть еще раз, была Анжела Ясаева — семнадцатилетняя девчонка среднего роста. Камуфлированная военная форма немного стесняла ее движения, однако не мешала угадывать под нею сильную, стройную фигуру. Великим умением, как, впрочем, и способностью быстро впитывать преподносимый материал она не отличалась, но по дерзкой напористости и отчаянному упрямству будущая террористка могла дать фору кому угодно. Один взгляд ее, впивавшийся в соперника со страстью и злобой, гнал по телам парней мелкий, неприятный озноб…

— Встречаемся завтра на этом же месте после тренировочных стрельб. Свободны, — простился с учебной группой наставник и направился к своей палатке.

— Сайдали, — вдруг кто-то негромко окликнул его.

Обернувшись, Татаев увидел Ясаеву. В недавнем поединке она походила на задиристого и взъерошенного воробья, теперь же, заправляя туго скрученные косы под армейское кепи, пыталась придать обличию обыденный и опрятный вид.

— Сайдали, можно с вами поговорить?

— Отчего же нельзя? Пойдем…

«Пусть начинает беседу первой», — не забывая об осторожности, решил капитан, усаживаясь напротив своего скромного жилища — прямо возле недавно угасшего кострища, что обдавал теплом тлевших углей при каждом легком порыве ветра. Однако девушка, выросшая в мире иных законов, робко стояла поодаль, ожидая дозволения мужчины приблизиться и начать разговор.

Пришлось смягчить тактику…

— Присаживайся, — разрешил он. — Так что тебя привело ко мне?

— Мне очень нравится наблюдать, как вы показываете нам всевозможные приемы, удары, движения… Ваша техника, одним словом. Здорово у вас получается!.. — сбивчиво стала объяснять девица-курсант, несмело присев напротив. — А вот у меня, почему-то ничего не выходит. Понимаю, что сильнее соперника и могу победить, а грамотно сделать этого не могу.

— Есть хочешь? — слегка огорошил ее встречным вопросом угрюмый инструктор.

— Нет… — деликатно отказалась она, заливаясь румянцем, — спасибо.

Но Сайдали знал о скромном пайке волонтеров. Дотянувшись рукой до полога палатки, он откинул его и достал из рюкзака четыре сырых картофелины. Закопав их в горячую золу, подбросил несколько сучьев.

Анжела молча наблюдала за его действиями. Пару раз она порывалась возразить, но рта раскрыть не посмела — отчего-то побаивалась сильного и уверенного в себе человека. Вероятно, немало к этому времени успела наслушаться легенд о его редких способностях…

— Видишь ли, — наконец, молвил он, — все зависит от того, управляешь ли ты собой во время боя, или же наоборот — что-то правит тобой.

— Как это? — не поняла юная собеседница.

— Просто. Ты же полностью отдаешься во власть эмоциям. В соответствии с обязанностями я наблюдаю за каждым из вас и многое вижу. Сегодня, к примеру… Во время спарринга ты готова была разорвать партнера, однако из этого ничего не получалось, и большинство твоих наскоков заканчивались плачевно. Не так ли?

Та виновато кивнула и потрогала запекшуюся кровь на разбитой нижней губе.

— Злость, ненависть, ожесточение, жажда мести и справедливости — все это крайне необходимые для борьбы с врагом составляющие, — продолжал Татаев. — Но нужно научиться отделять элементы фундамента собственных убеждений, от инструментов достижения победы.

Девчонка хлопала длинными ресницами, стараясь постичь смысл мудреных фраз.

— Хорошо, я попробую растолковать по-другому. Можешь вразумительно объяснить, почему ты здесь?

— Нас собрали и привезли сюда по приказу эмира Урус-Мартановского района.

— Урус-Мартановского? — переспросил молодой человек.

— Да. Вы там бывали?

— Нет… не приходилось, — соврал он, припомнив участие в первой операции по устранению Барса — эмира Дукузова. И вернув разговор в былое русло, предположил: — вероятно, вас набирали по какому-то принципу: как наиболее подходящих, готовых отдать жизнь за свободу и независимость республики. Не так ли?

— Наверное, как же без этого?.. — с какой-то неопределенностью пожала плечами Анжела.

Из ее ответа Сайдали почерпнул совсем другое — сознание девушки не слишком обременено политическими убеждениями.

— Так вот, — перешел к более конкретным советам инструктор, осторожно выхватывая из золы первый готовый овощ, — когда сталкиваешься лицом к лицу с противником, до полной победы над ним необходимо отключать чувства, способные вмешаться в исход поединка. К ним-то как раз и относятся вышеперечисленные: лютая ненависть, излишняя жестокость, злоба… Запомни: настоящий боец неподвластен эмоциям; его голова обязана быть холодной; он должен забыть обо всем на свете и руководствоваться исключительно приобретенными навыками рукопашной схватки! Уяснила?

Напряженное ли внимание, с каким она внимала его словам, или же что-то другое придавало ее взору суровое и немного жестокое выражение.

— Кажется, уяснила… — согласно кивнула Ясаева. — Значит нужно просто сосредоточиться на изучении приемов с тактикой и во время боя не думать ни о чем постороннем. Верно?

— Примерно так, — просто, точно говоря о кулинарном рецепте, ответил профессионал от спецназа.

Покопавшись палкой в золе, он достал вторую готовую картофелину, а первую — уже немного остывшую в его руке протянул гостье: — угощайся…

Наличие женщин в рядах чеченских добровольцев поначалу обескураживало инструктора-рукопашника — Шариат весьма недвусмысленно трактовал приниженное положение слабого пола в мусульманском обществе. По строгим законам Ислама женщина являлась человеческим существом второго сорта, природа и обязанность которого сводилась к послушанию и ублажению мужа — представителя бога на земле и полновластного ее хозяина. Свидетельские показания в суде одного мужчины приравнивались к показаниям двух женщин. Она не имела права давать присягу и брать на себя любые обязательства…

Но все эти каноны оставались за пределами учебно-тренировочной базы, руководимой заместителем Командующего вооруженными силами Чеченской Республики Ичкерия. Стоило женщине вступить на территорию лагеря с целью обучения и дальнейшего участия в войне с неверными, статус ее сразу же приравнивался к мужскому. От молодых парней, девиц-волонтеров отличало только одно — селили их в отдельной большой палатке.

А дальше для некоторых из них начиналась смертельная игра в фанатизм…

Обжившись в четырехместной палатке, Сайдали пытался осторожно выяснить, какие именно занятия с курсантами проводит старый муфтий. Все попытки были тщетными, пока тот сам однажды вечером не заглянул к нему…

Завидев почтенного гостя, неспешно приближавшегося к его жилищу, молодой человек встал — старикам-кавказцам нравилось подчеркнуто-уважительное отношение.

— Садись-садись, Сайдали… — проскрипел Вахид Зелимханович.

Татаев дождался, когда старший по возрасту усядется сам, только после этого последовал приглашению. О причине неожиданного визита инструктор не догадывался, но знал: любой разговор с местным пожилым человеком может занять весьма продолжительное время. Следовало запастись терпением, а чтобы соблюсти протокол здешних обычаев, справился:

— Благополучно ли прошел ваш сегодняшний день?

— Да, хороший был день…

— Не беспокоит ли здоровье?

— И на здоровье, слава Аллаху, не жалуюсь… — заметил старикан, удовлетворенно задрав голову так, что посеребренная бороденка приняла почти горизонтальное положение.

Вопреки ожиданиям, муфтий не стал тянуть резину и сразу перешел к делу, ради которого явился:

— Я вот зачем пожаловал… Не смог бы ты назвать человек восемь-десять из недавнего пополнения, кто на твой взгляд отличается особым рвением, убежденностью и ненавистью к нашим врагам?

Татаев задумался…

— Не стану торопить… У меня достаточно времени, подумай. Неважно мужчины это будут или женщины, хотя женщины даже предпочтительнее… Но главное, чтобы они были наделены страстным желанием воевать с неверными!

— Вахид Зелимханович, я полагал, к нам все попадают с желанием воевать…

— Э-э-э… — протянул старческим тенорком культовый служитель, — все да не все! Мне нужны самые фанатично преданные люди!..

После упоминания слова «фанатично» Сайдали все понял и, немного помедлив, перечислил какие-то фамилии.

А позже он заметил седобородого старца за аналогичным опросом и других инструкторов. Окончательно Татаев утвердился в правильности своей догадки, когда небольшую, набранную муфтием группу, целиком состоявшую из молодых женщин, помимо духовных уроков стали натаскивать основам подрывного дела. Эту дисциплину в лагере преподавал Арзу Элиханов — начальник личной охраны эмира.

Расчет и принцип у руководства сепаратистов был предельно прост: поиск, отбор, либо воспитание слепо верующих каждому их слову людей — фанатиков, готовых пожертвовать жизнью ради кем-то придуманных догм и целей. Вахид Зелимханович упорно втолковывал им, спекулируя на заурядном тщеславии, будто они становятся шахидами — воинами-мучениками, свято почитаемыми настоящим мусульманством.

На самом же деле, их готовили стать рядовыми смертниками в чьей-то изощренной, но, тем не менее, обыденной борьбе за деньги и власть…

2

В течение следующего месяца на тренировках и в вечернее время Сайдали стал уделять Ясаевой гораздо больше внимания. Разговоров на отвлеченные темы она старалась избегать, да и он не торопился дознаться до причин ее пребывания в рядах сепаратистов. Преподавателя рукопашного боя куда больше волновал другой вопрос — наличие в группе хотя бы одного неплохо подготовленного по здешним меркам бойца. В конце концов, это являлось показателем его профессионализма и качества работы по воспитанию боеспособного пополнения. В противном же случае он мог навсегда лишиться поддержки всемогущего, но единственного протеже — эмира Шахабова.

Следуя его четкому плану, они устраивали непродолжительные — в пределах базы, кроссы; подтягивались на самодельной перекладине; отрабатывали разнообразные удары руками и ногами. И в правильности своих действий Татаев убедился довольно скоро. Устраиваемые им спарринги меж подопечными, как правило, собирали вокруг массу зрителей. Маленькая круглая «арена», на одной из лесных полян тут же оказывалась в центре внимания сотни-другой волонтеров, свободных от занятий и дежурств. Это становилось неким развлечением в однообразной, нелегкой жизни обитателей учебного лагеря. Крики в поддержку того или иного бойца привлекали все новых болельщиков, и в один из дней на просмотр поединков пожаловало руководство…

Сайдали еще издали заприметил, как меж деревьев со стороны черно-зеленого шатра неспешно шествуют два человека в сопровождении шестерых вооруженных головорезов Арзу Элиханова. О чем-то переговариваясь, Беслан Шахабов с Альбертом Губаевым направлялись прямо к бурлящей толпе.

Знаком подозвав к себе Ясаеву, наставник шепнул:

— Готовься девочка, ты следующая. Драться будешь с Юсупом — победителем предыдущей встречи. Ничего не изобретай, просто делай все так, как мы отрабатывали на тренировках. Давай милая, не подведи…

Эти приятные слова и мягкий тон инструктора подействовали на нее лучше поощрения, и Анжела, заметно окрепшая за минувший месяц, провела очень достойный бой с противником, превосходящим ее и по весу, и по росту. Толпа аплодировала быстрым перемещениям молодой девчонки по площадке, ее ловким уходам от бестолковых наскоков менее резвого соперника, и взрывалась восторгами после четких, своевременных ударов будущей террористки. Несмотря на появившуюся на лице Юсупа кровь, Татаев намеренно не останавливал поединка до тех пор, пока преимущество Анжелы не стало очевидным для всех.

— Неплохо, Сайдали! — похлопал по плечу инструктора эмир. — А говорил, никто из нынешнего пополнения не способен стать воином!..

— Ясаевой еще далеко до настоящего воина, но она — одна из немногих, кого бы я взялся всерьез обучать искусству борьбы. Есть в ней бойцовский стержень.

— Если бы мы позволили девчонке заниматься каким-нибудь единоборством, ты бы смог сделать из нее чемпионку? — то ли в шутку, то ли всерьез справился Беслан Магомедович.

Помедлив, тот согласился:

— Пожалуй, за пару лет… В своей весовой категории она, несомненно, превзошла бы всех.

Когда довольное начальство удалилось, а гудящая толпа рассеялась по обширной территории базы, Татаев со своей ученицей вновь уединились возле палатки. Оба были довольны своей работой: щеки юной победительницы горели алым румянцем, сама она беспрестанно ерзала на месте, стреляя по сторонам счастливыми глазами и, не знала, как отблагодарить учителя; он же в глубине души, сам благодарил это наивное создание…

— Большое спасибо, Сайдали. Ведь с вашей помощью у меня стало неплохо получатся, правда?

— Правда. Но работать нужно по двенадцать часов в день, тогда будет еще лучше.

— Я готова, — без затей ответила она, но тут же добавила: — да вряд ли вы станете со мной столько заниматься.

— Расскажи мне лучше о себе, — сменил тему разговора Татаев, решив, что настало время узнать о ней побольше.

— А что вас интересует? — немного удивилась Анжела, — мне и рассказывать нечего.

— Село, в котором ты жила, большое?

— Не особо… Обычный аул — отделение бывшего колхоза. Правда, по соседству с райцентром — Урус-Мартаном.

— Ну а как же тебя сюда угораздило? Каким образом эмир района до вас добрался? — спросил он, достав из кармана заветную монетку.

— А он и не добирался, — запросто объяснила она, — его люди раздают старейшинам тейпов разнарядки, а те уж сами решают — кому и когда идти воевать.

— Стало быть, если бы не старейшина рода, тебя здесь могло и не быть?

— Я сама попросилась и нисколько об этом не жалею, — твердо отвечала та, заворожено наблюдая за мелькавшей меж пальцев наставника монетой. — Во-первых, вас встретила и чему-то научилась. Во-вторых, окончив обучение, обязательно приму участие в каком-нибудь важном походе на федералов…

То ли с жалостью, то ли насмешливо Татаев посмотрел на весьма привлекательную девчонку, вероятно, впервые за свою короткую жизнь, попавшую за пределы крохотного района и оказавшуюся в цепких лапах Медведя. Она жаждала дальнейших авантюр и приключений, не понимая, что именно таковые глупые марионетки и нужны были Шахабову…

— Ты тоже осваивала азы грамотности под руководством муллы или шейха? — с едва приметным налетом грустной иронии справился он.

— Нет, — улыбнулась Ясаева, и на щеках ее обозначились ямочки. — Я ведь говорила: райцентр от села расположен совсем близко — минут двадцать пять ходьбы… Вот и окончила почти все одиннадцать классов в Урус-Мартане.

Тем более странным Сайдали показался факт присутствия здесь этой девушки…

— Почему «почти»?

— Во время одного из недавних артобстрелов снаряд попал в здание школы, и рухнула часть перекрытий. Хорошо, что выходной день был — кроме сторожа, никто не пострадал. С тех пор школа закрыта…

— А как отнеслись родители к твоему намерению взять в руки оружие?

Лицо ее моментально изменилось. Она немного помолчала, затем негромко призналась:

— Отца давно убили…

— На войне? — словно не замечая в собеседнице скорбной перемены, продолжал он задавать вопросы.

— Нет… Доу.

— ?

— Обычай такой — доу. То есть — кровная месть. Он был чеченцем…

— А мать?..

— Мама погибла около четырех лет назад…

Простота, точность, да и смысл ответов Анжелы обезоружили его. Вместе с тем Татаев все же почувствовал неловкость за неуместное любопытство и притих. Но девушка сама прервала натянутую паузу — не желая видеть его смущения, грустным и уставшим голосом поведала:

— Мама у меня была русской. Изредка ездила в Аргун — к родственникам отца. Возвращаясь однажды, попала под бомбу русского самолета — федералы в тот день штурмовали дом нашего эмира Аслана Дукузова. Спецназ, авиация, бэтээры… Несколько домов разрушили бомбежкой, но, слава Аллаху, хоть без артиллерии и ракет обошлось, иначе бы и мы могли погибнуть. Почти всех его людей перебили, и мирные жители пострадали, включая мою маму. Теперь нас в семье осталось трое — кроме меня, еще две сестренки подрастают. А я, став взрослой, должна отомстить хотя бы за смерть матери.

Он слушал ее тяжелую исповедь о своих бедствиях и потерях, самых страшных потерях, которые только может испытать семнадцатилетняя девушка, и не обвинение за ее решение отомстить за близких людей шевельнулось в его душе, а стыд и унизительное чувство человека, считающего себя виновным в зле, которого он не совершал. Только что она рассказала о той самой операции, ставшей для тогдашнего старшего лейтенанта Торбина боевым крещением в «Шторме». Он помнил тот день от начала и до конца, но помнил увиденное глазами карающей силы. Теперь же ему пришлось выслушать и потерпевшую сторону, не помышлявшую с тех пор ни о чем, кроме священного возмездия…

— Отправляя меня сюда, старейшина объяснил, что по законам кровной мести я обязана за смерть матери лишить жизни как минимум двух неверных, — с едва заметной безысходностью прошептала Ясаева.

— Она тоже была мусульманка?

— Конечно, иначе бы ее не приняли здесь…

— Что же будет с твоими сестрами? — подавленно спросил инструктор.

— Перед моим отъездом их забрали к себе родственники папы в Аргун. Я за них спокойна.

От отца, несомненно, она унаследовала твердый мужской характер, а мягкие и приятные черты внешности, выгодно отличавшие Анжелу от большинства чистокровных чеченок, вероятно, достались от матери. Сайдали успел разглядеть ее пышные темно-каштановые волосы, до того как она упрятала их под кепку. И сейчас, из-под головного убора упрямо выбивалась их тоненькая волнующаяся прядка. На щеках девушки обитали чуть заметные ямочки, придававшие лицу обаятельную, лукавую простоту. В моменты ее редких улыбок ямки становились выразительнее. Но, пожалуй, более всего остального удивляли и поражали глаза Ясаевой. Зеленовато-карие и по-детски большие, они являли собой прекрасное отраженье творившихся в душе переживаний рано потерявшей родителей и совсем еще юной девчонки. Заглянув в них, можно было легко увидеть многое: безысходность и желание мстить, немую тоску и решительность, отчаяние и невозможность до конца осмыслить происходящее вокруг.

Наставник медленно отвел от девушки взгляд…

— Здорово! — кивнула на монету Анжела, — это тоже тренировка?

Не останавливаясь ни на миг, денежка с обычными — не заточенными краями мелькала то в правой, то в левой его ладони…

— Да. Разрабатывает и делает более гибкими суставы кистей. На, попробуй…

Ученица попыталась медленно повторить упражнение, но монетка тут же соскользнула с ее тонких пальцев и юркнула в траву. Инструктор с трудом отыскал ее в сгустившихся сумерках, поднял и вложил в ладонь Ясаевой со словами:

— Оставь себе. Настойчивость у тебя есть, а значит, когда-нибудь обязательно получится.

— Спасибо… — она с трепетом приняла от него подарок и вдруг приглушенно, но очень серьезно спросила: — вы слышали о готовящейся операции?

— Нет, — так же вполголоса отвечал он, мимолетно оглянувшись на соседние палатки, возле которых ужинали коллеги инструкторы и прочие обитатели лагеря.

— Говорят, Беслан Магомедович готовит двадцать человек для отправки в тыл врага.

— Куда? — не понял Татаев.

— Ну, на юг России — за пределы нашей республики, — с жаром пояснила Анжела.

— Вот как!? — чуть было не удивился он, однако, вовремя спохватившись, холодно и с безразличием пожал плечами: — что ж, на то воля Аллаха… Значит так нужно.

Больше никаких вопросов малознакомой девице бывший офицер «Шторма» задавать не стал.

«Мало ли у тебя способностей… — подумал Сайдали, — Альберт Губаев службу безопасности тащит исправно, как бы не навлечь лишних подозрений».

— Поздно уже, Анжела… Иди, отдыхай, — легонько пожал он ее ладонь. — Ты сегодня славно поработала — молодчина. До завтра.

Чтобы поскорее скрыть смущение и радость, она проворно встала и направилась к себе. Татаев же минут пять посидел у затухавшего кострища и скрылся внутри своей палатки.

Запалив маленький фонарь, прицепленный к брезентовому своду, он разделся, аккуратно сложил в углу форму и прилег, не выключая тусклого источника света. Фонарь освещал только пространство перед пологом, образуя на самом пологе дрожащий полукруг; в остальной же части тесного жилища царил полумрак. В нем с трудом можно было различить потрепанный снайперский коврик; теплую ватную куртку, служившую сейчас подушкой; старое залатанное одеяло. У изголовья «постели» лежала тельняшка, а поверх нее какая-то книга с арабской вязью на обложке. В ногах стояла цветастая хозяйственная сумка, наполовину наполненная овощами и фруктами.

Скоро мастер рукопашного боя погасил лампочку и прикрыл глаза, а еще спустя пару минут уже спал…

Ночами Торбин частенько встречался с друзьями. В его неспокойных сновидениях они сызнова втроем пробирались по дремучим чащобам на юг, как и прежде понимали все без слов и прикрывали друг друга огнем своих автоматов. Он просыпался в холодном поту, до боли в суставах сжимая пальцы — давя на невидимый курок и… ощущал опостылевшую пустоту вокруг…

— Ну, что теперь скажешь? — справился довольный Шахабов у своего давнего приятеля, когда по традиции они не спеша потягивали в шатре вечерний чай.

— На счет чего? — спокойно отвечал тот.

— Не прикидывайся, — улыбнулся эмир, — ты прекрасно знаешь, о ком я спрашиваю.

— А-а… ты о Сайдали… — «догадался» советник. Покачав головой, упрямо изрек: — не знаю. Пока он прилично научил драться только двоих. Не важный, надобно заметить, показатель.

Несгибаемость заместителя по безопасности начинала выводить Беслана Магомедовича из себя. Утратив на лице улыбку и нахмурив брови, он процедил:

— Ты полагаешь, Татаев не сбежал бы за прошедший год, возымей он такое желание? Неужели те восемь постов, что расставлены вокруг лагеря, явились бы для него серьезным препятствием? Или ему помешали бы твои заплывшие жирком арабы-соглядатаи? Пойми, в конце концов, у него нет пути назад — там он предатель и числится среди погибших!

Губанов мочал, стараясь не смотреть в сторону Шахабова. А тот, вдруг сузив глаза, полюбопытствовал:

— Скажи мой друг, а Щербинину ты полностью доверяешь?

— Щербинин — другое дело. Он давно работает на нас и, к слову сказать, тянет лямку за весьма большие деньги. А с продажными людьми, как ты сам выражаешься: иметь дело — одно сплошное удовольствие.

— И, тем не менее, он тоже русский. Но в отличие от Сайдали веры нашей не принимал; имеет куда более солидное положение — как-никак полковник, командир известного отряда специального назначения… Помани кто более крупным заработком — ни дня размышлять не станет — переметнется!..

— А три уничтоженные нами группы, после его своевременных донесений!? — забывшись, снова перебил эмира одноглазый. — А его идея об интервью!? Ведь благодаря тому, что я ляпнул тем двум репортерам о твоей «смерти», наш учебный отряд почти год никто не достает! Точно забыли про нас!..

— Хорошо, оставим наши споры о надежности Татаева. Мне кажется, настало время проверить его преданность Аллаху.

Пожилой чеченец, наливавший в пиалу чай, замер и поднял на заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии настороженный взгляд.

— Да-да, Альберт. Я обещал, что ты будешь первым, кого я поставлю об этом в известность. Так вот, имеется у меня одна хитрая задумка…

Взращивая из Ясаевой достойного бойца, Сайдали думал, прежде всего, о себе. Точнее о том, как бы эмир вдруг не усомнился в своем давнем решении даровать ему шанс. И, кажется, это у мастера рукопашного боя выходило на славу. Однако, вслед за радостной эйфорией от удачной находки среди серой курсантской массы, случилось то, чего он не предусматривал…

Старый муфтий к тому времени отобрал пополнение для своей пропагандистской работы — семь девушек уже с месяц усиленно готовились стать «черными вдовами», как называли смертниц в российских спецслужбах. Несколько раз Татаев наблюдал будущих самоубийц на занятиях Элиханова за примеркой пресловутых «поясов шахидов», напичканных то ли пластидом, то ли тротиловыми шашками.

А спустя пару дней после созерцания Бесланом Магомедовичем боя с участием Анжелы, Альберт Губаев на общем построении неожиданно зачитал приказ о ее зачислении восьмой смертницей в спецгруппу Вахида Зелимхановича…

Будущие шахиды занимались по отдельной программе. В их подготовке были заметно урезаны часы по стрельбе, единоборствам, изучению связи, топографических карт и общему физическому развитию. Все сэкономленное время они проводили в задушевных беседах с муфтием, а так же за освоением способов массового уничтожения мирного населения и живой силы противника.

Татаев стал реже встречать Ясаеву, но особого сожаления по этому поводу не испытывал — она являлась всего лишь одной из сотен курсантов, с коими ему пришлось иметь дело за последний год.

Одним больше, одним меньше…

Тем не менее, по утрам девушка изредка присоединялась к инструктору, и они на пару совершали пробежки по обширной территории базы.

Покидать пределы лагеря кому бы то ни было, строжайше запрещалось, посему, маршрут непродолжительных марафонов оставался одним и тем же. Стартовав от палатки наставника, минут за пять неспешного бега они огибали каменистый берег ручья, поворачивали вглубь леса и метров через триста достигали дальней границы базы — начала грунтовой дороги. Густая растительность берегов узенькой речушки скрывала несколько дозорных постов, точного места нахождения которых Татаев, увы, не знал. Серьезно охранялась часовыми и стоянка автомобилей, устроенная на обочине все той же дороги, ведшей куда-то на юг.

Автомобилей на стоянке находилось немного: относительно новый «КамАЗ»; остов с проржавевшей насквозь кабиной от «ЗИЛа»; потрепанный, но вполне исправный «УАЗик», именуемый в народе «буханкой» и, наконец, сверкающий темно-зеленым лаком, новенький американский «Джип». Пробегая мимо иномарки, Ясаева каждый раз задерживала на ней восторженный взгляд, а потом, когда они поворачивали обратно, постоянно оглядывалась, словно стараясь запомнить ее совершенные очертания.

— А чья это машина? — как-то не удержавшись, поинтересовалась она.

— Эмира, — коротко ответил наставник.

— Зачем ему в учебном соединении такой дорогой внедорожник?

— А тебе известны цены на них? — усмехнулся спецназовец.

Девчонка честно пожала плечами.

— В лагере он может и не нужен, — объяснил Сайдали, — а вот для встреч с высокопоставленными лицами, на которые регулярно выезжает заместитель Командующего, такой автомобиль просто необходим.

Она снова обернулась, и чуть было не споткнулась о камень…

— Смотри лучше под ноги. Ты все равно вряд ли ты успеешь на такой прокатиться… — съязвил он.

Но девица то ли не поняла намека на скоротечность жизни смертников, то ли не собиралась опровергать эту бесспорную истину. Она просто восторженно призналась:

— Впервые вижу такую красивую машину. У отца был КамАЗ, еще бывало, ездил на «Урале»…

Отец Анжелы до трагической смерти работал на одном из немногих в отделении колхоза автомобиле. На ночь ставил его во дворе, а в выходные не вылезал из-под задранной кабины. Старшая дочь, разумеется, все время крутилась рядом — сначала с тряпкой и ведром воды, ну а потом отец стал доверять и гаечные ключи. С тех пор в наделенной мальчишеским характером девчонке и прижилась любовь к технике на колесах…

— Скажи мне лучше, — немного сбавил темп бега инструктор, — как ты относишься к зачислению в группу муфтия?

Та ответила не сразу. Они уже миновали «финишную» отметку своих мини-кроссов, когда она почему-то повернула на второй круг. Татаев последовал за ней…

— Сначала мне казалось: я не готова к тому, что предстоит сделать… — стараясь не смотреть в его сторону, наконец, молвила девушка. — Сейчас свыклась. Думаю, получится…

Поражаясь ее спокойствию, он спросил:

— Ты и впрямь готова умереть по чьему-то приказу?

— Я слышала, что, и вы год назад готовы были отдать жизнь за голову Беслана Магомедовича.

— Не обо мне речь. Тебе ведь нет и восемнадцати…

— Моей маме накануне гибели исполнилось всего тридцать три — тоже не возраст для смерти.

— На войне частенько происходит бессмыслица — гибнут ни в чем неповинные, случайные люди. С обеих сторон гибнут…

— Этого нельзя сказать про федералов, — твердо заявила Ясаева, переходя с бега на шаг. — Если такой приехал в Ичкерию, значит, воюет против нашего народа или, по меньшей мере, помогает этой войне.

Ему было, что сказать в ответ, но он долго молчал — возможно, девица являлась доверенным лицом Губаева, поэтому Сайдали не имел права обнаруживать своей симпатии к неверным. Спустя несколько минут он негромко произнес:

— В Санкт-Петербурге долгое время жил и работал один известный хирург. Никогда не носил военной формы; скорее всего ни разу не держал в руках оружия; не делал никому плохого… Говорят у него были золотые руки — тысячи жизней спас. Прислали его сюда — организовывать медицинскую помощь мирному населению в Шали…

Она пристально посмотрела на инструктора, в глазах мелькнуло удивление, интерес… Видимо, Анжела ожидала страстного спора, живых примеров несказанной доброты в среде военных, или жалкого оправдания их жестокости… Но его упоминание о простом человеке самой гуманной профессии показалось ей неожиданным и необычным.

Татаев почему-то снова умолк и она нетерпеливо попросила:

— Расскажите о нем. Что же произошло дальше?

— И в районной больнице Шали доктор занимался тем же: оперировал, спасал, помогал появляться на свет чеченским детям. Он, по-твоему, тоже «федерал», подлежащий уничтожению?

Этот вопрос заставил ее задуматься…

— Наверное, нет… — уже без былой уверенности молвила она через какое-то время.

Тогда он закончил недлинную историю странным голосом, наполненным не то печалью, не то обвинением:

— Так вот, однажды утром его нашли повешенным прямо в операционной. На груди висела записка: «Так будет с каждой русской собакой, пришедшей на нашу землю»…

Девушка вздрогнула от подобного финала. Сайдали же, зная, что она еще не раз в своих мыслях вернется к рассказу о несчастном враче, не стал боле говорить об этом. Он спросил о другом:

— Неужто ни о чем не пожалеешь перед тем как замкнуть контакты взрывателя?

— А о чем жалеть?.. — вздохнув, грустно ответила Анжела, — родителей уже нет, кому мы с сестрами нужны?! А будущее… Зачем мне думать о будущем, когда я и так знаю его очень хорошо? Если бы осталась в ауле, то к этому времени какой-нибудь престарелый начальник прислал бы родне калым. А им это только на руку — поскорее отделаться от лишних ртов. Отвели бы к нему в тот же день… Нет уж!

Спецназовца нестерпимо подмывало озвучить вполне уместные фразы: «Ну, положим, в смерти твоей матери действительно виноваты те, кто неумело отбомбился в окрестностях Урус-Мартана. А остальное?.. Отца убили свои же чеченцы, из-за ваших же жутких, с точки зрения цивилизации, законов Шариата. Потом ты решила, что лишена выбора; возможно и будущего… Допустим тебе не хочется замуж за старика… А причем здесь десятки тех, кого тебе предстоит угробить вместе со своей никчемной жизнью? О них-то ты подумала?..»

Он сдержал рвавшееся изнутри возмущение — слишком мало знал эту глупую девчонку, и столь откровенные фразы, переходящие грань легкого трепа за утренней пробежкой, могли послужить ему смертным приговором.

Обучение военному делу очередного набора рекрутов завершалось. Около двухсот возмужавших выпускников, из двухсот пятидесяти присланных с разных концов Чечни призывников, вскоре отбывали в родные пенаты. Там им предстояло терпеливо дожидаться желания кого-то из полевых командиров пополнить ряды своего партизанского соединения. Сразу же после окончания курсов могло посчастливиться немногим избранным: тридцать достойных бойцов попадали в действующую армию; самым лучшим, проявившим недюжинные способности в период подготовки, предстояла поездка в учебные центры Афганистана и Пакистана; набольшим же и неизменным спросом пользовались смертницы. Группа муфтия, как правило, в полном составе снаряжалась с первой же оказией и навсегда исчезала в северном направлении. А спустя некоторое время все газеты и телевизионные каналы необъятной державы наперебой сообщали о прогремевших взрывах на стадионах, вокзалах, в транспорте и прочих местах скопления мирных граждан России…

За неделю до завершения подготовки, на общем построении курсантов старший инструктор — выходец из Каира, поинтересовался, кто разбирается в автомобильных двигателях и хочет помочь водителю с ремонтом. Ясаева, полагая, что предстоит заниматься «Джипом», успела изъявить желание первой…

— Жаль, но видимо бегать по утрам больше не получиться, — сообщила она, отыскав после построения наставника рукопашного боя.

Сайдали равнодушно усмехнулся и не удержался от жестокого сарказма на прощание:

— Я тоже с некоторых пор не вижу смысла в твоих занятиях спортом.

Теперь незамысловатый намек прозвучал доходчиво — она повернулась и, понурив голову, пошла к автомобильной стоянке…

А утром следующего дня Татаева неожиданно позвали в черно-зеленое пристанище эмира…

— Присаживайся, Сайдали, — любезно предложил хозяин.

Рядом с ним находился советник Губаев. На коврике, перед начальством, словно в витрине оружейного магазина были аккуратно разложены пистолеты различных систем.

— Как дела у наших новобранцев? — поинтересовался Шахабов.

— Нормально, — сдержанно отвечал инструктор. — Великих бойцов я из них не сделал, но кое-чему научил.

— Что ж, именно это и требовалось… Но ты здесь по-другому поводу, — он мимолетно взглянул на заместителя по безопасности и, вращая вокруг безымянного пальца платиновую печатку, продолжил: — мы готовим одну секретную акцию, важнейшую часть которой хотим поручить тебе. Готов ли ты к серьезной работе?

— Думаю, да. Однако мне не хотелось бы убивать своих соплеменников. Помните о нашем уговоре?.. — безо всякой охоты молвил подопечный.

Любой другой положительный ответ Татаева, выражающий сиюминутную и абсолютную готовность к разнообразным активным действиям, неизменно вызвал бы подозрение обоих чеченцев. Осторожное же напоминание о давнем соглашении явилось закономерным и последовательным шагом в его поведении.

Перед тем, как дать окончательное согласие взять новое имя и принять ислам, Торбин в давней беседе просил эмира оградить его от операций по уничтожению живой силы противника. Пожалуй, именно это условие уберегло тогда Сайдали от традиционного в таких случаях ритуала для славян, решивших переменить веру — участия в казнях военнопленных. И скрепя сердцем, Шахабов воздержался от обычая повязывать кровью нужных ему людей…

— Я не забыл о своем обещании, — удовлетворенно кивнул Беслан Магомедович и, оставив в покое роскошный перстень, победно стрельнул глазами в сторону советника. — Никого убивать, надеюсь, тебе не придется. Разве что в самом крайнем случае. Итак, о деле… Через пять дней мы отправляем двадцать человек на север. Командиром группы назначен мой заместитель — Альберт Губаев. Дойдя до районов, занятых федералами, вы разделитесь на пять отрядов, каждому из которых надлежит выполнить самостоятельное задание. Тебе мы доверяем командовать одним из них.

— Какова будет задача у моего отряда?

— Самая, я бы выразился, ювелирная. Вас оденут в форму русских военнослужащих и обеспечат великолепными поддельными документами. Это позволит беспрепятственно перемещаться по оккупированной территории. Лично ты получишь список адресов и фамилий наших людей, занимающихся закупкой оружия и боеприпасов для нашей армии. Передашь им деньги и соответствующие указания по деятельности в ближайшее время. Все понятно?

— Все…

— И последнее… — Шахабов улыбнулся и указал на пистолеты: — мы не сомневаемся в тебе, и в знак абсолютного доверия можешь выбрать любое оружие.

Долго Сайдали гадать не пришлось — он давно приметил среди десятка стволов свою любимую «Гюрзу». С вожделением взяв ее, вопросительно глянул на эмира.

— Бери-бери, он твой…

Когда Татаев откланялся и покинул черно-зеленый шатер, Губаев закашлялся, а затем уважительно глянул на давнего приятеля, на что Беслан Магомедович громко расхохотался.

— Ну, скажи после этого, что я не знаю людей! — заявил он, пальцами обеих ладоней поглаживая бороду.

— А если бы он взял другой?

— Ты не исправим, мой друг. Он не мог выбрать другого! Психология, брат, это не кулачный бой! Это оружие посильнее!..

Но Альберта сейчас беспокоило совсем иное.

— Тебя не настораживает постоянное общение Сайдали с этой девчонкой… как ее… с Ясаевой?

Брови эмира медленно и одновременно поползли вверх. Сия метаморфоза всегда означала крайнее удивление.

— Стареешь Альберт… — вздохнул Медведь. — Какое нам до этого дело? Даже если он надумает взять ее в жены — на здоровье… Ей жить осталось меньше чем у нас чая в пиалах.

Собеседник поправил черную повязку, наискось рассекавшую лицо, набрал в легкие воздуха и, подобно муфтию при вынесении фетвы, твердо изрек:

— Извини, Беслан, но если в пути я замечу неладное — пристрелю твоего Сайдали как собаку.

Заместитель по безопасности был готов к любой жесткой реакции эмира в ответ на свое заявление: ярости, возмущению или страстным возражениям. Однако тот повел себя иначе.

— И правильно сделаешь. Более того, еще здесь ты введешь в его группу надежного человека и вменишь ему в обязанности постоянную слежку за Татаевым во время самостоятельной части операции. Договорились?

— Вполне, — расцвел Губаев. Такое предложение и подобный тон старого друга пришлись ему по душе.

— Даш Сайдали список с самыми малозначимыми для нас людьми, соответственно и немного денег. Нормальным оружием обеспечишь перед тем, как расстанетесь.

Платиновой печатки Шахабов не трогал, зато уже долго поглаживал бороду. Глаза при этом поблескивали хитро и уверенно.

— Ну, а если парень выполнит задание и вернется — не обессудь! — улыбнулся знаток человеческих душ. — Он станет для тебя неприкасаемым…

Усевшись возле своей палатки, спецназовец незаметно достал пистолет и тщательно осмотрел его. Хорошо смазанный механизм выглядел исправным, а магазин полностью снаряжен восемнадцатью девятимиллиметровыми патронами специальной удлиненной формы.

— Странно… — прошептал он. Что-то настораживало в этом внезапном проявлении доверия, что-то не укладывалось в давно выстроенную им логическую цепочку…

С минуту Сайдали задумчиво вглядывался в тлеющее кострище, потом неспешно извлек из обоймы один патрон и подцепил кухонным ножом пулю. Аккуратно высыпав пороховой заряд на дубовый лист, он осторожно поместил все это на угли…

Порох вовсе не вспыхнул, а лишь заискрился, словно бенгальский огонь.

— Вот теперь ясно, — вздохнул Татаев, почувствовав некоторое облегчение от закономерного и вполне ожидаемого открытия. — Интересно, а для других пистолетов патроны тоже были сварены? Не так уж вы просты, Беслан Магомедович, как желаете казаться.

Вогнав магазин в рукоятку, инструктор сунул «Гюрзу» за пояс и направился к автомобильной стоянке. Ныне ему, во что бы то ни стало, требовалась помощь Анжелы Ясаевой…

Он нашел ее у сломанного «КамАЗа», стоящего с поднятой темно-зеленой кабиной. Девчонка вовсе не выглядела обиженной, чего опасался Сайдали, а встретила его ласковой улыбкой, — на щеках четко обозначились ямочки, в карих глазах заискрилась радость.

Узнав об участии наставника в предстоящей операции, она с завистью посмотрела на торчащую из-за его пояса пластиковую рукоятку пистолета и, вытирая ветошью руки, вздохнула:

— А мне придется ждать, когда нашей группе подыщут подходящие цели для работы…

Тот незаметно поежился от подобных слов, но виду не подал и, как бы невзначай возразил:

— Почему же?.. Полагаю, нам придется сопровождать кого-то из вас, а возможно и всю группу целиком. Так что, думаю, цели давно выбраны и шанс у тебя имеется немалый.

На лице Анжелы появилась надежда. Появилась, но сразу же исчезла…

— Я, похоже, надолго зависла с этой рухлядью. И зачем только вызвалась?.. — пнула она ногой переднее колесо автомобиля. — Тут работы дней на десять, не меньше. Так что если кого с вами и отправят, то явно не меня.

Решившись помочь водителю с ремонтом, Ясаева, образно выражаясь, влипла. Во-первых, возиться пришлось вовсе не с «Джипом», как она ожидала, а с капризным дизелем грузовика, ежедневно выезжавшего за продуктами в близлежащие села и со вчерашнего вечера стоявшего на приколе из-за серьезной поломки. А во-вторых, надо было знать о безмерной лени местного шоферюги, прежде чем проявлять инициативу или брать на себя какие-либо обязательства…

— Водила занимается только внедорожником, а заботу о «КамАЗе» полностью возложил на меня, — пожаловалась девушка.

— Что у него с движком?

— Извечная болезнь дизелей — форсунки. Да и топливный насос барахлит…

— Насос — это не смертельно, а вот форсунки… Поспешила ты, сестрица проявить добрые намерения. Заменить их легко, а регулировку в полевых условиях сделать практически невозможно. Это и на станции ни каждому механику дано.

Анжела совсем скисла. Казалось, по ее чумазым щекам вот-вот потекут слезы…

— Ты действительно хотела бы отправиться с нами?

— Конечно!.. — забавно шмыгнула она носом, потом уставилась на Сайдали, как на посланника Аллаха, способного в одночасье решить любую проблему.

— Хорошо, — вздохнул тот.

Девушка этот вздох истолковала по-своему.

— Значит, вы меня берете?! — воскликнула она.

Насмешливые взгляды, обращенные к ней, похоже, начинали входить в число его дурных привычек. Ответом же стала немногословная, но вполне деловая реплика:

— Когда-то доводилось ремонтировать нечто подобное. Постараюсь пособить.

Этот вариант ее так же устраивал…

— Только одна просьба, — добавил Татаев, немного приглушив голос, — с водилой я договорюсь, а ты не афишируй моей работы здесь — все ж таки мне предписаны совсем другие обязанности. Договорились?

Ясаева была согласна на все, лишь бы попасть в число счастливчиков — молодых участников грядущего опасного рейда.

— Тогда за дело — у нас с тобой не так уж много времени…

И начиная с этого дня, бывший спецназовец стал каждый вечер приходить на стоянку и совместно с юной автолюбительницей копаться в моторе неисправного «КамАЗа». Чеченский водитель, он же единственный механик, был только рад столь интенсивной помощи, позволявшей ему больше уделять внимания блеску стекол и лакированных бортов «Джипа», а порой и просто бессовестно отлынивать от работы.

— Сайдали, успеешь закончить до начала операции? — как-то полюбопытствовал он, развалившись на заднем сиденье иномарки и высунув в открытое окно ногу в дырявом носке. В ожидании ответа, напомнил: — вы уходите через сутки…

— Можешь доложить начальству: к завтрашнему обеду движок грузовика будет работать не хуже «Ролекса» эмира.

— Отлично, — вскочил тот, захлопнул дверцу и направился рапортовать о скором окончании ремонта. Проходя мимо трех земляков, занимавшихся охраной стоянки, шепнул: — присматривайте за ними.

Вернувшись через полчаса, он принес радостную весть для Ясаевой.

— Готовься Анжела — ты тоже участвуешь в рейде! — крикнул водила издали.

— Правда? — не поверила без пяти минут террористка-смертница, выронив от неожиданности отвертку.

— Что я врать буду!? Сам Альберт Губанов сказал.

— Я побегу… уточню, можно? — взмолилась девчонка, глядя на инструктора.

— Дуй. Только не задерживайся, — разрешил Татаев.

Ее не было очень долго. Настолько долго, что наставник забеспокоился. А когда та, наконец, показалась на тропинке меж деревьев, то сразу догадался о причине основательной задержки — девушка тащила внушительный спецназовский ранец, по бедрам бряцали подсумки с патронами, а на правом плече болтался «Калашников». Румяные щеки и светившиеся гордостью глаза выражали высшее блаженство, словно она только что вернулась из Мекки, совершив многомесячный хадж.

— Я иду с вами, Сайдали! Представляете, какая удача!? Вы командуете третьим отрядом, а я зачислена в пятый.

Спецназовец уже знал, что пятый отряд полностью состоял из смертниц…

— Поздравляю! — искренне порадовался не столько за нее, сколько за собственную маленькую победу Татаев. — Это следовало бы отметить.

— В лагере запрещены празднества… — прошептала та, разведя руками.

— Тогда мы закончим сегодняшний рабочий день и пойдем печь картошку. Такой вариант устроит?

— Конечно. А завтра успеем доделать двигатель?

— Успеем. Осталось еще разок проверить компрессию и можно садиться за руль, — намеренно громко заверил инструктор-рукопашник, чтобы эта важная информация была услышана водителем.

Он взвалил на плечо увесистый сидор Ясаевой, и они весело зашагали в палаточный городок…

Хотя в лагере бытовала традиция общего для всех котла, все ж таки инструкторский состав имел некоторые привилегии. Бойцы, обучавшие молодое пополнение навыкам военного и подрывного дела, могли заказывать продукты и любые другие вещи у снабженцев, занимавшихся закупками в соседних районах и селах. Иногда пользовался данной поблажкой и Сайдали — в его палатке всегда лежала сумка, наполненная свежими продуктами. Курсанты же подобных запасов не имели и довольствовались скудным трехразовым питанием…

— У тебя платок есть? — улыбнулся бывший офицер Российской армии, глядя на чумазую «террористку», с аппетитом уплетающую вторую картофелину пополам с лавашем.

— Где-то был… — прожевав, ответила та и стала рыться в тяжеловатом для нее ранце.

Их «стол» ломился сегодня от разнообразия продуктов: на аккуратно постеленной тряпице стояла открытая банка разогретой тушенки, лежали спелые помидоры, яблоки, зелень… Сам наставник уже поел и от нечего делать собирал палочкой выступавшую на торцах горящих поленьев древесную смолу.

— Послушай, нам топать около ста километров. Зачем вас так нагрузили!? — картинно возмутился он.

— Да вроде ничего лишнего… — пожала плечами Анжела, вытирая найденным платком губы и щеки. — Гражданская одежда, консервы, хлеб, шесть гранат, взрывчатка, детонаторы, патроны…

— Ясно… — вздохнул он и, немного помедлив, тихо спросил: — где же тебе поручено привести в действие свою «адскую машину»?

Она опустила голову, с минуту помолчала, затем стрельнула в него зеленовато-карими глазами и еще тише спросила:

— Никому не скажете?

— Это останется между нами.

— Основная цель — аэропорт Минеральных Вод. И два резервных объекта: железнодорожный вокзал Пятигорска, а так же центр Георгиевска — где-то в районе главпочты.

— Понятно…

— А какое у вас задание?

— Встречи с нашими агентами. Но об этом позже, а пока можешь отложить мне половину снаряжения — не привык я таскаться по горам налегке, — он подал ей свой, пока еще пустой ранец.

Не долго думая, девушка накидала в него часть собственного багажа и принялась ворошить золу в поисках очередной готовой картошки. Когда, наевшись досыта и сладко зевнув, Ясаева попрощалась и отправилась спать в общую палатку, Татаев заглянул в ранец. Раскидав в стороны консервы и хлеб, он с радостью обнаружил то, чего ему так не доставало — на дне походной сумы покоились две гранаты Ф-1, именуемые лимонками, но самое главное, отныне в его распоряжении имелась одна противотанковая граната РКГ-3…

Потом инструктор еще долго сидел у костра, дымя дешевыми сигаретами, и неотрывно смотрел на капли смолы, с шипением стекавшие из сыроватой древесины в подставленную им чистую консервную банку…

Следующим утром эмир отменил все учебные занятия в связи с уходом группы Губаева на север. В самый последний момент численность группы отчего-то увеличили на десять человек. Отправка была назначена на три часа дня, и участникам рейда надлежало произвести последние приготовления. Другим же курсантам и сотрудникам учебно-тренировочного лагеря ничего не оставалось, как с завистью смотреть на их сосредоточенную суету.

Проснувшись в этот день раньше всех, Сайдали с Анжелой отправились на стоянку для осуществления последних регулировок дизеля, после чего юная автолюбительница собиралась доложить механику о выполненном ремонте и полной готовности автомобиля. Водилы на месте не оказалось — тот еще затемно уехал на «буханке» за продуктами. «Тем лучше, — подумал бывший спецназовец и покосился на трех часовых, лениво обосновавшихся под кроной соседнего дерева, — и этих к делу приобщим, если надумают мешать…» Мешать они не мешали, но за работой двух ремонтников периодически поглядывали, и спустя три часа Татаев скомандовал:

— Анжела, отправляйся в лагерь и поменяй пару своих автоматных рожков на пулеметные.

— А зачем мне пулеметные рожки?

— Емкость у них в полтора раза больше — пригодятся… Да и к построению хорошенько подготовься — до выхода группы осталось всего ничего, а мы тут с бойцами сами разберемся.

Собственно разбираться было не с чем — следовало лишь сделать последний замер компрессии в тех из восьми цилиндров, где производилась замена форсунок. Ясаева сорвалась в лагерь, а инструктор, свиснув слонявшихся без дела караульных, быстро приспособил их помогать — расставил у дизеля под откинутой кабиной. Каждый получил конкретное задание: один должен был по команде запускать двигатель; второму надлежало фиксировать показания манометра; третий и вовсе невесть для чего плавно вращал регулировочный винт малого газа. Сам же Татаев нырнул под машину, якобы что-то проконтролировать…

— У тебя имеются какие-либо пожелания, просьбы? — сузив единственный, по-восточному раскосый глаз, поинтересовался советник с чуть заметной насмешкой в голосе.

Вся группа из тридцати человек была построена по приказу эмира в четырнадцать тридцать, и сейчас Сайдали в офицерской камуфлированной форме стоял во главе своего отряда. Шахабов с командиром группы неспешно обходили шеренгу бойцов-диверсантов, беседуя с каждым…

— Да, имеются.

Кавказцы с интересом воззрились на русского, до этого никогда не докучавшего начальство просьбами…

— Мне бы с собой на задание с пол литра чего-нибудь крепкого… Извините… я знаю: нам мусульманам возбраняются всякого рода опьяняющие и одурманивающие напитки, но в спецназе это постоянно практиковалось — иногда выводит из стресса или шока. А так же помогает при ранениях.

Беслан Магомедович с пониманием кивнул, и что-то шепнул на ухо одному из телохранителей. Тот моментально исчез, а через пару минут появился и протянул хозяину армейскую фляжку. Эмир, в свою очередь подал ее Татаеву и негромко сказал:

— Возьми. Это очень хороший дагестанский коньяк «Лезгинка». Я, тоже иногда стресс снимаю… Но по старой привычке предпочитаю всяким там французским наш, отечественный.

— Благодарю, — кивнул Татаев, цепляя емкость к ремню.

По окончании прощального смотра, все его участники исполнили молитву и по команде Губанова тронулись в путь.

— Да сохранит вас Аллах ради победы в священной войне… — глядя им вслед, прошептал заместитель Командующего.

Когда в лесных зарослях исчез арьергард диверсионной группы, он приказал найти водителя, недавно вернувшегося из поездки в близлежащий аул.

— Я слышал, ремонтом грузовика занималась молодая девушка по имени Анжела, не так ли? — поинтересовался у него Шахабов.

— Так точно, Беслан Магомедович. «КамАЗ» полностью отремонтирован, на ходу…

— И ты, конечно же, уже проверил ее исправность?..

— Только что вылез из-под нее!.. — заверил лысоватый кавказец, демонстрируя перепачканные по локоть руки.

— Хорошо. Девчонка работала одна?

Водила замялся, но под проницательным взглядом эмира, честно признался:

— Нет, Беслан Магомедович. По вечерам ей помогал Сайдали Татаев, иначе бы она не управилась.

— Разумно… А к «Джипу» кто-нибудь из них подходил?

— Нет, что вы!.. — испуганно замотал головой шофер, — я глаз с вашей машины не спускал! А когда отлучался, в обязательном порядке поручал следить за ней охранникам. Клянусь Аллахом…

— Еще раз досконально проверь грузовик, и в «Джип» не забудь заглянуть, — сурово наказал Медведь, зная нерадивость его натуры, и строго предупредил: — завтра я должен присутствовать на очень важной встрече. Выезжаем ровно в шесть утра.

3

Заночевала группа Губаева в паре километров от той самой долины, где Торбин, Воронец и Шипилло когда-то приняли неравный бой с оставленной эмиром Шахабовым засадой. А следующим утром, сразу после молитвы, отряд снова двинулся в неблизкий путь, и не успело солнце пробиться сквозь густые кроны деревьев, как тридцать человек добрались до страшного ристалища. Бывший капитан «Шторма» молча посмотрел на место захоронения снайпера — сейчас о могиле напоминал один только покосившийся и изветшавший крест.

— Вот и свиделись, Серега… — прошептал он, проходя шагах в десяти от покойного, — удивлен, небось?.. Я тоже, ядрен-батон, многого не предполагал. Никогда не просчитаешь заранее, кто и для чего назначен… Судьбу перехитрить невозможно… Так уж сложилось в моей жизни, — прости, брат!..

Боевики следовали друг за другом, выдерживая дистанцию в три-четыре шага. Люди Татаева располагались ближе к концу колонны, растянувшейся метров на семьдесят. Сам Сайдали двигался во главе своего отряда налегке — без оружия. В рюкзаке были продукты, да две оставшихся гранаты, взятых «напрокат» у Анжелы. Торчавшая за его поясом «Гюрза», с непригодными для стрельбы патронами, могла сгодиться разве что в качестве пугача, однако данный факт нисколько не заботил спецназовца. В нагрудном кармане камуфляжки лежали документы на имя майора ФСБ Петра Куликова, и это обнадеживало куда больше, чем наличие любого оружия.

Настроение у Татаева, несмотря на сосредоточенный и сдержанный вид, было отменным — какое-то странное предчувствие свободы, дарованное после года заточения в учебном лагере и то, что он снова шел по узким горным тропам навстречу неизвестности, воодушевляло и радовало Гроссмейстера…

Да, сегодня он снова вспомнил о давнем прозвище. Вспомнил и основательно позабытый вкус победы. Впрочем, до победы ему еще было далеко — с тех пор, как диверсионная группа покинула учебно-тренировочную базу, за ним неотступно следовал один из маститых моджахедов. Не курсант-первогодок, а отъявленный головорез из числа людей Губаева. Тем не менее, приглядывал он за «объектом» крайне неловко, и выявить слежку особого труда не составило. Однако наличие соглядатая связывало бывшего офицера по рукам и ногам, а время поджимало — в голове колонны, где-то неподалеку от советника эмира, двигался чеченец с армейской радиостанцией, и дурные вести из стана Шахабова могли поступить с минуты на минуту. Посему начать Станислав решил непременно со своего «опекуна»…

Во время ближайшего привала опытный инструктор, зная насколько небольшие дозы алкоголя помогают организму при критических нагрузках, отвинтил крышечку фляги и картинно приложился к горлышку. Коньяк действительно оказался отменным. Облизнув губы, он взглянул на бойцов своей группы, расположившихся рядом — все они, включая присматривавшего за ним кавказца, с завистью косились на объемный сосуд.

— Ладно, по глотку, — смилостивился Сайдали.

Фляжка моментально пошла из рук в руки…

С декабря прошлого года Торбин изредка наведывался к лекарю учебной базы с жалобами на плохой сон. Средств тот в арсенале имел немного — первым делом предложил валерьянку, позже — таблетки снотворного. Сначала слабенькие, а потом, когда русский зачастил с однообразными визитами — весьма действенные. Спал капитан как убитый, снадобье же аккуратно складывал в целлофановый мешочек.

После привала заветный кулек был незаметно извлечен из левого кармана, и две горсти сильнейших таблеток опустились на дно коньячной фляги. В другом — правом кармане Стаса покоилось с десяток сизовато-черных ягод вороньего глаза, что в изобилии произрастал в здешних лиственных лесах. Но черед их использования еще не настал…

— Отдых один час. Обед… — передали по цепочки от головы колонны, которая уже рассыпалась по небольшой поляне посреди кедрача. Под ногами повсюду хрустела бурая опавшая хвоя, не дававшая пробиваться из земли другой растительности. Трава зеленела отдельными островками — там, где сквозь густые кроны кедров-великанов к земле все ж пробивались лучи солнца.

Последний час пути Гросс все чаще и настороженней посматривал на связиста — длинная гибкая антенна его радиостанции виднелась издалека. Пока наушников тот не надевал, стало быть, тревога в лагере еще не поднята…

Кое-как съев бутерброд с паштетом, и запив нехитрый обед изрядным количеством воды, Татаев нашел взглядом Анжелу и, махнув рукой, подозвал девушку. Снова сняв с пояса фляжку, скомандовал ей и подчиненным:

— Подставляйте кружки.

— Мне совсем не хочется, — отказалась она, поморщившись.

Он приблизился к ней вплотную и тихо сказал:

— Я прошу тебя: выпей немного. Тебе станет легче…

Ясаева не смогла устоять перед его настойчивой просьбой.

— А нам не влетит? — оглянувшись по сторонам, боязливо спросила девчонка.

— Даже если бы сегодня на дворе был рамадан, и все соблюдали саум, мы бы освобождались от его запретов, — твердо молвил командир отряда, разливая крепкий напиток, — да и не собираюсь я вас коньяком баловать — последний…

Сайдали, четверо диверсантов и одна смертница осушили алюминиевые кружки, после чего спецназовец встал и, направившись к ближайшим деревьям, бросил через плечо:

— Много не ешьте — с набитым брюхом в походе одно мучение. Лучше полежите и расслабьтесь. Я скоро вернусь…

Соглядатай не пошел следом — средь голых стволов кедрового леса и так все великолепно просматривалось по меньшей мере на сотню метров. Отойдя шагов на тридцать, Станислав закинул в рот несколько ягод ядовитого растения и присел за деревом. Разжевав отраву, он тут же почувствовал омерзительный вкус и подступившую тошноту. Через две минуты его желудок готов был вывернуться наизнанку…

Когда рвотные позывы, в конце концов, отступили, он встал, вытер платком губы, прикурил сигарету и медленно побрел обратно. Ударная доза снотворного начинала действовать — Анжела и четверо боевиков, включая Губаевского вертухая, зевали; лица сделались сонными, а тела расслабленными. Бывший офицер «Шторма» присел рядом с ними и снова нашел взглядом чеченского связиста. Тот внезапно отчего-то засуетился возле рации: натянул на голову гарнитуру с наушниками и крутил ручки настройки. Вскоре около него оказался и советник эмира Шахабова.

Более медлить нельзя было ни секунды, но боевики, лежавшие на траве по соседству, все еще не спали. Ясаева прикрыла глаза, однако пальцы ее правой ладони плотно сжимали цевье автомата.

Бесконечно долго тянулись для Гроссмейстера несколько минут, пока эти пятеро, наконец, не отключились — дыхание трех молодых чеченцев во главе с четвертым — инструктором-моджахедом стало мерным, веки перестали подергиваться. Рука девицы сползла по оружию вниз и упала на траву… С виду их отдых ничем примечателен не был, — два десятка других воинов Аллаха, набив желудки, также блаженно растянулись на травяных островках и, либо дремали, либо предавались послеобеденному пустомыслию. По-прежнему бодрствовали только командир группы, радист, да несколько смертниц.

Не сводя глаз с первых двух и стараясь не привлекать внимания, Торбин медленно подтащил к себе за ремень автомат Анжелы с длинным пулеметным рожком. По весу оружия, он сразу определил: магазин полностью снаряжен. В этот момент связист услышал в эфире что-то важное и, обратившись удивленным лицом к Губаеву, вдруг передал ему наушники…

«Вперед! — скомандовал сам себе Стас. — Это сигнал для них, а в еще большей степени для меня!»

Дальнейшие движения Гросса были скорыми, скупыми и привычными: он снял «Калашников» с предохранителя, передернул затвор и, привстав на одно колено, с непоколебимой решимостью стал безжалостно бить короткими очередями по бандитам. Их перекошенные от испуга и боли лица мелькали то слева, то справа. Кто-то умирал, не успевая встать на ноги; кто-то вскакивал и пытался бежать прочь с поляны; кто-то хватал оружие, но, получая порцию свинца, отлетал и опять валился наземь… Сам же Станислав в эти мгновения молил бога только об одном: как бы не угодить случайной пулей в рюкзак какого-нибудь смертника, напичканный пластидом…

Ему повезло — поляна не вздрогнула от разрыва.

Когда в магазине кончились патроны, а из разогретого ствола потянуло дымком, в кедровом лесу, после грохочущих выстрелов, воцарилась жуткая тишина…

Невредимыми остались только четверо членов его отряда и Анжела. На них он во время стрельбы сознательно не отвлекался — количество снотворного в коньяке с лихвой перекрывало все мыслимые нормы, посему проснуться им попросту, было не суждено.

Окинув взглядом лежащие тела и немного постояв в задумчивости, Гроссмейстер отбросил автомат в сторону и нагнулся над Ясаевой. Девушка безмятежно спала и чему-то улыбалась в своем сладком сне — должно быть, грезился родной аул, мать с двумя младшими сестрами или рано ушедший из жизни отец…

Приподняв и прислонив малолетнюю смертницу к стволу дерева, он достал из правого кармана оставшиеся ягоды вороньего глаза. Полностью разбудить ее не удалось, но, хорошенько тряхнув и надавав по щекам затрещин, Стас напихал девчонке в рот отраву, а затем заставил разжевать и проглотить.

Анжелу рвало минут десять. Сначала, пока та пребывала в объятиях Морфея, спецназовец держал ее расслабленное тело за плечи. Потом, когда она стала подавать признаки жизни и сама уперлась руками в землю, оставил ученицу и направился к Губаеву.

Советник эмира лежал в наушниках с окровавленным лицом. Черная повязка, некогда скрывавшая страшный изъян, сползла и валялась рядом. Пальцы в последнем прижизненном усилии сжимали микрофон. Радист привалился к его ногам и, глядя в небесную синеву меж кедровых крон, часто и с присвистом дышал, прикрывая ладонями кровоточащую рану посреди живота…

— Сейчас я помогу тебе, — пообещал Торбин, вытряхивая на траву увесистый ранец Альберта.

Среди множества вещей лежал объемный пакет с пачками банкнот, но Станислава прежде заинтересовали упаковки с боеприпасами для его «Гюрзы». Распечатав первую, попавшуюся под руку, он достал из своего пистолета обойму и быстро, под аккомпанемент свистящего дыхания умирающего связиста, заменил сваренные патроны новыми. Загнав один в ствол, распрямился и тут же выстрелил смертельно раненному точно в сердце. Испустив последний звучный выдох, тот стих…

Однако Гроссмейстеру нужны были не только патроны и деньги в багаже советника. Не найдя среди вытряхнутых из ранца вещей списков агентов Шахабова, он ощупал одежду самого Губаева. В наплечном кармане обнаружились два списка: один содержал скромный перечень из пяти фамилий и адресов, другой же едва умещался на двух свернутых листках.

«Эффект отнюдь не нулевой», — оценил плоды своих усилий капитан спецназа, укладывая добытые сведения рядышком с удостоверением на имя майора ФСБ Куликова.

Он решил вернуться к Анжеле, все еще ползавшей по траве на другом конце поляны, но неожиданно зацепил ногой провода от радиостанции. Голова заместителя эмира по безопасности дернулась, и окровавленная гарнитура слетела на траву.

— «Джихад», я «Шахада»… «Джихад», ответьте «Шахаде»… — вдруг еле различимо донеслось из наушников.

Гросс сунул «Гюрзу» за пояс, поднял гарнитуру и прислушался. Далекий голос беспрерывно и настойчиво вызывал абонента под позывным «Джихад». Этим абонентом, вероятно, и был руководитель диверсионной группы. Осторожно высвободив из рук Альберта микрофон и нажав на кнопку «Передача», Стас ответил:

— «Шахада», «Джихад» на связи…

— «Джихад»! — сразу оживился голос, — куда вы пропали? У нас для вас экстренное сообщение! Вы хорошо меня слышите?

— Отлично «Шахада». Я вас слушаю, передавайте…

— «Джихад» срочно ликвидируйте Сайдали Татаева! Поняли меня? Повторяю: срочно убрать Сайдали Татаева! Как поняли меня, «Шахада»?..

Улыбнувшись запоздавшей на несколько минут команде, Торбин вложил обратно в ладонь некогда грозного сподвижника Медведя микрофон и, ненадолго прикрыв веки, представил, как закончилось сегодняшнее утро для самого эмира…

На важную встречу Беслан Магомедович отбыл затемно. На подобные рандеву он всегда выезжал загодя — чтобы, ни приведи Аллах, не опоздать; а ездить при этом любил у правого окна заднего сиденья «Джипа». Шефа своей охраны — Арзу Элиханова, одетого в приличный костюм и вооруженного двумя пистолетами, он сажал впереди — рядом с водилой, пятеро рядовых охранников с автоматами и в повседневной форме размещались в раздолбанном «уазике». Мощный внедорожник во время таких поездок мог с легкостью оторваться от «буханки», но безопасности ради оба автомобиля двигались неспешно, преодолевая в час от силы километров сорок. Таковой была устоявшаяся и многократно проверенная традиция. Так случилось и в этот раз…

Прогрев двигатель, и бегло осмотрев машину, водитель доложил всемогущему шефу о готовности отправиться в путь. Пассажиры заняли свои места, и иномарка вкупе с отечественным авто неторопливо выехали на проселочную дорогу…

Эмир посматривал в окно правой задней дверки — мимо лениво проплывало разнообразие кавказской флоры, непременно бы заставившее восторгаться какого-нибудь представителя Среднерусской равнины. Но взгляд заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии лишь скользил по сказочной красоте, не задерживаясь ни на одном из ее гармоничных составляющих.

Ему предстояло встретиться с одной важной особой, весьма близкой к правительственным кругам Грузии. Неделей раньше он получил любопытное донесение от Щербинина, в котором говорилось о предстоящем нападении на его базу. Это была серьезнейшая угроза и подготовке боеспособного резерва, и взращиванию воинов-смертников. Да и самому Шахабову вторжение неприятеля не сулило ничего хорошего. Торопиться со свиданием он не стал, решив дополнительно запросить у Юрия Леонидовича более подробные сведения. И вот вчера, накануне отправки диверсионной группы, в лагерь прибыл долгожданный связной…

Ныне, когда опасность подтвердилась вторично, медлить было нельзя — необходимо срочно поставить в известность власти приютившего его государства о грядущей секретной акции российских спецслужб. Однако ограничиваться упованием на чью-либо помощь Беслан Магомедович не любил — не входило это в его правила, и перед самым выходом группы Губанова, они с Альбертом подкорректировали план грядущей операции. Во-первых, численность отряда была срочно доведена до тридцати человек. А во-вторых, добравшись до определенной точки уже известного маршрута движения федералов по горной Чечне, советник вместе со смертницами и Сайдали должен был отправиться дальше на север. Двадцать же других бойцов останутся поджидать неверных в хитро устроенной засаде…

Он пытался заставить себя думать о предстоящих переговорах.

Не получалось…

Мысли настойчиво возвращались к ушедшей диверсионной группе, к восьми девушкам-смертницам, отправленным на юг Ставропольского края и инструктору рукопашного боя Татаеву. Эмир прикрыл веки и потрогал перстень… «Если он выполнит задание и вернется — назначу своим заместителем… Будет отвечать за всю подготовку новобранцев. Но выйдет очень скверно, если Сайдали поведет двойную игру, и Альберт его прикончит. Очень скверно… — размышлял он, унимая по давней привычке волнение вращением вокруг пальца перстня из драгоценного металла. — Хоть он и прекрасный воин, но, честно говоря, на жизнь этого парня мне наплевать… А вот самому оказаться перед фактом, что ошибался в русском спецназовце не хотелось бы. Я сотню раз доказывал Губаеву свою разборчивость в людях, а данный промах может все перечеркнуть…

Мой советник одним выстрелом докажет обратное…»

Очнуться его заставил голос Элиханова…

— Что-то все время постукивает сзади, — настороженно произнес шеф охраны.

— Кочки… — поморщился в ответ шоферюга, — видишь, какая дорога?

— Мы и раньше здесь ездили, но этого звука не было, — настаивал на своем Арзу.

Водила холодно промолчал, оставив без ответа нападки главного телохранителя, разодетого в новенький костюм черного цвета с отливом. Если бы короткая словесная перепалка произошла наедине, каждый бы остался при своем мнении и волен был бы поступить по-своему, но сейчас сзади восседал всемогущий Шахабов, всегда крайне ревностно относившийся к вопросам личной безопасности и слышавший короткий диалог.

Сузив глаза и, сверля взглядом лысоватый затылок шофера, эмир прошипел:

— Ты хорошо проверил «Джип»?

— Все пролез сверху донизу, Беслан Магомедович! — заверил тот, — клянусь Аллахом! Что б мне…

— Останови, — приказал заместитель Командующего, голос которого приобрел неприятный металлический тембр.

Водитель безропотно повиновался.

— Выйди и посмотри, что там стучит.

Чеченец одарил подозрительного Элиханова испепеляющим взором, тормознул посреди наезженной колеи, поставил машину на ручник и, не заглушив двигателя, выскочил из салона. Плюхнувшись на колени, он заглянул слева под днище внедорожника, но ничего не обнаружив, оббежал машину спереди, переместившись к правому борту. И там все было в порядке. Тогда бедолага полез изучать корму автомобиля…

«Буханка», тем временем, подъехала почти вплотную и встала метрах в пяти сзади. Вдыхая смрад выхлопного газа, шофер обследовал глушитель — именно эта деталь могла что-то зацепить и служить причиной постороннего звука. Но с виду все было нормально, и когда он собрался было встать и, заняв место за рулем, отпустить что-нибудь обидное в адрес перестраховщика Арзу, взгляд вдруг выхватил какую-то продолговатую металлическую штуковину, прикрепленную к трубе со стороны бензобака. Узкая ее часть была обильно смазана чем-то вязким, похожим на смолу. В том месте, где железяка соприкасалась с горячим глушителем, смола кипела, теряя твердость и, стекала каплями на землю…

Какое-то нехорошее предчувствие холодной волной прокатило по его телу. Водила открыл рот, чтобы крикнуть, да слова застряли где-то внутри. Глухо щелкнув, от узкой части инородной детали что-то отскочило, обдав горячими липкими каплями бледное лицо насмерть перепуганного кавказца. Он резко отшатнулся и вместо того, чтобы бежать прочь, стал зачем-то нервно шарить по карманам в поисках платка. Обыскал один, полез в другой…

И в этот миг лес содрогнулся от ужасающего взрыва…

В лагере далекий звук услышали, насторожились и забеспокоились. У охранников имелась портативная радиостанция, но на запросы они не отвечали. Тогда египтянин — старший инструктор, оставленный Шахабовым командовать базой, по той же проселочной дороге отправил «КамАЗ» с группой разведчиков, однако, проехав метров пятьсот, тот безнадежно заглох и боле не заводился. Пришлось отряду двигаться по лесу пешком…

Таким образом, до места трагедии люди Шахабова добрались лишь часа через три.

От водилы не осталось ровным счетом ничего. Начальника личной охраны — Арзу Элиханова, сумевшего распознать странный стук, выбросило через переднее окно, и соплеменники опознали его с большим трудом. Части американского «Джипа», разбросанные по лесу, давно догорели и только местами источали дым. Искореженный, изрешеченный осколками «УАЗ» с трупами пяти охранников и юного шофера лежал на боку, метрах в двадцати от зиявшей посреди дороги воронки…

Боевики долго обшаривали кустарник и густую траву в поисках останков Беслана Магомедовича, понимая насколько мизерны шансы что-либо найти. Их предводитель предпочитал ездить на заднем сиденье, которое по странному совпадению было самым неуязвимым для пассажира в автомобильных авариях и в то же время смертельно опасным при угрозе взрыве, так как находилось почти над бензобаком. Обозленные и подавленные кавказцы рыскали по обочинам до тех пор, пока один из смекалистых сподвижников эмира не догадался поднять голову… Средь зеленой кроны молодого граба, зацепившись за нижнюю ветвь лоскутом розово-красной и местами прозрачной кожи, раскачивалась в унисон с порывами легкого ветерка, изуродованная кисть левой руки.

На безымянном пальце оторванной конечности весело поигрывали в лучах солнца искусные грани красивой платиновой печатки…

Понимая, что с Медведем навсегда покончено, Гроссмейстер сызнова усмехнулся — первую часть разработанной им лично операции «Вердикт-2», можно было считать успешно завершенной. Но оставалось еще второе действие, требующее не меньших усилий…

Он поднял с земли пакет с деньгами, а, обернувшись, внезапно уперся грудью в ствол, направленного на него автомата…

— Вы… зачем?.. Почему ты убил их, Сайдали?.. — задыхающаяся, бледная как смерть, с застывшим выражением ужаса в широко раскрытых глазах Ясаева с трудом подбирала слова и потому впервые назвала его на «ты».

— Потому что они мои враги, Анжела, — твердо ответил Торбин и добавил, словно приказал: — не называй меня больше Сайдали.

— А я?.. Я тоже твой враг? — девчонка проглотила вставший поперек горла ком и пожирала глазами своего учителя…

— Ты готова нажать на курок? — чуть прищурив глаза, поинтересовался тот, оставив без ответа трепетный вопрос.

Она часто закивала головой. Свою форменную кепку она обронила где-то возле деревьев и, освободившись, длинные темные волосы рассыпались по плечам.

— Тогда стреляй, — решительно произнес Станислав, — коль подняла оружие — стреляй!

Теперь девушку бросило в жар. Она изо всех сил напряглась, сжав пухлые губы. На лбу выступили капельки испарины, а руки, держащие «Калашников», изрядно задрожали. Широко раскрытые зеленовато-карие глаза, равно как и весь ее вид говорили, о чудовищной борьбе, происходящей в этот страшный миг в душе и сознании…

С минуту они молча стояли друг против друга. Один, не раз созерцавший лики смерти, внешне был спокоен. С безразличием ледяного айсберга, он взирал на взбунтовавшуюся ученицу. Она же, непокорная и потерявшая всяческий над собой контроль, казалось, была готова на что угодно…

Однако, по прошествии этой бесконечно долгой минуты, Ясаева опустила автомат и отвела взгляд в сторону, чуть слышно прошептав:

— Я догадывалась, чем все закончиться…

Он не придал этим словам значения, приняв их за последствия то ли шока, то ли действия снотворного.

— Если не готова убить человека — никогда не поднимай оружия. А подняла ствол — стреляй, не раздумывая. Кто бы перед тобой не стоял, — невозмутимо повторил Гросс.

Он обошел ее, бесцеремонно задев плечом, поднял ранец, брошенный девицей у края поляны, и набил его доверху продуктами, разбросанными тут же. Потом распечатал пакет с деньгами и пересчитал перехваченные разноцветными резинками пачки банкнот. Долларов набиралось около трехсот тысяч, в рублях же агентам Шахабова полагалось передать чуть больше десяти миллионов. Спецназовец представил, сколько оружия, боеприпасов и взрывчатки попало бы в руки сепаратистов, найди эти деньги своих адресатов…

Обернувшись, Торбин взглянул на Анжелу. Поднеся ладони к лицу, как в забытьи, та медленно ходила по поляне и смотрела на трупы бывших товарищей. Запихнув объемный пакет в свой ранец, он подошел к опустившейся без сил на траву девчонке.

— У твоего отца остались хорошие знакомые где-нибудь за пределами Чечни? — спросил Стас.

Уронив голову, она не отвечала, а вместо этого снова закрыла лицо ладонями и вдруг расплакалась. Вся эта слабость, беззащитность со слезами и подрагивающими от рыданий плечами как-то совсем не вязались с ее привычным образом — бойким, напористым, упрямым…

Слегка обескураженный, он беззвучно вздохнул и молча присел рядом, давая возможность вырваться наружу накопившимся в ее душе эмоциям. После того, как она немного успокоилась, признался:

— Год назад я потерял в этих лесах своих лучших друзей. Меня связывали с ними годы совместной службы.

— А кто вас в эти леса звал?.. — всхлипнув, отозвалась девушка.

— Это уже другой разговор. О долге, о профессии… Сейчас нужно решить не столь глобальные, но не менее важные для нас обоих проблемы. Итак, где живут друзья твоего отца?

— В Ингушетии… — не сразу ответила она. — Под Назранью.

— Не подойдет. Слишком близко.

Немного подумав, Ясаева прошептала:

— Есть еще в этой… забыла название…

— В Северной Осетии?

— Нет… Где-то дальше.

— В Кабардино-Балкарии?

— Да… — шмыгнула носом «сепаратистка», — город не помню. Кажется, в ее столице.

— Значит в Нальчике.

— Да, — коротко подтвердила она.

— А улица, номер дома?

— Не знаю…

— Ну, напряги память, девочка, — поправил ее волосы Станислав, затем осторожно платком промокнул мокрые от слез щеки. — Воспроизведи адрес — это очень существенно!

— Дома до сих пор хранятся письма оттуда. Там живет папин давний знакомый, — все еще избегая его взгляда, прошептала она. — Могу ошибиться, конечно… Кажется, Второй Горный переулок, дом семнадцать…

— Внешность его помнишь?

— Узнала бы при встрече… А зачем тебе?

— Это не мне. Собирайся, нам надо идти.

Торбин подал ей руку и помог подняться. Затем закинул на плечо тяжелый ранец, подхватил чей-то автомат с полным подсумком патронов и направился на северо-запад. Дойдя до края поляны, оглянулся…

Девушка одиноко стояла в центре поляны. Он хотел окликнуть ее, но в самый последний миг понял причину задержки… Она опустилась на колени, чтобы в последний раз помолиться за вознесшиеся к Аллаху души товарищей, представших теперь на Страшном суде пред всемогущим, строгим, но справедливым Богом. Гроссмейстер не стал торопить. Вместо этого на минуту остановился и молча подпалил сигарету… Он не брался судить, был ли ее поступок сейчас столь необходим, но в том, что он соответствовал ее убеждениям, был прост и прекрасен — не сомневался. Анжела медленно поднялась с колен, в нерешительности потопталась на месте и, вдруг схватив свой «Калаш» с длинным пулеметным рожком, бегом пустилась нагонять уходящего в глубь кедрового леса наставника…

Спустя полчаса марафонской ходьбы, успокоившись и обретя былой румянец на щеках, она справилась у идущего впереди мужчины:

— Скажи, как же тебя теперь называть?

— Не все ли равно… — не обернувшись, не спрашивая и не отвечая, промолвил тот. — Незачем меня называть. Через трое суток ты сядешь в вагон поезда, идущего в Нальчик, и больше мы никогда не увидимся.

Девушка подняла на него печальный взгляд, да Торбин, занятый своими мыслями, не мог его видеть…

К концу дня они едва не напоролись на большой отряд спецназовцев. Заприметив впереди какое-то смутное движение, Стас резко остановился и по привычке вскинул вверх правую руку, но Ясаева, не обученная специальным сигналам, попросту ткнулась лбом в его спину. Тогда, чтобы она ненароком не выдала их присутствия в лесу, бывший офицер зажал ладонью ее рот и шепнул на ухо:

— Тихо девочка. Мы тут не одни. Не вздумай пищать и осторожно двигайся за мной. Постоянно посматривай под ноги, что б не наступить на сухие ветви. Вперед.

Округлив от испуга глаза, та понятливо кивнула. Пригнувшись, они вернулись на сотню метров и, отыскав подходящие заросли, укрылись в них. А через пять минут мимо — примерно в сорока шагах, один за другим проследовало около сорока хорошо вооруженных бойцов. Некоторых из них Торбин узнал…

Анжела лежала возле него и почти ничего не видела, посему решила немного приподнять голову, на что инструктор отреагировал плавным, но весьма действенным движением — надавил ладонью на ее затылок, утопив лицо девицы в буйной траве. Сам же следил за отрядом до тех пор, пока последний воин отряда не скрылся в «зеленке».

— Я сейчас задохнусь, — напомнила о себе девушка тихим шепотом.

Он отпустил ее, но знаком приказал не двигаться до его команды. Нужно было выдержать паузу — могло случиться так, что за первой группой с каким-то интервалом шла вторая. Однако в течение четверти часа никто в поле зрения не появился.

— Вставай, — повелел Гросс и приглушенно добавил: — долго еще валяться будешь?

— Ты же сам… — гневно начала она, моментально вскочив на ноги, да, узрев на его лице улыбку, стушевалась, надула губки и замолчала.

Медленно поднявшись, он насмешливо посмотрел на спутницу, весь вид которой выражал крайнее возмущение. Она деловито отряхнула пятнистый костюм, не заметив несколько тонких травинок, запутавшихся в темных волосах…

— Пошли, — вернув лицу серьезность, коротко скомандовал Станислав и стал выбираться из зарослей.

Оставшийся до ночного привала путь он размышлял о неожиданной встрече. Бойцов из «Шторма» капитан отличал по снаряжению и насчитал около пятнадцати — совсем немного для приличного по численности отряда. Полковника Щербинина среди них не было. «Значит, остался под Ханкалой, либо находится еще дальше — в Питере. А может так статься, что и вовсе переведен в другое место…» — рассудил он, уверенно плутая невидимыми лесными тропами.

Торбин и в самом деле не знал многого. Не знал где искать заклятого врага — Юрия Леонидовича. Не догадывался, куда и с какой целью проследовал отряд, частично состоявший из его сослуживцев. Не ведал и того, что на следующий день спецназовцы обнаружат на поляне средь красавцев кедров трупы тех, кто, в соответствии с задумкой Беслана Магомедовича, должен был встретить их шквальным огнем из устроенной близ этого места засады…

Ужинали они в сумерках, разогревая пищу на костре, когда дым уже растворялся на фоне темно серого неба, а ночная мгла еще не подступила, чтобы предательски обозначить далеко видимые отблески пламенных языков. Встречи даже с мирными гражданами, не говоря уж о вооруженных представителях обеих воюющих сторон, никоим образом в их планы не входили — вторые сутки молодой мужчина и юная девушка негласно причисляли себя к нейтралам, не желая иметь дело ни с сепаратистами, ни с федералами.

Без особых приключений преодолев за это время около пятидесяти километров и оставив справа чеченское селение Итум-Кале, Торбин с Ясаевой вступили на территорию Ингушетии. Найдя приемлемое для ночлега место, остановились для последнего длительного привала.

Продуктов оставалось немного больше, чем требовалось — девушка отложила на следующий, завершающий день пути, две банки консервов, полбуханки хлеба, сахар и чайную заварку. Из остального можно было устроить целый пир, что бывшая подопечная эмира Шахабова и решила заботливо сделать. Минут через сорок на «столе» источала мясной аромат тушенка, стояла открытая банка рыбных консервов, лежали три сваренных яйца, зелень, свежие огурцы, хлеб…

Гроссмейстер по-прежнему не баловал спутницу разговорчивостью, односложно отвечая на ее вопросы или попросту игнорируя их. Да и она, по мере приближения к цели многодневного похода — железнодорожной станции города Назрань, все более замыкалась, порой не произнося ни слова за несколько часов…

— Садись, все готово… — тихо пригласила Анжела, так и не зная, как с недавних пор следует величать инструктора рукопашного боя.

Он уселся напротив и приступил к ужину. Вся трапеза прошла в безмолвии, лишь изредка прерываемом потрескиванием углей затухавшего костра, да криком невидимых лесных птиц.

— Анжела… — вдруг сказал он тоном мягким и нерешительным.

Успевшая отвыкнуть от его голоса девушка, вздрогнула… Он достал сигарету и не знал, как начать трудный разговор. Но через минуту все ж произнес то, что томило, не позволяя иной раз, выдерживать ее взгляда:

— Я вот что хотел тебе давно сказать… Так уж получилось, что четыре года назад я тоже принимал участие в операции на окраине Урус-Мартана…

Выложив главное, словно сбросив с плеч тяжкий груз, он поднял голову. Признание поразило ее — замерев, она ждала следующих фраз…

— В общем… Одним словом, мне очень жаль… — неуверенно продолжал Станислав, теребя так и не подожженную сигарету. — Никогда не поверю в то, что кто-то из наших летчиков специально целил в мирных жителей. Это глупейшая случайность… Но ты… Я понимаю, как нелепо и, наверное, неуместно сейчас просить прощения за свершившееся тогда… Но все таки, прости, если сможешь.

Долго и пристально она смотрела на него. Затем нежное выражение мелькнуло на лице, и девушка робким порывом коснулась кончиками пальцев его руки…

Спали они по разные стороны от теплого кострища, уложив под головы свои полупустые ранцы. Оружие всегда находилось под рукой, а сон обоих был некрепок — и он и она мгновенно пробуждались от любого постороннего шороха. И в эту последнюю ночь путешествия девчонка устроилась меж неприметных бугорков, свернувшись калачиком и накрывшись большим махровым полотенцем, взятым с собою в лагерь еще из дома. Стас скинул форменную офицерскую куртку, аккуратно сложил ее и, оставшись в застиранной и старенькой — со времен «Шторма», пятнистой футболке, расположился в пяти шагах от попутчицы.

В этот поздний вечер он долго о чем-то размышлял, глядя на яркие звезды и пуская в темное небо невидимый сигаретный дым…

Очнувшись посреди ночи от чьего-то острожного прикосновения к щеке, спецназовец открыл глаза, и молниеносно схватил за руку человека, склонившегося над ним. Человек испуганно вскрикнул голосом Анжелы и без сил опустился рядом…

— Почему ты не спишь? Что с тобой? — удивленно пробормотал Торбин, ослабляя недюжинное усилие ладони и осознавая, что ненароком чуть не сломал девушке предплечье.

— Не знаю… — отвечала она. — Как-то нехорошо мне. Совсем нехорошо…

— Мы ночуем в лесу последний раз. Потерпи, завтра купим тебе билет — поезд идет до Нальчика не дольше трех часов.

— Я не об этом… Просто не понимаю, что со мной будет дальше. Никак и нигде не могу представить своего места…

Он уловил в ее голосе боль и отчаяние.

После неожиданно прерванного сна, глаза постепенно привыкли к темноте. Анжела сидела рядом, а Станислав продолжал держать ее руку и, удивительное дело, отнюдь не мертвой хваткой. Щека отчего-то сохраняла теплоту ее легкого, ласкового прикосновения…

Уложив девушку рядом, он заботливо накрыл ее форменной курткой. Та уткнулась в его грудь и сказала, нарушая запрет называть имя из прошлой жизни:

— Мне страшно, Сайдали… Такое впечатление, что кто-то украл мое будущее.

— Глупый ребенок. Уж не о «карьере» ли смертницы ты жалеешь?.. Разве у «ремесленников» этой профессии есть будущее? Смерть десятков ни в чем неповинных людей; сотни искалеченных судеб; наконец, твоя собственная смерть… В отряде Шахабова будущее таких как ты исчислялось днями. А сегодня, вероятно, как раз и родилось твое будущее. Так что надо думать о начале новой и вполне нормальной жизни… — пытался подбодрить ее Гросс.

— А ты смог бы поменять свою профессию? — вдруг тихо спросила она.

Этот вопрос, заданный по детскому принципу «а ты…», поставил его в тупик. Торбин никогда не задумывался об этом, потому долго молчал, изыскивая упрощенную форму ответа…

— Да, убивать — моя профессия, приобретал которую я вполне осознанно… — тяжело молвил он, наконец. — Однако ж это вовсе не означает, что лишать кого-то жизни мне нравится, или стрельба, производимая по живым мишеням, доставляет восторг. Война — это страшное зло и общее горе. И ты, и я, и множество других нормальных людей понимаем это, но раз уж война развязана и продолжается, значит, среди нас есть и ненормальные. Из-за них-то, Анжела, и происходят все мерзости: гибнут и страдают ни в чем неповинные; рушатся надежды; бедствуют народы и страна в целом… Ну, а раз так, то рано рассуждать: люблю ли я свою профессию иль ненавижу; поменяю иль нет. Кто-то же должен стоять на пути у зла…

Напрасно он старался облечь свои мысли в простейшую форму — убеждения его были ясны, слова доходчивы. Она кивала, слушая его, а когда наставник замолчал, робко попросила:

— Обними меня…

Образ этого прижавшегося к нему милого создания, пока совсем не увязывался со свежими воспоминаниями о жесткой, упрямой и боевой девице, не щадящей в тренировочных боях соперников любого пола и без особых раздумий решившейся стать жертвенной самоубийцей. Для радикальных перемен в голове и сердце, видимо, требовалось время. Время и желание. Желание видеть в ней не курсанта учебно-партизанского соединения Ясаеву, а просто девушку Анжелу. Но в том-то и крылась маленькая препона. Этакая сущая безделица — полное отсутствие времени и желания. На протяжении последнего года все до одной мысли бывшего капитана уносились к далекому Санкт-Петербургу…

Одинокая птица затеяла где-то неподалеку свою ночную песню. Затеяла, да не услышав ответа, умолкла.

— Ты вся дрожишь. Тебе холодно? — спросил Станислав.

— Да, очень… — прошептала девушка.

Но вряд ли она замерзала в эту теплую ночь. Однако он сделал вид, что поверил. Поверил, будто мнимая ночная прохлада, а не их случайная и невинная близость явилась причиной озноба. Улыбнувшись, Стас погладил ее волосы, осторожно поцеловал в нежный висок и обнял правой рукой поверх куртки — так, чтобы, не взирая ни на что, она поскорее согрелась и уснула.

— Спи, девочка, — блаженно закрывая глаза, повелел он, — завтра у нас очень напряженный день…

В эту короткую ночь она впервые за последние годы заснула с давно забытым ощущением вернувшегося счастья…

Солнце разогнало утренний туман прежде, чем они добрались до русла Сунжи. Подойдя к самой воде и всматриваясь в даль, молодой человек с девушкой заметили пригород Назрани. Спецназовец снял с плеча автомат и без раздумий бросил его в водную рябь — подальше от берега. Следом туда же плюхнулся и подсумок с патронами. Он оглянулся на свою спутницу, и та без слов поняла, что ей надлежит сделать то же самое.

— Я могла бы переодеться… — нерешительно предложила она, доставая из ранца гражданскую одежду, — было бы не так подозрительно…

Гроссмейстер взял в руки и оглядел простенькое, однотонное платье; темный платок с какой-то вышитой арабской вязью; жуткой формы женские боты… Оценив прикид, вернул со словами:

— Положительно не подходит — выбрось в реку. В этом тебя сцапает первый же патруль. А следом и меня…

Спустя час они обедали в небольшом кафе на окраине города. В пустом зале кроме них сидела троица молодых парней, да престарелый кавказец в каракулевой папахе. Когда официант поставил перед ним блюдо с горячим шашлыком, в зал ввалились четыре вооруженных бойца из комендантской роты. Анжела замерла, не донеся до рта вилку с только что наколотым кусочком мяса…

— Ешь спокойно, — молвил Станислав, уплетая свою порцию, — не то желудок испортишь.

Та последовала совету, но глаз с опасных соседей не спускала. Вояки купили сигарет и по банке пива. Рассчитавшись, направились к выходу. Однако, один из них — вероятно старший армейского патруля, заинтересовался двумя людьми в военной форме. Отделившись от общей группы, он подошел к столику Торбина и Ясаевой…

— Разрешите взглянуть на ваши документы? — приглушенно попросил офицер.

Девушка метнула испуганный взгляд на спутника и стала спешно рыться в ранце. Сотрудник «Шторма» тем временем молча прожевал кусок мяса, неторопливо вытер губы салфеткой и, выудив двумя пальцами из нагрудного кармана удостоверение, небрежно бросил корочки на стол.

— Федеральная служба Безопасности Российской Федерации… Оперативно-координационное управление по Северному Кавказу… — бубнил старший лейтенант, знакомясь с документом, — майор Куликов Петр Вениаминович…

Гроссмейстер недвусмысленно зыркнул на девицу и та прекратила, наконец, возиться с поклажей, задвинув ее под стол.

— По делам приехали или так просто? — не меняя официального тона, поинтересовался офицер, возвращая удостоверение.

— Да, — полюбоваться на местный патруль, пьющий пиво при исполнении, — глотнув из маленькой чашечки крепкого кофе, отвечал Стас.

Лицо неподвижно сидящей Анжелы в это время приобрело восковой оттенок. Она наблюдала за произошедшей с наставником метаморфозой и с ужасом ждала их разоблачения…

— Пиво мы употребляем только после службы. И все-таки позвольте узнать цель вашего пребывания в Назрани, — не унимался молодой офицер, видимо, следуя каким-то инструкциям свыше.

— Послушай приятель, может тебе и список местных наркодилеров предоставить? — едва не выругавшись, слегка повысил тон «майор ФСБ».

— Ну, так бы и сказали, что по наркоте… Девушка с вами?

— Младший сержант — лаборантка из экспертного отдела. Еще вопросы есть?

— Нет… Приятного аппетита, — немного обиженно пожелал тот и, козырнув, поплелся к курившим на улице подчиненным.

В ФСБ занимались наркотиками в исключительных случаях, когда разрабатывались совместные операции с Интерполом или что-то в этом роде. Для будничного противостояния потоку страшного зелья, в стране давно были созданы специальные подразделения при областных Управлениях внутренних дел. Просто мысль о чертовых наркотиках первой ворвалась в сознание Станислава и он, недолго думая, приплел загадочный список перекупщиков «белой смерти». Видать и старлей не отличался компетентностью в данных вопросах. Потому-то и сработало…

«Лаборантка» пребывала на грани обморока и с минуту после натянутой беседы инструктора с офицером федеральных войск не могла вымолвить ни слова. Незаметно оглянувшись на остальных посетителей кафе, молодой человек с ласковой насмешливостью в глазах накрыл ладонью ее руку. Девушка опять дрожала, но на этот раз причину озноба понять было нетрудно. Кое-как оправившись от испуга, «отважная» смертница вновь взялась за вилку…

Покончив с обедом, они завернули в магазин одежды.

— Выбери себе что-нибудь… посовременней, — распорядился Торбин, сунув Ясаевой в руку пачку российских купюр и легонько подтолкнув в направлении женского отдела, — и не стесняйся. Встречаемся у выхода через пятнадцать минут.

Сам же отправился в мужской отдел…

С покупками он справился быстро. Попросив продавца упаковать вещи в пакет, прождал Анжелу у обозначенного места встречи около часа. «Вот так запускать девицу в бутик, не ограничивая кредита!..» — ворчал он про себя, рассматривая мудреные названия лосьонов, духов и прочей парфюмерии в крохотном ларьке у входной двери в магазин. Выбрав наобум пару симпатичных коробочек, Станислав заплатил за них и увидел, наконец, появившуюся напарницу, держащую в руках два приличных по объему пакета. Подхватив ее ношу, он промолчал — женщина даже на войне оставалась женщиной…

По пути на вокзал они зашли в какую-то затрапезную гостиницу. Портье — неразговорчивый ингуш средних лет, встретил гостей отнюдь негостеприимным взглядом, ворчливым тоном заявив, что свободных номеров нет, и не ожидается. Торбину с Ясаевой нестерпимо хотелось стереть с себя последние следы жизни в лагере и долгого пребывания в лесу, но для офицера довод гостиничного служителя казался незыблемым, потому он совсем уж было собрался повернуться и покинуть неприветливое заведение.

Однако у его спутницы неожиданно нашелся веский контраргумент…

Чуть подавшись вперед, сверкнув карими глазами и одарив мужика презрительной улыбочкой, она что-то прощебетала на своем языке и вдруг выудила из какого-то бездонного кармана камуфляжки гранату Ф-1. Гулко брякнув лимонкой о полированную поверхность деревянной стойки, Анжела гневно смотрела на клерка. Реакция последовала незамедлительно — в лице ингуша проступили значительные перемены, а трясущаяся рука мигом потянулась к шкафчику с ключами.

— Вот — номер двадцать два. Из резерва… — почему-то прошептал он, обращаясь к наблюдавшему за этой комичной сценкой Торбину.

— Она пошутила, — забирая ключ, заверил он. Потом, тоже приблизившись к нему, будто по секрету поведал: — но имей в виду, дядя: стоит тебе сообщить о нас кому-нибудь, гранату она взорвет. Обязательно взорвет вместе с тобой и с гостиницей…

Через минуту, справившись о наличие душа и воды в номере, загадочная парочка поднялась по лестнице на второй этаж. Быстро сориентировавшись в длинном коридорчике, они юркнули за дверь с двумя навинченными металлическими двойками.

Мылись по очереди. А потом…

Потом, выйдя из ванной комнаты, Гросс ошарашено уставился на Анжелу, с трудом признавая в ней бывшую ученицу… За три месяца он привык видеть ее в бесформенном брючном костюме цвета хаки, а ныне перед ним у настенного зеркала в небольшой прихожей номера стояла юная красавица. С роскошными, распущенными, темно-каштановыми волосами; в легкой замшевой курточке, небрежно наброшенной поверх белоснежной блузки; в обтягивающей бедра юбке и в туфельках на высоченном каблуке. Фигурка у юной девушки оказалась просто идеальной…

Оправившись от шока и взяв ненужные отныне ранцы с их старым шмотьем, он выдавил:

— Пойдем. У нас мало времени…

Спускаясь по узкой лестнице в гостиничный холл, и беспрестанно изумляясь, Стас пытался осмыслить: «откуда в деревенской девчонке, проведшей всю недолгую жизнь пусть и рядом с райцентром, понятия о вкусе, красоте, манере одеваться?.. Ерунда! Совпаденье. Случайность…»

Все тот же портье облегченно вздохнул и проводил постояльцев понимающим взглядом — практика съема номеров на два-три часа парами противоположного пола прижилась и в здешнем полутораэтажном «Метрополе». Пожалуй, только одно обстоятельство вызывало у него очередное недоумение: при первой встрече от этих странных клиентов за версту несло костровым дымом и прочими «ароматами», сопутствующими нелегкой экстремистской жизни. Теперь же, одетый с иголочки молодой человек вкупе с грациозной спутницей продефилировали мимо, обдав гостиничного служащего благоуханиями отнюдь не дешевых французских духов и туалетной воды…

Избавившись от ранцев, они прибыли на железнодорожный вокзал за полчаса до отправления поезда. Купив один билет до Нальчика, и незаметно от чужих глаз затолкав в левый карман новой куртки Ясаевой толстую пачку зеленоватых соток, Станислав, едва сдерживая улыбочку, спросил:

— Ты уж прости за мое любопытство, но зачем ты тащишь с собой гранату?

— На всякий случай… — неопределенно пожала она плечами.

— Кончились, милая, «всякие случаи». Привыкай к мирному бытию — без гранат, оружия и насилия. Где она?

— В правом кармане.

Молодой человек так же незаметно конфисковал из указанного кармана опасную штуковину и спрятал ее внутрь собственной куртки.

Перед тем, как окончательно расстаться, они стояли на перроне — недалеко от нужного вагона, и Гроссмейстер приглушенным голосом снабжал ее важными рекомендациями:

— Свое пребывание в учебном лагере эмира Шахабова вычеркни из автобиографии навсегда. Забудь, как кошмарный сон. По приезду в Нальчик сразу разыщи отцовского друга. Особо его не пугай, но объясни ситуацию и попроси не сообщать о тебе никому: ни родственникам, ни знакомым, ни соседям.

— Хорошо… — послушно отвечала она.

То обстоятельство, что девушка давно перестала быть подопечной инструктора рукопашного боя, отчего-то все равно не позволяло ей раскрепоститься и держаться с ним смелее. Она по-прежнему смущалась, ловя на себе его взгляд, и терялась, когда тон бывшего наставника становился сухим…

— Деньгами не сори, на счет в банк не клади, спрячь их в укромном месте. Баксов я тебе ссудил достаточно — хватит и на учебу и на несколько лет спокойной жизни — без выпендрежа…

— А если мной все-таки заинтересуются… Местные органы или другие службы, что делать? Где тебя искать? — несмело, с нотками грусти в голосе вопрошала Анжела.

— Все документы у тебя в порядке. А меня ты не найдешь… — равнодушно отвечал спецназовец. — Постарайся в первое время вести себя тихо и осторожно, не вызывая ни у кого лишних подозрений. Мне предстоит завершить пару дел в России, после чего я исчезну навсегда.

Она промолчала и отвернулась…

Торбин хотел озвучить еще какой-то жизненно важный совет, да вдруг запнулся — с ее нижних ресниц сорвалась слеза и покатилась по щеке. Капелька замедлила движение на славной ямочке, потом скользнула дальше и упала на белый воротничок блузки…

Почему-то только сейчас в его голове произошла запоздавшая подвижка мыслей, позволившая, наконец, увидеть в ней вовсе не вздорного курсанта-добровольца, некогда искавшего счастья в компании ваххабистов и смертников, а обычную девушку. Очень красивую девушку…

Скоро над перроном прогрохотало объявление об отправлении поезда, а проводник вагона настоятельно попросил пассажиров занять свои места. Пока отъезжающие толпились у входа в тамбур, Анжела покусывала нижнюю губку, затем вдруг заторопилась и, сбиваясь от этой торопливости с нужной мысли, стала приглушенно говорить:

— Я давно хотела тебе сказать… Если не сознаюсь в этом, потом мне будет ужасно стыдно. Там, в лагере, со мной несколько раз тайно беседовал Губаев — настойчиво расспрашивал о тебе и пытался выяснить: о чем мы с тобой разговариваем, какие ты задаешь вопросы, чем интересуешься… Я ничего плохого про тебя не говорила. Ни слова… Кажется, мы оба с ним догадывались, что ты не тот за кого себя выдаешь, но он нуждался в доказательствах, в подтверждениях… Он даже предлагал большие деньги. Только советник никогда бы от меня не услышал того, что хотел!.. Понимаешь?.. Никогда и ни за что!..

Тронутый этим запоздалым, неожиданным и по-детски прямолинейным признанием, капитан вспомнил ту короткую реплику, мимолетно произнесенную девушкой на поляне среди кедров, когда она опустила направленный в его грудь автомат. «Я догадывалась, чем все закончиться…» — обмолвилась тогда Анжела. Он же не придал тихим словам должного значения…

Станислав обнял и прижал ее к себе. Позабыв о времени, они стояли так несколько минут. Все пассажиры давно прошли в вагон, и в дверном проеме одиноко маячил пожилой железнодорожник, изредка взиравший на молодых людей и дивившийся совпаденью: парочка никак не могла проститься, а бригада машинистов, словно в угоду им, задерживала отправление состава.

Он гладил длинные волосы девушки, чуть касаясь ладонью ее плеч и нежной шеи. Затем, наклонившись, прикоснулся губами к ямочке на мокрой щеке.

— Нет… прошу, не надо так… — дрожащим голосом сказала она и, приподнявшись, сама поцеловала его в губы. Пряча полные слез глаза, прошептала: — прощай…

Анжела повернулась и решительно направилась к стоявшему на верхней ступеньке проводнику, унося в своем сердце бурю самых противоречивых чувств. Она была расстроена и растрогана, взволнована и успокоена, рассержена и влюблена…

Помогая ей подняться в тамбур и подавая тяжелую сумку с продуктами и вещами, купленными в дорогу, Торбин не сказал больше ни слова. Пройдя вдоль вагона, он видел, как девушка появилась в купе, потом приникла к стеклу и долго стояла, неотрывно глядя на него до тех пор, пока поезд не набрал ход…

Часть четвертая Прощай, Гроссмейстер…

1

В один из майских вечеров со стороны Витебского вокзала Санкт-Петербурга, к станции метро неспешно шел молодой мужчина лет двадцати восьми. На нем были новые черные джинсы и, несмотря на теплую погоду, кожаная и такая же черная куртка. Глаза скрывались за узкими темными очками, а лицо обрамляла недельная щетина. В левой руке пешеход нес пластиковый кейс.

Направился он, как ни странно, не к ближайшей — вокзальной станции подземки, а к соседней — Владимирской. Возможно, недавний пассажир поезда Ростов-на-Дону — Санкт-Петербург хотел размяться после утомительных двух суток, проведенных в вагоне СВ. Или просто возжелал пройтись по городу, с которым некогда что-то роднило и связывало. А может быть, его настораживало обилие людей в серой форме, в изрядном количестве снующих по привокзальной площади и примыкающим к железной дороге кварталам.

Так или иначе, сделав замысловатую петлю по старым переулкам, он вскоре оказался на Загородном проспекте, почти прямиком ведшем к нужной цели. Если он избегал встреч с защитниками правопорядка, то сейчас на его пути находилась не слишком подходящая городская «достопримечательность» — здание районного отдела внутренних дел. Но, вероятно, наличие данного препятствия мало волновало путника, поскольку маршрута он менять не стал, а уверенно держал намеченный курс.

Подъезды к милицейскому оплоту перекрывали бетонные блоки, раскрашенные в косую черно-желтую полоску. По обеим сторонам мрачного строения дежурили автоматчики в «Масках» — средствах индивидуальной бронезащиты…

«Как всегда заботятся исключительно о собственной безопасности. Прежде сами, а все остальные потом… — с горечью подумал незнакомец, огибая внушительные ограждения. — Школы, детские сады, больницы, театры — подождут. Точно террор, расползающийся с юга страны не хуже эпидемии, им не угрожает! Как же!.. Нужно ведь и МЧС работенкой обеспечить — трупы из-под завалов вытаскивать после взрывов!..»

— Гражданин! — внезапно окрикнул его кто-то сзади, прервав справедливую критику силовых структур.

Человек в черном остановился и нехотя повернул голову. Вальяжной походкой его догоняли два мента. Приблизившись и изобразив пародию на отдание чести, старший патрульный проскрипел:

— Ваши документы…

Подозрительный гражданин подал какое-то удостоверение. Ознакомившись с ним, стражи правопорядка снова козырнули и, возвращая документ, отвесили сугубо милицейский комплимент:

— Извиняемся, товарищ майор. Кожа у вас смуглая — точь-в-точь как у лица кавказской национальности. Вот и перестраховались.

— Ничего, бывает… — небрежно отвечал тот, пряча ксиву во внутренний карман. Прежде чем возобновить движение в прежнем направлении, бросил: — из отпуска возвращаюсь — на югах загорал…

— Счастливчик… — с завистью вздохнул один из патрульных, глядя вслед удалявшемуся офицеру в штатском.

— Учиться, надо было в школе на пятерки, Костян Петрович, а не прогуливать! — поддел его другой, — тогда, глядишь, и нас бы с тобой в ФСБ взяли. Пошли, двоечник. Надо бы пару настоящих азеров тормознуть — на обед подзаработать…

Проехав четыре остановки на восток, мужчина вынырнул из станции метро Ладожская и направился к гарнизону ОСНаз «Шторм». Лишь наблюдательный и хорошо знавший раньше этого человека сослуживец, по походке и внешности мог угадать в нем капитана Торбина.

Также неспешно он проследовал вдоль знакомого длинного забора и, наконец, увидел гарнизонное КПП… В груди сразу же защемило, а по спине пробежал легкий холодок от захлестнувших воспоминаний. Снова всплыли дорогие образы двух погибших друзей — Сашки Воронцова и Сергея Шипилло. Сколько раз они проходили через эти ворота!.. Немногим больше года назад прошли все вместе, когда отправлялись в ту роковую для них командировку. Отправлялись, не ведая, что она станет последней…

На территорию родного базового отдела Станислав проник, воспользовавшись лазейкой, известной только спецназовцам, да жителям ветхого трехэтажного дома, стоявшего почти вплотную к каменному забору. Зайдя с переулка в его парадное, он поднялся по ступенькам первого лестничного марша и оказался у подъездного окна противоположной стены. Открыв никогда не запиравшуюся раму, перемахнул через широкий, давно не видавший краски подоконник и, сделав несколько шагов по кирпичной кладке, спрыгнул вниз.

За истекший год внутри гарнизона мало что изменилось — выросло три этажа жилого панельного здания; старый асфальт местами заменили свежим; подновились обветшалые фасады магазинов… Проходя мимо одного из них, бывшему сотруднику «Шторма» пришлось отвернуться и, закрывая лицо рукой, делать вид, будто поправляет очки — неподалеку от стеклянного входа в супермаркет стояла с двумя знакомыми бабками его соседка — все такая же полная и неугомонная тетя Даша. Поглядывая по сторонам и провожая дотошным взглядом каждого прохожего, повариха из отрядной столовой взахлеб судачила с подругами о новостях и последних сплетнях. Если бы она вдруг узнала Стаса, весть об этом разлетелась бы по военному городку со скоростью звука. Но, большого интереса «незнакомец» в черном для пожилых женщин не представлял. Не задерживаясь у магазина, он ускорил шаг и избежал участи быть узнанным.

Та территория, где размещались казармы, учебный корпус, стадион, тир и спортзалы его не интересовала. Гроссмейстер медленно брел к тому дому, где когда-то проживали полковник Щербинин с дочерью. Пятиэтажка с улучшенной планировкой квартир находилась в центре гарнизона и выходила окнами на зону отдыха — небольшой парк, расчерченный множеством асфальтовых дорожек. В будний вечер парк пустовал, лишь с десяток детишек возились на зеленеющих газонах, да пара малолетних велосипедистов выписывала виражи на «перекрестках». Выбрав удобное для скрытного наблюдения местечко в тени деревьев, Торбин уселся на деревянную лавочку и развернул свежий «Спорт-экспресс»…

Напечатанные слова и мысли проходили через его голову, не оставляя следа. Он всеми силами напрягал свое внимание и все-таки не смог одолеть и десятка срок. Взгляд, будто намагниченный, постоянно устремлялся ко второму подъезду пятиэтажки…

У искомого дома появлялись все больше незнакомые люди. Правда, изредка мелькали и те, с коими приходилось сталкиваться в той — прошлой жизни. Прошло три часа его бдения, но ни самого Юрия Леонидовича, ни Елизаветы он так и не увидел. А когда совсем стемнело, над дверьми подъездов и в парке зажглись фонари. Гросс свернул ненужную газету, снова окинул взором пространство вокруг здания, поднялся и направился обратно к лазейке…

В общем-то, пока он не располагал даже приблизительными координатами полковника. По-прежнему ли тот возглавлял ОСНаз «Шторм», или был куда-то переведен… Оставалось лишь надеется, что Щербинин служил где-то поблизости.

«Служил!.. — зло усмехнулся про себя спецназовец, легко преодолевая забор и залезая в окно, — за такую „службу“ в самый раз „багровую мошну“ на голову. Без судебных проволочек и следствий…»

Весь прошедший год комбриг вызывал у Станислава устойчивую ненависть. «Еще бы!.. — рассуждал он, неторопливо прогуливаясь по вечернему Питеру в сторону станции метро. — Одному богу известно, сколько на его совести злодеяний. Сколько загубленных жизней наших солдат и офицеров. Связь с Шахабовым он, скорее всего, установил еще до перевода из Таджикистана в „Шторм“, или же сразу после прибытия сюда на должность заместителя командира. Теперь-то ясно, почему той далекой осенью Щербинин с легкостью вызвался в добровольные заложники к Медведю в обмен на тринадцать солдат — знал: по заранее сочиненному плану тот затребует Львовского. Все очень просто — Юрий Леонидович зарабатывал репутацию отважного и бесстрашного офицера, а Беслан Магомедович, в свою очередь, расчищал ему дорожку для карьерного роста. Потом же, когда Щербинин занял место погибшего Алексея Эдуардовича, стали бесследно исчезать команды, посылаемые для устранения эмира. Тем же, испытанным способом был обеспечен провал и моей группы, и „Вердикта“ в целом…»

Гроссмейстер сам не заметил, как дошел до станции Ладожская. Уже спускаясь по длинной лестнице вниз, мимо сидящих вдоль кафельных стен нищих, алкашей и бомжей, он очнулся от невеселых дум…

Следовало определиться с ночлегом. Проще всего было устроиться в гостиницу, но лишний раз светиться со своей новой фамилией Торбин не желал. Да и стоило ли рисоваться с поддельными документами в заведениях, находящихся под постоянной опекой ФСБ? Данные постояльцев гостиниц больших городов наверняка пропускались через компьютерную базу оной конторы. Удостоверение на имя майора ФСБ Петра Куликова изначально предполагалось использовать в зоне боевых действий и весьма кратковременно — не более двух недель, пока длилась бы диверсионная операция группы Губаева. Там, на всю Чечню и компьютеров-то две с половиной штуки… Здесь же, в Санкт-Петербурге осмотрительность и осторожность должны быть максимальными. И он, памятуя о давней привычке везде и во всем трижды перестраховываться, призадумался…

Но отчего-то нужные мысли сбивались и путались. Скоро Стас понял, почему это происходит — покоя не давала теперешняя близость с еще одним человеком — с Лизой. Одно только то, что некогда горячо любимая им девушка находилась где-то поблизости, возможно, на этой же станции метро, и ее лицо запросто могло сейчас мелькнуть в толпе, движущейся навстречу, заставляло дыхание учащаться…

О Лизе за минувший год он думал часто. Пожалуй, даже слишком часто. Не проходило и дня, чтобы Торбин не вспоминал их знакомство или продолжительные прогулки по скверам и набережным вечернего Петербурга… С трепетным волнением он восстанавливал в памяти ее образ и тот день, когда девушка, повстречав его у подъезда после долгой разлуки, отважилась сделать свой решительный шаг. Но все эти сладостные видения заканчивались одним и тем же наважденьем — ее чудесный образ и радостные, излучающие огромную любовь глаза, неизбежно затмевались, отчетливо проявлявшейся темной фигурой полковника Щербинина — человека, оклеветавшего его перед друзьями, сослуживцами и той же Елизаветой. Человека, напрочь сломавшего Станиславу жизнь. И как он ни старался доказать самому себе непричастность дочери к деяниям отца, тень Юрия Леонидовича неизменно вставала между ними.

Кроме того, существовало еще одно наиважнейшее обстоятельство, заставлявшее навсегда забыть о некогда пылких чувствах к юной Лизе — вторая и завершающая часть операции «Вердикт-2»…

— Товарищ капитан, — внезапно раздался чей-то встревоженный возглас, разнесшийся эхом в просторном вестибюле.

Окрик прозвучал отчетливее обычного приглушенного гула, что всегда обитает в подземных переходах и метро. Людей в военной форме поблизости не было, но кто-то настойчиво и еще громче позвал:

— Товарищ капитан!.. Товарищ капитан, это я…

Людской поток продолжал движенье и, похоже, никто не откликался на этот странный зов. Сердце Торбина отчего-то ускорило свой ритм. Он не стал оборачиваться, и, тем более, останавливаться, а тем же размеренным шагом спускался вниз, будто этот «кто-то» тривиально обознался…

— Это же я, товарищ капитан!.. Рядовой Бояринов…

И тут Стас почувствовал, как в груди образуется вакуум, точно перед падением, когда под ногами внезапно исчезает опора. Долгое время — до появления в Питере, он готовил себя к чему угодно, но, услышанная им последняя фраза перечеркнула всякую и ко всему готовность.

Гросс застыл на последней ступени и медленно обернулся…

Находясь уже на последней ступени, капитан оглянулся назад. Возле стеклянных дверей входа в вестибюль станции находились представители вышеупомянутой «аристократии». Среди них, опершись на два деревянных костыля, стоял мужчина в поношенной камуфляжной форме. Левая штанина брюк от самого колена была завернута назад. Не отрывая глаз от его фигуры, Торбин двинулся вверх по длинной лестнице вместе с встречным людским потоком…

Он помнил Бояринова коротко подстриженным, уверенным и всегда улыбающимся парнем. Человек в камуфляжке тоже пытался изобразить улыбку, но был грязным, обросшим, со сгорбленной спиной…

И, тем не менее, подойдя ближе, он узнал его…

Несколько мгновений они постояли, вглядываясь в изменившиеся за год черты и, не сговариваясь, бросились друг другу в объятия.

— Товарищ капитан… Я знал… Я точно знал: кроме меня, кто-то должен был выжить в том аду, — шептал Тургенев и, вдруг всхлипнув, почти прокричал: — никогда не верил в то, что про вас потом говорили! Никогда! Я же помню… Вроде сквозь сон, но помню, как после взрыва вы меня тащили на себе — меж деревьев петляли… Мне казалось: полдня петляли… У вас тогда такое дыхание было, думал: вот-вот упадете!.. А вы, словно двужильный…

— Бог с ними, Ваня… — по-прежнему держа бывшего подчиненного в объятиях, тихо отвечал Станислав.

— Как же бог с ними?! Товарищ капитан!.. Я объяснял им: разве возможно, чтоб такой железный человек сдался или стал предателем?! — вытирая рукавом слезы, возмущался Бояринов. И, обращаясь к нынешним приятелям, радостно сообщил: — вот… представляете?! Своего боевого командира повстречал! Вместе воевали в Че…

Тургенев запнулся на полуслове — капитан легонько сжал его руку и незаметно качнул головой.

— Отметить бы надо встречу! — хрипло предложил один из местных бомжей, — раз такое дело — нельзя не отметить…

— Так где же вы пропадали столько времени? — отмахнувшись от алкаша, поинтересовался Иван.

— Долгая история. После расскажу. Ты-то как?

— Да-а… — протянул он, снова смахивая слезу и горько усмехнувшись, приподнял над полом один костыль: — вот теперь все мои дела… Кому мы такие нужны? Отработанный материал…

— Ты, вообще-то, где ночуешь? Надеюсь не здесь?

— Точняк не здесь! Комнату у одной бабки снимаю. Если не побрезгуете, могу в гости пригласить. Согласны?

— С удовольствием. Веди.

Отставив далеко в сторону правый костыль, одноногий спецназовец нагнулся за потрепанной сумкой.

— Что же ты молчишь? Давай помогу… — Гросс ловко подхватил авоську, в которой мелодично звякнули пустые бутылки. Глянув на ее хозяина, справился: — а кроме посуды в ней что-нибудь ценное имеется?

— Нет… — сконфузился тот, опуская глаза.

— Держите, — капитан подал ненужную ношу ближайшему старику, — на «отметить» здесь не хватит, а вот на «закусить» — вполне. Пошли Ваня…

Закончив повествование о своих злоключениях, Торбин плеснул в стаканы дорогой водки и вынул из пачки сигарету.

— Возвратившись, Щербинин утверждал, будто после моего подрыва за вами по пятам все время шли «приматы»… — монотонно покачиваясь и все еще находясь под впечатлением услышанного, тихо сказал Иван.

— Никто за нами не шел, — поднял стакан Станислав, — он пудрил мозги бедному Сомову, подбрасывая липовые улики: шприц, надрезанный страховочный фал… И маскировал мнимой погоней свои же преступления. Ты же наверняка помнишь, как погиб Ромка Деркач?..

— Еще бы… У него просто не сработал скрепер-блок, а фал был в порядке… — подтвердил Бояринов и прикрыл веки. После долгого молчания задумчиво произнес: — да… неспроста все наши называли вас Гроссмейстером…

Затем, глядя в одну точку, помолчал и глухо проговорил:

— А знаете, я ведь видел, как он убивал Серова…

Офицер опрокинул в себя водку и, проигнорировав обилие разнообразной и качественной еды, подпалил сигарету. Сделав несколько затяжек, удивленно глянул на подчиненного, озвучившего запоздалое признание…

— Да-да… — подтвердил Иван. — Просто мне казалось, что увиденное из грота — бред, игра нездорового воображения… Ну, как вам объяснить?.. Порой думал: с ума сойду от адской боли — никакой пармидол не помогал, хоть и говорили: сильный наркотик. Всё время представлялось всякое, мерещилось… Я тогда и разобрать-то толком не мог, что взаправду происходит, а какие картинки сами собой в моих контуженных мозгах складываются… Вот и подумал: ерунда какая-то, глупость. Никому, разумеется, не говорил…

— И как же это случилось? — подсевшим голосом спросил Стас.

Собеседник тяжело вздохнул, поднял свой стакан и выпил. Закусив ломтиком копченой рыбы, сбивчиво поведал:

— Андрюха-то вроде обрадовался, узнав Щербинина… Пошел навстречу… А тот гад поначалу со слащавой улыбочкой приближался… Подошел вплотную и вдруг ножом!.. Раз! Другой!.. Третий… И рот рукой сержанту зажимает, чтоб не крикнул… сволочь! Потом долго возился с его головой… Дальше, кроме сплошной крови ничегошеньки не помню…

Гроссмейстер встал и, докуривая сигарету, прошелся по маленькой комнате. Увиденное Тургеневым в полубессознательном состоянии, вполне совпадало с давним рассказом самого полковника, когда он похвалялся перед Шахабовым жестокой находчивостью.

— Ну а я больше трех месяцев провалялся в госпитале, после того, как они меня с Портновым приволокли к нашим, — продолжал Бояринов и, кивнув на стоявшие у подлокотника дивана костыли, ухмыльнулся: — осваивал эти ходули. Друзья из «Шторма», слава богу, не забывали — чуть не каждый день навещали. Кстати!..

Он отчего-то оживился и с нескрываемым оптимизмом объявил:

— А ведь в ваше предательство поверили далеко не все. Вам известно, что в «Шторме» по окончании операции «Вердикт» состоялось офицерское собрание?

— Нет, откуда ж?.. — пожал плечами Станислав.

— О-о… Там, говорят, такие страсти кипели!

— И по поводу чего же они рядились? — не понял он.

— Предметом спора стало чье-то предложение похоронить вас по-человечески. Ну, на кладбище, где все наши лежат… Вернувшись из лесов и притащив меня, Щербинин доложил о гибели семи человек из первой группы, и что, мол сам лично убил вас в перестрелке перед тем, как разобраться с эмиром. Ну и стал настраивать коллектив против ваших похорон. Говорил: оборотням не место среди наших героев на Серафимовском!.. Таких следует стирать из памяти и тому подобное…

— И чья же взяла? — равнодушно усмехнулся Торбин одним уголком тонких губ.

В его ладони опять заблестела заветная монетка с остро отточенными краями.

— Официально, вроде как, хоронить вас запретили — все ж Аллея Героев… Однако могила, не поверите, — появилась. Такая же, как и у остальных — с надгробным камнем, с надписью. Щербинин повозмущался, а после махнул рукой. К тому же и некогда ему стало заниматься разборками — в столицу вызвали, орденок вручать за успешное устранение Шахабова.

— Вот как?.. — вскинул брови спецназовец, подходя к большой фотографии, висевшей на голой стене. Как бы, между прочим, поинтересовался: — стало быть, Юрий Леонидович и по сей день исправно руководит «Штормом»?

— Командует… Чего ему еще от жизни желать? — подтвердил собеседник, обернувшись к капитану и, заворожено любуясь стремительно мелькавшим меж его пальцев металлическим кружочком. Улыбнувшись, протянул: — об этой вашей завсегдашней привычке, я признаться, позабыл… Сейчас вот увидел и вспомнил. Здорово…

— И живет полковник там же? — будто не слыша Ивана, продолжал интересоваться офицер.

— Точняк, там же…

На групповом снимке, хранившемся за стеклом, но безо всякой рамки, стояли бойцы «Шторма». Веселые симпатичные лица, уверенные взгляды… Он насчитал пятнадцать человек. Более половины из запечатленных на фотографии уже не осталось в живых. Гросс легко отыскал членов своей команды, год назад ушедших с ним в последнюю спецоперацию. Сколько довелось ему с ними похлебать сладких солдатских щей!..

Вглядываясь в каждого, он тихо шептал:

— Серега Шипилло… Саня Воронцов… Андрей Серов… Борис Куц… Роман Деркач… Анатолий Тоцкий…

Увидев Бояринова и себя, отвернулся и отошел от стены…

— А у меня вслед за госпиталем начались скитания по инстанциям, — проворчал Тургенев, разливая по стаканам остатки водки. — Денег-то по началу отвалили немало, а вот с пенсией обманули…

— Как это обманули?

— А… — махнул он рукой, — считал намедни — на валюту переводил… И двухсот этих, как их… евро не выходит. Разве этого достаточно для нормальной жизни? Видали сегодня в супермаркете, сколько продукты стоят? А работу, таким как я, найти невозможно. За эту вот халупу почти половину пенсии отдаю. Вот и приходится бутылки собирать, да банки алюминиевые плющить…

Гроссмейстер снова прошелся по комнатушке. Нынешняя обитель Ивана действительно была чересчур скромной и никакой критике не поддавалась. Старенький диван, скособоченный двустворчатый шкаф, да обеденный стол под дырявой клеенкой едва помещались на площади в восемь или девять квадратных метров. Жилище человека, ставшего инвалидом в борьбе с терроризмом, не имело самых элементарных удобств. Да и сам он здорово изменился — совсем не походил на того веселого, жизнерадостного и не унывающего парня, отправлявшегося с ним в ту проклятую командировку. Вся былая светлость его души ныне пребывала в блеклых осенних красках…

— А почему ты не уехал домой в Краснокамск?

Тот поднял стакан и, запрокинув светловолосую голову, осушил его. Ткнув пустую емкость меж тарелок, занюхал рукавом и признался:

— Стыдно таким ехать.

— Чего ж тебе стыдиться? Ты же не под трамваем в пьяном угаре ногу потерял.

— Не-е… — не дал договорить бывшему командиру Бояринов. — Родители ко мне приезжали в госпиталь — так обоих валерьянкой отпаивали. Зачем я поеду к ним на шею? Мать с отцом и так нищие — концы с концами еле сводят. Меня там еще не хватало… Они, конечно, пишут, зовут. И девчонка моя — бывшая одноклассница, звала. Кучу писем прислала… Только последний месяц перестала писать — видать смирилась…

— Как ты считаешь?.. — задумчиво молвил капитан, глядя куда-то в темное окно, — матери, отцы наших с тобой погибших товарищей: Тоцкого, Деркача, Борьки Куца… согласились бы, чтобы прямо сейчас их сыновья вдруг вернулись домой, пусть даже инвалидами?

Подобный вопрос застал Ивана врасплох. Об этом он, скорее всего, никогда не думал и на месте несчастных родителей себя не представлял. Захмелевшая голова не помешала работе воображения — лицо помрачнело; уверенность, минуту назад царившая во взгляде, сменилась беспомощной растерянностью.

Рядовой не ответил, но Станислав почувствовал какую-то перемену в нем…

— Ладно, дружище, довольно на сегодня воспоминаний, — не желая больше возвращаться к этому разговору, заключил гость, осматриваясь по сторонам, — где тут лучше пристроиться?

— На кровати ложитесь, а я уж…

— Нет, брат, кровать — твое законное место, а мне привычней на полу…

Погруженный в забытье, Торбин крепко не спал, но отдыхал, а лишь забрезжил рассвет — тотчас встал со свежей головой и с великой готовностью завершить то, что замышлял на протяжении долгого, мучительного года. Распахнув настежь единственное оконце, выходившее внутрь дворика-колодца, он отжался положенную сотню раз от пола, умылся, заварил крепкого чаю и, поколдовав у раскрытого кейса, разбудил Тургенева.

— Может, опохмелимся? — предложил заспанный хозяин, натягивая поверх тельняшки единственный элемент гардероба — заношенную до дыр камуфляжную куртку, — а то настроение с состоянием, надо заметить — не фонтан.

— А выпьешь, так они фонтаном забрызжут? — поддел его офицер, но тут же сменив иронию на серьезный тон, сказал: — вот что Иван… У меня к тебе имеется несколько поручений. Очень серьезных поручений. Намеренно не стал говорить о важном вчера, — ждал, когда соображать начнешь трезво.

Молодой инвалид закончил подвязывать левую штанину брюк и озадаченно посмотрел на него.

— Но ты прежде должен дать мне слово, — твердо, как когда-то на кавказских перевалах, изрек капитан, — честное слово бойца «Шторма», что выполнишь каждую из моих просьб.

Не отрывая доверчивого взора от командира, будто опасаясь жестокого розыгрыша, он нащупал костыли, оперся на них и поднялся с дивана. Стас ощутил, насколько значим для Бояринова этот момент. Насколько ценно то, что его по-прежнему считают сотрудником ОСНаз «Шторм», что собираются поведать нечто важное, и, наконец, доверяют какие-то поручения…

— Даю честное слово спецназовца, — тихо, но без колебаний произнес он, — выполню все, о чем вы попросите.

— Отлично. Тогда слушай… — Торбин подошел к столу, на котором помимо следов от вчерашнего пиршества лежал его кейс. — Первое: о том, что я жив, а тем более о нашей встрече, не должна знать ни единая душа.

Иван с пониманием кивнул. Тогда Гросс приоткрыл крышку дипломата, извлек из его недр два свертка, перехваченных скотчем и поместил их рядом на стол.

— Второе, — он подал ему один пакет, — здесь деньги. Отнесешь их семье прапорщика Шипилло. У него, если помнишь, осталась жена, два сына и внук. Разыщешь его жену — Екатерину Андреевну, она работает, если не изменяет память, медсестрой в детском саду. Скажешь: деньги собрали… ну, предположим, в комитете ветеранов или… одним словом, наплетешь что-нибудь.

— А может вы сами?! — вдруг с жаром предложил хозяин комнатки.

— Ты в своем уме? — холодно отозвался капитан.

— Ну, надо же вам как-то возвращаться с того света и потом… — не унимался молодой человек. — Потом я мог бы подтвердить, что не было с вашей стороны никакого предательства, а?

— Возможно… Возможно, когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, но не сейчас.

Откуда-то из внутреннего кармана Станислав достал аккуратно сложенную «лыжную» шапочку снайпера. Развернув ее, погладил далеко неновую шерстяную вязку и на миг о чем-то задумался… Очнувшись, спросил:

— Узнаешь?

— Еще-е бы… — улыбаясь, протянул Тургенев, глядя на простенькую, незамысловатую вещицу, как на старую, добрую знакомую, — кажется, будто Серега в Чечне ее и с головы-то не снимал. Так и останется в моей памяти в этом головном уборе…

— Ее тоже передай им… — Торбин вздохнул и, накрыв ладонью другой сверток, продолжил: — теперь третье и последнее. Это твои деньги. Здесь достаточно для того, чтобы купить квартиру и организовать собственное дело. Ты профессиональный связист — устроишься. Но одно условие: устраиваться будешь не в Питере, а дома — в Краснокамске. В Питере ты пропьешь любую сумму за пару лет и пропадешь. А на родине все будет нормально. Понял меня?

— Понял… — закивал обалдевший Бояринов.

— Ты вчера говорил о девушке — бывшей однокласснице.

— Да?.. — смутился тот, но, опомнившись, подтвердил: — точняк, говорил…

— Мол, не забыла она тебя и в письмах звала. Верно?

— Звала… Много писем присылала…

— Как ее зовут?

— Александра.

— Стало быть, плевать Александре на это , — сделав ударение на последнее слово, Стас указал взглядом на костыли. — Знала обо всем и настойчиво писала. Следовательно, и по сей день любит. И родителям своим ты всегда был дороже всех. Вот все эти близкие люди и не дадут тебе пропасть, уяснил?

— Так точно… Уяснил…

— Ты поедешь домой и заживешь по-человечески — не жалким инвалидом, просящим милостыню у прохожих, и не опустившей руки размазней. Чтоб в течение недели собрал необходимые документы, справки, купил билет и отбыл в Пермскую губернию. Считай это моим последним приказом.

— Есть, товарищ капитан, — четко, как в былые времена отвечал рядовой.

— Ну, давай прощаться…

Они обнялись посреди махонькой комнаты.

Когда пожимали друг другу руки, Тургенев уже не стеснялся выступивших слез. А, приметив мелькнувшую под полой куртки Торбина рукоятку пистолета, грустно улыбнулся и спросил:

— И куда ж вы теперь?

— Тоже на восток, только гораздо дальше — там проще затеряться.

— Прощайте, товарищ капитан. Счастливо вам…

2

Утро выдалось прохладным. Солнце норовило надолго спрятаться за слоями тонких облаков, а с берегов Финского залива повеяло свежим ветерком, слегка трепавшим темные волосы Стаса, неспешно бредущего по оживленным улицам Санкт-Петербурга.

Покинув тесную комнатушку бывшего сослуживца, молодой человек в узких очках и черной кожаной куртке вновь проделал известный маршрут и занял позицию на той же лавочке в сквере, откуда вел наблюдение вчерашним вечером. Теперь, после встречи и разговора с Иваном, он, по крайней мере, был твердо уверен: ожидать предстоит не напрасно — интересующий его человек по-прежнему заправлял в «Шторме» и обитал в гарнизонной пятиэтажке.

Не успел Гроссмейстер развернуть газету, как ко второму подъезду подкатила серебристая иномарка и несколько раз протяжно просигналила.

«Уж, не за моим ли знакомцем?..» — насторожился он и, отложив прессу, приготовился встать.

Однако из дома неожиданно выпорхнула Елизавета…

Тысячу раз Торбин представлял их встречу. Нет, разумом он понимал: даже намека на связь с Лизой отныне быть не может и она до конца дней не узнает всей правды о нем. Ни к чему… Однако каждый раз торопливо, пока в воображение не вторгался фантом ее отца, в дивных красках рисовал счастливое свидание, непременно случившееся бы при других — более благоприятных обстоятельствах…

Из автомобиля вышел невысокий мужчина, разодетый в дорогой и ладно сидящий на худощавой фигуре костюм, белоснежную рубашку и яркий галстук. Поцеловав мило подставленные Елизаветой губки, он услужливо открыл правую дверцу. Дождавшись, когда барышня устроиться на сиденье, аккуратно прикрыл ее, и занял водительское место. Представительское авто плавно тронулось с места и исчезло за поворотом, унося с собой последние иллюзии Станислава…

Иногда он спрашивал себя: отчего я не организовал убийство эмира и не исчез из лагеря раньше — прошлым летом, когда получил относительную свободу или же зимой, переселившись после празднования Курбан-байрама в отдельную палатку и оставив не у дел трех арабов-надсмотрщиков?.. Зачем столько выжидал, теряя драгоценное время? Неужто не придумал бы способа перехитрить службу безопасности Губаева, раздавить Шахабова и незаметно просочиться мимо расставленных вокруг базы постов? Впрочем… «К чему это я укоряю себя за медлительность? — усмехнулся спецназовец, — уж не оттого ли, что кто-то за это время успел занять мое место возле Лизы? Эким же я становлюсь собственником!.. Ни себе, ни людям… Один бы черт с ней ни чего не получилось, даже если бы я вернулся сюда следом за Щербининым и сумел доказать свою непричастность к измене…»

Ну, а кроме сих объективных доводов, говорящих о том, что торопиться было незачем, существовал и давний обычай Гросса не подвергать критике собственные поступки в далеком прошлом.

— Коль растянул подготовку акции «Вердикт-2» на целый год — значит, того требовали обстоятельства, — прошептал он, наблюдая за игравшей неподалеку, невзирая на раннее время и утреннюю прохладу, детворой. — Кто знает, чем обернулась бы необдуманная поспешность?..

Полагаться на судьбу или жребий в серьезных делах Стас никогда не любил, предпочитая следовать еще одной привычке — просчитывать все до самых последних мелочей. Таким же обыкновением обладал и ныне покойный Беслан Магомедович. Только ходы Торбина оказались куда продуманнее и точнее. В недавней смертельной игре он продемонстрировал, что недаром в юности получил уважительное прозвище «Гроссмейстер».

«А Елизавета… — решил он, спокойно вытаскивая из пачки сигарету и также хладнокровно чиркая зажигалкой, — Елизавета — живой и вполне нормальный человек. Не в монастырь же ей было подаваться после известия о моей „смерти“… Небось, одних косых взглядов в спину сколько пришлось вынести!.. Как-никак, полгода ходила под ручку с „предателем“…»

Вряд ли молодой человек сожалел о канувших в небытие отношениях с Лизой. Увиденное несколько минут назад лишь окончательно развеяло последние сомнения и разложило по нужным полочкам давно свершившиеся факты.

— Что-то я в последнее время только и занят оправданием женщин… — проворчал Станислав и, тряхнув головой, отогнал посторонние мысли.

Отныне оставалось одно неотложное и наиважнейшее дело — страстно хотелось повидаться с командиром «Шторма». И скоро его заветной мечте суждено было сбыться — из подъезда неторопливо, или точнее сказать — чинно, выплыл Юрий Леонидович…

За год полковник немного раздобрел, седина на висках стала заметно гуще… Одетый в военную форму он, скорее всего, направлялся в штаб Отдела, что находился в трехстах метрах, посему, не воспользовавшись служебной машиной, решил пройтись пешком, а заодно и подышать свежим воздухом.

Гросс в миг сорвался с лавочки и быстрым шагом пустился наперерез. Когда дистанция между ними сократилась до двадцати метров, негромко окликнул:

— Господин Щербинин!.. Вам просили передать привет.

Шеф местного спецназа остановился, словно перед ним возникла неведомая преграда и, резко обернулся. Стас замедлил шаг и приближался, зорко следя за каждым его движением.

— Ты?! — изумленно пробормотал тот, воровато оглядываясь по сторонам. Правая ладонь его машинально приподнялась к тому месту, где на ремне висела кобура.

— Не дергайся, — предупредил капитан, слегка отводя полу куртки и давая ему возможность лицезреть рукоятку готовой к стрельбе «Гюрзы».

Наверно в памяти Юрия Леонидовича еще оставались свежи воспоминания об отменой реакции и умении молниеносно стрелять точно в цель с обеих рук бывшим подопечным, ибо полковник заметно побледнел, судорожно сглотнул вставший поперек горла ком. Рука его безвольно опустилась.

Теперь он стоял перед Торбиным, лихорадочно гадая, что же произойдет дальше…

— Беслан Магомедович передал вам свой последний привет из дремучих лесов Панкисского ущелья, — с недоброй усмешкой молвил нежданный гость. — Вы не рады?

Пожевав губу, тот кивнул на скверик и предложил:

— Пойдем, Станислав — посидим, потолкуем…

Гроссмейстер окинул взором пространство возле пятиэтажки. Место действительно не подходило для разговора — изредка, то тут, то там из подъездов выходили люди и, спеша на работу, заворачивали за угол. Неровен час, кто-нибудь признает или помешает долгожданной встрече…

Сделав полшага в сторону, он предложил ему пройти первым. Комбриг поплелся к длинному ряду деревянных лавочек на асфальтовой дорожке, молодой человек двинулся следом.

Где-то справа, меж невысоких деревьев резвилась стайка детворы, однако их родителей и прочих взрослых в парке видно не было. Дойдя почти до конца тропинки — как можно дальше от оживленного пятачка перед домом, Щербинин сел. Бывший офицер, ставший по его милости «изменником», устроился на такой же лавке напротив. Их отделяло узкое пространство аллейки, и ни одно телодвижение командира «Шторма» не ускользнуло бы от его внимательного взгляда. Пожилой, обрюзгший полковник жалобно смотрел на пышущего здоровьем и силой Торбина, среди пальцев левой ладони которого снова замельтешила монетка…

— Не знаю, важно ли это для тебя, но Елизавета ведь не поверила в твою смерть, — выдохнув, заверил Юрий Леонидович и попытался растянуть губы в подобии улыбки. — Мне кажется, она до сих пор тебя ждет…

У спокойного Стаса ухмылка получилась более естественной.

— Не пытайтесь врать там, где уже не требуется, — посоветовал он. — Лиза, возможно и ждала бы, если бы не красочные россказни, о моем «предательстве» и «смерти» в ожесточенной перестрелке от вашей «героической» руки. Небось, и за этот «подвиг» кителек дырявили для правительственной награды?

— Я, разумеется, виноват перед тобой.

— Вот как?.. Только передо мной?

— Знаю-знаю, Станислав… Не только… И перед друзьями твоими — Воронцовым, Шипилло…

— Вы подзабыли Львовского, с ликвидации которого развернули бурную деятельность в «Шторме», — серо-голубые глаза капитана сверкнули, но тут же погасли — затянулись непроницаемой холодностью. — Хотелось бы так же напомнить и об остальных членах моей группы, и о двух пропавших командах, ушедших устранять вашего дружка еще до старта «Вердикта». Да и отрезанную голову Серова с его вспоротым животом не грех приобщить к сегодняшней беседе.

Произносить обвинительные речи, равно как и выслушивать оправдательный лепет, в планы Гросса не входило. Он собирался все обставить быстро и без проволочек, но беспорядочно бегающие, наполненные животным страхом глазки полковника, цеплявшегося за любую возможность продлить жизнь, слегка выбили из намеченного графика, вновь заставив проснуться душивший гнев.

— Я уже не молод, Станислав… Все, что у меня осталось — Елизавета… Единственная дочь… Она рано лишилась матери… Недавно вот Лиза надумала уехать во Францию — хочет продолжать учебу там… — сбивчиво тараторил осужденный Гроссмейстером, но видя бесплодность попыток разжалобить своего палача, решил предложить выгодную сделку: — Послушай, у меня есть деньги… Копил не для себя — для дочери… Готов поделиться с тобой — нет проблем! Я ведь, как-никак, в большом долгу…

Станислав не переставал удивляться циничности и лживости Юрия Леонидовича, которому на самом деле было абсолютно наплевать на чувства Елизаветы. Он сам видел и строил будущее собственной дочери: без какого-то там полунищего капитана Торбина, а с перспективным богатеньким женишком; не в голодной и наводненной преступностью России, а в сытой, самодовольной загранице…

Подавив кипевшие эмоции, насмешливо взирая на собеседника и не прекращая гонять между пальцев монету, Гросс покачал головой:

— Благодарю, господин Щербинин за щедрость, но меня вполне сносно профинансировал ваш покойный приятель. К тому же я наметил совсем иную программу.

— Могу узнать, какую? — насторожился комбриг.

— Почему же нет?.. Запросто. Случалось ли вам слышать от Беслана Магомедовича выражение «багровая мошна»?

Полковник отшатнулся. Лицо стало белее простыни, на лбу выступила испарина… Две капли — одна за другой, покатились от седого виска к шее и юркнули под рубашку. На воротнике тут же расплылось темное пятнышко пота… Похоже, он до сих пор не опомнился от неожиданной встречи, а грядущий апокалипсис, стремительно надвигавшийся подобно горной лавине, вызывал в его душе куда большую панику. Вероятно, Иуда уже давно и безвозвратно утратил покой, безмятежное настоящее, веру в будущее… А тут еще свалившийся на голову Торбин предвещал скорое и мучительное расставание с жизнью.

Он сунул руку в боковой карман кителя и тут же замер, узрев предупреждающий взгляд Гроссмейстера…

— Платок, — осипшим голосом объяснил Юрий Леонидович, — у меня там всего лишь платок…

Медленно потянув вверх ладонь, он и впрямь вытащил носовой платок. Тщательно промокнул им шею, свой тяжелый подбородок, и перед тем, как спрятать, стал машинально складывать вчетверо.

— Стало быть, про «мошну» вам известно, — вздохнул Стас. — А мне, признаться, едва не «посчастливилось» испытать ее на собственной шкуре. Ну, что ж, тогда…

Он не успел договорить — в руке оборотня, секунду назад пихавшей в карман платок, сверкнул вороненой сталью небольшой пистолет. Дальнейшее происходило молниеносно.

Гросс прыгнул влево, одновременно метнув в него монету с заточенными краями. В этот же миг раздался щелчок выстрела из малокалиберного ПСМ и страшный хрип Щербинина…

Асфальтовая дорожка была узкой — не более двух метров и следующим движением Станислав выбил ногой из рук командира «Шторма» пистолет, но сам после этого, схватившись за грудь, медленно осел. Возможно, на какое-то мгновение он упустил из виду, что напротив сидит такой же спецназовец, а не курсант из лагеря Шахабова. Пуля небольшого калибра ударила немного правее сердца, по-видимому, в легкое… Запоздай он на долю секунды с прыжком, беспроигрышность этой партии была бы безвозвратно утеряна…

Торбин медленно распрямился и глянул по сторонам — дети продолжали игру в парке, не обращая внимания на происходящее меж двоих взрослых. Полковник запрокинул голову на спинку лавки и беспорядочно елозил ногами по асфальту, — один начищенный до блеска полуботинок уже слетел со стопы и валялся рядом подошвой кверху. Юрий Леонидович беспрестанно издавал отвратительные хрипящие гортанные звуки, пытаясь пальцами ослабить ворот рубашки и сорвать галстук. Монета вошла в шею — точно под кадык и, верно, застряла где-то в дыхательном горле…

Нужно было поскорее заканчивать казнь предателя, но давала о себе знать и собственная рана — кровавое пятно на бело-черной футболке увеличивалось в размерах с каждой минутой. Капитан достал из-за пазухи тонкую прямоугольную фляжку, отвинтил крышку и приложился к горлышку. Затем выудил из кармана джинсов платок и плеснул на него спирта. Беспорядочно скомкав тряпицу, затолкал ее под футболку и прижал к пулевому ранению. Отыскав отлетевший на газон ПСМ, Гросс осторожно снял куртку, обернул ею плоский пистолет. Поднеся его к груди Щербинина и ни секунды не раздумывая, трижды подряд нажал на спусковой крючок. В ответ оборотень столько же раз дернулся всем телом и затих…

Не делая резких движений, молодой человек снова надел куртку. Орудие убийства следовало взять с собой, — с монеты, застрявшей в горле ненавистного врага, много отпечатков не снять, а вот на пистолетной рукоятке их останется предостаточно.

Последним же действием, перед тем, как покинуть гарнизон, Стас сделал то, что, возможно, объяснило бы следственным органам многое. Очень многое… В объемном бумажнике капитана спецназа покоились два списка агентов эмира Шахабова. Теперь оба аккуратно перекочевали в накладной карман полковничьего кителя.

Взяв с противоположной лавки кейс, Станислав с минуту постоял возле бездыханного тела изменника. Три пятимиллиметровые пули прошили мундир, оставив крохотные и неприметные дырки на левом лацкане.

«Этот акт возмездия и есть то наиважнейшее обстоятельство, заставившее меня навсегда забыть о любви к Елизавете. Жаль, но по-другому быть просто не могло. И как бы там ни было, отныне операция „Вердикт-2“ полностью завершена», — подумал он, деловито поправляя на шее пожилого человека галстук — так, чтобы скрыть небольшую рану с кровоподтеками.

Улыбнувшись пробегавшим мимо ребятишкам, нарочито строго погрозил им пальцем:

— Ну-ка не шумите!.. Разве не видите — дядя отдыхает.

Девчушка лет шести притормозила, перейдя с резвого бега на шаг, а, проходя мимо и кося на полковника, шепотом поинтересовалась:

— А почему дядя до сих пор спит? Ведь уже давно утро.

— День и ночь работает. Устал от трудов праведных, вот и сморило, — так же в полголоса объяснил он.

Наивный и сознательный ребенок взял валявшийся посреди дорожки ботинок, аккуратно поставил его возле лавки, приложил пухлый пальчик к губкам и на цыпочках удалился.

Торбин развернулся в другую сторону и, держа левую руку под курткой, медленно зашагал прочь…

До Серафимовского мемориального кладбища, где обычно хоронили сотрудников Отдела Специального Назначения «Шторм», он добрался на такси. Рассчитавшись, с трудом покинул легковой автомобиль и, миновав витиеватые ворота с аркой из красного кирпича, неторопливо направился по давно изученному маршруту.

Ушлый водитель-частник, видимо не гнушавшийся и «гнилой» работенки, еще по дороге заметил в зеркало заднего вида окровавленную футболку, бледность и странное, хриплое покашливание подсевшего к нему пассажира. Тут же смекнув, о возможности поживиться за счет ослабленной жертвы, решил проследить за молодым человеком. Обширный и избавленный в будний день от многочисленных посетителей погост представлялся ему идеальным местечком для осуществления темной затеи. Тщедушный таксист следовал за ним на приличном расстоянии, в надежде дождаться, когда тот окончательно обессилит. Но парень, хоть иногда и покачивался, однако продолжал упрямо идти в известном только ему направлении, не оборачиваясь и не замечая слежки.

Метров через двести он свернул с главной аллеи в боковую. «Извозчик» перешел на легкий бег и, не успев юркнуть за угол, столкнулся лицом к лицу со своей «жертвой»…

— Я мало тебе заплатил? Или ты решил отказаться от чаевых? — с недоброй усмешкой молвил Торбин.

— А?.. Привет… Да нет!.. Я тут… на минутку… — понес лиходей всякую ахинею, потом выпалил: — у меня здесь братан старший похоронен!.. Вот и забежал проведать…

У Стаса не было желания разговаривать с человеком, наглость для которого являлась не вторым, а первым и, скорее всего — единственным счастьем. Недолго думая, он приставил к его брюху Щербининский ПСМ. Любитель поживиться за чужой счет закатил глазки и стал судорожно глотать ртом воздух, напрасно подбирая слова, чтобы вымолить прощение…

«Нет… пожалуй, довольно на сегодня крови!.. Надобно просто проучить шакала, дабы неповадно было», — подумал спецназовец, исподволь прикидывая, достаточно ли осталось для будущего урока сил.

Он не стал напрягать ослабевшего организма, а просто и несильно ткнул пальцами распрямленной левой ладони в одну, известную немногим, точку на шее наглеца. Водила обмяк и качнулся, пытаясь втянуть открытым ртом побольше воздуха. Постоял несколько секунд в недоумении, потом неведомая сила повела его куда-то в сторону — к боковым могилкам. Там он запнулся непослушными ногами об ограждения и завалился промеж каких-то захоронений, уткнувшись носом в рыхлую землю. «Очень смахивает на заурядного алкаша — внимания редких прохожих не привлечет», — оценил Гросс и поморщился от усилившейся боли в груди.

По-прежнему придерживая платок под футболкой, и хрипло покашливая, он дошел до Аллеи Героев. Два «метростроевца», с которыми давным-давно друзья заключали сделку о приобретении пяти метров земли, сдержали слово — все три могилы были аккуратно устроены рядышком, вслед за надгробием полковника Львовского. Первая — прапорщика Шипилло, вторая — капитана Воронцова и третья — самого Торбина. Все три могилы по злой иронии судьбы оставались пустыми — без своих вечных постояльцев.

Он закурил, но тут же закашлявшись, выбросил сигарету и долго, словно в забытьи, стоял у бордюрного камня. Платок уже давно набух от крови, и ее капли одна за другой стекали по его левой руке вниз — на асфальт. Однако Гроссмейстер не замечал этого и разговаривал с друзьями так, будто они лежали не в далекой кавказской земле, а именно здесь — в паре метров от него…

— Помнишь Серега, ты рассказывал о своем сне?.. Как вернулись мы втроем из командировки живые и невредимые. Вернулись, да никто нас не признает… Мы спрашиваем прохожих, возмущаемся… А они отвечают: не существовало среди нас таких никогда. Не числилось в списках и штатных расписаниях…

Он снова достал плоскую фляжку и пару раз глотнул обжигающей жидкости из ее узкого горлышка. Вместо закуски, по устоявшейся традиции, затянулся следующей сигаретой.

— И у меня ведь накануне предчувствия были — хуже некуда. Все так и вышло… — продолжал беседу капитан, все чаще морщась от боли. — Но как бы там ни было, задание нашей группы мы выполнили!.. Все вместе выполнили — ввосьмером!.. А сегодня я отомстил за вашу смерть. Одним словом, каждый свое получил — и эмир, и Щербинин. Так что спите спокойно, мужики!.. Кто знает, может, скоро и свидимся… Все под Богом ходим…

Станислав опустился на бордюрный камень и ненадолго прикрыл веки, крепко сжимая ладонью рану.

— Вам плохо? — внезапно раздался чей-то голос рядом.

Подняв голову, он увидел склонившегося над ним старичка с букетиком первых тюльпанов.

— На кладбище только мертвым хорошо… — отозвался спецназовец.

— Что верно — то верно, сынок… — тряхнул седой головой дед и зашагал дальше по аллее, опираясь на тонкую трость.

С трудом поднявшись, Торбин в последний раз глянул на три могилы и, все так же держась за простреленную грудь, направился к выходу. Болезненный кашель продолжал душить его. Пока недюжинный организм еще сохранял силы, хотя Стас все отчетливее ощущал во рту привкус крови, толчками поднимавшейся из поврежденного легкого.

Остановившись неподалеку от ворот, он посмотрел на солнце, проглядывавшее сквозь тонкий слой облаков. Порывистый ветер ослаб, и его легкие дуновения больше не обжигали неприятной прохладой. Похоже, взяв полдня на раздумье, погода решила-таки наладиться.

Отчего-то именно в эти минуты вспомнилась Анжела. Но перед глазами явился не образ человека неопределенного пола в мешковатом пятнистом костюме, машущего кулаками посреди толпы кавказцев. Не сосредоточенное на предстоящем террористическом акте лицо смертницы. Нет! Ее упрямый, бойцовский нрав и напористость в страстном желании слепой мести за смерть родителей постепенно и бесследно размылись в памяти. Отныне в душе и мыслях безраздельно господствовала та девушка, что, дрожа, прижималась к нему той последней теплой ночью в лесу… Затем, подобно Золушке, преобразилась из замарашки и предстала чудесной красавицей в номере затрапезной гостиницы… А немногим позже, не сдерживая слез, прощалась с ним на вокзале Назрани…

Сейчас он догадывался, что вся наигранная жестокость и напускная напористость Анжелы были ни чем иным как защитной маской, спасающей от экстремальных для обычного человека условий. Когда же девушка волею счастливого случая вырвалась из них, маска растаяла — исчезла за ненадобностью. Отныне он не сомневался, какой она была в настоящей жизни. Как удивительно гармонично сочетались в ней обаятельная мягкость, женская беззащитность, привлекательная внешность… Там, в учебном лагере ее сердце безошибочно подсказало правду о затеянной Сайдали Татаевым игре, но она все решила по-своему и неожиданно для него, а может и для самой себя, стала самым преданным, самым надежным человеком в стане врага.

«Похвально, что нашел силы сдержаться и не пообещал навестить в Нальчике… — пронеслось в голове Торбина эхо каких-то далеких, смутных и скверных подозрений, — а то нехорошо бы получилось… Обманул бы… Не доехал…»

Прощаясь ранним утром с Иваном Бояриновым, капитан лукавил, утверждая, будто собирается отбыть на Дальний Восток. Вероятно, перестраховывался, следуя еще одной давней привычке… В действительности же никто сейчас не мог предположить, куда держит путь этот человек с пластиковым кейсом в правой руке. Левую он так и продолжал держать под кожаной курткой.

Возможно, не знал о направлении и сам Гроссмейстер, как не ведал и о том, сколь долго ему еще предстоит прожить…

Краткий словарь сотрудника Отдела Специального Назначения, выезжающего в зону боевых действий на территории Северо-Кавказского региона

А

АК-105 — автомат Калашникова калибра 5, 45 мм новой серии, разработанный КБ Ижевского машиностроительного завода. Все автоматы «сотой» серии могут оснащаться оптическими и ночными прицелами, а так же допускают возможность установки прибора бесшумной беспламенной стрельбы (ПБС). Предусмотрен монтаж подствольного гранатомета.

Б

«Барс» — малокалиберный (5, 6 мм) охотничий карабин конструкции А. Нестерова. Мощное и дальнобойное (по охотничьим меркам) оружие.

«Берета» — один из лучших пистолетов итальянской фирмы «Пьетро Берета». Состоит на вооружении армий многих стран. В Чечню поступает контрабандным путем и, несмотря на высокую стоимость (более 800 долларов), пользуется большой популярностью.

«Борс»(«Борз») — Волк — пистолет-пулемет чеченского производства для вооружения партизанских и диверсионно-террористических подразделений. В основу конструкции положено устройство пистолета-пулемета Судаева «ППС», а магазин скопирован с немецкого МП-40. Слабый патрон и низкое качество изготовления делают боевые характеристики этого оружия более чем скромными. Надежность и живучесть крайне низкие.

В

«Вал» — автомат специальный (АС) бесшумной и беспламенной стрельбы. Разработан П. Сердюковым и В. Красниковым. Состоит на вооружении спецподразделений России. Автомат легок (менее 3 кг), имеет складной приклад и прост по конструкции, а в разобранном виде помещается в кейс. При использовании специальных патронов (СП-5, СП-6, ПАБ-9) по мощности и точности стрельбы не имеет аналогов в мире.

Ваххабизм — в узком и точном смысле слова означает учение, сформулированное в XVIII веке аравийским религиозным реформатором Мухаммадом Ибн-Абд-аль-Ваххабом. В настоящее время слово ваххабизм чаще всего употребляется для обозначения религиозно-политического экстремизма, соотносимого с исламом.

«Вертекс» (VERTEX) — портативная переносная радиостанция производства Японии. Рассчитана на эксплуатацию в самых жестких полевых условиях и соответствует требованиям мировых военных стандартов. Закупалась большими партиями для оснащения армейских и специальных подразделений Российской армии, воюющих в Закавказье. Дальность действия на открытой местности до 10 км. Для увеличения дальности связи в горах, оснащается усилительной антенной.

«Винторез» — винтовка специальная снайперская (ВСС) отличается от автомата «Вал» деревянным прикладом, наличием оптического или ночного прицела и магазином меньшей емкости. На дальностях до 400 м пробивает бронежилеты 1 и 2 уровня защиты.

«Вихрь» — укороченный вариант автомата «Вал». Из-за невысоких баллистических характеристик, короткого ствола и малой эффективной дальности стрельбы это оружие утеряло достоинства автомата и скорее относится к пистолетам-пулеметам. Постепенно «Вихрь» вытесняется из арсеналов спецназа более продвинутыми и современными видами оружия.

Г

«Гюрза» — автоматический пистолет, разработанный П. Сердюковым под новый мощный патрон 9х21 мм для операций подразделений войск специального назначения. В конструкции применен прочный пластик, что значительно снизило вес немалого по габаритам оружия. Емкость магазина — 18 патронов. С дистанции 70 метров пуля «Гюрзы» пробивает бронежилет третьего класса или блок головок цилиндров автомобильного двигателя.

Д

Джихад (газават) — священная религиозная война против неверных (все иные религии), воззвать на которую имеет право только имам. Чаще всего понятие джихад означает борьбу с противниками ислама, но может подразумевать и другое: наказание за неповиновение; наказание за отказ от уплаты налогов; войну против агрессора.

«Дротик» — малокалиберный пистолет с очень большой емкостью магазина (24 патрона). Создан в КБ Тульского оружейного завода. Отличительной особенностью является возможность ведения огня короткими очередями по три выстрела. Пистолет весьма эффективен на малых дистанциях и значительно превосходит по мощности и точности стрельбы устаревший ПСМ.

Доу — родовой обычай кровной мести. Устойчиво сохраняется на протяжении многих веков. Даже при социализме Чечня (тогда Чечено-Ингушетия) оставалась единственной территорией не только в Советском Союзе, но и в мире, где официально существовала комиссия по примирению «кровников».

И

ИПП — индивидуальный перевязочный пакет. Комплектуется двумя рулонами стерильного бинта.

К

Кевларовое защитное снаряжение — легкое снаряжение на основе полиамида (фиброволокна), разработанного ученым-химиком из американской компании «ДюПонт» (DuPont) Стефании Куолик. Кевлар в пять раз прочнее стали. Бронежилеты и шлемы, сделанные из этого материала неплохо защищают от пуль пистолетов и пистолетов-пулеметов, однако не предохраняют от автоматных и, тем более, он винтовочных пуль.

«Кираса» — тяжелый титановый бронежилет, обладающий четвертой степенью защиты.

Коран — сборник изречений Мухаммада, ниспосланных ему Аллахом.

Курбан-байрам — самый большой праздник Ислама. В память о подвиге Пророка Ибрахима (в Библейской традиции — Авраама), который в покорности Богу был готов пожертвовать своим сыном, верующие совершают заклание жертвенного животного.

М

Мекка — город в Саудовской Аравии. Главный религиозный центр ислама, место паломничества мусульман.

Мухаммад — в исламе — посланник и представитель Аллаха на Земле.

Муфтий — мусульманское духовное лицо, наделенное правом выносить решения (фетвы) по религиозным или юридическим спорам.

М-16 А1 (А2, А3) — основная автоматическая винтовка, состоящая на вооружении стран НАТО. Создана конструктором фирмы «Армалайт» Юджином Стоунером. По темпу и кучности стрельбы немного превосходит российский АК-74, но уступает ему по надежности и неприхотливости. Механическая прочность винтовки невысока, а наличие слишком мелких деталей в затворе и ударно-спусковом механизме затрудняют ее разборку и ремонт в полевых условиях.

Н

Нохчи (Нахчо) — общее самоназвание чеченских предков.

О

ОСН ГУИН Минюста России — Отдел Специального Назначения Министерства юстиции Российской Федерации. Базовые ОСНазы — «Тайфун» (Санкт-Петербург) и «Факел» (Москва, Подмосковье). Штурмовые войска, с широким спектром специализации — от подавления мятежей в местах лишения свободы до ликвидации главарей чеченской армии: командиров и начальников штабов крупных бандформирований, начальников лагерей подготовки резерва и полевых командиров.

П

«Подствольник» — однозарядный подствольный гранатомет ГП-25 калибра 40 мм. Сконструирован В. Телешем и запущен в серию с 1981 года. Предназначается для комплексного использования с автоматами семейства Калашникова. Прицельная дальность стрельбы до 400 м. Радиус поражения осколками гранаты — 7 м. В руках умелого стрелка — незаменимое оружие, как на открытой местности, так и в лесу.

Пояс шахида — взрывное устройство, надеваемое на талию под одежду воином-смертником. Как правило, состоит из пластида, небольшого источника электропитания и контактного электрического взрывателя. Стоимость подобного пояса в Чечне колеблется от 50 до 100 долларов.

ПСМ — автоматический малокалиберный (5, 45 мм) пистолет Т. Лашнева, А. Симарина и Л. Куликова. Оружие характеризуется неплохой кучностью боя, но недостаточным пробивным и останавливающим действием пули. Известны случаи, когда человек, тяжело раненный из ПСМ, продолжал вести активные наступательные действия.

Р

Разгрузочный жилет — специальный жилет (в просторечии «лифчик») для равномерного распределения веса снаряжения бойца спецназа. Как правило, экипируется шестью гранатами, ракетницей с шестью ракетами трех различных цветов, ИПП, боекомплектом патронов, ножом. Имеет множество карманов для дополнительного снаряжения.

Рамадан (рамазан) — девятый месяц по мусульманскому календарю. Месяц ниспослания последнего Священного Писания — Корана. По одному из пяти основных положений ислама в течение этого месяца полагается соблюдать пост.

РКГ-3 — ручная противотанковая кумулятивная граната. Вес — 1070 грамм. Предназначена для борьбы с бронетехникой и разрушения оборонительных сооружений. Обладает огромной бронепробиваемостью и с успехом заменяет гранатомет там, где из него стрелять опасно — в зданиях и укрытиях. Чеченские боевики удачно применяли РКГ-3 против танков в уличных боях.

РПКСН-74 — ручной пулемет Калашникова калибра 5, 45 мм. Оснащен удобным складным прикладом и приспособлением для установки ночного прицела. Эффективная дальность стрельбы — 1000 метров. Разрабатывался специально для десантных войск.

С

Саум (сыйам) — пост в течение рамадана (рамазана). Во время поста требуется воздерживаться от любых удовольствий. Запрещается не только есть, но и нюхать что-либо съестное и ароматное. Нельзя курить и проводить медицинские процедуры, связанные с введением внутрь лечебных препаратов. Глотать разрешается только собственную слюну. Однако в темное время суток пост прерывается и мусульманам дозволяется предаваться любым жизненным утехам. Незыблемые правила поста не применяются к больным, престарелым, беременным и кормящим грудью, а также к воинам, участвующим в боевых действиях.

СВД — снайперская винтовка Драгунова. Принята на вооружение в 1963 году, но по-прежнему популярна на все территории СНГ, а так же в бандах чеченских сепаратистов. Армейский бронежилет пуля из СВД пробивает с дистанции 1200 м, а стальную каску — с 1700 м.

Скрепер-блок — элемент альпинистского снаряжения, входящий в экипировку горного спецназа. Стопорное устройство обеспечивает надежное сцепление с основным фалом при резком рывке и исключает падение альпиниста.

«Соболь» — в основу этого ижевского охотничьего карабина положена конструкция спортивной биатлонной винтовки БИ-7-2. Калибр 5, 6 миллиметра.

Суточный рацион питания — набор продуктов, герметично упакованный в пластиковый пакет. По объему и калорийности рассчитан для употребления в пищу одним бойцом в течение суток. Включает в себя: галеты; тушеное мясо; сгущенное молоко; повидло; шоколад; чай; кофе; сахар; конфеты; аскорбиновую кислоту; таблетки для обеззараживания воды и сухой спирт для разогрева продуктов.

Т

Тарикат (суфизм) — одно из многих сокровенных учений ислама. Высшая цель суфизма — постижение Всевышнего и познание Истины.

Тейп — название рода или землячества у северокавказских народов. Возглавляют тейпы старейшины, решающие все основные вопросы общественной жизни. Чеченцы и ингуши всегда считали себя равными друг другу и никогда не делились на сословия, как соседние осетины и кабардинцы. Поэтому никакой представитель власти не может противостоять воле старейшин любого из многочисленных и известных тейпов.

Ф

Фетва — окончательная резолюция муфтия при разрешении спорных юридических или религиозных вопросов.

Ф-1 — оборонительная граната, известная под просторечным названием лимонка . Вес — 600 грамм. Дальность поражения осколков — 200 м, поэтому, гранату данного типа, как правило, бросают из укрытия.

Х

Хадж— паломничество мусульман к храму Кааба в Мекке. Одно из пяти обязательных положений ислама. Мусульманин, совершивший хадж в Мекку, пользуется у соплеменников особым уважением. При обращении к нему, к имени добавляется почетное «хаджи».

Хафиз— от арабского хафезе — память. Мусульманин, знающий Коран наизусть. До открытия школы хафизов в Татарстане, Дагенстанская школа долгое время была единственной на территории России.

Ш

Шариат — свод законов традиционного права и правил поведения мусульман. Составлен на основе Корана и регламентирует практически все правовые нормы жизни: государственные, уголовные, брачно-семейные.

Шахада — формула, свидетельство, важнейшее положение мусульманского символа веры: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — посланник Аллаха».

Шихид — в истинно мусульманском понятии — мученик за веру. Название произошло от шахада , поэтому воина, павшего в битве с «врагами Аллаха», именовали шахидом.

Оглавление

Часть первая . Операция «Вердикт»

  1

  2

  3

  4

  5

Часть вторая . Провал «Вердикта»

  1

  2

  3

  4

Часть третья . «Вердикт-2»

  1

  2

  3

Часть четвертая . Прощай, Гроссмейстер…

  1

  2

Краткий словарь . сотрудника Отдела Специального Назначения, . выезжающего в зону боевых действий на территории Северо-Кавказского региона

Реклама на сайте