«Пробуждение силы»

Сергей Самаров Пробуждение силы

Глава 1

Один день снег валил так, что вперед на десять шагов ничего видно не было, другой – он начинал таять, и грязные брызги феерически летели из-под колес машин на тротуары, а потом вдруг подмораживало, и была гололедица. И так все время. Одна погода сменялась другой, чередуясь с завидным упорством. И не зима, и не осень, и не весна, и вообще, непонятно, какое время года. Хотя одно можно было сказать точно – что не лето. Календарь об этом говорил однозначно, ему следует верить.

Людей можно было встретить одетыми как угодно. Кто-то в лохматой шапке и в шубе брел, истекая потом, кто-то в легкой куртке и с непокрытой заснеженной головой спешил добраться до метро. И никого удивить разносезонной одеждой было невозможно, потому что никто не мог предугадать утром, какая погода будет вечером. Синоптики привычно врали, но люди на их прогнозы и не надеялись. Они за своими заботами, бытовыми, финансовыми и прочими, вообще не знали, на что можно надеяться…

На одной из тихих московских улиц человек в оранжевом «сигнальном» жилете дворника спокойно подметал тротуар, мужчина был погружен в какие-то свои мысли и блаженно улыбался. Метла в его руках совершала неторопливые равномерные движения, аккуратно собирая к краю тротуара талую снежную грязь. И синхронно движениям метлы у человека шевелилась узкая седая бородка клинышком. Шла обычная дворницкая работа.

Работал мужчина со старанием, выглядел он вроде бы вполне нормально, если бы не его блуждающая полуулыбка, которая казалась странной…

* * *

– Этот, что ли?

– Он самый, козел…

– Не молод ведь. Что ему дома не сидится? Таджик?

– Может, таджик, может, узбек… Кто их, козлов, разберет… Им всем там у себя не сидится. Это раньше, мне отец рассказывал, ездил он в Душанбе… Еще молодым был… Только и слышно было: «Иды на свой Рассий…» Гнали наших… Теперь лезут, заразы черные… Да еще каждый с собой наркоту тащит. Семью, говорит, кормить нечем, дайте ему пару миллиончиков…

– Скоро и отсюда нас гнать будут, здесь свои порядки начнут устанавливать…

– Уже устанавливают. Не эти, так другие… Козлы…

Пятеро парней студенческого возраста взяли в киоске по бутылке пива. Пиво оказалось теплым и старым. Но, как говорится, по сырой погоде… Пили неторопливо, наблюдая, как дворник с метлой приближается к ним. А он приближался не спеша, но неуклонно.

– Пора его домой отправлять…

– Всех их – пора…

Пустая бутылка, в которой только пена осталась, полетела на асфальт почти под метлу. Но не разбилась. Дворник остановился будто в задумчивости, замерла в его руках и метла. Затем деревянный черенок перешел из двух рук в одну. Сам дворник в «сигнальном» жилете, не поднимая глаз на парней, наклонился, чтобы поднять бутылку.

Три шага – расстояние небольшое. Один из парней преодолел это расстояние единым широким скачком и с круговым замахом пустой бутылкой нанес дворнику удар в затылок. Но дворник слегка шатнулся в сторону, бутылка прошла мимо и с силой врезалась в мокрый асфальт. Осколки стекла и пивной пены полетели в разные стороны, а сам бьющий слишком поздно сообразил, что дворник, наклоняясь, наклонял и черенок метлы, и парень напоролся на жесткий закругленный конец палки точно солнечным сплетением. И сама метла отчего-то слегка подалась ему навстречу. Он уже падал, сразу потеряв сознание, когда второй, тот, что первым бросил бутылку и остался, таким образом, безоружным, время решил не терять и, вспомнив футбольное детство, нанес удар склоненному дворнику ногой в лицо. Но тоже или слишком скользко было, и потому трудно было ударить прицельно, или еще что-то сказалось, но ботинок с рифленой подошвой прошел мимо головы, а нога застряла у дворника, сделавшего полшага вперед, под мышкой. А вслед за этим и сам дворник как-то испуганно выпрямился, не отпуская ногу, и бьющий, смешно взмахнув руками, словно курица крыльями, упал затылком на асфальт, да еще нечаянно на осколок бутылки угодил. И сразу брызнула кровь, вид которой подействовал на троих стоявших в стороне парней, как красный плащ матадора действует на быка. Они дружно, как в танце, топнули выставленной вперед ногой и развели руки, изображая нечто вроде боевой позы. Передний заодно и нож выхватил. Нож, видимо, был заранее припасен, потому что такие длинные ножи обычно в ножнах носят, а таковых не оказалось. Парень, как опытный фехтовальщик, шагнул вперед, выставляя перед собой оружие.

Где-то неподалеку закричала женщина:

– Милиция! Милиция!..

Но милиция обычно приезжает после «Скорой помощи» к трупу, чтобы зафиксировать смерть. И помочь дворнику было некому. Но он, кажется, о помощи со стороны и не думал. Нападавшие не ожидали, что человек с седенькой бородкой окажется таким резвым и независимым. Обычно один, да еще инородец, когда его бьют, старается только закрыться руками и не думает о сопротивлении или убегает, получая при этом еще несколько ударов в спину и в затылок. Парни проверяли это многократно. Тем более, если в деле на свет появлялся нож, они по опыту знали, что спасти могут только ноги. Сейчас же все пошло наперекосяк. Дворник вдруг поднял метлу, ударил ею в лицо, прямо в глаза парню с ножом, и тут же метлу перевернул, нанося следующий молниеносный удар, черенком, сбоку в челюсть. Нож полетел в одну сторону, парень в другую.

– Ну ты, козел, попал… – сказал один из двух оставшихся.

– Теперь тебе, папаша, точно крышка… – добавил второй с мудрой категоричностью.

Дворник вдруг сам топнул ногой, словно собрался броситься вперед, и парни, резко развернувшись, скользя разбегающимися в сторону ногами, бросились бежать…

А тут и милиция приехала. Даже сразу с двух сторон и на двух машинах. Милиционеры на второй машине успели и убегающих перехватить. Должно быть, кто-то из жильцов дома, возле которого происходило дело, наблюдая драку из окна, позвонил «02»…

* * *

Дверь хлопнула. «Скорая помощь», закончив перевязку пострадавших, уехала.

– Так-так… Солимов Абдулло Нурович… – сказал старший лейтенант, дежурный по отделению милиции. – Так вы москвич, выходит…

– Москвич… – спокойно подтвердил с легким восточным акцентом дворник и безмятежно посмотрел в наставленную на него камеру оператора телевизионного криминального канала.

– Где вы так драться научились? – спросил телевизионный журналист, чуть ли не толкая в рот дворнику микрофон. – Вы служили в частях спецназначения?

– Я не умею драться… – слабо возразил Абдулло Нурович. – Просто так получилось… Я только метлой защитился…

– А вот свидетель говорит, что вы дрались, как настоящий спецназовец. Свидетель в этом толк знает, он сам отставной офицер спецназа внутренних войск, – сказал старший лейтенант милиции. – Вы вообще в каких частях служили?

– Я в армии не служил. Меня не взяли. Я на учете в психдиспансере с детства состою… Я в кино видел, как дерутся… Здорово…

– А что с вами? Диагноз какой?

– Деменция[1]…

– Это что за штука, с чем ее едят? – Старший лейтенант таких слов не слышал даже в свой адрес и потому переспросил.

– Ее не едят… Это болезнь такая… Ты должен знать, у нас заведующий отделением говорил, что все менты ею хворают…

– Я не хворый… А в психдиспансере дураки лежат…

– Вот-вот… Я слабоумный…

Милиционер с тележурналистом переглянулись. Внешний вид мужчины полностью совпадал с диагнозом. В это время на столе дежурного зазвонил один из телефонных аппаратов. Старший лейтенант торопливо схватил трубку:

– Слушаю, товарищ подполковник… Да… В «обезьяннике» сидят… Так… Так… Понял, товарищ подполковник… Да, тут телевидение снимало… Ага… Понял… Обязательно пошлю… Сейчас что-нибудь придумаем…

Положив трубку, старший лейтенант в самом деле задумался настолько глубоко, насколько позволяли его умственные способности. Потом повернулся к свидетелям: пожилому отставному офицеру спецназа внутренних войск, который и вызвал милицию, и женщине из прохожих, которая наблюдала инцидент от начала до конца.

– Вы можете быть свободны. Если понадобитесь, мы вас вызовем…

А когда за свидетелями закрылась дверь, старший лейтенант недовольно посмотрел на телевизионщиков.

– Чего стоите? У вас что, собственной службы информации нет?

– А что? – спросил журналист.

– Гоните к метро… Нападение на салон сотовой связи. Забрали выручку, ранили продавщицу… Дежурная машина сейчас там…

Журналисты бегом покинули дежурную часть…

Абдулло Нурович Солимов все так же стоял, опершись на метлу, перед стойкой дежурного. И взгляд его, устремленный в угол, был безмятежен и ясен, как взгляд малолетнего ребенка.

– И что мне с тобой делать? – спросил старший лейтенант с каким-то даже сочувствием. – Получается, что ты напал на мальчишек, изуродовал их и теперь прикрываешься справкой из психдиспансера? Вот хлопот на мою голову…

– Я не нападал… – сказал дворник спокойно. – На меня напали…

Он еще, кажется, не понял, что ситуация переменилась кардинально только по одному телефонному звонку.

– А у нас вот новые свидетели есть, которые говорят, что ты напал. И нашел, тоже мне, на кого нападать… У одного из этих парней папочка в мэрии большая шишка… Соображать надо, Абдулло Нурович. С такими людьми следует жить в мире… Хорошо еще, если справка тебя прикроет… А если не прикроет… Если пострадавшие напишут заяву… Тогда твое дело хреново…

Входная дверь распахнулась, и в нее ворвался крупный человек в дубленке нараспашку. Махнул перед дежурным каким-то красным удостоверением.

– Этот, что ли? – спросил он старшего лейтенанта.

Тот, не успев ничего прочитать в удостоверении, уже понял, кто перед ним, и встал.

– Он самый…

Человек в распахнутой дубленке замахнулся кулаком, но бить не стал. Дворник, однако, на замах отреагировал только безмятежной улыбкой.

– У-у-у… Что же они, впятером со стариком не справились? Придурки… Что у него с документами? Разрешение на работу, регистрация – в порядке? Будут, значит, не в порядке…

– Он коренной москвич… Слабоумный… Состоит на учете в психдиспансере… – объяснил старший лейтенант.

Пришедший брезгливо поморщился, но слегка расслабился.

– Час от часу не легче… Мальчишки где?

– В «обезьяннике». Поднимитесь к начальнику отделения. Я сейчас их выпущу…

Крупный человек в распахнутой дубленке торопливо прошел к лестнице и стал подниматься, шагая через две ступени.

– И что мне с тобой делать? – спросил старший лейтенант у пострадавшего.

– Отпускай, а… – попросил дворник. – Мне работать надо. А то скользко, люди ругаться будут… Погода плохая, сам видишь…

– Ладно, иди пока… Если что, мы к тебе сегодня вечером заглянем. Дома будешь?

– Дома. Я вечером телевизор смотрю. Сериал хороший. Пропускать нельзя…

Старший лейтенант только хотел сказать, что все современные сериалы показывают исключительно для слабоумных, но вовремя вспомнил, что перед ним стоит настоящий слабоумный, для которого сериал как раз и предназначается, но не вспомнил, что сам смотрит каждый день один из таких же сериалов. Даже в рабочем кабинете…

– Дуй, дед…

* * *

Едва пробившись через привычные каждому московскому автомобилисту пробки, мощный «БМВ Х5» выехал с шоссе на дорогу, ведущую в пригородный элитный поселок.

– Я этого идиота на всю оставшуюся жизнь в психушку закрою… – почесав горло около воротника рубашки так, словно задыхался, сердито сказал сидящий на переднем пассажирском сиденье крупный человек в распахнутой дубленке. Он вообще всегда, похоже, старался выглядеть грозно и очень себя за это ценил. – И санитаров попрошу, чтобы его там совсем «урыли»…

Его сын, успевший вовремя убежать от дворника, ежился на просторном заднем сиденье так, словно ему было холодно. Видимо, потому, что от отца так же вовремя убежать не удалось, и это вызывало в теле легкий озноб.

– Да вы, Михал Михалыч, только попросите… – сказал водитель-охранник уважительно, но все же с уверенностью в собственных возможностях. – Все без вашего вмешательства сделаем. И никакой ментовки тут не нужно…

– И попрошу… – согласился Михаил Михайлович. – Сначала попрошу, потом устрою его в больничный карцер на всю оставшуюся жизнь. Есть же, наверное, в их больницах карцеры? Если нет, попрошу построить… И еще тебя попрошу, чтобы и этого козла, – он кивнул в сторону заднего сиденья, – приструнили, и дружков его перевязанных… Чтобы всю жизнь только на бинты работали и отцам не мешали делами заниматься… Всем им рыла «заклепать»…

Дорога пошла по улице, с двух сторон огороженной высокими заборами из шлифованного желтого кирпича. Через два поворота машина высветила фарами примыкающий к такому же кирпичному забору гараж с секционными автоматическими воротами. Михаил Михайлович порылся в кармане, вытащил связку ключей с брелком и нажал на кнопку пульта дистанционного управления. Широкие секции ворот поползли кверху, открывая проезд в просторный гараж на две машины. Но «БМВ» не успел тронуться с места, как откуда-то из темноты гаража внезапно выступили в свет фар три фигуры людей в масках «ночь» и с поднятыми в боевое положение странными для непосвященного автоматами с глушителями. Очереди раздались сразу. Каждый из троих имел конкретную цель и не пытался расстреливать всех пассажиров. Патронов не жалели. Все было кончено в считаные секунды, и проверка обошлась без «контрольных выстрелов», потому что и так было ясно, что все мертвы.

Со стороны уже слышался звук подъезжающей машины. Скрипнули тормоза. Трое убийц быстро заскочили в простенькую «жучку», и машина через секунду скрылась за поворотом. И только через пару минут, сообразив, откуда был слышен непонятный шум, вышел за дворовые ворота охранник. Сообразив, что произошло, он сразу бросился в свою кирпичную сторожку и нажал «тревожную кнопку»…

* * *

Расстрел машины большого московского чиновника занял чуть ли не основную часть времени выпуска криминальных новостей. Телевидение успело вовремя и сняло расстрелянную машину до того, как милиция оцепила район и никого к машине, как и к дому, уже не подпускала. Но один из милицейских высоких чинов, лично прибыв на место происшествия, не упустил случая дать себе бесплатную рекламу и ввел журналистов и телезрителей в курс дела. Убийц было трое. Действовали они профессионально. Проникли в дом, каким-то образом миновав поле зрения камер наружного наблюдения. Оглушив и связав охранника, убийцы блокировали главный компьютер охраны, который вел записи со всех камер. При этом внешняя охрана ничего подозрительного не заметила и не услышала. В гараж преступники проникли через внутреннюю дверь, дождались, когда откроются ворота, расстреляли хозяина дома, его сына и водителя-охранника и уехали с места преступления на старой автомашине марки «Жигули». Момент отъезда сумела частично захватить камера наблюдения соседнего дома, однако расстояние было слишком велико, чтобы по этой записи можно было идентифицировать преступников. Расстрел производился, предположительно, бронебойными пулями из пистолетов-пулеметов «ПП-2000», снабженных глушителями, оружия пока редкого, только начинающего поступать на вооружение спецподразделений МВД. И это, возможно, позволит найти реальный след убийц. Марку оружия подтверждает та же видеозапись.

– Опять, как в девяностые годы, началось… – сказала устроившаяся в большом кресле перед телевизором молодая женщина, покачивая сидящего на колене ребенка. – И все сразу с экрана выкладывают, чтобы бандиты своих исполнителей перестреляли, и тогда никакого следа уже не останется… Кошмар…

– А так всегда бывает… – отозвалась с кухни, судя по голосу, женщина постарше. – Как только какие-то трудности в стране, сразу весь криминал из нор лезет… Да выключи ты этот ящик… Смотреть противно… И без того кошки на душе скребут…

– Мама! Мама! – вдруг закричала молодая женщина, и тут же заплакал ребенок, испугавшийся крика своей матери, но она на ребенка не смотрела, ибо не могла оторвать взгляд от телевизора. – Мама… Иди скорей…

Женщина вбежала в комнату со сковородой в руке и не сразу посмотрела в телевизор, решив, что с ребенком что-то случилось. Но увидев, куда устремлен взгляд дочери, обернулась в ту сторону и только на какое-то мгновение ухватила взглядом лицо человека, которого показывали в другом телесюжете. Черты лица человека показались женщине знакомыми. Но звук был включен слабо, а испуганный ребенок плакал громко, и слышно было только отдельные слова.

Дочь наконец сообразила, схватила пульт и увеличила звук, но сюжет уже кончался.

– Это же… Это же папа…

– Что говорили-то? – спросила старшая женщина.

– Скинхеды какие-то напали на психически больного дворника, коренного москвича, таджика по национальности. И он один справился с пятерыми… Мама… Какой дворник, да еще психически больной, справится с пятерыми?!

– Поздно я прибежала, – посетовала женщина постарше. – Только-только глянуть успела, и все… Но – похож…

– Таджик… – сказала дочь. – Тише, тише, малыш… Он мог и таджиком назваться… По бабушке… Мог ведь?

– Он и разговаривать с ними мог по-таджикски. Не все, конечно, понимал, но понимал… Интересно, повторять они будут?

– По субботам они выборочно показывают… Могут показать… А могут и нет… Давай звонить будем… На телевидение… Узнаем…

Женщина постарше вдруг вздохнула обреченно и пошла на кухню, желая спрятать слезы, выступившие на глазах. И только в дверном проеме обернулась.

– Сейчас как раз годовщина подходит… В это время каждый год ждешь… У меня первые четыре года вообще невозможное состояние было… Все его лицо мерещилось… Прохожих на улице догоняла, за руки хватала, к себе поворачивала… – и непонятно было, то ли себя, то ли дочь она успокаивала, предупреждая, что шансов на ошибку девяносто девять процентов против одного шанса на действительность…

– Это папа, это он… – упрямо повторила молодая женщина. – Я не могла ошибиться… Я не могла ошибиться, мама… Тише, тише родненький… Дедушку твоего показали, дедушку, слышишь… Дедушку твоего… Есть у тебя, сынок, как у всех детей, дедушка… Мама, телефонный справочник где? Найди, я пока Андрейку успокою… Я позвоню на телевидение… Я найду…

Голос дочери звучал упрямо и слегка истерично…

* * *

Абдулло Нурович Солимов вернулся домой позже обычного, потому что старался наверстать упущенное время и не оставить на утро незаконченную работу. Он никогда не любил оставлять работу незавершенной. И устал после всего, что с ним за день произошло, гораздо больше обычного. Но вернулся он, как видела соседка в окно, со своей обычной полуулыбкой на лице, никак не выдавая свое состояние или свои чувства. Другим его соседи никогда не видели. А жил Абдулло Нурович в этой однокомнатной квартире на втором этаже уже семь лет. Обстановка в доме была спартанская, в квартире нужно было давно сделать ремонт, который был хозяину не по карману, но, несмотря на эти недостатки, в жилище Солимова всегда было идеально чисто и ухоженно. Абдулло Нурович болезненно любил порядок и тщательно вытирал все, что могло собирать пыль или грязь. Он и в работе был таким же чистюлей и потому считался в своей жилищной конторе идеальным дворником.

Включив телевизор, чтобы не прозевать начало сериала, в котором он видел жизнь, его самого обошедшую стороной, но, как думалось, где-то существующую, Абдулло Нурович включил газ и поставил кипятиться чайник. Вода в чайнике была родниковая, которую хозяин сам приносил из недалекого парка, считая водопроводную воду ядовитой и вызывающей всякие болезни.

Чай он пил зеленый, причем элитных сортов, продаваемый на развес, и не дешево. Покупал он его всегда только в одном магазине на другом конце Москвы. Пробовал в других магазинах, где продают вроде бы тот же самый, но там часто попадалась подделка, которую понимающий язык сразу распознавал. Чай – это была самая большая роскошь, которую Абдулло Нурович мог себе позволить. Но к еде он всегда относился равнодушно и обходился простыми суповыми пакетами, которые и варить долго не надо, и стоят недорого.

Чайник вскипел, Солимов заварил чай в небольшой глиняный чайник и вместе с чайником и чашкой ушел в комнату. До начала сериала оставалось еще сорок минут, и скрасить ожидание страстного телезрителя мог только чай, который он пил не спеша и со вкусом, конечно же, без сахара, забивающего сам чайный вкус. С сахаром можно пить только черный чай, который вкуса и без того не имеет.

За всеми кухонными заботами Абдулло Нурович хотел бы совсем не думать о происшествии нынешнего дня. Но совсем не думать об этом он не мог, а думалось как-то странно. Может быть, виной тому была его болезнь, ослабленная память или еще что-то, но столкновение с подрастающими националистами не оставило в памяти большого и устойчивого следа, не вспоминалось целиком, а только отдельными картинками, будто молнии вспыхивающими в голове. При этом как-то судорожно напрягались мышцы и возникали болезненные спазмы. Такое случается, когда в больнице ставят «тяжелые» уколы, которыми, как говорят врачи, они лечат, хотя сам Абдулло Нурович знал, что после лечения ему всегда становилось хуже, как и всем другим больным. Сейчас вспышки тоже причинили ему неприятные мгновения, и он хотел бы, чтобы этого не было. Но как свою память победить, не знал. Эти вспышки беспокоили и, что совсем плохо, не давали насладиться даже чаем, хотя чайная церемония для Абдулло Нуровича давно уже превратилась в возможность оторваться от событий мира. Чай всегда давал возможность расслабиться и ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться, не переживать даже о работе. А это переживание было у Солимова самым устойчивым. Он всегда переживал, когда начинался, например, сильный снегопад. И переживал не за себя, не за то, что придется много работать, а за людей, которым он не успеет расчистить дорожки. Одним успеет, другим нет. И казалось при этом, что он кого-то обижает. А чай заставлял забыть даже о работе…

Для одинокого человека устойчивая многолетняя привычка, наверное, была окном, в котором он видел собственное спокойствие и безмятежность, а именно их ему не всегда хватало, потому что внутри жило какое-то смутное ощущение возможности не одинокой жизни, не такой жизни, как сейчас. Абдулло Нурович сам задумывался о том, откуда такое ощущение взялось, и тут же приходило решение, потому что он вспоминал родителей. Вернее, чаще вспоминал маму. Отца он плохо помнил, ибо отец рано ушел из жизни, а мать, кажется, умерла совсем недавно. И, наверное, именно тогда, когда она была жива и была рядом, он одиночества не ощущал. Чайная церемония была для Абдулло Нуровича ко всему прочему еще и бегством от одиночества. Наверное, они пили чай вместе с мамой, хотя этого он не помнил. Он помнил только то, что раньше он не пил чай один. И чай, таким образом, связывал его с каким-то другим, прочно забытым миром.

Но сейчас попить чай в одиночестве ему не дали. Звонок в дверь заставил Солимова подняться, глянуть на часы, убедиться, что до начала сериала есть еще полчаса, и пойти открывать дверь. Он никогда не спрашивал, кто пришел к нему, даже если звонили ночью. А такое тоже случалось. И дверного «глазка» у него не было. Просто открывал дверь со своей всегдашней полуулыбкой и смотрел, кто пожаловал.

В этот раз пожаловал Валерка, хромой сосед с пятого этажа. Как всегда, нетрезвый. В подъезде три Валерки – на третьем, на четвертом и на пятом этажах. Тот, что на третьем, совсем еще мальчишка и потому, наверное, думал Солимов, не пьет. А два других всегда были нетрезвыми. Толстый Валерка с четвертого этажа был добрым и молчаливым, всегда предлагал помощь, особенно тем, кто в его помощи не нуждался, и сам толстый Валерка об этом знал, но все равно предлагал. Хромой Валерка с пятого, наоборот, был задиристым, как все мелкие люди, и на всех озлобленным. И всегда говорил плохо, неразборчиво, глотая слова, зато матерился – четко произнося слова.

– Гостей, Абдул, принимаешь? – спросил хромой Валерка, хорошо зная, что Абдулло Нурович всех принимал, и по-хозяйски шагнул за порог, не дожидаясь ответа.

Солимов посторонился, и полуулыбка с его лица не сошла, хотя сам он слегка обеспокоился, боясь, что хромой Валерка не даст ему посмотреть очередную серию. Что Валерке надо, Абдулло Нурович хорошо знал. Практически раз в неделю, а иногда и два раза тот заходил в гости, чтобы выпить здесь бутылочку. Сам хозяин никогда с этим гостем, как и с другими, приходящими по этому же поводу, не пил. Он не пил, сколько себя помнил, вообще ничего, кроме простой воды и чая. Но гости все равно приходили. Они начинали пить где-то в компании. Потом расходились. Кому не хватало, брал бутылку и шел к дворнику, чтобы выпить у него. Дома жены не позволяли…

– Закусить бы чего, Абдул…

– Тебе огурец? – сразу спросил Абдулло Нурович.

– Что дашь… – ответил Валерка и прошел в комнату, не разуваясь.

Из всех гостей только хромой Валерка не любил разуваться. Наверное, ему трудно было это делать из-за хромоты, и потому Солимов, всегда проявляя терпение, вытирал за гостем пол.

Хромой сразу прошел в комнату и сел в старенькое скрипучее кресло, где только что сам Абдулло Нурович сидел. И его чашку, для чая приготовленную, к себе ближе пододвинул. Когда Солимов вернулся с кухни с нарезанным на тарелочке огурцом, Валерка уже выпил первую порцию и сморщил нос, как сердящаяся собака. За огурцом сразу не потянулся, но взял пульт и переключил телевизор на другой канал. Там показывали криминальные новости.

Абдулло Нурович хотел было возмутиться и сказать, что он ждет начала сериала, но тут показали какие-то кадры, заставившие Солимова напрячься.

– А я его знаю… – сказал вдруг он. – Когда меня сегодня забрали, он в милицию приезжал. Ругался и на меня замахивался…

– А это не ты его замочил? – спросил хромой, еще разговаривая почти членораздельно, хотя и слишком быстро для того, чтобы Солимову понять его сразу.

– Нет… Я только его сына побил…

– Ты – побил?.. – непритворно удивился Валерка. – Ты кого-то бить можешь? Так слушай дальше… Сына-то тоже пристрелили… И охранника… А ты, наверное, киллеров нанял. Давай колись, я никому не скажу…

– Нет, это не я… – Абдулло Нурович даже застеснялся. – Да я и сына тоже не бил. Он убежал. Я других троих побил, а двое убежали. А потом милиция приехала, и их всех забрали, и меня тоже. Но меня раньше отпустили…

– Ну, ты старый боец… – Валерка налил себе еще половину чашки, выпил и только после этого захрумкал огурцом. – И за что ты бедных детишек отделал?

Теперь Валерка говорил привычно неразборчиво, и Абдулло Нуровичу пришлось долго соображать, выделяя сначала сам вопрос, и только потом отвечать на него.

– А они меня побить хотели. А я нечаянно их побил. Как-то так получилось…

– А тебя за что?

– Говорят, что я «черный»…

– А… Скины… – хромой Валерка потерял к разговору интерес. – Этих всех расстреливать можно… Вместе с их папашками… О, смотри… Это же ты…

Солимов и сам увидел, что показывают его. И смотрел с удивлением. У него как-то вылетело из головы, что в милиции его снимали на камеру. Вообще-то Абдулло Нуровича и раньше снимали, как лучшего дворника, и тоже показывали. Он тогда гордился, что снимают его участок. Значит, он хорошо работает. Но тогда его показывали только несколько секунд. А сейчас показывали долго, и это показалось даже интересным. Только вот свой собственный голос, когда он отвечал на вопросы журналиста, Абдулло Нурович не узнал. Вроде бы чужим голос чудился. Но это было не важно…

– Смотри-ка, не наврал… И вправду пятерых отделал… – удивился хромой Валерка и с уважением смерил взглядом стоящего перед ним дворника с головы до пят и обратно. – Никогда бы не поверил…

* * *

Дочь нашла-таки телефонный номер и, миновав преграды в виде многих и многих людей, не желающих ничего сообщать, сумела пробиться до редактора программы, но тот был сильно занят и разговаривал коротко:

– Завтра позвоните. Я все узнаю у нашего сотрудника. У меня сейчас нет времени запись просматривать. Извините, у меня люди сидят. Всего хорошего…

По большому счету редактор был прав, хотя не прав был просто по-человечески, но с этим бороться было невозможно.

Ребенок опять плакал, требуя к себе внимания.

– Я Владимиру Андреевичу позвоню… – решилась мать и пододвинула к себе телефонный аппарат вместе с телефонным справочником.

Последние страницы в телефонном справочнике, как обычно бывает, оставались свободными для того, чтобы записывать туда номера, которых в справочнике нет. Мать поискала глазами очки на столике, не нашла их и отодвинула справочник подальше, чтобы лучше видеть написанное, и долго водила пальцем по строчкам. Не часто этим номером пользовалась. Вообще, кажется, только пару раз. Не тот был это человек, которому следовало звонить часто. Хотя и в звании он был только полковник, что соответствовало должности командующего войсками спецназа ГРУ, но все-таки командующий, пусть и бывший. И хорошо относившийся к ее мужу. И потому позвонить ему следовало.

– Мариша, успокой Андрейку… А то слышно не будет…

Дочь поискала на полке соску-пустышку, от которой сына давно отучила, сама облизала ее, чтобы пыль сыну в рот не попала, и выдала пустышку как награду, это заставило мальчика удовлетворенно замолчать.

Отставной командующий войсками спецназа ГРУ сразу трубку взял, причем сам, поэтому не пришлось объяснять его жене, кто звонит и по какому поводу. Когда-то был случай – пришлось долго объяснять, кто звонит и зачем, и это было неприятно.

– Слушаю.

– Владимир Андреевич, это вас Любовь Петровна Стромова беспокоит. Помните?.. Подполковник Стромов…

– Да-да, Любовь Петровна. Я помню, конечно, Андрея Никитовича и вас помню… Вы же звонили как-то… Несколько лет назад… Чем могу?..

– Скажите, вот вы абсолютно уверены, что Андрей погиб?

– Я затрудняюсь дать вам категоричный ответ. Я не видел ни момента взрыва, ни тела… Помнится, его хоронили в запаянном цинковом гробу?

– Да. Сказали, что после взрыва машины смогли собрать только фрагменты тела… И то не все… Там очень сильный взрыв был…

– Я знаю ровно столько, сколько и вы. А чем ваш вопрос вызван?

Любовь Петровна коротко рассказала суть.

– Таджик, вы говорите… – задумался отставной полковник. – А ведь Андрей Никитич, помнится…

– Да, у него мать была таджичка. Он владел таджикским языком. Не совсем свободно, но владел. И лицо у него с восточными чертами было…

– Да-да, я помню… Таджик-дворник… – Слабоумный, и уложил пятерых парней… И говорит, что в армии не служил… Само по себе это уже как-то странно…

– Странно не это, Владимир Андреевич, странно – лицо… Я сама видела его только пару секунд. Но дочь всю передачу смотрела. Она полностью уверена, что это отец… Конечно, больше восьми лет прошло. Но ошибиться она не могла…

Отставной полковник помолчал некоторое время.

– Знаете что, Любовь Петровна, давайте так договоримся. Сейчас уже вечер, и я едва ли смогу что-то узнать, хотя попробую. А завтра с утра я этим делом займусь. Я попрошу поднять мне все документы по гибели подполковника Стромова. Думаю, мне не откажут. Нет причины отказать… Заодно соберу все возможные сведения об этом дворнике. Как что-то будет известно, я сразу сообщу вам. Малейшая зацепка или, наоборот, факт противоположный, я сразу позвоню. Номер мне напомните…

Любовь Петровна продиктовала свой домашний номер и номер сотового телефона дочери…

* * *

Сначала из дома позвонила жена:

– Ты скоро?

Он ответил вопросом на вопрос.

– Телевизор смотрела?

Она сообразительная, все поняла.

– Смотрела… Этого… Соловьева…

– Да. Дело на личном контроле президента. Все наше начальство на ушах стоит и пятки вместо затылка чешет…

И опять жена все поняла.

– На тебя взвалили?

– Гордись. Твоего мужа лучшим считают и потому все на него валят…

Этим ее не прошибешь.

– По мне, так лучше бы ты середнячком незаметным был. Хоть бабы не висли бы. Ночевать заявишься?

– Не могу знать, гражданка хозяйка… Пока только знакомлюсь с готовыми материалами дела. Когда познакомлюсь, начну соображать…

– Если не приедешь, позвони…

– Доложу по полной форме…

Потом позвонила дежурная делопроизводительница отдела.

– Товарищ полковник, материалы баллистической экспертизы прислали. Я вам доступ открыла, можете посмотреть. Принтер, кстати, отремонтировали. Я могу вам распечатать…

– Спасибо… Распечатывать пока не надо… – старший следователь следственного комитета по особо важным делам Виктор Анисимович Бурундуков положил трубку, нацепил на нос очки и повернулся к компьютеру.

Именно этого он и дожидался. Недолго пощелкав мышью, Виктор Анисимович нашел файл с нужными материалами и стал читать выводы экспертов прямо с монитора. Вообще-то все следователи обычно предпочитают распечатывать материалы. Один только Виктор Анисимович читает с экрана. Глаза, что ли, так устроены, что не так болят, как у всех, если долго за компьютером работает. Но он всегда и дома читал то, что следовало прочитать, не распечатывая. Может быть, привычка выработалась…

Последний текст был небольшой, но наводил на определенные выводы и сразу вызывал целый ряд вопросов. Вопросы только еще созревали в голове, не сразу оформившись, и, чтобы их точно сформулировать, полковник Бурундуков стал заново читать другие материалы.

Сам он на место происшествия не выезжал, там работал лишь дежурный следователь и дежурная бригада, и затребовал материалы на свой компьютер только после прямого распоряжения начальства. Материалы еще не все были готовы, некоторые набирали на клавиатуре и вносили уже в то время, когда Бурундуков проводил первичное ознакомление. Но что-то уже назревало довольно конкретное.

Сразу вызывал вопрос тот факт, что и водитель-охранник Анатолий Валерьевич Костылев, и убитый чиновник мэрии Владимир Эрикович Соловьев были в бронежилетах скрытого ношения. Ну, резонно предположить, что водитель-охранник, в силу своей профессии, в рабочее время постоянно носит бронежилет. Это тоже, конечно, нонсенс, но и такое случалось на памяти Виктора Анисимовича несколько раз.

Однако чтобы чиновники мэрии, даже такие высокопоставленные, через руки которых ежедневно проходят судьбоносные для простых и непростых людей финансовые решения, носили постоянно бронежилет, даже слухов не ходило. Следовательно, есть основания считать, что Соловьев ожидал покушения и от чего-то оберегался.

На убитом вместе с ними сыне Соловьева, студенте-третьекурснике, бронежилета не было, и резонно было предположить, что мальчишка попал под расстрел, что называется, «прицепом», и вообще прорабатывать версию убийства через него – это время попусту тратить. Наиболее вероятной выглядит версия с убийством по мотивам профессиональной деятельности Соловьева. И в первую очередь следует рассматривать вопрос об угрозах, которые несомненно звучали в адрес убитого. Иначе зачем бы он носил бронежилет. Значит, следует многократно опросить всех, кто так или иначе встречался и общался с Соловьевым в последнюю, предположим, неделю. В восьмидесяти случаях из ста люди рассказывают кому-то, что им угрожают убийством, и рассказывают, по какой причине угрожают. Если поискать хорошенько, то найти таких людей всегда можно.

Эту версию начала прорабатывать следственная бригада. Необходимо будет подключить экспертов из экономического отдела следственного комитета. Самим разобраться с причинами, которые могли толкнуть кого-то на громкое убийство, сложно. Пусть специалисты посмотрят материалы всех дел, по которым в последние месяцы работал Соловьев. Там может быть конкретный след. Но и в этой простой версии сразу появляются настолько серьезные вопросы, что разрешить их, может быть, не только сложно, но и опасно для жизни тех, кто в них суется. И Виктор Анисимович сразу почувствовал это по нескольким малозаметным штрихам.

Интересна марка оружия, из которого было совершено убийство. Криминальные круги таким пока еще не обзавелись. Виктор Анисимович сразу запустил в строку поиска запрос, и, по данным всероссийской картотеки, на территории страны пока не было совершено ни одного криминального преступления с применением «ПП-2000». Был только малозначительный эпизод, когда милиционеры, получившие пистолеты-пулеметы на вооружение, это дело обмыли и один во время ссоры застрелил другого. Этот факт нельзя брать за основу. Следовательно, можно считать, что к преступлению причастны какие-то силовые структуры. Официальный запрос на реестр поставок новых пистолетов-пулеметов в Тулу отправлен, но ответ, естественно, придет только утром, если вообще не к обеду. Пока в Туле почешут затылки, пока подумают, время может уйти. Надо не забыть к началу рабочего дня позвонить на завод и напомнить о запросе, на котором и без того стоит пометка «срочно». Пометка, конечно, обязательная для исполнения только внутри следственного комитета и прокуратуры, тем не менее она должна впечатлить.

Еще одно Бурундукову было ясно, хотя доказательств никаких, естественно, не было, поскольку эта версия еще не разрабатывалась – охрана дома или содействовала убийству, или равнодушно наблюдала, как дело происходит, получив от кого-то предупреждение. Если присутствует второй вариант, то это очень плохо для следствия.

Полковник несколько раз просмотрел всю схему охраны, составленную грамотно и без изъянов каким-то заслуживающим похвалы специалистом. Камеры внешнего наблюдения не имели «мертвых зон». Следовательно, любое проникновение на охраняемую территорию извне было возможно только в том случае, если человек, сидящий перед мониторами, отвлекся. А умышленно отвлечь его со стороны было невозможно, потому что комната не имеет окон и единственная дверь выходит на первый этаж дома Соловьева. Правда, в этот день приезжала машина с новой мебелью для кабинета хозяина. Мебель заносили собственные грузчики мебельного магазина. Вместе с ними приехали и два сборщика, но, поскольку никого из хозяев дома не оказалось и заплатить сборщикам было некому, и вообще неизвестно было, пожелает ли Владимир Эрикович воспользоваться услугами сборщиков или заставит все собирать собственного рабочего, которого держит дома, да и ключа от кабинета ни у кого не было, сборщиков с той же машиной отправили обратно. Вариант проникновения киллеров вместе с машиной для перевозки мебели сейчас прорабатывается следственной бригадой. Но, даже если киллеры проникли в дом таким образом и миновали зоны просмотра камер видеонаблюдения, есть еще очень странные вещи, на которые никто пока, кроме Бурундукова, внимания не обратил. А он пока думал, как использовать имеющиеся данные, и не хотел торопиться с выводом до тех пор, пока не соберет больше фактического материала. Несоответствие состояло в том, что киллеры производили расстрел из пистолетов-пулеметов «ПП-2000» с глушителем, используя мощные патроны «7Н31», имеющие бронебойные пули. А странность просматривалась даже поверхностным взглядом каждому, кто знаком с оружием такого типа. Бронебойная пуля «7Н31» калибра девять миллиметров имеет начальную скорость полета пули сверхзвуковую. Следовательно, глушитель в данной ситуации можно использовать только в качестве так называемого «тактического» оружия, производящего впечатление, но не выполняющего своего предназначения. Глушитель не мог полностью погасить звук выстрелов. Тем более при автоматической стрельбе. На окнах кирпичной сторожки у въездных ворот были установлены обычные пластиковые стеклопакеты, не способные заглушить стрельбу настолько, чтобы охранник ничего не услышал.

Глушитель «ПП-2000» в обычном применении предназначен для стрельбы патронами «9х19 Par». Тоже заряд хороший, мощный и с великолепной останавливающей силой, но не пробивает, в отличие от пули «7Н31», любой бронежилет и даже мощную защиту автомобиля. Чтобы убедиться в правильности своей мысли, Виктор Анисимович даже посмотрел в разделе служебного оружия характеристики на «ПП-2000». Да, бронебойная пуля с дистанции в пятнадцать метров пробивает броню толщиной в 8 миллиметров и сохраняет свою убойную силу. В гараже же изрешетили трех человек и машину так, словно люди прятались за бумагой. Милиционеры подобрали на месте расстрела более ста двадцати стреляных гильз. Значит, каждый из киллеров выпустил почти по полному магазину в сорок четыре патрона. Более ста двадцати выстрелов, более ста двадцати ударов, в том числе в стекло и в металл машины.

И охранник ворот на это не среагировал? Он среагировать был обязан!.. Он не мог не среагировать… Если бы просто испугался, что тоже можно было бы предположить, то «тревожную кнопку» нажал бы сразу, только от испуга вызвал бы помощь. Но он дождался момента, когда киллеры уедут. И вызвал подмогу только после этого.

Не захочешь, а в разделе подозреваемых охранник у ворот встанет на первое место…

Служебное досье на охранника пока найти не удалось – вечернее время, кроме того, преждевременно поднимать вокруг этого имени суматоху. Иначе можно спугнуть исполнителей и заказчиков. И вообще обнародовать свои подозрения Виктор Анисимович не торопился и даже не приказал пока пустить за охранником «наружку». Здесь явно чувствовалась рука мощной профессиональной силовой структуры, а что это за структура – известно пока не было. Но он был уверен, если сейчас заявить, что охранник находится под подозрением, то можно приставить к самому подозреваемому охрану хоть из пяти человек, но его все равно уберечь не удастся. Можно даже в камеру-одиночку его посадить, но уже завтра утром в камере будет обнаружен труп. Профессионалы работать умеют и все следы тщательно заметают. И потому лучше пока своими подозрениями ни с кем не делиться, даже с собственным руководством, потому что у каждого из руководителей есть где-то друзья и знакомые, и все в чем-то повязаны. А определить, кто и с кем знаком, кто и кому захочет оказать услугу за полученную раньше или будущую услугу, – невозможно. Такие связи не афишируются. Предварительно следует «прощупать» охранника собственными проверенными силами, поискать его персональные связи и только после этого действовать.

Но и для того, чтобы охранника «прощупать», следует не всем доверять, а только выборочным членам своей следственной бригады, в которых уверен на все сто процентов. Иначе могут возникнуть осложнения. Те люди, что не побоялись расстрелять крупного чиновника московской мэрии, которые имеют право приказывать или возможность принуждать охрану этого чиновника закрыть на происходящее глаза, – эти люди не заметят, когда переедут на своем автомобиле какого-нибудь следователя, который заберется в сферу их интересов. И только имея на руках неопровержимые улики, можно действовать.

Виктор Анисимович, недолго подумав, пошел к дежурному по следственному комитету, чтобы взять свой пистолет из оружейного ящика. Другие сотрудники свое оружие часто держат в собственном сейфе. Бурундуков же всегда предпочитал работать головой, а не с оружием в руках и потому уже и забыл, как выглядит его «ПМ». Но сейчас виделась необходимость иметь оружие под рукой…

Глава 2

На удивление, хромой Валерка с пятого этажа не стал засиживаться, хотя обычно он любил поговорить, не нуждаясь, впрочем, в том, чтобы его слушали. В этот раз, похоже, его сильно поразила история, которую даже по телевидению показали. Валерка, часто хвастающий своим задиристым характером, всегда слегка свысока относился к дворнику, а тут такое дело. И он ушел, откровенно плохо себя чувствующий, расстроенный и словно бы пристыженный. И даже водка не доставила ему радости…

Но Абдулло Нурович был даже доволен, что хромой ушел так скоро. И ушел к тому же как раз вовремя, к началу сериала. К этому моменту сам Солимов успел первый чайник выпить и заварил вторую порцию. Последние минуты перед тем, как сесть к телевизору, Абдулло Нурович посвятил тому, что подтер пол в коридоре, где хромой Валерка сильно наследил своими башмаками. Затем дворник прочно и незыблемо, как памятник, уселся в кресле перед телевизором, налил себе чашку чая, поднял, чтобы сделать первый глоток… И вдруг, для самого себя неожиданно, вспомнил всю сегодняшнюю драку от начала до конца. Он ее словно бы со стороны видел, оценивая каждое свое движение и сравнивая свои движения с теми движениями, что он наблюдал у телевизионных специалистов по дракам. И понял нечаянно, что там, на телеэкране, дерутся совсем неправильно, а правильно дрался именно он. Более того, Солимов вдруг с каким-то охватившим его непонятным трепетом, сильно его взволновавшим, понял, что наклонялся за брошенной бутылкой, уже ожидая, что вслед за этим последует удар в затылок, и специально подставлял затылок под этот удар, то есть даже провоцировал юнцов на активные действия, но сам при этом, не глядя вперед, все видел и чувствовал, и даже пошатнулся не случайно, а расчетливо и отклонился ровно настолько, чтобы вторая бутылка прошла мимо головы, и ни на сантиметр больше. И даже метлу вперед рукояткой переместил тоже с правильным расчетом и сам нанес черенком короткий и незаметный удар в солнечное сплетение. Удар, который никто не увидел, но который почувствовал парень, его получивший. Если, конечно, успел почувствовать, потому что времени у него для оценки своего состояния не было – отключился он сразу.

Осознание и приятие этих фактов было для Абдулло Нуровича открытием, и открытием даже слегка ужасающим, пугающим и, как это ни странно, одновременно вызывающим непонятную гордость за себя. Правда, гордость эта была выражена слабо. Может быть, это вообще не гордость была, а удовлетворение точно такое же, какое он испытывает, оглядывая только что вычищенный и выметенный участок улицы. Абдулло Нурович мысленно еще несколько раз «прогнал» ситуацию перед глазами, опять глядя на нее со стороны, и видел, что не совершил ни одного лишнего, необдуманного или суетливого движения. Он совсем не так дрался, как дерутся крутые парни в кино. Они дерутся красиво, радуя зрителей. А он дрался правильно и эффективно, не оставляя противникам практически никаких шансов на победу, но понимая это только сам. Они это понять не могли, потому что не были готовы к такому повороту событий и вообще, наверное, никогда не получали отпора. А получив, да еще такой жесткий, растерялись. И не сразу поняли, что все происходящее не случайность, хотя сам Абдулло Нурович считал это вроде бы и случайностью, в глубине души имея в этом сомнение, но опасаясь свое сомнение бередить.

И тем не менее он снова сомнения разбередил. Откуда-то, наверное тоже из кино, пришла в голову другая картина, как люди в камуфлированной одежде наносят один другому целые каскады ударов, причем бьют, не просто показывая, а бьют по-настоящему и защищаются по-настоящему. Странно было то, что они вроде бы учатся, но бьют так серьезно. Да, наверное, это было из кино. В кино все всегда выглядит по-настоящему. В жизни же так не должно быть. В жизни, если учатся, то не бьют так… Но смущал человек, мелькающий здесь же, и человек этот показывал, как бить правильно. И тем и другим показывал, как учитель на уроке. И был этот человек… Нет, со стороны посмотреть на него не удавалось. Абдулло Нурович видел все словно бы глазами самого этого человека…

Это вообще все путало в голове. Все и абсолютно путало и крушило…

В доме дворника было несколько книжек, которые хранились не на специальной книжной полке, а просто стояли, прижатые одна к другой на одежном шкафу. Заядлым читателем Абдулло Нурович не был, но иногда читал, что попадало в руки. А как к нему большинство книг попало, он и не помнил. Но сразу вспомнилась одна книга, которую кто-то забыл на скамейке возле дома, где он убирал территорию. Тогда он эту книгу прочитал, и что-то там путаное говорилось о том, что каждый человек проживает много жизней, воплощаясь в разные тела. А что, если это, тогда, при чтении, показавшееся невероятным, правда? И сейчас невольно пришла в голову мысль, что он, может быть, был в прошлой жизни каким-то специалистом по дракам, который даже других обучал. И оттого видит мысленно эти картинки. Но и опять такое понимание все перепутывало в голове еще больше. Если он умел драться в другом теле, как же тогда его нынешнее тело помнит навыки рукопашного боя?

Освобождаясь от тяжелых мыслей, Абдулло Нурович сделал из чашки с чаем маленький глоток, и этот глоток вернул его в привычный мир, и оказалось вдруг, что сериал уже идет, а он в своих думах даже не заметил этого и даже, может быть, упустил важный момент в фильме. Хотя и чрезвычайно спокойный внешне, Абдулло Нурович все же имел натуру горячую и воспринимал все теледействие эмоционально. И всегда в душе переживал за героев сериалов. Он и сейчас на какое-то мгновение вспыхнул, а потом снова отключился от сериала, вспомнив вдруг, как, наклонившись, ждал удара ногой в лицо, как не смотрел перед собой, но видел ноги парня, его замах, и ощутил, как сам сдвигается в сторону, чтобы не глядя поймать ногу под мышку. А потом… А потом он, не выпустив ногу, стал резко выпрямляться с одновременным шагом назад и потянул ногу на себя, понимая, что голова сейчас должна соприкоснуться с асфальтом, и заставляя ее соприкоснуться именно там, где асфальт был усыпан острыми осколками от разбитой бутылки. Ощущение того, что он действовал, пусть и не задумываясь над этим, умно и только так, как следовало бы действовать, было одновременно и открытием и ударом. От этого даже голова начала болеть. Он же не умеет так действовать. Он вообще человек с замедленными мыслительными способностями, с замороженной длинной памятью и с полным отсутствием умения концентрироваться на чем-то конкретном, выходящем за рамки постприобретенных навыков. А его приобретенные навыки были навыками дворника…

Абдулло Нурович мысленно повторил все это в голове и вспомнил, что так говорил один врач другому, когда врачи сидели за столом, а он, в больничном халате, стоял перед ними. Даже голос, слегка брезгливый и по-врачебному равнодушный, вспомнился. Что-то они еще мудреное говорили, и он не мог все вспомнить. Но говорили о нем, и это он знал точно. Но тогда – как же он мог так здорово драться? Это выбивало все понятия Солимова о себе самом из привычной и такой спокойной жизненной колеи и вызывало такую головную боль, что не хотелось не только чай пить, не хотелось даже сериал смотреть. А это было для него делом немыслимым…

Сериал давно кончился. А Абдулло Нурович все так же сидел перед телевизором, ничего не видя и не вникая в то, что было на экране. Из состояния прострации его вывел телефонный звонок.

– Абдул… – сказал голос толстого Валерки с четвертого этажа. – Ты жив?

– Жив… Что ты хотел?

– Моя тут говорит, тебя по телевизору показывали… Скины какие-то на тебя напали, что ли…

– Я их побил… – скромно ответил Солимов.

– Ну, тогда все в порядке. Если что, зови… – Как всегда, Валерка предложил помощь…

* * *

Вечер прошел неспокойно, и даже маленький Андрейка чувствовал состояние матери и бабушки и тоже вел себя адекватно их поведению, заставляя женщин отвлекаться и больше заниматься им, хотя от природы был не капризным ребенком. И никак не желал нормально засыпать, как положено спать в вечернее время ребенку двух с небольшим лет. Он если и засыпал, то вскоре просыпался и начинал плакать – чувствовал общее настроение, царившие в его маленьком мирке.

Если Любовь Петровна просто двигалась по квартире много и не находила себе места, то Мариша сначала замкнулась в себе, потом сорвалась в магазин за продуктами, но вернулась с половины дороги, сообразив, что ближний магазин, что на первом этаже соседнего дома, уже закрыт, а в дальний идти она не захотела. И с порога спросила:

– Никто не звонил?

– Кто ж сейчас позвонит… – ответила Любовь Петровна. – Владимир Андреевич обещал только к завтрашнему дню что-то узнать…

Тем не менее обе женщины ждали какого-то события, которое сдвинет дело с мертвой точки. И событие произошло. Владимир Андреевич все же позвонил, умудрившись найти какие-то сведения раньше обещанного времени.

– Любовь Петровна, извините, что так поздно… Вы еще не спите?

– Нет-нет, Владимир Андреевич… Разве уснешь тут… Даже внук уснуть не может…

– Сколько внуку-то?

– Два и месяц завтра будет… Вы что-то узнали?

– Что смог сегодня, узнал, Любовь Петровна… По своей непосредственной линии – старые товарищеские связи. Обзвонил, кого смог… И вот что мне передали… Там дело действительно не совсем понятное. Машина взорвалась в Дагестане, на самой границе с Чечней. С Андреем Никитовичем были капитан и двое солдат, один из них – водитель. Наших людей поблизости не было. И тела, уже запаянные в цинковые гробы, передали нам представители прокуратуры, зафиксировавшие смерть в результате взрыва фугаса на дороге, а те сами получили их уже в том же запаянном виде от местного управления ФСБ. Все вроде бы обыденно… Но вот что странно… Местное управление ФСБ тоже получило тела уже в запаянных гробах от какой-то из частей подчинения ФСБ. Формулировка непонятная… Не часть ФСБ, а часть подчинения ФСБ… Что это такое, нашему управлению выяснить не удалось. И сейчас, задним числом, случайно смогли узнать, что там официально вообще никакие части ФСБ не стояли. Но тогда никто этим плотно не интересовался. Вместе с гробами передали документы погибших, и на этом дело посчитали закрытым. Таким образом, могу только констатировать, что никто не видел подполковника Стромова убитым, кроме каких-то частей подчинения ФСБ. И никто нам не может дать информацию, что это за части. Есть еще одна маленькая деталь, которая настораживает… Дело в том, что даже похоронные команды не возят с собой цинковые гробы. Не держат такие гробы в полевых условиях. Существует определенная технология их запаивания. Тем не менее тогда, в течение четырех месяцев, именно из этого района, где наши подразделения не воевали, а только совершали патрулирование, нам были доставлены тела четырех убитых офицеров спецназа ГРУ. И все в цинковых гробах… Что-то здесь есть такое, что не вписывается в обыкновенную статистику. Но сразу мы разобраться не можем, и потому потребуется дополнительное время на уточнение деталей.

– Значит, Владимир Андреевич…

– Значит, Любовь Петровна, я не берусь со стопроцентной уверенностью утверждать, что Андрей Никитович погиб. Как не могу со стопроцентной уверенностью утверждать и то, что он жив… Понимаете? Но что-то подозрительное в этом деле есть. Особенно мне не нравится статистика, и я попросил к завтрашнему дню подобрать мне кое-какие сведения… Статистические…

– Я просто в растерянности…

– Извините… Мне не хотелось бы вас напрасно обнадеживать, потому что, если я не прав, вам будет очень больно. Но вы должны быть готовы к этому. И я не имею права отнимать у вас веру и надежду. И сам очень надеюсь, что смогу дать вам дополнительные сведения… Я завтра утром встречаюсь по этому поводу со своим преемником полковником Мочиловым. Помощь с его стороны может оказаться существенной…

– Спасибо, Владимир Андреевич… Извините, что так загрузила вас…

– Это вы извините нас, что мы вовремя не хватились и не проверили все сразу. Возможно, проверку проводить еще придется… Но это не все, что я сумел узнать. По моей просьбе дежурный по управлению затребовал с телевидения копию видеосюжета, о котором вы говорили. У вас есть на чем посмотреть?

– Видеомагнитофон…

– Хорошо. Я сейчас позвоню, вам доставят пленку. Адрес мне напомните…

Любовь Петровна севшим от волнения голосом с трудом смогла продиктовать адрес.

– В подъезде домофон?

– Сломан… Дверь открыта… Можно просто подниматься. Восьмой этаж…

– Хорошо, ждите…

Положив трубку, Любовь Петровна еле-еле смогла дойти до дивана, чтобы сесть.

Ноги совсем ее не слушались…

* * *

Телефон звонил долго, требуя к себе внимания, а генерал смотрел на светящееся цифрами табло определителя и пытался вспомнить, чей номер там высветился. Номер был явно знакомый, но вспомнить он не смог, несмотря на свою великолепную память, и, с некоторыми колебаниями, все же снял трубку:

– Профессор Аладьян, слушаю…

– Здравствуйте, Эдуард Осипович. Давненько мы с вами не встречались…

Эдуард Осипович голос, конечно же, узнал сразу и простил свою память – за двадцать с лишним лет можно любой номер забыть, даже номер американского посольства, но изобразил непонимание, чтобы иметь время и правильно сориентироваться, потому что сориентироваться в связи с изменившейся за двадцать лет ситуацией следовало обязательно, и сориентироваться следовало правильно, чтобы не жалеть потом.

– Простите… Не припомню… Кто это?

– «Блудный сын Будды», как я когда-то вам представился… Не вспоминаете?

– Что-то очень смутно… Нельзя ли поконкретнее и покороче. Я сейчас очень занят, у меня люди в кабинете сидят…

Голос генерала звучал не слишком приветливо. Намеренно не слишком приветливо.

– Даже в это время? – голос на другом конце провода выказал удивление. – Я рассчитывал, признаться, что вы сейчас свободны…

– У нас рабочий день ненормированный. Мы никогда не бываем свободны.

Генерал, как любил это делать, говорил только половину правды. Люди сидели и ждали его, но не в этом кабинете, а этажом ниже, куда он должен был вскоре отправиться. И не просто ждали, а работали и знали, что профессор затребовал данные по сбою, который чуть было не произошел в перспективном проекте «Рецессивный фантом». Данные срочно готовят и приводят в удобочитаемый вид. Именно – в удобочитаемый… Аладьян не любил графики и формулы, хотя и занимал профессорскую должность, и всегда предпочитал простой и доступный текст.

– Хорошо, я буду говорить конкретнее и передам вам привет от доктора Джона Александера[2]. Он вас хорошо помнит…

– Я вспомнил вас, – вынужденно признался генерал и решил все же смягчить на всякий случай свой тон. Кто знает, какие связи сгодятся в будущем. – Извините, я сейчас в самом деле чрезвычайно занят…

– Понятно, Эдуард Осипович. Такие запарки у всех бывают. Но я хотел бы встретиться с вами, чтобы и старое вспомнить, и обговорить кое-какие перспективные дела. Ваш телефон определил мой номер… – Собеседник показал, что его аппарат сам определяет определитель. Впрочем, многие аппараты так делают, и удивляться этому не стоит. Многие аппараты, в том числе и аппарат генерала, даже определяют, прослушивается ли линия. – Когда освободитесь, если вам не трудно будет, позвоните мне. Мы договоримся…

– Я вообще-то намеревался сегодня всю ночь в кабинете пробыть… У нас ситуация острая… – неуверенно заявил генерал. Но потом решился. – Хорошо, я позвоню попозже…

Положив трубку, Эдуард Осипович вдруг заметил, что у него дрожат пальцы. Признак нехороший, и совсем нехорошо будет, если другие тоже это заметят, но унять дрожь только усилием воли никак не удавалось. Однако все же виной нервному состоянию справедливо считать общую обстановку, а не звонок «Блудного сына Будды», который явился только стимулятором возбуждения. В принципе этот звонок, хотя и возвращает к старым связям, ничего с собой не несет, поскольку вины за собой Эдуард Осипович не чувствовал и принять обвинения только потому, что ситуация в стране сейчас иная, не может. А обвинить его обязательно захотят, если все выплывет наружу. Но ему есть к кому отправить обвинителей… Правда, переадресация к покойнику может восприниматься как слабое оправдание, но покойник оставил после себя письменные свидетельства. А если этого покойника перед похоронами отпевают в храме Христа Спасителя, несмотря на то что он распродавал накопленное поколениями людей, то свидетельства эти стоят многого. Однако дрожь в собственных пальцах генералу не нравилась.

Порывшись в кармане халата, Аладьян нащупал и вытащил пузырек с таблетками валерьянки и проглотил сразу пять таблеток. Этого должно хватить, и всегда хватало, когда требовалось себя успокоить. Нужно только подождать минут десять, и все пройдет. И как кстати пузырек оказался под рукой. Недавно крошил таблетку коту, который отказывался есть сухой корм. С раскрошенной таблеткой кот не только весь корм съел, но и вылизал свою чашку. А теперь вот сгодилось и самому. Кот здесь же живет, в лаборатории, и считается всеобщим любимцем. Однако за едой приходит только в генеральский кабинет. Уважает чин…

Пальцы дрожать перестали даже быстрее, чем ожидалось, и теперь можно было спокойно пойти в кабинет этажом ниже. Куда Эдуард Осипович и направился, предварительно проверив, закрыт ли его сейф, и заперев свой кабинет на два замка. Это твердая привычка, которую он в себе выработал. Навешивать печать и включать сигнализацию он не стал, поскольку рядом находится закуток дежурного по лаборатории, а там, как того требует необходимость, дежурит не только офицер, но, в дополнение, и врач из наблюдательного сектора. Естественно, врач и офицер друг другу не доверяют, и один в присутствии другого не способен попытаться проникнуть в кабинет генерала. Вообще-то, в этот кабинет уже давно никто проникнуть не пытался. Попытка была вообще единственная, и та целых двадцать лет назад. Тогда, как потом удалось выяснить, одного из сотрудников перекупили французские журналисты, готовящие материал по теме исследований. Сумели вычислить человека по какой-то научной статье. В результате сам виновник перешел из категории сотрудников в категорию подопытных объектов, а потом к нему присоединились и два аккредитованных в Польше французских журналиста. Они не знали, что в Польше аналогичная лаборатория давно ликвидирована и все оборудование демонтировано, точно так же, как оборудование в берлинской лаборатории. И искали след, где его уже не было. Но попутно нашли каким-то образом след в России. Здесь все обстояло несколько лучше. Российскую лабораторию хотя и закрыли на время из-за недостаточного финансирования, но не демонтировали, и даже охрану не сняли, и, когда ее деятельность понадобилась существующей тогда власти, финансирование началось заново, причем финансирование в таких масштабах, какие и не снились раньше, в годы советской власти. Откуда шли деньги, знали только сам Эдуард Осипович и тот, кто деньги давал. Ну, еще люди в правительстве во главе с внуком детского писателя прошлых лет, люди, через которых деньги проходили, но они толком не представляли, что приходится финансировать. Тогда же были даже предоставлены дополнительные материалы по результатам исследований аналогичных американских лабораторий взамен на данные собственных исследований. Тот обмен, который не слишком любезно был бы воспринят сейчас, в связи с изменением политической обстановки, именно его могут сейчас поставить в вину Аладьяну его недоброжелатели. Но передача данных была санкционирована с самого верха, и в генеральском сейфе до сих пор лежит распоряжение, завизированное лично президентом[3]. Такая бумага сейчас чрезвычайно важна, и во многом именно из-за нее Эдуард Осипович так ревниво относится к содержимому своего сейфа.

Но тогда, двадцать с лишним лет назад, в эту историю пожелали влезть французские писаки. Пресечь это пришлось предельно жестко, хотя были и другие способы «убедить» любопытных в чем угодно. Но с тех пор режим секретности генерал считал в своей деятельности приоритетным. Не в деятельности лаборатории в целом, а именно в своей, в деятельности руководителя лаборатории. И это то, что он умел делать лучше всех в коллективе, тогда как другие лучше делали основную работу. По большому счету, это было распределение функциональных обязанностей. Профессор Аладьян сам лучше других знал, что ученым только назывался, и диссертации, сначала кандидатскую, потом докторскую писали для него сотрудники. Он же был просто военным человеком, военным руководителем, но никак не научным. Хотя в научные дела вникать тоже приходилось. Но сам он никого к себе и своим делам близко не подпускал. И даже разработал целую серию мер, предотвращающих возможность постороннего вникнуть в его действия хотя бы минимально. И начиналось все с простой аккуратности – с закрытых дверей…

В дополнение Эдуард Осипович, используя находящуюся в его руках систему поощрений, давно ввел в лаборатории такую практику, когда одни сотрудники писали докладные записки на других, и сделал он это осмысленно и расчетливо. Аладьян знал, насколько плохо может получиться, если коллеги станут еще и друзьями в жизни. Тогда они будут уже полностью ненадежными людьми. А ненадежных не держат в такой лаборатории. Вернее, наоборот, держат… Только уже не в качестве сотрудников. Как держали до момента преждевременной кончины того сотрудника, что нашел общий язык с журналистами. Его еще четыре года держали, пока организм мог быть годным для проведения экспериментов. Дольше в этих стенах мало кто выдерживает. Те же французские журналисты больше года не протянули…

…Генерал заглянул в закуток дежурного. Дежурный капитан и дежурный врач резко встали, чуть не облившись чаем, который пили.

– Я на второй этаж… Быстро вернусь… – сказал Эдуард Осипович.

Даже если он уходил надолго, он всегда говорил, что вернется быстро…

* * *

После непродолжительного совещания со следственной бригадой, когда Бурундукову доложили все предварительные результаты, уже знакомые ему по электронному варианту уголовного дела, полковник распустил всех до утра по домам, оставив в кабинете только двух следователей – капитана Валентина Васильевича Рублева и майора Александра Владимировича Максакова. Это были как раз те два человека, на которых он вполне мог положиться, и мог с ними поделиться своими соображениями.

– Значит, мы пришли к единому мнению, что в гараже работали «профессионалы высокого полета»…

«Профессионалами высокого полета» традиционно зовутся не доморощенные специалисты, а люди, прошедшие высококвалифицированную подготовку в каких-то серьезных государственных структурах и, возможно, до сих пор на государственные структуры работающие. При этом, как правило, допускалось два основных варианта. Согласно первому, наиболее предпочтительному для руководства, «профессионалы высокого полета» считали, что им на службе платят незаслуженно мало, и искали работу на стороне, то есть в дополнение ко всему подрабатывали в каких-то криминальных структурах, собственных профессионалов такого уровня не имеющих. По второму варианту, наиболее сложному и опасному в расследовании, эти профессионалы выполняли свою профессиональную обязанность, то есть действовали по приказу собственного руководства и в интересах ведомства, в котором служили.

– Тут сомнений быть не может, – согласился Валентин Васильевич Рублев. – Простой уголовник даже не отключит грамотно камеры слежения. В случае общего отключения электричества, к чему обычно прибегают в таких случаях уголовники, электроника сама в течение трех секунд врубает генератор, и камеры продолжают работу.

Всегда мрачный Александр Владимирович Максаков слушал молча, и, если не возражал, значит, соглашался. Майор, вообще, здраво считал, что слово – золото, а собственное слово считал золотом высшей пробы и потому словами не разбрасывался.

– Что по поводу охраны думаете?

– Трясти надо… – категорично заявил капитан. – Только так, чтобы они сами не почувствовали, откуда корни растут. Повод для проверки есть. Пригрозить приостановкой лицензии, чтобы были посговорчивее… Допустили такое громкое убийство – это провал в профессионализме. Следует профессионализм проверить… А заодно и все остальное…

– Охранное предприятие «Цербер»… – сказал наконец-то свое веское слово майор Максаков. – Только шесть лет работают. Опыт минимальный. Кто возглавляет?

– Какой-то отставной мент, подполковник, – сказал Рублев. – Это все, что я знаю.

– С утра и узнай побольше… – приказал Бурундуков. – Охранники на твоей совести. А ты…

– Я бы оружием вплотную занялся, – опытный Максаков сам выбрал себе то направление, которое хотел ему предложить Виктор Анисимович.

– Верно мыслишь… Мысли какие-то есть?

– Есть мысли… Пока не буду говорить…

– Скорость полета бронебойной пули? – осторожно спросил полковник.

– Именно… Сверхзвуковая начальная скорость, и глушитель, который не глушит… И охранник, который ничего не слышал, хотя был совсем рядом…

– И кто-то, кто приказал охране ничего не слышать? – глядя в глаза майору, спросил Виктор Анисимович.

– Именно…

– Все правильно. Обсудите это вместе, чтобы друг другу ножку не подставить. Я пока план мероприятий набросаю. Начальство требовать будет… И никому о результатах. На общей планерке – ничего. Сначала прощупаем, с кем дело имеем. Жду утром… Свободны…

Следователи вышли, а полковник посмотрел на часы, потом позвонил дежурному по комитету, чтобы поинтересоваться, кто из начальства на месте. Начальство на месте было почти полностью. Следовательно, ждут от него доклада. Надо срочно «настучать» план мероприятий. Хорошо хоть принтер отремонтировали. Начальство не любит читать с монитора…

* * *

Ожидание всегда тягостно и утомляет значительно сильнее, чем какое-то дело, даже трудное, требующее применения сил. По вечерней Москве и проехать можно быстро, не то что днем. Но кассету все не привозили, хотя уже почти два часа прошло в напряженном ожидании. Любовь Петровна так и сидела на диване, чувствуя слабость в ногах и не решаясь встать и походить по квартире, как она ходила недавно. Мариша же, пользуясь тем, что Андрейка, наконец-то, устал капризничать и уснул, кажется, основательно, заняла место у окна, чтобы увидеть тех, кто появится до того, как в дверь позвонят. Тоже боялась, что звонок Андрейку потревожит и придется снова его укладывать. Она несколько раз собиралась позвонить мужу, старшему лейтенанту спецназа ГРУ, но Любовь Петровна советовала не торопиться до тех пор, пока не посмотрят кассету.

– Приехал кто-то… На «уазике»… Военный, кажется… Темно… Военный, да… – сказала наконец Мариша и, шлепая тапочками матери, заспешила к двери, хотя до двери от машины следовало добираться не две секунды.

Открыв входную дверь, она услышала, как в подъезде хлопнула дверь, потом лифт пополз сначала вниз с какого-то из верхних этажей и после этого сразу начал подниматься. Мариша просчитала правильно. Лифт остановился на их восьмом этаже, двери раздвинулись, и на лестничную площадку вышел сухощавый капитан со смутно знакомым лицом. Сразу увидел Маришу, коротко глянул на номер квартиры и молча протянул пластиковый пакет.

– Просили передать…

– Спасибо, – сказала Мариша. – Чаю попьете?

– Извините, спешу… Вы, кажется, жена старшего лейтенанта Марочкина?

– Да.

– Я у вас на свадьбе был. В военном городке. Капитан Юровских… Николаем меня зовут… Еще раз извините. До свидания…

И капитан Юровских тут же скрылся в лифте, автоматические двери которого пришлось придержать руками, чтобы не закрылись перед носом.

Видеокассету в видеомагнитофон вставляла Мариша. Руки ее при этом слегка подрагивали, и кассета никак не могла войти в паз правильно. Наконец, все получилось, и дочь с матерью в молчании трижды просмотрели запись сюжета.

– Он… – обессиленно сказала Мариша, откидываясь на спинку кресла.

– Не знаю… – в сомнении прошептала Любовь Петровна. – Лицо похоже, голос похож. Борода у отца так же клинышком росла… Он старшим лейтенантом был, в отпуске не брился… Как из Анголы вернулся с ранением, три месяца отдыхал. Бриться не хотел. Он из всей группы один в живых остался и переживал… Борода отросла… Такая же… Похож… А что-то в поведении… Не так как-то себя ведет… Отец же, помнишь, такой стремительный был… А этот… И говорит…

– Как слабоумный… – задумчиво сказала Мариша. – Они же говорят, что у него деменция…

– Нет… Это… Я бы не так сказала… Это… Как после операции, когда от наркоза отходит… – поправила Любовь Петровна. – И не все еще сообразить может… Временное явление…

Новый телефонный звонок не дал им договорить. Любовь Петровна схватила трубку первой, а Мариша на часы глянула – кто так поздно?

– Любовь Петровна, я понимаю, что вам сейчас не до сна, потому и звоню.

– Да-да, Владимир Андреевич… Мы только что смотреть закончили… Трижды прокрутили…

– Мне тоже кассету скопировали и привезли. Впечатление у меня двоякое.

– У нас тоже. Внешне – он, и борода у него росла так же. А по поведению, по манере разговаривать – есть сомнения.

– Манера разговаривать – это момент преходящий. Но вы, наверное, лучше меня его помните. Я в своем архиве покопался, нашел две фотографии, где Андрей Никитович присутствует. Но снимки старые и мелкие. Идентифицировать будет трудно. Если вы не против, завтра утром к вам заедет тот самый капитан, что кассету привозил. Вы подберите ему фотографии. В лаборатории попробуют провести компьютерную идентификацию.

– Хорошо, обязательно… У нас есть хорошие фотографии. Обязательно, Владимир Андреевич. Спасибо вам. Еще вот что, я только сейчас сообразила. Этот дворник… Фамилия – Солимов… У Андрея Никитовича мать была таджичкой. Ее фамилия – Солимова. Гульчехра Солимова…

– Вы предполагаете, что это какой-то родственник?

– Нет… Я предполагаю, что это он… Но… Как это сказать…

– Оперативный псевдоним?

– Может, и так это называется… Я не знаю, я путаюсь… Он не стал бы от нас прятаться, как вы, наверное, подумали…

– Я так не подумал. Оперативный псевдоним мог быть придуман кем-то другим, кто знает его биографию. И он не может прятаться одновременно и от семьи, и от Службы…

– Вы точно знаете, что управление здесь ни при чем?

– Я был бы в курсе. Значит, мы с вами представляем одну заинтересованную сторону. Мы с вами, и Служба вместе с нами. И мы постараемся все выяснить, но делать это следует осторожно и аккуратно. Иначе мы можем ему навредить. Понимаете, о чем я говорю?

Отставной полковник называл Главное разведуправление, как и Андрей Никитович, Службой.

– Не очень…

– Мы не знаем, что с Андреем Никитовичем случилось, если это все-таки действительно он. И грубым вмешательством можем подставить его под удар. Поэтому я попрошу вас не делать никаких самостоятельных шагов, не посоветовавшись со мной.

– Я думала завтра с дочерью найти его… Хотя бы посмотреть, поговорить…

– Ни в коем случае! Категорично! Это может его просто погубить…

Любовь Петровна вздохнула и неохотно согласилась:

– Хорошо…

* * *

Головная боль была настолько сильной, что вызвала, как показалось Абдулло Нуровичу, тоску, схожую с зубной болью. Он даже по своей маленькой однокомнатной квартирке ходить не мог, потому что каждый шаг отдавался в голове звоном колокола. И телевизор выключил, не досмотрев до конца новости, хотя новостями интересовался постоянно и постоянно ждал, когда люди, и он в том числе, будут жить лучше.

Из всех лекарств дома были только такие, которые снимали беспокойство. Их врач выписал, и Абдулло Нурович был врачу за это благодарен, потому что таблетки всегда ему помогали. Сейчас, когда вместе с головной болью пришла непонятная тоска, даже захотелось, чтобы заглянул с бутылкой кто-нибудь из двух Валерок, что дома пить не рискуют. Конечно, это от головной боли не спасет, но спасет от тоски и от одиночества. И вообще, пора уже, как давно собирался, завести себе собаку. Не такую, чтобы досаждала лаем и самому хозяину, и соседям, а добренькую. Абдулло Нурович уже присматривал себе не однажды щенков. Но все, кто продавал их, хвастались, что собака злая. И если даже не сумеет защитить, то шум поднимет. Они считали это достоинством, тогда как Абдулло Нурович считал недостатком. Только однажды ему попался щенок ньюфаундленда, хозяин которого на вопрос о злобности засмеялся и сказал, что собаки этой породы закусать не могут, но могут зализать до смерти. От избытка любви к человеку.

Дворник готов был такого щенка купить, несмотря на его солидные размеры и на то, что кормить ньюфаундленда следует так же, как, наверное, человека, члена семьи. Но, когда Абдулло Нурович узнал цену, желание пропало сразу – свою полугодовую зарплату за щенка он выложить не мог. И не от жадности, а потому, что у него просто никогда не было в руках такой суммы сразу.

Но добрую собаку хотелось. Она смогла бы помочь ему не чувствовать свое одиночество.

Головная боль все нарастала. И Абдулло Нурович решил лечь спать раньше, чем обычно, в надежде, что сон его вылечит. Он даже постель начал стелить, не делая резких движений, чтобы не поднимать в голове шумовую волну, когда в дверь позвонили. Пришлось идти открывать, недоумевая, кто это мог пожаловать. Хромой Валерка уже был, толстый Валерка звонил. Может быть, тот милиционер, что составлял протокол, решил заглянуть? Он же обещал…

Не спрашивая, кто пришел, Абдулло Нурович открыл дверь и удивился. Оказывается, пришел врач, который навещает его раз в месяц и в последний раз был несколько дней назад. Следовательно, его визита можно было бы, казалось, и не ждать.

– Вечер добрый, – сказал Михаил Михайлович. – Не ждали?

– Не ждал… – как всегда честно, сознался Абдулло Нурович.

Михаил Михайлович, в отличие от хромого Валерки, всегда ждал, когда его пригласят в дом, и вообще, был человеком вежливым и обходительным.

– Проходите… – посторонился Абдулло Нурович. – Я сегодня болею…

– Что с вами? – врач бочком, словно стесняясь своего позднего визита, перешагнул порог и аккуратно, без стука прикрыл за собой дверь.

– Голова болит…

– Я уже слышал, что с вами произошло, – сказал Михаил Михайлович.

– Откуда?

– Сотрудники телевизор смотрели… Должно быть, у вас после этого голова и разболелась. Вас не ударили?

– Нет… Они как-то все промахивались, а я нечаянно попадал…

– Руки не повредили?

– Я руками не бил, я только метлой…

Гость разулся около порога. Аккуратно поставил на коврик свои ботинки, с которых стекал растаявший грязный снег. Вместе прошли в комнату и устроились в тех же креслах перед телевизором, в которых хозяин еще недавно сидел с хромым Валеркой.

– Рассказывайте, что с вами произошло, – Михаил Михайлович положил на столик какую-то штуку, похожую на авторучку, и нажал сбоку кнопку. – Это диктофон. Здесь все запишется, а потом я перенесу запись в ваше личное дело… В диспансерную карту то есть…

Абдулло Нурович неуверенно улыбнулся и потер себе лоб, напоминая, что у него голова сильно болит, но не решаясь сказать это.

– Ах, да… Головная боль… – сразу все понял Михаил Михайлович. – Я вам дам таблетку кетонала. Это сильная таблетка, она обязательно поможет… Очень быстро, через минуту… Запейте водой… Можно и чаем…

Он раскрыл свой объемный портфель, покопался там, вытащил пузырек, из пузырька таблетку и протянул Солимову. Дворник не только с этим врачом общался. Однажды по причине сильнейшего гриппа вынужден был даже на «больничный» уйти и тогда вызывал врача из районной поликлиники. Приезжала женщина, равнодушная, хамоватая, торопливая. После этого случая вообще желания с врачами общаться не было. Михаил Михайлович – совсем другое дело. Вот если бы все врачи такими обходительными и заботливыми были…

Таблетка помогла даже не через минуту, а почти сразу. Солимов виновато улыбнулся, даже слегка неудобно себя чувствуя, словно не было у него никакой головной боли, а он только симулировал, чтобы разговора избежать.

– Что рассказывать?

– Что произошло.

Абдулло Нурович коротко и с прежним чувством вины обо всем рассказал.

– Это мы все уже знаем… – задумчиво произнес Михаил Михайлович. – Меня интересует, как так получилось, что вы сумели с ними справиться? Что вы в это время ощущали?

– Я не знаю… Я вообще не думал… Все как-то само собой получалось… Я только потом уже, дома, все обдумывал… И потому голова разболелась…

– Вот это вы напрасно, – мягко, но в то же время строго сказал Михаил Михайлович. – Мы же с вами договаривались, как только будут проблемы, сразу звоните, и мы постараемся вместе их разрешить… И к какому же выводу вы пришли?

Абдулло Нурович некоторое время в сомнении молчал. Потом спросил:

– Вы верите в то, что человек много жизней живет?

– Это вы про реинкарнацию, что ли?

– Да, точно… Я забыл, как это называется. Реинкарнация, точно… Верите?

– К сожалению, я материалист. И верю только в то, что рукой потрогать могу. И при этом признаю право большей части человечества верить в это…

– Большая часть человечества верит? – переспросил Солимов.

– Да… Индусы, китайцы и прочие… Они составляют большую часть человечества. Каждый четвертый человек на земле – китаец, каждый седьмой – индус. А мы – все остальные и разные…

– Тогда это может быть правдой…

– Что может быть правдой?

– Может быть, я в прошлой жизни был спецназовцем?

Михаил Михайлович с трудом сдержал усмешку.

– Все может быть…

– Уж очень здорово я их бил. Это в окно какой-то отставной спецназовец наблюдал. Он и милицию вызвал. Он сразу сказал, что я служил в спецназе. А я вообще в армии не служил…

– Я же говорю, все может быть… И какие же выводы вы сделали?

– Что у меня все как-то само собой получалось. Я даже не думал ничего делать, а все делалось так, что получалось здорово. Лучше, чем в кино…

– Ну, ладно… Вам эти раздумья могут дорого обойтись… Сегодня вы легко отделались – только приступом головной боли, который удалось легко купировать одной таблеткой. В следующий раз таблетка может и не помочь, а боль может быть гораздо сильней. Понимаете, о чем я говорю? Вы не должны задумываться о таких проблемах. А теперь давайте-ка проведем обычную процедуру… Снимайте рубашку… Ложитесь…

Домашняя лечебная процедура не несла в себе ничего неприятного, в отличие от всех других процедур, что приходилось переносить, когда он лежал в больнице. И потому Абдулло Нурович почти с удовольствием снял рубашку, обнажив свое крепкое жилистое тело, и лег на кровать. Михаил Михайлович снова раскрыл свой портфель, вытащил уже давно знакомый Солимову прибор, подключил к розетке и нащупал на предплечье дворника бугорок размером чуть меньше спичечного коробка. Потом протянул от прибора щуп с чашечкой на конце и прижал чашечку к бугорку.

– Спокойно дышите… И не шевелитесь… Спокойно, свободно, ровно дышите…

Абдулло Нурович любил дышать свободно и спокойно. Он сразу впадал от такого дыхания в какое-то расслабленное полусонное состояние и чувствовал себя безмятежно и беззаботно…

Дворник не ощущал, что засыпает по-настоящему. Ему казалось, что он находится только в полусне. Но Михаил Михайлович не отрывал взгляда от шкалы указателя и, когда стрелка достигла синей отметки, оторвал чашечку от руки, протер спиртом виски Абдулло Нуровича, приложил к ним два небольших серебряных контакта, связанных спиральным проводом с тем же прибором. Контакты легли на виски прочно и сразу прилипли. После этого врач трижды с небольшим интервалом разово нажимал красную кнопку на приборе. И каждый раз тело Абдулло Нуровича вздрагивало от удара электрического разряда. Закончив эту процедуру, Михаил Михайлович минут пять прогуливался по комнате, заложив руки за спину и время от времени выглядывая в окно. Потом посмотрел на часы, удовлетворенно хмыкнул и снова наложил чашечку щупа на бугорок на предплечье дворника. Прошло около минуты. Стрелка на шкале постепенно возвращалась на свое прежнее место.

– Ровно дышите… Ровно… Вот и хорошо… Вы теперь успокоились и не будете терзать себя ненужными вопросами… Все, вставайте…

Абдулло Нурович сначала сел, в таком положении надел рубашку, не застегивая, и только после этого встал, глядя на врача. Ему казалось, что он просто ровно и глубоко дышал несколько минут и больше ничего с ним не было.

– Может, какие-то просьбы есть? – поинтересовался врач. – Помощь в чем-то нужна…

– Не знаю… – замялся Абдулло Нурович. – У вас нет знакомых, кто может щенка ньюфаундленда достать? Купить у меня денег не хватит…

– Зачем вам щенок? – спросил Михаил Михайлович.

– Часто одиноко бывает. А с собакой как-то спокойно… Это добрая собака…

– Пожалуй, я смогу вам помочь… – недолго подумав, согласился врач. – Есть у меня такой знакомый… Принесу я вам щенка…

Глава 3

Два стандартных пролета бетонной лестницы вывели генерала Аладьяна в коридор второго этажа. Здание было построено так, что на второй этаж невозможно было попасть с первого. Туда войти можно было только через третий, но тоже лишь миновав верхний пост охраны, прежде чем попасть к своему посту охраны. Нормальные меры предосторожности, когда работаешь с людьми, имеющими модифицированную психику. Результаты некоторых опытов бывают непредсказуемыми, и ЧП случаются раз в пару лет.

Генералу, естественно, открыли бронированную дверь и пропустили его без проверки, но каждый прочий сотрудник должен был предъявить бесстрастному компьютеру идентификационную пластиковую карточку. Без идентификационной карточки в свой отсек не могли войти даже руководители отделов, секторов и блоков.

В не слишком просторном кабинете собрались девять сотрудников, непосредственно занимающихся последними разработками лаборатории. Все они были готовы ответить на вопросы начальника лаборатории и потому с собой принесли документацию. Впрочем, друг другу документацию не демонстрировали. Здесь такое не принято. Генерал окинул всех взглядом.

– А где подполковник Иванов? – поинтересовался он. – До сих пор не вернулся?

– Вернулся, товарищ генерал. Просил позвонить ему, когда вы придете. Он расшифровывает данные томографического сканера, чтобы сразу предоставить результаты. Наверное, уже заканчивает. Михал Михалыч предполагал, что вы захотите посмотреть…

– Позвоните, я хочу посмотреть…

Эдуард Осипович знал, что Михаил Михайлович Иванов, только что вернувшийся с задания, принесет ему не текстовую расшифровку, которую требуется писать несколько часов, а диаграмму, в которой он без посторонней помощи разобраться не сможет. Тем не менее необходимо показать сотрудникам, что руководитель вникает во все тонкости дела.

Эдуард Осипович занял свободное место за центральным столом, дождался, когда вызовут Иванова и в кабинете установится тишина, и поднял голову, посмотрев на всех через очки. Ему всегда нравилось, когда сотрудники отводят глаза под его взглядом. Отводят, значит, чувствуют силу. Сам он силу своего взгляда тоже знал и ценил. И считал, что сотрудники должны ценить ее тем более. Ценить и слегка трепетать…

– Можете начинать. Лучше в хронологическом порядке, потому что я мог что-то упустить.

Пауза длилась недолго.

– Если в хронологическом порядке, товарищ генерал, – сказал подполковник Михайлюк, – то начну я, поскольку вся хронология с меня начинается. С контрольного блока то есть… Итак, как вы уже знаете, сегодня группа скинхедов предприняла попытку нанести по меньшей мере телесные повреждения контролируемому нами объекту «Солимов». Мы такого развития событий не предполагали, и, согласно всем расчетам специалистов лаборатории, объект «Солимов» не мог оказать юнцам серьезного сопротивления. У него блокированы в памяти все прежние боевые навыки. Однако где-то произошел сбой системы. Вероятно, подполковник Иванов, когда подойдет, доложит нам результаты сканирования. Но столкновение произошло, произошел сбой системы, и в результате этого наш объект, внешне беспомощный и безобидный человек, страдающий деменцией, вышел победителем в драке с пятью молодыми, крепкими, здоровыми и тренированными парнями и попал в милицию первоначально только в качестве потерпевшего. Потом ситуация слегка изменилась… Вернее, была попытка ситуацию изменить, но мы эту попытку пресекли. Хорошо, что начальник отделения милиции является нашим платным осведомителем и сразу поставил нас в известность…

– Почему? – спросил Аладьян.

– Не понял, товарищ генерал… Что вы спрашиваете?..

– По какой причине мы держим таких осведомителей? Это же не мальчик, не какой-нибудь капитанишка или старлей, который вопросов не задает и бездумно отрабатывает свой гонорар. А если этот… Кто он там, полковник?

– Полковник…

– А если этот полковник начнет вопросы задавать?..

– На территории обслуживания его отделения, товарищ генерал, проживают два наших объекта, а третий там работает. Живет рядом, а работает там. Этот третий как раз и есть объект «Солимов». Любой простой сотрудник отделения может не располагать всей полнотой информации в какой-то критической ситуации, а начальник отделения ею располагает. В некоторых местах мы вербуем простых участковых, но участковый в состоянии уследить за одним человеком, и только начальник отделения может уследить за всеми тремя. На мой взгляд, эта мера оправданна, и…

– Понятно, – перебил генерал. – А если у начальника отделения возникнут вопросы?

– Он вербуется не нашей лабораторией, он вообще не знает, что такая лаборатория существует, а подразделением ФСБ. Вербуется официально, с подписанием договора о сотрудничестве. В этом случае вопросы не возникают. Риск небольшой есть, но риск есть всегда. Отпуская объекты в обычную жизнь, мы уже рискуем, но без этого у нас не будет нужного результата… Держать объекты на казарменном положении мы не имеем, во-первых, возможности, во-вторых, это не оправдывает наших конечных целей. А если какой-то начальник отделения будет лезть не в свое дело, на него всегда найдется персональный объект, который проблему устранит…

– Понял. Вопрос снимаю. Докладывай дальше.

– Наш начальник отделения оказался человеком понимающим и предпочитающим самостоятельно не разрешать конфликтов, суть которых ему не понятна и которые вообще выходят за пределы его компетенции. Поэтому, когда оказалось, что отец одного из задержанных скинхедов является крупным и влиятельным чиновником мэрии и человек этот приехал разбираться, всем угрожая и обещая уничтожить объект «Солимов», начальник отделения возражать ему не стал и даже пообещал поддержку, но сам сразу сообщил нам. Дальше все понятно. Я сообщил вам, вы приняли известное решение…

Дверь с легким «пением» открылась. Бочком, виновато улыбаясь, вошел подполковник Иванов. У Михаила Михайловича, многократно замечал Эдуард Осипович, вообще была привычка входить в любую дверь обязательно бочком, словно бы с легким поклоном. Должно быть, это казалось подполковнику вежливым.

– Разрешите, товарищ генерал? Прошу прощения за опоздание. Я расшифровывал результаты томографического сканирования объекта. – Михаил Михайлович показал листок, что держал в руке, как доказательство того, что он не кофе в буфете пил.

– Давай… – Эдуард Осипович протянул руку.

Конечно, это были только распечатки диаграмм, но генерал с минуту внимательно рассматривал их, отодвинув подальше от лица – даже очки плохо спасали от возрастной дальнозоркости, и протянул листок подполковнику. Потом замахал артистично рукой, требуя вернуть листок, еще минуту рассматривал, показывая всем, что он чем-то в диаграммах озабочен, потом вторично отдал. Иванов казался довольным.

– После доклада ко мне зайдешь. Обсудим… Михайлюк, продолжай…

– У меня, товарищ генерал, все. После полученного сообщения и вашего приказа в дело вступили коллеги…

Михайлюк посмотрел через плечо на единственного сидящего здесь человека, который был не в белом халате, приличествующем научно-исследовательской лаборатории, а в камуфлированной форме. Майор Евстифеев, руководитель силового блока, встал. В отличие от других сотрудников, у Евстифеева сохранились военная выправка и армейские привычки.

– Мне было выделено три человека…

– Три объекта… – поправил Аладьян.

– Извините, товарищ генерал, три объекта… Предварительно, под прикрытием документов головного управления антитеррора «Альфа», была проведена работа с охраной дома. Договорились быстро. В приказной форме. Потом, если их прижмут, пусть разбираются… Они, скорее всего, «расколются», но нас там уже давно нет…

– Слишком грубо, – сказал Эдуард Осипович. – Следовало просто привлечь технический блок. Им тоже необходимы испытательные моменты в реальной обстановке.

– Я пытался, товарищ генерал. Они затребовали шесть часов на подготовку, а Соловьев имел возможность отдать приказ по телефону, и тогда мы рисковали потерять объект «Солимов».

– Лопухин! – позвал Аладьян.

Полковник Лопухин, руководитель технического блока, встал, чтобы объясниться.

– В том районе, товарищ генерал, нет возможности установить оборудование. Вдоль улиц с двух сторон тянутся только высокие кирпичные стены. Ни одного куста, в котором можно спрятаться, ни одного дерева, на которое можно забраться. Даже переносной генератор в той обстановке слишком заметен, чтобы обрабатывать им охрану в открытую. Я предполагал возможность ночью попытаться отработать по охране с недалекой вышки сотовой связи. Днем и даже вечером это было слишком рискованно. Люди, поднимающие оборудование на вышку, будут заметны.

– Ладно, потом и это обсудим… – Генерал сделал пометку в своем блокноте. – Продолжай, Евстифеев, что ты там еще натворил…

Майор пожал плечами, не понимая, одобряет генерал его действия или критикует.

– Мне было выделено три объекта, срочно запрограммированных на ситуацию. Все трое из заключенных и потому спецы не слишком высокого полета. Впрочем, они отработали по полной программе, абсолютно грамотно и без ошибок, и я сам вывез их с места работы. Проверки не требовалось. Там придраться не к чему. Следов не оставлено. Разве что стреляные гильзы… Охранник у ворот тревогу поднял тогда, когда ему было приказано это сделать. Таким образом, считаю, что мы отработали успешно…

– Все успешно работают, – проворчал Эдуард Осипович. – Тогда откуда берутся провалы? Может, ты, Михал Михалыч, объяснишь? Как получилось, что объект «Солимов» сорвался и устроил там побоище прыщавых юнцов?

– Я могу только предполагать, товарищ генерал, – ответил подполковник Иванов. – Очевидно, сбой имел конкретную внешнюю причину. И вспышка старых навыков произошла на уровне инстинкта самосохранения.

– Это как?

– Я аналогию проведу… Когда человек, задумавшись и не заметив препятствия, спотыкается и падает головой на камни, он выставляет вперед руки, чтобы сохранить голову, и не думает о том, что будет с руками. На этом же приблизительно уровне, думаю, действовал и объект «Солимов». Его подсознание включило заблокированные участки мозга, что впоследствии привело к мощному приступу головной боли.

– А мы в этом не споткнулись? – спросил генерал сердито.

– Это единичный случай, товарищ генерал, когда блокировка не сработала. Возможны какие-то индивидуальные психические факторы, – возразил Иванов. – Современная наука просто не может все знать о мозге. Еще несколько тысячелетий понадобится, чтобы узнать больше, только тогда можно будет все предусмотреть…

– Мне почему-то кажется, что я столько не проживу, – пошутил Эдуард Осипович, показывая свое в общем-то положительное отношение к происшедшему.

– Ну что вы, товарищ генерал, вам еще жить да жить… – в свою очередь пошутил подполковник Михайлюк.

– По крайней мере, до утра, даст бог, доживу, – согласился Аладьян. – И потому утром прошу ко мне на доклад. Будут изменения или не будут… И ты, Михал Михалыч, распечатку после сканирования подготовь и принеси. Режим работы у нас сегодня круглосуточный… Объект «Солимов» взять под постоянный жесткий контроль с аппаратурой блокирования рефлексов. Мало ли что эта шпана надумает, а он опять дров наломает. Контролировать… Вплоть до того, что пост у его дома выставьте. Машину отправьте… Две машины… Там же двор, кажется, проходной… С одной и с другой стороны… Телефон обязательно на «прослушку»…

– Он и так, товарищ генерал, на постоянной «прослушке».

– И хорошо. Контролировать…

* * *

С одной стороны, какой сон может быть в таком нервном состоянии. С другой, Любовь Петровна чувствовала после всех нервных переживаний нынешнего вечера такую опустошенность и усталость, что с трудом добралась до кровати в своей комнате. Ноги отказывались ее слушаться. Она уже, кажется, засыпала, когда в комнату зашла Мариша.

– Что ты? – тихо спросила Любовь Петровна.

– Я Сереже позвоню…

– И что скажешь?

– Что есть, то и скажу…

– Зачем его еще нервировать. А если он на операции?

– Если он на операции, он трубку отключает. Он предупреждал… Может, и ничего не скажу…

– Как хочешь…

Старший лейтенант Сергей Марочкин был в командировке на Северном Кавказе. И это его уже третья командировка туда, из двух первых он возвращался не домой, а в госпиталь.

Любовь Петровна повернулась на бок и словно куда-то провалилась. Сон сменялся полусонными воспоминаниями, воспоминания кончались, и снова сон подступал, потом опять приходила полудрема, заполненная сценами из прошлой жизни. Прошлая жизнь – это когда муж был рядом, пусть даже и не совсем рядом, пусть даже где-то в командировке, где кругом опасности, где стреляют, взрывают и убивают, но он все равно был, он был официально жив, и эти воспоминания без возвращения в действительность являлись теплыми и спокойными.

Сквозь сон Любовь Петровна слышала, как дочь разговаривает с мужем, но разговор велся вполголоса, и слов разобрать было нельзя, да и сонное состояние мешало услышать, что они говорят. Да это было и не важно, когда Андрей снился живым и здоровым. Потом Мариша снова заглянула в комнату. Мать слышала, но не пошевелилась, опасаясь разогнать ощущения, которые после короткого сна остались, и дочь ушла. На рассвете Любовь Петровна проснулась. И увидела под дверью полоску тусклого света. Тихо встала и вышла в большую комнату. Мариша сидела в кресле, подобрав под себя ноги, и водила пальцем по строчкам в телефонном справочнике.

– На букву «С»? – с укором спросила Любовь Петровна.

– Солимов… – подтвердила дочь.

Синим светом горел экран телевизора. Значит, Мариша опять смотрела запись. Может быть, и не один раз. Первых трех раз ей не хватило. Так ведь можно и со своим собственным умом рассориться, если замыкаться на одной проблеме.

– Владимир Андреевич просил к нему не соваться… Это может быть для него опасным… Если это отец и если его кто-то использует…

– Я поняла, – тихо сказала Мариша. – Я хотела бы только голос услышать… Я даже говорить ничего не буду… Вот… Тот район… Только один Солимов… Только номер наберу, голос послушаю, и все… Слова не произнесу…

Она посмотрела на часы.

– Рано… – сказала Любовь Петровна.

– Рано… – согласилась дочь и вздохнула так, словно ей дышать было больно.

– Ты совсем не ложилась?

– Днем высплюсь. Андрейку в садик отведу и высплюсь.

– Еще пара часов до садика. Поспала бы… Я подниму…

– Я ложилась, не могу уснуть…

Характером дочь в отца пошла. Тот всегда хотел своего добиться и, как правило, добивался. Мариша тоже этого хочет. Да и Любовь Петровна хотела того же, но понимала при этом, как больно будет потом убедиться, что произошла ошибка. Так уже много раз бывало, и кажется, что не осталось сил снова эту же боль переносить.

Любовь Петровна ушла к себе в комнату, снова легла, но уснуть не могла. Она просто, почти без мыслей лежала с закрытыми глазами, может быть, даже дремала. И потеряла счет времени. Но, когда услышала короткий зуммер, издаваемый кнопками телефонного аппарата, сразу приподнялась. Да, дочь уже звонила.

После набора номера прошло уже довольно много времени. Наверное, ответили. Потом, несмотря на свое обещание, Мариша не выдержала и все же сказала только одну фразу:

– Папа… Это я, Мариша…

Мать вышла в комнату только после того, как дочь положила трубку.

– И что? – спросила.

– Это его голос… Интонации другие, но голос его…

Любовь Петровна села в кресло. Молчала, не зная, что сказать, потом спросила:

– Ты Сереже дозвонилась?

– Он как раз в вертолет садился. Его срочно отозвали в бригаду. Не знает, по какой причине. Передал взвод и вылетел. Обещал утром позвонить. Ты не уходи, если звонить будет… Я Андрейку отведу и обратно…

Мариша встала и посмотрела на часы. Андрейку пора поднимать и собирать. Но даже при том, что сборы ребенка дело долгое, они все равно придут сегодня первыми…

…Любовь Петровна проводила дочь с внуком, закрыла за ними дверь и осталась одна. Ей очень тяжело было находиться дома одной. Просто невыносимо тяжело. Она ждала, что позвонит Сережа или Владимир Андреевич, но звонков пока не было. Мариша все не возвращалась, хотя пора было бы ей и вернуться. Она же торопится, чтобы Сережа не позвонил без нее.

Ходить по квартире стало тяжело. Опять давали о себе знать больные ноги. Любовь Петровна села в кресло, глянула на часы. Даже если Мариша в магазин зашла, все равно должна была бы вернуться. Неужели что-то случилось?

Взгляд нечаянно упал на оставшийся открытым телефонный справочник. Строчка с фамилией Солимов была подчеркнута карандашом. Любовь Петровна глянула, прочитала название улицы, номер дома. И хотя номера квартиры там не было, она поняла, что Мариша придет не скоро…

Она прошла в комнату дочери и увидела на столе сотовый телефон. Дочь вообще сотовым телефоном пользоваться почему-то не любила. Говорила, что не слышит, когда трубка звонит в сумочке или в кармане. И не всегда брала ее с собой. Не взяла и сейчас. Значит, позвонить ей невозможно.

В первый момент Любовь Петровну даже паника охватила, но она тут же поняла, что ей самой нужно делать. И уже по памяти, не заглядывая на последние страницы справочника, набрала номер.

– Владимир Андреевич, у нас, похоже, беда…

* * *

Эдуард Осипович сам не понимал, почему он так не хочет звонить этому человеку из американского посольства. В принципе их ничего не связывало. Уже ничего не связывало. То, что связывало раньше, теперь следует забыть, потому что генерал-майор Аладьян теперь приказы принимает от совсем других людей, имеющих собственное мировоззрение на отношения между США и Россией. Можно будет так и сказать, если при встрече последует нажим, – обращайтесь, мол, к моему непосредственному руководству, то есть к директору ФСБ или даже напрямую к президенту. Можно даже к премьер-министру обратиться… Ведь двадцать лет назад вопросы обмена информацией решались именно на таком уровне. И сейчас ничего не изменилось. А «Блудный сын Будды» не побоялся звонить с телефона посольства на служебный телефон лаборатории. Значит, он считает, что занимается не шпионской деятельностью, и ищет официальные пути для общения.

Встречаться все равно, видимо, придется. Хотя бы для того, чтобы не выглядеть хамом. Может быть, и что-то другое интересное высветится. Но не хотелось звонить ночью, когда устал и глаза слипаются.

Впрочем, генерал ложиться спать пока не собирался. Хотя рядом с его кабинетом и была небольшая комната отдыха, где вполне можно было бы выспаться со всеми удобствами. Но подполковник Иванов должен в течение пары часов принести распечатку сканирования и объяснить, что произошло с объектом «Солимов». Пока будут знакомиться, уже сделают все результаты обследования тех трех объектов, что задействовал майор Евстифеев. Их тоже следует посмотреть, чтобы сравнить. Сравнивать, конечно, будет подполковник Иванов. Но он умеет все пересказать доступным языком. Недаром они вместе с генералом работают уже больше двух десятков лет. Начинали, когда Михаил Михайлович капитаном был, а сам Аладьян полковником. Но должности в лаборатории такие, что не обещают быстрого получения званий. А генеральская должность вообще единственная, и Эдуард Осипович никому уступать ее не собирается. Это армейских генералов с возрастом стали гнать на пенсию. А генералов из научных кругов пока не трогают. Зря, что ли, Аладьян столько сил потратил, чтобы защитить диссертации и стать профессором…

Дожидаясь прихода подполковника Иванова, генерал несколько раз брался за трубку телефонного аппарата, но так и не стал звонить «Блудному сыну Будды». Все-таки ночь… Даже если ждет, все равно лучше позвонить утром. Или даже днем, когда у самого голова уже станет ясной.

Пока стоило покормить кота…

Эдуард Осипович взял пакет с сухим кормом, открыл дверь, чтобы шуршание пакета было слышно по всему этажу. Кот примчался моментально. Он вообще был отзывчивым животным и сразу являлся на шуршащие звуки упаковки, даже если есть не хотел. Но корм нюхал обязательно. Понюхал и в этот раз, но от еды отказался. Пришлось раскрошить ему в миску еще одну таблетку валерьянки. После этого сухой корм захрустел у пушистого животного на зубах.

Наблюдая, как кот после еды с такой приятной для его вкуса приправой начинает по-пьяному валяться по полу, генерал достал из сейфа все материалы проекта «Рецессивный фантом» и стал перелистывать. Приближалось время контрольных испытаний, после которых следовало проводить доклад по результатам деятельности. А результат обещал быть впечатляющим. Даже для масштабов страны в целом – весьма впечатляющим. Насколько Эдуард Осипович знал, ни одна аналогичная лаборатория мира так и не смогла пока добиться стабильного результата в этой области. Есть успехи в смежных областях, и успехи неплохие. Особенно прогрессивными выглядят опыты с инфразвуковыми пушками. Американцы испытывали эти пушки во время войны в Югославии, когда вселяли в целые небольшие подразделения сербов внешне необъяснимый панический ужас. Израиль уже длительное время не просто испытывает, а применяет такое оружие в борьбе с палестинскими террористами. Франция несколько лет назад только применением инфразвуковой пушки смогла вызвать у толп бунтующих выходцев из африканских стран как массовый понос, так и вернуть стране спокойствие. Такие же пушки, только не собственные, а опять американские, опробованные уже в Югославии, применял президент Грузии для разгона митингов оппозиции. Есть много примеров. Но ни одна лаборатория ни одной страны не смогла продвинуться вперед в вопросе полного перерождения людей. А это дело великое. Сам генерал Аладьян видел, например, такой вариант, при котором отпетые преступники, приговоренные даже к пожизненным срокам заключения, могут после определенной непродолжительной обработки стать высококлассными бесстрашными бойцами, способными заменить самых опытных спецназовцев. А спецназовцев противника можно превратить в вялых и апатичных, даже робких людей. Беда только в том, что пока не найден путь дистанционной передачи внушения. Но это вопрос времени, и здесь не обойтись без помощи смежников. Дистанционное воздействие в индивидуальном порядке проводить можно, и в лаборатории есть такой вид оружия. Но это оружие только вспомогательное, к тому же оно только индивидуального действия. Но даже то, во что превращаются опытные офицеры лучшего российского спецназа после непродолжительной обработки, не может не впечатлить, как не может не впечатлить превращение вчерашних уголовников в настоящих спецназовцев за несколько дней.

Генерал Аладьян хорошо знал, в какие суммы обходится государству подготовка квалифицированных бойцов спецназа. Применение нового метода таких вложений не требует. Будь его личное желание, генерал мог бы окружить себя самым боеспособным подразделением и даже захватить власть в любом из государств бывшего Советского Союза. Только одним применением своего метода. И это можно было бы сделать уже сейчас, когда испытания не закончены…

Конечно, кто-то предъявит генералу обвинения в несанкционированных действиях. Конечно, в своем докладе он не будет афишировать расстрел чиновника мэрии. Но хватит даже того, что он захватил восьмерых офицеров спецназа ГРУ и ставит над ними опыты. Впрочем, для пущей эффективности Эдуард Осипович готов даже этих офицеров вернуть к нормальной жизни, и, более того, вернуть в строй более боеспособными, чем они были. Но превращение боевых офицеров в безобидных людишек можно наглядно показать только таким образом. И он пошел на это умышленно, будучи уверен, что победителей не судят. Слишком велик будет эффект от его разработок, чтобы любые претензии получили ход…

…Михаил Михайлович Иванов постучал, открыл дверь и протиснулся в нее, как всегда, бочком и, как всегда, с доброй улыбкой.

– Я закончил, товарищ генерал. Доложить результаты?

– Докладывай, только постарайся уложиться в понятное и короткое сообщение. Есть что-то серьезное?

– Есть маленький индивидуальный штрих, который портит общую картину.

– Рассказывай…

– Наш проект называется «Рецессивный фантом». Так вот, точно сказать я пока не могу, для точного результата нужны длительные наблюдения. Но пока, как я понимаю, у объекта «Солимов» срабатывают собственные рецессивные программы организма. Видимо, отдельные участки мозга не воспринимают блокировку, как постоянную константу, и при наличии особых условий мозг выбрасывает рецессивный импульс. Я сравнивал с результатами исследований других объектов. Это наблюдается только у объекта «Солимов», хотя мы имеем полное право предположить, что другие объекты просто не попадали в условия, когда может сработать их рецессия. Одновременно с равным правом мы можем допустить, что у объекта «Солимов» существуют индивидуальные подстройки мозга, которые нам не известны, и мы, следовательно, не смогли их учесть.

– Какие подстройки? – не понял Аладьян.

– У него, насколько мне известно, было две контузии, одна из них тяжелая, с прострелом в лобовую кость, трещиной лобовой кости и растечением части мозговой жидкости. Это могло как-то перестроить мозг, а мы рассматриваем объект «Солимов» по общей схеме. И в результате сталкиваемся в непонятными нам вещами.

– И как это можно проверить? – спросил генерал.

– Только вскрыв мозг… – очень добродушно, почти наивно улыбнулся подполковник.

– М-м-м… – промычал Эдуард Осипович. – Над этим следует хорошенько подумать…

* * *

Телефонный звонок раздался как раз тогда, когда Абдулло Нурович заваривал чай.

Он всегда вставал рано, потому что торопиться не любил. Знал, что некоторые люди желают понежиться в постели, но сам никогда к такому склонности не имел. Если проснулся, чего лежать. Можно и зарядку сделать. В отличие от большинства людей, Абдулло Нурович каждое утро делал интенсивную зарядку. Даже когда в больнице лежал, чем сильно озадачивал и больных (некоторые из которых начинали ему подражать), и особенно медперсонал, который видел в этом значительное отклонение от норм нормального поведения и даже пытался с этим бороться методом назначения дополнительных уколов болезненного анабазина. Но самому Солимову зарядка доставляла удовольствие, и он ежедневно ее делал. И потому был, как сам считал, всегда бодр и всегда хорошо работал. По крайней мере, ему дважды давали грамоту, как лучшему дворнику, а однажды даже небольшую премию выписали. А жители его участка были довольны и часто самому Абдулло Нуровичу об этом говорили.

Чай заваривался… А Абдулло Нурович, оставив чайник на кухне, заспешил к телефонному аппарату, обладающему звонком резким и неприятным, и потому всегда хотелось быстрее снять трубку.

– Слушаю вас… – сказал вежливо, не слишком беспокоясь по поводу такого раннего звонка. Ему не часто звонили, но звонили все, кому не лень и по любому пустяку. Соседи любили использовать дворника, если нужно было что-то сделать – помощь бесплатная, что в нынешние времена редкость, так почему же не воспользоваться безотказностью доброго человека.

Но в этот раз молчали.

– Я вас слушаю, – повторил Солимов. – Говорите…

И опять на другом конце провода была тишина, но эта тишина была живая. Чувствовалось неровное дыхание, которое улавливала чуткая мембрана прижатой к губам трубки.

– Вы слышите меня? – теперь спросил уже сам Абдулло Нурович. – Говорите…

– Папа… Это я, Мариша…

– Вы, наверное…

Абдулло Нуровичу показалось, что он сказал о том, что кто-то там ошибся номером. Но он ничего не сказал. Он не узнал голос, но, несмотря на это, что-то в груди вдруг тонко-тонко, с едва заметной болью, защемило, завибрировало, и в ушах зазвучали какие-то едва уловимые колокольчики. Тоже тоненькие и словно отдаленные. И опять вернулось вчерашнее беспокойство. Разница в том только состояла, что голова, как обещал Михаил Михайлович, не заболела. Но и вчера голова тоже заболела позже.

– Кто это? – спросил он совсем другим тоном, показавшим и его боль, и его удивление, и еще какие-то чувства и ощущения, возникшие во внутреннем мире дворника, но в ответ услышал уже только короткие гудки. Трубку положили…

Пожав плечами, Абдулло Нурович тоже положил трубку и неторопливо пошел в кухню, откуда принес на столик чайник и чашку. Утром он никогда не включал телевизор и наслаждался чаем в тишине и покое. Постепенно улеглось беспокойство в груди, а когда первый чайник закончился, перестали позванивать в ушах и колокольчики.

Однако, когда настаивался второй чайник, вдруг всплыл в памяти голос. И теперь уже этот голос показался другим. Нет, он не стал узнаваемым, просто нес боль и теплоту…

– Любушка… – вслух проговорил Абдулло Нурович.

И вдруг спохватился. Нет, прозвучало совсем иное имя… Мариша… Откуда же тогда взялось в памяти это? Кто такая Любушка? Он пытался вспомнить, кого и когда называл так, и вспомнить не смог. Была в больнице санитарка Любовь Ивановна, что приносила из дома маргарин, чтобы мазать больным на хлеб, а домой уносила сливочное масло, которое больным привозили из столовой. Но это явно не она. Была еще молодая и злая Любка в бухгалтерии, где приходилось получать зарплату. Она всегда ошибалась в расчетах, и люди с ней ругались. Не ругался только один Солимов, но она и на него злая была. Но это тоже не она… А Любушка и Мариша вдруг встали в один ряд и стали равнозначными. Абдулло Нурович повторил два имени, и от этих имен, ничего для него, казалось бы, не значащих, повеяло теплом и тонкой-тонкой, не угнетающей, какой-то светлой тоской.

А он повторял и повторял эти два имени снова и снова, снова и снова. И это нравилось ему. Он пил чай, не чувствуя, что пьет, не наслаждаясь вкусом, как всегда наслаждался, но между глотками слушая звучание имен, и в этом была крупинка счастья, в другое время недоступная для него. Оказывается, для счастья нужно совсем немного. Для счастья следует только два имени несколько раз повторить, и все уже видится хорошим и добрым, и мир уже живет без злых мыслей, и хочется улыбнуться каждому встречному, что угрюмо смотрит на твою метлу. Все просто…

Чай кончился, и Абдулло Нурович снова включил газ, чтобы подогреть чайник, когда раздался новый звонок. Это был звонок в дверь, но Солимову так хотелось, чтобы снова позвонили по телефону, что он сначала мимо двери к телефону бросился, но вовремя сообразил и вернулся.

Оказалось, это опять пришел Михаил Михайлович. Довольный, улыбающийся.

– Утро доброе!

– Здравствуйте, – Солимов в удивлении отступил от двери на шаг.

– Как наше самочувствие?

– На работу собираюсь.

– Голова не болит?

– Спасибо. Я с утра всегда здоров. Зарядку сделаю – и здоров.

Михаил Михайлович вошел бочком, но только через порог переступил и не стал разуваться и в комнату проходить. И даже дверь за собой на замок, как обычно, не закрыл, а только слегка притворил и плечом подпер.

– А я к вам с радостной вестью… Договорился я относительно щенка для вас. Как и просили, ньюфаундленд… Даже с хорошей родословной. Но вас родословная, наверное, мало волнует?

– Мне все равно. Лишь бы добрым был и попусту не лаял…

– Такой и будет. Только придется подождать. Щенков отдают пятидесяти двух дней от рождения. Когда он у матери пройдет курс собачьей социализации.

– Это что такое? – Абдулло Нурович всегда боялся слов типа «социализм» или «капитализм» и слегка обеспокоился.

– Я сам только сегодня утром услышал. Это время, когда мать обучает щенка общаться в стае других собак. Чтобы потом не боялся и не бегал ни за собаками, ни от собак. Значит, через десять дней щенок будет у вас…

– Спасибо… – заулыбался Солимов. – А сколько я за это должен?

– Это – подарок…

– Спасибо…

Надо же, сколько счастья подвалило в одно утро! Не ждал, не гадал, а тут сразу…

– У вас все нормально? Милиция вас после вчерашнего не доставала? – вроде бы между делом поинтересовался Михаил Михайлович.

– Нет. Они сказали, если понадоблюсь, то дома найдут.

– И не звонили?

– Нет…

– И никто не звонил? – глаза врача смотрели внимательно и почему-то с недоверием. Впрочем, это могло Абдулло Нуровичу и показаться.

– Нет… Утром только… Девушка какая-то… Номером ошиблась…

– Ну, ладно… – стал прощаться гость. – Значит, ждите щенка. Имя придумайте…

– А кто будет, мальчик или девочка?

– Я точно еще не знаю… – Михаил Михайлович слегка растерялся. – Я узнаю и вечером или заеду, или позвоню… Может, даже днем, если рядом окажусь… Вы на своем участке будете?

– На участке… Хорошо… – У Абдулло Нуровича просто сияло лицо, и он слегка волновался.

– Ладно. Если что, я созвонюсь, и можем даже съездить посмотреть щенков прямо у матери. Чтобы выбрать того, кто понравится. Обычно выбирают самого подвижного. Или того, кто первым подойдет. Хотите?

– Хочу…

– Тогда я позвоню и узнаю…

Закрыв дверь за Михаилом Михайловичем, Солимов поспешил на кухню, где уже кипел большой чайник. Настроение и от повторения двух женских имен, и от известий о скором появлении в доме щенка приподнялось – оттого и чай в этот раз показался особенно вкусным. Единственно, что слегка портило настроение, это собственная недогадливость. Надо было бы спросить у врача, не знает ли он, кто такие Любушка и Мариша. Михаил Михайлович деменцией не страдает, и память у него хорошая. И вообще он о своем подопечном всегда знает больше, чем сам подопечный знает о себе. Может, подсказал бы…

Но это можно будет спросить и вечером, когда Михаил Михайлович приедет, как и обещал. Или днем, если он заедет на участок уборки…

Собирался Абдулло Нурович недолго, хотя тоже не спешил. У него была привычка одеваться аккуратно и тщательно, чтобы все было заправлено, чтобы ничего не мешало потом работе. И даже при всей своей неторопливости Солимов успевал собраться быстро. И взял под вешалкой скребок для чистки тротуара. Обычно инструмент дворник держит в каморке в подвале одного из подъездов. Но скребок, из которого вылетела одна заклепка, требовалось отремонтировать. Он отремонтировал и заново отточил орудие своего труда до такой степени, что им можно было тоненькими ломтиками колбасу резать. Сегодня по погоде скребок мог понадобиться…

– Абдул! Ты не ушел?

В дверь не позвонили, а трижды постучали. Так один только толстый Валерка делает. Абдулло Нурович открыл дверь. Валерка стоял в распахнутой куртке, заходить не собирался.

– Будь другом, Абдул… У меня жена на сутки дежурить заступила. Я вечером чуть-чуть отдохнуть собрался. А ко мне тут брат заглянуть должен. Привезти кое-что. Ты видел его… Ключ ему отдай… Он потом занесет. Я ему позвоню… Сделаешь? Я в долгу не останусь.

Валерка протянул ключ от своей квартиры.

– Отдам, – согласился Солимов. – Мне нетрудно…

Из дома он вышел в обычное для себя время и опирался на свой скребок, как на посох. Осмотрелся, поздоровался с соседкой, всегда в это время выгуливающей на шлейке большущего рыжего кота с удивительным по размерам хвостом, и сразу заметил чужую машину, стоящую на маленькой площадке, оборудованной специально для машин жильцов. В машине сидели двое, и смотрели они на него, на Абдулло Нуровича. Причем смотрели так, словно у него был какой-то непорядок в одежде. И Солимов даже куртку на себе одернул и проверил, все ли пуговицы застегнуты. В том, что он штаны надеть не забыл, Абдулло Нурович не сомневался.

С одеждой все было в порядке. Ну, смотрят, и пусть смотрят. За это деньги не берут. И он пошел к выходу из двора.

– Папа… – услышал он вдруг тот же голос, что говорил полтора часа назад по телефону. – Папа, это я – Мариша…

Абдулло Нурович остановился и посмотрел на молодую хорошо одетую женщину, что до этого шла навстречу с ребенком на руках, а сейчас остановилась против него. Он узнал только голос, но не узнавал лицо, хотя опять ощутил в груди долгую и щемящую, тонкую боль, которая была все же болью приятной и уносящей его.

Куда-то в другой позабытый мир.

– Вы… – начал он.

Но больше ничего сказать не смог. Женщина стояла и смотрела на него, и из широко раскрытых глаз ее катились слезы. И ребенка она прижимала к себе двумя руками сильно, а тому, видимо, было неудобно от таких объятий, и он пытался вывернуться. Она же хотела, видимо, еще что-то сказать, но горло заметно сжималось спазмами, и слова выговорить не получалось.

Так длилось, наверное, с минуту.

– Мне… На работу… – хотел что-то объяснить Абдулло Нурович, но тоже ничего объяснить не смог, потому что вдруг пришло не воспоминание, нет, вспомнить он ничего и никого не смог, пришло только ощущение воспоминания. Он ощутил что-то близкое, родное и беззащитное, что всегда, сколько он помнил, нуждалось в его помощи. Помнил? Он ничего не помнил… Но все же это было, и это было как в действительности. Все чувства смешались в груди, и мысли в голове перепутались.

– Что с тобой сделали, папа… Это я, твоя дочь, Мариша… Папа… А это внук твой, Андрейка… Ты его еще ни разу не видел… Это твой внук! – она уже не говорила, она кричала, отчего остановились несколько человек, жителей двора, и стали наблюдать за сценой.

– Но я же… – Абдулло Нурович хотел было сказать, что у него никогда не было детей, что женщина ошиблась. Он хотел бы, чтобы у него была такая дочь и чтобы был такой внук. Однако слова застряли в горле, и он сумел только выговорить одно, что раньше само сорвалось с губ: – Любушка…

– Мама дома… Дома мама… Ты вспомнил, папа!..

Женщина обрадованно шагнула к нему, так и не выпуская ребенка из рук, но тут Абдулло Нурович увидел машину, из которой минутой раньше на него смотрели двое. Машина быстро ехала по тротуару и приближалась к ним. Его бы она, конечно, не задела, потому что он стоял в стороне, но женщину с ребенком, Маришу с Андрейкой, она могла бы и сбить, и потому он быстро схватил свободной рукой женщину за плечо и сдвинул в сторону. Абдулло Нурович видел при этом, как мрачно смотрит перед собой человек за рулем, а второй в это время разговаривал по «мобильнику», но тоже смотрел на них. Маришу спасло только чудо. Но машина все же слегка ее задела, толкнув в сугроб, и сама не отъехала далеко. Ее занесло на скользком асфальте, потому что дворник в их дворе не был таким ответственным, как Солимов, и чистил тротуар плохо. Ткнувшись задним колесом в бордюр, автомобиль остановился. Водитель и пассажир тут же выскочили из распахнувшихся разом дверок и оказались рядом с женщиной, что, лежа боком в сугробе, по-прежнему прижимала к себе ребенка, а мальчик все так же извивался, и старался вырваться, и теперь уже громко плакал. Оба мужчины были в военной форме, поверх которой были надеты простые гражданские куртки, они схватили Маришу за локти и вместе с ребенком грубо потащили к машине, совершенно не обращая внимания на дворника.

– Эй… – сказал Солимов и шагнул вперед.

Тот, что ближе был и стоял вполоборота, видел движение дворника и просто хотел толкнуть его с силой в правое плечо. От такого толчка на скользком асфальте, если попытаться ему сопротивляться, легко было упасть. Абдулло Нурович не сопротивлялся. Он сам одновременно с ударом начал убирать левое плечо, и ладонь плечо догнала только в окончании своего движения. И потому толчок получился легким. Но Солимов, убирая левое плечо, одновременно подавал вперед правое, и подавал вместе с рукой, в которой держал черенок скребка. Черенок ударил мужчину прямо в лоб, опрокинув его в сугроб.

Второй мужчина, уже почти дотащив женщину с ребенком до машины, резко толкнул ее, заставляя упасть на багажник, а сам выхватил из-под куртки оружие какой-то странной формы. Короткий ствол еще только поднимался, когда скребок совершил стремительное круговое вращение, разворачиваясь, и острый нижний конец прошелся по горлу мужчины. Брызнула кровь, оружие упало со стуком. А с другого конца двора в их сторону неслась вторая точно такая же машина. И уже сомнений не было, что неслась она в помощь первой.

Абдулло Нурович поднял с земли оружие, посмотрел, словно искал на боковой щеке затвор, потом нашел его на верхней планке, передернул, выдвинул приклад и приложил пистолет-пулемет к плечу. Одной короткой очереди хватило, чтобы приближающаяся машина с пробитым колесом влетела в сугроб. Но из нее выскочило тоже двое, и с таким же оружием.

Две короткие очереди заставили их запрыгнуть за машину.

– Бегите в подъезд… – сказал Абдулло Нурович Марише.

Та побежала. Но не в ближайший, а в подъезд, из которого недавно сам Солимов вышел. И сразу над головой у нее засвистели пули. Стреляли в женщину, несущую на руках ребенка. Это совсем вывело Абдулло Нуровича из психического равновесия, и если раньше он стрелял в колесо, то теперь, видя, как за второй машиной приподнялся стрелок, сразу уложил его короткой очередью в голову. Дистанция была метров тридцать, но он, считающий, что никогда раньше оружия в руках не держал, стрелял точно. Второй и последний из противников присел за машину. И тогда Абдулло Нурович стремительно побежал, сокращая дистанцию и дав еще несколько таких же коротких очередей, чтобы не позволить противнику поднять голову. А когда тот решился голову поднять, Солимов стоял, отделенный от него только машиной. И выстрелил сразу.

Но, едва он успел опустить оружие, как новая очередь разорвала дверцу машины рядом с бедром. Стреляли в него, промахнулись всего на несколько сантиметров, и Абдулло Нурович, что со стороны выглядело странно для тех, кто видел пожилого дворника с седой бородой клинышком, одним прыжком перемахнул через машину, сразу сообразив, кто стреляет, и с какой стороны, и из-за какого укрытия. Стрелял тот, что получил удар черенком скребка в лоб. Он быстро пришел в себя, потому что удар был резким, но не сильным. А во двор уже и третья машина въехала, точно такая же, как и две первые, и Солимов, к своему удивлению, увидел, как из нее выскочили пятеро во главе с добрым врачом Михаилом Михайловичем, и у всех в руках, в том числе и у врача, были точно такие же пистолеты-пулеметы, что и у ранее нападавших.

Но Мариша с Андрейкой уже вбежала в подъезд. Абдулло Нурович тут же поднял оружие убитого стрелка и, стреляя с двух вытянутых рук одновременно, заставил тех пятерых, что бежали, упасть на асфальт, а стрелка спрятаться за машиной. Он даже не интересовался, попал в кого-то или нет. Он просто продолжал посылать одну за другой короткие очереди, и под их аккомпанемент быстро отступил к своему подъезду. Металлическая дверь распахнулась – это Мариша открыла ее, и Абдулло Нурович успел заскочить внутрь раньше, чем в дверь ударили пули. Но пули попадали под острым углом, рикошетили и улетали в окна соседнего дома…

Глава 4

Подписав два акта о смерти заключенных, на которых с их согласия ставились опыты, и передав акты для отправки в прокуратуру, генерал Аладьян устало отодвинул кресло от стола. Плевать на этих заключенных, они получили ровно столько, сколько заслуживали. И только их вина, что сердце не выдержало нервного напряжения. Значит, судьба такая… И не это портило Эдуарду Осиповичу настроение. Поспать в эту ночь он успел только три часа и чувствовал остро усталость. Конечно, бывало, что генералу выпадали и более продолжительные бессонные периоды, но здесь к усталости плюсовалось еще и неудовлетворение от результатов работы. Это особенно больно ударило после того, как он был полностью уверен в хорошем результате, и даже продумывал в голове, как наиболее эффективно провести доклад начальству. Планы на будущее строил… Был уверен в просто великолепном результате, который аннулирует все его вольности. Ну, если не аннулирует, то сделает их малозаметным фоном, на который внимания обращать не стоит. И сбой произошел в самый критический момент. Такое всегда переносится болезненно.

Эдуард Осипович устало положил руки на отдаленный от него стол, наклонился и положил голову на руки. Он так потягивался, прогибая спину и снимая усталость.

И как раз в это время зазвонил телефон. На сей раз сразу генерал номер узнал, вздохнул, как и прежде, и взял трубку.

– Профессор Аладьян, слушаю…

– Доброе утро, Эдуард Осипович. А я всю ночь прождал вашего звонка…

– Я пять минут назад вернулся из лаборатории, и у меня руки от усталости опускаются, – умышленно мрачным тоном, чтобы подчеркнуть свою усталость, сказал генерал.

– Да, в таком состоянии номер набрать трудно… – слегка ехидно согласился собеседник.

– В таком состоянии голова работает плохо, а я предпочитаю вести серьезные разговоры со свежей головой. Про Будду и блудного сына я помню. Но напомните мне свое имя…

– Меня зовут Владислав Аркадьевич Мазур.

– Да, конечно… Фамилию я помнил, потому что в пору наших контактов у меня был сотрудник с такой фамилией. А вот имя-отчество запамятовал… Итак, что вы хотите, если уж достали все-таки меня?

– Встретиться… – просто ответил Владислав Аркадьевич. – Нам есть что вспомнить, есть какие вопросы обсудить, поделиться успехами и посетовать на неудачи…

– Мне кажется, вы несколько заблуждаетесь относительно необходимости такой встречи. Даже, скажу более жестко, относительно возможности такой встречи. Если в начале девяностых наша совместная и взаимовыгодная деятельность… Хотя скорее для вас выгодная, а для нас не слишком, поскольку вы получили и результаты, и оборудование взамен финансирования дальнейших исследований, а мы получили только возможность за ту же зарплату вести свои исследования… Так вот, если тогда она была санкционирована и президентом, и правительством, то сейчас я санкции на встречу не имею ни от президента, ни от правительства. И соглашусь на нее, только если такая санкция будет. На этом, Владислав Аркадьевич, прошу меня извинить…

– Я разве предлагал вам обсуждение дел, которые имеют государственное значение? – искренне удивился Мазур.

– А о чем мы еще можем говорить?

– Уверяю вас, у нас найдется тема, интересующая обе стороны. Мы однажды с вами едва не столкнулись, сами того не подозревая… И только потом выяснилось, что это были вы со своими людьми. Можно и этот момент обсудить…

– Я не припомню такого момента.

– Это было около восьми лет назад на Северном Кавказе, на границе Чечни и Дагестана.

– Может быть, я и был тогда именно там, но я не помню, когда мы имели возможность столкнуться. Проясните ситуацию…

– Это не телефонный разговор. В моей памяти еще слишком свежа одна картина… Неприятно вспоминать, как вы захватываете своих же российских офицеров, чтобы использовать при опытах в лаборатории. Не понимаю, зачем вам эти офицеры? Неужели Россия настолько обеднела серьезным криминалитетом, чтобы с риском для жизни и карьеры искать что-то другое…

– Мы подбирали раненых, выхаживали их своими методами и только потом использовали. Но мы в состоянии вернуть их к нормальной жизни и намереваемся это сделать по завершении проекта. Так что никаких упреков я принять не могу…

– Память подводит вас, уважаемый Эдуард Осипович. Впрочем, я согласен все вспомнить еще раз. Но так, чтобы напомнить и вам, и даже показать видеоматериал. Он впечатляющий…

– Любопытно… – настороженно процедил сквозь зубы генерал. – И когда вы предлагаете встретиться?

– Как можно быстрее.

– Не получится… От нас до Москвы ехать сорок минут, потом в любую точку Москвы добираться три часа. А я просто засну за рулем.

– У вас есть водитель, который не провел такую трудную ночь, как вы… Надо же его заставить отрабатывать зарплату…

– Давайте лучше вечером…

– Беда в том, господин генерал, что я ограничен во времени. И потому так настойчив. В ваших интересах пойти мне навстречу…

– Хорошо. Говорите адрес…

Мазур продиктовал адрес.

– Это на окраине. До Москвы доберетесь, а здесь рядом. В час уложитесь…

– Я выезжаю. Ждите… Сами успейте только добраться, чтобы я не ждал…

Генерал позвонил в гараж и приказал готовить машину для поездки в Москву. Но уехать генералу вовремя не дали. Он уже стоял перед дверью и достал ключи, когда телефон зазвонил вновь. Определитель высветил номер подполковника Иванова, и Эдуард Осипович вспомнил, что обещал Михаилу Михайловичу решить вопрос с объектом «Солимов». В самом деле, решать что-то следовало. С одной стороны, жалко было лишать себя объекта, в которого столько вложено, к тому же, которого захватывали с большими трудностями, как, впрочем, и других спецназовцев. Но иного выхода, если нет каких-то конкретных данных относительно причин сбоя, не видится…

Эдуард Осипович снял трубку.

– Слушаю тебя, Михал Михалыч…

– Товарищ генерал, опять осложнения с объектом «Солимов»…

– Хватит нам этих осложнений. Хотел вскрыть ему черепную коробку?

– Хотел.

– Так вскрывай. Даю санкцию. Вопрос решения нашего проекта гораздо важнее одной человеческой жизни. Что там опять случилось? Снова побил кого-то?

– Осложнения иного характера. Пришли со стороны. Если помните, его семья живет в Москве. Я подозреваю, что они вчера видели передачу по телевизору. Криминальные новости… И узнали…

– И что? Он их узнать, насколько я понимаю, не должен. А с биографией у него все в порядке. Диспансерная карточка с самого детства ведется. Никто не подкопается…

Биографию объекту «Солимов» в самом деле сделали лучшую, чем всем остальным спецназовцам, задействованным в проекте. В Москве в самом деле проживал такой человек, страдающий деменцией, и был отправлен в лабораторию, где не выдержал больше месяца. А его место занял подполковник спецназа ГРУ Андрей Никитович Стромов, с которым в течение долгого времени проводилась работа по «введению в образ». Из Стромова сделали не просто дурака, но сделали настоящего Абдулло Нуровича Солимова, который узнавал на фотографиях своих родственников, мог рассказать всю подноготную воспитывавшей его матери и кое-что об отце, умершем, когда мальчишке не было еще пятнадцати. Единственное слабое звено во всей истории с Солимовым-Стромовым было в смене адреса. Двухкомнатную квартиру в доме, где настоящего Солимова хорошо знали, представлялось возможным поменять на другую, на другой район, только через органы опеки. Но путем взяток и там все удалось уладить. Разыграли хищных риелторов, и разыграли правдоподобно. Чиновники к подобным вещам давно привыкли и пошли навстречу.

– Они нашли его телефонный номер. Утром объекту позвонила дочь. А сейчас пришла к нему. Он с ней разговаривает рядом со своим домом.

– Захватывайте обоих… В одну машину ее, во вторую Солимова.

– Она с ребенком…

– Всех захватывайте. Потом и с ребенком разберемся… Не получится захват, уничтожить и его, и дочь… Если выплывет информация, нам всем, сам понимаешь…

– Понял. Передаю приказ.

– Мне обо всем докладывай… Я жду…

Генерал снял шинель, бросил в сердцах в кресло и вернулся за стол. Сонливость с него как рукой сняло. Вот, оказывается, с какой неожиданной стороны может подойти провал. Какие-то молодые дурни решили в патриотов поиграть. А, не имея головы, в такие игры играть опасно. В результате один из них в больнице с черепно-мозговой травмой, у второго выбиты черенком метлы три зуба, у третьего метлой повреждена роговица глаза, четвертого застрелили. Надо бы за компанию и пятого пристрелить, но он и сам теперь, думается, тихоней напуганным станет… Они даже не подозревали, какую бурю в состоянии вызвать своими действиями. Не вовремя оказалась на месте милиция, не вовремя там же оказались тележурналисты, не вовремя в семье Стромова включили телевизор. Целая цепочка не вовремя произошедших событий. И вот результат…

Телефон снова зазвонил через четыре минуты.

– Товарищ генерал. Неприятности продолжаются…

– Я уже привык… – холодно сказал Эдуард Осипович. – Выкладывай без предисловий…

– Солимов уничтожил сначала троих наших из группы захвата при попытке увести его дочь. Захватил их оружие. Как раз в этот момент я подоспел с четырьмя офицерами. Перед тем как войти в подъезд, он еще двоих застрелил, одного ранил…

– И что теперь? Захватывайте, я же сказал… Стреляйте… Уничтожьте их…

– Мы у подъезда. Нас всего четверо. Он сам нас просто и без затей уничтожит в секунды… У него два пистолета-пулемета… Стреляет по-македонски, с обеих рук… И без промаха…

– Уничтожит и правильно сделает… – холодно заметил генерал. – У тебя нейтрализатор с собой?

– Нет. Был бы, не было бы проблемы…

– Если ты его не уничтожишь и он тебя за твои улыбочки помилует, я тебя сам уничтожу. Ты завалил все, что можно было завалить. И придется отвечать. Запомни хорошенько. Я жду, когда мне привезут его труп и сделают анализ состояния его мозга. Вызывай подмогу. Звони Евстифееву. Скажи, со мной согласовано. Пусть нейтрализатор не забудет. Мне сообщай на «мобильник». Я уезжаю на важную встречу… Да… Свою «Скорую помощь» вызови… Трупы не оставляйте… Ни свои, ни чужие… Нашумели – значит, надо все срочно подчистить…

* * *

Привычный к работе с компьютером, старший следователь по особо важным делам Виктор Анисимович Бурундуков всегда терялся, когда перед ним на столе росла гора бумаг. А сейчас, на его взгляд, этих бумаг была целая гора. Одних папок с уголовными делами, возбужденными против самого убитого накануне чиновника мэрии Владимира Эриковича Соловьева или против его окружения и закрытыми по тем или иным причинам, было несколько. Соловьев оказался неуязвимым для следствия, хотя, если дел так много, само собой следует предполагать, что на руку он нечист.

Запрос на эти дела, просто надеясь на случайность, сделал один из сотрудников следственной бригады, которую Бурундуков накануне возглавил, и сразу получился такой улов. То ли еще будет, чувствовал старший следователь, когда вернется вспомогательная бригада из экономического блока следственного комитета. Еще накануне вечером были опечатаны сейф и кабинет Соловьева. Сейчас и в кабинете, и в возглавляемом убитым отделе идет изучение и изъятие документов. В следственный комитет по этому поводу уже сам мэр звонил, возмущаясь помехами в нормальной работе учреждения, но его вежливо спросили, желает ли он, чтобы нашли убийц? Мэр свои претензии благоразумно снял и мешать следствию не стал.

Перед отправкой бригады из экономического блока Бурундуков дал осторожную наколку. Возможно, что Соловьев конфликтовал с какими-то силовыми структурами. Возможно, даже государственными. На этом внимание заострять не стоит, но стоит к таким документам присмотреться. Но, в любом случае, конфликт должен был возникнуть не на пустом месте. И при этом уже должны были пострадать чьи-то крупные финансовые интересы. На это тоже стоило смотреть особо. Причем, вовсе не обязательно где-то должна иметь место откровенная несправедливость. Тот, против кого допускают несправедливость, как правило, не может оперировать группой квалифицированных автоматчиков. Следовательно, такой вариант можно рассматривать в последнюю очередь. Чаще всего случается так, что чиновник берется за определенную мзду выполнить что-то конкретное и не выполняет по не зависящим от него причинам. И бывает за это наказан. Но и это только предполагаемый вариант развития событий. Поэтому следует смотреть все версии…

Капитан Рублев с утра сидел в охранном предприятии «Цербер», пытался что-то вытянуть там. По крайней мере, уже звонил и говорил, что есть кое-что забавное по охраннику у ворот. Обещал вскоре прибыть с кучей документов. Максаков уже созвонился с заводом в Туле и потребовал срочно прислать полный отчет по поставкам пистолета-пулемета «ПП-2000». Массовое производство и поставки начались не так давно, следовательно, у заводчан это не должно занять много времени. Так и оказалось. Вскоре Максаков принес два листа распечатки.

– Интересная история…

– Что? Выбросили в свободную продажу? – без улыбки спросил Бурундуков.

– Если бы… Я бы себе два десятка взял… – так же без улыбки ответил майор, который вообще улыбался раз в год на день рождения жены, поскольку в свой день рождения всегда был мрачнее обычного. – Полюбуйся… Шестьдесят процентов от всего количества куда у нас ушло?

Бурундуков перевернул положенную майором на стол бумагу, нацепил очки на нос.

– По запросу правительства Чечни… Ну и что?

– И где эти штуки теперь выплыть могут?

– Везде. Как любое оружие… Но правительство Чечни может вооружать им и свои органы МВД, и местное управление ФСБ, насколько я понимаю, на балансе стоит у них…

– Едва ли. ФСБ своих снабжает централизованно.

– Это не суть важно. Но на всякий случай надо этот вариант тоже иметь в виду. Напомни, когда экономисты приедут, пусть поинтересуются взаимоотношениями убитого с чеченцами. Там может что-то быть. По крайней мере, по дерзости похоже на них… Меня при таком раскладе смущает только охранное предприятие. Эти с чеченцами контактировать не будут. Здесь бы все наоборот получилось. Опасный рикошет…

– Но в Москве такого оружия немного. Получали парни из спецназа внутренних войск… Получали спецподразделения ФСБ… И все… Пока даже ОМОНу почти не досталось…

– И в первую очередь искать следует здесь… – сказал Виктор Анисимович. – Чеченцы только как запасной вариант. Но искать следует…

Договорить он не успел, потому что раздался телефонный звонок от дежурного.

– Слушаю, полковник Бурундуков…

– Виктор Анисимович… Ты дело по вчерашнему убийству ведешь? По этому… По Соловьеву… Где «ПП-2000» фигурируют…

– Я.

– Сегодня с утра пораньше в городе опять стрельба с применением «ПП-2000»… Только что следственная бригада вернулась.

– Гони их шефа ко мне. Кто ездил?

– Калмыков…

– Скажи, я его жду…

Положив трубку, Виктор Анисимович поднял глаза на майора. Тот ждал со своей обычной невозмутимостью, ждал, что скажет начальник.

– Могу обрадовать… – Старший следователь попытался вызвать у подчиненного заинтересованность.

Не получилось. Максаков просто смотрел и ждал. Понимал, если нужно что-то сказать, начальство скажет. Если забудет, тем лучше.

– Опять перестрелка в городе. С применением «ПП-2000».

– С глушителями? С бронебойными патронами?

– Сейчас Калмыков доложит…

Подполковник Калмыков однако не сильно торопился, и ждать его пришлось минут десять. Когда же он наконец пришел, то сразу попросил включить чайник и напоить его кофе, поскольку он дежурил ночью, а утром, не успев смениться, отправился на выезд. А буфет закрыт из-за приема продуктов.

– Ты, Юрий Германыч, рассказывай пока… – попросил Бурундуков, включая шумный чайник. – Я тебе потом и одеяло выделю, а за стеной у меня кабинет временно свободный. Можешь на столе выспаться.

– Если все рассказывать, дня не хватит… – вздохнул подполковник.

– Тогда главные вещи…

– А что интересует? Конкретно!..

– Раньше, понимаешь, – авторитетно сказал Максаков, – не каждый день из «ПП-2000» стреляли. А теперь каждый…

– У вас тоже, что ли?

– Вчера…

– Рад за вас. Хорошо стреляли?

– Спецы… Троих искрошили. Двое в бронежилетах были… Один из них большая шишка из мэрии, некто Соловьев, по которому, судя по материалам, давно пули плакали… И сын с ним в машине был… Сын как раз без бронежилета… А твои стрелки?..

– Мои стрелки скромнее… У меня главный стрелок вообще – псих…

– То есть? Маньяк?

– Натуральный, по полной программе оформленный по слабоумию на инвалидность. Работал дворником неподалеку. Спокойный и улыбчивый. Коренной москвич, причем таджик по национальности. Общий любимец двора. Все о нем говорят только хорошо. Вышел утром из подъезда. Пошел, как соседи думают, на работу. С собой металлический скребок нес, чтобы тротуары чистить. Скребок, кстати, острый, как бритва. Свидетели рассказывают…

– Много свидетелей? – поинтересовался старший следователь Бурундуков.

– Много. Кто во двор не вышел, в окно смотрел. Утро. Люди только на работу собираются…

– И что рассказывают?

– Вышел этот Солимов Абдулло Нурович из подъезда. Двинулся, как обычно, в сторону улицы. Навстречу ему женщина с ребенком. Остановились, разговаривали, но разговаривали возбужденно. Это трое отметили. Женщина держала ребенка на руках, к себе прижимала. Вдруг срывается с места стоящая во дворе машина. Гонит прямо на женщину. Не давит, но боком сшибает в сугроб вместе с ребенком. Машина тут же останавливается. Выскакивают два мужика… Опять трое свидетелей говорят, что под гражданскими куртками на них была военная одежда. Мужики эти хватают женщину с ребенком и тащат в машину. Дворник пытался вмешаться, его толкают, он в ответ на это черенком своего скребка разбивает голову одному, второй выхватывает «ПП-2000», но поздно, потому что слабоумный дворник скребком, как бритвой, перерезает военному горло. С другой стороны двора на скорости мчит точно такая же машина. Опять двое, в таких же куртках, под куртками военная одежда. Слабоумный дворник поднимает оружие, и с первого выстрела едущей навстречу машине пробивает колесо. Двое выскакивают из автомобиля, начинают стрелять. Женщина с ребенком бежит в подъезд. Стреляют в нее, разбивают два окна в доме. Но в жильцов, мазилы, не попадают. Дворник пользуется моментом и тут же укладывает одного из стрелявших, несколькими очередями заставляет второго спрятаться за машиной, а сам, стреляя на бегу и не давая противнику высунуться, сокращает дистанцию. Когда тот парень высунулся, дворник расстрелял его в упор. Но тут начинает стрелять в дворника первый, которому он голову разбил черенком. Дворник машину перепрыгивает, как кенгуру, и отстреливается из-за нее. А с улицы к военным подъезжает подкрепление. Снова точно такая же машина, как две первые, но там уже пять человек. Все бегут вперед, у всех «ПП-2000». Дворник поднимает второй ствол, бежит к своему подъезду и одновременно лупит с двух рук, троих укладывает, оставшиеся боятся в подъезд зайти. Звонят, требуют подмогу. Очень быстро приезжает «Скорая помощь», которая увозит трупы и раненых, свалив их, как дрова. Кто-то сказал, что номер был черный, следовательно, армейский. И следом за «Скорой» микроавтобус, набитый парнями в кевларовых бронежилетах и в таких же касках. На спине надпись «Федеральная служба безопасности». Вламываются в подъезд, но быстро выходят, без дворника и без женщины, и уезжают вместе с остальными. Одну машину с пробитым колесом тащат на буксире. Вот и все, что я имел вам рассказать. Вопросы есть?

– Есть, – сказал Максаков. – Интриги не хватает. Она есть?

– Есть. Я уже разговаривал и с федеральным управлением, и с городским, и даже с областным. ФСБ к этой стрельбе никакого отношения не имеет…

– Очень приятно… – заметил Бурундуков. – «ПП-2000» были, понятно, с глушителями?

– Нет.

– Скверно, – мрачно сказал Максаков. – Значит, нашумели сильно. Но хотя бы патроны были бронебойные?

– Нет. Стандартные…

– Еще хуже…

– Чем хуже?

– Это может значить всплеск криминогенной обстановки в столице. За два дня два случая применения такого оружия. Только в нашем случае стреляли бронебойными и с глушителем. Если бы это была одна и та же история, криминогенная обстановка, понятно, оставалась бы на прежнем уровне…

– Ну, а где сам-то дворник? – спросил Виктор Анисимович.

– Испарился… Вместе с женщиной и с ребенком… Дверь в его квартиру выбита… Следов крови там нет… Но там подвал открыт. Мог уйти через подвал и выйти с торца дома. Правда, дверь в подвал с торца дома закрыта на ключ, но он мог выйти и потом дверь за собой закрыть… Если, конечно, у него ключ был… Кто их, дворников, знает… Там, в подвале, кстати, местный дворник свои инструменты держит…

Бурундуков налил подполковнику стакан кофе и даже сахар положил. Но тот пить сразу не стал, решил дожидаться, когда кофе хоть немного остынет.

– Запрос на дворника посылал?

– Сразу же, из машины…

– И что?

– А что, вас дворник волнует? – переспросил Калмыков и все же попробовал горячий кофе, но обжегся и поморщился. – Вас же «ПП-2000» должны волновать…

– Если дворник остался жив, он должен знать, кто в него стрелял, – просто ответил полковник. – Может быть, для нас, как и для тебя, это один из немногих «хвостов».

– Дедуктивно мыслишь, мистер Холмс… Боюсь, дворник хорошо спрятался, чтобы его не убили в очередной раз.

– В очередной?

– Вчера на него напали скинхеды. Пятеро. Он их основательно отделал… Я запросил материалы из отделения. Оттуда еще, с места… Может, уже и доставили…

– Держи нас в курсе событий.

– Держать будет тот, кто дело в производство примет… Я передам ваши общие пожелания… А я спать отправлюсь… Только кофе допью. Я после кофе всегда сильнее спать хочу.

– Я тоже, – признался Бурундуков…

* * *

Женщина с ребенком не убежала куда-то вверх, и не стала, испуганная, ни к кому в двери ломиться. Она ждала Абдулло Нуровича сразу за дверями и даже распахнула дверь при его приближении. Он почему-то сразу отметил мимоходом, что она, должно быть, чрезвычайно смелая, на редкость смелая для женщины. И тут же он поймал себя на мысли, что не думает о Марише как о чужом человеке. Не думает как о близком, хотя она называет себя его дочерью, но и не думает, как о чужом. Словно бы наполовину признает ее родной. Но анализировать ситуацию и свои чувства, свое отношение к людям было явно некогда. Следовало спешить, потому что пули летают быстро, гораздо быстрее, чем люди бегают. И потому лучше не подставляться под пулю, тем более что и бежать уже почти некуда…

А ребенок притих и вцепился в мать. Видимо, испугался происходящего настолько сильно, что страх стал сильнее слез. А может, наоборот, не исчезал. И хорошо, что не плакал. Но на Абдулло Нуровича, когда тот приближался, старался не смотреть и отворачивался, пряча лицо у мамы на плече.

– Туда… – сказал Солимов, показывая на лестницу. – На четвертый этаж…

– Они придут… – не сомневаясь, сказала Мариша. – Нельзя ни у кого Андрейку оставить?.. – она приподняла сына, словно показывала его деду.

Желание Мариши было понятным. Она хотела отдать кому-то сына, понимая, что в нее и в дворника будут стрелять, что за ними будут гнаться, и желала обезопасить ребенка, которого так необдуманно вместо детского сада привела сюда, в этот двор, только для того, чтобы попытаться вызвать в потерявшем память человеке дедовские чувства.

Абдулло Нурович отрицательно покачал головой.

– Они придут ко мне. Я на втором живу… Нам на четвертый… И сразу идти побоятся. В подъезд войти сразу – побоятся… Они бежали и боялись. Я видел… Я уже не стрелял, а они лежали… Боятся… Но медлить тоже не стоит…

Он как-то так неестественно для себя быстро все соображал, и даже двигался, даже делал все непривычно быстро, и сам себе ежесекундно удивлялся, словно это и не он совсем был. Что-то изнутри руководило Абдулло Нуровичем. Нет, не подсказывало, как действовать, потому что приказов он не слышал, а действовало, не спрашивая его самого. Это словно было каким-то инстинктом.

Но на втором этаже он все же задержался.

– Вы идите… Я догоню… Мне нужно ключ взять…

И стал открывать собственным ключом свою дверь. Валеркин ключ висел на гвоздике, куда и был повешен перед выходом. Абдулло Нурович сунул его в карман, секунду подумал, потом заскочил на кухню и взял с собой упаковку любимого чая и свой маленький глиняный чайник. Перед выходом увидел, как натоптал. Несмотря на недостаток времени, не поленился, схватил из-под вешалки тряпку и вытер свои следы. И сам себя хотел было похвалить за привычную аккуратность, но тут же понял, что им опять руководит что-то или кто-то изнутри и заставляет делать то, что сделать необходимо. Когда преследователи ворвутся в его квартиру, они сразу посмотрят на следы. Поймут, что он заходил. Он один… Следов женщины не найдут. И начнут искать по другим квартирам. А так – пусть сначала подумают, где искать… В первую очередь в подвал двинутся… У большинства дворников в подвалах инструмент хранится. Дворники подвалы знают…

И тут же он понял, что не пошел в подвал именно потому, что там ему могут устроить засаду. Где-то у другого выхода. Раньше он не анализировал ситуацию, тем не менее мысль о побеге через подвал, только лишь она появилась, сразу отмел. Опять инстинкт сработал и свою функцию выполнил…

При выходе дверь своей квартиры он снова закрыл на ключ, чтобы не показывать, что возвращался, и заспешил по лестнице. Маришу догнал уже на последнем пролете, быстро открыл дверь квартиры толстого Валерки, сам зашел, Мариша с ребенком – за ним. Ключ дважды повернулся в замке.

Ребенок не плакал, хотя смотрел испуганно, и это радовало. Детский плач мог бы их выдать. Преследователи наверняка пробегут по этажам, чтобы проверить, не спрятались ли беглецы на какой-то из лестничных клеток. Они все проверят, всюду постараются нос сунуть. Откуда такое знание и понимание ситуации пришло, Абдулло Нурович не знал. Но легко представлял себе, что должны будут делать люди, которые станут искать его и Маришу с ребенком. Представлял подробно, до мелочей. Более того, он даже уже знал, что нельзя делать то, чего от него ждут. И это тоже было обязательным условием, чтобы остаться в живых. Именно остаться в живых, потому что его сегодня намеревались убить – это абсолютно точно. Но такое открытие, хотя и стало удивляющим своей нелепостью откровением, почему-то не пугало. Впечатление складывалось такое, что Абдулло Нурович привык к тому, что его пытаются убить. Он во многих сериалах видел как людей или убивают, или пытаются это сделать, видел людей, которые прячутся и убегают от убийц, вспоминал их поведение, и оно казалось ему предельно глупым. Нет, вести себя следует совсем не так. Вести себя следует так, как он себя ведет. Любой человек желает убежать от опасности подальше. А он убегать не хочет. Он хочет быть рядом с опасностью, но так, чтобы самому все видеть и оставаться невидимым. Так намного лучше…

В квартире толстого Валерки был привычный, видимо, для хозяев беспорядок. Вещи были разбросаны, везде что-то валялось, вплоть до одежды, которую и самому Валерке, и его жене лень было убрать в шкаф. Но Абдулло Нурович не любил судить других людей. Он сам уважал порядок потому, что ему комфортнее было себя чувствовать там, где порядок был. А все, что здесь делается, это дело самого Валерки и его жены.

Окно кухни выходило во двор, и Солимов осторожно, чтобы не показывать себя, выглянул из-за занавески. Там, внизу, что-то творилось. Куда-то в сторону относили тела. И не на носилках относили, а просто, взяв за ноги и за плечи, без должного уважения к мертвому телу. А потом к трем оставшимся противникам, которых возглавлял Михаил Михайлович, присоединились новые люди. Должно быть, только что приехали. Эти были в бронежилетах и касках. Они, что-то обсуждая, толпой встали перед подъездом.

– Спецназ… – сказала Мариша.

– Разве будет спецназ так стоять… – не слишком настойчиво возразил Абдулло Нурович. – Одну гранату сверху бросить, и никого не останется. Это не спецназ… Так… Оделись просто… Как артисты…

– Папа… – позвала она.

Он обернулся. И посмотрел на нее с тоской побитой, но по-прежнему верной собаки.

– Папа… Ты так и не узнал меня? Ну, конечно… Ты пропал, мне семнадцать было…

– А сейчас? – спросил он осторожно, словно бы признавая, что это он пропал восемь лет назад, но в то же время и сомневаясь в этом.

– Двадцать пять… Я сильно изменилась. Поправилась после родов. Ты бы прежнюю меня, конечно, сразу узнал… Но я твоя дочь, папа… И мама ждет тебя дома… Мама… Любушка…

– Любушка… Мариша… – повторил он с нежностью, и снова, как рано утром, когда повторял эти имена, в груди стало тепло и хорошо.

– Ты же сам Любушку вспомнил… Значит, это ты…

Это было и правда сильным аргументом. Любушку он вспомнил сам, и не понимал, откуда это имя выплыло. Но, если вспомнил… Если вспомнил, значит, это все правда!..

– Они идут… – Мариша кивнула за окно.

Абдулло Нурович поднял и рассмотрел пистолеты-пулеметы, что держал в руках. Красивое оружие, удобное, хотя несколько непривычное… Непривычное? Для кого непривычное? Тут же он сумел себя проконтролировать. А какое оружие вообще может быть привычным для человека, не служившего в армии и ничего, кроме метлы, в руках не державшего? Ну, разве что еще скребок для снега да иногда лом… Значит, есть и для него привычное оружие? Значит, все это правда?

Он двинулся к двери. Имена, которые он только что произнес, у него ассоциировались с жестким желанием защищать. Наверное, это же желание, без всякого обдумывания, сработало там, внизу, около машины, когда все и началось. Тогда оно было спонтанным и резким. Обязательный инстинкт мужчины в семье! Сейчас оно не спонтанное, обдуманное, но твердое. Но оно то же самое, которое в крови у каждого мужчины есть или, по крайней мере, должно быть с тех самых времен, когда человек стоял с дубинкой в руках в своей пещере и слушал голос саблезубого тигра, звучавший снаружи. А за спиной стояла его женщина и дети…

Но в то же время он до сих пор был не уверен в том, что он не простой дворник. Дворник, который только волей случая взял в руки оружие. А то, что он оказался сильнее тех людей, что с этим оружием к нему пришли, не его вина и не его заслуга. Просто так получилось. Но сейчас, даже считая себя дворником, страдающим деменцией, он твердо готов был драться насмерть, но не подпустить чужих вооруженных людей к Марише и ее ребенку.

– Ты помнишь нас, папа?.. – в спину спросила Мариша.

– Мариша… Любушка… – тихо повторил он. – А я Абдулло… Абдулло Нурович Солимов…

– Ты – Андрей Никитович Стромов, подполковник спецназа Главного разведывательного управления, грамотный командир и опытный боец, – сказала она твердо. – Разве мог бы твой Абдулло Нурович так воевать, как ты сейчас воевал. Разве знал дворник, как обращаться с этим оружием?

– Я не знал. Как-то само получилось…

– Получилось, потому что ты подполковник спецназа. Воевать – это твоя профессия… Папа…

– Я не знаю…

– И это… – Она показала на чайник и упаковку чая, что он поставил на стол. – Сколько я себя помню, ты всегда покупал зеленый чай и пил его из отдельного чайника… Я тоже пробовала, но мне зеленый чай казался невкусным, как и маме. А ты смеялся над нами… Говорил, что зеленый чай выводит из организма всю химию, которую мы из воздуха и из продуктов потребляем… Твои привычки не изменились даже после потери памяти, папа…

У него резко и сильно заболела голова. Он обернулся и поморщился. И даже слегка пошатнулся. Но тут из подъезда послышался шум. Тяжелые удары в дверь на втором этаже. Дверь и замок стало немножко жалко, хотя отремонтировать их будет несложно. Но здесь, в этой квартире, чужая дверь. И ее ломать не должны…

А потом послышалось множество торопливых шагов на лестнице. Не время было о больной голове думать. Абдулло Нурович стиснул зубы и поднял оружие.

Звонили, видимо, во все двери, и спрашивали. Позвонили и в дверь толстого Валерки. Но надолго у двери не задержались и поспешили выше. А оттуда послышался громкий разговор. Абдулло Нурович голос узнал. Щуплый, мелкий и к тому же хромой Валерка с утра был пьян. Жена, наверное, ушла на работу. А он что-то с вечера припас на утро. И наверстал потерянное за ночь время стремительно… Голос хромого Валерки звучал звонко и громко:

– Накостылял вам, ублюдкам, Абдул!.. И мало, недоноски, накостылял… Сейчас, я только задницу подотру, а то с унитаза меня подняли, и тоже выйду… И тоже накостыляю… Я вас всех по унитазу размажу и перемешаю, а потом еще смою… Подожди, я…

Валерка замолчал, загрохотала дверь, вместе с которой он, видимо, от удара влетел в свою квартиру.

– Нос, наверное, хромому Валерке сломали… – прошептал Абдулло Нурович. – Ему куда ни бьют, всегда по носу попадают. И ломают… Каждый месяц… Судьба у человека такая…

Шаги простучали мимо них. Вниз. Значит, все подходит к концу.

– Папа… – сказала Мариша, не слишком прислушиваясь к звукам из подъезда и живущая еще прежним разговором. – Как хорошо это слово снова говорить… Папа… Ты снова Андрей Никитович Стромов…

– Андрей Никитович Стромов… – вдруг согласился Солимов. – Подполковник спецназа Главного разведывательного управления…

И тут же вдруг в голове мелькнули несколько картинок. Сначала воинский строй, перед которым ходит человек. И он сам, дворник или не дворник, видел этот строй своими глазами и, одновременно, глазами этого человека, строй проверяющего. Потом другая картинка. Он держит на руках ребенка, чуть постарше, чем ребенок Мариши, и знает, что это девочка, что это его дочь. А рядом стоит женщина. Он вспомнил лицо. Очень на лицо Мариши похожее. И имя выплыло из памяти снова – Любушка.

Ему вдруг понравилось все то, что он вспомнил: и воинский строй, и ребенок на руках, и вид Любушки…

Только он никак не мог понять, как же может быть так, что он одновременно является и тем и другим человеком. Это в голове совершенно не укладывалось, и оттого голова болела…

* * *

«Уазик» легко справлялся с дорогой. Потому Эдуард Осипович и говорит так уверенно, что доберется до Москвы за сорок минут. Эту дорогу, похожую, по большому счету, как все пригородные дороги во всех больших городах России, на дорогу через свалку, знали не многие, но те, кто знал, знал и то, куда она ведет. Из Москвы никто в эту сторону не направлялся. Во-первых, знак, запрещающий въезд, во-вторых, сам внешний вид «направления» уважения не внушал. Если кто и выезжал через пустыри, то только недалеко, где можно кучу мусора вывалить от чужих глаз подальше, и все. А кто неподалеку жил, знали, что дорога ведет в какую-то воинскую часть, и все. Большего никому знать не полагалось. Запустение – это всегда лучшая маскировка…

По пути генерал Аладьян даже на вспомогательную базу хотел заскочить, что находится в самой Москве и, по сути дела, является центром быстрого реагирования. Но, посмотрев на часы, все же решил сначала на свидание отправиться. Эта встреча с американцем, выходцем, судя по всему, из Советского Союза, уже заинтриговала генерала и заставила насторожиться. Он даже пистолет с собой взял, хотя обычно не носил оружия. В принципе интрига здесь была предсказуемой и вполне свойственной разведкам всех стран. Генерал уже понял, что его хотят шантажировать, чтобы получить от него материалы с результатами экспериментов. И даже предполагал, что это не разовый ход по принципу «ты мне, а я тебе», и если начнут шантажировать, то не отстанут. Однако нет на свете шантажиста, который не закончил бы плохо. Даже в уголовном мире шантажисты считаются отбросами. Впрочем, в разведках всего мира это один из наиболее часто применяемых методов воздействия на объект. Но следует все же посмотреть, что за материал имеется на руках у Владислава Аркадьевича Мазура, и только после этого думать о контрмерах. Материал, естественно, может быть любым. Даже самым жестким компроматом. Кто не без греха на такой должности, как заведующий лабораторией. Чтобы добиться результата, следует много рисковать. Это в советские времена партийный билет и направление изысканий уже служили прикрытием от любого преследования. Сейчас – стоит данным о методах попасть в руки проклятых журналюг, и сразу такой скандал поднимется, что уголовного дела избежать будет трудно. Правда, чтобы завершить любое уголовное дело, требуется много доказательств. И Владислав Аркадьевич, возможно, кое-что из таких доказательств имеет на руках. Мало ли, кто-то недосмотрел… Особенно там, на Северном Кавказе, когда работать приходилось в спешке. В результате есть улика. Но следует сначала оценить значимость этой улики и только после этого думать о своем дальнейшем поведении.

В Москве дорога пошла уже между какими-то складскими территориями и производственными корпусами. Миновали два переезда, по которым железнодорожный транспорт ходит раз в месяц в лучшем случае, и все же выехали на магистральную улицу, где пришлось ориентироваться уже не на дорогу или направление, а на транспортный поток, и передвигаться, исходя из возможности, а не из желания, то есть терять время в пробках. Но скоро пришлось опять свернуть. Поехали быстрее. Водитель хорошо ориентировался в этом районе, которого сам генерал Аладьян совсем не знал, и быстро вывез к нужному дому.

– Подожди здесь… – генерал вышел из машины, по табличкам отыскал подъезд с нужной ему квартирой, и нажал кнопку домофона.

– Кто там? – спросил немолодой и по-актерски грубый, хотя и поставленный женский голос.

Эдуард Осипович всегда удивлялся, насколько одинаково звучат голоса у всех женщин-актрис. Вроде бы и роли играют разные, а голоса чрезвычайно похожи.

– Мне Владислав Аркадьевич нужен…

– Кто его спрашивает?

– Генерал Аладьян.

– Заходите… Шестой этаж…

Щелкнул замок. Эдуард Осипович вошел. Лифт был чрезвычайно и угрожающе скрипучим. Где-то генерал слышал информацию, что в стране восемьдесят процентов лифтов в жилых домах находятся в аварийном состоянии. Но до шестого этажа он все же добрался благополучно. Дверь ему уже открыли. Встречала женщина, одетая, чтобы покинуть квартиру.

– Проходите. Владислав Аркадьевич ждет вас.

А сама ушла в лифт, который тут же завизжал, спускаясь.

Эдуард Осипович закрыл за собой дверь, заметил, что квартира чистая, ухоженная, но из принципа не стал ни разуваться, ни раздеваться и прошел в комнату, дверь в которую была открыта. В комнате были задернуты теневые шторы, но свет включен не был. Синим фоном светился экран телевизора, и горела контрольная лампочка на DVD-плеере.

– Вы бы разделись… Здесь не холодно… – сказал, поднимаясь из кресла, Мазур.

Он почти не изменился за двадцать лет. Та же лысина, то же самое сухощавое, слегка хищное лицо и еще более хищный большой рот, готовый, казалось, глотать все, что под зубы попадется. Но улыбка на лице приветливая и почти счастливая. Деланая американская улыбка.

– Спасибо. Я рассчитываю, что наша беседа долго не продлится, – сказал генерал.

– Все зависит от вашего, Эдуард Осипович, умения адекватно реагировать на ситуации. Можем завершить разговор скоро. Можем завершить его прямо сейчас, если у вас нет к нему интереса. Можем продолжить за чашечкой хорошего кофе. У меня есть хороший саудовский кофе. Могу угостить, тем более что вы не спали. Его наливают только на дно чашки. Больше не пьют. Больше – для жизни опасно… Но такая чашка дает заряд энергии на целый день.

– У меня хватает своей энергии, а кофе я вообще не пью… – соврал Аладьян, чтобы скорее завершить разговор. – Давайте быстрее закончим дела. Что вы намеревались мне показать?

– Тогда садитесь, господин профессор, и устраивайтесь поудобнее, потому что вам, вероятно, предстоит слегка поволноваться…

Он сам сел, показывая пример Эдуарду Осиповичу. Пришлось и генералу устраиваться, хотя ему очень не понравилась предыдущая фраза Мазура.

Владислав Аркадьевич взял с журнального столика пульт и молча нажал кнопку.

Съемка велась со стороны, видимо, хорошей камерой, потому что изображение было четким и при приближении лица можно было рассмотреть вполне нормально. Аладьян без проблем сумел рассмотреть знакомые лица, и даже себя узнал сразу. Правда, тогда он был значительно худее. Но за восемь лет кабинетной жизни не грех и поправиться. И место тоже сразу узналось, потому что место это врезалось в память прочно.

На дороге, идущей по неглубокому, поросшему кустами ущелью, горел перевернутый на бок «уазик». Сотрудники силового блока вытаскивали из горящей машины людей. Вернее, не людей, а то, что от них осталось. Из четверых в живых остались только двое. Водитель и пассажир с переднего сиденья. Но водителю-солдату взрывом фугаса оторвало ногу. Ждали, помнится, машину. Тентованный «ГАЗ-66», принадлежащий лаборатории. Раненый солдат сильно кричал. Аладьян подошел к нему, наклонился, посмотрел в лицо, потом осмотрелся вокруг – не видно ли кого постороннего на дороге, приставил к груди солдата ствол автомата и дал очередь.

– Чтобы не мучился… – сказал Эдуард Осипович в качестве комментария, уже сидя в кресле перед телевизором.

– Это вы в суде скажете. Но я не уверен, что суд примет такой аргумент за существенный… – возразил Мазур словно бы между делом.

– У нас не было возможности оказать квалифицированную медицинскую помощь…

Запись показала, как пришла машина, как загрузили в нее тела погибших, а потом на носилках подняли и оставшегося в живых. Камера дала сильное увеличение, и можно было даже лицо контуженного увидеть. Эдуард Осипович увидел, узнал и почувствовал себя очень неуютно.

Запись остановилась.

– Что скажете, уважаемый господин профессор? – улыбнулся Владислав Аркадьевич.

– Я скажу, что вы меня не сильно впечатлили…

– А не ответите ли мне еще на один вопрос. Куда делся раненый, которого вы вывозили? Он поправился и по-прежнему в строю?

– Он умер в дороге. Мы думали, у него просто контузия. Оказалось, перелом позвоночника. А его таскали… Сами видите как… На носилки укладывали… За руки и за ноги…

– Так вы считаете, что убийство солдата вам простят?

– Ну, могут быть неприятности… Но не кардинального порядка… Мы наткнулись на них слишком поздно. Раненые уже кровью истекли… А контуженный… Я уже сказал…

– И куда вы их передали?

– Я разве занимаюсь такими вопросами? – удивился генерал. – У меня есть подчиненные. Куда-то передали. Может, в прокуратуру, может, в следственный отдел местной ФСБ. Тогда в ФСБ были свои следственные отделы… Дальше вопрос перешел в их компетенцию…

– А вы-то как там оказались?

– Случайно… Ехали на испытания техники…

– Допустим… – согласился Владислав Аркадьевич. – А что вы скажете относительно второго сюжета?

Он снова нажал кнопку на пульте и повернулся к телевизору.

Говоря по правде, это был не второй, а первый сюжет. И Эдуард Осипович сразу понял это. Теперь на экране была та же дорога, только парой часов ранее. И так же группа людей во главе с Аладьяном. Только теперь камера сняла момент, когда группа устраивала на ранее безопасной дороге фугас. Устраивала для своих же, которые должны были вскоре проехать…

Это был удар под сердце, и Эдуард Осипович почувствовал, что он задыхается. И снова задрожали пальцы.

– Так сделать вам кофе?

Сейчас бы не кофе, а полный стакан коньяку… И – одним махом…

– Что вам надо? – хрипло спросил генерал.

– Мне нужен человек, которого вы вывезли… Он жив?

– Час назад был жив. Но его должны были убить… Минутку…

Эдуард Осипович вытащил «мобильник» и набрал номер подполковника Иванова.

– Михал Михалыч, отбой наполовину…

– Не понял, товарищ генерал, – отозвался подполковник.

– Объект мне нужен живым. И срочно…

– Он ушел от нас…

– Я несказанно рад за тебя! Я бы на твоем месте живьем проглотил крысу, чтобы она тебе внутренности выгрызла… Это будет менее болезненно, чем… Искать!..

Только генерал отложил трубку в сторону, Мазур встал.

– Что-то случилось?

– Этот человек перестрелял кучу моих людей и ушел… Вместе с дочерью и внуком… Его ищут… Я все же думаю, что найдут… По крайней мере, надежда такая у меня есть…

– А если не найдут? – поинтересовался Владислав Аркадьевич, и было видно, что его этот вопрос очень волнует.

– Тогда мне останется развести руками… Я бессилен вам помочь.

Мазур сел.

– Что он вам так понадобился? – поинтересовался Эдуард Осипович, вдруг обретя спокойствие. В самом деле, чего же волноваться, если от тебя ничего не зависит. – И вообще, как к вам эта запись попала? За нами следили?

– Мы следили за ними и хотели захватить этого же человека. И для засады выбрали одно место с вами. Правда, со мной были не федералы, а боевики, но это не важно…

– Так зачем он вам?

– Мы там же проводили испытания оборудования. В течение нескольких лет, и не систематически, чтобы не создать реальную, поддающуюся анализу картину. Все результаты трехмесячной работы и оборудование были спрятаны в тайнике до момента вывоза. Но какой-то человек нашел тайник, все перепрятал в другое место и сообщил спецназу ГРУ. Они ехали к этому человеку… Мы хотели, чтобы они нам показали его…

– Будем надеяться, что все пройдет как надо… – вздохнул генерал.

– Будем надеяться… – согласился Владислав Аркадьевич…

Глава 5

Капитан Рублев приехал вскоре, когда майор Максаков еще был в кабинете Бурундукова и за соседним столом сортировал по направлениям поиска ответы на высланные еще с вечера запросы. Работа не самая веселая, способная вызвать у человека обострение язвенной болезни, но, поскольку сам майор мог вызвать у собеседника язву своей мрачностью, характеру Александра Владимировича она как раз и подходила.

– И как твои доблестные охранники? – хмуро поинтересовался майор. – Они с удовольствием берут на себя категоричную ответственность за то, что не сумели защитить человека, который по непросвещенной дурости им доверился?

– Во-во… Охранники в самом деле безудержно доблестные… – усмехнулся Рублев. – Мне за всю мою неприлично долгую жизнь еще нигде не приходилось встречать такого странного, как их, коллектива. Вопрос на засыпку! Кто еще, скажите мне, сможет совместить воду с огнем? Или, предположим, дно океана с облаками?

– Конкретнее, философ… – потребовал полковник, зная пристрастие Валентина Васильевича к замысловатым вариантам подачи фактов.

– Половина личного состава – бывшие менты. Я уже успел проверить… Уволенные со службы по тем или иным причинам. Без собственного, вероятно, желания, но и без скандала, хотя с хвостами в виде каких-то замятых махинаций… А вот вторая половина… Я нечаянно, признаюсь, в точку попал. Можно даже сказать – в лоб! Поговорил с тем парнем, что у ворот дежурил и старательно не слышал стрельбу из автомата. Сумароков Леонид Петрович. Это был просто неофициальный разговор, в присутствии директора охранного предприятия, а на допрос я его на сегодня вызвал. Через два часа, чтобы успеть самому подготовиться. Выписал официальную повестку. Руки мне его сразу понравились. Новую татуировку, даже в случае крайней необходимости, сделать негде… После беседы, не возвращаясь к вам, я из машины «отстучал» его по картотеке. Вор-рецидивист… Четыре «ходки», квалифицированный «домушник» с отличными характеристиками…

– Характеристика на вора, поясни – это что? – спросил Виктор Анисимович. – Кто и где пишет такую?

– Это слегка интерпретированные данные из картотеки. Подавляющее большинство «домушников» в настоящее время работают, как мы знаем, «фомками». Просто взламывают двери, и все… А этот тип – специалист высокой квалификации, пользуется отмычками, за что его другие воры сильно уважают. Менты, похоже, тоже… По крайней мере, бывшие…

– Перековался? – поинтересовался старший следователь. – Или просто «отлеживается»?

– Не могу сказать совершенно категорично. Подозреваю, что универсально работает… Совмещает приятное с полезным. И по одной профессии работает, и по другой, а налоги только по официальной платит… Но я, однажды наступив на такую кучку, стараюсь под ноги впредь всегда смотреть внимательно и потому воспользовался тем, что затребовал списочный состав. И всех через картотеку пропустил. И получилось у меня, что, кроме ментов, там нет ни одного человека без «ходки»… И большинство имеет по нескольку… То есть ментовско-уголовная группа, пока не могу утверждать, что преступная, но подозревать право имею… Такие группы не создаются случайно и бесцельно. И надо при этом большие связи иметь, чтобы уголовникам-рецидивистам выбить лицензию на оружие. А она есть у всех. Это в документах предприятия отражено. И мне хотелось бы знать, чем они занимаются в действительности, потому что чем-то же они занимаются, кроме втирания очков по поводу своей охраны…

– Мне бы тоже хотелось, – согласился Виктор Анисимович. – Только это вопрос второго, если не третьего плана. Сейчас у нас основная задача другая, и отвлекаться не будем.

– Не совсем другая… – возразил майор Максаков и ткнул пальцем в самую тонкую из папок на столе, в которой подшивались материалы текущего дела. – Там есть уже показания сослуживца, не помню фамилию, что Соловьева шантажировали и вымогали деньги, а он даже не знает кто. Сослуживец, естественно, не знал или запамятовал, по какому поводу ведется шантаж. Но кто, кроме охраны, может лучше знать подробности жизни Соловьева, достойные шантажа?..

– Кто-то может, но охрана тоже кое на что годна…

– И есть вариант, что именно охрана шантажировала Соловьева. И охрана же могла разыграть убийство и именно потому временно потерять слух…

В дверь постучали, и подполковник Калмыков, не дожидаясь разрешения, вошел, он страстно, почти заразно зевал.

– У тебя что, будильник в обратную сторону пошел? – спросил Максаков.

– Хуже… Начальство всегда жалуется на нехватку кадров. И меня поставили это дело вести, поскольку я его начал. И вот, полюбуйтесь для начала… – положил он на стол бумажку с принтерной распечаткой. – Это официальные данные по вчерашнему нападению скинхедов на гражданина Солимова Абдулло Нуровича. То, что я запрашивал… А потом я еще подскажу, что наш стажер выудил у вчерашнего дежурного по отделению. Новичкам у нас, как в картах, везет. Он пришел туда и случайно на того дежурного нарвался. Дежурный и порассказал… Специально, думается, для вас, поскольку нас это не касается, мне кажется, совершенно…

Бурундуков, как старший, прочитал первым и передал младшему по званию, майору Максакову, тот прочитал и передал дальше, капитану Рублеву.

– Фамилия… – обратил внимание Калмыков. – Один из нападавших…

– Я заметил, – кивнул старший следователь. – Соловьев… Родственник?

– Сын… Тот самый, которого потом расстреляли, как я понял… А отец приезжал в отделение устраивать скандал. Начальник струхнул и всех отпустил. Поговорили, посоветовались и решили: замять это дело и все спустить на тормозах… Но дабы дело замять, требуется, чтобы пострадавший заявление забрал. А для этого на него следует оказать давление. Что Соловьев-старший обещал обеспечить в полной мере и аккуратно. Только не успел… Но еще я прошу обратить внимание на один факт, который в протоколе отсутствует. Все пятеро нападавших – физически крепкие парни с разного уровня, но неплохой подготовкой в различных видах боевых единоборств. И не смогли справиться с седобородым стариком-дворником, страдающим деменцией. Слабоумием, говоря по-простому. А как потом этот слабоумный дворник стрелял у себя во дворе!.. Безоружный, уложил противников, отобрал оружие и открыл… Соображаете? Отсюда вопрос… А не он ли сам и с чьей-то помощью организовал расстрел в гараже? Соловьева он видел, тот даже в присутствии дежурного на старика замахивался, угрожал… Вывод возможный, если посчитать, что дворник не тот, за кого себя выдает. А все указывает именно на такой вариант события…

– Д-да… Хотел бы я с этим дворником поговорить… – сказал Бурундуков, не слишком, впрочем, обольщаясь на этот счет. – Он наверняка мог бы рассказать кое-что интересное.

– Да и я не против такого разговора. С ним сейчас многие поговорить хотят. Свет клином на слабоумном дворнике сошелся… Кажется, можно нести на подпись бумаги на объявление во всероссийский розыск. Подпишут сразу… А то и международный организовать… С деменцией шутки плохи, если она оружия не боится и даже умеет себя ему противопоставить вполне успешно…

– И что ты предлагаешь? Объединить дела в одно, чтобы отпустить тебя отсыпаться? – полковник насторожился, потому как справедливо считал, что ему своей работы вполне хватает и ни к чему делать дополнительную. – Честно говоря, основания пока не вижу. Одних твоих умозаключений мало. Пусть сейчас дворник вместо метлы держит в руках два пистолета-пулемета, это еще не повод обвинять его в убийстве Соловьева, поскольку «ПП-2000» он захватил только сегодня, а наши пострадавшие были расстреляны из такого же оружия вчера. А что Солимов имел с Соловьевым контакт – это вовсе не повод для убийства. Тем более со стороны слабоумного, который тоже, скорее всего, не имел возможности надавить на ментовско-криминальную охрану. Ну, пусть он даже не слабоумный в действительности. Могу такое допустить… В этом случае естественным выглядит вариант, при котором он от кого-то скрывается. Скрываться будет только одиночка. А там было даже не три одиночки. Там было три хорошо взаимодействующих друг с другом бойца. Даже четыре. Четвертый подъехал за ними на машине вовремя, секунда в секунду, и увез. Кроме того, в нашем случае «ПП-2000» стреляли бронебойными пулями и сами были снабжены глушителями. В вашем случае патроны были простые и глушителей не было. Кстати, Александр Владимирович, что там в твоей разнарядке про глушители говорится? Они входят в комплект?

– Нет… – ответил майор Максаков. – Глушитель поставляется только по специальному заказу. Четыре таких пистолета-пулемета были поставлены в Чечню, четыре в федеральное управление ФСБ целевым назначением управлению антитеррора «Альфа». Все остальные поставки, и в Москву, и в Чечню, были осуществлены без глушителей…

– Разве это проблема? – возразил подполковник Калмыков. – Дайте мне кусок водопроводной трубы, старую автомобильную камеру с резиной поплотнее и небольшой токарный станок. Я за два часа сделаю вам глушитель на любой вид оружия, имеющий стволовое крепление. Ну, и размер резьбы хорошо бы знать…

– Резина сгорит… – со знанием дела сказал Максаков.

– На пару магазинов все равно хватает. Потом резину менять надо. Мне такой глушитель попадался в одном деле. Простейший «самопал»… Без претензий… Если долговечный делать, тоже можно… Вместо резины стружку тугоплавкого металла нужно, и в сетку из вольфрамовой проволоки упаковать… И все… Единственно, здесь уже руки нужны получше моих. Но спецы могут…

– Думаешь, могли с «самопальными» глушителями стрелять? – насторожился Бурундуков.

– Я не думаю, потому что не знаю. Но отказаться от такого варианта тоже нельзя.

– А что по розыску дворника? – спросил Рублев.

– Розыск – это не есть дело следствия. Это дело ментов, уважаемый… – сказал подполковник. – Проспятся, начнут искать, если успеют… Но я буду держать вас в курсе событий. И вы уж меня не забывайте, если что-то может иметь отношение к моему вопросу. Просто – может иметь… А потом уж разберемся…

* * *

Любовь Петровна места себе не находила, хотя даже ходить по квартире ей было трудно. Ноги совсем не слушались. Когда она позвонила Владимиру Андреевичу, отставной полковник, несмотря на всю свою обычную сдержанную корректность, даже черта помянул. Не в ее, впрочем, сторону. И пообещал перезвонить через несколько минут.

Он перезвонил.

– Адрес мы нашли. Сейчас туда выезжает оперативная группа во главе с капитаном Юровских… Он вам видеокассету привозил. Подполковника Стромова Юровских помнит, служил под его началом, правда, не непосредственно. Но все равно узнает… Вы никому дверь не открывайте. Если будут звонить, сидите тихо, шум постарайтесь не производить. Если есть задвижка, закройтесь на нее. Если нет, вставьте в замок ключ и там оставьте, чтобы с другой стороны отмычка не вошла. Дверь у вас металлическая?

– Металлическая.

– Уже проще… К вам приедет капитан Юровских. Я предварительно позвоню, чтобы вы ему открыли. Будем надеяться, капитан приедет вместе с вашей дочерью… Ждите…

– Да мне-то что угрожает… – слабо возразила Любовь Петровна.

– Что-то угрожает… – твердо, если не сказать, что жестко, ответил бывший командующий спецназом ГРУ. – В любом случае, избегайте всяких контактов с посторонними. Никого не впускать. Даже милицию, если придет без нашего представителя. Если милиция придет или даже ФСБ, сразу звоните мне и ждите прибытия группы. Поберегитесь хотя бы до приезда старшего лейтенанта Марочкина…

– Сережа приезжает? – переспросила Любовь Петровна.

– Его отозвали в связи с возникшей ситуацией. Он уже, наверное, прилетел. В аэропорт Жуковский. Оттуда в это время трудно добираться. Часа три уйдет. Ждите…

Владимиру Андреевичу легко говорить: «Ждите». Это не он ждет. А Любовь Петровна извелась вся, хотя ждать умеет – и мужа многократно ждала из командировок в «горячие точки» всех континентов, кроме Антарктиды. Но сейчас сердце стучало не переставая так, словно она ведро кофе выпила. Сейчас не мужа ждала, который и за себя постоять может, и вообще – мужчина, профессия которого непосредственно связана с риском. Сейчас ждала дочь, которой просто как женщине рисковать не свойственно. Хорошо бы, конечно, чтобы дочь вернулась с мужем, со своим отцом. Но сама бы вернулась… Полезла, не зная броду…

А потом в дверь позвонили, и сердце вообще готово было из груди выскочить.

Любовь Петровна осторожно подошла к двери, зная, что половицы у них в квартире не скрипят. Сначала тихонько закрыла дверь на кухню, чтобы свет в прихожую не падал, потому что при открытии дверного «глазка», если дверь на кухню распахнута, виден свет, и становится понятно, что из-за двери смотрят. И только после этих приготовлений Любовь Петровна приподняла на дверном «глазке» крышечку и выглянула. Перед дверью стоял человек. Но «глазок» был объемным, так называемый «рыбий глаз», с обзором на сто восемьдесят градусов, и хорошо было видно, что еще двое прижались к стене сбоку. Так прижались, что сомнений не возникло – они прятались. Показалось даже, что пришедшие были с оружием, но дверной «глазок» не позволял все подробности рассмотреть, и, закрыв его, Любовь Петровна тихо отступила на шаг, проверила зрительно, убедилась, что дверь закрыта на прочную задвижку, и ушла в комнату. Но и оттуда прислушивалась. Позвонили еще раз. Через минуту в третий раз, уже настойчиво, если не сказать, что нагло. И все… Но через минуту звонок раздался уже с другой стороны, и Любовь Петровна вздрогнула, не сразу сообразив, что это звонит телефон. Хотела схватить трубку, потом подумала, что это могут звонить и те, кто приходил. Квартиру знают, могут и телефон узнать. Не сложное это дело. А если взять трубку, поймут, что она дома и не открывает им.

С другой стороны, это мог звонить и Владимир Андреевич. Или даже Сережа сообщает, что вот-вот дома будет. Ну и что, если чужие… Как войдут?.. Квартира за прочной металлической дверью… Прямо скажет, что ей приказано не открывать, и все…

И сняла трубку.

– Слушаю…

– Любовь Петровна? – спросил незнакомый, и как показалось, добрый голос.

– Да, я…

– Ну, наконец-то…

– Кто это?

– Что же вы хозяйка такая негостеприимная. Мы к вам в гости приходили, а вы не открываете… Нам поговорить надо. Я – подполковник Федеральной службы безопасности Иванов. Зовут меня Михаил Михайлович.

Только теперь она почувствовала, что этот голос не может нести добра и не может принадлежать честному человеку. В нем наравне с добрыми и вежливыми нотками звучали властные нотки. Причем этот человек жаждал власти над ней, Любовью Петровной. И настаивает на своем, хотя понимает, что она будет стремиться этого не допустить. Но, чтобы своего добиться, человек с этим голосом и обманывать будет…

– Я себя плохо чувствую. И разговаривать ни с кем не желаю.

– Если вы сомневаетесь, можете позвонить дежурному по ФСБ. Просто найдите номер в справочнике. Позвоните, вам скажут, что есть у них такой. Подполковник Иванов Михаил Михайлович… А потом откройте дверь…

Любовь Петровна хотела было согласиться, но вспомнила предупреждение Владимира Андреевича и снова отказалась.

– Я же русским языком сказала вам, товарищ подполковник, что я себя плохо чувствую. Мне даже до двери дойти трудно. Ноги не ходят…

– Неужели вас совсем не интересует судьба дочери и внука? – змея показала свое ядовитое жало и нацелилась в самое больное место. И голос сразу изменился. На змеиное шипение стал похож…

Любовь Петровна даже встала.

– Где Мариша?

– Я не могу обсуждать эти вопросы по телефону. Откройте, мы снова поднимемся…

И подполковник отключился от разговора, ничуть не сомневаясь, что дверь ему откроют.

Не зная, как поступить, Любовь Петровна снова набрала номер Владимира Андреевича. И передала весь разговор.

– Не открывайте. Ни в коем случае не открывайте… – категорично, как солдатам и офицерам приказывал, потребовал отставной полковник. – Постарайтесь поговорить с ними через дверь. Капитан Юровских уже едет к вам, я позвоню ему, потороплю. С другой стороны старший лейтенант Марочкин приближается, попрошу и его поторопить. Они помогут и не допустят… Короче говоря, постарайтесь заговорить их…

– Скажите… Юровских… Он уже был там?

– Был… Дочь нашла отца, но, как я и предупреждал, поставила его и себя в опасное положение. В результате этой встречи их кто-то пытался захватить. Была перестрелка, Андрей Никитович объяснил им расстановку сил. И ушел вместе с дочерью и ребенком, и никто не знает куда. Все их ищут, подключилась милиция, прочесывают район. И найти не могут… Но они живы, значит, все нормально…

Раздался долгий и настойчивый звонок в дверь.

– Я слышу… – сказал Владимир Андреевич. – Идите и задержите их, если сможете. Едва ли этот подполковник из ФСБ. Но прикрываться он может чем угодно. Задержите их, но дверь не открывайте…

– Я иду… – прошептала женщина.

До двери она шла долго и специально топала. Хорошо, что тапочки такие, если захочешь, можно ими шлепать звонко. Звонко, но редко. И отдыхать после каждой пары шагов как можно дольше. И это создает эффект походки больного человека. Пусть думают, что она с трудом ходит. Она и в самом деле вошла, кажется, в роль и боль чувствовала настоящую. Но, может быть, это и была настоящая боль. Не та, привычная, которая скорее и не боль, а просто ощущение неуверенности в ногах, слабость в области колен, которые не хотят держать вес тела. А сейчас настоящая боль пришла, потому что такие движения сами по себе были болезненными.

Ее игре в больную, кажется, поверили. По крайней мере, шла она долго, а они во второй раз, поторапливая, не позвонили. Значит, к шагам прислушивались и оценили. Это именно то, что необходимо. Теперь еще и разговаривать следует так же растянуто, чтобы выиграть время до приезда помощи.

– Кто там? – спросила она самое нелепое, что можно было спросить.

– Это Иванов. Михал Михалычем меня зовут… – сказал мужчина и сердито прокашлялся.

– А погода сегодня какая? Сильно сыро? – спросила Любовь Петровна.

Похоже, ее вопрос основательно озадачил пришедших, потому что пауза, которую они взяли на раздумья, затянулась неприлично надолго. То есть теперь не она тянула время, а они его тянули и занимались этим успешно.

– Сыровато… – наконец, как под пыткой, сознался Михаил Михайлович.

– Полнолуние скоро… У всех суставы болеть начнут…

Женщина умышленно не спрашивала ничего про Маришу с Андрейкой, чтобы не давать им козырь в руки. Они ведь уже предупредили по телефону, о чем пойдет речь. По их мнению, это должно в высшей степени заинтересовать Любовь Петровну. А она ничего не спрашивает. И это выбивает из колеи, мешает правильно мыслить. Но она знает, что Мариша с Андрейкой под защитой Андрея-старшего. Дедушка-то защитить сможет…

– Так вы откроете, наконец? – спросил подполковник Иванов, терпение которого лопнуло, и голос стал уже откровенно раздраженным. Наверное, он уже готов был и кулаком в дверь ударить, проверяя ее на прочность, но благоразумно предположил, что металл заведомо крепче кулака. – Посмотрите в «глазок», вот мое удостоверение.

Хозяйка квартиры посмотрела. Она долго смотрела. У подполковника рука устала, должно быть, держать удостоверение, и он убрал его.

Любовь Петровна молчала.

– Прочитали?

– Нет…

– Почему?

– Не успела. Еще покажите…

Из-за двери раздался то ли вздох, то ли стон.

Но удостоверение снова появилось перед «глазком». Она опять долго смотрела и ничего не говорила. А рука у подполковника устала, кажется, во второй раз.

– Прочитали?

– Нет.

– Почему? – возмутился Михаил Михайлович.

– Ничего не видно… Ни одной буквы не разберу… Подождите, я за очками схожу…

Это она ловко придумала, и за дверью раздались уже откровенные матюки. Но это, судя по хриплому голосу, не Михаил Михайлович Иванов ругался. Это кто-то из его сопровождения терпение уже полностью потерял.

Обращать внимание на нецензурную лексику не стоило, хотя можно было бы и относительно этого высказать кое-что и еще минуту потратить. Но она не стала. Любовь Петровна опять зашлепала тапочками с большим интервалом между шагами. Ей уже понравилось так медленно ходить, хотя это было и трудно. Очки она искала так долго, что в дверь еще раз позвонили.

– Иду, иду… – отозвалась Любовь Петровна. – Чего разтрезвонились…

Она посидела еще некоторое время в кресле. Потом все же пошла к двери, уже привычно шлепая тапочками. И даже очки надеть не забыла. Правда, уже перед самой дверью вытащила их из кармана. Но молчала и смотрела в «глазок». Гости переговаривались тихо, слов было не разобрать.

– Ну что? Где вы? – спросил наконец Михаил Михайлович.

– Здесь…

– А что не открываете?

– Я за очками ходила.

– И что?

– Ничего.

– Так открывайте…

– Кому?

– Нам! – рявкнул подполковник в сердцах. И махнул перед «глазком» своим удостоверением.

– Так я даже в очках не прочитаю…

Он ударил-таки кулаком в дверь. Но тут же, словно в ответ на этот удар, раскрылась дверь лифта, и на лестничную площадку вышли двое. Любовь Петровна даже сразу не поняла, кто это, но тут же голос узнала. Лифт она уже слышала давно, ждала, что он на их этаж поднимется. Но слышала и то, что лифт сначала остановился этажом ниже, а потом стал выше подниматься. Он и сейчас стал выше подниматься. Наверное, еще кого-то повез, но тут же и остановился на седьмом этаже.

– В чем дело? – спросил Сережа.

Он был в полевой камуфлированной форме, хотя, кажется, и без оружия. Но пистолет-то он должен при себе иметь. Любовь Петровна беспокоилась за зятя, потому что видела, как ей показалось, что двое пришедших с Ивановым вооружены.

– Что вы хотели, товарищ старший лейтенант? – спросил подполковник.

Но он был в гражданской одежде, и потому Сережа не мог знать, с кем имеет дело.

– Я хотел узнать, что вам здесь надо?

– А вы кто такой?

– Я здесь живу.

– А… Понятно… – сказал Михаил Михайлович и показал старшему лейтенанту свое удостоверение. Из рук не выпустил, но Сережа его за руку придержал, чтобы прочитать внимательно.

– И что? Я так и не понял, что вам здесь нужно…

– Мы хотим поговорить с Любовью Петровной…

Любовь Петровна тут же дверь открыла. Уже без страха.

– Говорите… – потребовала, а не предложила она.

– Здесь?

– А почему бы не здесь? Или у вас долгий разговор?

– В принципе мы хотели задать вам только один вопрос… – миролюбиво улыбаясь, сказал подполковник. – Где сейчас находится ваша дочь?

– А вот этого я не знаю. И даже если бы знала, не сказала бы, скорее всего, вам…

– Почему так? – Иванов улыбнулся.

– Потому что вы мне не понравились…

– В таком случае я попрошу вас собраться, если можно, побыстрее. Вы поедете с нами… – это он уже сказал без улыбки и жестко.

– С какой стати? – спросил Сережа.

– Товарищ старший лейтенант, вы уверены, что я обязан отчитываться перед вами в оперативной необходимости? – сухо спросил Михаил Михайлович.

– Товарищ подполковник медицинской службы, я не вижу ваших полномочий на ведение оперативной деятельности, – не менее сухо ответил ему Марочкин.

– Вы что же, собираетесь оказать сопротивление?

Михаил Михайлович с усмешкой посмотрел на старшего лейтенанта и на стоящего у него за спиной солдата-водителя, потом на своих сопровождающих.

Но тут на лестнице, поднимаясь с пятого этажа, показались два офицера спецназа, и тут же еще двое спустились с седьмого этажа. Подполковник не мог не оценить так аккуратно проведенное окружение.

– Я не думаю, что сопротивление органам власти окажет вам помощь в карьере… – с улыбкой сказал подполковник и шагнул было к лифту, но путь ему преградил поднявшийся с пятого этажа капитан.

– Извините, товарищ подполковник… Подполковник Иванов, я полагаю?

– Да…

– Мы осуществляем ваше задержание по просьбе Службы собственной безопасности республиканского управления ФСБ. Сдайте, пожалуйста, оружие, документы и мобильные средства связи. И посоветуйте вашим подчиненным не проявлять излишней активности. Из нас каждый может делать то же, что делал сегодня подполковник Стромов. Позаботьтесь о сохранности собственной жизни. Мы в случае обострения ситуации будем действовать так же жестко…

Подполковник уже не улыбался и думал недолго.

– Я обязан сообщить о случившемся своему непосредственному командиру.

– Вашего непосредственного командира уже разыскивают как раз те самые сотрудники Службы собственной безопасности, которые попросили меня попутно решить и их вопрос… Генерал к вам присоединится, я думаю, на очной ставке. Не исключено, что он к тому времени уже почти не будет генералом, как вы почти не будете подполковником…

– Не берите на себя слишком много, молодой человек, – добро усмехнулся Михаил Михайлович. – Не то вы тоже рискуете превратиться в безымянного дворника… Пока вы не взяли генерала, вы все в опасности… А взять его вы никогда не сможете… Он имеет возможность все население Москвы в течение нескольких часов недоразвитыми дворниками сделать…

Капитана, впрочем, угроза тронула мало. Он кивнул своим людям, и те сразу начали обыск задержанных…

* * *

– Я так и не пойму, как мне себя теперь называть… Абдулло Нурович или Андрей Никитович?..

– Только – Андрей Никитович… – категорично сказала Мариша.

– Мне Абдулло Нуровича жалко… – сказал Андрей Никитович. – Он был хорошим и добрым человеком, и все его любили. Он всем помогал, а его за это хотели убить…

– Папа, ты никогда не был Абдулло Нуровичем. Это кто-то придумал за тебя, чтобы навсегда уничтожить Андрея Никитовича Стромова.

– Кто? – спросил Андрей Никитович. – И зачем?

– Я разве могу это знать? Это тебе скажет, наверное, Владимир Андреевич. Пока мы только можем предполагать, что на тебе ставили какие-то опыты, пытаясь превратить тебя в настоящего Абдуллу Нуровича. Об этом сейчас много слухов ходит. А дыма без огня не бывает. Но Владимир Андреевич должен знать более точно.

– Владимир Андреевич? – переспросил Стромов не столько вопросительно, сколько в задумчивости. – Я не помню такого… Это кто?

– Это твой бывший командующий. И был твоим командиром, еще до того, как стал командующим. Вы с ним вместе в Афганистане воевали. Он уже давно на пенсии…

– Я воевал в Афганистане? – теперь Стромов переспросил уже с удивлением.

– Мама говорит, что ты воевал в девяти странах мира… В том числе и в Афганистане…

– Да… – согласился он. – Тогда, наверное, они и не могли меня победить… Постой!

– Что? – Мариша посмотрела в слегка затуманенные глаза отца. Только что вот были глаза почти ясные, а теперь затуманенные, отстраненные.

– Но если я не Абдулло Нурович, кто же тогда будет участок убирать?

Этот вопрос, казалось, волновал его гораздо больше, чем все остальное, происходящее сейчас под окнами. А там уже приехали и милиция, и прокуратура, и еще кто-то, и вообще чуть не половина жильцов дома собралась, и все что-то обсуждали, о чем-то говорили, однако раньше уехали те, кто Андрея Никитовича искал. И увезли все трупы.

Дочь ничего не сказала относительно уборки участка, потому что ее, казалось, этот вопрос вообще не трогал. Но тяжелый вздох, показывающий немалые ее страдания, Мариша подавить не смогла. И отец этот вздох услышал и понял, что доставил дочери боль. Но едва ли понял, чем именно. Ситуация сложилась патовая, и потому оба долго молчали.

– Там милиция… – сказал наконец Андрей Никитович, глядя в окно. – Надо выйти к ним…

– Тебя сразу арестуют, – возразила дочь. – Ты нескольких человек застрелил. К милиции нельзя…

– Я же защищался. И тебя защищал… – Он явно удивился, потому что дворник Абдулло Нурович, страдающий деменцией, милиции еще мог доверять, а снова Андреем Никитовичем, подполковником спецназа ГРУ, хотя и согласился с этим, он еще полностью не стал. – Так что же делать?

– Пока надо спрятаться. Потом мама позвонит Владимиру Андреевичу, и полковник скажет, что делать. Мы долго здесь просидеть можем? Мне нужно Андрейку покормить…

– До вечера. Это квартира толстого Валерки. Жена у него с утра на сутки работать заступила. А он вечером пьяный придет. А вечером еще его брат прийти должен. Что-то принесет. А чем Андрейку кормить?

– Я уже посмотрела. Здесь нечем… Можно, конечно, яйцо сварить… Есть здесь яйца?

Андрей Никитович открыл холодильник.

– Нет, не вижу. У меня дома тоже нет. Я в магазин схожу. Принесу…

– Тебя сразу узнают… Лучше я схожу… Здесь из одежды хоть что-нибудь на меня подойдет?

– Едва ли… – пожал плечами отец. – У толстого Валерки жена ростом тебе до плеча. Идти мне надо. Как-то так, чтобы не узнали…

Дочь внимательно посмотрела на отца.

– Хотя бы бритва здесь есть? Надо бороду сбрить.

– Жалко. Я никогда без бороды не ходил…

– Ты никогда раньше бороду не носил. А с тех пор, как стал Абдулло Нуровичем, у тебя борода появилась. Раньше, мама говорила, ты только однажды в отпуске после Анголы бороду отпустил. Подполковники бороды не носят. Вообще в армии бороды, насколько я знаю, не носят. Только, бывает, врачи…

– Врачи носят… А бритва должна быть… Валерка бреется… – сказал Андрей Никитович твердо, совсем не как дворник говорил, и пошел в ванную комнату вовсе не походкой дворника Абдулло Нуровича, а походкой военного человека.

Мариша сидела на диванчике и раздевала маленького Андрейку, потому что в квартире было жарко. Ждать пришлось долго. Андрейка начал уже кукситься, просил есть. А когда отец вышел, дочь даже встала от удивления, настолько он изменился, превратившись из старика в немолодого, но еще в расцвете лет мужчину, имеющего твердую упругую походку, что-то говорящую и о характере того, кто такой походкой ходит.

– Вот… Это совсем другое дело. И ходить ты должен так же, как сейчас. Помнишь, ты сам меня учил – шагать, чтобы чувствовать, как каждым шагом земной шар вращаешь. Так и ходи…

– Земной шар вращаешь… – вдруг повторил и задумался Андрей Никитович. – А ведь я это помню. Не помнил, много лет не помнил, а ты сказала, я вспомнил…

– Ты много помнишь, хотя многого и не помнишь, но ты вспомнишь все. Если что-то вспоминаешь, значит, вспомнишь и остальное. Сходи в магазин… Купи яйца и детское питание… Лучше рисовую кашку. Андрей хорошо ее ест. И молока… Деньги у тебя есть?

– Есть…

– Из одежды присмотри что-нибудь. Я пока маме позвоню. Она ждет меня, волнуется.

– А вот звонить… – задумался отец. – Пока не надо бы… Если ищут меня, значит, ищут и тебя… Наверное, они знают, кого искать. И могут дома ждать. Нас с тобой или звонка…

– А мама?..

– Тут подумать надо. На мой взгляд, пока нас не нашли, она в безопасности. Если они там, они ждут звонка. Они номер определят, найдут наш адрес… Тогда она будет не нужна им…

Это говорил уже не слабоумный дворник. Это просчитывал и говорил офицер спецназа ГРУ, вновь вернувшийся в строй. Ну, если и не в войсковой строй, то хотя бы в строй дееспособных людей. И дочь сразу поняла это. Одно дело – действовать на приобретенных инстинктах и боевых наработках. И совсем другое дело просчитывать ситуацию и делать логические выкладки.

– Но нужно же как-то сообщить…

– Любушка умеет ждать… – сказал он вдруг так, словно хорошо ее помнил. – И ты умеешь. Вы восемь лет меня ждали… Потом… Сообщают сразу о плохом. О хорошем не торопятся. Она это знает и поймет, что с нами все в порядке.

Разговаривая так, он отыскал себе куртку, которая была немного великовата. Но не настолько, чтобы привлекать внимание. Она даже не смотрелась одеждой с чужого плеча. И Андрей Никитович сам смог это оценить. Более того, он сумел ловко пристроить на плечо ремень от одного пистолета-пулемета так, чтобы тот висел под курткой, практически незаметный, но при необходимости оружие легко можно было достать. Под собственной курткой такое оружие спрятать было бы невозможно.

– Я пойду. В ближнем магазине меня знают, поэтому рисковать, даже без бороды, не буду. Пойду в дальний. Это минут десять, от силы пятнадцать. Ты никому не открывай. Ключ – вот… – Он положил ключ на стол. – Я звонить не буду. Постучу, и тебя позову. Одну из этих штук оставляю тебе, – он положил на стол пистолет-пулемет. Пользоваться им так…

– Я уже поняла. Я умею с оружием обращаться. Меня Сережа учил…

– Сережа – это кто?

– Мой муж… Старший лейтенант спецназа ГРУ Сергей Марочкин…

– Марочкин… – задумался Андрей Никитович. – Что-то мне говорит эта фамилия, но не могу вспомнить. Но что-то хорошо знакомое…

– Когда мы жили в военном городке, у нас был дом на две семьи. Через стену от нас жил майор Марочкин. Ты с ним вместе служил. Сережа – его сын. Мы с Сережей в одном классе учились…

– Майор Марочкин… Не помню. Но я вспомню…

Отец, приложив ухо к двери, прислушался к тому, что происходит в подъезде, убедился, что там все спокойно, и ушел, успокаивающе и подбадривающе кивнув на прощание дочери. Она закрыла дверь и поспешила на кухню. Начал хныкать голодный Андрейка. Мариша взяла его на руки, стала ходить из кухни в прихожую и обратно, покачивать, чтобы успокоился. Сын умолк, и она уложила его спать на куче чужой одежды на кухонном угловом диванчике. И стала ждать отца. Давно прошли и десять минут, и пятнадцать, а стука в дверь все не было. Прошло полчаса, и Мариша начала всерьез беспокоиться. Подошла к окну, высматривая, что происходит во дворе. Там по-прежнему еще не все успокоилось. Люди собирались кучками, перешептывались.

Через час Мариша уже поняла, что с отцом произошла какая-то неприятность. Просто сидеть и ждать уже не было сил, и необходимости не было, да и сын проснулся и стал настойчиво требовать еды. Мариша быстро собрала его, сама оделась и пристроила под пальто пистолет-пулемет на ремне, вышла и закрыла дверь на ключ. Хотела уже спускаться по лестнице, но с двух ступенек вернулась, поставила сына к стене, выдернула у себя волос и слюнями приклеила одним концом к двери, другим – к косяку. Так волос будет держаться. Про «контрольки» и способы их установки ей муж рассказывал. Если отец все же вернется, это можно будет определить.

Из двора она предпочла идти не там, где по-прежнему стояли люди. Ее видели в окно и могли узнать. И потому Мариша двинулась в противоположную сторону, где ей пришлось обойти три дома, чтобы попасть на улицу. Еще она все же надеялась где-то здесь отца встретить. Он же тоже в эту сторону пошел. Но встретить его, конечно, не удалось. Времени прошло уже слишком много, чтобы надеяться на благополучный исход его похода в магазин.

Памятуя о предупреждении Андрея Никитовича, она направилась не домой, а к живущей неподалеку хорошей подруге Валентине, которая сидела с ребенком дома. Ситуацию долго не объясняла. Просто обошлась словами:

– Так надо. Дело серьезное…

Но дала подробный инструктаж, как себя вести и как выяснить, есть ли посторонние в квартире. При посторонних следовало просто поинтересоваться, почему не звонит Мариша, хотя договаривались созвониться и встретиться. Без посторонних следовало сказать Любови Петровне то, что следовало сказать. При этом необходимо было забрать мобильный телефон, который Мариша привычно оставила на своем столе.

Подруга ушла, а сама Мариша осталась в квартире с двумя детьми…

* * *

Позвонил руководитель технического блока полковник Лопухин. Обычно полковник никогда сам на разговор с генералом не нарывался. Если только просили позвонить, звонил, спрашивали, отвечал. Но сам на общение с начальством не напрашивался. И этот звонок уже сразу показался странным. Впрочем, странного ничего услышать не пришлось. Даже наоборот, странно было бы, не позвони полковник.

– Товарищ генерал, вести плохие… Чрезвычайно плохие…

Хороших вестей Эдуард Осипович уже и не ждал. Неоткуда им было взяться, хорошим вестям, когда со всех сторон обвал пошел. Дело известное. Если идет лавина, от лавины прятаться следует, а вовсе не пытаться ее грудью удержать на склоне горы. Но все же генерал постарался не показать, что лавины сильно боится. Вообще, показывать свои чувства – это удел женщин. Мужчина обязан быть более сдержанным.

– И ты, Алексей Викторович, туда же, значит… Вы все сегодня, как сговорились, собираетесь устроить мне крутой гипертонический криз. Как без меня обходиться будете, если что со мной… А?.. Ну, что у тебя случилось? Докладывай…

Владислав Аркадьевич как раз принес с кухни небольшой пластиковый поднос с двумя чашечками кофе. Поставил поднос на стол и одну чашечку сразу пододвинул генералу. Кофе оказался без сахара. И, как и предупреждал Мазур, был налит на донышке, словно чашечка не вымыта. Однако аромат пополз по всей комнате просто необыкновенный, и ноздри большого носа генерала зашевелились. Мазур поставил чашечку и себе и, повернув голову, стал прислушиваться к разговору, потому что звук у трубки генерала был очень громкий.

Полковник тем временем продолжил:

– Случилось у всех у нас, как я полагаю, а лично я наименьшая пострадавшая величина, потому что имел время сориентироваться и принять хотя бы минимальные меры. Но я по порядку буду… Сначала меня майор Евстифеев вызвал. Чтобы я с нейтрализатором прибыл. У него у самого нейтрализатора не оказалось. Мы хотели потом вместе продолжить поиски объекта «Солимов». У Евстифеева были кое-какие мысли. А встретиться договорились у дома жены Стромова, куда они с подполковником Ивановым пожаловали. Еще Иванов попросил привезти ему его тестер. Он настроен на параметры объекта «Солимов» и с расстояния метров в двадцать может определить объект даже сквозь обычные бетонные или кирпичные стены. Я выехал и на место вовремя прибыл… Как раз увидел, как Иванова с двумя бойцами силового блока выводят из подъезда и сажают в машину. Руки за спиной, как у арестантов, но, правда, без наручников. А в машине Евстифеева был за рулем уже другой водитель. Сам он на заднем сиденье между двух офицеров зажат. Всех их «повязали», и это было, как я понял, «первой ласточкой» в нашем деле. Естественно, я сделал вид, что я к ним никакого отношения не имею, выскочил из машины, в другой подъезд на минутку забежал, потом вышел – они уже уехали. Я за ними поехать не решился. Если профессионалы работают, то сразу меня, дилетанта, определят, а составлять компанию задержанным мне не слишком хотелось. На свободе я могу быть более полезным всем и им в том числе.

– Очень приятно было это выслушать!.. Кто, интересно было бы мне знать, так внаглую, не поставив меня в известность, хозяйничает?

– Трудно сказать, товарищ генерал. Не прокуратура и не менты, поскольку форма армейская, полевая, но без бронежилетов и касок, без автоматов. Род войск рассмотреть не имел возможности. Подозреваю, что спецназ ГРУ вмешался. Но и это еще не самое худшее…

– Ты, полковник, ничего не путаешь с перепугу? Как может спецназ ГРУ вмешаться в дело, в котором он присутствует только косвенно отдельными своими бывшими офицерами? Что им может быть известно? Это ерунда какая-то… Столько лет прошло…

– Я, товарищ генерал, и не утверждаю категорично. Просто предполагаю, что каким-нибудь мотострелкам или ракетчикам в голову не придет так действовать. Но и это, товарищ генерал, не самое худшее… – Полковник Лопухин выдержал длительную паузу, наслаждаясь эффектом, который его сообщение обязательно произведет на генерала. – Самое худшее, что наша лаборатория в настоящее время практически перестала существовать. Она уже захвачена спецназом ФСБ. Спецназ впустили в помещения без сомнений, поскольку те прибыли с судебным ордером на изъятие документации и арест имущества, кроме того, предъявили приказ директора ФСБ о ликвидации лаборатории, да и вообще, сами понимаете, товарищ генерал… Против спецназа ФСБ наша охрана ничего противопоставить и не сможет, и не пожелает противопоставлять. Но меня, правда, успели предупредить телефонным звонком. Спецназ, кстати, возглавляет Служба собственной безопасности ФСБ. По крайней мере, такие документы они предъявили охране. Следовательно, мы были не в курсе, а процесс шел уже давно, и у ССБ есть на нас фактура. Я сразу сориентировался и загрузил всю документацию и дубликаты легкого оборудования со вспомогательной базы, пока эти и туда не добрались, к себе в машину и снял винчестер с главного компьютера. В систему без вашего пароля войти невозможно, а пароля я не знаю. Взламывать систему тоже не хотелось. Потому винчестер я просто снял, и все…

– И за то тебе спасибо, что взламывать не стал… После второй ошибки при входе все данные просто будут автоматически стерты без возможности восстановления[4]. Что дальше? Добивай!..

– Заодно забрал оттуда троих самых надежных бойцов силового блока и все оружие, что там было. Это на случай, если понадобится поддержка. Оборудование и люди сейчас у меня в машине. Большое оборудование вывезти мне просто не на чем. Грузовики все блокированы в гараже лаборатории, да и куда его денешь – слишком громоздко и слишком заметно.

– Да, тут уже и гипертонический криз не поможет… – сказал Эдуард Осипович вполне сдержанно. – Тут даже могила не выручит… А зачем ты, кстати, оборудование забрал?

Это был проверочный вопрос. Проверочный по большому счету. Если Лопухин пожелает остаться с генералом до конца, он ответит конкретно.

– Мне что, товарищ генерал, отвезти его назад? – полковник ответил вопросом на вопрос и не совсем так, как генерал ожидал. – И винчестер тоже вернуть?

Но и такой ответ Аладьяна удовлетворил, потому что его можно было рассматривать как вполне определенный – полковник Лопухин остается с генералом, хотя он, технический специалист, наименее подвержен любым репрессивным мерам со стороны государства. Он ни в чем не замешан, и ему нечего предъявить в обвинение.

– Ты на какой машине?

– На своей, товарищ генерал, на личной…

– Думаешь, я помню, что у тебя?

– «Тойота Ленд Крузер».

– Где находишься?

– Выехал в нейтральный квартал. Просто среди домов остановился и вышел, чтобы позвонить. Этим парням, которых я забрал с собой, все слышать не обязательно.

– Пока никуда не уезжай. Я в течение часа кое-что выясню и позвоню.

Генерал убрал трубку. Мазур смотрел на него вопросительно, словно ждал объяснений.

– Неприятности продолжаются?

– И в большом количестве, и самые что ни на есть крупные. Кажется, я совсем рассорился со своим главным ведомством…

– Или оно захотело рассориться с вами? – поинтересовался Владислав Аркадьевич. – Как будет правильнее?

– Вы видите в постановке вопроса великую разницу?

– Вижу.

– А мне все равно. Хоть я с ними, хоть они со мной. Главное, что без меня они не получат никаких результатов деятельности моей лаборатории. Ну, естественно, кроме того, что они уже получили и чем уже пользуются. А результаты интересные, и они узнают о них уже на первых допросах от тех сотрудников, которых задержали. Пусть теперь кусают локти…

– Я так понял, что ФСБ захватило вашу лабораторию и арестовало кого-то из ваших людей? Или я чего-то не расслышал?

– Вы правильно поняли.

– Значит, вы теперь в розыске, а я, находясь рядом с вами, основательно рискую своим дипломатическим статусом?

– Вот уж не могу знать, чем вы рискуете. Но, обращаясь ко мне первично, вы уже пошли на риск. Так что для вас это дело осознанное.

– В принципе это все не так и важно. Важно другое. Вы, следовательно, находитесь в розыске. Это накладывает на всю вашу деятельность значительные ограничения. Тем более, после того, как вы сами выразились, как ваше бывшее начальство проведет первые допросы ваших задержанных сотрудников и покусает себе локти… Тогда розыск может стать массированным. В этой сложной ситуации я вообще не понимаю, как нам найти и достать подполковника Стромова. Честно говоря, это единственный вопрос, который меня сейчас волнует. И волнует гораздо больше, чем судьба вашей лаборатории и всех ваших наработок. Потому что у нас в работе произошло несколько сбоев, и без материалов, которые пропали здесь, в России, еще восемь лет назад, мы не можем добиться результата. А это грозит приостановкой финансирования уже нашей лаборатории. Конгресс требует отдачи даже от программ, работающих на перспективу. И многие проекты уже свернуты в связи с финансовыми трудностями. Мне не хотелось бы, чтобы свернули и мой проект. И потому, чтобы получить в руки этого подполковника, я готов на любые меры… Вы выпейте кофе, генерал, выпейте. Этот кофе не пьют остывшим. Его, грубо говоря, вообще не пьют. Им только язык смачивают…

Аладьян смочил язык содержимым маленькой чашечки. И почти сразу почувствовал, что у него стало слегка распирать голову в висках, как после таблетки нитроглицерина. Но это ощущение быстро прошло. А вкус соответствовал аромату. Самое удивительное, что генерал, сильно уставший после трудной ночи и еще более трудного утра, почувствовал вдруг прилив сил и даже, как показалось, у него прояснился ум. И отчетливо ощутил, что ему больше нечего делать здесь, в этом большом и грязном городе, и даже в этой стране.

– Владислав Аркадьевич, мы, пожалуй, можем с вами договориться о дальнейшем более плотном сотрудничестве. Вообще-то из опыта я знаю, что нет вариантов, при которых известного человека было бы невозможно найти и захватить. И потому, пока у нас еще есть силы и возможности, постараемся это сделать. Но я сразу предупреждаю, что мы постараемся… Я не говорю, что сделаем, потому что противник у нас серьезный, хотя у нас и есть, чем такого противника обезвредить. Но, даже если это и не получится… Я предлагаю вам документацию и образцы нашего оборудования с готовыми результатами исследований и испытаний или уже близкими к готовности. Вы понимаете, к чему я веду разговор.

– Естественно. Я для этого должен помочь вам…

– Вот именно. Вы должны помочь нам перебраться в вашу страну без проблем и всяких там «зеленых карт» и, естественно, оплатить нам наши услуги. Хорошо оплатить… Сразу имейте в виду, что я имею возможность продать это оборудование еще по нескольким адресам. У меня имеется выход на курдских сепаратистов в Турции, у меня имеется выход на членов некоторых фундаменталистских мусульманских течений. Я предполагал развитие событий, подобных нынешним, и потому заранее позаботился о своей дальнейшей жизни, в которой желал бы не испытывать, скажем так, бытовых неудобств. Вас я в расчет почему-то не брал. Но, раз уж вы оказались рядом, почему бы и не попробовать договориться? Тем более, я прошу немного. Мне, на меня лично и на моих сотрудников, хотелось бы получить не менее двадцати миллионов долларов…

– Это слишком большая сумма, Эдуард Осипович. Я не думаю, что ваши разработки стоят того. Плюс к этому дополнительный риск по транспортировке. Хотя я не уполномочен вести торговлю, но я могу найти человека, который может этим делом заняться. Однако сразу предупреждаю – ваши претензии малореальны. Умерьте аппетиты…

– Найдите человека, который уполномочен вести переговоры… – сказал Аладьян жестко. – Я сумму не с потолка беру. Я просчитывал затраты и финансовые, и человеческие. И потому буду стоять на своем. А за риск при транспортировке я попытаюсь рассчитаться с вами личностью подполковника Стромова…

– Тем не менее, если я помогу вам получить всю запрашиваемую сумму, вам придется поделиться со мной. Много я не запрошу. Пятнадцать процентов от общей суммы меня устроят. Только – наличными…

– В таком случае сумма автоматически возрастает до двадцати трех миллионов.

Как человек восточный, генерал Аладьян умел торговаться.

– Попробуем… – со вздохом согласился Мазур. – Двадцать три всегда звучит лучше, чем двадцать, потому что это более похоже на конкретные цифры, взятые, как вы говорите, не с потолка… А двадцать – слишком большой намек на торговлю…

Глава 6

Старшему следователю по особо важным делам Виктору Анисимовичу Бурундукову позвонили от дежурного и сообщили, что с ним желает поговорить полковник Службы собственной безопасности ФСБ Прохоров.

– По какому вопросу?

– Это он сам сообщит.

– Пусть проходит, если такой разговорчивый, я почти свободен…

Под словом «почти» Виктор Анисимович подразумевал только то, что в данный момент он ни допросов не ведет, ни вообще в его кабинете нет посторонних. Во всех других отношениях он любил повторять расхожую в следственном комитете фразу о том, что следователь работает даже тогда, когда спит, потому что сам многократно убеждался, что при ведении особо сложных дел эти дела даже во сне преследуют.

– Он сначала к Калмыкову заглянет, потом к тебе, – сообщил дежурный. – Говорит, у Калмыкова разговор будет недолгим. Максимум, пять минут.

В ближайшие пять минут Бурундуков уходить никуда, кажется, не собирался.

– Я жду…

Однако раньше офицера ФСБ в кабинет заглянул капитан Рублев, закончивший допрос охранника в доме убитого Соловьева.

– У тебя что-то есть? – поинтересовался старший следователь. – А то ко мне сейчас какой-то тип из ФСБ пожалует…

– Есть… И как раз по делам ФСБ… – мрачно сообщил Валентин Васильевич.

– Значит, вовремя… Вали все в кучу…

– Куча интересная получается, как бы нас не придавила…

– Ну-ну… Мы осторожные… Что там?

– Сумароков раскололся с удовольствием. Я подозреваю, что он не таким сговорчивым был, когда по собственным делам его допрашивали. Я дела успел просмотреть. Тертый калач. А тут сам на контакт идет. И в глаза смотрит – какой эффект будет. Болельщик, мать его…

– Объясни толком…

– Короче… Эти ребята приехали, предъявили документы управления антитеррора «Альфа» ФСБ. Потребовали невмешательства. Сделали что нужно и скрылись. Сумароков говорит, охрана считала, что будет просто задержание, и не предполагала расстрела. Потом спохватились, но уже было поздно.

– Теперь я могу догадаться, что понадобилось от меня полковнику из Службы внутренней безопасности ФСБ.

– Думаешь, по этому делу?

– Не сомневаюсь. И потому начинаю дышать с облегчением и тебе советую дыхание перевести. Дело не однозначное, но сами мы нарываться на неприятности не будем. Если они предвидятся, к ним надо со спины подойти и ударить на опережение.

В дверь постучали.

Вошел человек небольшого роста, но голову держал гордо поднятой. В гражданской одежде. Но тут же представился:

– Полковник Прохоров, Служба внутренней безопасности ФСБ России. Если не ошибаюсь, полковник Бурундуков?

– Я и есть… – представился Виктор Анисимович. – А это следователь нашего комитета капитан Рублев Валентин Васильевич. Он нам не помешает. Может быть, даже поможет. Чем обязаны? Что вас интересует?

– Хочу прояснить некоторые взаимоинтересные моменты ближайших дней. Не возражаете?

Он взялся за спинку стула.

– Садитесь… – с опозданием пригласил Виктор Анисимович.

Гость уселся, забросил ногу на ногу и положил на колено, вместо того чтобы положить на стол, свою кожаную папочку. Похлопал по ней ладонью, словно объясняя, что именно там хранится что-то, что может быть следователям чрезвычайно интересно.

– Мы смотрели сводки происшествий по городу за последние дни. И дважды встретились с преступлениями, в которых применялись пистолеты-пулеметы «ПП-2000»…

– Модное оружие стало, к сожалению… – заметил Рублев.

– И очень опасное в умелых руках, – согласился Прохоров. – В прошлом месяце дважды, помнится, применялся «Аграм»[5]… Первый раз прошло, во второй раз «Аграм» заклинило, преступника взяли на месте. «ПП-2000» не заклинит. Но преступников брать все равно необходимо…

– И что? – не понял Бурундуков такого предисловия.

– Дело в том, что мы своими силами проводили сегодня операцию по пресечению деятельности одного из якобы наших подразделений, которое в действительности со времен правления первого российского президента действовало слишком автономно и было неподконтрольно. За этим подразделением накопилось слишком много грешков, а в последнее время они совсем распоясались и посчитали, что им все дозволено. Мы вмешались вовремя, когда они пытались еще дел натворить. В настоящее время большинство сотрудников задержано, кроме нескольких человек из руководства, но это только вопрос времени. Изъято оружие. Те самые «ПП-2000», в том числе и с самодельными глушителями, изготовленными в мастерских лаборатории…

Следователи переглянулись.

– Вы хотите, чтобы мы приняли участие в расследовании? – осторожно спросил Бурундуков.

– Нет-нет… Дело идет через следственный комитет при военной прокуратуре. Просто мы отправили захваченное оружие на экспертизу и хотим взять у вас результаты вашей экспертизы для идентификации. Я подготовил официальное письмо, нужна только ваша подпись, как ведущего следователя.

– Вы нам просто жизнь облегчите, если идентификация пройдет успешно, – Виктор Анисимович вздохнул с облегчением. – Я готов трижды каждую страницу подписать… Кстати, маленькая подробность из нашего дела… Наши бандиты предъявили охране документы вашего управления антитеррора «Альфа»…

Полковник Прохоров даже встал.

– Ну, тогда я могу вас поздравить. Можете готовить документы для передачи дела в военную прокуратуру. У нескольких задержанных были такие же поддельные документы. Подполковник Калмыков тоже готовит материалы для передачи. Все в одно производство. С ваших плеч… Думаю, ситуация проясняется и для вас, и для нас. Сейчас идут допросы задержанных. Я поспешу с вашими данными в управление, чтобы подсказать направление работы…

* * *

Андрею Никитовичу Стромову уже понравилось чувствовать себя не дворником Абдулло Нуровичем, страдающим деменцией, а подполковником спецназа ГРУ. Хотя он еще полностью не привык к этому положению, не новому, но выбитому из памяти чьей-то волей, не осознал еще своего старого и, одновременно, нового статуса, но сейчас уже, только после разговора с дочерью, он чувствовал, что на него никто не покажет пальцем и не назовет его дураком в глаза и за глаза. И только одно понимание изменившейся ситуации сделало его человеком совсем иным. Даже походка изменилась, стала стремительной и уверенной, пружинистой. Он вышел из подъезда и свернул не направо, где кучками люди стояли и что-то обсуждали, а налево, предпочитая не рисковать сразу же, вначале, где дело грозило провалом, и поступил так, быстро и хорошо продумав ситуацию. И даже почувствовал себя увереннее, осознав, что дворник Абдулло Нурович на месте Андрея Никитовича пошел бы направо, уверенный, что его без бороды не узнают. Наверное, для полноценного подполковника спецназа ГРУ было бы странным сравнивать себя со слабоумным дворником, но Андрей Никитович еще полностью не стал прежним человеком и, совершая каждый шаг, удаляясь от своего недалекого прошлого, одновременно уходя и в прошлое более далекое и в будущее близкое, не сравнивать не мог, как не мог не радоваться такому удалению. За углом дома, перейдя с тротуара на тротуар, он даже не побоялся посмотреть в глаза встречному человеку из соседнего подъезда, с которым обычно приветливо здоровался и несколько раз даже разговаривал по каким-то малозначительным поводам. Но посмотрел намеренно равнодушно и холодно, не узнавая, и этот человек, несомненно, не узнал его. Значит, он действительно изменился. Но проверить требовалось еще раз, и, может быть, даже не один. Можно на продавщице проэкспериментировать. Он всегда в магазине, когда молоко покупал, с продавщицей разговаривал. А она даже по имени его знала, несмотря на то что чаще он в ближний магазин ходил. И в этот раз, войдя в магазин, Андрей Никитович сразу направился к знакомому прилавку. Попросил пакет молока, глядя на продавщицу намеренно равнодушно, как на совершенно незнакомого человека. Но и просил не с прежней слегка услужливой и намеренно вежливой интонацией, как говорил Абдулло Нурович, а просто и по-деловому, как обычно говорят покупатели. Та среагировала чуть настороженно, вроде бы и попыталась припомнить, кто он такой, но не вспомнила. А когда он сам с ней не заговорил и даже не поздоровался, как делал обычно Абдулло Нурович, продавщица сразу стала традиционно равнодушной.

Все срабатывало так, как должно было бы сработать. Внешность казалась знакомой, но сбивали с толку отсутствие бороды и другая, не свойственная дворнику Солимову, манера поведения.

Хорошо, что дело зимой происходило. Летом бы лицо загорело, а под бородой кожа осталась бы более светлой, и сразу стало бы заметно, что человек только что сбрил бороду. Андрей Никитович подумал так и снова почувствовал удовлетворение. Абдулло Нурович так не думал. Он вообще не замечал многие мелочи жизни. Просто отбрасывал их, упрощая свое существование, и так ему жилось легче.

Детского питания, которое просила купить Мариша, в этом магазине не оказалось. Пришлось идти в другой. И при этом пройти мимо милицейского патруля, хозяйски шедшего по тротуару. Взгляды милиционеров настороженно ощупывали прохожих. Раньше здесь таких патрулей не встречалось. Наверняка, это что-то связанное с недавним происшествием. Ищут, конечно же, Абдулло Нуровича. Человека с азиатской внешностью и с бородой. Но патруль может и на него внимание обратить. Такой встречи хотелось бы избежать, а как ее избежать, Андрей Никитович придумал сразу. Он направился прямо на ментов, остановился перед ними, небрежно поприветствовал сержантиков и заговорил сам, сначала представившись:

– Подполковник Стромов. Ребята, подскажите… К дочери в гости приехал, послала в магазин за детским питанием, а в этом магазине нет такого. Где здесь еще купить можно?

Менты не на него смотрели. На них звание сразу произвело впечатление, тем более, он не сказал род войск, и резонно им было бы предположить, что он подполковник милиции. И потому они подробно объяснили и показали, где находится следующий продуктовый магазин.

– Спасибо…

Это уже было и прежнее, наверное, хладнокровие, и прежняя уверенность в себе. Андрей Никитович возвращался в нормальное для себя состояние стремительно и уже даже с Абдулло Нуровичем себя не сравнивал. И даже мысль мелькнула о том, что хорошо бы Маришу и внука куда-то устроить в безопасное место, лишь бы домой не допустить, потому что с Любушкой они по отдельности каждая являются его защитой, одновременно исключая необходимость ликвидации другого, а вместе сразу же автоматически превратятся в объект уничтожения, как важные свидетели. Устроить бы Маришу куда-то, а самому отправиться прямиком на Хорошевку в здание ГРУ.

Но он тут же одернул себя. Пока не следует торопить события, хотя, возможно, так и придется в скором времени сделать. Но все же лучше узнать, как дела у Любушки, и, если она уже связывалась с Владимиром Андреевичем…

Стоп! Андрей Никитович только тут осознал, что вот совсем недавно, в разговоре с дочерью, он не мог вспомнить Владимира Андреевича, а сейчас помнит его прекрасно, помнит даже лицо и улыбчивые глаза. Значит, правда, значит, все восстанавливается стремительно, в геометрической прогрессии…

Значит, если Любушка звонила Владимиру Андреевичу, тот будет в курсе всего, что происходит, и именно он отведет подполковника на Хорошевку. Это будет гораздо лучше, чем ему отправляться неизвестно к кому, не имея документов. Восемь лет прошло… Его уже могли напрочь забыть…

Милиционеры показывали дорогу к магазину по улице, но Андрей Никитович знал, что можно пройти через двор, оглянулся, убедился, что менты его не видят, и свернул за угол дома, чтобы срезать путь. Мариша ждет, надо поторопиться.

Он прибавил шаг и тут почувствовал сначала боль в руке – острую, колющую, сделал еще два шага, и боль отдалась в голове. И дальше он ничего не помнил. Ноги у Андрея Никитовича подогнулись, он, как шел, так и свалился на ходу…

…Вскоре он пришел в себя. Во всем теле была страшная боль. Особенно эта боль чувствовалась в сухожилиях и в суставах. Ощущение было такое, что все сухожилия из него вытягивали клещами.

Его везли в незнакомой машине и неизвестно куда. Но вспомнил он все и сразу. И вспомнил при этом ясно, полностью, как должен был вспомнить подполковник спецназа ГРУ и как не мог бы вспомнить Абдулло Нурович. Но глаза он не открыл, предпочитая предварительно разобраться в происходящем и только потом пытаться что-то конкретное предпринять. А предпринять что-то будет трудно, потому что рукам было больно, и Андрей Никитович четко осознал, что они скованы наручниками. Впрочем, нет наручников, которые невозможно открыть простым кусочком проволоки, и Андрей Никитович умел это делать мастерски.

Но сначала все равно следовало разобраться.

Подполковник сразу понял, к кому он попал в руки. Но еще не решил, кем лучше оставаться до наступления «момента истины» – Абдулло Нуровичем или Андреем Никитовичем. А в то, что «момент истины» в конце концов наступит, он верил твердо…

Но верил он не в счастливый случай или в обязательное торжество правды и справедливости. Он верил, что сам сумеет организовать «момент истины», потому что ушел уже от личности дворника далеко-далеко и приблизился к личности подполковника Стромова, можно сказать, вплотную…

* * *

За Маришей пришел муж. Хозяйка дома, Валентина, открыла дверь своим ключом, но в квартиру Сережа вошел первым, если он вообще вошел, а не влетел. И жену, и сына он сначала ощупал – целы ли, здоровы ли, и только после этого напряжение с его лица сошло.

– Ну, здравствуйте будьте… С боевым крещением вас обоих! – проговорил он и прижал к себе жену.

Обо всем, что произошло, Сережа, похоже было, знал лучше, чем Валентина, которой Мариша всего не рассказывала. И потому беспокоился.

– Ты когда вернулся? – только и смогла спросить удивленная Мариша.

– Сегодня… Собирайтесь, поведу вас под домашний арест сдавать. Мать с ума сходит. И больше не выпустит. Я тоже… Валя…

Валентина вопросительно подняла брови.

– О том, что произошло, – никому… Еще неизвестно, чем все дело закончится…

И снял с плеча жены ремень «ПП-2000». Сразу себе под куртку пристроил.

Марише показалось странным, что Сережа ничего про Андрея Никитовича не спросил, но она знала, что он ничего не делает случайно, и сама не напомнила. Он спросил, как только вышли и Валентина закрыла за ними дверь. И не только это спросил:

– Ты что творишь, безголовая? Ты хоть немного-то думать умеешь? Мало того, что сама под пули полезла и отца подставила, ты ведь еще и ребенка с собой понесла… Любая шальная пуля… И даже не шальная… В вас же стреляли, не в кого-то… Конкретно в вас с Андрейкой! Так свидетели говорят. Где отец-то?

Она пожала плечами. Вышли из подъезда, и Сережа сразу глянул по сторонам, проверяя безопасность и продолжая при этом держать руку под курткой на пистолете-пулемете.

– Андрейку я как защиту взяла, – попробовала оправдаться Мариша. – Думала, если женщина с ребенком, ее ни в чем подозревать не будут. Не думала, что там отморозки, которые в ребенка стрелять станут. Даже в папу меньше, чем в нас… И я хотела, чтобы папа внука увидел. Думала, может, это его встрепенет…

– Встрепенуло?

– Не это… Его встрепенуло, когда меня машиной сбить хотели. Вместе с Андрейкой. И опять, не его, а только нас… До этого он нас не признавал. А когда драться начал, а потом и оружие в руки попало, в нем словно включилось что-то. Почти пришел в себя…

– Я так и не понял, где он сейчас?

– Потерялся…

– Как? – Сережа опять остановился и осмотрелся.

– Андрейка голодный был. Кормить было нечем. Мы тогда в чужой квартире сидели. Папа и пошел в магазин. Сказал – пятнадцать минут. Я больше часа прождала, его не было. Тогда к Вальке пошла…

– Хотя бы матери позвонить могла…

– Папа запретил. Сказал, что могу этим маму подставить…

– Это резонно. Они приходили, мама задержала их, а тут и мы подоспели.

– И что?

– Захватили их. Несколько человек. Потом спецназ ФСБ захватил их лабораторию и остальных. Но кое-кто, из самых важных, ушел. Вместе с генералом. Их сейчас ищут. И потому следует соблюдать осторожность.

До дома идти было недалеко. Хотя здесь тоже развивались серьезные события, однако во дворе оживления не было. Здесь все же не стреляли, и потому не было на тротуарах жителей, собравшихся кучками. Проявляя осторожность, Сережа решил не пользоваться лифтом и предпочел подниматься по лестнице. Мало ли какой сюрприз может ждать за дверьми лифта… Причем маленького, но тяжелого Андрейку нести пришлось все же Марише, потому что муж шел на четыре ступени впереди и держал перед собой оружие. Но все обошлось благополучно, и Любовь Петровна, ждавшая у окна, сразу же распахнула дверь и первая схватила Андрейку.

– Ну ты… – только и сказала она в упрек дочери. – А отец где?

Мариша с мужем вошли в квартиру, Сережа закрыл дверь на замок и на задвижку, и только после этого Мариша вдруг расслабилась, прислонилась к стенке спиной и осела. Силы ее кончились резко, и слезы сами собой потекли из глаз.

– Что с отцом? – спросила Любовь Петровна.

– Опять потерялся…

Из комнаты вышли капитан Юровских и с ним три старших лейтенанта. Капитан вместе с Сережей придержали Маришу под локти, подняли и перевели в комнату. Ноги ее не слушались, как плохо слушались мать. Но Любовь Петровна, в противовес дочери, сейчас ходила уверенно. Маришу усадили в кресло и уже с сидящей сняли пальто.

Любовь Петровна посмотрела на Сережу.

– Они прятались в чужой квартире, – объяснил тот. – Андрейка голодный был, покормить было нечем. Андрей Никитович пошел в магазин и не вернулся.

Мариша протянула ключ. Назвала номер квартиры.

– На четвертом этаже… Может, все-таки пришел… Я на дверь в верхнем углу «контрольку» поставила. Свой волос приклеила… Сразу будет видно…

Ключ взял капитан Юровских. Кивнул трем старшим лейтенантам и направился к выходу. Сережа пошел закрыть за ними дверь.

– Как же ты додумалась до такого… – сказала Любовь Петровна, сажая в кресло внука, чтобы раздеть, поскольку матери самой было, кажется, совсем не до сына. – Неужели понять не могла… Я ведь предупредила тебя…

– Ты сама же хотела… – ответила дочь.

– Хотела… Но Владимир Андреевич запретил, и я не пошла.

– А я думала, что просто со стороны на него посмотрю. Кто что подумает на женщину с ребенком… А не удержалась. Только увидела, как он идет – такой несчастный, никому не нужный, одинокий, ноги сразу к нему повели. И уже не остановиться было… Потом, когда заговорила, думаю, внука увидит, вернется к нему память… Если бы знать…

– Еще ничего не известно, – сказал Сережа, входя в комнату. – И такой вариант исключать нельзя, что Мариша спасла его. Что там эти две машины делали? Откуда взялись? И вооруженные люди… Если бы не Мариша, могли бы просто, проезжая, очередь в спину дать, и все… Что-то там закрутилось вокруг Андрея Никитовича непонятное. Надо сообщить в управление. Как только Юровских позвонит, надо связываться…

В отличие от тещи, старший лейтенант Марочкин предпочитал общаться не с бывшим командующим, уже много лет как ушедшим на покой, а с действующим – полковником Юрием Петровичем Мочиловым. Именно Мочилов своим распоряжением отозвал Марочкина срочно в бригаду, а из бригады вызвал в Москву. И уже в Москве сам позвонил на «мобильник», требуя срочно явиться не в управление, а домой. А потом уже позвонил и капитан Юровских, который ввел старшего лейтенанта в курс событий и даже сказал, что по всем вопросам данного дела обращаться необходимо напрямую к полковнику Мочилову, которому теперь предстояло доложить обо всем, что произошло…

Осталось ждать звонка капитана… А ждать уже все устали…

* * *

Предоставив Владиславу Аркадьевичу возможность поискать человека, который может дать гарантии оплаты услуг, генерал Аладьян попрощался и ушел, договорившись созвониться после того, как он обговорит дела со своими подчиненными, то есть уже вскоре. Мазур в ответ обещал попробовать решить проблему генеральского финансового запроса по телефону. Еще не дойдя до машины, Эдуард Осипович вытащил трубку и набрал номер полковника Лопухина.

Сначала номер был занят. И только с третьего раза полковник ответил.

– Алексей Викторович, я трижды уже тебе звоню… – ждать генерал не любил.

– Извините, товарищ генерал, мне жена звонила. Розыск разворачивается. К нам уже приезжали. Дома был обыск. Искали служебные документы, забрали с собой компьютер сына, хотя я за его компьютер ни разу не садился.

– Сам виноват. Не надо было заводить семью. Я со своей двадцать с лишним лет назад расстался. И нет проблем… У тебя дома что-то было?

– Я ноутбук с собой вожу. Но там тоже, товарищ генерал, практически ничего…

– Ладно. Я освободился. Где тебя найти?

– Примерно посредине между нашей вспомогательной базой и домом объекта «Солимов».

– Ты думаешь, я знаю, где этот дом?

– Понял, товарищ генерал… Адрес запоминайте… Мы во дворе стоим…

Полковник назвал улицу и номер дома.

– Еду. Это где-то недалеко. Я, кажется, на соседней улице…

Генерал сел в машину и сказал водителю, куда ехать. Но, чтобы проехать к нужному месту, пришлось сделать большой круг, иначе было невозможно повернуть налево. Въехали во двор. Большая черная «Тойота Ленд Крузер Прадо» полковника сразу бросилась в глаза.

– Рядом остановись…

Полковник вышел из машины со стороны водительского места.

– У тебя есть во что переодеться? – поинтересовался генерал. – Если ищут, ко всем полковникам присматриваться будут.

– Только дома. Домой опасно наведываться.

– Думай… Хоть куртку какую-нибудь купи. И машина… Машину тоже могут искать…

– Машина на сестру зарегистрирована. У сестры фамилия по мужу. Ее искать не будут…

– Ладно… – Генерал распахнул заднюю дверцу, где на сиденье устроились трое офицеров силового блока. – В «уазик»…

Приказ был выполнен моментально, на освободившееся сиденье генерал сел сам, не желая сидеть на переднем, перед стеклом, где его хорошо видно. На заднее же сиденье забрался и полковник Лопухин.

– Оборудование там… – показал он на багажник.

Боковые сиденья в багажнике были подняты, и там установлены несколько стандартных зеленых ящиков.

– Что забрал?

– Весь испытательный малоформатный арсенал боевого применения. Два разносильных изотопных излучателя, инфразвуковой генератор и генератор направленного шума. Блоки питания с аккумуляторами на случай, если придется применять или демонстрировать…

– Короче, всю индивидуалку?

– Из широкоформатного ко мне ничего поместить невозможно. Там по меньшей мере грузовичок надобен…

В арсенале лаборатории были разработки по «несмертельному оружию», как его называли американцы, индивидуального применения, то есть пригодные для поражения одного человека, и широкоформатные излучатели, которые можно было применять для групп людей и для целых внушительных толп, например митингов и демонстраций. Но теперь уже жалеть нечего. Взяли то, что было возможно взять, и хорошо, что генерал Аладьян вовремя озаботился тем, чтобы дубликаты опытных образцов хранились на другой территории, в отдельности от остальных образцов. Рабочие чертежи широкоформатного оборудования были на жестком диске генеральского резервного компьютера, и Алексей Викторович жесткий диск тоже захватил. Значит, есть что продать американцам, и пусть Владислав Аркадьевич торопится, иначе Аладьян вообще устроит интернет-аукцион, и тогда чертежи уйдут неизвестно куда. Вообще-то генерал цену заложил вчетверо большую, чем ему предлагали за эти чертежи боевики-курды. Но кто мешает продать и тем и этим? Следует только проявить осторожность, тогда будет возможность и третьего, и четвертого покупателя найти. Явный интерес уже проявляли и спецслужбы Ирана, но это только косвенная информация от тех нескольких сотрудников, кого иранцы пытались завербовать. Тоже перспективная клиентура, хотя страдает традиционной жадностью и имеет склонность к обману. И вообще интересно, откуда иранцы прознали про лабораторию и про разрабатываемые темы… Но начинать следует все же с американцев. Если родные стены могут превратиться для тебя в тюремные, считаться уже ни с чем не следует, и эти стены следует быстрее покинуть…

– Винчестер…

Полковник полез в карман своего армейского бушлата, сначала достал какой-то прибор с выдвижным щупом и спиралеобразными шнурами, отложил в сторону, потом вытащил и винчестер от компьютера, упакованный в простой целлофановый пакет. Вручил генералу почти торжественно, как дорогую награду.

– Это тебе зачтется, Алексей Викторович, – сказал Аладьян. – Ты захватил самое необходимое, что поможет нам выжить. Пусть пока у тебя будет…

И в это время на приборе, который полковник вытащил первым, замигала красная лампочка.

Лопухин, не понимая, в чем дело, оглянулся.

– Что это? – спросил Эдуард Осипович.

– Это тестер Михал Михалыча, – объяснил полковник. – Он настроен на индивидуальные параметры Солимова.

– Почему мигает?

– Солимов рядом… – Алексей Викторович посмотрел за стекло машины, потом обернулся, посмотрел через заднее стекло.

– Он идет… Он… Бороду сбрил… К нам идет… У него два пистолета-пулемета…

Генерал растерянно, если не испуганно оглянулся и увидел приближающегося к машине человека. Сейчас уже бесполезно ждать помощи от бойцов, отправленных в «уазик».

– Выследил… – на выдохе то ли сказал, то ли простонал генерал Аладьян. – Это все…

Про свой пистолет генерал забыл.

– Против него невозможно… – начал было говорить полковник Лопухин и еще раз оглянулся, взглядом отыскивая в багажнике ящик с оружием и быстро прикидывая, сколько времени ему необходимо, чтобы вооружиться, но тут же вспомнил про другое оружие. – Нейтрализатор…

И с трудом протиснулся между двумя передними сиденьями, чтобы вытащить из «кармана» водительской дверцы небольшую трубку, размером чуть больше авторучки. Полковник успел вовремя, потому что Солимов поравнялся с машиной как раз в тот момент, когда он выпрямился. Но, даже не посмотрев в салон, прошел мимо к выходу из двора.

Генерал громко перевел дыхание.

– Пронесло… Тебе, полковник, штаны менять не надо?

– Нейтрализатор… – повторил Лопухин. – Вам нужен Солимов?

Генерал наконец-то все понял.

– Глуши его…

Алексей Викторович поднял трубку и нажал на кнопку в корпусе. Сначала показалось, что никакого действия не произошло, хотя произойти оно должно было. У каждого человека, задействованного в экспериментах лаборатории, был вшит в руку анализатор, напрямую связанный с тестером, что и помогло определить в этом человеке объект «Солимов». Но этот же анализатор выполнял и другую функцию. Особенно на первых порах в лаборатории были довольно частые срывы в психике испытуемых. И усмирять их приходилось с помощью оружия. Впоследствии стали вставлять в анализатор миниатюрную микросхему, через которую сам анализатор выбрасывал в нервные окончания объекта заряд тока, парализующий на некоторое время любой, даже самый крепкий организм. Объект «Солимов» исключением не стал. Сначала у него дрогнули ноги, подогнулись в коленях, потом его самого стало трясти и выгибать, отбрасывать назад. Объект, казалось, сопротивлялся, но разряд тока был слишком сильным и доходил до головного мозга, вызывая что-то похожее на эпилептический припадок[6]. Он даже упал, как падают эпилептики, и продолжал еще биться.

Генерал выскочил из машины. За ним выскочил полковник. Из «уазика» выскочили и трое бойцов силового блока.

– Придержите его… – распорядился генерал.

Он видел, как держат эпилептиков во время приступа. Бойцы тоже видели, должно быть, это и легко удержали объект, прижав его к земле. А как только он перестал биться, Эдуард Осипович распорядился:

– В машину его. Где здесь больница поблизости? – последний вопрос был обращен к толпе зевак, что собралась рядом.

Генералу, уважая его лампасы, объяснили толково.

Объект загрузили на сиденье «Ленд Крузера». По бокам от него устроились два бойца. Генерал занял место на переднем пассажирском сиденье. Полковник сделал знак водителю «уазика», приглашая следовать за собой, и сел за руль. Но едва большой внедорожник скрылся от зевак за углом, как Аладьян распорядился:

– Наручники на него! И смотрите внимательно – этот тип очень опасен. Он уже только сегодня пятерых наших застрелил…

Охранники тут же вытащили из-под куртки объекта пистолет-пулемет.

– Вот видите…

Перед поворотом на главную дорогу Эдуард Осипович знаком попросил остановить машину, вышел на тротуар, чтобы никто не слышал его, и позвонил Владиславу Аркадьевичу на сотовый телефон, номер которого американец продиктовал перед расставанием как основной вариант связи.

– Как наши дела, господин Мазур?

– Я доложил о вашем предложении. Результата пока нет. Дело, видимо, будут решать в Вашингтоне, а там еще ночь. Придется подождать часов шесть, как минимум.

– Вообще-то я тороплюсь… Но шесть часов я подожду.

– Договорились. А как у вас дела? Наметилось что-то по нашему общему вопросу?

– Этот вопрос уже решен. Объект у меня в машине. Я лично руководил…

– Вы меня не только радуете, но и, в какой-то мере, спасаете. Но это и в ваших интересах, потому что без решения этого вопроса и ваш не решился бы. Теперь у меня есть рычаг, на который я имею возможность надавить. Когда мы встретимся?

– Не раньше, чем решится мой вопрос. Теперь условия ставлю я. А свой диск с записью можете выбросить. В лучшем случае, он мог привести меня к нынешнему положению. Большего он сделать не в состоянии. Поэтому и соблюдение ваших интересов напрямую зависит от меня. Но не волнуйтесь. Я не капризный… Звоните, как будет результат…

– Куда звонить?

– Вы что, не знаете мой номер? Или ваша трубка номера не записывает…

– Я думал, вы человек более сообразительный, мой генерал… Напоследок дам вам совет… Смените sim-карту в мобильнике. Вас могут найти по sim-карте. Современные спутники определяют местонахождение трубки с точностью до пяти метров.

– Да, я сделаю это… Спасибо, напомнили… И новый номер вам сообщу…

– И своих помощников предупредите… Иначе вас найдут через них…

Совет был дельный. Эдуард Осипович слышал, что не только спутники, но и сами телефонные компании в состоянии определить местонахождение sim-карты. Поэтому стоило поторопиться. И хорошо, что машина российского розыска разворачивается так неторопливо. Иначе на руках генерала уже защелкнулись бы точно такие же вороненые наручники, как на руках Солимова… То есть не Солимова, а… Как его… Стромова… Подполковника Стромова…

* * *

Полковник Прохоров вернулся в управление быстро, хотя для этого ему понадобилось, не имея на машине проблескового маячка и сирены, несколько раз выезжать на встречную полосу движения, и вообще, пробираться по Москве со скоростью около или больше ста километров в час. Впрочем, в Москве никого такой скоростью не удивишь, как и выездом на встречную полосу, а патрульных машин ГИБДД, на счастье Валентина Максимовича, не попалось, иначе долго пришлось бы объясняться. Но и время было подходящее для поездок – не «час пик»…

Едва полковник вошел в свой кабинет, как ему уже принесли первые результаты следствия, находящегося на контроле самого высокого руководства. Первым пришел майор Максимов.

– Уже всех, Николай Максимович, допросил?

– На мою долю, товарищ полковник, только один выпал… И очень старается все на всех свалить, поскольку сам он является только подполковником медицинской службы и наблюдал за состоянием объектов, как они называли свои жертвы. «Колется» легко… Он вообще, говорит, считал, что все эксперименты проводятся с санкции руководства ФСБ и страны в целом, и ни минуты не сомневался в правомочности приказов генерала Аладьяна. Таким образом, подполковник Иванов сразу и с удовольствием дал номер «мобильника» своего генерала, с которым он разговаривал всего за несколько минут до собственного задержания. И номер полковника Лопухина, руководителя технического блока лаборатории, которого тоже приходится искать. Я, поскольку вас не было, в космические войска отношение отправить не мог и воспользовался тем, что в дело ГРУ замешано, и попросил их о помощи…

– Ну и…

– ГРУ предоставило услуги своего управления космической разведки. Прислали нам офицера с ноутбуком, он сидит в моем кабинете и отслеживает все передвижения и контакты генерала. Он под полным контролем. Можно брать, но мы пока слушаем его разговоры. Там есть интересные моменты. Приглашаю полюбопытствовать…

– Хорошее дело. Допросы не все закончились?

– Практически все…

– Значит, зря я спешил. Но это ладно. Если генерала возьмем, все станет и без того ясно.

Полковник поднялся.

Кабинет майора Максимова находился этажом ниже. Сразу прошли туда. Майор закрыл дверь на ключ, чтобы никто не помешал офицеру космической разведки спокойно работать.

Седой, хотя и моложавый подполковник только посмотрел на вошедших, но не встал, потому что был занят записью сразу нескольких разговоров, которые здесь слышались через динамики ноутбука, мешая один другому так, что ничего разобрать было нельзя. На мониторе была подробная карта Москвы, на которой светились сразу три точки.

– Олег Леонидович, это полковник Прохоров, руководитель нашей операции. Если сейчас возможно, введите нас в курс дела.

«Космический» подполковник кивнул, проверил бегущие по экрану графики индикаторов и встал, протягивая Валентину Максимовичу руку:

– Подполковник Серегин, старший специалист контроля управления космической разведки ГРУ. Сразу предупрежу, товарищ полковник, во избежание недопонимания, что, поскольку в результатах операции заинтересовано непосредственно Главное разведывательное управление, контроль осуществляется одновременно и здесь, для ваших оперативных нужд, и со стационарного компьютера в нашем Центре…

– Интерес ГРУ – ваши люди? Или здесь еще что-то присутствует?

– Конечно. Насколько нам известно, в деле замешаны восемь офицеров спецназа ГРУ, которых использовали в лаборатории в качестве подопытных кроликов. На настоящий момент мы знаем о судьбе только одного…

– И того, кажется, нашли и снова потеряли? – спросил майор Максимов.

– Нет, Николай Григорьевич. Мы его опять нашли, с вашей помощью… По крайней мере, мы так предполагаем, что нашли его. Указания пока только косвенные, но их несколько, и, нам кажется, здесь можно точно утверждать. Его захватил генерал Аладьян со своими людьми.

– Хорош офицер спецназа, которого захватывают в центре города… – сказал полковник.

– Там есть, видимо, какие-то технические тонкости, которые мы не знаем. Думаю, товарищ полковник, с помощью аппаратуры, которую полковник Лопухин сумел вывезти со вспомогательной базы, они могут без труда захватить любого человека, сначала сделав его недееспособным. В этом особая опасность группы.

– Значит, их следует брать немедленно, пока они еще чего-нибудь не натворили! – Прохоров не любил долгих дел и, имея бульдожью хватку, если цеплялся за ниточку, всегда раскручивал дело стремительно и энергично.

– А вот по этому поводу в настоящий момент командующий войсками спецназа ГРУ полковник Мочилов беседует с вашим руководством, – заметил Серегин. – В разговоре принимает участие и представитель внешней разведки.

– Я не понял, по какому поводу? – спросил полковник.

– Это потому, что вы не читали распечатку материалов всех переговоров. Там в дело замешана и американская агентура, и иранская, и китайская, и представитель боевиков Курдской рабочей партии, и вообще кто только не замешан. У нас есть предположения, что интерес к работе лаборатории проявляли и пакистанские талибы, и афганские талибы, и чеченские боевики, находящиеся в настоящее время в эмиграции где-то в Саудовской Аравии и в Лондоне. У Аладьяна слишком широкий круг знакомств, который должен заинтересовать и ваше руководство, и наше. И потому с задержанием генерала спешить не следует, пока все нити не определены. В данный момент ГРУ больше всего интересует американская линия. Эта же тема стоит на разработке у Внешней разведки. И можно сильно навредить торопливостью. Аладьян и так от нас никуда не уйдет.

– Ну, так дайте мне эти распечатки, чтобы я в курс дела вошел… – недовольно потребовал полковник Прохоров.

Он не любил, когда его работа внезапно выходила из плановой и, более того, вообще выходила из сферы его влияния или приходилось учитывать чужие интересы, что тоже стесняло. Но, как человек военный, умел считаться с целесообразностью и не настаивал, когда целесообразность была очевидной.

– К сожалению, товарищ полковник, у меня есть только цифровые записи разговоров. Мой компьютер, впрочем, как и другие, не распечатывает с голоса. В ГРУ для этого держат штат наборщиков, которые распечатывают записи. Когда полковник Мочилов освободится, я думаю, он выделит вам один экземпляр.

Но ждать Прохорову не пришлось. В кабинет заглянул помощник дежурного по управлению.

– Валентин Максимович, а я вас по всем этажам ищу… Вас срочно требуют наверх… Там совещание по вашему делу…

– Вот, – сказал подполковник Серегин, – там вам наверняка дадут распечатку…

Глава 7

Боль из тела не уходила. Она была, она жила и медленно, но планомерно и неуклонно вытягивала жилы. И все тело было усталым, мышцы истощенными. К тому же добавилась головная боль. Но терпеть боль Андрей Никитович умел, и даже умел заставлять себя не обращать на нее внимания. В принципе это довольно простая психологическая технология, отработанная на многочасовых занятиях. Надо сначала прислушаться к боли, ощутить ее полностью, а потом признать ее привычной и убедить себя самого в том, что эта боль привычная. Привычная боль переносится гораздо легче. Порой ее вообще не замечаешь. Так, однажды после контузии он долго мучился с болями в позвоночнике, где один из позвонков сместился со своей оси и защемлял спинной нерв. И медики ничего не могли сделать. Медики, как всегда, ампутации любят. А позвоночник ампутировать как-то несерьезно. А другого сильного лечения никто не предложил. Но Андрей Никитович к этой боли настолько привык, что, когда один знакомый пасечник вылечил его пчелиными укусами, первое время было даже странно ходить без ощущения боли. Без ощущения привычной боли, уже успевшей стать частью его существа…

Так же, желая возвести боль в ранг привычной, он сделал и сейчас. Он воспринимал и боль, и неудобную позу, от которой затекали ноги, и врезавшиеся в руки кольца наручников с жесткими краями, все это воспринимал со всей остротой, воспринимал и впитывал в себя, до предела переполняясь болью, осознавая ее и пробуя ее каждой клеточкой тела. И при этом, при концентрации конкретно на болевых ощущениях, тем не менее одновременно осознавал, что все больше и больше становится Андреем Никитовичем, и уже отдаленно представлял себе даже характер и манеру поведения Абдулло Нуровича. Представлял, как человека существующего где-то в стороне, параллельно, но не имеющего к нему самому ровно никакого отношения. Он делал то, на что Абдулло Нурович был не способен, на что был не способен обычный простой человек, даже спортивного склада, с сильными мышцами тела и с не менее сильным характером. На это был способен только офицер спецназа, прошедший высококлассную специальную подготовку. Андрей Никитович впитывал в себя боль, переполняясь ею, умышленно утрируя и умножая ее, возводя в абсолют, но никто со стороны не видел ни малейшего движения его лица. Конечно, если бы были открыты глаза, они могли бы выдать. Глаза выдают человека даже с непоколебимой волей и адским терпением, потому что зрачок на подсознательном уровне расширяется.

И боль ушла… Тело стало вдруг спокойным и умиротворенным, и снова каждая клетка готова была отзываться на посыл мозга. Таким образом он почти вернул себя в нормальное состояние. В состояние боевой машины в человеческом обличье. И, если бы не наручники, уже через несколько секунд сам сидел бы на водительском месте, а те четверо, что были в машине помимо него, лежали бы связанными в багажнике и на заднем сиденье.

Но пора было оценивать обстановку и искать в ней слабые стороны. То есть слабые стороны противника, который считает, что он обстановку контролирует. Не бывает контролируемой обстановки без слабых сторон. В принципе не бывает. Только необходимо научиться эти слабые стороны читать правильно, чтобы не ошибиться.

Андрей Никитович сидел на заднем сиденье, с двух сторон зажатый парнями с крепкими плечами. Плечи чувствовались явственно. Слишком сильные плечи для бойцов, тяжелые плечи. Это Андрей Никитович хорошо знал. Когда мышцы слишком объемные – это уже одна из слабых сторон. Такие люди в себе уверены чрезвычайно и до глупого. И ломать их можно без проблем. В своей богатой боевой жизни подполковник Стромов ни разу не встречал стоящего бойца, имеющего атлетическую фигуру. Бойцы всегда бывают поджарыми, предельно резкими, но не производящими внешнего впечатления. И именно потому их умение наносить разящие удары всегда воспринимается как неожиданность. Но и воспринимается, благодаря той же неожиданности, в момент, когда бывает уже поздно, когда удар или каскад ударов уже прошли и своей цели достигли.

Таким образом, первое слабое звено было найдено на ощупь. Как ни странно, вторым слабым звеном можно было считать то, что он не нащупал под курткой оружия. Пистолет-пулемет с него сняли, вернув прежним владельцам. И потому охранники теперь чувствуют себя намного увереннее. Такая уверенность легко в самоуверенность переходит, а самоуверенность, когда она необоснованна, всегда губительна.

Но глаза открывать все же следует, иначе трудно будет что-то понять. А понять уже необходимо. Единственно, что мешало, это незнание того, кем себя представлять – дворником или подполковником? Этот момент важный, в зависимости от того, чего от него ожидают. Хотя сейчас они и от дворника обязаны ожидать любого неожиданного поворота, потому что в их понятии не подполковник спецназа, а именно дворник наворотил уже гору трупов и инвалидов за два неполных дня. Тем не менее неизвестно, кто им нужен, дворник или подполковник спецназа ГРУ. Один из этих двоих будет мешать, и его могут пожелать убрать.

Поразмыслив таким образом, Андрей Никитович решил исходить из нехитрой комбинации. Если он представится дворником, то из дворника всегда имеет шансы, в открытую посмеявшись над ситуацией, вернуться в подполковники спецназа. Если он представится сразу подполковником, то шансов стать дворником без предварительной большой работы, в первом случае занявшей восемь лет, меньше. Но как должен себя вести дворник, страдающий деменцией? Оказалось, что Андрею Никитовичу становится все труднее и труднее понимать это, хотя он отлично все понимал еще несколько часов назад. Мозг очищался и отбрасывал недавно еще устойчивые модели поведения как ненужное, неприсущее конкретному человеку. Но изобразить что-то можно. Хотя бы попытаться изобразить… Дворник обязательно должен чувствовать боль и страдать от нее, поскольку не имеет навыков спецназовца в адаптации к боли. Это первое. Еще дворник не должен понимать ситуацию, как понимает ее подполковник. Это второе. И еще они наверняка сделали вывод – дворник становится опасным для них только в момент наибольшей опасности для себя. Если они этой вещи не понимают, то им нечего делать на этом свете…

Оценив все это и выработав направление в поведении, Андрей Никитович сначала громко застонал, потом открыл глаза и с почти неподдельным удивлением и даже с испугом осмотрелся. Плечи с двух сторон при этом зажали его плотнее, предотвращая возможную попытку встать. Но он такой попытки не предпринимал. Зачем ему, дворнику, в подобной ситуации вставать…

– Проснулся, голубчик… – грубо сказал человек на переднем пассажирском сиденье, коротко глянув через плечо.

Андрею Никитовичу были видны его генеральские погоны, и он, кажется, представлял, с кем имеет дело. Михаил Михайлович Иванов многократно упоминал генерала…

– Здравствуйте… – сказал Андрей Никитович с явственными интонациями Абдулло Нуровича, показывая этим, что разговаривает не подполковник Стромов, который должен был бы сказать: «Здравия желаю!» – Как все болит… Что со мной случилось?

– Ты что же раньше не сказал, что у тебя эпилепсия? – не оборачиваясь, спросил человек с погонами полковника, что сидел за рулем.

Это не был приступ эпилепсии, и подполковник Стромов знал это точно. Эпилептик после приступа ничего не помнит, иногда даже не сразу узнает людей, которые его окружают, а Андрей Никитович пришел в себя, ясно осознавая, что было с ним до потери сознания. И вообще, если бы он страдал эпилепсией, то не служил бы в спецназе. А сознание он потерял от болевого шока, что, в общем-то, и с эпилептиками тоже случается. Но болевой шок пришел не извне, он пришел со стороны, когда там, во дворе, Андрей Никитович прошел мимо «Тойоты Ленд Крузер». Той самой, судя по всему, «Тойоты», в которой сейчас ехал. Была эта встреча случайной или его ждали, это сейчас уже и не важно. Скорее всего, случайной, потому что он мог ведь и не пойти в ту сторону, он мог и не через двор пройти, а по тротуару вдоль улицы и потом за угол свернуть, и тогда его не увидели бы. Но источник боли находился конкретно в машине…

– У меня не эпилепсия, – слабо возразил дворник в лице подполковника спецназа. – У меня деменция. Посмотрите мою диспансерную карточку, там ничего про эпилепсию нет.

– У всех эпилептиков до первого приступа такой болячки не было… А потом появилась…

– Налево поворачивай… – приказал генерал. – И вдоль заводского забора дуй…

– А мы там проедем? – спросил полковник.

– Я там сегодня проезжал на «уазике».

– Уж очень не хочется машину уродовать. Новенькая… Полтора месяца, как из автоцентра…

– Главной дорогой поедешь, тебе ее пулями изорвут… – предложил генерал выбор. – Дуй прямо… И никуда пока не сворачивай. Я скажу, когда свернуть, не то прямо в лабораторию укатишь. А там тебя, надо полагать, ждут…

Полковник повернул, но дальше ехал аккуратно, и машина переваливалась с боку на бок, тем не менее, пользуясь большим клиренсом и вообще повышенной проходимостью, проблем не имела и даже ни разу не зацепила кочки днищем.

– А это что? – спросил Андрей Никитович, приподнимая руки и показывая наручники.

Подполковник спецназа не спросил бы об этом, сам понимая и выжидая, когда ему объяснят. А дворник спросить был обязан.

Сидящие по бокам охранники сразу вцепились в руки Стромова, не давая подполковнику поднять их выше. Пальцы у парней цепкие, отметил Андрей Никитович, крепкие, но в то же время руки поднять они все же дали. Значит, реакция, как у всех излишне «накачанных» мышц, у этих рук слегка замедленная. Мозг успевает среагировать, отдает приказ, а руки слушаются не сразу.

– А это чтобы ты не бодался… – объяснил генерал.

– Я не бодаюсь, – миролюбиво ответил дворник, хотя подполковник спецназа с удовольствием «боднул» бы затылок генерала. Таким ударом легко отключить человека, тем более, если он не ожидает удара. – И разве можно бодаться руками?..

– Мешают браслетики?

– Мешают…

– Ладно… – миролюбиво согласился генерал. – На дачу ко мне приедем, будешь хорошо себя вести, снимем… Пока потерпи, чтобы водитель наш не волновался… Ты без наручников иногда буйным становишься… Полковник за свою машину боится. Дашь по голове, он не туда въедет…

– По голове – это я могу… – с довольной улыбкой подтвердил дворник. – Как в сериале получается…

* * *

Капитан Юровских позвонил старшему лейтенанту Марочкину на «мобильник».

– Сережа…

– О! Коля… Наконец-то. Мы уже заждались. Был на квартире?

– Был… «Контролька» на месте… Не возвращался… Но это уже все вчерашний день. Мы нашли Стромова. Его захватил генерал Аладьян…

– Искать надо…

– Пока не надо. Аладьян под контролем. Тебя в управление вызывают. Вливаешься в мою группу. Юрий Петрович мне звонил. Он сейчас в ФСБ на совещании у руководства по этому же вопросу. Нам придают пару человек из «Альфы» и пару оперов ФСБ. Надо готовиться к командировке. Куда – пока не знаю, могу только предполагать, но мои предположения, сам понимаешь… Сейчас полковник приедет, будет все разжевывать. Тебе следует срочно прибыть. Пропуск на тебя заказан. Напрямую к Мочилову. Я там буду…

– Еду…

Сережа убрал трубку, посмотрел на жену и на тещу, укачивающую на руках маленького Андрейку, и сообщил, стараясь говорить бодрым пионерским голосом:

– Все в порядке… Не совсем, но почти… Андрея Никитовича захватили люди генерала Аладьяна. Их всего несколько человек на свободе осталось, но вот как-то встретились… Но сам генерал и вся его шайка под контролем и ГРУ, и ФСБ. Больше по телефону мне сообщить не смогли. Меня срочно вызывают в управление. Говорят, к командировке готовиться. Не знаю, успею ли заскочить домой… В любом случае, позвоню…

– Так что с Андреем Никитовичем? – спросила Любовь Петровна.

– Не знаю. Как только что-то будет известно, я сразу сообщу. Там я ближе к людям, обладающим информацией, буду… Не волнуйтесь… – Он открыл дверь, шагнул за порог, глянул на лифт и обернулся. – И… Вот еще что… Конечно, паровоз ушел, и вроде бы все уже безопасно… Но дверь каждому не открывать, соблюдать осторожность… Мариша… Та штука, что ты принесла…

Она сняла с полки «ПП-2000», показала так, словно демонстрировала свое умение обращаться с оружием. С мужской точки зрения, это выглядело смешно, но муж не усмехнулся, чтобы жену не обидеть. Пусть считает, что пистолет-пулемет поднимает профессионально…

– Естественно, никому не показывать, но держать под рукой… – Он интонацией подчеркнул серьезность приказа. – А если придется стрелять, лучше с двух рук…

Мариша кивнула, опустила оружие, подошла и поцеловала мужа в щеку. Любовь Петровна, одной левой рукой удерживая Андрейку, правой перекрестила зятя.

– С Богом…

Сережа шагнул к лифту. Прощание было скомканным и слегка напряженным из-за обстановки и не было полностью прощанием, потому что не известно еще было, уезжает ли Сережа и куда уезжает, если уезжает, и на сколько.

Ехать в гараж за машиной, потом пробиваться через пробки, потом, если придется срочно выезжать в командировку, пристраивать куда-то машину – все это показалось нецелесообразным. Поэтому добирался на метро, дальше пешком. Пропуск в бюро пропусков, как и предупредил Коля Юровских, уже ждал. И задержки никакой не было. Капитан сам встретил старшего лейтенанта Марочкина, не частого гостя в этом здании, у дверей управления.

– Придется подождать. Полковник выехал, но когда доедет – это вопрос компетенции небес. Как по Москве ездить – сам знаешь. А «мигалок» нашему брату не полагается даже в оперативной обстановке.

– Что про Стромова слышно?

– Пойдем в кабинет…

В длинных коридорах ГРУ разговаривать на рабочие темы не принято. И даже при том, что людей здесь было не так много, как на улицах, офицеры дошли до кабинета капитана молча. Там же, в кабинете, дожидались дела три старших лейтенанта, что участвовали в задержании подполковника Иванова, два Михаила – высокий и невысокий, и Александр. Стул для Сережи был уже принесен из другого кабинета.

Юровских сразу ввел Марочкина в курс дела.

– Это мы выяснили, что с подполковником произошло. Несколько женщин стояли, обсуждали, что с человеком случилось. Расспросили. Человек прошел мимо машины, потом его что-то остановило, выгнуло дугой, стало трясти и бросило на спину. Типичный приступ эпилепсии. Из машины вышел генерал, потом из-за руля – полковник. Генерал, судя по описанию, Аладьян. Полковник, видимо, Лопухин, руководитель технического блока лаборатории. Из соседнего «уазика» выскочили люди, генерал им приказал. Сначала больного прижали к земле, не дали биться, потом в машину к генералу загрузили, спросили, где здесь ближайшая больница, и уехали. Мы, естественно, в больницу наведались. Никого туда не привозили. Номер машины не знали, марку машины тоже. Единственное, что иномарка и внедорожник… Чуть позже по результатам допроса выяснили, что Лопухин ездит на «Тойоте Ленд Крузер Прадо». С трудом, но вычислили номер. Машина зарегистрирована на его сестру, носящую другую фамилию. Приехали со всеми данными, а здесь, оказывается, уже все про захват знают. Подключилось наше Управление космической разведки, определили трубку генерала и слушали, как ему посоветовали sim-карту сменить. Генерал сменил, но позвонил по тефону предыдущего абонента, чтобы свой номер сообщить. Его снова засекли. И всех прослушивают, с кем генерал общался. И того, кто рекомендовал сменить sim-карту. Это оказался сотрудник американского посольства. И тут выяснилось, что подполковник Стромов совершенно не нужен генералу Аладьяну, но очень нужен этому американцу. Американец стал по телефону договариваться, чтобы пристроиться с отдельной машиной в группу гуманитарной экспедиции, что собралась выехать на Северный Кавказ. Андрея Никитовича он намеревается взять с собой. Договорился, хотя сама экспедиция организована Европарламентом и к США отношения не имеет. Одновременно американец требовал двадцать три миллиона долларов для выплаты генералу Аладьяну…

– Дорого они подполковника оценили… – заметил Марочкин. – Буду гордиться тестем…

– Похоже, это не только за подполковника. Аладьян намеревается еще кое-что ему продать… Мы думаем, результаты работы лаборатории. Но деньги будут доставлены в Грузию, и генералу придется ехать туда. Нам ставится задача ехать следом. На Северном Кавказе ты забираешь нам в поддержку свой взвод в полном составе, с нами, как я говорил, идут два офицера «Альфы» и два опера ФСБ, и, кроме того, в усиление твоего взвода из спецрезерва ГРУ выделяют пару снайперов с импортными дальнобойными винтовками. Прицелы, что важно, с тепловизором… И будем ловить момент истины – сначала узнаем, зачем нужен американцу Андрей Никитович, потом постараемся перехватить материалы Аладьяна и, естественно, выручить подполковника… Ты готов?

– Поехали… – сказал Сережа, вызывая общие улыбки.

– Я бы все-таки дождался полковника Мочилова… – возразил Николай.

В это время на столе зазвонил телефон. Юровских снял трубку.

– Да… Понял, товарищ полковник. Мы в сборе. Готовы. Идем… – Положив трубку, встал. – Юрий Петрович легок на помине… Прибыл…

* * *

Генерал Аладьян чувствовал, что настал момент, наступление которого он всегда предвидел. Все последние годы, когда власть в стране крепла, он ощущал его приближение и ждал, что над его лабораторией установят жесткий контроль, и тогда многие эксперименты, обещающие поразительные, по большому счету, результаты, придется прекратить. Более того, Эдуард Осипович предвидел даже такой вариант развития событий, при котором его предыдущие действия могут признать незаконными и призвать его к ответу, что может зачеркнуть всю его предыдущую жизнь и низвести самого Эдуарда Осиповича на нулевой уровень. Когда Аладьян начинал свою деятельность, при советской еще власти, вполне его устраивающей и много ему позволяющей, с него спросить никто не решился бы, потому что тогда результат оправдывал средства, и все, что он делал, было по существу своему обычным явлением, направленным на пользу государства. Именно тогда возникла практика использования живого материала, который сам давал согласие на участие в экспериментах, – заключенных, приговоренных к длительным срокам заключения и даже к расстрелу. Дело было до введения моратория на смертную казнь, и желающих таким образом попытаться избавиться от смерти хватало. А расстреляли их или нет – это мало кому было известно. Условие ставилось сразу – эксперименты, опасные для психики. Семьдесят процентов не выживают. Но есть возможность войти в число оставшихся тридцати процентов. Тогда, после окончания эксперимента, чистые документы и свобода. При желании – выезд за границу. Некоторым это ставилось даже в качестве условия, чтобы не засветились потом в стране. Естественно, все условия были психологическим ходом и ерундой для надеющихся выжить. Не выживал никто. Не было просто пресловутых тридцати процентов. Но с условиями, такими конкретными и подробно расписанными, заключенные верили лучше. И соглашались. Надежда умирает последней…

При первом российском президенте лаборатория сначала закрылась, потом финансировалась на американские деньги в обмен на материалы исследований, потом финансирование пошло уже из бюджета ФСБ, и связь с американцами прекратилась. И напряжение начало медленно, но неуклонно нагнетаться. Это Аладьян чувствовал каждой клеткой своего мозга. А в последние годы от него стали требовать не только предъявления результатов, но и более подробную отчетность о методиках, стали утверждать планы, корректировать и контролировать. И это тогда, когда удалось достичь многого, к чему лаборатория шла все годы своего существования, – были выработаны технологии превращения любого практически человека, даже душевнобольного, в идеального спецназовца в предельно короткий срок, и, наоборот, с помощью технических средств низведение любого высококлассного противника до уровня полной и прогрессирующей деменции. А что еще нужно для войны!.. Или, если пойти дальше, что нужно для политиков!.. До момента достижения конечного результата осталось совсем немного. Осталось выработать технологии закрепления этого результата за каждым объектом на длительный срок. Но даже без этого разовое использование единицы можно было считать прорывом в психологическом воздействии на человека. И вот – провал, который все перевернул. Когда-то в такое же положение попали немцы. Они научились делать образцового сильного солдата из изможденных узников концлагерей. На короткий срок, но такого солдата хватало. Но окончание войны не позволило закрепить результат. Потом американцы отлавливали немецких специалистов и вывозили их в свои лаборатории. Но были утрачены сами методики, и американцам пришлось все начинать заново, и со специалистами второстепенными, потому что основные куда-то исчезли. Как потом поговаривали, они время от времени объявлялись в южноамериканской сельве. Но это только слухи.

Теперь такой же провал российской программы…

Но генерал и этот провал предвидел. Он не зря изучал историю вопроса. История всегда позволяет делать соответствующие правильные выводы. И именно потому Эдуард Осипович держал все материалы, разработанные различными блоками лаборатории, на своем отдельном компьютере, жесткий диск которого сейчас лежал в его кармане. И уже есть первые очень даже заинтересованные покупатели… Но даже эти покупатели не учитывают, что Эдуард Осипович не брал на себя обязательства передавать материалы только одной и единственной стороне. Или учитывают, но понимают, что бороться с желанием человека заработать больше – невозможно. По большому счету, он продает незапатентованный патент. И продавать его желает много раз. А когда он прикинул, что можно заработать на этом материале, то началась легкая лихорадка. С такими деньгами можно не просто жить до самой смерти, ни в чем себе не отказывая. С такими деньгами можно новую лабораторию построить, собственную, вообще никому не подконтрольную, и получить в руки такую власть, которой не могут получить никакие президенты. Власть эта будет незаметной, но людьми управлять будет не кто-то, а он сам, Эдуард Осипович. Для этого необходимо только место подходящее найти. Естественно, не в России…

Стран много, выбор богат. И многие из этих стран готовы были бы принять такую лабораторию у себя, понимая ее перспективность. Даже ближайшие соседи – бывшие земляки – Украина или Грузия, например, или еще кто-то, кто не слишком ладит с нынешней Россией. Можно использовать даже тех, кто внешне и ладит… Армению, которая официально считается его родиной, или Азербайджан, хотя с Азербайджаном могут возникнуть сложности, поскольку азербайджанцы отнесутся с недоверием к человеку с армянской фамилией. Но любая из этих двух стран в противостоянии другой пожелает иметь в своем арсенале такое мощное оружие. Можно и в прибалтийские страны наведаться, и в Польшу. Но в этом случае лаборатория опять попадет под контроль государства. А Аладьяну уже совсем не хотелось никакого контроля. Абсолютно никакого контроля. Он хотел все контролировать только сам. И сам хотел диктовать свою волю. Диктатором он был уже в лаборатории. Диктатором желал оставаться и впредь. Хорошо бы купить себе какой-нибудь небольшой остров и там построить лабораторию. А потом уже этот остров, когда лаборатория сможет не только проводить исследования, но и строить образцы оружия, сможет диктовать условия кому угодно. Хотя, кажется, это уже было в каком-то фильме или книге. Повторяться не стоит, можно и самому что-то придумать…

Но куда ему спешить? Время есть. Можно будет осмотреться. Только сначала стоит получить деньги, и как можно больше. С деньгами, с большими деньгами, возможности выбора увеличиваются многократно…

Sim-карту на трубке генерал сменил, причем купил ее на свои документы один из бойцов силового блока. Следовательно, за Эдуардом Осиповичем след потянуться не должен, а на простых бойцов охраны лаборатории, как официально назывался силовой блок, розыск объявлять еще вроде бы и не должны, если их вообще будут разыскивать. И сразу сообщил новый номер Владиславу Аркадьевичу Мазуру, чтобы тот знал, куда обратиться, когда будет необходимость. Мазур остался доволен и обнадежил сообщением о том, что сумел дозвониться до ответственного человека. Их общий финансовый вопрос решается и будет решен в ближайшие часы. Хотя сообщил и неизбежное неудобство, которое возникнет при доставке такой большой суммы наличными. Доставлять видится возможность только в Грузию, на один из аэродромов, принимающих американскую военно-транспортную авиацию, и только с попутным рейсом. Владислав Аркадьевич предложил добираться до Грузии вместе, потому что без него никто деньги генералу не отдаст, но добираться при этом предстояло через территорию Чечни, что создавало некоторые неудобства, однако поехать можно было в составе гуманитарной экспедиции Европарламента. Такой вариант Эдуарда Осиповича вполне устраивал. Ему в любом случае предстояло искать путь за границу, а если этот путь будет прикрывать еще и какая-то гуманитарная экспедиция, то это можно считать только плюсом.

Вторую sim-карту купили для полковника Лопухина. Уже на документы другого охранника. Алексея Викторовича тоже могут искать по трубке. Все остальное, как думал генерал, находилось вне зоны возможного поиска.

Требовалось только перевести дыхание. А дыхание переводить Эдуард Осипович предпочел в знакомой обстановке. Когда он начал готовиться к возможным неприятностям, когда перебросил на свой компьютер все наиболее важные материалы, тогда же купил и дом в деревне, не слишком удаленной от лаборатории. Купил, естественно, на подставное лицо, на бездомного человека, ставшего впоследствии «кроликом» в лаборатории. Дом, внешне неказистый, отвечал внутри всем требованиям современного комфорта. Благо, финансовые возможности генерала позволяли такой комфорт создать. И он с удовольствием проводил в деревне свободное время. Порой бывая там даже чаще, чем в городской благоустроенной квартире. Туда и поехали, потому что Аладьян уже мысленно смирился с тем, что этот дом придется потерять. Продать его невозможно, поскольку «кролик» долго в лаборатории не протянул. Таким образом, желая покинуть страну, дом с собой забрать нельзя. Но не стоит жалеть о мелочи, когда приобретаешь большее. Эта мысль генерала утешала точно так же, как волновала и лихорадила мысль о возможных приобретениях…

…Покинули Москву вполне благополучно, не нарвавшись ни на один из постов ГИБДД, где могут стоять вооруженные омоновцы, готовые к встрече генерала, фотографию которого им наверняка нашли в архивах ФСБ, хотя бы фотографию с личного дела. «Тойота Ленд Крузер» с сельской дорогой справлялась ничуть не хуже «уазика», который тянулся позади. Плохо было только то, что машина не была оборудована навигационной системой и не показывала дорогу, по которой можно было бы объехать лабораторию стороной. Пришлось эту дорогу искать методом тыка пальцем. Хорошо, один из охранников помнил карту местности и подсказал. Но хорошо увидеть дорогу можно только летом, а сейчас, когда все кругом талым снегом присыпано, пусть и не глубоким, но все же маскирующим укатанную колею, дорогу пришлось «ощупывать» колесами. И только сильный двигатель машины выручал. Объехали, не зная, что в лаборатории творится. А твориться там сейчас должен был, по идее, глобальный обыск. Там есть что поискать и где поискать. Следователям военной прокуратуры, а гражданскую прокуратуру сюда, естественно, не допустят, и операм ФСБ придется несколько суток безвылазно просидеть внутри периметра, и все равно что-нибудь пропустят. А потом предстоит самое сложное, если вообще возможное – классифицировать все, что найдут. Документы, улики, материалы, объекты исследований… Веселенькая, одним словом, работа, которая не вызовет добрых слов в адрес Эдуарда Осиповича и его сотрудников. Но его самого, впрочем, добрые или недобрые слова интересовали мало. Его заботило только одно – проехать мимо лаборатории незамеченными, потому что машину полковника кто-то может и опознать.

Но все обошлось. Дорога, ни разу за всю зиму никем не прокатанная, увела в лес. Только в одном месте в заросшей молодняком просеке, через которую линия электропередачи тянулась к лаборатории, вдалеке мелькнул главный корпус. Но вид этого здания не вызвал у генерала Аладьяна никаких ностальгических чувств. Напротив, даже злорадство появилось, потому что все материалы исследований, оставленные в лаборатории, не имеют главных связующих звеньев. Эти звенья есть только у самого Эдуарда Осиповича. Пройдет вот время, он встанет на ноги и, может быть, обнаглеет настолько, что предложит России купить у него материалы исследований, проведенных на российские же деньги. И даже цену запросит мизерную, чтобы унизить своих гонителей. Это будет выглядеть, по крайней мере, забавно…

Лабораторию проехали, никого не увидев и никому не позволив себя увидеть, но вот, оказалось, старая заброшенная дорога, которой они воспользовались, в деревню не ведет, а вообще уходит куда-то в слегка подмерзшее болото, а по такому болоту даже на внедорожнике ехать рискованно. Пришлось сворачивать и под вздохи полковника Лопухина ехать напрямик через холмистое поле, ломая кусты и переезжая рытвины. Высоких сугробов, впрочем, которых Алексей Викторович опасался, не оказалось, и потому ни разу не забуксовали. Самому полковнику такая дорога не нравилась откровенно, но возразить на приказ генерала он не решился. Так, не разгоняясь и однажды даже небольшое болотце преодолев, выехали они к нормальной дороге, ведущей от лаборатории к деревне. И «уазик», к счастью, тоже не застрял. И выбрались в таком месте, где их из лаборатории видно уже не было ни под каким углом.

До деревни оставалось два километра…

* * *

У полковника Мочилова кабинет был чрезвычайно просторным, и приставной стол для заседаний тоже был непривычно длинным, за столом могло уместиться большое количество офицеров. Впрочем, заседания здесь, видимо, были не частым явлением, поскольку стол больше использовался для расположения на нем обычных армейских топографических карт и карт спутниковой съемки. В большинстве это были карты различных республик и районов Северного Кавказа, что легко было с первого взгляда определить любому офицеру, привыкшему работать с картами.

– Присаживайтесь… – без улыбки сказал полковник и взглянул на одного из четырех старших лейтенантов.

– Это ты, стало быть, Марочкин?

– Так точно, товарищ полковник, – Сережа принял стойку «смирно».

– Знавал я твоего отца. По Афгану еще. Я там ротой в отдельном батальоне командовал. Он в соседней роте – взводом… Садись, чего встал… Сейчас принесут нам кое-что из архива, потом будем гадать… на топографических картах…

Ждать пришлось недолго. Пока полковник вытаскивал из сейфа и читал какие-то документы, в кабинет без стука вошел незнакомый майор, достал из папки и молча положил перед Юрием Петровичем от руки исписанный лист пожелтевшей по краям бумаги. Две дырки на полях листа говорили, что документ изъят из папки-скоросшивателя.

– Есть? – спросил Юрий Петрович.

– Еле нашел… В компьютер это почему-то не занесено. Вообще дело считалось закрытым, и хорошо еще, что не уничтожили…

После этого, порывшись среди других бумаг в той же папке, майор вытащил и положил второй лист с простой принтерной распечаткой.

– Ответ на запрос.

– Понял. Спасибо.

Майор сразу вышел.

Мочилов прочитал первый лист, не сразу приноровившись разбирать почерк, положил его перед собой и ненадолго задумался. Потом протянул лист Сереже Марочкину.

– Вот рапорт командира батальона о гибели подполковника Стромова. Твой родственник, старлей, тебе с ним и работать вплотную. Значит, ситуация такая, – полковник не стал дожидаться, когда Сережа прочитает рапорт и передаст остальным. Но второй лист оставил себе. – Коля, пододвинь ближе карту… Нет, следующую… Да-да… Это как раз то место. Граница Чечни и Дагестана… Значит, дело там было так… Подполковник Стромов получил донесение своего платного осведомителя из числа местных жителей, что тот выследил группу боевиков, возглавляемую неким человеком европейской внешности, не владеющим чеченским языком. Боевики прятали в пещерах у реки какие-то приборы и сложное техническое оборудование, как осведомитель предположил, шпионского характера. В отсутствие боевиков осведомитель наведался в пещеру, осмотрел оборудование и перепрятал, хорошо замаскировав, в одной из соседних пещер – там таких много. Впоследствии боевики тщетно искали свое оборудование, допрашивали многих местных жителей и даже застрелили двоих, но ничего вразумительного узнать не смогли. Так и ушли ни с чем. Осведомитель предлагал приехать, чтобы забрать оборудование. Подполковник Стромов выехал в означенный район на автомобиле «УАЗ» в сопровождении двух технических специалистов, которые должны были определить характер находки. По пути машина подорвалась на фугасе. Все погибли при взрыве. Кроме подполковника Стромова, выхода на осведомителя не было ни у кого, а искать по всем пещерам это затерянное оборудование, не зная в действительности, что оно собой представляет, командир батальона посчитал нецелесообразным.

Полковник почесал тупым концом карандаша нос. Это было уже повторное движение, и Сережа Марочкин подумал, что такое движение помогает Юрию Петровичу сосредотачиваться. Мочилов продолжил:

– Это рапорт… Что он нам дает? Мы знаем, зачем Стромов туда ехал… Приблизительно знаем и само место, где в самом деле есть на крутом берегу реки множество не слишком глубоких, но местами связанных одна с другой пещер. У нас даже план-карта этих пещер есть. Скоро ее найдут и доставят вам. Знаем, что есть осведомитель, но по-прежнему не знаем его имени. Теперь то, что мы смогли узнать по документам. И еще кое-кого смогли за несколько отпущенных нам часов отыскать, как свидетеля, чьим показаниям можно верить… Трупы были обнаружены воинской частью, входящей в состав войск ФСБ, которые передали тела в республиканское управление ФСБ для отправки спецназу ГРУ. Правда, передали уже в запаянных цинковых гробах, словно имели такие гробы в запасе. И здесь мы подходим к самому главному…

Полковник Мочилов взял второй лист.

– И вот что мы получаем… Как раз в то время в означенном районе производились испытания аппаратуры лабораторией, руководимой генералом Аладьяном. Испытания какой аппаратуры, нам узнать не удалось, поскольку с отчетностью у этой лаборатории не все гладко. Тем не менее других частей подчинения ФСБ в районе в то время не было. И в итоге один из якобы погибших при взрыве офицеров спецназа – подполковник Андрей Никитович Стромов – находится через восемь лет в весьма плачевном состоянии как подопечный этой самой лаборатории. Попутно сообщу, что примерно в то же время в других местах, но неподалеку от вышеуказанного, при схожих обстоятельствах пропали еще семь офицеров спецназа. Мы надеемся найти их после изучения документов лаборатории. Но это уже не ваша задача…

Полковник вздохнул, забрал у Марочкина рапорт командира батальона, приложил к нему лист принтерной распечатки и убрал в сейф. А из него вытащил толстую папку, в которой где-то в середине виднелось несколько закладок из цветной бумаги.

– А вот материалы из аналитического исследования, проведенного офицерами Генерального штаба по итогам некоторых странных событий в том же самом районе в то же самое время. И здесь мы находим несколько случаев, которые заинтересовали нас точно так же, как и офицеров Генерального штаба. Хотя конкретных выводов мы сделать не можем. Не смогли их сделать и в Генштабе. Однако у нас есть предположения, но эти предположения следует проверить. Итак, аналитиками опрошены солдаты и офицеры из восьми подразделений Российской армии, причем из совершенно разных родов войск. Со всеми ними в самые критические моменты боя случалось несчастье… – Юрий Петрович раскрыл первую закладку. – В одном случае, и это первое проявление, был зарегистрирован беспричинный ужас, охвативший вдруг солдат и офицеров целого взвода, когда они заперли в ущелье банду боевиков. И никто не может объяснить, почему взвод бросил выигрышные позиции и не просто отступил, а бежал с места боя. Здесь рапорты всех участников… Ни одного вразумительного слова… Никто не понимает, что произошло, в том числе и командир взвода…

Полковник перелистнул документы и открыл их на второй закладке.

– Опять взвод. Перед решающей атакой весь взвод не свалил, а, грубо говоря, рассадил по кустам приступ диареи… Можно было бы подумать на пищеблок, но дело в том, что из одного котла кормили несколько взводов. Термосы этого взвода были впоследствии тщательнейшим образом исследованы, отравляющего вещества обнаружено не было… Наконец, третий случай, и опять фигурирует целый взвод, который был к тому же наполовину уничтожен боевиками. Перед атакой взвод в полном составе потерял зрение. Но через пару часов зрение к оставшимся в живых вернулось, и никто не мог понять, что случилось… Есть еще множество внешне схожих фактов, но при этом пострадавших считали единицами, поэтому не будем заострять на этом внимание. А то, что знаем, попробуем проанализировать…

– Испытания лаборатории Аладьяна? – спросил нетерпеливый капитан Юровских.

– Нет, Коля. Аладьян здесь в общем-то ни при чем, потому что у лабораторной экспедиции есть практически на все зарегистрированные случаи стопроцентное алиби. Тем не менее мы можем, во-первых, предположить, что Аладьян продал какое-то экспериментальное психотронное оружие боевикам. Опытные образцы. И наблюдал за действием со стороны. Вариант возможный. Конечно, как испытатель, он должен был бы своим это оружие предоставить. Он и предоставлял нечто аналогичное, хотя чуть-чуть другого действия, и специалистами ФСБ это оружие испытывалось. Есть, правда, вариант, что генерала жадность обуяла, свои не заплатят, а боевики платили… Но это утверждение не находит пока никакого подтверждения.

Полковник поочередно посмотрел на всех офицеров, словно ожидая от них вопросов, но после первого вопроса капитана другие, соблюдая субординацию, помалкивали.

– Теперь перейдем к личности человека, который требовал от генерала Аладьяна передачи ему подполковника Стромова, – вновь говорил Мочилов. – В настоящее время это сотрудник американского посольства, недавно прибывший в страну. Простой советник… Не слишком значительная величина. Этих советников там пруд пруди… И, если каждого копнуть поглубже, можно много чего накопать. Говорят же, что нет дипломатов не разведчиков… Этот, кстати, не разведчик, хотя и работает в штате ЦРУ…

Юрий Петрович убрал в сейф папку с закладками и вытащил другую, раскрыл сразу на первой странице и повернул к спецназовцам, показывая фотографию лысого человека.

– Уроженец Питера, тогда еще Ленинграда, кандидат медицинских наук, сотрудник института имени Бехтерева Владислав Аркадьевич Мазур. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году поехал в служебную командировку в Индию и не вернулся. По слухам, из Индии перебрался в тогдашнюю Бирму, найдя убежище в каком-то буддистском монастыре, изучал философию буддизма и всяческие влияния на человеческую психику. Там же где-то познакомился с человеком, занятым изучением тех же проблем, отставным полковником американской армии Джоном Александером. Очевидно, эти люди в чем-то дополняли друг друга и помогали один другому. В итоге, когда Александер собрался ехать домой в Соединенные Штаты, он взял Мазура с собой. Так Владислав Аркадьевич стал гражданином США. По данным внешней разведки, сам Александер был только увлеченным человеком и великолепным организатором, но ему не хватало знаний, чтобы самостоятельно заниматься интересующими его вопросами. У Мазура эти знания были. В поле зрения внешней разведки, тогда еще ПГУ[7], оба попали во время работы в национальной лаборатории Лос-Аламоса. Полковник Александер в качестве руководителя, Мазур в качестве специалиста. Чуть позже Джон Александер пошел по служебной лестнице выше, стал консультантом американского правительства, потом помощником вице-президента США Альберта Гора, а его место во главе лаборатории занял Владислав Аркадьевич Мазур. В девяносто втором году во время противостояния парламента и президента оба были в Москве, но данных о роде их деятельности в тот период мы не имеем. После окончания тех трагических дней Александер уезжает в Вашингтон, а Владислав Аркадьевич Мазур внезапно обретает дипломатический статус и становится сотрудником американского посольства в России.

Сегодня вот мне показали распоряжение нашего правительства, завизированное тогдашним президентом, о передаче данных об экспериментах лаборатории генерала Аладьяна коллегам из США вместе, прошу заметить это, вместе с образцами оборудования. Взамен якобы американцы передавали свои разработки, которые, впрочем, никоим образом не проявились у нас. Короче говоря, тогда все отдавалось и продавалось, если вспомните историю с передачей чертежей спецоборудования в здании строящегося тогда нового американского посольства. Якобы жесты доброй воли, прикрывающие собой предательство…

Но сейчас не об этом речь…

Речь о таком интересном человеке, как американский дипломат Владислав Аркадьевич Мазур, который ведет себя в разрез со всеми дипломатическими конвенциями и инициирует захват подполковника российского спецназа, и не просто спецназа, а спецназа Главного разведывательного управления. К чему такой риск? Наверное, игра стоит свеч…

Теперь вернемся к событиям в Чечне, о которых мы недавно говорили. Так вот, накануне этих событий Владислав Аркадьевич Мазур был замечен в Грузии, где числился американским инструктором грузинской армии. Несколько странная должность для человека не военного, ученого-медика… Потом куда-то исчез… Но словесный портрет человека европейской внешности, путешествующего по Чечне с группой боевиков и не знающего чеченского языка, сильно напоминает нам того самого мистера Мазура. А теперь попытаемся свести воедино все имеющиеся у нас факты, чтобы сделать гипотетический, но вероятный вывод…

Итак, мы имеем право предположить, что против российских войск использовались опытные образцы психотронного оружия. Аналоги такого оружия мы встречаем в нескольких вариантах в разных точках земного шара. Во время войны в Югославии было применено психотронное оружие, вселяющее страх в войска. Совсем недавно таким же оружием в Тбилиси разгонялись митинги оппозиции. Во Франции демонстрации буйных выходцев из африканских стран не так давно разгоняли излучением генератора, вызывающим диарею. Откуда у боевиков такое оружие? Оно, имеем мы право предположить, испытывалось на наших солдатах и было доставлено в Чечню Владиславом Аркадьевичем Мазуром. Но вспомним, что осведомитель из числа местных жителей чеченского села перепрятал какое-то оборудование из одной пещеры в другую. Следовательно, мы можем предположить, что это и было оборудованием, которое потерял тогда Мазур, потому что после того, как машина с подполковником Стромовым взорвалась, уже ни о каких странных воздействиях на Российскую армию слухов не было. Однако своего осведомителя знал только Андрей Никитович Стромов. И подполковник Мазур сумел найти след оборудования лишь через восемь лет после потери. И пытается с помощью генерала Аладьяна вернуть себе свое оборудование и, видимо, еще что-то, что было в тайнике. Возможно, это результаты испытаний…

– Хорошенькое дельце… – сказал капитан Юровских.

– Дельце хорошенькое… – согласился полковник Мочилов. – Вашу задачу объяснять следует? Или так все понятно?

– Три задачи… – сказал капитан. – Пресечение передачи Аладьяном материалов работы своей лаборатории иностранным державам, освобождение подполковника Стромова из плена и захват оборудования, предположительно, американского производства, что спрятано в пещерах…

– Четвертая задача, – подсказал Юрий Петрович, – негласный захват самого Владислава Аркадьевича Мазура. Мы не отвечаем за пропавших американских дипломатов… Надо было сидеть в Москве и не рыпаться… Понятна задача?

– Так точно, товарищ полковник… – Капитан Юровских встал.

Встали и четыре старших лейтенанта…

– Сидите пока… Я еще кое-что расскажу… Вернее, не я. Сейчас придет подполковник Серегин из Управления космической разведки. Он приведет офицера, который придается вашей группе…

Глава 8

Все-таки дворником ехать лучше, чем подполковником. При этом безразлично, в наручниках или нет. Если наручники снять отказались, значит, с этим обстоятельством стоит временно смириться. И дальше быть дворником Абдулло Нуровичем. Подполковника спецназа охранники держали бы более жестко и никак уж не дремали бы рядом, понял Андрей Никитович. А с дворником они могли позволить себе расслабиться, тем более что он попыток активности никак не проявлял и вел себя чрезвычайно добродушно и покладисто.

Боль в тело пока не возвращалась. Она, конечно, жила внутри и даже чувствовалась, но уже не так явственно, не так агрессивно и постепенно отдалялась все дальше и дальше, развеиваясь словно пыльный шлейф за машиной. Так, наверное, и должно быть с подобной болью, потому что она вызвана не болезнью.

За окнами автомобиля качался спокойный подмосковный березовый пейзаж и настраивал на сон. Даже охранники слегка дремали. Не глядя на них, Андрей Никитович понял это по вздрагиваниям и по тому, как резко поднимали головы просыпающиеся время от времени люди. Проснутся, голову задерут, осмотрятся, и сидят прямо до тех пор, пока их снова не укачает и веки сами собой не опустятся. Вот в чем опасность хороших машин – укачивает всех, в том числе и водителя.

Впереди показалась деревня. Стромов насчитал четыре дымка над трубами. Картина привычная. В подмосковных деревнях оседлых жителей уже найти трудно. Все больше приезжие, дачники. Скупают за бесценок участки с домами, дома часто вообще сносят и строят кто во что горазд, обожая несуразные башенки по углам. И не понимают, что, уходя от деревянных домов к бетонным, делают из деревни городской уголок, и не видят всей прелести сельской жизни.

– Слева четвертый дом… – сказал генерал. – К воротам близко не подъезжай, иначе не откроются…

Он обернулся и протянул ключи одному из охранников.

– Длинный от калитки, короткий от ворот. Там навесной замок…

Машина остановилась, охранник поспешил открыть калитку, потом ворота.

– Надо сюда дворника нанимать… – со знанием дела сказал Андрей Никитович. – Плохо здесь чистили…

За всю зиму двор и подъезд к воротам чистили всего раз пять. Генерал Аладьян ставил бутылку водки старику из местных, и тот чистил.

– Вот тебя временно и найму… – сказал генерал.

– Я согласен, – Андрей Никитович кивнул. – Здесь работы много… Каждый не справится… А инструмент имеется?

– Имеется… – сказал Эдуард Осипович.

Инструмент ему по заказу в мастерских лаборатории делали.

Машина въехала во двор, но пришлось свернуть и по глубокому талому снегу проехать дальше, чтобы во дворе и «уазик» поместился. Охранник закрыл ворота, не забыл закрыть и калитку. Высокий забор из профнастила прикрывал машины от взора проходящих и проезжающих по улице. Сразу не заметят.

– Так, значит… – продолжал генерал по-хозяйски распоряжаться. – Один идет в котельную… Дрова в сарайчике за углом… Растопить надо… Второй воду в систему заливает… Мой водила покажет где… Сначала в колодце общий вентиль, потом в туалете кран для системы отопления… И… Ну, Абдулло Нурович, обещаешь, что не будешь убегать?

И посмотрел испытующе.

– А зачем убегать? – задал встречный вопрос дворник, наивно глядя на генерала спокойными и почти мудрыми глазами.

– Здесь тебе никто не угрожает. Здесь пока работать будешь… Я хорошо плачу…

– Я люблю работать, – Андрей Никитович не упустил случая продемонстрировать дворницкую деменцию. – У меня две грамоты за работу есть. И жители благодарности писали… Жалко, пока меня там нет, участок никто не чистит…

– Вернешься, почистишь…

– А когда?

– Один человек приедет… Хочет тебе несколько вопросов задать… Потом он же тебя в Москву и отвезет…

– Хорошо. Я его знаю?

– Нет… Я сам его плохо знаю. Это американец…

– Я скажу, что нужно… Инструмент давайте…

Генерал, довольный такой покладистостью, отцепил со связки еще один ключ.

– За баней маленький сарайчик… Там инструмент…

Один из охранников тут же снял наручники, которые сильно зажимали руки. И пришлось даже помассировать запястья, чтобы разогнать в кистях кровь. В принципе ситуация была вполне подходящая. Все три охранника, пока генерал возился с непослушным замком входной двери, стояли тут же. Каждому по удару, и никто не успеет оружие выхватить. Водитель «уазика» вообще, кажется, без оружия. Бушлат в машине оставил, и оружие ему спрятать негде. Полковник на крыльце, рядом с генералом. От охранников в трех шагах. Эта парочка вообще опасений не внушала. Смущало только непонимание ситуации. Андрей Никитович не видел смысла в своем похищении. Генерал явно что-то задумал, но что именно – это пока было не ясно. И что за человек должен приехать? Что спросить должен? Что вообще может интересовать американца? Как офицер военной разведки, Андрей Никитович иностранцам не доверял, а уж тем более американцам. Что бы ни говорили политики, а США были и остаются потенциальным противником России, как раньше были противником Советского Союза. Узнать это хотелось. И потому Андрей Никитович отложил попытку освободиться до лучших времен. Ну, если уж не до лучших, то, по крайней мере, до того момента, как все прояснится. Торопливость может только все испортить…

Пусть и прошло после случившейся с ним беды восемь лет, а военный разведчик жил в подполковнике прежней жизнью. Профессиональный военный разведчик. И этот профессионал требовал не просто освободиться, а провести разведку, собрать данные и только потом принимать какие-то силовые действия.

Андрей Никитович хотел было пойти поискать сарайчик, в котором хранился инструмент, но его остановил жест полковника, не спустившегося с крыльца.

– У тебя уже ничего не болит?

– Болит немножко, – чуть виновато улыбнулся дворник.

– Если будешь себя плохо вести, я включу нейтрализатор, – он вытащил из кармана и показал какую-то трубку размерами чуть больше обыкновенной авторучки, – и у тебя снова случится приступ… И опять будет очень больно… А потом наручники на тебя наденут… А если убежать попробуешь, я тоже его включу. Он на пять километров работает… Сразу тебя свалит, и будешь в снегу валяться, корчиться…

– А зачем? – Дворник продемонстрировал свою наивность. – Я разве плохо работаю?

– Работай, работай, полковник шутит… – сказал генерал, открывший наконец-то входную дверь. – Земля здесь такая – глина… Гуляет зимой, фундамент шевелит, двери перекашивает… И подстрогать нельзя, иначе летом набивать придется…

Это уже относилось не к Андрею Никитовичу, и он пошел за баню искать сарай.

Банька была маленькой, старенькой. Если дом генерал основательно перестроил, то до бани руки у него еще не дошли. Может быть, вообще мыться в русской бане не любил, потому что не каждому по душе бывает обжигающий пар и крепкий березовый веник. Но Андрей Никитович об этом долго не размышлял. Трубка в кармане полковника его сильно заинтересовала. Память сразу подсказала, что он уже видел такую несколько раз. Михаил Михайлович во время своих визитов, когда вытаскивал из своего объемного портфеля какие-то аппараты для проведения лечения, вытаскивал и точно такую же трубку, но откладывал ее в сторону. Нейтрализатор… Он нейтрализует… Но нейтрализует конкретного человека, а не всех, кто рядом находится. Почему же он нейтрализовал Андрея Никитовича? Почему вызвал приступ у него, но никого больше не тронул?

Вопрос разрешился сам собой. Андрей Никитович сразу вспомнил бугорок у себя на руке. Что-то туда вшито, какой-то прибор, на который воздействует нейтрализатор. Он как-то забыл уже об этом бугорке, с которым всегда манипулировал Михаил Михайлович, но, видимо, это важная вещь в системе управления человеком.

Открыв сарай ключом и не закрывая дверь, чтобы было светло, Андрей Никитович снял куртку и задрал рукав. Вот он, бугорок. И шрамы со швами. Прибор вшивали прямо в мышцы. Пальцы прощупали инородное тело и ощутили нечто жесткое, но эта штука была неглубоко, и при крайней необходимости прибор можно самому вырезать. Значит, следует найти нож – острый и по возможности чистый. Как альтернатива такой операции – следует похитить сам нейтрализатор, что тоже в принципе несложно. Следует только временно нейтрализовать самого полковника. Алексеем Викторовичем его, кажется, называют… Для бойца Алексей Викторович откровенно рыхловат, хотя сам Андрей Никитович знавал отставных потолстевших бойцов, еще сохранивших боевые кондиции гораздо более высокие, чем у среднего человека. Просто конституция у тела такая, что имеет склонность к полноте.

Бороться можно всегда и со всеми, несмотря на преимущество в количестве и в оружии. Офицер спецназа ГРУ всегда учит этому своих солдат, и солдаты становятся отдельно взятой боевой единицей. А сами офицеры такой боевой единицей являются всегда…

* * *

Миссия Владислава Аркадьевича при нынешней поездке в Россию была строго конкретной, и он не отчитывался перед штатным представителем ЦРУ при посольстве, поскольку даже в центральном аппарате не все были допущены к материалам исследований, что проводились в Лос-Аламосе. Разведка есть разведка, и каждая разведка мира живет по старому принципу: знай только то, что тебе знать полагается, и тогда дольше будешь жить. Тем не менее резидент ЦРУ получил инструкции помогать Мазуру всеми возможными способами. Но Мазуру необходима была не помощь, а полное невмешательство в его дела. Помощь он себе организовать мог и без посторонних. Этому он учился еще у полковника Джона Александера, известного организаторскими способностями, и потому полковник был многократно привлечен к правительственным программам как демократами, так и республиканцами.

Вместе с тем риск, с которым работал Владислав Аркадьевич, мог бы смутить любого самого отъявленного и прожженного шпиона. Разведчики боятся провалов и потому всегда осторожны. Он провала не боялся, потому что его прикрывал дипломатический паспорт. Но в то же время разведчики, прикрытые дипломатическим паспортом, тем более стараются не рисковать, чтобы не получилось международного скандала. Они обычно еще и дипломаты. В том, что существуют дипломаты, которые разведчиками не являются, Владислав Аркадьевич справедливо сомневался. Он не был профессиональным разведчиком, не был и профессиональным дипломатом, и потому позволял себе то, что не позволяют разведчики и не позволяют дипломаты. И не мог рассчитывать на помощь ни с какой стороны, потому что любая сторона постаралась бы его действия ограничить. Исходя из этого, даже когда ему требовалась действительная помощь, он не сразу решался обратиться к тем, кто обязан был по долгу службы помогать ему, потому что мог встретить естественное возмущение своей безрассудностью и опасение последствий столь категоричных поступков. Где-нибудь в странах Латинской Америки или в Африке, где Мазур также проводил экспедиции по испытанию «несмертельного» оружия, все это прошло бы спокойно. В России времен первого президента тоже можно было бы работать против государства, рассчитывая на государственное прикрытие. Теперь времена изменились. Это существенно осложняло работу, и, чтобы добиться результата, приходилось даже звонить напрямую в США, чтобы оттуда поискали свои связи и помогли ему. Так точно и случилось, когда Владиславу Аркадьевичу потребовалось поехать на Северный Кавказ. Ни кто-то из посольства, ни первый секретарь, который за все и всех отвечает, ни представитель ЦРУ, ни военный атташе, не говоря уже о самом после, которого Мазур даже не видел ни разу, даже не подозревали о том, что замышляет Владислав Аркадьевич и в чем он нуждается. Он позвонил в Штаты, оттуда позвонили в несколько европейских стран, навели справки и только после этого дали ему данные и конкретные имена. И Мазур уже сам организовывал все остальное, заручившись поддержкой самых влиятельных сил пресловутой гуманитарной экспедиции – широко разрекламированной акции, от которой чего-то ждали, но на которую не сильно и надеялись. Цель экспедиции была одна – оценить масштабы гуманитарной катастрофы, что устроила в своих республиках Северного Кавказа Россия, чтобы учинить на заседании Европарламента очередной скандал. Хотя официально это звучало, как определение размеров будущей гуманитарной помощи народам Северного Кавказа. При этом никто не знал, как можно такую помощь определить и превратить во что-то реальное, как можно, например, создать рабочие места для народа, который не хочет работать. Ну, разве что торговать… С подобным предложением, поступи оно, отдельные кавказцы еще согласятся. Но чтобы трудиться и пот проливать – это не в их характере… А что же им делать? Если торговать не получается, тогда приходится грабить и воровать… Владислав Аркадьевич, относясь к России, которую покинул уже давно и без любви, не слишком доверчиво, посмеивался над политикой своей бывшей родины на Северном Кавказе. И понимал, что кризис там возникнет снова, и снова будут вооруженные конфликты, потому что тамошние люди, с которыми он успел уже хорошо познакомиться в прошлую свою поездку именно туда, искренне не понимают, как можно не забрать что-то, если имеешь силу, чтобы забрать. Эти люди смогут понять только политику жесткого прессинга, какую применял против них Сталин. Все другое они не воспримут. И у Европарламента много еще лет будет возможность с удовольствием и ликованием высказывать России свои претензии. Много десятков или даже сотен лет… Этот конфликт неразрешим и напоминает чем-то попытки борьбы с сомалийскими пиратами, которые пиратами себя не считают, а только борются за выживание по принципу: «Дай мне десять миллионов долларов». – «Зачем тебе столько?» – «Кушать хочется…» И вопрос Северного Кавказа стоит категорично – кто кого уничтожит. В откровенных военных столкновениях русские уничтожали кавказцев. В мирной жизни кавказцы уничтожают русских. И пусть… Владислав Аркадьевич совершенно не интересовался, чем все это дело закончится. Он вел себя, как настоящий американец, и готов был принимать помощь русских, когда нужна была эта помощь, и помощь кавказцев, когда требовалась их помощь. И даже помощь европейских парламентариев, когда в ней нуждался, хотя этих считал вообще никому не нужными отбросами политических помоек, только говорящими непонятно о чем, но ничего не решающими. Мазур по-американски презирал все три стороны, тем не менее в очередной раз услугами одной из них желал воспользоваться, и считал это естественным явлением.

Относительно поездки все было обговорено и условлено. Теперь оставалось решить, какими силами поедет Владислав Аркадьевич и как сама поездка будет выглядеть. Но для этого ему требовалось встретиться с генералом Аладьяном, хитрым прощелыгой, умело воспользовавшимся своим постом и званием, чтобы хорошо нажиться. Аладьяна нельзя отпускать от себя далеко, иначе он в самом деле пожелает открыть аукцион, да и вообще за ним следует следить внимательнее, потому что он всегда может обмануть. Сейчас, когда Эдуард Осипович и без помощи Мазура оказался в гонениях, Владислав Аркадьевич потерял рычаг давления на него. И потому следовало играть на главной, как казалось, черте генеральского характера – на его жадности, на его склонности к комфортной жизни.

Мазур достал трубку и набрал новый номер генерала, уже занесенный «мобильником» в список «контакты». Генерал ответил сразу, словно трубку держал в руках. Может быть, даже ждал звонка и нервничал.

– Как настроение, Эдуард Осипович?

– Боевое, Владислав Аркадьевич… Хочется с кем-нибудь повоевать…

– Что так? Настроение неважное?

– Вы хотите мне его подправить?

– Если вы не возражаете, я желал бы встретиться. Может, смогу и настроение слегка подкорректировать. Дворник с вами?

– Чистит мне двор. Ответственный человек. Сам предложил нанять его на работу. Я сейчас на даче.

– Он не сбежит?

– Он не имеет к этому склонности.

– Хорошо. Как мне увидеться с вами и с дворником?

– Просто. Приезжайте сюда… Хотя, я боюсь, что без сопровождающего вам меня найти нереально. Если желаете меня посетить, я вышлю за вами машину…

– Я сейчас в той квартире, где мы встречались.

– Машину мою в окно видели?

– «Уазик»?

– Да…

– Пусть подъезжает. Я выйду…

– Хорошо. Считайте, он выехал. Только ехать придется кружным путем, чтобы обойти стороной лабораторию. Из окон машину могут опознать. Не обессудьте…

Владислав Аркадьевич убрал трубку и выглянул в окно, словно генеральский «уазик» уже мог подъехать к дому. Хотелось встретиться с дворником побыстрее и понять, что можно из этого человека выкачать. Выкачать хотя бы при помощи гипноза, которым Мазур владел хорошо, или с помощью методик, знакомых Эдуарду Осиповичу. Технология всех психологических операций одинакова во всех странах. Если ты создаешь вход в какую-то нестандартную ситуацию, то выход предусмотреть обязан. Это непреложное правило. И убедиться в соблюдении этого правила вскоре предстояло. Осталось только машину дождаться.

По американским меркам, «уазик» вообще не машина, а самодельная тележка с механическим ходом, хотя однажды в газетах промелькнуло сообщение, что его закупает для нужд своей армии Италия. Странные вкусы у итальянских военных, но это их личная беда, мало касающаяся американцев. Нормальную машину иметь хотелось даже здесь. Но пользоваться приходится теми транспортными средствами, которые доступны. На старом любимом «Кадиллаке», что остался дома, даже в самой Москве не везде проедешь.

Осталось ждать. И ждать пришлось долго. Когда «уазик» остановился под окнами, Владислав Аркадьевич уже начал злиться и хотел было снова звонить генералу Аладьяну. Но и с пропускной способностью московских дорог тоже приходилось мириться. Но теперь пусть уже генерал ждет и нервничает…

* * *

Генерал в ожидании Владислава Аркадьевича не особенно нервничал. Он к московским реалиям привык и знал, что ожидание может затянуться. А по отзывам тех, кто в Нью-Йорке бывал, слышал, что там вообще ездить невозможно. Пешком через весь громадный город можно пройти гораздо быстрее, чем проехать на машине. И потому вся его нервотрепка свелась к перелистыванию старой записной книжки, где он хранил номера телефонов людей, которые могли бы ему в этой ситуации помочь. Генерал не любил электронных записных книжек, которые есть в каждой современной трубке сотовой связи. В трубке у него хранились только те номера, которыми приходилось постоянно пользоваться или которые появились там совсем недавно. Остальные он или переносил в записную книжку, или просто удалял.

Сейчас нашлись три номера, которые Эдуард Осипович выписал на отдельный клочок бумаги. Потом, подумав, присоединил к ним и четвертый. А саму бумажку спрятал в нагрудный карман. И лишь после этого позвал к себе в маленькую комнатку, превращенную в кабинет, полковника Лопухина.

– Винчестер неси…

Полковник вышел в большую комнату за винчестером, а генерал придвинул к себе домашний компьютер, но, толком не зная, как подсоединить второй винчестер к первому, ждал возвращения полковника. Тот вернулся уже через минуту, на ходу разворачивая целлофановый пакет, в который закрутил большой по объему памяти жесткий диск.

– Подключать умеешь?

– Конечно, товарищ генерал…

– Забудь…

– Что забыть? Как подключать?

– Звание забудь. Имя-отчество помнишь?

– Так точно.

– И «так точно» тоже забудь. Мы с тобой теперь гражданские люди, и все армейские заморочки должны остаться по ту сторону. В прошлой жизни…

– Я понял, Эдуард Осипович… – со вздохом, но Алексей Викторович все же согласился отказаться от полковничьих погон. – Ставить винчестер?

– А для чего я тебя позвал…

Винты крепления были с рифлеными головками, позволяющими пользоваться и отверткой, и просто пальцами. Потому снять боковую крышку оказалось минутным делом. Не больше времени заняло и подключение второго винчестера в пару к уже стоящему. Осталось только вставить его в направляющие и закрепить винтами.

– Крепить?

– Не надо пока… – сказал генерал. – Не буду же я с собой компьютер таскать… Проверь…

Полковник, отказавшийся от звания, но еще не снявший погоны, запустил компьютер. Загрузка шла долго, потом появилось окно с надписью о найденном новом оборудовании и с предложением об инсталляции. Пока Алексей Викторович возился с техникой, генерал раскрыл пристроенный к стене самодельный шкаф, подобрал для себя гражданскую одежду, переоделся, нашел кое-что для Лопухина и свалил в кресло.

– Готово, товарищ гене… Извините… Эдуард Осипович… Не привык еще…

– Спасибо. Ты пока свободен. Присмотри кое-что из одежды. А с бушлата просто сними погоны. Я тоже так сделаю… И эмблему срежь… Если хочешь, в сенях куртка висит… Потертая, но кожа хорошая. Можешь ее взять…

Полковник осмотрел одежду, стал, поеживаясь от холода, примерять. Подошло все, и неудивительно, поскольку комплекции они с генералом были одинаковой. Эдуард Осипович тем временем запустил пароль в систему, открыл присоединенный диск и дал команду на копирование всех данных на основной. Пока шло копирование, а это дело не быстрое, учитывая объем, генерал повернул монитор к стене экраном, чтобы Алексей Викторович не видел, какая операция выполняется. Ни к чему Лопухину знать все планы Аладьяна…

В доме постепенно и заметно становилось теплее. Батареи отопления и трубы быстро нагревались, прогревая и сам воздух. Только стены, если к ним прислониться, хранили холод, но дерево не камень, его не нагреешь так же быстро. Лучше не прислоняться к стене, тогда и мерзнуть не будешь.

– Как дальше жить будем, Эдуард Осипович? – поинтересовался Лопухин. – Всю оставшуюся жизнь прятаться?

– Дальше жить будем хорошо…

Разговор этот возник не случайно. Эдуард Осипович прекрасно понимал, зная полковника уже много лет, что тот не просто от щедрот душевных прихватил с собой винчестер генеральского компьютера. Алексей Викторович прекрасно понимал, что данные можно выгодно продать. Но сам войти в торговлю не решился, предоставляя это генералу. При этом желал бы знать, что ему самому достанется и на какую сумму вообще он может рассчитывать.

– Где?

– Где понравится. Не где нам укажут, а только там, где понравится… Естественно, за пределами России. И там, куда руки ФСБ не дотянутся…

– Так я согласен. Было бы на что жить…

– Будет. Хватит тебе до конца жизни, и детям на закуску останется… Сейчас человек приедет, он скажет, где и когда мы свои деньги получим…

– А сколько? – не удержался и спросил Лопухин.

– Я думаю, около полумиллиона баксов на твою долю выпадет. Может, чуть-чуть поменьше, не обессудь… Это будут, грубо говоря, непредвиденные издержки… Такие всегда бывают… Простые вопросы питания – это уже издержки…

Полковник заулыбался. Кажется, остался доволен. Аладьян первоначально планировал выделить на долю полковника миллион, но в последний момент что-то в голове щелкнуло, и он уменьшил сумму вдвое. Но, если человек и этим доволен, чем может быть недоволен сам генерал? Он тоже остался довольным…

Компьютер пискнул, сообщая о завершении операции.

– Иди посмотри, как там дворник. Собери всю форму, пусть дворник в котельной все армейское сожжет. Чтобы следа не осталось…

– Не жалко погоны? – поинтересовался Лопухин.

– Жалко… Но без них сейчас уже лучше… Шинель жалко. Сукно хорошее… И без лампасов ходить непривычно. Но – привыкну… Забирай все. Пусть сожжет…

Эдуард Осипович явно торопил Лопухина, поскорее выгоняя из комнатки. Тот понял, сгреб в генеральскую шинель все армейское обмундирование и поспешил к выходу. А Аладьян повернул к себе экраном монитор, вытащил из ящика DVD-диск, стал копировать на него отдельные выборочные файлы. Потом включил запись…

…Работа заняла много времени, но не требовала от самого генерала значительных усилий. И потому он спокойно вышел в большую комнату, предоставив компьютеру возможность выполнять задание. В этот момент он услышал, как открылась дверь. Пришел Лопухин, в старой гражданской куртке генерала и с растерянным лицом. Осматривался по сторонам, шарил взглядом по столу, по стульям, по полу.

– Потерял что-то? – спросил Эдуард Осипович.

– Нейтрализатор…

– Ну ты… – покачал головой Аладьян. – Где ты его оставил?

– Я куртку примерил, хороша, и бушлат сжечь собрался. Все вроде бы из карманов вытащил. Переложил в куртку. Дворник одежду унес, и сразу в печь…

– Дворника не спрашивал?

– Зачем… Если потерял или сжег, это ему знать ни к чему. Пусть боится…

– Взять он не мог?

– У меня перед носом стоял. Ничего не брал… Одежду всю охапку унес…

– Ладно… Это как раз те непредвиденные издержки, про которые я говорил… Я пока занят. Приедет Владислав Аркадьевич, проведешь ко мне. Только сначала предупреди…

Расстроенный еще больше, Лопухин вышел, все еще занятый безуспешным поиском. Генерал вернулся к компьютеру, сменил диск. Весь материал умещался на пяти DVD-дисках. Большой объем. Но одного комплекта явно было мало, чтобы привести в исполнение все замыслы Аладьяна. И потому Эдуард Осипович принялся делать дубликаты. Благо, запас дисков позволял эту работу выполнить. Пока компьютер был загружен, генерал не терял даром времени, вытащил из кармана бумажку с телефонными номерами и поочередно обзвонил четверых человек…

Звук автомобильного двигателя за окном подсказал, что приехал «уазик». Значит, привез Владислава Аркадьевича Мазура, и с американцем следует беседовать. Но уже предлагать игру по своим правилам, не переходя, впрочем, грань, потому что за гранью может произойти разрыв отношений и желание навредить…

* * *

Подполковник Серегин постучал, прежде чем войти в кабинет полковника Мочилова. Вошел вместе с худеньким и низкорослым старшим лейтенантом в очках с толстыми линзами.

– Я так понимаю, что это пятый старлей в компанию? – спросил Юрий Петрович.

– Так точно, товарищ полковник, – ответил за старшего лейтенанта подполковник.

– Старший лейтенант Вохминцев, Управление космической разведки, – представился старший лейтенант и указательным пальцем подтолкнул очки ближе к переносице.

– Олег Леонидович, я не сомневаюсь в профессиональной подготовленности старшего лейтенанта Вохминцева, – сказал Мочилов не слишком довольно, – но меня интересует его физическая подготовка, поскольку, как я предупреждал, группе предстоит, возможно, длительный марш в сложных горных условиях, где требуется повышенная выносливость.

– Специальной горной подготовки он не имеет, – объяснил Серегин, – что же касается выносливости…

– Я мастер спорта по марафонскому бегу… – скромно заметил старший лейтенант.

– Годится, – за всех согласился капитан Юровских, которому и предстояло взять Вохминцева в свою команду. – С марафонцами мы сработаемся…

– Тогда приступим к обсуждению имеющихся данных. – Мочилов по-хозяйски показал рукой в сторону стульев.

Подполковник со старшим лейтенантом устроились, и Серегин вытащил из папки целую стопку листов с принтерной распечаткой. Разложил листы по столу и разгладил их ладонью так, словно листы были помяты, хотя селедку в них подполковник, кажется, не заворачивал.

– Это распечатка всех разговоров генерала Аладьяна, надеюсь, уже бывшего генерала, по крайней мере, в скором времени – бывшего… Распечатки, значит, разговоров Аладьяна Эдуарда Осиповича и всей его честной и не очень компании. Вот самые последние материалы… – начал подполковник, разбавляя каждую фразу продолжительным мычанием, помогающим ему самому успеть разобраться с тем, что следует отметить в первую очередь. – Вообще, насколько я понимаю, мы столкнулись с компанией сплошных мошенников, каждый из которых намеревается обмануть каждого по отдельности и всех остальных, вместе взятых. И каждый представляет опасность для окружающих. Потому, я думаю, будет вполне обоснованным обеспечение безопасности подполковника Стромова, поскольку в этой компании он вполне может стать жертвой внутренних разборок. Всего с генералом Аладьяном на настоящий момент находится пять человек. Он сам, полковник Лопухин Алексей Викторович, водитель генерала и еще три бойца охраны лаборатории. Они у себя там называли охрану силовым блоком, исходя из того, что те не только осуществляли охрану, но и участвовали во многих противоправных акциях. Таких, например, как захват граждан для использования их в экспериментах лаборатории. И потому ни один не пожелает генерала бросить, чтобы сдаться властям, поскольку знают за собой немало черных дел, которые обязательно заинтересуют следствие. Бросить они могут совсем по другой причине. И не просто бросить, а пробросить, как сейчас говорят в определенных кругах… По крайней мере, об этом свидетельствуют некоторые звонки. Так, водитель генерала, человек с неизвестным нам прошлым, но прочно повязанный в уголовных кругах, кому-то звонил и сообщал, что генерал, находящийся «в бегах», готовится кому-то что-то государственное продать и получить крупную сумму денег. Водитель обещал информировать своего собеседника о каждом изменении ситуации. Звонок был произведен, когда водитель выезжал в Москву, чтобы доставить на дачу генерала сотрудника американского посольства, уже известного нам гражданина США Мазура Владислава Аркадьевича, и оставался в машине один. Сам мистер Мазур Владислав Аркадьевич, договорившись о доставке в Грузию двадцати трех миллионов долларов, якобы Аладьяну предназначенных, тут же созвонился в Грузии с неизвестным нам человеком и информировал того, где будет Эдуард Осипович получать деньги. Просил подготовить группу и не забывать при этом о его интересах. Кстати, во время этого разговора мистер Мазур сообщил, что Аладьян получит двадцать миллионов, а не двадцать три. Из чего можно сделать вывод, что три миллиона пойдут в карман самому Мазуру. Разговор велся на русском языке. Очевидно, Мазур не владеет грузинским, а его собеседник, имеющий ярко выраженный грузинский акцент, не владеет английским.

– Типичная картина, – довольным тоном сказал полковник Мочилов. – Преступники делят украденные деньги… А что же предполагаемые жертвы их намерений?

– Жертвы не желают быть жертвами, и каждая по своему. Исключение составляют только два охранника, но могу предположить, это только потому, что мы не знаем номеров их «мобильников» и не в состоянии их прослушать. Сейчас ФСБ уточняет списки и выясняет, кто оказался рядом с генералом. Тогда номера будут известны и еще что-нибудь откроется. Пока же нам дали только один номер. Телефон одного из охранников. У него жена работала служащей на вспомогательной базе и сообщила, что ее мужа забрал с собой полковник Лопухин. Она и дала номер. Так вот, этот охранник связан, как мы понимаем, с бандой автомобильных угонщиков, работающей по дорогим иномаркам, позвонил некоему Стасу и сообщил вкратце о событиях и о том, что полковник Лопухин ездит на своей «Тойоте Ленд Крузер». Если его остановить и вытряхнуть из машины, полковник даже к ментам не обратится, потому что сам находится в розыске. И тоже, кстати, не забыл про свою долю упомянуть. Впрочем, этот Стас не слишком заинтересовался, поскольку предполагает, что полковник может иметь при себе оружие. Разговор закончился обычным «посмотрим»… Вот…

– Остались полковник Лопухин и генерал Аладьян, товарищ подполковник… – напомнил капитан Юровских.

– Остались… Но и они тоже себе на уме. Аладьян уже, кажется, скопировал все материалы и готов продавать их чуть ли не в киосках у вокзалов. Но цену запрашивает солидную. За каждый комплект по пять миллионов долларов. С богатых американцев двадцать три, а здесь только по пять… Однако покупатели все равно интересуются. Разговор велся только с четырьмя людьми. И то лишь предварительный. Но Эдуард Осипович каждому сказал, что его поджимает время и он готов продать диски тому, кто первым откликнется. Свидание назначил в Грузии, но время и место еще будет уточнять. Договорились созваниваться каждый день… Одновременно вступил в работу и полковник Лопухин. Этот позвонил не куда-то, а в иранское посольство человеку, который, как говорят в ФСБ, представляет джамаат разведки корпуса стражей исламской революции. Они этого человека давно «пасут». Полковник всего за миллион обещал выкрасть материалы. Правда, предупредил, что в случае неудачного взлома жесткого диска все данные на нем будут уничтожены, и потому ему требуется время, чтобы уловить момент, когда генерал окажется один и будет работать с данными. То есть когда диск компьютера будет точно открыт и предоставится возможность скопировать файлы. Тогда генерала можно просто убрать и данными воспользоваться. Доблестный страж исламской революции безоговорочно заявил, что готов этот миллион носить постоянно с собой, чтобы передать сразу, как только получит данные и специалист проверит их подлинность. Вот такая дружная подобралась компания. И среди нее человек, которого в разговорах они зовут дворником. Есть опасения, что против подполковника Стромова были предприняты какие-то действия, заставившие его вновь почувствовать себя дворником. По крайней мере, говорит, по двору он гуляет свободно, чистит двор от снега и бежать никуда не намеревается…

– Каких-то с необратимыми последствиями мер они принять не могут, – не согласился полковник Мочилов. – В этом случае личность подполковника Стромова станет бесполезной для американской стороны. И генерал Аладьян в этом случае рискует потерять хотя бы часть из своих миллионов, что будут доставлены в Грузию. А ему этого не захочется. Что-то здесь не так-то просто…

– Я бы предположил, товарищ полковник, – вставил старший лейтенант Марочкин, – что подполковник Стромов ситуацию тоже просчитал и просто разыгрывает уже знакомую ему роль. Судя по рассказам Мариши, его дочери, моей то есть жены… Короче говоря, Мариша сказала, что отец почти полностью в норму пришел. И рассуждал не как дворник, а как боевой офицер, и действовал так же… Мне такой вариант кажется наиболее вероятным. И трудно предположить, что на даче у генерала есть лабораторные условия, чтобы провести какую-то акцию воздействия…

– Э-э, старлей… – не согласился подполковник Серегин. – Акции воздействия производятся даже в условиях плотного боя, и никакой лаборатории не нужно. Так что твой аргумент не обоснован. Но возможность разыгрывания Андреем Никитовичем дворника вполне допустима, соглашусь… Это было бы естественным ходом Стромова…

– Ладно, – подводя итог, Юрий Петрович звучно положил на стол обе ладони. – Будем выяснять. Сейчас обговорим условия взаимодействия…

– А какие могут быть условия? Забираете старшего лейтенанта Вохминцева с собой. Он берет стандартный ноутбук, оснащенный системами связи и программами работы со спутниками. Заодно, кстати, и как навигатор работает, не заблудитесь в горах, и как камера дальнего слежения. Можно в реальном времени смотреть откуда-то сверху… Только не советую баловаться, потому что заряд аккумуляторов ограничен, а подзарядить комплект там будет негде. У меня все…

– Спасибо, Олег Леонидович. Мы будем собираться…

Глава 9

Андрей Никитович чистил от снега двор легкой алюминиевой лопатой и с удивлением думал, что ему, не Абдулло Нуровичу, а ему, подполковнику Стромову, нравится эта работа, нравится делать двор чистым, как настоящему дворнику нравилось то же самое. Такое открытие было почти откровением, и тем не менее настроения не портило и не давало намека на то, что от присутствия в себе самом такого неназойливого Абдулло Нуровича уже никогда не избавиться. Андрей Никитович работал с удовольствием и тщательно, неторопливо, но без остановки, целенаправленно, можно сказать, профессионально. Это было, впрочем, не слишком трудно. Гораздо труднее было контролировать себя и постоянно удерживать на лице идиотскую полуулыбку, которой дворник славился. Еще сложнее было контролировать взгляд, а надобность в этом все же имелась. А что за ним наблюдают, подполковник Стромов не только видел, когда оборачивался, но и чувствовал. Охранники сидели в машине и время от времени посматривали на него через стекло. Цепко посматривали, с настороженностью – контролировали. Такие взгляды трудно оставить без внимания, и Андрей Никитович «видел» взгляды затылком. Это чувство присуще многим боевым офицерам военной разведки и развивается со временем в очень сильное. И сейчас оно работало. Взгляд следовало держать безмятежным, добрым, слегка рассеянным, каким его привыкли видеть другие, и любое расслабление при уходе в собственные мысли может стоить многого. Взгляд, если он не контролируется, всегда подчиняется мыслям и отражает их ход. Не бывает человека, замученного заботами, но весело смотрящего по сторонам.

В какой-то момент, осуществляя такой контроль над самим собой, Андрей Никитович вдруг осознал, что он в своем нынешнем положении не может знать и представлять, как смотрел дворник, какая полуулыбка была на его лице. Это же вообще атрибуты не его жизни. Но он, оказывается, это знает… Откуда? Ответ на мысленный вопрос пришел сам собой. Значит, когда-то, только еще становясь дворником, но еще не став им до конца, подполковник Стромов отрабатывал эти взгляды и полуулыбки перед зеркалом, чтобы кого-то обмануть, чтобы выдать себя за дворника. И запомнил их именно потому…

Из дома вышел полковник, фамилию которого Андрей Никитович не знал, но погоны, когда тот сидел за рулем внедорожника, рассмотрел хорошо. Вышел, постоял у крыльца, и Стромов видел его отражение в маленьком банном окошечке, потом двинулся неторопливо в сторону дворника. Андрей Никитович выпрямился на скрип снега под каблуками и обернулся. Полковник снял с бушлата погоны и отпорол с рукава эмблему рода войск. Андрей Никитович с одного короткого взгляда отметил эти изменения и сделал соответствующий вывод – маскируется под гражданского человека, потому что гражданские часто носят армейские бушлаты. Особенно в сельской местности. Кроме того, и армейские форменные брюки сменились на какие-то спортивные. Скорее всего, от теплого лыжного костюма.

– Как, дружище, работается? – поинтересовался полковник.

– Хорошо работается. Плохо только, что здесь раньше дворника не было. Трудно убирать, когда никто не убирал. Снег таял, потом морозило. Потом опять таял. Слоев много, сугроб жесткий. Лопату сломать можно…

– Ладно, время у тебя еще будет… – сказал полковник. – Сильно не торопись… Тебя как зовут-то?

– Абдулло Нурович. А тебя?

– Алексей Викторович. Ну, ладно, пойдем со мной. Тут старую одежду в печи сжечь надо… Генерал приказал.

– Совсем плохая одежда? – спросил дворник.

– Очень хорошая одежда… Но раз генерал приказал, надо сжечь. Если генерал прикажет лягушку съесть, ее надо съесть. А сейчас будешь жечь…

– Пойдем… – мирно согласился подполковник Стромов. – Только хорошую одежду лучше бедным отдать. Я знаю, где в Москве собирают одежду для бедных. Бедные потом приходят, им отдают бесплатно…

– Приказ… – напомнил полковник.

Вошли в дом. На веранде полковник остановился, снял с вешалки старую кожаную куртку, прощупал, удовлетворенно хмыкнул и в дом прошел вместе с курткой. Подполковник Стромов перешагнул порог вслед за полковником, который, не мешкая, сразу выложил содержимое карманов на стул, снял бушлат и бросил его на генеральскую шинель, с которой погоны были еще не сняты. Содержимое карманов бушлата перекочевало в карманы куртки, которую полковник тут же и надел, полностью превратившись в гражданского человека, если бы не пистолет в подмышечной кобуре.

Андрей Никитович меж тем увидел, что у куртки карманы неглубокие и оттуда высунулась та самая трубочка-нейтрализатор, которой полковник недавно грозил ему. Так высунулась, что могла упасть при неосторожном движении. И сразу возникло желание помочь этому прибору упасть.

– Уноси их… – показал полковник на вещи.

Андрей Никитович наклонился, взял узел как можно более неуклюже и понес к двери. Алексей Викторович поспешил открыть дверь, поскольку у дворника руки были заняты, и в тот момент, когда он встал боком, подполковник «нечаянно» подтолкнул его своим узлом так, что пальцы смогли ловко выцепить торчащий нейтрализатор из кармана. Полковник посторонился, но дело было уже сделано, нейтрализатор оказался зажатым в ладони.

– В котельную. Там открыто… – приказал полковник. – И сразу в печь…

Где дверь в котельную, Андрей Никитович видел раньше и направился туда, торопясь внутренне, но не показывая никому своей торопливости и радуясь при этом от мысли, что в дополнение к гражданской профессии дворника он приобрел, и весьма успешно, опыт «щипача». Перед дверью пришлось опустить ворох одежды в снег, потому что здесь дверь ему никто открыть не поторопился. А в самой котельной, отыскав выключатель сразу за дверью, в первую очередь отправил в огонь, прямо на наполовину сгоревшие дрова, бушлат полковника и его каракулевую шапку. И только после этого рассмотрел нейтрализатор. Внешне штука для непосвященного непонятная. Первым желанием было бросить в огонь. Но подполковник легко сдержал порыв. Во-первых, неизвестно, как поведет себя нейтрализатор в огне. Возможно, перед тем как сгореть, там произойдет какое-то замыкание, которое подействует на самого Андрея Никитовича так же, как нейтрализатор действовал в прошлый раз. Такого удовольствия хотелось бы избежать. Во-вторых, возможно, нейтрализатор даст специалистам какую-то зацепку и подскажет, как самого Стромова полностью вернуть в прежнее состояние. И потому он спрятал прибор во внутренний карман своей куртки. И вовремя, потому что в котельную, чуть не выбив дверь второпях, забежал Алексей Викторович, хватившийся пропажи.

– Бушлат…

А глаза смотрели на дворника настороженно и внимательно, словно ощупывали, и даже пытались за спину заглянуть.

– Что? – безмятежно посмотрел на него Андрей Никитович.

– Бушлат уже горит? – переспросил полковник, посмотрев на кучу одежды, еще не отправленной в печь, обнаружив, что там бушлата нет, и носом потянув воздух. Запах дыма из печи шел совсем не такой, как от дров. – Мой бушлат…

– Раздумал? – спросил Стромов.

– Деньги в кармане оставил… Да, ладно…

– Много? – Андрей Никитович постарался вложить в голос жалость и сочувствие.

– Рублей пятьсот…

– Это много… Жалко… Поздно хватился… Он сверху лежал…

Андрей Никитович открыл дверцу печки и заглянул внутрь.

– Догорает уже… Проверь другие карманы… Может, еще где-то есть…

Полковник рукой махнул. Вид был и расстроенный, и растерянный.

– Остальное генерал проверял… – И вышел, забыв, что в куче осталась не только генеральская одежда, но и его форменные брюки.

Подполковник Стромов торопиться не стал. Он старательно сжигал один предмет одежды за другим, и карманы, несмотря на утверждение Алексея Викторовича, что они проверены, осматривал тщательно. Правда, ничего там не нашел. Генеральские погоны, подумав, он отпорол топориком, что валялся здесь же, рядом с небольшим запасом дров. Погоны убрал в карман. И продолжил деятельность крематора. Труднее всего было справиться с шинелью. Она в печку не лезла, дрова, еще не сгоревшие полностью, мешали. Но с помощью кочерги удалось и шинель запихать. После этого Андрей Никитович вышел, вымыл покрытые сажей и копотью руки снегом и потянул носом. Запах паленой шерсти разносился по всему двору. Несильный ветерок все же трубу обхватывал и заставлял дым стелиться по земле, заполняя собой двор. Запах был не из приятных, но подполковник добродушно улыбался.

Как раз в это время за воротами просигналила машина, один охранник побежал открывать ворота, двое других встали на всякий случай за «Тойотой», готовые, как им казалось, к любым неожиданностям. Руки были спрятаны под куртки и, наверное, держались за оружие.

И только один дворник оценил ситуацию по достоинству. Но никому не сказал, насколько позиция охраны неверна. Если за воротами чужая машина, которую будут обстреливать, она обязательно протаранит «Тойоту» и придавит охранников к стене сарая. Такая позиция показывала непрофессионализм проверенных бойцов…

Беда в том, что проверяли их не в настоящих боевых условиях…

* * *

Эдуард Осипович не вышел во двор, чтобы встретить гостя. Но и не стал принимать его в кабинете, где работал компьютер и продолжалось копирование материалов. Работу прервать было нельзя. Компьютер сам позовет, когда возникнет необходимость сменить диск на следующий. А поговорить с американцем можно и в большой комнате.

Владислава Аркадьевича ввел Лопухин.

– Товарищ генерал…

– Это ты кому?

– Извините, Эдуард Осипович, господин Мазур прибыл…

– Гони его сюда…

– Гонят обычно «отсюда»… – сказал, переступая порог, Владислав Аркадьевич. – А сюда я сам зайду…

– Ну, и отлично, – сказал Аладьян. – Алексей Викторович, где твой ноутбук?

Алексей Викторович показал на стул, позади которого он устроил чемоданчик с ноутбуком.

– Хорошо, ты далеко не уходи, если понадобишься, я тебя в форточку позову…

Эдуард Осипович показал на закрытую форточку, так непринужденно и неназойливо выгоняя полковника из дома. И, главное, вроде бы без обиды.

– Да, я под окнами буду… – услужливо предложил полковник и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Возрастной адъютант… – усмехнулся Владислав Аркадьевич.

– Это не адъютант, – постарался не заметить усмешки генерал. – Это руководитель технического сектора, грамотный специалист. В нашей лаборатории всегда считался самым сильным специалистом.

Аладьян умышленно набивал себе и своему окружению цену, показывая, что лаборатория пока еще не прекратила своего существования. Сам он лучше других понимал, что если офицеры и руководили блоками, то они вовсе не были техническими специалистами высокого уровня, точно так же, как сам генерал. Специалисты были преимущественно гражданские, но таких найти всегда можно. Был бы руководитель толковым и без комплексов…

Владислав Аркадьевич сел, не дожидаясь приглашения.

– Если я правильно понял, то во дворе, Эдуард Осипович, мне встретился тот самый подполковник Стромов, он же дворник Абдулло Нурович…

– Вы правильно, уважаемый, поняли. Дворник, как ему и полагается, убирает двор…

– Он не убирает. Он стоит посреди двора, нюхает противный дым и блаженно улыбается. Что вы там такое жжете в печи, что дым такой едкий?

– Вместо половика у двери валялась овечья шкура. Ноги вытирать… Моль ее поела, шерсть лезет. Я приказал сжечь…

– Вот-вот, точно… Паленой шерстью пахнет… – согласился Мазур. – Неприятный запах…

– Итак, вы имели нечто сообщить мне…

– Только то, что ваши условия, я имею в виду цену, приняты. Как я уже говорил, деньги наличными будут доставлены военным самолетом в один из аэропортов Грузии в указанный мною момент. Но до этого я должен убедиться, что вы не продаете нам статьи из научно-популярных журналов. С меня требуют предварительный отчет о покупке, за которую будет выплачена такая значительная сумма. Даже для не самой бедной страны мира эта сумма большая…

– Вы же специалист и сможете разобраться… – сказал генерал Аладьян.

– С чем разобраться?

Эдуард Осипович вытащил из-за стула ноутбук полковника, подключил его к сети и запустил.

– Вы доверяете такие данные ноутбуку, который валяется в углу? – удивился Владислав Аркадьевич.

– Я их не доверяю даже себе, – сухо возразил генерал. – И потому все части материалов держу по отдельности в разных местах. Подождите…

Пока компьютер загружался, Эдуард Осипович сходил в маленькую комнатку и вернулся с одним только диском.

– Вот, полюбопытствуйте… Это результаты испытаний. Раздел «Малогабаритные установки» я готов за дополнительную оплату сопроводить демонстрацией образцов. Сами образцы продаже не подлежат.

– А зачем они вам? – улыбнулся американец. – Вы собираетесь с кем-то воевать?

– Я собираюсь обеспечить собственную безопасность. Во время, скажем так, получения или во время транспортировки денег и впоследствии… – жестко сказал Эдуард Осипович.

А Владислав Аркадьевич почувствовал себя явно неуютно, и это не могло укрыться от глаз подозрительного от природы генерала.

– Вам нехорошо? – спросил Аладьян с легкой ехидцей.

– Мне слишком хорошо… – ответил Мазур, демонстрируя свои дипломатические способности, хотя дипломатом стал временно и почти по недоразумению. – Я почувствовал себя в состоянии того дворника, что по двору ходит. Знаете, о чем я сейчас подумал?

– О чем?

– Что вы ведь вполне можете, когда мы приедем на аэродром за деньгами, воспользоваться своим оружием и захватить деньги…

– В принципе это возможный вариант, о котором я пока еще не думал. Спасибо за совет. Возможно, я им воспользуюсь.

– Не шутите так. Не советую оставлять ЦРУ в дураках. У нас длинные руки, и никто в конце концов не может скрыться… Разве что можно рассчитывать оттянуть время, имея за спиной такое прикрытие, как у Бен Ладена… Остальным смертным это не светит…

– Спасибо. Я и это учту…

Но Аладьян остался, кажется, доволен. Его подозрения, вызванные замешательством Владислава Аркадьевича, слегка рассеялись. По крайней мере, Мазур высказал вполне правдоподобную версию. Любой человек при таких мыслях испытал бы замешательство. И Эдуард Осипович протянул американцу диск, который тот сразу поставил в дисковод ноутбука.

– Мне потребуется время…

– Я понимаю, что вы не картинки смотреть намереваетесь, – согласился генерал. – Вашего сорта кофе у меня нет. Есть только растворимый «Нескафе»…

– Избави боже… – Владислав Аркадьевич двумя руками отгородился от такого предложения. Лучше чай, если можно… Зеленый…

– И чай в этом доме только черный. Да и тот в пакетиках.

– В пакетиках не чай, а чайный мусор…

– Мы не гурманы. С советских времен привыкли обходиться малым… Чем и хороша была советская власть, воспитывала в людях монастырский аскетизм…

– Тогда, спасибо, ничего не нужно. Я поберегу желудок…

– А я обойдусь «Нескафе». Если возникнут вопросы, спрашивайте. Но там, кажется, для специалиста все должно быть понятно. Все технико-тактические данные в сводной таблице. Медицинские показатели в отдельной таблице. Единственно, что я попрошу: ничего не записывать, даже на диктофон… – предупредил Аладьян, заметив, как Владислав Аркадьевич лезет в карман. Но тот только очки достал и водрузил их на нос, с которого и пятеро очков не свалятся.

Генерал успел вскипятить электрический чайник, налить и выпить чашку кофе, который был ему необходим после минувшей бессонной ночи, потом из угла в угол походил по комнате, а американец все читал, и только однажды прокомментировал:

– Странно… Мы с вами шли одним путем, почти полностью повторяли методики друг друга, но у нас результат не получился устойчивым… Разница в устойчивости почти в три раза… Мне бы сейчас с нашими материалами сравнить…

– Вы сможете сравнить сразу после получения мною денег, – категорично сказал Эдуард Осипович.

Возражать Владислав Аркадьевич не стал и продолжил чтение. На всю работу у него ушло больше двух часов. И за все это время генерал только несколько раз выходил в маленькую комнатку, чтобы сменить диск и снова запустить процесс копирования. Но при этом не закрывал дверь, и таким образом американец ни на минуту не выпадал из его поля зрения.

Наконец Владислав Аркадьевич отодвинул ноутбук от края стола ближе к середине и свой стул от стола отодвинул. И смотрел он при этом прямо перед собой, а не в монитор.

– Закончили? – выводя его из глубокой задумчивости, спросил Аладьян.

– Да… Я нашел несколько весьма интересных моментов и хотел бы пожать руку вашим специалистам, если это только возможно. Остальное бегом пробежал глазами. Меня материал, пожалуй, устраивает, хотя я хотел бы большего… Рабочие чертежи, технические характеристики и формулы составов…

– Это все на отдельных дисках. Пять дисков большой емкости… Пятнадцать лет напряженной работы целой лаборатории…

– Да, я оценил это. Могу сказать, что подтверждаю условия сделки… Но теперь вернемся к главному… – Мазур нажал на кнопку, открывающую платформу дисковода, вытащил и передал генералу диск.

– Главное для меня мы только что прошли…

– Для меня главное другое, но оно входит в общую сумму расчетов.

– Дворник?

– Он самый…

– Позвать дворника недолго. Давайте с первым вопросом закончим… Меня интересует техническая сторона выполнения сделки.

– Самая примитивная схема – «товар – деньги». Подъезжаем к самолету. Вы пересчитываете, если сможете это сделать, деньги и вручаете мне товар… Товар я отправляю с тем же самолетом, сам остаюсь с вами, отъезжаем в сторону, и вы мне выделяете мою долю… При этом не составляется никаких договоров, не выдается никаких расписок. Даже акт приема-сдачи писать не будем… Единственно, я там же, в вашем присутствии, проверю все диски, чтобы вы случайно не вложили в конверт пустой…

Эдуард Осипович кивнул и дал оценку положению.

– Все правильно. Мы просто классически не доверяем друг другу. В этом случае после расставания мы, скорее всего, больше не увидимся. Недоверие не располагает к долговременному сотрудничеству…

– И чем вы намерены заняться после получения денег? – поинтересовался американец.

– Куплю где-нибудь в тихой сельской местности дом с видом на море и буду дни и ночи напролет любоваться волнами. И позабочусь, чтобы никто меня не беспокоил… Но мы все-таки не договорились о главном…

– Разве?

– Конечно. Как мы попадем в Грузию? Если растеряемся по пути, как искать друг друга?

– Я предполагал, что мы поедем вместе.

Аладьян думал недолго.

– Да, пожалуй, это лучший вариант. И когда выезжаем?

– Завтра утром… Еще затемно…

– Отлично. Я зову дворника…

Эдуард Осипович распахнул форточку…

* * *

Полковник Мочилов в силу своей должности не мог долго удовлетворять собственное любопытство, у него и других дел хватало, кроме того, он уже многократно наблюдал возможности спутникового контроля и в учебной, и в боевой обстановке и потому отправил всех старших лейтенантов и капитана Юровских в кабинет к капитану.

Там было несравненно более тесно, и опять пришлось идти в соседний кабинет за стулом для старшего лейтенанта Вохминцева, но в тесноте было и видно, и слышно лучше, и внимание легче концентрировалось на предмете изучения.

Вохминцев раскрыл и запустил свой ноутбук с присоединенным к нему через USB-порт устройством автоматической кодированной связи. Это устройство, с одной стороны, не позволяло хакерам вмешиваться в работу компьютера, кроме тех теоретических случаев, когда они сумеют взломать не только пароль, но и код, не имеющий периодичности, что в принципе невозможно, а если получится случайно и код взломается, то для входа в систему хакеру требуется воспользоваться открытой на сотые доли секунды паузой, что тоже невозможно, а потом на смену открытому придет другой код, известный только противоположной стороне связи и спутнику, работающим с той же непериодичной цифровой таблицей. С другой стороны, устройство не позволит постороннему пользоваться его данными и программами в своих нуждах и никому со стороны не откроет тайну подслушанных разговоров. Правда, в отличие от других, от обычных компьютеров, этот слишком долго загружался, что заметили все, потому что все в той или иной степени с компьютером были знакомы.

Старший лейтенант космической разведки, не дожидаясь вопросов, но заметив вопросительные взгляды, объяснил:

– Программы тяжелые, да еще перекодировочные сигналы много времени занимают. Составит, отошлет случайный ряд, ждет, когда сервер ответит подтверждением, проверяет ответ, только потом сам выставляет пароль и допускается до загруженной программы. Стационарный компьютер в три раза быстрее. Но в работе этот тоже хорошо тащит, так не тянет. Задержка только при загрузке… Если сам кого-то отслеживаешь, без сервера, тоже намного быстрее, но во время испытаний три месяца назад кто-то пытался войти в систему… Конечно, контролем пресекли, но тоже неприятно… Посадят «трояна», потом все скачает… Все… Пошло…

Старший лейтенант пощелкал миниатюрной компьютерной мышью, полностью умещающейся в ладони, и открылось сразу три окна с одной и той же программой.

Сейчас отслеживаются разговоры всех, кто так или иначе попал в сферу внимания спутника. Всех абонентов из окружения генерала Аладьяна и всех, кому они звонили, и дальше по цепочке, кому звонили уже следующие. Большой сервер контролирует все разговоры по «контрольным словам». В «контрольные слова» включены все имена, отчества, фамилии нужных нам людей, их звания и должности, название валюты, характеристики оружия и прочее, что может иметь связь с нашим вопросом. От генерала, короче говоря, до дворника… Если прозвучит хотя бы одно «контрольное слово», компьютер разговор регистрирует, а остальные отметает. Поскольку в сферу влияния попали и американские интересы, контроль ведется и на английском языке. Там отлавливает те же самые понятия… «The yard keeper»[8] уже несколько раз встречался… Правда, в английском языке есть отдельное слово «The cleaner»[9], аналогичное нашему «дворнику» по сути, перевести можно просто как «уборщик», и оно тоже заряжено в «контрольные слова». Но они почему-то применяют «The yard keeper», хотя это не совсем правильно в нашем понимании, но, насколько я наслышан о подполковнике Стромове в роли дворника, ему «The yard keeper» подходит больше. Однако я отвлекся. Таким образом, сейчас прослушивается большое количество разговоров вплоть до пятого участника цепочки, но все разговоры определяются компьютером по «контрольным словам» и фильтруются. До нас доходит только то, что может иметь к делу прямое или косвенное отношение. Если группа контроля – это последняя инстанция, которая прослушивает разговоры и фильтрует, – найдет что-то, требующее особого оперативного внимания, компьютер сразу подаст сигнал и привлечет наше внимание. Если у нас компьютер будет выключен, такой сигнал примет компьютер на главном пульте, работающий без перерыва на чаепитие. Кстати, чай здесь водится?

– Чайник сгорел… – отговорился Юровских. – Продолжай…

– Вот это окно, – старший лейтенант одним нажатием клавиши мыши развернул одно из трех окон во весь экран, – отражает точки, где находятся трубки подконтрольных абонентов в настоящий момент. Как видите, почти весь земной шар. Россия, Америка, Азия… Круг большой… Мигающие точки – значит, разговор ведется в настоящее время. Его слушает большой сервер, и нам можно не отвлекаться.

Окно приняло прежний уменьшенный вид.

– Идем дальше, – продолжил Вохминцев. – Второе окно – топографическая карта оперативного масштаба, на которую накладываются принятые инфракрасные сигналы с местонахождения трубок.

– А если человек трубку где-то оставит, а сам пойдет в другое место? – поинтересовался Сережа Марочкин.

– Компьютер будет показывать только трубку. Человека мы сможем увидеть лишь в том случае, если он проглотит sim-карту. Но это окно и не предназначено для отслеживания людей. Однако оно позволяет нам узнать, например, находится человек в доме или на улице. Масштаб карты, к сожалению, не учитывает каждого отдельного дома. Такая карта только на большом компьютере. Но внутри квартала или на улице – это понять можно с точностью до полуметра. Но у нас есть еще одно окно, четвертое и, может быть, главное, хотя и самое дорогое для использования, поэтому не рекомендуется постоянно и вообще длительное время пользоваться им. Мы в неделю непрерывной работы можем съесть годовой военный бюджет России. Я потом это покажу, просто чтобы знали возможности… Сейчас смотрим третье окно. Это практически то же самое, что второе, только уже используется не топографическая карта, а карта космической съемки. Не буду вам объяснять разницу, поскольку все здесь с такими картами наверняка работали. Основное неудобство – отсутствие обозначения. Но, чтобы преодолеть этот барьер, мы имеем возможность накладывать одно окно на другое с половинной долей прозрачности любого из окон. Такое совмещение помогает ориентироваться, и, что греха таить, наши геодезисты составляли свои карты неизвестно когда, и многое уже изменилось. Карта космической съемки всегда свежая. По крайней мере, мы не используем карты более чем месячной давности.

– Вы их потом нам передаете… – сказал, как пожаловался, капитан Юровских. – Вместе с прошлогодними… Я с таким делом уже встречался… Идем в маршруте на чистую поляну, чтобы устроить там привал, и находим на поляне громадный двухэтажный дом за высоким забором… Вот вам и свежие карты…

Старший лейтенант Вохминцев в ответ на обвинение только плечами пожал, поскольку вопрос не входил в его компетенцию.

– Теперь прошу смотреть внимательно, поскольку это будет только короткий демонстративный показ, чтобы все знали возможности и могли их при необходимости затребовать. В дальнейшем нам, вероятно, понадобится использовать выделенное время для оперативных нужд. А время ограничено. Итак, взгляд через сильные объективы спутника дает возможность рассмотреть даже номер на автомобиле. Если, конечно, создается соответствующий угол обзора. Недостатком этой системы является облачность. Сквозь облака камера пробиться не сможет, но может определять биологические объекты, которые будут светиться зеленой точкой, и трубки, которые будут светиться красной точкой. Это же, кстати, возможно и на любой карте, что заложена в компьютер. Я имею в виду определение биологических объектов. Но на простой карте деревянная будка туалета будет излучать такое же тепло, как человеческое тело, и спутник будет одинаково определять и то и другое как идентичное. Итак, внимание… Смотрим двор дачи генерала Аладьяна.

Первоначально на мониторе была тоже только космическая карта, кое-где прикрытая местами прозрачными, местами плотными массами облаков. Но старший лейтенант Вохминцев многократно щелкал прицепленным к курсору увеличительным стеклом со знаком «плюс», и изображение быстро увеличивалось, пока не показался двор, две машины в нем, и двое людей во дворе. Правда, ближайший спутник смотрел во двор почти вертикально, под минимальным углом наклона, тем не менее рассмотреть можно было все. А широкая лопата для уборки снега в руках одного из людей явно говорила, кого офицеры наблюдают.

– Дворник… – сказал Вохминцев.

– Подполковник Стромов, – поправил капитан Юровских.

– Андрей Никитович, – сказал Сережа Марочкин. – Работает… Можно будет мне домой позвонить и сообщить, что с ним все в порядке?

Вопрос относился к капитану, тот, соглашаясь, кивнул, понимая, что Мариша и Любовь Петровна, зная о захвате отца и мужа, волнуются. Сережа вытащил трубку и вышел в коридор. Старший лейтенант Вохминцев закрыл последнее окно, за ним закрыл и все остальные окна, а потом и сам компьютер выключил…

* * *

– Абдулло Нурович… – это позвал Алексей Викторович.

– Здесь я, – отозвался Андрей Никитович, сразу правильно среагировав и придав голосу нотки привычной речи страдающего деменцией дворника.

Полковник подошел. Дворник, заговорщицки щурясь, приблизил свое лицо к его лицу и прошептал на ухо:

– Алексей Викторович… Я генеральские погоны с шинельки отпорол… Можно, я себе их возьму? На память… На пижамную куртку пришью, буду по дому как генерал ходить. А потом с получки ленты куплю и еще лампасы на пижамные брюки пришью… Красиво будет…

Игра в дурака удалась на славу. Полковник поверил абсолютно, это Андрей Никитович по его глазам понял.

– Оставь, только генералу не говори… – сыграл он в добренького дядечку. Кто знает, чья поддержка может в будущем понадобиться. Тем более что генерал Аладьян себе какую-то поддержку привлекает со стороны. Пусть он и прикрывает эту поддержку именем покупателя. Но заинтересованный покупатель в случае обострения ситуации всегда пойдет на сторону того, кто ему товар предлагает. Тем более что полковник был бы не против этот товар перехватить. Но это вопрос еще не окончательный, и следует подумать, перехватывать товар или нет. Можно аккуратно получить деньги с генерала. Пятьсот тысяч баксов на дороге тоже не валяются. А потом похитить данные и продать уже самому еще за миллион, и с генералом, естественно, не делиться. Генерал вообще не должен быть в той ситуации. Он не должен быть физически, потому что живой Аладьян никого не допустит к своему жесткому диску. А открыть его, не зная пароля, невозможно…

Теоретически Алексей Викторович знал, что для вскрытия пароля любой сложности достаточно подключить мощный сервер, приспособленный к быстрому выполнению множественных вычислительных действий. Такой, например, как сервер ГРУ или знаменитый суперкомпьютер Росметеостата, который меньше защищен. И сервер будет в состоянии провести подбор всех возможных вариантов, один из которых и откроет диск. Но генеральский диск защищен программой от взломов, и все данные подлежат самоуничтожению после двух неудачных попыток введения пароля. Значит, к диску можно подступать только в тот момент, когда он открыт для пользования, то есть в присутствии генерала. А Эдуард Осипович, естественно, не пожелает никого к диску подпустить. Не пожелает, пока жив. Вывод отсюда может быть только единственный…

– Ладно, Абдулло Нурович, генерал зовет. С тобой его гость поговорить очень хочет. Аж трясется от нетерпения…

– Со мной? – обрадованно удивился дворник. – Пойдем… А он кто – этот гость?

– Американец… Видел же, его привезли…

– Видел… Я не знал, что американец. Никогда с американцами не разговаривал. А он по-русски понимает? Или хотя бы по-таджикски? Как мы разговаривать будем?

– Понимает. Договоритесь. Он вообще умный, как собака…

Полковника, кажется, раздражал генеральский гость. Если Абдулло Нуровича это никак не тронуло, то Андрея Никитовича очень даже заинтересовало и какую-то из слабых струн характера Алексея Викторовича он нащупал. Значит, в дальнейшем при удобном случае следует почаще за эту струну дергать, чтобы звон пошел. Сначала, конечно, аккуратно, чтобы убедиться в своей правоте. И постепенно наращивать силу звука. Реакция может быть интересной и полезной. Естественно, реакция тогда полезна, когда она полностью управляема. Над этим стоит подумать.

Прошли в дом. Генерал стоял, гость сидел за столом перед раскрытым, но выключенным ноутбуком. Эдуард Осипович не стремился пока отправить полковника во двор, и потому Алексей Викторович задержался, встав за спиной Абдулло Нуровича.

– Это он, стало быть, и есть? – спросил гость, глядя на дворника.

– Он и есть…

– Проходите сюда, уважаемый…

Гость пододвинул ближе к себе стул и жестом заставил подполковника Стромова сесть. Тот сохранял на лице блаженную улыбку.

– Меня зовут Владислав Аркадьевич Мазур. Я приехал из Соединенных Штатов Америки по приглашению Эдуарда Осиповича, чтобы познакомиться с вами…

– Очень приятно, – сказал дворник. – Меня зовут Абдулло Нурович…

– Я знаю. И многое знаю конкретно о вашей болезни. Я лечил таких больных. И, может быть, сумею вам помочь… Эдуард Осипович, введение как осуществлялось? Наркогипноз?

– Да.

– Препарат какой?

– Инъекция раствора синтезированной лизергиновой кислоты. Кислота и еще какие-то компоненты… Но – необходимые… Подавляющие реакции…

– А формула?

– Я навскидку не помню. Это не мой профиль. Надо поискать. Оставьте номер электронной почты, я вам формулу сброшу…

– Вывод из состояния должен быть аналогичным?

– Конечно…

– А простая суггестия[10]?..

– Без результата. Воля слишком сильная… Сопротивление на подсознательном уровне… Входит нормально, закрепления не происходит, поступки адекватны прежнему образу…

– А внушаемость?

– Я здесь не специалист… Ничего не могу сказать…

– Ладно. Попробуем… – Владислав Аркадьевич снова повернулся к улыбающемуся дворнику. – Садитесь удобнее. К спинке стула прислонитесь. Стул крепкий, не бойтесь, выдержит. И пальцы в замок… Вот так… – показал он. – Пальцы пропускаете между пальцев. Я сейчас буду считать до десяти. И на счет десять вы не сумеете разомкнуть руки. У вас одна рука словно прирастет к другой. Вы готовы?

Подполковник Стромов уже понял, что ему предстоит. Он проходил такое тестирование в центре психологической реабилитации ГРУ. И знал, что может при желании поддаться внушению, может и не поддаться. Все зависит от него и от тактики, которую он выберет. И он, соглашаясь, кивнул американцу, специально ради него приехавшему в Россию. Возможно, что в этом американец как раз и не обманывает. Генералу Аладьяну подполковник Стромов, как и дворник Абдулло Нурович, уже не нужен. Но, если его захватили, значит, у кого-то есть к нему повышенный интерес. Теперь вот определилось, у кого этот интерес есть. И чтобы все выяснить, игру стоит продолжать…

– Расслабьтесь… Расслабьтесь… Дышите глубоко и спокойно, глубоко и спокойно…

Тон у Владислава Аркадьевича авторитетный, веский, доброжелательный и очень убедительный. Слушая американца, в самом деле хочется дышать спокойно и ровно. И Андрей Никитович задышал, как его просили.

– Я начинаю счет. По моей команде «десять» вы попробуете разомкнуть пальцы и не сможете. Начали… Один…

Мазур легонько, почти нежно, погладил подполковника по сомкнутым в замок кистям. И так гладил на каждый счет. Когда прозвучала команда «десять», Андрей Никитович легко мог бы разомкнуть пальцы, потому что спокойно сопротивлялся любому внушению. Но он не захотел этого. И только Абдулло Нурович начал выдергивать руку из руки. Однако у дворника это не получалось. И лицо его выражало удивление и полное непонимание.

– Все… Расслабьтесь… Разомкните руки… Я разрешаю…

Теперь руки разомкнулись сразу и свободно. Абдулло Нурович облегченно вздохнул:

– Я испугался. Подумал, как теперь работать буду…

– Хорошо будете работать… – сказал, как пообещал, Владислав Аркадьевич. – Эдуард Осипович, листок бумаги мне… Адрес электронной почты запишу. Постарайтесь формулу побыстрее найти. Мне нужно до отъезда состав подготовить. В горах готовить будет негде…

– Я постараюсь. Вспомнить бы, в каком файле. Но я найду…

– Тогда мы будем прощаться. Я поспешу к себе, дел еще слишком много. Надо к поездке подготовиться. И вам готовиться следует.

– Мы люди военные, – сказал генерал. – Можем собраться за сорок пять секунд… Алексей Викторович, проводи нашего гостя. Распорядись, чтобы отвезли назад…

– Мы завтра куда-то едем? – спросил Алексей Викторович, прежде чем выйти.

– На Северный Кавказ, на границу Чечни с Дагестаном… – за генерала ответил Мазур.

– Что нам там делать? У меня вообще-то были другие планы… – полковник впервые заявил о том, что он не просто придаток при бывшем руководителе лаборатории, а человек со своими запросами, которые привык удовлетворять.

– Мы там полюбуемся пещерами на берегу реки, потом двинем в Грузию. А после этого вы можете податься куда угодно… – Владислав Аркадьевич был в хорошем настроении и объяснял охотно.

– А это надолго?

– Как получится, – теперь уже генерал сказал свое слово. – Поедем на машинах. В том числе и на твоей, в колонне других машин… Под охраной… Если нет желания, можешь оставаться… Можешь уже сегодня домой отправляться. Тебя там после обыска наверняка дожидается группа захвата…

– Я понял… Просто надо было меня в известность поставить… – В голосе полковника слышалась легкая обида.

Он повернулся и гордо двинулся к выходу.

– А ты, Абдулло Нурович, что сидишь? – спросил Эдуард Осипович.

– А что делать? – спросил улыбчивый, задумавшийся о чем-то дворник.

– Задумался о чем? – В генерале опять проснулась подозрительность.

– Думаю вот, как так… Было две руки, потом как одна стали… Никак не разорвать… А если бы так осталось? Такой рукой даже лопату не удержать…

– Мне бы твои проблемы… – успокоился генерал. – Разорвал… Иди двор чистить…

Дворник встал и послушно направился к двери.

– Андрей Никитович… – в спину ему сказал Владислав Аркадьевич.

Дворник никак не отреагировал, даже шаги не замедлил.

За его спиной Аладьян с американцем переглянулись. Генерал кивнул Мазуру – все в порядке, дворник непробиваем…

Глава 10

Владислав Аркадьевич не успел еще выйти из комнаты, когда в соседней маленькой комнатке подала «голос» сотовая трубка. Генерал поспешил туда, сразу отметив, как замедлились шаги американского гостя.

Аладьян посмотрел на определитель. Звонил один из его клиентов. Из того самого списка, состоящего из четырех номеров.

– Профессор Аладьян. Слушаю вас… – отозвался генерал.

– Эдуард Осипович. Нам необходимо срочно встретиться…

– Я сейчас не могу сориентироваться. У меня люди. Я вам через пару минут перезвоню.

Из соседней комнаты раздались удаляющиеся шаги. Владислав Аркадьевич убедился, что при нем разговора не произойдет, и потому спокойно пошел к дверям, поскольку с генералом уже попрощался. Но Аладьян все же выглянул в соседнюю комнату, чтобы проверить, что все вышли. И даже к двери прошел, чтобы закрыть ее плотнее. Он никому не доверял в спокойной обстановке. А в такой-то уж тем более довериться не пожелал. И только после этого вернулся в кабинет и нажал на трубке кнопку вызова последнего звонившего абонента.

– Керим, это я…

– Да, профессор… Вы освободились?

– Говорите…

– Я доложил руководству ваше предложение. Завтра к обеду деньги будут в Москве. Их привезет специалист, который посмотрит вашу документацию. Если нас она устроит, вы сразу получите всю сумму. Без всяких договоров и расписок. То есть специалист везет чек, который обналичит в каком-то московском банке… Вы понимаете, что одному человеку такую сумму перевезти трудно физически…

– Дайте отбой! Я рад, что вы так оперативно откликнулись, но обстоятельства сложные. К сожалению, завтра утром я уже уезжаю на Северный Кавказ. У меня там срочные дела. Оттуда поеду в Грузию, где рискую на некоторое время задержаться. Думаю, и вам было бы удобнее встретиться со мной там. В Грузии меньше порядка, и там, следовательно, спрятаться легче…

Собеседник не согласился.

– Это вам так кажется. Здесь никто не спросит, для чего прилетел и зачем столько денег обналичиваешь. А если и спросит, то просто от нечего делать. Русских деньгами удивить трудно. Предприниматель я. Хочу кое-что купить… Я же все делаю официально… И весь разговор… А в Грузии, во-первых, может и в банке денег не оказаться, можешь и с деньгами по городу не проехать – сразу ограбят. И к власти для обеспечения безопасности не обратиться – надо со всеми делиться, чтобы пропустили и обеспечили безопасность, а тех, кто желает, чтобы с ним делились, половина Тбилиси, и каждый включит в список и жену, и тещу, и племянника умершего брата, а потом те, с кем уже поделился, пришлют к тебе бандитов, чтобы окончательно ограбили… Там все так устроено. Начиная от власти и кончая бандитами – все живут по одному принципу купли-продажи-грабежа. Это уже проверенный вариант… Кроме того, Грузия не захочет ссориться с Турцией. Турция член НАТО. А Грузия лезет туда… И пособничать нам, курдам, они не будут… Вы не можете, профессор, отложить свою поездку? Здесь, в Москве, мы все сделали бы культурно и без нервотрепки…

– К сожалению, это зависит не от меня. Если я отложу, откладывать придется двадцати европейским специалистам и политикам, которые согласились взять меня с собой в поездку… Вернее, они-то не отложат. Они просто без меня уедут, а я сам без их прикрытия попасть туда не смогу. Значит, об отсрочке поездки речи быть не может. Ищите, Керим, варианты…

– Даже не знаю, что предпринять. У меня здесь просто нет пяти миллионов. Половину суммы, если по всем знакомым и сочувствующим побегать, я бы еще наскреб… И то только к вечеру. Но опять же – специалист должен посмотреть…

– Звоните… Остановите его… Не исключен вариант, что я вообще не вернусь в Россию. Это даже преимущественный вариант. Кроме Грузии, существуют и другие страны. Жить на Кавказе я не собираюсь, хотя корни мои из тех краев. Мы можем встретиться где-нибудь на Кипре. Или в Афинах… Я предполагаю посетить Средиземноморье. Будем созваниваться. Отложите приезд специалиста.

– Поздно. Он уже в дороге. Связи с ним нет. Там горы… Пока доберется до ближайшего аэропорта, связи не будет. Если сразу в самолет сядет, тоже связи не будет. Кроме того, мы можем только гадать о времени, когда он будет садиться в самолет…

– Ладно. Свяжемся позже и что-нибудь придумаем. Возможно, в скором времени у меня появится счет, на который можно будет спокойно перевести сумму…

– Но материалы, я надеюсь, никуда не уйдут?

– Они будут вас ждать. Обещаю, Керим, из личного к вам уважения.

– Тогда, удачно вам съездить…

На этом и закончили разговор. Вообще-то Эдуард Осипович мог бы что-нибудь придумать. Керим из тех людей, которым можно доверять, и, наверное, можно было бы взять половину суммы и оставить взамен комплект дисков, с тем чтобы после проверки материалов вторую сумму привезли туда, куда Эдуард Осипович сказал бы. Сам бы он дал гарантии, что в случае, если материалы не устроят курдскую сторону, он вернет полученную сумму. Как все порядочные люди, Керим верит другим. Поверил бы и генералу Аладьяну, хотя он уже и стремился отделаться от своего звания и даже погоны не пожалел, как напоминание о прошлом. И, скорее всего, Эдуард Осипович не обманул бы Керима, хотя полагал, что варианта, при котором материалы могут кого-то не устроить, в природе не может существовать. Если курды в своих горах умудряются делать ракеты наподобие тех, что делают палестинцы, и время от времени пускают их по турецким городам, то наверняка имеют технологическую базу для создания «несмертельного оружия». База для превращения канализационных труб в корпуса ракет по сложности сопоставима с базой лаборатории, которой совсем недавно командовал профессор Аладьян. Более того, просто из уважения к Кериму Эдуард Осипович решился бы в качестве презента преподнести один из готовых образцов малогабаритного оружия, что вывез полковник Лопухин со вспомогательной базы. Но это оружие в состоянии пригодиться и самому Аладьяну. Он предвидел многие осложнения в своей дальнейшей деятельности. И груз «Тойоты Ленд Крузер Прадо» способен эти осложнения свести до уровня простой, ничего не несущей за собой угрозы.

Но время терять не стоило и не стоило застывать с трубкой в руках перед работающим компьютером. Следовало выполнить просьбу Владислава Аркадьевича и поискать ему химическую формулу наркотического препарата на основе лизергиновой кислоты, что вводили внутривенно подполковнику Андрею Никитовичу Стромову, когда превращали его в дворника Абдулло Нуровича Солимова.

Наркогипноз начали исследовать еще немцы в концентрационном лагере Дахау и добились, судя по просочившимся в специализированную прессу данным, хороших результатов, но до конца довести исследования не смогли. После войны американцы захватили материалы с данными исследований немцев, чуть позже объявили большую охоту на врачей-психотерапевтов, работающих в этом и в других концлагерях, но не под суд их отправляли, а в испытательный лагерь на военно-воздушной базе в Сан-Антонио, штат Техас, где воплощался в жизнь секретный американский «Проект Пейперклип»[11]. Однако ни немцы, ни американцы не смогли добиться таких результатов, каких добился генерал Аладьян в своей лаборатории. И в осуществлении проекта «Рецессивный фантом» все решила именно его идея и его инициатива. Немцы и американцы упирались рогом исключительно на психологическое воздействие. А генерал, несмотря на то что докторскую диссертацию за него писали другие, все же обладал хорошими организационными способностями и, кроме того, постоянно читал специальную литературу, чтобы быть в курсе всех новостей в аналогичных областях знаний. И именно ему пришла в голову мысль проводить сеансы наркогипноза с одновременным применением приборов, угнетающих отдельные участки коры головного мозга, отвечающие за деятельность некоторых безусловных рефлексов, таких, как самосохранение. Гипотетическое предположение, что сопротивляемость гипнотической суггестии идет именно от этого инстинкта, нашло свое подтверждение на практике. Ни для кого не секрет, что человека, находящегося в состоянии гипнотического транса, невозможно заставить совершить убийство другого человека, если он в нормальном своем состоянии не способен на это убийство. И все специалисты в один голос утверждали, что здесь работает человеческая мораль. Но какой участок коры головного мозга делает человека моральным, какой аморальным, не знал никто. Но знали, какой участок отвечает за всем присущий инстинкт самосохранения. Эдуард Осипович сам не понимал, откуда к нему пришла эта идея. Но он потребовал эксперимента, при котором совмещалось подавление инстинкта самосохранения с одновременной суггестией под воздействием слабых наркотических галлюциногенных препаратов. И результат превзошел все ожидания. Дворник Абдулло Нурович Солимов, как и еще семь офицеров спецназа ГРУ, – детище как раз этой генеральской идеи. Он сумел сделать из лучших бойцов Российской армии полудебильных, ни к чему хорошему не пригодных людей. Но способен всегда превратить их в любую другую личность, какая потребуется. И превратил бы, как превращал озверелых уголовников в законопослушных военизированных роботов, способных не щадя себя выполнить любой приказ. Сбой произошел только один раз – когда дворник внезапно оказал сопротивление скинхедам. За этим последовало естественное продолжение инцидента, и уже лаборатория понесла существенные потери. Но воздействие нейтрализатора все вернуло на круги своя. И вернет в прежнее состояние любого, кто попробует выйти из-под контроля. Правда, как человек мало подготовленный в науке, генерал Аладьян не понимал принцип воздействия нейтрализатора. Однако видел своими глазами результат, и этого хватило. Ведь точно так же ни он сам, ни лучшие специалисты лаборатории не могли в теории просчитать, что будет от совмещения методик подавления и методик суггестии. А результат получился великолепный… Значит, у Эдуарда Осиповича за годы руководства лабораторией взамен недостающих знаний выработался нюх, позволяющий найти правильный ход в научной проблеме…

Эта идея самому генералу нравилась, и он давно уже культивировал ее среди подчиненных, высказав однажды и выслушивая потом много раз.

А теперь вот предстояло вывести дворника из нынешнего состояния. Не совсем вывести, а только в состоянии транса вернуть ему имя и звание, чтобы узнать то, что следовало узнать. Потом этот отработанный материал можно просто не возвращать к жизни, чтобы не путался под ногами. Но позволить Владиславу Аркадьевичу получить необходимую ему информацию следует уже на месте. Так меньше возможностей для возникновения проблем. Пусть препарат подготовит здесь, в Москве. Пусть с собой его везет. Но подпускать к дворнику его больше не стоит до самого последнего момента, когда они будут уже на месте. При таком развитии событий Владислав Аркадьевич больше будет заботиться о безопасности своих попутчиков.

Генерал знал, что где-то в недрах винчестера его компьютера эта формула есть. Но запись на диск может дать сбой, если заставить компьютер выполнять другую операцию. И потому Эдуард Осипович решил поступить проще. Естественно, он не стал бы связываться с сотрудниками, которых «повязали» в лаборатории, даже если их уже отпустили домой. Но нужный ему сотрудник был в отпуске и никуда уезжать не собирался. Насколько Аладьян помнил, он намеревался делать дома ремонт. И ему звонить, следовательно, было безопасно.

Номер генерал Аладьян помнил. Его великолепная память хранила множество телефонных номеров. И ни разу еще не подвела.

– Валерий Юрьевич… – узнал Эдуард Осипович голос человека, снявшего трубку. – Здравствуй… Как самочувствие?

– Здравия желаю, товарищ генерал. Какое может быть самочувствие, когда вся физиономия забрызгана известкой, а с рук краска не смывается… Что за краску у нас теперь продают… Ничем не смоешь…

– Простым маргарином… – посоветовал Аладьян. – Хорошенько помажь, потом протри тряпкой. Любая краска сойдет. Это проверено.

– Спасибо, попробую… Я так понимаю, что вы меня отзываете?

Валерий Юрьевич понимал, что просто ради болтовни генерал звонить не будет.

– Возможно, обойдемся телефонным разговором. Ты не помнишь формулу препарата на основе лизергиновой кислоты?.. Из проекта «Рецессивный фантом».

– Как не помнить, если я сам ее составлял. Нужно записать?

– Вывод, насколько я помню, с помощью этого же препарата производится.

– С этим…

– Отлично. Запиши и отправь мне по электронной почте. Это срочно. Тогда можешь продолжать ремонт… Мы без тебя пока со скрипом, но обходимся… Адрес почты помнишь?

– Помню, товарищ генерал. Только компьютер включу и сразу отправлю… До свидания…

– Бывай здоров…

Как раз вовремя закончился очередной диск, и компьютер затребовал новый. Новый диск генерал вставлять не стал, опустил окно записи и вышел в Интернет. Пока смотрел новости, пришло письмо от Валерия Юрьевича. Скопировав формулу, генерал тут же отправил ее отдельным письмом на адрес Владислава Аркадьевича. Все… Первоочередное дело сделано, и сделано успешно. Теперь стоит продолжить запись и подумать о завтрашней поездке…

* * *

Капитан Юровских только распустил группу, чтобы все имели возможность спокойно подготовиться и поздно вечером прибыть в управление, и сам уже намеревался доложить полковнику Мочилову обстановку, а потом отправиться домой, когда ему принесли последнюю страницу распечаток телефонных разговоров генерала Аладьяна и его окружения. Прочитав, капитан сразу позвонил в Управление космической разведки подполковнику Серегину, курирующему их деятельность.

– Товарищ подполковник, капитан Юровских беспокоит… Относительно последней распечатки. Там называется электронный адрес…

– Да… Мы обратили внимание и сразу посадили за работу специалиста. Письмо перехватили и скопировали раньше, чем Мазур успел удалить его. Заодно скопировали десяток зашифрованных писем, сейчас ими дешифровальный центр занимается. Но дешифровка, как ты сам, наверное, знаешь, дело, практически, безнадежное…

– Что там за формула?

– Раствор какой-то… Химия… Мы передали сразу в лабораторию. Данные передадут, видимо, тебе. Посмотреть спецам, думаю, недолго. Смотреть – не делать… Жди…

Как раз ждать капитан Юровских и не хотел, поскольку он намеревался уже отправиться домой, чтобы подготовиться к командировке. Но формула раствора, с помощью которого из подполковника спецназа ГРУ делали высококвалифицированного дворника, оперативного значения не имела и могла понадобиться только впоследствии, и потому Николай направился все-таки сначала на доклад к командующему. Но ждать пришлось там, поскольку у полковника Мочилова сидели люди. Впрочем, это ожидание надолго не затянулось. Юрий Петрович скоро освободился, сам дошел до двери, провожая уходящих, и сделал знак капитану:

– Заходи…

Выслушав доклад и посмотрев распечатки разговоров, полковник привычно почесал карандашом нос и поднял брови.

– Если мы знаем препарат, с помощью которого можно вывести дворника из состояния зомби, значит, у нас нет необходимости за ними в Чечню отправляться?

– Но помнит ли подполковник Стромов то, что хочет узнать Мазур? Это сейчас, товарищ полковник, главный вопрос.

Юрий Петрович размышлял логично.

– А если и не помнит? Что с того? Он не вспомнит этого с нами, не вспомнит и с Мазуром. А если с нами вспомнит, вспомнит и с ним. Тонкость заключается лишь в том, чтобы Мазура взять с поличным на месте. Тогда мы сможем предъявить американской стороне претензии. Если брать его здесь, то за ним сохраняется дипломатический иммунитет. Если брать там, вместе с оборудованием тем более… Значит, будем брать, как участника бандформирований, к тому же проводящего испытания психотронного оружия на российских солдатах. В этом случае иммунитет на него распространяться не может, поскольку Мазур будет рассматриваться как уголовный преступник, к тому же проходящий по террористической статье. Американцы сами не пожелают раздутия такого скандала. Дипломат-террорист – это звучит не гордо, но красиво… Для нас красиво, для американцев не слишком…

– Так точно. Все, как вы говорите, товарищ полковник.

– Есть предложения?

Капитан Юровских долго не думал, поскольку всю ситуацию просчитал еще по пути к кабинету командующего.

– Мое мнение: необходимо сопровождать их до места. И там ориентироваться. Одновременно отслеживать контакты генерала Аладьяна и, может быть, даже позволить ему что-то кому-то продать, но блокировать покупателей сразу после расставания с Аладьяном. Таким образом мы многим иностранным державам жизнь облегчим. Интересно, кто такой этот Керим?

– Керима уже вычислили после первого разговора. Это представитель боевого крыла Курдской рабочей партии. Находится у нас в стране на официальном положении, как турецкий политэмигрант. Имеет вид на жительство и ждет предоставления ему российского гражданства. До этого в связи с террористическим центром своей партии замечен не был и считался просто сторонником независимого Курдистана. Турки требовали его выдачи, наши пока отказали. Хотя с гражданством тоже не спешат…

– А остальные?

– Остальные находятся за пределами России, но готовы приехать, насколько я понимаю. Если мы перехватим талибов, хоть афганских, хоть пакистанских, нам самим жить будет легче, потому что от талибов это оружие может перейти к нашим исламистам.

– Тогда тем более следует выпустить генерала на Кавказ. По крайней мере, там он может с ними встретиться с большей вероятностью, чем здесь. Плохо, если встреча будет назначена в Грузии. Только Аладьян, как я понял из разговора, не слишком торопится заняться распродажей. Нельзя ли его как-то поторопить…

– Позвони ему и скажи, чтобы поторопился… – грубо пошутил полковник. – Я не вижу других вариантов…

– Об этом тоже следует подумать…

– Еще меня волнует состояние подполковника Стромова. Кем он себя чувствует – спецназовцем или дворником? Если бы удалось это выяснить, снялись бы многие вопросы.

– А как это можно выяснить?

– С минуты на минуту с базы прибудет первое пополнение в твою группу. Снайперы из спецрезерва… – Полковник отчего-то нахмурился. – Знаешь, что такое спецрезерв?

– Никак нет…

– Лучше бы и не знать, но, если тебе с ними работать, знать необходимо. Это те парни, которых иногда называют ликвидаторами… Официально такой службы у нас нет. Но у нас есть спецрезерв. Будь с ними поосторожнее… О том, что говорить об этом не следует, я даже не упоминаю… Итак… Прицелы с тепловизором. Дальность стрельбы у винтовок до двух, кажется, километров. Соответственно, прицел позволяет что-то видеть… Но выставить их вроде бы негде… Ладно, подумаем… Я сам этим вопросом займусь…

Юровских не смутился тем, что в группу к нему дают двух ликвидаторов. Ликвидатор – это только сотрудник ГРУ, выполняющий задание по ликвидации объекта. А в остальном это точно такой же офицер ГРУ.

– Подумаем. Ну, а я, товарищ полковник, пошел готовиться к командировке. Группа соберется поздно вечером. Я прибуду раньше. Может, что к тому времени и соображу…

– Я дождусь вас. Предупреди, если будут свежие данные, пусть мне докладывают…

* * *

Завалиться, оказывается, можно в самой простой обстановке. И в дальнейшем следует обязательно учитывать, что генерал Аладьян отличается чрезмерной подозрительностью, иначе недолго попасть в неприятное положение.

Сначала все шло хорошо. Андрей Никитович без проблем выдержал главное испытание. Умело вроде бы поддался воздействию американского гипнотизера, но ровно настолько, насколько сам себе это позволил. Гипнотизер Владислав Аркадьевич, безусловно, сильный. Подполковник Стромов явственно почувствовал тяжесть в веках при звуках этого властного голоса. Но противостоять сумел. И сумел даже ощутить тонкую грань, от которой нельзя отойти ни в одну сторону. Иначе или покажешь свою сопротивляемость, или сам провалишься в сомнамбулическое состояние. Но он грань определил, и это позволило разыграть чрезвычайно удивленного своим положением человека, который не сумел разомкнуть пальцы. Это тоже была игра. Стандартным психотерапевтическим тестом человека с сильной волей и мощной сопротивляемостью не пробить. Но поверили и генерал, и сам гипнотизер. И это была маленькая победа, потому что Андрей Никитович сразу добился того, что при нем стали разговаривать, как не разговаривали бы при здоровом человеке. А это позволило уловить информацию не только о предполагаемом отъезде, но и о конечной точке поездки. Причем, что было очень важно, характерную примету этой точки назвал не генерал, не полковник, а американец. Так кто же он такой – Владислав Аркадьевич Мазур? И почему его интересуют те пещеры на берегу реки?

Для подполковника Стромова, как-то упустившего эту деталь из памяти, потому что он не видел причины на ней задерживаться, считая проходным моментом перед тем, как с ним произошла беда, труда не составило вспомнить. Во-первых, зашел разговор о границе между Чечней и Дагестаном, что сразу насторожило. Там Стромова и контузило в последний раз, когда машина подорвалась на выставленном боевиками фугасе. Странно только, как все произошло. Если боевики выставляют фугас на пути следования федерального транспорта, то обычно там же и засаду устраивают, чтобы добить оставшихся в живых. Впрочем, не исключено, что засада была. И всех добили, а его, бессознательного, посчитали мертвым и не стали тратить патроны. Или кто-то помешал завершить начатое. Это в принципе не так и важно. Важно другое… Ехал подполковник Стромов как раз на берег реки, чтобы осмотреть пещеры. Вернее, только одну пещеру, которую должен был показать ему платный осведомитель Арсанак Амадиев, с которым контакт поддерживал исключительно один Андрей Никитович. Опасаясь за разглашение своего статуса, Арсанак сразу при вербовке поставил условие, что будет работать только с одним человеком и никто другой не должен знать о его существовании. То есть о существовании могли знать, но знали только как агента Казбек, как красиво сам себя назвал Амадиев. Он и расписки на получение оплаты услуг подписывал оперативным псевдонимом. В боевых условиях это считалось вполне нормальным. А методы бывшего КГБ, который составлял договор на действительные данные, а потом этим договором шантажировал, в военной разведке применения не нашли. Да и трудно было отыскать агента, готового подписать договор о сотрудничестве. Мало ли что потом случится. А бумага живет долго, гораздо дольше человека…

Агент Казбек обнаружил группу боевиков во главе с человеком европейской внешности, что прятала какое-то странное оборудование в одной из тех самых пещер. Сам он разобраться в оборудовании не сумел, предположил только, что это какая-то шпионская оснастка, которую Амадиев перепрятал в другую пещеру, но сообщил о находке подполковнику Стромову. И подполковник выехал к месту. Но не доехал…

Однако ехал он именно к пещерам на берегу реки…

И опять, уже восемь лет спустя, разговор зашел о пещерах на берегу реки, причем тоже на границе Чечни и Дагестана. Если американцу нужен подполковник Стромов и американец знает о пещерах, вполне логично предположить, что американцу известно, куда направлялся, но не доехал подполковник, и сейчас надеется, что Стромов что-то помнит и в состоянии гипноза информацией поделится. Кстати, после этого необходимость в присутствии дворника Абдуллы Нуровича отпадет, и, чтобы убрать даже эти следы, его глубоко-глубоко закопают. Только если подполковник Стромов позволит это сделать…

Именно об этом задумался Андрей Никитович, и, видимо, в лице его проскользнуло что-то от подполковника Стромова, что сразу уловил подозрительный генерал и тут же на это среагировал. Но Андрей Никитович умело вышел из положения, придумав простейший ход и показав, что он зациклился и недоумевает по поводу сцепленных в замок рук, которые якобы разомкнуть не мог. Для страдающего деменцией человека такое поведение должно быть естественным.

Генерал поверил.

А Владислав Аркадьевич проверил и позвал его по имени-отчеству. Настоящим именем и настоящим отчеством! Значит, он знает, с кем имеет дело…

Но после допущенного на короткое мгновение выхода из-под самоконтроля Андрей Никитович уже взял себя в руки и не среагировал никак. Не обернулся… Даже шаги не замедлил… И перехитрил противника…

Но ситуация продолжала оставаться напряженной и острой. И неизвестно было, чем дело закончится. Конечно, у Андрея Никитовича есть возможность изменить ее разом и круто и уничтожить противника, пока противник этого не ожидает. Внезапная атака на охранников сразу дала бы подполковнику преимущество и в силе, и в оружии, потому что, получив в руки два пистолета-пулемета, он уже будет здесь, среди этих никчемных бойцов непобедимым. И сделать это просто. Подойти с той же улыбочкой, свойственной дворнику, выбрать при этом момент, когда охранников будет только двое, сразу «выключить» их из дееспособного состояния и вооружиться. Чтобы такую работу сделать, хватит рук, и даже не обязательно браться за лопату. Тем более, охранники в себе уверены и не могут допустить, что находящийся в состоянии зомби дворник способен за секунды превратить и того и другого в мешки с дерьмом, каковыми они, по сути дела, и являются. Эффект неожиданности поможет… Потом завершить дело с другими…

Все просто. Но что это даст? Наверняка Владислав Аркадьевич является в общем и главном вопросе совсем не фигурой эпизода, и многое, если не все, делается именно для него и по его указке. Что может быть нужно американцу и здесь, и там, на границе Чечни и Дагестана? Обезвредив команду генерала и самого генерала, Андрей Никитович будет не в состоянии добраться до американца, и никто не будет в состоянии до него добраться…

Вообще-то подполковник Стромов хорошо знал, что представляет собой спецназ ГРУ в отдельности и вообще ГРУ в целом. И догадывался, что его не бросили, не отказались от него, если, как сказала Мариша, Любушка звонила бывшему командующему спецназа ГРУ, и в управлении уже в курсе, что произошло. Владимир Андреевич сумеет найти нужные рычаги давления, чтобы начался поиск. И вполне возможно допустить, что поиск этот уже идет. По большому счету вполне возможно даже предположить, что сейчас вся генеральская рать и сам он находятся под внимательным присмотром со стороны. Отправную точку для поиска Стромов оставил заметную – стрельба в центре Москвы из автоматического оружия, куча трупов и куча свидетелей. ГРУ следы искать умеет…

День уже близился к завершению, и начали постепенно сгущаться сумерки, хотя до темноты время еще оставалось. Лопата вгрызалась в жесткий подтаявший снег и обнажала прошлогоднюю жухлую траву.

Метр заметенной снегом тропинки прочищен. Еще метр и еще… Лопата из светлого алюминия не гнется так, как гнется металлическая лопата, и не ломается. Алюминий, хотя и легкий, но прочный металл. Еще метр… А дальше… А дальше прямо под взглядом Андрея Никитовича на снегу внезапно возникла красная точка, заставившая его замереть с лопатой в руках. Он лучше других знал, что эта точка означает. Точка шевельнулась, привлекая к себе внимание. Шевельнулась в ответ и лопата, словно показала, что дворник точку видит. И тогда точка поползла по сугробу. Только не знающий грамоту человек не смог бы прочитать, хотя буквы для Андрея Никитовича располагались в перевернутом виде. После первой буквы лазерный целеуказатель погас на пару секунд, но тут же загорелся снова. Однако уже после первой буквы подполковник Стромов знал, что будет в сугробе написано. Так и получилось. Слово состояло только из трех букв: «ГРУ».

Андрей Никитович обернулся и посмотрел себе за спину. Со стороны казалось, что он проверяет качество вычищенной тропинки. В действительности он проверял, видно ли его кому-то, поскольку желал дать понятный знак. За стеклом «Ленд Крузера» сидели двое охранников. Если поднять руку, они обязательно увидят. И тогда Андрей Никитович отвернулся от машины, закрывшись спиной, и нешироко, без размаха перекрестился. Дворник, как известно было всем, считался таджиком по национальности, следовательно, мусульманином по вероисповеданию. Подполковник спецназа ГРУ, хотя и имел мать таджичку, а по вероисповеданию был православным христианином. Андрей Никитович явственно дал понять, кого наблюдает снайпер…

* * *

Новый телефонный звонок показал, что генерал Аладьян вполне в состоянии обеспечить себе безбедное существование на многие годы вперед. Уже первые клиенты, которым он сделал предложения, торопятся. Что же будет потом, когда «несмертельное оружие» выплывет в разных местах, покажет свою эффективность и на него появится спрос? Нет, пожалуй, следует открывать не исследовательскую лабораторию, а небольшое производство уже отработанных образцов.

– Рад слышать тебя, Ли… – сказал Эдуард Осипович.

– Здравствуй еще раз, господин профессор, – отозвался китаец. – У меня есть к тебе не телефонный разговор. Не можешь сейчас в город выбраться?

– Могу, но не хочу… – ответил Аладьян. – Я сегодня на своей территории принимаю. День очень суетливый. Хочешь, приезжай.

Это не была грубость. Это была мера предосторожности, потому что китайскому бандиту, держащему в страхе половину своих земляков в Москве, доверять было сложно. Даже предложение ему Эдуард Осипович сделал только потому, что не имел еще уверенности в отзывчивости других клиентов. Так сказать, про запас. Но Ли отозвался быстро. Более скорым оказался только Керим. Конечно, насколько надежен и порядочен Керим, настолько и ненадежен Ли. Однако сейчас можно пригласить китайского мафиози в гости, не опасаясь, что в скором времени будет устроен налет на дачу. Он, может быть, и будет организован, но только самого генерала Аладьяна уже не будет ни на даче, ни даже в Москве.

– Ладно, я приеду… Мне очень нужно, значит, мне и ехать… Говори, куда… – Голос у Ли хотя и тихий, но грубый не по-азиатски, словно слегка простуженный. Мог, конечно, и хронический бронхит заработать. Сам он из южных китайских провинций родом. А учился в Ленинграде, университет оканчивал. Потому и по-русски говорит очень чисто, не как большинство китайцев. И приятно не «сюсюкает», изображая несуществующее уважение, как каждый второй его соотечественник. И даже, как знает Эдуард Осипович, в отличие от большинства китайцев, у которых вежливость заложена в структуру ДНК, умеет по-русски материться[12].

– Я сейчас на даче…

– Я понимаю, что ты не в лаборатории. Твою лабораторию в день по три раза по телевизору показывают и удивляются, как такая существовала под носом у КГБ…

– У ФСБ… Не путай… КГБ лабораторию создавал и не имел к ней претензий. А у ФСБ претензии появились. Впрочем, я на них не в обиде. Они мне лично только лучше сделали. Ты сам дорогу сюда не найдешь. Надо по лесу поплутать, чтобы ко мне попасть. Я вышлю машину, чтобы тебя встретили. «Уазик»… Ты должен или в «уазик» пересесть, или ехать за ним на внедорожнике. Другая машина с такой дорогой не справится. И постарайся без фокусов. У меня охрана надежная, многократно проверенная и стреляет без предупреждения. Сначала предъявляешь деньги. Я проверяю. Мне не нравятся баксы, отпечатанные в Чечне или в Польше… Отпечатанные в Китае не нравятся тем более…

– Не переживай. Все будет нормально. Я сам не работаю с фальшивками, и мне нет интереса помогать кому-то их распространять. Как ты и запрашивал – пять чемоданчиков… Я привезу, ты будешь проверять. Но одновременно мой специалист будет проверять твои материалы. Все одновременно, чтобы избежать соблазнов… Еще… Естественно, такие деньги возят только под охраной, и это даже ты понимать должен. Охрану ты за группу захвата не примешь?

– Не возражаю против охраны. Это естественная мера предосторожности. Но твои люди останутся за воротами. В дом ты один войдешь.

– Невозможно, – категорично заявил Ли. – Я ничего не пойму в твоих бумагах…

– Это не бумага. Это DVD-диски…

– Не важно. Со мной будет специалист. Он должен посмотреть, чтобы ты мне фуфло не подсунул. Я обманщиков не люблю. И свои деньги уважаю. Меня еще ни разу никто не «кинул», и пробовать не рекомендую…

– Заходи со специалистом…

– Кроме того, мой личный телохранитель. Ты не волнуйся. Телохранитель человек мирный. Это монах из Шаолиня. Он сам на конфликт никогда не идет, но всегда прикроет вовремя.

– Пусть будет монах… Но это все… Записывай номер машины и говори адрес…

– «Мой адрес не дом и не улица…»

Оказывается, он знает песни советской эстрады времен, когда учился в Советском Союзе.

Договорившись, где «уазик» встретит гостей, Эдуард Осипович положил трубку, подошел к двери, приоткрыл ее и позвал Лопухина, чей голос слышался во дворе. Алексей Викторович привык выполнять приказания быстро и появился в комнате тотчас.

– Что у нас с багажом?

– С багажом? – не понял полковник, думая, видимо, что разговор идет о предстоящей поездке. Но о багаже для поездки он тоже приказа еще не получал.

– С образцами, что ты захватил со вспомогательной базы.

– А… Опытное оборудование… Так все и стоит в машине. Запечатано. Если завтра ехать, зачем разгружать…

– Сам собрать и привести в боевое положение сможешь?

– Это моя профессия, тов… Извините… Это моя профессия, Эдуард Осипович…

– Собирай и готовь. На всякий случай. Боюсь, тебе представится возможность лишнюю сотню тысяч баксов заработать… Ты не расстроишься?

– Я постараюсь… Но тогда зачем такие приготовления?

– На случай, если они не захотят платить…

– Кто – они?

– Китайцы… Бандиты во главе с Ли. Знаешь такого?

– Слышал. Но ничего хорошего про него не говорят. Если он заплатит, то он же постарается отобрать. Это, кажется, его традиция…

– И пусть попробует. Главное, чтобы заплатил. А потом уже мы меры предпримем. Ты предпримешь. Посмотри точки, где можно расположить установки. Запустить их сумеешь?

– Что сложного? Только кнопку на пульте нажать…

– Отлично. Сам под волну не попади, вместе с кнопкой… Расставь охрану. Пусть контролируют ворота. Там Ли оставит машину со своими людьми. Их необходимо блокировать от излишней активности. И пришли моего водителя. Ему опять на выезд… И еще… Пожалуй, знаешь что… – Эдуарду Осиповичу внезапно пришла в голову отличная мысль, которую он только ухватил за хвост, но не успел развить. – И дворника, пожалуй, тоже пришли…

– А этого зачем?

– Хочу попробовать его в роли охранника.

– Эдуард Осипович… С огнем играете… – серьезный тон, каким полковник произнес слова, показал его откровенное недовольство действиями генерала. – Он ведь может «проснуться» окончательно, и тогда, боюсь, нам и опытные образцы уже не помогут…

– Есть у меня интересные мысли… Может, и хорошо будет, если «проснется»… Может быть, даже стоит его «разбудить»… Я посмотрю, подумаю и решу…

Алексей Викторович пожал плечами и в недовольном недоумении вышел.

Мысль, посетившая генеральскую голову, оказалась чрезвычайно проста, но простое часто оказывается гениальным. Если на такое оборудование есть повышенный спрос, то почему генерал собирается отдать уже испытанное американское оборудование американцам, когда оно находится на территории России? Это же просто глупо! Гораздо проще взять его себе и потом продать. По большому счету, вся комбинация должна получиться, если все стороны будут вести себя здраво. Деньги Владислав Аркадьевич должен заплатить не за дворника, а за материалы лабораторных исследований. Но, если он и дворника включает в список, можно пойти Мазуру навстречу. А дворника следует сначала «разбудить» и мягко «выпотрошить», а потом просто отдать американцу, не предупреждая, что объект «проснулся», но предварительно подготовив побег из машины Мазура, а не с дачи генерала Аладьяна. Тогда уже к самому Эдуарду Осиповичу претензий никаких быть не может, а он к тому времени будет обладать информацией о тайнике. Если «разбудить» дворника, с ним можно договориться. Не полный же он идиот, чтобы отказаться от выгодного предложения, сохраняющего ему жизнь. Именно так. Генерал сохраняет жизнь своему объекту, а американец пожелает лишить его жизни, как только узнает, где находится его оборудование. Вопрос только в том, как «разбудить». Тот же Валерий Юрьевич, опытный психотерапевт, утверждал, что без инъекции наркотического раствора вернуть подполковника в прежнее состояние невозможно. Сможет ли Валерий Юрьевич вне лаборатории подготовить раствор для инъекции? Может и не найти необходимых компонентов, может и не пожелать контактировать с бывшим своим руководителем, находящимся в розыске. Валерий Юрьевич скользкий человек. А есть другой способ «разбудить» объект? Наверное, есть… Он уже сам себя «разбудил». Причем сделал это дважды, и второе «пробуждение» было самым ярким. Третье могло бы, возможно, стать окончательным. Любое гипнотическое трансовое состояние, если гипнотизер сам не выведет из него пациента, прекращается, когда человек выспится. Похоже, подполковник Стромов порой «высыпался». И тогда забывал профессию дворника… И оба раза будильником ему служила необходимость проявлять боевые навыки. И опять можно поступить так же. И он опять начнет «просыпаться»… Стоит попробовать. Если не получится, придется хитрить с Валерием Юрьевичем. В принципе здесь и хитрости особой не надо. Уже вечер, Валерий Юрьевич весь день занимался ремонтом, вечером устал, сел перед телевизором. Посмотрел новости и все узнал. Он считает, что генерал в розыске. Но можно позвонить, сказать, что нужно встретиться, что сам он сейчас в здании ФСБ и оттуда едет куда-то на встречу. Естественно, это вызовет вопрос. ФСБ разыскивает генерала. Как же он оказался в здании ФСБ? Просто… Против генерала выступила прокуратура, но не ФСБ. Если бы ФСБ хотела ареста, то не просила бы генерала вовремя уехать из лаборатории. Прикрывала и прикрывает сейчас. А лаборатория возобновит работу на новом месте под другим названием, но с теми же сотрудниками и при том же руководстве. Только фамилию генералу придется, видимо, сменить. Валерий Юрьевич знает манеру работы спецслужб. Он поверит в такое. И будет сотрудничать со своим начальником. Не с бывшим, а с настоящим и будущим. Да, так привлечь психотерапевта к делу возможно. Но все же привлекать его стоит только в крайнем случае.

Еще волнует вопрос времени… На все мероприятия времени не хватает. Стоит сегодня посмотреть, как будет вести себя дворник в случае обострения ситуации, если такое обострение возникнет, а оно возникнуть может. Но при любом раскладе необходимо отложить завтрашнюю поездку. Тогда можно будет и с Керимом дело завершить.

Генерал хотел было позвонить Кериму, но вошел дворник, а следом за ним и водитель «уазика». У дворника на лице была прежняя маска с добродушной полуулыбкой. Водитель выглядел уставшим. Начинать следовало, естественно, с водителя, которому еще ехать в два конца. По крайней мере, два часа пути, да назад возвращаться в темноте. И тащить на хвосте китайских бандитов. Но темнота может быть и помощником.

– Во-первых… Где оружие у тебя? – спросил Аладьян.

Водитель молча распахнул куртку, показывая «ПП-2000».

– Отдай Абдулло Нуровичу.

Приказы генерала никогда не обсуждались. По крайней мере, в его присутствии. Разве что кто-то из старших офицеров мог высказать свое мнение. Младшим чинам свое мнение иметь вообще не полагалось. И водитель это хорошо знал. И потому молча, но с удивленным лицом отстегнул ремень с казенной части пистолета-пулемета, вытащил ремень из-под куртки, чтобы саму куртку не снимать, и протянул оружие дворнику, который взял его в руки с неким священным благоговением, явно отразившимся на лице.

– Слушай дальше…

Инструктаж водителю последовал серьезный и категоричный. Настолько серьезный, что парень, обычно беспрекословно подчиняющийся, не удержался и задал вопрос:

– И кто это будет?

– Китайская мафия. Привезет тебе зарплату. И не рыпайся на них. Пристрелят сразу, а мне подарят твою голову с вытатуированной улыбкой, как у них принято. Предельно аккуратно, вежливо, по-деловому, но не заискивая. Ты чувствуешь за спиной силу и в себе уверен.

– Понял.

– Тогда кати…

Водитель вышел.

– Что, Абдулло Нурович, нравится такая штука? – спросил генерал дворника, который с восхищением рассматривал пистолет-пулемет.

– Нравится… – признался дворник.

– Имел, кажется, дело с таким…

– Утром, кажется… Но я плохо помню… Как в тумане все…

– Правильно. Утром… Совсем немного времени прошло, а кажется, целая вечность. И все вокруг перевернулось, и мир стал другим, и мы все стали другими, потому что ты утром дел натворил. Но я на тебя не в обиде. Михаил Михайлович сам виноват, что, меня не спросясь, начал кое-что против тебя предпринимать. Он за это наказан…

– Михаил Михайлович… – удивился дворник. – Он такой добрый был…

– Он казался добрым. Но сейчас дело не в этом. Ты, говорят, умеешь хорошо драться?

Абдулло Нурович заулыбался от таких слов во все лицо.

– У меня получается лучше, чем в сериале… Там глупо дерутся, а у меня получается правильно… Это как-то нечаянно, но получается…

– Вот-вот… И я решил взять тебя к себе телохранителем. Хватит тебе в дворниках ходить. Возраст уже солидный. Мы, пожалуй, ровесники. Генеральских погон я тебе не обещаю, но в телохранители произведу. Для начала с испытательным сроком. И испытание тебе сразу предстоит серьезное. Ты готов?

– Я слушаю… – это словно бы и не Абдулло Нурович сказал, хотя голос был тот же, но интонация совсем иная. И привычная полуулыбка с лица сошла. Очень серьезно сказал, как офицер, которому генерал ставит конкретную боевую задачу.

Генерал просто просиял, сразу почувствовав, что его недавние мысли осуществляются. Это все было точно так же интуитивно, как интуитивно он когда-то предложил блокировать в коре головного мозга участки, отвечающие за чувство самосохранения. Сработало тогда… Кажется, и сейчас начинает работать. И генерал все больше и больше верил в свою интуицию. Она не подвела Аладьяна, когда он заранее просчитал действия ФСБ против лаборатории и перенес основные материалы с центрального компьютера лаборатории на собственный компьютер на вспомогательной базе. Казалось бы, нелогичный и мешающий работе момент, который заставлял генерала в случае необходимости найти что-то конкретное, не искать это, не выходя из-за рабочего стола, а ехать на базу, чтобы поискать там. И так длилось почти три месяца, пока гром не грянул. А гром грянул, и молния ударила рядом, не задев Аладьяна. Похоже, может получиться и с дворником…

– Самое сложное для тебя, я думаю, это сохранять внимательность длительное время. Так все наши врачи говорили. Но ты должен сконцентрироваться. Постарайся быть внимательным.

– Я постараюсь. Я аккуратный. Я когда двор убирал, я всегда внимательным был. Никакой мусор не оставлял. Нигде…

– Это хорошо. Теперь о поведении в присутствии гостей. Во-первых, оружие сразу показывать нельзя. Это будет людей нервировать и провоцировать. Я все же надеюсь, что мы с ними мирно разойдемся. Оружие должно будет появиться у тебя в руках только тогда, когда будет реальная опасность. Понял?

– Я понял, если появится опасность…

Кажется, он в самом деле все понимал адекватно. По крайней мере, так сказали генералу его глаза. И это радовало. И радовало даже то, что идиотская полуулыбочка исчезла.

– Во-вторых, если опасность действительно будет реальной, я дам тебе знак. Но, даже если я знак не дам, ты сам должен оценить ситуацию. Это сложно. Необходимо будет понять, когда просто разговаривают грубо, может быть, даже угрожают, и когда от угроз переходят к действию. Действие следует резко пресекать. У этого парня, что приедет, будет телохранитель – монах из Шаолиня. Думаю, это серьезный боец…

– Я знаю. Я по телевизору фильм видел. Про Шаолинь…

– Так вот. В рукопашную схватку с таким лучше не вступать. Такого, если будет необходимость, лучше пристрелить… Вот тебе и сгодится оружие… Но, главное, все-таки наблюдай за мной… Если что, я тебя позову… Как тебя коротко зовут?

– В доме меня все зовут Абдул…

– Вот так и позову… Значит, пока все. Иди и встречай гостей. Мне еще Керима найти надо… И пришли ко мне Алексея Викторовича…

Подполковник Стромов вышел, ступая излишне гордой для дворника походкой. Настолько гордой, что генерал, глядя ему вслед, невольно усомнился в правильности своего решения. Слишком уж эта походка была демонстративной и дворника все же выдавала. Но никого другого в телохранители при такой встрече он взять не мог. Остальные еще менее надежны. Этот, по крайней мере, не предаст и, что самое главное, не попытается воспользоваться информацией, которую может услышать…

Глава 11

Еще в начале вечера, когда на улицах даже не зажглись фонари, полковник Мочилов сам принял еще двух старших лейтенантов из спецрезерва ГРУ – мрачного крепыша Вадима Дергачева и, словно в противовес ему, худого и жилистого, высокого Игоря Семушкина. Юрий Петрович коротко объяснял снайперам их обязанности и суть операции, когда в управление вернулся капитан Юровских и был представлен старлеям как командир группы, который и даст полный инструктаж по ходу операции, поскольку операция уже началась. Почти одновременно с капитаном и раньше назначенного времени явились и остальные старшие лейтенанты. Причем первым из всех оказался на месте Сережа Марочкин, лично заинтересованный в исходе главной для его семьи части задания и потому наиболее обеспокоенный и рвущийся на дело.

– Счастливое число, – улыбнулся полковник. – Семь старлеев на одного капитана. Можно не сомневаться в том, что операция пройдет успешно. Но уже первая ночь вам предстоит бессонная. Для начала попрошу разведать обстановку вокруг дачи генерала Аладьяна, и, если представится какая-то возможность, необходимо будет дать сигнал подполковнику. Карты на руках. Спутники вам в помощь. Машины ждут внизу. Вам выделили два «уазика». Выполняйте…

Обычные для этого времени суток пробки на дорогах куда-то вдруг исчезли, что позволило быстро выбраться на Кольцевую дорогу. И там можно было ехать более или менее свободно. Чуть-чуть задержались, когда спустились с Кольцевой на выезд из города, но тоже ненадолго.

– У меня есть маршрут, которым сам генерал пользовался, и его машина без генерала тоже там постоянно ездит, – подсказал старший лейтенант Вохминцев. – Только они объезжают лабораторию через лес и теряют на бездорожье минут сорок. Мы мимо лаборатории проедем. Так быстрее, и нигде не застрянем…

Но, миновав лабораторию, решили с дороги тоже съехать и подняться на лесистый пригорок, стоящий рядом с деревней. Лучшая точка, чтобы провести первоначальную рекогносцировку. Тем более что была возможность использовать мощную оптику дальнобойных крупнокалиберных снайперских винтовок. Труднее всего было выехать в поле. Грейдер, что чистил дорогу, сгребал снег в одну сторону, образовав высокий сугроб. Его преодолели с трудом. Но дальше по полю ехать было легче. И так до самого леска. До места добрались еще засветло, и это было хорошо, потому что появилась возможность осмотреть подступы к двору дачи генерала Аладьяна. В темноте капитан рассчитывал подойти ближе, и следовало заранее выбрать места, где снег не будет предательски скрипеть и где подход останется наименее заметным.

– Береза хороша… – сказал Вадим Дергачев, показывая на самое крепкое здесь дерево.

Даже не имея листвы, береза могла скрыть человека густотой веток. И вообще странным казалось, что березу всегда зовут белой. У нее только ствол белый, а ветви всегда черные. И черноты гораздо больше, чем белого цвета. А летом зелени больше.

Не дожидаясь подсказки, снайпер начал снимать меховой чехол с прицела своей винтовки. Саму винтовку оставил Семушкину, забрался на нижнюю ветку и только там принял оружие. Высоко снайпер не полез. Там он сам станет заметным. Но в середине кроны свободно можно было спрятаться. Устроившись на толстой ветке верхом и поставив ноги на более низкую ветку, снайпер обрел устойчивость и стал пристраивать на поперечную ветку длинный ствол своей винтовки. Оружие такое, что долго держать ствол на весу не просто сложно, а невозможно. Тем более невозможно стрелять. Да еще мощный глушитель добавляет веса. Но старший лейтенант умел устраиваться с удобствами и место для себя сразу выбрал прекрасное. И даже не только для наблюдения. Учитывая мощную отдачу крупнокалиберной винтовки, из положения, которое занял Дергачев, вполне можно было и стрелять. Правда, стрелять пока никто не собирался.

Но снайпер слегка поторопился, потому что капитан Юровских принес из машины заранее подготовленные средства связи – коротковолновые рации ограниченного радиуса действия, обычно называемые в спецназе ГРУ «подснежниками». Все они уже были настроены на одну волну, и старшему лейтенанту Семушкину пришлось тоже забираться на дерево, чтобы передать «подснежник» собрату по ремеслу. Дергачев с такой техникой общаться, должно быть, привык, ибо он сразу закрепил в ухо наушник, а на воротник микрофон, а корпус самой рации сунул в нагрудный карман. И без разговоров приступил к работе.

– Двор вижу… Вижу человека в гражданском… Не молод, но это не дворник. Дворника тоже вижу. Только что из-за угла вышел с лопатой. Вижу две машины. «Тойота Ленд Крузер» и «уазик». В машинах… Минуту, включу тепловизор… В машинах кто-то есть… Так… В машинах четыре человека. Трое в «Ленд Крузере», один в «уазике».

– Как дворник выглядит? – поинтересовался Сережа Марочкин.

– На дворника похож… – серьезно ответил снайпер. – Он с лопатой… Сейчас за дом зашел, ближе к нам. Начинает прочищать дорожку.

– К нему нам и надо пробраться… – констатировал Юровских.

– Зачем? – спросил снайпер.

– Чтобы объяснить свое присутствие. И понять, в каком он состоянии. Кем он себя чувствует, Солимовым или Стромовым…

– Можно объяснить лазером… Подполковник должен знать, что такое лазерный целеуказатель… А дворник этого знать не должен, – подсказал снизу старший лейтенант Семушкин. – Вадим, попробуй…

– А я не напугаю его?

– А ты не на него наводи, – подсказал Марочкин. – Или ты сугробы не видишь?

– В принципе я могу на снегу письмо написать…

– Напиши только аббревиатуру – «ГРУ». Если он в нормальном состоянии, он поймет и обязательно даст знак.

– Пробую, не отвлекайте… – потребовал Дергачев. – Он остановился. Увидел точку. Явно знает, что это такое. Смотрит по сторонам, но не в мою сторону… Пишу…

Чтобы написать лазерным целеуказателем только три буквы, у старшего лейтенанта Дергачева ушла почти минута.

– Он понял… Оглядывается… Так… Он – верующий?

– Что? – не понял Юровских.

– Перекрестился…

– Это не вопрос веры, – подсказал Марочкин. – Дворник Солимов официально считался таджиком. Следовательно, мусульманином. А Андрей Никитович показал нам, что он чувствует себя православным. Следовательно, подполковником Стромовым… Все в порядке. Он контролирует там ситуацию и знает о нашей поддержке.

– Значит, рисковать не будем и к забору не пойдем… – решил Юровских. – Насколько я понимаю, в случае необходимости можно поддержать огнем ваших винтовок и отсюда?

– Можно, – согласился Семушкин. – Только нужна ли ему наша поддержка?

– А это мы сейчас узнаем. Вохминцев, разворачивай свою технику… Какие у нас новости?

* * *

Полковник Мочилов так и не ушел домой после окончания рабочего дня. Впрочем, это для него было уже давно привычной нормой, а в горячие дни даже обязательной нормой, и дома к такому привыкли, хотя возмущение жены порой приходилось гасить тягостным молчанием. Другие способы, как уже давно знал Юрий Петрович, были бесполезны. Молчание было тем единственным убийственным аргументом, который действовал на жену угнетающе.

В этот раз задержаться пришлось из-за того, что в ГРУ прибыли откомандированные из ФСБ офицеры, которые должны были принять участие в операции в составе группы капитана Юровских, хотя и с самостоятельными задачами, а потому не подчиненные капитану. Первоначально планировалось, что офицеры прибудут ближе к утру, уже экипированные и готовые к командировке на Северный Кавказ, но потом в ФСБ что-то переиграли и прислали свой состав раньше, чтобы перестраховаться на случай срочного отъезда. В отсутствие капитана Юровских полковник сам провел вводный инструктаж. Но его, со своей стороны, слегка смущало присутствие здесь двух офицеров антитеррористического управления «Альфа», и потому Юрий Петрович сам не пожелал уехать домой раньше. Просто полковнику казалось, что если в дело вступает «Альфа», значит, у ФСБ есть какие-то факты, о которых спецназу ГРУ не говорят. А это может осложнить общую обстановку, и даже в чем-то помешать. Но все быстро разъяснилось. Группу ФСБ возглавлял знакомый Мочилову по нескольким совместным операциям майор Рославлев, которого можно было спросить и напрямик. Мочилов и спросил, а Рославлев объяснил. Среди адресатов генерала Аладьяна, с которыми Эдуард Осипович первоначально созванивался, были представители откровенных террористических сил. И если психотронное оружие, пусть даже в виде чертежей и прочих технических материалов, попадет к террористам от генерала ФСБ и это впоследствии откроется, то сильно пострадает сама репутация главного антитеррористического подразделения страны. Да и вреда такая продажа материалов может принести больше, чем появление новой боевой террористической группы на Красной площади. И руководство решило пресечь такие серьезные действия Аладьяна, но при этом аккуратно разведать и возможность нанесения по террористам встречного удара, используя их заинтересованность в материалах лаборатории. Это было, как понял Юрий Петрович, нормальным явлением и никак не вмешивалось в собственные планы спецназа ГРУ. А присутствие двух оперов ФСБ объяснялось еще проще. Дело Аладьяна вести им, следовательно, и дополнительный материал они могут получить только при их участии в операции военной разведки, и генерала задержать и доставить в следственный изолятор они могут тоже в составе этой же группы.

Вопросы полковника Мочилова, таким образом, были благополучно и с общим удовлетворением разрешены, и можно было бы уже домой отправиться, но тут сначала позвонил капитан Юровских и доложил, что подполковник Стромов находится во вполне дееспособном состоянии и знает о присутствии рядом сил спецназа ГРУ. Николай подробно рассказал про диалог, который вели снайпер и Андрей Никитович, один лазерным целеуказателем, другой сакральным ритуалом.

Потом, когда полковник уже взялся за трубку, чтобы заказать машину, из Управления космической разведки принесли новые распечатки прослушанных разговоров, и распечатки эти оказались настолько интересными, что Юрий Петрович совсем забыл свое намерение завершить рабочий день. Он передал распечатку для ознакомления офицерам ФСБ, а сам тут же позвонил капитану Юровских.

– Коля, ситуация усложняется катастрофически. Аладьян надумал продать материалы китайским бандитам, но те, в свою очередь, не были бы бандитами, если бы пожелали что-то купить, а не украсть. Оцениваешь ситуацию?

– Вполне адекватно…

– Короче говоря, китайцы едут на четырех машинах и намереваются слегка повоевать.

– Да, товарищ полковник. Мы меньшую часть переговоров прослушали. Но большая часть велась на китайском или вообще на каком-то птичьем языке, и нам, к сожалению, непонятна, – сообщил Юровских.

– Мне принесли в переводе… С птичьего… Итак… В составе группы, как я понимаю, восемнадцать или двадцать человек. Двоих они искали, но я так и не понял по переговорам, нашли или нет. Могли найти… Все вооружены, кроме одного технического спеца. Его везут для экспертизы материалов. Брать оружие в руки он категорически отказался, и вообще его привлекли насильно. Тем не менее остальные тоже представляют собой реальную угрозу. Я просто в затруднении и не понимаю, как тебе правильно вести себя в этой ситуации. С одной стороны, если у китайцев что-то получится, подвергается опасности жизнь подполковника Стромова, а мы этого допустить не можем. С другой стороны, если ты влезешь с помощью, ты засветишься и покажешь Аладьяну, что он под контролем. Тогда срывается вся операция… Есть мысли?

– Работать от конкретной обстановки! Будем пытаться помогать и не светиться… – сказал Юровских. – Здесь основная роль отводится снайперам. Они вот слушают и соглашаются. Они свою работу выполнят издалека… Но там и на самой даче не все так просто. У Аладьяна тоже к чему-то готовятся. Они собирают какие-то свои приспособления, которые привезли на «Тойоте». По-моему, это тоже оружие. Только не понимаю, что этим оружием можно сделать. У меня слишком слабый бинокль, хотя и с тепловизором. И я не могу понять, что за оружие у них. Снайперы видят, но они тоже такого оружия не встречали. Но наши подопечные готовятся явно к приезду китайцев. И ждут от них неприятностей…

– Это, должно быть, опытные образцы, которые полковник Лопухин забрал со вспомогательной базы. ФСБ слишком поздно туда приехала. Может, они этим смогут защититься. По крайней мере, генерал Аладьян разговаривал с китайцами уверенно и даже сам пригласил их, зная, что это за банда. И я в этом случае генерала не понимаю. К чему такой риск?.. Ладно… Наблюдай, помогай со стороны и не светись… Держи меня в курсе дела…

– Обязательно, товарищ полковник, – пообещал капитан.

А майор Рославлев, прочитав распечатку разговоров, даже не спросив согласия полковника, уже звонил своим коллегам в ФСБ с требованием выслать дежурное подразделение для блокирования дороги на случай, если у китайцев все получится и они захватят и материалы лаборатории, и образцы оружия. Разрешать бандитам использовать все это никак нельзя…

* * *

Эдуард Осипович сам вышел во двор, чтобы проверить готовность к встрече китайцев. Впервые с момента приезда вышел. И удивился, не узнав двор. Если раньше к дому от калитки тянулась узенькая плохо протоптанная тропиночка, то теперь вела вычищенная аккуратная дорожка. Точно так же чисто и аккуратно, огражденная сформированными сугробами, выглядела площадка перед воротами. И даже вокруг дома шла приятная взгляду дорожка. Дворник показал высшую квалификацию. Даже жалко было использовать его по другим целевым назначениям.

Навстречу генералу шагнул полковник Лопухин.

– Мы готовы, Эдуард Осипович. Две установки я выставил за воротами… Дворник их снегом забросал. Снег не помеха. Работать будут нормально. Кто подъедет, обязательно попадет под волну. Там невозможно встать так, чтобы под нее не попасть. Улица слишком узкая, установки всю ее прочищают, как метлой…

– Какие установки?

– Инфразвуковые генераторы. Выставил предельный радиус волны. Около ворот каждая будет идти с пятиметровым радиусом и перекроет всю улицу. Но, если стоять будут плотно к воротам, хватит первой.

– Какую амплитуду выставил?

– На страх… Подаваться будет по нарастающей…

– Хорошо. Только не ставь на диарею. В Париже улицы после волнений уже третий год от вони отчистить не могут… Здесь не хотелось бы…

– Там со Средних веков так воняет… Париж всегда был грязным городом…

– Ладно. Что еще?

– Со стороны огорода поставил изотопный излучатель. Он замыкается с пересечения нити фотоэлемента и даст вспышку, которая, по крайней мере, на час лишит всех зрения. И даст страшные боли в глазах.

– Это то, что у нас забраковала комиссия ФСБ?

– Да. Тогда у нескольких испытуемых был сильный ожог глаз.

– И хрен с ними, с китайцами, пусть обжигаются, если полезут… Охрана…

– Страхует по углам. Я раздал защитные очки…

– Хорошо… Я на тебя надеюсь, Алексей Викторович. Ты сто тысяч баксов сегодня, считай, заработал… Без моего разрешения в дом не входить. Где дворник?

– В котельной сидит.

– У меня в сарае рабочий фартук висит. Пусть дворник наденет. И, как только машины подойдут к воротам, пусть приходит в дом с лопатой. Или, еще лучше, с метлой… Так он произведет наилучшее впечатление… А по эту сторону ворот все же выставь двух человек.

– Здесь я вторым буду, – пообещал полковник.

– А первым?

– Водитель «уазика».

– Я забрал у него оружие.

– Найду другое. У нас есть запас…

– Может, лучше кого-то из бойцов?

– Углы необходимо контролировать, чтобы иметь возможность переместить изотопный излучатель. Могут пойти через соседние дворы. Я бы на их месте так и поступил…

– Ладно, тебе виднее… А дворник-то, посмотри, как хорошо поработал…

Эдуард Осипович еще раз посмотрел вокруг. Даже жалко будет бросать такой ухоженный двор, когда придется уезжать…

* * *

Первым услышал приближение постороннего звука Сережа Марочкин.

– Капитана… – на китайский лад позвал он Юровских. – Моя что-то слышит…

Звук доносился из-за невысокого голого холма. Пока все прислушивались, звук стал явственным, и уже можно было понять, что это работают двигатели автомашин.

– И на дороге три машины… – сообщил с дерева снайпер старший лейтенант Семушкин, сменивший на верхней позиции замерзшего напарника. – «Уазик», «Ленд Крузер» и «Хаммер». Похоже, делают обхват…

– Эти… С нашей стороны, – подсказал Марочкин. – Без фар едут… Рисковые ребята. Могут в такую болотину провалиться… Командир, спасать не будем?

– Не будем… – отозвался Юровских.

– А добивать?

– Обязательно…

Позиция спецназовцев была чуть левее двора генерала Аладьяна. А две машины, которые смутно были видны вдалеке темными ползущими по снегу пятнами, заходили правее двора, но не намеревались занять высоту, а, кажется, напротив, стремились пробраться низинами. Но звук двигателей вскоре прекратился.

– Провалились в болото? – спросил Юровских.

– Решили дальше пешим ходом… Выгружаются… – сообщил снайпер, который имел возможность пользоваться тепловизором, следовательно, разбирал действия китайцев до мелочей. – Ага… Умные… Лыжи достают. Охотничьи, широкие… Чтобы снег не скрипел… Все с оружием… Один ручной пулемет, у остальных «калаши»…

– К серьезному бою готовились. Сколько их человек? – спросил капитан.

– Пять плюс пять… Сколько это будет?

– Вадим… – позвал Юровских второго снайпера. – Полезешь на дерево?

Старший лейтенант Дергачев уже приложил винтовку к плечу, а ствол пристроил на наклонной ветке соседней березы.

– Обойдусь. Мне и так хорошо видно. Мы по уровню намного выше забрались.

– Тогда работайте… Пять плюс пять… Должно получиться ноль…

Работать снайперы начали не сразу. Они дали китайцам возможность отойти от машин подальше, чтобы не за чем было укрыться. И только после этого начали один за другим звучать выстрелы. Мощные глушители, конечно, свою работу делали, тем не менее звук у «дальнобоек» был гораздо более громким, чем у привычных спецназу «винторезов». Впрочем, расстояние до двора генерала Аладьяна было значительным, ветер при этом шел со стороны и относил звуки в сторону китайцев. Капитан Юровских в бинокль наблюдал за результатом деятельности снайперов и удивлялся. Цели располагались не рядом одна с другой, следовательно, каждую приходилось искать, тем не менее снайперы стреляли настолько быстро, что для завершения дела им потребовалось всего несколько секунд. Из китайцев только двое успели среагировать и залечь. Это, впрочем, не помогло им, потому что стрельба с высоты позволяла бить и лежащих. И ни одного промаха. И ни одной встречной очереди. Это походило не на бой, а на побоище, в котором взрослые дяденьки бьют грудных малышей, не смеющих ничего возразить.

– Конец фильма… – сказал Дергачев.

– Конец первой серии… – поправил Семушкин. – Я продолжаю наблюдение за двором…

– Дергачев, присмотри за лежащими, – дал команду капитан. – Может, кто-то встанет?

– Кто может встать после пули «двенадцать и семь»? Такого не бывает… – возразил снайпер. – Я бы лучше за другими машинами посмотрел…

– Смотри… – согласился Юровских…

* * *

Как только послышался звук работающих двигателей и на дороге вдали показались фары трех подъезжающих автомобилей, во дворе все разбежались по заранее отведенным и подготовленным местам, а потом наступила тишина и недвижимость.

– Абдулло Нурович, – позвал полковник Лопухин. – Помоги мне ворота открыть, запустить «уазик» и сразу закрыть. Потом запустим через калитку гостей, и ты вместе с гостями пойдешь в дом. Не забудь метлу взять. Генерал приказал. Внешне должен выглядеть образцовым дворником, и никто не должен видеть твою готовность действовать. Оружие не доставай. Если только необходимость возникнет, тогда… Затвор передернул? Патрон в патроннике?

– Да. Оружие готово…

Дворник уже был в рабочем грязном фартуке и кивнул полковнику, сохраняя на лице прежнюю полуулыбку. Пистолет-пулемет под фартуком было совсем не видно.

Машины подъехали. Раздался сдвоенный разноголосый автомобильный сигнал. Полковник с дворником открыли ворота, запустили «уазик», за которым хотел было въехать «Ленд Крузер», но полковник остановил его поднятой рукой и показал в сторону калитки. «Ленд Крузер» сразу остановился, и тут же открылась дверца со стороны переднего пассажирского сиденья, откуда вышел человек без верхней одежды и вообще одетый непонятно во что, чем-то отдаленно напоминающее оранжевый халат, полы которого были подогнуты внутрь и заправлены куда-то под пояс. Голова у человека была бритая. Это все, что сумел рассмотреть Алексей Викторович. Ворота закрылись, и он поспешил вместе с Абдулло Нуровичем к калитке, чтобы запустить пришедших.

Первым вошел человек в оранжевом халате. Он быстрым взглядом пробежал по двору и шагнул вперед. Только теперь полковник понял, что это, скорее всего, какой-то буддистский или еще какой-то монах. Следом за ним важной поступью хозяина жизни, смешно переваливаясь с ноги на ногу, во двор вошел среднего роста толстяк, наверное, это и был сам Ли, бандит, гроза китайских торговцев на всех рынках Москвы. Ли тоже был без верхней одежды, но костюм носил европейский и тщательно отутюженный, хотя под костюмом была не белая рубашка с галстуком, которые сюда просились, а какой-то дешевый китайский свитер с высоким воротником. И последним во дворе оказался растерянный небольшого роста человечек в джинсах и джинсовой куртке и с давно не мытыми длинными волосами. Этот тащил с собой пять связанных друг с другом небольших чемоданчиков и от тяжести сгибался.

– Проводи… – кивнул полковник, а сам выглянул на улицу.

Из «Хаммера» вышли пятеро китайцев. Все с автоматами. К ним присоединился вооруженный пистолетом водитель «Ленд Крузера». Осматривали улицу, выставив оружие перед собой. Но позицию заняли в самом прекрасном месте. Ни один не сможет избежать попадания под волну генератора. Алексей Викторович улыбнулся сам себе. Он был доволен…

Дворник прошествовал к крыльцу, опираясь на метлу, как на посох майордома. Китайцы без слов последовали за ним. Но, открыв дверь с веранды в комнату, Андрей Никитович, пропустив гостей, сам сначала остался на веранде и вошел в дом последним. И сразу переместился в середину комнаты, где встал, опираясь на метлу, как средневековый стражник опирался бы на алебарду.

Ли посмотрел на генерала, потом на дворника.

– А это что за чучело?

– Это мой дворник… – со спокойной улыбкой объяснил Эдуард Осипович. – Он за порядком и во дворе, и в доме следит. И сейчас тоже следит, чтобы порядок не нарушали. Выкладывайте свой груз на стол…

Разгрузить чемоданчики недолго. Да их и не разгружали. Просто выставили, раскрыли и оставили раскрытыми.

– Проверяй… Только сначала свой покажи…

Аладьян с улыбкой ткнул пальцем в пять DVD-дисков, лежащих на столе рядом с раскрытым и включенным ноутбуком. Ли кивнул своему эксперту, избавившемуся от чемоданов. Тот сразу приступил к работе. Генерал подошел к чемоданчикам и стал выборочно вытаскивать пачки с долларами, пролистывать уголки, рассматривать отдельные купюры через увеличительное стекло и прощупывать пальцами металлизированную ленту.

Человек за компьютером работал быстро, но, в отличие от Владислава Аркадьевича, только смотрел, не читая. Больше всего его интересовали чертежи и графики, в которых он, видимо, понимал больше, чем в тексте на чужом для него языке. Так наспех были просмотрены один за другим все пять дисков.

Наконец эксперт закончил работу, вытащил последний диск и положил на остальные там же, где они лежали. И сказал что-то по-китайски. Ли задал несколько вопросов. Эксперт отвечал подробно и неторопливо, словно убеждал.

– Хорошо… – наконец сказал эксперт по-русски. – Будем считать, что сделка почти состоялась. Теперь мне нужны гарантии, что копии не будут проданы еще кому-то…

Генерал Аладьян уложил в чемоданчик пачку долларов, которую держал в руках, и с удивлением поднял брови.

– Разве у нас был разговор на эту тему? Мне кажется, я не брал на себя таких обязательств. И вправе продавать копии кому захочу, и в таком количестве, в каком захочу.

– Тогда зачем ты мне голову морочишь? – Ли выпятил губу, и тон его говорил о крайней степени возмущения. – Я собирал эти деньги с большим трудом, ехал сюда с опасностями, потому что в вашей стране с пустым кошельком в кармане и то опасно ездить… А ты мне сейчас говоришь, что продаешь это направо и налево. Зачем тогда мне это дерьмо? Неужели ты думаешь, что я собираюсь делать нечто подобное, что вы изобрели? Я хотел только перепродавать чертежи с выгодой для себя…

– Это твои проблемы… – сказал генерал невозмутимо, но коротко глянул при этом на улыбающегося дворника. Тот позу не переменил.

Китаец взгляд уловил и тоже на дворника посмотрел. Должно быть, оценил человеческую сущность, но впечатления на него она не произвела.

– Кинуть меня хотел? – рявкнул Ли и повернулся к своему эксперту. – Забирай и деньги, и диски… Я предупреждал, что не люблю, когда меня кидают.

Генерал встал между столом и экспертом. И тут же в руке у него появился пистолет, но одновременно пистолет появился и в руке Ли.

– Не суетись… – спокойно сказал генерал. – Иначе не выйдешь отсюда. С деньгами не выйдешь… С дисками – пожалуйста…

– Кто, интересно, попробует задержать меня? Твой дворник?

– Он самый… – сказал Эдуард Осипович.

– Хотел бы я посмотреть, как это будет выглядеть…

Ли повернулся и довольно резко для своего жирного рыхлого тела шагнул в сторону Андрея Никитовича, и тут же сел на зад, получив удар метлой в лицо, поскольку ноги его еще продолжали движение, а голова оказалась в грязных ветках. И тут же пистолет вылетел из руки от второго удара, на сей раз черенком метлы. Но в ту же секунду, когда наносился второй удар, вперед выступил, слегка присев на ногах и заняв боевую позу, монах-телохранитель. Его руки выписывали в воздухе замысловатые пассы, а дворник молча и со своей обычной полуулыбочкой смотрел на китайца. Но стоило монаху сдвинуться только на полшага вперед, как тут же последовал резкий удар ногой в пах, и монах вдруг тонко завизжал от боли и сел на пол.

– Вам всем крышка… – сказал, не вставая с пола, Ли, схватился за воротник пиджака и на что-то с силой нажал пальцами.

Дворник быстро подошел и одним движением оторвал борт вместе с каким-то кнопочным сигнальным устройством.

– Ты на такой костюм, псих, за всю свою поганую жизнь не заработал… – взревел Ли. – Лучше бы меня убил… Я его в Англии заказывал…

С улицы послышался шум надсадно газующей машины. Должно быть, китаец ждал, что сейчас раздастся звук разбиваемых ворот, но вместо этого послышалось, как звук двигателя на высокой скорости удаляется.

– Что это? – спросил Ли телохранителя, но тот сидел, зажав руки между ногами, и казалось, что глаза у бедного монаха вылезли вперед.

– Охрана уехала… – сказал эксперт, стоящий ближе других к окну.

– Куда? Как? – бандит ничего не мог понять.

– Просто… – сказал генерал. – Они поняли, что не могут противостоять оружию, от которого ты только что отказался. Никто не может…

– Я не отказывался… – сказал Ли, сидя к Эдуарду Осиповичу спиной и не оборачиваясь, должно быть, живот мешал. – Я согласен взять диски…

– Поздно…

Генерал выстрелил в затылок сначала Ли, потом в висок монаху, никак не отреагировавшему на поднятый пистолет, и последняя пуля досталась вставшему в мольбе на колени эксперту.

– Андрей Никитович, ты хорошо отработал… – сказал генерал, убирая пистолет в подмышечную кобуру.

– Я старался, товарищ генерал… – ответил подполковник. – Когда вы поняли?

– Тебя глаза выдали. Улыбаться ты, когда дрался, не переставал, а глаза становились совсем другими, холодными и разумными. Глазами подполковника спецназа…

Генерал захлопнул четыре чемоданчика, а из пятого, прежде чем закрыть, вытащил десять пачек со стодолларовыми купюрами и положил на угол стола.

– Позови мне Алексея Викторовича и сам с ним возвращайся. Нам серьезно поговорить надо… Очень серьезно… Государственный, можно сказать, разговор…

И Аладьян понес чемоданчики в свой кабинет…

* * *

Капитан Юровских не успел позвонить полковнику Мочилову, чтобы доложить о ходе операции, когда тот сам позвонил. И, судя по всему, Юрий Петрович знал не меньше, чем капитан, находящийся почти на месте события.

– С победой тебя, Коля…

– Спасибо, товарищ полковник. Только с победой надо снайперов поздравлять и кого-то там, кто местной техникой командовал.

– Тогда снайперов от лица службы… Передай им… А что там местные командиры?

– Они установили эти штуки недалеко от ворот и снегом забросали. Я, грешным делом, подумал, взрывные устройства устанавливают. Какие-то самопальные направленного действия, чтобы дом не повредить. Но признал это естественной мерой самообороны. И подполковник Стромов в установке оборудования принимал участие. Потому я решил, что все в порядке. Да и в любом случае, товарищ полковник, помешать – это значило бы себя показать. Потому мы установке этих штук никак не мешали. И машины приехавшие встали как раз, как мне показалось, в зону взрыва. Все просчитано было точно. Только взрыва не было…

Паузы держать капитан умел артистично.

– А что было?

– Две машины за генеральским «уазиком» поехали, две сначала, видимо, по следу шли, потом через поле подобрались, чтобы с тыла атаковать. На расстоянии звучания двигателей китайцы машины оставили. Вышли на лыжах в сугробы, а их там наши снайперы за секунды положили. Пять плюс пять, по полной программе. Кстати, тут после них два внедорожника остались валяться, «Ховеры», дерьмовые, но можно подобрать, для нашего учебного полигона, пожалуй, и сгодятся. Будет парням на чем «экстремалку»[13] отрабатывать. Такие, честно говоря, и разбить не жалко. И даже разбить хочется… Пришлете людей или нам забрать?

Хозяйственность полковник Мочилов в подчиненных всегда поддерживал. На государственных харчах нормальную, не то что хорошую армию, не говоря уже о спецназе, не создашь. Отсюда в ГРУ появилась куча высококлассных импортных дальнобойных и крупнокалиберных снайперских винтовок, нигде не учтенных, и почти каждый взвод имел в запасе один, а то и два трофейных ручных пулемета в дополнение к штатному. «Ховеры» могли войти в состав тех же полезных бесхозных вещей, что для нужд армии сгодятся.

– Сами заберите… Что технике пропадать… Что там дальше было?

– Тылы генералу мы обезопасили, а он, скорее всего, и не догадался. По крайней мере, спасибо огромное нам не сказал. А китайцы уже почти ломились. К воротам «Ленд Крузер» подъехал, и «Хаммер». Шесть человек вместе с водителем остались снаружи, трое зашли в дом, и из поля нашего наблюдения выпали. Завел их подполковник Стромов. А нам осталось только за воротами наблюдать. Там уже снайперам стрелять было рискованно. Можно было спровоцировать атаку. А если бы они под прикрытие дома забежали – это пятнадцать шагов, там бы их никакой снайпер не достал. И могли спокойно в дом войти. Потому мы вынуждены были оставаться статистами. Что происходило в доме, мы не знаем. Старший лейтенант Марочкин у нас музыкальный слух имеет. Он говорит, что трижды стреляли из пистолета. Но это чуть позже. А до того к парням у ворот, видимо, поступил какой-то сигнал. Они оружие приготовили и двинулись было к калитке, когда это увидел полковник Лопухин или кто там еще, кого мы за Лопухина принимаем. Этот человек с пульта, как я понял, привел свои агрегаты в действие. Китайцы сначала остановились, переглядываясь. Затем пятиться начали. Потом по машинам бросились. Трое даже оружие в сугроб выбросили. Дверцы захлопнуться не успели, а обе машины уже гнали во всю мощь к выезду из деревни. Вот после этого Марочкину выстрелы послышались. Три выстрела… После них во двор вышел подполковник Стромов, поставил у стены метлу и позвал в дом полковника Лопухина. Лопухин вышел с пластиковым пакетом через тридцать секунд и что-то уложил в багажник машины. Кажется, в один из ящиков, где их оружие хранилось. Затем закрыл машину и включил сигнализацию, хотя раньше машина была открыта и в ней сидели охранники. Подполковник Стромов из дома пока еще не вышел. Но охранники вынесли оттуда три тела. Это приехавших китайцев. Тела сложили в холодной бане. У меня все, товарищ полковник. Да… Старший лейтенант Вохминцев показывает, что у него есть запись разговора… Прослушать?

– Если это разговор с американцем, то мне уже принесли распечатку…

– Да… Разговор с мистером Мазуром…

– Я по этому поводу и звоню. Оставляешь на месте только троих человек. На всякий случай, если китайцы вдруг вернутся, хотя это едва ли. Их должны перехватить на въезде в Москву, да и напуганы они основательно. Китайцы вооружены, задержать их есть за что… Но все же подстраховаться следует. Оставишь снайпера и пару офицеров. Остальных можно вывозить на базу. Пора готовиться. Главная же новость для тебя неожиданная. Генерал Аладьян отказывается от поездки с европарламентариями. То есть ему Северный Кавказ пока не нужен. Договорились созвониться с Владиславом Аркадьевичем тогда, когда можно будет встретиться в Грузии. Но подполковника Стромова генерал передает под попечительство Мазура. Значит, здесь Аладьяном будет заниматься ФСБ, скорее всего, его уже с дачи не выпустят, а вы едете на Северный Кавказ. За Стромовым придет машина в шесть утра. В это же время на блокировку дачи выступит группа «Альфы». Мазура со Стромовым они выпустят. Ты, Коля, одновременно должен снять своих людей с наблюдения и сам выехать на маршрут. Насколько я узнал, группа европарламентариев планирует двинуться колонной по Ростовской дороге. Они выезжают в половине девятого. Ты можешь поехать с небольшим опережением. Я выделю еще одну машину, чтобы контролировала колонну сзади. Это просто для подстраховки. Впрочем, среди ментов в машинах сопровождения есть человек из ФСБ. Он, если я договорюсь, будет давать информацию тебе напрямую. Все понял?

– Так точно…

– Выполняй…

– Минутку, товарищ полковник… Из двора «уазик» выезжает… Мы не видели, кто в него сел… Так может и сам генерал улизнуть… Хотя трубка его, как показывает мне Вохминцев, осталась в доме…

– Хорошо, что предупредил. На дороге пост ФСБ отлавливает китайцев. Я позвоню, чтобы и «уазик» тормознули. Если там генерал, вопрос легче решится. Не придется брать его дачу штурмом. Без генерала они сами сдадутся…

– И давно ты «проснулся»? – спросил Эдуард Осипович, пододвигая собеседнику чашку растворимого кофе. Сам он только что запил кофе таблетку «экстази», чтобы не заснуть во время разговора. Таблетка вместе с кофе образует убийственную смесь, от которой пару минут хочется бегать, но потом появляется повышенная работоспособность. – Вечером, Михаил Михайлович мне докладывал, ты был почти в норме…

Андрей Никитович сидел против генерала, но чашку в руки не взял. Он предпочел бы зеленый чай, хороший, элитный, но Аладьян не догадался заказать этому бандиту Ли хотя бы упаковку. Ведь настоящие китайцы, даже бандиты, наверняка, чай пьют настоящий. Хотелось бы попробовать, что они пьют…

– Утром, когда дочь начал спасать, тогда и «проснулся». Резко…

– А до этого?

– Вчера вечером только слегка, но без сильных воспоминаний… Какие-то отрывки, конечно, были… Армейская тренировка по рукопашному бою… Еще что-то похожее… Но только отрывками… Я даже подумал, что это воспоминания о каком-то сериале. А утром дочь помогла… Я жену вспомнил…

– И что? Как произошло?

– Дочь свое имя назвала, у меня в голове что-то сверкнуло, как при замыкании, и я нечаянно назвал имя жены… И после этого все словно покатилось… Как лавина в горах… Остановить невозможно… Дальше – больше… Каждое слово вызывало ассоциации, а от одних ассоциаций возникали другие…

Генерал записал что-то в блокнот. Видимо, его интересовал процесс «самопробуждения».

– А когда ты на нас вышел и тебя захватили?

– Меня что-то долбануло около машины… Я так понял, что сработал нейтрализатор. Но он только «вырубил» меня, не больше… Я «проснулся» уже не дворником.

– Играл с нами?

– Играл. Как с вами не играть…

– Надо же, – усмехнулся генерал наигранно добродушно, – даже я поверил. Был, правда, момент… Глаза у тебя иными стали… При американце… Но ты…

– Я ловко оправдался… – сухо констатировал подполковник.

Генерал согласился.

– Да. Ты сам тогда все уловил. Не знаю, хорошо это или плохо – такое спонтанное «пробуждение». Я военный механик, а не медик, хотя по долгу службы пришлось курировать медицину и многому научиться. Но в психотерапии сами психотерапевты так же мало понимают, как все другие врачи в человеческих болезнях. Они знают, что такое симптомы, и всю жизнь учатся их лечить. И никогда болезнь не лечат. А я уж и подавно не берусь делать никакие конкретные выводы. Боюсь, однако, могут быть последствия. Может, стоит провести классическое «пробуждение», как и планировалось сделать впоследствии?

– Нет.

Андрей Никитович был категоричен, и генерал понимал, откуда у него такая категоричность. При классическом «пробуждении» объект снова на какое-то время полностью попадает в руки гипнотизера. И подполковник этого не желал. Он не просто не желал. Он намеревался не допустить этого, и Эдуард Осипович почему-то был уверен, что при нынешнем раскладе сил Стромов в состоянии не допустить. Следовательно, не стоило и стараться, и не из-за чего было стараться. Кроме того, Эдуарда Осиповича не покидало ощущение, что не подполковник Стромов сейчас у них в руках, а они сами, всем оставшимся на свободе наличным составом лаборатории, в руках у подполковника Стромова. Ощущение это было странным и ни на чем не основанным, но оно присутствовало и смущало генерала.

– И что вы намереваетесь делать дальше? У вас есть какие-то конкретные планы? – осторожно поинтересовался Эдуард Осипович, как-то незаметно даже для себя переходя на «вы», что вообще ему было свойственно только при разговорах с высоким руководством или с людьми посторонними.

– Дальше я намереваюсь с вами расстаться и вернуться к обычной жизни. Скорее всего, восстановлю документы, выйду на пенсию и буду спокойно воспитывать внука…

– Но почему не расстаетесь? – Это был откровенный вопрос, и вопрос острый. Он волновал генерала, потому что за ответом могло произойти обострение отношений, а могло произойти и нормальное сотрудничество. Но вопрос задать следовало, чтобы знать, стоит ли чего-то опасаться. А если стоит, то необходимо проявить и хитрость, и изворотливость и обмануть Стромова, что, впрочем, не слишком, кажется, и сложно.

– Потому что хотел задать несколько вопросов и желал бы получить на них конкретные ответы. Удовлетворяющие меня ответы…

Генерал кивнул.

– Я согласен на все ваши вопросы ответить. Но я все равно попрошу вас об услуге. Просто попрошу еще несколько дней поработать с нами. Но об этом потом… Сначала выкладывайте вопросы.

– Как я к вам попал?

Это было сказано с болью и чуть ли не истерично, как показалось генералу. Но он ситуацию сразу просчитал, он заранее знал, что этот вопрос последует, и ответил вполне спокойно.

– Мы проводили испытательный сезон в Чечне. Что-то типа оружия, действие которого вы сегодня не наблюдали, поскольку здесь находились, в комнате, но знаете по результату. Китайская охрана в панике бежала, бросив Ли на произвол судьбы. Я сейчас точно не помню. Может быть, даже это самое оружие и испытывали.

– Испытывали на наших солдатах или на боевиках?

А вот это уже был вопрос, ответ на который или оттолкнет Стромова от генерала и сделает его непримиримым врагом, или, наоборот, даст возможность искать пути к сотрудничеству, в данный момент необходимому для планов Эдуарда Осиповича.

– Естественно, на боевиках. И даже не на них… Мы были в официальной командировке по уровню ФСБ и никак не могли сотрудничать с боевиками. Но я знаю, что вас интересует и откуда ваш вопрос возник. И отвечу вам чуть позже. Мы – нет… Мы даже с боевиками не контактировали. Но тогда в Чечне, если помните, было такое массовое явление… Приезжают представители власти, чтобы арестовать кого-то в селе. Проводят арест, а на улицы высыпает толпа женщин с детьми. Через такую толпу бывало очень трудно пробиться. И было даже несколько случаев, когда отбивали задержанных. Нам был выставлен заказ, мы его отработали и поехали на испытания. Вот несколько раз и работали против таких женско-детских толп. Наша установка влияет на человеческий мозг волнами строго определенной длины и вызывает панический ужас, который проходит лишь через некоторое время. Человек не в состоянии контролировать себя, находясь под волной инфразвука. Тем более не в состоянии это сделать женщины и дети. Испытания были успешными… Так мы побывали в нескольких районах. Потом, после получения приказа, переезжали в Дагестан, где обстановка была похожей, и по дороге наткнулись на вашу взорванную машину. Мы подобрали и вас, и убитых. Вас спасти удалось, поскольку с нами был на редкость хороший военный врач, а тела ваших товарищей передали в районное управление ФСБ. И документы тоже передали, но по ошибке наш офицер передал и ваши документы. Это была ошибка, и не более, но ошибка, которая повлекла за собой соблазн использовать вас. Но здесь не только это… Здесь имел влияние целый комплекс событий и состояний…

– Подобрали меня и решили не отправлять в госпиталь, а оставить у себя в качестве подопытного кролика и ставить на мне опыты? – сказал подполковник с укором.

– Не совсем так… Я же говорю – комплекс событий и состояний… Дело в том, что у вас была тяжелейшая контузия головы с прострелом в лобовую кость, с трещиной лобовой кости и частичным растечением мозговой жидкости. С такими травмами редко выживают именно потому, что человек возвращается в сознание и его мозг начинает работать. Иначе говоря, осуществлять мыслительную деятельность. А это для него смертельно. Вы были в шоковом состоянии, и наш врач после того, как вам сделали снимок головы, сначала заявил, что до госпиталя вы не доедете. Но, подумав, сказал, что есть способ оставить вас в живых. Он применил инъекцию препарата, который не выводил вас из шокового состояния очень долго. Препарат просто отключил все мыслительные центры вашего мозга и оставил в работе только физиологические. Вы были лежачим больным без признаков умственной деятельности в течение трех месяцев. Сознаюсь, это тоже был эксперимент, и эксперимент рискованный. Но без него вы не выжили бы. Однако, когда из шока вы все же вышли, ваш мозг местами сохранил блокировку, и вы больше года мыслили на уровне грудного ребенка. А мы делали все, что могли, чтобы вас спасти. Но сумели сделать из вас только дворника. Благо, у нас документы подходящие подвернулись. Но когда-то «пробуждение» должно было произойти. Первоначально планировалось сделать это через пять лет. Думали, к тому времени мозг восстановится. Он должен был восстанавливаться постепенно, без нагрузок. И именно для этой постепенности требовалось введение в состояние, близкое к деменции. Иначе при резкой мозговой нагрузке вас хватил бы инсульт. Вы, конечно, не помните… Тогда вас положили сначала в обычную больницу, потом переправили к нам, и мы попытались сделать из вас прежнего человека. Это, к сожалению, не получилось…

– Я помню, что лежал сначала в обычной больнице, потом в другой…

– Вот и хорошо, что помните… После неудачи мы решили дать вам еще пять лет… Пять лет в образе дворника… Вам оставалось еще два года, но у вас начался процесс «саморасконсервации». Видимо, ваш мозг все-таки восстановился раньше, чем думали наши врачи… Вы удовлетворены объяснением?

– Удовлетворен.

Но голос подполковника явного удовлетворения содержимым сказанного не выразил.

– Еще вопросы есть?

– Есть. Почему меня не передали семье? Почему от семьи прятали?

Эдуард Осипович даже глаза зажмурил перед тем, как ответить. Так труднее было понять, как лихорадочно он ищет наиболее правдоподобный ответ.

– Вы когда-нибудь встречались с оружием типа того, что было применено сегодня?

– Нет.

– И другие тоже не встречались. И считают его фантастикой. А мы его делаем… Делали то есть, до некоторого времени… Примерно то же самое можно сказать о наших медицинских изысканиях, и изыскания эти связаны напрямую с деятельностью человеческого мозга. Нам бы не поверили, что мы можем вытащить вас с того света, и чтобы дать вам возможность оправиться и прийти в себя, готовы были десять лет держать вас в образе дворника, страдающего деменцией. Никто не поверил бы нам. Нам не позволили бы проводить этот эксперимент. И первыми выступили бы против него ваши родные. Не по злой воле, а просто по незнанию, по недоверию… Или вы считаете, что они согласились бы?

– Нет. Они бы не позволили… – тихо сказал Андрей Никитович.

– Еще вопросы…

– Что потом произошло? Как вдруг я начал «просыпаться»?

– Вы побили подрастающих фашистиков, это вы помните…

– Помню…

– А у одного из них папашка оказался большим человеком в городе. Человеком, который имел возможность давить и на вас, и на следствие, и вообще мог любого человека уничтожить физически. Темная личность при высокой должности – это всегда опасно. Вот и с вами хотели рассчитаться, избить, изуродовать или даже убить, и наш дежурный, опережая события, выслал охранников, чтобы они разобрались с этим папашкой. Но у папашки оказалась своя охрана, и очень неуступчивая, и в итоге конфликта пришлось всех там перестрелять, чтобы самих не перестреляли. А дальше пошла цепная реакция нескольких замешанных сторон. Правда, в той ситуации сотрудники нашего силового блока, уже понимая, что переборщили с тем самым папашкой подрастающего фашистика, и не желая отвечать за это, начали жестко убирать все следы. И вы стали жертвой этой ситуации. А самой большой жертвой стала моя лаборатория. Ее прикрыли, а я объявлен в розыск… И придется потерпеть некоторое время, пока все не образуется. Потом, естественно, ФСБ меня прикроет и откроет новую лабораторию. Главное, чтобы утихомирилась прокуратура. Ведь дело завела даже не военная, а гражданская… Мне придется отлеживаться, конечно, не десять лет, но не меньше нескольких месяцев. Так уже было с другой профильной лабораторией. Правда, ее после аналогичных событий вывели из Москвы в Сибирь. Но я, чтобы работу продолжать, готов и в Сибирь поехать… Переждать гонения и остановить перспективную работу – вот что трудно…

Стромов смотрел мрачно.

– Сочувствую, но не очень. Что от меня нужно американцу?

– Это как раз ответ на ваши сомнения относительно того, на ком мы испытывали свое оружие и кто испытывал свое оружие на российских военнослужащих. И моя главная просьба к вам, как к соотечественнику. Одновременно с нами, так уж судьба сложилась, в Чечне проводили испытания такого же оружия американцы. Их оборудование пряталось в какой-то пещере на берегу реки. Потом оно пропало. Не знаю каким путем, но Владиславу Аркадьевичу удалось выяснить, что вы знаете человека, который перепрятал это оружие, а потом он смог отследить и вашу личную судьбу. Он нашел вас… И теперь желает, чтобы вы показали ему того человека…

– Зачем?

– Хочет, как я полагаю, вернуть оборудование. Но это, вероятно, только прикрытие основной задачи – там, насколько я понимаю, не только оборудование, но и важная документация, анализ всех испытаний и прочее, прочее, прочее… Без этих данных у мистера Мазура стоит работа, и вообще над ним висит угроза прекращения финансирования его лаборатории. Чему я лично, как гражданин своей страны, а не только как конкурент в научной сфере, был бы только рад. И, признаюсь, очень надеюсь на вашу помощь. Если бы все содержимое тайника попало ко мне в лабораторию еще тогда, восемь лет назад, я думаю, что Россия значительно обогнала бы американцев в разработке психотронного оружия. А пока мы отстаем. Не слишком, но отстаем… И мне это оборудование, а особенно документация, нужны гораздо больше, чем американцу. Моей стране нужны… И я хочу, чтобы вы мне, а не мистеру Мазуру, показали эту пещеру…

Андрей Никитович думал долго. Он вообще сначала хотел сказать, что не помнит ничего о пещере и о человеке, который должен был что-то ему показать. Но сразу предположил встречную просьбу-предложение Эдуарда Осиповича. Генерал наверняка предложил бы вспомнить с помощью гипноза. А это значило бы отдать себя полностью в распоряжение генерала, и неизвестно, чем бы гипнотический сеанс закончился.

– А найденное оборудование вы тоже попробуете продать? – спросил он.

Генерал только усмехнулся.

– Вы же видели, как шла купля-продажа. И, думаете, я просто из природной трусости провел такую подготовку? Я знал, кто такой китаец Ли. И знал его методы работы. И оказался прав. Но уже эти деньги позволят нам продолжать свою работу еще какое-то время, даже оставшись без лаборатории. Я даже смогу платить зарплату своим сотрудникам, чтобы они не разбежались в разные стороны так, что их невозможно будет потом собрать. Или вы считаете, что я работаю на собственный карман? Ну, тогда я уже разделил бы деньги между теми, кто со мной остался. А я пока только выдал сто тысяч долларов на накладные расходы руководителю своего технического блока. В каждой установке все контакты только золотые и серебряные. Представляете, какова может быть цена установки? И какие могут быть у нас затраты за то время, пока государство не будет нас временно финансировать? Вся эта купля-продажа – это попытка удержаться наплаву всем коллективом. И я смогу построить такой «ковчег», который спасет мое детище – лабораторию…

– Вы говорите убедительно… – сухо согласился подполковник Стромов. – Только я не знаю, чем смогу вам помочь.

– Я, кажется, объяснил без двусмысленностей. Мне нужно найти человека, который знает местонахождение тайника.

– Должно быть, товарищ генерал, вы плохо понимаете саму суть работы с агентурой среди местного населения. Тем более с агентурой платной. Тем более среди горцев. Платный агент сам приходит с предложением. Называет себя псевдонимом, мы это зовем оперативным псевдонимом, дает сведения и получает деньги. И расписку пишет, тоже подписанную псевдонимом. И никто не знает его имени. Никто не знает, где его найти. Он сам приходит, когда пожелает. Понимаете, чем это вызвано?

– Конспирация…

– Конспирация необходима, потому что платный агент рискует не только собой. Если соплеменники-горцы узнают, что человек является платным агентом, убит будет не только он, убита будет вся его семья, включая детей. Это нравы горных народов. Но почему человек становится платным агентом? Потому что он очень любит свою семью, своих детей, но не имеет средств к существованию. Ему нечем кормить детей. И он, чтобы их прокормить, рискует своей и их жизнями. Будет ли такой человек раскрываться? Я сомневаюсь…

Генерал поник головой.

– Значит, бесполезно…

– Поискать можно. Не я один работал с Казбеком. Так он себя называл. Кто-то, возможно, работает с ним и сейчас. И есть единственный способ найти его – запросить информацию у других офицеров спецназа. Если Казбек жив, если он все еще сотрудничает со спецслужбами, найти его возможно.

– Вы хотите, чтобы я отпустил вас к своим? Завтра нужно выезжать. Кого вы найдете до утра? Это нереально…

– Я не буду никого искать. Я дам задание своему зятю. Муж моей дочери – офицер спецназа ГРУ. Я могу попросить его. Служит он, кстати, на Северном Кавказе… Мне необходимо только съездить домой, поговорить, а он уже сам запустит машину поиска.

– А может он передать информацию мне?

– И вы рассчитываете, что Казбек выйдет на вас? Я сомневаюсь. И вообще не совсем понимаю, к чему спешка. Зачем мне выезжать завтра, если я больше пользы принесу здесь?

– Я объясню… – устало сказал генерал. – Я не хотел об этом говорить, но я объясню, если вы спрашиваете… Дело в том, что Владислав Аркадьевич Мазур добился в своей лаборатории в Лос-Аламосе очень интересных результатов, к которым мы сможем опытным путем прийти только лет через двадцать, если не больше. И он готов предоставить мне материалы по своим опытам, если я предоставлю вас в его распоряжение. Так он выразился. Он надеется с вашей помощью добраться до своей старой аппаратуры и до каких-то необходимых ему материалов. Ну и конечно, в дополнение к первому, за высокую оплату. Американцы они ведь такие… Везде стремятся заработать… Старушку-маму до туалета доведут под руку и доллар с нее спросят… Тем более что он не коренной американец. Он, кажется, в Питере родился и вырос. И мечтает сравняться с коренными американцами, во всем им подражая. И сразу скажу, что я не хотел бы, чтобы вы ему помогли. Обойдется он только одной оплатой. Это и так слишком много. Он просит целый миллион долларов. Но сейчас я могу позволить себе раскошелиться. Передача состоится в Грузии, куда я вынужден буду приехать. Но, если я не отпущу вас с ним…

– А вы разве сами не едете?

– У меня обстоятельства переменились. Завтра состоится заседание коллегии ФСБ относительно меня. И я согласился ответить на несколько вопросов по телефону. Вполне возможно, что мои ответы сильно сократят срок гонений на лабораторию. Поэтому я вынужден пока задержаться в Москве. Итак, если я не отпущу вас с Мазуром, он может оскорбиться и расторгнуть наш договор. Если я отпущу, а вы ничего ему не покажете и, даже более того, сбежите во время поездки, чтобы заняться делом вплотную и найти этого Казбека, то виноват будет только он. И у Владислава Аркадьевича не будет аргументов для отказа мне в продаже материалов. Таким образом, вы имеете возможность и мне оказать услугу, и даже своей стране…

– Я согласен… – после короткого раздумья сказал Андрей Никитович. – Но домой я все же съездил бы… Информация собирается не час и не сутки… И чем быстрее мы сделаем запрос, тем быстрее будет результат…

– Тогда и я согласен, – решился генерал поверить, но не решился ставить какие-то жесткие условия, сопряженные с угрозами в адрес семьи, как намеревался вначале. Такие угрозы могли бы иметь обратный результат. – Пока погуляйте, скоро Владислав Аркадьевич будет на месте, я созвонюсь с ним. Как только узнаю, во сколько он прибудет сюда за вами, я сразу отпущу вас до этого часа. И даже машину вам вместе с водителем дам, чтобы вы смогли подольше побыть дома. Договорились?

– Договорились…

Эдуард Осипович посмотрел в глаза Андрею Никитовичу. И остался доволен. Человеку с таким взглядом можно верить, хотя его и обмануть тоже можно без проблем…

* * *

Владислав Аркадьевич очень удивился нежеланию генерала составить ему компанию. Это сообщение даже вызвало у мистера Мазура какое-то замешательство:

– Но… Как же так…

– Дела… Срочные и требующие моего присутствия в Москве… – обтекаемо оправдывался Эдуард Осипович. – Но я спешу вас обрадовать. Наш дворник, к вашему удовольствию, снова стал подполковником Стромовым Андреем Никитовичем. «Саморасконсервация»… Непроизвольная… И опять при аналогичных обстоятельствах… На нас тут бандиты «наехали»… Китайцы… И если бы не дворник, не знаю, как дело бы кончилось… У него опять что-то сработало в голове, и началось… Но в целом он настроен вполне мирно. По отношению к нам агрессии не проявляет. Думаю, и вам будет нетрудно с ним договориться. Я уже сказал ему, что он с вами едет, Андрей Никитович не возразил. У него все же легкая заторможенность присутствует, так что не удивляйтесь… Он не сразу войдет в нормальное жизненное русло. Будет долго думать перед ответом на каждый вопрос. Ему, похоже, трудно бывает сосредоточиться. Но постепенно все выровняется. Итак, когда вы за ним заедете?

– Могу прямо сейчас, – предложил Мазур.

– Нет. Сейчас он отдыхает. Не надо его тревожить. Психика все же неустойчивая. Лучше утром. Вы во сколько уезжаете?

– В половине девятого.

– Перед этим к нам и загляните.

– Хорошо. В шесть часов, чтобы успеть обернуться, я буду у вас. Проснетесь?

– В шесть часов. Я жду вас. Транспорт у вас будет свой?

– Свой. Я нашел машину на временное пользование.

– И дорогу, наверное, помните.

– Помню…

– Ну да, там следы в снегу, не заблудитесь. В крайнем случае, вам необязательно плутать по окраине. Если шоссе будет свободно, а рано утром оно обычно свободно, можете ехать напрямик мимо лаборатории. Это сэкономит вам по меньшей мере сорок минут, и не будет угрозы застрять в снегу.

– Ждите…

Но и после разговора Эдуард Осипович не поспешил сразу отправить подполковника Стромова домой. Он все еще сомневался в правильности своего согласия на такую отлучку. И долго бы еще сомневался, если бы в голову не пришел совершенно простой аргумент. А ведь он не в состоянии удержать подполковника здесь. Захочет, уйдет, захочет, не вернется. Но вернуться его заставит его честь офицера. Стромов захочет быть полезным своей стране. И только после этого решения генерал почувствовал облегчение. В самом деле, что волноваться, если решает не он…

И позвал подполковника и своего водителя…

* * *

Капитан Юровских предложил бойцам группы самим выбрать, кто останется на посту до утра. Снайперы дружно пожали плечами, и вперед шагнул Игорь Семушкин. За ним и Сережа Марочкин, решивший, что родственные чувства обязывают его остаться. Последнего члена группы Юровских пришлось назначить самому. Спорить никто не стал. А основная группа сразу двинулась с горки, под которой оставила свои два «уазика». Но выезжать решили не по своим следам, а по китайским, потому что собирались сразу же забрать два «Ховера», потерявших неразумных хозяев. Желающие сесть за руль и здесь быстро нашлись, но капитан «погонять» на незнакомой машине никому не разрешил.

– Едем строгой колонной. Дорога перекрыта ФСБ. Машины китайцев без документов. Потому колонну не разрывать. Вперед…

Сам он сидел за рулем одного из «уазиков» и задавал темп движения всей колонне.

В ночное время проезд в Москву был более свободным, и даже можно было ехать почти быстро. И группу ФСБ, перекрывшую дорогу, спецназовцы не встретили. Должно быть, уже снялись, завершив работу. И потому все четыре машины скоро оказались на базе.

И только там капитана Юровских застал звонок полковника Мочилова.

– Коля… Куча новостей, несущих перемены. Первое, но не главное… Генерал Аладьян до утра отпустил подполковника Стромова домой. И даже выделил ему свой «уазик». Андрея Никитовича из дома вывели по крыше в другой подъезд, оттуда к нашей машине, чтобы водитель «уазика», если проснется, ничего не увидел. Сейчас привезут ко мне. Твое присутствие желательно. Поторопись, если есть возможность. Ты сейчас где?

– По другую сторону здания, товарищ полковник. На базе уже.

– Рад за тебя. Заходи. Остальных отправь поспать. Ваш отъезд отменяется, но возможен штурм дачи. С собой возьми только Марочкина.

– Марочкин сам вызвался остаться на посту. Думал, что будет тестя охранять.

– Это хуже. Но сам приходи быстрее…

– А что с командировкой?

– Приходи…

Добраться до управления недолго. Когда капитан постучал в дверь кабинета командующего и вошел в ответ на приглашение, подполковник Стромов уже сидел там и беседовал с Юрием Петровичем. И пил из граненого стакана зеленый чай. Чай, правда, был не элитный, в стакане на ниточке плавал обыкновенный пакетик, но другого здесь не нашлось.

– Хитрый этот генерал… – сказал Андрей Никитович, пожав руку капитану, как старому знакомому. – Удивляюсь, как он мне поверил…

– А что ему оставалось делать, – усмехнулся Мочилов. – Не поверил бы, вы и без его согласия ушли бы. Он исходя из этого размышлял. Да и не сомневался, что его патриотический дух вас пронял. Это тоже причина важная…

– Да, на патриотизм он напирал. Несколько раз сказал. Красиво звучит, патетика сплошная, и потому кажется не совсем естественной.

– Значит, дело, по большому счету, можно считать завершенным. Можете вообще туда не ехать. Если желаете, захват произведут без вас.

– Нет, внутри я буду полезнее…

– Дело хозяйское. Внутри вы действительно будете полезнее. Может быть, сможете нейтрализовать кого-то из охраны. Это по обстоятельствам… Одно жалко, что вы не можете доставить на место мистера Мазура. Захватить его с поличным было бы приятно.

– А что же не доставить, товарищ полковник? – не понял капитан. – Мы бы сопроводили по полной программе. И никуда бы этот питерский америкашка не делся…

– Это и есть та причина, по которой командировка отменяется. Даже две причины… Первая – американское оборудование и документация два года назад были найдены местными жителями и переданы в ФСБ. Если спросишь, почему ФСБ не передала это оборудование в лабораторию к Аладьяну, отвечу, что предполагаю наличие у ФСБ нескольких аналогичных лабораторий. И какой-то из них повезло. Вторая причина – агент Казбек, который знал, где спрятано оборудование, убит семь лет назад. И искать его бесполезно. Следовательно, и ехать туда вместе с Мазуром смысла нет. Мазура будем брать на генеральской даче. Чтобы нам было что предъявить, когда его будут выдворять из страны. Там трупы в бане лежат. И вообще можно принять дипломата за члена банды. Мелочь разная, но когда мелочи много, она влияет на ход дела. На большее у нас пока нет материала. Разве что генерал расколется и что-нибудь расскажет. И следственный комитет найдет в лагерях среди осужденных тех боевиков, с которыми Мазур работал в Чечне восемь лет назад. Я сам напишу срочное отношение в следственный комитет. Тогда уже дело будет серьезнее, и прямо высветится статья за терроризм. Такую статью дипломатическим паспортом не прикроешь. А теперь давайте вместе соображать, как можно вплотную подойти к дому. Подходить, повторяю, будем, как только Владислав Аркадьевич зайдет в дом.

– Какими силами работаем? – поинтересовался капитан.

– Твоя группа плюс группа захвата ФСБ, плюс группа «Альфа». Всего я насчитал двадцать два человека. А ударная сила у нас будет внутри. Андрей Никитович постарается обеспечить нам минимальный риск попасть под действие психотронного оружия. Кстати, почему они не сняли свои установки ни у ворот, ни в огороде?

– Генерал планирует еще несколько встреч. Я так понял со слов полковника Лопухина, – сказал подполковник Стромов. – Но я постараюсь что-нибудь придумать… По крайней мере, обеспечу безопасный проход со стороны огорода. Там излучатель в «мертвой зоне» для просмотра с постов. Я смогу его отключить… Если смогу, отключу и кого-то из личного состава…

* * *

Генерал спал, сидя в кресле и положив ноги на стоящую перед креслом табуретку. Но на скрип двери сразу проснулся.

– Как дела? Удачно съездили? – спросил он вошедшего Андрея Никитовича и посмотрел на часы. – Вы пунктуальны. Без четверти шесть. Итак…

– Нормально. Я зарядил информацию в поиск. Сережа говорит, что слышал это имя, хотя он может и путать. Казбеков там много. Но если поиск пошел, его найдут, можете не волноваться. Спецназ ГРУ ищет лучше прокуратуры. И быстрее…

– Тогда вместе съездим в Чечню. Естественно, ваша работа будет хорошо оплачена. Я, думаю, буду в состоянии заплатить вам даже двойное содержание подполковника спецназа за все дни, начиная с сегодняшнего и до завершения поиска.

– Спасибо. Куплю себе ньюфаундленда. А то мне Михаил Михайлович обещал подарить, да не успел, – подполковник посмотрел за окно. – Скоро Владислав Аркадьевич приедет. Пойду встречу, что ли…

– Встретьте, – согласился генерал. – Я пока умоюсь…

Подполковник плотно прикрыл за собой дверь, прошел по двору и увидел гуляющего за домом охранника. Подошел.

– А остальных куда дел?

– Спят на кухне… А мне еще час мерзнуть… – проворчал охранник, радуясь разговору, разгоняющему скуку на посту.

– А Алексей Викторович куда запропастился? Что-то не видно его…

– В машину к себе забрался и сигнализацию включил. Там спит. Раньше хоть мы в машине грелись, сейчас только сопли морозим…

– Сопли не морозить надо, а лечить, – сказал Андрей Никитович и коротким ударом по горлу в районе сонной артерии уложил охранника на снег. – Вот так и лечат…

А потом, ухватив за куртку на плечах, волоком потащил мужчину в баню, чтобы положить вместе с трупами китайцев. В себя придет, несказанную радость испытает от вида таких соседей. Генерал стрелял китайцам в голову и основательно изуродовал их.

На ремне у охранника и наручники нашлись. Точно такие, какими были скованы руки самого подполковника. Защелкнуть их на запястьях, предварительно позволив рукам захватить жилистый корпус китайского монаха, оказалось делом несложным. Ненамного более сложно оказалось сделать кляп из старых и грязных тряпок, во множестве валявшихся в бане. Андрей Никитович как раз закончил работу, когда охранник начал приходить в себя и, открыв глаза, увидел прямо перед лицом окровавленную простреленную бритую голову. Мычание было очень красноречивым и многозначительным.

Выйдя из бани, Андрей Никитович быстро прошел к устроенному в сугробе и присыпанному снегом изотопному излучателю и не просто отключил, а выдернул с корнем силовой кабель, соединяющий корпус с блоком питания, состоящим из нескольких аккумуляторных батарей. И присыпал снегом то место, чтобы не бросались в глаза вырванные провода.

Теперь необходимо было добраться до Алексея Викторовича. Но это было делом простым. И Стромов, подойдя, просто постучал в дверное стекло. Полковник вопросительно посмотрел и увидел жест Андрея Никитовича, приглашающего в дом. Еще не полностью проснувшись, Лопухин изнутри отключил в машине сигнализацию и открыл дверцу. Хотел было выйти, даже ноги уже на снег поставил, но тут же влетел назад в машину от четкого прямого удара в челюсть. Нокаут был глубоким. Обыскав багажник машины, Андрей Никитович нашел мягкую но прочную буксировочную ленту и связал ею полковника. Но вот рот затыкать пришлось оторванной от чехла сиденья боковиной. Плотная и жесткая получилась затычка. Не разжуешь.

Закончил подполковник вовремя, потому что с дороги уже слышался шум двигателя машины. Не зная, какой автомобиль у Мазура, Андрей Никитович дождался у ворот, убедился, что на «Ленд Ровере Фриландер» приехал именно Владислав Аркадьевич, запустил машину во двор, но сам не зашел, а успел в несколько прыжков добраться до генераторов и отключить блоки питания и у них. И тут же вернулся во двор через калитку и закрыл ворота изнутри.

– Генерал ждет вас, – сказал он Мазуру и первым пошел к дому.

В доме, кроме генерала, оставались еще два охранника и водитель «уазика», засыпавший недавно за рулем. Но они пока опасности не представляли.

– Утро доброе, Эдуард Осипович, – сказал Мазур. – Вы выспались?

– Выспался я или не выспался, это не помешает нам договориться, где и когда мы с вами встречаемся в Грузии.

Звук со стороны двора помешал Владиславу Аркадьевичу ответить.

– Охранник что-то там… – сказал подполковник. – Пойду посмотрю…

Остальное выглядело буднично и не слишком красиво, совсем не так, как показывают задержания в сериалах. Андрей Никитович распахнул дверь, и в нее сразу ворвались люди в бронежилетах и в кевларовых касках. К плечам у них были прижаты приклады автоматов.

– Кажется, поездка отменяется… – заметил Андрей Никитович.

– Вы очень догадливы, подполковник… – сказал генерал.

Он стоял далеко от двери, и никто не успел помешать Аладьяну поднять руку с пистолетом к виску. Но раздался щелчок, и выстрел не прозвучал. Пистолет дал осечку…

– Значит, я все же не выспался… – Генерал опустил руку и выронил оружие…

Мазур оторопело смотрел на всех, но что сказать, даже не нашелся…

* * *

Домой Андрея Никитовича отвозил на «уазике» Юровских.

– А где зять мой? – поинтересовался подполковник. – Он до сих пор не представился…

– Его полковник Мочилов отослал с поручением. Для утреннего времени поручение сложное, но, будем надеяться, все прошло нормально. Сейчас Сережа, наверное, уже дома.

Капитан затормозил у подъезда.

– Квартиру помните?

– Конечно…

– Тогда я заходить не буду. Что мешать…

Андрей Никитович пожал капитану руку и с некоторым волнением вошел в подъезд, в котором не был уже восемь лет. Лифт поднял его на шестой этаж. Двери лифта открывались одновременно с дверьми квартиры. За порогом стояли Мариша, Любушка и старший лейтенант с бело-черным щенком ньюфаундленда на руках.

– Наконец-то дома… – дрожащим от волнения голосом сказал подполковник, прижал к себе жену с дочерью, а одна рука протянулась им за спину и пощупала шелковую шерсть на голове щенка…

Примечания

1

Деменция – слабоумие.

(обратно)

2

Доктор Джон Александер, отставной полковник американского спецназа, воевал во Вьетнаме и в Таиланде. Там увлекся буддизмом и изучал его в местных монастырях. Вернувшись в Америку, занимался проблемами оружия, воздействующего на мозг, был директором американских программ по разработке несмертельного оружия в национальной лаборатории в Лос-Аламосе, был советником правительства США по этим же вопросам. Автор многих проектов, которые до сих пор разрабатываются в США с той или иной степенью успешности. Посещал Россию в 1992 году во время противостояния президента и парламента. Есть основания подозревать, что приезжал он не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

(обратно)

3

Известный американский еженедельник «Defense News» в мае 1992 г. сообщил о том, что российское правительство обсуждало вопрос о предоставлении американской стороне информации и оборудования по «акустической психокоррекции». Тогда русские специалисты заявили, что этот прибор способен «передавать команды путем статических и многочастотных звуковых волн и воздействовать на человеческое подсознание без нарушения другой интеллектуальной деятельности». Американские эксперты сообщили, что результаты проверки возможностей этого оборудования «весьма обнадеживающие». После воздействия на объект – пусть это будет доброволец или ничего не подозревающая жертва – в течение менее одной минуты он изменяет свое поведение таким образом, каким это нужно облучающим его агентам или военным. По мнению экспертов, этот акустический психокорректор был разработан в бывшем Советском Союзе еще в середине 70-х годов и предназначался для «подавления беспорядков, контроля над диссидентами, деморализации и выведения из строя противника и создания благоприятных условий для действия дружественных войск».

(обратно)

4

Генерал Аладьян просто не знает, что современное программное обеспечение в состоянии восстановить любой стертый диск. Поэтому любые криминальные или другие противозаконные структуры, если есть необходимость где-то хранить данные, хранят их на CD или DVD-дисках, которые в критический момент просто ломают о колено. Только в этом случае восстановить данные будет невозможно.

(обратно)

5

«Аграм-2000» – пистолет-пулемет хорватского производства, начал выпускаться во время хорватско-сербской войны, разработан хорватским механиком-самоучкой Иваном Выгреком. Крайне неудачная и ненадежная модель. В настоящее время производство прекращено. В Россию завозился контрабандным путем для вооружения преступных группировок. Пользовался популярностью за счет компактных размеров и невысокой стоимости. Во времена изготовления «Аграм-2000» продавался в Хорватии всего за 500 немецких марок. Впервые крупно «засветился» в России во время убийства Г. Старовойтовой, совершенного из этого вида оружия.

(обратно)

6

Эпилепсия характеризуется как раз наличием в мозге человека или животного активно заряженных электрическим током клеток. В момент разряда возникает приступ.

(обратно)

7

ПГУ – Первое главное управление КГБ СССР, впоследствии выделенное во Внешнюю разведку.

(обратно)

8

The yard keeper (англ.) – дословно, хранитель двора.

(обратно)

9

The cleaner (англ.) – дословно, уборщик.

(обратно)

10

Суггестия – внушение.

(обратно)

11

«Проект Пейперклип» – данные об этом секретном проекте Пентагона были опубликованы в американском журнале «Military researches» в сентябрьском номере за 1999 год.

(обратно)

12

Китайский язык считается самым вежливым в мире. Самое страшное и грубое ругательство в китайском языке – «бумажный тигр».

(обратно)

13

«Экстремалка» – в данном случае, курс экстремального вождения.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11 . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте