«Лицо на продажу»

Михаил Серегин Лицо на продажу

Глава 1

– В такие дни я всегда сожалею, что не родился на свет художником! – глубокомысленно заявил я Марине, когда мы, затормозив на Петровском бульваре, вышли из машины.

Действительно, окружающий мир просто просился на полотно: чистая синева неба, красно-желтые кроны деревьев, золотой купол церкви с ослепительным бликом и тонкая фигурка Марины в синем плаще, которой ветер придавал несколько печальные, тревожные очертания, – все это, по моему мнению, было очень живописно.

То же самое, видимо, пришло в голову и парню, который примостился с подрамником на краю тротуара. Как полагается художнику, он был очень лохмат и глядел сосредоточенно и пронзительно. На нем было длинное черное пальто и красный шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи.

На его холсте уже присутствовали и небо, и деревья, и сверкающий купол – не было только нас. Впрочем, это было неудивительно, потому что мы только что появились. Но и все остальное на холсте мне не очень понравилось – пейзаж казался слишком бледным и плоским.

– По-моему, не похоже, – миролюбиво заметил я, заглядывая художнику через плечо.

Прежде чем ответить, он посмотрел не на меня, а на хрустящую листву, которую у нас под ногами перекатывал ветер, а потом спросил довольно презрительным тоном:

– На что не похоже?

– Ну вообще… – сказал я. – Попробуйте нарисовать нас – может быть, пейзаж будет чуть поживее?

Лохматый художник посмотрел на меня так, будто я предложил ему заняться покраской заборов. Марина смущенно рассмеялась и потянула меня за рукав.

– Не собираешься ли ты позировать? – спросила она. – Мы и так уже опаздываем.

– Художники обладают фотографической памятью, – авторитетно заявил я. – Поэтому нам не обязательно здесь присутствовать…

– Да уж, – пробормотал лохматый, нервно накладывая мазок на полотно. – Совсем не обязательно…

Я скептически хмыкнул и взял Марину под руку. Мы отошли уже довольно далеко, когда художник вдогонку нам крикнул:

– Девушку я, пожалуй, напишу!

В голосе его звучало злорадство, адресованное персонально мне.

Мы вошли в маленький двор, обнесенный чугунной оградой. Короткая заасфальтированная дорожка вела к двухэтажному каменному дому на два подъезда. Дорожку окружал порыжевший газон с художественно постриженными кустами. Это был настоящий оазис – островок тишины и покоя в самом центре Москвы.

Мы поднялись по каменным ступеням и остановились перед дверью первого подъезда. Глухая массивная дверь была украшена не слишком броской медной табличкой с надписью: «Заболоцкий Анатолий Александрович. Врач-косметолог. Прием по будним дням с 10 до 12 часов».

Поскольку день был воскресный и полдень был уже позади, во взгляде Марины появилась неуверенность. Я небрежно нажал на кнопку звонка и напомнил ей, что мы все-таки не простые посетители, а по рекомендации.

– Борис Иосифович договаривался именно на воскресенье, на час дня, – сказал я. – Не думаю, чтобы он мог что-нибудь перепутать.

Мой начальник – Борис Иосифович Штейнберг – действительно никогда и ни в чем не ошибался. И если он рекомендовал лучшего косметолога, то можно было не сомневаться, что косметолог действительно лучший.

Но я тоже чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Состоятельные частнопрактикующие врачи с медными и бронзовыми именными табличками всегда были для меня загадкой. Я осознавал, что мне как врачу никогда не достичь таких высот, и эта мысль слегка угнетала.

– И все-таки я очень волнуюсь, Володя! – призналась Марина, жалобно глядя на меня. – Может быть, зря я все это затеяла?

Это уже был философский вопрос, и, пока я раздумывал над ответом, дверь неожиданно открылась. Почему-то я ожидал увидеть перед собой кого-то вроде швейцара или гувернантки, а появление на пороге представительного мужчины в твидовом пиджаке, с некоторой замедленностью и барственностью в движениях слегка полноватой фигуры слегка смутило меня. Несомненно, это был сам хозяин.

– Здравствуйте! Анатолий Александрович, если я не ошибаюсь? – спросил я.

– Вы не ошибаетесь. Здравствуйте, – кивнул хозяин.

У него были каштановые, с проседью волосы, зачесанные назад, высокий лоб, мясистый подбородок и строгие, внимательные глаза. Подобные глаза мне приходится видеть постоянно – так смотрят люди, вынужденные ежедневно ставить диагноз, взгляд этот не меняется уже почти никогда.

– А вы, как я понимаю, от Бориса Иосифовича? – продолжал хозяин. – Прошу заходить.

Он посторонился, давая нам дорогу. Мы оказались в просторной прихожей, выложенной мраморной плиткой. Сквозь плотные белые шторы на окнах сочился приглушенный свет. Слева находилась вешалка десятка на два крючков, предназначенная, видимо, только для посетителей, так как никакой одежды на ней в этот момент не наблюдалось. Мы сделали шаг по направлению к вешалке, но хозяин движением руки остановил нас.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Сегодня наплыва нет. Будьте как дома…

Мне показалось, что это хороший знак. Однако Марина волновалась по-прежнему. Поднявшись по трем мраморным ступеням, мы вошли в холл с высоким потолком. Справа уходила наверх витая лестница. Слева белела дверь с бронзовыми ручками. Сквозь высокое окно на пол, застеленный ковром, падал солнечный свет. По обе стороны окна стояли удобные диваны и большие напольные вазы с неживыми, но очень искусно сделанными цветами.

Анатолий Александрович, не задерживаясь, направился к белой двустворчатой двери и ввел нас в кабинет, служивший, очевидно, приемной. Непосредственно осмотр и лечение осуществлялись, скорее всего, за соседней дверью с непрозрачным стеклом. Мы сняли плащи и уселись в огромные мягкие кресла из коричневой кожи, в которых почти полностью утонули. Заболоцкий занял место за письменным столом и весьма внушительно посмотрел на нас сверху вниз. По лицу Марины я понял, что бодрости у нее не прибавилось.

– Как поживает Борис Иосифович? – осведомился Заболоцкий.

– По-моему, неплохо, – ответил я.

Девяносто процентов жизни Бориса Иосифовича – это тайна за семью печатями, во всяком случае, для меня. Но, думаю, Заболоцкий ждал от меня именно такого ответа.

Он кивнул и деловито спросил:

– И что же вас привело ко мне, молодые люди? Кстати, кто из вас потенциальный пациент? Простите, что не называю вас по имени-отчеству…

Мы представились, и Марина, немного запинаясь от волнения, изложила суть своей проблемы. Заболоцкий окинул ее фигуру внимательным взглядом, видимо, определяя, насколько заметны дефекты внешне. Но на Марине сегодня было вязаное зеленое платье с высоким воротом и длинными рукавами, скрывавшее шею и руки весьма надежно.

– Значит, вы говорите, ожоги открытым пламенем? – повторил Заболоцкий. – Как же это произошло?

– Это старая история, – хмурясь, сказала Марина. – Связанная с работой. Я по профессии криминалист…

– Вы работаете в милиции? – поднял брови Заболоцкий.

– Уже нет. Теперь я преподаю. Те впечатления были слишком острыми, понимаете?

– Безусловно, – кивнул Заболоцкий. – Однако необходимо осмотреть вас, Марина Петровна…

Он поднялся из-за стола и, подойдя к шкафчику, снял с плечиков отутюженный, безупречно белый халат.

Марина бросила в мою сторону беспомощный взгляд, но я в ответ лишь нахмурил брови и сердито сверкнул глазами. В сущности, это был обычный иррациональный страх перед врачами, который я никак одобрить не мог.

Анатолий Александрович в белом халате совершенно приободрился – он будто даже стал выше ростом и еще внушительнее, чем прежде. Марина рядом с ним казалась провинившейся девочкой.

– Прошу вас! – сказал Заболоцкий, указывая на застекленную дверь, и добавил, обернувшись ко мне: – Вы можете пока, чтобы не скучать, посмотреть наши альбомы. Довольно любопытные встречаются случаи… Кстати, вы сможете оценить и наши возможности…

Они с Мариной скрылись за дверью кабинета, а я лениво перелистал предложенные мне альбомы. Они не слишком меня заинтересовали – дефекты внешности, отравлявшие жизнь их владельцам, и, для сравнения, те же лица после вмешательства чудодейственных рук хирурга.

Как врач, я отлично понимаю, что каждый случай заболевания достаточно уникален и никакие прошлые успехи не гарантируют стопроцентного результата в настоящем. Авторитет Заболоцкого подтверждался рекомендацией Бориса Иосифовича, и здесь не требовались никакие альбомы.

Гораздо больший интерес вызывало у меня жилище косметолога. Оно говорило о его успехах гораздо больше, нежели фотографии выправленных носов. Такие высоченные окна, такие паркеты и кресла не достаются даром, это понятно. И тут я впервые задумался о том, во сколько может обойтись лечение. Разумеется, и у Марины, и у меня имелись кое-какие сбережения, но конкретной ценой мы пока не интересовались. Впрочем, ждать ответа на этот вопрос оставалось совсем недолго.

Напольные антикварные часы показывали двадцать пять минут второго, когда застекленная дверь отворилась и появились Заболоцкий с Мариной. Она выглядела уже не такой растерянной и слушала косметолога, раскрыв рот.

– Еще раз хочу сказать, что беспокоиться совершенно не о чем! – уверенно заявил он, шагая к столу. – Характер деформаций определенно внушает оптимизм… Я направлю вас в клинику моего друга, если вы не возражаете… Пластика ожоговых поверхностей – его конек. Конечно, можно было бы обратиться в госучреждение, но это обойдется вам не намного дешевле, а результат будет заведомо хуже… Тем более что клиника расположена в районе Измайловского парка – чистый воздух, покой, высококачественное лечение… Там широко применяется лазерная техника, и результаты, уверяю вас, превосходные!

– Звучит очень убедительно, – прервала его Марина. – И все-таки, в какую сумму это обойдется?

– Думаю, около шести тысяч, – небрежно ответил Заболоцкий. – В валюте, разумеется…

Марина обеспокоенно оглянулась – с губ ее уже готов был сорваться отказ.

– Пожалуй, мы согласимся, – быстро сказал я.

– Это очень разумное решение, – важно кивнул косметолог и доверительно добавил: – Конечно, характер повреждений не столь значителен, но даже самый малый изъян во внешности доставляет женщине страдания… Тем более такой обаятельной, – галантно раскланялся он в сторону Марины. – И не стоит жалеть денег, если есть возможность уменьшить эти страдания, не правда ли?

– Вы совершенно правы! – поддержал я Заболоцкого.

– Так я пишу вам направление? – полуутвердительно спросил косметолог, усаживаясь за стол.

– Ну что ж! – со вздохом сказала Марина.

В руке Заболоцкого появился «Паркер», и перо быстро забегало по бумаге.

– Вы потратите свои деньги не зря! – убежденно заявил косметолог, не поднимая головы. – Положительные эмоции, которые вы получите в итоге, стоят гораздо больше!

– Я тоже так думаю! – сказал я. – И когда можно ложиться?

– В любую минуту! – охотно ответил Заболоцкий. – Хотя клиника пользуется прекрасной репутацией, проблемы мест там практически не существует. Лечение и реабилитация спланированы прекрасно и рационально… Первые два-три дня – обследование, калорийное питание и физиопроцедуры… Ну а затем непосредственно лечебный этап. Точные сроки госпитализации называть не буду – все будет зависеть от конкретных обстоятельств…

– Простите, а вы также практикуете в этой клинике? – поинтересовался я.

Заболоцкий поднял на меня строгие глаза.

– Нет. Я предпочитаю вести собственное дело, – признался он. – Это, конечно, сужает мои возможности, но… – Он усмехнулся. – Я, знаете ли, по гороскопу кот, который гуляет сам по себе…

Дописав направление, он счел своим долгом подняться и вручить его Марине стоя.

– Итак, в любой удобный для вас день! Адрес указан на бланке.

Марина взяла направление и пробежала его глазами.

– Спасибо, – сказала она. – Но мы, наверное, должны вам за визит? Мы как-то сразу не поинтересовались…

Заболоцкий впервые за все время благодушно улыбнулся.

– Да-да, конечно, – ответил он. – Только прошу меня извинить, поскольку прием был, так сказать, неофициальным, карточку на вас я не завожу, вы меня понимаете? Разумеется, и такса в данном случае будет несколько ниже. В сущности, пустяки… С вас сто – в валюте, разумеется.

У меня невольно вытянулось лицо. Деньги, которые мы предполагали заплатить за визит, лежали в кармане моего пиджака, но совсем не в той валюте, о которой без конца повторял Заболоцкий.

– А нельзя ли, так сказать, в рублевом эквиваленте? – поинтересовался я.

Анатолий Александрович слегка поморщился.

– Понимаете, – объяснил он, – если бы вы обратились обычным порядком… А в подобных случаях у меня принцип – только валюта. Но если вы в настоящий момент не располагаете, ничего страшного. Занесете как-нибудь. Друзьям Бориса Иосифовича я доверяю безусловно…

Мы с Мариной смущенно переглянулись – ощущение было такое, будто мы уселись не в свои сани. Но, надо признать, строгий косметолог был достаточно великодушен. Прощаясь, он даже подал Марине плащ и проводил нас до дверей. Мы раскланялись и сошли с каменного крыльца.

– Интересно, какой специалист занимает вторую половину дома? – сказала Марина, оглядываясь на серый фасад, поблескивающий чисто вымытыми окнами.

– Тебе понадобился еще один специалист? – удивился я. – Судя по ухваткам этого типа, он вполне может претендовать на оба подъезда.

– А по-моему, очень приятный и солидный мужчина, – сказала Марина. – Мне он очень понравился.

– Так вот почему вы так долго сидели в кабинете! – с притворным гневом воскликнул я. – Теперь мне все понятно!

– Что тебе понятно? – сердито откликнулась Марина. – Кому нужна женщина с дефектами внешности, которые причиняют ей бесконечные страдания?

– Не скажи, – покачал я головой. – Например, один уже перед тобой…

Марина подняла на меня большие серьезные глаза и спросила:

– Кстати, что ты обо всем этом думаешь? Сумма не поразила твое воображение? Конечно, я смогу найти такие деньги… Но, может быть, лучше обойтись без этого?

– Я так не считаю, – убежденно ответил я. – В принципе этот Заболоцкий кругом прав. Шрамы, как говорится, украшают мужчину, а женщине они отравляют жизнь. Тебе это известно не понаслышке. А что касается суммы… Тут я тоже с ним вынужден согласиться. В данной ситуации, как говорят одесситы, вы платите деньги, но вы имеете вещь!

Мы вышли на улицу. Холодный ветер гулял над переулком, срывая с деревьев обессилевшие листья. Они кружились в воздухе и падали на серый асфальт. Патлатого художника уже не было на прежнем месте.

– Мы его спугнули, – констатировала Марина.

– Просто он не справился с поставленной задачей, – ответил я. – Его дарования не хватило, чтобы запечатлеть на полотне твой прекрасный образ…

– Нет, это ты его обидел, – упрямо сказала Марина. – Художнику нельзя заявлять, что его картина «не похожа»… Это все равно что сказать хирургу, что он не там режет…

– Ну если он не там режет, то лучше бы сказать, – глубокомысленно заметил я.

– И у тебя хватило бы духу? – с сомнением спросила Марина. – Поправить своего коллегу?

– Ты не знаешь врачей, – усмехнулся я. – Каждый из них убежден, что правильно лечить умеет только он, а все остальные просто валяют дурака…

– Я так боюсь… – вдруг сказала Марина. – Ложиться одной, в неизвестную клинику, где только чужие люди… Ужасно! Вот если бы ты лег вместе со мной и иногда подсказывал коллегам, где нужно резать… – Она со вздохом посмотрела на меня. – Ты ничего не хочешь поправить в своей внешности? По-моему, у тебя чуть-чуть сплющен нос, тебе не кажется?

– Не припомню, чтобы за время моих занятий боксом я получал серьезную травму, – возразил я. – И получал я в основном не по носу, а по челюсти… Но я с удовольствием составил бы тебе компанию и поменял бы нос, раз он тебе не очень нравится. Единственное препятствие – еще на одну операцию мы попросту не сумеем раздобыть денег… Но, клянусь, я буду навещать тебя ежедневно! Пожалуй, я даже возьму отпуск…

Мы уже подошли к автомобилю, и Марина отперла дверцы «Жигулей».

– Кстати о деньгах, – сказала она, озабоченно морща лоб. – Я рассчитывала обойтись без спонсоров. Но теперь чувствую, что эти надежды напрасны и мне придется пойти по миру с протянутой рукой… У меня капиталов – тысячи три, не больше.

– Тогда поехали с протянутой рукой ко мне, – предложил я. – У меня найдется пара тысяч. А недостающее я позаимствую у своей соседки. Думаю, она не откажет в таком пустяке…

Марина отпустила ручной тормоз, повернула ключ в замке зажигания.

– В общем, в результате у меня будет гладкая кожа и чистые карманы, – иронически заключила она.

– Твой психологический настрой далек от идеального, – заметил я. – Придется провести с тобой сеанс психотерапии, чтобы внушить тебе уверенность в правильности избранного пути… – Я прикоснулся к ее плечу и попросил ехать к Садовому кольцу. – Заедем ко мне прямо сейчас, пока сомнения не взяли в тебе верх.

Марина слегка улыбнулась.

– Не очень представляю тебя в роли человека, внушающего уверенность, – заявила она. – Рядом с тобой я всегда ощущаю предчувствие какой-то катастрофы.

– Это еще один довод в пользу частной клиники, – заметил я. – Поскольку меня заведомо там не будет, ты будешь избавлена от любого рода катастроф. Все пройдет гладко, уверяю тебя!

Марина кивнула – так кивают женщины, когда хотят дать понять, что слова ваши их нисколько не убедили. В сущности, для меня было не столь важно, решила ли она изменить к лучшему свою внешность. На мое отношение это никак не могло повлиять. Но я видел, как угнетающе действовало на Марину сознание собственной неполноценности (на мой взгляд, безмерно преувеличенное!), как оно день за днем отравляло ей жизнь, и был настроен покончить с этим раз и навсегда. Встреча с Заболоцким была в этом отношении последней каплей, точкой отсчета, от которой отныне я намеревался двигаться только вперед.

Поэтому первым делом, чтобы не давать Марине времени на сомнения, я решил снабдить ее недостающими деньгами. Будучи человеком, одной ногой стоящим в прошлом, я хранил свои сбережения дома, а не в коммерческом банке, и в данный момент это представляло собой большое удобство. Кстати, так же поступала и моя соседка Ксения Георгиевна, на щедрость и великодушие которой я очень рассчитывал. Мы подъехали к моему дому, и Марина остановила машину. Я сбросил ремень безопасности и спросил:

– Ты поднимешься?

Марина отрицательно покачала головой.

– Пожалуй, я лучше посижу здесь и поразмышляю над своей судьбой, – сказала она с принужденной улыбкой. – Только ты, пожалуйста, недолго…

Я наклонился и поцеловал ее в губы.

– Разумеется, я сразу же вернусь, – пообещал я. – Женщина не должна размышлять слишком долго. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми…

Я вышел из машины и направился к своему подъезду. Здесь тоже асфальт был усыпан пожелтевшими листьями – листопад начинался всерьез, и нас опять ожидала долгая скучная зима. Откровенно говоря, мне не по вкусу московская зима. Я с удовольствием удрал бы от нее на какие-нибудь острова. Некоторые люди, наверно, так и делают. Будучи оптимистом, я надеялся, что когда-нибудь мне удастся последовать их примеру. А пока я вошел в подъезд и поднялся в лифте на седьмой этаж. Ксения Георгиевна открыла далеко не сразу – теперь она стала весьма осторожной. Однако через некоторое время, необходимое для идентификации моей личности, послышался звон цепочек и щелканье замков, и в дверях появилось сморщенное, немного встревоженное личико Ксении Георгиевны.

– Здравствуйте, Володя! – обрадованно произнесла она. – Заходите!

– Да, я зайду! – сообщил я, проникая в прихожую. – Вы знаете, Ксения Георгиевна, у меня к вам неожиданная и весьма деликатная просьба…

– Да? Это действительно неожиданно, Володя! – сказала старуха. – Обычно я надоедаю вам своими просьбами… Я с удовольствием помогу, если это будет в моих силах…

Мы прошли в комнату, залитую янтарным светом осеннего солнца. Ксения Георгиевна усадила меня на диван и сама уселась рядом, сгорая от любопытства.

– Речь пойдет о деньгах! – выпалил я, чтобы сразу внести в дело полную ясность.

Ксения Георгиевна всплеснула руками.

– Я почему-то сразу об этом подумала! – заявила она. – Что нужно молодому человеку? У молодых есть все, кроме денег, правда?

– Совершеннейшая правда, Ксения Георгиевна! – подтвердил я. – Но вы можете подумать, что мне нужно рублей сто, а мне нужно гораздо больше. Вы как-то обмолвились, что делаете накопления, покупая доллары…

– А что остается делать? – перебила меня старуха. – Ведь наши деньги как вода, Володя!

– Я пришел к тому же выводу, Ксения Георгиевна, – сказал я. – Поэтому хочу попросить у вас взаймы тысячу долларов. Скоро отдать не обещаю, но буду прикладывать к этому все усилия!

Не знаю, что ожидала услышать от меня Ксения Георгиевна, но на лице ее появилось явное облегчение.

– Тысяча у меня есть! – довольно заявила она. – Разумеется, я вам ее одолжу, Володя! И не думайте о том, чтобы срочно ее вернуть. Куда старым людям деньги! Только если не дай бог помирать соберусь… Но этого я пока делать не собираюсь! – с хитрой усмешкой заключила она.

Затем она с великой торжественностью направилась к шкафу и достала оттуда шкатулку, в которой хранила свои капиталы. Часть капиталов перекочевала в мои руки, после чего мы расстались чрезвычайно довольные друг другом.

Еще проще обстояло дело с изъятием собственных накоплений – они у меня хранились без затей, просто в ящике письменного стола. Набив карманы деньгами, я вернулся к Марине. По-видимому, все было написано у меня на лице – она даже не стала ни о чем спрашивать, а лишь критически хмыкнула и завела мотор.

– Ну что, поедем ко мне? – спросила она немного погодя. – Как я понимаю, пути к отступлению отрезаны?

– Полагаю, что так, – ответил я непреклонно. – Сейчас мы сложим вместе все деньги и подготовим тебя к завтрашней госпитализации.

– Но я еще даже не договорилась на работе! – напомнила Марина. – Может быть, меня еще не отпустят…

– Не представляю, чтобы такой женщине могли отказать, – возразил я. – Такое может произойти только в том случае, если учреждение возглавляет тоже женщина. Но ведь в твоем случае это не так?

– О господи! – с шутливой досадой воскликнула Марина. – Как тебе хочется заточить меня куда-нибудь подальше! Но молчу! Я уже поняла, что если попадешь в поле профессиональной деятельности врача, то уже не вырвешься!

– Ты рассуждаешь, как мой приятель Чехов, – проворчал я. – Он тоже уверен, что врачебная профессия лишняя и даже вредная. Однако что нам делать, если вы ее упраздните? Мы ведь тоже хотим кушать…

– Ну, у некоторых имеется запасная профессия! – со смешком заметила Марина.

– Что ты имеешь в виду? – подозрительно осведомился я.

Марина повернулась и посмотрела на меня коротким лукавым взглядом.

– Если ты вспомнишь детали собственной биографии, – сказала она, – то поймешь, что я имею в виду непризнанных сыщиков!

Глава 2

Клиника располагалась едва ли не в самом конце Измайловского проспекта и в некотором отдалении от проезжей трассы. Ее силуэт как бы угадывался сквозь золотую пену осеннего парка. Впрочем, до самых ворот был уложен вполне приличный асфальт, и, свернув на него, мы вскоре могли рассмотреть здание более подробно.

Это было солидное двухэтажное строение, сложенное из красного и белого кирпича. По прихоти архитектора оно чем-то отдаленно напоминало крепость, что, может быть, было оправданно, учитывая, в каком глухом уголке находилась клиника.

Мы с Мариной вышли из такси и достали из багажника вещи.

– Вас ждать? – поинтересовался водитель, меланхоличный кудрявый парень.

– Не стоит, – ответил я решительно. – В крайнем случае мы как-нибудь доберемся…

Водитель кивнул и развернул машину. Мы некоторое время стояли молча, глядя, как исчезает за деревьями желтая «Волга», а потом направились к дверям клиники.

Территория была обнесена невысоким забором из красного кирпича. По всему периметру здания возвышались пожелтевшие клены, оставляя открытым только фасад. Вероятно, эти деревья росли здесь уже давно и были намеренно сохранены, когда на месте клиники еще только расчищалась стройплощадка. Все остальное пространство двора было покрыто ровным слоем асфальта, усыпанного теперь золотыми листьями. Прямо за забором начинался лесопарк, и в тишине было слышно, как шумит ветер в кронах деревьев. Место было весьма поэтическое.

– Можно считать, что ты попала в санаторий, – сказал я Марине.

– Да, здесь хорошо! – ответила она, одобрительно глядя по сторонам. – Но как-то пустынно, ты не находишь?

– Сейчас утро, – напомнил я. – Все заняты делом. Зато в хорошую погоду здесь можно, наверное, совершать прогулки по лесу, грибы собирать…

– Не думаю, чтобы пациенты этой клиники шлялись по лесу, – заметила Марина. – По-моему, они должны вести более замкнутый образ жизни.

Мы поднялись по ступеням и вошли в холл. Здесь было просторно и чисто. Стены украшало панно, в несколько стилизованном виде изображавшее гибкие женские фигуры. Видимо, оно символизировало красоту человеческого тела, возвращение которой обещало учреждение. Мест для сидения в холле не было, а стоял только небольшой столик с телефоном и стул, на котором сидела молодая женщина в белом халате. Увидев нас, она поспешила нам навстречу. Я обратил внимание, как тщательно подогнан по фигуре ее халат. Увы, это печальная закономерность – белые халаты в частных клиниках сидят на сотрудниках гораздо элегантнее, чем в государственных, и пуговицы на них пришиты одинаковые и не поврежденные адским жаром стерилизатора.

– Добро пожаловать! – медовым голосом произнесла девушка, но ее черные глаза обшаривали нас сосредоточенно и строго. Она явно старалась сообразить, кто мы – пациенты, просто гости или не дай бог комиссия. – Вы чего-то хотели? Может быть, я могу вам помочь?

– Ну разумеется, хотели, – с усмешкой сказала Марина, которую раздражала преувеличенная имитация внимания. – Не погреться же мы зашли… – Она достала направление, выписанное Заболоцким, и протянула его девушке.

Та, нахмурив брови, пробежала текст глазами и с прежней интонацией произнесла:

– Прошу извинить, в настоящий момент все врачи заняты, и придется подождать. У нас принято, что Михал Михалыч лично беседует с каждым новым пациентом… Он скоро освободится, а пока пройдите, пожалуйста, со мной – я провожу вас в комнату для посетителей. Там вам будет удобно.

Все это произносилось мягким, любезным голосом, но очень смахивало на хорошо затверженный урок. Я подумал, что, наверное, эта девочка и в самом деле заучивала наизусть эти непривычные для нее формулы вежливости, старательно морща лобик и сокрушенно вздыхая.

Впрочем, комната для посетителей оказалась очень удобной и спокойной. Она была обставлена мягкой мебелью и украшена со вкусом подобранными пейзажами – картины причем были не репродукциями, а подлинниками. В углу стоял большой телевизор «Сони», а на столике из толстого стекла лежал ворох глянцевых журналов, среди которых преобладали рекламные проспекты косметологических фирм.

Мы опустились на диван и посмотрели друг на друга. Я заметил, что Марина опять начинает нервничать.

– Может быть, включить телевизор? – предложил я.

– Это совершенно лишнее, – поморщилась Марина. – Может быть, здесь мне как раз удастся хоть на время избавиться от этих ужасных новостей и ненормальных реклам…

– Да, это верно, – вздохнул я и посмотрел в окно. – Не стоит портить очарование этого райского уголка…

– Не уверена, что можно считать раем место, где бродят хирурги с окровавленными ножами, – проворчала Марина.

– Ты снова впадаешь в минорный тон, – с тревогой заметил я. – Но ведь мы, кажется, все обсудили и решили, что все будет в порядке.

– Да я просто жду не дождусь, когда все начнется, – сказала Марина.

Ждать пришлось не слишком долго. Неожиданно и бесшумно отворилась дверь, и на пороге появился человек в белом халате, с виду наш ровесник, в котором с первого взгляда угадывался хирург, хотя окровавленного ножа при нем не было. У него было самоуверенное горбоносое лицо и тонкие шелковистые усики над верхней губой. Белый халат ему очень шел, и он, кажется, чувствовал это.

– Добрый день! Мне сказали, что здесь у нас новенькие? – сказал он, немного рисуясь. – Моя фамилия Маслов. Маслов Валентин Андреевич. Не исключено, что ваш лечащий врач, – добавил он с самодовольной улыбкой. – Если не возражаете, то сейчас же и приступим. Сначала я должен представить вас нашему руководителю – Михал Михалычу Миллеру… Мы зовем его между собой МММ, – пояснил он весело. – Он привык быть в курсе всех дел.

Он предложил нам следовать за собой и повел по коридору, охотно давая на ходу пояснения.

– Клиника у нас маленькая, но, по-моему, уютная, – рассуждал он. – Здесь, на первом этаже, у нас административные кабинеты, столовая, бухгалтерия… Меню у нас, кстати, прекрасное! Наверху палаты – двухместные и одноместные. Каждая палата оснащена отдельным санузлом! – с гордостью пояснил он. – В другом крыле, вы, наверное, его не заметили, оно пристроено к зданию буквой «Т», располагаются лечебные кабинеты, операционные, лаборатории… Все по последнему слову техники! Мы не жалеем средств, но зато и больным приходится раскошеливаться! – засмеялся Маслов. – Впрочем, никто пока не жаловался. Значит, не считает, что деньги выброшены на ветер! Итак, прошу вас, проходите в кабинет!

Он сделал серьезное лицо, выпрямил спину и показал нам на дверь с табличкой: «Главный врач Миллер М. М.». Сам он вошел последним, старательно сохраняя на лице деловую и почтительную мину. Видимо, МММ ценил в своих сотрудниках именно это качество. Первое, что мы увидели, попав в кабинет, была идеально круглая розовая лысина, склонившаяся над полированной поверхностью стола. По своему блеску она вполне могла соперничать с этой поверхностью. Едва мы вошли, лысина стремительно дернулась, уступая место добродушно-круглому румяному лицу с гладко выбритыми щеками, двумя подбородками и картофелеобразным носом. Однако эта округлая симпатичная физиономия не могла меня обмануть – все тот же напряженный, уверенный взгляд из-под густых бровей сразу выдавал специалиста, привыкшего принимать нелегкие решения и брать на себя ответственность за чужие жизнь и здоровье.

– Добро пожаловать! – приветливо сказал Миллер и поднялся нам навстречу с прытью, которой от него было трудно ожидать. – Я очень рад, что вы выбрали именно нашу клинику! Постараемся не обмануть ваших ожиданий… Кстати, кто вам рекомендовал обратиться к нам? Доктор Заболоцкий? Понимаю, понимаю… Разрешите взглянуть на его запись?

Марина протянула толстяку направление. Он похлопал по нагрудному карману халата, достал оттуда очки в массивной оправе и водрузил их на нос. Примерно минуту он изучал направление, а затем решительно взглянул на нас поверх толстых стекол.

– Я думаю, мы справимся с вашей проблемой! – уверенно заключил он. – Поскольку Валентин Андреевич уже здесь, передаю вас в его руки. Он у нас дока по части кожной пластики. Решите с ним все вопросы… Кстати, рекомендую плату за лечение внести сразу – по приблизительной стоимости, – в итоге это будет для вас выгоднее, поверьте!

– Сколько времени займет лечение? – поинтересовался я.

– С этими вопросами – к Валентину Андреевичу! – снисходительно улыбнулся Миллер. – И то, я думаю, после предварительного обследования, не так ли, Валентин Андреевич?

Доктор Маслов кашлянул и машинально погладил усики.

– Совершенно верно, Михал Михалыч! – поддакнул он.

– Но, простите, раз вы берете плату предварительно, – возразил я, – значит, вы ориентируетесь на некие сроки? И, кроме того, существуют же разработанные стандарты… Я понимаю, что каждый случай индивидуален, но в общих чертах назвать сроки можно?..

Миллер дотошно осмотрел меня с головы до ног и засмеялся сдержанным, каким-то булькающим смехом.

– Сразу чувствуется профессионал! – морща толстый нос, сказал он и снял очки. – Как же я не угадал в вас коллегу? В общем-то, я убежден, что врач должен обладать задатками Шерлока Холмса, и вот такой конфуз! Признаться, я принял вас за спортсмена, тренера, может быть. Вы хирург?

– Нет, – покачал я головой. – Терапевт скорее.

– Ну все равно! – воскликнул Миллер, размахивая руками. – В ваших словах есть несомненный резон. Но я не называю сроков намеренно, чтобы не сглазить. Дело в том, что нами разработаны весьма эффективные схемы лечения, позволившие значительно сократить период реабилитации. Конечно, они не всегда срабатывают, поэтому мы все-таки осторожны в прогнозах. Но, раз вы настаиваете, учитывая заключение коллеги Заболоцкого, я с большой долей уверенности могу говорить о трех-четырех неделях… Вы удовлетворены?

Мы с Мариной переглянулись. Ее взгляд я, скорее всего, назвал бы кислым, но отступать уже было действительно поздно.

– Нам ничего другого не остается, не правда ли? – сказал я.

– Вот и отлично, – похвалил Миллер и повелительно взмахнул очками. – Итак, Валентин Андреевич, слово за вами!

Аудиенция закончилась, и коллега Маслов увел нас из кабинета, снова превращаясь в словоохотливого гида.

– Сейчас мы с вами займемся, – обратился он к Марине. – Я проведу первоначальный осмотр, но к лечению мы приступим далеко не сразу. В первые дни вы пройдете углубленное обследование плюс усиленное калорийное питание и физиопроцедуры… Мы должны быть убеждены в надежности вашей иммунной системы… Однако же в отношении оплаты я бы присоединился к рекомендациям Михал Михалыча. Конечно, вы можете расплатиться и впоследствии, по получении нашего счета. Но предоплата имеет свои преимущества. Тогда вас не затронет возможное повышение цен на услуги и медикаменты. Да и сроки лечения, сами понимаете, могут затянуться. Тогда вы опять окажетесь в выигрыше…

Мне уже было ясно, что вопросы оплаты, предоплаты и прочая бухгалтерия мучают работников этой клиники непрерывно – это была как бы живая иллюстрация к газетному заголовку «В мире чистогана». Впрочем, характер их работы позволял сосредоточиваться на расчетах без особого ущерба для здоровья пациентов. В реанимации у них просто не было бы на это времени.

– Пожалуй, мы немного посовещаемся, с вашего позволения, – ответил я. – Кстати, из чистого любопытства – на кого вы работаете? Миллер – главный врач, но кому принадлежит клиника?

Маслов растерянно улыбнулся и снова потрогал свои усики – по-моему, он черпал в них силу в трудные моменты жизни.

– Михал Михалыч одновременно является хозяином клиники. Вернее, совладельцем, – поправился он. – Так говорят. Но мы предпочитаем не вдаваться в подробности. Наш коллектив сосредоточен на своей работе, – заключил он.

– Это весьма похвально, – заметил я. – Но мы вас оставим на минуту. Удалимся, так сказать, на совещание…

Мы отошли с Мариной в сторонку.

– Ну, что будем делать? – поинтересовался я. – Какую предпочтем форму оплаты?

– Слу-у-шай! Давай сделаем, как они хотят! – жалобно сказала Марина. – У меня уже голова идет кругом.

– Ну хорошо, тогда я иду в бухгалтерию, а тебя препоручаю этому гусару, – сказал я. – Узнай обязательно, когда здесь разрешены посещения, ладно?

– Неужели за шесть тысяч долларов мы будем еще ограничивать себя в посещениях? – возмущенно проворчала Марина.

Мы возвратились к скучающему в отдалении Маслову и сообщили о своем решении.

– Отлично! – сказал он. – Тогда мы заглянем сейчас на секунду в бухгалтерию и обговорим детали…

Он с удовольствием затащил меня в бухгалтерию и оставил наедине с бухгалтером – женщиной лет сорока, столь же любезной, сколь и въедливой, и мы провели с ней, наверное, целый час, манипулируя цифрами – каждый, разумеется, в свою пользу. В результате я оставил всю наличность в их кассе и вышел из бухгалтерии с квитанцией и легким сердцебиением.

Марина ждала меня в комнате для посетителей – ее вещей там уже, кстати, не было.

– Чем ты занимался? – спросила она. – Я успела пройти осмотр и заполнить историю болезни, получила отдельную палату и почти уже обосновалась, а тебя нет и нет…

Я вздохнул и развел руками.

– А я занимался тем, что тратил наши деньги. И весьма преуспел в этом. У нас теперь нет ни копейки.

– Не забудь, что мы должны заплатить сотню Заболоцкому, – напомнила Марина.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал я. – А теперь я, пожалуй, тебя покину – нужно решить еще вопрос с моим отпуском. Думаю, особых трудностей не будет – отпуск мне положен. Поэтому я буду навещать тебя очень часто, одиночество тебе не грозит. Уже завтра я буду здесь. Приеду прямо с утра, и ты расскажешь, как идет адаптация…

Мы довольно спокойно расстались – настроение у Марины к тому времени значительно улучшилось. Так же спокойно я ехал к ней следующим утром, никак не предполагая, что рассказ Марины о первом дне в клинике будет таким невероятным, что я не поверю собственным ушам…

Глава 3

Сначала все было как обычно. Доктор Маслов перепоручил Марину улыбчивой пожилой медсестре, которая взяла у нее кровь на анализ, весело предупредив напоследок:

– Это еще не все! Завтра придется повторить анализ натощак. Поэтому, голубушка, придется вам посидеть сегодня без ужина…

Это Марину не смутило – она уже вошла во вкус больничных процедур и с большим любопытством прошла дальнейшее обследование, включавшее в себя электрокардиограмму, рентген и ультразвуковое исследование. Правда, на вопросы о результатах медики только вежливо улыбались и отделывались стандартным словом «нормально», но, поскольку из больницы ее не выгнали, Марина была вынуждена этому «нормально» поверить. Впрочем, самочувствие подсказывало ей, что заверения врачей не расходятся с истиной.

За процедурами время бежало совершенно незаметно, и Марина не успела оглянуться, как подошел срок обедать. Ее проводили в столовую и показали, где есть свободные места. Поколебавшись, Марина выбрала столик у окна, за которым сидел один человек – мужчина, на лицо которого была наложена повязка, закрывавшая нос. Он выглядел одиноким, немного смешным и несчастным, в голубой шелковой пижаме.

Марина приблизилась к столику и, поздоровавшись, сказала:

– Вы не возражаете?

Мужчина скользнул по ней равнодушным взглядом и суховато пояснил:

– Я не у себя дома, чтобы возражать. Но учтите, человек я некоммуникабельный, приятным собеседником быть не в состоянии…

Марина была задета его тоном, но не подала виду. Она опустилась на стул и вежливо сказала:

– Я вовсе не претендую на беседу. Но, надеюсь, вы не откажете мне в любезности кое-что объяснить. Я здесь первый день и даже не знаю, как вести себя в столовой. Мне следует самой идти за обедом, или…

– Никуда вам не нужно идти, – пояснил сквозь зубы мужчина. – Вам принесут что полагается. Здесь все расписано как по нотам. У вас есть еще вопросы?

Марина с интересом посмотрела на него. Без носа его лицо было никаким – черты казались словно размытыми. Стриженые русые волосы, сердитые серые глаза, острый подбородок. «Интересно, чем ему не понравился собственный нос?» – подумала она.

– Пожалуй, только один вопрос, – сказала она. – Как ваше имя? Неудобно общаться, не зная имени. Меня зовут Марина.

– Очень приятно, – саркастически сказал мужчина. – А меня – Григорий. Но я не собираюсь ни с кем общаться, понимаете?

– Я не имела в виду разговор по душам, – объяснила Марина. – Общаться в пределах «здравствуйте», «передайте, пожалуйста, соль», ну и так далее… Вот что я имела в виду.

Ей вовсе не хотелось общаться, но упрямство незнакомца начинало ее забавлять.

– Кажется, вы вынудите меня подыскать себе другой столик, – пробормотал досадливо Григорий, и в самом деле начавший поглядывать по сторонам.

Но в этот момент принесли обед, и неловкость момента была сглажена. Здесь действительно все было расписано как по нотам. Расторопная девушка в белом фартуке составила с подноса на стол бульон с зеленью, салат, отварную курицу, наполнила высокий бокал шипящей минеральной водой, а также поставила перед Мариной второй бокал, в котором плескалось красное, терпко пахнущее вино. Марину также приятно удивило наличие в меню бутербродов с красной икрой и то, что икра была, безусловно, свежей!

Марина, которая к тому времени здорово проголодалась, набросилась на еду, запивая ее вином, оказавшимся превосходным на вкус. Она попыталась угадать марку вина, но ограниченный опыт в этой области не позволил ей этого сделать. Немного утолив голод, она обратила внимание, что ее сосед ест плохо и неохотно, практически оставляя порцию на тарелке нетронутой. Немного расслабившись после вина, Марина заметила:

– Вы плохо едите! Я слышала, что для лучшего заживления тканей необходимо полноценное питание. Вы же не хотите, чтобы ваш нос заживал дольше, чем нужно?

Григорий вздохнул, отложил в сторону вилку и промокнул губы салфеткой.

– Если бы вы знали, до какой степени мне наплевать на свой нос! – сказал он и поднялся из-за стола.

Марина поняла, что слегка переборщила, но сказать в свое оправдание уже ничего не успела – Григорий повернулся и довольно поспешно покинул столовую. Тогда Марина перенесла свое любопытство на других посетителей.

В зале было около пятнадцати столиков, это означало, что столовая рассчитана на шестьдесят человек. Видимо, это был тот максимум пациентов, который могла принять клиника. Марина попробовала перемножить в уме шесть тысяч на шестьдесят и еще на двенадцать, чтобы прикинуть примерный годовой доход заведения, но запуталась и решила сделать это позже – на бумаге.

Еще она обратила внимание, что столики заполнены далеко не все – в зале было человек тридцать, причем большую часть пациентов составляли женщины. Мужчин Марина насчитала всего шесть человек. Вместе с отсутствующим Григорием получалось семь. Видимо, традиция сохранялась – женщины, как всегда, пеклись о своей внешности – даже ценой хирургического вмешательства, – а мужчины махнули на все рукой.

Примечательным было и то, как неохотно и скупо общались между собой все эти мужчины и женщины, в отличие от пациентов обычных больниц. В столовой было необыкновенно тихо и даже неуютно, несмотря на современный дизайн помещения, наличие цветов на столиках, отличное меню.

Подобное уныние и разобщенность Марине доводилось ранее наблюдать лишь в психиатрических больницах, из чего она могла теперь сделать вывод о прямом влиянии косметических дефектов на психику. И еще она поняла, что не стоит пытаться заводить здесь короткие знакомства. Печальный опыт общения с чудаковатым Григорием подтверждал это.

Закончив обедать, она отправилась к себе в палату. Марина заметила, что большинство пациентов спешат сделать то же самое. Однако по пути ее снова повстречала улыбчивая медсестра и напомнила:

– Не забудьте – сегодня вы без ужина! Впрочем, даже если вы, голубушка, забудете – за этим проследят. Я просто не хочу, чтобы это было для вас неприятным сюрпризом, понимаете?

Поскольку никаких дел теперь у нее не осталось, Марина отправилась к себе в палату и завалилась спать. Она не догадалась захватить с собой даже книгу, а от телевизора действительно категорически решила отказаться. Не будучи уверена в том, что она не нарушит каких-то правил, Марина не рискнула также выбраться на прогулку. Таким образом, она нашла себе единственное занятие – сон. И надо сказать, что в этом тихом и уютном уголке спалось прекрасно. Единственным недостатком такого времяпрепровождения было то, что спать бесконечно невозможно, и как раз к отбою Марина уже была на ногах, необыкновенно свежая и бодрая.

Теперь она ломала голову, чем ей занять ночь. Прежде всего она попыталась прогуляться по коридорам больницы. Но коридор, в который она вышла, был уже пуст. Над столом постовой медсестры горела яркая лампа – самой медсестры на месте не было. Марина неторопливо шагала по бесшумной ковровой дорожке, расстеленной под ногами. Ее палата находилась в самом конце правого крыла здания, поэтому Марина прошла мимо двадцати закрытых дверей, прежде чем добралась до медсестринского поста.

Он располагался как раз посередине коридора, и именно здесь шла лестница на первый этаж. Но там Марина уже была, и ее больше заинтересовала дверь, закрытая волнистым стеклом, которая вела в пристройку здания, где, как объяснял доктор Маслов, располагались операционные. Движимая любопытством, Марина толкнула тяжелую дверь, которая неожиданно легко и бесшумно распахнулась, открывая темное пространство длинного коридора, наполненного острыми медицинскими запахами. В этом коридоре было слишком неуютно, и Марина уже собиралась закрыть дверь, как вдруг ее внимание привлекла узкая полоска света в самом конце темного коридора. Поколебавшись, Марина все-таки решила посмотреть, что там такое, и, притворив за собой стеклянную дверь, направилась с замирающим сердцем в сторону светящейся полоски. Что она надеялась там увидеть, Марина и сама не знала. Позже она признавалась, что ее вело жгучее подсознательное любопытство – она чувствовала себя в тот момент десятиклассницей, получающей кайф от нарушения запретов.

Впрочем, ничего особенного в конце коридора не оказалось. Пройдя ряд застекленных, темных дверей, за которыми, видимо, находились помещения, предназначенные для процедур и операций, Марина оказалась возле приоткрытой деревянной двери, из-за которой и лился свет.

Приоткрыв дверь пошире, Марина одним глазком заглянула в комнату и с удивлением убедилась, что перед ней больничная палата. Марина не думала, что в этом крыле также имеются помещения для больных. Но это было, конечно, так – напротив располагалась еще одна деревянная дверь – впрочем, запертая, в чем она убедилась, подергав ручку. Марина снова заглянула в первую палату – та была пуста, но там, несомненно, кто-то жил. Это было ясно по беспорядку, царившему на постели, по зажженному свету, по раскрытой книге, небрежно брошенной на столик вверх обложкой. Марина обратила внимание, что это был роман Стивена Кинга «Зеленая миля».

Опасаясь, что в любой момент может вернуться хозяин и потребовать у нее отчета, Марина закрыла дверь и огляделась. Теперь ее занимал вопрос, куда, собственно, мог деться этот одинокий, заброшенный пациент.

Коридор заканчивался еще одной дверью. Марине показалось, что она прикрыта тоже не очень плотно. Любопытствовать так любопытствовать, решила она и открыла эту дверь. За дверью была лестница, освещенная неяркой лампочкой, закрытой для безопасности плафоном. Видимо, это был аварийный выход. Снизу тянуло холодом.

На Марине ничего не было, кроме легких туфелек и розовой пижамы – администрация клиники со своеобразным юмором определила каждому полу свой цвет больничной одежды: мужчинам голубой, а женщинам – розовый.

Однако Марине захотелось во что бы то ни стало выглянуть немедленно на улицу. Она спустилась по лестнице и увидела выход, ведущий во двор клиники. Дверь была открыта настежь, и Марина вышла наружу.

Прохладный ветерок ударил в лицо и пробрался под легкую одежду. Обхватив плечи ладонями, Марина сделала несколько шагов, с любопытством оглядываясь по сторонам. Эта часть двора была погружена в полумрак – свет фонарей, горящих вдоль кирпичного забора, едва добирался сюда. Здание также было почти полностью затемнено – только в некоторых окнах пробивался сквозь шторы приглушенный свет ламп.

Марина прошла чуть дальше в сторону забора, за которым таинственно шумел лесной массив, казавшийся отсюда мрачной черной стеной. Ей показалось, что в углу двора в заборе темнеет калитка. Однако становилось холодно, и Марина повернула назад – импровизированная прогулка не оправдала ее ожиданий.

И в этот момент за спиной у нее раздался резкий хлопающий звук. Марина вздрогнула и застыла на месте. Звук повторился еще дважды – он донесся оттуда, где Марина увидела калитку. У нее не было никаких сомнений – это стреляли из пистолета с глушителем.

Потом Марина сама не могла объяснить, что заставило ее броситься на звук выстрелов. Она обмирала от ужаса, но ноги сами несли ее к калитке. Железная дверь была распахнута, и Марина, выскочив со двора клиники, почти сразу наткнулась на человеческое тело. Она вскрикнула и на секунду остановилась.

Своим криком она спугнула убийцу. Склонившийся над телом человек отпрянул и тут же бросился бежать. Было очень темно, и Марина сумела рассмотреть только неясную тень и смутную белую полосу поперек лица убегающего человека. Почему-то сразу в голову ей пришла мысль о нелюдимом Григории из больничной столовой.

Но догонять его Марина, конечно, не собиралась. Она опустилась на колени и приподняла голову раненого. Лицо человека казалось неестественно белым, словно искусственным. Марина вдруг поняла, что оно попросту замотано бинтами. Замерзшими пальцами она нащупала сонную артерию на шее человека – сердце его уже не билось. Марина вскочила на ноги и растерянно оглянулась. Она хотела позвать на помощь, но вокруг были только темнота и шум леса. Тогда Марина поспешно побежала назад, в корпус. Не заботясь уже о конспирации, она с грохотом взлетела вверх по аварийной лестнице и ворвалась в коридор операционного блока.

Здесь она прежде всего опять заглянула в одинокую палату – там абсолютно ничего не изменилось. Действительно ли здесь лежал любитель ночных прогулок – выяснять было некогда. Марина сбросила с ног туфли и босиком побежала вдоль по коридору. Наконец она толкнула стеклянную дверь и чуть не сшибла с ног постовую медсестру, которая встревоженно прислушивалась у дверей к неожиданному шуму.

– Вы откуда, девушка? – ошарашенно спросила медсестра, отступая на шаг и пытаясь придать своему голосу необходимую строгость. – Что вы делали в операционном блоке?

Марина не сразу сумела перевести дыхание. Она схватила медсестру за руку и, умоляюще глядя ей в глаза, едва выговорила:

– Там… возле калитки… убит человек!

Медсестра освободила руку и недоверчиво сказала:

– Что вы такое говорите? Какой человек?

– Наверное, ваш пациент! – нетерпеливо ответила Марина. – Я думаю, из той палаты, что в конце того коридора. – Она махнула рукой в сторону оперблока.

– Но у нас нет там палат! – удивленно возразила медсестра. – Все больные находятся в этом крыле…

– Давайте не будем спорить, – предложила Марина, – а пойдем и посмотрим!

Медсестра замялась.

– Но… я не могу покидать свой пост… Вдруг кому-то из пациентов станет плохо? Кстати, вы из какой палаты?

– По-моему, из сорок четвертой, – ответила Марина.

– Та-ак, – пробормотала медсестра, сверяясь со списком, который лежал у нее на столе. – Значит, вы – Антипова?

– Да-да, это я, – сказала Марина. – Но какое это имеет значение?

– А как же вы могли попасть во двор? – недоверчиво спросила медсестра.

– Через аварийный выход, – сказала Марина.

– Но он всегда на ночь закрывается! – воскликнула девушка.

– Какая вы упрямая, – вздохнула Марина. – Если вам это неинтересно, то проводите меня к дежурному врачу. Ведь у вас есть дежурный врач?

Медсестра отвела глаза.

– Понимаете, дежурный врач в последний момент заболел, и его некем было заменить… Так что сегодня я и за врача, и за медсестру. – При этих словах она попыталась улыбнуться, но улыбка у нее не получилась.

– Меня не интересуют ваши служебные неурядицы! – сказала Марина. – На территории клиники совершено преступление, и вы обязаны на это отреагировать!

– И что же я должна сделать? – робко произнесла медсестра. – Вызвать милицию? А вдруг вы ошиблись?

– Так я же предлагаю вам пойти со мной! – рассердилась Марина. – Неужели так трудно сообразить? За эти пять минут ничего без вас не случится…

– Ну-у, я не знаю, – протянула медсестра. – Тогда надо, наверное, позвать Лешу… Это наш охранник. Я сейчас его позову. – И она повернулась, намереваясь направиться к лестнице, ведущей на первый этаж.

– Подождите минуточку! – окликнула Марина. – Вы случайно не знаете, как фамилия пациента по имени Григорий? У него еще такая вот повязка на носу…

Девушка на секунду задумалась.

– Вы, наверное, имеете в виду пациента Краснова? – сказала она.

– Может быть, – согласно кивнула Марина и опустилась на стул. Только сейчас она почувствовала, как дрожат ее колени.

– Так я схожу за Лешей, – повторила медсестра и исчезла.

Марина притянула к себе список пациентов и пробежала его глазами – пациент Краснов в нем присутствовал. Он числился в тридцатой палате.

Снизу послышался торопливый шум шагов – появились медсестра и охранник, высокий чернявый парень с широким скуластым лицом. Против обыкновения на нем был приличный темно-синий костюм вместо пятнистой униформы, которую так любят сотрудники охранных агентств.

К чести его, Леша не стал ломаться и задавать лишних вопросов. Он только поинтересовался, каким способом совершено убийство, а когда узнал, что убийца стрелял, расстегнул пиджак и сунул за пояс пистолет, который лежал у него в кобуре под мышкой.

– Пожалуй, вам лучше бы что-то на себя накинуть, – сочувственно сказал он Марине. – На улице холодно…

– Вообще-то, я не понимаю, что заставило вас разгуливать ночью в таком виде, – добавила медсестра подозрительно. – У вас с нервами все в порядке?

Марина оценила деликатность вопроса – подразумевалось, конечно, все ли у нее в порядке с головой. Но в тот момент ей не хотелось обсуждать этот вопрос, он ей самой не был до конца ясен. Она просто сходила в палату и накинула поверх пижамы свой плащ.

Через операционный блок они шли уже при включенном свете. Медсестра зажгла все лампы в коридоре, и яркий мертвенный свет неоновых трубок резал глаза. В конце коридора Марина показала на дверь комнаты, куда она только что заглядывала.

– Вот эта самая палата, – сказала она.

Охранник с медсестрой переглянулись, и девушка потянула на себя ручку двери. И здесь случилась первая неожиданность – дверь оказалась запертой.

– Надо постучать, – потребовала Марина.

– Стучите хоть всю ночь, – заявила медсестра. – Здесь у нас не лежат больные.

Марина присмотрелась и увидела, что через замочную скважину не пробивается свет. Если кто и находился в палате, то он никак не собирался обнаруживать себя.

– Ладно, – хмуро сказала Марина. – Разберемся утром. Пойдемте дальше.

Она решительно шагнула к двери, ведущей на лестницу, и обнаружила, что и она заперта.

– Кто-то нас опередил, – разочарованно произнесла она. Не было никакого сомнения, что дверь заперли и внизу тоже.

– Я же говорила, что аварийный выход закрыт! – торжествующе сказала медсестра.

– Но он только что был открыт! – возразила Марина, начиная нервничать. – Его запер тот, кто прячется в вашей неучтенной палате!

Медсестра посмотрела на нее исподлобья, едва сдерживаясь. Марина уже начинала ее раздражать.

– Давайте сделаем так, – предложил охранник. – Татьяна сейчас принесет ключи от этого выхода, и мы сходим туда, где вы видели тело. Если там действительно обнаружится убитый, мы созвонимся с Михал Михалычем и обрисуем ему ситуацию… Он хозяин – ему решать.

Медсестра Татьяна казалась весьма недовольной, но за ключами отправилась без возражений, стараясь, правда, сохранять при этом самый независимый вид.

– А в самом деле, зачем вам понадобилось выскакивать на улицу в одной пижаме? – поинтересовался охранник, когда они остались с Мариной наедине. – Вы что-то заметили необычное? Или услышали?

– Да ничего я не заметила, – принужденно улыбнулась Марина. – Я редко лежу в больницах, и, наверное, мне просто стало тошно. Прибавьте к этому извечное женское любопытство и бессонницу… А в этом крыле действительно не лежат больные? Но я видела собственными глазами.

– Иногда лежат, – усмехнулся Леша. – Но здесь лежат особо блатные больные… Те, которыми занимается сам Михал Михалыч. Просто дело в том, что он очень не любит, когда лезут в его личные дела. А ведь вся клиника, по сути, является его личным делом. Поэтому Татьяна встречает ваши вопросы так агрессивно. Если она будет чересчур много болтать, то завтра же вылетит с работы…

– А вы? Почему вы не столь агрессивны? – поинтересовалась Марина. – Вам не грозит увольнение?

– Мы работаем от агентства, по найму, – объяснил Леша. – По большому счету мне все равно, кого охранять… А вот и Татьяна!

Медсестра принесла ключи и, не говоря ни слова, отперла дверь запасного выхода. На лице ее было написано снисходительное презрение – она как бы давала понять, что считает всю эту затею полной глупостью и принимает в ней участие только потому, что не хочет обострять отношения с сумасшедшей пациенткой.

Как и предполагала Марина, нижняя дверь тоже оказалась запертой. Открывая замок, Татьяна не удержалась и посмотрела на нее со злорадством. «Посмотрим, что ты запоешь, когда увидишь труп», – подумала Марина.

Выйдя во двор, охранник зажег карманный фонарик и предусмотрительно взял в руку пистолет. Кажется, он не считал рассказ Марины полным бредом, и она почувствовала к нему что-то вроде благодарности.

После всех неожиданностей можно было ожидать, что запертой окажется и калитка в заборе, но этого как раз и не случилось.

– Он лежит совсем рядом, в трех шагах от забора, – прошептала Марина.

Леша кивнул и, посвечивая себе фонариком, шагнул в калитку. Марина последовала за ним, а медсестра осталась стоять во дворе, демонстрируя полнейшее безразличие к дальнейшим изысканиям.

Леша сделал несколько шагов вперед, полосуя темноту ярким электрическим лучом, а потом остановился и с интересом спросил:

– И где же труп?

Марина подошла к тому месту, где она наткнулась на лежащего человека, и растерянно сказала:

– Он только что был здесь… Неужели тело уже кто-то спрятал?

Охранник осветил асфальт под ее ногами и заметил:

– Ни пятен крови, ничего… Вы действительно уверены, что видели его здесь?

– Я держала в руках его голову! – возмущенно сказала Марина. – Она была перемотана бинтами!

Леша хмыкнул и не спеша начал обшаривать лучом фонарика пространство вокруг.

– А что это вообще за площадка? – спросила Марина.

– Это стоянка для автомобилей сотрудников, – объяснил Леша. – Въезд на нее идет по ту сторону, начинаясь от проспекта. А через калитку владельцы транспорта попадают на территорию клиники. Если вы думаете, что тело отсюда вывезли на машине, то вряд ли: во-первых, мы бы с вами это заметили – ночью шум мотора хорошо слышен в здании, а во-вторых, лично я не повез бы труп из леса в город – я бы поступил наоборот.

– Но в лес отсюда, надо понимать, не проедешь? – догадалась Марина.

– Нет, почему же? – спокойно ответил охранник. – По ту сторону стоянки в лес уходит просека. Она не заасфальтирована, но ездить по ней можно. Да и к тому же, я полагаю, если приспичит, то утащишь мертвеца на руках. В любом случае искать теперь нужно в чаще. Если, конечно, есть что искать…

– Значит, вы мне тоже не верите… – сердитым голосом заключила Марина. – Вы тоже думаете, что у меня поехала крыша?

– Не стоит так волноваться, – мягко заметил Леша. – Я человек очень конкретный. А вы все-таки не господь бог, чтобы я вам верил или не верил. Согласитесь, что пока у нас нет ни одного доказательства и было бы смешно поднимать шум. Подождем до завтра – утро вечера мудренее. Вы со мной согласны?

Голос его звучал ровно и рассудительно, и Марина скорее от досады, а не от уверенности выложила:

– Между прочим, вы ведете себя так, что у меня закрадываются подозрения, не вы ли пришили этого беднягу…

Леша сдержанно рассмеялся и, понизив голос, сказал:

– Во-первых, вряд ли бы я успел спрятать труп, запереть двери и вернуться на свое место к тому времени, как вы подняли тревогу, верно? И, кроме того, чтобы доказать свою непричастность к этому ужасному преступлению, я могу поделиться с вами одним любопытным наблюдением… Не знаю, было ли убийство на самом деле или это плод вашего воображения, но, когда я принимал вечером смену, эта калитка была заперта!

– Вы в этом уверены? – спросила Марина с волнением в голосе.

– Абсолютно! – ответил охранник. – Но что же из этого следует?

– То самое и следует! – воскликнула Марина.

– Тихо-тихо! – остановил ее Леша. – Как мы с вами договорились? Утро вечера мудренее… А теперь пойдемте, как бы вы не простыли…

Они вернулись во двор, и Алексей запер калитку своим ключом. Озябшая медсестра сердито сверкнула глазами и язвительно осведомилась:

– Что же вы явились ни с чем? Крику-то было – тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! – Она уже не пыталась скрыть свое раздражение.

Марина не сочла нужным ей отвечать – в голове ее крутилась теперь мысль о перебинтованном лице не убитого, а убийцы. «Убогий пристукнул убогого, – подумала она, – безликие персонажи, исчезнувший труп, запирающиеся сами собой двери…» В чем тут соль? Она непременно решила заглянуть в палату номер тридцать. Если она окажется пустой, это будет серьезной уликой. Куда здесь можно отлучиться ночью? Если только в ту, блатную палату без номера? Запереться там и переждать до утра, а потом потихоньку вернуться на место…

– Скажите, Татьяна, а вот этот пациент с носом – Краснов, – он выходил вечером из своей палаты? – спросила Марина, когда они вернулись в корпус.

Медсестра досадливо подняла выщипанные брови, точно услышала зуденье надоевшей мухи, но все-таки ответила:

– Откуда я знаю? Я ведь не могу уследить за каждым больным в отдельности… Вечером я разносила по палатам лекарства…

– Наверное, вы заходили и в его палату? – сказала Марина. – В этот момент он был на месте?

– Я не обязана запоминать такую ерунду! – отрезала Татьяна. – Был или не был – я не помню!

– Странные у вас здесь порядки, девушка! – холодно заметила Марина. – Вы остаетесь одна на всю клинику, но совершенно не контролируете ситуацию. Вы не знаете, где лежат больные, у вас под носом открывают и закрывают двери, разнося лекарства, вы не гарантируете, что больной своевременно принял их… Ведь если вы не помните, был ли Краснов на месте в момент раздачи лекарств, вы не можете быть уверены в том, что он их выпил… Насколько я понимаю, это – служебный проступок, если не халатность, не так ли?

Резкий уверенный тон Марины подействовал на медсестру самым неприятным образом. Она захлопала глазами и, моментально превратившись в смиренную овечку, жалобно пробормотала:

– Извините, пожалуйста! Я сегодня немного нервничаю… Разумеется, я слежу, чтобы больной обязательно принял прописанные ему лекарства. Просто я имела в виду, что не в состоянии запомнить каждого пациента в лицо…

Слушая ее лепет, охранник Леша улыбнулся уголком губ и предложил:

– Если есть такая необходимость, можно прямо сейчас заглянуть к этому Краснову и спросить его напрямик – выпил он таблетки или нет…

Медсестра испуганно посмотрела на него.

– Ты шутишь, Леша! – обреченно проговорила она. – А если он нажалуется, что ему спать мешают?

– Ну ты, мать, даешь! – удивился Леша. – Ты хозяйка здесь или нет? В связи с особыми обстоятельствами ты всему личному составу можешь устроить подъем, разве нет?

Медсестра беспомощно смотрела то на охранника, то на Марину. Все ее мысли были заняты сейчас возможной оглаской допущенной халатности.

– А это обязательно нужно сейчас выяснить? – спросила она у Марины. – Может быть, подождать до утра?

– Мы просто посмотрим – на месте ли ваш пациент, – ответила Марина. – У меня есть подозрения, что его нет в палате…

– А где же он? – растерянно спросила Татьяна.

– Вы думаете, это его пристукнули? – тихо поинтересовался охранник у Марины.

– Ничего я не думаю, – ответила она.

Леша внимательно посмотрел на нее.

– Ну хорошо, пойдем и взглянем на него. Подумаешь, делов-то! – решительно заявил он. – В какой палате?

– В тридцатой, – потерянно ответила медсестра.

Они на цыпочках подошли к дверям тридцатой палаты и прислушались. В комнате было тихо.

– Смотри, как сквозит! – удивленно заметил Леша. – Окно у него открыто, что ли?

Он осторожно приоткрыл дверь и просунул внутрь голову. Затем он присвистнул и, уже не стесняясь, шагнул в палату и зажег там свет. Женщины последовали за ним. В палате никого не было. На смятой постели валялась голубая пижама. Холодный ветер, врывавшийся в открытое окно, вздымал занавески.

– Ничего не понимаю! – прошептала медсестра. – Где же он?

Леша прошел через комнату и выглянул в окно.

– Где же он? – в отчаянии повторила медсестра.

Охранник с шумом захлопнул окно и весело сказал:

– Где, не знаю, но здесь его точно нет! В общем, Танюшка, тебе будет о чем рассказать утром на пятиминутке… Пойдемте отсюда, девочки!

Он шагнул к выключателю. Марина улучила момент, когда на нее никто не смотрел, и незаметно взяла стакан, стоявший на столике, – даже издали на нем были видны отпечатки пальцев. Она едва успела опустить стакан в карман плаща, как Леша обернулся и поторопил:

– Выходим, выходим! Двери закрываются!

Они покинули палату и разошлись по своим местам, потому что охранник Леша начинал опасаться, как бы из больницы не пропали все остальные пациенты.

– Вы все-таки ступайте к себе в палату и постарайтесь уснуть, – посоветовал он Марине. – И знаете что? На вашем месте я вообще бы выкинул все из головы! Зачем вам чужая головная боль?

Глава 4

– Ну и что же было потом? – с нетерпением спросил я Марину, когда утром следующего дня она рассказала мне эту историю.

– Потом я, как ни странно, уснула, – сказала Марина. – А потом пошла сдавать кровь натощак. Потом завтракать. Честно говоря, я уже умирала от голода… Когда я вышла из столовой, меня пригласили к МММ, чтобы деликатно объяснить, какая я ненормальная… Между прочим, они почти меня убедили…

– Неужели? – удивился я. – То есть весь этот кошмар тебе просто приснился?

Мы прогуливались в холле. Кроме девушки в белом халате, дежурившей у телефона, здесь никого не было, и нам никто не мешал. За широкими стеклами наяривал мелкий осенний дождик, и пожелтевшие деревья во дворе клиники выглядели печальными и поникшими.

– Примерно так мне и сказали, – засмеялась Марина. – Миллер лично сопровождал меня для осмотра автостоянки. К тому времени уже вовсю шел дождь, и он даже лично придерживал надо мной зонт. Разумеется, мы не обнаружили никаких следов.

– А загадочная палата в конце коридора? – поинтересовался я.

– Мне продемонстрировали палату и ее обитателя, – со вздохом ответила Марина. – Действительно, туда кладут по особому распоряжению Миллера, но это обычная здесь практика. Пациент любезно объяснил мне, что и в самом деле отлучался ночью из палаты, но на улицу не выходил, а просто взял у медсестры снотворное, после чего вернулся и спал как убитый.

– Почему же медсестра не сказала тебе об этом ночью?

– Мне объяснили, что она сделала это из соображений субординации. В сочетании с ее глуповатой физиономией это звучало убедительно.

– А ты видела этого пациента раньше? В столовой, например?

– Это бессмысленный вопрос – все его лицо замотано бинтами. Это мог быть кто угодно.

Я почесал в затылке. Рассказ Марины казался невероятным, но не верить ей я не мог.

– Ну хорошо! А что насчет нелюдимого Григория? Ты спросила?

– Разумеется! Но мне объяснили, что пациент Краснов покинул клинику еще после обеда, по личному разрешению Михал Михалыча. Медсестра просто была не в курсе.

– Выходит, круг замкнулся? – подытожил я. – Что же ты в таком случае видела? Может быть, тебя накормили галлюциногенами? Ты не заметила у них в меню мухоморов?

– Я была в здравом уме и твердой памяти! – торжественно объявила Марина. – И я, несомненно, была свидетелем убийства.

– Ты намерена обратиться в милицию? – деловито осведомился я.

– Увидим, – сказала Марина. – А пока вот, держи!

Она протянула мне небольшой пакет, в котором я на ощупь определил наличие стакана.

– Здесь отпечатки пальцев пациента Краснова, – пояснила Марина. – Я сначала хотела обратиться к своим друзьям, но потом подумала, что будет лучше, если ты подсунешь этот стакан Чехову. Может быть, он сумеет через бывших сослуживцев организовать экспертизу этих отпечатков? Почему-то мне кажется, что они вполне могут оказаться в банке данных…

– Но ведь этого типа и след простыл! – сказал я. – Что нам даст идентификация его отпечатков?

– Где-то должен быть труп, – спокойно заметила Марина. – Рано или поздно он обнаружится. Здесь, в клинике, явно нечисто.

– И ты решила вывести их на чистую воду? – с беспокойством спросил я. – Ты не боишься, что с тобой может что-то случиться?

– Ты знаешь – не боюсь! – серьезно ответила Марина. – Я даже убеждена, что со мной будут нянчиться и постараются провести лечение в кратчайшие сроки. Если они меня потеряют, их репутация будет безнадежно испорчена.

– Все-таки будь осторожнее! – попросил я. – Ведь это не твое призвание – ловить в больницах бандитов… Кстати, мне сейчас пришло в голову! Может быть, это преступление только формально имеет отношение к больнице? Может быть, клиника просто оказалась местом, где произошло убийство?

Марина покачала головой.

– Увы, это не так… Во-первых, калитка. Во-вторых, двери. Кто-то отпирал и запирал их. Этот кто-то, несомненно, работает в клинике. В-третьих, пациент, выходивший за снотворным, явно фальшивый. Помнишь, я говорила о книге Стивена Кинга, которая лежала в этой палате? Я спросила этого типа, как она ему понравилась, и поняла, что он даже не знает, кто такой Стивен Кинг. А ведь книга была раскрыта на середине! В-четвертых, дежурный врач!

– А что – дежурный врач? Ведь ты, кажется, говорила, что вчера он вообще не вышел на работу?

– В том-то и дело! Но утром он присутствовал в кабинете Миллера и заявил, что всю ночь был на своем посту, а меня не видел, потому что в этот момент был занят с больной, у которой случился небольшой обморок. И, самое интересное, дежурная медсестра это подтвердила!

– А как вел себя охранник? – поинтересовался я.

– Его уже не было, – с сожалением ответила Марина. – Но я почему-то уверена, что он-то как раз здесь лицо постороннее. Иначе бы он непременно задержался и дудел с ними в одну дуду… А вот дежурный врач меня очень интересует. Хотелось бы мне знать, как он провел эту ночь! Кстати, – сказала она, понижая голос, – вот он идет. Посмотри внимательно… Мне бы хотелось, чтобы ты последил за ним.

Я посмотрел на человека, которого показала мне Марина. В зеленом хирургическом костюме и такой же шапочке, он торопливо спускался по лестнице на первый этаж. Меня поразило его лицо – оно было бледным и отекшим, словно у почечного больного. Хирург был высоким и худым – сквозь тонкую ткань выпирали острые лопатки. Лицо, кстати, тоже казалось вытянутым и унылым, точно череп старого мерина. Шаркая подошвами, врач удалился в сторону кабинета Миллера.

– Он чертовски подозрителен, правда? – с азартом сказала Марина. – Сейчас ты должен поехать и отдать стакан в хорошие руки, а к трем часам ты должен вернуться и сесть на хвост этому долговязому. Я узнала – они работают до трех часов. Раз ты взял отпуск – у тебя теперь масса свободного времени, и тебе нужно чем-то его занять!

– Послушай! – недоверчиво сказал я. – Откуда у тебя эта внезапная страсть к сыску?

– Наверное, я подцепила от тебя какой-то микроб! – заявила Марина. – И потом, если в тихой больнице, куда ты ложишься в надежде обрести красоту и уверенность, начинают убивать пациентов, поневоле начинаешь волноваться.

– Не лучше ли тебе тогда отсюда выписаться? – предположил я.

– Вот тут ты ошибаешься! – возразила Марина. – Как только я перестану быть пациенткой клиники, я стану опасной свидетельницей. Догадываешься, чем это пахнет?

– Но тогда надо срочно обращаться в милицию! – встревоженно сказал я.

– Сначала мы должны найти какую-то зацепку, – убежденно заявила Марина. – Иначе они попрячут концы в воду, и все на этом закончится. В общем, делай, что тебе велено. Это мое расследование, а не твое.

– Слушаюсь, босс! – пробормотал я. – Так я тогда пойду?

– Да, иди, – сказала Марина. – И постарайся не разбить стакан. Это единственная улика. В палате уже навели шмон.

Я неловко обнял ее – проклятый пакет с уликой мешал мне. Мы поцеловались.

– И помни, к трем часам ты должен вернуться! – еще раз предупредила Марина. – Мне кажется, этот врач замешан в преступлении, а поскольку он не профессионал, то непременно чем-то себя выдаст. Ты обязательно должен понаблюдать за ним.

– Дело привычное, босс!

Я повернулся и пошел к выходу. Девушка в белом халате безучастно посмотрела мне вслед. Как на грех, все посетители уже разъехались, и некому было меня подбросить до центра. Пришлось топать пешком – сначала до ближайшей остановки, а потом пересаживаться с автобуса на метро.

Времени ушло слишком много, и, когда я добрался до улицы Добролюбова, где проживал Юрий Николаевич, было уже половина первого. Опасаясь не успеть до трех часов в клинику, я постарался изложить Чехову самую суть дела, опустив некоторые детали. Вначале он слушал меня с выражением некоторого недоверия на лице, но потом оживился, и в глазах его появился особый блеск, точно у гончей, бегущей по следу.

– В общем, такой вот Хичкок получается, Юрий Николаевич! – виновато заключил я. – Если это в твоих силах, помоги, пожалуйста! Пока, кроме этого стакана, нам не за что уцепиться. Все улики улетучились как дым.

– Ладно, что-нибудь придумаем! – проворчал Чехов, взвешивая на ладони почти невесомый пакет со стаканом. – Ты, в общем-то, кстати. А то я уже очумел от одиночества. Ты не представляешь, как чувствует себя человек, выброшенный на пенсию! Как Робинзон Крузо, выброшенный на необитаемый остров! Я уже созрел для того, чтобы ходить в парк и играть в шахматы с полусумасшедшими стариками! С удовольствием займусь твоей новой загадкой, даже если она окажется полной глупостью!

– Марина утверждает, что нисколько не сомневается в причастности работников клиники к преступлению, – сказал я.

– Они могут попросту беспокоиться за свою репутацию, – возразил Чехов. – Любое происшествие, имеющее хотя бы косвенное отношение к больнице, является плохой рекламой. Они могут быть невинны как младенцы и именно вследствие этой невинности вести себя так глупо и подозрительно. Знаешь что? Объясни-ка мне подробнее, где эта клиника находится… Я хочу взглянуть на нее своими глазами.

Я объяснил Чехову, как найти клинику и в каком примерно месте Марина нашла бесчувственное тело. Чехов задумчиво потер лоб и потянулся за папиросами.

– Труп, несомненно, уже куда-то вывезли, – заявил он, чиркая спичкой. – Весь вопрос в том, куда. Надежнее, конечно, спрятать подальше, но одновременно и рискованнее. Не исключено, что от покойника избавились где-то на территории Измайловского лесопарка. Скверно, что сейчас осень, – можно было бы попробовать поискать следы протектора. Но их наверняка размыло дождем. Но я все-таки попытаюсь там пошариться. Не может быть, чтобы совсем никаких следов не осталось… А ты сейчас, значит, куда нацеливаешься?

– Собираюсь вернуться в больницу, – озабоченно объяснил я. – Там один коллега есть подозрительный. Мне поручено за ним понаблюдать. Поэтому я побежал, иначе, кажется, опоздаю непоправимо…

– Я бы тебя подбросил на машине, – заявил Чехов. – Но мне сейчас туда ехать бессмысленно, нужно сначала оснаститься, кое-что подготовить. Так что давай двигай! Через пару дней встретимся – к тому времени я надеюсь что-нибудь выяснить.

Мы наскоро распрощались, и я сломя голову бросился в обратный путь. Метро, автобус, торопливая пробежка по сырому асфальту. Где-то на середине пути мне пришло в голову, что я остаюсь без обеда. Частный сыск – занятие увлекательное, пока у вас сухие ноги, полный желудок и целая голова. Из этого набора у меня оставалась в порядке одна голова. К тому же я безбожно опаздывал.

К счастью, где-то за квартал от клиники мне удалось поймать такси, и к воротам я подкатил с шиком.

– Во двор заезжаем? – уточнил таксист, притормаживая метрах в десяти от ворот.

Я уже собирался ответить утвердительно, как в глаза мне бросилась вишневая «Лада», стоявшая возле забора клиники. Привлекла мое внимание, конечно, не машина, а человек, который садился на заднее сиденье. Я сразу узнал это унылое лошадиное лицо, хотя на макушке у человека красовалась не хирургическая шапочка, а кожаная кепка.

Подозрительный доктор плюхнулся на сиденье и хлопнул дверцей. «Лада» тронулась с места и свернула нам навстречу. Когда она пронеслась мимо, я успел заметить сидящего за рулем доктора Маслова. Рабочий день закончился, и коллега с колесами подвозит до дома коллегу без оных – ничего особенного. Но меня точно ошпарило – во-первых, я чуть не упустил объект, а во-вторых, доктор Маслов показался мне в этот момент тоже очень подозрительным. Я поспешно схватил водителя за плечо и нервно распорядился:

– Быстренько развернитесь – и за этой машиной!

Таксист недовольно покосился на меня, но возражать не стал. «Волга» лихо развернулась возле ворот и помчалась за «Ладой».

– Стрельба, надеюсь, не намечается? А то, может, я выйду? У меня, понимаешь, двое детей. Как говорится, есть у нас еще дома дела… – довольно вежливо сказал таксист.

– Какая стрельба? – с досадой сказал я. – Я что, на гангстера похож?

– А кто вас знает, – философски заметил водитель. – Кто из вас на кого похож…

«Лада» свернула на Измайловский проспект и покатилась в сторону центра. Скорость она держала небольшую, и мы без труда висели у нее на хвосте. Я в некоторой панике подсчитывал в уме наличность, имеющуюся в моем бумажнике, – если мои коллеги намеревались ехать через всю Москву, я мог оказаться в очень неприятном положении.

Однако возле станции метро «Измайловская» «Лада» неожиданно затормозила, и долговязый доктор вышел из машины. Я едва успел крикнуть таксисту: «Стой!»

Мы остановились, объехав «Ладу», метрах в двадцати дальше. Озабоченно оглядываясь назад, я сунул таксисту деньги. Он моментально оценил ситуацию и нахально сообщил, что сдачи нет. Сдачи полагалось рублей пятьдесят – на мой взгляд, не так уж мало. Но мой подопечный уже направлялся к метро, а я не хотел его упустить. Поспешно толкнув дверцу, я выскочил из такси.

– В следующий раз я тебя обязательно пристрелю! – пообещал я на прощание водителю, чтобы хоть как-то утешиться.

Он самоуверенно ухмыльнулся и отъехал – пришлось о нем побыстрее забыть. Долговязый доктор уже должен был вот-вот скрыться в дверях станции. Я поспешно сорвался с места и бросился вдогонку. Я так спешил, что едва не врезался в него, потому что этот тип затормозил совершенно неожиданно и повернул обратно. Я едва успел увернуться.

Он мельком взглянул на меня и тут же отвернулся. Лицо его было искажено мукой. И вел он себя все подозрительнее. Я немного потоптался на месте и, чувствуя себя последним дураком, отошел в сторону. Мне нужно было понять, что затеял этот чертов хирург. Но он, похоже, сам не знал, что ему делать. Пройдя метров пятнадцать, он вдруг замедлил шаги и стиснул кулаки. Я наблюдал за ним, спрятавшись за уличным столбом. Хирург остановился вовсе, а потом повернулся и решительно зашагал к киоску. Там он быстро купил бутылку пива и, бросив направо-налево угрюмый взгляд, так же быстро высосал ее из горлышка.

После этого он словно бы чуть-чуть повеселел, распрямил спину и почти вприпрыжку устремился обратно в метро. Теперь мне пришлось снова догонять его. Наученный горьким опытом, я внимательно следил за его тощей спиной. Если бы ему вздумалось опять повернуть назад, я был наготове.

Но доктор теперь никуда не сворачивал – он исправно спустился до самого низа на эскалаторе, вышел на перрон и принялся ждать поезда. От нетерпения он слегка постукивал ногой. По его вытянутому лицу проносились тучи.

Я понятия не имел, в каком районе он живет, как его фамилия и есть ли у него семья. Мне впервые пришло в голову, что, не зная ничего о нем, я не сумею правильно оценить его поступки и пользы от моих наблюдений будет немного, если только подозрительный доктор не приведет меня прямиком на какую-нибудь свалку к закопанному там трупу.

Подошел поезд, и хирург, подхваченный людским водоворотом, втянулся в голубой вагон. Я немного замешкался и едва успел запрыгнуть вслед за ним, как двери захлопнулись.

Стиснутый со всех сторон пассажирами, я отчаянно вертел головой, пытаясь не упустить объект из виду. Наконец в противоположном конце вагона я углядел долговязую фигуру. Повиснув на поручне, хирург мрачным, отсутствующим взглядом таращился в окно и, кажется, не собирался в скором времени выходить.

Так мы проехали несколько остановок. Он по-прежнему смотрел в окно, совершенно не интересуясь тем, что происходит вокруг. Я осмелел и подобрался поближе. Дорого бы я сейчас дал, чтобы узнать, о чем размышляет этот мрачный тип. Наверняка на душе у него было совсем невесело. По крайней мере, вид у него был обреченный, точно этот поезд прямиком шел в ад.

Обманутый его неподвижностью, я едва не упустил момент, когда доктор вышел из вагона. По правде сказать, вышел он необычно – безучастно выслушал название очередной остановки, а потом в последний момент пулей вылетел наружу. Но я выглядел наверняка еще нелепее, потому что выскакивал уже через полузакрытые двери – под проклятия пассажиров.

Это была «Электрозаводская». С этой станцией у меня были связаны не самые лучшие воспоминания, хотя вообще-то я не часто бывал в этом районе, и, если бы моему объекту захотелось здесь затеряться, наверное, он сумел бы сделать это без особого труда. Впрочем, по поведению доктора трудно было поверить, что он оказался в родном районе. Поднимался он на поверхность как-то неуверенно, то и дело оглядываясь по сторонам, точно пытаясь отыскать знакомые ориентиры и не находя их.

Я держался шагах в десяти от него. Вряд ли доктор заметил меня на перроне, но я не был уверен в этом на сто процентов – слишком шумно я выходил из вагона. Впрочем, народу на станции было немало, и я надеялся, что не очень бросаюсь в глаза. На всякий случай я поднял воротник плаща и стал совсем похож на сыщика из третьеразрядного детектива.

Мой подопечный вышел из метро и страдающим взглядом окинул улицу. Я замер. Учитывая предыдущий опыт, можно было ожидать, что он сейчас бросится обратно в метро. Но я упустил из виду еще один пункт его программы.

Хирург размышлял недолго. Он увидел неподалеку киоск и немедленно устремился к нему. Затем последовало то, что я уже видел, – бутылка пива, кратковременное возбуждение и спуск в метро.

Проклиная все на свете, я опять побежал за ним. Разумеется, я предполагал, что преступник будет заметать следы, но что он между каждым следом будет выпивать по бутылке пива, было для меня откровением.

Мы снова сели в поезд и покатили дальше. Теперь я был внимательнее и старался не отходить от дверей. Думаю, что, если бы хирург задумал теперь выходить, я бы выскочил даже раньше его.

Но остановка следовала за остановкой, а мой объект будто забыл обо всем на свете. Мы уже приближались к «Смоленской», и я не на шутку занервничал. Мне показалось обидным проезжать собственную остановку, особенно на пустой желудок. Где же живет этот длинномерный? Неужели где-то в Крылатском?

Однако на «Смоленской» этот фрукт приготовился выходить. Я воспрянул духом. Если он живет где-то здесь, я провожу его до дома и удовлетворюсь этим. Не торчать же сутками возле его дверей!

Однако и теперь объект никуда не спешил. Выйдя из метро, он бесцельно побродил вокруг станции, глядя по сторонам то с отчаянием, то с какой-то мрачной решимостью. В этот момент он был ужасно подозрителен.

Я думал, что и на этот раз терзания закончатся бутылкой холодного пива. Но хирург пошел дальше. Он вдруг сорвался с места, точно пес, взявший след, и уверенно вышел на небольшое кафе в одном из ближайших переулков.

По случаю плохой погоды кафе было переполнено. Публика здесь собиралась довольно специфическая – в большинстве своем это были то ли старшеклассники, то ли первокурсники, а возможно, и просто шпана с соседних улиц – бледные тонкогубые парни с волосами до плеч, в коротких черных куртках, отливающих металлическим блеском. Они вели между собой нескончаемый пьяный разговор одинаковыми угрожающими голосами, время от времени оглядываясь по сторонам незрячими расширенными глазами.

Хирург вошел в кафе и озабоченно оглядел зал. Ему повезло – сразу две или три компании освободили столики и, покачиваясь, стали пробираться к выходу. Они громко матерились, но никого не задирали. В сущности, они, вероятно, были совсем не такими опасными, как казались.

Хирург уселся за первый подвернувшийся столик – он буквально плюхнулся на стул и с наслаждением вытянул длинные ноги. Кожаную кепку он снял и бросил перед собой на стол, словно не замечая того свинства, которое осталось после пиршества затянутых в кожу мальчиков. Он только поторопился окликнуть случившуюся поблизости официантку, и тут я впервые услышал его голос. Он был довольно низкий, как у многих долговязых мужчин, ровный и даже безразличный – однако я расслышал в нем отчетливую истерическую нотку.

– Послушайте! Принесите триста грамм водки, – сказал он безо всякого смущения. – Ну и лимон там, не знаю…

Усталая крашеная официантка безошибочно оценила клиента и немедленно приблизилась.

– Покушать чего-нибудь? – заботливо подсказала она.

– Да… чего-нибудь… – вяло согласился хирург.

Официантка кивнула и ушла. Я пристроился возле буфета и попросил сделать мне двойной кофе. Разумней было бы, пожалуй, поесть, но я не хотел садиться за столик.

Хирургу принесли, что он просил. Я тоже получил свой кофе и, потихоньку отхлебывая из чашки, наблюдал за поведением объекта.

Поведение его вряд ли можно было назвать образцовым. Начал он с того, что налил себе почти полный фужер водки и, покосившись по сторонам, выпил его разом, как лекарство. Потом он некоторое время неподвижно сидел, прислушиваясь к своим ощущениям, и, только убедившись, что все в порядке, лениво сжевал дольку лимона. К бифштексу с картошкой он даже не притронулся.

Мой желудок тем временем начал бунтовать. Видимо, запахи еды о чем-то ему напомнили. Вонючий жженый кофе его не удовлетворял. Он требовал бифштекса. Я уже был готов сдаться, но в этот момент хирург, выпивший еще одну дозу, рассеянно оглядел зал и увидел меня.

В первый момент в его лошадином лице ничего не изменилось. Но потом он взглянул на меня пристальнее, и в глазах его появился вопрос. Некоторое время он что-то мучительно вспоминал, но так ничего определенного не вспомнил и разочарованно отвернулся.

Однако беспокойство уже не покидало его, и я еще несколько раз ловил на себе его взгляд. Наконец он не выдержал, допил водку, расплатился и вышел. Проходя мимо меня, он усердно разглядывал носки своих ботинок.

Едва за ним захлопнулась дверь, я бросил на стойку деньги и выскочил на улицу. Хирург поспешно удалялся в сторону Смоленского переулка. Мне пришло в голову, что он действительно живет где-то неподалеку от меня.

Стараясь не слишком выделяться, я продолжил преследование, но теперь, кажется, неудачно. Хирург по пути то и дело оглядывался через плечо и наконец обнаружил меня. На лице его обозначилось беспокойство, и он прибавил шагу.

Поняв, что меня раскрыли, я совершенно уже перестал заботиться о конспирации и попросту топал за объектом, неизвестно на что надеясь. Мы уже почти бежали, инстинктивно сохраняя между собой дистанцию в пять-шесть метров. Мне это надоело, и я решил окликнуть хирурга, чтобы предложить ему переговоры.

Но в этот момент он нырнул в проходной двор. Я вбежал туда на несколько секунд позже и остановился. Хирург исчез.

Я внимательно осмотрел двор – это был каменный мешок, образованный большими домами старой постройки. На противоположной стороне виднелась арка, ведущая в соседний двор. Но туда мой подопечный не успел бы проскочить. Значит, он спрятался в одном из подъездов.

Мне показалось, что на пороге ближайшего подъезда я вижу свежий след мокрой подошвы. Поскольку ничего лучшего мне в голову не приходило, я решил заглянуть в этот подъезд.

Сразу за дверями на сухом бетонном полу след повторился – несомненно, это был отпечаток мокрой подошвы. По размеру он вполне мог соответствовать такому рослому господину, каким являлся мой объект.

Я в задумчивости остановился. Следов на ступенях, уходящих наверх, больше не было. Короткая лестница, ведущая в подвальное помещение, была погружена в полумрак и основательно затоптана. Но дверь в подвал была открыта, и этот факт меня заинтересовал.

Конечно, это могло быть чистой случайностью, совпадением. И хирург мог прятаться в любом другом подъезде, но я предпочел наиболее легкий путь – мне казалось, что и хирург не станет сейчас изощряться.

Стараясь ступать бесшумно, я спустился к подвальной двери и медленно отворил ее. Петли предательски скрипнули. Я проскользнул в сырую подвальную темноту, прижался спиной к стене и прислушался.

Постепенно глаза мои привыкли к темноте, и я различил очертания подвальных перегородок и тусклое пятно отдушины далеко впереди. Подождав еще немного, я медленно двинулся вдоль стенок, напряженно всматриваясь в полумрак. Потом мне показалось, что где-то рядом послышался легкий шорох, и я опять замер.

Противника я не увидел, а скорее учуял. Откуда-то сбоку на меня вдруг пахнуло свежим водочным перегаром, и я ощутил едва заметное движение воздуха на своих волосах. Почти интуитивно саданул кулаком в навалившуюся тень.

Я услышал сдавленный крик и звон упавшей на пол металлической трубы. Опоздай я на секунду, и эта труба прошлась бы по моей макушке. Однако передышки я не получил. С неожиданной яростью и силой невидимый соперник пихнул меня в грудь и бросился к выходу. Я ударился спиной в стену, оттолкнулся от нее и рванул вдогонку.

Теперь силуэт убегающего человека был хорошо виден на фоне дверного проема – я сразу узнал долговязую фигуру в кожаном пальто, полы которого сейчас смешно подпрыгивали и развевались. Я успел подставить ногу, прежде чем хирург выскочил из подвала, и он с проклятием растянулся на ступеньках заплеванной лестницы, больно ударившись локтем о каменное ребро.

Впрочем, алкоголь и здесь сыграл свою положительную роль – не обращая внимания на боль, хирург тут же сел, развернувшись ко мне лицом, и попытался пнуть меня ногой. Я легко увернулся от удара и, наклонившись, сгреб коллегу за грудки.

– Что тебе надо?! – отчаянно просипел он задушенным голосом. – Я милицию позову!

– Зови! – согласился я. – Только кричи громче, а то даже я тебя плохо слышу.

Он страдальчески посмотрел по сторонам и наверх в надежде, что кто-нибудь из жильцов появится на лестнице. Но ему не повезло – вокруг не было ни души. На лице доктора вдруг нарисовалась полная апатия и покорность судьбе.

– Если хотите грабить – бумажник во внутреннем кармане, – задыхаясь, пробормотал он. – Там еще есть пара сотен.

Признаться, я оторопел – я ожидал чего угодно, только не обвинения в разбое. Мои розыскные мероприятия оборачивались какой-то странной и опасной стороной. Невольно мои пальцы сами собой разжались, и освобожденный доктор обессиленно опустился опять на ступеньки, болезненно морщась и потирая шею ладонью. Я присел рядом с ним и бессильно опустил руки. Так мы сидели несколько долгих минут, не зная, что сказать друг другу. Впервые я пожалел о том, что не курю. В такой ситуации могла выручить только сигарета.

– Закурить есть? – спросил я безнадежно.

– Не курю! – мрачно буркнул хирург, покосившись на меня с опаской.

Мы еще немного помолчали.

– Кепку, черт, потерял! – с досадой вдруг сказал хирург.

– Можно спуститься поискать, – предложил я.

– Чего там искать! – зло откликнулся хирург. – Затоптали все! – Он плюнул на пол и ожесточенно растер плевок ногой.

Сейчас он уже не казался мне подозрительным – измученный, полупьяный человек, не понимающий, чего от него хотят. Я решил покончить со всем разом.

– Как вас зовут? – спросил я.

Хирург издал губами звук, напоминающий ржание.

– Ты гнался за мной, чтобы спросить, как меня зовут? – спросил он, вкладывая в ответ весь сарказм, на который был способен.

– Хорошо, сформулирую вопрос иначе, – со вздохом сказал я. – Где вы находились в момент убийства на территории больничной автостоянки?

Хирург раскрыл рот и беспомощно уставился на меня, глаза его косили – самую малость.

– Так ты из милиции… – устало пробормотал он.

Мне не хотелось возражать – забавно было почувствовать себя в шкуре полицейского. Но хирург, кажется, не разделял моих чувств. Он повесил голову и обреченно сказал, словно размышляя вслух:

– Вы, менты, окончательно обнаглели – ведете себя как отморозки из подворотни!

Мне стало обидно за милицию, и я сказал:

– Ага, а вы не обнаглели – лупить сотрудника по голове трубой! При исполнении! Это знаете чем пахнет?

– Я же не знал, – резонно заметил он. – Я думал, ты меня обчистить хочешь…

– Как фамилия? – требовательно спросил я.

– Груздев, – сказал он покорно. – Груздев Николай Петрович. Только я ни про какое убийство не знаю. А что, действительно кого-то убили?

Он даже не старался изображать удивления – ему было абсолютно безразлично. Я окончательно понял, что сел в лужу, но постарался выжать из ситуации все, что возможно.

– Назвались Груздевым, так уж полезайте в кузов! – грубовато скаламбурил я. – Вы дежурили в ночь убийства, но никто вас в клинике не видел. Более того, медсестра заявила, что вы не вышли на работу из-за болезни. И вдруг утром вы оказываетесь на месте. Как это можно объяснить?

Груздев отер лицо и украдкой взглянул на меня. В голосе его вдруг послышалась неуверенность.

– Медсестра – просто дура, – сказал он. – Я всю ночь был на работе. Но одной пациентке стало дурно…

– Это я слышал, – перебил я его. – Мы допросили эту пациентку. Думаю, правду установить будет нетрудно.

Груздев закашлялся, содрогаясь всем телом и судорожно вытягивая шею. На него было тяжело смотреть. Наконец он затих и махнул рукой.

– Мне нужно выпить!

– Сначала ответьте на мой вопрос! – потребовал я.

– Я ни в чем не виноват! – с горячностью заявил он. – Клянусь вам, я ничего не знаю об убийстве!

– Однако вы до сих пор не сказали, где вы были в ту ночь, – возразил я.

– Да в клинике я был, в клинике! – срываясь на крик, ответил Груздев. – У меня железное алиби, ясно вам!

– Не кричите так громко, – посоветовал я. – Если у вас алиби, то почему вы все время ходите вокруг да около?

– Послушайте, вы можете меня понять? – заговорил он, переходя теперь на шепот. – Я попал в ужасный переплет! Это дурацкое убийство… Зачем мне чужая головная боль? Я скажу вам все, но обещайте, что это останется между нами, иначе меня вышвырнут с работы!

Мне не хотелось кривить душой, но, в конце концов, я ведь не был настоящим милиционером. Перспектива узнать разом все пересилила природную порядочность.

– Разумеется, это останется между нами! – пообещал я. – Выкладывайте! Вот увидите, что вам сразу станет легче! – Эту фразу я наверняка подцепил из какого-нибудь телефильма, но Груздев, наверное, смотрел другие фильмы.

– Всю ночь я провалялся пьяным в комнате для посетителей, – угрюмо признался он, глядя в сторону. – Как правило, я стараюсь воздерживаться в день дежурства, но в этот раз завелся уже с обеда… К восьми я уже был никакой. Вот и весь секрет. Утром я кое-как привел себя в норму, но чувствовал себя так ужасно, что едва соображал, что происходит вокруг… Да, я слышал какой-то лепет про убийство, но решил, что это фантазии какой-то истерички… Представляете, чего мне стоило вытерпеть похмелье до трех часов дня? И тут еще вы садитесь мне на хвост! Я, наверно, сойду с ума!

До меня медленно доходило осознание того, что произошло. Я убил целый день, гоняясь за опохмеляющимся алкоголиком! Хорошо еще, что ему не удалось проломить мой глупый череп!

– Значит, вы утверждаете, что пьянствовали на работе? – сказал я, чтобы скрыть охватившее меня смущение.

– Да! Пьянствовал! – воскликнул он тоскливо. – Вы никогда не слышали о пьяницах? Да что вы понимаете! – Он схватил себя за волосы. – Но если об этом узнает Миллер – я погиб! Я и так уже вишу на волоске.

– Успокойтесь, – сказал я, захваченный новой идеей. – От меня Миллер ничего не узнает. Вот будет ли только молчать та медсестра?

– Татьяна – добрый человек, – глухо сказал Груздев. – Она никогда ничего не расскажет.

– Будем надеяться, – ответил я. – Но услуга за услугу. Скажите мне, кто, по-вашему, мог организовать это убийство?

– Послушайте, – стараясь говорить убедительно, начал Груздев. – Я никогда и ни от кого в клинике не слышал ни одного слова об убийствах. У нас тихое место. Мы возвращаем людям красоту.

– Ну да, самая гуманная профессия, это я знаю! И однако факт налицо. Я попытаюсь поставить вопрос конкретнее. Вы знаете о существовании «блатной» палаты?

– Да, знаю, – ответил Груздев. – Но это чисто формальное определение. Своего рода больничный фольклор. Просто этой палатой занимается лично Миллер. Он сам проводит лечение своим хорошим знакомым. Или нужным людям. Но они так же платят деньги и обслуживаются точно так же, как и остальные пациенты.

– А пациент Краснов из тридцатой палаты вам знаком?

Николай Петрович никак не отреагировал на это имя.

– Не слышал такой фамилии, – равнодушно сообщил он. – Тридцатую палату ведет другой врач.

– А вы можете достать историю болезни этого человека?

Груздев подозрительно посмотрел на меня.

– Достать – это значит выкрасть? – уточнил он.

– Скажем, изъять, – предложил я.

– Почему бы вам самим тогда не изъять? – немного язвительно произнес он.

– Мне не хотелось бы спугнуть кое-кого раньше времени, – объяснил я.

Груздев потер лоб. Хмель из него постепенно выходил, и он впадал в нервозное и депрессивное состояние.

– А если я откажусь, – почти безнадежно сказал он, – вы настучите на меня Миллеру?

– Вы догадливы, – похвалил я.

– Но это же чистой воды шантаж! – с упреком сказал Груздев.

– Да, это чистой воды шантаж! – твердо ответил я.

Груздев, придерживаясь за стену, поднялся – колени его хрустнули. Похоже, мой коллега давно махнул рукой на свою физическую форму.

– Давайте вернемся в кафе! – взмолился он. – Если я сейчас не выпью, у меня лопнет голова!

– В принципе я не возражаю, – сказал я, вставая вслед за ним. – Но вы так и не ответили.

Мы поднялись по ступеням и вошли во двор. Накрапывал мелкий дождик. Груздев поежился и глубже запахнул ворот пальто.

– Какая история болезни вас интересует? – спросил он. – Краснова из тридцатой?

– Да. Ее должны, наверное, сдать в архив. Ведь сегодня ночью он исчез из больницы. И еще хотелось бы взглянуть на историю болезни «блатного» пациента…

– А вот это не получится! – отрезал Груздев. – Все, что связано с его пациентами, Миллер хранит у себя в сейфе. Лезть туда – это самоубийство!

– Но вы хотя бы знаете, кто лежит в этой палате? – спросил я. – Все-таки больница. Все свои, шила в мешке не утаишь…

– В каждой больнице есть свои неписаные законы, – сурово сказал Груздев. – У нас не принято совать нос в дела шефа. Это не наш бизнес.

Чем ближе мы подходили к кафе, тем быстрее и нетерпеливее делался его шаг. Кажется, он намеревался сполна вознаградить себя за перенесенное потрясение и потерю кепки. Но мне не улыбалось снова торчать в гнусной забегаловке среди патлатых тинейджеров.

– Хорошо, Николай Петрович, – строго сказал я. – Вы мне очень помогли. Я надеюсь, содержание этой беседы останется между нами. А завтра я заеду к концу рабочего дня в клинику – постарайтесь к этому времени раздобыть историю пациента Краснова.

– Я попробую, – пробурчал Груздев, пряча глаза.

Глава 5

– Кажется, меня прооперируют в рекордные сроки, – с иронией сообщила мне Марина. – Первая операция уже завтра. Доктор Маслов ведет себя очень сдержанно, но решительно. Словоохотливость его как рукой сняло. По-моему, он получил четкие указания поскорее избавиться от моей персоны.

Мы прогуливались за пределами больничного двора среди покрытых золотом берез. Не сговариваясь, мы оба направились в сторону злосчастной автостоянки. Сквозь разрывы в тучах проглядывало бледное солнце. Земля, усыпанная палой листвой, мягко пружинила под ногами.

Я подъехал вскоре после обеда и еще не успел поведать Марине о своих приключениях. Меня сковывало отсутствие видимых результатов и стыд за свои топорные действия. Некоторые надежды я возлагал на обещание Груздева. Но пока я еще его не видел и не мог быть ни в чем уверенным.

– А вообще, как ты себя чувствуешь? – поинтересовался я.

Марина оживилась.

– Ты знаешь, я никогда раньше так хорошо себя не чувствовала, как здесь! – призналась она. – Так что насчет курорта ты был прав. За эти два дня я, кажется, даже начала набирать вес. Если я пробуду здесь еще неделю, ты меня не узнаешь. Я превращусь в дебелую матрону со вторым подбородком.

– Этого не может быть, – сказал я. – Твой длинномерный хирург заверил меня вчера, что в этом зловещем месте людям возвращают красоту…

– Ты все-таки с ним общался?! – воскликнула Марина. – А я думала, что ты вчера уже здесь не появлялся!

– Ошибаешься, – сказал я. – Просто я едва не опоздал. Мотался к Чехову. Он обещал помочь. Но сегодня я до него не дозвонился – куда он пропал, ума не приложу!

– Потом про Чехова! – нетерпеливо прервала меня Марина. – Рассказывай про доктора! Ты за ним следил? Он вел себя подозрительно?

– Ужасно подозрительно! – согласно кивнул я. – Но в результате оказался банальным алкоголиком. В ту ночь он отсыпался в комнате для посетителей. Медсестра просто покрывала его – может быть, она испытывает к нему слабость. Во всяком случае, мне показалось, что он говорит правду. И больше всего боится вылететь с работы, если о его запоях узнает шеф. В общем, я из детектива превратился в шантажиста… Хотя Груздев – так зовут хирурга – уверен, что я работник милиции, имей это в виду. Если он будет спрашивать обо мне – соври, что я снимал с тебя допрос…

– Совру, – пообещала Марина. – Так ты ровным счетом ничего не узнал?

– Как это не узнал? – возмутился я. – Теперь одним подозреваемым меньше! Сколько там у нас еще осталось? Человек сто?

– Хочешь сказать, что ничего у нас не получится? – спросила Марина.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Посмотрим, чьи отпечатки найдут на стакане…

– Это займет время, – с досадой произнесла Марина. – Боюсь, к тому моменту меня уже выпишут. Кстати, в отделении произошли кое-какие изменения…

Я вопросительно посмотрел на нее. Марина усмехнулась.

– В двери, которые ведут в оперблок, врезали замок. Это происходило на моих глазах. Замок простой, но надежный, и праздношатающиеся пациенты уже не смогут разгуливать по ночам где им вздумается.

– Что ж, это логично, – заметил я. – В конечном счете о тебе проявляют особую заботу. Ведь подумай, в ту ночь ты запросто могла простудиться или даже нарваться на пулю.

Мы обошли клинику и оказались на краю асфальтовой площадки, где стояло около десятка легковых автомобилей. Заасфальтированная полоса уходила вдоль каменного забора в сторону Измайловского проспекта, а с другой стороны площадки среди деревьев скрывалась просека, засыпанная желтыми листьями.

– Посмотри, вот этот малиновый джип наверняка принадлежит господину Миллеру, – сказала Марина. – Он выглядит несомненно солиднее и внушительнее остальных машин. Кстати, на джипе удобнее всего вывезти труп – у него хорошая проходимость.

Меня интересовали не столько машины, сколько само место преступления – почему-то я был уверен, что сразу наткнусь здесь на пятна крови, или на отчетливый след башмака, или на паспорт, оброненный впопыхах убийцей.

Но сколько ни шарил я взглядом по сторонам, ничего, кроме ряби золотых листьев и черной земли, увидеть мне не удалось.

– Вот здесь он лежал, – дрогнувшим голосом сказала Марина, показывая на место, занятое подержанным бежевым «Фордом», шагах в пяти от железной калитки, которая вела во двор клиники.

Мы подошли ближе. Я с любопытством обернулся и посмотрел на больничный корпус.

– А где твое окно? – спросил я.

– Самое крайнее на втором этаже, – пояснила Марина. – А если отсчитать десяток окон, правее будет тридцатая палата, где лежал господин Краснов.

– Значит, в принципе он мог без помех наблюдать за тем, как его жертва выходит через запасный выход, направляется к калитке и так далее… Убедившись, что объект покинул территорию клиники, он выпрыгивает в окно и крадется за ним…

– Да, если допустить, что именно Краснов был убийцей, – сказала Марина. – Но пока это на воде вилами писано. Если тебе удастся раздобыть историю болезни, многое прояснится. Если этот человек лег в клинику под своим именем, то, скорее всего, он здесь ни при чем. В том случае, конечно, что он не полный дурак.

– А если имя вымышленное?

– Тогда надо будет узнать, каким образом он попал в клинику. Это, пожалуй, единственная ниточка, раз ты утверждаешь, что доктор Груздев всего-навсего тихий алкоголик.

Я, спохватившись, посмотрел на часы.

– Кстати, как бы мне не упустить этого Груздева! – обеспокоенно заметил я. – Скоро он кончит работу!

Из-за туч опять выглянуло солнце, вызолотив верхушки деревьев и вспыхнув красноватым огнем на кончиках Марининых волос. Набежал откуда-то ветер, и сверху посыпалась потревоженная листва, наполнив все вокруг шелестом и свистом.

Мы медленно пошли обратно, не разговаривая и не касаясь друг друга. Близость первозданной природы действовала на меня странным образом. Мне хотелось обо всем забыть и просто бродить вдвоем среди черных стволов, слушая шум листопада и думая только о хорошем.

Но все это было несбыточными мечтаниями – едва мы вошли в ворота клиники, как я увидел Груздева, который, нервничая, прохаживался по больничному крыльцу, видимо, поджидая меня. Он уже переоделся, чтобы идти домой, и, возможно, даже упустил возможность уехать с коллегой Масловым, чтобы не разминуться со мной. Мне опять сделалось немного стыдно.

– Вот он! – шепнул я Марине. – Придется тебе сделать вид, что у нас с тобой был официальный разговор. Обойдемся без прощального поцелуя. Завтра я приеду к тебе после трех – к тому времени, может быть, будут какие-то новости.

Я замолчал, Марина сделала похоронное лицо, и в таком виде мы взошли на крыльцо. Здесь я громко объявил:

– Ну что ж, гражданка Антипова, благодарю вас за информацию! В скором времени я, вероятно, опять навещу вас. А пока желаю скорейшего выздоровления!

Марина отвернулась в сторону и прыснула. Груздев, застыв в неловкой позе, с испугом смотрел на нас. Не поворачивая головы, я вполголоса сказал ему:

– Идите к воротам! Я вас догоню!

Он вздрогнул и поспешно бросился вниз по ступеням, смешно задирая ноги. Я проводил Марину в вестибюль и еще успел незаметно пожать ей руку.

– Знаешь что? – шепнула вдруг она. – Ты все-таки не забывай и про меня, ладно? – И быстро пошла к лестнице.

Я повернул назад, спустился с крыльца и степенно пошел через двор. Сотруднику органов не к лицу бегать как мальчишке. Однако в глубине души я сгорал от нетерпения, гадая, чем порадует меня долговязый доктор.

Груздев маялся за воротами, тревожно поглядывая по сторонам. Я обратил внимание, что на голове у него новая кепка. Вернее, старая – кожа на ней уже повытерта и отсвечивала белизной. Увидев меня, хирург встрепенулся и, запинаясь, пробормотал:

– Ради бога, пойдемте отсюда скорее! У меня душа не на месте. Из-за вас я наживу кучу неприятностей!

Он был бледен и измучен. Под глазами четко выделялись синие круги. На улице было не очень прохладно, но доктора сотрясал мелкий озноб. Когда он говорил, изо рта у него вырывался густой приторный запах мяты. Мне подумалось, что Груздеву для того, чтобы выйти сегодня на работу, пришлось собрать в кулак всю свою волю. А потом я сообразил, что подобное нечеловеческое усилие ему приходится делать ежедневно, и мне стало страшно.

– Все ваши неприятности заключены в вас самом! – убежденно заявил я.

Груздев взглянул враждебно.

– Намекаете на мою слабость? – с неудовольствием спросил он. – А вы знаете, почему я пью? Мне всю жизнь не везет. Меня используют все кому не лень. У меня уводят идеи, женщин, у меня отобрали детей! Вы представляете себе, что это такое, когда весь мир против вас?! Водка – моя единственная отдушина!

– Все пьяницы так говорят, – безжалостно возразил я. – Всегда у них виноват кто угодно, кроме них самих. Ну и водки, разумеется… Она-то как раз и есть их единственная и верная подруга!

– Вы хотите меня убедить, что все должно быть иначе? – с глубоким презрением спросил Груздев. – Вы самоуверенный и благополучный садист! Вы тоже используете меня, играя на моих слабостях! И только для того, чтобы взобраться на ступеньку выше по служебной лестнице!

Насчет служебной лестницы он, конечно, переборщил, но, если брать нравственную сторону вопроса, его слова звучали довольно убедительно – рыльце у меня, несомненно, было в пуху. Чтобы не углубляться в эти дебри, я решил не обострять отношения и миролюбиво сказал:

– Давайте не будем ссориться! Лично против вас я ничего не имею и даже хотел бы помочь. Но, боюсь, это не в моих силах – вы должны сами разобраться со своими проблемами…

– Давайте не будем заниматься душеспасительной декламацией! – криво улыбаясь, перебил меня Груздев. – И прошу вас, пойдемте отсюда – я не хочу попадаться на глаза коллегам.

Мы зашагали по дороге прочь от клиники. Груздев сутулился и втягивал голову в плечи. На длинном лице его было написано отвращение к себе, ко мне и ко всему миру вообще.

– Хорошо, давайте перейдем тогда к делу! – предложил я. – Вы что-нибудь принесли?

Груздев оглянулся через плечо, судорожно полез за пазуху, достал оттуда свернутые в трубку бумаги и, мрачно сверкнув глазами, протянул их мне.

– Это история болезни Краснова, – значительно сказал он.

Я взял бумаги и небрежно сунул их в карман. Груздев молча шагал, время от времени иронически и сердито поглядывая на меня. Что-то в моем поведении вызывало у него раздражение. Наконец он не выдержал и сказал:

– Вы хоть знаете, чего мне стоило раздобыть эту историю?!

– Ну откуда же мне знать? – рассудительно заметил я.

– Вот именно! – с горечью воскликнул Груздев, принимая вид оскорбленной невинности. – Откуда вам знать! А я был вынужден лезть из кожи, чтобы удовлетворить ваше профессиональное любопытство! Я сам себе противен, понимаете вы это?!

– Ну зачем вы принимаете все так близко к сердцу? – укоризненно сказал я. – Ничего ведь страшного не произошло… Ну подумаешь, взяли вы историю болезни, которая идет в архив… Сегодня я изучу ее, а завтра вы положите ее на место. Никто ничего и не заметит!

Груздев саркастически расхохотался.

– Вы так полагаете? – язвительно спросил он. – Не все так просто, дорогой мой, не все так просто!

Я был заинтригован – Николай Петрович чего-то явно недоговаривал. Я осторожно, чтобы не спугнуть его, спросил:

– Почему непросто? Кто-то заметил, что история пропала?

Коллега Груздев снова по-мефистофельски рассмеялся, а потом с непонятной интонацией сказал:

– Не знаю, зачем я вам все это рассказываю! В сущности, я просто, наверное, рою себе яму… Ну да черт с ней! В сущности, гори все синим пламенем! Может быть, это знак судьбы, а? – Он взглянул на меня с отчаянной решимостью, которая так свойственна в некоторые минуты слабым натурам. – Расскажу все – и пусть мне будет хуже!

Господи, перепугался я, неужели он все-таки замешан в преступлении, и я вчера попросту лопухнулся, поддавшись на его нехитрые объяснения?

– С этой историей вышла целая история, извините за дешевый каламбур! – сказал Груздев. – Сначала я думал, что взять ее будет несложно. Больной выбыл, врач, который его вел, сделал последнюю запись – на моих глазах, собственно… Она лежала на столе в ординаторской – я только ждал момента, когда можно будет незаметно ее слямзить. Но, пока я манежился, явился МММ лично и забрал историю себе! – Груздев многозначительно посмотрел на меня. – Занесите этот факт себе в протокол! Зачем ему понадобилась эта история?! Он ведь не имел никакого отношения к этому больному. История должна была пойти в архив…

– Но ведь, насколько я знаю, ваш шеф заявил, что больной выбыл по его разрешению?

– Чепуха! – скривился Груздев. – Я из любопытства поспрашивал в бухгалтерии. Там паника. Этот Краснов смылся, не заплатив ни копейки!

– Ну тогда, может быть, Миллер поэтому и взял историю, чтобы выяснить координаты этого афериста?

– Ничего подобного! – заявил Груздев. – Бухгалтер ничего ему о неуплате не сообщила – она боится. А если допустить, что Миллер настолько хорошо знает этого типа, что позволяет уйти, не заплатив, – на кой черт ему история болезни? Это не в его правилах. Он вникает в медицинскую документацию крайне редко – только когда намечается крупный скандал. Не знаю, убийство или не убийство, но что-то тут не так – голову даю на отсечение!

– И однако же, как вам удалось историю перехватить? – с любопытством спросил я. – Неужели вы пробрались в сейф своего начальника?

– Все было совсем иначе, – покачал головой Груздев. – И гораздо удивительнее. Вам это наверняка будет интересно. Только… – Он замялся и робко взглянул на меня. – Может быть, вы премируете меня за ценную информацию? Я вчера поистратился и теперь совсем на мели. Разумеется, речь идет о займе. Я мог бы занять у коллег, но, сами понимаете, мне опасно засвечиваться в этом плане среди своих…

Он застал меня врасплох – не дать я не мог, такого цинизма я себе не простил бы, но в бумажнике у меня оставалась единственная бумажка, и теперь мне нечем было даже уплатить за метро. Однако я ни секунды не колебался.

– Какой разговор! – почти не дрогнувшим голосом сказал я, широким жестом доставая бумажник. – Сотни хватит? Насчет отдачи можете, кстати, не беспокоиться…

Груздев стыдливым жестом спрятал в ладони купюру и категорически заявил:

– И речи быть не может! Я верну вам все до копейки!

– Да ладно! – вяло ответил я, впадая в задумчивое состояние человека, неожиданно потерпевшего банкротство. – Не об этом речь…

– Да-да! – воскликнул Груздев. В отличие от меня он испытывал теперь душевный подъем. – Слушайте, что было дальше. Миллер унес историю болезни к себе в кабинет, но в сейф не спрятал. Кстати, это меня тоже удивило. У меня сложилось впечатление, что МММ не особенно дорожит этой бумажкой – скорее она вызывала у него любопытство, и он хотел поближе разузнать, что за человек этот Краснов… Чувствуете, какое странное тут противоречие? С одной стороны, он вроде бы Краснова знает, а с другой стороны, понятия о нем не имеет!

Похоже было, что загадочное поведение шефа увлекло самого Груздева. Невольно он втягивался в процесс раскрытия тайны, позабыв на время о собственных неприятностях и неутомимой жажде.

– Я крутился возле его кабинета, – продолжал Николай Петрович. – И через приоткрытую дверь видел, как Миллер бросил историю на свой стол. В этот момент в кабинет заглянула медсестра и куда-то его вызвала. Миллер вышел из кабинета и даже не прикрыл за собой дверь…

– Тут-то вы и начали действовать! – догадался я.

– Ничего подобного, – сумрачно возразил Груздев. – Я не успел. Пока я собирался с духом, вдруг вернулась та же самая медсестра, как ни в чем не бывало вошла в кабинет главного, порылась у него на столе, взяла историю и вышла!

– Может быть, Миллер послал ее? – предположил я.

– Да нет же! Слушайте, что было дальше! На меня она не обратила никакого внимания – мало ли кто толчется в коридоре… С историей в руках она пошла – но не туда, куда отправился Миллер, а в раздевалку для медперсонала. Оттуда она появилась уже с пустыми руками и поднялась на второй этаж. Эти манипуляции никого не заинтересовали, кроме меня. Согласитесь, медсестра с историей болезни в руках – в этом нет ничего примечательного… В общем, мы оба разыграли с ней роли заурядных персонажей, своего рода «Кушать подано», но меня-то ей провести не удалось! Едва она исчезла, я вошел в раздевалку и отыскал ее сумочку. Раздевалка у нас не охраняется – считается, что наша публика не будет шариться по чужим карманам. Как я и ожидал, история болезни лежала в дамской сумочке. Я забрал ее и немедленно ушел. На меня никто не обратил внимания, и потом никто ни о чем не спрашивал…

– А у меня к вам будет вопрос! – заметил я. – Мне не очень понятно, как вы сумели так быстро отыскать сумочку этой медсестры. Насколько я понимаю, в раздевалке должно быть много вещей?

Груздев чуть-чуть смутился.

– Вы правильно догадались, – сказал он с извиняющейся улыбкой. – Я знал, как выглядят ее вещи… Эта медсестра, знаете ли, на редкость привлекательная женщина. Эдакая жгучая южная красота! Поневоле обращаешь внимание… По правде сказать, меня не очень удивило, что она оказалась причастна к этой темной истории – в ней всегда чувствовалось что-то откровенно авантюрное, пожалуй, даже порочное… Но эффектна необыкновенно!

– Полагаю, вам известно ее имя и адрес? – сказал я.

– Разумеется, я знаю, как ее зовут, – Малиновская Юлия Дмитриевна, – ответил Груздев. – А вот адрес, увы! Никогда не интересовался. Зачем? Мы с ней птицы разного полета…

– Понимаю… – сказал я. – Но вы не обратили внимания, как она повела себя, обнаружив пропажу истории из своей сумочки? Может быть, она все-таки заметила вас?

– Не думаю, – грустно ответил Николай Петрович. – Она слишком самоуверенная особа, чтобы замечать таких, как я. И потом мне кажется, что она больше не заглядывала в сумочку. Во всяком случае, когда она покидала клинику, то не выглядела ни расстроенной, ни обескураженной.

– Значит, вы ее видели?

– Да, она вышла из больницы и направилась на стоянку. У нее такой маленький синий автомобильчик, «Тойота», кажется…

– Медсестры у вас много зарабатывают?

– Ну что вы! Большинство сотрудников не имеют своего транспорта. Но думаю, на такую внешность всегда найдется щедрый спонсор. Я говорю спонсор, потому что, по слухам, Юлия Дмитриевна не замужем…

Видимо, Николай Петрович говорил непривычно долго, потому что он заметно выдохся и еще больше побледнел. Но у него в кармане лежала моя сотня, и это сулило ему некоторое отдохновение в недалеком будущем. А мне предстояло тащиться за тридевять земель. Мысль об этом все сильнее отравляла мне существование.

Но судьба, словно сжалившись надо мной, сама предложила мне выход. Неожиданно за спиной послышался шум автомобильного мотора, видимо, нас догонял кто-то из припозднившихся сотрудников клиники. Я обернулся, намереваясь тормознуть машину даже в том случае, если это будет великолепный джип хозяина клиники.

Каково же было мое изумление, когда я увидел старенький, оранжевого цвета «Москвич»! Присмотревшись, я уже не испытывал никаких сомнений – за рулем машины сидел Юрий Николаевич Чехов собственной персоной!

Бока «Москвича» были заляпаны грязью, на капот налипли мокрые желтые листья. Видимо, Юрий Николаевич совершал поездку по осеннему лесу. Зная его привычки, я догадался, что не романтические чувства были тому причиной.

«Москвич» обогнал нас и затормозил у обочины, Чехов приоткрыл дверцу и, высунув голову, крикнул равнодушно:

– Не подвезти, мужики?

Я сообразил, что он не намерен афишировать наше знакомство, и так же отстраненно ответил:

– В карманах пусто!

– Да хрен с ним! – ответствовал Чехов. – Подвезу из чистого альтруизма!

Мы уселись в машину – Груздев на переднее сиденье, я сзади.

– Я в центр! – предупредил Чехов, трогая «Москвич» с места.

– Ну и отлично! – ответил Груздев. – Выбросите меня где-нибудь в пределах Садового кольца, ладно?

– С удовольствием, – заметил Чехов и обернулся ко мне. – А вас?

– Меня как можно дальше, – попросил я, незаметно подмигивая.

В дороге Груздев все время молчал и даже, по-моему, задремал. Чехов тоже помалкивал – из осторожности, – только то и дело поглядывал на мое отражение в зеркале. На Покровке, не доезжая Чистопрудного бульвара, Чехов остановил машину.

– Ага, спасибо! – сказал Груздев, словно очнувшись. – Я, пожалуй, выхожу. Большое спасибо.

Он не без труда выпростал свое длинное тело из машины.

– Николай Петрович! – окликнул я его на прощание. – Вы все-таки держите себя в руках!

Он неопределенно усмехнулся и торопливо пошел прочь, желая побыстрее исчезнуть в лабиринте московских переулков, скрыться от мира, который состоял из одних врагов…

– Кто такой? – хмуро поинтересовался Юрий Николаевич.

– Ложный след, – объяснил я. – Тот самый тип, за которым я вчера немного следил… – Я в общих чертах набросал Чехову картину своих достижений.

Он выслушал меня безо всяких эмоций. Грубое лицо его выглядело усталым и разочарованным.

– Значит, он направил тебя в другую сторону? – скептически подытожил он услышанное. – Ну что ж, за красивой бабой и следить приятно!

Я ошарашенно посмотрел на него.

– Ты считаешь, что он водит меня за нос?

– Да ничего я не считаю, – лениво протянул Чехов. – Я всегда говорил, что врачи – самая замкнутая и самая подозрительная каста… От них можно ожидать чего угодно. Нельзя верить тому, кто безнаказанно проливает человеческую кровь…

– Ну это уж ты, Юрий Николаевич, загнул! – возмущенно сказал я. – Это, между прочим, уже – как это? Волюнтаризм, во!

Чехов мрачновато усмехнулся.

– А я, брат, с утра здесь, – сообщил он. – Приехал, еще рассветало. На стоянке немного пошарился – с прибором для обнаружения металлических предметов. У ребят взял. А потом прокатился по лесной дороге… – Он длинно и витиевато выругался. – На моей колымаге там делать нечего! Зарюхался в колею по самые яйца! Знал ведь, что не проскочу! Чудом выбрался… Но кое-что я все-таки нашел. – Он полез в карман и, перегнувшись через спинку сиденья, протянул мне ладонь.

Это была пистолетная гильза – маленький желтоватый цилиндрик, покрытый изнутри черной вонючей копотью.

– Сколько выстрелов слышала Марина – три? – спросил Чехов. – Ну вот, две гильзы они на следующее же утро отыскали, а эта почему-то оказалась далеко в стороне, под листьями. Ее они не нашли.

– Значит, все-таки одна улика у нас есть? – обрадовался я.

– Да какая это улика! – поморщился Чехов. – Патрон «ПМ» 9*!*х*!*18 – распространенный боеприпас. Подходит ко многим видам оружия. Просто теперь я убедился, что на автостоянке стреляли, и стреляли из боевого оружия. Однако без трупа это пока не имеет смысла…

– Может быть, история болезни? – вспомнил я.

– Ну давай посмотрим, что там у тебя за история! – скептически произнес Чехов.

Я вытащил из кармана историю, развернул ее и перелистал. В специальном кармашке обнаружились фотографии пациента. Из текста явствовало, что Григорий Краснов неделю назад лег в клинику с целью пластической операции носа. После первого этапа операции он самовольно прервал лечение и ушел из больницы – так гласил скупой текст врачебных записей. Я протянул историю Юрию Николаевичу.

– Тут его личность, – сообщил я. – До вмешательства и после. Вам эта физиономия случайно не знакома?

Чехов долго рассматривал фотографии, хмурясь и озабоченно почесывая нос.

– Не помню такого, – разочарованно сказал он. – Из молодых, видно. Однако причина оперироваться у него имелась. Видишь, на первом снимке у него шнобель набок? Твой коллега – боксер… На последующих снимках вроде что-то к лучшему намечается, но бросил, понимаешь, лечение! – Чехов иронически посмотрел на меня и добавил: – Адресок, конечно, липовый… Ищи ветра в поле! Фотография – вещь хорошая, но не будешь ведь объявлять человека в розыск за то, что он из больницы сбежал… Ты-то что об этом думаешь?

Я взял у него историю и еще раз пролистал ее. Подпись на направлении показалась мне знакомой.

– Послушай, Юрий Николаевич! – сказал я возбужденно. – Его же осматривал тот самый врач, который порекомендовал эту клинику Марине!

– Ну и что? – пожал плечами Чехов. – Он наверняка смотрит сотни пациентов. Ты думаешь, он проверяет у них документы?

– А разве, если речь идет об изменении внешности, он не обязан ставить в известность милицию?

– О каком изменении внешности ты говоришь? Человек выправляет покалеченный нос… Ты лучше вот что скажи как врач – если он пластику начал делать, но не окончил, чем ему это грозит? Ну, грубо говоря, нос у него не отвалится?

– Вряд ли, – сказал я. – Но мысль интересная. Ты намекаешь, что он будет искать возможность завершить операцию?

– Кто его знает, – философски заметил Чехов. – Может, этому отморозку дела нет до своей внешности?

– Я все-таки попробую расспросить о нем у того доктора…

– А если этот доктор с ним заодно? Об этом ты подумал?

– Слушай, Юрий Николаевич! У тебя получается – что ни врач, то бандит! Мне этого косметолога сам Штейнберг рекомендовал! Конечно, я не буду так уж в лоб… Поспрашиваю аккуратно… Кстати, Юрий Николаевич, умоляю, дай взаймы сотню долларов! Я еще за визит не заплатил, понимаешь?

– Домой надо заехать, – сказал Чехов. – С собой нет ничего… Поедешь?

– Поеду! – вздохнул я.

– Отлично! – оживился Юрий Николаевич. – Заодно пообедаем и поужинаем. Да по маленькой, да? Ни-ни-ни, даже не возражай! Иначе никаких денег не получишь!

– Загремишь ты, Юрий Николаевич, в больницу, – мрачно предрек я. – А я ведь сейчас в отпуске – кто тебя будет на ноги ставить?

– Пока хозяина гильзы не найдем, – убежденно сказал Чехов, – я себе этого не позволю. Плохо ты, брат, Чехова знаешь!

Больше я не стал возражать. Усталость с Юрия Николаевича словно рукой сняло. Он весело гнал машину по осенним улицам и что-то напевал под нос. Перспектива провести вечер в моей компании на самом деле его по-настоящему радовала, и я не рискнул портить ему настроение. Тем более что у меня дома есть было, кажется, совершенно нечего.

– Я вот думаю, – энергично сообщил Чехов, быстро взглянув на меня через плечо. – Если насчет этой девахи, медсестры, твой длинный доктор не врал – интересно было бы узнать, кому она собиралась отнести историю болезни? Чуешь? Круг ее знакомств – вот где разгадка!

Глава 6

На следующее утро я решил навестить доктора Заболоцкого до того, как у него начнется прием. Больше никаких дел у меня в первой половине дня не было, а после обеда Юрий Николаевич пообещал отвезти меня в клинику на «Москвиче». Сам же он решил посвятить утро наведению справок о гражданине Краснове и неопознанных телах, обнаруженных в городе за последние два дня. Еще вчера мы не поленились и поинтересовались адресом, который Краснов указал в истории болезни. По этому адресу находилась дамская парикмахерская.

Было около девяти часов утра, когда я добрался до серого особняка на Петровском бульваре. Как и в первый раз, он произвел на меня впечатление не жилого дома, а музейного экспоната – такие тишина и спокойствие окружали его.

Впрочем, внутри дома, несмотря на ранний час, царило некоторое напряжение. Я ощутил это, как только мне открыли дверь.

– Что вам угодно? – вежливо, но неприветливо произнесла женщина средних лет, одетая в строгое черное платье – можно было подумать, что она собралась на похороны. – Прием у доктора с десяти.

– Прошу прощения, – сказал я. – Доктору я кое-что должен. Вы, наверное, его супруга?

Траурная женщина уничтожающе фыркнула и с раздражением произнесла:

– Супруга! И надо же такое придумать!

Откуда-то из глубины дома вдруг донесся еще один женский голос, высокий и напряженный:

– Я не позволю водить себя за нос! Не позволю! Ты можешь шляться со своими проститутками где угодно, но я не желаю, чтобы они совали нос в мой дом!

– Вот это супруга! – понизив голос, сообщила женщина в черном. Кажется, ее немного тешила драма, разыгрывающаяся за ее спиной. – Здесь как в анекдоте, когда муж возвращается из командировки, – только наоборот. У вас еще не пропало желание видеть доктора?

– Наоборот, – ответил я. – Может быть, мне удастся хоть немного скрасить ему жизнь…

– Тогда я доложу, – сказала женщина. – Может, они угомонятся.

Она повернулась и ушла в дом, захлопнув дверь перед моим носом. Около пяти минут я мог спокойно пофантазировать на темы игривого образа жизни почтенного доктора и обдумать философский вопрос о необходимости брака. Потом дверь неожиданно и решительно распахнулась снова, и на пороге появился сам доктор Заболоцкий.

– Вы ко мне? – отрывисто спросил он, пытаясь сосредоточить взгляд на моем лице.

В глазах его отражалось глубокое огорчение и подавленное бешенство. Однако внешне он держался весьма достойно. Одет доктор был уже в белый халат и застегнут на все пуговицы. Видимо, от семейных невзгод он прятался в своей профессиональной скорлупе. Я попытался отыскать на его лице хоть какие-то следы инкриминируемого ему грехопадения, но ничего не увидел, кроме гладко выбритых щек и маски авторитетного, никогда не ошибающегося эскулапа.

– Вообще-то у меня прием с десяти часов, – сказал Заболоцкий, но тут же, украдкой оглянувшись, добавил нетвердо: – Но если уж вы пришли…

– Собственно, я не на прием, – пояснил я. – Я приходил к вам три дня назад. С девушкой… По рекомендации Бориса Иосифовича… Мы остались должны вам сто долларов…

– Да-да-да! – с жаром воскликнул Заболоцкий. – Я уже вспомнил! И как у вас дела? Последовали моему совету?

– Да, Марина легла в клинику Миллера, – сказал я. – Завтра начнется лечение.

– Однако что же мы тут стоим! – спохватился Заболоцкий. – Прошу вас, заходите!

Мы прошли с ним в холл с высокими окнами. Я невольно огляделся по сторонам и посмотрел наверх, ожидая внезапного появления разгневанной супруги. Заболоцкий заметил мой взгляд и развел руками.

– У каждого свой ад, как заметил классик! – сокрушенно произнес он. – Правила хорошего тона требуют, чтобы к приходу гостей все скелеты были убраны в шкаф. Но вы заявились в неурочный час, и получился маленький прокол, за который я приношу извинения…

Эти слова дались ему с видимым усилием. Заболоцкий был не из тех людей, которые объясняются и извиняются. Мне следовало понимать эти объяснения как невысказанную просьбу – я должен был сделать вид, что приоткрывшийся занавес над семейной сценой прошел мимо моего внимания.

Он напрасно беспокоился. Люди зачастую склонны преувеличивать интерес окружающих к собственной персоне. Окружающих волнуют в первую очередь свои дела. Я давно догадывался, что богатые тоже плачут, и по большому счету мне не было никакого дела до их слез.

Заболоцкий ввел меня в кабинет и с видимым облегчением затворил за собой дверь.

Я медленно полез в карман за бумажником. Косметолог рассеянно взял у меня из рук стодолларовую купюру и бросил ее в ящик письменного стола.

– Благодарю вас! – произнес он механически и с некоторым нетерпением посмотрел на меня. – У вас есть ко мне еще какие-то вопросы?

– Откровенно говоря, есть один вопрос, Анатолий Александрович! – сказал я, усаживаясь в кресло. – У меня, собственно, нет никакого права его задавать, поэтому мне приходится рассчитывать только на вашу добрую волю…

Заболоцкий изобразил на лице внимание.

– Я вас слушаю, – произнес он.

– Знаете, я встретил в больнице одного человека, – как можно простодушнее начал я. – И он показался мне знакомым. Раньше я занимался боксом, и, понимаете, кажется, я встречался с этим человеком на ринге… Пока я собирался с мыслями, этот человек выписался из больницы. Ну и, как это часто бывает, теперь мне захотелось во что бы то ни стало встретиться с ним! Воспоминания молодости…

Заболоцкий едва заметно улыбнулся.

– Простите, я не совсем понимаю, какое отношение к вашим воспоминаниям имею я? – с вежливым недоумением спросил он.

– Дело в том, что вы направляли его в клинику, – пояснил я. – Мне показывали его историю, там ваше направление… Вот я и подумал, может быть, у вас есть адрес этого человека? Вы, наверное, ведете журнал приема?

– Журнал я, разумеется, веду, – терпеливо сказал Заболоцкий. – Только я опять не понимаю – раз вы смотрели историю, то должны знать адрес. В истории же все это указано!

– Это верно! Но произошла смешная вещь. – Я неестественно рассмеялся. – Тот адрес, который указан в истории, оказался ошибочным. По нему расположена дамская парикмахерская! Так я подумал, может быть, в вашем журнале есть правильный адрес?

Заболоцкий пожал плечами.

– Может быть, – согласился он. – Но ведь вы понимаете, что у меня нет возможности проверять правильность тех сведений, что сообщают о себе пациенты?

– Да, естественно, – согласился я. – Просто я надеюсь – а вдруг повезет?

– Ну что ж… Надежды, как говорится, юношей питают, – без выражения произнес Заболоцкий и достал из шкафа пухлый фолиант. – Вы, конечно, помните фамилию?

– Разумеется! Зовут его Григорий Краснов…

– Краснов, Краснов… – пробормотал косметолог, перелистывая свой талмуд. – Когда поступил – не помните?

– Около недели назад, – быстро подсказал я.

– Около недели… – задумчиво повторил Заболоцкий. – Так, так… Ну, вот ваш Краснов! – Он поднял на меня глаза. – Будьте любезны взглянуть!

Я поднялся, подошел к столу и через плечо Анатолия Александровича заглянул в журнал. Запись абсолютно ничем не отличалась от записи в истории болезни.

Говорят, что отрицательный результат – это тоже результат. Но на моем лице отразилось разочарование, которое заметил и Заболоцкий.

– Опять парикмахерская? – сочувственно спросил он.

– Она самая! – в сердцах выругался я.

– Не огорчайтесь! – сказал Заболоцкий. – Если эта встреча так важна для вас, не все еще потеряно. Возможно, этот человек когда-нибудь опять придет ко мне на прием, и я дам вам знать. Оставьте свой телефончик.

– У меня только рабочий телефон, – ответил я. – Но сейчас я в отпуске.

– Но ведь когда-то вы выйдете из отпуска, – улыбнулся Анатолий Александрович.

– Боюсь, к тому времени у меня все перегорит, – тоже с улыбкой сказал я.

Заболоцкий закрыл журнал и отодвинул его на край стола.

– Сожалею, что ничем не могу больше помочь, – сказал он. – Кстати, какой доктор ведет вашу подругу?

– Его фамилия Маслов, – ответил я.

– А, знаю, – кивнул Заболоцкий. – Он молод, но дело знает превосходно. Думаю, вы останетесь довольны. И все-таки покажитесь после окончания курса лечения. Просто профессиональное любопытство, понимаете? Разумеется, никакой платы за визит.

– Как-нибудь выберемся, – пообещал я.

Анатолий Александрович проводил меня до дверей. По пути мы оба болезненно прислушивались, не обрушится ли сверху голос разгневанной супруги. Во всяком случае, у меня создалось именно такое впечатление. Однако пронесло – Заболоцкий воспрянул духом, и улыбка опять появилась на его лице.

– Всего хорошего, – сказал он на прощание. – Заходите, когда будет результат.

Дверь закрылась за ним, и особняк немедленно обрел прежний отстраненный мемориальный вид, далекий от суеты и мелких страстей. Я покачал головой и ушел.

Погода опять портилась – косматые тучи расползались по всему небу, окрашивая его в мрачные и грязные цвета. Внезапные порывы ветра безжалостно хлестали по лицу. Листопад делался все стремительнее и неудержимее. Осень наступала по всему фронту.

Выйдя на бульвар, я неожиданно увидел знакомую фигуру. Лохматая голова, черное пальто и алый шарф – это был тот самый заносчивый художник! Он стоял на том же месте, где мы увидели его в первый раз, и сосредоточенно трудился над своим этюдником, не обращая внимания на прохожих, которые обтекали его со всех сторон.

Мне стало любопытно, выполнил ли он свое обещание. Я постарался как можно незаметнее подойти к нему со спины и взглянул на холст.

Сердце мое взволнованно забилось – я испытал одновременно и волнение, и стыд за свои дурацкие рассуждения, которыми блистал прошлый раз. На маленьком квадратике холста я вдруг увидел кусочек окружающего мира – наполненный жизнью, ветром, падающей листвой. Но кроме всего этого, на холсте была она – маленькая, хрупкая фигурка в синем плаще, печально шагающая мимо холодных стен и плачущих деревьев навстречу зиме. Работа, видимо, уже заканчивалась, и с каждым мазком картина становилась все более живой.

– Просто здорово! – искренне сказал я. – Прошу прощения за те глупости, которые наговорил в прошлый раз…

Художник покосился на меня через плечо и отвернулся.

– Это вы? – сказал он недружелюбно. – А где же ваша девушка? Я предпочел бы услышать ее мнение.

– Она лежит в больнице, – ответил я. – Но ей бы наверняка понравилось.

– В больнице? И вы говорите об этом так спокойно? – удивился он. – Я еще в тот раз понял, что вы из этих… – Он замялся, подыскивая слово.

– Из врачей, – подсказал я. – Поэтому, кстати, я спокоен. Моей девушке ничего не угрожает.

– Я рад за нее, – буркнул художник.

Мы немного помолчали. Неожиданно в голову мне пришла блестящая мысль.

– Вы еще долго будете работать над этой картиной? – спросил я.

– Сегодня сворачиваюсь, – ответил он.

– Скажите, а вы… пишете их для себя или продаете?

Художник слегка усмехнулся.

– Коллекционируете картины? – с иронией спросил он.

– Ну что вы! – смиренно ответил я. – Но эту бы купил с удовольствием!

Он неопределенно хмыкнул и посмотрел в пасмурное небо.

– Пока у меня нет желания ее продавать, – важно заключил он наконец.

– Пока у меня и денег нет, – признался я. – Но если надумаете…

– Пожалуй, черкните телефончик! – смилостивился художник.

Я поспешно вытащил записную книжку и записал продиктованный им номер.

– Кого спросить?

– Валерий, – представился он.

– А я Владимир… А девушку зовут Мариной.

– Очень приятно, – опять усмехнулся художник. – Хотите сделать подарок?

– Вы угадали! – сказал я с энтузиазмом, чувствуя, что тон его несколько смягчился. – Ну, до встречи!

– Бывай! – кивнул, не оборачиваясь, художник.

Я покинул его в приподнятом настроении. Если мне удастся купить у него картину, это будет такой великолепный сюрприз для Марины! В предвкушении эффекта, который я произведу на нее в будущем, я почти начисто забыл о настоящем и поехал к Чехову, размышляя о вещах, абсолютно далеких от криминальных проблем.

Однако Юрий Николаевич быстро возвратил меня на землю. То, что есть какие-то новости, я понял по его лицу сразу, как только он открыл мне дверь. Чехов будто помолодел – он двигался бодро и пружинисто, а в глазах его горел торжествующий огонек.

– Ну, с чем тебя можно поздравить? – покровительственно сказал он. – Напал на след?

– Брось издеваться, Юрий Николаевич, – сказал я, посмеиваясь. – Лучше выкладывай, что сам разузнал! У тебя на лице все написано…

– Раз написано – читай! – распорядился Чехов. – Читай-читай! Не заставляй меня усомниться в тебе…

– Ну что? Отпечатки? – спросил я.

– Ты же говоришь – все написано! – сердито сказал Чехов. – Ну ладно, слушай! Пункт первый: отпечатки пальцев на стакане принадлежат некоему Бородину Сергею Ивановичу. Десять лет назад был осужден за участие в вооруженном ограблении. Было ему всего восемнадцать лет. Отсидел два года и вышел по амнистии. Больше ни разу нигде не засвечивался. Более того, потерял и квартиру, и прописку в Москве, по некоторым сведениям, уехал жить к родственникам в Тюмень. Однако, как видишь, неожиданно всплыл со стаканом в руке…

– И что же это нам дает? – осторожно спросил я. – Где его искать?

– Больно ты быстрый! – нахмурился Юрий Николаевич. – А пункт номер два тебя не интересует?

– Еще как интересует! – рассердился в свою очередь я. – Говори, не тяни душу!

– От ребят я узнал интересную вещь – вчера за Окружной кольцевой дорогой в лесопосадках возле Калужского шоссе обнаружен труп мужчины лет тридцати-сорока.

– Пациент доктора Миллера? – воскликнул я.

– Утверждать не берусь, но думаю – это он, – важно сказал Юрий Николаевич. – Дело в том, что труп был без одежды и малость обгорел. Но, понимаешь, обгорел не весь, а только лицо, голова и плечи. Впечатление такое, что тело пытались сжечь, но бензина хватило только на верхнюю часть. Однако целью преступников, по-моему, было скрыть следы операции на лице убитого. Почему я с такой уверенностью говорю об операции? Потому что опознали этого типа без труда – по отпечаткам пальцев – они-то остались нетронутыми. И голый он по одной простой причине – на нем была больничная пижама! И еще одна деталь – в этом парне было три пули от патрона «ПМ» 9*!*х*!*18!

– Все сходится! – сказал я. – Но, если пытались уничтожить следы операции, значит, это сделал тот человек, который сделал и саму операцию! Значит, это Миллер?

Чехов нахмурился, задумчиво посмотрел на меня и сказал уже менее уверенным тоном:

– Понимаешь, какая получается штука! Если это сделал Миллер, то при чем тут Бородин-Краснов? А если Бородин сделал это по заказу Миллера, то почему тот не попытался немедленно скрыть все следы, а наоборот, бездарно упустил историю болезни? И вообще непонятно, зачем он так откровенно афишировал этого человека? Вспомни – тот неделю лежал в клинике, его видели люди, ему даже делали операцию, фотографировали! Тебе не кажется, что Миллер на самом деле и знать не знал никакого Краснова? И вообще, какой смысл Миллеру убивать «блатного» пациента?

– А кстати, кто это был? – поинтересовался я.

– Некий Лебедь Анатолий Николаевич, дважды судимый. Был связан с наркоторговцами. В январе этого года он, грубо выражаясь, кинул одного местного наркобарона по кличке Август и скрылся с большой партией героина. Его разыскивали – и милиция и крутые, но он как сквозь землю провалился. У него была веская причина, чтобы поменять внешность…

Я стукнул себя кулаком по лбу и признался:

– Что-то я совсем запутался! Лебедь ложится к Миллеру поменять внешность, так? Его находят там крутые в лице Краснова, так? Шлепают его. А дальше что? Кому понадобилось прятать труп?

– Вот то-то и оно, – сказал Чехов. – Если это сделал Миллер, то возникает впечатление, что он стоял за спиной этого Краснова, как ты его называешь, и только ждал момента, когда все закончится, потому что все произошло слишком быстро. Самому Краснову прятать труп не было никакой необходимости, наоборот, ему нужно было доказательство проделанной работы. И вот тут мне приходит на ум или твой пьяница-доктор, или красавица-медсестра. Кто-то из них знал обо всем заранее. И, ты знаешь, учитывая серьезность преступления, я поделился информацией со следователем, на которого повесили это дело… Всего я рассказывать не стал, чтобы вам с Мариной не трепали нервы, но намекнул, чтобы он побеседовал с господином Миллером. В связи с этим надо постараться побыстрее вернуть историю болезни в архив.

– Но ведь в таком случае Марина рано или поздно должна будет давать показания!

– Да, это неизбежно. Но, возможно, этого и не случится, если кто-то из персонала расколется. В конце концов, они же не профессиональные преступники…

– Но они медики, Юрий Николаевич! – напомнил я. – А по твоей классификации это почти одно и то же.

Чехов усмехнулся.

– Один – ноль в твою пользу, Володя! – сказал он. – И все-таки хочу уточнить, что врачи отличаются от настоящих головорезов тем, что привыкли действовать в тепличных условиях. В столкновении с суровой действительностью они увядают на глазах.

– Держу пари, что мои коллеги еще поводят твоих за нос! – запальчиво сказал я.

Юрий Николаевич посмотрел на меня насмешливо и заметил:

– Только не советую делать этого тебе, когда будешь давать показания. – В глазах его сверкнули озорные искорки.

Кажется, я заметно скис после этих слов, потому что немного погодя Чехов сжалился надо мной и добавил:

– Однако, я думаю, дело пока до этого не дойдет. Скорее всего, следователь ограничится тем, что побеседует с Миллером и ознакомится с документацией. Поскольку я рассказал ему далеко не все, а лучше сказать, попросту намекнул, самое большое, что он сумеет сделать, это напугать Миллера. И тогда тот наверняка сделает какую-нибудь глупость. Поэтому нам с тобой следует быть начеку.

– И чем же мы займемся сегодня, шеф? – спросил я.

– Во-первых, ты навестишь Марину. Я буду ждать тебя на больничной автостоянке. Свидание твое будет продолжаться до конца рабочего дня. Потом мы сядем на хвост той медсестричке, что ворует документацию, и понаблюдаем за ней. Может быть, выяснится что-то интересное. Кстати, не забудь подбросить в архив историю болезни. Думаю, это будет несложно. В конце концов, ты сам врач и знаешь, что сказать людям своего круга, чтобы не вызвать подозрений. Хотя Миллер и так уже, наверное, сто раз покаялся, что пустил вас с Мариной в свое заведение…

– Как ты думаешь, Юрий Николаевич, – озабоченно перебил его я, – Марине ничего не угрожает?

– Скорее всего, нет, – серьезно ответил Чехов. – Особенно после визита следователя. Только полный идиот может решиться в таких обстоятельствах на новое преступление. В сущности, она ведь ничего не знает. Она лишь была свидетельницей преступления, от которого не осталось никаких следов…

– Все равно следы должны быть, – заявил я. – Не зря же они навесили замок на операционный блок! Значит, там есть то, что нужно скрывать!

– Может, есть, а может, нет! – меланхолически заметил Чехов. – Замок они могли врезать просто с досады. Но, если доктор Миллер балуется операциями по изменению внешности, думаю, «блатная» палата долго пустовать не будет. Интересно было бы побеседовать с ее обитателем!

– Да, и еще хорошо бы побеседовать с обитателем палаты обычной! – мечтательно заметил я.

– Ты имеешь в виду Бородина? – взглянул исподлобья Юрий Николаевич. – В принципе это не так уж фантастично, как ты думаешь… Вечерком я собираюсь навестить пару человек… В прежнее время они оказывали мне кое-какие услуги. Надеюсь, они и сейчас в добром здравии…

– Осведомители! – догадался я.

– Информаторы, – мягко поправил меня Чехов. – Самые удачные расследования зависят на восемьдесят процентов от информаторов и только на двадцать – от умственных способностей сыщика. Так-то, сын мой!

– А я вот никогда не пользуюсь услугами информаторов! – похвалился я.

– У тебя другой случай, – мрачно констатировал Чехов. – Из разряда – дуракам везет. – Я хотел уж было обидеться, но Юрий Николаевич добавил – И не делай оскорбленное лицо, потому что в данном случае я не имел намерений тебя оскорблять. Просто я безжалостно поставил диагноз.

– Ну, что ж… Один – один! – сказал я со вздохом.

Глава 7

Марину я нашел в палате. Откинувшись на высоко поднятые подушки, она сидела на кровати и немного смущенно улыбалась мне. Розовая пижама была просто накинута ей на плечи, и из-под нее выглядывали белоснежно-чистые бинты. Лицо Марины казалось слегка бледным, но, в общем, выглядела она неплохо.

– Привет! – сказал я, усаживаясь на стул возле кровати. – Как прошла операция?

– Говорят, неплохо, – ответила Марина. – Но сегодня от меня потребовали строго соблюдать постельный режим. Мне кажется, они просто хотят ограничить мое перемещение в пространстве…

– Очень может быть, – кивнул я. – Ведь сегодня здесь копает следователь из прокуратуры…

Марина от неожиданности подалась вперед.

– Ты серьезно?!

– Абсолютно! – ответил я. – Но, полагаю, ничего он здесь не найдет. И встречаться с нами не будет. Он действует по наводке Чехова, который ничего ему не сказал про нас. По-моему, старичку хочется тряхнуть стариной и самому раскрутить это дело. Кстати, знаешь, с кем ты обедала в первый день? С уголовником. Не скажу, что с матерым, но пистолет в руки ему брать уже доводилось…

Я обрисовал Марине события последних суток и упомянул о том, что собираюсь сегодня шпионить за красивой медсестрой.

– Смотри, не очень увлекайся! – строго нахмурясь, сказала Марина. – А то знаю я тебя! Ты пользуешься тем, что я в беспомощном положении. Красивая медсестра, надо же!

– Я не уверен, что она такая уж красивая, – сказал я. – Так отзывается о ней наш спившийся доктор. Я же смотрю на все трезвыми глазами.

– Завтра же представишь мне подробный отчет о своих похождениях! – заявила Марина. – При этом я внимательно буду смотреть тебе в глаза…

– Истинная добродетель критики не боится, – скромно заметил я. – Однако что мы все обо мне да обо мне! Что у тебя с лечением? Каковы перспективы?

– Доктор Маслов был достаточно неприступен и немногословен, – с юмором сказала Марина. – Но я поняла так, что теперь меня ждут три дня лазерной терапии, а потом новый этап оперативного вмешательства…

– Но, во всяком случае, ты перестала испытывать мистический страх перед ним? Мне кажется, ты стала гораздо спокойнее…

– И мудрее, ты хочешь сказать? – засмеялась Марина. – Да, высокий профессионализм и исключительные моральные качества работников клиники сделали свое дело. Я полностью доверяю их опыту, и у меня не осталось никаких сомнений…

– Рад слышать такие благонамеренные речи, – сказал я. – Однако, извини, мне нужно бежать! Чехов меня ждет. Вдобавок мне нужно подбросить историю болезни в архив. Ты случайно не знаешь, где здесь архив?

– По-моему, на первом этаже в том крыле, где находятся лаборатории, – я видела табличку указателя.

Встав, я осторожно взял голову Марины в ладони, ощутив шелковистое прикосновение ее волос, и поцеловал в губы.

– Честное слово, мне ужасно неудобно, что приходится тебя бросать, но…

– Ладно, чего уж там! – снисходительно отозвалась Марина. – Я же знаю, что, если ты посидишь на одном месте больше пяти минут, ты умрешь! Ступай, но завтра я жду тебя с отчетом!

– Я постараюсь хорошо подготовиться! – пообещал я.

В то крыло, где находились лаборатории, я прошел безо всяких затруднений. На мне был белый халат, который мне выдали в раздевалке для посетителей. В таком виде я не привлекал особого внимания.

Архив оказался в конце бокового коридора в подвальном помещении. Я обратил внимание, что именно здесь имеется также и запасный выход, через который можно было подняться на второй этаж, как раз туда, где, по рассказам Марины, находилась «блатная» палата. В глаза мне бросилось, что дверь на лестницу открыта. Но в этом не было ничего удивительного, если бы через эту дверь на моих глазах не вышла весьма колоритная парочка.

Это был больной с забинтованным лицом в сопровождении медсестры – видимо, они только что спустились сверху и теперь намеревались спуститься туда же, куда направлялся и я – в архив. Это тоже не показалось мне сначала удивительным – возможно, внизу находились какие-то лечебные кабинеты. Но медсестра произвела на меня большое впечатление.

Это была жгучая брюнетка с фигурой кинозвезды – длинные ноги, осиная талия, большая грудь и соблазнительные бедра. У нее была матовая смуглая кожа, яркие чувственные губы и жгучие черные глаза. Взгляд их производил впечатление ошеломляющее, почти колдовское, но в то же время чем-то был ощутимо неприятен.

Особенно неловко почувствовал я себя, когда эти глаза внимательно и оценивающе прошлись по моей фигуре. Мне показалось, что медсестре очень хочется меня о чем-то спросить, но она явно торопилась и не стала со мной разговаривать.

Я пропустил эту парочку вперед, и они спустились в подвал. Я сошел по лестнице следом за ними и увидел довольно длинный подвальный коридор, отделанный, впрочем, ничуть не хуже верхних помещений.

Медсестра с больным удалились в конец коридора и скрылись за какой-то дверью. Меня разбирало любопытство, но идти за ними я не рискнул. Несомненно, это была та самая медсестра, и раньше времени не хотелось мозолить ей глаза.

Дверь в архив находилась совсем рядом, и я без колебаний открыл ее. В комнате, оснащенной кондиционером и заставленной шкафами, находилась одна пожилая женщина. У нее было усталое, грустное лицо и плохо выкрашенные волосы – в них слишком явственно проглядывала седина.

– Добрый день! – сказал я. – Меня попросили передать вам историю болезни… – Достав бумаги из кармана, я протянул их женщине.

Она посмотрела на меня без особого интереса, но доброжелательно и задумчиво перелистала историю.

– Да, Михаил Михайлович как раз про нее спрашивал! Надо будет сказать ему, что история нашлась…

– Не надо! – сообразил я. – Потому что он с ней уже ознакомился. Я как раз иду от него.

– Вот как? – удивилась женщина. – В таком случае я ставлю ее на место… – Она открыла один из шкафов и положила историю на полку.

Она так и не поинтересовалась, кто я такой. По-видимому, все, что было связано с именем шефа, являлось для сотрудников неким табу. Прежде чем уйти, я спросил:

– Простите, а вы не подскажете, что за кабинет находится дальше по коридору? Я здесь человек новый…

– Здесь, в подвале? – уточнила женщина. – Там зал для заседаний… Заседаем мы нечасто, но если какой-то праздник, то весь коллектив собирается там, понимаете?

Итак, никаких кабинетов в подвале не было. Для чего же пациента повели в зал, куда даже сотрудники заходят всего несколько раз в году? Может быть, для того, чтобы спрятаться от посторонних глаз?

Я выбрался из подвала и, приняв деловитый вид, быстро вышел через запасный выход. Лестница была пуста. Я без препятствий поднялся наверх и оказался перед дверью, ведущей, по-видимому, в операционный блок. Я открыл ее и почти сразу же увидел колобкообразную фигуру доктора Миллера, который двигался по коридору в сопровождении ничем не примечательного человека в сером костюме, поверх которого был небрежно наброшен белый халат. На лице человека лежала печать хронической усталости. Видимо, это и был следователь. Миллер, сдержанно жестикулируя, что-то втолковывал ему, причем в интонациях его преобладали обида и возмущение.

Теперь мне была ясна причина поспешного удаления забинтованного пациента в зал для заседаний. Вероятнее всего, это была очередная смена внешности, которой занимался лично доктор Миллер в обход действующего законодательства. Ничего удивительного, что в присутствии представителя закона Михаил Михайлович предпочел не афишировать своих маленьких хитростей.

Меня так и подмывало выложить усталому следователю что-нибудь вроде: «Советую вам заглянуть в зал для заседаний – там вы найдете кое-что любопытное!» – но я сдержался. Во-первых, я мог и ошибаться и тогда не только попадал в глупое положение, но и вообще рисковал стать в клинике персоной non grata. И, во-вторых, чем черт не шутит – может быть, у хитроумного Миллера имелся в подвале подземный ход, или потайная комната, или еще что-нибудь в этом роде.

Поэтому я предпочел не делать громких заявлений и просто прошел мимо, сделав непроницаемое лицо. Миллер в этот момент произнес:

– Я готов предоставить в ваше распоряжение всю документацию за последний месяц, по которой вы сможете проследить ход лечения всех пациентов… Всех до единого!

Тут он увидел меня, и в его глазах отразилось напряжение, которое испытывает человек, мучительно пытающийся что-то вспомнить. Мой уверенный вид и белый халат сбивали его с толку.

Я коротко кивнул и пошел дальше. Если Миллер что-то и вспомнил, то момент для вопросов был упущен. А может быть, он просто предпочел их не задавать.

Больше я решил в клинике не задерживаться. Быстро спустившись на первый этаж, я сдал в раздевалку халат и забрал свой плащ. Проходя мимо дверей, ведущих в боковой коридор, пригляделся, есть ли в них замок. В моей голове начинал зреть нахальный план, который полностью самому мне еще не был ясен. Я понимал только одно – нужно во что бы то ни стало навестить забинтованного субъекта, застать его врасплох, иначе мы так и будем топтаться на месте.

К моему удовольствию, двери, ведущие в пристройку первого этажа, не запирались. Таким образом, через первый этаж можно было попытаться добраться до «блатной» палаты – только раздобыть предварительно набор отмычек. Впрочем, это было делом будущего, а сейчас меня ждал Чехов.

Я оделся и направился на автостоянку. Юрий Николаевич дремал, откинувшись на спинку сиденья. Я постучал пальцем по стеклу. Он открыл глаза и тут же полез в карман за папиросами.

– Сплю на посту, – сказал он. – Обстановка располагает. Тишина, воздух свежий… Чудесно! Может быть, лечь сюда – подремонтировать что-нибудь? – засмеялся он. – Сменить форму носа, например?

– Опасно, – заметил я, садясь на заднее сиденье. – Жена может отказаться. Вдруг ей не понравится твой новый нос?

– Тоже верно! – согласился Чехов, зажигая папиросу и мгновенно уничтожая даже малейший намек на свежий воздух. – Ты чего назад-то сел?

– Не хочу бросаться в глаза, – объяснил я. – Наша мадам, к сожалению, уже засекла мою физиономию, а она, кажется, весьма наблюдательная особа! – И я рассказал Чехову про встречу в подвале.

– А ты уверен, что это она? – скептически произнес Юрий Николаевич, выслушав меня.

– Да ведь она стопроцентно подходит под описание Груздева! – растерялся я. – Ты думаешь, что у них весь штат укомплектован такими красотками?

– Мда-а, – протянул Чехов. – Лучше было бы уточнить… Ну да ладно! Посмотрим, кто сядет в «Тойоту»…

Голубая «Тойота» стояла на другом конце площадки. В ее тонированных стеклах отражались золотые деревья и печальные небеса.

– Любопытная получается вещь, – заметил Чехов. – Если, как ты считаешь, эта девчонка помогает Миллеру замазывать грешки, то почему она выкрала у него историю болезни? Все это пока наши домыслы, но получается, что она ведет двойную игру! Зная, кто ложится в клинику к Миллеру, она дает наводку киллеру. Он тоже ложится в клинику, улучает удобный момент и приканчивает свою жертву. Сделав дело, он сматывается, а девица избавляется от трупа, потому что ей невыгодно, чтобы в клинике рыскали ищейки… Что скажешь?

– Скажу, что даже для такой злодейки тяжеловато будет ворочать труп мужика, везти его на другой конец Москвы и пытаться сжечь, – ответил я.

– У красивой женщины обязательно есть любовник, – назидательно заметил Чехов. – И наверняка соответствующий ее представлению о настоящем мужчине, то есть редкий мерзавец. Возможно даже, что именно к нему она сейчас и поедет.

– Или же сам Бородин-Краснов помогал ей избавиться от тела, – добавил я.

– Я все-таки уверен, что это не он. Повторяю, это было не в его интересах. Наоборот, ему было нужно, чтобы труп обнаружили как можно раньше, тогда его хозяин мог быть уверен в том, что работа выполнена…

– Но ведь если Малиновская с любовником караулили на этой стоянке, убийца должен был их заметить?

– Вряд ли, – покачал головой Чехов. – Ему было не до них. Ему нужно было побыстрее сматываться, тем более что твоя Марина спугнула его. Наверное, он двинулся в сторону Измайловского проспекта пешком, а тело увезли на машине через лесопарк. Возможно, они даже не видели друг друга.

– Так, значит, Малиновская работает на наркомафию? – спросил я.

– Да кто ее знает, – пожал плечами Чехов. – Скорее всего, это был случайный эпизод. Были подозрения относительно этой клиники, вышли на медсестру, предложили ей хорошую сумму… Она точно указала на того человека, который был нужен. Вот и все. Кидала наказан, концы в воду, все довольны… Но тут твоей Марине захотелось прогуляться под луной. Если бы не она, никто бы ни о чем не узнал, уверяю тебя! Потому что всем здесь выгодно помалкивать. Даже рядовым сотрудникам, которые стараются не замечать мелких несуразностей в работе клиники, – видимо, папа Миллер платит им очень неплохую зарплату… Однако осторожнее! Это не она идет?

Я посмотрел направо – это действительно была она. Но сейчас она выглядела не просто ошеломляюще, а вызывающе. Черные волосы, которые в больнице были скрыты под медицинской шапочкой, теперь были свободно распущены по плечам и окружали голову Малиновской наподобие грозового облака. Вообще, черные тона преобладали в ее наряде – был ли это осознанный выбор или ее темная натура непроизвольно тяготела к траурным цветам, не берусь сказать. Но коротенькая курточка из давленой кожи и джинсы в обтяжку – все было черным. В этой одежде, облегающей гибкое, совершенное тело, она была похожа на молодую пантеру.

Подойдя к машине, она достала из сумочки ключи и окинула взглядом автостоянку. Наш веселый оранжевый автомобильчик с помятым крылом, кажется, привлек ее внимание. Не могу поклясться, что остался незамеченным, – у хищников хорошее зрение.

Тем не менее я постарался съежиться и принять абсолютно равнодушный вид. Малиновская не стала задерживаться и села за руль «Тойоты» – через полминуты она уже мчалась по направлению к Измайловскому проспекту.

– Держу пари, что она прямо сейчас поедет к любовнику! – заявил Чехов, заводя мотор и выезжая с автостоянки.

«Тойота» впереди уменьшилась на глазах.

– Упустим, Юрий Николаевич! – предупредил я.

– Не боись! – процедил Чехов сквозь зубы. – Нам себя обнаруживать тоже нежелательно…

– Да как же нам себя не обнаруживать, – с досадой сказал я, – если тебя угораздило выбрать такой апельсиновый цвет!

– Раньше, знаешь, выбирать не приходилось! – веско возразил Чехов. – Что давали, то и лопали… Это сейчас привыкли – товарное изобилие, понимаешь! «Тефаль» думает о вас!» Вот у всех крыша и поехала… Ежовые рукавицы нужны, а не «Тефаль», вот что я скажу!

– У тебя, Юрий Николаевич, на кухне вроде как раз сплошная «Тефаль»? – невинно поинтересовался я.

– Тоже нашел аргумент! – фыркнул Чехов. – Я тебе не конкретно про «Тефаль» говорю, а в общем смысле!

Возле поворота «Тойота» притормозила, и расстояние между нами подсократилось. Помигав левым поворотником, «Тойота» совершенно неожиданно сорвалась с места и устремилась прямо – в одну из Парковых улиц.

– Чего это она? – подозрительно спросил я.

Чехов направил машину вслед за «Тойотой», в последнюю секунду проскочив на желтый свет светофора.

– А у нее тоже… – неприязненно сказал Чехов. – Аллергия на оранжевый свет!

– Она нас засекла? – разочарованно сказал я.

– Похоже, да, – проворчал Чехов. – Теперь она нас к любовнику не приведет! Теперь будем бензин зря жечь, пока она не оторвется…

Мы выехали на Первомайскую улицу и свернули налево. «Тойота», наращивая скорость, попыталась оторваться немедленно, но Юрию Николаевичу удалось удержать дистанцию, проигнорировав парочку светофоров.

– Ты все-таки поосторожнее, Юрий Николаевич! – напомнил я. – Все-таки ты нынче на пенсии. Остановят – не отмажешься!

Чехов помрачнел, но волновала его не возможная стычка с дорожной инспекцией.

– Сворачиваться нам надо, Володя! – заявил он. – Бесполезно сейчас за ней гоняться. Что-то она почуяла, это несомненно. Не нужно было тебе попадаться ей на глаза.

– Кто же знал? – обиженно ответил я.

Уже скорее по инерции мы продолжали преследовать голубую «Тойоту», которая неожиданно снизила скорость и не старалась теперь оторваться.

– А сейчас она чего? – поинтересовался я у Чехова.

Он возмущенно посмотрел на меня и посоветовал спросить об этом непосредственно у Малиновской. Неожиданно слова его оказались пророческими. В конце Измайловского шоссе «Тойота» свернула в один из переулков и остановилась. Мы проехали чуть дальше и тоже затормозили. Чехов обернулся ко мне и сказал:

– Ну, вот, можешь пойти и спросить ее, чего она хочет. Попробуй разыграть влюбленного – у тебя это получится. А иначе мы ее безнадежно спугнем… Ну что, пойдешь?

– Попробую, – неуверенно сказал я. – А ты куда?

– А я сейчас поеду куда собирался, – ответил Чехов. – К информаторам. Вечером заскочу к тебе – обменяемся новостями.

Он избавился от меня с плохо скрываемым удовольствием – как от балласта. Я не успел даже обидеться. Когда же оранжевый «Москвич» растаял вдали, обижаться стало и вовсе глупо. Я повернул свои стопы в переулок.

«Тойота» была на месте. Проклиная моду на тонированные стекла, я обошел машину кругом и кое-как убедился, что она пуста. Пытаясь понять, куда скрылась красавица, я посмотрел по сторонам и увидел вывеску с надписью «Пивбар „Погребок“. Заведение действительно располагалось ниже уровня тротуара, и туда вела довольно обшарпанная лестница, испещренная следами многих ног.

Испытывая глубокие сомнения в том, что Малиновская удостоит своим посещением третьеразрядную забегаловку, я все-таки решил проверить такую возможность. Сбежав по ступенькам вниз, я толкнул толстую деревянную дверь и оказался в небольшом подвальном помещении, которое некогда, видимо, служило складом. Пахло здесь прокисшим пивом и гнилой картошкой. Интерьер составляли десяток грубых деревянных столиков, стойка бара, больше похожая на прилавок в сельском магазине, и огромная пивная бочка в углу, наполненная, скорее всего, воздухом.

Веселье в этом злачном месте начиналось, наверное, гораздо позже, потому что пока посетителей было совсем немного. В самом дальнем темном углу мрачно беседовали два пожилых мужика, по виду – рабочие, разбавляя свою печаль светлым пивом с подозрительно быстро оседающим венчиком пены.

А почти у входа сидела она – положив ногу на ногу и нервно разминая в тонких пальцах сигарету. Перед ней на столике стояла открытая пивная бутылка и высокий стакан, до половины наполненный прозрачным золотистым напитком. В стакане пена была что надо.

Черные глаза Малиновской были направлены на меня в упор. Не скажу, что я углядел в них вопрос, недоумение или страх. Ничего подобного в них не было. Я бы, скорее, сказал, что взгляд ее был холоден, хотя этим бархатным, неистовым и бессовестным глазам холодность была вовсе не свойственна. Одним словом, это был взгляд человека, который видит вас насквозь.

Поняв, что ходить вокруг да около не имеет смысла, я решил действовать напролом. Бесцеремонно усевшись за ее столик, я сказал:

– Вы не возражаете?

Малиновская медленно повернула точеную шейку и уставилась на меня, как на дебила.

– Чего вы хотите? – спросила она. Голос у нее был мелодичный, но испорченный деловитостью тона. С таким голосом трудно вести диалог о любви.

– О, единственное, чего я хочу, это посидеть рядом с вами! – миролюбиво сказал я. – Вы мне не поверите, но как только я увидел вас первый раз, так навсегда потерял покой. Мне хотелось бы многое сказать вам, но я не знаю, как начать…

– Не валяйте дурака! – резко оборвала меня Малиновская. – Я не собираюсь торчать в этой помойке и выслушивать ваши любезности… Вы, кажется, из тех, что норовят и рыбку съесть, и… Так, что ли? Ничего не выйдет! Я не общаюсь с голодранцами! Выкладывайте, что вам нужно, – вы знаете, о чем я…

Во время своей отповеди она все время поглядывала на дверь, будто ждала кого-то.

Я не придал этому значения. Слишком был ошеломлен ее напористым тоном.

– Ну, что рот открыл? – зло спросила она, переходя внезапно на «ты». – Я спрашиваю, что тебе нужно? Зачем ты следишь за мной?

– Ну хорошо, сдаюсь! – сказал я примирительно. – Стоит ли так сердиться? Конечно, такая женщина, как вы, может выбирать… Но мне-то, скажите, что делать? Ведь сердцу не прикажешь… – Я лепетал этот бред, чувствуя, что Малиновская не верит ни одному моему слову.

– Ты мне надоел! – прошипела она, делаясь похожей на разгневанную фурию. – Кончай плести байки про свою безнадежную любовь! Я знаю, что твоя баба лежит у нас в клинике… Я все равно не позволю тебе следить за собой, поэтому говори, что у тебя на уме!

Я делано рассмеялся и более-менее нормальным голосом сказал:

– А вас не проведешь! Каюсь, хотел сыграть на женском тщеславии, но не вышло. Теперь-то я вижу, что вы обладаете не только редкостной красотой, но и поистине мужским аналитическим умом. Что ж, буду откровенен – мне хотелось бы разыскать пациента Краснова, который лежал у вас в тридцатой палате. Он так неожиданно выписался! Мне кажется, вы знаете, где его можно найти…

Малиновская раздавила в пепельнице незажженную сигарету и раздраженно сказала:

– Вам надо провериться у психиатра! У вас навязчивые идеи. Сначала плетете про свое сердце, потом просите разыскать какого-то пациента…

Раздавленная в сердцах сигарета и обратный переход на «вы» дали мне понять, что пантера в бешенстве. Я уже пожалел, что ляпнул о Краснове. Ничего не добившись, я заставил Малиновскую насторожиться и уйти в глухую оборону.

За моей спиной вдруг хлопнула дверь. Медсестра тут же встала, нервно сжимая в пальцах сумочку, и уничтожающе произнесла:

– Не люблю, когда суют нос в мои дела! Нос у тебя длинный, но его недолго и укоротить. Когда будешь лежать в реанимации, поразмысли о том, как следует себя вести! – Выпалив это, она парадным шагом направилась к выходу, обдав меня ароматом тонких духов.

Мне только и оставалось, что проводить ее взглядом до самых дверей. Но, обернувшись, я не на шутку испугался – у порога стояли трое незнакомых мне молодцов весьма внушительного вида. Они расступились перед Малиновской, давая ей пройти, и дружно кивнули, когда она, проходя, ткнула в мою сторону большим пальцем.

Значит, эти ребята появились здесь не случайно. Что ж, этого следовало ожидать – нужно было действовать поаккуратнее. Видимо, пока мы наседали Малиновской на пятки, она связалась по мобильному телефону со своими приятелями. Обычное теперь дело – в техническом оснащении преступный мир неизменно выигрывает.

Малиновская уже ушла, а мрачная троица все еще толклась возле дверей. Видимо, они пока не решили, каким способом отправить меня в реанимацию, и присматривались издали. Снисхождения я не ждал: все трое были людьми новой формации, предпочитающими целесообразность и действенность всем остальным добродетелям – это было написано на их сосредоточенных несимпатичных лицах. Двое были в хороших костюмах, ниспадающих роскошными складками на их бычьи фигуры, а третий – самый шустрый – придерживался спортивного стиля. На нем была тонкая курточка с закатанными рукавами и просторные белесые джинсы. Их появление насторожило не одного меня – парочка официантов, дремавших у стойки, немедленно проснулась и заняла напряженно-выжидательную позицию.

Парень в куртке отделился от своей группы и танцующим шагом приблизился к столику. Беспардонно опершись на мое плечо ладонью, он негромко и почти безразлично сказал:

– Давай пошли! Насиделся уже… Поговорить надо.

Я отчетливо понимал – если мне придет в голову придерживаться общепринятых норм поведения, если я попытаюсь уладить дело миром, начну объяснять, из меня просто сделают отбивную. Выручить меня могла только запредельная наглость и полное забвение всяческих норм.

Парень продолжал висеть на моем плече, постепенно усиливая давление. Вероятно, он ловил в этом кураж, полагая, что парализует мою волю. На самом деле он довольно непредусмотрительно занял не слишком устойчивую позицию, сместив центр своей тяжести за пределы разумного. Он здорово просчитался.

Мгновенно развернувшись, я поймал его тяжелую десницу и рванул вниз – туда, куда она и без того стремилась. Он словно провалился в пустоту и грохнулся грудью о край грубо сколоченного стола, выпучив глаза и издав крик боли. На секунду он выключился. Но я понимал, что для такого бычка нужны дополнительные меры воздействия, – и, едва парень попытался подняться, рубанул по его голове пивной бутылкой со всем остервенением, на которое был способен.

Последствия оказались такими, что впору было испугаться. Бутылка раскололась, а мой противник рухнул как подкошенный, забрызгав все вокруг кровью, обильно струившейся из его пробитой головы.

– Уходите немедленно! – надорванным голосом выкрикнул от стойки кудрявый официант. – Я сейчас же вызову милицию!

– Молчи, сучок! – оборвал его один из тех двоих, что стояли у входа.

Они оба, как по команде, надели на пальцы никелированные кастеты и стремительно бросились на меня. Именно в такие минуты и ставятся самые удивительные рекорды. Почти без усилий, как птица, я перепорхнул через стол и выиграл этим какую-то долю секунды.

Один из нападавших чуть-чуть замешкался, и я, не раздумывая, бросился на того, что был ближе. В правом кулаке я еще сжимал «розочку», оставшуюся мне на память от разбитой бутылки.

Не помню, как мне удалось уклониться от страшного удара, летящего прямо в переносицу. Видимо, удалось полностью переложить всю ответственность на дремучие звериные инстинкты. Кастет просвистел у меня над ухом, и я тут же полоснул «розочкой» по раскормленной злобной физиономии.

Нечеловеческий вопль разорвал тишину – раненый хаотически заметался по погребку, натыкаясь на столы и пытаясь зажать руками порезанное лицо. Но ему это плохо удавалось, потому что мешал кастет.

В этот момент в нашей потасовке возникла пауза. Последний из нападавших явно растерялся, увидев, как быстро растаяло их большое преимущество. По его угрюмому лицу было видно, что ему уже не хочется искушать судьбу, сокрушительная сила простой пивной бутылки произвела на него большое впечатление. Отступив назад, он буркнул:

– Ладно, проваливай! Но наш разговор еще не окончен! – При этом он угрожающе хмурил брови и играл желваками, желая хотя бы хорошей миной скрасить свою слабую игру.

Может быть, мне нужно было бы довести до конца расправу с этими подонками, но до моего сознания уже дошло, что я натворил, и вид пролитой крови ужаснул меня.

Продолжая сжимать в кулаке свое варварское оружие, я бочком пробрался к двери и выскочил на улицу. Меня трясло – видимо, адреналин в крови искал выхода. Мне хотелось немедленно бежать куда-то, не разбирая дороги, но я заставил себя успокоиться и внимательно осмотрелся.

Прохожих в переулке было немного. Во всяком случае, пока я не привлек к себе внимания. Голубой «Тойоты» уже не было, зато возле пивбара стоял темно-синий джип. Я прикинул, сколько времени понадобится ребятам, чтобы загрузиться в свою тачку, и решил, что успею уйти на соседнюю улицу.

«Розочку» я выбросил в урну и, заложив руки в карманы, пошел потихоньку в сторону ближайшего перекрестка – там я надеялся смешаться с толпой прохожих. Вмешательства милиции я не боялся – вряд ли эти люди в трудную минуту обращаются в милицию, а хозяевам погребка тоже не нужна подобная реклама.

Никто меня не преследовал, и, постепенно успокоившись, я попытался проанализировать итоги сегодняшней операции. Она оказалась на удивление скоропалительной и бурной, однако физического ущерба я практически не понес. Учитывая первоначальное намерение незнакомцев отправить меня в реанимацию, результат можно было считать резко положительным.

В моральном плане дело обстояло куда хуже. Я совершенно бездарно раскрылся перед подозрительной красоткой и заставил ее насторожиться. Впрочем, насторожиться – это звучало слишком мягко. Она перешла в активное наступление. Сегодняшняя акция, несомненно, была направлена на то, чтобы закрыть рты мне и Марине. И нужно признать, при всей примитивности замысла в нем было рациональное зерно. Если бы жизнь моя висела на волоске, Марина, не раздумывая, вышла бы из игры. Просто, но действенно.

Я припомнил больных с тяжелыми черепно-мозговыми травмами, полученными в результате избиений. Многие из них становились впоследствии инвалидами, и мыслительный процесс у них осуществлялся с большим трудом. То есть, как говорят в народе, они становились дураками. Меня ожидала такая же участь.

Добравшись до автобусной остановки, я сел в первый попавшийся автобус и поехал куда глаза глядят. Мне было важно побыстрее убраться подальше от злосчастного погребка. Очнулся я на шоссе Энтузиастов и, пересев на метро, отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и собраться с мыслями. Захочет ли Малиновская повторить попытку укорочения моего носа – или она придумает что-то более изощренное? Этот вопрос сейчас волновал меня больше всего.

Дома я внимательно исследовал себя и снова немало удивился – на мне не было ни единой царапины, и на одежде не отпечаталось ни капли крови. Мой ангел-хранитель поработал сегодня на славу.

Однако психологическое потрясение оказалось все-таки слишком большим. Я впервые почувствовал страшную усталость, завалился в постель и проспал мертвым сном до самого вечера.

Сон вернул мне силы. Проснулся я в девять часов вечера – необыкновенно бодрым и свежим. Мне хотелось действовать, и душа моя жаждала мщения. Я принял душ, поужинал, переоделся во все чистое и принялся метаться по квартире, не зная, чем себя занять. Чехов все еще не появлялся.

За окнами уже ожила глухая чернота, пронизанная сверканием городских огней. Ночь еще не наступила, еще был слышен шум движения, гул лифта в подъезде, шаги на лестнице. Эти обыденные звуки успокаивали, давали понять, что жизнь продолжается своим чередом. Я подумал, каково теперь Марине в притихшей клинике, среди чужих людей, наедине со своими мыслями и беспросветной ночью, наполненной шумом ветра в кронах невидимых деревьев. Однако я не ощутил никакого дурного предчувствия. Может быть, это было обычным легкомыслием, но мне казалось, что, если бы Марине угрожала опасность, я почувствовал бы это.

На лестнице снова загудел лифт и, судя по звуку, начал подниматься. Звук этот все приближался, пока не оборвался на моей площадке. Потом раздался лязг разъезжающихся дверей, и кто-то подошел к двери. Затрещал звонок.

Через глазок я увидел сутуловатую фигуру Чехова и отпер замок. Маленькие въедливые глазки Юрия Николаевича подозрительно оглядели меня, словно выискивая какие-то скрытые дефекты в моей внешности, и я, грешным делом, подумал, что Чехов откуда-то знает о потасовке в подвале. Посторонился и нетерпеливо сказал:

– Заходи! Что стоишь?

Юрий Николаевич хмыкнул и переступил порог. Комнату мою он разглядывал уже не так внимательно, но в его взгляде промелькнула досада.

– Черт тебя знает! – с неодобрением сказал он. – Когда ты наконец приберешься в квартире? Тебя нужно или женить, или выселить на 101-й километр! Такого беспорядка, как у тебя, нигде больше не встретишь!

Я поспешно сбросил с кресла ворох одежды и предложил Чехову садиться.

– Поскольку ты, Юрий Николаевич, ворчишь, я заключаю, что ты в скверном расположении духа, а из этого уже делаю вывод, что твои намерения не увенчались успехом. Я прав? – В моем голосе слышалась невольная радость, потому что неудача Чехова как бы извиняла и мой провал.

Юрий Николаевич пренебрежительно посмотрел на меня и плюхнулся в кресло. Усевшись поудобнее, он достал из пачки папиросу, лихо закусил ее желтоватыми ровными зубами и щелкнул зажигалкой.

– Организуй-ка пепельницу, юноша! – хрипловато скомандовал он, выпуская из ноздрей струи синего густого дыма. – Пока я в твоем бардаке пожара не наделал.

Я сходил на кухню и принес фарфоровую чашку. Юрий Николаевич поставил ее на подоконник, бережно стряхнул пепел и с иронией обратился ко мне:

– Если ты такой мастер на умозаключения, то тогда напряги свои мозги еще разок и попробуй прокомментировать вот этот факт! – С этими словами он расстегнул пиджак и продемонстрировал маленькую кобуру с пистолетом, закрепленную под мышкой.

Я открыл рот и с восхищением уставился на своего гостя.

– Неужели ты узнал адрес этого парня? – недоверчиво спросил я. – В самом деле?

Чехов важно кивнул и глубоко затянулся папиросным дымом.

– Как же это тебе удалось?

– Этот секрет касается только двоих, – жестко объявил Чехов. – Меня и того человека, который мне его раскрыл. Тебе нет смысла вдаваться в подробности. Лучше скажи, ты согласен вместе со мной навестить сейчас Сережку Бородина и задать ему парочку вопросов?

Я пожал плечами.

– Какой может быть разговор!

– В таком случае собирайся! – распорядился Чехов. – Но по ходу дела расскажи, чем закончилась твоя высадка… тебе удалось пообщаться с пани Малиновской?

Я смущенно почесал в затылке и робко сказал:

– Пожалуй, я расскажу – только поклянись, Юрий Николаевич, что сначала выслушаешь меня до конца, а ругаться будешь потом…

– А есть за что? – с интересом спросил Чехов.

– Еще как есть, – признался я. – Сам бы выругался, но, чувствую, бесполезно…

И далее я с покаянным видом изложил Чехову подробности своей встречи, не пытаясь ничего утаить. Он слушал, нахмурясь и машинально покачивая головой. Когда я закончил, он крякнул и полез в карман за новой папиросой.

– Можешь вздохнуть с облегчением, – милостиво разрешил он. – Разноса тебе я учинять не буду. В принципе ничего особенного не случилось. Подтверждается моя теория – они уже начинают вовсю делать глупости. Единственное, в чем тебя можно упрекнуть, – напрасно ты показал, что тебя интересует Краснов, это ты, прямо скажем, погорячился. Но я понимаю, что рядом с такой женщиной голова работает плохо… – Он сдержанно рассмеялся. – Но какова стерва, а? Ведь она решила разделаться с тобой, даже не разузнав толком о твоих планах… Немного глупо, конечно, но зато как убедительно!

– Так ты думаешь, Юрий Николаевич, что я не очень навредил расследованию? – неуверенно спросил я.

Чехов затушил папиросу, встал и застегнул пиджак.

– Думаю, не очень, – заключил он. – По-моему, тебя лупили от самоуверенности. Видимо, им удалось успокоить следователя, а с тобой решили уже не церемониться. Наверное, они считают свою позицию неуязвимой. – Тут Юрий Николаевич крепко взял меня за плечи и посмотрел мне в лицо с таким восхищением, будто мы не виделись по крайней мере год. – Но ты, брат, молодец! Ей-богу, молодец! Как ты всыпал этим придуркам! Я бы на твоем месте, пожалуй, растерялся…

– Я тоже растерялся, – скромно ответил я.

– Думаю, они этого даже не заметили, – сказал, посмеиваясь, Юрий Николаевич. – Однако, судя по тому, как они действовали, эти ребята вполне могли участвовать в устранении трупа. Говоришь, они приехали на джипе? Удобная машина! Вполне возможно, в салоне сохранились даже следы крови…

– Боюсь, крови там теперь более чем достаточно, – мрачно напомнил я.

– Да, это верно, – согласился Чехов. – Ты случайно не запомнил номер машины?

– Увы, я был слишком возбужден.

– Ну ничего – они наверняка еще напомнят о себе. Эти типы обычно мстительны.

– Ты умеешь успокоить, – сказал я.

– Все к лучшему! – воскликнул Юрий Николаевич, хлопая меня по плечу. – Чем больше они будут суетиться, тем легче нам будет работать! Просто отныне нам следует действовать в паре – в одиночку слишком опасно. Сегодня я допустил ошибку, оставив тебя одного. Правда, эта ошибка искупается той информацией, которую мне удалось раздобыть. Если удастся прижать как следует Бородина, полдела, считай, сделано!

– И у тебя нет никаких сомнений в достоверности этой информации? – спросил я.

– Почти никаких, – ответил Чехов. – Скажу тебе по секрету – я встречался с человеком, который хорошо посвящен в дела Августа. Кстати, он подтвердил мою гипотезу: Бородин должен был расправиться с Лебедем – и сделал это. Правда, мой информатор не в курсе, каким образом удалось выйти на Лебедя. Ни о Миллере, ни о медсестре Малиновской он даже не слышал. Видимо, все-таки эти люди не из их круга. То есть они преступники, но преступники-любители…

– Послушай, эти головорезы в пивбаре не выглядели любителями! – возмущенно сказал я.

– Просто дело в том, – грустно ответил Чехов, – что теперь любители страшнее профессионалов. Такие времена.

Мы вышли в прихожую. Надевая плащ, я деловито спросил:

– Может быть, мне прихватить какое-нибудь оружие? Ружье для подводной охоты или мясорубку?

– Ни к чему, – покачал головой Чехов и, хитро прищурившись, добавил: – В крайнем случае, пивная бутылка наверняка там найдется…

– А куда мы, собственно, едем? – поинтересовался я.

– Довольно далеко, – ответил Юрий Николаевич. – В Химки.

– Ого! Куда он забрался! – с неудовольствием заметил я.

– Да, и поэтому нам стоит поторопиться, – сказал Чехов. – Может быть, к утру вернемся.

Через пару минут мы уже садились в оранжевый «Москвич».

– На твоей тачке, Юрий Николаевич, только по ночам и ездить, – одобрительно сказал я, когда мы тронулись. – В темноте она выглядит не так вызывающе…

– Смейся-смейся! – отозвался Чехов. – У тебя-то и такой нет!

– На своих двоих я себя уверенней чувствую, – возразил я.

– Так говорят все неудачники! – важно заключил Чехов.

– Неудачником я себя мог бы назвать только в одном случае, – парировал я. – Если бы додумался купить «Москвич»!

Препираясь подобным образом, мы незаметно доехали до Кольцевой дороги. Потом наш пыл иссяк, мы замолчали, и мне впервые пришло в голову, что наше мероприятие может оказаться опасным. Чехов, видимо, придерживался того же мнения, раз захватил с собой пистолет. У того человека, к которому мы ехали в гости, тоже имелся пистолет, и я не был уверен, что он не пустит его в ход, если мы нарушим его сон.

Сворачивая с Ленинградского шоссе на улицу Маяковского, Чехов сказал:

– За мостом через железную дорогу должен быть двухэтажный дом барачного типа. Последний подъезд, первый этаж… Смотри внимательно!

Мы проехали мимо темных кварталов с редкими светящимися окнами и одиноко мигающими светофорами. Неожиданно откуда-то сзади накатился истошный вой сирены, и нас обогнала на полной скорости пожарная машина с мелькающим на крыше огоньком. Не успели мы проводить взглядом умчавшихся в темноту пожарных, как жалобный звук сирены возник снова. Тревожный свет фар пронзил салон «Москвича», и следом за красной машиной проскочила белая машина «Скорой помощи».

– Не нравится мне это, Володя! – сказал Чехов неприятным голосом.

Я промолчал, но в душе появилось странное ощущение бессилия и неотвратимости. Уже подъезжая к мосту, мы увидели за железнодорожным полотном зарево пожара. Чехов стиснул зубы и прибавил газу. Мы проскочили мост и поняли, что оправдываются самые худшие предчувствия.

Слева от шоссе мы увидели приземистый двухэтажный дом. Из окон первого этажа в дальнем конце здания вырывались языки пламени. Возле дома колыхалась людская толпа и мигали синие огни машин. Пожарники уже разворачивали рукав.

Чехов остановил «Москвич» на обочине и выскочил из машины. Я последовал за ним. Мы подбежали к горящему дому и присоединились к толпе взволнованных зевак, большинство из которых были жильцами этого самого дома.

Заработал насос пожарной машины, и ревущая струя воды ударила в пылающие окна. Мы протискались поближе к месту событий. Чехов напряженно всматривался в испуганные лица окружавших нас людей, а потом схватил за плечо какого-то мужика, у которого прямо на голое тело было наброшено осеннее пальто.

– Там в огне люди есть? – требовательно спросил он.

Мужик повернул к нему ошеломленное лицо и, заикаясь, сказал:

– Н-не з-знаю! Я с-спал уж-же… Вд-друг – бах! Ч-ч-чувствую, паленым п-пахнет… Г-гляжу, а это под нами!

Он еще что-то бормотал, горячась и размахивая руками, но Чехов уже не слушал его.

– Кажется, нас опередили, Володя! – разочарованно заявил он.

Глава 8

– И нас действительно опередили, – сказал я на следующий день Марине, когда пришел навестить ее после обеда. – Мы с Чеховым дождались, когда потушат пожар. Пострадал один человек. По рассказам жильцов, он снимал комнату на первом этаже. Именно в этой комнате произошло возгорание. Человек этот выглядел так, словно возгорание началось с него.

– И вы полагаете, что это был…

– Хотя вместо лица у него осталась лишь головешка, – сказал я, – Чехов уверен, что это наверняка был твой приятель Краснов…

– Бедный Григорий! – вздохнула Марина. – Недаром его так мало волновала собственная внешность. Он будто чувствовал, что она ему больше не понадобится…

Сегодня она выглядела гораздо лучше, да и постельный режим уже не старалась соблюдать. По словам Марины, процедуры, которые она получала, творили чудеса. Приходилось верить ей на слово. Однако я заметил, что резкие движения причиняют ей некоторую боль.

– Послезавтра еще одна операция, – напомнила она. – Но это почти не вызывает у меня теперь беспокойства. Может быть, здесь не все чисто, но дело свое эти ребята знают.

– Насчет ребят не знаю, – заметил я. – Но девчата здесь точно бойкие. Тебе не приходилось иметь дела с медсестрой по фамилии Малиновская? Такая жгучая брюнетка с колдовскими глазами? Та самая, за которой я немного следил…

Марина покачала головой.

– По-моему, я даже не видела… Но ты как-то вскользь упомянул о своем наблюдении… Надеюсь, в своем любопытстве к этой особе ты не перешагнул границы благоразумия?

– Увы, перешагнул, – печально покачал я головой. – Я имел глупость напрямую спросить ее о Краснове, и в ту же ночь он отправился на тот свет.

О том погроме, который я учинил в пивной, я решил Марине не рассказывать. В конце концов, у мужчин тоже могут быть свои маленькие тайны. Зато я поделился с ней своими планами на ближайшую ночь.

– Понимаешь, все действующие лица ночного убийства на автостоянке мертвы, – сказал я. – Медсестра тоже исчезла. По крайней мере, здесь ее сегодня не было. У меня возникла мысль побеседовать с тем забинтованным типом, который прячется в «блатной» палате. Я рассчитываю сделать это ночью, чтобы нам никто не помешал. Отсижусь здесь, у тебя в туалете, пока не стемнеет, а потом проберусь в оперблок. Чехов снабдил меня великолепным набором отмычек. Ну как – прекрасная идея?

– М-да… – с сомнением в голосе протянула Марина. – Представляешь, что будет, если тебя поймают?

– Я буду очень осторожен, – пообещал я.

– А как же белый халат? – спросила Марина. – Ты же должен сдать его в раздевалку в обмен на свой плащ?

– Халат я захватил свой, – объяснил я. – А плащ оставил в машине Юрия Николаевича. Он будет караулить меня на автостоянке.

– С ума сойти! – ужаснулась Марина. – Неужели всю ночь?

– Ну, он подъедет к вечеру, – объяснил я. – А ждать будет до тех пор, пока мы не придем к какому-то результату. Может быть, загадочный пациент не будет тянуть резину и сразу раскроет нам свою тайну?

– Послушай, а ты не боишься, что он может попросту наброситься на тебя? – с беспокойством спросила Марина.

– Не волнуйся, я видел его в коридоре, – снисходительно сообщил я. – Против меня он мелковат.

– Все равно мне не нравится эта затея! – решительно сказала Марина.

Мне так не казалось. Привычный охотничий азарт охватил меня и требовал разрядки. Тем более ничего опасного или сложного в планируемой акции я не видел. В худшем случае меня выставили бы с треском из больницы – я полагал, что даже в милицию меня вряд ли бы стали сдавать.

Было бы нелишним понаблюдать за «блатной» палатой днем, чтобы определить, кто еще из персонала связан с ней напрямую. Но в таком узком и спаянном кругу проделать это было невероятно сложно – я мог спугнуть злоумышленников. Вполне возможно, что кто-то из них незаметно наблюдает за мной.

Поэтому я терпеливо дождался вечера, отсиживаясь на краю небольшой сидячей ванны. Предосторожность была нелишней, так как в палату несколько раз заглядывала медсестра, а однажды – перед концом смены – зашел сам доктор Маслов, который интересовался самочувствием Марины и ее аппетитом.

Она отвечала, едва сдерживая смех, вероятно, представляя ту немую сцену, которая возникла бы, если бы Маслову вдруг пришло в голову заглянуть в ванную комнату. Но он, видимо, счел веселость пациентки свидетельством ее выздоровления и, удовлетворенный, ушел.

Около восьми часов вечера, после ужина, началась раздача лекарств. Появилась медсестра с передвижным столиком, но не одна, а в сопровождении дежурного доктора. Он тоже задал Марине вопрос о самочувствии, причем по его тону у меня сложилось впечатление, что доктор этот – человек новый. То же самое пришло в голову и Марине.

– Вы новенький? – спросила она.

– Да. А что, это заметно? – немного застенчиво спросил врач. – Я и правда сегодня первый день в клинике. И сразу попросился поставить меня на дежурство, чтобы поближе ознакомиться с делом. Я давно ждал, когда у Миллера освободится место врача.

– Доктора взяли на место доктора Груздева, – пояснила словоохотливая медсестра. – Не знаете такого?

Я навострил уши – новость была неожиданной. Еще один человек, причастный, пусть и косвенно, к преступлению, удален из клиники.

– Он что же, уволился? – спросила Марина, которую, видимо, тоже поразило это сообщение.

– Между нами говоря, – сказала медсестра, которой очень хотелось выговориться, – доктор Груздев попивал, и Михал Михалыч давно хотел от него избавиться. А тут, говорят, Николай Петрович принял прямо на работе, а кто-то его заложил. Михал Михалыч вызвал его в кабинет и в пять минут уволил.

– Надо же! – сказала Марина. – Строго тут у вас!

– У нас строго, – согласилась медсестра. – Пациенты деньги большие платят и хотят, чтобы все было как полагается.

– И это получается? – невинно поинтересовалась Марина. – Никаких происшествий не бывает?

– Давно уже не было! – убежденно ответила медсестра. – Все у нас тихо-мирно.

В искренности ее слов было трудно сомневаться. Наверное, она не допускалась к обслуживанию секретной палаты, а если и допускалась, то не находила в этом ничего предосудительного. В сущности, она была права: все здесь делалось тихо – если даже и приканчивали пациентов, то из бесшумных пистолетов.

Через минуту после ухода медиков Марина выглянула в коридор и позвала меня.

– Выходи! – иронически сказала она. – Ты, наверное, там уже весь отсырел. Путь свободен. Они зашли в соседнюю палату, и, учитывая их болтливость, можно надеяться, что никто тебя здесь не заметит.

Я расправил белый халат, изобразил на лице необычайно деловую мину и вышел из палаты. Тишина и безлюдность коридоров поразили даже меня. Похоже, это была самая тихая клиника из всех, которые мне доводилось видеть.

Никем не замеченный, я добрался до лестницы и спустился на первый этаж. Здесь было темно – лишь в холле ярко горели лампы и прогуливался охранник в пятнистой униформе. О нем я начисто забыл. Но как ни в чем не бывало махнул ему рукой и сказал:

– Привет! Как дела?

– Все нормально, – ответил он. – Дежурите?

– Ага, – сказал я. – Вот, знакомлюсь. Я, знаете ли, сегодня первый день. Только устроился.

– А-а! Вот оно что! – протянул охранник. – То-то я гляжу, вроде личность незнакомая.

Я опять махнул рукой и двинулся дальше. Охранник отвернулся и опять начал мерить шагами вестибюль. Воспользовавшись этим, я быстро проскользнул в дверь, ведущую в лабораторное отделение.

Здесь было совершенно темно, и пробираться в конец коридора пришлось почти на ощупь. Наконец я уткнулся в торцовую дверь и постоял, прислушиваясь. Вокруг было тихо. Сквозь замочную скважину сочился слабый луч света.

Я вытащил из кармана связку отмычек и принялся перебирать их одну за другой. Наконец пятая или шестая отмычка мягко повернулась в замке, раздался щелчок, и дверь открылась. Я испытал гордость, будто сделал какую-то редкую и сложную операцию.

На лестнице запасного выхода тоже было тихо. Я медленно поднялся по ступенькам и снова взялся за отмычки. Вторую дверь удалось открыть еще быстрее. Оставив ее приоткрытой, чтобы в коридоре было чуть посветлее, я внимательно огляделся.

Действительно, в конце коридора имелись две глухие двери, отличавшиеся от застекленных дверей операционных. Но поскольку я слышал о «блатной» палате только из чужих уст, то на месте совершенно запутался, какая именно дверь мне нужна.

Впрочем, рассудив, что впереди у меня целая ночь, я решил начать с той двери, к которой был ближе. Она была заперта, но ключа в замке не было. Я подобрал отмычку и без труда открыл ее.

Не рискуя зажигать свет, я вошел в палату и остановился, всматриваясь в темноту. Из мрака постепенно высветилась аккуратно застеленная постель – абсолютно пустая и нетронутая. Я осторожно прошелся по палате и заглянул в ванную. Здесь я без опаски зажег свет. Сверкающий фаянс, нетронутые свежие полотенца и мыло в яркой упаковке убедили меня в том, что палата необитаема.

Я выключил свет и пошел обратно. В следующей палате меня, надо полагать, и ждал тот забинтованный тип. Если бы его там не оказалось, я бы, наверное, сошел с ума. Но почему-то я был уверен, что разгадка тайны близка, и вел себя весьма раскованно.

Чуть ли не насвистывая, я принялся копаться в замке отмычками и тут же опешил. В скважине торчал ключ, и избавиться от него не было никакой возможности. Я, правда, припомнил некогда читанную статью, где объяснялось, что для настоящего домушника ключ в замке является неоценимым подспорьем. Но конкретных деталей в статье не давалось, а осваивать ремесло квартирного вора в столь стесненных обстоятельствах мне показалось неуместным. Я немного и безнадежно поковырялся отмычкой в замке, надеясь, что шум не потревожит сон пациента – света в палате не было. Ничего у меня, конечно, не получилось, и я в некотором отчаянии намеревался уже элементарно постучать в дверь, как вдруг ключ повернулся изнутри, и дверь приоткрылась сама.

По правде говоря, я не сразу решился войти. Неожиданная активность невидимого постояльца показалась мне подозрительной. Не знаю, долго бы я еще колебался, но в этот миг из темноты палаты появилась рука в голубой пижаме, и под нос мне уткнулся ствол револьвера. Такого сюрприза я, конечно, никак не ожидал.

Пока я приходил в себя, из палаты появилась вторая рука и, ухватив меня за грудки, грубо втащила в палату. Подобное обращение меня покоробило, но противодействия я не оказывал, опасаясь неловким движением сместить в нежном механизме револьвера какую-нибудь деталь.

Человек в голубой пижаме пользовался моей покладистостью вовсю. Он включил в палате свет и закрыл дверь на ключ. Все это он проделал, продолжая держать меня на мушке.

Я с любопытством разглядывал его, хотя смотреть особенно было не на что – круглая голова, покрытая бинтами, да стандартная пижама, из рукавов которой выглядывали покрытые рыжеватым волосом руки. По сравнению со мной этот парень действительно был мелковат, но я заявлял об этом, еще не зная о существовании никелированной машинки, и теперь с удовольствием взял бы свои слова обратно.

Пациент тоже обшаривал мою фигуру подозрительными глазами, которые сверкали в прорезе между бинтами. Особенное внимание он обратил на связку отмычек, которую я продолжал сжимать в кулаке.

– Эй, доктор! – угрожающе и не совсем внятно сказал он наконец. – Чего тебе здесь надо?

Я беспечно брякнул ключами и как можно простодушнее признался:

– Вот, дежурю! Проверяю состояние вверенного мне хозяйства!

Пациент протестующе захрипел и нетерпеливо махнул револьвером.

– Не надо ля-ля, доктор! – злобно оборвал он меня. – Никто сюда по ночам не заходит! Раз ты сюда сунулся, значит, тебя кто-то об этом попросил. Кто тебя послал?!

Я сделал удивленное лицо.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – обиженно сказал я ему. – Может быть, я что-то перепутал, ведь я работаю в этой клинике первый день… Но никто меня сюда специально не посылал. Я вообще думал, что здесь операционный блок, и никак не ожидал…

– Не пудри мне мозги! – рявкнул забинтованный. – Говори, кто тебя послал – Щука? Барин? Кто?!

Разговаривать с ним было немножко странно, точно с человеком-невидимкой. Собственно, и разговор складывался странно, если учитывать, что первоначально вопросы собирался задавать я.

– Щука, Барин… – повторил я. – А кто это?

– Ладно, поговорим по-другому, – сказал человек-невидимка. – Повернись лицом к стене, руки на стену! Железку брось!

Я отбросил на кровать отмычки и уткнулся лицом в стену. Пациент подошел ближе и быстро обыскал меня. Видимо, результаты осмотра разочаровали его.

– Давай выкладывай, чего ты здесь шарился? – уже не так уверенно произнес он.

Я подумал, что дальнейшее инкогнито может мне повредить, и сказал, продолжая смотреть в стену:

– Послушайте, вы совершаете большую ошибку! Я не имею никакого отношения к тем людям, о которых вы говорили. Но если со мной что-то случится, это сразу станет известно моим друзьям, и вам не поздоровится. Главный врач, который вас здесь пригревает, и так висит уже на волоске… Одного пациента у него уже прикончили, а судя по вашему неадекватному поведению, подобная участь в перспективе ожидает и вас. Подумайте хорошенько, прежде чем решиться на что-то… В свою очередь, я предлагаю вам рассказать мне все, что вы знаете о делишках доктора Миллера, – даже не для протокола, а так, частным порядком…

– Стоп! – оборвал он меня. – Повтори еще раз. Я не понял – кого прикончили?

Я покосился на него через плечо и пояснил:

– До вас в этой палате лежал другой пациент. Его пристрелили, когда он прогуливался по двору. Твой приятель Миллер постарался это скрыть, но, сам понимаешь, сколько веревочке ни виться…

Забинтованный озадаченно молчал. Я уже подумывал, не стоит ли мне обернуться, как вдруг сзади раздался какой-то шорох, и страшный удар обрушился на мою голову. В глазах у меня потемнело, ноги подкосились, и я рухнул куда-то вниз, в черную пропасть, у которой не было дна.

В общем-то, это ненаучно, но, кажется, у меня выработался иммунитет к ударам по черепу. Иначе чем объяснить, что уже через десять-двадцать секунд я пришел в сознание и даже смог кое-что соображать?

Забинтованный, отойдя к окну, разговаривал по мобильному телефону.

Револьвер оттягивал карман голубой пижамы чуть ли не до пола. Я не торопился подниматься, потому что решил дослушать разговор до конца.

– Макс, приезжай немедленно! – говорил забинтованный. – Не спорь! Я не собираюсь здесь больше оставаться. Меня тут достанут. Сейчас ко мне ворвался один чокнутый, я еле от него отделался. Но он не один. По-моему, они копают под Миллера. В общем, мне тут хана. Я уже выхожу. Буду ждать тебя во дворе у калитки. Все. Действуй!

Он убрал телефон и бросился к шкафу, срывая на ходу пижаму. Тяжелый револьвер заманчиво и увесисто шлепнулся на одеяло. До него было каких-то пара метров, и я решил рискнуть. Это было очень заманчиво – поменяться ролями.

О том, что поступок этот был продиктован мне не разумом, а эмоциями, я понял уже в следующую секунду. Едва я попытался вскочить на ноги, как перед глазами у меня все поплыло, и меня шатнуло в сторону.

Забинтованный оглянулся на шум, и передо мной мелькнул его обнаженный торс – кстати, весьма мускулистый. Удара я уже не видел, но это был классический нокаут. Я упал поперек кровати и отключился.

Когда я очнулся, в палате уже никого не было. Не было даже света, но и в темноте я почувствовал, что страшно одинок. Ощупывая разбитую челюсть, я осторожно сел.

В голове у меня гудело, во рту чувствовался привкус крови. Чтобы привести в порядок основательно встряхнутые мозги, я решил для начала хотя бы умыться. С трудом встав на ноги, я поплелся в ванную.

Сполоснув водой лицо, я посмотрел на себя в зеркало. Если не считать опухшей щеки, внешность моя не очень пострадала. Шишка на затылке не в счет – она не бросалась в глаза. Однако голова по-прежнему работала неважно, и я никак не мог сообразить, что мне делать дальше.

Самое простое было выяснить время, но когда я взглянул на часы, то понял, что и это мне недоступно – стекло было разбито вдребезги, и стрелки остановились. Интуиция тоже ничего мне не подсказывала. После второго удара я мог проваляться без сознания и десять минут, и тридцать. Во всяком случае, стоило попробовать поискать забинтованного во дворе – там я, по крайней мере, мог рассчитывать на помощь Чехова.

Но когда я попытался покинуть палату, оказалось, что нервный пациент уже обо всем позаботился – дверь была заперта, а ключ исчез. Просто для проформы я включил в палате свет и убедился, что вместе с ключом исчезли и мои отмычки.

Уже начиная злиться, я вспомнил про окно. Но и здесь меня ждал неприятный сюрприз – окно в палате было забрано снаружи почти незаметной, но очень прочной решеткой!

Единственное, что мне оставалось, – это поискать какие-нибудь улики в самой палате, но, увы, и это не привело ни к какому результату. Беглец не оставил после себя ни клочка бумаги, ни носового платка, ни даже грязного носка. Все, что мне досталось, – это дурацкая голубая пижама.

Сбросив ее на пол, я повалился на кровать, не снимая ботинок, и решил хорошенько выспаться. Во-первых, при ударах по черепу сон – необходимая составляющая лечения, во-вторых, в моем положении оставалось утешаться классической пословицей о мудрости утра.

Заснуть мне удалось быстро – измученный мозг нуждался в отдыхе. Зато с пробуждением было сложнее. Я так разоспался, что даже тормошение и шлепки по щекам не сразу привели меня в чувство.

Наконец я проснулся и, отталкивая чужие бесцеремонные руки, сел. Меня окружали какие-то люди. Было светло, и я решил, что уже наступил день. Но почти сразу же сообразил, что это горит лампочка над головой.

Я уже более осмысленно взглянул на окружавших меня мужчин. Их было трое. Башка у меня трещала, и я плохо улавливал их лица, но мне показалось, что все они были высокими и плечистыми. Впрочем, это, может быть, оттого, что я смотрел на них снизу вверх.

– Вы кто? – спросил я охрипшим со сна голосом.

Они проигнорировали мой вопрос и вполголоса заговорили между собой.

– Леший, кто это такой? – спросил один. – Ведь нам сказали, что здесь будет Бухгалтер…

– Да кто его знает, – неуверенно произнес второй. – Может быть, ему уже сменили рожу?

– Ну да! – не поверил первый. – Этот и комплекцией побольше. Не может быть, чтобы это был Бухгалтер!

– Вы, ребята, наверное, ошиблись дверью, – сочувственно сказал я. – Бухгалтерия на первом этаже.

– Заткнись! – посоветовали мне. – Тебя пока ни о чем не спрашивают.

Тот, которого называли Лешим, наклонил в раздумье голову и глубокомысленно заметил:

– И голос у него совсем другой, заметили?

– Да говорю же я, что это не Бухгалтер! – горячась, выкрикнул первый.

– А кто же это тогда? – удивился Леший и в упор уставился на меня.

– Давайте у него спросим! – предложил третий, который до сих пор молчал, и тут же обратился ко мне, не слишком заботясь о церемониях: – Слышь, чмо, ты кто такой?

– Ребята, – сказал я, преодолевая дурноту, подступающую к горлу, – с удовольствием с вами побеседую, но давайте будем немного вежливее.

– Чего он сказал? – подозрительно спросил Леший.

– Крутит чего-то, – объяснил третий, заметно на меня обидевшись.

Тем временем я проделывал в уме несложные заключения – раз эти люди проникли сюда с улицы, значит, пациент, которого, кажется, зовут Бухгалтером, уже скрылся. Вероятнее всего, Чехов не устоял перед искушением проследить за ним. Следовательно, помочь мне некому, и придется отдуваться самому. Учитывая мое плохое самочувствие и неприкрытую агрессивность загадочной троицы, отдуваться будет непросто.

Впрочем, незваные гости тоже не теряли времени даром. В их крутых головах происходил медленный, но неотвратимый мыслительный процесс, в результате которого родилась веская мысль:

– Он у нас заговорит!

Это сказал тот, что казался активнее и сердитее всех. Он ловко выхватил откуда-то из своих одежд пистолет и подступил ко мне поближе.

– Только не здесь, Тофик! – быстро сказал Леший.

Постепенно я стал различать их физиономии. Вооруженный Тофик был по-модному небрит, смугловат и черноволос. Наверняка у него были постоянные недоразумения с московской милицией по поводу национальной принадлежности. Впрочем, он мог быть просто татарином с потомственной московской пропиской. Его приятель Леший уже перешагнул сорокалетний порог, о чем свидетельствовало его обрюзгшее лицо, украшенное двумя неровными белыми шрамами, идущими от левого виска к углу челюсти. Третий, самый молчаливый, имени которого я так и не узнал, имел нездоровый, землистый цвет лица и привычку беспрестанно почесываться – по-моему, он страдал привыканием к некоторым лечебным препаратам, исключенным из номенклатуры Министерства здравоохранения. Проще говоря – наркоман.

– Тогда берем его с собой? – уточнил этот тип, заходя ко мне в тыл.

– Ребята, если я исчезну, в больнице немедленно поднимется переполох! – предупредил я.

– А нам плевать! – хвастливо заявил Тофик.

Я еще как-то пытался удержать их от необдуманного шага.

– Все, что вас интересует, я могу сказать и здесь, – объявил я. – Если вы ищете парня, который лежал в этой палате, так он уехал. И, по-моему, больше не вернется.

– Куда уехал? – нервно спросил Леший. – Как он выглядел?

– Он был по самую макушку обвязан бинтами, – изобразил я. – Такая круглая белая голова. Напоминает кочан капусты. Вы именно его ищете?

– Он смеется над нами, Леший! – с горечью в голосе разъяснил Тофик.

– Смеется? – с сомнением произнес Леший и печально добавил: – У Щуки ему будет не до смеха.

– Ребята, я и не думал смеяться! – попытался я оправдаться. – И Щука мне ваша без надобности. Вот тот парень – с капустной головой, – тот действительно упоминал какую-то Щуку…

– Идиот! – укоризненно сказал Леший. – Щука – мужчина. От фамилии Щукин.

– Не повезло ему поменять фамилию. Представляете, как было бы здорово, если фамилия вашего шефа была бы Акулов?

– Что он там базарит? – подозрительно спросил бандит с землистым лицом.

– Это он от страха, – объяснил Леший и похлопал меня по плечу. – Поднимайся! Пора ехать…

– Но я вас предупредил, что не могу никуда ехать, – сказал я, цепляясь за спинку кровати. – Мое присутствие необходимо в клинике. Утром меня ждет ответственная операция.

– Могила тебя ждет, – мрачно предрек наркоман у меня за спиной. – Учти, я держу тебя на мушке!

– И я тоже! – поспешил отметиться ревнивый Тофик.

Я с уважением покосился на темнеющие в их руках стволы и подмигнул Лешему.

– А тебе пистолет пока не доверяют? – посетовал я.

Он смерил меня долгим взглядом и сдержанно сказал:

– Напрашиваешься на неприятности, парень! Видно, мало тебя били!

Замечание было настолько несправедливым, что я даже онемел от возмущения. Леший, обрадованный моим молчанием, приободрился и опять потребовал, чтобы я собирался.

– Не могу же я вот так, без плаща, в халате… – пытался я еще как-то возражать.

Но безымянный бандит ткнул мне в спину пистолетом и приказал встать. Поняв, что мои аргументы не производят на этих типов никакого впечатления, я решил подчиниться.

Меня вывели из палаты и, сжав с обеих сторон крепкими плечами, препроводили вниз по лестнице. Двери были опять все открыты, включая калитку в заборе. Запирать их, однако, бандиты не торопились. Я обратил их внимание на некоторую легкомысленность подобных действий.

– Когда в клинике обнаружат открытые двери, сразу поднимется тревога! – убеждал я их. – Почему бы вам не запереть их? Ведь у вас есть ключи!

Бандиты на мое замечание никак не отреагировали, и я решил сформулировать вопрос несколько иначе.

– Нет, в самом деле, – горячо сказал я, – Миллер дал вам ключи?

И снова мое замечание осталось без ответа.

– Или вас снабдила ими Малиновская?!

Наконец-то они вздрогнули и переглянулись. Что ж, в каком-то смысле это тоже был ответ. Вот только понадобится ли мне теперь с таким трудом добываемая информация? Ведь меня везут к Щуке, а он, по слухам, мужчина удручающе серьезный, несмотря на неудачное прозвище.

Меня бесцеремонно впихнули на заднее сиденье какого-то темного большого автомобиля. Толком я не сумел его рассмотреть – отчасти из-за отсутствия света, отчасти потому, что пытался высмотреть на пустынной автостоянке чеховский «Москвич». Увы, это было пустой затеей.

Леший уселся за руль и не спеша закурил. В свете его зажигалки я успел заметить на рулевом колесе эмблему с тремя радиальными лучами и не утерпел, чтобы не сказать с уважительной завистью:

– О, у вас «Мерседес»! Знаете, если бы я умел водить машину, я бы ездил только на «Мерседесе». Но поскольку такой машины мне не видать как своих ушей, не хочу даже надрываться, сдавая на права!

Тофик, сидевший справа от меня, злобно ткнул мне под ребра пистолетом, и я замолчал. Леший повернул ключ зажигания, и приборы на щитке вспыхнули мягким, даже убаюкивающим светом. Мотор мирно заурчал, и «Мерседес» мягко поплыл по асфальту, разрывая тьму слепящими лучами фар.

– Знаешь, если ты будешь держать марку и дальше, – добродушно сказал Леший, – я, пожалуй, начну тебя уважать! Люблю веселых ребят!

– Чтобы заслужить твое уважение, я готов на все! – откликнулся я. – А что, дальше будет труднее?

– Не знаю, насколько труднее, – посмеиваясь, ответил Леший. – Но что тебе будет очень больно – это я обещаю!

Глава 9

Стволы деревьев, выхваченные из темноты светом автомобильных фар, окружали поляну беспорядочным частоколом. Автомобилей было три – два джипа и наш «Мерседес». Они расположились на поляне полукругом, освещая покрытую травой землю и край спящего леса.

Мы подъехали последними. Остановив машину, Леший вылез наружу и зашагал навстречу каким-то людям в длинных черных пальто, прогуливающимся на освещенном пятачке. Он обменялся с ними несколькими фразами и проследовал дальше – к джипу, который, видимо, являлся здесь чем-то вроде флагманского судна.

Подобострастно ссутулившись, он что-то сказал человеку, сидевшему в кабине, и через некоторое время отошел в сторону, открыв перед этим человеком дверцу. Тот, словно нехотя, опустил ноги на траву и вылез из машины.

Неторопливым шагом они на пару с Лешим приблизились к остальной компании и остановились. Леший опять принялся что-то объяснять, изредка кивая в сторону «Мерседеса». Я понял, что вижу перед собой грозного Щуку.

С первого взгляда на него мне стало ясно, что Леший был не вполне прав, выводя этимологию клички главаря из его фамилии. Дело было не только в фамилии. Внешность этого типа как нельзя лучше соответствовала характеру его прозвища. Он был высок, худ и костист, как та самая рыба. Даже физиономия его спереди заострялась, точно щучья морда.

В то же время он держался с неподражаемым апломбом и высокомерием. Если не за императора, то за патриция его можно было принять издали в два счета. Особенно при свете галогенных фар. Небрежно заложив руки в карманы кожаного пальто и задрав подбородок, он поглядывал по сторонам брезгливым, скучающим взглядом.

Леший все еще продолжал говорить что-то, и Тофик не выдержал. Он сунул в карман пистолет и, буркнув наркоману: «Держи его!» – вылез из «Мерседеса». По-моему, ему приспичило порисоваться у Щуки перед глазами. Видимо, среди бандитов тоже имеются свои карьеристы и подхалимы.

Краем глаза я покосился на своего последнего стража. Он уже устал сидеть вполоборота, сжимая в левой руке пистолет. Тем более что я продолжал сидеть в прежней позе, мешая ему расслабиться. Наконец наркоману это надоело, и он легонько пихнул меня в бок.

– Подвинься! – прошипел он. – Прижался, как этот…

Я послушно зашевелился, имитируя движение в сторону. Бандит облегченно потянулся и переложил пистолет из руки в руку. И в этот момент я врезал ему локтем по горлу.

Пистолет с глухим стуком упал на дно салона. Бандит, откинув голову, со страшным хрипом ловил ртом воздух. Руки его болтались, как у тряпичной куклы. Я быстро наклонился и подобрал пистолет. С этой железкой я сразу почувствовал себя гораздо увереннее. Не зря у этих ребят всегда такой бравый и надменный вид. Я пожалел, что меня в этот миг не видит Леший – наверное, я бы ему понравился.

Наркоман все еще налаживал дыхание, но в глазах его уже начинало появляться понимание ситуации. Это меня обнадежило.

Хуже было то, что краткое совещание на поляне, кажется, уже заканчивалось, – парни в пальто медленно, но неотвратимо двинулись в нашу сторону. Из их ртов вырывались белые облачка пара.

Под ложечкой у меня образовался противный маленький холодок. Только теперь я по-настоящему осознал, как важно для настоящего мужчины уметь водить «Мерседес». Не отрывая глаз от надвигающейся беды, я сгреб наркомана за воротник и приказал зловещим шепотом:

– За руль, быстро! – Для убедительности я еще повертел перед его носом дулом пистолета.

Не знаю, что на него подействовало больше, но он, хрипя и кашляя, перевалился через сиденья и плюхнулся на водительское место. Теперь мне было очень удобно им управлять, и я окрепшим голосом приказал:

– Поехали!

Мрачные фигуры бандитов были уже совсем близко – я даже видел ранние морщины, изуродовавшие их каменные лица. Такая близость к противнику могла вызвать или панику, или приступ неслыханной отваги. Пока я чувствовал только первое.

– Поехали! – еще раз заорал я.

– Не могу, – обреченно сказал наркоман. – Меня пристрелят.

– Это я тебя пристрелю! – завопил я и, чтобы не прослыть трепачом, нажал на спуск.

Бабахнуло так, что мне почудилось, будто в «Мерседесе» вылетели все стекла. Уши у меня заложило особенной, звонкой ватой, и все дальнейшее я наблюдал сначала как немой фильм.

В первую секунду я увидел идеально круглую дыру в ветровом стекле, обвитую паутиной трещин, затем группу черных пальто, оцепенело застывших посреди освещенной поляны, а еще чуть позже – беззвучно орущего Щуку, причем и с раскрытым ртом он был удивительно похож на хищную рыбу, временно вынутую из воды.

Потом все это подпрыгнуло и стремительно стало удаляться. До меня наконец дошло, что «Мерседес» находится в движении и мчится задним ходом по лесной просеке, неуклонно увеличивая скорость. Если бы за рулем сидел я, мы уже давно впечатались бы в самое твердое дерево. Но мой подшефный, взбодренный выстрелом, проявлял, можно сказать, чудеса джигитовки.

Однако успокаиваться было рано – минута замешательства на поляне давно прошла. Пустив нам вдогонку пару шальных пуль, громилы вспомнили про свои автомобили и бросились за нами в погоню. Огненные фары джипов резанули нам по глазам.

Я нервно оглянулся – конца просеки не было видно. К тому же было так темно, что, продолжая ехать задним ходом, мы каждую секунду рисковали врезаться в лес. А между тем огни джипов неуклонно приближались.

– Какого черта! – заорал я. – Почему ты едешь задом? Почему бы тебе не ехать передом, как ездят все нормальные люди?

– Пошел в задницу! – рявкнул в ответ бандит, не отрывая глаз от зеркала заднего вида, по которому он каким-то чудом ориентировался в этой темнотище. – Как я могу здесь развернуться, идиот?!

– Раньше надо было разворачиваться, тупица! – продолжал кричать я на него. – На поляне! А ты поперся задом, как будто предками у тебя были не обезьяны, а раки!

– Скажи спасибо, что я вообще завел машину, придурок! – огрызнулся бандит. – Когда ты прострелил мне ухо, я так обалдел, что забыл, как меня зовут.

Прострелил ухо – вот это новость! Я в ужасе уставился на бандитские уши, и мне действительно показалось, что одно из них значительно уменьшилось в размерах. Мой варварский поступок так поразил меня, что на некоторое время я перестал следить за преследователями. Когда же я опять посмотрел на дорогу, фары настигающего нас джипа пылали перед самым моим носом!

– Вот доедем до Кольцевой – там и развернемся! – как ни в чем не бывало продолжал мой водитель. По-моему, он хотел меня успокоить.

– До какой Кольцевой! – взревел я. – Нас уже догнали!

«Мерседес» подбросило на каком-то ухабе, и я прикусил язык. Наркоман ловко вывернул руль и сквозь зубы бросил мне:

– А пистолет у тебя на что? По ушам палить?

Я пораженно взглянул на тяжелую пушку в своей руке и осознал, насколько был глуп. Правда, у меня было оправдание – все-таки мне сегодня здорово досталось по черепу.

Пытаясь исправить свою нерасторопность, я опустил боковое стекло и, высунувшись наружу, выстрелил в надвигающиеся огни. Джип вильнул, но тут же вывернулся и помчался дальше. Из него прогремел выстрел.

Пуля свистнула над самым моим ухом. Во всяком случае, так мне показалось. В этот момент я понял беднягу, которому нечаянно прострелил ухо, как нельзя лучше. Проще говоря, я насмерть перепугался. В результате я принялся палить по несущемуся джипу без зазрения совести.

Треск выстрелов разорвал ночную тишину. Неожиданно передний джип затормозил, и его швырнуло поперек дороги. Второй джип врезался в него и тоже заглох.

Еще не веря удаче, я продолжал висеть в окне, сжимая в онемевшей руке пистолет. При этом я тупо пытался сообразить, сколько пуль я из него выпустил. Мне казалось, что их было неправдоподобно много.

Если уж мне начинает везти, то везет по полной программе. После того как преследователи сделали вынужденную остановку, мы наконец закончили дистанцию и выскочили на шоссе. При этом мы, правда, чуть не попали под колонну турецких восемнадцатиколесных грузовиков с красочно расписанными прицепами, которые мчались на север, сверкая огромными фарами и сотрясая землю.

Однако наркоману хватило ума и хладнокровия в последний момент затормозить, и автопоезд прошел в метре от багажника «Мерседеса», обдав его горячим вихрем.

Пока мы пережидали колонну, в глубине просеки возобновилось какое-то шевеление. Притухшие было фары опять ярко вспыхнули и несколько сместились в пространстве. Я понял, что преследователи вот-вот преодолеют трудности, которые оказались всего лишь временными.

Нужно было сматываться, и я попытался сообразить, в каком направлении это лучше сделать. По обеим сторонам шоссе непроглядной стеной стоял лес, и казалось, будто дорога уходит в такую глушь, в такую дремучую чащу, что надеяться вернуться оттуда живым нечего и думать. Мой попутчик ориентировался в ситуации получше. Во всяком случае, он наконец развернул машину и приготовился ехать передом, как все нормальные люди.

Полного доверия у меня к нему еще не было, и я угрожающе крикнул на всякий случай:

– Ты куда рулишь?

Он сумрачно бросил взгляд в зеркало над своей головой и сказал угрюмо:

– Что же мне, через весь Лосиный остров пороть? На шоссе нас из автомата быстро достанут. Сейчас проскочим через лес к кладбищу, а там видно будет…

У меня не было никаких реальных соображений на этот счет – где мы находимся, я представлял себе только в общих чертах и решил положиться на опыт профессионала, который, похоже, пока не больше меня хотел встретиться со своими коллегами.

– Ну, давай! – великодушно бросил я, откидываясь на спинку сиденья.

Бандит нажал на газ, «Мерседес», проскочив наискосок полосу асфальта, нырнул опять в лес – слава богу, теперь фарами вперед. Мы помчались с такой отчаянной скоростью, будто участвовали в ралли с большим призовым фондом. Усыпанная палой листвой просека слилась в сплошную белую ленту.

Ехали мы недолго. Внезапно лес кончился, и впереди мелькнули тусклые огоньки уличных фонарей. «Мерседес» остановился на пустыре, на который выходила неизвестная мне улица. Позади надвигалась черная громада леса, а справа тянулась ограда кладбища.

Мой наркоман выключил мотор и обернулся.

– Как хочешь, а я дальше не поеду, – хмуро сказал он. – Да и тебе лучше здесь отвалить. Мы сейчас в Гольянове. Доберешься до Щелковского шоссе, а там – до метро. Как раз успеешь к открытию. Только халат сними – ты в нем сейчас на идиота похож.

– Ну черт с тобой! – согласился я. – Только пистолет ты назад не получишь, учти!

Мы вышли из машины. На улице, мягко говоря, было прохладно, и я подумал, что, пока доберусь до метро, пневмония мне будет обеспечена. Между тем бандит мялся и явно хотел о чем-то меня спросить. Наконец он решился.

– Только знаешь чего? – сказал он почти заискивающе. – У меня к тебе еще одна просьба – приложись мне пистолетом по черепу, а? Не до смерти, конечно, а так, чтобы я отключился… И положи меня на заднее сиденье. Вроде ты меня сразу вырубил и сам рулил. Сделай, будь другом.

Я растерялся. Воинственный пыл у меня давно прошел, и я вовсе не хотел крушить чьи-то черепа.

– Нет… Ну, как это? Я не могу вот так… – смущенно пробормотал я. – Тебе что – уха мало?

– Ну, сделай, будь человеком! – уже сердито воскликнул наркоман. – Если Щука узнает, что я тебя возил, – он с меня шкуру снимет с живого! А ухо – это ерунда! Что ухо? От уха не умирают.

– Вот именно! – сказал я. – А если я так тебя приложу, что ты уже не очнешься? Об этом ты подумал? Зачем мне грех на душу?

– Да ты не бойся! Ты, главное, стукни, чтобы крови побольше было и шкура бы разошлась. Рукояткой – с оттягом! От такого удара скальп сразу лопается… А я ничего – выдержу! – Он повернулся ко мне спиной и показал какую-то точку на затылке. – Сюда бей! Не тяни время!

Я с сомнением взвесил в руке пистолет и сказал со вздохом:

– Нет, не могу!

Бандит разразился ругательствами, в которых было больше отчаяния, чем злобы.

– Ну хочешь, я тебе заплачу? – наконец сообразил он.

Я немного подумал над таким заманчивым предложением, и вдруг в голову мне пришла замечательная мысль. Если уж брать на душу грех, так, по крайней мере, не зря!

– Ладно, я тебе врежу. Но только в обмен на информацию. Зачем вы проникли сегодня в клинику?

Бандит тоже немного подумал и все-таки ответил:

– За Бухгалтером. Нам стукнули, что он морду лица поменять задумал. Щука его давно ищет. Бухгалтер у него кассу держал, а потом с этой кассой и скрылся.

– И кто же вам про него стукнул? – поинтересовался я.

– Ты про нее спрашивал, – буркнул бандит. – Медсестра. Малиновская ее фамилия. Она нам ключи принесла и планчик нарисовала.

– Она на Щуку работает? – уточнил я. – В смысле, она в вашей банде?

– Нет. Я ее первый раз видел. Но она чья-то «шестерка», это точно.

– Чья же? Миллера? Который клиникой заправляет?

– Может, и его, точно не знаю. Но кто-то ее к Щуке направил, потому что у него предварительно разговор был с каким-то мужиком, но подробности мне неизвестны. Слушай, ты не тянул бы время, а? Ведь найдут нас!

Я оглянулся по сторонам. Мне показалось, что издалека доносится шум автомобильных моторов. Мой бандит стоял, покорно опустив плечи, и ждал. Я неумело перекрестился, а потом все-таки взмахнул рукой и, как мне показалось, совсем нежно стукнул рукояткой пистолета в подставленный затылок.

Бандит охнул и, точно куль, повалился к моим ногам. Мне показалось, что он притворяется. Но когда я подхватил под мышки его длинное тело и с трудом втащил в салон «Мерседеса», выяснилось, что бедолага потерял сознание.

Скальп у него, видимо, тоже разошелся удачно, потому что рукав моего халата в итоге весь оказался заляпан кровью. Едва я успел стащить его с плеч, как уже совсем явственно послышался шум машин и в отдалении между стволов заметались лучи электрического света.

Поняв, что добежать до жилых кварталов я уже не успеваю, я, пригибаясь, как под обстрелом, прокрался к кладбищенской ограде, перелез через нее и затаился среди памятников и надгробий.

На кладбище было темно, и я надеялся, что увидеть здесь меня будет невозможно. Особенно если я буду сидеть неподвижно. Но именно это-то и оказалось труднее всего. Уже через пять минут я так озяб, что зуб на зуб не попадал.

За эти пять минут на пустыре произошли заметные изменения. Я услышал ровный гул моторов и увидел отблески ярких фар. Затем послышалось хлопанье дверок и приглушенные голоса.

Я уже дрожал так, что клацанье моих зубов разносилось по всему кладбищу. Надгробье, возле которого я затаился, казалось огромным куском льда – такой от него исходил холод. Сидеть дальше в такой обстановке и ждать было невыносимо. Я прокрался между могилами и выглянул из-за ограды. Оба джипа с потушенными огнями стояли по обе стороны от «Мерседеса», возле которого копошились смутные тени. Сколько их всего было и были ли они все в добром здравии, определить я не мог. До меня доносились неразборчивые голоса – бандиты о чем-то совещались. Мне показалось, что мой наркоман тоже участвует в дебатах. Может быть, он убеждал товарищей в абсолютной своей невиновности.

Удалось ли ему это или нет, можно было только гадать, но очень скоро толпа теней рассосалась по автомобилям, взревели моторы, и маленькая кавалькада устремилась через пустырь. Доехав до асфальта, автомобили разделились, и джипы свернули налево, а «Мерседес» – направо. Через минуту все стихло, и я остался среди мертвецов.

Как ни странно, я не испытывал в этот момент ничего, кроме облегчения. Кладбище вовсе не казалось мне таким жутким местом. «Вы мертвых не бойтесь, вы бойтесь живых», – вспомнил я где-то вычитанную фразу. Как никогда прежде, я оценил ее глубокий смысл. Поэтому перелезать через ограду я больше не стал и предпочел покинуть кладбище через ворота. Кстати, и шагать по асфальтовым дорожкам мне показалось заманчивее, чем по грязному пустырю.

Но прежде я решил избавиться от пистолета, который безобразно оттягивал карман моего пиджака. От халата, заляпанного кровью, я, можно сказать, уже избавился, потому что забыл место, где его оставил. В темноте все могилы казались совершенно одинаковыми.

Пистолет я решил закопать в сырую землю, чтобы им не смог воспользоваться никакой случайный разгильдяй. Для начала я извлек обойму и высыпал в кусты оставшиеся патроны. Потом, перепачкавшись в земле, похоронил и само оружие.

Чувствуя себя счастливым и свободным, я пошел по аллейке между могил, направляясь к центру кладбища, откуда рассчитывал выбраться к воротам. На ходу я пытался носовым платком оттереть испачканные землей руки. Осмысливать происшедшее мне пока совершенно не хотелось, тем более что после того, как стресс начал отпускать меня, возобновилась боль в разбитой голове, о которой я на некоторое время позабыл. Сначала мне хотелось добраться до дома, принять горячую ванну и чего-нибудь выпить.

Я вышел с кладбища. В каких-то пятидесяти метрах от меня, подсвеченные сиянием редких фонарей, вырисовывались силуэты спящих домов. От ворот кладбища туда тянулась полоса асфальта.

Едва я двинулся по ней, как с обеих сторон выступили из темноты две мрачные фигуры в длинных пальто, и в затылок мне ткнулся ледяной ствол пистолета.

– Нагулялся? – спросил неприязненный простуженный голос. – А теперь мы с тобой покатаемся!

Глава 10

Пока я таким образом прогуливался и катался на машинах, Юрий Николаевич Чехов тоже не скучал. То есть вначале поскучать ему все же пришлось – когда он вечером подъехал на больничную автостоянку и стал ожидать моего появления. В глубине души он абсолютно не верил в то, что моя ночная вылазка принесет какие-то результаты, и ждал просто по инерции, чтобы отвезти меня домой. Предполагая мое скорое появление, он прилег на заднее сиденье и покуривал одну сигарету за другой.

Однако меня все не было, и Чехов начал нервничать. Он обошел вокруг больничный забор, пытаясь по свечению в окнах определить, не происходит ли в клинике что-то необычное. Но, судя по всему, ничего особенного не происходило – ни суматохи, ни внезапно вспыхивающих окон, ни криков о помощи. Охранник мирно прогуливался по пустынному вестибюлю.

Теряясь в догадках, Чехов вернулся к автомобилю, и в этот момент на дороге вспыхнул отдаленный свет фар. Он быстро приближался, и Юрий Николаевич на всякий случай спрятался, присев на корточки позади «Москвича».

Неизвестная машина въехала на площадку и развернулась. Человек за рулем не собирался выходить – Чехов хорошо видел его силуэт, – а просто вертел головой, словно высматривая кого-то.

Юрий Николаевич насторожился и тоже перенес свое внимание с незнакомой машины на окружающий, так сказать, пейзаж. Неожиданно над забором возникла человеческая тень. Отчаянно работая руками и ногами, человек перелез через забор и спрыгнул вниз. Потом, выругавшись и припадая на одну ногу, он побежал к подъехавшей машине. У него была белая, похожая на шар голова.

Прежде чем открыть дверцу машины, забинтованный подозрительно огляделся по сторонам. На мгновение его взгляд задержался на очертаниях чеховского «Москвича», смугло выплывающих из темноты. Но пустая неказистая машина, кажется, не вызвала у него опасений. Нырнув на заднее сиденье, человек немедленно принялся разматывать бинты. Он, похоже, был в крайней степени раздражения.

Машина зарычала и сорвалась с места. Из-под колес взметнулись опавшие листья. Юрий Николаевич секунду смотрел на удаляющиеся красные огоньки, а потом выпрямился и сел за руль.

У него, как он сам позже признавался, мелькнула в тот миг мысль обо мне, но он тут же отогнал ее, потому что не хотел упустить забинтованного, который, впрочем, к тому времени уже избавился от бинтов и вышвырнул их в окошко автомобиля. Юрий Николаевич рассуждал при этом примерно так: если мой приятель Ладыгин не дай бог убит, помочь ему уже ничем нельзя, а если он всего лишь ранен, то сумеет добраться до медицинского поста и попросить о помощи сам, поэтому не стоит терять время и нужно сосредоточиться на подозрительном типе, который в любую минуту может исчезнуть без следа.

– Конечно, – не без смущения добавлял потом Чехов, – был возможен и третий вариант – что ты не убит, но ранен тяжело и отдашь богу душу раньше, чем успеешь куда-то доползти.

Но, по разумению Юрия Николаевича, на этот вариант теория вероятностей отводила всего лишь тридцать процентов, которыми можно было попробовать пренебречь.

О том невероятном совпадении, когда в то же самое время в игру может вмешаться какая-то третья сила, Юрий Николаевич даже не думал.

– Я, знаешь, все-таки не гений анализа, – заявил он, – а простой служака.

Одним словом, без труда успокоив свою совесть, Юрий Николаевич пустился в погоню за подозрительным автомобилем. Движение на улицах уже почти затихло, и у этого обстоятельства имелось две стороны – плохая и хорошая. Плохо было то, что чеховскому «Москвичу» негде затеряться на пустынных улицах, зато он мог следовать на почтительном отдалении, не боясь потерять беглецов из виду. Правда, так продолжалось до тех пор, пока преследуемый автомобиль не начал петлять по многочисленным переулкам, приближаясь к центру. Чехов был вынужден сократить дистанцию и даже на всякий случай переложил на сиденье свой пистолет.

Однако те люди, за которыми он следил, оказались слишком невнимательными или слишком самоуверенными. Они позволили Юрию Николаевичу беспрепятственно проводить их до самого Таможенного переулка, где они затормозили и вышли из машины.

Чехов остановил «Москвич» метрах в пятидесяти, не сворачивая в переулок, и проследил, куда они направятся. Мужчины вошли во двор пятиэтажного дома. Чехов подождал еще немного и подъехал ближе.

Окна дома были погружены в темноту, но в следующую секунду на четвертом этаже в одном из них вспыхнул свет. Юрий Николаевич без труда вычислил, в каком подъезде находится квартира. Затем он подошел к чужому автомобилю и запомнил его номер. Автомобиль оказался «девяткой» темно-синего, почти черного цвета. За ветровым стеклом в качестве талисмана болтался красноволосый тряпичный гном в остроконечном колпачке. Чехов едва успел вернуться к «Москвичу», как на притихшей улице отчетливо послышались торопливые шаги.

Из двора вышел водитель «девятки» и направился к своей машине. Он отпер дверцу и сел за руль. Через минуту он проехал мимо Чехова, сосредоточенно глядя перед собой, как человек, который очень спешит. У него было молодое, но излишне полное лицо без признаков растительности. Светлые волосы на голове, зачесанные назад, тоже не отличались густотой и открывали две большие залысины на бледном выпуклом лбу. Чехов завел мотор и снова пустился в погоню. К его удивлению, ему пришлось повторить почти весь маршрут в обратном порядке. Наконец «девятка» остановилась на одной из Парковых улиц в районе Измайлова.

Лобастый блондин запер машину, оставив ее прямо на улице, и с видимым облегчением зашагал к подъезду ближайшего дома, поигрывая ключами. Он был похож на человека, который закончил тяжелую и ответственную работу и теперь с чистой совестью идет домой отдыхать.

Юрий Николаевич не стал провожать его до квартиры, посчитав, что информации для начала вполне достаточно, и поехал обратно в клинику. Попутно он выяснил, что от жилища владельца «девятки» до больницы не более пяти-шести минут езды.

В машине у него по-прежнему лежал мой плащ, и Юрий Николаевич наконец-то решил возвратить его владельцу. Он поставил «Москвич» на стоянку и предпринял повторный обход территории.

Отпертая калитка сразу насторожила его. Он отлично помнил, как перемахивал через забор забинтованный пациент. Юрий Николаевич взял в руку пистолет, снял его с предохранителя и вошел в калитку. По моим рассказам он примерно представлял, куда следует идти, и беспрепятственно добрался до палаты на втором этаже. К тому времени я был уже далеко от клиники, и, кроме небольшого беспорядка, Чехов в палате ничего не обнаружил.

Как он сказал позже: «Вот тут я призадумался!» Почуяв неладное, Юрий Николаевич более тщательно осмотрел палату и обнаружил грязные следы на полу – здесь побывало не менее трех человек.

Поняв, что я попал в беду, Юрий Николаевич попытался выяснить, что произошло. Спустившись во двор, он обогнул здание и постучался у парадного входа. Удивленному охраннику он представился оперативным работником на задании и поинтересовался, не заметил ли тот чего-либо необычного на территории клиники за время дежурства. Охранник, разумеется, ничего не видел.

Чехову очень не хотелось поднимать шум, но он все-таки попросил пригласить дежурного врача и медсестру. После некоторого колебания охранник выполнил просьбу.

Дежурный врач выслушал Юрия Николаевича с ледяным выражением на лице и заверил его, что в больнице никаких происшествий не происходило. Медсестра подтвердила его слова.

Встревоженный до крайней степени, Чехов прыгнул в машину и помчался ко мне домой. Шанс, как он сам признавался, казался призрачным, но он счел нужным проверить и его.

Не обнаружив меня дома, он совсем упал духом и поехал к себе, мрачный и злой. Однако там он тоже не задержался. Разбудив и до смерти перепугав жену, он наскоро выпил чашку кофе и перед уходом сказал:

– Случилось несчастье. Я сейчас еду к Гузееву. Наверное, задержусь. Если мне будут звонить – пусть перезвонят Аркадию, домой или в управление. Телефоны ты знаешь.

Это он сказал как раз тогда, когда меня увозили с кладбища на джипе. «Мерседес» мне больше не доверяли. А когда Чехов уже разбудил своего бывшего сослуживца, работавшего в управлении по борьбе с организованной преступностью, я как раз диктовал Щукину номер телефона самого Юрия Николаевича. Дела мои были из руки вон плохи, и мне оставалось только одно – надеяться, что многоопытный Чехов как-то поможет мне выкрутиться.

Около шести часов утра в квартире Чехова раздался телефонный звонок. Трубку взяла жена и, узнав, что разыскивают Юрия Николаевича, механически продиктовала номер телефона Гузеева.

Ребята Щуки решили, что столкнулись с фактом супружеской неверности и не заподозрили пока никакого подвоха. Собственно, никакого подвоха и не было, пока они не позвонили на квартиру Гузееву.

Юрий Николаевич уже обрисовал своему приятелю вероятную картину моего исчезновения и собирался перейти к изложению плана по моему спасению, когда зазвонил телефон.

Полковник Гузеев, с заспанным бульдожьим лицом, в измятой полосатой пижаме, кряхтя, поднялся со стула и направился к аппарату, недовольно ворча:

– Ты, Юра, не пори горячку и послушай, что я тебе скажу… Ты просто очумел без работы и выдумываешь невесть что! Ну подумай, что ты на самом деле предлагаешь! – Он подавил зевок и взял трубку. Через несколько секунд он недоуменно посмотрел на Чехова и протянул трубку ему. – Это тебя! – сердито сказал он.

Юрий Николаевич бросился к телефону и крикнул в трубку:

– Чехов слушает!

– Вы знаете человека по фамилии Ладыгин? – спросили его.

Голос был Чехову совершенно незнаком и звучал не особенно обнадеживающе. Но Юрий Николаевич, не теряя присутствия духа, спокойно ответил:

– Да, знаю. А где он сейчас?

– Он у нас, – злорадно сообщили в трубке. – И он говорит, что ты еще кое-что знаешь.

Юрий Николаевич помолчал и сказал внушительно:

– Я много чего знаю… Что вы имеете в виду?

– Скажем на месте! Сейчас немедленно садись в машину и подъезжай к центральным воротам «Сокольников». Через десять минут ты должен быть здесь – один и без оружия.

– За десять минут я не успею, – сказал Чехов, а сам сделал злое лицо и знаками показал Гузееву, чтобы тот дал ему авторучку.

– Если захочешь увидеть своего кореша живым – успеешь! – убежденно заявили на другом конце провода.

– Хочу вас предупредить, – мрачно заговорил Чехов, одновременно взяв авторучку, которую принес Гузеев, и черкая что-то на клочке газеты. – Если вы убьете Ладыгина – вам будет очень плохо!

– Ладно, считай, что напугал! – усмехнулись в трубке и добавили: – Время пошло!

Связь оборвалась. Чехов бросил трубку на рычаг и немедленно зашагал к выходу, обронив напоследок:

– Сделай что-нибудь, Аркадий!

Гузеев оторопело посмотрел ему вслед, потом прочел на обрывке газеты: «Сокольники». Центральный вход. Через 10 мин.» – и опять схватился за телефон.

А Чехов слетел по ступенькам, выскочил на улицу и, сев за руль, погнал в Сокольники, стараясь ехать так, чтобы уложиться в отведенный ему интервал – не больше и не меньше.

Это ему более или менее удалось. Пистолет свой он оставил дома. Так что все условия, предложенные ему, Юрий Николаевич выполнил. Что на уме у неизвестных шантажистов, он не знал. Одно было ясно – интересует их, несомненно, не Ладыгин, а тот забинтованный пациент, который так поспешно покинул лечебное заведение. Насколько высока цена этой информации, можно было только догадываться. Но Юрий Николаевич собирался торговаться до конца.

Едва он затормозил неподалеку от главных ворот парка, как возле «Москвича» словно из-под земли выросла рослая фигура в длинном черном пальто. Фигура сложилась и заглянула в окошко «Москвича». Лицо у незнакомца было откормленным и неподвижным, как у манекена. Однако сероватая, немного отекшая кожа указывала на то, что этому манекену ничто человеческое не чуждо.

Человек в черном пальто бесцеремонно постучал согнутым пальцем в стекло и спросил, даже не пытаясь изображать любезность:

– Чехов? Выходи!

Юрий Николаевич не удивился тому, как быстро его определили, – это он предвидел, зная, что я сообщу бандитам приметы его машины. А в округе не наблюдалось больше ни одного «Москвича» такого жизнерадостного цвета.

Он невозмутимо опустил боковое стекло и проговорил сквозь зубы:

– Где Ладыгин? Я должен его видеть. Иначе никакие переговоры между нами не состоятся! – Чехов сознательно тянул время, надеясь, что Гузеев что-нибудь придумает и подошлет своих людей.

Человека в пальто было не пронять словами – он злобно ощерился и сунул руки в карманы.

– Кончай базар и делай, что говорят! – жестко сказал он. – Или сделаю сейчас в твоей башке дырку!

Чехов презрительно покосился на него, откинулся на спинку кресла и полез в карман за папиросой. Неторопливо закурив, он выпустил изо рта струю дыма и опять посмотрел на скорчившегося у окошка бандита.

– Что же ты не делаешь в моей башке дырку? – удивленно заметил он, явно наслаждаясь разговором. – Слово надо держать. Хочешь, скажу почему? Потому что нет у тебя таких инструкций! И велено тебе доставить меня живым и невредимым, правильно? Поэтому не морочь мне голову! – При этом Чехов незаметно разглядывал улицу, пытаясь понять обстановку.

Человек в пальто озадаченно нахмурился, а потом нехотя буркнул:

– У нас Ладыгин! Если хочешь его увидеть – вылезай!

– Так-то лучше, – заявил Чехов и, опять же без лишней спешки, вышел из машины.

Затем он открыл заднюю дверцу и взял с заднего сиденья мой плащ.

– Что там у тебя? – подозрительно спросил громила.

– Это плащ моего друга, – хладнокровно ответил Чехов. – Без плаща сейчас, пожалуй, холодновато.

Бандит скептически посмотрел на него, но ничего не сказал. Он пристроился справа от Чехова и, прижимая его к бордюру, пошел вдоль тротуара, сумрачно озираясь по сторонам. Юрий Николаевич шагал рядом с ним, напряженно обдумывая дальнейший план действий.

Неожиданно рядом притормозила большая сверкающая машина – это был джип, – и из раскрывшейся дверцы выглянул человек. Он вцепился Чехову в рукав и приказал:

– Быстро садись!

Одновременно с этим Юрий Николаевич получил сильный толчок от своего сопровождающего и через секунду уже сидел на заднем сиденье джипа, зажатый с двух сторон людьми в черных пальто. Тот, что сидел слева, быстро ощупал Юрия Николаевича на предмет наличия оружия и успокоенно сообщил вперед:

– Ничего нет!

Сидевший на переднем сиденье человек кивнул головой и сказал водителю: «Поехали!» На левой щеке у него был двойной белый рубец. Это, разумеется, был мой знакомец по кличке Леший, но Чехов знать этого, конечно, не мог.

Джип, наращивая скорость, помчался по Богородскому шоссе, проскочил озелененную территорию Оленьих прудов, обогнул последний жилой квартал и съехал на пустырь, ведущий к берегу Яузы, где его поджидал второй джип.

В этом джипе были две пулевые пробоины в ветровом стекле и я – на заднем сиденье. За мной надзирали те же стандартные хлопцы, которые, как я подозреваю, по совместительству участвовали в рекламной кампании длиннополых шерстяных пальто. Недобритого Тофика и моего так и оставшегося безымянным водителя как не оправдавших доверия отправили в «Мерседесе» на перевоспитание в неизвестном направлении и под охраной.

Меня же после того, как я глупейшим образом попался второй раз, удостоил аудиенции сам великолепный Щука. Он был немногословен и предложил нехитрый выбор – или я рассказываю все, что знаю о Бухгалтере, или мне отрежут голову. Голова у меня к тому времени опять так разболелась, что последний вариант показался даже заманчивым. Но я не стал пороть горячку и после некоторого размышления назвал Щуке телефон человека, который должен знать о Бухгалтере побольше моего. Разумеется, этим человеком был Чехов.

Не скажу, что мне поверили, но, похоже, у этих ребят уже истощилось терпение, и они хотели вернуть свои денежки во что бы то ни стало. Образно говоря, они хватались за любую соломинку.

Чехов выбрался из машины с плащом под мышкой и по-хозяйски огляделся. На длиннополых, нетерпеливо топчущихся вокруг него, он не обращал никакого внимания.

– Где Ладыгин? – сердито сказал он.

Его конвоиры переглянулись.

– Пока я его не увижу, разговаривать ни с кем не буду! – заявил Чехов.

Один из парней, втянув голову в плечи, потрусил ко второму джипу и, посовещавшись там с Щукой, махнул приглашающе рукой. Юрий Николаевич, сопровождаемый вторым бандитом, приблизился.

Щука через открытую дверцу несколько секунд оценивающе разглядывал Чехова, а потом открыл тонкогубый рот и противно прокаркал:

– В чем проблема?

– Где Ладыгин? – враждебно спросил Чехов. Щука обернулся назад и щелкнул пальцами. Мои соседи зашевелились и вытолкнули меня из машины. Я неуверенно спрыгнул на холодную хрустящую землю и расправил затекшие плечи. Мы встретились с Чеховым взглядами. Он протянул мне плащ.

– Накинь, Володя! – заботливо сказал он.

Мои надсмотрщики вопросительно уставились на своего босса, но Щука великодушно кивнул, и мне позволили одеться.

– Ну, посмотрел на своего кореша? – спросил Щука. – Тогда давай поговорим.

– С удовольствием, – отозвался Чехов и полез в карман за папиросами. – Отойдем немного, а? – Он, прищурясь, посмотрел Щуке прямо в глаза.

Тот, нахмурясь, пожевал губами, подумал, но потом все-таки выбрался из машины. Чехов повернулся и решительно зашагал в сторону, как бы вынуждая бандита догонять его. Охранники уже вознамерились броситься на него, точно спущенные с цепи псы, но Щука движением руки остановил их и не спеша пошел вслед за Юрием Николаевичем.

Чехов остановился, поджидая его, и далее они уже пошли вместе – невысокий коренастый Чехов и длинный костлявый Щука. Со стороны эта парочка могла показаться комичной, если не учитывать тех обстоятельств, при которых они встретились.

Первым нарушил молчание Щука.

– Твой Ладыгин сказал, что у тебя есть что сказать насчет Бухгалтера? – поинтересовался он.

– Кого ты называешь Бухгалтером? – ответил вопросом на вопрос Чехов.

– Того урода, который хотел поменять свою паскудную внешность, – объяснил Щука.

– Ах, вот оно что! – задумчиво откликнулся Чехов. – И что же я буду иметь за эту информацию?

Щука оскалился, показывая узкие редкие зубы.

– Сначала нужно посмотреть, что ты мне можешь сказать! – пренебрежительно заметил он. – Ты вообще кто по жизни? И чего хочешь поиметь с Бухгалтера?

Чехов крепко зажал зубами папиросу и хмыкнул.

– Бухгалтер твой мне, может быть, и не нужен, – задумчиво проговорил он. – Если ты мне скажешь, кто вас навел на больницу. Если ты мне это объяснишь, я расскажу тебе, куда делся Бухгалтер.

Щука резко остановился и вытаращился на Чехова.

– Так ты легавый, что ли? – недоверчиво спросил он.

– Бывший, – не моргнув глазом, ответил Чехов. – Пенсионер.

Щука презрительно покривил тонкие губы.

– Так я не понимаю, зачем тебе эта головная боль, старичок? – воскликнул он. – Сиди себе дома, пей кефир, зализывай раны… Зачем ты суешь нос в мои дела?

– Условный рефлекс, – без улыбки ответил Чехов.

– Как у собаки Павлова? – ехидно спросил Щука.

– А ты начитанный! – похвалил Юрий Николаевич.

– Я не только начитанный, – угрожающе сказал Щука. – Я еще и очень способный. Могу предсказывать будущее. Хочешь, скажу, что с вами будет, если ты и дальше будешь водить меня за нос?

Юрий Николаевич отвернулся и выплюнул окурок.

– Я все еще не понял, что с нами будет, если ты получишь от меня информацию?

– Я вас отпущу, – надменно сказал Щука. – Может быть. Когда смогу убедиться, что ты не соврал.

Чехов пожал плечами.

– Ну что ж! Каков вопрос, таков и ответ. Твой Бухгалтер прошлой ночью уехал из больницы на какой-то иномарке. По дороге он разбинтовал свою рожу и выкинул бинты в окно.

– Ну и что дальше? – нетерпеливо спросил Щука.

– А дальше ничего, – ровным голосом сказал Чехов. – В конце Измайловского шоссе у меня заглох мотор, и я потерял ту иномарку.

Щука злобно взглянул на него.

– Что ты мне тут гонишь? – с раздражением начал он.

– А что? – невинно сказал Юрий Николаевич. – Если бы ты видел мою колымагу, то не удивлялся бы…

Щука, раздувая ноздри, с ненавистью смотрел на него. В этот момент в воздухе возник назойливый, нарастающий стрекот, и из-под серого купола неба выскочил маленький вертолет, казавшийся на этом сумрачном фоне ослепительно белым. Щука проводил его недоверчивым взглядом и бросил Чехову:

– Ладно, пошли! Поговорим в другом месте. Ты сам напросился.

Пока они возвращались к машинам, бравые ребята опять втолкнули меня на заднее сиденье джипа и захлопнули дверцу. С Чеховым проделали ту же операцию, оба джипа взревели моторами и один за другим устремились к выезду с пустыря. Одновременно над нашими головами снова послышался стрекот вертолетного мотора. Он возвращался, снижаясь над пустырем.

Первый джип, в котором сидел Чехов, выскочил на мостовую и помчался с опасной скоростью к Т-образному перекрестку. Второй джип почти уже нагнал его, как вдруг из-за угла наперерез движению вылетел белый фургон и встал как вкопанный.

Послышался визг тормозов, и передний джип, оставляя после себя черные полосы на асфальте, остановился за какой-то метр от фургона. Дверцы фургона распахнулись, и оттуда посыпались люди в масках и с автоматами в руках. Щука витиевато выругался и замолчал, сделав каменное лицо. Водитель затормозил и затравленно оглянулся, намереваясь сдать назад.

– Не дергайся! – негромко сказал Щука.

Вооруженные люди окружили джип и, угрожая автоматами, приказали всем выходить. Щука толкнул дверцу и с надменным видом соскочил на землю. Двое автоматчиков подхватили его и швырнули лицом на капот. Не прошло и тридцати секунд, как мы все уже пребывали в таком положении, а над нашими головами хриплыми злыми голосами орали автоматчики:

– Стоять! Не двигаться! Шире ноги!

Я получил удар по лодыжке носком тяжелого ботинка, и тут же бесцеремонные руки обшарили меня с головы до ног. Но в душе я ликовал – уже было совершенно ясно, что Чехову на самом деле удалось что-то придумать. Правда, сейчас ему приходилось за это отдуваться – скосив глаза, я увидел, что Юрий Николаевич пребывает в той же позиции, что и остальные. Вооруженные силовики сновали вокруг, выкрикивая команды и обезоруживая задержанных.

За спиной по-прежнему тарахтел вертолет. Потом я услышал торопливый топот и чей-то бравый голос, докладывающий о результатах операции некоему полковнику.

– Всех в управление! – распорядился начальник, выслушав доклад, и его голос показался мне знакомым.

Меня грубо оторвали от капота, и я увидел в нескольких шагах тяжелое, жесткое лицо Гузеева, приятеля Юрия Николаевича. С тех пор как мы виделись последний раз, он превратился из подполковника в полковника. Я с удовольствием поздравил бы его с повышением, но меня уже тащили в сторону ребята в масках.

– Этого оставить! – вдруг прогремел полковник, и сильные руки, державшие меня, разжались.

Гузеев неторопливо подошел ко мне и смерил не очень дружелюбным взглядом.

– Ну что, Ладыгин, опять с Юрием Николаевичем развлекаетесь? – язвительно поинтересовался он. – Ну ладно, он на пенсии, от скуки бесится. Так у вас-то работа ответственная! Светя, как говорится, другим…

– Так я сейчас в отпуске! – брякнул я.

– А! – только и сказал полковник и отошел в сторону.

Тем временем бандиты один за другим исчезали в кузове белого фургона. Их довольно бесцеремонно подталкивали автоматами.

– Петров! Пускай джипы отгонят на площадку! – зычно крикнул кому-то полковник.

Милицейский майор в скрипучей кожаной куртке, прилетевший на вертолете вместе с Гузеевым, обратился к нему:

– Подкинуть обратно, товарищ полковник? Или здесь остаетесь?

– Ага, минуточку! – проворчал полковник, пристально всматриваясь в подходящего к нему человека.

Чехов ухмылялся и вертел в пальцах папиросу. Остановившись напротив Гузеева, он сунул папиросу в рот и чиркнул спичкой. Я подошел поближе. Полковник обвел нас уничтожающим взглядом и произнес голосом судьи, выносящего приговор:

– Ну вот что, голубчики! Заявляю вам решительно и бесповоротно – с вас ящик коньяка! Понятно? И еще пол-литра!

– А пол-литра-то за что?! – возмущенно воскликнул Чехов.

Полковник заговорщицки переглянулся с милицейским майором и веско сказал:

– За скорость!

Глава 11

Прогулки по ночному кладбищу не проходят бесследно. До дому меня подвез Чехов, до квартиры я добрался сам. Но едва я переступил порог, как организм дал сбой. Я как-то внезапно и круто заболел, причем болело у меня, кажется, все. Разламывалась голова, ручьем текло из носа, беспрерывный кашель сотрясал все тело и не давал дышать. До сорока подскочила температура, и я, как говорится, спекся.

Хорошо еще, мы договорились с Юрием Николаевичем, что он навестит меня вечером. Когда он появился, ему поневоле пришлось осваивать профессию, которая была ему столь ненавистна. Собрав последние силы, я отправил Юрия Николаевича в аптеку за лекарствами, а потом изложил ему общие принципы лечения. В результате благодаря лошадиным дозам антибиотиков и неусыпной заботе Юрия Николаевича через три дня я почувствовал себя гораздо лучше и смог уже передвигаться вертикально.

Однако наше расследование на эти три дня застопорилось, и, разумеется, никто не навещал в клинике Марину. Чехов только позвонил туда и сообщил о моей болезни.

– Только не волнуйтесь, – успокоил он Марину. – Его лечу я!

Наконец я почувствовал себя достаточно сносно, чтобы спросить у Чехова, что же дальше.

– Эти гангстеры в чем-то признались? – с надеждой поинтересовался я.

Юрий Николаевич посмотрел на меня с недоумением.

– Признались? – удивленно спросил он. – Да их в тот же день всех выпустили!

– Как же так? – воскликнул я. – А похищение, а перестрелка, а оружие?

Теперь взгляд Чехова был наполнен сочувствием.

– Болезнь, наверное, повредила тебе мозг, – сказал он. – Какое похищение? Они в один голос утверждают, что ты сам попросился к ним в машину, а потом стал буянить, и они собирались отвезти тебя в милицию… Никакой перестрелки не было, а на оружие у них наверняка оформлено разрешение… Так что ты зря надеешься. Эти ребята отделались легким, я бы даже сказал, не испугом, а неудовольствием… – Юрий Николаевич таинственно понизил голос и добавил: – Кстати, частным порядком этот самый Щука сказал мне напоследок, что стрельбу-то устроил ты и даже продырявил одному кадру ухо… Это правда?

Я смущенно кивнул и сказал:

– У меня не было другого выхода. Да и стрельнуть-то я собирался всего один-два раза, но в этом пистолете оказалось столько патронов, что я думал – они уже никогда не кончатся…

– Наверное, тебе попался «стечкин», – авторитетно заявил Чехов. – В принципе ты мог перестрелять всю банду. Хорошо еще, что отделался только ухом…

– И в ухо попал случайно! – сказал я. – Я никуда особенно не целился. Может, у этого типа большие уши?

– Тебе лучше знать, – философски заметил Чехов. – Кстати, вот еще… Этот Щука был столь великодушен, что даже пообещал не выставлять тебе счет за продырявленные автомобили… Однако к разговору о Бухгалтере собирался вернуться в самое ближайшее время. Нам придется быть осторожнее.

– Все, что я знал про их паршивого Бухгалтера, я им уже выложил! – с обидой ответил я. – Ты должен был им прямо сказать, чтобы с этим вопросом обращались к тебе!

Чехов усмехнулся.

– Я этого не сказал, потому что в самое ближайшее время хочу поделиться информацией с тобой, и мы опять будем в равном положении… Но, между прочим, нам с тобой от этого Бухгалтера будет мало толку, потому что он знает, кто его положил в клинику, но он не знает, кто его заложил. А ведь этот вопрос является кардинальным, не так ли? Миллер принимает, конечно, решение, когда берет на операцию подозрительных субъектов, – но это еще полбеды. Вот если он затем принимает решение избавиться от своих пациентов, то это уже попахивает соучастием в убийстве.

Я пристально уставился на Чехова и хлопнул себя по лбу.

– Как же я забыл! Наверное, у меня и в самом деле пострадал мозг. Ведь я совершенно точно знаю, кто заложил! Малиновская! Мне об этом сказал один из гангстеров, когда мы с ним катались на «Мерседесе».

– И ты думаешь, ему можно верить? – спросил Чехов.

– Не вижу причин сомневаться в его искренности, – важно заявил я. – Во-первых, к тому времени у него уже было прострелено ухо, а во-вторых, он согласился дать эти сведения в обмен на одну очень интимную услугу. Нет, не думаю, чтобы он врал!

Чехов посмотрел на меня с большим интересом.

– Вот как! – крякнул он. – И… какого же рода была эта… гм… услуга?

– Я разбил ему череп пистолетом.

Чехов только покрутил головой.

– Да-а, это серьезно… К сожалению, вряд ли этот твой приятель согласится подтвердить свои показания в суде. В крайнем случае он всегда сможет сослаться на поврежденную голову.

– Дело в том, что Малиновская действовала не самостоятельно, – сказал я. – За ней кто-то стоит. Возможно, сам Миллер, возможно, кто-то из его врачей. Из тех, кто хорошо осведомлен о его делишках… Гангстер не знает его имени. Возможно, знает Щука, но вряд ли он будет делиться с нами этим знанием…

– Разве что в обмен на адрес Бухгалтера? – задумчиво проговорил Чехов. – Но мне не хотелось бы чувствовать себя невольным убийцей… Нет-нет! С этим Щукой я вообще предпочел бы больше не встречаться… Мы опять возвращаемся к Малиновской – никуда от нее не деться! Как ты думаешь, за эти дни она могла выйти на работу? – На моем лице появилась, видимо, довольно кислая мина, потому что он тут же сказал: – Вот и я думаю то же самое! Но кое о чем я позаботился. У нас есть номер ее машины, и я попросил приятеля выяснить домашний адрес владелицы. Сегодня я ему позвоню, а завтра мы можем туда наведаться.

– Ты позвони, – сказал я. – Но завтра прежде всего надо съездить в клинику. Я должен навестить Марину, иначе получается уже полное свинство.

– Ну что ж! Малиновская никуда от нас не убежит, – согласился Юрий Николаевич. – Тем более что она, кажется, уже убежала.

Мы договорились встретиться на следующий день и вместе съездить в Измайлово.

– Не забывай, что нам с тобой еще нужно раздобыть ящик коньяку, – строго сказал Чехов. – При всей нашей скаредности это обойдется тысячи в четыре… Две я, пожалуй, сумею наскрести, но ты тоже думай!

– Может быть, пол-ящика будет нормально? – с тоской спросил я, потому что последние деньги уже извел на антибиотики.

– Тогда в следующий раз спасать будут кого-то одного, – безжалостно ответил Юрий Николаевич. – И я, кажется, догадываюсь, кого… В общем, думай!

С его стороны было не слишком милосердно так нагружать больного человека, но у этих силовиков свои представления о гуманизме. Мне пришлось выпить снотворного, чтобы выбросить из головы все эти зловещие размышления. Зато я спал как младенец и к утру чувствовал себя на удивление хорошо. Это заметил и Чехов, который появился у меня часов в десять.

– Мое лечение творит чудеса! – хвастливо заявил он.

– Кажется, ты входишь во вкус нашей профессии, Юрий Николаевич? – невинно поинтересовался я.

Он возмущенно замахал руками и независимо сказал:

– Вовсе нет! Я просто хочу подчеркнуть, что в этом наукообразном шаманстве ничего хитрого нет. Просто нужно делать умное лицо и причинять пациенту как можно больше боли… Но ты уже в состоянии выйти из дома?

Я был в состоянии. Мы вышли, сели в «Москвич» и поехали. Было солнечно и холодно. Ветер уже смел с деревьев последние листья, и теперь они стали похожи на манекены без одежды. Дым из выхлопных труб казался густым и почти осязаемым. Улицы словно выцвели под лучами бледного солнца.

После болезни я тоже чувствовал себя будто поблекшим и почти невесомым. От быстрой езды немного кружилась голова. И еще было такое чувство, что я еду к Марине после долгой-предолгой разлуки.

Чехов тоже впал в лирическое состояние и всю дорогу вдохновенно рассуждал о мостах, подвесках, дисках сцепления и шипованной резине. Ни о каких убийствах, ни о каких погонях мы даже не обмолвились.

Лишь подъезжая к больничной автостоянке, Юрий Николаевич окинул оценивающим взглядом площадку и заметил:

– Итак, предварительный осмотр показывает нам наличие отсутствия интересующей нас «Тойоты». Что ж, отчаиваться не будем!

Он развернулся и поехал обратно. Затормозив у ворот клиники, он выпустил меня из машины и напутствовал следующими словами:

– Если нападешь там внезапно на след, предварительно свистни! Второй ящик коньяка нам точно не осилить!

Доложив дежурной в вестибюле цель своего посещения, я, как законопослушный гражданин, оставил в раздевалке свой плащ и получил белый халат. Строгого графика посещений в этом заведении не было, но я давно обратил внимание, что здешних пациентов навещают нечасто. Может быть, виной тому была отдаленность больницы. С каменным лицом я поднялся на второй этаж и направился в палату. Лицо предназначалось всякому, кто мог узнать меня и насторожиться. Но пока я не встретил ни доктора Маслова, ни главу клиники, ни каких-либо еще знакомых.

Прежде чем войти в палату, я постучался и с волнением услышал голос Марины:

– Да-да, войдите!

Я толкнул дверь и сразу увидел Марину. Она стояла посреди комнаты, одетая не в пижаму, а в длинную зауженную юбку черного цвета и пушистый темно-синий свитер. На постели лежала ее кожаная курточка, пижама и еще какая-то одежда.

Увидев меня, она ахнула и повисла у меня на шее. Я заметил, что движения ее стали гораздо свободнее.

– Куда же ты пропал? – пробормотала она. – Я чуть не уехала без тебя.

Я заглянул ей в глаза и спросил:

– А что случилось? Неужели тебя выписали?

– Да! Меня полностью заштопали! – со смущенной гордостью заявила Марина. – Маслов превзошел самого себя. Это он сам так признался. Правда, я должна еще три дня носить повязку, и еще мне выписали кучу всяких мазей… Но, в общем, все позади!

– Я страшно рад за тебя! – сказал я. – Значит, мы прибыли вовремя. Я тут на машине с Чеховым.

– Он звонил мне и сказал, что ты болен! Я так расстроилась…

– Это была легкая простуда, – соврал я. – Просто не хотелось тащить сюда инфекцию.

– Вообще-то выглядишь ты неважно, – сочувственно заметила Марина. – Наверное, ты слишком рано вышел.

– Ты, кажется, тоже выходишь досрочно! – засмеялся я. – Хотя, надо признать, ты-то выглядишь великолепно!

– Ой, Володя! – таинственным шепотом произнесла вдруг Марина. – Ты знаешь, как меня стараются отсюда выпроводить! Ведь мне даже сделали перерасчет и вернули четыре тысячи! Это уже ни в какие ворота не лезет…

– В самом деле? Вернули? – поразился я. – Это фантастика! Похоже на взятку. Плата за молчание?

– Я сначала не хотела даже их брать… – призналась Марина. – Но они на меня чуть не накричали, и я плюнула и взяла!

Я тут же вспомнил про ящик коньяка и с жаром сказал:

– Ты поступила совершенно правильно! Но мне интересно, кто именно упрашивал тебя принять деньги?

– Сначала доктор Маслов, потом бухгалтер и, наконец, сам босс… При этом он сердился и прятал глаза. Я понимаю, что совесть у него не чиста, но интуиция мне подсказывает, что к убийству он не причастен. Он больше похож на человека, который ждет удара, но не знает, откуда он последует… В конце концов, что он такого сделал? Помогал изменить внешность людям, за которыми охотились убийцы…

– Ого! – заметил я. – Что значит небольшая денежная компенсация! Мировоззрение меняется просто на глазах! Между прочим, убийцы охотились не за безобидными скаутами, смею тебя уверить!

– Да-а! У меня совсем все в голове перемешалось! – с виноватым видом сказала Марина. – Я даже не поинтересовалась, чем закончилось твое ночное приключение! А ведь я не спала тогда до утра!

– Нам тоже не удалось поспать. Но зато мы выяснили, что второй пациент был материально ответственным лицом в одном очень закрытом акционерном обществе. Но не выдержал этой ответственности и бежал. Вместе с кассой. Наверное, ему не хватало денег на операцию…

– Вы разговаривали с ним? – спросила Марина.

– Немного, – ответил я, невольно ощупывая затылок. – В общем, он оказался очень скромным парнем. Его биографию нам рассказали его товарищи, которые пришли навестить больного. Они принесли апельсины и не знали, кому их отдать, потому что он опять сбежал. Совершенно не выносит человеческого общества!

Глаза Марины расширились.

– Как, опять? – ахнула она. – Здесь опять намечалось убийство? Но… Если ты видел этих людей, – подозрительно спросила она, – как же ты остался жив? Ты что-то недоговариваешь!

– Ну, знаешь! В общем, нам удалось договориться, – смущенно сказал я. – Мы сошлись на ящике коньяка. Тогда они обещали закрыть глаза. Причем Чехов согласился оплатить половину…

– Что ты мне голову морочишь! – рассердилась Марина. – Рассказывай правду! Ты был ранен? Где ты был эти три дня?

– Все окончилось легкой простудой! – клятвенно заверил я. – О какой ране ты говоришь?

– Ладно, потом разберемся! – сверкнув глазами, сказала Марина. – Сейчас я сложу вещи, и мы пойдем…

Она укладывала в сумку одежду и заметно нервничала. Взгляд у нее был при этом отсутствующим – видимо, она перебирала в уме все известные ей формы ранений.

– Я готова! – сказала наконец она, строго на меня посмотрев.

С короткой стрижкой, в узкой юбке и кожаной курточке она была похожа на роковую женщину из немого кинофильма двадцатых годов – из тех, что безжалостно разбивают мужские сердца. Я невольно залюбовался ею.

– Пойдем же! – уже жалобным голосом сказала Марина, сразу делаясь похожей на обиженного ребенка. – Честно говоря, я так устала от этой больницы, что еще бы день-другой, и я сама бы заплатила еще четыре тысячи, лишь бы отсюда вырваться.

– Вот видишь, значит, у тебя двойной выигрыш! – сказал я и взял у Марины сумку.

Мы вышли из палаты и зашагали по коридору, провожаемые завистливыми взглядами больных. Откровенно говоря, я тоже был рад покинуть это несчастливое здание. Может быть, даже с удовольствием выбросил бы из головы все, что с ним было связано, и никогда больше к этому не возвращался, но я понимал – обстоятельства завязались слишком тугим узлом, чтобы можно было надеяться, будто они развяжутся сами собой. Даже если я позволю себе роскошь забыть, кто-то из участников этой драмы рано или поздно напомнит о себе сам.

И как бы в подтверждение моих мыслей один из участников напомнил о себе, едва мы спустились на первый этаж. Михал Михалыч Миллер, высокомерно выслушивающий через плечо объяснения какого-то юнца в белом халате, увидев нас, вдруг моргнул, ссутулился и, отстранив коротенькой ручкой юнца, быстро пошел нам наперерез.

– Добрый день! Добрый день! – через силу улыбаясь, проговорил он, делая округлый жест руками. – Я бы очень просил вас заглянуть ко мне в кабинет! Надеюсь, вы не будете возражать? Я вас долго не задержу!

Я внимательно посмотрел на него. Взгляд МММ был полон какой-то неизбывной горечи. Щеки-булочки его заметно опали и не отличались завидным румянцем. Он действительно напоминал человека на распутье, где направо пойдешь – коня потеряешь, а налево – и вовсе голову… Кажется, ему не терпелось поговорить и, может быть, попытаться хоть одним глазком заглянуть в наши карты.

В общем, это совпадало с моими намерениями, и я согласно кивнул. Нельзя сказать, что на лице Миллера отразилась радость или хотя бы удовлетворение, скорее это можно было назвать возросшим нетерпением.

– Тогда прошу! – сказал он с легким полупоклоном.

Марина быстро приподнялась на цыпочки и шепнула мне в ухо:

– Иди один! Я буду ждать тебя в машине, дорогой!

Миллер несколько растерянно посмотрел ей вслед и хотел что-то сказать. Но я намеренно опередил его.

– Как я понимаю, вы хотите нам что-то сообщить? – сказал я. – Уверяю вас, мне вы можете сказать все. Моя подруга не совсем хорошо себя чувствует…

Миллер зорко взглянул на меня.

– Но уж свою работу мы сделали! – проворчал он. – У доктора Маслова золотые руки!

– Я в этом никогда не сомневался, – вежливо сказал я.

Миллер посмотрел на меня очень недоверчиво и повторил:

– Однако прошу вас! Не будем стоять здесь на виду…

Мы прошли в кабинет, где Михал Михалыч, усадив меня в кресло, два или три раза быстро прошелся по начищенному паркету из угла в угол. В этот момент он отдаленно напоминал вождя, выдумывающего декрет. Наконец он остановился возле широкого окна, из которого был виден двор, облетевшие деревья и синие небеса, и нервно сказал:

– Вот и зима на носу! Знаете, что это такое? Кошмар! Сбои в отопительной системе, очистка территории…

– Вы хотели поговорить со мной об отопительном сезоне? – осторожно поинтересовался я.

– Нет, разумеется, нет! – сердито сказал Миллер и резко повернулся. – Собственно, я даже не знаю сам, о чем я хочу с вами поговорить! Я совершенно дезориентирован! И все началось, гм, с вашей подруги… Я вынужден заниматься совершенно нелепыми вещами! Меня без конца вызывают на допросы, которые лицемерно называют беседами… На меня натравили муниципальную комиссию для того, чтобы выявить у меня финансовые нарушения. А все началось с того безумного дня, когда к нам на лечение легла ваша подруга!

В голосе его звучала совершенно искренняя обида. По-моему, он ни минуты не сомневался, что стал жертвой наших интриг. Я попытался направить его размышления в иное русло:

– Не хочется вас разочаровывать, но, по-моему, все ваши неприятности начались с убийства на вашей автостоянке.

Миллер посмотрел на меня убийственным взглядом и всплеснул негодующе руками:

– О чем вы? О чем? Но ведь не было никакого убийства! Это плод фантазии вашей подруги!

Я переждал его вспышку и рассудительно заметил:

– Возможно, до поры вам будет несложно утаивать этот факт от следователя, но я-то знаю, что убитый – Лебедь Анатолий Николаевич – тайно оперировался лично у вас, а его убийца, проходивший здесь под фамилией Краснов, тоже лежал в вашей клинике…

Михал Михалыч раскрыл рот и несколько мгновений смотрел на меня, не произнося ни слова. Потом он, спохватившись, повернулся ко мне спиной и, крадучись, пробрался к своему креслу. Усевшись за стол, он словно почувствовал под собой опору и уже окрепшим голосом заявил:

– Не знаю ни того, ни другого! Равно как и ни о каких тайных операциях!

– Так я и предполагал, – заметил я. – Но в данном случае неважно то, что вы говорите… Важно то, что я знаю! Лебедь лечился у вас. Оперировался! Но ему не повезло. Второму пациенту повезло чуть больше – он успел навострить лыжи. Вас не удивило его внезапное исчезновение?

Миллер посмотрел на меня с глубокой тоской и тем не менее твердо сказал:

– Не понимаю, о ком вы?

– К сожалению, не знаю, под каким именем он у вас числился, – небрежно ответил я. – Мне известна только его кличка – Бухгалтер. Полагаю, вы уже уничтожили все записи, имеющие отношение к этому пациенту? Но, уверяю вас, если следствие проявит настойчивость, рано или поздно кто-то из ваших сотрудников даст показания. Тем более что я тоже не намерен отступать. Я знаю, кто был наводчиком у бандитов. Мне осталось выяснить, кто стоял за спиной этого человека – вы или кто-то другой…

После этих слов наступила, что называется, немая сцена. У Михал Михалыча побледнел нос. Несколько секунд он смотрел в пространство, словно борясь с надвигающимся обмороком, но потом произнес неожиданно деловым тоном:

– Да, вы крепкий орешек! Ну что ж! С судьбой трудно спорить. Итак, поговорим серьезно. Сколько вы хотите?

– Нисколько! – ответил я.

Миллер снова начал сердиться, он заерзал на стуле и впился в меня глазами.

– Что значит – нисколько? Вы же пришли шантажировать меня?

– Позвольте! – с веселым изумлением напомнил я. – Никто к вам не приходил! Вы сами позвали меня в кабинет!

– А! Да! Верно! – смешался Михал Михалыч и смущенно потер лысину. – Я совсем с вами запутался. Но это ничего не меняет. Вы же хотите, чтобы вам заплатили за молчание?

– Вовсе нет! – ответил я. – Почему вы так решили?

Миллер подскочил со своего места, колобком прокатился по кабинету и пристроился у меня за спиной.

– Но послушайте, – горячо зашептал он мне в ухо. – Зачем вам это нужно? Какая вам разница, чем я зарабатываю на жизнь? Ну да, я кладу иногда людей, у которых имеются, гм… определенные проблемы. Что же в этом плохого? Сейчас весь мир сошел с ума! Одни прячутся, другие догоняют, и всем нужны деньги! Только деньги и деньги! Что же теперь делать? Если я буду следовать букве закона, все мое дело пойдет псу под хвост! Его подхватит другой, еще худший мерзавец, и будет только посмеиваться. Ведь не собираетесь же вы поймать за руку всех мерзавцев в стране?

– Всех нет, – серьезно ответил я. – Пожалуй, такая задача мне не по зубам. Мне бы с вашим убийством разобраться…

Миллер отошел от меня и устало опустился в кресло напротив.

– Мне самому бы хотелось в этом разобраться, – жалобно признался он. – Но, поверьте, я здесь ни при чем! Зачем бы я стал подставлять своих пациентов? Ведь это все равно что резать курицу, несущую золотые яйца! Кстати, от последних пациентов я получил лишь тридцать процентов задатка. Кто мне теперь возместит остальное?

– Может быть, Малиновская? – предположил я.

Михал Михалыч настороженно уставился на меня.

– Почему Малиновская? Что вы имеете в виду? – ворчливо сказал он.

– Именно она подсказывала заинтересованным лицам, где прячутся пациенты, – объяснил я. – Наверное, ей за это неплохо платили.

– Юлия Дмитриевна? – пораженно пробурчал Миллер, делая широкие глаза. – Нет! Ни за что! Я отказываюсь в это верить! Нет-нет-нет, даже и не говорите мне! – замахал он руками и опять вскочил со своего места.

– Как хотите, – пожал я плечами. – Только боюсь, потом вы будете кусать локти. Когда я найду вашу Малиновскую…

Миллера внезапно осенило. Он замер на ходу и ткнул в мою сторону толстым пальцем.

– Вот! Вот что мы сейчас сделаем! – с интонациями Архимеда воскликнул он. – Мы немедленно поедем к Юлии Дмитриевне, и я напрямик спрошу ее об этом! Но вы ошибаетесь, попомните мое слово!

– А вам известно, где живет Малиновская? – спросил я.

– Еще бы мне было это неизвестно! – фыркнул Миллер. – Собирайтесь, едем!

– А почему она несколько дней не выходит на работу?

Михал Михалыч с негодованием посмотрел на меня.

– Я дал ей отпуск за свой счет! – высокомерно заявил он, но тут же, понизив голос, сообщил: – Понимаете, у Юлии Дмитриевны не все ладится с личной жизнью… Она очень красивая женщина, но, как ни странно, именно красавицам чаще всего не везет… Признаюсь вам по секрету, однажды я даже предлагал ей руку и сердце, но увы… Но это между нами!

– Да, конечно, – ответил я, выбираясь из кресла. – В таком случае я подожду вас у ворот. Мне нужно предупредить подругу, что я еду с вами.

Миллер не сразу сообразил, о чем я.

– Ах да! – наконец сказал он. – Разумеется! Я подъеду через пять минут.

Я вышел из кабинета. Теперь я почти на сто процентов был убежден в непричастности Миллера к убийству. Он был, конечно, хитрец и комбинатор, но ситуация заставила растеряться и его. Думаю, ему без труда удалось бы развеять подозрения следствия насчет пациентов-призраков, не попадающих в отчеты, – может быть, с помощью авторитета, может быть, связей и даже денег, – но убийство сбивало его с толку.

Марина мило болтала с Юрием Николаевичем в «Москвиче» и даже не заметила, как я подошел к машине. Я вежливо постучал в стекло.

– Мы уже думали, что МММ запер тебя в своем подвале! – весело сообщила Марина. – Почему ты так долго? Он во всем признался?

– Я с вами не еду, – ответил я с виноватым видом. – Конечно, это свинство, но ты должна простить меня. Миллер хочет вместе со мной навестить Малиновскую для решительного разговора.

На лице Марины появилось огромное разочарование.

– Ну уж этого я от тебя не ожидала! – гневно сказала она. – Бросить меня в такой решающий день!

Я заколебался. Она была тысячу раз права.

– Да черт с ней, в самом деле! – сказал я решительно. – Плевать я хотел на все эти тайны! Едем! Только мне надо тогда предупредить Миллера, а то получится совсем неудобно.

Марина была еще сердита, но взгляд ее уже сделался мягче.

– Знаете что, ребята? – вдруг серьезно сказал Чехов, глядя на пейзаж за окном. – Пусть Володя действительно едет с Миллером… Не нужно, чтобы вас сейчас видели вместе. И более того, я тоже не повезу Марину до дома. Я тебя, Марина, высажу где-нибудь в центре, и ты доедешь оттуда на метро…

Мы оба ошарашенно уставились на Юрия Николаевича, а он спокойно продолжал:

– Не думайте, что я сошел с ума. Ты, Володя, не обратил внимания, но за нами всю дорогу следили. «Вольво» цвета морской воды. Наверное, они ждут сейчас у поворота. Не хотелось бы, чтобы им стало известно, где живет Марина.

– Ну вот… – упавшим голосом сказала Марина. – Во что вы тут без меня вляпались? Сейчас вы еще скажете, что нам не надо пока встречаться…

– Вообще-то, пока не надо бы… – мягко сказал Чехов.

Марина обиженно и печально взглянула на меня. Я пожал плечами.

– Ну и черт с вами! – сердито сказала Марина. – Надеюсь, ты хотя бы не забыл мой номер телефона?

– Ну что ты! – растерянно ответил я.

Признаться, я сам был убит этой новостью. Теперь меня мучил вопрос – кто? Юрий Николаевич догадался, о чем я думаю, и ответил:

– Кто такие – сам пока не знаю… Но подозреваю, что это Щука. Ему нужен Бухгалтер, и пока он не нападет на след, нас с тобой будут пасти…

– Щука? Бухгалтер? – подозрительно спросила Марина. – С кем это вы водите компанию?

– Я все тебе расскажу по дороге, – пообещал Чехов. – А сейчас нужно ехать.

Марина захлопнула дверцу и помахала мне рукой через стекло. «Москвич» зафырчал и помчался по осенней дороге. Через несколько мгновений он скрылся за серой массой деревьев.

Через минуту послышался нарастающий шелест колес и из-за угла забора вывернулся автомобиль хозяина клиники. Несмотря на наши с Мариной недавние предположения, это оказался не джип, а самые обыкновенные «Жигули», да еще и не последней модели. Впрочем, у Миллера вполне могла быть не одна машина.

Он подъехал ко мне и приглашающе махнул рукой. На нем был двубортный плащ светло-серого оттенка, который странным образом смотрелся на нем как медицинский халат. Думаю, он и выбрал его, подсознательно следуя своим профессиональным стереотипам.

Я уселся рядом с ним, и «Жигули» тут же рванули с места, точно Миллер спешил, по крайней мере, на пожар.

– Она живет в районе Арбата, – сообщил он, словно это обстоятельство оправдывало такую спешку.

При выезде на Измайловский проспект я обратил внимание, не присутствует ли тут «Вольво» или еще какой механизм, который легко приспособить для слежки. Ничего подозрительного я не заметил – или глаз у меня не был наметан, или же все силы отвлек на себя Чехов.

Миллер по-прежнему летел как на пожар – с рычагами и педалями управления, с рулевым колесом он обращался так, словно они являлись досадной помехой на пути к цели. Впервые я подумал, что, может быть, эта странная женщина значит для моего спутника много больше, чем убийство, следствие и даже сама клиника.

– Вы давно знаете Малиновскую? – спросил я.

– А? Что? – отозвался Миллер, с трудом вырываясь из паутины собственных мыслей. – Думаю, года два. А что? – В вопросе прозвучало раздражение.

– Нет, ничего, – сказал я. – Просто хотел спросить – вам достаточно хорошо известен круг ее знакомых? Вы что-то говорили о неудавшейся личной жизни…

– Ну говорил! – мотнул головой он. – Но это вас не касается, молодой человек!

Я невесело рассмеялся.

– Вы даже не подозреваете, насколько касается! – сказал я. – Или просто делаете вид, что не подозреваете?

Миллер затормозил на красный свет светофора и враждебно посмотрел на меня.

– На что вы опять намекаете? – спросил он.

– У меня есть серьезные опасения, что ваша медсестра водит знакомство с очень сомнительными личностями. Уже одно это должно было насторожить вас как работодателя. Если вы смотрите на это сквозь пальцы, то это опять же говорит не в вашу пользу.

Зажегся зеленый. Михал Михалыч сделал вид, что целиком сосредоточился на управлении машиной, и целую минуту молчал. Потом он все-таки заговорил, как бы через силу выталкивая слова:

– Вам так и хочется пришить мне соучастие в преступном сговоре? Но к тому, что я вам уже сказал, мне больше нечего добавить… А что касается… Юлия приехала в Москву из Приднестровья. Здесь у нее есть двоюродный брат Геннадий. Он помог ей устроиться и найти работу. Мы познакомились с ней уже значительно позже. Она работала у частнопрактикующего врача… По некоторым обстоятельствам ей пришлось оттуда уйти… Я пригласил ее к себе.

После этих слов он опять замолчал, и по его круглому, совершенно не романтическому лицу пронеслись тени каких-то не слишком приятных воспоминаний. Я терпеливо ждал, не сводя с Миллера глаз. Наконец он открыл рот и неохотно сказал:

– Что ж, может быть, вы и правы! Этот Геннадий тот еще тип. Я бы не желал Юлии такого родственника. Но мы не боги. И, в конце концов, он что-то сделал для нее! Я предпочел бы принимать все как есть…

– А чем все-таки занимается этот Геннадий? – поинтересовался я.

Миллер поморщился.

– Ей-богу, не интересовался! – брезгливо сказал он. – Ну, то есть доходили кое-какие слухи, что он имеет отношение к подпольным публичным домам… Хотя какие они подпольные, если объявления можно найти в любой газете! Эротический массаж, ваши сокровенные желания! Видели, наверное, эту мерзость?

– Ну понятно, – сказал я. – А, простите, не может такого быть, что Малиновская имеет какое-то отношение к бизнесу своего братца?

Миллер смерил меня взглядом, в котором читалось отвращение.

– Вы что – умом рехнулись? – грубо спросил он. – Не смейте даже задавать мне подобных вопросов!

– Как вам будет угодно! – примирительно сказал я. – Я, может быть, не совсем верно выразился… Просто я хотел узнать – могла ваша Юлия Дмитриевна обратиться к своему брату, если ей вдруг понадобится разобраться с обидчиками или настойчивым ухажером? Или она предпочитала обходиться без его помощи?

Миллер заметно помрачнел и угрюмо склонился к рулю. Сначала я подумал, что его трогательная любовь к экзотической молдаванке не вынесла моих докучливых вопросов. Но неожиданно Миллер горько сказал:

– Не представляю, где вы раскопали эту историю! О ней знали три-четыре человека, не больше… Ну да все равно! Действительно, ее брат обещал со мной расправиться, если я не оставлю Юлию в покое. Это были не пустые разговоры! Но, должен сознаться, в пылу страсти я, может быть, переступил какие-то границы. Я чувствовал себя не лучшим образом и отступил сразу. У нас были чисто деловые отношения – в дальнейшем.

– Так-так… – протянул я озадаченно. – А вы не знаете, как можно найти этого Геннадия?

– Вам так хочется его найти? – удивился Миллер. – Кажется, он хорошо известен в районе Тверской под кличкой Грек. Попробуйте поспрашивать, может быть, вам повезет… – Он криво усмехнулся.

Без особой нужды мне ни к чему искать братца, подумал я, но на всякий случай буду иметь его в виду. Хотя бы для того, чтобы меньше заглядывать на Тверскую. Лучше поболтаю с его сестрицей.

Тем временем мы добрались до места. Миллер остановил машину и почти бегом повел меня в один из престижных небоскребов, что выстроили за последнее время. Мы поднялись в лифте на девятый этаж и тем же ускоренным темпом прошагали по коридору до двери квартиры. Миллеру не стоило так надрываться – он задыхался, и кончик носа у него опять побелел.

Нажимая на кнопку звонка, он от нетерпения притоптывал ногой.

На пороге возникла тоненькая девушка с распущенными по плечам волосами. Она близоруко щурилась и рассеянно гладила котенка, сидевшего у нее на руках.

– Юлия Дмитриевна дома? – выдохнул Миллер, заглядывая через ее плечо.

– Она уехала, – мило улыбаясь, ответила девушка. – В круиз вокруг Европы… А меня попросила присматривать за квартирой. Вы зайдете?

Миллер беспомощно оглянулся на меня.

– Что за чепуха? Какой круиз? – воскликнул он, делая плачущее лицо.

Глава 12

Сквозь полузадернутые гардины в комнату вползал матовый свет, напоминавший о снежных тучах, о завьюженных пустошах и о зимних сумерках, которые так завораживают, так усыпляют, что не хочется выбираться из постели до самой весны. Особенно из постели, которая согрета теплом близкого тебе человека. Я выискал в полумраке циферблат часов – они показывали половину восьмого.

Марина еще спала, уткнувшись щекой в подушку. Приподнявшись на локте, я посмотрел на нее. Лицо ее было скрыто разметавшимися волосами, которые в этом неверном свете казались почти черными. Сползшее одеяло позволяло видеть изящные линии шеи и хрупкого плеча. Кожа ее приобрела нежный оттенок топленого молока, и только в том месте, где до недавних пор находился шрам, она была немного светлее и как будто тоньше, словно кожа новорожденного ребенка. Шрам исчез. Это действительно было немного похоже на чудо.

Будто почувствовав мой взгляд, Марина зашевелилась, открыла глаза и улыбнулась сонной, почти счастливой улыбкой.

– И давно ты сверлишь меня глазами? – поинтересовалась она.

– Всю ночь, – уверенно заявил я.

– Ну и врешь, – пробормотала Марина. – Ночью ты был занят совсем другим…

– Разумеется… Но потом…

Марина опять закрыла глаза и, выпростав из-под одеяла руку, коснулась кончиками пальцев моего лица.

– Я так счастлива, – серьезно сказала она, словно во сне. – Теперь на меня можно смотреть без отвращения…

– Только смотреть? – спросил я, невольно потянувшись к ней и впиваясь губами в беззащитное розовое плечо.

Она тихо рассмеялась, не открывая глаз, и обвила мою шею руками. На меня будто нахлынула горячая багровая волна, от которой темнело в глазах и перехватывало дыхание.

И в этот момент пронзительно зазвонил телефон. Я невольно вздрогнул и поднял голову. Наваждения как не бывало. Марина открыла глаза и, посмотрев на мое разочарованное лицо, снова засмеялась. Ее смех постепенно заразил и меня. Мы лежали обнявшись, обессилевшие от смеха, а телефон звонил, не умолкая.

– Ты должен наконец что-то сделать! – сказала Марина. – Иначе он будет дребезжать так до вечера!

– Что сделать – отключить его или снять трубку? – уточнил я.

– Делай что хочешь, – великодушно разрешила Марина. – Потому что у меня предчувствие – это звонят тебе.

– Этого не может быть, – заявил я. – Кто может звонить мне по твоему телефону?

– Ты можешь это немедленно проверить, – предложила Марина.

– Ладно, я проверю, – с угрозой пообещал я. – Но этому человеку здорово не повезло!

Я спрыгнул с постели и босиком подошел к надрывающемуся аппарату. Нахмурившись и выпятив грудь, я поднес трубку к уху и мрачно сказал: «Слушаю!»

– Ну наконец-то! – произнес в трубке хрипловатый голос Чехова. – А я уже приготовился к тому, что ты лежишь с перерезанным горлом – как пишут в протоколах, труп лежит головой на север…

– Свинья ты, Юрий Николаевич! – с чувством сказал я.

– За свинью ответишь! – в тон мне откликнулся Чехов. – Тем более что мы договорились не подставлять Марину, а ты эту договоренность тут же и нарушил…

Я беспомощно оглянулся – очень трудно оправдываться и возражать, когда ты в костюме Адама. Но Марина вовсе не собиралась приходить мне на выручку. Положив подбородок на кулачки, она с веселым любопытством разглядывала меня. Я совсем смешался и умоляюще сказал в трубку:

– Юрий Николаевич! Ради бога, давай отложим этот разговор! Позвони попозже… Или лучше я сам тебе позвоню!

– Я звоню не затем, чтобы почесать языком! – сердито напомнил Чехов. – Я хочу знать, живы ли вы? И, уверяю тебя, это не праздное любопытство. С меня, например, не сводят глаз… Но я-то могу постоять за себя! Чего никак нельзя сказать о двух несмышленышах…

– Но-но, осторожнее со словами! – предупредил я. – И, между прочим, вчера я очень тщательно все проверил – «хвоста» за мной не было!

– Твоими бы устами… – скептически протянул Юрий Николаевич. – Но однако же я сгораю от нетерпения! Ищу тебя с раннего утра. Ты видел вчера Малиновскую?

– Знаешь, Юрий Николаевич, подожди минутку! – взмолился я, положив трубку на стол, поспешно оделся.

Передать ему, как был огорошен случившимся Миллер, как он был ошарашен и смят, я, конечно, не мог. Если это было сыграно, то сыграно с высочайшим мастерством и Михал Михалыч мог украсить своим талантом лучшие сцены мира. Но, по-моему, он был совершенно искренен, и его чувства к Малиновской просто выходили далеко за рамки обычной заботы начальника о подчиненной. Поэтому я просто сказал Чехову:

– Малиновскую мы не видели. Мы приехали в район Арбата, позвонили в квартиру, но там была лишь юная подружка, которой доверили наблюдать за жилищем. Сама пани Малиновская, по слухам, отбыла в круиз вокруг Европы.

– Постой, почему в район Арбата? – недоумевающе перебил меня Чехов. – Насколько мне удалось выяснить, ее голубая «Тойота» числится по адресу Петровский бульвар, 26 «б».

Теперь пришел черед удивиться мне.

– Ты что такое говоришь, Юрий Николаевич! – возмутился я. – Откуда ты взял этот адрес? Может быть, ты что-то перепутал?

– Ну вот еще! Запомни, юноша, я никогда ничего не путаю! – зловеще сказал Чехов. – Именно поэтому ты до сих пор еще жив… А чем тебе не понравился мой адрес?

Я почесал в затылке и неуверенно ответил:

– Ты понимаешь, этот адрес принадлежит врачу Заболоцкому… Тому самому, который давал Марине направление в клинику…

– Ах ты черт! – изумился Чехов. – В самом деле, что ли?

– Это абсолютно точно!

– Тогда… Тогда, может быть, стоит поискать эту дамочку где-то возле него?

– Я попробую, – сказал я. – Дело в том, что мы с Маринкой все равно собирались к нему заглянуть. Он просил показать ему результаты лечения.

– А кстати, как результаты? – спросил Чехов.

– Прекрасно! – ответил я и трижды плюнул через плечо. – Я даже не ожидал этого от такой суматошной больницы.

– Ну, положим, больница-то тихая, – строго заметил Чехов. – Суматоха от вас пошла.

– Тоже верно, – вздохнул я. – Ну ладно, Юрий Николаевич, до свидания! Я забегу к тебе сегодня… или лучше завтра! Как узнаю что-нибудь, так и забегу.

– Ну до свидания! – сурово ответил Чехов. – Будь осторожнее и почаще оглядывайся! Я не за тебя боюсь, а за Марину!

Услышав вслед за этим короткие гудки, я положил трубку и обернулся.

– Чехов за тебя боится, – радостно проговорил я, но Марины уже не было в комнате, а из ванной доносился шум воды.

Через десять минут она появилась, раскрасневшаяся, воодушевленная, и, делая большие глаза, призналась мне:

– Понимаешь, я никак не могу привыкнуть к своей новой коже! Мне все время кажется, что от неосторожного прикосновения она моментально лопнет, покроется язвами, ну и так далее… Так может быть?

– От очень неосторожного может, – серьезно ответил я. – Особенно если будет прикасаться кто-то посторонний…

– Все! Отныне ты не прикасаешься ко мне даже пальцем! – объявила Марина. – Я не могу рисковать своей новой кожей…

– Ах, вот как! Значит, я теперь посторонний?

– Да, теперь мне придется пересмотреть все свои старые связи, – засмеялась Марина. – Так всегда бывает при смене имиджа.

– Дался тебе этот имидж! Для меня ты нисколько не изменилась.

– Ты просто слеп! – шутливо надула губы Марина. – И с таким человеком я делилась самым сокровенным! Сейчас же скажи, что ты ошибся!

– Разумеется, я ошибся, – подтвердил я. – Ты стала еще прекраснее…

– Это уже лучше, – кивнула Марина. – Но окончательное прощение ты можешь заслужить, если немедленно отправишься на кухню и сваришь кофе!

– Слушаюсь, моя повелительница! – покорно ответил я.

За завтраком я все-таки сообщил Марине, что Чехов за нее беспокоится. Заодно я рассказал об адресе, за которым числится голубая «Тойота» Малиновской, и предложил навестить доктора Заболоцкого сегодня же.

– Кстати, он сможет окончательно развеять опасения насчет хрупкости твоей новой кожи, – заметил я.

Марина задумчиво помешала ложечкой кофе.

– Значит, получается, что Малиновская катается на автомобиле доктора Заболоцкого? – сказала она. – Но ты ведь, кажется, упоминал, что его жена очень ревнива? Как же она терпит подобное обстоятельство?

– Может быть, она вовсе его и не терпит, – пожал я плечами. – Недаром их семейные сцены стали достоянием гласности… Доктору было чертовски неудобно, когда я оказался свидетелем скандала…

– О! Может быть, Малиновская его любовница? – предположила Марина.

– Это очень может быть, – кивнул я. – Но в любом случае он должен что-то знать о ней, кроме анатомии…

– Фу, как ты циничен! – сморщила нос Марина. – Когда я слышу высказывания о женской анатомии, мне хочется стать феминисткой!

– Не вижу ничего циничного в анатомии, – возразил я. – Равно как и в физиологии или, например, в психиатрии. По-моему, быть феминисткой гораздо циничнее. Феминизм противен человеческой природе…

– Одним словом, наш милый доктор тоже попал в число подозреваемых, – сказала Марина. – Только не представляю, каким образом ты собираешься из него что-то вытянуть?

– Я применю свой обычный способ – спрошу его прямо в лоб!

Марина подняла глаза, и на лице ее отразилось глубокое сомнение.

– Надеюсь, что после этого ты не получишь, как обычно, по затылку? – со вздохом сказала она. – Он у тебя и так еще не зажил…

– Ты заметила? – с неудовольствием сказал я.

– Еще бы! Кстати, ты слишком многое стал от меня скрывать. Мне это совсем не нравится…

– Да ничего я от тебя не скрываю. Просто, когда бродишь по темным коридорам, обязательно заденешь за что-то головой.

– Например, за рукоятку пистолета… – подхватила Марина.

– Ну ты преувеличиваешь… – пробормотал я.

– В общем, я запрещаю тебе отходить от меня дальше трех метров, – заявила Марина. – Отныне ты будешь постоянно находиться под присмотром!

– Вот тут ты ошиблась, – заметил я. – Наоборот, нас никто не должен видеть вместе. Или ты забыла, что сказал Чехов? Не исключено, что за мной следят. Если они узнают о тебе, ты окажешься без защиты…

– Интересно! А ты на что? – удивленно сказала Марина.

– Но я же не могу быть с тобой каждую минуту!

– А почему? – Марина внимательно посмотрела мне в глаза.

Между нами возникла многозначительная пауза.

– Ты предлагаешь мне переселиться в твою квартиру? – волнуясь, спросил я.

– Я была бы счастлива, – серьезно ответила Марина.

– Если я так просто могу сделать тебя счастливой, то я тоже счастлив, – сказал я.

– Ну вот, можно считать, что объяснение состоялось? – засмеялась Марина. – Это нужно отметить шампанским!

– Обязательно! – горячо сказал я. – Пойдем в ресторан или проведем вечер дома при свечах? Между прочим, у меня тоже есть квартира… Ты могла бы жить у меня.

– Я пока не готова к генеральной уборке такого уровня, – сокрушенно сказала Марина. Она еле сдержала улыбку.

– Я, пожалуй, тоже, – смущенно признался я.

– Итак, решено! – заключила Марина. – Вечером мы устроим ужин при свечах. Твоя задача – раздобыть шампанское. От остальных забот я тебя освобождаю.

– Это великолепно. Об этом любой мужчина может только мечтать, – сказал я. – А пока давай все-таки навестим нашего доктора. Только сделаем так… Я выйду из дома в одиночку, а ты спустя пять минут.

– Мы выйдем вместе! – перебила меня Марина. – Ты уже забыл, о чем мы договорились? Я не желаю жить с сыщиком! Я не желаю петлять по улицам и на бешеной скорости уходить от погони! Кстати, на чем поедем – на машине или на метро?

– Конечно, на метро, – ответил я. – Не стоит пока рассекречивать, что у тебя есть машина…

Марина посмотрела на меня с жалостью.

– Ты скоро сойдешь с ума! – заключила она. – Будешь шарахаться от каждой тени и даже по ночам носить черные очки…

– Сдаюсь, сдаюсь! – поднял я руки вверх. – Действительно, я немного сосредоточился на чужих проблемах. Просто мы еще достаточно глубоко в них сидим. И, согласись, ты первой увидела убийцу!

– Ах, да ничего я не видела! – с сожалением воскликнула Марина. – Знаешь, мне сейчас кажется, что все это мне просто померещилось, честное слово! Может быть, стоило все это забыть? Хотя бы на время…

– Сегодня же и забудем! – пообещал я. – Вот только спросим кое о чем Заболоцкого и тут же забудем!

– Ну хорошо же! – решительно заявила Марина. – Но поедем мы к нему на машине!

Когда мы подъехали к дому Заболоцкого, было около десяти часов утра. Все здесь выглядело совсем иначе, чем в первый раз. Глухое свинцовое небо, голые остовы деревьев и потемневший асфальт, который даже на взгляд казался тверже и холоднее, чем обычно. Художники тоже исчезли с улиц. Наш случайный знакомец в алом шарфе переместился, видимо, в тепло своей мастерской. Его номер по-прежнему лежал в моем бумажнике, и я непременно собирался навестить его в ближайшем будущем. Марине я ничего не говорил – это должно стать сюрпризом.

Мы прошли через дворик, поднялись по ступенькам и позвонили. Дверь открыла прежняя строгая женщина в вечном трауре. Она внимательно и пристально оглядела нас с головы до ног и сообщила, что доктора еще нет.

– Обещал к десяти быть, – сказала она с осуждением, относящимся скорее к нам, чем к отсутствующему доктору. – Будете ждать?

– Если можно, – вежливо сказала Марина.

– Разумеется, можно, – высокомерно ответила траурная женщина. – Иначе я не стала бы спрашивать!

Марина жалобно посмотрела на меня, но в глазах ее прыгали веселые искорки.

Мы сняли верхнюю одежду и прошли в холл, который был погружен в полумрак. Из посетителей, кроме нас, находилась одна женщина, которая неподвижно сидела возле окна на диване, напряженно выпрямив спину и глядя перед собой немигающими, остекленевшими глазами. Она была полностью погружена в свои, видимо, совсем не веселые мысли.

Мне подумалось, что мысли эти касаются утраченной молодости, потому что в остальном женщина выглядела вполне благополучной – начиная от платиновых волос, уложенных в элегантную и замысловатую прическу, и кончая туфлями на высоком каблуке, которые были явно не конвейерного производства. То же касалось и светло-серого костюма, в который было облачено ее все еще стройное тело, вымуштрованное строжайшей диетой. Лицо же словно выпадало из общей гармонии. Оно не подчинялось воздействию ни диеты, ни гимнастики, и его нельзя было украсить золотыми побрякушками. Безжалостное время оставило на нем неизгладимые отметины, и теперь речь шла о том, чтобы найти противоядие, не менее безжалостное.

Мы попытались поздороваться, но наша вежливость осталась без ответа, и тогда я не нашел ничего лучшего, как спросить привратницу:

– Доктор ездит на «Тойоте»?

Женщина смерила меня уничтожающим взглядом.

– Что за фантазии? – фыркнула она. – Доктор ездит на «Ауди». – И тут же вышла в какую-то боковую дверь.

Мы с Мариной переглянулись и смиренно присели на диван, расположенный по другую сторону окна. Женщина, занимавшая по отношению к нам симметричную позицию, по-прежнему сохраняла неподвижность и величие изваяния. Ее взгляд был сфокусирован на входной двери, как на единственном источнике надежды. Я вспомнил, что рассказывала Марина о некоммуникабельности миллеровских пациентов, и, кажется, понял причину этой некоммуникабельности.

– Ну что, будем ждать? – шепнула Марина.

– У тебя есть какие-то сомнения?

– Мне кажется, доктору сегодня не до нас, – объяснила Марина. – Обрати внимание, кроме нас, тут никого нет.

– А как же! – кивнул я в сторону неподвижной дамы.

Марина наклонилась к моему уху и еле слышно произнесла:

– Мне кажется, она сидит здесь уже много дней! Посмотри, какая безнадежность написана у нее на лице!

– Напротив! Только надежда удерживает ее здесь, – возразил я.

– Но что удерживает нас? – сказала Марина. – Я сейчас совершенно отчетливо поняла, что не нуждаюсь в опеке врачей.

– Вообще всех врачей? – подозрительно уточнил я.

Марина засмеялась и обвила руками мою шею.

– Ну, одному врачу я, пожалуй, дам шанс! – обнадеживающе шепнула она.

Дама на соседнем диване впервые зашевелилась и совсем неодобрительно покосилась в нашу сторону. Я осторожно убрал руки Марины со своей шеи и сказал:

– Кажется, мы ведем себя не слишком пристойно. На нас уже обращают внимание!

– Тем более нам следует поскорее отсюда убраться! – заявила Марина.

– Но сегодняшний визит не будет стоить нам ни копейки. Разве это не повод посидеть здесь часок-другой? Здесь тепло и сухо и общество великолепное… – сострил я.

Марина хихикнула, и дама опять посмотрела на нас. Я приложил палец к губам и сделал страшное лицо. Некоторое время мы сидели в тишине, чинно сложив на коленях руки. Стрелки на больших настенных часах, висевших над входной дверью, переползли на половину одиннадцатого.

Шума подъехавшего автомобиля мы не слышали. Собственно, мы не слышали и звука отпираемых замков – хозяин возник перед нами внезапно, точно черт из коробочки. Мы невольно приподнялись со своих мест и поклонились. Заболоцкий скользнул по нас бархатными измученными глазами, кажется, не узнал и ограничился коротким кивком. Затем он шагнул к даме и довольно неприязненно спросил:

– Почему ты здесь? Это неудобно…

Обращение прозвучало достаточно странно… Я понял, что ошибся, как школьник, и, видимо, принял за пациентку саму хозяйку. Мне стало неловко.

– Ты был у адвоката? – без выражения, но громко произнесла женщина.

– Елена! – поморщился Заболоцкий. – В самом деле, неудобно! Мы можем поговорить обо всем позже…

– Мне не о чем с тобой говорить! – отрезала дама. – Я желаю только знать, был ли ты у адвоката?

Заболоцкий беспомощно оглянулся на нас и прошипел:

– Я прошу тебя, Елена! Здесь пациенты. Мы поговорим позже. Ты должна меня выслушать!

– Странно, что ты только сейчас вспомнил о пациентах! – язвительно сказала женщина. – Прием у тебя начался тридцать минут назад.

– О господи! – раздраженно проговорил Заболоцкий. – У меня было неотложное дело! Я тебе обо всем расскажу… В конце концов, мы должны понять друг друга?

– Я давно уже все поняла! – непреклонно заявила женщина. – Мне не надо больше ничего объяснять! Я только хочу получить свое!

– Что свое?! – не выдержал доктор, срываясь на крик. – Что ты называешь своим? Все, чем ты пользуешься, нажито мной неусыпным трудом!

Наши лица сделались каменными – присутствовать при семейной сцене всегда нелегко. А тут еще женщина неожиданно произнесла:

– Голубая «Тойота» тоже? – Оказывается, она только притворялась отстраненной.

Мы с Мариной вздрогнули и переглянулись. Заболоцкий тоже оцепенел, а потом с возмущением сказал:

– Что ты плетешь? Какая «Тойота»?

Женщина не удостоила его ответом, поднялась и с королевской грацией пошла прочь. Заболоцкий с яростью и бессилием смотрел ей вслед. Она поднялась по лестнице и скрылась.

– Может быть, мы зайдем в другой раз? – деликатно произнесла Марина.

Заболоцкий пристально посмотрел на нее и обессиленно потер ладонями пухлые щеки.

– Зачем же в другой? – бесцветно спросил он. – Прошу!

Он распахнул дверь кабинета и вошел первым. Мы неуверенно последовали за ним и увидели, как он снимает плащ и вешает его на крючок – руки его слегка дрожали.

– Прошу, присаживайтесь! – сказал он, оборачиваясь.

Лицо Заболоцкого украсила дежурная улыбка – он сумел взять себя в руки. Мы опустились в кресла, и доктор внимательно всмотрелся в наши лица.

– Кажется, я вас знаю, верно? – с некоторым облегчением проговорил он, неловко улыбаясь. – Вот этот молодой человек всегда приходит ко мне в самый интимный момент…

– Ей-богу, я не нарочно, Александр Анатольевич! – заверил я.

– Анатолий Александрович! – машинально поправил Заболоцкий. – Не смущайтесь. Это я пошутил. Видимо, не слишком удачно… Однако что вас привело ко мне?

Мы объяснили. Лицо Заболоцкого просветлело, и он с облегчением произнес:

– Вот теперь я окончательно все вспомнил! Разумеется! Будет очень любопытно взглянуть на работу коллег… Вы-то сами удовлетворены?

– Пожалуй, да, – кивнула Марина. – Хотелось бы знать, дальше все будет без осложнений или следует чего-то остерегаться?

Заболоцкий кивнул и поспешно облачился в белый халат.

– Прошу пройти в смотровую! – предложил он Марине. – Это недолго. Ваш спутник не успеет даже соскучиться.

Оставшись один, я попытался сосредоточиться и припомнить во всех деталях, как отреагировал Заболоцкий на неожиданный вопрос о голубой «Тойоте», – и решил, что момент растерянности в реакции доктора был основным. Правда, это ничего мне не давало. Пожалуй, вмешательство жены даже повредило моим планам. Теперь Заболоцкий был настороже.

Однако сегодня наш доктор был явно не в форме. У меня появилось подозрение, что он вообще отменил сегодня прием, и наша встреча состоялась абсолютно случайно. Заболоцкий был озабочен чем-то посторонним, не имеющим прямого отношения к косметологии. Что бы это ни было, надо было это использовать.

Вскоре из смотровой вышла Марина в сопровождении Заболоцкого. Он довольно любезно распинался о замечательных результатах, которых добились его коллеги, но было видно, что мысли его находятся далеко отсюда. Дождавшись, пока он выговорится и скажет сакраментальное: «У вас есть еще вопросы?» – я откашлялся и спросил:

– Один вопрос, Анатолий Александрович! Прошу меня заранее извинить, но вопрос этот очень важен для меня, хотя и недостаточно скромен, это я признаю…

Заболоцкий посмотрел на меня, скорее мрачно, чем любопытно, и пробормотал:

– Ну, давайте ваш вопрос!

– Вы знаете медсестру Малиновскую? – сказал я, глядя ему прямо в глаза.

Доктор как будто весь сжался, но ответил совершенно спокойно, размышляя вслух:

– Малиновская… Малиновская… Простите, что-то я не…

– Ту, которая ездит на вашей голубой «Тойоте»! – подсказал я. Звучало, конечно, издевательски, но иначе бы он вспоминал целую неделю.

Взгляд Заболоцкого метнулся по направлению к двери, ведущей в холл. Она оставалась приоткрытой, и у Анатолия Александровича появилось, наверное, сильнейшее желание захлопнуть ее поплотнее. Но он и тут сумел взять себя в руки, осторожно опустился в кресло и оценивающе посмотрел на нас с Мариной.

– Вы что, шантажисты? – с интересом спросил он.

– Ни в коем случае! – гневно возразил я.

– Тогда в чем же дело? – сдержанно поинтересовался Заболоцкий. – Я полагал, что моя личная жизнь никого не касается…

– Да бог с ней, с вашей личной жизнью! – нетерпеливо сказал я. – Меня интересует Малиновская. И не говорите, что не слышали такой фамилии. Десятки людей видели ее сидящей в голубой «Тойоте». Не хотите же вы сказать, что машину у вас угнали?

Заболоцкий посмотрел на меня с отвращением. Наверное, сейчас он с удовольствием засветил бы мне в лоб.

– Хорошо, я признаю, что это моя машина, – неохотно сказал он. – Только не понимаю, зачем об этом оповещать мою жену?

– Это вышло случайно, простите, – смиренно сказала Марина.

– Случайно! – горько усмехнулся Заболоцкий. – Если жена узнает, что моя любовница раскатывает на автомобиле, который принадлежит мне… Эх, да что там говорить!

– Малиновская – ваша любовница? – деловито уточнил я.

– И что же в этом особенного? – с вызовом сказал Заболоцкий. – Вы, молодой человек, впервые узнали, что у мужчин бывают любовницы?

– Вы из меня особенно молодого-то не делайте, – сказал я сердито. – Мне известно, что любовницы бывают у многих, но не все оказываются замешаны в преступления!

Заболоцкий вскинул голову.

– Что вы хотите этим сказать? – выкрикнул он задиристо.

– Все, что хотелось, я уже сказал, – проворчал я. – Это вы лучше скажите, как найти вашу подругу? У меня с ней особые счеты…

Заболоцкий непонимающе уставился на меня.

– Юлия? Преступления? – повторил он изумленно. – Да нет, это бред какой-то! Вы вообще-то в своем уме, юноша? И какие это у вас могут быть счеты с моей женщиной?!

– Знаете что? Если еще раз назовете меня юношей, я устрою вам такой нокаут, что забудете, как вас зовут! – окончательно разозлившись, пообещал я. – Ишь, патриарх нашелся! Завтра вашу подругу объявят во всероссийский розыск – будете объясняться с другими людьми и в другом месте!

Марина встревоженно потянула меня за рукав, опасаясь непредвиденного поворота событий. Но я вовсе не собирался махать руками – просто хотелось поставить на место зарвавшегося коллегу. Он, кстати, сразу же сбавил тон и сказал примирительно:

– Ну-ну, не будем ссориться! Я совсем не предполагал, что мои слова могут вас так рассердить. Вы примите во внимание и мое состояние. Моя семейная жизнь трещит по швам, а вы приходите и заявляете, что моя любовница – преступница! Как, по-вашему, я должен реагировать?

– Лучше бы вы реагировали адекватно, – сказал я. – От вас требуется только сказать, где она сейчас находится.

– Юлия? Да где же она может находиться? – растерянно произнес Заболоцкий. – На работе, наверное.

– На работе ее не видели уже несколько дней, – подсказал я.

– В самом деле? Это странно, – заметил Заболоцкий. – Тогда, скорее всего, дома. Давайте немедленно поедем к ней, и вы при мне с ней поговорите. Я должен все знать. Поедем сейчас же! Она живет недалеко, в районе Арбата…

– Там ее нет! – заявил я. – Уже проверяли. По утверждению девочки, которая присматривает за квартирой, хозяйка отправилась в круиз по Европе!

Заболоцкий, который уже поднялся и снимал белый халат, опять опустился в кресло.

– Кто отправился в круиз? Юлия? Не может быть! Я бы обо всем знал!

– А вы, выходит, не знаете? – с иронией спросил я.

– Вы меня буквально ошарашили! – признался Заболоцкий, обводя нас взглядом. – Я не могу прийти в себя! Преступления, круиз… У меня голова идет кругом!

– Странно, – заметил я. – А я слышал, что у Малиновской брат не в ладах с законом.

– Что брат! – возразил Заболоцкий. – Она не имеет ничего общего со своим братом! Это родство всегда угнетало ее…

– Насколько мне удалось узнать вашу подругу, – мстительно сказал я, – она не кажется слишком угнетенной. Да и с братцем она, по-моему, поддерживает достаточно тесные контакты.

– Не знаю, откуда вы все это взяли! – расстроенно проговорил Заболоцкий. – Юлия – нежное и доверчивое существо… Ей пришлось многое пережить, но грязь как будто не пристает к ней…

– После этих слов вы мне кажетесь гораздо доверчивее, – сказал я. – Но, может быть, вы все-таки знаете, где ее искать, помимо работы и квартиры на Арбате?

Заболоцкий задумчиво покачал головой.

– У нее здесь больше никого нет, – сказал он печально. – Ведь вы знаете, как Юлия появилась в Москве?

– Да, я наслышан, – ответил я. – В ее укоренении здесь большую роль сыграл ее братец. Где он живет?

– Этого я не знаю, – твердо ответил Заболоцкий. – Да и сама Юлия Дмитриевна, поверьте, не поддерживает с ним никаких отношений!

– Но ведь вы должны с ней как-то видеться? – возмущенно заметил я.

– Обычно мы созванивались, – объяснил Заболоцкий. – Теперь мне только остается ждать звонка… Не могу же я, в самом деле, метаться по всей Москве в напрасных поисках!

Он посмотрел на меня с выражением несправедливо обманутого человека – пухлый подбородок его слегка дрожал. Мне ничего не оставалось делать, как только развести руками.

– В таком случае, как говорится, разрешите откланяться! – произнес я с натянутой улыбкой. – Насколько я понимаю, мы вас немного расстроили. Прошу извинить.

– Расстроили! – саркастически отозвался Заболоцкий. – Я огорошен! Но вы здесь ни при чем. Если даже десятая часть того, что вы тут наговорили, правда – это катастрофа!

– Ну, положим, до катастрофы еще далеко, – попытался я подсластить пилюлю.

Заболоцкий пренебрежительно махнул рукой и отвернулся. Марина решительно потянула меня за рукав. Мы покинули кабинет. Я испытывал ощутимую неудовлетворенность. Мой метод лобового вопроса провалился с треском, и теперь я совсем не исключал, что Малиновская в самое ближайшее время может действительно оказаться в европейском круизе.

Марина, кажется, догадывалась, о чем я думаю, потому что в вестибюле, когда я помогал ей одеться, сказала:

– Знаешь, я бы предпочла, чтобы твоя Малиновская провалилась сквозь землю. Давай сегодня о ней забудем, а? Ты помнишь, что у нас намечено на вечер?

– Ну что ты!

Марина взглянула на меня с благодарностью. Мы вышли из особняка, держась за руки. На тротуаре напротив дома красовался темно-зеленый «Ауди». Он показался мне похожим на исполинского жука-бронзовку.

– Дорого бы я дал, чтобы узнать, куда ездил наш доктор сегодня утром! – глубокомысленно заметил я.

– А я не желаю дальше развивать эту тему, – сообщила Марина, демонстративно затыкая уши.

Я не решился далее развивать эту тему, но, когда мы отъезжали, доктор Заболоцкий снова напомнил о себе. Обернувшись, я успел заметить через заднее стекло его неприкаянную фигуру в распахнутом плаще, спешащую к припаркованному автомобилю.

За то, чтобы узнать, куда он едет сейчас, я дал бы еще дороже, но не стал об этом даже заикаться. В конце концов, Марина заслужила этот вечер. Да и я сам, если подумать, тоже его заслужил.

Глава 13

Впоследствии я ни на минуту не раскаялся в своем выборе. Вечер при свечах был прекрасным. Мы никогда еще не чувствовали такую близость друг к другу. Можно сказать, это было открытие самих себя. Наверное, для Марины много значило и то физическое обновление, которое принесла операция. Она чувствовала себя полностью раскованной и свободной. Это было похоже на второе рождение.

Но и я тоже чувствовал себя обновленным и готовым к серьезным решениям и переменам. За последние месяцы отношения наши сделались значительно прочнее и откровеннее, и перемены, видимо, были неизбежны. Но мы не обсуждали никаких планов и не вели серьезных разговоров.

Пожалуй, в памяти моей ярче всего зафиксировались лучистые глаза Марины и колеблющийся волшебный огонек свечи. Порой такой образ значит гораздо больше, чем любые слова.

Но волшебство не продолжается бесконечно. Настало утро, и обыденные заботы снова окружили нас. Кроме всего прочего, позвонил Чехов и поинтересовался, как обстоят наши дела. Я ответил довольно уклончиво, но оптимистически и предложил ему понаблюдать за доктором Заболоцким.

– Малиновская оказалась его любовницей! – сообщил я с энтузиазмом. – Подозреваю, что он где-то ее прячет, хотя вряд ли догадывается о ее зловещей роли в полной мере. Но тут уж ничего не поделаешь – любовь!

– Я не могу раскатывать сейчас по городу, – угрюмо сказал Чехов. – Во-первых, за мной самим следят, а во-вторых, я сейчас иду в гараж – моя колымага не заводится. Придется возиться с мотором. Конечно, я мог бы опять обратиться к Гузееву – это по поводу тех ребят, что висят у меня на хвосте, – но мне уже неудобно. Кстати, что ты скажешь насчет ящика коньяка? Увильнуть, учти, не удастся!

– Переговорю с Мариной, – вздохнул я. – И сообщу тебе.

– Ладно, тогда звоню вечером, – сказал Чехов.

Здесь я немного покривил душой – о выплате нашей доли мы с Мариной договорились уже давно, – мне просто самому неохота раскошеливаться. Но, видимо, отступать некуда.

А во второй половине дня я поехал к себе домой, чтобы взять кое-какие вещи. Марина предлагала подвезти меня на машине, но я предпочел ее не беспокоить.

– Эдак я совсем разучусь ездить на метро, – сказал я.

– Ладно, только возвращайся поскорее! – напутствовала меня Марина.

Я вышел из дома в отличном настроении. Жизнь казалась безоблачной и прекрасной. Никаких зловещих фигур, плетущихся за мной по пятам, не было даже в помине. Рана на затылке совсем затянулась.

В радужном настроении я приехал к себе на Смоленскую, поднялся на седьмой этаж и вошел в квартиру. Сейчас она показалась мне совсем заброшенной и осиротевшей. Привычный разгром после уюта Марининой квартиры резал глаз. Первым побуждением моим было даже желание прямо сейчас разделаться с беспорядком раз и навсегда. И лишь огромным усилием воли мне удалось удержать себя от решительных действий.

Сложив в чемоданчик кое-какую одежду, я покинул свою берлогу – признаться, без сожаления. В голове моей крутились смутные планы на сегодняшний вечер. Мне хотелось не утерять атмосферу праздника, которая окружала нас накануне. Я раздумывал о том, какой сюрприз можно устроить сегодня – ресторан, театр, неожиданный подарок?

Пока я ломал себе голову, жизнь подбросила сюрприз мне самому, в самый неподходящий момент. Уже подходя к метро, я наткнулся в толпе на какого-то человека и, наскоро извинившись, собирался продолжить путь, но смутно знакомый голос, сопровождаемый ощутимым запахом перегара, остановил меня. Я всмотрелся в сутулую долговязую фигуру и воскликнул:

– Николай Петрович! Вы? Какими судьбами здесь?

Груздев, длинный, измотанный и полупьяный, разглядывал меня с затаенной надеждой, которая в его взгляде уживалась с явным ко мне отвращением.

– Я здесь неподалеку живу! – раздраженно объявил он. – Кстати, первый раз мы тоже, кажется, где-то здесь встретились?

– Ну, встретились мы, пожалуй, не здесь, – возразил я.

– А вы знаете, что меня выперли из клиники? – с вызовом спросил Груздев.

– Да, я слышал об этом, – сочувственно сказал я.

Николай Петрович посмотрел на меня с подозрительностью нетрезвого человека и сказал:

– Небось радуетесь? Но учтите – хирург моего уровня всегда найдет себе место!

В его словах, несмотря на запальчивость, особой уверенности не было. Судя по внешности Груздева, места он все-таки еще не нашел. Пожалуй, он являл собой классическую картину безработного – лицо, слегка припухшее от напитков, будто еще больше вытянулось из-за обильно покрывавшей его щетины. На макушке все та же вытертая кепочка. Плащ измят и забрызган снизу дорожной грязью. Из распахнутого ворота выбивались последовательно – скрученный серый шарф, сбившийся набок галстук и засаленный воротничок рубашки. Глядя на него, я невольно начинал чувствовать себя виноватым.

– Помилуйте, чему же мне радоваться? – возразил я Груздеву. – Ведь я против вас ничего не имею!

– В самом деле? – надменно спросил Николай Петрович, мрачно глядя на меня сверху вниз. – Почему ж меня в таком случае выгнали с работы?

– А какая здесь связь? – опешил я.

– Это случилось после того, как появились вы, – убежденно заявил Груздев.

– Не преувеличивайте! Когда я появился, вы еще работали! Вас уволили, когда я исчез!

Груздев опять недоверчиво уставился на меня и долго обдумывал услышанное.

– Да! Я высказал все, что о них думаю! – объявил он наконец. – Будьте уверены, они напугались! Но я был в этот момент слегка пьян – формально они имели право придраться…

– Ну вот видите! – сказал я. – Так что вы совершенно напрасно киваете в мою сторону… И что же вы такого наговорили господину Миллеру?

Груздев торжествующе сверкнул глазами.

– Я им все сказал! Перетряс все их грязное белье…

– А все-таки? – подбодрил я его.

– Вас это интересует? – сурово спросил Груздев. – Давайте где-нибудь сядем, и я вам расскажу, как это было… Во-он на той стороне есть уютное местечко. Вы не торопитесь?

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал его палец, и увидел маленькую пивную. Пива мне не хотелось, задерживаться тоже, но все-таки я согласился на предложение опального доктора, потому что надеялся услышать что-нибудь мне неизвестное.

Мы перебрались по подземному переходу на другую сторону улицы и вошли в пивбар. Груздев, желая произвести впечатление, оставил меня возле высокого круглого столика и отправился за пивом. Он принес две блестящие фирменные кружки, наполненные темным янтарным напитком, и поставил одну перед моим носом. Затем жадно припал к своей и на минуту забыл обо всем на свете.

Утолив первую жажду, он немного приободрился, и даже в глазах у Николая Петровича появилось что-то, похожее на юмор.

– Что же вы не пьете? – добродушно сказал он. – Здесь хорошее пиво, чешское… Что бы мне ни говорили, а лучше чешского пива нет!

Для приличия я отхлебнул глоток горьковатого ароматного напитка и сказал:

– Так что же там насчет грязного белья?

Груздев посмотрел на меня, насмешливо прищурившись. Кажется, хорошее настроение возвращалось к нему. К сожалению, вместе с настроением вернулась и развязность, свойственная выпивающим людям, – тот особенный панибратский тон, который в любой момент мог сделаться или оскорбительным, или заискивающим в зависимости от обстоятельств.

– Вы всегда интересуетесь грязным бельем? – небрежно спросил Груздев и тут же расхохотался. – Ах, да! Вы же милиционер! Вы делаете это по долгу службы, не так ли?

Мне пришлось благожелательно улыбнуться и кивнуть. По правде говоря, я и сам уже забыл, что ранее отрекомендовался перед Николаем Петровичем работником органов.

– Так-так… – протянул Груздев, критически разглядывая остатки пива в своей кружке. – Пожалуй, надо взять еще по одной, как вы думаете? Да вы совсем не пьете! Вы на службе! – Он хитро улыбнулся. – Служба дни и ночи, правильно?

– Да нет, сегодня у меня как раз выходной, – сказал я. – Просто я не большой любитель пива…

– Чепуха! Это прекрасное пиво! – категорически заявил Груздев. – Но вы совершенно правы – мы можем взять чего-нибудь покрепче и пойти ко мне.

Подобная перспектива меня не привлекала, тем более что он до сих пор ничего мне не сказал. Я решил ограничиться той кружкой пива, которой Николай Петрович так щедро угостил меня, и распрощаться с ним. Сделав приличный глоток, я сказал:

– Пожалуй, мне уже нужно бежать… Мы можем выпить с вами как-нибудь в другой раз…

– Другого раза может не быть! – гордо заявил Груздев. – Вы думаете, они мне простят? Каждую минуту я жду расправы. – Он важно кивнул и, отобрав у меня опустевшую наконец кружку, пошел за пивом, пообещав напоследок: – Сейчас я вам все расскажу!

По его самодовольному виду было не похоже, чтобы он боялся расправы, но, возможно, что это была просто пьяная эйфория. Я решил еще немного задержаться, в надежде, что мне удастся все-таки вытянуть из Груздева что-то новенькое.

После второй кружки мне слегка ударило в голову, а ничего существенного хирург так и не собирался сообщать. Вся его информация состояла из неопределенных угроз и не очень оправданного бахвальства.

– Надеюсь, вы уже подцепили этого комбинатора за жабры? – снисходительно бросил он мне в процессе разговора.

– Какого именно? – уточнил я.

– Дядюшку Миллера – кого же еще! – фыркнул Груздев. – Я такого могу о нем порассказать!

– Ну так расскажите! – предложил я. – Вы все ходите вокруг да около – как же я сумею взять его за жабры? Вы бы, Николай Петрович, поконкретнее.

Груздев многозначительно усмехнулся.

– Ишь ты, поконкретнее! – сказал он с иронией. – Может быть, у вас имеется отлаженная система защиты свидетелей? Нет? Вот то-то и оно! Вам бы лишь получить лишнюю звездочку, а у меня речь идет о жизни и смерти…

– Знаете, Николай Петрович, у меня складывается впечатление, что ни черта вы не знаете! А из клиники вас выгнали вовсе не за правду, а за банальное пьянство! Я бы вас тоже выгнал…

Николай Петрович посмотрел на меня весьма враждебно.

– Идите вы к черту! – пробормотал он. – Милиция всегда поражала меня своей тупостью. Ничего странного, что мы живем в таком преступном обществе.

– Ну вы не очень-то, – не слишком уверенно заметил я. – Насчет тупости… Ваше беспредметное бормотание тоже не свидетельствует об остром уме…

– Я должен быть осторожен, – мотнул головой Груздев. – И должен быть стопроцентно уверен в собственной безопасности… – Он оглянулся по сторонам. – Здесь говорить опасно. Пойдемте ко мне, и вы услышите такое!

– По-моему, вы просто хотите, чтобы я купил вам бутылку, – предположил я.

Николай Петрович негодующе уставился на меня и долго разглядывал, точно тяжелого и безнадежного больного, который осмелился вносить коррективы в лечение.

– Глупее этого я ничего не слышал! – заявил он наконец с глубочайшим презрением. – Если хотите знать, я могу выкупать вас в шампанском. У меня столько денег, что вам и не снилось! – И он действительно вытащил из кармана скомканный ворох бумажных денег разного достоинства.

Всю эту груду он с победоносным видом высыпал на столик и полез в карман за очередной порцией.

– Уберите, ради бога! – понизив голос, сказал я. – На нас начинают обращать внимание!

Груздев самодовольно усмехнулся и рассовал деньги по карманам.

– Вы получили хороший кусок за молчание? – поддразнил я его.

– Никто не заставит меня молчать! – важно заявил Груздев. – Если я сам этого не захочу!

– Ну слава богу! – сказал я. – Значит, я готов вас выслушать.

– Зато я теперь не уверен, что готов что-то рассказать, – мстительно заявил Груздев. – А мне есть чем вас заинтересовать! Они все у меня на крючке – надутый Миллер, выскочка Маслов… да и эта красотка…

– Вы имеете в виду Малиновскую? – быстро спросил я.

– Малиновскую, кого же еще! – кивнул головой Николай Петрович.

– Что вы знаете о Малиновской? – Он все-таки сумел разжечь мое любопытство.

Но Груздев уже окончательно обиделся.

– Мало ли чего я знаю! – раздраженно сказал он. – Теперь я не скажу вам ни одного слова! Все это умрет вместе со мной…

Откровенно говоря, Николай Петрович мне уже надоел до чертиков. Ничего, кроме пустой болтовни, я от него уже не ожидал. Только фамилия Малиновской смогла пробудить мой угасший интерес. Я вспомнил, что Груздев отзывался о ней если не с любовью, как Миллер, то уж, по крайней мере, с явным восхищением. Это предполагало повышенный интерес моего собеседника к этой особе и как следствие наличие в его памяти какой-то неожиданной информации.

Мне показалось, что все-таки стоит рискнуть, и я примирительно сказал:

– Ладно, Николай Петрович, вы здесь выступали очень убедительно, и я признаю свою неправоту… Раз уж вы при деньгах, я, пожалуй, не откажусь заглянуть к вам в гости… Только прошу вас – давайте ограничимся одной бутылкой, ладно?

Обида у Груздева достигла в этот момент своей критической точки, и, кажется, он был готов послать меня куда-нибудь подальше, но неожиданно сдержался и лишь сказал безрадостно:

– Я вас умолять не собираюсь – мне ваша компания не очень-то нравится! Если Груздев не нужен – Груздев поворачивается и уходит!

Больше всего в пьяницах меня угнетает их чувство собственного достоинства, которое пробуждается всегда неожиданно и, как правило, не вовремя.

– Николай Петрович! Но я же принес свои извинения! – возмущенно воскликнул я. – Чего же вам более? Я готов идти с вами на край света! Если он, конечно, не слишком далеко, этот край…

Возмущенное выражение еще не сошло с лица Груздева, но он через силу усмехнулся, и это было хорошим знаком.

– Ладно, уговорили! – сказал он, меняя гнев на милость. – Сейчас затаримся чем-нибудь и пойдем. Я живу недалеко от метро, так что, думаю, ноги у вас не отвалятся…

Он решительно направился к стойке, опять извлекая из карманов свои измятые капиталы.

– Наверное, лучше зайти в магазин, – предложил я. – Здесь ведь большая наценка!

Николай Петрович пренебрежительно фыркнул и не удостоил меня даже взглядом. Купив бутылку водки, он повел меня к себе, в Денежный переулок, где он жил в стандартном доме и, по иронии судьбы, тоже на седьмом этаже.

Это совпадение как-то сразу расположило меня в пользу неудачливого коллеги, тем более что он оказался, разумеется, холостяком – о чем я смутно догадывался – и таким же, как я, приверженцем беспорядка, что оказалось почему-то полной для меня неожиданностью.

А он им оказался, причем более последовательным, чем я, потому что даже не подумал извиняться за тот бедлам, что царил в квартире. Он просто сразу отправил меня на кухню и попросил достать из холодильника «все, что найду».

Нашел я полкруга засохшей колбасы и огромную, великолепную кисть винограда, отдававшую золотом позднего лета.

– Где снимали урожай, Николай Петрович? – весело спросил я, имея в виду, конечно, виноград.

Но он понял мой вопрос совсем иначе и, ставя на стол бутылку, буркнул:

– Я получил расчет у Миллера. – Он быстро и подозрительно покосился на меня и сказал: – А в чем дело?

– Нет-нет, я спрашиваю вас не о деньгах! – усмехнулся я. – А вот об этом чуде природы!

Николай Петрович равнодушно посмотрел на виноград.

– Ах, вот вы о чем! – поморщился он. – Купил где-то… А где – не помню!

Но, впрочем, где бы он его ни купил, а виноград пришелся весьма кстати – ни Груздев, ни я так и не рискнули притронуться к той колбасной мумии, что мерзла в пустоте холодильника.

Мы пили водку, закусывая виноградом, и Николай Петрович выкладывал мне тайны медсестры Малиновской. В его интерпретации тайны эти заключались только в том, что практически все окружающие ее мужчины «положили на нее глаз».

Поняв, что меня опять обвели вокруг пальца, я ужасно разозлился. Вся так называемая «информация» не стоила и ломаного гроша, а я уже был заметно нетрезв и чувствовал себя невыносимо глупо. Нужно было уносить ноги, но я все никак не мог заставить себя выйти из-за стола.

Захмелевший Николай Петрович, напротив, чувствовал себя прекрасно и все более входил во вкус. Постепенно с «тайн Малиновской» он перескочил на общефилософские вопросы, изо всех сил стараясь втянуть меня в дискуссию о справедливости и о том, возможна ли она на этом свете.

– Слушайте, Николай Петрович! – не выдержав, сказал я ему. – Справедливости на этом свете, несомненно, нет, потому что иначе я бы не сидел и не убивал время, слушая ваши бесплодные рассуждения!

Груздев ошарашенно вытаращил на меня осоловелые глаза и недоуменно спросил:

– Не понимаю, чем вы сейчас-то недовольны?

– А чем я должен быть доволен? – резонно заметил я. – Ничего нового вы мне не сообщили. Так, одни абстракции. Понимаю, вам нужен собутыльник, но мне время дорого. Так что всего хорошего!

Взгляд Николая Петровича слегка прояснился, он сделал сосредоточенную мину на лице и протестующе сказал:

– Никакой собутыльник мне не нужен! Особенно такой. А про Малиновскую я вам могу рассказать что угодно. Пожалуйста! Что конкретно вас интересует?

«Ну вот, опять начинается сказка про белого бычка», – с досадой подумал я и сказал:

– Да ничего вы не знаете! Вы хотя бы в курсе, что Юлия Дмитриевна исчезла?

Груздев самодовольно усмехнулся и загадочно посмотрел на меня.

– Ну это, пожалуй, слишком сильно сказано – исчезла! – с превосходством ответил он.

– Вот как? – удивился я. – Может быть, вам известно, где ее можно увидеть?

Николай Петрович важно кивнул. Я не поверил своим глазам.

– Нет, в самом деле? Может быть, вы имеете в виду ее квартиру на Арбате?

Николай Петрович не менее важно помотал головой.

– Тогда где же она находится? Вы можете назвать это место?

Груздев независимо откинулся на спинку стула и принял совершенно неприступный вид.

– Назвать не могу, – сказал он. – Но могу сводить вас в то место, где она часто бывает. Годится?

– Что значит – сводить? – рассердился я. – Может быть, мне неинтересно идти туда в вашей компании?

Николай Петрович пожал плечами и презрительно сжал губы. Я понял, что его заклинило и настаивать бесполезно.

– Ну ладно! – согласился я. – Беру свои слова обратно. Когда вы можете меня сводить в это место?

– Хоть сейчас! – великодушно объявил Груздев.

Такая легкость немного настораживала. Я начинал подозревать очередной трюк, за которым ничего не стояло, кроме желания поразвлечься.

– А откуда вам известны места, которые посещает эта роковая женщина? – поинтересовался я.

Николай Петрович ответил неожиданно серьезно:

– Не знаю, поймете ли вы меня… Конечно, это глупость, но… иногда я следил за ней… Куда ходит, с кем встречается… А что поделаешь? Однажды я попытался заговорить с ней, пробудить, так сказать, интерес к своей персоне… Она посмотрела на меня так, словно с ней заговорил, скажем, стол… или дерево. Я для нее не существую. Поэтому мне остается только любоваться издали, иногда…

– Да вы поэт! – заметил я. – И куда же мы все-таки сейчас отправимся?

– Не слишком далеко, – печально ответил Груздев. – В Дегтярном переулке есть одно заведение…

– Опять заведение! – недовольно нахмурился я. – Учтите, если вы снова морочите мне голову, у вас могут быть большие неприятности!

– Ничего я вам не морочу! – с раздражением огрызнулся Груздев. – Не нравится – не надо! Конечно, я не гарантирую, что Малиновская будет там непременно!

Мне подумалось, что день все равно испорчен и лишний потерянный час ничего не значит.

– Хорошо, едем! – решился я. – Только мне нужно позвонить. У вас есть дома телефон?

– В комнате, – равнодушно кивнул Груздев. – Он стоит на телевизоре. А телевизор – на полу, справа от двери – он сломан.

Когда я выходил, он вылил в рюмку остатки водки и сосредоточенно выпил. Я нашел телефон и набрал номер Марины. Она сразу взяла трубку.

– Ты сошел с ума! – взволнованно воскликнула она, едва я начал говорить. – Куда ты пропал? Я черт знает что подумала!

– Все в порядке, – поспешил я ее успокоить. – Правда, я еще немного задержусь, ладно? Дело в том, что, кажется, я напал на след.

Молчание в трубке показалось мне бесконечно долгим.

– Я тебя убью, – наконец сказала Марина.

– Через два часа буду! – заверил я. – Клянусь!

– Не клянись, – сурово сказала Марина. – По-моему, ты выпил?

– Это было нужно для дела, – смущенно объяснил я.

– Ладно, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – проговорила Марина. – Я тебя жду.

Едва я повесил трубку, как появился Груздев – у него был сосредоточенный и самоуглубленный вид человека, который нашел свое место в жизни. Но я знал, что это ненадолго, – лишь только чуть развеются пары алкоголя, Николай Петрович опять начнет нервничать. Поэтому нужно было торопиться.

Мы оделись и вышли из квартиры. Уже у лифта Груздев вдруг спохватился и, хлопнув себя по лбу, сказал:

– Совсем забыл! Подождите меня здесь минуточку!

Он поспешно вернулся в квартиру и захлопнул за собой дверь. Отсутствовал он одну-две минуты. Расслабившись после выпитого, я не придал этому никакого значения. Николай Петрович вышел и, не говоря ни слова, нажал на кнопку лифта, теперь, вне дома, он сделался удивительно молчалив. Может быть, его волновала предстоящая встреча с объектом желания.

Не делая никаких попыток к общению, мы доехали с ним до «Маяковской». Уже шагая по Тверской, я вспомнил, что именно это место рекомендовали мне как вотчину братца Малиновской.

– То заведение, куда мы направляемся, – небрежно заметил я, – тоже контролируется Греком?

– Каким таким греком? – хмуро спросил Груздев.

– Вы разве не в курсе, что у Малиновской есть двоюродный брат Геннадий по кличке Грек?

На угрюмом лице Груздева обозначился интерес.

– Откуда мне знать о ее родственниках? – сказал он недоверчиво. – Тем более с какими-то кличками… Он что – бандит?

– Вроде того, – ответил я. – Вы мне не верите?

– Почему не верю, – буркнул Груздев. – Обычное дело.

– А в то, что сама Малиновская замешана в преступлении? Тоже верите?

– Конечно, верю, – сказал Груздев. – Я ее не идеализирую.

– Любопытное признание, – сказал я. – Обычно все, с кем я говорю об этой женщине, срываются в крик. Никто не верит в то, что у нее могут быть преступные наклонности.

– С кем это вы говорили? – поинтересовался Груздев.

– Да мало ли! Миллер, Заболоцкий… Вы знаете Заболоцкого?

Груздев молча и смачно сплюнул на асфальт, что при желании можно было тоже посчитать за ответ. Однако вслед за этим Николай Петрович потерял всякий интерес к разговору, и взгляд его оживлялся только при виде водочных этикеток в витринах.

Наконец мы свернули в Дегтярный переулок и оказались возле стеклянных дверей обещанного Груздевым заведения, название которого сверкало над входом синим неоном. Запомнить мне его не удалось – то ли «Гавана», то ли «Панама», что-то в этом роде. Николай Петрович торопливо втащил меня внутрь.

Причина этой спешки была весьма банальна – Груздеву опять хотелось выпить. Раздевшись в маленьком гардеробе, мы прошли в зал, отделанный без особого вкуса и старания. Создавалось впечатление, что уютная обстановка не являлась той целью, к которой стремились хозяева ресторанчика. Об истинных целях можно было только догадываться. Впрочем, сильно голову ломать не приходилось – достаточно было взглянуть на вызывающие наряды девушек, согревающихся за дальними столиками чашкой кофе с коньяком, и неподвижные физиономии наблюдающих за ними парней в мешковатых черных костюмах. И тех и других было совсем немного, и они не слишком выделялись сейчас на фоне остальной, довольно разношерстной публики, но то, что они чувствовали себя как дома, бросалось в глаза.

Моего спутника, похоже, не волновали особенности заведения. Он доставил меня куда обещал и теперь мог с чистой совестью заняться своими проблемами. Он бодро потребовал от официанта – неразговорчивого парня с холодными внимательными глазами – бутылку водки и «чего-нибудь закусить», а сам принялся от нетерпения грызть ногти и с раздражением рассматривать зал.

Я обратил внимание, что костюм на нем из хорошей ткани и пошит на заказ, но явно нуждается в чистке и утюге. Изношенная рубашка тоже могла бы быть почище. Но, видимо, Николай Петрович уже перешагнул тот порог, за которым мужчина перестает заботиться о своей внешности.

Наконец официант принес заказ, и Груздев немедленно наполнил рюмки.

– Выпьем, – сказал он. – Кто знает, сколько придется ждать?

Я отрицательно покачал головой.

– Пить больше не буду. И ждать долго мне тоже недосуг. Вы уж как-нибудь один управляйтесь.

Николай Петрович смерил меня насмешливым взглядом. Он уже успел пропустить рюмку и снова обрел некоторое благодушие.

– Сидите трезвым, если это доставляет вам удовольствие, – разрешил он. – Мне в принципе безразлично. Это вы вообразили, что являетесь незаменимым собутыльником.

– Ничего я не вообразил, – разозлился я. – Не забывайте, с кем имеете дело!

Груздев хлопнул еще рюмку и иронически посмотрел на меня.

– А с кем я имею дело? – невинно спросил он. – С милиционером? А вы можете показать свое удостоверение?

Мне вдруг стало неуютно. Я внимательно посмотрел на Груздева, пытаясь понять, знает ли он о моей профессии или это просто пьяное озарение. Во всяком случае, мне показалось, что Николай Петрович наслаждается моим замешательством. А он торопливо выпил следующую рюмку и подмигнул мне.

– Не смотрите на меня волком, – развязно сказал он. – В сущности, мне наплевать, кто вы такой… Только знаете, что я вам скажу? – спросил он достаточно громко.

– И что же вы мне скажете? – нарочно понижая голос, поинтересовался я.

– Бросьте вы эту Малиновскую! – все с тем же апломбом заявил Николай Петрович. – Зачем она вам нужна? Вы любите неприятности?

Это уже было мало похоже на озарение – скорее на откровение. Я грубо схватил Груздева за руку и притянул к себе.

– В чем дело? – тихо, но грозно спросил я. – Что такое у вас на уме?

– Не… не хватайте меня! – выкрикнул Груздев. – Вы не имеете права! Липовый мент!

– Откуда вы знаете, что я не милиционер? – без особой надежды спросил я.

Николай Петрович был как раз в том состоянии, когда на человека не действуют никакие доводы и море кажется по колено. На мой вопрос он ответил коротко и веско, весьма довольный собою.

– Знаю! – сказал он.

В полном бессилии я посмотрел на его небритое злорадное лицо и понял, что самое лучшее – убраться отсюда поскорее. Не говоря ни слова, я встал и пошел к выходу. Груздев, кажется, все-таки окликнул меня, но я даже не замедлил шага.

Однако в следующую секунду я просто остолбенел – в дверях стояла Малиновская собственной персоной!

Ее фигура выглядела весьма мрачной – черное кожаное пальто, гладко зачесанные темные волосы и совершенно неуместные в этой обстановке черные солнцезащитные очки, по контрасту с которыми лицо выглядело необычно бледным. Какое-то мгновение мы разглядывали друг друга, а потом она повернулась и быстро пошла прочь.

Я бросился за ней вдогонку. Правда, у меня хватило ума забрать из гардероба плащ и чемоданчик. Но одеваться я уже не стал и выскочил на улицу.

Малиновская огибала большой черный автомобиль, стоящий у тротуара, намереваясь занять место за рулем. Голова ее была опущена, пальцы она стиснула на воротнике у горла, словно удерживая рвущийся из горла крик.

Я подскочил к машине и успел запрыгнуть на переднее сиденье почти одновременно с хозяйкой. Где-то в уголке мозга мелькнула мысль о голубой «Тойоте», но тут же пропала. Как, впрочем, и все остальные мысли – потому что в тот же миг шею мою захлестнула наброшенная сзади удавка. Я снова попался на этот старый трюк.

Убивать меня не стали – наверное, сначала со мной собирались поговорить. Но ни пошевелиться, ни произнести хотя бы слово я не мог, и мне оставалось только терпеливо ждать, с трудом, как засорившийся шланг, втягивая в себя воздух.

Малиновская как ни в чем не бывало снова вышла из автомобиля, и ее место тут же занял какой-то громила. На этот раз наша встреча с этой необыкновенной женщиной прошла на очень высоком уровне – без взаимных упреков, оскорблений и даже вообще без единого слова. Благодарить за это мне следовало, конечно, коллегу Груздева и собственную непроходимую глупость. Весь вопрос был в том, представится ли мне теперь такая возможность. Об этом наверняка знали люди, сидевшие рядом со мной в машине, но они благоразумно помалкивали, и единственное слово, которое я от них услышал, было «Поехали!».

Глава 14

Не знаю, куда меня завезли, но, кажется, это был район Марьиной Рощи. Определил я это весьма приблизительно – даже не столько определил, сколько предположил, когда с шеи моей наконец убрали веревку и вытолкнули из машины. Я почти задохнулся и едва не терял сознание, поэтому был вынужден опереться о капот машины, от которого исходило умиротворяющее тепло.

Очухаться мне не дали и тут же поволокли куда-то, до боли вывернув руки. Единственное, что я успел понять, – что мы находимся на стройплощадке. Поблизости высилась громада недостроенного многоэтажного дома, зияющая провалами незастекленных окон. Именно туда меня и препроводили, действуя весьма далекими от любезности методами. Внутри здания, где стоял особенный запах камня, строительной пыли и какой-то химии, меня поволокли наверх по широкой бетонной лестнице без перил. Шарканье многих ног отдавалось от голых стен назойливым эхом.

Шли мы долго и поднялись, по моим подсчетам, на уровень седьмого этажа. Цифра эта считается счастливой, и я всегда испытывал какое-то необъяснимое удовлетворение от того, что живу на седьмом этаже, но в данных обстоятельствах мне показалось, что забрались мы чересчур высоко.

Меня втолкнули в большую комнату, по которой гулял холодный ветер, рвущийся, казалось, отовсюду – из пустых окон, из дверных проемов, ведущих в соседние помещения, и даже как будто сверху – из круглых отверстий в бетоне, предназначенных для прокладки электрических кабелей. Затем меня ткнули лицом в стену и обыскали с головы до ног. Когда выяснилось, что оружием я не запасся, меня отпустили и приказали повернуться.

Наконец я смог рассмотреть своих очередных похитителей. Курчавый черноволосый красавчик с горбинкой на носу и выражением абсолютной пресыщенности в глазах не был мне знаком совершенно. Но по некоторому внешнему сходству с Малиновской, а также с обитателями легендарного солнечного полуострова я предположил, что это и есть сам Грек.

Еще двое стриженых крепышей в кожаных куртках, похожих друг на друга, как однояйцевые близнецы, тоже не будили во мне никаких воспоминаний.

И лишь один из компании был мне определенно знаком – хмурый детина с квадратным бритым лицом, которое пересекал рваный ветвистый шрам, уже подштопанный и начинавший превращаться в розоватый свежий рубец.

Детина подошел ко мне почти вплотную и с мрачным удовлетворением разглядывал меня, видимо, припоминая обстоятельства нашей первой встречи. А они говорили не в мою пользу, и рассчитывать на теплый прием было бессмысленно. Поэтому я сразу заговорил, пытаясь невинной болтовней заглушить страх.

– Если имеется желание исправить кое-какие дефекты внешности, могу порекомендовать отличную клинику, – сказал я. – Оттуда, правда, некоторые сотрудники уже сбежали, но оставшиеся творят чудеса…

Детина хищно оскалился и сообщил:

– Он меня узнал, Грек!

– Еще бы! – усмехнулся Грек, почти не разжимая губ.

Но моему знакомцу и этого показалось мало, и он поспешил получить от меня устное подтверждение.

– Узнал меня? – злорадно поинтересовался он.

– Личность вроде не очень вспоминается, – признался я. – А вот шрам точно знаком!

Тут же я получил удар коленом в пах и на некоторое время выключился из беседы.

– Без эмоций, Лева! Без эмоций! – услышал я недовольный голос Грека, сползая по стене на пол.

– Я эту тварь на куски разорву! – обиженно сказал Лева.

– С ним еще побазарить надо! – строго заметил Грек.

Он неслышным шагом приблизился к тому месту, где я, согнувшись в три погибели, корчился от боли. Я увидел носки его модельных туфель, слегка забрызганные грязью.

– И что ты наделал? – опять послышался его укоризненный голос. – Когда он теперь очухается? Я не собираюсь тут ночевать!

– Сейчас я его приведу в чувство! – пообещал Лева и тут же принялся за дело.

Я был удивлен, что в его словаре присутствует такое слово, как «чувство», но оказалось, что означает оно всего-навсего вертикальное положение, потому что, поставив меня грубым рывком на ноги, Лева посчитал свое обещание выполненным. Может быть, он считал, что об остальном я сам позабочусь. И в этом он, надо сказать, не ошибся. Я рассудил, что события достигают своей кульминации и мне не помешает быть в этот момент в здравом уме и твердой памяти.

Последствия от удара еще чувствовались, но я уже мог более или менее свободно двигаться. Другой вопрос, что никто из собравшихся не собирался предоставлять мне свободы передвижения. Входную дверь караулили ухмыляющиеся близнецы. Вплотную подступал бдительный и сердитый Лева, готовый в любую секунду нанести сокрушительный удар. Да и высокомерный Грек занимал такую позицию, что перекрывал путь в соседнюю комнату.

В крайнем случае можно было попробовать прорваться в эту комнату, но только в самом крайнем – уж очень подозрительно оттопыривался у Грека карман пальто, да и особой надежды на эту комнату, по правде сказать, у меня не было.

– Он в порядке! – самодовольно заключил Лева. – Может отвечать!

– Если только вопросы будут не очень трудные, – быстро добавил я. – Соображаю я туго, предупреждаю сразу!

– Мы тебе поможем! – пообещал Лева.

– Кто ты такой? – тут же спросил Грек, испытующе разглядывая меня.

– Если вы имеете в виду профессию, то я – обыкновенный врач. Ничего особенного. Вряд ли могу представлять интерес для таких крутых парней, как вы.

– А какого же ты суешь нос в чужие дела? – с едва сдерживаемым возмущением спросил Грек.

– Вы имеете в виду вашу сестричку? – невинно осведомился я. – Но вы меня неверно поняли. Я просто пытаюсь завязать с ней знакомство. Может быть, я действовал слишком навязчиво, но, как говорится, чувствам не прикажешь…

– Дать ему разок, Грек? – с надеждой спросил Лева.

Грек ничего не ответил, но, видимо, у них существовала своя система знаков, потому что Лева тут же саданул меня в солнечное сплетение. Закрыться я не успел и снова выпал в осадок.

Они дали мне отдышаться и снова завели свою бодягу.

– Кто еще знает про Малиновскую? – спросил Грек. – С кем ты пас ее на машине?

– Бог с вами! Что это за слово такое – пас? – оскорбленно заметил я. – Может быть, я чересчур назойлив, но такого хамства себе не позволю. Дело это интимное, и вмешивать в него посторонних я не собирался…

– Хватит пудрить мне мозги! – разозлился Грек. – А то я из тебя сделаю фарш! Интим нашел! Рядом с моей сестрой ты даже дышать не имеешь права, ублюдок!

– Тут я вынужден с вами не согласиться, – с идиотской рассудительностью сказал я. – Право на дыхание имеет каждая тварь на земле. Это заложено в нас природой…

– Он меня достал, Лева! – злобно сообщил Грек. – Вломи ему еще разок!

Леву не нужно было долго упрашивать – махать руками он любил и умел. Но теперь они слишком уверились в своей безнаказанности, а я успел приготовиться. Мощный, но бесхитростный удар Левиного кулака я принял локтем и с наслаждением врезал в его незащищенную челюсть, вложив в удар всю массу своего тела и всю ненависть, которая накопилась в моей душе.

Раздался смачный хруст, голова Левы откинулась назад, и он повалился на бетонный пол с шумом, напоминающим посадку авиалайнера. Однояйцевые немедленно метнулись мне навстречу, выхватывая из карманов ножи. Однако Грек остановил их, а заодно и меня, демонстративно клацнув затвором пистолета. Обернувшись, я увидел, что черное дуло направлено на мою грудь. Догадка о содержимом карманов Грека оказалась правильной.

– Если будешь дергаться, продырявлю! – довольно хладнокровно произнес Грек.

Я ему поверил. С таким лицом человек способен на многое. Пожалуй, крайний случай, который присутствовал в моих недавних размышлениях, уже наступил, но я по-прежнему не был к нему готов.

– Отойди теперь к стене, – спокойно приказал Грек. – Только повернись спиной. Вот так. Ладони на затылок! И стой так, не вздумай поворачиваться. Ты у нас оказался подвижный мальчик, озорной – и будешь теперь стоять в углу и отвечать на вопросы. За неправильный ответ – удар по почкам, договорились? Ну, приступим!

– Вообще-то я так не договаривался, – со вздохом ответил я. – Но, так и быть, попробуем…

В пустой комнате становилось темновато – за щербатыми окнами уже сгущались сумерки. Я подумал о Марине, которая ждет меня в одинокой квартире, и ждет, кажется, напрасно. Мне стало тошно – так мало у меня осталось надежд. Оставалось единственное – тянуть по возможности время. Но у Грека с ребятами цели были прямо противоположными, и они хотели побыстрее свернуть программу.

– Итак, еще раз – кто знает про Малиновскую и про мокруху в клинике Миллера? – спросил Грек. – Видишь, я с тобой совершенно откровенен и не скрываю того, что знаю. Будь и ты паинькой!

– Ладно, буду, – сказал я. – Знает еще сам Миллер.

В поясницу мне врезалась сталь пистолета. От боли у меня на секунду перехватило дыхание. Правда, от крика мне удалось удержаться.

– Ответ неверный! – назидательно сказал Грек. – Попробуй еще раз!

– Может быть, Заболоцкий? – пробормотал я.

Он изо всех сих ударил меня по второй почке. Тут уж я невольно застонал и буквально прилип к стене. Плакать мне не хотелось, но горячие слезы выступили на глазах сами собой.

– А небольшую подсказочку можно? – спросил я, отдышавшись.

– Какие тебе еще подсказочки? – злобно сказал Грек. – Кто катался с тобой на желтом «Москвиче»?

У пани Малиновской не все ладно с цветовым зрением, подумал я, а вслух обрадованно сказал:

– Ах, вот оно что! Верно, есть у меня друг с «Москвичом»! Между прочим, он работает в РУОПе! Полковник!

– Ты меня напугать, что ли, хочешь? – презрительно сказал Грек. – Плевал я на твой РУОП! Знаешь, где я видел таких твоих друзей?

– Не знаю. А где вы их видели? – бесхитростно спросил я.

Грек с удовольствием объяснил где. Близнецы возле двери одобрительно рассмеялись. Я же, не оборачиваясь, покачал сокрушенно головой и сказал:

– Да, времена изменились! Чтобы дешевый сутенер не боялся полковника из РУОПа, когда такое было? Неладно что-то в датском королевстве, вы не находите?

Моя тонкая ирония была вознаграждена еще одним ударом по почкам. Он получился особенно болезненным, и я решил некоторое время помолчать. Передышка была мне просто необходима. Но подлый Грек не успокаивался.

– Где он живет? – спросил он, дыша мне в затылок.

Я почувствовал, что добром это не кончится, и поспешно назвал первый попавшийся адрес.

– Телефон? – не отставал Грек.

Пожалуй, я мог бы дать ему номер телефона, памятуя о том, как удачно сработал этот номер совсем недавно. Но второй раз вряд ли нам так повезло бы, судьба – дама капризная. Скорее всего, от Чехова потребовали бы немедленного приезда сюда, возможно, на верную смерть.

– Ну, что замолчал? – нетерпеливо сказал Грек.

В этот момент очнулся Лева. Он со слабым стоном заворочался и, судя по звукам, занял сидячее положение. Посыпавшиеся затем из его пасти ругательства свидетельствовали о том, что Лева начал соображать. По-моему, он был немного смущен и пытался скрыть это смущение за показной бравадой.

– Дай мне его, Грек! – с жаром сказал он. – Я вытрясу из него душу!

– Ладно, сиди отдыхай! – пренебрежительно бросил Грек. – Тебе эта работа не по плечу!

– Обижаешь, Грек! – с упреком заметил Лева. – Я удавлю его!

– Отдыхай! – повторил Грек.

Я уже явственно ощутил спиной приближение очередного удара и буквально увидел злорадную усмешку на тонких губах сутенера, как вдруг один из парней, стоявших у дверей, сказал негромко, но с тревожными интонациями в голосе:

– Грек! Внизу кто-то шевелится!

Я услышал, как Грек повернулся на каблуках и вполголоса выругался.

– Так сходи проверь! – раздосадованно бросил он. – Только тихо!

Он тут же опять повернулся ко мне, сжимая в руке пистолет. Но я уже ждал его. Кто бы ни был там, внизу, а другого шанса мне могло уже не представиться. Едва Грек обернулся, я с силой рубанул его по запястью ребром ладони. Пальцы его разжались, и пистолет с лязгом упал на бетон. Оглушительно грохнул выстрел. Где-то у меня под ногами щелкнула и взвыла пуля. Чиркнув по бетону, она заметалась в пустой комнате, нагнав на друзей Грека порядочного страху. Но едва прошло первое оцепенение, мы с Греком одновременно бросились поднимать пистолет.

Далее события вдруг начали разворачиваться с необыкновенной быстротой. Наши с Греком пальцы сомкнулись над пистолетом. Он был легче меня, но дьявольски цепок, и мне никак не удавалось высвободиться из его хватки. А тем временем на подмогу хозяину метнулся разъяренный Лева. И в то же мгновение откуда-то снизу донесся короткий панический крик.

Этот крик отвлек внимание Грека, и я ухитрился пинком ноги оттолкнуть его от себя. Но до пистолета добраться мне не удалось – набежавший Лева всей своей тушей обрушился на меня, и мы, вцепившись друг другу в горло, покатились с ним по грязному полу. С этим бугаем справиться было гораздо труднее, и мне пришлось основательно поднапрячься. Однако в какой-то момент я оказался сверху и успел припечатать его затылок к бетону. Он ослабил хватку, и я тут же вскочил на ноги.

Пистолет Грека опять был направлен на меня, и я решил, что теперь-то уж мне не вывернуться. Лицо Грека дергалось, как у больного. Меня спас его подручный, выходивший в разведку. Он ворвался в комнату с выпученными глазами, что-то нечленораздельно крича. Грек повернулся к нему, пытаясь сообразить, что происходит.

Но уже в следующий момент с лестницы раздался сердитый крик:

– Всем стоять! Ложи стволы!

Грек мгновенно побледнел и, вытянув руку с пистолетом, выпалил в дверной проем. Грохот выстрела эхом покатился по этажам. В ответ с лестничной площадки захлопали выстрелы, обеззвученные глушителем. Один из близнецов вдруг покачнулся и, беспорядочно пошарив руками в воздухе, повалился на пол. От жужжания рикошетирующих пуль у меня на голове встали дыбом волосы.

Второй близнец с удивительным проворством метнулся в соседнюю комнату и спрятался за стеной. Грек, закусив губу, выстрелил несколько раз во входную дверь, с каждым выстрелом отступая на шаг. Наконец он добрался до второй комнаты и юркнул в дверной проем.

Мы остались с Левой вдвоем – он с трудом сел и отполз к фронтальной стене, затаившись в мертвой зоне. С некоторым удивлением я наблюдал, как он достает из-за пазухи пистолет. Мне казалось, что огнестрельное оружие – не его профиль.

– Эй, отморозки! – прозвучал с площадки насмешливый голос. – Кончай шмалять! Все равно достанем! Выходи по одному.

Лева передернул затвор и мрачно посмотрел на меня.

– Твои дружки? – неприязненно спросил он. – Скажи, что ты выходишь! И убирайтесь к чертовой матери!

– Какие дружки? – удивился я. – Мои друзья не стреляют во все, что движется! Скорее это кто-то из ваших…

Лева посмотрел на меня внимательнее и, кажется, сообразил, что я не вру.

– Какого хера вам от нас надо? – крикнул он в сторону двери.

– Бухгалтер у вас? – спросили с лестничной площадки.

Лева недоуменно пожал плечами, он счел эти слова дурацкой шуткой. А я моментально все понял – пока я с самоуверенным и беззаботным видом разгуливал по улицам, люди Щуки неотступно и ненавязчиво следили за каждым моим шагом. И в результате оказались моими невольными спасителями.

– Знаешь, Лева! – негромко окликнул я своего неудачливого соперника. – По старой дружбе я, пожалуй, готов сказать, кто караулит вас на лестнице. Это ребята Щуки, если тебе это о чем-то говорит…

Он посмотрел на меня так, будто я отпустил несмешную шутку.

– Да ладно! – буркнул он недовольно. – У нас с Щукой все в порядке!

– Мне кажется, уже совсем не в порядке! – сказал я, выразительным взглядом окидывая поле сражения.

Это произвело некоторое впечатление, Лева нахмурился и потер лоб – должно быть, у него трещала сейчас голова, и размышления давались с большим трудом. Наконец он пришел к какому-то решению, и оно удивило меня своей нелогичностью. Внезапно выстрелив наугад в сторону двери, Лева в три прыжка пересек комнату и присоединился к своему главарю.

Вслед ему хлопнул одинокий выстрел, и пуля просвистела, как мне показалось, над самым моим ухом. Оставаться в простреливаемой комнате рядом с хладным трупом какого-то сутенерского прихвостня мне показалось крайне неприятным занятием, и я, очертя голову, рванул в спасительную боковую дверь, противоположную той, куда скрылись Лева и Грек.

К моему удивлению, проделать это удалось без труда. Ворвавшись в комнату, я увидел прижавшегося к стене, насмерть перепуганного бандита, чей двойник уже избавился от всех земных забот. Меня он встретил, как родного брата.

– Что будем делать? – с надеждой спросил он.

Я окинул взглядом помещение. Единственное, что привлекло мое внимание, – дверь на балкон. Я выглянул наружу – балконная плита без перил висела над пропастью, продуваемая всеми ветрами. Вторая такая же плита торчала из стены метрах в полутора. Перепрыгни эти полтора метра – и ты уже окажешься в другом подъезде. И расстояние вполне доступное – где-нибудь внизу, на асфальте, его можно перемахнуть шутя, даже на одной ноге. Но здесь, почти на тридцатиметровой высоте, это дело представляется совсем в ином свете. Простая мысль о том, что второй попытки не будет, отравляет все предприятие.

Но я раздумывал над этим лишь несколько мгновений – ни компания чокнутого Грека, ни бригада целеустремленного Щуки меня не прельщала, – я окончательно решил уносить ноги.

Растерянный бандит следил за мной из глубины комнаты недоверчивыми глазами. Может быть, он думал, что я вышел на балкон, чтобы позвать на помощь. Я не стал ему ничего объяснять.

Я встал на дальнем краю плиты и сосредоточенно посмотрел вперед. Ветер дул мне в спину, задирая полы пиджака. Я разбежался и оттолкнулся ногой от края плиты. Какой-то миг подо мной ничего не было, кроме смертельно опасной пустоты, но я даже не успел до конца это осознать – мои подошвы коснулись соседнего балкона.

Не останавливаясь и не оглядываясь, я сразу нырнул с балкона в соседнюю квартиру. Ее тишина и пустота показались мне буквально райскими. Но задерживаться я не собирался и здесь. Пробежав всю квартиру насквозь, я спустился по лестнице без перил и перебрался уже в третий подъезд – по той же схеме, но уже безо всякого риска.

Здесь было совсем тихо – в присутствие внутри здания двух вооруженных банд верилось с трудом. Но они еще были здесь, и я не рисковал пока выходить из дома. На открытом пространстве я был бы слишком заметен, а быстро выбраться со стройплощадки было затруднительно из-за высокой и плотной сетки, окружавшей строительство.

Временно я затаился на лестничной площадке второго этажа, украдкой наблюдая за въездом на стройку, где, кроме черного лимузина Грека, стояли теперь два джипа, проходящие по ведомству господина Щуки. Как бы там ни было, а свинью кудрявому братцу Малиновской я подложил большую.

Теперь ему придется объясняться со Щукой и насчет пальбы, и насчет непонятного Бухгалтера, и насчет роли врача Ладыгина во всей этой катавасии – а это будет трудновато, потому что он и сам не успел ни в чем разобраться.

По всей видимости, сопротивление Грека после моего бегства было недолгим. Скорее всего, посовещавшись со своим Левой, более информированным на этот момент, он решил сдаться на милость победителей. А может быть, его убедили и более веские аргументы, потому что, когда через некоторое время Грек вышел из здания в сопровождении щукинских головорезов, он был бледен и держался левой ладонью за безвольно свисающее правое плечо. Возможно, одна из пуль зацепила его.

Вслед за ним с опущенными головами шли Лева и уцелевший близнец. Им повезло больше, и они свободно двигали конечностями. Один из людей Щуки, в котором я признал своего старого знакомца Лешего, что-то властно сказал Греку, и тот покорно кивнул головой. Парни в длинных пальто расселись по джипам и медленно отъехали от стройплощадки. Грек, зажимая раненую руку, втиснулся на заднее сиденье своего автомобиля – за руль сел Лева, – и они тоже тронулись с места. Видимо, им предстояло ехать на штаб-квартиру Щуки для тех самых нелегких и неприятных объяснений.

Вместе с ними уехал мой плащ и чемоданчик с одеждой. Я длинно и отчаянно выругался. После этого мне стало полегче, но ненамного. В этих каменных клетках, продуваемых сквозняками, было чертовски холодно. Призрак новой тяжелой болезни замаячил передо мной в темноте сырых коридоров. Я поднял воротник пиджака, сунул руки поглубже в карманы и пошел вниз по лестнице без перил.

Но, едва я высунул нос наружу, как чуть не нарвался на засаду. Из сгущающихся сумерек вдруг нарисовалась фигура в черном пальто, неторопливо прогуливающаяся вдоль мрачного фасада. Видимо, его оставили, чтобы он попытался отыскать меня на стройке.

Гангстер с умеренным любопытством прошелся взглядом по черным провалам бесчисленных окон, закурил и все так же неторопливо зашагал обратно – к воротам стройплощадки. Я его очень хорошо понимал – шастать в полумраке по недостроенному зданию, рискуя в любую минуту провалиться в какой-нибудь люк, ему не хотелось. Тем более, как выяснилось, мои координаты им хорошо известны и деваться мне все равно некуда.

У меня уже зуб на зуб не попадал, поэтому, не особенно заботясь о конспирации, я покинул свое убежище, едва внушительная фигура в пальто растаяла в сумерках. Почти вприпрыжку я пересек пространство, отделявшее меня от приоткрытых ворот, и выскочил на улицу. Кроме холода, меня подгоняло еще одно соображение – где-то наверху все еще лежал труп, и если бы меня вдруг застали здесь представители правоохранительных органов, такое соседство не пошло бы мне на пользу.

Насчет своего местонахождения я не ошибся– это действительно была Марьина Роща. Район был мне малознаком, но, поблуждав немного по холодным улицам, я услышал шум железной дороги. Выбравшись к железнодорожному полотну, я побрел вдоль него и наконец вышел к станции метро «Савеловская».

Милиционер, скучавший возле турникетов, посмотрел на мой синий нос с большим подозрением, но проверять документы поленился. Мне было уже все равно: единственное, о чем я мечтал, – это оказаться в тепле.

В поезде я немного пришел в себя и на всякий случай поискал глазами вокруг что-нибудь, напоминающее черное пальто с оттопыривающимися карманами. Слава богу, ничего похожего поблизости не было. И хотя я уже убедился в полной несостоятельности предпринимаемых мной мер предосторожности, на душе у меня стало чуть полегче. Пересаживаясь на Сокольническую линию, я уже полностью обрел душевное равновесие и погрузился в обдумывание того, как половчее объяснить Марине причины моего долгого отсутствия и утраты вполне еще приличного плаща. Мысленно я старался составить рассказ так, чтобы подчеркнуть юмористические стороны происшествия и затушевать драматические эпизоды. В результате у меня получилась миниатюра – хоть с эстрады выступай.

К сожалению, меня подвело исполнение, потому что, когда я добежал от станции метро до дома Марины, нос мой опять стал синим, зубы стучали, а тело сделалось деревянным. Ничего удивительного, что рассказ мой прозвучал не слишком жизнерадостно и чересчур сжато.

– Горячая ванна и сто граммов коньяка! – так отреагировала Марина на мое повествование.

Прописанное ею лечение оказалось на удивление действенным – я воспрянул духом и уже через полчаса сумел повторить повесть о своих приключениях в развернутом объеме. Однако и на этот раз она не произвела на Марину должного впечатления.

– Ну вот что! – решительно заявила она, выслушав меня до конца. – Пока ты еще не лишился всего гардероба, или иди в милицию, или вообще выкинь эту историю из головы! Пусть твою роковую медсестру разыскивают те, кому это положено! Может быть, у них получится лучше.

– Ты предлагаешь бросить на полдороге дело, которое стоило мне таких нервов! – ужаснулся я.

– Не только нервов, – холодно заметила Марина. – Но и почти новых вещей, денег и, самое главное, мозгов! За последнее я опасаюсь больше всего. Интересно, сколько ударов по голове должен получить человек, чтобы стать полным дураком? Что по этому поводу говорит наука?

– Ничего особенного! – ответил я. – Ударов должно быть неопределенно много. Как известно, человек использует свой мозг лишь на три-четыре процента… Так что опасаться не стоит. Вспомни хотя бы боксеров – их лупят по голове всю жизнь…

– Как-то не приходит на память ни один боксер, – сказала Марина. – Нет, впрочем, один есть, но последнее время мне кажется, что именно у него не все в порядке с теми тремя-четырьмя процентами…

– Ты слишком предвзято ко мне относишься! – заявил я. – Конечно, интеллектом мне не сравниться с такими светилами медицины, как, например, доктор Миллер или коллега Заболоцкий, но голова у меня работает еще хоть куда! Например, вот сейчас у меня появилась замечательная мысль!

– Интересно, очень интересно! – скептически откликнулась Марина. – И можно с ней ознакомиться?

– Ты даешь мне еще один день, и я раскручиваю эту историю до конца. Даю честное слово. Они уже практически у меня в руках! Осталось сделать один небольшой шажок…

– Надеюсь, не в могилу? – безжалостно произнесла Марина.

– Типун тебе на язык! – обиделся я. – Сегодня мне не повезло, потому что я действовал в одиночку. Завтра я возьму с собой Чехова, и все будет как в аптеке! Понимаешь, я никак не привыкну работать в паре.

– Да, это я заметила, – невинно сказала Марина. – Ты из тех людей, которые любят наступать на одни и те же грабли… Ладно, даю тебе один день! Но если ты опять набьешь на лбу шишку, я сама отправлюсь в милицию!

– Договорились, – облегченно сказал я. – Я сам попрошу тебя об этом. Но только после того, как главная подозреваемая будет у меня в руках…

Глава 15

– Не волнуйтесь, Марина! – Голос Чехова звучал уверенно и обнадеживающе. – Сегодня он будет под присмотром! А кроме того, я попросил своих старых коллег немного прижать ребят, которые развели вокруг нас канитель. Сегодня у нас с Володей будет просто увеселительная прогулка.

Интересное дело – он говорил примерно то же самое, что и я, но звучало это куда убедительнее и ярче. Сказывалась, видимо, профессиональная жилка – за время своей долгой карьеры Юрий Николаевич насобачился убеждать самых закоренелых преступников. Глядя на его суровое, жесткое лицо, хотелось верить в торжество правды и закона.

Марина тоже в это поверила – во всяком случае, так мне показалось, – вчерашняя тревога в ее глазах уже растаяла. Мы поцеловались на прощание, и я с легким сердцем отправился вслед за Чеховым, который уже поторапливал меня.

– Сначала заскочи домой, – напомнила мне Марина. – Надень какую-нибудь куртку.

– Разумеется, я это сделаю, – пообещал я. – Если у Юрия Николаевича «Москвич» дотянет до Смоленской.

– Не слушайте его, Марина, – откликнулся Чехов. – Моя колымага опять на ходу. Я даже включу печку, чтобы наш друг не замерз.

Как ни странно, печка в машине действительно работала. Да и мотор завелся с полоборота. Видимо, вчера Юрий Николаевич не терял времени даром. Мы выехали на проспект и помчались к центру.

– Значит, вчера тебя опять чуть не пристукнули? – спросил, усмехаясь, Чехов.

– Чуть-чуть не считается, – смущенно сказал я.

– Как же было дело? – поинтересовался Юрий Николаевич, делаясь серьезным.

– Меня подставил коллега Груздев, – объяснил я. – Тот, что любит горячительные напитки. Видимо, он специально караулил меня в районе метро. Хотя сначала я думал, что встретились мы случайно. Он уговорил меня выпить, а затем пообещал свести с Малиновской. Как он меня заверил, она часто бывает в одной забегаловке на Дегтярной.

– И ты туда поперся? – с осуждением сказал Чехов.

– Я думал застать ее врасплох, – пояснил я.

– И все получилось с точностью до наоборот? – подхватил Чехов. – Понятно!

– Да. Меня бросили в машину и отвезли на стройку в районе Марьиной Рощи, – продолжал я. – Это оказались люди Грека, ее двоюродного брата. Один раз я с ними уже сталкивался, ты помнишь… В недостроенном доме они устроили мне допрос. Интересовались в основном твоей персоной. По-моему, нас опять приняли за шантажистов. Если бы они посчитали, что ты тоже в их руках, меня бы, наверное, просто сбросили в шахту лифта… Не зря мы забрались аж на седьмой этаж!

– Но? – насмешливо подсказал Чехов.

– Вот именно! – кивнул я. – Но, оказывается, за мной довольно плотно ходили щукинские молодцы…

– А я тебя предупреждал! – с укоризной сказал Чехов. – Хотя в данном случае это был, как я понимаю, приятный сюрприз! Наверное, Щука рассчитывал найти на этой стройке самого Бухгалтера…

– Не знаю, кого он рассчитывал там найти, но одного из сутенеров они пристрелили! – с досадой сообщил я. – Виноват в этом, конечно, Грек. Нервный субъект. Не знаю, что он вообразил, но эти гангстеры свалились ему как снег на голову, и он сразу открыл стрельбу. В общем, я дал деру, а их повязали. Меня же особенно и не искали.

– Правильно! На кой ляд ты им нужен. Они ищут Бухгалтера, – заметил Чехов. – У них это уже превратилось в манию.

– Да, как у нас – Малиновская, – согласился я. – Мне кажется, нужно срочно брать за горло Заболоцкого, иначе мы ее упустим.

Юрий Николаевич кивнул с важным видом.

– Это верно. Ради любовницы мужики идут на все. Он из кожи вон вылезет, но постарается ее спрятать. Не удивлюсь, если он действительно отправит ее в круиз по Европе. Ищи тогда ветра в поле. Как ты думаешь, это он предупредил Малиновскую, что ты ее разыскиваешь?

– Вполне возможно. Поэтому нужно ехать к нему в первую очередь.

– В первую очередь мы заедем к тебе домой, – сурово сказал Чехов. – Тебе нужно приодеться – не май месяц.

Мы завернули на Смоленскую, и я отыскал свою старую кожаную куртку, у которой был один существенный недостаток – незастегивающаяся «молния». Я несколько компенсировал этот дефект теплым шарфом, и мы поехали дальше – на Петровский бульвар.

– Разговаривать буду я! – категорически заявил Чехов, когда мы поднимались по ступеням особняка. – Когда врач разговаривает с врачом, получается консилиум и никакого результата.

Я решил пропустить мимо ушей этот очередной выпад в сторону отечественной медицины, тем более что, как уже говорилось раньше, признавал за Юрием Николаевичем умение говорить особенно убедительно и конкретно.

Мы позвонили и некоторое время ждали, пока нам откроют. Я почему-то ужасно нервничал, и по мне это было хорошо заметно – во всяком случае, Чехов косился на меня весьма неодобрительно. Зато его лицо приобрело такое официальное и неприступное выражение, точно в кармане у него лежал, по крайней мере, ордер на обыск.

На домработницу Заболоцкого, однако, не подействовали ни суровость Чехова, ни мое смятение. Она с одинаковым недовольством оглядела наши фигуры и сказала, как отрезала:

– Доктора нет дома!

Посчитав свой долг выполненным, она попыталась тут же захлопнуть дверь, но Чехов успел поставить ногу.

– Минутку, уважаемая! – сказал он металлическим голосом. – Что значит доктора дома нет? Надеюсь, он не переквалифицировался в участковые?

Однако здесь, несомненно, нашла коса на камень – домработница, ничуть не смутившись, отчеканила:

– Раз вам говорят, что нет дома, значит, так оно и есть! И не пытайтесь здесь безобразничать, иначе я вызову милицию!

По моему мнению, дискуссия заходила в тупик. Но Чехов думал иначе. Надавив на дверь плечом, он оттеснил хранительницу докторского очага в прихожую и следом вломился сам, для пущей убедительности эффектным жестом выхватив из-за пазухи пистолет.

Я давно обратил внимание на эту забавную особенность – даже самые стервозные и несгибаемые леди при виде огнестрельного оружия становятся кроткими и послушными, как овечки. Примерно такой же священный трепет они испытывают перед приборами, работающими на электричестве, но только когда те начинают искрить и бить током. Огнестрельное оружие они почитают всегда.

Домработница Заболоцкого не была исключением – при виде пистолетного ствола она мгновенно растеряла весь свой апломб и сделалась растерянно-покорной, как пациентка, которой только что объявили о том, что результаты ее анализов никуда не годятся. Даже ее строгое лицо стало чуть-чуть миловиднее.

– Вашему доктору скоро действительно понадобится милиция! – с угрозой сказал Чехов. – Я не шучу. Я собираюсь предъявить ему обвинение в соучастии в похищении человека и попытке убийства!

– Боже мой! – прошептала домработница. – Это какая-то ошибка! Анатолий Александрович – порядочный человек!

– Тогда, может быть, вы все-таки посвятите нас – куда отправился этот порядочный человек?

– Боже мой! – повторила женщина. – Он поехал навестить в больнице своего друга, доктора Миллера…

– Миллера? – невольно воскликнул я. – А что с ним случилось?

– Разве вы не слышали? – поджав губы, спросила она. – У доктора Миллера обширный инфаркт! Он в очень тяжелом состоянии, и Анатолий Александрович счел своим долгом…

Мы с Чеховым озадаченно переглянулись.

– Ничего себе! – сказал я. – Когда Заболоцкий узнал об этом?

– Ему позвонили сегодня утром, – сообщила домработница.

– Что будем делать? – спросил я Чехова.

– В какой больнице лежит Миллер? – деловито осведомился Юрий Николаевич.

– Этого я не знаю, – печально ответила женщина.

Чехов спрятал пистолет в карман и обернулся ко мне.

– А ты не в курсе, где живет твой коллега-собутыльник?

– Как же! Я был у него дома! – обрадованно сказал я. – Как я сразу не сообразил! Он наверняка должен знать что-то о Малиновской!

– О ней вряд ли, – строго заметил Чехов. – Но кое о чем он должен знать непременно… Только бы и его не шарахнул какой-нибудь инфаркт! Это было бы очень некстати.

Домработница прислушивалась к нашему разговору с недоумением и страхом. Я обратил внимание, что фамилия Малиновской не произвела на нее никакого впечатления. Значит, дома свои связи Заболоцкий ни перед кем не афишировал.

– Ладно, мамаша! Было очень приятно побеседовать, – грубовато сказал Чехов. – Если увидите своего хозяина, так и передайте – милиция очень скоро им заинтересуется. Пускай начинает паниковать и делать ошибки… Ну, гуд-бай!

Мы повернулись и, оставив испуганную женщину в полной растерянности, сбежали с крыльца.

– Куда едем? – крикнул мне Чехов на бегу.

– В Денежный переулок! – ответил я.

Мы прыгнули в машину и поехали в обратную сторону.

– Послушай, Володя, – сказал Юрий Николаевич, крутя баранку. – По всему выходит, что твой Груздев знаком с компанией Грека? Расскажи подробнее, как он вел себя, когда на тебя было совершено нападение!

– Да никак, откровенно говоря, он себя не вел! – ответил я. – Он пил водку и был, по-моему, вполне счастлив. По сторонам не смотрел, ни с кем не перемигивался. Правда, он стал в конце концов делать мне намеки, что я зря связался с Малиновской, но тут в ресторан зашла она собственной персоной, и я погнался за ней. Собственно, и нападения-то не было – я сам сел в машину и позволил себя увезти. Не уверен, что Груздев даже что-то заметил – он уже порядочно набрался к тому времени.

– Значит, ты утверждаешь, что он ни с кем в контакт не вступал? – задумчиво произнес Чехов. – Но откуда-то они узнали, что ты уже прибыл, так сказать, на место… Может быть, он выходил позвонить, пока вы там сидели?

– Никуда он не выходил, – сказал я. – Хотя постой! Когда мы покинули его квартиру, Груздев на минуту вернулся – сказал, что что-то забыл… Наверное, он возвращался, чтобы позвонить! А я даже не обратил внимания, лопух!

– Отлично! – заключил Юрий Николаевич. – Значит, ему известен, по крайней мере, номер телефона. Это уже кое-что… Лишь бы он оказался сейчас на месте!

– По моим понятиям, каждый алкоголик считает долгом возвратиться после пьянки домой. Сколько мы видим на улицах сомнамбулических личностей, которые на автопилоте пробираются в родной аул! Это древний инстинкт, почти такой же, как у пчел или воробьев. Сейчас раннее утро… Так что, думаю, Груздев еще дома и даже не проснулся.

– Ладно, сейчас проверим, насколько хорошо ты проник в тайны подсознательного, – хмыкнув, сказал Чехов. – Кстати, со своей стороны, хочу добавить, что сомнамбулических автопилотов иногда забирают в вытрезвитель… Или в морг!

– Только этого еще не хватало! – ужаснулся я. – По-моему, трупов и так уже перебор. Николая Петровича мне вообще жалко, хотя он меня и подставил. Нет ему удачи ни в работе, ни в любви…

– И в криминальной деятельности удачи ему тоже не будет! – жестко заявил Чехов. – Если он еще жив и здоров, то он горько пожалеет о том, что поддался искушению!

– А что мы ему можем предъявить? – резонно заметил я. – Факт распития спиртных напитков и невнятные угрозы?

– Я предъявлю ему то же, что и в доме Заболоцкого! – мрачно пообещал Чехов. – Плохо ты знаешь алкоголиков, Володя! Если в обычном состоянии вид пистолета просто страшен, то с похмелья он совершенно невыносим! Твой Груздев выложит нам все, что знает!

Мы въехали в Денежный переулок, и я указал Чехову, возле какого дома остановиться. Выйдя из машины, он внимательно огляделся по сторонам и пробурчал:

– Ох уж эти мне незримые соглядатаи! Если они и сейчас испортят нам мероприятие…

– Ты же вроде сказал, что просил их немного придержать, – напомнил я.

– Чудак ты, Володя! Думаешь, у Гузеева нет других забот, как только придерживать всех придурков в городе? Я сказал это специально, чтобы не волновалась Марина. Пока нам придется рассчитывать только на самих себя…

Мы вошли в подъезд, и я сказал:

– Седьмой этаж, Юрий Николаевич!

– Что вас, эскулапов, заносит вечно куда-то под крышу? – проворчал Чехов. – Сейчас еще окажется, что лифт неисправен…

Но лифт работал. Мы сели в кабину и поднялись на седьмой этаж.

– Вот здесь мы вчера с Николаем Петровичем культурно отдыхали, – указал я на дверь.

– Ну что ж! Звони! – распорядился Чехов. – Я требую продолжения банкета!

Звонить пришлось долго. Мы вслушивались в булькающий звук сигнала, который раздавался в тишине квартиры, и все больше мрачнели. Было похоже на то, что Груздева накануне все-таки подвел автопилот и ловить нам здесь нечего.

Мы уже намеревались отступиться и отправиться восвояси, как вдруг где-то в глубине квартиры послышался глухой шум, падение чего-то тяжелого и как будто даже сдавленный человеческий крик.

Мы оживились, и я с энтузиазмом принялся давить на кнопку звонка. Страдальческий то ли стон, то ли крик повторился уже в коридоре, вслед за чем дверь квартиры отворилась – как мне показалось, со страшным скрипом и сопротивлением. В следующую секунду перед нами появился Груздев.

Вид его был ужасен – в трусах и майке он был похож на огромный скелет, обтянутый бледной кожей. Волосы на голове свалялись и стояли дыбом. В заплывших глазах читалась невыносимая мука. Вдобавок Николая Петровича окружало густое облако смрадного перегара. Меня он узнал только после минутного раздумья.

– А, это вы… – с большим трудом проговорил он. – Что-то я хотел вам сказать… – Попытка вспомнить причиняла ему невыносимую боль. – Вот черт! Голова трещит…

– Пожалуй, мы войдем, – заявил Чехов, бесцеремонно оттесняя хозяина в сторону. – А вы пока думайте!

Он уверенно направился в комнату. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Груздев, пожалуй, не очень и удивился. Он с облегчением захлопнул дверь и присоединился к нам.

Чехов нашел свободный стул и уселся на него верхом, сверля хозяина беспощадным взглядом. Груздев, тяжело дыша и дрожа всем телом, принялся одеваться. Это оказалось делом весьма непростым, потому что одежда его валялась по всем углам, точно разбросанная взрывом.

– Так о чем вы хотели поговорить с моим другом? – спросил Чехов. – Не о гражданке Малиновской ли?

Николай Петрович замер на секунду, а потом обрадованно сказал:

– Точно! О ней… – Тут на лице его появилось сомнение, и он уже не так уверенно добавил: – Хотя… послушайте! Мы же с вами вчера виделись!

– Совершенно верно, – подтвердил я.

– Значит… значит… Надо же, ничего не помню! – пожаловался он и попросил меня: – Ну-ка, подскажите, где мы с вами вчера были?

– То ли «Гавана», то ли «Павана», я сам точно не помню…

Николай Петрович зафиксировал на мне измученный взгляд и сказал:

– Точно! Значит, я вам вчера все и сказал! Ну и как – видели Малиновскую?

– А сами-то вы ее видели? – поинтересовался я.

– Провал в памяти, – признался Груздев. – Вот как из дому с вами выходили – помню, а дальше – как отрезало!

– Ну, раз помните, как из дома выходили, – рассудительно заметил Чехов, – значит, помните и кому звонили, верно?

– Звонил? – удивился Груздев. – Кто звонил?

– Ну не я же, – сказал Чехов. – Кому вы звонили, когда на минуту вернулись в квартиру?

Груздев испуганно посмотрел на него и сказал упавшим голосом:

– Звонил… А кому звонил – не знаю… Мне этот телефон дала Юлия Дмитриевна.

– Зачем же вы звонили неизвестно кому? – с издевкой спросил Чехов. – И что вы этому неизвестному сказали?

Груздев сделал слабую попытку сопротивляться.

– А кому какое дело, что я сказал? – угрюмо произнес он. – Какого вообще черта…

– Ладно-ладно, не ершитесь, – бросил Чехов. – А то предъявлю вам обвинение в соучастии…

– В каком таком соучастии? – подозрительно спросил Груздев, обессиленно опускаясь на диван. На лбу у него выступил пот, а сил не хватило даже на то, чтобы застегнуть брюки, – так и сидел перед нами в незастегнутых.

Чехов уже собирался объяснить про соучастие, но Груздев вдруг зашевелился и с тоской в голосе объявил:

– Я вообще не понимаю, чего вы от меня хотите. Давайте сначала вот что сделаем: пропустим по маленькой! Мне нужно поправиться.

Юрий Николаевич недобро сверкнул глазами и ответил:

– У меня тоже есть предложение. Сначала вы отвечаете на мои вопросы, а потом поправляйтесь сколько душе угодно. Чем быстрее вы ответите, тем раньше сможете вернуться к любимому занятию. И наоборот – чем дольше будете тянуть резину, тем дольше будут ваши муки…

– Это что же за наказание такое? – чуть не плача, сказал Груздев. – Кто вы такой вообще?

– Я из РУОПа, – скромно сказал Чехов.

– Такой же милиционер, как этот? – неприязненно спросил Груздев, кивая в мою сторону.

– А кстати, – вмешался я, – кто вам сообщил, что я не милиционер?

Груздев мутно посмотрел на меня и промямлил:

– А! Точно – сообщили… А кто? Да все говорят… Малиновская…

Я вспомнил пачки денег, которые он выгружал из своих карманов, и спросил:

– Это она вам заплатила, чтобы вы доставили меня в ресторан?

– А хоть бы и она, – пробормотал Груздев. – Ну да, она! Пришла на днях… У меня глаза на лоб полезли! Сами понимаете, к таким, как я, такие женщины не ходят. Посочувствовала мне насчет того, что с работы выгнали. Сказала, что все это из-за вас. – Он кивнул на меня. – Сказала, что вы и ей житья не даете, и Миллеру… Шантажируете…

– Вы знаете, что Миллер лежит в больнице с инфарктом? – быстро спросил Чехов.

Николай Петрович оборвал свою речь и, болезненно морщась, посмотрел на Юрия Николаевича. Соображал он туго, и смысл вопроса не сразу дошел до него.

– Миллер? С инфарктом? – вяло удивился он наконец. – Первый раз слышу. А впрочем, наплевать. Как говорится, отольются кошке мышкины слезки.

– Ну, насчет мышки вы поскромничали, – заявил Чехов. – Вы все-таки животное более крупное… Скорее крыса… Значит, за некоторую сумму вы пообещали Малиновской заманить Ладыгина в ловушку, так, что ли?

Груздев подумал и кивнул.

– Пообещал, – без тени смущения сказал он. – Она сказала, что этот ваш Ладыгин живет где-то недалеко от меня. Главное условие, чтобы встреча наша выглядела случайной, потому что Ладыгин всегда настороже и все вынюхивает…

Пожалуй, эта характеристика звучала даже лестно, учитывая ту беспечность, с которой я вел себя в последние дни.

– Но вы же к тому времени знали, что Малиновская не в ладах с законом, – напомнил Чехов. – Почему же вы так легко согласились ей помогать? Тем более что это ее предложение выглядело тоже достаточно подозрительно…

Груздев вытер пот с лица рукавом рубашки и сказал с подкупающей откровенностью:

– Знаете что? Чтобы было понятнее, я вам такой пример приведу – если, скажем, у меня будет двухместная лодка, а рядом будут тонуть красивая женщина и такой вот несимпатичный фрукт, как Ладыгин, я спасу, разумеется, женщину, даже если у нее будет небезупречная биография… Понимаете?

– Это на вас похоже, – согласился Чехов. – Только вам не повезло. Несимпатичный Ладыгин занимался в молодости подводным плаванием и сумел выплыть.

Груздев пожал плечами.

– Это не мне не повезло, – сказал он. – Готов его поздравить. В конце концов, для меня это была чисто абстрактная задача, ничего личного.

– Ничего себе, абстракция! – крякнул Чехов. – Сколько огребли? В денежном то есть выражении?

– Гораздо меньше, чем вы думаете, – спокойно ответил Груздев. – Я же говорю, что действовал не из корыстных, а из эстетических соображений. От вознаграждения, каюсь, не отказался… Но я же не граф Монте-Кристо, а простой российский безработный… Заниматься чистоплюйством мне кажется чересчур циничным.

– Да уж, в чистоплюйстве вас не упрекнешь! – заметил с усмешечкой Чехов.

Возникла короткая пауза. Блуждающий взгляд Николая Петровича перебегал с моего лица на чеховское, не останавливаясь ни на секунду. Дышал Груздев по-прежнему тяжело, поминутно облизывая сухие губы. Наконец он взмолился:

– Давайте же возьмем чего-нибудь! Худо мне!

– Будет еще хуже, – непреклонно объявил Чехов. – Если вы не сообщите номер телефона, по которому вчера звонили…

– Да ради бога! – буркнул Николай Петрович. – Там где-то на телевизоре бумажка валялась с номером. На память я не помню, конечно.

Чехов, проявляя сочувствие к неопохмелившемуся, сделал попытку подняться, но я предупредил его, сказав:

– Я поищу!

Пока я лазил вокруг телевизора в поисках бумажки, Юрий Николаевич продолжал допрос.

– Итак, чей же это оказался телефон? – спросил он. – Самой Малиновской?

– Да откуда мне знать! – воскликнул Груздев. – Мне всего-то надо было сказать в трубку два слова: «Мы выходим», и все дела… Слушайте, кончайте с этими дурацкими вопросами! Если я сейчас же не выпью – отправлюсь за дядюшкой Миллером!

– Вы знаете, Николай Петрович, я, в некотором роде, тоже эстет, – абсолютно серьезно произнес Чехов. – Мне нравится, когда действительность самоочищается от своих уродливых проявлений… Поэтому ваше намерение отправиться, так сказать, на поля вечной охоты я могу только приветствовать. Тем более что вы принадлежите к ненавистной мне касте врачей. Мне удалось примириться с существованием единственного в своем роде Володи Ладыгина – вам же я могу пожелать лишь счастливого пути!

Эта отповедь произвела на хозяина квартиры необыкновенно сильное впечатление. Он поник головой и окончательно впал в депрессию.

– Да, теперь я знаю, что такое ад, – покорно сказал он. – Это похмелье пополам с Ладыгиным.

– Ад на самом деле – это нечистая совесть, осложненная алкоголизмом! – назидательно промолвил Чехов. – Только чистосердечное признание может теперь чуть-чуть облегчить вашу участь…

– Какое признание! – горько воскликнул Груздев. – Я оказался игрушкой в чужих руках.

– Весь вопрос в том – в чьих! – сказал Чехов. – Кому вы должны были сообщить, что выходите? Ведь вы должны были как-то убедиться, что дозвонились туда, куда нужно?

– А ведь верно! – обрадовался вдруг Груздев. – Мне должны были ответить: «Грек слушает!»

– Ну слава богу! – тоже обрадовался Чехов. – Наконец-то! Что от вас и требовалось… Теперь чувствуете, что вам сразу стало легче?

– Значительно легче! – язвительно откликнулся Груздев.

– Нашел! – объявил я, размахивая бумажкой с номером, которую мне удалось отыскать в прихожей среди грязной обуви.

Чехов слез со стула и с любопытством уставился на цифры, наспех написанные простым карандашом.

– Тот самый? – ткнул он бумажку под нос Николаю Петровичу.

– Тот-тот, – проворчал Груздев. – Я наконец могу быть свободен?

– Мы еще не закончили! – строго сказал Чехов.

С бумажкой в руке он подошел к телефону и набрал номер.

– Здравствуйте! Николай Сергеевич, с вами говорит Чехов. Помните? Спасибо, нормально. Будьте любезны уточнить, кому принадлежит телефонный номер… – И он продиктовал цифры с бумажки.

Голос его звучал так убедительно, что даже отчаявшийся Груздев поднял голову и спросил:

– Он что – в самом деле из управления?

– А то! – сказал я, как бы купаясь в лучах чужой славы.

Юрий Николаевич внимательно выслушал ответ неизвестного мне Николая Сергеевича и с удовлетворенным видом положил телефонную трубку.

– Итак, адрес у нас имеется, – сообщил он мне, пряча бумажку в нагрудный карман пиджака. – Конечно, это не бог весть что, но все же зацепка. Чем черт не шутит – может быть, это и есть адрес Малиновской.

– Ну теперь-то я свободен? – нетерпеливо спросил Груздев.

– Мы еще не закончили! – повторил Чехов. – Имеется еще вопрос. Фамилия Заболоцкий вам о чем-нибудь говорит?

Груздев изобразил на лице работу мысли.

– Это композитор, что ли? – проговорил он с сомнением.

– Не знаю, какой он композитор, – заметил Чехов. – Но по основной профессии он ваш коллега, косметолог.

– Вроде слышал чего-то… – неуверенно сказал Груздев. – Но врать не буду, не помню!

Чехов посмотрел на меня вопросительно. Я пожал плечами. Пожалуй, больше из этого типа ничего нельзя было выжать.

– Хорошо, Николай Петрович! – важно произнес Чехов. – Мы сейчас уходим. Можете вплотную заняться лечением. Только предупреждаю – о нашем разговоре никто не должен знать. Это понятно?

– Да ради бога! – воскликнул обрадованно Груздев. – Да и кому мне докладывать о нашем разговоре? Ко мне никто и не заглядывает давно! Ну кроме, конечно…

– Понятно! – заключил Чехов. – Ну тогда всего хорошего! И не забудьте застегнуть штаны, когда пойдете из дома…

Николай Петрович был настолько осчастливлен нашим уходом, что даже это отчасти обидное замечание воспринял как должное – лишь на губах его мелькнула виноватая улыбка.

А Юрий Николаевич как ни в чем не бывало направился к выходу, хлопнув меня мимоходом по плечу.

– Двигаем, Володя! – провозгласил он.

Когда дверь груздевской квартиры закрылась за нами, Юрий Николаевич задумчиво сказал:

– А правильно Миллер его уволил! Страшно подумать, что может отрезать такой, с позволения сказать, хирург на операционном столе!

– Ну что такого он может отрезать, – успокоил я Чехова. – Он же, в конце концов, не уролог!

– Шуточки у вас! – неодобрительно покачал головой Чехов. – Вверяй после всего этого свое здоровье всяким шутникам!

Мы спустились вниз и сели в машину. Юрий Николаевич не торопился отъезжать. Он достал из кармана папиросу и с удовольствием закурил.

– Сегодня – первая! – похвастался он. – Хочу себя немного урезать. Кашель стал мучить по утрам, понимаешь?

– Понимаю, – сказал я. – Курить – здоровью вредить.

Чехов саркастически покосился на меня, но потом вздохнул и согласился:

– Это точно. Уж лучше пить.

– А почему не едем? – поинтересовался я.

– Хочу убедиться, – объяснил Чехов, – что твой коллега действительно поскачет сейчас за вином, а не куда-то еще…

– А насчет Щуки что скажешь? – спросил я. – Кажется, их не видно.

– Вот именно – кажется… – многозначительно произнес Чехов. – У них нюх – собачий. Как только запахнет Бухгалтером, так они и появятся. Но пока для этого рановато.

– А если он за это время смоется?

– Он, может, и смоется, а вот его лобастый дружок никуда не денется… Он работает каким-то администратором при спортивной школе. Это официально. А что уж он вкручивает в свободное от работы время… Только, похоже, сейчас он для Бухгалтера – последняя соломинка. Тот без него и шагу ступить не сможет… А вон, смотри – наш хирург!

Действительно, из дверей подъезда появился Груздев – в распахнутом плаще и в неизменной кепке. Не оглядываясь по сторонам, он бросился через дорогу, держа курс на сверкающие витрины продуктового магазина. Со стороны это выглядело именно так, как выразился Чехов, – поскакал.

Не прошло и пяти минут, как он скакал уже обратно, придерживая рукой оттопыривающийся карман. Окружающее абсолютно не интересовало его. Хлопнула дверь подъезда, и Николай Петрович исчез.

– Ну что ж, теперь видно, что этому человеку можно доверять, – одобрительно пробурчал Чехов и повернул ключ зажигания. – Можно ехать! Кстати, знаешь, какой адрес дал мне Николай?.. Это сослуживец мой бывший. Стрелецкая улица! То есть не особенно они себя и утруждали, когда тащили тебя на стройку, – у них, оказывается, там рядом хата…

– Что из этого следует? – поинтересовался я.

– То, что ребята незамысловатые, прямые и горячие. Работать с ними будет, я думаю, и легко, и сложно. Тут главное, кто кого сумеет сильнее напугать. Не знаю, чем будут пугать нас, но у нас с тобой секретное оружие имеется.

– Это какое же? – удивился я.

– А вот то невидимое оружие, которое все время катается у нас за спиной. Один раз они уже столкнулись с ним, и, если судить по твоему рассказу, им это совсем не понравилось. Вряд ли они рискнут пойти на новый контакт.

Глава 16

– Вот теперь возникает вопрос, как туда попасть? – заметил Чехов, разглядывая из окна «Москвича» серую стену добротного четырехэтажного дома напротив. – Будем врываться со стрельбой или предварительно созвонимся на предмет визита?

Я невольно поежился и сказал:

– Хорошо бы без стрельбы, Юрий Николаевич! Может быть, просто позвоним в дверь и спросим Грека?

– Мысль хорошая, – кивнул Чехов. – Только, может, твой Грек не догадывается, что мы договорились сегодня не стрелять, – что тогда?

– Тогда предлагай сам, Юрий Николаевич! – сказал я. – У меня не получится.

– Ты хочешь сказать – не получится без стрельбы? – засмеялся Чехов. – Тогда давай попробуем сделать так…

Он полез в карман и нашарил там телефонный жетон. Вместе с помятой бумажкой с записанным номером он передал его мне и проинструктировал:

– Видишь на углу телефон-автомат? Как только я войду в подъезд, позвони по этому номеру и скажи, что хочешь встретиться. Мол, ты передумал и все такое… Говори что хочешь – главное, чтобы выманить кого-нибудь из квартиры. Как закончишь разговор, можешь присоединиться ко мне.

Он выбрался из автомобиля и вразвалочку направился к ближайшему подъезду. Холодный ветер смешно топорщил волосы на его голове. Я еще раз перечитал номер, записанный на бумажке, сунул ее в карман и, сжимая в кулаке жетон, побежал к телефону-автомату.

Нажимая на кнопки аппарата, я немного волновался – вчерашнее знакомство было еще свежо в памяти. Трубку к уху я прижимал с некоторой опаской, словно она могла выстрелить.

После нескольких гудков в трубке раздался щелчок, и одновременно я услышал, как жетон звякнул в брюхе автомата.

– Слушаю! – раздался незнакомый голос.

– Грека можно? – торопливо сказал я.

Ответ последовал не сразу.

– Кто говорит? – требовательно спросили наконец на другом конце провода.

Я не мог сообразить, как мне лучше представиться, и поэтому задал наводящий вопрос:

– Вы, простите, не были вчера на стройке?

– Я не строитель! – отрезал невидимый собеседник.

– Да я тоже не строитель, – поспешил ответить я. – Я врач. Но вчера мы с Греком были на стройке.

– Постой, да ты тот чумной, который прыгал по балконам? – почти радостно воскликнули в трубке.

– Ну да! – тоже обрадовался я. – Так, значит, ты был там?

– Ну! – подтвердил собеседник. – Я за тобой хотел сигануть, но очко сыграло… Я же в цирке не работал! – Он заржал. – Так ты чего хочешь-то?

– Мне Грек нужен. Дай ему трубку.

– Да нету его. Скажи, чего надо, – я ему передам.

– Тебя как зовут-то? – спросил я.

– Ну Толян, – сказал он застенчиво. – А чего?

– Так вот, Толян, это не телефонный разговор. Ты выйди, переговорим.

– А ты рядом, что ли? – восхитился Толян. – Ну ты даешь! Только я у телефона должен быть, понял? Так что не получится…

– Ну давай я к тебе заскочу! – предложил я.

Толян весело засмеялся.

– А тебя как звать, чума? – спросил он.

– Вован, – ответил я.

– Так вот, Вован, – важно изрек он. – Ты меня совсем за лопуха держишь? А если ты «хвоста» привел?

– Чудак ты человек! – сказал я укоризненно. – Ну подумай сам, что ты плетешь? Если я знаю этот адрес и телефон, какая разница, привел я кого-нибудь или не привел.

Толян озадаченно молчал. Не давая ему опомниться, я продолжал:

– Между прочим, я действительно приехал с другом на оранжевом «Москвиче». Помнишь, Грек все про «Москвич» спрашивал? Вот он – напротив дома стоит! Можешь посмотреть в окно.

– Сейчас посмотрю! – пообещал Толян, и я услышал стук трубки о какую-то поверхность.

Через некоторое время он вернулся и разочарованно сообщил:

– Не-а, мне отсюда не видно!

– Может, деревья на тротуаре мешают? – предположил я.

– Да нет, у нас вообще окна во двор выходят! – сказал простодушный Толян.

Я представил, как злится и нервничает сейчас Чехов, и совсем уже решительно сказал:

– В общем, ты как хочешь, а я сейчас к тебе приду! Если не откроешь, мы уедем и больше не появимся! Ты даже номер машины записать не сможешь. Будешь потом объяснять Греку, как ты лопухнулся.

– А он не узнает! – захохотал Толян.

– Еще как узнает! – возразил я.

Толян примолк на минуту, а потом с неохотой сказал:

– Ладно, подгребай! Только без шуток! У меня тут такая машинка: если что, я в тебе столько дырок сделаю – на сито похож будешь! – Он опять было загоготал, но вдруг смех оборвался, раздался какой-то шум, треск, а потом в трубке возник раздраженный голос Чехова:

– Володя, ты, что ли? Жми сюда! Я, пока ты болтал, взял да дверь-то и открыл! А что делать? Я тебя замучился ждать!

Мне не сразу удалось прийти в себя. Наконец я сказал:

– Ну, это нечестно, Юрий Николаевич! Это не по плану! Я уж было совсем его уговорил дверь открыть, а теперь, выходит, вся слава тебе?

– Пополам! – великодушно объявил Чехов. – Слава пополам! Ты его так заговорил, что он даже не заметил, как я у него за спиной оказался… Интересно, что за нежные слова ты ему шептал?

– Мы вспоминали общих знакомых, – скромно сказал я.

– Боюсь, теперь вам придется заняться этим снова, – сочувственно сказал Чехов. – После моего удара парень наверняка подрастерял память.

– Будь осторожнее, – посоветовал я. – Он говорил о какой-то скорострельной машинке, которая есть в его распоряжении.

– Вот она, я держу ее в руках, – самодовольно ответил Чехов. – А у твоего друга уже ничего нет.

– Ну слава богу, – сказал я. – Тогда я иду к вам!

– Давай поторапливайся! Потому что у нас еще куча дел!

Я повесил трубку и направился к подъезду. Дверь явочной квартиры была приоткрыта. Я вошел внутрь – пахло табаком, мужским дезодорантом и пылью. На голой стене висела деревянная вешалка с десятком крючков. На одном из них болталась потертая кожаная куртка.

– Иди сюда! – послышался голос Чехова.

Я пошел на зов и увидел комнату, похожую на зал ожидания, с простенькими диванами, расставленными вдоль стен. На одном из диванов сидел Чехов, спокойно покуривающий папиросу. Рядом стоял стол с телефоном и лежал человек в черных брюках и коричневом свитере, надетом прямо на голое тело. Свитер немного задрался, и можно было видеть слегка заплывшую жирком поясницу лежащего человека. Зато лица его я не видел, потому что лежал он ничком.

– Что ты сделал с Толяном? – спросил я с упреком.

– О, вы, оказывается, уже познакомились? – удивился Чехов.

– Разумеется! Мы даже почувствовали взаимную симпатию. А ты…

– Да слегка стукнул его «макаровым» по затылку! – обиженно сказал Чехов. – Так, самую малость.

– Ничего себе слегка! – заметил я. – Он до сих пор лежит. Он же может простудиться!

– Не одному же тебе простужаться! – рассудительно заключил Чехов. – Пусть полежит.

Все-таки я опустился около поверженного бандита на колени и перевернул его на спину. Его круглое, ничем не примечательное лицо я узнал сразу – только сегодня оно показалось мне чересчур бледным. Однако сердце у Толяна билось исправно, и я немного успокоился.

– Может быть, побрызгать на него водой? – предложил Чехов. – А то сколько он собирается здесь отдыхать?

Я отправился на кухню и без труда нашел пустой стакан – там весь стол был заставлен грязной посудой и пустыми бутылками. Набрав воды из-под крана, я вернулся в комнату и вылил на Толяна. Он зашевелился, захлопал глазами и слегка приподнял голову.

– Ой-ей-ей, – запричитал он, хватаясь рукой за затылок. – Как больно! Что это было?

Потом он увидел меня, засмущался и сел, продолжая держаться за голову.

– Вот это шишман! – огорченно сообщил он, ощупывая затылок. – Это ты меня, Вован? Да нет, мы же с тобой базарили по телефону…

– Это я тебя! – любезно подсказал Чехов. – Да ты не сиди на полу, вставай!

Толян испуганно оглянулся, и лицо у него вытянулось.

– А-а… друган твой! – понимающе протянул он. – Кинули, значит, вы меня! Понятно… Только я ни при чем! Мое дело маленькое…

– Все так говорят! – сурово отрезал Чехов.

Толян, кряхтя, встал и сел на один из диванов. Юрий Николаевич пошарил около себя рукой и показал ему черный маленький автомат с коротким стволом.

– Видишь, что я у тебя нашел? – сказал он. – Ты за эту штучку лет пять получишь!

Толян нашел в себе силы улыбнуться.

– Да ладно! Сейчас ствол у каждого пятого, – заявил он. – Если каждого сажать… И потом, еще доказать нужно, что он мой!

– Докажем! – заверил Юрий Николаевич. – Я чего хочешь докажу. Если надо, я докажу, что ты собственную бабушку зарезал! Вызову сейчас опергруппу, и начнем доказывать!

Толян усмехнулся – не очень весело, впрочем.

– У меня вообще-то обе бабки еще живы! – смущенно поведал он. – Придется чего-нибудь другое придумывать, начальник!

– Придумаем! – пообещал Чехов. – Килограмм героина тебя устроит?

Улыбка окончательно сползла с лица парня. Он посмотрел на Юрия Николаевича со смертельной обидой и сказал:

– Да ладно! Чего я тебе сделал-то? Сам ворвался, башку чуть не проломил, а теперь – кило героина!

– Ну-ну, не обижайся! – посмеиваясь, сказал Чехов. – Про героин я пошутил! Но хранение боевого оружия я на тебя повешу, не сомневайся!

Толян бессильно сверкнул на него глазами и промолчал. Чехов тоже не торопился с продолжением. Он изучающе разглядывал парня и пускал изо рта кольца табачного дыма.

– А чего – неохота в тюрьму? – поинтересовался он наконец.

– А кому охота на нарах париться? – хмуро сказал Толян. – Да еще ни за что ни про что!

– Как это ни за что? – прищурился Чехов. – А кто вчера участвовал в похищении человека? А чем ты вообще со своим Греком занимаешься? С девочек дань собираешь? Или порошком торгуете? Зачем ты в криминал пошел, а не на завод, к примеру?

– Да, на завод! – презрительно заметил Толян. – С голоду сдохнешь на заводе на этом!

– Ну ничего, в тюрьме тебя подкормят! – с удовлетворением сказал Чехов.

Толян беспомощно посмотрел на меня, на Юрия Николаевича и, будто что-то сообразив, жалобно сказал:

– Не пойму, куда ты клонишь, начальник?

– Сейчас объясню! – деловито сказал Чехов. – Ты Малиновскую знаешь?

– Сеструху Грека, что ли? – переспросил Толян. – Знаю так, на внешность…

– На внешность мы сами знаем! – перебил его Чехов. – Нам ее адрес нужен!

Толян развел руками.

– Я к ней в гости не ходил, – сказал он. – Это только Грек знает.

– А где он сейчас? – быстро спросил Чехов.

Толян немного замялся.

– Он сейчас делом занят. Бабки собирает… – Он посмотрел на меня, словно приглашая в свидетели. – Вчера у нас со Щукой чепуха получилась. Постреляли маленько. Щука обиделся, на Грека штраф наложил. К вечеру деньги отдавать надо. Грек злой как черт! Он сам вчера на пулю нарвался, а тут еще плати!

– Когда же это он успел? – удивился я. – Вроде он при мне еще целый был!

– А ты, Вован, только на балкон перепрыгнул, щукинские ребята на штурм пошли, – радостно объяснил парень. – Такую пальбу подняли – штурм рейхстага! Грека в плечо и клюнуло. Мы потом шли – гильзы под ногами хрустели! Хорошо отвязались!

– Да уж, повеселились, – заметил мрачновато Чехов. – Ну что ж, думай, как нам Грека побыстрее отыскать!

Толян наморщил лоб и принялся думать. Видимо, думалось ему плохо, потому что постепенно на лице у него появилось выражение полной безнадежности. Наконец он махнул рукой и сказал:

– Не знаю я, как его отыскать! Сюда он сегодня вряд ли заедет. А где он мотается, разве угадаешь? Только если позвонит… – Тут он вдруг и добавил: – Или ему позвонить можно! Точно! У него же мобильник!

– Так что же ты молчишь, родной! – воскликнул Чехов. – Ты небось и номерок знаешь?

– Знаю, конечно, – гордо сказал Толян.

– Тогда подсаживайся поближе! – пригласил его Юрий Николаевич. – Садись-садись, не стесняйся! Сейчас текст придумаем, и ты хозяину позвонишь, ладно?

– Ну ладно, – неуверенно пробормотал Толян, осторожно присаживаясь на краешек дивана.

– Та-а-к! – протянул Чехов, вопросительно глядя на меня. – Чем же нам, Володя, приманить этого заковыристого Грека? Баб у него полно, «мерс» имеется, денежки тоже водятся… О! С деньгами у него сейчас как раз проблемы! Что мы ему можем предоставить в этом плане, какую услугу? Отсрочку платежа, может быть?

– Недопонял, – признался я. – Каким образом?

– Иллюзорную отсрочку, конечно, – пояснил Чехов. – Скажем, Щука передумал брать деньги. Из гуманных соображений.

– Что-то больно уж неправдоподобно, – сказал я.

– А вот если он хочет взамен денег получить что-то другое? Обычное дело! И требует, чтобы Грек прибыл на переговоры…

– Сюда? – уточнил я.

– Именно сюда, – подтвердил Чехов. – Ты со Щукой общался, какие-нибудь клички запомнил? Представиться ведь нужно.

– Помню! – сказал я. – Леший, например. Он и вчера имел место. Руководил налетом. Не последний, наверное, человек. Можно попробовать даже голос его сымитировать…

– Вот и отлично! – заявил Чехов. – Значит, сейчас звони и как можно строже пригласи его сюда, на Стрелецкую. Сильно не рассусоливай. Чем короче, тем внушительней! – Он обернулся к Толяну. – Ну давай набирай номер! И смотри, не ляпни чего-нибудь в трубку – шкуру спущу!

Толян послушно кивнул и торопливо набрал нужную комбинацию цифр. Потом он почтительно протянул мне трубку. Я прижал ее к уху и услышал знакомый недовольный голос.

– Грек нужен! – как можно внушительнее произнес я.

– Ну я это! – хмуро сказал Грек. – Кто говорит?

– Леший это! Щука велел тебе позвонить, – сказал я, подделываясь под интонации бандита.

– До вечера ведь договаривались! – с некоторой тревогой проговорил Грек.

– Щука передумал. Он с тобой говорить хочет. Немедленно приезжай к себе на Стрелецкую! – Тут я решил сымпровизировать и позволил себе капельку черного юмора: – Мы тебе устроим утро стрелецкой казни! – И я демонически захохотал.

Поскольку Грек не поддержал веселья и в трубке царила тишина, я с угрозой добавил:

– Ты там язык, что ли, проглотил? Мы тебя ждем! Не понял?

– Да понял я! Еду, – безрадостно сказал Грек и отключился.

Я развел руками и положил трубку на рычаг. Чехов сделал на лице скептическую мину и покачал головой.

– Ну вы артисты! – восхищенно сказал Толян.

– Это он артист! – проворчал Чехов. – Немирович-Данченко!

– Хохол, что ли? – с уважением спросил Толян.

– Еще какой! – уничтожающе ответил Чехов и спросил у меня: – Тебе зачем понадобилось острить? Ты с эстрады выступаешь, что ли?

– Я думал, что так жизненнее получится, – попытался оправдаться я.

– Жизненнее! Бандиты, знаешь, не шутят! У них все на полном серьезе, вон хоть у Толяна спроси! Как у вас с юмором, Толян? Часто шутки шутите?

Толян задумался, привычно морща лоб.

– Да нет, – сказал он наконец. – Не так чтобы очень…

– Ну вот видишь! А Вован у нас пошутить любит!

– Ага! Я заметил! – радостно подтвердил Толян. – Он и вчера… Грек ему по почкам пистолетом – а Вован знай себе шутит! Веселый мужик! Я вообще-то таких уважаю.

– Уважаю! – передразнил его Чехов. – А небось приказали бы – сам его в шахту спихнул бы.

– Конечно, спихнул бы! – с обидой сказал Толян. – А ты не спихнул бы?

Чехов оценивающе посмотрел на меня и задумался.

– А знаешь, – доверительно сказал он Толяну, – точно, спихнул бы.

– Ну а я что говорю! – победоносно усмехнулся тот.

Чехов вдруг посерьезнел, встал и вручил мне трофейный автомат.

– Ты, Володя, посторожи тут пока, – сказал он. – И в случае чего не стесняйся – лупи во все, что движется! А я пойду «Москвич» отгоню, не то впросак попадем.

Отсутствовал он не больше пяти минут, но я уже начал нервничать, представив себе, как неожиданно в квартиру вламывается Грек со своими подручными. Что бы я стал тогда делать? Лупить из автомата мне совсем не хотелось. Хорошо, что Толян об этом не мог догадаться. Ему самому, наверное, нравилось оружие и все, что с ним связано, и он ни секунды не сомневался, что я пущу его в ход при первом удобном случае. Поэтому вел он себя необыкновенно смирно и только сетовал на то, что Чехов разбил ему голову.

– Вообще, башка у меня крепкая, – доверительно сказал он наконец. – Я один раз на пьянке с третьего этажа упал головой вниз – и ничего!

– Да будет тебе заливать! – не поверил я. – Наверное, не головой, а чем-то другим?

– Нет, головой, – серьезно сказал Толян. – Просто там внизу тент был натянут – летнее кафе было. Я его пробил…

– Ну, тогда тебе нечего бояться! – сказал я. – Подумаешь, пистолетом по затылку получил!

– Да, знаешь, как черепушка трещит?! – пожаловался Толян. – Тебя бы так!

– Меня и не так еще прикладывали! – с достоинством сказал я.

Толян опять призадумался, а потом неожиданно произнес с одобрением:

– Вообще-то, да! Ты вообще-то крутой! Тебя на понт не возьмешь! Мне вчера понравилось, как Грек тебе по почкам навешивал!

Получив этот сомнительный комплимент, я был вынужден прервать разговор, потому что вернулся Чехов.

– Так, приступаем к работе! – деловито сказал он. – Каждый солдат должен знать свой маневр. Значит, как только появляется Грек, Толян открывает ему дверь! – Он строго посмотрел на парня и переспросил: – Ты понял меня, Толян? Открываешь дверь и уходишь в сторону! Иначе ты шишкой на башке не отделаешься, учти!

– Да нет, все будет путем! – преданно заявил Толян. – Открываю и отхожу! Делов-то!

– Я буду стоять вот здесь, в полумраке за дверью, – продолжал Чехов. – Едва Грек войдет, я приставлю ему пистолет к затылку…

– А можно тоже – по черепу! – с надеждой предложил Толян. – Чтобы не обидно было…

– Не перегибай палку, Толян! – поморщился Чехов. – Мне с твоим шефом побеседовать еще надо, а ты сразу – по черепу!

– Ну смотри сам, начальник, – разочарованно сказал парень. – Грек, он ведь бешеный. Чуть что, за пистолет хватается…

– А на этот случай у нас огневое прикрытие будет, – объяснил Чехов. – Ты, Володя, встанешь на кухне за дверью, и если не дай бог меня подстрелят – сразу кроши всех из автомата! И Толяна, и прочих… А то они тебя отсюда не выпустят!

– Да я-то чего? – встревоженно спросил Толян. – Я все, как вы скажете… За что меня крошить?

Чехов грозно посмотрел на него и сказал внушительно:

– Я же говорю – это на крайний случай!

– Ага, понял, – кивнул головой Толян, заметно успокоившись.

Ждать нам, однако, пришлось еще долго. Прошло тридцать томительных минут, прежде чем в прихожей раздался требовательный, нетерпеливый звонок. Юрий Николаевич подскочил, точно подброшенный пружиной, и прошипел зловещим голосом:

– Все по местам! Володя, на кухню! Толян, на выход!

Он выхватил из-под пиджака пистолет и бесшумным шагом бросился в прихожую. Толян устремился за ним с испуганным выражением на лице. Я скрылся в кухне и осторожно выглянул из-за двери, держа автомат наготове.

Толян заглянул в дверной глазок и панически прошептал:

– Он не один!

– Еще бы! – зло прошептал Чехов в ответ. – Открывай!

Толян дрожащими руками повернул рычажок замка и отпрянул от двери, точно его ударило током. Грек шагнул через порог. Он действительно был зол как черт.

– Они здесь? – отрывисто спросил он, сверля Толяна взглядом.

Следом за ним в квартиру шагнул было Лева, но в этот момент Чехов метнулся вперед и, шарахнув дверь плечом, приставил к затылку Грека дуло пистолета. Дверь врезалась ничего не подозревающему Леве в лоб – он вскрикнул и отпрянул назад. Чехов, не оборачиваясь, повторно толкнул дверь ногой, и она захлопнулась, отрезав сопровождающих от своего шефа.

Грек не пошевелился. Он стоял под дулом пистолета как вкопанный и лишь разглядывал ненавидящим взглядом смущенную физиономию Толяна.

Я обратил внимание, что плащ Грека просто накинут на плечи, а правая рука покоится на перевязи – значит, он и в самом деле был ранен.

Тем временем опешившие спутники Грека принялись звонить и ломиться в дверь как бешеные.

– Скажи своим придуркам, чтобы угомонились, – попросил Чехов. – Невозможно в таком шуме работать, палец сам просится нажать на крючок.

Ноздри Грека раздулись, а глаза побелели, но он сдержался.

– Ты пожалеешь! – коротко сказал он.

– Придется отчасти последовать совету, – озабоченно пробормотал Чехов и что есть силы двинул Грека по простреленному плечу.

Тот дико вскрикнул, пошатнулся и медленно осел на пол. Глаза его закатились под самый лоб. Юрий Николаевич посмотрел по сторонам и сказал:

– Толян, объясни дружкам, что твой шеф у нас в руках и, если они не успокоятся, ему будет очень плохо…

Тот сделал понимающее лицо и бочком подобрался к двери.

– Лева! – заорал он внезапно диким голосом. – Тихо! Люди с Греком разговаривать будут!

Стук внезапно оборвался, и грубый голос из-за двери произнес:

– Открывай, падла! У тебя что – крыша съехала?

– Да не могу я открывать – мы на мушке! – отчаянно возопил Толян.

Люди за дверью примолкли и принялись совещаться. Чехов тем временем обыскал потерявшего сознание Грека и вытащил у него из заднего кармана небольшой пистолет.

– Волоки своего босса в комнату! – приказал он Толяну. – Не в коридоре же разговаривать!

Тот с энтузиазмом принялся выполнять команду и, подхватив неподвижное тело Грека под мышки, оттащил его в комнату. Я тоже покинул свою позицию, поинтересовавшись у Чехова:

– Вода не требуется?

Но удалось обойти без воды. Грек очухался самостоятельно. Прежде всего он злобно выругался, а потом сел, помогая себе здоровой рукой. На нас он не смотрел, видимо, не желая себя лишний раз травмировать. Это была своего рода защитная реакция. Я вспомнил, что время идет, а мне отпущен Мариной всего один день. Поэтому, не откладывая, я приступил к делу и сказал:

– Вчера нам помешали, и я всю ночь не спал от огорчения. Ты ведь так и не узнал, кто ездил со мной на «Москвиче», который ты почему-то назвал желтым. «Москвич» на самом деле оранжевый, а его хозяин перед тобой. За его плечами служба в РУОПе, как я тебе и обещал. Теперь мы все в сборе и можем спокойно поговорить. Конечно, неприятно, что у тебя не все в порядке со здоровьем, но ведь и у меня до сих пор ломит поясницу… Так что мы квиты в этом смысле. Но я надеюсь на твою ответную откровенность.

Грек медленно поднял на меня глаза. Кроме отвращения, я ничего в них не увидел. Ответом он меня не удостоил. Чувствовалось, что в голове он напряженно прокручивает варианты спасения.

– Подожди, Володя! – рассудительно сказал Чехов. – Ты не даешь нашему гостю опомниться. Не перегружай слишком его мозги. У этой публики это самое слабое место…

Он уселся напротив Грека на диван, небрежно закинул ногу на ногу и закурил папиросу. Сутенер был вынужден смотреть на него снизу вверх, и это ему совсем не нравилось.

– Ну-ка, помоги мне встать! – прикрикнул он на Толяна.

Тот подбежал с подобострастным выражением на лице и с превеликой аккуратностью поддерживал хозяина, пока тот поднимался с пола. Чехов наблюдал за ними с загадочной усмешкой, а когда Толян отступил, оставив Грека на своих двоих, Юрий Николаевич неожиданно вытянул ногу и сделал подсечку. Не ожидавший этого Грек потерял равновесие и, взмахнув рукой, с коротким криком опять рухнул на пол. Ему удалось не задеть при падении простреленную руку, но ударился он крепко. Несколько секунд он лежал, не шевелясь, с лицом, побелевшим от боли и унижения. Толян смотрел на него, раскрыв от изумления рот.

Чехов неторопливо встал, подошел к Греку вплотную и бесцеремонно стряхнул на него пепел со своей папиросы. Грек, вне себя от ярости, вознамерился тут же встать, но в этот момент Чехов наступил каблуком на его прижатую к полу ладонь и перенес на эту ногу всю тяжесть своего тела. Грек сжал зубы и в отчаянии ударился лбом об пол.

– Вот-вот, постучи! – холодно сказал Чехов. – Может быть, в голове у тебя что-то прояснится…

– Юрий Николаевич! – негромко сказал я, укоризненно кивая на раздавленного Грека.

– Не волнуйся, Володя, – сказал Чехов. – Иначе с ним не договоришься. Слова для него ничего не значат. Вот когда я сломаю ему пару костей, он заговорит…

– Что тебе нужно, мусор? – прошипел сквозь зубы Грек.

– Ничего особенного, – сказал Юрий Николаевич с улыбкой. – Адрес твоей сестры.

Грек ответил продолжительной тирадой, сплошь состоявшей из нецензурных ругательств.

– Ты все равно мне все скажешь, – убежденно заявил Чехов. – Поэтому не тяни время и не изображай из себя крутого парня, все равно ты сейчас похож на кусок дерьма! Ну, я жду! Не выводи меня из терпения.

– Да что ты мне можешь сделать, мусор! – с усилием проговорил Грек. – Ты сам еще пожалеешь, что со мной связался! Ты еще сам пойдешь под суд за незаконное проникновение в жилище, истязания и…

– Кого это я истязал? – удивился Чехов. – Ах, вот оно что! Я нечаянно наступил тебе на руку! Извини! – Он отступил на шаг в сторону. – Надеюсь, теперь у тебя нет никаких претензий?

Грек одернул раздавленную руку и быстро поднялся – взгляд у него был такой, что я удивился, как Юрий Николаевич остался жив после этого взгляда. Но тот как ни в чем не бывало затянулся папиросой и невозмутимо сказал:

– А насчет того, что я не могу тебе ничего сделать, ты жестоко ошибаешься, щенок! Дело в том, что из милиции я уволился, детей у меня нет и жизненные планы очень скромные. Поэтому в случае чего я пристукну тебя и не поморщусь. Так что не обольщайся!

Он внимательно и твердо посмотрел Греку в его сумасшедшие глаза, и тот, не выдержав, отвел взгляд.

– Но не будем о грустном! – продолжал Чехов. – У меня нет желания марать о тебя руки. Я намерен сделать по-другому… Говорят, ты должен представить Щуке некоторую сумму сегодня вечером?

Грек быстро посмотрел на него, а потом на Толяна.

– Язык тебе отрежу, сука! – сказал он тихо.

Толян побледнел и хотел что-то сказать, но Юрий Николаевич перебил его:

– Не будем отвлекаться! Я хочу донести до вас суть своего плана. Итак, Грек, ты должен сообщить нам адрес своей сестренки, и не только сообщить, но и проводить нас туда, чтобы мы не дай бог чего не перепутали. Тогда мы тебя отпускаем, и ты спокойно выполняешь свои обязательства перед достопочтенным Щукой…

Грек впервые посмотрел на Чехова с некоторой неуверенностью и переступил с ноги на ногу. Юрий Николаевич усмехнулся и продолжил:

– Ну а если ты будешь хранить молчание, мы просто останемся здесь. Может быть, до утра… Как ты думаешь, кто навестит тебя утром? – Он замолчал и, наслаждаясь произведенным эффектом, полез за новой папиросой.

– Юрий Николаевич! – предостерегающе сказал я. – Это которая по счету?

– Уже сбился, – добродушно ответил Чехов. – День сегодня нервный.

Грек деревянными шагами подошел к дивану и сел. Теперь взгляд его сделался пустым и усталым. Он повернул голову в сторону Толяна и бесцветно сказал:

– Дай сигарету!

Тот поспешно бросился исполнять приказание. Грек сжал губами длинную сигарету, потянулся к огню зажигалки, которую поднес ему Толян, пыхнул дымом и угрюмо спросил:

– Зачем вам моя сестра?

– Будто ты сам не знаешь! – презрительно сказал Чехов. – Или ты сам замаран в этой истории?

– Я в дела Юльки не лезу! – предупредил Грек. – Как и она в мои. Единственное, что она просила, – избавить ее от соглядатая. От этого вот! – Он мрачно кивнул в мою сторону. – А я человек нервный. Когда моих родных обижают, я замочить влегкую могу!

– Так, может, ты и замочил кого по ее просьбе? – спросил Чехов. – Тогда понятно, чего ты так суетишься!

– Могу – это еще не значит сделал! – сердито ответил Грек. – У меня нормальный бизнес. Все расписано от и до. Кому положено – отстегиваю. Кому положено – мне отстегивают. Разборок у нас не бывает. Почти. А чем там сестренка занимается – это ее печаль.

– А за нее отдуваться – твоя печаль? – поинтересовался Чехов. – Я думал, ты деловой человек, а ты – так, попрыгунчик с пушкой! Ты из-за нее уже влез в неприятности и еще глубже влезешь! Знаешь, что с тобой сделают, если ты к вечеру не заплатишь штраф Щуке?

– Что же мне теперь – сеструху сдавать? – с тоской спросил Грек.

– Ну и сдашь, чего особенного? – успокаивающе сказал Юрий Николаевич. – Отсидит лет семь – может, поумнеет! Зато ты – свободен! Или ты все-таки с ней на пару работал? – прищурившись, спросил он угрожающе.

– Да не знаю я ее дел! – взорвался Грек. – Сто раз ей говорил – живи тихо! Найди мужика с «Мерседесом» и кайфуй себе! Нет, у нее характер, самостоятельная!

– Эмансипация, – философски заметил Чехов. – Кстати, «Мерседес» не «Мерседес», а мужика с «Тойотой» она себе нашла-таки! Ты его случайно не знаешь?

– Видел пару раз, – неохотно ответил Грек. – За ручку не знакомился. Я же говорю, она меня не больно-то к себе допускала. Это поначалу я ей хату нашел, на работу пристроил… Потом она сама раскрутилась.

Теперь он выглядел расстроенным и не таким наглым, как обычно. Чехов посмотрел на меня, постучал ногтем по стеклу наручных часов и сказал:

– Так что – мы едем?

Грек сумрачно посмотрел на него и сказал в ответ:

– Ладно, ваша взяла, едем! А не боитесь, что мои люди меня отобьют?

– А ты им скажи, чтобы не отбивали, – спокойно ответил Чехов. – А то, знаешь, как в суматохе бывает? Один ударил, другой ответил, третий сгоряча выстрелил…

Грек усмехнулся.

– Неужели выстрелишь? – спросил он.

– В тебя-то? – удивился Чехов. – С удовольствием.

Мы направились к выходу. Юрий Николаевич придерживал Грека за локоть, незаметно направляя его движения дулом пистолета. Грек шел спокойно, не дергаясь. Толян посмотрел нам вслед и растерянно спросил:

– А мне что делать?

– Ты же на телефоне! – сказал Чехов. – Вот и продолжай нести службу… Володя, оставь ему автомат! Не идти же нам по улице с этой игрушкой!

– Ага! – сказал я и оглянулся по сторонам.

Взгляд мой наткнулся на батарею парового отопления. Я подошел к окну, просунул ствол автомата между секциями и, с силой надавив, погнул его градусов на тридцать от исходного. В таком виде я без опаски вручил оружие Толяну, сказав при этом:

– Теперь ты можешь стрелять из-за угла. При твоей профессии это первое дело.

Он машинально взял оружие в руки и с изумлением уставился на погнутый ствол. Я тут же повернулся и поспешил за Юрием Николаевичем.

– Бери его за другую руку! – распорядился Чехов. – Выходим!

Мы, точно троица загулявших приятелей, вывалились на лестничную площадку. В ту же секунду в лоб нам нацелились стволы. Лева и еще один стриженый красавец были настроены крайне решительно.

– Уберите пушки! – ровным голосом сказал Грек. – Ждать меня здесь! Скоро буду.

Глава 17

– Теперь сворачивай на Саратовскую улицу! – хмуро распорядился Грек, сидя на переднем сиденье «Москвича» рядом с Чеховым. – Вон между теми двумя домами налево! И там в глубине двора будет корпус…

Юрий Николаевич, ничем не выказывая своего торжества, послушно рулил туда, куда указывал Грек. Я сидел на заднем сиденье, время от времени поглядывая назад. Рядом валялся потрепанный кейс Юрия Николаевича и какой-то сверток. С некоторых пор за нами совершенно недвусмысленно пристроился черный «Мерседес», о чем я и доложил с некоторым беспокойством Чехову.

– Учитывая последние обстоятельства, теперь это скорее не за нами, а за нашим пассажиром… – с улыбкой сказал он.

Грек с беспокойством оглянулся, а потом посмотрел на часы.

– Время летит! – флегматично заметил Чехов. – Представляешь, Володя, иногда я думаю – повернуть бы время вспять! Я бы ни за что не надел тогда погоны… Я бы пошел по коммерческой линии. Работал бы сейчас директором какого-нибудь рынка… или мясокомбината…

– Кончайте трепаться! – не выдержал Грек. – Надоело! Плететесь, как…

Чехов подмигнул мне в зеркальце.

– Торопишься? – невинно спросил он у Грека. – Я тебя понимаю… Но, как говорят, поспешишь – людей насмешишь…

Он повернул руль, и мы медленно въехали в прогал между двумя большими домами. Дальше дорога шла мимо детской площадки, трансформаторной будки и большой клумбы, наполненной перекопанной черной землей. Возле клумбы Чехов остановил машину.

– Пятнадцатая квартира, – сказал сквозь зубы Грек.

– Окна куда выходят? – деловито поинтересовался Чехов.

– На эту сторону, – ответил Грек. – Вы думаете, она пялится в окно?

– Нет, просто удобнее для связи, – пояснил Чехов и, обернувшись ко мне, попросил: – Володя, подай мне кейс! А сам переодевайся!

– То есть? – удивился я.

– Там, в пакете, – бронежилет. Надень на всякий случай, в этой семейке любят пострелять. Береженого бог, как говорится, бережет.

Я не стал спорить – вытащил из пакета бронежилет и надел его под куртку. После этого я стал чувствовать себя кочаном капусты на грядке – таким же плотным и неподвижным.

– Ничего, – сказал Чехов. – Тебе там танцевать не придется. В основном будешь работать языком. Теперь смотри.

Он открыл кейс, и я увидел спрятанную внутри аппаратуру – кажется, это была портативная радиостанция, подключенная к магнитофону.

– Сейчас мы оснастим тебя шпионским микрофоном, – пробормотал Чехов, перегибаясь через сиденье и прикрепляя у меня на воротнике какую-то электронную миниатюру. – И ты будешь полностью готов ко встрече с прекрасным…

Он опять уселся на свое место и, бесцеремонно поставив раскрытый кейс на колени Грека, пощелкал рычажками.

– Ну-ка, скажи что-нибудь! – строго крикнул он мне.

– Ехал Грека через реку, – начал я безо всякой задней мысли. – Видит Грека – в речке рак…

– Не рак там, а Щука… – заметил Чехов мимоходом и объявил: – Действует отлично! Жаль, связь не двусторонняя, но, ладно, переживем.

Грек посмотрел на нас злыми глазами и процедил с чувством:

– Клоуны, мать вашу…

– Ты обиделся, что ли? – удивился Чехов. – Это же шутка, не обижайся! Кстати, у тебя мобильник далеко?

– В пиджаке, – буркнул Грек. – А в чем дело?

– Так ты сестренке позвони, что сейчас будешь, – объяснил Чехов. – А то вдруг она дверь Володе не откроет? Совесть-то у нее нечиста? Позвони и скажи, мол, соскучился, приехал вот, сейчас поднимаюсь…

Грек здоровой рукой полез в карман пиджака, но так как и эта рука была у него здоровой только относительно, возился он довольно долго. Набрав наконец номер, он поднес трубку к уху и долго вслушивался в протяжные гудки.

– Дома нет, – сказал он с заметным разочарованием в голосе.

– Что ж, будем ждать, – заметил Чехов.

Грек занервничал и даже опять оглянулся, высматривая, видимо, зловещий «Мерседес». Сзади было пусто, но большого облегчения это ему не принесло.

– Знаете что, мужики, – сказал он немного погодя. – У меня от этой квартиры есть ключ. Вы туда сходите и сразу поймете, что Юлька там живет. Фотографии, там, документы… Ну, в общем, понятно. А я бы тогда по своим делам…

– Ишь, какой хитрый! – покачал головой Чехов. – И предупредишь ее, да?

– Да зачем мне ее предупреждать? – заныл Грек. – У меня своих забот нет, что ли?

– Ладно, давай ключ! – бесстрастно сказал Чехов. – Там видно будет… Ты, Володя, сходи на разведку!

Я взял ключ и вылез из машины. С непривычки в бронежилете я чувствовал себя чертовски неловко – мне казалось, что я не иду, а плыву над землей наподобие воздушного шара и это всем бросается в глаза. Однако никто из встречных прохожих не обращал на меня внимания, и я, немного приободрившись, вошел в подъезд.

Поднимаясь в лифте на четвертый этаж, я размышлял над тем, что получится, если Грек все-таки нас обманул и в пятнадцатой квартире окажется, например, больная старушка или, того чище, десяток вооруженных бандитов. К бандитам я хоть и привык, но предпочел бы встретиться с ними без бронежилета – мне казалось, что он будет очень мешать бегству.

Лифт остановился и выпустил меня на чисто выметенную, сияющую свежей покраской лестничную площадку. Подозрительно оглянувшись, я подошел к двери пятнадцатой квартиры и вложил ключ в замочную скважину. Чужие двери мне доводилось вскрывать уже не в первый раз, но почему-то в тот момент меня прошибло потом от волнения. Квартира встретила меня тишиной и полумраком. Не зажигая света, я миновал прихожую и заглянул в первую дверь. Тяжелые шторы на окнах были задернуты, и свет почти не проникал в помещение. Ощущение было такое, словно наступили сумерки. Все-таки я различил в этих сумерках кое-какие детали – например, массивные кожаные кресла, мебельную стенку, похожую дизайном на готический собор, неизменный телевизор, ковер на полу. Все было в идеальном порядке, и, возможно, в этом чувствовалась рука женщины, но та ли это женщина, я не был уверен, а обещанных фотографий или документов мне на глаза не попадалось.

Я прошел дальше и оказался в спальной комнате. Здесь была та же мрачноватая обстановка, которую несколько оживляло наличие явно женского ложа, от которого за версту несло ароматами тонких духов и призрачным запахом горячего женского тела, которое в старину церковь совершенно справедливо именовала «сосудом греха».

Впрочем, фотографий никаких не было и здесь. Идентификация квартиры затягивалась, и я, немного смущаясь, пробормотал в микрофон:

– Пока пусто. Иду на кухню.

Слава богу, из раскрытой двери кухни падала на пол полоса света. До непроницаемых штор здесь еще дело не дошло.

Я шагнул на кухню. После полумрака квартиры матовая белизна окна показалась ослепительной. Невольно зажмурившись на секунду, я снова открыл глаза – и сердце мое подпрыгнуло в груди и будто застряло где-то в области горла. Одновременно тысячи морозных иголочек защипали мою кожу. Я шумно выдохнул, и сердце опять пошло. Только теперь оно заколотилось часто-часто, словно в груди заработала швейная машинка.

На кухонном полу, покрытом светлым линолеумом, лежал труп. В этом не было никаких сомнений – об этом говорила особенная, тяжелая расслабленность позы, восковая бледность кожи и невидимая, но отчетливая аура ужаса, исходившая от неподвижного тела.

Боюсь, что первая моя фраза, отправившаяся в эфир, была нецензурной. Я слишком растерялся. Лишь потом я добавил дрогнувшим, самому мне незнакомым голосом:

– Она, кажется, убита…

Потом я присел возле трупа на корточки и внимательно осмотрел его. Малиновская лежала, неестественно вытянувшись, головой в сторону окна. Голова ее была повернута набок, и растрепавшиеся жесткие волосы полностью закрывали бледное как мел лицо. Видимо, внутреннее кровотечение было весьма обильным. Входное отверстие от пули я нашел не сразу. Малиновская и в этот трагический день отдала предпочтение темной гамме в своем наряде – небольшое пятнышко крови под левой словно окаменевшей грудью было почти незаметно на черной ткани.

Тело переворачивать я не стал и лишь потрогал застывшую шею, чтобы примерно определить время смерти. В этот момент, когда я наклонился, мне показалось, будто холодная волна воздуха прошла над полом, но я не придал этому значения.

Судя по тому, что тело убитой остыло еще незначительно, роковой выстрел прозвучал в этой квартире около часу назад. Но, конечно, я мог и ошибаться. Теперь здесь разбираться должны были судебные медики.

Я уже собирался встать, как вдруг позади меня послышался едва уловимый шорох, и взволнованный мужской голос произнес:

– Не двигаться! Иначе я выстрелю!

Глава 18

В этот момент в голову мою одновременно хлынули тысячи мыслей: я вспомнил заверение Чехова, что со мной ничего не случится, которое он дал утром Марине, вспомнил, что окна квартиры выходят на клумбу, а окно кухни, таким образом, в противоположную сторону, и выстрела в «Москвиче» не услышат. Но тут же сообразил, что на мне микрофон и выстрел услышат даже очень хорошо, и обрадовался этому обстоятельству. Потом понял, что радоваться тут особенно нечему, зато можно надеяться, что теперь Чехов придет мне на помощь – ведь он слышал слова незнакомца, – если, конечно, успеет.

Дальше я поразмышлял об этом незнакомце и пришел к выводу, что голос его мне кого-то напоминает. И не кого-то, а Заболоцкого, любовника покойной. Мне стало смешно, что эту простую вещь я понял не сразу, но смех так и застрял в горле, потому что дальше я представил, куда этот тип может выстрелить. Мне хотелось, чтобы он стрелял в защищенное бронежилетом место, но интуиция подсказывала, что с такого расстояния он может попытаться попасть в затылок – просто для того, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной. В общем, за какие-то пятьдесят секунд я передумал столько, что заболела голова. Вдобавок я находился в очень неудобной позе и боялся пошевелиться. Чувствовал я себя очень глупо.

Между тем Заболоцкий медлил. То ли он наслаждался моим беспомощным положением, то ли тоже боролся с потоком нахлынувших мыслей. Пожалуй, ему было о чем подумать. Денек у него выдался тоже нелегкий.

Проклятое любопытство вытеснило постепенно из моей головы другие чувства. Мне стало интересно, зачем этот тип вернулся в квартиру. В том, что труп своей любимой он видит не впервые, сомнений никаких не было. Мне ужасно хотелось его об этом спросить, но я все еще побаивался и решил отложить пресс-конференцию до появления Чехова. Но мой товарищ тоже не торопился, и я начинал понимать, что влип. Эта мысль придала мне сил, и я довольно сердито спросил:

– И долго будем так стоять? Мне здесь холодно и не слишком удобно. Решай что-нибудь!

Заболоцкий словно очнулся.

– Ладно, – сказал он со вздохом. – Медленно положите руки на затылок и медленно вставайте. Не оглядывайтесь.

Я выполнил его условия. При этом меня волновал один вопрос – заметил ли Заболоцкий на мне бронежилет или нет.

– Отойдите в угол, – уже окрепшим голосом распорядился он. – Станьте лицом к стене.

Я уткнулся мордой в угол, как напроказивший школьник, и предался мрачным раздумьям. Момент, удобный для последней попытки изменить ситуацию, я уже упустил. Бросаться отсюда на человека, вооруженного пистолетом, было бессмысленно. Какой бы он ни был стрелок, шансов у меня практически не было. Надо было думать раньше. Похоже, авантюрная жилка во мне начинала отмирать.

Между тем Заболоцкий мягким кошачьим шагом вошел в кухню и присел на стул возле обеденного стола. Я слышал треск передвигаемого стула и его скрип под тяжестью грузного тела. А потом Заболоцкий крайне усталым голосом произнес:

– О господи! Что за неудачный сегодня день! – И звякнул стеклом.

Послышался звук наливаемой жидкости и затем громкие глотки измученного жаждой человека.

– Не забыть протереть потом все отпечатки! – заботливо проговорил Заболоцкий. – Следовало, наверное, надеть хирургические перчатки, чтобы не отвлекаться по мелочам, как вы думаете, Ладыгин?

Я не ответил – мне было наплевать на его заботы.

– Ну что ж, мистер Проныра! – опять вздохнул Заболоцкий. – Вы все-таки загнали меня в тупик! И сами туда влезли… Как говорится, не рой другому яму. Вы, конечно, догадываетесь, что из тупика существует только один выход? Я это понимаю как выход для одного. Не подумайте, что я как-то особенно кровожаден, но вам отсюда уже не выбраться!

И опять я промолчал. Можно было, конечно, попробовать отшутиться, но я подозревал, что у этого медицинского светила напрочь отсутствует чувство юмора.

– Как вы осложняете жизнь всем вокруг, Ладыгин! – вдруг с величайшей досадой произнес Заболоцкий. – Вы думаете, мне доставляет удовольствие стрелять из пистолетика? Прятать трупы? Да у меня даже на вас рука не поднимается, хотя я и ненавижу вас всей душой!

– Так, может, разойдемся, пока не поздно? – предложил я.

– Ну нет, Ладыгин! – проговорил Заболоцкий с величайшей важностью. – Точка возврата пройдена! Вы немного заигрались, и теперь нужно платить по счетам… Обидно, что придется убрать не только вас, но и вашу подругу…

– Подругу-то зачем? – зло спросил я.

– Вы же собирались вдвоем сорвать куш, не так ли? – язвительно сказал Заболоцкий. – Вы же партнеры, как говорится… Конечно, она пока не знает обо мне, но может подозревать, и это будет для меня источником вечного беспокойства… И вообще, Ладыгин, – сказал он вдруг с неподдельной горечью, – вы это заслужили! Из-за вас я вынужден был убить ту, которая была, может быть, мне дороже всего! И, как выяснилось, совершенно напрасно! Каким образом вы пронюхали, где скрывалась Юлия Дмитриевна?

– Слухом земля полнится, – ответил я. – Впрочем, я мог бы посвятить вас в некоторые детали… В обмен на ваши тайны. Раз вы все равно собираетесь меня прикончить, так хоть удовлетворите перед смертью мое любопытство!

Мне стало понятно, что господин Заболоцкий определил нас с Мариной в разряд зарвавшихся шантажистов. Это было вполне в его характере – страсть к деньгам он, несомненно, полагал наиглавнейшей движущей силой. Учитывая это, можно было попробовать потянуть время. Вряд ли Заболоцкий предполагал наличие у нас еще каких-то сообщников – шантажисты обычно не любят огласки.

– А что? Пожалуй, я соглашусь на это, – раздумчиво проговорил Заболоцкий. – Спешить мне некуда. А вам-то и подавно некуда торопиться, верно? Может быть, выговорившись, мне будет легче вас застрелить… Вы просто не представляете, до чего трудно решиться на убийство человека! – Он дал мне время вполне оценить глубину этой мысли, а потом продолжил уже более деловым тоном: – Тогда, наверное, перейдем в комнату! Здесь мне тяжело разговаривать. Тяжкий груз на сердце, понимаете? Только двигайтесь медленно, без резких движений, руки держите на затылке… Я постоянно держу вас на мушке и, если что, – сразу стреляю, учтите! Теперь идите к двери…

Он направлял мое движение, следуя за мной в трех шагах и постоянно напоминая о своей мушке. Хотя о ней речи как раз быть не могло, потому что краем глаза мне удалось заметить, что пистолет у Заболоцкого с глушителем. Таким образом, мушка была просто образом, волновавшим его скудное воображение.

Мы вошли в затененную комнату, и Заболоцкий приказал мне сесть в кресло, спиной к окну. Сам уселся напротив, наставив на меня пистолет и пристально наблюдая за каждым моим движением. Позиция для стрелка была не слишком выгодной, но, по-моему, он просто боялся оставить меня рядом с дверью.

– Может быть, я опущу руки? – спросил я.

– Опустите, – согласился он после секундного раздумья.

Это уже было что-то. Меня, правда, угнетала мысль, что теперь Чехов ни за какие коврижки не двинется с места, пока не запишет наш увлекательный диалог. Зато появилась надежда, что момент расправы откладывается.

– Кстати, – спросил я вполне светским тоном. – Как здоровье доктора Миллера?

– Он очень плох, – серьезно ответил Заболоцкий. – У него второй инфаркт, и прогнозы очень неутешительные. Это тоже на вашей совести, Ладыгин! Вы доставили ему слишком много огорчений… Следили за ним…

– Вы хотите сказать – напрасно? – спросил я. – Он не был вашим соучастником?

В полумраке я едва заметил, как Заболоцкий усмехнулся.

– Да вы же ничего так и не поняли, Ладыгин! – снисходительно сказал он. – Миллер был моим компаньоном. Да-да, ваш покорный слуга – совладелец клиники. Удивлены? По некоторым причинам я предпочитал не афишировать своей роли. Миллер мог наслаждаться властью сколько угодно. Меня прежде всего интересовали деньги. Я получал семьдесят процентов доходов. Неплохо, как вы считаете?

Однако если вы думаете, что можно разбогатеть, оставаясь в рамках законности, то вы глубоко ошибаетесь. Да вы и сами предпочли обходной путь к богатству, верно? Вообще, если бы, не выходя за границы дозволенного, можно было бы обеспечить себе достойную жизнь, кто бы преступал эти границы?! Да что там достойная жизнь! Клиника не могла бы работать без существенных вливаний, делающихся в обход бухгалтерской ведомости! И кому от этого было бы легче? Сколько людей сразу бы лишилось надежд?

– Мне кажется, лирику можно опустить, – заметил я. – Меня больше интересуют корыстные мотивы ваших поступков.

Заболоцкий немного помолчал.

– А вы хамоватый молодой человек, – скорбно сказал он. – Могли бы не перебивать меня хотя бы из чувства самосохранения. Но у вас есть это дурное качество, вы любите заигрываться!

– Да, мне это свойственно, – небрежно согласился я. – Но с годами мне удается избавляться от большей части своих недостатков.

– Я, признаться, этого не замечаю, – ехидно ответил Заболоцкий.

– Вы просто не знали меня раньше, – объяснил я.

– И слава богу! – моментально откликнулся Заболоцкий.

– Однако, может быть, продолжим? – предложил я. – Мы остановились на незаконном добывании денег. Вы оперировали в своей клинике криминальных деятелей, верно? Руками Миллера причем! И брали с него за это семьдесят процентов.

Заболоцкий самодовольно улыбнулся.

– Да, некоторые заигравшиеся господа готовы платить бешеные деньги, чтобы переменить свою одиозную внешность. Особенно удобно, что эти бешеные деньги никак не учитываются… Неудобно то, что эти господа иногда попадаются на глаза персоналу. Но если коллектив подобран с умом и работа его хорошо оплачивается, это неудобство в значительной степени сглаживается. То есть практически за стены клиники ничего никогда не выходит…

Он хохотнул и продолжил, повторив:

– М-да, не выходит, кроме самих оперированных… Они выходят с новой физиономией и растворяются в человеческой массе. И больше от них нет никакого толку… Абсолютно никакого! И знаете, что я придумал? – В полумраке сверкнули его глаза. – Я решил организовать безотходное производство!

– Вы решили варить из пациентов мыло? – спросил я.

– Что за глупое предположение? – рассердился Заболоцкий. Все-таки с чувством юмора у него было на удивление скверно. – Ничего удивительного, что с вашим интеллектом вы ничего не добились в жизни! Держу пари, что на операцию для своей подруги вы брали деньги взаймы.

– Брал! – признался я.

– Мне жаль ваших кредиторов. Плакали их денежки. Кстати, ведь вас направил ко мне, кажется, Штейнберг, не так ли? Откуда вы его знаете?

– Я работаю под его началом.

– Правильнее будет сказать: работал, – уточнил Заболоцкий.

– Не будем придираться к словам! – попросил я. – Надеюсь, Борис Иосифович не является вашим сообщником?

– Попрошу вас сменить лексикон! – рассердился Заболоцкий. – Что за бандитская терминология! Нельзя считать человека преступником, если он идет в ногу со временем. Лично я готов простить что угодно, кроме низкого интеллекта. Вот бедная Юлия! Всем она была хороша, но умишком, увы, не блистала! Рано или поздно она должна была плохо кончить. В данном случае ей еще повезло!

– Да, повезло девчонке! – поддакнул я. – В жизни редко выпадает такая везуха. Практически один раз.

– Вы опять упражняетесь в идиотизме? – вспылил Заболоцкий. – Это начинает меня раздражать!

– Ну-ну, не буду! – покладисто сказал я. – Расскажите про безотходное производство…

Заболоцкий заговорил не сразу. Мой идиотизм вывел его из равновесия. Он дулся еще пару минут, но потом все-таки продолжил. Видимо, специфика его подвигов не давала ему возможности выговориться прежде, и теперь он лихорадочно наверстывал упущенное. В кои-то веки еще он мог найти столь благодарного и безответного слушателя!

– Мне пришла в голову мысль, – значительно сказал он, – что при определенной постановке дела можно получить с криминальных пациентов двойной доход. Как я рассуждал? Раз кто-то прячется, значит, кто-то ищет, верно? Оставалось только выяснить – кто? И сколько он готов заплатить. Здесь мне очень помогла Юлия. Я не одобрял ее круга знакомств, но надо признать, что информацию она поставляла бесценную!

– Ага, значит, вы укладывали на койку бандитов, которые прятались, брали с них деньги за лечение, а потом тоже за деньги продавали другим бандитам, которые их искали, так?

– Ну, схему вы нарисовали упрощенную, но, пожалуй, верную! – самодовольно сказал Заболоцкий. – Главное было не афишировать себя. Вся информация передавалась опосредованно, намеками, за предоплату. Но и мы никогда не подводили – информация всегда была точной, пути отхода обеспечивались, свидетелей не было. Все шло прекрасно, пока не влезли вы! Ума не приложу, как вы разнюхали? Признавайтесь, кто вам стукнул?

– Вы не поверите, но это вышло совершенно случайно, – ответил я. – Конечно, упускать такой случай не хотелось, и я постарался выжать из него все возможное…

– Ума не приложу, как вы узнали, что в этом замешан Краснов? – с интересом спросил Заболоцкий. – И как вы его сумели найти?! Я же знаю, что вы были на пожаре!

– Мне сказал Миллер, – легкомысленно ответил я. – Мне удалось его запугать.

– Врете, – спокойно заметил Заболоцкий. – Миллер не знал, чем мы с Юлией занимаемся.

– Соврал, – согласился я. – У меня тоже есть знакомые уголовники, понимаете? Иногда ложатся в отделение, контакты завязываются…

Заболоцкий внимательно посмотрел на меня.

– Мы же договорились – откровенность за откровенность! – с упреком сказал он.

– Ну извините, – смущенно пробормотал я. – Не привык еще… к откровенности…

– Да, человек вы скользкий, Ладыгин! – с удовольствием заключил Заболоцкий. – Я это еще тогда понял, когда Юлия сказала, как вы за ней ходите. Она рассчитывала вас припугнуть, но, к сожалению, оказалась чересчур самоуверенной. Надо было поступить с вами жестко с самого начала, Ладыгин!

– А вы никогда не думали о том, что Малиновская могла сама поступить с вами жестко? – спросил я. – Ведь эти ее знакомства…

– Нет! Она была не настолько глупа, – возразил Заболоцкий. – Что могли дать ей эти знакомства? А я мог дать ей положение, уверенность в завтрашнем дне, а в перспективе – даже безоблачную жизнь за рубежами нашей родины…

– Странная у вас получается уверенность в завтрашнем дне, – усмехнулся я. – С пистолетом в руках…

– Свою собственность нужно защищать любыми средствами! – убежденно сказал Заболоцкий.

– Ну, у вашей единомышленницы не осталось уже никакой собственности! – сказал я. – Голубую «Тойоту» вы уже прибрали, конечно?

– Конечно! – глядя мне в глаза, подтвердил Заболоцкий. – Я на ней отсюда уехал…

– А почему вы вернулись? – вспомнил я. – Потянуло на место преступления?

– Ну что вы! – снисходительно сказал Заболоцкий. – Кстати, хорошо, что напомнили. А то заболтался с вами… Обронил где-то здесь расческу! Расческа хорошая, а главное, приметная… Надо будет поискать. И отпечатки не забыть… – Он вел себя уже как гость, засобиравшийся домой, – ерзал, озабоченно посматривал по сторонам, только что не смотрел на часы.

В том, что он, не колеблясь, нажмет на спусковой крючок, я ни секунды не сомневался. Речь шла о его собственности, а это было самое святое в жизни…

– Ну что, удовлетворил я ваше патологическое любопытство? – почти весело спросил он. – Пора, наверное, закругляться!

– Еще один маленький вопрос! – сказал я, почувствовав вдруг смертельную тоску. – Как давно вы занимаетесь своим безотходным бизнесом?

– Года два, – сказал он. – Только если вы думаете, что у меня какие-то фантастические сверхдоходы, то ошибаетесь. К сожалению, преступники, идущие на кардинальное изменение внешности, попадаются не слишком часто. Может быть, они просто не успевают нас найти…

– Но как же вы будете работать теперь? Без Миллера, без Малиновской…

– Да, это вопрос! – посерьезнел он. – Придется временно свернуть дело. Вы основательно навредили нам, Ладыгин! Между прочим, вы так и не сказали, каким образом вы вышли на эту квартиру…

«Эх, Юрий Николаевич, и свинья же ты!» – подумал я с отчаянием. Решил отделаться от своей совести паршивым бронежилетом? Мне вдруг стало ясно, что я совершенно не готов умереть. Мне, оказывается, страстно хотелось дожить хотя бы до будущей весны, а лучше – до какой-нибудь совсем далекой весны следующего тысячелетия, мне хотелось, как ни странно, выпить с Чеховым водки и поболтать о достижениях медицины, хотелось жениться на Марине и нарожать с ней кучу детей, и еще много чего хотелось. И на пути всему этому стоял велеречивый паразит с мягким подбородком и с набитым патронами пистолетом! А у меня из всех средств защиты оставался только язык, и, по правде говоря, болтать им становилось все труднее, потому что от страха сохло во рту…

– Хорошо, я расскажу вам, как я вышел на эту квартиру, – объявил я торжественно. – Видимо, Малиновская не очень-то вам доверяла, если искала защиты в первую очередь у своего бешеного братца. Вам известно, что у нее есть двоюродный брат? Кое-что слышали? Мне удалось познакомиться с ним довольно близко, и при весьма драматических обстоятельствах. Такие вещи очень сближают мужчин. Подробности я опускаю, но брата удалось уговорить не только назвать ее адрес, но и дать мне ключ от ее квартиры. Вы удивлены, что у него был ключ? Я же говорю, что Малиновская не очень-то вам доверяла. Но вы не расстраивайтесь. Это все мелочи по сравнению с тем, что я собираюсь вам сообщить. Я не хотел этого делать, но раз уж вы собрались меня прикончить, скажу. Дело в том, что я выслеживал вас вовсе не из-за денег. Я, знаете ли, детектив-любитель. Хобби у меня такое.

– Не смешите меня, – криво улыбнувшись, сказал Заболоцкий.

– Даже и не пытаюсь, – безнадежно сказал я. – Проще, по-моему, корову рассмешить, чем вас… Поэтому сейчас я абсолютно серьезен. Вы-то надеетесь, что мы с подругой неудачники-шантажисты, не так ли? Но я вас вынужден разочаровать. Именно в эту минуту и именно в этом районе собрались представители как минимум трех организаций, которым до вас есть дело…

– Что вы такое несете? – с угрозой произнес Заболоцкий, привставая с кресла. – Не держите меня за дурака, любезный! Это вам не поможет!

Мне не понравилось, что он начал проявлять двигательную активность, а поэтому я поспешно сказал:

– Нет, в самом деле! Помните, конечно, своего последнего пациента? Ну, того, что хапнул бандитскую кассу? Вы, наверное, надеетесь, что он сейчас на два метра ниже уровня моря? А это совсем не так. Он бежал, и его вовсю разыскивают ваши клиенты – очень серьезные люди. О вас они еще не в курсе, но ведь это можно исправить?

Лицо Заболоцкого перекосилось, и рука с пистолетом предательски задрожала. Но ему удалось все-таки овладеть собой, и он с ненавистью произнес:

– Даже если так, вы уже ничего не успеете, Ладыгин…

– Но вы недослушали! – воскликнул я, косясь на вороненый ствол. – Знаете, кто сейчас сидит в машине возле дома? Брат Малиновской, сутенер по кличке Грек, чертовски неуравновешенный субъект! Мне кажется, он не простит вам смерти сестры!

Дыхание Заболоцкого сделалось прерывистым и тяжелым – страх уже закрался в его душу, но он боролся с ним самым простым способом – пытаясь заткнуть мне рот.

– Вы блефуете, Ладыгин! – бросил он с презрением и гневом.

– Но это еще не все! – завопил я, выставив раскрытую ладонь. – Наш с вами разговор записывается на магнитофон! Я ведь не упомянул пока о третьей силе, которая замешана в это дело. Мой друг из РУОПа…

Я уж не стал уточнять о карьерных сложностях Юрия Николаевича – мне показалось, что время сейчас не слишком подходящее для выяснения мелких подробностей. И в этот момент я услышал, как этот самый вероломный друг копается отмычкой в замке.

Для меня этот звук был слаще ангельской музыки, а на Заболоцкого он подействовал как удар грома. Он вдруг подпрыгнул, будто ошпаренный, и затравленно оглянулся.

– А вы все не верили! – укоризненно сказал я. – Вот за вами и пришли!

Заболоцкий будто сошел с ума – лицо его дергалось и делалось все бледнее. Пистолет прыгал в руке, изо рта вырывались какие-то невнятные ругательства.

Из коридора послышался щелчок открывшегося замка и топот ног. Заболоцкий метнулся к балконной двери.

– Четвертый этаж! – заботливо крикнул я.

Он на ходу обернулся и почти в упор выстрелил в меня. Я ничего не услышал, а лишь почувствовал страшный удар в грудь, будто в меня с разгону врезался паровоз. Дыхание у меня перехватило, и в глазах потемнело.

А Заболоцкий с треском распахнул балконную дверь и выскочил наружу.

– Стоять! – истошно заорал где-то во тьме Чехов.

Не мудрствуя лукаво, Заболоцкий выстрелил в него с балкона трижды – пшик! пшик! пшик! – и Юрий Николаевич с грохотом повалился на пол. Дальше мое сознание померкло, и все проблемы перестали для меня существовать. Все-таки я был лучшего мнения об этих проклятых бронежилетах.

Очнулся я от довольно интенсивного хлопания по моим щекам, вдобавок на меня лили холодную воду. Ощущение было мерзопакостное – ломящая боль в груди, ледяные струйки, текущие за воротник, кружение в голове и мрачное лицо Чехова перед глазами.

– Ты что, оборзел, Юрий Николаевич? – простонал я. – Не май месяц!

– Живой! – обрадовался Чехов. – Тебе повезло, доктор! У этого сукина сына оружие не очень мощное. Будь у него приличный пистолет – на таком расстоянии никакой жилет бы не помог!

– Утешил! – сказал я. – А сукин сын где?

– Он, по-моему, по балконам утек, – вздохнул Чехов. – Нужда, как говорится, заставит калачи есть… Ну, давай поднимайся! Встать можешь?

Не дожидаясь ответа, он выскочил на балкон. Я последовал за ним, пошатываясь и хватаясь за окружающие предметы.

Холодный ветер немного взбодрил меня. Ухватившись за перила балкона, я посмотрел вниз. Юрий Николаевич оказался прав – Заболоцкий, проявив чудеса акробатики, умудрился спуститься по балконам во двор и теперь запрыгивал в кабину голубой «Тойоты», стоявшей у самого дома.

– Уйдет! – сказал я с тревогой.

– Черт с ним, пусть уходит! – ответил Чехов. – Куда ему теперь деться! Он здесь так наследил… И пушку вон бросил даже… – Он кивнул на бетонный пол балкона, где валялся пистолет с глушителем. – Он теперь замаран по самые уши. Пусть уходит!

«Тойота» зафырчала и сорвалась с места. И тут произошло то, чего никто из нас не ожидал. Подраненный Грек, в панике оставленный Чеховым без присмотра, сумел завести «Москвич» и бросил его навстречу отъезжающей «Тойоте».

Заболоцкий не сразу сообразил, что происходит. Может быть, он даже не обратил внимания на стремительно несущийся навстречу «Москвич». А когда заметил и отчаянно попытался вывернуть свою машину вправо, было уже поздно.

Раздался страшный удар, скрежет и треск осыпавшихся стекол. Завыла автомобильная сигнализация. Чехов смертельно побледнел и, завопив: «Моя колымага!» – бросился вон с балкона. Внизу во дворе начали появляться люди, они стягивались к месту катастрофы. Кто-то побежал звонить.

Я повернулся и пошел к выходу. Чувствовал я себя как после хорошего нокаута. Хотелось прилечь и обо всем забыть. Но до этого было пока далеко, приходилось терпеть.

В косяке двери, в дверном стекле и в притолоке я заметил три отверстия, оставленные пистолетными пулями. Слава богу, Заболоцкому было далеко до снайперской точности стрельбы, иначе бы Чехову не поздоровилось.

Выйдя из квартиры, я тщательно запер дверь – не хватало еще, чтобы какой-нибудь зевака заглянул в этот склеп. Спускаясь по лестнице, я неожиданно подумал, как воспримет известие о смерти Малиновской ее тайный воздыхатель Груздев. Купит еще бутылочку?

К «Москвичу» мне пришлось уже пробиваться: народу набежало – целая толпа. Картина была, конечно, жуткая и вызывала законное любопытство. Смятый в гармошку «Москвич» намертво приклеился к покореженной «Тойоте». Все пространство вокруг было засыпано битым стеклом. Бледный и вытянувшийся, как струна, Грек лежал на асфальте возле «Москвича». Заболоцкий, придавленный рулевым колесом, сидел в «Тойоте», глядя перед собой незрячими от боли глазами. Изо рта у него текла кровь. Трое мужиков, отдавая друг другу противоречивые команды, пытались освободить его.

Потрясенный Чехов стоял возле машины и горестно восклицал:

– Мой «Москвич»!

Какая-то женщина в зеленом пальто и белом платке с золотой ниткой осуждающе сказала:

– Тут люди пострадали, а ему, видишь ли, машину жалко!

– Людей-то еще нарожают, мамаша, – объяснил ей парень в брезентовой куртке. – А машину попробуй сейчас купи!

Было непонятно, шутит он или говорит серьезно.

– Ага, ты попробуй их нарожай! – уничтожающе заметила женщина.

– У меня другая функция, мамаша! – заорал парень.

Чехов оглянулся и заметил меня. Он махнул рукой и, обойдя «Москвич» справа, изо всех сил рванул помятую дверцу. Я уже было подумал, что Юрий Николаевич так помешался от горя, что хочет попробовать завести погибшую машину. Но он наклонился и полез куда-то под кресло, чертыхаясь и кряхтя от натуги. Наконец он вылез задом обратно, бережно сжимая в руках какой-то предмет, отдаленно напоминающий чемоданчик.

Когда я подошел ближе, Юрий Николаевич копался в содержимом изуродованного кейса. На секунду обернувшись ко мне, он сказал:

– В один день я лишился машины, кейса и подслушивающей аппаратуры! Ну, с аппаратурой все ясно – я взял ее напрокат у Гузеева. Они ее спишут. Я готов смириться и с потерей кейса – в конце концов, у меня скоро день рождения, и ты можешь подарить мне новый. Но как я буду жить без машины? Ведь она не застрахована!

– Послушай, Юрий Николаевич! – сказал я. – Меня удивляет твое бессердечие. Как ты можешь вздыхать над грудой металлического хлама, когда меня едва не отправили на тот свет? Опоздай ты хотя бы на минуту…

– Но я же не опоздал! – проворчал Чехов, поднимая на меня хитрые глаза. – Ты же сам понимаешь, если бы я не записал ваш диалог, все предприятие теряло бы смысл! И вот теперь вся аппаратура вдребезги! Я даже не могу извлечь кассету из магнитофона – ее заклинило.

– Ты хочешь сказать, – подозрительно спросил я, – что я разговаривал с этим придурком для собственного удовольствия?

– Полной уверенности у меня нет, – признался Чехов. – Сохранилась ли запись, покажет экспертиза. Но все равно, ты можешь гордиться собой – ты вывел этого артиста на чистую воду! Я не говорю уже о том, как расширился твой кругозор!

– Спасибо за такой кругозор! – сказал я гневно.

Послышались тревожные звуки сирены, и во двор, сверкая синим маячком, въехала машина «Скорой помощи». Доктора Заболоцкого уже освободили от тисков, в которые превратилась его «Тойота», и медики были как нельзя кстати.

Чехов тронул меня за локоть и негромко сказал:

– Пойдем-ка со мной!

Он взял под мышку сломанный магнитофон и повел меня сквозь толпу к дому.

– Сейчас сюда приедет милиция, – сказал Юрий Николаевич, – и я хочу до этого момента созвониться с Аркадием. Пусть подошлет сюда своих людей. Нужно же как-то оправдаться за разбитую аппаратуру.

Мы поднялись на четвертый этаж, вошли в пятнадцатую квартиру.

– Посиди пока! – сказал Чехов и, положив магнитофон на одно из кресел, направился к телефону.

Он о чем-то долго разговаривал с Гузеевым и убеждал приехать. Я не прислушивался – меня вдруг охватили страшная усталость и апатия. Балконная дверь оставалась открытой, и сквозь нее в комнату проникал поток тяжелого холодного воздуха. Сорванная штора бессильно свешивалась на пол, удерживаясь на единственной уцелевшей петле.

Чехов уселся в кресло, где до него сидел Заболоцкий, и опять принялся ковыряться в магнитофоне.

– Минут через десять подъедет Аркадий, – сообщил он. – Хочу предложить ему заняться этим делом вплотную. Получится, по-моему, изящная цепочка – преступник-врач, сутенер, Бухгалтер, Щука. Если все это правильно раскрутить и преподнести – выйдет очень эффектно.

– Щука, наверное, будет теперь держаться от нас подальше, – пробормотал я.

– Напротив! Все помехи теперь ликвидированы, ложные следы отсечены, остается один Бухгалтер. На этом они и проколются. Мы преподнесем их Аркадию на блюдечке. Конечно, сам Щука в сети не попадется, но не все же мечты сбываются!

– Как же ты собираешься вывести их на Бухгалтера? Будешь шлепать теперь пешком?

Чехов посмотрел на меня остолбенело, страшно застонал и ударил себя кулаком по лбу.

– О дьявол! – с отчаянием сказал он. – Совсем забыл. Я же теперь осиротел! Надо же такому случиться! Понимаешь, когда я понял, что разговор принимает угрожающий характер, я сразу бросился к тебе на подмогу. И даже ключ оставил в замке зажигания. Честно говоря, не ожидал, что этот Грек решится на такое. Надо отдать ему должное – известие о смерти сестры потрясло его. Я думал, он заплачет, ей-богу! Но он сдержался, только изменился в лице… А вот видишь, что получилось! Наверное, он заметил его сразу, когда еще Заболоцкий спускался по балконам… Решил наказать.

– Теперь еще вопрос – выживут ли и тот и другой, – сказал я. – Наверное, оба получили множественные тяжелые травмы…

– Такие шакалы, они живучие, – равнодушно заметил Чехов. – Меня больше беспокоит, уцелела ли запись. Иначе этот доктор еще поводит нас за нос…

Неожиданно и резко прозвучал дверной звонок. Чехов с сожалением отложил магнитофон и пошел открывать. Я услышал приглушенные грубые голоса, а потом в комнату ввалились должностные лица.

Полковника Гузеева я узнал сразу – его каменное лицо с обвисшими щеками невозможно было спутать ни с каким другим, хотя полковник был сейчас в штатском. Вместе с ним незнакомый мне офицер в камуфляжной куртке – высокий и длинноногий. У него живые быстрые глаза и тоненькая полоска усов над верхней губой. Кроме них, присутствовали еще три милиционера, видимо, из ближайшего отделения милиции – лейтенант и двое рядовых, нагруженных сизыми бронежилетами поверх мундиров и автоматами с укороченным стволом. Они с любопытством стреляли по сторонам глазами, не вполне еще понимая, по какому поводу их сюда пригласили.

– Так-так, – прогудел Гузеев, скептически поглядывая на нас с Чеховым. – Персонажи все те же! А где же должок? Не вижу! – Он ухмыльнулся, шагнул к моему креслу и протянул свою лапищу для рукопожатия. – Бледно выглядишь, Ладыгин! Плохо спишь, наверное?

– Он чуть пулю не поймал недавно, – объяснил Чехов. – Расстроился.

– Увернулся, что ли? – захохотал Гузеев.

– Не смешно, – сказал я. – У Юрия Николаевича машину угробили, а она не застрахована. Вот это смешно.

Полковник пораженно уставился на Чехова.

– Это твой «Москвич» там всмятку? – воскликнул он. – Поздравляю! Сам за рулем сидел?

– За рулем у него сутенер сидел, – мстительно сказал я.

Гузеев выпучил глаза и покачал головой.

– Вам, ребята, в цирке выступать надо! – убежденно сказал он. – Деньги лопатой бы гребли!

Милицейский лейтенант почтительно кашлянул и поинтересовался:

– Какие будут распоряжения, товарищ полковник?

Гузеев покосился на него и пробурчал:

– А это мы сейчас вот у них спросим! Что тут у вас, кроме дорожно-транспортного, Юра?

Чехов важно кивнул и предложил Гузееву присаживаться.

– Здесь, Аркаша, дела на сто миллионов! Автокатастрофа – это только видимая часть айсберга. Здесь у нас убийство плюс покушение на убийство. И еще много чего… – Он достал из кармана пачку папирос и принялся сосредоточенно вытряхивать одну.

– Дай-ка, что ли, и мне! – попросил Гузеев. – Свои на столе забыл в кабинете…

Они задымили, выжидательно посматривая друг на друга.

– Что-то я не понял, кто же убитый? – спросил наконец полковник. – И вообще, чья это квартира?

– На второй вопрос я тебе ответить не могу, – невозмутимо заявил Чехов. – А труп – на кухне. Можешь взглянуть.

На лоб полковника легла жесткая складка. Он обернулся к милиционерам и сказал:

– Лейтенант! Свяжитесь с управлением, с прокуратурой, пусть присылают следственную группу… А нам нужно поговорить.

Милиционеры ушли. Офицер с усиками, который после сообщения Чехова незаметно вышел на кухню, возвратился и негромко сказал:

– Убита женщина. Предположительно из пистолета. Нужно будет поискать гильзу…

– Ага, капитан, поищи, – самодовольно произнес Юрий Николаевич. – Начни с балкона. Там в пистолете полно этих гильз…

Гузеев поднял брови и сказал сердито:

– Кончай валять дурака, Юра! Объясняй толком…

– Да что тут объяснять! Мы тебе все сделали – и труп, и убийцу, и орудие преступления. А теперь тебе осталось только взять гангстера с подпольной кассой, и ты герой дня!

Полковник заинтересованно сверкнул глазами:

– Не темни! Что ты знаешь, рассказывай!

Чехов хитро усмехнулся и подмигнул мне.

– Я тебе, Аркадий, все расскажу. Но сначала поторгуемся. Мы с Володей поиздержались, выполняя вашу работу. Опять же автомобиль… Так, может, про должок замнем, а?

– Ну ты и жук, Юрий Николаевич! – восхищенно сказал Гузеев. – Я так и знал, что ты уклонишься… Ну, черт с тобой, давай рассказывай!

Глава 19

– Значит, главным злодеем оказался Заболоцкий? – задумчиво спросила Марина, нервно охватывая себя за плечи и изобразив на лице ужас. – Подумать только, а я позволяла этому человеку прикасаться ко мне! И лечилась в его клинике! Я была на волосок от гибели!

Она встала раньше меня, уже оделась и навела макияж. Я еще продолжал валяться в постели. После вчерашнего я чувствовал себя как выжатый лимон. Огромную психологическую нагрузку пришлось испытать, когда я попал в распоряжение следователя. Оказалось, что связно и логично изложить историю моих похождений невероятно трудно. Мы нервничали оба – и я, и следователь. Наконец он не выдержал и довольно враждебно поинтересовался, зачем мне нужна была «эта самодеятельность». Я не придумал ничего лучшего, как сказать, что с детства мечтал стать сыщиком. «Вот таких, как вы, и нужно в первую очередь наказывать!» – заключил следователь. Если бы не авторитет Гузеева, он, наверное, тут же засадил бы меня в тюрьму.

Освободились мы с Чеховым уже к вечеру, как говорится, усталые, но довольные. В тюрьму нас сажать не стали, и, самое главное, пленка с записью моего диалога с Заболоцким оказалась неповрежденной. После всего этого я пришел к Марине едва живой и, пообещав рассказать все утром, завалился спать.

– Значит, все наконец позади? – спросила Марина, присаживаясь на край кровати.

Я смущенно почесал в затылке.

– Понимаешь, – сказал я виновато. – Кое-что еще осталось… Но это уже неопасно! Просто Юрий Николаевич хочет сделать подарок своим бывшим сослуживцам. Сдать того типа, который значился у нас как «забинтованный». Одновременно он надеется, что удастся арестовать банду Щуки. Заниматься этим станет Гузеев, а мы просто будем вроде гидов… Только Чехов хочет попросить у тебя на денек машину… Ты не будешь возражать?

Глаза у Марины вдруг округлились и наполнились ужасом. Я тоже испугался и уже собирался взять свои слова обратно, но тут сообразил, что она смотрит на мою грудь. Пока я излагал свою просьбу, я сел, сбросив одеяло, обнажив таким образом торс, и именно он привел Марину в ужас. Я опустил глаза и увидел у себя на груди огромный кровоподтек, располагавшийся в области сердца.

– Господи, что это такое? – прошептала Марина, дотрагиваясь до моей кожи кончиками пальцев.

– Это бронежилет, – ответил я. – Если бы не он, в этом месте была бы дырка.

– Очень остроумно! – гневно сказала Марина. – Да я тебя теперь на шаг не отпущу! Пусть Чехов сам делает подарки своим сослуживцам!

– Но я же говорю, что теперь опасность позади! Мы просто покажем, где прячется беглый каторжник, и все…

– Вот пусть Чехов и показывает, – решительно заявила Марина. – У него наверняка синяков нет, вот пусть и показывает! А тебя я никуда не отпущу!

– Послушай, это же неудобно! – сказал я. – В конце концов, Юрий Николаевич лишился в результате этой истории своей машины! Это почище синяка. Ну, войди в мое положение…

– Я согласна рискнуть машиной, – сказала Марина. – Но видеть в тебе какую-то лишнюю дырку мне будет невыносимо! – Она опять с ужасом уставилась на мою синюю грудь.

Спрыгнув с постели, я поспешил одеться, чтобы пресечь дальнейшие спекуляции на моих травмах. Потом я присел рядом с Мариной, обнял ее за плечи и как можно проникновеннее сказал:

– Но пойми, стрельбы больше никакой не будет! В сущности, мы с Чеховым будем выполнять роль зевак… Действовать будут другие.

– Если тебе так хочется исполнить роль зеваки, я могу сводить тебя в выставочный центр или на Красную площадь! – категорически заявила Марина. – По крайней мере, ты будешь там под моим присмотром. Я и так не могу себя простить, что втянула тебя в эту историю!

– Ну что ты! – возразил я. – Было необыкновенно увлекательно!

– Я смотрю на это по-другому! – отрезала она.

В прихожей раздался звонок. Марина пошла открывать и вернулась с Юрием Николаевичем, выглядевшим удивительно подтянутым и энергичным. Он как будто забыл о своей потере. Но, как оказалось, не забыл и разговор начал с того, что попросил у Марины разрешения воспользоваться «Жигулями».

– Даже не заикайтесь! – сказала Марина. – Володя больше не будет ловить бандитов. Это мое последнее слово.

Чехов посмотрел на меня, и в его глазах мелькнул хитрый огонек. Но он тут же отвернулся и обратился к Марине с простодушнейшим выражением на лице:

– Каких бандитов? Чего он тут наговорил? Всех имеющих отношение к клинике бандитов еще вчера взяли. Я почему прошу у тебя машину, Мариночка? Нас с Володей на допрос вызывают. Так чтобы не метаться по метро… Как освободимся, так я его сразу обратно и доставлю, вместе с машиной… А насчет бандитов – наша миссия закончилась окончательно и бесповоротно!

Марина посмотрела в его суровые, честные глаза и смягчилась. Она даже пригласила Чехова позавтракать с нами, на что он немедленно согласился. За завтраком он шутил, говорил комплименты и почти не касался криминальных тем, а если и упоминал о них, то как о чем-то незначительном и давно забытом.

Уже позже, когда мы садились с ним в «Жигули», я недоверчиво спросил:

– Неужели Бухгалтера уже взяли?

Чехов усмехнулся.

– Как же! Суть в том, что мы должны приволочь за собой «хвост», чтобы прицепить и этот «хвост» тоже.

– Но ты же сказал…

Чехов иронически посмотрел на меня.

– Привыкай, что у мужчин должны быть свои маленькие секреты… Вот я, например, сказал вчера своей, что «Москвич» дал тебе – покататься…

Я с ужасом посмотрел на него.

– Но я же не умею водить машину!

– Вот и я жене сказал то же самое, – кивнул Чехов. – Говорю, машину взял, а управлять не умеет… Точно, говорю, врежется куда-нибудь!

– Слушай, ты в своем уме? – рассердился я. – Почему я должен отдуваться за твою машину?!

– Не расстраивайся, – успокоил меня Чехов. – Все будет прекрасно. Через недельку жена забудет, что у нас была машина. Потом я потихоньку буду внушать ей мысль, что она все равно старая и негодная, а потом…

– А потом ты признаешься жене, что соврал! – категорически заявил я.

Юрий Николаевич на секунду задумался.

– Очень может быть! – покладисто сказал он.

Несколько минут я молча переживал чеховское вероломство. Его супругу мне приходилось видеть всего пару раз и то мельком, но от этого ситуация становилась лишь щекотливее. Пока я дулся, Юрий Николаевич лихо рулил, что-то напевая себе под нос, пока я не обратил внимания, что мы едем куда-то не туда.

– Куда это ты едешь? – спросил я все еще сердитым голосом.

– В Нагатино, – объявил Чехов, делая вид, что не замечает моего неудовольствия.

– А зачем в Нагатино? – не отставал я. – И почему ты все время петляешь?

– А ты включайся в работу! – ласково посоветовал Чехов. – Для начала посмотри разок назад…

Я посмотрел. Если Юрий Николаевич имел в виду «хвост», то ни джипов, ни «Мерседеса» Щуки сзади не маячило. Я объявил ему об этом.

– Они поменяли машину, – сказал он. – Сегодня уже второй раз. От Вернадского нас сопровождал «Вольво», а на Профсоюзной они передали нас белой «Волге». Ребята взялись за дело всерьез. Они чувствуют, что сегодня им должна улыбнуться удача.

Я машинально потер грудь и подозрительно спросил:

– А не получится так, что она им действительно улыбнется? Я этого не переживу!

Чехов усмехнулся и понимающе посмотрел на меня:

– Если ты имеешь в виду, что они войдут с нами в тесный контакт, то вряд ли. Они уже дважды заставали нас в обществе Гузеева и испытывают теперь к нам стойкое предубеждение. Им, так сказать, во всем теперь видится рука спецслужб. Видишь, как они стали осторожны? Нет, раньше, чем они увидят рожу своего разлюбезного Бухгалтера, они себя обнаруживать не будут!

– За каким же чертом они за нами мотаются, если знают, что за нами стоит РУОП?

– Это ты у них спроси, – посоветовал Чехов. – Хочешь, я остановлю машину, и ты прямо у них спросишь? А если серьезно, то, наверное, касса была немаленькая… У них еще сохраняется надежда. Может быть, они подозревают, что тобой и мной движет тот же корыстный интерес? Ведь Бухгалтер до сих пор не арестован. Почему?

– И все-таки, учитывая участие в этом деле РУОПа, на что они рассчитывают? Ведь для них это очень опасно!

– А у них вообще опасная профессия, ты забыл? – сказал Чехов. – В наше время люди почему-то стали забывать о том, сколь тяжела жизнь бандита. Все почему-то думают, что бандит как сыр в масле катается. А ведь это занятие по-прежнему остается одним из самых опасных. Знаешь, какая у них средняя продолжительность жизни?

– Не знаю, – сказал я.

– И я не знаю, – признался Чехов. – Но подозреваю, что очень небольшая. Потому что все время вижу какие-то новые молодые лица… Между прочим, может быть, при неблагоприятном развитии событий они не будут пытаться спасти кассу… Они могут ограничиться тем, что шлепнут предателя. Моральный аспект в этом случае для них не менее важен… Изменник должен быть наказан, чтобы другим неповадно было…

– Что ж, я бы это только приветствовал, – заметил я. – Этот фрукт разбил мне голову и заслуживает самой серьезной кары.

– Ты становишься кровожадным, – засмеялся Чехов. – Представляю, какие громы и молнии ты призываешь на голову своему коллеге Заболоцкому!

– На самого Заболоцкого мне плевать, – ответил я. – Но мне приходит в голову весьма печальная мысль – а что будет с клиникой? Кому достанется особняк? Квартиры? У скольких людей сейчас будет масса неприятностей!

– Ага, значит, гуманистическое начало в тебе все-таки побеждает? – с удовлетворением заметил Чехов. – Это отрадно. В нашем деле это главное – холодная голова, горячее сердце и так далее!

– Чистые руки ты опускаешь? – с иронией спросил я.

– Руки я просто опускаю, – ответил Чехов. – Потому что, скорее всего, большинство действующих лиц избежит суда или получит самые незначительные сроки… Но это уже нас не касается, верно? А вот мы, кажется, и приехали…

Мы остановились возле длинного приземистого здания, возле которого стоял пустой автобус ярко-голубого цвета. Окна первого этажа были заделаны фигурными стальными решетками.

– В этой спортшколе работает, по идее, лобастый приятель Бухгалтера, – объявил Чехов. – Пойдем попробуем войти с ним в контакт.

Запирая машину, Юрий Николаевич внимательно осматривался по сторонам.

– Обрати внимание на ту «Волгу», которая только что проехала мимо, – сказал он.

Я обратил – «Волга» проехала еще метров пятьдесят и плавно затормозила возле тротуара.

– Держу пари, что, когда мы выйдем, их уже подменят, – заявил Чехов, направляясь к зданию.

Вход в спортшколу располагался с торца здания – об этом свидетельствовала синяя табличка, висевшая над дверью. Мы вошли и оказались в длинном коридоре, освещенном люминесцентными лампами. Откуда-то доносились шлепанье баскетбольного мяча и резкая трель свистка.

На дверях не было никаких надписей, и поэтому Чехов остановил в коридоре какого-то кудрявого краснолицего мужчину в спортивном костюме.

– У вас работает Чижиков? – спросил он.

Спортивный мужчина наморщил лоб, а потом сказал:

– Есть такой! Пройдите по коридору – там увидите спуск в подвал, а как спуститесь – третья дверь направо. Там спросите.

Мы поблагодарили и отправились в подвал. За рекомендованной дверью раздавались громкие голоса и взрывы смеха. Чехов открыл дверь без стука и шагнул через порог.

– Простите, нам нужен Чижиков Максим Николаевич! – сказал он, приветливо улыбаясь.

В маленькой комнатке с оконцем, которое располагалось под самым потолком, присутствовали трое мужчин. Поскольку места было мало, на стуле сидел только хозяин комнаты – моложавый, начинающий полнеть мужчина с большими залысинами на лбу. Двое других по-свойски расположились прямо на столе. Между ними стояла большая пепельница, в которую они по очереди стряхивали пепел. В воздухе плавал сигаретный дым.

– О, это к тебе! – сказал один из курильщиков. – Ну ладно, Макс! Я к тебе, значит, еще забегу сегодня?

– Ага, забегай! – кивнул лобастый. – К вечерку.

– Да и я, пожалуй, пойду! – вздохнул второй курильщик. – Директор велит насчет кирпича ехать… А кто его даст?

Они затушили окурки, обстоятельно попрощались с хозяином за руку и выбрались из комнатушки в коридор. Лобастый поднял на нас скучающие глаза и сделал важное лицо.

– Вы по какому вопросу, товарищи? – официальным голосом спросил он.

Чехов, недолго думая, взгромоздился на стол, не обращая внимания на недоуменный взгляд Чижикова, и беззастенчиво зажег папиросу.

– Послушайте… – возмущенно начал тот.

– Слушаю! – заинтересованно сказал Чехов.

Чижиков обвел нас сердитым взглядом, и залысины на его лбу покраснели. Однако в лице его что-то дрогнуло, и голос зазвучал уже довольно неуверенно.

– Так это, вроде… я вас слушаю… – проговорил он. – Вы по какому-то вопросу?

– По вопросу Бухгалтера, – сказал Чехов.

– Бухгалтера? Какого бух… – Внезапно речь его оборвалась, и краснота на лбу сменилась бледностью. Он инстинктивно начал приподниматься со стула.

– Сидите пока, – небрежно сказал Чехов. – А то еще упадете. Вы правильно догадались, о ком идет речь…

– Догадался? О чем догадался? – упавшим голосом пробормотал Чижиков.

– Он по-прежнему в Таможенном переулке обретается? – спросил Чехов, выпуская дым в лицо собеседнику. – Или сменил явку?

Бледность на физиономии Чижикова превратилась в снежную белизну. Он широко открыл глаза и, не мигая, смотрел на Чехова, словно потерял разум от ужаса. Юрий Николаевич не торопил его, спокойно мусоля папиросу. Наконец Чижиков сумел из себя выдавить:

– Я не понимаю, о чем вы говорите… – Но это прозвучало совсем неубедительно.

Чехов усмехнулся и тщательно смял в пепельнице окурок.

– Знаете что, Чижиков? Не берите на себя несвойственные вам функции. Может быть, вы прекрасный администратор, образцовый семьянин, но как конспиратор и гангстер вы никуда не годитесь. Признайтесь, вас втянули в это дело случайно? – Поскольку Чижиков ничего не ответил, Юрий Николаевич продолжил: – Или польстились на легкий заработок? Поверьте, он совсем не легкий… Кстати, вам известно, кто такой Щука?

Чижиков дернулся, точно от удара током, глаза его забегали.

– Похоже, известно, – удовлетворенно сказал Чехов. – Там, на улице, стоит машина с его людьми. Если не пойдете навстречу нам, то есть правоохранительным органам, вами займется Щука. Все очень просто.

– Да-да, все очень просто, – забормотал Чижиков, нервно перебирая лежащие на столе бумажки. – Мы учились в одной школе. Да-да… Пожалуй, мы были друзьями… недавно он нашел меня сам и сказал, что попал в большую беду… Он ложился на операцию в одну клинику и попросил меня… В общем, если бы ему угрожала опасность, я в любое время должен был забрать его оттуда и спрятать. В Таможенном переулке живет моя тетка… Он все еще там. Он смертельно боится этого Щуки и даже носа никуда не показывает. Он вооружен!

– Сколько же он намерен там сидеть? – поинтересовался Чехов. – Ваша тетка…

– Она с большим приветом, – поспешил ответить Чижиков. – То есть она в порядке, сама себя обслуживает… Но она как будто ничего не замечает вокруг. А Славик, ну… его зовут Вячеслав Тонков, если вы не знаете… он хочет отсидеться там по крайней мере два-три месяца…

– Это серьезный срок, – покачал головой Чехов. – Три месяца в компании душевнобольной старухи…

– Вы не представляете, как он озверел, – пожаловался Чижиков. – Бросается на меня с кулаками… Признаться, я уже устал!

– Ну вот видите! Значит, нас вам бог послал! Мы освободим вас от этого человека…

– Прямо сейчас? – с надеждой спросил Чижиков.

– Ну-у, почти! – сказал Юрий Николаевич. – Просто надо будет кое-куда съездить.

– Т-туда, к т-тетке? – догадался администратор.

– Вот именно, – кивнул Чехов. – Кстати, сколько вам заплатил ваш Славик?

– Понимаете, – волнуясь, ответил Чижиков. – Пока я не получил от него ни копейки. Правда! Его деньги спрятаны в другом месте, а где, он не хочет говорить…

– Это печально, – заметил Чехов. – То есть нам он, конечно, скажет. А вот вас ждет разочарование. Как я понимаю, эти три месяца он собирался жить на ваши деньги?

– Ну-у, в общем… – замялся Чижиков. – Да ладно! Это все пустяки. Мне и денег его не надо! Только скажите… – Он искательно заглянул в лицо Чехову. – Меня не посадят?

– Не думаю, – серьезно ответил Юрий Николаевич.

– Тогда поехали поскорее! – воскликнул Чижиков и, выбравшись из-за стола, полез в шкафчик, стоявший в углу. – Только он вооружен! Я вам уже говорил?

Он накинул на шею шарф и влез в рыжую замшевую куртку, которая делала его фигуру еще полнее. Движения его были лихорадочны и торопливы.

Чехов слез со стола и кивнул мне головой. Я вышел в коридор. Юрий Николаевич пропустил Чижикова вперед и двинулся за ним следом. Я понял, что он еще не вполне поверил в невинность администратора.

Отпирая дверцы «Жигулей», Чехов негромко сказал мне:

– Ну, видишь, как я был прав? Они опять поменяли машину.

Я посмотрел налево – вместо «Волги» у тротуара стоял «УАЗ», «буханка».

– Ты думаешь, это они?

– Скоро узнаем! – сказал Чехов, плюхаясь в кресло. – Чижиков, садитесь вперед!

Мы медленно проехали мимо «УАЗа». Стекла в салоне были закрыты белыми занавесками. В кабине скучал водитель, ничем не примечательный парень в кепке, надвинутой на нос.

– Сколько влазит в «УАЗ»? – спросил Чехов. – Восемь-десять человек? Очень удобно.

Мы повернули за угол. В последний момент я успел заметить, как зеленая «буханка» медленно тронулась с места.

– Кажется, узнали! – со вздохом объявил я.

– Отлично! – обрадовался Чехов. – Теперь главное – не дай бог не потеряться! Это было бы очень обидно! Но и подставляться слишком явно – тоже ни к чему. Поэтому, извините, поедем немножко в обход…

Бедный Чижиков, который не понимал из нашего разговора ни слова, просто еще больше встревожился и ушел в себя. Кажется, он тоже испытывал в отношении нас сомнения.

Мы довольно долго, но не слишком замысловато петляли по улицам, постепенно приближаясь к цели своего вояжа. С какого-то момента «УАЗ», следовавший за нами, исчез, и его место заняла серебристая «Вольво».

– Жаль, у нас рации нет, – посетовал Чехов. – Они наверняка переговариваются… Ну, да черт с ними! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, верно, Чижиков? – Тот от неожиданности вздрогнул, а Чехов захохотал. – Это как с деньгами, да? Сколько о них ни говори, а в кармане от этого не прибавится…

Чижиков покраснел и уткнул нос в складки пушистого шарфа. Наконец мы въехали в Таможенный переулок. Чижиков заметно разволновался и снова побледнел. Я с любопытством разглядывал полупустую улицу, ожидая увидеть здесь вооруженную до зубов засаду, но ничего, кроме немногих прохожих, не заметил.

Чехов повернул машину возле неприметного пятиэтажного дома во двор. В глубине двор ограничивался глухой стеной соседнего здания, возле которого росли рядком чахлые кусты. Напротив двери второго подъезда стоял белый фургончик, поперек кузова которого было написано броскими черными буквами: «Магазин-салон „Пальмира“. Электрические бытовые товары».

Мы вышли из машины. Чехов запер дверцы и подмигнул мне. Чижиков, сунув руки в карманы куртки, опасливо оглядывался по сторонам. Он нервничал и кусал губы.

– У вас есть ключ? – спросил Чехов.

Видимо, Чижикову было трудно говорить – он лишь отрицательно помотал головой.

– Значит, у вас оговорено, что вы звоните каким-то особенным образом? – продолжал Чехов.

– Да-да! – выдавил Чижиков. – Два длинных и два коротких…

– Но ведь ваша тетя…

– Она вообще не выходит на звонки – ее никто не навещает.

– А вы?

– А я стучусь, – почему-то смутившись, ответил Чижиков. – Когда стучат, она знает, что это я… Я же говорю, она с причудами.

– Глазок в двери есть?

– Есть.

– Это плохо! – сказал Чехов. – Ну ладно. Что-нибудь придумаем… Идемте в дом!

Мы вошли во второй подъезд. В тамбуре Юрий Николаевич неожиданно остановился, словно забыл что-то.

– Вы постойте тут пока! – обронил он. – Я мигом!

Через минуту он вернулся и по привычке подмигнул мне.

– Клюнули! – шепнул он. – Стоят в конце улицы. Думаю, пора начинать.

Мы прошли на лестницу. На площадке первого этажа отдыхали четверо здоровых мужиков, одетых в рабочие комбинезоны. Перед ними стоял огромный холодильник, белый и величественный, как гора Казбек. Рабочие негромко, но увлеченно беседовали о чем-то.

Увидев нас, они как будто смутились и вспомнили об основной цели своего пребывания здесь.

– Давай берись! – зычно скомандовал один, хватаясь за край агрегата.

– Ща, погоди, люди пройдут, – мирно ответил другой.

Они пропустили нас и дружно взялись за холодильник. Мы стали подниматься по лестнице. На бедном Чижикове уже лица не было – он тяжело дышал и обливался потом.

– Соберитесь! – шепнул ему Чехов. – Возьмите себя в руки! Ведь вы же мужчина, черт подери!

Чижиков послушно кивнул и даже попытался улыбнуться.

– Вот и отлично! – сказал Чехов. – Теперь слушайте внимательно: как только позвоните и вам откроют, постарайтесь потянуть время… Ну, несколько секунд! Спросите, скажем, все ли у тебя спокойно? Ну, любой вопрос! Договорились?

Чижиков снова кивнул.

– Умница! – восхитился Чехов. – А мы с Володей вперед пойдем…

Мы оставили Чижикова одного и взбежали на четвертый этаж. Оттуда мы слышали, как он обреченно шагает по ступеням. Потом шаги стихли, и стало слышно, как ниже сопят и кряхтят грузчики, волокущие холодильник.

– Ну и что дальше? – недоуменно спросил я. – Как мы его достанем?

– Мы! – ехидно шепнул Чехов. – Я поклялся Марине, что ты больше не якшаешься с бандитами!

– Ну ты! – сердито сказал я.

– Т-с-с! – Чехов прижал палец к губам и одновременно сунул руку за пазуху, замерев в этом положении.

Снизу раздались приглушенные дверью звонки – два длинных и два коротких. Вдруг стало необыкновенно тихо – как в морге. Даже грузчиков я почему-то не слышал. Через некоторое время послышался осторожный щелчок замка и скрип приоткрывшейся двери. Одновременно, как по волшебству, послышались и другие звуки: натужные шаги грузчиков, сдержанный мат и робкий голос Чижикова:

– Привет, Слава!

Ответа Бухгалтера я не расслышал. Зато в тот же момент грубый бас сказал:

– Ты, мужик, ослеп, что ли? Ну-ка, дай пройти!

Я не выдержал и заглянул вниз. Рабочие с холодильником стояли напротив двери в квартиру, сердито глядя на Чижикова, который от неожиданности не сразу сообразил, в какую сторону ему отступить.

Из темноты прихожей с раздражением зашипел Бухгалтер:

– Да заходи же ты, кретин!

– Во-во, дело говорят! – подхватил грузчик. – Шел бы ты, дорогой…

Неожиданно он отпустил свой конец груза и, точно хоккеист на площадке, врезался плечом в Чижикова, отбросив того на ступеньки и накрыв сверху своим телом. В ту же секунду сверкающий корпус холодильника вырвался из рук остальных и ткнулся острым краем в дверь, не давая ей закрыться. Кто-то из рабочих молнией метнулся в прихожую – раздался удар, сдавленный крик и стук упавшего на пол пистолета.

Все было кончено. Один рабочий уже выволакивал из квартиры скорчившегося Бухгалтера, на руках которого блестели наручники. Двое других мигом передвинули холодильник и аккуратно закрыли дверь. Четвертый помогал Чижикову подняться на ноги.

Чехов хлопнул меня по плечу, и мы быстро сбежали вниз. Рабочий, сокрушивший Чижикова, немного иронически отдал Чехову честь двумя пальцами и сказал:

– Порядок! Того взяли?

Второй грузчик взял за загривок Бухгалтера и заставил поднять голову.

– Я его только в бинтах видел, – виновато сказал я.

– А я в темноте, – с усмешкой ответил Чехов.

– Да он это, – дрожащим голосом пролепетал Чижиков.

Бухгалтер посмотрел на него разъяренным убийственным взглядом, но не сказал ни слова.

– Это легко проверить, – небрежно заметил Чехов. – Там, в переулке, Щука дожидается… Мы у него сейчас и спросим – он это или не он…

Я никогда раньше не видел, чтобы человек менялся так мгновенно, как изменился Бухгалтер после слов Юрия Николаевича. Его звериный взгляд вдруг сделался бессмысленным и жалким, губы страдальчески искривились, и какой-то невнятный лепет заклокотал где-то в глотке. Бухгалтер вдруг потерял способность стоять и все делал попытки сползти на пол. Человеку в комбинезоне стоило труда удерживать его в вертикальном положении.

– Э-э! – сказал неожиданно кто-то из рабочих. – Да он обмочился! Теперь в машине вонять будет!

– А мы его не повезем! – убежденно заявил его напарник. – У нас вон – холодильник! А его кто хочет пусть везет!

Действительно, брюки Бухгалтера начали стремительно темнеть в том месте, где они раздваивались на штанины, и даже на пол побежала предательская струйка. Перспектива близкого свидания со Щукой оказалась выше его сил.

– Это, ребята, полковнику решать, – миролюбиво заметил Чехов. – Пока что давайте его нам… Потом разберемся!

Тот, кто у псевдорабочих был за главного, без сожаления сказал:

– Да забирай, Юрий Николаевич, не жалко! Нам еще этот гроб ворочать… – И, обернувшись к товарищам, скомандовал: – Взялись, мужики!

Чехов подхватил раскисшего Бухгалтера под руку и, поглядев на меня, сделал сердитое лицо. Мне ничего не оставалось, как взять этого типа под другую руку, и под насмешливыми взглядами фальшивых грузчиков мы потащили его вниз по лестнице.

– А я куда же? – растерянно спросил Чижиков.

– Вы посидите пока у тетки, – сказал, оборачиваясь, Юрий Николаевич. – Когда понадобитесь, вас вызовут.

Бухгалтер двигался, едва перебирая ногами, повиснув у нас на руках.

– Черт меня дернул вспомнить про Щуку так рано! – ругался Чехов. – Теперь волоки его до машины!

– Ты собираешься посадить его в «Жигули»? – ужаснулся я.

– А что, думаешь, нельзя? – с тревогой спросил Чехов. – Вообще-то ты прав. Тогда придется тащить его пешком в переулок… Час от часу не легче!

Однако уличный холод немного подбодрил легко одетого Бухгалтера. Лицо его сделалось более осмысленным, и он стал тверже опираться на ноги. Чтобы привести его в чувство, я попытался завести с ним разговор.

– Помнишь меня? – спросил я добродушно. – Клиника! Ты меня дважды еще приложил. Сначала револьвером по черепу, а потом в нокаут отправил. Неужели не помнишь? Я-то хорошо запомнил! Боксом занимался? С удовольствием провел бы с тобой раунд-другой.

– Да, это было бы зрелище! – проворчал Чехов. – В левом углу ринга боксер в красных трусах, в правом углу ринга – боксер в мокрых трусах!

До Бухгалтера, кажется, начало кое-что доходить. Он стыдливо опустил глаза и увидел мокрое пятно на своих штанах. Это добило его окончательно. Он начал крупно дрожать и сквозь дрожь пролепетал:

– К-куда вы ме-еня в-ведете?

– На рыбалку. Щуку будем ловить, – безжалостно ответил Чехов. – На мокрого червяка.

– М-макс, с-сука, продал! – пожаловался нам Бухгалтер плачущим голосом.

– Мы в курсе, – сказал Чехов. – Касса-то где?

Бухгалтер затравленно поглядел на него, но ничего не ответил. Видимо, он был уверен, что, как только ответит на этот вопрос, его сразу убьют.

– Ничего, потом скажешь, – произнес Чехов. – Не нам, так Щуке.

Мы уже выходили со двора в переулок. Я невольно напрягся, тревожно оглядываясь по сторонам. За спиной у нас послышалось урчание мотора. Белый фургончик едва полз за нами, не пытаясь обгонять. Мы выбрались на тротуар.

Старт серебристого «Вольво» я отметил скорее не зрением, а каким-то звериным чутьем, и невольно оглянулся на Чехова. Тот, внезапно окаменев лицом, выпустил руку Бухгалтера и неуловимым движением выхватил из-под плаща пистолет. Бухгалтер тонко закричал и повалился куда-то вбок, увлекая меня за собой. Едва удержавшись на ногах, я услышал визг многих тормозов и мгновенно обернулся.

Белый фургончик, промчавшись в сантиметре от меня, с разгону врезался в капот «Вольво», и из него тотчас выскочили люди в рабочих комбинезонах, сжимая в руках короткие автоматы.

Из подъезда напротив еще раньше вылетела черная «Волга», и теперь она стояла впритык с иномаркой, а ее пассажиры – тоже с автоматами – брали на прицел тех, кто сидел в «Вольво». Кроме того, с противоположной стороны улицы быстро приближался еще один фургончик, из кузова которого на ходу выпрыгивали автоматчики в черных масках.

Бандиты, сидевшие в «Вольво», были ошеломлены и не пытались стрелять, хотя я видел, что у всех в руках были пистолеты. Они просто напряженно смотрели по сторонам, ничего не предпринимая.

– Всем выйти из машины! – прокричал чей-то грубый голос. – Всем выйти, оружие на землю!

После недолгой паузы открылись дверцы, и первым вышел мой знакомец Леший. Он аккуратно опустил на асфальт пистолет и поднял руки. За ним последовали остальные. Руоповцы тут же окружили их со всех сторон.

Юрий Николаевич обмяк и спрятал оружие.

– Напугался? – сочувственно спросил он меня. – Все было продумано! Я бы не позволил тебе сегодня рисковать… А вот и Аркаша! – воскликнул он, расплываясь в улыбке. К месту происшествия подъехала еще одна черная «Волга», и из нее вышел Гузеев. Хмуро выслушав на ходу доклад офицера, он подошел к нам.

– Ну, здорово, пинкертоны! – сказал он, скептически глядя на нас. – Ну, где ваш Щука? Опять какую-то мелочь поймали!

– Мелочь не мелочь, а кассир у нас! – похвастал Чехов. – Вот его и спроси, какая у него там мелочь припрятана.

Гузеев с изумлением посмотрел на лежащего человека. Бухгалтер скорчился на асфальте в позе эмбриона и для верности прикрыл лицо скованными руками. Наверное, так ему казалось безопаснее.

– И это чудо вы мне предлагаете? – с возмущением спросил полковник. – Что я с ним буду делать?

– Допросишь для начала, – сказал Чехов. – Он тебе много чего расскажет!

– А если будет молчать, пригрози ему, что выпустишь на свободу. Он этого сейчас боится больше всего на свете.

– Поднимите его! – распорядился Гузеев.

Два автоматчика, вынырнув из-за его спины, поставили Бухгалтера на ноги. Вид у него был жалкий.

– Хорош! – саркастически произнес полковник. – В машину его!

Бухгалтера увели. Остальные бандиты тоже уже сидели в машинах. Толпа вооруженных людей возле дома постепенно рассасывалась.

– Еще один свидетель в квартире сидит, – напомнил Чехов. – Там, кстати, обыск не помешает.

– Сейчас Капустина туда пошлю, – сказал Гузеев. – А вы сейчас тоже поедете со мной в управление! Ох, и отыграюсь я на вас, ребята! Раньше десяти вечера вы у меня оттуда не выйдете! Я у вас эту охоту к частному сыску отобью наконец!

Глава 20

Прошло несколько дней. Марина уже вышла на работу, да и мой отпуск неумолимо подходил к концу. Его остаток я решил посвятить своей давней мечте – навести в квартире идеальный порядок, чтобы потом уже никогда не нарушать его. Взялся я за это дело с жаром и составил на бумаге подробный план работы. Но тут мне сразу принялись мешать.

Едва ли не ежедневно меня вызывали на допросы в прокуратуру как свидетеля и заставляли рассказывать по десять раз одно и то же. По-моему, следователи просто от души забавлялись, выслушивая подробности наших похождений.

Доктор Заболоцкий выжил после аварии, и состояние его не вызывало опасения врачей. Однако дела его были плохи. Его обвиняли в убийстве Малиновской, и все улики были против него. Но и помимо этого убийства за ним числилось столько, что он мог угодить за решетку до конца своих дней. Грек тоже остался жив и, едва придя в себя, начал давать показания. Как выяснилось, он был весьма хорошо осведомлен о темных делишках Заболоцкого. Теперь, после смерти сестры, он не считал нужным что-то скрывать и вознамерился утопить ненавистного доктора.

Для меня походы в прокуратуру были гораздо утомительнее, чем игра в сыщиков и гангстеров. Вскоре я впал в уныние и даже охладел к своей мечте. Единственное, на что меня хватило, – это привести в порядок одежду, которая основательно загрязнилась, пока я разыгрывал из себя ищейку.

Роясь в карманах пиджака, я неожиданно наткнулся на клочок бумаги, на котором значилось несколько цифр. Мне не сразу удалось сообразить, чей это номер телефона. Однако, вспомнив, я просиял и немедленно бросился звонить. Ответил мне недружелюбный и явно простуженный голос. Это, несомненно, был он – лохматый заносчивый художник.

– Вы меня помните? – радостно воскликнул я. – Сентябрь, Петровский бульвар, девушка в синем пальто. Вы обещали продать мне картину! Помните?

– Ни хрена не помню! – заявил художник. – Но вы выезжайте – я пока буду вспоминать!

Далее он назвал адрес на Страстном бульваре и бесцеремонно отключился. Я даже не успел выяснить, как дорого он ценит свою работу. Сам я был в этом вопросе полным профаном, поэтому захватил с собой все, что у меня было, – около пятисот долларов.

Через полчаса я уже звонил в дверь коммунальной квартиры в старом доме на Страстном бульваре. Наверное, еще полчаса мне пришлось выслушивать доносящиеся изнутри голоса, надсадный кашель и звуки передвигаемой мебели. Только после того, как я позвонил еще дважды, дверь наконец открылась.

Художник был еще более лохмат, чем прежде, вдобавок он отпустил усы и бороду. Вся эта растительность вкупе с не менее лохматым необъятным свитером, болтавшимся на плечах художника, производила впечатление почти зверское. Нос у него был распухший и красный – в тон длинному шарфу, намотанному вокруг шеи в лечебных целях. Этот шарф, видимо, был у хозяина на все случаи жизни.

– Вы к кому? – спросил он гнусаво.

– Мы с вами говорили недавно по телефону, – напомнил я.

– Я не думал, что вы придете, – сообщил художник.

– Я пришел. А вы вспомнили?

– Что вспомнил? – сказал художник. Он начинал уже меня злить.

– Кто я такой – вспомнили?

– А чего тут вспоминать? – неохотно сказал художник. – Вы тот солдафон, который доставал меня на Петровском бульваре…

– Характеристика несколько однобокая, ну да ладно! – сказал я. – Значит, вы помните, о какой картине идет речь?

– Ну, в принципе помню… – глядя в сторону, проговорил он.

Все это время мы стояли в прихожей, заставленной рядами разномастной обуви. На стене поверх выцветших обоев висел велосипед. Попыток пригласить меня в комнату хозяин не предпринимал. Видимо, у него выработалась на меня стойкая отрицательная реакция. Но я сам был виноват – художников нужно хвалить.

– Так, может, продадите? – сказал я, подобострастно улыбаясь.

– Кого? Картину? – прогнусавил художник, упорно разыгрывая из себя недоумка. – Не понимаю, зачем она вам сдалась?

– Хочу подарить своей девушке, – объяснил я.

– А-а! – с облегчением протянул художник. – А я-то думаю, на фиг она вам?

– Ну ладно! Давайте конкретнее, – предложил я. – Продаете картину?

Художник задумчиво почесал под мышкой.

– Можно и продать, – неуверенно сказал он. – Сколько дадите?

– Я в ценах не разбираюсь! – решительно ответил я. – Называйте свою цену!

Он исподлобья посмотрел на меня и хмуро сказал:

– Может, сто долларов?

Я готов был взбеситься, но усилием воли удерживал себя в руках.

– Пусть будет сто долларов.

Чтобы ускорить события, я сразу предъявил деньги.

– Ее еще найти надо! – сурово произнес художник, зажимая купюру в кулаке. – Может, пройдете на кухню, посидите? В комнату не зову… – Он отвел глаза. – У меня там…

– Я здесь подожду! – заявил я.

Он ретировался и скрылся за дверью. Снова послышались приглушенные голоса, грохот мебели и кашель. Кашель был женский – наверное, художник заразил и свою подружку тоже.

Возился он долго, но наконец появился, бережно держа в руках картину, уже завернутую в оберточную бумагу и перевязанную бечевкой.

– А посмотреть? – забеспокоился я.

– Да чего там смотреть! – поморщился художник. – Вы что, картин не видели, что ли?

– Но позвольте! – сказал я. – А если это вообще не та?

– Та, та! – успокоил художник. – Петровский бульвар, сентябрь, девушка в синем…

– Ну смотрите! – предупредил я. – Если не та, принесу обратно!

Художник пожал плечами. По-моему, ему не терпелось выставить меня из квартиры. Я распрощался и избавил его от своего общества.

Домой я буквально летел, потому что мне не терпелось развернуть оберточную бумагу – до сих пор у меня не было уверенности, что лохматый не всучил мне кота в мешке. Видимо, предубеждение – весьма заразная болезнь.

Я был настолько погружен в свои мысли, что ничего не замечал вокруг. Около станции метро меня окликнули несколько раз, прежде чем я сообразил, что обращаются именно ко мне. Остановившись, я покрутил головой и вдруг увидел пробивающегося ко мне через толпу Груздева.

На нем был прежний плащ, однако вычищенный и выглаженный, и новая кожаная кепка. Но самое удивительное – он был трезв и выбрит.

– Здравствуйте! – сказал он, неуверенно протягивая мне руку. – Если, конечно, вы не пошлете меня подальше…

Я пожал его руку и заметил сочувственно:

– Куда же это я должен вас послать, Николай Петрович? Откуда такое похоронное настроение?

Груздев болезненно улыбнулся и пожал плечами:

– Ну, так я вас подставил… Продал, другими словами… Извините!

Я небрежно махнул рукой.

– О чем разговор, Николай Петрович! Да сколько угодно! От меня, как говорится, не убудет…

– Издеваетесь? – понимающим тоном произнес Груздев. – Что ж, я это заслужил…

– Уверяю вас, я и не думал издеваться! В конце концов, я тоже виноват перед вами…

Мы немного помолчали, а потом Груздев застенчиво сказал:

– Я бросил пить… И, знаете, меня опять берут в клинику. С испытательным сроком.

– Поздравляю! – сказал я. – Значит, клиника уцелела?

– Доктор Миллер скончался, – печально проговорил Груздев. – Но доктор Маслов оказался весьма деловым человеком – он предложил коллективу выкупить клинику. Он уверен, что идея выигрышная, и намерен довести дело до конца!

– Я рад за вас, – сказал я. – Дай вам бог удачи! Значит, Миллер отошел в мир иной? Я не знал…

Груздев сделал трагическое лицо.

– А вы знаете, что Малиновская погибла? – понизив голос, сообщил он. – Это ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя. Понимаете, это нельзя назвать любовью. Но ее красота действовала на меня магнетически. Если бы она приказала мне убить – я, наверное, убил бы, честное слово!

– Теперь это все позади, – успокаивающе сказал я.

– Но, понимаете, знать, что в твоей душе таится такая страшная бездна! – беспомощно произнес Груздев.

– Она таится в каждой душе, – философски заметил я. – Главное, не открывать крышку, не так ли?

Николай Петрович грустно рассмеялся. Мы еще немного помолчали, и я сказал:

– Ну я, пожалуй, пойду… Удачи вам!

– И вам удачи! – ответил Груздев, горячо пожимая мне руку. По-моему, мне удалось снять с его души тяжкий груз.

Уже в лифте я начал распутывать бечевку на картине. Закрыв за собой дверь квартиры, я, не снимая плаща, прошел в комнату и развернул бумагу.

В моей захламленной сумрачной комнате вдруг словно сверкнул луч чистого осеннего солнца и прорезалась прозрачная небесная синева. Мягкие звенящие краски сентября притягивали взгляд. Все остальное будто растворилось в танце золотых листьев, в бликах золотого церковного купола.

Я почти почувствовал дыхание ветра, царившего на полотне, и почти услышал стук каблучков девушки в синем плаще, идущей мне навстречу по тихой улице. Лохматый художник оказался прав – моя громоздкая фигура была бы на картине абсолютно неуместной. В таком же виде она оставляла ощущение негромкого волшебства, которое не отпускало ни на минуту.

И я не слишком удивился, когда в прихожей зазвенел звонок. Когда я открыл дверь, на пороге стояла Марина.

– А я чувствовал, что ты придешь! – с улыбкой сказал я.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Реклама на сайте