«Наперегонки со смертью»

Виталий Гладкий Наперегонки со смертью

Пролог

Он уже не бежал – не мог да и не хотел. Силы оставили его, и даже страх, который совсем недавно вливал в мышцы неизвестно откуда берущуюся энергию, теперь улетучился, оставив в душе тупое безразличие к тому, что вот-вот должно было с ним случиться.

В большом и красивом европейском городе, где сама мысль о безвременной кончине казалась кощунственной, по его следу шли беспощадные убийцы. Едва переставляя отяжелевшие, налитые свинцовой усталостью ноги, он медленно плелся по ярко освещенной улице, накрытой черным шатром ночного неба. Несмотря на достаточно позднее время, город не спал. Неиссякаемый поток машин полз с тихим шуршанием по дну каменного ущелья, образованного домами, словно огромный лоснящийся удав.

Тротуары полнились народом, и человеку, незнакомому с реалиями западноевропейской жизни, могло показаться, что он попал на какой-то большой праздник. Но на самом деле это был всего лишь обычный субботний вечер, а календарь показывал первые числа июня.

Зеркальные витрины шикарных магазинов, искусно подсвеченные разноцветными фонариками, завораживали своей неземной космической красотой, богатством и изысканностью. Он машинально прикоснулся рукой к карману куртки, где лежало портмоне, набитое дойчмарками. Он мог бы приобрести все, что угодно. Времена, когда ему не за что было купить даже кусок ливерной колбасы, казались сейчас такими далекими и нереальными, будто приснились в дурном сне. Но – плевать на всю эту заграничную показуху и жратву! Он не спал уже двое суток. Снять бы сейчас номер в приличном отеле, принять ванную и лечь в мягкую постель, приятно хрустящую накрахмаленным бельем… Эх!..

Он снова почувствовал неприятное покалывание в затылке, ближе к основанию черепа.

Будто там проснулся жук-древоточец и принялся вгрызаться своими острыми жвалами в кость. Он не верил в мистику, но инстинкту на уровне подсознания, усиленному огромным нервным напряжением, доверял в полной мере. Предчувствие уже несколько раз спасало ему жизнь, и он просто не мог отмахнуться от сигналов, которые мозг получал неизвестно откуда. Значит, они снова сели ему на хвост… И на этот раз не упустят.

Неужто его будут убивать прямо на улице? Вряд ли – все-таки Европа, а не родные российские, воистину беспредельные (как в прямом, так и в переносном смысле слова) края, где могут расстрелять в любой толпе, даже на центральной городской площади.

Скорее всего, подождут час-другой пока не угомонится народ, а затем запихнут в машину и повезут в последний путь. Даже пытать не будут – зачем? Он простой исполнитель чужой воли, мелкая сошка, маленький винтик в большом, хорошо отлаженном механизме, винтик, которому вздумалось покачать права и отвалиться на ходу, не спрашивая разрешения. Дурак…

Может, сдаться первому попавшемуся полицейскому? Вот только где его сыскать…

Стражи порядка везде одинаковы, в ночное время предпочитают отсиживаться в участках за крепкими стенами и зарешеченными окнами или в патрульных машинах. К тому же, он очень сомневался, что доживет до судебного разбирательства. Европейские тюрьмы, конечно, комфортабельны и надежны, но еще надежнее деньги. За которые в любой темнице можно купить и жизнь и смерть заключенного. А денег у его хозяев хватало.

Отчаяние снова придало ему сил. Он должен, обязан что-то сделать! Если уж не спастись самому, то нужно хотя бы насолить своим боссам. Но как?

Озарение пришло, когда на глаза попалась ночная аптека. Он знал, что кроме лекарств, там продаются и всякие житейские мелочи. А ему позарез нужны были конверт и авторучка. Он быстро заскочил в аптеку, схватил, что нужно, и, не дожидаясь сдачи, выбежал наружу.

Следующим общественным местом, которое он тоже посетил кавалерийским наскоком, был набитый под завязку пивной бар. Закрывшись в кабинке туалета, он выудил из-за пазухи замшевый мешочек, распустил завязки и высыпал на ладонь несколько прозрачных камешков. Они сверкнули в руке словно упавшие с неба звезды. Коротко застонав от почти физической боли, в которую на какой-то миг превратилась жажда жизни, замешанная на жадности, он скрипнул зубами, высыпал содержимое мешочка в носовой платок, свернул его как блин с начинкой и аккуратно запихнул в плотный картонный конверт, предварительно нацарапав несколько слов корявым почерком на клочке туалетной бумаги. Вложив свое очень краткое послание в конверт, он заклеил его и написал адрес. Он не знал иностранных языков, но эти два десятка латинских букв вызубрил наизусть и мог изобразить их даже с закрытыми глазами одной левой ногой.

Жук-древоточец в затылке уже не скреб, а сверлил, бурил, доставая до мозгов. Его убийцы были близко, совсем рядом. Пять минут! Ему нужно всего лишь пять минут!

Он неожиданно побежал. Быстрее, быстрее, ну!!! Теперь ему нужна была тень, какаянибудь не очень освещенная улица или переулок. И почтовый ящик. Где он может быть, черт возьми!? Перекресток… Прямо или направо? А, какая разница… Туда! Господи… наконец-то… Нашел.

Достав из-за пазухи конверт, он пропихнул его в щель почтового ящика и снова побежал – уже трусцой. Теперь он никуда не торопился. Непонятное облегчение вступило в измученное тело, осветлив душу до полной прозрачности. Когда со стороны проезжавшего мимо "фольксвагена" раздался едва слышный хлопок и пуля крупного калибра взорвала его черепную коробку, он злорадно ухмылялся.

Глава 1. СМЕРТЕЛЬНЫЙ АДЮЛЬТЕР

Кому суждена "стенка", тот не утонет. Изречение старо, как мир, но по-прежнему актуально. Каждый человек – фаталист, в большей или меньшей степени. Ведь жить, ежечасно и ежеминутно думая о неизбежной кончине, невозможно. С такими мыслями в лучшем случае сопьешься, а в худшем – сойдешь с ума. Я всегда принадлежал к большинству и покорно плелся по жизни в том же направлении, что и остальные, стоически дожидаясь своей очереди на полное спокойствие и умиротворенность, которыми заканчиваются наши земные труды. И все же я никогда бы не подумал, что последние мгновения моей жизни будут выглядеть именно так…

Однако, начну сначала. С той самой ночи. Как недавно и в то же самое время как давно это было…

Если какой-нибудь ухарь скажет мне, что висеть на двадцатиметровой высоте, держась за балкон, большой кайф, я рассмеюсь прямо ему в лицо и назову отъявленным лжецом.

Конечно, говоря о любителях риска, я не имею ввиду простых обывателей, перебегающих улицы в неположенных местах, а подразумеваю тех, кто спускается на лыжах с горных вершин по непроторенной трассе, прыгает в водопады или с мостов, в одиночку на утлом суденышке отправляется в кругосветное плавание или заводит себе любовницу, являющуюся женой очень крутого нового русского. Как я, например. Однако самым паскудным было то, что висел я абсолютно голым, так как не вовремя возвратившийся супруг моей пассии застал меня в самый что ни есть ответственный момент исполнения мужского долга.

Наверное, у красотки, с которой я завел шашни две недели назад и которая выкидывала в постели такие коленца, что у меня иногда волосы становились дыбом, были не уши, а локаторы. Она услышала своего благоверного едва он зашел в прихожую и начал снимать верхнюю одежду. Я никогда не падал с лошади, потому как мне не приходилось заниматься конным спортом, но эта бестия сбросила меня на пол с такой силой, что я невольно посочувствовал начинающим наездникам.

– Муж приш-шел! – зашипела красотка змеей подколодной. – Вали отсюда!

– Куда? – тупо спросил я, потирая ушибленную голову.

– Туда! – Она сгребла мои шмотки и вышвырнула их на балкон. – Скорее! Он убьет нас! У него есть пистолет. Исчезни куда-нибудь.

– У тебя что, в натуре, крыша поехала!? – Я посмотрел вниз и мне стало нехорошо. – Шестой этаж! От меня на асфальте только мокрое место останется.

– Быстрее, тупица!!! Придумай что-то. Испарись, наконец! Тебе так ли, иначе – все равно хана. Ну!

Она закрыла балконную дверь и задернула шторы. И спустя полминуты я уже слышал ее звонкий и радостный голосок, источающий чистый мед. Как же – соскучилась по суженому…

Какое-то время я заторможено рассматривал обитую лакированным деревом балконную нишу, даже не пытаясь работать мозгами, а затем перевел взгляд на пол. Мать твою!.. Эта сексуально озабоченная белокурая нимфа нечаянно выбросила мою одежду с балкона!

Вот зараза! Чтоб тебе, радость моя мимолетная, в следующий раз вместо нормального любовника попался шестикрылый семичлен!

Я ругался совершенно беззвучно, сообразуясь с моментом, и с невольным трепетом прислушивался к голосам в квартире. Хорошо, что она занимала почти весь этаж и в ней имелись еще три спальни. Может, мужик не догадается заглянуть в эту, самую дальнюю, а утром я уж как-нибудь…

Увы, не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. Сначала в квартире стало подозрительно тихо, а затем раздался бычий рев разъяренного мужика и истошный женский визг. Ну, началось… Вскоре шум семейной ссоры докатился и до алькова с балконом, и я, не долго думая, перелез через перила и повис над пропастью. Коварный, совсем не ласковый ночной ветерок пробирал до костей, вызывая озноб, но бурлившая от избытка адреналина кровь не позволяла ему превратить меня в раннюю осеннюю сосульку.

– Кто он!? Где ты его спрятала!? – орал богатый рогоносец, бегая по спальне и заглядывая во все укромные уголки, в том числе и под кровать; этого я не видел, но мог представить судя по топоту и шуму сдвигаемой мебели. – Ты лжешь, лжешь, лжешь!!!

Дальше последовало совершенно непечатное и хлесткий звук пощечины. Интересно, как он догадался, что жена в его отсутствие времени зря не теряет?

Я бросил взгляд на запястье левой руки и в досаде тихо промычал в свой адрес несколько очень нехороших словечек. Часы… Ну конечно же… Эта моя привычка снимать их, когда нахожусь в теплой компании, все-таки в конце концов сделала свое черное дело. Видимо, мужик прошел на кухню, где я с его женой в промежутках между скачками пил коньяк, и увидел их на столе.

Тем временем скандал разгорался. И дровишек в этот семейный пожар подбросили мои туфли, которые я, понятное дело, оставил там, где и положено. Я определил их в ячейку специального обувного шкафчика, но порыжевшие задники моих растоптанных "скороходов" среди дорогих и большей частью новых туфлей хозяина смотрелись как бельмо на глазу.

Когда я услышал, что ревнивец догадался поискать мои следы в прихожей, у меня неожиданно начался нервный припадок. Я едва не разжал руки, потому как ни с того ни сего начал смеяться. Но к счастью вовремя вспомнил, что моя голая костистая задница вовсе не резиновая и совсем не похожа на мяч. И вцепился в перила еще крепче.

Теперь башка работала словно перегретый паровой котел. Я почему-то был уверен, что богатый рогоносец в конце концов догадается заглянуть и на мой балкон. Ослом его никак нельзя было назвать, а потому сообразить, что любовник его жены ну никак не может иметь крылья, он, по идее, сумеет достаточно быстро. А значит… О, нет, лучше об этом не думать!

Спуститься вниз я не мог. Это и козе понятно. Силенок мне, конечно, не занимать, но для спуска требовалась обезьянья цепкость, к сожалению утраченная человеком за долгие тысячелетия эволюции. Оставалось лишь два более-менее приемлемых варианта: пойти напролом – авось, муженек этой суперсексуальной девахи не успеет достать свою "дуру"; или подняться на балкон седьмого этажа.

Я уже мысленно наметил маршрут подъема и даже был уверен в успехе своей полубезумной затеи, как вдруг из квартиры сначала послышался истошный женский вопль, а затем донеслись частые звуки стрельбы! Ни фига себе семейная разборочка, успел подумать я, машинально сосчитав количество выстрелов; похоже, у мужика был "макаров", и он не пожадничал, выпустив в свою половину все восемь пуль. Широкая натура, ничего не скажешь… Интересно, есть у него запасная обойма или нет?

А вот стрельба в планах не значилась. Где-то что-то не связалось. Это не так печально, как могло показаться на первый взгляд, но все же, все же… Может, случайность? Или роковое стечение обстоятельств? Что и вовсе скверно – нелепый случай способен разрушить любой, самый гениальный замысел.

Глупая мыслишка насчет запасной обоймы никак не помешала мне совершить первое в моей жизни восхождение по отвесной стене здания к спасительному балкону седьмого этажа. Удивительно, но я пер вверх с такой прытью, что даже не понял как у меня это получалось.

Мне повезло. Дверь балкона оказалась открытой, а на веревке сушились женские колготки и махровое полотенце. Осень только начиналась, дни стояли теплые, и лишь по ночам столбик термометра опускался до отметки в десять-двенадцать градусов. Потому народ не торопился закупориваться на зиму, после очень жаркого сухого лета наслаждаясь свежей прохладой.

Я соорудил себе наряд за считанные секунды. Мне нужно было линять из этого дома как можно быстрее, пока не подоспели менты. А в том, что их уже вызвали, я совершенно не сомневался: пальба в доме, где в основном жили хорошо упакованные новые русские – большое ЧП, требующее немедленных мер.

Вид у меня был еще тот. Я обернулся до пояса полотенцем, чтобы прикрыть срам и подвязался колготками – чтобы случаем не потерять свою набедренную повязку в самый неподходящий момент. Но прежде я "замаскировался" – оторвал кусок колготок размером с носок и натянул его на голову. Теперь я был похож на Фантомаса, бежавшего из больницы для душевнобольных.

Квартира на седьмом этаже была из разряда обычных. Всего-навсего четырехкомнатная.

Но улучшенной планировки. Наверное, здесь жил или очень хитрый тип, скрывающий свое истинное благосостояние, или только начавший заниматься бизнесом. По крайней мере, квартира была обставлена очень дорогой мебелью, что указывало на приличный достаток.

К моему глубокому сожалению хозяева этой квартиры не спали. Или проснулись, разбуженные стрельбой. Мне не оставалось ничего иного как пойти ва-банк, что я и сделал, с виду спокойно направившись в прихожую.

Я столкнулся с нею возле ванной. В другое время и при иных обстоятельствах я бы просто обалдел от представшей передо мной картины. Девушка была молода и настолько красива, что у меня дух захватило. И она оказалась полностью обнаженной. Мама миа…

Там было на что посмотреть…

Я бросил быстрый взгляд на неплотно притворенную дверь ярко освещенной кухни.

Лысоватый тип в одних семейных трусах с рыхлым упитанным телом что-то вякал в микрофон мобильного телефона, осторожно выглядывая в окно. Я поднял руки вверх, показывая девушке, что они пусты, и приложил палец к губам – молчи! Она даже не дернулась, смотрела на меня словно завороженная. Похоже, ее просто заклинило.

Несмотря на серьезность момента, я вдруг почувствовал неистовое желание обладать этой Афродитой во плоти. Это было какое-то наваждение, и чтобы не наделать глупостей, я попятился к входной двери, мысленно потянув себя за шкирку…

Господи, как я мелся вниз по ступенькам лестничных пролетов! Я вылетел из подъезда словно пробка из бутылки с подогретым шампанским и заячьим скоком рванул под спасительную сень небольшого скверика. Впереди меня спускался какой-то парень, но он тоже торопился, так что из-за него я не задержался. Мне некогда было разыскивать свою одежду, потому как две или три милицейские машины с мигалками уже свернули на аллею, ведущую к дому.

Я не стал дожидаться дальнейшего развития событий и, проскочив сквер, забежал в темный переулок, ведущий невесть куда. Время уже перевалило за полночь и прохожих не наблюдалось, но легковых машин хватало. Когда они проезжали мимо, я прятался в подворотнях, а однажды просто лег прямо на тротуар, так как поблизости не оказалось ни одного укромного местечка.

Мой отчаянный замысел оправдался полностью. Если водитель и разглядел меня, то не сделал даже попытки притормозить, чтобы справиться о моем здоровье. Увы, в наше время добрые самаритяне, всегда готовые прийти на помощь страждущим, почему-то повывелись…

Окончательно пришел в себя я лишь спустя полчаса. За это время я отмахал километра три и в конце концов забрел черт знает куда. В городе я жил всего ничего, чуть больше года, а потому разобраться в хитросплетении его улиц и переулков еще не успел.

Впрочем, и местные аборигены плохо ориентировались в совершенно гениальном плане застройки, сварганенном в годы "холодной" войны и явно предназначенном для того, чтобы сбить с толку вражескую разведку. Только особо ушлые таксисты могли найти нужный адрес и то с грехом пополам.

Решение поймать частное такси возникло спонтанно. "Маску" из колготок обалденной девицы я уже снял, а потому своим, далеко не тривиальным, видом мог испугать разве что английского пуританина. Слава Богу, они в наших краях не водятся. Впрочем, город в час ночи не изобиловал праздношатающимися.

Конечно же, водители легковых машин меня игнорировали. Интересно, что бы вы подумали, увидев ночью на обочине почти голого мускулистого мужика, коротко стриженного под крутого? Верно: или наглотался наркоты, или крыша поехала. А у таксистов еще и возникал вполне закономерный вопрос: где он хранит свой кошелек, чтобы оплатить проезд?

И все-таки один отчаянный нашелся. На что, собственно, я и рассчитывал. Битый и ржавый "жигуленок" шестой модели почихал, почихал, словно чахоточный, и заглох прямо передо мной.

– Тебе в баню? – поинтересовался шофер, многозначительно поглаживая лежавшую на соседнем сидении монтировку.

– На хорек, – ответил я, изобразив самую обаятельную улыбку, на которую только был способен.

– Разумно, – одобрил мой ответ водила. – Получается большая экономия времени и средств. Что с тебя такого возьмешь?

– Намек понял, – сказал я сдержанно. – Плачу вдвойне.

– Чем? – ехидно поинтересовался таксист. – Может, натурой?

– Ну, ты, блин, размечтался… – Я попытался улыбнуться, но вместо улыбки получился оскал. – Я, знаешь ли, представитель традиционной сексуальной ориентации. Что в нынешние времена, как мне кажется, большая редкость.

– Ладно, садись, – смилостивился водитель. – Небось, задубел?

– Не без того…

– В бардачке бутылка коньяка и стакан. Надеюсь, ты не трезвенник?

– У-у… – только и прогудел я в ответ, сдерживая дрожь, и поторопился воспользоваться любезностью водилы – чтобы он не успел передумать. – Спасибо, брат. За это с меня причитаются премиальные.

Я не стал скромничать и хлобыстнул полный стакан – грамм сто семьдесят пять.

Благостное тепло сначала обожгло горло, а затем в животе образовался огненный шар, который начал посылать энергетические импульсы в мои закоченевшие члены.

– Тебе куда? – спросил мой спаситель.

Я немного подумал и назвал адрес. Мне ни в коем случае нельзя было ехать домой, чтобы не засветить свою квартиру – на всякий случай; лишняя предосторожность еще никогда и никому не мешала, а потому я решил проведать одного знакомого.

– Сбежал из дурдома? – спросил водитель, критически посмотрев на мою короткую набедренную повязку, которая мало что скрывала.

– Сказать правду или соврать? – ответил я вопросом на вопрос.

– Уж лучше голую правду… – многозначительно хохотнул таксист. – Ложь я чую за версту.

Он мне понравился сразу. Было ему лет сорок и, похоже, в ночные извозчики его определила нелегкая судьба современной интеллигенции. Судя по грамотной речи, водила был инженером, подрабатывающим по ночам детишкам на молочишко; по крайней мере, верхнее образование он имел без всяких сомнений.

– Сгорел на бабе. – Я решил быть честным. – Тривиальная история – в самый неподходящий момент возвратился муж. Пришлось срочно делать ноги.

– Другому бы не поверил, но в тебе есть что-то подкупающее, – задумчиво сказал таксист, объезжая открытый канализационный люк, отмеченный вешкой. – Блин! – выругался он. – За сегодняшний вечер это уже пятый. Отменная ловушка. Я уже влетал два раза. Какие-то мудаки воруют крышки и сдают их в металлолом.

И он вдруг совсем некстати расхохотался. Да так, что едва не выпустил руль и не въехал в киоск на перекрестке.

– Ну ты даешь… – только и сказал я, когда он с лихо вырулил на проезжую часть улицы.

– Извини… – Он крепко стиснул зубы, но смех буквально взрывал его изнутри. – Просто я на миг представил, как выглядела твоя эпопея со стороны… – И таксист снова прыснул.

Да уж, подумал я мрачно, представил… Знал бы ты, что случилось на самом деле…

Интересно, мою одежду менты разыскали или нет? Обычно с собой я документы не носил, но в портмоне, хранившемся во внутреннем кармане пиджака, вполне могла заваляться какая-нибудь бумаженция, способная развалить мое алиби до основания. К счастью, сексапильная подружка, с которой я познакомился в кафе, не знала ни моей фамилии, ни где я живу; ее такие мелочи не интересовали. Впрочем, о чем я беспокоюсь? Ведь завалил ее собственный муж. Максимум, на что меня могут раскрутить в уголовке, так это на роль свидетеля. Однако, и такой поворот событий не сулил мне ничего хорошего. Уж лучше остаться в тени.

– Конечная остановка, – сказал водила, подъезжая к дому, где жил мой знакомый.

– Подожди чуток, я принесу деньги.

– Да ладно… – Таксист весело улыбнулся. – Должно же тебе повезти сегодня хоть в чем-то.

– Извини, брат, мы так не договаривались, – сказал я твердо. – Меня совесть замучит, если я не заплачу за проезд.

– Тогда держи визитку. – Он всучил мне крохотный картонный прямоугольник. – Там указан мой телефон. Позвонишь, когда будет время. Тебе сейчас нужно срочно принять горячую ванну. А мне пора ехать на заказ. Я и так уже опаздываю.

– Спасибо тебе, дружище. Еще свидимся… – поблагодарил я с чувством своего спасителя и со скоростью звука шмыгнул в подъезд.

В этот момент мне мыслилось, что я наконец добрался до тихой гавани, где можно в спокойной обстановке зализать душевные раны. Как же я ошибался! Оказалось, что мои приключения только начинаются.

Глава 2. ЖЕРТВА ОБСТОЯТЕЛЬСТВ.

Открыл мне хозяин квартиры Венька Скоков по прозвищу Шибздик, происходившему от его малого роста – полтора метра на коньках и в кепке. Правда, так Веньку звали только за глаза. Чтобы не получить по мордам. Несмотря на невзрачный вид, он заводился с полуоборота и дрался до отруба – как древний викинг-берсерк. А поскольку Скоков был жилистый и чрезвычайно шустрый и попасть по нему было не легче чем дилетанту в контактных единоборствах по боксерской "груше", чаще всего битыми оказывались его обидчики. Потому ему прилепили еще одну кликуху – Скок, которая Веньке очень импонировала.

– Кого я вижу! – заорал Скок и полез обниматься. – Геша, ты как раз вовремя. Пойдем… – И он потянул меня за собой.

Судя по тому, что Веньку совершенно не удивил мой вид, он был пьяный в дупель. А раз так, то сопротивляться его напору было бессмысленно – под хорошей "мухой" Скок превращался в Наполеона и категорически не терпел любых возражений. Потому я покорно сдался на его милость и поплелся за ним в гостиную как заарканенный баран на бойню.

Да, это был момент… От дикого удивления, плавно переходящего в полный ступор, я даже как-то сразу не понял, что в комнате шел крутой мужской гульвон с девками. Правда, компашка еще не дошла до полной кондиции, а потому мое появление, так сказать, в неглиже, сразило всех наповал. Я плохо соображал, что мне делать, и стоял, словно окаменевший, в дверном проеме, а публика, разинув рты, в полном безмолвии созерцала начало первого акта трагикомедии под названием "Что такое не везет и как с эти бороться?". Теперь мое алиби, которое я хотел на всякий случай сварганить с помощью Скока, умерло даже не родившись.

Первой опомнилась эффектная краля с необъятным бюстом, явно слепленным умелым хирургом при помощи силикона. Она была так ярко накрашена, что казалась надувной девушкой из резины, предназначенной для облегчения сексуальных страданий индивидуумов мужского пола определенного толка.

– Клево! – взвизгнула она и расхохоталась, словно сумасшедшая. – Девочки, я давно вам говорила, что в комнате жарко. Парад-алле, подружки!

И девица мигом сбросила то, что у современных модниц называется одеждой – полупрозрачную белую кофточку и юбчонку, на которую пошло менее полуметра материи и которая больше показывала, чем скрывала. Явив народу и впрямь классную голую грудь, она тут же довольно бесцеремонно помогла обнажиться и соседке, чернявой стеснительной гречанке (ее национальность я определил на глазок исходя из собственного опыта). Остальные две – блондинка с наглыми отмороженными глазами и резвая толстушка с липким оценивающим взглядом (видимо, большая любительница скоромного) – разделись с профессиональной быстротой, указывающий на недюжинный опыт в такого рода забавах.

– Геше штрафную! – скомандовал довольный нежданным стриптизом Скок.

Мне налили полный стакан водки и я не без содрогания выпил его до дна – отказ мог быть истолкован превратно и тогда события начали бы развиваться совсем непредсказуемо.

Несмотря на наши дружеские отношения, Скок вполне мог, обидевшись, съездить меня по сопатке. А при поддержке остальных хмырей, трех довольно крепких незнакомых парней явно не интеллигентной наружности, Венька был способен навешать мне столько фонарей, что пришлось бы их считать при помощи электронного калькулятора.

– Хавай, – ласково сказал Скок, усаживая меня между блондинкой и гречанкой. – Небось, проголодался?

Не то слово, подумал я. Ночные приключения вызвали у меня просто зверский аппетит, и я набросился на все, что находилось на столе поблизости, с невоспитанностью и жадностью дикаря-каннибала. Правда, при этом не забывал косить глазом на чернявую гречанку – вид ее маленьких острых грудей волновал меня до неприличия и служил приправой к довольно непритязательной еде почище горчицы и перца.

Пока я ублажал свой желудок, разделись и парни. Теперь все сидели в плавках, будто Венькина квартира превратилась в сауну. К слову, в небольшой комнате и впрямь было жарковато.

Пьянка, прерванная моим эффектным появлением, продолжилась. К моей большой радости, собутыльники наливали каждый сам себе – кто столько выдюжит. Поэтому я сачковал напропалую – под шумок вместо водки глотал нарзан.

Между тем пьяное веселье начало переходить все пределы. Я не первый раз участвовал в таких междусобойчиках и был готов к любому повороту в сценарии застолья, но свежие воспоминания о совсем недавних событиях в квартире нового русского продолжали держать меня в напряжении. Я несколько раз порывался уйти, но разве можно отвязаться от бухого Скока? Этот клещ в человеческом образе впился в меня мертвой хваткой и не отпускал дальше туалета. Единственным, на что он дал свое милостивое согласие, были мои притязания на его спортивный костюм и волейбольные тапочки. Собственно ради этого я и заехал к Веньке – все-таки какая никакая, а одежка. Конечно, размер костюма меня несколько смущал, но я утешился тем, что он на Скока был великоват и изготовлен из хорошо растягивающегося трикотажа. Что касается тапочек, то, несмотря на маленький рост, Венька носил обувь сорок второго размера, что меня вполне устраивало. А еще я порылся в его гардеробе и не без труда напялил на себя козырные плавки с надписью поанглийски "Босс". Теперь я мог продолжить участие в застолье без смущения и в приличном для этого общества прикиде.

Тем временем пьянка постепенно перерастала в оргию. Чего я, кстати, очень не любил. Но что делать – в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Первым удалился в спальню со своей "дамой" угреватый хмырь, которого звали (или кликали) Гога. Ему досталась блондинка. Они явно принадлежали к классу спринтеров, потому что возвратились в гостиную спустя десять минут. Гога был явно смущен, а девица несколько натянуто хихикала. Едва усевшись на свое место, она сразу же начала оказывать мне знаки внимания, нередко переходящие рамки приличия. Но я был стойкий, как оловянный солдатик, и потеснее прижимался к юной чернавке, которая отвечала мне взаимностью.

Затем пришел черед и грудасто-силиконовой крали. Она захомутала себе хахаля сама, потащив за собой крепко сбитого парнишку с такими светлыми волосами, что он казался седым. Судя по татуировкам на широкой мускулистой груди, Клим (так звали белобрысого), несмотря на довольно юный возраст, уже успел побывать в зоне и не раз.

Нельзя сказать, что он был в восторге от явного насилия над своей личностью, но мужскую работу сделал качественно и не спеша. Возвратившись к столу, его подруга некоторое время была в состоянии полного балдежа и в ответ на вопросы товарок только бессмысленно хлопала длинными приклеенными ресницами.

Однако самые главные события начались, когда явный отморозок по кличке Чуча возымел желание оприходовать приглянувшуюся мне гречанку. Судя по всему, этому отвязанному козлу предназначалась резвая толстушка. А чернавку решил приспособить под себя Скок.

Когда находился в трезвом виде. Но сейчас мой милый приятель лыка не вязал и ему было не до любовных утех. Последние пять или десять минут он то и дело приставал к мужской половине компании, явно напрашиваясь на дружескую разборку с мордобитием. Тем не менее остальные кенты совсем не желали связываться с Венькой (видимо, им тоже был известен горячий нрав хозяина хазы) и довольно миролюбиво спускали его наезды на тормозах.

Чуча повелся с гречанкой достаточно бесцеремонно. Он схватил девушку на руки и понес в спальню, не обращая внимания на ее сопротивление. Я уже хотел было вмешаться – как же, прямо у меня из-под носа уводят такой лакомый кусочек – но тут наконец проявила себя во всей женской красе бойкая толстушка. Ей очень не понравилось, что Чуча решил самовольно нарушить расписание и порядок скачек, тем самым проигнорировав ее несомненно выдающиеся прелести уж и не знаю какого размера. Она самым решительным образом, нимало не тушуясь, буквально выдрала чернавку из лап Чучи и попыталась его облобызать. Эти телячьи нежности парню пришлись не по душе, и он, злобно крякнув, отвесил толстушке такую оплеуху, что она улетела в противоположный угол, по пути опрокинув стул и торшер.

В этот момент гречанка сноровисто запрыгнула мне на колени и, обхватив мою шею руками, спрятала пунцовое лицо у меня на груди. В другое время и при иных обстоятельствах я бы только порадовался такому откровенному проявлению чувств. Но взор разгневанного Чучи, который он немедленно обратил в мою сторону, не сулил мне ничего хорошего. А поскольку я вовсе не горел желанием получить по мордам за здорово живешь, то попытался освободиться от чернавки, тем самым продемонстрировав этому парнокопытному с одной извилиной в низколобой башке свое миролюбие и мужскую солидарность.

К сожалению, мои усилия оказались тщетными. Легче было оторвать голодную пиявку, чем испуганную гречанку, которая почему-то увидела во мне рыцаря и защитника всех обиженных и угнетенных. Она так крепко сжала мою шею, что я даже начал задыхаться – больше от неожиданного желания, возмутившего мои чресла, нежели от удушья; это если быть совершенно честным.

Чуча долго раздумывать не стал. Я не понравился ему сразу, и он долго копил злость, не находя удобного повода для прямой конфронтации. А тут повод сам нарисовался, да еще и подставил правую скулу.

Он вмазал меня, не сдерживая руку. Я просто не в состоянии был сблокировать удар из-за довеска (весьма аппетитного довеска, к слову), а потому грохнулся со стула на пол словно подрубленный. Единственное, что я успел сделать, так это постарался извернуться таким макаром, чтобы чернавка оказалась сверху. В принципе я не очень тяжелый, но даже мои восемьдесят килограмм для довольно хрупкой девушки могли оказаться роковыми, так как в моем теле не было ни грамма лишнего жира – одни кости и мышцы. Уж таким меня сделала нелегкая кочевая жизнь…

Я, конечно, мог все свести к шутке – подумаешь, получил незапланированную плюху – но тут из кухни вылетел Скок. А его, как я уже говорил, хлебом не корми, только дай помахаться от души.

– Ты… моего лучшего друга… бить!? – взяв Чучу за грудки, грозно спросил Венька, но его лицо невольно расплылось в довольной ухмылке.

Интересно, с каких это пор я стал лучшим другом этого недомерка? Вопрос мелькнул в моей голове весьма некстати, потому что в следующий миг жесткий кулак Веньки припечатался к широкоскулой мордахе Чучи и тот своей широкой задницей сел прямо мне на лицо.

Ну это уже слишком! Я человек в общем-то мирный, но когда меня достают, становлюсь очень нецивилизованным. Потому я не стал вежливо просить Чучу убрать свой зад с моего фейса (впрочем, это было бы довольно затруднительно), а врубил ему обеими руками (тычком) под ребра – туда, где нет мышечной массы.

Чучу будто ветром сдуло. Венька, конечно, парень крепкий, но необученный, в отличие от меня, разным штучкам. Потому на Чучу его удар подействовал словно на слона дробина; так, легкий массаж для кирпичной морды. А вот моя импровизация оказалась весьма болезненной. Чуча взвыл от боли и дикой злобы и подхватился на ноги с неприкрытым намерением размазать меня по стенке.

Но теперь и я перестал играть роль пай-мальчика. Надоело! Таких козлов я кушаю на обед по дюжине. Жаль, что они этого не поняли сразу.

Пока Чуча готовился замочить меня с одного удара, я молниеносно прокрутил "вертушку" и достал его ногой по челюсти. Он упал на пол с таким грохотом, что задрожали стены. И это далеко заполночь, когда мирные жильцы дома досматривали второй или третий сон!

Ну, а дальше все понеслось под откос. Притом, вскачь. Скок с воплем вождя племени могикан ринулся на белобрысого, угреватый Гога запустил в меня бутылкой, и я едва успел нырнуть под стол, чтобы не получить по башке, толстушка вдруг ни с того ни с сего залепила пощечину чернавке – наверное, приревновала ее к несравненному Чуче, блондинка издала визг такой тонкости и пронзительности, что наверное его слышно было за два квартала от дома, а грудастая силиконовая телка с пьяным воодушевлением начала бить посуду, швыряя ее на пол и стены…

Я рванул в спальню, где хранился мой "гардероб" – презент Веньки – на карачках. Ну их всех! Кроме того, мой внутренний голос настойчиво зудил: "Генка, смывайся… Генка, смывайся пока не поздно… Вали отсюда, кретин!" Увы, смотаться из этого бардака я не успел. Драка с дикими воплями и битьем посуды достигла своего апогея, когда в дверь начали настойчиво стучать – вернее, пинать ногами.

Я сразу понял, кто эти нахалы, – так могут действовать только сотрудники милиции, которых вызвали соседи Скока.

– Ша! – заорал я, врываясь в гостиную. – Менты!

Побоище прекратилось словно по мановению волшебной палочки. Передо мной предстала очень знакомая картина – современная копия финальной части "Ревизора". Мои бывшие собутыльники с побитыми физиономиями застыли в самых причудливых позах. Пьяная злость все еще бурлила у них в крови, но магическое для всех правонарушителей слово "менты" подействовало на драчунов как гром среди ясного неба. Даже совсем невменяемый Венька, который в этот момент мутузил все того же несчастного Чучу, оседлав его словно необъезженного мустанга, задержал руку на замахе и уставился на меня с очень недовольным и осуждающим видом. Я его понимал – Скок очень не любил оставлять работу недоделанной.

– Ты чё, в натуре!? – наконец возмущенно спросил белобрысый Клим. – Что за дурацкий базар?

Ответить ему я не успел: раздался грохот сорванной с петель двери и гостиная в мгновение ока заполнилась здоровенными парнями в камуфляже. Мать твою – спецназ! Не было печали…

Я не стал искушать судьбу и чтобы не быть поверженным каким-нибудь хитрым приемчиком, ломающим кости, рухнул на пол по собственной инициативе, как подкошенный, прикрыв руками голову – за несколько секунд до соответствующей команды. Мой миротворческий порыв был оценен спецназовцами по достоинству – меня всего лишь пнули носком два раза под ребра, что оказалось совсем не больно, так как я успел погасить силу ударов сокращением мышц.

Зато остальным моим собутыльникам досталось по полной программе. Их буквально замесили – словно в квартиру Скока ворвались не слуги правопорядка, а бригада взбесившихся тестомесов, прибывшая на конкурс пекарей по скоростной выпечке хлеба из муки грубого помола. Только совсем ошалевший от нахального вторжения шустрый Венька метался по квартире, как шимпанзе, бегая едва не по потолку и раз за разом ускользая от совсем не дружественных объятий камуфлированных мордоворотов. В конце концов его спеленали и всыпали по первое число. Но мужественный и выносливый Скок лишь матерился от переполнявшей его злобы и обещал вскорости разобраться со своими обидчиками.

Нашу буйную компашку ради хохмы доставили в райотдел милиции в том облачении, которое было на нас в момент задержания. То есть – в дезабилье, без штанов и юбок.

Смилостивились только над нашими боевыми подругами. Им накинули на плечи, чтобы прикрыть обнаженные груди, какое-то шмотье, в том числе и умыкнутое мною из балкона красотки многострадальное полотенце, после моих скитаний по городу ставшее похожим на грязную половую тряпку. Лишь я щеголял при полном параде – в тапочках и куцем спортивном костюме. В нем я был похож на клоуна, "рыжего", которого пинают для смеха все кому не лень…

– Ну что, сука, попался? – лениво и недовольно спросил меня помятый капитан, скорее всего, дежурный опер угрозыска, когда я появился в его кабинете.

Еще как попался… Засветился по полной программе. Работяга заложил за воротник на всю катушку и очутился в отделении милиции. Пьянка с мордобоем. Ситуация абсолютно тривиальная. Подобный спектакль несложно придумать, но трудно грамотно поставить. Особенно с привлечением непрофессиональных "актеров", которые сном-духом не ведают на какую сцену их вывели. Вся ценность такого спектакля заключается в том, что любая, самая тщательная, проверка чаще всего проходит без сучка-задоринки.

Шел четвертый час ночи и, судя по покрасневшим глазам, капитану безумно хотелось спать. В "предбаннике", где менты обычно собирали всякую шушеру, народу было – яблоку негде упасть. И капитану приходилось с каждым беседовать, составлять разные бумаги и терпеть запахи перегара, так как среди товарищей по несчастью я почему-то не заметил ни одного трезвого.

– Так точно! – бодро отрапортовал я, глядя на него с подкупающей честностью.

– Хочешь сказать, что ни в чем не виновен? – скептически поинтересовался капитан, явно подталкивая меня на хорошо известную тропу, протоптанную сотнями нарушителей общественного порядка.

– Никак нет. Виноват. Но исправлюсь.

– Интересно… – Мент несколько оживился. – И в чем же твоя вина?

– Маленько перебрал, товарищ капитан. Готов понести любое наказание.

– Так ты еще и патриот… – Узкие монгольские глаза моего визави превратились в щелочки, откуда на меня неожиданно посмотрели два черных ствола. – Фамилия, год и место рождения, адрес?.. – резко спросил он, потянув к себе лист бумаги – размноженную на плохом ксероксе (судя по пятнам краски) форму протокола допроса.

Я мысленно погладил себя по голове – сработало! Нестандартное поведение задержанного всегда вызывает подозрение, и опытный волчара в милицейской форме конечно же никак не мог оставить без внимания мою показушную искренность.

План созрел, когда нас запихнули в "воронок". Присмиревшая компашка тупо молчала и почесывала побитые места, лишь неумный Скок – единственный из всех, кому надели "браслеты" – продолжал выступать, клеймя позором нашу гнилую демократию. Я тоже сидел тихо и варил в своем котелке внезапно появившуюся идею – сварганить себе отменное алиби.

Все складывалось очень удачно. Даже чересчур удачно, что меня несколько смущало. Я думал о том, что мои собутыльники вряд ли могут точно сказать в котором часу я появился на хазе Скока. И если теперь их спросить у кого возникла идея обнажиться и кто первым снял свои шмотки, сомневаюсь, что они это вспомнят. А значит у меня есть возможность, в случае чего, прикинуться туповатым лохом, который сном-духом не ведает о некоем новом русском, угрохавшим свою половина из-за примитивной ревности.

Не был там, не знаю, ничего не видел и вообще – зацвела сирень в моем садочке…

– Чернов Геннадий Александрович… – выпалил я скороговоркой свои установочные данные и адрес квартиры, которую снимал у одинокой старушки.

– Где и кем работаешь? – продолжал свою милицейскую волынку капитан.

– Экспедитором отдела снабжения завода "Алмаз". Не привлекался, – опередил я капитана, уже готового задать новый вопрос.

– Да? – с ехидцей сказал мой мучитель и включил компьютер, смотревшийся в его обшарпанном кабинете инопланетной вещью. – Сейчас посмотрим…

Он щелкал клавишами минут пять. Похоже, информация на экране монитора его совсем не воодушевила, потому что капитан несколько приуныл.

– Будем считать, что ты сказал правду. Пока, – подчеркнул он с многозначительным видом. – Где живут твои родители?

– Я детдомовский… – Тут я изобразил вселенскую скорбь, рассчитывая выдавить у капитана слезу.

Как же, размечтался… Легче разжалобить камень, чем мента.

– Ты лучше скажи, сиротка, какого хрена ты забыл в нашем городе?

– Извините, не врубаюсь…

– Судя по данным паспортного стола, ты живешь здесь что-то около года.

– Это все там написано? – спросил я с детским любопытством, указывая на светящийся экран монитора.

– Ты мне баки не забивай, – отрубил мент. – Что тебя привело в наш город?

– Искал работу. Мне ведь все равно где жить. Ни дома, ни семьи…

– Значит, ты наобум ткнул пальцем в карту и поехал, куда глаза глядят? Не чеши мне уши!

– Капитан вдруг налился желчью по самое горло; похоже, его начала донимать язва желудка, потому что он кисло сморщился и, достав пластиковый цилиндрик с надписью "Но-шпа", выудил оттуда таблетку, бросил в рот и запил остывшим чаем.

– Так оно и было, – кивнул я простодушно.

– Мало того, что ты пьянь подзаборная, так еще и брехло собачье. Кто тебе поверит, что едва приехав в город, ты сразу нашел работу? Люди годами мыкаются на бирже труда и в лучшем случае устраиваются разнорабочими. А тебя приняли на самое богатое и престижное предприятие региона, притом предоставили очень даже хлебное место.

Да, этот мент и впрямь имел неплохую голову. А с виду не скажешь…

– Неужто удача при устройстве на работу нынче считается криминалом?

– Я бы тебе советовал не крутить, а отвечать на мои вопросы, – с нажимом сказал капитан и вовсе превратившись в буку.

– Вы правы. Мне действительно составили протекцию. Однако, я думаю, что в этом ничего противозаконного нет.

– Кто именно? – отрывисто спросил капитан.

– Позвольте не отвечать на этот вопрос. Это личное…

– Я настаиваю!

– Должен вас разочаровать – на эту тему я говорить не буду.

Казалось, что капитана вот-вот хватит удар. Он смотрел на меня как голодный удав на кролика. Я почти не сомневался, что сейчас он кликнет своих костоломов и те начнут вправлять мне мозги. Но я не отвел взгляд и смотрел прямо ему в глаза с жесткой непреклонностью.

Он сдался. И я знал почему. Во-первых, на "Алмаз" и впрямь нельзя было устроиться без протекции. Притом нередко с самых верхов. С которыми простой капитан милиции, в случае конфронтации, тягаться не мог. А во-вторых, этот битый ментяра неожиданно понял, что встретил достойного противника, а не какую-то, как он выразился, пьянь-рвань подзаборную. Это открытие его поразило и очень обеспокоило. Он никак не мог решить, что делать со мною дальше, а потому, буркнув себе под нос несколько не очень внятных слов – скорее всего, непечатных – закончил работу по составлению протокола и дал мне его подписать.

– До утра посидишь на нарах, – не без злорадства сообщил капитан, вызвав для препровождения меня в кутузку рослого сержанта с мутными, ничего не выражающими, глазами патологического садиста. – И заплатишь штраф. Я похлопочу, чтобы тебе выписали по максимуму. В нашем городе, – продолжил он с нажимом, – не любят нарушителей общественного порядка.

– Я в этом никогда не сомневался. У вас тут любят разборки со стрельбой и наемных убийц. Всего вам доброго, товарищ капитан…

Если бы он был крокодилом, то сожрал бы меня немедленно и со всеми потрохами. Я вежливо кивнул и пошел к выходу. Позади сопел недовольный сержант, который, перед тем как увести меня, бросил вопросительный взгляд на своего шефа и получил в ответ безмолвный приказ обойтись без рукоприкладства.

Теперь я был абсолютно уверен, что капитан меня не забудет.

Глава 3. СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЕ НОВОСТИ

Меня выпустили из каталажки в полдесятого утра. На работу я уже опаздывал, а потому позвонил заместителю шефа, чтобы попросить отгул. Получив добро, я залез в ванную и нежился там минут сорок, смывая с тела въедливый тюремный запах. А затем завалился в постель и проспал до четырех часов дня.

С квартирой мне повезло. Хозяйка, Елизавета Петровна, первое время жила вместе со мной, а затем уехала к дочери в соседний город. За проживание она брала недорого, что меня очень даже устраивало – зарплату я получал по общепринятым меркам неплохую, но ее едва хватало на самые насущные нужды.

Пообедав как примадонна, строго следящая за своим весом – съел два яйца вкрутую (все, что нашлось в холодильнике) без хлеба и выпил некрепкий чай – я решил заняться дураковалянием. Удобно расположившись на видавшем виды диване, я взял детективный роман модной писательницы и начал читать, надеясь немного взбодрить себя после вчерашней одиссеи и подогреть воображение.

Господи, как же я ошибался! Эта бредятина, вязнущую на зубах, в лучшем случае могла вызвать глубокий сон. Но ложиться спать было несколько рановато, а потому я включил телевизор, чтобы посмотреть и послушать свежие городские новости.

Вот они-то и добавили мне в кровь адреналину. Я едва не свалился с дивана от дикого изумления, когда в разделе криминальной хроники показали до зубной боли знакомый дом и балкон, на котором я изображал Тарзана. … Несколькими выстрелами из пистолета убит известный предприниматель и меценат! … Забравшийся в квартиру вооруженный грабитель изнасиловал его жену! … Вскрыв сейф, бандит унес с собой драгоценности и все наличные деньги! … В городе объявлена операция "Перехват"!

Да что же это такое творится!? С ума сойти…

Вскочив на ноги, я заметался по комнате, как вшивый по бане. У меня на некоторое время просто крыша поехала от таких новостей. Не зная, как избавиться от бедлама в голове, я забежал на кухню, налил полный стакан водки и хлобыстнул его, даже не почувствовав вкуса.

Чернов, тебе амбец… Чернов, ты влип по самое некуда… Чернов, тебе светят большие неприятности… Эти слова я повторял еще добрых полчаса, обхватив лицо ладонями, будто у меня болел даже не один зуб, а обе челюсти. Наконец где-то плутавшие молекулы спирта добрались туда, куда нужно, и мыслительный процесс приобрел необходимую стройность и последовательность. Ко всему прочему, на помощь мне пришел еще и внутренний голос, который прозвучал словно трубы Страшного суда: "Геннадий, опомнись! Ведь ты никого не убивал. Ты ни в чем не виновен!".

Итак, что же случилось на самом деле? Судя по сообщению диктора телевидения, убийство произошло как раз в тот момент, когда я исполнял гимнастические упражнения на балконе. Это для меня не новость. Но я думал, что муж грохнул жену… обычное дело…

Ну ладно – не обычное, но вполне объяснимое. Однако, откуда взялся грабитель и насильник? Неужто он скрывался в квартире, пока я изнемогал от ласк белокурой бестии?

И муж, разыскивая любовника жены, случайно наткнулся на вооруженного грабителя?

Вполне вероятно. В таком случае мое дело – сторона. Конечно, меня потаскают на допросы, попытаются навесить парочку-другую "дохлых" дел (скорее всего, квартирных краж), слегка попинают – а как же, на том стоит нынешняя система дознания в нашей стране, но в конце концов вся эта заварушка придет к закономерному финалу. Что означает освобождение подозреваемого Чернова из-под стражи. Может даже с извинениями.

Однако, что-то в моих выводах мне не нравилось. Какое-то гаденькое чувство вползло в душу и отравляло миазмами успокоенность, построенную на умозаключениях. Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята… Слова из душещипательной песни известного советского барда подходили к ситуации на все сто.

Да, я боялся об этом даже думать. Но запретный плод всегда сладок, в чем я и убедился, занявшись для отвлечения дурных предчувствий уборкой в квартире. Гнусная мыслишка прямо перла в мозги, размахивая кулаками налево и направо – точно как пьяный Скок. В конечном итоге я не выдержал ее напора и, зашвырнув веник куда подальше, опять прошел на кухню и принял очередную порцию допинга в виде скромной дозы в сто грамм.

Я бы не сказал, что на этот раз мои мысли осветлились до полной прозрачности, но я наконец перестал сам себе лгать и сделал, что и должно, – продолжил рассматривать возможные варианты развития событий, которые начались с примитивного адюльтера.

А что если меня подставили? Но зачем, с какой стати? Кому нужен какой-то паршивый экспедитор отдела снабжения, который на самом деле исполняет обязанности грузчика, только с более высокой зарплатой? В заводской (а тем паче городской) иерархии Геша Чернов безобидная тля, присосавшаяся к сладенькому, жидко разбавленному водой. На хрен я кому нужен!?

И тем не менее, по здравому размышлению, эта история с убийством бизнесмена дурно пахла. Во всяком случае, для меня – точно. Знать бы, что там наплела ментам моя незабвенная белокурая газель с огненным темпераментом…

Я познакомился с нею совершенно случайно. Впрочем, случайно ли? Кафешка, где я прожигал жизнь (что случалось, в общем-то, не часто), была заведением непритязательным и достаточно спокойным. Записных драчунов здесь не водилось, народ хлебал пойло умеренно, а если все-таки кто-нибудь начинал бузить, его брали под белые руки и очень аккуратно отводили в сквер, на свежий воздух, по аллеям которого прохаживался наряд патрульно-постовой службы. Бравые парни, в основном дембеля (батальон ППС являлся частью внутренних войск МВД), доходчиво объясняли провинившемуся, что он большая бяка, тщательно чистили карманы, – наверное, искали пластиковую взрывчатку или гранатомет – и отпускали на все четыре стороны, опустошенного во всех смыслах этого слова. После такого "урока" клиент кафе вел себя тише воды, ниже травы.

В тот роковой (как я теперь понял) вечер мы обмывали мои премиальные за своевременную и благополучную доставку очень ценного груза – алмазных кругов для резки и шлифовки особо твердых минералов, крайне необходимых предприятию, заканчивающему выполнение спецзаказа. Мы – это Пал Семеныч, второй зам шефа, большой любитель выпить на дармовщину, мой постоянный напарник, водитель Сева Лычков, бабник и пройдоха, каких свет не видывал, и кладовщица Кокошкина, дама в годах, но с еще не потухшим и очень вместительным сердцем, готовым принять в свои камеры любое количество мужчин, невзирая на возраст, семейное положение и внешность.

Мы сидели, мило беседовали – ясное дело, как все русские на отдыхе, о работе – и потихоньку наливались скверным винишком. Что-либо покрепче, требующее основательной, а значит дорогой, закуски, я принципиально решил не заказывать – в конце концов Чернов не Крез какой-нибудь, миллионщик, а самый обычный труженик, почти пролетарий. Конечно, поползновения на мою раскрутку были (Лычок на эту тему всегда готов подсуетиться), однако я сделал отмороженные глаза и туповатый вид из серии "моя твой нэ понимай". С тем Сева и отстал, чтобы приклепаться к дорогой путане, которая без обиняков и лишнего ля-ля сразу назвала ему свою цену. Потускневший ловелас, пробормотав в ответ что-то не очень вразумительное, поспешил возвратиться в лоно дружеской компании, чтобы весь вечер жаловаться на современную жизнь и вспоминать прошлые годы, когда и харчи были подешевле, и за ресторанную любовь случайные подружки не требовали денег.

В общем, мы вели себя прилично и нам даже было весело. Кокошкина едва не сняла молодого петушка, годившегося ей в сыновья, который лыка не вязал, но тому стало дурно и его друзья отвели несчастного в туалет, где он и возвратил кафе все съеденные продукты. Наша компашка долго смеялась, смакуя подробности любовного приключения Кокошкиной. А она только вздыхала с сожалением и кокетливо посматривала на раскрасневшегося от выпитого вина и помолодевшего Семеныча, пока тот всерьез не начал беспокоиться за свое целомудрие.

Нужно сказать, что заместитель шефа уже давно вышел из возраста, когда женщина является первой необходимостью каждого нормального мужчины. Ладно, пусть не первой, но – скажем так – одной из главных. Потому он всего-навсего любил щупать молоденьких сотрудниц отдела, не входя в близкий контакт, обычно заканчивающийся крутым пике, и рассказывать скабрезные анекдоты. Но едва на горизонте начинал брезжить роман с постельным продолжением, он сразу давал задний ход и со всех ног мчался под крылышко своей старой ведьмы-жены с лицом мифологической мегеры.

В тот вечер я тоже не имел намерений удариться в блуд. Деньги у меня, конечно, были, но не на столько много, чтобы я рискнул потратить их на примитивный секс с какой-нибудь грязной и затраханной до умопомрачения шалавой. В этом вопросе я был человеком принципиальным. Мне трудно сойтись с женщиной, которая не греет душу и не будит воображение. В моем понимании спать с проституткой – это все равно что получать удовольствие от секса с дуплистым деревом, на котором оставили свои пахучие метки сотни бродячих псов.

Ясное дело, бывают и исключения. Особенно в армейских походных условиях. Там перебирать харчами не приходится. Однако, что касается гражданки – увольте. Вокруг столько классных девчат, готовых одарить тебя любовью всего лишь за доброе слово, что мужики, коротающие досуг с путанами, по моему мнению просто полные дебилы. Или извращенцы. Но вторых можно только пожалеть – это больные люди.

Она влетела в кафе бесшумно и быстро – словно ведьма на помеле. Очень красивая ведьма. Я как раз сидел лицом к бару, без особого интереса созерцая тощие зады и голые ляжки прошмандовок. Но стоило мне на секунду отвлечься, как в следующий момент передо мною возникло видение, заставившее мое зачерствевшее в этот вечер к женским прелестям сердце трепыхнуться не в такт с вялыми брюзгливыми мыслями. В огнях бара она вся светилась, будто была соткана из золотой паутины, а ее полные бедра, как в рекламном видеоклипе, обещали любому гурману поистине райское наслаждение.

Полюбовавшись на обольстительную картину и вздохнув с сожалением – надо же, такой товар и с душком; мне показалось, что она тоже представительница древнейшей профессии – я обратил свой изумленный взор на стол, где шустрый половой притаранил очередную партию полных бутылок. Этот подлый гад Лычков, пользуясь моим созерцательно-балдежным состоянием, втихомолку повторил заказ, надеясь, что его номер останется незамеченным. Пришлось мне, во избежание дипломатического скандала с мордобитием при всем честном народе, вывести Севу в туалет и провести экспроприацию его наличности. Лычок даже не трепыхался. Мы с ним исколесили немало дорог, и он хорошо знал, что со мною шутки плохи.

Возвратившись на свое законное место, я поневоле начал смотреть на белокурую ведьму.

Она произвела среди подпитых мужичков настоящий фурор. Но у них вышел полный облом. Девка не кадрилась ни под каким соусом. Похоже, она все-таки не принадлежала к классу путан – изгоев женского рода, а была свободной художницей, любительницей острых ощущений. Такие в этом кафе тоже водились; правда, большинство из них пришли, так сказать, в лес со своими дровами.

Если честно, я просто балдел от того, как эта красотка ловко и беспощадно расправлялась с кобелями на двух ногах, которые поначалу роились возле нее словно осы возле надкушенного персика. Она убивала их морально, но не с помощью вульгарных слов или жестов. Белокурая нимфа разила мужиков наповал холодностью и невозмутимостью, которую можно было принять за аристократизм. Они тушевались, что-то мямлили, а затем торопились побыстрее исчезнуть, чтобы не привлекать внимание других клиентов кафе и не выставлять себя на посмешище.

Со временем количество претендентов на вакантную должность бой-френда сногсшибательной дамы уменьшилось до одного; но очень настырного. Я был знаком с таким типом мужиков. Обычно они тщательно следят за своим внешним видом, хорошо одеваются, посещают маникюрные кабинеты и считают себя просто неотразимыми. В какой-то мере это соответствует истине – большинство женщин обожает яркую упаковку и смазливый фейс. Правда, потом наступает прозрение, но такие мелочи этих фраеров не волнуют. Они подобны бабочкам-однодневкам: опылил цветок, порхай к другому, пока светит солнце.

Однако, сногсшибательная блондинка была как айсберг. Глядя на нее со стороны, у меня даже начала закрадываться подлая мыслишка: а не лесбиянка ли она случаем?

Дальнейшие события показали, что я здорово ошибался. У меня закончились сигареты, и я подошел к бармену, чтобы купить пачку "Мальборо". Обычно я курил что поплоше и подешевле, но в этот вечер мне почему-то захотелось пошиковать. Хотя стойка бара была длиной около десяти метров, как-то так получилось, что я оказался рядом с белокурой твердыней, снисходительно и лениво отмахивающейся от атак совсем потерявшего голову ловеласа. В это момент стереосистема кафе выдала вполне приличную мелодию и несколько пар начали топтаться на крохотном пятачке между столиков. Смазливый мэн, исходя на дерьмо от вожделения и злости на неприступную красотку, сделал попытку увлечь ее в круг танцующих силой.

Но не тут-то было. Небрежно освободившись из его рук, она вдруг встала со своего насеста и повернулась ко мне.

– Я хочу с вами потанцевать, – сказала она непринужденно и так многозначительно улыбнулась, что у меня в груди все обмерло.

Ну, блин, и форс-мажор! Я никогда не считал себя красавчиком и покорителем женских сердец, но факт, как говорится, был налицо – меня кадрят! От такого неожиданного поворота событий в моей бедной бестолковке все смешалось, и я, смирный словно новорожденный телок, не чуя под собой ног от эйфории, буквально полетел вслед за девицей. А она шла, даже не оглядываясь – пребывала в полной уверенности, что никуда я не денусь.

Это был кайф… Точнее – полный абзац. Ее упругое тело уже утратило девичью угловатость и приобрело тот неповторимый шарм и привлекательность, которые отличает хорошо ухоженных, знающих себе цену женщин в пределах двадцати семи-тридцати пяти лет. От нее исходила волна чувственности, бьющая мужиков наповал. Она так тесно прижалась ко мне, что я едва не помер от внезапно пробудившегося желания обладать этой суперсексуальной штучкой. Мы танцевали молча, я иногда ловил ее взгляды, поощряющие к разговору, но мой глупый язык прилип к гортани и не хотел повиноваться.

Она тоже не начинала разговор первой. Так мы протоптались в полном молчании весь танец и я проводил ее с поклоном к бару, чтобы поспешить к своей компании.

– Везет же некоторым… – завистливо сказал Лычок и тяпнул стаканчик красной бурды, гордо именующейся вином.

Оказывается, мои похождения, несмотря на балдежное состояние, сослуживцы заметили и оценили. Естественно, каждый по-своему.

– Развратная дамочка… – брезгливо поморщился Семеныч, но его глаза говорили об обратном – старый хрыч прямо-таки изнывал от желания пообщаться с белокурой красавицей хотя бы недолго и в собственном кабинете.

– Бросьте… – Кокошкина кокетливо поправила свои сожженные "химкой" букли. – Такой и я была… когда-то…

До октябрьской революции, хотел добавить я, да вовремя спохватился – Кокошкина прослыла среди сослуживцев очень злопамятной дамой, особенно когда дело касалось ее женских достоинств. А мне еще с нею работать и работать. По идее…

– Что молчишь? – опять подступил ко мне Сева, раздираемый изнутри мстительнозавистливыми чувствами; вдобавок ко всему, он никак не мог простить мне своих финансовых утрат. – Колись.

– Говорить особо не о чем, – ответил я с непривычным для меня смирением и уступчивостью. – Потанцевали – и все дела. Этот товар мне не по карману. Да и рожей для такой фифы я не вышел.

– Кончай наводить тень на плетень! – Разгорячившийся Лычок снова хлобыстнул очередную порцию пойла – похоже, он решил оприходовать опрометчиво заказанное вино, за которое ему пришлось заплатил из собственного кармана, самолично. – Да она с тебя глаз не сводит! Интересно, чем ты ее взял?

– Посулил покатать на твоем КАМАЗе. Она от водителей без ума.

– Вот брехло… – Сева обиженно надул губы и снова потянулся за бутылкой.

Кто спорит… Блондинка явно шла на тесный контакт. Притом, очень настойчиво. Если бы она знала, настолько он был долгожданен… Год – это много или мало? Смотря для чего. По нынешним временам триста шестьдесят пять дней для завязки амурного романа – это чересчур. А вот касаемо некоторых иных проблем – в самый раз.

– Э-э! Не гони лошадей… – Кокошкина решительно перетащила полные бутылки на свою сторону. – Нам спешить некуда.

– Я утверждаю, что эта девица – оч-чень опасный фрукт… – Семеныч тяжело вздохнул и спрятал в нагрудный карман очки, которые он нацепил, чтобы получше разглядеть блондинистую диву. – Я бы тебе, Геннадий, не советовал с нею связываться. Она себе на уме.

Высказав свою сермяжную правду, Семеныч начал задумчиво ковыряться вилкой в овощном салате – наверное, искал вчерашний день.

Теперь я понимаю, что он был прав. Опыт – великое дело. Если бы молодость знала, а старость – могла. Прописная, замусоленная истина, а поди ж ты – в самую точку.

Мы свалили, когда на часах натикало одиннадцать с копейками. Семеныч лыка не вязал, но держался молодцом – почти не шатался. Сева все-таки нашел какую-то бесхозную кралю и вышел с нею из кафе под ручку. Я пытался на нее не смотреть – уж больно страшная. Как царевна-лягушка, не успевшая сбросить свою зеленую кожу. Совсем пригорюнившаяся Кокошкина, у которой с мужиками получился полный облом, смотрела на Севину подружку с неприязнью, словно та была ей должна по меньшей мере штуку "зеленью" и не собиралась отдавать. На ногах кладовщица держалась крепко. Что и немудрено – редко какой день в складе обходился без приема спиртосодержащего горячительного. Тренировка. А что делать? Склад не отапливается, на улице холодина – чай, не Багамы – вот и приходится согреваться русскими народными методами.

Что касается меня, то я был как огурчик. Маринованный. То есть, находился в состоянии эйфории, что меня не съели сразу и не оставили гнить на грядке, а заключили в стеклянную банку, чтобы стрескать попозже.

Белокурая дива сняла меня элементарно. Надоедливый смазливый хлыщ, раздосадованный ее неприступностью, продолжал осаду с похвальным упрямством. Он вился винтом, лишь бы захомутать красотку, и в конце концов добился кое-каких успехов.

По крайней мере, красотка все-таки раза два с ним потанцевала и даже снизошла до беседы. Но по ее лицу было видно, что она вовсе не в восторге от такого базара. Время от времени блондинка поглядывала в мою сторону и этот зовущий взгляд вызывал у меня в душе маленькие тайфуны. Однако, я был прагматиком до мозга костей, а потому предпочитал синицу в руке; пусть за журавлем в небе гоняются романтики и счастливцы.

Я делал вид, что мне по барабану и выкрутасы ее ухажера, и несомненные прелести красотки.

Все случилось на выходе из кафе. Смазливый тип все-таки сподобился чести подержать ее под руку, но когда мы очутились на улице (они последовали вслед за нашей компанией), краля резким движением освободилась от его цепкого захвата и обратилась ко мне с удивительным, но неотразимым нахальством:

– Вы проводите меня домой.

Мои коллеги, которые топтались рядом, остолбенели. А смазливый Казанова едва не выпал от злости в осадок. Он попытался было заикнуться о своих правах и даже загородил мне дорогу, но я, нимало не колеблясь, мощным пинком отправил его куда-то в темноту.

– Да, мадам. К вашим услугам…

Этой фразой я добил сослуживцев окончательно. Хотя ляпнул черт знает что. И откуда только я выцарапал такие слова? Похоже, чтение исторических романов все же не пропало втуне.

Она жила неподалеку от кафе, и мы решили такси не брать, а пошли пешком. Я не страдаю словесными поносами, но и к молчальникам причислить меня трудно. Я обычный парень, который, когда нужно, за словом в карман не полезет, но и не будет заливаться соловьем, чтобы закадрить какую-нибудь чересчур много мнящую о себе фифочку.

Потому я был сама любезность, но не более того. По здравому размышлению, сорвать такую розу мне вовсе не улыбалось, даже если она и спрятала на время свои шипы. И я поневоле вел себя как истинный джентльмен – говорил весьма туманно и даже пытался умно острить, что не очень получалось.

Возле подъезда она целомудренно чмокнула меня в щеку и ткнула в руки визитку.

– Позвони мне через неделю… – Она назвала дату и время. – Муж уезжает в командировку.

До свидания, дорогой… – И улыбнулась такой интригующей улыбкой, что у меня внутри все обмерло от сладостного предвкушения.

Я долго стоял возле дома, переваривая случившееся. Меня нельзя было назвать недалеким лохом, и я понимал, что звонком дело не ограничится. С одной стороны мою душу обуревало тщеславие – как же, такой плод падает в руки, притом без особых усилий; и кому!? – я никогда не был чересчур высокого мнения о своих мужских достоинствах. А с другой – одолевали сомнения. Особенно когда я присмотрелся к зданию, внутри которого скрылась ветреная красотка. Это был престижный дом новых русских, где в основном жила городская крутизна среднего пошиба.

Куда прешься, дурачок!? Так размышлял я, рассматривая кирпичные стены и широкие окна. Но раскаленный уголек, оброненный белокурой дивой, уже упал в штаны и разжег там настоящий пожар.

Ну и хрен с ним! Чему быть, того не миновать. Это я сказал вслух и, несмотря на позднее время, потопал к одной знакомой, разведенке, которая рада была любому индивидууму с нормально работающей машинкой. Приятно удивленная, она тушила мой пожар до самого утра, а перед моим внутренним взором все это время стояла соблазнительная прелестница, восседавшая на крохотном стульчаке возле стойки бара.

"…должен не только подчинить все свои поступки легенде, но и думать как тот человек, в шкуру которого ты влез. В противном случае провал неизбежен. Потому что любая мысль сопровождается мимикой, с которой не в состоянии совладать даже человек со стальными нервами. Особенно если он не подозревает, что за ним следят". Наставник был трижды прав. Но как же тяжело вытравить из мозгов свое настоящее "я"!

Встреча, когда произошло убийство, была по счету третьей. Да, белокурая бестия знала толк в любовных утехах… Она такое вытворяла в постели, такое… Нет, для того, чтобы описать наши скачки, необходима фантазия и перо большого поэта; по меньшей мере, классика. Поутру, возвращаясь домой, я брел на ватных ногах, совершенно выжатый и опустошенный. Но едва мне в голову заявлялась мысль о белокурой нимфе, все мое мужское естество оживало и я готов был немедля приняться за дело, нимало не беспокоясь о последствиях для здоровья.

Так что же случилось в квартире нового русского на самом деле? Я почему-то абсолютно не верил официальной версии хотя бы по той причине, что не страдаю повышенной доверчивостью. Прежде чем завалиться в постель, я обычно устраивал негласный обход временно подведомственных мне владений (пока моя пассия принимала душ) и ничего подозрительного не замечал. Так было и в тот вечер. Убийца сидел в шкафу? Фиг его знает. Я старался заглядывать во все укромные уголки. А может в квартире где-то был тайник – какая-нибудь комнатушка с хитро устроенной и замаскированной дверью?

Вполне вероятно. Но тогда напрашивается вопрос: как убийца мог знать о его существовании?

Мрак… Ни хрена не понятно. Темно, как в погребе. Потолковать бы с "безутешной" вдовой… Но как до нее добраться? Вдруг дом поставили на контроль. Сцапают Чернова, словно последнего фраера. И мотив, которым он руководствовался, налицо: убийца часто возвращается на место преступления. В этом случае можно сразу заказывать для себя тюремную камеру потеплей. Менты не упустят такой идеальный случай, чтобы успокоить общественность. Героическими усилиями правоохранительных органов преступник: найден – ура!; изобличен – гип-гип, ура! ждет суда – виват, родная милиция!!! И будут держать меня за решеткой до тех пор, пока об убийстве известного мецената не забудут. И пока не найдут настоящего виновника его смерти. Что очень сомнительно – уж очень смахивает вся эта история на заказное убийство, раскрываемость которых близка к нулю.

А значит придется горемыке Чернову тереть тюремные нары до нового пришествия. Ну, блин, и перспектива…

Так что же делать!? Истинно русский вопрос, которым задавалось не одно поколение и на который ищут ответ до сих пор. Не я первый, не я последний. Но самое скверное то, что о моем знакомстве с белокурой красоткой известно трем сослуживцам. Это как минимум.

Если Семеныч не большой любитель трепать языком, то у Лычка он длиной с язык муравьеда. Не говоря о Кокошкиной, раструбившей складским подружкам о моих подвигах на ниве кобеляжа уже на следующий день после наших посиделок в кафе.

В общем, все выходило на то, что нужно было начинать сушить сухари. И как можно скорее. С этой обнадеживающей мыслью я и уснул, предварительно допив остатки водки и поужинав найденным на антресолях консервированным горошком из запасов хозяйки квартиры.

Глава 4. ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ

Мой непосредственный начальник, заместитель начальника отдела снабжения Пал Семеныч, был хмур и чем-то сильно озабочен. Просмотрев на меня долгим изучающим взглядом, он спросил:

– Не выспался?

– Кошмарные сны одолевают.

– В твоем-то возрасте? М-да… – Он с осуждением покачал головой. – Измельчала нынешняя молодежь. Я, помнится, всегда спал как убитый.

– У вас и сейчас нервы словно стальные, – польстил я шефу.

– Твоими бы устами да мед пить… – Семеныч тяжело вздохнул. – Ладно, поговорили – и будет. Тебя уже ждет Лычков.

– Опять командировка!? – изобразил я огорчение; а сам едва не запрыгал от радости – пока мы с Лычком будем вышивать по городам и весям, гляди, в этом деле с убийством бизнесмена что-то и определится.

– Не опять, а снова, – снизошел до шутки Семеныч. – Ты молодой, холостяк – что тебе дома делать? Я в твои годы…

Ну, понеслась душа в рай… Слава Богу, Семеныч не участвовал в гражданской войне, иначе он часа два живописал бы кобылу Буденного.

– Документы в бухгалтерии? – поторопился я перебить старого служаку, пока он не вошел в раж.

– У Зинаиды, – буркнул недовольный моим хамством Семеныч. – Не забудь получить командировочные…

Как бы не так. Еще чего… В последнее время о деньгах я почему-то думаю постоянно. Эти подлые и очень юркие хрусты ну никак не держатся в моем кармане. Что мне нравится на "Алмазе", так это правильный подход к нуждам отдела снабжения. Экспедиторов и снабженцев (что, впрочем, практически одно и то же) грузят бабками особо не скупясь.

Начальство прекрасно знает, что в новой экономической обстановке вселенского бардака без "смазки" снабженцу и шагу не дадут ступить. Для того, чтобы выполнить задание качественно и в срок, мы кому только не платим, начиная с вахтера, грузчиков и кладовщиц, и заканчивая мелкой сошкой в отделе сбыта, которая без презента будет мариновать уже груженую машину как минимум полдня.

Зинка – кадр еще тот. Представьте себе офигенную деваху, похожую на кинозвезду, но с одной извилиной в голове. (Впрочем, у некоторых кинодив тоже не хватает масла в бестолковках). Ее производственное кредо можно охарактеризовать одним емким словом – раскладуха. Она спит со всеми заводскими начальниками высокого ранга, а когда нужно – ублажает и приезжих, разнообразного рода проверяющих и контролирующих. За это Зинке определили весьма приличный оклад плюс не менее солидные премиальные в виде чаевых от млеющих после кайфа клиентов. А чтобы ее рабочие обязанности не вызывать разных кривотолков, Зинка От-Трусов-Резинка, как нашу кралю прозвали заводские зубоскалы (прилепив к имени что-то вроде второй фамилии), сидит на оформлении командировок, с чем вполне справилась бы одна из секретарш наших многочисленных начальников.

– Ге-еночка… – радостно пропела Зинка, когда я появился в ее крохотном кабинете размером с туалетную кабину. – Так когда?..

Ей бы родиться Суворовым. Как и у знаменитого полководца, быстрота и натиск – главные козыри Зинки. Я не считаю себя жиголо, но она почему-то вбила в свою прелестную, скажу честно, головку, что в ее алфавитном списке хахалей явно не хватает клиента на букву "Ч". К несчастью, я когда-то имел глупость (чтобы Зинка отвязалась) весьма туманно пообещать ей интимное рандеву. И теперь вертелся словно вьюн на раскаленной сковородке, под разными предлогами отмахиваясь от Зинкиных притязаний на мое целомудрие.

– Работа затрахала… – ответил я, сделав постную мину, таким образом одной короткой фразой сообщив Зинуле о своей мужской несостоятельности – Вот и верь потом мужчинам… – Зинка надула свои пухлые губки, по слухам обладающие удивительной работоспособностью; знающие люди поговаривали, что небезызвестная Моника Левински, охмурившая американского сановного жеребца Билла, в этом вопросе Зинке и в подметки не годится. ? – Да, мы такие… – Я не стал углубляться во взаимоотношения полов, лишь изобразил самую нежную и многообещающую улыбку из своего кобелиного арсенала. ?

Обиженная Зинка решила вспомнить про женскую гордость и выдала мне нужные бумаги в полном молчании. У меня в этот момент даже совесть проснулась. Чтобы тут же похудеть и вернуться в изначально спокойное состояние…

Лычков болтал словно заведенный. Дорога была достаточно свободной от машин, колдобин на асфальте не наблюдалось, и КАМАЗ шел со скоростью девяносто километров в час, упорно стараясь догнать убегающий горизонт. Мы ехали в золотом коридоре из деревьев, обласканных ранней осенью. В этом году она оказалась настолько щедра в художественном вдохновении, что использовала для раскраски земли всю свою богатейшую палитру. Дни стояли тихие, а потому листья на ветках держались крепко и не думали падать на уже пожухлую траву. Только изредка какой-нибудь красавец-клен, млеющий в последних теплых лучах остывающего солнца, вздрагивал в сонной истоме, теряя при этом позолоченные чешуйки своего карнавального наряда. Голубое небо казалось бездонным и полнилось летающей живностью, пробующей крылья перед путешествием в дальние края. -… На хрена козе баян!? – в который раз спрашивал разгоряченный спором с самим собой Лычков. – Они что, чумные? Или деньги некуда девать? Месяц назад мы с тобой приперли целую фуру абразивных паст. Того добра теперь на год хватит. Ан, нет – опять вези. Будто какой-нибудь страшный дефицит, которого днем с огнем не найдешь, а потому нужно запасаться впрок. Выйдет срок годности, придется выбрасывать.

– Тебе что, чужих денег жалко?

– Почему чужих? Я ведь тоже имею акции завода. Значит, должен быть заинтересован в доходности предприятия.

– Можешь своими акциями сортир оклеить. Ты когда-нибудь по ним дивиденды получал?

– Так ведь и Москва не сразу построилась. Станет завод прочно на ноги, вот тогда и…

– Получишь от мертвого осла уши, – бесцеремонно закончил я его мысль. – А вот по поводу Москвы ты попал в самое яблочко. Столичные боссы купили завод на корню и, в отличие от тебя и таких, как ты, стригут купоны по полной программе. И пока они не нажрутся по самое некуда, не видать тебе денежек как своих ушей. А брюхо у этой гидры, позволь заметить, безразмерное.

– Ты не прав. Я все равно верю, что наступят лучшие времена. Дострою дачу, куплю себе импортную тачку…

– Надежды юношей питают… – С этими словами я переключился на собственные мысли, перестав слушать треп Севы, который продолжал развивать тему личного обогащения.

Мне самому не нравилась наша командировка. Действительно, с какой стати забивать склад абразивами, когда на заводе их столько, что хоть задницей ешь? Вместе с импортными, предназначенными для финишных операций. Я никак не мог поверить и в то, что начальство стало транжирить деньги. Новый директор, ставленник главных акционеров, и его команда считали каждую копейку и денег на ветер не выбрасывали. Да, бабки шли мимо кармана работяг, но ни в коем случае не на помойку.

Свое название завод получил из-за сырья, которое привозили в бронированных машинах и с вооруженной охраной. Это были необработанные якутские алмазы. В советские времена завод чаще всего имел дело с мелочью, идущей на внутренний рынок. Но теперь в гранильных цехах шлифовали и полировали такие экземпляры, что некоторые из них (если бы мне кто-нибудь сделал такой презент) могли обеспечить мое безбедное существование до самой пенсии.

Идея потеснить с международных рынков мирового монополиста по алмазам компанию "Де Бирс" витала в головах предприимчивых новых русских давно, но свое материальное воплощение получила всего несколько лет назад. Завод "Алмаз" стал своего рода полигоном для обкатки идеи. Драка с "Де Бирс" шла нешуточная, однако наши брильянты постепенно пробились на международные рынки сбыта и предприятие стало приносить большой доход. Новые руководители завода железной рукой навели порядок в цехах, оснастили их по последнему слову техники, и теперь даже ветераны гранильного дела забыли что такое алмазная пыль, разъедающая легкие, битые стекла в помещениях, закопченные потолки и грохот древних станков, полученных по репарации из побежденной Германии.

И тем более было странно, что рачительные хозяева завода вдруг пошли по кривой дорожке социалистических предприятий, запасавшихся расходными материалами как минимум до нового пришествия; большей частью они теряли свои свойства и списывались, чего ну никак не могли позволить себе те, кто стоял у руля "Алмаза".

Почему заводу срочно понадобился такой большой запас абразивов? Грядет резкое повышение цен? Закроются заводы по производству алмазных паст и порошков?

Подумаешь, проблема… Можно купить все это добро за рубежом.

Я терялся в догадках. В конце концов решив, что не мое это дело – анализировать производственную деятельность завода, я достал купленную по дороге бутылку пива и погрузился в полный кайф, с наслаждением вырвавшегося на природу городского жителя созерцая красоты осенней природы и ублажая желудок резкой хмельной горечью.

Глотающий голодные слюнки Лычок поглядывал на меня с вожделением и завистью. Он даже болтать перестал, погрузившись в размышления; судя по всему, в горестные, и по поводу нелегкой шоферской доли – спиртное на время рейса ему было заказано.

Импортную тачку позади я заметил в четвертом часу дня, когда мы преодолевали длинный подъем. Несмотря на недовольство Лычкова, второе зеркало заднего вида в дальних рейсах я приспосабливал под себя. Севе было наплевать, что творится у него за спиной – груженый КАМАЗ прет словно танк и "поцелуй" сзади от какого-нибудь лихача ему что слону блошиный укус. Лычок больше смотрел на стоящих у обочин "плечевых" – дешевых шлюх, помогающих водителям-дальнобойщикам сбросить лишнее напряжение.

Но у меня было другое жизненное кредо. Я всегда берег свой тыл. Может потому, что однажды в глубокой юности мне в драке вогнали шило чуть ниже поясницы. У каждого человека есть свой бзик. Так я и объяснил Севе в довольно решительных выражениях о моих отношения с зеркалом заднего вида. Кроме того, за сохранность груза отвечал не водитель, а экспедитор, то бишь Геннадий Чернов. И мне очень не хотелось, чтобы какиенибудь башибузуки, вспоров на ходу брезентовый тент, когда мы шли на малой скорости, уперли хотя бы часть доверенных мне материальных ценностей. А такие случаи бывали; правда, с другими сотрудниками отдела снабжения.

Легковушка катила за нами строго выдерживая определенное расстояние. Она так медленно сползала вниз, к мосту, откуда начинался подъем, что со стороны казалось будто у нее заклинил движок. Но едва мы вырвались на ровное место и Лычок добавил газу, машина вынырнула словно из-под земли. Она виделась мне крохотной букашкой, но глаз я имел вострый, а потому даже в зеркале различал мельчайшие детали.

Что за дела? – подумал я озабоченно и бросил быстрый взгляд на Севу. Он уже что-то напевал и слава Богу, что из-за шума двигателя я почти не слышал его ослиный рев – похоже, в детстве слон наступил Лычкову на ухо. Возможно, Сева и заметил машину, но не придал такому незначительному факту должного значения. Мало ли кто плетется позади его гордого железного коня.

Вскоре пошли самые настоящие леса. Дорога совсем обезлюдела, потому что мы свернули с трассы на боковое ответвление, сокращающее на добрую сотню километров расстояние до нашей цели – небольшому городку, где находился завод абразивных материалов.

Лычок, сукин сын, использовал этот неизвестный заводскому диспетчеру маршрут с большой пользой для себя, в конечном итоге экономя как минимум девяносто литров солярки. Которую тоже расходовал с толком, подрабатывая на развозке "левых" грузов уже в самом городе. Как он мне признался (а куда ему было деваться от такого свидетеля), зашакаленные денежки он менял на баксы и тайком от супруги откладывал в кубышку – чтобы в конечном итоге купить подержанную импортную лайбу, мечту всей его жизни.

Назойливая тачка не отставала. Мало того – она несколько приблизилась и я смог определить, что за нами идет вовсе не старая развалюха, а новый "форд". Неужто это дорожные рэкетиры, собиратели дани с шоферюг? Но ведь и дураку ясно, что наш КАМАЗ пуст (стоит только посмотреть на шины), а значит лавэ не предвидится. Ну разве что они нацелились на наши командировочные. Тогда это не "народная таможня", которая брала по-божески, а какие-нибудь бандюки, готовые за стольник пустить под откос железнодорожный состав.

– Сева, атас! – рявкнул я на ухо прибалдевшему от песенных упражнений Лычку. – У нас позади конвой.

– Ну ты, блин, даешь… – Сева быстро выровнял машину, которая, как и он, шарахнулась от моего крика в сторону. – Где?

– В том самом месте… Разуй глаза, горе луковое.

– Вижу. По-моему, "форд-таурус". Ну и что?

– Он шпилит за нами, как привязанный, уже часа два. Я не думаю, будто пассажиры этой импортной тачки настолько уважают отечественный грузовик, что вежливо держаться сзади – чтобы не обидеть нас обгоном.

– Хочешь сказать… – Глаза Лычка от страха стали круглыми как у совы.

Я его понимал – Сева боялся потерять свою кормилицу. Его мысли были просты и бесхитростны: если наши преследователи знают, что мы идем без груза (это может не заметить только слепой), то им нужен КАМАЗ. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ему и в голову не пришло, что в "форде" могут сидеть обыкновенные грабители. Что, впрочем, для нас однохренственно. Дадут по башке чем-нибудь тяжелым – и будешь работать всю оставшуюся жизнь на больницу. Или – что еще хуже – зароют в лесу и сверху набросают валежника. А эти места, несмотря на довольно приличное шоссе, самая настоящая глухомань. Потому нас могут найти разве что через тысячу лет какиенибудь археологи-гуманоиды, прибывшие на раскопки из отдаленной звездной системы.

– Именно, – подтвердил я предположение Лычка. – Думаю, нас хотят взять на абордаж.

– Генка… нам хана… – Сева судорожно сглотнул слюну и инстинктивно нажал на газ.

Грузовик буквально прыгнул вперед и начал набирать скорость.

– Куда прешь, дурак! – Я больно ткнул ему кулаком под ребра. – Поезжай нормально.

Пусть думают, что мы не знаем о их замыслах. Может нам повезет увидеть на шоссе какого-нибудь завалящего автоинспектора. Вдруг ему приспичило подзаработать в этих лесных палестинах.

– Говорили мне, купи ружье… – У Лычка зуб на зуб не попадал, а руки, судорожно вцепившиеся за баранку, побледнели от напряжения до синевы.

– Не дрейфь. Может, я ошибаюсь.

Сказал внешне спокойно, но и у самого начался мандраж. Черт знает, что на уме у этих "путешественников", севших нам на хвост как лобковая вошь на причинное место.

Может, и впрямь им нужны только деньги. Но с другой стороны и командировочных жалко. Вот проблема, ядрена мать…

Они как будто услышали наш диалог. "Форд" в зеркале заднего вида начал увеличиваться и вскоре нарисовался во всем своем сверкающем великолепии. Это действительно была новая модель, поджарая словно гончий пес. Поджарая и такая же быстрая – не успел я глазом мигнуть, как "форд" обогнал нас и исчез за ближайшим поворотом.

Лычков съехал на бровку и притормозил.

– Су-ука… – простонал он, с трудом разжимая окостеневшие пальцы. – Сука ты, Чернов… Я едва в штаны не наложил от страха. Все шутишь… Ей Богу, я когда-нибудь перееду тебя КАМАЗом.

– Ошибочка вышла, гражданин хороший. – Я облегченно вздохнул.

Вздохнул, а кошачьи коготки, которые царапали сердце, впились в него еще сильнее. Нет, здесь что-то не так… Бди, Чернов, бди. Если, конечно, хочешь остаться в живых.

– Не м-могу… – пожаловался Сева, пытаясь унять нервную дрожь. – Д-давай полчасика отдохнем. Перекусим…

– Никакого отдыха. Скоро начнет темнеть. Нам нужно добраться до конечной засветло. Не нравятся мне эти мазурики в "форде". Как бы не устроили нам засаду.

– Ну тебя! Ты опять за свое!? На фиг мы им нужны?

– Спросишь у них, когда они посадят тебя на "перо". Или лишнюю дырку в башке просверлят. Повторяю – может, я ошибаюсь. Но мне кажется, они вовсе не случайно вели нас так долго. Поэтому соберись и жми на всю железку. И ни в коем случае не останавливайся. Даже если на дороге будут стоять люди в милицейской форме. Понял?

– Угу… – Лычок мрачно кивнул. – Как не понять. Заберут права – и будь здоров. Ты так говоришь, потому что тебе нечего терять.

– Кроме жизни. Тут ты попал в яблочко. Свои корочки, в случае чего, ты выкупишь за сотенную "зеленью", а вот из гроба уже не встанешь. Так что, если хочешь вернуться домой в полном здравии и со щитом, как говорили древние греки, выкинь из головы все лишнее и докажи свой класс.

Сева скрипнул зубами и включил скорость. Страх прошел и теперь он злился на вся и всех. Меня его состояние порадовало. В общем Лычок решительный парень, но с поздним зажиганием. В случае опасности сначала он бьет понты и рвет волосы на голове, совершенно не в состоянии верно осмыслить происходящее. Но затем (если, конечно, у него есть время прийти в себя) звереет и становится бодливым быком, который прет напролом. Мне было известно это свойство его характера, так как нам уже случалось попадать в переделки, потому я облегченно вздохнул и переключил свое внимание на дорогу.

Лычков гнал КАМАЗ словно сумасшедший. Он и впрямь был шофером экстракласса и я верил в его искусство вождения, но иногда на поворотах у меня волосы дыбом вставали.

По-моему, он вообще забыл о том, что существуют тормоза. Но в конечном итоге такая манера вождения спасла нам жизни…

Мы вылетели с правого поворота на невысокий, но крутой, подъем словно ядро из мортиры. Вместо того, чтобы, как положено по правилам, держаться своей стороны, Сева, нимало не беспокоясь о встречном транспорте, лихо пересек сплошную разделительную полосу и, еще добавив газу, рванул по левой стороне шоссе практически не сбавляя скорости.

Они ошиблись. Расчет был верен – подловить нас в ложбинке, в начале подъема, где все нормальные водители осторожничают, так как выходят с поворота. И прицел они выставили точно – пули должны были изрешетить кабину. Но КАМАЗ выскочил на линию огня как черт из табакерки, и снайпер-автоматчик, ошеломленный непредвиденной прытью машины, нажал на спусковой крючок уже тогда, когда перед ним нарисовался кузов.

А вот это уже совсем скверно. Облавная охота началась гораздо раньше запланированного времени. Чем плох идеальный план, учитывающий многообразие факторов, так это тем, что он никогда не срабатывает как должно. Надежда на безупречную логику, подкрепленную наукой, притупляет острое ощущение изменчивой действительности и реакция на события нередко запаздывает. Что всегда чревато неприятными последствиями.

По запарке Лычков даже не понял, что за звуки раздались позади, но мне они были очень даже знакомы.

– Жми на газ до упора! – заорал я, сползая на дно кабины. – И пригнись настолько можно.

– Зачем? – удивленно спросил Сева; он относился к разряду тугодумов.

– Стреляют, мать твою!..

– Ы-ы-ы… – У Лычка отвисла челюсть; теперь и до него дошло, что за горох сыплет по брезентовому тенту. – Бля-а…

Нет, все-таки КАМАЗ неплохая машина. Особенно если за нею хорошо ухаживать. А Сева лизал свою кормилицу с утра до вечера. Если, конечно, не был в рейсе или не левачил.

Лычков, исполняя мой наказ и повинуясь адреналиновой атаке на мозги, творил чудеса.

КАМАЗ летел как на крыльях. Мы махом преодолели подъем и понеслись по трассе словно сбрендившие. Я посмотрел в зеркало заднего вида и сокрушенно вздохнул – проклятый "форд" тоже мчался за нами на всех парах.

– Сева, нас догоняют.

– Хрен им на рыло… – Лычок скорчил зверскую мину. – Я их, бля, сейчас потаскаю по кочкам… суки…

"Форд" никак не мог нас обогнать. Он мыкался позади, пытаясь найти свободное пространство для обгона, но Сева, очень искусно маневрируя, все время подставлял преследовавшей нас машине задний бампер. Шоссе было узким, всего на две полосы, а обочина представляла собой сплошные бугры где особо не разгонишься.

– Ну, козлы, сейчас вы у меня получите… – сквозь зубы прорычал Лычков, когда наш КАМАЗ наконец выскочил на свободное от деревьев пространство.

Его замысел я понял в последний момент. Мы приблизились к месту, которое пользовалось среди водителей-дальнобойщиков дурной славой. Длинный – не менее километра – спуск заканчивался крутым поворотом, а дальше шоссе шло вдоль обрыва.

Зимой или в слякоть, убаюканные хорошим качеством дорожного покрытия, шоферы, обязанные в таких случаях ехать на скорости, тормозящей движение, пускали здесь машины накатом – чтобы сэкономить горючее и дать отдохнуть двигателю. И когда перед ними вырастала кромка обрыва, ограниченная довольно хилыми столбиками, многие просто не успевали правильно среагировать на опасность. Вместо того, чтобы попытаться войти в поворот на скорости, они жали на тормоз. Ну, а потом все происходило быстро и страшно – машина, чаще всего груженная, шла юзом и, ломая ограждение, падала с двадцатиметровой высоты на валуны, лежавшие здесь с ледникового периода. В аварии выживали только счастливчики, но таких было очень мало. По этой дороге я ехал уже шестой или седьмой раз, а потому знал, что с правой стороны шоссе в скорбном строю стоят не менее десятка самодельных крестов с засохшими еловыми венками – память о безвременно ушедших из этой жизни водителях.

Лычок сыграл свою партию мастерски. В конце спуска он сделал вид, что не справился с управлением и на какой-то миг освободил дорогу "форду". Водитель быстроходной тачки, обозленный его проделками, долго не раздумывая, бросил свою машину в образовавшуюся брешь на огромной скорости. Когда "форд" поравнялся с кабиной КАМАЗа, Сева резко переложил руль влево, опять перекрывая дорогу. Шофер наших преследователей, не знакомый с трассой, конечно же сделал ту самую ошибку, что и несчастные, которым их друзья и родители поставили кресты на обочине. Он тормознул, да так резко, что "форд" успел два раза кувыркнуться на ровном месте, а затем, перелетев через столбики, ухнул вниз, на каменную россыпь.

Сева аккуратно и спокойно остановил грузовик и сказал:

– Не рой другому яму…

Высунувшись из окна кабины, он с омерзением плюнул в сторону обрыва, а затем закурил.

– Может, посмотрим что там и как? – спросил я осторожно.

– Ты о чем? – Лычок был сама невинность.

– Понял… – Я осклабился. – Ну ты, блин, даешь… Я думал ты слабак. Извини – ошибался.

– На первый раз прощаю. – Сева расправил плечи, глубоко вздохнул и включил скорость. – Ты верно говорил – нам нужно спешить. До города еще полста кэмэ – как минимум, а уже сумерки…

Я молча кивнул. Мне очень хотелось посмотреть на документы преследователей, но Лычков – надо отдать ему должное – рассудил мудро. Не хрен нам тут светиться, оставляя лишние следы. И вообще, о нападении на КАМАЗ лучше никому ни гу-гу. Иначе менты затаскают Лычка по допросам. И меня тоже.

До города мы добрались без осложнений.

Глава 5. КИЛЛЕРЫ

Городишко был маленький и мерзкий. Таких в российской глубинке немало. Но если в других городках, построенных еще в дореволюционное время, существовали хотя бы какие-то достопримечательности (например, старинная церковь, монастырь, купеческие или барские дома), радующие глаз, то этот казался гнойным нарывом, выросшим среди лесного разлива.

Город строили в начале шестидесятых комсомольцы-добровольцы и ударными темпами.

Потому почти все городские здания были на одно лицо и очень смахивали на многоэтажные бараки. Черные закопченные трубы завода абразивных материалов денно и нощно извергали в небо клубы дыма и пыли; они отталкивались от небесного свода и падали вниз, гнусно воняя нафталином, серой и еще черт знает чем. Мелкая, как мука самого тонкого помола, абразивная пыль хрустела на зубах, забивалась за шиворот, подавалась вместе с гарниром в заводской столовой и других заведениях подобного рода, намертво въедалась в сушившееся после стирки постельное белье, превращая его в наждачную шкурку… В общем, городок был – закачаешься.

Мы остановились в городской гостинице с удивительно оригинальным названием – "Русь". Нам можно было переночевать и в общежитии завода (в дешевых комнатах для командировочных), но и я, и Лычков, определивший КАМАЗ в заводской гараж, не сговариваясь, повернули оглобли подальше от длиннющих и толстых стволов, расстреливающих дымными петардами в упор расцвеченное звездами чистое осеннее небо.

При гостинице был и ресторан, который мы обычно не обходили стороной. Однако после дорожных приключений с автогонками и стрельбой у нас напрочь пропал аппетит. Мы лишь взяли в гастрономе бутылку водки для поправки нервов и свежую булку. Закуска – немного колбасы, два плавленых сырка, лук, соленые огурцы и вареные яйца – лежала в пакете; за всю дорогу мы к нашему совместному "тормозку" так и не притронулись. -…Не пойму. – У Севы наступил откат, и после первой рюмки он стал вялым и грустным. – Чего они к нам приклепались? Мой КАМАЗ уже далеко не новый… хотя и в хорошем состоянии. Да на трассе клевых машин валом. В том числе и импортных. Выбирай любую.

И грузы они возят не чета нашим. Каждая фура тянет на полмиллиона "зеленью". Как минимум. Знаю точно, сам таскал такие в Прибалтику и обратно. Зачем мы им понадобились?

– Спроси что-нибудь полегче… – Я старался вообще ни о чем не думать, разгружая мозг, разгоряченный экстремальной ситуацией, случившейся всего два часа назад. – Давай лучше про баб.

– Кому что… – Лычок сокрушенно покачал уже начавшей седеть головой. – Прямо тебе сексуальный маньяк. И когда только ты угомонишься?

– Как только наступит климакс. Или какой-нибудь придурок яйца отстрелит.

– Сегодня ты имел шанс.

– Да уж…

Мы умолкли одновременно, как по команде. Лычков сидел, развалившись в потертом кресле, и делал вид, что дремлет. Я в этот театр не очень-то верил; похоже, он мысленно восстанавливал картину произошедшего. Чтобы в очередной раз разбередить душу.

Чертов садомазохист…

Впрочем, я тоже от него далеко не ушел. Водка немного притупила остроту восприятия, но в то же время заставила посмотреть на произошедшее как бы со стороны.

Действительно, Сева прав на все сто процентов. Интересно, что особенного в нашем КАМАЗе, привлекшим такое пристальное – чересчур пристальное – внимание со стороны теперь уже мертвых бандитов? Кому-то срочно понадобился грузовик с номерами завода "Алмаз"? Возможно. Для какой-нибудь пакости. Я знал, что между командой бывшего директора предприятия и новым руководством идет настоящая война компроматов плюс судебная тяжба. До отстрелов дело еще не доходило, но напряжение начало приближаться к критической точке. Разнообразные комиссии, в том числе и со столицы, бродили по заводу стадами, мешая нормально работать и наводя трепет на заводоуправление.

Был еще один момент в нашем приключении, который очень мне не нравился. По идее, стрелок прежде всего должен снять водителя и только потом приняться за пассажира. Изза шума двигателя я так и не сообразил откуда велся огонь, но, осмотрев пробоины в бортах, понял, что автоматчик устроил засаду с правой стороны. С какой стати? В лесистой ложбинке перед тем злополучным подъемом можно спрятать взвод киллеров как справа, так и слева от шоссе. Стрелок попался неопытный? Ничего подобного. Первая очередь, с которой он на наше счастье опоздал, прошила тент точно на уровне груди сидевшего в кабине. Так выставить прицел мог только настоящий снайпер, имеющий отменный глазомер.

Загадка казалась неразрешимой. Вернее, мне очень хотелось считать ее именно таковой.

Потому что предположение, которое я гнал из своих мыслей с яростью цепного пса, не пускающего на подворье незваного гостя, казалось совершенно невероятным…

Оформление документов и погрузка, обычно требующие не более двух-трех часов, заняли весь рабочий день. На заводе абразивных материалов царил форменный бардак. Я уже был знаком с такими порядками, а потому отнесся к своим злоключениям со стоицизмом древнего мыслителя и философа. Пока доведенный задержкой до белого каления Лычков метал икру от злости, я преспокойно гонял чаи в кругу знакомых, дожидаясь визы очередного начальника.

А их на заводе абразивов водилось больше, чем зеленых мух над кучей навоза. И каждый считал себя пупом земли. За время работы на "Алмазе" я немало поколесил по таким глубинкам и в конце концов уяснил, что нету зверя страшнее, чем провинциальный начальник или чиновник. Амбициозность этих самодуров не имеет границ. Так же, как и тупость. Если, например, такой тип находит в документах элементарную опечатку, не влияющую на общий смысл, то считай, что твоя командировка закончилась плачевно. Он тут же потребует все исправить, что в переводе на нормальный язык звучит примерно так: поворачивай, парень, оглобли и привези мне новые бумаги. И это за тысячу верст. Стань перед ним хоть на колени, бейся головой о стенку, вымой слезами пол в его кабинете – он останется глух и неприступен словно средневековая крепость. Легче разжалобить надгробный камень, нежели достучаться до его сердца.

Иногда в таких случаях помогает элементарная взятка, но у этого мелкого начальственного прыща аппетит на подобные вещи поистине крокодилий. А такие шнурки как я не имеют ни соответствующих полномочий на сей счет, ни нужного количества дензнаков. Потому перед поездкой я лично вычитываю всю документацию, придираясь к каждой запятой. Чем нередко довожу Зинку-раскладуху до нервного срыва.

Впрочем, ей уже известен мой бзик и она готовит мне бумаги с тщанием секретаряреферента министра иностранных дел.

Из заводских ворот мы выехали уже в шестом часу. Перед нами стояла нелегкая дилемма: отправиться в ночной рейс или подождать до утра, перекантовавшись в гостинице "Русь".

Второй вариант нам подходил больше (если днем стреляют на трассе, то чего можно ждать ночью?), благо и наши вещи все еще находились в номере.

– Нам не к спеху, – мудро рассудил Лычок. – И, если честно, у меня до сих пор поджилки трясутся.

– По правде говоря, ночевать в этом зловонном городишке у меня нет ни малейшего желания. Но обычно из двух зол выбирают меньшее. Так что рули на платную стоянку.

– В гастроном зайдем?

– Есть предложение поужинать в ресторане. Ты человек женатый и сухомятка для тебя вроде экзотики. А мне уже надоели сваренные вкрутую синие яйца и колбаса из говяжьих жил.

– Кто против? – пожал плечами Сева. – Будь по-твоему…

Однако на его несколько обрюзгшем лице я почему-то вдохновения не увидел. Что было вполне объяснимо. Если вчера Лычок мог позволить себе принять двести пятьдесят грамм на грудь, так как мы предполагали, что из-за проволочек с оформлением груза можем заночевать в городке (однажды мы торчали в нем почти неделю вследствие неразберихи с банком, не оплатившим счет), то сегодня о спиртном не могло быть и речи. А для Севы ресторан без горячительного был как сало без хлеба. Он уже заранее мне завидовал и готовил обличительную речь, чтобы прочесть ее перед сном. Или в пути. Хорошо зная мои замашки, Лычок почти не сомневался, что будет ночевать в номере один…

Гостиничный ресторан пользовался среди городского бомонда дурной славой. Чем и привлекал всех инакомыслящих. Нет, в нем не устраивались разборки; даже обычные пьяные драки случались чрезвычайно редко, так как напротив "Руси" располагался райотдел милиции и небольшой ИВС – каталажка, куда собирали всю окрестную пьянь.

Для того, чтобы изъять из обращения какого-нибудь буяна, крушащего в ресторане челюсти и зеркала, не требовались ни спецмашина, ни усиленный милицейский наряд.

Две, три, от силы пять минут – и нарушитель общественного порядка чесал из "Руси" в милицейский изолятор своим ходом под конвоем парней из патрульно-постовой службы, которые во время несения службы любили захаживать в ресторан на огонек.

Ресторан "Русь" славился своими проститутками. Которые были большими патриотками.

Они не польстились на посулы агентов зарубежного капитализма, предлагавших им хорошие бабки за работу по специальности в Турции, Израиле и Арабских Эмиратах.

Девушки мужественно преодолели искушение длинным баксом, бросив прямо в глаза соблазнителям, что лучше и щедрее русского мужика во всем мире не найти. Чем растопили отнюдь не восковое сердце начальника районного отделения милиции, негласно разрешившего патриотически настроенным путанам устроить свою штабквартиру в гостинице "Русь". (Правда, ходили слухи, что отнюдь не бескорыстно.) Ночные бабочки паслись преимущественно на приезжих, так как гостиница считалась одной из лучших в городе и в ней останавливались в основном люди денежные. Чего нельзя было сказать про меня и Лычка, хотя и получавших бронь по блату, но в связи с хилыми финансовыми возможностями проживавших в самых дешевых и паскудных номерах.

Интересно, что собой представляет предчувствие? Оно посещает меня настолько редко, что я просто не в состоянии дать такому понятию достойное и грамотное определение. Но в этот вечер звонок тревоги прозвучал еще в гостиничном холле. Правда, я его почему-то не расслышал. А мог бы.

Все началось с оклика дежурного администратора, любезной Полины Акимовны, старой подружки Лычка. И у меня в гостинице был свой кадр, но помоложе. И тоже администратор. Которую (или которого – как вам угодно) звали Лионелла. Имечко еще то.

Обычно такие претенциозные имена присваивают себе шалавы разных мастей, чаще всего дурочки, слабые на передок. Но моя Лионелла была девушкой серьезной, на удивление скромной и отзывчивой. Мы просто симпатизировали друг другу, не заводя шуры-муры и прочие корыстные отношения, в отличие от Полины Акимовны, которая весьма любила презенты. Лычков возил ей вяленую рыбу, рябчиков (он был заядлым охотником) или, в крайнем случае, когда на вкусную живность получался облом, коробки конфет, стибренных его женушкой, работавшей на пищевкусовой фабрике. К слову, Лионеллу я тоже не обижал: дарил ей цветы, недорогие духи и разные женские мелочи. Она обижалась, отказывалась, но было видно, что мое внимание девушке весьма приятно.

Итак, возвратимся к Полине Акимовне.

– Геннадий, на минуту! – Ее голосу мог позавидовать отставной боцман.

– Слушаюсь, гражданин начальник! – Печатая шаг, я подошел к конторке и лихо козырнул.

– К пустой башке руку не прикладывают, – с деланным осуждением сказала Полина Акимовна. – Чай, в армии служил?

– А как же. Довелось… Я весь внимание, Полина Акимовна. У вас какие-то проблемы?

– Похоже, проблемы у тебя. Еще утром звонили с твоего завода. Ни тебя, ни Севы в номере уже не было.

– Ну и?..

– Спросили, где можно тебя разыскать.

– Чудеса… Будто им неизвестно, куда меня нелегкая понесла с утра пораньше. А кто звонил?

– Он не счел нужным представиться. Мужчина.

– Точное время звонка вы не запомнили?

– Гена, ты меня обижаешь. Я даже записала. Вот… – Она достала старую квитанцию и повернула ко мне чистой стороной, где было нацарапано мое имя и несколько цифр. – Половина десятого. Все как в аптеке.

– Премного благодарен за заботу, Полина Акимовна. Бог с ним, с этим звонком. Приеду домой – разберусь что почем. Сейчас звонить на завод уже поздно. Да и не очень хочется.

А то придумают еще какую-нибудь задачку. У них таких шнурков, как я, хватает. Если что-то очень нужно, то пошлют другого. Оревуар! Пойду в ваш кабак и расслаблюсь. Сева уже стол заказал.

– Смотри не переборщи. У нас порядки теперь строгие. Новых вышибал наняли, да и милиция не оставляет ресторан без внимания.

– Спасибо за совет, учту…

Ресторан был чисто провинциальным – и в обслуживании, и в оформлении интерьера.

Особенно в оформлении. Когда-то у меня был один знакомый художник, шабашник до мозга костей. В то время ему стукнуло пятьдесят. При коммунистическом режиме, спасаясь от рутины повседневной жизни, он объездил пол-России, в том числе и районы Крайнего Севера. Этот рыцарь кисти и шпателя изгваздал своими творениями десятка два провинциальных ресторанов, столовых и кафе. Как он мне рассказывал, в те времена главной задачей любого мастерового-шабашника было не столько найти работу, сколько получить за нее деньги. И желательно побольше. Для этого оформители интерьеров что только не лепили на стены общепитовских заведений: гипсовые барельефы, резные деревянные панно, мозаику, чеканку с кованными элементами, витражи… Короче говоря, все то, что стоило даже по обычным, не худфондовским, расценкам очень дорого.

Замылишь глаза заказчику, который разбирается в искусстве как свинья в апельсинах, – открывай карман пошире; не смог поразить его скудное воображение чем-нибудь эдаким, чаще всего кондовым, но ярким, – получишь от мертвого осла уши.

Ресторан "Русь" (будем называть его так, хотя вывеска была только на гостинице) оформлял именно такой ухарь. Он столько настрогал резных панелей и панно, что поначалу кажется будто ты попал в один из аристократических клубов конца девятнадцатого столетия – как те, которые показывают в зарубежном кино. Но венцом творения неизвестного гения от шабашки были самопальные модернистские люстры из полированных алюминиевых пластин и эстрада, убивающая клиента наповал вовсе не звучанием оркестра, а обилием автомобильных отражателей и фар, изображающих какуюто фантастическую композицию. Все эти дурацкие навороты подходили общему строгому (скажем более определенно – английскому) стилю, в котором был оформлен зал, как корове ковбойское седло.

Сева уже трудился над бараньим бочком. Он выглядел совершенной букой и смотрел на окружающих исподлобья.

– Где тебя носит? – спросил он сварливым бабьим голосом.

– Наводил марафет, – ответил я коротко, не вдаваясь в подробности.

– Шикарно выглядишь… – Сева сморщил недовольно-завистливую мину. – Опять пойдешь по телкам?

– Как получится… – уклонился я от прямого ответа.

Лычок явно нарывался на скандал. Его всегда бесило, что я вожу с собой саквояж с парадно-выходной одеждой. Если, конечно, так можно назвать новую кожаную куртку, модные брюки, свежую рубаху и дорогие голландские туфли. Сам Сева одевался проще некуда, хотя зарабатывал гораздо больше, чем я. Ко всему прочему, он не страдал повышенной чистоплотностью.

Сева надолго умолк. Он работал челюстями с таким остервенением, что я поторопился убрать от него подальше свои руки, которые положил на стол – неровен час, еще оттяпает их по локоть с голодухи.

Мне принесли что-то мясное с мудреным названием – я выбирал наугад, ткнув пальцем в меню едва не с закрытыми глазами, неизменный "столичный" салат, рыбное ассорти и двести грамм "Смирновской".

– Экономишь? – желчно спросил Лычков, кивком указав на графинчик с водкой.

– Это для затравки, – сказал я не без злорадства.

– М-м-м… – с видом обреченного промычал горемычный Сева и жадно выпил полный бокал своей любимой "Фанты".

Я не мог сказать ему, что желание выпить чего покрепче и побольше у меня пропало едва я перешагнул порог ресторанного зала.

Взгляд. Он буквально просверлил меня, намотав на невидимое сверло все мои внутренности. Я даже замедлил от неожиданности шаг, но быстро собрался и не спеша продефилировал к своему столику. При этом я с рассеянной и добродушной улыбкой окинул взором публику, большая часть которой только начала гастрономическо-питейную разминку.

Они сидели неподалеку от входа. А точнее (это для нас с Лычком) перекрывали выход.

Наверное, не будь того, что случилось с нами на трассе, я бы не обратил особого внимание на этих двух лбов с характерной наружностью, которая стала в нашей стране одиозной – короткая стрижка, квадратная башка и свинцовые тупые глаза динозавра, готового растерзать кого угодно. Тем более, что стриженных почти под ноль в ресторане хватало. Куда денешься – мода.

Но эти явно были неравнодушны к моей персоне. Конечно, они пытались скрыть свой интерес к моему появлению в ресторане, однако это им плохо удавалось. Короче говоря, шпионы из них были аховые.

– У тебя что, аппетит пропал? – спросил Лычков, с жадностью поглядывая на полную рюмку.

– Вроде того…

– Тогда, может, я твой салат оприходую?

– О чем базар… Потом рассчитаемся.

Сева посмотрел на меня как рублем одарил. Я не выдержал и рассмеялся.

– Шучу, – сказал я, наливая в свой бокал "Фанту" Лычка. – Теперь мы квиты. Я тебе салат, а ты мне – напиток.

– Шуточки у тебя… – Сева оттаял и тоже заулыбался.

Свою водку я все-таки выпил. Для усиления мыслительного процесса. Который в этот момент напоминал брожение бражки. Мысли роились какие-то бестолковые и лопались словно пузыри на поверхности закваски. Я был в смятении. И что нам теперь делать?

Опять этот подлый вопрос… Внутренний голос подсказывал, что нужно немедленно рвать когти отсюда. И не только из ресторана. Но с другой стороны ночная поездка с таким прицепом, как этим два лба (не исключен вариант, что у них есть еще и кореша), не сулила нам ничего хорошего.

Только теперь я понял, почему звонили в гостиницу. Видимо, когда пассажиры "форда" не вышли вовремя на связь, их хозяева забеспокоились и, узнав, что мы живы, срочно приняли нужные меры. Это умозаключение особой радости мне не принесло, однако прояснило один очень существенный и важный момент: охота шла не на КАМАЗ, а на меня и Лычка. Почему, черт возьми!? Кому нужны жизни двух рабочих лошадок, не замешанных ни в каких финансовых аферах? Ведь не секрет, что самые громкие заказные убийства носят вовсе не политический характер, как это пытаются представить заинтересованные личности. Движущей силой, которая нажимает на курок пистолета или автомата киллера, являются деньги. И чаще всего – большие деньги. Чего у нас с Лычком отродясь не водилось. И я почему-то не думал, что Сева – подпольный миллионер. Откуда в пустыне может быть вода?

Тогда кто и зачем на нас нацелился? Это были очень серьезные и беспощадные люди.

Какие тут могут быть сомнения. Мафия. Или, как ее называют по-иному, – организованная преступность. Обладающая большими финансовыми возможностями. Если моя мысль верна, то не видать Лычку ни дачи, ни импортной тачки. А мне – родных мест; я там не был лет восемь.

Мне стало так нехорошо, что я даже начал себя жалеть. Но хуже всего было то, что я не мог сегодня поплакаться кому-нибудь в жилетку. Точнее – в лифчик. В этот вечер телок было навалом, притом не только шлюх. Которых я даже на нюх не терплю. И некоторые из относительно порядочных уже посматривали в мою сторону с пугливым интересом.

Конечно, я вовсе не похож на смазливого актеришку Ди Каприо, прославившегося из-за фильма "Титаник", однако мое лицо никак нельзя было назвать рожей. Обычный парень, таких вокруг хватает. Хорошо одетый, смею надеяться, что неплохо воспитанный, со спортивной фигурой и голубыми глазами, ярко выделяющимися на смуглой физиономии.

Потому интерес со стороны слабого пола я истолковал как и должно – девкам надоели местные фраера и они хотели склеить приезжего. В другое время при иных обстоятельствах я бы проглотил такую аппетитную наживку без малейших колебаний.

Увы и ах…

– Заправился? – спросил я у Лычка, когда он расслабил поясной ремень и с довольным видом похлопал себя по вздувшемуся брюху.

– Балдеж… – Сева звучно рыгнул.

Хорошо, что в этот момент заиграл оркестр, иначе окружающие плохо обо мне подумали бы. Ведь многие знают народную мудрость, которая гласит: скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты. Лычков мне просто сослуживец, – ладно, приятель – но не будешь же кричать об этом во всеуслышание.

– Тогда давай потихоньку расплатимся – и на свой этаж.

– А куда спешить? – вяло удивился Сева. – Еще нет и десяти. Разве ты сегодня не пойдешь в отрыв?

– Пойду. Но вместе с тобой.

– Извини, не врубаюсь… – Лычков удивленно округлил глаза.

– Мало того, мы сейчас еще и разделимся. Ты тайком свалишь через кухню – там есть лестница на второй этаж. А я пошлепаю обычным путем. Минут через пять-десять после твоего ухода. Как раз столько нужно, чтобы ты быстро собрал наши вещи.

– Опять!? – простонал Сева, который все-таки сообразил, что я имею ввиду.

– Снова. Нас пасут будь здоров. Поэтому мы должны срочно линять из города. Срочно и незаметно. Бак у тебя полный?

– Да. Блин!.. – Совсем недавно розовые щеки Лычка внезапно покрыла синеватая бледность. – А ты не ошибаешься?

– Хотелось бы… Придется проверять…

– Как?

– Молча. Иначе эти суки от нас никогда не отстанут. Ладно, дуй. Только деньги мне отдай, я расплачусь за двоих. И когда будешь идти, не зырь по сторонам. Как только пары начнут танцевать, смешайся с толпой. Понял?

– Ну…

Заиграл оркестр и Сева смылся. Краем глаза наблюдая за стриженными, сидевшими возле выхода, я не заметил, чтобы они были встревожены его уходом. Неужто, все-таки, пасут меня? И мои догадки верны? Ах, Чернов, Чернов, и что же ты уродился таким несчастливым… Оставив деньги за ужин на столе, я подхватил какую-то кралю и присоединился к танцующим. Начинался самый интересный момент моего вечернего отдыха. Я должен был выйти на сцену и засветиться по полной программе. То есть, изобразить из себя посаженого на крючок червячка. Клюнут эти кенты на приманку – хорошо; не поведутся – отлично; значит, я ошибся. За тот час, что мы с Лычком просидели в ресторане, я "просветил" всех собравшихся в обеденном зале как рентгеном. Все выходило на то, что за нами следили только эти двое. Я, конечно, не исключал, что и на улице есть пост, возможно (даже скорее всего), в машине. Без подстраховки такие дела не делаются. Но они пока вне игры, а значит до поры до времени не смогут проявить активность. Что и следовало в конечном итоге доказать.

Я бросил свою даму посредине танца. Нагло и бесцеремонно. Небрежно кивнув девушке, оторопевшей от такого нежданного облома (ишь, размечталась, думал я, глядя как она жеманничает и выкаблучивается передо мной), я быстрым шагом направился в фойе.

Чтобы резко остановиться у выхода на улицу. Ну, конечно, я так и знал… Стриженные ублюдки рванули за мной как алкоголик с похмелья на буфет. Они вывалили из ресторанного зала словно соединенные цепью два пушечных ядра, едва не свалив по дороге молодую пару. И тут же, завидев меня, резко притормозили.

А я стоял, раскуривал сигаретку, и делал вид, что вообще не замечаю никого и ничего вокруг. Пауза несколько затянулась. Они не знали, что им делать дальше, и торчали в практически пустом фойе будто два прыща на голой заднице. Тоже мне, пинкертоны хреновы…

Однако, пора. Гуд бай, май лав, гуд бай… Тернист наш путь, ибо он во мраке. Держись, Чернов, если хочешь дожить до пенсии. Я отшвырнул недокуренную сигарету и решительно вышел наружу. Не забыв по дороге прихватить незаметно для стриженных бычков метлу. Она сиротливо торчала в закутке возле урны, стоявшей в небольшом тамбуре. Едва за мной закрылась дверь, как я тут же распотрошил главный инструмент любого дворника, оставив себе отполированный от частого употребления дрын, на котором крепилась метла. Теперь я был во всеоружии.

Они выскочили вслед за мной словно ошпаренные. Как я и предполагал, стриженные "братки", наученные предыдущим опытом, выдержали некоторую паузу – ровно столько, сколько мне нужно было для подготовки "теплой" встречи.

Я не стал разводить базар-вокзал, а сразу вмазал своей дубинкой первого попавшегося – по его круглой башке, как по мячу, точно так, как когда-то в глубоком детстве во время игры в лапту. Стриженный соколик даже не охнул; я смахнул его со ступенек словно сонную осеннюю муху.

Второму поначалу досталось поменьше. Он успел вовремя поставить блок, да такой, что мое "оружие" разломилось пополам. Похоже, парень был каратистом. Однако, будь ты даже великим мастером боевых искусств, все равно это очень больно, если тебя огреют такой толстой палкой. Так что правую руку бойца я практически выключил.

Но он и не думал сдаваться на мою милость. Парень прыгнул на меня словно тигр, пытаясь достать ногой до моей челюсти. Как бы не так… Мы тоже щи не лаптем хлебаем.

Я быстро присел в шпагате и вогнал свой кулак прямо между его ног. В то самое место. А это, между прочим, очень больно. До потери сознания. Что и случилось с незадачливым кикбоксером… или кем он там был. Парень коротко застонал, завалился на бок и, чуток поерзав ногами, – в конвульсиях – благополучно затих. Я надеялся, что надолго.

Машину с "тылом", который оставили снаружи ресторана оприходованные мною стриженные, я нашел без особого труда. Благо она была единственная в своем великолепии и с иногородними номерами – шикарный американский "джип" с немыслимыми наворотами. В салоне сидел всего один человек, на водительском месте. Он что-то жевал, когда я рывком открыл дверь и выволок его наружу.

Этот оказался робким и каким-то вялым; может, с испугу. Едва даже не пытавшийся трепыхаться водитель "джипа" хотел что-то вякнуть, как я тут же заткнул ему пасть хорошим прямым ударом. Я человек в общем-то мирный и драться не люблю, но эти козлы меня просто достали. Я кипел как чайник. И вовсе не испытывал сожаления к этим стриженным качкам. Не фиг трогать рабочий класс, уроды. Поделом вам.

Добавив вдогонку еще одну оплеуху – вроде дозы снотворного на полчаса, я тут же обыскал и "джип", и незадачливого водилу. Изъяв найденные документы, я открыл капот машины и выдрал с потрохами все провода. Теперь модного заграничного монстра можно было спокойно и не глядя махнуть на пару лошадей и крестьянскую телегу. В данный момент эта куча бесполезного железа большего и не стоила.

Возвратившись ко входу в ресторан, я быстро оттащил обеспамятевших бойцов в кусты и тоже подверг обыску. Эти и впрямь оказались гораздо круче своего водителя, имевшего из оружия только обрез двустволки. И в одного, и в другого я изъял классные пистолеты – девятимиллиметровый "Вальтер" Р88 и "ЗИГ– Зауэр" Р288. Оба ствола были снаряжены глушителями. Ни хрена себе клиенты, подумал я, быстро связывая, чем придется, стриженных недоносков. Эти киллеры явно не из низшего разряда – такие пистолеты на черном рынке просто не могли стоить дешево. Не говоря уже о "джипе"…

Едва мы выехали за город, Лычок так дал под хвост своему КАМАЗу, что разыгравшийся с вечера сильный встречный ветер едва не сбросил нас под откос.

– Можно было и не уезжать, – сказал я, невольно скукожившись.

– Это почему?

– Потому что на такой скорости ты все равно угробишь и себя, и меня. Поезжай помаленьку. Не забывай, что теперь мы с грузом.

– А эти, – Сева боднул назад головой, – не догонят?

– Разве что если им кто-нибудь птичье перо вставит в зад.

– Клево! – осклабился Лычок.

– Ты не очень радуйся. И жди гостей. Не этих, так других. Они теперь имеют на нас очень большой зуб.

– Ген, ну что, что мы им сделали!? – заныл горестно Сева. – И почему бы нам не заявить в милицию про то, что нас обстреляли?

– И про "форд", который лежит на камнях, – подхватил я со злой иронией. – Сева, не будь наивным! Молчи как партизан. Иначе, гад буду, отправят тебя по этапу как виновника дорожного происшествия с человеческими жертвами. И не поможет тебе даже самый дорогой столичный адвокат. К тому же в этом вопросе, ты сам понимаешь, мое дело – сторона. Ведь за рулем сидел ты.

– Какая ты сволочь, Чернов! Бляжий сын… – Лычков ругался долго и самозабвенно; пока не устал.

– Эт точно, – ответил я ему спокойно и угрюмо. – Я гад, подлец и прочая. Своя рубаха ближе к телу, Сева. Это я к тому, что мы должны петь в один голос. И не дай Бог тебе сфальшивить. Чтобы утешить твое эго, скажу, что закопают не только тебя, но и меня.

Притом глубоко. Так что можешь порадоваться – хорошая компания тебе обеспечена.

– Что такое "эго"? – с подозрением спросил Лычок.

– Если коротко, то это очень умное слово, которым я кадрю телок. Они думают, что я по меньшей мере кандидат наук. Пусть и нищий, но умный. И обаятельный. А такие даже в нынешние времена всеобщего помешательства на деньгах котируются среди потенциальных невест достаточно высоко – где-то между рэкетиром и налоговым инспектором.

– Все шутишь… – Сева сокрушенно покачал головой. – С тебя беда как с гуся вода.

– Еще один такой стресс и ты станешь настоящим поэтом. С чем я тебя и поздравляю. И, будь добр, внимательно следи за дорогой. А я пока подумаю.

– О чем?

– О жизни, Сева, о жизни. Как ее, такую короткую и вымаранную словно детская рубашка, сохранить и продлить. Я ведь не успел даже жениться.

– Можешь не жалеть об этом… – Лычков криво и невесело ухмыльнулся. – Лучше купи себе собаку. Она тоже, как и жена, гавкает днем и ночью, зато шубу не требует – у нее есть своя…

На все еще ясное, несмотря на усиливающийся ветер, постепенно сгоняющий одинокие тучки в стада, небо вскарабкалась круглая как блин луна. И мне неожиданно захотелось остановить машину, забраться на бугор и по-волчьи завыть.

Моя бедная душа в этот момент напоминала пепелище.

ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ. ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА. СОВЕРШЕННО

СЕКРЕТНО. ОПЕРАЦИЯ "ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ". ПАРОЛЬ "ЛЕСТРИГОНЫ", ФАЙЛ "БЕРН".

АГЕНТ СОЛЛИ – ГРОССУ. Торги на алмазной бирже проходили в обстановке повышенной секретности. Цены на алмазное сырье и бриллианты резко упали в связи с появлением на подпольном рынке крупной партии дешевых драгоценных камней. Их происхождение и поставщик неизвестны. Среди биржевых маклеров ходят пока ничем не подтвержденные слухи, что в этой истории замешаны русские. Компания "Де Бирс" понесла большие убытки и в данный момент проводит собственное расследование.

ГРОСС – АГЕНТУ "СОЛЛИ". Срочно нужны образцы контрабандного алмазного сырья и бриллиантов. Действуйте только через посредников. Необходимую сумму для покупки камней получите по известному вам каналу. Связник прежний.

Глава 6. СТУКАЧ

Венька Скок свалился как снег на голову.

После командировочных приключений у меня не было желания не то что заниматься с кем-нибудь пустой болтовней, но даже лишний раз в туалет сходить. Я лежал на диване словно выжатый лимон и несколько часов кряду изучал обои на потолке. И в конце концов понял, что их туда наклеили не из-за красоты или новых веяний в отделке интерьеров, а по причине гораздо более прозаичной. Строители перепутали низ с верхом и уложили плиты перекрытия ступеньками. И чтобы хоть как-то замаскировать эти огрехи, наши смекалистые люди сотворили маленькое чудо, превратив полнейшее безобразие в последний писк моды квартирного дизайна.

– Привет! – бодро пропищал Скок и с победным видом поставил на стол пакет, который тут же откликнулся бутылочным звоном. – Я думал, ты спишь. Или помер. Минут пять жал на кнопку звонка.

– Как ты меня вычислил?

– Проще простого. Позвонил в твой отдел и какой-то мужик сказал мне, что ты взял отгул.

– Сегодня что, праздник? – вяло спросил я у Веньки, который тем временем начал доставать из пакета бутылки с пивом.

– Ну… – Скок развернул газетный сверток и у меня потекли слюнки при виде двух вяленых лещей.

– А поконкретней можешь?

– На заводе пожар. Склад ГСМ накрылся. Территория в дыму и начальство отпустило почти всех рабочих по домам. Остались только вспомогательные службы и охрана…

Венька работал в ювелирном цехе литейщиком. Кроме производства по обработке алмазов, которые потом шли в основном за рубеж, на заводе существовали и другие подразделения подобного профиля с конечной продукцией, ориентированной на внутренний рынок. Так сказать, ширпотреб. Для "Алмаза" это было новшеством, к слову, приносившим немалый доход. На созданных с приходом нового руководства мощностях изготавливали, кроме бижутерии, различные сувениры, отделанные полудрагоценными камнями, серебряные подсвечники, золоченые столовые наборы и прочее.

– С тобой все ясно… – Я криво ухмыльнулся. – Кому война, а кому – мать родна.

– Так ведь упряжку мне все равно проведут. Из-за чего горевать?

– И то верно. Вот если бы, например, начался всемирный потоп – тогда другое дело.

– Да ну тебя! – отмахнулся Скок. – Если ты такой умный, то почему до сих пор бедный?

– Потому что не фартовый. И воровать не умею.

– А я бы украл, – честно признался Венька. – Только по крупному. Чтобы раз – и в дамки.

– Поздравляю. У тебя есть идея-фикс.

– Это что такое? – осторожно поинтересовался Скок.

– Голубая мечта. Говорят, что с нею жить легче. Вроде как у тебя появилась новая религия, какой-нибудь фетиш, которому ты поклоняешься втайне от всех.

– Тебе сколько лет? Двадцать девять? А рассуждаешь словно старый дед. Ничему я не поклоняюсь. Просто хочется пожить по-человечески.

– А кто не хочет? Вот только воруют далеко не все.

– Чего не скажешь о нашем начальстве… – Венька разлил пенистое пиво по стаканам. – Пей. Во здравие…

– Присоединяюсь… – Пиво и впрямь было хорошим не только с виду; я уже не говорю о вяленом леще; и где только Скок добыл такую вкуснотищу. – А причем тут начальство?

– Думаешь, пожар на заводе – это случайность? Как бы не так. Концы прячут в воду.

– Но ведь сгорел всего лишь склад ГСМ.

– Который находится рядом со складом готовой продукции, – подхватил Венька. – Ты на заводе без году неделя, а я работаю уже шесть лет. И знаю, что раньше горюче-смазочные материалы хранились возле склада абразивов. Теперь на том месте строят новый цех, а для ГСМ не нашли более подходящего помещения, нежели старую времянку, расположенную впритык с кладовыми, где лежат готовые к отправке бриллианты. Вот такой номер, Геша.

– Ну, еще неизвестно, что там и как…

– Хочешь побьемся об заклад? Уверен, что пожарники раздербанили и кладовые. Да они просто обязаны это сделать. Ведь времянка и склад готовой продукции практически находятся под одной крышей. Правда, бриллианты хранятся в сейфах – так мне говорили знающие люди – но это всего лишь обыкновенные шкафы из толстого листового железа.

– Но зачем руководству завода воровать у самих себя? Наши большие начальники и так гребут бабки лопатой.

– Не скажи… – Скок отставил стакан и начал пить с горла, причмокивая от удовольствия. – Кто-то и впрямь имеет очень большие деньги, а кто-то – лапу сосет. А знаешь как обидно, когда целый день у тебя перед глазами мелькают миллионы, а в кассе получаешь какую-то тысячу рубликов? Через нашу литейку за смену проходят килограммы серебра и золота.

Иногда просто руки чешутся – так мне хочется отхватить для себя хотя бы кусочек. То-то.

– Сие чувство мне неизвестно. Так что проникнуться к тебе состраданием я не могу. И вообще мне нравится держаться от таких соблазнов подальше. Они ведут прямиком в тюрьму. А мне свобода дороже любых денег.

– Ведут в тюрьму, говоришь? – Венька смотрел на меня как-то очень странно – пристально, с прищуром, будто у него были определенные сомнения на мой счет. – Может, ты и прав.

Я видел, что он колеблется. К тому же в этот момент Скок был сама загадочность.

Интересно, что у него на уме? Я уже знал, что Венька отличается открытым характером и ни в коей мере не может быть хранителем чужих тайн. Он не являлся болтуном, нет, просто его воистину детская наивность и прямота не позволяли ему прятать в глубине души тяжелый сейф с интригующими новостями и сведениями. Скок всегда был распахнут настежь. Он жил так же, как и дрался: открыто, в сумасшедшем темпе и с поднятым забралом.

– Вот что, Веня, не води меня за нос. – Это я сказал резко и сурово, глядя прямо ему в глаза. – За пиво и леща, конечно, спасибо, я в долгу не останусь, но изволь объяснить истинную причину, побудившую тебя прийти ко мне в гости.

– Ты прямо как Штирлиц… – Скок нервно хохотнул. – От тебя что-либо утаить очень сложно. Да, верно, причина была. Притом совершенно мерзопакостная.

– Это что-то новое…

– Ага. Очень новое. Геша, меня менты завербовали. В сексоты. Я теперь стукач.

– Хочешь, чтобы я написал плакат с названием твоей внештатной "должности" и повесил его на проходной завода? Извини, я не художник. Мало того – я вовсе не подхожу на роль исповедника. Так что ты попал не по тому адресу.

– А я не исповедываться пришел. Совсем даже наоборот. Меня заставили стучать на тебя, Геша.

– Так в чем дело? Начинай. Я даже дам тебе сейчас авторучку и бумагу – чтобы ты, случаем, чего-нибудь не упустил и не напутал.

– Да ну тебя! – Скок начал заводиться. – Вечно ты со своими подковырками…

– А как я должен реагировать на твое признание? Может, ты хочешь, чтобы я тебя поздравил? Так сказать, с повышением гражданского статуса.

– Ты лучше спроси, почему я дошел до такой жизни… – Венька пригорюнился.

– Считай, что уже спросил. А что касается подковырок… Извини, ты застал меня врасплох.

– Помнишь того капитана, который допрашивал тебя, когда нас менты повязали?

– Еще бы…

– Так вот, утром, когда всех вас отпустили, он начал клеить мне статью. Между прочим, на полном серьезе. Я почему-то не думаю, что меня и впрямь посадили бы, но касаемо работы… – Скок хмуро покрутил головой. – Ты знаешь, что на заводе с этим строго.

Поперли бы меня из цеха – и амбец. Где у нас в городе можно трудоустроиться?

Практически нигде.

– Короче говоря, этот ушлый мент посадил тебя на крюк.

– Ну… А что мне было делать?

– Какие-нибудь бумаги ты подписывал?

– Кроме протокола, ничего такого… Капитан настаивал, чтобы было все по форме… однако я уперся. Сказал, что сотрудничать согласен, но чтобы никаких следов…

– Хреновые у тебя проблемы появились, Веня. Есть такое выражение: коготок увяз – птичка пропала. В конечном итоге тебя все равно дожмут. И никуда ты не денешься. Разве что сбежишь из города.

– Дурья моя башка! – Скок в порыве раскаяния с силой постучал кулаком по своей голове.

– И все из-за этого козла Чучи. Если я еще раз его встречу где-нибудь, то прибью. Честное слово.

– А чем моя скромная персона так заинтересовала твоего вербовщика?

– Фиг его знает. На допросе он мусолил твое имя часа два. Похоже, ты ему очень не понравился.

– О чем он спрашивал?

– Обо всем. Ему хотелось знать всю твою подноготную. Где женился, где крестился, сколько пьешь, с кем заводишь шуры-муры… Я ему заявил, что знаком с тобой всего ничего, где-то с полгода. Потому мало что знаю.

– Ну и?..

– Получил задание… – На худощавом лице Веньки появилась брезгливая мина. – Втереться к тебе в полное доверие. Почаще с тобой бухать, чтобы вытащить на откровенный разговор. – Он вдруг оживился и осклабился. – Между прочим, это пиво и лещи куплены за ментовские деньги. Я сказал капитану, что с бабками у меня полный облом, потому контакт с тобой в ближайшем будущем не предвидится. Он кривился минут пять, будто у него внезапно появился геморрой, но все-таки денежку отстегнул.

– Поздравляю.

– С чем?

– У тебя появился спонсор. Теперь только от твоей оборотистости зависит сколько ты из него выкачаешь. Так что дерзай, вьюнош. Между прочим, я совсем не прочь хотя бы через день пить пиво за государственный счет.

– А что мне говорить капитану?

– Если не возражаешь, об этом подумаем вместе. Такого хитрована на мякине не проведешь, потому нужно работать с ним по науке.

– Это как?

– Разработаем легенду, подсыплем к ней несколько соленых фактов из моей биографии, поперчим ложью – и получится отменное варево. Нужно держать мента на постоянном напряге. Это чтобы он не скупился. Информацию будешь давать порционно, по капле.

Иначе он может заподозрить обман. Что очень нежелательно.

– Если мент узнает, что я вожу его за нос, мне хана.

– Так ведь придет время, когда я подтвержу собранные тобой сведения. Какие могут быть к тебе претензии? Ты ничего не выдумал, а доложил все как есть.

– Геша, ты хитрый как змей… – Скок смотрел на меня с восхищением и опаской.

– Веня, я детдомовский. Там мне преподали такую школу жизни, что будь здоров. Если не хочешь, чтобы тебя сожрали, оставь врагам хвост – как ящерица. Пусть забавляются. А ты тем временем ищи другую норку, поглубже. Вот так. А хвост отрастет, куда он денется.

– Между прочим, у меня есть к тебе вопрос… – Венька хитро прищурился.

– Колись, секретный сотрудник. – Я весело ухмыльнулся, но внутренне насторожился – шутки шутками, но все равно теперь нужно со Скоком ухо держать востро.

– В тот вечер, насколько мне помнится, ты притащился ко мне почти голый. Это как понимать?

Блин! Оказывается Венька Скоков, этот хренов Шибздик, обладает весьма неплохой памятью. Похоже, его башка даже в состоянии полного аута работает словно видеокамера – записывает все подряд, чтобы потом, уже по трезвянке, в точности воспроизвести увиденное.

– Очень просто. Я эксгибиционист. Только это между нами. Я тебе доверяю.

– Чтоб я сдох! – Венька вытаращился на меня как на привидение. – Так ты "голубой"!?

Никогда бы не подумал.

– Эка ты хватил, паря. Мужеложством не занимаюсь. Я – стандартно ориентированный индивидуум, но с богатым воображением. Люблю, понимаешь, отвязаться по полной программе – покадрить телок в голом виде.

– Врешь, поди… – Скок как-то неуверенно улыбнулся.

– Вру, – признался я. – Не без того.

– А правду сказать слабо?

– Самая хорошая правда, это искусно сварганенная ложь. Так что, если хочешь, принимай мои откровения на веру. Меня просто-напросто раздели какие-то козлы. Зажали в темном углу – и привет.

– Тогда почему ты пришел ко мне, а не сразу направился домой?

– Веня… – Я постарался добавить в голос побольше укоризны. – Веня, ты мой лучший кореш. Так к кому я должен был обратиться за помощью? Тем более, что неприятности случились со мною неподалеку от твоего дома.

– Ну… ты, это, прости… – Скок смутился. – Я как-то не подумал… Теперь все ясно. Спасибо за доверие.

– Ладно, чего там… – Я с наслаждением осушил стакан. – Классное пиво. Где брал? Неужто менты из своих погребов расстарались?

– А у них что, погреба есть? – удивился Венька.

– Есть власть имущая, а есть – берущая. Первая все имеет, но из-за патологической жадности все равно продолжает брать и помногу. Вторая ничего не имеет, но тоже берет, чаще всего по мелочам. И не только ради улучшения жизненного уровня, а в большей мере для того, чтобы не выделяться из общей стаи. Иначе белых ворон свои же и заклюют. Так вот менты как раз и принадлежат к власти берущей. У них погреба в любом киоске, в каждом магазине. Разве кто-нибудь осмелится им оказать? А если и находятся такие смельчаки, то доля у них незавидна. Если не поломают ребра, то по судам затаскают. Спорить с властью, это все равно что мочится зимой против ветра. Или прибор отморозишь, или штаны станут мокрыми.

– Ты рассуждаешь как этот… Ну, этот… во! Профессор. – Скок смотрел на меня с восхищением. – Тебе нужно быть депутатом.

– Там и своих трепачей достаточно. Мне бы хорошую женку, да хату потеплей, да чтобы зарплата была человеческая. И чтобы никто не лез в мою личную жизнь. Тогда хоть трава не расти. Я человек непритязательный, много ли мне надо.

– Это тебе… – Венька с огорчением повертел в руках пустую бутылку. – А я бы не отказался от виллы где-нибудь… на Багамах. Или, на худой конец, от дачи в Подмосковье.

И чтобы счет иметь солидный в каком-нибудь заграничном банке. Эх, мечта!

– И да воздастся каждому по делам его. Дерзай, может, все у тебя и сбудется. Какие твои годы.

– Хороший ты человек, Геша… – Скок состроил умильную рожицу. – Вот поговорил с тобой – и будто камень с сердца свалился. Знаешь как мне было нехорошо, когда я шел к тебе? Чувствовал себя Иудой. Я в жизни никого не закладывал, а тут… Капитан этот… сука ментовская!

– У него такая работа. Не нужно его осуждать. Кто знает, может он неплохой мужик. И даже по-своему честный. Конечно, насколько это возможно в той системе, где ему приходится крутиться…

Венька ушел. Успокоенный и даже осчастливленный. Что значит под получение тридцати серебряников за стукачество подвести нужную идеологическую платформу.

А я снова лег на диван и погрузился в размышления. Правда, теперь, после нескольких бутылок превосходного пива, мои мысли оживились. И все равно они были безрадостны.

Что-то во всех этих происшествиях не так. Но есть ли между ними какая-нибудь связь? И как в эту цепочку событий вклинить экспедитора Геннадия Чернова? Мелкую сошку, букашку, которую можно раздавить походя? А ведь пытаются… мать их!.. И вообще, какого хрена я забыл в этом городе!? Не-ет, нужно сваливать отсюда, пока трамваи ходят.

Черт с ней, с этой работой, жизнь дороже любых денег. А ее-то как раз и хотят у меня отнять. Но кто? И зачем? Да, блин, проблема…

За окном вдруг резко потемнело. Спустя какое-то время по стеклу забарабанили крупные дождевые капли. Похоже, погода уже начала справлять по бедному Генке Чернову поминки.

Глава 7. ВАЛЬТОША

Лычков нашел меня на складе. Я как раз утрясал необходимые формальности, потому что Кокошкина (наверное, с похмелья) обнаружила недостачу в той партии абразивов, которую мы намедни привезли. Я был грязный словно чушка, так как вместе с грузом КАМАЗ доставил на завод не меньше чем полтонны пыли. А мне пришлось пересчитать все упаковки и ящики, чтобы Люсинда – подпольная кличка Кокошкиной – могла убедиться воочию в "наличии присутствия", выражаясь казенным языком.

– Гена, поди сюда! – Лычок выглядел очень испуганным.

– Я занят. Ты что, не видишь?

– Есть разговор. Это срочно!

– Дай мне пять минут. Мы заканчиваем сверку. Или на заводе снова пожар?

– Гена!!! – страстно возопил Лычков. – Я ведь сказал – срочно!

– Сява, вали отсюда! – рявкнула своим хрипловатым голосом Кокошкина; когда она злилась, то всегда называла Лычка Сявой, что его просто бесило. – Рабочий день заканчивается, а у меня товар не оприходован. Бухгалтеры словно взбесились, звонят по поводу накладных с обеда. Так что гуляй.

– Люсинда… – Голос Сева подрагивал от ярости. – Бля!.. Твою… и всех остальных… зараза!

– Злобно выругался он в платочек и, пнув ногой один из ящиков, удалился в клоповник – так называли небольшую утепленную клетушку, где обычно отдыхали складские грузчики.

– Что это с ним? – мимоходом поинтересовалась быстро остывшая Кокошкина.

– С женой разводится, – брякнул я первое пришедшее в голову объяснение странного поведения Лычка.

– Ну? – удивилась Люсинда. – Это очень плохо.

– Почему? Человек обретает свободу. Может, для него это счастливое долгожданное событие.

– Я не об этом. Кто нам теперь по дешевке будет конфеты продавать?

– А-а… – Я рассмеялся. – Кому что, а курице просо. Так ведь его жена по-прежнему работает на пищевкусовой фабрике. Можешь не волноваться, я составлю протекцию, и сладкий поток твой склад не минует.

Лычков был у своей жены еще и лоточником. Он толкал по дешевке ворованные (пардон, вынесенные) ею с фабрики конфеты и другие сладости. Естественно, только своим знакомым и друзьям. А таких на "Алмазе" насчитывалось немало.

Сева метал икру. Он бегал по клоповнику с такой скоростью, что у меня в глазах начало двоиться.

– Ты что, сбрендил!? – спросил я удивленно и на всякий случай посторонился – чтобы он не оттоптал мне ноги.

– Ты все шутишь! – прошипел Лычок, хватая меня за лацканы пиджака. – Мы влипли!

– Куда?

– В дерьмо!

– Ты меня не очень удивил. Влипать, притом по самые уши, во что-нибудь эдакое – мое хобби. Или, если хочешь, карма. Не спрашивай, что это такое! Объясняю. Некоторые несознательные граждане кармой называют судьбу.

– Причем здесь судьба? Какие-то козлы осматривали мою машину!

– Но ты, надеюсь, все сделал, как мы договаривались?

– Конечно. Простреленный тент заменил, дырки заделал, борта покрасил. Между прочим, ночь напролет пахал. За что получил от своей половины по сусалам. Эта дура решила, что я пошел по бабам.

– Считай, что тебе выписали аванс. Знай она о твоих похождениях, одним синяком под глазом ты бы не отделался.

– Ну что ты придуриваешься!? Нужно что-то делать, а ты мне рассказываешь про эту… как ее?.. карму.

– Сева, послушай совет. Иди домой и хорошо отоспись. Умные мысли приходят только на светлую голову. Что сделано, то сделано, ничего изменить уже нельзя. Кто-то осматривал машину? Ну и что?

– Как это – что? Может, это те, которые устроили за нами охоту.

– Тем более пусть смотрят. Возможно, они хотели убедиться в меткости своего снайпера… упокой, Господи, этого большого грешника. Сева, им хорошо известно кто мы и где нас искать. Потому утешь свою заблудшую душу надеждой, что они спустят это дело на тормозах. Ты можешь взять отпуск? Скажем, на пару недель.

– Могу. У меня только отгулов скопилось дней десять.

– Тогда договорись с главным диспетчером. Скажешь, что у тебя помер кто-то из родни.

Который живет, например, где-нибудь в районе Чукотки. И линяй из города со скоростью звука. Только оставь мне свои координаты.

– Но как же?..

– Не изображай из себя тупого. Хочешь еще пожить немного – катись отсюда колбаской. Я не знаю, за кем идет охота – за тобой или за мной. И почему. Но мне терять нечего. А у тебя есть семья. Если кто-то решил отправить вперед ногами меня, то и тебя не оставят в покое. Ты свидетель, Сева. А те очень серьезные люди, которым мы нечаянно и больно наступили на мозоль, следов оставлять не любят.

– Мамочки… – Помертвевший от ужаса Лычков смотрел на меня, открыв от дикого изумления рот.

Похоже, ему только сейчас открылась глубина пропасти, куда нас несла нелегкая. А возможно он это знал – или догадывался – но боялся признаться в таком невероятном предположении даже самому себе.

– Пока, Сева. Исчезни. У меня есть еще кое-какие дела. Если все-таки надумаешь уехать из города, повторяю, не забудь оставить свой новый адрес. Или пришли мне письмо на главпочтамт. До востребования…

Лычков побрел к выходу словно пришибленный. Мне даже стало жаль злосчастного Севу.

Но так уж устроен человек, что свои, даже мелкие, заботы его трогают гораздо больше, нежели чужая беда. И уже через пять минут после ухода Лычка я думал совершенно о другом. … А другое как раз и было для меня главным. … Потому как я был почти уверен, что охота идет на меня. … Потому что я до сих пор не знал по какой причине. … И не знал самого основного – кто?

Кто этот могущественный сукин сын, который ставит на меня капканы? Кто стоит за его спиной, если он просто исполнитель? А мне так хотелось задать ему всего лишь три вопроса: кому, где и каким образом стал поперек дороги неприметный, задерганный командировками сотрудник отдела снабжения завода "Алмаз"?

– Гена, тебя к телефону. – В дверном проеме клоповника нарисовалась внушительная фигура Кокошкиной.

– Кто?

– Первый отдел, – почему-то шепотом ответила Люсинда.

– Благодарствую, – сказал я несколько выспренно и поспешил в ее кабинетик – крохотный деревянный домик на курьих ножках, который Кокошкиной смастерили заводские умельцы из деревянных дощечек, остатков тары.

Домик-кабинет вплотную примыкал к клоповнику и возвышался над ним словно башня игрушечного замка. Внутри было очень даже клево; особенно меня умиляли кружевные занавески и пузатый самовар в окружении чашек. От кабинета веяло домашним уютом и умиротворенностью.

– Слушаю, Чернов! – бодро рявкнул я в телефонную трубку.

– Не кричи, ты не на параде, – раздался в ответ глуховатый голос начальника первого отдела Василия Прокофьевича Тополева, полковника в отставке. – Зайди ко мне. И побыстрее. Чтобы одна нога была там, а другая – здесь.

– Уже бегу…

Кокошкина опасливо отступила в сторону, будто я был заразным. Я поневоле восхитился – ну и нюх у Люсинды! Она была уверена, что неприятностей мне не миновать. Я тоже…

– Хорош… сокол ясный… – Тополев смотрел на меня как на таракана, который плавал в солдатском супе. – Ты что меня подводишь, Чернов?

– Василий Прокофьевич, вы о чем?

– Все о том же. Я насчет твоего морального облика.

– Так ведь на работе у меня все нормально. Получил недавно благодарность в приказе по отделу и денежную премию.

– Я тоже получил… – Тополев бросил на стол передо мной лист бумаги. – Телегу. На экспедитора Геннадия Чернова. Из милиции.

– А с каких это пор такие бумаги попадают к вам, минуя отдел кадров?

– Оказывается, ты очень грамотный мальчик… – со скепсисом в голосе сказал Василий Прокофьевич. – Я изъял их. Благо у меня в отделе кадров… кгм!.. есть свои люди.

– Спасибо, Василий Прокофьевич, – поблагодарил я Тополева от всей души. – Надеюсь, эта кляуза пойдет в мусорную корзину?

– Кляуза? Ну ты нахал… Это официальная бумага, на которую отдел кадров обязан дать ответ.

– Так ведь бумаги иногда теряются…

– Бывает. Но прежде ты мне объяснишь, почему тебя загребли как бомжа. Здесь написано, что ты был пьян и вел себя отвратительно.

– Я еще молод, Василий Прокофьевич. Ладно, скажем так – относительно молод. А в таком возрасте человеку присуще совершать разные глупости. Вот я и…

– Ну не до такой же степени! Ты оказался в компании развратных девиц и парней с уголовным прошлым. И все вы были голыми!

– Нет, не все. И не совсем голые. А я вообще был одет в спортивный костюм. Это менты накатали такую телегу из вредности. Я очень не понравился одному капитану. Мы с ним не нашли общий язык.

– Геннадий, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты мне как сын… – Глаза Тополева неожиданно увлажнились.

Я смущенно переминался с ноги на ногу. И на это были веские причины. Василий Прокофьевич как раз и был тем человеком, который составил мне протекцию при поступлении на работу в отдел снабжения. В свое время мне пришлось служить в том же подразделении, что и его сын Сергей. Он погиб при исполнении, как герой. В семье Тополевых Сергей был единственным ребенком.

Когда я устраивался на завод, то, не мудрствуя лукаво, пошел прямиком к Василию Прокофьевичу и показал ему армейскую фотографию, на которой, кроме других парней, были изображены я и его сын. С моей стороны это было не совсем этично, но у меня просто не оставалось иного выбора. Снимок я подарил Василию Прокофьевичу, который настолько расчувствовался, что пустил скупую мужскую слезу.

– Спасибо, Василий Прокофьевич… – Мне вдруг стало стыдно. – Вы так много для меня сделали, а я… – Слова застряли в горле и я судорожно сглотнул. – Так получилось…

Я хотел ему сказать, что мои проблемы, похоже, только начинаются, но благоразумно сдержался. Всему свое время. Несмотря на армейскую прямолинейность, которую иногда принимают за косность, Тополев был далеко не глупым и очень порядочным человеком.

Новое заводское начальство не любило Василия Прокофьевича за прямоту, независимость и резкость суждений, но ссориться по крупному не решалось. Все хорошо знали, что Тополев дружен со многими армейскими шишками. А собратья по оружию своих так просто не сдают…

– А все ли ты мне рассказал, друг ситный? – вдруг спросил Василий Прокофьевич, буровя меня своими серыми глазами, несколько поблекшими от прожитых лет.

Вот старый чертяка! Все-таки вычислил мои переживания. Да, опыт – большое дело.

Сколько таких гавриков, как я, прошло через его руки – не счесть. Поневоле станешь большим психологом.

– Василий Прокофьевич, вы мне простите… – Я заколебался; но только на миг. – Мне бы не хотелось вам лгать. Когда-нибудь… в общем, потом вы все поймете. Еще раз прошу – извините.

– Ну ладно, ладно… – Тополев сокрушенно покачал седой головой. – У каждого человека есть какие-то секреты. А у молодого – тем более. Ты хлопец самостоятельный, грамотный, тебя учить – только портить. Надеюсь, что сам сообразишь куда двигаться. А эту кляузу, – он небрежно скомкал милицейскую бумагу, – я определю в надлежащее место. Можешь о ней забыть…

Конец рабочего дня на заводской проходной напоминает вселенский шмон. Пропускная способность "Кольца" – так назвали круглую комнату, оборудованную специальной электронной аппаратурой – мизерная, и народ, который проходит испытание на честность, движется с черепашьей скоростью. Как в былые времена при посещении мавзолея главного коммунистического вождя. Различные зарубежные детекторы, купленные за бешенные деньги новыми хозяевами предприятия, могут вычислить даже алмазную пылинку в кармане, не говоря уже про образцы покрупнее. Охрана и дежурный психолог (заводское ноу-хау) буровят каждого глазами словно лазерами, выискивая среди толпы подозрительные личности, которые не могут совладать со своими нервами. Мандражирует – значит рыло в пуху. За шкирку такого и в отделение индивидуального досмотра. Как в бане: женщины – налево, мужчины – направо. А там будьте любезны раздеться догола и, пока мы про рубчику прощупаем ваше шмотье, пожаловать к проктологу (или гинекологу – если вы дама). Который с помощью современной медицинской техники осмотрит ваши самые интимные и интересные места – вдруг вы решили использовать их в качестве тайника для драгоценных камешков?

В общем, выход за ворота завода после окончания рабочей смены процедура длительная, неприятная, но в то же самое время очень познавательная. Чего только не наслушаешься за долгие минуты топтания почти на месте в любую погоду и любое время года.

Милейший и умнейший Владимир Даль, составитель "Толкового словаря", по сравнения с некоторыми представителями рабочего коллектива завода "Алмаз" просто дилетант в "великом и могучем" русском языке. Одних синонимов к слову "украсть" ему бы наговорили еще на одну книгу. Я уже не вспоминаю про наш сленг (это если по научному), который настолько обширен и многогранен, что давно заслуживает многотомного академического издания. Могу только добавить, что в этом плане женщины вовсе не отстают от мужчин. Скорее наоборот. Поэтому, да здравствует гидра эмансипации!

Я терпеливо ждал, пока меня не проглотит квадратная пасть "Кольца". Двустворчатые двери из витринного стекла бесшумно взмахивали своими прозрачными крыльями, загоняя внутрь глухо урчащий озлобленный народ, а вокруг меня теснились самые нетерпеливые, пытавшиеся проскочить вне очереди. Наверное, своим отрешенным видом я внушал им доверие. Впрочем, мне, в отличие от многих других, спешить было некуда.

Но на самом деле я только прикидывался, что стою столбом и ловлю открытым ртом осенних мух. Совсем даже напротив – все мои органы чувств работали на полную мощность. И причиной этому был шустрый малый с блудливыми глазками и дурно пахнущим щербатым хлебалом, которого все кликали Вальтоша. Он терся около меня, словно кобель возле суки у которой началась течка. С чего бы?

Про Вальтошу я был наслышан. Когда-то он служил в милиции, но был оттуда с позором изгнан за непомерный аппетит по части поборов и взяток. Именно, непомерный – сиречь, не по чину – что в милицейской иерархии карается особенно строго. Без особого успеха помыкавшись по разным коммерческим предприятиям (об этом периоде его жизни, как рассказывали знающие люди, можно было писать уголовные хроники), Вальтоша в конце концов нашел приют на "Алмазе". Кто его сюда воткнул и зачем, про то история умалчивает. Но практически все работники завода знали, что бывший мент продолжает работать по старому профилю. Хотя он и числился в ремонтниках.

Вальтоша стучал. Притом вполне профессионально – так, как это может делать только сотрудник, уволенный из органов, хорошо знакомый с методами оперативной работы.

Вальтоша рыскал по заводу словно хорек в курятнике, подстерегая глупых и зазевавшихся. И когда в конце концов он сдавал нарушителя со всеми потрохами заводской охране, спасти бедолагу уже не мог никто – фактаж на свою добычу Вальтоша предоставлял железный. Поговаривали, что этот сукин сын еще и хороший карманный вор, благо учиться ему было у кого – папаша Вальтоши в свое время ходил в козырях и держал железнодорожный вокзал. Он не только сам "щипал", но и прослыл наставником малолетних карманников. То есть, был вором экстракласса. Его посадили на нож залетные, у которых он стибрил узелок с драгоценностями, позаимствованными ворамидомушниками у неосторожных граждан, оставлявших квартиры без присмотра.

Ближе к "Кольцу" и вовсе стало тесно. Ободренный близкой свободой народ с вполне понятным нетерпением напирал на никелированную вертушку, за которой под козырьком зазывно горели люминесцентные лампы, отражаясь в стеклянных дверях. Вальтошу прижали ко мне с такой силой, что я едва на ногах устоял. Не в силах терпеть зловонное и шумное дыхание бывшего мента за своей спиной, я одним рывком поменял диспозицию и поставил его впереди себя.

– Спасибочки… хи-хи-хи… – засмеялся он гнусненьким смешком.

– На здоровье… – буркнул я, стараясь не глядеть в бесцветные глаза Вальтоши.

Видимо он хотел еще что-то сказать, но тут поднажали сбоку и хлипкого стукача едва не притоптала дородная бабища, невесть каким образом ухитрившаяся занять его место. Она с вызывающим видом поглядела на меня – похоже, приготовилась начать скандал – однако, получив в ответ добродушную улыбку, тут же сменила гнев на милость. Наверное, до нее дошло, что я еще молод и хорош собой (по крайней мере, для нее), а потому она игриво повела полными плечами и опустила глаза долу, изображая большую скромницу.

Нет, все-таки женщина и в сто лет остается женщиной. (А перезревшей кокетке было не менее пятидесяти). В этом и заключается главное отличие слабой половины человечества от сильной. Мужик в годах – это в основном аппарат для порчи продуктов, главное кредо которого заключается в трех "П": поесть, поспать, пофилонить. Выпендреж в любой форме ему по барабану.

Очередь к заветному "Кольцу" двигалась, а тревожное чувство, возникшее с появлением Вальтоши, усиливалось; даже несмотря на то, что он вообще куда-то исчез, будто его прибрал сам нечистый. Интуиция настойчиво подсказывала: Чернов, здесь что-то не так;

Чернов, где-то поблизости бродит большая опасность; Чернов, шевели мозгами, иначе потом может быть поздно!

Вальтоша, Вальтоша… Что же ты задумал, хорек паскудный!? Нет, не зря он ходил возле меня кругами, не зря… Думай, Гена, думай!!!

Что если?.. Невозможно… (Куда девался этот паразит?) А вдруг?.. Исключается. Тогда зачем Вальтоша изо всех своих силенок проталкивался ко мне через толпу? Почему так тесно льнул, пиная меня под бока?

Мама миа! Мысль поразила меня как молния и я почувствовал неприятный холодок между лопатками. Неужели?.. Ах, ты… гадюка семибатюшная!

Незаметно для окружающих я начал лихорадочно шарить по своим карманам. Левый пиджачный… Пустой. Если не считать газовой зажигалки. Правый – пачка сигарет, мелочь и старые автобусные билеты. Нагрудные… Ну, сюда фигушки ему достать. Брюки…

Расческа, носовой платок, огрызок карандаша, пардон, презерватив (не использованный – это для полной ясности), какие-то крошки… Высыпать на хрен! Все? Стоп! А задний брючный карман?

Я даже не засовывал в него руку, всего лишь пощупал. Небольшой камешек лежал в самом уголке. Он был с острыми гранями, которые при нажиме ощущались даже через материю. Вальтоша подбросил мне бриллиант! Или алмаз, что почти одно и то же.

Согласно статьи уголовного кодекса, которая мне светит.

Мой лоб мгновенно покрылся испариной, хотя холодок за спиной превратился в мороз.

Меня подставляют, подумал я в растерянности. Опять!? Ну, блин, это уже чересчур…

Я соображал, как поступить с неожиданной и неприятной находкой, а человеческий поток с неодолимой силой увлекал меня к прозрачным стеклянным крыльям входа в "Кольцо".

Ранее беззубая пасть проходной в моем воображении неожиданно превратилась в клыкастый зев чудовища, уже готового сожрать меня со всеми моими потрохами. Но самым интересным и удивительным было то, что теперь очередь уже не ползла как змея с перебитым хребтом, а бежала едва не вприпрыжку. По крайней мере, мне так казалось.

Я избавился от камня уже возле самой вертушки. Просто вынул его из кармана и уронил под ноги. Правда, я очень боялся, что меня вот-вот схватят под белые руки какие-нибудь секретные сотрудники заводской охраны (возможно, к ним относилась и кокетливая дамочка в возрасте, которая буквально лежала на мне, умиротворенная и прибалдевшая) и потащат на расправу. Означавшую недолгий суд, но длинный срок. (Впрочем, скорее всего, до суда дело не дошло бы; я почти не сомневался, что в ИВС меня уже ждали, и вовсе не с пирогами…). И попробуй потом, если задержат с камушком, – а он, судя по размерам, явно не относился к дешевым – доказать, что я вовсе не бяка, а жертва преступного умысла каких-то неведомых мерзавцев.

Конечно же, из всей толпы острый глаз психолога нанизал на невидимый кукан именно Геннадия Чернова. Меня вежливо пригласили куда следует и попросили изобразить стриптиз. Я молча повиновался. Хотя обычно снабженцев, которые не имеют права заходить в гранильные цеха (да их туда охрана и не пускала), никто раньше в индивидуальном порядке не досматривал.

Но то было раньше. А сейчас в спецкабинет пожаловал сам начальник охраны Арцибашев, бывший начальник тюрьмы, которого уволили из органов по причине несоответствия занимаемой должности. (Такую мягкую формулировку обычно применяют для того, чтобы не показывать всему свету грязное белье системы). Это был секрет Полишинеля, известный даже заводским уборщицам. Однако, свое дело бывший попка знал досконально и слыл на "Алмазе" грозой несунов. Похоже, Арцибашев решил лично задержать вора, чтобы получить большие премиальные и похвалу начальства.

Мою одежду даже не прощупали – на зуб попробовали. Когда оказалось, что ничего дороже импортного презерватива в моих карманах нет, озадаченный и раздосадованный Арцибашев жестом указал мне на кушетку возле медицинского УЗИ.

– Напрасно, – сказал я, жизнерадостно ухмыляясь.

– Что – напрасно? – Арцибашев буквально размазал меня по стене своим ментовским взглядом.

– Напрасно время на меня тратите. Я не жалуюсь на желудок. Правда, иногда бывают расстройства, но что касается язвы – увольте. Могу без особых последствий обедать жаренными гвоздями.

– Вот мы сейчас и посмотрим, что ты намедни ел, – угрюмо сказал Арцибашев, которому явно не понравился мой бодрый тон.

– Валяйте… – Я поудобнее устроился на кушетке и насмешливо посмотрел на врачапроктолога, унылого серого хмыря, уже готового приступить к обследованию. – Заодно проверьте и почки, – сказал я ему. – Вдруг то, что вы ищете, находится именно там.

Врач посмотрел на меня ничего не выражающими рыбьими глазами и начал смазывать мое тело специальным кремом…

Уже возле самой автобусной остановки я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Быстро обернувшись, я заметил Вальтошу, который тут же постарался исчезнуть.

Судя по жалкому виду и собачье тоске, светившейся в его маленьких потускневших глазках, стукачу пришлось не сладко. Что ж, доносчику первый кнут. Поделом.

Интересно, как он отчитается перед своими хозяевами за утерю драгоценного камня? Ведь продукция "Алмаза" – это не фунт изюма.

Огромное внутренне напряжение оставило меня только в автобусе. Мне вдруг показалось, что я проглотил смешинку. И я от всей души и во весь голос расхохотался. Чем вызвал удивление пассажиров. Возможно, среди них находился и какой-нибудь "коллега" Вальтоши, которому поручили наблюдение за мной. Пусть смотрит. Мне на это плевать с высокой колокольни. Я выиграл этот раунд на одном дыхании. Виват!

Глава 8. СМЕРТЬ ПРИХОДИТ НЕЖДАННО

Лычков уехал. Забрав с собой жену и детей. Похоже, его благоверная не рискнула отпустить ветреного Севу в свободное плавание не только без руля, но и без рулевого. В записке, которую мне передала соседка Лычковых, он написал, что будет отсутствовать не менее месяца. Значит Сева, кроме отгулов, взял еще и отпуск. Но адрес, по которому его можно будет найти, этот крутила так и не удосужился сообщить. Что, впрочем, для меня не имело никакого значения. Слинял – и ладно. Мне действительно очень не хотелось, чтобы Лычка вынесли вперед ногами. Мужик он шебутной, но на него положиться всегда можно. Сева был продуктом социалистической эпохи в нашей стране, когда мелкое воровство госсобственности де-факто не считалось преступлением. С такими замашками он благополучно переполз и в новый капитализм, где многое стало частным. Разве можно осуждать человека за то, что большевистский лозунг "Грабь награбленное", почерпнутый вождями революции из исторических анналов времен монголо-татарского ига, он впитал с молоком матери?

Как ни странно, но с отъездом Лычкова меня оставили в покое. Я многократно проверялся на наличие (или отсутствие) "хвоста", однако кроме бродячих собак, которые почему-то испытывали ко мне дружественные чувства, никто за мной не топал. Конечно, я мог предположить, что наблюдение ведется очень профессионально, однако это было бы чересчур. Для таких мероприятий нужно задействовать не менее двух десятков сотрудников наружки и пять-семь единицы автотранспорта. Но я не был ни американским шпионом, ни наркокурьером, а потому просто не был в состоянии представить по какой причине соответствующие органы могли меня так круто пасти. Именно органы, так как я очень сомневался, что частная охранная контора имеет в своем штате большое количество настоящих профи по части наружного наблюдения.

Парни, намеревавшиеся взять меня и Лычка на абордаж во время приснопамятной командировки на завод абразивов, как раз и числились за такой шарашкой. Это я выяснил еще тогда, просмотрев изъятые документы. У одного из них (которого мне пришлось треснуть палкой по башке) я нашел удостоверение сотрудника охранного предприятия "Центурион".

От нечего делать и на всякий случай я решил познакомиться с этой конторой поближе.

Конечно, мне очень хотелось думать, что мои приключения уже стали достоянием истории и никого не волнуют, однако гаденькое чувство неуверенности будоражило воображение, вызывая сомнения и опаску. Предупрежден – значит вооружен. Этот древний принцип не менее актуален и в нынешние времена. И мне совсем не хотелось, чтобы однажды, пребывая в глупой самоуспокоенности, я попал в ловко расставленные силки. Откуда выход был только один – на раскаленную сковородку.

"Центурион" занимал весь первый этаж помпезного здания, построенного в сталинскую эпоху. Все эти завитушки, капители, крохотные балкончики с кованным ограждением смотрелись на фоне серых облупленных стен как что-то инородное и ненужное. Дом казался выброшенным на берег испанским галеоном, который постепенно разрушался и покрывался наростами. Раньше на первом этаже размещался бибколлектор, но в эпоху повального безденежья и тотальной компьютерной дебилизации общества книга постепенно становилась совершенной архаикой, к тому же не приносящей сверхприбылей, и помещение пустили с молотка.

На входе в "Центурион" стояла охрана. И между прочим, в милицейской форме, при оружии. В городе такой шик могла позволить себе лишь солидная богатая фирма, имеющая высокопоставленных покровителей. Это я знал точно. И от такого знания мне почему-то стало не по себе. Я бы предпочел иметь в своих противниках какую-нибудь хилую шарашку, едва сводящую концы с концами.

Зайти внутрь? С какой стати? Нет, я не дрессировщик хищных зверей и голову в пасть тигру класть не собираюсь. Хотя с другой стороны мне бы очень хотелось познакомиться с шефами охранного предприятия поближе. И не только познакомиться, но и поинтересоваться, кто из клиентов "Центуриона" имеет на меня большой зуб. А чтобы моих визави не мучила совесть – как же, добровольно раскрыть такой секрет – я бы перед визитом сходил в магазин электротоваров и купил элементарный паяльник. Очень нужная вещь в доверительном разговоре подобного рода…

Немного помыкавшись возле "Центуриона" (так, чтобы меня не захватила в поле обзора видеокамера слежения, установленная над входом в бывший бибколлектор), я благополучно свалил в направлении ближайшего кабачка. Нужно было согреться – дул поосеннему холодный ветер – и обдумать сложившуюся ситуацию.

На удивление, водка, которую мне предложила дама-бармен с поистине выдающимся бюстом, оказалась очень даже ничего. Закусывая маслинами, я упорно размышлял и невнимательным взглядом изучал внутренне убранство питейного заведения.

Кабачок оказался баром. Весьма шикарным баром. Полуподвальное помещение имело, как это ни странно, высокий потолок и было отделано итальянским мрамором и ценными породами дерева. Солидная натуральная кожа кресел и стульчаков, хрустальные пепельницы, несмотря на осень живые цветы в вазочках, красивые шторы, зеркальная стенка с обширнейшим набором разнообразных спиртных напитков – все говорило о том, что хозяин этого заведения относится к городской элите. А иначе ему просто не дали бы спокойно жить и работать. Возможно, бар принадлежал и самому мэру, который потихоньку скупил по меньшей мере половину прибыльных торговых точек города.

Естественно, не от своего имени. И пока он, одетый в вызывающе плохонький дешевый костюмчик, с высоких трибун языком громил коррупцию, воровство и взяточничество, его шестерки исправно переправляли многократно прокрученные бюджетный деньги в зарубежные банки. О времена, о нравы…

Тем не менее, цены в баре оказались вполне приемлемыми. По крайней мере, чтобы посидеть в нем вечер с подругой, моей месячной зарплаты хватило бы.

Людей в баре, несмотря на субботу, было немного. Что и не удивительно – часовая стрелка только-только переползла на цифру "два". Обычно самый шабаш в таких шикарных заведениях начинается вечером и длится далеко заполночь. Я потихоньку наливался водкой – это был самый дешевый напиток – клевал свои маслины и, усиленно ворочая мозгами, не забывал наблюдать за окружающими.

В противоположном углу собралась небольшая, но тесно сбитая компашка, в которой я безошибочно узнал сборище проституток. Видимо, они недавно проснулись, потому что казались каким-то растрепанными, вялыми и заторможенными. Похоже, эта шобла была "приписана" к бару, потому что расторопный официант, юный и наглый парнишка с удивительно прозрачными циничными глазами, подавал им коктейли даже не спрашивая, что они хотят заказать. А между прочим у каждой из путан был свой вкус на этот счет.

Неподалеку от них сидели два мужика, судя по внешнему виду, из глубокой провинции – они были одеты в застегнутые на все пуговицы немодные костюмы, а узлы их пестрых галстуков очень напоминали те, которые применяются при казни через повешение.

Наверное, в город их привели дела, какой-то маленький и не совсем законный бизнес. И теперь провинциалы просаживали на хапок зашакаленные бабки в престижном дорогом баре с наивностью полудиких эскимосов, впервые попавших в цивилизованный мир.

Затрепанные шалавы казались ошалевшим от невиданного сервиса и падким на амурные развлечения мужикам прекрасными скромными дамами, и они пытались завязать с путанами интеллигентный разговор. Но проститутки на их попытки реагировали слабо.

Похоже, они и впрямь были не в надлежащей форме. Впрочем, не исключен вариант, что шлюхи сомневались в финансовых возможностях потенциальных клиентов.

Еще за одним столиком расположился серьезный господин в дорогом фирменном прикиде. Со своего места я не мог рассмотреть его лицо, хотя оно и показалось мне знакомым. Видимо, он кого-то ждал, потому что время от времени нервно посматривал на наручные часы. Шустрый официант подходил к нему едва не на цыпочках и изгибался в таком поклоне, что я начал бояться за его хребет. Этот солидный мэн заказывал только дорогой французский коньяк, но пил чисто по-русски – одним глотком, без всяких там европейских штучек со смакованием и обнюхиванием напитка. У выхода за пустым столиком неприкаянно маялся дюжий детина, который с собачьей преданностью ловил каждое движение солидного господина. Как говорится, и дураку ясно, что это был телохранитель. Парень зорко следил за клиентами бара, и когда его тяжелый испытующий взгляд останавливался на мне, я чувствовал себя не очень уютно.

Когда время начало приближаться к трем часам, солидный господин-товарищ-барин, или кто там он был на самом деле, начал метать икру. Сначала он принялся звонить по мобильному телефону, а когда ему не ответили, стал материться. Я со своего места, конечно, не слышал, что он говорит сквозь зубы, однако предположить было не трудно.

Мало того, если раньше этот богатенький Буратино заказывал совершенно микроскопические дозы коньяка, то теперь потребовал полстакана. И оприходовал эту слоновью порцию, как и прежде, одним глотком. Притом без закуски. Что говорило о большом нервном напряжении.

Наконец где-то без десяти три в бар впорхнула дамочка в плаще и косынке, скрывающей ее несомненно симпатичное лицо. Я сидел в не очень удобном для наблюдения месте, а потому успел увидеть ее только со спины. Если не считать мельком подсмотренного профиля, когда она быстрым взглядом окинула помещение бара, выискивая, как оказалось, того самого нервного господина. Этот профиль мне показался знакомым, но на первых порах я не мог сообразить откуда. Впрочем, клиентов бара я рассматривал чисто машинально, без какой-либо определенной цели, занятый своими, не очень радостными, мыслями.

Тем временем дамочка присоединилась к господину, который, увидев ее, оскалился как изголодавшийся волк. Склонившись над столом, они начали шептаться, и я понял, что собеседник дамочки костерит ее за опоздание на чем свет стоит. Затем, опомнившись, он подозвал официанта и что-то шепнул ему на ухо. Шустрый половой немедленно рванул к барменше и спустя несколько секунд раздалась достаточно громкая музыка. Похоже, сладкая парочка явно не желала, чтобы кто-нибудь мог подслушать их разговор. Решив, что это любовники, заявившиеся в бар выяснять отношения, я переключил свое внимание на других клиентов, которые вошли вслед за дамочкой.

Ничего особенного: две вертихвостки, возжелавшие отметиться в престижном заведении чашечкой кофе и мороженным, а заодно поискать приключений, коротко постриженный качок с явно уголовной внешностью – скорее всего, боец какой-нибудь мафиозной бригады, и невзрачный с виду парнишка в просторной куртке, тихий и стеснительный. Он сразу же сел за стол, стоявший в глубине бара, подальше от нескромных глаз, и заказал себе легкий коктейль и орешки.

Я снова перевел взгляд на любовников – так я окрестил сладкую парочку. Там продолжались, судя по энергичным жестам солидного господина, довольно бурные объяснения. Наконец дамочка решительно встала и быстро поцокала каблучками к выходу.

Мама миа! При взгляде на ее лицо – а теперь я видел его во всей, так сказать, красе – у меня едва не приключился родимчик. Это была "безутешная" вдова – белокурая нимфа!

Мои ноги сработали сами, поднимая тело с кресла. И лишь огромным усилием воли я заставил себя сесть. Чернов, опомнись! Считай, что увидел призрак. Разговор, о котором ты просто мечтаешь, в этот момент абсолютно неуместный. И опасный. Фиг его знает, как поведет себя эта суперсексуальная сучка. Вдруг поднимет хай и загребут тебя, дорогой Геночка, как дешевого фраера за здорово живешь. Нет, нужно встретить ее без свидетелей и вывернуть наизнанку, чтобы наконец прояснить некоторые моменты нашей последней интимной встречи.

У выхода белокурая красотка на мгновение остановилась, поправила косынку – и была такова. Я сидел несколько прибалдевший от неожиданной встречи, пытаясь привести в порядок взъерошенные мысли. Наверное, потому и не сразу сообразил, что в баре начались совершенно невероятные события.

Солидный господин, раздраконенный разговором с красоткой, потребовал еще порцию спиртного. Пока официант выполнял заказ, невзрачный парень вдруг быстро поднялся, подошел к столу собеседника белокурой нимфы, и, достав из-за пазухи пистолет с глушителем, недрогнувшей рукой вогнал богатенькому Буратино две пули точно в лоб.

Затем, ни на кого не глядя, он направился к выходу, где совершенно обалдевший от случившегося телохранитель пытался достать из наплечной кобуры свою "дуру".

Увы, он опоздал. Одно дело изображать ретивое во время работы с подопечным, а другое – действовать, когда пришло время выполнять свои непосредственные функции. Конечно, в драке этот здоровенный лоб мог шутя оприходовать двоих, а то и троих. Но когда счет идет на доли секунды, то большая масса только вредит. Чтобы мастерски управляться со стволом, нужно тренировать себя каждый день. И помногу. А телохранитель, судя по его спортивной фигуре, больше уделял внимания своим мышцам, нежели навыкам быстрой стрельбы.

Киллер убил его походя, даже небрежно, как могло показаться со стороны. Это был большой мастер, явно получивший "образование" не по самоучителю, а в какой-нибудь государственной конторе специфического профиля. Он всадил парню две пули в лоб способом "флэш" – навскидку и почти не целясь, точно так, как перед этим уложил несчастного друга роковой дамочки. Мертвый телохранитель еще сидел будто в недоумении, когда киллер легкой скользящей походкой исчез за дверью бара. И только когда ошеломленный кровавым зрелищем официант уронил стакан с заказом богатого клиента на пол и раздался звон битого стекла, парень с двумя дырками в голове, отстоящими друг от друга на расстоянии не более сантиметра, как-то странно дернулся и медленно сполз под стол.

Неожиданность, даже приятная, всегда настораживает. Не говоря уже о такой, как эта. В подобных ситуациях, учил наставник, анализ нужно начинать с самых плохих вариантов и предположений. Если, конечно, для этого есть хотя бы малая толика времени. Сообразуясь с его наставлениями, можно предположить, что убийство – предостережение. Некто очень ушлый умудрился за один заход выполнить "заказ" и послать черную метку. Очередное совпадение? Возможно. Но уж больно много их, этих странных, если не сказать больше, совпадений…

Никто не бросился догонять киллера, никто не поднял крик. Двойное убийство видели практически все посетители бара, но страшная обыденность произошедшего на их глазах преступления заставила даже самых нервных проглотить языки. Ужас хлынул мутным потоком в бар, мгновенно затопив остатки здравого смысла и мужества. Все сидели на своих местах словно истуканы, боясь двинуться. Только барменша с необъятным бюстом, коротко охнув, потеряла сознание и исчезла за стойкой, чтобы немного полежать на холодных мраморных плитах пола.

Первыми сообразили, что им делать, мужики-провинциалы. В своей кочевой жизни они видели многое, возможно, и у них самих рыльце было в пуху, а потому, бросив на стол несколько купюр, мужики поторопились к выходу, надеясь благополучно слинять.

Но не тут-то было. Шустрый половой, завидев рвущих когти клиентов, коршуном бросился к двери и замкнул ее в мгновение ока личным ключом. Скорее всего, он не столько хотел удержать потенциальных свидетелей убийства, сколько боялся, что они не оплатили заказ, так как не видел оставленные мужиками деньги.

– Всем сидеть! Я вызываю милицию! – срывающимся фальцетом крикнул официант и поспешил к телефону.

Мужики попытались было протестовать, но их никто не слушал. В том числе и прозрачноглазый малый, который никак не мог попасть трясущимися пальцами по нужным кнопкам телефонного аппарата. Что касается меня, то я лишь горестно покачал головой – Чернов, Чернов, опять ты влип в неприятную историю… Сбежать из бара, конечно, можно – нужно отдать должное провинциалам, принявшим абсолютно правильное решение. Но это значило навлечь на себе очень большие подозрения в пособничестве киллеру. Чего мне вовсе не хотелось. Повздыхав в немом отчаянии, я подошел к стойке бара и, пользуясь временной отключкой барменши, сам налил себе водки и взял два бутерброда. Теперь я точно знал, что попаду домой не скоро, а потому нужно было позаботиться о своем желудке, который уже начал требовать кое-чего посущественней нежели маслины…

Милиция появилась в баре спустя десять минут после звонка официанта. Присмотревшись к оперу, возглавлявшему дежурную группу, я совсем скис – им оказался уже знакомый капитан, который допрашивал меня после драки на квартире Веньки Скокова. Поскольку "любовь" у нас получилась обоюдной, я с невольным душевным трепетом пристроился в конце очереди свидетелей, не очень-то спешивших исполнить свой гражданский долг. У всех неожиданно появилась болезнь косноязычия и тот лепет, что клиенты бара выдавали оперативникам, можно было принять за бред душевнобольных. Если судить по обрывкам фраз, доносившимся до общей массы свидетелей со стороны стола, где расположился капитан, опрашивающий очередного "счастливчика", в момент совершения двойного убийства на посетителей престижного питейного заведения напала глухонемослепота.

Практически все несли полную абракадабру. А шустрый половой вообще прикинулся полудурком и косил под блаженного. Хитер, курилка…

Когда капитан узрел перед собой мою физиономию, у него челюсть отвисла от изумления.

Поначалу, во время работы экспертов-криминалистов, опер лишь окинул нас не очень внимательным взглядом. Он в этот момент ходил по струнке перед какими-то большими чинами, которых, судя по всему, очень взволновала наглая смерть солидного господина. И только когда они удалились, предоставив ему полную свободу действий, капитан наконец вгляделся в клиентов бара попристальней. Но я уже спрятался за спины двух провинциалов, потому соколиный глаз опера только чиркнул по моей макушке.

И теперь я сидел перед ним с постным выражением лица, на котором явственно просматривалась готовность быть полезным следствию. По крайней мере, я попытался надеть именно такую маску.

– Тэ-эк… – протянул капитан, откинувшись на спинку кресла. – Какие люди в Голливуде…

Давно не виделись, Чернов, давно…

Вот сукин кот! Да, этот ушлый опер явно не жаловался на свою зрительную память…

– Такое несчастье… – Я пригорюнился.

– Ты не строй из себя клоуна. Мы это уже проходили.

– Товарищ капитан, напрасно вы так… – Я изобразил обиду. – Дернул меня нечистый зайти в этот дурацкий бар…

– У тебя, Чернов, удивительная способность оказываться там, где пахнет жареным. Ну, ладно, пока оставим эмоции и вернемся к голым фактам. Ты тоже, как и эти… – он кивком головы указал на уже опрошенных свидетелей, – мудаки, ничего не помнишь, не видел и не знаешь? У вас что тут, сговор… мать вашу! Может, хватит дурочку валять!?

– А вы щипчиками их, да иголочки под ногти… Расколются, будьте спокойны.

– Дерзишь, Чернов… – Взгляд капитана стал чернее ночи. – Не балуй. Иначе пожалеешь.

– Так ведь вы все равно телегу на завод прикатите, чтобы мне жизнь медом не казалась.

Как на меня, то это просто не по-человечески. Теперь я имею большие неприятности. Вот и будь с вами потом честным и откровенным.

– Про твою честность мы еще когда-нибудь поговорим. А пока я хочу услышать от тебя хоть что-то путное. Во-первых, мне нужно знать, как выглядел тот сукин сын, который грохнул Васильчикова.

– Васильчикова!? Заместителя директора нашего завода!?

– А то ты не знал…

– Блин… – Только теперь я наконец сообразил, откуда мне известен солидный господин, теперь уже с двумя лишними дырками в голове. – Вот это номер…

Лично с Васильчиковым я знаком не был. Мне довелось видеть его лишь несколько раз, потому что первый зам в основном катался по заграницам. Он был весьма влиятельной фигурой не только в городском, но и в областном масштабе. Поговаривали, что Васильчикова прочат на место директора, которого уже сосватали на другую, более престижную должность где-то в столичных верхах. Первого зама возили в бронированном автомобиле (впрочем, как и директора), охраняли словно премьер-министра, и вообще возились с ним как с писаной торбой. По городу он обычно передвигался в сопровождении авто с милицейскими мигалками, в котором находились личные телохранители, вооруженные до зубов. Жил Васильчиков где-то за городом, в курортной зоне. Там для больших боссов была выстроена целая деревня, снаружи из-за высокого кирпичного забора по всему периметру строений похожая на концлагерь. Обустроенные по углам периметра вышки, на которых денно и нощно торчали омоновцы, еще больше усиливали это сходство.

И тем более мне было непонятно, какая нелегкая принесла Васильчикова в этот бар, да еще и в сопровождении всего лишь одного телохранителя, наверное, самого доверенного.

Будто он не мог встретиться с белокурой бестией где-нибудь в другом месте, более защищенном от трагических случайностей и чужих глаз. Загадка…

– Так я тебя слушаю, – прервал мои размышления настырный капитан. – Или тоже будешь темнить как некоторые? – Он злобно покосился на притихших, будто пришибленных, клиентов бара, кучковавшихся возле стойки.

– Мне нужен чистый лист бумаги, карандаш и резинка. – Я наконец принял верное (по крайней мере, мне хотелось так думать) решение.

– Ты у нас еще и художник? – поняв мой замысел, удивленно спросил опер.

– Грехи далекой юности… – туманно ответил я и принялся за работу.

Я не боялся киллера, как другие. Он точно знал, что его внешность кто-нибудь да опишет, притом в подробностях. Возможно, даже несколько человек, клиентов бара. А потом будет составлен фоторобот. Исходя из этих соображений месть с его стороны свидетелю практически исключалась. Чтобы не засветиться, он, по идее, должен был провести "зачистку", но профи убивает только тех, за кого ему платят. Лишние трупы ему ни славы, ни денег не приносят. Похоже, этот невзрачный киллер был прагматиком до мозга костей. И скорее всего не из местных. Можно было предположить, что сейчас он находится уже за пределами города, загримированный соответствующим образом и в другой одежде. Такие спецы прежде всего заботятся о путях отступления. И в заключительной фазе операции заранее выверяют каждый свой шаг. Так что найти его будет не легче чем иголку в стогу сена. Впрочем, был еще один вариант… но мне не хотелось о нем даже думать.

– Готово… – Я передал рисунок несколько смягчившемуся капитану. – Покажите остальным. Надеюсь, теперь они его опознают. И еще что-нибудь добавят.

– Силен… – невольно восхитился опер. – А как насчет женщины, с которой встречался Васильчиков? Ты ее запомнил?

А вот здесь, дорогой мент, извини-подвинься. Я совершенно не имею желания самолично выкопать себе яму. Мне только и не хватало очной ставки с белокурой стервой. Тем более, что я имел на нее после случившегося в баре некоторые, вполне обоснованные, виды…

– Увы… – Я развел руками. – Она пробежала так быстро, что я успел заметить лишь ее классные ножки. Похоже, клевая телка.

– Верю, – задумчиво сказал капитан. – Ее видели практически все свидетели, но вспомнить, как она выглядит, не может никто. Плащ, косынка, теперь еще красивые ноги – и абзац.

Она получается совершенно безликая, как привидение. Странно, очень странно… – Он углубился в свои мысли.

– Я могу быть свободным? – спросил я подчеркнуто вежливо.

– Пока можешь, – поднял на меня вновь похолодевшие глаза опер. – Спасибо за помощь, – указал он подбородком на мое творение, портрет киллера, который лежал перед ним.

– Мы завсегда… – Я все-таки не удержался и снова надел маску недалекого фраера с тупыми бараньими глазами.

– Иди отсюда, пока я не передумал! – вызверился капитан, который, похоже, был не так глуп, как мне этого хотелось бы. – Я почему-то думаю, что это не последняя наша встреча.

– Заходите ко мне домой… на чай, – брякнул я с легкой душой, и пока опер думал, что мне ответить, поторопился покинуть бар.

Лучше бы я в этот момент прикусил свой длинный язык. Верно говорят: не буди лихо, пока оно спит тихо…

На улице стояла погода как раз под стать моему настроению – то на небосводе, освободившемся от туч, появится солнце, то по крышам домов и зонтам забарабанит дождь. И все эти шуточки природы длились не более двух-трех минут, повторяясь вновь и вновь.

Вечерело.

Глава 9. ДОМУШНИКИ

Газеты словно взбесились. Как наши, городские, так и областные. Даже какой-то столичный журналист соизволил посетить город, чтобы поучить серую провинцию как нужно жить, а заодно сплел газетный триллер с совершенно невероятными подробностями убийства. Васильчикова то выставляли несчастной жертвой и честнейшим человеком, то мешали с грязью, намекая на его контакты с организованной преступностью. В одном журналистском расследовании даже попытались найти связь между пожаром на "Алмазе" и убийством замдиректора.

Как ни странно, но предположение Веньки Скокова оказалось верным – огненная стихия добралась и до готовой продукции и какая-то часть ценных камушков исчезла. Сколько именно, не знал никто, за исключением администрации и правоохранительных органов.

Также коллективу завода не сообщили об истинной причине пожара, отделавшись туманными намеками на неисправную электропроводку. Но в эту версию мало кто верил.

На предприятие понаехали многочисленные комиссии и бедная Зинка-раскладуха пахала денно и нощно, исполняя свой женский долг перед работодателями. Короче говоря, на "Алмазе" творился сущий бардак, когда трудящимся было не до работы.

Не долго думая, я взял неделю отгулов. Так как мой водитель Лычков, с которым я ездил по командировкам в паре, был в отпуске, Пал Семеныч подписал заявление без всякого базара. Тем более, что и отдел снабжения лихорадило – наши склады тоже ревизовали.

Кокошкина, похудевшая за эти суматошные дни килограмм на десять, почернела лицом и, несмотря на свою крепкую сибирскую натуру, едва с ног не валилась. Я совершенно не сомневался, что у нее все в порядке – Люсинда была старым кадром и работала добросовестно – но тяжелая атмосфера всеобщей подозрительности и даже страха, воцарившаяся на заводе после наглой смерти Васильчикова, угнетала ее (впрочем, как и других) до дрожи в коленках. Все боялись, что начнутся сокращения или еще что-нибудь в этом роде, влекущее потерю работы. А Кокошкина вообще была в ужасе от такой невеселой перспективы – ей осталось до пенсии всего ничего, так как она имела пятнадцать лет северного стажа.

Мне нужно было разобраться в собственных проблемах. Которые меня не то что не радовали, но даже пугали. И если до смерти Васильчикова я еще надеялся на некую случайность во всех несчастьях, обрушившихся на мою бедную голову, то теперь мне стало понятно, что в событиях с моим участием просматривается пока не совсем ясная закономерность. Похоже, я встал кому-то поперек дороги и меня изо всех сил и возможностей (очень даже приличных возможностей) пытаются убрать. Но, черт возьми, кому нужен какой-то экспедитор, шнурок по имени Поди-Туда-Принеси-То-И-Это!? Кто пытается сделать из Геннадия Чернова козла отпущения?

Я не рискнул бессмысленно шляться в раздумьях по городу и закрылся в своей квартире, предварительно затарившись продуктами и спиртным. Мне действительно нужна была тихая обитель для скрупулезного анализа обрушившегося на меня потока событий и происшествий. Я даже отключил телефон и дверной звонок.

Я лежал на диване и думал. Вернее, даже не думал, а ворочал мозгами, что весьма скучно и даже непривычно для человека моего склада характера. Но когда тебя приперли к стенке, то тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу.

В своих мыслях я в который раз возвращался к истокам моих неприятностей и постоянно наталкивался на теперь загадочную для меня фигуру белокурой стервы. Она явно была ключом ко всем этим историям, но где тогда дверь с замочной скважиной, за которой хранится некая тайна? Это был вопрос вопросов. И следующее – каким боком можно прилепить мелко плавающую рыбешку, экспедитора Чернова, к такому киту как заместитель директора завода "Алмаз" Васильчиков? А ведь безутешная вдова совсем не зря приперлась на рандеву в престижный бар. Ох, не зря…

Перед моим внутренним взором вдруг предстала заключительный акт ее свидания с Васильчиковым, когда она шла к выходу. Эта зараза вдруг ни с того ни с сего остановилась у порога и… и поправила косынку! Бля-а… Так ведь она… Конечно! Никаких сомнений! Красотка подавала знак киллеру! Твою дивизию…

Меня будто ветром сдуло с дивана и я забегал по комнате, пытаясь хоть таким способом унять бурю страстей, забушевавших в моей душе. Попутно я еще и ругался словно сапожник, совершенно не сдерживая голос. Представляю, что подумает соседка, тетя Глаша, которая знает меня как уравновешенного и воспитанного молодого человека – стены наших жилищ скорее улучшают качество звучания, нежели задерживают звуки…

Успокоившись, я снова – в который раз! – начал перемолачивать в памяти мое, не очень продолжительное, знакомство с белокурой бестией. С какой стати она накинула на меня глазом? Богатая, развратная до мозга костей телка – и полунищий экспедитор, почти пролетарий, у которого в карманах ветер свистит. Притом, я вовсе не похож на плейбоя со смазливой физиономией. Тогда что это – дело случая или?..

Или – подсказывала мне интуиция, помноженная на кое-какие знания. Меня элементарно сняли, чтобы использовать в качестве интимного резинотехнического изделия.

Но почему меня? Просто не нашлось более подходящей кандидатуры? А может я нечаянно ей под руку подвернулся? Дело случая…

Как бы не так… Эта стерва знала – знала! – что я собой представляю на самом деле и кто я такой. Потому никогда и не интересовалась ни моим прошлым, ни настоящим. Так обычно ведут себя только проститутки, которым нет никакого дела до мимолетного клиента, но ни в коем случае не замужние женщины, относящиеся к внебрачным связям с определенной опаской и настороженностью. Пока ты такой матроне не выложишь всю свою подноготную – пусть даже кое-что соврешь – она с тобой в постель не ляжет. Правда, бывают и исключения, но редко. Замужней женщине, считающей себя порядочной, нужен именно любовник, человек, которому можно доверять, а не просто какой-нибудь вшивый грязный кобель с длинным языком, даже если он и способен на продолжительный героический труд на ниве большого секса.

Значит, меня сняли для дела. Чтобы подставить как пацана. Что, впрочем, и случилось.

Ах, Чернов, Чернов, какой же ты идиот… Но что кроется за этой подставой? Какие цели преследовала эта суперсексуальная сука? На кого и с кем она работает? А то, что она заварила всю эту кашу не в одиночку, я мог бы поклясться чем угодно. Тварь…

Думай, Геша, думай… Жизнь дается только один раз и прожить ее нужно так… Да, лучше бы я был революционером. Тогда по крайней мере знаешь, что твоя смерть не напрасна. А что меня пытаются поставить на линию огня, чтобы стрелять на поражения, тут уж никаких сомнений. Веселая историйка, ничего не скажешь. До сих пор я выходил сухим из воды, но если за меня примется тот невзрачный тип, который угрохал Васильчикова и его телохранителя, то мне звездец. Притом полный и бесповоротный. От этого сукиного сына не уйдешь. Он достанет объект даже из-под земли. Парень – настоящий профи, и этим все сказано.

Так что, дружище, будешь сушить весла? А вот вам болт, господа! Если бы вы, поганцы, знали, сколько раз Генку Чернова хотели убить, а он все-таки остался жив, то наверное обошли бы его десятой дорогой. Я, конечно, сейчас человек мирный, однако когда меня достают, то становлюсь очень плохим мальчиком. И чтобы спасти свою драгоценную шкуру, отправлю в ад любое количество недоброжелателей. Пусть даже они носят юбку и туфли на высоких каблуках. Мне без разницы. Потому что я видел своими глазами как такие ангельские создание очень даже сноровисто и безжалостно отправляли в мир иной моих боевых товарищей.

Значит, нужен план кампании. В которой я и генерал, и командир взвода, и рядовой солдат. Говорят, что один в поле не воин. Чушь! Захочешь выжить, танком станешь. Или подлодкой в Забайкальской степи. Главное – не дрейфить. Иначе кранты. Напуган – уже побежден. Потому для начала следует хорошенько шугнуть противника. Чтобы он не думал, будто Чернов – размазня и слабак. Обратиться в милицию? Ха! Как бы не так…

Нужны такие, как я, нашей героической и легендарной, которая с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой, как завещал большой человеколюб Дзержинский.

От суматошных мыслей я так проголодался, что решился на истинно мужской подвиг – начал варить суп; иногда на меня находит такой стих. Не скажу, что в поварском искусстве я достиг больших вершин, однако холостяцкая жизнь научит всему.

Меня настолько захватил процесс чистки картофеля, что подозрительные шорохи в прихожей я услышал слишком поздно. Озадаченно уставившись на приоткрытую дверь кухни, я встал и как был с орудием производства в руках – старым кухонным ножом с длинным, истонченным временем лезвием – так и направился в сторону непонятных звуков.

Я столкнулся с ним буквально лицом к лицу. Дерганый тип с длинной крысиной рожей, увидев меня, остолбенел. В руках он держал большую связку ключей и отмычек. За его спиной торчал еще один, постарше, с какими-то застывшими глазами и давно не бритой физиономией. Он как раз закрывал входную дверь. Похоже, ко мне пожаловали квартирные воры, мельком подумал я, и, нимало не раздумывая, молниеносно прижал лезвие ножа к горлу крысомордого.

– Даже не шевелись… – сказал я тихо и внушительно. – А то у меня рука может нечаянно дрогнуть…

– Э-э-э… – заблеял перепуганный насмерть домушник.

Второй, увидев такой оборот, с неожиданной прытью крутанулся на месте и, едва не сорвав дверь с навесов, выскочил на лестничную площадку. По топоту ног, раздавшемуся спустя две-три секунды, я понял, что сейчас он бьет рекорды по бегу, прыгая через две, а то и три ступеньки. Но я и не думал его догонять – на фиг он мне нужен? У меня остался, так сказать, заложник. Вот с ним я и решил немного побеседовать.

– Вы что тут забыли? – спросил я грозно, нависая над тщедушным вором.

– Ва-а… И-и… – С испугу он не ворочал языком.

Впрочем, была еще одна причина, мешавшая ему нормально говорить – мой кухонный ветеран, который давил под кадык. Я немного ослабил нажим, но нож не убрал. Когда у горла держат клинок, допрашиваемый почему-то становится очень словоохотлив…

– Вопрос ясен?! – рявкнул я, сверля домушника злобным взглядом. – Говори, сука, иначе урою!

– Простите… это, ошибка вышла… Честное слово! Никогда больше…

– Еще раз солжешь, включу газ и зажарю тебя как барана на вертеле. Ты хочешь сказать, что вам понадобились мои рваные портки? Или кастрюли моей хозяйки? В этой квартире днем с огнем лишнего рубля не найдешь, а ты мне тут лепечешь про ошибку. Кто вам дал наколку на мою хазу и по какой причине? Звони, мудила, пока цел!

– Это все Киля! – возопил вор. – Он сказал, что дело верняк. Мы и пошли…

– Кто такой Киля?

– Ну, тот, что был со мной… Напарник. Я больше ничего не знаю! – Домушник с тоской скосил глаза на входную дверь.

Я его понимал. Ему сейчас до смерти хотелось поменяться местами с подельником, сделавшим ноги.

– Значит, напарник… – Я схватил его за шкирку и поволок на кухню. – Брешешь ты, козел холощеный, ой, брешешь… Ладно, будь по-твоему. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал…

С этими словами я вмазал ему раз по челюсти и пока вор считал звезды, приходя в себя от нокдауна, связал его чем нашлось – фартуком Елизаветы Петровны, полотенцем и шнуром от электрочайника, который я включал когда прекращали подачу газа.

Очнувшись от оплеухи, домушник с безумным видом посмотрел на плиту, где уже горели все четыре конфорки.

– Конечно, вони от тебя будет… – сказал я с глубокомысленным видом. – Ну да ладно. К вечеру, когда наступит время избавиться от твоей зажаренной тушки, выветрится. Давай свою пасть… – Я быстро заклеил ему рот липкой лентой. – Если надумаешь колоться, кивни два раза.

Вор тут же закивал с такой скоростью и частотой, что у меня начало двоиться в глазах.

– Хорошо, поверю, но в последний раз… – Я грубо рванул ленту, намеренно сделав ему больно.

– Ай! – воскликнул вор и у него на глазах показались слезы.

– Ничего, это только начало, – "утешил" я своего пленника. – Весь праздник еще впереди.

Так что не буди во мне зверя, хмырь ушастый. Рассказывай.

– Клянусь, это все Киля! Чтоб я сдох, век свободы не видать! Он сказал, что хаза – эрмитаж.[1] И хозяин днем на работе. Я еще засомневался – скрипуха[2] совсем фуфловая. А Киля базлает – не дрейфь, все нормалек, это клиент темнит. Прикидывается бедным, чтобы соседи маляву ментам не накатали. Я и купился… дурик!

Похоже, этот заморыш все-таки не врал. А вот почему Киля был так уверен, что у меня не квартира, а сокровищница индийского раджи? Кто его подвиг на такое заведомо дохлое дело?

– Откуда у Кили такие сведения? – спросил я на всякий случай, хотя почему-то был совершенно уверен, что мой пленник использовался втемную – как "специалист" по замкам.

– Он притемнил. Говорит, не твое дело. Ну, я не стал настаивать…

– А как случилось, что вы вломились в квартиру, не проверив отсутствует хозяин или нет?

– Так ведь Киля был уверен, что все тип-топ… И мы звонили, но никто не шумнул.

– Ясно… – вспомнил я про отключенный дверной звонок. – Значит, валишь все на Килю… – Я посмотрел на вора очень нехорошим взглядом. – Все-таки придется поспрашивать тебя по полной программе…

– Нет! – вскричал испуганный домушник. – Не надо. Я ведь поклялся. Не верите, спросите Килю.

– Хороший совет. Так я и сделаю. Ну-ка, подкинь мне его адресок. Только не напутай, – добавил я с угрозой.

Вор замялся лишь на пару секунд. А затем довольно уверенно продиктовал адрес своего подельника. Солгал? Может быть. Ну да ладно, и на старуху бывает проруха… Я быстро прошел в зал и возвратился с фотоаппаратом.

– А это зачем? – мой пленник попытался закрыть лицо связанными руками.

– Сиди смирно, клиент. – Я несколько раз щелкнул затвором – сфотографировал вора в фас и профиль. – Это я на память. Если ты меня обманул, то при помощи фотки я тебя из-под земли вырою. И опять закопаю. На всю оставшуюся жизнь.

– Вы… вы меня отпустите?! – Вор не поверил своим ушам.

– Конечно. На фиг ты мне нужен. А что касается милиции, так я не нанимался к ним в помощники.

– Сп… Сп-пасибо… – От радости он даже начал заикаться.

– Тебя как зовут? Фамилия?

Я мог бы попытаться поискать у своего пленника документы, но почему-то был уверен, что вор такой "квалификации" вряд ли возьмет на дело какие-нибудь бумаги, удостоверяющие его личность.

– Гриша я, Полосухин… Гы… – Вор лучезарно осклабился. – Иванович…

– Считай, что мы познакомились. Но лучше бы нам в будущем не встречаться. А дорогу к моему дому забудь. И еще одно – Киля не должен знать о нашем разговоре. Пока я с ним не побеседую. Не волнуйся, я тебя не заложу. И его не трону, если он скажет кто ему мой адресок подкинул.

– Заметано, – сказал домушник с вдохновением.

– Давай грабли… – Я быстро освободил его от пут. – А теперь катись колбаской. Покеда…

Вора будто корова языком слизала. Даже пол не скрипнул. Я выглянул в окно. Полосухин, выскочив из подъезда как ошпаренный, тут же принял солидный вид и неторопливо продефилировал к автобусной остановке. Вскоре он растворился среди горожан. А я, полный раздумий, возвратился к своей не дочищенной картошке.

Что воры хотели найти в моей квартире? Деньги, золото? Ха! Бред сивой кобылы. Узнать о моем финансовом состоянии можно без особого труда. И квартирная хозяйка, Елизавета Петровна, всю жизнь проработавшая на "Алмазе" нормировщицей, никак не могла скопить на старость мешок денег. А если вспомнить про денежные реформы, благодаря которым государство нагло отобрало у нищего последнюю рубаху…

Тогда что за всем этим кроется? Киле подкинули адрес квартиры – почти факт. Кто? Пока на этот вопрос может ответить только гадалка. И то если соврет. Почему? А здесь вообще тупик. Ну нечего у меня брать, абсолютно нечего. Шмотки и старый фотоаппарат "Зенит"? Возможно. Сейчас квартирные воры пошли неразборчивые, гребут все подряд.

Однако, судя по личности Полосухина, эти двое настоящие мастера своего грязного дела.

И на дешевку не позарятся. Квартиры бедных обывателей, неспособных установить железные двери и сигнализацию, обычно бомбят или наркоманы или пьянь-рвань подзаборная, сшибающая деньги на бутылку. Им действительно все равно куда лезть и что брать. С замками работать они не умеют и двери просто взламывают при помощи фомки.

Нет, мне просто необходимо побеседовать с Килей. И чем быстрее, тем лучше.

Остальные, которых я наметил в "собеседники" раньше, немного подождут. Там люди посерьезней и мне придется действовать весьма оперативно, четко и на грани фола. А что я должен свести концы с концами, в этом сомнений у меня уже не было. Потому что на близком горизонте Геннадия Чернова маячила тюрьма – в лучшем случае. А в худшем – деревянный макинтош. И похороны за счет общественности.

Супчик у меня получился – язык проглотишь.

Глава 10. НОЖОМ ПО ГОРЛУ

Я не стал откладывать рандеву с Килей в долгий ящик и отправился к нему в тот же вечер, едва стемнело. Мне очень не хотелось, чтобы за мной случаем не увязался "хвост" – вдруг мои неведомые враги решили за мной понаблюдать круглосуточно – а потому ушел через чердак, спустившись вниз по лестнице дальнего подъезда. Там я затесался в группу молодых людей, с которыми и дошел до автобусной остановки, слегка горбясь и пряча лицо.

Чердак нашего дома был по-своему знаменит. Его занимал бомж по прозвищу Машка.

Нет, он не был "голубым". Машка всего лишь имел очень мягкий, уступчивый, воистину женский характер. (Я имею ввиду не тех мегер, что отравляют жизнь мужьям). Благодаря которому ушлые людишки на основании поддельных документов лишили его квартиры, находившейся на первом этаже, в моем подъезде.

Но Машка был настолько привязан к дому, где прожил всю свою сознательную жизнь, что решился на самовольное освоение чердачного помещения. Он врезал в люки замки и стал жить как король без государства.

Первое время Машку доставали различные официальные органы – жилищное управление, милиция и даже пожарники. К слову, жильцы дома отнеслись к его авантюре вполне благосклонно. Они просто жалели Машку, вначале потерявшего семью – жена и дочь бомжа уехали в деревню, где им достался по наследству добротный дом, а потом и крышу над головой.

Но по истечению какого-то времени о Машке благополучно забыли. И он начал обустраиваться на чердаке так, будто это и впрямь была его квартира. Машка сначала выгородил себе из кирпича просторную комнату. Затем добыл старый линолеум, выброшенный при ремонте какой-то большой конторы за ненадобностью, и сделал отменные полы. Потом притащил на чердак "буржуйку" и зажил в тепле и довольстве.

Вскоре его "апартаменты" начали заполняться и мебелью. Жильцы, которым жаль было по каким-то причинам расставаться со старой рухлядью, устроили на чердаке под присмотром Машки настоящий склад древностей. Так что он спал на облезлом кожаном диване, хранил миски-чашки в резном дореволюционном буфете, восседал на креслах, достойных занять место в музее краеведения, ел на столе, помнившим гораздо более достойные и богатые времена. Кроме того, женщины дома совершенно безбоязненно приспособили остальную часть чердачного помещения под сушилку для белья. Благо чердак всегда находился под замком, а Машка берег их добро почище цепного пса.

С Машкой у меня сложились весьма доверительные отношения. Как-никак мы оба были холостяками, единственными во всем доме. Иногда я подбрасывал ему что-нибудь из съестного, а то и баловал лишним рубликом – чтобы согреть иззябшую душу новоявленного анахорета винишком. (В этом вопросе Машка был традиционалистом и пил только крепленое недорогое вино). Бомж стал мне почти другом, а потому моя просьба выделить товарищу по несчастью комплект ключей от чердачных люков не показалась ему ни странной, ни кощунственной…

Дом, где жил Киля, располагался недалеко от окраины, на границе частного сектора и пятиэтажных уродов старой постройки. Возможно, когда-то эти дома и имели привлекательный вид, но годы сделали свое, и теперь микрорайон напоминал скопище больших сараев, серых и замызганных, утопающих в мусоре, собачьем и птичьем дерьме.

Сходство с сельским скотным двором усиливалось благодаря голубям – практически возле каждого подъезда, на некотором отдалении, высились диковинные и чаще всего безобразные голубятни. Эти милые птички, символ мира и раскрепощенного труда, гадили где попало и на кого попало. А куда денешься от тучи крылатых, которые кружили с утра до вечера над микрорайоном?

Что касается четвероногих друзей человека, то мода держать их почти в каждой квартире благополучно докатилась и до этих окраин. Милый песик, едва выбежав во двор, тут же, иногда прямо возле подъезда, поднимал ногу и облегчался, никем не потревоженный, повинуясь безусловному инстинкту. Конечно, бедное животное винить за это нельзя. Оно живет по законам природы – простым, понятным каждой бессловесной твари и незыблемым. Но на меня всегда нападал нервный смех, когда какая-нибудь мамаша, только что выгулявшая пса, который обгадил полдвора, выходила со своим малышом подышать свежим воздухом и костерила неизвестно кого на все заставки за кучи собачьего дерьма возле песочницы. В такие моменты мне очень хотелось, несмотря на свою джентльменскую натуру, схватить эту невоспитанную тупую стерву за патлы и ткнуть накрашенным фейсом в то самое, что оставил ее четвероногий любимчик.

Окна квартиры домушника были освещены. Что меня порадовало – я уже настроился на длительное ожидание. Но как мне его оттуда вынуть без шума и пыли, как говорил известный персонаж не менее известного и любимого всем народом фильма? В нынешние бандитские времена даже самые замшелые лохи не решались открывать двери своих квартир незнакомцам. Тем более, в вечерний час.

Повздыхав в сожалении по старым порядкам и обычаям, когда любого нуждающегося могли запросто приютить и накормить, даже не спрашивая кто он и что его привело именно к этому порогу, я начал усиленно соображать. Что оказалось весьма непросто.

Представиться ментом? Как же, держи карман шире… Киля – мужик ушлый, битый, сразу потребует необходимые бумаги для вторжения в его жилище. А иначе будет говорить только через закрытую дверь. И ничего не поделаешь – закон есть закон. Сказать, что я, например, водопроводчик (или электрик, газовщик, мастер жилищно-эксплуатационной конторы)? Такой вариант тоже не катит – на этой старой патриархальной окраине практически все знают друг друга. И не только в лицо, но и по голосу.

В общем, я пришел к заключению, что мое дело – швах. Оставалось последнее – ждать, пока Киля не соизволит отправиться по своим делам. А это могло случиться как сегодня, через полчаса, так и завтра или послезавтра.

Я прикинул, на какой высоте находится балкон квартиры домушника. Вроде и невысоко – всего лишь третий этаж – но поди доберись туда без соответствующего снаряжения и необходимой сноровки. Да, хреново…

Наконец, плюнув на все свои мыслимые и немыслимые варианты, я решительно направился в нужный мне подъезд. Чтобы провести рекогносцировку на местности. А если быть совсем точным, то, будучи в отчаянии от такой сложной и не решаемой проблемы, я готов был просто выбить дверь и взять Килю на цугундер без всяких там утипути. Я почему-то не думал, что он одел свое жилище в броню.

Дверь как дверь… Без всяких новомодных наворотов. Обитая облезлым дерматином. На двух замках, настолько примитивных, что их можно открыть плевком. Наверное, Киля держал свой навар от квартирных краж где-то в другом месте.

Я присмотрелся повнимательней – и неожиданно почувствовал легкий зуд в конечностях.

Дверь была не заперта! Мало того – она вообще оказалась приоткрыта.

Стоп, Чернов! Здесь что-то не так… Держи ушки на макушке. Иначе опять может приключится что-нибудь эдакое…

Быть или не быть, вот в чем загвоздка. Вломиться в квартиру Кили заблудшим варягом, или линять отсюда пока трамваи ходят?

А впрочем, что мне терять? Ведь совсем недавно я думал просто сорвать дверь с петель – и все дела. Теперь задача упростилась.

– Вы к кому?

Голос сзади произвел на меня впечатление шила, которое воткнули мне в мягкое место. Я резко обернулся – и увидел бабулю, выглядывавшую из квартиры напротив. Она мило улыбалась.

– Это… – Меня на миг заклинило. – Я уже… – Моя окаменевшая маска изобразила что-то наподобие улыбки. – Мне сюда… – Я толкнул незапертую дверь… и пришел в себя уже внутри жилища Кили.

Ну, блин, и примочка… Теперь все, назад ходу нет. Я выглянул в глазок. Бабуля попрежнему торчала на лестничной площадке. Ее взгляд выражал сомнение. Шла бы ты домой, Пенелопа. Твой Одиссей уже заждался судна…

Ладно, что сделано, то сделано. Попру как бык на красное.

– Эй, кто-нибудь есть? – Мой голос почему-то стал хриплым и глуховатым.

Молчание. В квартире царила полная тишина.

– Хозяин! У тебя дверь не заперта.

Ни гу-гу. Глухо как в танке. Только в туалете чуть слышно журчала вода.

Я решительно прошел дальше. Может, Киля налился под завязку и дрыхнет мертвецки пьяный? Не исключено. Ладно, проверим. И я открыл дверь спальни.

Я не ошибался. Киля и впрямь спал. Вечным сном. Кто-то перерезал ему горло. Кровь по голому полу пролилась до самого порога. И я стоял, сам того не замечая, в темно-красной луже.

Нет, столбняк меня не хватил. В своей, общем-то не такой и долгой, жизни мне приходилось видеть смерть в самых разных ее обличьях. Поэтому еще один жмурик меня особо не впечатлил. Поразило другое – Килю грохнули в аккурат перед моим приходом.

Будто знали о визите и приняли все необходимые меры, чтобы доставить мне дополнительные хлопоты. Которые почему-то размножались как тараканы.

След оказался даже не теплым, а горячим. Подстава была классической. Противник в очередной раз продемонстрировал свои незаурядные возможности. Он считает, что держит ситуацию под полным контролем. Противник мнит себя кукловодом, дергающим за нужные веревочки, и упивается властью и безнаказанностью. Это было большой ошибкой с его стороны.

Поразмышлять над превратностями судьбы хотя бы несколько минут мне не дали.

Впрочем, если быть совершено точным, то думал я несколько об ином – о том, как убраться отсюда поскорее и где взять шапку-невидимку, чтобы никто не засек мои маневры. А в перспективе не описал мою внешность милиции. Старушка-соседка Кили была не в счет. Я совершенно не сомневался, что у вора-домушника водилось немало дружков, часто заглядывавших к нему на огонек. Так что я был всего лишь одним из многих, большей частью безликих. Если, конечно, бабуля не обладала феноменальной зрительной памятью.

Не вспоминай всуе то, что может принести тебе неприятности. Только я подумал о капитане – ему очень понравилась бы ситуация, в которую угодил Геннадий Чернов – как возле дома резко притормозила патрульная машина милиции (я узнал это по звуку дрянного движка) и топот грубых башмаков на лестнице возвестил о наступлении для меня судного дня. Или ночи – это уже без разницы. Похоже, соседка Кили, та самая дряхлая Пенелопа, все-таки не поверила в мои честные намерения и позвонила куда следует. Видимо, я показался ей очень подозрительным типом.

Оставляя кровавые следы на полу, я бросился к входной двери и закрыл ее на замок. Он был простеньким, ширпотребовским, но я надеялся, что этот ветеран местной промышленности задержит милицейский наряд на нужные мне три-четыре минуты. После этого я забежал в зал и, выключив свет, отворил дверь на балкон.

Нет, это уже чересчур! В конце концов этот проклятый город превратит меня в мартышку, потому как я тут только то и делаю, что прыгаю по балконам и лазаю по отвесным стенам.

И сейчас мне предстояло сигать черт знает куда – земля внизу совершенно не просматривалась из-за темени. На окраинах почему-то не приято включать фонари на столбах. Экономия. С одной стороны в нынешней ситуации для меня это благо, а с другой – фиг его знает, что там валяется под окнами. Ко всему прочему, настолько мне было известно, окраинные жители испытывали неодолимую тягу к земледелию и позади домов обустраивали крохотные плантации. Которые огораживали чаще всего толстыми железными прутьями и проволокой. А балкон квартиры домушника Кили как раз и выходил на тыльную сторону. Поэтому у меня был шанс благополучно закончить свой земной путь на железном колу – как в добрые старые времена мои предки со стороны матери, казаки-запорожцы, на пале, любимом палаческом приспособлении польской шляхты. Пся крев, холера ясная!

Как оказалось, отменный выход был совсем рядом. Стоило только руку протянуть. Уже подрастерявшие листву длинные и гибкие ветки и стволы хмеля, похожие на лианы, которые тянулись до балкона пятого этажа, могли выдержать и гораздо больший вес, нежели мои восемьдесят килограмм. Мысленно возопив к Богу, я перебрался на эту хитро сплетенную природой сеть и начал спускаться вниз как матрос парусного флота по вантам.

Лоза хмеля не подвела. Вскоре я стоял под окнами первого этажа и думал, как мне преодолеть заграждение в виде заборчика из арматуры. Он, как я и предполагал, огораживал прямоугольные клочки земли, уже вскопанные под весеннюю посадку.

Пришлось идти напролом, так как двигаться вокруг дома было опасно. Я согнул несколько прутьев, чтобы образовался проход, и пошел по целине. Мне уже было все равно: следов после себя я оставил столько, что экспертам-криминалистам хватит разбираться с ними до новых веников. Вскоре, преодолев еще один забор, я оказался на пустыре. В отдалении замелькали милицейские мигалки. Видимо, наряд патрульнопостовой службы уже вошел в квартиру Кили и вызвал дежурную оперативную группу.

Сокрушенно вздохнув, я выбрал направление и побежал. Мне нужно было убираться отсюда как можно скорее. И подальше…

Я избавился от почти новых фирменных кроссовок, теперь являющихся очень опасной уликой, за два квартала от дома, изрезав их ножом и бросив в мусорный ящик. Дальше я продвигался в одних носках. Лучше подхватить простуду, нежели оставить такое вещественное доказательство, как моя обувь.

Мне удалось зайти в свою квартиру незамеченным. Нынче, в отличие от времен развитого социализма, народ по вечерам не особенно рвался подышать свежим воздухом. И если раньше на скамейках возле дома собиралась старушки и молодежь, то нынче там в вечерние часы можно было встретить разве что хануриков, распивающих паршивую самопальную водку. Но сегодня на мое счастье и их не оказалось.

Приняв душ, я завалился на свой любимый диван и погрузился в грустные размышления.

Я думал, что скорее всего моя безмятежная жизнь в этом городе закончилась. Мало того – теперь мне придется спасать ее всеми доступными методами. И доказывать, что я ни в чем не виновен. За мной охотятся какие-то бандиты, а теперь взяли след ищейки в погонах. И если милиция пока не знает о моей личности, то первым известно обо мне почти все. А они коварные и жестокие люди. До сих пор я старался, настолько это было возможно, не нарушать закон, но теперь, похоже, мне не оставляют выбора. Ну что же, пусть пеняют на себя.

Сон пришел ко мне внезапно и тихо. Он приятно охладил измученный терзаниями мозг и понес на своих невидимых крыльях в райские кущи сновидений. Там было светло, радостно и царили полная безмятежность и неземная умиротворенность…

Утром я проснулся бодрый и хорошо отдохнувший. Еще не успев как следует продрать глаза, я уже знал, с чего нужно начать свой крестовый поход против пока тайного врага.

Это знание появилось чисто интуитивно, и тем не менее я был уверен, что мой план сработает. Хотя эта уверенность, скорее всего, зиждилась на безысходности, однако я старался об этом не думать. Потерявши голову, о волосах не плачут.

Удивительная штука городское "дно". Оно есть практически в каждом городе, независимо от времени его основания и региона. Чаще всего "дно" представляет собой слоистую структуру: в самом низу – потерявшие человеческий облик личности; чуть выше – наркоманы, не совсем законченные алкоголики и ворье всех "мастей"; еще выше – разнообразные крутые и отморозки; правда, они считают себя пупом земли, но даже не подозревают, что этот "пуп" находится в районе заднего прохода; и наконец слой с фальшивой позолотой, где спрессованы скороспелые нувориши, которых почему-то называют новыми русскими, хотя это не совсем верно, и чиновная рать, вскормленная и вспоенная взятками до неприличных размеров.

Границы между слоями весьма зыбкие и расплывчатые. Они приобретают четкие очертания лишь в части финансовых возможностей. Однако, обитателей "дна" роднит главное – абсолютная бездуховность и патологическая жадность, толкающая их на самые страшные преступления. Они никогда и ни в чем не раскаиваются, свой образ жизни считают единственно правильным, а в ранг закона у них введено полное беззаконие.

Цинизм у обитателей "дна" считается главной добродетелью, презрение к окружающим возведено в принцип, жестокость к себе подобным является критерием истины.

И тем не менее каждый слой "дна" при острой необходимости может превратить свою рыхлую, насквозь прогнившую субстанцию в стальную оболочку самодельного взрывного устройства, начиненную гвоздями, металлическими шариками и обломками абразивных кругов. Горе тому неразумному, который попытается самовольно, без надлежащих основание и даже рекомендаций, проникнуть в какой-нибудь из слоев. Его немедленно взорвут, сокрушат, размажут по асфальту, сотрут в порошок и развеют по ветру. Слой городского "дна" – это государство в государстве. Не зная обычаев этого удивительного и очень стойкого по отношению к любым переменам в обществе образования, не стоит в него и соваться. Будь ты даже гениальным актером и мистификатором, вырядись в любые одежды и выучи наизусть язык и правила поведения обитателей исследуемого слоя, все равно тебя сразу раскусят. У граждан этих мини-государств поистине звериный нюх и не менее звериные традиции.

Я направил свои стопы как раз в один из таких слоев. Однажды, на хорошем подпитии, Лычков повел меня на "экскурсию" в Гнилушки. Будя я потрезвее, меня туда не затащили бы и на аркане. Но пьяному море по колено, а потому я попер за ним без страха и упрека.

Впрочем, Сева обмолвился, что там у него есть друг, который при необходимости предоставит нам свою "крышу".

Гнилушки – это своего рода раковая опухоль почти в центре города: в основном одноэтажные строения, разнообразные мастерские и маленькие заводики, ныне в основном бездействующие, окруженные высотными домами. Как-то так случилось, что генеральный план застройки не учел некоторых особенностей этого весьма примечательного места. Когда-то здесь жили люди среднего достатка – я имею ввиду дореволюционное время. В войну немцы здорово проредили еще добротные особняки, и на месте расчищенных развалин выросли уродливые строения, похожие на курятники. Но каждый из этих уродцев гордо именовался домом, имел свой номер и соответствующие регистрационные документы в бюро инвентаризации.

До поры до времени власти не обращали почти никакого внимания на форменное безобразие, портившее вид центральной части города. Им было не до того. То вождя всех времен и народов Сталина меняли на гениального агрария-кукурузовода Хрущова, то главный гэбист Берия вдруг оказался очередным врагом народа, то красавец мужчина и душка Брежнев совершал крутой поворот от авантюрного социализма к временам застоя.

И лишь когда в кармане государства зашелестели нефтедоллары, и их стало гораздо больше, чем могли сожрать все наши зарубежные друзья по соцлагерю и прочие, в основном на словах исповедующие коммунистические идеи, дошло дело до реконструкции и перепланировки городов.

Гнилушки решили снести в первую очередь. Но когда подняли поименные списки жильцов этих трущоб, то схватились за головы. Оказалось, что в одном доме-курятнике прописано как минимум три-четыре семьи – примерно пятнадцать-двадцать человек, по одной живой душе на два квадратных метра общей площади. Выходило на то, что для обеспечения аборигенов Гнилушек жильем требовалось построить не менее трех новых микрорайонов. Жильцы трущоб радовались, потому что им поторопились объявить о грядущем счастье, заключающееся в получении новых долгожданных квартир, а ученые и чиновные мужи ломали головы – как бы и яблочко съесть и на дрын не сесть.

Решение было принято мудрое и в духе времени. О Гнилушках просто забыли. А чтобы они не портили настроение ни городским властям, ни приезжим, дома-курятники отгородили от улицы трехметровой высоты забором, покрасили его в веселенький цвет и оклеили транспарантами и афишами.

Постепенно Гнилушки стали превращаться в большую многоквартирную "малину" для босоты. Очень удачное расположение – в самом центре города, где оживленные транспортные потоки (сплошной кайф для карманников), богатые квартиры (мечта воровдомушников), и шумные рестораны, в которых можно преспокойно спустить награбленное и, в случае перебора, на карачках доползти до своей близкой хазы – влекло в Гнилушки людей определенного толка с неодолимой силой. Здесь сбывали краденное, гнали самогон, курили наркоту, устраивали "дома свиданий", без особых опасений попасть на скамью подсудимых сводили кровавые счеты, торговали заграничным барахлом, укрывали преступников… трудно перечислить все "возможности" этих центровых трущоб, куда даже самые ушлые и смелые оперативники угрозыска не решались в одиночку совать нос.

Перестройка, постепенно превратившаяся в сплошную перестрелку, лишь добавила криминального "аромату" печально известным Гнилушкам. Больше половины городских рэкэтиров и отморозков имели честь быть выходцами из этой клоаки. Теперь опухоль, именуемую Гнилушками, можно было устранить только облив напалмом.

Вот в такое примечательное место я шагал ясным осенним утром, надеясь, что мне удастся и выполнить задуманное, и унести ноги подобру-поздорову.

Глава 11. ПАХАН В ОТСТАВКЕ

Петр Дубов оправдывал свою фамилию на все сто. Это был кряжистый мужик с пудовыми кулачищами, каменным невозмутимым лицом и непокорными вихрастыми волосами, чуть тронутыми сединой. Он держал в Гнилушках странное заведение, гибрид современного ресторана с дореволюционным трактиром, под названием "Охотничий домик". История жизни Дубова, которую рассказал мне Лычков, весьма примечательна.

Он работал водителем грузовика, слыл передовиком производства и вообще надежным мужиком во всех смыслах этого слова. Дубов был трудягой, каких поискать. Но в один воистину черный день всемогущий случай поставил все с ног на голову. Какой-то пьяный хмырь в хмельном кураже вышивал по проезжей части дороги и угодил в аккурат под колеса машины Дубова. Дело, в общем, обычное и вины водителя в трагическом происшествии не было. Собственно, следствие дало именно такое определение случившегося. Но при всем том присутствовал один, очень неприятный, нюанс, который в конечном итоге повлиял на приговор суда и круто изменил судьбу Дубова – экспертиза определила наличие в крови обвиняемого алкоголя. Совсем немного, но и этого количества хватило, чтобы Петр Никанорович пошел по этапу. Ему впаяли пять лет.

В зоне он по-прежнему выполнял план на сто пятьдесят процентов и какое-то время был первым претендентом на досрочное освобождение. Однако судьба-злодейка распорядилась по-иному. Однажды отличающийся независимым характером Дубов повздорил с паханом зоны, вором "в законе", а когда тот послал свою шестерку разрешить конфликт с помощью заточки, Петр Никанорович просто вышиб этому мелкому хмырьку голым кулаком мозги.

Дубову накинули еще три года и оставили в той же ИТК. Могли дать и больше, но начальство написало ему уж больно хорошую характеристику.

С той поры Дубова будто кто подменил. Петра Никаноровича можно было понять – у него отобрали надежду на скорое освобождение. Во-первых, он раз и навсегда разобрался с паханом и его прихлебателями, после чего пришлось вызывать две "скорых" – в одну попавшее под кулак Дубова ворье не поместилось. А во-вторых, Петра Никаноровича "короновали" на бугра зоны и он напрочь перестал работать. Физически. Дубов обладал поистине медвежьей силой и, когда его доставали, первобытной свирепостью, потому вскоре все "мужики" и "деловые" ходили перед ним по струнке. Во избежание ненужного конфликта начальство зоны пристроило Дубова в библиотеку, самое кайфовое место в ИТК, а в ответ получило полный порядок и небывалое смирение своих подопечных.

Так неожиданно не очень грамотный водила и зэк оказался в окружении великих мыслителей и вообще умных людей, материализовавшихся в написанных ими книгах. От нечего делать Дубов начал читать запоем. И к тому времени, когда прозвенел последний звонок и его выпустили на свободу, Петр Никанорович мог заткнуть за пояс даже человека с добротным университетским образованием.

По выходу из мест заключения он где-то с полгода присматривался к гражданской жизни, очень изменившейся за время отсидки – как раз в самом разгаре была перестройка – а потом завел свое дело, получив "ссуду" у знакомого ворья с Гнилушек, которые были его родиной. Сначала Дубов держал рюмочную, а затем, оперившись, построил небольшой ресторанчик, назвав его "Охотничий домик". Это было любимое заведение местной братвы. Ресторан оправдывал свое название полностью – в любое время дня и ночи здесь можно было заказать изысканные блюда из дичи, медвежатины, оленины, полакомиться пирогом с брусникой, под стопарик употребить маринованные масленки или соленые грузди, полакомиться керченской сельдью и даже, при очень большом желании, отведать чего-нибудь экзотического. Например, черепашьего супа, омаров или филе из крокодила.

Но самое интересное заключалось в том, что все это стоило не очень дорого.

Дубов, который (на удивление) так и не получил в зоне никакого прозвища, слыл на Гнилушках третейским судьей. Или разводящим, как теперь называют посредников в спорах между братвой. С Лычковым его связывали давние приятельские отношения – они учились в одном классе, а затем работали водителями пятой автобазы…

Снаружи "Охотничий домик" представлял собой крытый тесом рубленый амбар с окнами в резных наличниках. Он имел просторный двор с пристройками, где находились вполне современные холодильные камеры, погреба, гаражи для автотранспорта, коптильня и сооружение наподобие огромного камина, в котором на вертеле можно было испечь целого быка.

Внутри ресторан не баловал изысканным, а тем более современным интерьером.

Деревянные скамьи, массивные дубовые столы, на стенах рога и шкуры разнообразных животных, под потолком две кованых люстры, в углу изразцовый камин "под старину".

На полированном сосновом полу лежали грубые домотканые дорожки, а в одну из стен были вмонтированы бочки с краниками – Дубов баловал своих клиентов отменными неподдельными винами и очень даже приличным, всегда свежим пивом.

С утра в "Охотничьем домике" было довольно пустынно. Я сел за стол и заказал жаркое из оленины и бокал пива. Степенный половой, чем-то похожий на самого хозяина – такой же крепко сбитый, немногословный и в наколках – выполнил заказ достаточно быстро.

Решив, что все дела подождут – голос голодного желудка оказался сильнее злобного охотничьего азарта – я приналег на восхитительно приготовленное мясо, отдавая должное и красному соусу, которого хватило бы на целую компанию.

Официант, пристроившись в углу, неподалеку от кухонных дверей, занимался каким-то подсчетами, но из виду меня не упускал ни на миг – посматривал исподлобья, тяжело и остро. Похоже, он думал, что я мент. Такого же мнения была и компания из шести человек, обитателей гнилушкинского "дна", которая бражничала неподалеку. От их взглядов мне становилось не по себе, но я принял отмороженный вид и налегал на оленину.

Наконец один из этой не совсем трезвой компашки не выдержал и сказал во весь голос то, о чем думали все его приятели:

– Мусор прикатил…

– Ну… – поддержал его второй.

– Не наш, – вступил в разговор третий.

– Не-а… – подтвердил четвертый, с набитым ртом.

– Пусть валит отсюда, – то ли спросил о мнении собутыльников, то ли дал установку первый.

– Пока цел, – это провякали хором.

Официант поднял от своих расчетов голову и строго посмотрел на компанию. Которая проигнорировала безмолвное предупреждение напрочь.

– Колян, товарищ не понимает…

Я делал вид, что глухой.

– Пусть пожрет, – вступился за меня какой-то "миротворец".

– И заплатит, – присоединился к нему еще один.

– А потом мы ему рога посшибаем, – весело хохотнул самый смешливый.

– От него воняет, как от козла, – не сдавался первый. – У меня аппетит пропал.

– Мусор, он и есть мусор, – согласился второй. – Пойду… – Демонстративно кряхтя, он встал и подошел к моему столу.

– Слышь, мужик! – обратился он ко мне с вызовом. – Собирай манатки и сваливай отсюда, пока цел. Ты пришел не по адресу.

– Ресторан? – Я положил перед ним меню с фирменным знаком "Охотничьего домика".

– Ну…

– Баранки гну. Я думал, ты читать не умеешь. Раз это ресторан, то я попал туда, куда нужно.

– Во! – Мой собеседник обернулся к своим приятелям, с большим интересом следившим за переговорами. – Братва, к нам приканал большой умник. Он будет учить нас грамоте.

– Слушай, мужик, не нарывайся. – Я сказал это тихо и очень внушительно. – У меня и без тебя хватает проблем.

– Ну, борзой… – С деланным восхищением сказал мой собеседник. – Думаешь, если у тебя имеется красная ксива, то ты уже в дамках?

– Я такой же мент, как ты профессор.

– Брешет? – опять обернулся задира к своей кодле.

– Брешет, – ответили ему дружно.

– Ну-ка, прекратите! – наконец вмешался и официант. – Не мешайте человеку.

– А ты, Жорик, заткнись, – отрезал мой собеседник. – Твое дело сторона. Считай свои бабки и не лезь, куда тебя не просят.

Только теперь я понял, что компания находится в состоянии опохмелки. Видимо, ночью у этой великолепной шестерки был грандиозный кутеж и скорее всего с дамами, а по утрянке их потянуло на легкий променад с посещением местных достопримечательностей.

Среди которых "Охотничий домик" занимал главенствующее место. Так что новая порция пойла смешалась со старыми дрожжами и компания постепенно входила в раж, обычно заканчивающийся мордобитием подвернувшихся под хмельную руку.

Я еще раз глянул на всех шестерых и решил, что у меня есть два варианта: рвать когти или безропотно подставлять свой фейс под молотилку. Их было чересчур много. Даже для меня. Тем более, что защищаться подручными средствами я просто не имел права – мне только и не хватало замочить кого-нибудь из этих козлов при полном наборе свидетелей.

Тогда точно придется броситься с моста в воду – чтобы долго не мучиться на допросах и чтобы мне не намотали срок на всю катушку.

– А я сказал сядь! – взревел официант, задетый за живое пренебрежительным тоном клиента. – Иначе я лично тебя уйму.

– Все, все! – Я поднял руки вверх до уровня плеч. – Если весь этот базар-вокзал только изза меня, то я сваливаю. Ради Бога, не ссорьтесь. Нервные клетки не восстанавливаются.

– Я же говорил, что он чересчур умный. По науке шпарит, лепила. – Задира смотрел на меня с лихим видом. – Ты чё моргалы вылупил!? – Он резким движением руки изобразил "козу". – Счас уроем, чтобы не шлялся где попало…

Конечно, никто из компании не думал, что я сотрудник милиции. Сюда менты заходили редко и в основном свои, местные, которых все знали как облупленных – вдоль и поперек.

Если собирались чужие, из какого-нибудь другого райотдела – как я уже говорил,

"Охотничий домик" зажил себе немалую славу; и небезосновательно – то Дубов, не желающий портить отношения с кем бы то ни было, а в особенности со слугами закона, закрывал для местной босоты ресторан на замок и обслуживал не очень желанных гостей по высшему разряду. Зона научила его быть мудрым и предусмотрительным.

Похмельная шобла просто нарывалась на скандал с разборкой. Такие уж в Гнилушках были нравы и обычаи. Они остались еще с тех пор, когда улица на улицу, район на район ходили стенкой, чтобы доказать свое превосходство и потешить ретивое, всласть помахав кулаками.

– Убери поганки, ты, чудо в перьях, – сказал я внешне спокойно, но внутри у меня все бурлило. – Иначе я их оторву и свиньям скормлю.

До чего я ненавижу вот таких отвязанных, которые смыслом жизни считают унижение слабых и беззащитных! Они никогда не станут драться, если у них не будет внушительного численного перевеса. Их любимый прием – удар исподтишка. Они способны на любую подлость, при этом совершенно не ощущая ни раскаяния, ни угрызения совести. Это даже не люди, хотя некоторые граждане и призывают проявлять к ним милосердие и не давать "вышку". Говорят, что такими их сделало общество. Ничего подобного! Они такими родились. И сдохнут моральными уродами, потому что горбатого лишь могила исправит. Именно сдохнут – смерть приходит только к людям, а не к животным в человеческом обличье.

– С-с-сука… – прошипел он змеем, резко изменившись в лице. – Понты гнешь!? Счас я те моргалы выколю!

Задира наклонился так низко, что его буркалы очутились на уровне моих глаз. Я почуял отвратный запах перегара, но не отодвинулся. Он применил известный прием блатных – подавить противника морально своей гнусной близостью, смутить его, сбить с толку, чтобы потом мгновенно нанести удар, чаще всего коварный, в наиболее уязвимую точку.

Перехватив поудобнее вилку, я хладнокровно вогнал ее в руку этого сукиного сына – в ту, которой он оперся о стол. Теперь его кисть оказалась пришпиленной к дубовой столешнице, словно бабочка в альбоме натуралиста.

От неожиданной и резкой боли он взвыл и чисто инстинктивно встал на колени. Из его мгновенно покрасневших глаз хлынули слезы. Что, падло, больно? – подумал я, но промолчал. Терпи, стервец. Это тебе за тех, кого ты измочалил вместе со своей компашкой.

Компания сначала затихла, тупо уставившись на воющего приятеля, а затем все как по команде вскочили с намерением размазать меня по стенкам.

– Ша, братва! – Я сказал это резко, с блатной хрипотцой. – Иначе я вам прямо сейчас скрою деревянные макинтоши. Всем.

Для большей убедительности и в качестве подтверждения своих слов я быстро сунул руку за пазуху – будто у меня там был шпалер. И в этот момент я здорово пожалел, что не прихватил с собой пистолет – из тех, что реквизировал во время приснопамятной командировки на завод абразивных материалов.

Компания восприняла угрозу вполне серьезно. В годы советской власти меня просто подняли бы на смех… ну и так далее, по полной программе. До потери пульса. Но сейчас, когда ствол можно купить прямо на овощном рынке, как морковку, в правдивости моих слов усомниться было трудно. К тому же я поднялся из-за стола, и моя выставленная на всеобщий обзор крепкая спортивная фигура вовсе не склоняла их к мысли, что я всего лишь чересчур борзой хиляк.

– Держи, – всучил я деньги Жорику. – Извини за бардак, – кивнул я в сторону пришпиленного к столу задиры. – У меня не было иного выбора. И мне нужен Петр Никанорович. Срочно.

– Вот он я…

Дубов возник из облака пара, вырвавшегося из кухни, как древний бог греков Зевс, спустившийся со своего трона на горе Олимп. Видимо, он слышал, а может и видел, все (или почти все) перипетии спонтанно возникшей конфронтации. Петр Никанорович был угрюм и смотрел на меня очень нехорошим взглядом. И то верно – я ведь был чужаком.

– Что тут за базар!? – резко спросил Дубов, властным взглядом успокаивая снова заволновавшуюся компанию – похмельные хмыри решили, что им пришло подкрепление.

Похоже, Дубов меня не узнал. Хотя при расставании он сказал, что я, как друг Севы, всегда могу рассчитывать на его помощь и поддержку в любом деле. А это был не тот человек, что бросает слова на ветер.

– Петр Никанорович, меня зовут Геннадий. – Я подошел к нему вплотную и говорил очень тихо, чтобы не слышали остальные. – Я приходил к вам с Севой Лычковым. Помните?

– А-а… – Скупая улыбка сгладила жесткость и угловатость черт его каменного лица. – Как же… Так что, все-таки, тут у вас стряслось?

Этот вопрос он задал не мне, а официанту.

– Снова Бондарь полез на арапа. И получил по заслугам… мудак… – сказал тот с затаенной злобой – похоже, половой был очень злопамятным человеком и его до сих пор терзала обида за пренебрежительное отношение к своей персоне со стороны пришпиленного хмыря.

– Помогите ему, – молвил Дубов, указав весьма мрачной компании на все еще подвывающего от боли задиру, который никак не мог вытащить вилку из столешницы. – И вдолбите в свои мозги – еще раз устроите скандал, ноги вашей здесь не будет. Пойдем, – обратился он ко мне, видимо, считая, что инцидент исчерпан.

Я поторопился воспользоваться приглашением, чтобы не мозолить глаза великолепной шестерке, которая готова была сожрать меня со всеми потрохами. Но авторитет Петра Никаноровича в блатной среде был настолько высок, что никто даже не пикнул.

– Так что там у тебя? – спросил меня Дубов, когда мы уединились в небольшой комнатушке, главным украшением которой являлся массивный сейф; возможно, это была касса.

– Мне нужно срочно встретиться с Полосухиным. Это который Григорий Иванович.

Надеюсь, вы знаете о ком я говорю.

– Тельняшка? – удивился Петр Никанорович. – Зачем он тебе?

– Вчера зарезали его напарника Килю. Если в ближайшее время я не переговорю с Полосухиным, то ему кранты. А может быть и мне.

– Это новость… – Дубов нахмурился. – Парни работали чисто. Кому они могли перейти дорогу?

– Вопрос, на который может ответить только Полосухин.

– А каким боком ты вписываешься в эту историю?

Я рассказал ему только часть правды. Малую толику. Чтобы легче было, когда потребуется, врать. Я никак не мог быть полностью откровенным с Дубовым. Любой человек непредсказуем, а бывший пахан зоны – тем более.

– Значит, кто-то им дал наколку на твою квартиру… – Дубов с силой потер переносицу. – Странно, что Тельняшка не знает кто именно…

– Странно, – откликнулся я словно эхо.

– И ты считаешь, что тот человек убил Килю?

– Уверен в этом. Похоже, он следил за ними. Киля сбежал первым и наводчик просто не успел его остановить для разговора. Наверное, ждал, пока появится Полос… Тельняшка. А когда дождался, то понял, что у них получился облом и я мог узнать нечто важное и опасное для него. Потому он предпринял меры незамедлительно, убрав Килю, который знал его в лицо.

– И теперь ты думаешь, что этот поганый "мокрушник" на всякий случай завалит и Тельняшку, – подхватил Дубов.

– Он просто обязан это сделать. Вдруг Киля проболтался своему напарнику?

– Не исключено… – Бывший пахан зоны задумался.

Я не мешал ему предаваться размышлениям, сидел молча и курил. Мне было весьма интересно узнать, что там варится в его очень даже неглупом котелке, но лицо Дубова было неподвижным и бесстрастным.

– Тельняшка, конечно, мелюзга… шнырь… – наконец задумчиво сказал Петр Никанорович.

– Правда, он спец каких поискать. Вот этот патентованный импортный гроб с кучей гарантий, – он кивком указал на сейф, – Тельняшка открыл за двенадцать минут. Я как-то ключи посеял… Но про то ладно. А вот что касается наводчика-"мокрушника", то это безобразие нужно пресечь. Негоже давить деловых как вшу. Пусть они и не в ладах с законом, но ножом по горлу… – Лицо Дубова вдруг сделалось свирепым. – Такое нельзя оставлять безнаказанным.

Я его мысль понял сразу. По большому счету, все мои проблемы были Дубову до лампочки. Да, в чем-то оказать помощь он всегда мог, как и обещал – скажем, дать толковый совет или рекомендацию, деньжат ссудить, накормить или еще что-нибудь в этом роде – но подставлять свою шею под топор ради совершенно чужого ему человека бывший пахан не стал бы. А вот выручить Тельняшку – это совсем другой компот. В случае удачи авторитет Дубова среди жулья только упрочится. Что и следует доказать.

Хотя он в какой-то мере и отошел от уголовной среды, но с волками жить – по волчьи выть. В таком деле, как удержание авторитета на должной высоте, важен каждый мелкий штрих.

– Я так понимаю, ты думаешь, что за наводчиком еще кто-то стоит. Который имеет на тебя большой зуб. Кто бы это мог быть? Ты даже не догадываешься? – Петр Никанорович смотрел на меня испытующе и с легким подозрением.

Понятно. И хочется, и колется, и мамка не велит. Дубов уже настроился на сотрудничество со мной, но, будучи весьма хитрым и трезвым человеком, побаивался нечаянно вступить в конфронтацию с какой-нибудь мафиозной структурой. Что ж, вполне разумно.

– Петр Никанорович, давайте будем откровенны до конца. – Я изобразил на своем лице повышенную честность и прямоту. – Я не знаю, кто против меня копает. Не знаю – и все тут. И мне не хочется, чтобы вы ненароком не угодили в неприятную историю. Дайте мне только адрес Тельняшки или подскажите, где я могу его отыскать как можно быстрее – и мы разбежимся в разные стороны. Для других ни вы меня не знаете, ни я вас. Мне не хочется подвергать вас опасности. Зачем это вам? Вы человек солидный, с положением…

Все-таки я Дубова уел. Он сразу уловил подтекст в моей речи. И, как всякий сильный и смелый человек, возмутился. Ему очень не понравилось, что весьма отдаленным намеком я предположил, будто он уже стар, оброс жирком и ни на что не годен.

– Ты говори, да не заговаривайся! – обрезал меня бывший пахан. – Я сказал помогу – значит, заметано. Тельняшку нужно выручать. В твоих делах мне разобраться трудно, но если что-то понадобится – милости прошу. Ладно, заканчиваем базар и поехали. Время не ждет. Я сам отвезу тебя куда нужно…

Сидя в шикарном "джипе" Дубова, я едва не скулил от радости. Теперь у меня появился надежный и сильный помощник. И место, где я мог, в случае чего, пересидеть лихую годину. Это было просто здорово.

На город начал опускаться мерзкий осенний туман.

Глава 12. ТЕЛЬНЯШКА

Место, куда меня доставил на своем заморском звере Дубов, никак нельзя было назвать тихой пристанью. Это был автомобильный рынок, располагавшийся на самой окраинной окраине города. Точнее, занятая им площадь уже не входила в городские границы, но мэрия исправно брала с торгашей мзду за пользование всеми имеющимися на рынке благами. Которые заключались в недавно открытом автобусном маршруте и построенной прямо среди болота крытой остановки.

Тем не менее кто-то из местных мафиозных воротил по примеру мэрии тоже снимал пенки с бурлящего торгового котла, огородив для видимости обширную площадь лагерной "колючкой" на бетонных столбах и присыпав грязь тонким слоем гравия. На рынке даже была сторожка и несколько довольно хлипких строений, где ютилась и "администрация" в лице здоровенного быка, которого звали Тимофей; возможно, это была его кликуха. Под ним ходили еще человек восемь таких же крепко сбитых парней, которые исправно собирали бабки за торговые места и присматривали за порядком на вверенной им территории.

Дубов уверенно направил "джип" прямо в ворота, где стоял дежурный с красной повязкой на рукаве и пачкой квитанций в руках. Строгий и даже мрачный страж, завидев знакомую машину, расплылся в широкой улыбке и поприветствовал Петра Никаноровича почтительным поклоном. Дубов небрежно кивнул в ответ и порулил к одному из строений, на котором красовалась коряво написанная вывеска "Ремонт машин".

Внутри мастерской нас встретил сильный запах карбида и гудение горелки. Замусоленный человечишко ростом с ноготок варил прохудившееся крыло "ауди" старой модели.

Машина стояла на яме и из-под нее слышался наш родной русский сленг. Судя по крепким выражениям, в которые были весьма редко вкраплены нормальные слова, невидимый нам слесарь нечаянно попал молотком по своим пальцам.

– Эй, мужик! – Дубов тронул за плечо газосварщика. – Отвлекись на минуту.

Человечек снял темные сварочные очки и на нас уставились два веселых серых глаза.

Сварщик был на удивление добродушен и смешлив.

– Хочешь попробовать? – спросил он, улыбаясь и протягивая Дубову свой рабочий инструмент, брызжущий голубым пламенем. – Держи.

– С чего ты это взял? – удивился озадаченный таким нелепым вопросом Петр Никанорович.

– А у меня тут отбоя нет от желающих поработать горелкой. В основном пацаны. Говорят, что интересно. Тимофей запрещает, приказал гнать всех в три шеи, а я считаю, что так негоже. Пусть хоть чему-нибудь учатся. Сварочное дело – это хороший кусок хлеба. Даже иногда с маслом… хе-хе… машинным…

– Да нет, я не по этой части… – Суровое лицо Дубова на миг потеряло каменную невозмутимость и стало добрей. – Мне нужен Тельняшка.

– А-а… этот дармоед… – Человечек явно заскучал – Там… – Он махнул в сторону дальнего конца мастерской. – Отсыпается. Бездельник… – Притухшая горелка загудела с прежней силой и потерявший к нам интерес газосварщик склонился над верстаком.

Похоже, он не знал кем на самом деле является Гриша Полосухин, но относился к нему с большой прохладцей.

– Спасибо, – коротко поблагодарил его Дубов, и мы, лавируя между разбросанными деталями легковушек, направились к двери, обитой войлоком.

Из-под "ауди" по-прежнему доносился мат, но уже гораздо тише. Наверное незадачливый слесарюга никак не мог успокоиться и как истинный садомазохист смаковал свой фатальный промах. Я ему посочувствовал от всей души: когда молотком, притом по пальцам, да со всего маху – это очень больно. Кто не верит, пусть попробует.

Тельняшка спал как сурок. Он лежал на деревянном топчане, застеленном дерюжкой, и храпел словно порядком изношенный стартер трактора. Рядом с его ложем стоял колченогий стол, на котором находились банка с остатками кильки в томатном соусе кильки, огрызок хлеба, алюминиевая вилка, граненный стакан и половинка луковицы.

Пустая бутылка из-под дешевой водки валялась на полу, возле грязных ботинок Полосухина. Крепкий мужской дух, смешанный с запахами снеди и еще чего-то, напоминающего "аромат" одного из сортов голландского сыра, который могут есть только особо выносливые индивидуумы, создавал в этой конуре неповторимую атмосферу. Я, если честно, едва не освободил свой желудок от завтрака, съеденного в "Охотничьем домике".

– Тельняшка работает здесь в качестве эксперта по моторам, – объяснил Дубов присутствие квартирного вора в столь необычном месте. – У него слух как у композитора.

Любой дефект распознает за считанные секунды даже не открывая капот. Талант…

– Да уж… – Я криво осклабился. – Работа у него тут явно не пыльная. И времени свободного море…

Дубов глянул на меня искоса, но промолчал.

– Григорий, вставай! – он потянул Тельняшку за ногу.

Тот возмущенно брыкнулся и, повернувшись на другой бок, захрапел пуще прежнего.

Дубов многозначительно ухмыльнулся, поискал глазами по каморке и, найдя чайник, взял его и вылил остатки воды на взлохмаченную голову домушника.

– Да вы что… мать вашу!? – возопил Полосухин и, отфыркиваясь, подхватился словно ошпаренный. – Счас пасть порву! – Спросонья он не разобрал кто перед ним.

– Протри зенки, Тельняшка, – насмешливо сказал Дубов.

– Петр… Никанорович!? Вы!? – вор вскочил и вытянулся перед Дубовым по стойке смирно.

– Нет, не я. Моя тень. Да ты сядь. И навостри уши. Есть разговор.

– Простите, что я это… Ну в общем…

– Не мельтеши. Садись.

И тут Полосухин заметил меня. Я скромно стоял за широкой спиной Дубова и нахально ухмылялся. Мне было забавно видеть помятого с похмелья Тельняшку, который при виде авторитета наверное обмочился.

– Ы-ы… – У Тельняшки отвисла челюсть.

– Старые знакомые? – Глаза Дубова сверкнули. – Что же ты, Тельняшка, моих друзей обижаешь? Хазу его хотел ковырнуть…

– Петр Никанорович!!! – возопил совсем сбитый с толку домушник. – Так ведь я не знал!

– Ну, а теперь уже знаешь. Ладно, считай, что я все забыл. Но у него есть к тебе некоторые вопросы. Ответь на них без утайки. Понял? – В голосе бывшего пахана прозвучала неприкрытая угроза.

– Все будет как на духу! – горячо заверил его Тельняшка. – Чтоб я сдох!

– Лады… – Дубов посмотрел на меня. – Говори.

– У меня только один вопрос: кто вас навел на мою квартиру?

– Так ведь я говорил, что не знаю! – с отчаяние воскликнул Полосухин. – Это все Киля.

Честное слово!

– Погоди, не гони волну, – поморщился Дубов. – Подумай хорошо. Может ты заметил чтонибудь необычное в поведении Кили. Возможно, он встречался с кем-нибудь перед тем, как вы решили бомбить хазу, – кого ты не знаешь, кто просто не мог быть в контакте с Килей, а ты это усек, но не придал значения. Вспомни. Пошелести мозгами. Мы тебя не торопим.

Тельняшка задумался. Любой мыслительный процесс для людей такого сорта – явление необычное и весьма затруднительное. Мне казалось, что я вижу как в его взлохмаченной голове со скрипом вращаются заржавевшие шестеренки. Он даже начал пыхтеть от непривычной для него умственной работы.

– Как-то Киля сказал, что его разыскивает Козырь, – наконец сказал он задумчиво. – Это было в аккурат за неделю до… В общем, когда мы… Ну, понятно…

О, чудо! Тельняшка смутился и даже, как мне показалось, покраснел!

– Я еще подумал, с чего бы? – между тем продолжал домушник. – Козырь работает с другими… Ну, вы знаете с кем… – Вор робко взглянул на Дубова. – Я, помнится, где-то дня два назад спросил Килю, что Козырю было нужно, но он отделался смифуечками. Сказал только, чтобы я держал хвост пистолетом и что братва нас не забывает.

– Козырь? – Петр Никанорович нахмурился. – Это интересно…

– Почему? – спросил я.

– Он птица высокого полета – скажем так. Может, тебе не понятно, о чем идет речь, но объяснять я не буду. Я в чужие дела нос не сую. У них своя свадьба, у меня своя. А что касается Козыря – если он, конечно, замазан в этом деле – то к нему подъехать трудно. И небезопасно. С ним лучше тебе не связываться. Тут даже я ничем не смогу помочь.

– А вы это… спросите у Кили, – вступил в разговор несколько приободрившийся Тельняшка. – Он расколется, гад буду.

– Ты встречался с ним после того, как я тебя отпустил? – спросил я домушника.

– Не-а… Но хочется. – На помятой физиономии Полосухина появилось мстительное выражение. – Этот козел меня бросил… я никогда ему не прощу. Ничего, встретимся и я с ним потолкую… по петушкам…

– Думаю, что ваша встреча может состояться очень скоро, – угрюмо осклабился бывший пахан. – Там. – Он ткнул пальцем в потолок. – Киля уже ждет тебя.

– Извините, не врубаюсь… – Тельняшка, похоже, понял, на что намекал Дубов, но не поверил услышанному. – Это как?

– Килю завалили. Вчера. "Пером" по горлу. Прямо на хазе.

Тельняшка оцепенел. Его просто заклинило от страха. Мне даже стало жалко этого проходимца. Может, он и был в обычной жизни тугодумом, но что касается разборок среди воровской шоблы, то в этом вопросе Гриша Полосухин плавал как рыба в воде. Он сразу связал концы с концами и мгновенно сообразил, что имел ввиду авторитет Дубов.

– Вот потому я советую тебе не медля ни минуты забрать свою заначку, где ты там ее хранишь, и рвать когти. Куда-нибудь подальше от города. – Петр Никанорович говорил с сочувствием. – И никому ни гу-гу. Даже во сне. Иначе твоя очередь уже на подходе.

– Но я ведь ничего!.. – пропищал потерявший голос Тельняшка.

– А кто будет разбираться? – перебил его Дубов. – Дело темное, Тельняшка. И дурно пахнет. Я пока не знаю, почему, но нутром чую. Тебя просто стряхнут как грязь с сапог – и весь базар. Так что катись пока цел. Если у тебя нет денег, я дам.

– Сп-пасибо… – дрожащим блеющим голосом сказал бледный, как полотно, Тельняшка. – Н-не нужно… Бабки у меня есть.

– Тем лучше. И еще раз повторяю: никому – слышишь, никому! – не говори куда собираешься майнать. А тем более не рассказывай, даже если тебя возьмут на цугундер, что я интересовался этим делом. Иначе… Ты меня знаешь… – Бывший пахан в этот момент был страшен.

Бедный Тельняшка в ответ лишь горестно всхлипнул…

Возвращались мы в полном молчании. По хмурому задумчивому лицу Петра Никаноровича было видно, что в глубине души он сожалеет о случившемся. Похоже, знай он раньше о связи Кили с этим таинственным Козырем, мне бы вышел от него полный облом. И теперь Дубов мучился, не зная как поступить – откреститься от меня побыстрее или все-таки продолжать оказывать содействие?

Я его понимал очень хорошо. В том замкнутом мирке, в котором крутился бывший пахан, так и не потерявший связей с уголовной средой – пусть и косвенных – нет места благим намерениям и товарищескому участию. Там существует лишь голая конкретика – все, кто не с нами, те против нас. А в данном случае бывший пахан невольно ступил на скользкую дорожку, которая контролировалась какими-то мощными силами. И куда она могла привести, я мог только предполагать. А вот Дубов знал наверняка…

Он подвез меня почти до моего дома. Остановив "джип" в каком-то переулке, Петр Никанорович сказал:

– Вот что, парень… – Он посмотрел на меня внимательно и задумчиво. – Я не могу понять по какой причине, но ты влив в очень хреновую историю…

– Я понял, Петр Никанорович, – перебил я Дубова. – Никаких обид. Я не совсем тупой и мне почти все ясно. С этого времени я вас не знаю, а вы меня. Мне вовсе не хочется вас подставлять. За помощь огромное спасибо. Я ваш должник.

– Нет, ты ничего не понял, – нахмурился бывший пахан. – Да, я больше не буду мочить свои рога в этом дерьме. Это твоя личная проблема. Мне действительно нельзя светиться.

Но что касается какой-либо иной помощи – милости прошу. Сева очень хорошо о тебе отзывался, а он мой самый близкий кореш. За него я кому хочешь башку отвинчу.

– Я просто не знаю как вас благодарить…

– Потом. Если выплывешь. А что касается Козыря… – По лицу Дубова промелькнула тень.

– Он тебе не по зубам. Держись от него подальше. Возможно, он не имеет к твоим проблемам никакого отношения. И встречался с Килей совсем по другой причине. И вообще, мой тебе совет – ляг на дно. Не высовывайся. Может, все и образуется. В крайнем случае уходи из города. Тут, насколько я знаю, тебя ничто не держит.

– Подумаю, – пообещал я без особого энтузиазма. – Может быть. Но не откажите в еще одной маленькой просьбе…

– Ну? – Дубов прищурился, будто прицелился в меня с винтовки.

– Где я могу найти Козыря?

– Ты что, камикадзе!? – недовольно сдвинул густые широкие брови бывший пахан. – Не глупи, парень.

– У меня нет иного выбора. Кроме всего прочего, мне на хвост упали еще и менты. А они могут достать меня – если, конечно, я не сумею оправдаться – откуда хочешь. Я просто обязан разобраться с какой стороны ветер дует во всей этой темной и непонятной истории.

– Так ты, значит, не все мне рассказал?

– А это как раз тот случай, Петр Никанорович, когда лишние знания обременяют человека.

Уж извините. И у вас, и у меня есть свои маленькие тайны. Они имеют ценность только для нас.

– Тогда я начинаю понимать… – Дубов сокрушенно покачал головой. – Что ж, вольному – воля. Ты прав – мне твои мансы ни к чему. А по поводу Козыря… – Он на миг задумался, а потом с явной неохотой рассказал, как он выглядит и где я могу его отыскать. – Учти, это подлый и коварный человек. Он может прикинуться душкой, а затем преспокойно, с улыбочкой, воткнет тебе заточку в бок. Если хочешь от него услышать правду, не церемонься. Ты, надеюсь, понял о чем идет речь.

– Еще бы…

– Но в таком случае для тебя будет лучше избавиться от него раз и навсегда. – Дубов стал очень серьезным. – Однако, я почему-то уверен, что для этих дел у тебя кишка тонка.

Извини – что думаю, то и сказал. Лучше бы тебе послушать моего совета и не мараться.

Жизнь так коротка… А что касается ментов… Пусть их. Сейчас другие времена. Сваливай в какую-нибудь республику СНГ – и все дела. Никто там искать тебя не станет. Так многие поступают. А через какое-то время все забудется. Ты еще молод, у тебя все впереди.

Поверь мне, парень: зона – далеко не мед…

Мы распрощались довольные друг другом. Несмотря на мое упрямство, совершенно глупое с точки зрения Дубова, он, как мне показалось, меня зауважал.

Вечерело. Туман стал еще плотнее. Город казался населенный призраками, которые то появлялись откуда-то из сизой пелены, то исчезали неизвестно куда, растворяясь в липкой неподвижной патоке, заполнившей провалы улиц и переулков. Движение на проезжей части практически прекратилось и только редкие смельчаки и безумцы продолжали свой путь сквозь туман, беспрестанно сигналя и мигая фарами, освещавшими не дорогу, а плотную серовато-белую занавеску впереди машины.

Я шел по чужому городу, не в свою личную квартиру, где меня никто не ждал, и мне было отчаянно одиноко.

ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ. ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА. СОВЕРШЕННО

СЕКРЕТНО. ОПЕРАЦИЯ "ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ". ПАРОЛЬ "ЛЕСТРИГОНЫ", ФАЙЛ "ВЕНА".

АГЕНТ ГЮНТЕР – ГРОССУ. Последнюю неделю наблюдается резкое оживление в так называемой "русской колонии". Мафиозные структуры ведут интенсивный поиск некоего Смолянова. С хорошо информированных источников мне стало известно, что он имеет отношение к контрабандной торговле произведениями искусства и драгоценными камнями.

ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПО БОРЬБЕ С ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ.

РЕГИОНАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ "СЕВЕРО-ВОСТОК". СПРАВКА. Смолянов Юрий Алексеевич, 1969 года рождения, образование среднетехническое, не судим, не женат, кличка Смола. В 1997 году выехал на ПМЖ в Германию. Принадлежит к группировке Беса (Куркова), которая контролирует торговлю якутскими алмазами.

ГРОСС – АГЕНТУ ГЮНТЕРУ. Попытайтесь вступить в контакт со Смоляновым. Для этого задействуйте свои связи в полиции. Пусть его задержат под любым предлогом. В случае удачи получите дополнительные инструкции. Действуйте оперативно, в расходах не стесняйтесь.

АГЕНТ ГЮНТЕР – ГРОССУ. Согласно данным криминальной полиции, интересующий вас Смолянов застрелен неизвестным (дата) около двенадцати ночи. Ограбление, как мотив убийства, исключается. Дорогие часы, бумажник с крупной суммой и кредитные карточки оказались не тронутыми.

Глава 13. ЗУБОДРОБИТЕЛЬНЫЙ КАРАМБОЛЬ

Когда человек включает форсаж, ничего хорошего из этого не выходит. Самый лучший финал спешки, это если он просто набьет себе лоб. Чуть-чуть. Слегка. Ну, ладно, пусть сильно, лишь бы только мозги не выскочили. Я всегда придерживался мнения, что спешка нужна только при ловле блох; мало того – это было мое основополагающее кредо.

Но жизнь всегда вносит коррективы даже в самые что ни есть незыблемые устои и верования. Вносит – и все тут. Закон вечного движения. Все течет, все изменяется. И никуда от этого не денешься. Особенно если тебе не так много лет. Какой-то зуд – уж не знаю в каком месте – толкает тебя на поступки, которые, по здравому размышлению, не только абсолютно глупые, но и просто опасные для репутации, а иногда и для жизни.

Тебе кажется, что стоит дать самому себе под хвост – и ты в дамках. Ни фига подобного.

Время, когда свершаются ключевые события в твоей судьбе, течет совершенно по иным законам. Тут голая физика вкупе с математикой и теорией относительности совершенно ни при чем. Если тебе суждено упасть мордой в грязь, скажем, вечером в воскресенье, то пусть всю неделю идут дожди, а ты целыми днями шляешься под открытым небом, все равно вернешься домой в чистом костюме и лишь слегка забрызганных туфлях.

А вот в воскресенье, даже если ты уедешь на выходные в пустыню, где дождь последний раз шел в начале века, тебя обязательно угораздит плюхнуться в единственную на тысячу квадратных километров лужу. Как она там появилась и почему тебя ноги понесли именно к тому месту, не смогут объяснить ни ученые-философы, ни гадалки.

Так случилось и со мной. Нет бы, возвратившись домой после встречи с Тельняшкой, принять душ, выпить чашечку кофе и посмотреть очередное политическое шоу с прилично одетыми клоунами, которые считают себя государственными мужами и несут такую ахинею, что уши вянут. А после преспокойно лечь в постель и дрыхнуть до утра здоровым мещанским сном с розовыми сновидениями.

Увы и ах… Мне почему-то показалось, что я уже оседлал голубую птицу удачи, и стоит лишь слегка взъерошить ей перья и дать под бока шпорами, как она тут же помчится до следующей станции, на которой в тупике стоит состав, нагруженный жизненно важными для меня секретами. Потому, перекусив, чем нашлось, и немного помаявшись в каком-то странном томлении, я махнул рукой на свои принципы и отправился на поиски приключений. А если быть совсем точным, то мне хотелось именно сегодня лицезреть таинственного Козыря, которого побаивался даже сам Дубов. Я пока не знал, что буду делать, когда его увижу, но чересчур легкомысленно (как оказалось впоследствии) решил, что разберусь на месте.

Петр Никанорович сказал, что по вечера Козырь бывает в бильярдной под названием "Снукер". Я видел вывеску этого заведения и знал, где оно располагается, но внутри бывать не приходилось.

Не скажу, что я вовсе не умею катать шары, – отнюдь. Когда-то, в глубокой юности, я даже был помощником маркера дяди Кузи, который, как теперь принято говорить, держал четыре бильярдных стола в курортной зоне моего родного городка. Он лично соорудил прямо на пляже из металлической, так называемой панцирной, сетки достаточно просторное помещение, крытое шифером, и долгие годы безбедно пожинал плоды своего труда, пока и не преставился.

Дядя Кузя был великим мастером. Это я понял гораздо позже – когда начала варить моя бестолковка. Мало того – старый маркер имел незаурядные артистические способности.

Даже старожилы не смогли раскусить его неподражаемое лицедейство до конца. Сколько я его помню, он всегда прикидывался посредственностью в искусстве игры на бильярде.

Обычно дядя Кузя вычислял приезжих лохов с солидной мошной, больших любителей поупражняться с кием, и ловко подставлял их местным записным игрокам. Которые обдирали зажиточных курортников как липку. С этих спектаклей дядя Кузя имел очень неплохой навар. Он "работал" под проценты с выигрыша. И смею уверить всех, кто не знаком с миром бильярда, что дядя Кузя за курортный сезон мог накосить денежек раз в десять больше, чем самый знаменитый академик за год.

Но когда в его сети попадала особо крупная рыба, дядя Кузя потрошил ее лично. Нужно было видеть, как он ловко притворялся, играя с богатым лохом по маленькой. Обычно поначалу дядя Кузя проигрывал и страдал от этого безмерно. По крайней мере, так казалось со стороны. Он суетился, ронял кий, в азарте бегал, как молодой лось, вокруг стола, чтобы найти "хороший" шар, а когда рассчитывался за проигрыш, то едва не плакал. Так продолжалось дня два-три, пока богатенький Буратино не доходил до нужной кондиции.

И тогда начиналась обдираловка. Уверенный в своих силах и возможностях, противник дяди Кузи швырялся деньгами с удивительной легкостью и беззаботностью. Его можно было понять – он думал, что уж в очередной партии он точно положит этого шустрого старикана на лопатки. Тем более, что дядя Кузя с неподражаемым мастерством продолжал свой спектакль. У него даже руки дрожали. Но как-то так получалось, что совершенно нелепые, с виду бестолково катающиеся по зеленому сукну шары почему-то оказывались в лузе. Даже когда дядя Кузя казалось бы откровенно мазал.

Однако, самым интересным было то, что проигравшийся в пух и прах клиент так и не мог сообразить как ловко его обули. Он считал, что старикану просто крупно повезло. Тем более, что дядя Кузя, получив и впрямь большие деньги, плакал – как думали почти все, от радости. И представьте себе – настоящими слезами. Но только я знал, почему. Старый мастер разводил слякоть из-за того, что лучшие годы уже далеко позади и возможно это его последняя игра.

Меня он заприметил сразу. Уж не знаю чем я ему понравился. Наверное не детской серьезностью. А может худой детдомовской одежонкой. Но факт, как говорится, был налицо – дядя Кузя определил меня в свои помощники. Я мыл полы, чистил сукно столов, покупал мелки, бегал в магазин за водкой и закуской для игроков и даже сидел на кассе, что считалось высшим проявлением доверия к моей несолидной персоне. Кстати, зарплату он положил мне по тем временам вполне приличную. Что для такого оборвыша, как я, было словно манна небесная.

Учить меня игре дядя Кузя начал только на второй год нашего сотрудничества. С осени, так как летом это было просто невозможно из-за большого наплыва желающих покатать шары. Когда заканчивался сезон, дядя Кузя закрывал сетчатые стены бильярдной деревянными щитами и консервировал оборудование до следующего лета. То есть, прятал шары и кии, а столы (кроме одного, самого дряхлого) упаковывал в полиэтиленовую пленку и складывал в большие ящики.

Вот на том столе, скрипучем патриархе, я и вкусил впервые желанный плод удивительно занимательной игры. Я приходил на пустынный пляж после уроков, и по жизни одинокий дядя Кузя, уже истопивший печку, гонял меня до седьмого пота, ставя удар и ведя бесконечные нравоучительные беседы. Наверное, я был для него чем-то вроде комнатной собачки – и пообщаться есть с кем, и забот почти никаких. Даже выгуливать не нужно.

Между прочим, несмотря на то, что у дяди Кузи была своя квартира, он большей частью в холодное время года жил в бильярдной. Там он, кстати, и помер – в аккурат под Рождество.

Спустя полгода после его смерти меня разыскал какой-то мрачный тип и всучил мне объемистый пакет. Даже не объяснив что и к чему, он меланхолично буркнул несколько неразборчивых слов, погладил меня по голове – и был таков. В пакете лежали деньги.

Много денег. И записка: "Чернову из детдома. Гена, это тебе. Будь хорошим мальчиком.

Дядя Кузя." Эти деньги мне здорово помогли в преодолении житейских коллизий. За что я дяде Кузе буду по гроб жизни благодарен.

"Снукер" – это сплошной шик. Как оказалось. Что меня, если честно, несколько смутило.

В таких козырных заведениях обычно играют на большие деньги, а в моем кармане были жалкие гроши. Ну, может быть, на одну-две игры. И на бокал пива, которое разносила клевая деваха в такой короткой юбке, что просматривался даже ее пупок.

Я решил немного осмотреться. За вход с меня взяли в общем-то недорого, и я подумал, что могу себе позволить не только пиво, но и чипсы. Я сел возле стойки бара и поневоле подумал, как изменилась жизнь за последние годы. Если раньше любые спиртные напитки в бильярдных были под запретом, то теперь – гуляй душа, пока тебя хрусты греют.

Особенно такая постановка дела выгодна хорошим игрокам, профессионалам – когда клиент подшофе, его можно брать голыми руками. Эх, сюда бы дядю Кузю…

Столы в "Снукере", конечно, были великолепные. Отражаясь в мраморном зеркале пола, они казались новенькими бригантинами, плывущими при абсолютном штиле. Мягкий, неназойливый, и в то же время достаточно яркий, свет, с умом сработанный интерьер, отменная вентиляция – все это вместе располагало к полному балдежу. Что я и делал, потягивая пиво и рассматривая игроков.

Нет, они меня не впечатлили. Здесь были, как на мой взгляд, в основном дилетанты, из богатеньких, для которых один композитор, даже не подозревая об этом, написал гимн, начинающийся такими словами: "Весь покрытый зеленью, абсолютно весь…" Чего-чего, а "зелени" у этой публики хватало. Если судить по "мерсам", "джипам" и другим иномаркам, припаркованным на автостоянке возле "Снукера". Возможно, среди толкущейся возле столов и у бара публики и были настоящие ассы кия, но пока они себя ничем не проявляли.

Но где же мой объект, ради которого я потащился в такую даль? Сколько я не смотрел, а Козыря так и не заметил. Неужто мне сегодня обломился пустой номер? Прискорбно. Ну да ладно, у меня времени сколько хочешь. Буду наливаться пивом и наслаждаться подзабытой атмосферой большого бильярда. Когда еще выпадет такой момент…

Он появился из стены. От удивления я едва не свалился со своего стульчака.

Присмотревшись, я понял, что в том месте находилась искусно замаскированная дверь, похоже, предназначенная для особо важных персон. Она вела в чрево "Снукера".

Да, это наконец пришел мой долгожданный Козырь. Среднего роста, рыжий, крепко сбитый, с неподвижными глазами, в которых плескался ничем не прикрытый цинизм.

Такому и впрямь завалить кого угодно – раз плюнуть. За ним шли еще двое, белобрысый и смуглый, скорее всего кавказец, но я на них даже не посмотрел. Это были шестерки, охрана босса, каким несомненно считал себя Козырь.

Мой объект подошел к свободному столу – видимо, его специально держали для Козыря – и начал свинчивать части разборного кия, который он принес с собой в фирменном кожаном пенале. Круто… Я знал, что такие кии стоят бешенных денег. Значит, Козырь понимает толк в игре. Ладно, посмотрим…

Играл он и впрямь очень даже неплохо. Правда, я несколько сомневался в его партнерах.

Мне почему-то показалось, что они просто пасуют перед ним. И тем не менее удар у Козыря был поставлен неплохо. Шары влетали в лузы с треском, несколько раз ему удавались даже карамболи. После чего довольный Козырь принимал на грудь рюмочку коньяка.

Я ждал, пока ему не надоест выигрывать. В такой ситуации у любого игрока начинается головокружение от успехов, и когда он наконец нарывается на сильного соперника, то при первой же неудаче просто теряет голову. Тогда можно с ним делать все, что угодно. И у меня неожиданно возникла совершенно сумасбродная идейка…

Козырь ободрал очередного неудачника и со скучающим видом принял дозу дорогого напитка. Судя по всему, он намеревался на этом закончить игру и отправиться восвояси. Я быстро допил свое пиво и храбро подошел к столу Козыря.

– Извините… – Я изобразил смущение. – Может быть я могу составить вам компанию…

Козырь изучал меня не менее минуты. От его взгляда слабонервный человек мог запросто упасть в обморок. Но я видывал мужиков и покруче, а потому стоял перед ним с наивным и глупым видом, невинно ухмыляясь и хлопая ресницами.

– Может быть… – наконец разродился Козырь и благосклонно растянул свои тонкие бледные губы в оскале, лишь очень отдаленно напоминающем улыбку.

– Только у меня нет личного кия…

– Кий – это не проблема. А вот как насчет денег? Я ведь не на черепки играю.

Стоявшие за его спиной парни угодливо захихикали.

– Есть маленько…

Я всем своим видом показывал, что мой карман не пуст, хотя на самом деле… А, что там говорить! Потеряв голову, о волосах не плачут. Будь что будет.

– Стольник за партию, – безапелляционно заявил Козырь.

– "Зеленью"? – спросил я несколько смущенно и с опаской.

– Можно немецкими марками… ха-ха… – Козырь просто лучился от удовольствия.

Он был очень неглупым противником. И я не сомневался, что Козырь вполне может догадаться о моих истинных финансовых возможностях. А потому я, чтобы не возбуждать лишних подозрений, решил временно спасовать. Есть такой хитрый приемчик у мастеров кия, которому научил меня великий артист дядя Кузя.

– Простите, но мне кажется это несколько многовато. Для начала я хотел бы предложить двадцатку.

– Это почему? Бабок нет?

– Я неплохо играю. И мне не хочется, чтобы вы оказались в большом проигрыше. Для меня бильярд прежде всего спорт.

– А он наглец… – с удивление сказал Козырь, обращаясь к своим присным. – Нет, дружище, будем играть только на моих условиях. Сто баксов – и никаких гвоздей.

– Ладно. Мое дело предложить. Только чтобы потом без обид…

Я завел его, что называется, с полуоборота. Мало того, я выступил перед ним честным фраером, который прямо заявил о своих возможностях. Так что возможные обвинения в мой адрес о наколке лоха ушастого отпадали сами собой.

Мне принесли отличный кий, изготовленный отечественным мастером. Конечно, он был значительно дешевле инструмента Козыря и в отделке проигрывал, но по части других качеств, а конкретнее, сбалансированности, не уступал лучшим зарубежным образцам.

Впрочем, чтобы узнать все достоинства и недостатки кия, мне еще нужно было обкатать его в деле.

А что если я все-таки проиграю? Эта подленькая мыслишка шпыняла меня как назойливый комар в ночное время. Я даже еще раз окинул вороватым взглядом помещение игрового зала – чтобы наметить путь, по которому, в случае чего, буду когти отсюда рвать. Мне было хорошо известно, чем заканчиваются истории с проигравшими бильярдистами, отказывающимися оплатить проигрыш…

Я просто не имел права валять ваньку, чтобы потом ободрать клиента по полной программе. У меня не было на это средств. Потому я старался выкладываться на все сто.

Впрочем, возможно я несколько преувеличиваю – в полную силу классный бильярдист играет только против соперника, равного ему по мастерству. А Козырь явно не тянул на звание чемпиона. Правда, из-за отсутствия постоянной практики тоже иногда лупил почем зря, больше уповая на силу удара, нежели на точность.

В первой партии я победил довольно легко. Козырь все еще пребывал в состоянии эйфории от своих предыдущих побед, а потому играл лихо, небрежно, красуясь перед зрителями, которые в предвкушении интересного поединка оставили другие столы и окружили наш. Иногда ему удавались поистине великолепные удары, и тогда его шнурки устраивали овации. Но он очень много мазал, растрачивая впустую верные шары, что в такой игре просто непозволительная роскошь. Я догнал Козыря, когда в его ячейке уже стояли рядком лоснящиеся от света матовых ламп шесть желтовато-белых (под слоновую кость) идеальных сфер. Последний шар я забил при полном молчании собравшихся. Все искоса наблюдали за Козырем – наверное, пытались угадать его реакцию на проигрыш.

– Неплохо… – Козырь вдруг хрипло хохотнул. – Мальчик и впрямь с понятием. Держи… – Он всучил мне зеленую бумажку. – А теперь я удваиваю ставку. – Козырь впился в меня цепким угрожающим взглядом – наверное, думал, что я спасую.

Я молча кивнул. Этот самоуверенный осел сам шел в стойло, где его ожидала отнюдь не охапка свежего сена…

Во второй партии Козырь собрался и едва не довел дело до печального для меня финала.

Но в этот раз мне откровенно улыбнулась фортуна. Он с таким запалом бил по восьмому, последнему, шару, стремясь буквально вколотить его в лузу, что тот взвился в воздух и едва не расшиб лоб одному из зевак. С досады Козырь выдал такой пассаж, что у менее тренированных на этот счет людей наверное уши завяли бы. Я взял себя в руки и очень аккуратно довел партию до победного конца.

– Триста! – вскричал Козырь, побледнев от гнева. – На кону триста!

Я флегматично пожал плечами, изображая полное подчинение его воле. Только теперь я наконец почувствовал давно забытое чувство куража, когда тело становится каким-то воздушным, а в кончиках пальцев начинают покалывать мелкие иголочки.

В третьей партии я дал ему ударить по шарам всего три или четыре раза. Это был полный разгром. Мне удавалось все и даже больше. Козырь, глядя что я вытворяю, просто закаменел. Игра на других столах прекратилась, и теперь к любопытствующим, в основном дилетантам по части бильярда, присоединились зрители, понимающие в этом деле толк. Первое время они комментировали позиции вполголоса, а затем только тихо гудели, перемежая гудение, когда шар залетал в лузу, редкими возгласами типа "ни фига себе!", "во мочит!", "бля-а…". Я не очень прислушивался к этому базару, но – чего скрывать – мысленно погладил себя по голове. Ай да Чернов…

– Ставлю штуку! – Сказав это, Козырь даже зубами заскрипел от злости. – За общую победу в трех партиях.

Мне не оставалось ничего иного как развести руками. Я чувствовал, что лечу в пропасть, но остановиться уже не мог. Черт меня дернул связаться с этим Козырем! Похоже, он был чрезвычайно самолюбивым человеком. Я предполагал сыграть по маленькой, чтобы в конечном итоге разойтись по нулям. А затем, как говорится, слово по слову, да еще под стопарик – вот и есть нужный первоначальный контакт. Мне всего лишь нужно было прощупать Козыря на предмет наших дальнейших взаимоотношений.

Насколько я узнал из уст Дубова, этот рыжий сукин сын всегда был окружен охраной. Как к нему подобраться вплотную, чтобы поговорить "по душам" и без свидетелей?

Проблема… Переть буром, напролом, конечно, можно, но тогда есть шанс сыграть в ящик раньше положенного времени, даже не дождавшись полной реабилитации по всем тем "мокрым" делам, которые повесил на меня какой-то большой умник. А долго ждать полного взаимопонимания, чтобы в конце концов прокачать Козыря по всем правилам, мне просто не позволяли обстоятельства. Может, спросить его напрямик? Так, мол, и так, зачем ты, мил человек, спустил с поводка Килю и Тельняшку на пролетария Чернова, у которого за душой, кроме собственных цепей, никогда ничего не водилось?

Ха-ха! Как бы не так. Уроют тогда несчастного экспедитора завода "Алмаз" как бобика и никто даже ухом не поведет, чтобы найти убийц. Потому у меня был только один вариант: знакомство во время игры на бильярде, не очень длительное повторное соприкосновение где-то в нейтральном месте с минимумом охраны (возможно, в каком-нибудь баре или опять в "Снукере"), а затем жесткий выход после встречи тет-а-тет. Это если Козырь не согласиться по доброму открыть свои крапленые карты. К слову, мести с его стороны после подобного "разговора" я не боялся. Есть методы, чтобы заставить человека, даже такого отмороженного как Козырь, напрочь выбросить из головы всякие нехорошие мысли о вендетте.

Но теперь все мои наполеоновские замыслы полетели к чертям собачьим. Немало понаблюдавши за игроками во время моего сотрудничества с дядей Кузей, я знал, что сейчас мы с Козырем входим в самую опасную фазу – когда соперник становится личным врагом. Так часто бывает во многих азартных играх, а особенно в шахматах. Удержать при проигрыше зверя внутри себя могут только редкие люди, очень организованные и в какой-то мере безразличные, отбывающие свой номер, например, из-за скуки или от безделья. А вот заводные не просто икру мечут от обиды и злости, но еще и могут такое вытворить… Я был свидетелем, как почти друзья, закадычные кореша, хватались за ножи, чтобы доказать свое истинное или мнимое превосходство таким весьма "оригинальным" способом.

Мне почему-то не думалось, что Козырь схватиться за "перо". Скорее всего, меня могут взять в оборот его присные, такие же ублюдки как и их босс. Но вся беда была в том, что из-за уже упомянутых финансовых затруднений я просто не имел права проигрывать. В любом случае мне мылились кранты.

Первую партию серии я сдал. Чтобы хоть как-то смягчить мои зубодробительные удары по самолюбию Козыря. Пусть немного утешится, подумал я, изображая уныние. Однако мой противник на эту удочку не клюнул. Он лишь еще больше собрался и вторую партию мне пришлось провести на грани фола. Я даже вспотел. И почувствовал в ногах предательскую слабость, верный признак большого нервного напряжения. В этой партии выяснилось, что я немного недооценил Козыря. Он принадлежал к тому типу людей, которые в моменты большой опасности могут собраться и совершить невозможное.

Последняя партия серии едва меня не доконала. Теперь уже я отрабатывал номер, как говорится, без дураков. Долгое отсутствие игровой практики сказывалось на всем; у меня не только ноги начали подгибаться, но и кий все время норовил попасть совершенно не в ту точку на шаре, куда мне нужно было целить. А Козырь все наращивал обороты…

В бильярдной неожиданно воцарилась мертвая тишина. Все замерли. Я поначалу даже не сообразил по какой причине. И лишь когда посмотрел на полку с нашими "достижениями", мое сердце едва не оторвалось от вен и артерий. Семь – семь! И на ударной позиции стоял Козырь.

Мама миа! Приехали… Как это я сумел проморгать такой фортель!? Господи, если ты есть, не оставь своего раба Геннадия без порток! Я уже не прошу большего – если мне выпало именно в этот час прийти к финишу своей скудной жизни, то никакие мольбы и просьбы не помогут.

Козырь сделал то, что и должно в такой непростой ситуации. Он не был ассом бильярда (хотя и великие мастера иногда пускают пенки), а потому последний шаг к победе постарался растянуть на возможно длительный временной промежуток – чтобы не ошибиться. Он так долго целился, боясь промазать, что в конце концов его "выстрел" получился чересчур прямолинейным, в лоб, тогда как нужно было выполнить элементарную подрезку, на которую способен даже дилетант. От отчаяния Козырь прорычал сквозь зубы что-то маловразумительное и вырвал добрый клок своих жестких рыжих волос.

Теперь все обратили свои взоры на меня. А я смотрел на зеленое сукно стола как завороженный и от отчаяния едва не плакал – шары разбежались по бортам и теперь мне, чтобы положить в лузу восьмой шар, нужна была не просто удача, а что-то и вовсе феноменальное.

Наитие пришло от безысходности. Я знал наверняка: если сейчас просто покачу шар, чтобы он стал в мертвую зону, то Козырь обязательно использует свой шанс. Даже если он и абсолютно мизерный. Шары, которые нельзя забить, как гласит теория, в принципе не существуют. И уж коль мне судьба подсунула такой дорогой подарок, то моя задача заключается в единственном – отблагодарить ее победой.

В моей голове будто сработал компьютер. Он вычислим траекторию движения шаров за считанные секунды. В моем воображении на зеленом суконном поле вдруг отчетливо проявились даже не линии, а огненные борозды, и… и я ударил!!!

Это был совершенно фантастический карамболь. Из разряда невозможных. Щелк-щелкщелк-щелк… – бломп! Луза приняла шар так сексуально, что мне показалось будто она тут же забеременела. Я оперся о стол и помотал головой, словно с глубокого похмелья – для прояснения мыслительного процесса. Есть! Победа!!! Вау! У-у-у!.. Радуйтесь, о волки, Маугли победил Шер-хана! Все мы одной крови – вы и я!

Козырь закаменел. Он смотрел куда-то в пространство как изваяние командора. Народ, вместо того, чтобы поздравить победителя – то бишь, Чернова – потихоньку начал разбредаться. Вокруг нас вдруг появился свободный круг, посреди которой стоял стол и четверо недвижимых мужиков: я, Козырь и двое его телохранителей.

Наконец Козырь глубоко вздохнул, достал портмоне, отсчитал десять зеленых бумажек, молча швырнул их на стол и быстро пошел к потайной двери, открывшейся перед ним как пещера Али-бабы по беззвучному паролю "сим-сим". Вот так, все как в том еврейском анекдоте о неверной жене и ее любовнике: ни мне, твоему мужу, здравствуй, ни тебе, Сара, спасибо, ни нам до свидания. Очень невоспитанный человек, этот рыжий сукин сын.

За ним потянулись и его псы, предварительно с большим вниманием осмотрев меня с головы до ног. Наверное, они пытались определить мои потенциальные возможности в другой области, знакомой им в большей мере, нежели катание шаров.

Провожаемые любопытными взглядами, я прошел к бару и взгромоздился на стульчак.

Мне нужно было срочно подкрепить порядком потрепанные нервы хорошей дозой чегонибудь эдакого, подороже и позабористей. Хотя бы потому, что в моем кармане приятно шелестела куча денег и я мог на некоторое время про экономию забыть.

– Джин, виски? – спросил, широко улыбаясь, симпатичный молодой бармен.

– Что-нибудь козырное. И вкусное. – Я вернул ему улыбку как мячик пинг-понга. – И чтобы без воды и прочих добавок.

– Нет проблем… – Бармен быстро налил мне в узкий стаканчик светло-янтарную жидкость.

Я выпил врастяжку, с каждым глотком ощущая, как возвращаются силы и душевное равновесие.

– Повтори, – попросил я бармена, который смотрел на меня приветливо, но с глубоко запрятанной во взгляде тревогой.

– Может… – Он заколебался; но только на миг. – Может, не нужно?

– Это почему? Тебе жалко этого огненного нектара?

– Да, жалко. Но не виски. Хотя для тебя я достал самое лучшее. Как в старые добрые времена – из-под прилавка. Мой личный запас. Натуральный продукт, фирма. – Он горестно и невесело ухмыльнулся. – Мне жаль тебя. Козырь не простит такой позор… – Это бармен сказал шепотом, почти не шевеля губами. – Ты мне нравишься. А потому говорю – уходи отсюда. И побыстрее. Пока его шакалы не нагрянули. И запомни – мы с тобой ни о чем таком не беседовали.

– Усек. Спасибо, дружище. Как-нибудь свидимся… – Я расплатился и поторопился к выходу.

Уже отходя от стойки бара, я услышал слова парня, сказанные мне вдогонку:

– Свидимся. Если останешься жив…

На улице по-прежнему клубился туман. Но он уже не был сплошным, а состоял из рваных клочьев – как вата на ветвях праздничной елки. Я в нерешительности огляделся – чтобы выбрать нужное направление и определить, где там находится стоянка такси. Хотя я очень сомневался, что смогу найти свободную машину. Как раз закончилась какая-то тусовка и улица полнилась молодежью. А в наше время молодое поколение предпочитает передвигаться по жизни не на своих двоих, а на колесах. Вот и сейчас шумные юнцы и молоденькие свиристелки хватали тачки прямо на ходу – как стрижи ловят глупых бабочек. Куда мне с моими почти тремя десятками за плечами и начинающимся остеохандрозом, который стал прогрессировать после ранения…

Меня выдернули из толпы как гвоздь из гнилой доски кусачками – нагло, грубо и очень жестко. Я даже не успел трепыхнуться. Меня затащили в темную подворотню, обшмонали все карманы, забрав выигрыш, и принялись с наслаждением и вполне квалифицированно пинать ногами. Я не пытался сопротивляться, только закрывал руками голову и катался по земле словно мяч – их насчитывалось не менее пяти человек (вернее, здоровенных "быков") и они не давали мне подняться. Все это действо происходило почти в полном молчании. Только время от времени кто-то из этих "футболистов" от усердия коротко вскрикивал "хех!.. хех!.. хех!..".

Спасение явилось в образе двух припозднившихся теток, которые наткнулись на побоище.

Они принялись орать словно две корабельные сирены. И не потому, что хотели меня выручить, а по гораздо более прозаичной причине: голосистые и хорошо подвыпившие Феклы нечаянно угодили в самый центр событий. Одна из них даже успела в запарке схлопотать по физиономии от кого-то из моих истязателей. Похоже, этим козлам не были даны указания забить меня как мамонта, и они, испугавшись шума, бросились врассыпную.

Придерживаясь за стену, я встал и ощупал свое тело. Как ни удивительно, однако спустя минуту я убедился, что ничто не сломано, зубы не выбиты, а синяки, которыми меня наградили эти разбойники (в том, что они есть, я совершенно не сомневался), мне были до лампочки. В свое время я получал их предостаточно, так что ничего нового и необычного в этом не было.

Лишь одно меня смущало и приводило в ярость. Нет, не пропажа выигранных баксов.

Вовсе нет. Пусть их. Не в деньгах счастье. Просто я узнал одного из моих обидчиков. Это был телохранитель Козыря. Этот рыжий пес и впрямь не имел ни совести ни мужской чести. Быстро же он среагировал на предмет отмщения за проигрыш.

Козырь, Козырь, напрасно твои шелудивые псы меня не загрызли, пока была такая возможностиь. Ох, напрасно…

Глава 14. ЖИВАЯ МИШЕНЬ

Даже контрастный душ не принес успокоение моей раненной душе. Я весь кипел. Боль от побоев постепенно ушла куда-то внутрь, подогревая нехорошие мысли, которыми я был просто переполнен.

Нет, это уже ни в какие рамки не лезет! Ну что за времена пошли!? Жил себе спокойно, никого не трогал, нигде не высовывался, работал на совесть – и нате вам, получите, дяденька фашист, гранату. Какой-то рыжий козел, фуфло немытое, может запросто, за здорово живешь, пересчитать все мои ребра (пусть и с помощью своих шавок) и уйти безнаказанным, совершенно не беспокоясь о грядущем возмездии. Мания величия? Или элементарная дьявольщина, произрастающая из мрака вседозволенности? Нет принципов, нет норм морали, чужая кровь не стоит и копейки, жизнь другого человека что тот шарик в рулетке… И – все хорошо, прекрасная маркиза. Наш паровоз вперед лети, в капитализме остановка…

Я никогда не считал себя красным и все эти большевистские штучки со всеобщим равенством, хорошо смотрящимся лишь на бумаге, меня не обманывали. Но когда пенсии хватает лишь на туалетную бумагу и буханку хлеба в день, когда грязь подножная неожиданно выплескивается на голубые экраны и вещает оттуда денно и нощно, когда мать ведет свою дочь-малолетку на панель, чтобы не помереть с голоду, когда так называемые олигархи и иже с ними бессовестно разворовывают страну, лишая ее будущего – увольте меня от такого вползания в цивилизованный мир.

Мне не понятно, почему желаемое выдается за действительное. Кому-то выгодно?

Несомненно. Кому именно? А все тому же "цивилизованному" миру, погрязшему в беззастенчивом шовинизме, принявшем глобальные формы. Мы и на фиг не нужны Европе, а тем более – Америке. Все их красивые слова – это пение сладкоголосых сирен.

Чуть зазеваешься – и в мясорубку. Сколько дерьма в красивой фирменной упаковке льется на наши бестолковые головы, что и впрямь может крыша поехать. А из этого всего и произрастают такие отмороженный как Козырь. У него родина там, где сытно жрется и сладко пьется. Смайнает такой за бугор с ворованными миллионами – будет своим среди великих "борцов" за права человека. Как же – жертва борьбы за светлое капиталистическое завтра. И не вытащишь его оттуда ни под каким соусом. Потому что вор наконец попал к таким же ворюгам, корешам по жизни, хладнокровно и нагло ограбившим большую половину земного шара…

С такими мерзопакостными мыслями я и уснул. Это у меня бывает. Я имею ввиду размышления на весьма отвлеченные темы, в данном случае – на политические. Так проще успокоиться и перевести эмоции на другие рельсы.

Утром я проснулся с жаждой мести в груди. Мне даже снилось что-то такое… трудно объяснить, что именно, однако Козырь в моих снах присутствовал – это точно. Сделав свою обычную зарядку – в основном гимнастические упражнения, чтобы хорошо растянуть мышцы – я плотно позавтракал, затем смазал ушибы специальным кремом (авось, быстрее заживут) и отправился к тайнику, в котором держал реквизированное у киллеров оружие. Его я оборудовал в старом полуразваленном доме, куда не забредали даже местные пацаны – из-за небезосновательных опасений, что им на головы упадет державшееся на честном слове перекрытие.

Я выбрал "вальтер". Это было изящная безотказная машинка с обоймой, вмещающей пятнадцать патронов, хорошо знакомая мне по прежним моим похождениям. Чтобы проверить пистолет на точность боя, я сделал два выстрела и остался вполне довольным своими снайперскими способностями. И оружием – пули легли точно в цель. Глушитель тоже был великолепным. Легкое, едва слышное "шпок", которое он издавал, меня вполне устраивало.

Раз пошли на дело, выпить захотелось… С этой блатной песенкой, назойливо вертевшейся в голове, я шел задворками на свою первую охоту. Мне так надоело быть дичью, которую ловят силками, бьют влет и устраивают западни, что я готов был вывернуться наизнанку, лишь бы изменить ситуацию в свою пользу.

Мой план был прост, а потому крайне опасен. Я намеревался форсировать события, чтобы те, кто ловит рыбку в мутной воде, наконец оказались в аквариуме, просматривающемся насквозь. Мне нужна была мишень. Живая мишень…

Территория пищевкусовой фабрики напоминала длинный лисий хвост. Да, да, это была именно та фабрика, где работала жена Лычкова. Но я шел сюда не за конфетами, а за чемто совсем противоположным. Дело в том, что в перестроечный период фабрика сильно сдала свои позиции в "сладком" мире и начала работать на треть запланированной мощности. А чтобы освободившиеся цехи не гуляли, их сдали в аренду некой коммерческой структуре, которая смонтировала там три линии разлива "огненной воды", любимого напитка трудового народа. И заведовал всем этим хозяйством на правах злостного частника Козырь. Так по крайней мере мне поведал Дубов.

Я не исключал вариант, что Козырь не более чем пешка в чьих-то могущественных руках, которой поручили всего лишь возглавить весьма прибыльное и непыльное производство.

Но меня такие нюансы не касались. Главным было то, что этот рыжий ублюдок бывал на работе практически каждый день.

Я устроился в забегаловке напротив ворот цеха, где разливали водку. Там, насколько я был информирован, находилась и контора Козыря. Мне пришлось прийти на свой пост пораньше, чтобы не прозевать появление "мастера" бильярда на рабочем месте.

Прижучить его в цехе разлива – это было единственно правильное решение проблемы.

Элементарная логика: среди своих человек теряет бдительность. Во время решения производственных задач Козырю не до личной безопасности. Тем более, что территория пищевкусовой фабрика была окружена бетонным забором с "колючкой" по верху. Таким макаром прежнее руководство в период развитого социализма пыталось сдержать несунов, тащивших все подряд – от основной продукции и неформованного шоколада, который привозили на фабрику в джутовых мешках, до различных фруктовых эссенций, настоянных на спирту.

Но мне забор был не помехой. Как-то Лычков от нечего делать пригласил меня посетить фабрику с экскурсией. А если быть совершенно точным, то он просто хотел переговорить с женой по какому-то шкурному вопросу, вовсе не предназначенному для чужих ушей. В том числе и тех, что вставлены в телефонные линии. Все было вполне официально: мне выписали пропуск, дали наставление как себя вести, и я гулял по фабрике словно кот – сам по себе, пока Сева шушукался со своей женой в каком-то укромном уголке. Я прошел территорию с одного конца в другой и пришел к заключению, что потуги начальства прекратить воровство продукции не более чем неудавшийся эксперимент. На моих глазах шустрая бабенка настолько лихо перемахнула почти трехметровой высоты забор, что ей впору было работать не на пищевкусовой фабрике, а в цирке.

Когда я присмотрелся повнимательней, то обнаружил, что в некоторых местах возле забора сооружены из разного хлама (а его везде было навалом) настоящие ступеньки, которые так сразу и не заметишь. Подобная картина наблюдалась и снаружи периметра – там, где к фабрике примыкало какое-то другое предприятие с чисто теоретическим режимом охраны. Так что для рабочих главным было вынести сладости из цеха, где тоже – я в этом совершенно не сомневался – были свои "черные" входы и выходы. Да, наш народ нельзя удержать ни в какой клетке…

В былые времена такая забегаловка, где я очутился поневоле, называлась гадючником.

Вечно грязные столы с остатками закуски на мятых газетах, заплеванный пол, усеянный окурками, густо накрашенная официантка, молодящаяся сорокалетняя шлендра, почти всегда под хмельком, отвратные запахи блевотины вперемешку с вонью подгоревшего жира, на котором жарили беляши или чебуреки с весьма подозрительной начинкой, дым от сигарет, выедающий глаза… – а, что об этом рассказывать! Любой мужчина, которому довелось начать самостоятельную жизнь в период конвульсий умирающей социалистической системы, хорошо помнит такие питейные заведения. Для многих они были почти родным домом. Теперь, в новых житейских реалиях, гадючники большая редкость, и тем не менее кое-где они еще сохранились и даже процветают, демонстративно не меняя ни стиль, ни качество работы. Такие заведения в основном посещают деклассированные элементы, выражаясь очень грамотным языком. Сиречь, бомжи, попрошайки, мелкое ворье и прочая городская шелупень.

Но самое интересное, я вдруг почувствовал, что начал расслабляться. Давно забытая юность пахнула в лицо перегаром от соседей по столику и от умиления я даже зажмурился. Черт побери! Оказывается я склонен к старческой ностальгии. Неужто моя молодость уже приказала долго жить!?

Это нечаянное открытие так поразило меня, что я немедленно заказал сто грамм водки и бокал пива. Без закуски. Чтобы случаем не отравиться колбасой, срок годности которой закончился месяц назад. Я хлопнул рюмашку, занюхал рукавом и принялся за пиво.

Однако мой героический поступок не прошел незамеченным. Соседи по столику, два мужичка серой невзрачной наружности, молча переглянулись и, похоже, решив, что у меня бабок хватило только на выпивку (одежонку для "встречи" с Козырем я надел худую, неприметную), отвалили мне от щедрот своих половинку тарани.

Я вежливо поблагодарил, но не отказался. Еще чего. В таких заведениях подобный презент дорогого стоит. И своим отказом я сразу же поставил бы себя в положение изгоя.

А мне не хотелось выделяться из общей массы хануриков, с утра пораньше прибежавших в гадючник опохмелиться.

Сделав доброе дело, мужички продолжили разговор, не имеющий к русской словесности никакого отношения. Ну разве что если отнести их весьма выразительные фразы к разряду арго. Я пил пиво, грыз очень даже неплохую тарань, и не отводил глаз от окна, за которым виднелась интересующая меня проходная, находившаяся на противоположной стороне улицы. Базар-вокзал подпитых соседей меня вовсе не касался, а потому я слушал их вполуха, и то по причине полной невозможности отключить свой природный слуховой аппарат.

Неожиданно меня будто током ударило. Всего одна фраза, нечаянно подслушанная мною из разговора мужичков, едва не заставила меня уронить бокал. Пытаясь сохранить прежнее невозмутимое выражение лица, я взял себя в руки и, продолжая следить за интересующим меня объектом, прислушался. -… Мусора замели Тельняшку?

– Ну… Вчерась. Падлы…

– На хазе?

– Хрен его знает. Мне сказал Чугуй. Говорит, будто Тельняшке шьют мокруху.

– Это уже совсем западло. Тельняшка с "пером"даже в собственный сортир не ходит.

– А то ты не знаешь ментов… Бля!..

Далее последовала речь, обличающая компетентные органы, которую ну никак нельзя привести не то чтобы целиком, но даже частями по причинам морально-эстетического плана. Излившись до самого донышка, оратор взял длительную паузу, чтобы восстановить душевное равновесие порцией гремучей смеси, которую подавали под видом водки в этой забегаловке, а я крепко задумался.

И было от чего. Если Тельняшку накрыли, значит он может расколоться. А куда ему деваться? Имя Кили в разговоре мои соседи не упоминали, но я-то знал, что именно шьют Тельняшке. Быстро сработали сыскари, ничего не скажешь… Значит, вскоре моя фамилия всплывет в милицейских протоколах как дерьмо в проруби. Не думаю, что Тельняшка замутит в это дело и Дубова – бывший пахан дал ему ясно понять, что за этим последует; а такие люди свое слово держат. Но что касается меня, то вору-домушнику поневоле придется раскрыть карты перед ментами. А в уголовке полных идиотов не держат, там есть вполне приличные профессионалы, которым палец в рот не клади, отгрызут вместе с кистью.

Да, время для меня начало уплотняться с немыслимой быстротой. Если так пойдет и дальше, то еще день-два – и я окажусь в каталажке. С полным "набором" уголовных деяний, подтвержденных железными фактами. А поскольку героя произведений Гарднера, ушлого адвоката Перри Мейсона, раскручивающего самые сложные и запутанные дела, мне из Америки не вытребовать, то придется Геннадию Чернову за здорово живешь присесть на тюремные нары лет на двадцать. Перспектива была воодушевляющей…

Козырь приехал в свою водочно-мафиозную шарашку около десяти утра. Охранники быстро проверили проходную, затем ворота открылись и машина исчезла за забором.

Подождав чуток, я с облегчением покинул свой наблюдательный пост и фланирующей походкой никуда не спешащего безработного направился в обход территории пищевкусовой фабрики – на то самое предприятие, с которым она граничила.

Как и следовало ожидать, пропускной режим здесь представляла немолодая, безразличная ко всему и всем, женщина. Она даже не посмотрела в мою сторону – сидела в своей стеклянной будке и что-то вязала. Я немного послонялся возле бетонного забора, подыскивая наиболее удобное место для проникновения на вожделенный объект, а затем не спеша, с необходимыми предосторожностями, залез на кучу металлолома, перебрался через пришедшую в негодность "колючку" и очутился внутри фабричного периметра.

Собственно цех разлива состоял из двух зданий: в одном стояли огромные цистерны, где спирт смешивали с водой, добавляя сахар, мед и еще что-то, а затем полученную смесь прогоняли через различные фильтры; а из второго доносились звуки многочисленных и беспорядочных столкновение пустых и полных бутылок – там находились автоматические линии, которые надлежащим образом дозировали, укупоривали и оформляли конечную продукцию предприятия.

Я шел на штурм здания с линиями разлива, где на втором этаже внутренней пристройки Козырь оборудовал себе кабинет. Первый этаж (со слов Дубова) занимали разнообразные подсобные помещения, ремонтная мастерская, закуток, где ютился механик, баня и туалеты. По идее, это было абсолютно нереально. Средь бела дня, на виду у всех, в том числе и охраны (пусть и немногочисленной, но вооруженной), прорваться в кабинет Козыря… Чушь! Никак нельзя. По крайней мере, нельзя это сделать без лишнего шума.

Чего я вовсе не хотел. Ведь мне нужно было время для "доверительной" беседы с Козырем. Совершенно безумная затея. На первый взгляд.

А на второй… Тоже безумная. Если, конечно, я не проявлю повышенную кровожадность и не завалю всю охрану Козыря. В другой обстановке, на какой-нибудь войнушке, такой вариант катил бы без проблем. Один жмурик туда, другой – сюда… Какая разница? Но в собственной стране, своих парней, пусть и заблудших… Нет, никак нельзя. Они тоже жить хотят.

Так что же делать? Отказаться от встречи с Козырем? Нет, она просто необходима. Рыжий ублюдок – единственная ниточка, которая может привести меня к гнезду негодяев, затеявших со мной весьма нехорошие игры. Нехорошие и пока для меня совершенно непонятные. А я, пусть и простой человек, однако безмозглым болванчиком, послушным чужой воле, быть не желаю.

Оставалось последнее – вспомнить старика Станиславского. Найти нужный образ и вжиться в него так, чтобы комар носа не подточил. И чтобы невольные зрители приняли мою игру за чистую монету. Конечно, мы таких академий не проходили, но ведь не святые горшки лепят. Захочешь на время стать сказочным козликом, из-под земли выроешь копытце с заговоренной водицей. Как-нибудь прорвемся…

На участок разлива я пробрался элементарно. Водку брали даже не со склада, а прямо с конвейера, и я проскочил внутрь цеха, прячась за крытой фурой, которую тащил КАМАЗ.

Дальнейший мой путь лежал в раздевалку душевой. Она, как я и предполагал, не была замкнута. К счастью, на первом этаже пристройки охраны не было; лишь один человек торчал у входа в цех, но я сумел обойти его незамеченным.

В мужском отделении душевой я нашел всего семь шкафчиков с каким-то старьем. Зато женское меня порадовало. Практически в каждом шкафчике висел сменный халат, в основном только что из стирки. Подобрав необходимый размер, я напялил на себя хорошо выглаженную робу, а голову прикрыл шапочкой, белоснежной и накрахмаленной. Теперь я выглядел в точности как работник цеха разлива.

Едва я вышел в узкий коридорчик, ведущий к лестнице на второй этаж, как мне повстречались две девушки в таких же белых халатах как и тот, что я присвоил. Они посмотрели в мою сторону без особого интереса и исчезли за дверью туалета. Я немного приуныл – изобразить невидимку мне, к сожалению, не удалось. Впрочем, по здравому размышлению, девчатам явно было не до меня. И если, не дай Бог, дело дойдет до вызова оперативной группы милиции и допроса свидетелей, то я очень сомневался, что они могут правильно "нарисовать" сыскарям хотя бы мои глаза. Тем более, что по цеху шныряли туда-сюда не только бабы, но и мужики.

Лестница оказалась узкой и крутой. Я даже не взбежал, взлетел наверх, чтобы избежать случайной встречи с охранниками Козыря в неудобном для себя месте – работать снизу против обученных противников просто самоубийственно. Это только в кино бравый парень проводит эффективные приемы, штурмуя лестничный марш. На самом деле спец своего дела может запросто замочить любого, кто карабкается словно жук наверх.

Никакие блоки и контрприемы не спасут от удара ногой по челюсти или под сердце. Ведь тебе еще нужно думать, как сохранить равновесие.

Я осторожно выглянул из-за угла – и едва не выругался вслух. Возле двери, ведущей в кабинет Козыря, сидела на стуле очень знакомая мне белобрысая мордуленция. Это был тот самый сукин сын, который пинал меня ногами в подворотне. Ну и что теперь делать?

Может, грохнуть его на хрен, благо зуб у меня на этого козла вырос крокодилий…

Я в некотором замешательстве достал "вальтер" и поднял флажок предохранителя.

Стрелять или не стрелять? Если да, то я автоматически становлюсь вне закона, чего очень не хотелось бы. А если нет, то мой план летит к чертям собачьим. Незнакомый мужчина, пусть и в белом халате, сразу вызовет подозрение у телохранителя Козыря. Если он, конечно, профессионал и на службе занимается тем, чем положено, а не просто считает мух на потолке. Тем более, что белобрысый запомнил мою физиономию в подробностях.

Для этого у него времени было вполне достаточно.

Я колебался не более минуты – время поджимало. Озарение пришло, когда я машинально сунул руку в карман халата и нащупал там санитарную книжку размером с половину школьной тетради. Надвинув шапочку на брови и немного сутулясь, я решительно и не скрываясь зашагал по коридору в направлении кабинета Козыря, на ходу листая свою находку – будто знакомился с каким-то очень важным документом.

Сработало! Черт возьми – сработало! Белобрысый поначалу вскинулся, видимо, намереваясь меня остановить, но мой деловой вид, а главное – белый халат и фирменная шапочка, вмиг рассеяли его спонтанные подозрения. На всякий случай я даже не смотрел на него, будто и не замечал – нередко взгляд выдает намерения человека не хуже чем какие-либо подозрительные телодвижения.

Он узнал меня, когда я подошел вплотную и взглянул ему прямо в глаза. Раньше мне казалось, что лицо не может стать белее газетной бумаги. А мне приходилось видеть испуг во всех его фазах. Но я даже не мог предположить, что физиономия напуганного человека способна стать молочно-прозрачной. Сквозь тонкую, как папиросная бумага, кожу белобрысого вдруг проступили все жилки и он стал похож на анатомическое пособие из пластмассы. Уж не знаю, что телохранитель Козыря прочел в моих глазах, но он явно не нашел в них ни сочувствия, ни жалости к своей персоне.

Я просто тюкнул его рукояткой пистолета в висок. Не очень сильно, в меру – чтобы он не отбросил копыта. Да, пинать ногами вшестером беззащитного и невооруженного лоха в темной подворотне, конечно, гораздо проще и безопасней, нежели закрывать грудью босса, когда с ним решили свести счеты его враги…

Заглянув в крохотную приемную и убедившись, что там даже не предусмотрено место для секретаря (наверное, из-за элементарной жадности), я быстро и бесшумно втянул туда обмякшее тело белобрысого и, предварительно обезоружив, связал ему руки и ноги и запихнул в рот какую-то тряпку. Затем закрыл дверь на защелку (приемная запиралась на элементарный английский замок) и, припав к двери, за которой находился мой "объект", прислушался.

Козырь с кем-то разговаривал. Меня даже холодный пот прошиб – ну, блин, не было печали… Если в кабинете трое или четверо, то… М-да, задачка… Лучше бы все это происходило во вражеском тылу.

Я посмотрел на часы. Время, время! Ах, как оно быстро летит! Мне пора уже заканчивать разговор с Козырем, а я еще его и не начинал. Вот незадача…

А, будь что будет! Или грудь в крестах, как говаривали мои деды-прадеды, или голова в кустах. Внезапность и натиск – пятьдесят процентов успеха. Смелость города берет.

С этими отважными и главное, своевременными мыслями я резко распахнул дверь кабинета – и очутился лицом к лицу с Козырем, который как раз закончил разговаривать по мобильному телефону. Он был один. Меблировка кабинета не страдала дороговизной и излишествами: большой двухтумбовый письменный стол – детище брежневской эпохи, кресло-вертушка, приставной столик с двумя стульями по бокам, мягкий уголок с минибаром в виде средневекового деревянного глобуса, раскрывающегося на сегменты как цветок лотоса, шкаф для бумаг, сейф, телефон-факс и телевизор. Обычный офисный набор не шибко крутого нынешнего начальника. Одна стена помещения представляла собой огромное окно – от пола до потолка – с темными шторами, в настоящее время раздвинутыми. Через чисто вымытые стекла был хорошо виден практически весь фабричный двор. А также торцевая стена конфетного цеха, где работала жена Лычкова.

Это было такое же длинное здание как и то, в котором размещался кабинет Козыря.

Только немного выше и с плоской крышей, огражденной парапетом.

– Здравствуйте в вашей хате, – сказал я насмешливо, наставив на Козыря пистолет. – Умаялся, пока сюда добрался.

Рыжего ублюдка заклинило. Он настолько был ошарашен моим неожиданным появлением, что потерял дар речи. Его расширенные от ужаса глаза были прикованы к "вальтеру". Видимо, ему очень не нравился привинченный к стволу глушитель.

– Ладно, хватит тебе изображать бревно, из которого папа Карло выстрогал Буратино. – Я решил особо не миндальничать. – Гони мои бабки, ты, чучело рыжее.

– К-какие… – Козырь с трудом проглотил ком, застрявшей в его горле. – Какие б-бабки?

– Так я и знал… – Я смотрел на него с грустью и сожалением – как на потенциального жмурика. – Если человек идиот, то это надолго. Не строй из себя образец невинности. Помоему, я выразился достаточно определенно и без всяких там ути-пути. Верни мне деньги, которые я у тебя выиграл и которые твои псы отобрали у меня силой. Стоп! Захлопни пасть. Не нужно мне вешать лапшу на уши. Баксы на бочку – и мы разойдемся как в море корабли. И побыстрее. А то мой палец на спусковом крючке уже начал уставать.

Козырь понемногу стал успокаиваться. Теперь в его глазах появились искорки хитрости и жестокости. Похоже, он начал кумекать как ему обвести меня вокруг пальца, чтобы потом вывернуть наизнанку словно перчатку. Примитив… Ты еще не все знаешь, шакал.

Козырь молча достал портмоне и начал отсчитывать нужную сумму.

– И добавь штуку за мои синяки, – заявил я с удивившей даже меня наглостью. – На лекарства. Они сейчас больно дороги.

Он едва сдержался, чтобы не послать меня подальше, да вовремя спохватился. Сжав губы в тонкую полоску, Козырь положил на стол стопку "зелени" и отошел в сторону, не дожидаясь команды. Битый мужик, ничего не скажешь.

– Другой компот… – Я ухмыльнулся и спрятал деньги в карман. – И в следующий раз веди себя прилично. Иначе сыграешь в ящик раньше времени. Не все ведь такие добрые и покладистые как я.

– Это все? – спросил Козырь, искоса посмотрев на дверь.

– Кого-то ждешь? Если белобрысого, то можешь зря не беспокоиться. Он почивает… – Последняя фраза прозвучала очень многозначительно.

– У меня дела… – сумрачно ответил Козырь, не высказав ни малейшего желания удариться в расспросы по поводу своего телохранителя.

– В этом мы с тобой схожи. Я ведь тоже пришел к тебе по делу. Деньги – это… к слову.

Попутно, так сказать. Совмещение приятного с нужным и полезным.

– Не понял… – Во взгляде Козыря снова появилась тревога. – Мы ведь в расчете, не так ли?

Я действительно виноват… запсиховал тогда… извини. Парни перестарались… Я просто хотел вернуть проигрыш… не более того.

– Забудь про тот вечер. – Я брезгливо поморщился. – Мы поставили на этом инциденте жирную точку. На самом деле меня гораздо больше волнует другое… – Я впился взглядом в немного бледное лицо Козыря; только теперь я заметил, что у него на носу россыпь веснушек.

Козырь насторожился. Его, конечно, бесила моя фривольность и то, что он пока абсолютно беспомощен. Но до этого момента Козырь еще имел надежду выйти сухим из воды. А теперь мои слова снова отбросили его на исходную позицию – ту самую, которую он занимал в первые мгновения встречи. Козырь уже понял, что он весьма опрометчиво назвал меня "мальчиком" во время игры. И страх, который таился где-то в глубинах души Козыря, разорвал тонкую оболочку воли и вырвался наружу. Рыжий сукин сын начал сереть на глазах. Видимо, он решил, что я все-таки его грохну. Козырь судил по себе – он точно не оставил бы меня в живых.

– Скажи мне – только без утайки! – продолжил я свою речь, – зачем ты навел Килю и Тельняшку на мою квартиру? Что за этим кроется?

А вот теперь Козырь и вовсе помертвел. Он наконец сообразил кто пришел в его контору и от этого ему едва не стало дурно. Козырь даже пошатнулся, мог и упасть, но вовремя придержался за край стола. Да, что-то с этими заморочками вокруг моей персоны нечисто… Очень даже нечисто. Иначе с чего бы такому крепкому и битому мужику, как Козырь, настолько сильно паниковать?

– Я… не знаю… никакого Кили… – сделал он слабую попытку вывернуться из моих тисков.

– Знаешь, знаешь, – "успокоил" я Козыря, нацелив пистолет прямо ему в лоб. – Только не крути, иначе тебе кранты. Скажешь правду – и я откланяюсь. А ты пойдешь в бильярдную шары катать. И никто, а тем более твои боссы, не узнает о чем шла между нами речь. Если ты, конечно, кому-то сам не расскажешь. Я слово держать умею. Уж поверь. Так что колись, братан… – Я цинично и мрачно осклабился.

Козырь стоял спиной к окну, рядом с письменным столом. Пока мы разговаривали, он под моим напором медленно пятился и в конце концов очутился где-то в метре от металлических оконных переплетов, составляющих часть ленточного остекления, идущего вкруговую. Контора и подсобки были построены позже основного корпуса и не значились ни в каких планировках, являясь самодеятельностью руководства фабрики.

Потому окно кабинета и вышло таким большим, на всю стену.

Козырь смотрел на меня как кролик на удава. Всем своим видом я не давал ему усомниться ни на йоту в своих намерениях – или отвязываешь язык и продолжаешь свое земное существование, или… В общем, ясно. Козырь мгновенно просек всю глубину ситуации. И ему очень хотелось жить. Я его понимал: только пошли большие бабки, появилось достаточно высокое положение в обществе, купил виллу в Испании (или еще где-нибудь), женился на фотомодели и завел себе любовницу, безголосую певичку, из которой отковал гвоздь сезона, приобрел престижную дорогую тачку… – и тут в моем лице появилась хромая с косой. Было от чего мысленно взвыть и посыпать рыжие вихры пеплом.

А я ждал, когда он заговорит, и думал, что мне с ним делать. Это была серьезная проблема. Оставить в живых? Тогда лучше сразу камень на шею – и в омут. Козырь – мужик злопамятный, такой обиды не простит, а значит постарается вогнать меня в землю по уши. И возможностей для этого у него вполне хватит.

Грохнуть – и дело с концом? А что, одним отвязанным козлом станет меньше. За это даже премия должна полагаться от благодарной общественности. Однако, есть одно "но"… Я сокрушенно, про себя, вздохнул. Ну не хочется мне марать руки в крови на гражданке – и все тут. Нет, я не был чересчур мнительным и нервным. И кровавые мальчики у меня перед глазами не побегут – это точно. Тем не менее убивать даже такого сукиного сына как Козырь мне не хотелось. Бог ему судья, но ни в коей мере не я, Геннадий Чернов.

Тогда как поступить? А что если?..

Додумать интересную мысль я не успел. Случилось нечто невероятное – во лбу Козыря неожиданно появилась дырища и оттуда ударил фонтан крови вперемешку с мозгами. Я ошеломленно опустил руку с "вальтером" – неужели я нечаянно нажал на курок!? Мать твою!..

Но моя башка варила в одну сторону, а глаза смотрели в другую – прямо. Козырь упал, тем самым открыв мне вид на крышу конфетного цеха, находившегося за его спиной. И я сначала увидел отверстие с лучами трещин в стекле на уровне моего роста, а затем и хорошо различимую человеческую фигуру с винтовкой в руках, таившуюся за парапетом.

И этот гад целился в меня!

Уже совершенно не соображая, что делаю, я вскинул пистолет, пальнул почти не целясь в сторону снайпера, и бросился на пол – с таким расчетом, чтобы укрыться от стрелка за письменным столом Козыря, хотя это и было весьма проблематично, так как кабинет с крыши просматривался как на ладони. Я лежал, не шевелясь, в ожидании треска битого стекла, – звука первого выстрела я не услышал; похоже, у снайпера была винтовка с глушителем – но в помещении царила зловещая тишина.

Полежав чуток, я наконец отважился поднять голову и выглянул из-за своего укрытия. На крыше конфетного цеха никого не было. Я вскочил на ноги с готовым к стрельбе пистолетом, однако мои кровожадные намерения пропали втуне – снайпер словно провалился сквозь перекрытие здания. Я облегченно вздохнул и свободной рукой смахнул со лба капельки пота. Вот это компот…

Я перевел взгляд на Козыря. Он был мертвее мертвого. Все, кончился рыжий, весь вышел.

Но самое обидное заключалось в том, что он слинял на тот свет раньше, чем следовало, и унес с собой так необходимые мне сведения. Ах, как некстати появился этот снайпер!

Чуть позже бы…

Наконец-то! Противник проглотил наживку и не поперхнулся. Теперь дело оставалось за малым – подтаскивать его к берегу не спеша, будто крупную хищную рыбину. Вроде акулы. Главное, чтобы он сообразил, что сидит на крючке, как можно позже. Человеку по природе свойственно игнорировать грядущие напасти. Он просто не может (и не хочет) поверить, что его комфортабельный мирок вот-вот рухнет словно песочный замок. Наверное, это всего лишь защитная реакция организма на стрессовые ситуации. В противном случае – если постоянно думать о предстоящих невзгодах – можно запросто сойти с ума.

Я с силой тряхнул головой, приводя в порядок растрепанные мысли. И ужаснулся.

Господи, еще один труп!!! И опять Геннадий Чернов тут как тут, на месте преступления. В качестве главного действующего лица – обвиняемого. С точки зрения компетентных органов. Что за напасть!? Такое впечатление, что в последнее время я стал роковым человеком, эдаким монстром в человеческом обличье. Стоит только мне где-нибудь появиться – и привет, свежий жмурик ждет своей очереди на примерку деревянного макинтоша.

Все, ходу, ходу! Чернов, рви когти, дурашка! Иначе… А, что там говорить. И так ясно.

Думать некогда, нужно включать максимально возможную скорость – и в норку. Да поглубже. Чтобы еще раз проанализировать случившееся и решить, что делать дальше…

Я выскочил в приемную. Белобрысый все еще "отдыхал". В коридоре послышались быстрые шаги и я по звуку определил, что прошла женщина. Я осторожно выглянул из-за двери и облегченно вздохнул – коридор был пуст. Я рванул к выходу словно застоявшийся конь.

Мне повезло. В цех снова загнали фуру, и охранник вместе со вторым телохранителем Козыря, кавказцем, наблюдая за погрузкой, о чем-то оживленно переговаривались. Я схватил ящик с водкой, поставил его на плечо и, спрятав за ним лицо, влился в компанию грузчиков, которые, как ни странно, тоже были одеты в белые халаты. Улучив момент, я передал свою ношу мужику, стоявшему в кузове, и быстро юркнул за машину. Заметив удивленный взгляд водителя, сидевшего в кабине, я приосанился и дальше пошел уже не согбенным, а так, будто был на воинском плацу, – ровно держа корпус и печатая шаг.

Водила оценил мой юмор и заржал. Я помахал ему рукой – и скрылся за углом здания.

Вскоре я уже был возле забора… а там… ну, что повторяться. Прыг-скок – и в дамках.

Полностью я пришел в себя только добравшись до центра города, в каком-то кафе. После стакана водки и трех чашек кофе. Я казался себе таким старым, что мне чудилось, будто из меня песок сыплется. До чего может довести человека элементарный мандраж…

Да-а, дела наши скорбные… Впору со скалы и в омут. Вниз головой. Кто-то когда-то сказал, что жизнь – очень нелепая и в чем-то даже смешная штука. Если, конечно, шибко не углубляться в голые реалии. Я с этим мудрым человеком абсолютно согласен. У меня, например, в этом городе жизнь с каждым днем становится все смешней и смешней. Кто очень боится щекотки, тот знает, как "веселится" человек, когда его щекочут насильно и очень долго.

Глава 15. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Возвратиться домой я не мог. Пока не мог. Если в милиции уже "прокачали" Тельняшку и он раскололся, то угрозыск первым делом начнет искать экспедитора Чернова. Поначалу как свидетеля, а затем… Дураку понятно, что будет затем. Отпечатки пальцев, оставленные на хазе Кили, следы моих ног… и так далее и тому подобное. Парни из уголовки (если только их не накормят "зеленью" до полной слепоты мафиозные воротилы) зря государственные харчи не переводят. Когда им клюнет в задницы жареный петух, они могут горы своротить. Ведь уголовный розыск – это не ГИБДД, куда стремятся попасть (в основном по блату) большие любители длинного и вдобавок "левого" рубля.

Сыщиками работают по призванию. Чаще всего. Потому у сотрудников угрозыска в ходу такое понятие как профессиональная гордость. Что есть, то есть. Нормальному оперу, несмотря на его мизерную зарплату, просто интересно работать. Для него работа в какойто мере хобби. Вот он и роет копытами землю, чтобы, исполняя служебный долг, выкопать заветный "трюфель", добавляющий звездочек на погоны, а заодно и потешить свое самолюбие.

Итак, передо мною во всей своей неприглядной наготе встала квартирная проблема.

Получается так, что за очень короткий срок от уважаемого работника отдела снабжения престижного предприятия я скатился до уровня бомжа. Но самым скверным в этом процессе было то, что мое поступательное движение продолжалось и "дно" обездоленных для меня теперь начало казаться землей обетованной. Я был готов жить на чердаках и в подвалах, носить грязное рубище, лишь бы про меня все забыли. Мне очень хотелось возвратиться в детство, когда, закрыв глаза, ребенок считает, что он спрятался.

Даже если это происходит в людной комнате и ясным днем…

Расплатившись с официанткой, я посмотрел на часы. Три с хвостиком пополудни.

Времени навалом. И убить его нужно с пользой для очень важного дела спасения собственной шкуры. А что касается ночевки… Что-нибудь придумаю, еще не вечер.

Я решил пообщаться с белокурой бестией, овдовевшей при очень странных обстоятельствах. Сейчас я уже думал, что совершил ошибку, поначалу бросившись вдогонку за второстепенными действующими лицами детективной драмы с элементами циркового представления, где я играл роль шута, "рыжего", которого бьют все кому не лень. Похоже, именно моя, не до конца созревшая, "любовь", эта суперсексуальная и очень хитрая стерва, и есть гвоздь программы. Она заварила такую кашу, что сам черт не расхлебает. Я, конечно, не мог дать полную гарантию, что все эти заморочки – результат усиленной работы ее мозгов. У слабой на передок женщины в голове на первом месте стоит нечто иное, нежели ум, помноженный на здравый смысл. Именно стоит – и никак иначе. Скорее всего, где-то за кулисами прятался главный режиссер. По меньшей мере, заслуженный деятель искусств. Но белокурая нимфа, даже будучи подмастерьем, справлялась со своими задачами на "отлично".

Пообщаться… Легко сказать… Как? Где и когда? У нее дома не получится: в квартиру она меня не пустит, это точно, а взять штурмом две железные двери сейфового типа слабо не только мне, но даже милицейскому спецназу. Я уже не говорю про выполненные по индивидуальному заказу импортные замки, в том числе и электронные. Залезть на тот самый злополучный балкон? Ну нет, ни за какие коврижки! Во-первых, я не альпинист, а во-вторых… бр-р!.. лучше пусть меня танк переедет. Ненавижу высоту. Как вспомню свое "восхождение" на седьмой этаж, так до сих пор поджилки трясутся. Чего не сделаешь с перепугу… А чтобы выловить эту стерлядь на улице, потребуется масса времени.

Которого у меня в обрез.

Так я думал, вздыхая на ходу, пока ноги несли меня по знакомому маршруту. Когда показался дом моей бывшей пассии, я даже вздрогнул от неприятного ощущения собственной беззащитности. Мне вдруг почудилось, что я снова вишу, вцепившись за балкон, а далеко внизу мою голую задницу ожидают голодные крокодилы. Тьфу, напасть!

И когда я освобожусь от мнительности?

Я просидел на скамейке в скверике, что напротив дома, до самого вечера. Благо на дворе было не слякотно и достаточно тепло. Я перечитал все газеты, купленные мною в киоске, а также другие, выброшенные в урну политически грамотными гражданами, любителями сочетать приятное и полезное для здоровья с нужным для общего развития – отдых на свежем воздухе с чтением разнообразных печатных страшилок. Так я не без садистского интереса узнал, что скоро наступит конец света, что все люди – биороботы, созданные пришельцами из других звездных систем, что существуют параллельные миры, где, возможно, живут энерговампиры, терзающие по ночам особо нервных индивидуумовземлян, и что вследствие глобального потепления половина Соединенных Штатов окажется под водой. Последняя статейка меня особенно взволновала и расстроила: случись так, кто будет присылать нам куриные окорочка и свежую зелень для гамбургеров и чизбургеров?

Я все-таки дождался. Правда, не того, что нужно. Ровно в семь к знакомому до боли подъезду подъехала новенькая "ауди", а спустя несколько минут нарисовалась и белокурая стерва в сопровождении двух быков. Они быстро расселись по местам – и были таковы. Проводив быстро умчавшуюся машину тоскливым собачьим взглядом, я шепотом высказал все, что думаю об этой жизни и моей удаче, и засобирался. Пехом за иномаркой не угонишься. В этом вопросе даже такси бесполезно – новые русские с такой скоростью вышивают по городу, что для слежки за этой суперсовременной "ауди" мне нужна по меньшей мере какая-нибудь японская "мазда" с форсированным движком.

И тут случилось то, о чем написал Даниэль Дэфо в своем "Робинзоне Крузо". Это когда несчастный Робинзон впервые за много лет одиночества на необитаемом острове увидел на песке след человеческой ступни. "Я стоял, словно пораженный громом…" А может молнией – не помню точно, как там сказано. Важен смысл.

Так вот, я стоял, как пораженный громом и молнией, и таращился на все тот же подъезд.

А там происходили чудеса. Совершенно эфемерное создание выпорхнуло на улицу и, распространяя вокруг себя сияние, полетело в сторону стоянки такси. Я узнал ее сразу – это была та самая красавица, что жила этажом выше овдовевшей нимфы. На ней был светлый плащ, белые элегантные сапожки и воздушный невесомый шарфик из козьего пуха. Темно-русые волосы красавицы были на концах осветлены и с расстояния казалось, что на голове у нее золотой нимб.

Едва она подошла к стоянке, как среди таксистов, которые курили, собравшись в кружок, началось хаотическое броуновское движение. Водила-счастливчик (первый в очереди) проявил чудеса политесу, виляя бедрами словно "голубой". Усадив сногсшибательную деваху на заднее сидение – от переднего она отказалась наотрез – он молодым козликом обежал "волжанку", сел за руль и очень плавно выехал на проезжую часть дороги.

Меня будто шилом ткнули пониже спины. Еще не осознав, правильно ли поступаю, я бегом преодолел двадцать метров, отделяющие мой "пост" от стоянки такси, и буквально запрыгнул в салон следующей машины.

– Быстрее! – попросил я водителя, немолодого дядьку с залихватским чубом и казацкими усами. – Плачу вдвойне.

– Понял… – Он так дал под хвост своей "Волге", что машина, взревев разъяренным зверем, буквально прыгнула вперед. – Куда едем?

– За вашим коллегой, – показал я на первое такси, которое как раз остановилось на красный свет светофора.

Водитель понимающе ухмыльнулся и спросил:

– Жена?

– Ну…

– Что, в огород скачет?

– Подозреваю…

– По молодости моя тоже… кгм!.. М-да… – Он опять осклабился, но как-то сумрачно. – Пришлось пару раз ей выписать… – Водитель показал мне свой кулак.

– Помогло?

– Как бабка пошептала. Женку нужно держать в строгости. Особенно такую, как твоя.

Красивая… – Это он сказал с осуждением.

Ехали мы не долго. Такси с красавицей остановилось возле престижного и модного казино "Атолл". Дробно стуча каблучками, она взбежала по невысокой, одетой в полированный гранит, лестнице и исчезла за стеклянной, автоматически открывающейся дверью.

Приехали, подумал я, критически осмотрев свое одеяние. В такой робе можно только стоять в очереди безработных за пособием. Я знал, что в "Атолл" без приличного вечернего костюма не пускают. Даже если у тебя "капусты" валом. Такие уж тут были порядки.

– Да, брат, тебе не позавидуешь, – с сочувствием сказал таксист. – Похоже, она подцепила какого-нибудь крутого и упакованного. – Он критически посмотрел на мою одежонку. – В это заведение без штуки "зеленью" в кармане не ходят. Будешь ждать ее на улице?

– Пока не знаю. Поживем – увидим… – Я расплатился и такси уехало.

Я смотрел на "Атолл" как та басенная лиса на виноград. И хочется, и колется, и мамка не велит… Чернов, зачем тебе эта офигенная краля? Она ведь такому пролетарию, как ты, не по зубам. Сейчас красивые девки дрыгают ногами или в танцевальных шоу, или в постелях упакованных по самое некуда хмырей; а нередко работают и многостаночницами, совмещая первое со вторым.

Так говорил голос разума. А инстинкт самца, усиленный подсознанием, буквально толкал меня в спину – чтобы я последовал за красавицей. И я, не выдержав такого двойного натиска, спасовал…

Девушка-продавщица небольшого, но дорогого магазина округлила от радостного удивления глаза, когда я сказал ей, что мне нужно. А требовалось мне всего ничего: одеться с головы до ног в шикарный прикид, чтобы хоть сразу под венец. Благо денег у меня, благодаря "щедротам" Козыря, хватало.

Я купил себе костюм, рубашку, галстук, туфли и шикарный плащ. И тут же переоделся.

Посмотревшись в зеркало, я остался доволен. Все-таки известное высказывание, что "не одежда красит человека, а человек одежду" верно только наполовину. Теперь передо мной вместо бомжеватого вида парня с блатными ухватками стоял настоящий джентльмен с мужественным лицом, в меру строгий, благовоспитанный и даже симпатичный. По крайней мере, мне он понравился.

Свои старые шмотки я выбросил в мусорный ящик. Вместе с красивым пакетом. Пусть кому-нибудь повезет. А пистолет завернул в оберточную бумагу и зарыл неподалеку от казино на строительной площадке под стопкой бетонных плит. Благо уже стемнело.

Тщательно замаскировав свой тайник (вообще-то мне хотелось забрать "вальтер" уже сегодня, но человек предполагает, а Бог располагает), я направил свои стопы в дом разврата, каким несомненно считалось казино "Атолл".

Господина Чернова встретили как дорогого гостя. Два амбала, изобразив радушие, раскланялись и я прошел в гардеробную, где меня одарила белозубой улыбкой фигуристая мадам в короткой темной юбке, подчеркивающей мраморную белизну полных тугих ножек. Несмотря на то, что ее лучшие годы остались позади, она еще могла доставить массу удовольствий даже такому гурману как я. Видимо, мой взгляд был настолько красноречив, что она смутилась и зарделась, но не потупилась, как я ожидал, а посмотрела прямо мне в глаза с таким загадочным выражением, что все мое мужское естество едва не взбунтовалось. Я тут же дал себе слово, что когда-нибудь, если все утрясется, непременно… в общем, понятно. Чего скрывать – эту пышку я слопал бы даже без масла, прямо с утра и в будний день.

К всяким играм я безразличен. Может потому, что за всю свою жизнь на дармовщину я не получил ни рубля. Игры, требующие везения, для меня как нож острый под ребро. Я всегда получал свое только тогда, когда упирался до седьмого пота, ни в коей мере не надеясь на удачу. Потому я прикупил фишек совсем немного, только чтобы не выделяться из общей массы.

Красавицы в игровых залах не было. Я с умным видом немного понаблюдал за игрой в рулетку, затем перешел к ломберным столам, где располагались картежники, чтобы спустя некоторое время отправиться дальше, к "одноруким бандитам", – игровым автоматам, возле которых тусовалась в основном "золотая" молодежь. Люди денежные и солидные предпочитали выплескивать азарт сидя, с рюмкой коньяка и сигаретой.

Тогда я взял курс на бар, расположенный в просторном помещении с фонтаном. Там было столько всяких экзотических растений, что мне показалось будто я в джунглях. Сходства с южноамериканской сельвой добавляли различные птицы в золоченых клетках, из которых мне были известны только попугаи и тукан. Я осторожно осмотрелся: не ползет ли гденибудь анаконда или еще какая гадина? Мода на экзотику в последние годы распространяется по России словно лесной пожар. Если раньше и мартышка была диковинкой, то теперь некоторые, совсем сдвинутые по фазе, граждане держат в качестве живых игрушек гепардов и снежных барсов. Я уже не говорю про гигантских черепах, крокодилов, ядовитых змей и пауков размером с кулак. Думаю, что еще лет десятьпятнадцать – и страна станет похожей на Ноев ковчег, где будет всякой твари по паре…

Хорошо, что я не сразу подошел к стойке бара, а поосторожничал. Выискивая глазами какую-нибудь ползучую тварь, я наткнулся взглядом почти на то же самое, но в человеческом обличье. За одним из столов невозмутимо потягивала через соломинку коктейль белокурая нимфа! Вот это номер… Она сидела не одна, а с какой-то женщиной – вероятно, хорошей знакомой, так как закадычными подругами из-за разницы в возрасте они просто не могли быть. Даме, смахивающей на новогоднюю елку, – так много было на ней всяких разных побрякушек, преимущественно очень дорогих – стукнуло намедни как минимум полста. Ее лицо из-за многочисленных подтяжек казалось достаточно молодым, но морщинистая шея и жилистые кисти рук с хорошо видимыми синими дорожками вен лучше всяких слов говорили об ее истинном возрасте. За соседним столиком расположились и те два быка, с которыми моя бывшая пассия уехала на "ауди".

Телохранители? Круто…

Я резко изменил направление и пошел в другой конец бара, где уселся за стол под пальмой, выбрав место с таким расчетом, чтобы мне было видно все помещение. Там уже ворковала молодая пара, которая мое появление проигнорировала напрочь. Похоже, парень и девушка были в стадии полного балдежа, когда влюбленным кажется будто они совершенно одни и в радиусе мили, кроме них, нет ни единого живого существа.

Мне принесли мой заказ. Дожидаясь, я наконец высмотрел и красавицу. Она сидела через столик с двумя упакованными по высшему разряду кралями. Путаны? – подумал я. И тут же отверг такую крамольную мысль. В "Атолле" с этим строго. Так по крайней мере мне рассказывал Лычков. Здесь работал водителем двоюродный брат его жены. Он возил самого директора казино. По словам Севы (а ему, соответственно, об этом говорил родственник-шофер), в "Атолле" бывают и проститутки, в основном валютные, но работать по своему "профилю" им строго запрещается. Это для того, чтобы клиент занимался только тем делом, ради которого пришел в казино – облегчением собственного кошелька. Девицы легкого поведения приходят сюда играть, как и остальной народ.

Однако, подружки красотки явно не принадлежали к миру разврата. (Если, конечно, не брать во внимание постулаты некоторых философов, утверждающих, что женщина развратна по своей сути). Это были, скорее всего, жены новых русских, убивавшие время в таких заведениях как "Атолл" пока их благоверные клепали в поте лица деньгу. Все трое о чем-то оживленно беседовали: иногда шепотом – наверное, сплетничали, а иногда во весь голос, совершенно не стесняясь окружающих; мало того, время от времени они еще и хохотали как сумасшедшие, рассыпая серебро своих нежных голосков по всему бару. Тем не менее на них практически никто не обращал внимания. Похоже, в "Атолле" к клиентам относились бережно, а те в свою очередь старались быть нейтральными по отношению к окружающим, которые иногда вели себя, мягко говоря, не стандартно.

Я с интересом наблюдал за красавицей. И своей бывшей пассией. Уже через полчаса я начал опасаться, что останусь косым на всю оставшуюся жизнь: обе одновременно попадали в поле моего зрения только в том случае, когда левый глаз смотрел налево, а правый – направо. Можно было, конечно, чередовать свои объекты с какой-то частотой, но мне очень не хотелось упускать из виду ни одну из них.

А причина для такого намерения у меня появилась достаточно веская.

Я заметил, что красавица и белокурая нимфа несколько раз обменялись довольно выразительными взглядами. Поначалу я не придал этому обстоятельству особого значения. Как никак они соседки и должны знать друг друга, а возможно и дружить. По идее. Хотя такая идиллия бывает не всегда, если не сказать – редко. Достаточно часто случается, что люди годами живут на одной лестничной площадке и в лучшем случае при встречах лишь вежливо раскланиваются, не зная ни как зовут соседа, ни где он работает, ни вообще кто он такой. А в худшем соседи просто не замечают друг друга, будто уже переселились в мир теней и призраков.

В какой-то момент красавица встала и, прихватив с собой сумочку из белой кожи, направилась в дамскую комнату. Она прошла в полуметре от белокурой бестии, но та даже не дернулась – смотрела в другую сторону, будто сном-духом не ведала, что это за краля чешет мимо столика, едва не наступая ей на ноги. Точно так же поступила и красавица – она демонстративно никого и ничего не замечала, хотя за минуту-две до этого ее взгляд говорил совсем о другом. Что за чудеса!?

Я буквально прикипел взглядом к своей бывшей пассии. Несмотря на внешнюю невозмутимость, видно было, что она занервничала. Чтобы унять волнение, ей пришлось даже закурить. И все равно она сидела как на иголках. Спустя минуту после того, как красавица исчезла за дверью дамской комнаты, белокурая нимфа с натянутой улыбкой что-то сказала соседке по столу и, вызывающе виляя своими обалденными бедрами, проследовала туда же. Что это им так приспичило? – подумал я. И главное – одновременно.

И тут я заметил, что приехавшие вместе с вдовой быки заволновались. Один из них даже встал и подошел к дамской комнате с явным намерением заглянуть туда. Но все же благоразумие взяло верх, и он зашел в следующее отделение, мужское. Из которого выскочил через несколько секунд. Наверное, решил не разбазаривать почем зря внутренние ресурсы и отвезти все накопленное в животе и ниже домой. Возвратившись на свое место, он начал довольно оживленно переговариваться с приятелем, тоже выглядевшим встревоженным.

Но их страхи (если они и были) оказались напрасными. Открылась заветная дверь и белокурая нимфа, на ходу поправляя волосы, – больше для понта, нежели по надобности – проплыла во всей своей красе между столиков к тихой гавани с живой горой сокровищ.

Спустя пару минут появилась и красавица. Все так же ни на кого не обращая внимания, она присоединилась к своим подружкам и вся компашка снова принялась весело щебетать.

Я превратился в сплошной вопрос. Почему?.. зачем?.. с какой стати?.. – весь этот бедлам в башке верещал на разные голоса, мешая сосредоточится и вникнуть в ситуацию.

Придумать что-либо толковое я не успел. Минут через пять, быстро попрощавшись со старой позолоченной вешалкой, коварное белокурое создание, будто оседлав помело, вымелось из бара словно его ветром сдуло. За нимфой последовали и быки, на ходу дожевывая бутерброды. Красавица проводила эту странную троицу тревожным и напряженным взглядом. Она даже в лице немного изменилась. Впрочем, все ее переживания длились недолго. И заметить их мог только очень искушенный и внимательный наблюдатель. То есть, я. Потому что смотрел на нее как удав на лягушку (вернее, на царевну-лягушку, уже сбросившую свою зеленую кожу), не отрывая своего взгляда от удивительно прекрасного лица ни на долю секунды. Вскоре она снова заулыбалась и заработала языком с еще большим воодушевлением, чем прежде. Видимо, красавица обладала легким характером и веселым нравом, не позволяющим надолго зациклиться на какой-либо непростой проблеме.

Я уже измаялся глотать джин с тоником порцию за порцией и следить за тремя чрезмерно говорливыми подружками. Господи, это же нужно так – трепаться без остановок часа два и в бешенном темпе. Неужели я когда-нибудь женюсь и мне придется выслушивать вот такие бесконечные лекции в любое время дня и ночи? О, нет! Лучше уж принять постриг – и в монастырь…

Три сороки наговорились только к половине одиннадцатого. Как раз к тому времени, когда в казино начинается настоящий шабаш золотого тельца. Народу значительно прибавилось – и в баре, и в игровом зале. Раскрасневшиеся от выпитых коктейлей подружки лихо рванули в толпу, на ходу доставая из своих сумочек разноцветные фишки.

Махнув рукой на свой тяжкий крест под именем Невезение, я пристроился к красавице в кильватер и очутился возле рулетки.

Как-то так получилось, что она оказалась в гордом одиночестве, а я очутился бок о бок с нею, тупо глядя на колесо фортуны, по которому бегал сверкающий шарик. Она что-то там ставила, заказывая номера, а я никак не мог справиться с охватившим меня волнением. Ее тело излучало такую сильную энергию, что она пробивала и броню моего костюма, и кожу, добираясь до костей. Мне даже стало жарко. Красавица делала ставки, совершенно не обращая внимания на соседей, в том числе и на меня. Впрочем, остальные игроки тоже не отличались контактностью. Все горели единственным желанием – сорвать крупный куш.

Мне не оставалось ничего иного как расстаться со своими жалкими фишками, на которые я потратил всего сто баксов – если не играешь, то уступи место другому, таков порядок. А я очень не хотел выбираться из-под теплого бочка красавицы, которая возбуждала меня до крайности.

Говорят, что везет начинающим и дуракам. С мозгами у меня как будто все в порядке (по крайней мере, мне хочется так думать), а вот по части рулетки я был полным профаном.

Каюсь, но в этом вопросе я совершенно не на высоте. Потому я положил часть своих фишек куда попало и когда мужик, который руководил всем этим действом, объявил, что я выиграл и пододвинул ко мне целую гору разноцветных кругляшей, у меня наступил ступор. Я обалдело смотрел на свой выигрыш и не знал, что с ним делать.

– Делайте свои ставки, господа! – кликушествовал мужик, ловко жонглируя шариком.

– Ты что, уснул? – спросил меня полненький кругленький мэн с плешивой головой, сидевший справа. – Куй железо, пока горячо. Тебе сегодня везет.

Я машинально кивнул и снова поставил фишки… даже не запомнил на какой номер.

Шарик побегал, побегал и остановился. И опять я оказался в крупном выигрыше. Что творится, черт возьми!!! Я даже испугался такого неожиданного везения. И подумал, что это не к добру. Плюнув на осторожность, я решил проиграть все, что у меня было, лишь бы восстановить душевное равновесие.

Как бы не так! Куда бы я не рассовывал свои фишки, все равно они возвращались с прибавлением. Народ уже начал обращать на меня внимание. Наверное, все решили, что я какой-нибудь шулер. В отчаянии я вывалил на расчерченный стол все свое богатство – а фишек набралось черт знает столько – и мысленно взмолился: Господи, забери все это на хрен! Я не жадный. И мне хочется еще пожить. Из собственного опыта я уже знал: если где-то что-то прибудет, то через некоторое время нечто обязательно убудет. А мне хотелось сберечь хоть маленькую толику везения для совершенно иных целей, нежели примитивное обогащения на хапок.

Господь мои молитвы не услышал. Впрочем, ему, скорее всего, нет дела до игорного бизнеса. Этим греховным предприятием заправляет дьявол. Который, похоже, решил надо мною подшутить – я выиграл и на сей раз. Уже не соображая, что делаю, я начал распихивать фишки по карманам с намерением линять из казино пока трамваи ходят.

– Вы уронили…

Мелодичный голос слева заставил меня вздрогнуть. Сраженный наповал азартом, я как-то забыл зачем пришел в казино и кто сидит рядом со мной. Красавица напомнила о себе самым тривиальным способом, возвращая мне фишки, которые я в запарке уронил ей на колени.

– Спасибо. Я вам очень благодарен…

Я поднял голову – и наши глаза встретились. Лицом к лицу – лица не увидать… Так написал поэт. И он был трижды прав. В этот момент я и впрямь не замечал ее лица. Да это и не было суть важно. Я видел только два бездонных озера, наполненные по края прозрачной водой. И я нырнул в них, даже не зажмурившись.

– Вы мне не поможете?.. – Я беспомощно улыбнулся и показал на фишки, которые не поместились в карманах.

– Конечно помогу, – ответила она просто, будто мы уже обо всем договорились заранее.

Между нами вдруг появилась незримая связь, и мне показалось, что я могу читать ее мысли. Собрав оставшиеся фишки, мы пошли рука об руку к кассе, чтобы получить мой выигрыш. Мы шли молча – нам слова уже были не нужны.

МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ. ПОСОЛЬСТВО В ВЕНЕ. СПЕЦСВЯЗЬ.

СРОЧНО. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ИЗ ДОКЛАДНОЙ ЗАПИСКИ СЛУЖБЫ

БЕЗОПАСНОСТИ ПОСОЛЬСТВА. "…В пакете, который пришел вместе с почтой, находился замшевый мешочек с крупными бриллиантами в количестве семнадцати штук.

Там же была и записка, подписанная Смоляновым (копия прилагается). Считаем, что информация, изложенная в записке, может заинтересовать Главное управление по борьбе с организованной преступностью".

ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПО БОРЬБЕ С ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ -

ФЕДЕРАЛЬНОЙ СЛУЖБЕ БЕЗОПАСНОСТИ. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. На ваш запрос высылаем материалы по Смолянову, полученные из Австрии. Также сообщаем, что бриллианты, которые он по почте отправил в венское посольство, огранены в России и по химическому составу идентичны драгоценным камням, добываемым в Якутии. Заключение экспертов и перечень приисков, где могло быть добыто алмазное сырье, прилагаются.

Глава 16. ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ

Ах, какая это была ночь! Все смешалось в сплошном безумии, которое продолжалось до самого рассвета. Нет, я точно сошел с ума. А иначе как можно объяснить тот совершенно невероятный пыл, ту страсть, что разогревали меня словно атомный котел. Мне казалось, что вернулись мои шестнадцать и я обнимаю тоненькую как лозинка девочку, которую вижу в своих снах до сих пор. Тогда любовь лишь коснулась меня своим мягким пушистым крылом, чтобы сбросить под железные копыта судьбы. С той поры все мои чувства сжались до размера микроскопически маленького шарика и спрятались в карман, по живому пришитый к сердцу и наглухо застегнутый на "молнию". Большое и светлое чувство скатилось до уровня примитивного секса, когда разнополые индивидуумы исполняют данные природой функции, чтобы наладить правильный гормональный обмен веществ.

У меня было много женщин. Вернее – относительно много. Смотря на кого равняться. По крайней мере, женской лаской я не был обделен. И никогда не стоял в очереди к какойнибудь крале, которая цены не могла себе составить. Это удел легко ранимых, очень мнительных и быстро поддающихся внушению натур. А моя рана давно затянулась и мне абсолютно не хотелось снова разбередить ее до крови.

Ее звали Юлия. Это было то немногое, что она мне сказала. Мы ехали в такси на заднем сидении, держались за руки – и молчали. Однако молчание не было тягостным, скорее наоборот. Оно говорило нам больше всяких слов. Мне кажется мы просто боялись развеять словами ощущение полного слияния душ. Проза обыденной речи не могла передать всю поэзию нашего состояния. Не знаю как она, а я каждой частичкой своего тела ликовал, упивался ее близостью и тем, что нам предстоит…

Она привела меня на квартиру своей подруги. Я почему-то совершенно не удивился, что там никого не было. На ходу срывая друг с друга одежды, мы кое-как добрались до спальни и бросились друг другу в объятья с такой страстью, будто были влюблены с давних пор и не виделись целую вечность. Я совершенно не помню, что говорил и почти не слышал ее слов. Это был какой-то бред, сумасшествие, продолжающееся бесконечно.

Мы поднимались на заоблачную вершину сладострастия, затем падали в бездонную пропасть, чтобы спустя короткий промежуток времени снова повторить безумное восхождение на новый пик. Когда начало светать, мне захотелось остановить солнце – чтобы эта ночь длилась вечно.

Ни она, ни я не спрашивали о нашем семейном положении. И мне, и ей на это было наплевать. Мы просто любили друг друга – словно два истомленных жаждой путника, которым безразлично происхождение колодца с чистой холодной водой посреди пустыни.

Мы черпали ее горстями и безмерно радовались каждой капле.

Мы расстались возле стоянки такси. Она попросила меня не провожать ее до дома. Но самое странное – и мне, и ей хотелось, чтобы это было наше первое и последнее свидание.

Об этом никто из нас не сказал ни слова, однако щемящее чувство безысходности уже поразило нас словно раковая опухоль и сжирало прямо на глазах. И я знал, почему. Мы просто боялись, что в следующий раз наш совершенно фантастический душевный порыв превратится в элементарный пошленький адюльтер.

Ни свой домашний адрес, ни номер телефона она мне так и не дала. Так же, как и я. Об этом мы даже не говорили. Мы пришли к молчаливому согласию – пусть будет, что будет.

Если нам суждено встретиться еще раз, значит мы встретимся…

День выдался на удивление ясным и солнечным. Светило словно издевалось над мои мрачным настроением. Эйфория удивительной ночи прошла и усталость легла мне на плечи тяжелым грузом. Я бесцельно слонялся по городским улицам, не имея ни малейшего желания решать какие-либо проблемы. В том числе и подыскивать себе временное убежище. Пусть будет, что будет…

Мне кажется, я где-то пообедал. А может только позавтракал. Есть совершенно не хотелось, и лишь привычка поддерживать энергетический баланс организма, выработанная за годы армейской службы, заставила меня что-то там пожевать. И только ближе к вечеру я постепенно начал обретать душевное равновесие.

Мысль заглянуть на огонек в жилище Веньки Скокова пришла неожиданно. Может, потому, что я как раз забрел в его район. Несмотря на то, что он получил официальный статус милицейского стукача, я почему-то не думал, что Скок решится сдать меня уголовке со всеми потрохами. Не тот кадр.

– Чтоб я сдох! Глазам своим не верю! Геша! – заверещал Веня, когда открыл входную дверь. – А мы тут тебя вспоминали…

– Мы!? – Я похолодел. – Это как понимать?

– Да ты проходи, здесь все свои.

Все, я приплыл. Венька – это клещ в человеческом облике. Он так вцепился в рукав моего нового плаща, что я испугался за его целостность. Пришлось мне поддаться грубому нажиму и пройти в уже до боли знакомую гостиную.

Ну, конечно, Скоков в своей стихии… Я изобразил обаятельную улыбку и не без грации поклонился.

– Привет всей честной компании! – сказал я звучно, немного оттаивая.

Мои опасения оказались обоснованными только наполовину. В гостиной сидели три знакомые мне по недавним похождениям девицы: Большой Бюст, Толстушка и Чернавка.

Как их звали на самом деле, я забыл. А может и не знал, трудно сказать. При первой нашей встрече мне было не до того.

– Здрасьте! – дружно ответила троица и расцвела прямо на глазах.

Судя по скудному столу, на котором стояла лишь бутылка сухого вина, у всей компании были большие финансовые затруднения. Все, напьюсь к чертовой матери! – решил я в каком-то отчаянном порыве, едва Венька помог мне снять плащ. Иначе точно крыша поедет от всех моих проблем и переживаний, подумал я в оправдание своему намерению.

– Держи, – всучил я Скоку сотенную "зеленью" – других денег у меня просто не оказалось.

– Купи, что нужно, и не мелочись. Стол должен быть как в лучших домах Парижа.

Венька при виде стольника просто обалдел.

– Бли-ин… – протянул он в восхищении. – Вот это лафа… Ты! – Он решительно ткнул пальцем в толстушку. – Бери свою задницу в горсть и дуй за мной. Пойдем в магазин. Не забудь прихватить сумку…

Скок и толстушка вышли. Оставшиеся девицы рассматривали меня словно знаменитого певца или актера – восторженно и с желанием немедленно взять автограф. Особенно большое воодушевление испытывала Чернавка – юная гречанка, образ которой преследовал меня почти две недели. Ее глаза просто-таки сверкали как два черных бриллианта. Сегодня и я держался гораздо уверенней, потому что теперь, вместо костюма библейского Адама, на мне был прикид не хуже чем у нового русского.

Я не удержался и многозначительно подмигнул гречанке. Это вышло чисто машинально, в русле науки элементарного кобеляжа, но эффект был потрясающий. Гречанка заразительно рассмеялась и потянулась ко мне словно гибкая лоза, а грудастая краля, Большой Бюст, от обиды едва не пустила слезу. Она надулась и сделала вид, что внимательно рассматривает рисунок на синтетической скатерти. Я напрочь проигнорировал ее демарш и разлил по стаканам "Каберне".

– Не знаю как вы, – сказал я без лишних объяснений, – но я не пью, а лечусь…

И выцедил свою порцию до капли. Мне действительно нужно было вылечить мою больную душу, которая сама не знала, что ей нужно. Вино оказалось не таким уж и плохим, и я с удовлетворением почувствовал как теплая волна прокатилась по жилам от желудка до макушки, прогоняя сонное отупение.

– А где остальные? – спросил я грудастую, проявляя к ней таким образом должное внимание.

– Кто именно? – Она решила не изображать из себя буку и вызывающе повела плечами.

На ней была надета та же самая полупрозрачная кофточка, и я только сейчас оценил ее женские достоинства, готовые вырваться на свет ясный в любой момент. Наверное, я выдал свои скабрезные мысли нечаянным взглядом, потому что Большой Бюст изобразила смущение и томно опустила глаза.

– Гога, Клим… или как их там?

– А-а… – Грудастая поскучнела. – Им не нравится наша компания, – сказала она с нескрываемой злостью.

Слава Богу, подумал я с облегчением. Этих хмырей во главе с отморозком Чучей только здесь и не хватало. Еще одна драка с продолжением в ментовке – и я точно загремлю под фанфары. Даже если угрозыску еще пока неизвестны другие мои похождения. А в том, что эти козлы снова могут затеять пьяную разборку, я почти не сомневался. Кроме всего прочего, мне больше импонирует роль петуха в большом курятнике, где роли расписаны мною, к тому же заранее, и никто не покусится на мое право выбора.

В этот момент я постарался выбросить Юлию из головы – будто ее и не существовало.

Любое воспоминание о ней вызывало во мне почти физическую боль. Клин клином вышибают…

Скок расстарался и превзошел все мои ожидания. Когда провизия и спиртное оказались на столе и в подобающем для аристократического ужина виде, мне кажется не только я воскликнул "ух ты!". Да, там было на что посмотреть…

Однако, смотрины продолжались не долго. Наша уже спетая и спитая компашка налетела на гастрономическое изобилие с лихой удалью конармейцев, гуляющих по тылам белых.

Особенно отличался Веня – он трескал все подряд как сказочный людоед. При этом не забывая вовремя смачивать горло джином, водкой, виски… – короче говоря, почти всеми разновидностями горячительных напитков, за исключением шампанского, на которое налегали наши боевые подруги.

Я тоже не отставал от других. Только сейчас я понял настолько проголодался. Правда, со спиртным я осторожничал и частенько сачковал – только делал вид, что пью и притом до дна. И не потому, что боялся захмелеть. Просто выпивки было очень много. И я распределял свои силы как опытный стайер на марафонской дистанции – чтобы раньше времени не упасть на все четыре кости.

– Можаев, гад, достал, – ни с того ни с сего пожаловался Скок после очередной рюмки.

– Это ты о ком? – спросил я в недоумении.

– Ты что, забыл!? – сильно удивился Веня.

– А я и не помнил. Фамилия мне совершенно неизвестна.

– Ну, этот, капитан. Мент, который… – Скок замялся и перешел на шепот: – В общем, тот, что меня посадил на крюк.

– А-а… – До меня наконец дошло. – Твой новый босс. Как там поживает ваша славная милиция?

– Тихо! – взмолился Веня, опасливо поглядывая на девушек.

Но им в этот момент было не до нас. Они живо обсуждали какие-то свои, чисто женские, проблемы.

– Понял… – Я согласно кивнул. – Что ему от тебя нужно?

– А все то же… – Скок горестно покачал своей забубенной головушкой. – Вынь ему твою биографию в подробностях и положь.

– Ты ему наши совместные труды по жизнеописанию Геннадия Чернова показывал?

– Конечно. Все сделал как мы с тобой договаривались. После прочтения он их переписывал своей рукой, а оригиналы я сжигал. Твои советы я выполняю в точности, хотя Можаеву моя конспирация очень не нравится.

– Ну и?..

– Поначалу все было тип-топ. Он даже хвалил меня.

– А как насчет бабок?

– Выдает иногда… Так, копейки. Скупой очень.

– Нет, он не скупой. Он хитрый. Это чтобы привязать тебя к столбу множеством веревочек за горло и попрочней. Но ты продолжай, про деньги я к слову.

– Вот я и говорю, что теперь Можаев давит на меня со страшной силой.

– Что он еще хочет?

– Чтобы я вычислял все твои передвижения по городу. Он требует едва не график с датами и точным временем.

В моей голове вдруг прозвучал тревожный звонок. Ай да капитан… Я, конечно, не думал, что ему известна хотя бы малая толика моих похождений, но меня перевели из разряда свидетелей в разряд подозреваемых. Можаев еще не знал, что именно он может мне инкриминировать, но отменное оперативное чутье и наработанная годами интуиция на криминальные ситуации уже образовали вокруг Чернова некое светящееся поле, тем самым выделив его из толпы как меченого.

– Конкретные дни он называл?

– Нет. Сказал достаточно туманно – за последние два месяца. Интересно, как он это себе представляет?

– Ты ведь сам говорил, что Можаев требует график. Нужно расписать каждый день из этих двух месяцев по минутам. А чтобы я был посговорчивей (ведь все сведения ты должен получить из первых рук), тебе нужно, во-первых, постоянно меня спаивать, а во-вторых, определить круг моих друзей и знакомых. Чтобы и с ними почирикать под благовидным предлогом об интересующих нашего ушлого мента вещах.

– Ну ты даешь… – Венька хлобыстнул рюмашку и закусил ананасной долькой. – Огурчика бы солененького… – скривился он как от хинина. – Или квашеной капусты… Тебя спаивать – только время зря терять. К тому же, когда ты подшофе, то кроме как за телок другого разговора у тебя нет. Маньяк какой-то…

– Скажи лучше гигант заочного секса. Между прочим, мечтать никому не возбраняется.

– А что касается твоих знакомых, – между тем продолжил Скок, совершенно проигнорировав мое замечание, – так их можно по пальцам пересчитать. И все, настолько я знаю, с работы.

– И что из этого следует?

– Ничего, – сердито ответил Веня и снова потянулся за бутылкой.

– Ну, не скажи… – Я налил и себе; а чтобы закусить, положил на свою тарелку кусочек белорыбицы. – Картина моего бытия, что ты нарисовал, характерна для резидента вражеской разведки. Скрытность, стойкость в пьянке, разборчивость и осторожность в связях. Я не женат, родителей у меня нет. А по поводу моего базара насчет слабого пола – так это все ради легенды, как средство маскировки. Шпион, по идее, не должен вступать в беспорядочные половые связи. Разве что за исключением того, кто облечен исключительными полномочиями – как агент 007, приснопамятный Джеймс Бонд. Так что я бы тебе советовал изложить Можаеву именно такую версию. Пусть капитан помечет икру. В этом случае ты будешь свободен и чист перед ним словно стеклышко. Сам посуди – разве может простой рабочий, пусть и бывший советский человек, тягаться на равных с законспирированным сотрудником зарубежных спецслужб?

– Да ты что!? – ужаснулся Скок. – Капитан за такую "липу" распнет меня. И четвертует.

– Тогда я больше ничем не могу тебе помочь. Разве что назвать своих знакомых. Которые тебе и так известны. Расписывать по дням и часам, где я был и чем занимался на протяжении двух месяцев, у меня нет никакого желания. Да я и не помню.

Венька согласно кивнул. Но с явной неохотой. Я его понимал – от этого вампира в ментовской форме по фамилии Можаев не так-то просто отвязаться. Я бы, конечно, мог подсказать горемычному стукачу как выйти из положения, но делать этого не стал. По очень простой причине: чтобы капитан не рассмотрел за контрдействиями Скокова мои уши.

Можаев даже не догадывался, а знал практически наверняка, что Веня берет у меня консультации на предмет отчетности по выполнению его поручений. Все-таки большой опыт оперативной работы – это не фунт изюму. Похоже, капитан заподозрил Скока в двойной игре совсем недавно. И сам прокололся, начав платить Веньке сущий мизер. Это называется жаба задавила. Наверное, опер заподозрил, что Скоков пропивает полученные для оперативной разработки Чернова деньги не вместе с ним, а сам; что и впрямь соответствовало действительности. По идее, верно – зачем зря палить бабка, оплачивая заведомую "липу"? А по сути капитан выдал себя с потрохами. Особенно своим последним "заданием". Которое было вовсе не таким глупым и бесперспективным, как казалось на первый взгляд.

Опер просто мечтал получить от Веньки такой отчет. Ход его рассуждений я видел совершенно отчетливо – будто он сам мне об этом рассказал. Во-первых, Можаев сделал верный первоначальный вывод о том, что у меня рыльце в пушку. А иначе какой мне резон связываться со Скоковым и его эпистолярным творчеством на ниве стукачества? Уж не знаю, как мент сумел вычислить мое теневое присутствие в делах Веньки; скорее всего, я переборщил с грамотностью наших опусов, хотя и старался варганить их левой ногой, чтобы они казались написанными Шибздиком, который в школе звезд с неба не хватал.

А во-вторых, если я и впрямь не тот, за кого себя выдаю, и каким-то боком причастен к кровавым событиям последних двух месяцев, то в Венькином отчете я должен буду выковать себе на критические часы железное алиби. Вот тут-то мне и хана. Коготок увяз, птичка пропала. Потому что "железное алиби" всегда вызывает подозрения. Про это написано не только в учебниках криминалистики, но и в многочисленных произведениях авторов детективного жанра. Проанализировать чистописания Скока не составит большого труда, а потом… Потом все пойдет по накатанной колее: меня за что-нибудь зацепят (не будет за что, выдумают; долго ли подбросить мне в карман грамм-другой героина или еще какой пакости?), посадят в каталажку и будут доить до посинения – сколь угодно долго – как глупую козу, суля воздушные замки или мрачные казематы, что зависит от коэффициента сопротивляемости подследственного, пока я не расколюсь по полной программе. Хитер, сукин сын, этот капитан Можаев. Ах, хитер…

Я бодрился, продолжая механически думать и заправляться спиртным. Не скажу, что мои мысли были совершенно безоблачны. Скорее наоборот. Все выходило на то, что свободным мне ходить осталось недолго. И как избежать больших неприятностей, связанных с длительной отсидкой, я не знал. Разве что пойти и повеситься.

Тем временем наш кутеж плавно набирал обороты. Большой Бюст уже давно строила мне глазки, чем вызывала прямо-таки пароксизмы негодования у Толстушки. Эта сексуально озабоченная пышка глядела на меня таким голодным взглядом, что я начал всерьез опасаться за тонкую нить своей жизни, которую она явно намеревалась перекусить своими крепкими молодыми зубами. И пусть в ближайшем обозримом будущем судьба не сулила мне медовых пряников, однако я вовсе не хотел, чтобы финал моих невероятных, если не сказать безумных, похождений выглядел так пошло и примитивно. Хотя, по здравому размышлению, все мои нынешние несчастья и начались с постели.

Лишь Чернавка не испытывала каких-либо комплексов. Она в основном молчала и загадочно улыбалась. И я знал, почему: юная гречанка была совершенно уверена в том, что мой выбор давно предопределен. Я был такого же мнения…

Мы свалили с ней по-английски – тихо, незаметно и не сообщая о своем коварном и безнравственном намерении всей честной компании. Я находился в таком состоянии, что мне было все равно – когда, где и с кем заниматься любовью.

Осваивая скрипучую, много повидавшую на своем длинном веку кровать, которая находилась в какой-то общаге, я старался о Юлии не думать. Это было не так сложно, как мне мыслилось. Оказывается, человек – большая грязная скотина, не имеющая за душой ничего святого.

Засыпая после наших с Чернавкой скачек, я ругал себя последними словами. Нет, не за то, что я в какой-то мере изменил своей так внезапно и неестественно вспыхнувшей любви к Юлии. А по причине гораздо более прозаической и чисто житейской – моего запала хватило всего на два "рейса" в райские кущи. Да, события последних суток изрядно подточили мои мужские силы… Если так пойдет и дальше, то мне уже не нужно будет жениться. С этой далеко не тривиальной мыслью я и погрузился в крепкий – мертвецки крепкий – сон. С дебильной улыбкой полного идиота на губах.

Глава 17. В ПОИСКАХ ПРИСТАНИЩА

Из общежития, куда меня ночью привела Чернавка, я ушел где-то около семи утра. Ушел как вор – тихо и незаметно. Даже не попрощавшись со своей нечаянной подружкой – она еще спала, открыв моему бесстыжему взору свои обнаженные прелести. На душе было муторно, нехорошо – будто своей связью с гречанкой я совершил какой-то очень не этичный поступок. Такое случилось со мной впервые в жизни, и я, топая по ранней мостовой, грустно размышлял о вывертах человеческой психики.

Кто мне такая Юлия? Никто. Даже больше, чем никто, потому что она замужем, притом за хорошо упакованным господином, и ей такая голь перекатная, как я, до лампочки. Даже со скидкой на наши странные отношения, где-то напоминающие безумную любовь, о которой давно все забыли. Не те нынче времена. Поменять шикарную квартиру, импортную тачку и солидный счет за бугром на эфемерный рай в шалаше могут только сумасшедшие. А Юлия, как на мой взгляд, к таким не относилась. Ее мужа я видел мельком, притом с тыла, но даже такого краткого созерцательного момента мне хватило, чтобы определить его возраст – где-то за сорок и ближе к пятидесяти годам. Тогда как Юлии было не более двадцати пяти.

И тем не менее я откровенно мучился угрызениями совести – словно интеллигентный гуляка-муж, поутру возвращающийся к законной супруге после очередного залета. Это было явно ненормально, и я понимал, что мои терзания всего-навсего плод больного воображения, но ничего с собой поделать не мог. Только теперь до меня наконец дошло с каких соображений я так шустро нырнул в постель к гречанке. Мне хотелось как можно быстрее вытравить из памяти образ Юлии, забыть о ее существовании, чтобы продолжать жить по-прежнему.

Но теперь проклятое подсознание суетливо преподносило разыгравшемуся воображению одну картинку за другой. В памяти снова ожили кадры нашей первой встречи, когда я, в маске из ее колготок, рвал когти с места сексуального преступления против нравственности. Мне почему-то вспомнились ее глаза в ту минуту, и я даже споткнулся от неожиданного озарения, снизошедшего на меня как шлепок птичьего помета с поднебесья. Только сейчас до меня дошло, что она совершенно не испугалась! Да любая баба на ее месте заорала бы как оглашенная. Или просто-напросто остолбенела бы от страха, бледная словно поганка. А в спокойном взгляде розовощекой Юлии сквозил холодок, смешанный с острым любопытством. Она смотрела на меня как врачэкспериментатор на подопытного кролика, приготовленного к кастрации.

Я быстренько восстановил в голове те короткие моменты нашего интима, когда мы отдыхали после любовных игр. Ее глаза источали любовь и такую нежность, что меня бросало в жар. Она не играла, я знал это совершенно точно. Юлия просто плыла по течению любовной реки, наслаждаясь каждой новой волной, ласкающей ее охваченное страстью тело. Да, тогда она была естественна и прозрачна как самый лучший горный хрусталь.

Мне вспомнилось казино. Моя бывшая пассия и Юлия приехали туда, чтобы устроить тайную встречу. Это и козе понятно. Но только не тем баранам, которых приставили к белокурой бестии в качестве охраны. Интересно, они телохранители или тюремщики? По тому, как эти здоровенные лбы вели себя с предположительно хозяйкой (ведь теперь, по идее, делами весьма состоятельного мужа должна была заправлять "безутешная" вдова), у меня сложилось впечатление, что они ее просто пасут, притом на привязи. Компаньоны усопшего рогоносца строят козни? Или?.. Нет, лучше всякие там "или" оставить за кадром. А то они начнут размножаться как суслики в наиболее благоприятные годы.

Будем опираться на голые факты.

А фактов у меня накопилось – кот наплакал. Но хуже всего было то, что я не мог даже такую малость как-нибудь истолковать. Какая-то дурацкая мозаика, бред сумасшедшего, который не лезет ни в какие ворота. Неужто Юлия знала, что я среди ночи появлюсь в ее квартире? Чушь! Невозможно! Я и сам до последнего момента понятия не имел, что буду изображать горного козла на отвесном склоне, притом без шкуры и копыт. Или?..

Да что же это такое!? Опять – "или"!? Тогда можно идти еще дальше: муж Юлии замочил своего соседа, возвратился, рассказал ей, что я с испугу карабкаюсь на их балкон, и начал названивать в милицию, чтобы сообщить о стрельбе в квартире этажом ниже, тем самым выставляя себя перед компетентными органами законопослушным, ни в чем предосудительном не замешанным, гражданином. Версия более чем убедительная. Правда возникает уйма вопросов. Зачем он грохнул богатенького рогоносца? По какой причине дал мне преспокойно смыться? Почему в присутствии свежеиспеченной вдовы открыл сейф и изъял деньги и драгоценности? Ладно, предположим они были в сговоре, но тогда каким боком к этому дуумвирату добавить Юлию? Они что, решили создать дружную мусульманскую семью – один муж и две жены? И искали козла отпущения? Хорошо, пусть так. Но интересно знать, почему они именно на меня кинули глазом? Неужто я выгляжу со стороны как сказочный Иван-дурак – до того, как его короновали на царство?

Стоп! Ни шагу дальше! Иначе точно крыша поедет.

А что если спросить Юлию напрямую, без всяких ля-ля? И таким нехитрым способом решить кучу проблем? Если Юлия и впрямь меня любит, если она прикипела ко мне сердцем… и так далее, и тому подобное… то просто обязана раскрыться передо мною как созревший розовый бутон.

Господи, Чернов, до чего ты наивен! Если не сказать больше… Раскусить до конца женщину невозможно. Это прописная истина. И не потому, что она очень хитрая или необычайно умная. Скорее, наоборот. Просто женщина обычно принимает такие нелогичные с точки зрения здравого смысла решения, что никакой мудрец, пусть даже у него будет семь пядей во лбу, не в состоянии постичь ее деяния. Бывают, конечно, исключения, но таких женщин выбирают в депутаты.

Итак, к чему я пришел. А ни к чему. Сплошной мрак. Бред сумасшедшего, помноженный на чувство, которое можно считать скоропостижной любовью. С большой натяжкой, если учесть мои похождения с гречанкой. Черт возьми! Ко всем моим бедам мне только и не хватало внутреннего конфликта, когда ум за разум заходит.

Я направил свои стопы на Гнилушки. Ситуация сложилась абсолютно тупиковая и мне край нужно было посоветоваться с Дубовым, хотя я нужен был ему как зайцу стоп-сигнал.

У него своих хлопот хватало. Но иного выхода я пока не видел. Мне требовалось поистине железное плечо, чтобы опереться на него и немного передохнуть от всех перипетий, свалившихся на мою беспутную голову. К тому же я теперь бомжевал и мне необходим был – пусть не на долго – тихий и хорошо защищенный от всяких напастей угол…

Я прошел прямо во двор "Охотничьего домика" через калитку в воротах. Так сказал Петр Никанорович: "Если нужна будет хаза, в ресторан не заходи. Иди в третий бокс гаража.

Внутри за стеллажом есть железная дверь, выкрашенная под цвет стен. Ключ от нее лежит на верхней полке в консервной банке с винтами. Дальше увидишь сам…". Мне думалось, что двор пустынен, но когда я подходил к гаражу, откуда-то вынырнул крепкий парень специфической наружности в просторной куртке, довольно выразительно оттопырившейся с левой стороны; похоже, там у него была "дура" солидного калибра. Он молча проводил меня глазами и исчез, едва я потянул на себя створку гаражных ворот.

Все оказалось так, как говорил Дубов. Ключ был на месте, стеллаж, похожий на шкаф, сдвинулся в сторону легко (он был на колесиках) и спустя полминуты я бочком протискивался через узкий темный коридор, образованный двумя стенами гаража – наружной и фальшивой. Вскоре я добрался до ступенек, которые вели куда-то вниз.

Спускаться уже было легче – впереди брезжил свет одинокой лампочки.

Внизу тоже находился коридор, но пошире. Он заканчивался крепкой дубовой дверью с глазком. Она была заперта. Я постучал. В ответ никакой реакции. Подождав чуток, я снова начал барабанить – уже с большей силой. Опять тишина. Тогда я, разозлившись, пнул дверь несколько раз ногой. Дошло. Послышалась возня, пыхтение, затем звякнул засов и на пороге появился уже знакомый мне официант Жорик. Он смотрел на меня сумрачно и неприветливо.

– Добрый день, – сказал я, заискивающе улыбаясь.

– Кому добрый, а кому и не очень… – буркнул официант. – Проходи… – Он посторонился. – Между прочим, тут есть звонок.

– Извини, не заметил.

Жорик буркнул что-то себе под нос – наверное в мой адрес и не очень лестное – и закрыл дверь. Я огляделся. Мы стояли в крохотном тамбуре, грубо сложенном из красного кирпича. Справа от меня находилась еще одна дверь с навесным замком, а чуть поодаль виднелись ступеньки, ведущие вверх.

– Топай, – сказал Жорик, легонько подталкивая меня в спину.

Мы поднялись по ступеням в достаточно просторное помещение, где царил зверский холод. Оно было обшито алюминиевыми панелями, покрытыми инеем, а на крюках, вмонтированных в низкий потолок, висели замороженные туши. Это была морозильная камера. Немного поколдовав над каким-то пультом, Жорик нажал нужную кнопку, и проем, из которого мы вышли, закрылся. Теперь на том месте не было даже маленькой щели и стенка выглядела монолитной.

Интересно, подумал я, поеживаясь от холода, а как нам отсюда выбраться? Входная дверь камеры не имела даже намека на какие-либо запирающие механизмы. Но не очень говорливый официант повернул один из крюков на сто восемьдесят градусов, раздался всхлип, и дверь, видимо оснащенная пневматическим устройством, мягко сдвинулась в сторону.

Мы попали на кухню. Похоже, это был цех холодных закусок, судя по оборудованию. В нем не оказалось ни единой живой души. Каким-то хитрыми коридорчиками мы миновали главный кухонный блок, распространяющий удивительно вкусные для моего голодного желудка запахи, и очутились в помещении небольшой конторы, если верить табличкам на дверях – "Бухгалтер", "Зав. производством", "Технолог", "Директор". Да, Петр Никанорович организовал свое дело по науке. Его заведение вовсе не походило на самодеятельные непрофессиональные обжираловки, расплодившиеся за последние годы в неприличном количестве.

Кабинет Дубова оказался на удивление светлым и просторным. Видимо, в пику изрядно попившим у него кровушки тесным тюремным помещениям. Интерьер тоже был на высоте – солидный и богатый. Я вспомнил наш первый доверительный разговор, состоявшийся в тесной комнатушке. Видимо, Петр Никанорович принимал там только шнурков, темных лошадок, о которых он мало знал. Или чересчур много…

– Хорошо, что мне доложили о твоем приходе, – пожимая мне руку, сказал Дубов. – А то куковал бы ты в подвале до нового пришествия. Поленился нажать на кнопку звонка?

– Я вообще ее не нашел.

– А… – Петр Никанорович скупо улыбнулся. – Извини, запамятовал. Я тебе тогда не сказал… Кнопка находится в гараже, у ворот. Это для оперативности. Пока спустишься в подвал, тебя уже ждут. В жизни разные истории случаются…

Я не стал уточнять, какие именно истории он имеет ввиду, лишь понимающе кивнул.

– Петр Никанорович, мне нужно временное пристанище. На неделю, возможно, чуть больше.

– О делах поговорим позже. Ты голоден?

– Как бродячий пес, – сознался я честно.

– Значит, удача от тебя еще не отвернулась, – с удовлетворением сказал Дубов. – Я как раз собирался позавтракать. – Он нажал клавишу селекторного телефона: – Марьиванна, накрывай стол. Где? В моем кабинете. На две персоны. И чего-нибудь приличного для поднятия жизненного тонуса. На твой вкус…

Спустя минуту в кабинете появилась чистенькая ладная женщина лет сорока и с удивительной быстротой сервировала журнальный столик. Когда мы с Дубовым уселись в низкие кожаные кресла, там уже стояла бутылка дорогого марочного кагора, хрустальные бокалы, салат из свежих овощей, вазочка с фруктами и мясная нарезка.

– Как ты относишься к кагору? – спросил Петр Никанорович.

– Положительно. Даже с утра пораньше.

– Тогда наливай. Говорят, что он кровь очищает. И вообще очень полезный для здоровья.

Я спорить не стал. Потому что мой рот был полон голодной слюны…

После завтрака, когда нам подали кофе, Дубов приказал своим подчиненным не беспокоить его в течение часа. Отхлебнув несколько глотков ароматного, хорошо сваренного напитка, он спросил:

– Что у тебя снова стряслось?

– Менты взяли Тельняшку…

– Знаю, – коротко ответил Дубов.

– А это значит, что ниточка потянется и ко мне.

– Не уверен. Тельняшка умеет, когда нужно, держать язык за зубами.

– Возможно. Но только не в этом случае.

– Почему?

– Ему шьют убийство Кили.

– Скверно… – Петр Никанорович нахмурился. – Менты, конечно, знают, что Тельняшка на "мокрое" дело не пойдет, но им нужен результат. А это значит, что его будут прокачивать до упора. Уголовке нужны связи Кили.

– Именно, – подхватил я возбужденно. – Потому он сдаст меня со всеми потрохами. Ведь я не только проявил интерес к его, теперь покойному, напарнику, но и расспрашивал как найти Козыря.

– Ну и что? Мало ли какая причина могла побудить тебя навести справки. Дело житейское.

– Как бы не так… Козыря застрелили.

– Это новость… – Дубов помрачнел. – Когда?

Я ответил. Петр Никанорович сокрушенно покачал головой.

– Я не знал… – Он с силой потер правый висок. – Был в отъезде, возвратился вчера, поздним вечером… Худо. Теперь ты попал в перекрестье прицела. Тебя может спасти только надежное алиби.

– Которого у меня и в помине нет…

Я запнулся, размышляя, рассказывать Дубову о своих приключения на пищевкусовой фабрике или не нужно. Спустя мгновение, здраво рассудив, что деваться мне некуда – все равно бывший пахан когда-нибудь узнает о моих злоключениях – я решился.

– Я был в его кабинете, когда снайпер через окно вогнал ему пулю прямо в башку.

– Мать твою… – Петр Никанорович был ошарашен. – Вот это номер…

– Ага. Еще какой номер. Вы верно сказали – я на "мушке". Теперь меня или менты повяжут и упрячут на долгие годы за решетку, или братва замочит в отместку за Козыря (поди докажи им, что к его смерти я непричастен), или зароет в землю по самые уши тот, кто непонятно по какой причине за мной охотится. Вот такой компот.

– Да-а… Дело худо. На фабрике тебя кто-нибудь видел?

– Ну… Так получилось… – Я сказал это будто оправдывался. – Не мог же я за здорово живешь провести "зачистку". Я ведь не киллер.

– Если честно, то в этом я уже начал сомневаться. – Дубов смотрел на меня испытующе, остро и проницательно. – Сева сказал мне, что ты надежный парень. Может, это и так, однако в твоем деле чересчур много всяких странностей. Уж извини, говорю что думаю.

– Будь я тем, за кого меня принимают, моей ноги уже не было бы в городе. А мне край нужно выяснить, кому я перешел дорогу. И я не уеду отсюда, пока не докажу свою невиновность. Чего бы мне это ни стоило.

– Серьезная заявка…

– Я загнан в угол. До сих пор я только показывал свои зубы, но не кусался. Но теперь, похоже, пришла пора отвязаться по полной программе. Это я вам говорю, чтобы между нами не было недомолвок. Поможете мне – по гроб жизни буду благодарен. Нет – и на том спасибо. Я вас пойму. Сейчас я похож на пороховую бочку с подожженным фитилем.

Даже вблизи от меня опасно находится. Не говоря уже о тесном контакте.

– Не нужно меня пугать, – сердито сдвинул густые брови Дубов. – Со своими страхами я сам как-нибудь разберусь. Ты слышал, что я говорил в прошлый раз?

– Да, слышал.

– Повторяться не буду. Заруби себе на носу – свое слово я держу всегда, невзирая на обстоятельства. Это только ссученные виляют хвостом, когда полна чаша, и шарахаются в кусты при первом удобном случае в трудные времена.

– Спасибо, Петр Никанорович…

Оседлать и использовать в своих целях "темную" лошадку, да так, чтобы при этом она почитала за честь носить седло и седока, в "конторе" считалось высшим шиком. А уж сотворить надежное прикрытие буквально из ничего, из воздуха, – это был суперкласс.

Я мог собой гордиться. В меру своей испорченности. Для того, чтобы заручиться помощью Дубова, мне пришлось сыграть на самой чувствительной его струнке – самолюбии. Поведи я себя по другому, он запросто мог показать от ворот поворот. Петр Никанорович не был ничем мне обязан, мало того, общением со мной он ставил себя в двусмысленное положение. Узнай о наших тесных контактах уголовка или бандиты, Дубов имел бы большие неприятности. И тем не менее я сумел повернуть бывшего пахана на нужную мне дорожку. Правда, при этом я дал себе слово не злоупотреблять его опрометчивостью.

– И что тебе нужно? Деньги, оружие?

– Про то не беспокойтесь. Обойдусь своими резервами. Мне требуется надежная квартира.

Как я уже говорил, дней на десять, не более. Удобства мне по барабану. Лишь бы была крыша над головой и койка.

– Подумаем, – ответил Дубов и надолго умолк.

Я сидел как на иголках – верил и не верил, что все сварится по моему рецепту. Наконец минут через пять Петр Никанорович сокрушенно вздохнул и неопределенно сказал:

– Есть место…

Я промолчал, не стал расспрашивать что да почему. Сам скажет, коль начал. А разные сомнение, обуревающие Дубова, меня не волновали. Он обязан был сомневаться. И даже не во мне, а в правильности своего решения.

– Здесь, на Гнилушках, – продолжил Петр Никанорович. – Но там ты будешь не один.

Можешь не беспокоиться, хаза не засвечена. И народ там живет не болтливый. Ты тоже язык привяжи. Те, с кем тебе придется делить угол, любопытных не любят.

– Этим пороком я не отличаюсь. Буду тише воды, ниже травы.

– Вот и ладушки. Туда тебя проводит Георгий, официант. Здесь больше не появляйся. По крайней мере, пока все не утрясется. В случае надобности звони на мой мобильный телефон. Номер без бумажки запомнишь?

– На память еще не жаловался.

– Телефон записан на другого человека, но на всякий случай, когда будешь звонить, представься племянником. Ни моей фамилии, ни имени не называй. Старайся говорить намеками.

– Понял… – Я немного заколебался, но все решил добить удачный момент до ручки. – Петр Никанорович, у меня есть еще одна просьба. Если сможете…

– Куда денешься… – пожал плечами помрачневший Дубов. – Говори.

– Мне нужен больничный. Официальный, не "липа". Чтобы при проверке, что вполне возможно, комар носа не подточил. Я заплачу сколько нужно. Какой-нибудь грипп, ОРЗ или что-то в этом роде. Высокая температура, кашель, постельный режим. С последующими осложнениями, которые могут длиться до трех недель. Чтобы я мог отлеживаться где угодно, не обязательно в своей постели. Мне не хочется терять работу из-за прогулов. К тому же я получу на эти дни пусть плохонькое, но все-таки алиби.

– Нет проблем, – коротко отрубил немного смягчившийся Дубов, который, похоже, ожидал что-то и вовсе несусветное. – Пятьдесят баксов. – Он посмотрел на меня насмешливо, с хитринкой.

Бывший пахан думал, что такой большой, как для обычного заводского экспедитора, суммой он меня уел. Мысленно расхохотавшись, я полез в карман, достал пятидесятидолларовую бумажку и молча положил ее на стол. Чего, чего, а денег у меня сейчас хватало. Я мог бы преспокойно купить подержанную импортную машину, которая была мне в создавшейся ситуации край необходима, да вот только главная трудность заключалась в регистрации этой тачки. Я должен был предъявить в ГИБДД свои документы, что могло оказаться последним шагом в западню.

Дубов вызвал Жорика и мы распрощались. Несмотря на удачный исход задуманного мною мероприятия по обретению надежной крыши, на душе у меня было тревожно.

Человек предполагает, а Бог располагает…

Глава 18. СМЕРТЬ ПОД КОЛЕСАМИ

Жорик вел меня по закоулкам Гнилушек точно так, как народный герой Иван Сусанин водил поляков по лесам. Мне уже приходилось топтать тротуары этой городской "достопримечательности", и не раз, но я даже не предполагал, что воровской микрорайон может быть таким несуразным. Он был похож на запутанную пряжу: улицы заканчивались тупиками, переулки упирались в ворота, номера домов напоминали лотерею, когда неизвестно какой номер будет следующим, а постройки разнообразного назначения, вплоть до сортиров, лепились друг к другу так плотно, будто это была птичья колония. Еще более интересной оказалась ситуация с названиями улиц. Похоже, вопросом их переименования серьезно не занимались со сталинских времен. А если кое-где и имелись новые таблички, уже перестроечного периода, то они висели рядом со старыми.

И трудно было понять, идешь ты по улице какого-то там партсъезда, или тебя занесла нелегкая на убогий проспект имени известного диссидента, которого из зоны конвоировали прямо в парламент.

Но я не только шел, мне еще нужно было запоминать дорогу. (На чем, кстати, и прокололись самонадеянные поляки, полностью доверившись в этом вопросе Сусанину).

А это был труд явно не для среднего ума. Потому когда наконец Жорик доставил меня по назначению, я был весь в мыле. И вовсе не от физических нагрузок. Просто моя бедная голова пошла кругом от умственных сверхнагрузок и разогрелась до точки кипения, как ржавый и прохудившийся паровой котел. Все эти повороты, перелазы, проходные дворы, калитки и ворота смешались в одну кучу, и я в сотый раз мысленно повторял маршрут, чтобы потом не запутаться. И все из-за того, что, как я уже знал, жители Гнилушек очень неохотно делятся адресными сведениями с посторонними. Так их приучила нелегкая и часто беспутная жизнь. А мне по причине конспирации вовсе не хотелось выглядеть среди аборигенов Гнилушек белой вороной – чужаком.

Финишная прямая к моей "норе" находилась в проходном дворе. О том, что он проходной, видимо, знал только ограниченный контингент людей, специальности которых почему-то не указаны в КЗОТе – кодексе законов о труде. Мы с Жориком сначала зашли в полуразрушенный дом без окон и дверей. А затем, очутившись в его дворе, преодолели груду битого кирпича возле хлипкого деревянного забора и протиснулись в узкую калитку. От нее тянулась вымощенная диким камнем узкая дорожка, ограниченная с одной стороны задней стеной какого-то длинного строения, а с другой – чем-то наподобие плетня, залатанного ржавой жестью и мягкой отожженной проволокой. Дорожка привела нас к еще одной калитке, уже пошире и попрочнее первой, запертой на внутренний замок.

– Это твой, – буркнул мой не очень разговорчивый провожатый, сунув мне в руки ключ. – Потом вернешь. Открывай…

Замок оказался хорошо смазанным и на мои усилия ответил мягким щелчком. Калитка отворилась и я очутился на территории какого-то маленького предприятия, возможно, местпромовского. Судя по запущенности, буквально кричавшей со всех сторон ограниченной высоким забором площади, оно приказало долго жить. Однако, на удивление, ни сама территория, ни здания не были разграблены местными жителями.

Мало того, возле наглухо закрытых ворот (их заложили изнутри железными конструкциями) стояла сторожка и из ее трубы шел дым. Значит, этот промышленный труп охранялся. И, судя по крепкому, без единой дырки, забору, очень даже неплохо.

– Вон твоя "гостиница", – не без насмешки сказал Жорик, указывая на одноэтажное административное здание (судя по выцветшей вывеске) из красного кирпича с заколоченными досками входной дверью и окнами. – Пойдем, покажу парадный вход.

Прямо скажу, вид моей новой обители меня не впечатлил. Но что делать, обстоятельства…

Официант и наперсник Дубова в одной особе повел меня не к административному зданию, а к пристройке, где валялись бочки с давно испорченной краской, старые оконные рамы, битый шифер, мешки окаменевшего цемента и вообще всякая всячина, имеющая отношение к строительству. За всем этим добром находилась замаскированная пыльной брезентовой занавеской дверь высотой не более полутора метров, больше похожая на калитку, но по крепости не уступающая той, что находилась в подвалах "Охотничьего домика".

– Дальше иди сам. Посторонним туда нельзя. – С этими словами Жорик передал мне еще один ключ. – Занимай любой номер. Покеда… – Он криво, с плохо скрытым недоброжелательством, осклабился.

– Бывай…

Судя по всему, официант меня недолюбливал. Это обстоятельство мне очень не нравилось. Никогда не знаешь, какую пакость может сделать человек, который имеет на тебя зуб. Интересно, чем я не угодил этому шнурку бывшего пахана? Может, ему мои манеры не нравятся? Или он ревнует меня к своему боссу? А, что гадать… Чужая душа – потемки.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Так подумал я, увидев внутреннее убранство своей "гостиницы". Только в хорошем смысле. Она была оборудована блестяще: ковровые дорожки, диванчики, шикарные кресла, в холле стоял огромный телевизор марки "Сони" и видеомагнитофон, на стенах, отделанных светлыми импортными панелями, висели картины (в основном эстампы), а в керамических вазах стояли искусственные цветы и зелень. Меня никто не встречал. Здесь даже не было стойки администратора. На первый взгляд создавалось впечатление, что "гостиница" пуста. Но только на первый. В холле к стене была прикреплена доска с номерами, на которой висели ключи. И таблички с надписью "Занято". Таких насчитывалось шесть. Пять комнат оказались свободными. Я выбрал ключ под восьмым номером и пошел устраиваться.

Номер был на двоих. Новенькие кровати, чистое накрахмаленное белье, крохотная душевая с унитазом, отделанная импортной плиткой, шкаф для одежды, холодильник, радиоточка… Короче говоря, никаких излишеств и максимум комфорта для непритязательных клиентов – как и положено в приличной, но недорогой гостинице. Ктото немало деньжат вбухал в реконструкцию обычного административного здания, чтобы превратить его шикарное убежище для людей, которые не любят себя афишировать.

Только теперь я понял, что Дубов, устроив меня в эту "гостиницу", проявил ко мне достаточно высокую степень доверия. Похоже, сюда абы кто не подпускался и на пушечный выстрел. Однако, где же остальной народ? Этот вопрос мне почему-то не хотелось прояснять…

В номере было и окно. Но его закрывал плотный светонепроницаемый экран, наглухо привинченный к раме. Не фиговая маскировочка… Я пощупал батареи центрального отопления. Они оказались теплыми. Значит в сторожке, судя по всему, находится миникотел для отопления "гостиницы". Разумно. И волки сыты, и овцы целы. Со стороны неискушенному наблюдателю покажется, что сторож просто греется или готовит себе пищу на обычной плите. Наверное, так котел и выглядит при ближайшем рассмотрении.

Да, странная конторка. Чтобы не сказать больше.

Интересно, здесь есть запасный выход? Судя по предполагаемому контингенту жильцов, он должен быть обязательно. Не откладывая в долгий ящик столь важное дело, я отправился на его поиски. И конечно же нашел. В кладовке для уборщицы, за пустыми картонными ящиками. Он был закрыт на засов. Я не поленился и отворил эту потайную дверь – так, на всякий случай. Который может произойти в любой момент.

Вид из двери меня не поразил. Я уже привык к таким невероятным открытиям. Передо мною была обшитая шифером крытая галерея длиной не менее двадцати метров. Когда я прошел вперед по деревянному, топорно сработанному настилу, служившему полом, то понял, что она ведет за пределы территории умершего предприятия. Куда? Я не стал выяснять, чтобы не испортить свою новую одежду – дальше начинались настоящие катакомбы, грязные и захламленные черт знает чем. Возвращаясь в номер, я мысленно утешил себя: если (не приведи Господь!) придется срочно рвать отсюда когти, мне будет глубоко плевать и на новые туфли, и на шикарный, умопомрачительно дорогой, как для простого экспедитора, костюм, и вообще на все остальное… кроме своей драгоценной жизни. Которую не мыслил без свободы.

Остаток дня я проспал. И самое странное: на новом месте, в непривычной обстановке, мой сон был крепок как никогда. Что ни говори, а нервы у человека точно не железные.

События последнего месяца меня просто вывернули наизнанку, хотя в этом я не признавался даже сам себе. Бодрился. А это всегда чревато. Потому я не стал себя напрягать и без сопротивления сдался на милость удобной и мягкой кровати с ныне модным ортопедическим матрасом.

Проснулся я около восьми вечера от звуков музыки. Выглянув в коридор, я понял, что кто-то включил телевизор. Быстро приняв душ и побрившись, я пошел искать утюг, чтобы привести в порядок свою одежду. Оказалось, что в "гостинице" есть не только бытовая комната с электрической щеткой для обуви, миниатюрной швейной машинкой и прочими жизненно необходимыми путешественнику мелочами, но и небольшая кухня с двумя электроплитами, кофеваркой и буфетом с разнообразной посудой.

Отутюжив брюки и свежую рубашку (ношеная уже нуждалась в стирке, и мне, когда мы вместе с Жориком шли в "гостиницу", пришлось купить в небольшом магазинчике новую), я со странной, лихорадочной торопливостью оделся и направил стопы к выходу, предварительно повесив на щит под номером своей комнаты бирку "Занято". Мне очень не хотелось спать рядом с каким-нибудь вором или сдвинутым по фазе убийцей.

Возле телевизора сидели двое. Они смотрели концерт известного певца. Я вежливо кивнул им, поприветствовав, и получил в ответ такие же кивки. И никаких эмоций. Пустые взгляды, отсутствующие лица, расслабленные позы. Что ж, меня такое "общение" с контингентом этой ночлежки вполне устраивало…

Я ехал на такси к "Атоллу" и ругал себя последними словами. Что ты делаешь, глупец!?

Зачем тебе нужна Юлия, избалованная богатством и всеобщим вниманием? Мало ли хороших девчат на свете? Не пара она тебе, дурачина, не пара!

Но мое второе, влюбленное, "я" плевало с высокой колокольни на все доводы первого, рассудительного и мудрого не по годам. Бзик под номером "два" спрятался под зонтик упрямства, и сколько я не изливался негодованием и разумными речами, весь этот словесный ливень не достигал цели, растрачивался впустую. Борьба двух начал настолько меня утомила и раздраконила, что по приезду в казино я первым делом побежал в бар, чтобы пропустить стаканчик-другой. Впрочем, повторять предыдущий "подвиг", когда мне удалось выиграть здесь уйму денег, я не собирался. Я решил ограничиться "одноруким бандитом", и то для прикрытия. Уже при первом посещении "Атолла" я заметил видеокамеры слежения, с помощью которых управляющий казино и охрана наблюдали за игровым залом. Впустую болтающийся клиент такого заведения всегда привлекает внимание. Чего мне очень не хотелось бы.

В баре ноги сами понесли меня к тому столику, где я сидел в прошлый раз. Сделав заказ, я приготовился к долгому и терпеливому ожиданию. Конечно, я мог бы заявиться к Юлии прямо домой, но тогда у нее могут возникнуть кое-какие вопросы. На которые я пока не имел права отвечать. Честно отвечать. А врать любимой девушке негоже. Неприлично. Но вот жене можно, как просветил меня Сева Лычков. Даже необходимо. Потому что супруге нужна именно та правда, в которой она давно уверилась. И никакие доводы, факты, свидетели не убедят ее в обратном.

Юлия появилась в баре, когда на часах натикало полдесятого. Я сорвался с места, как ошпаренный, чтобы пригласить ее за свой стол – и тут же медленно и осторожно опустил свою глупую задницу на мягкое сидение. Юлия была с мужчиной.

Не знаю почему, но я узнал его сразу. Хотя до этого видел только раз, и то сзади, притом в цветастых семейных трусах. Это был муж Юлии. Сегодня он выглядел гораздо презентабельней, нежели в домашней обстановке. Его прикид тянул не менее чем на три штуки зеленью. (После вынужденной покупки нового костюма я стал большим докой по части ценообразования в престижных магазинах.). От него не отставала и супруга. На ней было голубое, сверкающее алмазными блестками, платье из неизвестного мне материала явно от какого-нибудь престижного кутюрье, а шею украшало ожерелье с камушками немалой цены. В отличие от прошлого раза, когда Юлия была само обаяние и раскованность, в этот вечер она казалась воспитанницей института благородных девиц, которая пришла на свой первый взрослый бал в сопровождении строгой бонны.

Они уселись поодаль, а я даже пригнулся к столу, чтобы Юлия меня не заметила. Обычно любой человек, попадая в новую для него обстановку (особенно это касается злачных мест), первым делом осматривается. Даже если он влюблен и пришел сюда с объектом своих воздыханий, от которого глаз не может оторвать. Такова уж наша природа. Века и даже тысячелетия сражений за выживание своего рода сделали человека подсознательно подозрительным. Осторожность вошла ему в плоть и кровь. Даже самый беспечный и глупый индивидуум обладает интуицией, оберегающей его от неприятностей физического плана. Она своеобразный моторчик, заставляющий вертеться шею, наш перископ, увенчанный главным датчиком человека – головой, с оптическими линзами-глазами.

Так и случилось. Выглядывая из-за букета поздних осенних цветов, стоявших в вазочке на моем столе, я увидел, что сначала Юлия, а затем и ее муж провели визуальную рекогносцировку бара. Это оказалось довольно нелегкой задачей. В казино начиналось время пик, и бар полнился народом. Все в основном толпились возле стойки, не желая здесь рассиживаться чересчур долго. Рюмочку, другую – и в бой. Они пришли в "Атолл" вовсе не для того, чтобы услаждать ненасытное чрево. Игроки жаждали пощекотать нервы как себе, так и своим близким.

Однако, если муж Юлии ограничился лишь беглым осмотром, то она оглядывалась с таким видом, будто кого-то искала. Неужто несчастного Генку Чернова? От такой мысли на душе у меня стало гораздо теплее. Но я почему-то не торопился показать ей свой лик, а потому по-прежнему изображал напуганного страуса, сунувшего голову в песок.

За мой стол села компания из двух девиц и ушастого фраера. До чего не люблю нынешнюю отвязанную молодежь! Хотя и сам как будто не очень старый. Из их совершенно тупой беседы я смог выловить лишь несколько десятков русских слов. Даже блатная "феня" гораздо ближе к родному языку, нежели то словесное дерьмо, которое пережевывали упакованные по высшему разряду свиристелки и их мэн с серьгой в ухе. Ну и времена настали…

Из-за этой компании мне поневоле пришлось выпрямить спину, чтобы меня не сочли за придурка. Однако, мои опасения оказались напрасными – ни Юлия, ни ее муж уже не обращали никакого внимания на окружающих. Супружеская пара занималась тем, чем и все остальные: пила коктейли, курила и неспешно беседовала. Судя по заказу, Юлия и ее богатенький Буратино собирались просидеть в баре не менее часа.

Я пребывал в мучительных раздумьях: смайнать отсюда или подождать? Но если ждать, то чего? Сегодня к Юлии я не мог даже приблизиться, не то что поговорить с нею. А это было для меня просто невыносимо. Я так хотел заглянуть в ее глаза, что готов был плюнуть на все приличия и подойти к ее столику под любым, даже самым нелепым, предлогом. Мне всегда казалось, что страстная любовь, когда просто не понимаешь, что делаешь – досужий вымысел. Человек всегда в состоянии владеть своими эмоциями.

Однако жизнь довела, что я сильно ошибался. В этот момент я мог совершить все, что угодно, любую глупость и даже преступление. Какой-то жар угнездился где-то в груди и методически разрушал остатки здравого смысла, заводя меня словно механическую игрушку невидимым ключом.

Наверное, компания подметила мое состояние, но неправильно его истолковала. Девицы, опасливо поглядывая в мою сторону, пошептались чуток, а затем, подхватив под руки ничего не понимающего дружка, свалили за другой столик, поближе к фонтану. Я был этому только рад. И в честь столь знаменательного события, весьма полезного для моих исстрадавшихся ушей, я заказал себе не коктейль, а гремучую смесь по собственному рецепту. Что и было абсолютно беспрекословно сделано спустя несколько минут. Да, в "Атолле" действительно любили и уважали клиентов…

После коктейля, который я выпил одним махом, мне немного полегчало. Вернее, отпустило. Хаотическое воинство мыслей начало строиться в более-менее стройные ряды и даже вычленило из своей массы командиров. Худо-бедно, но я начал понимать, что на меня нашло временное наваждение, похожее на приступ шизофрении. Разуй глаза, дурашка! Так приказал я сам себе. Вокруг симпатичных и даже красивых девчат – пруд пруди. Это тебе не Америка, где красотки водятся только в Голливуде, если судить по хронике и фильмам, а Россия. У нас в каждом городе можно устраивать конкурсы красоты. И любая из победительниц будет гораздо краше всех самых титулованных зарубежных "мисс".

Утвердившись в этой мысли, я приказал повторить заказ – мне захотелось надраться до положения риз. Меня могут арестовать менты? Прямо здесь или на выходе? Ха-ха!

Плевать! Зачем мне свобода, когда я не могу даже подойти к любимой женщине? Я снова, нимало не колеблясь, быстро хлобыстнул стакан "огненной воды", которую принесла мне несколько озадаченная и даже встревоженная официантка. Наверное, я пришелся ей по душе, и она, сообразуясь со своим опытом работы в баре, боялась, что охранники "Атолла" намнут мне ребра, если я переберу больше положенного и начну буянить. Я успокоил симпатичную милашку, нежно погладив ей руку и подмигнув. В другое время и при иных обстоятельствах я бы такую кралю не упустил; девчонка и впрямь была что надо. Но не в этот вечер.

Мне стало совсем хорошо. Я чувствовал, что хмелею и начинаю думать черт знает о чем.

Любовный недуг меня отпустил, и легкое веселье наполнило мою душу. Пьяная удаль начала шпынять через сидение острым шилом, заставляя побыстрее закончить гастрономические упражнения и пойти в игорный зал. Сейчас я разделаю"Атолл" как Бог черепаху! Уверен, что сегодня мне снова повезет.

Не знаю, чем закончился бы этот вечер и мои намерения, не случись событие, которое отрезвили меня напрочь. Я уже готов был расплатиться с официанткой, чтобы начать большую игру, но тут в баре появилась… белокурая бестия! Как и в прошлый раз, у нее за спиной торчали те же уголовные морды. Принюхиваясь, словно два бульдога, они внимательно осмотрели помещение и начали устраиваться, подыскивая свободный столик. Что оказалось нелегкой задачей. Тогда старший из них, горилла с повышенной волосатостью, – черная шерсть выглядывала не только в вырезе рубашки, но и из-под манжет – бесцеремонно смахнул со стула того самого фраера с серьгой в ухе, что еще недавно был моим соседом. Ну, а его подружки даже и не думали протестовать – испарились со скоростью звука куда подальше. Наверное, сейчас они пожалели о своей опрометчивости, когда оставили меня в гордом одиночестве. Теперь ко мне подсела немолодая пара и свободным остался лишь один стул.

Моя бывшая пассия вместе с быками не села. Она подошла к стойке бара, отыскала свободный стульчак, и взгромоздилась на него с хорошо знакомой мне грацией. Я заметил голодные взгляды мужиков, которые впились в ее и впрямь уникальные бедра, и саркастически ухмыльнулся. Мне хотелось им сказать: "Братцы! Поверьте мне, там все то же самое, что и у других женщин. А может и хуже. Не все то золото, что блестит, и не каждая роза пахнет. Уж лучше лишние деньги проиграть, чем тратиться на такое сомнительное удовольствие…".

Ах, как хорошо чувствовать себя записным моралистом! Особенно после того…

Критиковать всегда легче, нежели самому тащить воз. Да так, чтобы, если он с дерьмом, не расплескать ни капли. А еще проще быть ханжой. Тут даже не нужно напрягаться.

Сделай постную рожу и бубни всем какой ты хороший. После многократных повторений одного и того же сам поверишь в то, что говоришь.

Несмотря на хмельное состояние, я заметил как Юлия, увидев белокурую нимфу, непроизвольно напряглась. Ее взгляд сделался отсутствующим и она перестала поддерживать разговор, чем вызвала недоумение мужа. Я, конечно, не мог слышать о чем они говорят, но все понял по мимике. Время от времени Юлия бросала быстрые тревожные взгляды в сторону "безутешной" вдовы, которая казалось ее вовсе не замечала – сидела, потягивая коктейль через соломинку, и перебрасывалась ничего не значащими фразами с барменом.

Но вот она встала и направилась по уже знакомому мне маршруту – в дамскую комнату.

Спустя минуту за нею последовала и Юлия. Вот уж действительно, место встречи изменить нельзя… На этот раз телохранители (или кто они там) белокурой даже не дернулись, лишь проводили ее безразличными взглядами. Я их понимал. Если дамский туалет здесь устроен так же, как и мужской, то убежать из него можно только через сливное отверстие унитаза.

Они находились в дамской комнате не менее десяти минут. Первой вышла Юлия, а за нею, пропустив вперед себя двух девушек, появилась и моя бывшая пассия. Независимо покачивая бедрами, она снова вернулась к стойке и заняла уже другой стул-вертушку. Я не спускал глаз с Юлии. Она была бледна и несколько взвинчена. Что не преминул заметить и ее законный рогоносец. Он попытался выяснить причину ее плохого настроения, но Юлия лишь огрызнулась. Что пришлось ему не по нутру. Короче говоря, вскоре между ними разгорелся настоящий семейный скандал. Который едва не закончился мордобитием – Юлия попыталась влепить своему мужу пощечину, но тот успел вовремя перехватить ее руку. Тогда она, фыркнув словно разъяренная львица, вскочила и едва не бегом вымелась из бара. Ее плешивый благоверный, тоже злой как черт, поначалу решил было оставить жену в покое, но затем ретивое взяло верх, и он быстро направился к выходу, со свирепым видом раскуривая дорогую "гавану".

Меня будто кто подтолкнул. Оставив деньги за выпитое на столике, я ринулся вслед супружеской паре, стараясь спрятаться за спинами снующих туда-сюда страждущих клиентов "Атолла" от глаз белокурой бестии, время от времени посматривающей на вход в бар.

Я догнал их уже снаружи здания. Юлия как раз переходила улицу, направляясь к стоянке такси, а ее рогоносец что-то кричал ей вслед. Но она лишь небрежно отмахнулась и продолжила свой путь, даже не оглянувшись. Тогда он, выматерившись от души, рванул вслед за нею, видимо, уже не соображая, что делает.

Машина выскочила, как мне показалось, неизвестно откуда. Ее будто родил асфальт, мокрый от начавшейся вечером мороси. Авто настигло бедного мужика как раз посредине "зебры". Раздался дикий вопль, и я увидел, что мужа Юлии подбросило метра на два вверх, прежде чем он упал на асфальт. Но водитель тачки – это был тяжелый большой "джип" – и не подумал останавливаться. Он с таким остервенением дал под хвост своему зверю, что машина яростно взвыла и рванулась вперед словно быстроходная танкетка. Ее широкие колеса подмяли под себя неподвижное тело мужа Юлии и на моих глазах превратили его в бесформенный куль. Еще мгновение – и "джип" исчез в переулке, оставив после себя запахи паленой резины.

Трагедию видели немногие, настолько все это быстро произошло. Время было еще не совсем позднее, и возле "Атолла" слонялось немало людей, но я мог дать рубль за сто, что номер "джипа" не запомнил никто. Дело в том, что под козырьком казино свет горел гораздо ярче, нежели на самой улице, и глаза просто не "срабатывали" на расстояние более десяти метров. Даже внимательный и востроглазый наблюдатель, заранее предупрежденный о наезде, мог лишь с большим трудом различить маленькие цифры и буквы на забрызганной грязью жестянке.

Но я находился совсем рядом с местом происшествия, вне зоны большой освещенности.

И номер "джипа" прочитал в первую очередь, чисто интуитивно. Он поверг меня в дикое изумление.

Воистину, мир тесен. И заполнен случайностями под завязку. Похоже, в игру вступили какие-то другие силы, имеющие непосредственный контакт с противником.

Случайность – это неосознанная необходимость. Или как там говорится в философских постулатах. Весьма возможно. Наука есть наука, против нее не попрешь. Даже если сильно сомневаешься в некоторых ее выводах. Но вот то, что в этом мире действительно ничего случайного не бывает, учат в весьма специфических учебных заведениях начиная с первых занятий.

Я благоразумно не стал дожидаться сотрудников автоинспекции, чтобы поделиться с ними своими сведениями и соображениями. Тем самым подтвердив мнение капитана Можаева, что гражданин я никудышный и законы своей страны не уважаю. Бросив прощальный взгляд на Юлию, которая безмолвно стояла на другой стороне улицы, прижимая кулачки к груди (похоже, при виде растерзанного тяжелой машиной тела мужа ее перемкнуло), я быстро пошел в противоположную сторону – туда, где потемней.

"Джип" был тот самый, что принадлежал киллерам, которые хотели отправить меня и Севу вперед ногами во время командировки на завод абразивов.

Глава 19. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Я лежал на кровати в своем номере и пытался думать. Но голова была настолько тупая, что казалась наполненной не мозгами, а соломой – как у огородного пугала Страшилы из сказки "Волшебник Изумрудного города". Не сказал бы, что я находился в шоке после посещения казино, но элемент некоторой заторможенности присутствовал.

Меня начал одолевать мистический страх. Я человек в общем-то не суеверный – в обширном понятии этого определения. В данном вопросе я принадлежу к большинству.

Например, терпеть не могу, когда женщина переходит мне дорогу с пустым ведром, или кот (в особенности черный) вздумает оказаться на моем пути. Рассыпанная соль – к ссоре, утром вставать лучше с правой ноги, одетая наизнанку рубашка – к мордобитию, чешется нос – намечается выпивка, когда наливают водку, то рюмку нельзя держать на весу, она должна стоять на столе или где там еще, потому что деньги не будут водиться, и так далее и тому подобное. Мелочи, вдолбленные в сознание еще с детства. Которых придерживаешься по инерции, если о них вспоминаешь. А если нет, то и так, как получилось, сойдет. Подумаешь, нос зря чесался. Или водку пили на задней площадке трамвайного вагона, где нет стола – деньги как не водились до этой пьянки, так и после нее в кармане пусто.

Но череда убийств, произошедших практически на моих глазах (или мне приписываемых) за достаточно ограниченный период времени – это уж слишком. Если совсем недавно я думал об этом феномене моей нынешней действительности с черным юмором, то сейчас – с мистическим ужасом. Да, мне и раньше доводилось видеть смерть в множестве ее обличий. И когда служил в армии, и на гражданке. Но там люди умирали… как бы это сказать… по плану, что ли. Вышел твой век – и на погост. Подставил сдуру спину вражескому снайперу – пеняй только на свою тупую башку. Ну, может быть еще и на везение. Без которого в этой жизни и шагу не ступишь. Это если учесть статистику дорожных происшествий. Вышел на улицу, упал, очнулся – гипс. Как в кино. А можно и не очнуться, когда какой-нибудь придурок, водитель импортной тачки, на большой скорости испытает твои ребра на прочность. Что, собственно, сегодня вечером я и увидел.

Нет, это не обычный наезд. Это тщательно спланированное и хладнокровно выполненное убийство. Водитель "джипа" поджидал мужа Юлии на улице. Но как он мог знать, что плешивый рогоносец начнет переходить мостовую и притом по "зебре"? Ведь стоянка авто располагалась со стороны казино. Как я узнал, что супружеская чета приехала в "Атолл" на своей машине? Очень просто: когда Юлия и ее муж вошли в бар, он вертел на пальце ключи с брелоком, который одновременно служил электронной отмычкой для сигнальной системы, блокирующей дверки, скорее всего, импортной тачки. Но ведь и водитель-убийца тоже это знал. И тем не менее ждал несчастного именно на проезжей части, возможно даже с включенным двигателем. Сговор? С кем? Неужто?..

Невозможно! Чернов, выкинь эти глупости из головы!!! Ты подозреваешь Юлию!? Бред!

Этого не может быть, потому что просто не может быть! Все, баста! Так можно додуматься черт знает до чего.

И тем не менее… И тем не менее… Что творится, кто мне может ответить!? Юлия…

Господи, я не верю… Я не хочу в это верить! Не хочу!!!

Погоди, брат, остынь… Посмотри на все трезвым, непредвзятым взглядом. Забудь на миг о сжигающем тебя чувстве, стань циничным, холодным ублюдком, которому все до лампочки. Проанализируй хотя бы этот вечер в казино. Успокойся… Если, конечно, тебе не надоела собственная жизнь. Вот так… спокойно, спокойно… держи себя в жесткой узде, не поддавайся эмоциям…

Ладно, попробую. Белокурая нимфа и Юлия снова встретились в казино. Явно, чтобы о чем-то сговориться. Теперь уже имея более-менее полное представление о моральных качествах своей бывшей пассии, я мог с уверенностью сказать, что ни о чем хорошем.

Этот мой вывод подтверждала таинственность их встреч. Казалось бы, чего проще зайти к соседке и поговорить о своих женских делах. Ан, нет. Обе успешно делают вид, что незнакомы друг с другом. Или поссорились. Что, в общем-то, бывает между соседями. Но это не тот случай. Значит, "безутешную" вдову превратили в затворницу и два быка не телохранители, а надежные стражи. Похоже, ей нельзя ни позвонить свободно, ни даже сходить в магазин без провожатых. Почему? Загадка.

Так, здесь более-менее понятно. В пределах тех мизерных фактов, которыми я располагаю. Дальше… Чем дальше в лес, тем больше дров. Целые штабеля наворочены… пропади оно все пропадом! "Зебра". Чего там гадать… Юлия заманила своего муженька на "зебру", чтобы его замочили. Может быть, Юлия не знала когда и как случится трагедия, но то, что она вела его в западню, – это точно. Потом скандал в баре… Все было разыграно как по нотам. Встреча в дамской комнате, белокурая сука сообщает Юлии свой план и вслед за этим несчастный рогоносец в пылу спровоцированной супругой ссоры едва не получает по мордам, а после… зачем повторяться? Юлия была уверена, что он побежит за нею. И глупый мужик побежал. Последний спринт в этой жизни.

Все мои предположения выглядят почти прозрачно. Но возникает главный вопрос – что связывает Юлию и "безутешную" вдову? Впрочем, сейчас они обе вдовы. Что для меня очень даже… м-да… Стоп! Вернись в наезженную колею, мечтатель. Чтобы попробовать на вкус кокосовый орех, его еще нужно сорвать, а для этого необходимо залезть на высоченную пальму. С которой легко и упасть. Да так, что потом костей не соберешь.

Итак, что связывает Юлию и белокурую интриганку? Схожесть судеб? Возможно. Обе вышли замуж по расчету, обе, скорее всего, ненавидели своих мужей, хотя я на эту тему с ними и не разговаривал, обе хотели побыстрее избавиться от их опеки, чтобы, пока молоды, всласть попользоваться немалыми денежками, накопленными супругами. Ах, Карибы, ах, Багамы… Графы и князья, миллионеры и альфонсы, дорогие яхты и экзотические балы при свете луны, горячий шоколад в постель, миллион алых роз и присланная в подарок от настоящего джентльмена болонка Мими с ошейником, украшенным бриллиантами… Да-а, за такую мечту, превращенную в явь, почти любая женщина готова под конец жизни пойти на Голгофу. Подумаешь, собственного мужа подвела под топор… История семейных отношений с тех пор как человек покончил со стадным существованием преподносила и не такие сюрпризы. Некоторые дамы отправляли на тот свет своих благоверных пачками.

Нет, все, о чем ты сейчас думаешь, Чернов, – примитив. Здесь интрига закручена лихо, с размахом. Стоит только вспомнить под каким соусом была преподнесена наглая смерть мужа белокурой сучки. Или взять трагический случай с заместителем директора завода Васильчиковым… Неужто на такое способны две красивые, но отнюдь не гениальные женщины? Вряд ли. Но тогда кто и что стоит за всеми этими убийствами? Будь ты, Чернов, простым наблюдателем – пусть их. Мало ли разного дерьма в этом мире. С такими делами должны разбираться те, кому положено по службе.

Увы и ах… У бедного экспедитора завода "Алмаз" не то что нос – все физиономия в пуху.

И никто, кроме него самого, не станет глубоко копать во всей этой дурно пахнущей истории. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Хочешь, не хочешь – плыви…

Наверное, это была самая длинная ночь в моей жизни. Минуты (не говоря уже о часах) тянулись так мучительно медленно, что я едва не завыл по-волчьи. Ближе к утру, раздраконенный бессонницей до предела, я поднялся и начал делать гимнастические упражнения: отжимания, приседания на одной и двух ногах, стойку на голове, будто я индийский брамин-йог, поднятие тяжестей, где в качестве штанги мне пришлось использовать холодильник, благо он был небольших размеров и вполне приемлемого веса… Короче говоря, так я "забавлялся" достаточно долго и в поте лица. До самого рассвета.

С утра пораньше я пошел на барахолку. Там я купил утепленный хлопчатобумажный спортивный костюм черного цвета, просторную невзрачную куртку с множеством карманов, темные кроссовки и вязанную шапочку размера на два больше, чем мой. Я не хотел из-за такой специфической одежды светиться в магазинах. А барахолок в городе море и маленький пруд. Чтобы проследить путь костюма, вдруг мне придется оставить его где-нибудь по несчастью, и месяца для соответствующих органов не хватит. Если, конечно, такая мысль стукнет какому-нибудь оперу в голову.

Вернувшись в свою ночлежку, я прорезал в шапочке отверстия для глаз и рта, на чем и закончил свои приготовления. Правда, перед возвращением в "гостиницу" я посетил стройплощадку возле "Атолла", где до сих покоился в тайнике под плитами "вальтер"…

Теперь дело оставалось за малым – найти колеса. Потому что без них задуманного мне не выполнить. Поразмыслив, я направил свои стопы на самую захудалую стоянку такси, где обретались в основном те, кто не мог платить большую мзду рэкетирам, подмявшим под себя частный извоз. Водители побогаче, на машинах, пусть и подержанных, но престижных марок, застолбили себе стоянки в центре, где и народу погуще, и разнообразные злачные заведения работают почти круглые сутки. Этот народ был закормлен бутербродами с красной икрой и на мякину не бросался. А мне нужен был бедолага, готовый за сотню или две "зеленью" отвезти меня хоть в столицу.

Я присмотрел старенький "жигуль" кофейного цвета, шестую модель, с затемненными стеклами салона. Ему было уже много лет, но хозяин так его вылизал, что он казался недавно сошедшим с конвейера. В том, что и движок у него в полном порядке, я совершенно не сомневался.

– Свободен? – спросил я, усаживаясь рядом с водителем, чернявым чистеньким мужичком лет сорока.

– Да. Но… – Он критическим взглядом посмотрел на мой спортивно-дорожный наряд и красноречиво указал на стоящие впереди машины. – У нас очередь.

– Я хочу зафрахтовать тебя надолго. Может даже на сутки. Объясни своим коллегам. Мне нужна именно такая машина, как твоя. Плачу вдвойне, баксами. Не возражаешь?

– В общем, нет… Однако как скажут другие…

Он был совестлив. И видимо честен. А это уже большие достоинства, которых не купишь ни за какие деньги. Такие люди мне всегда импонировали.

– Я сейчас…

Он мигом вылез из машины и едва не бегом направился к группе водителей, которые собрались под хлипким прохудившимся навесом, благо погода установилась вполне сносная, хотя утром еще была морось. Побеседовав с ними чуток, он возвратился, весело улыбаясь.

– Все, босс, я к вашим услугам! Парни дали "добро". Куда едем?

– Ты заправлен?

– В баке около десяти литров.

– Мало. Нужно залить под завязку. Так что в первую очередь дуй на ближайшую автозаправку.

– Есть! – бодро откликнулся таксист и дал газ.

"Жигуль" и впрямь был хорошо ухожен. Его мотор работал как сердце молодого крепкого парня, спортсмена, – тихо, ровно и сильно. Значит, с колесами я не прогадал.

– Знаешь, где находится охранное агентство "Центурион"? – спросил я, когда мы отъехали от заправки.

– А кто этого не знает? – сразу поскучнев, буркнул водитель.

Похоже, "охранники" из агентства немало залили сала за шкуру простому работному люду, а в особенности мелким частникам. Я не стал углубляться в эту тему, чтобы и вовсе не испортить настроение веселому и добродушному водителю.

Возле помпезного здания, где размещалось агентство, стояло много машин самых разных марок и моделей.

– Припаркуйся так, чтобы хорошо был виден вход, – сказал я таксисту. – Но не очень близко.

– Нет проблем…

Хорошо знакомого мне "джипа", за которым, собственно, я сюда и пожаловал, на стоянке не оказалось. Спрятали, чтобы провести мелкий ремонт, необходимый после столкновения машины с мужем Юлии? Возможно. Вполне вероятно. От такого сильного удара обязательно должны остаться вмятины на крыльях или капоте. А может быть и фара разбита или еще что-нибудь покорежено. Но как мне тогда отыскать моих "корешей", больших любителей острых ощущений, тех самых, которым я уже раз преподал урок хорошего тона? Спросить их домашние адреса в отделе кадров "Центуриона"? Ну уж нет.

Этот путь похож на тот, о котором говорится в сказке: "Пойдешь налево – голову потеряешь, пойдешь направо…" и так далее. Все это известно даже младенцу.

Я знал их имена и фамилии. По крайней мере водителя, у которого я изъял права, – точно.

Там было его фото, и я сличил мордуленцию на глянцевом кусочке картона размером три на четыре сантиметра с оригиналом. Насчет остальных у меня были некоторые сомнения.

Как говорится, бумага все вытерпит. Я почему-то не думал, что у киллеров, выполняющих задание, будут настоящие документы. Другое дело шофер – его может взять на цугундер даже обычный сержант ГИБДД, заподозрив что либо неладное с водительской ксивой.

– Кого-то ждем? – спросил таксист.

– Да, – коротко ответил я, устраиваясь поудобней.

– А если поконкретней? – Он смотрел на меня с подозрением.

– Я плачу тебе за работу, но не за длинный язык, – отрубил я достаточно жестко; пусть знает, у кого вожжи в руках.

Водитель помрачнел и погрузился в размышления. Я понимал ход его мыслей. Сейчас он сидел и думал в какую оказию угодил из-за своей жадности.

– Если у тебя появилась мысль, что я наемный убийца, то ты здорово ошибаешься, – сказал я мужичку, чтобы не травмировать его психику неопределенностью. – Просто мне нужно кое с кем встретиться.

– Нет, что вы… – Таксист смешался и покраснел. – Я подумал… – Он пытался подыскать нужные слова.

– Не оправдывайся. Все закономерно. Скажу больше – этот человек не желает со мной встречаться. Потому я и принял некоторые меры предосторожности. В том числе нанял такси.

– А почему он не хочет с вами встретиться?

– Я был настолько глуп, что занял ему достаточно крупную сумму денег. Сам понимаешь: человек занимает чужие, а должен отдать свои. Это мало кому нравится. Вот он и бегает от меня.

Я врал напропалую – чтобы полностью усыпить бдительность водителя и его чрезмерную подозрительность, взлелеянную нашими тревожными буднями.

– А если прийти к нему домой? – не отставал таксист.

– Вот потому я здесь, стерегу его из засады. Он сменил адрес, но своих кредиторов почему-то в известность не поставил.

– Знакомое дело… – Водитель, как мне показалось, облегченно вздохнул. – За одним козлом я два года бегал. Занял ему сто баксов. Еле вытряс…

– Вот-вот… – Я сокрушенно вздохнул. – Делать мне больше нечего, как изображать из себя ищейку…

Мы прождали до обеда. У меня от музыки, которую исторгал встроенный в приборную панель "жигуля" радиоприемник со стереофоническими колонками, уже начала крыша сдвигаться. Какой дурак выпускает в эфир такую попсу!? Слушать эту, с позволения сказать, музыку все равно что сидеть на унитазе с поносом и часто, но ритмично, дергать за веревочку слива, наслаждаясь звуками низвергающейся в канализацию воды. Кайф, кто понимает, что я имею ввиду…

Все-таки везение меня полностью не оставило. Где-то около часа знакомый "джип" лихо вывернулся из ближнего переулка и припарковался неподалеку от нас. Из салона вылез тот самый стриженный круглоголовый хмырь, которого я оприходовал возле гостиницы "Русь" дубиной. Что-то бросив на ходу водителю, оставшемуся за рулем, он едва не бегом направился к шикарной двери "Центуриона". Похоже, этого отморозка здесь хорошо знали, потому что охранники, насколько мне было видно, едва с ним не раскланивались.

– Прогрей движок, – сказал я своему "извозчику". – Клиент прибыл. Нужно быть в полном боевом.

– Где его тачка?

– А вон та, – показал я на "джип".

– Крутой мужик, – сказал таксист с осуждением. – На таком дорогом звере катается, а деньги зажилил. Наверное, чем богаче человек, тем скупее. Есть и у меня один такой… дружок. Вернее, был. Пока не стал бизнесменом. Теперь и на порог своего дома не пускает. Иногда помашет ручкой – мол, привет, водила – и весь базар. А раньше из моей квартиры нельзя было его метлой вымести, дневал и ночевал. Все бил себя в грудь и клялся, что мы друзья до гроба.

– Бывает… – ответил я индифферентно, пытаясь разглядеть водителя "джипа".

Увы, через тонированные стекла машины я видел лишь его темный силуэт.

Коротко стриженный хмырь вышел из здания в два часа дня. Все так же быстро он подошел к "джипу" и машина вырулила на проезжую часть.

– Давай! – выдохнул я таксисту, и наш "жигуль" тоже воткнулся в нескончаемый железный поток. – Не подведи, браток. Держись к нему поближе. Чтобы он не сбежал от нас на светофоре – на этом участке их навалом.

– Будь спок…– процедил сквозь зубы водитель, вцепившийся в руль словно коршун в добычу. – Не первый раз замужем…

Но водитель "джипа" и не думал идти в отрыв, тем более с нарушением правил дорожного движения. Машина шла настолько аккуратно, что любо-дорого было смотреть.

Просто показательные выступления из рекламного ролика ГИБДД. Несмотря на скверную погоду, "джип" был вылизан по первому разряду. Видимо, над ним трудились всю ночь и утро. Что подтверждало мои подозрения насчет следов от наезда, которые тщательно ликвидировали.

Мы катались по городу почти до самого вечера. Стриженный отморозок за это время посетил несколько контор, видимо, связанных с "Центурионом", и шашлычную, где водитель и мой "крестник" пообедали. Теперь наконец я рассмотрел и его напарника. Это был тот самый робкий шоферюга, которому я пересчитал зубы на стоянке возле "Руси".

Сегодня он вовсе не казался затурканным; скорее, наоборот – ходил гоголем, поглядывая на всех свысока. Ноблес оближес, что в переводе обозначает: положение обязывает. На такой крутой тачке должен ездить не менее крутой мэн.

Когда начало темнеть, "джип" подъехал к какому-то дому неподалеку от центра. Как и прежде, круглоголовый хмырь поднялся на этажи, а водитель остался ожидать его в машине. Пора! Наступил мой час…

– Все, мы расстаемся, – сказал я своему "извозчику", расплачиваясь. – Похоже, я нашел его норку. А ты уезжай. Может еще свидимся. Спасибо за службу.

– Ты это… поосторожней с ними… – немного робея, предупредил мня таксист. – Кто знает, что у них на уме.

– Не волнуйся. Со своим должником я постараюсь встретиться тет-а-тет. Без свидетелей и помощников.

"Жигули" уехали. А я остался один и с сомнениями: может, не нужно было отпускать такси? Но мне уже осточертело мотаться по городу за этими деловыми, притом полуголодным – мы с таксистом перехватили только по бутерброду. И сколько еще мог продлится этот заезд, можно было только предполагать. Я совсем не был уверен, что мой "крестник", молодой парень, сразу после "работы" отправится домой, чтобы полежать на диване и посмотреть телевизор.

Я не стал особо мудрить. Самая удобная тропинка это та, по которой ты уже ходил.

Поэтому я подошел почти не скрываясь к "джипу" и, открыв дверь со стороны водителя, весело сказал:

– Привет, козел!

Он узнал меня сразу. И едва не наделал в штаны. Хотя бы потому, что в отличие от первой нашей встречи, теперь я держал в руках пистолет.

– На заднее сидение, быстро! – скомандовал я, ощупав его карманы и подмышки.

Оружия при нем не оказалось. Даже обреза двустволки, как в прошлый раз. В бардачке я нашел клейкую ленту и спеленал его словно паук свою добычу – неосторожную муху.

– Когда вернется твой приятель? – спросил я своего пленника, для большей убедительности с силой ткнув ему глушителем под ребра.

Тот охнул от боли и ответил:

– Скоро…

– Один или с компанией?

– Один.

– Ладно, отдыхай… – Я заклеил ему рот.

Ждать мне пришлось чуть меньше часа. Я весь извелся, пока наконец в подъезде не появилась знакомая фигура. Он едва не вприпрыжку подбежал к машине и забрался на переднее сидение рядом со мной; я теперь изображал водителя.

– Вперед! – бодро скомандовал он, даже не взглянув в мою сторону. – Ты тут не уснул?

Я заблокировал, нажав на соответствующую клавишу, дверки "джипа" и ответил:

– Из-за тебя я уже две ночи не сплю. Руки! Не шали, урод, иначе я прямо здесь тебя и урою.

– Ты… ты кто!?

– Дед Пихто. Не узнаешь? – Я включил освещение салона; и увидел, что он смотрит на меня как на незнакомца. – Достань свою "дуру" – двумя пальцами! – и передай ее мне.

Побыстрее, мать твою!..

Он нехотя, но повиновался. А куда денешься, когда ствол пистолета у тебя под подбородком? И только когда он отдавал мне оружие, в его глазах замельтешил настоящий испуг. Знать, дошло, кому он опять попал на зубок. Все-таки узнал, клиент.

– Что тебе нужно? – мгновенно охрипшим голосом спросил отморозок.

– Поиметь тебя, бляжий сын. В очередной раз. Отвернись! Ну!!!

Я ударил его по башке рукояткой пистолета быстро и жестоко. Он не успел даже дернуться. Руку я почти не сдерживал – тыква этого круглоголового и не такое выдержит, если судить по опыту моего первого общения с ним. Просто связать и обездвижить его, как совсем недавно водителя, я побаивался. Мне вовсе не хотелось, кем бы он там ни был, стать его судьей и палачом. А если он начнет брыкаться, то у меня просто не останется иного выхода как пустить ему пулю в голову. Парень был отнюдь не слабаком. Это я отметил еще возле "Руси", когда шмонал его карманы, чтобы изъять документы. Мышцы отморозка были накачаны будь здоров.

Спустя полчаса я уже ехал по окружной дороге, за городом. Мне нужно было найти уединенное место.

Глава 20. НОВЫЙ СЛЕД

Диву даешься как трудно иногда отыскать укромный уголок, где можно побеседовать с кем-нибудь по душам. Это я понял еще в свои семнадцать, когда начал встречаться с девчонками. Бегая по городу с пацанами, я узнал столько потайных, скрытых от людских глаз мест, что их хватило бы для игры в прятки целому детскому дому. Но стоило мне присмотреть хорошенькую малышку, готовую отдать мне не только свой первый поцелуй, как все эти места мгновенно становились проходными дворами, притом в самый неподходящий момент.

Однажды я с самым насущным юношеским вопросом бегал часа четыре по всяким городским "достопримечательностям", таская за собой обалденную лапушку, и в конце концов, отчаявшись, свершил аморалку прямо в ее родном подъезде. Правда, мне пришлось на всякий случай вывинтить все лампочки на лестничной клетке, а перед подъездом рассыпать купленные по пути конфеты – дешевый "горошек" каменной твердости, целых два килограмма. Тем самым я соорудил первую в своей жизни импровизированную сигнальную систему. Эффект от нее был потрясающим. В смысле, что некоторых, особенно торопливых жильцов дома, пришлось отливать водой из детской лейки, найденной во дворе, возле песочницы, для того, чтобы они восстали из праха.

Понятно, такими милосердными делами я со своей осчастливленной подружкой занимался уже после того…

Кто ищет, тот всегда найдет. Какая-то левая дорога привела меня к так называемым дачам.

Нет, не к тем, которые настоящие дачи, а к тем, что курятники. Их строили в восьмидесятых работяги, получив для повышения жизненного уровня крохотные наделы площадью пять или шесть соток от родной коммунистической партии (которая ум, честь и совесть эпохи, если кто успел забыть) – как прохудившуюся шубейку с барского плеча.

Я выбрал самую неухоженную, хотя таких было много. Она стояла на отшибе, почти на опушке леса. Дачка утопала в бурьянах по окна. Похоже, ее владелец обладал незаурядным чувством юмора. Он соорудил забор из проржавевших металлических щитов с лозунгами эпохи застоя, выброшенных в металлолом за ненадобностью. Разновысокие щиты создавали удивительно хаотическую композицию – точно как наша настоящая жизнь, происходящая из прошлой. Не говоря уже об интересно скомпонованных высказываниях череды генсеков, написанных рубленным шрифтом, которые представляли "перлы" русской словесности.

За неимением лишнего времени я не стал наслаждаться этими эпитафиями социалистическому строю, занявшими достойное место на кладбище несбывшихся надежд пролетариата. Отворив ворота – то есть убрав самый большой щит, прикрученный к столбам ржавой проволокой, – я подогнал "джип" вплотную к дачке и поторопился выключить фары. Дачный поселок не отличался оживленностью, но кое-где окна домиков светились. А потому не стоило пренебрегать мерами безопасности и нужно было постараться, чтобы мои маневры никто не видел.

Мой, уже двойной, "крестник" оклемался только тогда, когда я вылил ему на голову полведра воды, которую нашел в железной бочке. Вода, конечно, попахивала, но я привез этих кентов не в баню, а на серьезный разговор. Я открыл входную дверь дачи, что оказалось проще простого, и затащил туда свой живой груз. На мою удачу, внутри домика нашлась бельевая веревка, которой я и связал стриженного отморозка. Дачка имела два оконца, закрывающиеся плотными занавесками. Так что я не боялся, что нас кто-нибудь увидит. Тем более, что запыленная лампочка под потолком еле тлела, и ее света хватало только для того, чтобы не набить лоб о шкаф, в котором хранилась всякая всячина.

– Очухался? – спросил я круглоголового.

Он промолчал, но его взгляд был красноречивее любых, самых нехороших, слов.

– У меня есть к тебе несколько интимных вопросов, урод, – сказал я резко и грубо. – Ответишь честно – будешь жить. Нет – тут я вас двоих и зарою. Но только не думай, что твоя смерть будет быстрой и безболезненной. Отнюдь. Вы мне, суки, сколько залила сала за шкуру, что я с тебя шкуру спущу. С живого. Понял!?

И все-таки он испугался. Чего, собственно, я и хотел добиться своим выступлением.

Глядя, как сразу размякло его лицо, потеряв угловатость и жесткость черт, я понял, что клиент готов. Или почти готов. Одно дело считать себя козырным, когда ты с "дурой" в кармане, а перед тобой безоружный лох, другое – когда тебе мылится испытать на себе несколько способов пытки. А в том, что я человек серьезный, у него сомнений не было.

Это я буквально вколотил в его круглую башку.

– Кто вас послал?.. – Я назвал город, где случилась наша первая встреча. – Только не темни! Во избежание… Я предупреждаю только один раз.

Гамма чувств отразилась на несколько бледноватом лице стриженного. Оказалось, что он еще и конопатый. Трудно было сказать, кого он больше боялся – меня или своих боссов.

Но они далеко и помочь ему не в состоянии, а я рядом и очень злой.

– Лактионов…

– Это кто?

– Заместитель шефа.

– Не врешь?

– Зачем?.. – Он вяло пожал плечами.

– Как была поставлена задача?

– Ну, в общем… – Пленник замялся, избегая встречаться со мной взглядом.

– Говори прямо. Мы с тобой далеко не чувствительные натуры. Нас должны были завалить?

– Это… – Он вдруг стал похожим на побитого пса. – Да. Но только одного.

– И кто этот "счастливчик"? – спросил я не без надежды – вдруг охота шла не на меня, а на Лычкова?

– Вы.

М-да… Надежды юношей питают… Значит, именно экспедитор завода "Алмаз" Геннадий Чернов стал кому-то поперек дороги. Бред! Что за чепуха! А может у меня появился богатый дядюшка где-нибудь в Америке или Канаде? Он благополучно отбросил копыта и оставил завещание в мою пользу, но я пока об этом ничего не знаю, в отличие от моих неизвестных родственников, горящих желанием загнать меня в гроб, чтобы получить весь пирог целиком. Версия – закачаешься. С одним единственным изъяном – нет у меня в этом мире никого. А родственников-миллионеров – тем более.

– Причину такого решения Лактионов тебе объяснял?

– Он босс… Я получил приказ на ликвидацию – и все.

– Почему именно тебе доверили выполнить это задание?

– Была другая бригада. Но они сковырнулись с обрыва. Все вдребезги. Сильно спешили…

Меня послали, потому что я как раз оказался под рукой у зама.

– Тебе крупно повезло… – ухмыльнулся я злорадно; и сразу же посуровел, решив, что радоваться пока нечему. – Ладно. С этим вопросом утрясли. А теперь скажи, кто вам приказал грохнуть мужика возле "Атолла"?

Будь его глаза съемными, они бы выскочили из орбит. Такого вопроса отморозок явно не ждал. Он просто онемел от изумления и страха.

– Колись быстрее, мне тут недосуг с вами базар-вокзал разводить. Ну!?

– Т-тоже Лактионов… – Губы его тряслись, он даже начал заикаться.

– И зачем вы его убили?

– Нам сказали – мы сделали… У нас не принято обсуждать приказания начальства.

– Хочешь меня убедить в том, что ты безмозглый робот? Неужто тебя родила корова, а не женщина? Любишь кровь пускать? А как насчет того, чтобы почувствовать ее на вкус?

Вне себя от внезапно вспыхнувшей ярости, я вмазал его рукояткой пистолета по зубам, превратив губы в кровавое месиво. Он не вырубился, лишь помотал головой и начал выплевывать покрошенные зубы.

– Ну как, клево? Собака…

Чтобы немного успокоиться, я прошелся по комнатке и наткнулся на водителя, который с все также заклеенным ртом лежал в углу. Он смотрел на меня безумными от ужаса глазами – видимо, решил, что сейчас я буду их кончать. Пока я смотрел перед собой ничего не видящим взглядом, под брюками водителя образовалось мокрое пятно, которое ручейками начало протекать сквозь щели деревянного пола. Сплюнув от омерзения, я возвратился к стриженному, который уже немного оклемался.

– Откуда вам было известно время его появления перед казино? – спросил я требовательно.

– Нам позвонили по мобильному…

– Кто?

– Не знаю. Мужчина.

– Это было заранее обусловлено?

– Да.

Значит мои догадки верны. Только в какой степени?

– Где я могу найти Лактионова?

– На работе…

– В вашу крепость без гранатомета не сунешься. А мне лишний шум ни к чему. Домашний адрес его знаешь?

– У Лактионова квартира в центре и дача. Но живет он основном за городом. Там у него дачный участок гектаров на десять. Лес, озеро…

– Звони…

Он продиктовал мне адреса и телефоны Лактионова.

– Машина у него есть? – спросил я, когда все эти сведения отложились в моей голове.

– А как же. "Форд" темно-зеленого цвета. Номер…

И это я постарался запомнить.

– Охрана?..

– Бывает, но редко.

– Как это понимать?

– Когда ему предстоит какая-нибудь важная встреча, его сопровождают двое парней. Но обычно он ездит только с водителем.

– Водитель вооружен?

– Помповым ружьем.

– А сам Лактионов?

– Точно не знаю. Скорее всего, да.

– Телохранители у него постоянные?

– В основном.

– Нарисуй мне их портреты и скажи имена и фамилии.

– Козлов Николай, кличка Малыш. Невысокого роста, блондин, мастер спорта по вольной борьбе. На правой руке наколка… не помню точно, что именно. Второй… фамилию я не знаю… мы зовем его Ленчик. Каратист. Здоровый лоб… Чернявый, носит усы.

– Понятно. Для начала вполне достаточно. А как выглядит Лактионов и сколько ему лет?

– Лысоватый, светловолосый, с голубыми глазами, среднего роста. На лбу небольшой шрам. Полный, но не толстый. Скорее, накачанный. Он тренируется вместе со всеми в нашем спортзале. В начале года, где-то в феврале, ему стукнуло сорок.

– Женат?

– Развелся. Год назад. Жена с сыном уехали за границу… кажется в Германию.

– Женщины?..

– Большой любитель. Однако проститутками не пользуется. В основном с сотрудницами…

Говорят, что у него есть… ну, это – любовь… но ее никто не видел. Возможно, о ней знают Малыш и Ленчик. Или водитель.

– Как зовут водителя?

– Серега. Бывший десантник. Молчун. С нами он ни-ни. Работяга. Женатик. Но водитель и механик классный.

– Как проехать к даче Лактионова?

Стриженный объяснил. Я вспомнил указанные им места – в прошлом году, зимой, Лычков, по моей настоятельной просьбе, водил меня в те края на охоту. Прослонявшись, словно два придурка, по лесу до самого вечера, мы так и вернулись домой не солоно хлебавши.

Даже следов заячьих не видели. Правда, у меня были подозрения, что Сева специально потащился туда, где дичью и не пахнет. Это чтобы не делиться со мной добычей. Кулак чертов…

– Лады. Пока достаточно. И последний вопрос, так сказать, личного плана: сколько вам обещали отвалить за то, что вы скроите мне деревянный макинтош?

Отморозок, совсем упавший духом после того, как я выбил ему зубы, немного помялся, но все-таки ответил, сильно шепелявя:

– Три штуки… "зеленью"…

– На каждого?

– Нет, на всех.

– Дешево заказчик вместе с твоим боссом оценили меня, очень дешево… – Во мне проснулось мстительное чувство. – А это большая ошибка…

Стриженный посмотрел на меня исподлобья, как рублем одарил. В его злобном и одновременно тоскливом взгляде я прочитал отчаяние – для пленников сейчас наступали самые критические минуты. Как я поступлю: грохну их или отпущу?

– Не переживай, – ответил я на его немой вопрос. – Я свое слово держу. Будете жить. Но пока вам придется посидеть здесь и под замком. Возможно, до утра. Пока я не потолкую с Лактионовым. Сам понимаешь, мне нужно имя заказчика. А в остальном… – Я пожал плечами. – То не мои заботы. Я вас отпущу и пусть вами менты занимаются. Так что, братва, наберитесь терпения. А чтобы в ваших бестолковках не возникали дурные мысли насчет того, что вам удастся освободиться пока меня не будет, я приму кое-какие меры.

Уж не обессудьте. Это все издержки вашей "профессии".

С этими словами я заклеил ему рот липкой лентой изобразил из них "салазки": привязал руки к ногам за спиной так, что получилась дуга. Просто гениальное изобретение неизвестного садиста…

Где-то через час с хвостиком я уже был возле дачи Лактионова, благо "джип" скакал даже по целине словно горный козел.

Глава 21. ВЗРЫВ

Мне повезло, что Лактионов не относился к клану очень крутых новых русских, которые свои обширные владения огораживают бетонными плитами и держат часовых на вышках.

Наверное, он еще не успел наковырять такое количество баксов, чтобы ему позволили примкнуть к сонму неприкасаемых и непотопляемых. Только вокруг самой дачи, двухэтажного коттеджа, крытого красной черепицей, стоял новый деревянный забор, притом еще не крашеный, а лишь проолифленный.

Спрятав "джип" в кустах, я подобрался к забору и через щель заглянул внутрь огороженной территории. Похоже, мне не повезло. У крыльца, кроме хозяйского "форда", стоял светлый "опель", а на первом этаже, за не очень плотными освещенными занавесками, наблюдалось какое-то движение. Похоже, к Лактионову пожаловали гости. С досады чертыхнувшись, я пошел вдоль забора, чтобы посмотреть на окружающую обстановку и убить время. Мне ведь все равно нужно было побеседовать с Лактионовым, как ни крути.

Мой променад занял минут сорок. Единственное, что меня обрадовало после рекогносцировки окрестностей, так это отсутствие четвероногих сторожей. Идти вдоль забора оказалось не трудно – примерно половину пути я топал по тропинке. Земля после мелкого дождика уже подсохла и небольшой морозец заставлял таинственно шуршать подмерзшую листву – как на земле, так и на ветках деревьев, хотя ее там уже было очень мало. Осень постепенно клонила к зиме.

Когда я возвратился на свой наблюдательный пункт, в обстановке произошли какие-то изменения. Я это почувствовал чисто интуитивно. Теперь осветился и весь второй этаж – так, будто в гости к Лактионову приехала целая толпа прихлебателей, хотя в "опель" много людей не втиснется. Тем не менее музыки я не слышал (что было вполне уместно в такой ситуации), форточки и окна никто не открывал (когда идет большая пьянка, то всем сразу становится жарко), и на первом этаже, где, похоже, была гостиная, царило подозрительное затишье. Может, народ разбежался по спальням? Но везде горел верхний свет, очень яркий для сексуальных утех. Впрочем, не исключен вариант, что Лактионов и его гости любят заниматься этим исключительно а ля натюрель – без всяких там штучек с затемнением, чтобы созерцать все интимные детали партнера не напрягая зрение. Что ж, возможно. В этом деле у каждого свой бзик.

Томительное ожидание неизвестно чего длилось не менее полутора часов. Иногда по занавескам пробегали чьи-то тени, но смысл этих пробежек мне понятен не был. Может, они затеяли какую-то игру? Эти новые русские такие шутники…

Наконец, когда мое терпение почти иссякло и я уже подумывал о несанкционированном вторжении на частную территорию, чтобы попытаться найти щель в занавесках и посмотреть, что творится внутри коттеджа, парадная дверь отворилась и во двор вышли два мужика – один высокий, широкоплечий, а второй щуплый как подросток. Быстро усевшись в "опель", они поехали к воротам.

Я сорвался с места, будто меня пнули под зад. И еле успел: раздвижные створки отъехали на колесиках в стороны, и авто, шлифонув шинами подъездную дорожку, рвануло в темноту. Вскоре красные огоньки подфарников "опеля" исчезли за деревьями, а я остался возле ворот, которые никто даже не подумал закрыть, в большой тревоге и недоумении.

Что это за цирк!? Я озабоченно посмотрел на коттедж. Он по-прежнему светился всеми окнами, за которыми уже не просматривались никакие тени.

В полном отупении я простоял возле ворот минут пять. Одна моя половина настойчиво рвалась зайти на территорию дачи, а вторую нельзя было сдвинуть с места даже трактором. Она будто вросла в землю, да еще и заставила работать мозги в критическом режиме. Что творится, черт меня дери!?

Ответ пришел настолько эффективный, что я едва не потерял голову. В прямом смысле.

Внутри коттеджа раздался сильный взрыв, и кусок чего-то размером с половинку кирпича просвистел как пушечное ядро мимо левого виска. Хорошо, что мне достало сообразительности спрятаться за забор, иначе я не отделался бы одними синяками, полученными от мелких камешков – вокруг падал дождь из обломков взорванного здания.

Когда все утихло и я встал на ноги, недвижимая собственность Лактионова уже напоминала большой пионерский костер в Артеке, виденный мною в детстве по телевизору. Огонь горел так ярко, что я совершенно не сомневался в его происхождении: кто-то не пожалел ни бензина, ни еще чего-то, очень специфического, чтобы кострище нельзя было потушить никакими способами и средствами. Профессионально сработано, ничего не скажешь.

Клиент дошел до полной кондиции! А вот теперь уже точно все идет по плану.

Противник начал психовать и совершает промах за промахом. Что и следовало доказать. Он заметает следы. Но это ему только так кажется. Любая подчистка оставляет вполне достаточное количество информации для анализа. В подобной ситуации нужно найти вход в лабиринт, а затем упорно искать выход, придерживаясь какой-то одной стороны. Главное – не мельтешить и не торопить события.

Мысль о недюжинных способностях моих противников не давала мне покоя и в машине, когда я рвал когти подальше от дачи Лактионова. Меня опять опередили. Притом люди опытные в таких делах, профи. Самое интересное, но по этому поводу я уже не переживал. Наверное, стал фаталистом. Подумаешь, еще один труп. Или два. А может три. Кто его знает, сколько их там осталось лежать под обломками дома. Как говорится, следствие покажет. И не только это. Оно еще может докопаться и до того, что некий Геннадий Чернов прямо-таки жаждал поговорить по душам с безвременно усопшим хозяином дачи Лактионовым. Притом в аккурат перед самым взрывом. По времени все совпадает тютелька в тютельку. И следы мои отыщут, – я оставил их возле забора сколько хочешь – и мотив преступления придумают. Особенно если на сцену выйдут свидетели – те два голубка, что сейчас "отдыхают" на заброшенной дачке. Так что теперь, к ногтю их?

Во избежание?..

Но с другой стороны, возможно, я тут и ни при чем. Совпадение. Несчастный случай.

Однако, этим я могу утешить только себя. И объяснить только себе. Но тем товарищам, что при погонах, мои жалкие попытки оправдаться без сильной поддержки какой-нибудь мощной волосатой руки покажутся просто наивным детским лепетом. Я влип даже не по уши, а вообще с головой. Очень воодушевляющая перспектива…

Наверное, пленники меня так рано не ждали. А потому очень обеспокоились. Это я видел по глазам. Почуяли опасность? Еще бы… Я не смотрелся в зеркало после взрыва, но то, что был мрачен как демон, знал наверняка.

– Ну и что мне теперь с вами делать? – спросил я устало после того, как снял клейкие "пломбы" с их ртов.

Я уселся на замызганный табурет и закурил.

– Вы обещали нас отпустить… – сдержанно ответил, вернее, прошепелявил мой "крестник".

Он изо всех сил пытался скрыть свой страх. Уж эти два хмыря меня точно не отпустили бы…

– То было давно. Ситуация изменилась. Причем коренным образом.

– Вы… поговорили с Лактионовым?

– Не успел. Он приказал долго жить.

– Извините, не понял…

– А что здесь непонятного? Взяли и грохнули твоего босса. Взорвали на хрен вместе с дачей. В общем, ничего необычного, дело житейское. Но есть один маленький нюанс. Все это свершилось у меня на глазах. Ты мою мысль просекаешь?

Он побледнел еще больше, хотя и до этого выглядел словно бледная поганка.

– "Зачистка"… – Это слово он не проговорил, а выдохнул, судорожно сглотнув слюну.

– Оказывается, ты грамотный малый. Небось, служил в спецназе? Колись, чего там… Здесь все свои. Почти родственники… – Я хмуро осклабился.

– Служил… – Стриженный повел плечами будто вдруг ему стало зябко.

– И наверное в Чечне.

– Да…

– Все верно. Я угадал. "Афганцы" уже старики, жирком обросли, остепенились, а на подходе молодая поросль, ходившая на прополку чехов.[3] Свято место пусто не бывает.

Наша земля кровь любит. Не польешь кормилицу красной водицей – родить перестанет.

Это я к тому, что таким как ты и твой кореш-водила тоже выделена определенная ниша в системе мироздания.

– Вы обещали…

– Вот заладил! Что, страшно умирать? А тем, кого ты замочил, каково было? Ладно, тебе мораль читать поздно. Падаль, она и есть падаль. Не дрожи, руки марать о тебя не стану.

По крайней мере, сейчас. Но если еще раз встретимся на узкой дорожке, грохну тебя, сволочь, не задумываясь. Расскажешь своим хозяевам – если, конечно, сочтешь нужным – о том, что я видел как от дачи Лактионова отъезжала машина… – Я назвал точное время. – Импортная, светлой окраски, ни марки, ни номера я не рассмотрел.

Тут я против истины погрешил. Каюсь. Не зря я затеял спурт вдоль забора дачи Лактионова, когда "опель" выезжал из ворот, вовсе не зря. Теперь его номер был высечен у меня в мозгах как надпись на надгробной плите. И мне очень хотелось первым прийти к финишу этого смертельно опасного авторалли, затеянного пока неизвестным "шутником".

Я был абсолютно уверен, что в "опеле" сидел как раз тот человек, который был нужен мне позарез. Главный режиссер этого дьявольского спектакля. Или, на худой конец, его первый помощник, который от имени босса "заказал" меня умельцам из "Центуриона".

Во всяком случае след был свежим, горячим и вел туда, куда нужно – пожалуй, впервые за все эти невероятные дни, которые уверили меня в существовании рока.

– Но я бы вам не советовал отвязывать язык перед боссами, – продолжил я свою речь. – А то у них могут возникнуть разные вопросы. Например, о вашей профессиональной пригодности. И не только. Впрочем, как хотите. Мне от этого ни холодно, ни жарко.

Единственное замечание: предупредите своего главного начальника, который заведует распределением заказов на ликвидацию, что теперь я знаю откуда растут ноги моих неприятностей. И при малейшем подозрении на повторение пройденного я спущу и вас вместе с боссом, и заказчика в унитаз. Натурально. И бесповоротно. Мне надоело изображать кролика. А теперь давай свои грабли…

Я развязал ему руки.

– "Джип" я оставлю возле главпочтамта. Если кто-нибудь не угонит, заберете. Вместе со стволами – они мне на фиг не нужны. Я не склад оружия. Мне вполне достаточно тех, что вы "подарили" в прошлый раз. Распеленаешь своего кореша и пойдете пешком. Может ваши мозги светлее станут от кислорода. В этих местах его хватает. По крайней мере гораздо больше, чем в городе…

Я ехал быстро. Чтобы освобожденные пленники откуда-нибудь не позвонили и не предупредили кого следует о моих проделках. И тем более я не собирался оставлять "джип" возле главпочтамта. Еще чего. Вдруг там меня будут ждать. Я решил припарковать машину прямо возле центрального входа в "Центурион" – где потемнее; раз обещал вернуть, то так и сделаю. Подобный финт противникам не разгадать даже если стриженный и сообщит о моих намерениях. Они вряд ли поверят в мою честность.

Каждый меряет одежку по себе. Но к главпочтамту людей могут послать.

Впрочем, не исключено, что я все-таки мандражирую. Хотя и стараюсь выбросить из головы возможные последствия акции с "джипом". Моя бравада ничем не подкреплена.

Ну завалю я несколько человек, шнурков – что с того? Конечно же, эта подозрительная конторка мне не по зубам. В "Центурионе", похоже, довольно многочисленный штат исполнителей, так что мои шансы выйти победителем в большой драке более чем мизерные. Да и не нужны мне все. Я хочу добраться до горла главного закоперщика все этой кровавой мистерии. И да будет так.

В "гостинице" прибавление. Утром, направляясь в бытовую комнату, чтобы навести на себя лоск, я встретил в коридоре трех неприветливых мужиков явно кавказской национальности. Мы встретились взглядами, которые тут же превратились в клинки и высекли искры. Уж не знаю как, но они сразу учуяли во мне врага. Собственно, как и я – это были чеченские боевики, закаленные в боях и свирепые дальше некуда. Уж я на таких насмотрелся… Нижняя половина лица у каждого из них была гораздо светлее верхней. И я знал, почему: перед поездкой в центральные районы страны они сбрили обязательные для любого истинного ваххабита бороды.

Моя взяла. Чеченцы опустили головы и прошли мимо к десятому номеру. Один из них даже кивнул мне, поприветствовав за всех троих. Судя по моим наблюдениям, в этой шикарной ночлежке в ходу только полное миролюбие и умиротворенность. Однако, на предмет любви к ближнему со стороны чеченских боевиков я особо губу не раскатывал.

Наконец я увидел и уборщицу. Это была женщина средних лет, костистая, высокая, с диковатым взглядом черных глаз, обведенных темными кругами. Когда я зашел в бытовку, она как раз заканчивала там пылесосить ковровое покрытие. Я обратился к ней с вопросом, куда девался утюг – его почему-то не было на мраморной подставке, которая венчала шикарную, со всякими наворотами, гладильную доску – но она даже не дернулась.

Ни головы не повернула, ни позы не поменяла – шоркала по полу щеткой и кивала в такт движениям.

Тогда я стал прямо перед нею, чтобы она все же обратила на меня внимание. Женщина распрямилась и сделала несколько пассов руками и пальцами, при этом беззвучно шевеля губами. Глухонемая! Кто-то очень умный сообразил, что обслуживающему персоналу таинственной гостиницы просто необходим такой физический изъян. И он не прогадал.

Обычно глухонемые не очень контактные люди и избегают общаться с окружающими. А тем более с правоохранительными органами, которые могут неправильно истолковать язык жестов.

Я показал ей, что мне нужно. Это вышло довольно неуклюже, но женщина поняла. Она открыла неприметный шкафчик в углу, покрашенный под цвет обоев, и достала оттуда так необходимый мне предмет. Я вежливо поклонился, чем вызвал ее явное расположение.

Она решительно забрала из моих рук рубаху и показала на пальцах, что через пять минут все будет в ажуре. Мне не оставалось ничего иного как изобразить благодарственную улыбку и возвратиться в свой номер…

Итак, белый "опель". Как добраться до его хозяина? Чего проще – заглянуть в компьютер ГИБДД. Увы и ах. Таких связей у меня нет. А у кого есть? У немногих. Подкупить какогонибудь капитана, который сидит на этом деле и косит "капусту" на необозримой ниве отечественного автомобилизма? Вряд ли он пойдет на поводу у незнакомого человека.

Кто может дать ему гарантию, что я не подстава? Вот именно… Нет у тебя таких людей, Чернов, нет. Черт возьми, как плохо, что Сева смайнал в скоропостижный незапланированный отпуск! Его знала добрая половина городских автоинспекторов, с которыми он был на короткой ноге. За определенную мзду Лычку могли предоставить нужные мне сведения. Но что толку сожалеть о волосах, когда голова уже на ниточке держится?

Дубов… Последний мой шанс. Но согласиться ли он? Я уже и так изрядно ему надоел.

Петр Никанорович прекрасно понимает, что сейчас я опасней снаряженной противопехотной мины. Один его неосторожный шаг – и привет. Пишите письма мелким почерком. Правда, туда, куда его может занести из-за экзотического знакомства с ходячей бедой, почтовые отправления не попадают.

И тем не менее, как говорится, все пути ведут в Рим. Я должен встретиться с Дубовым и попросить его еще об одном одолжении. Именно встретиться, потому что по телефону о таких вещах говорить очень опасно. Даже с автомата. Мне действительно очень не хочется, чтобы Петр Никанорович закончил так, как все те, к кому я приближался с намерением просто поболтать. При всем своем бурном прошлом и таинственном настоящем, этот человек мне импонировал. В нем явственно просматривалось то самое мужское начало, которого так не хватает сильной половине человечества современности.

Я нашел телефонный автомат на какой-то тихой улице неподалеку от центра. Но не в районе Гнилушек. Кто знает, до чего додумались инженеры в области отслеживания телефонных звонков. Зуммер вызова гудел с полминуты. Я даже начал беспокоиться – уж не случилось ли чего-нибудь с Дубовым?

Но мои страхи оказались напрасными. Голос в трубке внушительно пророкотал:

– Слушаю.

– Здравствуйте, дядя! – Я начал бодро, как и положено молодому петушку.

– А-а, это ты… – Радости от звонка "племянника" в голосе "дяди" я почему-то не услышал.

– Что там у тебя стряслось?

– Все нормально. Братан Федя приезжает. Сегодня. Бегу на вокзал встречать. Тороплюсь, чтобы поспеть к приходу поезда. От вас привет передавать?

– Передай… – после некоторого раздумья неохотно ответил Дубов. – Так когда, говоришь, прибывает поезд?

– Через час.

– Жаль. У меня скоро деловая встреча. Освобожусь только к двенадцати. А то и я приехал бы на вокзал. Давно Федю не видел… – Теперь в голосе Петра Никаноровича зазвучала ирония.

Все ясно. Дубов дал добро на встречу, но только в обед. Что ж, поболтаюсь немного в парке, выпью в баре чашку кофе – я ведь еще не завтракал. И лишний час-другой поразмыслю. Потому что в "гостинице" было недосуг – я спал, как убитый. Пришел, едва успел раздеться – и отрубился. Точно нервишки шалят. Такой напряг, что впору брать путевку в санаторий.

Над городом скалилось красное солнце. День обещался быть ясным, сухим и морозным.

Но в моей душе пока царили сумерки.

Глава 22. КРИМИНАЛЬНОЕ ТРИО

Погода стояла настолько хорошая, что даже Гнилушки казались не городским рассадником зла, а заповедным местом, куда водят зарубежных туристов, чтобы они полюбовались на русскую старину. Солнце нарисовало на голубой небесной холстине какие-то невероятно воздушные, светлые и радостные дома, а сверкающий под его лучами золоченый купол церквушки, построенной каким-то доброхотом из новых русских совсем недавно, был похож на библейскую звезду, возвестившую рождение Христа.

Я шел и думал, что скоро начало нового тысячелетия, что люди украсят свои квартиры елками и будут в новогоднюю ночь устраивать фейерверки, а у меня, как у того Бобика, ни своего угла, ни перспективы вступить в третье тысячелетие живым и здоровым. Но на фейерверк я мог рассчитывать. Даже авансом, не дожидаясь боя курантов. Притом завтра или послезавтра. А может быть, учитывая мою "везучесть", и сегодня. Только, как говорил герой одного комедийного фильма, в твоем доме, Чернов, будет играть музыка, но ты ее не услышишь. И то правда – пуля летит очень быстро, не успеешь глазом моргнуть…

Я столкнулся с ними лицом к лицу. Это называется несчастный случай на производстве. И какой бес понес меня именно по этому, внешне благообразному, переулку!? Видимо, меня подвела излишняя впечатлительность и любовь к патриархальному образу жизни, моей сусальной мечте на пороге четвертого десятка, который может быть и не разменянным.

В этом переулке, чудом сохранившем свою девственную первозданность, находились дореволюционные купеческие дома. Они были построены с большой выдумкой и украшены головами львов, женскими фигурками, розетками, пилястрами и так далее.

Готовясь к какому-то празднику – может, к выборам – городские власти привели в порядок фасады зданий и брусчатку, и мне казалось, что вот-вот из-за угла выедет пролетка на дутых шинах и господин в цилиндре и плаще приветливо помашет рукой статскому советнику Чернову, который вывел прогулять свою болонку.

Но из-за угла появилась не пролетка с моим приятелем, а трио гнилушкинских хмырей. От них за версту несло духом параши и блатной вольницы. Они уставились на меня как на призрак тюремного надзирателя.

– Ба-а, какие люди и без охраны! – воскликнул один из них, когда они наконец справились с изумлением. – Ковбой снова пожаловал в наши прерии. – Похоже, в промежутках между отсидками он начитался американских вестернов.

Я тоже их узнал. Они были из той компании, которая нарвалась на неприятности во время моего первого официального визита к Дубову. Среди них, к большому моему огорчению, находился и тот, что был пришпилен вилкой к столу. Он явно не исповедовал христианский принцип, гласящий: когда тебя бьют по левой щеке, подставь и правую. В этот момент я очень пожалел, что оставил пистолет в тайнике. Но в моем положении разгуливать среди белого дня с оружием за пазухой равносильно самоубийству. Тем более, что мне никто не мог дать гарантий на "чистоту" ствола. Вдруг из него кого-нибудь грохнули? И доказывай потом, что ты не наемный убийца, получивший очередной "заказ".

– За нами должок, – между тем продолжал первый, высокий мужик лет сорока с длинным лошадиным лицом и широкими черными бровями. – Ты зачем обидел Бондаря?

– Зачем!? – как эхо повторил второй, с невыразительным рябым лицом; на его левой руке не хватало двух пальцев.

Молчал только обиженный мною Бондарь. Он стоял, засунув руки в карманы куртки и смотрел на меня исподлобья взглядом потревоженной змеи. Это был очень тяжелый взгляд, не суливший мне ничего хорошего.

– Я вас просил не лезть на рожон? Просил. Я даже хотел свалить тихо-мирно, без лишнего базара… – Мой голос предательски дрогнул – мне очень не хотелось именно сейчас начать выяснение отношений. – Вы меня послушались? Нет. И кто в этом виноват?

Мне было понятно, что незачем метать бисер перед свиньями. Но я как представил, во что может превратиться мой шикарный французский прикид, так сразу и заскучал – черт возьми, опять предстоят большие расходы! А еще на одну удачу при игре в рулетку надежды у меня не было.

– Ты кончай тут фуфло двигать! – повысил голос длиннолицый. – Не на тех нарвался.

Да понимаю я, что перед мордобитием вам необходима прелюдия, понимаю!

Гнилушкинские фраера, как просветил меня Сева, всегда отличались говорливостью. Их хлебом не корми, дай только вдоволь покуражиться над более слабым противником. Всетаки, чтобы человеку вдолбить в голову какую-нибудь прописную истину, – например, не зная броду, не суйся в воду; или не хвались на рать идучи – одного удара вилкой явно маловато. Тут нужно бить балдой и желательно по башке. Если после такого урока туповатый индивидуум выживет, значит считай, что страна приобрела еще одного законопослушного гражданина. Главная тонкость подобных уроков заключается в том, чтобы он не стал пациентом психушки. Если, конечно, до этого у него были мозги.

– Мужики, давайте не будем… – Я все-таки еще лелеял надежду на благополучный исход нашей конфронтации. – Не думаю, что Петр Никанорович скажет вам спасибо за избиение близкого родственника.

Ну, блин, ты даешь, Чернов! Это же надо – записался к Дубову в племянники. Наверное, по инерции – вспомнил я недавний телефонный разговор. Соврал, конечно, но не с испугу.

Ей Богу жаль костюма. Мне он действительно очень нравился. Я в нем выглядел как лондонский денди с вкусом истинного парижанина. Но все это к слову – в Лондоне я отродясь не бывал, а об английских джентльменах составил представление, прочитав несколько книг. Что касается Парижа, то мечтать не вредно…

– А он об этом не узнает, – нахально заявил рябой.

– Точно, – подтвердил длиннолицый, мелкими шажками обходя меня справа.

Как-то так получилось, что спустя две минуты после нашей нежданной встречи я незаметно очутился в клещах: передо мной стоял Бондарь, слева – беспалый, а справа… понятно кто.

– Будете убивать? – невинно поинтересовался я, начиная заводиться.

Хрен с ним, с этим костюмом! Жив буду, десяток таких куплю. На каждый день плюс церковные праздники.

– Немножко… гы… – развеселился рябой.

И достал выкидной нож.

– Ой, мужики, ну до чего вы невезучие… – Я сокрушенно покачал головой.

Мои слова их озадачили. Уже и длиннолицый сунул руку в карман – наверное, тоже за "пером" – и обиженный слегка пригнулся, готовый нанести удар финкой или чем там прямо мне в живот, но последняя фраза подействовала на них словно холодный душ.

Битые мужики, ничего не скажешь.

– Это ты о чем? – поинтересовался длиннолицый; похоже, в этом трио он был верховода.

– О жизни, мил человек. О ней – нелегкой, но любимой. Вот угрохаю я вас нечаянно, в порядке самозащиты, и так обидно станет вам на небесах – ведь могли еще пожить годикдругой. Если бы не полезли без особой причины на рожон. Вы только представьте: там, наверху, холодно, серо, пустынно, ни друзей рядом, ни врагов, все общее, даже украсть нечего – нет смысла, а здесь птички поют, бабочки летают, травка зеленеет, лох ушастый лопатник потерял, а вы его подобрали, в ларьке пиво свежее на разлив и водка дешевле некуда, грузин Гиви шашлык жарит, профурсетки по мостовой дефилируют, глазки вам строят… блеск! Мечта, кто понимает. Спрашивается в задаче: зачем менять рай земной на загробное царство?

– Ну, борзой… – выдохнул прибалдевший от моей речи беспалый. – Во чешет, как по писаному.

– И что это ты нам все угрожаешь? – прищурившись, спросил хмырь с лошадиным лицом – самый осторожный из всего трио.

– Ты неправильно меня понял, – сказал я снисходительно. – Не угрожаю, а предупреждаю.

Точно так же, как делал это в "Охотничьем домике", пока вот этот ваш кореш, – движением подбородка я указал на стоявшего в трех шагах обиженного, – не попер на меня внаглую. Что из этого вышло, вам известно. А касаемо Петра Никаноровича, то я при случае расскажу ему, что вы о нем думаете. Он будет вам очень признателен… Кстати, ваши надежды на то, что Петр Никанорович не узнает кто меня грохнул, по меньшей мере наивны. И у стен есть глаза. А на этой улице вон столько окон. Вот так, братаны. Есть предложение разойтись как в море корабли – мирно и без лишнего ля-ля.

Мой монолог несколько пригасил их воинственный пыл. Случись наша встреча ночью, они долго не сомневались бы: "перо" в бок – и все дела. Дубов ведь не ясновидящий. А со временем все забудется и жизнь покатится как и прежде. Но средь бела дня замочить человека, притом "родственника" бывшего пахана, а сейчас авторитета, да еще и по трезвому, – такая вольность могла им дорого стоить. И они все это прекрасно понимали.

По крайней мере двое – длиннолицый и рябой.

Однако, Бондарю мои доводы были до лампочки. Его ослепила и лишила разума ненависть. И в какой-то мере он имел право меня ненавидеть – все-таки я был с ним чересчур жесток. Кстати, оправданно жесток. (Это я в защиту своего эго, легко ранимого и чувствительного ко всякой несправедливости).

Видя, что его дружки после моего выступления несколько стушевались, он не стал взывать к их чувству солидарности (что в переводе с иностранного обозначает стадный инстинкт). Он просто выхватил из кармана длинную заточку и, нимало не колеблясь, пырнул меня в живот. Все это он проделал совершенно беззвучно и очень быстро.

Я знал совершенно точно, что главная опасность исходит именно от него. Он был туп и злобен как примитивное животное. Его крохотный мозг динозавра фильтровал только самые элементарные понятия и процессы: вперед – назад, влево – вправо, украсть – сбежать, выпить – закусить, обида – месть, нож – смерть… И так далее. Но не очень далеко.

До вполне определенной черты. Переступить которую для таких индивидов, как он, обозначает умопомешательство.

Я не стал ни перехватывать руку с заточкой, ни выбивать острый стальной стержень ударом ноги; я всего лишь пропустил мимо себя этого придурка и, волчком провернувшись вокруг собственной оси, врубил его ребром ладони по правой почке.

Типичный трюк матадора на арене, когда он дразнит мулетой разъяренного быка.

Но я не дразнил. Я приложился от всей души. В идеальном варианте такой удар может быть смертельным. Но я давно не тренировался по-настоящему, а потому рассчитывал лишь уложить этого морального урода на брусчатку. Что и случилось: пробежав по инерции метра два, Бондарь со всего маху шлепнулся на мостовую и затих, даже не дернувшись. Спи спокойно, дорогой друг…

Все произошло так быстро, что двое других поначалу ничего не поняли. Что-то мелькнуло – и их кореш уже сушит весла прямо на проезжей части. Притом тихо, спокойно – словно покойник. (Если честно, то я очень надеялся, что это не так – на фиг нужны мне новые неприятности с очередным жмуриком?).

– Бондаря убили… – тупо сказал беспалый, представив меня во множественном числе; а может он зауважал Чернова и начал называть его на "вы"?

– Мочи фраера! – в бешенстве выкрикнул длиннолицый, у которого реакции были не настолько замедлены, как у рябого.

Он вырвал из кармана руку с надетым на нее кастетом и попытался проверить мою челюсть на прочность.

Лучше бы он этого не делал. И вообще – лучше бы он в этот день сидел в ИВС и давал показания следователю по поводу какой-нибудь очередной мелкой кражи. Мужик он был крепкий, жилистый, но сырой, не обкатанный в многочисленных драках, как, например, те же рэкетиры, которым приходится отстаивать свою территорию при помощи кулаков (и не только) едва не каждый день.

Я поднырнул под бьющую руку и, произведя элементарный захват, выполнил классический бросок через спину с подсечкой опорной ноги противника, припечатав его, совершенно не подстраховывая (чай, не тренировка), к отшлифованным временем камням брусчатки. Раздался хруст, – похоже, что-то сломалось; может даже шея – затем послышался сдавленный крик, и длиннолицый присоединился к своему приятелю, почивавшему как невинный младенец.

– Жить хочешь? – спросил я остолбеневшего рябого.

– Ну… – Он просто не нашелся, что сказать.

– Тогда сгинь с моих глаз. И чтобы я больше никогда тебя не видел. Брысь!

Беспалый вздрогнул от моего окрика и бросился в ближайшую подворотню. Хороший друг, ничего не скажешь… Бросил на произвол судьбы своих корешей – и был таков.

Я с удовлетворением посмотрел на свою работу – двух хмырей, не подающих признаков жизни – и пошел дальше. Мне следовало поторопиться – часы показывали три минуты первого, а до "Охотничьего домика" оставалось не менее пяти минут ходу.

На этот раз калитка в воротах была заперта и я, не долго думая, пнул ее несколько раз ногой. Мне открыл охранник, молодой крепкий парень, но не тот, кого я видел раньше. Он не спросил ни моего имени, ни фамилии, лишь молча кивнул и указал на гараж. Я так же безмолвно направился по уже известному маршруту в полной уверенности, что Дубов предупредил своих шнурков о приходе гостя.

В своих предположениях я оказался прав. Все двери отворялись едва я подходил к ним вплотную. Меня даже официант Жорик не встречал. Дверь в подвале, как мне показалось, открыл человек-невидимка. Я увидел лишь его силуэт впереди: он сделал пригласительный жест левой рукой и куда-то исчез. Может, в преисподнюю. Но это был не половой. Видимо, Дубов считал, что я уже достаточно ознакомлен с порядками, царившими в его вотчине, чтобы потайными путями самостоятельно добраться до кабинета директора "Охотничьего домика".

– Говорят, что вещие сны – чушь, – сердито пробасил Дубов едва я появился на пороге его кабинета. – Ничего подобного. Сегодня я в этом убедился. Мне приснился кошмар – и вот они, неприятности, тут как тут. Садись, не стой столбом.

– Так ведь день только начинается, Петр Никанорович. Обычно вещие сны сбываются к вечеру, – "утешил" я своего благодетеля.

– Тогда ты придешь сюда еще раз. Уже в темное время суток.

– Я понимаю, что надоел вам горше пареной репы. Одно ваше слово – и моей ноги здесь не будет. Но то, что я хотел у вас попросить, мелочь.

– Я многое могу… – непримиримо, но уже более покладисто буркнул Дубов. – Однако, это еще ничего не значит. Есть хочешь?

– Спасибо, нет, – отказался я мужественно – и соврал; две чашки кофе и рогалик – еда для рафинированных барышень, а не для молодого здорового парня, обуреваемого разными нехорошими мыслями.

– Ну, как знаешь… – Дубов отдал соответствующие распоряжения и приготовился выслушать мою просьбу.

– Мне нужно узнать по картотеке ГИБДД фамилию владельца одного "опеля". Это возможно?

– Хорошо заплатишь – проблем не будет. – Дубов облегченно вздохнул; наверное, он думал, что я попрошу кого-нибудь завалить.

– Сколько?

– Не знаю. Смотря кому этот "опель" принадлежит.

– Вот это как раз и есть самое главное в поставленной задаче. Нужно сделать так, чтобы даже ваш приятель из автоинспекции не догадался о номере какой машины идет речь.

Для этого необходимо сделать запрос по всем автомобилям марки "опель" – уж не знаю, для чего. Нужно что-то придумать.

– Хочешь сказать, что если слух о моей заинтересованности "опелем" дойдет до его хозяина, то у меня могут быть неприятности? – догадался Петр Никанорович.

– Да. Притом большие. А мне вовсе не хочется ответить на вашу доброту черной неблагодарностью.

– Это хорошо, что ты честен. В противном случае я с тобой просто не водился бы. Твое предупреждение очень кстати. Я учту. Будет тебе хозяин этого "опеля". Доставят на тарелочке…

Принесли обед. На одну персону. Дубов пытливо посмотрел на меня – я в это время глотал голодные слюнки – и с непередаваемым коварством в голосе спросил:

– Так говоришь тебе совсем есть не хочется?

Ну, нет, так дело не пойдет! Я не хочу изображать валенка, дожидающегося в закутке третьего приглашения сесть за стол. Голод не тетка. К черту хороший тон и стеснительность!

– Понимаете, Петр Никанорович, почуял запахи и понял, что просто не могу спокойно уйти из вашей гостеприимной обители, не отведав чего-нибудь эдакого. У вас потрясающая кухня.

– То-то… – довольно ухмыльнулся Дубов. – Эх, молодежь… – Он снова взялся за селектор, и спустя три минуты стол был сервирован и на меня.

Судя по такой оперативности, хитроумный Петр Никанорович все-таки сделал заказ своим поварам на двух человек.

Обед прошел при полном консенсусе, как говаривал один наш незабвенный государственный муж.

ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ. ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА. СОВЕРШЕННО

СЕКРЕТНО. ОПЕРАЦИЯ "ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ".

ПАРОЛЬ "ЛЕСТРИГОНЫ", ФАЙЛ "ВЕНА".

ГРОСС – АГЕНТУ ГЮНТЕРУ. Срочно выясните контакты погибшего Смолянова.

Установочные данные на интересующих нас лиц получите обычным путем через связника. Мы хотим знать все, что касается контрабандной торговли драгоценными камнями, в частности бриллиантами и изумрудами. Необходимые материалы по этому вопросу предоставит известный вам человек в торгпредстве. Пароль прежний.

ПАРОЛЬ "ЛЕСТРИГОНЫ", ФАЙЛ "БЕРН".

ГРОСС – АГЕНТУ СОЛЛИ. По возможности установите фирму, являющуюся главным поставщиком контрабандных бриллиантов и изумрудов на подпольный рынок. Обратите особое внимание на компании и фирмы, перечисленные в списке, который вы должны получить обычным путем. За ваши сведения по службе безопасности компании "Де Бирс" вам объявлена благодарность.

Глава 23. БЕГСТВО

Зачем я вернулся в "гостиницу" – ума не приложу. Может потому, что в голове не крутилась ни одна толковая мысль на предмет того, как поступить дальше. В принципе я вышел на верный след и мне осталось всего ничего – немного подождать, пока Дубов не узнает фамилию владельца "опеля". Других вариантов – стопроцентно верных вариантов – у меня практически не было. За исключением двух, которые были настолько кровожадны, что я мог пойти на них лишь сдвинувшись по фазе. Цель не всегда оправдывает средства.

По крайней мере, лично я не готов сжечь полмира лишь для того, чтобы оставить потомкам свое имя в энциклопедиях и справочниках.

Мне можно было потолковать напрямую с двумя актерами развернувшейся на моих глазах трагедии. Я вовсе не думал, что они играли на первых ролях, но то, что не на последних – это точно. Как ни горько мне это сознавать. Почему я не заметил этого раньше? Вопрос чисто риторический. Заметил. Но не хотел верить. И ошибся. Мало того – влип, как пацан.

Думал, что шибко умный. Но не учел резко изменившуюся за последнее десятилетие действительность. Деньги – вот корень зла. От которого пошли такие ростки.

Капиталистический образ жизни стал нынче не чем-то эфемерным, не российским, а вошел в наше настоящее с грацией слона, попавшего в посудную лавку. Если внук может за жалкую сотню деревянных убить родную бабку, то что говорить о тех, кому мылятся миллионы? Притом, "зеленью". Мать родную грохнут и не задумаются. А тем более своих мужей – постылых, чужих и нелюбимых.

Белокурая бестия и Юлия. Что их связывает? А в том, что такая связь существует, притом очень тесная, я уже не сомневался ни на йоту. В какую игру они играют? Будь на кону только миллионы их рогоносцев, не думаю, что они составили бы криминальный дуэт. В таком деле объединение только во вред. Каждая из них шла бы своим путем, вполне обоснованно опасаясь любого контакта, который мог помешать задуманному. А впоследствии и будущей лазурной жизни где-нибудь в Париже, Лондоне и так далее. И бояться нужно было не примитивного шантажа со стороны подружки, а партнеров мужа, которые, в случае засветки всей комбинации со скоропостижной кончиной ее благоверного, обратились бы в правоохранительные органы в последнюю очередь.

Впрочем, все это мои домыслы.

Ну ладно, игры нуворишей – это их игры. Но почему меня затащили в них, даже не спросясь? Чем я отличаюсь от других парней, слетающихся к этим двум цветкам как мухи на мед? Чернов, не криви душой. Все-то ты знаешь, сукин сын, да не хочешь в этом признаваться. Как же – бабы обвели вокруг пальца такого умного фраера. Объехали на хромой козе словно младенца. Теоретик хренов…

С этими мыслями я отпер калитку своим ключом и зашел на территорию предприятия, где располагалась моя ночлежка. День по-прежнему сверкал всеми красками ранней осени, а небо стало еще голубей, будто его сначала как льняную холстину отбелили, а затем окунули в раствор синьки. Солнце не только светило, но и грело, и казалось, что на дворе стоит ранняя весна. Чудеса…

Я посмотрел на сторожку и, машинально отметив, что над ее трубой не видно дыма, направил свои стопы в пристройку, к "парадному" входу. Уже доставая из кармана следующий ключ, я вдруг почувствовал неприятное покалывание в висках. Опасность?

Откуда? На меня будто вылили ушат холодной воды. Я уставился на низкую дверь как кот на сало в стеклянной незакрытой банке – и хочется туда лапу засунуть, чтобы подцепить на коготки лакомый кусочек, и страшновато. Вдруг хозяин только и ждет этого момента, чтобы пустить в ход плетку, которая бьет чертовски больно?

Что-то было не так. Вокруг будто бы все то же, но все-таки некоторые детали обстановки отличаются от тех, что были прежде. Ну хотя бы нет синиц, которые днем всегда играли среди гроздьев растущей возле бывшего административного здания куста рябины, устраивая настоящие птичьи шоу. И сторожка… Обычно там с раннего утра и до часу дня царит затишье. Затем сторож начинает раскочегаривать котел и дым из трубы валит столбом. Такой черный вонючий дым, от которого першит в горле и хочется немедленно куда-нибудь спрятаться. А сейчас была половина третьего. Сторож начал манкировать своими обязанностями? Или забыли подвезти уголь? Исключено! Кто бы там ни управлял этой таинственной "гостиницей", но свое дело он знал туго. Температура в комнатах постоянно поддерживалась на уровне двадцати двух-двадцати четырех градусов (за исключением предобеденного периода, когда жильцы обычно разбегались по своим делам и сторож-истопник брал тайм-аут), белье меняли через два дня на третий, глухонемая уборщица наводила такой лоск, что эта шикарная ночлежка казалась музеем, а вентиляция работала бесшумно и постоянно.

Опасность. Я вдруг ощутил ее так явственно, что даже вздрогнул. Она таилась за каждым углом, за каждым большим ящиком, лежавшим под забором или под стенами цехов. У меня уже совершенно не оставалось сомнений, что на территории бывшего местпромовского предприятия нахожусь не только я и постояльцы гостиницы, а еще ктото – чужой и опасный. Засада? А если да, то на кого? Неужто опять на меня? Черт побери!

Это уж слишком…

В "гостиницу" входить нельзя – там, если верить предчувствию, западня. Мне даже показалось, что я слышу за дверью чье-то дыхание, хотя это была, скорее всего, игра воображения. И что теперь? Бежать! В какую сторону? Если на территории и впрямь засада, то все пути отхода уже перекрыты. Тогда почему они медлят? Ведь сейчас я виден им как на ладони. Не хотят лишнего шума и ждут, пока сам не суну голову в петлю – то бишь, войду внутрь ночлежки? Возможно. Особенно, если их предупредили, что я очень опасен и вооружен. Зачем лишний раз рисковать? Пуля, она ведь дура. И часто летит совсем не туда, куда ее посылали. Сидевшие в засаде были абсолютно уверены, что мне просто некуда деться, а потому спокойно выжидали дальнейшего развития событий.

Но где же они? А может у меня просто синдром преследования? Ну, такой шизофренический бзик, когда кажется, что против тебя ополчился весь мир и десятки ищеек идут по твоему следу, устраивая засады даже в твоей ванной или туалете. Фиг его знает… Врача приглашать поздновато, если действительно меня здесь ждут, а разобраться самому в собственной психике весьма проблематично.

Я принял решение спонтанно, как говорится, на арапа: вперед, Чернов, и с песнями!

Устроим брусиловский прорыв. Могут меня подстрелить? Запросто. Но с другой стороны могут и не попасть. Главное – быстрота и натиск. Не дать им опомниться, чтобы принять грамотное, взвешенное решение. Взорвать ситуацию, накалить ее до предела. Не думаю, что мои противники, затаившиеся на территории, обладают настолько блестящими способностями, что способны просчитать действия объекта на много ходов вперед.

Повертев в руках ключ, я сделал вид, что перед тем, как войти в здание, хочу покурить на свежем воздухе. Вынув из кармана сигареты и зажигалку, я, тщательно изображая раздумья и полную умиротворенность, неторопливо вышел через дыру в задней стене пристройки к забору. Там находились скамейка, стол и бочка, вкопанная в землю. Когдато здесь была курилка. Но и сейчас в бочке валялись свежие окурки. Видимо, клиенты "гостиницы" любили время от времени выползать из нашей безоконной норы на свет ясный, чтобы покурить на природе под шум ветра и щебетанье птиц.

Я не стал садиться, чтобы не выпачкать костюм, а прислонился к забору, будто хотел спиной попробовать его на крепость, и задымил сигаретой. Скосив глаза вправо, я удовлетворенно хмыкнул. С моего места хорошо просматривался кусок крытой галереи, которая вела за пределы территории предприятия. Как хорошо, что в бессонную ночь я не поленился и оторвал три доски, державшиеся на честном слове, тем самым сделав тайный вход в галерею со двора. Заметить его можно было только вблизи, так как доски висели на верхних гвоздях, закрывая проделанное отверстие.

Пора, решил я про себя. Мне послышались какие-то шорохи слева от меня – там были заросли рябинника. Похоже, охотники начали терять терпение…

Я сорвался с места как ошпаренный. Никогда в жизни я не бегал так быстро. Мне показалось, что я пролетел от курилки до галереи на крыльях. Позади раздались крики, но я к ним не прислушивался, лишь с удовлетворением констатировал, что интуиция меня не подвела: все-таки засада – не плод моего больного воображения. Раздвинув доски, я оказался внутри галереи и что было сил побежал прочь от здания. Настил под ногами скрипел и трещал, грозя рассыпаться, но я на это не обращал внимания. Вскоре я оказался там, где еще ни разу не был – в захламленном всякой всячиной промышленном здании, соседствовавшем с предприятием. Оно тоже было в запущенном состоянии, но, в отличие от местпромовского трупа, неизвестно кем законсервированного и забальзамированного, от него остался только скелет с прохудившейся крышей.

Рискуя сломать ноги, я с горем пополам преодолел гору битого кирпича, а затем свалку разукомплектованного ржавого оборудования, и оказался в каком-то переулке. Меня преследовали – я слышал грохот солдатских ботинок в галерее и сочный мат – однако я не собирался ждать погоню в сомнабулическом состоянии. Едва подошвы моих туфлей ощутили надежную опору в виде асфальтированной мостовой, как из подкорки последовала команда, заставившая нижние конечности заработать на полную силу. Я помчался по переулку с большой скоростью и не оглядывался, пока не свернул за угол.

Только там я побежал чуть медленней, потому что на новый спурт у меня просто не хватало сил.

Я перешел на шаг, когда меня отделяли от "гостиницы" добрых два километра.

Встречающиеся на пути прохожие смотрели на меня с сомнением, однако не откровенно, а так, вскользь. Но я не мог дать гарантий, что торопящиеся по своим делам обыватели не запомнят бегущего средь бела дня человека и не расскажут о нем моим преследователям. (Правда, я очень сомневался, что бегущие за мной парни досконально знают район Гнилушек и до сих пор не запутались в хитросплетении его улиц и переулков).

Потому я, проскочив какой-то проходной двор и держась в кильватере за дородной теткой с двумя сумками весом не менее чем по пуду каждая, дальше пошел неторопливо и с достоинством. Для маскировки я снял плащ, так как солнце еще не совсем остыло, хотя и начало сильно клониться к закату, и воздух был теплым. К тому же меня сжигал внутренний огонь и после вынужденных легкоатлетических упражнений мне было жарко.

Так на кого, все-таки, устроили засаду? Может, меня заложил ментам официант Жорик? С него станется… Очень злобный и хитрый тип. Впрочем, не исключено, что правоохранительные органы пришли в гостиницу за чеченскими боевиками. Что там ни говори, а спецслужбы, несмотря на всеобщий раздрай, работают и временами весьма эффективно…

Поймав частника с "волжанкой", я поехал к себе домой. Решение возникло спонтанно, без тщательной проработки ситуации, будто я и впрямь сбрендил. А вообще, если честно, мне нужен был один хитрый ключ, который хранился среди своих ненужных, большей частью ржавых, собратьев в ящике для инструментов и прочего железного лома: гаек, болтов, гвоздей, шайб, пружинок, дюбелей, винтов, шурупов и так далее и тому подобное. Он остался от мужа хозяйки квартиры, Елизаветы Петровны, и хранился как семейная реликвия; правда, не в серванте, а на застекленном балконе, в крохотной мастерской.

Где умный человек прячет древесный лист? Верно – в саду или роще, среди сотен других, лежащих на земле и похожих на него. Так поступил и я, когда подыскивал тайник для своего ключа.

Я не стал ходить вокруг да около дома. Если меня и ждали, то только в квартире.

Максимум возможного – могли поставить еще и наблюдателя возле подъезда. Что тоже было проблематично: преступник, который знает, что у него на хвосте висит уголовка, никогда не вернется в свое логово, известное всем и каждому. Зачем ментам сторожить пустое место? У них с кадрами всегда не густо. Это, конечно, если уголовный розыск уже знает о моих похождениях. Знает ли? Погадать бы на кофейной гуще…

Мне пришлось ждать больше часа. Я устроился неподалеку от дома, в достаточно людном месте – на небольшом импровизированном рынке, где старушки продавали всякую всячину. Там же был и своего рода "пресс-центр" микрорайона – несколько скамеек под деревьями, на которых по вечерам собирались местные сплетницы. Днем скамьи обычно пустовали и только иногда их ненадолго занимали мужики, чтобы раздавить бутылку дешевой водки в тесном кругу. Я сидел и делал вид, что читаю газету. Время от времени, чтобы не примелькаться, я оставлял свой наблюдательный пункт и прохаживался по рынку, где в этот час было достаточно много люду.

Наконец я увидел знакомого парнишку лет десяти, родители которого жили этажом выше.

Мальчик знал меня в лицо, потому я очень надеялся на благополучный исход задуманного мною мероприятия.

– Эй, пацан! Поди сюда, – позвал я мальчика; к сожалению, мне не было известно, как его зовут.

Он подошел ко мне, лучась от предвкушения чего-то хорошего – когда-то после получки, расщедрившись, я угостил его шоколадкой.

– Здрасьте, дядь Гена! – засиял он непосредственной детской улыбкой.

А я сильно удивился, что мальчик знает мое имя. Наверное, Елизавета Петровна пососедски рассказала его бабушке или мамаше о своем жильце.

– Привет, орел. У меня есть просьба: смотайся ко мне домой и принеси перочинный нож.

Он лежит на кухонном столе. Получишь денежку на конфеты. Договорились? Лады… Вот ключи от квартиры.

Пацан, довольный нежданно обломившейся удачей, помчался выполнять мою просьбу, а я быстренько сменил дислокацию – зашел в гастроном, из окон которого были хорошо видны подходы к моему дому.

Ждать пришлось недолго, от силы десять минут. Мальчик возвращался вприпрыжку, радостный и веселый. Подбежав к скамье, на которой совсем недавно сидел я, пацан в недоумении начал вертеть головой, разыскивая своего "работодателя". Чтобы не смущать мальца, я вышел из гастронома и громко позвал его. Похоже, на квартире все чисто – за мальчиком никто не наблюдал.

– Вот! – Пацан с победным видом вручил мне перочинный нож и ключи.

– Спасибо, дорогой. Держи… – Я дал ему несколько купюр и мальчик едва не заплясал от радости.

От своей квартирной хозяйки я знал, что семья мальчика живет очень плохо, перебивается с хлеба на воду, потому эти деньги для пацана были что манна небесная.

– Тебя никто не останавливал? – спросил я пацана, внимательно наблюдая за его реакцией на мои слова.

– Не-а, – ответил он, недоуменно хлопая длинными ресницами.

– А в квартире никого не было?

– Никого…

Мальчик не мог соврать. Он был абсолютно искренен, это я видел. По-дружески похлопав его по плечу, я быстро пошел в сторону от рынка и своего дома. Мне нужно было еще провериться, не притащил ли пацан за собой длинный колючий "хвост".

Я отмахал добрых пять или шесть километров, пока не убедился, что сзади все чисто.

Значит, я пока вне подозрений. Так по крайней мере говорили мне главные органы чувств.

А вот что касается интуиции, то она или вообще спала, или, устав сражаться с моими идеями, покорно сдалась на милость судьбы, главного своего начальника. Ведь не секрет, что интуитивное мышление в критических для жизни человека ситуациях, заканчивающихся его гибелью, обычно отключается напрочь. От судьбы не уйдешь…

Все-таки я подождал темноты. Зашел в какое-то кафе и плотно поужинал. Потому что в квартире из еды не было даже сухарей. После ужина я направился к своему дому, но кружным путем. Так, на всякий случай.

В квартире все было на своих местах. Я зажег свет только на кухне, предварительно плотно закрыв окно одеялом. Это на тот случай, если кто-нибудь все же интересуется личной жизнью Геннадия Чернова и дежурит во дворе дома денно и нощно. После светомаскировочных мероприятий я сварил себе кофе и углубился в раздумья. Я нутром чуял, что мне необходимо как можно быстрее найти заветный ключ и уходить подальше от этой квартиры, где меня знают даже соседские пацаны, но что-то властно удерживало меня на месте, заставляя придумывать массу мелких причин, чтобы остаться здесь еще на одну ночь. И я понимал, что именно.

Иногда даже привычный к бродяжничеству бездомный пес пытается найти временное пристанище, где он чувствовал бы себя хозяином. Псина притаскивает в этот укромный уголок миску для еды, уворовав ее у домашнего Шарика, хотя никто в нее и обглоданную кость не бросит, какой-нибудь тюфячок – подстилку и (самое странное!) кусок цепи. И пусть в этом пристанище, которое бродяга считает своей будкой, его подстерегает большая опасность, и он это знает – животные, а в особенности собаки, владеют даром предвидения – все равно несчастный пес будет наслаждаться своим мимолетным счастьем с упрямством, достойным уважения и сочувствия.

Так и человек. Сколько ни блуждай по свету, как не храбрись, рассказывая приятелям о прелестях кочевой жизни, обязательно придет тот день, когда тебя со страшной силой потянет к обустроенному быту, а еще лучше – к родному дому, где ледяная колодезная вода ломит зубы, под окнами сирень, а в горнице пахнет медом, луговыми травами и пламенем, которое горит в печи. Да, именно пламенем. Ведь огонь имеет запах, цвет и вкус.

Я почувствовал, что очень устал. Все эти дни я сражался с многоголовой гидрой, вездесущей и невидимой. Она играла со мной, то свивая свои змеиные кольца так, что мои ребра трещали, то ослабляя захват – чтобы я глотнул немного воздуха и еще чуток побегал на свободе. Так играет кошка с пойманной мышью. Куда не ткнется серая зверюшка, всюду на ее пути встают мягкие кошачьи лапы, в самый неподходящий момент произрастающие твердыми и острыми когтями.

И что в итоге? А ничего. За исключением белого "опеля". (Вернее, его хозяина, который пока мне неизвестен). Но с виду железный факт может в один миг превратиться в быстро тающую сосульку. И вообще – кому он нужен, этот дурацкий факт!? Правоохранительным органам? Не будь наивным, Чернов! Будто тебе неизвестно, что такие организации защищают в первую голову государство, его незыблемые устои – это если по науке. А попростому обычный человек, который абсолютно не тождественен государству (хотя это и пытаются внушить ему лукавые законники), с его повседневными и непонятными большим начальникам заботами им и на хрен не нужен. Ни у нас, ни за рубежом. Только там больше поднаторели в лицемерии.

Итак, я по-прежнему один, уставший и разуверившийся в благополучном исходе своего контрнаступления на хитроумного и коварного противника. Один и в западне, если меня выследили. Но самое плохое в этой истории, что мне даже не хочется сопротивляться.

Безволие и апатия вдруг вошли в тело и душу, и полное безразличие к своей судьбе напрочь обрубило последние ветки здравомыслия на изрядно оголившемся древе моей жизни.

Я хотел спать. Уснуть на мягком диване, свернувшись калачиком, и видеть добрые светлые сны. Лучше если с полетами. Когда птицей паришь над землею и сердце обмирает от предчувствия чего-то необычайного, торжественного, возвышенного. Ведь человек, летающий во сне, – почти ангел. Никому еще не снилось, что во время полета он способен на дурное. Потому, наверное, во сне чаще всего летают дети – безгрешные создания.

Я так и поступил – лег на диван и уснул. Как убитый. (Не нравится мне это сравнение, которым грешат многие писатели, даже маститые. Но оно достаточно точно определяет крепкий сон без сновидений).

Я спал… Ах, как хорошо я спал!

Я спал…

Глава 24. ОБЫСК

Мое пробуждение состоялось в грохоте, криках и топоте ног. Я настолько был расслаблен глубоким здоровым сном, что первое время ничего не мог понять. А тем более как-то среагировать на творящуюся возле меня воистину дьявольскую круговерть. В темноте мелькали слепящие глаза лучи фонариков, скрещивались красные векторы лазерных прицелов, слышалось до боли знакомое и родное каждому русскому выражение "… мать!", трещали хлипкие двери, хрустально звенело битое стекло… Короче говоря, в моей квартире царили хаос, бедлам и Варфоломеевская ночь вместе взятые.

Однако, мне не дали очень долго удивляться и размышлять на предмет аномальных явлений в квартире. Материализовавшиеся из темноты барабашки (грубые и нахальный; ну просто зверье!) выдернули меня из теплой уютной постели как сказочный дед и иже с ним репку и повергли на жесткий пол, заломив руки за спину. По ходу дела я получил несколько раз сапогом по ребрам (между прочим, очень больно) и по шее – единожды и то, наверное, случайно.

Едва я ткнулся сонным фейсом в давно немытый пол, что было весьма неприятно, как зажегся верхний свет. Мне не давали даже шевельнутся, а потому я со своей позиции видел только шныряющие по комнате ботинки. Кстати, новые и хорошо начищенные. И слышал голоса – мужские, возбужденные и грубые.

Все-таки меня взяли. Уголовка сработала выше всяких похвал. Что случается не так часто, как это нужно. К сожалению. Лучше бы мне попасть в тот процент на доске показателей работы угрозыска, который вместе с головотяпством, непрофессионализмом и манкированием служебных обязанностей называется одним емким словом – "висяк".

Сиречь, если без милицейского сленга, нераскрытое дело.

Но такое уж мне счастье привалило, притом еще в детстве, что ни одно мало-мальски значительное событие не обходит меня стороной. Я имею ввиду не бесплатную раздачу конфет и пряников, а нечто совсем иное, противоположное по смыслу. Вляпаться в неприятности в самый что ни есть кайфовый момент – мое жизненное кредо. Я даже влюбиться по-человечески не могу. Если и попадается мне с виду что-то подходящее, то на поверку оно обязательно окажется сплошным дерьмом, только в позолоченной упаковке. Я уже давно перестал сетовать в этом вопросе на судьбу. Что толку? Все-таки лучше плыть по бурному течению, нежели гнить в тихой заводи.

Наконец меня подхватили под руки и поставили на ноги. Кстати, я забыл сказать, что на меня надели "браслеты" – очень неудобные наручники, которые в нашей стране обычно изготавливают зэки; наверное, в воспитательных целях. Потому такие специзделия, сработанные в зоне, не выдерживают никакой критики. Уж лучше бы заковывали в кандалы.

– Ну наконец! – откуда-то сбоку раздался до дрожи в коленках знакомый голос, и передо мной появился капитан Можаев. – Давно не виделись, Чернов. А я очень по тебе соскучился.

– Прислали бы повестку, – сказал я, бесхитростно улыбаясь. – Я и сам мог прийти. К чему весь этот тарарам?

– Странно…

– Что именно?

– Тебя совсем не удивляет взвод омоновцев, который врывается среди ночи в твою квартиру. Это как понимать?

– Предельно просто. Я привык.

– Не понял… К чему привык? К таким ситуациям?

– К наглости и хамству ментов. В нашем правовом государстве права успели выдать только вам. До простых граждан очередь пока не дошла.

– А ты, оказывается, философ… – В голосе Можаева появились угрожающие нотки. – Смелый, однако…

– Намекаете?.. – спросил я, дерзко ухмыляясь.

– Ладно, поговорим на все эти темы позже и в другом, более приспособленном для доверительной беседы месте. Давайте понятых! – крикнул он кому-то в прихожую.

В гостиную вошли понятые – соседи. Они смотрели на меня как на монстра, который неожиданно выскочил из подвала дома и залез в первую попавшуюся квартиру. А ведь совсем недавно мы так любезно раскланивались и относились друг к другу с таким уважением… Вот уж действительно мы живем не по совести, а по понятиям. Поставят на тебя какое-нибудь клеймо – век не отмоешься. А в особенности если это сделают средства массовой информации или правоохранительные органы. Назовут тебя негром и доказывай потом, что у тебя и кожа белая, и в Зимбабве никогда не был, и что даже с эфиопом Пушкиным не состоишь в дальнем родстве, хотя это и престижно.

– Приступили! – скомандовал Можаев.

И начался большой шмон. Бойцы ОМОНа удалились, выполнив свою задачу, и за работу принялись спецы из уголовного розыска. Бедная Елизавета Петровна! Так думал я, глядя на погром, начатый омоновцами и продолженный уголовкой.

– Богато живешь, – ехидно заметил капитан, выворачивая карманы моего шикарного костюма. – Тут не менее четырех тысяч "зеленью". Наверное, на заводе хорошо платят?

– Корову продал. Которую получил по наследству. А денежки, пожалуйста, пересчитайте и занесите сумму в протокол. Они мне еще понадобятся.

– Сомневаюсь. По крайней мере, если и понадобятся, то очень не скоро.

– Поживем – увидим, – сказал я философски и мило улыбнулся.

– Ну ты весельчак… – не удержался Можаев от замечания. – Я это запомню.

Я хотел сказать что-то едкое, но тут же прикусил язык. И было от чего: один из производивших обыск сотрудников угрозыска буквально свалился с табурета, держа в руках какую-то коробку. Он производил расчистку антресолей, куда даже сама хозяйка не решалась совать нос. Там творился форменный бардак. Благо строители соорудили антресоли такими обширными, что в их нутро можно было запихнуть сиамского слона.

Елизавета Петровна хранила на антресолях банки-склянки, сломанные часы и утюги, давно умолкнувший радиоприемник, репродуктор которого охрип после всенародного плача, когда помер Сталин, старую обувь, мотки электрических проводов разного сечения и рыболовные принадлежности (это добро осталось после мужа), пачки стирального порошка, консервированный горошек, соль, соду, сухую горчицу, остатки столового сервиза… и так далее. До бесконечности. Я еще не назвал разные житейские мелочи.

Подчиненный Можаева положил коробку на стол, а капитан обратился к понятым:

– Пожалуйста, смотрите внимательно!

Я недоумевал – что они могли найти? Скелет помершего с голодухи таракана? О, это большой криминал…

Ответ пришел ошеломляющий. Можаев открыл коробку из-под какого-то прибора и взору присутствующих предстал пистолет "макаров" с запасной обоймой – свеженький, чистенький, лоснящийся.

Это был явный перебор. Чувствуя, как начала уходить земля из-под ног, противник стал пороть горячку. Подброшенный пистолет – наивность, которую можно созерцать разве что в плохих кинофильмах. Этот фокус срабатывает лишь в случае предвзятого отношения следствия. То есть, когда нужно кого-то срочно упрятать за решетку, притом на недолгое время. Но противник практически наверняка знал, кто упал ему на хвост, а потому фортель с пистолетом можно было отнести к разряду дешевых трюков, исполняемых в полном отчаянии. Что вполне соответствовало генеральной линии оперативного плана.

– Это ваш? – Капитан был сама официальность.

– Впервые вижу, – не задумываясь, ответил я, стараясь поймать ускользающий взгляд Можаева – неужто его подчиненные подбросили?

Но опер невозмутим и очень серьезен. Всем своим видом он дает понять, что время для шуток прошло.

– Так и запишем… – Капитан смотрит на меня как на врага народа. – Может быть, это оружие хозяйки квартиры? – спрашивает он насмешливо.

– Вполне возможно… – Я пожал плечами. – Сейчас такие времена, что впору заводить не только бойцовых собак для охраны жилищ, но и чего-нибудь поэффективней. Например, гранатомет. Чтобы всякие охламоны не вламывались среди ночи и без спросу в квартиры честных законопослушных граждан.

Капитане вскипел от моего наглого тона, но тут же и остыл, бросив быстрый взгляд на понятых, которые слушали наш диалог, разинув рты.

– Продолжайте… – коротко кинул он своим сотрудникам, которые тем временем бережно упаковали оружие и обойму в целлофановый пакет.

Обыск продолжился. Я стоял посреди комнаты в одних плавках и чувствовал себя несколько скованно. В конце концов, здесь не стриптиз, а шмон. Потому я не выдержал издевательств над своей моралью и обратился к Можаеву:

– Мне бы одеться…

– Успеется, – не без злорадства ответил он, небезосновательно полагая, что своим отказом уел меня по самое некуда.

– Тогда позвольте мне снять и плавки. Может, совсем обнаженные мужчины вам нравятся еще больше.

– Ты!.. – вызверился капитан.

У него даже рука дернулась, чтобы дать мне по мордам. Только огромным усилием воли опер сдержал себя и, немного успокоившись, подозвал одного из своих шнурков:

– Пусть он наденет что-то… – буркнул Можаев, не поднимая головы. – Только смотри за ним в оба! Чтобы не выкинул какой-нибудь фортель…

Я натянул на себя джинсы, плотную хлопчатобумажную рубашку, теплый шерстяной пуловер и старенькую кожаную куртку – все равно из-за выбитых входных дверей в квартире стояла холодрыга. Обулся я в мягкие прочные ботинки, которые таскал неизвестно столько лет. Они были у меня своеобразным талисманом. Теперь я чувствовал себя вполне удовлетворительно и даже весьма расплывчатое и не совсем светлое будущее не могло омрачить мою окончательно проснувшуюся душу. Да, я даже радовался такому финишу своей одиссеи. Наконец закончится полная неопределенность и я смогу или оправдаться, или… В общем, ясно. Все равно что-то должно было случиться. Рано или поздно. Будем надеяться на лучшее…

Меня привезли в городское управление внутренних дел когда рассвело. И доставили в кабинет. Самое интересное, что его хозяином был капитан Можаев. По крайней мере, мне так показалось. Пошел на повышение?

– Поздравляю, – сказал я любезно, когда меня усадили на стул.

– С чем? – слабо удивился Можаев, ковыряясь в каких-то бумагах, которые он достал из сейфа.

– Ну как же – с повышением.

– А… – Капитан посмотрел на меня с насмешкой. – Леща кидаешь? Не поможет.

– И в мыслях не имел. Это я по старому знакомству. Приятно иметь дело с умным человеком.

– Ты на что намекаешь? – сурово сдвинул выгоревшие светлые брови Можаев.

– Никаких намеков. Я честен как монах на исповеди. Просто в городском уголовном розыске обычно работают профессионалы, хорошо зарекомендовавшие себя на прежнем месте службы, в райотделах. Бывают и исключения, но редко.

– Пусть так. Но тебе-то какое дело до моих профессиональных качеств?

– Большое. Вы не дадите эмоциям возобладать над разумом. И не позволите невинному сесть в тюрьму.

– Обнадеживающее начало, – хмуро улыбнулся капитан. – Оказывается, ты не только неисправимый лгун, но еще и большой хитрец.

– Человеку всегда присущи сомнения. А сотруднику уголовного розыска – тем более.

– Сейчас мы развеем последние сомнения. – Он поднял трубку телефона и набрал какой-то номер. – Алло! Это лаборатория? Сан Саныч? Можаев на проводе. Как там мой заказ?

Так… Так… Понятно. Когда? К черту бумаги! Время, время, Сан Саныч! Меня шеф и так уже ест поедом. Нельзя? Бюрократы… Ладно, потерплю. Только недолго! Пока.

Оставив телефонный аппарат в покое, он поднял на меня явно повеселевшие глаза. Только веселье это было не доброе, человеческое, а хищное, тигриное. Если, конечно, тигр способен на такие эмоции.

– Вот так-то, гражданин Чернов, – сказал он с нажимом на слове "гражданин". – Или как вас там?

– Санта Клаус, – буркнул я, чувствуя как засосало под ложечкой от нехороших предчувствий. – Родился на Северном полюсе, в чуме. Потому и жизнь у меня чумовая… благодаря родной милиции. По крайней мере сегодня – точно. В чем меня обвиняют?

– А как насчет пистолета? Вы не возражаете, если я включу диктофон? – Можаев перешел на "вы".

– Пожалуйста… – Я подождал, пока он нажмет нужную клавишу. – Формальности вы решили опустить?

– Так ведь мы и так хорошо с вами знакомы, – насмешливо сказал капитан. – В конце допроса все сделаем по форме. Бумага с шапкой, подписями… Устраивает?

– Нет.

– Почему?

– Мне нужен адвокат. Я хочу, чтобы буква закона была соблюдена в точности.

Капитан выключил диктофон и едко сказал:

– А мы, оказывается, шибко грамотные. Ты не очень тут права качай. А то как бы чего не вышло. Дальше нужно объяснять?

– Я сообразительный. Все понял, обязуюсь исправиться. Но если вы будете вешать на меня всех собак, то тогда хоть застрелите, а я буду молчать. Пока не появится адвокат.

– Нужно будет – застрелим, – мрачно пообещал Можаев. – Включаю… – Он снова запустил свою шарманку.

– За адвокатом послали, – соврал капитан в микрофон, не моргнув глазом. – Но я надеюсь, что вы все-таки соизволите ответить на интересующие нас вопросы и до его прихода.

Договорились?

Я нагнулся к диктофону и рявкнул:

– Так точно! Договорились!

Можаев готов был сожрать меня без хлеба и соли, но прикусил нижнюю губу и сдержался от комментариев моей выходки. Но его взгляд был выразительнее любых слов.

– Где вы взяли пистолет? – начал допрос Можаев.

– Какой пистолет?

– Тот, что мы нашли в вашей квартире.

– У меня нет квартиры. Я снимаю комнату.

– Пусть так. Перефразируем вопрос: как попал к вам пистолет, найденный оперативной группой угрозыска в вашей комнате?

– Он попал не ко мне, а в комнату. Сегодня я увидел его впервые.

– Наверное, ваша хозяйка коллекционирует боевое оружие, – с иронией сказал капитан.

– Спросите у нее. – Я пожал плечами.

– Обязательно спросим. Значит, вы отрицаете, что пистолет принадлежит вам?

– Напрочь. У меня идиосинкразия на оружие.

– Что-что!? – У Можаева от удивления округлились глаза; похоже, он не знал смысл слова "идиосинкразия".

Уел мента! Хоть чем-нибудь. У меня даже настроение улучшилось…

– Это значит, что на любое оружие у меня аллергия. Повышенная чувствительность. Как увижу ствол, так сразу мне плохо становится.

– Странно…

– Что именно?

– В вашем личном деле указано, что вы даже среднюю школу не закончили. А такими заумными словечками балуетесь. Как-то не вяжутся ваши документальная и истинная сущности.

– Я много читал. Занимался самообразованием. К тому же ваши сведения по поводу моих школьных лет недостаточно полны. Я закончил еще и техникум.

– Это упущение… – Можаев сделал запись в блокноте. – А что касается этой… идио… в общем, аллергии на оружие, то позвольте вам не поверить. По нашим данным, вы служили в армии и находились в районах боевых действий. Мало того, у вас даже есть правительственные награды. И не одна.

– Да, в армии я служил. В десанте. Однако, это ни о чем не говорит. На нашем участке фронта – а воевал я в Чечне, в личном деле это записано – был батюшка, бывший диверсант-спецназовец. Так он даже в бытовых целях старался ножом не пользоваться.

Терпеть не мог ничего колющего, режущего, стреляющего и взрывающегося. Хотя до того, как надел рясу, пустил море крови. Потом раскаялся. Правда, смелости не утратил и вместе с бойцами лез в самое пекло. С крестом и Библией наперевес. Чтобы вытащить на себе раненных и убитых. Вот как оно бывает, товарищ капитан.

– Бывает. Но мы говорим о другом. Пистолет ваш, Чернов, или нет?

– Нет. А чтобы вы убедились, что я к нему не прикасался, отдайте его куда следует, чтобы сличили отпечатки моих пальцев с теми, которые на рукоятке.

– Не учите нас жить. Уже отдали. Ждем результатов… – Он снова взялся за телефон. – Алло! Сан Саныч, это опять я. Вы режете меня без ножа. Где заключение эксперта!? В пути? Ладно, жду…

Пользуясь временной передышкой, я попытался собраться с мыслями. В самом деле, как пистолет очутился на антресолях? И вообще в моей квартире? К этому я не имел ни малейшего отношения. Ну, а Елизавета Петровна – тем более. Значит… Ах, черт возьми!

Как же я раньше не догадался! Киля и Тельняшка залезли в мою квартиру вовсе не для того, чтобы ее ограбить! Идиот… Дубина стоеросовая. Ведь мог, мог додуматься раньше!

Тебя опять подставили, Чернов. Вот суки! Не получилось у Кили – пистолет подбросил другой квартирный вор. Теперь меня точно посадят. Даже если не найдут следов моих пальцев на рукоятке. Скажут, что специально стер. Потому что привык ходить на дело в перчатках. Менты киллера нашли, мать их…

Пришел нарочный с пакетом. Наверное, принес долгожданное заключение эксперта, того самого Сан Саныча, с которым Можаев вел словесные баталии. Я почти не сомневался, что оно касалось злосчастного "макарова", найденного на антресолях.

Я угадал. Капитан высыпал на стол несколько фотографий, на которых присутствовал и уже знакомый мне пистолет, невнимательно посмотрел на них, и начал читать заключение. По мере того, как он приближался к финишной строчке документа, его лицо светлело и в конце концов приобрело добродушный, свойский вид.

– Чудненько… – Он положил бумагу на стол и уставился на меня как на заморский раритет – с удивлением и восторгом. – Вот мы и встретились, гражданин хороший. Ах, как я долго вас искал… – Он задумчиво потеребил свои жесткие рыжеватые волосы.

– Я рад за вас. Искренне рад. Теперь вашу светлую голову по ночам кошмары не будут мучить.

– Какие кошмары? Почему кошмары? – удивился Можаев, который не очень понял, о чем я говорю, так как думал совершенно о другом.

– Ну как же – вот он я, перед вами. Кстати, меня и искать не нужно было. Тем более, с отделением омоновцев. Я работаю на заводе "Алмаз" с восьми утра и до пяти вечера. В отделе снабжения. Суббота и воскресенье – выходные. Это если вы почему-то забыли, куда телегу на меня накатали.

– Да, да, конечно… – Капитан откровенно веселился, а я недоумевал – с чего бы?

– Потому мне и непонятно, с какой стати вы устроили татарский набег на мое жилище.

– Мы сильно извиняемся. Ошибочка вышла… – Можаев был доволен, как слон.

– Я не претендую на извинения. Отпустите меня – и дело с концом. Так сказать, баш на баш. И волки сыты, и овцы целы. Я не буду в разные инстанции жалобы кропать, а у вас появится дефицитное для оперативных работников свободное время, потому что не нужно будет писать объяснения перед вышестоящими и власть имущими. Идет?

– А как быть с пистолетом?

– Запишите его в графу "Находки". И вообще – мало ли что может валяться на антресолях?

В старых домах, к примеру, иногда находят даже пулеметы "Максим". С гражданской остались. Припрятали на черный день. У нас народ запасливый, вам это, надеюсь, известно. А хороший хозяин и ржавый гвоздь не выбросит.

– Ваша идея превратить уголовный розыск в бюро находок, прямо скажем, гениальная. И все было бы хорошо, однако есть одно "но".

– Если оно вас смущает, облегчите душу. Поведайте мне свою страшную тайну. Я не болтливый, ей Богу никому не расскажу.

– Верю. А потому ответьте мне на такой вопрос: как вы объясните тот факт, что недавно из этого пистолета в своем доме убит неизвестным грабителем и насильником некий очень известный гражданин по фамилии Белоблоцкий?

Я обмер. Нет, не то слово – оледенел. Почти отбросил копыта. Мое сердце даже не билось, а вяло трепыхалось. Потому что Белоблоцкий был тем самым рогоносцем, мужем белокурой бестии, которого угрохал в собственной квартире некий злодей (или злодеи) пока я прохлаждался на ветру в подвешенном состоянии, цепляясь за балкон как утопающий за соломинку.

Глава 25. ОПОЗНАНИЕ

Камера была вполне сносной и здорово смахивала на солдатскую казарму. К счастью, до сих пор я не имел возможности сравнить подобные помещения в разных тюрьмах, потому эта не показалась мне отвратительной конурой, о которых я читал в детективных романах наших писателей и периодике. Четыре крашенные стены, недавно побеленный потолок, на полу линолеум; под самым потолком зарешеченное окно, входная дверь массивная, с большим глазком, и обита железом. Двухярусные койки, достаточно чистая постель, стол, тумбочки, умывальник, унитаз за занавеской… – вполне, я бы сказал, приличная келья для восьми человек. В своих скитаниях я видывал казармы и похуже, потеснее; правда, они были на свободе.

Обычно, как меня просветили сокамерники, в камерах негде яблоку упасть. Но вышел какой-то указ об амнистии, многие сидельцы ИВС, попавшие сюда за пустяк, получили вольную, и хозяин кичи, – так называли начальника следственного изолятора – воспользовавшись приятной во всех отношениях оказией, быстро сделал ремонт тюремных помещений. Благо было куда рассовывать оставшихся горемык.

О начальнике вообще ходили легенды, как я понял. Будто бы он был опером и сам когдато сидел по подлянке, но потом разобрались и несправедливо обиженного восстановили в правах и звании. Однако, на прежнее место его не взяли, а предложили административную работу. Так он стал начальником тюрьмы. Зэки и кандидаты на зону, обретающиеся в этой каталажке, относились к нему как к отцу родному. Он делал все возможное, чтобы облегчить участь заключенных, всеми правдами и неправдами добывая для тюремной больнички лекарства и для кухни продукты. Надзиратели были вежливы, рукоприкладство исключалось, карцер обычно пустовал, а свидания с родными и близкими давали гораздо чаще, нежели в других заведениях подобного профиля.

Но мне не мог помочь даже этот прекрасный человек. Ничем. Я влип по крупному. Меня взяли с меченным стволом. На рукоятке "макарова" действительно не оказалось моих отпечатков, однако этот тонкий лучик света в мрачном царстве, куда я попал благодаря своенравной Тихе – богине случая и судьбы, общей безрадостной картины не менял. Мне шили заказное убийство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Дело оставалось за малым: собрать железный фактаж и задокументировать. Это чтобы я на суде не очень брыкался. А в идеальном варианте повесить на меня еще несколько "глухарей" – нераскрытых убийств из той же серии. На киллера я тяну на все сто: холост, веду замкнутый образ жизни (женщины не в счет), часто бываю в командировках, прошел "горячие" точки, а значит имею боевой опыт и соответствующую выучку… Кандидатура на наемного убийцу просто сногсшибательная. Представляю, как отреагирует наш отдел снабжения, когда до моих коллег дойдет такая новость…

Я сидел уже третьи сутки. Можаев почему-то не торопился вызывать меня на очередной допрос и я изнывал от скуки и безделья, погруженный в безрадостные мысли. Товарищи по несчастью – их было четверо – болтали о чем ни попадя. Удивительно, как быстро нивелируются в тюрьме человеческие личности. И аристократ духа, и бандит, и бомж, попав за решетку, начинают говорить и думать совершенно одинаково. Процесс адаптации до бордюрного уровня происходит прямо на глазах. Тюрьма имеет свои законы, свой язык и свой образ мышления. Академик от литературы уже через месяц после внедрения в эту обитель порока спускается со своих заоблачных высот на грешную землю и начинает ботать по фене[4] как старый шаромыжник.

Конечно, нынешняя тюрьма не совсем та, что была когда-то, при царе Горохе. А точнее, во времена культа личности и ранее. Блатной жаргон основательно подзабыт даже ворами "в законе". Однако общий примитивизм суждений, косноязычная речь и дебильные мечтания (типа – эх, пройти бы сквозь стены! эх, стать бы человеком-невидимкой! эх, мне бы чемодан баксов – и за бугор!) настолько одинаковы у разных и по образованию, и по былому общественному положению индивидуумов, что можно говорить о тюрьме как о явлении в жизни страны, о неком институте искривленной личности, который не выдает дипломы, но нивелирует интеллекты, приводя их к общему знаменателю. Хотя бы потому, что по статистике (если я не ошибаюсь) каждый десятый совершеннолетний гражданин нашей бывшей "могучей и неделимой" попробовал "прелестей" исправительной системы.

А в нынешних реалиях первой стадии капитализма (политически неграмотным следует почитать, например, Карла Маркса) это только начало бесконечно длинной очереди.

Потому я тоже слушал, внимал и учился. На ходу. Кто знает, сколько мне придется здесь торчать. Но самым скверным оказалось то, что за стенами ИВС у меня не было ни одной родной души. Потому на передачи с воли я рассчитывать не мог и должен был насыщаться тем, что дадут в установленном порядке. А давали не густо. И не жирно.

Правда, все было приготовлено с душой. Это уже постарался начальник ИВС, зорко и постоянно следивший за качеством и количеством пищи, которая попадала на раздачу. -… А он говорит – вали отсюда! А я говорю – это мой дом. А он говорит – был. А я говорю – как это был? я здесь прописан. А он говорит – я женился на твоей бывшей жене. А я говорю – она не бывшая, она моя, и согласие на развод я ей не давал. А потому дергай, козел, отсюда, пока трамваи ходят. А он меня за грудки. Ну я и… этим… кухонным ножом… длинный такой… А чего он, сука, детей моих травмирует! Бля!.. Я отец!

Мужика зовут Антоний. Ни дать, ни взять – Антоний! Истинный римлянин с нордическим характером. Зарезал хахаля своей жены, ждет суда. Худой, благообразный, со светлой бородкой клином – хоть иконы с него пиши. Он и подвизался в какой-то секте, из-за чего у Антония возник семейный конфликт с разладом. Его речь густо уснащена сленгом. Это уже благоприобретенное в тюрьме. Время от времени Антония зашкаливает и тогда он возвращается в свое привычное состояние и начинает вещать – говорит очень грамотно, без грязи, проникновенно и красиво. Чувствуется неплохое образование и даже ум.

Правда, тронутый не то шизофренией, не то сектантскими заморочками.

– Ну и дурень, – басит его собеседник, степенный и кряжистый, как столетний дуб, Колодяжный, хохол, "гость" из-за низкого бугра, за которым расположена братская Украина. – Теперь тебе хана, а твоя баба еще не одного найдет. Всех кобелей не перебьешь. Если у бабы течка, ее не удержишь и в тюрьме, за высокими стенами. Слыхал, на втором этаже одна забеременела? А она под следствием уже почти год. Ветром надуло… хэ-хэ… Хочет под очередную амнистию попасть, бля…

Колодяжный приехал в Россию на заработки. И все было бы хорошо, но не повезло ему с хозяином. Колодяжный с бригадой срубил этому новому русскому дачу и даже деньги получил – как он рассказывал, по пять штук "зеленью" на каждого. А после, усадив счастливых хохлов в автобус, чтобы отправить их на железнодорожную станцию, этот сукин сын позвонил кому надо и через час работяги остались не только без единой копейки, но и без вещей. Автобус остановили в чистом поле стриженные братки и обобрали его пассажиров до нитки.

Бедные украинцы потопали пехом в город, чтобы поискать там правду, а Колодяжного послали к бывшему хозяину за небольшим займом – чтобы не помереть с голодухи, пока найдут новый объект. Все-таки мужик свойский, считали работяги, гляди выручит.

Колодяжный приспел на сработанную его руками дачу в самый аккурат. Там как раз шел дележ награбленных денег между остановившими автобус бандитами и хозяиномнаводчиком. Колодяжный хорошо запомнил лица своих обидчиков, которые, кроме всего прочего, еще и пересчитали работягам ребра. А потому, долго не рассусоливая, достал из своей рабочей сумки личный топор, очень удобный в руке и острый словно бритва, и изрубил на куски всех, до кого дотянулся. То есть, отморозков в полном составе и своего непорядочного заказчика. Забрав баксы, он честно распределил их между товарищам (в том числе отдал и свои с наказом доставить семье), и пошел в милицию сдаваться.

– Мужики, вы чё мазуту гоните!? Да все бабы стервы, бля! Женщина – не человек. Это доказала наука, бля. Тебе, Антон, нужно было резать не того придурка, а свою половину, – вступил в разговор следующий сиделец – небольшого роста, дерганый и злой, словно потревоженное гнездо ос, Михрютка (так я называл его про себя; на самом деле имя сокамерника было Михаил или, если по-простому, как он любил, Миха). – Их вот где нужно держать, бля! – Он показал свой грязный жилистый кулак. – Чуть что не так – сразу по сопатке. Как шелковая будет, бля. А чужих мужиков и за километр не подпустит.

Михрютку повязали пьяным вдрызг, в полной отключке. Но про то ладно, с кем не бывает. Однако, если рядом с тобой находят труп, притом твоего приятеля и собутыльника, да еще и с отверткой под сердцем, а отвертка оказывается именной, с наборной ручкой из разноцветного плексигласа, и принадлежит тебе, то очень трудно доказать кому либо, что ты просто шел, споткнулся о лежавшее на дороге тело, и, ударившись головой о бордюр, потерял сознание. Тем более, если ты уже три срока оттянул, притом последний – за вооруженный грабеж.

Четвертый был молчун. За длинные часы, проведенные мною в камере, я услышал от него пять или шесть слов. Он был черен, как смоль, угрюм дальше некуда и неподвижен словно статуя Будды. У него и фамилия была под стать натуре – Черкес. За что конкретно его прокачивала уголовка, никто не знал. Известно было единственное – он тоже шел по "мокрой" статье. Короче говоря, компашка в нашей камере подобралась еще та…

Интересно, что удалось раскопать Можаеву? Я боялся об этом даже думать. Потому что…

Нет, вслух говорить не буду! Я человек не очень суеверный, но теперь, чтобы защитить свою шею от петли, которую вяжет мне капитан, придется уповать на все силы небесные и земные; даже на те, о которых вообще не имею никакого представления. Захочешь выжить, винтом завьешься.

Меня вызвали на допрос после завтрака. Никогда не думал, что команды конвоира будут так больно бить по нервам. "Встать! Руки за спину! На выход! Лицом к стене! Вперед!

Стоять! Лицом к стене!..". И все это резким противным голосом – точно так, как орет в шесть часов утра дежурный по роте самое ненавистное солдатам слово "Подъем!". Кто служил в армии, тот меня поймет…

Можаев даже не светится – сияет. Наверное, в предвкушении большой майорской звездочки на погонах. Как же, свершил небывалое в новой истории городского угрозыска – изловил наемного убийцу высокой "квалификации". Что твой Цезарь – пришел, увидел, победил. Не успел освоить новый кабинет – и такой сногсшибательный результат. С одной стороны мне его радость не нравится, а с другой воодушевляет – теперь капитан будет носиться со мной как дурак с писаной торбой. Чтобы ни один волос не упал с моей головы, не говоря уже о допросах с пристрастием, когда не только ребра трещат, но и мозги превращаются в желе. Ему нужно очень аккуратно и бережно довести дело до суда и почить на лаврах. В случае удачного финала Можаеву светит не только повышение в звании, но и новая, более солидная должность.

– Как спалось? – участливо спрашивает он, будто встретил старого приятеля-ипохондрика.

– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.

– Почему?

– Скажу, что плохо – доставлю вам радость. Скажу, что хорошо – по вашей просьбе меня могут перевести в другую камеру, еще более отвратительную, нежели та, в которой нахожусь. Потому разумнее будет просто придержать язык.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – лучисто улыбаясь, заявляет Можаев. – Надеюсь, поразмыслив, вы сделаете чистосердечное признание – и дело с концом. Всетаки в зоне сидеть гораздо лучше, нежели в тюрьме. Там хотя бы чистого воздуха и простора побольше.

Он называет меня на "вы". Без диктофона. Ого! Это называется мягко стелет, да жестко спать придется. Наслышаны мы про эти ментовские штучки. Не мытьем, так катаньем хочет взять. Мол, колись, Геша, и я отпущу все твои грехи. Архипастырь нашелся хренов… Не в чем мне признаваться, понял, мент!!! Эх, услышал бы кто-нибудь крик моей души…

– Вот я и сознаюсь, притом как на духу – чист я перед законом. Пистолет мне подкинули.

И наводку на меня дали вам с каким-то умыслом. Не так ли? А то с какой стати уголовный розыск держал бы мою квартиру на контроле несколько суток. Или вы проверяете всех экспедиторов "Алмаза" на вшивость? По просьбе санэпидемстанции?

– Ну, насчет пистолета – все так говорят. Это мне знакомо. А что касается наводки… здесь вы несколько преувеличиваете… (Нет, точно диктофон включен! Со скрытыми микрофонами. А иначе зачем бы Можаеву корчить из себя истинного джентльмена на госслужбе. Уж мне-то известно его истинное лицо…).

– Все гораздо сложнее и, в то же время, проще, чем вам представляется, – между тем продолжал капитан. – В криминалистике есть такая штука, которая называется фотороботом. Слыхали?

– Приходилось… – буркнул я, занятый своими мыслями; все, что он сейчас плел, мне было до лампочки.

– Нам удалось сотворить ваш портрет, благодаря которому вас опознали сознательные граждане. Так что вам ничего иного не остается, как признать свою вину в содеянном.

Неужто белокурая нимфа все-таки вполне конкретно заложила меня уголовке? Зачем!? И в качестве кого? Да, мне известны некоторые подробности убийства. Ладно, пусть не подробности, но хотя бы завязка конфликта, повлекшего за собой смерть Белоблоцкого.

Однако, втянуть в это темное дело горемычного любовника, едва не составившего компанию покойному мужу, – это черт знает что! Ни в какие ворота не лезет. А может случившееся в ту ночь вовсе не похоже на версию, которую я состряпал у себя в голове?

Если, например, сложить вместе фоторобот и найденный в моей квартире меченый пистолет, то это будет…

Это будет полный абзац для Чернова. Похоже, моя бывшая пассия в пиковом положении и срочно ищет осла, на которого можно свалить весь груз вины за изнасилование (ха-ха!), грабеж и убийство. Версия с посторонним убийцей не проходит – уж не знаю, по какой причине – и она решила указать для большей правдоподобности своих бредней на конкретное лицо. Почему на меня? Чего проще: уверен, что после заявления об изнасиловании белокурую стервятницу обследовали врачи, которые нашли кое-где коечто, принадлежащее насильнику – таких себе крохотных головастиков, чисто индивидуальных для каждого мужчины. Так что в случае поимки подозреваемого в убийстве стоит только взять у него анализы и сразу все станет ясно.

А ведь у нее точно есть помощники… Или помощник. (Собственно, как я и предполагал.) Очень хитрый сукин сын. Несмотря на то, что вдову охраняют два амбала (а может и больше), он как-то ухитряется входить с нею в контакт и согласовывать совместные действия. И если этот мерзавец сумел очень ловко сдать меня угрозыску, то я совершенно не сомневался, что он тщательно продумал и все остальное. Я почему-то не думаю, что этим подручным или подельником – как там его называть, является Юлия. Здесь чувствуется жесткая, даже жестокая мужская рука и холодный циничный ум. Что он (или они) придумал, остается только гадать. Ничего не поделаешь, придется ждать дальнейшего развития событий. Чтобы реагировать сообразуясь с ситуацией. И все равно мне пока до конца непонятна причина, по которой меня решили так крупно подставить.

– Контора пишет… – наконец изрек я затертое изречение, подходившее к ситуации как нельзя лучше.

– Пишет, – легко согласился Можаев. – На то она и контора. Ну, ладно, пора заканчивать разминку – вы любите КВН? нет? а я обожаю – и приступать к домашнему заданию. Смею надеяться, что я выполнил его на "отлично".

– Кто спорит… – пожал я плечами.

– Тогда пройдемте, гражданин хороший… – Быстро взглянув на часы, он показ мне на выход. – Тут недалеко.

– А как насчет рук?

– Не понял…

– Сразу видно, что вы не служили вертухаем.

– А-а… Руки за спиной держать не нужно. Я вам доверяю. Кроме того, из этого блока вам не вырваться даже если вы заполучите автомат с подствольным гранатометом. Сие здание строили в те времена, когда намеревались жить вечно. Тут стены в метр толщиной. На окнах кованые решетки, а двери… сейчас посмотрите сами, что они собой представляют.

Я посмотрел. Двери и впрямь впечатляли. Их можно было взять только фугасом. Но у меня и в мыслях не было сбежать из ИВС с таким "багажом" вменяемых мне в вину преступлений. Что ж я потом всю жизнь буду скрываться из-за какого-то хитровыдрюченного козла, втянувшего меня в смертельную комбинацию?

Меня привели в просторную длинную комнату, хорошо освещенную и без мебели. Там уже находилось четверо гавриков, примерно одного роста со мной и схожей комплекции.

Двое из них, как я сразу определил, были переодетыми ментами. Опознание, понял я, и покорно стал в шеренгу – вторым справа. Так меня поставил Можаев.

– Вам эта процедура понятна? – спросил он у меня, загадочно ухмыляясь. – Объяснять ничего не нужно?

– Чай, щи лаптем не хлебаем… Я иногда кино смотрю, даже детективы. Так что в этом вопросе немного подкован.

– Вот и ладушки… Все приготовились! – скомандовал капитан нашей группе. – Ведите себя естественно, спокойно, стойте неподвижно. – Он отворил дверь в коридор и крикнул: – Саркисов, давай!

Она не вошла – вплыла в помещение. Эта белокурая стерва будто специально оделась вызывающе ярко, и теперь смотрелась на фоне серых тюремных стен как свежая, только сорванная роза на запыленной надгробной плите. На ней была такая короткая юбка, что практически ничего не скрывала, и я услышал сдавленный вздох всей четверки подставных – мужик, он и в таких ситуациях мужик. А парням, которые стояли рядом со мной, было не более тридцати лет – самый расцвет мужской сексуальной зрелости.

Несмотря на то, что я был зол на нее до крайности, у меня в груди тоже что-то шевельнулось и едва не опустилось ниже пояса, чтобы не вовремя затеять там переполох.

Но тут я вспомнил по чьей вине торчу в этих гнусных стенах, и здравый смысл зарезал без ножа неожиданно возродившееся к жизни либидо – без сожалений и даже злорадствуя.

Можаев запрыгал вокруг нее козликом, изображая такую радость и почтение, что меня едва не стошнило. Подхалим чертов… Кроме капитана, нашей пятерки и белокурой ведьмы, в помещении находились старший лейтенант Саркисов (видимо, опер, помощник Можаева; этот был в форме), кто-то из тюремного начальства и плотный мужик в штатском.

– Посмотрите внимательно… – вещал торжественно Можаев, обращаясь к бывшей моей пассии.– Кто-нибудь из этих граждан вам знаком? Не торопитесь, подумайте…

Фули ей думать! Эта подруга уже давно все продумала. Однако, она хорошо держится, мельком подумал, стараясь поймать ее взгляд. Чтобы мысленно спросить: "Что же ты, сука, делаешь!?". А затем развить свою мысль: "Клянусь своим мужским достоинство, что все равно ваше змеиное гнездо я разворошу и вам головы оторву! Пся крев…".

Наконец наши глаза встретились. Это была удивительно длинная секунда. А может две, три, четыре… Не знаю. Однако я все-таки успел сказать ей многое. Совершенно безмолвно, но очень доходчиво. Она все поняла и без слов. И от того потока информации, что я выплеснул белокурой ведьме через свои глаза, она занервничала и побледнела.

Понимает кошка, чье сало съела… – подумал я не без злорадства. То ли еще будет. Погодь чуток, знойная женщина, мечта поэта…

Она свое решения не отменила. Да и не могла это сделать в принципе – поезд уже покинул станцию и мчался на всех парах. И остановить его можно было только улегшись на рельсы. Закулисный режиссер трагического спектакля по ходу действия превратился в стрелочника, который перевел стрелки моего состава даже не на запасной путь, а на узкоколейку, ведущую в пропасть. В этот момент я совсем не злился на белокурую шлюху; я просто до исступления желал встретиться с этим гениальным злодеемманипулятором, чтобы вырвать ему горло.

– Этот… – "Жертва" насилия попыталась указать на меня пальцем, но рука ее не послушалась; тогда она сделала это движением подбородка.

– Вы не ошиблись? – быстро спросил Можаев. – Повторяю еще раз – смотрите внимательно.

– Нет. Я не ошиблась. Это он. – Белокурая профурсетка говорила как робот, механически роняя в пространство слова, лишенные интонационной окраски.

– Кто – он? – напористо задал вопрос капитан.

– Тот мужчина, который… ну, тогда… – Она сделала вид, что смешалась; "безутешная" вдова так здорово сыграла роль несчастной целомудренной женщины, что даже я почти поверил.

– Смелее, смелее! – подбодрил ее Можаев.

– Он убил Додика… мужа… А меня… – Она нервно всхлипнула; как играет, как играет!? ну просто народная артистка.

– Продолжайте! И не бойтесь – он уже вас никогда не обидит. – Этот змей из угрозыска давил, жал, мял, лепил из свидетеля все, что хотел, и не только словами, но и всем своим видом.

– Он меня изнасиловал… – Эти было сказано шепотом, с опущенными долу глазами, которые полнились слезой.

Да, любая баба в притворстве даст сто очков форы мужчине. Факт. Ну, а эта – и все тысячу. С такой беспринципностью и вероломством ей самое место во внешней разведке.

Вторая Мата Хари.

– На первый раз достаточно. – Можаев посмотрел на человека в штатском и тот согласно кивнул ему в ответ. – Спасибо вам, – поблагодарил капитан добровольных помощников и все четверо покинули помещение, глядя на меня как на врага народа – как же, я посмел изнасиловать такое несравненное сокровище; тьху! все-таки, мужики – остолопы. – А вас я попрошу подождать, – вежливо обратился он к вдове усопшего рогоносца. – Саркисов, проводи даму…

– Ну как? – спросил Можаев у меня, когда мы остались втроем – я, он и мужик в штатском; скорее всего, следователь.

– Клевая телка, – ответил я совершенно невозмутимо.

– И это все, что ты можешь сказать?

Ну вот, опять он обращается ко мне на "ты". Теперь скажу я без протокола, чему нас учит семья и школа… М-да… Хорошие слова и вовремя выпущенные в свет одним гениальным бардом. Похоже, мой авторитет в глазах Можаева упал ниже бордюрного уровня. Дело, в общем, поправимое, но требует времени.

– Чушь собачья, – сказал я, улыбаясь. – И вы, такие опытные профессионалы, купились на байки этой шалавы как пацаны.

– Но-но! Не забывайся! – повысил голос капитан. – Игры закончились, Чернов. Тебя опознали. Все, ты приплыл. Отпираться бессмысленно. Знаешь, почему?

– А как же. Естественно, знаю. Пугаете больничкой. Анализы и все такое. Так ведь я и не отрицаю, что спал с нею. И именно в тот день, когда грохнули ее мужа. И даже почти в тот самый час.

– Наконец я слышу правду, – смягчился Можаев. – Отрадно. Теперь все пойдет как по маслу. И всем будет хорошо. Ты душу облегчишь, а мы примемся за другие дела. Их у нас предостаточно.

– Должен вас огорчить. С маслом вы немного загнули. Я сказал лишь то, что она была моей любовницей. Это факт. Но вот насчет того, что я грохнул ее муженька и ограбил подчистую, – увольте. Нужно быть просто идиотом, чтобы оставить в живых такого свидетеля как она. Это у вас у всех слюнки потекли при взгляде на ее бедра. А я этим добром был сыт по самое некуда. Хотя бы кто-нибудь из вашей конторы задумался: что за странная личность, этот бандит, – наворотил кучу страшных дел, а в конце повелся как дилетант? Словно в дешевом любовном романе – у злодея просто рука не поднялась на такой исключительно экзотический и красивый цветок. Бред сивой кобылы! Меня подставляют, капитан. Как последнего фраера подставляют.

– Не петушись, дружок. Экий ты шустрый. – Можаев ловко скрыл обеспокоенность, навеянную моим монологом. – Твои слова против железных фактов – ничто, пыль.

Согласись.

– Согласен. А вот тут вам и карты в руки. Много ли ума нужно, чтобы упрятать за решетку невинного и не имеющего никаких связей человека?

– Ну, во-первых, потерпевшая в живых осталась чудом. Она сумела вырваться из рук бандита и выскочить из квартиры. К счастью, он не смог ее догнать, так как в этот момент надевал брюки. Не так ли? – Капитан пронзил меня своим острым взглядом насквозь.

– Не ловите меня на мякине. Я не армянское радио, которому задали почти такой же вопрос: может ли мужик изнасиловать женщину на бегу? Помните, какой был ответ? Не может, потому что бежать с поднятой юбкой гораздо легче, нежели со спущенными штанами. Все объяснения этой двуличной особы шиты белыми нитками. Конечно, если не быть предвзятым. Давайте свое "во-вторых".

– Не хочу казаться примитивным, потому и не напоминаю, что здесь вопросы имеем право задавать только мы с коллегой. – Он кивком головы указал на молчаливого мужика в штатском; кто он такой, черт бы его побрал!? его присутствие меня нервирует. – Однако, я готов немного подискутировать. Тем более, что тема дискуссии не идет вразрез с основным руслом расследования.

– Я рад, – не удержался я от замечания. – Возможно, вы все-таки поймете, что я похож на убийцу точно в такой же мере, как белобрысый русак на китайца с длинной черной косой.

– Итак, второе. Я, конечно, не хочу умалять твои, пока неизвестны мне, достоинства, но, если судить по должности, которую ты занимаешь на заводе "Алмаз", то какой идиот и с какими дурацкими целями начнет комбинацию с подставкой? Кому нужен простой экспедитор, живущий в городе без года неделю? Ты что, босс местной мафии? Или прячущийся от правосудия подпольный миллионер? То-то, дружок. Твоя версия – лабуда.

Он все-таки нащупал самое слабое звено в моей обороне. И впрямь – кому я нужен? Ан, нет, на поверку получилось, что я оказался гвоздем программы. Вот только непонятно какой именно. А ведь капитан пока не знает и десятой доли моих похождений. То ли еще будет…

– Значит, она отрицает, что знала меня раньше? – спросил я, намеренно уводя разговор в несколько иное русло.

– Да. Отрицает. И я уверен, что говорит правду. – Можаев посмотрел на меня критическим взглядом и саркастически ухмыльнулся.

Интересно, неужто он мыслит себя красавчиком? А меня – уродом по имени Квазимодо?

Ну, блин, и петрушка… Я как-то не задумывался в чем состоит мужская красота и всегда считал себя вполне обычным, даже где-то стандартным представителем сильной половины человечества. Не лучше, но и не хуже других. Однако, я никогда не страдал и комплексом неполноценности, а потому кадрил телок, невзирая на все их прелести, что называется, с листа – походя. Бывали, конечно, случаи, когда у меня получался облом, но это не значило, что мне отказывали только записные красавицы. Скорее, наоборот, – отлуп устраивали самые обычные девчонки, которые ни в коей мере не уступали по своим душевным и иным качествам более смазливым подружкам.

– У меня есть свидетели, которые подтвердят факт моего знакомства в кафе с этой дамой за две недели до убийства, – сказал я, чеканя слова.

– Неужели? – Мне показалось, что Можаев несколько потускнел; как же, его версия начинает давать трещины…

– Запишите их имена и фамилии, а также номера рабочих телефонов. Это мои сотрудники.

Я имел ввиду Пал Семеныча и Кокошкину, которые были со мною в кафе тем злосчастным вечером, когда меня закадрила белокурая бестия. К сожалению, определить Севу Лычкова в свидетели я никак не мог – он до сих пор не объявился и даже не сообщил мне свои координаты.

Капитан записал. Не очень охотно. Да, мент, финал моего дела пока еще в очень густом тумане. И тебе придется не просто работать, а пахать. Потому что я буду драться за свою жизнь и свободу до последнего…

Глава 26. ДОПРОС

Допрос – штука тонкая. Можаев то насиловал меня (фигурально выражаясь) словно Бобик соседскую Жучку, выворачивая даже мои внутренности, то лизал как леденец на палочке, снимая языком тонкие, тающие во рту, слои, чтобы довести его до полной прозрачности.

Он был очень даже неглупым мужиком. Но своеобразным. Если бы сотрудники музея восковых фигур мадам Тюссо искали натурщика для создания в материале собирательного образа российского сыщика, то капитан Можаев был бы в самый раз. Как по внешним, так и по внутренним данным. Эдакая гремучая смесь ментовской морды, хама и циника с удивительно тонкой, чувствительной натурой, которой не чуждо прекрасное, возвышенное, и которой присущи даже такие высокие материи как человеколюбие и сострадательность. Удивительный тип. А для меня очень опасный… -… Расскажите, каким образом?.. – нудил Можаев одно и то же битый час.

Я вяло шевелил языком, повторяя сто раз сказанное. Капитан ловил меня на противоречиях. Это когда уставший донельзя допрашиваемый поневоле может сболтнуть лишнее. Ведь когда тебе задают сотни вопросов, да еще спецы своего дела, то если ты врешь, запутаться в собственных показаниях раз плюнуть.

– Ты упрям как сто ослов вместе, – сказал он в сердцах, когда выключил диктофон. – Чернов, будь благоразумен. Все улики и факты против тебя. Пистолет, из которого застрелили Белоблоцкого, нашли там, где ты квартируешь, – раз, потерпевшая тебя опознала – два, анализ твоей спермы соответствует на все сто процентов данным обследования изнасилованной мадам – три, ты приготовил себе отличное алиби, когда той ночью попал за драку в милицию, – четыре… Тем более, если верить показаниями остальных участников мордобития, свару тогда затеял именно Геннадий Чернов. Или Геша – так записано с их слов в протоколе. А это может означать только то, что ты намеревался грохнуть Белоблоцкого задолго до того злополучного вечера. Даже если у тебя и было свидание с женой убитого, как ты утверждаешь.

– Значит, вы не отбрасываете такой возможности?

– А это уже мои проблемы, – окрысился капитан. – Твое дело отвечать на вопросы.

Желательно честно. Кстати, я еще забыл про пятый пункт доказательств твоей виновности…

– Я знаю, какой именно.

– Интересно… – Можаев удивленно поднял брови. – Подскажи, если знаешь.

– Вы докопались до самой большой моей тайны. Я умею летать. Ведь проникнуть в квартиру Белоблоцкого с ее сейфовыми дверьми и этажностью можно только по воздуху.

– Не будь ты такой серьезной штучкой, Чернов, я бы заставил тебя эти шуточки выплевать изо рта вместе с твоими зубами. Ты не на именинах, а в следственном изоляторе. Не забывай об этом.

– Не обижайтесь, гражданин начальник. Вы меня сами вынуждаете дерзить. Я невиновен!

Готов в этом поклясться на Библии, на Коране… на чем угодно! Понимаю, что это у вас не катит, а потому я в отчаянии. Почему вы мне не верите!? Подумайте сами, мог ли я войти в квартиру Белоблоцкого бесшумно? Фирменные замки, сигнализация… Конечно, нет. А ведь так не делает ни один взломщик или бандит. Хозяин дома, не спит, вооружен пистолетом, рядом бодрствующая жена… Какого хрена я туда полез!? Чтобы ограбить квартиру и попутно изнасиловать женщину? С огромным риском нарваться на пулю? Но если у меня хватило ума открыть очень сложные замки, то это значит, что я профессионал высокого класса. А такие ассы никогда не идут на дело, не убедившись в отсутствии хозяев. Не так ли? Конечно, так! Ладно, допустим я киллер и Белоблоцкого мне "заказали". Тогда на кой ляд мне все эти сложности с замками, насилием, грабежом? Я бы его грохнул в каком-нибудь темном углу, может, в подъезде, без лишних свидетелей. И опять ваша версия дала трещину.

– Аплодировать твоей речи можно? – Можаев откровенно смеялся. – Нет, летать ты не умеешь. И на опытного вора-домушника не тянешь. А насчет киллера… Тут варианты просматриваются. Притом, вполне удобоваримые. Так вот, слушай: в своих показаниях вдова Белоблоцкого особо подчеркнула, что тебя впустил муж. Ты понял? Муж!

Наверное, вы были хорошо знакомы, может, дружили. Или у вас был общий подпольный бизнес. Похоже, вы что-то не поделили. Или действительно тебя завербовали конкуренты Белоблоцкого, зная ваши доверительные отношения, чтобы убрать его с дороги.

Вариантов – пруд пруди.

– Меня окружили… – Это я сказал тихо, с отчаянием. – Все, мне амбец…

– Вот потому я и предлагаю, чтобы не разводить бодягу, быстренько задокументировать твое признание – и мы расстанемся по доброму. У меня действительно много разных дел.

А тебе и впрямь будет легче тянуть срок не в сырых казематах, а на свежем воздухе. Там есть работа, а здесь от безделья можно взвыть. Ну как, добро?

– Я хочу услышать пятый пункт доказательств моей вины.

– Никаких проблем. Пожалуйста. Откуда у тебя столько денег? Притом, "зеленью"?

– Выиграл в казино. Надеюсь, свидетели моей удачи найдутся. Дату и время, когда случился такой фарт, я вам назову.

– Опять врешь. Ты просто сбагрил уворованные на квартире Белоблоцкого драгоценности.

Вот так, фартовый человек.

– Господи! – возопил я вне себя. – Проверьте, наконец, мои показания! И все станет на свои места.

– Уже проверили. – Улыбка у Можаева получилась тусклой, но многозначительной, а весь его облик источал коварство. – Пока не все, но многое. Сейчас ты в этом убедишься. – Он поднял телефонную трубку, набрал номер и, подождав, пока ему ответят, спросил: – Народ у тебя? Как прошла очная ставка? Понял… Понял… Да. Отлично! Давай их ко мне. Нет, по одному. Наш клиент любит порядок и последовательность… – Капитан оскалил зубы в мою сторону, изображая улыбку.

Я приготовился к самому худшему, но когда старлей Саркисов ввел в кабинет Пал Семеныча, у меня отлегло от души. Слава Богу! Сейчас доказательства моей вины, нагроможденные настырным Можаевым до небес, рассыплются словно карточный домик.

– Здравствуйте, Пал Семеныч! – воскликнул я радостно, пытаясь поймать ускользающий взгляд зам начальника отдела снабжения.

– Здравствуй, Чернов, – сухо ответил мой шеф и сел на предложенный Можаевым стул.

– Вам известен этот человек? – спросил его капитан, когда закончил кое-какие формальности.

– Да. Это наш экспедитор.

– Я не буду повторяться по всему комплексу ваших свидетельских показаний, которые изложены письменно. Мне нужно лишь одно… – Опер вынул из моего досье снимок "безутешной" вдовы, на котором она и впрямь была сфотографирована во всем черном и без обычных для нее побрякушек. – Вы только что были на очной ставке с этой женщиной… – Можаев показал фотографию Пал Семенычу. – Подследственный Чернов утверждает, что вам она известна. По его словам, вы видели эту женщину в кафе, когда в компании с другими сотрудниками обмывали премиальные Чернова, и можете подтвердить, что ваш подчиненный провожал ее домой. Я хочу услышать, так это или нет.

– Мне она незнакома, – ответил Пал Семеныч с отмороженным видом. – Сегодня я увидел ее впервые.

– Пал Семеныч!!! – возопил я в ужасе. – Что вы делаете!? Вы понимаете, что режете меня без ножа!? Мне шьют убийство! Вспомните, ради Бога!

– Не кричите, Чернов, – строго сказал капитан. – Мы не глухие. – Он снова перевел взгляд на зам начальника отдела снабжения. – Повторите, пожалуйста, еще раз. Не для меня, а для Чернова. До него с первого раза не доходит.

– Я не знаю эту женщину. – Пал Семеныч снова бросил в пространство, как выплюнул, уничтожающее меня на корню утверждение.

– Ах, Пал Семеныч, Пал Семеныч… – Я горестно покачал головой. – Вы губите безвинного человека. Неужто вас купили? Или запугали? Даже если это так, все равно вы берете большой грех на душу. Вы должны помнить эту белокурую ведьму. И помните. Не так ли?

Так! Но вам привязали язык. Уж не знаю чем. И я не думаю, что это сделали в угрозыске.

– Я был… очень пьян… Я ничего не помню!

Лицо Пал Семеныча пошло красными пятнами. Да-а, здорово мужика прижали…

Интересно, кто именно и как это выглядело? Ладно, пусть его… Вообще-то, Пал Семеныч никогда не был сволочью, но что поделаешь – обстоятельства. Собственная жизнь дороже какого-то там экспедитора. Я его понимал. Жена, дети, внуки, импортная машина, дача, кролики… Сад, взращенный собственноручно. В огороде клубника, договорился купить пасеку… Все путем. Безоблачная безмятежная старость, плавно перетекающая в вечный покой.

Саркисов отправил Пал Семеныча восвояси и привел Кокошкину. Люсинда, напуганная мрачными тюремными переходами и отнюдь не ароматными запахами, просто оцепенела.

Она бессмысленно хлопала ресницами, глядя то на меня, то на Можаева с видом курицы, которая сидит на гнезде и вот-вот снесется. Кокошкина пролепетала то же самое, что и Пал Семеныч. А я даже не стал взывать к ее совести. Мне все было ясно. Моих сослуживцев просто запугали. Притом, очень серьезные люди. А может вдобавок и денег подбросили – чтобы подсластить горькую пилюлю. Такие нынче времена…

– Ну и что ты теперь скажешь, Чернов? – спросил капитан, собирая разбросанные по столу бумаги.

– У меня очень сильный противник, – ответил я сумрачно. – С большими возможностями.

В том числе и финансового плана. Мне бы найти ответ на единственный вопрос, являющийся ключом ко всем этим нехорошим и таинственным явлениям – что ему от меня нужно?

– Вот именно, – подхватил с иронией Можаев. – Что нужно богатому и влиятельному человеку от такой ничтожно малой величины даже в городским масштабе как экспедитор завода "Алмаз"? Не хочу тебя унизить, обидеть, ты понимаешь, что я имею ввиду.

– Понимаю. И не обижаюсь. Все верно, так я и думаю. Но я очень хочу, чтобы вы мне доверяли. Чтобы мы вместе распутали эту головоломку. Потому что она не так проста, как видится с первого взгляда.

– Мы как раз к этому и подошли. Сотрудничество предполагает взаимное доверие. Не так ли? Так. Значит, ты должен быть со мной честен.

– Как и вы. – Быстро, одной фразой, обрисовал я и свое понимание проблемы.

– Кто против? Я – за… – Хитрый мент был наполнен иронией словно бокал, доверху наполненный шампанским – того и гляди пена пойдет через край; что у него на уме? не думаю, что добрые намерения по отношению к моей персоне, скорее наоборот. – У нас еще есть масса времени. – Он посмотрел на наручные часы. – А потому мы продолжим наши посиделки. Но несколько отойдем от главной темы наших дебатов.

– Мне все равно, – буркнул я обречено.

– Я так и предполагал. Приготовились, включили… – Он снова запустил свою шарманку – противно шуршащий старенький диктофон. – Гражданин Чернов, вы знакомы с неким Полосухиным?

Блин! Этот проныра добрался и до Тельняшки. Ну, все, приехали…

– Что-то не припоминаю…

– Я вам помогу. Это вор-домушник по кличке Тельняшка.

Отступать некуда. Вранье только усугубит мое положение. Ну, Можаев, ну, сукин сын!

Чтоб тебе…

– А-а… – протянул я и радостно закивал. – Знаю такого. Вспомнил.

– При каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

– При очень простых. Он лез ко мне в квартиру. Я застал его на горячем.

– И все?

– Дал ему по сопатке и отпустил.

– Почему не сдали Тельняшку в милицию?

– Он ничего не успел взять. И свидетелей не было. К тому же, если честно, я просто не захотел с вашим ведомством связываться. Все равно этого Тельняшку – или Полосухина – отпустили бы, а мне лишние хлопоты. На допросы ходить, всякие бумаги писать… Одним словом – маята.

– Вашу позицию патриотической никак не назовешь.

– Так я ведь и не рву перед народом рубаху на груди по такому поводу. Мне в депутаты не нужно. Действительно, с гражданской совестью у меня есть проблемы. Они образовались после Чечни. Там я маленько по госпиталям пошлялся – несколько дырок лишних получил… контузия и все такое прочее… В общем, после этих злоключений мой патриотизм как-то скукожился, усох, что ли.

И тут я впервые за все время нашего вынужденного знакомства увидел на лице Можаева смущение. Он нахмурился и опустил глаза на бумаги. Неужто его проняло упоминание о моем боевом прошлом и разбудило совесть? Чудеса.

– С Полосухиным понятно. Почти понятно – скажем так. Он был один? – Капитан ужалил меня острым взглядом.

Вопрос на засыпку. Я ждал его. И был готов отвечать. А куда денешься? Опер зажал меня в углу и методично добивал. И в моей защите оказались одни бреши. Так что, брат Геннадий, нокаут не за горами.

– Нет, не один. Второй сбежал.

– И это все, что вы можете о нем сказать?

– Тельняшка своего подельника почему-то мне не представил.

– И вы даже не знаете, как его зовут? – упрямо гнул свое Можаев.

– Его имя мне и впрямь неизвестно. Тельняшка назвал его Килей. Похоже, это кличка.

– Это уже ближе к истине… – Капитан сделал в бумагах какую-то пометку. – Больше вы с этим Килей не встречались?

– Да как-то не приходилось…

– Гражданин Чернов… – Капитан сказал это с такой укоризной, что мне стало стыдно. – А как же адресок его квартиры, который вы узнали у Полосухина? Неужто забыли?

– Адрес? Может быть Тельняшка мне что-то и говорил на этот счет… Точно не помню.

– Да, с памятью у вас и впрямь худо… – Можаев положил передо мною несколько фотографий. – Узнаете? Это дверь квартиры Кили, это снимки комнат, а это он сам, собственной персоной, с перерезанным горлом. Вы мою мысль улавливаете?

– Не очень.

– Придется показать вам еще один снимок. Эта бабуля – соседка Кили. И вы знаете, она вас опознала на фотографии, выбрав ее из двух десятков изображений других мужчин, как человека, приходившего к безвременно усопшему за несколько минут до его смерти. И потом сбежавшего через балкон, когда в квартиру Кили стучали сотрудники милиции, приехавшие по вызову. Что вы на это скажете?

– Ничего… – пожал я плечами. – Ничего конкретного. Да, я приходил к Киле. Чтобы узнать, кто навел его на мою квартиру и по какой причине. Вы присутствовали при обыске и сами видели, что у меня брать нечего. Ни у меня, ни у моей квартирной хозяйки.

– Но почему вы сбежали через балкон?

– Потому что квартира Кили была не заперта, а когда я зашел внутрь, то увидел картину, изображенную на ваших фотографиях. Я был в шоке. Сами понимаете, такое не часто увидишь. Может, по здравому размышлению я и заявил бы, куда нужно, о своей находке, но тут приехала милиция… В общем, я испугался. Вы лучше меня знаете ваши порядки.

Сначала меня бы начали бить, решив, что это я зарезал Килю, а потом… "Потом" уже случилось. Я сижу перед вами и доказываю, что не лысый.

Я понимал, что у Можаева в папке полно фотографий со следами моих рук и ног, оставленных мною в квартире Кили. Милицейские эксперты хлеб державный не зря едят.

Так что любое запирательство просто бессмысленно.

– Ну что же, кое-какая ясность намечается. Правда, есть одно маленькое "но". По-моему, мы с вами договаривались, что вы будете отвечать на мои вопросы правдиво. Было такое?

– Кто спорит… Было.

– Тогда почему вы пытались утаить, что встречались с Килей?

– Ни в коем случае! Ничего я не утаивал. Я видел только его труп. Разве это можно назвать встречей?

– Чернов, не нужно заниматься казуистикой, – досадливо поморщился Можаев. – Вопрос – ответ. Вот все, что от вас требуется.

– Нет проблем.

– Ладно, пока оставим Килю. Он подождет, ему уже спешить некуда. Возможно, вы говорите правду. Подчеркиваю – возможно. Но это еще нужно доказать, подтвердить фактами. Или добротными свидетельскими показаниями. Будем работать. А сейчас поговорим о другом убийстве – пардон, третьем! – в котором тоже просматривается ваш след.

– Извините, я вас не понимаю… О каких следах идет речь?

– Сейчас поймете. Главное не волнуйтесь. – Можаев вперил в меня мгновенно отяжелевший взгляд. – Скажите, вы знали Салова?

– А кто это? – Я недоумевал – мне действительно эта фамилия была неизвестна.

– В определенных кругах его звали Козырем.

Мне показалось, что лампочка под потолком (в кабинете, где меня допрашивали, было всего лишь небольшое окно, которое давало очень мало света) вдруг резко потускнела и от волнения я почувствовал внезапный приступ удушья. Черт возьми!!! Они вышли на Козыря! И связали другие убийства, приписываемые мне, со смертью водочного мафиозо!

Ах, как это некстати… Я думал, что у меня еще есть время. Похоже, белобрысый охранник опознал меня по фотографии – так же, как и бабуля, соседка Кили. Да, этот мент умеет работать… Но открывать карты до конца пока рано.

– Да или нет, Чернов! – Капитан повысил голос. – Повторяю вопрос…

– Не нужно, – перебил я Можаева. – Я вспомнил. Я не был с ним знаком, но встречаться приходилось. Однако, фамилию Салов я слышу впервые. Все называли его Козырем.

– Где происходили ваши встречи? И когда это было?

– Встреча. Это случилось в бильярдной. Она называется "Снукер"… – Я назвал дату и время, когда происходила игра с Козырем.

– Чем вы там занимались? Если беседовали, то на какие темы?

– А чем можно заниматься в бильярдной, как не гонять шары? Я выиграл у Козыря крупную сумму. В "Снукере" было много посетителей, они могут подтвердить. Кстати, и бармен тоже, – вспомнил я симпатичного парнишку, который отнесся ко мне очень доброжелательно. – А по поводу беседы… – Я хмуро осклабился. – Всего несколько ничего не значащих фраз, касающихся игры.

– Значит, до "Снукера" вы с Козырем не встречались?

– Не приходилось.

– А после?

– После чего?

– Не притворяйтесь глухим и туповатым. У вас еще были встречи? Прошу отвечать вполне определенно! Да или нет!

Знает или не знает? Знает или?.. Может, я ошибся насчет белобрысого? Может, никто ему мою фотографию не показывал? Да и с какой стати? В конце концов я не рецидивист и не вор "в законе". И даже не передовик производства, удостоенный медали или ордена и статьи с портретом в "Комсомольской правде". Так что моя известность не простирается дальше завода "Алмаз" и Гнилушек. А связать убийство Козыря со мной весьма трудно.

Можаев догадался? Тогда он просто гений. Тем более, что опер, пусть и старший, пусть и городского угрозыска, но все равно не может вести все дела об убийствах. Это просто нереально. А сыскари собранной информацией делятся очень неохотно. Не принято.

Любое дело такого рода закрыто для посторонних. Тогда что? Капитан берет меня на понт? Проверим. Расколоться я всегда успею.

– Не было никаких встреч! – отрезал я грубо.

– А мы договаривались отвечать правдиво… – Можаев смотрел на меня с сожалением.

– Что-то лишь я один упражняюсь в правдивых откровениях. Может быть пора нам уравновесить наши позиции?

– Согласен. Но не раньше чем вы ответите на мой последний вопрос. Мы оба устали…

– Валяйте… – Я начал злиться. – Кто платит, тот и заказывает музыку. Я человек маленький, а теперь еще и подневольный.

– Ну зачем так…

– А как?

– Только один ответ на последний вопрос. Коль вы согласились… – Капитан нагнулся над столом и хищно прищурился. – Зачем вы убили Козыря?

Приехали… Можаеву известно, что в день убийства Салова-Козыря я имел неосторожность искать с ним рандеву. И нашел. На свою голову. Впрочем, мне бы не хотелось ее поменять на другую, с лишней дыркой, как у Козыря… И что мне теперь говорить? Запираться? Бессмысленно. Белобрысый… Эх, нужно было его тогда грохнуть!

И дело с концом. На него давно петля намылена. Но что мне делать, что делать!?

Рассказать правду? Кто в нее поверит, в мою правду? Кто!?

– Я его не убивал…

Мои слова прозвучали очень неубедительно.

– Лжете! – громыхнул капитан. – Вас опознали. Понимаете – опознали! Вы проникли на территорию пищевкусовой фабрики, оглушили охранника и застрелили Салова. Все.

Точка. Круг замкнулся. Вы замешаны в трех убийствах! Не много ли для обычного экспедитора отдела снабжения? Молчите?

Мне и впрямь нечего было сказать. Я находился в западне. Положение настолько безвыходное, что даже не хотелось об этом думать.

Финита ля комедиа.

Глава 27. НЕОЖИДАННОСТЬ

Как хорошо быть свободным! Это до конца понимаешь только тогда, когда тебя посадят в каменный мешок с решетками на окнах. Все тяготы вольной жизни, приходящие на ум в тюрьме во время воспоминаний о прожитых годах, кажутся настолько несерьезными, даже смешными, что поневоле начинаешь думать о них с тоской и жаждой испытать эти неприятные моменты вновь.

Я не был исключением. Конечно, я не предавался бесплодным мечтаниям, все-таки у меня весьма прагматичный склад ума, но кое о чем задумался.

Что-то в моих приключениях было не так. Мне это приходило в голову и раньше, но я както не придал такому важному факту должного значения. Меня насаживали на кукан по тщательно разработанному плану, и тем не менее в нем имелись существенные изъяны.

Например, не связывались концы с концами. Что, если судить по результатам поистине иезуитских выдумок, было вовсе непохоже на закулисного кукловода, умного и хитрого как библейский змей-искуситель. Сейчас мне начало казаться, что против меня действуют две команды. Иногда их цели совпадали и тогда мне становилось совсем худо, а временами шли вразрез и в эти моменты я успевал спрыгнуть с колесницы, несущейся прямо в ад. Впрочем, я мог и ошибаться в своих предположениях.

Но это становилось просто интересно. Естественно, не будь я на тюремных харчах, а в каком-нибудь кабинете с личной охраной, чтобы мне никто не мешал и чтобы можно было спокойно, за чашкой хорошего кофе, проанализировать хитросплетение ситуаций и проблем. Ну, а сейчас мне нужно было следовать известной поговорке: не до жиру, быть бы живу. Можаев прессовал меня будь здоров. Я совершенно не сомневался, что он прокачивает экспедитора завода "Алмаз" Геннадия Чернова по всем направлениям и каналам. Настырный, чертяка…

В камере прибавление. К нам подселились двое стриженных – молодые и тупые быки. Они попытались было качать права – как же, кого-то замочили невзначай; крутизна. Но Колодяжный быстро растолковал им почем фунт лиха, посшибав рога. Теперь эти пацаны были у Михрютки на побегушках. Он казался им самым настоящим паханом. Старожилы камеры (в том числе и я) лишь посмеивались беззлобно, когда Михрютка учил здоровенных лбов уму-разуму. И тюремным обычаям.

По воскресным дням у нас выходной. Так же, как у следователей или сотрудников угрозыска, продолжающих копаться в нашем грязном белье. Нас даже водят в тюремную баню. Она совсем крохотная, но пар дает – будь здоров. Баня тоже одна из причуд начальника тюрьмы. Никто его не обязывал делать парную, обшивать ее деревом, обкладывать стены душевых плиткой, ставить новые краны и смесители, а уж тем более никому из вышестоящего начальства не могло прийти в голову дать указание поить подследственных после бани чаем, настоянным на целебных травах. Что ж, бывают и в таких местах, как ИВС, и на таких должностях, как хозяин кичи, душевные люди.

До чего приятно валяться на койке после парилки! Тело расслаблено, в легких все еще витает запах распаренной древесины, а мысли такие светлые, такие голубые – словно цветущий лен на солнечном пригорке. Кажется, что не только грязь сошла с тела, но и растворились тяжеленные вериги, гнущие тебя до самого пола на протяжении всей недели. Лепота…

Меня захомутали после обеда. В этот день мы кушали сытно. Стриженным бычкам пришла передача с воли, и Михрютка своей царственной рукой метнул ее на общий стол, пропустив мимо ушей протестующий лепет своих стажеров-шнурков. Все верно – каждому овощу в тюряге свое место. Это я уже начал думать как зэк со стажем.

– Чернов, на выход! – Вертухай почему-то был злой и орал словно оглашенный. – С вещами.

Мы недоуменно переглянулись. Что еще за номера? Меня куда-то переводят? Но почему в выходной день? Загадка. Спросить у надзирателя? Вряд ли он что-либо знает. Его дело подчиняться приказам, поменьше болтать и совсем ничего не думать. Начальству видней.

Мыслительный процесс на службе мешает вертухаю эффективно исполнять свои прямые обязанности. Потому их подбирают как цепных кобелей – по злобности. У злого и недалекого человека весь умственный потенциал расходуется на агрессивные импульсы.

Ему не до высоких материй, а потому страдания узников тюремщика совершенно не колышут.

С одной стороны это хорошо, а с другой – не очень. Потому что человека с такими задатками легко подкупить – мораль для него понятие весьма отвлеченное и эфемерное.

Все "левые" передачи с воли и обратно идут через надзирателей. Самые знаменитые побеги тоже совершались с их помощью. Однако, не будем судить этих людей чересчур строго. За редким исключением, они просто благодетели заключенных, отцы родные (и матери). Правда, чересчур строгие, а иногда и жестокие. Но без них тюрьма была бы земным адом. Еще страшнее чем сама человеческая жизнь. А так это просто специфическое общежитие со своими законами и порядками, своими ларьками и магазинчиками, стражами порядка и его злостными нарушителями, вечным квартирным вопросом, скукожившимся до койкоместа, спецпайками для элиты и свиным корытом для остальных. Все, как и должно быть. Вполне сносное общежитие, между прочим. Если полностью абстрагироваться от окружающей действительности.

– Ну, ты это, не забывай нас… – Колодяжный с чувством потряс мне правицу.

– Держи хвост пистолетов, Черный! Жизнь, она такая штука… бля!

Это уже Михрютка. Он переименовал меня в Черного. Так что теперь у меня появилась кликуха. Знал бы он, как я зову его в мыслях…

– Геша, вдруг освободишься, загляни к моей жене… и детям… – шепчет взволнованный и какой-то потерянный Антоний. – Адрес запомнил?

– Не переживай зазря, все сделаю, я ведь обещал. Лишь бы вырваться на волю. Бывай…

Почему-то с тревожным чувством я покидаю уже обжитую камеру. Вещей у меня всего ничего – носовой платок и расческа – так что тяжелым сидором я не обременен.

Оглянувшись на пороге, я увидел задумчивые, грустные лица моих товарищей по несчастью. Странно, вроде они и "мокрушники", но я совсем не чувствую к ним никакого неприятия. Скорее, наоборот.

Спецмашина (или "воронок") уже под парами. "Браслеты" на запястья, один конвоир в кабину, двое других – вместе со мной. Серьезное сопровождение. Такое впечатление, что меня причислили к серийным убийцам. Это воодушевляет. Но куда мы едем? Я попытался завязать разговор со своими стражами, но они молчаливее монахов-капуцинов. Потому я заткнулся и начал размышлять. А что оставалось делать?

Однако, долго предаваться мыслеблудием мне не позволили. И вовсе не мои безмолвные попки. Машина резко затормозила, да так, что нас бросило к кабине, затем раздались выстрелы и крики. Ошеломленные сопровождающие схватились за оружие, но тут дверь "воронка" распахнулась и автоматная очередь сотворила внутри железного ящика гулкое, рвущее барабанные перепонки, эхо. Наученный горьким житейским опытом, я сразу же, едва началась стрельба, упал на пол фургона, а вот конвоиры не сообразили как им вести себя в такой ситуации. Так их и срезали свинцовым серпом в полный рост.

Может ли крохотный камешек помешать чемпиону мира по бегу на длинные дистанции поставить еще один рекорд? Запросто. Если попадет в беговые туфли. Вот такая беда, похоже, сейчас и случилась. Какая-то мелочь, крохотная ошибка – нет, даже не ошибка, а недоразумение испортило всю игру. Которую планировали большие умы, высокооплачиваемые аналитики "конторы", кандидаты и даже доктора всяческих наук.

Противник просто не мог совершить такую глупость, пустив в дело примитивных варягов, разгуливающими по городу с автоматами наперевес. Тогда кто этот "камешек" и что ему нужно? Впрочем, кто бы он ни был, ему не позавидуешь. Он попал в жернова, откуда можно выйти только превратившись в пыль.

Я лежал, словно дохлый краб, даже лапками не шевелил – притворялся, что тоже схлопотал пулю. В голове было пусто как в космосе до начала мироздания. И только одна подлая мыслишка больно шпыняла в мозжечок: а ведь это по твою душу, Чернов, пришли крутые парни, не побоявшиеся пустить в ход оружие средь бела дня и вдобавок на улицах города. Я пытался эту мысль задавить в зародыше – чтобы никто ее не подслушал; ведь не секрет, что если долго о чем-то плохом думать, то оно обязательно сбудется. Но нехорошая мысль упрямо скреблась в разные уголки сознания и отравляла едва пробивающийся сквозь болотную тину безысходности тоненький и чистый ручеек надежды.

Меня буквально вышвырнули из фургона. Но упасть на мостовую не дали – подхватили под руки и запихнули в "девятку" с затемненными стеклами. Едва я оказался на заднем сидении, взревел мотор и машина рванула с места со скоростью сразу под сто километров.

Я не видел, куда мы мчимся, потому что лежал под ногами у двух здоровенных быков.

Один из них наступил каблуком мне на ухо, но я стоически терпел эти неудобства.

Главное, я пока жив. И этого до поры до времени достаточно.

Мои похитители сменили тачку. Где-то на задворках. Теперь я лежал в багажнике "мазды" почти в полном комфорте. Конечно, по сравнению с той узкой щелью, что между передним и задним сидениями "девятки". Какое-то время мы ехали по асфальту, а затем свернули на грунтовку. Примерно через час после начала этого странного "путешествия" машина остановилась и меня бесцеремонно вытащили из салона.

Я быстро осмотрелся. Вокруг таинственно шумел лес. "Мазда" стояла у крыльца трехэтажного коттеджа, построенного в псевдорусском стиле с резными наличниками на окнах и флюгером в виде сказочного петушка на крыше. Участок, куда меня привезли, был скрыт за высоким деревянным забором, а возле ворот прохаживался мужик, который держал на поводках трех здоровенных псов, по-моему, ротвейлеров, которые злобно скалили на меня внушительные клыки. Да, это сторожа не чета тюремным. Их не подкупишь. Так что если вдруг когда-нибудь придется сваливать отсюда без согласия босса, хозяина коттеджа, то нужно будет рассчитывать только на резвость своих ног и на удачу.

Меня водворили в подвал. Он вовсе не показался мне казематом – хотя бы потому, что в нем стояли бочки с вином. Примерно через час мужик, управлявшийся с собаками, принес поесть: отварное мясо, белый хлеб, соленые огурцы, горчицу и бутылку "пепси". Я не стал изображать из себя буку и съел все, что дали. Похоже, сегодня мне везет хотя бы по части жратвы. Так подумал я, устраиваясь поудобней на охапке соломы, которую нашел в углу.

Что ж, пришла пора собирать камни. А то их столько набросали, что под ними земли не видно. Зачем меня похитили? И кто? То, что это очень серьезные люди, я не сомневался ни на миг. Завалить охрану (трех человек плюс водителя!), выкрасть подследственного, вовремя смыться из города – на такое способна только мощная, хорошо информированная и оснащенная всем необходимым организация. Какие цели она преследует? Зачем им нужен какой-то экспедитор отдела снабжения, пусть и с клеймом наемного убийцы, которое мылится поставить на него уголовка!?

Вопросов было так много, что у меня разболелась голова. Этого еще не хватало…

Последствия контузии. А ведь ты уже почти ветеран, Чернов. Черт возьми! Как быстро уходит молодость. Не переживай, брат Геша, до старости с ее болячками тебе точно не дожить. Отсюда ты можешь выйти только с билетом в одну сторону. В ту самую. Таких свидетелей, как я, в живых не оставляют. Потому лучше устройся поудобнее и усни, клиент. Впереди тебя ждут много разных, самых невероятных, открытий. И чтобы их переварить, нужна уйма сил и энергии…

Я проспал до вечера. В подвале, не имеющем окон, трудно следить за временем – а часов у меня не было – но все равно какое-то шестое, седьмое или двадцать седьмое чувство подсказывало мне, что на улице уже темень и что натикало не менее восьми вечера.

Проснулся я бодрым, хорошо отдохнувшим, хотя обстановка, в общем-то, не располагала к приятному времяпровождению. Но тюремные будни успели настроить мой организм на свой лад, а потому даже самое худшее, что только могло со мной случиться, в этом каменном мешке воспринималось не так остро.

Спустя полчаса (примерно) после побудки громыхнул засов и в подвал спустились двое, по виду быки. Они освободили мои руки от "браслетов" – меня как привезли в наручниках, так и бросили в них, не снимая, в подвал – и я потопал на второй этаж, ощущая на затылке дыхание здоровенных лбов.

Комната, куда меня привели, была кабинетом. Богато обставленным кабинетом. Лишь огромный письменный стол тянул как минимум тысяч на десять "зеленью". А может и больше. Он был инкрустирован ценными породами дерева. Но меня поразило не убранство кабинета. Одна из стен помещения – наружная – была полностью стеклянной.

Это огромное окно не имело даже обычных переплетов. Просто откуда-то (скорее всего, из-за рубежа) привезли большой лист стекла и вмонтировали в кирпичную кладку. И это стекло было бронированным.

Я остался один. А куда денешься из этой дорогой клетки? Лишь большой камин внушал некоторые надежды и то если его труба не перегорожена стальными прутьями. Я, конечно, не был тонким, звонким и прозрачным, но если нужно будет спасать собственную жизнь, то, чтобы пролезть в дымоход, превращусь в ужа, даже если для этого мне придется потерять свою шкуру.

Мужчина, который вошел в кабинет, был настоящим барином. Таким я себе его и представлял, начитавшись в свое время книжек пролетарских писателей: холеным, вальяжным, руки в перстнях, глаза холодные и циничные, выражение лица брезгливое, походка солидная, хозяйская. Не глядя на меня, он прошел за стол и уселся в солидное кожаное кресло с позолоченными (а может и золотыми) львиными головами на подлокотниках.

– Нуте-с, – сказал он буднично, без предисловий, – что мы имеем?

Его почти прозрачные светло-серые глаза осматривали меня с минуту словно какоенибудь редкое животное, привезенное с берегов Амазонки.

– Ничего особенного, – резюмировал барин результаты смотрин. – Криминальный тип.

Обычное явление современности.

Вот гнида! Записал меня в бандиты! Чтоб тебе лопнуть, хмырь закормленный. Эти слова как повисли на кончике моего языка, так там и остались. Наученный горьким опытом, я уже знал, что длинный язык сокращает путь к могиле. А потому я лишь изобразил обиженную мину и опустил голову, чтобы не надерзить барину нехорошим взглядом.

– Ты не стой, садись, – обратился он к кому-то невидимому, видимо, вошедшему позже и вставшему у меня за спиной.

Я даже не услышал, когда и откуда этот невидимка появился в помещении. Его выдало лишь легкое движение воздуха, на которое я обратил внимание только из-за чрезмерного нервного напряжения, охватившего меня едва я переступил порог этого шикарного кабинета.

Он сел справа от меня, чуть сзади. Поскольку мне никто не приказывал стать истуканом, я повернул голову и посмотрел на новое действующее лицо постановки, пока не имеющей статуса; скорее всего, это будет драма или трагедия – для меня.

Мужик-"невидимка" не понравился мне сразу. Это был убийца, садист и так далее.

Короче говоря, заплечных дел мастер. Профессионал. В свое время я на таких насмотрелся. Как с близкого расстояния, во время дружеских междусобойчиков, так и через бруствер окопа в прицел снайперской винтовки. С виду он был неказист, сухощав, востронос, но его совершенно неподвижные оловянные зенки выдавали в нем патологического убийцу. Этот сукин сын смотрел на меня искоса, ничего не выражающим взглядом – как на пустое место. Лет ему набежало чуть больше, чем мне. Может, тридцать с небольшим. Его руки были когда-то обожжены, и теперь страшные рубцы и тонкая, почти прозрачная кожа вызывали нехорошее чувство, похожее на неприятие смешанное с отвращением.

– Фамилия? – отрывисто спросил барин.

– Чья? – Я хлопал ресницами с глупым видом; лучше быть живым недоумком, нежели мертвым умником.

– Твоя, – с нажимом сказал хозяин кабинета.

– Гена я, Чернов, – сказал я торопливо; и добавил: – Александрович… гы…

– Значит, парни не ошиблись… – Барин задумчиво покивал начинающей седеть головой. – Пришла пора, Чернов, познакомиться с тобой поближе. Что скажешь?

– Вы начальник, вам видней… – пожал я плечами с обреченным видом.

– Это ты в яблочко попал. Ну, ладно, времени у нас не так много, а потому сразу начнем с главного. Тебя не удивляет место, в которое ты попал?

– Я уже привык… что меня хватают за здорово живешь и запихивают куда ни попадя.

– Хорош гусь… – Хозяин кабинета коротко хохотнул. – Ты, оказывается, фаталист. Я вижу, тебя не волнует даже то, что застрелили твоих дружков.

– Не понял… Это когда? И где? И вообще – у меня нету никаких дружков.

– А ты оказывается лгунишка. – Барин явно был в хорошем расположении духа. – А те мужики, которые похитили тебя из тюрьмы?

– Похитили!? – Теперь я изумился совершенно искренне. – Нет, вы ошибаетесь! Меня перевозили, скорее всего, из ИВС в настоящую тюрьму.

– Почему так думаешь?

– Это тайна следствия… но не для вас. Я скажу честно. Меня приняли за наемного убийцу.

Вы представляете!? Это не лезет ни в какие ворота. Менты шьют мне дело.

– Вон даже как… – Барин явно веселился. – Это же нужно, совершенно невинного человека сажают в следственный изолятор…

– Вам смешно, а мне совсем не до смеха. – Я обиженно надулся.

– Ну ты клоун… – Хозяин кабинета резко посерьезнел, и сквозь холеную маску добряка вдруг проглянул кровожадный хищник, который сожрет кого хочешь не задумываясь. – Ладно, поболтали на отвлеченные темя – и будет. Так вот, "воронок", в котором тебя везли, сварганенный неизвестно кем и где, номера на нем поддельные, а охранники не имеют никакого отношения ни к милиции, ни к внутренним войскам. Хорошо компот?

Что скажешь?

Я лишь беспомощно развел руками. Мне и самому очень хотелось бы знать, кто обо мне так беспокоится. Ну такие заботливые люди, такие заботливые…

– А с ним придется повозиться… – Барин обращался к хмырю, сидевшему возле меня. – Ты как думаешь, Кот?

Тот молча посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. И согласно кивнул. Вот зараза! Ну и нюх у него… Профи.

– Вот что, хохмач, ответь всего на один вопрос. Положительный ответ – и ты свободен. В противном случае можешь недосчитаться некоторых выступающих частей своего тела.

Идет?

– С ума сойти… – Я довольно натурально сыграл страх. – В-вы… вы что!? Какие вопросы!?

Я ничего не знаю и никого не убивал!!!

– Мне плевать, кого ты там завалил. Это твои дела. И ментов – если они получат тебя обратно. Я хочу знать единственное: куда ты девал бронированный кейс, который украл у Белоблоцкого?

– У Бело?.. – Мой язык вдруг стал деревянным. – Кейс!?

– Не притворяйся непонятливым. Да, кейс. Английский, изготовленный по спецзаказу. Из титана. И обтянут коричневой кожей. Замки как цифровые, так и под специальный ключ.

С виду совершенно обычный. Похожие внешне продаются в любом магазине. А вот содержимое… – Он смотрел на меня как кобра, готовая к броску. – Вспомнил?

– Что я должен вспомнить?

– Кейс, черт тебя дери! – повысил голос барин. – Ты куда его девал, скотина?!

– Послушайте, здесь какая-то ошибка. Вы принимаете меня за кого-то другого. Я никогда не видел бронированного кейса. Тем более, английского, коричневой кожи и с хитрыми замками.

– Хочешь меня уверить, что никогда не был и в квартире Белоблоцкого?

– Ну, как вам сказать…

– А вот так и скажи. В упор. И честно.

– В квартире бывать приходилось… – Я изобразил смущение и замялся.

– Ну-ну!

– Но кейсов я не искал. Я там… ну, вы понимаете…

– Не совсем. Говори яснее.

– Я занимался любовью. С женой Белоблоцкого…

– Это мы знаем. Все городские газеты об этом писали. И не только. Твоя "слава" по части принудительного секса дошла даже до столицы.

– Почему принудительного? Мы по согласию…

– Вот только не нужно нам ля-ля. Ты забрался в квартиру Белоблоцкого, его самого грохнул, жену изнасиловал, а кейс уволок.

– Да не знаю я никакого кейса!!! – возопил я в натуральном отчаянии.

– А в нем, между прочим, – продолжал барин, не обращая ни малейшего внимания на мои мартышечьи ужимки, – лежали бриллианты общей стоимостью в сорок миллионов долларов. Где они, козел!?

Над моей головой будто гром грянул. Я онемел от дикого изумления. Бриллианты! В кейсе! На сорок миллионов! Долларов!? Твою мать… И только теперь до меня дошло, что за катавасия идет вокруг откинувшего копыта рогоносца. Да за такие бабки братва замочит полгорода. Ну, блин, и картина… Репина. "Приплыли", называется…

– Говори! Шутки закончились. Куда девал кейс с бриллиантами!? Молчишь? Язык отсох?

Мы сейчас тебе его нарастим. Кот! Займись клиентом.

– Погодите! – вскричал я не своим голосом. – Давайте здраво разберемся. Попади мне в руки такое богатство, разве я торчал бы в городе почти два месяца? Ни фига подобного!

Рванул бы отсюда когти уже на следующий день после убийства. Пусть и не за бугор, но подальше – это точно. Что я здесь забыл?

– С виду логично, но смущает один очень важный момент.

– Какой именно?

– Тебя, мудак, опознала жена Белоблоцкого! Которую ты трахнул мимоходом, перед тем как забрать кейс. Что ты теперь скажешь?

– Да лжет эта сука, лжет! Это она меня две недели насиловала, а не я ее в тот злосчастный вечер. Вы лучше спросите как было дело, без наездов, и я вам все расскажу. Как на духу.

Мне скрывать нечего.

– Ну давай, почеши нам уши. – Хозяин кабинета злобно ухмыльнулся. – Только не очень долго.

– Между прочим, то, что она опознала меня как убийцу и насильника, а я не сбежал куда подальше, говорит в мою пользу. Только круглый идиот будет светить своей рожей по городу такое длительное время, когда она известна всем ментам и когда у него в руках целое состояние.

– Ты мели языком только по существу вопроса. Все лирические отступления и домыслы оставь на потом.

– Это я к слову…

Я рассказал им все как было: о своих акробатических этюдах на балконе, об одежде, которая, кстати, исчезла неизвестно куда, о скандале, который закончился выстрелами, о том как я голым вышивал по городу, а затем забрел на огонек к Скокову… Единственным, про что я умолчал, было описание некоторых моментов из моих подвигов на тернистой ниве скалолазания – мне пришлось соврать, что жильцы квартиры на седьмом этаже, через которую я вышел на лестничную площадку, в этот момент спали. Мне до смерти не хотелось – несмотря ни на что – вмешивать Юлию в разборку с драгоценным кейсом даже косвенно.

– Складно щебечешь… – Барин задумался.

Он не был тупицей. Похоже, этот крутой и богатый мэн уловил в моих откровениях не просто намек на правду, а нечто гораздо большее. И теперь в сомнениях размышлял как ему дальше поступить. Мне была понятна его нерешительность. Ведь в этом "бриллиантовом" деле рога макнул не один человек, это и дураку понятно. За его спиной толпилась целая команда не менее крутых, чем он, новых русских. (Не исключено, что со старым коммунистическим душком). А значит ему нужно было все провернуть так, чтобы и бриллианты возвратить, и все следы уничтожить. Но только после того, как драгоценный груз окажется за бугром. Потому я для него пока представлял несомненную ценность, которую нельзя потерять ни под каким соусом. Если даже меня и будут пытать, то не очень сильно – из опасений, что я могу прежде времени откинуть копыта. Такой вывод меня радовал, однако не так сильно, как можно предположить. Хотя бы по той причине, что мне почему-то дорога каждая частичка моего тела.

– Ладно, отдыхай до утра. Завтра мы привезем эту ляльку сюда и сделаем вам очную ставку. Посмотрим как вы будете петь в два голоса. Кот! Его – в подвал. Потом позвонишь парням пусть привезут ее к десяти утра. – Он посмотрел на часы. – Сегодня я уже не успею потолковать с этой подругой.

Молчаливый холуй вытолкал меня из кабинета взашей и сдал тем же двум лбам, которые меня сюда доставили. Спустя какое-то время я снова лежал на своем соломенном ложе и пытался свести концы с концами – словно гадал по картам.

Как будто все выходило на то, что светят мне большие хлопоты при ранней дороге, которая ведет прямо в казенный дом. Это я себя так утешал. Потому как такой выход для меня в данный период времени был очень даже желанным. Но на самом деле я подозревал, что впереди меня ждут две дамы пиковой масти, перекрашенные под червовых, и кривая колдобистая тропинка вкупе с крестами.

Глава 28. ПЫТКА

На ужин дали жареную рыбу, отварную картошку, хлеб и белый соус. Я съел все, без остатка. И только когда пустую посуду унесли, я неожиданно вспомнил, что мне давно хочется пить. Но никаких напитков быки не принесли. Ругая себя последними словами за непозволительную забывчивость, я подошел к двери подвала и пнул ее несколько раз ногой, чтобы кого-нибудь позвать, при этом сознавая полную бессмысленность своей затеи. С таким же успехом можно было колотить и по стенам. Дело в том, что подвал был вынесен за пределы коттеджа (с задней стороны) и к нему вела крытая сводчатая галерея.

Поэтому ни внутрь моей темницы, ни наружу, в здание, не мог прорваться ни один звук.

Даже если бы меня начали пытать и позволили орать во весь голос. Ведь кроме двери собственно в подвал, имелась еще одна, закрывающая тамбур. Который позволял даже в самые жестокие холода поддерживать в подвале стабильную температуру.

Ну что же, придется проявить смекалку. Конечно, я ни в коей мере не надеялся спастись от жажды мочой, хотя некоторые активисты-проповедники знахарской медицины и предлагают пить ее в неограниченных количествах, чтобы избавиться от всех болячек. В том числе и от самой главной – собственной жизни. Правда, об этом они не говорят, проявляя странную скромность, но разве могут нормально функционировать человеческие органы, если их ежедневно травить отходами организма, содержащими черт знает что?

Я начал рыскать по своей подземной тюрьме как кот, который ищет мышиные норы. На мое счастье, свет включался в самом подвале – возле двери, на стене, был установлен закрытый пакетный выключатель – так что длинное помещение, обложенное красным кирпичом, освещалось вполне сносно. В конце концов я разыскал именно то, на что и надеялся. Это была длинная тонкая трубочка из полихлорвинила. Ее спрятали в укромном уголке под станиной одной из бочек, прикрыв какой-то тряпкой.

Дело в том, что бочки были без кранов. А для того, чтобы вкусить их содержимое, в тулове, притом сверху, находилась большая деревянная пробка, куда вставляли специальный насос. Увы, его в подвале не оказалось, а потому добраться до вина можно было лишь обладая силой Геракла – каждая бочка весила не менее двухсот килограмм и была установлена на специальной станине. Так что ни поднять, ни наклонить, ни перекатить ее не представлялось возможным.

Однако, в своих поисках я очень надеялся на веселый и бесшабашный гений русского народа. Это чтобы буквально под носом у обслуги коттеджа находился такой божественный нектар и его нельзя было попробовать – никогда не поверю! Русский мужик если что-нибудь не сопрет, то будет считать этот день выброшенным из жизни. Тем более если это касается спиртного. Наверное, насос был под замком, где-нибудь в кладовке эконома (если такая должность здесь существовала). А сам подвал закрывался на элементарный винтовой замок, подделать который – раз плюнуть. Видимо, в отсутствие хозяина – а он, судя по роже и манерам, большей частью кантовался за рубежом – охранники и прочие прихлебатели веселились от души и до упора.

Я попробовал вино почти из всех бочек. К сожалению, тары – стакана или хотя бы ковшика – не нашлось, и мне пришлось применить шоферский метод, с помощью которого они сливают бензин и который в физике обозначен как принцип сообщающихся сосудов.

Короче говоря, я присосался к трубке как новорожденный телок к коровьему вымени. И в конце концов решил, что готов жить в этом подвале до Страшного суда. Вино было просто потрясающим. Некоторые марки я даже не мог определить. Только теперь я понял каким ужасным пойлом нас поит родная страна, оставляя все самое лучшее своим "слугам". Вернее, оставляла. Теперь к этим "слугам народа" добавилась еще и толпа деловых по жизни, которые раньше, при советской власти, фарцовали в розницу, а теперь занялись оптом – толкают по дешевке богатства страны зарубежным барыгам, большим защитникам демократических свобод. Которые в основном заключаются в бесконтрольном и безнаказанном грабеже народного достояния.

Со своей очень ценной находкой – гибкой полихлорвиниловой трубочкой – я едва не уснул, соединенный ею словно пуповиной с бочкой невероятно вкусного кагора (или портвейна; я уже был в таком состоянии, что мог перепутать левую руку с правой).

Только огромным усилием воли я поднял себя, как барон Мюнхгаузен, за шиворот и потащил на соломенное ложе. Где и отрубился, едва приняв горизонтальное положение.

Все-таки я проспал. Утром мне почему-то завтрак не подали (наверное, решили, что уже не стоит), и я провалялся в похмельном сне до десяти часов, пока меня в буквальном смысле не поставили на ноги охранники псевдобарина – моего обвинителя, судьи и палача в одном лице. Принюхавшись, быки посмотрели на меня очень нехорошими взглядами, но я сделал невинное лицо и на некоторое время затаил дыхание. Представляю, какое амбре неслось из моего рта…

Меня привели туда же. (Перед этим я быстро умылся, прополоскал горло и отправил естественные надобности; в подвале было ведро, исполняющее роль параши, но я как-то забыл им воспользоваться). И так же, как вчера, кабинет пустовал. Похоже, барин любил эффектные выходы в стиле самодержца российского – при полном параде и с гвардейцами охраны. И пусть это был только один Кот, но он стоил четверых.

– Как спалось? – полюбопытствовал хозяин коттеджа, усаживаясь на свой "трон".

– Бывало и получше, – ответил я со скорбной миной.

– Если ты лжешь, то я предоставлю тебе возможность уснуть до скончания века.

– Зачем вы так…

Мне хотелось показать испуг, но не получилось. В моей душе постепенно начало нарастать раздражение смешанное со злостью. Что он из себя корчит, этот лощеный козел!? Небось, мнит свое недоделанное убожество царем Навуходоносором или римским тираном Нероном. Сукин сын! До чего я ненавижу этих ублюдков! Когда мне кто-нибудь говорит, что такие уроды тоже люди, – я буквально зверею. Да нет в них ничего человеческого, нет! И переделать, перековать таких нельзя. Их только могила может исправить.

Однажды я видел фантастический фильм о пришельцах, которые, чтобы походить на людей, надели человеческие маски. А на самом деле это были злобные хищные ящеры.

Потому, когда приходится встречаться с такими отмороженными, как этот псевдобарин (а их хватает и среди государственных чиновников, и среди бандитов, и среди новых русских), у меня просто руки чешутся сорвать с них личины, чтобы они явили всему миру свой звериный внеземной лик. Человеческого в них ровно столько, сколько у обитателей серпентария.

Барин нахмурился. Все-таки он уловил мой истинный настрой и понял, что я не так прост как кажусь с первого взгляда. Его глаза потемнели и покрылись колючими льдинками.

– Где парни, которые должны были привезти Белоблоцкую? – требовательно спросил он Кота, который стоял за моей спиной – босс пока не дал разрешение садиться.

– Скоро будут. Звонили по мобильному…

– Они что, не поняли в котором часу я их жду? – Барин сказал это тихо и с виду спокойно, но я услышал как дыхание Кота участилось.

– Дело в том, что город полностью блокирован. Продолжается операция "Перехват". Их останавливали на каждом посту.

– Понятно… – Хозяин коттеджа немного оттаял. – Кофе! – приказал он девушке в накрахмаленном переднике, явившейся по звонку. – И этому… – небрежным кивком он указал в мою сторону, – тоже…

Я даже не поблагодарил. Да пошел он!.. По какой-то там конвенции пленника обязаны кормить. А мы живем все-таки в достаточно цивилизованной стране. Даже если взять поправку на нынешние смутные времена.

Мы наслаждались кофейной процедурой около двадцати минут. В полном молчании.

Наконец вошел один из быков и доложил, что гостья прибыла. Спустя минуту в кабинет вплыла и мадам Белоблоцкая… сука! Она легкой танцующей походкой подошла к столу и сказала:

– Здравствуйте, Илья Иосифович! О, вы так хорошо выглядите. Отдыхали в Майами?

– В Шепетовке… – буркнул барин.

– У вас плохое настроение?

– А у тебя хорошее? – Он саркастически ухмыльнулся. – Это наверное в связи с трауром по безвременно усопшему мужу.

– Ну зачем вы так…

– Ладно тебе… Не изображай вселенскую скорбь. Он всегда знал, что его жена – стерва, которую жучат кто ни попадя. А ты в свою очередь спала и в своих снах видела его в гробу.

– Илья Иосифович!..

– Заткнись, ради Бога! У меня от твоих лживых речей изжога. Мне сейчас не до хороших манер, и ты прекрасно знаешь почему. Сейчас я познакомлю тебя с одним человеком… – Хозяин коттеджа снова показал в волчьем оскале удивительно белые крупные зубы – похоже фарфоровые, вставные. – Думаю, ты будешь рада до потери пульса…

Я сидел в стороне, на диване, возле журнального столика, куда мне подали кофе, и белокурая ведьма не обратила на меня никакого внимания. Она была всецело поглощена созерцанием холеного фейса вальяжного барина, судя по всему, имеющего на нее большое влияние.

Когда вдова Белоблоцкого, обернувшись, увидела меня (в это время я широко улыбался, всем своим видом демонстрируя, что нахожусь не под арестом, а в гостях), то поначалу я подумал, что она упадет в обморок. Однако ее крепкая, воистину мужская, натура и впрямь оказалась железной. Она только прогнулась, но тут же, как стальной клинок, распрямилась. Мне было интересно наблюдать за гаммой чувств, которые сменялись на ее действительно красивом, но каком-то кукольном лице словно в калейдоскопе. Испуг, ужас, полное отсутствие каких-либо эмоций – состояние ступора, затем мгновенное оттаивание – словно на ледяную скульптуру направили мощную струю горячего воздуха, который очень быстро разгладил резкость черт, и в конечном итоге холодная, циничная готовность сражаться за себя с применением любых средств. Все это многообразие личин промелькнуло передо мною за несколько секунд.

– Вас представлять? – ехидно поинтересовался Илья Иосифович.

– Не нужно… – Она брезгливо поморщилась. – Я на него уже насмотрелась.

– Как хочешь… – Он пытливо посмотрел на меня. – А что же ты молчишь, Чернов? Скажи ей: привет, любимая! Или не хочешь?

– Здравствуй, киска! – воскликнул я с пафосом. – Как давно мы с тобой не виделись. Я по тебе уже соскучился.

– Пошел ты!.. Мерзавец, негодяй! – Она гневно сверкала глазам. – Дайте мне пистолет и я сама убью этого подонка!

– Не раньше, чем он укажет место, где спрятан кейс твоего мужа.

– О, господи! – Ее патетика выглядела совершенно натурально. – О каком кейсе идет речь!?

Вы уже достали меня.

– Это он убил твоего мужа?

– Да, да!!! Сколько раз можно об этом рассказывать!?

– Не ори. Я не глухой. И не устраивай тут истерик – я в них все равно не поверю. Как это случилось?

– Додик впустил его… Они о чем-то разговаривали в его кабинете. Затем я услышала стон и что-то упало. Я подбежала к двери кабинета, но тут он выскочил и схватил меня…

– А изнасиловал тебя тоже он?

– Я уже говорила…

– Короче! Да или нет!?

– Да!

– Как получилось, что он, убив Додика, оставил тебя в живых?

– Я смутно помню… После… Ну, в общем, понятно… Я вырвалась, когда он начал одеваться… ударила его чем-то… Потом побежала к входной двери. Она была закрыта только на засов. А дальше все как в кошмарном сне… Я выскочила на улицу в одной комбинации… кричала… Мне казалось, что он бежит за мной. Потом подъехала милиция…

Ее вызвали соседи, которые услышали выстрелы. Все.

– Значит, когда ты сбежала, он застрелил Додика, вскрыл сейф, забрал кейс и другие драгоценности – так? – и потом испарился. Ну, ладно, может быть последовательность его действий была иной… Но куда он потом девался? Ведь милиция приехала очень быстро.

– Спустился по лестнице вслед за мной.

– Да, но чтобы открыть сейф, требуется много времени. Если вообще это возможно. Он ведь с номерным замком. Шведский. А этот парень на опытного "медвежатника" не похож.

– Возможно, Додик забыл замкнуть сейф. С ним иногда такое случалось.

– Значит, ты в глаза не видела кейс?

– Илья Иосифович, вы же знаете, что Додик никогда не посвящал меня в свои дела.

– Да знаю, знаю… Вы, бабы, только на одно и способны… – Хозяин коттеджа тяжело вздохнул. – Ну, а что ты скажешь? – Он злобно зыркнул на меня.

– То, что она брешет как подцепившая сифилис прошмандовка на приеме у венеролога. Я уже приводил свои доводы. Я эту сучку трахал почти две недели. А ее мужа даже в глаза не видел. Судите сами: какие могут быть дела у богатого бизнесмена и простого экспедитора отдела снабжения?

– Ах ты, урод! – взбеленилась белокурая ведьма. – Негодяй, лжец! Я размажу тебя по полу!

– Она кинулась ко мне и попыталась вцепиться в лицо своими длинными ногтями.

Но Кот не дремал. Он молниеносно, но достаточно деликатно, схватил ее за талию и придержал – ровно на столько времени, сколько мне нужно было, чтобы соскочить с дивана и отойти на безопасное расстояние.

– Успокойся, дорогая… – поморщился хозяин коттеджа. – Здесь не театр драмы, а я не благодарный зритель. Мое резюме такое: кто-то из вас двоих лжет. Но поскольку в отсутствие Додика мы с тобой в какой-то мере деловые партнеры – ведь его фирма теперь под твоим руководством – то я начну с этого шустрилы. – Он злобно посмотрел в мою сторону. – А вот если он будет настаивать на своей версии произошедшего и нам не удастся добиться от него полной откровенности, тогда, моя красавица, извини… – Илья Иосифович картинно развел руками. – Сорок миллионов баксов – не фунт изюма. Наши зарубежные клиенты могут нас не понять. А это очень серьезные люди. Они тоже понесут большие убытки, если мы не выполним условия поставок.

От его речи у меня мороз пошел по коже. Этот холеный сукин сын уже похоронил меня.

Он совершенно открыто выбалтывал тайны, которые знал очень ограниченный круг людей. Любой чужак, даже слегка приподнявший завесу полной секретности бриллиантовой аферы, был обречен. Мне почему-то казалось, что даже жизнь вдовы Белоблоцкого висит на тоненькой ниточке, несмотря на ее статус. К сожалению, эта дура до сих пор не подозревала о грозящей ей опасности и топила меня изо всех сил.

– Вы не можете так поступить со мной, – холодно и совершенно спокойно сказала белокурая интриганка.

– Это почему? Очень даже могу.

– Илья Иосифович, я терплю вашу "охрану" только из-за уважения к вам. – Ее глаза казалось искрили. – У меня достаточно своих парней для такого дела. Но я понимаю важность момента. А потому не ропщу. Но если вы попытаетесь коснуться ко мне даже пальцем, последствия этого неразумного шага могут быть непредсказуемыми.

Ого! Она имеет нахальство грозить большому боссу! Вот это баба… Впрочем, если зайца загнать в глухой угол, он может охотнику глаза выцарапать.

– Ты мне угрожаешь? – Он скептически ухмыльнулся. – Детка, не забывай с кем имеешь дело.

– Я ничего не забываю, Илья Иосифович… – Она улыбнулась в ответ с многозначительным видом. – Позвольте ваш мобильный телефон.

– Зачем?

– Узнаете.

Поколебавшись чуток, хозяин коттеджа протянул ей то, что она просила. Моя бывшая пассия быстро набрала номер и сказала:

– Тенгиз? Надеюсь, твои парни на месте. Вэри гуд, дорогой. Если я задержусь в гостях больше чем на полчаса, то действуй как мы договорились. Илья Иосифович, вы не хотите поговорить с Тенгизом? По-моему, он хорошо вам известен.

Барин надулся как сказочная лягушка, косившая под вола. Я даже забеспокоился – а вдруг лопнет? Вот дерьма-то будет… Но бизнесовая закалка взяла гору. Он судорожно вздохнул и отрицательно покрутил головой.

– Как-нибудь потом… – буркнул он раздраженно. – Ты не очень гоношись… Мы с тобой не в считалки играем. Ладно, что время зря терять. Кот! Тащи его к доктору. Пусть раскочегарит этого шустрилу так, чтобы он болтал как попугай.

Может у меня и мелькнула мысль воспользоваться моментом, чтобы попробовать отсюда сбежать, но проницательный Кот потушил ее вмиг, быстро пристав к моей пояснице дуло пистолета.

– Не дури, – коротко сказал он, подталкивая меня к выходу.

Голос у него был тихий и какой-то загробный – будто доносился из-под земли. Я не стал брыкаться, потому что к нему на помощь подоспели те самые два быка, что записались ко мне в няньки; их вызвал Илья Иосифович, нажав потайную кнопку, вмонтированную в письменный стол. Эти громилы взяли меня под руки и поволокли куда-то вниз; но не в винный подвал, как я ожидал. Вскоре мы очутились возле лифта, который опустил нас на глубину не менее шести метров, где в просторном помещении, похожем на операционную, нас уже ждал тщедушный человечишко в белом медицинском халате. При виде меня он заулыбался, быстро-быстро потирая свои худые морщинистые руки, очень похожие на птичьи лапки. От его полубезумной улыбки наркомана и садиста мне стало не по себе, но что я мог поделать?

– Ах, ах какой экземпляр! – он забегал вокруг меня как паук возле неразумной мухи, угодившей в его паутину. – Эт-то интересно… хе-хе…

Меня усадили в кресло с высокой спинкой, похожее на электрический стул, и пристегнули к нему ремнями руки и ноги. В этот момент я постарался как можно сильнее напрячь мышцы, чтобы в конечном итоге получить какой-то минимум свободы. Впрочем, вязали меня (вернее, пристегивали ремнями) не крепко, больше для проформы, нежели по насущной надобности. Два быка, оставшиеся за дверью помещения, и Кот, как обычно торчащий за моей спиной, были получше любых пут.

Докторишка, поколдовав над никелированным столиком на колесах, обернулся ко мне уже со шприцем в руках.

– Сейчас мы сделаем укольчик… хи-хи… Ма-аленький укольчик… Не бойтесь, больно не будет. Давайте вашу руку, а мы ее спиртиком… хе-хе… Вот так… Оп! Готово.

Теплая волна пробежала по жилам и начала разогревать язык. Спустя две-три минуты я только огромным усилием воли держал его за зубами. Мне хотелось болтать, болтать… о чем угодно, на любые темы. Однако, это еще был не предел. Кода появился Илья Иосифович, я уже читал стихи моего любимого поэта Рубцова, время от времени перескакивая на Есенина; правда, строфы второго я не декламировал, а пытался ударять по вокалу, начав с песни "Ты жива еще моя старушка?..". Но поскольку певец из меня аховый, то барина встретили обезьяньи вопли в моем исполнении.

– Он, случаем, по фазе не сдвинулся? – полюбопытствовал с тревогой в голосе Илья Иосифович.

– Что вы, что вы! – закудахтал тщедушный коновал. – Это новый препарат. У него гораздо меньше побочных эффектов, чем у того, которым мы пользовались раньше.

– Поглядим… – Илья Иосифович склонился надо мной. – Куда ты спрятал кейс с бриллиантами? Говори! Где кейс!?

– Ха-ха! Кейс! Конечно же, как это я мог забыть… Кейс – это такой маленький чемодан. На полочке лежал чемоданчик… эх! Товарищ убери, товарищ убери, товарищ убери свой чемоданчик! – Я пел самозабвенно и мое пение мне очень нравилось. – А я не знаю, не знааю никакого кейса-а-а… Кейсика, чемоданчика. В глаза его не видел. А я не уберу свой чемоданчик, а я не уберу… Тогда я его выброшу в окошко… эх!

– Куда девал кейс, скотина!? – орал над моим ухом раскрасневшийся босс. – Говори правду, тварь! Ну! Где бриллианты? Ты их кому-то отдал или спрятал!? Говори!

– Не знаю никакого кейса. Любите ли вы окрошку? Я – нет. И кейсы не люблю. Я ничего не прятал. Ничегошеньки. Бриллианты, бриллианты… Зачем они мне? Нет, я их не брал.

Не брал, не брал! Ай-яй-яй, убили негра! Убили бедного негра, ай-яй-яй замочили, суки!..

– Теперь я перешел с народных песен на попсу.

Спустя несколько секунд мне стало так жалко убитого негра, который даже в зомбированном виде играет в баскетбол, что я начал плакать. А когда мне вспомнился серый волк и семеро козлят, я вообще зарыдал. Но приступ черной меланхолии продолжался недолго. И вскоре я снова веселился как безумный, то отвечая на дурацкие вопросы Ильи Иосифовича, то распевая не менее глупую песню известного эстрадного кумира последних лет с удивительно проникновенными словами: "Ты моя банька, я твой тазик, ты моя рыбка, я твой глазик…" – Сволочь! – изрек в мой адрес тяжело дышавший хозяин коттеджа, вытирая носовым платком пот с лица. – Или доза не действует, маловата, или он и впрямь ничего о кейсе не знает.

Он не о том спрашивал. И не так. Я и впрямь о кейсе не имел никакого понятия. Спроси меня он или кто-то другой в этот момент о чем-либо ином, я просто не смог бы соврать.

Правда так и перла из меня. Временами крохи здравого смысла все-таки пробивались через сплошной хаос, посеянный "сывороткой правды", этим страшным изобретение злого человеческого гения. Однако они тут же рассеивались на молекулы тяжелыми ядрами, выпущенными из беспрерывно работающей дьявольской машины, внедренной в мой мозг.

– Еще один укол! – скомандовал Илья Иосифович.

– Он может сойти с ума… – робко прошелестел докторишка.

Не думаю, что он возражал из человеколюбия. Скорее всего, эскулап боялся в моем лице потерять подопытного кролика. Быстро потерять. Он еще не насладился вдоволь своим садистским экспериментом.

– Черт с ним! Если и дальше будет твердить, что ничего не знает о кейсе, значит мадам Белоблоцкая лжет. Ну а тогда… – Босс поморщился, будто съел что-то очень кислое. – Действуй! Чего ты ждешь!? – набросился он на докторишку, застывшего в позе вопросительного знака.

– Момент…

Эскулап снова подошел к своему столику, на котором лежали разнообразные медицинские инструменты и стояли бутылочки с микстурами; наверное, сродни той, что он вколол мне.

Я приготовился к худшему. Несмотря на словесный понос, мои мозги продолжали работать, хотя я и видел себя как бы со стороны. Будто во мне сидели два человека: один болтал, что ни попадя, и смеялся словно полный дебил. А второй, клонированный двойник, безмолвно угнездился на ветке призрачного дерева как окаменевшая птичка и думал за обоих. Вот он-то как раз и понимал серьезность и даже трагичность происходящего, но изменить что-либо не мог.

Неужто финиш? Конец пути? Умереть так бесславно, от укола, словно подопытная лабораторная мышь… Да уж, точно, – кому суждена "стенка", тот не утонет… Память настойчиво возвращала меня к началу истории, когда я висел голый на балконе шестого этажа. Лучше бы я тогда свалился на асфальт…

Сделав над собой титаническое усилие, я закрыл глаза, чтобы не видеть холеной рожи барина, не отводившего взгляд от моего лица. Хоть так выскажу ему свое презрение. Эх, выжить бы, да потолковать с ним тет-а-тет…

Домыслить я не успел. Мне показалось, что наверху начали стучать отбойные молотки.

Звуки показались знакомыми, но из-за своего состояния я никак не мог сообразить, что это такое. Встревоженный хозяин коттеджа поднял глаза к потолку, будто намеревался пронзить взглядом бетонное перекрытие, и открыл рот, чтобы отдать распоряжение Коту, но тут заверещал сигнал внутренней связи и Илья Иосифович быстро схватил телефонную трубку.

– Какого черта?.. – начал было он, но тут же и заткнулся, чтобы выслушать сообщение.

Когда он вернул трубку в гнездо, на его лице не было и кровинки.

– На нас напали… – прохрипел он, оборачиваясь к Коту.

– Кто? – спросил тот.

– Неизвестно. Стреляют… Наверх! Все наверх!

Босс бросился к лифту. За ним последовал Кот и прикрепленные ко мне быки. В подземной "санчасти", а вернее, пыточной, воцарилось спокойствие. Эскулап как застыл со шприцем в руках, когда услышал известие о нападении, так и торчал словно пародия на врача в исполнении участника финального турнира КВН.

На переднем у нас передышка… Слова очень хорошей военной песни пришли мне в голову, но я мужественно стиснул зубы и не выпустил наружу ни единой нотки. Эйфория от укола постепенно сходила на нет.

Глава 29. СВАЛКА

Стрельба не затихала. Наоборот – усилилась. Похоже, били с автоматов и пистолетов. Что там за катавасия творится? Эта мысль меня волновала, но не настолько, чтобы я забыл о главном – пока суть да дело, мне хотелось освободить хотя бы одну руку. Эскулап шнырял по помещению туда-сюда как попавшая в западню крыса. Иногда он подходил к моему креслу и смотрел на меня загадочно и дико. Какие-то нехорошие мысли бродили под его плешивым черепом и я с невольным душевным молил всех святых, чтобы он оставил меня в покое. Этот чокнутый коновал по моим наблюдением был способен на что угодно. И мне очень хотелось как можно скорее предпринять хоть что-нибудь – пока я в состоянии более-менее здраво соображать и эффективно действовать. Понятно, при условии, что я смогу соскочить со своей цивилизованной дыбы.

Правая рука наконец начала понемногу двигаться. Ремень, которым она была пристегнута, изготовил из сыромятной кожи какой-то местный умелец. Потому кустарные путы постепенно растянулись и я смог сильным рывком вытащить кисть, при этом здорово поранив ее. Несмотря на то, что левая рука сильно кровоточила, я быстро освободил и правую. Но большего сделать мне не удалось: эскулап, пытавшийся узнать по внутренней связи как обстоят дела наверху, разразился проклятиями и бросил трубку – ему никто не отвечал. Наверное, команде барина было не до интервью… Я кое-как приладил свои путы на место, чтобы он не заметил результатов моих трудов, и бестрепетно стал ждать дальнейшего развития событий. Теперь у меня появился шанс.

Он подошел ко мне почти вплотную. Его глаза округлились и стали похожими на совиные. Даже окрасились в желтизну как у хищной ночной птицы. По дороге докторишка захватил уже знакомый мне шприц, наполненный прозрачной жидкостью с легким синеватым оттенком. Похоже, он решил продолжить пытку лично. Зачем? Я мог только догадываться. Было два варианта: или он хотел узнать где находятся бриллианты и присвоить их, если его босса угрохают, или намеревался выслужиться, вдруг Илья Иосифович останется в живых. То, что я мог при этом помереть, коновала интересовало меньше всего. Смерть подопытного объекта он всегда мог списать на сердечную недостаточность.

– Хи-хи… – засмеялся он своим гнусным смешком. – А мы еще один укольчик…

Славненько будет. Хи-хи…

Я ударил его ребром ладони по хилой морщинистой шее с намерением сломать ее на хрен.

Мне этот тип был просто омерзителен. Но слабость, которую я испытывал после первого укола, не позволила выполнить такое кровожадное намерение. Эскулап всего лишь отлетел в угол и сполз по стенке, беззвучно зевая тонкогубым ртом. Он даже не потерял сознание – ворочался на полу, пытаясь встать на свои тонкие кривые ходули.

Уже не обращая на него ни малейшего внимания, я начал лихорадочно быстро освобождаться от пут, державших мои ноги. Мне это удалось лишь тогда, когда наконец докторишка принял вертикальное положение и бросился к своему медицинскому столику, чтобы вооружиться скальпелем.

– Положь, где взял, гнида… – сказал я, тяжело и недобро глядя на него со своего трона, – мне было боязно сделать первый шаг; я почему-то думал, что упаду. – Иначе по стенкам размажу. Ну!

Эскулап задрожал, как осиновый лист, но все-таки нашел в себе остатки мужества и двинулся ко мне, неловко размахивая своим достаточно серьезным оружием; конечно, серьезным в умелых руках.

Пришлось мне вставать. Ухватившись за кресло, как утопающий за соломинку, я неловко спустился со своего насеста и почувствовал облегчение – держат! Ноги держали – и это было главным. Я быстро присел, затем встал и повернулся к докторишке, который уже находился в двух шагах от меня. Все так же не разжимая рук, мертвой хваткой вцепившихся в подлокотники кресла, я подождал, пока эскулап подойдет на нужную дистанцию, и нанес ногой удар в подбородок. Он пролетел по помещению метра три и снова начал нюхать затоптанный пол, выплевывая выбитые зубы. И все равно я его не вырубил. Черт возьми! Что это со мной!?

Я разжал руки и сделал несколько шагов в сторону медицинского столика, на котором приметил что-то, похожее на спирт (если судить по химической формуле, написанной фломастером на этикетке). Расстояние показалось мне очень большим. И когда я оказался там, где нужно, то почувствовал одышку. Да, "сыворотка правды" в исполнении этого тщедушного мерзавца била наповал. Интересно, что он там болтал насчет побочных эффектов?

Это и впрямь был чистейший спирт. Я налил в мензурку грамм сто и, не задумываясь, вылил эту гремучую смесь одним махом внутрь. Вода, чтобы запить, находилась неподалеку, но я не рискнул отправиться в путешествие к умывальнику на ватных ногах.

Опьянение пришло мгновенно и ударило по голове словно кувалдой. Я буквально рухнул на табурет возле столика. Но хмель прошел очень быстро, и я с удовлетворением почувствовал, как ко мне возвращаются силы и способность правильно реагировать на окружающую обстановку. Теперь я уже смело поднялся на ноги, напился из-под крана воды и подошел к скулившему от боли и страха эскулапу.

– Поднимайся, урод! – Я резко дернул его за шкирку вверх. – Власть переменилась.

Усадив его в пыточное кресло, я поднял с пола шприц и недрогнувшей рукой всадил ему иглу под лопатку.

– Исследователь должен ставить опыты на себе, – сказал я нравоучительно, нажимая на поршенек, чтобы впрыснуть негодяю содержимое шприца. – Вспомни исторические примеры, сволочь. Между прочим, я оставил тебе жизнь только потому, что ты еще должен ответить на некоторые вопросы людям в погонах. Думаю, они узнают много интересного…

А теперь к лифту! Прочь, прочь из этой ямы! Меня очень волновал вопрос оружия, а потому я, за неимением чего-нибудь получше, взял большой медицинский скальпель, которым вполне можно сделать операцию в экстремальных условиях любому назойливому клиенту. К сожалению, в пыточной дверей не наблюдалось и выход был только через шахту лифта. Но что делать вдруг он не откликнется на вызов?

Однако я напрасно волновался: заскрипело, зашелестело, звякнуло – и заветная двустворчатая дверь, ведущая к свободе, приветливо распахнулась. Я зашел в кабину лифта и озадаченно уставился на пульт управления – на какую кнопку нажать? Рассудив, что чем выше, тем лучше, я ткнул пальцем в самую верхнюю.

И угадал. Кабина доставила меня без остановок на чердак, где, ко всему прочему, размещалась и лифтовая лебедка с редуктором. Я подошел к чердачному окну.

Наблюдательный пункт у меня получился отменный. С верхотуры я хорошо видел черные фигурки, которые то таились за стволами деревьев, то быстро меняли позиции. Стрельба шла нешуточная. Кто в кого палил, разобраться было трудно. Стреляли и засевшие в коттедже быки Ильи Иосифовича – мне показалось, что шнурки барина били по первому эшелону нападавших, и находившиеся возле забора, которые штурмовали территорию дачи – эти заняли круговую оборону, потому что на них давили еще и с тыла, и третья компания – по-моему, они пуляли в свет ясный, не целясь. Короче говоря, шла самая настоящая партизанская война, когда неизвестно кто враг, где он и какими силами располагает.

Противник паниковал. По-иному подобные непрофессиональные действия охарактеризовать нельзя. Противник сбит с толку и суетится в поисках выхода из создавшейся ситуации. Главным теперь является время "Х" – момент, когда необходимо выйти на сцену. Оно приближалось неотвратимо и очень быстро. Потому следовало поторопиться. Маски сброшены, инкогнито наконец обретает имя. Операция "Звездная пыль" выходит на финишную прямую.

Здраво рассудив, что нечего соваться в чужую драку, я начал искать пути к бегству. И нашел. Притом запросто. Оказалось, что с крыши, на которую я вылез через свободно открывающееся чердачное окно, можно легко спрыгнуть на галерею, ведущую к винному погребу. А он находился почти возле забора. Где не наблюдалось никакого шевеления – с той стороны территория дачи подходила вплотную к небольшой роще, за которой начиналась болотистая низменность.

Все вышло как нельзя лучше. Во-первых, меня никто не заметил, а во-вторых, я не поломал ног, когда совершал прыжок. Забор я перелез тоже удачно – всего лишь порвал брюки, зацепившись за гвоздь. Но на эту тему я особо не беспокоился – впереди меня ждали холодные грязевые ванны, по сравнению с которыми прореха на штанах выглядела микроскопически малым недоразумением…

Да, болото вывернуло меня наизнанку и высушило. И в который раз я с благодарностью вспоминал свое детство – когда наша компашка сорванцов играла среди такой же топи.

Детдом стоял на отшибе, ближе к горам, чем к городу, возле небольшой речушки, через два-три километра впадающей в море. И мы, пацаны мал мала меньше, переправившись на другой ее берег, чтобы нам никто не мешал, в летний период часами пропадали в болотистом редколесье: жгли костры, курили, строили шалаши, жарили ворованную из сетей аборигенов рыбу, мечтали и, разделившись на своих и чужих, играли в партизан.

Гораздо позже я с ужасом вспоминал нашу детскую беспечность и бесшабашность – болото за рекой славилось своим коварством и непроходимостью и погубило массу человеческих жизней. И тем не менее никто из детдомовской босоты не угодил в бездонную ямину и никого не проглотила топь, хотя мы носились по болоту как угорелые.

Наверное, нас охранял добрый ангел всех обиженных судьбой.

Мне не хочется рассказывать о своей болотной одиссеи. Кому интересны все эти "бултых!", "шлеп-шлеп", "буль-буль" и набившая оскомину ненормированная лексика, без которой ни один русский мужик не может забить даже гвоздь? Если коротко, то я выбрался на сухое и твердое место почти без сил, грязный как свинья и злой как тысяча чертей. Даже то обстоятельство, что мне в очередной раз удалось сохранить свою драгоценную жизнь, не добавило в мою бурлящую от раздражения кровь каких-либо успокоителей-пластификаторов.

Но злился я не на болото. Я готов был сожрать без соли не кого-нибудь, а себя. Это же нужно быть таким ослом, чтобы не заметить и не понять очевидного! У меня на глазах разворачивалась драма (притом с моим участием), а я был настолько туп, что не смог разобраться со сценарием. А все потому, что лишь прилежно играл свою роль, и не дал себе труда прочитать роли других, чтобы выстроить интригу не умозрительно, в эмпиреях, а на макете – как народный герой Чапаев объяснял своим подчиненным диспозицию с помощью картошки. Стоило расположить моих героев не в линию, а в трехмерном пространстве – и все точки над "i" были бы расставлены. Но кто мог предполагать?..

К свиньям собачьим! Хватит мудрить, пора брать быка за рога! Иначе тебя, Чернов, возьмут на цугундер. И на этот раз бесповоротно. Последний акт драмы подходит к отнюдь не закономерному, сценарному, финалу и благодарные зрители уже ждут, когда опустится занавес.

Я взял курс на городскую свалку. До нее было не более трех километров, если брать по прямой, и она располагалась на обширном плато, отгороженном от болота земляным валом. Где-то там начиналась асфальтированная дорога, которая вела в город.

Уже вечерело и я сильно продрог – солнце, днем кое-как согревавшее по-осеннему стылый воздух, прочно уселось на остроконечные верхушки елей и быстро уменьшалось в размерах словно проколотый воздушный шарик. Потому костры, горевшие среди мусорных куч, показались мне очагами родного племени, куда я возвращался после неудачной охоты на саблезубого тигра, едва не стоившей мне жизни.

Жизнь на мусорной свалке не прекращалась ни днем, ни вечером, ни ночью. Машины подъезжали регулярно, и едва они становились под разгрузку, как тут же к ним сползались темные фигурки мустаров – мусорных старателей. С крючьями, пиками, небольшими острогами они деловито перелопачивали свежие поступления, вылавливая оттуда только им нужные "сокровища".

Я подбежал к первому попавшемуся костру и сунул иззябшие руки едва не в пламя.

Стоявшая неподалеку компашка, скучковавшаяся вокруг поставленной на попа железной бочки, на мое внезапное появление отреагировала весьма слабо. Три худо одетых потрепанных мужичка лишь на время прекратили жевать, но спустя миг они снова принялись трапезничать, запивая подозрительную на вид снедь – что-то похожее на жареное мясо – скверным плодоягодным вином.

Обогревшись, я обратился к невозмутимой троице, которая продолжала свое "пиршество" среди мусорных куч:

– Мужики, выручайте!

– Жрать хочешь? Присоединяйся, – охотно откликнулся один из них, с бельмом на левом глазу.

– Спасибо, нет. Мне бы… какую-нибудь одежонку… – Эта толковая мысль пришла внезапно, и я обрадовался, что наконец могу нормально соображать – дрянь, которую вколол мне эскулап, видимо, вышла вместе с потом пока я преодолевал болотистую низменность. – Сухую и желательно почище. В обмен на мою.

– Это сложнее… – Они переглянулись, будто молча посовещались. – Никак, тебя угораздило забраться в болото?

– Так случилось…

– Бывает… – Мужик с бельмом утвердительно кивнул, будто резюмировал немой разговор с приятелями, и продолжил: – Подойди к Мандолине, может быть получишь помощь.

– А где искать Мандолину?

– Иди вон туда… – Он ткнул грязным пальцем на восток. – При въезде на свалку увидишь будку от хлебовозки. Там и найдешь. Скажешь, что прислал Циклоп.

– Благодарствую… – Я вежливо раскланялся и поторопился в указанном направлении.

Будка стояла там, где и должно, притом на фундаменте из железобетонных строительных блоков. Мало того, к ней даже был подведен свет от наскоро слепленного сарая, выполняющего роль конторы при мусорной свалке; наверное, там обретался сам начальник этой городской клоаки.

Я подошел к двери будки и постучал.

– Чего надо? – Голос был хриплый, но громкий.

– Меня прислал Циклоп.

– А… Этот паразит. Чтоб он сдох… – Дальше следовало несколько очень крепких выражений. – Заходи.

Шаркнул засов и я шагнул в светящийся желтый прямоугольник, нарисовавшийся на синей жести будки.

Внутри меня ждал сюрприз. Я попал в лавку старьевщика. А Мандолиной оказалась женщина необъятной ширины, курившая "Беломор". Ее грубо вытесанное лицо было неприветливым, а в руках она держала топорик для рубки мяса с обушком, которым доводят до кондиции отбивные. Похоже, это личное оружие старьевщица пустила бы в ход, случись что не так, автоматически, совершенно не задумываясь. На плечи она накинула старых пуховый платок серого цвета, а на ногах у нее была советская народная обувка – обрезы резиновых сапог, напоминающие глубокие калоши, в которых можно при любой, самой скверной, погоде и до ветру сходить, и в хлев к скотине.

– Ты кто? – спросила она подозрительно, не пуская меня дальше порога.

– Мне нужна старая одежда, – не стал я вдаваться в подробности и расшаркиваться.

Мандолина окинула меня с головы до ног цепким взглядом и сказала:

– Проходи…

Пока она закрывала дверь на засов, я огляделся. Слева от меня высились полки со всякой всячиной, найденной в кучах мусора, – от зажигалок и портсигаров до вентиляторов и утюгов (чтобы сделать опись всего, что там было, не хватило бы и большой амбарной книги; потому я ограничился лишь теми предметами, назначение которых не вызывало сложных толкований); а справа располагался промтоварный отдел, одежда и обувь, – все поношенное, но почищенное, выстиранное, отутюженное и, касательно обуви, смазанное сапожным кремом.

– Деньги есть? – спросила Мандолина, по-прежнему не расставаясь с топориком.

– Пустой, – ответил я честно.

– Тогда и разговора не будет, – отрезала старьевщица.

– Я бы мог сказать, что заплачу позже, но вы не поверите. Хотя я человек слова. Ну да ладно, бизнес есть бизнес. Потому я предлагаю обмен. Вещи у меня добротные, но мокрые и в грязи. Я, знаете ли, нечаянно угодил в болото. А до города еще чесать и чесать. Я не претендую на что-то шикарное. Мне лишь бы срам прикрыть и чтобы я не замерз. Сейчас ведь не лето.

– Обмен? Может быть… – Немного поколебавшись, Мандолина подошла ко мне поближе и попробовала мою куртку на ощупь. – Кожа…

– Да. И пуловер новый. Только постирать нужно.

– А ботинки?

Фиг тебе ботинки! Это мой талисман, с которым я уже давно не расстаюсь.

– Обувь я оставлю. Она здорово поношена и к тому же успела подсохнуть.

Мандолина думала минуты три. Наконец она подошла к вешалкам, выбрала какое-то барахло и сказала:

– Раздевайся.

Я не стал ожидать повторного приглашения и быстро разоблачился до плавок.

– Пойди умойся, – сказала Мандолина и провела меня в дальний угол, где находился умывальник, стол с посудой, электропечка, железная кровать с пуховой периной и два стула; похоже, будка была и лавкой, и жилищем этой странной мужиковатой женщины.

Кое-как ополоснувшись, я натянул на себя ветхий свитер и обычную, но достаточно новую, хлопчатобумажную робу. На этом обмен совершился и моя экипировка закончилась. Конечно, обменная операция оказалась настоящим грабежом, но я был доволен как слон. Только облачившись в эти обноски, я почувствовал, что согрелся.

– Спасибо, – сказал я, переполненный благодарностью.

– Кепку дать? – спросила Мандолина, которая наконец оставила свое "оружие" на кухонном столе.

– Может, есть вязанная шапочка?

– Найдем… – Она вытащила откуда-то из под груды одежды, еще не приведенной в надлежащее состояние, чем-то набитый под завязку мешок и начала в нем рыться. – Держи.

Шапочка оказалась детской, но хорошо растягивалась и была сделана из мягкой шерсти.

Так что пришлась мне в самый раз; естественно, с известной долей натяжки, выражаясь вполне конкретно. Но меня такие мелочи не волновали.

– Куришь? – спросила старьевщица, глядя на меня значительно потеплевшим взглядом.

– Балуюсь…

Мандолина протянула мне "беломорину".

– Сигарет не держу, – сказала она.

– Большое спасибо, – поблагодарил я и жадно затянулся.

Мне не так хотелось курить, как успокоить нервную систему, изрядно потрепанную среди болотных топей.

– Чай будешь?

Что я слышу!? Эта мегера оказывается не совсем утратила доброту и сострадание.

– Не откажусь. Если можно, то погорячей…

Чего-чего, а заварки Мандолина не пожалела. Это был не чай, а настоящий чифирь. Когда я допил кружку, то почувствовал, что самым натуральным образом забалдел.

– Ну-ка, погодь… – сказала Мандолина, когда я почаевничал; повернув голову набок, она к чему-то прислушивалась. – Пришел мусоровоз. Я договорюсь, чтобы тебя подкинули к городу. Бесплатно, – подчеркнула она с видом королевы, жалующей меня рыцарским званием.

Мы распрощались как добрые знакомые. Оказывается, эта суровая женщина еще не разучилась улыбаться. Сидя в кабине мусоровоза, вспарывающего темноту лучами фар, я дал себе клятву, что, если останусь в живых, обязательно навещу городскую свалку еще раз и отблагодарю Циклопа и Мандолину по полной программе. Даже страшная, жестокая и нелепая жизнь среди отбросов не смогла убить в них остатки человечности. И хотя бы за это им полагался подарок от доброго волшебника – например, к Рождеству.

Глава 30. ЗАВЕТНЫЙ КЛЮЧ

Мой дом стоял загадочный и прямо-таки источающий опасность. Может, это было и не так, но у меня даже мурашки побежали по коже, когда я подошел к нему поближе.

Напрягая глаза, я пытался определить посты наружников (в том, что после "побега", организованного неизвестными, они просто обязаны присматривать за моей квартирой, я совершенно не сомневался), но все мои потуги оказались тщетными. Здесь просматривалось три варианта: или сотрудники службы наружного наблюдения были весьма квалифицированны, или их насчитывалось очень мало и они засели в квартире – самый простой, однако не всегда эффективный метод, или наружку вообще сюда не посылали, рассудив, что только полный идиот возвратится в старую западню.

И третий вариант был наиболее вероятный. Но только не в моем случае. Мне нужен был тот самый заветный ключ, из-за которого я так крупно погорел. Я почему-то не думал, что во время обыска он привлек внимание оперативников.

Я ходил вокруг дома как та лиса, что увидела высоко висевшую гроздь винограда. И хочется – даже слюнки текут, и попробуй достань.

Оставалась последняя надежда. Я понимал, что иду на большой риск, но положение и впрямь было безвыходным. Ключ! Мне нужен ключ! Любой ценой.

Даже в чужой подъезд я заходил как в клетку со змеями. К счастью (и как обычно), лестничные площадки первого и второго этажей были не освещены. Я знал, что в холодное время года (а сейчас по ночам лужи уже затягивало льдом) местная молодежь ближе к полуночи устраивала в подъездах посиделки, а потому лампочки осветительных устройств на нижнем уровне дома с поражающей воображение регулярностью исчезали в неизвестном направлении. Жильцы долго бились с этим сезонным бедствием, но в конце концов махнули на такую мелкую неприятность рукой, смирившись с неизбежностью.

Конечно же, люк на чердак был замкнут. Но я знал одну маленькую хитрость, принятую в производство бомжем Машкой с моей подачи. На случай, если я вдруг где-нибудь посею ключи от чердака, мы провели в его "мансарду" обыкновенный электрический звонок, а кнопку хорошо замаскировали. Потому я, нимало не тушуясь, сдвинул нужную планочку и нажал на пластмассовую пуговку. Несколько раз. А чтобы быть абсолютно точным, то пять – три коротких звонка, два длинных. Это был мой пароль. Теперь остановка за малым (и главным) – чтобы Машка был дома и в полном здравии. То есть, чтобы держался на ногах, пусть и не очень твердо. В противном случае – когда он в отрубе – его и пушкой не разбудишь.

Ах, как мне сегодня везет! Пока везет, тут же добавил я суеверно и сплюнул через левое плечо. К сожалению, я точно не знал, через какое нужно плевать, а потому на всякий случай проделал ту же процедуру и с правой стороной. Лучше перебдеть, чем недобдеть; этот девиз чекистов я выучил наизусть как дважды два – четыре.

Машка был трезвым! Нет, точно сегодня в лесу что-то издохло… Он многозначительно покашлял и на всякий случай тихо спросил:

– Это ты… кхе!.. Геннадий?

– Нет, не я, а призрак отца Гамлета. Открывай, дружище, побыстрее!

Люк распахнулся и я буквально впорхнул на чердак.

– А теперь замыкай! – приказал я немного нервно.

Машка послушно повернул ключ в замочной скважине.

– Это кто такой… Гамлет? – спросил он, когда мы вошли в его поднебесную обитель.

– Псих, – коротко ответил я, падая в одно из исторических кресел Машки. – Все ходил туда-сюда и размышлял: сразу отбросить ему копыта или немного подождать? Любил бродить по кладбищам и притворялся дуриком.

– Чтобы в кутузку не посадили?

– Бери выше. Чтобы не укокошили.

– Наверное, из-за денег?

– Гениальная догадка. Главное, очень нестандартная. Дай чего-нибудь погрызть. А то я голоден аки волчище.

– Сделаем… – Машка начал рыться в картонном ящике, где обычно хранились консервы, чай, конфеты, печенье, крупы и прочие продукты, не требующие охлаждения. – А кем был отец Гамлета?

Видимо, он решил прояснить вопрос до конца.

– Ты еще спроси, какого хрена от него осталась лишь прозрачная нематериальная оболочка. Родственнички подсуетились, чтобы отправить папашу Гамлета на тот свет.

Насколько мне помнится, отраву в ухо ему влили. Но я в это не очень верю. Скорее всего, бледных поганок в супец добавили или еще чего. А старикан был большим начальником, можно сказать паханом. Что касается призрака, то это уже сплошная чертовщина.

Мистика. Когда-нибудь обсудим и сей вопрос.

– Когда? – не отставал настырный Машка.

– Скоро. Это все? – спросил я, взвешивая на ладони пачку галет.

– Все… – ответил Машка весьма уклончиво; и поспешил добавить, заметив мой укоризненный взгляд: – Кажется… вино есть…

– Так что же ты?.. – Я осуждающе покрутил головой. – Мне сейчас требуется допинг в обязательном порядке.

Машка с явной неохотой достал бутылку какой-то жидкости подозрительного цвета и поставил на стол два стакана.

– А ты погодь, – закрыл я ладонью его стакан. – Сначала дело, потом гульвон.

– Какое еще дело!? – удивился и одновременно возмутился Машка.

– Сгоняй в мою квартиру и принеси ключ… – Я обрисовал какой он из себя и где его найти.

– Только не шуми, иди потихоньку. Если заметишь что-либо подозрительное, сразу возвращайся.

– Что значит – подозрительное?

– Может, чужие люди околачиваются на лестничных площадках верхних этажей или еще чего. Не маленький, сам должен понимать. Они могут быть и в квартире. Вдруг тебя сцапают, говори честно, что ключи ты получил от меня. А потом соврешь – скажешь, что я должен ждать тебя возле гастронома. Понял?

– Ну… – не совсем уверенно ответил Машка.

– Когда спросят, за чем я тебя посылал, скажи, что за деньгами. Кстати, они лежат в тайнике, возьмешь их себе. Если, конечно, все обойдется.

Я рассказал, где находится тайник. Мне было точно известно, что во время обыска менты его не нашли. Может, потом… Но это было не суть важно. Главное, у Машки был отменный предлог для проникновения в мое жилище. Денег в тайник я положил немного, на всякий случай. Своего рода НЗ. А что касается запасного комплекта ключей, так они были спрятаны здесь же, на чердаке. Я раскопал их из-под кучи мусора, где они лежали в выдолбленном углублении, замаскированном обыкновенной замазкой, и вручил весьма озадаченному Машке.

– Только смотри не проболтайся, что я на чердаке! – Я глянул на Машку очень сурово.

– А что случилось, Геннадий!? – Теперь уже он встревожился по-настоящему.

– Всю историю рассказать тебе не могу. Она не очень интересная. А если коротко, то меня хотят зацапать менты. Наверное, ты слыхал, что на квартире у Елизаветы Петровны был обыск и меня повязали?

– Говорили…

– Я сбежал из тюряги. Теперь ты понял, зачем такие предосторожности?

– Понял… – Машка смотрел на меня с сомнением и опаской.

– Не волнуйся, я никого не зарезал и ничего не украл. Просто я кому-то перешел дорожку и теперь со мной хотят свести счеты.

– А-а… – Машка облегченно закивал головой – такое объяснение в свете его прошлых проблем бомжа вполне устраивало. – Так я пошел…

– Удачи…

На душе было тревожно. А вдруг, все-таки, в квартире засада? Про Машку я особо не волновался. Его знала вся округа, так что впаять ему криминал не сможет ни один мент.

Если он чем и провинился перед государством, так это тем, что еще пока живет и даже помаленьку здравствует, несмотря на все перипетии и коллизии, сотрясающие обнищавшую страну.

Но что касается меня… А если за ним проследят и возьмут меня тепленьким? Ну и пусть, решил я. ИВС гораздо лучше, нежели пыточная Ильи Иосифовича и иже с ним. Какнибудь разберемся…

Машка вернулся сияющий как новая копейка.

– Этот? – Он положил на мою ладонь большой ключ с очень хитрыми бородками.

– Ну ты орел… – Я взял заранее припасенный шнурок, привязал к нему ключ и повесил эту очень ценную для меня железку на шею. – Деньги нашел?

– Конечно… – Машка как-то робко достал из кармана газетный сверток.

Я улыбнулся – похоже, мой приятель боялся, что я уже забыл о своем обещании.

– Я возьму стольник – на проезд, остальные твои.

Машка расцвел как репейник…

Никто за мной не следил, никто не делал попыток спрятать меня за решетку или пустить пулю в лоб. Со всяческими предосторожностями я выбрался из дома, прошагал километра два, чтобы отойти подальше от нашего микрорайона, и наконец добрался до злачного места, небольшого ресторана, где всегда можно найти такси. Я мог бы остановить машину и с обочины, но это было опасно. Вдруг мои "друзья" будут ехать мимо, а я вот он, стою словно на подиуме в лучах прожекторов?

Таксист оказался несловоохотливым, за что я был весьма ему признателен. Мне не то что говорить – думать не хотелось. Только после дозы Машкиного пойла, которое он гордо наименовал вином, до меня наконец дошло как я дико устал. Мне хотелось зарыться прямо там, на чердаке, в кучу барахла и спать сутки, не просыпаясь…

Шел второй час ночи когда я наконец добрался до двери, ключ от которой висел у меня на шее. С виду она была ничем не примечательная и находилась в самом обычном доме, на третьем этаже. Таких замызганных, обитых рваным дерматином дверей везде полно, в любом городе, даже в столице. Правда, эта была со странностями, на первый взгляд (да и на второй тоже) совершенно не бросающимися в глаза. И только если кому-то взбредет в голову, например, взломать ее, то под дерматиновой обивкой и деревянной основой он наткнется на толстый металл, который не берет и каленое зубило. Но это еще не все.

Открыв весьма сложный замок (что проблематично даже для махровых воровдомушников), нежеланный гость натыкается еще на одну дверь и тоже металлическую, притом сейфового типа. Эта оснащена кодовым замком, последним писком моды в области охранных систем. Одолеть его под силу только асам своего дела, спецамэлектронщикам, и то не всем, а единичным представителям этой профессии.

Все! Я нахожусь в засекреченной явочной квартире, которая ждала меня восемнадцать месяцев. Замкнув за собой обе двери, я на полусогнутых проковылял в ванную, где залез под душ и полоскался минут десять. Горячая вода разморила меня еще больше, и до спальни я шел на автопилоте, с полузакрытыми глазами. По-моему, я уснул, даже не успев коснуться головой подушки – в полете, когда в буквальном смысле этого слова рухнул на кровать как подрубленный. Ни одно сновидение не потревожило мой покой; я был совершенно бесчувственным бревном, в котором едва теплилась жизнь – как у медведя, впавшего в зимнюю спячку.

Проснувшись, я поначалу не мог понять, где нахожусь и который час. Стрелки электронного будильника указывали на семерку, но возникал закономерный вопрос: сейчас утро или вечер? Пришлось включать телевизор, который и сообщил мне, что через час-другой пора снова на боковую.

Однако, такая перспектива меня не воодушевляла. Мало того, я еще и выругал себя за непозволительную расслабленность, вылившуюся в длительный сон. Конечно, я прекрасно отдохнул, но кое-какие проблемы, которые мне нужно решать, не терпят затяжек. Нужно было торопиться. Быстро побрившись найденной безопасной бритвой и в темпе ополоснувшись, я поспешил на кухню.

Первым делом я проверил холодильник. Он был набит под завязку различными консервами. В морозилке лежала даже буханка хлеба в вакуумной упаковке. Засунув ее в паровую баню, сооруженную мною из большой кастрюли и подставки под чайник, я получил в итоге почти свежий горячий хлеб с хрустящей коркой. Сварив крепкий кофе и употребив две банки консервов – свиную тушенку и красную икру – я прочувствовал себя значительно уверенней, чем прежде. Мышцы налились силой, а мозги просветлели до полной прозрачности. Теперь я мог активно действовать и разумно соображать.

Поужинав, я занялся экипировкой. Платьевой шкаф был заполнен мужскими шмотками не менее плотно, чем холодильник продуктами. Многие были совсем новыми, и только некоторые выглядели надеванными. Но все вещи сидели на мне как влитые. Я знал, что человек, который купил эту квартиру полтора года назад и обставил ее мебелью, очень похож на меня – и ростом, и походкой, и внешностью. Он был малообщительным, но соседи все же знали, что его дома не застать, так как мой тезка (парня почему-то тоже звали Геннадием) не вылезал из длительных командировок. Лично я с ним знаком не был, однако испытывал к нему заочную благодарность – он все сделал очень толково, с понятием. Примерно раз в месяц мой тезка устраивал в квартире генеральную уборку и обновлял запас продуктов и медикаментов. При необходимости я мог здесь отсиживаться тридцать-сорок дней, не выходя на улицу.

Покончив с одеждой – я выбрал вязаную шапочку, достаточно просторную темно-зеленую куртку с тонкой меховой подстежкой, майку, шерстяную водолазку черного цвета и очень крепкие серые брюки из материала, похожего на тонкую парусину. Ботинки я хотел обуть свои, но они были такими грязными, что мне пришлось их помыть, как снаружи так и внутри, набить старыми газетами и поставить сушиться. Поэтому я подобрал себе мягкие синие кроссовки со шнурками такого же цвета.

Оставалось предпоследнее и последнее – документы и оружие. Я никогда не был в этой квартире, даже близко к ней не подходил, и тем не менее месторасположение тайника знал в точности. Правда, добраться до него оказалось непросто.

Сначала я освободил платьевой шкаф от шмоток, а затем отодвинул его от стены, что оказалось отнюдь не легко – он был изготовлен из натурального дерева и весил с полтонны. А может мне просто показалось, что шкаф настолько тяжел, – после "сражения" с ним я даже запыхался.

Позади шкафа была обычная стена, заклеенная плотными обоями. Я отмерил найденной линейкой ровно метр сорок от потолка и шестьдесят сантиметров от угла и вокруг найденной координаты произвел расчистку, аккуратно вырезав лезвием для бритья квадратный кусок обоев размером семьдесят на семьдесят сантиметров. Под бумагой обнаружилась замочная скважина, куда я вставил ключ от входной двери. Два оборота – и я легко выдвинул цилиндр диаметром около сорока миллиметров и длиной примерно десять сантиметров. Полностью вытащить его я не смог, так как он прочно сидел на хорошо смазанной солидолом металлической штанге. На нем, под тонким кожухом, виднелись маленькие кнопочки с цифрами от нуля до девяти. Набрав нужный код, я вернул цилиндр на прежнее место и начал ждать.

Спустя полминуты что-то тихо вздохнуло, затем раздался едва слышимый гул, и часть стены сначала выдвинулась на меня, а затем как-то хитро повернулась, явив моему взору металлическую коробку с огнеупорными стенками. Там стояли два черных чемодана, похожих на "дипломаты", но больших размеров. Я достал первый и, положив на стол, открыл.

Внутри, в гнездах, лежало оружие – автомат с прибором беспламенной стрельбы, похожий на израильский "узи", но изготовленный где-то под Тулой, два пистолета разных калибров с глушителями, специальное устройство для ночного видения (в облегченном варианте), лазерный прицел, запасные обоймы, десантный нож, водонепроницаемые часыкомпас со светящимся циферблатом, заправленная бензином армейская зажигалка, изящные никелированные наручники и удавка-гаррота. Короче говоря, полный "джентльменский" набор.

Во втором чемодане находились спецсредства (сродни тем, которыми потчевал меня эскулап, интеллигентный палач Ильи Иосифовича), документы на любой вкус, деньги, ключи от машины и гаража, который еще требовалось отыскать по приложенной визитке автокооператива с его адресом и номером бокса, мобильный телефон спутниковой связи и масса очень занятных вещичек, представляющих интерес только для людей весьма специфических профессий.

Отобрав себе необходимое, я закрыл тайник, приладил с помощью клейкой ленты вырезанный кусок обоев, вернул шкаф на прежнее место и кое-как запихнул внутрь этого монстра его содержимое. Теперь я был готов к последней фазе очень важного мероприятия, в котором мое участие считалось само собой разумеющимся. Оставался один маленький, но важный штришок – для полноты картины.

Я включил мобильный телефон и совершенно безбоязненно набрал нужный мне номер: засечь мою говорилку было достаточно проблематично, если не сказать – невозможно.

– Алло, дядя? Это племянник.

– Ты где? – Голос Дубова показался мне чересчур тихим и усталым.

– В командировке.

– Когда приезжаешь?

– Трудно сказать. Много работы…

– У нас тут тоже… хватает… Тебе что-то нужно?

– А то, что я просил перед тем, как ехать на вокзал.

– Помню… – Мне показалось, что Дубов заколебался. – Как же…

– Так вы скажите и я побежал. Извините, дел невпроворот.

– Ты у нас человек работящий… – В голосе бывшего пахана звучала неприкрытая злая ирония. – Это мы знаем. Ладно, слушай…

Впрямую, кто хозяин "опеля, говорить было нельзя – вдруг, все-таки, наш разговор зафиксируют и примут немедленные контрмеры. Потому мы договорились, что Дубов на всякий случай зашифрует эти данные в процессе разговора. Теперь он плел разную чепуху, а те слова, перед и после которых бывший пахан делал небольшую паузу (как будто обдумывал, что сказать дальше), я записывал на клочке бумажки. После сложения начальных букв этих слов я наконец получил долгожданную фамилию. Получил – и злобно оскалил зубы. Все, круг замкнулся. Моя версия, благодаря которой именно меня запроторили на целый год в эти палестины и которая полностью дозрела в голове, пока я пробирался через болото, имеет полное право на жизнь. Дело оставалось за малым – войти с нужным объектом в контакт. И чем скорее, тем лучше. А затем потолковать по душам.

Ну что же, клиент, теперь потанцуем…

– Передавайте привет близким родственникам, – попрощался я с Дубовым.

– Спасибо. И они желают тебе всего наилучшего. Просили низко кланяться. Особенно твой крестник. Кстати, он попал в больницу. Вместе с другом. Травма на производстве…

– Пусть бросит свою работу. Она очень вредная. В следующий раз может быть совсем худо. Так ему и скажите.

– Ладно, будь здоров. В гости по приезду не приглашаю, потому что меня не будет дома – хочу взять путевку в санаторий.

Понятно. Бондарь и компания наезжают на Дубова (не думаю, что с большим успехом), и впрямь считая меня родственником бывшего пахана. А сам Петр Никанорович хочет держаться от Геннадия Чернова и его проблем подальше. Похоже, ему действительно здорово припекло…

Я вышел на свою самую главную и, надеюсь, последнюю охоту ровно в десять часов вечера. О, волки, мы одной крови – вы и я!

Глава 31. ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК

Гараж оказался неподалеку. Автокооператив охраняли два здоровенных пса неизвестной породы и один сторож, тоже в полной неизвестности как его зовут, где он находится, когда и по какому случаю ему посчастливилось наклюкаться до состояния полного не стояния. Наверное, он доверял своим четвероногим помощникам больше, чем самому себе, потому что искать нужный гараж я отправился в их сопровождении, прихватив на всякий случай длинный дрын. Так я и ходил по кооперативу под конвоем уродливых и злобных зверюг, держа в руках палку словно пропуск и с мандражем на душе – кто знает, что взбредет в их собачьи головы? И только когда я завел мотор почти нового "БМВ" и выехал из бокса, псы дружно развернулись и с добродушным лаем, видимо, служившим сигналом отбоя тревоги, убежали к воротам – там находилась сторожка.

Машина работала как часы. Бак был заправлен по горловину, приборы показывали, что все в полном порядке, и мне оставалось лишь одно – нажимать на педаль газа. И иногда на тормоза.

Я был собран до предела. Наконец должно проясниться то, что было скрыто под пеленой густого тумана из лжи, предательства, убийств и корысти. Я мог быть доволен – моя версия оказалась самой продуктивной. Но как же я долго блуждал в потемках!

Внешне дом был так себе. Его строили в начале пятидесятых для партийных товарищей высокого ранга. В те времена такие сверхпрестижные коттеджи, притом в самом центре города, конечно, впечатляли. Тем более, что комнаты в них были спроектированы в двух уровнях, а также имелась большая веранда по всей ширине дома и мансарда с башенкой.

Думаю, не стоит говорить об отменном качестве столярки, паркетных полах, количестве и размерах комнат и так далее. Понятно, что для "слуг народа" хозяева страны, гегемоныпролетарии, ничего не жалели – офигенное равноправие обеспечивалось сталинской конституцией (с минимальными изменениями) вплоть до развала Союза. Правда, эти коттеджи чаще всего предназначались для двух хозяев – здание было разделено пополам – но и на той части, что оставалась, места сановным жильцам, в основном партайгеноссе, хватало с лихвой.

С момента зарождения дикого капитализма, который почему-то назвали демократией, новоявленные нувориши кинулись возводить дворцы и дачи под медными крышами и с золотыми сортирами. Это показушное богатство единиц на фоне всеобщего обнищания било электорату (так называют народ его избранники, депутаты разных уровней) по глазам и вызывало нездоровые эмоции и волнения. Потому с некоторых пор более умные представители солидного бизнеса, а в особенности власть имущие (что все едино), начали скупать на корню расположенные большей частью в центре города старые коттеджи, которые уже давно не мозолили глаза доведенному до крайности трудовому народу. Коекто из новых владельцев когда-то престижных домиков кроме, естественно, внутреннего евроремонта, марафетил и фасад. Но многие оставляли снаружи все как было. А вот внутри… Не скажу, как там внутри, потому что я в эти дома не вхож. Однако по рассказам очевидцев там было на что посмотреть. И поупражняться в арифметике – подсчитать, сколько увиденное стоит.

Нужный мне человек купил именно такой коттедж. И тоже не стал особо тратиться на фасад. Маляры всего лишь заделали трещины в стенах, кое-где подштукатурили, побелили и покрасили, притом без всяких там ненашенских заморочек или дорогих, светоустойчивых красок – просто, неброско, но добротно. Ко всему прочему, и деревянный забор остался прежний, с гнильцой по низу и щелями, выкрашенный черт знает чем. Даже при свете сильного фонаря, который висел на столбе прямо возле ворот, я так и не смог определить какого цвета была местами облупившаяся краска. Короче говоря, коттедж совершенно не выделялся в ряду себе подобных. Да, маскировка была что надо…

Я зашел с тыла. Не бить же мне фонари, освещающие улицу? Я уже определил, проехав мимо ворот коттеджа, что двор охраняет песик размером с баскервильскую собаку и с такой же уродливой мордой. Как раз по тротуару шла немолодая пара, прогуливающая болонку, и четвероногий урод, с лаем, похожим на медвежий рев, встал во весь свой немалый рост на задние лапы и высунул голову из-за забора. Думаю, что впечатление от такого "приветствия" любители вечернего променада испытали просто незабываемое…

Поскольку на Геракла я не тянул, то драться с этим Цербером мне не улыбалось. Потому я, подобравшись задами к коттеджу с тыла, не долго думая хорошо прицелился и пульнул из пистолета прямо под ребро злобному монстру. Пес слабо тявкнул два раза – от неожиданности – и прилег там, где стоял. Нет, я не убил его, хотя в руках у меня был ствол с глушителем. Просто неизвестные химики хорошо сработали, оснастив патроны специальными пулями-ампулами с каким-то сильным усыпляющим средством. Так что, спи спокойно, песик, я не живодер.

Но как войти внутрь коттеджа? Постучаться в дверь и сказать: "Открывайте, к вам приехал Моня из Бердичева, сын троюродной тетки двоюродного брата вашей тещи?" Как же, размечтался, так тебе и откроют… Накормят свинцом прямо с порога – и скажут, что так и было. И отмазка мылится клевая: бежавший из-под стражи киллер пришел выполнить очередной "заказ".

Нет, мы пойдем, как говаривал вождь мирового пролетариата (был когда-то такой), другим путем. Не мудрствуя лукаво, я взял длинную лестницу, которая лежала под забором на подставках-кирпичах, и прислонил ее к мансарде – туда, где было распахнутое окно. А затем быстро поднялся наверх и залез внутрь неосвещенного помещения, совершенно пустого и неприятно пахнущего. Освоившись в темноте и пощупав липкий подоконник, я моментально определил причину вони – мансарду совсем недавно покрасили; в том числе и пол. Представляю, как порадуются милицейские эксперты, когда дело дойдет до моих следов. Их тут будет – завались. И стереть невозможно. Вот уж действительно влип…

Это я подумал со смешочком. Ничего страшного – семь бед, один ответ. Должен же я хоть чем-то порадовать капитана Можаева.

Я потихоньку отворил дверь мансарды и начал спускаться по дубовой лестнице на второй этаж. С пистолетом в руке. Мало ли что может взбрести в голову моему клиенту…

Хорошо подогнанные ступеньки совершенно не скрипели и я облегченно вздохнул – это хороший знак. Все у нас получится, вспомнил я текст из рекламного видеоролика. У кого это – у нас? Глядя на эту рекламу, я всегда задавал себе такой вопрос. И мне сразу в голову приходил известный тост: за нас с вами и хрен с ними. Ну до чего умный мужик придумал эту телезагадку! Башковитый, ничего не скажешь.

Я подошел к двери, за которой слышался разговор. Не очень ясно (дверь была капитальная, сработанная из полированного дуба, с золочеными ручками "под старину"), но вполне достаточно, чтобы определить, что беседуют двое мужчин. Кто это может быть? Хозяин коттеджа и его гость? А может, охранники? Фиг его знает. К сожалению, я не проследил за домом, А нужно было. Вахлак ты, Чернов, и все тут. Вот теперь и гадай, как поступить: разбираться с этими двумя или продолжать "экскурсию" по дому в надежде найти именно того, кто требуется? Твой противник, Чернов, мужик битый, это тебе не бык Ильи Иосифовича или даже сотрудник "Центуриона". Клиент обучен будь здоров. Не успеешь и "мама" сказать, как будешь на небесах.

Решение пришло спонтанно. Оно было из серии "Да хрен с ним!". Думать, гадать, колебаться – что толку? В таких случаях нужно надеяться на интуицию. А она мне подсказывала, что я на верном пути. Кроме интуиции, включился еще и здравый смысл: на нижнем уровне таких коттеджей обычно располагаются кухня, разные службы, столовая и гостиная. А кабинет и спальни выносят на второй этаж. Потому я, сжав все свои эмоции в кулак, потихоньку приоткрыл дверь комнаты (кабинета?), где шел разговор.

Я не ошибся. Это и впрямь был кабинет: шикарный, просторный, с кожаным диваном и такими же креслами, письменным столом, отделанным драгоценными сортами дерева, и толстым персидским ковром, в котором ноги утопают по щиколотки. Большая венецианская люстра – из тех, что привозят в нашу страну только по спецзаказу, неимоверно дорогая и очень красивая, – горела так ярко, что в помещении было светло будто солнечным днем. Наверное, хозяин коттеджа не любил полумрак, который устраивали разнообразные настольные лампы и бра. Что ж, у каждого свой вкус…

Я резко распахнул дверь и вошел в кабинет – не спеша, с легкой улыбкой на губах, будто в собственный, где меня ждала красотка-секретарша с ногами, которые начинаются от плеч.

– Добрый вечер, господа! – поприветствовал я собеседников, уютно устроившихся возле бара с подсветкой; они расслаблялись, по-моему, очень даже неплохим виски.

Они, конечно, были профессионалами высокого класса. Тут уж ни отнять, ни добавить.

Такие не теряются в любой ситуации. Но представьте себе картину: центр города, рядом офис мэра, где блюстителей порядка больше, чем прогуливающихся в такое время граждан, в коттедже крепкие стены, дубовые двери, надежные замки и неподкупный четвероногий страж, вы сидите вдвоем с любезным другом возле зажженного камина, ведете неторопливую беседу, возможно, на скабрезные темы, так как в здании, кроме вас, никого нет, рядом бар с шикарным набором спиртных напитков на любой вкус, стереосистема выдает классный музон – тихо и проникновенно, под рукой вполне официально зарегистрированный пистолет, а в кармане солидная ксива, при виде которой хочется немедленно взять под козырек и запеть "Широка страна моя родная!.." – и тут, среди этого ажура и полной расслабухи, появляется почти уголовная (по крайней мере, коротко стриженная – точно) рожа с пистолетом и говорит: "Здрасьте!". Реакцию предположить не трудно…

Так оно и случилось. Они оцепенели. Только это было не то оцепенение, что присуще рядовым обывателям в экстремальной ситуации. Отнюдь. Они сейчас мысленно просчитывали варианты продолжения момента, который, естественно, одним моим приветствием не мог ограничиться. Их мозги работали в режиме самого мощного и быстродействующего компьютера, задействованного в системах космической разведки, а может и быстрее. И я знал, что пауза будет недолгой.

Первым оклемался худощавый парень в костюме и при галстуке. Я узнал его сразу, несмотря на вполне приличный и дорогой прикид. Это был тот самый невзрачный тип, который так ловко завалил в кафе Васильчикова и его охранника. Конечно, киллера трудно было признать в достаточно респектабельном с виду молодом мужчине. Но человек, оказавшийся с ним вблизи, лицом к лицу, сразу же поторопится отвернуть в сторону, чтобы не порезаться о глаза-бритвы худощавого, которые царапали даже на расстоянии.

Он прыгнул в сторону, притом с сидячего положения, настолько быстро, что тут бы мне и пришел конец, не ожидай я такого или подобного трюка. Киллер вырвал пистолет из наплечной кобуры молниеносно, но я тоже не колебался ни единой доли секунды. Я не пожалел патронов и всадил в худощавого три пули по ходу его движения; последняя попала ему в голову. На этот раз я стрелял не из того пистолета, что был снаряжен ампулами со снотворным, а из другого. В его обойме находились патроны со специальными пулями, практически не оставляющими шансов выжить в случае попадания даже в бедро – человек умирал от болевого шока. Я понимал, что работаю варварскими методами с применением варварского оружия, но иного выхода не имел. Я был один, как перст, а неумолимое время даже не поджимало, а жгло пятки. Увы, снотворное действовало с небольшой задержкой, которой для этого асса было вполне достаточно, чтобы нашпиговать меня свинцом по самое некуда.

Пока в кабинете звучали выстрелы, похожие на тихие, но резкие, хлопки в ладони, второй мужчина, одетый в домашний халат, даже не шевельнулся. Это был мой "объект", хозяин коттеджа. Он чем-то напоминал киношного Джеймса Бонда – черноволос, подтянут, достаточно высок и весьма симпатичен. Самое интересное, что ему, как и "агенту 007", тоже пришлось побывать на "холоде" – он работал в Австрии, Швейцарии и Англии под крышей торгпредств около десяти лет. Несколько проколов по службе, незначительных, но все же болезненных как для самолюбия, так и для карьеры, в конце концов поставили его на грань провала и лишили возможности не только ездить за границу, но и продолжать службу во внешней разведке. Четыре года назад хозяина коттеджа направили в город, чтобы он возглавил городское управление ФСБ. Перед этим холеный господин в шикарном халате, явно купленном не на дешевой барахолке, занимал какую-то должность в центральном аппарате на Лубянке.

– Надеюсь, вы не станете следовать примеру своего товарища? – спросил я с циничной иронией.

Я хотел захватить инициативу сразу, чтобы добить его морально. Он был нужен мне только живым. Я даже готов был схлопотать легкое ранение, лишь бы этот сукин сын оказался цел и невредим и предоставил мне возможность взять у него "интервью".

Он не повелся. Не хватило храбрости. Одно дело самовлюбленно думать о том, как ловко ты расправляешься чужими руками со всеми опасностями и врагами и какой из тебя вышел лихой джигит, а другое – очутиться в экстремальной обстановке (да еще и в домашних шлепанцах), когда твоя жизнь висит на волоске. Единственное, на что он сподобился, было напускное, "дипломатическое", спокойствие, отработанное и доведенное до совершенства годами жизни за рубежом. Эта маска, сродни тем, что надевают на себя прожженные политиканы, лжецы до мозга костей, намертво приклеилась к его холеной, воистину буржуазной физиономии. Со стороны даже могло показаться, что он спокоен как буддийский монах во время медитации. Но меня этот фарс обмануть не мог. Он знал, кто я и зачем пришел. А потому сейчас у него в голове, скорее всего, вертелась лишь какая-нибудь единственная фраза – типа надписи над дверями ада, упомянутой одним гениальным сочинителем в какой-то своей эпохальной вещи: "Оставь надежду всяк сюда входящий"; за точность перевода не ручаюсь. Мне такое состояние было хорошо знакомо.

– Управление собственной безопасности? – то ли спросил он, то ли констатировал очевидный для него факт.

– Точно. Отдел внутренних расследований, – сказал я, неторопливо, вразвалку подходя к нему вплотную. – Представиться?

– Не нужно. Вы Геннадий Чернов.

– Я так и предполагал. – Ухмылка у меня вышла несколько кривоватой. – Все-то вы знаете, господин-товарищ-барин… Руки! – скомандовал я жестко и требовательно.

Он понял и безропотно дал надеть на себя наручники. Я быстро обыскал его, но в карманах халата ничего, кроме расчески, не оказалось. Пистолет я обнаружил в письменном столе; там же лежала и одна из стреляющих чудо-авторучек – то ли наша, то ли импортная (почему-то ни одна страна не оставляет на таких штуковинах своих стандартных обозначений). Чем она снаряжена, я проверять не стал – вдруг, вместо обычного патрона туда вмонтировали капсулу с ядом, который за десять секунд убьет в этом кабинете все живое? А я при проверке нечаянно нажму не на ту кнопку…

– Поговорим? – спросил я многозначительно, усаживаясь в кресло, где совсем недавно сидел хозяин коттеджа; под моим чутким руководством он переселился на диван.

С дивана ему хорошо был виден мертвый киллер. Я не стал к убитому даже прикасаться, лишь забрал пистолет. Белый ковер был здорово залит кровью, но этому обстоятельству я только порадовался – шок, вызванный моим внезапным появлением, плюс жмурик под носом, все это вкупе било по нервам моего "клиента" будь здоров. А он и нужен был мне мягким словно воск.

– Мне бы хотелось, чтобы наш разговор был доверительным, без всяких там штучек, – между тем продолжал я, закуривая сигарету из пачки хозяина. – Вы должны говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Все как в американском суде. По крайней мере у них существует такая формула присяги. Но надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь обеспечивать вам адвоката, прокурора, следователей, прессу… У нас с вами весьма специфическая профессия, подразумевающая несколько иные взаимоотношения.

Надеюсь, подписку о неразглашении и прочем в свое время вы подписывали.

– Тогда какой мне смысл с вами откровенничать? – Он пожал плечами. – Я так понимаю, что у вас какие-то особые полномочия (весьма странные в наше мирное время полномочия, я бы сказал). – Он бросил быстрый взгляд на мертвого киллера и невольно содрогнулся. – А потому мои шансы остаться в живых равны нулю. Не так ли? – Я многозначительно промолчал. – Это первое. А второе заключается в том, что я в страшном недоумении и даже не могу предположить какой криминал вы хотите повесить на меня лично и на возглавляемое мною управление.

– Вы ошиблись, полковник Гордеев. Вы здорово ошиблись. Притом с самого начала нашего разговора. – Я зловеще осклабился.

– Извините, я не понимаю, о чем идет речь…

– С вашим опытом в разведке пора бы научиться элементарным вещам. Вам известны имя и фамилия законспирированного сотрудника отдела внутренних расследований центрального аппарата службы безопасности, мало того, вы знаете его в лицо, и в то же самое время вы якобы не подозреваете ради чего ему пришлось потратить на вас целый год. Не странно ли?

– Ну почему же…

Он попытался спорить, но я бесцеремонно прервал его бессмысленный лепет:

– Достаточно! Я начинаю терять терпение. Не изображайте пришибленного. Слово не воробей, вырвалось – не поймаешь. Так гласит народная поговорка. Я понимаю, что мою фамилию и место работы вы назвали по запарке. А все потому, что ваш дружок с Лубянки проинформировал вас о наличие эфэсбэшного "крота" на подведомственной вам территории, в частности – на заводе "Алмаз". К сожалению, он не знал, кто именно этот "крот". И вы бросили все свои силы, чтобы найти опасную зверюшку как можно скорее. И вычислили некоего Чернова, экспедитора отдела снабжения. А вам не приходил в голову простенький вопрос: почему ваш осведомитель из центрального аппарата узнал о "кроте" так поздно? Между прочим, я уже околачиваюсь здесь целый год. Ведь вы этому товарищу очень даже неплохо платите за услуги подобного рода. И он пахал на совесть, без дураков. И, по идее, должен был знать о засылке "крота" практически с первого дня его работы в городе. Ан, нет, не знал. И все потому, что так было спланировано.

Информацию ему подсунули в нужное время, но в препарированном виде, без моих установочных данных – чтобы вам жизнь медом не показалась, чтобы вы поискали меня чуток, засветившись по полной программе. Так и вышло. Честному человеку нечего скрывать. И он не будет пытаться сплавить "крота" при первом удобном случае. Такие пироги, батенька.

– Повторяю – это недоразумение, – стоял на своем Гордеев. – Я готов ответить перед руководством по всем пунктам обвинения, которое мне предъявят. Если, конечно, вас не послали совершенно с иной целью. – Он выразительно перевел взгляд на мертвого киллера.

– Вот что, господин полковник, мне этот базар-вокзал надоел. Повторяю – я не следователь, а оперативный работник. Мне нужно отчитаться перед центром о проделанных мероприятиях. За это я получаю денежки. Видите ли, я тоже не лишен честолюбия и еще одна звезда на моих погонах будет смотреться очень даже симпатично.

Увы, увы, и я имею свою ахиллесову пяту. Поэтому, дабы раз и навсегда прекратить раздрай в наших отношениях, а также поставить все точки над "i", сообщаю вам, что буду работать с вами по полной программе с применением спецсредств, забыв на хрен о всякой демократии и прочих мудреных штуках, именуемых правосудием. Понятно? – Я достал из кармана куртки ящичек, открыл его и показал резко побледневшему Гордееву лежавшие внутри шприцы и ампулы. – Как видите, здесь есть все. На любой вкус. Вам хорошо известно, что это за гадость. Я вас выжму как лимон. Вы мне расскажете все и даже больше. Но финал, финал… А он мог бы быть очень даже приличным, с рюмкой виски и хорошей сигаретой, почти в дружеской обстановке… М-да… К сожалению, после нашей, с позволения сказать, "беседы" вас увезут в дурдом. Представляете – полным идиотом. Слюнявым, наложившим в штаны… – омерзительно! И бесповоротно.

– Нет! Вы этого не сделаете! Я руководитель высокого ранга, у меня есть друзья в центре!

Вы за это ответите!

– Ах, полковник… И чему вас учили в нашей чекистской школе? Повторяю – я оперативник. И свою задачу практически выполнил. Осталось всего ничего – "интервью" с одним из главных действующих лиц некой неприглядной истории. Чтобы уточнить размах подпольного бизнеса, которым вы занимались вопреки всем служебным инструкциям. Криминального бизнеса, между прочим. Удастся мне с вами поговорить – хорошо, не удастся – Бог вам судья. Есть и другие участники этого дела, которым, кстати, известно не меньше, чем вам. К слову, никто не видел, как я входил в вашу обитель, никто не знает о нашей беседе… Вы улавливаете мою мысль? Вот-вот… Все очень просто – для "конторы" вы уже отработанный материал, мусор, от которого так ли иначе нужно избавляться. Конечно, лучше будет, если вы умрете как герой, защищая интересы родины.

Но я хочу вернуть вам долг. Я проделаю с вами тот же трюк, который вы исполнили со мной. Вы что-то не поделили со своим дружком – а вот он уже лежит, сердешный! – и выяснили отношения как в старые добрые времена, на дуэли. И при этом угрохали друг друга. Оружие в наличие, двери и окна закрыты, пес, которого я усыпил, жив и здоров, честно несет свою сторожевую службу… Полный ажур! Как вам эта картина? Впечатляет?

Конечно же, я врал. Он мне нужен был живым. И не только мне, а кое-кому с большими погонами. Это приказ, который не обсуждается и не имеет иного толкования. Но я еще не довел операцию до ее логического завершения. А потому его откровения были мне нужны как воздух.

– Так ли, иначе – все равно мне каюк… – угрюмо буркнул полковник с нотками отчаяния в голосе.

– А вот тут вы не правы. Да, все верно, в какой-то мере решать вашу судьбу поручено мне.

Наша "контора" не может допустить такого бардака в своих рядах. Даже с поправкой на сплошную демократию. Вы понимаете, о чем я говорю. Но с другой стороны вас нельзя считать и предателем, изменником – формулировка не суть важна. Так что, если я с вами договорюсь полюбовно и вы честно ответите на интересующие меня вопросы, то мы и впрямь, как я говорил ранее, можем разойтись словно в море корабли. Да, вы будете арестованы, этого я не скрываю. И этапированы в Москву. Но там вами будут заниматься, в отличие от меня, вежливые и законопослушные люди, а если учесть ваши знакомства и связи, то срок вы получите минимальный. А может быть – просматривается и такой вариант – вообще отделаетесь легким стрессом, связанным с увольнением из наших чекистских рядов. Что для вас как с гуся вода, учитывая те бабки, которые хранятся на ваших счетах за бугром. Ну как вам мой расклад? Соглашайтесь, я даю вам отличный шанс. Между нами нет вендетты, вы мне безразличны, а потому я не испытываю большого желания приставить вам пистолет к виску и нажать на курок. Я не кровожаден.

Просто служба у меня такая. Вы это должны понимать.

– Понимаю… – задумчиво кивнул Гордеев. – То, что более-менее приличного выхода у меня нет.

– Почти что так. Но не я в этом виноват. Вы взрослый человек и должны отвечать за свои поступки.

– Я могу подумать?

– Минуту, – сказал я резко и безапелляционно. – У меня времени в обрез. С вашей подачи я имею столько проблем, что над их разрешением придется пахать всю ночь и завтрашний день. Так что будем толерантны, господин полковник.

Он посмотрел на меня сумрачно, с каким-то странным интересом, и спросил:

– А может мы договоримся по-иному?

– Это как? – прикинулся я простаком.

– Я снимаю все ваши проблемы по городу, в том числе и связанные с уголовным розыском, а вы составляете положительный отчет о проделанной работе. Естественно, после того, как на ваш счет в банке, расположенном, например, на каких-нибудь Фарерских островах, будет перечислена сумма с многими нулями, притом "зеленью".

Пять "лимонов" вас устроит?

– Нет. И десять тоже. Как говорил незабвенный герой любимой книги моего отрочества, торг здесь неуместен. Поздно, Маня, пить боржом, уже почки отвалились. Предложи вы мне такой вариант два месяца назад, до начала вашей "кампании" против меня, я бы еще подумал. Но сейчас мы с вами сидим в поезде, который летит под откос. Или – или, другого не дано.

И только сейчас я увидел на его лицо подлинное отчаяние. Я его понимал: карьера – коту под хвост, до денег, которые полковник скопил на заграничных счетах, как до Киева на карачках, притом неизвестно, когда он туда стартует – десять лет строго режима (в лучшем случае, если дело дойдет до трибунала) еще нужно отсидеть и выйти из колонии живым, а годы бегут, бегут, и клевая жизнь миллионщика где-нибудь в Испании, на собственной вилле, в окружении шикарных телок и угодливых слуг, все отодвигается, отодвигается… и уже почти не видна… Да, ему было от чего рвать волосы. Но что поделаешь, такова жизнь.

Он начал говорить…

Вместо эпилога

Я терпеливо нажимал и нажимал на кнопку домофона, в точности зная, что хозяева нужной мне квартиры дома. (Для этого мне пришлось воспользоваться специальной техникой, которую захватила с собой вызванная мною из Москвы оперативная группа нашего управления). Мало того, к ним пришли еще и гости. За железной дверью подъезда царило молчание, но я поклялся, что не сойду с места, пока мне не откроют. Даже если придется торчать возле парадного сутки. И мне должны открыть именно хозяева той квартиры, на которую я нацелился, а не какой-нибудь другой жилец. Вот такой я упрямый, нехороший человек…

Все-таки есть высшая справедливость на этом свете. Хозяева не выдержали моей настойчивости и динамик домофона спросил женским голосом:

– Кто там?

– Юля, это я… Геннадий…

– Ты-ы!? Как?..

– Открой и все узнаешь. Мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно, Юля.

Мне показалось, что она колеблется. Но потом внутри дверного замка что-то щелкнуло и Юлия сказала:

– Входи…

Знакомый подъезд, знакомый лифт и лестничные марши… Ах, воспоминания! Теперь они были для меня сладостными. Все течет, все изменяется…

Юлия, как мне показалось, здорово похудела. Мы стояли в прихожей и смотрели друг на друга со странным напряжением и даже недоверием – будто супруги, которые развелись, а затем решили помириться.

– Ты не хочешь пригласить меня в комнаты? – спросил я, чтобы разрядить обстановку. – Может, у тебя гости?

– Да… То есть, нет! Просто подруга…

– Надеюсь, я вам не помешал?

– Нет. Проходи… – Она посторонилась. – Сюда…

Шикарная гостиная, которую я так и не рассмотрел как следует той памятной ночью.

Диваны, пуфики, канделябры, хрусталь и кожа, дерево и мрамор. Блеск. Живут же люди…

Она сидела в дальнем углу, перед телевизором – смотрела какой-то видеоклип. Пела симпатичная девица, нечто современное и совершенно субтильное: "Синяя вода, золотой песок… Ля-ля-ля-ля-ля, что-то на восток…" – слова песни я разбирал через одно, так как звук был приглушен.

Наверное, явись сейчас перед нею какое-нибудь чудовище, и то она бы так не испугалась как при виде хорошего простецкого парня Генки Чернова. С чего бы?

– Знакомьтесь… – Начала было Юлия и тут же умолкла, пораженная состоянием подруги, которая даже не побледнела – помертвела. – Зоя, что с тобой!?

Ага, наконец-то… А то я как-то подзабыл имя своей бывшей пассии, белокурой нимфы, ныне "безутешной" вдовы мадам Белоблоцкой, наконец-то освободившейся от назойливой "охраны" быков Ильи Иосифовича. Которому в настоящий момент было не до всяких там чемоданчиков с бриллиантами.

– Как?.. Почему!? – наконец прорвало белокурую стервозу. – Ты… с ним… с этим?.. – Ей не хватило слов, чтобы охарактеризовать мою личность.

– Зоя, я не понимаю… – Юлия беспомощно смотрела то на меня, то на мадам Белоблоцкую.

– Это он убил Додика!!!

Юлии отказали ноги, и она плюхнулась на диван рядом со своей подругой.

– Пардон, мадам, нужно внести некоторую ясность в этом вопросе. – Я сел в кресло, что стояло напротив дивана и закурил. – Хватит лепить горбатого, радость моя, – нежно прожурчал я в сторону белокурой нимфы. – Ты даже не представляешь, кто перед тобой.

Нет, не Геннадий Чернов, отнюдь. Сама судьба. Которая принесла тебе на блюдечке с голубой каемкой совершенно обалденный шанс. Вот так, ни с того, ни с сего. Шанс выжить и даже процветать. Потому что сейчас твоя жизнь висит даже не на той нити, которую прядет богиня судьбы, а на тоненьком волоске. Который вот-вот порвется.

– Убирайся отсюда! – вскричала Зоя. – Или я вызову милицию. – Она сделала вид, что хочет встать и подойти к телефону.

– Нет проблем… – Я лучезарно осклабился. – Вызывай. Облегчишь ментам жизнь – вся команда обвиняемых в сборе.

– Это ты обвиняемый! – Белоблоцкая, как и любая баба, завелась с полуоборота, и, чтобы остановиться и поразмыслить, ей требовалось гораздо больше времени, нежели мужику. – Мерзавец!.. – И так далее, в порядке очередности.

Потому я лишь покуривал с легкой ухмылочкой на устах и с неподдельным интересом слушал и смотрел на цирковое представление, которое разыгрывала Зоя. А она была большая артистка. На Юлию я старался не глядеть. Она была как с креста снятая. На ее глазах что-то рушилось, но что именно – Юлия понять не могла. И от этого ей было очень страшно.

– Вот что, моя дорогая, – заткнись! – сказал я решительно, когда понял, что свою комедию Белоблоцкая может играть сколь угодно долго. – И послушай меня. Я тебе расскажу сказочку о Нью-Золушке, которая из-за жадности потеряла не только принца, но и все виды на королевский дворец. Ну и так далее, вплоть до короны и заморских земель.

– О чем ты? – Она как бы резко притормозила и теперь таращилась на меня с видом не добежавшего до финиша стайера, которому встретился на дороге разъяренный бык.

– О жизни, милочка. О ней, проклятой. Слушайте, о волки… – Я сел на своего любимого, но неоседланного конька. – В некотором царстве-государстве, в сплошной тьмутаракани, жила-была Нью-Золушка. В отличие от сказочной, честь свою смолоду она не берегла по причине повышенной сексапильности – есть такая приятная болезнь – а потому в совсем юном возрасте попала в плохую компанию. Откуда ее вытащил добрый дядюшкаволшебник (или, если хотите, маг), чтобы приспособить под свои нужды. Он даже расписочку с нее взял, чтобы Нью-Золушка нечаянно не проболталась об их отношениях.

Так жили они поживали в полном согласии, пока в государстве не подрос принц, с которым добрый волшебник хотел делать шахер-махер. Сиречь, заниматься темными делишками…

– Господи, что за чушь!? – вскричала Белоблоцкая, театрально заламывая руки. – Уходи со своими сказочками, негодяй!

– Мадам, пусть я повторюсь и скажу словами классика советской литературы, но вы точно произошли от коровы. Потому как туго соображаете. Итак, я продолжаю. Этот волшебник-маг – очень хитрый стервец, доложу я вам! – не будь дураком, придумал шикарный план. Он взял и выдал замуж за богатого принца Нью-Золушку, которая совсем истомилась в чужих постелях зарабатывать себе на пропитание жалкие гроши. Чтобы она присматривала за компаньоном дядюшки-волшебника с совсем близкого расстояния.

Каково, а? Сукин сын, этот волшебник. Не верит, понимаете ли, в настоящую любовь.

Контракт – и все дела.

– Бред! – независимо фыркнула белокурая нимфа.

– Ясное дело, бред. Сказка. Вымысел, не более того… – Теперь я скалился во весь рот. – Каюсь, я немного переборщил. Принц, то бишь Додик Белоблоцкий, и впрямь полюбил Нью-Золушку (причем без всяких контрактов), которая до замужества была девушкой по вызову и в милицейской картотеке проходила под шикарным псевдонимом Зойка Синица.

А вот она… Она готова была задушить его в первую же брачную ночь собственным пеньюаром. Но расписка, проклятая расписка, которую она дала волшебнику, сиречь гэбисту Гордееву… Эта бумаженция связывала ее по рукам и ногам. И когда в один прекрасный момент Гордеев пришел к вам, милочка, с неким коварным и безнравственным предложением насчет вашего муженька, который начал по крупному обманывать своего компаньона на ниве шахер-махерского бизнеса, вы от радости запрыгали выше головы. Потому как решили, что ваша голубая мечта наконец примет зримые очертания и вы получите право самолично управлять фирмой покойного мужа. Но не тут-то было…

Похоже, моя "сказка" в конце концов дошла до сознания обеих дам. Теперь они сидели тихо, как мыши в подполе, и глазели на меня словно на ожившего Ганса Христиана Андерсена.

– Миляга Гордеев, этот гребаный волшебник, на поверку оказавшийся настоящей злюкой, тоже возжаждал кресла почившего принца-бизнесмена, уготовив Зойке Синице своим планом место в государственной иерархии чуть выше того самого толчка, к которому даже царствующие особы ходят пешком. Ясное дело, она сильно возмутилась такому повороту дел. (Я бы сделал то же самое). Но опять-таки расписка… Пришлось бедной девушке сделать вид будто она по-прежнему верна волшебнику из "конторы" и готова сделать для него все, что угодно. А был у мага один недруг, странствующий рыцарь, которого он хотел сплавить куда подальше и желательно вперед ногами. Вот его-то миляга Гордеев и решил сделать козлом отпущения, представив дело так, что принца Додика в припадке любовного безумия извел именно этот паладин. Которого звали сэр Гена Чернов. Дело в том, что хитроумный волшебник-гэбист не хотел наглой смерти странствующего рыцаря – это когда какой-нибудь подкупленный голодранец шмальнет по бедному малому из-за угла, например, из фузеи или мушкета. Отнюдь. А то понаедут служивые людишки, кореша Гены Чернова, начнут выяснять что да почему и с какой стати загубили их друга, героя многолетней чеченской войны, найдут кончик ниточки, которая потянется в "контору"… Одним словом – маята. Этот, как оказалось очень скверный, дядя-волшебник мечтал замочить паладина чин по чину – со свидетелями, потерпевшей и уснувшим навеки объектом злодейских поползновений удалого рыцаря, то есть несчастным и глупым принцем. Чтобы паладин не мешал волшебнику делать шахермахер и примерять корону. В один прекрасный вечер, согласно разработанному плану, Нью-Золушка пошла в трактир и своими неотразимыми чарами затащила меднолобого глупца, по рыцарскому обычаю витающего в высоких сферах, в свою постель. (Что, между прочим, паладину очень даже понравилось)…

О, чудо – "безутешная" вдова вдруг покраснела! Нет, все-таки художественное слово имеет большую власть над человеческими душами…

– А пока они развлекались в королевской постели под балдахином, возвратился принц, прервав государственный визит, – продолжал я свою "балладу". – Доброжелатели сообщили ему, что его супруга теряет свою честь с умопомрачительной быстротой и производительностью. Пришлось паладину спасться от сановного и очень разъяренного рогоносца даже без порток. Вот тут-то и случилось страшное злодеяние. В то время, как потерявший голову и к тому же совершенно голый паладин висел, цепляясь за балкончик алькова принцессы, некий басурман, прятавшийся в потайной комнате дворца, выскочил из своей норки и завалил принца как охотник сохатого, нашпиговав его свинцом со знанием дела и от всей души. Потом этот сукин сын бросился искать рыцаря-любовника, чтобы и его присоединить к почившему принцу. Это чтобы изобразить случившееся так, будто принц и рыцарь в порыве любовной разборки застрелили друг друга. Но паладина, к огромному удивлению интриганов, и след простыл. Ландскнехту-убийце не осталось ничего другого как быстренько слинять, а принцесса, ожидая вызванных кем-то стражников, поставила себе несколько синяков, расцарапала колено, чтобы вымазать кровью постель, и порвала свою одежду, дабы изобразить паладина еще и насильником.

Вот такая получилась мизансцена перед приходом стражи…

Мои благодарные слушательницы превратились в две мраморные статуи. Между прочим, очень красивые статуи. По-моему, они даже перестали дышать. Живыми остались только глаза – огромные, что в одной, что в другой, и влажные как у благородных газелей. Мое бедное сердце вдруг затрепетало и мне очень захотелось, чтобы время вернулось вспять.

Увы…

– Дело в том, что, услышав выстрелы, испуганный рыцарь совершил настоящий подвиг.

Нет, он не стал сражаться с наемником-басурманом, который показался ему огнедышащим драконом, – что сделаешь без меча и панциря, а тем более без пищали?

Паладин решил временно отступить, чтобы потом наказать неизвестных злодеев. Что он и сделал, ловко вскарабкавшись по отвесной стене на балкон другой красавицы, подруги принцессы… – Я исподлобья посмотрел на Юлию. – Чем привел в изумление своих недоброжелателей и временно расстроил их коварный план.

Она раскрыла свой прелестный ротик, будто намереваясь что-то сказать, но тут же плотно сжала свои розовые пухлые губы. В ее глазах застыл даже не испуг, а ужас.

– Короче говоря, рыцарь ускользнул из рук стражи, весьма огорчив злюку-волшебника, который не ожидал от него такой прыти. На этом можно было бы и закончить первую часть сказки. Однако, есть одно "но"… – Я перевел взгляд на Зою.

Белокурая нимфа еще держалась. И все же испарина, выступившая на ее лбу, гладком и благородном как бильярдный шар из слоновой кости, говорила о нелегкой борьбе, происходившей где-то внутри, под двумя упругими полушариями, туго обтянутыми блузкой.

– Понимая, что короны, а значит и денежек ей не видать как своих ушей, Нью-Золушка придумала сногсшибательный ход. Принцесса решила при помощи плана волшебника Гордеева убить двух зайцев. Надо отдать ей должное – она импровизировала стремительно и с большой выдумкой. Поскольку паладин Чернов сбежал, Зойка Синица быстренько опустошила королевскую казну и куда-то ее спрятала. А потом рассказала страже, что изувер-насильник, кроме того, что попользовался ее прелестями и грохнул муженька, еще прихватил с собой и шкатулку с драгоценными камушками. Очень драгоценными – подчеркиваю. Поэтому, прежде чем я перейду к заключительной части своего эпического сказания, мне нужно сообразить куда принцесса определила клад, который тянет на сорок миллионов тугриков, да не простых, а "зеленых".

Я уставился на милых дам как прокурор на обвиняемых. Это я умел. Уроки актерского мастерства входят в план подготовки спецов моего профиля. Но как же мне было тяжело играть простого экспедитора, дабы меня не "засветили" раньше времени! Чтобы правдиво вылепить его образ, я должен был жить его жизнью, думать как он, поступать, как простой человек, не обученный разным чекистским премудростям – даже в экстремальных ситуациях, когда на кон поставлена моя жизнь. Кабаки, телки, заводские приятели, пьянки и похмелья, стольник взаймы до получки, карты, домино с грузчиками, командировочные приключения… – все должно было работать на легенду, притом безукоризненно. И только одно из ее ответвлений оказалось для меня мучительным и больно бьющим по совести.

Мне не приходилось встречаться с сыном начальника первого отдела завода "Алмаз" Тополева, благодаря которому я устроился на работу в снабжение. Да, я служил, выполняя спецзадание, в той же части, что и сын Василия Прокофьевича. Но знаком с ним не был. И никогда не видел. Парнишка погиб за месяц до моего появления в зоне боевых действий.

Фотография, на которой я стоял с ним в обнимку и которую подарил его отцу, Тополевустаршему, была монтажом. Липой. И стыд за необходимую для легенды ложь, придуманную, кстати, не мной, а спецами из подразделения планирования операций, жег меня весь этот год каленым железом. Вот такая поганая служба…

– Мадам Белоблоцкая, вы не подскажете? – Мой голос был суров и не сулил ей ничего хорошего.

Увы, она молчала как партизанка. Тогда я перевел свой обличительный взгляд на Юлию.

И вздрогнул от томящего чувства, которое снова внедрилось в мою страдающую душу.

Неужто я не смогу освободиться от этой проклятой любви!? И к кому – к преступнице, хладнокровно подставившей своего мужа.

– Юля, помоги Зое, – сказал я мягко, опуская глаза долу. – Я все знаю…

Она вопросительно посмотрела на белокурую интриганку. Та моментально сделала страшные глаза, но даже не шелохнулась – делала вид, что мои слова ее не касаются и я несу совершеннейшую бредятину.

– Девочки, – начал я доверительно и по-дружески, – вы здорово влипли. Обе. Я не хочу вас сдавать. Вот не хочу – и все тут. Ни милиции, ни местной мафии. Но мы сейчас в тупиковой ситуации. И вы, и я. Вам требуется мужчина-защитник, а мне нужен определенный социальный статус. Не всю же мне жизнь работать экспедитором отдела снабжения с копеечной зарплатой. Поверьте, я способен на гораздо большее. И я думаю, мы сговоримся. Хотя бы потому, что совсем недавно чувствовали расположение друг к другу. А это стоит дорогого. Поэтому предлагаю вам открыть тайник и достать оттуда кейс с бриллиантами. Я сообразил, куда он испарился. Вы так старательно маскировали свои дружеские отношения, что только полный идиот не понял бы сути вашей совместной интриги. Конечно, если бы он догадался за вами понаблюдать.

– Юля, что он плетет!? – Белокурая нимфа не сдавалась и начала изображать возмущение. – Какая чушь! Бриллианты, казна, кейс… Фу! Бред сивого мерина. Уходи отсюда! Оставь нас в покое.

Я перевел взгляд на Юлию. Она сидела, потупившись, и бросала искоса умоляющие взгляды на Зою. Похоже, Белоблоцкая имела на нее немалое влияние. Нужно срочно разрушить такую тиранию. И вводить личный диктаторский режим.

Нехорошо ухмыляясь, я достал пистолет.

– Покой я вам обеспечить могу. Вечный. И прямо сейчас. Слушай, ты, подруга! – грубо обратился я к своей бывшей пассии. – Хватит дурочку валять! Меня уже тошнит от твоей клоунады. Ты подставила меня, как захотела, а теперь еще и базлаешь не по делу.

Бриллианты здесь и я могу их найти и без посторонней помощи. Но я уже довел до вашего сведения – пусть и несколько иносказательно – что хочу принять участие в бизнесе, оставленном вам мужьями. Которых вы очень ловко сплавили в мир иной. А потому – баста! Считаю до трех. И начну с вас, мадам Белоблоцкая. Или мы придем к согласию, или… – Я поднял флажок предохранителя и демонстративно дослал патрон в ствол.

А вот теперь они испугались по-настоящему. Но по разному. Если Юлия безмолвно умоляла меня не убивать их, но при этом была само смирение, то Зоя, оцепеневшая от страха, смотрела в мою сторону злобно, как фурия, и была готова в любой момент выцарапать мне глаза.

Они сдались. Не могли не сдаться. Девушкам пришлось пожить, пусть и не очень долго, в слишком жестоком для нормального человека (а тем более женщины) мире русского бизнеса, а потому они знали точно, что я не шучу. Юлия встала, вышла в другую комнату, и вскоре заветный бронированный кейс, обтянутый коричневой кожей, лежал перед нами на журнальном столике. Я был уверен, что его не выбросят, выпотрошив содержимое.

Девушки не были дурочками и понимали, что не так просто от него избавиться.

Кейс открыла Зоя. Он был замкнут, но, похоже, шифр знала только она одна. Разумная предосторожность… Господи, и из-за этих стекляшек такой сыр-бор разгорелся!? Ну, сверкают, ну, много – ну и что? Всего-навсего кристаллический углерод. А столько жизней загубил.

Я перевел взгляд на своих боевых подруг. Они казались завороженными – смотрели на бриллианты, не отрываясь (плоский кейс был заполнен ими почти доверху; они были расфасованы в прозрачный полиэтиленовые мешочки, один из которых я открыл и содержимое высыпал). Да, товар был классный, ничего не скажешь. На поверку все бриллианты оказались крупными, чистой воды, и я решил, что они стоят гораздо дороже, нежели пресловутые сорок миллионов долларов. Видимо, это была цена оптовая, для посредников, которые потом продадут их мелкими партиями или поштучно.

Я решительно захлопнул крышку кейса и сказал, обращаясь к Юлии:

– Верни кейс на место.

– Ты… не заберешь его с собой!? – удивленно спросила осмелевшая Зоя.

– Зачем? – пожал я плечами. – Это наше общее достояние. Если вы, конечно, не возражаете. – Я остро посмотрел на одну и на другую. – Мое предложение в силе. Мы составим компанию, триумвират, и займемся общим бизнесом. Деньги быстро испаряются, а хорошо поставленное дело может кормить нас очень долго. Думаю, все у нас получится. Согласны? Если да, то кивните своими прелестными головками. Вот и чудненько. Спасибо за доверие, я чертовски рад… Мои возможности, ваши связи и фирмы, которые вам оставили мужья, наши головы – а они отнюдь не глупые, смею заметить – и все будет в ажуре. Я не тороплю вас с окончательным ответом. Мне хочется, чтобы вы поняли всю целесообразность и выгодность моего предложения без нажима. – Я посмотрел на часы. – Для этого у нас времени сколько хочешь. А потому я предлагаю чего-нибудь собрать на стол, включая и допинг в виде бутылочки виски или коньяка, чтобы мы обсудили наши перспективы без спешки, в теплой, дружественной обстановке…

Удивительная штука жизнь! Совсем недавно за мной гонялось полгорода, – кстати, с очень нехорошими намерениями – а теперь я сижу как победитель в шикарной гостиной на мягком диване в окружении таких красавиц, которым всякие там "мисс" (мира или Европы) и в подметки не годятся. Притом не только сижу, но еще и пью дорогие напитки и покровительственно обнимаю этих красоток за плечи. А они, успокоенные, расслабленные и повеселевшие, льнут ко мне как две молодые березки к заматеревшему клену. Здорово, доложу я вам!

Но иногда мои благостные мысли начинают сворачивать в старое, мрачное, русло, и я опять и опять перемолачиваю в голове события последних месяцев и все, что с ними связано.

Русский бриллиантовый след нащупали в Европе около трех лет назад. И почти два года вычисляли откуда, так сказать, дровишки. Что из леса – точно, но из какого именно?

Раньше тоже перли за бугор камушки, но необработанные – в основном алмазы и изумруды. Что здорово сказывалось на прибылях. Ведь алмаз стоит гораздо дешевле бриллианта, так как обработка сырья выливается в большую копеечку. Особенно за рубежом. Тамошние гранильщики совсем уж бессовестно обдирают заказчиков, пользуясь своим монопольным правом на доводку драгоценных камней до нужной кондиции. Чего нельзя сказать о наших, российских, которые вообще сидят без работы и которым можно платить гроши. А среди них есть большие мастера, не хуже зарубежных.

Кому пришла в голову идея загрузить левой работой собственных гранильщиков, непритязательных и безотказных, сейчас разбирается следствие, уже практически размотавшее с моей подачи всю криминально-бриллиантовую цепочку. Это не суть важно. Главное другое – огранку левых камушков организовали на заводе "Алмаз". Кто и каким образом? Вопрос вопросов, на который до меня никто так и не смог ответить.

Наш отдел внутренних расследований был задействован почти случайно. Мудрые аналитики ФСБ почесали, почесали затылки, покряхтели и решили, что такая многомиллионная афера, притом с выходом за рубеж, просто не может быть жизнеспособной без мощной поддержки правоохранительных структур. И не только милиции. А значит и наши ребятки макнули свои чекистские носы в бриллиантовую пыль, что для системы службы безопасности не только непозволительно, но и крайне опасно.

Золотой телец ведь вскармливает не только дельцов – и предателей тоже.

Меня послали в этот город едва эксперты сделали заключение, что огранка контрабандных камней производится на заводе "Алмаз". Внедрение "крота" по фамилии Чернов (кстати, это моя настоящая фамилия) прошло без сучка и задоринки, но полгода я в основном притирался, нащупывая ту печку, от которой можно было начинать плясать.

Это была нудная оперативная работа, о которой даже говорить не хочется и которая мало что мне дала. Романтикой в ней и не пахнет. Сплошная чернуха. Но – секретная. Так что лучше оставить ее за кадром – во избежание. Чтобы наши враги не раскрыли тайные методы работы русских спецслужб, в частности – ФСБ.

В мое поле зрения Гордеев попал давно. Но я не имел к нему никаких подходов.

Пришлось по согласованию с командованием втюкать в уши его высокопоставленных друзей из Лубянки информацию о пребывании эфэсбэшного "крота" в подведомственных господину полковнику краях. (Это была идея майора Геннадия Чернова, скажу без лишней скромности). Правда, Гордеев не знал, где именно роет этот самый "крот", так как самое главное от корешей полковника утаили – чтобы жизнь не казалась ему медом.

Короче говоря, я подставился, чтобы инициировать своих противников и вытащить их из тени на свет ясный.

Он вычислил меня весьма оперативно – спустя месяц после поступления информации.

Надо отдать ему должное – работать господин полковник умел. Зарубежный опыт – большое дело. Вычислив "крота", Гордеев принял решение немедленно его убрать.

Потому как не знал, что мне известно о нем лично и о его бриллиантовых аферах.

Которые в последнее время перестали приносить ему хорошие дивиденды. Додик Белоблоцкий решил потянуть шубейку на свой растолстевший загривок, чем и подписал себе смертный приговор. А ведь Гордеев играл серьезную роль в бриллиантовом бизнесе, обеспечивая прикрытие и охрану всей криминальной цепочки.

Полковник решил ненужное звено – Белоблоцкого – убрать. Чтобы напрочь отсечь мафиозную бригаду Ильи Иосифовича (тоже не страдающего аппетитом на предмет распределения прибылей от контрабанды бриллиантов), которая переправляла товар за рубеж. Полковник уже наладил свои каналы и эти двое были ему обузой. Цепочка была построена так (скорее всего, с подачи опытного контрразведчика Гордеева), что никто из участников криминального бизнеса не владел полной информацией. Естественно, кроме самого господина полковника, обеспечивающего и охрану поступающего на завод левого сырья, и сопровождение готовой продукции до границы и даже далее – зарубежные связи у Гордеева были достаточно надежные и многочисленные. Поэтому, стоило ему вычеркнуть из списка компаньонов Додика, а значит и Илью Иосифовича со товарищи, и львиная доля прибыли упала бы на его тайные заграничные счета. Только замдиректора Васильчиков, который как раз и наладил обработку неучтенных алмазов в гранильном цехе завода, сколотив бригаду опытных гранильщиков, знал кто такой на самом деле Гордеев – они были друзьями. Вот он-то полковнику был и нужен для дальнейшей работы по вывозу бриллиантов за рубеж.

И тут появился, как палка в колесе, "крот" из отдела внутренних расследований. Эдакая ложка дегтя в бочке меда. Решение Гордеев принял быстро и в духе чекистских традиций: есть человек – есть проблема, нет человека – и проблемы нет. Вот только я все напортил, сбежав от пули наемного убийцы, который был сотрудником местного управления безопасности и выполнял деликатные поручения шефа, полковника Гордеева.

Тогда была срочно выдумана командировка за абразивами, к чему приложил руку сам Васильчиков. Но парни из "Центуриона", с шефом которых Лактионовым, давним секретным сотрудником госбезопасности, Гордеев был на короткой ноге, завалили все дело на корню.

А дальше все начало валиться само собой – по принципу домино. Оказалось, что исчезла партия бриллиантов, уже приготовленная к отправке. Васильчиков передал кейс с товаром Додику, но того грохнули, а какой с убитого спрос? Куда девались бриллианты, никто не знал. Все замыкалось на мертвом Белоблоцком. И на моей таинственной фигуре убийцы, насильника и грабителя. Мог я забрать кейс? Запросто. Так думал даже Гордеев, меряющий все на свой аршин. А потому решил поймать меня сначала руками охранников завода "Алмаз" (это когда Вальтоша подложил мне в карман драгоценный камешек), а затем милиции, чтобы перехватить у ментов инициативу и прокачать "коллегу" по полной программе, для чего Киля должен был подбросить в мою квартиру меченый пистолет, из которого убили Белоблоцкого. Ко всему прочему, чтобы не утратить надежных зарубежных партнеров по криминальному бизнесу, верные людишки организовали на "Алмазе" пожар – дабы скрыть хищение бриллиантов. Их нужно было совсем немного – у Васильчикова был запас – но все равно без этой малости сделка могла не состояться. Эти зажравшиеся капиталисты такие привередливые…

Но я опять спутал все планы, застав Килю и Тельняшку на горячем. Теперь уже Гордеев был абсолютно уверен, что я взял нужный след, и, во избежание больших неприятностей, Килю, который знал, зачем послали в мою квартиру воров-домушников, немедленно ликвидировали.

Однако, на этом я не успокоился и вышел на Козыря. Это было уже совсем плохо. Киллер, сотрудник Гордеева, едва успевает отправить Козыря вперед ногами до того, как рыжий ублюдок поговорил со мной. Меня убивать полковник не хотел – жадность заела, тот самый драгоценный кейс перевесил все разумные доводы. И стрелок оставил мне жизнь.

Но поскольку они не знали, что успел мне выболтать Козырь, то быстренько ликвидировали и Лактионова – тот и впрямь был опасен полковнику, так как чересчур много знал. Это он через Козыря вышел на Килю и Тельняшку.

Но это было уже после. После наглой и непонятной смерти Васильчикова. С которым Гордеев связывал далеко идущие планы и которые теперь нужно было сильно корректировать. (А значит, плюс ко всему, искать и злополучный кейс). Но кто мог желать смерти директора завода? И кто исполнитель заказного убийства? А что это был заказ, сомнений ни у кого не возникало. Взбешенный полковник поставил на уши и своих подчиненных, и милицию, однако в итоге получился пшик.

А ларчик открывался очень просто. "Безутешная" вдова, случайно познакомившись с киллером, грохнувшим ее мужа, воспылала к нему небывалой (и небескорыстной) страстью. А для невзрачного гэбиста такая козырная телка была просто пределом мечтаний. И когда она попросила сделать ей одолжение, отправив Васильчикова вперед ногами, он выполнил "заказ" ни мало не колеблясь.

Все дело в том, что замдиректора начал подозревать мадам Белоблоцкую в присвоении бриллиантов. Мало того – он был уверен в этом. Видимо, Васильчикову было известно, где Додик хранит товар и, зная недоверчивость Белоблоцкого, он не поверил байке его жена, которую она сплела уголовному розыску. Не мог Додик оставить сейф открытым – и все тут. А тем более не мог он доверить своей ветреной жене шифр, без которого открыть суперсовременный стальной ящик за какие-то пять-десять минут абсолютно невозможно.

Тогда Васильчиков начал наезжать на "безутешную" вдову. И требовать то, от чего Зоя не могла отказаться даже если бы ее резали на куски. Она на своем недолгом веку успела хлебнуть немало, а потому не мыслила свою дальнейшую жизнь в нищете или на панели.

Лучше уж умереть. Согласившись на встречу с Васильчиковым в кафе, она показала замдиректора своему дружку и тот хладнокровно застрелил его вместе с телохранителем.

Муж Юлии получил свой приговор тоже от Зои. Юлия не просто не любила своего благоверного – она ненавидела его. Он в буквальном смысле этого слова купил себе жену и изгалялся над нею, как хотел. Юлия жаловалась своей подружке на мужа не раз, и когда у Зои появился личный киллер, Белоблоцкая сразу же предложила ей свои услуги. Тем более, что после этого они решили стать компаньонками на ниве большого бизнеса с подспорьем в виде кейса с бриллиантами. Наемный убийца, он же сотрудник службы безопасности, поговорил с Лактионовым, которого хорошо знал, тот отдал своим шнуркам приказ, и колеса адской машины завертелись. Так почил и второй рогоносец.

К сожалению, кроме Васильчикова, подвох учуял и дражайший Илья Иосифович.

Который немедленно приставил к Зое своих быков и попытался провести собственное расследование. Тут уже не мог помочь и новый любовник, потому Белоблоцкая обратилась за помощью к одному из городских авторитетов по кличке Тенгиз.

Закончилось все бойней: люди Гордеева – спецназ службы безопасности – которые вызволили меня из ИВС (понятно для чего), в конце концов взяли верный след и выкосили шнурков Ильи Иосифовича вместе с боссом подчистую, а ввязавшийся в драку Тенгиз тоже погиб, как и большинство его подручных. Вот такой получился финал…

И вот теперь я сидел среди красавиц и наслаждался жизнью. Хотя с другой стороны самые ядовитые змеи тоже красивы. И так же, как и женщины, непредсказуемы. Конечно, будь моя воля, я сейчас бежал бы из этой шикарной гостиной без оглядки. Жизнь дороже всего на свете, даже неземной, божественной красоты, а уж тем более чувственных утех, которые сулил мне наш триумвират. Но приказ есть приказ, и не вам, майор Чернов, обсуждать планы вышестоящего начальства. Вы уж как-нибудь поостерегитесь ваших будущих партнеров по большому бизнесу…

Нет, я не мог бежать. Потому что из этой гостиной уже начинала произрастать моя новая легенда, в которой я выступал как новый русский – крутой бизнесмен с широкими зарубежными связями.

Примечания

1

Эрмитаж – богатая (жарг.)

(обратно)

2

Скрипуха – дверь (жарг.)

(обратно)

3

Чехи – чеченцы (армейск. жарг.)

(обратно)

4

Ботать по фене – разговаривать на воровском жаргоне (жарг.)

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1. СМЕРТЕЛЬНЫЙ АДЮЛЬТЕР

Глава 2. ЖЕРТВА ОБСТОЯТЕЛЬСТВ.

Глава 3. СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЕ НОВОСТИ

Глава 4. ОПАСНЫЙ ПОВОРОТ

Глава 5. КИЛЛЕРЫ

Глава 6. СТУКАЧ

Глава 7. ВАЛЬТОША

Глава 8. СМЕРТЬ ПРИХОДИТ НЕЖДАННО

Глава 9. ДОМУШНИКИ

Глава 10. НОЖОМ ПО ГОРЛУ

Глава 11. ПАХАН В ОТСТАВКЕ

Глава 12. ТЕЛЬНЯШКА

Глава 13. ЗУБОДРОБИТЕЛЬНЫЙ КАРАМБОЛЬ

Глава 14. ЖИВАЯ МИШЕНЬ

Глава 15. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Глава 16. ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ

Глава 17. В ПОИСКАХ ПРИСТАНИЩА

Глава 18. СМЕРТЬ ПОД КОЛЕСАМИ

Глава 19. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Глава 20. НОВЫЙ СЛЕД

Глава 21. ВЗРЫВ

Глава 22. КРИМИНАЛЬНОЕ ТРИО

Глава 23. БЕГСТВО

Глава 24. ОБЫСК

Глава 25. ОПОЗНАНИЕ

Глава 26. ДОПРОС

Глава 27. НЕОЖИДАННОСТЬ

Глава 28. ПЫТКА

Глава 29. СВАЛКА

Глава 30. ЗАВЕТНЫЙ КЛЮЧ

Глава 31. ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК

Вместо эпилога . . . . .

Реклама на сайте