«Мертвая хватка»

Виталий Гладкий Мертвая хватка

Лондон, район вокзала Кингз-Кросс

Дождь закончился, и серое небо постепенно окрашивалось в робкую голубизну. В лужах отражались дома, прохожие, подмигивающие огоньки светофоров. Время клонилось к вечеру, и проститутки уже начали занимать свои привычные места. На углу здания Викторианской эпохи со скучающим видом топтался подросток-итальянец. Несмотря на внешнюю невозмутимость и кажущееся спокойствие, смуглолицый и кудрявый парнишка был натянут как струна. Черные большие глаза подростка цепко обшаривали любого, кто направлялся в его сторону. И если кто-либо ему не нравился по неизвестной для непосвященных причине, он незаметно занимал позицию, удобную для немедленного бегства.

"Мелкий торговец крэком… или героином", – подумал высокий, крепко сбитый джентльмен в светло-сером плаще – несмотря на раннюю весну, воздух так и не прогрелся до нормы; к тому же дожди… Ноздри джентльмена вдруг расширились и затрепетали – до него донесся запах свежеиспеченного хлеба. Только теперь он почувствовал, как сильно проголодался. Посмотрев на наручные часы, он немного поколебался, а затем решительно зашел в ближайший паб, где заказал сандвич и кружку крепкого шотландского пива.

"Время еще есть, – размышлял он, глядя через окно на улицу, – нужно подкрепиться… У старого сквалыги минеральной воды не допросишься. Интересно, зачем я ему так срочно понадобился? И почему такая таинственность? Не проще ли было встретиться в офисе? И из каких соображений он назначил встречу в Кроссе – квартале с такой скверной репутацией? Как он сказал – вас встретят и проводят… Кто? И куда?"

Расплатившись, джентльмен вышел на улицу и неторопливо пошагал дальше. Мальчишкаитальянец, до этого изображавший сонную муху на оконном стекле, неожиданно оживился и, "просветив" джентльмена с головы до ног своими жгуче-черными живыми "лазерами", исчез за углом с такой скоростью, будто его прибрал сам дьявол. Не успел человек в светлом плаще удивиться проворству подростка, как тот вернулся, но не один, а со здоровенным громилой, чье покрытое шрамами лицо напоминало перепаханную взбесившимися лошадьми пустыню, одетым с претензией на цыганскую роскошь – светлый клетчатый пиджак спортивной модели, кричащеяркая рубашка и золотая цепь толщиной в палец на шее.

"Сутенер", – решил джентльмен, обходя по дуге набычившегося "красавчика". Ему не хотелось в этом районе связываться с кем бы то ни было, хотя он мог из этого дешевого фраера сделать ростбиф с кровью за считанные секунды. Но законы конспирации предписывали изображать из себя робкого обывателя, который боится даже собственной тени.

– Мистер! Мистер, я к вам обращаюсь!

– Вы… ко мне? Извините… но я вас не знаю… – Джентльмен промямлил эти слова, стараясь не смотреть в наглые зенки сутенера, заступившего ему дорогу.

Он был настолько противен сам себе, что от злости его едва не стошнило.

– Мистер, у нас клевые девочки. Недорого. Товар первый класс. Посмотрите… Эй, вы, подойдите! – крикнул он своим подопечным, фланирующим неподалеку.

– Что вы… нет! – шарахнулся в сторону джентльмен, изображая кладезь порядочности. Он попрежнему играл свою роль.

– Роберто, ты кого мне подставил? – Сутенер с угрозой посмотрел на мальчишку.

– Он, это он, клянусь! Я не мог ошибиться, у меня хорошая зрительная память.

– Сейчас проверим… Но если ты обознался, я твою память выброшу в мусорный ящик вместе с головой. Мистер, вас зовут Джек Пирстон?

– Да. – Джентльмен был удивлен. – Откуда?..

– Бамбино, с меня фунт! – Сутенер дал мальчишке легкий подзатыльник. – Дуй на свой пост. И смотри в оба! – добавил он с угрозой. – Мистер, вас ждут. Сандра, проводи джентльмена! – приказал он одной из подошедших девиц.

– Любезный, – мужчина в светлом плаще выпрямился и холодно глянул на расфуфыренного громилу, – любезный, мне кажется, вы кое-что забыли.

– Ах, да-да-да… – сокрушенно постучал себя по узкому лбу сутенер. – Вам просили передать, что поезд отходит завтра в половине седьмого утра от вокзала Сент-Пэнкрас.

– Благодарю вас, – небрежно бросил джентльмен и, сопровождаемый юной мулаткой Сандрой, свернул в ближайший проулок…

Не будь шикарного мраморного камина, комната в точности походила бы на музейный саркофаг. Ее отделали мореным дубом, а резные украшения, выполненные в более позднюю эпоху, нежели обивка стен, казались дешевыми поделками из пластмассы, которыми украшают гробы, но только по чьей-то прихоти – возможно, пьяного гробовщика – наклеенными не снаружи, а внутри.

Главной достопримечательностью комнаты-саркофага был огромный стол, заваленный бумагами. Возле него в мягком кожаном кресле сидел человек неопределенного возраста, закутанный в плед. Время от времени, отрываясь от работы, он протягивал бледные тощие руки к огню, и тогда суровое аскетическое лицо, озаряясь трепещущим пламенем, становилось похожим на лик Мефистофеля.

Из мебели, кроме стола и двух кресел, в комнате находились старинный уродливый шкаф, кожаный диван, несколько бюстов на мраморных подставках и красивая пустая позолоченная клетка для птиц. На полу лежал плешивый ковер, судя по орнаменту, персидский и в свое время очень дорогой, а стены украшали две картины. Впрочем, "украшали" – это сильно сказано. Потемневшие от времени и засиженные мухами, они скорее напоминали заплаты, набитые нерадивым плотником на изъеденные древоточцами панели. У комнаты имелись и окна, но они были плотно зашторены красными бархатными портьерами. Не будь на дворе конец двадцатого века, комнату можно было запросто принять за жилище вампира графа Дракулы.

Выдвинув один из ящиков стола, человек достал папку в сафьяновом переплете, украшенную тисненым королевским гербом. Когда он ее открывал, на его лице мелькнула сардоническая ухмылка.

 "Совершенно секретно. Объект "Цирцея".

 Диана Франсис Спенсер, третья дочь виконта Олторпа, восьмого графа Спенсера.

 Отец – Джон Спенсер, второй брак с Рэйной, графиней Дартмурской; умер в марте 1992 года.

 Мать – леди Франсис Фермой, второй брак с наследником обойного магната Питером ШендомКиддом.

 Сара, Джейн – старшие сестры; Чарльз – младший брат.

 Дети: Уильям, Гарри…"

Лицо хозяина комнаты-саркофага приобрело кислое выражение, и он достал другую папку, потолще. Полистав подшивку, нашел нужное, и, придвинув поближе массивную настольную лампу, начал читать, беззвучно шевеля тонкими сухими губами:

 "Объект "Цирцея". Биографическо-аналитическая справка. Диана Франсис Спенсер родилась 1 июля 1961 года в родовом имении Парк-Хаус в Норфолке. Отец, лорд Спенсер, служил конюшим при короле Георге VI и при королеве Елизавете II. Бабушка по материнской линии Рут Фермой – подруга и камер-фрейлина королевы-матери. Родители развелись в 1969 году. Дети остались с отцом. О Диане прислуга отзывалась как о трудном, непростом ребенке. Училась: в школеинтернате Риддлсворт-Холл в графстве Норфолк, школе для девочек Уэст-Хит (окрестности г. Севетоукс, графство Кент), швейцарском пансионате "Институт Алпен Видеманет". Прилежанием и успехами в учебе не отличалась. После продолжительного пребывания в пансионате поселилась на окраине Кенсингтона в квартире, купленной для нее лордом Спенсером. В этот период по три часа в неделю мыла полы у знатных дам, получая по фунту в час, разносила гостям бутерброды на вечеринках, работала ассистенткой в детском саду "Молодая Англия". Замуж вышла за наследника престола принца Чарльза. Свадьба состоялась 29 июля 1981 года в соборе Святого Павла. Медовый месяц принц и принцесса провели на борту королевской яхты "Британия" (двухнедельный круиз по Средиземному морю завершился в Красном море). Сын Уильям родился в июне 1982 года в больнице Святой Марии в лондонском районе Паддингтон. Няня Барбара Барнс… (Установочные данные см. в разделе "Близкое окружение".) Второй сын, Гарри, родился в сентябре 1984 года… Первые признаки разрыва в семейных отношениях проявились летом 1986 года в однодневном круизе к берегам острова Пальма на яхте "Фортуна" короля Испании Хуана Карлоса… В 1991 году брак оказался на грани развала. В 1992 году при посещении супружеской четой судоверфи в Южной Корее старший советник принца Питер Уэстмасот сообщил журналистам, что отношения Чарльза и Дианы зашли в тупик… Диана занимается благотворительной деятельностью и меценатством…"

Человек с лицом Мефистофеля устало потер глаза, затем перевернул несколько страниц и продолжил чтение:

 "Оперативная информация. Запись телефонных разговоров принца Чарльза. Дежурный оператор… Дата… Время… Собеседник – Камилла Паркер-Боулз".

И в это время мелодично звякнул колокольчик парадного входа.

Хозяин комнаты взял лежащий на столе пульт дистанционного управления и нажал одну из кнопок. Кусок панели на стене напротив бесшумно сдвинулся, и в образовавшемся углублении вспыхнул голубым светом большой телевизионный экран. Оттуда на него угрюмо смотрел уже знакомый нам джентльмен в светлом плаще; рядом с ним нахально улыбалась смуглая девушка в одежде, которая лучше любых слов говорила о профессии ее хозяйки.

Одобрительно кивнув, человек привычно нащупал другую кнопку на пульте, и дверь парадного со скрипом отворилась. Джентльмен, которого сутенер назвал Джеком Пирстоном, зашел внутрь дома, а мулатка резво припустила по узкой, вымощенной брусчаткой улочке, с грацией цирковой эквилибристки балансируя на очень высоких и тонких каблуках.

– Хэлло, Арч! Проходите и садитесь, – попытался сделать приветливое лицо "Мефистофель", когда джентльмен в светлом плаще появился на пороге комнаты-саркофага.

– С вашего позволения, сэр, Джек Пирстон.

– Только до обеда нынешнего дня. Теперь вы Арч Беннет. Вот новые документы. Ваше настоящее имя мы оставили, изменив только фамилию.

– К чему такие предосторожности, сэр? – спросил "новорожденный" Беннет, не без иронии указывая на обветшалые стены. – Типичное жилище старьевщика.

– В этом квартале меня знают как ростовщика, – растянул тонкие губы в подобии улыбки хозяин жилища. – Вы не голодны, Арч?

– Спасибо, я бы не отказался. – Беннет с трудом удержал на лице постное выражение.

– Ах да, черт побери… – с досадой стукнул себя ладонью по лбу любезный хозяин. – Из головы вылетело… Сегодня я по случаю нашей встречи отпустил служанку, так что…

– Не беспокойтесь, сэр. Нас учили выживать в любых условиях. Без еды я могу продержаться полмесяца.

– Извините, Арч… Уж в следующий раз… М-да. Возвращаясь к разговору об этой квартире, скажу, что более надежного места для конфиденциальной беседы не найдешь во всем Лондоне.

– Но вы меня "засветили", сэр, – вежливо возразил Беннет.

– Ничего подобного. Ко мне приходят многие. Я ведь ростовщик… хе-хе… Великолепная "крыша", не правда ли? А как вам понравился Саймон?

– Простите – кто?

– Тот, кто вас встретил. Как вам его шрамы? Нашим физиономистам пришлось здорово потрудиться.

– Сутенер?! Не может быть!

Беннет решил подыграть шефу, который, несмотря на свой незаурядный ум, нередко покупался на примитивную лесть.

– Саймон наш оперативный сотрудник. И руководитель группы прикрытия этой конспиративной квартиры.

– Сэр, я восхищен…

– Ладно, ближе к делу. – Шеф лже-Беннета снова принял строгий вид, но было заметно, что он польщен. – Вот дискета с информацией. Код доступа к материалам, записанным на дискете, – "Цирцея". Будьте осторожны – сведения идут под грифом "Совершенно секретно. Государственная тайна".

– После ознакомления с материалами дискету уничтожить… – то ли спросил, то ли констатировал Арч.

– Непременно. Арч, вы читаете бульварную прессу?

– И даже смотрю запрещенные эротические фильмы.

– Тогда вам должны быть известны проблемы королевской семьи.

– Вы имеете в виду события, отраженные в книге Эндрю Мортона "Диана"?

– Не только. Все, что было до сих пор, – цветочки. К сожалению, принцесса Уэльская полностью вышла из-под контроля, нанося тем серьезный моральный ущерб как монархическим институтам, так и самой Великобритании.

– Из-под контроля?

– Вы не ослышались, Арч. Спецы из МИ-5 провалили все, что только могли. Не сработал ни компромат на принца Чарльза и Диану, полученный при прослушивании телефонных переговоров, перлюстрации почтовых отправлений и анализе агентурных данных, который они подбрасывали в различные газеты и журналы – чтобы устроить разрядку, когда отношения между ними чересчур накалялись, – ни стимулирование при помощи наших специфических методов повышенного интереса папарацци к королевскому семейству.

– Зачем?..

– Таким образом мы пытались отвлечь супругов от жестокой конфронтации, ведущей к разрыву. В подобной ситуации представители высшего света обычно плотно закрывают свою семейную скорлупу, чтобы не "потерять лицо", как говорят японцы. Но, увы, леди Диана выпечена не из того теста. Она лидер, и этим все сказано.

– Она просто женщина, сэр, – мягко возразил Арч. – Ничто не ново под луной, в том числе и семейные драмы, подобные тем, что происходят с королевской четой.

– Да, это так. Но только не в нашем случае. Два лидера: формальный – принц Чарльз, будущий король Англии, и неформальный – принцесса Уэльская, никогда не смогут разделить неделимое. Все эти сказочки о Золушке-Диане, которую гнетут замшелые порядки и обычаи королевского двора, – ерунда на постном масле. Идет жестокая и бескомпромиссная борьба за первенство, главенство, что в общем-то обычное дело для английской монархии, где на троне часто восседали женщины.

– Вы считаете, развод неизбежен?

– Уверен. По оперативным данным, двор активно включился в этот процесс, что не могло иметь место без благословения самой королевы. Предпринимается отчаянная попытка сохранить уже не семейный союз Чарльза и Дианы, а имидж королевской власти.

– Сэр, а мы здесь при чем?

– Есть предположение, что разводом дело не окончится. И мы должны быть готовы к такому повороту событий. Поэтому наше руководство приняло решение поручить дальнейшую разработку объекта "Цирцея" спецслужбе МИ-6.

– "Цирцея"?

– Леди Диана. Так ее наименовали умники из МИ-5.

– Итак, давайте рассмотрим возможные варианты…

В соседней комнате пробили часы. Их приглушенный мелодичный звон наполнил конспиративную квартиру английской спецслужбы МИ-6 тревожными обертонами.

На улице снова пошел дождь.

Киллер

Сначала я его услышал…

Сумерки постепенно накрывали речную долину серебристо-серой вуалью, и птичье разноголосье пошло на убыль. Наступил час, когда дневная пернатая живность стала готовиться отойти ко сну, а ночные птицы только-только начали пробовать голоса и крылья, собираясь на охоту или вечерние посиделки, чтобы внести и свою лепту в умопомрачительную какофонию – голос сельвы, пробудившейся от сиесты. Я возвращался в лагерь нагруженный добычей – выпотрошенной тушей гуазупиты[1] – и пребывал в состоянии легкой меланхолии, которая уже давно была моим привычным состоянием. Тропа, протоптанная лесным зверьем к водопою, причудливо петляла среди деревьев, то уводя меня в чащобу, то приближая к берегу Жауапери[2]. Я шел и вспоминал…

Когда я вернулся на родину, мне мыслилось, что мои скитания закончились. Увы, все оказалось с точностью до наоборот – они только начинались. Исколесив пол-России, я так и не смог отыскать жену и сына. Семья будто в воду канула, хотя я точно знал, что жена и сын вернулись из Непала, где скрывались от мести за мои "подвиги".

Больше в России меня ничто не удерживало. Я не имел ни семьи, ни родственников, ни друзей. Я был отверженным, изгоем, в свое время осужденным к "высшей мере", волей случая избежавшим казни. Камера смертников, школа диверсантов-ликвидаторов ГРУ, где я был "куклой" – спаррингпартнером курсантов в тренировочных рукопашных боях, нередко заканчивающихся трагически, киллер международного синдиката наемных убийц и, наконец, вольнонаемный ликвидатор ГРУ, завербованный для выполнения одного деликатного задания, – вот "вехи" моего жизненного пути. Иногда мне казалось, что я шагаю не по Земле, а по обратной – темной – стороне Луны.

Нередко на меня нападала хандра, и я с тоской воскрешал в мыслях те благословенные времена, когда летел к семье в Непал и у меня случилась потеря памяти после авиакатастрофы над Гималаями. Как тогда все было просто и понятно: под руководством китайцаотшельника Юнь Чуня я постигал в горах основы Великого Дао, а также древнейшего искусства рукопашного боя хэсюэгун[3] и стремился к единственной цели – избавиться от амнезии, чтобы вспомнить все.

Лучше бы и не вспоминать… Когда это случилось, внутри у меня зажегся огонь, испепеливший все мои надежды, мечты и желания. Кроме одного – умереть. Умереть, исчезнуть из этого жизненного цикла, чтобы оборвать нить моей проклятой кармы и возродиться кем или чем угодно, пусть даже полевым цветком – да что там цветком, чертополохом! – лишь бы не быть исчадием ада в человеческом облике. Я был готов пустить себе пулю в лоб немедленно, и только надежда найти семью продолжала удерживать мою опустошенную оболочку в мире живых.

Семью я не нашел. Отчаяние, поддерживающее мои жизненные силы почти год, постепенно превратилось в тупое равнодушие, и когда я покидал Россию, мне было совершенно безразлично, куда ехать и что делать. Я был живым трупом, манекеном – бесстрастным, постоянно угрюмым и меланхоличным, немногословным и совершенно отстраненным от окружающей действительности.

Так случилось, что мои скитания в конце концов привели меня в Бразилию, в Сан-Паулу, город пятидесятиэтажных небоскребов, серый и грязный, за исключением районов АламедаСантус, Морумби и парка Ибирапуера; только в этих местах мегаполиса, засаженных деревьями, можно было отдохнуть от смога и рева моторов, от многоязычного говора горожан, среди которых очень много японцев и итальянцев, не отличающихся молчаливостью. Трудно сказать, почему я выбрал именно Сан-Паулу; может, из-за того, что в свое время мне уже пришлось тут побывать и я достаточно свободно разговаривал на португальском, а возможно, и по причине более прозаической, нежели ностальгия по прошлому, – у меня здесь был счет в банке на крупную сумму.

Почти полгода я вел жизнь полутуриста-полубродяги, переезжая из гостиницы в гостиницу и шатаясь по злачным местам. Не знаю, что я искал во всех этих притонах. Наверное, просто общения, заключающегося в созерцании себе подобных индивидуумов. Я усаживался в самый дальний и темный угол какой-нибудь шурраскерии[4] и неспеша наливался кофе и коктейлями, где было несколько капель кашасы[5], батиды[6] и много льда, лимонного сока или тоника.

Я встретил их совершенно случайно, и то только потому, что однажды решил поужинать почеловечески в приличном ресторане. Ради этого мне пришлось купить дорогую вечернюю пару и побриться, чтобы не выделяться щетиной недельной давности. Когда я посмотрел в зеркало, то смуглый молодой мужчина чуть выше среднего роста с длинными волосами, собранными сзади в пучок, мне даже понравился. Правда, он был очень уж угрюм, а в его почти не мигающих темносерых глазах таилась ледяная бездна. Но это если хорошо присмотреться. А так парень как парень: широкоплеч, подтянут, вежлив, хотя лично я знакомиться с ним по собственной инициативе не решился бы – от него временами тянуло какой-то звериной хищностью и беспощадностью.

Ресторан "Террасио Италия" на вершине башни, откуда открывался прекрасный вид на город, мне понравился. Здесь не было ни стриптиза, ни подгулявших кабальеро, кому сам черт не брат, ни размалеванных потаскушек с циничными, оценивающими взглядами, выставляющих напоказ на удивление длинные ноги вплоть до того места, откуда они растут. Я меланхолично жевал, потягивал из бокала очень неплохое красное вино и без особого интереса прислушивался к разговору компании за соседним столом.

Поначалу они меня не заинтересовали: с виду обычные туристы, европейцы, скорее всего немцы или скандинавы. Их было четверо – трое мужчин и девушка. Старший, флегматичный упитанный коротышка в крупных роговых очках и с коротко подстриженной седеющей бородкой, смахивал на кабинетного ученого, которого помимо его воли едва ли не силком вытащили из-за письменного стола и заставили отправиться в кругосветный вояж. Второй, худосочный тип с землянисто-серым лицом хронического язвенника и саркастической ухмылкой, казалось намертво приклеившейся к тонким бесцветным губам, походил на киношного злодея-интригана. Я дал бы ему лет пятьдесят, но он мог оказаться и старше. Двое остальных – парень и девушка – скорее всего, были братом и сестрой: светловолосые, синеглазые и смешливые. Собственно, их непринужденная сорочья болтовня и вынудила меня присмотреться к этой четверке внимательней.

– …Нет-нет, тетушка никогда бы не согласилась! Знай она, куда мы едем и чем будем заниматься… майн Гот![7] – Девушка дурашливо округлила глаза.

Они говорили на немецком, который я знал достаточно хорошо, чтобы понимать все сказанное.

– Прикуси язычок, дорогая, – снисходительно прервал ее коротышка, бросив на меня подозрительный взгляд. – Мне кажется, вон тот молодой человек с весьма странной внешностью интересуется не только содержимым своей тарелки.

– Чушь! – самонадеянно отрезала девушка. – Он даже не смотрит в нашу сторону. Вам повсюду мерещатся шпионы, дядюшка Вилли.

– Береженого Бог бережет, Гретхен, – напыщенно ответил коротышка. – Впрочем, мы сейчас проверим, знает ли он наш язык. Молодой человек! – обратился дядюшка Вилли ко мне понемецки. – Не подскажете, где здесь телефон-автомат?

– Не понимаю, – ответил я на португальском, пожимая плечами.

Он повторил свой вопрос по-английски.

– Говорите, пожалуйста, помедленнее. – Я решил не скрывать, что знаю английский.

На этот раз дядюшка Вилли произнес фразу по слогам. Я ответил, он любезно поблагодарил, и каждый из нас вернулся к прерванному занятию: я продолжал свои упражнения с удивительно аппетитным лангустом, сваренным в белом вине, а коротышка в некотором смущении поднялся и сказал:

– Мне все равно надо позвонить… кое-кому, так что я вас ненадолго оставлю.

– Наш мистер Шерлок Холмс в очередной раз получил по носу, – рассмеялся после его ухода парень.

– Франц, веди себя прилично, – строго одернула его девушка. – Дядюшка прав – необходимо соблюдать осторожность. Не так ли, герр Ланге?

– Нам нужно поскорее закругляться со сборами, – нехотя ответил ей после некоторой паузы худосочный тип. – Сезон дождей уже на исходе, и необходимо дорожить каждым днем. А что касается осторожности, то герр Штольц трижды прав – мы чересчур много болтаем.

– Разве? – вступил в разговор и парень. – Мне кажется, мы ничем не отличаемся от обычных туристов. К тому же никто не знает, что мы в Сан-Паулу…

Никто? Я про себя невесело ухмыльнулся – дилетанты хреновы…

За ними приглядывали как минимум двое. Возможно, я бы и не заметил их, не обратись дядюшка Вилли ко мне с дурацким вопросом, после которого ему поневоле пришлось направить свои стопы к телефону-автомату в вестибюле ресторана. За ним сразу же потопал сумрачный метис в белом костюме и розовой рубахе. Он сидел неподалеку от выхода с шикарной креолкой в кружевной мантилье. Кроме того, к уходу герра Штольца выказал интерес и невзрачный тип явно европейской наружности, в одиночестве пристроившийся за крохотным столиком у стены, где царил полумрак и тускло мерцали свечи в стеклянных бокалах-подсвечниках.

Не скрою, я был заинтригован. Что за дело привело эту странную компанию немцев на край света и почему их так тщательно "пасут"? Я не успел рассмотреть как следует метиса, однако то, что тип с неподвижным бесстрастным лицом за столиком у стены – профессионал, мог поручиться чем угодно.

Но самое странное – я неожиданно ощутил, как улетучивается моя меланхолия. Это было восхитительное чувство. Вдруг ярче загорелись свечи на столах, сильнее стал слышен запах цветов в многочисленных вазах, а в приглушенном ресторанном многоголосье появились праздничные нотки, не замечаемые мною прежде. Я почувствовал, как кровь побежала по жилам гораздо быстрее, чем обычно, а мышцы опять наполнились радостной энергией, способной подтолкнуть меня на необдуманные поступки.

Один такой поступок я уже совершил – посмотрел пристальней, чем следовало бы, на молодую немку, которая в этот миг тоже внимательно и заинтересованно глядела в мою сторону. Не знаю, что она прочитала в моем взгляде, но тут же скромно опустила глаза на стол и – чудеса, да и только! – зарделась. Я поторопился сменить позу и перевел взгляд на эстраду, где в это время появилась певица с совершенно восхитительным голосом. Она запела что-то о неразделенной любви и сельве, которая лечит все душевные раны. Я с нею мысленно согласился, хотя мое знакомство с сельвой заключалось в нескольких месяцах жизни в центре переподготовки киллеров, принадлежащем международному синдикату наемных убийц, – по крайней мере, в то время меня не одолевали дикая хандра и скука, ныне постоянные мои спутники.

Пока я разбирался в своем внутреннем состоянии, перевалило за второй час ночи и компания дядюшки Вилли вознамерилась отправиться к себе в комнаты. Я решил последовать их примеру, хотя намеревался посидеть еще час-другой. Мне они почему-то понравились (если не считать господина Ланге), а потому я решил понаблюдать за действиями "пастухов". Едва немцы засобирались, метис подхватил свою подругу-креолку и неторопливо прошествовал к выходу. Второй по-прежнему сидел с видом полнейшего безразличия, но по тому, как он опустил руки под стол и хищно сгорбился, я понял, что сейчас "профи" находится в состоянии пса, которому сказали "фас!".

Дав щедрые чаевые, я постарался покинуть ресторан раньше, чем дядюшка Вилли и иже с ним. Пристроившись за декоративным кустарником, я дождался, пока выйдут немцы, и втихомолку выругался: эти цивилизованные ослы не удосужились взять такси и пошли пешком! Наверное, их гостиница была поблизости, но только полный идиот рискнет пройтись по ночному Сан-Паулу даже полсотни метров. Видимо, выпитое спиртное сыграло с ними дурную шутку. А возможно, немцев никто не проинформировал о нравах и обычаях местных мучачос[8], потомков португальских конкистадоров, готовых, как и их прадеды, за несколько граммов золота или за сотню реалов перерезать глотку любому, кто попытается оспорить у них право пересчитывать по ночам наличность в карманах гостей города и прочих праздношатающихся.

Как я и предполагал, без приключений не обошлось. Едва разговорчивая компания дядюшки Вилли миновала располагавшуюся неподалеку от ресторана шурраскерию, как из темноты материализовались несколько пестро одетых личностей, – лиц ночных грабителей я не разобрал, но при свете уличных фонарей их живописное тряпье было видно достаточно хорошо. Окружив испуганно галдящих немцев и угрожая ножами, грабители заставили их вывернуть карманы.

Мое внезапное появление шокировало всех. Я вошел в круг, образованный ночными стервятниками, и спросил, обращаясь к компании дядюшки Вилли:

– У сеньоров какие-то проблемы?

Я намеренно сказал это на португальском, чтобы меня в первую очередь поняли грабители.

Как я и ожидал, ответил один из них, наверное, старший – широкоплечий приземистый креол с уродливым лицом в шрамах:

– Это у тебя сейчас будут проблемы. Убирайся отсюда, пока цел!

– Амиго, это мои приятели. – Я посмотрел прямо ему в глаза.– И я хочу, чтобы у них остались от Сан-Паулу только приятные воспоминания.

– Франшику, что он там болтает! – каркающим голосом вскричал один из грабителей. – Пусти ему кровь, и пусть сваливает.

– Сеньор, я надеюсь на ваше благоразумие, – сухо сказал я креолу.

Я почти видел, как в голове вожака со скрипом вращаются заржавевшие шарики, заменяющие собой мыслительный процесс. Я понимал грабителя – креол привык, что уже от одного его вида обыватели и туристы теряют голову. А тут какой-то наглец разговаривает с ним даже без намека на страх. Мало того – еще и права качает. Что кроется за его дерзостью? Креол даже в мыслях не допускал, что можно вот так запросто среди ночи беседовать с его сворой, не теряясь от страха, если у такого человека нет аргументов весомей, нежели показная бравада.

– Не говори потом, что я не предупреждал… – Креол наконец принял решение.

Он ударил ножом молниеносно – похоже, практика у него по этой части была большая. И в тот же миг оказался на асфальте, корчась от боли. Ему повезло, что он все-таки решил меня лишь слегка поцарапать и целился в бедро. Иначе я бы просто раздробил кисть его правой руки. А так я всегонавсего пропустил мимо нож и нанес удар в область печени. И теперь креола рвало.

– Я не шучу, – предупредил я остальных головорезов. – Давайте на этом наши прения прекратим.

Не мечите бисер перед свиньями – это библейское изречение подходило к ситуации как никакое иное. Поначалу остолбеневшие грабители быстро пришли в себя и скопом бросились на меня. Я успел уложить на асфальт двоих, когда из-за поворота выехала патрульная машина полиции.

Надо отдать грабителям должное: едва завидев свет маячка, они подхватили поверженных товарищей и мгновенно растворились в темном переулке.

Взвизгнув тормозами, машина резко остановилась рядом с нами, и грубый, прокуренный голос спросил:

– Сеньоры, у вас все в порядке?

– Спасибо, все хорошо, – ответил я, упредив вполне естественное желание компании дядюшки Вилли излить все свои горести на плече полицейского сержанта.

Впрочем, не думаю, что страж порядка был силен в немецком. Похоже, это смекнули и перепуганные туристы (или путешественники – я пока не определил, кто они). Дружным мычанием и натянутыми улыбками они подтвердили мою версию, так как португальского языка не знали, и патрульный джип покатил дальше.

– О-о… – Дядюшка Вилли схватил мою руку и начал трясти с таким жаром, что, будь я послабее, он ее просто выдернул бы из плеча. – Как мы вам благодарны! Если бы не вы… – Он говорил, мешая немецкие и английские слова.

– Рад был вам помочь, – коротко ответил я, после того как выслушал панегирик своей персоне, исполняемый в три голоса; только герр Ланге помалкивал, с подозрением посматривая на меня глубоко посаженными глазками. – Я вас провожу до гостиницы. И мой вам совет – без нужды не ходите по ночному городу. Или заказывайте такси…

Расстались мы как добрые знакомые. Я дал им свои координаты – не без задней мысли. И оказался прав – около десяти утра, когда я медитировал, раздался стук в дверь снятого мною гостиничного номера, и на пороге появился улыбающийся и немного взволнованный дядюшка Вилли. Из-за его спины выглядывала прелестная головка Гретхен. Ее голубые глаза лучились, как два тщательно отполированных сапфира.

– Вы нужны нашей экспедиции, сеньор Мигель, – без обиняков заявил герр Штольц (оказавшийся профессором-химиком), едва мы сели пить кофе.

(У меня было несколько паспортов на разные фамилии. Поскольку в Бразилии я и прежде фигурировал под именем испанца Мигеля Каррераса, мне ничего не оставалось, как продолжать использовать уже обкатанную "легенду".)

– Я вижу, в средствах вы особо не стеснены. – Он красноречивым взглядом обвел гостиную, где мы расположились. – Однако я мог бы предложить вам не только хорошие деньги – а они никогда не бывают лишними, – но и то, чего лишена современная молодежь: приключения среди дикой природы, радость первооткрывателей, экзотические нравы и обычаи аборигенов-индейцев, с которыми мы встретимся на маршруте.

– Какова цель вашей экспедиции? – спросил я и впился взглядом в лицо коротышки.

К моему разочарованию, на нем не дрогнул ни один мускул, когда герр Штольц ответил на мой вопрос, не колеблясь ни секунды:

– Мы ищем эликсир молодости.

– Да?

Ирония в моем голосе прозвучала настолько неприкрыто, что коротышка поторопился объяснить:

– Это условное название. Речь идет о растении, которое растет в сельве где-то в районе водопада Игуасу. Его сок очень быстро заживляет любые раны, язвы, лечит массу других болезней. Но главное, корень этого растения омолаживает клетки человеческого организма.

– Вы это в знахарских книгах вычитали?

– В древних манускриптах, герр Мигель, – с достоинством ответил обиженный дядюшка Вилли. – Мало того, я лично исследовал действие этого растения и могу утверждать, что у него и впрямь весьма необычные свойства.

– Как оно к вам попало?

– Из гербария моего друга профессора Альтмюллера, если вам что-либо говорит это имя. Он известный путешественник и ботаник. Герр Альтмюллер привез из Южной Америки еще и мазь, изготовленную колдуном-индейцем из сока шиллы.

– Шиллы?

– Так на языке индейцев кечуа[9] звучит название растения. Как определил герр Альтмюллер, оно относится к трибе дорстениевых, но это совершенно неизвестный науке вид. Он ближе всего к дорстении бразильской, которую применяют как средство от змеиных укусов. Шилла – суккулентное растение…

Герр Штольц углубился в научную терминологию, и мне стало скучно. Меня совершенно не интересовал его треп, потому что я был абсолютно уверен в главном – из-за мифической шиллы, пусть даже и с совершенно невероятными свойствами, экспедицию не станет сопровождать такое количество профессиональных "топтунов". Я мог дать рубль за сто, что грабители действовали по наводке и их интересовали не только деньги и ценности; вместо того, чтобы просто потребовать кошельки, как это они обычно делали, ночные стервятники предложили немцам вывернуть карманы. Герр Штольц, у нас, в России, ваш треп называется "вешать лапшу на уши". Или – "мели, Емеля, твоя неделя".

– …А потому я вас очень прошу возглавить наших носильщиков. К сожалению, никто из нас не бывал в сельве и не знает португальского. Вы будете переводчиком и… м-м… извините, начальником охраны. Вы очень сильный и мужественный человек, в чем мы вчера убедились.

– Начальником охраны? – переспросил я насмешливо. – А где ваши бойцы? И зачем вам, мирным ученым, охрана?

– Сеньор Мигель, мы ведь идем в почти не исследованные районы сельвы, где нас могут подстерегать любые неожиданности. Я не прав?

– Наверное, правы. – Я был вынужден согласиться.

– А что касается "бойцов", как вы назвали охранников, то я вас с ними познакомлю. Я вам предлагаю… – Он назвал сумму моего оклада в немецких марках; денежки и впрямь были немалые; интересно, кто финансирует поиски эликсира молодости, если придерживаться версии дядюшки Вилли? – Итак, вы согласны?

– Герр Мигель, соглашайтесь, прошу вас… – наконец подала голос и Гретхен; до этого она сидела как в рот воды набрав и смотрела на меня широко распахнутыми глазами. – Вы не пожалеете…

Чисто женский довод. И главное – против него не попрешь. Нет убедительных доказательств – нет и веских отговорок.

– Вы меня убедили… сеньорита. – Я церемонно склонил голову.

Мне очень хотелось добавить – убедили… идти к черту на кулички. Знали бы они, что мною движут не интерес к приключениям, не деньги и даже не тайна шиллы, а всего лишь чувство пресыщенности, хорошо знакомое, пожалуй, только богатым бездельникам – мне до озвережа надоело ничегонеделание и дураковаляние, и я готов был спуститься в преисподнюю, только бы нарушить свое монотонное, сладкое и липкое, словно патока, прозябание…

Лагерь нашей экспедиции раскинулся на живописном берегу реки Жауапери в сорока километрах от Риу-Негру, а я возвращался с удачной охоты. Из оружия у меня были только лук и нож. Такая необычная в наше время экипировка вызывала недоумение и даже насмешки не только у белых участников экспедиции, но и у индейцев-носильщиков. Но только поначалу. Когда я впервые вернулся с богатой добычей, все моментально прикусили языки: к сожалению, они не прошли школы Учителя Юнь Чуня, который говорил, что не обязательно стрелять из пушки по воробьям. Для успешной охоты достаточно подручных средств, тихих и более эффективных: силков, стрелы, пращи, боласа[10] и даже обычной палки. Все дело лишь в сноровке, а у меня ее хватало – скитания по Гималаям не пропали втуне…

Сначала я его услышал.

Кто охотится профессионально, тот знает, как много может сказать опытному добытчику лесная тишина. И сейчас она говорила – нет, кричала! – что опасность очень близко, буквально в двухтрех шагах. Я даже поморщился от негодования на себя – задумавшись, я не учуял уже знакомый по скитаниям в сельве запах. Запах самого коварного и сильного хищника Южной Америки. Запах ягуара.

И он уже был готов к прыжку.

Волкодав

Они шли по нашим следам, как хорошо натасканные охотничьи псы, уже больше четырех суток. Мы драпали во избежание международного инцидента, словно нашкодившие коты с поварни. "Они" – боевики чеченской диаспоры в Турции. "Мы" – диверсанты-ликвидаторы ГРУ майор Максим Левада по кличке Волкодав и старший лейтенант Николай Акулькин или Акула. Из нас двоих только я еще был в состоянии передвигать ноги и даже кой-чего кумекать, хотя в башке из-за постоянного недосыпа гудели шмели, а мышцы казались налиты сплошной болью.

Акула, мое прикрытие, напоминал решето. Слава богу, пули, кроме одной, прошли навылет и не зацепили жизненно важных органов. Хотя мне от этого было не легче: тащить на загривке по пересеченной местности телеграфный столб, пусть и в человеческом обличье, – врагу не пожелаешь; Акула был высок и худ, но костист, как старый мерин, и, похоже, в его костях находился не костный мозг, а свинец. Я, конечно, не принадлежал к аристократическому сословию и вовсе не походил на тщедушного паркетного шаркуна (почти двухметровый рост, руки-крюки и морда ящиком – вот мой портрет в стиле позднего кубизма). Однако даже мне, при всей моей силушке и тренированности, скоро должен был выйти полный трандец: за нами шли молодые, но уже попробовавшие свежей крови волки, так называемые "гвардейцы армии шариата", а проще – исполнители приговоров (или палачи) шариатских судов.

Мне всегда не нравилась Турция, но так уж случилось, что я наведывался сюда по меньшей мере раз в год (скажем мягко – по служебным делам), и почти всегда мои вояжи заканчивались неприятностями в виде срочной эксфильтрации[11] с шумовыми и прочими эффектами, весьма нежелательными с точки зрения оперативного отдела ГРУ и моего шефа, полковника Кончака. Но что прикажете делать, если по давно устоявшейся традиции именно на Босфоре располагался котел дьявольской кухни, в котором бурлило варево шпионских страстей большинства разведок мира. Временами некоторые отели Стамбула – например "Хилтон", "Диван", а в особенности "Пера Палас" – напоминали битком набитый сумашедший дом, пациентами которого были действующие агенты спецслужб всего земного шара, работающие под "крышами" самых разных учреждений и организаций.

Да, на этот цирк стоило посмотреть…

"Хэлло!", "Бонжур!", "Буэнос диас!", "Гутен таг!", "Буонджорно!". "Знакомьтесь: мистер Хансен – мсье Морис". – "О-о, мне очень приятно…" – "Как вы устроились, мистер Хансен?" – "У меня великолепный номер, мсье Морис. В нем останавливалась Агата Кристи. Представляете?" – "Что вы говорите?! Ах, как это здорово…" Оба любезно улыбаются друг другу, говорят комплименты, однако никто из них даже не заикнется, что всего полгода назад они уже встречались где-нибудь в Гонконге и даже знакомились, но тогда мистера Хансена почему-то звали сэр Джеральд, а милягу Мориса – герр Зальцман.

В холлах этих отелей не проберешься через строй фланирующих туда-сюда с безразличным видом весьма крепких ребят самых разных национальностей и цвета кожи с холодными циничными глазами, монотонно и усердно работающих квадратными челюстями (ненавижу этот жвачный инстинкт, выпестованный ублюдочным геном американской эрзац-культуры!). У них одна задача – охрана старшего по рангу коллеги, чаще всего обладающего дипломатическим иммунитетом, что конечно же не спасало его от пули снайпера, ножа наемного убийцы или от яда, срабатывающего как мина замедленного действия через неделю, месяц, а иногда и позже.

Но и разместившиеся в шикарных номерах асы разведки, и слоняющиеся в холлах "торпеды" – всего лишь верхушка айсберга, его надводная, видимая часть. А сколько "топтунов" и прочей мелюзги шастает в окрестностях отелей, сколько солидных с виду господ и беззаботных молодоженов, на поверку оказывающихся сотрудниками спецслужб, проживают в номерах поплоше, сколько длинноногих фей с невинными детскими глазками, "правнучек" немецкой шпионки начала века Маты Хари, сидят в барах, плещутся в бассейнах и окружают гостиничные корты… – не счесть! А если ко всему этому приплюсовать обслуживающий персонал отелей, почти в полном составе работающий на турецкую контрразведку, то получится такой коктейль, что сам нечистый поперхнется…

Меня сдал со всеми потрохами бывший наш сотрудник, дагестанец по национальности, отправленный в запас около двух лет назад. Он заключил контракт с кем-то из русских финансовых воротил и возглавил отдел безопасности международного концерна. Так, по крайней мере, он сказал мне при последней нашей встрече перед тем, как совершить подводный заплыв в бесконечность в шикарной мраморной ванне стамбульского отеля "Тарабийя", где я имел несчастье остановиться, соблазненный великолепным видом из окон на Босфор. К сожалению, наша прощальная беседа состоялась уже после того, как информация о моем появлении в Турции ушла по назначению. И когда я вышел на "объект", меня уже там дожидались с горячим свинцовым приветом.

На этот раз я должен был ликвидировать теневого лидера чеченской мафии, своего рода крестного отца, одного из главных действующих лиц в афере с поддельными банковскими авизо, вследствие чего в зарубежные банки было перекачано несколько миллиардов долларов. И теперь их вкладывали в торговлю спиртным, наркотиками и оружием, часть которого поступала и в Чечню – ныне Ичкерию.

Я никогда не принадлежал к "ястребам", большим любителям поразмахивать кулаками и пострелять, особенно в собственной стране. Но Кончак был непреклонен: пойди и сделай. А если начальство настаивает, то лучше не брыкаться. Есть хорошая и, главное, мудрая поговорка: не писай против ветра, иначе обмочишь свои штаны. Пришлось наступить на горло собственной песне. Так я снова очутился в Турции… бр-р!

Свое задание я, конечно, выполнил, но какой ценой… Возглавляемая Акулой группа прикрытия из четырех человек погибла. А ведь в ее составе были лучшие из лучших. Не согревало мою душу и то, что ребята отправили к Аллаху по меньшей мере двадцать чеченских боевиков – на кой они нам, мы шли не по их души. Последнего из группы мы потеряли, когда миновали перевал Киликийские Ворота – возле небольшого пастушьего аула нас поджидала засада. Судя по тому, что в охоте участвовали только "воины шариата", я понял – нас хотят взять живыми. Турецкая полиция относилась к чеченцам достаточно индифферентно, но, попадись мы ей в руки, делу был бы придан законный характер: следствие, суд, тюрьма. Это при условии, что нам инкриминируют только безвизовый въезд по поддельным документам. А узнай турецкие органы, кто мы на самом деле, чеченцам нас не видать, как собственных ушей – в таком варианте мы проходили по другому ведомству, которое свою добычу напоказ не выставляло.

Поэтому чеченцы и не сообщили полиции, кто убил их лидера, вдобавок оказавшегося еще и муфтием[12], и куда мы держим путь, хотя и висели у нас на хвосте, а иногда и предугадывали направление отхода к базовому пункту эксфильтрации.

Значит, нас хотели взять тепленькими, чтобы потом позабавиться всласть, как это умеют делать только борцы за ислам. А среди них немало людишек с изощренным воображением. Большие умельцы. Мне уже доводилось видеть их художества в Афгане. Отрезанные гениталии, вырванные языки, раздробленные кости рук и ног – это далеко не полный перечень варварского списка истязаний, предназначенных "неверным". Чеченские последователи афганских моджахедов, судя по оперативной информации, трудились на палаческой ниве не менее изобретательно…

Плюнув от отчаяния на каноны конспирации и маскировку, я угнал прямо от бензозаправки "фольксваген" вместе с хозяином, чтобы не поднял шум раньше времени, и туманным майским утром спустился с гор к городу Анамур. К сожалению, из-за предательства бывшего сотрудника ГРУ, которого я грохнул в отеле "Тарабийя", мне пришлось на ходу менять давно апробированный канал эксфильтрации через Болгарию на другой, по "жесткому" варианту: в заранее обусловленный день и час вблизи порта Иске, что в пяти километрах от Анамура, нас будет ждать подводная лодка. Будь Акула в добром здравии, я бы не сушил мозги, как стряхнуть с хвоста чеченских боевиков и где перекантоваться два дня и две ночи до подхода плавсредства и группы спецназовцев из команды "Скат", а проще – диверсантов-подводников. Но сейчас он лежал на заднем сиденье "фолькса", укутанный в плед, и дышал как сом, выброшенный на берег взрывом авиабомбы; хозяина машины мы закрыли в багажнике.

– Старлей… – Голос Акулы больше напоминал стон. – А, старлей…

– Хочешь пить? – спросил я и потянулся за бутылкой минералки.

Для него я как был старшим лейтенантом еще со времен Афгана, где он служил под моим началом, так и остался.

– Нет… Где мы?

– На побережье.

– Да? – слабо удивился он. – Так быстро…

– Кому как. – Я криво ухмыльнулся. – Для меня, например, эта ночь показалась бесконечной.

– Вдыхать тяжело… – пожаловался Акула, со стоном поворачиваясь на бок. – Ребра будто кто клещами сжал.

– Потерпи, что делать…

– У нас там что-нибудь еще осталось? – Он кивком указал на мою сумку, изрядно отощавшую за эти четверо суток.

Я понял, что он имел в виду:

– Две ампулы.

– Невезуха, бля!.. – выругался Акула. – Ладно, хрен с ним, ширни в последний раз.

– Почему в последний?

– А потому, старлей, что здесь мы с тобой и попрощаемся.

– Ты опять за свое?! Закрой пасть, черт тебя дери!

– Кончай волну гнать. Двое суток я не протяну. А быть тебе обузой не желаю. Похоже, я уже свое отбегал… – Он закрыл глаза и скрипнул зубами. – Бля-а… – простонал и стал еще бледнее, чем был. – Коли, старлей… Две сразу. Чтобы умирал весело. Жил бедно, скучно, в грехе, а подохну с улыбкой. Клево, а? Быстрее, черт!.. – вскричал он, закатывая глаза.

Я быстро достал из аптечки две последние ампулы с обезболивающим наркотическим средством и набрал в шприц. При этом я с тупым недоумением соображал, что он задумал. У Акулы уже были порывы пустить себе пулю в лоб, еще до перевала. К счастью, тогда он быстро потерял сознание, а я изъял у своего бывшего сержанта все стреляюще-колюще-отравляющие приспособления. А потом ни ему, ни мне было не до психологических экзерциций: я был похож на загнанного мула, а Акула представлял собой груду костей, жил и мышц, совершенно никчемных и разобранных, которую я тащил на собственном горбу.

– Уф, хорошо… – Акула блаженно улыбался. – Знаешь, старлей, в Афгане я, как и многие другие наши ребята, баловался травкой. Не знал? Догадывался… Ладно, дело прошлое. Но эта ширка не идет с ней ни в какое сравнение. Сплошной кайф. Спасибо… Макс, уважил… – Он вдруг подмигнул мне, сунул руку в карман и достал… пистолет!

– Где взял? – Я постарался занять позу поудобней, чтобы быть готовым к любым неожиданностям – похоже, Акула опять сел на своего любимого конька.

– Хозяин машины "подарил". – Он указал глазами на модную мужскую сумочку, где обычно хранятся документы, портмоне и презервативы, – она лежала на заднем сиденье, и я, осел, по запарке не проверил ее содержимое.

– Серьезная "дура". – Я был сама невинность. – Турецкий "кырыккале", калибр 9 мм. Дай посмотреть.

– Э-э, старлей, не чеши мне уши. – Акула вымучил улыбку и приставил пистолет к виску. – Посиди спокойно полминуты, прошу тебя. Пару слов под занавес…

– Твою мать!.. – выругался я. – Что ты как барышня под клиентом суетишься?! Придет время – если, конечно, придет, – одолжишь и мне этот пистолетик. А пока нечего изображать портрет скорбящего. Давай лучше пожуем, подкрепимся. И покумекаем, что почем.

– Максим, я не шучу. Я не могу быть тебе обузой. Ты знаешь наш закон: главное – выполнить задание и не оставить следов. Все остальное – от лукавого. У тебя рука не поднимается меня прикончить – и это мне понятно. И… спасибо… старлей… За все спасибо. Ты и в Афгане за чужие спины не прятался, и сейчас свою голову готов положить ради дружбы. Но мы не красные девицы, мы – диверсанты. А потому просто не могу позволить тебе поддаться минутному – пусть и благородному – порыву. У нас, сам знаешь, благородство не в цене. И пока я в состоянии хоть чтото соображать и двигаться, мне необходимо все сделать как нужно. Прощай, брат…

– Сюда идут! Замри! Стой! – Я вцепился в свою пятнадцатизарядную "беретту".

Акула поверил сразу, что я делаю это не для отвлечения внимания – он знал меня так давно, что научился понимать даже без слов. Мой бывший сержант быстро спрятал оружие под плед и застыл в тревожном ожидании. Он прекрасно понимал, что звук выстрела выдаст нас с головой.

Мы остановились на берегу моря, в роще, примерно в двух-трех километрах от старинного римского замка. Я знал, что рядом с нами находится кемпинг, в котором сдавалось бунгало с душем и туалетом, но появиться там не мог – если где и будут нас искать "воины шариата", так это в первую очередь в кемпинге. Но я знал, что в лесу разрешалось разбивать палатки. Чем и пользовались небогатые городские жители, приезжающие в выходные дни погреть бока на прекрасных анамурских пляжах. А сегодня как раз была суббота, и конец мая выдался на удивление теплым и сухим.

Тревога оказалась ложной. Завидев наш "фольксваген", полноватый мужчина с седеющими черными усами что-то сказал семенящей рядом девочке десяти-двенадцати лет – наверное, дочери, – и они повернули обратно. Похоже, отец семейства подыскивал подходящее место для палатки.

– Все о'кей… – Облегченно вздохнув, я спрятал пистолет. – Туристы. – Я с насмешкой посмотрел на Акулу. – Что притих? Давай стреляйся. Если, конечно, хочешь и меня за собой потащить. Законник хренов… Что ты понимаешь в наших законах, зеленка? Ты в группе ликвидаторов без году неделя, а пытаешься косить под "деда". Если понадобится, если припрет, я тебя сам придушу, как щенка, и не пискнешь. Так сказать, без шума и пыли. И без всякого там благородства. И не потому, что нужно выполнить предписания, а из-за банальной истины, гласящей, что своя рубаха ближе к телу. Усек, недоразвитый?

– Ты считаешь… что мы можем выкрутиться?

– Если уж одолели горы, то переплывем и море. Главное, не суетиться и держать ушки на макушке. А отправиться на тот свет никогда не поздно. Давай лучше достанем нашего неудачника. Если, конечно, он еще не околел – ночью было довольно прохладно…

Когда я извлек хозяина машины из багажника и вынул у него изо рта кляп, он прохрипел:

– Руки… Ради всех святых, быстрее! Развяжите…

– Только без глупостей. – Я сначала достал пистолет, присоединил к нему глушитель, а затем разрезал веревки на его онемевших руках.

– Скорее, скорее… У-у…

Едва он оказался свободным, как тут же отбежал в сторону на несколько шагов и принялся расстегивать брюки. Мы с Акулой, который под действием наркотика настолько оживился, что даже смог без посторонней помощи сесть, посмеиваясь, смотрели на его манипуляции. Он притопывал, подвывал, закатывал под лоб глаза и безбожно ругался, пытаясь непослушными пальцами облегчить свою мятежную душу, за ночь опустившуюся на уровень мочевого пузыря.

– О-о-о.. Слава Аллаху…

– Что с ним делать? – спросил я больше себя, нежели Акулу.

– Воткни ему пять кубиков ПА-2 за пять приемов – и дело с концом.

ПА-2, или первантин, недавнее изобретение отдела спецтехники, смесь сильного стимулятора первитина, в свое время входившего в аптечку офицеров ВВС США и английской разведки, и одного из препаратов для анестезии. Три-пять инъекций – и человек становится "зомби", готовым исполнять любые приказы, даже броситься вниз головой с небоскреба, совершенно не задумываясь о последствиях. К несчастью, возврат этого подопытного кролика в первоначальное состояние возможен только после длительного лечения в психушке. И то не всегда.

– Не будь таким извергом. – Я криво ухмыльнулся.

Да, этот турок стал для нас большой проблемой. Просто ликвидировать его рука не поднималась. А держать при себе было очень опасно.

– У тебя есть другое предложение?

– Давай сначала побеседуем с ним.

– Зачем?

– Ну хотя бы ради любопытства.

– Турок, он и есть турок… – пробурчал Акула.

– Не скажи. Ты много видел турок, разгуливающих с пистолетом в кармане? Притом армейской модели.

– И то правда.

– Эй, ты, чучело гороховое! – позвал я справившего нужду пленника. – Поди сюда.

Тот покорно подошел к машине и протянул руки, которые я тут же связал, – береженого Бог бережет.

– Садись. – Я показал на траву. – Будем совет держать.

Турок сел, по-восточному скрестив ноги, и подобострастно посмотрел снизу вверх тоскливым собачьим взглядом. Однако, как ни странно, в его глазах я почему-то не заметил страха. А он там должен был присутствовать, ведь не каждый день обычному гражданину, пусть и турецкоподданному, приходится заглядывать за грань, отделяющую мир живых от мира мертвых.

Пленник вовсе не смахивал на лоха или недоумка и должен был понимать, с кем имеет дело, – мы с Акулой не были похожи на коммивояжеров или, в крайнем случае, на путешествующих прожигателей жизни. И тем не менее турок оставался на удивление спокойным и сосредоточенным, хотя и пытался изобразить состояние подавленности и покорности, как у людей, захваченных террористами.

– Ты кто? – не стал я мудрствовать лукаво и спросил, словно гвоздь вколотил.

– Хафыз Нихад…

– Где работаешь?

Я спрашивал по-турецки, хотя и дураку было ясно, что я иностранец. К тому же мой турецкий оставлял желать лучшего. Впрочем, я и не думал изображать из себя стамбульского гостя.

– Дайте попить. Во рту пересохло… – попросил турок вместо того, чтобы ответить на вопрос.

Я строго посмотрел на Акулу, который хотел вызвериться, открыл пластиковую бутылку с минеральной водой и ткнул ее, словно соску, в рот Нихаду-эфенди. Тот опорожнил ее за считанные секунды.

– Ну? – Хотя я и пытался избавиться от угрожающих ноток, они все равно прозвучали.

– Я работаю в Анкаре. В отеле "Шератон".

– Кем?

– Портье.

– Во брешет, сука… – не сдержался Акула; слава богу, он сказал это поанглийски.

– Эт точно, – поддержал я его мнение. – Вам там что, пистолеты "кырыккале" вместо авторучек выдают? – спросил я не без сарказма. – Ты ври, да знай меру.

– Купил по случаю… – невозмутимо пожал плечами Хафыз Нихад. – Часто приходится возвращаться домой далеко за полночь, а улицы Анкары не так спокойны, как в провинции. Меня, например, однажды ограбили и раз пытались угнать машину. Нет, уже два раза. – Он с невольным вздохом посмотрел на свой "фольксваген". – Вот я и…

– Приличная версия. Ладно, примем на веру. Куда ты направлялся?

– В Адану, там у меня родители живут. Выбрался навестить.

– А где подарки? – снова подал голос Акула.

– Что он сказал? – невинно посмотрел на меня турок.

– Он сказал, что ты, паскудник, врешь как сивый мерин. – Я достал "беретту". – Я еще не встречал ни одного портье в гостиницах такого класса, как "Шератон", который бы не говорил поанглийски. Или ты начнешь "петь", притом правду, или я с тобой больше не буду церемониться. Ты, наверное, считаешь себя умным и что нарвался на придурков. Опасное заблуждение. Исповедуйся, иначе я тебя сейчас грохну, и плевать мне на то, кто ты есть на самом деле. Пусть с тобой потом разбирается твой Аллах.

– Извините, – покаянно вздохнул турок. – Я действительно работаю в "Шератоне"… только начальником охраны отеля.

– Это уже теплее…

Странно, но этот человек, как мне показалось, совсем нас не боялся. Фаталист? Или прошел соответствующую подготовку? Впрочем, зачем нам это знать? Попал он в наше поле зрения случайно, а значит, никакого отношения к турецкой контрразведке, по идее, не должен иметь. Тем более, что мне было известно, как спецслужбы Турции обставляют операции по поимке клиентов типа нас с Акулой. Узнай они маршрут нашего следования, здесь уже было бы полно полицейских и армейских подразделений.

Однако что с ним, черт его дери, все-таки делать?!

– Ладно, будем считать, что мы познакомились, – подвел я черту под допросом.

– Какого хрена? – возмутился Акула. – Ведь мы еще не закончили.

– На кой черт нам нужны его откровения? Да пусть он будет хоть комиссаром стамбульской полиции, нам от этого ни холодно ни жарко.

– Держать при себе этого хмыря очень опасно! Если ты, конечно, рассчитываешь на благополучный исход…

– Прикуси язык! – Мы говорили по-английски, но я не был уверен, что турок в нем не рубит. – Обсудим вопрос позже. А сейчас нужно перекусить. Я голоден как волк. Сколько мы с тобой не ели?

– Со вчерашнего дня.

– Вот-вот… Садись на переднее сиденье, – приказал я турку. – И веди себя прилично. Будем завтракать.

– Кто вы? – немного поколебавшись, спросил он.

– Меньше знаешь – спокойней спишь… – буркнул я в ответ.

Турок благоразумно замолчал. Я незаметно пригляделся к нему. Ночью, когда мы угоняли "фольксваген", нам было не до смотрин. Но сейчас лицо Хафыза Нихада мне почемуто показалось знакомым. Хотя, по здравом размышлении, за последние три года таких чисто турецких морд я насмотрелся по самое некуда, и теперь временами перед моим внутренним взором представал собирательный образ стандартного турка – наподобие фоторобота: черноволос, среднего роста, смуглолиц, нос крючком и небольшие усы. В общем – вылитый Нихад-эфенди. Если что и отличало его от моего фотосалата, так это сухощавость крепко сбитой фигуры, редко встречающаяся среди сильного пола, особенно после тридцати лет, – восточная нега и лень, позаимствованная у арабов еще с древних времен, превратили среднестатистического турка в хорошо откормленного сибарита с двойным подбородком и животом, наползающим на брючный ремень. Впрочем, такому образу больше соответствовали городские жители, особенно торговцы и те же портье. А наш пленник как-то выпадал из этого ряда…

Солнце выглянуло из-за горизонта, когда с нашей, весьма скудной, трапезой было покончено. Акула все еще пребывал под действием наркотиков в эйфорическом состоянии, и я пока мог не беспокоиться на предмет его уставно-патриотических побуждений пустить се-бе пулю в висок. Турок спал, слегка похрапывая. Чтобы уберечь его от лишних соблазнов, я связал ему еще и ноги. На что Акула только вздохнул с осуждением. Не знаю почему, но ему наш пленник не понравился с первого взгляда. И Акула готов был без лишних словопрений закопать турка на два метра вглубь и забыть, как его и звали. Что в нашем положении было весьма разумно и целесообразно. Но из-за последней ликвидации, по вине предателя-дагестанца превратившейся в кровавую бойню, мне и думать было противно о том, чтобы лишить жизни ни в чем не повинного человека. Я даже не решился спросить турка, женат ли он и есть ли у него дети. Так я пытался сохранить хотя бы крохи благоразумия. Иначе в экстремальной ситуации, когда понадобится его ликвидировать, я могу замешкаться из-за некстати проснувшейся совести, что всегда чревато.

День обещал быть ясным и теплым. Я загнал машину в кустарник с таким расчетом, чтобы ее не было видно даже вблизи. Нам предстояло долгое и тревожное ожидание.

Киллер

Как быстро иногда несется время и как медленно временами тянется секунда!

Все, что я успел сделать перед тем, как ягуар взвился в воздух, это бросить свою ношу – тушу косули. Единственное стоящее оружие в данной ситуации, мой широкий и длинный охотничий нож за ненадобностью (я ведь шел по тропинке, а не пробирался через заросли) находился привязанный сыромятным ремешком к поясу с правой стороны. Ягуар уже летел, нацелившись вцепиться в горло, а я, словно при замедленной киносъемке, прокручивал в голове варианты защиты, немыслимо неторопливо занимая оборонительную стойку и – о чудеса! – вспоминал, где и при каких обстоятельствах я уже встречался с этим могучим красавцем.

Началось с того, что у нас один за другим исчезли два охотничьих пса, приобретенных господином Штольцем у полупьяного индейца в Манаусе. Собаки были так себе, беспородные дворняги, способные охотиться разве что на крыс возле городской помойки, но обладали живым добродушным нравом и весьма прилично несли по ночам сторожевую службу, облаивая любую живность, пытающуюся проникнуть внутрь лагеря в поисках съестного. Мы их все любили, за исключением герра Ланге; впрочем, как я успел разобраться, он относился к мизантропам, и любые проявления человеческих чувств воспринимались им с отвращением.

– Онса,[13] – в один голос заявили наши носильщики, когда утром обнаружилась пропажа всеобщих любимцев. С той поры мы усилили охрану лагеря, а суеверные индейцы, которые считали ягуара божеством сельвы, начали втихомолку приносить ему жертвы, оставляя в укромных местах куски мяса.

Иногда в утренние часы он бродил в окрестностях лагеря, ворча и похрюкивая или по-кошачьи мяукая, пока взбешенный Ланге не выпустил по зарослям наобум две обоймы из нарезного карабина. После этого ягуар оставил нас в покое, но все равно далеко от нашей экспедиции не ушел, в чем я убедился, застав его два дня назад за ловлей рыбы в километре от лагеря. Он лежал на берегу, где течение реки было особенно сильно, и время от времени быстро совал лапу в поток, чтобы выбросить на сушу дораду, большую хищную рыбу. Я не стал его трогать, лишь отметил, что этот красновато-желтый красавец с белой грудью – матерый зверь.

И вот сейчас он решил поохотиться на двуногую дичь. Обычно хищники на людей не нападают, в особенности имеющих огнестрельное оружие, но сегодня, похоже, я нечаянно перебежал голодному ягуару дорожку. Свои охотничьи угодья король сельвы бережет от чужаков, как ревнивый шах собственный гарем, и не дает спуску никому. Лишь пума, или по-иному кугуар, может составить ему конкуренцию, но, как рассказывали индейцы, только не в брачный период. А он как раз был в самом разгаре, когда могучий инстинкт продолжения рода, умноженный на голод и потребность защищать свою территорию, порождал свирепость сродни безумию…

Я ударил ягуара приемом "рука-копье" с низкой стойки, сымитировав выпад кобры из комплекса приемов даосской школы син-и[14], и молниеносным перекатом ушел в сторону, спасаясь от его острых когтей. Ягуар щелкнул зубами и, яростно взвыв от боли, покатился по травяному ковру с пригорка, возвышающегося над берегом реки. Примятая зелень окрасилась в темнокрасный цвет – я все-таки сумел пробить своими ороговевшими пальцами шкуру и мышцы на животе хищника, и из раны хлы-нула кровь. Будь у меня больше времени – секунда или две, – я вырвал бы его внутренности, но мне не хотелось, чтобы эта огромная кошка превратила мою кожу в лохмотья.

Онса от боли совсем обезумел. Не обращая внимания на рану, с шипением, обнажив внушительные клыки, он золотой молнией ринулся вверх по косогору, чтобы уничтожить, разорвать на мелкие кусочки дерзкое двуногое существо, осмелившееся бросить вызов ему, властелину сельвы.

Я метнул нож, когда ягуар был от меня где-то в пяти-шести шагах. Это подобие укороченного мачете сальвадорского типа, смахивающее на большой и очень острый кухонный секач, было не сбалансировано. Но мне уже не оставалось ничего иного, как сражаться за свою жизнь до последнего, и слава богу, что я успел выхватить эту пародию на настоящий боевой клинок. Я прекрасно понимал, что теперь онса не даст мне ни единого шанса. И уж сейчас он не совершит ошибки, как в первый раз, когда из-за полной уверенности в своем превосходстве и мощи атаковал меня с воздуха.

Я оказался прав – ягуар метил вцепиться в низ моего живота, чтобы сбить с ног и по чисто кошачьему методу катать изуродованное тело по земле до тех пор, пока у меня уже не останется сил оказывать сопротивление. Однако нож оказался быстрее, а рука не дрогнула. Последний раз взмахнув лапами, будто отгоняя назойливую муху, ягуар рухнул на землю у моих ног и забился в агонии.

Пока я снимал с двухметрового красавца шкуру, на сельву опустилась ночь. Гдето вдалеке громыхала гроза, и вспышки молний высвечивали верхушки деревьев, после чего становилось еще темней. Но я особо не переживал, что непогода застанет меня не под крышей – до лагеря было чуть больше двух километров.

В лагере царило непонятное оживление. Вместо одного большого костра, индейцы разожгли еще три, и, судя по тому, как они суетились и болтали гораздо больше обычного, герр Штольц угостил их кашасой. Идея захватить с собой тростниковую водку принадлежала Ланге, и, несмотря на сопротивление профессора, он все-таки настоял на своем. Похоже, сегодня отвратительное пойло – конечно же, кашасу купили самую дешевую, плохо очищенную – пригодилось. Кстати, для своих нужд герр Ланге прикупил весьма дорогую "золотую" текилу.

– Мигель, у нас радость! – выпалила Грета, увидев меня.

– Вы нашли шиллу? – спросил я недоверчиво.

– К сожалению, пока нет. Но мы наткнулись на развалины древнего города!

– Поздравляю… – буркнул я, направляясь к главному костру, где священнодействовал наш официальный повар Педро Кестлер, потомок немецких бюргеров, эмигрировавших в Южную Америку до Второй мировой войны.

– Хольс дер тойфэль![15] – обрадовался он и удивился при виде туши гуазупиты. – Михель, что бы мы без тебя делали? Эта великолепная косуля сегодня, как никогда, кстати. Босс решил устроить пир.

Он забавно коверкал мое испанское имя на немецкий лад. Педро был единственным человеком в нашей экспедиции, с кем у меня наладились почти дружеские отношения. Краснолицый и немного грузноватый, он смахивал на Санта-Клауса. На его хитроватом лице практически никогда не исчезала улыбка.

– А это что? – спросил он, показав на свернутую в рулон шкуру ягуара; чтобы было удобней нести, я вязал ее лианами.

– Развернешь – узнаешь…

Пока Кестлер орудовал своим поварским ножом, разрезая жесткую оболочку лиан, к нам подошли четыре индейца, наши носильщики; один из них держал в руках калебас, в котором, похоже, находилась кашаса, так как они по очереди к нему прикладывались.

– Зо айн глюк![16] Тигр! – вскричал Педро, когда развернутая шкура вспыхнула червонным золотом. – Эй, сюда, все сюда! – кричал он, размахивая руками.

– Это не тигр, а ягуар, – сухо прокомментировал увиденное герр Ланге – он обладал удивительной способностью без спешки и суеты оказываться в нужном месте раньше всех. – Поздравляю, – посмотрел он на меня исподлобья.

Мы с ним не поладили с самого начала. До моего появления охранниками заправлял Ганс, крепкий парень с хорошо развитыми бицепсами и лицом нордического типа – лицом истинного арийца. Он приехал из Германии вместе с Ланге и был то ли его слугой, то ли камердинером или чем там еще… нет, скорее мальчиком на побегушках и телохранителем. Но спеси в нем хватало. Пока однажды я не подержался за кисть руки "белокурой бестии", после чего бедный Ганс долго лечил ее примочками, а при виде меня порывался стать по стойке "смирно".

Конечно же господину Ланге, который, как я заметил, и был направляющей и движущей силой экспедиции, смена декораций пришлась не по нутру. Но Штольц – по-моему, на удивление даже Ланге – стоял за меня, что называется, насмерть. Пришлось этому злобному глисту умять свое "я" и для вида смириться. Все остались довольны и счастливы, лишь только я знал истинную цену преувеличенно вежливых речей господина Ланге. Но мне на него было глубоко наплевать. Остальные охранники – кроме Ганса, герр Штольц нанял в Рио-де-Жанейро еще троих – держались обособленно и ни к кому в приятели не набивались. Я к ним особо не присматривался: выполняют мои распоряжения – и ладно. Все они были кариоки[17] – высокие, сильные, симпатичные и светлокожие. Уж не знаю, где их нашел герр профессор, но у меня создалось такое впечатление, что эти парни прошли не только службу в десантных частях, как значилось в их документах. Несмотря на подчеркнутую исполнительность, ребята посматривали на всех со старательно скрываемым чувством собственного превосходства. С чего бы?

И вообще эта экспедиция, включая ее участников, была сплошной загадкой. Вопервых, я так и не смог понять, что на самом деле искали Штольц и Ланге. Но уж точно не эту дурацкую шиллу, в существование которой мог поверить только человек с чересчур богатым воображением, один из тех, кто молится на зеленых человечков, готовых в любой момент прийти на выручку сыновьям и дочерям Адама и Евы, погрязшим в грехах и с упрямством безумцев продолжающим уничтожать мир, где они живут.

Во-вторых, члены экспедиции сгруппировались по неизвестному мне признаку, и каждая из этих микроячеек прямо-таки излучала флюиды некой тайны – а возможно, тайн, – вносящие повышенную нервозность в личные отношения. Перегрызлись все: герр Штольц пикировался с Ланге, Гретхен ругалась с Францем, "нордический" Ганс наезжал на олатынившегося Кестлера, носильщики-индейцы гуарани конфронтировали с коллегами из племени кечуа, те, в свою очередь, едва не хватались за мачете при виде охранников-кариоков…

И наконец, среди необъятных просторов сельвы, в самой ее глуши, мы путешествовали не одни. За нами кто-то следил. И это были не индейцы, коренные жители этих мест. Я их не видел, но ощущал. Пока нас охраняли псы, таинственные соглядатаи не осмеливались подходить близко к лагерю. Но едва ягуар умыкнул наших четвероногих сторожей, как наблюдатели совсем обнаглели: иногда я находил их следы буквально в двух-трех шагах от тропы, по которой шла экспедиция. Конечно, "следы" – это сильно сказано: слегка примятая трава, веточка обломана или поцарапана кора на дереве, и лишь однажды я вырыл из земли свежий сигаретный окурок и облатку от пакетика жевательной резинки. Судя по предосторожностям, предпринимаемым, чтобы замести следы, за нами шли профессиональные топтуны, только не в цивилизованном – "городском" – варианте, а в стиле ковбойских вестернов. К сожалению, я не мог определить, кто из наших двух компаний "хорошие", а кто "плохие". Потому я не стал говорить о своих наблюдениях даже господину Штольцу. Но я стал по ночам спать еще меньше и гонял своих подчиненных как бобиков, что, естественно, теплоты в наши отношения не добавило…

– Что это? – спросила Гретхен; она тоже присоединилась к нам, привлеченная оживлением, царившим возле главного костра. – Господи, что это за зверь?!

– Властелин сельвы, – подошел и герр Штольц. – Ягуар. Как вы смогли с ним справиться, Мигель?

– Мне просто повезло… – не стал я вдаваться в подробности.

– Повезло? – Штольц растянул шкуру во всю длину и в удивлении покачал головой.

– Сеньор, где вы оставили тушу онсы? – помявшись, спросил один из носильщиков.

Я объяснил. Кариоки-охранники насмешливо заулыбались. Кечуа набычились и стали перешептываться, злобно поглядывая на них.

– Вы почему оставили свои посты? – негромко, но с угрозой спросил я у своих красавцев.

Сразу посерьезнев, кариоки исчезли в темноте. Что мне в них нравилось, так это чисто военная исполнительность. А касаемо заинтересованности индейцами тушей ягуара, то мне были известны ее мотивы. На сей счет нас всех просветил повар Педро. Мой ягуар в пищу не годился – индейцы ели мясо только молодых. Но некоторые части тела онсы употребляли в качестве лекарства: жир – от глистов, зола костей – против зубной боли и так далее. А кое-что, как говорят, помогало и в делах любовных…

– Это вам, – сказал я восхищенной Грете – она как завороженная гладила густой мех шкуры ягуара.

– Простите?.. – Она остолбенела, боясь, что ослышалась. – Вы сказали?..

– Именно. Я вам дарю этот свой охотничий трофей.

– Мигель, шкура очень дорого стоит. Тем более – такая, – вмешался герр Штольц. – Я могу вам заплатить…

– Нет. Мне хочется сделать презент вашей племяннице.

Не буду же ему объяснять, что такому вечному скитальцу, как я, шкура нужна как коню лосиные рога. И в деньгах я особо не нуждаюсь. Я не оставил ее гнить в зарослях только из уважения к верованиям индейцев, которые утверждают, что дух погибшего повелителя сельвы хранится в его меховой королевской мантии.

– Мигель, о-о, Мигель… – Гретхен вдруг бросилась ко мне, обняла за шею и расцеловала. – Вы настоящий мужчина!

– Премного благодарен… – смутился я и поторопился отойти подальше от толпы.

– Лови момент… – посмеиваясь, шепнул мне Кестлер и по-дружески ткнул кулаком под ребра. – О таком счастье можно только мечтать.

– Иди к черту!

– Мы уже к нему пришли, – вдруг посерьезнел Педро и как-то странно посмотрел на меня.

Я выдержал этот взгляд не мигая, а затем направился к походному умывальнику, который мы таскали по настоянию педантичных немцев, так же как и надувную резиновую ванну. Я шел и пытался сообразить, что хотел сказать Кестлер последней фразой. Кроме своей широкой натуры и веселого, легкого нрава, Педро обладал еще и острым, живым умом. Своими рассуждениями он нередко ставил меня в тупик, хотя я не мог сказать о себе, что мне не хватает мозгов или начитанности.

Что хотел сказать Кестлер?

Лондон, Чайнатаун

Уютный китайский ресторан был заполнен наполовину. День постепенно угасал, но до восьми вечера, когда в ресторане найти свободное место будет весьма проблематично, оставалось больше часа. За одним из столиков расположился "ростовщик" с лицом Мефистофеля. Его недорогой бежевый костюм в светло-коричневую полоску давно мечтал о химчистке, а стоптанные туфли видели обувную щетку, как минимум, год назад. Он неторопливо хлебал суп с фрикадельками и внимательно читал свежий номер "Таймс".

Арч Беннет появился перед его столиком внезапно, словно материализовался из воздуха. Не дожидаясь приглашения, он сел.

– Рекомендую заказать лапшу фри по-сингапурски и тушеные креветки, – пробубнил, не отрываясь от газеты, "ростовщик". – Это фирменные блюда. Они вам понравятся.

– Сэр, я предпочитаю ростбиф с йоркширским пудингом. Или, на худой конец, запеканку из телячьих почек.

– Увы, Арч, здесь все яства только китайские. Никаких исключений. Но все чертовски вкусно…

– И дешево, – не без ехидства добавил Беннет.

– Дешево – не значит плохо, – рассудительно ответил невозмутимый собеседник Арча.

– Вы меня убедили, сэр… – Делано вздыхая, Беннет подозвал официанта.

На Беннете была черная кожаная куртка, мягкие фланелевые брюки и светлая рубашка на металлических кнопках; шейный платок и светозащитные очки придавали ему вид одного из тех опасных ребят, которые обычно ведут ночной образ жизни и не задумываясь пускают в ход кулаки и нож.

– Мне бы хотелось вас послушать, Арч. – Шеф Беннета принялся за говяжье филе с подсоленными овощами.

– К сожалению, все идет по вашему сценарию, сэр…

– К сожалению?

– Мне нравится эта женщина. Мне даже жалко ее. Принц Чарльз по-прежнему изменяет ей со своей старой подружкой Камиллой Паркер-Боулз. В лондонском Миднинг Шоу куплетисты высмеивают наследника трона как джентльмена, которого могут принимать в своем обществе только пингвины. Судя по агентурным данным, скоро будет объявлено о разводе. Впрочем, Диана и сейчас живет в Кенсингтонском дворце, а Чарльз – в своей резиденции в Хайгрове.

– Значит, она и вас очаровала. Я начал склоняться к мысли, что наши коллеги из МИ-5 не зря ее окрестили Цирцеей.

– Вы считаете, что мои симпатии могут помешать работе?

– Вовсе нет. Но беспристрастному анализу ситуации – не исключено. Продолжайте, Арч.

– Астрологи составили гороскоп принцессы Дианы. Он предсказывает ей плохой конец. Астрологи аргументировали это тем, что Уран, имеющий орбиту в 84 года, является стимулом и символом перемен и близкое будущее для Дианы будет неблагоприятным.

– Вы верите в эту чепуху?

– Сэр, вы меня учили, что любая, даже на первый взгляд совершенно ненужная информация иногда срабатывает как мина замедленного действия. А я пока тружусь в режиме копилки.

– Резонно.

– Но у нас появились сложности, Диана выступила для журнала "Панорама", где поставила под сомнение пригодность Чарльза стать королем Англии. Она бы предпочла, чтобы на престол вступил ее сын Уильям.

– Два лидера, Арч, два лидера… Я считаю, что это всего лишь цветочки. Борьба за реальную власть с разводом только усилится. И я не думаю, что у принца очень много шансов на корону… пока идет такая конфронтация. Даже если учесть поддержку Джорджа Кери, архиепископа Кентерберийского, подтвердившего, что в церковном понимании права и обязанности Чарльза остаются неприкосновенными. Это означает, что в случае развода он может стать монархом. Однако принц должен снова жениться, естественно, на безупречной девушке англиканского вероисповедания.

– И это еще не все. Зафиксирован повышенный интерес принцессы к лицам мусульманской веры. Судя по оперативным данным, у Дианы намечается роман с кардиохирургом Хаснат Ханом.

– Интересно, интересно… – Шеф Беннета наконец поднял на него тяжелые оловянные глаза. – Роман или просто любовная интрижка?

– Наш агент, работающий в контакте с Хаснат Ханом, подтверждает серьезность его намерений. То же самое докладывают информаторы из окружения Дианы.

– Возьмите эту связь под особый контроль. Используйте технические средства. Я распоряжусь, чтобы вам предоставили все необходимое.

– Спасибо, сэр.

– Где живут родители этого Хаснат Хана?

– Кажется, в Пакистане.

– Кажется?

– Извините, сэр, это моя недоработка…

– Выясните, кто они, найдите подходы. Возможно, когда-нибудь потребуется оказать на них определенный нажим, поэтому нужно прощупать их связи и разыскать контактеров; желательно, чтобы это были люди, достаточно близкие семейству Хаснат Хана.

– Сэр, если они живут в Пакистане…

– Я понял. Там и впрямь наша служба представлена слабо. Я свяжусь со своими друзьями из ЦРУ, пусть нам помогут.

– Есть и еще одна, весьма неприятная проблема. Диана начала кампанию по запрещению противопехотных мин. С ее популярностью она может стать костью в горле военнопромышленного комплекса Англии. И не только.

– Это и впрямь очень серьезно… – Черты хищного лица шефа Беннета еще больше заострились, и он стал похож на ястреба, увидевшего добычу. – События могут выйти из-под нашего контроля. А мне бы не хотелось предстать перед руководством в роли мальчика для битья.

– Вы правы. Кое-кому очень не понравилась инициатива принцессы. У меня есть информация, что по этому поводу состоялась тайная встреча торговцев оружием. Некоторые готовы пойти на крайние меры.

– Я уверен, что эта встреча инициирована производителями противопехотных мин.

– Наш источник склоняется к такому же выводу. Тем более, что она проходила в поместье лорда… – Беннет назвал фамилию.

– А! – воскликнул его шеф. – Теперь мы можем точно определить, откуда ветер дует. Ладно, Арч, предоставьте мне разбираться с этими господами. Нельзя допустить, чтобы они наломали дров. Нам сейчас не хватает только международного скандала. Тем более, что пока Диана официально считается супругой будущего короля.

– Но это, судя по всему, ненадолго.

– Да, – жестко отчеканил шеф Арча. – А значит, нужно ждать еще больших неприятностей. Когда люди разводятся, то между ними обычно начинается форменная война, в которой все средства хороши. И я не думаю, что принцесса, лишившись титула "Ваше королевское высочество" – а после развода это будет именно так, – согласится на роль Офелии и тихо удалится в монастырь. Уверен, что Диана захочет сыграть леди Макбет со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Сэр, я никак не возьму в толк, какую роль мы играем в этом королевском спектакле? И на чьей стороне? Неужто обычная семейная свара, пусть и в тени короны, стоит тех больших денег, которые тратятся из казны на оперативную работу по "Цирцее"? Какое нам дело до амурных похождений высшего света?

– Арч, не заставляйте меня думать, что я ошибся в выборе руководителя группы для разработки объекта "Цирцея". По поводу высшего света вы правы. Но что касается королевской семьи – вы не просто заблуждаетесь, а вообще не улавливаете смысл происходящего. Сейчас все чаще раздаются голоса, ставящие под сомнение целесообразность монархии в конце суперцивилизованного двадцатого века, считая ее анахронизмом. Однако находятся и люди с трезвым взглядом на вещи (их не так уж мало), понимающие, что, упразднив монархические институты, мы тем самым подрубим корни Великобритании и лишим англичан нравственных ориентиров, цементирующих нацию многие десятилетия. Да, мы ругаем королевский двор за то и это, брюзжим по поводу денег, которые тратит казначейство на его содержание, с нескрываемым злорадством следим за скандалами в высшем свете… Но в глубине души каждый из нас гордится своей особенностью, нестандартностью на фоне остальных цивилизованных стран. Монархия – стержень, становой хребет Британии, гарантия ее целостности и стабильности. Есть в технике такое понятие, как паразитная шестерня. Именно ее ненужность позволяет механизму работать без сбоев и очень долго. Точно так обстоит дело и с монархией.

– Подглядывая в замочную скважину за принцессой Уэльской, мы спасаем корону…

– Не нужно иронизировать, Арч, – сухо отрезал шеф Беннета, мелкими глотками отхлебывая зеленый чай из плоской фарфоровой чашки. – Мы – ассенизаторы общества, и вам это известно не хуже, чем мне. Подглядывать, следить, а иногда и выкорчевывать сорную поросль в парке под названием "Великобритания" – наша задача.

– Сэр, неужто дело зайдет настолько далеко?

– Я бы очень этого не хотел. К сожалению, мы люди подневольные и приказы исполнять обязаны. А наше руководство настроено решительно. Это значит, что в верхах мнение стабилизировалось: сделать все для решения проблемы "Цирцеи". В методах и средствах нас не ограничивают.

– А во времени?

– Время пока терпит. Может быть, Диана внемлет голосу здравого рассудка.

– Извините, сэр: опубликованный в английских и зарубежных средствах массовой информации гороскоп принцессы Дианы – стряпня нашей конторы?

– Хе-хе… – Шеф Беннета довольно потер руки. – Наконец я начинаю узнавать вас, Арч. Да, мы поработали с астрологами, и они любезно согласилась обнародовать гороскоп Дианы.

– Гороскоп – это предупреждение?

– Да. Теперь уже недвусмысленное. С небесами нельзя шутить. Если принцесса Уэльская окажется такой умной, как мы о ней думаем, то она поймет. Если нет – попытаемся еще раз-другой подсказать. Возможно, до Дианы все-таки дойдет, что даже ее личная жизнь принадлежит не ей, а Англии. Она должна была это знать еще до того, как стала под венец. И не забывать никогда.

– А если не поймет?

– Не будем опережать события.

– Сэр, почему мы встречаемся где угодно, только не в нашем офисе?

– Вам не нравится китайская кухня?

– Да нет, кухня на уровне…

– Арч, моя главная специальность в МИ-6 – предвидение. И мне очень не хотелось бы когданибудь попасть в разряд козлов отпущения. Вместе с вами. В случае чего, наши руководители умоют руки, а нас закидают камнями, выставив перед всем миром эдакими монстрами без чести и совести, у которых руки по локоть в крови. Кому тогда докажешь, что выполняли свой солдатский долг, и кто будет слушать наш детский лепет? И стены имеют уши, Арч. Впрочем, не мне вам это говорить. Я стараюсь держать особо конфиденциальные и потенциально опасные материалы вот здесь. – Шеф Беннета постучал себя пальцем по лбу. – "Взломать" этот компьютер можно только испортив всю его начинку. А тогда мне будет абсолютно безразлично, что о нас станут говорить и кто начнет швырять камнями в нашу сторону.

– Даже так?

– Арч, на информации по объекту "Цирцея" гриф "Государственная тайна". Что применительно к нашему ведомству означает только одно: после отработки операции все материалы уничтожить. И если где-то произойдет утечка, то вместе с документами зароют и нас. Поэтому нам нужно быть осторожными вдвойне…

Арч ушел первым. "Ростовщик", глядя ему вслед, неприятно покривил свои тонкие бесцветные губы. Глаза шефа Беннета были пугающе неподвижны и мертвы.

Волкодав

Полуденное солнце припекало, как летом. Даже в тени было жарко. Но, несмотря на благостную теплынь, Акулу знобило.

К сожалению, действие уколов заканчивалось. Конечно, Акула крепился изо всех сил, даже иногда пытался улыбаться моим глупым шуткам, но я-то знал, как ему плохо.

Нужно было что-то срочно предпринять.

– Пойду на разведку, – решил я, поправляя мятую одежду. – И нужно купить еды. Ты часок выдержишь?

– Спрашиваешь… – постарался как можно бодрее ответить Акула.

– Только без глупостей, – строго сказал я, кивая на пистолет пленника, который мой напарник не выпускал из рук.

– Иначе и тебе и мне крышка. И хорошенько следи за нашим турком…

Мы говорили шепотом – на всякий случай. Турок сидел закрыв глаза – будто дремал. Но меня не проведешь, я таких гавриков навидался по самое некуда. Мне и самому пришлось испытать все "прелести" плена, а потому я был твердо уверен, что иной мысли, как смайнать, у Нихада-эфенди в данный момент нет. Похоже, он был неплохим актером, но вот только полностью совладать с нервишками не мог. Несмотря на внешнюю расслабленность, в его позе угадывалось напряжение и готовность к любым неожиданностям.

Я еще раз спросил себя, где мог его видеть. Но голова была пуста, как Вселенная до начала мироздания, и я, плюнув на свои переживания, отправился на пляж, где собирался купить еды и оценить обстановку. Я знал, что во время полицейских операций со стрельбой турки стараются убрать мирное население с места событий. А потому было интересно и небесполезно сравнить наблюдения с сомнениями, все больше и больше терзающими мою душу.

Ну не мог, не мог я поверить, что нам так крупно повезло после прокола с предателемдагестанцем, узнавшим меня в гостинице "Тарабийя"! Из своей диверсантской практики я знал, что уж если с самого начала пошло все наперекосяк, то и финал будет соответствующий. Даже наша удача с "фольксвагеном" на заправочной станции в горах казалась мне неестественной. Не говоря уже о тишине, царившей в окрестностях Анамура. Она казалась мне очень подозрительной. До такой степени подозрительной, что я места себе не находил вместо того, чтобы наслаждаться весенним солнцем и запахом цветущих садов.

На пляже было довольно людно. Это меня поначалу успокоило. Я не спеша набивал сумку съестными припасами, прислушивался к разговорам, присматривался. В своей одежде, имеющей довольно непрезентабельный вид, я не выделялся из общей массы отдыхающих. К счастью, возле воды было отнюдь не жарко, и многие не рисковали раздеться. А поскольку здесь все приехали издалека, их одежда ничем не отличалась от моей.

Первый звонок прозвучал, когда я покупал две бутылки виски – для Акулы, чтобы поддержать его жизненные силы вместо наркосодержащих препаратов. Продавец, крупный турок с неизменными усами, вежливо улыбался и кивал головой, но в его выпуклых черных глазах я вдруг заметил так называемый "эффект узнавания": зрачки неожиданно расширились, а мышцы лица напряглись, пытаясь удержать неожиданно потускневшую улыбку.

Я спокойно вышел из его магазинчика и, будто нечаянно, бросил взгляд через стеклянную витрину.

Так я и знал: турок лихорадочно накручивал диск телефона. Конечно, можно было вернуться и допросить его с пристрастием, чем ему моя физиономия так понравилась, что он решил немедленно сделать ей рекламу. Но я подозревал, что этот черноусый здоровяк не единственный на всем пляже, кто питает "благосклонность" к иностранцам. Особенно ко мне с Акулой.

Поэтому я лишь прибавил шагу, чтобы побыстрее скрыться с глаз вольных и невольных соглядатаев…

А затем я услышал не просто звонок, а колокольный бой, как в старые времена при пожаре. Мне попался на глаза уже знакомый "отец семейства", седой турок, который утром проводил рекогносцировку местности вместе со своей дочерью. Он и не подумал сменить костюм на плавки и расстелить дастархан, хотя время было обеденное, а парился в кабине "ауди" с полицейским переговорным устройством в руках. Девочки рядом почему-то не наблюдалось.

Я больше не стал изображать из себя Джеймса Бонда во вражеском тылу. Мне и так все стало ясно: нас "припасли". И скорее всего, турецкая контрразведка. Похоже, мой покойный "коллега" не гнушался никаким приработком. Интересно, сколько ему заплатили за информацию о ликвидаторах ГРУ? Жаль, что я не додумался спросить…

Итак, насколько я просек ситуацию, готовится широкомасштабная операция турецких спецслужб. Я понимал, почему они не торопятся. Профессионалы всего мира одинаковы в своих желаниях и методах. На хрен им нужны два мордоворота, один из которых на ладан дышит. Им важнее другое: "накрыть" канал эксфильтрации вместе с транспортным средством. То бишь подводной лодкой нового поколения, специально разработанной для таких операций, по своим характеристикам похожей на американский самолет-невидимку "Стелтс". Ее нельзя было ни увидеть – даже из космоса, – ни обнаружить при помощи электронных "слухачей".

Конечно, турецкая контрразведка знала, каким образом наши разведчики возвращаются домой. Но когда и где – это был для них вопрос вопросов. Особенно – где. И теперь "благодаря" этому сукиному сыну дагестанцу одна из ветвей канала эксфильтрации оказалась "засвеченной". Но самое страшное, что здесь была и моя вина, пусть и косвенная.

Как они на нас вышли? Неужто чеченцы постарались? Очень сомнительно – для них кровавая месть вопрос чести. И перепоручать ее кому-либо они не будут ни под каким соусом. Значит, "воины шариата" отпадают. Тогда кто?

И тут меня осенило, будто по башке дубиной кто врезал. Моб твою ять! Эх, Волкодав, какой же ты после этого ликвидатор-"борзой"?! Ты просто старый, загнанный осел. Не увидеть бревно в собственном глазу, не понять того, что усек бы самый заурядный пацан, толькотолько окончивший нашу спецучебку…

Дерьмо собачье! Мать твою!..

Я ругался сквозь зубы до самого "фольксвагена", не забывая внимательно зырить по сторонам. Я был уверен, что за мной никто не следит (зачем? все и так ясно), но привычка – вторая натура.

Теперь я знал, что утреннее посещение нашего бивака "папашей" с "дочкой" – вовсе не случайная удача турецких контрразведчиков. Скорее это была глупость или самонадеянность руководителя операции, решившего лично убедиться, что птички уже в клетке и нужно только закрыть дверцу. Для таких целей обычно посылают женщину или старушку, а лучше отделение бойскаутов с сачками для ловли бабочек. Выход напрашивался однозначный…

– Ты еще живой? – беззаботно поинтересовался я у Акулы, краем глаза наблюдая за реакцией на мое появление нашего пленника.

Глаза турка остро сверкнули и вновь потухли, едва я посмотрел в его сторону. Артист…

– Фифти-фифти… – вымученно улыбнулся Акула. – Пятьдесят на пятьдесят. Скорее жив, чем мертв. Болит, бля…

– Я тебе "лекарство" принес. Извини, лучшего не нашлось… – С этими словами я всучил ему бутылку виски.

– Спасибо, брат… – Акула жадно прильнул к горлышку и не отрывался, пока не вылил в себя почти половину литровой бутылки.

– Силен… – Я сочувственно улыбнулся; на его месте – тьфу, тьфу! – я выпил бы не меньше. – Пожуем?

– Что-то не хочется…

– Надо! – отрезал я. – Нам здесь еще торчать и торчать. Как самочувствие? – поинтересовался я у турка.

– Бывало и получше… – хмуро буркнул он, изображая отчаявшегося человека.

– Все познается в сравнении. – Я говорил, а сам шарил в нашей походной аптечке. – Иногда то, что казалось самым большим несчастьем в жизни, через некоторое время видится как светлое безоблачное прошлое…

С этими словами я заклеил ему рот лейкопластырем. Турок от неожиданности на некоторое время застыл, выпучив свои и так большие глаза, а затем заерзал и попытался замычать, за что тут же получил от меня по челюсти.

– Зачем?.. – От удивления Акула едва не подавился куском лепешки.

Я быстро приложил палец к своим губам и продолжил:

– Так уж устроен человек… – Я трепался, а тем временем торопливо писал на листке найденного в бардачке блокнота печатными буквами: "Где находится микрофон и радиомаяк?"

Прежде чем показать текст турку, я дал посмотреть мои упражнения в чистописании Акуле. Турецкий язык он знал неважно, но не настолько, чтобы не понять смысл вопроса. Подогретый доброй дозой спиртного, он едва не приложился к челюсти турка с другой стороны, но, наткнувшись на мой взгляд, лишь злобно пробормотал:

– Бля…

Турок прочитал и недоуменно пожал плечами. Я выразил мимикой глубокое сожаление и, достав свою "беретту" с глушителем, кивнул Акуле. Недобро ухмыляясь, от ткнул свой сжатый кулак едва не в лицо Хафызу Нихаду и с демонстративной медлительностью отогнул один палец.

Турок гримасами и ужимками изобразил непонимание и отчаяние. Имей я возможность побиться с Акулой об заклад, то поставил бы весь свой месячный заработок на то, что наш пленник сейчас выдавит и горькую слезу.

Но я только нахмурился, покачал с осуждением головой и снова продемонстрировал ему свой "вопросник".

Как я и предполагал, турок заплакал. Интересно, что за горе ему пришло на ум? Мне было известно, что на сцене некоторые особо одаренные актеры именно так выжимают из себя слезу. Но цедить по капле – это одно, а рыдать едва ли не взахлеб – совершенно иное. А у нашего хитреца слезы лились в два ручья.

Я снова кивнул Акуле. Он опять разогнул палец – уже второй.

Турок задергался, словно паяц, изображая ужас. Правда, при этом плакать он почти перестал – наверное, начал соображать, что воспоминания о горе не идут ни в какое сравнение с тем, что вотвот преподнесет ему действительность.

Тогда я приставил ему к виску пистолет и щелкнул флажком предохранителя. А в это время Акула, гнусно скалясь, медленно-медленно, будто выполняя тяжелую работу, начал разгибать третий палец.

Конечно же турок не выдержал. Он точно знал, кем мы являемся на самом деле, а поэтому иллюзий насчет нашего человеколюбия не питал. Он закивал утвердительно с такой скоростью, что я даже испугался за целость его шеи.

Я убрал пистолет, и турок показал все, что нам было нужно. Оказалось, что, кроме трех микрофонов и мощного радиомаяка, машина была оснащена и космической спецсвязью, искусно замаскированной в тайнике, который находился в передней левой двери "фольксвагена". К сожалению, пользоваться этим чудом радиотехники двадцатого века мы не могли, так как система была жестко привязана к одной волне, и любое ее включение тут же фиксировалось специальными приборами, и разговор записывался, а также локализовались местонахождение радиотелефонной трубки и абонента.

Естественно, я не удовлетворился "чистосердечным" признанием турка, потому что уже знал, кто он на самом деле. Я обшарил машину с таким тщанием, будто от этого зависела по меньшей мере моя жизнь. Хотя, по здравом размышлении, так оно и было. Но больше ничего не нашел. Или турок решил не рисковать и ответил на вопрос чистосердечно, или остальные "жучки" были так хорошо запрятаны, что их можно было отыскать, только разобрав "фольксваген" по винтику.

Сообщив в микрофоны для тех, кто держал нас на прослушке, что не прочь скоротать время под музыку, я врубил радиоприемник и вытащил турка наружу – чтобы побеседовать. Еще раз обыскав его на предмет "клопов", я грубо усадил лже-Нихада на землю, а сам расположился напротив, повосточному скрестив ноги.

– Как твоя "контора" вышла на нас? – отклеив лейкопластырь, спросил я прямо, чтобы не разводить лишний базар-вокзал.

– Эфенди, клянусь Аллахом, меня просто использовали! – жалобно заскулил турок.

И он завел свою волынку. Похоже, этот сукин сын считал нас лохами. Забавы ради можно было подождать, пока он опять не начнет реветь. А что лже-Нихад способен повторить такой трюк еще раз, я совершенно не сомневался. Но, увы, времени было настолько в обрез, что мне казалось, будто я сижу на раскаленной сковородке.

– Заткнись, мать твою! – рявкнул я на него по-русски. – Поговорим как профессионалы. Хватит корчить из себя дурочку.

– Извините, не понимаю… – пробормотал с деланным недоумением турок.

– Азраил, не лепи горбатого. Кругом все свои. – И я изобразил "голливудскую" улыбку; правда, только на миг – веселье в моей душе уже не ночевало недели две.

Едва отзвучала моя последняя фраза, пленник прогнал с лица скорбную мину и сел прямо. Я едва не присвистнул от удивления – на моих глазах происходила метаморфоза, которая при иных обстоятельствах могла бы служить образцом сценического искусства. Лицо турка неожиданно утратило рыхлость, его черты заострились и приобрели каменную твердость, а в застывших немигающих глазах вместо слезной поволоки образовался лед.

Теперь у меня сомнений уже не оставалось – передо мной сидел один из лучших ликвидаторов турецкой военной разведки Мухаммед Джабир-бей по кличке Азраил. И я наконец понял, откуда мне знакомо его лицо. Перед каждым заданием "на холоде" диверсанты-ликвидаторы моей квалификации – "борзые" – в обязательном порядке освежали память в картотеке спецзоны, где проходили последние приготовления перед заброской или внедрением. В электронном досье, связанном пуповиной с компьютерным мозгом штаб-квартиры ГРУ, были представлены фотографии и данные на всех действующих специалистов нашего профиля. Естественно, в той или иной мере "засвеченных", в основном асов. Только они могли быть нам серьезными противниками, потому что и их и нас учили одному – науке уничтожать, за многовековую историю существования человеческой цивилизации возведенной в искусство. Вычислить местонахождение "объекта", незаметно войти с ним в контакт, бесшумно ликвидировать и бесследно исчезнуть – вот четыре кита, на которых держится жестокий мир профессиональных ликвидаторов. Не так много гуляло нас, настоящих профи, по белу свету. И одним из нашей когорты как раз и был Азраил. Его фоторобот попал в картотеку совсем недавно, хотя Джабир-бей свою кличку заработал лет пятнадцать назад. Там я и видел физиономию Азраила. К сожалению, фоторобот мало походил на оригинал, но так уж случилось, что те, кто встречался с ним лицом к лицу, сразу же отправлялись на небеса, минуя все земные канцелярии. А подлинную фотографию удалось добыть только одну, и то на ней он был изображен в младенческом возрасте.

– Не понимаю, – еще раз повторил Джабир-бей.

– Мухаммед, мне недосуг тут с тобой устраивать прения по языковым проблемам. Ты проиграл. Как профессионал, надеюсь, ты понимаешь, что это значит. Поэтому лови свой шанс. Пока он еще есть.

Я знал наверняка, что Азраил разговаривал по-русски. Точнее – и по-русски: ликвидатор военной разведки учит иностранные языки на протяжении всего срока службы и знает их вполне достаточно, чтобы потянуть на полиглота; турок владел фарси, английским, немецким, французским и даже японским. Конечно, он вряд ли был в состоянии закатать речугу в парламенте одной из этих стран, но поговорить на уровне портового грузчика Джона Смита мог без проблем.

– Что ты хочешь мне предложить? – выдержав паузу, наконец спросил он порусски и добавил не без ехидства: – Волкодав…

– Ба-а, да мы, оказывается, с тобой давно знакомы! – Если честно, я был неприятно поражен – мне до сих пор казалось, что я почти Фантомас. – Что хочу предложить? Я сказал – шанс. Шанс выжить.

– Чушь! – Он презрительно фыркнул. – Как у вас там говорят: не нужно вешать… э-э… да! Лапшу на уши.

– Тебе жизнь надоела?

– Я этого не говорил.

– Так в чем вопрос?

– Ты верно отметил, что мы профессионалы. Потому мне не хочется напоминать тебе наше главное правило.

Я понял, что он имел в виду. "Зачистку". Мы просто обязаны быть невидимками, иначе грош нам цена. А потому ликвидаторы обычно свидетелей в живых не оставляют. Издержки профессии, черт бы ее побрал…

– Не та ситуация, Азраил. Пошурши своими извилинами. Если я оставлю здесь твой труп, то для меня потом самым лучшим выходом будет лечь в гроб и попросить, чтобы его заколотили. Твои коллеги меня из-под земли достанут. Ситуация хрестоматийная. Нарушение профессиональной этики. Если бы я не был "засвечен" – тогда другое дело.

– Допустим. И что ты хочешь в обмен на мою жизнь?

– Баш на баш. Мы уносим ноги подобру-поздорову, а ты возвращаешься в Стамбул кушать кебаб и лакомиться засахаренными каштанами.

– Мы? По-моему, речь шла только о тебе.

– Ты согласен?

– Допустим. Но ты ведь сам говорил – баш на баш. Я один, а вас двое. Обмен не равноценен.

– Азраил, не мелочись! Мой напарник уже одной ногой у престола Аллаха… по крайней мере, хотелось бы надеяться. Я думаю, что ад давным-давно переполнен.

– Мне нужна гарантия.

– А вот она. – Я достал "беретту". – Договоримся – уберу палец со спускового крючка, нет – через минуту просверлю дырку в твоей башке. И тогда будь что будет. Выбирай. Сам понимаешь, иного выхода у меня нет.

– Понимаю, – с серьезным видом кивнул турок. – Я и сам поступил бы точно так. Но дай слово, что ты меня отпустишь.

– Мое слово против твоего – что не будешь хитрить.

Мысленно посмеиваясь, я, как говорится, ударил себя в грудь и разорвал тельняшку; Азраил, брехло собачье, помянул даже Аллаха. Каждый из нас понимал абсурдность ситуации, но другого, более приемлемого варианта мы придумать не могли.

Азраил не сомневался, что в случае отказа получит пулю в лоб немедленно. Это только в слюнявых романчиках человек с пистолетом долго мучится вопросом "быть или не быть?", а затем, нашпиговав противника свинцом, сначала бежит к раковине, чтобы поблевать и облегчиться, а после страдает позывами совести. В жизни все гораздо проще и прозаичнее. Особенно в такие моменты, как сейчас. И с такими людьми, как мы. Турок стал для нас обузой – очень опасной обузой! – а потому самым целесообразным, по идее, было просто пристрелить его. Даже если после этого за мной будут охотиться все ликвидаторы Турции и стран НАТО в придачу. А все потому, что своя рубаха ближе к телу – это во-первых, и человек предпочитает синицу в руках, нежели журавля в небе (то есть, ежели по-простому, живет одним днем), – во-вторых.

Но что-то меня удерживало от такого бесповоротного шага. Наверное, надежда. Подкрепленная немалым опытом. Нажать на спуск способен и дурак, а вот использовать ситуацию себе во благо – это уже высший пилотаж…

У Азраила оставался только один выход – согласиться с моими "вескими" аргументами. И терпеливо ждать. Время, которое неожиданно стало злейшим моим врагом, было в нашей компании его единственным другом.

Киллер

Туи-и… Туи-и… Шхрц-ц… Туи-и…

Неведомая мне птичка крутила свою испорченную шарманку битый час, не умолкая ни на миг. Я сидел на берегу реки, скрытый от нескромных глаз россыпью валунов, и медитировал. Было раннее утро, солнце еще скрывалось за горизонтом, и лишь яркое малиновое зарево, поднимающееся над полусонной сельвой, служило предвестником очередного жаркого дня и очередных забот, связанных с охраной раскопок старинного города.

Развалины и впрямь впечатляли. Спрятанные под шатром, образованным кронами высоких деревьев, они раскинулись по берегу глубоководного затона, сообщающегося с Жауапери протокой. Видимо, раньше здесь было озеро, но потом его соединили с рекой каналом, берега которого укрепили диким камнем. Местами старая кладка сохранилась, и участники экспедиции терялись в догадках, кто и каким образом притащил и уложил в стены огромные глыбы, скрепленные неподвластным времени раствором. Из таких же гранитных обломков состоял и фундамент оборонительного пояса города. К сожалению, почти все фортификационные сооружения и здания были построены из кирпича-сырца, и от них осталась только пыль. За исключением храма неизвестного науке бога, похожего на инопланетное существо, – его статую из черного базальта дядюшка Вилли откопал из-под обломков.

Все находились в состоянии лихорадочного возбуждения. Даже лентяи-носильщики, превратившиеся в землекопов, не отлынивали, как обычно, от нелегкой работы, и не роптали, ковыряясь в развалинах с раннего утра до позднего вечера. Мне был понятен такой невиданный энтузиазм – все жаждали найти древние сокровища. В том числе и герр Штольц. Лишь Кестлер посмеивался над энтузиастами от археологии и сибаритствовал с банкой пива в руках где-нибудь в тенечке и я, но в моей иронии было гораздо больше горечи и скепсиса, нежели в иронических смешочках Педро. Я от всей души желал компании дядюшки Вилли удовлетвориться лишь не представляющими для индейцев ценности скульптурой и еще несколькими каменными безделушками. Я знал, что, если будет найдено золото, живыми из сельвы выберутся только единицы. К сожалению, мои осторожные намеки не возымели адекватного ответа, а герр Ланге лишь презрительно покривился – наверное, уповал на автоматический пистолет, который он тайно носил под одеждой, не расставаясь с ним ни днем ни ночью. Трижды дурак… Единственное, что меня радовало, так это наконец прекратившаяся ежедневная болтовня по поводу магической шиллы.

Короче говоря, раскопки в полуразрушенном храме закомпостировали мозги и лишили наблюдательности почти всех участников экспедиции. Кроме меня и господина Ланге, который, как ни странно, к поискам сокровищ относился с прохладцей и часто вместе со своим неразлучным Гансом уходил в сельву, якобы на охоту. Охотничьи трофеи Ланге и его телохранителя можно было выставлять курам на смех, но в связи с их походами мне пришлось скрепя сердце находиться неотлучно в лагере. Похоже, герр Ланге что-то искал. Но что именно?

Неожиданно птичка умолкла. В воцарившейся тишине было слышно только бормотание быстрой воды, изредка прерываемое всплеском выметнувшейся из глубины рыбины.

Я насторожился: молчание сельвы всегда таит в себе смертельную опасность…

Их осторожные шаги я услышал, когда между нами было метров пятьдесят. Наверное, им казалось, что они ступают совершенно бесшумно, и для нетренированного слуха это так и было, но поступь неизвестных щелкала в моих ушах, как радиоактивные частицы в счетчике Гейгера. Я насчитал двух; один из них был грузный и прихрамывал. Они были вооружены или автоматами, или ружьями: ветер, дующий в мою сторону, донес до меня запах оружейной смазки, сгоревшего пороха и просоленных потом ремней; похоже, неизвестные заметили меня, проходя по тропе, поднимавшейся на скальную возвышенность, единственное место, откуда просматривалось мое уютное гнездышко, и решили взять живым, уж не знаю из каких соображений. Скорее всего, не хотели поднимать лишнего шума.

Я не стал рисковать. Мне тоже не хотелось шуметь, ввязываясь в рукопашную, и как только они, забравшись на валуны, приготовились броситься на меня, я резко обернулся и метнул сюрикэны, которые всегда носил в специальном кожаном футляре, притороченном к поясному ремню.

Они умерли, так и не поняв, откуда в шее каждого из них появилась заноза, проткнувшая сонную артерию. Я хладнокровно обшарил карманы и тощие рюкзаки неизвестных, но кроме нескольких банок тушенки, трех пачек галет и начатого блока сигарет ничего не нашел. Эти двое явно принадлежали к городскому отребью, что я определил по наколкам и одежде, достаточно дорогой для таких ублюдков, но заношенной до дыр, – видимо, они получили ее от какойнибудь благотворительной организации, собирающей старье по всему земному шару, чтобы лишний раз напомнить обездоленным о вопиюще несправедливо устроенном мире. Однако винтовки у них были почти новые, "ХК33 А2" производства немецкой фирмы "Хеклер унд Кох"; такими, насколько я знал, оснащались части бразильских ВВС.

Почему они решили напасть на меня? Ведь до сих пор тайные преследователи старались ничем себя не обнаруживать…

Разгадка пришла после того, как я, не мудрствуя лукаво, бросил тела в реку – на корм пираньям и крокодилам. Мне не хотелось, чтобы про участь этих двоих узнали и те, кто за нами следил, и участники экспедиции. Пока я раздумывал, что мне делать с винтовками, возле древних развалин, находившихся метрах в двухстах от меня, раздались крики, а затем затрещали выстрелы. Захватив оба ствола и боеприпасы, я метнулся вверх по склону, чтобы обойти лагерь с тыла, перебравшись через остатки крепостной стены.

Когда я подбежал к лагерю, перед моими глазами предстала страшная картина. Лагерь, разбитый на берегу затона, чуть поодаль от древних причалов, напоминал разворошенный муравейник. Его заполнили невообразимо пестро одетые вооруженные люди, похожие на тех, кого я только что отправил рыбам на корм. Двое моих кариоков-охранников, скорее всего, были убиты, так как лежали на земле в причудливых позах, окровавленные, не подавая ни малейших признаков жизни. Третий красавчик сидел на плоском камне со связанными руками и время от времени мотал разбитой головой – наверное, чтобы прийти в себя.

Где дядюшка Вилли, Гретхен и Франц?! Я похолодел: неужели и их убили? Не помня себя от неожиданно вспыхнувшей злобы, я взял одну из винтовок, передернул затвор и прицелился. Я знал, что прежде чем бандиты опомнятся, трое-четверо из них присоединятся к моим несчастным парням. За последствия своего с виду опрометчивого поступка я не волновался – проще найти иголку в стогу сена, чем человека в сельве, тем более если ищут пришлые, незнакомые с местностью. А в банде ни одного аборигена не наблюдалось. Так что на свой счет я мог особо не переживать – заросли находились в полусотне шагов от меня.

Я прицелился… и медленно опустил оружие. От удивления. И облегчения. Толпа заросших темнолицых ублюдков расступилась, и в середине образовавшегося круга очутились герр Штольц, его племянники и задохлик Ланге с лицом полуночного вурдалака. А удивился я потому, что возглавляли банду двое европейцев, судя по внешнему облику и костюмам. Оба были высокого роста, белокурые, но один из них давно перевалил счастливый рубеж мужской зрелости, и прожитые годы ссутулили его до сих пор сухощавую фигуру; ему могло быть и пятьдесят и за шестьдесят. Про таких говорят – хорошо сохранился. Правильные черты его удлиненного лица несколько портил шрам, наискосок пересекающий левую щеку.

Старший из предводителей бандитов что-то спросил, но почему-то не у начальника экспедиции, а у Ланге, старающегося спрятаться за спину Франца. Мне не было слышно, о чем шла речь, но немец выглядел скорее обозленным, даже окрысившимся, чем напуганным. Окрысившимся – именно так; Ланге напоминал крысу, загнанную в угол фокстерьером. И он, и его визави говорили на повышенных тонах и, несмотря на серьезность ситуации, готовы были вцепиться друг в друга, как базарные торговки.

Наконец предводитель бандитов свирепо оскалился, что-то скомандовал, и в круг втолкнули Ганса. Он был несколько потрепан, но держался браво, даже с вызовом. Два креола держали его за связанные руки, а третий, вытащив нож, молниеносно полоснул немца поперек груди.

Крик Ганса долетел даже до меня. Его рубаха мгновенно окрасилась в красный цвет, и он забился в руках бандитов, не пытаясь вырваться, а просто реагируя на резкую боль. Тыкая пальцем в сторону Ганса, старший из блондинов подступил к Ланге почти вплотную – похоже, угрожал. Как ни удивительно, но этот обморочный глист на поверку оказался настоящим мужиком. Он угрюмо зыркнул исподлобья на предводителя бандитов и сделал рукой непристойный жест отрицания – ни Ланге, ни дядюшка Вилли не были связаны…

Господина Ланге пытали аккуратно и недолго. Его не резали по-варварски, а вгоняли под ногти иголки. Методика была далеко не нова, лишь усовершенствована гестаповцами во время Второй мировой войны, но весьма эффективна. Не потеряй герр Ланге сознание, он, несомненно, раскололся бы.

Тогда они принялись за дядюшку Вилли. Лучше бы им этого не делать. Если герр Ланге был мне совершенно безразличен, то профессор-коротышка вызывал симпатию. Мне было абсолютно наплевать на то, что он ищет – шиллу, развалины древнего города, сокровища инков, но дядюшка Вилли по своей натуре не мог быть не то что мерзавцем, а даже просто непорядочным человеком. Насколько я понял, в эту авантюрную экспедицию его втравил "друг семьи" Ланге, и то лишь для того, чтобы прикрыться добрым именем профессора и под него выбить финансирование. Я только не мог сообразить, какую цель преследовал этот худосочный интриган. Но то, что шилла была ему до лампочки, не мог не заметить лишь слепой.

Я больше не стал колебаться. Ненависть к бандитам искала выхода, и я не торопясь, дуплетом, свалил обоих блондинов, а затем начал бить на выбор разбегающееся отребье. Я успел опустошить два магазина, когда наконец бандиты опомнились и открыли стрельбу в мою сторону.

С удовольствием отметив, что дядюшка Вилли с племянниками спрятались за ящиками с провизией, я без особого сожаления расстался с винтовками, которые в моих дальнейших действиях могли быть только обузой, и быстро скрылся в густых зарослях, переплетенных лианами. Предстояла игра в прятки с превосходящими силами противника, но я был спокоен и даже где-то доволен – наконец закончился период черной меланхолии и смертельная опасность постепенно согревала мою кровь, пробуждая во мне жажду жизни.

Они действовали вполне грамотно. Наверное, бандитам не раз приходилось совершать разбойные набеги на сельву, где они грабили золотоискателей и добытчиков алмазов. Кто принял на себя командование после гибели блондинов, я не знал, но этот человек имел башку на плечах. Он разбил бандитов по трое, и теперь эти группы методично обшаривали развалины, стараясь не упускать друг друга из виду. Спору нет, план был хорош, только не в моем случае…

Один из них прошел буквально в двух шагах от меня, а второй, идущий следом, едва не наступил. И тем не менее они меня не видели.

Наступил мой час – ЧАС ЗМЕИ, КУСАЮЩЕЙ СЕБЯ ЗА ХВОСТ. Таким понятием в хэсюэгун обозначалось состояние бесконечного движения, сродни движениям удава, беспрерывно вьющего свои смертоносные кольца. Противник должен, даже избавившись от одного кольца, попадать в следующее, и так до того момента, пока его не поглотит вечность. Или пока не сойдет с ума, пытаясь найти врага-невидимку, наносящего разящие удары со всех сторон.

Первого я убил настолько бесшумно, что идущий впереди, в пяти шагах, мулат с охотничьим карабином в руках даже не услышал обычного в таких случаях предсмертного хрипа; правда, я успел нажать на нужные точки, и из горла умирающего вырвалось лишь сипение. Впрочем, мулат ненадолго пережил своего товарища; он умер, когда оборачивался, чтобы тихо окликнуть первого – я сломал ему шею. Третьего я трогать не стал. Мне хотелось, чтобы он увидел остальных из своей группы. Бандитов было чересчур много, и я хотел посеять среди них зерна паники, чтобы потом собрать жатву страха.

Переполох среди бандитов поднялся, когда на моем счету уже было четыре человека. Сначала кто-то заорал дурным голосом, наверное обнаружив трупы товарищей, а затем началась пальба в белый свет, как в копеечку. Пули крошили лианы и листву низко над землей, а я отлеживался в ложбинке, поджидая очередную партию своих "клиентов".

Странно, но я неожиданно почувствовал эйфорию, словно накачался наркотиками. Мне казалось, будто я до сих пор жил в стране теней, и только теперь, к своему удивлению, обнаружил, что мир многокрасочен, наполнен энергией, хлынувшей в мои жилы горячей, обжигающей струей. Я вдруг с ужасом ощутил, что жажду убивать, что мне нравится это делать. С ужасом… Но он был восхитительно приятным и нравился мне, как лакомке сдобная булочка или пирожное. Остатки здравого рассудка, как незадачливые альпинисты, сыпались вниз с внезапно выросшего до небес пика безумия, судорожно цепляясь за малейшие выступы…

Я крался сквозь заросли как тень. Мои преследователи бестолково обшаривали окрестности лагеря, все еще не осознавая, во что они вляпались. Я убивал их с бесшумностью и эффективностью огромного удава, не оставляющего своим жертвам ни малейшего шанса. И только когда счет навеки упокоившихся бандитов приблизился к десятку, их главарь наконец сообразил, что охотники почему-то превратились в безжалостно истребляемую дичь. Подрастерявшее свой боевой пыл отребье с поспешностью, больше напоминающей бегство, нежели организованное отступление, возвратилось в лагерь и заняло круговую оборону. В сельве, напуганной непривычной суетой и выстрелами, воцарилась мертвая тишина. Даже птицы в поднебесье изменили свои обычные маршруты, облетая развалины старого города стороной. Пробираясь вслед за бандитами поближе к лагерю, я видел обезьян, затаившихся в листве. Испуганные глаза-бусинки зверюшек были неподвижны, будто остекленевшие. Я понимал их состояние: в сельву пришла смерть. Они этого не осознавали в общепринятом смысле слова, но их несформировавшееся подсознание, именуемое инстинктом, трепетало от первобытного ужаса, привитого обезьянам миллионы лет назад.

В сельву пришла смерть…

Лондон, паб "Синий кабан"

Газоны Гайд-парка радовали глаз изумрудной зеленью, и Арч Беннет невольно перешел на медленный шаг. Людей в парке было много, но он не старался затеряться среди гуляющих. Скорее наоборот – агент МИ-6 направлял свои стопы туда, где блуждали в основном влюбленные парочки. Так он дошел до озера Серпентайн, плескавшего тихой волной в самом сердце Гайдпарка. Побродив в задумчивости по берегу, без особых усилий изображая уставшего от городской суеты обывателя, вырвавшего час-другой из своего расписания для общения с природой, Беннет все так же не спеша взял курс на Найтсбридж.

Топтунов он заметил два часа назад, когда садился в такси у музыкального театра Друри-Лейн. И сейчас они шли за ним, но в некотором отдалении, чтобы не попасться ему на глаза. Судя по внешнему виду, ищейки не принадлежали к элите спецов наружного наблюдения. Старший из них, краснолицый здоровяк с похмельными глазками, страдал одышкой, а его напарник, ростом пониже, похоже, был язвенником – время от времени он скорбно кривился и массировал живот.

Кто они, из какой "конторы"? Почему и кто ему прицепил "хвост"? Беннет подумал, что, будь у него побольше времени, он бы "побеседовал" с топтунами. Подумал не без огорчения – Арч уже больше года не имел стоящего дела по основной профессии, которую опошлил своим ходульным суперменом, агентом 007, Ян Флеминг, и небольшая тренировка не помешала бы. Но он торопился на встречу с шефом, а потому решил не отвлекаться и поскорее уйти в отрыв.

Беннет удовлетворенно хмыкнул: табличка на стене дома извещала, что он наконец вышел на Бромтон-роуд. Арч незаметно зыркнул на топтунов и ехидно ухмыльнулся – они были взмылены, как загнанные лошади; последние полмили для полноценной разминки он прошел спортивным шагом. Глубоко вздохнув и медленно выдохнув, Беннет восстановил дыхание и направился в универмаг "Хэрродс".

Еще на заре своей карьеры, когда он был молодым и зеленым контрразведчиком, один вид "Хэрродса" нагонял на него смертельную тоску, смешанную с зубной болью. Огромный фешенебельный универмаг имел множество входов и выходов, там всегда толклась масса покупателей, и агенты КГБ, его подопечные, лихо рубили в "Хэрродсе" любые "хвосты", растворяясь буквально на глазах топтунов в разношерстной толпе.

Но теперь Арч мысленно поблагодарил судьбу за науку, которую она преподала ему в молодости: что-что, а "Хэрродс" он знал как свои пять пальцев. Поболтавшись с полчаса на первом этаже, где находились товары для мужчин, подарки и сувениры, он дал старт гонкам по вертикали: перебегал с этажа на этаж, менял лифты, делал вид, что направляется к запасным выходам, скрывался в примерочных, откуда не без удовольствия наблюдал за бестолково суетящимися разгоряченными топтунами, а когда их одежду можно было выжимать, направился в секцию фарфора, всегда заполненную под завязку туристами…

Уже ныряя в "трубу" – лондонское метро, Беннет неожиданно расхохотался, на миг представив потерявших способность здраво рассуждать топтунов, обалдело мечущихся среди толпы покупателей. Вспомнив, как ему доставалось от начальства за подобные промахи в работе, он попытался посочувствовать незадачливым топтунам, но душная и грязная утроба подземки вмиг разрушила его благочестивые намерения. Наступив кому-то на ногу и попутно заехав локтем в челюсть дышащему перегаром негру, Арч штопором ввинтился в вагон и облегченно вздохнул – если его часы шли точно, то он опаздывал на встречу совсем ненамного.

Паб "Синий кабан" оказался весьма уютным заведением. Его хозяин (или хозяйка) благоразумно не поддались новым веяниям в отделке интерьеров, и в пабе царила атмосфера начала столетия: старинный камин, дубовые столы и стойка, неяркий свет и благородные запахи семейства гленов[18], сделанных на прозрачнейшей родниковой воде, из лучших сортов ячменя и при помощи благотворного горного воздуха – гленливетов, гленморанджей, гленфидиков, сваренных из ячменного солода, высушенного над горящим торфом, чтобы после перегонки благородный напиток имел дымный привкус.

Шеф Беннета устроился в нише, и Арч нашел его чисто интуитивно, так как свет туда едва доставал.

– Вы опоздали, Арч, – с осуждением сказал он.

Перед ним стоял едва начатый коктейль "Драй мартини", и Беннет обреченно вздохнул: мода на Джеймса Бонда – а это его любимый напиток – не обошла и консервативного шефа.

– Мне пришлось рубить "хвост".

– Вас это удивило?

– Разозлило. К сожалению, у меня не было времени, чтобы подержать их за вымя.

– Не стоит. Я догадываюсь, кто это.

– Надеюсь, это не мои "друзья"-ирландцы?

– Нет. Они сейчас под жестким контролем. Я думаю, что за вами решили понаблюдать коллеги из МИ-5.

– Зачем?

– Ревность. Мы отняли у них бутерброд с маслом. Ко всему прочему, кое-кто из руководства МИ-5 желает держать руку на пульсе разработки по объекту "Цирцея", чтобы в перспективе получить определенные политические дивиденды.

– Но я не могу работать "под фонарем". Деликатность проблемы предполагает высшую степень конспирации.

– Эти топтуны – всего лишь безмозглые исполнители. Поэтому позвольте мне разобраться с их начальством. А теперь – к делу.

– Сэр, с вашего позволения разрешите мне заказать "Чивас ригал". Извините, но после забега с топтунами в горле пересохло…

– Да-да, конечно…

Подождав, пока Арч Беннет справился с порцией виски, "ростовщик" жестом приказал говорить.

– У нас неприятности… – Беннет покаянно опустил голову.

– Неприятности, уже случившиеся, гораздо легче воспринимаются, нежели ожидаемые. А наша служба предполагает сплошные неприятности. Поэтому можете докладывать без щадящих мои нервы купюр.

– Хорошо, сэр… – Арч с видимым сожалением повертел в руках пустой стакан. – Наша разработка по Хаснат Хану потерпела полное фиаско. Его родители не дали ему согласие на брак с Дианой. Черт побери! Столько усилий – и впустую.

– Подробности.

– После того как Диана дала принцу добро на развод, ее отношения с Хаснат Ханом можно было охарактеризовать одним словом – идиллия. Со своей стороны мы, выполняя ваш приказ, предприняли все необходимое для безмятежного течения этого романа. Пришлось пойти даже на жесткие меры по отношению к папарацци. Кое-кому из них повезло – им лишь пришлось покупать новую аппаратуру; а некоторым особенно настырным довелось потратиться на больницу.

– Полиция осталась очень недовольна вашими "подвигами"…

– Обычные издержки… – пожал плечами Беннет. – В Скотленд-Ярде, по-моему, должны бы привыкнуть к таким раскладам. Будто мы впервые работаем под их "крышей". Все шло великолепно… до прошлой пятницы. Самое удивительное, поначалу родители Хаснат Хана были на седьмом небе от счастья. И их можно понять: возможность породниться с королевским двором Великобритании для небогатых пакистанцев была чем-то сродни пещере с сокровищами, которую преподнес им на блюдечке добрый джинн. А потом… нет, не могу я постичь психологию этих мусульман!

– Арч, не нужно напрасно сокрушаться. Все идет по плану.

– Но, сэр, о каком плане может идти речь, если провалено задание по Хаснат Хану?!

– Почему провалено? Вы сработали на уровне. Главной задачей на этом этапе – я раскрываю вам карты – был вовсе не брачный союз британской принцессы и какого-то пакистанца. Отнюдь. Этого мы бы не допустили ни под каким соусом. И не допустим что-либо подобное впредь.

– Извините, сэр, тогда я не понимаю…

– Свою "строптивость" родители Хаснат Хана проявили не без нашего участия.

– Черт возьми! И это вы мне говорите тогда, когда я уже выдрал половину своих волос от злости на фортуну?!

– Арч, перестаньте изображать шекспировские страсти. А что касается объекта "Цирцея", мы всего лишь проверяли степень внушаемости принцессы Уэльской.

– Степень внушаемости? И кто такие "мы"? Разве кроме моей группы есть еще кто-то?

– Успокойтесь, Арч. Оперативную разработку ведете только вы. Но проблема под грифом "Государственная тайна" требует мер совершенно неординарных. Поэтому под моим личным руководством создан своего рода штаб аналитиков. Не волнуйтесь, Арч, это люди, занимающие очень высокие посты в самых различных сферах общественной жизни Альбиона. Проверенные люди. Многократно проверенные. О вас они не знают и не узнают никогда.

– А как насчет внушаемости?

– О, это была идея… впрочем, фамилию вам не нужно знать. Суть, прямо скажем, гениального замысла сводилась к тому, что мы должны работать с причиной проблемы, а не с последствиями. То есть, говоря образно, вмешиваться не тогда, когда горит дом, а до того, как поджигателю стукнет в голову мысль взять спички в руки.

– Идея стара, как мир… – буркнул недовольный Беннет.

– Да, – согласился шеф. – Но от старости она ничуть не потеряла свою привлекательность и эффективность.

– И что мы получили в итоге, потеряв такой дубль-объект, как Хаснат Хан? Он был у нас почти под полным контролем. Этот лекаришка мог морочить голову Диане сколь угодно долго. Что спасало ее от дурных мыслей и приносило физиологическое успокоение. А теперь нужно начинать все сначала: искать подходы к новому кавалеру леди Ди, подкупать слуг, вербовать агентов из окружения очередного счастливчика, понравившегося принцессе, искать на него компромат, начинять "жучками" его дом и автомобиль… О господи! А я не думаю, сэр, что Диана после неудачи с Хаснат Ханом остановится.

– Удел лидера – покорять все новые и новые вершины. – В голосе шефа Беннета неожиданно прорезались жесткие нотки. – Конечно не остановится. А значит, наша головная боль только усилится. Что касается Хаснат Хана… это не та темная лошадка, на которую можно поставить и выиграть. Вы верно сказали – лекаришка. Смазливый, недалекий и трусливый. Настоящий мужчина никогда бы не отказался от такой женщины, как Диана. Тем более, что в их отношениях, как вы выразились, царила идиллия.

– Он оказался гораздо хитрее, чем я думал.

– Нет, он обычный мужчина… но с душком. Поэтому я предпочел иметь дело с его родителями. Если бы мы на него нажали, то он мог с перепугу наломать дров. А мне очень не хотелось, чтобы из этой чащи показались наши уши.

– Что вы подразумеваете под термином "темная лошадка"?

– Арч, принцесса в ярости. Сейчас она готова отомстить всему свету, не говоря уже о королевском дворе. Ее лишили пьедестала, подмостков, где она разыгрывала свои феерические представления. Диану пытался успокоить сам премьер Джон Мейджер, заверивший народ и парламент в том, что принцесса, несмотря на развод, будет по-прежнему играть важную роль в общественной жизни. Он говорил якобы для всех, а на самом деле его слова предназначались леди Ди. Но это было давно – 30 декабря 1995 года. Тогда у принцессы еще оставалась надежда на примирение с принцем Чарльзом. И не потому, что она его безумно любила. Отнюдь. Диана надеялась, что ее супруг предпочтет свою семью и детей связи с Камиллой ПаркерБоулз. А значит, она убьет двух зайцев одним выстрелом: окончательно оседлает муженька, лишив его последней отдушины в виде любовницы и старой компании, а также сохранит титул "Ваше королевское высочество", что для ее имиджа второй матери Терезы, только с "голубой" кровью, было отнюдь немаловажно. (Правда, в отличие от весьма скромного монашеского образа жизни матери Терезы, принцесса Уэльская тратит на туалеты сто тысяч, а на массажи, маски, маникюрыпедикюры – семнадцать тысяч фунтов стерлингов в месяц.) Увы, ее надежды рухнули.

– И она пытается крепко насолить тем, кто хотел ее унизить и оттереть на задний план…

– Несомненно. Что касается "темной лошадки", то леди Ди будет просто нуждаться в инструменте для сведения счетов. Она думала, что таковым может быть Хаснат Хан. Мы развеяли ее иллюзии – он совершенно не годился на такую роль ни с ее, ни с нашей точки зрения. Да – молодой, да – пылкий, да – мусульманин… Но! Но – он никому не перешел дорогу, никому не мешает, ни для кого не представляет ни опасности, ни интереса. Так, пустое место. Притом без лишнего пенни в кармане. Не думаю, что роман Дианы с Хаснат Ханом продлился бы больше года. Они очень разные люди. Скорее всего, где-то подспудно принцесса подозревала такой финал, а потому, когда его родители отказали в благословении брака, она не очень и расстроилась. И потом, леди Ди, умудренная отрицательным опытом, попытается найти настоящий таран, готовый по ее приказу разрушить любые крепости. И мы должны ей в этом помочь.

– Помочь?! Сэр, я не ослышался?

– Нет. И это будет даже не темная лошадка, а свирепый боевой жеребец, богатый как Крез, красивый словно Аполлон, и беспринципный, будто бог торговцев Меркурий.

– Но зачем? Получается, что мы сами себе готовим кучу неприятностей.

– Как сказать… – хитро ухмыльнулся "ростовщик".

Неожиданно шеф Беннета посерьезнел, и в его неподвижных оловянных глазах появился фосфоресцирующий блеск.

– Я получил приказ, Арч. Он недвусмыслен: ни в коем случае не допустить дискредитации королевской семьи и британской монархии. Объект повышенной опасности – "Цирцея".

В

средствах и методах нас не ограничивают. Поставлены только два условия: при финишной отработке операции местом ее проведения не должна быть Англия, и в случае ликвидации объекта обязательна полная стерильность оперативных мероприятий.

– Кто будет посвящен в наши замыслы? – Беннет хищно сощурился.

– В полном объеме – только я и вы, Арч. Остальные должны знать лишь фрагменты оперативной мозаики. Которые впоследствии, если, не приведи господь, произойдет "засветка" операции, нельзя будет связать.

– Придется рубить звенья? – Беннет спросил так тихо, что шеф догадался о смысле только по движению губ.

– Обязательно. – Шеф Арча смотрел на него не мигая – словно гипнотизировал. – И без сожалений.

– Искать "темную лошадку" прикажете мне?

– Да.

– Сэр, мне приходилось изображать из себя официанта, рыбака, мелкого воришку, гангстера, джентльмена с Уолл-стрит, даже консьержку. Но сводней я не был никогда.

– Приказы не обсуждаются, Арч. Вы мой помощник, доверенное лицо – и этим все сказано.

– Я попытаюсь, сэр.

– И поторопитесь. Чтобы леди Ди нас не обскакала. Нам не нужен очередной Хаснат Хан.

– Понял, сэр. Но скажите, зачем такие сложности? Я могу провести хоть на следующей неделе образцово-показательную ликвидацию, которую потом будут называть "тайной века".

– Нет ничего такого тайного, чтобы не стало явным, – поучительным тоном сказал шеф. – Слова избитые, но смысл… Никогда не устареет. Жар лучше загребать чужими руками, Арч. На дворе конец двадцатого века, и любого человека столько глаз окружает – в том числе и электронных, – что не спрячешься ни под какой личиной и даже на дне морском. А мне не очень хочется, чтобы спустя какое-то время на мой надгробный камень плевали все кому не лень.

– Значит, нужен человек-катализатор… – Арч в который раз незаметно, но внимательно осмотрел помещение паба.

Но в нем по-прежнему царила мирная, располагающая к самосозерцанию атмосфера: в камине потрескивали горящие поленья, через крохотные витражные оконца на мореный дуб столов мягко струился разноцветный радужный свет, со старинных олеографий на посетителей паба загадочно глядели буканьеры и флибустьеры, индийские магараджи и адмирал Нельсон, запахи разнообразных сортов виски благополучно соседствовали с ароматами заморских специй и пряностей, которые хозяин "Синего кабана" держал на полках резного орехового буфета в холщовых мешочках – для антуража…

– Именно отвечающий всем запросам принцессы Дианы. – Шеф Беннета допил свой "Драй мартини" и расплатился.

– План оперативных мероприятий?..

– Составим, когда будет определен кандидат, – с полуслова понял "ростовщик" своего подчиненного.

– Условия выхода на связь не меняются?

– Нет. В офисе не появляйтесь. Если заметите "хвост", действуйте по обстановке и без особых церемоний: считайте, что с МИ-5 вопрос улажен, своих топтунов они отзовут.

– Кодовое название операции?

– Еще не придумал… Темная лошадка… – Шеф Беннета задумался. – Катализатор… – Он неожиданно ухмыльнулся. – Да, подходит. Арч, вы с древней историей были в ладах?

– Кое-что помню… – ушел от прямого ответа Беннет.

– Назовем новую разработку по объекту "Цирцея"… – Шеф Арча ненадолго умолк, а затем продолжил: – Назовем ее "Троянский конь".

– Операция "Троянский конь", – повторил, будто смакуя слова, Беннет.

– Вам что-нибудь говорит это название?

– Не очень много. Знаю только, что при осаде Трои древние греки смастерили огромного деревянного коня, спрятались внутри его туловища и преподнесли этого монстра своим врагамтроянцам в виде прощального подарка. А затем ночью притаившиеся внутри коня воины вышли, перебили охрану, открыли ворота Трои и впустили все греческое войско. Город пал.

– Считайте, что вы ответили на "отлично".

– Итак, нужен человек, настолько богатый, что может себе позволить многое. И как следствие вседозволенности имеет кучу врагов. Человек, вращающийся в сфере большого бизнеса, где друзей можно увидеть только через сильную лупу. Или имея чересчур развитое воображение. Человек, национальная, расовая и религиозная принадлежность которого вызывает неприятие окружающих. Неприятие, переходящее в злобу. Любимец женщин. Это тот самый вариант, когда от любви до ненависти один шаг. Короче – плейбой. Возмутитель спокойствия. Катализатор. Темная лошадка по имени "Троянский конь". Я верно понял суть задачи?

– Абсолютно.

– Сэр, а может, все-таки не будем усложнять ситуацию? – Арч выразительно изобразил пальцами пистолет и нажал на несуществующий спусковой крючок.

– Еще раз повторяю – приказ есть приказ. – Шеф Беннета встал. – Удачи вам, Арч. До свидания. До скорого свидания, – повторил он с нажимом.

– О'ревуар… – хмуро ответил по-французски Беннет.

"Ростовщик", совершенно невзрачная и неприметная личность, услужливо уступая дорогу, пошел к выходу. Беннет после ухода своего босса просидел в полном ступоре минут пять. Его удлиненное лицо с тяжелой квадратной челюстью выражало мрачную задумчивость. Потом он заказал себе бутылку "Джонни Уокера" с черной наклейкой и пять дюжин устриц и просидел в пабе "Синий кабан" до темноты, время от времени тупо повторяя: "Троянский конь… Троянский конь… Черт возьми!"

Волкодав

Чего только не довелось испытать мне в моей несладкой кочевой жизни профессионального диверсанта-ликвидатора! Но играть в прятки со смертью в подземельях древнего замка еще не приходилось…

Провал я увидел совершенно случайно, когда казалось, что нам с Акулой вышел полный амбец со всеми вытекающими из этого последствиями. Турецкие контрразведчики загнали нас в мышеловку, откуда можно выйти только вперед ногами. И западней оказался старинный римский замок, место паломничества туристов и влюбленных парочек. Из оперативных данных я знал, что там есть укромные уголки, где можно преспокойно отсидеться до положенного срока. Обычно туристов водили по проложенному маршруту к центральной части, где закончились реставрационные работы. Остальные строения замка лежали в руинах, среди которых сам черт ногу сломит. Поэтому в развалины заглядывали лишь чересчур любопытные. Но и они не решались далеко углубляться в хаотическое нагромождение каменных глыб, источенных временем мраморных колонн, битого кирпича и черепичных обломков, где водились змеи и другая нечисть.

Мы расположились в правом крыле замка, с моей точки зрения самом удобном для отступления, случись ожидаемая неожиданность в виде появления наших преследователей. До этого нам пришлось в срочном порядке ретироваться из рощи, оставив там "фольксваген". Мы расстались с авто не без сожаления. Но я вовсе не был уверен в честности Азраила, он запросто мог "забыть" об одном-двух "жучках", вмонтированных в какую-нибудь железку. Впрочем, если как на духу, я и сам на его месте поступил бы точно так же.

Увы, ситуация была аховая: наше единственное транспортное средство с "начинкой", которую даже выбросить нельзя, Акула передвигаться самостоятельно не мог (или почти не мог), а в качестве довеска судьба послала нам змея подколодного, способного ужалить в любую минуту. Конечно, у меня имелся выход. У меня одного. Для этого требовалось всего лишь следовать главному пункту инструкции для ликвидаторов, работающих на "холоде": "Задание должно быть выполнено любой ценой. Сотрудник, вошедший в контакт с "объектом", несет полную ответственность за исход операции". А если по-простому, без хитрой канцелярщины, то это завуалированный девиз монахов ордена иезуитов: "Цель оправдывает средства". То есть я просто обязан был пустить в расход Акулу и Азраила и идти в отрыв, на щадя собственного живота, потому как сдача на милость противника означала смертный приговор – при работе на "холоде" я господин Никто, без имени, звания и национальной принадлежности. И если у ликвидатора не хватит мужества слопать капсулу с цианистым калием, то все равно наша контора открестится от него, как от нечистого. Другое дело, если контакт с "объектом" не состоялся. Тогда хотя бы есть шанс, пусть и призрачный, что незадачливого "борзого" обменяют на такого же непутевого гаврика супротивной стороны. К сожалению, в моем случае этот вариант отпадал.

И все же, вопреки инструкциям и здравому смыслу, я не мог выполнить "зачистку". Если Азраил был мне не дороже прошлогоднего снега, то с Акулой меня связывала фронтовая дружба. В свое время он прикрыл мою спину от пуль душманов, и одна только мысль о том, что теперь я должен выполнить служебное предписание, вызывала в душе яростный протест. Пусть годы службы в спецподразделениях и уничтожили почти все святое в наших пропащих ликвидаторских душах, но выжженная на сердце каленым железом печать фронтового братства не позволяла холодному рассудку превратиться в ледяное безразличие.

От отчаяния я решил сыграть ва-банк. Сыграть внаглую, чисто по-русски – или грудь в крестах, или голова в кустах. Я почему-то был уверен, что днем турецкие контрразведчики не столь бдительны, как ночью. Да и с чего бы им волноваться? Зверь обложен, через посты и мышь не проскочит, наш "фольксваген" напичкан подслушивающими устройствами, которые держат нас почище самого прочного аркана… Идеальная ситуация, мечта любого оперативника.

– Тряхнем стариной! – обрадовался Акула. – В таком варианте и я сгожусь.

– Ага, – согласился я, оскалившись. – Еще как сгодишься. У тебя роль – закачаешься…

Подходящее транспортное средство я разыскал быстро. На нашу удачу, турки всетаки не рискнули очистить побережье от обычных отдыхающих – чтобы не спугнуть нас раньше времени. Поэтому лесок полнился компаниями и автомобилями.

Этот старенький "форд" для наших целей подходил идеально: невзрачной серой окраски, с помятым крылом и затемненными стеклами. Паре, приехавшей в нем вкусить прелестей выходного дня, перевалило за шестьдесят. Я их усыпил элементарно, использовав спецсредства из своего набора. Чтобы не возбуждать подозрений, перетащил их в "фольксваген" и уложил отдыхать на сиденья. Мысленно попросив прощения у старушки за вынужденные развратные действия, я раздел ее до белья и напялил шмотки на несколько смущенного Акулу, превратив его в костлявую горбатую грымзу – из-за своего роста ему пришлось скукожиться, чтобы длинная паранджа бабули доходила ему хотя бы до щиколоток. Глядя на меня сквозь сетку, сплетенную из конских волос, – чачван, он тихо, но довольно матерился и, неловко подняв подол, пытался поудобней пристроить оружие. Определив Азраила на его "коронное" место – в багажник "форда", и для того, чтобы усыпить бдительность "наблюдателей", я достаточно громко и внятно выразил желание побалдеть под музыку и включил магнитофон.

Да, поездка была еще та… В последний раз меня бил такой сильный мандраж несколько лет назад, когда я сражался в пустыне со здоровенной гюрзой. Мне казалось, что на наш "форд" пялится весь пляж. Я нацепил фальшивые усы и парик с сединой (все это добро плюс грим в нашей профессии так же необходимо, как проститутке набор презервативов) и теперь был похож на отца многочисленного семейства преклонных лет. Акула устроился на заднем сиденье, и его укутанная башка напоминала кокон шелкопряда, выкрашенный в черный цвет. Для того чтобы не вызывать лишних подозрений, наши окна были открыты. Впрочем, такое решение мы приняли и по другой, более веской причине – дабы не терять времени, случись патовое положение, когда нам пришлось бы отстреливаться: сдаваться без боя и живыми в наши планы не входило…

Я перевел дух лишь возле замка. Никто не сделал попытки нас остановить, никто не сел на "хвост", хотя я был уверен на все сто процентов, что среди отдыхающих турецких контрразведчиков хватало. Трижды был прав наш русский полководец Суворов, когда сказал, что смелость города берет. Но когда мы наконец выгрузились в подходящем месте, у меня поджилки тряслись, а Акула под своей паранджой оказался таким мокрым, словно только что вышел из парилки.

Определив Акулу и Азраила в одно из помещений замка, я поторопился избавиться от "форда". Для этого мне пришлось здорово потрудиться – пока я не расчистил дорожку к подземному каземату, раскрывшему свою черную щербатую пасть среди развалин.

Машина с грохотом ухнула куда-то вниз, но я еще битый час заметал следы от шин и возвращал каменные обломки на прежние места. Слава богу, туристический сезон пока еще не открылся, и вместо любителей старины среди развалин болтались только бездомные псы и кошки.

Когда я возвратился, Акула как раз приканчивал бутылку виски. Азраил был бледнее обычного и сидел в углу нахохлившись, словно сыч. Похоже, такой поворот событий его не очень устраивал.

– Думаешь, получится? – спросил Акула, устраиваясь поудобней на автомобильных сиденьях, которые мы прихватили с собой, здраво рассудив, что долгие часы ожидания легче будет коротать на мягком поролоне, обтянутом кожей, чем на голых камнях.

– Поживем – увидим… – философски ответил я. – Надеюсь, нас хватятся не скоро. А после начнется обычная поисковая неразбериха, по крайней мере до утра.

– Они ведь не дураки…

– И первое, что им взбредет в голову – замок?

– Конечно.

– Вряд ли. Они ведь знают, кто мы.

– Ты хочешь сказать?..

– Именно. Спрятаться среди развалин замка могут только идиоты. Но не профессионалы. Это равносильно самоубийству. Поэтому поначалу будут искать на дорогах. И только когда все варианты нашего отхода исчерпаются, тогда могут заняться и развалинами. Надеюсь, что только через сутки. Что и требуется доказать.

– Блажен, кто верует… – пробурчал Акула и задремал.

Я обернулся к Азраилу:

– Как вы на нас вышли?

– Это для вас сейчас так важно? – В его голосе прозвучала ирония.

– Кто знает, кто знает… – Я недобро прищурился. – Кстати, если ты еще не забыл, мы с тобой кое о чем договорились…

– Говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, – все еще ерничал Азраил, но глаза опустил, не выдержав моего взгляда.

– Вот-вот. Так что давай немного поболтаем. Делать все равно нечего.

– Неужто вы надеетесь оторваться? Побережье полностью заблокировано. А море сторожат два эсминца.

– Надежда умирает последней. Поэтому моли Аллаха, чтобы он был к тебе милостив. Потому что твоя и наши судьбы сейчас висят на одной нити.

– Ты… действительно выполнишь обещание?

– Как ни странно – да. Другие нынче времена, Мухаммед. Надеюсь, ты это и сам знаешь. Кроме того, ты не являешься "объектом" моего задания. Так что давай поговорим как коллега с коллегой. Мне не хотелось бы использовать "сыворотку правды"…

– Мы вышли на вас в общем-то случайно. Хотя… – Он на миг заколебался. – Хотя о том, что планируется операция по уничтожению руководителей чеченской диаспоры в Турции, нам стало известно месяца три назад.

– Кто?..

– Не знаю. Сведения получены из Москвы.

"Суки продажные! – мысленно выматерился я, но внешне остался спокойным. – Скоро наша "контора" превратится в стамбульский базар, где можно купить все, что угодно…" Хотя, по здравом размышлении, если уж наши высокие чины продали по сходной цене американцам схему прослушки строящегося в Москве посольства США, то чего можно ждать от подчиненных…

– Значит, вы нас ждали?

– И да и нет. Мы не знали, кого пришлют и когда. Просто усилили негласный контроль за чеченцами, раздав нашим агентам фотографии, а если таковых не было – приметы потенциальных ликвидаторов.

– И где мы "засветились"?

– В отеле "Тарабийя".

– Как?

– Мы отследили контакт одного из руководителей чеченцев с дагестанцем, которого вы… м-м… отправили к Аллаху. К сожалению, записать их беседу не удалось, и поэтому соответствующие меры запоздали. Нам пришлось довольствоваться словесными портретами, составленными на предполагаемых ликвидаторов при помощи служащих отеля и наших агентов, прямо скажем, оказавшихся не на высоте. После компьютерной обработки данных мы и выяснили, кто к нам пожаловал… Увы, чересчур поздно. Хотя, если честно, никто из нашего руководства не предполагал, что после инцидента с дагестанцем, предупредившим чеченцев, ваша операция будет доведена до логического завершения.

– И на старуху бывает проруха… – Я хмуро ухмыльнулся.

– Что? А-а… – Азраил пожал плечами. – Узнав, что именно ты возглавляешь группу ликвидаторов, я настаивал на экстраординарных мерах, но меня никто не послушал.

– Польщен… – ответил я, а в глубине души чертыхнулся – мне такая "популярность" нужна как козе баян. – А как ты оказался на перевале?

– Если скажу, что случайно, ты мне все равно не поверишь.

– Это точно.

– Мои шефы склонялись к болгарскому варианту эксфильтрации, но на этот раз я… скажем так – посвоевольничал.

– Неужто, кроме тебя, нас в этом направлении никто не преследовал?

– Были приведены в состояние повышенной боеготовности только пограничники. У нас просто не хватило сил, чтобы перекрыть все направления предполагаемого отхода.

– И ты подставился… – Не скрою, я был восхищен – голова у этого парня была что надо.

– Пришлось…

– Долго ждал?

– Около десяти часов.

– Ты уже знал, что мы направляемся в сторону Анамура?

– Еще бы. Кто мог так потрепать чеченских боевиков на перевале, кроме вас?

– А как случилось, что на заправке был только твой "фольксваген"?

– Предупрежденная мной местная служба безопасности отсекла другие машины на подходе к Киликийским Воротам. То, что вам понадобится транспортное средство, я понял, допросив одного из чеченских боевиков; он утверждал, что вы ранены. А это могло означать только одно – вам нужно поскорее добраться до побережья, уйти подальше от места стычки. Все дальнейшее было делом техники…

– А если бы мы тебя грохнули?

– На все воля Аллаха… – Азраил ухмыльнулся. – Но зачем? Труп – это горячий след. Кроме того, ты мне уже объяснил, что сейчас иные времена…

– Сукин кот… – матернулся я, невольно восхищаясь бесстрашием турка. – Везунчик. Только смотри, чтобы твое везение на этом и не закончилось, – не преминул я добавить со скрытой угрозой.

Азраил меня понял. Он сокрушенно развел руками и сказал:

– Аллах акбар…

Аллах велик… Аллах все видит. Я считал себя православным, хотя и не мог называться истинно верующим. Но сейчас я был готов принять даже мусульманскую веру, лишь бы это помогло нам с Акулой без особых проблем очутиться на борту подлодки в окружении своих ребят.

Аллах велик…

Ночь прошла без осложнений. Но утром, около десяти часов, капкан наконец сработал и мы очутились в западне.

Киллер

Стрелок из меня оказался никудышный. Скорее всего, подвела винтовка; похоже, она была не пристреляна. Но как бы там ни было, а оба блондина оказались живы, только ранены. Когда я наконец приблизился к лагерю на расстояние, достаточное для того, чтобы видеть все, что там творится, старший из них с перебинтованным предплечьем сидел на ящиках и беседовал с угрюмым типом с серьгой в ухе, а младший, обнаженный до пояса и с перевязанной грудью, лежал на спальнике с закрытыми глазами, время от времени беспокойно дергаясь – наверное, от боли.

Я забрался на дерево, растущее в полусотне метров от лагеря, и, спрятавшись в густой листве, пытался разобраться в обстановке. С высоты лагерь был виден как на ладони, и я облегченно вздохнул, заметив дядюшку Вилли и его племянников: их связали одной веревкой и оставили возле палатки профессора под присмотром двух бандитов. Остальные заняли оборону, построив из тюков экспедиции импровизированную баррикаду. По их напряженным позам можно было понять, что настроение у отребья отнюдь не безмятежное. По моим подсчетам, бандитов оставалось чуть больше двух десятков.

Приближался вечер. Эйфория схватки прошла, и я мрачно размышлял, что мне делать дальше. Ночью я бы мог убить их всех, потому как в темноте видел почти так же, как в светлое время суток, благодаря многочасовым тренировкам в пещере под руководством Учителя Юнь Чуня. Но мне не давал покоя один вопрос: какой тайной владеет герр Ланге, из-за которой потрачено столько средств как на экспедицию, так и на организацию и экипировку многочисленной банды? Я уже давно сообразил, что поиски мифической шиллы всего лишь прикрытие главной цели. И сейчас мысленно укорял себя за то, что не проверил, чем занимались Ланге вместе с Гансом во время своих "охотничьих" походов по сельве.

И еще меня тревожила судьба профессора и его племянников. Я был уверен, что их не оставят в живых – кому нужны лишние свидетели? То, что герр Штольц еще не на небесах, означало только одно – предводитель бандитов думает, что Ланге и профессор сообщники, а потому он может оказаться полезным.

В сгустившихся сумерках я увидел наконец и Ланге. Оказалось, он сидел в палатке Гретхен, и его вывели по нужде. С моего наблюдательного пункта мне не было видно выражение лица задохлика, но, судя по походке, он уже был сломлен. Старший из блондинов больше его не допрашивал, занимался укреплением обороны лагеря, но герр Ланге отлично знал, чего можно ждать от предводителя бандитов, а потому трепетал от невольного ужаса, хотя старался этого и не показывать. Тот, кто хоть однажды побывал в ситуации, в которой очутился герр Ланге, знает, что самое страшное не пытка, а ее ожидание. Особенно для людей мнительных. Пытка – всего лишь боль. Боль невыносимая, превращающая человека в животное, не владеющее своими инстинктами. Но тогда человеку приходит на помощь защитная реакция организма – беспамятство. А как можно защититься от мыслей, от воображения, порождающих безумный страх даже в самых стойких и отважных?

Когда ночь пошла на убыль, я решился…

Подобраться к лагерю незамеченным со стороны зарослей было невозможно – бандиты по приказу старшего блондина разожгли костры за пределами баррикад. Оставался единственный, хотя и очень опасный путь – водой. Я знал, что пираньи, эти кровожадные вездесущие исчадия ада, в затоне появлялись редко. Но кто мог дать гарантию, что в мрачных черных глубинах не ищет добычу анаконда, а у берегов не нежатся в тине зубастые крокодилы?

И все же я рискнул.

Не скрою, мне было не по себе. Из оружия у меня остались только бесполезные в воде сюрикэны и нож. Я старался держаться поближе к берегу, и когда моего тела касались водоросли, я инстинктивно вздрагивал.

К счастью, все обошлось. Я выполз на берег и осмотрелся. Основная масса бандитов попрежнему находилась у баррикад, в палатке профессора горел керосиновый фонарь; ее заняли блондины. Оттуда слышались приглушенные стоны и бессвязная речь – раненый бредил.

Профессор, Грета и Франц не спали, о чем-то вполголоса беседовали. Их охранник (второго поблизости я не заметил) сидел чуть поодаль и время от времени прикладывался к походной фляжке. Что в ней находилось, угадать было нетрудно – отвратительный запах плохо очищенной кашасы бил в нос как нашатырь.

Охранник умер практически мгновенно. Я подполз к нему со спины и свернул шею. Со стороны могло показаться, что он просто лег отдохнуть. Теперь оставалось главное – не испугать немцев, нервы которых были напряжены до предела, чтобы они невольным возгласом не привлекли к себе внимания второго охранника. Я был уверен, что он где-то поблизости, но вот где – определить не мог.

– Герр Штольц! – позвал я шепотом.

– Кто… кто это?! – Профессор дернулся, будто его ткнули в бок раскаленным гвоздем.

– Тихо! Это я, Мигель.

– М-мигель?! Где, где вы?

– За вашей спиной. Только не оборачивайтесь!

– Майн Гот, как вы?..

– Потом. – Я начал орудовать ножом, разрезая веревку. – Куда девался второй охранник?

– Второй… Его позвали…

– Давно?

– Не могу сказать.

Я болтал, чтобы немного их успокоить. К счастью, Гретхен и Франц были настолько ошеломлены моим внезапным появлением, что от неожиданности проглотили языки. А герр Штольц наконец начал кое-что соображать.

– Что вы хотите делать? – спросил он уже спокойно.

– Увести вас отсюда.

– Как? Кругом вооруженные бандиты.

– Придется рисковать. Или вы желаете остаться?

– Нет! Но все же…

– Тогда помолчите и послушайте…

Я понимал, что тем путем, который привел меня в лагерь, им не выбраться. Если уж у меня сердце екало, пока я форсировал затон, то что говорить о Гретхен…

Оставалось одно – прорваться сквозь оцепление в заросли.

Тем более, что на нашей стороне было немаловажное преимущество – бандиты ведь ждали нападения со стороны сельвы. Нужно только бесшумно снять их пост – как я приметил еще с дерева, самый малочисленный, находившийся слева, у кромки пляжа. Впрочем, всегда влажный ил, нанесенный на берег паводками, смахивал на пляж лишь гипотетически.

Их было только двое. Мы подбирались к ним ползком, и в другое время и при иных обстоятельствах я бы посмеялся от души, наблюдая со стороны за моими "пластунами". Особенно нелегко было упитанному профессору; его судорожные движения напоминали мне когда-то виденный фильм о больших морских черепахах, выползающих на песок, чтобы отложить яйца. И тем не менее мы, с горем пополам, преодолели метров двадцать, отделяющие нас от бандитов.

Я не стал приближаться к ним вплотную – пламя костра поднималось над тюками, за которыми прятались эти подонки, и освещало подходы. Привстав, я метнул сюрикэны, а когда бандиты завалились на землю, в несколько прыжков добежал до баррикады и зажал им рты, чтобы заглушить предсмертные хрипы.

– Вы… вы их убили? – дрожащим голоском спросила Грета, когда вся наша компания собралась в укрытии за тюками.

– Замолчи! – шикнул на нее Франц, державшийся молодцом. – Ты еще поплачь над ними.

– Что дальше? – подал голос и дядюшка Вилли, дышавший как загнанный конь.

– Немного подождем.

– Почему? Нужно быстрее…

– Костер…

– А-а… – понял герр Штольц. – Надо, чтобы он погас.

– Не совсем. Иначе может нагрянуть старший. А пока подберите боеприпасы и ору-жие. Оно еще нам пригодится…

И в это время раздался вопль. Он донесся к нам с той стороны, где еще недавно находились пленники. Наверное, возвратился второй охранник, который и поднял тревогу.

– Бегите! – скомандовал я. – Как можно быстрее! Я вас догоню!

– А вы? – спросил профессор, с непривычной для него резвостью вскочивший на ноги.

– Вперед! – заорал я. – Я их задержу!

Мои подопечные перемахнули невысокую баррикаду и помчались к зарослям. А я начал палить из винтовки в сторону палаток.

Похоже, мой "урок" среди развалин древнего города бандиты усвоили хорошо. Они были настолько напуганы стрельбой, что первое время помышляли лишь о собственном спасении и даже забыли об оружии. И лишь когда из палатки выскочил старший из блондинов и начал отдавать команды резким скрипучим голосом, бандиты опомнились и стали стрелять, но куда глаза глядят.

Я не решился больше испытывать судьбу, тем более что профессор и его племянники уже скрылись в зарослях. Прихватив винтовку (вторую успел подобрать на удивление хладнокровный Франц) и подсумок с патронами, я швырнул два тюка в костер, чтобы он горел не так ярко, и изо всех сил припустил вслед немцам. Как ни странно, но в мою сторону не пролетела ни одна пуля. Видимо, бандиты все еще не могли сообразить, что случилось…

Рассвет застал нас километрах в десяти от лагеря. Мы топали почти всю ночь – я хотел увести семейство профессора как можно дальше от развалин древнего города. Я не боялся бандитов, мне просто необходимо было оперативное пространство. Но в первую очередь я должен был позаботиться о безопасности профессора и его племянников, ведь в сельве они были совершенно беспомощны.

Да, вид у нас был еще тот… По сельве ходить и днем не мед, а что говорить про ночь. Хорошо, что я благодаря своим вылазкам на охоту достаточно прилично знал окрестности лагеря, иначе мы никогда бы не нашли звериную тропу, ведущую на плоскогорье, где деревья росли не так густо и почти не было лиан. Но все равно одежда моих подопечных превратилась в лохмотья, а Гретхен и вовсе осталась в одних прозрачных трусиках. Правда, из лоскутков платьица она смастерила себе импровизированный лифчик, но когда стало светло, она села, от стыда закрыв лицо ладонями, и плакала до тех пор, пока я не сплел ей из длинных древесных листьев примитивную юбку сродни тем, что носят папуасы.

Крохотную пещерку мы нашли случайно. Вернее, не мы, а Франц: на одном из коротких привалов он отошел немного в сторону в поисках съедобных плодов и набрел на балку с высоким обрывистым берегом, в котором было углубление, на поверку оказавшееся промоиной. Когда-то на этом месте текла небольшая речушка, а теперь в балке змеился быстрый ручей с кристально-чистой водой.

Промоина оказалась сухой и достаточно просторной, чтобы вместить четырех человек. Вход в нее больше чем до половины закрывался вьющимися растениями, и заметить пещеру можно было только с близкого расстояния.

Первым делом я посоветовал профессору и Францу нарвать травы и устроить импровизированные ложа, что они и сделали. А сам тем временем, смастерив из ружейных ремней и булыжников болас, отправился на охоту: у нас почти сутки не было крошки во рту. И если я мог преспокойно обходиться без еды дней пять, не теряя при этом физических кондиций, то мои подопечные после пережитого и ночного марш-броска по сельве были обессилены и голодны до такой степени, что могли съесть даже не совсем съедобное. К сожалению, в спешке никто из нас не додумался прихватить хотя бы концентраты, а они лежали совсем рядом с палаткой профессора.

Винтовки я оставил Францу и профессору. Оружие было им нужней, чем мне (хотя бы для большей уверенности), так как стрелять я не мог, чтобы не выдать свое месторасположение бандитам, вздумай они нас преследовать. И тем не менее уже через час я был обвешан добычей, как новогодняя елка игрушками. На поясе, сплетенном из молодых побегов лианы, висели три трубача – это птицы, напоминающие цесарок, с бархатно-черным оперением – и четыре синелобых амазона из семейства попугаев с очень вкусным мясом.

Мои искатели приключений съели трубача полусырым. Хорошо, что у Франца оказалась зажигалка, иначе наш переход в первобытное состояние мог завершиться в рекордно короткие сроки. Голод не тетка, как говорят у нас в России.

– Что нам дальше делать? – робко спросил профессор, когда все насытились.

– Для начала рассказать правду.

– Ферцаюнн[19]… не понял…

– Герр профессор, если я не буду знать, что кроется за этим нападением на лагерь, то за ваши жизни не дам и гроша.

– Что кроется? – Герр Штольц смутился. – Мигель, я… мы не имеем ни малейшего понятия…

– Господин Штольц! Вы играете в очень опасную игру. И вашими противниками являются профессионалы. У вас нет никаких шансов не только выиграть, но даже остаться в живых. Будь на моем месте кто-либо другой, вас уже поджаривали бы на костре, как Джордано Бруно.

– Но мы не знаем!..

– Знаете, – резко перебил я его. – Пусть не все, но знаете. За вами следили уже в Сан-Паулу. Так что случайность исключается.

– В Сан-Паулу? Не может быть! – воскликнул Франц.

– Я ведь сказал, что по вашему следу идут профи. Поэтому перестаньте со мной темнить. И рассказывать сказочки про шиллу.

– Это не сказки! – горячо вступил профессор. – Мы действительно ищем шиллу…

– Попутно ковыряясь в земле в поисках сокровищ.

– Именно! На развалины мы наткнулись совершенно случайно. Так почему не использовать представившуюся возможность?

– Случайно? – Я саркастически ухмыльнулся. – А инструменты для раскопок вы тоже захватили случайно? В том числе, кроме кирок и лопат, сита для просеивания песка и земли, чтобы не потерялась даже бусинка.

– Дядя… – наконец к разговору подключилась и Грета, до этого безучастно наблюдавшая за игрой солнечных бликов, пробивающихся сквозь лиственную завесу, – после завтрака мы перебрались в тень, под невысокие деревья, растущие на дне балки по берегам ручья. – Мигель нас спас. Мы должны ему верить. Он прав – без его помощи нам отсюда не выбраться. Расскажите…

– Помолчи, черт тебя дери! – грубо прикрикнул на нее Франц. – Мигель обязан выполнять условия найма. Мы за это ему платим. Какая ему разница, что мы ищем?

– Никакой, – ответил я ему спокойно. – Я с тобой согласен. Но коль зашла речь об условиях найма, то хочу напомнить и некоторые ваши обязательства.

– Например? – Франц надменно вздернул подбородок.

– Пожалуйста. Первое и главное: вы обязаны меня кормить и поить. Подчеркиваю – вы меня, а не я вас. Так что теперь на охоту придется ходить вам, дорогой Франц. Потому что моя задача – охранять господина профессора, а охота – дело добровольное.

– Успокойся, Франц! – повысил голос герр Штольц. – Ты просто глупый мальчишка. Герр Мигель может сейчас оставить нас и уйти. И будет трижды прав. Потому что ты хамишь. Да-да, не спорь!

– Все, умолкаю… – буркнул Франц и демонстративно отвернулся.

Вот и верь после этого в человеческую благодарность…

– Да, кроме шиллы мы надеялись найти и древний город, – твердо сказал профессор.

– Как вы узнали о его существовании?

– Ну… разные слухи, старинные рукописи… – Дядюшка Вилли сделал невинные глаза; чересчур невинные, чтобы я мог поверить.

– Наверное, человечество без лжи давно вымерло бы. – Я сокрушенно покачал головой. – Ладно, я вам помогу. Идея пойти на поиски сокровищ – да, да, сокровищ! – принадлежит господину Ланге. Так же, как и финансовое обеспечение. Я угадал?

– В общем… да, – потупился профессор.

– И это все?

– Что – все? – удивился дядюшка Вилли.

– Вы искали только сокровища?

– И шиллу!

– Пусть ее… – Я поморщился – меня начала раздражать дилетантская тупость с виду в общемто неглупых людей; как можно так долго и упорно не замечать очевидное? – А больше господин Ланге ничего не говорил?

– Нет. Но он был твердо уверен, что мы найдем и древний город, и сокровища. И оказался прав – город мы уже нашли…

Профессор от возбуждения покраснел, его круглые глазки лихорадочно заблестели.

– Господин профессор! Смею вас заверить, что из-за какого-то паршивого города, который и до вас искали многие и существование которого, а тем более существование сокровищ, проблематично, никто не станет собирать целую свору отъявленных негодяев, чтобы идти по следу еще одних энтузиастов от археологии. Это чересчур накладно и по карману лишь состоятельным людям, преследующим совершенно конкретную цель.

– Я как-то не задумывался… – Дядюшка Вилли нахмурился. – Возможно, вы и правы.

– О чем спрашивали блондины господина Ланге?

– Я почти ничего не слышал… тем более, что в тот момент мне было не до того. Честно признаюсь, я был напуган до полного отупения.

– Почти?

– Ну, мне показалось, что они знакомы… так, несколько фраз, пока господина Ланге не увели для… – Дядюшка Вилли содрогнулся и побледнел. – Для пыток… это ужасно! Чтобы не слышать его крики, я заткнул уши… И молился… Не за себя – я уже немолод, а за Гретхен и Франца.

– Это делает вам честь, – хмуро буркнул я и поднялся.

– Вы куда? – всполошилась Грета.

– Выручать господина Ланге. И остальных – если, конечно, они еще живы.

– Мигель, их там очень много! – закудахтал профессор. – Они все вооружены и… и вы не можете нас бросить!

– Могу. Вы сейчас в безопасности. До моего возвращения сидите в пещере и не высовывайтесь. Ружья держите наготове и стреляйте не задумываясь. Они вас не пощадят. Поэтому придержите свой гуманизм до лучших времен.

– Мигель… – Голос Гретхен предательски подрагивал. – Берегите себя. Без вас мы все умрем.

– Паникерша… – презрительно ухмыльнулся Франц, вставляя в магазин винтовки новую обойму.

Я промолчал, лишь ободряюще кивнул Гретхен, которая смотрела на меня жалобным и испуганным взглядом. Развернувшись, я быстро пошагал в заросли, чтобы не слышать скулеж профессора. К сожалению, я был не в состоянии разорваться на две части. По идее, мне нужно было спасать семейство дядюшки Вилли, но я не мог оставить безнаказанными тех, кто принес в сельву страдание и смерть. Мне уже не важно было, что искал герр Ланге. Я почему-то был уверен, что старший из блондинов не оставит в живых никого из пленников. Он действовал как профессионал, а подобного рода спецы обычно свидетелей уничтожают. Я и сам отправил на тот свет немало людей, хотя, по здравом размышлении, отнести их к роду человеческому можно лишь с большой натяжкой. У большинства из них руки были по локоть в крови. Так что я особо не мучился угрызениями совести после ликвидации очередного "клиента".

Но бессмысленные убийства ради корысти или даже высоких идеалов, обычно имеющие яркую красочную обертку с написанными на ней проникновенными лозунгами, скрывающими протухшее содержимое, мне претили. Конечно, я не был судьей, а всего лишь исполнителем чужой, чаще всего злой воли, однако даже мои работодатели (а среди них трудно сыскать человека с незапятнанной совестью) практически никогда не поручали мне немотивированные ликвидации ни в чем не повинных людей. Я просто не мог переступить незримый барьер, отделяющий мясника с садистскими наклонностями, который за деньги отца родного четвертует, и профессионального киллера, имеющего свои, пуcть и извращенные понятия о чести и достоинстве, совершенно несовместимые с общепринятыми моральными нормами. Увы, мир жесток, и древний, как сама история человечества, закон бытия "каждому свое", к сожалению, не утратил актуальности и в нынешние времена…

Волкодав

Я вздохнул с облегчением только тогда, когда мне наконец удалось обрушить свод подземелья, каменное крошево которого отрезало нас от преследователей.

Чернильная темень, спертый воздух, размеренные шлепки падающих капель: бломп… бломп… бломп…

– Куда теперь?

Голос Акулы увяз в настороженной тишине.

Я сплюнул скрипевшую на зубах пыль от рукотворного землетрясения и ответил:

– Не знаю. Вперед. Куда хромая вывезет.

– Тут нам и крышка…

– Тебя сколько раз хоронили?

– Два.

– А меня и не сосчитать. И, как видишь, пока живы. Так что держи хвост пистолетом. Будем считать себя археологами. Азраил!

– Развяжите руки, – откликнулся тот со злостью в голосе.

– Переживаешь? – насмешливо поинтересовался я, осветив его угрюмое лицо фонариком. – Думал, твои кореша нас как цыплят перещелкают?

– Ничего я не думал.

– Да ладно, брось притворяться. Ты весь на дерьмо изошел, когда мы попали в тупик, а затем нечаянно наткнулись на вход в подземелье. Фортуна, Мухаммед, благосклонна только к смелым и решительным. Лови момент – и ты на коне. Так что мы еще поборемся. Грех не оправдать надежд этой прекрасной дамы. А что касается твоей просьбы, то ты уж погодь, милок. – Я постарался добавить в голос ехидства. – Иначе можешь попасть под влияние иллюзий, а это всегда чревато.

– Каких иллюзий?

– Ну, например, ты решишь, что можно от нас сбежать или затаиться в какомнибудь укромном уголке этого подземелья. И тогда мне придется тебя шлепнуть.

Азраил промолчал. А я не стал больше углубляться в эту тему. Тем более, что, несмотря на показную браваду, у меня на душе кошки скребли: неужто я своими руками сотворил себе гробницу? Кто знает, есть ли выход из этого каменного мешка…

Их было всего лишь четверо. Похоже, тот, кто руководил операцией по нашей поимке, оказался человеком с головой. Естественно, он, как я предполагал, отрабатывал очевидные варианты нашего ухода, и большая часть сил была брошена на дороги. Но червь сомнения, именуемый интуицией, все же заставил его проверить и развалины – так, на всякий случай.

Я их услышал сразу, как только они вошли во двор замка: трудно ходить бесшумно, тем более городским жителям, по битым камням, раскрошенной веками кладке и прочему мусору, копившемуся столетиями. Действовали они вполне грамотно и профессионально – шли зигзагами, с подстраховкой, осматривая все подозрительные закоулки. Я тут же заклеил рот Азраилу и, если честно, с отчаяния направился к тому каземату, куда сбросил машину.

Но нас нашли и здесь. Завидев подозрительный провал, они долго совещались шепотом, а затем двое спустились вниз – и увидели многострадальный "форд".

Я был готов к такому повороту событий и действовал молниеносно. Я не стал этих двоих убивать, только постарался, чтобы никто из них не успел подать голос. Хотя это и помогло как мертвому припарки. Уже спустя полчаса, когда мы лезли через битые кирпичи кудато в глубь каземата, который, похоже, был проложен под замковой площадью, над нашими головами раздался топот многочисленных ног и начальственные окрики, приглушенные толстым сводом. Видимо, а скорее всего – наверняка, у этой четверки была постоянная связь со штабом операции. И реакция последовала незамедлительно.

Удачу я сотворил собственной задницей, когда свалился с кучи кирпича на пол каземата, – раздался треск, затем грохот, и я, все еще во власти отчаяния, так как нас загнали в тупик, провалился в подземелье. Как я позже выяснил, это был настоящий лабиринт с множеством ответвлений, ведущих неизвестно куда, тупиковых камер и каких-то ям, почти доверху заполненных мусором. Стены и свод подземных коридоров были сложены из дикого камня, а местами просто вырублены в плотном песчанике. В лабиринте в основном было прохладно и сухо, и лишь кое-где просачивалась вода; та, что капала сверху, на поверку оказалась пресной, а подступающая снизу – соленой.

Сгоряча я плутал под землей почти час, пока не опомнился. Акула в конце концов отключился, и теперь его тащил на закорках Азраил, исполняя роль ишака. Так что посовещаться мне было не с кем.

– Советую вернуться… – как бы невзначай бросил турок, когда мы бережно укладывали Акулу на импровизированное ложе, застеленное легким одеялом, прихваченным мной из "форда".

– Куда?

– Обратно. К завалу.

– Запихни свой совет знаешь куда?.. Умник… Ты теперь попробуй найти туда дорогу. Это первое. А второе тебе известно не хуже, чем мне: и наверху, и здесь, если мы не выберемся самостоятельно, нас с Акулой ждет полный и безоговорочный амбец. Поэтому лучше не зли меня, делай, что тебе говорят, и помалкивай. И запомни – безвыходных положений не бывает. Ведь пустить себе пулю в лоб, чтобы долго не мучиться, – тоже выход…

Мы отдыхали, затем опять брели куда-то, пока хватало сил, потом снова валились на пол… – даже не уставшие физически, а подавленные гнетом мрачной безысходности, все больше и больше овладевающей нашим сознанием. К счастью, воздух лабиринта был достаточно свеж, что наталкивало на мысль о близости выхода на поверхность. Но где он, этот проклятый выход?!

Акула стал совсем плох. Временами он начинал бредить, а я лишь скрипел зубами от бессилия да макал в воду свой носовой платок, чтобы приложить к его пышущему жаром лбу.

Я должен найти выход на поверхность, обязан!

Пришла ночь. На моих часах стрелки показывали половину одиннадцатого, и я с тоской думал, что до подхода в условное место, расположенное в полукилометре от замка, группы спецназовцев из команды "Скат" оставалось всего шесть часов. Если мы не успеем ко времени, то потом придется выбираться самим. Что весьма проблематично. Эх, будь сейчас Акула в полном здравии!..

В подземелье царила абсолютная тишина. Даже Акула притих – похоже, уснул. Кстати, а где турок? Я развязал ему руки, так как уже убедился, что деваться Азраилу просто некуда – фонарь был только у меня, а без него в лабиринте запросто можно свернуть себе шею или сломать ногу.

Я включил фонарик и увидел Мухаммеда, сидящего в позе "лотоса". Закрыв глаза, он монотонно раскачивался взад-вперед – или молился, или, что скорее всего, медитировал. Мне было известно, что турок долгое время провел на Дальнем Востоке, где и нахватался буддистских премудростей, в том числе стал и мастером кэмпо[20].

– Вышел на связь с Аллахом? – не удержался я, чтобы не полюбопытствовать. – Проси и за нас с Акулой.

– Нет, – коротко ответил Азраил. – Я не достоин его милостей.

– Это почему же?

– Мне пришлось долгое время скрывать, что я правоверный. И молиться другим богам. Аллах милосерден, но не настолько, чтобы простить изменнику веры.

– Да обрящет ищущий.

– Не понял…

– Я говорю, что ни ваш Аллах, ни наш Христос не любят нытиков и слабых духом.

– Надеешься, что нас найдут?

– Этого мне хотелось бы меньше всего.

– Значит, мы здесь и умрем.

– Ты первым.

– Почему? Ты ведь обещал…

– Возможно, блуждать по лабиринту нам придется долго, а еды, сам знаешь, у нас кот наплакал.

– О Аллах! Ты хочешь сказать, что…

– Люблю догадливых. Мы тебя пустим на жаркое. – Я не выдержал и рассмеялся. – Ладно, не бери в голову. Я пошутил. Советую и тебе подумать как следует, что нам дальше делать. Одна голова – хорошо, а две – еще лучше. Только не предлагай мне вернуться к завалу. Этот вариант исключается.

– Шайтан… – проворчал Азраил, постепенно восстанавливая утраченное душевное равновесие.

Похоже, мой треп он принял за чистую монету и ужаснулся, представив себя в желудке гяура; где искать части своего тела и как их собрать, когда наступит Судный день?

Но что же делать, что делать?! Как найти этот проклятый выход и в какой стороне его искать?!

Я начал вспоминать уроки науки выживания, которую нам преподавали в спецучебке. Мне приходилось неделями жить в пустыне, идти горными маршрутами, форсировать непроходимые болота, спать в снегу, при этом питаясь черт знает чем, пить собственную мо-чу, пропущенную через карманный дистиллятор, болтаться в океане, отпугивая акул специальными химикатами, форсировать реки, кишащие кровожадными пираньями… Да мало ли что может выдумать изощренный человеческий ум для истязания плоти, чтобы жизнь медом не казалась. Да, нас тренировали выживать и в замкнутом пространстве, но как выбираться из древних лабиринтов – до этого не додумались даже наши толстозадые умники из отдела спецподготовки.

– Холодно, – пожаловался Азраил, наконец прекративший свои медитации. – Разжечь бы костер…

Костер… Какой, к черту, костер?! Пора идти дальше. Ведь под лежачий камень вода не течет. Костер… Огонь… Огонь! Волкодав, ты осел!

Я бросился к Акуле – он снова застонал, очнувшись от короткого сна, – и начал рвать одеяло на полосы.

– Ты что, сбрендил? – удивленно спросил Азраил.

– Ага… – Я намотал на ствол автомата, отобранного у преследователей, лоскут и поджег его своей зажигалкой.

Ткань затлела, а затем вспыхнула факелом. Языки пламени поначалу взметнулись вверх, а потом начали отклоняться в одну сторону, будто по подземному коридору гулял легкий ветерок.

– Понял теперь? – спросил я турка.

Он с обалделым видом кивнул.

– Грузи на закорки Акулу и пойдем. Пошевеливайся!

Мы почти бежали. Когда турок выдохся, я передал ему свой факел, предварительно отсоединив магазин, и взвалил Акулу к себе на спину. Чем дальше мы продвигались, тем свежее становился воздух в подземелье. Пол стал гораздо суше, и мне показалось, что он идет на подъем. В одном месте мы наткнулись на груду человеческих костей, крошащихся как хорошо высушенные кукурузные палочки. Я ни в коей мере не думал, что они остались от римских времен, и это обнадеживало – значит, выход должен быть, выход, не законсервированный веками. Скорее всего, у янычар был здесь зиндан.[21] А возможно, тут находилась и сокровищница какогонибудь паши, который схоронил ее тайну вместе со своими слугами. Мысль о спрятанном золоте и драгоценностях промелькнула в голове как молния, не оставив следа, – я готов был отдать за глоток воздуха свободы не только клад, если он хранился в подземелье, но и свои сбережения…

Я готов был волком завыть от бессилия – мы наткнулись на завал. Все. Дальше пути нет. Проще говоря – хана. Я усадил Акулу, прислонив его к стене, а сам рухнул на пол. Отчаявшийся Азраил стал на колени и начал бубнить молитвы.

Закрыв глаза, я отключился от окружающей действительности. Уж коль пришла пора помирать, так хоть напоследок нужно вспомнить что-либо хорошее из прожитой жизни. Но голова была пуста, как Вселенная в начале мироздания, и только шум в ушах, напоминающий прибой, вызывал образ безлюдного пляжа в полночь.

Я поднял веки и тяжело вздохнул: увы, я никогда не страдал развитым воображением. Чурбан, он и есть чурбан… Странно, почему я продолжаю слышать шум прибоя?

Прислонив ухо к камням завала, я прислушался. Тяжелые вздохи волн зазвучали будто усиленные репродуктором. Мы у берега и нас отделяет от спасения лишь груда камней!

– Хорош ночевать! – Я грубо пнул ногой коленопреклоненного турка. – Принимайся за работу… – И начал отбрасывать в сторону камни покрупней.

На удивление безропотно, Азраил начал мне помогать. Он работал, как автомат, безмолвно и отрешенно. Похоже, надежду на благополучный исход наших блужданий в лабиринте он похоронил вместе с последними словами покаянной молитвы.

Время шло. Я пахал, как папа Карло, когда тот строгал Буратино. Не обращая внимания на пот, заливавший глаза, я с остервенением отшвыривал камни и битый кирпич. Он был обожженным, и это меня радовало – римляне строили свои сооружения в основном из кирпича-сырца. Значит, тут поработали в более поздние времена.

Увлекшись, я едва не похоронил сам себя. Только отменная реакция спасла меня от обвала, когда я сдуру залез чересчур далеко в углубление, чтобы вытащить приглянувшийся камень. Откатившись в сторону и при этом ободрав до крови ногу, я зачихал, как кот, освобождая легкие и гортань от пыли. В конце концов продрав глаза и продышавшись, я посмотрел на завал – и с трудом задавил в себе радостный вопль, при этом прикусив язык. Оброненный фонарик, который уже едва тлел, высвечивал круглое желтое пятно на стене сбоку, а впереди, в черном домотканом полотнище завала, сверкал голубой бриллиант. Звезда!

Мы выбрались на поверхность в четыре часа утра. Развалины замка чернели на расстоянии около километра. Несмотря на ночное время, там царила суета: ездили машины, слышались приглушенные расстоянием команды, скрещивались лучи фонарей, высвечивая светло-серые стены древней твердыни. Заваленный выход в подземелье находился у подножия скалы среди огромных валунов, лежащих здесь, наверное, еще с ледникового периода.

– А ты счастливчик, Волкодав. – Тяжело дыша, Азраил бинтовал обрывками рубахи раненую руку.

– Временами. – Я с наслаждением вдохнул морской воздух и попытался сориентироваться; до мыса, где нас должны были ждать ребята из команды "Скат", было не менее часа ходу, и то налегке.

Твою мать! Неужели все наши страдания пойдут коту под хвост?!

– Нам пора, Азраил. – Я достал свою походную аптечку.

– Что… что ты хочешь сделать? – Голос турка дрогнул.

– Не волнуйся. Свое слово я держу всегда. Ты слегка вздремнешь… эдак часика три-четыре, пока мы не окажемся там, где нужно. Прощай, коллега… – С этими словами я воткнул иголку шприца в его предплечье; Азраил даже не поморщился.

– Прощай… – буркнул он, похоже, во власти нехороших подозрений. – Приятно было познакомиться… – И он мягко завалился на бок.

– Мне тоже… – Я криво оскалился. – Сукин ты сын, Азраил… Спи, мне тут недосуг с тобой трали-вали разводить. – С этими словами я потормошил его, чтобы убедиться, что снадобье подействовало. – А вообще, если честно, то у меня просто руки чешутся от желания придушить тебя, как клопа. Увы, мы иногда бываем такими сентиментальными…

Сняв поясные ремни – свой и Азраила, – я привязал Акулу к спине и со всех ног припустил в сторону мыса. Теперь все зависело от моей выносливости и быстроты ног. Акула был в сознании и даже слабым голосом сокрушался, что не в состоянии мне помочь. Я только изредка мычал ему в ответ, чтобы не терять силы на пустую болтовню.

Я бежал, и лишь одна мысль билась в моей пустой черепушке: где-то там, в море, совсем близко; где-то там, в море, совсем близко…

В море…

Близко…

Рядом…

Быстрее!!!

Лондон, Ноттинг-Хилл, отель "Портобелло"

Арч Беннет, развалившись, сидел на диване в шикарном гостиничном номере, пил что-то прохладительное и старался делать вид, что его вовсе не интересует, как относится к содержанию служебной записки шеф, – "ростовщик" читал ее так основательно, будто это были Господни заповеди. Сегодня Беннет выглядел как заправский бонвиван на отдыхе: белый костюм, темнокрасная рубаха, черный в мелкий цветочек шейный платок и модные солнцезащитные очки. Этот живописный и дорогой наряд агент МИ-6 надел отнюдь не в экзотических целях, а для маскировки: достаточно скромный на вид "Портобелло" был модным отелем, где часто останавливались кино и иные звезды, не желающие селиться в снобистских районах. Номер был квартирного типа, с гостиной. Его интерьер прямо-таки кричал, кичась своей роскошью и дороговизной.

"Интересно, кто оплачивает эти апартаменты? – меланхолично думал Арч, с отвращением отхлебывая безалкогольный напиток, – он воспользовался невиданно "щедрым" гостеприимством шефа, чтобы чем-нибудь занять руки и не выдать волнение, столь несвойственное его прагматичной холодной натуре. – Номер стоит не менее ста семидесяти фунтов в сутки. Неужто в нашей МИ-6 наступили так долго ожидаемые лучшие времена? Насколько я знаю, такая конспиративная квартира внешней разведке не по карману… по крайней мере, стала не по карману после окончания "холодной войны". Финансирование урезали почти наполовину… Черт бы их всех побрал!" Беннет беззвучно выругался, на миг вспомнив свой изрядно отощавший счет в банке. Если так дело пойдет и дальше, придется предложить свои услуги какой-нибудь иностранной спецслужбе… например, русским – КГБ… нет, у них сейчас ФСБ. Впрочем, они тоже стали прижимисты; говорят, что и в России сплошная демократия, при которой особо не разгуляешься, если зависишь от бюджета.

Арч невесело ухмыльнулся, представив лицо шефа, если бы тот вдруг узнал, что его самый лучший агент – "крот". Беннет незаметно скрестил указательные пальцы – прочь, соблазны! Может быть, он и не настолько патриот, как книжный Джеймс Бонд, но и не кандидат в "кембриджскую пятерку"[22].

Между тем шеф Беннета еще раз перечитывал отчет Арча по первой фазе операции "Троянский конь":

"…Наиболее подходящая кандидатура – Доди аль-Файед. Возраст сорок два года, сын египетского миллиардера Мохаммеда аль-Файеда, владельца многих магазинов (в том числе и лондонского универмага "Хэрродс"), парижского отеля "Ритц", футбольной команды и недвижимости во многих странах мира. Мать Доди Самира приходится сестрой международному торговцу оружием Аднану Кхашогги; с Мохаммедом аль-Файедом в разводе.

Доди аль-Файед окончил Королевскую академию в Сэндхерсте, был представителем Лондона в Объединенных Арабских Эмиратах. В 1987 году женился на богатой американке Сьюзен Грегард, но через восемь месяцев брак распался.

Известен как кинопродюсер (фильмы "Мир по Гарпу", "Хук" и др.). Плейбой, любитель быстрых машин и красивых женщин.

Любовные связи: Брук Шилдс, Джулия Робертс, Дэрил Ханна, Джан Уэлли…

Последнее увлечение – манекенщица Келли Фишер.

Доди аль-Файед – мусульманин, хотя его семья ведет богемный, светский образ жизни…"

– Вы неплохо потрудились, Арч. – "Ростовщик" удовлетворенно покивал. – Идеальный кандидат. Диана и Доди знакомы?

– Да. Я выяснил, что они первый раз встретились около десяти лет назад в Виндзоре на матче в поло. Доди, как сообщили информаторы, был тогда от принцессы без ума.

– Великолепно! – с воодушевлением воскликнул шеф Арча. – Нужен еще один маленький толчок, и мы наконец сдвинем гору.

– Сэр, я бы не был столь оптимистичен. Доди аль-Файед практически сделал предложение манекенщице Келли Фишер. А это такая штучка, которой палец в рот не клади – отхватит всю руку по локоть.

– Чепуха! – безапелляционно заявил "ростовщик". – Вы помните скандальную историю со взяточничеством в правительстве? Она, кстати, еще не похоронена, несмотря на усилия весьма влиятельных заинтересованных лиц.

– Эта история, насколько мне известно, связана с именем отца Доди. К сожалению, я еще не успел покопаться в ней как следует из-за ограниченности во времени. В отчете об этом я упомянул, но вскользь.

– Не беда. В свое время этим делом от МИ-6 руководство поручило заниматься мне. Так что я лучше других знаю подоплеку скандальных событий. Дело в том, что Мохаммед альФайед попытался принять английское гражданство в обход законодательства. И получил от ворот поворот. Тогда он не пожалел денег и "смазал" нескольких министров – до кого только сумел дотянуться. Но ему отказали и во второй раз. Чуть не сошедший с ума от горя Мохаммед альФайед решил отомстить властям за порушенную мечту. Недолго думая он рассказал корреспонденту одной из газет о своих мытарствах, в прессе поднялся шквал, и кабинет Мейджера, как вам известно, благополучно пошел ко дну.

– Извините, сэр, но я не представляю, как может помочь отец Доди своему сыну в столь щекотливом и сугубо личном вопросе?

– Чтобы насолить короне, Мохаммед аль-Файед, уверен, не задумываясь пожертвует половиной своего состояния. Нужно только осторожно подбросить ему идею, что есть возможность породниться с будущим королем Англии, – и дело в шляпе. Уж он своего не упустит.

– Согласен, но я не думаю, что плейбой Доди настолько недальновиден, чтобы связать себя семейными узами с принцессой Уэльской. Судя по информации, он далеко не глуп.

– А! – воскликнул шеф Беннета. – Значит, вы не отрицаете возможности такого союза?

– Я не отрицаю лишь одно – то, что Доди может приударить за Дианой. Но лишать себя в такие годы прелестей холостяцкой жизни, тем более имея за плечами печальный опыт неудачного супружества… Я уже не говорю о возможных последствиях такого альянса. Нет, я не уверен в плодовитости этой идеи. Одно дело – предполагаемая помолвка с Келли Фишер, которую недолго и отменить, а другое – завести роман с продолжением. Зачем Доди женитьба? У него столько знакомых красавиц, что из них можно сформировать роту волонтеров.

– Вы судите по себе, Арч? – растянул тонкие губы в улыбке шеф Беннета.

– В какой-то мере. Правда, я моложе Доди, но, будь у меня деньги, я бы пошел под венец лет в шестьдесят.

– Чтобы обзавестись молодой сиделкой?

– Чтобы разогревать кровь, наблюдая, как она флиртует со своими ровесниками.

– Тогда зачем вы предлагаете кандидатуру Доди, если не уверены в благополучном исходе второй фазы операции "Троянский конь" – обеспечения контакта и внедрение?

– Просто нет более подходящей.

– Вы искали только среди знакомых принцессы?

– В основном. К сожалению, первая фаза имеет очень жесткие сроки. Приходится брать то, что само в руки падает.

– Ну, я бы не сказал, что вычислить Доди аль-Файеда вам помог счастливый случай, – лукаво сощурился "ростовщик".

– От вас трудно что-либо скрыть, сэр, – с деланным огорчением развел руками Беннет. – Все верно – я знал, где и кого нужно искать. Правда, для этого мне пришлось перелопатить горы оперативной информации, любезно предоставленной нам МИ-5.

– Тогда почему вы считаете, что с кандидатурой Доди нас ждет неудача?

– Бес противоречия, сэр. К сожалению, мне не с кем поделиться сомнениями, кроме как с вами.

– Я не очень подхожу на роль исповедника. Тем более для вас, Арч. В нашей работе мы можем не сомневаться только в одном – в том, что Земля вертится. Я знаю, что ваш нюх никогда прежде вас не подводил. Выбор кандидата на роль героя нового амурного романа принцессы Уэльской весьма удачен.

– Но как мы можем заставить петь под нашу дудку отца Доди? Подбросить ему идею насолить своим недругам в правительстве посредством любовной интриги сына с Дианой – это одно, а вот каким образом реализовать ее – совсем иное.

– Я уже говорил вам, что у мусульман – увы, не в пример более цивилизованным нациям – очень развито почтение к старшим, особенно к родителям. На этом мы сыграли в случае с Хаснат Ханом и, надеюсь, не испортим партитуру фальшивыми нотами в операции "Троянский конь". Мохаммед аль-Файед сумеет убедить своего любимого отпрыска приударить за леди Ди. К тому же я не думаю, что Доди будет сопротивляться его воле.

– Согласен. Он не удержится, чтобы не сорвать очередной золотой плод.

– Нам остается лишь определить контактеров, которые помогут Доди и Диане найти друг друга. У вас есть такие на примете?

– Это должны быть очень близкие Диане люди…

– Несомненно.

– Диана доверяет немногим. В последнее время она стала весьма скрытна.

– В последнее время?

– Если судить по донесениям информаторов МИ-5, примерно с прошлого года она замкнулась в себе и даже роман с Хаснат Ханом не смог вытащить ее из скорлупы затворничества.

– Причина яснее не бывает… – пожал плечами шеф Беннета. – Семейные неурядицы.

– Не только.

– Вы что-то еще раскопали?

– Да. Принцесса постоянно находится на грани нервного срыва. Ночами она почти не спит. Снотворное уже не помогает. Информация весьма конфиденциальна.

– Как вы об этом узнали?

– Случайно. Наш агент проверял кое-какие данные по другому делу в лондонской клинике "Аку медик" и узнал принцессу, хотя Диана и была в шляпе с вуалью, а записалась на прием под именем миссис Уэльс.

– Кто ее лечит?

– Китаянка, доктор Лили Хуа Ю. Специалист по иглотерапии.

– Интересно, интересно… – пробормотал "ростовщик". – Нужно будет проконсультироваться у знакомых людей, нельзя ли… м-да…

– Предварительная консультация в клинике стоит десять фунтов, прием – тридцать пять. Говорят, что иглоукалывание помогает от многих болезней.

– Возможно… – Шеф Беннета быстро потер руки, будто его зазнобило. – Но, насколько мне известно, акупунктура может приносить не только исцеление.

– В неумелых… или преступных руках золотые иглы для акупунктуры могут не только разрушить здоровье человека, но и убить его.

– Весьма интересный факт… – "Ростовщик" снова стал невозмутим, и только в его неподвижных глазах зажглись холодные огни, постепенно дробящиеся на крохотные кристаллики. – Однако мы несколько отклонились от главного. Кто сейчас имеет влияние на принцессу?

– Во-первых, ее старая подруга и наперсница Кэролин Бартоломью. Затем личный секретарь принца сэр Кристофер Эри, имиджмейкер Джимми Савил, составитель текстов для выступлений актер Теренс Стамп, сестра принцессы Джейн, Джеймс Джилби, Кэтрин Сомс, Дэвид Уотерхауз и супруга бразильского посла Люсия Флеча де Лима.

– Я не слышу в вашем голосе уверенности.

– Вы правы. К этим людям найти подходы очень трудно, если не сказать – невозможно. Они оберегают покой Дианы почище телохранителей Скотланд-Ярда.

– Любая крепость имеет плохо заделанные бреши, в любом войске найдутся слабые духом солдаты.

– Разве что… – Беннет заколебался.

– Ну, ну! – подбодрил Арча шеф. – Смелее. Отрицательный результат еще не значит поражение. Вспоминайте.

– В 1989 году принцесса сблизилась с супругами Амандой и Лоренцо Ровести. Они владельцы ресторана "Сан-Лоренцо" в районе Найтсбридж. Общаясь с ними, Диана всерьез заинтересовалась астрологией, гаданием Таро, ясновидением и прочими явлениями из области метафизики и парапсихологии. Не знаю, насколько можно верить нашему источнику, но он утверждает, что Аманда – ведьма, умеющая порабощать человеческие души.

– Вот это то, что нужно! Я не знаю ничего более действенного, нежели предрассудки. А что касается Аманды Ровести… – Шеф Арча цинично покривил губы. – В свое время святая инквизиция заставляла подобных леди плясать канкан на раскаленной сковороде и признаваться во всех смертных грехах.

– Но сейчас не средневековье, сэр.

– Человеческая сущность не меняется. Прах столетий развеять невозможно. У любого человека есть что скрывать от окружающих. А значит, в его душе всегда таится страх. И если этот страх извлечь наружу, он превращает человека в раба, готового исполнить любое желание хозяина. Я не думаю, что у супругов Берни бизнес чист как стеклышко. Придется опять воспользоваться "крышей" Скотланд-Ярда.

– Я начинаю понимать… Если Диана так увлечена астрологией, гаданием и прочей чепухой, значит, ей можно внушить…

– Именно! С Доди все ясно – им займется отец. А принцессе, скажем, будет видение… или изменится расположение звезд, а возможно, карты укажут на истинного рыцаря, готового повести ее под венец, готового любить, лелеять… и исполнять любые женские капризы.

– И не важно, кто укажет принцессе на суженого. Лучше, если сработают несколько источников – для верности.

– Теперь я вас узнаю, Арч. Подключите кого только возможно. Пусть сработает испорченный телефон. Чем длиннее цепь, тем труднее докопаться до истины. Это на случай, если кто-то когданибудь захочет переворошить грязное белье.

– Итак, сэр, Мохаммеда аль-Файеда вы берете на себя?

– Да. Кстати, в вашей служебной записке не отражен один существенный факт. В свое время Мохаммед был дружен с отцом Дианы, а с ее матерью его связывали деловые отношения. Так что у нас есть план, из которого известно, откуда начинать столбить золотоносный участок.

– Сэр, мне нужно еще пару опытных ребят, работающих по Египту.

– Зачем?

– Я хочу проверить источники доходов Доди.

– Говорят, он удачливый кинопродюсер. Или у вас есть сомнения на сей счет?

– Моя "бухгалтерия" почему-то не сходится с данными налоговой службы. Если судить по информации агентов, расходы Доди превышают его доходы.

– Наверное, отец подбрасывает. У него денег куры не клюют.

– Наши ревизоры такой факт не подтверждают.

– У вас есть зацепка?

– Скорее маленький следок, ведущий в Египет. К сожалению, у меня нет спецов по арабским странам.

– Это поправимо. Через два дня я предоставлю вам несколько кандидатур. Отберете сами тех, кто подходит для такой работы наилучшим образом.

– Спасибо, сэр. У вас есть еще вопросы?

– Нет. Я доволен вашей работой. Продолжайте в том же духе. И поторапливайтесь. Время не ждет…

Арч Беннет, небрежно поигрывая ключами от машины, вышел из отеля "Портобелло" и прогулочным шагом направился к своему темно-синему "линкольну". Он не видел – да и не мог видеть, – как сидевшие внутри микроавтобуса "мерседес" люди направили на него объективы фотоаппарата и телекамеры. Через затемненные стекла просматривались только силуэты, но даже такое теневое изображение источало флюиды неведомой угрозы.

Киллер

Лагерь был пуст. Его распотрошили в пух и прах. Бандиты так поспешно покинули окрестности древнего города, что оставили большую часть наших продуктов и вещей, а также не предали земле убитых. Я насчитал пятерых: мои бывшие подчиненные, охранники-кариоки – все трое, Ганс и один из носильщиков-индейцев. Судя по ожогам на теле, немца пытали. Своих мертвецов бандиты или забрали с собой, или зарыли где-то в зарослях.

Обойдя лагерь, я, к своей большой радости, нашел сумку с личным барахлом. Похоже, ее даже не осматривали как следует, лишь вспороли ножом, поленившись расстегнуть "молнию". В сумке хранился и костюм ниндзя, пошитый из плотной камуфляжной ткани по моему личному заказу с учетом особенностей сельвы. Быстро искупавшись, я натянул его на влажное тело, обул мягкие кожаные мокасины и почувствовал себя как новая копейка. В потайных карманах костюма хранилось две обоймы сюрикэнов, духовая трубка с набором отравленных стрелок-игл и моток тонкой, но очень прочной веревки, выкрашенной в черный цвет, с небольшим грузилом на конце. Теперь я был экипирован, как требуется для того, чтобы стать санитаром сельвы. В глубине души я отдавал себе отчет, что совершаю очередную глупость. Герр Ланге был для меня не дороже плевка, так же как и индейцы-носильщики. Кестлер? В моих друзьях он не числился. Тогда что меня толкало идти на поиски банды? Неужто примитивная месть, вернее, ее жупел, которым я прикрывал снедающее меня любопытство и НЕЧТО, не имеющее названия?

Это НЕЧТО, проснувшееся в "час змеи, кусающей себя за хвост", постепенно подогревало кровь, вызывая состояние повышенной физической активности, напрочь растворившей в себе меланхолию. Все мои чувства обострились до предела, каждая мышца трепетала, готовая молниеносно сократиться и выдержать любую нагрузку, посторонние мысли исчезли, уступив место инстинктам хищного зверя, вышедшего на охоту, зверя, для которого убийство является не преступлением, а обыденным актом житейской необходимости, начертанным природой на скрижалях истории от сотворения мира.

Наверное, такое состояние и помогло мне почуять опасность гораздо раньше, чем обычно. Я упал на землю и быстро откатился под чахлый куст в высокую траву. Пока я не слышал и не видел источник опасности, но невидимые волны расплывались по всей поляне, как нефть по поверхности реки, при этом обладая цветом и запахом.

Шел человек. Он был очень агрессивен и в то же время осторожен. И от него за версту несло потом, как от старого козла.

Искусству чуять противника на расстоянии обучил меня Юнь Чунь. Любой человек в возбужденном состоянии излучает волны, которые в состоянии различить только мозг. Но тренированный мозг. При этом, если закрыть глаза, можно увидеть цветные всполохи. Когда я впервые об этом услышал, то не поверил. Однако спустя полгода я с уверенностью определял, с какой стороны мне грозит опасность, не видя противника.

В пределах лагеря человек появился лишь спустя полчаса после того, как я его услышал. Открытое пространство он преодолел ползком, притом вполне профессионально – почти бесшумно и скрытно. Я увидел его, когда он тенью мелькнул возле кухонной палатки, обители нашего повара. Человек смахивал на куст – он утыкал одежду свежесрезанными ветками. Осмотревшись, он юркнул в палатку и надолго притих. Я не стал ждать, пока незнакомец произведет ревизию вещей Кестлера, и подполз поближе, с таким расчетом, чтобы перехватить его в подходящий момент.

Наконец шуршание внутри палатки стихло, и человек, все так же ползком, выбрался наружу. В руках он держал нагруженный рюкзак. Физиономия незнакомца была разрисована цветной глиной, однако черты его лица показались мне знакомыми. Но я не стал гадать, кто это может быть, а змеей скользнул ему навстречу и ребром ладони погрузил в недолгий сон. Быстро обыскав его, я нашел нож и пистолет, пятнадцатизарядный "вальтер" модели П-88. А затем сел чуть поодаль, в тени палатки, и стал ждать пробуждения незнакомца. Я не стал его переворачивать – он как уткнулся лицом в землю, так и застыл, похожий на болотную кочку в своем маскировочном одеянии.

Минут через пять человек застонал и, помотав головой, как цирковой медведь, сел.

– Майн Гот, моя голова… – простонал он, глядя в пространство ничего не видящими глазами.

– Кестлер?!

Я был поражен. И раздосадован – где были мои глаза?! Не узнать Педро, пусть даже в таком обличье…

– Мигель?! – Повар от неожиданности вздрогнул. – Ты… это ты?

– Как видишь.

– Святая Мария… А я тебя обыскался.

"Зачем?" – хотел было я спросить, но благоразумно сдержался. И почему именно меня? Я вдруг заметил, что Кестлер, который сидел передо мной, вовсе не похож на хорошо знакомого мне повара, весельчака и балагура, рубаху-парня. В его раньше несколько наивно-хитроватых голубых глазах теперь холодно отсвечивала сталь, грузное тело подтянулось, а на лице появились жесткие "ефрейторские" складки. Интересно, откуда у Кестлера сноровка опытного коммандос? Так бесшумно преодолевать полосу препятствий может только человек с соответствующей выучкой.

– Ну ты меня и приложил… – Морщась, Педро массировал затылок.

– Извини, не узнал.

– Ладно, бывает… Могло быть гораздо хуже.

– Это точно…

– Профессор с племянниками живы?

– Надеюсь… – Мне почему-то не захотелось откровенничать.

– Разве не ты помог им бежать?

– Я. Но потом мне пришлось, как видишь, вернуться сюда, чтобы одеться и найти что-нибудь съестное. Поэтому где они сейчас, я не знаю.

– Прискорбно, – угрюмо покачал головой Кестлер; похоже, он не очень поверил в мои россказни. – Если в ближайшие день-два не подоспеет помощь, им хана. Сельва – это не берлинский бульвар Унтер-дер-Линден. Нужно их разыскать.

– Поищем… – ответил я неопределенно, все еще не определившись, как мне вести себя с "новым" Кестлером. – Но прежде следует разобраться с теми, кто на нас напал. Иначе какой я тогда начальник охраны, если моих подопечных расстреливают словно стадо морских котиков.

– Я знал, что ты так скажешь. Потому и искал тебя. Можешь на меня рассчитывать.

– Но почему?..

– А ты не догадался? – понял меня с полуслова Педро.

– Знать и догадываться – разные вещи. Мне, например, кажется, что тебе причина нападения известна.

– Угадал, – не стал возражать Кестлер. – Известна, но только в общих чертах. Я как-то нечаянно подслушал разговор Ланге с Гансом…

"Нечаянно? – подумал я. – Ха-ха…"

– И понял, что всех нас водят за нос, – продолжал Педро.

– А поконкретней?

– Другому бы не сказал, а тебе можно. Мигелю Каррерасу верю, как себе. Ланге ищет тайную базу бывших эсэсовцев, поселившихся в этих краях после войны. Когда бежавших в Южную Америку наци прижали в шестидесятые годы и пошли слухи, что Израиль требует их выдачи, а США поддерживают эти требования, часть наиболее замаранных головорезов, повинных в массовых убийствах, решили на время укрыться в сельве, подальше от людских глаз.

– На хрен Ланге нужна эта база? Что там может быть, кроме старого хлама? Я так понимаю, ее давно оставили.

– Оставили. – Кестлер оскалился. – Только не по доброй воле. Не знаю, что там случилось – эпидемия чумы, тифа или вселенский потоп – но беглецы сгинули бесследно.

– И Ланге думает, что они оставили золотые горы?

– Как знать, как знать… – Кестлер был сама загадочность.

– Чушь собачья. Не могу поверить.

– Тогда скажи, почему на экспедицию напали?

– Наверное, не только Ланге верит в байки о сокровищах бежавших в сельву наци.

– Ты еще не знаешь интересный факт. Герр Ланге – сын одного из тех, кто укрывался в сельве. А дыма без огня, как тебе известно, не бывает.

– Тогда еще проще. Сын ищет останки отца. Или какие-нибудь семейные реликвии, возможно, документы, которые старый наци взял с собой в сельву.

– И ради бренных останков старого сукиного сына некто вбухивает уйму денег в экспедицию, – с иронией подхватил Кестлер. – Чепуха!

– Почему некто? Профессор. Он ведь ищет шиллу. А если не герр Штольц, то в наше время хватает придурков с тугим кошельком, готовых финансировать любое, самое фантастическое предприятие. Вспомни всех этих уфологов, пытающихся найти зеленых человечков с других планет. Или искателей пиратских кладов.

– Сравнил… – Повар хихикнул. – Мигель, где находились твои глаза и уши, пока мы шли по сельве? Знаешь, кем были охранники-кариоки?

– Не интересовался. Службу они несли исправно, не конфликтовали. Нормальные парни… царство им небесное.

– Нормальные, – согласился Кестлер. – Даже обычные… сотрудники бразильских спецслужб.

– Фантазия у тебя, Педро, бьет ключом. С чего ты взял, что они ищейки?

– Смотри… – Кестлер покопался в своем рюкзаке и достал оттуда металлический ящичек. – Узнаешь?

– Что это?

– Открой. Вон там защелка…

Я нажал на кнопку, крышка плавно поднялась, и моему взгляду предстала современная аппаратура спутниковой связи.

– Ни фига… – Я был удивлен и обеспокоен: уж не за моим ли скальпом охотилась эта троица?

– То-то… Я их вычислил сразу. Как только ты уходил на охоту, так сразу же кто-нибудь из них сваливал в кусты, чтобы почирикать через эту штуковину. Сам видел. А такие машинки в магазинах не продаются. По крайней мере, в Бразилии. Ее красная цена тысяч тридцать "зеленью". Откуда у полунищих сопляков такие бабки?

– На связь они выходили регулярно?

– Да. Теперь ты понял, что сюда вот-вот могут заявиться их коллеги?

– Хочешь сказать, что нам нужно поторопиться?

– Об этом я тебе долдоню уже добрых полчаса.

– А как вышло, что ты не сыграл в ящик вместе с охранниками?

– Едва начали стрелять, я спрятался в развалинах, где и просидел до ночи. Я подозревал нечто подобное, а потому был настороже и не питал иллюзий, как некоторые, насчет намерений напавших на лагерь ублюдков.

– Откуда тебе известно, что именно я помог бежать профессору и его племянникам?

– Ночью я выбрался из развалин и залез на дерево. А потому все, что происходило в лагере, видел, как на экране телевизора.

– Почему не ушел подальше? А если бы тебя нашли?

– У меня был надежный друг. – Кестлер любовно погладил свой "вальтер". – И потом, далеко ли уйдешь в сельве без харчей и одежды?

– Логично… – Я больше не стал расспрашивать Кестлера ни о чем. – Собирайся…

Какую цель он преследует?

Кто ты, Педро Кестлер? На чью мельницу воду льешь?

Волкодав

До чего приятно сознавать, что ты пока еще жив! Эта мысль буквально преследовала меня и днем и ночью, а потому на моем лице постоянно дежурила глуповато-радостная ухмылка. От нее я не мог избавиться нигде: ни в ресторане, ни в своем шикарном гостиничном номере, ни на пляже. Что весьма отрицательно сказывалось на моем новом образе, в который я входил вот уже пятые сутки.

Теперь по документам (их передали мне на борту подводной лодки в опечатанном конверте) я значился как гражданин Великобритании по имени Майкл Робинсон. Совершенно "уникальная" фамилия. Как у нас в России Иванов. Хорошо хоть не назвали Смитом, иначе на меня пялился бы каждый второй филер: по полицейской статистике больше всего поддельных документов именно с такой фамилией.

Мне приказали осесть в городе Лимассоле, на острове Кипр, в пятизвездном отеле "Святой Рафаэль", и ждать дальнейших указаний. Правда, в предписании между строк можно было прочесть что-то об экономии средств, но я, как и положено по инструкции, быстренько его сжег, а потому этот нюанс проигнорировал и остановился в дорогом номере люкс с видом на море.

Акула обещал оклематься. Прощание у нас не получилось, так как он лежал под капельницей и в кислородной маске. Меня высадили ночью с подводного скутера на безлюдном берегу Кипра неподалеку от старого порта. По иронии судьбы ночевать мне пришлось возле старого замка, где, как я потом узнал, венчался английский король Ричард Львиное Сердце, а затем замковые постройки использовали в качестве тюрьмы. Весьма символично…

Утром я смешался с толпой туристов, осматривающих замок, превращенный в музейный комплекс. Едва не щелкая зубами от голода, я вместе с оравой придурков бродил по залам, делая вид, что с огромным интересом рассматриваю антикварное барахло и всякие древние черепки. Единственным, что по-настоящему привлекло мое внимание, было старинное оружие и доспехи эпохи тамплиеров. Дождавшись окончания экскурсии, я примкнул к какой-то компании, и мы, галдя и щелкая затворами фотоаппаратов, двинулись в город, где я благополучно и потерялся, чтобы сломя голову броситься на поиски "Святого Рафаэля".

Номер мне был уже заказан, но когда я посмотрел на эту крохотную клетушку, даже без балкона, из единственного окна которой можно было созерцать только унылый горный пейзаж, то тут же устроил скандал, обвинив портье во всех грехах, в особенности в невнимательности к солидным денежным людям. Ошибка была исправлена немедленно, а в качестве компенсации за моральный ущерб мне принесли бесплатно две бутылки хорошего вина, прохладительные напитки и фрукты.

Я ждал своего шефа полковника Кончака. Так, по крайней мере, я понял из краткого телефонного разговора с "тетушкой Энн", проживающей в Ливерпуле. Кстати, именно в этом городе находилась и моя мифическая контора, где, судя по документам, я работал менеджером. Наверное, Майкл Робинсон существовал на самом деле, и я почти не сомневался, что он был на меня похож. Но скорее всего, сейчас мистер Робинсон находился в командировке по служебным делам.

Шеф приехал в воскресенье. Я едва не заржал в полный голос, увидев его в компании старой мымры с ярко-оранжевой "химкой" на дынеобразной голове. Они шарили под русских туристов, впервые попавших на зарубежный курорт, и изображали пожилую супружескую пару. Хо-тя я не исключал возможности, что это была настоящая жена Кончака: только такое чучело и могло терпеть долгие годы несносный характер моего непосредственного начальника.

Прячась за пальмами, я веселился, как идиот, глядя на ужимки бесподобной пары. Папа Кончак, одетый в яркую гавайскую рубаху, прыгал возле своей ненаглядной козликом, а она несла свою плоскую грудь с видом королевы. Впрочем, они не сильно выделялись из толпы других "рашен туристов", галдящих словно стая попугаев. Судя по одежде и испуганно-любопытным взглядам, прибывшие не принадлежали к "новым русским", обычно дефилирующим по улицам города с брезгливо-пресыщенным выражением откормленных физиономий. Что и подтвердилось, когда эту тургруппу разместили в гостинице "Каравелла", одной из самых дешевых и неблагоустроенных.

Чтобы как-то скрасить шефу его туристический вояж, я решил заказать шикарный ужин на четверых в таверне "Вассиликос". Это было грубое нарушение правил конспирации, но мне до того осточертело шарахаться из стороны в сторону по малейшему, чаще пустому поводу, что я плюнул на все инструкции и, прихватив с собой клевую деваху, по-моему исландку (мы с ней изъяснялись в основном на языке любви и в постельном режиме, так как она знала не больше десятка слов на английском и немецком, и то в основном ругательства), ровно в десять вечера предстал перед безмолвно мечущим икру шефом. Он уже привел свою страхолюдину и теперь сидел за столом, уставленным закусками, как святой Антоний, искушаемый в пустыне дьяволом.

– Что это? – вместо приветствия, спросил он по-английски, указав глазами на стол.

– Питта[23], луби[24] с сельдью, стифадо[25]… – с невинным видом я начал перечислять блюда.

– С-сукин сын… – прошипел он рассерженным удавом, при этом мило улыбаясь моей подруге.

– Говорите свободно, она в английском ни бельмеса не смыслит.

– Ну? А как ты с нею общаешься?

– Вы отстали от жизни, мистер…

– Беклемишев, – поторопился подсказать Кончак. – Виктор Егорович.

– Очень приятно. Майкл Робинсон, менеджер. Мы с вами так давно не виделись… Так вот, по поводу моей дамы и вообще нравов современной молодежи…

– Ты до сих пор относишь себя к молодым?

– Она, – кивнул я в сторону глупо улыбающейся исландки, – совершенно в этом не сомневается. И, возвращаясь к нашим баранам, осмелюсь вас просветить, что в нынешние времена сексуальной свободы универсальным инструментом общения во взаимоотношениях индивидуумов противоположного пола и разных национальностей является не букет цветов, а комплект презервативов… извините, миссис. – Я изобразил смущение, глядя бараньими глазами на мымру в "химке".

– Сразил наповал, – буркнул шеф. – Между прочим, когда мы с тобой несколько часов назад говорили по телефону, ты мне обещал, что сегодня все пройдет без твоих обычных штучек.

Я покаянно опустил голову, мысленно расхохотавшись: Кончак до сих пор не может мне простить одной нашей конспиративной встречи в Афинах, которую я организовал в питейносексуальном заведении для "голубых".

– Мистер Беклемишев, вы так и не познакомили меня со своей женой…

Если бы шеф обладал способностью персонажа одного из романов Стивена Кинга метать взглядом огненные шары, то сейчас таверна уже горела бы синим пламенем. Но надо отдать ему должное – он нашел в себе силы промолчать, и лишь по его беззвучно шевелящимся губам я понял, что Кончак высказывает обо мне все, что думает, в совершенно непечатных выражениях и притом на "великом и могучем" русском языке.

– Ее зовут Светлана Игоревна… – разродился он наконец и потянулся за бутылкой узо.[26]

– Очень рад. – Я попытался показать мымре все свои зубы в неотразимой "голливудской" улыбке. – Майкл…

– Хватит дурака валять, – вернув мне улыбку, как теннисный мяч, сказала мымра на превосходном английском. – И давайте приступим к тому, ради чего мы здесь собрались. – Она решительно налила себе и моей подруге по бокалу сухого "Паломино" и обратилась к ней на неизвестном мне языке – неужели исландском? Ни фига себе…

– Между прочим, ее зовут Ингрид… молодой человек, – с нескрываемым осуждением промолвила она после того, как моя исландская дурочка едва не облобызала мымру на радостях, что встретила хоть одну родственную душу.

– Обалдеть… – пробормотал я на русском и тяпнул полбокала огненной узо.

И все-таки вечер удался, несмотря на трандеж Кончака, который в конце концов смирился и даже станцевал вместе с Ингрид что-то наподобие сиртаки. Мымра, сиречь Светлана Игоревна, как оказалось, выпила сухого только для разминки. Когда перевалило за полночь, она к тому времени, по моим скромным подсчетам, вылакала не меньше бутылки узо и при этом лишь немного порозовела.

Наш гудеж закончился где-то в три ночи. На прощанье мы для большего кайфа заказали еще и по сто граммов цивании,[27] и, когда вышли прогуляться по набережной, непривычная к таким бурным возлияниям Ингрид, что называется, поплыла. Поэтому, оставив мымру и мою ненаглядную отдыхать на скамейке, мы с Кончаком подошли к самой кромке прибоя, чтобы побеседовать наедине о своих профессиональных проблемах.

– Болван, – неожиданно вызверился он, когда убедился, что вокруг нет ни души.

– За что? – изрек я избитую фразу, чтобы не завести Кончака еще больше.

– Не прикидывайся казанской сиротой! Ты скоро таким макаром до трибунала допрыгаешься.

– Това…

– Заткнись! Мистер Робинсон, мать твою, здесь товарищей нет.

– И в чем я так провинился? – Я попытался разозлиться, но у меня не очень получилось. – В том, что нечаянно жив остался, когда майнал из Турции?

– Ходить по лезвию бритвы – это твоя профессия. Напоминаю, если ты забыл.

– Под вашим чутким руководством такое забыть трудно…

– Ладно, оставим этот бесконечный разговор. Горбатого только могила исправит. А что касается твоей вины, так еще раз напоминаю о канонах конспирации, на которую ты плюешь. Если, не дай бог, за тобой шел "хвост", то этим ужином ты "засветил" нас как корабельным прожектором. Во-первых, мы должны были познакомиться в таверне, а ты накрыл стол для "русского друга" господина Беклемишева с женой. Не странно ли? Во-вторых, эта исландская дурочка Ингрид. На кой ты ее приволок?

– Не такая она уж и дурочка… – буркнул я.

– Что еще хуже. Посмотрим, что скажет Гюрза. Она редко ошибается.

– Гюрза? Это… вы о ком?

– О моей, так сказать, "жене".

Моб твою ять! Гюрза… Я неожиданно почувствовал слабость в ногах и сел прямо на остывший песок. Это же надо так опростоволоситься…

В годы "холодной войны" о Гюрзе ходили легенды. И не только среди сотрудников ГРУ. Чего стоила ее операция по ликвидации перебежчика, сотрудника внешней разведки полковника С. Кагэбисты поставили на уши всю свою резидентуру, чтобы добраться до этого сукиного сына. Но его спрятали на американской военной базе в ФРГ. И тогда в дело включилась военная разведка. Одного из офицеров базы "угостили" спецсредством, и, когда его прихватил приступ "аппендицита", ночью приехала "скорая помощь", чтобы отвезти в военный госпиталь на операцию. Среди переполоха никто не обратил внимания на молоденькую сестричку, которая на несколько минут выскочила по нужде, а по дороге нечаянно забежала в коттедж, где почивал полковник С. Его утренний кофе так и остался невостребованным…

– Шеф, я дико извиняюсь…

– Это ты сам ей скажешь в подходящий момент. А сейчас давай побеседуем по существу.

– Как пионер, всегда готов.

– Не секрет, что сейчас обстановка в мире резко изменилась. Трудно сказать, надолго ли. Этот вопрос мы с тобой не раз обсуждали, а поэтому я не буду повторяться. Тебе известно, что и приоритеты нашей службы тоже претерпели некоторые изменения. И в данный момент нас тревожат не только проблемы военного характера, но и вопросы, связанные с расширением влияния нашей доморощенной мафии на ближнее и дальнее зарубежье. Происходит слияние российских и зарубежных мафиозных структур, что, в свою очередь, не может не сказаться на работе внешней разведки. С одной стороны, в значительной мере облегчен процесс внедрения агентов в западные страны, а с другой – назревает опасность развала разведслужб.

Но это наша – подчеркиваю, наша! – кухня, и чужакам в ней делать нечего. Аналогичные проблемы и в разведках других стран. В настоящее время противостояние – по крайней мере видимое – практически сведено к нулю благодаря разрядке в международных отношениях, и мощные аппараты разведслужб постепенно садятся на мель: сокращается финансирование, а из-за этого приходится сворачивать работу резидентур, уменьшается приток свежих сил, а значит, закрываются или работают не с полной загрузкой специальные учебные заведения по подготовке агентов…

– Пойду в монастырь… женский.

– Тебе там самое место… Ну а если серьезно, то положение аховое. По всему миру нас сотни тысяч. Умных, сильных, прекрасно подготовленных специалистов. Но, увы, специфического профиля. Уходить на пенсию рановато. Многие сейчас в смятении и просто-напросто начинают терять ориентиры. И этим умело пользуются мафиозные боссы.

С нашими возможностями и мощными теневыми структурами можно свалить любое правительство и назначить свое, менять президентов как перчатки, перекраивать карту мира, устраивать, так сказать, для развлечения локальные войны, наподобие гладиаторских ристалищ Древнего Рима, выкачивать энергоресурсы из развивающихся стран по бросовым ценам, и прочая, и прочая.

– Мрачноватая картина… Глобальная власть?

– Да. Фантасты, увы, могут оказаться правы.

– Спасибо за лекцию. Но какое отношение я имею ко всему этому?

– Самое непосредственное. В данный момент перед лицом общей опасности разведслужбы разных стран начинают искать точки мирного соприкосновения, постепенно развивают дружественные контакты. Ты за последние три-четыре года слышал о каком-нибудь конфликте между конкурирующими разведками?

– Так, мелочи…

– Вот-вот… А между прочим, крупных проколов хватало, как у нас, так и у них. И все было спущено на тормозах. Ни слова в печати или с высоких трибун. Весьма симптоматично, не так ли?

– Может быть. Я не аналитик, а практик.

– Не прикидывайся недоразвитым. Разве еще в совсем недавние времена ты оставил бы в живых Азраила?

– Шлепнул бы.

– То-то… А теперь перейду к сути твоего нового задания.

– А я думал, что вы мне предоставили небольшой отпуск…

– Заодно и отдохнешь. По нашим прикидкам, события будут разворачиваться в Средиземноморском регионе.

– Хоть это радует… – Я тяжело вздохнул – как же, отдохну… Скорее всего, буду бегать, как бобик, высунув от летней жары язык.

– Тебе ничего не говорит имя Доди аль-Файед?

– Мы с ним не служили-с.

– Не ерничай. Он живет в Англии, кинопродюсер, сын египтянина-миллиардера.

– Ну и что? Если нужно, грохну хоть самого Ротшильда.

– Наоборот. Ты должен его охранять.

– Это что-то новое… Вы меня сватаете в его телохранители?

– Не совсем так. Дело в том, что, по сведениям наших друзей из мусульманского мира, на него открыта охота. Прошлой осенью египетским спецслужбам удалось предотвратить покушение на Доди, но это нигде не было афишировано. Просто, судя по прессе, уничтожена интернациональная группа террористов. Двое из них были ирландцы. Одного удалось захватить живым. На допросе выяснилось, что их нанял неизвестный господин. Когда составили словесный портрет, то оказалось, что это некий Ларри Хардкасл, известный в преступном мире Англии как Ларри Кривой Рот. Дальше этого египтяне не продвинулись. И тогда они обратились за помощью к нам через посредство… в общем, не важно кого. Мы установили, что он вербовщик международного мафиозного синдиката, а по совместительству является еще и осведомителем английской спецслужбы МИ-5.

– Приходилось встречаться… Патологически жадные снобы. Но работать умеют.

– Умеют, – подтвердил Кончак. – Наши спецслужбы попытались определить, кто "заказал" Доди аль-Файеда, используя свои каналы, но, к сожалению, так и не выяснили.

– Но почему именно мы должны охранять Доди?

– Потому что, по данным наших спецагентов, внедренных в мафиозные структуры, проблемой Доди аль-Файеда занялся международный синдикат убийц. И ликвидация поручена русским киллерам. Наши коллеги считают, что только мы способны им противостоять. Специфика, понимаешь ли.

– Да уж, специфика… Однако есть один маленький нюанс: если "заказ" уже получен, то почему Доди до сих пор жив? Я не думаю, что парня охраняют, как президента, несмотря на миллиарды его папаши.

– Я так понимаю, у киллеров начались определенные сложности. Дело в том, что у любвеобильного Доди появилась новая пассия.

– И конечно же знаменитость…

– Английская принцесса Диана.

– Не хило…

– Мне кажется, что ликвидацию Доди притормозили. Не знаю, надолго ли, но думаю, до той поры, пока английская контрразведка и разведка не определятся со своими властными структурами.

– Вы считаете, что и МИ-6 высунула свои уши в этом деле?

– Есть такие факты. Мы начали заниматься Доди аль-Файедом недавно, но уже заметили ажиотаж английских коллег вокруг него и принцессы Дианы. В такой ситуации Синдикату не с руки нарываться на конфликт с британскими спецслужбами. Одно дело – просто какой-то там египтянин, пусть и богатый как Крез, другое – любовник матери наследников английского престола. Вдруг нечаянно вместе с Доди аль-Файедом сплавят и принцессу? Международный скандал! И если не будет на то молчаливого согласия властных британских структур, а значит, и соответствующих английских спецслужб, Синдикату убийц придется несладко. Его просто распотрошат как Бог черепаху. Ведь не секрет, что разведки практически всех стран и Синдикат стараются избегать открытой конфронтации. У них своя свадьба, а у спецслужб – своя. Я уже не говорю о некоторых операциях внешней разведки с привлечением профессионалов.

Ерш… Андрей Карасев… Ликвидатор Синдиката, выполнявший и наши задания… Где он сейчас? Нашел ли свою семью? Мы так и не стали друзьями, хотя более достойного претендента на это высокое мужское звание у меня никогда не водилось. Жаль… Самое интересное, что пути у нас всегда были разными, но, как оказывалось, нередко шли параллельно, а значит, согласуясь с математическими и, наверное, житейскими законами, пересекались в бесконечности, которая в нашей, с позволения сказать, профессии именуется экстремальной ситуацией…

– …О чем соизволил задуматься, черт тебя дери! – Возмущенный голос Кончака вернул меня к действительности. – Слушай внимательно, у меня времени не так уж много.

– Извините. Расслабился…

– Создается группа во главе с Гюрзой. Ты ее заместитель. Задача Гюрзы: сбор информации, координирование совместных операций с заинтересованными в акции прикрытия спецслужбами других стран, обеспечение группы финансированием и техническими средствами. Ты возглавляешь подразделение ликвидаторов. Кодовое название акции "Альянс".

– Почему вы думаете, что главные события развернутся в Средиземноморье?

– Если английские спецслужбы дадут "добро" на проведение ликвидации Доди, то это свершится где угодно, но только не в Великобритании. Надеюсь, ты понимаешь, по какой причине?

– Они и так по уши в дерьме благодаря ирландским террористам. А если еще и мусульманина прихлопнут, притом такую шишку, то на них арабские страны навешают всех собак.

– Как видишь, вывод напрашивается сам собой. Первое, неудавшееся, покушение планировалось во Франции. Судя по всему, у Синдиката в Средиземноморье существует достаточно разветвленная сеть исполнителей, имеются базы и соответственно солидное техническое оснащение. Доди обычно отдыхает на островах и на Лазурном берегу во Франции. У него есть шикарная яхта, виллы на побережье и дом в Париже. Скорее всего, и нынешний летний сезон он проведет в этих краях. Сила привычки…

– Интересно, кому Доди стал поперек дороги?

– Вариантов пруд пруди. Наши аналитики как гадальщики: "Будет тебе удача в делах, если только на рассвете не влетит в окно ворона или мышь не потравит крупу". Кто обращает внимание на какую-то никчемную зверюшку, когда все с трепетом ждут треклятую черную птицу?

– А что говорят египтяне?

– Темнят. Или сами толком не знают.

– Похоже, ситуация попахивает большими деньгами.

– Это аксиома. А вообще есть три основные версии: женская месть, семейный бизнес, а теперь еще и связь с принцессой Уэльской.

– Женская месть?

– В отличие от тебя Доди бьет по верхам. В его "коллекции", кроме прочих знаменитостей, была внучка Уинстона Черчилля и дочь Фрэнка Синатры. Что касается "женской" версии. Перед тем как приударить за принцессой Дианой, Доди бросил манекенщицу Келли Фишер. А это штучка еще та. Мало того, что Фишер устроила скандал в печати, так она грозила перейти и к более эффективным методам сведения счетов.

– Все эти угрозы, мне кажется, не стоят выеденного яйца.

– Похоже на то… – согласился Кончак. – И все равно, я не думаю, что женщина такого типа, как Келли Фишер, способна быстро забыть нанесенное ей оскорбление. Мне дали вырезки из газет, так аль-Файед столько ей наобещал, судя по ее интервью, что она поначалу вообще голову потеряла.

– Эка невидаль… Малышка Келли что, с Луны свалилась? Или читать не умеет? Об этом в любом женском романчике написано. Удел мужиков – лапшу на уши женщинам вешать.

– Ты забываешь, какие денежки помахали ей зелеными крылышками.

– Обидно, – согласился я.

– Еще как обидно. Поэтому версия "женская месть" должна иметь место в наших оперативных разработках.

– Вы хотите сказать, что Келли Фишер под присмотром?

– Да. Арабы завербовали кого-то из ее окружения, так что птичка в силках.

– А почему "семейный бизнес"? Доди, насколько я понял, кинопродюсер, а его отец – бизнесмен.

– Мать Доди аль-Файеда – Самира, сестра Аднана Кхашогги, одного из самых богатых и влиятельных торговцев оружием. Есть сведения – правда, пока косвенные, – что Доди решил пойти по стопам дядюшки. И что-то где-то у него не связалось.

– Решил, что для обихаживания такой дорогой птички, как принцесса Уэльская, денежек от проката фильмов будет маловато?

– Наверное. И последнее – принцесса Диана. А вот здесь у нас целый клубок вариаций, так сказать, на тему. Высокородная леди Диана Франсис Спенсер, дочь виконта Олторпского, бывшего конюшего королевы Елизаветы II – и безродный выскочка Доди, отец которого Мохаммед альФайед, один из богатейших бизнесменов Великобритании, так и не смог получить английское гражданство, несмотря на кучу денег, ухлопанных им на подкуп членов правительства. Королевский двор встал на дыбы, высший свет в трансе, сионисты мечут икру: мать будущего короля Англии и мусульманин – конец света, Армагеддон…

– Израиль тоже зашевелился?

– Шин бет мобилизовал свои лучшие кадры на охоту за Доди. Пока только раскидываются сети, с виду ничего серьезного, но кто знает, когда будет назначен день "икс"?

– И будет ли…

– Трудно сказать. Я не думаю, что Шин бет решится на физическое устранение Доди. В свете новых мировых реалий они сейчас стали работать гораздо осторожнее и чище, чем прежде. Скорее всего, в ход пойдут большие капиталы. Можно предположить, что неприятности Доди, связанные с его попытками последовать по стопам Аднана Кхашогги, подстроены именно сионистскими толстосумами.

– Зачем? Я не улавливаю в ваших рассуждениях причин, которые бы заставили Шин бет пойти по следам Доди. Я не думаю, что очередная интрижка богатого плейбоя, пусть и с дамой "голубых" кровей, как-то влияет на безопасность Израиля.

– Внешне – да. Но если копнуть поглубже, то его связь с матерью английских принцев не так уж безобидна и похожа на мину замедленного действия. Представь себе вариант, что в один прекрасный день Доди поведет Диану под венец.

– Да-а… это будет большой шухер.

– А дело-то как раз к этому и идет. Леди Ди (так ее называют в Англии) – очень впечатлительная и увлекающаяся натура. Ее роман с пакистанским кардиохирургом Хаснат Ханом, между прочим, как и Доди, мусульманином, немало крови попортил королевскому двору. И не только. К счастью для влюбленных, родители Хаснат Хана вовремя почуяли, откуда ветер дует, и не дали согласия на брак, сославшись на мусульманские традиции. Но только я считаю, что традиции здесь ни при чем: породниться с семьей английского лорда не мечтает разве что умалишенный. Мне кажется, от этой истории попахивает вмешательством весьма влиятельных теневых структур.

– Я не думаю, что отец Доди страдает отсутствием ума.

– Одним из библейских грехов является гордыня. Мохаммед аль-Файед готов душу дьяволу продать, лишь бы утереть нос своим недоброжелателям. Потому его не оставляют никакие здравые рассуждения и угрозы, откуда бы они ни исходили. Он спит и видит себя английским дворянином и свекром дочери пэра Англии.

– И если у Дианы и Доди будут общие дети…

– Тогда, – подхватил мою мысль Кончак, – у арабов появятся такие козыри в игре с сионистами, что Израилю не позавидуешь.

– Ну что же… – Я тяжело вздохнул.

– Тебе что-то не нравится? – с подозрением посмотрел на меня полковник.

Вот змей подколодный… Наизусть изучил мою натуру. Но хотел бы я видеть человека моей профессии, который, получив очередное опасное задание (а иных попросту не бывает), начал прыгать от радости до потолка.

– Все не нравится, – ответил я честно. – Задача практически невыполнима. Вы лучше меня знаете, что уберечь клиента от ливидации во сто крат тяжелее, нежели отправить его вперед ногами. Тем более, что мне придется его охранять на расстоянии, а это все равно что лизать сахар через стекло.

– Нужно сделать все от нас зависящее. Наши коллеги из арабских стран понимают всю сложность предстоящей акции.

– Так что я могу надеяться на снисхождение в случае чего? – поинтересовался я с невинным видом.

– Можешь. Только не от меня. Я тебе башку отвинчу, если по твоей вине мы сядем в лужу.

– Я так и знал… – Я картинно пригорюнился. – Все как в той сказке: кому вершки, а кому корешки…

А у самого на душе потеплело: шеф дал понять, что можно работать в щадящем режиме. Значит, главную ответственность за операцию несет не он. Неужто внешняя разведка ФСБ упала перед ГРУ на задние лапки и попросила помощи? Похоже. Значит, повеселимся…

Море лизало ноги как разыгравшийся щенок. Сняв обувь и закатав штанины, мы лежали на песке, закрыв глаза, безмолвные и отрешенные. Такие встречи перед очередным заданием уже вошли у нас в привычку, и пусть сегодня мы были не совсем одни, а вокруг раскинулась чужая земля, но тот контакт, который был для меня словно зарядное устройство для аккумулятора, уже наступил, и я наслаждался им, как солдат перед боем последней сигаретой. Похоже, Кончак чувствовал то же самое.

Мы лежали, два волкодава разведки, один старый, а второй, как говорится, в годах, и небо сеяло на нас сверкающую манную крупу. Августовский звездопад был еще впереди, но мы, прищурив глаза, пытались найти каждый свою звезду, чтобы определить, как крепко она держится на гвозде, вколоченном в черный обсидиан небосвода.

Звезда разведчика падает только на чужие погоны…

Киллер

Река вздыхала в ночи как сонный богатырь. Наполненная до краев настороженной тишиной сельва напоминала мощный микрофон, готовый усилить любой, даже очень тихий звук. Мы с Педро Кестлером осторожно пробирались по топкой низинке, держа курс на костры, мерцающие в темноте аленькими цветочками из сказки. На душе у меня – да, наверное, и у повара – было муторно: мы оказались в охотничьих местах бесшумной смерти во плоти – анаконды. Я знал, что на людей она нападает очень редко, в основном по недоразумению, но напороться на восьмиметровую рептилию желания не было. Местные жители ее боялись и ненавидели – нередко анаконда посещала по ночам загоны с домашней живностью. А утроба была у нее весьма приличных размеров и могла вместить даже небольшую свинью. Специально индейцы на анаконд не охотились, но при случайной встрече не отказывали себе в удовольствии отрубить голову ползучему страшилищу. Тем более, что и мясо и жир анаконды были вполне съедобны, а из толстой, сверкающей красивыми чешуйками кожи рептилии получались великолепные сапоги, туфли, чемоданы, дамские сумочки, попоны для лошадей и прочие сувенирные изделия. Эту местную экзотику охотно покупали туристы, хотя стоила она недешево.

Наконец мы преодолели топкие места и вышли к берегу, на неширокую песчаную косу. Часы показывали половину четвертого, и небо постепенно начало светлеть. В той стороне, где горели костры, я разглядел неясные очертания каких-то строений. Несмотря на ночное время, в лагере бандитов не спали. Чем они там занимались, оставалось только гадать, но Кестлер был абсолютно уверен в своей навязчивой идее, что блондины торопятся добраться до тайника с сокровищами наци.

Я не смог устоять перед доводами Кестлера, настаивающего, что мы просто обязаны урвать и себе кусок пирога. По крайней мере, так выглядело мое согласие участвовать в преследовании банды блондинов. Но на самом деле мне было глубоко плевать на то, что они искали. Впервые за много дней я ощутил пульс настоящей жизни. События последних дней вывернули меня как серую рукавицу с красной изнанкой, которая полыхнула огнем. Кровь буквально бурлила в жилах, вызывая неистовое желание ввязаться в схватку, чтобы еще и еще раз испытать ни с чем не сравнимое чувство полного контроля над телом в экстремальной ситуации. Я отдавал себе отчет в том, что со мной творится. От этого меня не раз предостерегал Учитель. Он говорил, что постоянная готовность бойца хэсюэ-гун отразить нападение настоящих и мнимых врагов приводит к психологическому срыву, и тогда холодный, трезвый взгляд на вещи, как предписывает Великое Дао, уступает место беспричинной ярости, жажде разрушений и смертоубийству. В таких случаях мастер хэсюэ-гун обязан удалиться в безлюдное место, чтобы многодневными медитациями привести свое внутреннее состояние в полную гармонию с окружающим миром.

К сожалению, из-за черной меланхолии, притупившей остроту восприятия действительности, я упустил нужный момент и теперь пожинал плоды собственной недальновидности и самонадеянности – несмотря на неоднократные предупреждения Юнь Чуня о возможности подобного срыва, я пропускал его слова мимо ушей.

Мы подобрались поближе. Чтобы лучше видеть происходящее в лагере, мы нахально влезли на деревья едва не возле постовых, залегших за какими-то металлическими конструкциями.

Перед нами развернулась потрясающая картина. Костров было больше десятка, и в неверном колеблющемся свете хаотическое нагромождение одноэтажных зданий на достаточно скромной площадке на высоком обрывистом берегу Жауапери казалось ожившим живописным полотном сумасшедшего художника-авангардиста. Слоняющиеся люди напоминали оживших мертвецов из фильма ужасов, заблудившихся среди полуразрушенных кладбищенских надгробий. От берега в реку черными короткими пальцами-обрубками втыкались три пирса; возле одного из них темнел остов полузатопленного судна. Судя по корме и надстройкам, это был военный катер, переделанный в пассажирскую посудину. Наверное, таинственное поселение в сельве когда-то было побольше, но тропическая растительность оказалась сильнее бетона и кирпича и откусила изрядные куски планировки, превратив дома и склады в невысокие бесформенные холмы, упакованные в сети из лиан.

Не знаю, как Кестлер, но, несмотря на темноту, слегка подсвеченную предрассветьем, я видел все происходящее среди построек будто пасмурным днем. Самое большое оживление наблюдалось у здания, похожего на поставленный стоймя спичечный коробок. В одной его стене зиял обширный пролом, откуда по живой цепочке бандиты передавали друг другу битый кирпич и корзины, наполненные землей. Тут же стоял и старший из блондинов, переминаясь с ноги на ногу. Чуть поодаль, безвольно опустив голову, сидел на куче мусора Ланге. Похоже, он был сломлен окончательно – возле него даже не поставили охрану.

– Копают… – радостно зашептал Кестлер. – Я не ошибся.

– Цыплят по осени считают, – буркнул я себе под нос.

– Что?

– Помолчи, говорю. Это чтобы нас не накормили свинцовой кашей раньше времени.

– Слушаюсь, герр майор… – дурашливо осклабился Педро.

Взошло солнце. Было видно, что бандиты устали, однако железная воля их вожака и спиртное, на которое блондин не скупился, не только крепко держали их на ногах, но и заставляли работать с совершенно непонятным энтузиазмом. Интересно, сколько им было обещано? В своих скитаниях по Сан-Паулу я не раз встречался с таким отребьем и хорошо знал, что только звон монет может дойти до их насквозь проспиртованных мозгов.

Чтобы не рисковать, с рассветом мы перебрались чуть дальше. Я в своем костюме ниндзя и так был незаметен, а Кестлер опять прибег к маскировке свежесрезанными ветками. В отличие от меня, он сильно устал, но бодрился и, чтобы не задремать, применял своеобразный "допинг", который, как я знал, был в ходу у коммандос в экстремальных ситуациях – время от времени Педро втыкал в тело длинные шипы какого-то растения. Это было очень больно, но сон как рукой снимало. Я все больше и больше удивлялся метаморфозе, произошедшей с весельчаком и душкой Кестлером. Теперь рядом со мной на дереве притаился не добродушный Санта-Клаус, а несколько расслабленный, но все еще очень опасный диверсант, прагматичный, жестокий, как все люди его профессии, и коварный. Я инстинктивно чувствовал, что доверять ему нельзя, хотя и старался не подавать виду. Но и Кестлер понимал, что за мысли бродят в моей голове, однако не сделал ни малейшей попытки разубедить меня в обратном. И это еще больше настораживало.

Теперь при свете дня я наконец смог детально рассмотреть таинственное поселение в сельве. Похоже, Педро оказался прав – перед нами раскинулись остатки мини-города с четкой, чисто немецкой планировкой и архитектурой аккуратных, почти игрушечных домиков. Неширокие улицы были вымощены брусчаткой, а возле крохотной кирхи размещалась площадь, больше похожая на армейский плац. Время и сельва уже успели поработать над внешним обликом городка, но даже они не смогли до конца разрушить патриархально-бюргерский дух, казалось паривший над красными черепичными крышами. Видимо, поселение оставили впопыхах, так как на окнах все еще висели полуистлевшие занавески, а на пристани у пирсов валялось какое-то оборудование и стоял, уныло опустив хобот-стрелу, небольшой портовый кран.

Все произошло ближе к обеду. Неожиданно раздались радостные крики, и из пролома вытащили наружу несколько продолговатых ящиков, окрашенных в защитный цвет. Бандиты окружили находку плотным кольцом, и нам не было видно, что творится внутри круга. Блондин, которого поначалу оттерли, что-то скомандовал, и его подручные быстро расступились, пропуская своего предводителя к уже открытым ящикам. Судя по радостным воплям, находка и впрямь оказалась ценной. Но теперь в дело вступил главарь отребья, высокий мускулистый метис. Он решительно растолкал бандитов, и они отошли в сторону. Возле ящиков остался только блондин – опустившись на колени, он с лихорадочной поспешностью ковырялся в ящиках, что-то разыскивая. Наконец блондин вскочил на ноги, прижимая к груди небольшую шкатулку, и поспешил отойти в сторону, предоставив главарю заняться дележом добычи. Насколько я мог судить со своей верхотуры, в ящиках находились золотые монеты и пачки денег, скорее всего долларов.

Увлекшись созерцанием событий в лагере бандитов, я не заметил, как Кестлер быстро спустился на землю и исчез в зарослях. Ругая себя последними словами, я в тревоге последовал его примеру. Что он задумал?

Затаившись неподалеку от места нашей засады, я пребывал в растерянности: где Педро? Как мне теперь быть? Деньги и золото, найденные бандитами, меня особо не интересовали. И пошел я вместе с Кестлером совершенно по иным причинам, нежели он. Я просто не мог допустить, чтобы бандиты остались безнаказанными после того, что они совершили в нашем лагере. Не знаю, кем на самом деле были охранники-кариоки, но я помнил их как хороших парней, совершенно не заслуживающих участи, уготованной им этим отребьем. Не говоря уже о том, что я просто сорвался с цепи и теперь обязан был утолить безумную ярость, готовую взорвать меня, если не выплесну ее на кого-то другого.

Наконец я принял решение, подсказанное мне моим внутренним состоянием: я пойду за бандой, чтобы поиграть с ними в жестокие прятки. И я дал себе слово, что живыми они из сельвы не выйдут.

Когда я снова забрался на свой наблюдательный пост, дележ добычи уже закончился. Обалдевшие от неожиданно привалившего счастья бандиты, не обращая внимания на призывы блондина побыстрее покинуть поселение, распотрошили все запасы спиртного и начали уничтожать их с невероятной быстротой, будто соревновались друг с другом. Их очерствевшие души настолько размягчились, что от радости даже наши носильщики-индейцы, которых они захватили с собой, получили еду и выпивку. Только Ланге по-прежнему сидел ко всему безучастный, бледный до синевы.

Шорох внизу заставил меня насторожиться и прислушаться. Заросли зашевелились, и мне явилась улыбающаяся физиономия Кестлера.

– Эй! – позвал он. – Мигель, это я. Спускайся вниз.

– Ты где был? – спросил я с подозрением, спрыгнув на землю.

– В том месте, куда и короли ходят пешком. Прижало… – Ухмыляясь, он довольно потирал живот.

Я не стал больше выяснять отношения, хотя мне очень хотелось поинтересоваться, зачем он прихватил с собой и свой рюкзак, где, кроме всего прочего, лежала аппаратура космической связи. Теперь его добродушная улыбка уже не вводила меня в заблуждение. Кто ты на самом деле, Кестлер, или как там тебя, черт возьми?!

– Что ты решил? – Педро кивком указал в сторону лагеря.

– Я бы хотел послушать твои соображения.

– Они просты, как выеденное яйцо. Мы не должны упустить наш шанс немного поправить свое финансовое положение.

– Каким образом?

– Для нас двоих, я думаю, эта пьянь-рвань, – он опять показал на поселение, – не будет непреодолимым препятствием.

– Возможно… – Я смотрел на него с сомнением. – И как ты планируешь начать наши боевые действия?

– Дождемся ночи. Они, скорее всего, перепьются, и их можно будет взять голыми руками.

– До темноты еще далеко. А спиртного не настолько много, чтобы доверху залить глотки бандитов. Они могут после обеда уйти в сельву, тем более что их босс вне себя от ярости из-за непредвиденной задержки. Похоже, он чует опасность.

– Ты хочешь ударить прямо сейчас?

– А почему и нет?

– Может, ты и прав. С твоими возможностями…

– А откуда тебе известны мои возможности? – резко и грубо спросил я, недобро глядя прямо в глаза Педро.

Кестлер смешался. Он вдруг стал пунцовым и опустил голову, будто провинившийся ученик перед директором школы. Но это длилось всего несколько мгновений. Педро делано ухмыльнулся и ответил:

– Земля слухами полнится…

– Что ты имеешь в виду?

– Гретхен рассказала мне, как ты разделался с ночными грабителями в СанПаулу. Кроме того, я собственными глазами видел твои приключения, когда ты освобождал профессора и его племянников.

– Ладно, пусть так. Но тогда ответь мне, откуда у тебя весьма специфические навыки? Или на поварских курсах учат не только готовить котлеты, но и способам маскировки, которые преподают лишь в спецучебках для коммандос?

– От тебя, Мигель, ничего не скроешь… – развел руками Кестлер. – Мне уже сорок лет, и пятнадцать из них я служил в армии, а затем трубил наемником в Африке. Что поделаешь, если Господь не дал мне состоятельных родителей… Надеюсь, ты не осуждаешь меня за это?

– У каждого свои проблемы…

– Я тоже придерживаюсь такого мнения. А потому просто не могу упустить столь великолепную возможность прожить остаток лет в достатке. Эти псы все равно спустят деньги в пивнушках.

– Мне до них нет никакого дела.

– И все же, мне кажется, лучше немного подождать… – Педро упрямо гнул свою линию.

– Как скажешь… – Мне уже надоел этот спор; да и какая разница, когда я доберусь до бандитов? Даже если они и снимутся с бивака до темноты, я распотрошу их на маршруте.

Потянулось долгое и томительное ожидание. Мы выступали в качестве наблюдателей по очереди, так как сидеть на ветвях, уподобившись обезьянам, было не то чтобы совсем уж неудобно, но и не добавляло кайфа в наше времяпровождение…

Этот звук родился где-то в низовьях реки. Он был едва слышен, но даже в такой подаче резко отличался от голосов сельвы. Я как раз находился на дереве, а потому до меня он долетел раньше, чем до Педро, изнывающего от безделья в засаде – такую предосторожность мы предприняли на случай, если кому-нибудь из бандитов захочется разведать окрестности поселения; хотя это и было маловероятно, учитывая их состояние.

Звук то исчезал, будто его сносило ветром, то опять назойливо вторгался в дневную многоголосицу. Мне показалось, что он приближался к нам, но не постепенно, а какими-то скачками. Я даже затаил дыхание, чтобы определить его природу, но на ум ничего не шло, а потому в душу начала заползать тревога.

Но вот звук стал гораздо громче, будто его смикшировали, и я едва не свалился с дерева от удивления и тревоги, шибанувшей по мозгам увесистой дубиной. Теперь этот звук не спутал бы с другими и младенец – в нашу сторону летел вертолет.

Кто сюда направляется и что им нужно? Неужто те, кто снарядил нашу экспедицию, забеспокоились отсутствием связи с профессором и выслали спасательную команду?

Перед тем как начать преследование банды, мы привели дядюшку Вилли и его племянников в лагерь, где они и окопались до нашего возвращения. За команду профессора я особо не опасался: у них теперь было оружие и боеприпасы, и что самое главное – вдоволь продуктов. Правда, пришлось несколько унять боевой пыл Франца, горевшего желанием присоединиться к нам с Педро. Пришлось воззвать к его родственным чувствам, объяснив, что он просто не имеет права оставлять наедине с сельвой совершенно беспомощных дядю и сестру.

Впрочем, думать и гадать мне пришлось недолго – из-за невысоких, зализанных временем гор, скрывавших речную излучину, вынырнули две камуфлированных металлических стрекозы явно армейского типа и взяли курс на поселение.

Теперь их услышали, а затем увидели и пирующие бандиты. По переполоху, поднявшемуся в лагере, я понял, что они вертолетов не ждали. Старший из бандитов попытался было навести порядок, но его никто не слушал. Все бестолково метались среди мертвых домов, не зная, что делать – прятаться в сельве или подождать дальнейшего развития событий.

И они не заставили себя ждать. Нацелив тупые носы на кирху, вертолеты дружно снизились, и ураганный огонь из крупнокалиберных пулеметов начал смертельную жатву…

Все закончилось в считанные минуты. В воздухе еще висела пыль, поднятая свинцовым градом, а с вертолетов по штурмовым канатам на землю уже начали спускаться парни в камуфлированной одежде. Они беспощадно добивали раненых и оставшихся в живых.

Я не стал досматривать последний акт этой кровавой вакханалии и быстро спустился вниз. Там меня уже ждал угрюмый Педро с пистолетом в руках.

– Ты все видел? – спросил он, прислушиваясь к редеющим выстрелам.

– Думаю, что наши надежды превратились в прах. Нас опередили.

– Черт!.. – Кестлер грубо выругался. – Если родишься с черной меткой невезучего, так не отмоешь ее и к старости.

– Что дальше будем делать?

– Ноги уносить. И подальше.

– Куда?

– В лагерь, к профессору. Нужно выбираться из сельвы своим ходом. Если, конечно, они, – он ткнул пистолетом в сторону стрельбы, – не побывали там раньше нас.

– Как ты думаешь, кто это может быть? – спросил я, внимательно глядя на взволнованного Педро, который ругался почти не умолкая.

Мне почему-то не понравилась не свойственная ему суетливость. Кестлер был напряжен, как туго натянутая струна, хотя и пытался скрыть свое состояние под маской сквернослова. Хотя… может быть, я и ошибался. Если для меня клад наци был не дороже пустой пивной бутылки – на моих счетах денег хватало, чтобы безбедно дожить до ста лет, – то, похоже, кошелек Педро не отличался солидным весом. Я знавал "солдат удачи", и никто из них не мог похвастаться материальным благополучием по окончании своей опасной и нелегкой карьеры. Думаю, что и поваром Кестлер стал не от хорошей жизни.

– Уходим, – принял я предложение Педро и пошагал в заросли, не дожидаясь, пока Кестлер вскинет на плечи свой рюкзак.

Я почуял опасность, когда было уже поздно. Ярость, так и не нашедшая выход в несостоявшейся схватке с бандитами, притупила чувство предвидения, являющееся краеугольным камнем подготовки мастеров хэсюэ-гун высшей степени посвящения.

Я опоздал с прыжком на долю секунды. Педро уже спустил курок, когда я ввинтился в воздух. Боль каленым жалом угнездилась под правой лопаткой, мышцы свела судорога, и только долгие часы тренировок спасли меня от увечья – сгруппировавшись, я мгновенно расслабился и мягко приземлился на руки.

Теряя сознание, я услышал слова Педро:

– Извини, Мигель…

Волкодав

Я еще валялся в постели, когда зазудел телефонный зуммер. Нет, ну какой идиот беспокоит меня в такую рань?!

Я посмотрел на часы и чертыхнулся – оказывается, они натикали половину десятого. И все равно, мне не нравится, когда кто-то вольно или невольно сдергивает меня с постели в самый неподходящий момент.

С усилием подняв тяжелую похмельную голову, я посмотрел на симпатичную деваху, которая безмятежно раскинулась рядом, выставив свои обнаженные прелести напоказ. Это была уже не исландка; та отбыла в свои севера два дня назад, и мне ничего другого не оставалось, как побыстрее отыскать ей замену. Моя новая пассия родилась в Польше, но родители решили продолжить ее образование в Англии. Что она и делала, совмещая полезное с приятным – время от времени наезжая на полюбившиеся ей острова Средиземноморья. Судя по всему, у ее папаши денег куры не клевали.

Пока закручивалась исходная фаза операции "Альянс", мне позволили немного расслабиться и отдохнуть. Чем я и занимался в меру своих финансовых возможностей и фантазии.

Ну достал, ну достал! Телефон звонил не переставая. Я рывком поднялся с постели, быстро натянул плавки и поднял трубку.

– Алло! – Приятное женское контральто.

– Кто это? – грубо рявкнул я во весь голос.

– Господин Робинсон?

– А вы думали, что в номере поселилась Маргарет Тэтчер?

Это начальная фраза пароля – пробный камень. Если последует нужное продолжение, я тоже не останусь в долгу.

– Вы знакомы с баронессой Тэтчер?

Господи, до чего тупой народ собрался в отделе планирования спецопераций! Мне кажется, что любой, даже самый далекий от внешней разведки человек, услышав наш совершенно бредовый диалог, сразу поймет, кто мы на самом деле. Нести такую чушь могут или умалишенные, или тайные агенты – во избежание чреватых последствиями накладок пароль должен напоминать абракадабру.

– Я знаком с герцогом Эдинбургским.

– Что вы говорите? Поздравляю. А вы любите ром?

– Предпочитаю текилу.

– Я с вами согласна – ром удивительная гадость. Может, вы пригласите меня на ужин?

– С удовольствием. Когда?

– Скажем, сегодня вечером… ну, например, в половине десятого. Я буду вас ждать в кафе "Петрос".

Ага, значит, в половине десятого… Плюс пять, получается тринадцать минут третьего. Нет, не ночи, а дня. И не в кафе "Петрос", а в ближайшей к нему забегаловке, но на противоположной стороне.

– Как я вас узнаю, мисс?

– На мне будет черное платье с кружевами.

Понятно. Не черное, а белое. И никаких кружев, рюшек и прочее. Но самое главное – она знает меня в лицо, так что ошибки быть не может. А все потому, что моя собеседница не поправила меня, признавшись, что она не мисс, а миссис.

– До вечера, дорогая…

Это уже моя самодеятельность. А вернее, месть за звонок не вовремя.

– До встречи… дорогой.

Вот зараза! Интересно, что это за штучка? Несмотря на ее глубокий бархатный голос, мне она уже не понравилась.

– Майкл? С кем ты разговариваешь?

О, подала голос и моя обнаженная маха. Я обернулся. Приняв соблазнительную позу, русоволосая прелестница невинно хлопала длинными ресницами.

– С нечистой силой… – буркнул я и пошел в ванную, чтобы под ледяным душем смыть остатки прекрасного настроения, в котором я пребывал с прошлого вечера.

Прозрачный намек польки на продолжение ночных скачек я проигнорировал напрочь – женщины почему-то считают, что настоящий мужчина должен быть готов к сексу в любых обстоятельствах, как племенной бык…

Кафе мне понравилось. Оно было стилизовано под пиратский бриг со всеми полагающимися такому имиджу прибабахами. У входа стоял толстопузый швейцар – одноногий! – в расшитом фальшивым золотом камзоле и треуголке. На груди у него висел боцманский свисток, а у пояса болталась абордажная сабля, скорее всего бутафорская. Будь у него в напарниках еще и говорящий попугай, он был бы вылитый Джон Сильвер из романа Стивенсона.

Я пришел раньше назначенного времени. Перед этим я прошагал по Лимассолу километров пять, чтобы убедиться в отсутствии "хвоста". Конечно, я и в мыслях не имел, что меня кто-то здесь пасет, но, как говорится, береженого Бог бережет. Я плутал по городу и мысленно благодарил старину Горби, открывшего "железный занавес": здесь болталось столько наших доморощенных крутых с габаритными размерами чуть больше книжного шкафа, что мои сто девяносто сантиметров без ботинок растворялись в общей массе как инфузория туфелька среди амеб.

Народу в кафе было немного. Обеденные страсти уже закончились, а отставшие от остальной массы туристы-лентяи, наверное, перебились всухомятку и залегли в спячку до вечернего променада. Главный пират – администратор, одетый в черное с серебром, со зловещей рожей корсиканского бандита – определил меня за двухметровый дубовый стол, привинченный к полу. Я пока не стал заказывать еду, лишь попросил принести для начала оливки и узо со льдом. Молоденький пиратик с румянцем на всю щеку материализовался из воздуха, словно сказочный черт перед Балдой, и, показав мне все свои тридцать два зуба, сервировал стол с такой невероятной быстротой, будто на нем лежала скатерть-самобранка. Все, что я успел сделать, перед тем как он испарился, так это кивнуть в знак благодарности.

Половина третьего. Без десяти три… Три… Я беззаботно потягивал узо, но мои нервишки вдруг сжались в комок, рассыпав по спине тысячи мелких колючек. Я хорошо знал такое состояние и почти был уверен – что-то случилось. В нашей профессии точность и обязательность – едва не главные условия обеспечения выживаемости, пока разведчик работает "на холоде". Я почему-то не думал, что Кончак прислал мне неопытного связного, работающего в нашей системе без году неделя. Я считал себя – и, надеюсь, не без оснований – одним из лучших, а такими кадрами даже мой шеф, этот беспринципный сукин сын, не разбрасывался. Тем более, что я ходил у него почти в друзьях, несмотря на разницу в возрасте и служебном положении.

Она вошла и остановилась, будто остолбенела. Я ее узнал сразу. Это была Гюрза. В белом платье, черном парике, с искусно наложенным гримом, она казалась моложе на добрый десяток лет. И главное – в ней ничего не осталось от той русской мымры с оранжевой "химкой", которую я увидел при первой нашей встрече. Теперь она со своей французской фигурой была похожа на состарившуюся фотомодель.

Наверное, я имел совершенно глупый вид, потому что она, увидев меня, на мгновение закрыла глаза – мол, приди в себя, осел, и успокойся. Я виновато склонил голову и допил свой узо. Но Гюрзу из виду не упускал – с ее опытом допустить такое опоздание… нет, здесь что-то не так!

Она шагнула вперед раз, второй, третий… и медленно осела на пол – будто растаяла. Я вскочил на ноги – и тут же опять опустился на стул. Ее глаза прожгли меня, словно два лазерных луча. Я понял, что она приказывала – сидеть! опасность! ты меня не знаешь!

Первым к ней подбежал "главный пират":

– Мадам, что с вами?!

Она молчала. И тут я понял – это ее последние секунды. Гюрза медленно, с усилием подняла голову и взглядом выразительно показала на свою сжатую в кулак левую руку. Возможно, в другой обстановке и не при таком нервном напряге я бы и не понял, что она хотела сказать. Но сейчас я был словно экстрасенс, читающий мысли.

Я очутился возле Гюрзы, когда там было не протолкнуться. Протиснувшись поближе, незаметно разжал ее кулак и забрал смятый клочок бумаги. Когда я выпрямился, Гюрзу подняли на руки. И тут же раздались испуганные крики. Встав на цыпочки, я заглянул через головы в круг, образованный офицерами и туристами, – и только крепче стиснул зубы. На белом платье Гюрзы, под левой лопаткой, ярко алело кровавое пятно. Что это означало, мне объяснять было не нужно…

Я лежал в номере на неразобранной постели и в одежде. В груди бурлила дикая злоба, постепенно превращающаяся в тихую грусть. Прощай, боевой товарищ… Прощай… Ты ушла достойно, с честью. И пусть за твоим гробом не потянется длинный хвост родственников, друзей и знакомых, потому что у тебя никогда не было семьи, своего дома и постоянного места жительства, пусть на твоей могиле не будут лить слезы безутешные дети и вскоре она зарастет травой, пусть о тебе расскажут в прессе только лет через тридцать, а твои никогда не надеванные ордена и медали покроются пылью в спецхране, – можешь не сомневаться, что те, с кем ты сражалась бок о бок на невидимом фронте, соберутся в тесный круг и помянут тебя так, как принято среди людей нашей профессии: скромно, молча и со скупыми слезами – не на щеках, а в сердце, закаменевшими, но чистыми, как самый первосортный белый жемчуг…

Я ушел из кафе вместе с толпой зевак, набившихся в помещение под завязку, когда нас "попросила" оттуда полиция. Я был уверен, что те, кто вычислили Гюрзу, ждут моей адекватной реакции на ситуацию. По идее и по их замыслам, я должен был выскочить на улицу, как ошпаренный котяра, и рвануть когти со скоростью звука. Ну а дальше – по программе… Но эти суки не учли, да и не могли учесть, что им противостоит не зеленка сопливая, а сам Волкодав. Пока подоспевшие врачи и полиция занимались каждый своим делом, я едва сдерживал себя, чтобы не выйти через кухню и подсобные помещения наружу и не начать прямо сейчас маленькую войнуху; а уж определить, выражаясь русско-английским сленгом, введенным в обиход незабвенным Горбачевым, "кто есть ху", я бы смог, что называется, с листа.

Но я сдержался. Чего мне это стоило… моб твою ять! Сдержался… И убрался, для маскировки прихватив задастую телку, которая повисла на мне, как рыба-прилипала на акуле. Что она мне буровила по дороге… охереть! Похоже, ее не трахали лет сто. От ее трандежа на сексуальные темы у меня уши завяли. Я избавился от нее элегантно и просто – зашел в первую попавшуюся высотную гостиницу, вежливо пригласил в лифт и отправил на последний этаж без пересадок. Пока она опомнилась, я был уже далеко.

Кто? Кто-о?! И почему? Ведь операция "Альянс" еще не набрала обороты, а значит, наше пока тихое шевеление просто не могло привлечь внимание тех, кто заинтересован внести существенные коррективы в ее исход. Старые грехи? Возможно. На Гюрзу в свое время точили зубы многие зарубежные спецслужбы – чего-чего, а кровушки она у них попила вдоволь. Но что было, то быльем поросло, и сейчас как бы вышел негласный декрет, молчаливо утвержденный почти всеми разведками цивилизованных стран, – работать чисто, с полным уважением и пониманием неизбежных проблем, всегда возникавших в скрытом для непосвященных закулисье. Поэтому месть противной стороне в основном заключалась в высылке резидентов и их помощников, работающих под прикрытием дипломатических паспортов. Правда, это не афишируемое соглашение не касалось разборок спецслужб со своими сепаратистами и мафиозными структурами, имевшими склонность укрываться на чужих территориях.

Неужто опять наши внутренние склоки? От этой мысли мне едва не стало дурно. Самое страшное и омерзительное – когда брат идет на брата. А после развала Союза на его бывшем пространстве столько баррикад соорудили, что профессионалы разведки и контрразведки простонапросто перестали понимать, где тыл, а где линия фронта.

Ладно, кто убил Гюрзу, надеюсь, вскоре выяснится. Думаю, что они просто обязаны искать того, к кому она шла на встречу. А значит, наши дорожки рано или поздно пересекутся. Чего я так страстно желаю… Но вот извечный вопрос "что делать?" – это проблема из проблем. Без связи, без прикрытия и оружия я торчал словно трухлявый пень посреди заасфальтированной площади. Хуже не придумаешь. Я даже свалить втихаря не мог, потому что после моего драпежа немедленно произойдет эффект домино, когда костяшки, выстроенные в ряд, валятся одна за другой. А учитывая сжатые сроки подготовительной фазы операции, можно считать, что она умрет, даже не родившись. После такого фиаско мне и Кончаку можно спокойно заказывать заупокойную мессу, завернуться в чистые покрывала и медленным шагом передвигаться в направлении кладбища.

Я снова и снова вспоминал записку Гюрзы, которую поторопился сжечь, едва прочитал:

"Дорогой, прости, что не пришла. Мне кажется, твоя жена за нами следит".

И точка. Похоже, Гюрза поняла, что оторваться от "хвоста" не сможет. А потому заскочила в какую-то забегаловку, зашла в туалет и быстро нацарапала это послание.

Потом, видимо, она все же "закрутила карусель" и почти выиграла схватку, но какой-то безголовый подонок, сообразив, что его засекли и что рыбка вот-вот сорвется с крючка, не стал долго мудрить, а просто нажал на спуск пистолета с глушителем. Урод… Бляжий сын!

Итак, проанализируем. Она написала "…за нами следит". Значит, поначалу о ликвидации вопрос не стоял: кто-кто, а Гюрза такую ситуацию просекла бы мгновенно. Киллеры так же отличаются (на глаз профессионала) от обычных топтунов, как племенной хряк от холощеного борова. Конечно, бывают и исключения, но редко. Будь ситуация экстремальной, Гюрза распотрошила бы этих гавриков в пух и прах. Она это умела. Если, конечно, они были не из элиты спецов нашего профиля. Но Гюрза посчитала (и, наверное, небезосновательно), что до поры до времени можно поиграть в кошки-мышки. Пока не предупредит меня. Видимо, она по дороге заходила в магазины, бары, кафе – чтобы запутать следы. Дело знакомое… А заявившись в "пиратский бриг", Гюрза хотела быстро опрокинуть рюмочку чего-нибудь прямо у стойки бара и "нечаянно" уронить записку поближе ко мне. И только после этого отрубить "хвост". Разумно.

И все-таки она рискнула уйти в отрыв раньше намеченного момента. Почему? Узнала кого-то и поняла, что с виду безопасный поводок вот-вот совьется в петлю? Значит, ее ликвидация была предопределена, но она сообразила слишком поздно. (Черт! Шарики за ролики заходят…) И после пошла ва-банк. Все верно, Гюрза была за меня в ответе, как руководитель группы. По инструкции она просто обязана предупредить свою связь об опасности. И еще о чем-то. О чем, моб твою ять?!

"Дорогой…" Ну, это и козе понятно. Словом из нашего телефонного разговора Гюрза воспользовалась как паролем – наверное, думала, что диверсант-ликвидатор Волкодав если и не совсем тупой, то с прибабахом и может не узнать ее в облике французской гризетки.

"…прости, что не пришла". А вот это уже ее последние слова. Ими она хотела сказать, что за нею идут очень серьезные люди, прикрытия нет, а потому, если не выкручусь, прощай, брат, и работай дальше – я принимаю огонь на себя. Она узнала… Узнала. Но кого? Кто из наших противников, гуляющих по Кипру вольно или невольно, мог превосходить в классе саму Гюрзу? Да, это вопрос… Тогда с виду нелепая, нелогичная ликвидация приобретает совершенно иной смысл. И это значит… значит то, что ты, брат Волкодав, скорее всего, "засвечен": те, что шли за Гюрзой, связали концы с концами, едва она ступила на борт "пиратского брига". И яснее ясного, что где-то рядом с тобой, дружище Волкодав, торчал подсадной селезень, который должен был определить, кто такой на самом деле мистер Робинсон.

И наконец, "…твоя жена". Это какая же? У меня такого добра отродясь не водилось.

Я покопался в памяти, вспоминая наш ликвидаторский сленг, но так и не нашел соответствия слову "жена". Между прочим, у меня даже в мыслях не было, что этот кусок фразы Гюрза написала для связности. Не тот случай. Она была умна и обладала уникальными лингвистическими способностями; сложись ее жизнь по-иному, они обеспечили бы Гюрзе безбедную почетную старость в мантии академика. Увы, в свое время она вошла не в те двери.

Жена… Что Гюрза хотела сказать? Предупредить… О чем? И почему на связь вышла сама Гюрза, а не кто-нибудь рангом пониже? Явное нарушение конспирации: основные звенья вступать в прямой контакт не имеют права. Разве что в экстремальном случае, именуемом провалом с последующей срочной эксфильтрацией.

Так что, мне нужно сейчас рвать когти? Куда? А вдруг я неправильно понял смысл нашего несостоявшегося рандеву с Гюрзой и того, что заложено в слове "жена"? Вот будет хохма, если в нашей "конторе" узнают, как Волкодав салом пятки смазал, едва кто-то чихнул за забором. Дела-а…

Напиться бы… В стельку. Вдрабадан. Чтобы водка из ушей лилась. И, дождавшись ночи, лечь у кромки прибоя, где комары не жалят, и спать под шорох уставшей волны до самого рассвета. И чтобы кругом – никого…

Никого.

Устал. Чертовски устал…

А может, лучше вообще не просыпаться?

Лондон, район Марилебон

Арч Беннет свою очередную "новую" квартиру не любил. Каждый ее угол напоминал о том, что он старый холостяк. Даже не напоминал – кричал, вопил, ругался, как пьяный кокни… и требовал хозяйку. Вот так – вынь и положь.

Нельзя сказать, что Арч отказывал себе в женском обществе. Скорее наоборот. Но в его квартире на Оксфорд-стрит из-за требований конспирации бывала только приходящая домработница, миссис Сет-Смит, вполне обеспеченная дама под шестьдесят лет, единственным пунктиком которой была патологическая жадность. (Впрочем, это свойство характера можно представить и как бережливость.) Она не столько убирала, сколько вымогала деньги, безбожно приписывая лишние часы.

День обещал выдаться хлопотным. Зевая и потягиваясь, Арч открыл холодильник и выругался. Там находились только вчерашнее молоко и пластиковый пакет с овсянкой.

Беннет сражался с холодной овсянкой, как с личным врагом. Умом он понимал, что она полезна для желудка, но перед глазами почему-то маячил румяный бифштекс с кровью. Черт побери! Это невыносимо…

Утро выдалось солнечным и тихим. Немного поколебавшись, Арч решил не брать такси, а пройтись пешком. У него, кроме подержанного "линкольна", был еще и новенький "ягуар", но Беннет пользовался машинами редко. Даже он, бывший оперативник, проработавший в Лондоне немало лет и истоптавший по его тротуарам не одну пару туфель, иногда путался в хитросплетении улиц, переулков и транспортных развязок столицы. Разобраться в этом лабиринте могли только водители такси и опытные местные автолюбители, но к ним Арч себя не относил, так как последние семь лет не вылезал из длительных зарубежных командировок.

Слежку за собой Беннет заметил совершенно случайно, хотя за сорок минут ходьбы он потратил едва не половину времени на контрольные проверки, чтобы убедиться в отсутствии (или присутствии) наружного наблюдения. Он уже сворачивал на Бейкер-стрит, когда хрупкая, но боевая старушка решила перебежать улицу перед самым бампером микроавтобуса "мерседес". Водитель ударил по тормозам, и визг тормозных колодок поневоле заставил Арча посмотреть в сторону происшествия.

Бабуля божий одуванчик оказалась американкой и настоящей фурией. Она едва не вытащила наружу водителя микроавтобуса, а когда тот, упираясь, попытался оправдаться, старушенция обрушила на здоровенного парня такой водопад американского сленга, что он от злости и испуга сам не заметил, как очутился на мостовой с бумажником в руках. Похоже, водитель очень не хотел встречи с полисменом, а потому не поскупился и отвалил свирепствующей американке такую сумму, что у нее на время пропал голос.

Ситуация Беннету была знакома. Не привыкшие к левостороннему движению туристы и другие гости Альбиона не только терялись при переходе улиц, но и вообще творили черт знает что, доводя до белого каления обычно вежливых и флегматичных британцев. Ему самому приходилось попадать в такие ситуации сначала за рубежом, когда он выезжал на задание, а потом по возвращении домой – адаптация к другим правилам вождения всегда проходила весьма непросто и болезненно. Арчу были известны случаи, когда агенты из-за этого попадали под колпак противоборствующих спецслужб, а некоторые даже преждевременно заканчивали свою карьеру за решеткой.

Впрочем, сейчас Арчу было не до экскурсов в историю МИ-6. А все потому, что он мимоходом бросил взгляд на открытую дверь "мерседеса". Внутри микроавтобуса находился еще один человек; но не он привлек пристальное внимание Беннета – внутренности "мерса" были начинены электронной аппаратурой специального назначения.

Арч похолодел. Ему ли не знать, что представлял собой такой микроавтобус?! В лондонском гараже МИ-6 подобных передвижных станций электронного слежения было около дюжины; МИ-5 имела их гораздо больше. Обычно они использовались как база на колесах оперативного штаба крупных операций контрразведки (или – при острой необходимости – разведки) в завершающей стадии, когда задействованы большие силы наружки.

Машинально зафиксировав в уме номер микроавтобуса, Беннет быстро пошел по Бейкер-стрит. "Мерседес" ехал за ним, хотя и держался в отдалении. Арч знал почему: микроавтобус был оборудован мощной электронной стереотрубой, и все малейшие нюансы в поведении объекта – в данном случае Беннета – были видны на экране монитора, с которого велась оперативная запись на видео. Но как ни изощрялся Арч, топтунов он не замечал, хотя был уверен на все сто процентов, что они где-то поблизости и идут по следу Беннета, как хорошо обученные матерые ищейки. И это неприятное обстоятельство могло обозначать только одно – его след взяли настоящие профессионалы.

Но кто-кто, а Беннет знал, что наружка МИ-5 от него отстала – босс Арча, лжеростовщик, несмотря на достаточно скромную должность в иерархии внешней разведки Великобритании, имел весьма солидные связи в истеблишменте, а потому Беннет был уверен, что контрразведчики не рискнут нарушить джентльменское соглашение соблюдать нейтралитет в операции "Троянский конь". МИ-5, конечно, вправе вести собственное расследование, но не в ущерб коллегам из конторы Арча.

Беннет даже вспотел от охватившего его напряжения. Когда работаешь за рубежом, то ты готов к любым неожиданностям и организм функционирует в экстремальном режиме без дополнительных усилий; просто это его нормальное состояние, и как долго оно может длиться без ущерба для здоровья и работоспособности, всецело зависит от подготовки агента. Но дома, когда ты по вполне понятным причинам расслаблен и задействуешь энергоресурсы организма не больше чем наполовину, любая пиковая ситуация чревата элементарным срывом.

Немедленно в укрытие! Но куда? Срочно брать такси и ехать в свой временный офис, открытый на время проведения операции по объекту "Цирцея", он не имел права. И скорее всего, его придется прикрыть – никто не мог дать гарантий, что "мерседес" упал ему на "хвост" сегодня. Оставалось последнее – вызвать подкрепление. Случись подобная ситуация за рубежом, Арч пошел бы в отрыв немедленно, хотя шанс не попасть в руки контрразведке противника или просто не сыграть в ящик был мизерный. Но дома элементарная профессиональная этика не позволяла удариться в бега, лишь бы сбросить "хвост".

Арч посмотрел на наручные часы и удовлетворенно ухмыльнулся, хотя улыбка вышла больше похожей на волчий оскал. Он прибавил ходу: стрелки показывали десять минут одиннадцатого, а это значило, что музей Шерлока Холмса в доме 221б уже открыт. Беннет был уверен, что наружка неизвестного противника сразу за ним в музей не последует, так как с утра в мифическом жилище прославленного сыщика обычно посетителей было немного, а значит, риск "засветиться" перед объектом возрастал.

Заплатив пять фунтов за вход, Арч с умным видом прошествовал внутрь святыни почитателей изобретателя дедуктивного метода, выдуманного Артуром Конан Дойлом. На удивление, в музее было довольно людно. Не обращая внимания на посетителей – Беннет сразу определил, что это славяне, видимо поляки, – он забился в темный угол и достал свой мобильный телефон.

Ему ответили только после десятого звонка – как и полагалось по условиям конспирации. Мелодичный женский голос, увы, оказавшийся автоответчиком, объяснил ему, что это номер такойто и принадлежит Обществу спасения на водах… после сигнала говорите… спасибо…

– Хэлло, Джонни! Не спишь? – Едва дождавшись пока прозвучит сигнал, Арч быстро забубнил в микрофон, прикрываясь ладонью.

– Шеф? – В трубке что-то щелкнуло, и хрипловатый мужской голос стал ближе и отчетливей. – Шеф, это вы?

– Да. Парни на месте?

– В полной боевой готовности.

– За мною "хвост". Пришли фургон и две легковушки.

– Понял. Семь человек хватит?

– Вполне. Вооружение и боекомплект по форме один.

– Контакт?..

– По возможности ограниченный, лучше – визуальный.

– "Хвост" рубить?

– Только по моему сигналу.

– Где вы сейчас?

Беннет назвал адрес музея.

– О'кей. Будем через двенадцать-пятнадцать минут…

И все-таки они рискнули зайти в музей. Едва Арч спрятал мобильник в карман и присоединился к общей массе экскурсантов, как тут же почувствовал на себе чей-то взгляд.

Когда он только начинал свою карьеру в разведке, к нему приставили опытного наставника, которого все звали Старина Док. О нем, как и о других ветеранах спецслужб, натаскивающих молодняк, было мало что известно. Гораздо позже, когда Беннет получил доступ к архивам, он узнал, что Старина Док стоял у истоков САС,[28] принимал участие в операциях в Омане в 1970-м и 1975 годах, действовал в составе коммандос в североирландской провинции Южный Армаг, где в течение нескольких месяцев САС ликвидировала большое количество явок, почтовых ящиков, складов с оружием и мастерских фальшивомонетчиков, и в особенности отличился в 1980 году при штурме здания иранского посольства на Принс-Гейт, 16, захваченного террористами из Революционно-демократического фронта освобождения Арабистана.

Самым неприятным и нелюбимым предметом у Арча были практические занятия по наружному наблюдению. Он буквально сатанел, часами слоняясь по городу за объектом, который в конце концов оказывался не русским шпионом, а вполне добропорядочным коммивояжером, предлагавшим свои товары домохозяйкам. Но еще хуже было, когда Беннет сам становился дичью. На первых порах он замечал топтунов только тогда, когда становилось уже поздно. От таких проколов Арч просто сходил с ума.

И тогда Старина Док повел его в Грин-парк, где фланировали очень симпатичные леди, выбрал одну из них, самую красивую – на нее пялились все половозрелые особи в брюках – и сказал: "Она отлично знает, что на нее смотрят самцы всех возрастов; да что смотрят – пожирают глазами. И тем не менее – проследи, сам убедишься – она не нервничает, не оборачивается, не смущается, потому что для нее это обыденная ситуация. А теперь представь, что эта хорошенькая леди – твой объект. И ты ни в коем случае не должен ее упустить. Сосредоточься на этой мысли и пройди за нею хотя бы сто ярдов. Надеюсь, тогда ты кое-что поймешь".

Неприступная леди сломалась так быстро, что Арч не поверил своим глазам. Он не прошел и половины указанного Стариной Доком расстояния, как девушка сначала ускорила шаг, а затем резко обернулась. Встретившись взглядом с Беннетом, не спускавшим с нее глаз, она вдруг побледнела и пошла еще быстрее. А когда точно уверилась, что незнакомец ее преследует, едва не бегом выскочила на Пикадилли и поторопилась взять такси. Арчу очень хотелось догнать ее и извиниться за свой дурацкий эксперимент, но побоялся, что юная леди с перепугу устроит переполох с криками и истерикой.

"Недобрый взгляд человек ощущает кожей, – поучал его Старина Док. – Когда за кем-нибудь следишь, ни в коем случае не смотри в упор – только вскользь; при этом думай не о порученном тебе деле, а о чем-нибудь отвлеченном: например, о том, как вечером пойдешь в паб и надерешься до чертиков. Лови свой кайф и не нарушай чужой – чтобы не "засветиться". Если сам оказался в роли объекта для наружки противника, во-первых, полностью расслабься, а вовторых, представь себя сверхчувствительным микрофоном, настроенным на улавливание только подозрительных звуков. И при этом, естественно, не нужно забывать о контрманеврах на предмет визуального обнаружения "хвоста". Сможешь стать одним большим обнаженным нервом – будешь работать нелегалом; нет – тогда тебе прямая дорога в контрразведку, где заплесневение ценится так же высоко, как на самом дорогом сыре…"

Он вычислил топтунов за минуту. И от того, что Арч увидел, у него едва глаза не вылезли на лоб: за ним шли двое лилипутов – юноша и девушка, замаскированные под детей! Школьные костюмчики, никакого грима, безмятежные улыбки, скромные прически, румяные личики и холодные глаза людей, наивная пора которых была в лучшем случае расстреляна в тире какойнибудь спецучебки, в худшем – взорвалась от самодельной бомбы, оставленной ими в автобусе или метро.

Беннет так и не смог определить их национальную принадлежность – большинство лилипутов на одно лицо. Но он уже точно знал – против него работает очень даже неглупый и хорошо оснащенный противник. И опять вопрос "кто?" предстал перед ним во всей своей неприглядной наготе.

Однако думать и гадать было недосуг. Арч потихоньку протиснулся к выходу и оказался на залитой солнцем Бейкер-стрит. Одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы определить – оперативная группа захвата уже прибыла. Его помощник, огненно-рыжий Джон Макнэлли, сидел за рулем "ауди" цвета "металлик", небрежно обнимая за плечи девушку с короткой темно-каштановой стрижкой. Она тоже была агентом МИ-6, и звали ее Эйприл.[29] Просто Эйприл – и точка. Только кличка – ни имени, ни фамилии, ни родственников, ни друзей. Несмотря на ангельское личико и мягкие, обходительные манеры, Эйприл в деле была страшнее разъяренной кобры.

"Мерседес" стоял поодаль. Впрочем, ему и не нужно было мозолить глаза Арчу: чего-чего, а оптических и иных приспособлений микроавтобусу хватало, даже с избытком.

Беннет полюбовался пронзительно-голубым небом с белоснежными барашками облаков, затем неторопливо подошел к газетному киоску, постоял там, рассматривая обложки журналов, – это чтобы дать время обеим командам приготовиться без спешки к наблюдению и контрнаблюдению – и решительно направился в сторону Нью-Кевендиш-стрит.

Арч Беннет, агент МИ-6, начал свою игру.

Киллер

Пробуждение было долгим и болезненным. Меня окружали неясные, расплывчатые фигуры, которые то приближались, то исчезали, открывая голубую пустоту, обрамленную туманной дымкой и наполненную голосами. Они звучали со всех сторон, разной тональности и громкости, издалека и совсем близко, угрожающе-резко и монотонно, будто кто-то читал Псалтырь.

Я попытался сфокусировать взгляд, но у меня ничего не вышло. Тогда я мысленно очертил крохотное голубое пятнышко прямо перед глазами и представил, что протираю его мягкой ветошью. Постепенно прозрачный круг расширился, туман рассеялся, и я понял, что лежу на земле, надо мною натянут небесный шатер, а вокруг снуют, громко разговаривая, незнакомые вооруженные люди.

Собравшись с силами, я сел. И обнаружил, что скован по рукам и ногам. Самое странное, я даже не удивился. Мне за свою жизнь столько раз приходилось попадать в подобные ситуации, что их всегда неприятная новизна только слегка щекотала нервы.

Я сидел и смотрел. На меня никто не обращал ни малейшего внимания, будто я стал человекомневидимкой. Одетые в полевую камуфлированную форму коммандос деловито таскали какие-то ящики, тюки, собирали разбросанное там и сям оружие. Неподалеку от меня лежал старший из блондинов, а над ним стоял, будто в глубоком раздумье, герр Ланге. И тот и другой получили ранения: у первого были перебиты ноги, а немец, зажав ладонью левый бицепс, безуспешно пытался остановить кровотечение.

– Мигель! – раздался знакомый голос, и ко мне подошел Кестлер. – Как ты себя чувствуешь?

Прежде чем ответить, я некоторое время внимательно изучал его физиономию. Она прямо-таки излучала добродушие и участие.

– Зачем? – спросил я, проигнорировав его вопрос.

Он меня понял.

– Узнаешь. – Педро дружески подмигнул. – Я человек подневольный, мне так приказали.

– Кто?

– А я и сам не знаю. Хочешь – верь, хочешь – нет. Приказали – и точка. Они хотят с тобой побеседовать.

– Зачем тогда было меня усыплять? Между прочим, это чертовски неприятно и больно. Сказал бы по-человечески – и все дела. Куда бы я делся?

– Э-э, Мигель, прости, но у меня был приказ тебя обездвижить и надеть браслеты. Это было подчеркнуто несколько раз. Похоже, ты очень опасный человек, Мигель. Впрочем, о чем это я, ведь мне пришлось видеть тебя в деле. Так что извини.

– А ты хорошо сыграл свою роль.

– Почему сыграл? – удивился Кестлер. – Я дипломированный повар. Когда завязал с "дикими гусями", чем-то нужно было заниматься. Сбережения у меня, конечно, есть, но весьма скромные. Так что пришлось хорошо призадуматься, как зарабатывать на хлеб насущный.

– И сколько ты на мне заработал?

– Обижаешь… – огорчился Педро. – В экспедиции профессора у меня была совершенно другая задача. Это потом, гораздо позже, когда мой босс через свои каналы познакомился с досье на каждого из нашей команды гробокопателей, мне приказали не спускать с тебя глаз.

– Значит, суперсовременная аппаратура космической связи принадлежит тебе, а не охранникамкариокам?

– Ясное дело, – ухмыльнулся Кестлер. – У них был ящик поплоше. Устаревшая модель.

– Вертолеты вызвал ты?

– Конечно. Как только лесные бродяги нашли шкатулку, так я и…

Он вдруг запнулся, будто прикусил язык. И побагровел от досады. Я понял – Педро проговорился. Что это, интересно, за шкатулка, ради которой в сельву брошены такие силы и средства? Я не стал акцентировать внимание на его промахе, лишь спросил:

– Долго еще мне здесь валяться в этом железе? – Я звякнул цепочкой, соединяющей браслеты рук и ног, – она позволяла только медленно ходить, притом согнувшись, утиной походкой, переваливаясь с боку на бок.

– Должны позвать… – Кестлер, вытянув шею, пытался заглянуть за сваленное в кучу барахло.

Там виднелась просторная армейская палатка. Видимо, ее поставили прилетевшие на вертолетах коммандос. Винтокрылые машины приземлились на противоположной стороне реки, где была обширная песчаная коса, единственное свободное от деревьев место поблизости.

– Педро! Эгей, Педро-о! – Я увидел, как возле палатки кто-то замахал руками. – Давай веди!

– Зовут, – обрадовался Кестлер. – Вставай, Мигель. Давай я помогу.

– Как-нибудь сам… – Я поднялся на ноги с такой легкостью и стремительностью, несмотря на оковы, что Педро невольно отшатнулся.

Да, тертый калач, этот бывший "дикий гусь". Осторожен и хитер, как змей.

– Ты того… – Педро замялся.

– Без глупостей?

– Ну…

– Не переживай. Та дурь, что ты мне под лопатку пульнул, конечно, отшибла мозги, но не совсем. Даже интересно, кто это мне назначил такую козырную встречу в сельве?

Что-то в моем тоне Кестлеру не понравилось, но он промолчал, только подозрительно зыркнул и сразу же спрятал глаза. Ты верно понял, Педро. Я не из тех, кого можно безнаказанно посадить на цепь, как пса…

У палатки стояла охрана, два здоровенных лба.

– Обожди… – бросил мне Кестлер и нырнул внутрь палатки.

Коммандос смотрели на меня пугающе холодно и безразлично. Прикажи им босс, они зарезали бы меня не моргнув глазом, как петуха, предназначенного в суп.

– Входи, – позвал через минуту-другую Педро, выглянув наружу.

Я молча последовал за ним.

В палатке было достаточно просторно, несмотря на то, что она была разделена на две части плотной занавеской. В своего рода передней стоял армейский складной стол, на котором солидно посверкивали разноцветные сигнальные светодиоды какой-то сложной аппаратуры – нечто похожее на гибрид телефона, факса, компьютера и еще черт знает чего. На экране монитора медленно проплывала панорама реки с птичьего полета. По тому, как в кадр попало и поселение, где мы находились, я понял, что один из вертолетов барражирует с телекамерой на борту, выполняя охранные функции. Солидно поставлено дело у этих ребят.

– Мигель Каррерас? – то ли спросил, то ли ответил утвердительно самому себе сидевший на походном стуле-вертушке крепкий, но уже несколько располневший человек в той же форме, что и остальные коммандос.

Он был гринго, белым, хотя загар и мозолистые руки, привыкшие к оружию и рукопашным схваткам, подсказывали, что этот человек – похоже, начальник коммандос – в кабинетах не сиживал.

Я молча кивнул, не утруждая себя лишними словами.

– Садитесь, – любезно предложил человек, указав на ящики армейского типа, сложенные друг на друга и выполняющие роль стула; он говорил на испанском.

Я повиновался. Усаживаясь, я заметил властный жест, которым начальник коммандос выдворил Кестлера из палатки. Сумрачный Педро сделал уставной поворот и испарился.

– Вы удивлены? – спросил он с каким-то странным подтекстом.

– Извините, с кем имею честь? – ответил я вопросом на вопрос.

– Зовите меня сеньор Валдес.

– А чему я должен удивиться? Той бойне, что вы здесь устроили?

– Не преувеличивайте… – Валдес досадливо поморщился. – Это не бойня, а обычная санитарная операция. По этим мерзавцам давно пуля плакала.

– Как я понял, себя и своих людей вы считаете командой вольного стрелка Робин Гуда, защитника бедных и обездоленных?

– Сеньор Каррерас, не нужно ерничать. Вы тоже, кстати, принадлежите к нашей команде.

– Что-то не врубаюсь… – Я одновременно удивился и обеспокоился.

До сих пор я относился и к предательству Кестлера, и к своему пленению достаточно индифферентно. Но намек Валдеса на "команду" заставил меня непроизвольно вздрогнуть и погрузиться в мрачные раздумья. Неужто передо мной снова замаячила тень Синдиката?

– Вам сейчас все объяснят. – Мой собеседник поднялся и вышел из палатки.

Я остался один и в полном недоумении. Кто и что объяснит? Впрочем, загадка поведения Валдеса для меня не была неразрешимой. Я знал, что в палатке, за занавеской, находится еще кто-то, возможно, двое. Несмотря на то, что они сидели тихо, как мыши в подполе, я их кожей ощущал. Теперь, в отличие от совсем недавнего прошлого, все мои чувства работали с полной отдачей.

Боковым зрением я увидел, как занавеска шевельнулась, словно кто-то все время подсматривал и теперь не решался войти на мою половину. Я сделал вид, что ничего не заметил – сидел, смотрел прямо перед собой с окаменевшим лицом.

Занавеска еще раз шевельнулась, и в образовавшуюся щель проскользнул человек. Неслышно ступая, он начал подкрадываться ко мне, будто намеревался напасть. Несмотря на специальную маскировочную раскраску на лице, которая была у всех коммандос, за исключением их начальника, мне показалось, что этого человека я где-то встречал. Включив свою память на полную мощность, я молниеносно прокрутил "ролик" с записью последних десяти лет жизни. И только огромным усилием воли мне удалось сохранить внешнюю невозмутимость – черт возьми! Неужели?! Невероятно…

– Я ведь могу испугаться, Эрнесто… – насмешливо сказал я и повернул голову, чтобы посмотреть в его сторону.

– Дьябло! – вскричал человек и тут же раскатисто расхохотался. – Мигель, ах, Мигель, ты попрежнему в хорошей форме. Как я рад нашей встрече!

– Чего нельзя сказать обо мне.

– Ты имеешь в виду браслеты? Момент… – Эрнесто взял со стола ключи и освободил меня от железа.

Да, это был мой старый напарник Эрнесто, с кем я работал на Синдикат. Он немного пополнел (будь Эрнесто женщиной, я бы сказал – расцвел), черты его лица стали жестче, а живые быстрые глаза затянуло начальственной поволокой – туманной смесью холодного цинизма, апломба и недоверчивости. Даже его радость от нашей встречи показалась мне наигранной, фальшивой. Что с тобой сделали, парень? Я помнил тебя другим…

– Есть хочешь? – предупредительно спросил Эрнесто.

– И попить чего-нибудь.

– А как насчет спиртного? По-прежнему отказываешься?

– Будем считать, что свои идеалы я уже посеял.

– Ну? – удивился Эрнесто, и опять сфальшивил – если Синдикат снова имеет на меня виды, то уж мою подноготную, перед тем как включить в списочный состав действующих ликвидаторов, его спецы должны были изучить самым тщательным образом; а последний год я себе в спиртном не отказывал, хотя и не злоупотреблял. – У меня есть текила. Подойдет?

– Мне все равно…

Эрнесто позвал одного из коммандос, распорядился насчет обеда, и вскоре мы сидели за столом друг напротив друга и насыщались – приличной едой консервы и концентраты назвать было трудно, а потому наше действо больше напоминало поспешную заправку топливных баков машин, нежели обстоятельное человеческое застолье.

– Что все это значит? – быстро проглотив свой паек, спросил я у Эрнесто.

– А ты не догадался? – В голосе моего бывшего напарника звучал сарказм.

– Синдикат?

– Конечно.

– Разве нельзя было объяснить мне ситуацию без всех этих эффектных трюков со стрельбой и "вертушками"?

– Ты решил, что операция затеяна из-за тебя? – Эрнесто рассмеялся. – Раньше ты не страдал повышенным самомнением…

То было раньше, подумал я. Интересно, как повел бы себя Эрнесто, узнай он, что я мог бы прямо сейчас распотрошить всех этих накачанных и уверенных в полной безнаказанности коммандос, как мальчиков?

– Мы вышли на тебя случайно…

– Да, мне не повезло… – буркнул я себе под нос.

– Что?

– Продолжай. Это я так…

– А-а… Все началось со взбучки, устроенной тобой в Сан-Паулу банде Красавчика Франшику. Это чрезвычайно опасная компания. Наши люди очень удивились, когда до них дошла весточка о твоих подвигах. Босс приказал разыскать тебя. Тогда мы еще не знали, что это ты, Мигель. Просто человек, способный в одиночку отметелить толпу отморозков, которым кого-нибудь зарезать, что нормальному индивидууму справить нужду, – ценный кадр для Синдиката. Когда составили твой словесный портрет и ввели в компьютерную базу данных, то выяснилось, что мы наткнулись не просто на самородок, а на целый клад. – Эрнесто осклабился.

– Такая оценка моих скромных возможностей мне льстит.

– Ладно, не прикидывайся. Я тебя видел в деле, и не раз. Так что давай не будем… После того как мы выяснили твою личность, дальнейшее оказалось делом техники. К сожалению, перехватить тебя в Сан-Паулу не успели, но ты, на нашу удачу, поступил на службу к профессору Штольцу. Его экспедиция и являлась главным объектом операции, которую руководство поручило мне, – не без гордости сказал, напыжившись, Эрнесто.

– Растешь…

– Не без того…

– И что вам задолжал профессор Штольц?

– Ничего. В этом деле он выступает в роли болванчика. Ланге – вот кто нам был нужен. Вернее, не он, а то, что этот проходимец искал. Для оперативного обеспечения свежей информацией с места событий мы внедрили в экспедицию Педро.

– Может, ты мне объяснишь, что лежит в шкатулке?

– Откуда?! – Эрнесто от удивления на мгновение потерял дар речи. – Как ты узнал о шкатулке?!

– Что в ней, Эрнесто? – повторил я свой вопрос жестко и требовательно.

– Я не могу тебе этого сказать. Не имею права. – Лицо Эрнесто стало хмурым и отчужденным.

– Почему не можешь? – вдруг раздался чей-то голос, и к нам наконец присоединился еще один человек – тот, что до сих пор безмолвно отсиживался за занавеской.

Только готовность к любым неожиданностям удержала меня от потери самообладания. Появился страшный горбун с грубыми, безобразными шрамами на уродливом лице. Это был вылитый Квазимодо; он даже хромал, приволакивая левую ногу. Но в его черных глубоких глазах таился незаурядный ум – жестокий, проницательный и беспощадный.

– Марио?! – все-таки воскликнул я чуть громче положенного.

– Он самый, – дружелюбно улыбнулся вошедший; при этом шрамы на его лице задвигались и образовали дьявольский оскал; подобную гримасу мне доводилось видеть только в музее на ритуальных масках ацтеков. – Здравствуй, Мигель. – Он протянул мне руку.

– Здравствуй, Марио. – Я с силой пожал его стальные пальцы.

В свое время, когда я менял внешность после того, как Синдикат вытащил меня из спецучебки ГРУ, где я отрабатывал свою высшую меру в качестве "куклы", Марио исполнял роль слуги. Это было в Аргентине, в закрытом пансионате, обслуживающем мафиозные структуры. В конце концов между нами наладился контакт, который с известной натяжкой можно было назвать приятельскими отношениями.

– Ты носишь мой талисман? – то ли удивился, то ли с удовлетворением констатировал Марио, быстро прикоснувшись к кожаному шнурку на моей шее.

– Я его не снимаю, – решил я ему польстить. – Он приносит мне удачу.

Если честно, я был недалек от истины. Кусок кожи с прикрепленным к нему прозрачным красным камешком, клыком какого-то зверя и птичьим перышком и впрямь однажды спас мне жизнь. После этого случая я по мере возможности с талисманом не расставался. Я уже знал, что он является знаком очень влиятельного и могущественного в Южной Америке объединения – Братства Божественного Красного Ягуара.

Еще раз скорчив улыбку-гримасу, Марио кивнул и поставил на стол шкатулку.

– Открой, – сказал он недоумевающему Эрнесто.

В металлической шкатулке, на крышке которой был нарисован черной краской имперский немецкий орел, держащий в когтях свастику, находились тонкие прямоугольные пластинки из нержавеющей стали, поставленные как карточки в библиотечном каталоге.

– Что это? – Я недоумевал – из-за этих железок заварилась такая каша?!

Марио достал пластину и дал ее мне. На одной из сторон полированного нержавеющего прямоугольника были выгравированы цифры и буквы латинского алфавита.

– Ну и?.. – Я озадаченно посмотрел на очень серьезного Марио.

– Может, не нужно ему рассказывать? А, Марио? – робко вмешался Эрнесто.

Похоже, главную скрипку в операции играл горбун. А Эрнесто, как обычно, слегка преувеличивал свою значимость.

– Он один из нас, – отрезал Марио. – И достоин доверия больше, чем некоторые…

Эрнесто стушевался. И виновато опустил голову. Наверное, горбун намекал на его ахиллесову пяту – страсть к спиртному, нередко уводившую Эрнесто в дебри запоя. Особенно в то время, когда он сидел без работы.

– Здесь выгравированы тайные номера счетов в швейцарских и других европейских и южноамериканских банках. Их открыли под конец Второй мировой войны высокопоставленные фашистские функционеры.

– Золото нацистской партии?

– Часть его. Нам еще предстоит разобраться сколько. Этот мини-сейф, – Марио показал на шкатулку, – хранил отец Ланге. Пока не преставился.

– И сын старого наци решил поправить свое финансовое положение?

– Да. К нам на крючок он попал случайно, хотя мы и знали о существовании этого городишки. Правда, нам не было известно его местонахождение. Сельва цепко удерживает свои тайны.

– Но кроме Синдиката, за этой шкатулкой охотились и блондины. Кто они?

– Конкуренты. – Глаза Марио рассыпали черные колючие искры. – Наследники старого Ланге. Это их организация финансировала Штольца… старого болвана Штольца, которому посулили сокровища инков или кого там еще. Плюс шиллу. Они знали, что Ланге такую возможность не упустит. И пошли по следу.

– А как они определили момент, когда нужно вмешаться?

– Предельно просто, – улыбнулся Марио. – Франц…

– Что-о?!

– Да, да, Мигель. Именно Франц подбил дядюшку на организацию экспедиции, это он допустил утечку информации о предстоящем путешествии в Южную Америку для господина Ланге, после чего тот упросил профессора взять его с собой и обратился к своим друзьям за финансовой помощью. И получил ее… от шефов небезызвестных тебе блондинов, так как друзья Ланге давно ходят в членах этой нацистской группировки, ставящей перед собой далеко идущие цели.

– У Синдиката с ними какие-то проблемы?

– В глобальном плане – нет. Но в частных случаях – в таком, например, как этот, с тайными счетами, – мы противники. Хотя иметь дело с организацией наци – себе дороже.

– Она так сильна?

– Если их шефы узнают, кто стоит за операцией по изъятию этой шкатулки, – Марио положил пластину на место и захлопнул крышку, – то Синдикату придется туго.

– Значит, будете производить "зачистку"?

– Тебя это смущает? Или жалко кого?

– Я просто спросил.

– Тогда я тебе просто и отвечу – обязательно будем. А ты как бы поступил в подобной ситуации?

– На людей блондина мне плевать. На Ланге – тоже. Но профессор… и Гретхен…

– Франц не в счет? – насмешливо поинтересовался Марио.

– Доносчику и предателю – первый кнут. Этот юный мерзавец не только обманул, но и подставил под удар своих родных. И вовсе не из-за дурной головы. Судя по тому, что мне теперь известно, он из идейных.

– Ладно, мы еще вернемся к этому вопросу… – Марио коротко взглянул на Эрнесто, и тот, дружелюбно похлопав меня по плечу, ретировался из палатки. – Мы искали тебя не для того, чтобы вспоминать твои былые подвиги или просто пообщаться.

– Я это давно понял.

– Не слышу энтузиазма в голосе.

– На кой ляд меня сначала усыпили, а затем заковали? Нельзя было объяснить ситуацию?

– Да, нельзя, – отрезал горбун. – Нам трудно было спрогнозировать твое поведение. Мы так давно не виделись… А сорвать операцию, утвержденную советом боссов… Мигель, это невозможно.

– Понимаю.

– А теперь давай побеседуем.

Я обречено кивнул.

Волкодав

Кей явилась как звезда на вечернем небосклоне: поднял раз голову вверх – ничего, поднял второй – вот она, нарисовалась…

Впрочем, все по порядку.

Спустя два дня после гибели Гюрзы я сидел в ресторане гостиницы и, погрузившись в невеселые размышления, меланхолично жевал булочку, намазанную сливовым джемом. Было время завтрака, и отдыхающие, несколько вяловатые после ночных увеселений, слонялись вокруг моего столика как сонные мухи – тихо жужжа и бестолково тыкаясь туда-сюда в поисках свободных мест, совершенно игнорируя слабые попытки метрдотеля навести хоть какой-то порядок в этом броуновском движении невыспавшихся как следует и не опохмелившихся молекул в человеческом обличье.

Посмотрев осуждающим взглядом на страдальцев – увы, в сложившейся ситуации мне нельзя было себе позволить ни капли спиртного, – я опустил глаза и отхлебнул крепкий ароматный кофе по-турецки; на греческой половине острова его называли "кофе по-кипрски". А когда поднял голову, напротив меня угнездилась совершенно очаровательная блондинка с невинным детским личиком и широко распахнутыми голубыми глазищами.

– Хэлло! – Она показала великолепные жемчужные зубки. – Вы разрешите к вам присоединиться, мистер?..

– Майкл. Для вас – Майкл. – Мое мужское начало взбрыкнуло, и понесло – как всегда, по кочкам. – Буду рад.

– Как здесь мило. – Она непринужденно осмотрелась. – Кстати, если вам интересно, меня зовут Кей.

– О-о… У-у… – только и смог я промычать в ответ, ругая себя последними словами за временный столбняк, приключившийся так некстати.

В отличие от своей постоянной готовности к схватке со всяким противником в любое время дня и ночи, к пику боевой формы для постельных баталий я обычно подходил ближе к вечеру. И потому оказался просто не готовым продемонстрировать этой обалденной телке свое незаурядное мастерство кобеляжа. Я лишь строил всяческие гримасы, услужливо пододвигал розетку с джемом и маслом… и пытался поддержать светский разговор, от которого меня пот прошиб; уж лучше бы отработать на татами пять спаррингов подряд, чем изображать из себя джентльмена, да еще в такой неурочный час.

– Нам по дороге, – уверенно заявила Кей, когда я назвал ей этаж отеля и свой номер.

Она ела быстро, как птичка, и аккуратно. Поэтому ждать ее мне не пришлось.

Мы поднялись наверх и пошли по коридору. Кей о чем-то щебетала, а я лихорадочно соображал – не пригласить ли ее в свои апартаменты? Вдруг мой донжуанский порыв окажется преждевременным? А мне очень бы не хотелось упустить такой блестящий шанс исцелить свою израненную неопределенностью и томительным ожиданием неизвестно чего душу. Время, как говорят мудрые, большой лекарь; но если при этом еще завести и прелестную сиделку, у которой все на месте, то эффект лечения усилится многократно.

Кей разом прекратила мои терзания. Когда мы подошли к двери моего номера, она просто и ясно, но напористо спросила:

– Вы меня пригласите?..

Ошарашенный таким поворотом, я только кивнул в ответ и глупо улыбнулся.

– Мило… – Кей прошлась по номеру как кошка – грациозно, неслышно и что-то мурлыча под нос. – Очень впечатляет…

– Что-нибудь выпьем? – Я открыл бар – по моему распоряжению его заполнили в первый же день моего пребывания в "Святом Рафаэле".

– Не рановато ли… мистер Робинсон?

Моб твою ять! Она знает мою фамилию?! Откуда? Стоп-стоп… Приклеив на лицо улыбку, я медленно обернулся и посмотрел на клевую милашку Кей. Она стояла в трех метрах от меня и небрежно вертела в руках фирменную авторучку "Паркер".

Я обмер. Мне ли не знать, что собой представляет эта изящная вещица… Если я с перепугу не ошибся, то Кей держала бесшумное и суперсмертоносное оружие; им оснащались агенты многих стран. Внутри темно-зеленого перламутрового корпуса могли быть металлические иглы с ядом, капсулы из пластика с начинкой, бесследно и быстро растворяющиеся в теле жертвы, миниконтейнеры со сжатым газом, убивающим все живое за пять-семь секунд в комнате площадью пятнадцать квадратных метров, и наконец, новейшая разработка, детище уже двадцать первого века – лазерный светоизлучатель, ослепляющий противника на некоторое время. Мамочки… Ну и влип.

– Мне кажется, в самый раз. – Сделав вид, что не обратил внимания ни на ее подозрительную информированность, ни на зловещий "паркер", я, все так же лучезарно скалясь, сделал осторожный шажок, чтобы приблизиться к ней на расстояние прыжка.

– Не нужно, мистер Робинсон, – мягко проворковала Кей, направив авторучку точно мне в грудь. – Вы проиграли.

– О чем это вы? – Я изобразил недоумение, но остановился, чтобы не искушать судьбу.

– Все о том же. Не делайте резких движений и необдуманных поступков.

Я лихорадочно соображал. Если бы она хотела отправить меня вперед ногами, то чего проще: я сам – идиот! – подставил ей спину для прицельного выстрела. Значит, предстоит базар-вокзал? Кто эта стерва с лицом фотомодели? На какую разведку работает? А что работает, сомнений у меня не было. Как ты дешево прокололся, Волкодав!

– Извините, Кей, но у меня и в мыслях нет… – Я все еще прикидывался лохом, играл в непонятку. – К тому же вы сами напросились зайти в мой номер.

– Это не номер, а какой-то проходной двор. – Она с иронией кивнула в сторону одного из кресел.

Я посмотрел туда, и будь сейчас менее напряженная обстановка, рассмеялся бы от души. В кресле преспокойно валялся прозрачный пластиковый пакет с крохотными дамскими трусиками, забытыми обиженной полячкой. Получив, что называется, от ворот поворот после событий в "пиратском бриге", она немного пофыркала, а затем срочно нашла себе достойную замену. Чтобы зря не пропадали папины денежки. А я эти двое суток пребывал в таком глубоком трансе, что и думать о плотских утехах не мог.

– Жене купил… – буркнул я и снова незаметно продвинулся вперед сантиметров на десять, переступая с пятки на носок.

– Да? – Кей откровенно издевалась. – Несчастная женщина.

– Почему несчастная? – Я просто жаждал продолжить полемику, пытаясь выиграть время и выбрать подходящий момент для атаки. – Я очень внимательный мужчина. Люблю делать подарки… и вообще…

– Хватит! – резко оборвала она мои попытки забить баки. – И запомни: сдвинешься еще на миллиметр – получишь привет из этой штучки. Надеюсь, ты знаешь, что это такое. – Она показала на "паркер".

Славно… Мы уже перешли на "ты"… Любовь с первого взгляда… Моб твою ять! Вот влип, хмырь болотный…

– Кей, я не понимаю… – Я сделал последнюю попытку притвориться обычным ловеласом, получившим облом.

– Помолчи! – В ее голосе слышалась досада. – И это двуногое прямоходящее существо считает себя сильной половиной человечества? Бедные женщины… – Не спуская с меня глаз, она засунула свободную руку в свою сумочку и достала паспорт. – Лови. – Точным и грациозным движением она швырнула мне тонкую книжечку. – И посмотри, что там написано.

Не спуская с нее глаз и сторожа каждое движение Кей, как змеелов выпады рептилии на охоте, я открыл паспорт и прочитал:

– Кей Робинсон…

Кей Робинсон?! Глазам не верю…

– Да, миссис Робинсон… твоя жена.

Жена!!! Слово-загадка из записки Гюрзы, которое я так и не разгадал. Что за дьявольщина?!

– Да-а, вот это фортель… – Уже не обращая внимания на смертоносную авторучку (кстати, внезапно объявившаяся "женушка" уже держала ее свободно, не направляя в мою сторону), я буквально рухнул на диван. – Не изволите ли объясниться… миссис Робинсон?

– Может, нальешь мне чего-нибудь, дорогой? – Она непринужденно уселась напротив.

– И какой любимый напиток у моей жены? – спросил я, постепенно закипая. – Надеюсь, не виски?

– Напрасно надеешься. Вот там, я вижу, стоит бутылка "Чивас ригал".

Я молча повиновался. В моей башке столько сейчас вертелось вопросов, что было благоразумней не трепать попусту языком, а спокойно взвесить ситуацию и разобраться с дорогой "женушкой" так, как и положено асу-ликвидатору. Мне очень не понравилось чересчур вольное обращение этой блондинистой кисы с канонами конспирации. Похоже, ее прислали мне в помощь. Мне – и бабу?! Интересно, у кого это из отдела планирования спецопераций крыша поехала? Неужто мой шеф, полковник Кончак, не знает, что я терпеть не могу работать в связке с женщиной? Как-то мне пришлось выполнять одно задание, в котором принимала участие и кокетливая особа с ангельским личиком. И с той поры я дал себе твердое слово больше не проводить таких опасных экспериментов над собственной драгоценной жизнью. Да, я согласился на верховенство Гюрзы в операции "Альянс". Но она была уникумом в нашей специальности. Ей многие мужики и в подметки не годились. Тут я свою гордость запихнул куда подальше. Однако миссис Кей Робинсон – не тот случай. Ее козырная манера вступать в контакт мне почему-то не импонировала.

– Ну? – спросил я, налив и себе порцию виски.

– Что – ну? – дерзко отфутболила она мой намек.

– Показала ксиву – и шабаш?

Я был серьезен, как никогда прежде; эта дурочка и не подозревала, что ее жизнь висит на волоске.

– Ладно… – Она вдруг подобралась, как пантера перед прыжком. – Слушай…

Кей отбарабанила пароль без запинки. Я отвечал ей и все не мог отделаться от мысли, что сплю и мой кошмар вот-вот развеется.

– Кто тебя порекомендовал? – спросил я, повинуясь спонтанному порыву.

Кей неожиданно побледнела.

– Гюрза… – чуть слышно прошептала она. – Ты… все видел?

– Да. А тебе откуда это известно? – Подозрения проснулись вновь.

– Я была там… И ничем не могла помочь.

– Ты их видела?! – Я подхватился, словно ошпаренный. – Видела?!

– Конечно… – Кей одним глотком допила свой стакан.

– Кто они, знаешь?

– Нет.

– Сколько их было?

– Мне кажется, трое.

– Кажется?

– За Гюрзой шли двое, а один делал вид, что просто прогуливается.

– Контроль… – пробормотал я весь во власти вновь проснувшейся злобы на убийц Гюрзы. – Профи… Там, похоже, были не трое, а целая свора.

Мне понравилась ее наблюдательность: чтобы вычислить контроль, нужно иметь наметанный глаз и большой опыт.

– Приметы… Дай мне их приметы.

Кей говорила долго и обстоятельно. Да, в ее прелестной головке была не только мякина…

– Хорошо… – Я поднялся и плеснул себе еще виски. – Поохотимся… – прошипел я сквозь зубы, обращаясь к неизвестному противнику. – Я вам устрою поистине королевскую охоту.

Кей смотрела на меня остановившимися глазами, не мигая и, как мне показалось, не дыша. Ее небесно-голубые глаза потемнели, как будто пошли мелкой рябью – словно тихие морские бухточки перед бурей.

Киллер

Я просто не узнавал горбуна. Когда я впервые встретил его, он работал… ну, не знаю кем: может, слугой, а возможно, охранником в специальном медицинском центре-пансионате, где мне сделали пластическую операцию. Я считал его несчастным, обездоленным уродом, у которого даже не нашлось денег на докторов, чтобы привести в порядок хотя бы свое лицо. Мое мнение о нем несколько поколебалось, когда я случайно узнал, что Марио принадлежал к Братству Божественного Красного Ягуара, могущественной мафиозно-кастовой организации, наводящей ужас не только на простых граждан, но и на, так сказать, "коллег" по криминальному бизнесу. Братство было настолько законспирировано, что скудная информация о нем больше походила на легенды южноамериканских аборигенов. Похоже, структура Братства строилась по принципу китайских триад, где все повязаны кровью и жизнь каждого всецело принадлежит организации. Насколько мне удалось выяснить, братчики были неуловимы, вездесущи и предельно жестоки. Братство не пыталось подмять под себя другие мафиозные образования Южной Америки, но свои интересы отстаивало с непревзойденным коварством и такими методами, что одно их упоминание заставляло бледнеть даже колумбийских наркобаронов, отнюдь не отличающихся чересчур большой впечатлительностью.

И вдруг Марио – один из функционеров Синдиката. Я не сомневался, что и среди организации киллеров есть люди Братства, но чтобы безобразный горбун, южноамериканский Квазимодо, мог принадлежать к иерархии Синдиката… нет, такое мне и в голову не могло прийти.

И тем не менее факт был, что называется, налицо: операцию с тайными счетами наци боссы Синдиката могли доверить только кому-то из своего круга. Близкого круга…

– Ты изменился. – Взгляд Марио доставал до мозга. – Вот только не пойму, в какую сторону.

– Все течет, все изменяется… – уклончиво ответил я, глядя прямо в глаза горбуна.

– Мы очень удивились, когда узнали, что ты служишь в охране экспедиции.

– Кто – мы?

– Верно. – Марио с удовлетворением кивнул. – Ты обязан был спросить. Синдикат.

– И что вас так удивило?

– Ты наш человек. Да, тебе пришлось работать с Крученым, курировавшим Восточную Европу, но тем не менее ты выполнял задания не отдельной личности, а Синдиката.

Марио произнес кличку моего бывшего хозяина (которого я благополучно переправил в иной мир) на испанский лад, и мне пришлось поднапрячься, чтобы сообразить, кого он имел в виду. Я и не подозревал, что Тимоха, бывший русский вор в законе, занимал такое высокое место в руководстве Синдиката.

– Кстати, его убили. – Черные глаза горбуна жалили словно шершни. – Интересно кто?

Я равнодушно пожал плечами. Равнодушно и спокойно – я был абсолютно уверен, что Эрнесто, помогавший мне ликвидировать Крученого и получивший за это большие деньги, на сей счет болтать не будет.

– Работали профессионалы, – после небольшой паузы продолжил Марио. – Никаких следов. И похоже, твои соотечественники.

– Издержки нашей проклятой профессии…

– Она не хуже и не лучше других. Только намного опасней. Но к нам не идут яйцеголовые и мягкотелые.

Я промолчал. И в самом начале своей "карьеры" я не относил себя к романтикам ножа и пистолета, а теперь и подавно. К сожалению, трудно свернуть с наезженной колеи…

– Так вот – мы были озадачены твоим появлением в Сан-Паулу.

– Почему?

– Просто ты надолго исчез с нашего горизонта.

– После того как Крученый не вышел на связь, мне ничего иного не оставалось, как забиться в тихий угол и ждать. Что я и делал.

– Резонно… – Марио был угрюм и сосредоточен. – Но может быть и иное толкование твоего поведения…

– Меня в чем-то подозревают?

– Возможно, тебе еще неизвестно, но в случае малейшего подозрения, подтвержденного даже не фактами, а намеками на факты, что кто-то из нас ведет двойную игру, так, как мы сейчас, с отступником не беседуют.

– Я польщен. – Меня постепенно начал забирать гнев.

Какого черта я здесь делаю?! Да плевать мне на Синдикат с его убийцаминевидимками и Марио, вместе взятыми! Худшее в моей жизни уже случилось – я потерял семью, единственное, что удерживало меня на этом свете. После камеры смертников, где я ждал исполнения приговора, произошла переоценка ценностей; жизнь для меня стала мало значить, и только вековой инстинкт самосохранения заставлял избегать смертельных опасностей. Но все, что я для этого делал, казалось мне не больше чем забавной игрой, в которой тренируются мозг и мышцы.

– Нет, ты все-таки изменился. Сильно изменился. – Горбун смотрел на меня с сомнением.

– Так же, как и ты. – Я ответил резко и вызывающе.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда я с тобой познакомился, мы были на равных: ты – слугой, я – изгоем. Мы оба страдали. Каждый по-своему, но – страдали. К сожалению, нам тогда не удалось изза языкового барьера сойтись поближе, но все равно мы почувствовали взаимное притяжение. По крайней мере, я – точно. Теперь мы стоим на разных концах лестницы. И я начинаю сомневаться: а тот ли ты человек, каким я тебя представлял?

– Отвечу честно – тогда я выполнял задание.

– Я тоже являлся частью твоего задания?

– Нет. Ты сказал верно – я почувствовал к тебе симпатию… и даже больше.

– Я могу быть откровенным?

– Иного от тебя я и не жду.

– Марио, я завязал с прежней жизнью. Я никогда не чувствовал удовлетворения от своей работы. Меня заставляли убивать, и до сих пор это делают, вольно или невольно. Иногда мне кажется, что, когда я родился, меня искупали не в кипяченой воде, а в крови. И, Марио, прошу тебя, не говори о полезности нашей профессии и том, как почетна и нужна работа мусорщика и ассенизатора человеческого сообщества.

– Да, ты меня сразил… – Горбун тяжело, с сочувствием вздохнул. – Но ты правильно подметил – сейчас мы находимся на разных концах лестницы. И суть даже не в том, кто наверху, а кто внизу. Уж если продолжать говорить образно, то я тоже нахожусь не на самом верху лестницы, а всего лишь где-то посередине. И в любой момент могу оказаться не то что наравне с тобой, но и гораздо ниже… ты понимаешь, о чем я. Знаешь, с кем-нибудь другим я не вел бы такой беседы. Но ты – иное дело. Ты гораздо умнее тех, с кем мне приходится работать. И должен, просто обязан меня понять: Синдикат такими ценными кадрами, как ты, не разбрасывается. У нас с тобой одна дорога – только вперед. Отступать мы можем лишь по приказу.

– Марио, я не хочу убивать! Не хочу!

– А я хочу? Никто не хочет. За исключением дегенератов с садистскими наклонностями. Но приходится. История человечества началась с убийства – Каин ухлопал Авеля.

– Какое мне дело до библейских сказок? Да и тебе тоже.

– Верно. Но мне есть дело до тебя.

– Надеешься заставить меня выполнять "заказы"?

– Не только надеюсь – я уверен, что так оно и будет.

– И на чем зиждется твоя уверенность? – Меня этот разговор уже начал забавлять. – Ты был прав – я очень изменился. И хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Я похож на трепача? Нет? То-то… Я знаю, о чем говорю. Мне не хочется тебе лгать, говорить, что, мол, выполнишь несколько заданий – а может, и одно – и тебя спишут в ветеранский резерв. С выходным пособием, а позже – и полным забвением. У нас так не бывает. Ты знал, под чем подписывался.

– Меня никто не спросил, хочу ли я подписаться.

– Тем более. Ты – должник Синдиката по гроб жизни.

– Марио, а как отреагируют твои боссы, когда узнают, что ты относишься к Братству Божественного Красного Ягуара?

– Мигель, зря ты зацепил эту тему… – Взгляд Марио был страшен. – Надеюсь, ты никому не рассказывал об этом?

– Я никогда не отвязываю язык.

– Знаю… – Лицо горбуна стало бледным, а шрамы налились кровью. – Поэтому сейчас находишься здесь, а не в сельве, где за сутки от тела остаются одни кости. Открою тебе тайну – приняв от меня талисман, ты стал кандидатом на вступление в Братство. Я увидел твою душу и понял – ты достоин стать одним из посвященных.

– Час от часу не легче… У меня только одна жизнь, Марио.

– Но в отличие от Синдиката, для которого жизнь его членов – всего лишь средство достижения цели, Братство заботится о посвященных до конца их дней. Мы избавляемся только от предателей, хотя на моей памяти подобных случаев было всего два. Однако и в таких, прямо скажу, нехарактерных ситуациях, Братство не посягает на жизнь отступников.

– Вы их отпускаете с миром. – Я не удержался от злой иронии.

– Они уходят сами. Живыми и невредимыми. И никто потом их не преследует.

– Мне в это не очень верится.

– Сам увидишь. – Марио хищно ухмыльнулся. – А что касается работы на Синдикат, то посвященным Братства не возбраняется заниматься любым видом деятельности.

– Я все-таки думаю, что ты – глаза и уши Братства в Синдикате.

– Возможно… – Марио по-дружески подмигнул. – Но пусть тебя эта проблема не волнует.

– Меня волнует другое.

– Что именно?

– Твое предложение опять стать киллером. Я…

– Стоп! Ни слова больше. Давай поговорим об этом позже.

– Когда?

– После экскурсии в сельву. Туда мы пойдем вдвоем. Об этом не говори никому.

– Я здесь никого не знаю, кроме Эрнесто и Кестлера.

– Особенно Кестлеру. Эрнесто неглупый парень, но – тюфяк. Его недавно повысили, однако я бы не сказал, что он зазнался. Ему доверять можно… правда, не в нашем случае. А вот Кестлер… Держись от него подальше, Мигель. Это человек с тысячью лиц. Его роль в Синдикате я еще не выяснил до конца, но думаю, что он работает во внутренней службе безопасности. И отнюдь не рядовым сотрудником. Именно Педро тебя и вычислил в Сан-Паулу.

– Сукин сын… – пробормотал я с ненавистью.

Мои подозрения насчет Кестлера начали оправдываться. Но он был артист… Я вспомнил, как Педро "проговорился" насчет шкатулки. А ведь он точно знал, что я видел, как ее нашли. Правда, не придал этому значения. Тогда зачем Кестлер акцентировал мое внимание на шкатулке? Может, поделиться своими мыслями с Марио? В свете того, что горбун поведал мне о Педро, я уже не сомневался, что тот ничего не делает просто так. Копает под Марио? Но зачем и как?

Запутавшись в домыслах, я в отчаянии плюнул на все эти тайны – пусть у каждого болит голова от своих проблем. Тем более, что сейчас у меня их было по самое некуда.

Марио будто подслушал мое сокровенное:

– Одну из "вертушек" я отправлю на базу. Кестлер и Эрнесто улетят. Мы с тобой останемся. У меня тут, кроме обещанной тебе экскурсии в сельву, есть еще кое-какие дела.

– "Зачистка"? – Мой голос неожиданно дрогнул.

– Да, – коротко ответил горбун.

– Как ты решил… с профессором?

– Тебе он так дорог?

– Он хороший человек. И влип в эту историю с экспедицией только из любви к науке.

– Хороший человек – не аргумент. Но проявлять чрезмерную жестокость в отношении Штольца я не намерен. Есть и другие способы заставить его держать язык за зубами.

– Спасибо, Марио. Но как я смогу убедиться, что ты выполнишь свое обещание?

– Ты мне не веришь?

– Кроме тебя, есть еще и другие…

– Ты лично проводишь Штольца в Сан-Паулу и посадишь на самолет. Убедил?

– Нет проблем.

– Но это будет только тогда, когда я найду с тобой общий язык. Сам понимаешь, мне нужны очень веские аргументы в случае чего…

Я понимал. Мое соглашение вернуться в лоно Синдиката в обмен на жизнь профессора. И волки сыты, и овцы целы. Все логично и вполне благопристойно.

Однако Марио не мог не учитывать вариант, что я в конце концов не соглашусь на возвращение в Синдикат. И даже могу сбежать, не убоявшись мести совета боссов. А ведь горбун не был наивным и легковерным человеком. Значит, он что-то приготовил, какой-то неприятный сюрприз, чтобы напрочь отбить у меня охоту нарушить обязательства. Но что это за сюрприз?

Марио смотрел на меня и загадочно улыбался. От его улыбки у меня мороз по коже пошел, хотя я и не отличался особой чувствительностью.

Что у тебя на уме, чертов горбун?!

Волкодав

Если семейная жизнь хотя бы чуть-чуть напоминает ту "идиллию", которую мне устроила Кей, то гад буду, если когда-нибудь женюсь.

– Милый, – пропела мне она в первый же вечер, – если ты попытаешься исполнить свои супружеские обязанности, то знай, что твое мужское достоинство я вырву с корнем.

– А как же конспирация? – ехидно поинтересовался я.

И, как оказалось, на свою голову.

– Особо любопытным мы скажем, что я лесбиянка, а ты гомосексуалист.

– Не хило… – пробормотал я, сраженный наповал ее непосредственностью. – Кто нам поверит?

– Глупенький, ты отстал от жизни. – Она смотрела на меня с жалостью, будто на недоразвитого. – На этом гнилом Западе и не такие чудеса бывают. Да объяви здесь во всеуслышание, что я садомазохистка, а ты скотоложец, никто и бровью не поведет. Все подумают, что у нас брак по расчету.

– Господи, верни меня в Россию…

– Лучше проси у него, чтобы он уберег тебя от СПИДа.

– Не учи ученого…

– Между прочим, по самым свежим научным данным, никакие резиновые изделия от последствий кобеляжа мужиков не спасают. Учти.

– Намек понял. – Я демонстративно устроился на диване. – Спокойной ночи… Склифосовский в юбке.

– Бай-бай… – Она показала мне свои великолепные зубки и повернулась ко мне спиной, начала разоблачаться, как опытная стриптизерша.

Перед тем как уснуть, я подумал, что мне не хотелось бы оказаться на месте какого-нибудь ловеласа, не обученного нашим диверсантским штучкам, которого угораздило приударить за Кей вопреки ее желанию…

Уладив небольшие формальности по официальному внедрению "жены" в свой номер, на следующее утро я повел ее завтракать в ресторан отеля.

Наверное, мы были неплохой парой. По крайней мере, не из последних. Нас провожали глазами, и не только старички.

– Дорогая, ты произвела фурор, – не преминул я уколоть свою напарницу. – Посмотри вон на тот столик. Там сидит старый пердун со вставной челюстью. Так он скоро слюной изойдет, глядя на тебя.

– По-моему, у него другая сексуальная ориентация, – отпарировала Кей, для вида мило улыбаясь и преданно заглядывая мне в глаза. – Он не сводит взгляд с твоих ног.

Сегодня я нарядился в шорты и гавайку.

– Кроме того, что из него уже песок сыплется, так он еще и косой. На самом деле этот старый сладострастник смотрит на твою грудь – она вот-вот вывалится из выреза блузки.

Дальше завтрак прошел в гробовом молчании. Я и впрямь почувствовал себя женатым человеком. Как говорили опытные люди, семейная жизнь – это сплошной скандал с редкими примирениями, и то в основном в постели. Но поскольку подобные разрядки мне не светили, я упал духом ниже бордюра.

Сегодня я ждал нового связника. Так сообщила мне Кей.

И теперь осечки я просто не мог допустить, пусть для этого мне пришлось бы взорвать к чертовой матери весь Лимассол. Я обязан был разобраться в ситуации и понять, кто нас пасет и почему.

– Я тоже пойду, – безапелляционно заявила Кей, когда мы после завтрака поднялись в номер.

– Слушай, детка. – Я был угрюм и зол. – Здесь старший я, а потому ты будешь делать то, что тебе прикажут. Иначе я побеспокоюсь, чтобы тебя срочно отозвали и заставили пыль с архивных папок стирать.

– Но я ведь могу узнать тех, кто шел за Гюрзой… – попыталась она протестовать.

– Благодаря твоему описанию я могу их вычислить в толпе. И на этот раз я не буду изображать подсадную утку из резины. Так что отдыхай. Но будь наготове. Если я не приду к назначенному времени, чтобы в отеле тебя и твоего духу не было. Используй запасной канал эксфильтрации. Надеюсь, отдел планирования спецопераций продумал такой вариант.

– Да. Но…

– Никаких "но"! Это приказ. Будешь путаться под ногами – пущу в расход. – Я был жесток с нею; оправданно жесток – сколько раз самые, казалось бы, подготовленные во всех смыслах операции оказывались на грани срыва (а то и кой-чего хуже) из-за самодеятельности неопытных агентов.

Она обиженно умолкла. И скрепя сердце смирилась. Теперь Кей уже не пыталась изобразить из себя верблюжью колючку. Она смотрела на меня со смешанным чувством удив-ления и страха.

Пока, милая… Встретимся – извинюсь еще раз…

Теплоход прибыл из Египта. Он был набит туристами под завязку. Кого только там не было: арабы, возвратившиеся домой киприоты, англичане, немцы… и наконец, наша братва. Кого-кого, а бывших узников соцлагеря не узнать может лишь забитый негр из островного племени мумбо-юмбо, отродясь не видевший белых. Конечно, по одежде наших от прочих цивилизованных и полуцивилизованных, не в пример совсем недавним временам, уже не отличишь. Но выражение лиц… убиться и не жить! Совершенно невообразимая смесь настороженности, скованности, жадного любопытства и циничной забубенности – мол, имеем мы вас, чурки неогороженные, несмотря на все ваши фешенебельные красоты и сортирные комнаты с биде; мы и не такое видали. Да и карман теперь у нас не дырявый; выставьте ваш островок на продажу, купим тут же за наличку и не торгуясь.

Я его узнал не сразу, несмотря на то, что он теперь вовсе не выглядел сереньким невзрачным мужичонкой в годах, каким я запомнил его по нашей первой встрече в Турции. Тогда ему толькотолько дали звание подполковника, и он выполнял очередное задание ГРУ, играя роль руководителя туристической группы. А я, в свою очередь, изображал "челнока" Ваньку Иванова из Богом забытой Сухогрызовки, пьяницу и раздолбая; это был мой первый вояж в качестве сотрудника военной разведки за границу.

Наверное, его прислали в качестве связного только по той причине, что мы знали друг друга в лицо: подполковник ГРУ (впрочем, не исключено, что ему уже прицепили на погоны и третью, большую звездочку) – не жошка на побегушках. А он был умен, очень умен.

И все равно, несмотря на радость, которую я испытал, узнав подполковника, тревога из моего сердца не ушла, а, наоборот, усилилась. Дома я с ним так и не встретился, но мне было известно из уст Кончака, что он является одним из самых доверенных сотрудников шефа. Возможно, исключая лишь меня. Хотя… Кончак до конца не верил даже самому себе. Наверное, он был бы без памяти рад, появись в наших засекреченных лабораториях разведчик-биоробот – бездушная, бесчувственная и безотказная машина, готовая по приказу, совершенно не размышляя, броситься в пропасть.

Почему? Я знал, что связник должен обеспечить нашу, пока небольшую группу в лице Кей и майора Левады, то бишь меня, деньгами, спецснаряжением, средствами передвижения и связи. Вернее, не обеспечить, а, выражаясь блатным языком, дать наколку, где мне все это взять; пожалуй, за исключением "капусты" – чеки и кредитные карточки он должен вручить лично: наши постсоветские жлобы финансисты считали деньги, как и в былые времена, со скрупулезностью папаши Гобсека, а потому их передавали только из рук в руки, притом доверенные лица, как кассир банка своему клиенту. И попробуй потом в отчете после работы "на холоде" упустить хотя бы один пенс – живьем сожрут, а кости измельчат в муку.

Но почему в качестве "кассира" Кончак послал аса разведки? Что-то там опять не связалось у наших толстозадых лампасников? Снова власть переменилась? Или в глотки друг другу вцепились, как уже бывало?

Ладно, все это можно переморгать. Утрясется как-нибудь. Обычно склоки в наших верхах не затрагивали оперативной работы в целом. За исключением отдельных личностей (кроме тихушников-нелегалов; их берегли, как зеницу ока), имевших неосторожность во всеуслышание заявить о своей преданности тому или иному проигравшему подковерную схватку боссу от разведки. Отставка таких бедняг являлась самым желанным выходом из серьезной ситуации – пенсия, льготы и снисходительное забвение куда лучше, чем неожиданная смерть от инсульта, инфаркта или примитивного отравления грибами; возможны и иные вариации на тему.

Но что, если в еще не начавшуюся игру по партитуре, названной операцией "Альянс", включились другие разведки, заинтересованные в совсем ином ее продолжении? И это тогда, когда мы еще не готовы принять открытый бой. А коль так, значит, случилась утечка информации, что для нелегалов страшнее атомной войны…

Пока я предавался горестно-недоуменным размышлениям, пассажиры теплохода постепенно сходили на причал. Я сидел на скамейке в окружении каких-то девиц и поддерживал веселый непринужденный разговор, но без обычного охотничьего азарта, а как автоответчик, только одушевленный. Маскировка у меня была на высоте: рядом тоже кучковались разнокалиберные компашки, собравшиеся поглазеть на суда и парусные яхты, болтающиеся в акватории порта.

И все равно подполковник меня вычислил. Он посмотрел в мою сторону таким безразличным взглядом, что, не будь я Волкодавом, съевшим не один пуд соли в разведке, подумал бы только одно – первый, визуальный, как и оговаривалось через Кей, контакт не состоялся.

Но он меня заметил. Мало того, подполковник подал мне знак, от которого я просто заледенел. Мой связник быстрым, едва уловимым движением, не глядя в мою сторону – он уже понял, что я его узнал, – потер пальцами правое ухо. А этот жест на нашем условном языке толковался без разъяснений – внимание! опасность! в непосредственный контакт не входить!

Я машинально продолжал болтать с девушками, убивающими время до обеда, а сам незаметно следил за подполковником и его окружением.

Он был одет с подчеркнутой элегантностью, как человек, у кого водятся денежки, и немалые. Его сопровождали два парня характерной наружности – коротко стриженные, квадратные в плечах, невозмутимые, словно бульдоги. Подполковника можно было принять за нового русского, приехавшего вместе с охраной погреть косточки на золотых песках Средиземноморья. Вот только я хорошо знал, кто эти парни: они принадлежали к команде "Айс", специализирующейся по Западной Европе. Среди профессионалов их называли "ледяные драконы", но Кончак как-то проговорился, что сами себя они кличут "айсбергами". Не знаю, откуда пошло немецкое название команды; скорее всего, первоначально группа "Айс" работала в основном на северном направлении – по странам Скандинавии и в Германии. Потом, когда развалился Союз, о команде из-за ее сверхсекретности просто забыли. А руководство ГРУ не стало никому напоминать, что есть еще, кроме "Альфы", "Вымпела" и других спецподразделений, расформированных ошалевшими от свободы "демократами", и нигде не засветившаяся команда "Айс".

Когда закончилось временное помутнение общественного ума – правда, уже не в Союзе, а в России – и когда кинулись по крохам собирать бездарно и безответственно разбросанное, вот тогда и вспомнили, что, к счастью, остались еще настоящие профи, спецы по Европе.

Мне привелось как-то видеть "айсбергов" в деле. Эт-то было зрелище… Говорили, что контингент команды "Айс" набирался из детдомовцев – пацанов двенадцатичетырнадцати годков. Их учили, как минимум, трем европейским языкам и нашим диверсантским премудростям до двадцати четырех лет. По выходе из спецучебки это были и впрямь "ледяные драконы" – холодные, беспощадные, прекрасно подготовленные, верные идее и командиру-отцу, который вел группу с их самого первого дня под крылышком ГРУ до своей отставки, как могут быть преданы только дети, лишенные счастья иметь семью и родную крышу над головой, когда найдется добрый человек, согревший их иззябшие души. Одного из парней, идущих по бокам подполковника, я встречал в нашем учебном центре; там он, несмотря на молодость, заведовал переподготовкой боевых кадров группы "Айс". Похоже, моего связника берегли лучшие из лучших.

И что теперь мне делать? За подполковника я был спокоен: даже если его и вычислили наши пока неизвестные противники, "айсберги" в состоянии разрушить два "Титаника". Однако, как мне поступить дальше, я пока понятия не имел. Я, конечно, знал, как выйти на связь с подполковником после того, что случилось в порту. Но вдруг он "засвечен" – я подставлю под удар и себя и Кей. А ожидать развития неконтролируемых событий было равносильно смертному приговору. В общем, куда ни кинь, везде клин.

Оставалось последнее – лебединая песня…

Я бросил взгляд на часы и решительно поднялся. Попрощавшись с девушками, я неторопливо пофланировал вслед за подполковником. Он будто подслушал мои соображения и пока не брал такси, а шел неторопливо, прогулочным шагом, с интересом разгляды-вая достопримечательности Лимассола. Его багаж составлял небольшой саквояж, который нес один из парней; у "ледяных драконов" были только "репортерские" сумки через плечо.

Топтунов я заметил лишь на подходе к рынку. И узнал сразу. Наконец-то! Это были те, что убили Гюрзу.

"Бля!" – как сказал бы Акула. Ну ничего, вот теперь я с вами, козлы, и побеседую… Но сначала погуляю для променада, чтобы вычислить всех: бесконечные и нудные финансовые отчеты после заграничных командировок приучили меня к скрупулезности. А я очень хо-чу, прямотаки мечтаю заплатить счет Гюрзы до последнего цента. Иначе просто перестану себя уважать.

Привет, молодчики! Чтой-то вы нервные, крысомордники. Все оглядываетесь. Счас будет вам и кофа, и какава с чаем, и шампанское по утрам в постель… мать вашу! Жаль, что у меня руки пустые. Ну, ничего, поступим, как учили наши деды и отцы – будем воевать оружием, отобранным у врага и на его территории.

Лондон, Парк-роуд

Беннет пенился от злости:

– Джонни, и ты мне сейчас хочешь доказать, что твои люди сделали все, что могли?! Черт возьми!

– Шеф, они исчезли, словно сквозь землю провалились, – уныло оправдывался Макнэлли.

– И микроавтобус тоже?!– прожигая своего помощника взглядом, рявкнул Арч.

– Он пошел в отрыв на Марилебон-роуд. Мы догнали его только в районе Блумзбери… – Джонни виновато опустил голову.

– И что?

– Это оказался не тот "мерс".

– Вас обвели вокруг пальца, как сосунков! Они заметили слежку и использовали старый трюк с подменой машин.

– Мы так и поняли.

– Но чересчур поздно. Второй микроавтобус вы проверили?

– Да… – Макнэлли стал пурпурным. – Его бросили в районе вокзала КингзКросс.

– У него были фальшивые номера, и он оказался угнанным, – уверенно предположил Беннет.

– Неделю назад, – тяжело вздохнув, подтвердил догадку шефа Джонни.

– Матерь Божья и святые угодники! Я думал, что подобрал в свою группу лучших, а в итоге все оказалось с точностью до наоборот.

– Но мы, следуя вашему приказу, держались от них подальше, чтобы не вспугнуть. Если бы мы вцепились в них поплотней…

– И тем не менее они вас вычислили.

– Нужно было брать сразу.

– Джонни, времена кавалерийских наскоков давно отошли в прошлое. Нас просто затопчет общественность, если мы не предъявим задержанным хорошо аргументированных обвинений. А я уверен, что все они или законопослушные граждане, или иностранцы. Я хотел узнать, где находится их штаб-квартира, чтобы начать полноценную раскрутку.

– У нас есть их фотографии. За исключением тех, кто был в микроавтобусе.

– Они у тебя с собой?

– Да.

– Один комплект оставь мне. Введите их в компьютерную базу данных. Смотришь, и отыщется кто-нибудь знакомый.

– Будет исполнено…

Отпустив Макнэлли, Арч угрюмо задумался.

Операция "Троянский конь" ему не понравилась с самого начала. Слишком много фигурировало в ней весьма влиятельных и могущественных особ, чтобы обольщаться на предмет ее благополучного исхода. По крайней мере, для него лично. Арч не отличался честолюбием, но и не желал оставаться до самой пенсии простым агентом, пусть и входящим в элиту сотрудников МИ-6. Его бы вполне устроило место "ростовщика", но тот, несмотря на возраст, и не собирался подавать в отставку. С отчаяния Беннет добровольно возглавил группу коммандос военной разведки, которая успешно действовала во время операции "Буря в пустыне". Увы, кроме медали и скромного денежного вознаграждения, он не получил больше ничего. Почти все руководящие посты в МИ-6 занимали титулованные особы, а чтобы называться хотя бы баронетом, ему нужно было стать по меньшей мере приемным сыном Маргарет Тэтчер. Или совершить что-то такое, от чего содрогнулась бы в восторге вся Англия, а сограждане назвали бы его национальным героем.

Но Арч был прагматиком и прекрасно понимал, что разработка объекта "Цирцея" принесет ему лавры совсем иного рода – те, что нужно прятать даже не в сундук, а в еще не найденную гробницу какого-нибудь фараона. Чтобы прошло лет двести, пока ее не раскопают и правда не всплывет наружу. А лучше вообще бросить их в кратер действующего вулкана и понаблюдать, как расплавленная лава превратит в пепел даже запах этой сверхтайной операции.

Арч побаивался, что его просто-напросто могут подставить. Нет, его не сдадут прессе или органам правосудия; с ним не произойдет "несчастный случай", предполагающий полицейское расследование; он даже останется в живых. Но, получив дозу новейших психотропных средств, он будет влачить жалкое существование в так называемом "заповеднике", где доживают век секретные агенты, ставшие на путь измены или свихнувшиеся на ниве шпионажа; чаще всего, не без помощи противника, а в особых случаях – по приговору руководства соответствующей спецслужбы, чтобы навсегда похоронить взрывоопасную тайну, относящуюся к разряду государственных.

И все-таки кто за ним следит? Беннет не исключал, что это могли быть и старые знакомые, против которых он работал последние два года – североирландские сепаратисты. Но прекрасная оснащенность и высокий профессионализм топтунов наталкивал на мысль, что его взяла на короткий поводок спецслужба какого-то государства. Какого? И с чем это связано?

Арч работал как законспирированный агент, однако вовсе не на нелегальном положении – всетаки он в своей стране. Конечно, его могли засечь, когда Беннет бывал в главном офисе МИ-6. Естественно он соблюдал правила маскировки, но ведущие постоянную контригру агенты иностранных спецслужб тоже не пальцем деланные. А Беннет, ас МИ-6, не был "темной лошадкой" для противников. Конечно, его настоящая фамилия давно похоронена в архиве, однако Арча знали под другими именами, и он вовсе не исключал того, что фигурирует в компьютерных данных разведок многих стран.

Беннет грубо выругался – этот сукин сын Джонни провалил наружное наблюдение в лучших традициях идиотов из МИ-5, привыкших к топорной работе против коммунистов в годы "холодной войны". КГБ и ГРУ столько внедрили своих "кротов" в спецслужбы Великобритании, что, как недавно выяснилось, они правили свой бал едва не в открытую, совершенно наплевав на слабые потуги английской контрразведки хоть как-то оправдать свое предназначение. И даже некоторые локальные успехи МИ-5 отнюдь не приводили его в восторг, как далеких от закулисья тайных операций обывателей. Арч был абсолютно уверен, что и до сих пор, возможно, даже в святая святых – офисе МИ-6 – кропотливо шуршит секретными бумагами высокопоставленный "крот", до которого добраться тяжелее, чем до Луны. Иногда, грешным делом, Беннет подозревал и своего босса, лжеростовщика, но потом, по здравом размышлении, гнал такие мысли как святой отшельник дьявольское искушение.

Звонок телефона прервал его горестные раздумья.

– Да?

– Антикварный магазин? – Арч узнал голос "ростовщика", и сердце тревожно сжалось.

Скромный, невзрачный магазин антиквариата на Парк-роуд, больше похожий на лавку старьевщика, являлся его собственностью. Правда, купленной за деньги МИ-6, неофициально. По выходе на пенсию Арч имел право оставить его за собой, выплатив своей "конторе" остаточную стоимость: по договоренности, он ежемесячно вносил в кассу определенную сумму с таким расчетом, чтобы к сорока пяти годам, когда в его услугах уже не будут нуждаться, стать вполне законным хозяином магазина. Беннета не столько привлекал сам антикварный бизнес – хотя он ему и нравился, – а то, что рядом раскинулся Риджентс-парк, где Арч любил коротать редкие часы досуга.

Конечно, Беннет понимал, что шанс дожить до пенсии у него мизерный, но любой человек живет надеждой, и агент МИ-6 не был исключением из общего правила. К тому же зарабатывал он неплохо, на свои личные нужды тратил мало, предпочитая сорить деньгами в зарубежных командировках – под агентурную работу можно списать все, что угодно и сколько угодно, – а близких родственников, кому он мог оставить накопления, у него не было (несколько стареньких тетушек не в счет).

Антикварный магазин был его крепостью, надежным прибежищем, и приходил сюда он редко, как бы пытаясь сохранить удовольствие общения с ним к тому времени, когда станет абсолютно свободным, принадлежащим самому себе. Текущей работой занимался управляющий, фанат антикварного дела, мистер Тернер, невзрачный, всегда взлохмаченный старик с невинными голубыми глазами младенца – про таких говорят, что они не от мира сего. Когда бы ни пришел Беннет, управляющий всегда просил только одного – денег на закупку раритетов, чтобы расширить дело. И каждый раз Арч сокрушенно вздыхал и разводил руками – мол, извини, старина, увы, мои карманы пусты. Агенту МИ-6 не хотелось, чтобы в магазин проторили тропинку орды туристов, тем самым нарушив его патриархальный уют и провинциальную неухоженность. Вечерами, выпроводив мистера Тернера и двух продавщиц, чопорных дам, которым перевалило за сорок, Беннет закрывал жалюзи, включал свет на полную яркость и часами бездумно слонялся между резными буфетами викторианских времен, канделябрами, напольными вазами, а то садился в кресло, напоминающее королевский трон, и блаженно, как полупомешанный, улыбался, оглядывая свои "владения". Это были самые счастливые минуты в его жизни…

– Вы не ошиблись. Чем могу служить?

– Я говорю с управляющим?

– Нет. Я его знакомый. Управляющий будет позже.

– Передайте ему, пожалуйста, что звонил мистер Браун. Мы договорились встретиться завтра в шестнадцать. К сожалению, мне необходимо срочно уехать. Я созвонюсь с ним через два дня.

– Нет проблем, мистер Браун. Я передам.

– Спасибо. До свидания.

– Всего хорошего…

Черт! Босс требует его к себе через два часа. Неужто он уже знает о досадном промахе, допущенном Джонни? Не исключено. Беннет болезненно поморщился – он терпеть не мог вызовов "на ковер". А кто любит? "Шестнадцать часов" – это конспиративная квартира номер шестнадцать. Где это? Арч покопался в памяти и недовольно вздохнул – опять нужно тащиться к вокзалу КингзКросс, где находилось логово "ростовщика". И снова нужно терпеть скабрезности охранника босса, Саймона, замаскированного под сутенера; правда, Беннет подозревал, что он на самом деле подрабатывает на проститутках, но это были не его проблемы – пусть с Саймоном разбирается босс.

Саймон, как обычно, торчал в подворотне. Компанию ему составлял уже знакомый Арчу мальчишка-итальянец, подторговывающий "травкой".

– Хэлло, кореш! – радостно приветствовал Арча Саймон. – Давно не виделись. Торопись, а то Папаша Шиллинг заждался.

Беннет уже знал, что в этом районе его босса знали как ростовщика по кличке Папаша Шиллинг.

– Как твои девочки? – ехидно поинтересовался Арч.

– Совсем от рук отбились, – начал жаловаться Саймон. – Деньги начали заначивать. Придется проучить.

Сегодня он был одет в джинсовую пару, красную рубаху, а к золотой цепи на шее добавился еще и кипарисовый крест на кожаном гайтане; Саймон хвалился, что эту священную реликвию ему привезли из Иерусалима.

– Пусть мальчик погуляет, – тоном, не терпящим возражений, тихо сказал Беннет.

– Понял… – посерьезнел Саймон. – Бамбино, чтобы я тебя не видел здесь минут десять.

– Слушаюсь, сэр! – широко осклабился сорванец и пропал.

– Что-то случилось? – озабоченно спросил Саймон.

– Ты здесь один?

– Нет… – немного поколебавшись, ответил телохранитель "ростовщика". – Не один.

– Тогда прикажи своим подчиненным удвоить бдительность. Нас пытаются "пасти".

– Кто?

– Серьезные люди. А вот кто – увы, сказать не могу. Не знаю.

– Боссу уже доложили?

– За этим и пришел.

– Скверно… – Покрытое шрамами лицо Саймона стало свирепым. – Неужто возвращаются старые времена? Черт побери…

– Да, для тебя такой поворот что горькому пьянице "сухой закон"…

– Что ты имеешь в виду? – Набычившись, Саймон с подозрением посмотрел на Беннета.

– Все очень просто: перейдешь на казарменный режим, и твои девочки останутся бесхозными.

– А-а… – облегченно вздохнул Саймон. – Это не страшно. Бамбино и без меня справится. Макаронник – парень не промах… – Он хотел сказать еще что-то, но тут ему в голову пришла другая мысль, и телохранитель-сутенер судорожно закрыл рот – даже зубы щелкнули.

Арч язвительно рассмеялся.

– Как я тебя… – подмигнул он Саймону.

– Гром небесный! – Тот глядел на него злобно, как пес, у которого пытаются отнять миску с едой. – Купил ты меня…

– Саймон, мне наплевать, как ты зарабатываешь себе на жизнь, – впервые за время их знакомства Беннет говорил резко и грубо. – Но если из-за твоего "хобби" сорвется важная операция, то я лично перережу тебе горло. Понял?

– Да… сэр. – Саймон покаянно опустил голову. – Виноват… Не подведу…

– И взбодри своих помощников. Они, наверное, дремлют в соседнем пабе.

Саймон угрюмо кивнул.

Арч, холодно посмотрев на него, неторопливо пошагал в сторону логова Папаши Шиллинга.

Он ни на миг не поверил в раскаяние Саймона. Ему приходилось работать с такими типами. Они считают, что при раздаче слоников Господь их обделил, а потому злобятся на весь мир и готовы на любую подлость. Во время "холодной войны", нередко переходившей в стадию кипения, военная разведка использовала таких дуболомов для "зачистки" после неудачных операций. Все, что они умели, так это побрызгать, где нужно, напалмом и позаботиться о трупах товарищей. Их так и называли – "бешеные могильщики". Арч терялся в догадках, почему босс доверил этому подонку свою жизнь. Он знал "ростовщика" много лет, и никогда тот ничего не делал без плана, на авось. А Папаша Шиллинг вовсе не был камикадзе, готовым запустить себе в постель гремучую змею, чтобы проверить ее на сексапильность.

Впрочем, понять, что творится в башке босса, не могла даже его жена, сбежавшая от Папаши Шиллинга лет двадцать назад.

Киллер

Марио разделил коммандос на два отряда. Первый, под началом Эрнесто, загрузив в вертолет ценности, найденные бандой блондинов, взял курс на секретную базу Синдиката гдето в сельве. Вторым командовал Валдес. Его "вертушка" была поменьше, потому он сначала забросил меня и горбуна, как я понял, в верховье реки Риу-Бранку. А затем Валдес возвратился в поселение, чтобы забрать своих людей и лететь по неизвестному мне маршруту. Хотя Марио мне этого и не говорил, но я понял, что вторая группа займется семейством профессора Штольца. Видимо, их отправят в одно из принадлежавших Синдикату поместий неподалеку от Сан-Паулу, где они будут ждать приговора. И только от меня зависело, останутся ли они в живых или нет. Марио и те, кто стоял за ним, хорошо знали, как опять сделать меня цепным псом…

Кестлер, когда узнал, что летит вместе с Эрнесто, заметался, словно вшивый по бане. Он буквально изошел на дерьмо, страдая от невозможности что-либо предпринять и попасть в команду Валдеса. Но Эрнесто, номинальный руководитель операции, был удивительно тверд. Я знал почему – так приказал Марио.

Глядя на унылую физиономию "повара" Педро, виднеющуюся в иллюминаторе, я мысленно расхохотался – ему предстояли нелегкие объяснения перед советом боссов. А они очень не любят неудачников.

Вместимое шкатулки Марио не доверил никому. Он переложил пластины в специальную кожаную сумку с карманчиками на "молнии" и прицепил ее к поясу. Глядя, с каким почтением относится к нему Валдес, я подумал, что Братство Божественного Красного Ягуара и впрямь имеет немало тайных неофитов…

Вертолет высадил нас посредине ровной, как стол, площадки на обрывистом берегу Риу-Бранку. Ее недавно расчистили, потому что на деревьях виднелись свежие зарубки, а сбоку, на подставках из камней, лежали оставленные для просушки тонкие стволы под своеобразной крышей из листьев, переплетенных лианами. В период дождей такой запас сухих дров был весьма полезной и нужной заначкой. Ямы, оставшиеся после корчевки пней, были засыпаны желтой глиной и, чтобы не бросались в глаза с высоты, замаскированы скошенной травой.

– Красиво… – Марио стоял у края обрыва и любовался радугой, висевшей над водопадом. – Жаль, что нельзя кусок этой красоты выпилить лобзиком и забрать в город.

– Чтобы установить в баре, где пьяницы будут на него плевать и справлять нужду, – "развил" я мысль горбуна.

– Ты прав… – Он грустно покивал своей уродливой головой.

– Ничего так дешево не ценится и так дорого не стоит, как чистая, девственная природа. Мы просто не осознаем, что теряем. Люди глупы, надменны, жадны. Но самое страшное, что мы этого не можем и не хотим понять.

– Ты решил преподать мне основы библейской философии?

– Считаешь, что не имею морального права?

– Как тебе сказать…

– А скажи, как думаешь.

Не много ли ты хочешь, Марио? Я даже на допросах в свое время старался заглушить в себе укоры совести, потому как то, чем я занимался почти половину сознательной жизни, ну никак не тянуло на добродетель, хотя я и ликвидировал подонков, на которых негде было клеймо поставить.

– Я думаю, что неплохо бы перекусить. Да чего-нибудь посущественней, нежели концентраты и консервы.

– Похвально, – скривился в подобии улыбки Марио.

– Что ты имеешь в виду?

– В твоем личном деле так и написано – чрезвычайно скрытен, а потому особо опасен. И не только для того, кто является твоим "объектом", но и для тех, на кого ты работаешь… – Черные глаза горбуна, казалось, пытались меня втянуть в свою обжигающую бездну.

– И каков вывод?

– Ты его давно вычислил. И поэтому поймешь, почему я потребую от тебя определенных гарантий твоей верности нашему общему делу.

– В чем они будут заключаться?

Марио загадочно рассмеялся:

– Ха-ха.. Скоро узнаешь…

Я хотел было продолжить нашу дискуссию на природе, но тут услышал в сельве шаги. Сосредоточившись, я напряг слух. Шли четверо. Они шли очень мягко, будто подкрадывались. Но по их спокойной поступи я определил, что это, скорее всего, индейцы-охотники.

– В чем дело? – встревожился Марио, заметив, как я насторожился.

– К нам скоро пожалуют гости.

– Где? Откуда? – Горбун взял свой "узи" на изготовку. – Я ничего не слышу.

Мне оружия он так и не дал. Впрочем, я и не просил. К счастью, ни горбуну, ни моим бывшим хозяевам из Синдиката не было известно, чему я обучился у Юнь Чуня. Не имей я "нагрузки" в лице профессора Штольца и Гретхен, меня не удержали бы и вдвое больше коммандос. Но, к сожалению, я не мог тягаться в скорости с вертолетом. Убеги я от Марио, их жизнь длилась бы ровно столько, сколько требовалось "вертушке" на дорогу до нашего лагеря возле развалин древнего города, где я оставил незадачливых археологов.

– Расстояние около ста метров, их четверо, индейцы, идут вдоль берега с верховья.

– Неплохо… – Марио с удивлением покачал головой; он опустил оружие, но палец со спускового крючка не снял. – Похоже, это те, кого я жду.

Хотя мы и ждали их появления, они возникли перед нами совершенно внезапно, будто из-под земли. Впереди шел настоящий гигант, что совсем не характерно для обычно низкорослых индейцев. От него веяло первобытной звериной мощью, а ритуальная раскраска из чередующихся черных и белых полос придавала ему вид ожившего скелета. Точно так же были раскрашены и трое остальных. Их примитивное вооружение – луки и дротики – на самом деле было не менее смертоносно, чем автомат Марио; по крайней мере, в сельве. Я не сомневался, что наконечники стрел, выглядывающих из кожаных колчанов, смазаны ядом кураре; и если у человека есть шанс выжить, когда в него попадает несколько пуль, то малейшая царапина от стрелы равносильна смертному приговору.

Остановившись в нескольких метрах от Марио, гигант, судя по интонации, почтительно его поприветствовал и приложил правую руку к сердцу. Горбун важно кивнул и что-то сказал. Индеец ответил такой длинной фразой, что перед нею самый велеречивый грузинский тост имел бы бледный вид. Я слушал и смотрел на них как баран на новые ворота – этого языка я не знал.

Выговорившись, гигант мельком глянул на меня – будто на мелкую букашку – и, сделав приглашающий жест, пошагал впереди нашего маленького отряда по едва приметной среди зарослей тропинке, поддерживаемой в более-менее приличном состоянии постоянными расчистками. Зная из опыта общения с индейцами об их удивительной, с точки зрения цивилизованного человека, лени, я с изумлением топал по этой стежке и размышлял, что могло заставить аборигенов сельвы систематически выполнять совершенно бессмысленную работу – срубленные растения и кустарники во влажном климате вырастают с невероятной скоростью, быстрее, чем их просто посадили бы. Обычно при надобности охотник сам себе тропит дорожку, прорубаясь через подлесок с помощью мачете, чтобы тут же о ней забыть…

Зрелище было удивительным, невиданным и завораживающим. Мы стояли на каменистом склоне, а внизу виднелись рассыпанные по расчищенной от деревьев ложбине конусообразные серые колпаки. Присмотревшись, я понял, что это стойбище индейцев – назвать деревней примитивные хижины, похожие на типи,[30] только укрытые не шкурами, а, как мне показалось, камышом, язык не поворачивался. Несмотря на хлипкость построек, их окружал частокол из вкопанных в землю и заостренных при вершине столбов. Единственные ворота, сбитые из толстых плах, украшали резные оскаленные морды ягуаров. Я бы не изумился, увидев на заборе высушенные человеческие головы – местонахождение стойбища и окружающая его аура зловещей таинственности вполне соответствовали мрачной и тревожной картине, сложившейся в моем воображении.

Нас никто не встречал. Ворота открылись, едва мы приблизились на расстояние десяти шагов, как будто сами собой; по крайней мере, возле них я не увидел ни одной живой души. Хижины были построены по определенному плану – так мне показалось, – а территорию стойбища делила пополам широкая дорожка, посыпанная крупнозернистым песком. Она вела на круглую площадь, где стояла большая деревянная клетка – пустая. Пока пустая?

– Отдохнем, – сказал Марио, когда гигант определил нас в одну из хижин. – Сейчас нам принесут еду.

– Перед чем отдохнем? Я не устал.

– Вечером пройдет церемония твоего посвящения в действительные члены Братства Божественного Красного Ягуара.

– Принадлежность к посвященным Братства и будет гарантией моей верности Синдикату? – Я скептически ухмыльнулся.

– Несколько не так. Принадлежность к нашему клану избавит тебя от многих неприятностей в жизни, в том числе и гарантирует защиту от Синдиката. Я тебе еще не говорил, но лишь мое вмешательство уберегло твою голову от пули снайпера. Хорошо, что информацию о твоем пребывании в Сан-Паулу я получил раньше, чем совет боссов.

– Разве я в чем-то провинился перед Синдикатом?

– Были подозрения, что убийство Крученого – твоих рук дело. Это первое. И второе – твое исчезновение из поля зрения Синдиката. На этот счет тебе еще придется держать ответ. Постарайся, чтобы объяснения выглядели убедительными.

– Я не пойму одного – зачем ты возишься со мной?

– Ты хочешь сказать, что не веришь в мое человеколюбие?

– Мне не хочется тебя обидеть, но мы очень разные люди – и по крови, и по вере, – и я просто не вижу веских причин, которые подвигли бы тебя на участие в моей судьбе.

– Ты несколько опережаешь события… – Марио ненадолго задумался. – Впрочем, кое-что я могу объяснить и до посвящения.

Нам принесли поесть. На двух больших деревянных мисках лежали куски хорошо пропеченного мяса, ароматная приправа и зелень, а в калебасе находился напиток, похожий на пальмовое вино, только гораздо приятней и острей на вкус. Нас обслуживали две девушки, высокие, длинноногие и очень симпатичные, что для аборигенов сельвы было весьма необычно – индейские женщины (по крайней мере, те, что мне привелось видеть) не отличались ни ростом, ни статью, не говоря уже о красоте. В своей основной массе они были ширококостны, коротконоги и плосколицы. Из одежды девушки имели только набедренные повязки, а украшением им служили деревянные бусы с медальоном – резным изображением ягуара. Наверное, властелин сельвы был тотемом племени.

– Мне ты понравился еще в пансионате, где тебе делали пластическую операцию. – Марио ел на индейский манер – отрезал мясо у самых губ молниеносными и точными движениями острого как бритва ножа. – Сначала я тебя почти возненавидел. Я думал, что ты был как все: мелким негодяем – извини! – имеющим кровожадные наклонности, который, когда его прижали как следует, с перепугу решил изменить внешность. Такие в той клинике шли конвейером. Но, к счастью, я сумел преодолеть предубеждение и хорошо присмотреться.

– И что ты увидел? – Я все пытался определить, какое животное попало сегодня в меню индейцев; но мясо было удивительно вкусным (что и немудрено после нескольких дней сухомятки), а потому я плюнул на свои подозрения и отдал должное искусству неизвестного мне повара; к тому же мои скитания по Гималаям отучили меня от брезгливости.

– Личность.

– Достаточно обтекаемая формулировка, не так ли?

– Нет, я не льщу тебе. Я ведь смотрел с несколько иной позиции, нежели обычный человек.

– Определяя на профпригодность?

– Грубо… но где-то близко к истине. Ты уже понял, что Братство нуждается в пополнении. И если раньше мы рекрутировали посвященных только из южноамериканцев, то теперь мир из-за новейших средств передвижения начал укладываться в десять часов – за это время можно перелететь из континента на континент. Изоляция, в которой мы находились многие годы, стала анахронизмом. Более того – оказалась просто пагубной.

– И вы обратили внимание на гринго.

– Не только. Например, в США у нас много друзей среди "Черных пантер".

– Я так понял, что Америки вам уже мало и вы принялись за Европу.

– Правильно понял. Весь мир опутан различными мафиозными объединениями, нередко сливающимися с государственными структурами. Братство не хочет пасти задних. Но золотой ключ от заветной двери лежит не здесь. И даже не в подвалах наркобаронов Колумбии. Его прописали на европейском континенте.

– Извини, Марио, но я в политике не рублю.

– Здесь даже не политика, а философия. Иезуитская философия. Ты никогда не слыхал о масонах?

– Что-то читал. Это было так давно, что почти неправда.

– В книгах и газетных статьях не рассказано сотой доли правды о "вольных каменщиках", как они себя называют. В масонах состоят весьма известные люди и даже государственные мужи. Сколько их, облаченных большой властью, в том числе и финансовой, скрыто в тайных списках различных масонских лож…

– Хороший напиток… – Я смаковал вместимое калебаса. – Охладить бы…

– Тебе не интересно?

– Я человек маленький. И насмотрелся на всех этих "великих" по самое некуда. Надоели они мне.

– Ты ведь смотрел в основном через оптический прицел.

– Хочешь сказать, что уж больно мой кругозор ограничен?

– Нет, не о том речь. Просто каждый человек имеет свою планку, выше которой ему не хочется прыгать. И не потому, что не сможет ее преодолеть. А по причине более прозаической – он инстинктивно не желает увидеть на других высотах то, к чему у него душа не лежит. Большая политика, а значит, и большие деньги – немыслимая грязь, куда окунаются не только порядочные люди, но и изгои рода человеческого. У многих из них атрофированы и честь и совесть. Увы…

– Я никогда не думал, что ты такой моралист.

– Не иронизируй. Я такой же, как все. Более того – я урод, страшилище… нетнет, не перебивай! Ты знаешь, как я ненавижу зеркала. Но меня воткнули в колею и сказали "иди". Думаешь, мне приятно заниматься тем, что я сейчас делаю? И ты такой же. Не отрицай – из-за этого ты мне и приглянулся.

– Не знаю…

– Ладно, оставим наши личные проблемы. Вернемся к задачам Братства. Мы должны держать руку на пульсе политики – чтобы выжить. Ее основные болевые точки – США и Объединенная Европа. Накрытые колпаком масонов. И мы используем любую возможность, чтобы подобраться к ним поближе, проникнуть в их структуры. Для этого нужны люди с белой кожей из самых разных слоев общества.

– Меня такой подход воодушевляет.

– Мигель, ты нам нужен. Как и мы тебе. Позже ты поймешь, почему я так говорю.

– Позже так позже… – Мне надоел разговор вокруг да около.

Меня в данный момент больше беспокоило собственное положение. Я понял, что Марио имеет на меня виды. И скорее всего, по моей, так сказать, основной "профессии". Как я горько сожалел, что не уехал в Непал!

Тем временем солнечный диск стал малиновым. Близился вечер, а за ним и ночь. Сквозь плетенные из прутьев стены хижин вливался напоенный цветочными ароматами воздух сельвы. Мы молча лежали на дощатом помосте, поднятом над землей на четырех высоких столбах; так выглядел пол индейского жилища. Говорить больше было не о чем, и мы ждали начала церемонии посвящения. Ждали каждый со своими мыслями и чаяниями. Не знаю, чего хотелось горбуну, но я неистово желал очутиться за тридевять земель и от Синдиката, и от Братства, и от всех этих экзотических красот.

Волкодав

Никогда в жизни я не убивал с таким злобным торжеством и наслаждением. Конечно, от спецзаданий у человека моей профессии запросто может поехать крыша – такое случалось, – и я вовсе не был мягкотелым паинькой, но любой "объект", который я собственноручно сдавал по описи прислужникам преисподней, всегда вызывал во мне если не сожаление, то сочувствие точно. Правда, момент размазывания манной каши по белому столу наступал только тогда, когда задание было выполнено и я расслабленно попивал пивко и кое-что покрепче, способствующее размягчению мозгов.

По моим подсчетам, этих сукиных сынов, что убили Гюрзу, набралось на полдюжины. Двое следили с колес – у них был новенький "рено", – а четверо, поочередно сменяя друг друга, топтали улицы Лимассола, полностью уверенные в своей неуязвимости, невидимости и безнаказанности. Нужно отдать им должное – работали они почти чисто, что предполагало высокий профессионализм. А он, как нередко бывает, родил урода – самонадеянность. Конечно, знай они, за кем идут, думаю, у них затряслись бы поджилки. Тем более, что национальность топтунов я уже определил – это были свои, нашенские… мать их, паскуды! И возможно, принадлежали они к какой-то спецслужбе, а скорее всего, состояли когда-то в ее рядах, и теперь ссучились за приличные бабки и работали на "хозяина", преследующего пока неизвестные мне цели.

Подполковник был сама прелесть. Похоже, он понял, что я задумал, а потому таскал топтунов как бездомный пес свой облепленный репейниками хвост. Мой связник то углублялся в узкие переулки, оставляя "ледяных драконов" далеко позади – чтобы отсечь на время противника и заставить понервничать, то заходил в магазины, где делал вид, что входит в контакт с "объектом" – первым попавшимся мужиком с подозрительной внешностью (работал по стереотипу). А иногда ускорял ход и едва не бегом нарезал концентрические круги по центру Лимассола, как бы совершая некие маневры на предмет отрыва от предполагаемого "хвоста" – он и его парни упрямо делали вид, что не замечают топтунов, хотя я был уверен в совершенно противоположном: подполковник не только вычислил этих христопродавцев, но и постоянно "подставлял" их мне для успешной контригры.

Интересно, насколько совпадали наши мысли по поводу заключительного акта этой жестокой и смертельно опасной буффонады на подмостках Лимассола?

"Рено" держался поодаль. Видимо, там находился контроль, для большей мобильности сменивший свою одну человеческую на сотню лошадиных сил. Понятие "контроль" заключало в себе массу информации; но в данном случае это был старший группы ликвидаторовтоптунов – нередко случаются и такие конгломераты, когда исполнитель, перед тем как нажать на спусковой крючок, еще и сбивает ноги в кровь, бегая за своей жертвой.

Прежде всего я хотел, перед тем как отправить пассажиров "рено" вперед ногами, побеседовать с ними. Я ждал вожделенного момента со стоицизмом и терпением вождя делаваров, выслеживающего ирокезов. И наконец дождался.

Подполковник свернул в очередной проулок. Не могу сказать, знал мой связник или нет, что он тупиковый, но это было мне на руку: все четыре топтуна втянулись за ним в узкий коридор, образованный домами, а машина припарковалась за крохотным сквериком, чтобы не маячить на виду; это и требовалось доказать.

Смешавшись в толпой туристов, галдящих на всех европейских языках, я неторопливо подефилировал в сторону "рено". Подождав, пока основная масса праздношатающихся рассосалась по близлежащим кафе и ресторанам (гид разрешил своим подопечным освежиться; и не только прохладительными напитками), я с независимым видом подошел к машине, открыл заднюю дверцу и плюхнулся на заднее сиденье; водитель и старший – "контроль" – сидели впереди, внимательно наблюдая за выходом из переулка; их рация была включена на прием.

– Здорово, мужики! – поприветствовал я их со злой иронией.

Они, как по команде, дернулись, но тут же напряженно застыли, услышав следующие мои слова:

– Сидеть! Я стреляю быстро и с такого расстояния не промахнусь.

Ах, как я красиво блефовал! Даже сам себе нравился. Это были профи. Но удачная и легкая охота за Гюрзой притупила у них чувство постоянного страха, не оставляющего нелегала ни на минуту.

И они безоговорочно поверили, что в руках у меня "пушка", потому что такими вещами не шутят. В этом и заключалась их главная ошибка, производная примитивной расслабухи. Будь они пособранней, мне бы несдобровать: мы проходили одни университеты, а там нас коечему научили…

– Руки на шею! – Я не давал им времени опомниться. – Кто дернется – сразу каюк.

Молниеносным движением я выхватил из-под мышки старшего "беретту" с глушителем и сразу почувствовал себя уверенней. Обезоружив и водителя, я, не мудрствуя лукаво, оглушил и одного и второго рукояткой пистолета, а затем быстро обшарил и карманы и бардачок. И вздохнул облегченно – я нашел, что искал. Это был футляр темно-коричневой кожи, похожий на пенал от дорогой авторучки "Паркер". Он несколько отличался от тех, что вручали нам при работе "на холоде", но его содержимое превзошло все мои ожидания. Отыскав в этой спецаптечке нужную ампулу, я вкатил "коллегам" по половине дозы сильного снотворного и, уложив их на сиденья, а также заблокировав все двери, поторопился вдогонку остальным топтунам, все еще преследующим подполковника. Препарат, которым снабдили старшего, гарантировал глубокий сон в течение двух часов – если использовать половину вместимого ампулы. Правда, он имел очень неприятные побочные эффекты, но лично мне на это было наплевать. Главное, чтобы они дожили до той минуты, когда я освобожусь для доверительной беседы с ними.

Они шли в паре – те, кто убили Гюрзу. Я прямо озверел. У меня даже под ложечкой екнуло, так захотелось разобраться с ними голыми руками. Но кругом бурлила курортногородская жизнь, а убивать кого-либо на виду у законопослушных граждан, да еще кулаками… неприлично.

Я мечтал, чтобы подполковник "прочитал" финишную фазу задуманной мной операции. Подать условный знак я не мог не только из конспиративных соображений, но и по причине более прозаической: между мной и "айсбергами", прикрывающими моему связнику спину, было метров пятьдесят. Оставалось уповать на его опыт.

И он не подвел моих ожиданий. Скорее всего, подполковник заметил отсутствие "контроля" на колесах и сделал верный вывод. Он пошел тише, а когда мы все вместе – топтуны, я, он и "ледяные драконы" – очутились в очередном тупике, подполковник сделал резкий поворот и быстро пошел на сближение с топтунами.

С мстительной радостью я видел, что их охватила паника. Двое, шагавшие непосредственно за моим связником, приняли совершенно идиотское решение – они не успели благопристойно отступить, чтобы не вызвать подозрений у "объекта", а потому довольно неуклюже изобразили туристов, любующихся достопримечательностями Лимассола. Уж не знаю, что привлекло их внимание в одноэтажном доме с облупившейся штукатуркой… Тем временем убийцы Гюрзы сделали быстрый оверштаг и поторопились к выходу из тупика, пытаясь спрятаться от моего связника за двумя бабищами весом под сто килограммов. Я постарался, чтобы перед смертью они поняли, откуда и от кого она пришла. Я шел им навстречу, и, когда между нами оставалось где-то десять шагов, мой рот растянулся в злобной ухмылке, а в руке появился отобранный у "контроля" пистолет с глушителем.

Их будто ударило током. Интересно, какие сны они видели ночью? Говорят, что человек предвидит свою кончину. Не знаю, что чувствовали эти двое ублюдков с утра, но, встретившись со мной взглядами, сразу сообразили главное – минуты их жизни сочтены. Это страшное открытие настолько поразило топтунов-убийц, что на несколько секунд просто парализовало.

Я стрелял, как в нашем спецназовском тире: навскидку, способом "флэш", когда пули со ствола вылетают с интервалом в доли секунды и делают в голове противника еще две дырки, расстояние между которыми не более двух сантиметров – для надежности. Конечно, стрелять из чужого оружия в такой неприятной ситуации – большой и неоправданный риск. Но я надеялся, что старший топтунов, как истинный профи, не станет таскать с собой не пристрелянный пистолет: от надежности оружия зависела жизнь его владельца. Кроме того, я целился в головы топтунов еще по одной причине – мне вовсе не хотелось, чтобы шальная пуля нашла какого-нибудь несчастного ротозея, а в данном случае двух толстушек, шедших позади этих двух негодяев.

Я не стал убеждаться в точности прицела – факт, как говорится, был налицо. Топтуны безмолвно, даже не охнув, рухнули на тротуар прямо перед ногами остолбеневших женщин. Бросив быстрый взгляд на "айсбергов", уже поравнявшихся с "туристами", и удостоверившись в верности своей задумки, они принялись за дело немедля – я спрятал "беретту" и быстрым шагом пошел к центральной улице.

Подполковник и "ледяные драконы" догнали меня, когда позади раздались крики толстушек, наконец сообразивших при виде трупов, в какую историю они угодили.

– Где? – коротко спросил он на ходу.

– Там… – Я понял, что подполковник имел в виду, и показал в сторону скверика.

Я молча подивился его сообразительности – он блистательно просчитал все мои ходы и вступил в игру с удивительной синхронностью.

Пассажиры "рено" спали глубоким и тяжелым сном. Подполковник одобрительно кивнул и похлопал меня по плечу. Я был горд – получить похвалу от такого аса разведки удается не каждый день.

– Идем отсюда. Нужно подыскать тихое местечко, чтобы побеседовать без помех, – сказал он и что-то тихо шепнул на ухо одному из "айсбергов".

– А что с этими? – кивнул я на спящих – как мне хотелось побыть с ними еще часок…

– Не волнуйся. – Подполковник понял меня правильно. – Ребята с ними потолкуют. Все будет как в лучших домах Парижа.

Нет, он мне положительно нравился. Подполковник излучал несгибаемую уверенность, которая дается лишь с годами нелегальной работы. Он был немногословен, вежлив и при необходимости мог потеряться в толпе как иголка в стоге сена. Когда я увидел его впервые, он изображал серенькую малоприметную букашку, недалекого функционера без царя в голове. И изображал блистательно. А сейчас передо мной стоял хорошо одетый, жесткий и волевой бизнесмен. Про таких говорят – палец ему в рот не клади, отхватит всю кисть. Силен мужик, ничего не скажешь…

Мы взяли такси только у стадиона. Чтобы подстраховаться на всякий случай – вдруг найдется в толпе востроглазый свидетель нашего поспешного отступления с места событий. Чем черт не шутит…

Подполковник попросил таксиста отвезти нас в Ларнаку. Я мысленно одобрил его вариант: несмотря на малочисленность местных сыщиков и полиции, город с минуты на минуту мог оказаться под колпаком правоохранительных органов Кипра – в Лимассоле не часто случаются чрезвычайные происшествия с последствиями в виде четырех трупов; двух остальных, пока еще живых, топтунов "айсберги" увезли куда-то в горы, так что можно было считать их без вести пропавшими. А такими полиция заниматься не любит – зачем ей дополнительная головная боль?

По дороге я позвонил по телефону-автомату Кей. Бедняжка совсем измаялась в ожидании своего "муженька". Я ее утешил, сообщив, что вскоре вернусь и постараюсь исполнить свой супружеский долг с блеском. И получил в ответ изумительный образчик чисто английского сленга.

Черт возьми! С женщинами просто невозможно шутить. Нет, ей-богу, никогда не женюсь…

Киллер

Вечер не опустился, а упал на сельву тяжелым черным покрывалом. Марио стал молчаливым и угрюмым. Я тоже не хотел говорить, лишь прислушивался к своему внутреннему состоянию. А оно было не из лучших. Что-то томило душу, вызывая неистовое желание бежать отсюда куда глаза глядят. Но что решено, да сбудется. Всю мою сознательную жизнь судьба вела меня по таким извилистым тропинкам, что я уже совершенно запутался, в каком направлении иду. Иногда мне казалось, что я внутри какой-то адской спирали, только имитирующей процесс движения, а на самом деле меня несет по окружности, как привязанного на тонкой растягивающейся резинке жука: только взлетел, кружась, повыше, на другой уровень, как тут же упругий жгут тянет обратно к центру в виде гвоздя, забитого по шляпку в сундук с несчастьями.

Нас привели на площадь, когда там уже пылали костры, окружившие клетку с распахнутой дверцей. Вокруг толпились только мужчины племени – все статные, сильные и раскрашенные под зебру. В полном молчании они ждали чего-то, пока мне неизвестного.

Наконец у ворот гулко ударили барабаны, толпа оживилась, и вскоре в огненный круг вступили двое; в одном из них я узнал встретившего нас гиганта. Видимо, он занимал в племени высокое положение, так как в отличие от других, полуголых, на нем красовался головной убор из перьев, свисающий почти до пят, а на широкие плечи была накинута шкура ягуара.

Но про то ладно – в кино я и не такое видывал; да и в своих скитаниях тоже. А вот их ноша меня, что называется, шокировала – на плечах индейцы держали жердь, к которой был подвешен связанный ягуар! Странно, но он даже не брыкался, только смотрел на людей с таким злобным видом, что у меня мороз по коже пошел.

Гигант с напарником подошли к клетке и, быстро разрезав путы, запихнули зверя внутрь и заблокировали дверцу толстым брусом. Покачиваясь, словно пьяный, хищник какое-то время прохаживался под одобрительный гул индейцев, а потом будто проснулся: завизжав как резаный, он начал кидаться на прутья своего узилища, с остервенением кусая неподатливую древесину, да так, что только щепки полетели.

Это был матерый самец. Его шкура в свете костров отливала золотом, а устрашающие клыки в длину были как мои пальцы. Он совершенно обезумел от впервые испытываемого унижения. Ягуар был страшен, как сам дьявол во плоти.

Тем временем гулко ухнули большие барабаны, и двое других индейцев, гораздо старше, чем гигант и его помощник, буквально втащили в круг упирающегося юношу. Он был гол и, похоже, принадлежал к белой расе. Я пока не видел его лица – он находился ко мне спиной, – но мысленно ему посочувствовал: любезные друзья Марио, судя по всему, готовили какое-то ужасное представление. Державшие его старики, видимо, были колдунами. Их раскраска и наряд нормального цивилизованного человека могли повергнуть в шок. Так по христианским представлениям выглядят демоны преисподней. Лица колдунов скрывали злобно оскалившиеся маски, а на поясах висели многочисленные бубенчики и кости каких-то животных. Я даже заподозрил, что их варварские бусы изготовлены из человеческих зубов.

Несчастному силком влили в рот какой-то напиток, а когда он немного притих, раскрасили его тело таким образом, что он стал напоминать пародию на ягуара. Пока проходили все эти процедуры, я пытался вспомнить, кого мне напоминает пленник индейцев. И только когда он стал ко мне вполоборота, я с трудом сдержал крик изумления и ужаса, уже готовый сорваться с моих губ: это был племянник профессора Франц!

– Ни звука! – больно сжав мне локоть, прошипел Марио.

– Какого черта?! Здесь что, все сумасшедшие?

– По-моему, в нашем договоре ты Франца не упоминал.

– Да, но…

– Не беспокойся. Я слово сдержу. Даже в отношении этого молодого подонка – Франц останется в живых.

Что-то загадочное прозвучало в последней фразе Марио. Я с подозрением взглянул на него, и горбун ответил мне кривой ухмылкой. Не доведись мне пройти школу Юнь Чуня, я этого человека просто боялся бы.

Интересно, какая нечистая сила приволокла Франца за тридевять земель? И когда? Неужто Валдес так быстро обернулся?

С невольным душевным трепетом я наблюдал за Францем. Он вел себя словно тронувшийся умом. Теперь его уже не держали, и немец, потерянно улыбаясь, наблюдал за продолжающим бушевать ягуаром.

Колдуны запели. Они стали друг против друга таким образом, чтобы между ними все время находилась клетка с ягуаром. И начали медленно танцевать.

Барабаны гремели словно взбесившиеся. Начавшие угасать костры неожиданно ярко вспыхнули, будто в них подсыпали порошок магния. Скачущие в круге колдуны напоминали мне персонажей из фильма ужасов. Вся эта фантасмагорическая картина начала действовать на нервы. Чтобы успокоиться, я ненадолго отключил сознание и погрузился в медитацию. Постепенно происходящее на площади как бы отдалилось, потеряло остроту. Я посмотрел на Марио. Он наблюдал за колдунами, вытянув шею и выпучив лихорадочно блестящие глаза. Видимо, это зрелище было для него как порция марихуаны для наркомана.

Пение колдунов потеряло свою мелодичность и стройность, и теперь они вопили на разные голоса точно чайки перед бурей, только почти без пауз. До этого безмолвная и неподвижная масса индейцев заволновалась, пришла в движение, и приглушенный пылью топот босых ног вплелся в канву барабанного боя, волнами катившегося на испуганно притихшую сельву.

Наблюдая за колдунами, я как-то выпустил из виду двух центральных персонажей действа – Франца и ягуара. А когда перевел на них взгляд, то даже открыл рот от изумления. Свирепый разозленный хищник, еще совсем недавно готовый сокрушить прутья клетки, теперь ходил кругами и мурлыкал, как большой домашний кот, а Франц, до этого неуклюже переминавшийся с ноги на ногу, вдруг хищно пригнулся и какой-то очень звериной поступью легко и грациозно подбежал к дверце клетки и вынул из пазов запирающий брус.

Я остолбенел. Мне уже пришлось сражаться с ягуаром, но я вовсе не хотел повторить свой подвиг. Тем более схватиться с таким великолепным, полным сил экземпляром местной фауны. Я вовсе не заблуждался и насчет возможностей индейцев: прежде чем его убьют, разъяренный зверь многим оставит кровавую память, даже таким искусным охотникам, как гигант в наряде из перьев.

Дверца клетки отворилась… Я хотел закричать, чтобы предупредить собравшихся об опасности… и тут же закрыл рот. На моих глазах произошло чудо: Франц, опустившись на четвереньки, вдруг зашипел, как рассерженная кошка, а ягуар – невероятно! с ума сойти! – отбежал в угол и перепугано (перепугано!) замяукал, при этом поднявшись на задних лапах и дрожа всем телом, будто человек, потерявший от страха голову.

Дальнейшее было и вовсе на грани бредового видения. Колдуны наконец закончили свой южноамериканский канкан и удалились в темноту, а похожие из-за раскраски на скелетов мужчины, образовав проход в направлении ворот и взяв в руки палки, стали размахивать ими и орать… уж не знаю что; по мне, так бессмыслицу. Франц, все так же на четвереньках, выскочил из клетки и побежал среди беснующихся индейцев, словно хорошо выбритый павиан. При этом он хищно щерил зубы и рычал будто зверь. Вскоре он пропал в ночи. После этого вопли прекратились, клетку закрыли, а покорного и ласкового, как маленький ребенок, ягуара напоили и покормили какой-то похлебкой.

Затем пришел и мой черед…

Меня ввели в круг. Опять появились колдуны, а вместе с ними и гигант индеец. Видимо, он был вождем племени. В костры подложили дров, и они выбросили в воздух мириады искр.

– Держись… – шепнул мне Марио и ободряюще похлопал по плечу. – Это ненадолго…

Потрясенный увиденным, я лишь косил глазом на сытого ягуара, вылизывающего языком свою золотую, в темных пятнышках мантию. Я не боялся, но мне вовсе не хотелось бегать на четвереньках по сельве, как несчастный Франц. Внутренне я приготовился к самому худшему, и слава богу, что никто из индейцев не знал, кого они будут посвящать в свое дурацкое Братство: под моей человеческой оболочкой сейчас просыпалось кровожадное чудовище, перед которым запертый в клетке ягуар показался бы слепым котенком. Я чувствовал, что в случае чего не смогу сдержаться и буду убивать всех подряд, – непонятное возбуждение постепенно вползало в голову, и я мог его контролировать только огромным усилием воли.

Но внешне я оставался спокоен. А на взгляд колдунов – даже чересчур. Теперь они были без масок, и я заметил, что старики переглянулись, когда я, не мигнув, выдержал их взгляды. Я знал почему: они пытались ввести меня в транс, для чего один из них, тихо и монотонно подвывая, начал покачивать перед моим лицом большой белоснежной жемчужиной, подвешенной на нитке. Я едва не рассмеялся – в свое время Учитель Юнь Чунь потратил немало усилий, чтобы обучить меня основам гипноза. Конечно, тайное искусство японских ниндзя, так называемую кобудэру, а проще – способность гипнотизировать противника и даже нескольких, в полном объеме усвоить я был не в состоянии. Для этого требовались долгие годы упражнений и плюс ко всему выдающиеся энергетические способности. Даже великие мастера нин-дзюцу не могли похвастаться абсолютным владением кобудэры, и только некоторые, особо одаренные, умели на глазах ошеломленных врагов "исчезать", "перемещаться в пространстве" и даже "множиться". Естественно, все это было обманом зрения, но когда Юнь Чунь впервые продемонстрировал кобудэру, я, уже зная, что собой представляет устроенное им представление, просто ошалел.

И все-таки кое-чему я научился. По крайней мере примитивный ввод в гипнотический транс с помощью шарика для меня не был новостью.

Чтобы не разочаровывать колдунов, я закаменел лицом и сделал сонные глаза – пусть думают, что гипноз подействовал. Они облегченно вздохнули. А я порадовался, что мой обман не раскрыт: негоже гостю нарушать правила игры.

Мне поднесли кубок… кажется, с вином; правда, его сильный аромат наталкивал на мысль, что туда добавили настой каких-то трав. Эта часть церемонии была для меня неприятной – кто его знает, что подмешали в вино. Однако я решил, что предлагать во время церемонии посвящения отраву здесь не принято – чай, не средневековье и я нахожусь не на приеме у итальянца Цезаря Борджиа, любителя сводить счеты с противниками при помощи разнообразных ядов.

Я машинально выпил. И только когда возвращал кубок, невольно содрогнулся, поняв, из чего причастился, – его изготовили из человеческого черепа, искусно окованного чеканным серебром, куда были вправлены прозрачные красные камешки – видимо, рубины.

Вино на меня подействовало как на коня кнут. По жилам прокатился горячий и колючий клубок, голова вдруг опустела, и я почувствовал во всем теле необычайную легкость. Похоже, в кубок и впрямь подсыпали какой-то наркотик. Немного встревоженный, я начал постепенно ускорять биение сердца, чтобы быстрее побежавшая кровь вымыла из жил коварное зелье.

Вперед выступил гигант. Он долго что-то говорил, иногда даже пел, но я так ничего из его здравицы и не понял – язык племени не был похож на те, которые мне случалось слышать при общении с индейцами Южной Америки. После его выступления меня торжественно обрызгали холодной ключевой водой из обычного глиняного горшка, а затем, приложив к плечу какую-то странную конструкцию, напоминающую канцелярскую печать на подставке с направляющими, резко и сильно ударили по шляпке размером с небольшой белый гриб.

Так впервые за всю церемонию мне сделали больно. Но я был готов и к худшему, а потому даже не дрогнул, когда в мою кожу вонзились многочисленные иглы. И лишь после того, как один из колдунов, предварительно слизав выступившую кровь, втер в исколотую кожу похожий на пепел порошок, я понял, что меня татуировали. Притом вполне по-современному, с унифицированным приспособлением для клеймения – как ковбои быка на ранчо, только не раскаленным клеймом.

Потом были пляски колдунов – снова в масках, поздравительные крики и дружеские похлопывания по плечу, а финалом этой индейской комедии стало вручение мне нового талисмана Братства Божественного Красного Ягуара. Этот последний аккорд исполнил сам Марио. Сняв с моей шеи свой, подаренный в клинике, он нацепил другой – на этот раз побогаче и покрасивей: цепочка и основа медальона из серебра, птичье перышко золотое, красный камешек – настоящий рубин, а не имитация, как в старом; звериный клык остался такой же. Наверное, вручение этого необычного талисмана было событием из ряда вон выходящим – все остальные индейцы имели примитивные, как тот, что забрал Марио. Едва талисман очутился у меня на шее, как все, за исключением колдунов, гиганта и горбуна, стали на одно колено и склонили головы. Похоже, я был посвящен не в простые братчики, а в рыцари. Круто…

После началась примитивная варварская пьянка, но уже совместно с женщинами. Мы с Марио не стали участвовать в хмельном веселье, а тихо и незаметно удалились в свою хижину, куда нам вскоре принесли жаркое, фрукты и вино.

– Что произошло с Францем? – Это был мой первый вопрос задумчивому горбуну, когда мы утолили голод.

– В него вселилась душа ягуара, а зверь получил человеческую сущность.

– Не могу поверить…

– Есть много чего на свете, мой друг Мигель… – продемонстрировал горбун свое знание трагедий Шекспира; но дальше распространяться на тему переселения душ не стал.

– Это навсегда? – Я спросил по инерции, понимая, что говорю глупости – козе понятно, что мне довелось участвовать в грандиозной мистификации.

– Ты считаешь то, что случилось с Францем, примитивным розыгрышем? – Марио зловеще оскалился. – Напрасно. Поверь мне, сейчас этот молодой негодяй рыщет по сельве в поиске добычи – живого кровавого мяса. Он ягуар со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Если это правда… – Я не знал, верить мне или нет. – Если это правда, то лучше было бы Франца просто пристрелить.

– Чересчур жестоко?

– Не то слово… – Я поежился, представив совершенно не приспособленного к жизни в дикой сельве Франца в роли хищного зверя, – бред!

– Открою тебе правду. Да, это был спектакль. Жестокий спектакль в театре одного зрителя. И им был ты.

– Я? Не понял… Как это?

– Все очень просто – если надумаешь изменить Братству, тебя ждет участь Франца. Существует поговорка: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Не думаю, что если решусь на измену, вы будете в состоянии меня поймать, – холодно ответил я.

– Ты уже в сетях, – жестоко отчеканил Марио. – Я мог бы этого и не говорить, но мое отношение к тебе исключает ложь. Я предупреждал, что потребую гарантий твоей преданности нашему общему делу. Каюсь, я не сказал, как это будет выглядеть. Но ты и не спрашивал.

– Я не верю!

– И не нужно. Забудь обо всем, что здесь видел. Главное – не отвергай руку дружбы, протянутую Братством.

– Но как?..

– Как случилось, что тебя поймали в силки? – Марио широко улыбнулся и дружески ткнул в бок кулаком. – А точно таким же образом, как и всех членов Братства. Все дело в напитке. Помнишь кубок, изготовленный из черепа?

– Там было всего лишь вино. И похоже, немного наркотика.

– Люблю уверенных в себе людей… – Марио откровенно смеялся. – Ты когданибудь видел НЛО?

– Не приходилось.

– А вот многие верят в существование инопланетян. И переубеждать их в обратном – себе дороже.

– Как понять твое сравнение?

– Очень просто. Любая вера зиждется не на фактах, а на представлениях и внутренней убежденности. В твоем случае достаточно того, что ты не можешь ни подтвердить возможность превращения человека в ягуара, ни опровергнуть ее. В твоей душе посеяны семена сомнений, и они могут прорасти в любое время, независимо от воли и желания. Механику этого процесса я не знаю. Но поверь, у нас уже были случаи предательства – увы, человек слаб и корыстен.

– И люди превращались в ягуаров сами по себе, без той церемонии, что мы видели сегодня?

– Да. Как это ни странно. И очень далеко от этих мест.

– Мистика…

– Наверное. Но я говорю правду. И не дай тебе бог… или мне убедиться в подобной "мистике" на собственном опыте.

– Превращенные в ягуара когда-нибудь возвращались в человеческое обличье?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Старейшины племени и колдуны говорят, что такая возможность не исключается. Но как это происходит – увы, мне неведомо. Да и они, похоже, не знают.

– Индейцы племени тоже участвуют в делах Братства?

– Не будь наивным. Они просто дикари. Но Братство зародилось именно в их среде, а умные люди всего лишь продолжили традицию. Здесь своего рода храм Братства, где происходят посвящения.

– Для большей убедительности?

– Конечно. И не только. Лишь колдуны племени владеют тайной превращения человека в зверя. А это, согласись, огромный стимул блюсти верность Братству.

– Я таких индейцев в Южной Америке еще не встречал.

– Верно. Они – древний реликт, чудом сохранившийся в дебрях сельвы. Их пращуры основали Тауантинсуйу, знаменитое государство инков, где образовали правящий класс. Но они гораздо древнее тех, кем когда-то им пришлось управлять. Ты, наверное, заметил, что все эти индейцы рослые, сильные и красивые. Однако тебе не известно, что у них есть письменность. Правда, прочитать священные таблички могут только жрецы. Да, колдуны, которых ты сегодня видел, – последователи настолько тайного культа, что даже посвященные высшего ранга о нем ничего не знают. Не положено. Вот так-то, брат Мигель.

– И что теперь?

Я верил и не верил Марио. Но мое настроение оставляло желать лучшего. Ну почему, почему я вечно влипаю в совершенно дерьмовые ситуации?! Ко всем моим "радостям" жизни мне не хватало только превращения в ягуара: несмотря на черную тень Синдиката, преследующую меня по всему миру, и членство в Братстве, я вовсе не намеревался остаток своих дней исполнять роль дрессированного пса, повинующегося любым капризам хозяина. И уж теперь я забьюсь в такой медвежий угол, откуда меня не выцарапаешь и экскаватором. Какую я глупость совершил, что приехал в Сан-Паулу!

– Что теперь? – задумчиво повторил Марио. – Пока не знаю. Мне известно только одно – Синдикат имеет на тебя большие виды. Что там и как – сплошная секретность.

– А касаемо Братства?

– Как говорится, даст Бог день, даст и пищу. Надеюсь, ты заметил, как выглядит твой новый талисман? Обладание им ставит тебя на одну ступеньку с элитой Братства. Поэтому тебе не придется размениваться по мелочам.

– Это все твои заботы?

– Конечно. Я поручился за тебя головой. – Марио стал очень серьезен.

– Вяжешь по рукам и ногам?

– Напрасно так думаешь. Просто, зная тебя, я был уверен, что ты не станешь подбирать объедки, даже если тебе будет грозить превращение в человека-ягуара. Не тот случай. Ты настоящий профессионал, а такие люди даже в Братстве редкость.

– М-да… – это было все, что я сказал перед тем, как лечь на боковую.

Да и о чем теперь говорить? Все, что можно было сказать, уже сказано. Жизнь продолжается… если мое существование тянет на это очень емкое слово; и что будет дальше, не дано знать никому. Даже этим проклятым жрецам жестокого культа.

Будь что будет.

Волкодав

Въехав в Ларнаку, мы повернули в сторону аэропорта. Хотя подполковник этого и не говорил, но я заметил аэробус "А-310", который шел на посадку.

– Ты голоден? – спросил мой связник, когда мы остановились на светофоре возле продовольственного супермаркета.

– Как волк, – честно признался я.

Променад по Лимассолу за топтунами – упокой их души… тьфу, провалиться им в ад! – разбудил во мне зверский аппетит. Это в кино ликвидаторы сутками дожидаются свою жертву на голодном пайке. Некоторых, по замыслу сценаристов, подкармливает идея, а других – обещанное вознаграждение. В отличие от киношных суперменов, на пустой желудок я предпочитал лишь постельные скачки, но при этом заполнял вакуум в пищеварительной системе хорошими дозами спиртного.

Подполковник что-то сказал по-гречески водителю, и тот послушно припарковался. Спустя пятнадцать минут мой связник уселся на сиденье с большим бумажным пакетом в руках. О времена, о нравы! Так, если я не ошибаюсь, сказал какой-то древнегреческий (а может, и римский) философ; они были горазды сдирать друг у друга идеи, темы произведений и даже перелицовывать богов. Это же надо: подполковник (или даже полковник) бегает в магазин за бутылкой для младшего по званию. Как все-таки сказывается развращающее влияние западной демократии на нашем брате за бугром…

Мы устроили пикник в парке Соленого озера. На всякий случай подполковник и я вышли из такси за квартал от зеленой зоны города, расположенной в южной части Ларнаки. Пока я резал колбасу, открывал консервы и бутылку хорошего вина, мой связник рассказывал, что по легенде святой Лазарь превратил виноградник в соленое озеро, чтобы наказать владельца плантации, который не дал ему виноградную гроздь. Летом озеро высыхало, но зимой оно становилось довольно-таки больших размеров – в длину около восьми, а в ширину чуть меньше полутора километров. В холодное время года сюда прилетают розовые фламинго, лебеди и утки.

Слушая его, я ловил себя на мысли, что по части психологии подполковник даст мне сто очков форы – своим непринужденным и с виду пустым трепом он постепенно выводил меня из состояния холерического возбуждения, неизменного спутника ликвидаторов после проведения акции, чтобы я успокоился и мог сконцентрировать внимание на деталях плана следующей фазы операции "Альянс", ради чего и разгорелся весь этот сыр-бор с приездом столь необычного связника.

– Как мне вас величать? – спросил я, когда мы разлили по бумажным стаканчикам "ослиную мочу", купленную подполковником в забегаловке, звучно и не без претензий на шик наименованной супермаркетом.

Сухое вино я недолюбливал по чисто прозаической причине: чтобы хмель хоть немного ударил в голову, мне требовалось выпить этой кислятины не менее чем полведра; то ли дело наша русская водка или, на худой конец, шотландское виски.

– По документам я окрещен как Винграновский Георгий Кузьмич.

– Понял. – Я широко оскалился. – Позвольте представиться и мне – Майкл Робинсон…

– Менеджер из Ливерпуля, с которым у меня намечаются деловые отношения, – не без лукавства подхватил подполковник. – Мы встретились случайно, но быстро нашли общий язык. Наши интересы в сфере торговли металлом – лист и профиль. Пока мы консультируемся со специалистами наших фирм, но дело уже движется к заключению контракта. Моя контора называется "Вега лимитед".

– И конечно же существует на самом деле.

– Естественно. Как и господин Винграновский.

Дело ясное, что дело темное, как сказал бы великий комбинатор Остап Бендер. Конечно, подполковнику известна моя кличка, но думаю, не более того. И мне не нужно знать на всякий пожарный случай, кто он, – по крайней мере, в полном объеме. Дай бог, чтобы такой случай присутствовал лишь в нашем воображении, чисто гипотетически.

– Но лучше, если нас никто не будет видеть вместе, – продолжал между тем подполковник. – Никто из наших "коллег" с противоположной стороны.

– А если нам на хвост упадет полиция киприотов?

– Не бери в голову… – подмигнул "Георгий Кузьмич".

– Понял…

Значит, у нас и здесь есть друзья. И похоже, не из последних. Да, наши предшественники в ГРУ поработали на славу: в свое время нелегалов внедряли с размахом, обстоятельно и про запас. Многие из них настолько прижились в новой среде, что не хотят возвращаться. Их можно понять: как оставить дом, семью, друзей и хорошо поставленное дело, которым из-за преклонных лет основателя занимаются уже дети? Лет десять назад к таким "невозвращенцам" пытались применить идеологические методы воздействия, особенно напирая на квасной патриотизм. Однако домой вернулись лишь единицы, и то в основном "отыгранные" – стоящие на грани провала. И даже не по своей вине – с начала перестройки, великолепно срежиссированной пока еще неизвестными силами (я так думаю, что здесь без ЦРУ не обошлось), некоторые высокопоставленные лица от разведки заболели словесным поносом, выплеснувшимся на страницах газет, вследствие чего нелегалы посыпались как спелые груши. И, понятное дело, чтобы они не потащили за собой работающих с ними на контакте и на связи, пришлось так перекромсать резидентуры, что от многих из них остались лишь ножки да рожки. Тогда и начался усиленный процесс эксфильтрации седобородых нелегалов, которые могли еще много пользы принести своей Родине. Именно Родине с большой буквы – они ее любили и были преданны даже тогда, когда чужая шкура за долгие годы намертво приросла к их телам.

Сейчас времена изменились. Аксакалов от разведки уже не теребят, лишь стараются дистанцироваться – пусть их, они заслужили почетное забвение. А награды… они не более чем эхо молодости, законсервированное в спецхране.

– Плохо дело… – сокрушенно признался подполковник, уминая колбасу. – Операция на грани срыва.

– Она мне с самого начала не была по душе. Да хрен с ним, с этим Доди альФайедом! Нашли из-за кого лучшие силы гробить. Раньше, когда политика так не влезала в наши дела, никто и пальцем не шевельнул бы ради каких-то египтян. Это частная проблема. А теперь, в свете того, что Россия по уши в дерьме, мы начали кидаться из стороны в сторону, как пес, на которого насели блохи. И все ради того, чтобы зацепиться хоть за что-нибудь – чтобы было с чего начать новый крестовый поход нашей дипломатии, в данном случае на Ближний Восток.

– Меня предупреждали о твоей склонности к философским рассуждениям, – весело оскалился подполковник. – Но я не думал, что болезнь зашла так далеко.

– Болезнь?! – Я возмутился. – Это вы там в центре все больны… мать вашу! Более идиотского плана операции, чем "Альянс", я не припоминаю. Мы уже потеряли Гюрзу, нам сели на хвост – между прочим, неизвестно кто, – а теперь еще и вся полиция Кипра стоит на ушах. Как работать в таких условиях?!

– Молча, – отпарировал мой связник. – Стиснув зубы. И переформировав ряды. Как это бывало уже не раз.

– Извините, возможно, я лезу не в свои сани, но меня мучает один вопрос: почему Синдикат решил пришить Доди руками русских? У них что, свои кадры повывелись? Насколько я знаю, до недавних пор нашим соотечественникам не доверяли.

– А как ты сам думаешь по этому поводу? Договаривай, не стесняйся.

– Знаете, я в политике разбираюсь как свинья в апельсинах. Особенно в так называемой "высокой". Мне кажется, что готовится грандиозная провокация для очередной дискредитации России. Как же: нехорошие русские грохнули лапушку-араба (мусульманина!), вот и верь им после этого. И можно ли с ними вообще иметь дело, с этими варварами? Никто ведь не будет разбираться, на кого работал тот, кто ликвидировал Доди. До этого просто не дойдет: молниеносная "зачистка" – и концы в воду. А труп, пусть он будет трижды русским, лишнего не скажет. Главное, чтобы убийцу опознали как гражданина России. Потом международная пресса раздует такое кадило… Я не прав?

– Бред сивой кобылы, но не без изюминки. Ликвидация, она и есть ликвидация. И не важно, кто к этому делу приложил руку: негр, англичанин, еврей или русский. Если в годы "холодной войны" мы маскировали не только свою национальную принадлежность, но, образно говоря, даже дыхание с русским акцентом, то ныне всем на все глубоко наплевать. Сплошное сумасшествие.

– Беда только, что мы в нем принимаем непосредственное участие, – пробормотал я с удрученным видом.

– Не столько беда, сколько исторический казус.

– Легче всего кивать на историю. Она настолько громадная и всеядная, что судьба одного человека в ее чреве не более чем молекула.

– Ладно, подведем под прениями черту… – Подполковник с видимым сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. – Тебе до вечера нужно вернуться в Лимассол. А обсудить нам нужно многое…

Нет, мне по-прежнему все не нравится! Я ведь нутром чую, что в операции "Альянс" что-то не так. Смешались в кучу кони, люди… Моб твою ять!

– Что? – спросил недоуменно подполковник.

– Вы это о чем? – Я тоже удивился.

– Ты что-то сказал или мне послышалось?

Все, амбец. У меня уже склероз в начальной стадии: мозги отключены, а язык болтает сам по себе. С этого все и начинается – сначала пропадает память, затем в туалете вместо того, чтобы достать то, что просится наружу, справляешь малую нужду, держась за кончик ремня, ну а потом, затащив к себе домой телку, раздеваешься донага, вежливо говоришь ей: "До свидания, дорогая. Было так приятно…" – и уходишь в чем мать родила в полной убежденности, что провел великолепный вечер в постели незнакомки и успел слинять перед самым приходом ее мужа.

– Послышалось… – буркнул я, раздосадованный дальше некуда.

– Так, продолжим… Отныне ты шеф группы, вместо Гюрзы.

– Почему я? У меня другой профиль. И опыта маловато.

– Опыт – дело наживное.

– Но я не смогу раздвоиться – Фигаро здесь, Фигаро там. Моя задача – быть поближе к Доди в экстремальный момент. А общее руководство потребует столько сил и времени, что, когда наступит день "икс", я буду или без задних ног, или за много, много миль от места событий.

– Кей…

– Что – Кей?

– Разве она тебе ничего не сказала?

– Почему не сказала? Несколько раз послала на хрен.

Подполковник весело оскалился:

– На нее это похоже… – Он с хрустом разгрыз большое краснобокое яблоко; я предпочел клубнику, упакованную в коробочку: вкуса у нее не было почти никакого, зато вид – обалдеть. – Если понадобится, то в контакт с Доди или его близким окружением войдет она.

– А я что, рылом не вышел?

– Не то чтобы да, но у некоторых, особо чувствительных, при взгляде на тебя возникают определенные ассоциации из серии "не дай бог встретиться с ним в темном углу".

– Буду шарить под спортсмена. Чего проще – майка, трусы и кроссовки. Таких тут хватает.

– А винтовку с оптикой замаскируешь под спиннинг?

– Мне и рук достаточно.

– Не скажи. Чует мое сердце, что здесь намечается заваруха и в ней будет применено нечто из арсенала двадцать первого века. И мы должны быть готовы к любому повороту событий.

– Это как же? Шваркнут по Доди лазерным лучом? Тогда нужно постараться, чтобы я не мешал прицелиться. А то не ровен час окажусь между этим плейбоем и снайпером.

– Шутки шутками, а технику мы дадим серьезную. И людей, что в ней разбираются получше нас с тобой.

– Кого-то из спецкоманды "Сириус"?

– Да.

– Ну, спасибочки. Мне только очкариков и не хватает. Одной Кей достаточно, чтобы сбрендить. А если к ней добавить еще и толпу вундеркиндов – тогда полный трандец. Лучше пришлите вместо них одного "борзого" или, на худой конец, парочку "торпед".

– Сие зависит не от меня. Я только связник и на первых порах куратор. Все решает Кончак.

– Тогда передайте ему от меня низкий поклон и челобитную с прошением считать меня либералом, если отброшу коньки при исполнении.

– Не волнуйся, без поддержки не останешься.

Он сказал это с загадочным видом. И от его тона я вовсе упал духом: похоже, Кончак готовит мне очередной "подарочек" почище милашки Кей. Эх, как хреново, что Акула сейчас в разобранном виде…

– Через день-два сменишь дислокацию, – тем временем продолжал подполковник. – Как только прибудет катер с соответствующей "начинкой" и командой спецов. Он зарегистрирован на имя Майкла Робинсона. Так что ты становишься злостным частником.

– И куда меня командируют?

– На Лазурный берег. Слыхал?

– А как же. Только я по-французски ни бельмеса.

– Кей тебя научит. Франция – ее специализация.

– А я думаю, откуда она европейской культуры нахваталась по самое некуда? Как наш бобик блох.

– Брось ходить с ней в контрах. Она хорошая девочка.

– Когда спит зубами к стенке.

– Ничего, – хохотнул мой связник и куратор. – Милые бранятся словно тешатся. Не забывай, что она твоя супруга.

– Ага. Когда закончится операция и нас "разведут", попрошусь на месяц в психушку. Если, конечно, к тому времени не повешусь.

– Ничего с тобой не станется. Даже наоборот – будешь всегда на боевом взводе. Такие женщины, как Кей, понимаешь ли, стимулируют.

– Если я философ, то вам подходит рубище странствующего проповедника, утешителя страждущих…

И мы вполне дружески рассмеялись.

Лондон, район вокзала Кингз-Кросс

Папаша Шиллинг обедал. Ему прислуживала чопорная особа с невыразительными бесцветными глазами и плоской фигурой. Она передвигалась по комнате совершенно бесшумно, словно летучая мышь. Когда Беннет вошел, служанка посмотрела на него как на пустое место и буквально испарилась. Ей стукнуло лет пятьдесят, как отметил про себя Арч, но в ее точных пластичных движениях прожитые годы не чувствовались. Более того: совсем не старые руки служанки с длинными пальцами имели на косточках специфические мозоли, что подтверждало догадку Беннета об истинной профессии чопорной грымзы. Похоже, эта доска в юбке с плотно сжатыми гузкой сухими губами проводила больше времени в спортзале, чем он в постели в женщинами.

– Спокойно, Арч, – проницательно ухмыльнулся "ростовщик", доедая аппетитный с виду стэйк пай.[31] – Не волнуйтесь, это наш человек. Она мне помогает по хозяйству.

– Да, сэр… – индифферентно ответил Арч и невольно сглотнул – из-за беготни по Лондону с прицепом в виде микроавтобуса "мерседес", лилипутов и компании неизвестных топтунов он здорово проголодался и теперь готов был съесть целого барашка, испеченного на вертеле.

Босс благосклонно кивнул и как ни в чем не бывало продолжил свои гастрономические упражнения, нимало не смущаясь присутствием постороннего – голодного постороннего, с вожделением следившего за тем, как Папаша Шиллинг расправляется с едой.

Глядя, как он уплетает пирожные из песочного теста, Беннет мысленно разразился проклятиями. И выругал себя последними словами за приступ служебного рвения, заставивший его проигнорировать голос пустого желудка, буквально вопившего, когда Арч проходил мимо приветливо распахнутых дверей кафе и пабов. И это при том, что уж кому-кому, а Беннету ли не знать сквалыжный характер босса. У него зимой снегу не допросишься.

Собрав грязную посуду, безмолвная служанка удалилась. Теперь Арч начал понимать, что у Папаши Шиллинга, кроме Саймона, есть и другие телохранители, притом гораздо более высокого класса, нежели полуагент-полусутенер.

– До меня дошли слухи, что ваши парни сваляли дурака… – "Ростовщик" достал из шкатулки сигару.

Курить он бросил давно, но не мог отказать себе в удовольствии просто подержать сигару во рту, чтобы ощутить восхитительный аромат настоящей "гаваны".

– Орешек оказался крепче, чем мы предполагали, – не стал "сдавать" своих подчиненных Беннет.

– И это говорите мне вы, Арч? Нет, по-моему, годы разрядки превратили даже лучших наших людей в желе. Я не прав?

– Да, сэр… – хитроумно вывернулся Арч, не ответив на обидное предположение босса ни положительно, ни отрицательно.

Папаша Шиллинг воткнул в рот свою "гавану" и стал похож на карикатурного английского джентльмена, слоняющегося из комикса в комикс.

– А если поточнее? – не отставал босс Беннета.

– Наша операция так дурно пахнет, что ее запах скоро дойдет до Вестминстерского дворца.

– Не думал, что вы такая неженка, Арч.

– Всего лишь инстинкт самосохранения, сэр.

– И что он вам подсказывает?

– Пока мы досконально не разберемся в окружающей обстановке, переходить к следующей фазе операции нельзя.

– Логично. Но, к сожалению, время не терпит.

– Да, – вынужден был согласиться Беннет. – И мы сами ускорили ход событий.

– Верно. Доди и принцесса теперь неразлейвода. Старый аль-Файед на седьмом небе от счастья, его сынок забыл дорогу ко всем своим любовницам, а Диана перестала на страницах газет обливать помоями принца Чарльза.

– Не совсем…

– Мелкие уколы не в счет. Они всего лишь контрвыпады. Так что все идет по плану, Арч.

– С некоторыми нюансами.

– Касаемо принцессы?

– Там все под контролем. Конечно, насколько это в наших силах. А вот бывшая пассия Доди манекенщица Келли Фишер в ярости.

– У женщин это обычное состояние, повторяющееся регулярно из месяца в месяц, как менструальный цикл.

– Она грозится отомстить.

– И кто-нибудь этому верит?

– Я – да. Оскорбленная в своих лучших чувствах женщина страшнее дракона из рыцарских романов.

– Кроме желания, нужно еще иметь и возможности.

– Сэр, я не думаю, что она не наскребет сотню тысяч фунтов для оплаты киллерам. В наше время убивают и за гораздо меньшую сумму.

– Она взяла на прицел принцессу?

– Увы, нет. В своих несчастьях Келли Фишер всецело обвиняет Доди, наобещавшего ей золотые горы.

– Это скверно… – Папаша Шиллинг нахмурился и раздраженно бросил сигару на стол. – Мы не можем его потерять. Он еще не доиграл свою партию в нашем концерте.

– Но мы просто не в состоянии взять под контроль еще и эту разъяренную фурию. У нас и так не хватает людей.

– Под контроль брать не обязательно. Нужно просто заткнуть ей рот.

– Боюсь, что не получится.

– Для "доверительного" разговора с Келли Фишер мы командируем Эйприл. Надеюсь, они договорятся…

Арч невольно содрогнулся и мысленно перекрестился: "объекты", пообщавшиеся с милашкой Эйприл, были готовы сожрать собственный язык, но не нарушить данное ей обещание. Она имела очень высокий болевой порог – практически не чувствовала боли – и иногда "шутила" с новичками, с хохотом протыкая спицей ладонь своей руки. После такого спектакля желающих попасть к ней в напарники находилось мало.

– Это приказ?

– Да. В детали операции Эйприл не посвящать.

– Будет выполнено, сэр.

– И еще – подсыпьте перца "желтой" прессе. А то, мне кажется, она несколько потеряла интерес к похождениям принцессы Уэльской.

– Извините, сэр, но я не совсем понимаю…

– Пусть черкнут несколько статеек о том, что мать будущего короля не должна вступать в связь с египтянином. Это безнравственно, непатриотично и тому подобное. Подбросьте им что-нибудь солененькое из нашей архивной копилки. Нужно, чтобы не забыли и Доди, в особенности его амурные похождения. И покруче, покруче! Они это умеют.

– Мне кажется, это излишне. Вдруг вспугнем наших голубков и они разлетятся в разные стороны раньше времени?

– Арч, вы забыли прописные истины. Особенно ценно то, что дается тяжким трудом и страданиями. Препятствия еще больше разжигают страсть. Диана утвердится в мысли, что ее выбор соответствует тем задачам, которые она перед собой поставила. Так же как и Мохаммед аль-Файед – любая шумиха в масс-медиа, где упоминается его имя (или имя Доди), ему только на руку. И как продолжение кампании мести правительству за отказ в гражданстве, и как бесплатная дополнительная реклама его бизнеса. Что касается самого Доди аль-Файеда, то обвал страстей в бульварной прессе просто отрежет ему все пути к отступлению.

– Он и сейчас уже сжег все мосты за собой.

– У мужчины с его внешностью, положением и деньгами всегда найдется вариант про запас. Нужно лишить его последней соломинки, и пусть он успешно тонет именно в том месте, где укажем мы, а не кто-то иной.

– Я понял, сэр.

– Это меня воодушевляет… – Папаша Шиллинг опять натянул на свое аскетическое лицо маску безобидного добродушного сквайра на пенсии. – Может, вы мне проясните ситуацию с разработкой "египетского" следа Доди? Насколько я знаю, наши специалисты уже возвратились из командировки.

– Два дня назад. Идет обработка материала, но кое-какие выводы уже можно сделать.

– Ну-ну… – Папаша Шиллинг опять начал посасывать "гавану".

– На рынке оружия, где, как вы знаете, играет одну из главных ролей его дядя Аднан Кхашогги, пополз слушок, что и Доди начал пробовать силы в этом бизнесе.

– Даже так? – удивился босс Арча.

– Повторяю – пока фактаж по этому вопросу слабоват. Я попросил коллег из ЦРУ проверить кое-какие моменты по своим каналам. Жду ответа.

– Весьма любопытно… Весьма.

– К сожалению, наши агенты, работавшие в Египте, так и не смогли подобраться поближе к самому Аднану Кхашогги. Из завербованных нами его сотрудников почти все мелкие сошки. Увы, лимит денежных средств не позволил нашим парням как следует развернуться. Правда, они купили у одного рыночного "жучка" – фигура совершенно одиозная, наркоман, вор и проходимец – дискету с именами и адресами торговых партнеров Кхашогги. Сейчас идет ее расшифровка. Надеюсь, что там может мелькнуть и имя его племянника.

– Мне не верится, что дискета с абсолютно секретной информацией могла оказаться у такого ничтожества.

– Сначала я тоже не поверил. Однако оказалось, что у этого сукиного сына есть брат, специалист по компьютерной технике. Он обслуживает офис Аднана Кхашогги. Конечно, зачерпнуть из базы данных по полной программе он даже не пытался – чревато, но лакомый кусочек брат нашего информатора все-таки отхватил. Скорее всего, нечаянно.

– Он работал по заданию наших агентов?

– В том-то и дело, что нет. Самодеятельность. А возможно, элементарное любопытство.

– Этот спец по компьютерам знает, куда ушла дискета?

– Даже не подозревает. У его брата-наркомана большие финансовые проблемы, что в общем-то понятно, и тот решил скромно умолчать о чудом свалившейся на него приличной сумме. Он втихомолку переписал дискету и передал ее нашему сотруднику в одном из притонов Каира.

– Гарантии?..

– До полной расшифровки записанной на дискету информации он "отдыхает" на нашей явочной квартире в Александрии.

– Хорошо. Если "улов" окажется стоящим, продолжайте разработку этого… как вы его назвали? Ах да – сукиного сына.

– Зачем? Это очень ненадежный человек.

– Великолепно. Именно такие в заключительной фазе операции нам и понадобятся.

– Сэр, похоже, мне уже пора проситься в отставку. Я не могу понять, что вы имеете в виду.

– Не наговаривайте на себя, Арч. Вы просто устали. В скором времени вам представится возможность немного отдохнуть… – Папаша Шиллинг добродушно оскалился. – Посочетаете приятное с полезным и нужным на лоне природы. – Босс смотрел на Беннета со снисходительностью умудренного опытом старца. – Когда наступит час "икс" и последующий за ним обвал страстей, домыслов и, главное, рутины полицейского расследования, вот тогда мы и организуем утечку информации, где такие пешки, как этот "жучок", в совокупности сработают словно дымовая завеса. Теперь понимаете, о чем идет речь?

– Чем больше версий, тем сложнее отсеять истину.

– Ну вот, я ведь говорил, что с мозгами у вас все в порядке. Совершенно верно – следствие должно запутаться в мотивах и предпосылках. Побольше туману, и мы окажемся в общей куче, где на ощупь весьма трудно отделить овнов от козлищ. У меня нет сомнений, что нашу спецслужбу обвинят во всех грехах – невозможно при подготовке такой операции нигде не оставить ни единого следа. Или намека на след. Но, образно выражаясь, если нас заметят на митинге, то попробуй потом определи, кто толпился возле трибун с транспарантами, а кто зашел случайно, просто поглазеть. Ради этого мы и искали для Дианы такого нестандартного малого, как плейбой Доди. У которого врагов гораздо больше, чем друзей.

– Сэр, вы гений.

– Арч, не заставляйте меня краснеть и думать, что вы подхалим. Я знаю, что это далеко не так. – Папаша Шиллинг ехидно прищурился, а Беннет мысленно чертыхнулся – он что, мысли читает, этот старый скупердяй?! – Кстати, еще одно – срочно подготовьте двух-трех человек из тех, кто уже задействован в операции, на роль папарацци. Они должны примелькаться. Подчеркиваю – примелькаться, но не "засветиться"! Для всей этой своры наглых и беспринципных фотоублюдков они должны быть просто Гарри и Джо в закрытых шлемах, из-за чего их невозможно опознать, работающих, как и большинство других фотопиратов, на свой страх и риск.

– Будет исполнено, сэр.

– А теперь давайте сюда вашу папку с фотографиями топтунов. Мне кажется, она вам уже руки жжет.

Пока Папаша Шиллинг просматривал комплект снимков, переданный Арчу его помощником Макнэлли, Беннет злобно смотрел на плешивую макушку "ростовщика" и пытался вычислить, кто из его нынешних подчиненных "стучит" боссу о работе группы. Притом так оперативно. Конечно, Арч знал эту особенность своего начальника – везде иметь глаза и уши. И не раз убеждался в большой пользе для общего дела подобной тотальной слежки даже за, казалось бы, сверхнадежными агентами. Но одно дело одобрять оправдывающую себя в их закрытом от посторонних глаз тайном мире рыцарей плаща и кинжала сверхподозрительность, а другое – ощутить ее на собственной шкуре.

– Знакомые все лица… – удовлетворенно хмыкнул босс Арча.

– А я, грешным делом, думал, что по ним давно справили поминки…

Он взял пульт дистанционного управления, нажал одну из многочисленных кнопок, и… у Арча глаза полезли на лоб! В полу возле письменного стола открылся люк, и оттуда выдвинулась тумба с компьютером новейшей модели.

– Знаете, Арч, эти современные электронные штучки весьма полезны в нашей работе, – посмеиваясь, сказал Папаша Шиллинг, и его худые пальцы запорхали по клавиатуре. – Посмотрим, что мы имеем в архиве.

Беннет ошеломленно молчал. До сих пор он знал босса как неисправимого ретрограда, предпочитающего все нынешние приобретения цивилизации элементарному гусиному перу (правда, несколько трансформированному в авторучку) и пачке хорошей бумаги. Папаша Шиллинг мог часами с видимым удовольствием упорядочивать свою огромную картотеку, занося новые сведения мелким бисерным почерком. И вот теперь оказывается, что старый сквалыга отважился разориться на очень дорогую технику и при этом работает на ней как заправский программист. Нет, положительно мир изменился. Если уж Папаша Шиллинг поддался на дьявольские соблазны технического прогресса…

– А вот и они, голубчики… – "Ростовщик" с удовлетворением потер руки. – Мими и Фил Катценбах. Лилипуты. Брат и сестра. Они работают на спецслужбу Шин бет.

– Сэр, у меня голова идет кругом. Израильская Шин бет села нам на хвост?! И где – в Лондоне. С ума сойти… Почему?!

– Становится горячо, Арч. Ах, как это здорово… – Папаша Шиллинг с мечтательным выражением потянулся до хруста в костях. – Наконец мы разбудили змеиное гнездо, до сих пор пребывавшее в зимней спячке.

– Вы считаете, что и спецслужбы Израиля включились в охоту за Доди?

– Вопрос поставлен неверно. Не они включились, а мы заставили их принять участие в охоте, и не просто в охоте, а в облаве.

– Пусть так. К этому мы и стремились. Но из каких соображений Шин бет следит за нами?

– Из тех же, что и мы ковыряемся в теневом бизнесе Доди аль-Файеда. Им тоже нужна ширма, дымовая завеса и так далее – короче, алиби. У них и так хватает проблем с арабами, а если еще добавится и ликвидация сердечного друга принцессы Дианы, то можно представить, как все это аукнется на Ближнем Востоке. Израильтянам требуется поддержка, солидарность с коллегами из спецслужб других стран, заинтересованных так же, как и они, в разрыве отношений Дианы и Доди – лучше бы в идеальном, "мягком" варианте. Они ищут компромат, благодаря которому нас можно немножко пошантажировать в случае чего и сделать своими союзниками.

– Судя по тому, что они всерьез занялись проблемой отношений принцессы и Доди, видимо, "мягкий" вариант исчез из их арсенала.

– Да. С нашей помощью. – Что-то холодное и неприятное выглянуло наружу из глазниц Папаши Шиллинга и быстро спряталось под морщинистыми веками.

– Но как в Шин бет узнали, кто участвует в операции "Троянский конь"?

– А вот это, дорогой мой Арч, нам и предстоит выяснить. Притом безотлагательно.

– Сэр, что делать, если мы снова обнаружим топтунов из Шин бет?

– Уничтожить, – безжалостно отчеканил Папаша Шиллинг. – Какие-либо обвинения мы им предъявить не сможем, но и таскать такой неприятный груз на шее желаний у нас нет. Израильтяне полезли в чужой огород. И нужно хорошо дать им по рукам. Мы не арабы или какието там палестинцы. Они нарушили джентльменское соглашение между разведками Америки, Англии и Израиля. Место дислокации группы срочно поменять. Так же, как и коды. Макнэлли получит подкрепление, еще две спецмашины и людей. Пусть приступает к круглосуточному дежурству. Проблемой израильского "крота" в наших рядах я займусь лично…

Арч ушел из конспиративной квартиры номер шестнадцать через один из запасных выходов (он уже знал, что их было два; по крайней мере, так ему любезно объяснил Папаша Шиллинг, хотя Беннет очень сомневался в его чистосердечии). На неприметной улочке его уже ждала Эйприл с машиной. Чуть поодаль стоял и микроавтобус с подразделением головорезов Макнэлли.

Остаток дня и вечер обещали массу "наслаждений"…

Секретный агент МИ-6 горько улыбнулся.

Киллер

Как и было договорено, мне разрешили проводить профессора и Гретхен. Эти печальные проводы больше напоминали поминки. Я, конечно, не рассказал о страшной участи Франца, и немцы пребывали в уверенности, что его убили. Я не стал разубеждать безутешных родственников юного мерзавца, потому что увиденный мною процесс превращения человека в зверя был за гранью рассудка, да и меня просто сочли бы лжецом. Не открыл я профессору и роли Франца в трагедии, финальная часть которой разыгралась в дебрях сельвы: пусть уж лучше о нем скорбят, нежели предадут анафеме. Тем более, что сейчас ему нужны скорее сожаление и участие, нежели злоба и проклятия.

Чтобы как-то скрасить последние дни пребывания Штольца и Гретхен в Сан-Паулу, я поселил их в японской гостинице "Гинза", имеющей на своем фирменном флаге пять звезд. За сутки приходилось платить сто двадцать реалов, но изысканный комфорт и чисто японский стиль обслуживания стоили того. Я разместился в соседнем номере, поменьше, – в том, где жили профессор и Гретхен, было две спальни, огромный холл с вазами и цветами, ванная с джакузи, тоже приличных размеров, и просторный балкон с видом на бетонные джунгли Сан-Паулу. Пока мои подопечные приводили себя в порядок и переодевались – их одежда превратилась в лохмотья, и мне пришлось купить им все новое, – я поднялся на крышу здания, где был приличный бассейн, и отмокал в нем почти три часа, пытаясь смыть не только с тела, но и с души грязь и кровь, в которые я окунулся по уши в мирной и безобидной экспедиции, совершенно этого не предполагая и тем более не желая.

– Мигель, вы наш добрый ангел. – Герр Штольц за эти дни из упитанного флегматика превратился в копию рекламных страдальцев, применяющих разнообразные патентованные средства для похудения. – Но я не могу, не имею права пользоваться вашей добротой. Я попрошу, чтобы мне прислали деньги… – Он немного замялся. – Да, мне пришлют деньги!

Гретхен, тяжело вздохнув, потупилась. И я знал почему – на счете профессора осталось всего ничего, не больше сотни марок; про его финансовые проблемы мне рассказал все тот же Марио.

– Герр профессор, не стоит говорить о таких пустяках. Возвратитесь домой, тогда и… – Я поторопился сменить тему разговора.

Взяв билеты на красно-голубой автобус, обслуживающий международный аэропорт, мы почти час маялись в духоте, пока не добрались до места назначения. Я стоически сносил неудобства: поездка на этом виде транспорта была идеей Штольца – его обуял (пусть и чересчур поздно) бес расчетливости и прижимистости, так как проезд стоил всего шесть реалов с человека. Я с легкостью согласился на предложение профессора – но разве можно было предположить, что как раз именно в этом автобусе сломается кондиционер? Верно говорят, что уж если не везет, так это надолго…

Авиалайнер уже исчез в небесной бездне, а я все еще стоял в полной отрешенности, глядя через огромное витринное стекло здания аэропорта на серый бетон взлетной полосы. На душе лежала непомерная тяжесть, будто я только что навсегда расстался с самыми дорогими и близкими людьми. Профессор и Гретхен были так добры… В их глазах я читал любовь и уважение ко мне, совершенно постороннему, чужому человеку. С ними ушло что-то светлое, по-домашнему уютное и чистое. А я опять должен вернуться в мир ненависти, предательства, интриг и кровавых разборок. Проклятье!

– Мигель… – Голос раздался едва не над ухом, но я даже не шелохнулся.

Я давно знал, что за мной наблюдают, и мог с точностью до миллиметра определить расстояние до говорившего; это был Марио.

– Мигель, нам пора…

– Боишься, что рыбка может сорваться с крючка? – Я повернулся к нему в тихом бешенстве.

– Перестань, не заводись. Тебя требует мой босс. Он не привык долго ждать.

– Пошел ты… со своим боссом… – Я грубо выругался. – Вы мне сейчас как рыбья кость в горле.

– Извини, но время не терпит. – Марио выглядел смущенным и виноватым. – Я понимаю…

– Что ты понимаешь? – Во мне все бурлило. – Может, то, что из-за этих ваших игр нанесена огромная моральная травма профессору Штольцу, человеку, которому мы с тобой и в подметки не годимся?! Или понимаешь горе Гретхен, потерявшей единственного брата, пусть и подонка? Она, к счастью, этого не знает. Мы копошимся, как черви в навозе, все выискиваем дерьмо пожирней, да чтобы его было побольше, а рядом идет жизнь. Настоящая, пусть и трудная, но не зловонная, как у нас. Ради чего?! Мы с тобой убийцы, Марио, грязные подонки, отбросы рода человеческого, не стоящие даже одной слезинки из глаз Гретхен.

– Ты очень изменился, Мигель… – Марио смотрел на меня, широко раскрыв от изумления глаза. – Я даже не мог представить, что настолько…

Я промолчал. Только теперь я сообразил, что, кроме моих откровений, буквально ошарашило горбуна – не помня себя, я оторвал какой-то металлический кронштейн, и теперь у меня в руках остались лишь его мелкие обломки.

Я швырнул их в урну и сказал:

– Поехали. Пора приниматься за работу… цепного пса. А не то твой босс на дерьмо изойдет и повышения тебе не видать, как собственных ушей…

Наш "форд" припарковался где-то в районе площади Республики. Кроме Марио и меня, в машине был лишь водитель, сухощавый жилистый метис, похожий на мексиканца. Он даже не посмотрел в мою сторону – ни когда я садился, ни когда мы вышли. За всю дорогу от аэропорта в центр города никто из нас не проронил ни единого слова.

Мы поднялись на двадцатый этаж высотного здания из стекла и бетона. Возле лифта нас встретили двое. От них за версту перло запахом "профессии" – это были телохранители-быки, способные совершенно бездумно сворачивать шеи, ломать кости или пускать кровь любому, на кого укажет хозяин.

– Прошу тебя, будь с боссом поделикатней, – шепнул мне Марио, будто подслушав, что творилось в моих мозгах. – Он нормальный мужик.

– Буду…

Совет был и впрямь к месту. К черту эмоции, нужно стабилизировать внутреннее состояние. Еще неизвестно, чем закончится на-ше рандеву, а злоба и ненависть плохие помощники мастера хэсюэгун. В схватке он должен быть бесстрастным и хладнокровным, иначе в нужный момент, когда потребуется мгновенная концентрация всей энергии ци, она уплывет сквозь пальцы, как песок.

Когда нас наконец впустили в кабинет босса, я уже окаменел и сердцем, и душой, а мои эмоции плескались где-то так глубоко, что казалось, просто невероятно, что они могут когда-нибудь найти выход на поверхность.

– Мы уже встречались… – Босс Марио улыбнулся одними глазами. – Меня зовут дон Фернандо.

Я вспомнил, где, когда и при каких обстоятельствах мне привелось с ним общаться. И от этого у меня по спине прокатился холодок. Я мысленно замедлил сердечный ритм и снова стал невозмутимым – не хватало еще, чтобы этот худой и длинный как жердь мафиозо со змеиным гипнотизирующим взглядом заметил мою нервозность.

Я вспомнил… Это было первое задание в Синдикате, когда моим непосредственным шефом считался ныне покойный Крученый. То-гда я выкуривал из норы "клиента", своего земелю, смайнавшего в южноамериканские палестины с чужими деньгами. Моим напарником был Эрнесто. "Объект" оказался футбольным фанатом, и для того, чтобы вытащить его на свет ясный из крепостигасиенды, по моему замыслу, пригласили самого Диего Марадону, который без денег и влияния дона Фернандо даже не плюнул бы на вшивый занюханный городишко, где устроили товарищеский матч в честь "клиента". Правда, он об этом не знал…

– Как я уяснил из отчета Марио, вы поняли друг друга, – между тем продолжал дон Фернандо. – Это радует. И снимает массу вопросов, тем более что Марио за тебя поручился.

Он говорил на хорошем испанском, хотя в его речи и чувствовался едва заметный акцент. И еще я очень сомневался, что дон Фернандо – его настоящее имя.

– Да, дон Фернандо… – промямлил я, чтобы хоть что-то сказать.

– Радует и тот факт, что ты в отличной форме. Мне известно, как ты разобрался с бандой Красавчика Франшику и о твоих похождениях в сельве.

– Я вижу, что на некоторое время об отдыхе мне нужно забыть.

– Почему? – тонко улыбнулся босс. – Не исключен вариант, что вскоре ты сможешь посочетать приятное с полезным и нужным.

Я молча пожал плечами. Судя по его уверенным, но не господским манерам, он пробивался на вершину Синдиката не с помощью денег. А потому должен бы знать, как "отдыхается" ликвидатору на задании. Даже если это происходит и на самом фешенебельном курорте мира. Когда носишь смерть в своем кармане, она и спит с тобой, и пьет коктейли в баре, и загорает на пляже. Она в каждой мысли, в каждом движении, ее запах ощущается, даже когда плывешь под водой.

– На этот раз все будет гораздо сложнее, и в то же время гораздо проще, чем прежде. – Дон Фернандо кивнул Марио, и тот включил специальную глушилку, защищающую от подслушивания при помощи разного типа "клопов", "жучков" и прочая.

Скверно, подумал я. Отвратительно. Если уж в собственном офисе дон Фернандо прибегает к исключительным мерам предосторожности, когда речь должна зайти о моем задании, то можно представить, каким оно будет. И еще одно обстоятельство смущало меня: почему это такая большая шишка, как босс Синдиката, лично инструктирует какого-то киллера, человека без роду-племени, без имени и лица, перекати-поле, одного из множества скрывающихся в тени. В большой тени кровавого бизнеса.

– Для начала мне бы хотелось вернуться к истокам Синдиката. Немного истории, чтобы было понятно все остальное. В свое время нашлись умные головы, сообразившие, что людям нашей профессии необходима сильная организация. Не секрет, что наши наниматели чаще всего просто мечтают избавиться не только от своих врагов, но и от тех, чьими руками это будет сделано. Так ведется издревле, ничего тут не попишешь. Своего рода закон выживаемости. К сожалению, у тех, кто избрал наше ремесло, шансов уцелеть практически нет. Денежный мешок, человек власти – и киллер, в своем большинстве изгой, зарабатывающий, чтобы выжить в этом непростом и жестоком мире, несколько специфическими методами. Заказчик и исполнитель. На одной чаше весов богатство, на другой – нищета. Думаю, не нужно объяснять, какая перевесит…

Да уж, объяснять действительно не нужно… Рожденный адом после ликвидации должен быть низвергнут туда, откуда его призвали – в ад.

– Вот так и родился Синдикат, – между тем продолжал дон Фернандо. – Мы обеспечиваем защиту нашим парням от непорядочных нанимателей, помогаем стать настоящими профи, обеспечиваем самыми современными техническими средствами, что для ликвидатораодиночки, согласись, не под силу. Синдикат с его возможностями – своего рода укрытие от государственных структур, ведущих постоянную охоту на нашего брата. Мы призваны объединять и защищать членов нашей организации. Чтобы после выхода на пенсию, – дон Фернандо улыбнулся, – член Синдиката имел возможность дожить в полном довольствии до своего естественного конца. Мы даем ему новые, "чистые", документы, подтвержденные тщательно отработанной легендой, и заботимся, чтобы его никто не тревожил…

Ах, как он сладко говорил! Возможно, даже сам верил в свои слова. Единственное, о чем он "забыл" упомянуть – или не пожелал, – так это то, что путь практически любого киллера напоминает короткий след от падающей звезды. Едва его данные попадают в компьютерные системы Интерпола или спецслужб нескольких стран, дни охотника за головами сочтены. Рано или поздно он оказывается в сетях, раскинутых мощными государственными структурами, которые всегда сильнее Синдиката, как бы ни пыжился и не расписывал его достоинства и мощь дон Фернандо, и тогда вступает в действие главный закон всех организаций подобного рода – общая безопасность превыше всего. И незадачливый киллер "неожиданно" умирает в тюрьме от разрыва сердца, от инсульта или несварения желудка, а иногда от кусочка свинца, вылетевшего из ствола собрата по ремеслу.

Интересно, неужели дон Фернандо принимает меня за лоха?

Сделав вид, что усаживаюсь поудобней, я бросил быстрый взгляд на Марио. По его изуродованному лицу трудно было определить, что он думает в эту минуту, но я его уже изучил достаточно хорошо, чтобы понять – горбун пребывает в состоянии тихого бешенства. И понял почему. Видимо, данные на меня были предоставлены дону Фернандо кем-то другим – или другими, – где, скорее всего, я выгляжу недалеким малым, не шибко грамотным и, само собой разумеется, жадным до денег (а иначе зачем бы я избрал такую, с позволения сказать, "профессию").

Но дон Фернандо, босс из боссов, входивший в совет иерархов Синдиката, давно оторвался от реальной жизни простого киллера и как-то упустил из виду один момент – все течет, все изменяется, с годами приходит опыт, а к умному человеку – и мудрость. Возможно, не пройди школу Учителя Юнь Чуня, сидел бы я сейчас перед ним как болван, глупо хлопал глазами и с удовольствием глотал ту лапшу, что дон Фернандо извергал в количестве, достаточном для доброго десятка двуногих ослов без царя в голове.

А Марио знал, что я уже далеко не тот неприкаянный олух, каким он меня увидел впервые. И потому треп дона Фернандо вызывал в нем острое желание заткнуть пасть своему боссу, большому любителю потрепаться в по-зе священного оракула. Впрочем, при первой встрече дон Фернандо вовсе не был похож на болтуна, скорее наоборот. Но тогда он, похоже, играл одну из своих ролей – обладающего огромной властью вождя, с непререкаемым авторитетом и неограниченными возможностями. И он действительно произвел на меня большое впечатление…

– Но кроме заботы о наших парнях, мы выполняем и иную функцию – карательную…

Это уже ближе к истине.

– Иногда в нашей среде появляются отступники. Это не только те, кто изменил Синдикату. Кроме таких, есть еще и другие, начинающие плясать под чужую дудку, тем самым ставя под угрозу само существование нашей организации…

Камень в мой огород? Неужто узнали, что мне пришлось работать на ГРУ? Нет, невозможно. Иначе я бы не сидел перед боссом Синдиката и не слушал его бредни.

– Таких мы истребляем под корень – чтобы другим было неповадно. Поэтому тебя мы так усердно и разыскивали, – совершенно нелогично закончил он свою мысль.

Неожиданно дон Фернандо преобразился. Болтун исчез, и передо мной возник жестокий, самолюбивый босс, пожирающий меня беспощадным змеиным взглядом.

– Надеюсь, твои объяснения по поводу Крученого соответствуют действительности.

Он меня буквально гипнотизировал. Хрен тебе! Как же, сейчас расколюсь… Глядя прямо ему в глаза, я спокойно кивнул.

– В будущем такие казусы нужно исключить. – Это он уже обратился к Марио. – У всех должны быть запасные, дублирующие каналы связи с центром.

– Я предупреждал… – буркнул горбун.

– К сожалению, не очень настойчиво, – парировал дон Фернандо. – Но в этом есть и моя доля вины. Перестраховались.

Марио молча пожал плечами. Судя по тому, как он независимо держался, горбун и впрямь занимал не последнее место даже среди боссов Синдиката. Если считать их генералами, то Марио был по меньшей мере полковником. Да, Братство Божественного Красного Ягуара действительно имеет серьезные намерения распространить свое влияние на другие континенты…

– Нам понадобился человек, хорошо знакомый с реалиями нынешней России. С соответствующей подготовкой, отменным знанием языка, психологии, обычаев и нравов. Ты – самая подходящая кандидатура. Работать придется в Европе. Начало операции – еще вчера. Время не терпит.

Он не удосужился спросить, согласен ли я. Впрочем, ему это и не было нужно. Мой отказ в глазах Синдиката был равносилен предательству. С соответствующими оргвыводами.

– После развала Советского Союза, когда рухнул "железный занавес", мы стали принимать в Синдикат и русских специалистов. Многие из них работают отменно. Но часть совершает абсолютно непредсказуемые поступки. Наши аналитики говорят – менталитет. Мол, так уж русские устроены – по природе они анархисты. Мне плевать на такие доводы! Порядок есть порядок. Это для Синдиката незыблемо. Иначе нас просто затопчут. И мы не намерены таким "анархистам" спускать их расхлябанность, а тем более неподчинение приказам и предательство.

Он требовал только положительного ответа, и я благоразумно кивнул.

– Группа, которой было поручено особо важное задание, вышла из-под контроля. – Дон Фернандо уже не журчал весенним ручьем, как совсем недавно, а чеканил фразы. – И как результат, половина группы ликвидирована. Дьябло! Сколько угрохано денег на подготовку операции – и все коту под хвост. Операция под угрозой провала! Впервые за многие годы мы можем сорвать важный заказ. Нам этого не простят.

Похоже, у Синдиката и впрямь хреновое положение. Интересно, что это за заказчик такой, если его боятся даже боссы организации? И кто "клиент"? Судя по обмолвкам дона Фернандо, в операции задействованы большие силы, что вообще не характерно для Синдиката.

– В группе только твои земляки. – Последнее слово босс выговорил с омерзением. – Их ктото перекупил. Возможно, лишь для выполнения фрагмента какой-то операции. Но нам от этого не легче. Группа практически "засвечена" и ее остатки подлежат немедленной ликвидации. Немедленной!

Неужто придется заниматься "братками"? Ладно, это еще куда ни шло. В Синдикат берут только тех, у кого руки по локоть в крови, так что большого греха не будет, если я отправлю их вперед ногами. Хотя… весьма сомнительная отговорка, чтобы притупить свою совесть. Ладно, мне бы до Европы добраться, а там посмотрим.

– Но прежде чем ликвидировать этих мерзавцев, нужно узнать, кто их нанял. Кровь из носа нужно! Мы понимаем, что в сложившейся ситуации это очень опасно, но иного выхода просто нет. Нельзя позволять кому бы то ни было наступать нам на пятки. Поэтому в Европу вы отправитесь вчетвером: Марио – старший, ты, Эрнесто и Кестлер. Это ядро. При необходимости будут задействованы и наши региональные подразделения. Вылет – сегодня вечером. Остальную информацию вам предоставят через десять минут. Ознакомьтесь, не выходя из офиса. У меня все. – Дон Фернандо резко встал. – Удачи…

Прощание славянки… Всех на хрен, дайте спокойно попсиховать. Покеда, дон Фернандо… Даст Бог, больше никогда не придется свидеться.

Хочу в Европу. Надоели все эти ягуары, гринго, реликтовые индейцы и боссы Синдиката. Доберусь до Европы, а там – куда глаза глядят.

Прощай, Бразилия. Я не был ни твоим сыном, ни желанным гостем; так, всего лишь еще одна частичка мусора, принесенная ветром странствий. Этого добра везде хватает, в том числе и в Южной Америке.

Прощай, Бразилия, и прости…

Волкодав

Да, аппарат был круче некуда. Умеют же наши мужики, замороченные по самое некуда трахнутым молью недостроенным коммунизмом, перезревшим до гнильцы социализмом и рожденной до срока непотребной девкой демократией, варганить такие классные вещи. Куда там всем этим ноу-хау сытого и самодовольного капиталистического зарубежья до гения полуголодного, затюканного и забитого своими "небожителями" русского Ивана-дурачка. Почему дурачка? Да потому, что только человек не в своем уме может безропотно гнуть спину, месяцами не получая зарплату, и верить речам чиновных оборотней, спрятавших свои партбилеты до лучших времен. Естественно, лучших для них, но не для всех остальных, кого они держат за быдло, а с высоких трибун звучно величают народом.

Собственно говоря, элегантное суденышко представляло собой странный гибрид парусной яхты и сверхскоростного катера на подводных крыльях, утопленных в корпус и искусно замаскированных; они занимали рабочее положение только тогда, когда этот водный суперлайнер выходил на редан, парус автоматически убирался, а телескопическая титановая мачта складывалась. Все это делалось для того, чтобы скрыть возможности судна. А скрывать там было что.

Во-первых, как будто не очень и нужный парус на самом деле являлся последним писком наших космических технологий. Это была солнечная батарея нового типа, и в случае каких-либо непредвиденных ситуаций ее мощности вполне хватало и для функционирования электронного оборудования, и для работы аварийных электрических ходовых двигателей, правда, в аварийном режиме.

Во-вторых, в днище яхты имелся специальный люк для скрытного выхода на задание боевых пловцов. Плюс соответствующее водолазное снаряжение – как обычного типа, так и совершенно экстравагантное. К нему относилась и блестяще замаскированная мини-подлодка для трех человек, способная незаметно покидать борт судна и возвращаться. Ее корпус и начинка были изготовлены по технологии "Стелтс". Подлодка-невидимка могла находиться в автономном плавании почти сутки.

В-третьих, в борта "Сидни" – так называлась яхта – умельцы заводаизготовителя вмонтировали ракетные и торпедные установки. В данный момент в трюме боеприпасов не было, но по нашему сигналу их могли доставить. Титановый корпус и водонепроницаемые переборки делали наше "русское чудо" практически непотопляемым.

И наконец, главное, для чего, собственно, моей группе и предоставили возможность совершить "круиз" по Средиземному морю на этой суперсовременной посудине – ее электронная начинка. Там такое было наворочено, что пусти нормального человека на центральный пост управления, у него приключился бы родимчик. Нельзя сказать, что я вообще ни в чем не кумекал, но и у меня голова пошла кругом, когда мне показали этот секретный отсек. Ультразвук, лазеры-мазеры, сонары, космическая связь, приборы ночного видения, пульты управления ракетными установками и торпедными аппаратами, видеои аудиосвязь с подлодкой, управление инфрагенераторами и "мухами" – крошечными летательными механизмами, несущими на себе сверхчувствительные микрофоны и телеглаза, и так далее, и тому подобное. Короче – мечта идиота, бред сумасшедшего, полный аут. Если вершина цивилизации вот такие железки, то пусть меня зароют в землю у ее подножия.

При всех своих несомненных достоинствах яхта тем не менее не бросалась в глаза. Собственно, так было и задумано. Да – солидная, да – недешевая, но ничего из ряда вон выходящего. Естественно, внешне. По крайней мере по сравнению с яхтами мультимиллионеров "Сидни" выглядела как бедная, но не потерявшая былой шарм родственница. Зарегистрирована она была на имя Майкла Робинсона, а спущена со стапелей, понятное дело, Портсмута. Если верить бумагам и фабричной маркировке. Короче – не подкопаешься, все чин-чинарем. Правда, в отличие от наших родных таможенников и погранцов, их зарубежным коллегам было глубоко плевать, где и что построено и кто хозяин яхты. Вежливая улыбка, руку под козырек – и гуляй, Вася, по морям, по волнам. Впрочем, истоки такой обходительности лежат, что называется, на виду – среди владельцев яхт и современных скоростных катеров представителей так называемого среднего класса не наблюдается. А связываться с денежными мешками – себе дороже.

Группу мне подобрали – закачаешься. Если к трем боевым пловцам из команды "Дельфин" – Тому, Гарри и Биту – у меня претензий почти не было, то физические кондиции остальных, мягко говоря, не впечатляли. Особенно двух задохликов из команды "Сириус". Их и звали соответственно: Трейни[32] и Слоули.[33]

Влепи мне наше руководство один из этих псевдонимов, я немедленно прыгнул бы с высоты пять тысяч метров без парашюта.

Морячки, команда яхты тоже, на мой взгляд, были не блеск. Кэп, Боб Миллер, страдал манией величия – он считал себя ходячей энциклопедией парусного флота. Его помощник, которого звали Хуго, втихомолку надирался до положения риз, что в нашей системе каралось жестоко и беспощадно, особенно во время операций. Из механика Курта Полански нельзя было выдавить ни одного лишнего слова, а рядовой состав в количестве четырех пропащих душ составляли "торпеды" папы Кончака – такие же хмурые и бесчувственные чурбаны, как и их "родитель".

Конечно, все эти Томы и Курты на самом деле имели совершенно другие имена – скажем, Федор или Николай, – но "на холоде" все мы были англичанами, правда, некоторые с примесью иных кровей (согласно "легенде"). И никто из нас, даже во сне, не имел права сказать по-русски даже "мама". Если я страдал, пытаясь сколотить настоящую боевую единицу, при этом буквально терроризируя подчиненных, то Кей откровенно балдела, развалившись в шезлонге и совершенно игнорируя свое начальство в лице аса-ликвидатора Волкодава. Слава богу, кают на "Синди" хватало, и мне уже не приходилось, как совсем недавно, глядя на соблазнительные формы дорогой "женушки", полночи напролет повторять: "Я чайник, я чайник, вижу кирпич, сближение чревато. Я чайник…"

Распрощавшись в Лимассолом, мы взяли курс на Сен-Тропез, где нас уже ждала снятая на летний период вилла, будущая база предстоящей операции "Альянс". Как проинформировал Винграновский, расходы по "хазе" взяли на себя арабы. Они же подкинули и деньжат на мелкие расходы, так что наша бухгалтерия могла некоторое время вздохнуть свободно. Но я мысленно и с большим злорадством потер руки, получив чековую книжку с деньгами арабов: зря раскатали губы, чертовы плюшкины, если мне и придется экономить, то только на минеральной воде. Тем более, что для отчета отмазка у меня аховая – человек, который в состоянии снять на полгода шикарную виллу на Лазурном берегу Франции, просто не может ходить в обносках и питаться в затрапезных пиццериях. Конспирация, знаете ли…

– Мистер Робинсон! – Медовый голосок, как у "голубого".

Кей наконец ушла в свою каюту, а я занял ее место на палубе; было около десяти утра, и я нежился под ласковыми солнечными лучами, как кот на завалинке.

– Ну? – буркнул я, даже не обернувшись на зов.

Это был ушастый Трейни. Удивительно для сотрудников спецкоманды "Сириус", но он не носил очков и, несмотря на какую-то легковесность, присущую в основном балетным танцорам, имел достаточно крепкие мышцы и хорошую реакцию. Что касается его умственных способностей, то мне они были до лампочки. Когда начнут дымиться наши задницы, я предпочел бы иметь вместо двух яйцеголовых умников одного "борзого", способного за пять секунд сделать семь выстрелов в "яблочко".

– Пожалуйста, спуститесь в радиорубку.

Радиорубкой мы условно называли секретный центральный пост.

Я молча последовал за Трейни.

В рубке было душновато. Окруженный разнообразными мониторами и созвездиями разноцветных сигнальных лампочек, Слоули трудился как фантастический создатель параллельных миров.

– Мы на поводке, – коротко сказал он и указал на экран локатора.

– Что за зверь?

– Быстроходное судно небольших габаритов. Много пластиковых деталей. Имеет радар. И мощный передатчик. Выходит на связь с кемто на суше регулярно через каждые полчаса.

– Ты уверен, что эта лайба идет именно за нами?

– Почти.

– Как это понимать?

– Чтобы быть уверенным на все сто, нужно провести ряд маневров: менять скорость, курс, вплоть до возвращения в Лимассол.

– Эк ты хватил, батенька… – пробормотал я в тревоге – мало нам разборки с "братками" на суше, так еще мылятся и приключения в море. – Необходимо любой ценой рассмотреть судно и тех, кто на нем, поближе. Это возможно?

– Нет проблем. – Слоули посмотрел на часы. – Через девять минут можно выйти на связь со спутником. Небо безоблачное, так что видимость должна быть неплохой.

– Переключишь на капитанский мостик. А мы с кэпом посоветуемся по поводу курса.

Боб Миллер, услышав новость, выдал добрый английский матерок. Интересно, где его учили так ясно выражать чисто русские мысли на языке туманного Альбиона?

– Уйдем в отрыв, – горячился Боб, размахивая руками, густо поросшими рыжими волосами; сам он был светло-русым. – У нас движки – звери.

– И притащим их – или других – на хвосте в Сен-Тропез. Если оторвемся от лайбы, которая позади, то нас сразу могут "передать" по эстафете. Я не думаю, что наши противники настолько наивны, что не подготовили дублеров.

– Что вы предлагаете? – Кэп начал остывать.

– Во-первых, нужно лечь в дрейф. Искупаться, рыбку половить… Да и куда спешить мистеру Робинсону с супругой на отдыхе? Вот и посмотрим, как среагирует эта рыбаприлипала, – кивнул я в сторону кормы.

– Я бы не советовал ложиться в дрейф в открытом море.

– Почему?

– Подозрительно. Даже чокнутые янки жмутся поближе к берегу. Впереди по правому борту у нас Крит. Нужно через пролив Касос взять курс на Киклады. Там очень много очаровательных островков, где, кстати, можно легко затеряться. Тогда наш вояж будет вполне оправдан и не вызовет дурных мыслей у тех, кто у нас на хвосте.

– Если, конечно, они не знают точно, за кем идут, – буркнул я раздраженно. – Но идея вполне удобоваримая. Мы им устроим игру в кошки-мышки… – Я включил переговорное устройство: – Слоули! Ты связался со спутником?

– Да. Включаю ваши мониторы.

– Боб, крути штурвал. Идем на Киклады.

– Есть, сэр. – Воодушевленный Миллер отдал соответствующие указания Хуго.

Наконец на экране появилось изображение.

– Ближе, нужно ближе, Слоули!

Наш преследователь пока представлял собой спичечный коробок на синем полотне.

– Постараюсь…

Крохотное суденышко начало расти на глазах. Четкость была достаточно неплохой, и вскоре стало понятно, что нас преследует глиссер с командой из трех человек. Но их лица я разглядеть не мог.

– Слоули, дай деталировку!

– Все, шеф, абзац. Аппаратура уже не тянет.

– Придумай что-нибудь! – заорал я и добавил тихо: – Умник хренов.

– Поздно. Спутник уходит из зоны радиовидимости.

– Ладно… – сказал я, добавив непременное "бля". – Надеюсь, ты записал картинку?

– Обижаете…

– Доставь кассету в мою каюту. И побыстрей.

– Слушаюсь!

– Боб, готовь нашу "малютку" и пловцов.

– Покуролесим? – обрадовался Миллер.

– Ага. Только когда найдем подходящее местечко среди островов. И добавь скорости. Мы должны бросить якорь до темноты.

Я прокручивал запись, наверное, в двадцатый раз. Море, барашки волн, стайка дельфинов, несколько масляных пятен – какой-то сукин сын промыл баки – и наконец глиссер. Что меня насторожило в первую очередь, так это его обводы. Похоже, эту скоростную посудину, как и нашу "Сидни", строили по спецзаказу. По крайней мере, покопавшись в памяти, я аналога не нашел. В свое время нас, диверсантов-спецназовцев ГРУ, учили многому. В том числе и разбираться в типах судов, как морских, так и речных. Во время ежегодичных переподготовок мы штудировали и толстые альбомы с изображениями самолетов, танков, ракет, различных плавсредств, стрелкового оружия зарубежных стран, вертолетов и прочего железного лома, которым человечество захламляло Землю – свой дом, и так уже похожий на мусорную свалку. Но даже среди новых разработок, имеющихся в технической картотеке нашей "конторы", висевший у нас на хвосте глиссер не присутствовал. Вывод напрашивался сам собой.

И все же не только это обстоятельство заставляло меня насиловать видеомагнитофон с одержимостью маньяка. Что-то тревожило, бередило мою душу – пока неосознанное, расплывчатое, а оттого неприятное, как пьяная шалава в постели. У меня уже начали летать перед глазами стеклянные мухи, а я все смотрел на бесконечные кадры, смотрел, смотрел…

И вдруг… моб твою ять! Трижды осел ты, Волкодав! Не заметить бурун от перископа подлодки примерно в миле от глиссера – это просто черт знает что.

Чья она и что делает в этих водах? Космос выделил нам только десять минут, и, к сожалению, для настоящего анализа времени было маловато, но даже ориентировочная прикидка курсов подводной лодки и глиссера позволяла сделать вывод – они совпадали. Случайность? Или идут в паре? Если так, то хуже быть просто не может. Я знал, что где-то поблизости барражирует и наша субмарина, но не начинать же третью мировую войну из-за этой дурацкой, по-моему, операции "Альянс"?

Оставалось последнее – красиво уйти в отрыв. Ночью ли, днем – не имело значения. У нашего противника ведь тоже имеются радары, а судя по подлодке (если, конечно, она задействована в погоне за нашей "Сидни"), не исключен и вариант с космическим обеспечением слежения.

Да, как говорится, ни хрена себе, сказал я себе, листья клена падают с ясеня. Кто же это так жаждет набросить на нас сеть?

"Ледяные драконы" Винграновского, пытавшиеся "разговорить" лимассольских топтунов, приехали с пустыми руками. И виноватыми рожами. Увы, и на старуху бывает проруха. Едва очухавшись, старший из "братков" сделал то, чего ну никак нельзя было ждать от наших мафиози: он преспокойно и с сознанием выполненного долга (интересно, перед кем?) раскусил ампулу с цианидом или какой-то другой смертельной гадостью. А второй знал о вдохновителях акции в Лимассоле примерно столько, сколько уборщица общественного туалета тетя Даша о сексуальных проблемах своих клиентов.

Мы вошли в воды Киклад, когда огненный шар уставшего за день солнца уже до половины окунулся в морскую пучину. Глиссер по-прежнему не отставал.

Киллер

Я в Марселе. Ночь, половина второго. Старый, но еще достаточно надежный "пежо". В кабине, кроме меня, недовольно сопит не выспавшийся прошлой ночью Эрнесто. Где-то неподалеку здание Биржи, украшенное аллегорическими рельефами, изображающими мир торговли. Днем я прошелся по центру Марселя, чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей, но, кроме красивой церкви, посвященной Деве Марии, и здания Биржи, мне ничего не запомнилось. Ко всему прочему, я не знал фран-цузского языка, а потому поневоле изображал глухонемого. В конце концов экспрессивные французы, бестолково, на мой взгляд, мечущиеся по улицам города, настолько мне надоели, что я забился в какую-то тихую таверну и просидел в ней до вечера, бездумно уставившись на крохотный голубой лоскут неба, заглядывающий в окно.

Настроение у меня было хуже не придумаешь. Иногда мне казалось, что я просто схожу с ума. А как иначе назвать тот шок, граничащий с полным ступором, который я испытал в аэропорту СанПаулу?

Мы улетали вчетвером: я и Эрнесто на одном авиалайнере, а Марио и Кестлер на другом, поднявшемся в воздух несколько раньше. Мы делали вид, что друг друга не знаем – в целях конспирации, – а потому шатались по зданию аэропорта в одиночку. Тут все и случилось.

Взгляд. Я ощутил его кожей. Это состояние мне было знакомо, но никогда прежде я не испытывал такого сильного внутреннего дискомфорта. Что-то вдруг обожгло затылок, и я почувствовал, как в голову хлынула волна запахов. Она закружила меня и понесла по залу ожидания. Я чуял буквально все: и перегар, исторгаемый главой большого семейства метрах в двадцати от меня – он безуспешно пытался потушить алкогольный пожар в желудке апельсиновым соком; и целую гамму запахов букета, который держал в руках молодой негр, – похоже, он кого-то провожал или встречал; и аромат дыни, разрезанной на дольки, – сидевшая в дальнем конце зала женщина в белом платье угощала детей; и вонь давно не мытых тел, витающая над пестрой группкой последователей какой-то неизвестной мне религии, – они играли на странного вида струнных инструментах и, тихо подпевая, дергались словно пьяные мартышки.

Запахи кожаной обуви, различных кремов и одеколонов, пластмассы, металла, оружейной смазки (в зале толклось около десятка полицейских) и даже женских месячных взорвали мое обоняние, и я начал чихать, будто вдохнул щепотку красного перца. Мне захотелось немедленно броситься бежать, мчаться, улепетывать отсюда подальше, на чистый воздух, в сельву, чтобы в речных водах смыть невидимую грязь, переполнившую меня изнутри.

В Гималаях, на свежем воздухе, и в особенности после многочасовых медитаций, я тоже мог различать большое количество запахов; но все же не столько и не с такой остротой восприятия. Что со мной случилось?

Взгляд. Все произошло после того, как кто-то на меня посмотрел. Нехорошо посмотрел, злобно, я это понял мгновенно. Сразу я не стал оборачиваться, решил, что это один из нашей компании. Но спустя несколько секунд я все же попытался вычислить того, кто буквально всверлился в мои мозги. И напрасно – в огромном здании аэропорта до меня никому не было никакого дела. Моих напарников тоже словно корова языком слизала. Превозмогая непреодолимое желание опорожнить желудок, я некоторое время ходил туда-сюда, стараясь понять, кто на меня так подействовал. Увы, все мои потуги закончились полным фиаско…

Я едва дождался начала посадки. Глотнув свежего воздуха, я почувствовал себя немного легче. Мое место было возле иллюминатора. Облегченно откинувшись на спинку сиденья, я машинально посмотрел на стекляшку посадочного терминала – и заледенел. Там, на втором этаже, откуда шла крытая галерея к трапу самолета, стояли провожающие. И среди них затесалась злобно скалящаяся маска демона!

Самолет уже потащили на взлетную полосу, а я все никак не мог оторвать взгляд от страшного видения, невесть каким образом явившегося из далекой сельвы. Я узнал эту маску – она принадлежала главному колдуну (или жрецу) племени Божественного Красного Ягуара.

Уже в воздухе, когда стюардесса начала раз-носить прохладительные напитки, я вдруг понял то, чего не сумел осознать в здании аэропорта: на целых двадцать минут я стал лесным зверем, попавшим в западню цивилизации. С невольным ужасом я вспоминал, как мне хотелось зарычать от ненависти на дурно пахнущих двуногих существ, окруживших меня со всех сторон, как неистово я рвался к выходу, и только до конца не истаявшее человеческое начало держало меня в рамках благоразумия… И еще – мне до зуда в конечностях хотелось встать на четвереньки. На четвереньки!!!

Наверное, я так изменился в лице, что улыбчивая стюардесса испуганно округлила глаза. Сжав волю в кулак, я успокоительно кивнул – мол, все о'кей, сейчас пройдет. Снова приклеив к миловидному личику дежурную улыбку, она потащила свою тележку дальше, время от времени с подозрением посматривая в мою сторону.

Да, брат, хреновы твои дела… У меня уже не было сомнений: маска – это последнее напутствие… и предупреждение. Значит, спектакль с Францем не просто талантливая постановка жрецов древнего культа…

Нет! Не верю! Чушь собачья! Видимо, сказались волнения, связанные с событиями последних двух недель. Нужно успокоиться и войти в нормальный ритм. И до седьмого пота погонять себя на тренажерах.

А маска… что маска? Мало ли кому могло взбрести в голову потешить себя и публику расписной личиной? Таких придурков полно не только в Европе, но и в Южной Америке, сам видел в том же Сан-Паулу на каком-то мини-карнавале.

С такими мыслями я спустился по трапу в парижском аэропорту имени де Голля. И даже на прощанье любезно оскалился все той же стюардессе, манекену в форменной одежде. Однако, несмотря на мои потуги показаться обходительным джентльменом и беспечным туристом, она снова потеряла свой слащаво-рекламный облик и поторопилась опустить глаза. Ладно, пусть ее…

Но ночью пришел кошмар. И если Эрнесто не выспался по причине своих неистребимых привычек и наклонностей, он пропьянствовал до полуночи в каком-то баре, а затем притащил в свой номер такую непотребную шалаву, что потом все утро икал от неприятного изумления, то я промучился до рассвета, пытаясь вырваться из черного омута, куда меня затащили кривляющиеся индейцы с уродливыми харями монстров. А на самом дне омута, в зловещем фиолетовом сиянии, щерил клыки в почти человеческой улыбке стоящий на задних лапах ягуар…

– О-о нет, у меня перед глазами все плывет… – простонал Эрнесто, тряся головой, как выбравшийся из воды пудель.

– Это у тебя перед глазами женские прелести. И бутылка виски. В следующий раз я запихну тебя в холодильник на два часа и открою только тогда, когда твоя башка станет прозрачной, как кусок льда.

– Ты стал жестоким, Мигель.

– Нет. Просто не хочу, чтобы ты раньше времени отправился к своему папаше.

– По крайней мере, с ним будет гораздо веселее, чем с тобой. Он умер после очередного запоя и, надеюсь, не откажется с родным сыном опрокинуть стаканчик-другой за компанию в тех местах, где блуждают одни тени.

– На том свете тебе будут заливать в горло горячую смолу.

– Вот-вот, потому и нужно здесь тренироваться глотать разные обжигающие жидкости, чтобы там было легче.

– Шутки шутками, но нам нужно быть в форме. Мы здесь не на отдыхе.

Эрнесто с тяжелым вздохом кивнул.

И в это время у подъезда дома, за которым мы вели наблюдение, остановилась машина.

– Наконец-то! – с жаром ответил Эрнесто, мигом сбросив сонную вялость.

– Тише… У этого кролика ушки на макушке.

– Ты прав. Хитер, курилка…

Нам дали наколку люди Синдиката, контролировавшие группу русских киллеров. Уж не знаю, какие оргвыводы из их "контроля" сделал дон Фернандо, но тот, кто вышел на связь с Эрнесто (я был на подстраховке, наблюдал за их встречей со стороны), имел бледный вид и макаронную походку, как говорят в Одессе. Этот перепуганный до смерти тип сообщил, что часть группы легла на дно после того, как половину группы угрохали где-то на Кипре и будто бы русские спецслужбы, которым они попытались перейти дорожку. (Информация о национальности тех, кто ликвидировал киллеров Синдиката, была получена буквально за час до нашего приезда; сообщение оказалось настолько конфиденциальным, что даже Марио не сказали, от кого оно исходило.) И теперь их ищем не только мы, но и "заказчики", спровоцировавшие людей Синдиката на такую "шабашку". Понятно зачем – мертвые умеют хранить тайны… Того же мнения придерживались и боссы Синдиката. С одной разницей – мы должны были опередить неизвестных "заказчиков" и узнать, кто есть кто.

– Это он? – спросил я у Эрнесто, приникшего к окуляру прибора ночного видения.

– Несомненно. Но с ним еще двое… Дьябло! Они вошли в парадное вместе!

– Не психуй. Подождем, может, это охрана. Проводят до дверей квартиры и уберутся восвояси.

– Подождем… – со вздохом сожаления согласился Эрнесто и посмотрел вверх, на четвертый этаж, где в это время в одной из квартир зажегся свет. – Вот только боюсь, что наше ожидание затянется до утра.

– Поживем – увидим… – буркнул я.

Этот дом мне показали на фотографии, и теперь я мысленно восстанавливал детали фасада вплоть до четвертого этажа, где нахо-дилась квартира некоего Пинскера, бывшего гражданина России, смайнавшего за бугор два года назад после какой-то аферы с якутскими алмазами. Теперь его звали иначе (ему выправили паспорт в Чехословакии за весьма скромную мзду, как доложили агенты Синдиката), и он снова занялся полукриминальным бизнесом, а заодно служил связником между таинственными "заказчиками" и нашими дурачками, рискнувшими навешать лапшу на уши организации киллеров по укоренившейся при-вычке русских рэкетиров доить двух коров – тех, кто под "крышей", и конкурентов.

Прошел час. Свет в квартире Пинскера по-прежнему не гас, а его гости или охранники и не думали уходить.

– Дьябло! – ругался злой Эрнесто. – Может, высадим дверь квартиры и…

– И заодно посражаемся с нарядом полиции. Не говоря уже о "гостях" Пинскера – не думаю, что они ходят по ночам без "шпалеров". А если входная дверь из металла, то тогда на нашем задании можно будет поставить жирный крест.

– Ты прав… – неохотно согласился Эрнесто. – Твою мать… – Он неожиданно перешел на русский, который когда-то изучал в московском Университете Дружбы народов имени какого-то негра.

От учебы у него остались лишь ностальгия по русским телкам, безотказным и бесплатным, умение глотать водку стаканами и материться почище портового грузчика.

– Что будем делать? – в который раз с тоской спросил Эрнесто, когда часы натикали половину четвертого.

– Прыгать. – Я взял с заднего сиденья небольшой рюкзак со своим снаряжением.

– Как прыгать?

– Не как, а куда. До балкона четвертого этажа.

– Ты в своем уме?

– Не знаю. Как говорят врачи, вскрытие покажет. – Я застегнул "молнию" на своем комбинезоне, похожем на одежду "ночных обортней" – ниндзя, проверил, на месте ли кассета с сюрикэнами, и достал из рюкзака веревку с гуммированным крюком-"кошкой" на одном из концов – отдаленное подобие кэкэцу-сёгэ, хитроумного приспособления из арсенала японских лазутчиков.

– Ты куда? – всполошился Эрнесто, когда я открыл дверцу кабины.

– Туда, – указал я на светящиеся окна четвертого этажа. – Следи за окрестностями. Когда выйду на связь, – я попробовал, как работает миниатюрное переговорное устройство в виде наушников, – дуй к дому под балкон. Я тебя подниму наверх. До этого сиди тихо, словно мышь в подполе. Понял?

– Хочешь подняться по фасаду? – В голосе моего напарника сквозило недоверие. – Мне кажется, это невозможно.

– Если кажется – крестись. Я пошел…

Как я и предполагал, разглядывая фотографию дома, его стены были облицованы настолько гладкими плитами, что за них зацепиться могла разве что летучая мышь. Конечно, я залез бы наверх и по такой стене, но на это потребуется очень много времени. А его-то как раз нам и не хватало: близился рассвет и через час пустынные улицы оживут, взревут моторами машин и заполнятся прохожими.

Я выбрал вариант попроще. Конечно, для человека тренированного. Например, скалолаза, гимнаста. Или мастера хэсюэ-гун.

Я был на балконе четвертого этажа ровно через три минуты. К счастью, в Марселе их не стеклят, как, например, в нашей родной Жмеринке или Вологде. Правда, и не используют для хранения консервированной брюквы или синеньких. Балконы служили скорее украшением фасада, нежели для утилитарных целей. Потому крюк отлично цеплялся за перила, а я, поднимаясь по веревке, не боялся нечаянно задеть горшок с фикусом или самопальную телевизионную антенну, склепанную умельцами из железок, найденных на мусорной свалке.

Балконная дверь была закрыта, в комнате свет не горел. Достав из рюкзака, который я захватил с собой, специальное приспособление в виде циркуля, я закрепил его с помощью пневмоприсоски, а затем аккуратно и практически бесшумно вырезал в стекле алмазным наконечником круглое окошко. Просунув руку в образовавшееся отверстие, я повернул ключ, отворил дверь и проскользнул внутрь квартиры.

Ни Пинскер, ни его гости не спали. Я слышал их возбужденные голоса и звуки музыки. Оставив рюкзак и веревку с крюком на полу у балконной двери, я начал обход комнат жилища. Мне хотелось исключить любые неожиданности, когда я наконец доберусь до теплой компашки бывшего земляка.

Квартира была огромной. Я не задавался целью определить, сколько в ней насчитывалось комнат, но их оказалось уж никак не меньше десяти. Похоже, Пинскер скупил или снял весь этаж. Живут же люди…

В квартире, кроме ее хозяина и гостей, никого больше не было. Я знал, что Пинскер не женат и не держит собак, но как-то не верилось, что в таких больших апартаментах, обставленных дорогой шикарной мебелью, проживает только один человек. По-моему, нормальный индивидуум просто завыл бы на луну от одиночества, слоняясь по холлам, коридорчикам и спальням, как призрак какого-нибудь старинного замка.

Общество во главе с Пинскером почему-то облюбовало одну из спален. Постояв, прислушиваясь, некоторое время у ее порога, я надел маску и потянул за ручку двери.

Картина, открывшаяся передо мной, была просто омерзительной. Я достаточно индифферентно отношусь к различного рода извращенцам, почти у каждого из нас есть какой-то вывих в мозгах, но увидеть шабаш гомосексуалистов в полной его неприглядной обнаженности, да еще и впервые в жизни, было для меня, что называется, громом среди ясного неба. Как раз шел сам "процесс", мужская групповуха, и мне едва не стало дурно при виде потных сплетенных тел. Сам Пинскер был плешивым и рыжеволосым, и его белое рыхлое тело на фоне волосатых гориллоподобных "гостей" казалось дохлой амебой, выброшенной волной на берег и заплутавшейся в живых мхах. Я едва сдержался, чтобы не опустошить обойму пистолета с глуши-телем в это омерзительное месиво человеческих тел, сладострастно стонущее на разные голоса.

Я не стал их окликать, а всего лишь посвистел.

Эффект от моей импровизации был поразительным: раздался вопль Пинскера, заглушивший звуки музыки – эти ублюдки поставили что-то классическое, – и куча-мала рассыпалась, как карточный домик.

Да, эти гомики оказались не простыми любителями сексуальных извращений. Я не успел и глазом мигнуть, как в руках "гостей" Пинскера оказались "дуры" приличного размера; несмотря на порочные инстинкты, дело свое они знали туго и держали оружие на подхвате. Похоже, эти "гориллы" и впрямь состояли при моем "земляке" телохранителями. Так сказать, сочетание приятного с полезным и необходимым.

Никогда я не нажимал на спуск с таким изуверским наслаждением. Когда я поднялся на балкон квартиры Пинскера, у меня и в мыслях не было лишать кого-либо из этой троицы жизни. Нам всего лишь требовалась нужная информация. Хотя я и понимал, что просто отпустить их было верхом глупости и непрофессионализма. Но на этот случай у меня был Эрнесто, большой любитель "пускать красный соус". Однако сейчас все мои сантименты утонули в волне отвращения, и я убил телохранителей не моргнув глазом.

– Заткнись, сука… – угрюмо бросил я воющему по-звериному Пинскеру. – Твоя очередь пока не пришла.

Он захлопнул рот со стуком, как деревянный щелкунчик. Его обезумевшие глаза, казалось, вотвот выскочат из орбит, а висев-ший складками жир напоминал тающий студень, который везут в телеге по ухабистой дороге.

Больше не говоря ни слова, я связал его простынями и заткнул рот. Но прежде чем выйти на связь с Эрнесто, я пошел в ванную и тщательно вымыл руки.

Волкодав

Только теперь я понял, как хорошо родиться в семье мультимиллионера. Чтобы ежегодно позволять себе морские круизы и прочие радости жизни богатых бездельников, изнывающих от скуки.

Киклады были прекрасны. Утро проснулось тихое и умытое ночным дождем. Сверкающее, как голубой бриллиант, небо плавно изливалось в аквамариновые воды; в них отражались прибрежные скалы, поросшие деревьями и кустарниками. "Сидни" покачивалась под легким бризом, словно колыбель младенца, и мне не хотелось даже думать о предстоящей схватке с хитрым и коварным противником, спрятавшимся где-то среди островков, беспорядочно разбросанных рукой древнего гиганта по лазурной глади Эгейского моря. Но служба есть служба, и скрепя сердце я приступил к своим обязанностям командира группы, едва над горизонтом показалось отдохнувшее за ночь солнце. Чего нельзя было сказать о нас – мы дежурили по двое, сменяясь каждые три часа. За исключением Кей – она дрыхла как сурок, пользуясь нашим мягкосердечием, – и кэпа: он проторчал всю ночь у штурвала, подбадривая себя крепким кофе и коньяком, чтобы в случае экстремальной ситуации немедленно сняться с якоря и уйти от возможной опасности.

Больше всех досталось Трейни и Слоули. Если мы наслаждались свежим воздухом на палубе, то они парились в секретной рубке у экранов локатора и в наушниках сонара. Но парни стойко выдержали выпавшее на их до-лю испытание и даже шутили, когда Кей по-быстрому сварганила нам завтрак.

А вот мне было не до шуток. Что, если сейчас покажется пенный след торпеды, взявшей курс на "Сидни"? Вдруг командиру неизвестной подлодки надоест нас караулить в этих не очень пригодных для каботажа водах?

– Когда очередной сеанс связи со спутником? – спросил я у Слоули, хотя и сам знал, что через полчаса.

Раздевшись до пояса, он удил рыбу – ради маскировки.

Слоули жизнерадостно ответил, и меня да-же передернуло от негодования: сукин сын, ему хоть бы хны! Ну и народец подобрался. Такое впечатление, что им еще никогда жареный петух в задницы не клевал. За исключением разве что Боба Миллера – старый морской волк был угрюм и на удивление немногословен.

Спутник показал нам, что нужно, и свалил за горизонт. Тщательный анализ видеозаписи оказался малоутешительным: подводной лодки не наблюдалось – видимо, где-то на глубоководье легла в дрейф, а глиссер приткнулся в крохотной бухточке буквально в двух шагах – за островом, до которого было не больше мили. И все. Точка. Скоростное суденышко пустовало, а команда, скорее всего, расползлась по возвышенностям – чтобы не выпустить нас из виду. А отыскать их из космоса среди деревьев было не легче, чем иголку в стогу сена.

– Что будем делать? – спросил я на общем сборе группы.

– Пока они не опомнились, закрыть им выход из бухты, а там…

Это подал наконец голос Боб Миллер.

– А там, – подхватил я, – всплывет подлодка и крупнокалиберными пулеметами сделает из "Сидни" решето.

– Не успеет, – бодрился кэп. – К тому же у острова мелководье, она близко не сможет подойти.

– Ну, врежет ракетами. Нам от этого не будет легче.

– Может, глиссер мы и успеем потопить, а как быть с его командой? – вступила в наш спор и Кей. – Попробуй разыщи их в лесу.

– Верно, – поддержал ее Хуго. – Ко всему прочему, пока мы высадимся, они могут перещелкать нас, как зайцев. Не думаю, что за нами послали зеленых недотеп.

Я искренне удивился. Замороченный алкоголем, Хуго, даже будучи абсолютно трезвым, всегда отвечал невпопад. Его присутствие на борту "Сидни", как я узнал у кэпа, оправдывалось единственным – он был гением по части навигации и технической трахимудистики. Впрочем, была еще причина благосклонности командования к Хуго: во время одной из операций он попал в руки исламских экстремистов, и они отчекрыжили ему тот самый орган. Врачи пришили Хуго лишь краник, а что касается остального – увы, времена развитых биотехнологий еще не наступили…

– А вы чего молчите? – обратился я к боевым пловцам.

Они казались на одно лицо, как родные братья: поджарые, диковатые с виду, чернобровые и коротко стриженные. Шрамы на их мускулистых телах говорили сами за себя – парни прошли Крым и Рым, огонь, воду и медные трубы. Это были асы, хладнокровные убийцы морских пучин, возникающие на борту вражеских суден словно мифические подданные Нептуна и растворяющиеся среди волн, как призраки ночи.

– Мы готовы, – коротко и емко ответил старший из них, Пит; у него, единственного из троих, красовалась на широкой груди сногсшибательная цветная наколка – огромный морской змей обвил кольцами тонущий парусник.

– Здравая мысль, – резюмировал я услышанное на совещании.

– Чушь, – фыркнула Кей. – Как они смогут незаметно подобраться к глиссеру среди бела дня?

– Подождем ночи. – Я взглянул на нее с нескрываемым сарказмом. – Позагораем, рыбку поудим, шашлык соорудим…

– И вовсе не смешно! – отпарировала моя "женушка".

– Все будет о'кей, шеф. – Пит посмотрел на нее как на пустое место; неужто еще один женоненавистник?

Впрочем, насколько я знал, на борту "Сидни" находились только холостяки. Специфика профессии, мать ее…

– Тогда собирайтесь.

– Мы давно готовы.

– Вот и ладушки. Попытайтесь притащить языка.

– Это сложней. Нужно брать запасной акваланг.

– Я сказал – попытайтесь. Если нельзя – хрен с ним, с этим языком. Скорее всего, команда глиссера не в курсе, кто их настоящий хозяин. – Тут мне почему-то вспомнились лимассольские топтуны.

– Лады. – Пит поднялся. – Попробуем… Но нам нужно выманить их из леса.

– Чего проще. Как только ваша "малютка" выйдет на исходную позицию, мы поднимаем якорь. Думаю, что они поторопятся последовать за нами.

– Безумная затея… – бубнила Кей.

– У тебя есть другое предложение? – спросил Боб со снисходительностью дедушки, обращающегося к нашалившей внучке.

– Нет! – отрезала моя "женушка" и с независимым видом сплюнула в воду.

– А у меня есть. – Меня так и распирало желание отбрить эту своенравную чертовку.

– И какое же? – Она посмотрела на меня с подозрением.

– Соорудить плот, раздеть тебя догола и отправить на этом плавсредстве в бухту, где находится глиссер. У тех парней, которые прячутся среди скал, глаза на лоб вылезут от такого зрелища. А после иди и бери их тепленькими.

Несмотря на серьезность ситуации, все заржали, как жеребцы. Даже с виду хладнокровные подчиненные Пита. Только он сам хмуро хмыкнул и спустился в трюм, к тайному отсеку с нашей мини-подлодкой.

Кей умчалась в свою каюту словно ракета. Наверное, готовить мне достойный ответ.

Время тянулось как тонкая резина. Упрямое солнце, казалось, не сдвигалось ни на миллиметр с той минуты, как в плавание вышла "малютка" с командой Пита. Будто светило приколотили гвоздями к небосводу, а клещи, чтобы вытащить их, выбросили в морскую пучину. Я буквально озверел от неопределенности.

Наконец отозвался Слоули, поддерживающий связь с "малюткой":

– Шеф, Пит готов приступить к ликвидации.

– Слоули, поднимай "муху"!

– Извините, но если мы снимемся с якоря, аппарат не вернется…

– Запускай, это приказ! У нас этого добра хватает.

– Есть запускать! – отчеканил Слоули, но в его голосе бодрости не было.

"Муха" была размером с мышь. Такой себе огромный шмель с псевдокрылышками, глазамителекамерами и микродвигателем, хрен его знает на каком принципе устроенном. Аппарат взлетел с легким жужжанием и исчез с глаз практически мгновенно.

Я посмотрел на экран. Там с большой скоростью неслись мелкие волны, будто мы мчались над водой в вертолете. Но вот мелькнули прибрежные скалы и в поле телезрения "мухи" попал лениво покачивающийся с бор-та на борт глиссер. Он по-прежнему был без команды. Где же эти сукины дети?

– Слоули, пусть аппарат полетает над возвышенностями. Может, вычислим, где прячутся наши противники.

– Нет проблем…

Увы, попытка оказалась неудачной.

– Все, уходим. – Я кивнул Бобу.

Загремела якорная цепь, и "Сидни" начала набирать ход. Слоули "подвесил" аппарат над глиссером, и нам хорошо было видно, как к нему по мелководью побежали трое черноволосых парней.

– Давай крупный план! – скомандовал я Слоули.

Или "муха" опустилась пониже, или он что-то там схимичил с ее телеглазами, но теперь лица наших противников просматривались четко, до малейших деталей.

– Слоули, ты пишешь?

– Конечно.

– Введи их мордуленции в компьютерную базу данных. Включи поиск на Ближний Восток. – Я уже почти не сомневался, с кем мы имеем дело, – смуглые лица, кудрявые во-лосы, большие уши с приросшими мочками, носы, как говорится, дай бог каждому…

Они уже почти вывели глиссер на глубину, как вдруг морская бирюза рядом с ним потемнела, что-то мелькнуло, затем всплеснуло… и вместо троих человек на борту суденышка остался только один, да и тот в костюме аквалангиста; он переложил руль, и глиссер, выйдя на редан, помчался в нашу сторону.

– Лихо… – Я был потрясен и восхищен – ай да мальчики!

Но Пит, Пит, каков стервец! Такого поворота в нашем плане не было. Теперь я понял, почему Пит не взял лишний акваланг – он или кто-то из его парней махнулись местами с языком. Все получилось так, что лучше не придумаешь: и глиссер на плаву, а значит, если за ним наблюдают, не покажется подозрительной его неподвижность после лихорадочной спешки команды во время посадки, и "дельфины" живы-здоровы, а их противники пошли рыбам на корм, и язык в коконе мини-подлодки. Блеск!

Пит поднялся на борт, когда "малютка" зашла в подводный шлюз. Оказалось, что на глиссере рулил он сам. Пит оставил его в узком проливчике, где суденышко крепко засело среди скал. Быстро разыскать глиссер было проблематично, а при первом же шторме от него только перья полетят. Да, с Питом мне повезло…

Опасаясь подлодки противников, мы заплыли в такой скальный лабиринт, что я даже начал опасаться за судьбу бедолажной "Сидни". Но Боб Миллер только снисходительно улыбнулся в ответ на мои переживания и сомнения – мол, чего взять с сухопутного салаги, впервые ступившего на борт судна; все будет в лучшем виде. Я ему поверил, хотя и скрепя сердце – профессионализм отличное дело, но иногда даже в гениальную задумку вмешивается его величество господин Случай. И тогда, как говорят мои дорогие хохлы, не трать, кум, зря силы, спускайся на дно.

Языком оказался крепкий парень лет двадцати пяти с ярко выраженной семитской внешностью. Он долго не мог опомниться от вынужденного путешествия под водой, где с ним обращались как с манекеном: сначала топили, затем спасали, натянув кислородную маску, а потом запихнули в тесный отсек, где можно было только лежать. Нос "малютки" представлял собой стеклянную выпуклость, похожую на лоб дельфина, и боевые пловцы могли наблюдать за подводным миром. Представляю, что пришло в голову пленнику, когда он очухался и посмотрел через этот иллюминатор…

Однако толку от него было как с козла молока. Он упрямо молчал, хотя мы обращались к нему на всех языках, какие только знали. А вместе моя группа владела шестью европейскими, двумя афганскими – пушту и дари, арабским и японским. Не считая, естественно, прочих, на которых говорили бывшие граждане Советского Союза.

Тогда за дело взялся Пит. Первым делом я отправил в каюты слабонервных – Слоули и Трейни, – им наши диверсантские штучки были в диковинку, и Кей – эту уже по другой причине: чтобы показать свою власть. А то разболталась, понимаешь ли…

Вот тогда, как оказалось, я и допустил промах, как две капли воды похожий на облом "ледяных драконов" в Лимассоле. Правда, вместе с Питом, но поскольку я руководил группой, то с меня и спрос.

Едва мы привязали языка к мачте, чтобы поспрашивать по-своему, как он хрипло засмеялся каким-то загробным смехом, потом резко мотнул головой, щелкнул зубами и спустя десять секунд забился в пляске святого Витта с пеной на губах. Через полминуты все было кончено. Безмолвный язык превратился в окоченевший.

– Мать твою… – ругался Пит, стуча себя кулачищем по голове. – Дубина стоеросовая… Ведь можно было предположить…

– Ладно, не казнись. Я тоже хорош, – похлопал я его по плечу. – Кому-кому, а мне нужно было обстоятельно подумать, прежде чем вздернуть его на дыбу. Ампула с ядом под фиксой – эка невидаль. Оказывается, теперь такой гадостью снабжают даже молокососов, – кивнул я в сторону "похоронной команды" в составе Хуго и одного из "дельфинов" – они как раз привязывали к ногам пленника какую-то железяку.

Пит в ответ на мои утешения только махнул рукой и поплелся в свой кубрик. Я посмотрел на безутешного Слоули, страдавшего по не вернувшейся "мухе", и последовал примеру старшего группы подводных пловцов. Боб осторожно выводил "Сидни" на свободную воду. Теперь уже можно было брать курс на Сен-Тропез.

Лондон, Нью-Кент-роуд

Конспиративная квартира номер семь оказалась довольно тесной комнатушкой в доме послевоенной постройки с ужасной архитек-турой. Ее окна выходили на Нью-Кентроуд, звукоизоляция была паршивой, и Беннет, маявшийся ночью из-за зубной боли, морщился, когда уличный шум достигал апогея. Он так и не успел забежать к зубному врачу, обошелся анестезирующими лекарствами, и теперь с невольным трепетом прислушивался к пульсирующим болезненным толчкам в нижней челюсти с правой стороны. Проблему с зубами Арч получил, работая некоторое время в Индокитае. Всего лишь полгода без витаминов на полуголодном пайке – и почти пять лет борьбы с пародонтозом, так до конца и не сдавшим свои позиции.

В комнате чувствовалась запущенность и неухоженность. Этой конспиративной квартирой пользовались очень редко, а последний год она вообще находилась на консервации. Беннет был здесь впервые, хотя и знал о ее существовании как один из ближайших помощников босса.

Впервые своего босса Арч увидел в Пакистане, где вместе с сотрудниками ЦРУ готовил разведчиков для афганских моджахедов. Папаша Шиллинг (тогда его звали Тэд Хартли), в отличие от остальных кадровых сотрудников МИ-6, занимался всем понемногу, а конкретно – вообще непонятно чем. Он нередко уходил с караванами пуштунов через горные перевалы на территорию, контролируемую советскими войсками. Однажды его привезли оттуда раненным, но, в отличие от многих других, в Англию Хартли не вернулся, а, провалявшись в госпитале около двух недель, снова начал мотаться по всему Пакистану, в том числе и по лагерям афганских беженцев.

Только спустя годы Арч наконец сообразил, что за миссия была у Папаши Шиллинга: он занимался созданием резидентур МИ-6. Все войны когда-нибудь заканчиваются, так же, как и разрядка, но работа внешней разведки продолжается в любых условиях, при любых режимах, без выходных и отпусков.

Беннет до сих пор так и не понял, почему Тэд Хартли положил на него глаз. Арч был одной из многих тягловых лошадок английской разведки, пашущих на ниве афганской войны, и единственное, что отличало его от коллег, так это достаточно приличное знание русского языка. И тем не менее Папаша Шиллинг перевел его в свое подразделение, которое, как потом узнал Беннет, считалось в МИ-6 элитным.

Не обошлось и без проверки в экстремальных условиях – это был стиль Тэда Хартли. Однажды он взял с собой Арча в очередной вояж по территории Афганистана, где шурави, так называли моджахеды русских, зажали группу в горном ущелье и долбили сутки, выковыривая из пещер. Беннет так и не узнал, входила в планы Папаши Шиллинга эта мясорубка, или все получилось случайно. Потеряв около восьмидесяти процентов личного состава группы, они в конце концов прорвались в Пакистан. Для этого им пришлось подниматься на такие скалы, что и спустя годы Арч вспоминал это восхождение с ужасом. Но больше всего Беннета поразил новый босс. Несмотря на преклонный возраст – он годился ему в отцы, Хартли никогда не жаловался на усталость и всегда шел впереди, удерживаясь на отвесных скалах с цепкостью клеща.

Впрочем, его достоинства уравновешивались недостатками. Тэд Хартли был снобом, каких поискать. Наверное, сказалось его происхождение – он являлся отпрыском богатого и знатного семейства, ведущего свою родословную едва не от рыцарей Круглого стола. Как бы там ни было, но Папаша Шиллинг был патологически скуп, хитер, коварен, отвратительно высокомерен, несмотря на способность к мимикрии, когда он пытался выглядеть простаком и плебеем, и циничен, как могут быть циничны только представители высшего света, считающие, что в их жилах течет голубая кровь, а значит, остальных можно считать человеческим мусором.

Арч иногда поражался его связям. Когда у них случались провалы в работе, Папаша Шиллинг совершенно не боялся идти на ковер к начальству. Наверное, будь у него такое желание, он мог возглавить МИ-6. Но босс Арча любил оперативную работу и вовсе не хотел прозябать в кресле функционера разведки.

Папаша Шиллинг был богат. Его семья владела тысячами акров земли и несколькими поместьями. Когда заканчивалось рабочее время, он превращался в холеного джентльмена, занимающегося (для окружающих) каким-то доходным бизнесом, вхожего в Букингемский дворец и проживающего в загородной вилле весьма солидных размеров и соответствующей стоимости. Арчу довелось несколько раз видеть его в окружении знати, и он должен был сознаться сам себе, что его босс общей картины не портил.

– Мечтать хорошо на пенсии, Арч…

Беннет вздрогнул от неожиданности: задумавшись, он не услышал, как в комнату вошел Папаша Шиллинг. Сегодня он принял образ замученного язвой холостяка в потрепанном костюме и с давно вышедшим из моды портфелем в руках; в нем, по идее, должны были лежать запасные носки, гигиенические салфетки и бутылка виски. На самом деле его босс держал в этом уродливом страшилище из кожи подохшего от голода крокодила совершенно секретные материалы, заключенные в специальный пенал, при вскрытии которого посторонними они мгновенно превращались в пепел, и пистолет системы "Вальтер" времен Второй мировой войны. Он таскал его с собой повсюду, хотя Арч ни разу не видел, чтобы Папаша Шиллинг, а в прошлом Тэд Хартли, из него стрелял. Наверное, это была какая-то реликвия, память о бурной молодости. А возможно, старый скряга угрохал из "вальтера" очередную воздыхательницу, нацелившуюся на его миллионы, и теперь пистолет стал его трепетно любимым фетишем.

– Какие-то проблемы, сэр?

Встреча на Нью-Кент-роуд была внеплановой и подозрительно срочной – с боссом Арч был в контакте всего два дня назад. У Папаши Шиллинга и без него дел хватало – кроме операции "Троянский конь", босс курировал еще, как минимум, десяток других, потому они виделись нечасто. Мало того, что о конспиративной квартире номер семь знали только самые доверенные люди – их насчитывалось от силы пять-шесть человек, но сюда приходили очень редко и только на особо важные и засекреченные встречи, притом не с рядовыми сотрудниками или стукачами, а с руководителями подразделений и спецгрупп.

– У вас неплохое чутье… – Папаша Шиллинг, покопавшись в своем крокодиловом чудовище, достал огромный сандвич, разделил пополам… и одну половину протянул Арчу! – Держите. Надеюсь, вы голодны.

Ошарашенный Беннет машинально взял и почувствовал, как вместо слюны во рту мгновенно пересохло, словно после глубокого похмелья, – невиданная щедрость босса сразила Арча наповал.

– В игру вступили спецслужбы русских, – сообщил Папаша Шиллинг, усаживаясь в дохнувшее пылью кресло.

– Скверно, – вынужден был согласиться Арч – кусок сандвича в руках, с которым он не знал, что делать, есть или куда-нибудь положить, выставлял Беннета круглым идиотом.

– Ешьте, ешьте… – проворчал босс Арча, вгрызаясь зубами в сандвич. – Когда я волнуюсь, у меня просыпается зверский аппетит.

Беннет последовал его примеру, хотя у него-то как раз все было наоборот – в стрессовых ситуациях Арчу есть не хотелось вообще. А сообщение Папаши Шиллинга вкладывалось в графу "Неприятности" словно патрон в барабан револьвера.

Арчу приходилось работать против русских. И не раз. Правда, он не участвовал в играх по высшей категории, где шла долгосрочная разработка "кротов" в самой системе МИ-6 или внедрение обстоятельно залегендированных агентов-нелегалов в страны социалистического лагеря. Большей частью он выполнял разовые акции, иногда чисто диверсионного характера. Особенно в Афганистане. Ему довелось в районе Гиндукуша буквально на собственной шкуре испытать высокий профессионализм русских спецназовцев.

Бой завязался на встречных курсах. Это был третий рейд Арча по афганскому приграничью с Пакистаном. На этот раз он шел с группой Нигматуллы, чтобы помочь моджахедам выбить из какого-то вшивого кишлака русских десантников, соорудивших там блокпост, державший под контролем перевал, через который переправляли оружие. Задача Беннета сводилась к работе со спецтехникой под кодовым названием "Стом"[34]. Это была новейшая по тем временам разработка электронно-акустической пушки; ее со скрипом решились направить на полевые испытания в боевой обстановке. Однако доверить это чудо военной техники малограмотным моджахедам начальство не согласилось. И тогда после десятидневной подготовки в качестве оператора пушки – "Стом" к артиллерии имел примерно такое отношение, как компьютер к мясорубке, – Арча отправили в совершенно безумный поход к блокпосту русских, больше напоминающему неприступную горную крепость, чем временное войсковое сооружение. Правда, Беннет подозревал, что истинной причиной нежелания английских разработчиков пушки довериться афганцам была патологическая торгашеская сущность моджахедов – они толкали на черном рынке не только автоматы Калашникова, пулеметы "М-60" и гранатометы "брунсвик", но и секретные "стингеры". Доверенный ему "Стом" должен был разрушить циклопическую каменную кладку блокпоста, своего рода баррикаду, закрывавшую вход в огромную пещеру, где находился источник воды и большие запасы продовольствия и боеприпасов. В этой естественной каверне в толще скал можно было безбоязненно сидеть до нового потопа.

Отряд Нигматуллы столкнулся с группой русских разведчиков-диверсантов, что называется, лицом к лицу в узком ущелье, откуда в сложившихся обстоятельствах был всего один выход: на небеса, к Творцу всего сущего. Такой бойни Арч в жизни не видел. Стрелять было поздно, да и нельзя, чтобы не поразить рикошетом своих, а потому моджахеды и русские сошлись в рукопашной.

Беннету повезло. По возвращении в Англию он, человек не шибко верующий, пожертвовал на нужды церкви пять тысяч фунтов стерлингов – почти все то, что обещал Всевышнему, когда десантный нож здоровенного русского, уже сделавший на шкуре Арча две отметины, нацелился ему под сердце.

Беннета, как ни смешно, спасла маленькая красная кнопочка пульта дистанционного управления, хранившегося под одеждой в виде медальона. Во избежание рассекречивания пушки в случае экстремальной обстановки оператор должен был подорвать "Стом", в который заложили мощный заряд пластиковой взрывчатки. И в последний миг между жизнью и смертью Арч, вместо того чтобы по-пытаться сблокировать выпад ножом, сорвал предохранительный колпачок и судорожно сжал медальон в кулаке.

Взрыв разметал всех – и своих и чужих. Брошенный им "Стом" лежал в двух-трех метрах, и взрывная волна швырнула на него русского спецназовца, как соломенный куль. Что и предохранило Арча от осколков металла и каменного града.

Когда Беннет выполз из-под тела русского, ущелье напоминало картину ада: растерзанные тела, везде кровь и стоны умирающих. Он даже не стал проверять, не остался ли кто из группы Нигматуллы в живых – вдали послышался приближающийся рокот винтов "вертушки". Видимо, русские спецназовцы успели вызвать подкрепление. Схватив чей-то автомат, Арч поковылял в ту сторону, откуда пришли моджахеды. Его подобрали пастухи на четвертые сутки после боя возле горного ручья, где вконец обессилевший Беннет приготовился к смерти…

– Не могу понять… – Папаша Шиллинг достал свою неизменную "гавану" и стал жевать ее кончик. – Не могу понять, с какой стати русские спецслужбы решили вмешаться в наши проблемы с принцессой Дианой и Доди?!

– Вмешательства идут на агентурном уровне?

– Если бы… – Босс Арча вдруг замолчал и, как показалось Беннету, посмотрел на него с сомнением.

Арч изобразил полную невозмутимость и понимание секретности вопроса – есть вещи, о которых должен знать только руководитель, а потому он, Беннет, совершенно не имеет претензий к шефу за его объяснимую скрытность.

– Арч, вам нужно поехать на Кипр. Там, на нашей базе в Ларнаке, вы встретитесь с сотрудником СИС, отвечающим за… в общем, за не-которые нюансы в операции "Троянский конь". Получив от него информацию, действуйте, сообразуясь с обстановкой. Нам просто необходимо – жизненно необходимо! – определить, кто у нас на пути – ФСБ или ГРУ, – сколь-ко их, где база этой группы и что у них за задание.

– Сэр, я не думаю, что это реально.

– Мы подключим все наши силы в средиземноморском регионе. Вплоть до военноморского флота и подразделений коммандос. Задействуем дипломатов, связи в русских коммерческих структурах и резидентуры.

– Если мы это сделаем, тогда не исключена полная "засветка" операции. С соответствующими последствиями.

– Не думайте, что такое решение я принимаю с легким сердцем. Но мы рассмотрим все необходимые меры для обеспечения повышенной секретности возможной акции в Средиземноморье. Вариантов "дымовой завесы" хватает. В том числе конфронтация Турции и Греции по поводу Кипра. Или, например, очередной конфликт с Саддамом Хусейном, который, если понадобится, мы можем организовать.

– Сэр, а не проще ли все-таки решить проблему, не покидая Англии?

– Нет! Этот вариант мы уже прорабатывали, вам это известно.

– Но в свете изменившихся обстоятельств…

– Тех, от кого я получил вводную на операцию "Троянский конь", такие мелочи не интересуют и не волнуют. Задача прежняя – никаких, даже малейших, следов на территории Великобритании.

– Сэр, события пошли галопом. Доди и Диана влюблены друг в друга – так, по крайней мере, видится их связь со стороны.

– Со стороны?

– Они очень насторожены. Усилена охрана, ограничены контакты, уволены некоторые слуги и помощники. К сожалению, среди них были и наши информаторы. Мы не имеем полной картины происходящего. Внедрять новых агентов поздно, а наша активность в этом направлении может вызвать подозрения.

– Нам нужно выиграть время!

– Попытаемся главные события оттянуть на осень. Однако все идет, как мы запланировали. К сожалению, если учесть вашу информацию о русских…

– Значит, Доди и Диана готовы вступить в брак… – то ли спросил, то ли задумчиво ответил своим мыслям Папаша Шиллинг.

– Несомненно, – подтвердил Арч.

– Это заявлено официально?

– Вы имеете в виду прессу?

– Ну, что касается прессы, то в таком де-ле она будет на голодном пайке до последнего часа. Мохаммед аль-Файед очень неглупый человек. Он просто побоится спугнуть удачу эйфорической болтовней. Я хочу знать, что говорит принцесса – в первую очередь принцесса, так как ее слово решающее, – своим самым близким друзьям и приятелям.

– Прошу меня извинить, сэр, но на этот вопрос я не готов ответить. Кое-какая информация, полученная от аккредитованных при дворе журналистов, пробелов не восполняет. То, что пишут в бульварной газете "Сэнди миррор", больше похоже на сладкую патоку, на которую липнут восторженные обыватели – те, кому новое увлечение Дианы словно елей на душу. Есть даже предположение, что принцесса беременна, однако я так не думаю.

– А если?

– Тогда наше нынешнее положение еще хуже, чем можно представить. Теперь наш главный враг как раз время. Мы сейчас похожи на спортсменов, вышедших на финишную прямую бега на короткую дистанцию с барьерами. Чересчур много претендентов на чемпионские медали, сэр.

– Резонно… – Мефистофельское лицо Папаши Шиллинга было мрачнее грозовой тучи. – И теперь такая активность, между прочим, нами и задуманная, против нас же и обернулась. Нужно срочно спасать положение.

– Как?

– Во-первых, русские спецслужбы. Нам необходим железный фактаж об их операции на Кипре. Чтобы мы могли в определенный момент предъявить его нашим бывшим противникам, а теперь… – в резком, скрипучем голосе Папаши Шиллинга неожиданно прорезалась ирония, – иногда даже партнерам по борьбе с международной преступностью. Огласка ни нам, ни им не нужна. У разведок свои правила игры, и широкой общественности знать о них не стоит.

– Трудно…

– А я вам когда-нибудь поручал легкие дела?

– Не припомню.

– Вот-вот. Мне не нужны сотрудники, которых нужно кормить овсянкой из чайной ложечки. У нас не детский сад. Наш отдел в МИ-6 проходит по особому списку, что предполагает высший профессионализм агентов. Так что трудностей бояться нам не приходится. Кстати, как израильтяне?

– Исчезли. Никаких следов. Их резидент в Лондоне открещивался от лилипутов и топтунов, как черт от ладана.

– Это как раз и есть второй момент в нашей спасательной операции. Неприятный момент. Есть предположение, что Шин бет разыгрывает партию с Синдикатом киллеров.

– Сэр, по-моему, этот Синдикат – дурной сон наших аналитиков.

– Все потому, что мы с ним почти не сталкивались. В лобовую. К сожалению, в свое время мы проморгали возникновение этой злокачественной опухоли. И теперь пожинаем плоды своей близорукости.

– Каким образом?

– Синдикату не стоило бы перебегать нам до-рожку… – не обращая внимания на вопрос Беннета, с угрозой пробормотал Папаша Шиллинг.

От его голоса у Арча почему-то побежали мурашки по спине…

Беннет улетел на Кипр вечером, самолетом военной авиации. Он взял с собой Макнэлли и Эйприл.

Киллер

Пинскер выложил все, что знал. И даже больше. А ему было известно немало. К сожалению, почти все его сведения больше подошли бы не нам, а соответствующим органам правосудия, как российским, так и французским. У него и впрямь оказалось рыло в пуху, притом покрупному: наркотики, порнобизнес, подпольная торговля радиоактивными материалами. Конечно, его откровения мы записали на диктофон, на всякий случай, но тех крупиц необходимой нам информации, ради которой пришлось прихлопнуть компашку "голубых", набралось на пригоршню фактажа, пригодного всего лишь для раскрутки поисков очередного звена, некоего мсье Витторио, с кем Пинскер был на связи. По словам нашего "голубчика", этот господин имел виллу на побережье недалеко от Марселя и был настолько крут, что его побаивались все местные мафиози.

– Поехали к нему, – духарился Эрнесто, возбужденный "разговором" с Пинскером. – Уделаем и этого козла. Времени до рассвета хватит.

Мы как раз отъезжали от дома злосчастного "земляка", уже представшего перед нашим главным судьей на Небесах.

– И нарвемся на десяток стволов, – охладил я его пыл. – Я думаю, что этот пока неизвестный господин на самом деле не мсье, а дон Витторио. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Только ослы лезут наобум. Обратимся к спецам Синдиката, чтобы прояснили картину. А пока позвони Марио, пусть он организует команду "мусорщиков" для уборки в квартире Пинскера. Его партнеры и клиенты должны думать, что он в отъезде.

– Голова… – восхитился Эрнесто, глядя на меня с удивлением. – Теперь я понимаю, почему наши боссы сделали ставку именно на тебя. За эти два года, что мы не виделись, ты стал профи высшего разряда.

– А тебе-то что?

– С тобой всегда было работать клево. Ни одного прокола… тьфу, тьфу! – Он суеверно сплюнул. – А бабок благодаря тебе я сколотил больше, чем за все предыдущие годы. Потому и радуюсь – ты у меня как "золотая" кредитная карточка.

– Ты рули повнимательней. Иначе зацепят ажаны[35] сначала нас, а затем и наши липовые ксивы – и будет тебе "отпуск" на долгие годы. Хотя с другой стороны, это тоже неплохо – твои сбережения целыми останутся.

– Типун тебе на язык, – испуганно покосился на меня Эрнесто; это он сказал по-русски. – Куда едем?

– В гостиницу.

– С оружием?

– Там, где мы поселились, похоже, можно носить в открытую не только пистолеты, но и гранатометы…

Да, наша гостиница была даже не с бандитско-воровским душком; скорее, от нее за версту перло омерзительной гнильцой настоящего человеческого дна, по нынешним временам настолько редкого в благополучной и процветающей Европе, что "Пон сюперьер"[36] (так называлась эта ночлежка) казалась декорацией для фильма тридцатых годов, с тусующимися на ее фоне статистамиклошарами.[37]

Ее нашел Марио. А возможно, ему подсказали агенты Синдиката, где откопать такое диво. В одном он не ошибся: полиция сюда заглядывала лишь тогда, когда кому-нибудь из постояльцев делали лишнюю дырку в башке. Но поскольку хозяин гостиницы, отставной пират и бандит, по вполне понятным причинам не любил общаться с представителями закона, то последствия разборок в его заведе-нии чаще всего исчезали бесследно. И только изредка, когда среди постояльцев "Пон сюперьер" находились излишне щепетильные граждане, считающие своим долгом заявить о "несчастном" случае, появлялись полицейские. Правда, к тому времени номера гостиницы пустели. Линяли почти все, за исключением "щепетильных", да и то только потому, что они боялись заработать себе еще один срок за недостаточную лояльность к закону. И чтобы именно их, случись чего, не обвинили заочно в небрежном обращении с навахой или кастетом. Кстати, огнестрельное оружие было почти у всех постояльцев "Пон сюперьер", но в драке им пользоваться ка-тегорически запрещалось. Тот, кто осмели-вался нарушить запрет, рисковал немедленно отправиться вперед ногами – Черный Жерар, владелец этого притона, нажимал на спусковой крючок, долго не задумываясь. Он любил морской порядок и субординацию. А на своей "Верхней палубе" он был и капитаном и судьей.

– Я голоден, – заявил Эрнесто, когда мы, приняв душ, расположились на койках; номер был на двоих, хотя мы и делали вид, что познакомились только в "Пон сюперьер".

Я посмотрел на часы. Было около пяти. Я знал, что бар гостиницы работает, что называется, до упора – пока самый настырный пьяница не вытрясет из кармана в кассу Черного Жерара последний франк. Есть мне не хотелось, но и сон не шел.

– Ладно, Бармалей ненасытный, твоя взяла. – Я демонстративно вздохнул и встал. – Двигаем в обжираловку.

Эрнесто взвился как ужаленный, сияя всеми своими зубами. Я знал, чего хочет этот сукин сын – промочить пересохшее горло добрым стаканом неразбавленного виски.

Несмотря на поздний час, а вернее, на раннее утро, в баре все еще было достаточно людно. Черный Жерар, завидев новых клиентов, угрюмо и плотоядно ухмыльнулся. Он и впрямь казался обуглившимся: черные, без единой сединки волосы, очень смуглое от природы лицо и темный камзол, обшитый серебряным позументом, как у средневекового гранда.

Заказывал Эрнесто: для себя виски, а мне легкий коктейль; из еды у Черного Жерара нашелся овечий сыр, тушеное мясо по-авиньонски, весьма подозрительное на вид, похоже оставшееся еще со вчерашнего обеда, и буйабес, который пожелал мой и впрямь голодный напарник. На удивление, суп действительно оказался знатным, как его и расписывали в рекламе – горячий, ароматный и острый. Скорее всего, Черный Жерар готовил его для себя, но из жадности отдал нам – цену, кивая на неурочный час, он заломил за свои "деликатесы" достойную лучших ресторанов Марселя.

Что-что, а буйабес мне нравился. Несмотря на то, что в нем было намешано фиг его знает сколько разных компонентов, по нашим, по русским понятиям, не очень съедобных: султанка, тригла, морской черт и прочая сорная рыба. Наверное, я просто соскучился по нашим борщам, супам, по самой обычной рыбацкой ухе, приправленной дымком от костра. Странно, но только здесь, в насквозь прокуренной тошниловке на окраине Марселя, я вдруг впервые за мои скитания ощутил смутное томление в душе, тягу к родным местам, именуемую по-научному ностальгией…

Интересно, где сейчас Марио? Я почему-то был уверен, что он не спит. И Марио и Кестлер жили отдельно – так захотел горбун, который, похоже, не очень доверял пронырливому немцу. Связь с Марио мы поддерживали через мобильный телефон, но, возвратившись в гостиницу, я позвонить ему не рискнул: все-таки он сейчас мой шеф, и если сочтет нужным, сам выйдет на контакт. И все же не удержался, чтобы не пройти мимо его номера; Марио жил этажом выше. Прислушавшись, я не уловил даже дыхания. Было два варианта: или я утратил свои способности – почти экстрасенсорные – ощущать человека или животное на расстоянии, приобретенные долгими и упорными тренировками под руководством Учителя Юнь Чуня, или горбун куда-то ушел. Куда и зачем? Конечно, я и в мыслях не имел, что он лично займется "уборкой" в квартире покойного Пинскера; для такой работы у Синдиката шестерок хватало. И тем не менее ночной вояж Марио показался мне подозрительным, тем более что он обязан был поставить в известность меня, номинального заместителя, – Эрнесто и Кестлер по приказу дона Фернандо исполняли по отношению к нам роли "мальчиков-чего-изволите".

– Мне никогда не нравились брюнетки, – упрямо твердил свое Эрнесто, глотая виски как воду. – Никогда!

Он наливался спиртным по самое некуда. Я понимал его: Эрнесто не был ни садистом, ни жестоким человеком в общепринятом смысле слова, но иногда на него находило, и тогда он мог убить любого не моргнув глазом. В особенности если за этим стояли большие деньги. И в то же время Эрнесто не был жадным, и доллары (а у него они водились в достаточном количестве) он швырял направо и налево без малейшего сожаления. Сегодня Эрнесто выполнял грязную работу – работу палача и истяза-теля. Что всегда доводило его до исступления – он ненавидел и себя, и необходимую кровожадность, и "клиента", из которого приходилось вытаскивать правду в буквальном смысле клещами. После таких экзекуций Эрнесто нередко уходил в запой, и теперь я с тревогой наблюдал за его развязными манерами и лихорадочной возбужденностью.

– Эй, киска, вали сюда! – орал Эрнесто, размахивая руками. – Не обижу. Да не ты, – он грубо отпихнул потрепанную шалаву, подрулившую на зов, – а твоя подружка. Блондинка. Иди сюда, радость моя!

– Остынь, черт тебя дери. – Я сказал это тихо, но с угрозой.

– Это почему?! – взвился мой напарник. – Я что, не имею права расслабиться?!

– Заткнись, иначе я тебя здесь и урою. – Я увидел, что на нас начали обращать внимание. – Тебе хочется познакомиться с французскими легавыми? Так вот, запомни – я этого не допущу.

Эрнесто посинел от злости. На миг мне показалось, что он сошел с ума. Его глаза вращались в орбитах, будто внутри черепа был моторчик, а правая рука медленно поползла к поясу, где, как я уже знал, находился футляр с метательными ножами – остро заточенными с двух сторон стальными пластинами длиной десять – двенадцать сантиметров; в метании ножей с Эрнесто мало кто мог сравниться.

– Не делай этого… – обронил я с ледяным спокойствием.

Эрнесто был таким же дерзким, как и я, а потому в моем сердце теплилось к нему чувство, отдаленно напоминающее христианское сострадание. Но сейчас, если он полезет в бутылку, мне не останется ничего иного, как размазать его по стенке: по кодексу Синдиката нарушителей приказов во время операций ждала короткая и жестокая расправа. И все же, все же… будь на его месте ктонибудь другой… а ведь с Эрнесто мы съели если не пуд, но килограммов пять соли точно, работая вместе.

Эрнесто не внял моему предупреждению. Не сводя с меня бешеных глаз, он быстро расстегнул "молнию" на куртке, а затем…

Затем его ладонь оказалась пришпиленной к животу обыкновенной зубочисткой, одной из тех, что стояли на каждом столе в пластмассовых стаканчиках. Я вспомнил уроки Учителя и метнул ее с такой скоростью и силой, что Эрнесто даже не понял, почему в правой руке вдруг появилась заноза, большая, острая и отнюдь не безболезненная.

– Три тысячи чертей! – возопил он, вмиг забыв о своих кровожадных намерениях. – Что за дьявольщина?!

Морщась от боли, он захватил зубами деревянный шип и выдернул его, при этом обрызгав кровью свою рубаху.

– Это… ты?! – вдруг сообразил он, остолбенело уставившись на рассыпанные по столу зубочистки – в спешке я был неосторожен.

– Успокоился? – ответил я вопросом на вопрос.

Я думал, что Эрнесто кондрашка хватит. Выпучив глаза, он долго смотрел на меня, будто на нечистого, а затем расхохотался.

– Ах, Мигель, ну до чего я тебя люблю! – Он смахнул слезу умиления. – Прости, я был не прав. Все виски… проклятое виски! Клянусь…

– Помолчи! – прошипел я и так выразительно взглянул на кающегося напарника, что он даже пригнулся к столу. – Не делай лишних движений. Просто сиди и глотай свое пойло.

– Что случилось? – спросил он испуганно.

– Потом…

Слава богу, до Эрнесто дошло. Он хмуро подмигнул мне и нацедил новую порцию дрянного бурбона. Но пить не стал, только делал вид. На удивление, мой напарник практически протрезвел. Я знал, что он ощущает дыхание близкой опасности не хуже, чем я.

В дальнем, темном углу, где был запасной выход, кучковалась подозрительная компашка. Наверное, я бы не обратил на нее внимания, не покажись один из ее состава знакомым. На его голове красовалась широкополая шляпа, скрывающая лицо. Он что-то втолковывал сидевшим за длинным столом подонкам, доверительно похлопывая одного из них, разбойного вида малого с модной серьгой в ухе, по плечу. Видимо получив согласие – все дружно закивали, а кто-то радостно заржал, – он что-то ткнул в руки здоровяку с дамским украшением в мочке и бочком, как краб, шмыгнул в приоткрытую дверь запасного выхода. Я, конечно, мог ошибиться, но этот странный тип уж очень смахивал на стукача Синдиката Кестлера, как я понял, приставленного к нам синклитом боссов в качестве тайного соглядатая. Что бы это могло значить? Марио болтается черт знает где и зачем, лиса Кестлер обретается в компании таких типов, с которыми может общаться разве что такой же подонок, как и они сами… Странно…

Я бросил быстрый взгляд на Черного Жерара. До этого он подремывал за стойкой бара, подперев подбородок словно выточенным из темно-коричневого камня кулаком. Но теперь хозяин забегаловки и гостиницы "Пон сюперьер" превратился в один большой обнаженный нерв. Его черные глаза блестели, словно у завидевшего добычу хорька, руки быстро и бесцельно переставляли с места на место стаканы и бутылки, а сам он сместился ближе к кассе, где, как я догадывался, хранилась его "пушка", пистолет с глушителем, – им Черный Жерар владел со снайперской сноровкой, в чем меня просветил Марио.

– Приготовься… – шепнул я напряженному Эрнесто.

Он не спросил к чему. Эрнесто был профи, а потому любую экстремальную ситуацию воспринимал совершенно обыденно, как само собой разумеющееся. Я знал, что сейчас он готов был убивать, убивать хладнокровно, кого угодно и сколько угодно. Он мандражировал до драки, но только не во время ее. И это мне в нем нравилось.

К нам подошли. Их было человек восемь. Впереди с наглой ухмылкой на изъязвленном сифилисом или еще какой-то заразой лице стоял громила, каких я видел только в приключенческих фильмах с участием Брюса Ли, Чака Норриса, Стивена Сигала и других мастеров боевых искусств. Тот, что с серьгой, находился чуть сзади. Сифилитик что-то сказал. Он говорил по-французски, и я почти ничего не понял. Ему ответил Эрнесто – мой напарник некоторое время жил в Париже, а потому язык знал. Громила набурмосился и, склонившись к Эрнесто, разразился целой тирадой. Похоже, он ругался и оскорблял меня и моего напарника. Эрнесто закаменел. Я знал это его состояние: еще миг, и в горле сифилитика будет торчать нож моего напарника. И постарался перехватить инициативу.

– Что он говорит? – требовательно спросил я у Эрнесто по-испански.

Он ответить не успел.

– А-а, второй птенчик базлает по-испански?

Именно так я перевел косноязычную речь громилы на русский.

– Немного… – ответил я сдержанно. – В чем дело, сеньоры?

Компашка дружно заржала. Я бы тоже последовал их примеру, – на сеньоров они были похожи в такой же мере, как я на японского микадо, да только момент не очень располагал к веселью. Но хуже всего было то, что эти ублюдки явно нарывались на скандал. Инспирированный скандал. И похоже, с последствиями: такие подонки полюбили в драках пускать кровь. Но с какой стати Кестлер (если человек в широкополой шляпе был нашим "коллегой") напустил на нас этих головорезов?

– Дружище, – Эрнесто намеренно не называл меня по имени, – не мечи перед ними икру. Эти уроды решили позабавиться. И даже отправить нас вперед ногами. Но мы ведь с тобой и не таких видали. Поэтому давай разделим их между собой по-братски. Ты кого из них хочешь грохнуть? Я, например, для начала вот эту сифилитическую вонючку. А то от его запаха виски скисает.

Наверное, ударь сейчас гром, и то он не произвел бы на них такое впечатление, как ленивая небрежная речь Эрнесто. Я внутренне сжался – теперь даже мне его не остановить. Мой напарник был не то что взбешен, он просто сходил с ума от ярости. Мало того, что совсем недавно я нанес серьезный удар по его самолюбию, так еще и эти подонки добавили соли с перцем на все еще зудящую рану нашего маленького скандальчика.

Как бы там ни было, но слова Эрнесто подействовали на подонков словно ушат ледяной воды. Привыкшие к безнаказанности, они просто не понимали, почему их предполагаемые жертвы, несмотря на явный численный перевес бандитов, ведут себя совершенно нестандартно: Эрнесто, высказавшись, вызывающе ухмыльнулся, а я невозмутимо потягивал коктейль через соломинку, что, кстати, было в этом баре в диковинку – его завсегдатаи хлестали спиртное стаканами.

Первым опомнился ублюдок с серьгой. Видимо, он был у них за главаря.

– Все круги ада! – взревел он. – Что я слышу?! – Он длинно и виртуозно выругался, мешая французские и испанские слова. – Да вы у меня будете землю жрать и мочой запивать!

– Интересная мысль, – еще шире оскалился Эрнесто. – Спасибо, недоразвитый, мы твой метод примем к сведению.

Краем глаза я видел Черного Жерара. Судя по тому, что скупая улыбка на миг осветила его суровые черты, он нам начал симпатизировать. Но вмешиваться явно не желал – похоже, знал, что собой представляют его поздние клиенты. Мне было понятно его состояние – мы вскоре уберемся восвояси, а ему с этими подонками еще встречаться и встречаться.

Наконец ожил и сифилитик. Замороченные алкоголем и болезнью мозги в его черепной коробке ворочались с таким скрипом, что мне показалось, будто я это слышу. Но он, в отличие от главаря, более сдержанного и хитрого, не стал разводить базар-вокзал, а молниеносным движением, что было весьма странно для такого битюга, выхватил откуда-то из своей одежды здоровенную наваху и нанес…

Попытался нанести удар.

Конечно, я видел все фазы движения его руки. И мог бы преспокойно парировать выпад сифилитика или элементарно отвести руку с навахой в сторону с таким расчетом, чтобы громила перелетел через стол и ткнулся рожей в мраморный пол, – это был один из самых простых приемов айкидо, который усваивают ученики к концу второго месяца обучения. Но я боялся еще больше обидеть Эрнесто, уже распределившего роли в предстоящем спектакле. И еще одно обстоятельство сдерживало меня от немедленного и бескровного вмешательства – Кестлер. Конечно, если это был он. Зачем ему нас "светить"? Немец знал мои возможности, не заблуждался он и насчет Эрнесто. Тогда почему? В какие игры начал играть лис Педро? И вообще – на кого он работает?

Пока в моей голове формулировались эти вопросы, события развивались своим чередом.

Момент броска даже я не заметил, занятый энергонакоплением для предстоящей схватки или проще – мгновенной медитацией для достижения максимальной концентрации внимания и сил. Громила, ткнув навахой в сторону Эрнесто – тот слегка сместился, пропуская клинок в дюйме от туловища, завалился сначала на стол, будто неожиданно потерял сознание, а затем сполз на пол.

Все остолбенели. Мы продолжали забавляться: Эрнесто, все так же посмеиваясь, барабанил пальцами левой руки по столу, а я приканчивал уже осточертевший мне коктейль.

– Что… что ты с ним сделал?!

Это наконец прорвало главаря с серьгой в ухе. Он говорил на таком ломаном испанском, что я его едва понимал, и обращался к Эрнесто.

– То, что и обещал. Ты, надеюсь, не глухой? Если запамятовал, могу повторить. У меня сейчас времени уйма, делать все равно нечего, так что могу прочитать целую лекцию на тему человеческих взаимоотношений.

Замороченный главарь промолчал. Он что-то сказал по-французски, и один из его птенчиков перевернул громилу на спину. Он был мертв. В его горле торчал метательный нож Эрнесто, и кровь ритмичными толчками прорывалась наружу.

Не нужно было главарю хвататься за пистолет. Вообще-то он показался мне далеко не глупым малым, хотя и негодяем, на котором негде клеймо ставить, и в конце концов мог бы сообразить, что у нас "шуточки" его банды не проходят, и с достоинством удалиться на исходные позиции. Но ретивое взяло свое – как же, гроза предместий Марселя, – и он достал "дуру" такого калибра, что с ней можно было охотиться на слонов. Проделал он это довольно профессионально, и, будь на нашем месте обычная портовая мелюзга, Черному Жерару пришлось бы соскребать мозги Эрнесто со стен и потолка.

Я не стал спорить с Эрнесто за приоритет в деле потрошения этих ублюдков, тем более что он сейчас напоминал пороховую бочку с зажженным фитилем; пусть стравит пар, подумал я лениво, не выпуская из виду остальную братию. И мой напарник доказал, что он кое-чего стоит: метательный нож, казалось, сам выпорхнул из его ладони, и хотя главарь успел нажать на спусковой крючок, пуля впилась в стену рядом с Черным Жераром, а сам "серьгоносец" спокойно улегся возле сифилитика.

Этого уже хозяин гостиницы стерпеть не мог – ни лишний шум, ни прочие неприятности в виде поломанной мебели, обрушенной штукатурки и битой посуды его не устраивали.

– Всем стоять! – рявкнул он сначала на французском, затем по-испански. – Первому, кто дернется, башку снесу!

Похоже, бандиты ни на йоту не усомнились в правдивости его слов, а потому отхлынули от нашего стола, как волна морского отлива, со злобным шипением и утробным урчанием.

Я посмотрел на Черного Жерара. Он держал оружие с небрежной уверенностью опытного стрелка. При этом ствол его пистолета был направлен в сторону Эрнесто.

– Закругляемся, – бросил я своему напарнику, встал и подошел к стойке бара.

Черный Жерар встретил меня угрюмым недобрым взглядом.

– Держи, – бросил я на стойку деньги – раз в пять больше, чем мы с Эрнесто были ему должны. – Здесь хватит и на уборку мусора, – кивнул я на тела мертвых бандитов.

– А за моральный ущерб? – Жесткие черты его лица смягчились – этот прожженный пройдоха почуял запах больших денег.

– О чем базар, – согласился я и достал еще триста долларов. – Это и за моральный ущерб, и твоим шестеркам в полиции, чтобы не совали свой длинный нос куда не следует.

– Премного благодарен, – расцвел хозяин гостиницы. – Надеюсь, вы еще поживете у меня. И я всегда к вашим услугам.

– Возможно… – довольно туманно ответил я и, распрощавшись, потопал вместе со все еще возбужденным Эрнесто в свой номер.

– Ты веришь в его лояльность по отношению к нам? – спросил мой напарник, когда мы поднимались по лестнице.

– Изъясняйся проще, студент-недоучка, – не удержался я, чтобы не напомнить Эрнес-то о его московском прошлом. – Ты хочешь спросить, не заложит ли нас Черный Жерар?

– Ну… – буркнул Эрнесто – своей подковыркой я спустил его с небес кровожадности на грешную землю с проблемами, которые только начались.

– Он – нет. Побоится. Черный Жерар не дурак. Он давно понял, что мы народ не простой. А вот те хмыри, что сейчас зализывают свои душевные раны, – это вопрос. И в особенности… – И я заткнулся – зачем Эрнесто лишние знания, очень обременяющие человека? Пусть пока не знает о моих подозрениях насчет Кестлера.

– Что – в особенности? – не отставал мой напарник.

– Ничего, – отрезал я. – Я имел в виду кухонную прислугу, – тут же добавил я удобоваримое объяснение – это чтобы не давать Эрнесто пищу для размышлений и сомнений.

В свою комнату мы не пошли. По здравом размышлении я решил все-таки доложить о случившемся в кафе-баре гостиницы Марио. Как-никак он мой непосредственный начальник.

На стук ответила тишина. И тут я, машинально нажав на ручку, понял, что номер не заперт.

Эрнесто мой выразительный взгляд понял мгновенно. Выхватив пистолет, он как тень проскользнул внутрь номера впереди меня. Достав свою "пушку", я прикрывал тылы.

Картина, открывшаяся перед нашими глазами, была не из приятных. В достаточно просторной, но какой-то неухоженной комнате будто прошелся тайфун – опрокинутые стулья, сорванная портьера, разбросанные простыни и подушки. И посреди этого бедлама лежали двое. Одного из них, с явно европейской внешностью – скорее всего, это был араб, – я никогда до сегодняшнего дня не видел. В его смуглой руке был намертво зажат подозрительно дорогой для такого бомжеватого с виду типа "вальтер" с глушителем, обычно изготавливающийся по спецзаказу. Незваный гость, скорее всего, нарвался на большую неприятность совсем недавно – он еще не успел закоченеть, и кровь с распоротого, как в ритуальном харакири, живота медленно текла во все увеличивающуюся темно-красную лужу на полу, застеленном давно утратившим ворс дешевым ковровым покрытием.

Второго, с окровавленной головой, мне представлять не нужно было – перед нами, скрючившись, словно младенец в материнской утробе, лежал Марио.

Волкодав

Приехал Кончак. Свалился как снег жарким летом на голову. Конечно, о таком важном событии никто из группы, кроме меня, не знал, но в команде собрались люди тертые, а потому определили некую опосредованную неприятность, посетившую их бугра Волко-дава, с потрясающей оперативностью и точностью. Нет, ну не могу я быть актером! На моей простодушной физиономии можно прочитать все мысли.

– Остаешься за старшего, – буркнул я Бобу Миллеру; это чтобы уесть строптивую Кей, претендовавшую на место моего заместителя.

За время нашей "семейной жизни" она меня так достала, что я готов был темной ночью утопить ее собственными руками в море, привязав к ногам моей "любимой" в качестве балласта этих гребаных умников Слоули и Трейни. Они мне тоже немало крови попортили своими энциклопедическими знаниями, тонко подкалывая меня где, как говорится, в струю, а где словно справляя против ветра малую нужду; потому им чаще всего приходилось смеяться надо мной, сцепив от злости зубы. Я их гонял, как жошек, заставляя вылизывать спецрубку и добрую половину "Сидни" до блеска. Чем вызвал опасливое уважение со стороны старого морского волка Миллера, помешанного на чистоте; впрочем, как почти все кэпы и боцманы.

Вилла на окраине Сен-Тропе оказалась настолько шикарной и благоустроенной, что я даже начал волноваться за боевой дух своих подопечных – всякие там кондиционеры, ванны джакузи, массажеры, жратва от пуза, море напитков – на любой вкус и выносливость, спальни как у арабских шейхов, бассейн, великолепный вид на море, красиво подстриженные кустарники и газоны и – мать твою, такого я еще не встречал! – специальная ультразвуковая или какая там еще аппаратура для отпугивания всяческой ползающе-летающе-кусающей живности.

Красавица "Сидни" – вот в кого я влюбился по-настоящему, несмотря на ее непрезентабельный вид! – покачивалась у причала, тоже принадлежащего хозяину виллы. Там постоянно несли службу наши боевые пловцы Слоули или Трейни. Они не выключали сонар и прочую мудреную аппаратуру контроля за морем ни на миг – я опасался диверсии. Конечно, судя по всему, от наших преследователей мы оторвались, но чем черт не шутит, когда Волкодав спит, а потому я решил не заблуждаться насчет людей, готовых вот так запросто проглотить яд за идею или ради приказа начальства.

Кто они, какую спецслужбу представляют? Грешить на Шин бет у меня не было достаточно веских оснований. Команда глиссера, отправленная нами на дно, могла принадлежать к какойнибудь мафиозной структуре, а потому принимать за аксиому вмешательство израильтян в течение нашей операции "Альянс" я не имел права. И все же, все же… Я так долго тянул армейскую лямку в качестве диверсанта, а затем еще и ликвидатора, что нередко чуял, откуда дует ветер опасности, всеми фибрами и жабрами души. И первым моим приказом, который я отдал "торпедам", едва мы обосновались на вилле, был приказ выискивать среди слоняющихся по окрестностям типов с явно выраженной семитской внешностью. Я знал, что на особо ответственные задания, сродни тому, что мы задавили в зародыше, израильские спецслужбы посылают лишь идеологически выдержанных патриотов, а значит – чистокровных евреев; только они, по прочно утвердившемуся в израильских политических и религиозных верхах мнению, способны работать с полной самоотдачей и ответственностью, а потому наиболее эффективно.

Мы встретились в Морском музее, расположенном в здании XVI века, так называемой Цитадели. Конечно, мы не собирались устроить среди экспонатов конференцию нелегалов ГРУ. Нам нужен был лишь визуальный контакт, чтобы, поблуждав потом по городу, убедиться в отсутствии "хвоста". Потратив на предупредительные меры еще час, мы наконец "случайно" оказались за одним столиком уютного кафе, которых в Сен-Тропе было пруд пруди. Самое интересное, что Кончак наотрез отказался от прикрытия моих "торпед", хотя, как я понял, и сам он был один-одинешенек.

Опять какие-то нелады в нашей "конторе", подумалось мне, когда я мерил шагами улицы курортного города, одной из жемчужин Лазурного берега Франции.

К сожалению, я оказался прав…

Кончак шарил под англичанина. Наверное, для того, чтобы оправдать контакт с земляком Майклом Робинсоном – вдруг кто заинтересуется оживленной беседой двух туристов.

– Ты плохо выглядишь, – заметил шеф, когда мы раздавили бутылочку сухого вина, – увы, крепкие напитки на таких встречах обычно исключались.

– Хочу подать на развод.

– Что, Кей достает?

– Не то слово…

– Придется тебе смириться. Поверь, она достаточно хорошо подготовлена для таких миссий. И это не первая операция, в которой участвует Кей.

– Эх, сюда бы Акулу… Как он там?

– Передавал тебе привет. Выздоравливает. У него здоровья хватит на вас двоих.

– А как вы?

– Скриплю потихоньку. Проблемы заели.

– Снова смена курса? – осторожно высказал я предположение.

– Догадлив… – Кончак поморщился, будто проглотил дольку лимона. – Даже не смена курса, а сплошная чехарда. Прошлый год мы отработали достаточно спокойно и уже уверились, что наконец все войдет, как прежде, в нормальное русло. Увы и ах. Опять поменяли вице-премьеров, снова бедлам в парламенте, министры большей частью не выполняют свои обязанности, а лавируют, чтобы не обжечься на политических интригах. Наше руководство старается вообще нигде не высовываться – авось забудут, что мы вообще существуем, и перестанут втаскивать нас во внутренние разборки. С финансированием полный абзац. Изыскиваем внутренние резервы… – Кончак вдруг умолк и бросил на меня острый, пронзительный взгляд.

Да не боись ты, Виктор Егорович, знаю я ваши тайны мадридского двора. Небось не одну тонну героина или еще какой-нибудь дряни отправил ты и сотоварищи транзитом через территорию России за прошлый год. Чтобы штаны поддержать нашим несчастным офицерам, лишенным "великой демократией" не только чести, но и регулярного довольствия, а в худшем случае – вообще выброшенным на улицу без жилья и перспектив на будущее. Если хорошо подумать, то такая "деятельность" вообще не вмещается ни в какие рамки, но уж если вся страна сошла с ума, то и наше ведомство не может не шагать в ногу с остальными безумцами. В свое время я нечаянно угодил, как кур во щи, в одну из операций по переброске наркоты и остался в живых только благодаря Кончаку, который, уж не знаю из каких побуждений, взял меня под свое крыло.

После, уже под "крышей" ГРУ, мне пришлось несколько раз исполнять обязанности спецкурьера в тайных операциях по продаже оружия, боеприпасов и наркотиков в страны дальнего зарубежья. Я знал, что в ГРУ была создана группа из высших чинов, таким макаром пополнявших тайные счета конторы, предназначенные для финансирования спецопераций и для помощи офицерам, а в особенности семьям погибших, на которых наше "щедрое" государство хрен забило. И Кончак играл в этом сверхзасекреченном сообществе не последнюю скрипку. Конечно, я подозревал, что миллионы долларов, вырученные от "транзита" и прочих весьма сомнительных коммерческих операций, идут не только на благое дело: чтобы русский Иван, душа нараспашку, не зачерпнул для себя втихомолку из общего котла – в жизнь не поверю.

Но я не стал докапываться до самого сокровенного наших лампасников – чревато; да и на кой ляд мне лишняя информация? Я всего лишь постарался, чтобы меня больше не задействовали в этом черном бизнесе. Кончак немного поупрямился, но в конце концов решил оставить меня в стратегическом резерве. И теперь моя совесть была чиста – даже если погибну гденибудь "на холоде", то по крайней мере ради настоящего дела, которому отдал почти полжизни.

Может, мои понятия о патриотизме и извращены, и, наверное, я бы с таким положением дел смирился, однако проклятые гены все равно тянули меня исполнить свой гражданский долг, будто на стальном канате.

– Между прочим, я тоже не получил свои кровные за два месяца. – Я состроил скорбновозмущенную мину.

– Чья бы мычала… – саркастически покривился Кончак. – На твоих счетах за бугром столько баксов, что вполне хватит на выплату месячной задолженности по зарплате всей нашей конторе. Только не говори, что ты гол как сокол: я лично вручал тебе достаточно приличные суммы в твердой валюте.

Интересно, хотел спросить я, а сколько вы, любезный Виктор Егорович, насолили "капусты" в Швейцарии и странах Бенилюкса?

– Так ведь я эти бабки не в огороде нашел, – только и пробурчал я в ответ. – Я за них горбатился до кровавого пота.

– Знаю, что не в огороде, – отпарировал шеф. – Но все равно хоть ты не ной.

– Нет проблем, – покорно согласился я и как-то нечаянно заказал еще бутылочку вина.

Кончак сумрачно глянул на меня.

– Напряжение увеличивается, – продолжал Кончак. – Только не нужно драматизировать ситуацию.

Ага, подумал я, как же, "не нужно драматизировать"… Приехал бы ты, катись все гладко.

– Почему у нас случился облом в Лимассоле? – решил я не ходить вокруг да около главного. – Вам мой доклад передали?

– Да. Но с опозданием. – Он сокрушенно покачал головой. – Я был в командировке.

– Что-нибудь сдвинулось с мертвой точки?

– Не очень. Если не считать того, что теперь известно, кто навел топтунов на Гюрзу и Винграновского.

– И кто же этот мистер Икс?

– "Крот".

– Мать твою… не было печали. Из высшего звена?

– К счастью, мелочь. Из пополнения.

– Тогда как…

– Как он мог знать об операции "Альянс"? А он о ней и не знал. Этот сукин сын из тех новых рафинированных мальчиков, в компьютере рубящих лучше, чем мы в стрельбе. Образован, из хорошей семьи, в микросхемах ковырялся. И наковырял… хрен с бугра! – Кончак от души выругался.

– Но ведь информация о "живых" операциях проходит по высшему разряду секретности. Как он мог проникнуть в файлы "Альянса"?

– А ему помогли.

– Кто?

– Наши нынешние друзья. – Последнее слово Кончак произнес как ругательство – словно выплюнул. – Американцы.

– ЦРУ?! – Я удивился до обалдения: а им-то что до возни вокруг английских принцесс и арабских мультимиллионеров?

– Да. Американцы предоставили нашему умнику соответствующую аппаратуру, и он вычислил Гюрзу.

– Почему именно он?

– ЦРУ охотилось за Гюрзой почти десять лет.

– С какой стати? Она, насколько я знаю, всего лишь ликвидатор, мелкая сошка на перепаханной вдоль и поперек ниве разведки.

– Ошибаешься. Она была ликвидатором. А потом работала в Америке, совершенно легально. Естественно, по "легенде". Теперь уже можно об этом говорить… Короче, Гюрза посодействовала в получении материалов по проекту "звездных войн". Хорошо посодействовала. Когда вскрылась утечка, Пентагон был в ярости. Весь их хваленый космический щит превратился благодаря Гюрзе в решето. Вовремя принятые с нашей стороны контрмеры похоронили миллиарды долларов, заплаченных американскими военными за разработку всяческих мудреных штучек, да так глубоко, что до сих пор Пентагон землю копытами роет, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию и наказать виновных. Гюрзу мы сумели вовремя вытащить, но ее роль в операции завуалировать не удалось. Потому в ЦРУ она стояла в специальном списке на одном из первых мест.

– Ладно, с ЦРУ все ясно. Но почему Гюрзу ликвидировали наши "братки"? С какой стати прицепили "хвост" к Винграновскому? И кто? Наконец, откуда вынырнули израильтяне? То, что за мной плелись именно они, я почти не сомневаюсь. Какой-то винегрет, право слово.

– Ты прав. Каша заварилась – не расхлебаешь. Аналитики ГРУ голову сломали, разбираясь в твоем докладе. Что касается наших "братков", как ты их называешь, то здесь вообще темным-темно. Мы проверили их по картотеке МВД, почти у всех у них "мокрое" прошлое. Это киллеры, вовремя сбежавшие из страны. Но кто их приютил? Это вопрос. Не думаю, что ЦРУ. Не тот товар.

– А израильтяне?

– Судя по нашим "раскопкам", на твою группу они вышли случайно. Это Шин бет. Израильтяне "пасли" наших "братков".

– С какой стати?

– Фиг его знает. Твоими стараниями, – он ожег меня недовольным взглядом, – мы потеряли даже кончик ниточки, ведущей к клубку разгадок.

– Кто мог предположить, что тот Мойша такой великий патриот? – пробормотал я, пряча глаза.

– Ты профессионал, – отрезал полков-ник. – Должен был предусмотреть все. И даже больше, чем все.

– Виноват…

– Толку теперь от твоего покаяния.

– Может, Гюрзу "заказали" израильтяне, а не ЦРУ?

– Хочешь сказать, что американцы попросили своих ненаглядных партнеров и друзей посодействовать в ликвидации?

– А разве так не бывало?

– Случалось, – согласился Кончак. – Но здесь не тот вариант. Они следили за киллерами. Подчеркиваю – следили, не вмешиваясь в события. Это доказано.

Кем? – хотел спросить я. Но промолчал. Что тут непонятного – наша резидентура в средиземноморском регионе тоже не спит и кое-что умеет.

– Ни фига себе слежка… – Я вовсе не был уверен, что все выглядело так, как рассказал Кончак. – Суперкатер, подлодка, куча профессионалов, подкованных в нашем деле по классу прима… Так не бывает. Бросить такие большие силы, кучу денег для слежения за русскими отморозками – увольте, это все ария не из той оперы.

– У тебя есть другое объяснение?

– Мое дело не засорять мозги размышлениями и гаданием на кофейной гуще, а действовать согласно разработанному плану, – окрысился я.

– Потому я и приехал, чтобы внести некоторые коррективы в первоначальный вариант.

– И в чем они будут заключаться?

– Пришла пора вводить в действие наших коллег по операции "Альянс" – мусульман. У них имеются свои возможности, которые дополнят наши усилия.

– Давно пора… – Я про себя матернулся – поди знай, лучше это будет или хуже. – А то они в своих гаремах бока поотлежали. Как на раздачу слоников, так они в первых рядах. А случись мордобитие – днем с огнем не сыщешь.

– Не бухти зазря. Ты ведь с ними еще не работал. Ладно, скажем по-другому – мало общался.

– Мне и такой малости хватило. Слава богу, ноги унес подобру-поздорову. Ненадежный народ. Фанатики – да, а толкового соображения – на грош. Но сейчас, я думаю, сгодятся. Нам лишние силы во как нужны. – Я выразительно черкнул ребром ладони по своему горлу.

– Несомненно. Нельзя выпускать события из-под контроля. Ни в коем случае. Уже стало не то что тепло – жарко.

– МИ-6 закручивает гайки? – брякнул я наобум.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно зыркнул на меня полковник.

– Так ведь эта контора – главный наш противник в операции "Альянс". Или я высветил страшную тайну?

– Ты получал оперсводки, так что вывод сделал верный. Сейчас на Кипр высадился целый десант сотрудников МИ-6. Им помогают коммандос САС с базы в Ларнаке.

– Ищут наши следы?

– Верно. Тралят густым бреднем.

– Все, Виктор Егорович, я в ауте. Значит, они пытаются найти тех, кто ликвидировал топтунов?

– Похоже. Даже наверняка.

– Зачем? – Я схватился за голову. – Бедлам, бардак, вавилонское столпотворение… Русские киллеры, Шин бет, МИ-6, ЦРУ, Синдикат… У меня крыша едет. На фига МИ-6 заниматься событиями в Лимассоле, если там рыло в пуху у ЦРУ? Они что, решили побегать от нечего делать наперегонки?

– Синдикат? – Кончак вдруг надолго задумался. – Интересная мысль…– Спустя некоторое время он поднял на меня свои вечно воспаленные от хронического недосыпа глаза.

– И что в ней интересного?

– Только какого черта люди Синдиката полезли к нам на рога? – продолжал монолог Кончак, не обратив внимания на мой во-прос. – Мы никогда с ними не конфликтовали. Синдикат… Нет, не может быть!

– За хорошие бабки Синдикат пришьет кого угодно. У них там собрались только патриоты "капусты".

– Не скажи, – с загадочной миной ответил шеф. – Я не открою сногсшибательную тайну, если расскажу, что наша контора держит руку на пульсе этого международного монстра – на всякий случай. И пока в донесениях наших агентов Лимассол и Гюрза даже не мелькали. Но все равно здесь что-то есть.

– Заговорила интуиция?

– Пожалуй.

– Думаете, что все-таки ЦРУ поднаняло наших недоразвитых для проведения акции в Лимассоле?

– Насчет недоразвитых ты не совсем прав. Знаешь, кто был их главный?

– Тот, что съел ампулу с цианистым калием на глазах "ледяных драконов"?

– Да. Он ходил в звании подполковника, сотрудник бывшего КГБ, внешняя разведка.

– Бля-а… – Я открыл от изумления рот. – Что же это творится, мать твою?!

– И "специальность" – по крайней мере у трех из них – была сродни твоей, – добавил Кончак.

– Ага, значит, вы думаете, что подполковник КГБ ну никак не может продаться ЦРУ.

Патриотизм, знаете ли. Чушь собачья! В нашей стране перепроизводство патриотов случается только во время предвыборных кампаний. Такие орлы, русская душа нараспашку, вещают с трибун и экранов телевизоров, что сердце тает от умиления и гордости за наш несгибаемый менталитет. Только после почему-то блевать хочется, когда стихает рекламная шумиха и горепатриоты, засучив рукава, принимаются за дело.

– Сравнил… то самое с пальцем. Просто этот человек чересчур опытен, чтобы не знать, чем заканчивают киллеры, нанятые спецслужбами для разовых серьезных акций.

– А если его группу использовали вслепую?

– Тогда тем более непонятно, зачем Синдикат, если это и впрямь Синдикат, позволил ЦРУ сыграть такую дурную шутку с его людьми? Вслепую – это для наших "братков". А Синдикат никогда не даст добро на ликвидацию, не проверив обстановку и предпосылки к найму. Его боссы дорожат и репутацией, и своими людьми. Это факт.

– Шкурой своей они дорожат… – пробубнил я себе под нос.

– И шкурой тоже, – услышал мои слова Кончак. – Ладно, теперь к делу. На дискете, – он незаметно сунул мне плоский футляр, – изложено все, что необходимо для коррекции второй фазы операции "Альянс". Кодовое слово, чтобы открыть файл, – "Дуплет". Запомнил?

– Ага. На это у меня ума хватает… – Я обиженно надувал щеки.

– Людей пока подбросить не могу. Обходись теми, кто есть, плюс арабы.

– Когда они прибудут?

– Все в дискете. В том числе пароли и имя их командира.

– А фото?

– Страхуешься?

– Я уже сыт по горло сюрпризами в этом "круизе".

– Зная твой склочный характер, я лично побеспокоился, чтобы фото шефа мусульманского подразделения в обязательном порядке фигурировало в информационном блоке.

– Благодарствуем, – вякнул я томно и засунул кассету в потайной карман с внутренней стороны плавок: ее нужно беречь так же, как и мой детородный орган.

Впрочем, извлечь дискету из футляра без специальных манипуляций, известных только посвященным, было просто невозможно: она сначала размагничивалась, а затем плавилась, как сало на сковородке.

– Вот и ладушки. – Морщась, Кончак раздраженно потер висок – его часто донимали головные боли, последствие старого ранения.

– Виктор Егорович, можно начистоту?

– Что-то новенькое… – хмыкнул он. – Великий трепач решил поплакаться в жилетку.

– Вы верно уловили суть моих сомнений. Виктор Егорович, можете сейчас оторвать мне голову, но у меня с каждым днем крепнет ощущение надвигающейся катастрофы. Я скоро вообще спать перестану. Стал конченым психом.

– Что-то не видно. – Кончак критически осмотрел меня с головы до пояса. – Попрежнему здоров как бык. И загорел до черноты.

– Ну не сможем, не сможем мы уберечь Доди от покушения! Пока мы здесь вынашиваем свои "великие" планы, его, возможно, уже держит на мушке снайпер.

– Это не твои проблемы, – отрезал Кончак. – В Англии его охраняют арабы. Наша задача – Средиземноморье.

– Пусть так. Но и здесь у нас связаны руки. Если бы приставить всю мою группу к Доди в качестве телохранителей – тогда другой компот.

– Нет! Мы не должны "светиться".

– Ненавижу, когда приходится работать по заказу политиков! Все эти подковерные игры до добра не доводят.

– Ты прав. Но мы не вольны в своих действиях.

– Я так и понял, что главная наша задача – имитировать активность. А там – трава не расти.

– В какой-то мере да. Россия наконец обратила свой взор на мусульманский Восток, и любое проявление доброй воли или помощи с нашей стороны аукнется немалыми политическими дивидендами. Но мы профессионалы и получили совершенно конкретное задание. А потому нужно землю зубами грызть, но провести операцию "Альянс" на привычном для нас высоком уровне. И – баста! – Он для убедительности хлопнул ладонью по столу. – Дискуссию прекращаем. Мы – люди военные. Приказ есть приказ.

– Возможно, не будь этого проклятого "Альянса", и Гюрза еще пожила бы… – тихо проронил я, глядя прямо в неподвижные глаза Кончака.

Он ответил мне долгим-предолгим взглядом.

Мы поняли друг друга.

Я подозвал официанта и заказал по сто пятьдесят граммов водки. Без закуски.

Мы подняли рюмки, но не чокнулись.

– Помянем…

– Помянем… Земля тебе пухом, Анна Ладыгина, Гюрза… – Полковник медленно выцедил рюмку и осторожно поставил ее на салфетку.

"Салюта не будет", – почему-то вспомнились мне слова из какого-то фильма. Не будет… Салютовать будем по врагу. Знать бы только, кто этот враг. Лимассол, кафе "Петрос"

Арч Беннет убивал время, слоняясь по крытому рынку, расположенному на торговой площади. До встречи с Эйприл оставался добрый час, и агент МИ-6 решил немного развеяться от практически круглосуточной работы по сбору информации о таинственных событиях в Лимассоле недельной давности, когда ктото устроил настоящую бойню чуть ли не в центре города. Торговые ряды пестрели разноцветными овощами и фруктами, источающими дивные ароматы юга. Разнообразные пряности своими запахами кружили голову, будто Арч уже с утра зарядился очередной порцией самого доброго и выдержанного виски. Неутихающий говор торговцев и покупателей напоминал шум прибоя, отключающего реальное восприятие действительности, и Беннету чудилось, что он качается на утлой лодочке среди волн, а вокруг на много миль нет ни единой души. Арч машинально кивал, улыбаясь киприотам, приглашающим отведать кусочек дыни или оливки, но мысли его были далеко. Работали лишь глаза и уши, впитывая многоцветье и многоголосье рынка.

Что-то здесь не так… Что-то здесь не так, думал Беннет. Интерес Папаши Шиллинга к событиям в Лимассоле в свете операции "Троянский конь" казался ему, по меньшей мере, странным, неестественным. Ладно, пусть убитые и впрямь русские – это практически доказано. Кто они на самом деле, сейчас выясняют в Лондоне, используя всю мощь компьютерной сети МИ6. Но даже если это и не русская мафиозная разборка, ставшая неотъемлемой частью европейского бытия после развала Советского Союза, а операция спецслужб России, то какое дело внешней разведке Англии до проблем коллег с противной стороны? Тем более, что они никаким боком не касаются безопасности Великобритании.

Что в Лимассоле работали профи, Арч практически не сомневался. Так молниеносно и четко растребушить группу из четырех человек – это нужно уметь. Особенно поразил его протокол допроса свидетельниц, у которых буквально на глазах какой-то здоровяк расстрелял двух крепких вооруженных парней. Притом способом "флэш"! Это же какую нужно иметь выучку и реакцию, чтобы на виду у прохожих, совершенно спокойно, всадить по две пули каждому точно в лоб. С такой скорострельностью Арчу не приходилось встречаться. И теперь он с содроганием представлял, что когда-нибудь по милости этого старого сукиного сына Папаши Шиллинга ему или его команде придется встречаться с этим стрелком лицом к лицу.

Нет, Арч не был трусом. Конечно же он не боялся встречи: в его профессии страх – понятие достаточно абстрактное. По мнению Бен-нета, он приходит только тогда, когда схватка позади и ты лежишь в полном сознании и совершенно беспомощный от ранений и ожидаешь контрольного выстрела в голову. Однажды ему пришлось испытать подобное, и с той поры все свои страхи он соотносил с тем ужасом, который Арч испытал под дулом автомата, готовым изрыгнуть из своей металлической утробы свинцовую смерть. Они казались ему такими мелкими и несущественными, что Беннет о них во время операций даже не думал.

Но почему, почему Папаша Шиллинг хочет узнать, какая из русских спецслужб – ФСБ или ГРУ – ликвидировала группу в Лимассоле?! Если, конечно, это вообще русские – последние пять лет они свернули инициативу почти до нуля. Естественно, не считая чистых нелегалов и "кротов", внедренных во время "холодной войны" или еще ранее.

Беннет посмотрел на часы – Эйприл должна появиться с минуты на минуту. Арч вышел наружу и направился к кафе "Петрос" с великолепной тенистой террасой; оно находилось буквально в двух шагах от центрального рынка. Он вчера ужинал здесь, и ему понравились и кухня, и обслуживание.

Эйприл появилась точно в час дня. В своем коротеньком простеньком платьице и с прической "аля Гаврош" она была похожа на девчушку-подростка, провинциалочку, впервые попавшую на престижный курорт, а потому несколько растерянную и удивительно милую. Патриархально милую, что так нравится некоторым извращенцам. Но ей уже стукнуло двадцать девять, а в ее невзрачной дамской сумочке лежал хорошо пристрелянный "магнум", набор спецсредств (яды, "сыворотка правды", весьма эффективные снотворные нового поколения), антидот и удостоверение, запрессованное в прозрачный пластик; оно могло привести в священный трепет любого подданного Великобритании, невзирая на ранг, служебное положение и происхождение.

– Сэр, у меня сногсшибательные новости, – заявила Эйприл, едва присев за столик.

Она всегда обращалась к Арчу официально, несмотря на небольшую разницу в возрасте и почти одинаковый стаж работы в разведке. Впрочем, Эйприл и к другим мужчинам относилась с большой долей настороженности и недоверия. Беннет даже подозревал, что она ненавидит сильную половину человечества. Возможно, Эйприл принадлежала к так называемым сексуальным меньшинствам, но была настолько хитра и изощренна, что даже отдел внутренних расследований МИ-6 не смог добавить в ее личное дело ничего существенного по части личной жизни, а тем более – предосудительного. Она относилась к редкой категории "идеальных агентов" – безотказных, эффективных, умных и жестоких. Арч, никогда не скрывавший свои обычные человеческие слабости и недостатки, относился к таким рафинированным агентам с некоторым предубеждением и старался не привлекать их для проведения особо ответственных операций. К участию в разработке объекта "Цирцея" он подключил Эйприл по причине, не зависящей от своей внутренней убежденности. Прос-то на подхвате не оказалось никого лучшего.

– Есть предложение для начала пообедать, – холодно посмотрев на возбужденную Эйприл, сказал Беннет.

В своих подчиненных он терпеть не мог эйфорического состояния, мешающего трезвому анализу ситуации.

– Да, сэр, – несколько опешив, согласилась Эйприл.

В ее темных, почти черных глазах на миг мелькнула тень презрения – эти животные, именуемые мужчинами, ну никак не могут обойтись без чревоугодия даже в экстремальных ситуациях, но, выловив во взгляде Арча ледяную иронию, мгновенно превратилась в образец покорности и чинопочитания.

Беннет заказал себе афелиа[38], лемисту[39] и палидакию,[40] а Эйприл – демонстративно – татцики[41] и тушенную в белом вине дораду. Из напитков обошлись пивом – здесь вкусы оказались одинаковыми.

– Ну? – буркнул Арч, доедая палидакию.

В это время Эйприл, погруженная в собственные мысли, вяло ковырялась специальной вилкой в порции дорады.

– Найдены еще два трупа, – буднично сказала она и невозмутимо отхлебнула глоток пива из запотевшего стакана.

– Тоже русские? – вмиг забыл про еду Беннет.

– Да.

– Идентифицированы?

– Один… – небрежно проронила Эйприл, но в ее глазах мелькнуло нескрываемое торжество.

– Кто? – хищно склонился к столу Арч.

– Подполковник КГБ Шмелев. Вы должны его помнить.

– Черт возьми! – непроизвольно выругался Беннет.

Да, он знал Шмелева. В годы "холодной войны" подполковник возглавлял группу ликвидаторов, немало попортившую крови английской разведке в районе Средиземноморья. Арч ненадолго был прикомандирован к спецгруппе, безуспешно охотившейся за Шмелевым в течение пяти лет. Он ушел от них прямо из-под носа, "разменяв" двух своих диверсантов-ликвидаторов на трех англичан и нескольких сотрудников турецкой военной полиции. И этот человек погиб здесь, в Лимассоле?! Невозможно.

– Вы уверены? – резко спросил он у Эйприл.

– На все сто. У меня в сумочке заключение экспертов и данные архива МИ-6.

– Где его нашли?

– В горах. Совершенно случайно. Наткнулись пастухи. Вернее, их собаки.

– Он погиб от пули?

– В том-то и загвоздка, что нет. Принял яд.

– А второй?

– С виду тоже русский. Но этот застрелен. В голову. Правда, перед смертью ему пришлось несладко…

– Спецобработка? – понял Арч.

– Именно. Очень квалифицированная.

В этом пункте вопросов у Беннета не имелось – Эйприл по части допросов с пристрастием была докой.

– Кроме того, найдена машина "рено". В скалах. Сожжена. По показаниям свидетелей, она принадлежала Шмелеву.

– Взята напрокат? – догадался Беннет.

– Да. На имя француза Жоржа Леграна.

– Документы при них нашли? – оживился Арч.

– Ни единого клочка бумаги.

– Профи… – пробормотал Беннет. – Работали профи…

– Несомненно, – подтвердила его пред-положение Эйприл. – "Зачистка" выполнена очень квалифицированно.

– Чушь! – раздраженно фыркнул Арч. – Как раз тем, кто ликвидировал всех шестерых русских, прятать концы в воду не нужно было.

– Вы считаете, что имеется какая-то связь между теми четырьмя, что были застрелены в городе, и Шмелевым?

– Прямая. Скорее всего, это была группа, которой командовал Шмелев. Ее уничтожили, но не сочли нужным провести "зачистку" как положено, то есть лишить возможности идентификации трупов. Почему?

– Почему? – как эхо повторила несколько подрастерявшая свой апломб Эйприл.

– И это еще не все. Если неизвестные ликвидаторы смогли так запросто расправиться со Шмелевым – а он свое дело знал, как редко кто из коллег по профессии, – то что это за асы? Кто они? Если русские, то и вовсе не понятно – зачем им уничтожать своих?

– ЦРУ и турки к событиям в Лимассоле не имеют никакого отношения. Я посылала запросы, – поторопилась опередить следующее предположение Арча Эйприл.

– Им недолго и соврать. Что говорят парни из САС?

– Как всегда, корчат из себя очень крутых и темнят. Но кое-что я все-таки выцарапала. Радиотехнические средства на базе Акротири засекли в водах Кипра неопознанную подводную лодку.

– Ну и?..

– Опростоволосились. Команда эсминцам загнать подлодку в глухой угол поступила чересчур поздно, и субмарина преспокойно ушла в нейтральные воды, а затем и вообще исчезла. Вертолеты поддержки тоже вернулись ни с чем. Похоже, подлодка взяла курс на Эгейское море, где легко спрятаться среди островов. Обычный тактический прием.

– Эгейское море… – Беннет задумчиво потер подбородок. – Напрашивается интересная параллель…

– У вас есть какие-то другие сведения?

– Макнэлли… Вчера вечером в своем докладе он упомянул об интересной находке в районе Киклад. Итальянский яхтсмен нечаянно заплутал среди островов и наткнулся на брошенный глиссер. Очень оригинальная и дорогая модель. Такие делают только на спецзаказ. – Он многозначительно посмотрел на Эйприл.

– Где? – сразу поняла Арча его подчи-ненная.

– Ни на одной детали нет заводской маркировки. Правда, двигатели американские, но форсированные, и опять-таки уничтожены все серийные номера.

– Команду нашли?

– Исчезла бесследно. Ни документов, ни одежды. Бумаг на глиссер тоже нет. Зато в тайниках нашли оружие и боеприпасы. Целый арсенал.

– Оружие русское? – с надеждой спросила Эйприл.

– В том-то и дело, что израильское и американское. За исключением немецкой снайперской винтовки с оптикой.

– Это еще ни о чем не говорит. Мы ведь тоже, когда это нужно, пользуемся снаряжением других стран.

– Резонно, – согласился Арч. – Однако есть одно "но".

– Что вы имеете в виду?

– Такой дорогой и суперсовременный глиссер просто так не бросают. Тем более, что он нигде не "засвечен".

– Тогда почему вы связываете его с русскими?

– Макнэлли опросил служащих причалов, где обычно ставят на якорь яхты и катера. Так вот, глиссер они запомнили. Он вышел в море спустя сутки после событий в Лимассоле.

– Без досмотра?

– Да.

– Но ведь местная полиция объявила чрезвычайное положение…

– Для всех остальных, кроме владельцев яхт и прочих морских посудин, стоимостью от полумиллиона долларов и выше. На месте полиции вы бы рискнули связаться с сильными мира сего?

– Наверное, нет.

– Так же решил и местный начальник полиции. Богатые люди всегда вне подозрений.

– Чем мне дальше заниматься?

– Искать тех, кто ликвидировал группу Шмелева.

– Но если их уже здесь нет, то наши поиски мало что дадут.

– Ничего. Пусть мы разыщем крупинку, но и ее будет достаточно, чтобы составить план оперативных мероприятий на будущее. Обратите внимание на причалы для яхт. Мне кажется, с ними еще нужно поработать.

– В каком смысле?

Арч невольно поморщился. Он не любил сотрудников, которые не хватают идеи на лету.

– Может, кто из служащих или яхтсменов запомнил кого-нибудь из команды глиссера. Это первое. А второе… – Он умолк, будто прислушиваясь к внутреннему голосу. – Второе – пожалуй, главное: составьте список катеров, яхт и прочих малых посудин, вышедших в море, скажем, на три часа раньше, чем найденный глиссер, или на три часа позже…

Эйприл ушла первой. По ее лицу Арч видел, что она так и не восприняла его приказ как подобает. Беннет понимал свою подчиненную: рутинная сыщицкая работа для ликвидатора что рыбья кость в горле. Понимал, но злился – можно подумать, будто ему будет легче исполнять распоряжение Папаши Шиллинга, по его, Беннета, мнению, совершенно бессмысленное и ненужное в свете операции "Троянский конь".

Арч поселился в гостинице "Аласиа", расположенной в самом центре Лимассола буквально в двух шагах от проспекта Макариоса. Он не стал баловать ни себя, ни своих сотрудников люксом. Обстановка не позволяла. Впрочем, по комфорту гостиница тоже не "пасла" задних: отличные кондиционеры, бассейн, теннисные корты, хорошо оборудованные номера. Но все это мало радовало агента МИ-6. Его мучил вопрос, один-единственный, торчавший в мозгах как гвоздь - ПОЧЕМУ?!

Почему Папашу Шиллинга волнуют какие-то разборки русских на Кипре?! И в конце концов, какая разница, кто здесь наследил – ФСБ или ГРУ? У них своя свадьба, у МИ-6 своя.

Беннет все больше и больше убеждался, что его босс затеял какую-то странную игру. Странную и непонятную. Сукин сын!

Он был в состоянии полной разобранности от своих суматошных мыслей, когда наконец пришел с отчетом и Макнэлли. Информация, что он принес, сразила Арча наповал. Она была, с одной стороны, скудной, а с другой…

Словесный портрет некоего русского бизнесмена, прибывшего в день ликвидации группы Шмелева, оказался тождествен облику резидента ГРУ по Ближнему Востоку. Бывшего резидента – восемь лет назад он буквально растворился на глазах коммандос, которые должны были взять с поличным его и связника. С той поры о нем не было ни слуху ни духу. И вот объявился…

В гостинице он зарегистрировался как Вин-грановский Георгий Кузьмич. В архивах МИ-5 русский резидент значился под псевдонимом Зеро.[42] Так окрестили его в оперативном отделе. И попали в яблочко – для английских контрразведчиков он так и остался величиной таинственной и неизвестной, и количество достоверных сведений о нем и впрямь было близко к нулю.

И еще один факт, как-то пролетевший мимо ушей МИ-6 и раскопанный дотошным Макнэлли: незадолго до убийства русских в одном из кафе Лимассола была застрелена неизвестная женщина. Ее убийц еще не нашли.

Неизвестная… Арч Беннет горько оскалился – еще как известная. Компьютер главного офиса МИ-6 ошибается редко. За этой женщиной охотились почти все спецслужбы мира. А в особенности ЦРУ. Никто не знал ни ее имени, ни национальной принадлежности, хотя она и работала на русскую военную разведку.

Оперативный псевдоним этой женщины был Гюрза.

Киллер

Мы съехали с постоя в "Пон сюперьер" немедленно, решив об этом эпохальном событии не извещать Черного Жерара. Впрочем, ему было не до нас – он трудился в поте лица, уничтожая следы "Мамаева побоища" в кафе-баре. Я представлял, как он расстроится, когда ему доложат о еще одном трупе в номере Марио: Черный Жерар терпеть не мог швыряться деньгами, и в особенности на такие неприятные и очень сомнительные с точки зрения закона мероприятия, как уборка безвременно усопших клиентов.

Машину нашел Кестлер. Я сидел рядом с ним, а Эрнесто, поддерживающий изредка постанывающего Марио, сзади.

Горбуну повезло. Пуля убийцы только чиркнула по черепу, оглушив его и выдрав приличный клок волос вместе с кожей. Марио успел пустить в ход любимое свое оружие, опасную бритву, раньше, чем араб избавился от захвата; потому первый выстрел оказался и последним.

– Дон Витторио? – Это были едва не первые слова Марио на новом месте.

На этот раз мы устроились неподалеку от церкви Святого Винсента, почти в центре Марселя. Отель был небольшим, но очень фешенебельным и дорогим. Для того чтобы в него вселиться, нам пришлось сменить свой имидж. Теперь вместо грубоватых, неотесанных морячков и хулиганов мы изображали достаточно обеспеченных буржуа. Мы приоделись в фирменном магазине, Кестлер гдето оставил ворованный "фиат" и купил солидный темно-синий "опель", а Эрнесто для понта приобрел в супермаркете три модных чемодана и два саквояжа, которые набил газетами и журналами – для веса. Дело в том, что постояльцы пятизвездочных отелей без багажа всегда вызывают ненужные подозрения и пристальное внимание со стороны службы безопасности гостиницы. На чаевые мы тоже не скупились, но и не бросали деньги зазря, чтобы обслуживающий персонал не подумал, будто к ним заехали какие-нибудь мафиози или нувориши. У каждого из нас был свой номер, хотя мы не скрывали, что знакомы и приехали по одному и тому же делу. Так решил немного оклемавшийся Марио. В случае слежки нам будет легче оправдывать постоянные контакты, а также вовремя и с большим эффектом рубить "хвосты" – если придется.

– Дон Витторио? – Голос Марио дрогнул.

До этого я сжато обрисовал горбуну ситуацию с Пинскером.

– Кто он? – спросил я, и наверное, резко; Марио нахмурился.

Я понял, почему он внезапно стал угрюмым – ему было неприятно, что я прочитал его мысли.

– Адрес?.. – Похоже, Марио все еще в чем-то сомневался.

Я ответил.

– Дьябло!.. – Горбун грязно выругался по-испански. – Положение хуже некуда.

– Так этот Витторио все-таки Дон? – спросил я, проявляя – возможно, и не по делу – чрезмерную настойчивость.

Я знал, что так величают капо сицилианских мафиози.

– Да. И я совершенно не понимаю, каким боком он влез в эту историю на Кипре?

– Дон Витторио работает на Синдикат? – догадался я.

– Не совсем. Помогает на общественных началах – скажем так.

– Не без пользы для своей организации.

– Верно. Взаимовыгодное сотрудничество.

– Синдикат "пускает кровь", когда дону Витторио нельзя "светиться", а он в свою очередь устраивает наши дела в Европе, – с уверенностью предположил я.

– Угадал. Только запомни, – голос Марио наполнился злобной желчью, – я тебе этого не говорил, а ты ничего не знаешь. Не доведи Господь узнает дон Фернандо…

– Я не болтлив. И мне все до лампочки.

– И что теперь делать? – спросил, но скорее у самого себя, горбун.

Я промолчал. Он мой начальник, вот пусть и думает, как нам ноги унести из Марселя подобрупоздорову. А если честно, самому себе признаюсь как на духу, то я был даже рад такому повороту. Глядишь, и придется свернуть операцию, и тогда у меня появится хороший шанс потихоньку свалить в кусты, да в такие густые, что на этот раз меня не смогут отыскать ни Синдикат, ни Братство, ни русские спецслужбы. Короче говоря, проявлять инициативу мне сейчас было не с руки.

– Спросить у дона Витторио? – между тем продолжал Марио.

– А почему нет?

– Мигель, не корчь из себя тупорылого болвана! Все ты хорошо понимаешь. До него не доберешься.

– Ну? – Я откровенно смеялся. – А если все-таки смогу?

– Станешь невидимкой? – с иронией сказал горбун.

– Это не твоя забота. Но работенка весьма опасная…

– И что ты за нее хочешь? – наконец понял, откуда ветер дует, Марио.

– Ты верно понял – не сколько, а что. Я больше не хочу работать на Синдикат. Впрочем, тебе уже известны мои соображения на этот счет.

– Можно подумать, что такие вопросы решаю я, – окрысился горбун.

– Поговори с доном Фернандо. Надеюсь, он поймет. Я ведь работал честно…

– С доном Фернандо?! Типун тебе на язык! Это не такой человек, что меняет свои решения на ходу.

– Но тогда я принесу больше пользы Братству…

Мне бы спрыгнуть с повозки Синдиката, думал я. У него щупалец по всему свету побольше, чем у "братчиков". А с Братством я как-нибудь рассчитаюсь. Не думаю, что оно достанет меня в Индии или Непале.

– Не путай лошадь с мулом, – отрезал Марио. – Братство – это вера, а Синдикат – способ заработать на жизнь.

– Значит, никак?

– Мигель, не делай глупостей. Ты ведь знаешь, что я поручился за тебя головой. За это задание нам с тобой заплатят такие деньги, что тебе и не снилось. У нас есть хороший шанс забраться на вершину обеих пирамид – и Синдиката, и Братства. А там уже нам не придется заниматься черновой работой. Почет, уважение, богатство – вот что тебя ждет в недалеком будущем.

– Или виселица… – буркнул я, стараясь подавить волну отчаяния, вскипевшую в душе, – нет, так просто эти вампиры меня не отпустят.

– Да. Если вместо того, чтобы думать, как лучше выполнить задание, ты будешь заниматься скулежом.

И тут я неожиданно вскипел. Этот маленький урод, Квазимодо хренов, будет меня учить, как жить?!

Наверное, мой взгляд поразил Марио до глубины души. Он так побледнел, что его смуглая кожа стала серой.

Вдруг, к своему ужасу, я снова ощутил, как погружаюсь в то же состояние, что и в аэропорту Сан-Паулу. Но все остальные запахи перебил солоноватый и какой-то терпкий запах крови. Он возбуждал, привлекал; пропитавшаяся кровью повязка на голове Марио тянула меня словно магнит.

Мне чудилось, что я опять в сельве. До боли знакомые звуки наполнили мои уши, мышцы затрепетали, готовые в любой момент сократиться, чтобы бросить тело на заплутавшую в чаще добычу. Тело… Чье тело?!

Я смотрел прямо перед собой, куда-то вдаль, из последних сил старался не опускать взгляд на свои руки. Мне почему-то думалось, что они сплошь покрылись короткой рыжей шерстью, а вместо пальцев начали расти когти. Это было очень болезненно, мне казалось, что я даже слышу хруст костей, которые деформировались и удлинялись.

Что-то темное, страшное и первобытно-жестокое поднималось из глубины души, вползало в мозг, сжимая его железными тисками. Мне хотелось немедленно наброситься на первое попавшееся живое существо и вцепиться ему зубами в шею. У меня даже рот наполнился слюной вожделения…

– Мигель!!!

Крик Марио буквально вывел меня из состояния неконтролируемого транса. Мозг постепенно освобождался от наваждения, и черная бесформенная амеба нехотя уползала в тайники подсознания, при этом больно царапая крохотными, но острыми коготками глухо и часто ухающее сердце.

– Мигель, что с тобой?!

– Со мной? Со мной… все в порядке. Наверное, устал…

– Посмотри в зеркало… – тихо и как-то робко сказал горбун, почему-то глядя на меня с опаской.

Я не стал уточнять зачем, а просто подошел к туалетному столику и уставился на свое отражение в вычурном трюмо с рамой, сверкающей фальшивой позолотой.

Лицо как лицо. Я его видел после пластической операции столько раз, что в конце концов привык к нему; оно уже не казалось чужим и, несмотря на привлекательность, каким-то ненатуральным – будто у фантастического биоробота. Правда, лицо чуть бледнее обычного, но, возможно, этому виной явился яркий свет из окон.

И вдруг… нет, я не поверил тому, что наконец рассмотрел! Глаза! На меня из зеркальной глубины уставились глаза ягуара – янтарно-желтые, хищные, налитые злобой и кровожадностью!

Я отшатнулся от зеркала, будто ошпаренный. Но все-таки сумел подавить неистовым усилием воли рвущийся наружу крик ужаса. Краем глаза я увидел, что Марио, наблюдавший за мной, как кролик за удавом, скукожился и буквально влип в мягкое кожаное кресло.

Нет, я просто схожу с ума…

Я закрыл глаза и с непонятным остервенением швырнул свою человеческую сущность в пропасть мгновенной медитации. За долю секунды мое воображение опустошило тело, оставив лишь скелет и оболочку. Затем постепенно – хотя это "постепенно" и длилось не более десяти секунд – я мысленно начал наполнять ее обновленными внутренними органами, очищенной кровью и космической энергией.

Глаза я оставил напоследок. Я верил и не верил в то, что увидел в зеркале. Но тем не менее на всякий случай я представил свой нынешний облик и закрепил его в подсознании, образно говоря, как проявленную фотопленку фиксажем.

Когда я подошел к зеркалу второй раз, то заставил себя заглянуть в него лишь тогда, когда прикусил нижнюю губу до крови.

Заглянул – и почувствовал, как ноги вдруг стали ватными от огромного облегчения: слава богу! Я ошибся. Обман зрения. Просто от злости на Марио случилось какое-то помутнение в глазах, которое теперь исчезло, оставив лишь налившиеся кровью глазные яблоки. Но почему в таком случае испугался Марио? И посоветовал мне посмотреть в зеркало?

Я оглянулся. Горбун вновь сидел как ни в чем не бывало и смотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.

Я подошел к нему вплотную.

– Ну и?.. – спросил я.

– Нужно посоветоваться с доном Фернандо, – сдержанно ответил Марио с таким видом, будто ничего и не было и мы продолжаем наши дебаты по поводу марсельского дона Витторио.

Он косо посмотрел на меня и, как мне показалось, облегченно вздохнул.

Немного поразмыслив, я не стал акцентировать внимание горбуна на своем фантасмагорическом превращении; скорее всего, дают себя знать старые травмы…

Да, все верно! Это усталость. Всего лишь усталость, накопленная во время блужданий по сельве. К черту! Все к черту! Забудем. Сейчас нужно думать, как выполнить задание Синдиката. Только об этом и ни о чем ином. И еще – нужно рассказать Марио о Кестлере. Ведь горбун пока ничего не знает. А нужно ли? Вдруг это очередная проверка?

Нет, все-таки Марио обязан знать. Мне просто не на кого опереться в создавшейся ситуации: Кестлер – предатель (если я не ошибся), Эрнесто – хороший парень, но надежный лишь до тех пор, пока под рукой, а горбун еще тот фрукт – его изменчивая и жестокая натура не предполагает дружеских сантиментов. Но все же лишь он один из трех моих напарников достоин доверия, пусть и не в полной мере; и только Марио способен трезво проанализировать ситуацию и принять действенные меры.

Я рассказал о событиях в кафе-баре Черного Жерара, а также о своих подозрениях и предположениях.

Марио будто огрели обухом по темечку. Какое-то время он смотрел на меня, как бык на новые ворота: тупо, бессмысленно и даже жалобно. К его лицу прилила кровь, и я начал опасаться, не случился ли с ним апоплексический удар. Подсохшая повязка на ране стала темнеть на глазах, а красное пятно постепенно расширялось.

– Кестлер… – Он пробормотал имя Педро с такой ненавистью, что я невольно содрогнулся.

В его голосе слышалось и шипение змеи, которой прищемили хвост, и хрипение загнанного зверя, и клекот стремительно пикирующего на жертву орла.

– Ты уверен? – процедил он сквозь зубы.

– На девяносто процентов.

– Я знал, что он копает под меня… Знал… – Горбуна трясло, как в приступе болотной лихорадки. – Я его пожалел… Пожалел! Нужна была всего лишь моя подпись под его приговором… Мразь!!!

– Но зачем?..

– Зачем он спустил на вас этих подонков в баре? Или зачем подослал ко мне Шогги?

– Кто такой Шогги?

– Ты не знаешь… Извини, я забыл. Тот араб, которому я кишки выпустил. Шогги – его кличка. Он был ликвидатором Синдиката, пока его не перекупил дон Витторио.

– Дон Витторио?!

– Удивлен? Я тоже. Был удивлен, пока ты не рассказал о Педро. С какой стати Шогги решился пойти против Синдиката? Ведь он меня знал, как и знал то, на кого я работаю. Так я размышлял, когда очнулся. Но теперь… теперь кое-что прояснилось.

– Кое-что?

– Именно – кое-что. Обрисовалась некая интрига, и в ней замешан Кестлер. Не зря он из кожи лез, лишь бы попасть в нашу группу. Нет, не зря!

– А какая связь между Шогги, Кестлером и доном Витторио?

– Конечно же ты и этого не знаешь… Дело в том, что Педро Кестлер в свое время работал поваром у дона Витторио. И однажды спас ему жизнь.

– Каким образом?

– На одной пирушке заслонил своего хозяина от пули снайпера… металлической супницей. Говорили, что совершенно случайно. После этого дон Витторио приблизил Кестлера к себе, а вскоре определил своим полномочным представителем в Синдикат… ну, не на главных ролях, а как связующее звено.

– И теперь Кестлер служит в подразделении внутренней безопасности Синдиката, – утвердительно сказал я, требовательно глядя прямо в глаза горбуна.

– Точно ответить не могу, но предположительно – да. Я отслеживал его передвижения за последние два года, и везде, где намечались… скажем так – оргвыводы руководства Синдиката, присутствовал и Педро. Он прирожденный интриган и хитрец, каких поискать.

– Интересно, не был ли идеей Кестлера этот выстрел по супнице вместо головы дона Витторио? – спросил я не без горькой иронии.

– Правда похоронена вместе со снайпером. Он взорвался в собственной машине, торопясь уехать подальше от места засады.

– Концы в воду…

– Да. Очень похоже на "почерк" Педро: подставить кого-нибудь вместо себя и пожать лавры.

– Ты что-то говорил о том, как пожалел Кестлера…

– Около трех лет назад, едва проработав под "крышей" Синдиката полгода, Педро совершил непростительный, с точки зрения нашего руководства, промах. Он упустил очень важного свидетеля в одном деле. Теперь я уж и не знаю – случайно или намеренно. Но тогда Кестлер буквально волосы рвал на голове от раскаяния. И я – трижды осел! – поверил в его чистосердечие. А от меня многое зависело… Конечно, и дон Витторио сказал свое слово, но мое заключение решало все.

– И в какие игры теперь играет наш Педро? Как ты думаешь?

– Теряюсь в догадках.

– А ведь он здорово рискует. Даже если Кестлер и представитель дона Витторио в Синдикате, боссы не простят двурушничества.

– Если окажется, что наши "приключения" в Марселе – с его легкой руки… – Марио злобно оскалился.

– Хочешь с ним "побеседовать"?

– Нет! – отрезал горбун.

– Почему? Думаешь, не расколется?

– Куда бы он делся… если, конечно, у него рыло в пуху. Но вдруг окажется, что мы ошибаемся, тогда нам не позавидуешь.

Я снисходительно ухмыльнулся. Только так, чтобы не видел Марио. Да, Синдикат умеет внушить своим "солдатам" страх и послушание… И все равно манал я его с крутой горки. Если не удастся уйти из Синдиката по-хорошему, что ж – я готов. Поиграем в кошки-мышки. А если уж достанут – тогда начнем "бенефис" с верхов – с дона Фернандо, например…

– О Кестлере дону Фернандо тоже доложишь? – спросил я.

– Ни в коем случае! – Глаза Марио хищно блеснули. – Это наше с тобой личное дело. Или ты пас?

– Вопрос не по существу… – буркнул я недовольно.

– Ладно, замнем… Но с Педро глаз не спускать!

– Подключим и Эрнесто?

– Ни в коем случае!

– Ты ему не доверяешь?

– Я так не говорил. Но он – не из Братства. – Последнюю фразу Марио произнес с нажимом, глядя на меня сурово и требовательно.

– Уяснил, – кивнул я, соглашаясь.

– А пока… – Марио тяжело вздохнул. – Пока свяжусь с доном Фернандо.

– Поконкретней можешь?

– Ну, объясню ему ситуацию…

– Попросишь совета… Чушь собачья! Мы просто будем топтаться на месте до Страшного суда.

– У тебя есть предложение?

– Да, есть. Пусть дон Фернандо посодействует нам в аудиенции у дона Витторио.

– Зачем?

– А затем, что все пути ведут в Рим, как говорили древние. Только дон Витторио может ответить на интересующие нас вопросы. И никто иной.

– Наивный… Ты считаешь, что Дон вот так возьмет и все выложит?

– Нет, не считаю.

– Тогда что мы у него дома не видели?

– Ничего не видели. Для того я и хочу разведать обстановку, так сказать, в крепости противника.

– Ты считаешь?..

– А ты думаешь по-иному? Дон Витторио – это ключ к ларчику наших проблем. И самый эффективный ход в игре, правила которой не нами писаны, а потому мы пока бродим в потемках.

– Мигель, такой противник нам не по зубам. Я тебе это уже говорил.

– Марио… – Я посмотрел на него угрюмо и зло. – Ты хочешь выполнить задание, а значит, сберечь наши головы в целости и сохранности? А после, как мечтаешь, занять приличный пост в Синдикате?

– Ну?

– Тогда доверься мне. Дон Витторио – моя проблема. В случае неудачи все вали на меня. Скажешь, что я отбился от рук. И потом можете меня в отвал выбросить. С дыркой в башке.

– Если честно, при имени дона Витторио меня в дрожь бросает. Я с ним лично не знаком, но наслышан. Более хитрого и коварного мерзавца свет не видывал. Его организация контролирует все Средиземноморское побережье Франции, имеет интересы в Колумбии, Бразилии и Штатах. Поговаривают, что в прошлом он работал на ЦРУ и англичан.

– Поживем – увидим. Не настолько страшен черт, как его рисуют…

И в это время я каким-то десятым чувством определил, что к двери апартаментов Марио кто-то подошел. И затаился, стараясь не дышать. Конечно, через толстенное дверное полотно из полированного красного дерева мало что можно услышать, но я не стал рисковать. Как кошка скользнув к двери, я тихо повернул ручку и резко рванул дверь на себя.

На пороге, невинно хлопая белесыми ресницами, стоял слащаво ухмыляющийся Педро Кестлер.

Волкодав

Если уж женщине попадает шлея под хвост, так это надолго. Теперь Кей вместо конфронтации избрала другой способ ущемить мое, и так уже порядком потрепанное, мужское достоинство. Она вдруг возжелала исполнять свои "супружеские" обязанности в полном сответствии с "легендой" – так сказать, без дураков, чтобы комар носа не подточил. Кей смотрела на меня преданным коровьим взглядом и покорно соглашалась с любой глупостью, какую я только мог сморозить. Она превратилась в липучку – красивую, эффектную, новенькую, на которую еще мухи не садились; но – липучку.

Однако и это еще не все. На вилле нам не нужно было скрывать свои отношения – вернее, выставлять напоказ, – так как все знали, что никакие мы не муж и жена, а просто партнеры. Потому Кей и я жили в разных комнатах, благо их на вилле хватило бы на целую роту. И вот с некоторых пор Кей повадилась перед сном надевать прозрачный пеньюар и дефилировать передо мной с видом непорочной девы, готовой в любой момент усмирить библейского льва. Кей изыскивала такие оригинальные поводы навестить меня перед сном, что, будь я деревянным щелкунчиком, давно бы прибил нижнюю челюсть к верхней гвоздями – из опасения, что она в конце концов отвалится из-за сплошного удивления иезуитским хитростям моей невенчанной "половины".

Я просто озверел. Мало того, что после Лимассола я не только не держал в своих объятиях живой женщины, но даже думать о них не смел из-за прорвы работы, так еще и Кей добавляла масла в огонь, дразня меня по вечерам невероятно соблазнительной плотью, которая, несмотря на иллюзорную близость – всего-то несколько микрон тончайшего шелка или чего там еще, – была дальше, нежели марсианские моря.

Я держался как сказочный оловянный солдатик. Да уж лучше меня кастрируют, чем я поддамся на провокации Кей!

Народ на вилле, к моему огорчению, собрался чересчур сообразительный, и я, замечая многозначительные ухмылки своих подчиненных, молча наливался желчью. Только старина Миллер посматривал в мою сторону с сочувствием – он, как я уже знал, имел возможность вкусить все прелести семейной жизни; к счастью для него, она длилась аж тридцать шесть дней…

Сегодня был важный момент в операции – я шел на первую встречу с мусульманским подкреплением. Естественно, не со всей арабской группой, а с руководителями. Я уже знал из дискеты, что бугра мусульман звали Рашид, но, скорее всего, это был псевдоним.

Я шел не один, а с Кей, и не только для конспирации, чтобы изображать влюбленных голубков, – моя "супруженция" играла роль прикрытия и была вооружена до зубов. По договоренности, ни мусульмане, ни мы не имели права следить друг за другом, а тем более выяснять, где находятся наши базы. Этот пункт был обусловлен очень жестко. Но превентивные меры в виде мобильных групп подстраховки конечно же принимать не возбранялось. По крайней мере, на первых порах, пока мы не притремся друг к другу и не станем доверять. Поэтому за нами с Кей наблюдал из взятой напрокат машины командир "торпед" Зигги, или Зигфрид, по паспорту британскоподданный немец, а по роже – грубо отесанный тупым топором белобрысый сибиряк. С ним были еще два его орла; но спроси кто у меня, как их зовут, я бы сделал постную мину и огорченно развел руками – все "торпеды" казались мне на одно лицо, а поскольку ко всему прочему были закоренелыми молчунами и на контакт с остальными членами группы шли неохотно, к ним все обращались предельно лаконично: "Эй, дружище!" Для меня главным была их исполнительность и отменная выучка.

Кей щебетала и ластилась ко мне, как кошка, нализавшаяся валерьянки. Я не препятствовал ей выражать свои "супружеские" чувства, понимая, что таким образом она маскирует нервозность: каким бы асом разведки ты ни был, а выход на задание всегда событие неординарное, способствующее лихорадочной работе железы, вырабатывающей адреналин.

– Может, сходим на экскурсию в замок Иф? – спросила Кей, когда мы дефилировали по набережной. – Я с детства мечтала увидеть остров и камеру, где был заточен Эдмон Дантес.

По правилам конспирации мы должны бы-ли несколько часов слоняться по Марселю, чтобы не притащить на встречу с мусульманами "хвост". Правда, на этот раз им обязаны были заняться "торпеды" Зигги – если, конечно, неизвестный противник снова напал на наш след. Перед выходом в город я не менее часа вбивал в голову Зигфриду простую, как дважды два – четыре, истину: топтунов брать живыми! Только живыми! В противном случае я обещал обрушить на головы "торпед" все мыслимые и немыслимые кары.

– Если мы провалим задание и нас заметут, как бобиков, у тебя будет возможность не только увидеть камеру графа Монте-Кристо, но и на своей шкуре по достоинству оценить все ее прелести. Конечно, нас не посадят в замок острова Иф, там ведь теперь музей, но, поверь моему опыту, все тюрьмы похожи друг на друга словно близнецы. Если не архитектурой, то по крайней мере внутренним содержанием – точно.

– Я устала… – вдруг пожаловалась Кей.

– Я тоже. Мы и впрямь не созданы для супружеской жизни. – Я притворился непонятливым.

– Перестань! Я не об этом.

– А-а… – Я неопределенно пожал плечами.

– Чего мы ждем? И вообще – какого черта нас, опытных ликвидаторов, низвели до положения полицейских филеров?!

– Захотелось пострелять? Сходи в тир. Дешево и сердито. А если без шуток, так сиди, детка, потихоньку и радуйся в платочек.

– Чему радоваться? Тому, что мы скоро заржавеем?

– Ты когда в последний раз была на курорте?

– Ну… – Она замялась. – Года два… может, три назад…

– То-то. А тут такая возможность провалять ваньку месяца три-четыре на самых шикарных пляжах Лазурного берега, о которых ты, в отличие от вонючей камеры Дантеса, даже мечтать не смела в своем занюханном Муходранске. Купайся, загорай, пей коктейли… в общем, балдей до опупения. За все заплачено, девочка. Это тебе не путевка от профсоюза. А чтобы не заржаветь, бегай кроссы и терзай тренажеры. Убедил?

– Не очень…– буркнула она.

– Ну, если ты потеряла форму, то я попрошу командование от операции тебя отстранить.

– Нет!

– Тогда не морочь мне Божий дар и нацепи свою фирменную улыбку – на нас начали обращать внимание. Здесь не принято ходить с постными рожами.

– Да, милый… – Кей преобразилась мгновенно; теперь она сияла, как новый пятак.

– Другой компот. Только не переборщи. Иначе начнут спрашивать адрес клиники, где делают такие прекрасные фарфоровые зубы.

– Пошел ты!.. – вызверилась наконец Кей, при этом ухитрившись сохранить на лице кроткое ангельское выражение.

– Лед тронулся, господа присяжные заседатели! – резюмировал я наш "семейный" диалог, и мы, наконец получив от Зигги подтверждение, что за нами все чисто, направились к месту контакта.

Мы ехали за город. Встреча была в так называемых "каланках" – двойном массиве прибрежных скал, тянущихся вдоль шоссе Марсель – Кассис. Там было много тропинок для пешеходных экскурсий и удобные поляны для пикников. Место контакта подбирали с таким расчетом, чтобы обеспечить максимальную безопасность и отличный обзор местности. По договоренности, группы поддержки охраняли подходы к месту встречи лишь со стороны шоссе.

– Господи, какой чудесный вид! – Кей раскинула руки, будто хотела обнять весь мир.

Мы стояли на вершине скалы, где была построена площадка, закрытая от нескромных глаз нагромождением каменных обломков. К ней вела узкая тропа, змеящаяся среди кустарников и невысоких деревьев. Перед нами блистало изумрудное возле берега и сапфировое у горизонта море. Вдали виднелись большегрузы, а ближе к нам белели голубиные крылья яхт. Солнце каталось среди легких пушистых облаков как свежеиспеченный румяный колобок в вазочке со взбитыми сливками. Мир и благодать царили над скалами и морским простором, и только тяжесть оружия в карманах омрачала наше мажорное настроение.

– Расстилай дастархан, киска. – Я кивнул на корзину с едой, которую мы прихватили с собой для маскировки.

Чудненькая штучка эта корзинка, доложу я вам. Над нею поработали наши "гении" – Трейни и Слоули. Мало того, что ее напичкали электроникой по самое некуда, – Зигги, сидя в машине сопровождения, должен был прослушивать наш разговор с арабами, чтобы в случае чего немедленно прийти на помощь, – так они еще вмонтировали в ее дно такую себе аккуратненькую пластиковую бомбочку с дистанционным взрывателем; пульт от него размером со спичечный коробок находился в моем кармане.

Они появились ровно за минуту до обусловленного времени. Я отдал должное этой королевской точности и про себя иронично ухмыльнулся: интересно, сколько часов наши будущие товарищи по оружию потратили на ползание среди скал, тропя маршрут? Место встречи предложили мы, но я не счел нужным изображать из себя горного козла прежде времени – местная резидентура, давно облюбовавшая "каланки", расписала нам дорогу буквально по секундам и сантиметрам.

Рашида я узнал сразу. Это был типичный араб – невысокого роста, худой, черноволосый, смуглый и с узкой полоской усов под слегка приплюснутым носом; похоже, он занимался боксом. Второй держался позади Рашида, и я не рассмотрел его как следует. Но он тоже был, судя по смуглой коже, азиат.

Мы обменялись паролями. На всякий случай мое фото арабам не дали, но обрисовали достаточно обстоятельно и точно.

– Моя жена Кей, – представил я натянутую как струна "супругу".

Рашид, понимающе улыбнувшись, церемонно склонил голову:

– Очень приятно… А это мой помощник… – Араб отступил в сторону, освобождая дорогу второму.

Не может быть!!!

Моб твою ять! Или у меня крыша поехала, или…

Нет, я не мог ошибиться: сухощавая, крепко сбитая фигура, чуть тронутые сединой волосы, нос крючком, пронзительный взгляд… только к усам добавилась еще и шкиперская бородка.

– Аз… – У меня вдруг пересохло в горле, и я запнулся. – Азраил?!

– Мэрхаба,[43] Волкодав. – Азраил добродушно оскалился. – Мир твоему дому.

– Вы знакомы?! – настала очередь удивляться и Рашиду.

– Не то слово… – Я посуровел. – Как он оказался в вашей группе? – спросил я требовательно у Рашида.

– По приказу руководства… – Араб растерялся.

– Азраил, объяснись. Только не лепи горбатого. Я знаю, что ты хороший артист, только на этот раз я уже не буду добреньким Санта-Клаусом. Усек?

– Чего проще… – Он пожал плечами. – Благодаря тебе меня выперли из разведки, даже без выходного пособия. А так как я ничего иного не умею делать, кроме… ну, ты знаешь, то мне пришлось предложить свои услуги тем, кто хорошо платит.

– Но почему именно тебя направили во Францию, да еще и помощником руководителя группы?

– Здесь у меня остались большие связи, в том числе и в полиции, так что я надеюсь быть весьма полезным.

– Кому? – резко спросил я.

– Нашему общему делу. – Азраил был совершенно невозмутим.

– Он знает, что нам предстоит? – обратился я к Рашиду.

– Нет… то есть да… но в общих чертах! – Араб даже вспотел от волнения.

– А ваше руководство уверено, что он предложил свои услуги только Египту?

– Аллах… – пробормотал в ужасе Рашид. – Я не знаю… я выполняю приказ!

– Кей! – Я смотрел на удивительно спокойного Азраила тяжело и недобро. – Убей его.

– Нет проблем, шеф. – В голосе моей "супруги" я услышал нотки злобного торжества; похоже, она и впрямь застоялась без настоящего дела.

Я посмотрел на нее. Она уже держала в руках пистолет с глушителем, ствол которого смотрел точно в грудь турка.

– Только не здесь. Отведи его в скалы. Чтобы своим видом он не испортил нам аппетит.

– Вы совершаете ошибку, – наконец подал голос Азраил. – Я не двойной агент. Кстати, меня проверяли довольно тщательно. К тому же в мои годы уже не ищут сомнительных приключений.

– Вы не можете его убить! – вдруг подключился опомнившийся Рашид. – Это не по правилам…

– Здесь я устанавливаю правила! – перебил я араба. – Мы не в бирюльки играем, коллега. Моя башка мне дороже всех приказов и наставлений, вместе взятых. Надеюсь, и твоя голова тебе еще не надоела. Если, конечно, ты не самоубийца. Работать в связке с таким кадром, как этот сукин сын, – кивнул я в сторону турка, – все равно что держать змею за пазухой.

– Я должен запросить свой центр! – защищался Рашид.

– Сначала мы его грохнем во избежание осложнений, а потом и запросишь, – буркнул я, мысленно матерясь как сапожник – ни хрена себе помощничков мне прислали!

Нет, я точно был прав, когда сравнил нашу операцию с театром, где играют не только актеры, но и зрители. Похоже, об "Альянсе" не знают только французские клошары и принцесса Диана.

– Ну что? – нетерпеливо спросила Кей.

– Я тебе уже сказал – в расход!

– Обыскать?..

– Потом. И держись от него подальше. Чтобы не учудил какой-нибудь фортель.

– Есть! Эй, ты, руки за голову! – приказала Кей таким ледяным голосом, что даже я поежился. – Кругом! Шагай…

– Его нужно допросить! – выкрикнул совсем обалдевший араб.

– Зачем? – Нет, мне эти горе-помощнички уже надоели; а что же будет дальше?

– Чтобы он рассказал, на кого работает… и вообще… – совсем тихо ответил Рашид, вконец сбитый с толку.

– Так он тебе и скажет. Да и на хрен нам его откровения? Что он может сообщить нового? Азраил всего лишь "крот". Чьи-то глаза и уши в вашей корзине.

– Волкодав, клянусь Аллахом, я именно тот, за кого себя выдаю. – Удивительно, но Азраил слегка улыбался; он что, принимает меня за большого шутника? – Но если ты так сильно хочешь меня пристрелить, то помешать твоему намерению я не в силах. Так что или поверь мне, или делай свое дело.

– Кончай болтать! – прикрикнула на него Кей. – Вперед!

Азраил сокрушенно покачал головой и молча пошел к скалам. Черт возьми, мне все-таки нравился этот человек! Пусть даже он и враг, но достойный; такие производятся лишь в штучном исполнении. Себя я тоже считал нестандартным, а потому испытывал к турку нечто похожее на братское участие.

А что, если?.. Интересный вариант… Стоит попробовать. Ведь спешка нужна только в двух случаях: на чужой жене и при ловле блох.

– Кей! – позвал я девушку. – Остановись!

– В чем дело? – спросила она, не спуская глаз с турка.

– Давай его сюда.

– Зачем?

– Много вопросов задаешь, – отрезал я.

– Слушаюсь. – Кей нехотя повернула обратно; Азраил с отрешенным видом шел и глядел, как мне показалось, в небо.

– Освободи карманы, – сказал я ему вполголоса.

Он молча повиновался.

Пистолет, запасные обоймы к нему, носовой платок, расческа, бумажник, мелочь, блокнот и авторучка. Все. Негусто.

– А теперь раздевайся.

Он взглянул на меня исподлобья и начал снимать пиджак.

Это был старый трюк асов разведки. Человеческая психология – странная штука. Ко-гда он одет, то ему кажется, что шмотки – почти броня, под которой скрыты все его тайны, панцирь, предохраняющий от злого умысла, в том числе от ножа и пули. Наверное, все эти иллюзии вползли в гены в очень древние времена, когда наброшенная на плечи пещерного человека медвежья шкура защищала от когтей леопарда или рыси, а иногда и от примитивного копья с каменным наконечником. Когда же человек обнажен, он обычно теряет уверенность в себе, становится морально уязвимым, а нередко и вообще теряет голову – не от стыда, а от дурных предчувствий. В нашем случае я намеревался довести Азраила до критической черты, выражающейся у нелегалов, попавших в безжалостные руки, стремлением немедленно использовать "ампулу милосердия" с быстродействующим ядом, чтобы избежать допросов с пристрастием, – как ни готовь себя к боли, она всегда превосходит все ожидания; только в кино герой мужественно выносит все пытки, не выдав врагу некую сногсшибательную тайну. Хотя о чем может знать обычный "полевой" агент? Он всегда лишь кусочек мозаики, монтируемой его боссами.

Если честно, я вовсе не хотел, чтобы Азраил погиб от моей руки. Пусть уж лучше он сам примет яд и избавит нас от жестокой необходимости ликвидировать его во избежание полной "засветки" операции.

Кей ничего не понимала. Она с недоумением посматривала в мою сторону, держа турка под прицелом. Эх, девочка, девочка, тебе сейчас нужно следить не за мной, а за своим подопечным…

Азраил не оправдал моих надежд. Он разделся до плавок и стоял в ожидании, что я прикажу снять и их. Да, турок был мудр и опытен. Такого на мякине не проведешь. Или он и впрямь говорит правду, или…

Я не стал гадать. Уж коль вляпались мы по милости наших политиканов в дерьмо, так не стоит усугублять свое положение – оно и так оставляет желать лучшего. Придется рискнуть.

– Обыщи… – буркнул я Кей, кивнув на одежду Азраила.

Минут через пять Кей отрицательно покачала головой. Так я и предполагал: ни закладок, ни ампулы с ядом она не нашла, хотя самым добросовестным образом прощупала каждый шов. Осматривать полость рта на предмет пломбы со смертоносным вместимым я не стал – есть предел даже в таких неприятных обстоятельствах. Что поделаешь, нужно давать задний ход. И после этого наши игры станут и впрямь самоубийственными…

– Одевайся, – коротко бросил я турку. – Верни ему оружие, – приказал я Кей.

– Почему?!

– Отныне, – я обратился к Рашиду, проигнорировав крик души моей "половины", – он будет твоей главной проблемой. Решайте ее сами. Пусть не только у меня голова будет болеть по этому поводу.

– Да, но… – Египтянин хотел еще что-то сказать, но тут же захлопнул рот.

А что скажешь? Он и сам понимал сложность положения. Я не думаю, что руководителем группы арабы направили человека без году неделя в разведке.

– Тэшэккюр эдэрим[44]… – поблагодарил меня Азраил и понимающе улыбнулся.

– Извини… – Я испытующе буравил его взглядом. – Надеюсь, ты понимаешь.

– Понимаю, – охотно согласился турок.

– Радуешься, что остался жив?

– Еще бы…

– Радуйся, да не сильно. Когда-нибудь удача может помахать крылышками. Короче – если ты не тот, за кого тебя считают твои работодатели, я займусь тобой лично. Но тогда на быструю смерть не надейся.

– Учту. – Азраил был очень серьезен.

– А теперь прошу к столу. – Разложенные на бумажной скатерти припасы выглядели весьма соблазнительно, и я поневоле сглотнул слюну. – Заодно и обсудим наши дела…

Киллер

Дон Витторио выглядел так, как и должен выглядеть дон. Грузный, с явно выраженным брюшком, он сидел в кресле за огромным письменным столом, как ожившее изваяние благополучия и богатства. Большие черные глаза итальянца блестели маслянисто и холодно. Толстые пальцы, унизанные перстнями, и массивная золотая цепь на бычьей шее подчеркивали его типичность – таких ублюдков и на моей родине хватало; по-моему, они составляли какой-то отдельный генотип человечества и происходили не от обезьяны, как настаивал Дарвин, а от безмозглого мастодонта, готового сожрать и вытоптать все, что только встретится у него на пути.

Вилла, где жил дон Витторио, впечатляла. Она напоминала американский ФортНокс, где янки хранят свой золотой запас: кирпичный забор высотой не менее четырех метров, разнообразные электронные штуковины, сторожевые псы, вооруженная охрана, на лужайке парка – вертолет, а в подземных гаражах, наверное, мини-танк. Нас встретили молча и доставили по назначению, а теперь позади стояли четыре лба под два метра ростом и шириной с тумбу для объявлений каждый. Их пустые глаза напоминали мне металлические пуговицы на ширинке хлопчатобумажных штанов моего детства.

– Доволен? – тихо и не без ехидства спросил меня Марио, когда нас ввели в приемную Большого Дона – так, оказывается, величали хозяина виллы в мафиозных кругах Марселя.

– Вполне, – ответил я безмятежно.

В самом деле, я был доволен; я уяснил главное, для чего мы голыми и безоружными полезли в логово льва – систему охраны виллы. Впрочем, здесь я явно переборщил – дон Витторио больше смахивал не на "царя зверей", а на перекормленного грифа-падальщика.

Большой Дон молча изучал нас минуты две с таким видом, будто мы были мерзкие насекомые, нечаянно попавшие на его письменный стол. Мы тоже молчали – из вежливости.

Похоже, Марио его не впечатлил, и он перенес все свое внимание на меня. И тут я впервые увидел, что ледяное безразличие и высокомерие в его глазах сменились сначала удивлением, а затем чем-то похожим на глубоко спрятанное опасение. Рыбак рыбака видит издалека – так, кажется, гласит народная мудрость. Мне уже было известно, что дон Витторио начинал как киллер сицилианской мафии.

– Мне звонил дон Фернандо… – буднично и тихо начал хозяин виллы, закончив смотрины. – У вас проблемы? Я готов помочь… конечно, в пределах моих возможностей. – В его голосе зазвучала снисходительность – он, видимо, полагал, что возможности организации, которую он возглавлял, безграничны.

– Мы заранее вас благодарим, дон Витторио, – коротко склонил голову Марио.

Он играл превосходно. Как же – мелкие сошки пришли на поклон к великому человеку. Я скосил глаза на застывших, словно вынутые из саркофага египетские мумии, телохранителей Большого Дона и непроизвольно ухмыльнулся – несмотря на их внушительные кондиции, мне ничего не стоило на самом деле превратить их в безмолвных и бесчувственных чурбанов (какими они в общемто и являлись, сами не подозревая об этом), притом на всю оставшуюся жизнь.

Как ни мимолетна была моя гримаса, дон Витторио успел ее заметить. В его совиных круглых глазах вдруг мелькнули искорки страха, но тут же исчезли, уступив место злобной настороженности.

– Что вы от меня хотите? – спросил хозяин виллы.

– Извините, но я не могу иначе… – Марио покаянно развел руками. – Синдикат хочет знать, что вам известно о некоем мсье Пинскере? – На этот раз его голос звучал громко и твердо.

Дон Витторио изменился в лице. В его взгляде полыхнула бешеная ярость, какимто образом передавшаяся даже безмолвным стражам Большого Дона; они шумно задышали, напряглись, будто боевые псы перед схваткой на собачьем ринге.

– Это вы… ваших рук дело?! – прорычал хозяин виллы, прожигая нас молниями, которые, казалось, метали его пылающие черным огнем глаза.

– Что именно? – невозмутимо, даже надменно, спросил Марио.

– Вы убили Пинскера! Вы!

– На вашем месте я бы не был столь категоричен, – ответил горбун. – К тому же мсье Пинскер наша, – это слово он сказал с нажимом, – головная боль. Вы к этому не имеете никакого отношения.

– Интересно, с каких пор Синдикат начал командовать в Марселе?!

– Дон Витторио, мы не лезем в ваш бизнес. И до сих пор прекрасно ладили с вашей организацией. Но есть вещи, которые мы не можем оставить без внимания. Как в случае с этим Пинскером. Благодаря ему сорвана очень важная операция. Наше руководство желает знать только одно: как понимать, что рекомендованные вами Синдикату русские киллеры вышли изпод контроля и занялись совсем не тем, чем нужно?

– Это ваши проблемы! – огрызнулся дон Витторио. – Меня просили найти лучших, и я нашел.

Неожиданно он успокоился и снова надел на свое одутловатое лицо маску невозмутимости.

– Верно, – согласился Марио, тоже зло-веще хладнокровный и бесстрастный. – Свои проблемы мы привыкли решать сами – быстро и эффективно.

Чтобы я знал, о чем идет речь, они говорили по-испански, хотя дон Витторио испытывал некоторые затруднения и нередко вставлял итальянские слова. Я пока исполнял роль болванчика, безгласого и абсолютно неподвижного, однако хозяин виллы время от времени поглядывал на меня с нездоровым любопытством; его можно было трактовать как угодно. Мне, например, казалось, что мое присутствие нервирует Большого Дона, хотя он это довольно искусно скрывал.

– Вы на что-то намекаете? – быстро спросил дон Витторио, наклонившись вперед.

– На то, что мы сами разберемся с теми, кто, работая на Синдикат, думает, будто им позволено игнорировать приказания руководства. Это касается оставшихся в живых русских киллеров.

– Оставшихся в живых?

– Именно.

– Что-то я не понял…

Мне показалось, что Большой Дон на какую-то долю секунды изменился в лице.

– Разве вам не доложили?

– О чем? – Хозяин виллы и впрямь был удивлен.

– О том, что половина рекомендованных вами людей ликвидирована на Кипре во время выполнения какого-то задания, о котором мы не имеем ни малейшего представления.

– Ликвидирована? – Дон Витторио выпучил глаза, из-за чего неожиданно стал похож на огромную лягушку, завидевшую удава.

– Да. По нашим данным, шесть человек.

– Кто… кгм! – прокашлялся Дон. – Кто это сделал?

– Русские спецслужбы.

– Русские… спецслужбы?! – На этот раз к удивлению примешалась небольшая толика глубоко упрятанного беспокойства. – Зачем?..

– Нам это неизвестно. Мы знаем только одно – за оставшимися открыта настоящая облавная охота. По нашим сведениям, русские спустили с цепи ликвидаторов внешней разведки. А уж они, смею вас уверить, докопаются до истины, какой бы она ни была.

Теперь дон Витторио испугался по-настоящему. Конечно, внешне это не было заметно – почти не было, – но я чувствовал, что от него, как от камня, брошенного в воду, исходят пульсирующие волны страха. Только годами выработанная привычка повелевать, а значит, скрывать свои истинные мысли и намерения, позволяла Большому Дону держать себя в руках.

– Мы знаем, что остальные русские скрываются где-то в Марселе, – безжалостно продолжал Марио. – А также у нас имеются некоторые сведения о роли мсье Пинскера в возникшем недоразумении. – Горбун сказал это с легкой иронией.

Он выразительно зыркнул в мою сторону. Я его понял – мы ни в коем случае не должны открывать свои карты до конца. Перед тем как откинуть копыта, Пинскер рассказал, что к нему обратился его коллега по наркобизнесу, чтобы он помог найти для хорошо оплачиваемой "работы" группу киллеров русской национальности. Ничего не зная о Синдикате, Пинскер пришел за советом к дону Витторио, с кем моего "земляка" связывали темные делишки. И тот свел его с неким господином Икс, по словам Пинскера, итальянцем, довольно быстро выполнившим заказ. О дальнейшем Пинскер не имел ни малейшего понятия. Получив приличные деньги за посредничество и состыковав мистера Икс с мистером Игрек, заказчиком из Америки, известным моему "земляку" под кличкой Бабуин, Пинскер преспокойно занялся своим, с позволения сказать, бизнесом и противоес-тественными сексуальными усладами. Искать Бабуина у нас не было времени, кроме того, Марио очень сомневался, что этот мистер Игрек вообще существует: лично Пинскер с ним никогда не встречался, связь держал в основном по телефону или через третьих лиц. Горбун подозревал, что с этим Бабуином не все так просто – никто из солидных торговцев наркотиками его не знал. Это обстоятельство давало пищу для некоторых размышлений…

У нас сразу возникло несколько вопросов: почему выбор пал на тех же киллеров, что порекомендовал Синдикату дон Витторио; по какой причине Пинскер направился за советом именно к Большому Дону и тот снизошел со своих "высот", чтобы услужить в общемто мелкой сошке; отчего мистер Икс не доложил дону Витторио о том, как он выполнил заказ Пинскера – а он обязан был это сделать, так как в Марселе ничто подобное не проходило без благословения Большого Дона; а если доложил, то почему главный мафиозо не связался с Синдикатом, чтобы предупредить о возникшем казусе?

Но мы задали только один – о личности Пинскера. Ни для кого в подпольном бизнесе Марселя не было секретом, что Пинскер утвердился в городе лишь благодаря покровительству Большого Дона. Поэтому достаточно обтекаемый и в общем-то ни к чему не обязывающий вопрос дону Витторио был своего рода пробным камнем, чтобы посмотреть на его реакцию и спровоцировать ответную реакцию, если у него рыло в пуху.

– Роль Пинскера? – с деланым недоумением переспросил хозяин виллы. – Объясните, о чем идет речь.

– Мы знаем, что именно Пинскер завербовал рекомендованных вами русских для выполнения задания по их профилю.

– К сожалению, мы лишены возможности спросить Пинскера, так ли это.

Похоже, это обстоятельство только сейчас начало радовать Большого Дона.

Мы долго размышляли и спорили – говорить дону Витторио, кто "позаботился" о Пинскере, или нет. И сошлись на том, что нужно лишь слегка приоткрыть свои карты, чтобы внести смятение в ряды местных мафиози. До сих пор с Синдикатом просто боялись связываться. Если происходила ликвидация и всплывала причастность нашей организации к этому делу (что случалось весьма редко), потерпевшая сторона обычно ограничивалась пышными похоронами погибшего и искала контакт с Синдикатом на предмет ответной акции – если это требовалось. Но случай с русскими киллерами был вызовом Синдикату, и, по словам Марио, дон Фернандо, узнав о роли Большого Дона в событиях на Кипре, был взбешен. Конечно, до прямой конфронтации с местными мафиози доводить дело нам запретили – "солдаты" дона Витторио нас стерли бы в порошок. Но нагнать страху мы были просто обязаны. Ведь если не следует немедленный ответный удар, то это не значит, что все спущено на тормозах и забыто. Мафия обычно не страдала короткой памятью (так же, как и Синдикат) и доставала приговоренных к смерти не только через расстояния, но и через годы.

Да, мы не имели доказанных фактов прямого участия дона Витторио в интриге с русскими киллерами, однако и того, что нам было известно, хватало совету боссов Синдиката для определенных выводов. Мы с Марио были пешками, и, понятное дело, нам не докладывали, что уготовано Большому Дону Марселя. Однако мою идею провести разведку, как говорится, боем боссы поддержали. Правда, дон Фернандо ограничился несколько неопределенной фразой "Посмотрите там…", которую можно было трактовать как угодно. И как раз это мне очень не понравилось. Похоже, нашей группе предоставлялась определенная самостоятельность в действиях, что было совсем не характерно для Синдиката.

– К сожалению, – подтвердил Марио и печально вздохнул.

Дон Витторио буквально сверлил его гла-зами. И я знал почему: ему очень хотелось выведать, кто все-таки убил Пинскера, и если Синдикат, то "побеседовали" ли мы с ним перед смертью или нет? Но этого как раз он и не должен был знать; пусть трепыхается в неведении, крючок нашей удочки уже торчит в его глотке.

– Но я бы хотел вернуться к основному вопросу: что вы знаете о Пинскере? Кто он, откуда, его контакты, связи. Ну, вы понимаете, о чем идет речь. Если, конечно, это вас не затруднит. – Последнюю фразу горбун произнес с наигранным почтением.

Немного помедлив, Большой Дон все-таки соизволил ответить, хотя очень кратко и в основном то, что мы и так знали. Пока он говорил, я видел, что ему до смерти хочется спросить, откуда у нас информация о причастности Пинскера к перевербовке русских киллеров. И насколько она полна и всеобъемлюща.

Сейчас он уже не был уверен, что именно Синдикат ликвидировал Пинскера и компанию. Да, Марио как бы намекнул на такую возможность, но в подпольном бизнесе есть столько нюансов, что сам черт ногу сломит. Тем более, что у Большого Дона врагов хватало. К тому же наш кивок на русские спецслужбы добавил в его мозги еще больше неразберихи. А он, похоже, очень боялся с ними связываться. Меня уже "просветили" в свое время о некоем нейтралитете между мафией и разведками разных стран. Потому я понимал его опасения: при желании спецслужбы достанут любого Дона из-под земли. Им не нужно, как правительственным агентам, действовать строго по закону. И они не будут устраивать долгую и обычно бесплодную волокиту со следствием и судом. Просто в один прекрасный день мафиозный босс может почувствовать себя очень плохо, а к вечеру уже отдаст концы. Или – в более грубом варианте – его элементарно грохнет снайпер Синдиката, завербованный разведслужбой через длинную цепочку подставных заказчиков.

– Мы вас благодарим, дон Витторио. – Поднявшись, Марио вежливо склонил голову. – Извините, если мы доставили вам беспокойство.

Большой Дон угрюмо произнес несколько дежурных слов, и мы в сопровождении его телохранителей покинули виллу. Наверное, ему хотелось продолжить разговор, возможно даже и за обеденным столом, чтобы узнать побольше, но не позволяла субординация. Когда я молча кивнул, продолжая играть свою роль, наши глаза встретились. Уж не знаю, что он прочитал в моем взгляде, но черты его лица закаменели еще больше, а слегка оттопыренные уши налились кровью. Я постарался подольше попялить свои гляделки на физиономию дона Витторио – конечно, в пределах допустимого, – чтобы смутить его давно зачерствевшую душу. Зачерствевшую, но не настолько, чтобы не ощутить скрытую угрозу в моем взгляде. А я добивался именно этого. Я на таких "донов" насмотрелся и в своей стране, правда, в основном через оптический прицел винтовки, а потому в отличие от западных "коллег" по профессии совершенно не испытывал никакого почтения и страха по отношению к главарям мафии, считающим себя вершителями судеб человеческих. Наверное, с моей стороны это было глупо и противоестественно, но все заключалось в цене жизни. А я так много раз умирал – и физически, и морально, – что у меня создавалось впечатление, будто моя душа уже покинула тело и наблюдала за ним со стороны, как за бесплотной тенью. А сколько может стоить тень?

Мы отъехали от виллы Большого Дона километров на пять, когда Марио, сидевший за рулем – несмотря на свое физическое уродство, он был прекрасным водителем и любил быструю езду, – сказал:

– Мигель, к сожалению, ты оказался прав. За нами "хвост".

– Значит, поиграем…

– Поиграем… – словно эхо откликнулся горбун.

Подсмотри в этот момент Большой Дон выражение лица Марио, у него надолго пропал бы аппетит и сон.

Волкодав

Рашид казался сильно обеспокоенным. Это была уже четвертая наша встреча, и он явился на нее один. Собственно, как и я, – мы решили главные моменты операции обсуждать только вдвоем. Так сказать, во избежание…

– Наши друзья из ООП[45] предупреждают о небывалой активности Шин бет в Средиземноморье. Сюда брошены лучшие силы. – Рашид за две недели осунулся и еще больше похудел.

– Грош цена такой информации… – буркнул я. – Израильские спецслужбы, если ты еще не знаешь, отличаются тем, что суют свой нос во все щели. Их главная на сегодня проблема – терроризм, а потому они стараются работать методом упреждения и как можно дальше от своей территории. Скорее всего, намечается очередная заварушка со взрывами и стрельбой где-нибудь в Иерусалиме и они нащупали, откуда у нее ноги растут.

– Извини, не понял…

– Чего проще… – Я с трудом сдержался, чтобы не ляпнуть, по своему обычаю, что-нибудь эдакое; интересно, Рашид и впрямь тупой или прикидывается? – Сейчас мусульманские экстремисты стараются устраивать свои гнездышки не в Ливане, как было еще лет десять назад, а где-нибудь на нейтральной территории, например в Европе и Средиземноморье. Риску гораздо меньше, а эффективность теракта почти стопроцентная. Впрочем, ты это знаешь не хуже меня. Даю голову на отсечение, что и на Лазурном берегу действуют одна-две группы ООП, нацеленные на Израиль. Или я не прав?

– Кгм… – Рашид смутился. – В общем… не исключено…

Темнила хренов! Рассказывает тут мне сказки про белого бычка… Будто напрочь забыл прописную истину разведки: лепи горбатого всегда и всем, да знай меру. Когокого, а арабов во Франции – пруд пруди. И чем они тут занимаются – одному Аллаху известно. В такой мутной воде не то что зубастая пиранья может спрятаться, но и акула-людоед.

И все равно я встревожился. Я не стал делиться с Рашидом информацией о глиссере и подводной лодке. Как говорится, служба службой, дружба дружбой, а табачок врозь. Такие сведения, попади они куда нужно, могли поставить крест не только на операции "Альянс", но и на наших жизнях: в разведках почти всех стран существует жесткое и в общем-то справедливое правило: око за око, зуб за зуб. А кто мог дать гарантию, что в команду Рашида не затесался "крот"? Я уже не говорю о моем "крестнике" Азраиле. Которого так и не отозвали, несмотря на доклад Рашида своему руководству. Конечно, такого аса-ликвидатора, как турок, грех упускать, и арабы это понимали, но даже абсолютное доверие должно иметь какие-то разумные пределы.

– А что конкретно тебя волнует в свете информации ООП? – резко и требовательно спросил я, интуитивно вычислив какой-то подтекст в словах Рашида.

– Три человека из моей группы, в том числе и я, в "черных списках" израильских спецслужб, – нехотя ответил нахмурившийся араб.

– Хреново… – Я сокрушенно покачал головой.

– Куда уж хуже…

Теперь я понимал Рашида. Такие "черные списки" имеют все разведки мира, и любой из диверсантов-ликвидаторов при работе "на холоде" считал своим наипервейшим долгом (если, конечно, оставить за кадром конкретное задание) внести лепту в сокращение порядковых номеров списка, за которыми значились конкретные имена и псевдонимы вражеских агентов, имевших несчастье плюнуть в суп, образно выражаясь, противной стороны и "засветиться".

– И где? – спросил я осторожно.

Рашид понял.

– Три года назад, – ответил араб; он сказал лишь когда у него случился "прокол", но не ответил где.

Мудро, решил я. Значит, Рашид вовсе не такой лох, как кажется. Осторожность в нашем деле всегда стоит на одном из первых мест.

– И здорово наследил? – все-таки продолжил я расспросы.

– Не то слово… – Рашид потемнел лицом. – Меня уже два раза пытались отправить к Аллаху.

– А ты к нему, значит, не торопишься? Насколько я знаю, правоверным на том свете обещают райские кущи и гарем из прекрасных гурий.

– Это верно, – согласился араб. – Но я готов довольствоваться проститутками и хочу пожить подольше не в мире призраков, а среди людей.

– Я так понял, что рай тебе не светит. Наверное, и винишко хлебаешь?

– Только как лекарство, снимающее стресс, – хитровато осклабился Рашид.

– Ты, оказывается, великий грешник. – Я вернул ему улыбку.

– В раю на всех места не хватит, – мудро ответил араб.

– Истину глаголешь, отрок. – Я дружески похлопал его по плечу. – Ладно, вернемся к нашим баранам. Значит, ты боишься, что можешь нечаянно попасть на глаза молодчикам из Шин бет, шляющимся по Сен-Тропе?

– Да, боюсь. Но не за свою жизнь. Сколько мне отмерено, знает лишь Аллах. А я об этом спрашивать у него не собираюсь. Но подставить под удар операцию просто не имею права.

– И что ты предлагаешь?

– Отправить мою группу в Марсель. Чтобы подготовить все необходимое для работы на воде. Я думаю, нам нужно маскироваться под рыбаков. Мы купим лодки, снасти и прочее. К тому же в большом портовом городе легче раствориться в толпе, нежели в Сен-Тропе.

– Разумно… – Предложение и впрямь бы-ло неплохим.

Особенно в части, касающейся вообще присутствия арабов у нас под боком. Меня они просто нервировали. Я почему-то вбил себе в голову, что от них в любой – притом самый неподходящий – момент можно ожидать какой-нибудь бяки. Недоверчивость и подозрительность даже по отношению к своим коллегам считалась в ГРУ едва не главным достоинством агента, тем паче "на холоде". И эти паскудные чувства так въелись в плоть и кровь "борзых" – асов военной разведки, что нам временами казалось, будто нас забросили в космос, на чужую планету, где каждый встречный – враг. В том числе и в собственной стране; а иногда – в период депрессии – и любимая женщина или друг. Для моей контактной натуры это было сущим адом.

– Значит, решено? – спросил Рашид.

– Что не во вред, то во благо. Как говорят у нас, в России, скатертью дорожка.

Араб с облегчением вздохнул. Похоже, он не настолько был силен в русском языке, чтобы знать глубинный смысл этого изречения. А я, естественно, не стал изображать из себя репетитора по народному творчеству.

– У меня есть одна просьба… – Рашид явно колебался.

– Чем смогу… – Я добродушно ухмыльнулся и пожал плечами; однако насторожился: мне не очень нравилась ложка дегтя в бочке с медом; а судя по физиономии араба, он как раз и хотел "осчастливить" меня чем-то подобным.

– Я бы хотел оставить в Сен-Тропе связника для обеспечения контакта между нашими группами.

– Вольному – воля. – Я был сама невинность.

– Да, но… – Рашид замялся и побагровел от волнения.

– Какие-то проблемы?

– В общем-то… не совсем… Мы у себя посоветовались… Остаться решил Азраил.

– Что-о?! – У меня глаза на лоб полезли от такой "новости". – Моб твою ять! – Это я добавил от всей души.

– Извини, последняя фраза… Не понял.

– В переводе это значит, что хрен ему на рыло! Ну, бля, и клиента мне судьба подкинула. Нет бы грохнуть этого Азраила в свое время… ишак неподкованный! – Я отвел душу, матеря себя и свою неожиданную мягкотелость, приключившуюся со мной в Турции, на все заставки.

– В Марсель ему нельзя… – попытался было влезть в мой монолог Рашид.

– А мне плевать! Скажи этому сукиному сыну, что для него и Сен-Тропе скоро станет могилой. Если, конечно, вы его оставите здесь. Я ему лично сварганю деревянный макинтош и пышные похороны. У меня на него аллергия.

– Но там он сильно "наследил".

– Какая новость! Будто мы не ходим, а порхаем, невидимые и неслышимые. Пусть включит мозги. Он хитер как лис. Выкрутится. Но сидеть на стуле, куда вколочен гвоздь острием вверх, я не желаю. Азраил – это ваша проблема.

– Пусть будет так… – нехотя согласился Рашид.

Я понимал его состояние – араб до потери штанов хотел избавиться от такого опасного "довеска", как непредсказуемый и коварный турок. После нашей первой встречи Рашид затребовал от своего руководства на него досье. И похоже, получил. А что он там вычитал, я уже знал…

Я вернулся на базу, то бишь на виллу, злой как черт. Будто чувствовал, что и там меня ожидают неприятности.

– Кей исчезла, – потупясь, сообщил мне Боб Миллер, исполняющий в мое отсутствие роль командира группы.

– Как это – исчезла?! – рявкнул я. – У нас что здесь, одесский бульвар, где все гуляют где угодно и когда им вздумается?!

– Была – и исчезла… – долдонил свое совершенно обескураженный Боб.

– Виллу обыскали?

– С подвала до крыши.

– А куда, интересно, смотрели вахтенные?! – снова повысил я голос, при этом наименовав часовых по-морскому, чтобы было доходчивей. – Чья сегодня очередь была?

– Хуго за старшего, Слоули и двое парней Зигфрида.

– Компашка, бля… – выругался я от души. – Где этот… – я снова добавил непечатное словцо, – твой помощник?

– За дверью, – грустно вздохнул старина Боб.

– Тащи его сюда. Небось опять налакался?

Миллер отвел глаза и, будто не услышав вопрос, пошел выполнять мой приказ.

Хуго держался на ногах, как стойкий оловянный солдатик. Он был болезненно худ, бледен и невозмутим, словно попавший в плен краснокожий из американских вестернов. Я знал его способность поглощать лошадиные дозы спиртного и не пьянеть; он лишь стекленел, и мне временами казалось, что если Хуго заставить побежать, то он просто рассыплется на кусочки, как замороженный жидким азотом робот-убийца в фильме "Терминатор-2". Но сегодня помощник кэпа перещеголял даже себя самого; он был не то что пьян, а пьян вусмерть. Правда, со стороны это было не очень заметно – железной воле Хуго можно было только позавидовать, – но языком он не ворочал, в чем я и убедился, задав всего один вопрос:

– Сколько ты сегодня выпил?

– М-му… мр-р… бу-е…

Ответ оказался настолько доходчивым, что Боб Миллер и присоединившийся к нам Зигги тут же потупились, чтобы не рассмеяться. Но я вовсе не был расположен к веселью.

– Зигги!

– Да, шеф! – подтянулся мгновенно посуровевший сибирский "ариец".

– Что говорят твои парни?

– Хуго приказал им следить за подступами с суши, а сам устроился над обрывом, чтобы наблюдать за морем.

– Донаблюдался… курортник хренов! – вызверился я.

– Слоули доложил, что видел, как Кей собиралась на пляж.

– А! Еще один солдат революции. Давай и этого сюда.

Зигфрид через минуту доставил и Слоули. Он морщился, будто от зубной боли, и каялся:

– …Шла в сторону причала. Ну почему я не сообразил окликнуть?!

– Да, стоять на стреме – это тебе не интегралы щелкать. Не сообразил… твою мать! В чем она была одета?

– Ну… как обычно: шорты, майка… и сумка.

– Сумка? – Я в недоумении переглянулся с Бобом. – Первый раз слышу… Большая?

– Не маленькая.

– Гидрокостюм и акваланг, – уверенно отрубил Миллер.

– Та-ак.. В нашем колхозе объявилась новая русалка. Видите ли, трех водяных нам мало. Сумку на пляже нашли?

– Ее и не могли найти. Она раскладывается и превращается в жилет, к которому прикреплены баллоны со сжатым воздухом.

– А шмотки?

– Гидрокостюм для Кей несколько великоват, так что…

– Понял. И где нам теперь ее искать… церберы отвязанные? – Я кипел от злости. – У Нептуна в спальне?

– Нужно поднимать "дельфинов", – хмуро буркнул Зигфрид.

– Вот и командуй. А сам вместе со своими "торпедами" прочеши как следует побережье. С оружием! Боб! По "Сидни" готовность номер один. И прихвати с собой этого алкоголика, – кивнул я на Хуго. – С ним я разберусь позже.

– Слушаюсь, шеф!

– Пусть твои умники прощупают море, как сексуальный маньяк продажную девку. Все прощупают – и воду, и воздух. Усек?

– Так точно!

– Я остаюсь охранять виллу. Валите от-сюда!

Да… не было печали… Я, конечно, не буду рыдать и рвать волосы от горя, если Кей приляжет отдохнуть на морском дне до скончания века. Дура она и есть дура. Как ее ни воспитывай и ни натаскивай. Пусть и в спецучебке ГРУ. Нарушить приказ старшего во время операции "на холоде" может или предатель, или полный идиот. (В нашем случае – коза драная.) Ничего не поделаешь, выговор по службе мне обеспечен. Несмотря на то, что я едва не на коленях умолял Кончака предоставить мне "развод" с Кей – старший группы в ответе за все. Но про то ладно, переморгаем. Не впервой. А вот если Кей попала в руки наших противников…

Мама миа! Убиться и не жить… Тогда меня живьем закопают.

Разогнав своих подчиненных, я нашел бутылку виски, чудом сохранившуюся после лихой атаки Хуго, и начал цедить по капле, чтобы растянуть удовольствие как можно дольше.

В душе ворочался живчик с колючками как у дикобраза. Кей… Где ты, Кей?!

Зараза… Лимассол, яхта "Дункан"

Наконец-то Папаша Шиллинг был самим собой. Поднимаясь на борт шикарной яхты, Арч поймал себя на мысли, что впервые он идет на встречу с боссом, испытывая душевный трепет. Просто до этого, благодаря удивительным способностям лжеростовщика к мимикрии, Беннет считал его едва не ровней себе – естественно, с поправкой на служебное положение, сходившее почти на нет, если принять во внимание возраст и достаточно крепкое здоровье Арча.

Но сегодня при виде отменно вышколенной команды в форменках, надраенной до нестерпимого блеска бронзы и натертой воском, словно самый дорогой паркет палубы, он вдруг почувствовал, как где-то внутри неожиданно проснулось гаденькое чувство раболепия, отдающее мандражом в коленках. Чувство гордости за принадлежность к касте неприкасаемых – элите внешней разведки – растворилось в мелких, суетливых мыслях, бестолково блуждающих среди извилин мозга.

В кают-компании, куда Арча провел безмолвный и одетый с иголочки матрос, никого не было. У Беннета глаза полезли на лоб при виде поистине королевской роскоши: позолота, где только возможно, мореный дуб и другие ценные породы деревьев в отделке, картины старинных мастеров – правда, не подлинники, но отлично выполненные копии, персидские ковры и венецианские зеркала, рыцарские мечи, щиты и секиры на стенах… Да, кают-компания впечатляла…

Арч выглянул в иллюминатор. Шлюпка, доставившая его на борт "Дункана", уже отчалила, и лопасти весел, сверкающие в лучах заходящего солнца, казались крыльями огромной стрекозы, парящей над самой водой. Яхта бросила якорь на рейде, и с расстояния Лимассол напоминал горсть разноцветных кубиков детского конструктора, забытых на побережье рассеянным сорванцом. Нагревшееся за день до белого каления небо постепенно остывало, возвращая воздуху свежую синь. Легкий бриз шершавил морскую гладь и надувал паруса многочисленных яхт, спешащих к причалам, чтобы успеть отшвартоваться до темноты. Легкая дымка ласкала дальние горы, и рожденная нею южная нега бережно расправляла перекрученные и истерзанные работой на износ нервы. Мир казался удивительно добрым, беспроблемным и безмятежным…

– Мне доложили, что вы прибыли раньше назначенного времени, Арч.

Беннет быстро обернулся. На него холодно глядел чопорный, несколько старомодный джентльмен в белом костюме с золотыми пуговицами. В его голосе явно слышалось осуждение.

– Извините, сэр, всего лишь на четыре минуты. Гребцы – парни молодые, крепкие, немного переусердствовали.

– Ладно, оставим мелочи. Присаживайтесь. Вы голодны?

После того как однажды во время выполнения задания ему пришлось попоститься почти две недели, Беннет всегда испытывал чувство голода, даже если был сыт. За исключением стрессовых ситуаций, что случались все-таки не так часто.

– Никак нет, сэр! – браво отчеканил Арч, хотя кишки в животе играли собачий марш.

Вопрос босса застал его врасплох. Но удивиться Беннет просто не успел, а потому брякнул то, что требует субординация. Тем более, зная Папашу Шиллинга, он был уверен, что это его очередная светская любезность; ими босс "кормил" Арча уже много лет.

– Голодны, – испытующе глядя на него, сказал Папаша Шиллинг. – Сейчас накроют на стол, а пока можете провести ревизию буфета. Вон там, в углу, возле рояля.

Беннет покорно кивнул и деревянной поступью направился в "райский" уголок. Впервые после возвращения из Афганистана он выпил стакан неразбавленного виски – одним махом, как русские пленные, которых угощали сотрудники ЦРУ, выкупившие их у моджахедов для очередной рекламной кампании на тему прав человека.

– Плесните мне немного бурбона, – попросил босс Арча.

Беннет совсем проглотил свой язык – Папаша Шиллинг на его памяти никогда не пил эту гадость. Неужто и высший свет не миновала мода на американское пойло?

Стол был сервирован выше всяких похвал. Одно столовое серебро чего стоило. Шустрые стюарды порхали вокруг Беннета и его босса белыми мотыльками, угадывая малейшие желания. Ошеломленный Арч не столько ел, сколько пил, чтобы наконец почувствовать себя в своей тарелке. Похоже, Папаша Шиллинг решил наверстать упущенное, думал он, сражаясь с лобстером, обрамленным зеленью.

– Сэр, – решился спросить Арч, – эта посудина… кгм… приписана к нашей конторе?

– Нет. Она досталась мне по наследству, – снисходительно ответил босс, и прозревший Арч кисло вздохнул, обнаружив, что разделяющая их пропасть на самом деле гораздо глубже и шире, чем он предполагал.

– У вас отпуск, сэр? – вежливо поинтересовался Беннет.

– В какой-то мере… – неопределенно буркнул Папаша Шиллинг, принимаясь за мороженое.

Воцарилось тяжелое молчание. Наверное, босс Арча так вошел в свою очередную роль – по меньшей мере, первого лорда адмиралтейства, – что до сих пор не мог из нее выйти. Взбодрившийся спиртным Беннет постепенно возвращал душевное равновесие и независимость, присущую его колючему характеру.

– Как поживает Саймон? – не без задней мысли спросил Арч, до которого уже дошли коекакие слухи. Но всего лишь слухи…

– У него психологический срыв, – сухо ответил Папаша Шиллинг.

– Передайте ему мое сочувствие, – не удержался, чтобы не пустить шпильку, Беннет.

– Непременно… – Папаша Шиллинг поджал губы и стал похож на классную даму – окостеневшую в консерватизме старую деву.

Арч про себя саркастически хихикнул. Новость ему принес Макнэлли – у того друзья были везде, в том числе и в низовых звеньях МИ-6; к этим парням как раз и принадлежал агент-сутенер Саймон. Правда, с Лондоном Джонни созвонился по просьбе Беннета, которому подозрительное поведение Саймона не давало покоя даже на Кипре. Арчу очень хотелось узнать, какую очередную пакость готовил его коварный, словно сам дьявол, босс с привлечением этого придурка-альфонса. А еще Беннет был почти уверен, что эта пакость каким-то боком касается операции "Троянский конь". Он вовсе не заблуждался насчет моральных качеств Папаши Шиллинга – в их реестре человеколюбие не значилось. Его босс ради оригинальной и эффективной операции готов был пожертвовать чем и кем угодно. Но помудревшему за последние десять лет Арчу вовсе не улыбалась перспектива стать агнцем для заклания на алтаре старого интригана.

Саймон попал в психушку. Говорили, что после запоя. По другой версии он был наркоманом, и из-за передозировки у него крыша поехала. Бывает. Со всеми бывает. Даже с агентами МИ-6. Но только не под таким "соусом": Саймона поместили в так называемый "Блок дельта" специальной лечебницы. Конечно, это обстоятельство являлось большим секретом… но только не для проныры Макнэлли. А Беннету было хорошо известно, КТО "лечится" в этом блоке. И с каким "диагнозом"…

Итак, Саймон с дистанции сошел. Кто следующий?

– Доложите обстановку, Арч, – сухо приказал Папаша Шиллинг, когда они закончили с десертом.

Подождав, пока босс сунет в рот незажженную "гавану", Беннет неторопливо начал:

– Мы перевернули весь Кипр вверх дном. Но похвастаться солидным "уловом" не можем. Два дня назад в Лимассол приехал знакомый вам Джон Холден из ЦРУ с толпой своих мальчиков. Их интересует убийство Гюрзы и все, что с ним связано. Мы встречались, однако плодотворного контакта не получилось. Не знаю почему, но Холден темнит. Он пытается выудить максимум информации, а взамен рассказывает басни для школьников. Вчера пожаловали гости и из Шин бет.

– Кто? – быстро спросил босс Арча.

– Йоэль Фифер. Тоже с компанией.

– Интересно… – пробурчал Папаша Шиллинг. – А они чем занимаются?

– Работают со своей "пятой колонной". Мы не стали садиться им на хвост, но, судя по докладам наших информаторов, Йоэль Фифер встречался с местными бизнесменами еврейской национальности.

– А остальные? И сколько их?

– Около пяти человек.

– Около? – перебил Беннета босс.

– Возможно, и больше. Они прибыли не вместе. Мы сумели – довольно приблизительно – сосчитать только тех, кто посещал Йоэля Фифера в его гостинице.

– Тогда можете умножить на три.

– Думаете, это руководители звеньев?

– А вы сомневаетесь?

– В общем-то нет… Это их стиль… Но мне тогда кажется странным, что их так много. Неужто и Шин бет интересуется группой Шмелева?

– Постольку поскольку… – Папаша Шиллинг дернул за витой шнур, и где-то мелодично звякнул колокольчик.

В кают-компанию быстро вошел изящный молодой человек с непроницаемым лицом. Беннет сразу вычислил в нем аристократа и налился желчью – он терпеть не мог таких хлыщей, которые благодаря происхождению всегда ухитрялись занимать местечки потеплей.

– Сэр? – спросил молодой человек с той неподражаемой интонацией, отличающей людей, родившихся с золотым совереном во рту.

– Эдуард, принесите мне синюю папку.

– Слушаюсь, сэр.

Хлыщ вернулся с немыслимой быстротой. Он ходил, как будто танцевал. От него веяло дорогим одеколоном и хорошим табаком.

– Спасибо, Эдуард. Вы свободны.

Подождав, пока молодой человек закроет дверь, Папаша Шиллинг достал из папки несколько фотоснимков.

– Узнаете? – Он пододвинул их к Арчу.

Это были чертежи катера… нет, глиссера. Быстро просмотрев их, Беннет в недоумении воззрился на босса.

– Похоже, вы устали, Арч, – снисходительно улыбнулся Папаша Шиллинг. – Это глиссер, найденный в районе Киклад. Наши спецы выяснили, что он построен во Франции. По заказу некоего израильского бизнесмена, пожелавшего остаться неизвестным.

– Понятно… – буркнул Беннет, несколько раздраженный тоном босса.

– Мы послали запрос в израильские спецслужбы, но нам ответили весьма уклончиво.

– Но среагировали быстро…

– Именно. А если учесть, что Йоэль Фифер – специалист по России, то вывод напрашивается сам собой.

– Вы считаете, что существует прямая связь между гибелью группы Шмелева и брошенным глиссером?

– Да. И теперь уже нет сомнений, что события в Лимассоле – не мафиозная разборка.

– Остается определить только одно: это случайность или запланированная русскими операция?

– И это самое главное, – жестко подтвердил босс Арча.

– Значит, нам противостоит ГРУ?

– Судя по вашему отчету, это так.

– Я и сейчас в этом почти не сомневаюсь. Но зачем? Случайность? Или… нет, я не думаю, что им стало известно об операции "Троянский конь"! Но даже если это так, то какое им дело до наших внутренних проблем?

– Не знаю, не знаю… – Папаша Шиллинг с остервенением грыз кончик сигары.

Беннету показалось, что он растерян. И это открытие его очень удивило. И обеспокоило.

– Остальные трупы идентифицировали? – спросил босс.

– Киприоты подключили Интерпол…

– Интерпол? – удивился босс. – С какой стати?

– Как вы приказали, мы не сообщили полиции, кто такой Шмелев… и Гюрза. Поэтому они считают, что убитые могли принадлежать к русской мафии.

– Черт побери! – неожиданно сорвался Папаша Шиллинг. – Почему об этом я узнаю только сейчас?!

– Сэр… простите, но это обычная полицейская работа. Я не понимаю…

– А вам и не нужно понимать! Как вы могли допустить, чтобы копы рылись в нашем грязном белье?!

– Нашем? – пришла очередь удивиться Арчу.

– Да, нашем! Если станет известно, что мы интересуемся этими убийствами, сразу возникнет вопрос: с какой стати?

"Вот именно", – подумал Арч, сохраняя бесстрастный вид.

– Мы ведем расследование инцидента неофициально, – между тем продолжал Папаша Шиллинг. – Вернее, под "крышей" САС. В этом нет ничего необычного. Здесь мотивировка железная и не раз апробированная – контрразведчики наших баз на Кипре обязаны держать под контролем ситуации, которые могут каким-то образом нанести вред британскому присутствию на острове. Но если вскроется, что и наши уши мелькали в этой капусте, то скандала не миновать.

– Почему? – невольно воскликнул Беннет.

– Искусство оперативного анализа никогда не было вашим коньком, Арч, – недовольно сказал босс. – К сожалению. Итак, вариант номер один (каким бы невероятным он ни казался) – противостояние русских спецслужб. Так как нас никто не просил выступать в роли третейского судьи, ГРУ, ФСБ или кто там еще могут превратно истолковать наш интерес в этом деле и нанести превентивный удар там, где мы не ждем. Поверьте, Арч, я не драматизирую ситуацию. Существует негласная договоренность между спецслужбами наших держав, в которой предусмотрено индифферентное отношение к работе внешних разведок. Конечно, в том случае, когда это не наносит вред безопасности страны.

– Возможно, и так, но одно дело вмешательство на оперативном уровне, а другое – когда мы выступаем в роли наблюдателей.

– Позвольте, я продолжу, – недовольно поморщился Папаша Шиллинг. – Второй вариант – убитые русские и впрямь мафиози. Тогда тем более странно, что мы принимаем участие в расследовании.

– Но Шмелев – сотрудник КГБ.

– Верно, КГБ. Но не ФСБ. Он давно в отставке.

– Откуда?..

– Откуда мне известно? Секрет небольшой – поработала наша московская резидентура. Одно время он занимался полукриминальным бизнесом, затем уехал из России.

– Значит, мы ошибались, посчитав ГРУ замешанным в ликвидации группы Шмелева?

– Не знаю. Но, тем не менее, активное присутствие ГРУ на Кипре уже доказано. А вот по какой причине – это вопрос вопросов.

– Значит, вы считаете, что нужно завуалировать наш интерес к ликвидации группы Шмелева?

– Несомненно. И в первую голову необходимо перехватить или заморозить любую информацию, поступившую в полицию Кипра от Интерпола. Я попрошу нашего человека в САС, чтобы он лично занялся этой проблемой. Вам "светиться" назачем.

– Итак, со стороны полиции все происходящее должно быть разбито на эпизоды, не связанные между собой…

– Вот теперь, Арч, я вас узнаю. Вы верно уловили суть. Мы должны провести тщательную информационную зачистку.

– Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы всплыл след русских спецслужб…

– И последнее, – подхватил Папаша Шиллинг. – Даже если убитые – представители русской мафии, общественности об этом знать не обязательно.

– Этот вопрос уладить просто – группа Шмелева имела чешские и польские паспорта. Однако есть один нюанс…

– Свидетели? – быстро спросил босс Беннета.

– Да.

– Они из местных?

– Приезжие.

– Много болтают?

– В меру.

– Почему они до сих пор на Кипре?

– Полиция задержала их, чтобы составить словесный портрет одного из ликвидаторов. Но, признаться, толку от всей этой канители мало. С перепугу они "рисуют" двух совершенно разных людей.

– Немудрено. Словесный портрет, более-менее тождественный оригиналу, способен составить лишь профессионал.

– Пусть уезжают?

– Немедленно. И для страховки где-нибудь в пути необходимо им доходчиво объяснить, что язык следует держать за зубами.

– Доходчиво? Вы намекаете на Эйприл?

– И дайте ей напарника. Для прикрытия и страховки. Только пусть не переусердствует! Она должна представиться как соратник виденного женщинами ликвидатора. И, понятное дело, уж никак не русской.

– Может, Эйприл сыграет роль ирландской сепаратистки?

– В вашем предложении есть что-то… – Папаша Шиллинг на несколько секунд задумался. – Отличный ход! – воскликнул он, просветлев лицом. – Этим мы убьем двух зайцев: замаскируем "русский" след и замотивируем наш интерес к событиям в Лимассоле. На всякий случай.

– Будет исполнено, сэр.

– А что касается израильтян… их присутствие на Кипре меня вдохновляет… – На какой-то миг лицо Папаши Шиллинга превратилось в живую маску коварства и жестокости.

Арч невольно поежился – не хотел бы он когда-нибудь стать на пути этого дьявола в человеческом обличье.

– С Джоном Холденом я переговорю лично. – Босс Арча ехидно покривил тонкие бесцветные губы. – Он мне кое-чем обязан.

– Сэр, я так понимаю, мы должны сворачиваться?

– Да. Все, что нам было нужно, мы узнали. За исключением одного: не пронюхали ли русские спецслужбы об операции "Троянский конь"? А ежели так, то каким образом и почему они проявили к ней повышенный интерес? Но здесь мы уже ничего не выжмем. В особенности если в контригру включилось ГРУ… – Папаша Шиллинг кисло поморщился. – Задействуем другие каналы.

– События вступают в завершающую фазу? – испытующе глядя на босса, спросил Арч.

– Уже вступили. Завтра прибудет подкрепление. В том числе и команда боевых пловцов.

– Доди и Диана объявили о помолвке? – догадался Беннет.

– Нет. Но помолвка состоялась. Пока все держится в глубокой тайне. Они отправляются, как мы и предполагали, в своего рода свадебное – или предсвадебное – путешествие по Средиземноморью. На яхте аль-Файедов.

– Сэр… – Арч замялся. – Сэр, нам дали разрешение на ликвидацию?

– Мы постараемся держаться в стороне до последнего, – несколько туманно ответил Папаша Шиллинг. – Руководить операцией я буду лично…

Море спало. Мерно шлепали весла – Арч не захотел будить ночную тишину ревом моторки, – и тяжелая черная вода отступала назад, уступая место мелкой волне, покрытой позолотой портовых огней. На душе было мутно и неуютно.

Почему босс не захотел, чтобы полиция киприотов раскручивала "русский" след? С какой стати он так взвился, когда Арч упомянул Интерпол? Ссылка на оперативный анализ была более чем неубедительна, и Папаша Шиллинг даже не попытался ее подкрепить более вескими доводами. Не счел нужным? Тогда из каких соображений? Или он уже считает Арча "отработанным материалом", подлежащим "зачистке" в финале операции "Троянский конь"?

Тревога змеей вползла в мысли агента МИ-6, и он невольно начал вспоминать, на кого можно положиться, если босс решит от него избавиться.

Когда шлюпка причалила, Арч Беннет был в полном отчаянии. Ему хотелось немедля достать пистолет и раз и навсегда выпустить из черепной коробки все то дерьмо, которое накопилось за годы службы в разведке.

Киллер

Марио к завтраку опоздал. Когда он появился в гостиничном кафетерии, мы уже пили чай. Эрнесто выглядел на удивление бодрым и хорошо выспавшимся. Похоже, вечером он пропустил не более двух-трех рюмок. Наверное, последние события заставили его взяться за ум.

Кестлер вел себя как ни в чем не бывало. Он с аппетитом ел, шутил и заигрывал cо смазливой официанткой. На меня Педро посматривал с веселым любопытством – но не более. Артист…

Марио позавтракал с немыслимой быстротой, будто куда-то спешил. На наши редкие вопросы – обычный треп, ничего существенного – он отвечал кратко и иногда невпопад. Было заметно, что он взволнован, хотя и пытается это скрывать.

После завтрака он мрачно кивнул, приглашая следовать за собой, и я поднялся в его номер. Там, не говоря ни слова, он ткнул мне в руки несколько утренних газет.

– Извини, Марио, но я пока не научился читать по-французски.

– Ах да… – Он забрал газеты и с отвращением швырнул их на софу. – Вчера ночью в порту обнаружены тела русских киллеров.

– Дон Витторио скор на решения…

– Чересчур скор, – с угрозой буркнул горбун.

– Но как ты узнал, что это именно те люди, кого мы ищем? Или ажаны нашли какие-то документы?

– Нет, никаких бумаг в карманах мертвецов не обнаружено.

– Тогда я не понимаю…

– В газетах опубликованы фотографии убитых. И я их опознал – перед вылетом в Европу дон Фернандо дал мне возможность ознакомиться с досье каждого из этих придурков.

– Странно… – пробормотал я задумчиво.

– Что именно?

– Почему их нашли?

– Ты думаешь?..

– Не думаю – уверен. Люди дона Витторио даже не позаботились "поработать" над физиономиями убитых.

– Большой Дон выполнил нашу работу… – Марио покачал головой. – И наверно, сейчас шлет победные реляции боссам Синдиката. Помощничек…

– Я считаю, что наша четверка в Марселе – это острый шип под задницей дона Витторио. Нам нужно или немедля убираться, да подальше, или принимать бой.

– Неужто Дон решится на прямую конфронтацию с Синдикатом?

– Он чересчур хитер и могуществен, чтобы "засветиться". Мы просто исчезнем – и все. Большой Дон не нанимался нам в няньки.

– Резонно. – Марио с ожесточением потер переносицу – видимо, зачесались старые шрамы. – Но у нас приказ – оставаться в Марселе. Более того: мы должны подыскать подходящее помещение под базу, куда прибудет соответствующее снаряжение и техника.

– Тогда можешь поставить в соборе свечу за упокой собственной души. Если мы после разговора с доном Витторио сумели оторваться от "хвоста", то это не значит, что нас не ищут. А солдаты мафии умеют искать, ты это знаешь не хуже меня.

– Да, они перевернут весь Марсель вверх тормашками…

– Вот-вот…

– Но что тогда делать, черт побери?!

– Ты у нас главный. – Я пожал плечами. – Тебе и решать.

– Не выполнить приказ боссов Синдиката мы не можем. Это однозначно.

– Если на дороге лежит камень, мешающий движению, его просто нужно убрать.

– Выкинь из головы эти мысли! Ты представляешь, что будет, когда мы – если, конечно, удастся – отправим Большого Дона вперед ногами?

– А ничего не будет. Одним мерзавцем станет меньше.

– Нас из-под земли достанут!

– В том случае, когда точно узнают, чьих рук это дело. Да им на первых порах будет и не до нас.

– Почему?

– Свято место пусто не бывает. Организация прежде всего должна позаботиться о выборах нового Дона. И я не думаю, что у них этот процесс пройдет гладко. Я уверен, что кандидатов на "трон" – пруд пруди. И все парни зубастые, как барракуды.

– Думаешь, поднимется возня?

– Еще какая. И нам нужно использовать мутную волну, которая затопит Марсель и его окрестности.

– Но добраться до Большого Дона невозможно. Это утопия чистой воды.

– Как сказать… – Я ухмыльнулся. – Между прочим, ты забыл, что нас послали сюда не только для ликвидации отступников, но и чтобы мы выяснили, кто за всем этим стоит. Мы дошли до дона Витторио, и на этом цепочка оборвалась. Так что, Марио, наше задание выполнено лишь наполовину.

– Дьябло! – выругался Марио. – Ты прав, Мигель. Но как, как нам развязать ему язык?!

– Только потолковав по душам. И без лишних свидетелей.

Марио скверно ухмыльнулся. И огорченно покачал головой:

– Дотянуться до него у нас руки коротки. И Синдикат не даст согласие.

– При условии, что Дон оставит нас в покое. А это, как я тебе говорил ранее, исключено. Мы на мушке, Марио.

– Нужна зацепка…

– Несомненно. Дабы ты мог несколько сгустить краски в докладе дону Фернандо. Нам необходимо, чтобы боссы Синдиката всего лишь заколебались. И дали добро на свободный поиск.

– У нас не хватит сил и возможностей.

– Это ты сказал… – Я пристально посмотрел на горбуна. – Между прочим, хочу вернуться к своему предложению: я достаю Синдикату дона Витторио, а боссы, в свою очередь, отпускают меня на вольные хлеба.

– Это исключено!

– Тогда я умываю руки. А ты хорошо подумай, как будешь объяснять дону Фернандо провал задания. – Я встал и пошел к выходу.

– Остановись! – рявкнул Марио. – Мы еще не закончили.

– Слушаюсь… босс. – Я преувеличенно покорно занял исходную позицию – сел на диван.

– Перестань паясничать, – поморщился горбун. – Мы влипли по уши в дерьмо.

– Это точно…

– Мигель, я не могу просто так взять и заявить дону Фернандо, что ты мечтаешь расстаться с Синдикатом. Боюсь, что следующим его приказом будет распоряжение о твоей ликвидации.

– Так ведь есть варианты…

– Какие?

– Мы должны подставиться парням Большого Дона. Крысы обожают бесплатный сыр. Даже если он в крысоловке.

– Это очень опасно.

– Мы давно играем в опасные игры, Марио. Чуточку меньше опасности, чуточку больше – какая разница? Я готов рискнуть.

– А я нет!

– Я и не приглашаю тебя составить мне компанию. Будешь в качестве наблюдателя. Я возьму в напарники Эрнесто. Но всего лишь для подстраховки. Как думаешь, если люди Большого Дона "наедут" на нашу группу, Синдикат переморгает?

– Ни в коем случае. Это будет кровной обидой.

– Что и следует доказать.

– И все равно, даже если у нас что-то и получится, Синдикат тебя не отчислит из своих рядов. По крайней мере, живым.

– Вот и ладушки. Выполняя задание Синдиката по "раскрутке" дона Витторио, я был смертельно ранен и помер. Правда, перед этим передал тебе все нужные сведения.

– Что за дурацкие шутки!

– Отнюдь. Ты скажешь, что я умер. – В моем голосе прозвучал металл. – Усек? Героически погиб. А Эрнесто подтвердит: боссам понадобится свидетель, ты это знаешь. Мой "труп" вы бросили в море, привязав к ногам балласт. Где? А фиг его знает, было темно.

– Я не стану лгать боссам Синдиката!

– Тогда командуй… – Я посмотрел на Марио, как на пустое место. – Готов выполнить любой твой приказ.

– Это шантаж! Ты загнал меня в угол!

– Загнал, – спокойно подтвердил я.

– Эрнесто может проболтаться, и тогда нас не спасет даже чудо.

– Он быстрее язык проглотит или пустит себе пулю в лоб, чем предаст меня.

– Пфу! – фыркнул горбун с насмешкой. – Откуда такая самоуверенность?

– Я похож на пустышку?

– Н-нет… – Марио даже перекосило от такого разговора.

– То-то… Я знаю, о чем говорю. Эрнесто будет "петь" так, как мы его попросим.

Горбун умолк, обхватив голову руками. Похоже, глубоко задумался. Конечно же, я ему не скажу, почему я так уверен в Эрнесто. Все гораздо проще и прозаичнее, нежели совершенно дурацкое предположение о нашей с Эрнесто сердечной дружбе до гроба. Мы с ним повязаны такими тайнами, что, узнай о них боссы Синдиката, из нас на следующий день с живых кожу сдерут.

Наконец он поднял голову и посмотрел на меня каким-то странным взглядом. Теперь передо мною был прежний Марио – страшный, жестокий горбун, Квазимодо, но только гораздо умнее и хитрее своего прототипа.

– В его виллу пробраться очень трудно… – сказал он тихо.

– Да. Но можно.

– Будет много ненужных трупов.

– Как пойдет.

– А если Большого Дона похитить?

– Зачем? Проще потолковать с ним у него дома. Похищение – это лишние хлопоты. И оно тоже не исключает длинный перечень попутных мертвецов. Не думаю, что дон Витторио обходится без солидной охраны.

– Ты прав. Но я готов принять твое предложение лишь в том случае, когда Большой Дон окажется где-нибудь за городом, чтобы мы могли с ним побеседовать без помех.

– Ты… готов? – Я от волнения вскочил на ноги. – Это правда?

– Даю слово. С одним маленьким уточнением… – Он немного замялся.

– Ну?

– Открою тебе секрет… Во Францию мы приехали не только ради наказания отступников. Это всего лишь эпизод – неприятный, нелегкий, опасный, но все же эпизод. Мы обязаны выполнить одно очень важное задание. И главная роль в нем отводится тебе. Сделаешь – лети на все четыре стороны. Я все обустрою в лучшем виде.

– И… и после… Ты… не обманешь?

– Я дал тебе слово. Не как ликвидатору Синдиката, а как посвященному в Братство Красного Ягуара.

Буря чувств захлестнула меня и швырнула в бездну сомнений, на дне которой вдруг забрезжила надежда.

Неужели я стану в конце концов свободным? Скрыться, исчезнуть, раствориться в человеческом море, а еще лучше – уйти в Гималаи и дожить до конца своих дней отшельником… Возможно ли такое счастье? И вообще – может ли надеяться на счастье изгой, человек из темной, кровавой изнанки общества?

Сомнения… Они преследовали меня всегда. Я так много раз умирал – физически и морально, – что смерть для меня была понятием совершенно обыденным, как, например, завтрак для нормального человека. Она ходила со мной рядом, нередко по-дружески обнимала за плечи, и я никогда не испытывал перед нею вполне естественного ужаса. Даже наоборот – иногда небытие казалось мне панацеей от всех моих бед и страданий. Да, я ускользал от нее, убегал, прятался, но все это напоминало игру в пятнашки, не более того. Мы с ней были одного поля ягоды – безжалостные убийцы. Коллеги.

Но всегда в наши отношения вмешивались сомнения. Зачем я живу, кому нужна моя поганая жизнь? Временами исковерканная, ожесточившаяся душа пробивала лед черного озера, куда я заточил ее еще в молодости, и поднималась на поверхность, чтобы внести смятение в мысли и полную неразбериху в мозги. Она вопила, иногда умоляла, и мне всегда стоило большого труда загнать ее обратно. До поры до времени я с нею успешно справлялся. И даже гордился этим своим подвигом, представляя себя эдаким рыцарем без страха и упрека.

Все изменилось в одночасье, когда в мою жизнь совершенно нечаянно вошла Ольгушка, моя жена, а затем и сын Андрейка. Наверное, я просто размяк. Мало того – я стал благодушным мечтателем. Жизнь сразу приобрела смысл и цену, и повернись все по-иному, я мог бы стать как все нормальные люди. Конечно, того, что я натворил, из памяти не выбросишь, но я готов был замаливать свои грехи до скончания века.

Однако неумолимая судьба решила по-иному. Скитаясь по Сан-Паулу, я был какимто заледеневшим, потусторонним, мне на все было наплевать. Я казался себе ходячим трупом. Иногда, сидя за столом какой-нибудь шурраскерии, я замечал и черные одежды смерти, под которыми никогда не было видно лица. Примостившись напротив, смерть терпеливо ждала – чего? – и изредка многозначительно ухмылялась. Конечно, я не видел ее улыбки, но почему-то знал, что она смеется надо мной. И в такие моменты никто и никогда не присаживался за мой стол, даже если шурраскерия была забита под завязку.

Но приключения в сельве неожиданно заставили меня почувствовать, что в моих жилах попрежнему течет красная живая кровь, а не бесцветная лимфа полузомби. Я будто проснулся. Придавленная грузом страданий жажда жизни распрямила крылья, взлетела – и снова угодила в силки.

Нельзя сказать, что мое отношение к смерти претерпело существенное изменение. Отнюдь. Однако я вдруг понял, что еще могу быть кому-то полезным и нужным, и уже из-за одного этого стоило немного пожить. Со мной случилось то, что иногда бывает с кошкой, у которой отобрали котят и подбросили ей щенков. И она их выхаживает, как своих собственных малышей.

Конечно, я мог уйти и от Синдиката, и от Братства еще там, в сельве. Никто и ничто меня бы не удержало. Не будь профессора и Гретхен, я растворился бы в сельве как бестелесый призрак, на худой конец оставив после себя еще полдюжины трупов.

Но после того, что случилось с Францем, я почувствовал себя обязанным семейству профессора. Ведь этот жестокий трюк с перевоплощением в ягуара – трюк? – никогда бы не имел места, не будь моего посвящения в Братство. Я должен был спасти дядюшку Вилли и Гретхен, чтобы хоть как-то искупить свою, пусть и опосредованную вину в свершившемся злодеянии. По большому счету, я обменял одну свою жизнь на две другие.

И все же меня этот обмен не устраивал. Будто чистый ключ среди болотной тины, в моем подсознании начала пробиваться жажда полной свободы. Я больше не хотел быть исполнителем чужой злой воли. Но я понимал, что просто так уйти из Синдиката мне не удастся. И теперь Марио давал мне шанс…

Однако что скрывается за этим шансом?

– Значит, готовим операцию? – спросил я почему-то дрожащим голосом.

– Готовим.

– Когда?

– Сначала мы должны подыскать надежное укрытие. Притом немедленно. Думаю, подготовка займет не менее недели.

– Но прежде мы вызовем огонь на себя.

– Согласен. Только таким образом я могу уговорить боссов на крайние меры по отношению к дону Витторио.

– Есть одна загвоздка…

– Что ты имеешь в виду?

– Кестлер.

– Да, это большая проблема…

– Может, решим ее предельно просто?

– Например?

– Спустим хитреца Педро в унитаз. Им займется Эрнесто.

– Ни в коем случае! Если он и впрямь сотрудник внутренней безопасности Синдиката, тогда нам точно крышка.

– А если мы его подставим?

– Во-первых, ты, к сожалению, еще не знаком с методами работы внутренней безопасности Синдиката.

– Век бы этого не знать… – буркнул я.

– Да, это так. Дело в том, что Кестлер здесь не один. Он ведет за нами наблюдение изнутри, а кто-то – снаружи. Поэтому любые наши действия, идущие вразрез с планом, сразу станут известны руководству Синдиката.

– Кто они, эти наблюдатели?

– Спроси чего-нибудь полегче.

– Ты знал, что за нами ведется такое наблюдение? – В моем вопросе прозвучала и укоризна.

– Догадывался. Это обычная метода.

– Обычная?

– Ну, не совсем… – Марио, как мне показалось, смутился. – Двойная, а иногда и тройная подстраховка бывает только тогда, когда выполняется задание особой важности.

– Ты имеешь в виду работу, которую придется выполнять мне?

– Да.

– И в чем она заключается?

– Я не знаю, – ответил Марио, пряча глаза.

– Ладно, пусть так. – Я понял, что он получил приказ дать вводную только в последний момент; это была обычная практика в среде ликвидаторов Синдиката во избежание проколов и предательства. – Но теперь нам еще нужно вычислить и наших "надзирателей". Иначе ты просто не сможешь выполнить свое обещание.

Я не сказал Марио и еще об одном важном моменте – он и так был ему хорошо известен: кто знает, какое задание получили сотрудники внутренней безопасности Синдиката, кроме выполнения своих прямых функций? Не исключен вариант, что в последней фазе операции, когда дело будет сделано, они должны будут спрятать концы в воду, то есть просверлить в наших головах по дополнительной дырке. Такое случалось – правда, очень редко, – и я об этом был наслышан.

– Нужно, – согласился озабоченный Марио. – Но легче поймать в ладони солнечный зайчик, чем вычислить легавых псов Синдиката. Там подобраны только профессионалы, бывшие сотрудники спецслужб с большим практическим опытом. Плюс соответствующая техника. Как видишь, задачка еще та.

– Предупрежденный – уже вооруженный, – возразил я. – Отныне мы будем играть без правил. Я не желаю бегать у Кестлера на поводке. Или я не прав?

– Наверное, прав… – угрюмо кивнул своей безобразной головой горбун. – Нам тоже не грех подстраховаться… на всякий случай…

Вот именно, подумал я, на всякий случай. Если еще совсем недавно я плыл по течению, то теперь, когда впереди забрезжил лучик свободы, я уж позабочусь, чтобы в нужный час мне никто не помешал.

Даже Марио. Если он попытается меня обмануть.

Волкодав

О, эти женщины!

Никто не может превратить в балаган даже самое серьезное дело с такой удивительной непосредственностью и легкостью, как слабая половина человечества.

Несмотря на внешнюю браваду, я продергался, словно паяц, почти до вечера, когда, наконец, поступили первые обнадеживающие известия от моих поисковиков. Первыми "подали голос" боевые пловцы Пита. Осматривающие концентрическими кругами морское дно "дельфины" нашли злосчастный акваланг, застрявший среди скал на глубине около пятнадцати метров. Конечно же, милашки Кей там не оказалось. Редуктор акваланга оказался в полной исправности, но баллоны были пусты. Это обстоятельство весьма озадачило Пита, утверждавшего, что запаса сжатого воздуха вполне хватало, чтобы вернуться на берег без лишней спешки.

Интересно, кто мог раздеть Кей под водой?

Я даже не удержался, чтобы не спросить: не нашли ли "дельфины" и остальные предметы ее небогатого туалета; например, купальные трусики? На что Пит только крякнул в ответ – не знаю уж, рассмеялся или выругался.

Итак, первая координата была найдена.

Я немедленно связался с "Сидни". Мне ответил Трейни:

– Да, шеф!

– Доложите обстановку.

– Яхта, два катера, пять моторок, одна – типа глиссера, стайка дельфинов, рыбий косяк…

– Воздух?

– Чисто. Кроме чаек – ничего.

– Даю примерное время и координату… – Я продиктовал и коротко объяснил ситуацию. – Усек?

– Так точно!

– В это время исчезла Кей. Проверь по вашему бортовому журналу наблюдений, не было ли в названной мною точке какой-нибудь лоханки?

– Будет сделано, шеф.

– И смотри, если пропустишь нужное, я из тебя сделаю гоголь-моголь.

– Обижаете…

– Конец связи, – отрубил я в ответ и сокрушенно покачал головой: – Это же надо…

Картина постепенно прояснялась. Если не брать во внимание прямое предательство, что, по идее, исключалось – в личном деле Кей была "зеленая" метка, подразумевающая полную надежность агента, – получалось элементарное раздолбайство. Видимо, моя "женушка" решила, пользуясь моим отсутствием и от безделья, поглазеть на подводный мир, а чтобы не волновать зря наших яйцеголовых умников из "Сидни", вошла в воду вне пределов радиовидимости, маскируясь за скалами; хитра, стервочка!

Ну а дальше можно было только гадать, версий хватало…

– Шеф, есть касание! – Голос Трейни.

– Говори!

– Скоростной катер. Ушел из района, где пропала Кей, под всеми парами.

– Курс!

– Ведем обработку. Распечатка будет через минуту.

– Боб!

– Слушаю, шеф.

– "Дельфинов" немедленно на борт. Пусть на всякий случай готовят "малютку". Я иду к вам. Зигфрид! Ты меня слышишь, прием?!

– А как же… Что стряслось?

– Парней – на базу. Принимай командование. Мы выходим на морскую прогулку. На всякий пожарный займите оборону. В случае ситуации "Пламя" отходите согласно плану эксфильтрации. Будьте внимательны!

– Заметано. Конец связи…

"Сидни" приплясывала на мелкой волне, как застоявшийся арабский скакун.

– Заводи моторы, Боб.

– Есть!

– И дай под хвост нашей старушке, чтобы она взбрыкнула, как молодая телка.

– Хе-хе… О чем базар…

Наш радар засек неизвестный катер только спустя час после выхода в открытое море. Уже вечерело, и распухшее, будто насосавшееся крови, солнце готово было спрятаться за горизонт. "Сидни" ускорила ход – я хотел догнать катер до темноты. Конечно, полной уверенности, что Кей на его палубе, у меня не было, но когда псу нечего делать, он свой прибор лижет. А у меня как раз и было состояние, близкое к собачьему – ни хозяина поблизости, чтобы подбодрить, ни любимой шавки, сбежавшей невесть куда и с кем, ни теплой будки, которую вот-вот займет чужой здоровенный кобель.

Мы подошли к катеру на расстояние полумили, когда нас наконец заметили. И сразу же среагировали – скоростная посудина начала набирать ход. С чего бы? Похоже, у этих кентов рыло в пуху… правда, это еще не значило, что Кей на борту катера. Там могли окопаться контрабандисты. А наша "Сидни" вполне подходила на роль "подсадной утки", что используется полицейскими для операций против наркодельцов.

– Боб, мы отстаем! Добавь скорости! И убери эту мачту к чертям собачьим!

– Есть!

Это было удивительное зрелище – телескопическая мачта сложилась, как удочка, а по бокам "Сидни" выросли крылья. По крайней мере, мне наконец довелось увидеть нашу "старушку" в ее истинном обличье.

Теперь мы не просто плыли, а мчались, летели над водой. Расстояние между "Сидни" и катером быстро сокращалось, и на беглеце впервые обеспокоились. Наблюдая за шустрой посудиной через специальный электронный бинокль, почти телескоп, я видел, как на корме сгрудились мужики в плавках, о чем-то оживленно беседуя. Но оружия у них я не заметил, что совсем не предполагало его полное отсутствие. Потому наши "дельфины" в полном боевом снаряжении были готовы вступить на арену в любой момент. Пока они прятались, чтобы предполагаемый противник не мог нас точно сосчитать.

Наконец на катере убедились, что уйти от нас довольно проблематично, и сбавили ход, а затем и вообще заглушили моторы. Не мудрствуя лукаво, мы подошли прямо к борту посудины, оказавшейся, выражаясь сухопутным языком, приземистей, нежели "Сидни".

– Эй, парни, у вас какие-то проблемы? – нахально поинтересовался мускулистый жлоб, небрежно опираясь на поручни.

– Ага, – миролюбиво согласился я; мы разговаривали на английском. – Мы тут кое-что потеряли. Вот, ищем…

– А вы не копы?

– Я что, похож на легавого?

– Ну, – радостно оскалился здоровяк. – Вылитый сыскарь.

– Будь мы полицейские, ты сейчас уже свои зубы считал бы, выплевывая по одному на ладонь.

– Отойди, Джанко. – Мускулистую "гориллу" довольно небрежно остранил от борта одетый в шорты и клетчатую ковбойку джентльмен с загорелым лицом и тонкими тараканьими усиками под крупным крючковатым носом. – Кто вы такие и что вам нужно? – довольно сухо спросил он, уколов меня взглядом исподлобья.

– Мы вольные охотники, скитальцы морей, сэр. – Я был вежлив, как лондонский денди. – И нам кажется, что вы нечаянно прихватили нашу собственность.

– Чушь! – фыркнул джентльмен. – Я Джино Феличи, и мне чужих вещей не нужно.

Он явно напрашивался на комплимент, но я отродясь такой фамилии не слыхивал. Хотя, похоже, это был крутой мужик, скорее всего, мафиозо.

– Насчет вещей – верю. Но мы потеряли отнюдь не вещь, а девушку. И я думаю, что она на борту вашего катера. – Я добавил в голос немного металла.

– Босс, эта наглая морда смеет вас в чем-то обвинять?! – опять "прорезался" мускулистый Джанко. – Пошлите его…

– Замолчи! – резко оборвал своего цепного пса Феличи. – У меня есть предложение, – обратился он ко мне. – Во избежание неприятностей мы сейчас разойдемся в разные стороны. И забудем, что встречались.

– Хорошее предложение… – Я сделал незаметный знак Бобу – чтобы тот выпускал на арену "дельфинов". – Только сейчас не тот случай. Если минуту назад я сомневался, что девушка у вас, то теперь я в этом уверен. Поэтому мы разойдемся воистину, как в море корабли, лишь после осмотра вашей лайбы.

– Этого не будет, – спокойно заявил Феличи. – Джанко!

Ну конечно, я так и знал… Рядом с мускулистым жлобом появились два его почти родных братца – такие же мордовороты, как и Джанко, но только с пистолетами в руках.

– Отчаливайте. – В голосе Джино Феличи прозвучали нотки превосходства. – И побыстрее. Это мое последнее слово.

– А мое – нет. – Я нагло ухмыльнулся. – Слышь, дядя, разуй глаза. Посмотри вон туда. – Я кивком указал на наши палубные надстройки.

Там, держа под прицелом катер, расположились "дельфины". Только у них в руках были не пукалки, как у "горилл" Феличи, а гранатометы.

Феличи повернул голову – и побледнел. На его худощавом, но холеном лице появилось затравленное выражение.

– Прикажите своим парням бросить оружие за борт. – Я по-прежнему скалился. – И без глупостей, иначе все вы сыграете в ящик, не успев исповедаться.

Джино Феличи угрюмо кивнул, и пистолеты шлепнулись в уже потемневшую морскую синь.

– Вот и ладушки. – Я снял куртку, оставшись в одной майке и шортах. – Как видите, я безоружен. И сейчас осмотрю ваш катер. Только не нужно разных там штучек в виде заложников. Вас пустят ко дну даже вместе со мной. Боб!

– Да, сэр!

О-о, Миллер оказался на высоте – так солидно меня еще никто не величал.

– Ты слышал?

– Так точно! Пустить посудину на распил, ежели что.

– Вместе со мной!

– Есть!

– Ну, поехали! – Я, как кошка, перепрыгнул с "Сидни" на катер. – Поостерегись, пехота!

От меня шарахнулись, как от зачумленного.

– Ведите, мистер Феличи, в ваши апартаменты. – Я сделал церемонный жест. – Нет, нет, только после вас.

На какую-то долю секунды его лицо исказила дикая злоба, но тут же спокойное и невозмутимое выражение снова всплыло, как дерьмо из проруби, и зацепилось за морщины на загорелой физиономии.

Он молча начал спускаться по ступенькам внутрь катера. Я последовал за ним, будто и не заметив, как перед этим двое из его "горилл" шмыгнули туда же, как мыши в подпол. Забавно…

Я знал, где искать. Что-что, а конструкцию катеров такого типа в свое время я вызубрил, как "Отче наш". И не только катеров. Впрочем, чему нас только не учили в спецухах ГРУ…

– Как видите, вашей девушки у нас нет. – Феличи насмешливо улыбнулся.

– Кучеряво живете. – Я как раз заглядывал в один из тайных отсеков, почти доверху забитый специфического вида мешочками. – Наркота?

– Это наш бизнес, – коротко отрезал хозяин катера. – Надеюсь, вас это не должно интересовать.

– Эт точно… – Я быстро зыркнул на "горилл", которые едва не дышали мне в ухо. – У нас разные проблемы… – Я уверенно прошел дальше и постучал костяшками пальцев по тонкой фальшивой переборке. – Я бы просил открыть эту каюту, чтобы не портить такую красивую древесину. – Я погладил полированную поверхность.

– Здесь нет никакой каюты, – отрезал Феличи. – Вы ошибаетесь.

– Я ведь просил… – Делано вздохнув, я сделал молниеносное движение, известное в боевых искусствах Востока как удар "тигровой лапой", и буквально разодрал переборку пополам, будто она была из картона.

Мои сопровождающие остолбенели. Внимательно прислушиваясь к их тяжелому всполошенному дыханию и стараясь не упускать никого из виду, я деловито расширил образовавшийся проем и показал на потайную дверь:

– А это что? Битте, майн либе мистер Феличи, заветный ключик. Мы ведь договорились играть по-честному.

– Напрас-с-сно… – прошипел, как змей подколодный, мой визави. – Ты заплатишь… – Он коротко кивнул, и "гориллы" попытались схватить меня за руки.

Наверное, хотели распять, а может, и раз шесть, как в той сказочке для взрослых про Волка и Красную Шапочку.

Ну до чего, бля, не люблю дилетантов! Которые считают, что накачанные мышцы – это и есть настоящая мужская сила.

Я не стал сопротивляться, а просто упал на спину. И когда несколько обескураженные "гориллы" нагнулись, чтобы поднять, а возможно, добить меня, я приемом "рука-копье" вогнал свои железные ладони каждому под кадык. У нас, в спецучебке ГРУ, это называлось "хлебнуть грязи".

Быстро вскочив на ноги и бросив любопытный взгляд на "горилл", выхаркивающих на пол остатки своей поганой жизни, я сказал:

– Не шути, ты, козел. Иначе я и тебе горло вырву, как паршивому псу. Открывай, мать твою! – Последнюю фразу я произнес по-русски – для большей доходчивости и чтобы немного разрядиться.

– Вы… русские?! – Джино Феличи мгновенно стал похож на ожившего мертвеца.

Да, наверное, наши "братки" пользуются в зажравшейся Европе повышенной популярностью, если уж итальянские мафиози мочатся в штаны при одном их упоминании…

– А что, я похож на негра? – ответил я грубо. – Или у тебя в глазах помутилось? Действуй, хрен с бугра.

Дрожащими руками он повернул ключ в замочной скважине, дверь отворилась, и перед нами предстала Кей во всей своей нагой красоте. Она была привязана к койке, а ее соблазнительный ротик закрывал кляп, закрепленный клейкой лентой. Кей рвалась из пут, бешено вращая обезумевшими глазами. Моя "женушка" даже не заметила, что в каюте она была уже не одна.

– Так говоришь, нашей девушки у вас нет? – Зловеще ухмыляясь, я посмотрел на хозяина катера и босса всей той шарашки, что еще топталась на палубе в полном здравии; пока в полном здравии.

– Мы не знали… – В его глазах вдруг заплескался ужас. – Нет! Ты не сделаешь этого. Нет!

– Почему не сделаю? – полюбопытствовал я.

– Вас достанут из-под земли! Давайте разойдемся мирно. Все получилось случайно. Она сама попросилась на борт.

– Предложение несколько устарело. И совсем недавно оно исходило, как ты понимаешь, от меня.

– Да, но…

– Прощай, урод… – И я влепил ему в челюсть от всей души.

Нет, я пока не желал ему смерти. Пока. Но до той поры, когда его душа вприпрыжку побежит к воротам ада, мне хотелось, чтобы он немного помучился и повспоминал всех, кого он отправил к Всевышнему. А он точно не был паинькой на этой грешной земле – боссами мафии становятся только те, кто добрел к своему "трону" по колено в крови.

– Кей! Ты меня слышишь? Успокойся, бога ради!

Я быстро распутал узлы и вытащил кляп.

– Ты-ы?! – Она не поверила своим глазам.

– А кто же еще? Сама понимаешь, за супругой нужен глаз да глаз.

– Майкл… О-о Майкл… – Кей прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Она подтвердила рассказ Феличи, что попала на катер случайно – у нее не хватило воздуха на обратный путь. И это спасло мафиозо от "разговора" со мной, так сказать, по душам: я уже было заподозрил, что ее исчезновение – происки наших противников.

– Ладно, пойдем. Только надень что-нибудь, а то наши парни в обморок попадают при виде твоих прелестей. Что сейчас чревато.

– Да-да, конечно… – Кей на удивление безропотно натянула на себя какое-то рванье – мужское – и, крепко вцепившись в мою руку, пошла за мной как слепая за поводырем.

– Они тебя?.. Кгм… ну, в общем, ты понимаешь… – Я спросил это, стараясь унять в груди неожиданно вспыхнувшую на "горилл" Феличи дикую злобу.

Ну, бля, если только это так… то я их прямо сейчас просто на куски разорву!

– Нет-нет! – Она сильно сжала мне руку. – Не успели. Этот Джино Феличи готовил меня для "холостяцкой вечеринки", как он выразился. Где-то в открытом море его должен был ждать клиент, какой-то богатенький Буратино. Меня хотели, так сказать, "подать" к праздничному столу.

– А они гурманы… – пробормотал я, поднимаясь по ступенькам на палубу.

– Что ты сказал? – спросила Кей.

– Говорю, приготовься.

– К чему?

– К торжественной встрече. Наверху нас ждут шавки Феличи.

– Интере-есно, – зловеще протянула уже достаточно хорошо оклемавшаяся Кей. – Ну, козлы…

– Уйми свой темперамент. Это приказ! Они свое получат, не сомневайся. Нам нужно лишь убраться отсюда подобру-поздорову. И побыстрей.

Кей промолчала, но я знал, что она вся кипит.

– Где босс?! – подскочил к нам набычившийся Джанко.

– Спокойно, малыш. Все о'кей. Он ждет в каюте. Мы обо всем договорились. У вас просто ошибочка вышла. Мы не в претензии. Покеда, соколики!

Мы быстро перебрались на борт "Сидни", сопровождаемые недоуменно-злобными взглядами "горилл".

– Боб, сваливаем!

– Наконец! – облегченно вздохнул наш кэп, и тут же взвыли моторы "Сидни".

Мы отвалили от катера и сразу же резво рванулись в ночь – пока я разводил трали-вали, солнце спряталось в свой спальный мешок, и тьма в бесчисленных прорехах звезд камнем упала на притихшее и помрачневшее море.

– Пит! Ты где? – спросил я в темноту.

– Здесь, – коротко ответил главный "дельфин".

– Надеюсь, ты не забыл про "зачистку"?

– Шеф, обижаешь… – угрюмо буркнул Пит.

– Парни вернулись?

– Ну…

– Тогда лады. Когда "концерт"?

– Через пять минут, – теперь ответил Боб Миллер. – Мы уже начали волноваться…

– Чего это?

– Вы там чуток подзадержались.

– Чаи гоняли… – буркнул я. – Тебе не холодно? – заботливо обратился я к Кей.

– Нормально, – коротко ответила она, но, как бы невзначай, прильнула к моему плечу.

– Тогда подождем праздника души…

Ровно через пять минут над морем неожиданно расцвел огненный цветок и до нас долетел звук дальнего взрыва. Это точно в срок сработали магнитные мины, прицепленные "дельфинами" к днищу катера. Собакам собачья смерть…

– Это тебе, Кей, подарок от парней Пита. – Я ласково потрепал ее по щеке – разбор "полетов" я решил отложить до утра, чтобы она успела за ночь вернуть душевное равновесие; а оно ей ой как понадобится… – Все, сваливаем в каюту. Примешь душ и переоденешься…

Когда за нами захлопнулась дверь, Кей вдруг резко повернулась ко мне и, крепко обхватив мою шею руками, поцеловала меня с такой любовью, как никто прежде. Да-а, это был кайф…

Киллер

Задача у нас была очень непростой: сцепиться с людьми дона Витторио и чтобы наша стычка выглядела абсолютно убедительной в глазах наблюдателей Синдиката, которых мы пока не знали. Тех, кто контролировал уже покойных русских киллеров, отозвали – об этом Марио предупредили, – но, похоже, они были классом пониже, нежели надзирающие за нашей группой. По крайней мере, ни я, ни горбун так и не смогли вычислить кого-либо из них, хотя опыта нам было не занимать. А это говорило о высочайшем профессионализме топтунов. И о том, что среди нас есть их осведомитель.

Наконец "день контакта" настал…

Нас было трое; Кестлера горбун куда-то услал – естественно, под благовидным предлогом. Мы хотели убить двух зайцев: разворошить осиное гнездо Большого Дона и определить, кто за нами ходит. Поскольку хитрец Педро отсутствовал, контролеры его обязательно должны были продублировать, а значит, выползти на свет ясный.

Ресторан – "гнездо" грифов-падальщиков Большого Дона – находился в южной части Марселя. Заведение, в общем, так себе: стены какие-то серые, унылые, хотя кое-где тронутые старой позолотой – в основном поверх гипсовых розеток, люстры запыленные, паркетный пол, почерневший от времени, окна небольшие, тусклые, и лишь скатерти на столах светились крахмальной белизной, будто ромашки на старом кладбище. Найти это логово нам не стоило большого труда: почти все обитатели марсельского "дна" знали, где обретаются круто сваренные парни Дона по очень тривиальной причине – там в любое время дня и ночи можно было разжиться по приемлемой цене порцией наркоты.

Впрочем, ресторан посещали не только отбросы общества, но и вполне приличные люди. Притом, как ни странно, местные жители. Разгадка такого феномена, учитывая мрачную репутацию дона Витторио (формально заведение было записано на кого-то из его присных), оказалась проста, словно выеденное яйцо: нарушителей порядка, кем бы они ни были, аккуратно брали под белы рученьки и, проводив до выхода, вышвыривали на улицу, будто мешок с дерьмом. Петь, плясать, веселиться, да-же спать в тарелке с салатом – это пожалуйста; плати только бабки – и все дела. Но бить посуду или зеркала, переворачивать столы и пытаться кулаками начистить кому-нибудь фейс – ни в коем случае. Это правило строго соблюдалось с первого дня открытия ресторана и, как рассказали опрошенные, являлось особой гордостью Большого Дона. Любой ущерб (даже маленькая царапина), причиненный клиенту не важно кем – другим посетителем заведения или (нечаянно!) его парнями, немедленно оплачивался крупной суммой и, ясное дело, из кармана нарушителя спокойствия. Потому от посетителей не было отбоя; а что касается кухни, то она вполне соответствовала респектабельному имиджу ресторана.

В ресторан мы попали "случайно" – у нас неожиданно "сломался" движок, и как раз буквально в двух шагах от светящегося рекламного плаката заведения на фасаде. Все это было проделано для предполагаемого "хвоста", который так и не проявился, хотя мы смотрели во все глаза. Подождав, пока машина технической помощи утащила наше средство передвижения, мы, бестолково потоптавшись для вида и сокрушенно поразводив руками, направили свои стопы в приветливо распахнутую дверь, где не менее любезно улыбался могучий швейцар в ливрее и, как мне показалось, с приклеенной бородищей. Бросив взгляд в его сторону, я сразу же отметил под раззолоченным одеянием выпуклость с левой стороны. Похоже, под мышкой балаганного лакея покоилась "дура" приличного калибра.

В гардеробе, вместо обычной для таких заведений девушки, тоже торчал лох под два метра ростом, но уже во фраке. Он проводил нас таким липким взглядом, что мне захотелось немедленно сбросить одежду и забраться с мочалкой под душ. Мы разыгрывали из себя крутых и немного приборзевших – для большего понта. Правда, костюмчики у нас были не очень, и в них наша троица смахивала на киношных американских гангстеров, но так было и задумано. Главное – броситься в глаза парням Большого Дона. Хотя от одного взгляда на галстук Марио самый спокойный испанский бык мог сойти с ума от ярости.

Мы заказали виски, но больше налегали на прохладительные напитки, даже Эрнесто.

– Есть! – радостно прошептал Эрнесто, когда нам принесли жаркое на зелени.

– Где? – сразу понял Марио.

Мы, едва усевшись, сразу разделили обеденный зал на секторы – чтобы легче было наблюдать за посетителями.

– Справа от тебя, за фонтаном. Двое. Один цветной, второй, мне кажется, немец.

Фонтанов – вернее, фонтанчиков – было два; вокруг них стояли вазы с живыми цветами, а в бассейнах плескались золотые рыбки.

Выбрав момент, Марио скосил глаза в ту сторону, куда указал Эрнесто, и нахмурился.

– В чем дело? – спросил я.

– Чико… – злобно пробормотал горбун, уткнувшись в тарелку. – Будьте предельно осторожны. Говорят, что Чико умеет читать по губам.

– Кто он? – Эрнесто старался не смотреть в сторону "хвоста".

– Бывший кадровый сотрудник ЦРУ. Мексиканец. – Марио бубнил под нос, почти не шевеля губами. – Опасней гремучей змеи. Правая рука шефа внутренней безопасности. Но я думал, что его уже похоронили…

– Что так? – Я тоже мельком зыркнул на Чико.

Ничего особенного. Только челюсть тяжеловата и волосы гладко зачесаны назад и набриолинены. Чико и его напарник сидели в тени, скрытые от нескромных глаз цветником в стилизованных под абстрактные фигуры вазах; наши контролеры просматривались отдельными фрагментами, но и того, что я увидел, хватало для вполне определенного вывода – серые лошадки. Именно: не темные, а серые. А это как раз самый опасный вариант, так как сразу трудно определить, чего от них ждать.

– Два года назад он "прокололся" на одном деле. С той поры о нем никто не слыхал. – Горбун вяло тыкал вилкой в тарелку.

– Всплыл… – Эрнесто выругался сквозь зубы. – Дерьмо нигде не тонет.

– Ты тоже с ним знаком? – полюбопытствовал я.

– Нет, – скривился, словно съел пучок щавеля, Эрнесто. – Всего лишь заочно.

Я не стал больше допытываться. Похоже, это "заочное" знакомство не относилось к разряду приятных. Скорее наоборот.

– А ведь Чико "засветился"… – сказал я задумчиво. – С чего бы?

– Перестань, – запротестовал Эрнесто. – Это уже твои выдумки. Они очень даже неплохо замаскировались. Людей, как видишь, здесь полно, а мы ведь, по идее, не знаем, что за нами "хвост".

– А ты как определил, что они наши "коллеги"? – спросил я со злой иронией. – Ясновидящим стал?

– Ну, знаешь, я не первый раз замужем, как говорится, – напыжился Эрнесто. – Опыт…

– Поконкретней можешь?

– Второй, который белокурый, уж очень внимательно к нам приглядывался.

– Вот-вот. И это, между прочим, если верить Марио, бывшие асы спецслужб. А они, кстати, знают, что и мы не пальцем деланные.

– Так ведь никто от ошибок не застрахован…

– Только не такие спецы. До этого дня они почему-то изображали фантастических невидимок, а сегодня споткнулись на ровном месте. Чушь!

– Мигель прав… – озабоченно сказал Марио. – Я хорошо знаком с Чико. Он работает практически без промахов.

– Ты ведь сам только что говорил, будто Чико два года назад "прокололся", – вяло сопротивлялся Эрнесто.

– Здесь не тот случай. Тогда он просто превысил свои полномочия. А боссы, сам знаешь, этого не любят.

– Тогда почему?..

– Все очень просто, – перебил горбун Эрнесто. – Чико нас предупреждает.

– Не понял… – Эрнесто с глупым видом уставился на Марио.

– Это значит, что он разгадал наш трюк с Педро, – объяснил я очевидное для меня. – И теперь весьма доходчиво растолковывает, что мы на крепком поводке.

– А также, что, кроме него и немца, нас "пасут" еще, как минимум, трое: вспомогательная группа из двух человек и водитель авто, ожидающий Чико на улице.

– Но он просто не может знать, что именно мы задумали! – закипятился Эрнесто.

– Тише! – резко приказал Марио. – Осади чуток. Да, не может. И не знает. Потому и торчит здесь, чтобы мы не наломали дров.

– Все, что ни есть – к лучшему. – Мимолетная мысль вдруг сформировалась в интересный замысел. – Есть идея…

– Рвануть когти отсюда… – буркнул Эрнесто, недовольный командным тоном горбуна.

– И то… – согласился я. – Но прежде мы все-таки разыграем партию, как планировали. Только теперь затащим в игру и этих голубков.

– Объясни, – приободрился Марио.

– Судя по тому, что нас контролируют лучшие из лучших, мы сейчас для Синдиката на вес золота. Я не прав?

– Наверное… прав.

– А значит, случись заваруха и нам будет туго, Чико и компания просто обязаны вмешаться.

– Скорее всего. – Горбун хищно прищурился. – Да, идейка – высший сорт. Я понял тебя. Но как конкретно это сделать?

– Просто внесем некоторые коррективы в первоначальный замысел. Правда, это может быть очень опасно… – Я испытующе глянул на Эрнесто.

– Я что, труса когда-нибудь праздновал?! – разозлился он.

– Не припоминаю. Но только сегодня тебе – да и всем нам – понадобится не только смелость, но и хладнокровие.

– Я буду невозмутим, как Кордильеры.

– Смотри… Иначе завтра по нас закажут заупокойную мессу.

– Было бы кому… – саркастически покривился Эрнесто.

– Это я к слову. А теперь слушайте…

К вечеру ресторан был забит до отказа. Мы наконец вычислили тех, кто эскортировал меня и Марио от виллы дона Витторио. Я видел их мельком, когда мы прятались с машиной в проулке за картонными ящиками, а они медленно проезжали мимо, разыскивая нас, но запомнил достаточно хорошо. Впрочем, спутать этих "горилл" с нормальными людьми и обычному человеку не просто. На их ущербных физиономиях гены нарисовали все мыслимые и немыслимые пороки, а жизнь "на дне" общества еще добавила и шрамов, по которым их мог узнать любой, даже совершенно не смыслящий в криминалистике. Возможно, в машине их было больше, однако я заметил только этих двух, сидевших впереди; они отличались лишь цветом волос, но рыжий был с небольшим брюшком, а белобрысый (даже не белобрысый, а какой-то бесцветный) отличался неимоверной ширины плечами и тумбообразной толстенной шеей. Они сидели в компании таких же уродов и о чем-то непринужденно болтали, лапая повизгивающих шлюх – правда, не очень подержанных, достаточно молодых, но раскрашенных, словно пасхальные яйца.

Мы решили, что Эрнесто должен до поры до времени оставаться в тени, так как подручные Большого Дона его еще не видели и не знали. Поэтому после короткого совещания он попылил к бару, где сразу же нашел родственную душу – довольно смазливую женщину, скорее всего испанку, надирающуюся в полном одиночестве; она напрочь игнорировала подъезжающих к ней на цирлах любителей "клубнички" в собственном соку. Но наш донжуан, похоже, выбрал верный тон, и вскоре они ворковали, как два голубка, только Эрнесто изображал трезвенника (по вполне понятной причине) и пил коктейли не крепче перебродившего крюшона, а его подружка невозмутимо продолжала вливать в себя "золотую" текилу.

Первым в "атаку" пошел я. Изображая человека в подпитии, я продефилировал прямо перед носом белобрысого, который при виде меня, как мне показалось, оледенел от неожиданности. Уже сворачивая к туалетам, я краем глаза заметил, что он привстал и, склонившись к своему дружку, начал о чем-то возбужденно рассказывать, размахивая своими ручищами перед самым его носом.

Как я и предполагал, долго засидеться в туалете мне не дали. Когда трое мордоворотов ввалились в нужное заведение, я успел намылить руки всего лишь в третий раз.

Действовали они вполне грамотно: двое разошлись по бокам, а третий, все тот же белобрысый, подошел сзади и ткнул мне под подбородок ствол "пушки".

– Дернешься – мозги вышибу, – пробасил он хрипло и, схватив меня за волосы, развернул лицом к остальным.

– Вы чё, мужики?! – испуганно пролепетал я по-испански.

– Что он там базлает? – Так перевел я с французского вопрос рыжего.

– Я не говорю по-французски! – выкрикнул я на английском, изображая отчаяние. – Что вы от меня хотите?!

– Стой смирно, красавчик! – рявкнул мне прямо в ухо белобрысый. – Иначе умоешься кровью.

Он сноровисто обшмонал меня и, к удовольствию всей шайки-лейки, вытащил из моего кармана старенький полицейский "МАК-35" – как ни искали, хуже ствола мы найти не могли.

– Где твой напарник? – спросил белобрысый, когда два его дружка скрутили мне руки за спиной.

Я мысленно вздохнул: увы, для большей правдоподобности и чтобы не заподозрили подвоха, придется немного пострадать… Сконцентрировавшись, я вошел в мгновенный транс, чтобы пустить в ход главное оружие мастеров хэсюэ-гун – невероятную, с точки зрения нормального человека, нечувствительность к боли.

Они били меня вполне профессионально, в основном под дых и по почкам – чтобы я имел вполне "транспортабельный" вид. Ударов я практически не ощущал – тренированные мышцы "гасили" их совершенно рефлекторно, – но, дабы не разочаровать "горилл", я пытался кричать, хотя мне и зажали рот, делал вид, что вырываюсь, страдальчески гримасничал, раз даже изобразил потерю сознания, после чего меня сунули под кран с холодной водой… Короче, дал возможность этим уродам "повеселиться" всласть – так, как они привыкли отводить душу на неугодных Большому Дону.

Наконец после особенно сильного пинка я "раскололся" и "выдал" Марио.

– Дерьмо… – разочарованно пробормотал белобрысый, толкнув меня на пол. – И это те крутые, о которых говорил босс? Я могу его просто размазать по стенке.

– Это точно, – подтвердил его слова приятель. – Интересно, "пушку" он на свалке нашел? – Рыжий с брезгливым интересом рассматривал "МАК-35".

– Босс никогда не ошибается, – мрачно буркнул третий. – Мы просто застали этого красавчика врасплох. Лучше держите его на мушке.

Он смотрел на меня холодным, оценивающим взглядом, и я поторопился отвести глаза. Третий проигрывал в габаритах двум остальным, но в его поджарой тренированной фигуре чувствовалась взрывная, а значит, и самая опасная сила. Я это успел ощутить на своих ребрах – он бил коротко, почти без замаха, и в болезненных даже для меня тычках присутствовала энергия максимальной концентрации. Видимо, он был знаком с боевыми искусствами Востока, хотя о болевых точках и энергетических меридианах тела имел весьма смутное представление. Что, если честно, меня весьма порадовало. Трудно было определить его национальную принадлежность, однако смуглая или очень загорелая кожа и черные глаза предполагали в крови третьего наличие досадных примесей; возможно, мамаша этого парня ответила взаимностью какому-нибудь алжирцу или индусу.

– Забираем второго и сваливаем, – скомандовал рыжий.

Он не был старшим, но пользовался авторитетом, так как после его слов меня поставили на ноги, а белобрысый предупредил:

– Будешь брыкаться – грохнем прямо в ресторане.

Они разговаривали почти все время на французском, но, к своему удивлению, я понимал многое из сказанного. Впрочем, у меня еще в школе была способность к языкам, которая развилась за время моих скитаний по белому свету. Видимо, мои, пока недолгие, занятия французским все-таки дали кое-какие результаты. Между прочим, хороший способ не заплесневеть от безделья.

– Мы вас отвезем к боссу… чтобы поговорить, – торопливо сказал рыжий. – Ведите себя прилично и останетесь в живых. Ответите на вопросы и валите на все четыре стороны.

Как же, так я тебе и поверил… Я угрюмо кивнул, соглашаясь, а сам мысленно спросил – неужто я похож на лоха, способного принять за чистую монету едва-едва замаскированную ложь?

Марио в это время изображал недоумение и растерянность по поводу моего исчезновения. Завидев меня издалека, он привстал и замахал руками, приглашая побыстрее подойти к нему. Мои чувства были обострены до предела, и я успел заметить, как напрягся Эрнесто и сел поудобнее, чтобы без помех достать оружие, если понадобится, и как полезли глаза на лоб у невозмутимого Чико, мгновенно определившего, что я под конвоем.

Наша компашка подошла к столу, где сидели я и горбун. На нас никто не обращал внимания – народ веселился, пил и плясал под оркестр. Музыканты, наряженные средневековыми венграми, наяривали что-то похожее на чардаш, и толпа танцевала кто во что горазд. Только метрдотель, седой, представительный мужчина лет пятидесяти, просек ситуацию и как-то незаметно слинял в направлении кухни.

– Где тебя носит?! – набросился на меня Марио, будто и не замечая моих спутников.

– Заткнись, ты, обезьяна! – цыкнул на не-го белобрысый.

А в это время смуглый и рыжий многозначительно пошевелили в карманах стволами, нацеленными прямо на горбуна.

– Что… в чем дело?! – вспетушился Марио. – Какого черта!

– Это люди Дона… – устало пробубнил я, глядя себе под ноги, чтобы не рассмеяться.

Марио сыграл свою роль блистательно. Я и не знал, что под уродливой личиной скрываются такие артистические таланты. Он даже попытался выхватить пистолет – правда, чересчур медленно, но его тут же буквально пригвоздили своей массой к столу рыжий и белобрысый.

Для понта немного потрепыхавшись, Марио в конце концов смирился и дал себя увести. Я мельком осмотрел стол и остался доволен – пока я, так сказать, справлял нужду, прибор Эрнесто убрали, и стол был накрыт на двоих. Весьма предусмотрительно…

Мы вышли на улицу покорные, как две овцы. К нам присоединился и четвертый, длинноногий малый с шебутными глазами и волосами, связанными в косичку. Это был водитель.

Машина, "пежо" последней модели, поджидала нас в проулке.

Топая в окружении "горилл", я несколько раз посмотрел по сторонам, но ни Чико, ни его людей не заметил. Неужто наш план не сработал?

– Куда их? – спросил водитель.

– В корзину, – хихикнул белобрысый. – Открывай багажник. Там для них места вполне достаточно.

Ну нет, багажник меня как-то не устраивал. Пора приниматься за дело…

Я словно взорвался. Конечно, я бил не до упора – нам нужно было совсем иное, – но и руку особо не сдерживал: гору мяса и жира оплеухой с места не сдвинешь. Главное, чего я добивался, так это прикрыть Марио, не отличающегося ни физическими данными, ни соответствующей подготовкой. Конечно, он прекрасно владел любым холодным оружием, отменно стрелял, но ему махать кулаками (даже кулачками, так малы были его руки) против этих верзил – кишка тонка.

Короче, я устроил кучу-малу, постепенно раскручивая маховик приемов – для большего внешнего эффекта и чтобы наши контролеры, если они следят за дракой, не сомневались в ее подлинности и в том, что нам угрожает смертельная опасность.

Но вот, наконец, пришел черед и смуглого. Я его оставил на закуску, так как он сразу понял, с кем имеет дело, а потому не надеялся, как его приятели, на голую силу и кулаки. Смуглый выхватил пистолет и уже готов был пустить весьма солидную "дуру" в ход без малейшего сомнения, но я молниеносно перехватил руку с оружием и без особых усилий направил дуло в сторону, несколько раз нажав его же пальцем на спусковой крючок.

Грохот выстрелов расколол ночную тишину на множество осколков. Кто-то закричал дурным голосом, где-то неподалеку взвыла полицейская сирена. Я хотел было уже проехаться по челюсти совсем ошалевшего от неожиданности смуглого, как вдруг он безвольно мотнул головой и завалился на асфальт. Присмотревшись к его лицу, я едва не вскричал – есть! Прямо посреди лба темнело аккуратное входное отверстие от пули, и тонкая, в свете фонарей почти черная, струйка крови стекала в правую глазницу.

Все было кончено в считанные секунды. В запарке выстрелов людей Чико мы практически не слышали – стреляли из оружия, снаряженного глушителями и, похоже, лазерными прицелами, – только несколько неясных теней мелькнули неподалеку и растворились в ночи. Мы остались одни в окружении четырех трупов.

– В машину! – скомандовал Марио, поднявший оброненные водителем ключи.

Когда мы сворачивали в переулок, к ресторану, сверкая мигалками, подрулил полицейский автомобиль. Марио глянул в его сторону – и неожиданно рассмеялся.

– Ты чего? – спросил я недоуменно.

– Чико – ты представляешь, сам Чико! – купился, как пацан.

– Не говори гоп…

– Что-что? Не понял.

– Есть такая народная поговорка.

– Какого народа?

– Не имеет значения. Следи лучше за дорогой.

– Не сердись. – Благодушная улыбка не покидала лицо горбуна. – Мы сработали выше всяких похвал. А что будет дальше – посмотрим.

Я кивнул, соглашаясь. В этот момент меня больше всего волновал Эрнесто – он сейчас на взятой напрокат машине следил за людьми Чико. Я представлял, каких титанических усилий стоило ему сдержаться и не ввязаться в свалку…

Когда мы подъезжали к кварталу, соседнему с нашим, где Марио намеревался оставить "пежо", громыхнул гром, и крупные капли дождя мгновенно испещрили ветровое стекло прозрачными кляксами. Удушающая жара, терзавшая Марсель больше двух недель, похоже, собиралась пойти на убыль. Была середина августа 1997 года.

Волкодав

Неожиданно приехал Винграновский. Сообщение о его прибытии мы получили в семь утра по космической спецсвязи, а уже через полчаса команда "ледяных драконов" из шести человек буквально оккупировала территорию виллы. Это было настолько необычно, что я даже растерялся.

Сообщение Центру о последних событиях я не осмелился задержать, хотя и понимал, что Кей может не поздоровиться. Единственное, о чем я умолчал, так это о нюансах поведения Хуго. Мне хотелось разобраться с ним лично. Впрочем, его слабость к спиртному была известна и руководству, и я не мог понять, каким образом ему доверили пост на "Сидни". К сожалению, так получилось, что команду формировал не я. А может, и к счастью: теперь я отвечал лишь за саму операцию, а не за качественный состав группы. Однако мне от этого было не легче: для ликвидаторов в любом задании "на холоде" ошибка в подборе исполнителей чаще всего означает одно – смерть. Будь наше задание чисто по профилю, я, конечно, не пошел бы на поводу у Кончака. Но операция "Альянс" была настолько мутной по форме и содержанию, что я просто плюнул и на ее мотивы, не совсем мне понятные, и на то, какими средствами мы пытаемся выполнить поставленную задачу – если она вообще практически выполнима. Я даже стал непозволительно философски относиться и к собственной жизни, хотя более ценного, чем она и счет в банке, у меня ничего и никогда не было.

Наверное, я просто расслабился. После драки в Турции, когда я едва не потерял Акулу, а затем эксфильтрации на Кипр все остальные события стали казаться мне какими-то ненатуральными, будто я жил в розовом замке и смотрел вокруг через розовое стекло. Даже стычка с "братками" в Лимассоле не добавила перцу в кровь, как это было прежде. Я плыл по течению, едва шевеля жабрами.

И вот итог…

Винграновский был сух и неулыбчив. Он сразу же попросил пригласить на беседу Хуго.

– Остальным оставаться на месте, – жестко отчеканил он, глядя на меня сузившимися глазами, не предвещающими ничего хорошего.

– Будет выполнено, – не менее сухо ответил и я.

– Я отдал приказ своим людям ликвидировать любого, кто попытается покинуть "Сидни" или виллу, – предупредил Винграновский.

– Извините, но у нас здесь не детский сад, а "торпеды" и "дельфины" не сосунки. Они не привыкли, чтобы ими пол подметали. – Я вдруг окрысился – какого черта?!

– Не горячись, – миролюбиво охладил мой пыл Винграновский. – Ты сейчас все поймешь.

Что я должен понять, блин горелый?!

И все-таки я промолчал. Похоже, стряслось что-то очень серьезное. Поэтому я на несколько минут покинул Винграновского и отдал соответствующие распоряжения. Теперь мои подчиненные составляли внутреннее кольцо охраны, а "ледяные драконы" – внешнее. Конечно, как я и предполагал, парни были несколько шокированы нашествием "айсбергов", которых недолюбливали и "торпеды", и боевые пловцы. "Ледяные драконы" считались белой костью среди профессиональных "терминаторов" спецслужб. Им и платили больше, и посылали в командировки в цивилизованные страны, в отличие от других подразделений наших спецслужб, которые скитались в основном по "черным" и "желтым" континентам.

Мы уединились в отдаленной комнате. И сразу же возле двери вырос один из "айсбергов". Да, в команду "Айс" подбирали людей явно не из худших. Достаточно элегантно одетый парень с симпатичным, но твердоскулым лицом тут же выбрал самую лучшую позицию, позволяющую ему держать под прицелом коридор и лестницу и в случае чего мгновенно укрыться в нише, где стояла статуя покалеченной женщины, – похоже, мудрый муж поотрывал ей руки в первую же брачную ночь. Я так думаю, что открой она рот, то в нем не оказалось бы и языка – древние уже в те времена понимали, откуда произрастает корень зла в этом мире…

Когда я возвратился вместе с Хуго, Винграновский заканчивал проверку комнаты спецприбором на предмет "клопов", "жучков" и прочей электронной нечисти. Правду сказать, я удивился – такую процедуру мы проделали, едва вселились на виллу. Но благоразумно промолчал – аксакал, как говорят на Востоке, всегда прав. А мне до опытного "волчары" Винграновского – или как его там – еще расти и расти.

– Присаживайтесь, – любезно предложил он, и мы с Хуго молча утонули в чересчур мягких креслах, которых я терпеть не мог – они действовали расслабляюще, а в случае опасности, когда необходимы мгновенный взрыв силы, эмоций и обостренная реакция, эти порожденные цивилизацией домашние чудища удерживали тело почище осьминожьих щупалец.

– Хуго, доложи обстановку, – сказал Винграновский, усаживаясь напротив.

Что за херня?! Почему этот пьяница и раздолбай Хуго должен делать то, что по штату полагается мне как командиру группы?!

– Ах да! – делано спохватился Винграновский. – Вы ведь, скажем так, не совсем знакомы…

Ничего себе заморочки! Это как понимать – "не совсем знакомы"? Да мне этот кастрированный алкоголик столько сала залил за шкуру, что я считал, будто знаю его как облупленного. Ан нет, оказывается, мы еще официально не представлялись друг другу. Бред сивой кобылы!

Я так думал, кипятился в душе, но что-то меня настораживало и сдерживало вполне естественные порывы взбрыкнуть, как я это умел, и понести нашу телегу по кочкам. Сегодня Хуго был какой-то не такой. Чисто выбритое лицо отсвечивало синевой уже пробивающейся жесткой щетины (вот воистину наказание для мужского племени! – скобли подбородок хоть до опупения, а через три-четыре часа такое впечатление, будто не брился по меньшей мере сутки), обычно мешковатая фигура подтянулась и стала угловатой, сильной, как у хорошо тренированного спортсмена, а в постоянно мутных глазах вдруг сверкнуло очистившееся от грязных туч пронзительно синее небо. Теперь он не казался опустившимся, безвольным типом. Скорее от него веяло той самой глубоко скрытой угрозой, по которой узнают друг друга люди нашей опасной профессии.

– Капитан Хлебников, сотрудник отдела внутренней безопасности главного управления, – со скрытой насмешкой Винграновский "представил" мне Хуго.

Моб твою ять!

Я на минуту просто оцепенел от неожиданности. Это что же творится в моей парафии?! Пьяница Хуго – и змеи подколодные: их боялись даже самые отпетые и прожженные парни из спецподразделений ГРУ. Невероятно… Эх, Волкодав… Какой, к черту, Волкодав?! Осел необъезженный, хмырь болотный, чучело американского тушканчика, трахнутое молью!

Да-а… не хило.

– Давай, – кивнул помощнику кэпа (какому помощнику?!) Винграновский.

– Я думаю, нужно ввести его в курс дела… – Хуго вопросительно взглянул на Винграновского.

– Несомненно. – Винграновский смотрел очень серьезно и даже угрюмо. – В общих чертах, – будто спохватившись, добавил он.

– В 1991 году у нас случился серьезный "прокол", – начал Хуго. – "Засветился" нелегал, проработавший "на холоде" почти двадцать лет. Его, к счастью, успели вывезти, а вот группа прикрытия… В общем, спасти удалось лишь одного. Мы не знали, что там стряслось. Внутреннее расследование не дало результатов. То есть результаты были, но, во-первых, без соответствующего фактажа, а во-вторых, им просто не поверили. Тогда, сами понимаете, полный раздрай в стране сказался и на нашей работе, а потому дело спустили на тормозах и благополучно похоронили в архиве. Однако спустя четыре года, во время одной из операций, неожиданно всплыли странные нюансы. Слава богу, задание было на контроле у моего шефа, который в девяносто первом году вел разработку эксцесса, закончившегося провалом весьма сложной и имеющей перспективу комбинации. Он и подметил кое-что общее в этих двух, казалось бы абсолютно не похожих, случаях…

– Позволь мне закончить, – встрял в монолог Хуго-Хлебникова мой высокопоставленный связник-контролер. – Когда операция "Альянс" вышла на старт и твоя группа была сформирована, к нам неожиданно подкатили парни из ОВБ. То, о чем они нам с шефом сообщили, оказалось настолько сногсшибательным, что мы просто не знали, как поступить. Дело в том, что тайна "Альянса" уже стала достоянием наших противников благодаря "кротам", затесавшимся в группу поддержки…

– Что-о?! – Тут уже я не выдержал. – Вы хотите сказать?..

– Не хотим, а уже говорим. Да, в твоем сыре столько дырок, что ты даже не можешь представить.

– Значит, меня послали на задание, привязав к заднице пороховую бочку с зажженным фитилем?!

Я неожиданно испугался, что сейчас сорвусь и такое отчубучу… А потому, задав вопрос, тут же прикусил язык; он у меня как собачий хвост: не то чтобы уж очень длинный, но иногда пытается руководить хозяином помимо его воли.

– Ну, не преувеличивай… – Винграновский неожиданно улыбнулся. – Ты думаешь, мы оставили тебя без прикрытия? А где, интересно, все эти дни я прохлаждался? Если ты со своими людьми нежился в джакузи и баловался виски, то я и мои "айсберги" все колени до костей протерли на окрестных камнях, ползая днем и ночью на четвереньках, чтобы обеспечить вам безмятежные сновидения.

– Мне расплакаться от благодарности и умиления или как? – дерзко спросил я, постепенно обретая душевное равновесие.

– Или как, – спокойно парировал мой выпад Винграновский. – Но позже. Когда мы кое с кем побеседуем. – Он включил переносной гавкунчик. – Третий, прием! Давай сюда клиента.

Спустя минуту дверь отворилась, и на пороге появился… Курт Полански, наш тихоня механик! За ним маячила внушительная фигура "ледяного дракона".

– Проходите, – вежливо пригласил Винграновский. – Третий, стул мистеру Полански.

– Спасибо, – не менее вежливо поблагодарил Полански.

Я смотрел на него во все глаза – Курт? Полански? "КРОТ"?!

Мне пришлось познакомиться и с его досье. Понятно, в весьма усеченном виде. Собственно, как и в остальных своеобразных визитных карточках агентов, там было отражено только самое необходимое – то, что требуется старшему группы для более эффективного руководства при проведении быстротечных спецопераций. Когда идет проработка дальней перспективы, команда формируется несколько по иным принципам. В таком случае шеф-агент сам подбирает необходимых, буквально по косточкам обсасывая сильные и слабые стороны каждого. Он подключает психологов, аналитиков, сексопатологов и так делее, и тому подобное. Малейшее подозрение, не важно, в каком аспекте – боевой или физической подготовке, прошлой работе "на холоде", странной сексуальной ориентации и прочее, немедленно ставит жирный крест на кандидате. И все потому, что после, уже в период операции, этот крест из чернильного может превратиться в деревянный, и не только для одного шефа-агента, а и для всей группы.

Курт Полански, по идее, был чист, как хрустальное стеклышко. Он уже ходил в ветеранах, когда я ползал по скалам Афгана в составе армейского разведбатальона. С активной работы на пассивную его перевели года два назад, и с тех пор он служил под командованием Боба Миллера – если можно назвать службой круизы по южным морям и балдеж на золотых пляжах Средиземноморья. Но действующие агенты не завидовали ни Курту, ни кэпу, ни другим старикам ГРУ, честно заработавшим свои несколько сомнительные привилегии. "Сидни" не просто болталась по морям, по волнам, а чаще всего выполняла чрезвычайно секретные миссии; узнай о них противник, лежать бы на дне нашей старушке вместе с командой уже давным-давно.

– Полански, где ваш тайник? – Винграновский не стал разводить базар-вокзал и спросил, что нужно, прямо в лоб.

– Шеф, кто этот человек? – повернул голову в мою сторону механик. – Я обязан ему отвечать?

– Как на духу. Нас инспектирует служба внутренней безопасности.

Да, выдержке Полански можно позавидовать: на его лице не дрогнул ни один мускул, а застывшие, словно замерзший чай, глаза смотрели холодно и спокойно.

– Я не понял, о чем идет речь, – перевел он взгляд на Винграновского.

– Все вы понимаете… мистер Таф.[46] – В голосе Винграновского прозвучала злая ирония.

И тут я увидел, как быстро иногда ломаются самые смелые и выдержанные люди. Полански вдруг побледнел, резко откинулся назад, а затем…

Затем он как-то судорожно зевнул, и пока я, холодея от недобрых предчувствий, пытался предупредить Винграновского о надвигающейся беде, позади Полански раздался треск, и наш "дед" – так называют стармеха мореманы – слетел со стула, будто его оттуда нечистый смел. Я поднял ошалелые глаза и увидел невозмутимую физиономию "айсберга", который привел Курта; он спокойно запихивал в чехол очень мощный электроимпульсный разрядник; таким можно свалить даже быка.

Капсула с ядом находилась в коренном зубе Полански. Он просто не успел ею воспользоваться, хотя и намеревался.

Когда механик очнулся, то был в чем мать родила (если не считать плавок), да еще и привязанный к стулу.

– Таф, вы проиграли, – просто сказал Винграновский. – Мы вас уже несколько лет держим на коротком поводке. Вы столько дезы передали своим хозяевам, что они вас могут обменять разве что на дохлого ежа. Так что перед вами весы: на одной чашке правда, на другой – ваша жизнь. Мы вас "прокачаем" и отпустим, как ни парадоксально это звучит. Вы не нужны уже никому – ни своим работодателям, ни нам. Конечно, отпустим только по окончании операции.

– Вы думаете, я настолько глуп, что вам поверю? – В хрипловатом голосе Полански-Тафа звучала издевка. – Да, я отработанный материал, но в разведке не один год. И знаю, что мне крышка.

– Напрасно… – Винграновский, мне показалось, сказал это с сочувствием. – Напрасно, мистер Таф, вы упрямитесь. Я понимаю ваше состояние. Мы вас просто опередили, и вам неприятно сознавать, что вы прокололись, как молокосос. Но вы должны бы знать, как бывает, когда "крота" допрашивают "на холоде". Здесь нет законопослушных следователей и прокурорского надзора. А значит, вас ждет боль. Что поделаешь, – он пожал плечами, – жестокая необходимость.

– Нет! – отрезал Полански.

Он постепенно приходил в себя от шока, случившегося при упоминании его псевдонима. Наверное, Полански решился на такой ответ все же не по здравом размышлении, а из отчаяния. И скорее всего, от незнания диверсантских реалий работы "на холоде". Он был обычным нелегалом, подготовленным для работы в среде цивилизованных европейцев, не позволяющих применение специальных методов обработки на допросах. К тому же, будучи "кротом", тешил себя надеждой в случае чего или сбежать к своим хозяевам, или сжевать капсулу с цианистым калием. Но сейчас он попал в спецгруппу диверсантов, а с ними противники обращались несколько поиному. А потому и нам приходилось во время операций забывать, что такое человеколюбие и гуманизм, и действовать, повинуясь лишь звериным инстинктам выживания.

Полански-Таф ошибался…

Он раскололся ровно через восемь минут после того, как пошел в ход спецчемоданчик с набором разных мудреных штучек и химпрепаратов. Им занялся Хуго, и я ловил себя на мысли, что не перестаю удивляться его невероятному превращению из вечно пьяного безвольного кастрата в жестокого и беспощадного особиста, холодного как лед и совершенно лишенного каких бы то ни было эмоций. Это был страшный человек, и я невольно содрогался, вспоминая, что все это время у меня буквально в постели копошился скорпион-монстр в человеческом обличье. Я и сам не был паинькой, но удовольствия от подобных ситуаций не получал. А Хуго просто упивался страданиями, хотя и казался внешне отрешенным; его выдали глаза, в которых временами вспыхивали огоньки садистского безумия.

Когда Полански начал давать показания, я, по просьбе Винграновского, вышел. Все верно – мне не стоит знать того, что не положено обычному диверсанту-ликвидатору.

Меня пригласили час спустя. Я провел его с пользой для своих нервов и желудка – выпил стакан виски и съел бутерброд. На душе было так гнусно, будто там ночевали бродячие коты.

Когда я вошел в комнату, Полански лежал на тахте с закрытыми глазами. Похоже, он отрубился.

– Вытрясли? – спросил я, кивая в его сторону.

– Не все. – Винграновский выглядел уставшим и озабоченным.

– А как насчет обещания отпустить его на все четыре стороны? – Я не удержался, чтобы не бросить камень в огород Винграновского.

– Утопающий хватается за соломинку, – спокойно ответил он.

– Здравый рассудок говорит, что все это чушь, а подсознание тут же начинает испускать сигналы в мозг: "А вдруг, а вдруг…" Психология чистой воды. Такие обещания очень помогают при работе со спецсредствами, когда воля подавлена, а всем остальным руководит подкорка на бессознательном уровне.

Лектор хренов. Общество знания и дознания… В опытных руках человек колется и без всяких там психологических штучек-дрючек.

– Теперь куда его, в унитаз?

– Нет. Он еще поживет. Я его забираю.

– Что, чересчур жирный гусь?

– Да. С ним должны поработать спецы управления.

– Нам нужно сворачиваться?

– Через два часа вилла должна быть пуста.

– Я распоряжусь.

– А тебя не интересует, что он нам рассказал?

– Если касаемо операции "Альянс", то да.

– Кроме Полански, в группе есть еще один "крот".

– Мать твою!.. – взорвался я. – Вы что, издеваетесь надо мной?! И второго вы тоже мне подсунули?

– Майкл, это было бы чересчур, – с укоризной сказал Винграновский. – Для нас информация, полученная от Тафа, тоже неприятная неожиданность. Если не сказать больше.

– Кто он? – спросил я требовательно. – Я займусь им лично, – добавил я с угрозой. – И никто мне не помешает это сделать. – Я с вызовом посмотрел прямо в глаза Винграновскому.

– Все дело в том, захочешь ли ты сам этого…

– Кто?!

– Кей…

– Что-о?!

Мир обрушился на меня и погреб под своими обломками. Я почувствовал, что схожу с ума.

Кей… Кей!

Я ожидал услышать чье угодно имя, только не ее. Только не ее! После того как мы вытащили Кей из передряги, в моей душе вдруг проснулось теплое чувство, где-то похожее на дружбу. Удивительно, но я даже не хотел с нею просто переспать, хотя и мог бы. Она сама этого желала. Однако мне мыслились наши отношения несколько в ином ракурсе. Кей для меня уже не была взбалмошной девчонкой, телкой, которую, потрахав, можно забыть спустя час после постельного режима. Я даже, грешным делом, начал мечтать, примеряя на себя кафтанчик семьянина, где моей половиной была Кей. Ведь не до глубокой же старости мне мотаться по заграницам с пистолетом за пазухой?

Дурак, трижды дурак!

– Таф работал на ЦРУ. – Винграновский говорил медленно, тщательно обдумывая каждое слово. – Его внедрили в военную разведку в результате многоходовой комбинации и "законсервировали". Похоже, надеялись на рост по служебной лестнице. Но, увы, Таф надежд не оправдал. Тогда его решили использовать на всю катушку. Собственно, прошлое тебе знать не обязательно…

– Не обязательно… – повторил я, словно эхо.

– Затем произошло элементарное стечение обстоятельств, от чего не застрахован ни один разведчик. Сначала "крот" в управлении, а затем Таф сообщили своим хозяевам, что "Сидни" должна быть задействована в каком-то очень засекреченном задании. Ведь об операции известно весьма ограниченному кругу. И тем более о ней не должны были знать твои подчиненные. Так сказать, во избежание… Обычная предосторожность при работе "на холоде".

– Да, обычная предосторожность… – кивал я, как китайский болванчик.

– ЦРУ схватилось за сообщение, как черт за грешную душу. При их раздутых штатах в нынешней обстановке разрядки даже мелкое дельце как елей на душу. Таф доложил хозяевам, что "Сидни" идет на Кипр. Те быстренько все просчитали и решили его продублировать, послав в Лимассол Кей. Естественно, включив свои возможности на агентурном уровне.

– Кей… – Мне было так больно, что я едва не застонал.

– Ее завербовали во время одного из заданий "на холоде". После неудачной ликвидации. Арестовав и "прокачав" Кей, они решили, что живой она будет гораздо полезней ЦРУ, нежели мертвой. Добившись согласия работать на разведку США и взяв подписку, цэрэушники ликвидировали "объект" Кей и отпустили ее восвояси. Все это было проделано настолько быстро и квалифицированно, что у отдела планирования спецопераций не возникло ни малейших сомнений в отношении задания, блистательно выполненного Кей. А оно, смею тебя уверить, было из разряда сверхсложных и опасных.

– Но ведь ее сама Гюрза…

– Точно. Гюрза была наставницей Кей. И сама Кей ее и убила.

– Нет!

– Да. Это горькая правда… Гюрза должна была ее представить тебе как "жену" лично. Но Кей допустила ошибку. Гюрза, опытный нелегал, не верила никому. А потому решила понаблюдать за контактами Кей в Лимассоле. На всякий случай. А может быть, что-то и заподозрила. И Гюрза засекла момент встречи Кей с американским резидентом – мы так предполагаем, после выясним точно – ЦРУ на Кипре. Но и за Гюрзой наблюдали. Наши соотечественники, киллеры по найму, завербованные ЦРУ для ликвидации немало насолившей им русской разведчицы. Мы пока не знаем, из каких соображений американцы доверили столь щепетильное дело нашим отморозкам, а не своим спецам по "мокрым" делам. В этой интриге еще предстоит разбираться. Я так думаю, что Гюрзу должны были ликвидировать сразу после того, как она введет в вашу группу Кей. Они надеялись, что твоя, так сказать, жена с ее обаянием заставит тебя в отсутствие более опытного руководителя плясать под свою дудку. А значит, узнает и о плане операции.

– Твою мать… – прошептал я пересохшими губами. Я вспомнил записку Гюрзы: "…твоя жена за нами следит". Теперь все ясно. Она намекала, от кого исходит опасность, а я не понял. Не понял!

– Что?

– Да так… ничего.

– Предупрежденные старшим группы киллеров цэрэушники решили форсировать события. И взяли Гюрзу в клещи. Она пыталась предупредить тебя, однако опоздала. Но хозяева Кей тут же сообразили, что лучше убить двух зайцев одним выстрелом. Они надумали повязать ее кровью, чтобы не соскочила с крючка. И Кей не промахнулась.

– Сука! Какая сука… – Я был раздавлен, уничтожен.

– Да не суди сам… – тяжело вздохнул Винграновский. – Уж такая у нас профессия. Как ни воротишь нос, а гнильцой все равно попахивает.

– А почему вы уверены, что Гюрзу убила Кей? – спросил я с вдруг проснувшейся надеждой. – Ведь вы ее еще не допрашивали.

– Извини, но мы не сочли нужным тебе говорить… тогда… – Винграновский смутился; или сделал вид, что смутился.

– Когда и что?

– Из тех, кого ты взял в машине, как ты знаешь, быстро умер лишь один, старший группы. А второй еще чуток поболтал. Правда, знал он очень мало, всего ничего, но зато сказал, что именно он был неподалеку от кафе, где убили Гюрзу, и видел женщину, которая ее ликвидировала. К сожалению, тогда Кей не вызывала ни малейшего подозрения, а мы эту мифическую женщину искать не стали. Но ее приметы на всякий случай сообщили Хуго.

– Я ее начал подозревать совсем недавно. – Теперь вступил в разговор Хуго. – Моей задачей был Таф. Он так усердно пытался меня споить, что я совсем голову сломал – с чего бы? То, что наши каюты на "Сидни" находятся рядом, еще не веский повод для устранения соседа и коллеги с помощью спиртного дурмана. Как оказалось, это мы выяснили на допросе, его аппаратура космической спецсвязи находилась в тайнике на яхте и как раз в той каюте, что на время операции заняли Слоули и Трейни со своей электроникой. И она расположена дверь в дверь с моей. Уложив меня спать, Полански мог работать там без опаски. Но как только туда вселилась команда "Сириус", он никак не мог выйти на контакт с оперативным центром ЦРУ в Средиземноморье. Тогда Таф, зная, кем является Кей на самом деле, решил передать информацию через нее, ведь он не имел права отлучаться с судна. Для этого они дождались вашего отсутствия, – он посмотрел на меня с холодным циничным выражением, – и Кей отправилась "исследовать" морское дно. Прикинувшись вдрызг пьяным, я засек их доверительные переговоры. Что выглядело весьма странным – до этого они избегали друг друга. Это обстоятельство заставило меня приглядеться к Кей. Хотя и тогда я еще не связывал ее и женщину, убившую Гюрзу. Но в тот день я будто прозрел. К сожалению, времени для доклада руководству у меня не было, и единственное, что я успел сделать, так это выпустить воздух из одного баллона акваланга, на который нацелилась Кей. По этой причине она не смогла выйти на контакт со связником Тафа, всплыв на поверхность гораздо раньше назначенного места, где ее и подобрали люди Джино Феличи. Дальнейшее вам известно.

– А с какого боку приставить следивших за нами израильтян? – спросил я глухо – лишь бы что-то сказать.

– Пока ничего вразумительного ответить не могу. – Винграновский сокрушенно вздохнул. – Работаем и в этом направлении.

– Хорошо. Но если Кей шла в связке с русскими киллерами, то зачем тогда она дала мне их приметы?

– Здесь можно только гадать. Скорее всего, по причине абсолютно прозаической: американцы хотели понаблюдать со стороны, кто задействован в операции, о которой им доложил Таф. Ведь они точно знали, что у группы есть еще и прикрытие. А потому решили себя обезопасить от неожиданностей в случае возможного противостояния.

– Как я понял, операция сворачивается?

– С чего ты взял? – удивился Вингранов-ский.

– Она теперь "засвечена" со всех сторон.

– Ну и что?

– Как что? – Теперь уже я офигел. – Разве нам отныне позволяют на конспирацию начихать?

– Иногда, чтобы поймать крупную рыбу, нужно хорошо воду замутить. Или другой пример. В дореволюционной России воры-карманники использовали оригинальный метод очистки карманов у законопослушных граждан на рынке и вообще в толпе. Один из них, подстава, убегал, другие, его подельники, гонялись за ним с криками "Держи вора!", а третьи в это время вытаскивали портмоне и срезали кошельки у зевак, в праведном гневе присоединившихся к погоне.

– Возможно, я и понял, но тогда не лучше ли заявить на весь мир о нашей миссии?

– Не лучше, – отрезал Винграновский. – Мне кажется, ты немного устал от разговоров. Поэтому займись сборами. Пусть твои парни протрут все, что возможно, чтобы не осталось ваших пальчиков. А мы пока побеседуем с Кей.

– Есть… – только и сказал я перед тем, как отправиться восвояси.

А что еще я мог добавить? Кому нужны мои сомнения и переживания? Я всего лишь мелкая сошка. Ликвидатор. Марсель, отель "Англетер"

Арч Беннет изнывал от жары. Начало августа не предвещало каких-то необычных природных коллизий, но уже к концу первой недели столбик термометра добрался до отметки тридцать четыре градуса по Цельсию в тени. Синоптики талдычили о глобальном потеплении и о годе активного солнца, рассказывали о протуберанцах на поверхности светила и о том, что совсем скоро ожидается похолодание, но агенту МИ-6 от этого было не легче. Впрочем, и первые два летних месяца не отличались терпимой температурой, но, работая в основном в закрытых помещениях, где были включены мощные кондиционеры, Арч особо не ощущал дискомфорта.

Однако в Марселе, где ему приходилось много мотаться по городу, положив язык на плечо, Беннет с собачьей тоской вспоминал длинные зимние вечера у камина, когда можно было, разогревшись от пламени, выйти на улицу и побродить в тишине, подставляя лицо под колючие снежинки или капли холодного дождя. Во Франции он почти всегда был взмылен, а ночью мог уснуть, лишь завернувшись в мокрую простыню: кондиционеры "Англетера" работали круглосуточно, но сам отель располагался так, что солнце поджаривало его стены с утра до вечера, а лучшие номера как раз и находились с самой что ни на есть солнечной стороны.

Босс приказал перебазироваться в Марсель. Здесь был большой порт, где замаскировать приданные группе плавсредства не составляло большой проблемы. Теперь численный состав команды Арча перевалил за десяток. Конечно, никто из его подчиненных не знал истинных мотивов пребывания во Франции. Каждый должен был отработать локальное задание, а затем… затем, если "Троянский конь" выполнит поставленную задачу, исчезнуть, раствориться в морской пучине или лечь под чужой надгробный камень, а на самый крайний случай – попасть в психушку спецназначения. Конечная цель была известна лишь Папаше Шиллингу и шеф-агенту Беннету. Но способ предстоящей ликвидации держался в такой тайне, что Арч мог о нем лишь догадываться.

Беннета не покидали тоскливые предчувствия. Нехорошие предчувствия. Он понимал задумку босса достать каштан из огня чужими руками. Но гладко бывает лишь на бумаге, а жизнь всегда вносит коррективы, и иногда настолько существенные, что от первоначального замысла остаются лишь одни воспоминания.

И еще Арч думал о моральном аспекте проблемы. Работая над планом оперативных мероприятий, он старался представить объект "Цирцея" безликим существом, фантомом, рисованной фигуркой в компьютерной игре. Будто в конечном итоге можно нажать на соответствующую клавишу и все вернуть на исходные позиции. Беннет даже перестал смотреть телевизионные передачи, чтобы случаем не наткнуться на какое-нибудь шоу с участием принцессы Дианы. Временами ему становилось страшно…

Сегодня он ждал с докладом Макнэлли. Это был единственный человек в структуре МИ-6, кому он доверял. И не потому, что рыжий шотландец такой хороший, порядочный человек, а по причине более чем прозаичной – Джонни страдал пороком, который в английской разведке выжигался каленым железом. Он был гомосексуалистом.

Надо отдать ему должное – Макнэлли стоически переносил страдания, связанные со столь непопулярной сексуальной ориентацией. Он был хитер во всем, что касалось его личной жизни, и слыл аскетом. Когда ему становилось невмоготу, Джонни всеми правдами и неправдами добивался отпуска дня на два-три и исчезал в неизвестном направлении. Попав в команду Беннета, он начал скрытничать еще больше. Но Арч, съевший в разведке не один фунт соли, давно поставил себе за правило знать о своих подчиненных всю их подноготную. Нередко от этого зависела его жизнь.

Он проследил за Макнэлли в одну из его отлучек. Правда, для этого ему пришлось привлечь бригаду наружного наблюдения, весьма опытных спецов своего дела. Но даже от них рыжий Джонни едва не ушел. И все-таки Арч застукал его на горячем. Кто мог догадаться, что кузина Макнэлли на самом деле мужчина-трансвестит? С виду вполне благопристойная семья, уважаемый дядюшка, на поверку оказавшийся тоже извращенцем, тетушка с пуританским характером, не чуравшаяся лесбийских утех… Что плохого в том, что Джонни навещает своих родственников?

Однако звериное чутье Арча на нестандартные ситуации и тут его не подвело. Плюнув на закон, он приказал поставить в квартире дядюшки Макнэлли прослушивающие устройства и, лично убив на контрольную проверку почти сутки, наконец докопался до самого дна души рыжего Джонни.

Последовавшее затем объяснение буквально повергло в шок помощника Арча. Но не менее хитроумный, чем шотландец, шеф-агент решил не сдавать его – чувство благодарности, практически не присущее людям, но подкрепленное страхом за будущее (а обман руководство МИ-6 не прощало), должно было привязать Макнэлли к нему стальными тросами. Что и случилось.

Джонни сиял. Арч в душе расхохотался – он знал почему. В Марселе его подчиненные имели гораздо больше свободы, чем в Лондоне, а потому шотландец, похоже, уже успел отвести душу в каком-нибудь притоне для "голубых".

– Шеф, есть интересные сведения. Можно? – Макнэлли кивнул в сторону бара.

– Давай. Жарко?

– Немного… – Джонни вместо прохладительного напитка налил стакан виски, добавил холодной воды и стал пить, прищелкивая языком от блаженства.

Сукин сын… Арч покачал головой – у шотландцев, как говорят, в жилах вместо крови течет спиртное.

– Мне передали из Лондона кое-какие сведения о Саймоне. Как вы просили, я сказал ребятам, чтобы они дополнительно покопались в его делишках.

– Ну и?..

– Шеф, а не лезем ли мы в огород нашего босса? Если он узнает, что мы ведем расследование по Саймону… – Джонни округлил глаза и сделал жалобную мину.

– Своя рубаха ближе к телу, – отрезал Арч. – Или ты хочешь, чтобы с нас сняли скальп, если что-то там не сварится в замыслах босса?

– Шеф, я хочу спокойно дослужить до пенсии, – искренне признался шотландец. – А потому готов ради этого сделать все, что угодно.

– Ладно, рассказывай.

– Саймон служил связующим звеном между боссом и неким доном Витторио, капо французской мафии, контролирующей Средиземноморское побережье. Кстати, в настоящее время он живет в Марселе.

– Интересно…

– Где-то с полгода назад наружники МИ-5 зафиксировали контакт Саймона сначала с доном Витторио, а затем и с какими-то подозрительными типами; один из них якшался с этим мафиозо и, похоже, был замешан в его делишки. После "прокачки" архивов Интеллидженс сервис у парней из МИ-5 едва не приключился родимчик – этим вторым оказался русский агент бывшего КГБ, проходивший по нашим документам под псевдонимом Тэн.[47] Увы, когда бросились его искать, чтобы взять за жабры, он исчез. Контрразведчики считают, что произошла утечка информации, и этого Тэна кто-то предупредил о намечающейся акции.

– Тэн… – Арч прокашлялся – у него внезапно сел голос. – Как его настоящая фамилия? Или… не смогли определить?

– Почему не смогли? Тэн – подполковник Шмелев. Может, это и не настоящая его фамилия, но в архивах указано именно так.

Шмелев!!! Арч едва не задохнулся от волнения – вот и проявилась разгадка повышенного интереса Папаши Шиллинга к событиям в Лимассоле…

Теперь картина нарисовалась в воображении Беннета почти во всех деталях. Саймон вышел на дона Витторио по приказу босса затем, чтобы тот нашел киллеров для операции "Троянский конь". (Очень неплохое решение, не смог не отдать должное Папаше Шиллингу Арч.) И будущие палачи принцессы должны быть именно русскими. Какая великолепная интрига! – варварырусские убивают гордость британской нации. Конечно же в финале операции их ликвидируют геройские парни из МИ-6, не жалеющие ни времени, ни сил для обеспечения национальных интересов Англии. Расследование, сосредоточенное в руках Папаши Шиллинга, выясняет, что руководителем группы киллеров был Шмелев. И не важно, что он уже давно не работает на русские спецслужбы. Факт есть факт. После начинается информационная раскрутка, запрос в парламент, бурные дебаты в палате лордов, замораживание отношений с Россией и, как следствие, щедрое финансирование спецслужб Британии, по окончании "холодной войны" сокращенное почти вполовину. Блестящая комбинация! Одним выстрелом Папаша Шиллинг хотел убить столько зайцев, сколько нужно для шикарного охотничьего ленча под победные звуки волынки.

Но что-то не связалось… Что? Почему нанятые киллеры вместо тщательной подготовки операции были втянуты в сомнительное мероприятие на Кипре? И еще – судя по сведениям Интерпола, которые, несмотря на приказ босса, перехватил не сотрудник САС, работающий на МИ6, а Беннет, убитые киллеры принадлежали к могущественному синдикату наемных убийц, чей главный офис располагался где-то в Южной Америке. И второе – как в эту мозаику вставить ГРУ, израильскую Шин бет и ЦРУ?

– Джонни, предупреди свой источник информации в Лондоне, чтобы он ни пара с уст. Нигде, никогда и никому. Иначе его – да, наверное, и нас – ждет участь Саймона.

– Все так серьезно? – Джонни удивленно-испуганно захлопал своими длинными оранжевыми ресницами.

– Очень, – подтвердил мрачный Беннет. – Ладно, спасибо. А сейчас отправляйся готовить нашу "эскадру" к выходу в море.

– До свидания, шеф.

– Всего… – Арч достал из кармана пачку франков и ткнул ее в руки Джонни. – Это тебе… на мелкие расходы…

Макнэлли просиял и испарился. Беннет брезгливо, двумя пальцами, взял стакан, из которого пил Джонни, пошел в ванную и выбросил его в мусорную корзину. Терпимость Арча к гомикам простиралась не настолько далеко, чтобы он мог пить с ними из одной посуды…

Насвистывая что-то веселое, Макнэлли шел по улице Святой Екатерины, держа курс на неприметную пиццерию, расположенную в полуподвальном этаже старого дома. Иногда он, по устоявшейся привычке спеца по наружному наблюдению, совершал мгновенные "экскурсии" по встречающимся на пути магазинчикам, чтобы вычислить "хвост", если он имелся. Но сзади все было чисто (да и кому какое дело в большом портовом городе до еще одного праздношатающегося англичанина?), и успокоенный помощник Беннета топал дальше, пожирая глазами симпатичных мальчиков – их одежда из-за жары не отличалась пуританским покроем и разнообразием: майка и шорты, открывающие загорелые стройные ноги.

В пиццерии было еще жарче, чем на улице. Шотландец поморщился от запахов кухни и, миновав столики, где о чем-то уныло беседовали обливающиеся потом клиенты забегаловки, толкнул дверь в подсобку. Там его ждала Эйприл.

– Скоро отчаливаем, – сообщил Джонни.

– Я уже знаю.

– Откуда? – удивился Макнэлли.

– От верблюда. – Эйприл смотрела на него холодными змеиными глазами, в которых человеческого было не больше, чем у обломков горного хрусталя.

– Шутишь… – Джонни опасливо отодвинулся: несмотря на свой ранг помощника Беннета, а значит, непосредственного начальника Эйприл, он так и не смог побороть в себе совершенно инстинктивную неприязнь и даже боязнь к этой коварной и жестокой женщине.

– Ага, – подтвердила Эйприл, слегка растягивая свои тонкие, чуть подцвеченные розовой помадой губы. – Ладно, выкладывай. Мне недосуг.

– Я все рассказал шефу… как ты и хотела.

– Не я, глупец, – отрезала Эйприл, – а наш большой босс. Мы служим ему, и никому больше. Уяснил?

– Давно… – расплылся в хитрой ухмылке Макнэлли.

– То-то… – Эйприл решительно поднялась со стула и открыла неприметную за ширмой дверь, ведущую в глубь пиццерии. – Следуй за мной.

Джонни кивнул и поторопился шагнуть в темный коридорчик. Он уже знал, что там есть еще несколько помещений, сдающихся за определенную плату всем желающим уединиться подальше от людских глаз.

Пропустив его внутрь достаточно просторной комнаты без окон, освещенной ночником, Эйприл закрыла дверь на ключ.

– Все… ты пришел, Джонни.

– Куда? – недоуменно спросил шотландец.

– Туда, где тебя давно ждут, – с ядовитой улыбкой ответила Эйприл и включила верхний свет.

Макнэлли невольно посмотрел на широкую кровать, стоящую под стеной слева, и едва не закричал от страшного зрелища, представшего перед его глазами: там лежали, сплетясь в недвусмысленную позу, двое обнаженных мужчин; и они были мертвы. Кровь, густо испещрившая белые простыни, была свежей, и немало повидавший в разведке Джонни мог бы поклясться, что еще несколько минут назад они были живы.

– Чт-то это? – спросил он невпопад дрожащим голосом.

– Твои друзья, милый, – пропела, по-прежнему зловеще улыбаясь, Эйприл.

– Какие?.. – начал было Макнэлли – и тут же умолк, похолодев от недобрых предчувствий.

– Случилось несчастье, Джонни. – В руках Эйприл вдруг появился пистолет с глушителем. – Ты застал своего любовника в постели другого "голубого", распсиховался и убил обоих. Но в последний миг один из них – как это у вас, "активный"? – все-таки успел нажать на спусковой крючок и проделал совершенно случайно в твоем глупом лбу аккуратную дырочку. Такие дела, партнер.

– Ты не можешь… – простонал Джонни.

Он и не пытался достать оружие – Эйприл стреляла без промаха.

– У меня приказ, Джонни, – просто объяснила Эйприл.

– Босс?!

– А кто же еще?

– Он все знал… про меня?

– Чудак ты, Джонни. Боссу известны не только наши поступки, но и мысли.

– Значит, я приговорен?

– На двух стульях не усидишь. Тебе надо бы об этом знать, коль уж дал подписку работать на МИ-6.

Черная, последняя в его жизни ночь принесла Джону Макнэлли гораздо меньше боли, чем он думал.

Киллер

Наши боссы были взбешены. И понятно почему: сначала сорвалась подготовка к заданию, за которое, по-видимому, уплатили очень большие деньги, а затем и на вторую группу Синдиката "наехали" люди дона Витторио, о чем им, естественно, доложили и Марио, и Чико. Горбун представил дело так, что во всем этом повинен лишь один человек – Большой Дон. И приказ "побеседовать" с ним не залежался…

Лишь одного я не мог понять во всей этой истории – почему Марио зациклился на похищении дона Витторио? Гораздо проще было, по моему разумению, достать его на вилле. Там, в окружении охраны, он чувствовал себя неуязвимым, а значит, вел себя гораздо беспечнее, нежели вне своего жилища. Да и "гориллы", убаюканные надежными стенами и современной электроникой, несущей вахту денно и нощно, относились к своим обязанностям спустя рукава – стерегли в основном вход и первый этаж.

Но мои доводы Марио отверг. Только вне виллы – и точка. Мне осталось лишь недоуменно пожать плечами и отправиться выполнять свое обещание.

Конечно, без помощи нас не оставили. Дело было чересчур серьезным и опасным, чтобы пустить его на самотек. Боссам казалось абсолютно нереальным, чтобы один человек мог справиться со всей сворой Большого Дона. По здравом размышлении я не стал настаивать на своем плане, но главную партию в опасной игре с марсельской мафией все равно предстояло сыграть мне. Тут уж я был непреклонен, чтобы иметь все козыри в руках, когда дойдет черед до обещаний Марио.

Я в очередной раз убедился во всесильности Синдиката. Обычно дон Витторио не покидал виллы, а если куда и уезжал, то его эскортировали не только телохранители, но и полицейские. Подобраться к Большому Дону, закрытому в бронированном "мерседесе", было не легче, чем до какого-нибудь президента.

Однако и эту преграду боссы Синдиката преодолели с удивительной легкостью. Обычно все, так сказать, "официальные" приемы дон Витторио проводил на своей вилле. Но бывали и исключения: когда наезжали соратники-конкуренты по подпольному бизнесу. Большой Дон был не настолько глуп, чтобы позволить чужакам с многочисленной вооруженной охраной вторгаться в его святая святых – виллу-крепость. Впрочем, так же поступали и другие капо мафии – во избежание инцидентов, уже случавшихся в прошлом, когда "гости" устраивали резню в доме хозяина, чтонибудь с ним не поделив.

На этот раз в Марсель приехали колумбийцы, партнеры дона Витторио по наркобизнесу. Встречу назначили в загородном ресторане. Нас известили, где он находится, и я проползал по скалам целый день, чтобы разобраться в окружающей обстановке.

Подготовку к встрече вели обстоятельную. Глядя в бинокль, я видел, как вокруг ресторана шныряли разнокалиберные типы с собаками, натасканными на выявление мин; другие, при галстуках, устанавливали какие-то приборы по периметру, а третьи, глыбастые мордовороты, вроде слонялись бестолково, но я сразу определил, чем они занимались – искали удобные секторы обстрела для предполагаемых снайперов, чтобы перекрыть их во время прибытия донов.

Я лишь горько ухмыльнулся, наблюдая всю эту суету, – если человек приговорен и за дело берется профессионал, то не помогут ни толстые стены, ни броня, ни вышколенные телохранители…

Тайник, обустроенный впереди кузова в пространстве, отгороженном фальшивой стенкой, был чертовски неудобен, но я стоически терпел и духоту, и тряску, и гул мотора, еще больше усиливающийся замкнутым пространством. Мы с Эрнесто ехали в ресторан, только он сидел за рулем, а я – в железном ящике. Закрытый продуктовый фургон принадлежал фирме, поставляющей съестные припасы, и сейчас выполнял заказ шеф-повара ресторана. Вернее, принадлежал другой фургон, тот, что мы подменили на свой. Как и водителя. До встречи главарей мафии оставалось еще полчаса, и нам нужно было сделать главное – проникнуть внутрь двойного кольца охраны, не считая ажанов, перекрывших дорогу в долину, где раскинулся шикарный ресторанный комплекс с мотелем, автозаправкой и бассейном, заполненным морской водой. Сегодня на автостоянке не было ни одной посторонней машины, а едва не устроивших демонстрацию протеста туристов, отдыхавших в мотеле, вытолкали взашей полицейские.

– Эй, ты, цветной, куда прешь?!

– Извините, мсье, но у меня заявка… – робко пролепетал Эрнесто.

Представляю, что у него сейчас творилось на душе… Несмотря на очень смуглую кожу, Эрнесто всегда и всем с гордостью говорил, что он принадлежит к белой расе. Лишь бы не сорвался…

– О чем ты говоришь?! Какая заявка? Проваливай отсюда!

– Хозяин с работы выгонит, если я не выполню заказ… – ныл Эрнесто. – Узнайте у шефповара ресторана…

– Слушай, ты, красножопый ублюдок! Вали отсюда, пока я тебе руки-ноги не повыдергивал!

– Мсье, будет большой скандал, если гости ресторана останутся без обеда… – тянул свое мой напарник.

Мы уже проехали полицейский пост, где предъявили запасенный пропуск, но эта липа здесь не катила, а потому пришлось убалтывать внешнее кольцо охраны, похоже состоящее из одних дебилов, чтобы нам разрешили двигаться дальше.

– Гости? – Охранник задумался.

Он, конечно, знал, что приедут большие боссы, а потому сразу стушевался, представив, какие громы и молнии обрушатся на его дурную голову, если ресторан останется без продуктов, а высокое начальство будет зубами щелкать от голода.

– Ладно… – проскрипел нехотя охранник. – Открой фургон, я посмотрю, что там внутри.

Щелкнули замки, и в мою "темницу" пробился тонкий лучик света через специально оставленное смотровое отверстие. Я не видел охранника, так как тайник находился сразу за спиной водителя, а фургон был почти доверху забит ящиками.

– Проезжай… – буркнул тупоголовый страж, и я снова очутился в полной темноте.

Третий раз нас остановили у самого ресторана. Там оказались люди поделикатней, но гораздо опытней ажанов и охраны внешнего кольца. Машину тщательно проверили на предмет взрывчатки и огнестрельного оружия и пропустили во внутренний двор, где находился продуктовый склад, но, судя по голосам, оставили двух человек наблюдать за разгрузкой. Вскоре фургон был пуст, и последовала команда убираться ко всем чертям.

Но не тут-то было – мотор, до этого работающий как часы, почихал, почихал немного и онемел. Изображающий из себя перепуганного до смерти Эрнесто звенел ключами, что-то там пытался ремонтировать, клял свою судьбу, подсунувшую ему такую развалюху, ругал механика фирмы, выпустившего в рейс неисправную машину… Короче говоря, валял дурака и тянул время.

Озверевшие от его причитаний охранники уже намеревались посчитать ему ребра, но тут подало голос переносное переговорное устройство.

– Слушаю, восьмой! – раздался напряженный голос охранника.

Он стоял рядом с фургоном, и я слышал бормотание в трубке.

– Есть! – рявкнул охранник и сказал, обращаясь к своему товарищу: – Нам пора на пост. Машина босса будет здесь через десять минут.

– А как быть с этим?.. – Последовало витиеватое французское ругательство, слова которого были настолько интернациональны, что я понял почти все.

– Пусть ремонтирует, – мрачно буркнул первый – наверное, старший.

– Но нам приказано…

– А что делать? Выносить отсюда фургон на руках? Закроем ворота, и все дела. За ним присмотрит Жан – ему все равно на кухне делать нечего. Вдруг починит движок – потихоньку выпроводим.

– Ладно, как знаешь…

– Ты, урод! – Похоже, старший пнул Эрнесто. – Сиди здесь тихо как мышь, если не хочешь пулю схватить. И от машины ни шагу!

– Да-да, мсье, конечно…

Охранники удалились. О, благословенная и цивилизованная Европа! Мордовороты абсолютно не удивились и не обеспокоились неполадкам в двигателе и тому, что водитель оказался беспомощным даже определить причину "поломки", предусмотренной нами заранее. Это у нас, в России, шофер и слесарь, и механик, и сварщик, и вообще на все руки мастер. У них тут каждый занимается своим делом: водитель крутит баранку (иногда вообще не имея представления, как движется машина), заправщик заполняет бак горючим, меняет масло, а автомеханик чинит. Однажды я видел фильм, правда, американский, где молодые люди даже не попытались среди горячей пустыни покопаться в заглохшем двигателе и едва не померли от жажды, ожидая помощь. А там всего лишь отскочил один проводок…

– Живой? – тихо спросил Эрнесто.

– Может, поменяемся местами?

– Я не против. А то у меня руки уже зачесались, так хотелось этих козлов зарыть в землю по шею.

– Ты готов?

– Абсолютно.

– Еще раз все проверь, чтобы в последний момент что-нибудь не отказало.

– Будь спок. Машину лизали лучшие механики Марселя почти неделю.

– У нас осталось чуть больше десяти минут. Дон Витторио должен ждать своего визави в кабинете менеджера ресторана. Он всегда так делает, как нам сообщили. Колумбийцы задержатся на двадцать минут. Вот все, что нам отпущено на операцию, Эрнесто.

– Маловато…

– Придется попотеть. – Я отодвинул хорошо смазанные засовы и выбрался в кузов. – Давай обмундирование…

Эрнесто нырнул внутрь фургона с пакетом в руках, и вскоре на меня из глубины зеркала, предусмотрительно захваченного моим напарником, глядел хорошо вышколенный гарсон в форменной одежде.

– Пора… – посмотрел я на часы.

– Пора… – напряженно сказал Эрнесто и покривился, как от зубной боли.

Я знал почему: по моему настоянию мы напрочь отказались от любого оружия (естественно, кроме холодного). И оказался прав – фургон проверяли не только собаки, натасканные на обнаружение взрывчатых веществ, но и электроникой, а она могла "унюхать" даже несколько молекул пороха, не говоря уже о заполненном патронами автоматном рожке.

На кухне царило столпотворение. Я спокойно уворачивался от поваров и прочих служителей голодного чрева и выдерживал курс на неприметную дверь в левом крыле кухни, откуда иногда появлялся, как ясное светило, сам бог и царь ресторанного комплекса мсье Блош. Поскольку его лишили кабинета, сегодня он бестолково тыкался из угла в угол кухни, внося еще больше смятения в и так всполошенные ряды прислуги и нервируя шеф-повара, румянощекого корсиканца. Моя уверенность в выборе направления зиждилась на отменном знании планировки здания, которую Марио добыл в местном муниципалитете, сначала посулив служащему, ведающему архитектурой, приличный куш, а затем, чтобы он случаем не сболтнул лишнего, отправил его с оказией в длительное морское путешествие под надзором людей Братства.

– Гарсон, что ты здесь забыл?! – рявкнул мсье Блош, наконец узревший, на ком отвести душу. – Марш в обеденный зал, там полно работы! Быстрее, быстрее, болван!

Я поторопился скрыться за стеллажами.

– С ума сойти! – продолжал орать мсье Блош. – Бардак, полный бардак!

Как я и предполагал, возле заветной двери торчал скучающий тип вполне определенной наружности.

– Ты куда? – спросил он, лениво двигая челюстями – слюнявил жвачку.

– Туда, – ответил я грубо, указывая на дверной проем, и пока охранник перемалывал услышанное, вытаращив глаза от неслыханной дерзости какого-то гарсона, ткнул его сначала под дых, а затем, не дав опомниться, отключил на добрых два часа.

Подхватив безвольное тело "гориллы", я оттащил его в угол и завалил пустыми картонными ящиками.

Коридорчик за дверью был пуст. Я как кошка проскочил пять метров по вытертому ковровому покрытию и заглянул за угол.

Вот она, дверь кабинета мсье Блоша… Я посмотрел на часы – до приезда колумбийцев было около пятнадцати минут. Остался совсем пустяк – грохнуть двух дуболомов, стерегущих вход.

Я был абсолютно уверен, что этих на мякине не проведешь. И точно – едва я появился в их поле зрения, как тут же один из них потянулся за пистолетом.

Короткий разбег, сальто с прокруткой – и мои пятки уже сокрушали виски очень удачно для меня расположившихся телохранителей Большого Дона: они стояли рядом, на одной линии, на расстоянии полуметра друг от друга. К сожалению, подхватить их я не успел, и глыбастые тела тяжело грохнулись на пол.

– Что там случилось, Альберто? – раздался недовольный голос дона Витторио, и дверь отворилась.

Ему хватило секунды, чтобы осмыслить происходящее. Когда он поднял на меня глаза, они уже были мертвы. Зарабатывая приставку к имени "Дон", бывший наемный убийца Витторио не раз попадал в подобные ситуации, а потому иллюзий на свой счет не питал.

– Синдикат… меня приговорил? – спросил он глухо, сразу узнав меня.

Большой Дон даже не пытался выхватить оружие, которое, конечно же, носил под мышкой – по устоявшейся привычке. Он понимал, что прожитые годы не добавляют человеку сноровки и реакции, а среди киллеров Синдиката неумех любителей не водилось.

– Нет, – ответил я. – С вами хотят побеседовать.

С этими словами я требовательно протянул руку. Дон Витторио молча достал пистолет и отдал его мне.

– Мы сейчас выйдем через кухню. – Я взял его под руку. – Прошу вас, следуйте спокойно и не делайте глупостей. Иначе мне придется вас убить.

– Вы не сможете беспрепятственно покинуть район ресторана, – бесцветным голосом пытался возразить капо марсельской мафии.

– Это не ваши проблемы, – отрезал я. – Быстрее!

Появление Большого Дона во владениях повара-корсиканца, на удивление, прошло практически незамеченным. Впрочем, я не думаю, что дона Витторио здесь кто-то знал в лицо. А кто именно посетит сегодня ресторан с визитом, держалось от прислуги, да и от мсье Блоша, в тайне. К счастью, управляющий как раз распекал очередного неудачника далеко от выхода во двор, а потому только мельком взглянул в нашу сторону. Может, он и озадачился столь странной парой, продефилировавшей среди пышущих жаром плит, но, догадываясь, кто пожаловал в его заведение, решил не задавать лишних вопросов.

Эрнесто, торчавший возле фургона словно гвоздь в полу, от волнения был бледно-зеленый. Едва мы появились у выхода, как он тут же открыл заднюю дверь фургона.

– Сюда, дон Витторио. – Я любезно помог грузному мафиозо забраться в кузов.

– Повторяю, вы отсюда уехать не сможете. Все дороги перекрыты, машины обыскиваются, – снова возник дон Витторио.

– Вашу руку. – Я достал шприц с сильным снотворным. – Не волнуйтесь, вы просто уснете на часок.

Большой Дон отрешенно кивнул. Интересно, о чем в этот момент он думал?

Я выкинул пистолет в мусорный ящик и забрался в тайник, где уже мирно посапывал Дон. На всякий случай мы связали ему руки и ноги, чтобы он не взбрыкнул, когда не нужно, и залепили клейкой лентой рот.

Нас остановили сразу же, как только машина выехала за ворота. Мне было так тесно, что я не мог даже шевельнуться. А потому я мысленно молил всех известных мне богов, чтобы проверка закончилась побыстрее.

– А, опять этот сукин сын! – раздался уже знакомый голос старшего охранника. – Починил?

– Так точно, мсье! – по-военному быстро отрапортовал Эрнесто.

– Ладно, вали отсюда. Только не по главной дороге! Бери правее, вон туда. Видишь?

– А как же. Спасибо, мсье!

– Давай, давай, дуй, нажимай на газ, ты, ублюдок! – встрял в разговор и второй.

– Уже… – Эрнесто так лихо рванул с места, что я едва не выругался вслух – не хватало еще, чтобы охрана внешнего кольца заподозрила недоброе.

Но напарник будто услышал мой немой призыв, и едва колеса фургона зашуршали по асфальту проселочной объездной дороги, как он сбавил скорость.

Нас остановили и во второй раз, и в третий. Внешнее кольцо охраны даже проверило кузов; правда, охранник только заглянул и, убедившись, что он пуст, тут же захлопнул дверь. Ажаны вообще слабо среагировали на наше появление, только для понта проверили пропуск и дубликаты накладных на продукты.

Оставив позади все посты, Эрнесто выжал из фургона все, что только возможно. Я не возражал – теперь время работало против нас. Если отсутствие дона Витторио заметят раньше, чем я планировал, то последствия нашей акции могут быть печальными. Я абсолютно не сомневался, что на нас спустят всех собак и заблокируют в поисках продуктового фургона все дороги. Кроме того, в воздух поднимут еще и полицейские вертолеты – как же, похищена такая значительная фигура…

Наконец заскрипели тормоза и машина резко остановилась. Я выбрался из тайника и вытащил все еще бесчувственного Дона. Фургон стоял в кустах. Рядом фырчал невзрачный грузовичок, за рулем которого сидел Марио.

– Все о'кей? – спросил он, явно волнуясь.

– Открывай тайник! – вместо ответа, крикнул я, быстро переодеваясь в шмотки наемного работника; Марио и Эрнесто, достаточно сносно разговаривающие по-французски, должны были изображать забитых крестьян, везущих в Марсель на продажу круги сыра.

Засунув Большого Дона в очередной ящик и завалив его остро пахнущей продукцией, мы расселись по местам – увы, мне снова достался раздолбанный кузов, – и грузовичок шустро побежал по проселочной дороге.

До места назначения было около сотни километров.

Волкодав

Весь последующий день, а затем и ночь, когда наконец убрался Винграновский со своими "айсбергами", прихватив с собой Полански-Тафа, Кей и Хуго, были сплошным мельтешением. Мы в срочном порядке оставили полюбившийся нам Сен-Тропе и вышли в море, чтобы взять курс на Йерские острова. Это был запасной вариант дисколации группы, о котором наши нынешние коллеги по "Альянсу", арабы во главе с Рашидом, ничего не знали. Винграновский попытался уговорить меня на Тулон, где мусульмане приготовили еще одно шикарное гнездышко, но я уперся рогом. Хватит с меня всяких там джакузи и красоток с французским воспитанием. Мы люди неприхотливые, перебьемся как-нибудь походной койкой, сухпайком и созерцанием нудистских пляжей, где на золотом песочке разнокалиберных телок пруд пруди. Так я Винграновскому и заявил. На своем он настаивать не решился – меня буквально распирала злоба на все и вся, и подполковник это прекрасно видел, а потому не стал нарываться на крупный скандал. В конце концов, за операцию в ответе я, а не какой-то там шнурок из конторы, пусть он и будет трижды "волчарой".

Пока мы неторопливо плелись по морю, с "Сидни" произошла удивительная метаморфоза. Едва сгустились сумерки, как на палубе закипела работа. Под командой Боба Миллера "торпеды" и "дельфины" таскали какие-то балки, решетки, щиты, крутили гайки, что-то снимали и устанавливали, а уже под утро заделались малярами. Когда взошло солнце и я наконец вылез из своей каюты – я так и не смог уснуть, почти всю ночь проторчал у столика, тупо глядя в переборку, – то поначалу яхту не узнал. Она превратилась в океанографическое суденышко с соответствующим оборудованием (на корме был установлен даже небольшой кран) и командой анархистов, одетых кто во что горазд – так, как и положено вечным скитальцам морей, просоленных ветрами всех широт.

Спустив на воду катер и придирчиво осмотрев яхту со всех сторон, я остался доволен. Теперь вряд ли кто сможет узнать нашу гордую красавицу "Сидни" в потрепанной штормами посудине, борта которой пестрели накрашенными ржавыми пятнами и заплатами. Различные дополнительные надстройки изменили ее обводы, и яхта стала напоминать дряхлую каракатицу, всплывшую из глубины погреться на солнышке. А вместо названия "Сидни", предполагающего нечто воздушное, летящее по волнам, морскую нимфу-нереиду, на скуле борта уныло чернело имя "Салли", вызывающее в памяти образ почтенной тетушки в чепчике и больших роговых очках, сползающих на кончик длинного носа.

Сменил документы и я. Новая ксива очень напоминала старую, мне даже имя оставили прежнее, а что касается фамилии, то Робинсона вытеснил некий мистер Гриффит, достаточно состоятельный искатель покоящихся на морском дне сокровищ, имеющий соответствующее разрешение французских властей на поиск затонувших кораблей в районе Золо-тых (или Йерских) островов. Документы оправдывали, случись проверка, присутствие на борту ныряльщиков с соответствующим оборудованием, мини-подлодки и электронных штуковин, находящихся в хозяйстве Слоули и Трейни.

Мы держали курс на Поркероль, один из трех золотых самородков в короне Йерских островов. Два других – Леван и Пор-Кро – нам не подходили по ряду причин: на первом находилась военная база, а второй славился Национальным парком и был под тщательным надзором егерей. На Поркероле, в отличие от Сен-Тропе, нас никто не ждал, но это обстоятельство меня только радовало.

По совету Боба Миллера (ему уже приходилось бывать на острове) я снял недорогое бунгало, с камином и очагом на улице, над которым можно было приготовить все, что угодно. Чем мы и воспользовались в первый же вечер, зажарив на вертеле молодого козленка, купленного у местных жителей. Отдав должное превосходному розовому вину, гордости Поркероля, сухопутный народ забился по своим углам, а "дельфины" во главе с Бобом Миллером перебрались на борт "Сидни"… тьфу! – "Салли".

Ночь принесла не здоровый сон, а сплошные кошмары. Я никогда не думал, что могу так переживать – даже страдать.

Когда я увидел Кей под конвоем "ледяных драконов", у меня внутри будто что-то оборвалось. Куда девалась стройная, эффектная блондинка с фигурой фотомодели? Между двумя амбалами стояла рано увядшая, изможденная женщина, лучшие годы которой, если судить по ее внешнему виду, прошли по меньшей ме-ре в каталажке. Ее голубые глаза были пугающе безразличными, движения вялыми, а короткое платьице, некогда подчеркивающее потрясающую сексуальность Кей, теперь висело на плечах как подержанная вещь на вешалке в комиссионном магазине.

Она подняла голову и посмотрела на меня долгим, пугающе мертвым взглядом. Не знаю, вкололи ей какую-нибудь гадость или нет, но создавалось такое впечатление, что она была не в себе.

Я думаю, что поначалу Кей меня просто не узнала. Для нее все мы были палачами. Она уже не боялась. Смертельный ужас сжег за несколько часов все чувства, оставив после себя пепел покорности судьбе.

Ее сломали еще спецы ЦРУ, и дальше она жила по инерции. Кей уже не могла ни спрыгнуть с повозки, везущей ее в ад, ни остановить безумный бег упряжки.

Теперь я начал понимать Кей. И ее выпендреж, за которым она скрывала смятение и неуверенность, и излишнюю резкость, а иногда чисто мужскую грубость, маскирующие страх перед хозяевами – как новыми, так и старыми, и попытки проявить свою женскую сущность, отвергнутые мною…

Наверно, ей нужно было остаться обычным полевым агентом, ликвидатором, и отводить душу в бесконечных тренировках дома и рвать нервы "на холоде", тем самым избавляясь от постоянного стресса. Наш безмятежный балдеж на вилле в Сен-Тропе неожиданно сыграл дурную шутку с Кей. Она вдруг поняла, что есть и иная жизнь, нежели та, которую ей "помогли" выбрать сначала вербовщики нашего агентурного отдела, а после – инквизиторы ЦРУ.

Кей сломалась в тот миг, когда узнала, кто такой Курт Полански. Я мог только представить ее мучения, когда она, нарушив приказ не покидать виллу без разрешения командира группы, шла с аквалангом к морю. Еще недавно ее буквально боготворили, прощая невинные, с точки зрения мужчин, шалости, тем самым заставив почувствовать себя не бездушным механизмом для бездумного, слепого разрушения всего, что только попадалось на пути, начертанном программой – указаниями начальников, а молодой цветущей женщиной, давно созревшей для любви и семейного очага. В окружении "торпед" и "дельфинов" она расслабилась, так как не нужно было ежеминутно и ежечасно устраивать разного рода проверки на предмет обнаружения "хвоста", подслушивающих устройств и для корректирования собственного поведения, которое должно было в точности соответствовать "легенде". Кей наконец увидела красоту всяких там лютиковцветочков, ощутила вкус шампанского; до этого, выполняя задания "на холоде", она его глотала, как микстуру, незаметно добавляя в вино крохотные горошинки спецпрепарата – чтобы не опьянеть. Я наконец понял, что ей было просто приятно меня кадрить, и не потому, что так хотели ее хозяева из ЦРУ, а из-за того, что она вдруг осознала, как хорошо быть беззащитной женщиной под крылом у сильного мужчины. Может, поэтому у нее все выходило несколько наигранно, неуклюже, так как впервые в жизни Кей цепляла мужика не по приказу, а по велению сердца.

И вдруг мир иллюзий разрушен, и жестокая реальность в лице Полански-Тафа снова швырнула ее туда, откуда она пыталась выкарабкаться…

Слоули по собственной инициативе сделал график ее подводного маршрута. И оказалось, что Кей или плохо плавала под водой, что в общем-то исключалось – по военным специальностям нас готовили основательно, в том числе и к работе боевых пловцов, – или она решила вернуться с полпути, не выполнив приказ Тафа, но добраться до берега не позволило отсутствие воздуха в баллонах. Скорее всего, отчаявшаяся Кей хотела разрубить гордиев узел своих проблем, как ее учили – вогнав пулю в лоб агенту ЦРУ Полански. Когда она попала в руки молодчиков Джино Феличи, то не столько испугалась того, что с нею они намеревались сотворить, сколько невозможности оправдаться передо мной, что-то изменить в своей судьбе – не исключая даже явки в Центр с повинной. Хотя этот вариант у нее не прошел бы – убийство Гюрзы висело на ней, как камень на шее утопленника. Видимо, все-таки Кей, по здравому размышлению, хотела избавиться от Тафа, а затем просто исчезнуть, раствориться в человеческом море.

Но Кей проиграла. Она не успела выполнить задуманное из-за приезда Винграновского.

Я вспоминал… Едва мы ступили на сушу после поисков Кей, я издал жесткий приказ: без моего ведома отлучаться только в сортир. И самое главное, то, что пришлось не по нутру ни Тафу, ни Кей, – я приказал до особого распоряжения команде "Сидни" на берег не сходить, быть в состоянии повышенной боевой готовности. В свою очередь, наше сухопутное подразделение не должно было приближаться к воде ни под каким соусом. Я понимал, что играю роль примитивного перестраховщика, но внутренний голос, именуемый опытом, подсказывал мне именно такой выход из несколько неопределенной, а потому опасной вдвойне обстановки.

К моему счастью, Кей и Таф так и не встретились до прибытия Винграновского. Думаю, что после этой "встречи" у меня были бы большие неприятности…

Я проводил "айсбергов" до катера. Там уже сидел с видом душевнобольного Полански, накачанный спецсредствами под самую завязку. Его загримировали до неузнаваемости – это на случай, если за нами откуда-нибудь наблюдают, возможно, даже из космоса. Кей тоже переодели в брюки и ковбойку и натянули на голову черный парик: Винграновскому ее легкомысленное платьице почему-то не понравилось. Она шла осторожно, будто ступала босыми ногами по битому стеклу, низко опустив голову и не глядя по сторонам. Только у сходней Кей вдруг встрепенулась, замедлила шаг и оглянулась.

Наши взгляды встретились. Уже спускались сумерки, но я находился где-то в пяти метрах от Кей, а потому мог ясно различить черты ее лица. Они стали какими-то закаменевшими, будто у мраморной статуи. И лишь глаза вдруг вспыхнули прежним сапфировым светом, когда она увидела меня.

Мне показалось, что мы смотрели друг на друга целую вечность. Я понял все, что она хотела сказать. И, похоже, Кей поймала и мои мысли.

Я кивнул ей. И тут впервые за время нашего знакомства я увидел ее слезы. Вернее, однуединственную слезинку; она медленно скатилась по мраморно-белой щеке и упала на песок.

Никогда я не был чересчур впечатлительным человеком – ничего не поделаешь, издержки профессии, но в этот миг мне стало так нехорошо, что я резко повернулся и быстро пошагал по тропинке наверх, к вилле, лишь успев быстро сунуть ладонь Винграновскому и пробормотать пару дежурных фраз. И пока я поднимался на косогор, его тяжелый взгляд буравил мне спину; мне не нужно было оглядываться, я это чувствовал. Наверное, у старого аса разведки появились какие-то сомнения на мой счет, но в этот момент мне было плевать и на него, и на "папу" Кончака, и вообще на всю мою жизнь, так бездарно и никчемно прожитую в изнаночном измерении, где все поставлено с ног на голову…

Утром пришел шифрованный приказ Центра: "Птичка вылетела из гнезда, приступайте к боевому дежурству. Командиру группы прибыть в Марсель для координации совместных действий с партнерами. Заместителя ввести в курс дела по облегченному варианту. Новый механик и помощник капитана поднимутся на борт на маршруте…" Далее: координаты, пароли, адрес явки в Марселе. Подпись – Чанг. Это псевдоним Кончака на время операции "Альянс".

Через два часа, оставив вместо себя Боба Миллера, я уже покупал билет на туристическое судно, отплывающее в Марсель.

Киллер

Нас уже ждали. Когда наш грузовичок остановился на лесной поляне и мы извлекли из тайника дона Витторио, двое хмурых нераз-говорчивых парней тут же отогнали машину в кусты и забросали ее ветками. Неподалеку стояли еще два авто – легковушки, тоже замаскированные, чтобы их не было видно с воздуха. Я знал, что одна из них предназначалась нам, а что касается второй…

Когда ее пассажиры выбрались бы наружу в другое время и при иных обстоятельствах, я бы, наверное, рассмеялся – так нелепо они выглядели. Но я сразу узнал их, а потому мне тут же стало не до смеха.

Это были главный колдун (или жрец) и вождь племени Божественного Красного Ягуара, индеецгигант. В своем одеянии, в общем-то достаточно приличном, купленном в дорогом магазине, но помятом, они выглядели как собаки, которым хозяева от нечего делать шьют человеческие одежды. Не хватало только чепчиков – тех, что сбрендившие модницы цепляют на уши своим любимцам.

Мы с Марио подошли к индейцам и почтительно поприветствовали их, хотя я с огромным удовольствием немедленно сбежал бы в окружающие поляну заросли. Эрнесто, увидевший эти огородные пугала впервые, буквально врос в землю; правда, его никто и не приглашал отдать долг вежливости.

Колдун, бесцеремонно распахнув ворот моей рубахи, быстрым движением пощупал мой талисман и что-то сказал довольным голосом гиганту. В ответ тот хмуро кивнул и похлопал меня по плечу. На этом наш разговор закончился, и они перенесли свое внимание на Марио. Горбун долго что-то втолковывал им вполголоса, будто боялся, что мы с Эрнесто подслушаем, но ни он, ни я не знали этого тарабарского языка, состоящего большей частью из шипящих звуков и прищелкиваний.

Наконец колдун сделал властный жест, Марио освободил ему дорогу, и старый индеец подошел к Большому Дону. Мафиозо, все еще пребывающий под действием снотворного, стоял слегка покачиваясь, будто пьяный, и тупо смотрел прямо перед собой. Колдун заглянул ему в глаза, что-то буркнул, затем достал из мешочка, висевшего у него на шее, щепотку какой-то дряни, насыпал себе на ладонь и сдул пылеобразное вещество, похожее на очень мелко накрошенный – даже растертый – табак прямо в лицо балдеющему Дону.

Мафиозо чихал минут пять – до слез. Когда он наконец прочихался, то первыми его словами были:

– Мерзавцы! Что вы со мной сделали?!

А затем, так и не дождавшись ответа и полностью придя в себя, он посмотрел вокруг покрасневшими глазами и глухо спросил:

– Где я? Что случилось?

– Вы в надежных руках, дон Витторио, – с насмешкой сказал Марио.

– Кто… кто это?! – Большой Дон воззрился на горбуна как на балаганного уродца – со смесью удивления, презрения и брезгливости. – Какого черта привели ко мне эту гнусную обезьяну?!

Похоже, дон Витторио, замороченный наркосодержащим снотворным, напрочь забыл, что с ним случилось, и думал, будто он в окружении своих верных псов.

Большего оскорбления, чем сравнить его с обезьяной (на которую, если как на духу, он и впрямь был похож), Марио нанести было нельзя. Я это знал. И даже немного струхнул, заметив, как черные глаза горбуна полыхнули неистовым огнем злобы и ненависти – что, если он прямо сейчас грохнет глупого болвана, не дожидаясь, пока тот расскажет нам об интриге с русскими киллерами?

Но Марио все-таки нашел в себе силы сдержаться; мало того, он даже улыбнулся, хотя от этой улыбки у меня мороз пошел по коже. Зная его мстительную натуру, я мог только представлять, какую участь он приготовил заносчивому Дону.

– Дон Витторио, я бы на вашем месте придержал язык. – Я подошел поближе, чтобы он увидел и меня; так сказать, во избежание последующих недоразумений.

– Ты?! – Мафиозо побледнел и отшатнулся.

До него только теперь дошло, что с ним стряслось.

– Ну, – ответил я коротко и снова уступил место Марио.

– Что… что вам от меня нужно? – севшим голосом спросил дон Витторио, наконец признав и горбуна.

– Разговор по душам, – со зловещим подтекстом сказал горбун.

На этом дон Витторио заткнулся. Ему ли не знать, чем заканчиваются такие доверительные беседы. Но надо отдать капо марсельской мафии должное – он не стал ни угрожать, как прежде, ни умолять, ни сулить большие деньги за свою свободу. Большой Дон знал, что за нами маячит тень Синдиката. А мы всего лишь солдаты. И его судьба будет решаться не нами, а нашими боссами. Если уже не решена.

– Захвати с собой Эрнесто и погуляй часок, пока я вас не позову, – тоном приказа обратился ко мне Марио.

– У него будут кое-какие вопросы…

– Скажешь, что все это ему приснилось, – отрезал горбун. – И пусть засунет свой язык куда подальше. А позже я еще с ним потолкую. Для страховки.

– Лады… – Я поторопился слинять.

Зацепив под локоть обалдевшего Эрнесто, я без лишних слов потащил его прочь от поляны. Он не упирался, но время от времени в недоумении оглядывался. Похоже, индейцы произвели на него неизгладимое впечатление.

Их приезд и меня поразил до глубины души. Конечно же, колдуна и вождя-гиганта вызвал Марио, но для чего? Неужто сейчас на поляне начнется церемония превращения человека в ягуара? Понятно, после того, как дона Витторио выпотрошат, словно глупого петуха перед закладкой в кастрюлю, где уже кипит вода. Но тогда где находится зверь, необходимый для переселения души Дона? Не в багажнике ли одной из легковушек?

Я невольно содрогнулся, вспомнив свои встречи с королем сельвы…

– Что все это значит? – наконец прорвало Эрнесто, когда мы удалились на достаточное расстояние от поляны.

– Марио просил передать, чтобы ты считал, будто все это тебе померещилось… скажем, во время очередного запоя. Забудь, что видел. Иначе я за твою жизнь не дам и ломаного гроша.

– Я это так много раз слышал… – презрительно фыркнул Эрнесто. – И, как видишь, жив до сих пор.

– Мое дело предупредить… – Я выразительно пожал плечами.

Эрнесто посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом и сокрушенно вздохнул:

– Да верю я, верю… Тебя к безответственным болтунам уж никак нельзя причислить. Но мне остохренели эти тайны. Мне кажется, что я ими переполнен и уже кто-то намеревается открыть краник, чтобы выпустить все дерьмо, что я ношу в себе, наружу. Вместе с мозгами.

– Своевременное и точное замечание.

– Ну, я не такой тупой, как кажусь… – начал было Эрнесто.

И тут со стороны поляны донесся визг рассерженного ягуара, перешедший в зловещее шипение огромной кошки.

– Билять… – ошарашено сказал Эрнесто, вспомнив несколько подзабытый русский сленг.

– Помолчи! – шикнул я на него и включил свои "локаторы" на полную мощность.

Но больше ничего такого, кроме неясной человеческой речи, я не услышал.

– Что это было? – спустя некоторое время спросил Эрнесто. – Похоже, мы попали в природный зоопарк. Тебе не кажется, что это подал голос ягуар? Но ведь, насколько мне известно, они во Франции не водятся.

– Не знаю, – без зазрения совести соврал я.

– Не знаешь или не хочешь знать? – испытующе глядя на меня, спросил встревоженый Эрнесто.

– Я тебе уже говорил – забудь. Все забудь. Помнишь трех китайских обезьян?

– Ну…

– Одна из них закрывает рот, другая уши, третья глаза. Так вот, считай, что все они воплощены в тебе. Древние китайцы были мудрыми людьми, поверь мне.

– Уже верю… – буркнул Эрнесто. – Ничего не вижу, ничего не слышу и молчу, словно рыба.

– Вот так-то лучше…

Мы прождали не час, а почти два. Но вот раздались шаги, и к нам подошел один из двух молчаливых парней, прибывших вместе с индейцами. Коротким кивком он позвал нас за собой, и мы потопали на поляну.

Видимо, колдун и вождь племени Божественного Красного Ягуара в честь церемонии сняли нелепые для дикарей шмотки и теперь неловко натягивали их на себя. Марио был угрюмей обычного, лишь дон Витторио взирал на суету вокруг с безмятежным спокойствием и умиротворенностью. Я посмотрел на него с некоторой опаской. Мне почему-то казалось, что он сейчас опустится на четвереньки, взвоет по-звериному и сбежит в лес.

Но ничего такого не случилось. Большого Дона, глядящего на мир глазами младенца, усадили в одну из машин, где уже находились оба провожатых индейцев, Марио потянул Эрнесто за собой к другому авто, а колдун, наконец разобравшись с мудреными застежками, подошел ко мне.

Я сосредоточился. Меня просто испугала огромная энергия, исходящая от жреца древнего культа и буквально пронизывающая меня.

Я вошел в мгновенный транс, чтобы сконцентрироваться и противостоять такому могучему напору. На какой-то миг перед моими глазами засверкали цветные всполохи, мир завертелся вокруг меня, втягивая в фиолетовую воронку, в глубине которой щерил зубы ягуар. В совершенном отчаянии я заставил свою кровь едва не забурлить; сердце уже не билось, а грохотало, будто огромный паровой молот о наковальню. Дополнительная энергия начала постепенно закрывать бреши в моем силовом экране, и когда фиолетовый цвет постепенно уступил место сначала синему, а затем – резко – пронзительно-голубому, мутная пелена, до этого застившая мой взор, спала, и я увидел перед собой глаза колдуна. В них светилось какое-то злобное торжество – дьявольски злобное – и еще что-то, похожее на удивление.

Словно не веря до конца своим сомнениям, он коснулся моего талисмана – и резко отдернул руку, будто обжегся. Я уже овладел собой в достаточной мере, чтобы бестрепетно смотреть на его иссушенную грязную руку, напоминающую большую птичью лапку.

Колдун пробормотал что-то, удивленно покачивая головой, а затем, резко повернувшись, посеменил к машине, где его ждал гигант. Они уселись по бокам Большого Дона, и авто, выехав на лесную дорогу, вскоре исчезло за деревьями.

Минут через пять и мы последовали их при-меру. Эрнесто сидел сзади, а я впереди, рядом с Марио – он вел машину. Разговаривать нам почему-то не хотелось, и мы за всю дорогу перекинулись всего несколькими малозначащими фразами. На удивление, нас остановили только раз, при въезде в Марсель, но ажаны лишь проверили документы на взятый нами напрокат "фольксваген".

Припарковав машину, мы вошли в наш отель, но если Эрнесто сразу направился в бар, то Марио потянул меня за собой, в свой номер.

– Хочешь выпить? – спросил он, едва мы уединились.

– Выпить? – Я воззрился на него в недоумении.

Неужто Марио думает, что у меня с нервами не в порядке после встречи с колдунами? Чудак…

Горбун прижал палец к губам и показал на дверь ванной.

– Я приму душ, – сказал Марио, глядя на меня предостерегающе. – Подождешь меня здесь или пойдешь в свой номер?

– Ладно, подожду… – понял я горбуна. – Поваляюсь на диване.

– Текила в баре, а в холодильнике лед. Наслаждайся.

– Спасибо… – буркнул я и начал демонстративно хлопать дверцами и звенеть бокалами.

Тем временем Марио включил воду и достал из сумки, которую всегда таскал с собой, миниатюрный генератор – определитель закладок: разных там "жучков", "клопов" и прочей электронной живности.

Он ползал по комнате, как большой паук, минут десять. И время от времени, хитро ухмыляясь, беззвучно тыкал пальцем в места, где стояли приборы подслушки. Наконец Марио добрался и до ванной. На удивление, и она оказалась напичкана "клопами" – горбун обнаружил две закладки; одна из них была хитро встроена в рычаг для смыва.

Снимать миниатюрные микрофоны мы не стали – зачем? И так понятно, кто и по какой причине их поставил. К тому же выбросишь эти, умельцы Синдиката натыкают других, притом в неожиданных местах. Пусть лучше Чико считает нас за придурков.

Мы уединились в прачечной отеля. Правда, при этом "забыли" спросить согласия у прачки – ее неожиданно сморил крепкий сон прямо на груде грязного белья. Это постарался Марио: спрятавшись за дверью, он улучил момент и пустил из духовой трубки прямо в зад почтенной матроны стрелку, смазанную специальным составом. Она поначалу взбрыкнула и попыталась почесать, как ей показалось, место укуса, но индейское снадобье действовало быстро и эффективно, и спустя минуту прачка спала так крепко, как никогда в жизни.

– В нашем распоряжении два часа, – сказал Марио, запирая дверь прачечной. – Надеюсь, Чико не догадался поставить и сюда приборы подслушки.

– Она проснется? – полюбопытствовал я, кивком указав на безмятежно раскинувшуюся на белье женщину.

– Я ведь сказал – через два часа. Времени больше чем достаточно.

Искать закладки в прачечной мы не стали, лишь включили большую стиральную машину. Ее гула вполне хватало, чтобы напрочь заэкранировать любого, даже самого современного "клопа".

– К чему такие предосторожности? – спросил я, когда мы уселись возле стола прачки, на котором лежал какой-то женский журнал и стояла наполовину опустошенная бутылка сухого вина.

– А разве ты не заметил людей Чико, когда мы подрулили на стоянку?

– Заметил. Ну и что с того? Бегать за нами – это их работа.

– Верно, – согласился Марио. – Но сейчас они рвут и мечут – ведь мы сумели уйти из-под надзора почти на сутки. Я представляю, как злобится Чико. – Он довольно ухмыльнулся.

– Благодари Эрнесто. Это он их вычислил, пока мы отсыпались.

– Да, теперь у нас имеется полная картина. Вся команда Чико у нас в кармане. – Марио достал снимки, которые сделал специальной аппаратурой мой напарник в ночь, когда на нас наехали парни Большого Дона.

– Какая разница? – Я пожал плечами. – Все это мелочь по сравнению с нашим "подкидышем".

– Ты о Кестлере?

– А о ком еще? Думаю, что сейчас он сидит за письменным столом и кропает на тебя донос.

– Кропает… – согласился Марио, и гримаса ненависти перекосила его и так уродливое лицо.

– Может, мы и его… сплавим? – осторожно поинтересовался я.

– Пока нельзя.

– А когда будет можно?

– У тебя руки чешутся?

– Только на Педро, – честно признался я.

– Почему?

– Не люблю рыжих, – коротко отрезал я, всем своим видом давая понять, что мне эта тема неприятна.

– И то… – согласился Марио, злобно посмотрев на дверь, будто на ее месте был наш лис Педро.

– Ты зачем меня сюда позвал? – спросил я, меняя тему.

– Тебе разве не интересно, что рассказал дон Витторио?

– Чужими тайнами вымощена дорожка на тот свет. Сочтешь нужным – введешь в курс. Нет – я не буду в претензии.

– Ты это должен знать.

– Тогда колись. Время пошло. – Я скосил глаза на спящую прачку.

– Дон Витторио доил двух коров. Он оказывал услуги и ЦРУ, и английской разведке МИ-6…

– Трех, – поправил я Марио. – Ты забыл про Синдикат.

– Пусть будет так, – согласился горбун. – Суть дела от этого не меняется. Так вот, когда к нему пришел Пинскер, он сразу понял, откуда ветер дует, – "заказчик" из Америки, некто Бабуин, был ему известен как агент-вербовщик ЦРУ. Дон Витторио поначалу хотел предложить Пинскеру (понятное дело, через своего человека, того самого итальянца – мистера Икс) группу марсельских киллеров, иногда выполняющих и его заказы. Этих "отвязанных" он знал достаточно хорошо, а потому мог за них ручаться даже головой. Что, впрочем, было не исключено, подсунь он ЦРУ дрянной "товар". Но тут в вербовку вмешался его величество господин Случай. Во время одной из полицейских облав марсельских киллеров замели почти в полном составе, и дон Витторио очутился перед неприятной дилеммой – упустить хорошие деньги, предложенные за киллеров Бабуином, а значит ЦРУ, и "потерять лицо", дав отбой своим твердым обещаниям, что для капо мафии вообще невозможно – "кодекс чести" таких фокусов не приемлет. Тогда, наверное от отчаяния, Большой Дон вспомнил о русских киллерах, которых он подыскал Синдикату для выполнения какого-то очень важного задания. Они в это время толклись в Марселе без дела. Долго уговаривать их старшего Дону не пришлось – они согласились на акцию в Лимассоле за такую скромную сумму и с такой охотой, что дон Вит-торио поначалу даже испугался. Он привык, что люди подобной "профессии", прежде чем идти на дело, обычно спрашивают степень трудности задания и, соответственно, буквально зубами выгрызают каждую тысячу баксов. А эти… Ему показалось, что они готовы работать вообще бесплатно. Что, согласись, для бывшего киллера мафии было весьма странным, если не сказать больше. Но положение оказалось безвыходным, и Большой Дон скрепя сердце отдал русских Бабуину. Дальнейшее тебе известно.

– И ради этой совершенно ничтожной информации нам пришлось лезть в пасть к льву, чтобы вытащить дона Витторио на пикник?

– Не торопись. Я сказал еще не все. – Лицо Марио выражало тревожные раздумья. – Дело в том, что русских киллеров дон Витторио подсунул Синдикату по настоятельной просьбе некоего Саймона, мелкооптового торговца наркотиками из Лондона, работающего на английскую разведку МИ-6. Естественно, оторвав при этом солидный куш.

– И что тебя волнует?

– Это значит, – сказал с нажимом гор-бун, – что англичанам откуда-то стало известно о планируемой операции и они решили воспользоваться предоставленным случаем для каких-то своих тайных замыслов.

– Ну и пусть их, – ответил я довольно беззаботно. – Русские киллеры уже на том свете, а значит, у англичан вышел полный облом.

– Ты так думаешь? – Марио сокрушенно покачал головой. – Вся беда в том, что именно мы должны выполнить задание, проваленное из-за жадности твоими земляками.

– Так ведь теперь МИ-6 не знает, кто выйдет на исходный рубеж.

– Мне не остается иного выхода, как открыть тебе все карты…

Марио смотрел на меня угрюмо, исподлобья – будто намеревался пустить в ход свое излюбленное оружие – опасную бритву.

– Когда пришла весть о смерти рекомендованных доном Витторио киллеров на Кипре, дон Фернандо начал срочно искать им замену. Однако самое главное, на что я тогда не обратил внимания, – он подыскивал на основное действующее лицо операции именно русского. – Горбун не скрывал своего огорчения. – В наше поле зрения ты попал совершенно случайно – тебе это уже известно. Но чтобы вытащить тебя из сельвы, Синдикат готов был пойти на любые меры. Так что еще неизвестно, что было главнее: перехват табличек наци с тайными счетами в различных банках мира или возможность заполучить Мигеля Каррераса. К счастью – или к сожалению, – твой рейтинг в Синдикате чересчур высок.

– Мне прыгать от радости? – спросил я глухо, в который раз проклиная тот час, когда решил осесть в Сан-Паулу.

– Как хочешь…

Мы замолчали. Каждый думал о своем. Но наши мысли совпадали в одном – радость в них и не ночевала.

– Ты спрашивал дона Витторио о нашем "любимчике" Кестлере? – наконец решился я нарушить чересчур затянувшееся молчание.

– Да… – Мне показалось, что Марио заколебался. – Грязная история…

– Не желаешь говорить?

– Почему? Просто Кестлер пока для нас темная лошадка. Даже после того, что я узнал о нем от Большого Дона.

– Ну и?.. – не отставал я.

– Да, он "стукач" дона Витторио в Синдикате. Это Педро поднанял с согласия Дона мастера заплечных дел марсельской мафии Шогги для своих делишек. Кстати, Большой Дон не знал, кого собирается ликвидировать Шогги. Он настолько доверяет хитрецу Кестлеру, что даже не поинтересовался, зачем Педро киллер такого высокого класса.

– Что, не спросил и тогда, когда у Шогги получился из-за тебя облом?

– Так ведь Шогги так и не нашли… стараниями Черного Жерара. А Кестлер объяснил Дону, что он просто исчез, так и не встретившись с ним. Дон Витторио искать Шогги не стал – тот был вольным стрелком, лишь номинально зависящим от капо марсельской мафии, и нередко уезжал "на заработки" в страны Ближнего Востока и Африку. Дон решил, что Шогги нашел дельце посолидней, с гораздо большей оплатой.

– Меня этот хитрый лис Педро начинает пугать. Он удивительным образом выпутывается из самых трудных и опасных положений. Что за всем этим кроется?

– Ты думаешь, что Кестлер работает не только на Большого Дона и Синдикат, но и еще на когото?

– Похоже на то. Я не уверен, что он нанял Шогги и толпу ублюдков в баре Черного Жерара лишь для того, чтобы свести с тобою какие-то старые счеты.

– У меня тоже появились сомнения. Ладно я, а какое отношение имеете вы с Эрнесто к нашей вендетте? Если можно так назвать холодок в моих отношениях с Кестлером.

– Я предлагаю поговорить с Педро в открытую.

– После такого "разговора" нам ничего иного не останется, как выбросить его в отхожее место. И ты это знаешь не хуже меня. Но все дело в том, что у нас на шее, во-первых, сидит Чико со своей сворой, а во-вторых, если Педро исчезнет, то и моя голова зашатается на плечах – ведь я в ответе и за операцию, и за людей. А расследование будет обязательно – тебе уже известно, что он работает на службу внутренней безопасности Синдиката.

– Как скажешь… – Я безразлично пожал плечами – фиг с ним, с этим Кестлером, есть проблемы и поважней.

– Я просто не могу поступить так, как ты хочешь, – попытался оправдаться Марио.

– Ладно, забудем эту тему. Ты мне лучше объясни, почему мы оставили дона Витторио в живых?

– Как ты узнал об этом? Может, его повезли куда подальше, чтобы хорошенько зарыть в укромном местечке.

– Ты еще скажи, что твои индейцы захватили его с собой в Сан-Паулу, чтобы посадить в клетку в местном зверинце.

– Хорошо, буду с тобой откровенен – дон Витторио нам очень нужен.

– Кому это – нам? Синдикату?

– И Синдикату тоже. Но главное, что он окажется весьма полезен Братству. И ты знаешь почему – мы просто обязаны крепко утвердиться в Европе.

– Ты думаешь, одного разговора на лесной поляне хватит, чтобы приручить такого хищного зверя, как Большой Дон?

– Вполне, – загадочно оскалился Марио.

– Колдун?.. – догадался я.

– А как ты думаешь, зачем мне пришлось вытаскивать его и вождя племени из самого сердца сельвы?

– Значит, дон Витторио стал ягуаром?

– Дался тебе тот ягуар… в образе Франца… – снова ухмыльнулся горбун. – Конечно же, нет. Так карают, я тебе уже объяснял, только отступников. Дон Витторио – совсем другое дело. Мы должны были сделать его членом Братства – и сделали. Теперь ему обратного пути нет. Он будет выполнять все, что ему прикажет Братство.

– Теперь понятно, почему ты хотел его похитить.

– Я рад, что до тебя дошло.

– Ладно, пусть его… – Я наконец решился. – У меня остался последний вопрос: ты уже можешь сказать, какое задание я должен выполнить?

И Марио сказал…

Волкодав

В Марселе меня никто не встречал, хотя Рашида о моем прибытии должны были известить. Впрочем, я такой встречи и не желал, а потому и не сообщил ему по мобильнику, когда и чем прибуду. Как говорится, береженого Бог бережет…

И оказался прав.

Явочная квартира, где обретался сам Рашид, находилась в сереньком квартале, где проживали большей частью алжирцы и французы, выходцы из Алжира, бежавшие во Францию после 1962 года, когда бывшая колония провозгласила независимость. Дом был старым, с башенками и фронтончиками, массивными бронзовыми ручками на парадном и широкими выщербленными ступенями. Узковатые по нынешним временам окна тускло смотрели на довольно оживленную улицу, заполненную в основном цветными всех возрастов и оттенков кожи. Сначала мне вообще показалось, что я очутился на Арабском Востоке, но когда бойкая белокожая матрона облаяла смуглого, бомжеватого с виду мужика и тот быстренько ретировался, завидев приближающуюся полицейскую машину, все стало на свои места. Я посочувствовал коренным французам, представив, как жилось бы, например, питерцам, явись в северную столицу России, скажем, миллион цыган…

Я немного поболтался по улице туда-сюда, незаметно наблюдая за домом, но чего-то особенного, что могло нести опасность, не заметил. И однако где-то в глубине души меня точил червь сомнения. Я так часто попадал в нестандартные, с точки зрения нелегала, ситуации, что чуял неприятности не только уже свершившиеся, но и предполагаемые. Знакомый по Афгану холодок между лопатками, несмотря на жару, продолжал гулять под рубашкой, напрочь игнорируя послеобеденный зной.

Тогда я решил немного перекусить, так как с утра у меня не было макового зернышка во рту, если не считать чашки крепкого чая.

Я облюбовал скромное бистро, расположенное рядом с домом, где квартировал Рашид, на противоположной стороне улицы. Отсюда очень удобно было наблюдать, не привлекая внимания, – в забегаловке, кроме меня, что-то там жевали и пили кофе еще человек двадцать праздношатающихся граждан, половина из которых имели, как и я, вполне цивилизованный вид и белую кожу. Заказав колбаски, луковый пирог, ромовую бабу и кофе, я неторопливо начал чревоугодие, хотя жрать хотелось до умопомрачения – запахи кухни неожиданно пробудили зверский аппетит.

Оказалось, что не только я один убивал в бистро время. Люди приходили, ели, уходили, и лишь я да еще два хмыря жевали так, будто у нас были тяжеленные чугунные челюсти.

Я их вычислил сразу, едва мне принесли заказ. Они посмотрели в мою сторону будто невнимательно, вскользь, но мне ли не знать эти цепкие, едва не царапающие кожу взгляды? Это были профессиональные ищейки, готовые взять след в любую минуту. Интересно, кого они "пасут"? Уж не меня ли?

Неторопливо насыщаясь, я следил за ними, как кот за мышиным выводком. Естественно, не пялясь на них, словно удав на лягушку, а краем глаза и стараясь, чтобы наши взгляды не встретились. Пока они не сочли меня достойным пристального внимания, и продолжали поглощать кофе чашку за чашкой, будто устроили соревнование, кто больше выпьет.

С виду во мне ничего примечательного не было – за исключением роста. Но в последние годы столько развелось длинновязых акселератов, что мои сто девяносто с копейками уже не считались приличным ростом. Я был одним из многих, и это обстоятельство меня радовало. Что касается одежды, то и в этом вопросе я не выделялся из толпы: легкие фланелевые брюки, недорогие и умеренно мятые, серая рубашка с короткими рукавами, летние туфли и сумка из коричневого кожзаменителя. Правда, в ней вместо обычных житейских мелочей лежала "беретта", две запасные обоймы, нож с выбрасывающимся лезвием и спецнабор с разными мудреными препаратами; это не считая документов, денег и разрешения на ношение оружия. Дело в том, что в Марсель приехал не английский бизнесмен и ловец удачи Майкл Гриффит, а представитель британского отделения Интерпола, преследующий мифических преступников; понятное дело, с разрешения французских властей. Да, наша резидентура во Франции не только пьет отличное вино и ублажает гризеток…

Но, черт возьми, что же все-таки мне делать?! По идее, если эти парни следят за Рашидом, то я должен немедленно взять ноги в руки и рвать отсюда когти со скоростью звука. А с другой стороны, арабы – наши коллеги по операции "Альянс"… Ну, хорошо, а вдруг я ошибся? Может, ищейки взяли след кого-то другого? Например, они вполне могли быть сотрудниками бюро по наркотикам… или еще какой-нибудь полицейской конторы.

Нет! Трижды нет! Это были профи высокого класса – как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Таких в полиции раз-два и обчелся. Судя по их фигурам, они не чурались и спортзала, что не очень-то характерно для обычных легавых, любителей в нерабочее время хорошо попить винишка или пивка.

Я наконец дожевал все, что мне принесли, и теперь, как и эти двое, налегал на кофе. Но долго так продолжаться не могло, в конце концов на меня обратят внимание, и тогда придется или идти в отрыв, или принимать бой. К сожалению, я не захватил глушитель – в случае проверки и шмона его присутствие в багаже полицейского, пусть и сотрудника Интерпола, показалось бы весьма странным, если не сказать больше, а потому стрельба на улицах Марселя значила практически немедленное нашествие толпы ажанов, и в таком прискорбном случае мои шансы сбежать могли превратиться в нескромно малую величину, уверенно приближающуюся к нулю.

Наконец я принял решение. С отвращением допив пятую чашку кофе, я рассчитался и уже намеревался свалить куда подальше, как вдруг заметил, что ищейки нас-торожились. Я посмотрел по направлению их взглядов – и оцепенел. Азраил! Бля-а… Что же он творит, этот сукин сын! Нет, не сукин сын, а отпрыск ишака, ослицы валаамской… козел гималайский!

Если бы создать видеопособие для агентов "на холоде", то все, что делал Азраил, как раз было бы записано на кассете под девизом "Ода идиоту". Напялив вызывающе яркую одежду и черные очки, турок вышагивал по тротуару, как самая дешевая шлюха. Но только жрица свободной любви выставляла себя напоказ, а турок, наоборот, делал совершенно неуклюжие попытки казаться незаметным. Он поминутно оглядывался, иногда делал вид, что завязывает шнурки – киношный прием для вычисления "хвоста", нервно дергался, встречая какого-нибудь подозрительного типа, затем совершенно отчетливо вздрогнул, поравнявшись с парадным дома, где жил Рашид, остановился, воровато осмотрелся, затем даже поднялся на две ступеньки, но тут же рванул обратно, чтобы перейти улицу и… зайти в бистро, где торчал я и две ищейки!

Моб твою ять! Я похолодел. Сейчас он заметит меня, раскроет от радости объятия – мол, здорово, дружище Волкодав! – а потом… а, что там гадать, как будет потом; козе понятно… И я незаметно расстегнул свою сумку, чтобы сподручней и побыстрей можно было достать пистолет.

Я ошибся. Азраил на меня даже не глянул. А ведь едва не наткнулся на мой столик, пробиваясь на свободное место. В то, что он меня не усек, я совершенно не поверил. Не тот кадр. Тогда зачем он ломает такую глупую и одновременно опасную комедию?

Напрашивался только один вывод. Мне трудно было в него поверить, но факт, как говорится, был налицо: Азраил намеренно принимал огонь на себя. Для чего? А чтобы предупредить своего едва не состоявшегося убийцу о провале явки.

Что случилось? Рашида и его команду зацепила французская контрразведка? Маловероятно: арабы получили легальные визы, мало того, они приехали по культурному обмену что-то там демонстрировать или преподавать своим соотечественникам, а заодно и французам… Нашли у них оружие? Вряд ли – оно было законсервировано до поры до времени в надежном месте, как рассказал мне Рашид. А он вовсе не выглядел безответственным болтуном. Непонятно…

Но что мне делать? Азраил, конечно, устроил свой очередной театр. Блистательный театр. В былые времена в нашей стране его уже повязали бы пионеры-ленинцы, отважные помощники пограничников и славного НКВД. А что – вылитый шпион.

Азраил вел игру, опасную игру. Он, конечно, заметил и меня, и ищеек, у которых при его появлении даже уши стали торчком. И теперь я размышлял, принять мне условия игры или нет. Конечно, доверия к нему у меня не было, но взыгравшее ретивое настойчиво нашептывало: какого хрена, Волкодав, тебе ли бояться этих двух шавок, а возможно и Азраила в придачу, если он ссучился? Тем более, если устроена охота именно на тебя, то все равно нужно уходить в отрыв красиво, с понтом, пусть даже квартал оцепили двойным или тройным кольцом.

Наконец турок допил свой кофе. Все это время он таращил глаза на подъезд дома, иногда даже привставал, чтобы лучше его видеть из-за спин клиентов бистро. Меня он напрочь игнорировал. Не глядел Азраил и на ищеек. Но как раз из-за этого я понял – он все рассмотрел и определил, кто есть кто, а потому будь наготове, Волкодав.

Пока Азраил утолял жажду, я внимательно следил за улицей. Там было все спокойно – по крайней мере, в аспекте топтунов, что могли приплестись вслед за турком. Значит, Азраил еще не "засвечен"…

Он встал из-за стола, при этом что-то там опрокинув, вышел на улицу, и, будто немного поколебавшись, припустил с приличной скоростью прочь от дома, где проживал Рашид. Ищейки сорвались с места немедленно, хотя, нужно отдать им должное, проделали это чисто, внешне без спешки, но как раз в самый подходящий момент, чтобы не потерять "объект" из виду. Это обстоятельство говорило об их высоком профессионализме.

Я снялся с насеста ровно через минуту после ищеек. Мне нужно было еще проверить, нет ли у них подстраховки, дубля. Но, похоже, за домом следили только эти двое – припаркованные неподалеку машины остались на своих местах, никто из прохожих не обратил внимания на Азраила и не ускорил шаг, мало того, большинство шло в противоположную сторону.

Азраил продолжал свои шутовские "шпионские" выходки. Этим он создавал большие неудобства топтунам, заставляя их держаться в отдалении и поневоле из-за большого напряжения практически не следить за своей "спиной". Что, конечно, мне было на руку: я спокойно наблюдал за своими подопечными и за тылом – не тащится ли там еще один "хвост"?

Но вот Азраил пошел еще быстрее, уже не оглядываясь и не шарахаясь из стороны в сторону. Создавалось впечатление, что он поверил, будто за ним никто не идет. Однако я понял: Азраил подает мне знак – будь наготове. Не знаю, видел он, что я за ним иду, или нет, но в одном Азраил был твердо уверен – настоящий профессионал никогда не упустит момент досконально разобраться в ситуации, тем более такой непростой и угрожающей операции, как "Альянс".

Азраил вдруг свернул с главной улицы в грязный переулок, заставленный мусорными контейнерами и дряхлыми автомашинами, на которых во Франции обычно ездят пенсионеры и бедные студенты. Я видел, как ищейки, немного потоптавшись в растерянности, последовали за ним. Мне тоже ничего иного не оставалось, как втянуться в эту грязную узкую кишку, образованную обшарпанными домами. Похоже, переулок служил хоздвором для многочисленных магазинчиков и кафешек, расположенных на первых этажах домов и имеющих главный вход с улиц, тянущихся параллельно переулку. В стенах домов практически не было окон, а те редкие, будто прорубленные нерадивым каменотесом, были в основном забиты досками или прикрыты ставнями. Короче говоря, местечко было еще то, если к общей безрадостной картине добавить и полчища крыс, жирующих среди пищевых отбросов.

Мне было очень непросто. Я пока не мог разгадать замысел Азраила, но он, видимо, нуждался в помощи. Но вот как ее оказать, когда в переулке не было ни души, а он просматривался насквозь? Такие же неудобства испытывали и топтуны, но им было легче – они могли прятаться за машинами, а я нет: таким макаром я мог запросто себя выдать.

Я выбрал неплохой вариант – пока топтуны шли, не оглядываясь, я быстро пробежал метров тридцать и стал ковыряться в замке старого уродца "фиата", изображая из себя хозяина; при этом я еще и сгорбился, чтобы казаться ниже ростом.

Вот тут все и случилось. Азраил вдруг исчез. Вот так – шел и исчез. Даже я оторопел, а что говорить о топтунах? Они сначала замерли в стойке легавых псов, а затем, посовещавшись, все-таки начали осторожное продвижение вперед. Вот они подошли к тому месту, где испарился турок, снова постояли, в недоумении воззрившись на стену, в которой не было даже намека на дверь, а затем опять начали довольно оживленно дискутировать, размахивая руками…

Азраил выскочил как из-под земли, словно нечистый из преисподней. Он теперь почему-то оказался ближе ко мне и за спинами ищеек. Топтуны, похоже, не успели даже опомниться от почти суеверного страха, когда турок открыл огонь из пистолета с расстояния где-то пять-шесть метров. Конечно же, у ищеек шансов остаться в живых практически не было – Азраил (я это знал) стрелял с поразительной точностью.

Тум, тум, тум, тум… и абзац. Глушитель у Азраила был отменного качества, и выстрелы наделали шуму не больше, чем если бы он несильно ударил четыре раза о стену футбольным мячом. Топтуны улеглись рядком, даже не успев достать оружие. Азраил, спрятав пистолет, крикнул, помахав мне рукой:

– Помоги!

Я, все еще в легком трансе под впечатлением увиденного, поспешил на его зов, и мы сообща забросили тела в мусорные контейнеры, предварительно проверив карманы топтунов. Наш улов оказался весьма скромным: два пистолета – "магнум" и "вальтер" – и паспорта, выписанные на граждан Югославии. Я только невесело ухмыльнулся – на югославов они были похожи лишь цветом волос и повышенной кудрявостью.

– Все, сваливаем! – Азраил потянул меня к выходу из переулка.

Я хотел было поупираться – из вредности, – но затем решил до поры до времени походить у турка на поводу: чтобы узнать его задумки.

– Куда? – только и спросил я на бегу.

– Машина на стоянке, – показал рукой вперед Азраил.

Больше вопросов у меня не было. По крайней мере – пока… Марсель, порт

Арч Беннет проводил своеобразный смотр своего "воинства". В его распоряжение предоставили два скоростных катера, глиссер, два водных мотоцикла и крохотное рыбачье суденышко, которое как раз и было "адмиральским" кораблем шеф-агента в предстоящем сражении.

Сражении… Арч горько улыбнулся. Последние дни он весь издергался – куда-то запропастился Макнэлли. Это было так тревожно и необъяснимо, что шеф-агент напрочь потерял покой и сон. Он был вынужден сообщить о пропаже Папаше Шиллингу, но тот отнесся к неприятному известию на удивление индифферентно. Такое спокойствие могло обозначать многое, например, то, что босс решил дистанцироваться от операции "Троянский конь", чтобы свалить на плечи Беннета всю ответственность как за успех, так и за неудачу. И неизвестно было, что лучше – первое или второе, – Арч уже не сомневался, что придется здорово поостеречься в любом случае.

Конечно, он принял необходимые меры, чтобы обезопасить себя от возможных неприятностей, но насколько они эффективны в столь непростой ситуации и как на них посмотрит в случае чего Папаша Шиллинг – это был вопрос вопросов.

Теперь, в отсутствие Макнэлли, на место его помощника (пусть и ненадолго) претендовала Эйприл. Арч никогда не считал себя женоненавистником – скорее наоборот, но эта змея в человеческом обличье его раздражала и даже пугала. Особенно в последнее время. Ему казалось, что она смотрит на него с каким-то странным выражением, возможно, с издевкой, будто он не ее шеф и не ас разведки, а желторотик, не нюхавший пороху. Раздражаясь, Беннет нередко придирался к ней, в общем-то, по пустякам, но Эйприл будто и не замечала явной несправедливости, была вызывающе вежлива и исполнительна. Арча резкая перемена поведения до недавних пор строптивой девицы настораживала и злила – непонятно почему. Он где-то читал, что так бывает в семьях накануне распада: жена, чтобы побольнее уязвить мужа, практически с ним не разговаривает, становится корректной, демонстративно обходительной и смотрит на него как на пустое место…

Отдав последние распоряжения, Беннет сошел на пирс и направился в рыбацкую таверну. Время обеда еще не наступило, но Арч всегда относился к распорядку дня наплевательски; в спокойной обстановке, а пока она, за исключением таинственного исчезновения Макнэлли, мало походила на фронтовую, агент МИ-6 больше уповал на вековые инстинкты: хотелось спать – дрых, начинал бунтовать голодный желудок – ел, а когда становилось невмоготу, хватал первую попавшуюся проститутку и тащил ее в постель (конечно, если не было под рукой кого-нибудь поприличней).

В таверне собрался народ простой, не избалованный дорогими винами и изысканными яствами. Здесь сидели в основном рыбаки, портовые грузчики, моряки малого каботажного плавания – между средиземноморскими портами Франции – и редкие туристы, любители экзотики. А здесь ее хватало: на стенах таверны висели спасательные круги, корабельные компасы, рыбацкие сети, чучела морских и океанических рыб, карты прошлых веков в деревянных рамках под стеклом, мушкеты и абордажные сабли, штурвал, в одном углу стоял якорь, а в другом – небольшая старинная мортира…

Беннет нашел свободный стол – крепко сколоченный, дубовый, изготовленный лет сорок назад – и сел на скамью, отполированную до блеска по меньшей мере двумя по-колениями завсегдатаев. Официант первым делом принес охлажденное сухое вино в кувшине и высокий стакан – это действо было древней традицией. Ты можешь зайти в таверну и не есть ни крошки, но пинту божоле выпить обязан.

Арч заказал рыбу. Он не знал, как называется это блюдо, и что вообще лежало на большой керамической тарелке в обрамлении зелени, но едва шустрый малый с удивительно гибкой талией показался в дверях кухни с заказом в руках, рот Беннета тут же наполнился голодной слюной. Порция стоила недорого, но ее могло хватить и для классического книжного обжоры Гаргантюа.

Что ему нравилось в этой таверне – кроме, естественно, рыбных блюд, – так это непринужденность обстановки. Любой посетитель мог говорить без удержу или молчать сколько угодно, но никто даже не делал попытки заткнуть рот первому или назойливо приставать ко второму. Здесь любили клиентов, а те, в свою очередь, относились с уважением друг к другу.

Насыщаясь, Арч невнимательно прислушивался к трепу за соседним столом.

– …При чем здесь Морис?! – горячился сухощавый рыбак, отчаянно жестикулируя. – Они пришли, попросили комнату, заплатили деньги – какие проблемы? У него пиццерия, а не отделение полиции нравов.

– Морис должен был знать, что когда-нибудь это добром не кончится, – басил крепко сбитый бретонец с багровым лицом. – Вот жадность его и сгубила.

– Но полиция не имела права закрывать пиццерию и сажать Мориса под замок! – продолжал горячо спорить рыбак.

– Может, ему нужно было дать орден Почетного легиона? – насмешливо спросил третий, по виду боцман, весь в наколках на морскую тему. – За то, что прихлопнули в его пиццерии трех "голубых"… хи-хи… – Он скептически хихикнул.

– До сих пор не могут узнать, кто эти трое… – буднично пробубнил четвертый, длинный нескладный гасконец с маленькими и какими-то сонными глазками. – У меня свояк в полиции…

– В газетах пишут, будто один из них англичанин. – Грубый бас бретонца, казалось, сотрясал стены.

– А двое других – инопланетяне, – скептически подхватил боцман. – Газетчики и не такое могут выдумать. Как, спрашивается, они определили, кто из них англичанин, а кто француз? Документов ведь не нашли.

– Да, но Морис утверждает… – начал было рыбак, но его тут же перебили.

– Морис! – громыхнул своим басом бретонец. – Он шагу не ступит, пока не соврет. Мне ли это не знать… – Дальше он начал рассказывать какую-то старую историю, в которой фигурировал и Морис, но Арч уже не слушал его пространный треп.

"Голубые"! Один из них англичанин!

Аппетит пропал мгновенно. Торопливо допив божоле и бросив деньги на стол, Беннет поторопился покинуть уютную таверну и направил свои стопы к ближайшему газетному киоску.

Купив две солидные газеты и пять или шесть бульварных листков, Арч уединился в крохотном скверике и начал в нетерпении отыскивать нужное.

Он оказался прав: в приличных газетах о трагическом случае в пиццерии, расположенной на улице Святой Екатерины, было напечатано по нескольку строчек, в основном в малочитаемых разделах "Хроника" и "Происшествия". Зато "желтая пресса", сев на любимый конек сенсации, расписала события в заведении мсье Мориса во все цвета радуги. Само собой, присовокупив не только вполне обычные для таких изданий домыслы, но и вообще голую фантастику.

Однако Беннет не стал смаковать пикантные подробности, густо сдобренные кровью. Арч лихорадочно листал бульварные издания, отыскивая снимки с места происшествия.

И он их нашел. Наверное, у фотокорреспондента одного из "желтых" листков был в полиции друг или осведомитель. И фотограф успел в пиццерию едва не раньше криминалистов. Снимки получились не очень хорошего качества, наверное, все-таки ушлый папарацци фотографировал или впопыхах, или украдкой, из-за плеча ажана. Но и того, что Арч рассмотрел, вполне хватило для легкого ступора: в одном из убитых он узнал Макнэлли.

Некоторое время Беннет сидел как пришибленый, тупо глядя невидящими глазами куда-то в пространство. Будь на его месте простой обыватель, трагедия в пиццерии не вызвала бы у него никаких серьезных эмоций, кроме обычного интереса к "жареным" фактам. Но Арч служил в разведке, а там трактовка с виду малозначительных и будто не имеющих к спецслужбе никакого отношения событий иная, нежели у нормальных граждан. Он совершенно не сомневался, что "бытовухой", как предполагали некоторые газетчики, здесь и не пахнет. В "желтой прессе" писали, будто некий господин, застав своего любовника в объятиях другого, застрелил в праведном гневе обоих, но при этом успел схлопотать пулю от соперника.

Однако Арч достаточно хорошо знал рыжего Джонни, чтобы поверить в его плохую меткость и нерасторопность: шотландец попадал с десяти шагов из пистолета в пенс; а в скорости стрельбы он уступал лишь ему и Эйприл. Поэтому версия "трагический любовный треугольник" отпадала сразу и напрочь.

Значит, Макнэлли убили профи… Но зачем тогда вся эта комедия с "голубой любовью", отпечатками пальцев на пистолетах и изъятием документов, чтобы затруднить опознание трупов? И еще – кто мог знать, что Джонни гомосексуалист? Ведь он был весьма осторожен по части своего порока…

Опомнившись от замешательства, Беннет прочитал все, что только мог отыскать в купленных газетенках. Там он нашел столько дерьма, что его едва не стошнило. Скабрезные подробности перемежались натуралистическими описаниями, кровь лилась рекой, пули крошили штукатурку и рвали плоть… бред! И лишь между строчек Арч прочитал все, что ему было нужно, – всех троих застрелили очень аккуратно, со знанием дела, и очень компактно по времени. А значит, имела место неплохо спланированная ликвидация. Но вот только почему следы замели так небрежно?

Неужто?.. Беннет похолодел.

Он резко встал и направился к взятому напрокат "БМВ", чтобы ехать в гостиницу. По дороге Арч мысленно стыковал некоторые странные эпизоды своего, пока недолгого пребывания в Марселе. Закрученный подготовкой "флотилии", он как-то пропустил их мимо внутреннего анализатора, работающего как бы по инерции, без дополнительного подстегивания. И только сейчас понял, что дал маху.

Забрав напичканный электроникой кейс из сейфа гостиницы, Беннет поднялся в свой номер, включил аппаратуру космической спецсвязи, которую благоразумно не переправил на "флагман", и, набрав соответствующий код, практически мгновенно сбросил шифрованное сообщение только одному ему известному абоненту. Получив подтверждение, что информация прошла в полном объеме и расшифрована, Арч снял пластину, прикрывающую внутренности миниатюрного "черного ящика", записывающего все переговоры по спецсвязи, и замкнул отверткой несколько контактов. Внутри небольшой коробочки раздался тихий треск, и запахло горелой пластмассой. Беннет довольно ухмыльнулся и, подождав минуту, снова начал ковыряться в схеме. Спустя некоторое время он поставил пластину на место, закрепил ее винтами, опломбировал и замкнул кейс, включив при этом защитное устройство. Затем, разобрав крохотное пломбировальное устройство, загодя скопированное с оригинала одним умельцем из лондонского "дна", выбросил его в унитаз и спустил воду.

Теперь Арч был готов…

Плеснув в стакан немного виски, Беннет сел и, мысленно пожелав себе удачи, выпил. Как хорошо, подумал Арч, что в свое время он не поленился досконально изучить электронную технику специального применения, которой оснащались агенты "на холоде".

Беннет ждал. Он настолько хорошо знал своего босса, что мог рассчитать его следующий ход так, как будто сидел в мозгах Папаши Шиллинга и подслушивал мысли старого интригана – по крайней мере, в той части, что касалась операции "Троянский конь". Теперь она читалась Арчем словно открытая книга. Смерть Макнэлли стала последней каплей лекарства, снявшего бельма с глаз.

Он не ведал пока только одного – кто именно придет сейчас по его душу…

Ожидание несколько затянулось. По расчетам Арча, "чистильщики" МИ-6 должны были появиться сразу после его прихода – эдак минут через двадцать, возможно, спустя час. Беннет даже в мыслях не имел куда-то сбежать, где-то спрятаться… и вообще наделать глупостей, на какие способен лишь новичок в разведке. Он знал, что его найдут даже на дне морском. И тогда смерть, которую он нынче ждал, покажется ему райским наслаждением по сравнению с тем, что ему пропишут, если он попытается "лечь на дно".

Самое интересное, Арч не боялся. Страх куда-то исчез напрочь – будто он сейчас дожидался не пули в лоб, а встречи с нежеланной, но вполне приемлемой для скоротечного времяпрепровождения женщиной. Постепенно бутылка виски пустела, и он задавался лишь одним вопросом: успеет ли сработать его план контригры, прежде чем ликвидатор Папаши Шиллинга спустит курок? Арч даже несколько усомнился: а не поздно ли он затеял операцию с запуском своей "охранной грамоты"? Но тут же успокоился – босс терпеть не мог непрофессионализма; даже в том случае, когда предназначенный к закланию агент спасал свою жизнь.

В дверь постучали негромко, но как-то солидно, без суеты и напора, присущих молодым голодным псам низового звена МИ-6 – команде "мусорщиков". Беннет не торопясь встал, еще раз проверил пистолет, загнал патрон в ствол, снял оружие с предохранителя и пошагал к двери, демонстративно громко топая ногами. Он запихнул свой "Ругер П-85" за пояс сзади полностью готовым к стрельбе, хотя знал, что ему даже не дадут его вытащить – несмотря на молодость, "чистильщики" свое дело знали туго. Оставалось уповать лишь на изощренный ум Папаши Шиллинга и на свое везение.

Беннет открыл дверь, даже не спросив, кто стучит, – зачем?

И остолбенел: напротив него стоял, доброжелательно щурясь, Папаша Шиллинг!!!

– Вы неосторожны, Арч, – мягко пожурил он Беннета, шагая как манекен – на почти негнущихся ногах, прямой словно палка. – Сотрудник разведки всегда воюет, до самой пенсии, и должен быть как часовой на посту в любой ситуации. Впрочем, зачем я это говорю? – Папаша Шиллинг добродушно улыбнулся. – И кому – одному из лучших.

Босс прямо-таки источал любезность и обходительность. Он пил предложенное Арчем виски, болтая разные благоглупости – будто мелкий клерк на отдыхе, жаловался на жару, а спустя минуту – на ломоту в костях… Короче говоря, Папаша Шиллинг валял дурака, действуя как факир, движением своей флейты завораживающий глупую рептилию. Но Беннет вовсе не заблуждался насчет маски миляги сквайра, натянутой на аскетическую физиономию старого сквалыги; из-под нее нет-нет да и выглядывал страшный звериный оскал.

– Как идет подготовка плавсредств? – будто вскользь спросил Папаша Шиллинг, хотя Арч докладывал ему всего несколько часов назад, утром.

– Все о'кей, сэр.

– Завтра ваша флотилия должна быть на позициях. Яхта аль-Файеда уже в Средиземном море.

– Никаких проблем, сэр. Команды в полной боевой готовности, на сегодня все увольнения на берег отменены. Мы готовы выйти, как только вы прикажете.

– Похвально… – Босс пожевал тонкими сухими губами, будто в раздумье, а затем продолжил: – У вас есть на примете человек, который мог бы заменить командира группы… на некоторое время?

– Да, – твердо отчеканил Арч и с вызовом глянул прямо в безжизненные холодные глаза Папаши Шиллинга.

– И кто это?

Арч только улыбнулся про себя скептически: как же, босс не знает, кем можно заменить Беннета…

– Гордон О'Брайн, сэр.

– Да-да, – покивал босс. – Неплохая кандидатура. Я с вами согласен…

Беннет выжидательно смотрел на него. Папаша Шиллинг умолк и тоже уставился на Арча с каким-то странным выражением.

– А почему, Арч, вы не спрашиваете, чем вам придется заниматься? – наконец спросил босс.

– Чем прикажете, сэр, – довольно сухо ответил Беннет.

– Хороший ответ, – снова одобрительно кивнул Папаша Шиллинг. – Вам надлежит завтра выехать в Париж. Адрес явки вы уже знаете.

Беннет промолчал. Он был ошеломлен. Черт возьми, какую пакость опять задумал босс?! Решил, что двух трупов сотрудников МИ-6 для Марселя многовато?

– Вам не нравится Париж? – невинно поинтересовался Папаша Шиллинг.

– Нравится. – Арч не стал муссировать эту тему. – Новое задание?

– Подготовка к финальной фазе операции "Троянский конь".

– Извините, сэр, я не понял…

– На море вокруг яхты Доди будет царить вавилонское столпотворение. По агентурным данным, арабы, прикрывающие аль-Файеда, собрали флотилию не меньшую, чем у нас. Есть сведения, что и русские выказали повышенный интерес к Средиземноморскому бассейну. В свете событий на Кипре это наталкивает на вполне определенные выводы.

– Значит, нет смысла тратить деньги на морскую операцию и…

– Ни в коем случае! – перебил Беннета босс. – Наоборот. Нужно проявить максимальную активность. Создавать видимость угрозы. Пусть защитники Доди стянут в Средиземноморье побольше сил. Чтобы потом их не хватило в другом месте, например, в Париже.

– Значит, нам дали добро на ликвидацию "объекта"?

– Надеюсь, у вас насчет "живности" чисто? – Папаша Шиллинг окинул взглядом номер.

Он подразумевал подслушивающие устройства.

– "Глушилка" включена. – Арч показал свой брелок – мини-пульт, на котором горела крохотная зеленая лампочка светодиода. – Кроме этого, мои парни проводят проверки жилья каждый день.

– Похвальная предусмотрительность, – довольно осклабился босс. – Да, приказано поставить точку на всей этой истории. Но с маленьким уточнением – ликвидации подлежат два объекта.

Беннет не стал уточнять по какой причине. Все и так ясно – старшему альФайеду, Мохаммеду, не простили его откровений на страницах периодических изданий на тему коррупции в высших эшелонах власти.

– Инструкции, я так понимаю, получу на месте?

– Верно. А пока займитесь натаскиванием наших "папарацци". Они уже в Париже.

– Будет исполненно. – Арч чувствовал себя настолько скованно, что сидел в кресле, будто бейсбольную биту проглотил.

Он понимал: главное – то, что касается его лично, – еще не сказано.

– Арч, у вас оружие при себе?

Вопрос босса застал Беннета врасплох. Оружие? Зачем он об этом спрашивает?!

– Конечно, сэр… – осторожно ответил Арч.

– Покажите. – Голос Папаши Шиллинга источал мед.

– Пожалуйста… – Беннет свинцовой рукой достал пистолет и протянул его боссу; при этом он незаметно вернул флажок предохранителя в исходную позицию.

– Американский "ругер"… – Папаша Шиллинг любовно погладил рукоятку, прикинул в руках на вес. – Магазин с пятнадцатью патронами типа "парабеллум", удобно стрелять с обеих рук – защелка магазина находится в передней нижней части рукоятки… А почему не присоединен глушитель? Здесь есть переходник, насколько я вижу.

– Не счел необходимым, сэр.

– Напрасно, Арч. Я бы советовал вам сделать это… – В голосе босса прозвучали какие-то интригующие нотки.

– Непременно, – в растерянности согласился Беннет.

– Мне пора. – Папаша Шиллинг поднялся. – Спасибо за виски, Арч. Это было так любезно с вашей стороны. – Он направил свои стопы к выходу, но тут же остановился и посмотрел на Беннета жестким, пронизывающим насквозь взглядом. – Поменяйте свой аппарат космической связи. Он немного барахлит.

Арч в ответ лишь кивнул.

– И еще одно… – Глаза босса превратились в узенькие щелки. – Через час к вам с докладом придет Эйприл. Мне кажется, ей нужно отдохнуть. Она очень устала. Очень, – подчеркнул Папаша Шиллинг. – До свидания, Арч.

– До свидания, сэр… – едва ворочая от волнения языком, проблеял Беннет.

Эйприл! Устала! Очень!!!

Босс приказал пустить Эйприл в расход…

Сработало! Арч едва не пустился в пляс от неожиданно хлынувшего в смятенную душу облегчения.

Он знал, что его аппаратура спецсвязи на контроле у босса и что ему немедленно доложат о несанкционированной передаче шифрованного сообщения неизвестному абоненту. Арч был уверен, что Папаша Шиллинг приказал срочно отыскать того, кто принял шифровку. Но Беннет использовал так называемый "блуждающий" телефон – когда посылаемый через спутник кодированный сигнал включает нигде не зарегистрированный аппарат, который автоматически сбрасывает информацию в компьютерную сеть, и ее может получить (естественно, в зашифрованном виде) только человек, знающий пароль.

Папаша Шиллинг мгновенно понял, ЧТО передал Беннет, а потому среагировал молниеносно. Он опередил "чистильщика", а именно Эйприл, и дал понять Арчу, что пора подбить баланс. И что он просит у Арча прощения за опрометчивый поступок, так как теперь до скончания времен они будут связаны крепчайшей пуповиной тайны – если операция "Троянский конь" завершится точно по плану. А что так оно и будет, Беннет был уверен на все сто процентов.

Босс заметал следы. Арч практически не сомневался, что инсценировка трагедии в пиццерии и смерть Макнэлли – дело рук и злобного ума Эйприл. Рыжий Джонни пострадал из-за Беннета – когда по его просьбе попытался перебежать дорожку Папаше Шиллингу, полюбопытствовав о судьбе Саймона, провалившего операцию с подбором русских киллеров. Затем должна была последовать цепная реакция: Саймон – Макнэлли – он, как сунувший нос куда не следует и вдобавок вообще напичканный весьма опасными для Папаши Шиллинга знаниями, – Эйприл, подводившая свинцовую черту под его жизнью и жизнью Джонни, чтобы схлопотать от кого-нибудь из "чистильщиков" пулю в финале коварной интриги босса. Но теперь Беннет выпадал из цепи – вернее, менялся местами с Эйприл. И Арч надеялся, что надолго, – тех сведений, которые он передал верному человеку в Англии, вполне хватало на то, чтобы большой хитрец Папаша Шиллинг провел остаток дней не в богатом фамильном поместье, а в "Блоке дельта" спецпсихушки, несмотря на все свои связи, титул и деньги…

Шеф-агент Арч Беннет достал "ругер" и неторопливо, будто наслаждаясь моментом, привинтил глушитель. До прихода Эйприл оставалось совсем немного…

Киллер

Я должен убить английскую принцессу Диану!

Сначала я просто не поверил своим ушам. А потом почувствовал, как где-то из глубин души начало подниматься раздражение, постепенно переходящее в уже знакомое мне чувство беспричинной ярости. Хотя причина для злобы на все и вся была, что называется, налицо.

– Марио… – Мой голос скрипел, будто горло заржавело. – Ты ведь знаешь мои принципы – я никогда не поднимал и не подниму руку на женщину.

– Этот вопрос решен и, как тебе известно, не мной, – раздраженно ответил горбун.

– Мне наплевать на такие решения! – Я взвился, как ужаленный.

– И на жизнь профессора Штольца и его племянницы Гретхен тоже? – с угрозой спросил Марио.

– Да! – сказал я резко, распалившись еще больше. – У меня нет иного выбора. Я знал, что вы все равно не оставите их в покое. Помолчи! Не играй со мной в такие игры, Марио. Ты сам говорил, что я сильно изменился. Так вот, ты был прав. Я сыт по горло своей службой в Синдикате. Убить десяток мерзавцев – это куда ни шло. Но отправить в мир иной женщину, мать двух детей – увольте. Поищите кого-нибудь другого.

– Поискать можно… Но ты забыл, что тогда придется заткнуть тебе рот. Извини, Мигель, таков закон.

– Попробуйте… – Я вдруг успокоился. – Можешь не сомневаться, что я буду нем, как могила. Но если Синдикат спустит на мой след своих псов, то я начну не с них, а с верхов. Так можешь и передать боссам. И поверь – я не шучу. Все, я ухожу из Синдиката. От своей судьбы не сбежишь, я это знаю, но мне хочется прожить пусть даже несколько дней свободным человеком, а не цепным псом, у которого вся пасть в крови. Надоело!

– Мигель, за это тебе лично выплатят пять миллионов долларов, – примирительно сказал горбун, будто и не слышал моих речей.

– Возьми их себе. Или отдай Эрнесто. Я лучше буду капусту выращивать и продавать на рынке – лишь бы с голоду не подохнуть. Мне не нужны "мерседесы", виллы и бабы. Их с собой в могилу не заберешь.

– Ладно Синдикат – пусть его. Но ты посвящен в Братство. И я за тебя поручился. Ты ведь и меня подставляешь.

– Марио, этого мне хотелось бы меньше всего. Но я не предатель и не капризничаю. Я просто не смогу выполнить задание. Понимаешь – не смогу! Любое другое – пожалуйста. Если, конечно, оно будет последним, как мы с тобой договаривались. Притом сделаю бесплатно.

– Еще раз повторяю – изменить решение боссов я не в силах.

– Тогда прощай… – Я поднялся и направился к двери прачечной, где мы уединились час назад.

– Погоди! – Марио вскочил на ноги и цепко схватил меня за рукав. – Прежде чем ты примешь окончательное решение, давай поднимемся в мой номер.

– Зачем? – Я с подозрением посмотрел на взволнованного горбуна.

– Там узнаешь… – Он был сама загадочность.

Немного поколебавшись, я угрюмо кивнул, и мы наконец покинули наш укромный уголок, вибрирующий от гула стиральной машины.

В номере Марио, не говоря ни слова, сначала врубил на полную громкость телевизор, а затем достал свой кейс с кодовым устройством, напоминающий мини-сейф: он был изготовлен из титанового сплава и снабжен специальным устройством, почти мгновенно сжигающим содержимое, если его попытаться вскрыть без ведома хозяина. Поколдовав чуток над номерными кнопками, он щелкнул замками, открыл это чудо современной спецтехники и достал обычный конверт.

– На, посмотри… – буркнул он, ткнув мне его в руки.

В полном недоумении я вскрыл конверт и высыпал содержимое на стол. Там было несколько цветных фотографий достаточно хорошего качества. Бросив на них беглый взгляд, я спросил:

– Ну и?..

– Приглядись повнимательней. – В голосе горбуна прозвучала злобная издевка.

Я взял в руки одну; какие-то люди на фоне зданий. Фотография очень напоминала те групповые снимки, что в моде у наших туристов. Судя по архитектуре, это и впрямь была моя родная сторона.

И вдруг… Мое сердце заколотилось как бешеное. От неожиданности я разжал вмиг ослабевшие пальцы, и фотография выпала из рук; но тут же я бросился, словно коршун, на россыпь снимков и схватил первый попавшийся. На этом снимке людей было поменьше. Но я смотрел только на двоих – на худенькую женщину в простеньком платьице и мальчишку лет десяти – двенадцати, глядевшего исподлобья. Он был не по-детски серьезен, широкоплеч не по возрасту и с виду немного диковат. Его засняли в движении – парнишка делал шаг вперед, будто хотел защитить от неведомой опасности мать, широко распахнутые и немного испуганные глаза которой предполагали, что она увидела нечто зловещее, но пока до конца не осознала степень опасности, исходящей от неизвестного источника зла. То, что это сын и мать, мог определить даже плохой физиономист – они были очень похожи.

Я узнал их… сразу узнал. Пусть между нами лежали уже не только расстояние, но и годы, иногда меняющие лица больше, нежели пластические операции, однако не узнать сына Андрейку и свою жену Ольгушку я просто не мог. Мне всегда казалось, что от нее лучилось какое-то неземное сияние. Оно исходило даже от безжизненного куска глянцевого картона, который я с душевным трепетом бережно держал в руках.

Я сделал неуверенный шаг, пошатнулся, едва не упал, но все-таки неимоверным усилием воли каким-то невероятным образом сумел дотащить свое тело (нет, не тело – мешок с костями) до кресла – я просто не чувствовал ног.

Они живы! Живы!!!

Господи, если ты есть, прости меня, грешного…

Прости за то, что утратил веру.

Прости за то, что едва не стал живым трупом.

Прости…

На двух фотографиях (всего их оказалось шесть) тоже были Ольгушка и Андрейка. Сосредоточившись, я внимательно рассматривал снимки; и не только дорогие, любимые лица жены и сына, а даже мельчайшие детали – они могли мне рассказать очень многое.

Похоже, фотографировали где-то в средней полосе России, скрытой камерой. Где? – местность я не узнавал. Но не это привлекало мое пристальное внимание. Во-первых, я понял, что Ольгушка и Андрейка не только живы-здоровы, но и находятся на свободе (по крайней мере, находились); вовторых, когда я разместил снимки в определенной последовательности, то заметил, как от кадра к кадру лицо жены становилось все напряженнее и напряженнее. А это могло значить лишь одно – она заметила пристальный интерес неизвестного фотографа к своей персоне. Это обстоятельство меня воодушевило: за наши скитания Ольгушка научилась быть очень осторожной, бдительной, скрытной и могла самостоятельно принимать ответственные и серьезные решения, чтобы спасти сына и себя. Что и подтвердилось, когда она ушла из-под надзора наших спецслужб в Непале, а затем каким-то невероятным образом возвратилась в Россию. И не только возвратилась, но и сумела так спрятаться, что ее и сына не смогли найти ни мафия, ни отдел внутренней безопасности ГРУ, ни даже я.

Неужто Синдикат вычислил Ольгушку?!

Я похолодел. Счастье встречи – пусть даже с фотографиями моих самых дорогих и любимых в мире людей – омрачилось отчаянием: такой участи я не пожелал бы и врагу. Так вот та узда, на которую смутно намекал Марио, узда, способная заставить меня ради семьи свершить все, что угодно. Месть Братства, заключающаяся в превращении отступника в ягуара, – чушь собачья, мистификация, как я и предполагал.

С усилием повернув голову к безмолвному Марио – мне показалось, что шея заскрипела, словно несмазанное колесо телеги, – я спросил:

– Где… кгм… кх! Где они?

– Узнаешь, когда выполнишь задание, – сухо отрубил горбун.

– Марио, это жестоко…

– Ты вынудил меня переступить черту. Мигель, я тоже хочу жить. И вдобавок – хорошо жить. А ты со своими дурацкими принципами буквально распинаешь меня, как древние римляне рабабунтовщика. Неужели я заслужил такое скверное отношение? Может, мы и не стали друзьями – в нашей профессии это просто невозможно, – но, по-моему, чувствовали друг к другу приязнь. Я не прав?

– Да… прав. Наверное…

– Вот видишь. А ты меня толкаешь под пулю снайпера Синдиката. Мигель, задание должно быть выполнено любой ценой. Любой! Сойдем с дистанции мы с тобой – найдутся другие. Сколько угодно найдется – пять миллионов на дороге не валяются. Но тогда я не увижу своей виллы гденибудь на теплом берегу Атлантики, а ты – семьи. Никогда! Правда, я подозреваю, что нас заставят еще и помучиться всласть, чтобы смерть нам показалась желанным избавлением. Как тебе такая перспектива?

– Плохо… – Я не говорил, а выдавливал слова, будто заржавевшее горло стало уже пистолетного ствола.

Я даже не понял, что сказал; может, и невпопад.

– Да, не мед, – согласился Марио.

Он был сжат, как пружина, и смотрел остро и хищно.

– Где и когда? – спросил я.

– Ты согласен? – обрадовался горбун.

– У меня нет иного выбора…

– Ты давно водил мотоцикл?

– Давно. Когда учился в спеццентре Синдиката.

– Ничего. У тебя есть неделя, возможно, две для восстановления навыков вождения. Завтра ты отбываешь в Париж. Мотоцикл уже там. С тренером по мотоспорту все договорено. За несколько дней ты должен ездить как классный мотогонщик.

– Хорошо… – Я безразлично кивнул.

– Отель для тебя заказан, деньги я дам – тридцать тысяч франков. На первое время хватит. Остальные инструкции получишь накануне… работы с "объектом".

– Я все понял. Пойду… в свой номер… – Я сгреб со стола снимки и поднялся.

Марио намеревался было что-то еще сказать, возможно, хотел, чтобы я оставил фотографии, но глянул на мое лицо и лишь угрюмо кивнул; наверное, он понял, что сейчас отобрать их можно только вместе с моей жизнью.

Похоже, меня заклинило. Едва за мной закрылась дверь гостиничного номера, я словно обезумел. До этого дня я практически никогда не плакал, по крайней мере, очень редко, но сегодня у меня гдето внутри отворились шлюзы. Я упал на пол и, завыв, словно пес, которому машиной отдавило задние лапы, начал кататься по ковру и дергаться, словно эпилептик. Я не понимал, что со мной случилось, так как голова была абсолютно пуста и жутко болела, но даже скромные проблески здравого смысла, еще сохранившиеся где-то в глубине подсознания, не могли потушить огонь безумия, сжирающий меня изнутри. Перед моим мысленным взором неслась с калейдоскопической быстротой череда каких-то лиц, оскаленные звериные морды, рушащиеся в огне дома и еще что-то, совершенно фантасмагорическое. Мне стало казаться, что я умираю и моя бестелесная оболочка, имеющая лишь глаза, летит среди этого кошмарного хаоса как щепка, подхваченная смерчем.

Не знаю, сколько длился этот припадок… сумасшествия? Возможно. Но я вдруг почувствовал, что просто не в состоянии выдержать ограниченное пространство номера; мне чудилось, что стены задвигались, будто живые, и стали сближаться, чтобы заключить в свои смертельные каменные объятия. Я снова почувствовал, как в нос шибанула острая, обжигающая нервные окончания смесь всевозможных запахов. Уже совершенно не понимая, что делаю, я сорвал с себя одежду, буквально вышиб дверь номера и помчался по коридору, а затем по лестнице вниз. Единственная мысль, которая билась в голове, кричала – нет, вопила! – как мне казалось, на весь мир: прочь отсюда! беги! на волю! прочь, прочь!!!

На улицах уже зажглись фонари, но их мягкий успокаивающий свет подействовал на меня словно кнут на лошадь. Я побежал со всей скоростью, на какую только был способен, стараясь при этом избегать освещенных пространств. Я не знал, куда бегу, но инстинкт хищника, вдруг пробудившийся в искривленном, уродливом сознании, настойчиво тянул меня на север, в горы – я почему-то знал, что хочу именно в горы, покрытые лесами. Я постепенно превращался в ягуара…

Едва я выбежал из отеля, как тут же за мной последовали топтуны Чико – они ошивались вокруг нашего пристанища днем и ночью. Я их не видел, но ощущал кожей. Совершенно инстинктивно я свернул в переулок, а затем взлетел по пожарной лестнице на крышу четырехэтажного дома, словно обезьяна, почти не касаясь ступенек-перекладин. Скорее всего, они пытались меня догнать, однако я так стремительно помчался по крышам, перепрыгивая с дома на дом, что едва ли это было возможно.

Когда я пробегал предместье, за мной увязались бродячие псы. Они гнались километра два, пока один из них, наверное, помесь ротвейлера и крупной дворняги, наконец настиг меня. Похоже, псы были сбиты в стаю, а этот крупный черно-коричневый пес стоял во главе ее.

Я резко обернулся… и вдруг опустился на четвереньки! Но самое главное – я совершенно не удивился такому странному для человеческого существа состоянию. Вожак стоял передо мной готовый к драке, будто я был всего лишь одним из псов его стаи или каким-нибудь другим зверем. Остальные собаки расположились позади него, полукругом, высунув языки и учащенно дыша; они намеревались, как только черно-коричневый пес победит, разорвать меня в клочья.

Я хищно оскалил зубы и зашипел, словно большой кот. Наверное, это послужило сигналом к схватке, потому что вожак со злобным рыком прыгнул на меня, целясь в горло.

Он просчитался. Пес думал, что перед ним загнанная дичь, какой-то странный гибрид человека и чего-то еще, очень похожего на представителя кошачьего племени, с которым собаки враждуют с незапамятных времен. Я мог бы убить пса голыми руками, одним ударом, максимум двумя, но вместо этого рванулся вожаку навстречу, взвился, будто настоящий ягуар, в воздух и, обрушившись ему на спину, со звериным рыком впился в него зубами. Мы клубком покатились по земле, пес яростно рычал, почти ревел, однако я продолжал терзать живую плоть, ощущая во рту восхитительный вкус свежей крови. Правда, она воняла псиной, но это был бой, а кровь врага являлась предтечей победы.

Когда вожак перестал сопротивляться и затих, я отшвырнул его в сторону, поднял измазанное кровью лицо вверх и издал вопль, в котором смешались визг ягуара и крик безумца.

Стая бросилась врассыпную. Спустя минуту я остался один; лишь вожак, слабо повизгивая, елозил по траве в предсмертных конвульсиях. Даже не посмотрев в сторону поверженного пса, я поднялся с четверенек и снова побежал на север, свернув с проселочной дороги на тропинку.

Далеко впереди чернела стена гор.

Волкодав

Волны лениво облизывали борта "Сидни"-"Салли", рассвет вытеснил за горизонт даже самые маленькие тучки, и утреннее солнце вольготно разгуливало по слепящей небесной синеве, с раздражающим упрямством карабкаясь все вверх и вверх, в самый центр огромного купола, накрывшего и море, и острова. Я лежал на палубе в шезлонге под тентом, одним глазом посматривая за возней наших "торпед", усиленно изображающих напряженную работу исследователей морского дна.

Второй глаз был прикован к окуляру специальной электронной подзорной трубы; эта штуковина была родной сестрой видеокамеры – с нее тоже велась, когда нужно, запись на лазерный диск большой вместимости. Труба была стационарная, но могла передвигаться на станине с колесиками; кабель питания и еще какие-то провода змеились возле моего насеста и исчезали под настилом палубы. Сейчас по графику должен дежурить Трейни, но я, от нечего делать, занял его пост и теперь наслаждался полным балдежом, включающим в себя виски со льдом, радиоприемник, тихо бормочущий русские шлягеры, и созерцание обнаженных или с крохотным фиговым листиком на причинном месте красоток, загорающих в открытом море на различных плавсредствах – от белоснежных яхт, стоимостью далеко за миллион долларов, до крохотных катерков, шныряющих вокруг "Салли" (пусть будет так; прости меня, "Сидни") как стайки мелких рыбешек.

У меня не выходило из головы странное приключение, случившееся, когда я возвращался со встречи с Рашидом.

Азраил доставил меня к нему спустя полчаса после того, как расправился с топтунами.

По дороге мы с ним чуток потолковали, однако я разговаривал в некотором смущении: кем мне теперь его считать – змеем подколодным, как прежде, или спасителем? Хотя я и не просил себя спасать – еще чего не хватало. Но добрые душевные порывы чаще всего наказуемы, и мне почемуто не хотелось выглядеть в его глазах неблагодарным свинтусом. Поэтому я больше слушал и вежливо кивал или поддакивал.

– …Мы просто не успели тебя вовремя перехватить, – рассказывал Азраил. – Они убили Мустафу и Ибрагима, но остальные успели уйти. Главное, что меня просто сразило наповал, – израильтяне и арабы Рашида схлестнулись в общем-то по глупости. Да, они вышли на след группы, да, пытались фотографировать плавсредства – но что из этого? Обычная практика работы всех разведок в нейтральных странах. Поглазели, законспектировали – и разошлись, как в море корабли. Ан, нет, горячие головы из группы прикрытия Рашида решили достойно наказать наглецов. И наказали… получив два трупа и несколько раненых; правда, легко. Я предупреждал, что Шин бет нас все равно вычислит, а потому не стоит постоянно держать палец на спусковом крючке. Глупцы! – Он выругался по-турецки. – Ну а потом пошло-поехало… Израильтяне вполне справедливо – ведь мы первыми начали свару – подняли по тревоге своих коммандос (тех, кто в группе поддержки, – ты знаешь, как они работают "на холоде") и бросились искать Рашида. К счастью, я предполагал нечто подобное, а потому посоветовал немедленно уйти под запасную "крышу". Что и было сделано, но в большой спешке. Про твой приезд просто забыли. Извини.

– Да ладно…

– Кстати, я и не знал об этом. Слава Аллаху, Рашид проговорился… – Азраил как-то виновато зыркнул на меня; как же, проговорился, подумал я, – ты, турецкая твоя морда, взял Рашида на цугундер и заставил под шумок раскрыть карты. – Но я опоздал: в квартире ждала засада, а топтунов ты и сам видел. Конечно, они нацеливались не на конкретную личность, в данном случае на тебя, а просто устроили ловушку от ярости на всякий случай.

– Ты лучше скажи, как тебе удалось испариться прямо на виду у топтунов?

– Чего проще… – Азраил широко улыбнулся, показав свои великолепные зубы. – Я ведь говорил, что Францию знаю достаточно хорошо, а Марсель – как свои пять пальцев. Я все подготовил, и капкан сработал. Там есть два люка, крышки которых я сдвинул заранее. Нырнув в один и закрыв его (он был за выступом стены, вне видимости топтунов), я быстро пролез по тоннелю и вынырнул из другого люка. Вот и вся загадка. И никакой мистики.

– Спасибо… – буркнул я, но тут же продолжил, почему-то разозлившись: – Все, теперь мы квиты. Ни ты мне не должен, ни я тебе.

– Нет проблем… – опять ухмыльнулся Азраил.

На этом наш разговор зашел в тупик, – а что еще скажешь? Мы оба понимали – сейчас наши пути совпадают, но может случиться и так, что они перехлестнутся и совьют комунибудь из нас удавку на шею…

Обсудив с Рашидом создавшееся положение и выработав план дальнейших действий, я плюнул на предложенную арабом охрану (мудро рассудив, что она будет мне как табличка на груди с надписью "Русский шпион") и, проделав целую серию проверок на предмет обнаружения "хвоста", стал разыскивать приличную гостиницу, где можно спокойно переночевать – моя лайба отплывала в семь часов утра.

Тут-то все и произошло.

Он выскочил из подъезда какого-то дома – может быть, гостиницы – с такой скоростью, будто за ним гнались три тысячи чертей. Сначала у меня мелькнула мысль, что это один из тех наколотых разной наркотической дрянью придурков, которые не только бегают по ночам нагишом – а этот был почти гол, не считая плавок, – но и пристают к прохожим, чтобы они полюбовались на их яйца с прибором. Но когда он перемахнул через припаркованную машину с такой легкостью, словно это был картонный ящик из-под вина, я остолбенел и поневоле всмотрелся в него пристальней. Правда, этот обнаженный "спортсмен-олимпиец" не дал мне много времени на обстоятельные смотрины, замерев на какой-то миг посреди проезжей части улицы, он с неподражаемой звериной грацией осмотрелся и, приняв решение, помчался как олень, в северном направлении, не разбирая дороги. Пока я мог за ним наблюдать, этот малахольный творил на бегу акробатические чудеса: каким-то чудом уворачивался от машин, готовых в любой момент размазать его по асфальту, врезаясь в толпу, расшвыривал людей с нечеловеческой силой, а когда на светофоре образовалась пробка, он сотворил великолепное сальто и побежал по крышам легковушек, почти не касаясь их ступнями, будто летел, лишь быстро перебирая ногами. Вскоре он исчез, свернув в переулок, а я в легком ступоре смотрел, как за ним сначала последовали двое, в которых я без труда узнал профессиональных топтунов, и чуть позже, протаранив одной из припаркованных машин бок, чтобы быстрее развернуться, – серый "опель", наверное, группа мобильной поддержки.

В общем, я немного офигел и, чтобы привести в порядок смятенные чувства, зашел в первое попавшееся бистро и заказал выпивку. Меня не очень смутили или удивили воистину невероятные прыжки и бег этого марсельского Тарзана – тренированный человек в состоянии стресса способен на многое. Но мне показалось, что я узнал его. А это было совсем уж невероятно.

Я сидел, потягивая какое-то пойло, и, полуприкрыв глаза, восстанавливал в памяти облик обнаженного бегуна: длинные волосы, стройное тело с очень широкими плечами, рельефные мышцы напоминали переплетенные канаты, очень симпатичное лицо, но перекошенное то ли от гнева, то ли от ужаса… Лицо… Лицо! Не может быть!

Повинуясь спонтанному импульсу, я вскочил, будто мне кто-то шило в зад воткнул, испугав при этом двух девиц, сидевших рядом, но тут же опустился обратно на стул, моментально сообразив, что сейчас догнать его и поговорить по душам я просто не в состоянии.

Это был Андрей Карасев по кличке Ерш. Я не мог ошибиться! Но почему он здесь, в Марселе? Какая беда заставила его выскочить на улицу едва не в чем мать родила и бежать сломя голову куда глаза глядят? И кто ему прицепил "хвост"?

Мне нравился этот парень. Очень нравился. Судьба его гнула, ломала, била так больно, и не только по ребрам, но и морально, что другой на его месте давно бы или дуба врезал, или попал в психушку.

Однако он выстоял, уж не знаю, как у него это получилось, и каких усилий стоило. Родись он в благополучной семье и не в нашей адской мясорубке, перемалывающей добро и зло до такой степени, что получалась какая-то невообразимая смесь, именуемая русским менталитетом, глядишь, вышел бы из него достойный гражданин, возможно, гордость нации. А сейчас этот круто сваренный парень – изгой, беглец, темная личность без роду-племени, пытающийся удержаться на плаву, только повинуясь древнему человеческому инстинкту самосохранения и выживания…

Мне стало так неуютно и грустно, что я не стал больше искать гостиницу, а прошлялся почти до самого рассвета по разным сомнительным забегаловкам Марселя, закончив свой бессонный вояж в портовой таверне.

Жизнь – дерьмо. Подытожив такими словами невеселые мысли, я отплыл на Йерские острова, чтобы продолжать искать подтверждение своему похмельному тезису…

Яхта аль-Файеда была видна как на ладони, несмотря на довольно приличное расстояние. Мы кружили вокруг нее словно стая сарычей, не приближаясь, но и не удаляясь настолько, чтобы не могли прийти на помощь, когда это понадобится. Не знаю, догадывался ли Доди о нашем присутствии – скорее всего да; но он, похоже, думал, что яхту охраняют лишь арабы, – однако вел он себя совершенно раскованно. Впрочем, как и любой бы другой влюбленный на его месте.

Наконец я увидел и предмет его воздыханий, что называется, воочию. Да, это и впрямь женщина… С большой буквы. Конечно, она не была в моем вкусе – о вкусах, как говорится, не спорят – такая себе чистопородная англичаночка с приличной фигурой, несмотря на то, что родила двух сыновей, спортивного типа, я бы сказал, задорная, веселого нрава и без малейшего намека на чопорность, присущую уроженкам Альбиона. Она вилась вокруг Доди, словно гибкий плющ, а тот, в свою очередь, с нее глаз не сводил. Я бы на его месте тоже был на седьмом небе от счастья. Такие женщины, увы, редкость.

Они купались, загорали, что-то там пили, но вольностей не позволяли – наверное, боялись вездесущих папарацци, которых и здесь хватало. Наша группа, конечно, не светилась, а вот арабам Рашида доставалось; я не могу вспомнить такого дня, чтобы они не отлавливали очередного пирата на катере и с фотокамерой и не выпроваживали его едва не пинками восвояси, угрожая отправить на дно вместе с плавсредством.

У нас были другие задачи: мы стерегли яхту под водой и вели круглосуточное наблюдение за морем – как с "Салли", так и из космоса; конечно, когда нам выделяли для этого время.

У "дельфинов" была запарка. Они посменно уходили в глубины и барражировали там на своей "малютке" как фантастические акванавты. С одной лишь разницей: если у выдуманных героев из оружия были только элементарные подводные ружья, то боевые пловцы имели такой "джентльменский" набор, что хоть завтра начинай очередной международный конфликт.

Не скучали и "торпеды" во главе с Зигфридом, и Боб Миллер, получивший двух новых подчиненных – механика Фреда и старпома Франсуа, не говоря о Слоули и Трейни; эти орлы пахали как заведенные почти без сна и отдыха. Я даже удивлялся, что они на такое способны. Особенно прослывший сачком Слоули, большой любитель под хорошее пивко поудить рыбку.

Короче говоря, работа кипела: механик и старпом почти не показывались из машинного отделения, что-то долизывали в движках, "торпеды" в экзотическом рванье ковырялись на палубе – то драили ее до седьмого пота, то передвигали ящики, то помогали "дельфинам" уходить под воду в допотопных скафандрах, сверкающих начищенной бронзой махинах, по-зволяющих лишь шагать по дну, но ни в коем случае не плавать. Все это проделывалось для маскировки, если кто вздумает понаблюдать за нами очень пристально. Конечно, под водой, а вернее, в специальном отсеке яхты, находившемся ниже ватерлинии, пловцы освобождались от древних скафандров-гробов и надевали обычное свое снаряжение, чтобы затем по возвращении снова облачиться в ископаемую амуницию и передать ее на поверхности следующему звену. Только Питу приходилось вкалывать за двоих – как шеф группы "дельфинов", он устроил для себя скользящий график и торчал под водой почти три четверти суток. Я попытался было охладить его ретивое, но он лишь отмахнулся – мол, не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Я и отстал – делай, что хочешь и как хочешь, лишь бы дно под яхтой аль-Файеда было чистым, без всяких там сюрпризов в виде магнитных мин и наших "коллег", боевых пловцов противной стороны, способных на любую пакость.

И все-таки что-то меня смущало. Мы засекали повышенный интерес к яхте альФайеда, но он был каким-то нарочитым, вызывающе-демонстративным; а так не может работать ни одна уважающая себя организация специфического характера. Их суденышки постоянно менялись, и все на виду; в светлое время суток, будто кто карты тасовал, названия катеров закрашивались, притом так небрежно, что поневоле возникала мысль о похмельном синдроме команды, не отличающей малярную кисть от помазка для бритья. Иногда подваливало и рыбачье судно, грязное корыто, давно списанное на металлолом, но восстановленное каким-то камикадзе, в здравом уме на такой лайбе можно лишь болтаться на якоре у пристани и надираться до положения риз вместе с телками, изображая крутого морского волка. К нему, будто на отчет, спешили глиссер, то отходящий далеко в море, то возвращающийся, чтобы пройти опасными зигзагами между другими плавсредствами, и водные мотоциклы с мускулистыми парнями, гоняющими по волнам как сумасшедшие. Похоже, рыбачье судно изображало некий штаб или флагман компании придурков, без должного актерского мастерства играющих какую-то постановку; уж не знаю, драму, трагедию или комедию. Пропустив фотографии действующих лиц через компьютер, мы установили личности лишь трех человек. Это были сотрудники МИ-6, но настолько низкого ранга, что просто смешно было предполагать, будто на наших глазах затевается какая-то серьезная интрига.

О своих соображениях я доложил Кончаку и ждал его реакцию на мой отчет. А пока валял дурака, забавляясь разглядыванием яхты аль-Файеда – так сказать, выполняя долг – и визуальным измерением габаритов загорающих девушек, красивых и не очень, фигуристых и плоских, словно гладильная доска, но все равно чертовски желанных; из-за монашеского образа жизни, который я вел благодаря Кей – ах, Кей, Кей… – мне начали по ночам сниться эротические сны.

– Шеф, там парни Пита вытащили греческую амфору. – Боб Миллер подошел так тихо, что я от неожиданности вздрогнул.

– Бросьте ее, на хрен, в воду, – буркнул я, недовольный тем, что кэп перебил мои мысли.

– Наоборот, для маскировки амфору лучше поставить на виду…

– И использовать в качестве ночного горшка, – развил я идею Боба.

– Ну, как прикажешь… – Обиженный Миллер повернулся, чтобы уйти.

– Да ладно, шучу. Ты прав. Пусть тащат сюда все черепки, какие только найдут. Но – попутно. А то дай им волю, так они начнут откапывать из-под ила древнюю Атлантиду.

– Пит говорит, что они заметили "головастиков".

– Ну! – оживился я – так на жаргоне "дельфинов" назывались боевые пловцы стран НАТО. – Давай его сюда!

Пит не был многословным:

– Англичане… Воду замутили – и ходу. Пошутили.

Я не стал сомневаться в его определении национальной принадлежности "головастиков" – у боевых пловцов разных держав есть язык жестов; он и похож, и имеет много различий; вот по ним обычно и определяют, кто есть кто.

– Их базу отследили?

– А как же.

– Где она?

– На рыболовном корыте.

– Мы так и предполагали… – Я задумался.

– Может, лайбу того… – Пит сделал вы-разительный жест, изобретенный древними римлянами для определения судьбы поверженного гладиатора, – показал большим пальцем вниз.

– Хорошо бы… – Я мечтательно прищурил глаза, будто уже видел тонущее судно. – Типун тебе на язык! – тут же спохватился я с негодованием: нам сейчас только международного скандала и не хватает; тогда точно о нашей операции "Альянс" будет известно и несушкам в западноевропейских курятниках.

– Я что, я ничего… – пробубнил Пит, но огорченно вздохнул.

Мне был понятен его горестный вздох – бесцельное погружение профессиональным разрушителям все равно что путане ночь без клиентов: ни дохода, ни удовольствия.

– Поставьте донные маячки.

– Уже…

– Тогда я тебя не задерживаю.

Донными маячками назывались специальные сигнализирующие устройства, держащие под контролем определенный участок акватории. Когда в их "поле зрения" появлялись подводные пловцы или что-то другое, они тут же автоматически передавали на командный пункт все необходимое для анализа и принятия контрмер: курс, глубину погружения, скорость, девиацию, количество целей и даже характеристику движущегося объекта.

Пит ушел, и я снова прильнул к подзорной трубе. Солнце уже стояло в зените, и на яхте готовились поднять якорь, чтобы, как это было почти всегда, взять курс на берег, где принцессу и Доди ждал обед, отдых и прочие прелести морского круиза, доступные лишь людям с тугими кошельками.

Я только облизал пересохшие губы и плеснул себе в стакан теплое виски – подниматься и идти на камбуз за льдом было лень…

Слоули нарисовался, когда я уже отдал приказ Бобу Миллеру сопровождать яхту аль-Файеда в район, где ее возьмут под контроль парни Рашида. Там наши полномочия заканчивались, и мы могли лишь издали наблюдать за передвижениями плавсредств арабов, которые вдобавок охраняли и виллу, где остановились Доди и Диана.

– Тебе чего? – спросил я это горе луковое.

Хотя, если по-честному, я был к нему и Трейни не совсем справедлив: парни пахали, что называется, до седьмого пота.

– Шифровка, шеф! – бодро отрапортовал ушастик, протягивая бумаженцию.

– Спасибо, – решил я быть вежливым и кивком отпустил Слоули.

Прочитав сообщение, я остолбенело уставился на Боба Миллера (он как раз двигал ко мне медленным ходом, чтобы поболтать от нечего делать о всякой всячине): Центр в лице Чанга предписывал мне немедленно собирать манатки и чесать в Париж. И точка. Никаких объяснений и сопроводиловок. Кроме приписки – оставить вместо себя кэпа. Короче, полный банзай, как говорят японцы.

– Бля-а… – невольно вырвалось у меня любимое словечко Акулы.

– Чего? – переспросил озадаченный моим видом Боб.

– Хочешь махнуть стаканчик? – неожиданно спросил я.

– Кгм… м-да… я, в общем, на посту…

– Плюнь. Пусть Франсуа поупирается. А мы с тобой прощаться будем…

Миллер от удивления даже рот открыл. А у меня он и не закрывался с того момента, как я получил цидулку от папы Кончака.

Ладно, Париж так Париж. Мы и не в таких Палестинах бывали…

Киллер

Мотоцикл ревел словно взбесившийся зверь. Я уже третий час гонял по пересеченной местности, почти не сбрасывая газ. Ошалевший от моих упражнений тренер, его звали мсье Робен, стоял под навесом и смолил одну сигарету за другой. Когда нас познакомили и я оседлал это американское никелированное чудище по имени "харлей", он лишь презрительно ухмыльнулся. Наверное, я его не впечатлил и вдобавок уронил свой престиж как начинающий гонщик – ни один спортсмен, уважающий себя, не сядет за руль навороченного по самое некуда мотоцикла, стоимость которого приближалась к сорока тысячам долларов, являющегося своего рода дорогой игрушкой богатых бездельников, именующих себя "ангелами ада" или чем-то наподобие.

Но ему за меня очень хорошо заплатили, а потому мсье Робен скрепя сердце начал втолковывать мне азы вождения таких суперсовременных монстров.

По правде говоря, я его почти не слушал. Мотоцикл я оседлал еще в глубокой юности, а после, уже проходя обкатку в тренировочном лагере Синдиката, мне пришлось осваивать вождение самых разных марок и моделей, вплоть до гоночных. Конечно, те мотоциклы были куда дешевле и проще, но так называемый мотодром в сельве не шел ни в какое сравнение с тем, на который меня привел мсье Робен. Все эти "цивилизованные" ямы и бугры, созданные при помощи бульдозера и экскаватора, казались мне детской площадкой по сравнению с горушками, обрывами и болотами полигона в тренировочном лагере киллеров.

Сначала я катался по гаревой дорожке, но вскоре мне такое спокойное и полусонное течение тренировок надоело, и я решительно настоял на заключительном этапе, как именовал мсье Робен вождение по пересеченной местности.

Вот тут я и дал выход той черной, тягостной безысходности, что поглотила меня в последнюю ночь пребывания в Марселе…

Сначала мсье Робен был шокирован и безмерно удивлен тем, как я управляюсь с "харлеем", а затем закусил удила и разгневался: тренеру сказали, что он должен учить человека едва знакомого с мотоциклом, а на самом деле ему подсунули вполне сложившегося мастера. Знал бы он, что мне было абсолютно все равно, как я веду никелированного зверя и что у него под колесами. Нет, я не хотел умереть (впервые за последние месяцы у меня появилась цель в жизни – еще раз попытаться разыскать семью, какие бы препятствия ни пришлось преодолеть), а пытался лишь выжечь или хотя бы заглушить ужас, поселившийся у меня внутри после той памятной – а вернее, беспамятной – ночи, ко-гда я диким зверем бегал по горам, подступающим к Марселю с севера…

После схватки с псом, запомнившейся мне во всех деталях, у меня, похоже, наступил провал памяти. Только изредка, фрагментарно, перед моими глазами начинали проступать картины ночного леса, какие-то скалы, ложбины, холмы… по-моему, я спугнул оленя или лань, но преследовать не стал, потому что не чувствовал голода и все еще был во власти перипетий боя с вожаком собачьей стаи. Где-то в горах я наткнулся на небольшую дачу, может, виллу или просто лесной домик. В окнах горел свет, а когда я подбежал совсем близко, внутри залаял пес и раздались человеческие голоса. Мне кажется, я испугался… а возможно, стал по-звериному осторожным, потому что повернул в чащу и обошел домик стороной.

Полностью очнулся я от наваждения на рассвете. Меня окружала седая мгла тумана, я сидел на четвереньках у ручья и жадно, почти по-собачьи, хлебал воду. Пелена кошмара наяву спала в один миг, и я, свалившись от мгновенного бессилья на каменную осыпь, начал звать кого-нибудь на помощь. Мои слабые крики вряд ли были слышны в полусотне метров, но я, временами жалобно стеная, все кричал и кричал… Туман стал еще плотнее, он навалился на меня словно снежный обвал, и я, совершенно потеряв голову, сначала пополз, так как силы были на исходе, а затем, с трудом поднявшись, поковылял вдоль по течению ручья, боясь отойти от него даже на шаг.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда я наконец выбрался из горнолесного массива на какую-то второстепенную дорогу. Машины здесь проезжали редко, но и они шарахались от меня, словно живые существа, едва я выходил на асфальт и пытался их остановить. И было от чего: на мне не осталось даже плавок, которые я потерял, видимо зацепившись за какую-нибудь корягу. Правда, я смастерил себе юбочку из травы, чтобы прикрыть срам, но от этого "одеяния" симпатичней и цивилизованней не стал. Я не винил водителей, не желающих со мной связываться, – меня вполне можно было принять за сумасшедшего, сбежавшего из психушки, – но все равно в душе постепенно начали просыпаться злость и раздражение.

Я почти полностью восстановил силы, когда солнце уже сияло вовсю. Мне не хотелось думать, что со мной приключилось ночью, и я постарался выбросить из головы все тягостные кошмарные воспоминания, чтобы снова не окунуться в пучину безумного страха, а то и вообще потерять рассудок.

Придя в себя, я начал соображать более здраво. И перестал бегать по дороге, нелепо размахивая руками. У меня в голове созрел план, и оставалось лишь подождать.

Крестьянский грузовичок шел на подъем со скоростью жука-скарабея; он не был перегружен, но его старенький, видавший виды мотор чихал и кашлял, как столетний дед на полатях. Пропустив машину вперед, я выскочил из засады на асфальт и перемахнул через борт в кузов.

Мне здорово повезло: грузовичок вез в Марсель на продажу столовый виноград. Каюсь, я оприходовал почти ящик. Я не ел – я жрал, как свинья, громко чавкая и запихивая гроздья в рот едва не целиком. Неожиданно проснувшийся голод просто омрачил мой рассудок, и я в безумной спешке хватал виноград обеими руками, будто боялся, что не успею насытиться до того, как грузовичок прибудет к месту назначения. Наверное, спугни кто-нибудь меня в тот момент, я бы его растерзал; я был зверем, цепным псом, которому поставили миску с едой.

На этом мое везение не закончилось – на ящиках лежал довольно чистый комбинезон сборщика винограда и клеенчатый передник. Видимо, хозяин надевал их, когда приходила пора торговли. Совершенно не мучаясь совестью, я натянул одежду на себя, а когда машина проехала предместье, покинул этот спасительный приют на колесах.

До гостиницы я добрался, в общем, благополучно. Правда, мне приходилось прятаться при виде каждого ажана, но тем не менее где-то в одиннадцать часов я уже принимал душ, стараясь побыстрее смыть даже запахи ночного кошмара. Чуть позже, одевшись и захватив свой скромный багаж, я уже сидел в кабине ворованного "БМВ" и быстро удалялся от Марселя. Я не мог ехать общественным транспортом – люди меня не просто раздражали, я их ненавидел…

Мсье Робен показал на часы и изобразил руками крест, что обозначало – все, конец работе, пришло время обеда и я не собираюсь тратить ни единой лишней минуты сверх обусловленных договором на тренировку полусумасшедшего неизвестной национальности… правда, со связями и, судя по "харлею", не бедного.

– Парень, хочешь я зачислю тебя в нашу команду? – спросил он, когда я наконец заглушил ревущего зверя. – Через год… может, два ты станешь суперзвездой.

– Мсье Робен, – перебил я его. – Вы получили чек?

Мы говорили по-английски.

– О да… мсье. – Тренер несколько смутился – до этого дня он называл меня только на "вы" и не позволял лишнего трепа.

– Сумма вас устраивает?

– Конечно. Благодарю вас.

– И вам спасибо. – Я достал из кармана пятьдесят тысяч франков в большом конверте и всучил их тренеру; в Париже мне подкинули еще деньжат, чтобы перед операцией я чувствовал себя комфортно. – Берите, берите, они вам понадобятся.

– Извините… но… но я не понимаю… – Мсье Робен держал конверт, как хрустальную вазу большой цены, бережно и не без боязни. – Вы ведь мне заплатили. Хорошо заплатили…

– Не я, мсье Робен. К сожалению. А теперь выслушайте меня внимательно: до конца обучения осталось еще два дня. Прямо сейчас садитесь на свой мотоцикл и исчезните из Парижа года на три. Забейтесь в какой-нибудь медвежий угол, если возможно, измените фамилию и забудьте, напрочь выбросьте из головы тех, кто подписывал вам чек, и меня.

– П-почему?.. – спросил, заикаясь, мсье Робен.

– Потому что вас отделяет от могилы расстояние ровно в сорок восемь часов. Дальше объяснять не нужно?

– Н-нет… – Похоже, он был далеко не глуп и понял, откуда ветер дует.

– Мудро. У вас сейчас время на вес золота. Прощайте, мсье Робен. И не мешкайте.

Я завел мотор мотоцикла, дал газ и укатил. Мне нужно было потащить за собой "хвост" из контролеров Чико, который последовал за мной в Париж со своей шайкой-лейкой. В настоящий момент их машина стояла за временными сооружениями, выполняющими функцию мастерских, когда проходили соревнования. Я уже знал, что пока за мсье Робеном не следят, но стоит мне закончить тренировки, его тут же ликвидируют – мой "объект" требовал особых мер предосторожности, предполагающих большую нагрузку на "чистильщиков" после выполнения задания. А мсье видел меня и моего "харлея", хотя я еще и не знал, какую роль предстоит сыграть в будущей трагедии железному коню.

О самом мсье Робене я особо не волновался. Если он дурак, то его уже не переделаешь; а если тренер человек с мозгами – тогда, возможно, он и доживет до своего часа. Я совершенно не сомневался, что догнать мсье Робена не сможет никто – в недавнем прошлом чемпион Франции, он гонял на мотоцикле, как никто другой.

Я остановился в отеле "Эсмеральда", находившемся в пятом округе Парижа. Это было красивое здание, построенное еще в ХVII веке; из его окон хорошо просматривались собор Парижской Богоматери, сквер Вивиани и Сена. Хозяйка "Эсмеральды", мадам Мишель Брюэль, очень обаятельная и умная женщина, предложила мне номер за 490 франков в сутки – один из лучших. Не думаю, что ее расположила моя внешность – после ночных блужданий по горам я сильно осунулся и выглядел как выздоравливающий от тяжелой болезни; скорее всего, именно этот номер оказался свободным, а я был одет с иголочки, как настоящий джентльмен с "золотой" кредитной карточкой в кармане.

Припарковав мотоцикл в подземном гараже и сняв свой кожано-джинсовый наряд, я переоделся в костюм, бросил шлем и шмотки в багажник мощного "альфа-ромео", переданного мне, как и "харлей", в Париже связником Синдиката вместе с новыми документами (теперь я был гражданин Испании Луис Рохелио Лопес), и отправился в "Эсмеральду". Там, не раздеваясь, я лег на кровать и погрузился в тревожную полудрему.

Марио приехал в Париж спустя два дня после меня. Теперь нас не должны были видеть вместе, а потому мы встречались поздним вечером и в основном в Булонском лесу. Это было еще то местечко – всякие там гомики, проститутки, трансвеститы, торговцы наркотиками бродили по кустам косяками. Однажды нам пришлось отмахиваться от пяти или шести извращенцев, по пьяной лавочке решивших, что если не Марио-Квазимодо, то я точно подхожу, чтобы подставить им задницу, да еще и задарма. Надеюсь, наши "доводы" в противном показались им весьма убедительными…

Дожидаясь горбуна, я с тоской посматривал в сторону российского посольства, расположенного рядом с Булонским лесом. Эх, будь я нормальным человеком, обычным гражданином, а не изгоем и наемным убийцей… На этом мои грезы и заканчивались. И не потому, что я был абсолютным прагматиком, неспособным мечтать, пусть даже о несбыточном. Я просто боялся думать вообще. Ни о чем. Я гнал любые мысли, как законченный алкоголик в пьяном горячечном бреду зеленых чертиков и прочую привидевшуюся ему нечисть. Но воспоминания упрямо вползали в мозги, используя для этого любые лазейки.

Впервые в жизни я испугался по-настоящему. Раньше меня иногда, особенно в юности, тоже посещал страх, но он был сродни инстинкту самосохранения: бьют – беги; больно – кричи, возможно, ругайся; испугался – забейся в угол и пересиди опасность. Но сейчас…

Проанализировав свое марсельское путешествие, я твердо уверился: нет, превращение в зверя – вернее, в кошмарное подобие хищника – не вымысел, не байки выживших из ума колдунов индейского племени Божественного Красного Ягуара. Я просто сдуру не поверил своим глазам, присутствуя на церемонии посвящения в Братство, когда душа Франца поменялась местами с душой (или чем там еще) короля сельвы, красавца онсы. Наверное, потому, что в цивилизованном мире просто нет места подобным вещам, а демонстрирующиеся по телевизору разнообразные фильмы о монстрах, вампирах, акулах-людоедах и прочих демонических существах в теплой квартире и уютном кресле за чашкой кофе или рюмкой спиртного представляются досужим вымыслом сдвинутых по фазе на всякой чертовщине сценаристов и режиссеров. Впрочем, и они не верят в то, что показывают.

Увы, дыма без огня не бывает. На первый взгляд совершенно бредовая фантазия людей искусства имеет под собой вполне достоверную почву. Хотя… скажи мне кто-нибудь об этом еще в период моих скитаний по Сан-Паулу, я бы просто рассмеялся ему прямо в лицо. Но теперь, побыв в шкуре оборотня, я начинал дергаться при одном воспоминании о моей схватке с вожаком собачьей стаи. До сих пор, едва я садился за обеденный стол, у меня во рту ощущался запах псины, и самые изысканные яства, которыми потчевала своих постояльцев мадам Брюэль, казались приправленными собачьей кровью… бр-р-р! Пришлось объявить официантам, что я решил стать вегетарианцем, и они приносили мне всякую зелень; однако от нее меня тоже тошнило, но по иной причине: я всегда был умерен в еде, а в Гималаях вообще довольствовался малым, но к травоядным никогда себя не причислял. Без белковой пищи – какая бы она ни была – я испытывал внутренний дискомфорт и даже раздражение, сопровождающееся взрывами непонятной и плохо контролируемой ярости. Учитель Юнь Чунь объяснял это тем, что у меня Инь довлеет над Ян – то есть силы тьмы и зла побеждают светлое начало, добро. Я тогда мало разбирался в даосской философии, а потому не стал расспрашивать, как мне изменить такое положение вещей. И только гораздо позже узнал, что, конечно, можно уравновесить эти два начала – например, истязанием плоти, тренировками до изнеможения или монашеским образом жизни, – но что в человеке заложено с рождения, то и останется до смертного одра. А потому оставил попытки следовать Учителю во всем – никогда не стать быку тигром, а курице – соколом; каждое живое существо должно быть на своем месте, указанном мудрым творцом – природой.

Но как случилось, что я, пока не нарушив обета верности Братству, начал время от времени превращаться в ягуара? Или почти в ягуара – слава богу, я еще не дошел до полной кондиции, как несчастный Франц. Неужто своим противостоянием воле главного жреца я навредил сам себе, невольно внеся сумятицу в колдовской ритуал? Или все это чушь и я просто схожу с ума на южноамериканский манер?

Я не мог ответить на подобные вопросы, а потому пытался просто не думать на такую тему. Единственное, что я сделал, едва приехал в Париж, так это зашел в ближайшую аптеку и накупил кучу транквилизаторов, чтобы в случае повторения сдвига в мозгах попытаться откорректировать его лекарствами.

Конечно, я бы мог пойти на прием к психотерапевту или психоаналитику, притом лучшему, которого только можно сыскать в Париже. Но что я ему расскажу? О церемонии посвящения в Братство и переселении душ? Боюсь, что после врачебного приема на меня наденут смирительную рубашку и отправят прямиком в больницу для душевнобольных; если, конечно, я соглашусь…

Пытаясь в очередной раз изгнать дурные мысли, я вспомнил об Эрнесто и Кестлере. Горбун, последовавший за мной в столицу Франции, сказал, что их отозвал дон Фернандо. Я понял почему: работа с "объектом" поручена только мне и Марио, а потому лишние глаза и уши, а значит в перспективе языки, нам здесь не нужны. Я почти не сомневался, что накануне событий изымут из обращения и Чико с его командой – по той же причине. Что вполне логично и целесообразно. Правда, у меня был один вопрос к Марио: а кто из "чистильщиков" Синдиката останется? Но я его не задал – если горбун и знает, то все равно не скажет; а если нет – тогда наши неопознанные трупы положат в холодильник морга рядышком: размах и цель операции предполагали абсолютную стерильность.

Мне было и грустно, и скучно без неунывающего трепача Эрнесто. Однако если посмотреть с другой стороны, то, как говорится, нет худа без добра. И я, и Марио только порадовались, что теперь под ногами не путается рыжий лис Кестлер. Горбун даже не пытался накатить на него телегу из-за случая в заведении Черного Жерара. Как он узнал через верных людей, Педро Кестлер и в самом деле пользовался большой благосклонностью боссов Синдиката. А в этот котел не менее хитрый, чем немец, Марио сломя голову окунаться не хотел…

Поздним вечером в номере раздался телефонный звонок. Я поднял трубку, и вежливый голос горбуна произнес одну-единственную фразу: "Мсье, это вы заказывали билет в "Гранд-опера"?" Я ответил отрицательно – и внутренне содрогнулся.

Все, поезд тронулся… "Объект" прибывает в Париж.

Волкодав

В Париже меня встретил сам Кончак. Я уже привык за время проведения операции "Альянс" к визитам высокого начальства и не удивился, но, глядя на его лицо, встревожился до крайности. Шеф был как с креста снятый. Он никогда не отличался здоровым румянцем на всю щеку и почти всегда был угрюм и холоден. Но сейчас Кончак показался мне больным и каким-то угнетенным. Даже его движения стали менее уверенными, а прямая спина вдруг забеременела стариковской сутулостью. Правда, одет он был, как всегда на европейском Западе (за редким исключением, требующимся по "легенде"), с иголочки, притом явно не в ширпотребовский прикид, а в костюмчик от Версаче – по моему разумению, хотя я и не очень силен в высокой моде.

Перед нашим рандеву я, как обычно, послонялся по городу, чтобы не притащить в подарок горячо любимому шефу ядовитый, словно у морского ската, "хвост". А поскольку я не бывал еще в Париже, то не удержался, чтобы не зайти на знаменитый Монмартр, поблуждав перед этим около получаса по Анжуйской набережной, еще час поездил в метро с выходом на станции, расположенные в некотором удалении от центра (на окраинах, как мне было известно, улицы не так запружены пешехо-дами и авто, а потому вычислить наружку довольно легко), а затем еще покатался на "мушином кораблике" по Сене.

После краткой речной экскурсии я и поплелся на холм, просматривающийся чуть ли не со всех концов города, до самой вершины, где высился храм Сакре-Кёр и где на площади Тетр кучковались барбуйер, или мазилы, – так прозвали уличных художников, каждый из которых считал себя непризнанным гением. Выпив в каком-то кабачке стаканчик белого "Сен-Эмильона" – это чтобы отметиться; так ставит свои пахучие метки бродячий пес, поднимая ногу на приглянувшееся дерево, – я быстренько скатился вниз, еще раз проверив по ходу дела, не плетутся ли за мною длинноногие топтуны, и, отыскав уютную брассери (по-нашему – маленький ресторанчик), скромно сел там, где потемнее. Вскоре появился и Кончак, слегка утомленный после такой же беготни, какую устроил по Парижу и я.

– Что вам заказать? – спросил я, когда мы обменялись приветствиями.

– Мне все равно, – коротко ответил шеф, внимательно присматриваясь к публике.

Нам принесли кальмаров в горшочке, тапенаду – провансальское блюдо из каперсов, маслин и анчоусов, и бурриду – уху с чесночным соусом; все это для Кончака, любителя необычных яств, рыбных в частности. Я довольствовался говядиной по-бургундски в красном соусе с луком, фаршированной гусиной шеей и супом с артишоками; на десерт мы взяли слоеный яблочный пирог. Предложенная нам карта вин впечатляла – в ней было около сотни наименований, – но я не стал долго мудрить и ткнул пальцем наугад. И выбрал "Кот дю Рон", за что получил от гарсона выразительный взгляд. В нем ясно читалось: "До чего тупые эти англичане!", и я едва не рассмеялся в полный голос. Наверное, мой беззвучный оскал не очень напоминал любезную улыбку, потому что мгновенно потерявший апломб малый слинял на кухню или в буфет с такой скоростью, словно ему воткнули в задницу пиропатрон.

– Чем мне здесь заниматься? – спросил я, когда мы прошли половину застольной дистанции и, потягивая винцо, настраивались на финишный рывок.

– Тем же, чем и до этого, – буркнул шеф.

– Значит, продолжать пить виски… – добавив глубокого удовлетворения к голосу, жизнерадостно сказал я, при этом стараясь не встретиться с шефом взглядами.

– Ты уж извини, но я сегодня не настроен пикироваться и выслушивать твои благоглупости. У нас появились очень серьезные проблемы, и как их решить, я не знаю.

Ого! Чтобы Кончак признался в своей несостоятельности по какому-либо вопросу… Такое впечатление, что нам противостоят уже не земные, а какие-то потусторонние силы.

– Решим. Не впервой, – бодро ответил я.

– Ах, молодость, молодость… – Шеф покачал головой, но не с осуждением, а с ностальгией.

– Ну, сдаваться на милость противника мы не привыкли, так что все равно другого выхода, как бороться и побеждать, нет.

– Ты заговорил словно замполит. В свое время я столько таких лекций наслушался… до сих пор в ушах пробки. Лучше будь внимательным, а потом скажешь, прав я или нет.

Кончак налил себе еще вина, отхлебнул глоток, почему-то поморщился, хотя оно было не из худших, и начал:

– Тебе, конечно, известно, что чистые нелегалы нередко работают над той же проблемой, что и наше подразделение. Только своими методами. Так вот, в свое время в Синдикат наемных убийц был внедрен сотрудник ГРУ. Я не знаю, под какой фамилией и что за "легенду" ему придумали, да это сейчас и не суть важно. Конечно, у него было свое задание, но попутно нашему "кроту" становились известны некоторые операции Синдиката, где он, как я понял, не на последних ролях. Где-то с пол-года назад этот "тихушник" передал в Центр интересную информацию, которая как раз касалась операции "Альянс". Правда, тогда она была еще в зародыше, и шифровка нелегала попала в архив так называемого "ближнего резерва". Прохождение подобных материалов через сито аналитиков (особенно если информация не касается животрепещущих вопросов) всегда дело канительное. Начальство не давит, не требует исполнить досрочно – сиди и нажимай на клавиши компьютера, выискивая точки соприкосновения (если они есть) с другими информационными блоками. – Шеф подождал, пока гарсон сделает перемену блюд, и продолжил: – На наше счастье, нашелся один яйцеголовый с повышенным самосознанием и еще не атрофированной до чиновничьего уровня ответственностью за порученное дело. Он и раскопал, что материалы нелегала впрямую касаются нашей операции. Конечно, информационные файлы идут россыпью, так что сделать какие-либо конкретные выводы простой аналитик-оператор не в состоянии, но по счастливому стечению обстоятельств его резюме попало на стол… м-м, Винграновскому… – Кончак и здесь остался верен себе, не сообщив истинной фамилии или псевдонима "Григория Кузьмича". – Мы с ним обсудили ситуацию, вышли на руководство и попросили посодействовать, чтобы "крот", помимо своих позиций, поработал и на нас. Он оказался человеком весьма толковым. Месяц назад нелегал сообщил в Центр, что Синдикату пришло подтверждение от заказчика на ликвидацию тех людей, которых мы сейчас прикрываем. Правда, это были его предположения, но достаточно обоснованные. Тогда я лично обратился к генералу, чтобы "крот" попытался какимлибо боком втиснуться в группу киллеров (если это вообще возможно из-за повышенной секретности в этом деле) или, на худой конец, нашел возможность держать руку на пульсе проблемы.

Нам принесли десерт, и гарсон прыгал козликом вокруг стола минуты две. Я решил, что на чаевые не поскуплюсь: пусть мы и не англичане, но коль уж натянули на себя личины сынов Альбиона, негоже ронять их престиж перед каким-то "лягушатником" – это я заставил себя думать как истинный британец.

– Нелегал потянул за одному ему известные рычаги, и боссы Синдиката включили его в группу поддержки тех, кто должен нажимать на курок. Он даже сумел передать в Центр фотографии киллеров "второй волны", задействованных в этой операции Синдиката. Первая, как ты знаешь (эту информацию подтвердил и "крот"), попала в жернова на Кипре, в Лимассоле, не без твоей помощи. Когда снимки доставили мне, я просто обмер… – Кончак тяжело вздохнул и сокрушенно покачал голо-вой. – Посмотри, только осторожно… – Он протянул мне конверт.

Нашел кому напоминать… Я достал из конверта фотографии и положил их между газетными листками, чтобы можно было в случае чего быстро прикрыть их и сделать вид, что я под десерт люблю почитать периодику; мне пришлось купить ее, когда я решил немного отдохнуть, посидев на парапете, обгаженном голубями; так газета и пришла со мной в брассери, будто знала, что еще пригодится.

На первой фотографии весело скалился смуглый тип с хищными чертами лица, короткой стрижкой и немного сумасшедшими глазами крутого парня типа "оторви и выбрось".

Ко второму снимку я пригляделся внимательней, потому что уродливая рожа фотографируемого могла привлечь внимание даже привратника ада, куда этому малому, видимо, уже давно заказан билет. Он был страшен, как сам грех, но, судя по острому, пытливому взгляду, очень умен. Если бы я его встретил где-нибудь в темном углу "на холоде", то убил бы, не колеблясь ни секунды, – коварство таких уродцев просто непостижимо для нормального человека.

Третья фотография сразила меня, что называется, наповал. Изображенный на ней молодой мужчина был не просто симпатичен, а красив той мужской красотой, что так ценится в разных там рекламах типа "Ковбой Мальборо" или "Курите только "Кэмел". Резко очерченное, без единой смешинки лицо, холодные, жесткие глаза ганфайтера из американских фильмов о Диком Западе, собранные в пучок длинные волосы, густые, словно лошадиный хвост, но уже кое-где тронутые сединой, мощная шея, но не такой столб, как у борцов-классиков, а будто изваянная древним мастером деталь скульптуры гармонично развитого атлета. Глядя на снимок, казалось, что этот парень вообще не подвержен эмоциям, но я-то знал, какие страсти иногда бушуют под маской живого сфинкса и какой дьявольский огонь зажигается в казалось бы замороженных глазах…

Я неторопливо сложил фотографии в конверт и молча вернул его Кончаку.

– Ну? – спросил он, спрятав конверт в карман.

– Считайте, что Доди уже мертв, – коротко ответил я и с отвращением допил вино; мне сейчас жутко захотелось чего-нибудь покрепче.

– Ты в этом уверен?

– А вы нет? Это ведь не кто-нибудь, а Андрей Карасев, Ерш. Вам известно, какие академии он проходил и на что способен. Даже если аль-Файеда спрячут в подземельях швейцарского банка, он его и там достанет.

– Да… – понуро согласился шеф. – Нам не позавидуешь.

– Про нас ладно. Повыступали – и в будку. Опустится занавес, будем готовить новую пьесу. А вот что касается Доди… Я умываю руки. Амбец.

– Карасева нужно ликвидировать… – Кончак побледнел и хищно оскалился.

– Будь мы сейчас не в брассери, а где-нибудь на природе, я бы смеялся от вашей наивности до колик. Вы можете найти такого человека, который в состоянии завалить Ерша?

– Мы пытались… – Шеф проглотил мое заявление, попахивающее откровенным хамством, за милую душу. – Внедренный в Синдикат нелегал нанял каких-то марсельских бандитов, но, к сожалению, номер не прошел. Повторить "заказ" нам не разрешили: партнеры начали подозревать "крота" в двойной игре. Я получил от коллег, ведущих разработку Синдиката, столько пинков, что, будь они физического свойства, мне пришлось бы всю оставшуюся жизнь работать на больницу. Конечно, я на них не в претензии – им довелось провести ряд спецмероприятий, влетевших "конторе" в копеечку, чтобы на шкуре "крота" не осталось и пятнышка.

– Вот-вот… Когда Ерш на задании, он не подпускает к себе никого. Жизнь научила его не верить людям. Это кредо Карасева. Между прочим, я его встречал недавно…

И я рассказал Кончаку о своем ночном приключении в Марселе с голым бегуном. Теперь я был уверен, что видел именно Андрея Карасева, на все сто процентов.

– Это шанс! – обрадовался шеф.

– Если вы думаете, что он сошел с ума и уже сидит в психушке, то глубоко заблуждаетесь. Скорее всего, это какой-то бзик Ерша. Он их нахватался в Непале по самое некуда. Йоги там всякие, что по битому стеклу ходят, даосская философия… В свое время я пытался вытащить его на откровенность, но он мне больше сказочки рассказывал, как для первоклашки.

– Я не об этом. Ты запомнил, откуда он выскочил?

– Примерно. Но я думаю, что не каждый день консьерж (если это жилой дом) или портье отеля наблюдают за голыми спринтерами в своем хозяйстве. Нужно поспрашивать.

– Мы поднимем всю нашу парижскую резидентуру, я пришлю подкрепление, через арабов подключим французскую полицию… в общем, сделаем все возможное, чтобы его ликвидировать как можно быстрее. – Глаза Кончака лихорадочно блестели.

– Вы хотите из-за какого-то араба привезти в Россию кучу цинковых гробов? И почему вы решили искать его в Париже, если он обретается в Марселе?

– Дня через два-три ожидается прибытие принцессы Дианы и Доди в Париж. Он должен быть здесь.

– У него тысяча лиц. Он прекрасно маскируется и планирует ликвидации самым тщательным образом и с большой выдумкой. Повторяю – можете поставить над могилой операции "Альянс" большой дубовый крест… с полумесяцем.

– Нам нужно выиграть время! Любой ценой! Хотя бы еще месяц.

– Зачем? Ладно, пусть мы предотвратим покушение на Доди в Париже. Тогда его грохнут в Лондоне или Каире, в Испании или на Йерских островах… да где угодно. Он на мушке, а винтовка в руках лучшего ликвидатора, которого я когда-нибудь знал.

– Ты прав – от Синдиката долго скрываться не удастся. Но я не открою большой тайны, если скажу – Диана и Доди практически договорились о помолвке. Ты еще не знаешь, что яхта альФайеда взяла курс на Сицилию. По данным арабов, оттуда Доди и Диана должны вскоре вылететь в Париж. Возможно, здесь состоится обручение. Когда они будут в законном браке и если к тому же у них появится общий ребенок, тогда страсти поутихнут и начнется длительная осада. Но это уже нас не касается.

– Откуда это вам известно? – удивился я.

– Не имеет значения. Мало того: МИ-6 в Средиземноморье вешает нам лапшу на уши. Театр. Ты все видел собственными глазами. Их люди уже в Париже. Они тоже ждут здесь Доди и принцессу. Но и это еще не все – сюда подтягиваются и сотрудники Шин бет. Вот такая, брат, петрушка.

– И вы хотите в такой ситуации спасти аль-Файеда? Я не удивлюсь, если под топор попадет и Диана. Разве вы не видите, что в Доди и принцессу вцепились мертвой хваткой? Притом все, кому не лень: родственники, высший свет, пресса, спецслужбы нескольких стран, Синдикат и, возможно, еще кто-то, сидящий в глубокой тени. Идет настоящая травля. Мне кажется, Доди обречен. И боюсь, что Диана тоже.

– Мертвая хватка… Верно сказано. – Кончак резко отодвинул от себя тарелку с недоеденным десертом. – Но мы продолжим начатое. Отступать некуда и невозможно. И я и ты понимаем, что весь этот жестокий цирк – политика, и, как часто бывает, замешанная на крови. Увы, мы в упряжке и прочно сидим в колее. Поэтому я вызову, как говорил ранее, подкрепление. Подключим и ажанов.

– Я по-прежнему буду возглавлять группу?

– Нет. У тебя особое задание… – Кончак смотрел на меня остро и требовательно. – Ты знаешь Ерша лично. Вы почти друзья. Или я не прав?

– Какая разница? – окрысился я – не люблю, когда лезут в мою личную жизнь, которой практически нет.

– Ладно, пусть так. Но ты с ним работал в свое время и не раз встречался. Ты знаешь его лучше, чем кто бы то ни было…

– Поэтому вы хотите сосватать меня на роль смертника, готового бросить вызов Ершу? – перебил я шефа. – Тогда я лучше напьюсь в стельку и сам пущу себе пулю в лоб. Что однохренственно.

– Нет, ты меня не понял. Нам нужно его вычислить, а ты с ним побеседуешь. Попробуй уговорить Ерша отказаться от задания своих хозяев. Но только в последнюю минуту, чтобы его не успели заменить. Я гарантирую ему неприкосновенность с нашей стороны и защиту от Синдиката.

– Ну, во-первых, я очень сомневаюсь, что нам удастся его найти. Времени совсем мало. Но если разыщем и он не согласится на наши условия, тогда что?

– Это уже будет не твоя проблема, – резко ответил шеф.

– Усек. Вы хотите, чтобы я подвел Карасева под пулю. Достойная миссия, ничего не скажешь.

– Не забывай, кто ты и где служишь. – Голос Кончака стал зловеще-спокойным.

– Считайте, что я взял под козырек и сказал "слушаюсь".

– Вот так-то лучше… Если мы так и не сможем найти Ерша до приезда Доди в Париж, тогда тебе придется быть поближе к аль-Файеду и принцессе. Как все это будет выглядеть, помозгуем.

– Конечно… – Я стал вежливым, как лондонский денди.

Кончак подозрительно зыркнул на меня, хотел сказать еще что-то, но промолчал, увидев идущего в нашу сторону гарсона.

А я в это время думал о том, как приду в свой отель, закроюсь в номере и напьюсь до чертиков. Хрен им всем, не буду я искать Карасева! Плевать мне на высокую политику. Я, конечно, ликвидатор, а значит, убийца, но не Иуда…

Все последующие дни перед прилетом принцессы и Доди в Париж напоминали мне карнавал в сумасшедшем доме. Я почти не спал, пытаясь найти Андрея Карасева. И не потому, что хотел его "сдать" ликвидаторам ГРУ, а по причине более весомой и прозаической – чтобы сказать: "Беги, дружище, отсюда на хрен, если хочешь уцелеть". Я иногда и себе боялся признаться, что этот сукин сын Ерш нравился мне как близкий друг, хотя я знал его всего ничего. Он относился к той редкой категории людей, которым я бы доверил все: красавицу жену, кошелек с любой суммой и даже свою горячо любимую спину, чего не позволял себе даже в Афгане, где тоже были парни стоящие.

Я почти не сомневался, что Карасева, если он появится в поле зрения нашей конторы, ликвидируют немедленно. И не только потому, что его "объектом" является альФайед. Ерш чересчур много знал о таких вещах, какие ГРУ чаще всего хоронит так далеко и глубоко, что ни в архиве сыскать, ни в устном творчестве нелегалов не откопать. Я знал, что Андрей подготовлен дай бог каждому профессионалу, но когда на тебя открыта облавная охота и ты этого не знаешь, то шансы выжить практически равны нулю – государственная машина сжирает свои жертвы почище библейского Молоха, при этом не моргнув глазом.

Я его не нашел. Разве можно вообще кого-нибудь отыскать в Париже, напоминающем перевалочный пункт туристов и беженцев всех стран мира? Мне уже доложили, что в Марселе разыскали отель, где жил Ерш под фамилией Мигель Каррерас. Но его там не было. А значит, Андрей направил свои стопы в Париж. Здесь уже устроили проверку гостиниц и пансионов, но я только ухмыльнулся саркастически: как же, Карасев такой дурак, что не сменит документы и внешность… Мне помнится, когда мы с ним встречались в последний раз, у него была целая коллекция паспортов на разные имена.

Доди прилетел на своем самолете. Я не участвовал в его встрече, но знал, что, кроме личных телохранителей аль-Файеда, красавчика плейбоя охраняли еще десятка два парней как из нашего ведомства, так и с мусульманской стороны. Понятное дело, он был вместе с Дианой, но мне почемуто даже не захотелось посмотреть на нее вблизи. Есть такое понятие, как предчувствие. Оно редко проявляет себя в обыденной жизни, но в экстремальной обстановке присутствует сплошь и рядом. Будучи в Афгане командиром группы разведчиков-диверсантов, я никогда не брал на задание парней, у которых была кислая физиономия из-за какого-нибудь дурацкого видения или кошмарного сна. Обычно они из поиска не возвращались; к сожалению и печали, я понял это слишком поздно, когда за плечами легли многие месяцы и длинные тропы этой отвратительной войны, затеянной выжившими из ума маразматиками, рожденными не женщиной, а пресловутой кепкой Ильича.

Я понял, что принцесса и Доди обречены. И не только из-за предчувствия надвигающейся трагедии, а еще и потому, что накануне прилета младшего аль-Файеда в Париж мне передали агентурную сводку, где наш источник сообщал, что по не подтвержденным пока сведениям Диана, кроме вступления в брак с Доди, будто бы решила принять мусульманскую веру. А это уже была настоящая катастрофа: сильные мира сего никогда не допустят, чтобы мать английского льва встала под знамена Пророка…

Бедное мое сердце! Оно рвалось на части, когда я очутился в отеле "Ритц", принадлежащем семье аль-Файедов, куда Доди вместе с Дианой приехали отужинать. И возле отеля, и внутри кипел котел. Кроме постояльцев, людей далеко не бедных, ошивались разные странные личности, большей частью наглые папарацци, вольные фотоохотники за сенсациями. Я изображал джентльмена и старался особо не мозолить глаза охране "Ритца", чтобы меня не приняли за когото иного.

Я слонялся по холлу отеля, заходил в бар, даже что-то там пил, но мои глаза работали не хуже, чем электронная подзорная труба на "Салли". Я буквально "фотографировал" всех бездельников и папарацци, дожидающихся появления "звездной" парочки, чтобы пощелкать затворами своих камер. Кроме меня, здесь, конечно, были и другие, так сказать, заинтересованные лица – я, например, заметил Рашида и Азраила, тоже натянувших вечерний прикид; но они сделали вид, что мы незнакомы. Пусть их, я не в обиде…

Стрелка часов ползла, как сонная муха после зимней спячки. Восемь… девять… половина десятого… без двадцати десять… Когда же наконец Доди и Диана отправятся на боковую?! Они сидят в ресторане и воркуют, как голубки, а "борзой" Волкодав должен слюнки глотать, полдня не евши, две ночи не спавши… и так далее. Черт возьми! До чего я докатился?! Охраняю покой влюбленных, как гном Белоснежку.

Я мельком посмотрел на календарь за спиной портье: 30 августа 1996 года. И ностальгически вздохнул – через день дети пойдут в школу. Эх, повернуть бы время вспять! Да чтоб я остался с нынешним жизненным опытом. Я бы теперь свое десантное училище десятой дорогой обошел. И не важно, где трудиться, пусть даже простым работягой – только подальше от армии и от моей "профессии".

Я скосил глаза влево – и обмер. Нет, это просто невозможно! Моб твою ять! Бред, видение… Изыди, нечистый! Я просто остолбенел.

Он, наверное, почувствовал мой взгляд и поднял голову. Наши глаза встретились и… и он вдруг стал белым как мел.

Я его узнал. И он меня тоже. Наша встреча в горах Афгана в районе Гиндукуша была скоротечной, жестокой и кровавой. Моя группа нечаянно столкнулась с отрядом моджахедов Нигматуллы – бешеного зверя, за которым я охотился почти год, – и мы с ходу приняли бой. Дрались врукопашную, грызлись, как псы на собачьем ринге, рвали друг друга руками и зубами. С ним я схлестнулся уже под конец боя. Он был одет как афганец, но я сразу признал в нем европейца, а возможно американца, – в то время их инструкторы уже отваживались переходить границу Пакистана и шнырять по нашим тылам. Я уже достал этого сукиного сына несколько раз ножом и хотел добить, но тут раздался страшный грохот, и последним, что я запомнил перед тем, как потерять сознание, было его перекошенное от дикого возбуждения лицо.

Меня спас большой "абалаковский" рюкзак, который мы тащили поочередно из-за его неподъемности. Все случилось так быстро, что я не успел даже отстегнуть лямки, чтобы сбросить на землю свою ношу. В рюкзаке хранился наш НЗ. Чтобы не обременять всех разведчиков-диверсантов лишним весом – а в горах этот вопрос очень существенный, – мы сложили в рюкзак все продукты, и пока один из нас работал ишаком, остальные просто порхали, что отнюдь не лишнее, когда скачешь по скалам, словно горный козел. Тому, кто нес НЗ, приходилось трудно, но зато потом, когда его сменяли, он чувствовал себя заново родившимся и пер по камням со скоростью локомотива.

Очнувшись и собрав оставшихся в живых ребят, я допросил одного из душманов – ему взрывом оторвало руку. Оказалось, что мой противник был англичанином. Он должен был испытать какое-то секретное оружие в тылу "шурави", а отряд Нигматуллы ему выделили для охраны. В последний миг он взорвал свою "пушку", покрошив и нас, и моджахедов в капусту, а сам сделал ноги. Я мечтал с ним снова встретиться до самого последнего дня моего пребывания в Афгане…

И вот встретились. В Париже. В отеле "Ритц". При полном параде. Во фраках и белых манишках. Восставшие из ада, куда и меня и его загнали наши правители. Я уже знал, что он работает в МИ-6, – когда меня зачислили в штат ГРУ, я первым делом составил фоторобот англичанина и попросил поискать в архивах его мордуленцию. Мой заказ выполнили достаточно быстро: оказалось, что он принадлежит к элите внешней разведки Британии. На том мои изыскания и закончились. Похоже, "на холоде" мы работали в разных регионах мира.

Не знаю, что англичанин прочитал в моем взгляде, но он резко обернулся и едва не бегом припустил куда-то в глубь отеля. Немного помедлив, чтобы прийти в себя после легкого шока, я последовал его примеру, только направился в противоположную сторону – туда, где с видом подгулявшего арабского мультимиллионера фланировал Рашид. Мне, конечно, нельзя было афишировать наше знакомство, но я не имел иного выхода.

Проходя мимо него, я коротко бросил:

– Иди за мной. Быстрее!

Недоумевающий араб потопал мне вслед, достаточно натурально изображая сластолюбца – он пялил глаза на особей противоположного пола, иногда даже прищелкивая языком от восхищения. Сейчас я тебе устрою кобеляж…

Мы зашли в туалет, больше похожий на выставку модерновой сантехники, чем на место, где люди решают свои утилитарные проблемы.

– Ты что, с ума сошел?! – попытался надавить на меня Рашид. – Мы не имеем права сейчас вступать в контакт…

– Заткнись! – рявкнул я. – Молчи и слушай. "Ритц" под колпаком МИ-6. Похоже, здесь их молодчиков больше, чем проживающих в отеле. Немедленно уводите отсюда Доди и Диану. Немедленно!

– Но как… Как это можно выполнить практически?! Я незнаком с Доди, и меня к нему не подпустят.

Рашид не стал разводить базар-вокзал, расспрашивая, что да почему. Молодец. Конечно, как разведчик, звезд с неба не хватает, но вполне на уровне…

– Позвони ему по мобильнику. Надеюсь, Доди не забыл его захватить с собой?

– Телефон… Точно! – Рашид расцвел. – Номер у меня записан… – Он начал рыться в карманах. – Да, а что мне ему сказать?

– Скажи, пусть валит отсюда, и как можно быстрей. Он знает о твоем существовании?

– Конечно.

– Объяснишь, что он почти в перекрестии оптического прицела снайпера. Думаю, Доди поймет. И отреагирует адекватно. Он парень неглупый. А ты собери всех своих и прикрой его, пока он не сядет в машину. Телохранители? Плюнь на этих обормотов! У них работа, а у тебя долг перед родиной. Вот и выполняй его как следует.

– А что потом? – спросил Рашид, до которого только сейчас дошло, какая заваруха может начаться с минуты на минуту.

– Доди нужно сопровождать до порога дома, где он остановился. Держитесь поплотней и поближе. Если что, стреляйте на поражение. После разберемся.

– У нас только одна машина…

– Мать твою!.. – выругался я от всей души. – Ну, бля, и помощнички… Вызови подкрепление. Я тоже подключусь. И быстрее звони Доди! Агент МИ-6 узнал меня, а это значит, что они могут форсировать события.

– Который час? – От растерянности Рашид, похоже, забыл, что у него на руке тикает "Омега".

– Почти одиннадцать. Давай, жми!

Рашид умчался, чтобы срочно найти уголок потише – не станешь же орать на весь туалет, что "Ритц" заполнен под завязку ликвидаторами спецслужб и вот-вот может начаться большой сабантуй. Не ровен час, у какого-нибудь солидного джентльмена может еще приключиться с испугу конфуз; а зачем нам международные осложнения?

Посмотрев на свою смурную физиономию в зеркало, я мрачно подмигнул и пошел к выходу. Мне тоже нужно сматываться из отеля, да побыстрей…

Я едва с ним не столкнулся. Подняв голову, я сначала недоуменно воззрился на светловолосого широкоплечего мужчину со шкиперской бородкой, одетого достаточно небрежно, что выдавало в нем принадлежность к буйному неуправляемому племени папарацци. Но, присмотревшись, я будто врос в мраморный пол – передо мной стоял Андрей Карасев! И в его взгляде я не нашел ни доброты, ни жалости.

На меня смотрела серо-желтыми, почти тигриными глазами сама смерть. Париж, отель "Ритц"

Беннет позорно сбежал. Он не понимал, что с ним случилось в тот момент, когда он увидел русского. Ему вдруг почудилось, что он снова в горах Афганистана, вокруг идет беспощадный бой, а сам Арч опять тянется к кнопке, чтобы взорвать и сверхсекретный "Стом", и этого здоровяка, и себя самого, и весь мир. Он не выдержал страшных воспоминаний. Такого срыва Беннет от себя просто не ждал. Опомнился Арч лишь в укромном уголке отеля. Он растерянно оглянулся и сел на крохотный диванчик. Ему нужно было прийти в себя и принять какое-то решение…

По приезде в Париж он с головой окунулся в привычный для него мир подготовки "спецмероприятий" – так на эзоповом языке профессионалов внешней разведки называлась ликвидация "объекта". Арч старался выбросить из головы неминуемые последствия акции. Теперь он был абсолютно уверен, что босс не решится пустить его под нож гильотины. А как сделать, чтобы тайна операции "Троянский конь" была похоронена надежно и навсегда – это проблемы Папаши Шиллинга.

Когда Доди и Диана прилетели из Сицилии, машина уничтожения, запущенная много месяцев назад, вышла на финишную прямую…

Беннет тряхнул головой, прогоняя навязчивые воспоминания о бое моджахедов с русскими спецназовцами в ущелье, и решительно встал. Теперь он отвечает за операцию – босс далеко и следит сейчас за событиями в Париже с борта своей яхты в Средиземном море. (Конечно, это не означало, что Папаша Шиллинг пребывает в полном неведении об этапах последней фазы "спецмероприятия" – у него глаза и уши везде.) А значит, нужно внести существенные коррективы в ее финальную часть.

Задумка босса заработать лавры в узком кругу своих единомышленников, въехав в рай на шее других недоброжелателей Доди и Дианы, не сработала. Шин бет почему-то резко снизила активность в отношении семьи аль-Файед и начала разборки с арабскими спецслужбами, где-то перебежавшими евреям дорогу. До Арча дошли слухи о неприятностях, постигших израильтян в Марселе, но глубоко копать в этом вопросе он не стал, да в общем-то и не мог – дефицит времени предполагал только узкую направленность усилий.

Киллеры Синдиката, нанятые неизвестным заказчиком, тоже себя не проявляли. После того, как русские растребушили их в Лимассоле, единственным следствием фиаско этой организации стали лишь перетряски в ее верхах, о чем донесли Папаше Шиллингу источники в Южной Америке, а тот, в свою очередь, соизволил поделиться этой новостью с Беннетом, как бы подчеркивая их особо доверительные отношения.

Вокруг Дианы и Доди наблюдалось и еще какое-то шевеление – естественно, кроме арабского присутствия, мозолившего глаза и МИ-6, и Шин бет. Оперативные данные позволяли полагать, что за принцессой и аль-Файедом ведут скрытое наблюдение по крайней мере шесть независимых друг от друга организаций (вместе с англичанами и израильтянами). В том числе и русские – так определили приданные его группе подводные пловцы, столкнувшись с ними возле Йерских островов. Но зачем? Папаша Шиллинг, пообещавший выяснить этот вопрос по агентурным каналам, как-то странно отмалчивался. А спросить у них самих… Арч только покачал головой, вспомнив акцию русских спецслужб на Кипре.

Впрочем, все "наблюдатели" вели себя достаточно мирно, не суетились и не путались под ногами друг у друга. Большинство из них старались делать свое дело скрытно и немедленно исчезали, стоило проявить к ним повышенный интерес.

Но русский спецназовец в отеле… Что все это значит? Беннет ни на миг не усомнился, что громила в элегантном костюме не относится к тем крутым парням из развалившегося Советского Союза, которые сопровождают новоявленных русских бизнесменов и политиков в зарубежных поездках. Что-то было в нем такое неуловимое, какая-то хищная настороженность, довольно удачно скрываемая, но все равно проступающая во внешнем облике словно пигментное пятно на коже, оставшееся после солнечного ожога. Арч, сам немало поработавший за рубежами Англии, хорошо знал это состояние. Как ни удерживай свои нервы в жесткой узде, как ни натягивай маску, соответствующую "легенде", а внутренняя сущность агента выползает наружу, будто плесень на залежалом куске хлеба. Даже чистые нелегалы, вжившиеся за долгие годы в залегендированный образ до такой степени, что он кажется им приобретенным с детства, и те стараются как можно чаще бывать наедине с самим собою, чтобы хоть ненадолго сбросить личину, которая всегда причиняет неудобства, даже если и хорошо скроена, и расслабиться для обретения внутреннего равновесия. Что тогда говорить о таких, как он или этот русский здоровяк, обычно выполняющих скоротечные задания, когда столько сил и энергии тратится на маскировочные мероприятия и постоянное отслеживание наружки противника…

Нет, русский в отеле не случайность, как, например, их встреча здесь, – и он удивился до крайности, заметив Беннета. Скорее всего, этот парень, если принять во внимание возраст, тоже, как и Арч, является руководителем группы сотрудников внешней разведки России. Но вот какая у них задача – это вопрос…

Внутренне собравшись, Арч быстро вышел из отеля и направился к микроавтобусу, где дежурил его новый помощник Дик Эмерсон, прилизанный молодой человек невыразительной наружности; на его лице никогда и ни при каких обстоятельствах не проступали обычные человеческие эмоции. Дик был классическим образцом тайного агента, будто выращенным в пробирке. Беннет не любил таких молодчиков, готовых по приказу совершенно хладнокровно перерезать глотку даже собственному отцу. Ему иногда мерещилось, что подобные Эмерсону парни "новой волны" в МИ-6 вовсе не люди, а заброшенные с какой-то далекой галактики биороботы, посланные с заданием взорвать человечество изнутри. Дик не имел семьи, не пил, не курил и, кажется, был вообще равнодушен к сексу. Его невозмутимость и невыразительные, остановившиеся глаза, похожие на голубовато-серые бельма, просто пугали Беннета. Теперь даже жестокая и циничная Эйприл, которой он лично пустил пулю в лоб, казалась ему по сравнению с Эмерсоном невинной школьницей с небольшими, легко корректируемыми отклонениями в поведении. Одно лишь утешало Арча и даже почемуто вызывало злорадство: Дик пока не догадывался – да и не мог догадываться, – что его дни сочтены. Как только закончится операция "Троянский конь", за Эмерсона и еще двух-трех человек, непосредственно задействованных в ее финишной фазе, примутся "чистильщики".

– Объяви готовность номер один! – приказал он Дику, едва закрыв за собой дверь микроавтобуса, напичканного спецаппаратурой.

– Слушаюсь, сэр… – Голос Эмерсона мог заморозить кого угодно.

Пока Дик выходил на связь с группой, Беннет мысленно прокачивал варианты ликвидации, спланированной им совместно с Папашей Шиллингом. И выбирал наиболее подходящий для сложившейся обстановки. Он был уверен, что даже если русские каким-то невероятным образом включились в контригру (черт возьми, с какой стати!), сегодня помешать ему они уже не в состоянии.

Нет, нужно еще раз все проверить! Немедленно.

– Пусть усилят наблюдение за рестораном и всеми выходами, – включился он в разговор Эмерсона со спецами из группы поддержки.

Холодно взглянув на Арча, тот молча кивнул. Закончив отдавать распоряжения, он выжидательно уставился на шеф-агента.

– Что у нас с машинами? – спросил Арч.

– Все о'кей, сэр.

– Конкретней!

– Мы выбрали для транспортировки "объекта" от отеля до дома недавно вышедший из ремонта "мерседес" (как и планировалось) из тех автомобилей, что "Ритц" взял в лизинг. Наши парни над ним хорошо поработали, кое-что добавив в электронную схему. При аварии лишние детали должны самоуничтожиться…

– Как это? – раздраженно перебил его Беннет. – Они что, испарятся? Не забывай о будущем расследовании. Полиция разберет машину по винтику, даже если ее сжечь дотла.

– Меня уверили, что при любом сильном ударе корпуса встроенных элементов рассыпаются в пыль, а все остальное сгорает.

– Возможно… – Арч был во власти сомнений. – Они сами-то проверяли свои предположения? Или это очередная теория наших яйцеголовых умников?

– Все подтверждено на испытательном полигоне.

– Ты присутствовал при этом?

– Нет, но…

– Ясно. – Беннет жестом заставил Дика замолчать. – Будем надеяться. Обычно, когда доходит до дела, все происходит с точностью до наоборот, невзирая на расчеты, испытания и прочее. Электронный пульсар готов?

– Да, сэр. Он на исходной позиции.

– Где?

Эмерсон нажал несколько клавишей, и на экране монитора высветился план одного из округов Парижа.

– Здесь. – Он указал авторучкой на красную пульсирующую точку в правой стороне экрана.

– Дай приближение.

Дик опять прикоснулся к клавишам, и план укрупнился.

– На этой улице движение достаточно сильное и прямой участок составляет около полутора миль, – сказал он. – Поэтому есть возможность хорошо разогнаться, и увеличение скорости будет казаться вполне естественным.

– Тормоза?..

– Они не сработают.

– Водитель?..

– Свободных не окажется. Кроме того, Доди в таких случаях доверяет руль лишь своему телохранителю Анри Полю.

– С ним работают?

– Мне докладывали, что он уже готов.

– Психотропные?..

– Нет. Этот вариант в данном случае не подходит. Могут заметить повышенную возбужденность, что случается, когда человек чересчур много пьет, и отстранить от поездки.

– Анри Поль, водитель, позволил себе выпить? – удивился Арч.

– Согласно докладу наружки. Собственно, так я и предполагал – у нас есть солидное досье на Анри Поля. Он иногда грешит в этом плане и даже перебирает лишку. Но сам он парень крепкий, а потому по его внешнему виду трудно определить, трезв он или выпивши.

– Значит, с Анри Полем поработали психоэнергетики?

– Мы рискнули…

Беннет никогда прежде не сталкивался с этой новой разработкой. Ему приходилось слышать и раньше о возможности воздействия на психику при помощи какого-то излучения. Но только теперь Арчу выпал случай использовать гениальное изобретение извращенного человеческого ума на подопытном кролике, носящем имя Анри Поль. Беннет узнал, ознакомившись с характеристикой прибора (с ним работали специально обученные операторы-экстрасенсы), что облученные люди теряли способность адекватно реагировать на экстремальные ситуации, у них значительно ухудшалась реакция и даже наступал временный ступор. Что и нужно было в случае ликвидации по варианту номер один: на заранее выбранном участке пульсар брал управление напичканного электроникой "мерседеса" на себя, практически мгновенно разгонял машину до максимальной скорости, при этом отключая тормозную систему и рулевое управление, а затем… затем происходила обычная автомобильная авария с тяжкими последствиями. Водитель, над которым поработали психоэнергетики, окажется не в состоянии что-либо сделать с неожиданно "взбесившейся" машиной.

Были еще два варианта, но Арч интуитивно чувствовал, что нужно провести ликвидацию как можно скорее, пока русский не опомнится и не примет какие-то меры по отношению к Беннету, а значит, сорвет операцию "Троянский конь". Арч даже в мыслях не имел, что этот спецназовец – или кто там он теперь – не придаст никакого значения встрече в "Ритце". Русский – профессионал, а потому соответствующие выводы и контрдействия не за горами. У Беннета оставалась лишь слабая надежда, что спецназовец выполняет какое-то другое задание и ему пока не до Арча и английской МИ-6. Но неизвестно, как среагирует его руководство, владеющее более обширной информацией, чем обычный агент.

– Сэр, Второй докладывает, что "объект" покинул ресторан!

Вот оно! Беннет мгновенно вспотел от неприятной неожиданности. Значит, всетаки русский имеет какое-то отношение к Доди аль-Файеду. Нужно отдать ему должное – он среагировал молниеносно. Беннет хищно оскалился – поздно, слишком поздно… Русский уже не сможет остановить набирающую ход лавину.

– Предупреди машину с электронным пульсаром, пусть держат его включенным. Как наши "папарацци"?

Кроме микроавтобуса, "мерседес" Доди должны были сопровождать к финишной черте и двое коммандос, замаскированные под папарацци – на всякий случай. Они не имели ни малейшего понятия, что ожидает машину и ее пассажиров. Парни лишь играли свои роли (и, нужно отдать им должное, совсем неплохо), а в момент аварии должны были пощелкать фотоаппаратами со специальными объективами, чтобы потом спецы МИ-6 проанализировали, кто из прибывших на место происшествия представляет интерес для английской разведки. Кроме того, им дали задание фотографировать вообще все окружение Доди и принцессы, в том числе и в ресторане и холле "Ритца". Арч предвкушал тот радостный момент, когда на его стол лягут снимки русского спецназовца, чтобы он мог запустить их в компьютерную базу данных и наконец узнать, кто он и как его зовут…

– Работают, – коротко ответил Дик, включающий в это время всю аппаратуру спецмашины.

– Пусть следуют за "мерседесом". Расстояние двести метров. Ближе не подъезжать! Это приказ.

Беннет не хотел, чтобы, когда случится "авария", мотоциклисты-"папарацци" на хорошей скорости врезались в месиво из машин и людей.

– Докладывает Третий! "Мерседес" подан, "объект" готов к движению. За рулем Анри Поль.

Уф! Беннет почувствовал мгновенное облегчение – пока все идет по плану…

– Все! Отправляемся, – приказал Арч.

– Есть, сэр… – Дик включил внутреннюю связь и сказал пару слов водителю, отделенному от кузова с аппаратурой и местами для операторов звуконепроницаемой перегородкой, – так захотел Беннет, наученный горьким опытом с топтунами Шин бет, когда он сумел разглядеть внутренности их спецмашины, не замаскированные даже занавеской.

Микроавтобус тихо сдвинулся с места и покатил по асфальту. На экране монитора, соединенного с миниатюрными видеокамерами, появилось изображение "мерседеса" Доди – машина как раз выруливала на проезжую часть. Вокруг нее творилось столпотворение: ревели моторы папарацци, готовых отправиться в погоню за "звездной" парочкой, чтобы попытаться заснять какой-нибудь интересный эпизод, суетилась прислуга отеля и еще какие-то лю-ди… Беннет пристально всмотрелся в изображение, но русского не заметил. Впрочем, это еще ни о чем не говорило; он мог, к примеру, как и Арч, наблюдать из машины.

– Спроси, кто сидит рядом с водителем, – попросил шеф-агент Дика.

– Телохранитель Тревор Рис-Джонс, – переговорив с наружкой, сказал его помощник.

Микроавтобус пристроился в некотором отдалении от "мерседеса" Доди, и кавалькада, состоящая из нескольких машин и около полутора десятков мотоциклистов"папарацци", двинулась в путь. Беннет знал, что аль-Файеда, кроме внутренней охраны, с недавних пор прикрывают и арабы, возможно, сотрудники спецслужб, а потому совершенно не удивился и не обеспокоился повышенным ажиотажем вокруг машины "звездной" парочки – пусть их, поезд уже, как говорится, ушел, и спасти Доди и Диану может только чудо. А чудес в прагматичном двадцатом веке, как известно, не бывает. Почти не бывает.

Неожиданно Арч понял, что мотор микроавтобуса работает на повышенных оборотах. Он быстро глянул на электронное табло, высвечивающее показания спидометра, и едва не ахнул: скорость спецмашины, а значит, и "мерседеса" уже перевалила за сто пятьдесят километров в час! И продолжала увеличиваться! И это на участке дороги, где без большого риска попасть в аварию можно разогнаться не более чем до восьмидесяти километров, естественно, нарушив при этом правила дорожного движения?!

– Дик! Черт возьми, что творится?!

– Сэр, я сам ничего не понимаю… – Помощник Беннета тоже смотрел на табло спидометра.

– Где сейчас пульсар? Кто приказал вывести его на рабочий режим?! – свирепо набросился Арч на невозмутимого Дика.

– Он включен, но находится в режиме энергонакопления. – Дик показал на один из мониторов, связанный с системой управления пульсаром.

– Ошибки не может быть? – мгновенно остыв, озабоченно спросил Беннет.

– Минуту… – Помощник вышел на звуковую связь с машиной, на которой был смонтирован энергетический пульсар. – Все о'кей, сэр. Они готовы к работе по графику. Пульсар в фазе прогрева.

– Невероятно… – Арч напряженно следил за спидометром: сто шестьдесят… сто семьдесят… сто восемьдесят… – Этот Анри Поль, он что, с ума сошел?!

– Возможно, Доди хочет оторваться от папарацци, – высказал предположение Дик. – Мы уже, например, начинаем отставать.

– Прикажи парням на мотоциклах удержаться на хвосте "объекта" любой ценой.

– Слушаюсь, сэр… – Помощник начал переговоры с коммандос, замаскироваными под папарацци.

Совершенно сбитый с толку Беннет увидел на экране монитора, соединенного с видеокамерой, что "мерседес" вот-вот скроется в тоннеле под площадью Альма. Микроавтобус попрежнему отставал.

– Эй, парень, черт тебя дери! – рявкнул он в микрофон, связывающий операторов и водителя. – Ты уснул?! Мы плетемся, как сонные. Добавь газу. Что? Нельзя? Слушай, если мы сейчас упустим "объект", я тебя в унитазе утоплю! Жми! Это приказ!

Мотор взвыл, как голодный волк. Водитель, похоже, выжимал из него все, что только возможно. Арч не отрывал взгляд от монитора.

– Дай ближний план! – крикнул он Дику, не в состоянии успокоиться.

На его глазах происходило что-то совершенно непонятное и необъяснимое. События шли не по графику, а это раздражало и даже пугало Беннета. Неужто Доди что-то заподозрил, а возможно, получил от кого-то информацию о готовящейся ликвидации? Что, если он изменит маршрут следования? О нет!

Русский, это русский! Неужто немедленно внесли коррективы…

Додумать Беннет не успел. Его будто кинуло к экрану монитора. То, что там происходило, потрясло Арча до глубины души: "мерседес" Доди вдруг вильнул, будто водитель пытался резко затормозить, затем ударился о стену тоннеля и, несколько раз перевернувшись в воздухе, врезался в одну из разделительных бетонных опор.

Шеф-агент Арч Беннет отпрянул назад и неожиданно перекрестился…

Киллер

Я заметил его давно. И очень удивился, почему Максим не узнал меня. Наверное, потому что на мне был прикид папарацци, а в поле зрения Волкодава-Макса я попал только раз; после этого я старался не мозолить ему глаза, хотя это и было довольно трудно – он так профессионально вел слежку за слоняющимися в холле отеля фоторепортерами, постояльцами "Ритца" и вообще за всеми, кто шнырял туда-сюда, что спрятаться от него было довольно проблематично. Мне даже показалось, что Максим ищет меня; он определенно был настроен на мою волну – я это ощущал так, как локатор, захвативший хорошо узнаваемый объект.

Он пришел по мою душу? Возможно. От этих мыслей я не почувствовал ни волнения, ни боевого азарта. Безразличие, которое охватило меня после событий в Марселе, нарушалось лишь тогда, когда я отваживался посмотреть на себя в зеркало: мои темно-серые глаза постепенно светлели и начали отдавать янтарной желтизной, особенно когда наступало вечернее время.

Я снова, как сразу после пластической операции, изменившей мою внешность, стал ненавидеть зеркала. Они меня просто пугали. Но если тогда я их разбил, то сейчас всего лишь занавесил простынями – будто в номере отеля квартировал не живой человек, а покойник.

Ко мне все чаще и чаще стала приходить чисто звериная способность чуять огромное количество запахов. В такие моменты гостиничный номер превращался в пыточную камеру. Страшным усилием воли я удерживал себя от немедленного бегства на улицу, а затем куда-нибудь подальше от городских миазмов, но что мне приходилось испытывать… Горло сжимал немилосердный спазм, глаза слезились, и приступы рвоты выворачивали меня наизнанку. Я медитировал – подолгу, самозабвенно, как утопающий, пытающийся схватиться за соломинку, – но это мало помогало. Нередко в полном отчаянии я вызывал образ Юнь Чуня; однако, если раньше я видел Учителя отчетливо и даже мог прикоснуться к его силе, чтобы подпитать себя дополнительной энергией ци, то теперь он казался мне далеким, как звезда, постепенно исчезающая на небосклоне в набирающем силу предрассветье.

Я медленно и неуклонно сходил с ума. Но самое страшное – я осознавал это, однако ничего поделать не мог…

Марио меня сторонился. И отмалчивался. Теперь мы остались вдвоем – Чико с его командой отозвали. Правда, я не мог дать гарантий, что где-то поблизости, пока никак себя не проявляя, не бродит команда "чистильщиков", чтобы ликвидировать меня после выполнения задания. Но об этом я у Марио даже не спросил – что будет, то и будет.

В бессонные ночи, когда мне наконец удавалось справиться со страшным наваждением – или болезнью, – я вспоминал свою семью. Это были такие невыразимо сладостные минуты, что, когда приходило утро и я скрепя сердце натягивал ненавистную амуницию папараццимотоциклиста, мне до смерти хотелось остановить солнце, чтобы подольше продлить счастье общения, пусть и мысленного, с Ольгушкой и Андрейкой. Я столько раз прокручивал в голове нашу такую короткую совместную жизнь, что мог каждое ее мгновение разложить на мельчайшие составляющие, будто это была шелковая пряжа и я пропускал золотые нити сквозь пальцы. Иногда мне приходило в голову, что жена и сын находятся в руках Синдиката, я с остервенением гнал такие мысли, а когда не удавалось от них избавиться, начинал представлять, как разберусь и с доном Фернандо, и с другими боссами, если, не приведи Господь, с головы Ольгушки или Андрейки упадет хоть один волосок. Я и верил своим предположениям, что жена и сын все же сумели, как это бывало прежде, скрыться от кровавых охотников, в данном случае псов Синдиката, и не верил. Марио, к кому я приставал с расспросами на эту тему, угрюмо повторял одно и то же: мол, ему приказали всего лишь показать мне фотографии. И точка. Возможно, он и лгал, но выдавить из него правду я мог лишь одним способом… к которому не хотел прибегать: все-таки при всем своем внешнем уродстве Марио не был законченным негодяем и относился ко мне не как к наемному убийце, одному из маленьких винтиков Синдиката, а как к человеку, даже другу. Я давно дал себе слово, что убью Марио лишь тогда, когда он первым попытается меня ликвидировать.

Мой "объект" прибыл 30 августа после обеда частным самолетом. От аэродрома принцессу и Доди вел Марио – горбун должен был убедиться, что они остановятся именно на вилле альФайедов, уже подготовленной спецами Синдиката к встрече желанных гостей. План ликвидации оказался прост, словно выеденное яйцо: ночью, когда Марио вырубит загодя подготовленную к отключению сигнализацию, я проберусь внутрь и убью принцессу. Были и варианты. Самым идеальным считался классический: меня никто из охраны не замечает, я "успокаиваю" на короткое время Доди, приволакиваю его в спальню принцессы, где инсценирую конфликт между любовниками, который заканчивается стрельбой – аль-Файед "убивает" Диану и в ужасе от содеянного пускает себе пулю в лоб. Очень миленькая картинка. Из серии "хотите – верьте, хотите – нет". Откровенно паршивым был вариант, если я все-таки наткнусь на охрану и поднимется большой шухер; в этом случае мне предписывалось уничтожить всех, представив дело так, будто на виллу аль-Файеда напали террористы. Конечно, план сшили белыми нитками, но, похоже, боссов Синдиката мало волновала необходимость тщательной маскировки следов; по крайней мере, в плане грамотной версификации убийства принцессы. Однако главным было одно условие – я не должен попасть в руки полиции ни живым, ни раненым, ни мертвым. Об этом должен заботиться Марио. Как? Я не спрашивал – у каждого из нас свои проблемы. Мне лишь не хотелось, чтобы он после ликвидации "объекта" попытался меня убить. Потому что тогда Марио не оставит мне выбора…

О том, кого мне нужно ликвидировать, я боялся даже думать. На первых порах пребывания в Париже, когда я гонял себя тренировками на мотоцикле по пересеченной местности под руководством мсье Робена до седьмого пота, мне удавалось не вспоминать, что я должен совершить в ближайшем будущем. Но со временем образ принцессы Дианы начал постепенно заполнять все свободные уголки моего и так нездорового сознания, вызывая какое-то неестественное, параноидальное любопытство. Раньше любой "объект" был для меня пустым местом. Я знакомился с его досье лишь в особо сложных случаях, когда для успешной ликвидации нужно было просто влезть в мозги будущего "клиента", проявляющего чудеса изобретательности, чтобы уйти от расплаты за свои делишки, – ни один из тех, кого я убил, не был обычным гражданином и в своей жизни натворил много такого, что тянет по меньшей мере на пожизненное заключение. Поэтому я не испытывал к "объекту" совершенно никаких чувств, кроме брезгливости, и после ликвидации сразу о нем забывал, будто я не человека убил, а раздавил мокрицу.

Однако с принцессой дело обстояло совсем по-другому. Не в силах совладать со своими эмоциями, я накупил видеокассет, где фигурировала Диана (я поразился ее популярности – принцессу снимали очень много, и не только на великосветских раутах и приемах; кстати, кассеты шли нарасхват), и вечерами, а часто и ночью, сидел перед экраном телевизора часами, внимательно вглядываясь в ее образ.

Странное это было кино. Собственно, как и сама Диана. Она порхала по экрану, словно красивый мотылек, перелетая из одной страны в другую, с шикарной королевской яхты в фешенебельный клуб, иногда спускаясь со своих вершин на человеческое дно, где пожимала руки больным СПИДом и целовала черного мальчика с оторванной противопехотной миной ногой. Все это казалось мне наигранным, неестественным, будто некий плохой режиссер всучил принцессе скверно написанную сценаристом роль, которую не в состоянии сыграть даже гениальная актриса, не говоря уже о непрофессионале.

На первых порах, глядя на ее шикарные наряды, на блистательное окружение принцессы, я злился в душе. И утверждался в мысли, что сделаю свое дело пусть и через силу, но без терзаний. Наверное, здесь проявлялось мое происхождение: коммунальная квартира, вечная нищета и матьалкоголичка не могли не родить плебейский комплекс неполноценности, выражающийся в зависти и даже ненависти к богатым, обычно перерастающий в примитивное желание громить, крушить и уничтожать все красивое, возвышенное, а в особенности нестандартное и дорогое.

Но спустя какое-то время я будто опомнился, и даже устыдился, вспомнив уроки Учителя: главное достояние человека – его душа, и ее не должно касаться бренное и материальное. Человек может быть счастлив, имея стоптанные сандалии, рубище и горсть риса на обед, и испытывать терзание и неудовлетворенность жизнью, сидя на атласных подушках во дворце, за столом, ломящимся от дорогих яств.

Я присмотрелся внимательней, освободив свое сознание от предвзятости. И наконец увидел глубоко страдающую женщину, пытающуюся скрыть душевное смятение под маской великосветского шика и намеренно выпяченной миссионерской и благотворительной деятельности. А когда мне однажды удалось собраться и сосредоточить внимание на ее глазах, я вздрогнул от глубоко упрятанной в них боли безысходности и отчаяния.

Тогда я попытался вообще абстрагироваться от других персонажей сюжетов о принцессе, мысленно превратив их в прозрачные тени; так когда-то учил меня Юнь Чунь для проверки ауры человека. Раньше мне такие опыты удавались редко, и все из-за проклятого "черного" начала инь, довлеющего над остальными чувствами. Тем более я никогда не пытался проделывать подобные штучки с неживой материей, хотя Учитель и убеждал меня в том, что все имеет свое, невидимое глазу обычного человека, излучение. Но сейчас, когда мои нервные процессы были до крайности обострены неведомой болезнью, я сумел сконцентрироваться и посмотреть на телевизионное изображение Дианы как нужно – когда работает так называемый "третий" глаз.

Я посмотрел – и почувствовал, как сжалось сердце. От Дианы исходило тревожное краснофиолетовое сияние, кое-где перемежающееся ясно-голубыми всполохами и черными пятнами. По расположению секторов я определил, пользуясь методикой Юнь Чуня, что принцесса чем-то больна, и это была болезнь психического свойства. Но про то ладно – у всех есть какие-то заскоки, у кого меньше, у кого больше. Человек может прожить всю жизнь и не знать, что ему самое место в сумасшедшем доме.

Однако с принцессой все обстояло иначе. Она была обречена: черные пятна составляли узор смерти – цветок с четырьмя лепестками…

После этого психологического сеанса я немедленно избавился от кассет. Я уже нарушил жесткое правило ликвидаторов – никогда не держать в месте квартирования материалы об "объекте". По меньшей мере, странным был такой повышенный интерес некоего сеньора Лопеса к английской принцессе Диане. Для опытных полицейских ищеек видеокассеты могли оказаться хорошим следом. Чего нельзя было допустить ни в коем случае.

Время ликвидации "объекта" неумолимо приближалось. Но теперь ко всем моим личным терзаниям добавились – вернее, еще больше усилились – переживания, связанные с предстоящим преступлением. Да, именно преступлением. Все мои прошлые ликвидации я всегда считал работой: весьма специфической, с криминальным душком, грязной, кровавой, но работой. А теперь я должен убить женщину. Женщину! И не важно, кто она. Главное, что я не понимал, в чем она провинилась и перед кем.

Зато я знал другое – долго ей не жить. Если не я, кто-то другой или третий, десятый, двадцатый… все равно достанет Диану и покроет черным саваном смерти. Проклятье!

Я ничем не мог ей помочь. Ничем! Пойти в полицию и рассказать о Синдикате и о моем задании? Проще сразу броситься в пропасть вниз головой. Кто поверит наемному убийце, которого разыскивают по меньшей мере в двенадцати странах мира? Таким безумным поступком я не только накину себе петлю на шею, но и погублю семью, профессора Штольца, Гретхен, Марио, Эрнесто и в конечном итоге вряд ли спасу принцессу.

Я был в отчаянии; все смешалось в моей полубезумной голове – и предстоящая ликвидация, и страх за семью, и леденящий душу ужас из-за странной болезни, превращающей меня в оборотня. Я не знал, что делать, как поступить, чтобы решить все проблемы, обрушившиеся на меня горным обвалом. Иногда мне хотелось просто пустить себе пулю в висок и на этом покончить со всеми моими земными проблемами и терзаниями.

Если бы не Ольгушка и Андрейка…

И вот день, который я ждал с огромным душевным трепетом, наступил.

Я смотрел на Максима спокойно и отрешенно. Если он попытается стать у меня на пути, мне придется его убить. Уходя из "Эсмеральды", я сделал сверхусилие и почти полностью отключил в себе все человеческое, что еще осталось в выжженной дотла душе. Я представлял себя роботом, бездушным и бесчувственным, и, кажется, мне это удалось. Правда, я не знал, надолго ли.

– Андрей…

– Макс…

– Привет…

– Здравствуй…

Максим замолчал, видимо, пытаясь подыскать нужные слова. Я тоже стоял безмолвно, не пытаясь ему помочь, хотя мне нужно было узнать, кто он сейчас: ликвидатор ГРУ Волкодав, вышедший за задание, или классный парень Макс, балагур и весельчак, готовый подставить плечо другу, не задумываясь.

– Ты пришел за мной? – наконец первым начал я.

– Да… То есть, нет!

– Так да или нет?

– Ни то, ни другое, – сокрушенно вздохнул Максим.

– Как это понимать?

– Меня просили сказать тебе, чтобы ты ушел из Синдиката и оставил принцессу в покое.

– Вам известно?..

– Обижаешь. Фирма веников не вяжет…

– Диана все равно обречена.

– Я знаю.

– Знаешь? – Я удивился. – И так спокойно об этом говоришь?

– Прикажешь волосы на голове рвать от горя?

– Нет, но…

– Как видишь, я пытаюсь остановить тебя.

– Не нужно. У меня нет выбора.

– Семья?.. – неожиданно сообразил Макс.

– Мне дали понять, что жена и сын в руках Синдиката.

– Тогда о чем базар… – Максим задумался на некоторое время, а затем продолжил: – Но мнето что делать? Я никогда не срывал заданий.

– Делай свое дело, – безразлично сказал я, старательно отслеживая каждое, даже малейшее движение Волкодава.

Он был спокоен – очень спокоен, – и я не знал человека, способного пробить его защиту. Возможно, за исключением себя. Но раз на раз не приходится…

– Уходи. Я тебя не видел. – Он сказал это с таким усилием, будто вырвал слова из горла.

– Спасибо, Максим. Прощай…

– Прощай, Андрей…

Мы посмотрели друг на друга долгими взглядами, говорившими больше слов, – два зверя с темной стороны Луны. Затем Макс кивнул и отступил назад, давая понять, что не собирается менять свое решение.

Я последовал его примеру – попятился, не спуская с Максима глаз.

– Учти, на тебя открыта большая охота, – буркнул он с сочувствием.

– Благодарю. Не забуду…

Я вышел из отеля как раз вовремя – "мерседес" с Доди и принцессой, подмигивая стопсигналами, выруливал на проезжую часть улицы. Не мешкая ни секунды, я оседлал свой "харлей" и последовал за остальными папарацци, пристроившимися в хвост "мерсу". Мне нужно было срочно уносить ноги от "Ритца", и лучшей возможности, чем смешаться с толпой "коллег", я не видел. За Волкодава я был спокоен – он всегда держал слово. Что касается охотников за моей шкурой – тут нужно было держать ухо востро: с профессионалами ГРУ шутки плохи…

Кавалькада неслась с бешеной скоростью. Я выжал из "харлея" все, на что он был способен. И вскоре ехал в полусотне метров от "мерседеса". Впереди показался тоннель под площадью Альма. Мы влетели в него, как бильярдный шар в лузу.

Дальнейшее показалось мне дурным сном. Я все видел в каком-то замедленном темпе, а потому успел заметить, как из идущего перед "мерседесом" "фиата-уно" вырвался невероятно яркий тонкий луч и будто вонзился в то место, где сидел водитель Доди. Этот проблеск был настолько мимолетным, что казался иллюзорным.

И тем не менее свое дело слепящий водителя луч свершил: "мерс" повело, он сначала резко вильнул, затем круто свернул направо, ударился о стенку тоннеля, оставив после себя мириады искр, а потом, перекувырнувшись несколько раз, с грохотом врезался в колонну. Я затормозил и едва справился с мотоциклом, который понесло юзом. Мне показалось, что позади раздался вопль ужаса – похоже, это отреагировали на аварию папарацци, подоспевшие сразу вслед за мной.

Я подбежал к "мерседесу" одним из первых. Мне хватило взгляда, чтобы определить, что Доди уже не жилец на этом свете. Принцессу зажало покореженным кузовом, и Диана в полубессознательном состоянии шептала – наверное, ей казалось, что она кричит: "Мой Бог… мой Бог…" На остальных – водителя и телохранителя – я посмотрел мельком; они мне были не нужны. Что касается принцессы, то я практически не сомневался – она не выживет. А это значило, что моя миссия в Париже завершилась.

Вокруг "мерса", словно развороченного взрывом, творился сущий бедлам: кто-то истошно вопил, кто-то терзал мобильный телефон, вызывая "Скорую помощь", папарацци, кружа как саранча, не переставали щелкать затворами фотоаппаратов, озаряя все вокруг мертвенно-синим светом вспышек, какие-то людишки делали вид, что оказывают помощь, и при этом чистили карманы Доди, худощавая черноволосая женщина с невероятной ловкостью, предполагающей недюжинный опыт в таких делах, сдернула с шеи принцессы драгоценное сапфировое ожерелье… Мне вдруг показалось, что Диана посмотрела на меня. Я едва не задохнулся от горячей волны, коснувшейся сердца. Ее лицо будто двоилось, и на какой-то миг мне почудилось, что это не Диана, а моя Ольгушка. Я бросился вперед, расталкивая толпу, и остановился, поняв, что снова начал превращаться в зверя. Ольгушка не должна меня видеть таким!

Я смотрел на нее, не отрываясь, и постепенно, черепашьим шагом, выбирался из толпы. Мне хотелось не передвигаться по сантиметру в секунду, а рвануть со скоростью, на какую только был способен, – я снова ощутил обвал запахов. Но все их перебил один, невероятно резкий, в одно и то же время отвратительный и до умопомрачения приятный запах – свежей крови.

…Не знаю, как мне удалось добраться до мотоцикла и сесть в седло. Не помню, как я выбрался из пробки в тоннеле Альма. Да и все дальнейшее было сплошным мельтешением. Меня пытался остановить полицейский патруль, но я мчал с сумасшедшей скоростью, и легавые вскоре отстали.

Так я проехал весь Париж, предместья и наконец выбрался на простор. От мотоцикла ужасно несло бензином и выхлопными газами, и меня начало рвать прямо на ходу. Едва показался какой-то лесок, я соскочил с мотоцикла и побежал через поле к манящей зелени, уже кое-где тронутой ранней осенней позолотой. Там я нашел большую лужу, только отдаленно похожую на пруд, сбросил одежду и с наслаждением барахтался в ней с полчаса, смывая запахи города. Затем, отряхнувшись по-собачьи, я, как был голым, так и побежал, держа направление на север – мне почему-то казалось, что меня там ждут. Самое интересное – я не делал попыток встать на четвереньки, как это было в Марселе. Я осознавал, что собой представляю, и даже мог думать, как человек, но все мои инстинкты были звериными, и я хотел только живого, кровавого мяса, восхитительно соленого от свежей крови и сочного.

В одной из деревень я стащил козленка и после долго убегал от собак. Я их не боялся, но мне не хотелось с ними связываться – отвратный запах псины жег мне ноздри, и слюна становилась горькой, словно полынь.

В лесах Шантийи – название я узнал из разговора двух стариков – мне удалось добыть лань, притом в упоительном экстазе охоты; я догнал ее несколькими прыжками и, сломав шею, жадно прильнул к вскрытой вене.

На этом легкая прогулка по равнине закончилась, дальше пошли горы, но я будто не ощущал усталости и бежал, бежал, бежал…

В последний раз ко мне пришла моя чисто человеческая сущность на вершине пологой горы, покрытой травой и редким кустарником. Всходило солнце, и волны розового света плыли над речной долиной будто прозрачная кисея, сотканная из паутины. Я сидел на камне и, не мигая, всматривался в пока еще неяркий солнечный диск. Мне казалось, что из его завораживающей глубины бесконечно длинным домотканым холстом тянется ко мне тропинка. Она звала меня, манила, обещая избавление от страданий.

И я ступил на нее.

Примечания

1

Гаузупита – бразильская косуля.

(обратно)

2

Жауапери – приток Риу-Негру (Бразилия).

(обратно)

3

Хэсюэгун – одна из систем цигун, психофизического тренинга; ее называют "железной рубашкой" (или "алмазной накидкой"), защищающей тело (кит.).

(обратно)

4

Шурраскерия – шашлычная.

(обратно)

5

Кашаса – водка из сахарного тростника.

(обратно)

6

Батида – напиток на основе рома и сладкого фруктового сока.

(обратно)

7

Боже мой! (нем.)

(обратно)

8

Мучачос – мальчик (исп.).

(обратно)

9

Кечуа – крупнейший из современных индейских народов, проживающих в Южной Америке.

(обратно)

10

Болас – ремень с двумя-тремя концами, к которым крепятся каменные или костяные шары; метательное охотничье оружие индейцев Южной Америки.

(обратно)

11

Эксфильтрация – возвращение нелегала из-за рубежа (проф. сленг).

(обратно)

12

Муфтий – высшее духовное лицо у мусульман, облеченное правом выносить решения по религиозно-правовым вопросам.

(обратно)

13

Онса – ягуар (порт.).

(обратно)

14

Син-и – направленная воля; школа боевых искусств, применяющая и объединяющая двенадцать "звериных" стилей ("тигра", "змеи", "ястреба", "крокодила", "вепря" и т.д.) (кит.).

(обратно)

15

Черт возьми! (нем.)

(обратно)

16

Какая удача! (нем.)

(обратно)

17

Кариоки – в основном жители Рио-де-Жанейро, этническая элита бразильцев; потомки белых переселенцев и индейцев.

(обратно)

18

Глен – шотландское виски.

(обратно)

19

Извините (нем.).

(обратно)

20

Кэмпо – система боевых единоборств (яп.).

(обратно)

21

Зиндан – подземная тюрьма.

(обратно)

22

Кембриджская пятерка – К. Филби, Д. Маклин, Г. Берджес, Д. Кенкросс и Э. Блант – англичане, завербованные советской внешней разведкой в тридцатые годы.

(обратно)

23

Питта – любимая закуска киприотов; готовится из хлеба, начиненного мясом ягненка и свининой, с добавлением салата и перца.

(обратно)

24

Луби – салат из белой стручковой фасоли.

(обратно)

25

Стифадо – говядина с луком.

(обратно)

26

Узо – анисовая водка.

(обратно)

27

Цивания – одна из разновидностей виноградной водки.

(обратно)

28

САС – Спешиэл эйр сервис; специальная воздушная служба; английские коммандос, десантники-диверсанты (англ.).

(обратно)

29

Эйприл – апрель (англ.).

(обратно)

30

Типи – конусообразные шалаши индейцев Северной Америки.

(обратно)

31

Стэйкпай – пирог с мясом (англ.).

(обратно)

32

Трейни – стажер (англ.).

(обратно)

33

Слоули – медлительный (англ.).

(обратно)

34

Стом – шторм (англ.).

(обратно)

35

Ажаны – французские полицейские.

(обратно)

36

Понсюперьер – верхняя палуба (фр.).

(обратно)

37

Клошары – французские бомжи.

(обратно)

38

Афелиа – кусочки свинины, маринованные с кориандром и вином.

(обратно)

39

Лемиста – фаршированные помидоры.

(обратно)

40

Палидакия – котлета из молодого барашка.

(обратно)

41

Татцики – салат из огурцов и йогурта.

(обратно)

42

Зеро – нуль.

(обратно)

43

Мэрхаба – здравствуй (тур.).

(обратно)

44

Спасибо (тур.).

(обратно)

45

ООП – Организация Освобождения Палестины.

(обратно)

46

Таф – жесткий (англ.).

(обратно)

47

Тэн – десятый (англ.).

(обратно)

Оглавление

Лондон, район вокзала Кингз-Кросс

Киллер

Волкодав

Киллер

Лондон, Чайнатаун

Волкодав

Киллер

Лондон, паб "Синий кабан"

Волкодав

Киллер

Волкодав

Лондон, Ноттинг-Хилл, отель "Портобелло"

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Лондон, район Марилебон

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Лондон, Парк-роуд

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Лондон, район вокзала Кингз-Кросс

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Лондон, Нью-Кент-роуд

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер

Волкодав

Киллер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте