«Просчитать невозможно»

Сергей Самаров Просчитать невозможно

ПРОЛОГ

1

Шейх держит в руках четки из черного метеоритного железа. Неторопливо, с достоинством перебирает между пальцами отполированные многолетним использованием, но все же ноздреватые и шершавые металлические кругляшки, холодные даже в самую жаркую погоду. Эти четки принадлежали еще его прадеду, и передаются из поколения в поколение старшему сыну семьи как дорогая реликвия. Говорят, в мире существуют образцы черного металлического железа только в двух экземплярах – это тот самый черный камень Магомета, священная реликвия Мекки, и черный железный столб в Индии, реликвия индуистов. И вообще метеоритное железо должно быть белым, как серебро, и, как серебро же, не поддающимся ржавчине, как оно не поддается влиянию времени. Этим оно и ценится. Кусочков метеоритов по миру гуляет много. Белых… И они в большой цене среди тех, кто любит прихвастнуть перед знакомыми. А черных больше нет. Только два экземпляра, как говорят. Но есть и третий экземпляр – эти четки… Их происхождение неизвестно. По крайней мере, ни от черного камня Магомета, ни от черного столба индусов никто не позволил бы отпиливать куски для изготовления четок. Может быть, есть или были где-то еще черные камни. Шейху неоднократно предлагали за четки сумму, превышающую миллион долларов. Он на это только улыбался с восточным терпением и не желал даже отвечать.

Реликвия… Реликвия, приносящая удачу… Разве продают удачу?

За дверью кабинета слышатся шаги по каменному полу. Гостя ведут со стороны западной мраморной террасы, откуда открывается красивый вид на заходящее в пустыню солнце. Значит, он приехал не с парадного входа. Правильно. Скромный. Или осторожный. И то, и другое хорошо. С шейхом, понимая его положение в мире, следует быть скромным, а при репутации гостя, вернее, при репутации пославшего его, последнему следует быть и предельно осторожным…

Нажатием беззвучной сенсорной кнопки под блестящей поверхностью инкрустированного письменного стола из красного дерева, шейх включает кондиционер. Он включает его только тогда, когда принимает кого-то в своем рабочем кабинете. Сам он, как истинный сын пустыни, кондиционерами не пользуется.

Шаги приближаются, хотя звучат негромко.

Охрана предупреждена. В случае чего, понадобится только десять секунд, чтобы гость оказался в руках охранников. Все потому, что человек, пославший гостя, слишком хорошо известен и доброй славой в мире не пользуется. Но шейх не думает, что дело может дойти до такого. Скорее всего предстоит мирный разговор. Только вот о чем разговор? Что понадобилось этим людям от него? Он вполне мог бы и отказаться… Честно говоря, остановило и то, что совсем недавно погибли два человека, по своему положению в стране и вообще в мире большой нефти шейху равные. И в телефонном разговоре, предшествующем визиту, прозвучал отчетливый намек на это. Шейх не боится. Но он предпочитает знать, кто ему противостоит, если кто-то в самом деле противостоит. Может быть, разговор совсем и пустяковый. Просто попросят несколько сотен или даже тысяч долларов на угодное Аллаху дело. С такими вопросами к нему уже многократно обращались, и шейх не отказывал. Это создало ему добрую репутацию, хотя и взрастило множество новых просителей. Но, кто подает другим, тому подает Аллах…

Резная дверь открывается плавно. Сначала входит охранник, одетый смиренным слугой. И оружия под одеждой не видно. Кланяется, впрочем, не совсем так, как положено это делать слуге.

– К вам имам Аль-Реза, высокородный шейх… – говорит охранник, не опустив глаз.

Слуга опустил бы глаза к полу. Необходимо на будущее лучше инструктировать охрану.

– Пусть входит, я жду его.

Пусть и имам – это не означает безопасности. Даже в том случае, если имам настоящий, а это вовсе небязательно соответствует действительности. Под видом имама может прийти любой, кто знает с молодости несколько страниц из учебников научного богословия.

Имам входит. Охранник остается в кабинете. Шейх бросает на имама вопросительный взгляд и сразу оценивает ситуацию. Старик… Не загримированный под старика боевик и террорист, а настоящий старик. Лицо может изобразить все, что душе угодно, но руки невозможно спрятать. Кожа рук всегда выдает возраст. И очертания. Эти руки со слабыми тонкими пальцами, увеличенными возрастом в суставах, не пригодны для владения оружием. Значит, охранника можно отпустить.

– Подожди за дверью, – распоряжается шейх. – Будет что-то нужно, я позову.

Охранник послушно выходит. И без поклона, как это сделал бы слуга. Впрочем, пусть имам думает, что каждый слуга в доме в состоянии выполнять обязанности охранника. Это не помешает, и создаст дому репутацию крепости, хотя она и без того превращена электроникой в неприступную крепость – всюду сигнализация и просмотр помещений, автоматическое перекрывание проходов в случае тревожного сигнала…

* * *

Слабо пискнув, факс в углу стола начинает принимать сообщение. Медленно выползает из него термобумага. Шейх от природы человек наблюдательный, и вообще всегда любит наблюдать за людьми. Особенно, за незнакомыми и загадочными. Так и сейчас, он протягивает левую руку к факсу, словно ждет, когда факс закончит работу и выдаст ему послание прямо в ладонь, а второй рукой делает приглашающий жест, показывая на гостевое кресло, с тонкой резьбой по такому же красному дереву, как дерево стола.

Имам смотрит в пол, хотя жест видит и ему следует, а шейх наблюдает за ним, удачно воспользовавшись временем, предоставленным ему получаемым факсимильным сообщением. Нет, определенно, этот старик – имам Аль-Реза – не представляет собой угрозы. Скорее, он похож на умного делового человека, который если и будет что-то просить, то учитывая при этом интересы шейха. Но какие могут быть общие интересы у богатого владельца нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих предприятий с воинствующими фундаментальными исламистами? И могут ли быть общие интересы?

Шейх себя спрашивает и себе же дает ответ – наверное, могут…

Факсимильный аппарат с легким треском отрезает первый лист и начинает выдавать второй. Шейх переворачивает первый и бегло просматривает. Это обычные биржевые котировки. То есть то, что можно посмотреть и потом. Но он все же смотрит и ждет следующего листа, чтобы ожиданием заставить визитера почувствовать себя не совсем уютно. Ожидание всегда вызывает у визитеров неуверенность. Это шейх хорошо знает еще по своей молодости, когда и ему, бывало, приходилось ждать. Но шейх самообладания не теряет и совсем не выглядит неуверенным в себе. Должно быть, человек твердых взглядов.

– Я принимаю вас в кабинете, а не в гостиной, и потому не предлагаю угощения. Разговор у нас предстоит деловой… Я правильно вас, уважаемый имам, понимаю? – бегло глянув на второй лист и отметив тонкой ручкой с золотым пером две строчки, спрашивает шейх.

– Вы меня понимаете правильно, уважаемый шейх. Если вы освободились, мы можем приступить к беседе.

– Я освободился. Что привело вас ко мне?

– Деловое предложение.

– Поскольку я человек сугубо деловой, то готов вас внимательно выслушать.

– Мы хотим дать вам возможность хорошо заработать. При этом вам придется поделиться с нами прибылью, поскольку сами мы не имеем возможности участвовать в деловых операциях. Наши счета в банках по всему миру, как вам, очевидно, хорошо известно, давно арестованы.

– Сразу хочу вас предупредить, чтобы не возникало непонимания. Я промышленник, а не биржевой спекулянт, и склонности к биржевой игре не имею. А при промышленном производстве нет возможности быстро и внезапно заработать достаточно крупную сумму, чтобы окупить хотя бы свое беспокойство.

– В этом, уважаемый шейх, вы не правы. Промышленник производит товар и продает его. И регулировка цены всегда в его руках. Если он, к примеру, в какой-то период не захочет или не сможет продавать, сразу же поднимется цена на товар, и деньги заработают конкуренты.

– В этом есть доля правды, хотя и много фантазий. К сожалению, регулировкой цен на нефть в широком масштабе не в состоянии заниматься ни один промышленник.

– Вот именно такую возможность мы и хотим вам предоставить.

Шейх, по-собачьи наклонив вбок голову, думает пару минут. Наконец, когда пауза затягивается до неприличия, говорит не слишком уверенно:

– Я слушаю вас.

– Не подскажете, кто на сегодняшний день обеспечивает нефтепродуктами энергокомплекс всего цивилизованного мира? В глобальном масштабе, не учитывая мелких производителей…

– Подскажу, хотя вы и сами это прекрасно, мне кажется, знаете. Арабские страны, США, Россия, Венесуэла, Нигерия, Норвегия. Пожалуй, это все серьезное.

– И как вы думаете, что произойдет с ценами на нефть, если одновременно произойдут мощнейшие аварии на крупнейших предприятиях производителей нефтепродуктов? Техногенные катастрофы, которые невозможно в короткий период ликвидировать?

Шейх поднимает глаза от листа с котировками. Имам Аль-Реза смотрит прямо ему в лицо, в свою очередь, изучая реакцию. Взгляд пронзительный, давящий.

Теперь пауза, взятая на раздумья, длится уже больше пяти минут. И все это время они смотрят один на другого, стараясь прочитать мысли противоположной стороны.

– И чего вы хотите этим добиться? – спрашивает, наконец, шейх.

– Значительного поднятия жизненного уровня в арабских странах. Согласно нашим прогнозам, нефть в состоянии вырасти в цене в десять раз. Нефтепродукты – в пятнадцать раз. Тогда деньги рекой потекут в арабские страны. И разрушится вся инфраструктура западного мира. Хотя бы временно, но разрушится. И этого времени нам хватит, чтобы подняться до их уровня…

– Что требуется от меня?

– Частичное финансирование. Есть уже несколько человек, готовых нам помочь. Вы войдете в общее число.

– Кто эти люди?

– Без имен… Это те, кто живет вполне благополучно, и будут так жить дальше.

Намек прозвучал вполне понятно. Недавняя непонятная смерть двух нефтяных промышленников стала более ясной.

– А если я откажусь?

– Всякое может случиться… У вас может взорваться факс… На ваш дом может упасть самолет… Из водопроводного крана на вашей кухне может потечь отравленная вода… Всякое… Всякое… Трудно сказать определенно, как Аллах карает отступников от интересов веры. Определенно можно сказать только одно – неприятности произойдут сразу после моего ухода. До того, как вы сможете разгласить сказанное мной. А если вы захотите обмануть, то неприятности ждут всех ваших родственников. Всех, без исключения…

У шейха пересыхает язык. Простейшие слова он произносит с хрипом:

– Сколько нужно с меня?

– Семьдесят миллионов долларов.

– А общая сумма?

– Около полумиллиарда. И тогда весь античеловечный западный мир вздрогнет…

– Но вы сказали, что ваше предложение деловое. – Шейх предпочитает не разговаривать на щекотливые темы и легко переводит разговор в более привычное русло.

– Естественно. Вы же получите громадную прибыль… Из этой прибыли вы вычтете свои семьдесят миллионов, а из остальной суммы семьдесят процентов отдадите нам, а тридцать процентов покроют все ваши хлопоты с лихвой.

– Не много ли вы берете?

– Наши специалисты подсчитали, что ваши тридцать процентов превратятся в добрых пару миллиардов. А мы планируем на свою долю существенно потратиться на нужды благотворительности. Не для себя стараемся, не для собственных детей даже, а для всего арабского мира. Пусть остальной мир поймет, кто в состоянии хозяйничать в современности.

– Семьдесят миллионов… У меня, пожалуй, найдется столько незадействованных средств. Как вы видите практически осуществление перевода такой крупной суммы?

Шейх улыбается.

– Вы купите участок пустыни. Может быть, у вас появились сведения, что на этом участке разведаны запасы нефти… Я не знаю… Но вы купите участок у владельца.

– Я куплю его.

– И переведете деньги на его счет…

– Я переведу деньги.

2

– Так… Теперь разберемся, что это такое.

Доктор Смерть что-то бубнит себе под нос, стучит своими толстенными, как бревна, пальцами по клавиатуре, и через «Панель задач», набрав строчку в командной строке, запускает эксклюзивную служебную программу-шифратор. Подобные программы, носящие гриф секретности, инструкцией запрещается запускать с экрана через «иконки» простым щелчком «мыши» даже в том случае, если в помещении работает только один шифровальщик и не допускает к себе в кабинет никого постороннего – «иконка» на мониторе, это уже обозначение программы, в которой работают, и частичное разглашение тайны. Более того, сами программы имеют такую логическую архитектуру, что убирают из «Меню: программы» и из служебных регистров операционной системы всякие упоминания о себе. Об их существовании знает только тот, кто с компьютером работает постоянно.

– Пригнали что-то «особо срочное» из Лиона, – не оборачиваясь, сообщает Доктор входящему в офис российского бюро Интерпола Александру Басаргину, своему прямому начальнику.

– Разгреби… Стас по этому поводу не звонил? – интересуется Басаргин.

Станислав Сергеевич Костромин, комиссар Интерпола, руководитель подсектора по борьбе с терроризмом, обычно перед отправкой шифротелеграммы из штаб-квартиры, сам звонит и намеками предупреждает о направлении действия и, по возможности, дает главные ориентиры для этих действий, чтобы ускорить дело. К такой оперативной связи все в бюро привыкли, и отсутствие звонка перед шифровкой вызывает непонимание.

– Не звонил. Это не от него. Циркулярная. По всем бюро, в том числе и в НЦБ [1]…

– Наверное, кто-то продал Басаеву карманную атомную бомбу, – зевает в своем кресле Пулат. – Шамиль давно ищет таких продавцов. А теперь нас предупреждают, как особенно ценных кадров, чтобы глубже прятались…

Кресло большое, а Пулат маленький, и почти тонет между подлокотников и высокой спинки. Спрятался там, и не сразу понятно, из какого бомбоубежища раздается его голос.

– Или бен Ладен собрался выступить на заседании Совета Безопасности ООН. – В тон «маленькому капитану» зевает неразлучный друг Пулата и бывший сослуживец по спецназу ГРУ Алексей Ангелов, которого обычно зовут просто Ангелом. – Ему, должно быть, есть, что вещать человечеству.

– В очередной раз лениво погрозить Америке пальцем, – добавляет Андрей Тобако, бывший сотрудник «Альфы» первого легендарного созыва, заходя за широченную спину к Доктору Смерть, чтобы сразу с монитора прочитать расшифрованное сообщение. – Через видеозапись, как он это и делает обычно, чтобы не утруждать себе поездками.

Еще двое сотрудников бюро – бывший спецназовец ГРУ Дмитрий Дмитриевич Лосев по прозвищу Дым Дымыч Сохатый, и бывший чеченский милиционер Зураб Хошиев – обычно чаще молчат, чем говорят, и молча ждут продолжения. Сохатый вертит в пальцах четки из разноцветных деревянных бусинок, и Зураб срисовывает с натуры контур любимого «S»-образного метательного ножа Ангела. Нож, необычный, с сильным поражением даже при не совсем точном попадании, сделан из такого же мягкого металла, из какого делали когда-то бытовые «опасные бритвы», и имеет не совсем привычную внутреннюю заточку.

Выдался как раз один из нечастых рабочих дней, которые сотрудников не напрягают; но такие дни, как все знают, согласно профилю работы, не любят затягиваться. Подтверждением тому служит уже полученная входящая шифротелеграмма.

Компьютер быстро справляется с работой, и Доктор прячет в сейф перешифровальный диск. Начинает мерно гудеть принтер, выводя убористый текст на бумагу.

– За подписью генерального директора Интерпола, – басит Доктор Смерть. С его двухметровым ростом и более чем центнеровым весом не басить от природы трудно, и любая, самая бытовая фраза, произнесенная Доктором, звучит впечатляюще и весомо, словно он постоянно пользуется спрятанным где-то под пиджаком мегафоном.

– Приятные вести, – вздыхает Тобако, уже с текстом познакомившийся. – И откуда у людей такие деньги? Мне бы хоть десятую часть этого перед пенсией заиметь, я не стал бы тратить их так неразумно, и вам, оставшимся на службе, не пришлось бы меня ловить.

Басаргин вытаскивает из принтера лист и тоже начинает читать.

– Полмиллиарда долларов. Что тебе десятая часть – проси хотя бы половину… Доктор, что у тебя с банковской системой?

– Ничего. Опасно и малоэффективно. У них сейчас такая защита ставится, что моей старческой квалификации не хватает. В МВД, в ФСБ, в ГРУ, в Генштаб – пожалуйста, в любое удобное время. А с банками, прошу пардону, я справиться не могу. Ищите кого-нибудь посерьезнее и помоложе. У них мозги иначе устроены…

Доктор Смерть чуть ли не штатный хакер бюро, и его талантами интерполовцам пользоваться приходится часто. Но не всегда есть такая возможность, как в данном случае. А если уж сам Доктор отказывается, то, в самом деле, есть необходимость искать профессионального хакера.

– Придется выходить на Астахова. И даже официально, что наше начальство в Лионе не всегда приветствует. Впрочем, НЦБ само выйдет на него или на кого-то повыше. Но и нам необходимо, чтобы быть, по крайней мере, в курсе событий… Доктор, ты подготовь официальное письмо, Андрей, а ты поговори по душам со своим бывшим сослуживцем.

Генерал Астахов из штаба антитеррористического управления «Альфа» ФСБ России, часто сотрудничает с коллегами из антитеррористического подразделения международной полиции. Сам помогает и прибегает к их помощи, если это требуется. А требуется подобное часто, почти в трети всех операций службам приходится совмещать усилия, а то и подключать спецназ ГРУ, плотно задействованный там, где в России терроризм зарождается чаще всего…

– Сгоняю, – соглашается Тобако. – Мне это недолго.

Андрей любит исполнять дополнительные обязанности курьера, потому что от езды на своем «БМВ», собранном по спецзаказу Интерпола, получает удовольствие, как летчик от полета.

– Так что там случилось, – спрашивает из угла, где сидит традиционно, с первых дней своей работы в бюро, Дым Дымыч Сохатый.

– «Аль-Каида» шантажом выудила у нефтяных магнатов полмиллиарда долларов на собственные развлечения, – коротко объясняет Тобако. – Распределяет солидными траншами по разным регионам, в том числе и в Россию, но публично не сообщает, какие именно мероприятия собирается финансировать. Известно только, что первый транш в Россию ушел… Часть банковскими переводами, часть наличными долларами с курьерами через Чечню. Нас просят отследить возможные направления финансирования, принять меры по пресечению и, как это обычно бывает, снабдить коллег в других странах собственной информацией, чтобы они знали, где им предстоит искать… По традиции считается, что у нас, с нашим обязательным беспорядком, отслеживать бывает легче, чем там, где есть строгая учетность. Хотя мне кажется, что они не правы. Просто мы лучше работаем!

– И теперь нам предлагают заняться ревизией банковской системы?

– Нам не предлагают, – говорит Басаргин. – Нам приказывают искать концы в мутной воде.

– В черной нефти, – поправляет Доктор Смерть. – Если завязаны арабские нефтяные магнаты, обязательно в деле будут присутствовать нефть и нефтепродукты.

– Резонно, – соглашается Басаргин. – Значит, нам приказывают искать концы в черной нефти, а для ревизии банковской системы в стране существует финансовая разведка, подключить которую мы не имеем производственной возможности, но такую возможность имеет «Альфа», и потому мы в очередной раз напрашиваемся «альфовцам» в полезные помощники.

– Я согласен и на роль помощника. – Доктор протягивает Басаргину письмо, которое он набрал на компьютере. – Подпиши. Остальной текст можно, я думаю, отправить полностью.

Басаргин читает несколько строчек, подписывает, и прикладывает к письму лист принтерной распечатки шифротелеграммы. Тобако уже тянет руку.

* * *

Генерал Астахов звонит через сорок минут. Доктор Смерть включает на аппарате спикерфон, чтобы разговор был слышен всем, а Басаргин садится ближе к аппарату.

– Слушаю вас, Владимир Васильевич.

– Здравствуйте, Александр Игоревич. У меня здесь сидит Андрей Вадимович. Я передаю ему некоторые материалы, и хотелось бы, чтобы вы в срочном порядке проинформировали свое руководство в Лионе. У нас есть в руках хвост, за который мы пытаемся ухватиться. Вернее, мы уже ухватились, но завершающую фазу проводят войска и спецназ ГРУ. Но это только один хвост. С наличными долларами. Что касается безналичных… По России данных пока не имеем, хотя включаемся в работу. Но есть данные по СНГ. Зацепка, которая кажется на первый взгляд парадоксальной. Тем не менее мы не можем игнорировать факты. Это тесно связано с поездками Рамсфелда [2] по некоторым бывшим союзным республикам. Андрей Вадимович вам все расскажет…

* * *

Еще через сорок минут возвращается Тобако. Несмотря на традиционные московские дорожные пробки, он всегда умудряется передвигаться по московским улицам быстро и не опаздывать.

– Рассказывай, Меркурий, вестник богов, – мрачно требует Доктор и смотрит на часы, показывая, что время у него ограниченно. Доктор недавно перевез в Москву жену, и теперь иногда старается вырваться с работы вовремя, чтобы успеть вовремя же домой, и частенько публично завидует Басаргину, которому до своей квартиры достаточно от двери офиса перейти небольшой общий коридор.

Тобако сначала устраивается в кресле Пулата, но, встретив серьезный осуждающий взгляд «маленького капитана», пересаживается за свой обычный рабочий стол. Пулат, во избежание дальнейших покушений на свое законное место, сразу же садится в кресло. И всем своим видом показывает удовлетворенность сговорчивостью Андрея.

– Кто в курсе, что сейчас творится в отношениях американцев с Азербайджаном? – Андрей задает общий вопрос, предваряющий его выступления. Но ответа ждет, показывая этим, что вопрос не риторический.

– Американцы рвутся там обустроить свои военные базы, чтобы плотнее «обложить» Иран, – говорит Ангел. – Ты это имеешь в виду? Судя по всему, у них это получается, хотя Азербайджан долго уже маневрирует между Россией и США, стараясь угодить и тем и этим, и никого не обидеть. Но американцы обещают им помочь с Нагорным Карабахом, чего Россия себе позволить не может, не испортив отношений с Арменией. А Армения, в свою очередь, выбрала позицию России и надеется на ее защиту…

– Хорошо. Это я сам знаю. Более конкретных сведений, как я понимаю, нет?

– Мы не занимались этим вопросом.

– А что творится в отношениях чеченских боевиков и Азербайджана? Это уже может касаться нас напрямую, и потому, я думаю, здесь могут быть более конкретные сведения.

– Все, что есть, тебе известно. Ты сам там был недавно. Официально, Азербайджан вообще не подозревает о присутствии боевиков на своей территории и только оказывает гуманитарную помощь беженцам-единоверцам… Неофициально, финансирует деятельность нескольких госпиталей и зимних баз отдыха и даже, если мне память не изменяет, двух учебных центров, где готовят чеченскую молодежь. Не для боевых действий, но… Как бы это сказать… Морально воспитывают будущих моджахедов. Более подробной информации у меня тоже нет. – Ангел ждет продолжения разговора, остановившись прямо напротив Тобако.

– Более подробно можно говорить только о поставках наркотиков из Азербайджана в Россию через Чечню, – говорит Басаргин. – Отлаженная цепочка работает более четко, чем поставки через Дагестан или напрямик через Каспий в Астрахань. Азербайджанцам традиционно труднее договориться с дагестанцами, чем с чеченами.

– Прекрасно… Это говорит все же о тесном сотрудничестве. Вот в этом генерал Астахов и видит парадокс… Но есть ли он?

– Какой парадокс?

– Тот самый парадокс, который первоначально не вписывается в структуру взаимоотношений азербайджанских властей и чеченских боевиков. Мы лишний раз получаем подтверждение, что боевики действуют не самостоятельно, а по указке международных террористических организаций и с их финансовой помощью, потому что они идут на откровенный акт разрыва отношений с азербайджанцами, чтобы угодить своим покровителям из «Аль-Каиды».

– Говори конкретнее, – требует Доктор.

– У Асафьева есть проверенные сведения, что чеченские боевики, временно обосновавшиеся в Азербайджане, получили приказ о проведении крупных терактов на территории республики и реальную финансовую подпитку в размере пятнадцати миллионов долларов. Предположительно, теракты должны затронуть нефтеперерабатывающий комплекс республики, что вполне вписывается в происхождение получаемых денег. Таким образом, мы имеем право предположить, что и некоторые другие теракты будут связаны с нефтеперерабатывающей промышленностью. Причем не только в России. Основанием для таких утверждений может служить небывало крупная сумма, выделенная «Аль-Каидой», и широкий масштаб проведения мероприятий, о чем нас сегодня предупредили из Лиона. А источники средств могут быть и совсем не жертвами шантажа, а участниками мероприятия, поскольку напрямую просматривается цель – существенное повышение цен на нефть и нефтепродукты. Азербайджан не последний поставщик бензина на мировой рынок, хотя и не самый крупный.

– Значит, наша задача определяется более четко, – решает Басаргин. – И я прошу всех подумать о путях возможного поиска.

– Подумаем, – обещает Доктор, выключая компьютер и поднимаясь из-за стола.

3

Вечер приходит уже поздно, и свет желтых фонарей с улицы проникает сквозь полоски неплотно прикрытых пластин жалюзи. Обыкновенный московский офис… Не слишком большой, но достаточно уютный внутри, хотя расположен в старом и отнюдь не впечатляющем снаружи здании бывшего заводоуправления. Евроремонт дороговато обошелся, но дело того стоит. Престиж обеспечивает дивиденды.

Вечером здесь нет обычной дневной суеты. Служащие уже разошлись, только в кабинете президента компании горит свет большого торшера над журнальным столиком, с двух сторон огороженным глубокими креслами, да настольная лампа на рабочем столе описывает свой привычно четкий круг.

В одном из кресел сидит задумчивый человек восточной наружности. Курит сигарету за сигаретой и тушит окурки в переполненной пепельнице. Телефонный звонок вырывает его из задумчивости и заставляет вздрогнуть. Человек проходит к рабочему столу и снимает трубку.

– Да… Да. Я жду их… Пропустите… – голос резкий, недовольный.

Это звонит внешняя охрана. Она не имеет к офису никакого отношения. Охрану содержит другая фирма, которая купила когда-то здание у разорившегося завода и сдает в аренду помещения всем, кому требуется, а кое-кому в дополнение и за дополнительную оплату обеспечивает еще и «крышу».

Человек восточной наружности возвращается в кресло и закуривает новую сигарету. Через три минуты, требуемые для того, чтобы от проходной подняться на третий этаж и пройти по коридору, раздается стук в дверь.

– Заходите, – громко говорит человек восточной наружности.

Дверь открывается, и заходят двое. По внешности, земляки хозяина кабинета. Здороваются уважительно, улыбаясь с приветливостью. Видно разницу в поведении. Хозяин кабинета сух и неулыбчив перед ними.

– Я вас давно жду. Деньги пришли. И большие. Надо срочно это дело провернуть. И очень тихо. Поэтому даже охрану не дам…

– А машину?

– И без машины обойдетесь. Обналичите и сразу ко мне. Домой. Не сюда. Здесь тоже никто знать не должен. Вообще. Никто… Ни здесь, ни в другом месте…

– Много денег-то?

– На каждого по полмиллиона баксов.

– Как же их тащить по городу?

– Так и тащите. Никто не подумает, что такие деньги просто так носят.

– А бухгалтер как? Она-то знает…

– Она завтра уже не работает. Уволилась… По болезни… Все поняли? Завтра с утра в банк. Потом ко мне домой.

– Понятно. Чего не понять…

* * *

Звонок на пульт к дежурному отделения милиции поступил в двадцать три часа сорок две минуты. Дежурный капитан человек аккуратный и время всегда фиксирует до минут. Так и сейчас – сразу смотрит на часы и отмечает время в журнале.

– У нас тут человека застрелили, – сообщает ленивый сонный голос. И ждет, когда его начнут с интересом и дотошно расспрашивать. Самому говорить лень.

– Где? – спрашивает дежурный.

Голос называет адрес.

– Бывшее здание заводоуправления… Этот… Чечен он, кстати… Александр Камалов… На работе задержался… К нему еще два чечена приходили… Сорок минут назад ушли… Этот… Камалов… Вышел, только к машине подошел, его и того… Шлепнули… Два выстрела… В спину и в голову… Контрольный… Я на стрельбу вышел, но уже никого не увидел…

– Кто сообщает?

– Охранник. Дежурю я тут.

– Оцепите место… Никого не подпускайте…

– Вот еще! Я на посту, не могу оставить. Сами торопитесь. Показания я дам, не боись.

Дежурный привык к такому «уважению» в собственный адрес и не отвечает на реплику. Срочно вызывает группу быстрого реагирования и выездную бригаду, не давая оперативникам доиграть последний круг в «храпа» [3].

* * *

Володя, следователь из отделения уже с места происшествия, совершив предварительный осмотр, звонит в окружную прокуратуру. Разговаривает с дежурным:

– «По тяжести» это ваше дело. Если ваши хотят «горячее» посмотреть, пусть едут.

– Я пришлю, – обещает дежурный.

Следователям отделения никогда не хочется связываться с «долгими» делами. А прокурорские следователи обычно желают принимать у них сложные случаи только после того, как менты завершат оперативную работу. Всегда приятно, когда за тебя другие бегают в поте лица.

Володя подзывает к себе командира группы быстрого реагирования.

– Проскочите по ближайшим улицам. Два чечена приходили незадолго до убийства. Вообще, «пошерстите» всех черных. Одних не найдем, подвернутся другие. Все одно – польза…

– Сделаем. – Командир группы любит такую работу и направляется к своей машине бегом.

Район прочищается быстро и основательно. За вечер и ночь задерживаются семеро лиц кавказской национальности, двое с наркотиками, двое с пистолетами, трое просто с ножами. Но внятной версии убийства все равно не просматривается…

Ясно, что это – «заказ». И еще ясно, что это очередной «висяк» [4]. Володя хвалит себя, что вовремя позвонил в окружную прокуратуру.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

– Надо же! Радоваться бы такой погоде, а тут… – вздыхает подполковник Афанасьев.

– Радоваться надо всему, иначе не выживешь, – возражает подполковник Сохно. – В тебя стреляют со всех сторон, а ты радуйся, и принимай это за детскую игру.

Мартовская слякоть и рыхлая, со снегом перемешанная грязь утомляют больше, чем доставляет удовольствия по-южному яркое солнце, обещающее скорый приход тепла. Конечно, солнце подполковник Сохно тоже любит и с удовольствием смотрит вокруг, жмурясь от отраженных снегом остатков преломленных лучей. И даже на само солнце иногда бросает короткий взгляд – короткий потому, что даже временно ослепнуть не желает, что в такую погоду совсем немудрено. Слишком яркая весна пришла, слишком активная после многоснежной зимы. И от этой яркости иногда теряешь на короткие мгновения зрение. А это никак не годится в той обстановке и в тех местах, куда забралась отдельная мобильная офицерская группа полковника Согрина. И, после короткого взгляда на солнце, необходимо сразу в течение нескольких секунд смотреть на темную крону елей, густо покрывших склон горы ниже тропы, которую группа для себя выбрала. Только тогда зрение восстанавливается.

Третьи сутки изматывающего темпового маршрута с тяжеленными рюкзаками за плечами…

Третьи сутки почти без сна месят полковник и два подполковника грязь, перемешанную со снегом – монотонно, нудно, утомительно…

И при этом пересекают несколько селеопасных и лавиноопасных участков, но все, слава Богу, обходится благополучно, хотя где-то за спиной однажды слышали мощнейший природный шум. Люди так шуметь не умеют. Так величественно шумит, нарастая до леденящего кровь звука – прекрасно знают все трое! – только сорвавшийся со склона подтаявший снег, превратившийся в грязевой поток. В поток, сметающий на своем пути все…

Весна в горах время опасное!

* * *

Полковник Согрин, идущий в этот момент первым, останавливается, переводит дыхание с легким прокашливанием, и разворачивает планшет, где под пленкой раскрыта на нужном листе топографическая карта местности. Конечно, по-доброму-то, в такое время года лучше всего идти по карте свежей космической съемки, чтобы точнее ориентироваться. Но не всегда она под рукой оказывается. Да и космическая карта тоже не все будет правильно показывать, потому что с таянием снегов многое меняется прямо на глазах. В том числе и тропа – сползает по склону вместе со снегом, как живая, одушевленная, наделенная ленивым сознанием, добавляя в маршрут новую опасность – оползня.

Короткий взгляд в карту. Память полковника не подводит, и он легко определяет, что пора переворачивать ее на следующий лист – дошли до сгиба. Он вытаскивает карту и выполняет нехитрую процедуру. Теперь можно рассмотреть и то, что предстоит им впереди, хотя это все уже многократно рассмотрено и изучено досконально – указательные пальцы каждого многократно исследовали каждый сантиметр обозначенной на бумаге тропы.

– Еще час пути, – говорит подполковник Афанасьев, которого товарищи обычно называют Кордебалетом, по прозвищу, прочно укрепившемуся за подполковником еще со времен вьетнамской войны, когда он пришел младшим лейтенантом-шифровальщиком в группу тогда старшего лейтенанта Согрина [5].

Подполковник Сохно, идущий замыкающим, тоже заглядывает в карту. Видит, как палец полковника находит на тропе нужную точку, обведенную красным карандашом, и от этой точки спускается левее – здесь им тропу покидать и по снежному склону спускаться в ельник…

Сохно смотрит на часы.

– Значит, шесть часов будем отсыпаться. – И он громко и сладко, как довольный собой самодостаточный кот, зевает.

– А если этот парень чуть-чуть задержится, мы будем отсыпаться, судя по всему, еще и ночь. – Кордебалет зевает в тон Сохно. – Ночью с той стороны идти только дурак решится.

Все переглядываются, потому что не в первый раз заходит об этом разговор.

– Но он может и решиться. Как ты, и как я, как любой из нас троих, – говорит Сохно.

– Можно подумать, ты знаешь, кто рвется с нами встретиться? – усмехается полковник.

– Я не могу знать. Я могу только чувствовать, что хочу крепко обнять этого человека. А он меня. Давно не виделись. Так нам сказали. И я чувствую. Можете не верить, но – чувствую…

– Мало, что ли, арабов стажировалось у нас… – Согрин плечами пожимает.

В самом деле, спецназовцы арабских стран не однажды еще в советские времена проходили стажировку в спецназе ГРУ. Особенно это касается иорданского спецназа, который даже натаскивался в те времена по советским пособиям, носящим гриф «секретно», и под руководством советских многоопытных спецов.

– А ты вполне уверен, что он по крови араб?

– Я почему-то думаю, что он по крови на четверть болгарин.

– Ты имеешь в виду младшего Ангела [6]?

– Пока я с ним не встретился, я не могу быть ни в чем уверен, и никого не хочу иметь в виду… Не сбивай дыхание.

Дыхание… Это просто отговорка человека, не желающего продолжать беспочвенный разговор, потому что сбить дыхание Сохно, кажется, невозможно. По крайней мере, он сам такого момента в собственной богатой на события истории не помнит. Уставал, как загнанный жеребец, до пены на губах – это бывало, а вот чтобы усталость заставила его остановиться – нет, до такого подполковник еще не дожил.

– Я, честно говоря, другой встречи ожидаю, – все же возражает Сохно. – Младшего Ангела я едва знаю и обниматься с ним не намерен. Но, помнится, знавал я человека, который всегда в последнее время появлялся неожиданно, и всегда в нужный момент. Он, кстати, если мне память не изменяет, вынужден был работать инструктором в Саудовской Аравии…

– Чувствуешь?

– Чувствую…

– Это нереально, – сухо возражает полковник, и первым продолжает путь, добавляя в завершение фразу уже через плечо: – А фантазии я себе могу позволить только во время длительного отдыха, валяясь под одеялом.

Тем не менее Согрин откровенно задумывается, видят оба подполковника. Значит, пришедшая в голову Сохно мысль все же засела и в его голове.

Группа идет трое суток почти без остановок. Пятнадцатиминутные мгновения отдыха, когда только успеваешь закрыть глаза, и уже следует вставать, чтобы топать дальше – в счет брать трудно. Кроме того, эти пятнадцатиминутки предназначены только для двоих, потому что третий в это время охраняет отдых товарищей. Все движение представляет собой обычный идеомоторный акт – когда не думаешь о пройденных километрах, а только месишь снег с грязью под ногами, отключившись от действительности. Иначе в таких маршрутах ходить невозможно – никаких сил не хватит, когда начнешь свои силы мерить.

* * *

Трое с половиной суток назад мобильную группу полковника Согрина вертолетом сняли с маршрута свободного поиска, не позволив выполнить уже подготовленную операцию по захвату двух боевиков, скрывающихся в горном селении, и доставили в Ханкалу в штаб контртеррористической группировки. Инструктаж давал незнакомый полковник ФСБ, не представившийся по той, видимо, причине, что считает, будто его должны все знать. Впрочем, это могло бы быть и не так. У старших офицеров ФСБ бывают причины не представляться… Но других офицеров и двух генералов, присутствующих при инструктаже, спецназовцы знали хорошо, в том числе и начальника оперативного отдела контртеррористической группировки, и заместителя начальника штаба. С этими лицами приходится постоянно и тесно взаимодействовать.

– Задача невыполнимая, – начал полковник чрезвычайно мрачно и серьезно.

– Тогда зачем нас сняли с маршрута? – невинно поинтересовался Сохно. – Мы уже почти сделали дело, а тут…

Полковник не ответил, только бросил сердитый взгляд в сторону подполковника.

– Тем не менее мы надеемся, что вы сумеете с ней справиться. Как мне доложили, в стране и в армии не найти более подходящих кандидатур для такого именно задания. Вы должны все силы приложить, чтобы справиться. Потому что нет другого выхода, а важность задания чрезвычайная. Если есть необходимость, мы усилим вашу группу опытными бойцами, если такой необходимости нет, будете работать своими силами. Но, по крайней мере, на значительное усиление вам рассчитывать не стоит, потому что большая группа станет более заметной. А задача ставится такая, чтобы остаться именно незаметными, и сделать свое дело…

Хоть это порадовало. Обычно командование наоборот считает – чем большие силы задействованы, тем вернее результат. А уж спецназовцы лучше других знают, что это часто бывает наоборот.

Полковник развернул на столе карту. Ту самую, что потом перекочевала в планшет Согрина. И ткнул пальцем в условные обозначения – склон горного хребта. Нечетким пунктирным контуром выделено что-то. Очевидно, это не объект на поверхности земли…

– Пещеры? – интересуется Сохно, ухмыляется и переглядывается с товарищами. По работе в пещерах и по ведению в них боевых действий он считается главным специалистом. И вообще группа Согрина уже несколько операций проводила в пещерах. Удачный опыт есть!

– Да, – объясняет полковник. – Большое пещерное образование с разветвленной естественной и искусственной системой сообщения, запасы воды не самого лучшего качества – с сероводородом, но, в общем, если нос как следует зажимать, для питья пригодна, к тому же и полезна – множество минеральных солей, спасающих от гастрита и язвы… Но вам не ставится задача начать боевые действия под землей… Впрочем, о пещерах потом поговорим особо. Сейчас я объясняю предварительное положение вещей и прошу вас быть предельно внимательными. Посмотрите… – показывает полковник карандашом, как указкой. – Очень сложный район для прохождения. Практически нет населенных пунктов. А те, которые есть… Те, которые есть… Жители в них настроены к нам крайне недоброжелательно. И любой ваш неосторожный шаг, если он будет замечен, станет сразу же известен боевикам.

– По моим данным, в этом районе сейчас никого нет, – возражает полковник Согрин. – Я хорошо знаю эти места. Мы там действовали год назад, и рядом – чуть позже… Сейчас несколько отрядов, действовавших в том районе, перебрались частично в Грузию, частично рассеялись по домам до летнего времени.

Полковник уточняет интонацией:

– Пока нет никого. И еще четверо суток не будет. Но – идут… Именно туда идут.

– Уже идут? Рановато, надо заметить. Не иначе, с какими-то мыслями. В противном случае им просто опасно концентрироваться, – делает вывод Согрин.

– Будем рады знакомству, – добавляет Сохно и широко улыбается. У него, как и у двух его товарищей, лицо черное от горного загара. И вокруг глаз собраны во множестве светлые морщинки. Среди снегов невозможно не жмуриться на солнце. А когда жмуришься, загар на лицо ложится неровно. И этим спецназовцы внешне разительно отличаются от других офицеров, штабных.

Кордебалет, как обычно, молчит, слушая.

– Концентрация боевиков намечается временная, – полковник ФСБ оглядывается, словно спрашивая согласия остальных офицеров на продолжение собственной речи. – День-два, и они, если им позволить, разбегутся. Дело здесь вот в чем. Известные нам спонсоры выделили на проведение террористических актов в летний сезон двадцать пять миллионов долларов. Очень большие деньги в сравнении с тем, что выделялось раньше. Следовательно, и задачи ставятся необычные… Неизвестные нам задачи! Но нам известно, что деньги на настоящий момент уже находятся в Чечне. Известен даже путь доставки… Но мы, к сожалению, опоздали буквально на несколько часов, чтобы захватить курьеров – осведомители, как это, к сожалению, часто бывает, оказались медлительными. И деньги уже в горах… И мы не знаем, у кого они… Но мы знаем другое, что предоставляет нам последний шанс в корне пресечь множество терактов в российских городах и на территории самой Чечни! Мы знаем, что состоится некое подобие съезда активных террористических групп, где будут эти деньги делиться. Съезд будет проходить именно здесь… – Карандаш полковника несколько раз утвердительно и категорично стучит тупым концом по контуру пещерных образований в карте.

– Рисковые ребята, – радуется чему-то непонятному Сохно. – В эти места весной не каждый добровольно пойдет. Там селеопасные участки друг друга погоняют. И усердия при этом не жалеют…

– Резонно. Я вашу мысль принимаю и понимаю. И боевики – тоже… Именно это, очевидно, и сыграло решающую роль в выборе места. Террористы считают, что мы не подумаем о таком опасном лагере. И потому именно его выбрали. За свою безопасность они уверены. Группы располагают опытными проводниками, знающими там каждую пядь земли.

– Наша задача? – напрямую спрашивает Согрин, всегда предпочитающий более конкретную постановку вопроса.

– Ваша задача является составной частью общей задачи. Общая же задача такая – дать боевикам возможность собраться, припереть их к хребту и там уничтожить с применением авиации, артиллерии, и войсковых соединений…

– А пещеры? Если они дойдут, то…

– А пещеры – это и есть задача вашей группы. По нашим данным, с этой стороны хребта есть три входа в пещеры. Их необходимо взорвать и завалить тогда, когда боевики подойдут уже достаточно близко, и стянутые в район войска успеют завершить блокирование всех выходов. Момент взрыва – самая большая сложность в выполнении задачи. И для этой цели выбрали именно вас, как наиболее надежных… Если взрыв произойдет раньше времени, войска не сумеют завершить блокирование, и боевики смогут уйти. Если совершить его поздно, то вы сами не сможете уйти с места действия, потому что взрыв неминуемо повлечет за собой сход массы подтаявшего снега и селевой поток. Если вообще его не совершать, то они, как вы правильно заметили, уйдут в пещеры, и там их можно будет безрезультатно искать в течение десятков лет…

– Приятная перспектива. – Сохно чешет нос кулаком. – По крайней мере, наша группа тогда до самой пенсии без работы не останется…

– Другая сложность в том, – продолжает полковник, – что забросить вас туда вертолетом нельзя. Вертолет может спугнуть боевиков, и они просто изменят место встречи, а мы не сумеем вовремя узнать новое место. Сами понимаете… Значит, придется трое или даже четверо суток тащить на себе солидный груз взрывчатки. И вы должны пройти хотя бы за сутки до них, чтобы на следующий день ваш свежий след на не слишком популярной тропе подтаял и выглядел старым.

– Бедные мои узенькие плечики, – теперь Сохно растирает себе широченные плечи.

Полковник на его реплики внимания не обращает. Или уже слышал, что это обычная манера поведения подполковника со старшими по званию, или уже просто привык, определив по нескольким словам характер человека. С опытными офицерами ФСБ такое случается.

– Третья сложность. Координация действий будет проводиться только после завершения блокирования и строго в шифрованном режиме – выбор пал на вашу группу еще и потому, что среди вас есть шифровальщик… По данным нашей разведки, в одном из отрядов боевиков есть современные американские высокоэффективные переносные средства радиоперехвата. Поэтому работать придется даже без обычных «подснежников» [7], если не хотите, чтобы вас услышали.

– Но мы можем и захотеть, – говорит Сохно.

Полковник согласно кивает, понимая Сохно с полуслова.

– Мы допускаем варианты радиоигры. Но проводить ее возможно тоже только после завершения блокирования. Вот так, товарищи офицеры. Это почти все. Дополнительные данные получите недалеко от места действия от опытного законспирированного агента, работающего у боевиков. Встретитесь с ним в условленном месте, – полковник, почти не глядя, тычет пальцем в карту. – Он и будет усилением вашей группы… Что касается дополнительного усиления…

– Не надо. – Согрин был категоричен.

– Не надо – значит, не надо, – согласен полковник ФСБ.

Сохно тоже заглядывает в карту. Смотрит недолго. Плечами пожимает.

– Местная агентура – это всегда хорошо, но не всегда надежно. Там посмотрим, что это за фрукт… Как мы узнаем его?

Полковник делает значительную паузу, подчеркивая этим важность последующих слов.

– Он вас знает… Лично… Это, кстати, и его собственная просьба – задействовать в операции именно вас…

– И этого замечательного человека зовут?… – интересуется Кордебалет.

– Этого не знаю даже я, – говорит полковник. – И не могу вам дать никаких конкретных данных относительно личности и даже внешности этого человека. Единственное, что мне известно, официально – он арабский наемник. Говорят, когда-то преподавал в Саудовской Аравии диверсионное дело, и считался жестким, но лучшим инструктором в диверсионной школе. Его выпускники и сейчас гордятся, что прошли такую суровую школу. По крайней мере, так нам сообщал один из пленных наемников-арабов. Кто этот человек в действительности – это, как вы понимаете, совсем не важно ни для вас, ни для меня, ни для окружающих!

Полковник умышленно сделал ударение на последнем слове, будто бы он-то знает и кое-что еще, но говорить во всеуслышание не намерен.

– Пустяк, казалось бы, а все равно приятно пользоваться международной славой, – смеется Сохно. – Хотя никогда не думал, что имею авторитет в арабских странах. Среди чечен – было дело. Когда я уже не был капитаном, они меня звали капитаном. В антракте между двумя войнами [8]. А вот арабы…

– Я знаю только, что это агентура, но агентура не наша, хотя и нам дает сведения, – уточняет полковник ФСБ.

– И не наша, – говорит Согрин. – Иначе он сотрудничал бы с нами…

– Я даже не знаю, чья это агентура. Слышал, что это человек, вроде бы, из какого-то спецподразделения ООН.

– Антитеррористическое подразделение «Пирамида»? – предполагает Кордебалет. – Тогда понятно и знакомство с нами. Мы сотрудничали…

– Может быть. Я не знаю. Итак, вопросы по существу дела есть?

– Естественно. – Сохно опять, теперь уже более энергично, чешет кулаком многократно сломанный нос. – Как нам без вопросов. Нам без вопросов не прожить.

– И вот первый вопрос, – сразу приступает к делу полковник Согрин…

* * *

В рюкзаках запас взрывчатки для основательного завала всех входов в пещеру – плечи на привале, кажется, взлетают, когда с них сбрасываешь тугие лямки. И самому без груза взлететь хочется, как воздушному шарику, – такая легкость в усталых ногах появляется… И это несмотря на то что рейдовое снаряжение само по себе на полста килограммов тянет. Взрыватели, естественно, в стандартных крепких коробках с жесткими внутренними ребрами, в рюкзак со взрывчаткой эти коробки не положишь – и они рассованы по карманам «разгрузки». Взрыватели имеют обыкновение показывать свой вспыльчивый характер при ударе. Потому лучше не падать так, чтобы жестко соприкоснуться карманом, загруженным такой коробкой, с чем-то жестким. И, случись бой, не стоит на бронежилет рассчитывать… Трижды беречься надо, чтобы взрыватели не сработали от детонации. Сдетонируют они – конечно, не убьют, спасет бронежилет. Но в этом случае вопрос стоит даже не в том, что себя сберечь хочется, а в том, что без взрывателей группа выполняет бесполезную работу – тащит груз, которым не сможет воспользоваться…

К месту поворота с тропы они подходят, как и рассчитывали, через час. Но еще за десять минут до этого Сохно начинает беспокойно поглядывать влево вниз. Словно чувствует, что кто-то оттуда за ними наблюдает.

Согрин смотрит на часы.

– Привал делать не будем.

Молчание звучит красноречивым согласием. Им осталось всего-то – спуститься до леса. Это минут сорок пути в нормальное время года, даже в разгар зимы и в пору морозов. Но спускаться предстоит по вязкому подтаявшему снегу, по целине, утомляющей больше, чем несколько часов прохождения тропы. Кроме того, следует быть особо осторожным, потому что снежный наст в таких местах имеет дурную привычку сползать по склону. Тем не менее после спуска группу ждет большой отдых, и отдыхать перед большим отдыхом нет смысла.

2

Приказ категоричный – экономить заряд аккумуляторных батарей, которые могут понадобиться вскоре, и потому пользоваться фонарями только в случае крайней необходимости. А уж про факелы, использовать которые предложил кто-то из темноты, – еще категоричнее:

– Запах дыма почувствую – пристрелю…

Это сказано скучно, будничным безразличным голосом. Эмир Абдул Мадаев вообще человек скучный – посмотришь со стороны, вроде бы всегда в полусне находится, даже глаза слегка прикрыты, хотя все прекрасно видят. Даже то видят, что другие стараются от него скрыть, надеясь на внешнюю невнимательность эмира. И потому, случается, попадают в трудное положение. И еще он никогда не проявляет эмоций. Кто-то говорит, что эмир Абдул хладнокровный, как змея. Наверное, это тоже правда, но Абдул даже расстреливает равнодушно, словно бы походя. Беслан сам видел. Когда минометчик Гирей хотел повеселиться и пленному солдату голову отрезать еще живому, эмир Абдул, проходя мимо, просто пристрелил испуганного русского мальчишку, и, не останавливаясь, пошел дальше. Не из жалости пристрелил. Просто, чтобы Гирей не возился и время не терял. Потому что сразу после этого Мадаев приказал джамаату продолжать путь. И сейчас никто не сомневается – что-то будет не так, эмир Абдул не постесняется привести угрозу в исполнение.

– А жрать как?… Чай как вскипятить?…

– Двое суток всухомятку переживете. Не впервой.

– Курить-то можно? – ворчливо спрашивает тот самый минометчик Гирей. Он сигарету изо рта не выпускает никогда. Даже когда не курит, например, в засаде – сосет ее, как соску.

– Хоть круглые сутки, – отвечает эмир Абдул. – Только с сигаретой к выходу не суйся.

И в темноте слышатся его удаляющиеся шаги. Отходит куда-то по узкому коридору. Неторопливо и уверенно отходит, словно видит в темноте, как кошка. И не слышно, чтобы спотыкался.

– Беслан! Ко мне! – слышится его голос уже из глубины большой пещеры.

– Не споткнись, – со смешком шепчет злобный весельчак Гирей.

Беслан вяло, упираясь руками в колени, поднимается, смотрит в той же самой темноте на места, где устроились другие, словно может их увидеть, но, естественно, никого не видит, а только представляет расположение тел, и шагает к проходу. Опыт подсказывает ему у самого выхода из глубокой ниши поднять ногу повыше. Здесь Гирей устроился и обязательно должен свою ногу протянуть, чтобы Беслан и правда споткнулся. Шуршание камней за спиной показывает, что Беслан не ошибся. Гирей в самом деле попытался ногу вытянуть, но соприкосновения с ногой Беслана не нашел, и не понимает еще, почему молодой снайпер не споткнулся. Старается достать и посмешить себя и других. Однако уже поздно. Беслан уже в проходе и ищет рукой стену, чтобы на ощупь пройти в большую пещеру.

Они проходили здесь, этим коридором, десять минут назад. Тогда фонари светили. И Беслан пытается восстановить в памяти участки трудного пути. У снайпера, привыкшего работать по ночам, ориентация в темноте хорошая и память неплохая. И он даже вспоминает, что где-то через несколько шагов должен быть карниз, о который немудрено себе лоб разбить. И вовремя пригибается. Еще два шага, и темнота словно говорит с тобой, объясняя, что из коридора вышел, и до потолка при всем желании броском камня не достать – такая высота большого зала. Это даже и не зал, а какая-то трещина внутри горы. Только трещине полагается сверху быть широкой, а книзу сужаться. Здесь же все наоборот – понизу широко, а вверх, сужаясь, уходят стены. Луч фонаря в потолок не упирается, только в стены, и непонятно вообще, что там наверху. По крайней мере, в нескольких местах вода капает. Может быть, там где-то даже выход есть, а может, вода сквозь щели между камнями пробивается. Наверху-то активно тает. Только, если даже наверху и есть выход, как до такого выхода добраться, если летать не умеешь, как летучая мышь…

– Почему тебя пришлось ждать? – спрашивает из-за спины голос эмира Абдула.

Без угрозы спрашивает, спокойно, но в этом спокойствии Беслан тоже угрозу чувствует. И вообще, как эмир за спиной оказался? Судя по голосу, который Беслана звал, он должен был быть шагов на пять впереди.

– Отец умирает… Его деревом в лесу придавило… За дровами ходил…

– Почему сразу не сказал?

– Тебе – сказал. Им это неинтересно… – кивок в сторону пещерки, где сидят остальные. Жест этот эмиру не виден, и ничего не говорит ему, но он непроизволен, и потому естественен.

Беслан хочет никого не бояться. Гирея не боится, хотя тот в два раза здоровее его и постоянно придирается. Беслан уже обещал однажды угостить минометчика прикладом. И неизвестно, чем бы все закончилось, не вмешайся тогда эмир, не допускающий внутри джамаата никаких стычек. Не боится Беслан и врага. А вот невзрачного голоса эмира Абдула, при всем своем нежелании, боится на интуитивном уровне, как шипения змеи. Хотя эмир Абдул и родственник ему по материнской линии. То ли дядя двоюродный, то ли еще кто-то. Просто голос эмира и его холодный взгляд против воли навевают ужас, заставляют волосы под шапкой шевелиться.

– Врач что говорит? – в вопросе сочувствия нет, как нет и простого интереса.

– А где врача взять? – Беслан пожимает плечами. – Вертолет с федералами вызывать?

– Сильно помяло?

– Ребра переломало… Дышать не может…

– Через два дня отпущу тебя.

– Спасибо… Отец обещал не умирать… Хочет меня дождаться, а потом уж, как Аллах решит…

– Иди отдыхай.

Отдых Беслану нужен. У него нет того здоровья, что у Гирея. И суточный переход до пещеры – почти без отдыха, измотал, вытянул силы, сделал ноги ватными и непослушными.

После разворота в темноте требуется несколько секунд, чтобы восстановить ориентацию. Интуитивная память опять выручает. Беслан тихо возвращается в проход, опять нащупывая рукой стену, и чувствует под ладонью капли стекающей по стене влаги. На сей раз он уже лучше ориентируется. И Гирей теперь ногу не подставит, потому что, даже если услышит шаги, не знает, кто идет – Беслан или эмир. С Абдулом он так шутить не рискнет, потому что знает, как крут эмир, и как скор на расправу. Не успеет понять, что с ним шутят или ошиблись, желая пошутить с другим, как пристрелит. Эмир Абдул чужую жизнь, так же, впрочем, как и свою, ни во что не ставит…

Беслан садится и поправляет за пазухой толстую книгу – роман Вальтера Скотта «Граф Роберт Парижский». Никто не предупредил Беслана, что они идут в пещеру и сидеть будут в непроглядной темноте неизвестно сколько. Он и взял с собой книгу, чтобы почитать в свободное время. Он всегда в свободное время читает – любит это дело, и на насмешки других боевиков не отвечает. Кому что нравится… Гирей сигарету за сигаретой курит, а Нугзар без парамидола жизнь видит только в черных красках, и на лице у него нарисована вековечная зубная боль… А эту книгу Беслан читает уже в третий раз. И потому, что она нравится, и потому, что книг в селе мало, только у старого учителя местной школы можно что-то на время взять. Но и его не слишком богатую библиотеку Беслан уже всю прочитал. Многие книги по нескольку раз. А эта – его собственная. В подбитом БТРе нашел…

* * *

Темное время тянется особенно медленно, вязко, когда знаешь, что ему еще долго тянуться, и думы навевает невеселые. Думы о том, как там, дома, всего-то в сутках непрерывного хода отсюда, мучается отец и ждет сына. Он обещал дождаться… Обещал не умирать, пока сын не вернется, и просил сына поторопиться… Беслан отца любит и уважает, и ему самому больно думать о его страданиях. Даже грешные мысли голову посещают – все равно, если не отправить отца в больницу, он не выживет… Сам говорит, чувствует, что сломанные ребра острыми осколками в легкие вошли и не дают кровь подкормить чистым воздухом, вдохнуть полной грудью не позволяют. Так уж – прости, Аллах! – скорее бы, чтобы поменьше мучился… Плохо так думать, понимает Беслан – и ему от этого перед собой даже стыдно, но что сделаешь с мыслями – они разрешения не спрашивают и сами по себе в голове возникают, словно бы ниоткуда.

Старый школьный учитель – единственный друг Беслана в селе, рассказывал как-то, что Аллах не разрешает человеку контролировать свои мысли потому, что все мысли, когда они контролируются, становятся концентрированными и сильными и превращаются в реальность. А это только удел Аллаха. В самом деле, обладай человек такой способностью, что получится? Бежит собака по улице, человек только подумает, что собака может и укусить, как она обязательно укусит. Подумает человек, что может поскользнуться на крутом склоне, и тут же поскользнется… Вот потому Аллах и послал человеку путаницу в голову, чтобы он не мог своими мыслями миром управлять… И никак Беслан не может вытеснить из головы мысли об отце и его скорой смерти. Тоже мысли нечеткие, тоже путаные, но оттого не менее болезненные.

Беслан знает, что есть люди особо сострадательные. Есть такие, что даже врага убить не могут. Он не такой, но не совсем бесчувственный. И отца своего любит. А мысли о скорой смерти отца все равно голову не покидают…

* * *

– Меня в Грозный зовут, – мечтательно говорит Гирей. – Наверное, к лету поеду туда…

– А тебе это очень надо? Там проверки на каждом углу… «Стой! Руки на стену! Шевельнешься – прикладом заеду. Побежишь – пристрелю… У-у-у… Сука черная…» – звучит равнодушный и спокойный голос из темноты. Это Теймур, минер, высказывает свой комментарий. – По мне, так здесь куда как спокойнее… Отработал, и спи себе в «зеленке». И никто не найдет… А в холода дома спи… Что еще тебе надо?

– Зато там работа стоящая… – не соглашается Гирей. – Если уж платят, так платят. За один удачный взрыв, говорят, пять тысяч баксов бросают…

– От двух до пяти. – поправляет Султан, заместитель эмира. – В зависимости от того, что или кого взрываешь. И это на всю группу… Говорят, скоро с этого налог брать будут. На содержание госпиталя. И на ремонт дорог в Грузию.

– Какой еще налог! – возмущенно рявкает Гирей. – На хрен мне их дороги!

Все смеются. Гирея легко представить дураком. Он сам всегда в такие ловушки попадается, потому что умом особым никогда не блещет. Но, как всякий дурак, в своем уме уверен и ни за что не поверит, что кто-то из соседей умнее его.

– Успокойся… Скоро и здесь платить будут, – неожиданно раздается от дальней пологой стены голос эмира Абдула. – Кроме того, и мы все вместе скоро в другие места переберемся. Может быть, в Россию прокатимся. Есть у меня наметки… Развлечемся, отдохнем от гор… Там даже за развлечение платят… И хорошо платят… Пенсию себе каждый, кто поедет, заработает…

Все слышали, как он уходил, как звал из большой пещеры Беслана, но никто не слышал, как эмир вернулся. И не просто вернулся, а прошел мимо всех к дальней стене и там устроился на отдых. Привидение, а не командир.

– Хорошо бы, – соглашается Гирей, и голос выдает его легкий испуг. Он говорил о том, что собирается перебираться в Грозный совсем не для ушей эмира. – А то придется сматываться куда-нибудь, а не на что. И до пенсии не каждый доживет…

– Кури меньше… Ты на сигареты больше тратишь, чем я на патроны, – говорит эмир Абдул и звучно с недовольством тянет носом. В маленькой пещерке почти нет притока свежего воздуха. Это закуток, а не пещерка, и запах дешевых сигарет заполнил темноту.

– Я без курева никак, – вздыхает минометчик.

– Тогда на воздух выйти, там покури, только с сигаретой за выход не суйся, – говорит эмир.

Голос его такой же ровный, без доброжелательности и без приказного тона. Но Гирей понимает, что это приказ к действию, и, шумно дыша, поднимается всем свои громадным тяжелым телом, скребет задом каменистую осыпающуюся стенку.

– Проверь все три выхода. Через час стемнеет… До этого подбери себе площадку, где миномет установить. Лучше будет, если повыше заберешься…

– От кого обороняться будем? – спрашивает прежний голос из темноты.

– Пока, слава Аллаху, не от кого. Через сутки-двое подойдет большая группа. Человек восемьдесят. Если их будут преследовать, мы должны преследователей остановить… Группа здесь не задержится, будут выходить на другой склон. Мы их отход отсюда страхуем, чтобы все ушли благополучно.

– Понял, – говорит Гирей и на пару секунд включает фонарик, чтобы осветить хотя бы начало коридора, и не сразу стукнуться головой. Где-то дальше, как все знают, Гирей головой обязательно стукнется.

Так и происходит. Громкий раскатистый мат раздается из коридора уже через двадцать секунд, вызывая всеобщих смех. Гирей, естественно, давно забыл о существовании карниза в проходе. Того самого, перед которым наклонялся Беслан.

– Завтра проведем подготовку. На случай прихода незваных гостей… – предупреждает эмир. – У кого крышки от банок?

Он загодя велел собирать крышки от консервных банок, но не объяснил, для чего они нужны. Не объясняет и сейчас.

– У Гирея. В рюкзаке.

3

Руки не дрожат, но движения замедленны, вдумчивы и предельно выверены, ни в коем случае не суетливы. Ошибаться нельзя ни в одной мелочи. Даже на долю секунды нельзя позволить себе расслабиться – Кордебалет занимается минным делом. В группе каждый с этой работой до тонкостей знаком и может помочь товарищу, но минирование – дело настолько сложное и опасное, что всегда лучше им заниматься одному. Мало ли. Напарник руку не так протянет или ненароком под локоть подтолкнет. Результат может для обоих оказаться плачевным…

Прямо рядом с тропой Кордебалет выискивает подходящее место – опасное даже для работы на нем, и закладывает всего одну стограммовую тротиловую шашку с радиоуправляемым взрывателем. Благо такими взрывателями, учитывая техническую сложность задания, их снабдили перед отправкой. Этот же технологический взрыв необходим, чтобы устроить небольшую лавину, сметающую следы, которые группа намеревается оставить при спуске с тропы, поскольку ходить, не оставляя следов, не умеет, а свежий след незнакомых путников может насторожить боевиков, следующих тем же маршрутом, и заставить их повернуть в сторону. Звук же взрыва одной шашки будет не таким значительным, чтобы не вписаться в следующий за ним шумный сход лавины. Главное – самим под лавину не попасть. Но Согрин точно, основываясь на своем богатом опыте, просчитал профиль склона – куда лавина направится, видно хорошо.

Спуск по склону занимает больше времени, чем предполагалось. В самой середине спуска крутизна становится такой основательной, а снежный наст таким подвижным, что Согрин предпочитает обойти опасный участок по большой дуге и высматривает новый маршрут.

– Лучше справа. – Сохно показывает пальцем.

– Там круче. Спускаться с грузом труднее, – возражает полковник в раздумье, но категоричного решения не высказывает.

– Зато, там камни. А слева снег – следы останутся. Лавина может не захватить…

– Добро. – Согрин согласно кивает, принимая аргумент за существенный, и первым уходит в сторону каменного языка.

Валуны тяжелые, большие. Легкой лавиной их с места не сдвинет, да и сами они, кажется, не слишком склонны к сползанию. Кроме того, при внешней сложности пути, здесь идти оказывается и вправду легче. По крайней мере, группа передвигается быстрее и наверстывает упущенное время. Наверное, сказывается однообразность трехсуточного пути по талому снегу и усталость одних и тех же групп мышц. Здесь другие группы работают, и потому ноги сами собой совершают более широкие и быстрые шаги и прыжки.

Преодолев каменный участок, спецназовцы снова сворачивают к прежнему направлению. Дальше спуск опять идет через снежную ноздреватую по весне целину. И вновь теряется время, потому что идти приходится с предельной осторожностью – наст под ногами медленно, но неуклонно ползет, постоянно угрожая ускорить свое движение и увлечь за собой людей. Поэтому приходится трижды примериться, прежде чем поставить ногу твердо.

– Что-то блеснуло внизу, – предупреждает Сохно.

– Я сам сказать хотел, – отвечает полковник. – Может быть, слюда в камне?

Они знают, что у бинокля, если он обыкновенный гражданский, два окуляра, и солнце должно дать два отблеска. Стекло оптического прицела винтовки, как и армейский бинокль, имеет антибликовое покрытие, и солнце ему не предатель…

– Или нож, – добавляет Кордебалет.

– На меня кто-то точит, – радуется Сохно.

– Наш визави консервы открывает, – комментирует Согрин.

Здесь, на открытом склоне, вдалеке от больших камней, частых возле тропы, вдалеке от деревьев, прикрывающих подошву горы, они доступны любому взгляду со стороны. И беззащитны против любого снайпера. А снайпер в оптический прицел имеет прекрасную возможность разобрать, кто спускается с тропы в сторону леса – боевики или федералы. Другое дело, что снайперу здесь, вроде бы, и взяться-то неоткуда. Но, даже заметив блик солнца в отражающей поверхности, они не имеют в данном случае возможности обезопасить себя и изменить ситуацию. Не бросишься же со склона кувырком, мешая снайперу прицелиться. Очень весело будет смотреться такой спуск с их-то грузом и с одновременным сходом сырой лавины!

– Продолжаем движение, – решает Согрин. – Должно быть, там наш агент.

– Хотелось бы на это надеяться, – хмыкнув, соглашается Кордебалет.

Движение продолжается, но напряжение чувствуется сильнее, весомее. Никому не хочется ходить под прицелом. Будь даже это прицел союзника. Сто метров преодолены… Еще сто и еще столько же… До кромки леса остается метров двадцать, когда Сохно, идущий последним, останавливается, выпрямляется, и громко, со всей силой измученных легких зовет:

– Сла-а-ва-а-а… Мы зде-есь…

Кордебалет с Согриным удивленно оборачиваются. Они тоже внимательно наблюдают за лесом, но не видят никаких признаков человека там, возле кромки. И при этом уверены, что они обязательно увидели бы, если увидел что-то Сохно. И все же они в волнении спрашивают в один голос:

– Видел?

– Чувствую…

– Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, – горько, с разочарованием вздыхает Кордебалет, но смотрит в лес все же с надеждой.

Он прекрасно помнит, как последний из оставшихся в живых членов их некогда большой группы – последний, кроме них самих, естественно – Слава Макаров, чтобы выручить его, попавшего в неприятность в уральском городе, сбежал с экспериментальным оружием из спецподразделения французского иностранного легиона в Джибути и почти своим ходом добирался из Африки на Урал, успев в самый критический момент помочь Сохно и Согрину выручить товарища [9].

Сам Согрин тоже ничего не имеет против того, чтобы встретиться с бывшим своим сослуживцем, которого сам отобрал в группу при ее формировании, в основном, из командиров взводов отдельных подразделений спецназа ГРУ. Слава Макаров командовал взводом в отдельной роте в небольшом городке Бада в Забайкалье, и командир отдельной роты капитан Севастьянов, помнится, никак не хотел тогда отпускать лучшего своего командира взвода. Не хотел, но пришлось.

А служба в Советской армии у Славы закончилась в Афгане, когда он попал в плен…

В последний раз они встречались в Косово, где Слава Макаров под именем Славко Макараджича командовал особым отрядом югославского спецназа в действиях против натовских войск и косовских сепаратистов [10]…

* * *

– Сла-а-ва, – повторно звучит призыв.

Сохно продолжает движение, но взгляд устремлен не под ноги, а вперед. Взгляд ожидающий, с надеждой на то, что надеется не напрасно. В какой-то момент это его чуть не подводит, но опыт вовремя берет свое, и Сохно, среагировав, останавливается, замирая перед сползающим снежным пластом. И в это время едва заметно колышется тяжелая еловая лапа, и из-под ели выходит им навстречу человек. Делает пару шагов, и останавливается, прикладывая ладонь к глазам – солнце отражается в снегу и, после лесной тени, мешает ему смотреть. Но солнце не мешает им, и все трое спецназовцев сразу узнают знакомую, почти квадратную фигуру. И, против воли, не замечая того, ускоряют спуск до грани риска.

– Не ждали встречи? – смеется Макаров с расстояния нескольких шагов.

– Ждали. – Сохно первым шагает вперед, обхватывает друга и валит его в снег. – Я ждал! Я – один… Чувствовал… А они не верили… А они…

Договорить подполковнику не дают, на него сверху валится Кордебалет, и даже всегда сдержанный полковник Согрин в этот момент улыбается и становится похожим на мальчишку. И тоже не удерживается, наваливается сверху на человеческую кучу.

– Придавите… Инвалидом сделаете… – задыхаясь под тяжестью друзей и их тяжеленных рюкзаков, пыхтит Макаров, и высовывает ближе к солнцу загорелое улыбающееся лицо.

* * *

– Сложность еще и в том, что пару часов назад в пещеры должен прибыть отдельный джамаат эмира Абдула Мадаева, – докладывает Макаров. – Этот джамаат обеспечивает безопасность съезда и выставляется в прикрытие в случае опасности.

– А что здесь сложного? – не понимает Сохно. – Всего-то джамаат, и к тому же в пещерах… А там целых три прохода… Наверняка, они рассредоточатся… Работай в свое удовольствие, и все.

– Не все, – не соглашается Макаров. – Эмир Абдул Мадаев будет поддерживать постоянную связь со всеми группами посредством спутникового телефона, и…

– Хотя бы с нами ты можешь говорить без акцента? – с усмешкой перебивает Кордебалет.

– Я с сильным акцентом говорю? – удивляется Слава.

Больше двадцати лет проживая за пределами России и встречаясь с земляками только от случая к случаю, он уже не чувствует, что по-русски говорит, как иностранец.

– Еще с каким!

– Ничего… Привыкайте… Это непроизвольно… В кровь, наверное, впиталось… Я когда сюда прибыл, сначала русские слова с трудом подбирал… Хотя даже по легенде я – русский… Использовал время своей работы преподавателем в саудовской военной школе в качестве прикрытия. Я оттуда уехал в Канаду вполне официально. И меня, оказалось, помнили в Аравии, как ходячую легенду. Потом расскажу при случае… Не будем пока отвлекаться на мелочи. Итак. Связь будет осуществляться по телефону. Каждой прибывающей группе дан свой пароль. Выделено определенное время для разговоров. Любой срыв будет рассматриваться как сигнал тревоги. Слишком велика сумма, чтобы ею рисковать. И никто не знает, за что платятся такие громадные деньги, кроме нескольких особенно посвященных лиц…

– Тогда будем работать прямо под носом у боевиков, – опять не смущается Сохно. – Пусть они разговаривают, а мы будем спокойно минировать проходы. Не впервой…

– Мне нравится твой оптимизм, – встречно улыбается Макаров, всегда хорошо понимавший Сохно. – Тем более, кроме работы на оптимизме, нам ничего не остается.

– А если забраться в глубину пещеры? – спрашивает Согрин. – И там, уже за спиной джамаата Мадаева, перекрыть проходы, чтобы взорвать их в самый критический момент.

– Я думал о таком варианте, – соглашается Макаров. – Но раздобыть карту пещер не сумел. Как русскому по рождению, мне доверяют не полностью… И потому от блужданий вслепую толку вижу мало.

– У нас есть Сохно, – даже не улыбается Согрин. – Он в пещерах чувствует себя более уверенно, чем на городских улицах. По крайней мере, с его помощью аккуратно разведать обстановку можно. Только предельно аккуратно, чтобы не спугнуть подземных жителей.

Макаров перед авторитетом бывшего своего командира только плечами пожимает, потому что правом возражать не наделен.

– Хотя бы проходы и ближайшие горизонты необходимо обследовать.

– А что, по-вашему, я здесь делал двое суток? – удивляется Макаров. – И сами проходы, и каждый поворот за ними изучил… Дальше забраться не успел. Эмир со своими людьми поспешил. Я ждал его позже. Хотя бы на пять часов. Этого мне хватило бы вполне…

– Сколько человек в джамаате Мадаева? – интересуется Кордебалет.

– Четырнадцать. Сам он пятнадцатый.

– Что сам эмир собой представляет? Толковый?

– Тихий и хитрый. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Отставной офицер «девятки» [11], служил в Грозном, охранял ихних партийных бонз. Стреляет с закрытыми глазами. И без промаха. Только – на звук. Я сам наблюдал «показуху». Мадаева попросили показать свои фокусы арабам, в том числе и мне. Завязали глаза и бросали консервные банки… По песку… Звука почти никакого… Одновременно три банки… Три попадания…

– Неплохо. Память на звук – ценная вещь. Значит, в пещере он опаснее других. Это надо учесть… – Согрин сосредоточен. – Впрочем, у нас Сохно стреляет так же.

– И я так стреляю. Может быть, даже лучше. Но показывать не стал.

– В остальном джамаат штатный?

– Да, полный комплект по всем профилям: эмир, его заместитель, снайпер, разведчик, санбрат, пара минеров с помощниками, пара минометчиков с помощниками, и пара гранатометчиков. Естественно, все вооружены, и автоматами. Кроме снайпера.

– Что у снайпера? – интересуется Кордебалет, поглаживая приклад своего «винтореза».

– Два месяца назад, когда я был в джамаате, видел штатную СВД [12], сейчас не знаю. Сам снайпер, молодой, внешне – малоопытный мальчишка. Но стреляет, говорят, неплохо… Имеет на счету две дуэли с армейскими снайперами [13], и пока жив… Это уже о многом говорит.

– Армейские снайперы не могут служить критерием, – не соглашается Кордебалет. – Их выпускают после школы, не дав натаскаться, как следует.

– Согласен, – Макаров спорить не намерен, потому что сам хорошо знает обстановку. – Что будем делать?

– Сначала присмотримся, – решает полковник и разворачивает карту. – Нам осталось только свернуть за уступ горы, и мы попадаем в зону прямой видимости из пещер.

– Потому я и предлагаю пройти выше тропы прямо по склону, – высказывает свое мнение Сохно. – И не сейчас, а ночью.

– Другого нам не дано, – Согрин согласен. – Хотя такой маршрут очень опасен.

– Не меньше, чем маршрут по тропе, где мы будем под прицелом.

– Значит, отдыхаем до темноты.

– Я бы предложил разделиться, – высказывает свое мнение Макаров. – Мы с Сохно пойдет в гору, а командир с Шуриком страхуют нас снизу, из леса. В случае чего, мы страхуем их сверху, со склона. Так охват будет шире.

– Какая необходимость распылять силы?

– Прямая. Джамаат Мадаева тоже может разделиться, а поверху проводить перегруппировку гораздо сложнее. Кроме того, наверняка внизу будут готовиться какие-то сюрпризы. Это необходимо кому-то контролировать…

– Резонно, – соглашается Согрин и с новым предложением. – Возражений нет?

Возражений не находится.

– Все! Тогда отдыхаем. Времени мало… Варианты обсудим перед выходом… Самый отдохнувший – на посту.

На посту охранять сон товарищей остается Слава Макаров. Он уже двенадцать часов, как сам сказал, отдыхает, поджидая группу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Генерал Астахов уже с утра начинает донимать Басаргина звонками, к неудобству последнего, вспомнив номер его мобильника.

– Александр Игоревич, доброе утро, и мои извинения за столь ранний звонок… Я и сам сегодня ночевал в управлении… Думаю, что и у вас забот, как обычно, хватает… У вас ничего нового не появилось?

Басаргин делает «страшное лицо», показывая жене, как он рад этому звонку, и отходит к окну, разговаривая оттуда, чтобы лучше слышать – сыновья-близнецы собираются в школу отнюдь не молча. Александра Басаргина, понимая, что в такое время звонок может быть только деловым, открывает дверь в комнату сыновей, и что-то резкое высказывает им, впрочем, мало надеясь на успех. Так оно и получается. В результате Александра понимает, что закрытая дверь приведет к большей тишине, чем ее воспитательные меры.

– К сожалению, мы не имеем тех возможностей для оперативного действия, что есть у вас… Мы пока только включаемся в поиск и даже не наметили конкретные планы, – между тем объясняет Александр. – Через полчаса соберутся сотрудники, выскажут свои предложения – я дал им время подготовиться до утра, только тогда мы попытаемся что-то узнать. Пока ничем порадовать вас не смогу, товарищ генерал…

– Вы мне позвоните, когда ваши соберутся.

– Честно говоря, Владимир Васильевич, я не думаю, что они дома сумели добыть полезные для дела сведения… Но, если что-то появится… Вы же знаете, мы сообщаем сразу.

Александр разговаривает, стоя у окна, и видит, как во дворе лихо разворачивается и занимает место на стоянке маленький и верткий, но мощный «Хенде Гетз» Пулата. Машина выглядит новенькой и блестящей среди прикрывших крыши талыми сугробами привычных старожилов двора, и все благодаря любви хозяина: «маленький капитан» каждый день при въезде в Москву, а живет он по-прежнему в Электростали, заезжает на мойку, где его «Гешу» обхаживают в полном объеме мытья и чистки – с шампунями и полировочными пастами. Первая и единственная машина доставляет Виталию неиссякаемый источник радости.

– Я надеюсь на вас, – генерал вздыхает громко, чтобы Басаргин это услышал и оценил, и кладет трубку.

Александр понимает, что Астахова тоже теребит начальство, которое неизвестности не терпит. Сегодня после обеда стоит ждать, что и собственное начальство из Лиона начнет суетиться – последует звонок с вопросом по существу намеченных мероприятий. Поэтому мероприятия стоит хотя бы наметить. На скорый результат рассчитывать, как Басаргин понимает, пока не приходится.

Александр выходит, чтобы открыть дверь Пулату и запустить его в офис. «Маленький капитан», обычно приветливый и доброжелательный, сегодня непривычно хмур.

– Дорога не нравится? – спрашивает Александр еще в общем коридоре.

– Дороги наши нравиться не могут, – изрекает Пулат сентенцию. – Мне не нравится, когда на «Гешу» смотрят презрительно.

– Кто позволил себе такую неосторожность, и что ты с этим недоумком сделал? – улыбается Басаргин.

– В том-то и дело, что ничего не сделал. – Пулат даже голову от расстройства опускает. – Я, к собственному сожалению, человек предельно справедливый, и вижу небольшую разницу между маленьким «Гешей» и «летящей шпорой» [14]. Даже между одним маленьким «Гешей» и двумя «летящими шпорами». Мне за «Гешу», конечно, чертовски обидно, но я в этом бессилен. И при всем при том не согласен, клянусь, поменять свою машину ни на какую «шпору».

– Где ты с этой «шпорой» встретился?

– На мойке. И не одна, а сразу две. Первая – «серебристый металлик», то, что ныне называется «оцинкованным ведром», вторая – цвета кофе с излишком молока. Мне бы очень хотелось, чтобы там была очередь, и хозяева «шпор» полезли без очереди. Я бы этим чеченам рога обломал. Но очереди, к сожалению, не было.

– И там чечены?

– И там… И «шпоры» новенькие. Еще без номеров. Заметь, я не спрашиваю, почему русские, и особенно отставные офицеры спецназа, не ездят на таких машинах. Я не завистливый. Но мне не нравится, когда на моего «Гешу» смотрят косо и с ухмылками.

– Ладно, – улыбается Басаргин. – Ты что-нибудь придумал по поиску? А то мне уже звонил генерал Астахов. Подгоняет процесс мыслеобразования наших сотрудников.

– Пока у меня есть в голове только самая непосредственная версия. Деньги пришли в качестве оплаты за грядущие великие злодейские свершения. Что посоветует человеку психология? Готовый к проведению террористического акта человек не может быть уверен в завтрашнем дне. Не может, это категорично. И кому тогда нужны его деньги? Никому… И завтрашний террорист будет настроен на то, чтобы пожить хоть какое-то время красиво. Например, купить себе «летящую шпору». Два террориста – две «летящие шпоры»…

– Несерьезно, – качает головой Александр. – Не зацикливайся на «шпоре». Ищи что-нибудь более основательное.

– Купить дорогую квартиру… Это основательно? Буду спорить и доказывать, что это выпадает из психологического портрета частичного смертника.

– Мне не кажется бесспорным твой первоначальный посыл.

– А я тебе так расскажу. Из своей службы. Если предстояла серьезная командировка в район боевых действий, то аванс всегда хотелось пропить сразу и без остатка. Просто внутри все горело, а на «шпору» нам денег не хватало, да и «шпор» в те времена в Советском Союзе не видели. И самое большее, что могли мы тогда себе позволить – разгуляться во всю ширь. Потому что не знали, что с нами завтра будет… И аналогию я считаю возможной.

– Ладно. Посмотрим, что скажут другие…

– Думаю, что они увидят правомочность моей версии.

* * *

Басаргин смотрит сначала на наручные часы, поскольку Дым Дымыч Сохатый, как опытный специалист по всяким восточным штучкам, убедил всех в том, что настенных часов, олицетворяющих в восточной мудрости временность и непродолжительность бытия, в серьезном офисе быть не должно. И при не самой безопасной профессии работников антитеррористического бюро, часы могут олицетворять для кого-то из них серьезные неприятности со сроком пребывания в нынешнем воплощении. Из русских царей, прислушивающихся к голосам с Востока, только Александр Второй нарушил традицию, установив в своем кабинете часы. И это кончилось для него плачевно. С доводами спеца интерполовцы, как всякие люди, имеющие отношение к риску, слегка суеверные, согласились. И предпочли пользоваться часами наручными.

Александр цыкает и качает с осуждением головой. Потом бросает взгляд на телефон, ожидая обязательного звонка от генерала Астахова. Вскоре может прозвучать очередной вопрос из штаба «Альфы», но что на этот вопрос можно ответить…

– И где же сегодня наше народонаселение? – спрашивает из своего кресла «маленький капитан», замечая состояние своего прямого руководителя. – Мне весьма интересно выслушать мнение коллег по поводу моей небезынтересной мысли.

– Так вообще разве бывает – когда опаздывают на работу все сотрудники, кроме одного? – то ли Пулата, то ли сам себя сердито спрашивает Александр.

Уже первый час рабочего времени подходит к концу, а от сотрудников бюро нет никакого сообщения. Бывает, кто-то приболел, бывает, кто-то задерживается по семейным обстоятельствам, бывает, кто-то дела начинает, не заглядывая в офис… Но всегда предупреждают… Басаргин не понимает ситуацию, поскольку не знает за коллегами привычки долго спать и пренебрегать своими прямыми обязанностями.

Пулат листает свежий автомобильный журнал и внешне никак не показывает своего отношения к происходящему. Если раньше он листал журналы по изобразительному искусству, которыми его снабжала Александра Басаргина – жена шефа, художник по профессии – то теперь, после приобретения «Геши», он полностью переключился на автомобильные темы и тщательно изучает все сравнительные тесты, убеждая себя в превосходстве собственного транспортного средства над аналогами.

На вешалке за занавеской, в кармане куртки Пулата, раздается какое-то настойчивое пиликанье. Басаргин удивленно смотрит в сторону прихожей.

– Сигнализация, – объясняет «маленький капитан». – Это, наверное, Доктор приехал. Он любит пинать мои колеса… Разреши, я с твоей кухни посмотрю?

Окна офиса выходят на улицу, а во двор только окна квартиры Александра. Басаргин кивает, и Пулат торопливо направляется через коридор в квартиру. Возвращается одновременно со звонком во входную дверь.

– Я же говорил, что Доктору здоровье девать некуда… Когда-нибудь обижусь и обломаю ноги, которые он слишком распускает, – говорит Пулат, впрочем, совсем без злобы, потому что и к подобным шуткам Доктора Смерть уже привык, и, кроме того, сам первый начал так шутить с его большим «Мерседесом».

«Маленький капитан» выходит открыть дверь и возвращается с коллегой. Басаргин смотрит с улыбкой, представляя, как Пулат со своим ростом в метр шестьдесят семь обламывает ноги двухметровому Доктору Смерть, и ростом они при этом почти сравниваются. Но время идет, и шутить некогда, хотя и отчитывать сотрудников за опоздание Александр привычки не имеет.

– Семейные дела? – невинно звучит вопрос.

Доктор смотрит хмуро, глаза воспалены.

– Я сегодня дома не ночевал…

– Подался в Дон Жуаны? Прельстился лаврами Пулата? То-то ты вчера так спешил…

– Почти прельстился. Только обхаживать пришлось пару мужиков в солидном застолье, где много бутылок и минимум закуски.

Басаргин сразу понимает, что Доктор ночь посвятил работе, и не расспрашивает дальше – Виктор Юрьевич сам расскажет все, что нужно. Но взгляд на телефон все же бросает, потому что генерал Астахов вопросы будет задавать именно руководителю бюро.

Доктор садится в свое суперкрепкое кресло, выбранное при покупке мебели Александрой Басаргиной специально для него, и включает компьютер.

– А машину мою за что распинываешь? – с укором говорит Пулат.

– Это я от зависти, – кается Доктор. – Значит, так… У меня вечером естественная мысль появилась, я сразу позвонил кое-кому из своих штатных стукачей и нашел адресок для получения информации. Информация есть. Небольшая. Но – сначала мысль. Я исходил из психологического настроя людей, получивших крупную сумму денег за выполнение опасной работы…

Басаргин, сразу почувствовав, к чему идет разговор, переглядывается с Пулатом. «Маленький капитан» откровенно торжествует, словно Доктор пообещал ему к нынешнему вечеру непременно вручить Нобелевскую премию.

– Дальше, любезный друг, дальше, – торопит Пулат, посмеиваясь, и чуть руки не потирая.

– Есть, конечно, индивиды, которые от природы люди заботливые, и постараются на черный день семью обеспечить… Есть даже такие, кто эти суммы может на благотворительность потратить. Но это вообще не в характере террористов… Если в группе, а работают они всегда группами, даже когда шахидов и шахидок выставляют, и заваляется случайно такой, то остальные все равно будут обыкновенными и традиционными… И потому я сразу пошел прямым путем – начал искать традиционных, причем не просто классических мотов и растратчиков, а именно группу таких… И кое-что нашел. Два чечена из числа подозрительных – Муса Раздоев и Халил Мадаев – купили себе по «Бентли Континенталь». Новая модель. Только что в продаже появилась. «Летящая шпора»… Один из них отправил жену в Осло и выделил ей деньги на покупку небольшого домика. Сколько, я пока не знаю, но к вечеру мне обещали сообщить… Стоимость «летящей шпоры» более двухсот тысяч евро. Это тоже о чем-то говорит. Поскольку я не могу забраться в банковскую систему через Интернет, надо попросить генерала Астахова устроить проверку… Но оба подозреваемых не входят в число серьезных бизнесменов, которые могут позволить себе такую покупку, хотя и имеют какой-то выход на поставки бензина из Татарии и Башкирии.

Доктор смотрит серьезно, но воспаленные после бессонной ночи глаза светятся довольством. Он добыл конкретный материал, пусть и подлежащий проверке. Но это уже какая-то возможность ухватиться за «хвост» при полном отсутствии фактов.

– И что вам дались эти «шпоры»? – вздыхает Басаргин.

– Кому – вам? – настороженно спрашивает Доктор, готовый к возмущению от того, что уловил разницу между множественным и единственным числом.

– Пулат пришел с той же информацией. Почти с той же. Касательно этих же, похоже, машин… Я не думаю, что у нас в стране каждый день покупают по «Бентли».

– В прошлом году по стране продано двадцать шесть «Бентли», – сообщает Доктор. – Я в Интернете посмотрел. Причем все – купе «Континенталь». «Шпоры» только поступили в продажу, и это первые два проданных экземпляра…

И бросает на Пулата ревнивый взгляд.

– Я их на мойке встретил…

– Вчера только купили…

– А сегодня уже моют…

– Значит, куда-то ездили, – предполагает Басаргин. – Это тоже стоит проверить.

– Нет, – не соглашается «маленький капитан», – без номеров далеко не ездят. По Москве столько грязи за час соберешь, что любая машина вид теряет. Грязнее Москвы может быть только Электросталь.

– Плохо ты знаешь российские города, – возражает Доктор. – Грязи в каждом городе хватает. И отовсюду ее свозят в Москву.

– Хватит спорить, – прерывает разговор Басаргин. – Давайте соображать, что мы еще можем предположить. Мне нужны конкретные пути поиска… Есть еще варианты?

Звонок в дверь не дает им ответить.

– Кто-то еще пришел рассказать про «летящие шпоры», – как ребенок, улыбается Пулат, радуясь неизвестно чему.

Басаргин идет открывать дверь.

2

У эмира Абдула будильник в голове работает без перебоев – точнее самых дорогих швейцарских часов. Это все в джамаате знают. Как можно ориентироваться в этой кромешной пещерной темноте, не включая даже на секунду фонарик, и знать, что происходит на улице, чувствовать, что солнце через полчаса уже покажется со стороны тропы, ведущей в Грузию? Никто этого не может. А эмир Абдул может. Он всегда и везде знает точно, когда пора подниматься и выступать, а когда можно еще отдохнуть какое-то время. Даже если устал больше других – все равно вовремя просыпается, как волк, сразу с холодной, все понимающей головой, и готов к любому действию, адекватному обстановке. При этом часы у него самые простые, без будильника и даже без подсветки, как у некоторых. Подсветка эта в какую-то минуту может стать предательницей – блеснет в темноте в неподходящий момент, и тогда пуля снайпера будет знать, в каком месте тебя искать вернее всего.

– Теймур и Тамир!

– Я здесь, эмир, – с места, недалекого от входа, откликается Теймур.

– Я готов, эмир, – из глубины подает хриплый голос Тамир.

– Готовьтесь. Выходим через двадцать минут. Через полчаса солнце встает. Выходим все, все готовьтесь…

Теймур и Тамир – два штатных минера джамаата, они расталкивают своих спящих помощников. Сами тоже, наверное, спали, и потому эмир Абдул дал им время чтобы глаза продрать, перед тем как команду услышат. Шевеление слышится в разных концах маленькой пещеры. Все готовятся к выходу, натягивают на себя камуфлированные бушлаты, которыми укрывались ночью.

Беслан спал сидя, прислонившись боком к большому камню и не выпуская из рук холодный ствол винтовки. Ему снился отец, сильный и здоровый. Отец дрова колол. Много наколол. На целую зиму. Но не складывал в поленницу… Во сне Беслан знал, что складывать дрова будет он, и отец ждет этого момента. Ждет, когда сын вернется, чтобы сложить дрова, как бывает обычно, рядом с каменным забором. Сон добрый. И это противоречит ожиданиям скорой отцовской смерти, которая мучила мыслями вечером. Потому Беслан просыпается свежим, в хорошем расположении духа. Просыпается чуть раньше, чем эмир отдает первую команду, и сразу готов к выходу – он бушлат не снимал, а спал, положив голову на согнутый локоть.

Дольше всех собираются, как им и положено, Теймур и Тамир с помощниками. У них груз и самый большой, и самый тяжелый. Беслан много раз задумывался, как посчастливилось ему, что эмир Абдул не определил его в минеры. Столько им приходится таскать с собой во время самого сложного рейда, что плечи отвалиться могут…

– Осторожнее!

– Темно… Ничего не видно…

– Подсветите себе, – разрешает эмир Абдул. – А не то отправите нас всех к праотцам раньше времени…

– Не отправим, эмир. Детонаторы лежат отдельно.

– Готовы?

– Готовы.

– Все. Выходим…

Беслан поднимается, он уже давно готов к выходу. Ему даже показалось, что двадцать минут, отведенные на сборы, тянутся очень долго. Он поднимается. Эмир Абдул на короткое время включает фонарик, освещая выход из маленькой пещеры, чтобы все смогли посмотреть и запомнить. И первым направляется в коридор. За ним выходят минеры с помощниками, за минерами Беслан. И за спиной он слышит шаги Гирея. Так тяжело, как гусь, шлепая ногами, только один Гирей и ходит во всем джамаате.

Беслан хорошо помнит коридор – если трижды прошел, он запомнит при любых обстоятельствах. И потому беззвучно придерживая рукой винтовку, чтобы не брякнула, наклоняется в том месте, где потолок имеет карниз. Он специально старается сделать все беззвучно. И даже слышит намеренную тишину со стороны других. Вчера вечером Гирей стукнулся здесь головой. С его ростом это немудрено. Но все и сейчас с восторгом ждут, когда минометчик повторит «вечерний звон», и потому замирают, боясь пропустить момент. Беслан уже распрямляется, когда слышит за спиной громкий хряст, и следующий за ним мат.

Гирей свое дело знает.

* * *

Чистый воздух кажется особенно чистым, когда выходишь из пещеры. И хочется долго дышать полной грудью, распрямляя плечи. Беслан даже останавливается, наслаждаясь свежим, бодрящим воздушным потоком, идущим навстречу, и Гирей натыкается на его спину стволом миномета. Беслан понимает, что натыкается умышленно. Просто от недоброты душевной. Гирей любит, когда другому больно. И довольно хмыкает. Беслан оборачивается, чтобы сказать что-то резкое, и видит громадный синяк во весь небольшой покатый лоб здоровенного минометчика. И вместо резкости только улыбается.

– Чего смеешься? – непонимающе возмущается Гирей.

– Хорошо тебе, без мозгов. Были бы мозги, заработал бы сотрясение…

Пока Гирей соображает, Беслан выходит из пещеры. Здесь, снаружи, уже энергично распоряжается эмир Абдул. Отдает четкие и выверенные команды, словно долго и тщательно изучал всю позицию заранее – куда поставить минометы, где поднять камни выше, чтобы образовать бруствер.

– Десять минут на все!

Позицию готовят все вместе. Быстро, помогая друг другу. Так в джамаате заведено. Между собой отношения у моджахедов могут быть какие угодно. Но в деле каждый обязан помогать другому. Это правило эмир поддерживает жестко. И тот же Беслан ножом выковыривает камни, чтобы Гирей мог прочно установить опорную плиту миномета так, чтобы она не шелохнулась под мощной отдачей ствола во время выстрела. Беслан помогает и не обижается, не встает в позу, когда Гирей прикрикивает на него, показывая, что нужно выковыривать соседний камень, а вовсе не тот, за который снайпер принялся.

* * *

Эмир отходит в сторону, наблюдая за работой, и вытаскивает трубку спутникового телефона. Звонит несколько раз, о чем-то разговаривая. Моджахедам не слышно разговора, потому что эмир Абдул не имеет привычки кричать. Но все понимают, что беседует эмир не с любимой женой и не с детьми, живущими сейчас где-то в Азербайджане. К джамаату эмир Абдул возвращается только тогда, когда видит позицию для защиты площадки перед главным входом в пещеру подготовленной.

– Теймур, Тамир с помощниками, Беслан – за мной! Остальные на позиции. Прикрывают. Наблюдать внимательно. Наши могут подойти только во второй половине дня. Если кого-то заметите – огонь на поражение… Гирей, где у тебя крышки от консервов?

Гирей показывает на свой рюкзак.

– Отдай Беслану. Все! Вперед!

И, как всегда, первым начинает спуск по склону.

Здесь тропа хорошая. Склон юго-западный. Во второй половине дня солнце печет наиболее сильно, и потому снег на этом склоне почти стаял, застряв местами только в нагромождении камней. И тропа успела почти просохнуть. Даже ноги не скользят на мелкой гальке, хотя ночами гальку еще сковывает морозом. Мороз и сейчас еще чувствуется. Солнце на эту сторону хребта еще не заглянуло. Но это не зимний мороз, совсем не кусается. А сухие камни под ногами не скользят. И ступать по ним можно с уверенностью.

Тропа выводит группу к долинному ельнику. Там, в ельнике, снег местами еще лежит, хотя тропы и там протоптаны. С зимы остались. Прямо посредине долины протекает вдоль всей длины ельника шумливый на камнях ручей со свежей водой. Тропа пересекает его по крупным камням, выставленным как раз в шаге один от другого. Беслан идет первым, посреди ручья наклоняется и выпивает несколько пригоршней. Вода свежит и придает сил.

– Горло не заболит? – спрашивает Тамир, который всегда боится простудиться. Он даже летом под камуфлированную майку по вечерам шарф подсовывает.

– Кто всегда пьет из ручья, никогда не болеет, – за Беслана отвечает Теймур и тоже пьет воду пригоршнями. У него это получается плохо, потому что на правой руке Теймура не хватает двух пальцев. Такая рука у него от природы – только три пальца Аллах ему подарил. Сам Теймур от этого не расстраивается. Говорит, что у какого-то чемпиона мира по шахматам [15] тоже было три пальца не правой руке. И вообще, своими тремя он справляется со многими операциями лучше, чем некоторые с пятью… Вот только воду пить неудобно.

– Здесь, сразу за ручьем, «картошку» [16] сажайте, – распоряжается эмир Абдул. – Здесь земля сырая, мягкая… Получится.

Установка «картошки» дело хитрое и тонкое настолько же, насколько опасное. Беслан переходит на другую сторону ручья и скрывается за деревьями. За ним на другой берег уходят эмир, Тамир и оба помощника минеров. Только один Теймур склоняется над землей в трех местах, словно колдует. Строго в полуметре справа от каждой посаженной «картошки» выставляет крышку от консервной банки. Знак для своих. Крышки старые, гнутые и проржавелые. Их примут просто за мусор. Подумаешь, кто-то когда-то здесь решил остановиться и перекусить… Обычное дело… Не убирать же за собой в горах мусор, если ты в этот момент ни от кого не прячешься?

Эмир Абдул с Бесланом наблюдают за действиями Теймура, остальные уходят дальше по тропе. Эмир уже во время спуска по склону объяснил минерам, откуда следует начинать минировать тропу. И они времени даром не теряют. Запаса крышек от консервных банок хватит еще на несколько таких же участков, если потребуется их оставлять за собой в случае организованного федералами преследования.

– Готово. – Теймур выпрямляется и улыбается, скривив в сторону бороду. Сбоку посматривает на свою работу, и, как всякий художник, не может удержаться, чтобы не нанести кистью последний штрих – наклоняется снова и прикрывает последнюю «картошку» плоской галькой. Таких камней на берегу много. Никто не обратит на них внимания.

– Может, в ручье растяжку поставить? – спрашивает. – Хотя вода слишком чистая… Насторожить может…

– Надо поставить, – кивает эмир. – Надо так поставить, чтобы не видно было… За мной!

И он смело входит в неглубокий ручей с ледяной водой. Берется двумя руками за камень и смотрит на Беслана с Теймуром, взглядом требуя помощи. Камень лежит как раз посредине ручья. Если его сдвинуть подальше, то кому-то придется прыгать, а кому-то, кто допрыгнуть не сумеет, придется и ноги замочить…

– Здесь, – показывает эмир Абдул. – Рядом с камнем протягивай. Кто оступится, сразу наступит на провод…

– На леску, – поправляет Теймур.

Он в работе предпочитает пользоваться зеленой рыболовной леской. Она и в траве незаметна, и в воде тоже. Второй минер – Тамир – леску почему-то не любит. Говорит, что у него пальцы больше на проволоку настроены. И он сматывает проволоку с любого подвернувшегося под руку трансформатора. А потом коптит ее над костром, чтобы черная копоть скрыла блеск меди. И получает от процесса копчения удовольствие, нарисованное на его откровенном лице предельно четко. С таким лицом только настоящий рыбак может печь над костром рыбу.

– Куда здесь метку ставить? – завершив работу и установив на берегу гранату, соединенную с растяжкой, спрашивает, оглядываясь, Теймур, и вертит в руках крышку от консервной банки. Метка будет слишком заметна и неуместна на любом из камней перехода, и все это понимают.

– Здесь не ставь… Я предупрежу по телефону, – машет рукой эмир Абдул, показывая, что им следует нагонять ушедших вперед.

Беслан аккуратно отжимает штанины. Не лето стоит вокруг. Купание в такую погоду доставляет мало удовольствия.

3

– С простейшим ясно. Минируют переход через лес, – комментирует Макаров, не отрывая бинокль от глаз. – А что они там еще выставляют? Я не понимаю…

– Зря ты среди них столько прожил… Сколько ты, кстати, у них прожил?

– Четвертый месяц уже… Так что они делают?

– Крышки от консервных банок, – объясняет Сохно и смотрит в небо. Небо чистое, только на горизонте кучкуются облака. Такие облака не должны стать помехой в работе авиации, которую обещали в поддержку наземным силам. И еще вопрос, как самим от этой авиации спасаться? – Выставляют «сигналки» для своих. Я с таким уже сталкивался не так давно, и тогда мы мило пошутили… Эти крышки переставили в другие места… В результате – три взрыва, гора трупов, но обошлись без похоронного марша.

– Нам кто-то мешает пошутить так и сейчас? Я даже согласен похоронную команду с оркестром заказать. – Слава переводит бинокль дальше, чтобы не выпускать из поля зрения других минеров, и подкручивает окуляры. Сохно тоже смотрит туда.

– Если командир видит, а он видеть все должен, догадается… Он был среди штатных шутников в прошлый раз. Помнит. Но это пустяк. Меня больше волнуют эти ребята у входа в пещеру. Они создают настоящий укрепрайон… – Сохно наводит бинокль на ближнюю группу боевиков, расположенную прямо посреди склона. – Нахальной атакой их брать – все равно, что штурмовать Кенигсбергскую крепость… Победа достигается исключительно за счет массовых потерь в живой силе, однако приказ обсуждению не подлежит. Но мне больше всего нравится расположение минометов, и… боезапас. С этого места они перекрывают любые подходы с противоположного склона и способны вызвать там лавину. Сам посмотри. И уж боезапаса для этого не пожалеют… Как они, бедняги, притащили сюда столько мин? Должно хватить, чтобы оборониться от основательной армии…

– Мне думается, имеется склад в пещере. Столько на себе не притащишь. Да… Для атаки снизу они хорошо подготовились, – усмехается Макаров. – Но кто им сказал, что мы будем атаковать снизу? Готов поспорить, мне такой способ ведения боевых действий не понравится.

– Мне, признаться, тоже, – согласен Сохно.

– Есть мысль. Видишь вон ту скалу? – Макаров показывает пальцем. – Если бы ты подержал меня за ноги, я смог бы свеситься и накрыть их мины из «подствольника» прямой наводкой, – предлагает Макаров. Только тебе там самому держаться будет не за что…

– Сколько весишь?

– Точно не скажу, но кило восемьдесят пять, наверное, наберется.

– Врешь… За девяносто уже перевалило… Отъелся на кавказской баранине. Удержу, не боись… Я ноги к тому вон большому валуну привяжу. Смотри, чтобы автомат из рук после такого «висячего» выстрела не вырвало.

– Не вырвет. У меня руки еще, кажется, достаточно крепкие.

Слава подправляет в ухе наушник «подснежника», пока, согласно приказу, бесполезного. Он не привык еще к такой технике, и наушник постоянно мешает ему, отвлекая внимание.

Они всю ночь не то, чтобы поднимались – они медленно и безостановочно ползли в гору с полным запасом взрывчатки, который раньше спецназовцы несли втроем, не уверяя друг друга, что груз ничего не весит. И несли по тропе, а в гору забираться пришлось напрямую, где нога разумного человека не то, что не оступалась, но даже не ступала… Обходили или обползали стороной снежные ненадежные языки, к счастью, нечастые здесь, потому что склон в послеобеденное, самое жаркое время, солнечный. И все-таки вышли к месту, расположенному почти прямо над площадкой у входа в пещеры. Последний участок пути, правда, дался им легче. Рюкзаки с взрывчаткой они оставили ближе к той самой площадке, чтобы не таскать их туда-сюда. При спуске, когда он состоится, будет проще…

Когда с наступлением темноты Макаров разбудил группу, Согрин уже выложил готовый план. Командир, должно быть, продумал его прежде, чем уснуть, хотя глаза у него, кажется, закрывались перед этим сами собой. Согласно плану, нижняя пара бойцов так и остается внизу, по сути дела, в самом центре событий, которые должны там развернуться. Но, чтобы обезопасить себя от атаки своей же авиации, предварительно, в темное время суток, готовит себе норы на противоположном склоне, чтобы перебраться в эти норы только тогда, когда позиция среди ельника будет представлять реальную опасность. А верхняя тем временем выполняет главную задачу – блокирует джамаат Абдула Мадаева и взрывами заваливает входы в пещеры.

– Справитесь вдвоем? – для проформы все же спросил Согрин, вообще-то и не сомневающийся в способностях подчиненных.

– На пенсию нам, командир, еще рано, – усмехнулся в ответ Сохно. – А «тяжеловозы» мы известные. Донесем все, что требуется.

– И воевать, кажется, не разучились, – добавляет Макаров.

В случае обострения ситуации снизу огнем из «винтореза» и автомата верхнюю пару поддержат Кордебалет и Согрин. В случае обострения ситуации внизу верхняя пара поддерживает огнем нижнюю – у Макарова «калаш», у Сохно, как обычно, вместо автомата два АПС [17]. Жесткая кобура вместо приклада превращает этот пистолет в короткоствольную винтовку или, при желании, в автомат. Договорились, как только операция вступит в завершающую фазу, Согрин даст сигнал зеленой ракетой. Значит, можно будет включить «подснежники» и поддерживать оперативную связь. Шифрованную связь с войсковиками Кордебалет будет поддерживать через свою рацию.

Вопросов не возникло. И вот верхняя пара наблюдает за происходящим сверху. Нижняя должна наблюдать за теми же событиями снизу.

* * *

Согрин, как всегда, вдумчив и нетороплив, продумывает все, что делает, и при этом вовсе не выглядит медлительным – полковник прикрепил себе на каждое плечо по тяжелой еловой лапе, третью лапу с помощью Кордебалета приладил, чтобы она свисала на спину. Кордебалет даже фантазию проявил и, после того, как командир занял выбранное место, уложил на эту лапу пригоршню снега. Так, среди густого и молодого низкорослого ельника, полковник полностью сливается с общим фоном и совсем незаметен, хотя находится в непосредственной близости от спустившейся от пещеры группы. Кордебалет только что завершил сеанс связи со штабом операции и получил подтверждение предварительного плана. Сам в подробности обстановки не вдавался, чтобы не удлинять сеанс, и передал только короткую шифротелеграмму с общим докладом по выполнению первоочередных задач. Как делал это обычно, под своим сообщением поставил подпись полковника. Но полковник на товарища надеется и позволяет это ему.

Позиция Кордебалета более отдалена. Он, устроив полковника в ельнике, сам перебрался на камни противоположного склона, недалеко от лесной полосы, откуда удобно в мощную оптику «винтореза» рассматривать и сам ельник, и вход в пещеру, где даже невооруженным глазом заметно какое-то движение. А уж оптика позволяет в подробностях рассмотреть, что это за движение. «Винторез» переходит с цели на цель и заставляет Кордебалета вздыхать. Он без проблем бы прямо сейчас, пока боевики не подготовились к защите и не ждут атаки, перестрелял бы их около входа в пещеру. Начал бы с задних и закончил бы самыми активными. Те, что на переднем плане, и сообразить бы не успели. Кордебалет знает свою способность стрелять быстро, посылая пулю за пулей. Но нельзя… Хорошо, что Макаров обладает информацией и сумел предупредить. Иначе вся операция могла бы сорваться. Прибывающие группы не смогли бы выйти на связь с эмиром Мадаевым и свернули бы с тропы. Найти их в горах было бы после этого трудно. И Кордебалет утешает себя тем, что нажимает на спусковой крючок мысленно.

Согрин наблюдает за ближней группой. Он сразу понимает, чем занимается эмир Мадаев со своими бойцами. А хитрость с крышками от консервных банок вызывает улыбку в глазах полковника, как высшее проявление допустимых в такой обстановке эмоций. Если кто-то начинает повторяться, это не от хорошей жизни. Должно быть, опыт использования крышек был одобрен руководством. Но до руководства еще не дошло, что спецназ научился использовать этот опыт боевиков по своему разумению и с наибольшей для себя пользой. Не постесняется использовать и сейчас, потому что в этом случае повторение будет обязательным атрибутом успеха…

Автомат отложен чуть в сторону. В случае крайней необходимости требуется меньше секунды, чтобы протянуть руку, и тогда указательный палец сам найдет привычное место на спусковом крючке, а большой палец автоматически ляжет на предохранитель, готовый уложиться в ту же секунду, чтобы опустить его в нижнее положение. Однако пока такой необходимости нет. Под рукой у полковника рабочий блокнот и карандаш. На открытый лист уже нанесена тропа и обозначены все участки, где установлены «картошки» и растяжки. И приходится аккуратно вертеть головой, придерживая свободной рукой еловую лапу, чтобы не привлечь внимание к ее движению, и наблюдать работу одновременно двух групп. Но вторая тоже не отличается выдумкой и фантазией. Использует те же самые крышки от консервных банок. А вся фантазия сводится к единственному разнообразию – две растяжки установлены не понизу, а среди веток, и гранаты закреплены тоже на высоте. В этом случае поражающее действие осколков значительно выше, чем при установки внизу. Пусть так. Знали бы боевики, для кого стараются, они не были бы такими беспечными и довольными…

В заключение, на самом выходе из ельника, среди камней устанавливается еще и мина МОН-100, но с ней боевики возятся долго, и Согрин не сразу понимает, с какой целью к мине крепится граната Ф-1. Только потом видит, как от гранаты протягивается леска. Понятно. У боевиков нет в запасе натяжных взрывателей для установки ловушки, и мина должна сдетонировать от взрыва гранаты Ф-1. Надо же, удивляется полковник – и у боевиков все, как в войсках. Если есть мины, то нет нужных взрывателей, если есть взрыватели, то нет мин. Если есть и то и другое, то дело происходит очень далеко от района военных действий…

Боевики собираются в одну группу. Значит, работу закончили. Блокнот в сторону, теперь бинокль к глазам. Пусть и близко противник, а всегда хочется рассмотреть его еще ближе. В лицо хочется заглянуть этому командиру джамаата. Что ты собой представляешь, отставной офицер «девятки» Абдул Мадаев? Насколько ты хитер и опытен?

Согрин долго всматривается в малоподвижные черты этого бесстрастного лица, пытается через бинокль заглянуть в эти полуприкрытые, словно сонные, глаза. Но прочитать что-то на этом лице сложно. Нет ни злобы, ни радости… Нет ни отчаянной решимости, ни растерянности. Непроницаемое лицо. Значит, и натура у эмира сложная. Что же, обстоятельства покажут, на что Мадаев способен при критическом обострении ситуации… Но в любом случае от человека с таким лицом никогда не следует ожидать истерики и нелогичного поведения. Если истерика вдруг появится, можно быть уверенным, что она просто выгодна в данный момент и искусно разыгрывается. И следует быть втройне осторожным, потому что следующий шаг может быть непредсказуемым.

* * *

– Почему он не блокирует другие входы? – не понимает Сохно поведения Мадаева. – Он обязан все выходы блокировать, если выставлен позаботиться о безопасности!

Эмир со своей группой уже поднялся на площадку к главному входу и коротко, тихо, без жестикуляции, дает указующие команды. Боевики слушаются этих команд без возражений и обсуждения – дисциплина в джамаате армейская в лучшем понимании этого слова. Отдав распоряжения, эмир Абдул смотрит на часы, отходит в сторону и начинает звонить по спутниковому телефону. Докладывает неведомым абонентам обстановку. Все, как Макаров и предупреждал. Сеансы связи в строго определенное время. Если сеанс по какой-то причине не состоится, абоненты к пещерам не пойдут. И это значительно усложняет спецназу жизнь. Приходится долго выжидать и только потом уже, в самый короткий момент времени, необходимо будет выполнить свою задачу.

– Это просто халатность. Уверенность в собственных силах и недооценка противника. Нас с тобой то есть недооценка, – констатирует Макаров. – Я не люблю, когда меня не уважают, но приветствую случаи, когда меня недооценивают…

– А мы случаем не успеем перебраться через хребет и войти в пещеры с другой стороны? – интересуется Сохно. – Я не против того, чтобы похлопать этого эмира по спине и передать привет от местного прокурора… Он такую шутку, надеюсь, поймет правильно.

– Если бы вышли ночью сразу туда, могли бы успеть… Но в пещерах тоже можно поблуждать, отыскивая проходы. Без подробной карты есть риск провалить все дело.

– У меня традиционно правильная ориентация под землей. Это уже много раз в твое отсутствие проверено, в том числе и в местных горах. Я бы и сейчас попробовал… Ты один здесь, как, справишься?

– А если Мадаев все же выставит в последний момент по посту на каждый вход? Ты идешь с той стороны. Неизвестно, к какому выходу подбираешься. Я с этой. Тоже неизвестно, к какому буду подбираться, потому что ориентироваться следует именно по существующим постам. К тому же неизвестно, сколько времени тебе потребуется на поиск. Как я сориентируюсь?

– Сами распылим силы.

– Да. Мне кажется, не стоит усложнять ситуацию. Надо дождаться, когда эмир сам расставит своих. Если не расставит, сначала заминируем свободные норы – потом атакуем его. Наша позиция выгоднее. А если мне удастся свеситься со скалы, накроем их всех сразу…

– Хорошо бы уже сейчас накрыть.

– Не будем мечтать. Он наверняка должен звонить им до того времени, когда группы выйдут в диапазон прямой видимости. Если в какой-то момент не позвонит, группы свернут в разные стороны, и ищи их потом по всей Чечне, а то и по России…

– Все понимаю… А душа праздника просит. С фейерверком. Лежать на камнях устал… Не меньше тебя, наверное.

– Потерпим…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Басаргин возвращается вместе с Тобако.

– Припозднился, – мрачно говорит Андрею Доктор Смерть, словно сам он прибыл вовремя и ждет только момента, когда все соберутся, чтобы устроить общий разнос, поскольку командир такие разносы не устраивает.

– Я с утра заглянул к бывшему сослуживцу. Он сейчас в финансовой разведке работает. Попросил данные по крупным покупкам со стороны людей, у которых таких покупок быть не должно. А до этого заглянул к генералу Асафьеву, чтобы тот попросил моего бывшего сослуживца сработать оперативнее. Оказывается, генерал уже сам к нему обращался, только Владимира Васильевича не покупки интересовали, а перечисления крупных сумм, не соответствующие выполненной работе. Знаете, как это обычно бывает…

– Знаем, – согласно кивает Басаргин. – Пятьсот тысяч долларов за оказание информационных услуг или что-то подобное.

– Вот-вот.

– Я не понимаю другого. – Басаргин недовольно и подозрительно смотрит сначала на Доктора, потом на Пулата. – Чем тебя заинтересовали крупные покупки?

– Психологический момент, – объясняет Тобако. – Я исходил из предпосылки, согласно которой человек, отправляющийся на опасное задание, получив перед этим хорошую оплату своего черного труда, не знает, что с ним будет после выполнения задания… Большинству рисковых людей захочется сделать какой-то широкий жест ради собственного удовольствия – это естественный эмоциональный выплеск. Или крупно поиграть, например, в казино, где или никогда не играл из-за хронического отсутствия денег, или где, наоборот, все и всегда спускал до последнего. Варианты разнятся… Или купить что-то такое, что выходит за обычные нормы покупок… Поскольку проверить все казино я возможности не имею, кроме того, если в каком-то казино и шла крупная игра, то игроки, как правило, не оставляют визитных карточек, то я пошел по пути наименьшего сопротивления и решил остановиться на покупках.

Басаргин устало садится за стол.

– Если вы не сговорились и не разыгрываете меня, то я сдаюсь. Если сговорились, всех уволю, так и знайте.

– В каком смысле? – не понимает Тобако.

– Ты тоже пришел рассказать о покупке двумя чеченами такой мелочи, как «летящая шпора»? Я правильно тебя понял?

Тобако непонимающе осматривает всех по очереди.

– Да… Но…

– Без всяких «но»! Выкладывай дальше.

– Вы-то как на них вышли?

– Каждый по-своему, – детально отвечает Доктор Смерть. – Но – исходя из тех же самых соображений… Риск требует себе подпитки в вещественном плане. Переход энергии риска в энергию удовольствия, как объяснил бы нам обалденный эзотерик Дым Дымыч Сохатый.

– Понял. Мыслим одинаково. Надеюсь, что не все мы дураки… Итак, два человека – Муса Раздоев и Халил Мадаев – купили себе по «Бентли». Автомобильные фирмы обязаны сообщать о таких крупных покупках один раз в месяц, и нам просто повезло, что момент отчета совпал с моментом нашего интереса. Деньги им были перечислены два дня назад от одной и той же арабской компании, производящей оборудование для нефтедобывающих предприятий. Платежи обозначены как процент посреднику от сделки. Но следов самой сделки финансовой разведке найти не удалось. Получили ребята по пятьсот тысяч долларов, как уже сказал наш командир.

– Я сказал только образно, в виде примера.

– Тем не менее попал в точку. Процент посреднику от сделки – это то же самое, что информационные услуги. Здесь ты тоже – в точку. Перечисление официальное, облагаемое налогом. Как положено индивидуальным предпринимателям, налог минимальный. Должно быть, вскоре будет уплачен, если вообще будет уплачен. Времени может на это не хватить. Да и мы можем поторопиться, чтобы не дать им времени отчитаться перед финорганами. Ребята обналичили средства полностью на следующий день после перечисления. Что тоже говорит об излишней торопливости. Время у них, похоже, ограниченно…

– И еще жену в Осло, – добавляет Доктор Смерть. – Тоже торопится.

– Про Осло я не знаю, – отвечает Тобако.

– Один из них, кажется, Мадаев, отправил вчера жену в Осло и дал ей денег на покупку дома. Сам не едет. Пока. Но, думаю, надеется вскоре попасть туда же… В Норвегии сильная чеченская диаспора. С ними поработать бы нашим из Лиона…

– Твои предложения? – спрашивает Басаргин. – Я пока не вижу никаких зацепок по этим парням. Мало ли, какие могут быть законные, незаконные или не совсем законные сделки… Нет никаких данных о причастности этих чеченов к терроризму.

– У меня нет возможности проверить их. Этим занимается сейчас управление антитеррора. Я потому и задержался так, что пришлось снова к Астахову ехать. Наша задача – проверить фирму, что выплатила деньги… Думаю, Лиону это вполне по силам.

– Данные принес? – спрашивает Доктор Смерть и, не думая долго, выдвигает в компьютерном столике подставку с клавиатурой.

Тобако выкладывает на стол две ксерокопии платежных поручений, и Доктор начинает набирать запрос.

Сразу после этого звонит телефон. Генерал Астахов интересуется новостями.

– Мы отправили запрос в Лион, товарищ генерал, – отвечает Басаргин. – Думаю, даже при том, что Лион сам нас торопит с этим делом, ответ возможен не раньше вечера. А что у вас?

– Проверяем по всем каналам… К сожалению, слишком мало данных на этих парней… Машины в настоящее время проходят государственную регистрацию. Оба владельца под присмотром наших сотрудников. Больше пока ничего нет… По Азербайджану у вас ничего?

– Мы еще вчера отправили ваши данные в Лион, Лион, естественно, связался с тамошними нашими сотрудниками. Они работают самостоятельно, и нас в курсе дела не держат.

– Хорошо. Лишняя информация им не помешает…

– Лишняя?

– Капля воды, говорят, камень точит. Там очень непростая ситуация. Мы тоже связались по своим каналам со службами безопасности Азербайджана – с разными, чтобы продублировать результат. Но там уверены, что это какая-то провокация Армении, желающей поссорить их с чеченами. Спецслужбы Азербайджана все еще не оставляют мысли использовать чеченских боевиков в Карабахе, чтобы хотя бы вернуть утраченное. Кроме того, к нашим словам относятся предвзято. Они ослеплены предстоящими американскими вливаниями и не хотят видеть очевидного – того, что эти вливания настраивают против них уже не чеченцев, а «Аль-Каиду». А действовать «Аль-Каида» на территории Азербайджана может и через местных исламистов, которые там тоже кое-что значат, и через чеченцев. Объединившись, они представляют собой серьезную силу, а правительство у них не слишком крепко стоит на ногах… К сожалению, мы не имеем возможности повлиять на события, потому что все наше влияние рассматривается как сопротивление размещению американских военных баз в Азербайджане, и это способно испортить нам отношения вдобавок и с американцами.

– Мы тоже, товарищ генерал, не пользуемся в том районе серьезным влиянием… Сами прекрасно знаете, что это за место для работы…

– Ладно, на этом закончим. Появятся новости, сообщайте сразу. Я, в свою очередь, обещаю и вас не держать на голодном пайке.

– Ваши бы слова, да в виде приказа вашим же сотрудникам…

Едва Басаргин отключает спикерфон на телефонном аппарате, как раздается звонок в дверь. Открывать выходит Пулат и возвращается в сопровождении Ангела и Зураба. Оба новоприбывших выглядят озабоченными.

– Есть новости, – начинает Ангел, едва переступив порог.

– Если вы успели договориться с нами о розыгрыше, то командир уже сдался, – привычно вежливо предупреждает Пулат.

– Не понял? – Ангел вопросительно поднимает брови и осматривает всех.

– Пулат ведет речь о том, что предстоящий риск требует увеличенного количества удовольствий накануне момента риска, – туманно объясняет Тобако.

– Это естественно, – соглашается Ангел. – Но мы с Зурабом, даже при том, что оба люди слегка рисковые, на удовольствия время тратить себе не позволяем. И потому еще вчера вечером, когда я, по доброте душевной, отвозил его домой, Зураб предложил мне навестить старых знакомых, на которых я тренировался в овладении чеченским языком.

При проведении одной из операций Ангелу пришлось использовать свою чернявую волосатую внешность, доставшуюся ему от папы-болгарина, и выдавать себя за чечена по отцу. Естественно, с помощью Зураба ему пришлось и чеченский язык изучать. Это знают все в бюро, и потому вопросов относительно общих знакомых не возникает. Понятно, что это чечены.

– И засиделись в гостях до утра? – предполагает Басаргин. – Потому требовалось время, чтобы привести себя в порядок и выглядеть утром не совсем побитыми…

– Не так, чтобы очень уж до утра, но во втором часу ночи я Зураба все же отправил домой. И заехал за ним в семь утра, чтобы продолжить интересный ночной разговор в другом месте и с другими людьми.

– Ну и болтливый же ты, – ворчит Доктор Смерть. – Говори короче – что у тебя по этим «летящим шпорам».

Брови Ангела снова взлетают на самый лоб.

– Откуда вы знаете про эти «Бентли»?

– Уже по радио передавали. – Доктор Смерть кладет руку на компьютер, намекая на то, что его техника знает все и доносит вести чуть раньше, чем они свершатся.

– А если серьезно?

– А если серьезно, – объясняет Басаргин, менее других склонный к бестолковой пикировке словами, – то все остальные, кроме меня и Сохатого, самостоятельно вышли на этих парней, что купили себе по «Бентли». Но информации по самим парням у нас практически нет. Вся надежда на тебя и Зураба. И еще чуть-чуть на генерала Астахова. Он тоже сейчас собирает на них сведения. Хотя… Относительно Сохатого я, может быть, поторопился. Он еще не показывался.

– В том-то и дело, – говорит Зураб, – что парни ничего собой не представляют. Не им иметь такие машины… Им можно только на «жучках» ездить… Да и то на таких, что одометр по третьему кругу крутят. Другую никто им не доверит…

– Мне они именно такими и показались, – соглашается Пулат. – Я удивился внешнему несоответствию хозяев и машин.

– Отобрать у пацана сотовый телефон, вырвать у женщины сумочку – это их работа… – продолжает Зураб. – До войны галоши у соседей воровали. Просто мелкая шпана, которая всегда была на подхвате у серьезных людей. Если что-то предстояло, их брали на роль статистов, чтобы в стороне постояли и изображали собой поддержку. И никогда у них не было в руках серьезных денег. Достаточно серьезных, чтобы простейшую машину себе купить. Ну, на права они, предположим, набрать в состоянии, потому что получить права законно они не смогут никогда… И только на права, но не более.

– Стоп-стоп! – Доктор гудит, как маневровый тепловоз. – По нашим данным, оба зарегистрированы как индивидуальные предприниматели и имеют какое-то отношение к нефтеперерабатывающим заводам в Татарии и Башкирии. Прошу заметить – тоже нефтеперерабатывающие предприятия, как и в случае с Азербайджаном. Допускаю случайность. Допускаю, но предлагаю проверить эти данные.

– Они? Предприниматели? – удивляется Зураб. – Не поверю, и никто из местных чечен не поверит. Оба по шесть классов не закончили. Здесь какая-то путаница…

– И достаточно удачливые предприниматели, – добавляет Тобако. – По крайней мере, по данным финансовой разведки, деньги у них всегда водились. Не очень большие, но водились. Приходили на счет, уходили со счета. Большинство платежей осуществлялось «по безналичке». Но это вовсе не говорит о том, что они наличных не имели. Временами деньги снимали и тратили, сколько им надо. В пределах, вполне достаточных для покупки приличной «жучки».

– Не знаю… Не знаю… – качает в сомнении головой Зураб. – Мне их представили совсем в другом виде. Единственная зацепка – Халил Мадаев племянник эмира Абдула Мадаева, не очень крупного и ничем не примечательного, кроме своей осторожности, полевого командира. Но Абдул Мадаев воюет в горах. То, что он делает, хотя и характеризуется как террористический акт, по сути дела, является обыкновенной партизанской войной. По большому счету, его трудно отнести к откровенным террористам. О связи Абдула и Халила я ничего не знаю. Что касается предпринимательской деятельности, я опять утверждаю, что здесь какая-то путаница.

Все переглядываются, понимая, что в ситуациях, где начинается путаница, как правило, больше возможности ухватиться за нить поиска, чем в простейших ситуациях. Несоответствие естественных сопоставимых всегда вызвано внутренним несоответствием. И это требует дополнительной проверки.

– Нам нужны фотографии этих парней. Генерал сказал, что они сейчас оформляют документы на машины.

– Кстати, если человек покупает такую машину, – поясняет Пулат, – ему уже в автосалоне предложат оформить номер. В сравнении с первой покупкой это стоит копейки… Еще одно несоответствие…

– Доктор, позвони генералу, – настаивает Басаргин.

Доктор Смерть не успевает набрать номер, когда раздается очередной звонок в дверь.

– Вот и Дым Дымыч пожаловали-с. – Пулат идет открывать. – Интересно, что он нам расскажет о «летящих шпорах»?

Доктор прекращает набор в надежде на дополнительные сведения.

Сохатый выглядит совсем не запыхавшимся, и не видно по нему, что он очень спешил к началу рабочего дня. В руках обычные для него цветные четки, и вид смиренный, почти отстраненный, но совсем не углубленного в какие-то думы. Он сразу проходит в свой привычный угол, ставит стул поудобнее, потому что Александра, делая вечером уборку в офисе, стул передвинула, и садится, вольно забросив ногу на ногу. Его словно бы не интересует общее внимание к своей персоне. Он, похоже, даже наслаждается этим вниманием, затягивая общее ожидание.

– Тяжелая ночь выдалась? – первым не выдерживает Басаргин.

– Я выносливый, – словно бы отмахивается Сохатый.

– Не будем терять время… Есть что-то?

– Есть. Я вчера вечером старого знакомца встретил. Навестили с ним других знакомых…

– Наш общий знакомый? – уточняет Доктор Смерть, имея в виду бывших сослуживцев по спецназу ГРУ.

– Нет. Это персональный. Оттуда, куда никому из вас отправиться не желаю [18]…

Сохатый выдерживает паузу, словно не уверен, что его сообщение заинтересует сотрудников бюро, тем не менее все понимают, что он вообще не стал бы рассказывать об этом, если бы не видел общий интерес в сообщении.

– И что дальше? – теперь уже Ангел торопит товарища.

– Дальше просто. Эти ребята полны решимости изменить свою жизнь в лучшую сторону. Тюремной романтикой сейчас лишь сопливые недоумки грезят, из тех, что в магнитофонах только уголовное творчество крутят, не понимая, что это так называемое творчество к уголовному миру никакого отношения не имеет… Короче, мои знакомцы, памятуя мое прошлое и не зная моего настоящего, предлагают мне «пойти на дело».

– И ты предлагаешь нам присоединиться? – с радостной улыбкой спрашивает Пулат, словно он всегда был готов к принятию подобного предложения.

– Примерно это я и думаю вам предложить, поскольку возможно, это один из путей поиска, которым нас вчера озадачил командир.

– Конкретнее, – просит Басаргин.

– И переходи сразу к «летящим шпорам», – настаивает Пулат.

Невозмутимое лицо Дым Дымыча возмущается удивлением.

– Вы что-то знаете?

Ответом ему служит только общий смех.

– Рассказывай-рассказывай, – гудит Доктор Смерть. – Мы потом объясним…

– Все очень просто. Есть группа не очень решительных ребят, но хронических рецидивистов. Всю жизнь они работали по мелочам, а теперь вдруг решили на пустяки не размениваться, и в «бакланы» [19] они, как говорят, больше не пойдут, поскольку им есть, что терять. Я не уверен, что есть, но им так кажется. Вообще-то они не так, чтобы слишком серьезные. Но решили начать новую жизнь, присматривают хорошую добычу, анализируют ситуацию, и только после этого начинают работать. Говорят, пару раз заработали неплохо. Так и в этот раз. Хотя этот раз – особый… Зураб не даст соврать, он лучше других знает репутацию своих земляков, и знает, что с ними не каждый решится связываться… Так вот, мои знакомцы решились связаться. Опять же, не полностью еще решились, но настойчиво ищут, кто бы их к этому продвинул.

– Потрясти чечен? – уточняет Доктор Смерть.

– Именно.

– Они получили «наколку»?

– «Наводку». Если ты всерьез занимаешься честным разбоем, то работать без «наводки» сложно. И все группы и группировки стараются иметь таких «наводчиков». «Наводчики» вербуются в местах, где совершаются наиболее крупные покупки – элитные квартиры и дорогие автомобили. При этом необходимо только иметь смелость ударить, если уж решился замахнуться. Потому что люди, имеющие солидные средства, как правило, имеют и средства защиты. В худшем случае, имеют солидную «крышу», которая защитит от наездов, но никак не от разбоя. Разбой, по сути дела, это обыкновенный беспредел, ни с кем и ни с чем не считающийся. И этим обстоятельством мои знакомцы с успехом пользуются.

– Крутые ребята, – усмехается Ангел.

– Крутые. – Сохатый, судя по интонации, не полностью согласен. – Дважды они по депутатам работали. Депутаты много денег получают ни за что, и потому трясти их, сами понимаете – одно удовольствие… А вот сейчас поступила «наводка» на пару соотечественников Зураба. Два чечена купили себе по «летящей шпоре». При этом расплачивались наличными и при себе имели суммы еще на несколько таких же машин… Это «наводчика» очень заинтересовало. Он им оформлял покупку и имел возможность узнать все необходимые данные – имена, адреса, телефоны…

– А на тебя зачем вышли? Случайно?

– Случайностей в мире не бывает. В компании возникли сомнения. Чечены с такими крупными деньгами на карманные расходы? Значит, ребята не просты… Легко предположить, что они и за спиной кого-то имеют, и сами не постесняются «ствол» достать. И, наверное, пользоваться оружием умеют… А мои старые друзья по оружию спецы небольшие. Они больше запугать умеют, чем эффективно действовать. И им понадобилась серьезная поддержка, на случай предполагаемого осложнения. Тогда и вспомнили про меня с моей репутацией. Мы с ними на «зоне» так ведь и познакомились. Пытались на меня наехать, я их тогда отправил в санчасть. Надолго… Потом примирились, потому что я не злобный от природы человек, и только злобных не прощаю… Вчера вечером подъезжаю к дому, меня уже ждут и приглашают для разговора… Поговорили… Обсудили… Пока я выразил только согласие подумать, но не больше.

– Но это вчера, а сегодня? Долго же ты отсыпался после ночной беседы.

– А сегодня я «пролетел» по другим знакомым. Из тех, что с бандитами из чечен имеют дело. Выяснял ситуацию.

– Выяснил?

– Выяснил. Эти парни ничего не стоят. И денег у них серьезных быть не должно.

– А почему ты нам это рассказываешь, а не прокурору? – спрашивает Зураб.

Дым Дымыч смотрит на бывшего мента с сожалением.

– Это можно не объяснять, – улыбается Басаргин. – Это все вы знаете лучше нас с Зурабом. И я не намерен спорить со спецназом.

2

– Недолго, ребята, вам веселиться осталось. Могу пообещать это с полной ответственностью российского офицера…

Боевики на склоне горы что-то обсуждают и смеются над здоровенным неуклюжим детиной, который никогда не сможет при всем желании спрятаться от «оптики» снайпера. Спрячет маленькую голову, выставит тяжелый зад, и наоборот…

Кордебалет через прицел «винтореза» внимательно следит за боевиками у входа в пещеру, иногда бросая взгляд и в лесную чащу, и видит, что там группа во главе с эмиром дело закончила и уходит в подъем. Только тогда Кордебалет натягивает на прицел меховой чехол и спускается из своего наблюдательного пункта. Момент самый подходящий, и никто не наблюдает за открытым местом, которое Кордебалету предстоит преодолеть. И он преодолевает его, безостановочно сдвигаясь от камня к камню, почти переползая, и не смущаясь тем, что грязь липнет на его «камуфляжку». Только цвет «камуфляжки» меняется, мимикрируя к окружающей обстановке – и все… Передвигаться быстрее Шурик не желает, потому что хорошо знает, как периферийное зрение улавливает даже далеко в стороне стремительное движение и привлекает к нему внимание. А так, если не присматриваться внимательно с биноклем в руках, он остается невидимым среди камней, грязи и остатков снега.

Согрин тоже покидает место своей засады. Сбрасывает с головы и с плеч мешающие свободно передвигаться еловые лапы и встречает подполковника на первых подступах к ельнику. В этом месте для взглядов сверху они предельно закрыты, потому что еловая чаща по опушке относительно низкоросла – чуть поднимается верхушками над головой человека – и при этом достаточно густа и способна спрятать любого от самого внимательного наблюдателя.

– Сеанс связи был? – интересуется полковник.

– Все нормально. Горы хорошие, экранируют мало. Я быстро принял, быстро передал ответ и только потом расшифровал.

– Когда ждать гостей? – полковник спрашивает, а сам не забывает по сторонам поглядывать. Пусть и ушли боевики в гору, но беречь себя лучше самому, не надеясь ни на кого. Это святое правило каждого разведчика.

– Пока их ведут с разных сторон, не высвечивая наблюдение. Конкретно время не оговаривают. Предположительно, во второй половине дня должны прибыть сюда.

– Когда следующий сеанс?

Кордебалет смотрит на часы.

– Через два часа сорок минут.

Полковник смотрит в небо, где кружит в стороне друг от другу пара величественных орлов. Круги широкие. Размашистые крылья только изредка чуть-чуть подрагивают, направляя полет и регулируя высоту.

– Скоро и перелетные птицы пожалуют. Надо успеть подготовить гнезда.

– Для птиц? – ухмыляется Кордебалет.

– Для себя. Гостей, думаю, первоначально будем сверху наблюдать. В нору полезем перед общей атакой. Но… Сначала – поработаем на земле, надо как следует протоптать тропинку.

– Мадаев протоптал ее тщательно, претензий нет. Не понимаю только, как он не боится своих по этой тропе пускать?

– Не боится. Значит, договорились о крышках заранее. Но протоптал он не совсем тщательно. Так, по крайней мере, мне кажется. Много ошибок допустил. Вот и надо их исправить… – Согрин показывает на первую крышку от консервной банки.

– Понял! – кивает Кордебалет, поднимает крышку и перекладывает ее на два метра вперед, не забыв с осторожностью переступить место, где установлена в снегу растяжка. – Самим бы не запутаться потом.

– Не запутаемся. – Согрин наносит на свой план новую отметку. – Во время сеанса предупреди наших о минировании тропы и о крышках. – Идем дальше…

Крышек оказывается много. Кордебалет следил не за группой Мадаева, а за боевиками у пещеры, поэтому не знает, сколько растяжек и ловушек установлено на тропе. Но Согрин заносил каждое опасное место в план, и сейчас спецназовцам не составляет труда отыскать очередную крышку, чтобы переставить ее все на те же два метра вперед.

– Наших наверху видел? – за работой расспрашивает полковник.

– Сидят над главным входом, как папарацци. Ждут интересного момента.

– Мне их было не видно… Позиция удобная?

– Лучше не придумаешь. Почему Мадаев не распределяет посты? По идее, он должен перекрыть еще два входа в пещеры.

– Думаю, предполагает, что кто-то появиться здесь может только после основной группы боевиков. И свою позицию планирует выставить только так, чтобы отразить нападение, если такое произойдет… И отсечь преследователей минометным огнем, чтобы дать прибывшим время уйти в пещеры…

– Возможно. Позицию он занял сильную. Оттуда простреливаются все подходы. Должно быть, для того он и минировал «зеленку», чтобы потом еще накрыть ее минометным огнем. Другие входы в пещеру меньше и не имеют площадок. Возможно, он сам их заминировал. Мадаев не может предположить массированную атаку с применением авиации.

– Едва ли. Только если будет преследование основной группы, он заминирует все три входа. После того, как группу пропустит. Или сам их взорвет…

– Взорвать надо раньше.

– Макаров с Сохно справятся.

* * *

Макаров с Сохно относят себя к тем людям, которые от безделья устают больше, чем от самой тяжелой работы, но оба прошли хорошую и длительную школу боевого опыта, и уж чем-чем, а терпением-то бог их не обидел.

– У тебя веревка крепкая? – интересуется Макаров, рассматривая скалу, с которой он желает произвести выстрел из подствольного гранатомета.

– Даже если весь джамаат повеситься вздумает, выдюжит. Альпинистское снаряжение… А вот надо ли тебе туда забираться? – Сохно сомневается.

– Мы сразу всю задачу решим. Одним выстрелом…

– Я боюсь, что тебя самого накрыть может – это первое. Взрывная волна будет слишком мощная. Второе – скала нависает над входом. У меня нет гарантии, что от такого взрыва она не свалится на них.

– Так ведь нам именно это и надо!

– Тогда уже будет не надо. Взрыв уже их уничтожит. А вот закроет ли скала проход – неизвестно. И два других прохода оставит…

– Но пока это самый эффективный наш ход на будущее.

– Самый эффектный – соглашусь. Насчет эффективности я сомневаюсь. Давай представлять себе общую картину, – предлагает Сохно.

– Давай. – Макаров согласен, хотя взгляда от скалы, которую он облюбовал для выполнения своей задумки, все же не отрывает.

– Наша задача какая? Не дать возможности основной группе уйти в пещеры. Что для этого требуется? Взорвать и завалить входы в момент приближения противника.

– И что? После уничтожения джамаата Мадаева – уничтожения одним выстрелом! – мы сможем без помех выполнить все остальное.

– Общую картину, – тоном настаивает Сохно. – Не конкретно нашу задачу, взятую отдельно. Общую картину представляй. Там, внизу, уже будут боевики. Они могут уже и на склон выйти, и ты станешь мишенью для любого их снайпера.

– Наши снизу подстрахуют. Ты подстрахуешь.

– Снайпер может быть вне пределов их видимости. Ельник густой…

– Критикан. Что предлагаешь?

– Предлагаю вещь не менее рискованную, но имеющую больше шансов на успех. Пожалуй, Мадаев и не собирается расставлять посты у других входов. Он у главного подготовил такую сильную позицию, что только авиация способна его выбить оттуда, но он об участии авиации в операции не знает. Думает, что все пойдет, как обычно. Он будет держать позицию, прикрывая уход основной группы, естественно, наши вызовут авиацию, но появится она не раньше, чем через пару часов. Этого времени ему вполне хватит, чтобы израсходовать весь боезапас для пары своих минометов, дать время уйти основной группе, а потом и самому скрыться. При этом он собирается взорвать все проходы, чтобы отсечь преследователей от себя…

– Это общая картина. Я спрашиваю, что ты предлагаешь? – Макаров не проявляет радости от того, что его вариант, такой эффектный, Сохно отверг.

– Я предлагаю подумать, как нам можно ликвидировать весь джамаат и захватить их минометы, чтобы не дать возможности основной группе подняться на склон. При этом желательно сохранить боекомплект минометов.

– То есть накрыть одних боевиков из минометов других боевиков в тот момент, когда они ждут поддержки от своих?

– Именно так.

Макаров улыбается загорелым лицом. Наконец-то он осознает, что вариант, предложенный подполковником, более интересен, хотя и исключает его личное геройство.

– У Мадаева полный комплект джамаата. Пятнадцать человек. И распылять силы он, как видишь, пока не желает.

– Мало ли чего он не желает. – Сохно полон возмущения от такого своеволия полевого командира. – Главное, что мы желаем, и должны помочь ему поступить правильно.

– Тогда пора начинать.

– Начинаем! Кто же нам запретит…

* * *

Начало, впрочем, оказывается более тяжелым, чем все предыдущие действия в эти ночь и день, потому что все, кто работал или воевал в горах, прекрасно знают, что подняться по крутому склону гораздо легче, чем спуститься с него. А Макарову и Сохно задача осложняется тем, что спуск необходимо выполнить, не издав ни звука, и значительную часть пути преодолеть прямо над головами настороженных боевиков. Однако они к таким действиям привычные, а тренированное терпение позволяет и тому, и другому тщательно выверять каждое движение, и пресекать всякие попытки поторопиться даже тогда, когда, казалось бы, есть под ногой камень, на который можно поставить ногу без опасения, что с него упадет крошка и увлечет за собой другую крошку, чтобы создать пусть маленький, но шумный камнепад.

Направление движения они выбрали влево от основного входа в пещеру. Левый проход, самый малозаметный, скрытый с двух сторон большими скошенными скалами, и не каждый, не зная, что за скосом скал, поймет, что это не простая расщелина. Выдает место только узкая тропа, у расщелины обрывающаяся. Но спецназовцы и не могут пойти по правую сторону, поскольку им необходимо забрать рюкзаки со взрывчаткой и еще более усложнить свое передвижение. Кроме того, правый проход в пещеры находится, хотя и не близко, но в зоне прямой видимости от главного прохода. Левый же скрыт скалами и изгибом изломистого хребта.

Первым идет Макаров, поскольку он уже побывал на этом склоне до прибытия сюда спецназовцев и джамаата Мадаева, и успел обследовать проходы в пещеры и ближайшие за входами повороты. Сохно же даже проходы, за исключением заметного центрального, не видел. Но опыт подсказывает ему, где проход может быть скрыт, и, когда Макаров останавливается, Сохно продолжает движение, выбирая направление правильно.

– Здесь участок опасный. Нас могут заметить. Придется ползти за камнями.

– Проползем. Аки змеи ползучие. – Сохно от трудного передвижения совсем не задыхается, но змея он напоминает мало, скорее навьюченного верблюда, потому что рюкзак со взрывчаткой очень похож на горб.

Ползут поочереди. Один от камня к камню – другой страхует, выглядывая из укрытия в сторону позиции боевиков.

– Готово…

– Иду…

Теперь задача противоположная. Второй ползет, а первый наблюдает. Спецназовцы понимают, что Мадаев командир опытный, и если их заметят, то стрелять, конечно же, не будут. Стрелять – значит оставить за противником возможность отстреливаться, и ничего не узнать, откуда этот противник появился. Вопрос дальнейших действий решается несложно… Куда ползут два человека? Естественно, цель в этих местах может быть только одна – проход в пещеру. И пока они ползут, Мадаев может без проблем и без лишней суеты успеть по внутренним горизонтам выдвинуть нескольких человек в проход, и тогда Макаров с Сохно в темноте пещеры сразу наткнутся на поджидающие их автоматные стволы. Поэтому наблюдать за поведением боевиков следует внимательнее и изучать реакцию наблюдателей. Каждое движение наблюдателей может послужить сигналом. Но наблюдатели, слава богу, заняты другими объектами – рассматривают тропу внизу и мало интересуются тем, что происходит у них в двухстах метрах сбоку. Мало интересуются потому, что не ждут неприятностей оттуда…

Но Макарову и Сохно не очень нравится и пристальное внимание к делам, происходящим внизу. Там полковник Согрин и подполковник Сохно заняты серьезной работой – переминированием тропы. И им тоже не следует попадаться на глаза боевикам.

* * *

Полковник с подполковником углубляются в самую чащу леса, далеко в сторону от тропы, и там режут большими боевыми ножами еловые лапы, выбирая те, что потолще и погуще. И перетаскивают их к тропе ближе, но дальше от прохода в пещеру. Расчет такой, чтобы при необходимости можно было вести огонь из «винтореза» Кордебалета, и в то же время находиться как можно дальше от групп боевиков, которых будет «обрабатывать» авиация.

Кордебалет первым забирается на ель и, протягивая тонкую веревку через горизонтальную ветку, как через блок, принимает груз от полковника. Устраивает себе «гнездо», прикрывающее его от посторонних взглядов. Деревья и сами не грешат редкостью хвои, тоже укрывают, но в «гнезде» чувствуешь себя увереннее, как в бетонном укрытии.

Работа много времени не отнимает – спецназовцы имеют навыки в оборудовании подобных сооружений. И через двадцать минут они переходят в другое место и меняются ролями. Теперь на ель взбирается полковник.

– Сразу после сеанса связи засядем, – говорит Согрин, спустившись и взглянув на часы. – Задача – попытаться визуально определить человека, который несет деньги. Надо будет его отсечь от остальных. Попробуем захватить…

– Под авианалетом?

– Попробуем хотя бы…

3

Все-таки, как ни крути, а жизнь в последние годы так далеко вперед шагнула, что удивляться хочется. И удивился бы, если бы изменения не происходили, пусть и стремительно, но постепенно. Трудно себе было представить в те времена, когда Абдул служил в КГБ, что вскоре будут существовать средства связи, через которые можно будет общаться вот так, из чеченских гор, с любой точкой земного шара. Да и совсем недавно спутниковые телефоны представляли собой целый ящик. Даже Дудаев возил с собой «дипломат» со спутниковым оборудованием, потому что простых трубок тогда еще не существовало. А сейчас, уже через несколько лет!.. А что еще через десяток лет будет?…

Эмир Абдул заканчивает очередной сеанс связи и передает каждой группе сообщение о минировании тропы и о простейших опознавательных знаках, «маяках», установленных при минировании. После разговора смотрит на мониторчик трубки, проверяя зарядку аккумулятора, качает с сожалением головой и меняет установленный элемент питания на новый – скоро, возможно, ситуация наступит такая, что переменить аккумулятор будет некогда. По крайней мере, один из разговоров дает основание так думать… А в горах заряжать трубку негде, и потому в каждом рейде приходится носить с собой запасные аккумуляторы, чтобы менять их на севшие. Потом, там, где будут электрические сети, аккумуляторы можно подзарядить для следующего рейда. Это уже вошло в привычку и стало естественной практикой.

Он еще раз осматривает позицию. Позиция для обороны прекрасная – полный контроль за тропой и за подступами к ней. Конечно, полоса ельника внизу мешает, закрывает обзор, но чтобы подняться по склону, ельник необходимо покинуть. А это значит – найти свою смерть… И очень трудно такую позицию атаковать. Тропа к ней узкая, а в других местах склон почти непроходим. Надо особыми навыками обладать, чтобы по нему в простой обстановке подняться. А уж под убийственным огнем, тем более. И оборудована позиция по всем правилам. Придраться не к чему, все команды эмира выполнены в точности. Так всегда бывает, потому что эмир никогда не шутит, и это знают все.

– Султан! – зовет эмир своего заместителя.

Тот возникает из-за камня, как из-под земли. Мелкий шустрый дьяволенок, а не Султан. Всегда и везде успевает, всегда и все знает. Со стороны посмотреть, мальчишка мальчишкой, а в действительности незаменимый человек, особенно во всем, что касается обеспечения джамаата провизией, оружием и боезапасом. Такие заботы у него в крови… Отец Султана всю жизнь в Главснабе республики проработал. И сам Султан, кроме работы снабженца и долгой, почти бесконечной войны, ничего в жизни не видел. И снабжение, обеспечение джамаата и всех запасных баз, организованных на несколько лет вперед, ему удается в полной мере, эмир Абдул не может высказать в сторону заместителя никакого упрека.

– Остаешься за меня, – он сосредоточенно смотрит вниз, на тропу, словно ожидает там какого-то немедленного действия. – Скоро начнут подтягиваться наши… Одна из групп подозревает, что за ней наблюдают… Если заметишь преследование, пусть Гирей покажет свое умение… Внимательно следи за тропой.

Гирей тупой и неприспособленный к жизни человек. Это все знают. И при этом он минометчик от аллаха. Так стреляет, что способен накрыть одинокого путника на тропе со второго выстрела. Первый – прикидочный. Тут же координирует прицел, и вторая мина ложится точно в нужное место. Он даже не вычисляет прицел, как это делают грамотные минометчики – он просто чувствует, что следует сделать, и делает.

– Понял, эмир… И Гирей тоже понял… Он умный…

Сам Гирей молчит и усердно трет синюю шишку на лбу. Маленькие глазки выражают вселенское расстройство из-за замысловатой фигурности пещерных потолков.

– Дыру не протри, – советует ему снайпер Беслан. – А то все мысли вытекут, и все узнают, что ты думаешь.

Гирей сразу, даже с испугом, убирает ото лба руку, словно в самом деле может протереть в нем дыру. Все смеются. Эмир Абдул доволен. Когда люди смеются, они готовы к бою и к взаимной поддержке. Хуже, когда они плачут или друг на друга злятся… Тогда на них надежды мало. Плачет слабый. А злиться можно только на врага, да и то, следует выделять из себя злость в ограниченном количестве, иначе она пеленой застит глаза, и становится невозможным управление собственными поступками.

– Теймур, Тамир с помощниками и с рюкзаками, Беслан – за мной! – звучит приказ. – Остальные остаются с Султаном… Полная внимательность… Контроль над окружающим… Сколько у нас провода?

Это уже вопрос к минерам.

– Две тысячи метров. – Тамир показывает на катушку.

– Хватит. Закрепляйте здесь, будете мотать…

Тамир делает знак своему помощнику, тот пристраивает за плечи катушку и крепит под камнем один конец. Эмир Абдул внимательно смотрит и проверяет, подергивая за провод рукой – прочно ли закреплен, не сорвется ли!

И первым шагает вперед.

Однако теперь путь лежит не в долину, где среди деревьев, скрадывающих ветер, все же легче дышится, и чувствуешь себя уютнее, а в пещеры, где потолок порой нависает так неприятно низко. Но боевики не спрашивают, куда ведет их эмир. А Гирей довольно вздыхает – слава аллаху, ему туда идти пока не надо.

* * *

Идут к правому проходу.

Опять кромешная темень, но в этой темени идет какая-то своя, непонятная и немного жуткая для человека с хорошим воображением жизнь. Жизнь – она везде идет, даже в камне, считает Беслан. Но к ней надо привыкнуть, чтобы понимать ее. А непривычное всегда непонятно и потому пугающе. Вот идет впереди эмир, лишь изредка подсвечивая себе путь фонариком. Да и то он начал включать фонарик только тогда, когда группа ушла от хорошо известных коридоров, расположенных недалеко от главного прохода. Но эмир, похоже, знает и другие коридоры, он понимает их и потому не боится. Хотя трудно сказать, чего эмир Абдул вообще боится. Не может же он знать все… Все знать и все понимать человеку не дано. Однако фонарик зажигается не часто, и как раз в тех местах, где группе предстоит свернуть. Или эмир Абдул чувствует поворот, или он уже много раз ходил здесь и запомнил самые трудные участки.

– Будем минировать запасные проходы, – из темноты впереди сообщает эмир. – При необходимости придется их все взорвать…

– Необходимость – это когда? – не понимает трехпалый Теймур.

– Это тогда, когда федералы тебе пониже спины сквозняк устроят…

– А это как? – Теймур, посмотреть на первый взгляд, не намного сообразительней Гирея, хотя Беслану иногда кажется, что такое поведение – просто хитрость. Теймур любит собой дурачка представлять, а на самом деле все видит и понимает не хуже других.

Эмир Абдул хорошо знает манеру Теймура разговаривать, понимает его простоватые вопросы точно так же, как он понимает тьму пещеры. И потому не отвечает. Пожалуй, во всем джамаате один только Теймур и разговаривает так с эмиром. Остальные предпочитают язык за зубами держать. Но эмир почему-то позволяет Теймуру вольности, которые не позволяет другим.

– Заряды следует поставить так, чтобы потом, если опасность окажется ложной, снять их без проблем и без потери времени… Сможете?

– Отчего ж не смочь. – Где-то за спиной Беслана пожимает плечами Тамир. Это пожатие плечами легко представляется, потому что легко представляется сам образ минера, и по словам узнается его жестикуляция. – Если не будем ставить ловушки, то проблем не будет.

– Ловушки не нужны. Нужно будет так поставить, чтобы завалить при необходимости проход. И все!

– Сделаем, – уверен в своем мастерстве Теймур. – Не понимаю только, зачем потом снимать? Установили, и пусть стоит. До поры до времени. Когда-нибудь сгодится…

– Ты знаешь, что будет с тобой завтра?

– Аллах подскажет.

– Завтра проход может понадобиться.

– Но мы же не ловушки ставим?

Эмир некоторое время молчит. Прикидывает варианты, как понимает Беслан. Ему взрывчатку оставлять жалко, когда ее можно использовать в другом месте. Но и в других местах есть «схроны», где хранится запас. И здесь будет дополнительный «схрон», потому что трудно предположить, что эти пещеры вскоре станут популярными.

– Ладно, – соглашается, наконец, эмир. – Пусть стоят. Домой без груза идти будет легче…

Подземный коридор начинает сужаться и заметно забирает вверх. За спиной тянется, шурша, провод, и слегка поскрипывает катушка за спиной одного из помощников минеров.

– Здесь не споткнитесь, – предупреждает эмир Абдул и на мгновение освещает путь впереди. Когда-то в пещере произошел обвал, с потолка и со стен слетели крупные камни и частично перегородили горизонт. – Камни на камнях, ногу сломать можно.

– Можно и голову, – добавляет Теймур. – Я однажды споткнулся на ровном месте. Еще в детстве было. И головой в дерево попал. С тех пор голова временами болит. Особенно весной…

– Это заметно, – усмехается эмир Абдул, проявляя редкий для себя момент эмоций.

Каменную преграду преодолевают на ощупь, осторожно переставляя ноги и прощупывая путь впереди. Из-за этого идут медленно.

– Все, – сообщает эмир. – Дальше можно идти нормально, только через двадцать шагов за поворотом будет карниз. Гирея с нами нет, но остальных тоже предупреждаю. Чтобы голова потом не болела.

Карниз все минуют благополучно. Да и эмир побеспокоился. Включает на несколько секунд фонарь и освещает тяжелый каменный свес, о который при быстрой ходьбе можно голову разбить. Гирея в группе нет, и после такого наглядного показа никто не ударяется о камень. А за следующим поворотом уже свет виден. Проход.

– Беслан! – звучит команда. – Через прицел окрестности осмотри.

Беслан молча выдвигается вперед и в первую минуту слепнет от яркого, бьющего в глаза, солнца. Круглая дыра в половину роста нормального человека может служить отличным бруствером. Он ждет, привыкая к свету, но времени не теряет, устраивается сидя, чтобы можно было упереть локоть в край дыры, и снимает чехол с прицела своей старенькой СВД. Когда глаза привыкают к естественному дню, Беслан занимает позицию и начинает просматривать долину внизу. За разлапистыми елями тропу совсем не видно, и он только представляет ее. Прицел передвигается дальше, туда, где тропа должна сворачивать из ельника и переползать на противоположный склон. И тут снайпер замечает в самом конце долины, возле крутого изгиба, цепочку из шести людей. Даже прицел снайперской винтовки не позволяет рассмотреть, что это за люди – моджахеды или федералы. Идут устало, с трудом переставляя ноги, и не торопятся. Торопиться в тех местах опасно. Тропа проложена в снегу, а снег неуклонно сползает и сползает по склону.

– Эмир! – зовет Беслан.

Абдул пододвигается ближе, оставляя минеров спорить о том, как лучше установить заряд, чтобы проход перекрыло полностью. Минеры всегда спорят, потому что каждый считает себя специалистом лучшим, нежели другой. И, чтобы споров не возникало, обычно эмир дает им раздельные задания.

– Что у тебя?

– Люди… Группа… Шесть человек…

– Уже? – эмир Абдул удивляется, высовывается из прохода и тоже с минуту привыкает к солнечному свету. И только после этого вытаскивает из футляра бинокль. – Где?

– В самом начале тропы. – Беслан показывает пальцем.

Эмир смотрит долго, пытаясь, видимо, разобрать, что это за люди. Но расстояние слишком велико, чтобы что-то понять визуально.

– Наблюдай за ними, – приказывает эмир Абдул, а сам, убрав бинокль, вытаскивает трубку спутникового телефона.

Он набирает номер первый раз.

– Это снова я. Где ваша группа? Так… Так… Когда будете? Понял… Продолжайте движение…

Набирает номер во второй раз.

– Алло! Как у вас дела? Преследования больше не видели? Может, показалось?… Хорошо… Где находитесь? Понял… Продолжайте движение…

И третий номер набирается, и четвертый.

– Есть… – Эмир, вытаскивают трубку… – Готовятся разговаривать…

– Понял, – говорит эмир Абдул Беслану и дальше уже разговаривает с видимым только снайперу абонентом.

– Это я. Вижу вас… Быстро идете… Выхожу навстречу… Понял… Не торопитесь сильно… Мы еще готовимся… Что? Так… Да, есть такой… Хорошо, я обязательно передам… Хорошо… Понял… Я буду осторожен… Чего и вам желаю…

Эмир убирает трубку, сползает с края дыры, давая возможность и Беслану сделать то же самое. И только в проходе распрямляется в полный рост.

– Хватит спорить, – приказывает он минерам. – Обрезайте провод. Здесь остается Тамир с помощником, завершаете дело, по проводу возвращаетесь к Султану. Предупредите, что идет наша первая группа. Остальные – за мной, к последнему проходу. Теймур! Забирай катушку…

И стремительно уходит в сужающийся коридор, уверенный, что его команда будет выполнена в точности.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1

Приходит шифротелеграмма из Лиона. С грифом «срочно». Предполагая, что это может быть оперативно добытый ответ на запрос по фирме, перечислившей деньги на счета любителей «летящих шпор», Доктор Смерть без промедления запускает ее в расшифровку, и в это время раздается телефонный звонок. Отвернувшись от компьютера, который в излишней опеке, вообще-то, и не нуждается, Доктор включает спикерфон. Звонит генерал Астахов.

– Слушаю вас, Владимир Васильевич, – басит Доктор Смерть в трубку.

– Виктор Юрьевич… Тут у нас складывается странная ситуация… Наши специалисты, что завязаны на последнем нашем с вами общем деле, говорят, что эти люди, которых вы рекомендовали нам проверить, никак не могли заработать таких денег, чтобы купить себе по «летящей шпоре». Они даже украсть их не смогли бы, потому что, грубо говоря, птицы не того полета… Они могли, в лучшем случае, только найти такую сумму на улице, в чем я сомневаюсь, потому что сам всю жизнь мечтаю найти нечто подобное и неодобрительно отношусь к тому, что это же находят другие… Наверное, я завистливый человек, хотя сам себе в этом сознаюсь неохотно… Тем не менее передо мной лежат документы из финансовой разведки, которые мнение наших специалистов попросту отвергают… Что вы со своим руководителем нам посоветуете – менять состав экономических экспертов ФСБ, выразить недоверие специалистам финансовой разведки или попросту попытаться прояснить ситуацию своими силами?

У генерала, кажется, хорошее настроение. Утром, судя по голосу и по манере разговаривать, он был обеспокоен и шутить отнюдь не расположен.

Басаргин наклоняется к микрофону телефонного аппарата, чтобы генеральское настроение слегка подпортить:

– Товарищ генерал, нам бы хотелось иметь фотографии этих людей. Вы, помнится, говорили, что их «ведут» ваши?

– Да, мы, естественно, подключили «наружку». А «наружка», как вы, наверняка, знаете, всегда ведет съемку. И видео, и фото… Нам к вечеру доставят материалы. Я попрошу лишний экземпляр для вас. Перебросим по электронной почте. А зачем они вам? Появилась мысль?

– Спасибо, товарищ генерал. У нас тоже есть подозрения, что эта парочка не в состоянии совершить что-то серьезное, на чем можно заработать большие деньги. Это данные от Зураба по его персональным каналам в среде московских чеченцев. И мне хотелось бы проверить соответствие мнению соотечественников об этих людях.

– Каким образом?

– Если они проводили какие-то операции с нефтепродуктами, то наверняка общались с кем-то на нефтеперерабатывающих заводах. У нас есть надежные связи и в Татарии, и в Башкирии. Пошлем фотографии для проверки. Пусть их опознают.

– Это дело. Но, может быть, провести такую проверку по нашим каналам – получится быстрее? Я могу послать официальный запрос в республиканские управления. Там все сделают за несколько часов.

– Хорошо. Это упростило бы ситуацию, и показало бы нам, правильным ли путем мы идем.

– Вы подозреваете, что мы зря теряем на них время?

– Я задаю себе этот вопрос. Но нам сейчас пришло какое-то сообщение из Лиона. Возможно, по нашему запросу. Подождите, я прочитаю…

Басаргин протягивает руку через плечо Доктора Смерть, но плечо это настолько необхватное, что становится очевидной правота поговорки – «умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Умным оказывается Тобако, стоящий по другую сторону стола, он помогает командиру получить лист из принтера. Басаргин читает и снова наклоняется к телефонному аппарату:

– Так и есть, товарищ генерал. Деньги перечислены фирмой однодневкой, которая только получила откуда-то значительные средства и тут же частично перевела их в несколько разных адресов, частично обналичила. И тут же фирма была закрыта. Причем закрыта официально. Президентом ее несколько дней пробыл какой-то малограмотный рабочий муниципальной службы, по-нашему – дворник. В Россию сделано четыре перевода. Два перевода в Азербайджан, по одному в Казахстан и Узбекистан. Остальные перечисления в Европу и Америку, и нам при этом не даются адреса. Этим, я думаю, будут заниматься другие сотрудники…

– Уже кое-что. Есть возможность зацепиться, проверить. Перебросьте мне адреса, Александр Игоревич. В первую очередь российские. Но мы попытаемся проверить и остальные.

– Обязательно. Отправляем сразу же шифровкой. Два получателя вам знакомы. Это наши любители «пришпорить» на дороге – Раздоев и Мадаев… Кстати, вы в курсе, что Халил Мадаев является племянником полевого командира Абдула Мадаева?

– Нет. У нас нет таких данных… Я попробую уточнить. Чем прославился этот Абдул?

– Мне трудно судить. Зураб уверяет, что эмир Абдул – самый средний, ничем особым не примечательный командир, ведущий боевые действия против федеральных войск, и, хотя устраивает взрывы на дорогах, но воюет против армии, а не против мирного населения, и потому не считает себя террористом.

– Я это уточню. Вы, в свою очередь, попробуйте узнать что-то про Мадаева-старшего по своим каналам. Вашим сотрудникам легче найти общий язык со спецназом ГРУ. Там могут быть на него данные, – шутливый тон генерала куда-то пропал. Должно быть, новые сообщения заставили его всерьез принять версию причастности Раздоева и Мадаева к расследуемому делу.

– Есть, товарищ генерал, еще один интересный момент. По нашим данным, некие уголовные круги весьма заинтересованы содержанием кошельков Раздоева и Мадаева. Мы можем позволить им действовать, а можем пресечь их деятельность… Что вы посоветуете?

– Любое обострение ситуации будет нам только на руку. Появится возможность посмотреть, что эти парни будут делать… Я не возражаю против такого поворота. И могу даже предупредить «наружку», чтобы не возникло случайных эксцессов.

– Хорошо, тогда мы действуем… – Басаргин бросает взгляд на Дым Дымыча. Тот сохраняет обычную сдержанную невозмутимость, так хорошо сочетающуюся с его восточными разноцветными четками.

* * *

Доктор Смерть переправляет реквизиты, по которым перечислялись деньги, в адрес управления антитеррора. Со спецназом ГРУ связывается, как обычно, Ангел. Он звонит в управление полковнику Мочилову.

– Чем вас заинтересовал Абдул Мадаев? – встречно спрашивает полковник.

– Вероятной причастностью к терроризму.

Мочилов некоторое время молчит, вероятно, ищет что-то в базе данных своего компьютера.

– Нет, Алексей Викторович. У меня нет данных на такого полевого командира. Хотя это вовсе не значит, что его не существует в природе. Просто наши группы с ним пока не сталкивались. Если есть большая необходимость, я могу запросить оперативных сотрудников в Чечне. Может быть, они что-то имеют… Необходимость есть?

– И весьма даже срочная. Очень срочная. Генерал Астахов проверяет его по своим каналам, а нам бы, Юрий Петрович, хотелось добыть дополнительную информацию.

– Я постараюсь, – обещает Мочилов. – И постараюсь сделать это срочно. Судя по тому, что вы запрашиваете по простому телефону, вопрос позволяет мне тоже пользоваться телефоном?

– Пока – да. Но лучше, телефоном ЗАС [20].

– Понял.

Ангел кладет трубку.

– Ну, вы тут занимайтесь своими разговорами, – поднимается из своего угла Сохатый, – а мне больше по душе другой стиль работы. Волка ноги кормят. Я пошел.

– Может, сначала вместе подумаем? – предлагает Басаргин.

– Вместе думать можно только тогда, когда оперативный отдел подготовил информацию для аналитического производителя предполагаемого результата… Я внятно объясняю?

– Что-то очень мудреное, – мычит Доктор Смерть. – Я уж глаза закрыл и представил, что это говорит подполковник Сохно. Он любит такие убийственные фразы.

– То есть я хочу сказать, – Дым Дымыч выдает свою редкую улыбку, – вместе со всеми я думаю, когда нашему командиру дали информацию к размышлению, и он выкладывает перед нами предполагаемый результат. Аналитической машиной в данной ситуации я называю именно его. Тогда, во время обсуждения, я соображаю, как могу вписаться в игру, используя свои индивидуальные качества. Пока такой информации Александру Игоревичу, насколько я понимаю, не дали. Следовательно, ее надо добывать. Информация имеет обыкновение выплывать в ускоренном темпе в том случае, если чьи-то усилия создадут благоприятную ситуацию для необдуманных действий противоположной стороны. И я отправляюсь такую ситуацию создавать… Ради моей безопасности позвоните мне, как только чечены с номерами справятся и покинут славное заведение ГИБДД. Черт! Язык сломаешь… А ты, Доктор, Сохно вспомнил не зря. Я всегда утверждаю, что в мире не бывает случайностей – просто мы не всегда умеем читать закономерности случая. Помяните мое слово, он непременно окажется замешанным в этом деле.

– Стоит вспомнить черта, он тут как тут, – смеется Тобако.

– Примерно, – уже из коридора, где одевается, соглашается Сохатый.

Новый телефонный звонок не дает ему выйти, остановив на самом пороге уже у открытой двери в общий коридор. Сохатый замирает, ожидая новостей.

– Полковник Мочилов, – сообщает Доктор Смерть и включает спикерфон. – Слушаем вас, Юрий Петрович… Уже что-то нашли?

– Нашел, Виктор Юрьевич. И с первого же звонка. В настоящее время в Чечне проводится широкомасштабная операция совместными силами внутренних войск и ФСБ. В самом эпицентре действует ОМОГ нашего управления.

– Мы знаем этих ребят?

– Да, это группа Согрина… Согрин, Сохно и Афанасьев… И с ними кто-то из агентуры «Пирамиды»… Может быть, младший Ангелов, но точно я не знаю… По крайней мере, этот сотрудник «Пирамиды» хорошо знает всех наших спецназовцев… Так вот, группа Согрина противодействует джамаату эмира Абдула Мадаева. Думаю, Мадаеву пришел конец, если за него взялась эта группа. Согрин редко выпускает противника…

– Спасибо, Юрий Петрович. А что известно о самом Мадаеве?

– Отставной офицер «девятки». Крут, хитер и чрезвычайно осторожен. Его ни разу не удалось заманить в ловушку… Пока это все сведения.

– Спасибо. Ждем дополнений, если не возражаете.

Доктор отключает аппарат и смотрит через дверной проем на Сохатого. Дым Дымыч невозмутимо пожимает плечами – дескать, что я говорил… И выходит.

– Учитесь! – обращается Доктор к оставшимся.

– Там не младший Ангелов, – сообщает старший Ангел. – Сережа вчера звонил мне, он уже вторую неделю работает во Франции и пробудет там до весны. В Чечне кто-то другой…

– Главное, что Сохно в деле, – гнет свое Доктор Смерть. – Как я это прочухал! А?

* * *

Сохатый с тех пор, как вместе с Доктором Смерть перебрался в Москву, так и не поменял свой темно-серый старенький «БМВ», набегавший уже больше ста тысяч километров, на более современную машину. Слишком он привык к этому транспорту, не бросающемуся в глаза и не запоминающемуся в потоке других машин. Люди, если есть что вспомнить, могут вспомнить красную, белую, желтую машину, но по каким-то не всегда понятным законам зрительной памяти, не помнят даже марку старых машин серого цвета. И это не однажды выручало Дым Дымыча. Особенно, если яркая машина оказывалась рядом тогда, когда он желал остаться незамеченным. Что касается престижности, то такие мелочи Дым Дымыча волнуют мало. Он сам не такой громадный, как Доктор, и ему не нужна большая машина, кроме того, у Сохатого есть причины не высовываться лишний раз и не стремиться себя показать. И потому старая машина вполне удовлетворяет его привычную скромность.

– Погода мокрая, – около подъезда говорит пожилая женщина, которой, видимо, поговорить очень хочется, а не с кем.

– К лету распогодится.

Дым Дымыч выезжает из двора осторожно. Выезд перекрывает обширная, как суровый океан, и такая же грязная лужа, и где-то в этой луже, на глубоком дне, есть основательные выбоины, на которых не споткнется разве что большегрузный карьерный самосвал. Но память не подводит Сохатого, он слегка виляет и благополучно «переплывает» преграду, как скоростной катер, скулами рассекая волну. И только на чистом, хотя и мокром асфальте останавливается, чтобы заглянуть в записную книжку, и после этого звонит с мобильника.

– Красный… Это я… Я возьмусь за это дело… Только провернуть его надо быстрее… Ты где сейчас? Понял… Трезвый? Добро… Я сейчас подъеду… Смотри, чтобы все парни были трезвыми… Иначе я не работаю… Или… Или вообще один все дело обстряпаю… Ты меня знаешь…

Дым Дымыч убирает трубку, осматривается, видит, как с интересом наблюдает за ним стоящий неподалеку сотрудник ГИБДД в ярком люминесцентном жилете. В самом деле, по нынешним временам это нонсенс – человек останавливается, чтобы позвонить, тогда как все другие предпочитают разговаривать во время движения и дают возможность инспектору выписать им штраф. Но Сохатый остановился отнюдь не из уважения к правилам, а только по той причине, что ему необходимо было заглянуть в записную книжку. Однако разочарованная физиономия инспектора ему откровенно нравится.

Он выезжает на проспект Мира, не желая петлять на более коротком, но менее скоростном пути, и через двадцать минут сворачивает на нужную улицу. Здесь уже приходится попетлять, но недолго. Знакомый дом он находит без труда, но машину здесь можно поставить только на тротуаре у самого подъезда. Это Дым Дымыча смущает мало – он ставит ее вплотную к крыльцу, и пешком, не желая дожидаться лифта, поднимается в квартиру на пятом этаже, где был вечером.

2

Эмир Абдул торопится, это видят все. Молча удивляются, потому что не привыкли видеть эмира таким озабоченным. Раньше бывало, он даже в сложные минуты экстренного отхода после кратковременного боя, никогда не проявлял торопливости. Более того, он заблаговременно прорабатывал несколько вариантов отхода, и если не удавался или был блокирован один вариант, всегда вступал в действие второй или третий. Но – продумывал эмир все и всегда на несколько шагов вперед…

А сейчас?

Даже тот маленький факт, что фонарик в руке эмира загорается чаще, говорит вовсе не о том, что он хуже знает дорогу в этой стороне пещеры и боится заплутать в многочисленных здесь ответвлениях от общего коридора, опасается в торопливости не туда попасть и потерять драгоценное для него время. Все слышали, что эмир Абдул обещал выйти навстречу и просил прибывающую группу не торопиться. Впрочем, Беслан не понимает, зачем эмир просил об этом. Он, в отличие от других, прекрасно видел, как далеко еще до группы. При той трудности в прохождении тропы, что дает весенняя неустойчивая погода, на преодоление участка до главного, не заминированного пока прохода, понадобится, по крайней мере, два часа. Этого времени хватит, чтобы добраться до нужного места, заминировать его, и трижды вернуться назад, пусть даже по склону горы.

Тем не менее Беслан чувствует в шагах эмира неуверенность и сомнение. В чем-то неуловимо изменилось его поведение, но в чем – непонятно. Хотя ломать голову над этим тоже не стоит, понимает Беслан. Мало ли что может быть. У каждого моджахеда свои заботы, точно так же, как у эмира, только у эмира их больше многократно.

Сейчас у эмира Абдула свои планы. Он останавливается возле очередного поворота, подсвечивает себе фонариком, чтобы посмотреть на часы, и несколько секунд раздумывает, прежде чем принять решение.

– Теймур, – приказывает, наконец, он в темноте. – Идешь с помощником до прохода, минируешь, по проводу возвращаешься назад в распоряжение Султана… Беслан, за мной, у нас с тобой своя задача… И нам предстоит выполнить ее во что бы-то ни стало… Теймур, Султану скажешь, что мы вернемся через два часа…

И сразу, едва завершив фразу, направляется по коридору дальше, минуя выход на свет, и шаги при этом так же торопливы, и так же часто подсвечивает себе дорогу фонариком. Беслан шагает за командиром, опять пытаясь разгадать загадку. Слишком длинную фразу о задаче, и о том, что ее надо выполнить, произнес эмир Абдул. Это совсем не в его характере. Обычно он просто приказывает, ничего не уточняя, ничего не объясняя. И интонация… Не его это интонация, она сейчас звучит почти извинением. И это настораживает, хотя настораживаться сейчас, по сути дела, не от чего. Нет реальной опасности, чтобы настораживаться, и ждать неприятностей.

Беслан свой фонарик не зажигает. Ему хватает того света, что время от времени производит эмир. Молодая память позволяет ориентироваться в темноте, основываясь на тех коротких мгновениях, когда видимость есть. Так идут они долго, несколько раз поворачивая, но не покидая главный коридор. Однако скоро Абдул резко снижает темп. Теперь шаги его короче и менее выверены. И коридор сузился, стал круто спускаться под уклон. На полу стали чаще попадаться камни. К счастью, не слишком крупные, о которые, споткнувшись, не упадешь.

– Куда мы? – спрашивает Беслан.

Эмир молчит, словно не слышал. Если он не отвечает, значит, повторять вопрос смысла нет, потому что эмир Абдул все равно не ответит. Он не отчитывается перед своими подчиненными, он только с них спрашивает. Но, пройдя еще с десяток шагов, эмир останавливается, Беслан слышит это и останавливается тоже.

– Мне звонили… Проводнику той группы звонили… Он мне сказал… Твой отец умер в страданиях… Он не смог тебя дождаться…

Беслану кажется, что его ударили в солнечное сплетение. Дыхание на несколько секунд остановилось. Стало больно в голове и в груди.

– Ты слышишь? – в голосе эмира не сочувствие, но обеспокоенность. Думает, наверное, что не вовремя сообщил своему снайперу горькую новость.

– Слышу, эмир… Я ночью проснулся, словно меня толкнули в сердце… Подумал тогда… Значит, правда… Это и было… – голос у Беслана появился, но это не его голос – хриплый, сдавленный, огрубевший. – Небу было угодно прекратить мучения отца, и я благодарен Аллаху за это… Теперь я старший мужчина в доме…

Беслан единственный сын, и на его попечении теперь остаются мать и четыре сестры. Он мужчина, и горе не давит его, а заставляет держать плечи расправленными, потому что он чувствует ответственность.

– Все когда-то проходят через это, – говорит эмир. – Два года назад я был в горах, когда умер мой отец, и я не смог похоронить его… Без меня хоронили… С тобой как, все нормально?

– Нормально, эмир… Я готов идти дальше…

– Идем дальше.

Опять мигает на мгновение фонарь, и эмир шагает вперед. Беслан молча идет за ним, с трудом переставляя ватные отчего-то ноги. Такие ноги, словно он сегодня прошел заново весь маршрут от пещеры до дома и снова сюда – по талому снегу, перемешанному с грязью, со склона на склон, преодолевая подъем за подъемом. Теперь Беслан, кажется, понимает, чем вызвано странное поведение эмира Абдула. И хорошо, что Абдул не стал рассказывать о случившемся при всех. Люди любят демонстративно показать свое сочувствие, не понимая, что каждое такое сочувствие – возвращение к горю. Каждый момент сочувствия для получающего его тяжел и горек, и лучше промолчать, чем возвращать человека к моменту, который он и без того переживает… Сам эмир, должно быть, понимает это, и не лезет с разговорами. Хорошо, что он такой суровый и мужественный. Рядом с таким легче переносить утрату.

Они идут, идут и идут, и кажется, что путь этот во мраке длится вечность. Коридор становится совсем узким и низким, стены более угловатыми и неровными.

– За поворотом придется ползти, – предупреждает эмир Абдул. – Колени береги, к концу тоннеля они будут мозолистыми.

Он замирает, всматривается и вслушивается в темноту, куда-то за спину Беслану.

– Ты ничего не слышал?

– Нет.

– Эхо, наверное, гуляет.

Он поднимает с пола камень и с силой бросает его над плечом снайпера. Камень летит, ударяется о стену, потом катится по полу. Звуков много, и все они неестественны.

– Эхо… – вздыхает он.

Вот и сам поворот. Теперь эмир Абдул уже светит фонариком дольше. Батарейка основательно села, и свет уже совсем не такой, как вначале. Тем не менее эмир светит долго, рассматривая путь за поворотом, и вздыхает.

– Прицел винтовки побереги, – приказывает он и наклоняется, чтобы нырнуть головой под низкий свод каменистого потолка.

Эмиру Абдулу особенно трудно. Беслан в сравнении с эмиром – гибкий и подвижный. Абдул всегда держится прямо, словно подчеркивает своей статью, что нет на свете такой силы, которая может его согнуть и сломить. Тем не менее он сгибается по собственному желанию, делает несколько шагов на корточках, но так идти совсем неудобно, и тогда эмир становится на четвереньки и передвигается. Беслан дольше эмира идет гусиным шагом – он и ростом на полголовы ниже, и более гибкий. Но, в конце концов, и он вынужден на четвереньки встать, потому что потолок совсем опускается.

Теперь слабый луч фонаря появляется редко. При таком передвижении проще ощупывать стены руками. А пол поневоле приходится ощупывать ими же – зато не споткнешься и не провалишься в неведомую яму, которые, как говорят, в пещерах не редкость.

Способ передвижения трудно называть скоростным. И эмир несколько раз за время пути зажигает фонарик только для того, чтобы посмотреть на часы. Но скорости не прибавляет. Да и трудно это сделать. Человек не собака, чтобы на четвереньках бегать. Наконец, фонарь загорается надолго. Беслан смотрит сбоку от плеча эмира и видит, что они добрались до провала. Эмир Абдул оборачивается, смотрит через плечо, в полумраке всматриваясь в лицо снайпера.

– Здесь прыгать надо. Невысоко… Два метра… Не бойся…

Он неуклюже разворачивается в тоннеле, светит куда-то вниз, выключает фонарь, и тут же Беслан слышит звук его приземления.

– Дальше – легче… – говорит эмир. – Я отошел… Прыгай…

Беслан свешивает в колодец ноги, пытается прощупать рукой другую сторону, но рука не находит опоры.

– Прыгай! – повторяет эмир уже сердито.

И Беслан прыгает. Страшно прыгать в темноту. И при приземлении он ударяется спиной о стенку. Хорошо, что винтовка не за спиной, а в руке, а то мог бы сдвинуть прицел. А сдвинутый прицел для снайпера – несчастье, потому что винтовку после этого следует заново пристреливать. А кто даст на это время?

– Нормально?

– Нормально.

– За мной! – Снова впереди высвечивается контур прямых плеч эмира Абдула. Фонарь недолго светит, но только самому Абдулу видно то, что ждет их впереди. Беслану же видны только темные плечи и светлый фон за ними.

Но идти уже можно, только слегка пригнувшись. Впрочем, приходится постоянно держать руку поднятой, чтобы не разбить себе лоб о низкий потолок. Это тоже неудобство, но сейчас, в сравнении с передвижением на четвереньках, оно совсем не кажется таким уж великим, только руку вовремя меняй, чтобы она не устала.

– Дай твой фонарик, – приказывает, обернувшись, эмир Абдул и убирает свой в большой карман «разгрузки».

Беслан беспрекословно отстегивает от пояса свой и передает эмиру. В самом деле, первый фонарик уже почти не светит. Это становится особенно заметным, когда зажигается более яркий огонь. Теперь идти становится веселее, если Беслан вообще способен сейчас понимать, что такое веселье. Эмир Абдул хорошо просчитал момент, когда можно передать сообщение о смерти отца. Перед самым трудным участком пути, когда нет возможности сосредоточиться на своем горе и замкнуться в нем. Потом уже горе будет переноситься легче, потому что станет почти привычным, если вообще горе бывает привычным.

Еще через десять минут пути Абдул почти перестает включать фонарик. Теперь перед ними высокий и хороший коридор, по которому можно идти, только придерживаясь рукой за стену. И пол под ногами ровный, не споткнешься. Фонарь зажигается только тогда, когда они попадают в большую треугольную пещерную комнату. Из комнаты в разные стороны уходят несколько коридоров. Но фонарь и не слишком нужен здесь. Окон или провалов вверху не видно, однако рассеянный легкий свет сверху все же падает, слегка освещая помещение.

– Ничего не слышал? – опять оборачивается эмир Абдул и смотрит за спину Беслана.

– Нет.

– Не люблю эхо… Оно меня всегда пугает…

Эмир Абдул по каким-то одному ему известным признакам определяет нужный коридор, шагает в него и через десять шагов упирается рукой в камни перед собой.

– Пришли.

Луч освещает тупик. Коридор перегорожен завалом.

– Что теперь? Назад?

Эмир Абдул смеется. Тень падает на его лицо, делая его при смехе неузнаваемо страшным, похожим на злобного джинна.

– Разбирать… Я для того тебя и взял, чтобы помог… Иначе один сходил бы…

И смотрит на часы.

– Быстрее! У нас мало времени.

* * *

Пот едкими струями стекает и с того и с другого. На пот садится пыль, и все тело начинает чесаться. И нет возможности вымыться или просто лицо сполоснуть. Камни тяжеленные, для одного неподъемные. Эмир Абдул ошибся, ему надо было брать с собой здоровенного Гирея, а не юного и стройного Беслана, не впечатляющего комплекцией. Но Гирей слишком много времени теряет на бесконечные перекуры, и потому использовать его как рабсилу всегда проблематично. Беслан же быстро устает от такой работы, хотя заставляет себя снова и снова браться за камни, сдирать себе кожу на ладонях и с трудом разгибать спину. Да и сам эмир Абдул дышит тяжело. Тем не менее они справляются с работой вовремя. Отваливают очередной камень, и во мрак пещерного коридора врываются яркие солнечные лучи. Так сильно врываются, словно по глазам бьют. Еще два камня, которые тоже можно теперь только отвалить, а не оттаскивать в сторону, и проход готов.

– Приготовь винтовку! – ни минуты на отдых.

Беслан послушно снимает с прицела чехол.

Эмир выбирается на склон первым, держит автомат наизготовку. Беслан за ним, с винтовкой в руках. Присматриваются, привыкая к свету. Оказывается, они выбрались даже не на склон, а к самому подножию его, почти к началу ельника, вытянутого линией вдоль ручья до самого основного прохода в пещеру, где засел за бруствером весь остальной джамаат. Но и эмир, и снайпер смотрят не в сторону джамаата, а перед собой, в сам ельник. И видят там людей. Это те самые шесть человек из передовой группы, которых Беслан до того рассматривал в прицел.

– Мы здесь! – негромко кричит эмир Абдул и призывно машет рукой.

Но его и без того уже заметили. Прибывшие моджахеды торопливо поднимаются, взваливают на плечи тяжеленные рюкзаки и торопятся к образованному проходу. Пятьдесят шагов преодолеваются быстро. И вот уже они обнимают и эмира, и Беслана. Рады завершению пути. Сам Беслан видит происходящее словно из тумана – он так устал, что потерял радость, да и не было у него радости в душе, потому что недавняя горькая весть о смерти отца радоваться или проявлять радость ему не позволяет.

– Быстро, быстро! – словно откуда-то издалека доносится голос эмира Абдула. Он первым забирается в узкий лаз и принимает там первый рюкзак, за ним второй, третий и четвертый. Больших рюкзаков всего четыре. У двоих прибывших обыкновенные вещевые мешки.

Следом за Абдулом в лаз забирается тот боевик, которого эмир назвал Искандером. Он главный среди прибывших, это Беслан понимает сразу. Но Искандер не спешит освободить проход и дать возможность забраться внутрь другим. Его ноги мешают, и идет, видимо, какой-то разговор между Искандером и эмиром Абдулом. Слов не слышно, но все терпеливо ждут. Наконец, Искандер пробирается дальше. За ним лезет Беслан, потом остальные.

– Заваливайте дыру! – приказывает эмир Абдул.

Приказ этот обращен к тем, кто только что пришел. У них силы свежие, и впятером, мешая друг другу, моджахеды таскают тяжелые камни. Впятером они справляются с работой быстрее, чем справились с ней двое.

– Туда, – показывает луч фонарика в руке эмира.

Эмир Абдул и Искандер идут первыми. Остальные несут рюкзаки. Но нести груз недалеко – десяток шагов. Все останавливаются в большой треугольной комнате с множеством боковых коридоров. После темноты перехода в этой комнате кажется особенно светло.

– Здесь прячем. Приготовь, что надо… – командует эмир Абдул и отходит за спины, словно в темноту всматривается. Беслан уже знает, что эмир не любит эхо. А здесь, в этой комнате, эхо гуляет вовсю, отскакивая от стен, припугивая.

Искандер открывает один из рюкзаков, вытаскивает увесистый целлофановый пакет и перебрасывает мимо всех эмиру Абдулу, тот ловит двумя руками, укладывает пакет в свою нагрудную сумку, саму сумку перебрасывает за спину, чтобы не мешала. Рюкзак завязывается тщательно, с обязательным подергиванием тесемок, чтобы проверить прочность узлов. Искандер выпрямляется и вопросительно смотрит на эмира. Тот все еще ощупывает сумку за спиной – надежно ли лежит груз, не оборвется ли лямка, и оборачивается, окидывая всех единым взглядом. Беслан видит этот взгляд и понимает, что происходит нечто, не вписывающееся в обычный случай. Что-то странное происходит, но что именно – непонятно…

Фонарик в руке эмира еще горит, но он не в руке, а висит на поясе, освещая только пол. А в руках у него автомат. Тут же и Искандер резким движением вытаскивает из-под полы камуфлированной куртки большой и длинноствольный крупнокалиберный пистолет, который, как слышал однажды Беслан, называют штурмовым, и они с Абдулом начинают стрелять одновременно. Очередь укладывает троих прибывших сразу. Еще двоих укладывает Искандер, стреляя от пояса в грудь. Беслан не понимает, что происходит, и инстинктивно шарахается в сторону, почти прижимаясь спиной к углу прохода в один из боковых коридоров.

– Прости, Беслан, так надо… – говорит эмир Абдул на хриплом выдохе, и Искандер наводит на снайпера тяжелый ствол. И, одновременно с тем, как звучит выстрел, Беслан чувствует мощный удар в плечо и летит в сторону от этого удара, понимая, что это не пуля сбивает его, а какая-то иная сила. Сбивает с ног, спасая ему жизнь… Как ни странно, сам он даже слышит, как пуля, пролетев над его плечом, ударяется в стену, осыпая каменную крошку.

– Какого хрена вы так расшумелись?… Кончайте базар!.. Сопротивление бесполезно!.. Все выходы перекрыты… – спокойно говорит гибкий и сильный голос. – Предупреждаю… Хуже будет, если я шуметь начну… Быстро! Быстро!..

Следующий выстрел штурмового пистолета направлен туда, откуда раздается голос… В ту же сторону направлена рваная автоматная очередь…

3

Подполковник Сохно первым оказывается у прохода и, не зная, что ждет его за поворотом, привычно прилипает спиной к скале и замирает, прислушиваясь. Но слышно ему только напарника. Макарову, выбравшему второй путь, чтобы оказаться по другую сторону, приходится преодолеть сложный участок из осыпающихся мелких камней, падение которых подполковника и настораживает. Но Сохно прекрасно знает опыт Славы Макарова, не однажды проявленный в деле еще во вьетнамские времена группы [21], кроме того, понимает, что и он сам бы не сумел на таком сложном участке спуститься без звука, и потому страхует, зажав в руке «стечкин» с опущенным предохранителем. Если в этом проходе кто-то есть, если место здесь охраняемое, любой наблюдатель пожелает прояснить, что за звуки доносятся снаружи, и обязательно высунет сначала автоматный ствол, потом и сам осторожно высунется.

Но все обходится благополучно. И Макаров занимает свое место по другую сторону прохода, точно так же, как подполковник, прижавшись спиной к скале. Напряженные, понимающие ситуацию взгляды встречаются. Переводится дыхание, и одновременно следуют два встречных кивка. И сразу за этим спецназовцы делают по скользящему шагу – в сторону прохода.

У каждого с собой по тяжелому рюкзаку. Но рюкзаки в опасный момент проникновения в пещеру лучше оставить снаружи, что они и делают раньше, чем приближаются к проходу. Лаз узкий. Человеку с солидным животом здесь трудно было бы пробраться. Даже квадратным плечам Макарова в проходе тесно, но Слава человек тренированный и гибкий и, изогнувшись, протискивается в щель первым. Сохно еще оглядывается, страхуя тылы, и следует за товарищем.

Макаров уже освоился в полумраке небольшого грота. Он стоит в полный рост. Но руку держит отставленной за спиной, обратив ладонь в сторону Сохно. Значит, требует тишины и внимания. Сохно замирает и сам прислушивается. Ничего не слышно. Рука Макарова опускается, Сохно шагает вперед и тоже выпрямляется. Разговаривают коротко и шепотом:

– Что? – естественный вопрос со стороны Сохно.

– Показалось… Разговор…

Опять минуту слушают. Снова доносится какой-то звук. И за ним еще несколько.

– Кто-то идет… Куда?

«Куда», как понятно обоим, относится не к тому, куда идут посторонние, а решает – куда им самим спрятаться. Выбираться наружу? Потом не будет возможности забраться в лаз… Идти навстречу опасности? Но неизвестны силы приближающихся…

– Вперед! – решает Сохно.

Решение оказывается правильным, потому что уже через несколько неслышных шагов по правой стене находится пусть и низкая, но ниша, способная скрыть двоих человек, согнувшихся в комок и прижавшихся друг к другу. Замирают, стараясь сдержать даже дыхание, хотя легкие в такой позе сдавливаются, и невольно испытываешь желание выпрямиться, и хотя бы раз для отдыха вдохнуть полной грудью. Но этого позволить себе нельзя.

Слушают сырую пещерную темень. Издалека слышится голос. Говорит один человек. Но явно приказным тоном. Слова из-за расстояния разобрать невозможно, но тон, кажется, приказной. Разговор прекращается. И сразу за этим слышатся шаги. Шаги удаляющиеся. А еще через несколько секунд новые шаги – эти приближаются, гулко отдаваясь в тесном коридоре. И еще какой-то непонятный периодичный звук – словно крыса пищит. Но периодичность звука говорит о том, что это не может быть живое существо…

Тусклым отблеском на несколько секунд вспыхивает свет. И снова гаснет. Боевики идут в темноте, только на поворотах высвечивая путь фонариком. Как раз подсветили перед очередным поворотом. Ниша хорошо укрывает спецназовцев, хотя атаковать из такого положения невозможно. Но ориентироваться они могут, потому что слабый отраженный от каменных стен свет снаружи в этот коридор все же попадает. И потому ноги двух боевиков, когда те проходят мимо, видны отчетливо. И даже слышен шелест руки, опирающейся о стену прямо над нишей и мимоходом сбрасывающей со стены мелкие камни. И видно тонкий коаксидный кабель, что боевики оставляют за собой. Значит, писк издает разматывающаяся катушка. Минер тянет кабель, чтобы взорвать проход с помощью электрического детонатора…

Сохно начинает действовать, поскольку его положение наиболее удобно для атаки. Он, уже не стараясь вести себя тише, просто вываливается из ниши с зажатой в руке саперной лопаткой и выпрямляется, одновременно бросаясь вперед и нанося удар. Идущий замыкающим боевик придерживает рукой кабель, что сматывается с катушки идущего первым, и укладывает его по полу в коридоре. Он успевает обернуться на шум и даже пытается прикрыть голову ладонью с тремя пальцами. Но лопатка заточена по боковым граням так, что ею при необходимости можно бриться. Она обрубает кисть, и глубоко входит в голову.

Макарову трудно атаковать из-за спины Сохно, хотя он тоже уже вывалился из ниши, и потому Сохно продолжает движение. Не имея времени на размах, он просто не останавливается и грудью сбивает второго боевика. Тому бы вперед рвануться, чтобы разорвать дистанцию и иметь возможность к защите подготовиться, но боевик теряется и замирает на месте. В результате чего падает вместе с Сохно, прижатый им к каменистому полу.

Спецназовцы хорошо знают психологию боя и понимают состояние человека, только что чувствовавшего себя в полной безопасности, но внезапно оказавшегося беззащитным в плену. Сюда же примешивается восприятие боевика, привыкшего делать несколько выстрелов из засады, и тут же убегающего, прячущегося, всегда избегающего прямого боя. Таких людей надо сразу «додавливать», не давая им времени на то, чтобы опомниться. Всего несколько секунд уходит на то, чтобы замкнуть на запястьях наручники и разоружить пленника. И – к выходу его, к свету… Туда же и рюкзак убитого. Макаров занимается рюкзаком, вытаскивая груз взрывчатки, и сразу приступает к минированию прохода. Сохно смотрит пленнику в глаза и одновременно чешет ему саперной лопаткой бороду. Осторожно чешет, чтобы горло слегка порезать, но не перерезать совсем.

Лопатка в крови… Когда Сохно отодвигает ее, боевик не отрывает от острия взгляд. Вид крови товарища и смешанной с ней собственной крови пугает его больше вероятной смерти.

– И кто ты будешь, друг мой любезный? – почти по-кошачьи мурлыча, спрашивает Сохно.

Он в самом деле похож сейчас на кошку, играющую с пойманной мышкой.

– Я помощник минера… Я не воюю… Я только груз ношу… Я, как носильщик… Носильщик… Я никого не убиваю… – испуг боевика настолько велик, что он даже не понимает того, что его груз тоже убивает, как и автомат, недавно бывший в его руках.

– Что тебе здесь надо было? Что вам здесь надо было? Быстрее, быстрее… Отвечать сразу!

– Выход взорвать… Заминировать… Теймур – минер… – кивок в сторону тела напарника, испуганный взгляд на отдельно лежащую отрубленную трехпалую кисть. – Я только помощник… Я никого не убивал…

– Куда остальные пошли?

– Когда?

– Только что!

– Не знаю… Эмир не говорит…

– В какую сторону?

– Дальше… По коридору… Как выйдешь, налево…

– Сколько там человек?

– Эмир Абдул и снайпер Беслан…

– Остальные где?

– У выхода… На площадке… Тамир с помощником еще один выход минируют…

– Когда прибудут ваши гости?

– Они уже идут… Беслан в прицел их видел…

Сохно кивает Макарову, прислушивающемуся к разговору, тот сразу протискивается в щель, чтобы рассмотреть, что делается снаружи. И быстро возвращается.

– Шесть человек. С большими тяжелыми рюкзаками. Отдыхают… С тропы сошли, приблизились к склону… Отдых перед концом пути… Понимаешь?

– Сошли с тропы? – не понимает другого Сохно, и задает пленнику новый вопрос: – Там есть еще проход? Дальше?…

– Не знаю…

– Куда Мадаев пошел?

– Не знаю…

– Что говорил?

– Велел Султану сказать, вернется через два часа.

– Кто такой Султан?

– Заместитель эмира…

– Где он?

– На площадке… Со всеми… За эмира остался…

– Вам что делать велел?

– Заминировать и возвращаться по проводу…

Макаров снова занимается минированием прохода, но устанавливает не электрический детонатор, а радиоуправляемый, принесенный с собой. Руки боевика скованы наручниками за спиной. Макаров что-то засовывает ему в кармашек на поясе так, чтобы невозможно было это достать.

– Мы уходим, – предупреждает он. – Я установил радиоуправляемый взрыватель. Пульт управления у тебя в кармане. Установлен на разрыв дистанции… Сделаешь три шага, заряд взорвется… Поэтому сиди тихо… На три шага отойдешь… и все… Понял?

– Понял…

– Я за тобой вернусь… Тогда и жить будешь… Иначе будешь сидеть здесь вечно… Моли Аллаха за мое здоровье и хорошую память…

– Да-да… Да-да… – испуганно твердит пленник.

А Макаров с Сохно уже направляются в глубь коридора, перешагивают через труп убитого Теймура и идут дальше. Торопятся. Они даже словом не обмолвились, но понимают друг друга и без этого. Если прибывающая группа сошла с тропы и ждет под склоном, значит, там их кто-то должен встретить. Кто? Эмир Мадаев. Почему там? Почему не у главного выхода? Ведь до главного входа рукой подать. А тесный левый проход вообще рядом… Решение приходит само собой. Главный выход, как, вероятно, и другие – для остальных групп. Эта группа должна быть особой. Какая группа может быть особой? Только та, которая несет деньги боевикам…

Но и здесь есть вопросы.

– Почему Мадаев никому не сказал, куда идет и зачем? – уже отдалившись от пленника, спрашивает Сохно.

Макаров на ходу пожимает плечами.

– Он от природы не слишком разговорчивый. Но я понимаю твою мысль. Двадцать пять миллионов. Это слишком много. Это не только для тех, кто сюда прибывает. Основную часть они спрячут, а выдадут только «мелочь», как обычно.

– У меня мысль интересная появилась. Черный Роджер… Капитан Флинт… Помнишь детские книжки?

– Понял… Принцип капитана Флинта. Никто не должен знать, где зарыты сокровища… Ты думаешь, они уберут своих же?

– Предполагаю и такой вариант…

– Это вполне соответствует духу Мадаева… Он безжалостен… Хотя я не уверен, что он решится присвоить себе деньги.

– Это на его совести. Он может их и не присвоить. Он просто уберет тех, кто видел, где деньги спрятаны. Для безопасности. А потом небольшими порциями будет переправлять по нужным адресам…

– Понял… Поспешим.

* * *

Они и вправду спешат, и потому несколько раз камни под неосторожными шагами издают звук, который может предупредить противника. И каждый раз после этого оба останавливаются, прислушиваясь, насторожившись поднятыми наизготовку стволами, готовые ответить выстрелом на выстрел из темноты. Фонариками пользоваться рискованно. Свет в прямом коридоре, а он временами и в самом деле прямой, можно увидеть издали, и без труда подстрелить любителя ходить, совсем не спотыкаясь. И не знаешь при этом заранее, насколько далеко прямизна коридора тянется, когда будет следующий поворот. Но Сохно опять подтверждает, что его не зря считают специалистом по пещерам. Он идет легко, каким-то чутьем угадывая неровности почвы и изгибы стен. Если впереди появляется препятствие, то легкое касание оставленной за спиной рукой заставляет и Макарова проявлять осторожность. Продолжительный участок им приходится преодолевать на четвереньках, но это не смущает Сохно.

– Уверен, что сюда? – шепчет из-за спины Макаров.

Только в таком тесном и неровном проходе, когда-то промытом, видимо, всесильной водой, подполковник решается зажечь фонарь. И лучом показывает на откровенно свежие борозды и отпечатки рук. Показ в комментарии не нуждается, и Макаров только удивляется, как Сохно в темноте понял, что ему предстоит показывать? Неужели он и без фонаря видел что-то? Или чувствует следы нюхом, как собака? Или на ощупь их проверяет и идентифицирует?… Но Макаров сам хорошо знает, что такое опыт, хотя и не понимает полностью, из чего опыт складывается. Он сам имеет богатейший опыт, но не умеет объяснить, что в какой-то сложной ситуации заставляет его поступить так, а не иначе, кто приказывает пойти в одну сторону, а не в противоположную.

Дальше путь становится проще. Идут уже в полный рост и значительно быстрее. Но звуки, доносящиеся спереди, заставляют спецназовцев остановиться и прислушаться. Звуки явно исходят от людей и не носят естественный природный характер. Но что это за звуки? Не сразу понятно…

– Булыжниками в футбол играют, – предполагает Сохно. – Интересно – мать их! – кто у них за вратаря?

Он чешет нос увесистым стволом своего «стечкина» и шагает вперед смелее. Те, кто такие беззастенчивые звуки издает, едва ли сами могут что-то услышать со стороны. Теперь спецназовцы передвигаются еще быстрее – нет необходимости соблюдать полную осторожность – и надеются не опоздать к развитию событий.

В большой треугольной комнате со множеством боковых выходов они долго не задерживаются. Здесь намного светлее, чем в коридоре, и можно ориентироваться не по слуху, а визуально. Но все же недостаточно светло, чтобы сразу составить себе точное впечатление о месте предстоящих действий. И потому Сохно, замерев, прислушивается и определяет коридор, из которого доносятся звуки.

– Откапывают лаз, чтобы запустить группу, – комментирует Макаров.

Сохно кивает. Он согласен.

– Здесь ждем… Сюда, голубчики, пойдут…

И тут же показывает товарищу на один коридор, откуда звуков не доносится, а сам перебирается к другой стене, где тоже скрывается в темноте прохода. С той и с другой позиций полностью контролируется коридор, откуда спецназовцы пришли, и второй коридор, откуда раздаются звучные удары камня о камень. Засада по всем правилам полной блокировки противника!

Камни стучат менее интенсивно. Или работяги устали, или работа завершается. Сохно с Макаровым ждут внешне спокойно, друг друга не видят, но знают, что каждый в нужную минуту будет вести себя только так, как необходимо вести себя в данной ситуации, и не допустит ошибки.

Из прохода теперь доносятся голоса. Но голоса отдаленные. Словно люди вышли из пещеры. Но это ненадолго. Скоро голоса становятся более ясными и четкими. Опять слышится стук камней. Значит, проход за собой закладывают. И не собираются здесь же запускать остальные группы. Сохно с Макаровым правильно просчитали ситуацию – этот проход только для тех, кто несет деньги… Правильным ли окажется вывод о том, что должно произойти чуть позже?…

Стволы смотрят из темноты, от нетерпения подрагивая в руках.

Наконец слышатся шаги. Луч фонаря вырывается из-за угла, неровно освещая каменистый пол треугольной комнаты. Восемь человек… Фонарь в руках только у одного, который командует. Еще один явно держится особняком. Он даже рюкзак не несет, и автомата не имеет. Но заставляет других рюкзаки снять. И вытаскивает из одного упаковку, как нетрудно догадаться, с долларами. Упаковка солидная, увесистая. Перебрасывает ее тому, что с фонарем. Тот прячет упаковку в нагрудную сумку, перебрасывает сумку за спину, и перевешивает фонарь на пояс. Берется за автомат.

Сохно уже по этому жесту понимает, что сейчас начнутся основные события. И интуиция не подводит его. Один из боевиков начинает стрелять из автомата, второй из штурмового пистолета. Им не нужны свидетели… Пришло время действовать и спецназовцам. Сохно видит, что только одна из жертв осталась в живых, но и на него уже наводится ствол. Подполковник делает шаг, толкает боевика в плечо, и сам падает вместе с ним. И, так и не успев подняться, кричит:

– Какого хрена вы так расшумелись?… Кончайте базар!.. Сопротивление бесполезно!.. Все выходы перекрыты… Предупреждаю… Хуже будет, если я шуметь начну… Быстро! Быстро!..

Следующий выстрел штурмового пистолета направлен туда, откуда раздается голос. Искандер даже руку не поднимает – стреляет навскидку, от пояса. В ту же сторону направлена рваная автоматная очередь и целый поток ругательств, выброшенных эмиром Абдулом, который отвечал за безопасность, но, несмотря на свой профессионализм охранника, прозевал появление противника. Эмир Абдул знает, кто и насколько строго спросит с него за это…

Но Сохно выстрелов ждет, словно специально вызывал их на себя, давая возможность вступить в работу напарнику, и уже перекатывается за камень, правда, делает это как-то неуклюже, совсем не так, как делал обычно. И тут же от противоположной стены звучит еще один автомат, ломая пополам, как тростинку, боевика со штурмовым пистолетом. Но второй боевик выключает фонарик и исчезает в боковом проходе.

– Это Абдул! – кричит Макаров.

– За ним! – резко приказывает Сохно.

Макаров и без того уже оценивает ситуацию и бросается следом за эмиром, а Сохно садится, не имея возможности встать, и сразу начинает перевязывать прямо поверх камуфлированных штанов простреленную в бедре ногу. Рядом лежит не шевелится тот боевик, которого Сохно сбил ударом в плечо и тем самым спас от неминуемой смерти. Почему не шевелится? Или пуля достала и его?

Подполковник здоровой ногой толкает парня в бок. Тот шевелится.

– Винтовку можешь не трогать. Она тебе больше не нужна… Разве что захочешь Абдула подстрелить, тогда позволю сделать один выстрел…

Макаров возвращается.

– Там разветвление… Четыре коридора… Ушел… Сильно задело?

– Артерия, кажется, цела… – Оба хорошо знают, что при ранении в бедро человек, которому перебило артерию, в полевых условиях обречен. – Наверное, и ходить сам смогу…

– Лежать! – приказывает Макаров Беслану, убирает от него подальше винтовку и помогает Сохно закончить перевязку.

Подполковник встает на ноги и пробует сделать шаг.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

На звонок дверь открывается сразу, словно Дым Дымыча в окно увидели и приготовились к встрече. Так, должно быть, и произошло, поскольку он предупредил о своем приезде телефонным звонком.

Он заходит молча, по привычке не произнося ни слова в подъезде, где старушки любят прикладывать уши к дверям и глаза к замочным скважинам, если имеют таких подозрительных соседей. И только за дверью, когда Красный дважды поворачивает за его спиной ключ в замке, Сохатый спрашивает:

– Как, приготовились?

Металлическая дверь обита толстым слоем утеплителя и поверху какой-то толстой синтетической кожей, хорошо прячет звуки, а голос у Дым Дымыча негромкий, хотя и всегда внятный, жестко членораздельный, чтобы никто потом не смог сказать, что не понял его.

В ответ он видит ухмылку. В полумраке прихожей светятся вставные металлические зубы.

– Тебя ждем… Твоего мудрого совета…

Красный слегка ерничает, но он всегда такой, и Сохатый, хорошо зная манеру поведения старого уголовника, больше половины своей шестидесятипятилетней жизни отдавшего «зоне», другого и не ожидает. Но и при таком наборе общего срока Красный авторитетным стать не сумел – не те статьи, чтобы в авторитеты выбраться, да и характер не тот. Предпочитает, чтобы другие брали ответственность на себя. А это большой выгоды не приносит. Потому Красный сейчас и заботится о близком завтрашнем дне, когда будет не способен сам себя обеспечивать даже по мелочи, не говоря уже о крупных запросах.

Сохатый отвечает достаточно жестко:

– Я посоветую слушаться меня. Другого посоветовать не могу, и при других вариантах работать с вами не буду.

Они проходят в комнату. Там сидят еще двое – вислоносый Ерема, бывший когда-то, в расцвете собственных лет, квалифицированным карманником, и плоскогрудый туберкулезник Квадрат, всегда только пристраивающийся сбоку к тем, кто дела делает, но сам ни на что не способный. При этом в каждое лицо глубокими морщинами вписана лагерная биография. Более подробно она отражена на руках, разрисованных татуировками, часть из которых при умении можно «прочитать». Но Дым Дымыч себе такую задачу не ставит, поскольку и без того неплохо знает их жизнеописание и способности, знает, от кого чего можно ожидать.

– Общий привет! – рисованно-устало машет он рукой, и садится верхом на стул. Приветливости, впрочем, в его фразе не слышится.

– Придумал что-то? – не теряя времени на пустые разговоры, спрашивает Красный.

– Еще не думал. Пока только узнавал…

– И что узнал?

Сохатый паузу выдерживает не для того, чтобы себе придать важность, а чтобы обратить на сообщение особое внимание.

– Узнал. Стоит с парнями связываться. Есть, что стрясти. Не всегда есть, но сейчас – есть. Они сами кого-то крупно потрясли.

– Крутые? – Ерема часто носом шмыгает, как кролик, отчего кончик носа по-кроличьи шевелится. Раньше Сохатого это смешило, сейчас уже не интересует.

– В меру. Но обламывать, думаю, так и так придется. Сразу под тебя не лягут… Вы за ними, как я понимаю, уже мотались?

– Вчера весь вечер, – рассказывает Красный. – Ездят парой. Друг друга не оставляют. Телеги – класс. Нам на всех бы хоть одну такую. Главное, чтобы они после таких покупок пустыми не остались.

– Не остались… По моим данным, они «огребли» где-то на дурачка по пол-лимона баксов.

– Нехило… Я чувствовал, ребята серьезные. – Ерема особой храбростью никогда не отличался – умеет только на того «наехать», кто не ответит соответственно. – Машинки эти, кстати, тоже серьезно стоят. Могли уже и потратиться…

– У одного осталось половина, у второго чуть поменьше… Он жену в Норвегию отправил. И денег ей сколько-то выделил. Сколько – не знаю. Говорят, на покупку дома… Я спрашивал – это максимум, сто тысяч баксов. На шикарный дом. Но шикарный он едва ли захочет…

– Зря он так поторопился, – сетует Красный, – вопрос недвижимости не терпит суеты.

– Кстати, о недвижимости. Квартиры у них смотрели? – спрашивает Дым Дымыч.

– Двери металлические, каркас сильный. Простой монтировкой не возмешь. Придется на улице их прижимать.

– Желательно, рядом с ментовкой, – мрачно кивает Сохатый. – Чтобы сразу уж, для полноты ощущений… Только дома! И никаких свидетелей. Иначе всегда рискуешь пулю в спину получить… «Черных» на улицах полно. Ни ты, ни я не сможем разобрать, кто из них чечен, кто сын Берега Слоновой Кости… Только дома!

– Я ж говорю, двери металлические… Их просто не возьмешь… – настаивает Красный.

– Замки?

– А хрен их знает…

По замкам они уж точно не спецы, это Сохатому тоже давно известно. Если есть возможность, подденут простую дверь монтировкой, две минуты, и след их простыл… Что посложнее – для них преграда.

– Надо мне посмотреть… Готовьтесь, поедем.

– К чему готовиться?

– Ко всему. Ждать будем на квартире.

– У которого?

– Раздоев с семьей живет. Едем к Мадаеву.

– Где они сами сейчас? Можем сразу на ствол нарваться.

– В ментовке застряли. Номера на машины получают. Там очередь такая…

– Имея такие бабки можно все за пять минут сделать.

– Бабками тоже надо уметь пользоваться. Как они оттуда выедут, мне сообщат. Агентура работает…

– Надеюсь, агентуре платить не из общего котла?

– Не надейся. Из общего.

– А говорили, что ты в одиночку справлялся и с более сложными делами…

– Обо мне много говорили, но никто ничего не знал точно. В одиночку работают только любители. А профессионал имеет группу поддержки всегда. Хотя это тоже зависит от профессионала. Когда он захочет, он… Впрочем, это неважно.

– Сохатый, – мрачно спрашивает Квадрат, – ты за одну ночь информации набрал больше, чем мы за два дня… Тебя случайно не в ментовке ею снабжают?

– Нет. Не в ментовке. В ФСБ.

Откровенность иногда тоже бывает полезной. Особенно, когда в нее не верят.

– Это легче, – соглашается с ухмылкой Красный. – По крайней мере, оттуда сведения могут оказаться и точными.

* * *

Дым Дымыч и не ожидал, что разыскиваемые чечены живут в элитном доме. Не должны еще успеть переехать. А до того – не заработали. По крайней мере, это касается Халила Мадаева, как Сохатый и убеждается, когда Красный показывает пальцем и говорит:

– Вон тот дом… Розовый… Второй подъезд…

Панельная пятиэтажка. Панели покрашены были некогда розовым, а теперь непонятно-грязным цветом, который розовым можно назвать, только имея воображение уголовника-рецидивиста. Такому человеку, как Красный, много лет проводящему в различных «зонах», даже жизнь в пьяной грязи, но на свободе, виделась в розовых снах. Потому и дом кажется розовым.

Сохатый проезжает мимо.

– Куда ты?

– А ты хочешь, чтобы я машину под дверью оставил? В таких домах лестничные площадки тесные. Боюсь, старушки местные ворчать будут, и номер запишут.

Он сворачивает в квартал у следующего дома, находит тесный парковочный пятачок, занятый уже двумя машинами, и с трудом протискивается в свободное пространство, заехав левыми колесами на бордюр и даже чуть-чуть в сугроб. С правой стороны при таком способе парковки дверцу можно только приоткрыть, но выйти из машины невозможно – соседняя «копейка» мешает.

– Слева выбирайтесь, – командует Сохатый и сам выходит, осматривается, не наблюдает ли кто за ними. – Шевелитесь, не на прогулку вышли.

С заднего сиденья выбраться проще, а вот Красному приходится выбираться с левого переднего через рычаг переключения передач, и Сохатый видит, что старый уголовник, в самом деле, человек старый и довольно неуклюжий. С таким здоровьем трудно рассчитывать на то, чтобы прожить разбоем, и только пугливость людей делает Красного и его дружков сильными. По крайней мере, самому Сохатому, с ними в этом деле работая, не стоит рассчитывать на серьезную поддержку со стороны «подельников», если ситуация примет серьезный оборот.

Они обходят дом, обходят через тропинку в сугробе громадную разливанную лужу перед проходом к подъезду и поднимаются на второй этаж. Красный молча показывает на обыкновенную металлическую дверь, совсем не мощную, не усиленную и не «сейфовскую», какие ставят некоторые богатые люди, чтобы уберечь себя от обыкновенных проблем, связанных с их же богатством. Смутить такая дверь может только того, кто заранее готов к смущению и не решается на резкий шаг. Сохатому решимости хватает.

Он нажимает кнопку звонка. За дверью не слышно никакой реакции. Как и ожидалось, дома никого нет. Сохатый толкает дверь основанием ладони, словно проверяя ее на прочность. Звякает металл.

– Я же говорил, – усмехается Красный. – Штурмовое орудие надо…

Сохатый смотрит с ответной усмешкой. И после этого звякает, вытаскивая ее из кармана, связкой отмычек на большом кольце. Чтобы подобрать нужную, ему хватает одного взгляда на замок и двух проб. Третья проба оказывается правильной. Десять секунд, и замок щелкает, проворачиваясь. Один оборот, второй… Дверь распахивается.

– Прошу! – Приглашающий жест рукой. – Только ноги вытирайте, чтоб не наследить.

Красный устремляется в квартиру первым. А у него даже походка по-старчески суетливая, замечает Сохатый. Ерема с Квадратом опасливо оглядываются на лестницу, бросают взгляды на соседские двери, вооруженные «глазками», и тоже шагают за порог. И эти молодостью и энергией, а уж тем более уверенностью не светятся, хотя по возрасту младше Красного на полтора десятка лет. Ни на кого из них положиться нельзя…

Сохатый заходит последним и не оглядывается. Он чувствует все окружающее не глазами, а внутренним взором. Сейчас здесь безопасно – говорит этот внутренний взор.

* * *

Двухкомнатная квартира подтверждает ожидания Дым Дымыча и сомнения остальных интерполовцев. Она не заявляет о богатстве и твердом положении хозяина. Старая мебель, много пыли и грязи.

Красный, Ерема и Квадрат сразу и неприятно суетливо приступают к своему привычному делу – начинают искать, что можно унести из того, что унести стоит. Судя по их вытянутым физиономиям, носильщиков искать им не придется. Квартира богатством не отличается. Сохатый же, чуть-чуть подумав и внимательно осмотревшись, подходит к окну и выдвигает подоконник, словно заранее зная, что там тайник. Впрочем, наличие тайника при определенных навыках и при внимательном взгляде определить не слишком трудно – старая краска заляпана пальцами там, где она не должна быть заляпана. И покрошившаяся, тоже краской обляпанная, замазка кусками вывалилась именно так, как она должна вывалиться при частом и неаккуратном выдвижении. Уголовники замечают работу Дым Дымыча и торопливо шагают к нему за спину – посмотреть. Каждому понятно, что тайник делают для того, чтобы в него что-то прятать от посторонних беззастенчивых взглядов. Но в углублении тайника находится только пистолетная обойма с патронами.

– Вроде меньше «макаровских», – говорит Красный, когда Дым Дымыч высыпает патроны себе в ладонь и достает у себя из кармана патрон от пистолета «ПМ», чтобы сравнить.

Сохатый бросает взгляд на патрон в руке Красного, потом на патроны из тайника.

– От «вальтера», калибр 7,65… Значит, ребята постреливают… Будем иметь в виду, что…

Звонок мобильника не дает ему закончить фразу.

– Слушаю… Так… Понял… Куда едут? Понял… Я их здесь жду…

Он убирает трубку и смотрит на уголовников с видом победителя. Они и взгляд его чувствуют, и понимают, что он в этом деле все равно главное действующее лицо, с которым они вынуждены считаться без всяких сомнений.

– Что? – Красный даже ногами по-стариковски перебирает. И в коротком вопросительном слове звучит старческая суетливость.

– Зачем вам нужен «видик»? Оставьте этот хлам!

– Что там? Оттуда звонили?

Квадрат ставит видеомагнитофон на стол, но не возвращает его на место.

– На место его поставь… На место… Иначе, как зайдут, сразу видно будет…

Квадрат, не менее суетливо, чем Красный, устанавливает видеомагнитофон и зачем-то начинает подключать кабели.

– Кабели в покое оставь… Или посмотреть решил?

– Что? – настаивает на своем вопросе Красный, и Сохатый понимает, что, увидев патроны, уголовник испугался. – Оттуда?

– Оттуда. Едут уже с новыми номерами. Веселы и счастливы. Похоже, что сюда едут. Если сюда, то через пять минут будут на месте… Вы, все трое, во вторую комнату, и сидеть там тихо, как мыши. Я их здесь встречу. Выходите только тогда, когда разговор услышите. И не мешать мне…

Уголовники послушно выполняют команду. Они рады, что нашелся человек, который берет на себя не только командование, но и самую опасную часть работы. До этого только Красный командовал ими, но ему они могли и возразить. А Сохатому не могут. Сейчас и сам Красный рад состоявшейся замене.

Дым Дымыч устанавливает подоконник на место и осматривает прихожую и кухню. В прихожей есть и вешалка для верхней одежды, и стенной шкаф, какие любили устраивать в старых «хрущевках». В шкафу тоже верхняя одежда. Будут ли чечены пользоваться шкафом, если есть вешалка? Сохатый решает, что не будут, и, вытащив пистолет, забирается в шкаф. Наружная защелка хлипкая. Даже если хозяин квартиры и надумает, проходя мимо, повернуть ее, под легким нажимом плеча двери распахнутся.

Долго ждать в замкнутом пространстве ему не приходится. «Летящие шпоры» и по городу летают быстро. Уже через пару минут раздается характерный металлический звук – в замочную скважину вставляют ключ.

Двое вошедших разговаривают между собой по-чеченски, но матерятся при этом по-русски. В отличие от Ангела, Сохатый чеченский не изучал и ничего понять не может, кроме русского мата, и потому ждет, ориентируясь на звуки, раздающиеся из-за тонкой двери шкафа. Но эти звуки вполне понятны и читаемы. Раздеваются, разуваются. Проходят в комнату, шкаф не закрыв. Не обратили внимания на неплотно притворенную створку…

Пора!

Дым Дымыч не волнуется. Он давно уже отвык волноваться. Он просто шагает за высокий порог и оказывается у хозяев за спиной.

– Привет вам, ребята, от Абдула Мадаева. Который из вас будет его племянничек? А?…

Неулыбчивое лицо Сохатого выражает при этом откровенную приветливость.

2

Положение серьезное и не очень приятное, хотя действовать пришлось не в соответствии с планом, а исходя из обстановки, подстраиваясь под нее, и саму обстановку подстраивая под свои нужды. Это понимают оба спецназовца. Ломается весь план большой операции. Абдул Мадаев ушел… Он сейчас попытается связаться с подходящими группами и предупредит их о засаде. И тогда все уйдут… Правда, уйдут без денег, и это уже наполовину сделает операцию удачной. Тем не менее в группах боевиков наверняка есть опытные командиры-террористы, находящиеся в розыске. И упускать их никак нельзя.

– Что будем делать? – спрашивает Макаров.

– Проверь обстановку. – Сохно кивает на коридор, из которого вышли боевики.

– Там проход завален, – сообщает пленник.

– Ты его и разберешь. Зря, что ли, я тебя спасал? Должок отрабатывать надо…

– Я разберу, – соглашается Беслан. – Почему Искандер хотел убить меня?

– А почему они вместе с Абдулом расстреляли остальных?

– Почему?

– Чтобы никто не знал, где спрятаны все деньги.

– Это деньги? – Беслан кивает на рюкзаки.

– Это – деньги. Хочешь взять немного себе? – усмехается Сохно.

– Зачем они мне? С этими деньгами из-под земли достанут.

– Я тоже так думаю. Тем более мы и так под землей. Отсюда и достанут… Вперед! – кивает Сохно на коридор.

– Подожди… – Макаров морщит лоб, и при тусклом свете фонаря Сохно это хорошо видно.

– Что?

– Сколько времени вы разбирали его в первый раз? – вопрос Славы обращен к молодому снайперу.

– Пятнадцать минут.

Макаров смотрит на Сохно. Тот ждет продолжения.

– Катастрофический цейтнот… Ты как?

– Почти жив.

– Поработай с юношей. А я…

Сохно понимает без слов.

– Их там одиннадцать человек. Может быть, и Мадаев уже там…

– Я справлюсь. Изнутри они едва ли меня ждут. Разве что Мадаев успеет раньше меня… Здесь есть другой ход? – спрашивает у снайпера.

– Эмир спешил… Мы шли самым коротким путем… Ползли…

– Мадаев не успеет. Я – туда!

– Мы тоже… – Спрячьте деньги! И охраняйте их. Деньги оставлять нельзя, Абдул может вернуться…

Сохно вынужденно соглашается. Это более разумно, чем выбираться внизу, под склоном, и терять выгодную позицию.

Макаров берет с собой еще и фонарь убитого боевика, чтобы иметь освещение про запас, и быстро скрывается в главном проходе. Сохно с Бесланом слушают, но шаги разведчика совершенно не доносятся до них. Сохно этому не удивляется, он знает, что Макаров умеет быть «тенью». Зря, что ли, отряд югославского спецназа, которым командовал когда-то Слава, так и назывался [22] – «командой теней»…

* * *

Макаров умеет «отключаться» на время пути. Сложно заставить голову не думать ни о чем. Мысли все равно пытаются пробиться сквозь самые прочные заслоны. Но можно научиться отпускать мысли так, что они текут сами по себе, совершенно тебе не мешая. Это и есть – отключиться. Тогда трудный путь преодолевается незаметно, и даже усталость не так сильно донимает, потому что о ней просто не думаешь. А колени болят еще от первого преодоления тоннеля, когда пришлось десять минут передвигаться на четвереньках. Тем не менее Макаров быстро минует этот самый сложный участок и продвигается дальше. Он пользуется фонарем точно так же, как пользовался им раньше Абдул Мадаев – включает лишь изредка, хотя движется гораздо быстрее, чем передвигался сам эмир Абдул, знающий эти пещеры. А потом под ноги ему попадает провод.

Тогда Макаров решает заглянуть в заминированный проход, где они оставили сидеть на заряде одного из боевиков. Тот, заслышав шаги, не ленится крикнуть что-то по-чеченски. И встречает спецназовца радостным круглым лицом, попавшим в свет фонаря.

– Сидишь? – по-русски спрашивает в ответ Макаров.

Боевик молчит, но физиономия его из круглой, как полная луга, становится похожей на бледно-желтую дыню – так вытягивается. Боевик не отвечает и не решается даже встать с заряда. Макаров проходит мимо него, протискивается в щель и выглядывает наружу. Но выглядывает осторожно, не высовывая полностью даже голову. И, как оказывается, поступает так не зря. Прямо под склоном, на опушке ельника, стоят на снегу четыре десятка боевиков и рассматривают склон в бинокль…

Это уже легче. Значит, боевики собрались. Макаров не шевелится, чтобы движением не привлечь внимание, и продолжает наблюдение. И видит несколько тел, лежащих чуть в стороне от группы. Сложены аккуратно, значит, принесены со стороны. Тела, судя по всему, принадлежат тоже боевикам. Есть потери? Был бой? Или что-то еще случилось?…

Но долго изучать обстановку Макаров не намерен. Он плавно убирает голову и возвращается к пленному.

– Я долго сидеть буду? – спрашивает тот таким тоном, будто его незаслуженно обижают. Ребенок невинный, а не пленный враг.

– Пока всех твоих друзей не положим, будешь сидеть. – Макаров гладит боевика по голове, как малыша. – Не расстраивайся, это не затянется. Они быстро лягут…

И устремляется в том же направлении, куда двигался раньше.

* * *

Полковник Согрин из своего «гнезда» видит происходящее в долине прекрасно. Но настроение у полковника неважное. Он наблюдал в бинокль, как подошла первая группа и уселась отдыхать у подножия хребта. Странный отдых. Полчаса хода до пещеры. Не должны боевики здесь отдыхать. Не должны с тропы в сторону сворачивать… Тогда и закралось первое подозрение, что пещеры имеют дополнительные входы. А это значит, что вся операция проводится без надежды на успех.

Хорошо бы накрыть эту группу там, на открытом пространстве, несколькими автоматными очередями и парой-тройкой выстрелов из «подствольника». Но это, во-первых, значит – показать свое присутствие. Во-вторых, предупредить остальные группы об опасности и тем самым уже сорвать всю операцию до того, как боевики сконцентрируются. И, в-третьих, расстояние слишком велико для автомата, и уж тем более для «подствольника», а один «винторез» Кордебалета погоду сделать не сможет.

«Подснежники» включены, но Согрин с Кордебалетом договорились, что начнут работать в эфире только тогда, когда будет получено подтверждение о завершении окружения. Кордебалет сидит в собственном «гнезде», рация развернута, антенна тянется с ветки на ветку, скрытая густой хвоей. Согрин не решается нарушить молчание в эфире, помня категоричный приказ. Он надеется, что Кордебалет тоже заметил отошедшую в сторону от тропы группу и передаст зашифрованное сообщение. Даже если боевики смогут перехватить разговор в эфире, прочитать его они не смогут и, конечно, не сумеют запеленговать место, откуда велась передача.

Полковник продолжает наблюдение, расстраиваясь из-за невозможности включиться в активные действия, когда видит на той самой тропе, по которой шли они сами, еще одну группу боевиков – большую, человек в пятьдесят. Не иначе, на подходах встретились несколько групп и соединились. Тропа позволяет идти только цепочкой, и цепочка растянулась до поворота склона. Но идут очень быстро, торопятся, и это даже в бинокль заметно. Однако первая группа, что остановилась на отдых, их приближение не видит, да и ждать, похоже, не собирается. Полковник видит сначала шевеление в группе, показывающее, что боевики собрались в дальнейший путь, и только тогда, когда направление пути этого становится ясным, замечает двух человек на склоне. Один машет рукой, второй камни сдвигает, расширяя нору.

Все становится ясно. Боевики эмира Абдула Мадаева расконсервировали какой-то старый ход, чтобы запустить одну из групп. Зачем они делают это? Неужели так трудно подняться в гору? Наверное, все же легче идти по тропе, чем пробираться через бесконечные и непредсказуемые пещерные коридоры…

Все! Группа скрылась. А если и другие группы уйдут так же? Хотя это маловероятно. Полковник переводит бинокль в другую сторону, наблюдает подходящую большую группу.

Нет. Этим, чтобы попасть к норе, необходимо было свернуть раньше. Эти прямо идут, и, судя по направлению, намереваются проникнуть в пещеры с главного входа.

– Я – Танцор. Рапсодия, как слышишь? – появляется в наушнике «подснежника» голос Кордебалета.

Значит, Шурик получил команду.

– Я – Рапсодия. Слышу тебя нормально. Как обстановка?

– Окружение завершено. Можем работать. Ты видишь группу у подножия склона?

– Наблюдаю их.

– Похоже, деньги туда уходят.

– Скорее всего. Если другие группы пойдут к главному входу, а они, похоже, туда и направляются, значит, деньги ушли в пещеру. Даю зеленую ракету. Пусть наши действуют…

Не прекращая разговора, полковник вставляет в ракетницу заряд с зеленым индексом, просовывает руку сквозь тяжелые лапища ели и нажимает спусковой крючок. Теперь, когда окружение завершено, нет надобности прятаться от боевиков, разве что из соображений собственной безопасности, что вообще-то тоже важно.

– Рапсодия. Я не вижу наших.

– Я тоже. Давно уже смотрю. Но ты сам знаешь, как они могут спрятаться.

– Тем не менее. Куда-то запропастились… Может быть, уже в пещере?

– В пещере… В пещере… – раздается голос Сохно. – Я Бандит, как слышите?

– Почти нормально, Толя. Я – Рапсодия. Доложи обстановку.

– Мы запустили группу в пещеру. Абдул и какой-то Искандер.

– Ниязи?

– Не знаю. Знаю, что его зовут Искандер. Так сказал Беслан. Кто такой Искандер Ниязи?

– Один из финансистов «Аль-Каиды». Кто такой Беслан?

– Наш пленный, или спасенный. Не знаю, как точно его назвать. Снайпер джамаата эмира Абдула Мадаева… Бывший снайпер… Ниязи, говоришь? Может быть, и он. Они перестреляли всех, кто нес деньги… Мы сумели спасти только одного Беслана, он был с Абдулом… Сам Абдул ушел с единственной пачкой денег. Остальные охраняем я и Беслан.

– Где Ниязи?

– Убит.

– Где Макар?

– Пошел к главному входу… Одному ему трудно… Там одиннадцать человек. Пусть Танцор, если сможет, облегчит ему задачу.

– Я – Танцор. С моей позиции это сделать можно… Почему не разговаривает Макар?

– Он глубоко под землей. Гора экранирует.

– Понял. Приступаю, командир?…

– Действуй. Скорострельно!

– Я – Бандит. С нашей группой все ясно. Что с остальными группами?

– Одна большая группа спускается со склона по тропе. На заминированный участок. С минуты на минуту ждем радостных криков…

– С крышками сделали все как надо?

– Сделали…

Наушник доносит два негромких хлопка. Боевикам на тропе эти хлопки даже не слышны.

– Я – Танцор. Двоих снял. Остальные залегли…

– Спасибо тебе от Макара.

Еще один хлопок.

– Есть и третий. Больше никого не вижу.

– Еще раз, спасибо.

* * *

Макаров благополучно проходит весь коридор, хотя ему кажется, что коридор тянется бесконечно долго. Поверху он уже десяток раз преодолел бы этот путь. Заблудиться ему трудно, поскольку провод ведет его точно к месту назначения. Таким образом он и выходит к месту соединения своего провода с другим. Один конец направляется в сторону. Нетрудно догадаться, что это к следующему выходу. Другой указывает прямое направление – туда, куда Слава и стремится.

Теперь торопиться не следует, и, по возможности, стоит соблюдать тишину. Макаров не знает длину коридора, и за каждым поворотом рискует нарваться на неожиданность. Но все равно при приближении к выходу должен появиться естественный солнечный свет. Если верить часам, а не верить им Слава оснований не имеет, солнце должно сейчас светить как раз в эту сторону. Это всегда хорошо для атакующих занять такую позицию. Обороняться, находясь против яркого солнечного света, очень сложно. Сложно даже наблюдать за действиями противника.

Слава теперь передвигается скользящим шагом, перед тем как поставить ногу, подошвой ощупывает поверхность пола. Он сам не слышит своих шагов. Тем более не должны услышать их боевики. Но вот и свет появляется. Контур поворота коридора очерчен ясно. Теперь можно и не держаться рукой за стену. Можно спокойнее наблюдать за обстановкой. Его в темноте не видно, он же увидит любого, кто появится со стороны прохода…

В наушнике раздается легкое потрескивание. Макаров уже собирается щелкнуть выключателем, когда вдруг улавливает голос Кордебалета:

– Ну… Ну… Еще чуть-чуть… Вот так… Готово…

– Еще одно спасибо, – говорит откуда-то Сохно. – Семь человек осталось…

– Как бы их заставить пошевелиться?

Слава пододвигает микрофон ко рту.

– Я – Макар, слышу вас, – шепчет он тихо.

– Я Рапсодия, – подает голос командир. – Доложи обстановку.

– Не могу говорить громко и долго… Я подошел вплотную… Не подстрелите меня…

– Их осталось семеро.

Макаров слышит какой-то звук. Шагает чуть назад, в полную темноту, и замечает, как кто-то на четвереньках вползает за поворот. Требуется только пара секунд, чтобы вытащит из ножен нож. За поворотом человек выпрямляется, всматриваясь в темноту, и оттуда на него что-то наваливается и бьет по горлу.

– Их только шестеро, – говорит Макаров в микрофон. – Танцор, готовься. Я буду бросать гранату за правый от меня угол… За левым углом складированы мины… Хочу захватить их и миномет… Я взрываю тех, кто слева, ты стреляй по тем, кто справа… Готов?

– Готов.

– Я пошел…

Слава тихо проскальзывает за угол, прижимаясь к правой стене, делает еще один шаг к середине коридора и бросает за угол гранату. Долго тянутся три секунды, отведенные на взрыв. Но громче самого взрыва кажутся крики не ожидающих этой атаки боевиков. Наверное, и Кордебалет стреляет, однако наушники ничего не доносят. В проход пещеры врываются трое. Первым – здоровенный верзила с маленькой головой. Слава сразу срезает его очередью. Двое других останавливаются, но, не готовые к такой встрече, не успевают поднять оружие, когда звучат еще две короткие очереди.

– Кажется, у меня все, – говорит Макаров в наушник. – Иду проверять.

На площадке в самом деле все кончено. Взрыв гранаты на таком узком участке не оставит никого живым. Слава осматривает миномет. Он цел и только оцарапан осколками во многих местах.

– Макар, я «Рапсодия». Группа боевиков идет по склону к правому выходу… Вторая, похоже, пойдет к левому… У них проводники… Есть возможность обстрелять их из миномета?

Слава осматривает склон.

– Возможность есть, но они прорвутся. Два боковых входа заминированы боевиками. Провода у меня в руках. Только соединю контакт, и помощь авиации не понадобится…

– Соединяй!

– В одном проходе сидит пленный…

– Соединяй! Они своих не жалеют, почему мы должны их жалеть? Соединяй!

– Тогда я подожду, когда они войдут…

– Добро… Не прозевай момент!

Макаров ждет, постоянно поворачивая голову справа налево и назад направо. К его сожалению, группы идут не синхронно, и к входам в пещеры приближаются с временным интервалом. Значит, взрывать придется только одну группу и один проход.

– Пора! – через наушник командует полковник Согрин.

Макаров замыкает контакты на клеммах батареи. Два одновременных взрыва сотрясают склон. Камни катятся, сметая другие камни и людей… Но одна группа резко сворачивает в сторону и меняет направление движения.

– Вот теперь я попробую себя в качестве минометчика, – говорит Макаров. – Давно не доводилось стрелять из такой штуки…

3

Правую руку, в которой зажат пистолет, Дым Дымыч держит чуть-чуть заведенной за спину и при этом касается плечом косяка. Из-за этого положение руки не вызывает подозрения. Левая рука поднята и обращена ладонью к чеченам, словно приветствует их. И вообще поза Сохатого подозрения не вызывает – слишком он расслаблен внешне, почти добродушен.

Чечены резко оборачиваются на голос. Но имя Абдула Мадаева действует на обоих магически. Замирают, не понимая происходящего. В глазах откровенный испуг, которого даже сам Сохатый не ожидал увидеть. Только он не понимает еще, чем испуг вызван – его собственным появлением или именем полевого командира…

– Чего молчите? Кто, спрашиваю, племянник Абдула? – и в голосе по-прежнему приветственная уверенность, словно его должны здесь встретить с распростертыми объятиями.

– Ну, я, предположим… – отвечает тот, кто повыше и помоложе.

– Привет тебе, говорю. – Сохатый совсем прижимается плечом к косяку, словно опирается на него. В такой позе не надо дальше шагать. А если шагать дальше, надо пистолет показывать…

– Как ты вошел? – спрашивает Муса Раздоев и пытается заглянуть за плечо Дым Дымыча, высматривая еще кого-то в тесной прихожей.

– Пешком. Не как вы, ребята. Да и вы сами, думаю, не до двери на «шпорах» доезжали…

Реакция последовала моментально. Две руки метнулись под пиджаки, и на свет появились пистолеты. Одновременно вспыхивают радостные улыбки на лицах. Уверенные улыбки.

– Не рекомендую стрелять. – Дым Дымыч сосредоточенно «читает» по глазам готовность к выстрелу, но этой готовности не видит. Он умеет «читать» по глазам. У каждого человека перед тем, как он нажмет спусковой крючок, выражение глаз меняется. На это уходит около секунды, но подготовленный человек всегда успеет сделать шаг назад, чтобы отгородиться от пули углом. – Медленно… Медленно… Только головой… Обернитесь, если жить хотите…

Они оборачиваются и видят три ствола, наставленные на них. И замирают.

– А теперь бросьте оружие на диван. На диван. Не на пол. Не надо соседей шумом привлекать. На диван… Там мягко…

Раздумье длится недолго. Сначала Муса, потом и Халил бросают пистолеты и расслабляются. Очень довольно расслабляются. Это довольство заметно. И расслабление заметно. Но расслабляться имеют обыкновение только сильные личности, те, кто умеет признавать свое поражение. Эта же парочка, по разговорам, не из сильных. Значит… Значит, что-то у них еще на уме.

Дым Дымыч проходит в комнату, теперь уже не стесняясь показать свой пистолет с глушителем. И забирает с дивана пистолеты чеченов. Два «макарова». А патроны в тайнике были от «вальтера». Вот, возможно, и разгадка…

Чечены спокойно садятся за стол. Теперь они уже не такие испуганные. Переглядываются. Но Сохатый поднимает свой пистолет.

– Красный. У них есть еще оружие. Поищи-ка…

Вот теперь на лицах появилось настоящее понимание ситуации. Теперь они сообразили, что командует парадом здесь человек, свое дело знающий.

– Что… – то ли спрашивает, то ли просто кричит Муса. – Что тебе надо?

– Привет вам привез. От Абдула…

– Где дядя Абдул?

– Скоро в Москве будет.

Сохатый наблюдает внимательно и видит, как бледнеют оба. Видит их испуг и понимает, что приезд Абдула Мадаева для этих парней страшнее налета уголовников. Это уже становится интереснее, и Дым Дымыч продумывает новый план действий.

– Мы не знали… – пытается что-то объяснить Муса. – Мы не знали, что это деньги Абдула…

– Деньги нам нужны, а не Абдулу, – за Сохатого отвечает Красный, уже осмелевший, и вытаскивает из-за спины каждого еще по пистолету. Передает Дым Дымычу. Теперь это уже два «вальтера», один из них с глушителем. – А на всех ваших Абдулов нам плевать.

И рушит тем самым все планы Сохатого. Уголовники явно мешают.

– Нету денег! – вдруг истерично визжит Муса и зажимает ладонью карман пиджака.

Халил ведет себя более спокойно, только горько ухмыляется.

Красный времени не теряет. Вытаскивает туго набитый бумажник из кармана Мадаева, легонько бьет рукояткой пистолета по затылку Раздоева, чтобы тот руки на новое место переложил, что и происходит сразу же, и вытаскивает второй бумажник.

Дым Дымыч опять меняет ситуацию – и наводит ствол пистолета на Красного.

– Теперь положи бумажники на стол, забирай своих друзей и уходи…

Красный не понимает и замирает.

– Не понял?

– Кинуть нас хочешь? – с угрозой спрашивает Квадрат и, как зачарованный, смотрит на ствол пистолета Сохатого. Ствол легонько гуляет с Красного на его друзей и не выпускает из сектора обстрела чеченов.

– Спасаю. От серьезной статьи. Это, ребята, вам не по зубам. Это – терроризм…

– Какой терроризм? – Красный сужает глаза. – Они – может быть… Нам же лишнего…

– Я тебе говорю. Эти деньги предназначались для террористов. Их уже ищут. И ваши и наши – ищут. Из-под земли достанут. Рекомендую не ввязываться… Через пять минут здесь будут «Альфа» и Интерпол, а через пару дней начнут искать настоящие террористы… Сматывайтесь… Пешком и быстрее… Я не шучу…

Красный переглядывается с Квадратом и Еремой. Квадрат сомневается, Ерема покраснел лицом, словно у него давление втройне поднялось, и непонятно – то ли он уже через окно сбежать готов, то ли на ствол броситься. Но, решившись «почистить» чеченов, они все уже перепрыгнули свой потолок, а в дополнение связываться еще и с Сохатым – это уже слишком…

– Ты на кого работаешь? – спрашивает все же Квадрат. – Продался?

– Ты же знаешь, где я служил, – усмехается Дым Дымыч. – Эта служба – на всю жизнь. – Пошли. – Красный убирает пистолет за пояс и первым направляется к двери. Он никогда не относит Сохатого к разряду шутников.

* * *

Со злостью хлопает дверь – это самое резкое, что уголовники могут высказать Сохатому. Замок звучно защелкивается.

– Ну вот, мы и остались одни. – Дым Дымыч поднимается с дивана, вытаскивает из кармана куртки две пары наручников и убирает пистолет. – Лапки, попрошу, на стол перед собой.

И делает шаг вперед.

Чечены ждут его приближения молча и в напряженных позах. Дым Дымыч понимает их мысли, словно по раскрытой книге читает. Они ребята молодые, крупные, крепкие, в себе, как все чечены, уверенные с избытком. Он внешне в сравнение с ними не идет. Да еще и пистолет убрал. Самоубийца?…

Тем не менее он приближается к ним с невозмутимым лицом. Первым поднимается навстречу Муса, сидящий ближе. Но Дым Дымыч скользящим шагом сокращает дистанцию и коротко бьет его в горло двумя напряженными пальцами. Удар не на отключение – только на сильнейший болевой шок. Муса сразу это чувствует и оседает на пол, зажав руками горло. А Халил пытается использовать стол, оказавшийся между ним и Сохатым, и добраться по кругу до дивана, где лежат пистолеты. И тем самым заставляет Дым Дымыча выполнить почти гимнастическое упражнение – резко сесть на тот же стол, провернуться по кругу и остановить чечена круговым ударом ноги в грудь. У слабого от такого удара может сердце остановиться. Халил крепкий, он просто на пол падает и не может дыхание перевести.

А Дым Дымыч уже защелкивает наручники на руках того и другого. И только после этого вытаскивает трубку мобильника и набирает номер Басаргина.

– Слушаю, – отвечает Доктор Смерть.

– Я тут собираюсь с любителями «пришпорить» побеседовать…

– Не торопишься?

– Уже поторопился… Они передо мной в наручниках сидят… Но у меня есть основания для торопливости… Мне нужно хотя бы полчаса… Через полчаса могу передать их с рук на руки «альфовцам» со всеми необходимыми комментариями…

Сотрудники бюро Интерпола хорошо знают умение Дым Дымыча проводить допросы.

– Добро, – соглашается Доктор. – Может, тебе пригодится… Генерал добыл дополнительную информацию. Твои любители «шпор», естественно, никаким бизнесом не занимались. На местах, где заключались договора, никто ни Раздоева, ни Мадаева в лицо не знает. Их счета просто использовал кто-то другой, чтобы минимизировать налоги. Попробовали сделать фоторобот того, кто договора заключал, все фотороботы один на другого не похожи. Возможно, это были разные люди, представляющие какую-то фирму, возможно, и один человек, но успешно меняющий внешность. Этого человека и следует искать…

– Я понял. Поищем, – соглашается Сохатый, называет адрес квартиры Мадаева и убирает трубку.

Чечены уже приходят в себя. Смотрят на Дым Дымыча с ожиданием и с испугом.

– Беседовать будем по следующему графику, – объясняет им Сохатый. – Сначала я продемонстрирую вам некоторые возможности китайской рефлексотерапии, потом предоставлю вам право решать – говорить самим или проходить лечение…

Халил выглядит более стойким. Он не склонен к истеричности, как его товарищ и напарник. Если он расколется первым, то Муса тем более сломается. Дым Дымыч берет руки Мадаева, скованные наручниками, вертит кисти, рассматривая, потом нажимает пальцем только ему известную точку. Стон раздается такой, словно здоровенного быка кувалдой по лбу стукнули – низкий и протяжный.

– Ощущение, наверное, такое, – с улыбкой комментирует Сохатый, – будто хороший футболист тебя между ног пинанул с разбега. Как, похоже?…

Мадаев только мычит, будучи не в силах слова сказать, и вырывает руки, чтобы зажать пах. В себя он придет, знает Сохатый, через пару минут, но ощущение боли все еще останется тупым напоминанием, не позволяющим пожелать еще раз пережить подобное.

– С тобой мы проще поступим. – Дым Дымыч шагает к Раздоеву и берет того за руки. Муса истерично пытается руки вырвать и, кажется, готов заплакать. Но у Сохатого крепкая хватка. – Тебе зубной боли хватит…

Он нажимает точку на тыльной стороне ладони, и Муса визжит, как поломанная бормашинка, но, не имея возможности вырвать руки, прижимается к щеке плечом.

– Теперь будем разговаривать. – Дым Дымыч неторопливо, чтобы дать оппонентам подумать и оценить ситуацию, возвращается к Халилу и снова берется за кисть. Боль в глазах чечена еще не прошла – она тоскливая, безысходная, мучительная, он, наверное, и хочет сопротивляться, но сил не имеет, и потому кисть не вырывает, а только делает слабые потуги к этому. – Так что? Будем разговаривать?

Вместо ответа Халил только глазами хлопает, изображая готовность и согласие. Сохатый милостиво выпускает кисть, которую чечен торопливо сует себе между ног – в район сосредоточения боли.

– По порядку рассказывайте. Начнем с тебя. Так что у тебя за дела с дядей Абдулом? – для развязывания языка следует не сильный, но болезненный пинок по ребрам Халила.

– Никаких дел… – Халил говорит с трудом. Не говорит, а хрипит на выдохе.

Новый пинок добавляет ему голосовых способностей.

– Я его и видел-то только в детстве… Приехал земляк, передал привет от дяди Абдула. Ночевал у меня три ночи… Потом уехал… А потом, через месяц уже, позвонил этот…

– Кто?

– Камалов.

– Кто такой Камалов?

– Фирма у него… Была…

– Почему «была» – мы потом выясним. Что сказал Камалов?

– Привет от дяди передал… Дяде рассказали, как я живу… Без денег… Он позвонил Камалову, чтобы помог… Тот стал по десять «штук» в месяц платить, и счета нам открыл…

– Зачем?

– Я не знаю… Он сам что-то с ними вертел… И налоги сам платил…

– А потом?

– А потом на двоих миллион баксов бросили… Камалов сам испугался этого… И не велел никому говорить… Велел баксы снять и ему домой принести…

– И что?

– И его убили в тот же день.

– Вы?

– Нет… Не знаем кто… – пискляво добавляет Муса, в страхе перед тем, что Сохатый перейдет к нему, чтобы продолжить допрос. – У него свои дела были… В него уже дважды стреляли… Мы только на следующий день, когда с деньгами пришли, узнали…

В дверь звонят. Сохатый вопросительно смотрит на чеченов.

Муса молчит, Халил пожимает плечами. Сохатый вытаскивает пистолет и подходит к двери, выглядывает в «глазок». На лестничной площадке двое. Дверной «глазок» не позволяет как следует рассмотреть внешность. Но оба черноволосые, без шапок. Похожи на кавказцев.

– Кого надо? – спрашивает Дым Дымыч, искусно изображая легкий акцент.

– Халил дома?

– А ты кто?

– Открывай… Мы машину видели… Шевелись…

Сохатый поворачивает ручку замка. И едва успевает отскочить, как дверь вылетает от удара ногой. Ствол пистолета смотрит Дым Дымычу в живот.

– И что же я бронежилет не захватил… – сетует он и отступает к стене, пропуская нежданных гостей. Но при этом держит за спиной свой пистолет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Основная сила, задействованная в операции – спецназ внутренних войск, – под командой генерала Сомова [23] вступает в долину, буквально повиснув на хвосте последней группы из трех десятков боевиков, которая не решается сойти с ползущей тропы и отходит, отстреливаясь, прямым путем, в узкую колонну, и неся при этом большие потери. В принципе боевики делают все правильно. Сойти с тропы они могли бы, но тут же увязли бы в сугробах, не добравшись до спасительного ельника, и их, остановившихся, расстреляли бы сразу, как на учебном полигоне. Потеря скорости передвижения, при том, что ельник кажется непосвященному спасительным убежищем, оказалась бы гибельной для всей группы. Кроме того, даже доберись боевики туда, ельник может дать возможность только временно укрыться и перегруппироваться, может быть, некоторое время и отстреливаться, но не даст возможности уйти, потому что он не бесконечен. Что касается пещер, то боевики, похоже, уже знают, что путь туда отрезан. Или получили сообщение от эмира Абдула Мадаева, или просто наблюдали в бинокль, как встретили там тех, кто подошел раньше. От главного входа до сих пор с истеричным воем летят мины, не давая переместиться еще одной группе.

Надежда у боевиков единственная – оторваться за счет скорости, но при этом они не знают, свободен ли путь впереди. Однако это знает полковник Согрин, так и не покинувший своего «гнезда» и наблюдающий события, как на театральной сцене. Это же знает Кордебалет, использующий свое «гнездо» уже не как пункт наблюдения, а как точку действий снайпера. Кордебалет стреляет выборочно. И не по самым ближним к себе целям. Боевики выставляют заслон из смертников – троих, которые, укрывшись за камнями, окружившими тропу, должны хотя бы на время задержать спецназовцев и дать возможность всей группе отойти как можно дальше, хотя бы на безопасное для выстрелов расстояние. Боевики заслона не видны спецназовцам и могли бы удержаться на позиции достаточно долго, если бы не Кордебалет. Они подставили ему спины, не подозревая об угрозе сзади. И хватило только трех выстрелов из «винтореза», чтобы заслон перестал существовать, а спецназовцы продолжили преследование.

– Я – Рыбак, – генерал Сомов настраивается на волну спецназовцев ГРУ. – Рапсодия, как обстановка?

– Я – Рапсодия… Все наблюдаю… «Танцор» снял заслон… Можете передвигаться свободно… Какая нужна помощь?

– Я вижу… Спасибо… У них там есть еще пулеметчик… Сильно нас задерживает…

– Я – Танцор… Обеспечу…

– Я – Рапсодия. Что еще?

– Пещеры перекрыты?

– Два прохода… Третий нами захвачен вместе с минометом. Там наш минометчик держит на земле еще одну группу… Груз, как мы докладывали, у нас… Абдул Мадаев ушел в глубокие пещеры… Догнать не удалось…

– Это плохо.

– Он унес с собой упаковку денег… Есть возможность выставить кого-то на противоположный склон? Там только один выход.

– Выход уже блокируют…

– Я – Танцор. Пулеметчика я снял, но там их еще пара… Кажется, почувствовали снайпера… Начинаю охоту… Их снайперы суетятся… Будут охотиться за мной… Рекомендую «Рапсодии» покинуть «гнездо…

– Я – Рыбак. Понял… Действуй… Наша группа не уйдет в пещеры? Я отсюда не вижу вход…

– Он от вас за поворотом тропы… Мы – посредине…

– Через пять минут будет авиация… С кого начинать?

– Лучше прижать тех, что на склоне… Минометный обстрел покажет участок… Макар, слышишь? Обеспечь…

– Я – Макар… Еле слышу… Меня этот миномет полностью оглушил… Я дам пару выстрелов – ближе и дальше… Пусть ориентируются…

– Понял… Я передам летунам… Конец связи…

Генерал отключается от связи. Понятно, у него, и кроме этих разговоров, забот при проведении операции хватает. Надо успеть увидеть все, поговорить со всеми, и отдать приказы всем задействованным в преследовании и уничтожении противника…

* * *

Шаг… Еще шаг… Осторожно… Вот так… Вот так… Внешне это выглядит пробой почвы под ногами. В действительности является пробой самой ноги. Сохно передвигается с трудом. Но заставляет себя ходить по пещере, чтобы сделать боль привычной. Это старый и испытанный способ. Привычная боль не бывает неожиданной и не так мешает в сложном положении. Иногда, особенно при длительности упражнений или нагрузок, она становится настолько привычной, что вообще не представляешь, как можно без нее жить. Даже смешно становится. Как это так – без такой привычной боли…

Рана сквозная. Крупнокалиберная пуля навылет прошила бедро. Это все-таки легче, чем ходить с металлом в ноге. Если бы пуля застряла там, пришлось бы делать операцию. А так можно обойтись и своими силами. Не впервой такие легкие ранения переносить на ногах, порой даже не выходя из боя.

– Вам бы лучше отдохнуть, – говорит Беслан.

– От отдыха, а не от работы, кони дохнут, – отвечает подполковник. – Оттого, что кровь в них застаивается и густеет… А у меня загустеть не успевает.

Беслан сидит, прислонившись к одному из тяжелых рюкзаков спиной. Он уже знает, что несли в рюкзаках, но вот что странно – он, никогда не державший в руках больших денег, ничего не чувствует от этого рюкзака. Казалось, хотя бы волнение должно быть… Но даже волнения нет. Казалось, хотя бы мечтания какие-то выплыть должны… А мечтаний нет. А ведь сумма такая, что способна всю жизнь человеку перевернуть. Стоит только спрятать хотя бы одну упаковку, чтобы потом достать. И этот подполковник… Ему же на пенсию скоро… Неужели он не желает что-то для себя припрятать? И Беслану за молчание немного выделить?…

За молчание? Эмир Абдул уже хотел кое-что за молчание выделить. За молчание в такой обстановке выделяется пуля. Это Беслан хорошо понимает. И если бы не подполковник, то он замолчал бы уже давно. Навсегда замолчал бы…

А если федералы пожелают того же? А у Беслана нет даже оружия, чтобы защитить себя. Все оружие убитых боевиков, валявшееся здесь же, подполковник собрал и унес в какую-то нишу в темноте. Только штурмовой пистолет Искандера взял себе, к поясу прицепил. И не лень такую тяжесть таскать? И без того экипировка подполковника, вместе с бронежилетом, наверное, килограммов на полста, а то и больше тянет. А он ранен, и все равно ходит, таскает этот груз на себе вместе с чужим пистолетом.

– Вот что, друг ты мой, – говорит Сохно. – Ты человек молодой и здоровый. По крайней мере, не слишком худосочный. Отправляйся-ка ты в тот проход и разбери камни. Сильно не увлекайся. Только чуть-чуть, чтобы можно было посмотреть. И еще. Предупреждаю. Сам не высовывайся. Здесь кругом спецназ внутренних войск. Работают на физическое уничтожение. Они даже в плен брать не будут, чтобы не терять времени. Просто подстрелят и мимо пойдут. Все выходы из долины перекрыты, и даже по ту сторону хребта. Никуда не пройти, не уйти. Так что без меня ты пропал… Иди поработай, и возвращайся…

Беслан вздыхает, поднимается и вяло направляется в знакомый уже проход выполнять знакомую уже работу. Камни тяжелые, в проходе душно, но не самому Беслану решать, что ему делать. А с этим подполковником лучше поддерживать хорошие отношения. Это кажется возможным, потому что человек он, видно, не злой.

– Что со мной будет? – спрашивает Беслан.

– Честно скажу, не знаю… Обычно пару недель маринуют в изоляторе, разбираются в твоей причастности к терроризму и бандитизму… Если ты просто «заблудшая овечка», скорее всего, отпустят. В твоем народе и так мало мужчин осталось… Если ты бандит и террорист, посадят. Но это лучше, поверь мне, чем лежать с пулей в голове. Даже лучше, чем ходить с пулей в ноге. Так, как? Ты бандит и террорист?

– Нет, – отвечает Беслан твердо. – Я в солдат стрелял… Воевал…

– Тоже посмотрят. Могут, пожалуй, и отпустить… Не хочется на «зону»?

– У меня сегодня отец умер… Эмиру звонили… Сказали… Я теперь старший мужчина в доме… У меня мать и сестры…

– Так даже… – Сохно останавливается, хотя давить на раненую ногу не перестает, и мелкие камушки пола скрипят под подошвой. Думает несколько секунд. И это раздумье почему-то вселяет в Беслана надежду. – Я бы, пожалуй, отпустил тебя под честное слово на похороны… Чтобы ты потом вернулся в прокуратуру… Сам вернулся… Ты вернешься?

– Я своему слову хозяин, – в голосе Беслана теплится надежда.

– Тогда разбери проход, а потом я тебя выведу… С условием, что после похорон вернешься и сдашься. Тогда и в прокуратуре к тебе отношение будет совсем другое. Ты молодой. Тебе еще долго жить…

– Я вернусь, – твердо говорит Беслан и энергичным шагом скрывается в проходе.

Он работает так энергично, как не работал в первый раз, когда вместе с эмиром Абдулом расчищал проход для Искандера и его людей. Абдул суров и всегда требует полной отдачи от каждого. Но работа на Абдула никогда не бывает такой, которая доставляет удовольствие своим завершением. А здесь завершение работы приближает его к свободе.

Пот мешается с пылью, глаза заливает, но грязными руками даже глаза не протрешь. Беслан промакивает пот рукавом и продолжает работу. О том, чтобы соблюдать тишину, он и не думает. Камни, которые полегче, просто отбрасывает в сторону, не желая относить их. Они с грохотом стукаются, перекатываются. Но и сквозь этот шум он слышит какой-то голос или голоса. Останавливается, прислушивается – не снаружи ли разговор идет? Если снаружи, то следует быть осторожным. Подполковник предупредил, что спецназ МВД работает на уничтожение. И не желает брать пленных. Подстрелят, и весь разговор… После минуты тишины Беслан понимает, что разговор доносится из прохода. Это подполковник с кем-то беседует. Или кто-то подошел, или опять пользуется своим переговорным устройством. Беслан продолжает работу. Еще камень… Еще и еще… Их, кажется, натаскали гораздо больше, чем было в первый раз. Люди Искандера хорошо потрудились перед смертью. Да сколько же их вообще… Да откуда же они натаскали их…

Но он не останавливается. Руки уже все изодрал в кровь, плечи свинцом налились, а он все отваливает и отваливает эти проклятые камни.

Беслан понимает, как он устал, только тогда, когда солнечный луч вдруг вырывается из-под последнего, самого тяжелого валуна, который оттащить одному невозможно, можно только перекатить в сторону. Есть проход! Пока еще не проход, а только окно, но подполковник и не просил делать лаз. А чтобы лаз сделать, надо еще два камня сдвинуть. Это можно и потом сделать…

Что там, снаружи? Голова в узкое окно протискивается, и посмотреть можно, не высовываясь полностью. Он смотрит и видит, как к ельнику спускается с противоположного склона большой отряд федералов. Наверное, не меньше трех взводов. Другие участки не видно, но и этот уже говорит наглядно – подполковник не обманул, и пройти здесь, сбежать – невозможно.

Беслан возвращается к подполковнику. Тот по-прежнему ходит, стараясь тверже ступать на ногу. И уже почти не прихрамывает. Но, подойдя ближе, Беслан даже в полумраке видит, что крови на повязке, наложенной поверх камуфлированных брюк, выступило гораздо больше, чем было раньше.

– Как там, на свежем воздухе? – интересуется подполковник.

– Солдаты…

– Понятно, что не бандиты… Бандитов, кого не перебили, загнали в угол… Сейчас еще и авиация прилетит… Посидим с полчасика, переждем… Потом пойдешь…

Беслан только сейчас замечает, что рюкзаков с деньгами в пещерной комнате нет. Около рта подполковника чернеет пуговица микрофона. Значит, говорил он по связи, и никто сюда не подходил. А рюкзаки, воспользовавшись отсутствием Беслана, перенес в какой-то из проходов, где спрятал… Беслан смотрит на руки Сохно. Руки так же ободраны, как у него самого. И лицо покрыто каменной пылью, севшей на пот… Значит, и камнями рюкзаки завалил…

На секунду вспоминается недавняя сцена, как Абдул с Искандером поступили со свидетелями. Но лицо у подполковника, хотя и грубое, некрасивое, в сравнении с тем же Абдулом, все же светится слегка насмешливыми глазами, и улыбка играет на губах. Нет, не хочется верить, что от собственного спасителя следует ждать подлого выстрела в спину. Даже если этот выстрел и будет направлен в грудь, по сути он будет являться выстрелом в спину. Нет, не хочется верить…

– Что теперь? – спрашивает Беслан.

– Я насчет тебя уже договорился. – Сохно показывает пальцем на микрофон. – Тебя пропустят… Но… Без оружия…

– Мне оружие надо… – Беслан опускает голову.

– Зачем? Наши в тебя стрелять не будут.

– Мне надо… – в голосе слышится упрямство.

– Нет.

– Абдул…

– Что, Абдул?

– Он теперь мой «кровник»… И знает это… Если я его не убью, он убьет меня раньше…

– Серьезное заявление, – соглашается Сохно. – И есть причина, чтобы поломать голову. Я подумаю…

* * *

Налет авиации определяется даже в пещере. Мощные вертолетные НУРСы разносят на осколки склон хребта где-то в стороне, но даже здесь, в отдаленной пещерной комнате, содрогаются каменные стены. Если бы не знать, что происходит снаружи, можно подумать, что произошло сильное землетрясение.

– Ваших добивают, – говорит подполковник. – Тех, что подошли…

– А наш джамаат?

– Друзья там были?

– Нет… Не друзья… Но воевали вместе…

– Их уже нет. До них Макар добрался.

– Кто?

– Тот, что со мной был.

– Их там много, а он один…

– Ну и что? Он остался, а их нет… Специалист… Старый специалист… Тридцать лет только тем и занимается, что воюет… По всему свету… А что ты своим скажешь, когда вернешься? Скажешь, что тебя отпустили?

– Не знаю… Не думал…

– Скажешь, что отпустили, тебя расстреляют.

– Скажу, что ты охранял меня, раненый, и потерял сознание… Я ушел…

– И меня не пристрелил?

– Как я могу пристрелить тебя, если ты спас мне жизнь…

– Тоже верно. Это вариант.

Сотрясение стен прекращается. Оба еще некоторое время сидят молча, потом Сохно решает:

– Тебе пора. Пойдем.

– А оружие?

– С оружием тебя подстрелят. Хотя…

Он вдруг решительно отстегивает от пояса тяжелую кобуру с пистолетом Искандера.

– Забирай!

И первым, лишь слегка прихрамывая, направляется в проход. Беслан спешит за ним, на ходу пристегивая кобуру к брючному ремню. Сохно и выглядывает первым, осматриваясь. Потом отваливает еще два камня, делая возможным выход наружу. И поправляет микрофон «подснежника».

– Я – Бандит. «Рапсодия», как слышишь?

– Я – Рапсодия. Слышу хорошо. Как у тебя обстановка?

– Откопали выход… Выпускаю Беслана Байрамирова… Как у нас с обеспечением его безопасности?

– Все нормально… Рыбак дал приказ пропустить его… Без оружия…

– С оружием. Я дал ему трофейный штурмовой пистолет.

– Зачем?

– Так надо.

– Не понимаю… Могут возникнуть сложности.

– Так надо, командир. Под мою ответственность…

– Хорошо. Кордебалет сейчас свяжется с генералом. Можешь выпускать…

Сохно оборачивается к Беслану.

– Иди… Даю тебе две недели. Через две недели, найдешь или не найдешь эмира Абдула, ты должен явиться в прокуратуру своего района. Иначе с меня погоны вместе со штанами снимут.

– Две недели?

– Две недели.

– Я хотел управиться в три дня…

– Ты против двух недель? Нечем будет заняться?

– Я не против. Есть, чем заняться.

– Тогда – иди.

– Пропустят?

– Генерал Сомов дал команду пропустить.

– Кто это?

– Он командует операцией. Хороший мужик, понимающий.

– Спасибо… И генералу тоже – спасибо…

– Живи… И… еще просьба… Забудь навсегда, что ты видел здесь какие-то рюкзаки… Понимаешь? Услуга за услугу. Я помог тебе, ты помогаешь мне… Забудь… И… возьми с собой… Мать и сестер кормить надо… – Сохно вкладывает в руку Беслана пачку долларов – десять тысяч в банковской упаковке.

– Как?… Что?… – не понимает Беслан такого щедрого жеста.

– Ты же через две недели пойдешь в прокуратуру…

– Да.

– Кто их кормить будет?

– Некому.

– Вот и прокормятся… Бери…

Беслан краснеет, но рука сжимается сама собой и прячет деньги во внутренний карман куртки.

– Спасибо…

Если бы Сохно умел краснеть, он тоже покраснел бы, потому что ему стыдно…

2

Первый взгляд нового гостя, шагнувшего за порог, непонимающий. Не растерянный, а именно непонимающий. Вообще, судя по лицу, этот властный взгляд растерянным быть не может.

– А ты кто такой? – сразу и резко спрашивает вошедший.

Он явный кавказец, но говорит совсем без акцента. И одет вполне цивильно, при галстуке, выглядывающем из-под мохерового шарфа, от всех обыкновенных кавказцев, ошивающихся на базарах и возле них, отличается тем, что гладко выбрит. Полностью цивилизованный и урбанизированный человек с претензией на интеллигентность.

Сохатый улыбается.

– Гость этого дома…

– Где Халил?

Сохатый кивает в сторону комнаты. Второй кавказец без пистолета. Но у него руки, как стволы крупнокалиберной пушки. Такими руками только бронированные двери пробивать. Головой, похоже, можно делать то же самое, без всякого ущерба для себя. По крайней мере, лицо откровенно сообщает об этом, словно на лбу вывешена надпись.

– Присмотри за ним… – Интеллигентный и властный кивает напарнику в сторону Сохатого и неосторожно поворачивается к Дым Дымычу спиной.

Так поворачиваться означает не уважать противника. Но все законы боевых действий и даже простых спортивных единоборств говорят о том, что нельзя неуважительно относиться к противнику, которого не знаешь, что Дым Дымыч тут же и доказывает.

Тяжелая рука второго кавказца похлопывает Сохатого по плечу. Не с размахом, но с откровенным желанием наглядно объяснить весомость этих лапищ. На лице нарисована радостная улыбка прирожденного дегенерата. Потом одна из лапищ пытается повернуть его в сторону комнаты. Дым Дымыч поворачивается послушно, но гораздо более резко, чем противник ожидает. И, сделав круг, его локоть точно попадает в подбородок. Хряст раздается впечатляющий.

Первый кавказец медленно, с недовольным лицом оборачивается на звук падающего тела, уверенный, что увидит одну картину, но видит другую. Однако поднять опущенный ствол пистолета не успевает, потому что Сохатый бьет его ногой в печень и заставляет упасть на колени в другом конце коридора. Отлетевший пистолет сразу уходит в руки нежданного оппонента, хотя интеллигентный и властный кавказец пытается нащупать его на полу рукой.

К сожалению, с собой Дым Дымыч взял только две пары наручников. Но в жилой квартире всегда найдется что-то, необходимое для использования в качестве подручных средств. Заглянув в ванную комнату, Сохатый просто срывает веревку, на которой над ванной вывешивают выстиранное белье, и связывает ею одного и другого по проверенному спцназовскому методу, в просторечье называемом «баба-яга». Руки стягиваются за спиной, конец веревки петлей охватывает горло и тянется снова за спину, обхватывает одну из ног в лодыжке. В этом случае ни руками, ни ногой пошевелить невозможно – сам себя рискуешь удушить. И, если желаешь дышать нормально, то ляжешь на бок, придавив руку и ногу, и постараешься не шевелиться.

Дым Дымыч, взяв за шиворот, как тяжеленные кули, перетаскивает связанных в комнату. И видит испуг на лицах первых чеченов. И этот испуг становится ему понятен. Чечены, живущие в одном городе, обычно знают друг друга хотя бы в лицо.

– Они тоже пришли за деньгами? – спрашивает Дым Дымыч.

Муса кивает головой, не в силах произнести ни слова пересохшим ртом. Глаза готовы из орбит выскочить. Халил выглядит не лучше, но у этого во взгляде и злость, и отчаяние, эту злость пробуждающее.

– Убей их… – говорит Халил. – Убей, или они убьют тебя…

– Кто это? Что за парни?

Интеллигентный и властный пытается пошевелиться и повернуть голову, но метод связывания доставляет, видимо, ему некоторые неудобства, и он только злобно, по-волчьи хрипит. Натуральный хищник, попавший в сети, чувствует свое бессилие.

– Убей… – настаивает Халил. – Убьешь, я буду говорить…

– Я посажу тебя в одну камеру с ними… Если говорить не будешь…

Теперь и Халил пугается не на шутку.

– Это убийцы… Тот, Немой… – он кивает в сторону громилы с мощными руками: – Настоящий палач… Его так и зовут – Хасан-палач… Или – Немой Палач… Второй еще хуже… Второй чужими руками убивает… Убей их… Иначе их завтра же выпустят… Убей… Мы подтвердим, что они оказывали сопротивление…

– Их не выпустят.

– Они всегда откупаются…

В дверь снова звонят. Долго и требовательно. Сохатый смотрит на часы.

– А теперь кто?

– Не знаю… – обреченно говорит Халил.

Дым Дымыч вздыхает, вытаскивает пистолет и идет к двери. Выглядывает в «глазок» и видит людей в касках и бронежилетах. Оказывается, «альфовцы» поторопились «выручить» задержанных чеченов, тоже зная способности Сохатого к развязыванию языков.

– Заходите, а то мне некогда, – распахивает Сохатый дверь.

Во избежание эксцессов, вызванных непониманием, с группой захвата приехал капитан Рославлев, контактирующий с интерполовцами во многих операциях, и хорошо знающий Сохатого в лицо.

* * *

Выйдя из дома и усевшись в машину, Дым Дымыч видит за углом троицу своих уголовных друзей. Они, конечно же, не поверили ему на слово и решили дождаться и посмотреть, как будут развиваться события. По их мыслям, Сохатый должен чеченов «грохнуть», а деньги забрать… Репутация всегда впереди человека бежит… Но три машины с прибывшими парнями в бронежилетах, судя по всему, произвели на уголовников соответствующее впечатление.

Сохатый машет рукой. Подходят торопливо. Физиономии не выражают на себе претензий. Поняли, что чуть было не влезли в дело, которое явно не по зубам таким, как они, и уж совсем им не нравится статья уголовного кодекса, под которую они чуть было не загремели…

– Садитесь, подвезу уж, – смеется Дым Дымыч.

Машина выезжает из двора.

– Сдал нас? – спрашивает Красный.

– Если бы я вас сдал, вас уже повязали бы.

– Тогда их сдал? – Квадрата волнует термин «сдал» гораздо больше, чем суть сделанного.

– Их я не просто «сдал», я за ними охотился. А вы мне просто помогли.

– В менты, что ли, подался? – теперь и Ерема смелость проявляет.

Сохатый резко тормозит, не забыв посмотреть в зеркало заднего вида – нет ли поблизости машины, которая может въехать ему в багажник.

– Выпрыгивайте… Пешком пойдете… Я не люблю, когда меня оскорбляют…

– Не обращай внимания, – миролюбие, обычно не свойственное Красному, проявляется, когда не хочется ехать на городском транспорте. – Это он по природной дурости…

Сохатый едет дальше, но во двор не заезжает, высаживая уголовников около поворота дороги.

* * *

Перед тем как вернуться в бюро, Дым Дымыч заезжает в кафе, чтобы пообедать, потому что знает – во время операции обедать не всегда удается, а иногда не удается даже завтракать и ужинать. Если уж закрутится колесо, то оно закрутится на такой скорости, что невозможно из круга вырваться для удовлетворения каких-то собственных потребностей. Но пока это колесо только раскручивается и набирает обороты. Если бы появилась срочная работа, ему уже позвонили бы…

После обеда, опять «поплавав» в дворовой луже, Сохатый ставит машину на стоянку и поднимается в офис. Басаргин через общий коридор возвращается из своей квартиры как раз тогда, когда Тобако открывает дверь Дым Дымычу.

– Новостей нет?

– Пока всякие мелочи, – фраза отчего-то звучит, как угроза.

– А «двух капитанов» куда дели?

Ангел с Пулатом, как объясняет Доктор, отправились в ГРУ, чтобы там попытаться выяснить что-то по прямой связи, которую полковник Мочилов взялся наладить с группой Согрина. Сохатый чувствует какое-то непонятное общее состояние и вопросительно оглядывает всех оставшихся.

– Что-то случилось?

– С тебя бутылка коньяка, – басит Доктор Смерть. – Давай деньги, я сам сбегаю, ты нормальный по неграмотности не выберешь. Ты всегда самый дорогой и самый плохой покупаешь. Самые дорогие всегда плохие. Особенно если пишут, что это французский…

– По какому поводу? – не понимает Дым Дымыч.

– Тебе американцы премию дадут – десять миллионов долларов.

– Я согласен, только не знаю, за что…

– Говорят, твоих пленников сегодня железнодорожным составом вывозили. Целую гору «повязал»… – улыбается Тобако.

– Всего-то четверых. Пару любителей «шпор», и еще одну пару, которая этих бить, как я понял, пришла. Тоже чечены… Пришлось заступиться, чтобы передать своих подопечных в нормальном неразобранном виде.

– Там только один чечен – Немой Палач, – объясняет Зураб. – Он давно уже в федеральном розыске. Многих людей замучил до смерти. А второй – афганский курд по кличке Биржевик Забар. Один из организаторов акции 11 сентября в Нью-Йорке. Американцы за его поимку обещали десять миллионов баксов…

– Что с деньгами делать будешь? – спрашивает Доктор.

– В зубной кабинет схожу. При нынешних ценах, этого может и хватить.

– Я не уверен. – Доктор улыбается. – Я тоже в прошлом месяце имел удовольствие посетить такой кабинет и пришлось основательно раскошелиться.

– Ладно, – говорит Басаргин. – Давайте по-серьезному говорить. Как они там оказались? Зачем пожаловали?

– Вы поторопились предупредить генерала Астахова. «Альфовцы» приехали раньше, чем я успел их допросить.

– Генерал тоже сетовал на торопливость своих бойцов, – усмехается Доктор. – Они попали в «зеленую улицу» и не застряли ни в одной пробке, хотя время рассчитывали именно со скидкой на это… В их присутствии, разумеется, допрашивать можно только при наличии адвоката или сажать Сохатого в одну камеру с задержанными [24].

– Это уже проехали, – возражает Сохатый. – Мне не нравится подвал Лубянки. Сейчас дело международное, и можно применять скополамин [25]. Любой прокурор подпишет санкцию.

– Но хоть что-то ты узнал?

– Узнал не я, узнал Халил Мадаев – пришедших. И Раздоев тоже узнал. Из этого я делаю вывод, что они встречались. Только следует узнать, где и при каких обстоятельствах. Оба парня сильно перепугались. Раздоев чуть язык не проглотил, а Мадаев настоятельно просил их убить… Говорит, что они уже задерживались и всегда откупались… Надо проверить. Задерживались скорее всего ментами.

– У наших ментов нет портретов людей, проходящих по международному розыску, – пытается Басаргин проявить объективность и защитить ментов.

– Но у них есть большая коллекция портретов по всероссийскому розыску, – возражает Тобако. – И Немой Палач там присутствует.

Телефонный звонок прекращает спор.

– Генерал Астахов, – сообщает Доктор и включает на телефонном аппарате спикерфон.

– Слушаю вас, Владимир Васильевич. – Басаргин склоняется над микрофоном.

– У меня к вам, Александр Игоревич, не совсем обычная просьба.

– Слушаю.

– Биржевик Забар, конечно же, проходит по розыску Интерпола?

– Конечно. Мы уже полюбовались его портретом и изучили все данные на него.

– В Лион, надеюсь, сообщить не успели?

– Не успели.

– Слава богу… А можете пока не сообщать?

– Не уверен в правильности таких действий, товарищ генерал… Задержание, пусть и непреднамеренное, произвел наш сотрудник. Человек проходит по розыску согласно нашим спискам. В данном случае я говорю не о премии, обещанной правительством США, а только о представлении успешной работы нашего бюро в Лионе. Там с нас тоже спрашивают соответственно, и в наших интересах отчитаться сегодня же…

– Тут есть некоторые тонкости. Единственное, что мы можем в данном случае предъявить Биржевику – незаконное ношение оружия… Больше у нас на него ничего нет. В сравнении с тем, что ему предъявляют американцы, это незначительный пустяк.

– И что?

– Вы знаете основные положения статей об экстрадиции?

– Только в общих чертах.

– Там есть такой пункт, что если задержанный сам выражает согласие на экстрадицию, его передают стороне, оформившей запрос, в течение суток. В противном случае мы имеем право запросить все документы, подтверждающие обоснованность ареста и экстрадиции, что может затянуться на длительный срок. У нас есть опасения, что, в случае, если Биржевик пожелает отправиться в Америку, мы ничего не сумеем из него вытянуть. А он, судя по всему, желает поступить именно так. Вы понимаете, чем вызвано это желание?

– Он не хочет срывать операцию, которую намеревался провести на территории России. Я думаю, у Биржевика есть уверенность, что с его арестом дело будет продолжено. А американцам его выдадут в любом случае, только позже. И он предпочитает американцев, но сразу. То есть заявляет, что вы обязаны отправить его сегодня же в Америку…

– Вот-вот. Верно мыслите. И потому мы решили пока официально не опознавать его. То есть мы заявляем, что задержали человека, похожего на Биржевика Забара, потому что информация об этом может пройти, помимо нас, от тех же террористов, и тогда нам не избежать дипломатических запросов, а это не всегда приятно. Террористы тоже понимают свою выгоду и догадываются, что Биржевик Забар в Америке для них гораздо безопаснее, нежели здесь… Но мы конкретного заявления делать не собираемся, и, насколько это возможно, будем тянуть время. Более того, мы заявим, что задержали двоих человек, похожих на него, и каждый утверждает, что именно он и есть Биржевик Забар… Понимаете тонкость?

Басаргин с улыбкой оглядывает своих сотрудников, взглядом призывая оценить генеральскую хитрость. Впрочем, к таким хитростям он сам привык за время работы в ФСБ и потому не особенно удивляется.

– Вы не можете экстрадировать двоих по одному запросу. И требуется время для уточнения. Время, в данной ситуации, на вашей стороне.

– Правильно.

– А где вы второго взяли?

– Они на каждой привокзальной площади толпами собираются. И искали даже не слишком долго. Нашли похожего бомжа. Чуть-чуть подчистили, вымыли, загримировали. С его согласия. В тепле и при постоянной кормежке ему живется лучше… И, понимаете, какое мы создали положение? Такое положение вы и можете описать в своем докладе руководству в Лион. Вы взяли одного, мы взяли второго. Думаю, мы недолго будем оспаривать лавры первенства один у другого. Разберемся. Прокурор не будет против применения психотропных средств, а если это не поможет, попросим у вас Лосева. Как смотрите на такое предложение, Александр Игоревич?

– Я думаю, – улыбается Басаргин при взгляде на невозмутимого Сохатого, – что Дым Дымыч поверит вам на слово.

– Не понял…

– Дым Дымыч поверит, что вы не «прокинете» его в вопросе американской премии. Это шутка, товарищ генерал.

– Итак, договорились?

– Договорились.

Едва Доктор отключает спикерфон, как звонит Ангел.

– У нас самые последние новости из Чечни. Разговаривали с Кордебалетом. У него как раз был сеанс связи… Там завершена операция, в результате которой уничтожены значительные силы боевиков. Больше тридцати человек захвачено в плен, среди них несколько эмиров-террористов. Единственная неприятность – сумел уйти Абдул Мадаев и унести с собой, предположительно, миллион долларов.

– Вот это зря. Куда же Сохно смотрел?

– Сохно ранен. Кажется, не слишком серьезно, так мне кажется.

– Откуда такое мнение? Из Москвы всегда виднее?

– Он придумал какую-то ловушку для эмира Абдула. Я передал Кордебалету список вопросов для допроса Мадаева, если удастся его захватить. В том числе просил поинтересоваться и его московским племянником…

– Это уже ни к чему. Племянник арестован.

– Ладно. Там много вопросов. Спросить есть что.

– Хорошо. Возвращаетесь?

– Дождемся здесь полного окончания операции. Я хочу поговорить с самим Сохно…

– Какая связь? – спрашивает Тобако. – Разговор не прослушают?

– Нет… В полевых условиях это невозможно… Мы говорим по высокочастотному радиотелефону…

3

Едва уходит Беслан, Сохно, ступая неслышно и держа оба свои пистолета наизготовку, возвращается в большую комнату. Он не решается оставить надолго свой «банковский пост», потому что предполагает, что Абдул Мадаев не убежал куда глаза глядят сломя голову, а хладнокровно оторвался от преследования и вернулся, чтобы проследить за судьбой рюкзаков с долларами. Конечно, Абдул имеет в наличии миллион. Это немало. Он имеет, и никто из его соратников не знает об этом. Пять процентов из ста можно отдать за то, что новоиспеченный «капитан Флинт» останется удовлетворенным этими деньгами. Оставшиеся двадцать четыре миллиона – пиратский клад. Он, конечно, манит куда как больше, нежели та единственная пачка, способная обеспечить человеку, пожелавшему остаться инкогнито и не швыряющему деньгами направо и налево, беспечную сытую жизнь в любой стране мира. Что выберет Абдул? Если он заботится только о себе и своем будущем, он предпочтет убежать с миллионом. Или нет? Или он максималист по характеру и пожелает хоть для себя, хоть для общего дела добыть всю сумму полностью. Склонность к риску – есть ли она у эмира? Может ли он все поставить на карту? Как не хватает сейчас его психограммы, чтобы оценить вероятность поступков…

Вернувшись в пещерную комнату, Сохно сразу заглядывает в один из боковых коридоров. Там он нашел нишу, спрятал туда рюкзаки и завалил нишу камнями так, словно здесь был когда-то обвал. И даже со стены и с потолка несколько камней вывалил, чтобы обвал выглядел более естественным. При этом постарался, чтобы Беслан понял ситуацию так, как это нужно Сохно.

В проходе все на месте, все нетронуто.

Сам Сохно на месте эмира Абдула пропетлял бы для приличия по коридорам, запутал следы и вернулся назад, чтобы наблюдать за происходящим в пещерной комнате из любого коридора. И выбрал бы момент, чтобы добраться до денег, а заодно и раненого подполковника прикончить. Абдул, видимо, не сумел так…

Задумка с Бесланом перспективна, и в любом случае беспроигрышна. Кто знает, что это за парень… Но любой вариант его поведения может быть на руку федеральным силам.

Первый вариант. Предположим, Беслан заинтересовался деньгами, хотя вида не подал. И знает, что подполковник спрятал их где-то рядом. Что сделает Беслан? Один он не в состоянии все унести. А грузовик сюда не подгонишь. Сюда даже телегу не подгонишь.

Беслан вынужден будет искать помощь. При этом он и торопиться должен, потому что обязан подумать, что подполковник не зря деньги прятал, он их прятал для себя, но он же сам как можно скорее попытается вывезти их отсюда. Вынести то есть, потому что даже подполковник не в состоянии найти для собственных нужд вертолет… Наверняка у Беслана есть друзья и родственники, которые возьмутся ему помочь. Но одновременно с этим должны проходить похороны отца Беслана. А ему нельзя время терять. Он соберет группу, поведет ее в горы, и это незамеченным не останется…

Не останется незамеченным для двух сторон! Во-первых, Сохно уже предупредил своих, чтобы за Бесланом «пустили хвост». Группа разведки спецназа внутренних войск уже вышла в преследование и будет сопровождать парня до самого родного села, а потом останется наблюдать в стороне за происходящим в селе. Конечно, хорошо бы это преследование организовать силами собственной группы, но все сейчас заняты в операции, а сам Сохно не в состоянии с ранением выдержать длительный и сложный рейд и будет только помехой. Он это прекрасно осознает и не рвется в герои марафонских гонок по горам. Но и в спецназе внутренних войск хорошие, подготовленные ребята. Взвод разведки носит «краповые» береты – элита. На них можно положиться. И командует им толковый парень – старший лейтенант Нугзар Кантария. Сохно однажды спрашивал – он совсем не родственник тому Кантария, что в мае сорок пятого установил вместе с Егоровым красный флаг над Рейхстагом. Но уверил, что если бы попросили, он смог бы сделать это даже сейчас. Такой парень с задачей более простой, чем установка флага, справиться должен на «отлично».

Если Беслан поведет группу в горы, разведка должна не столько за этой группой следить, сколько за теми, кто выйдет по их следу. Эмир Абдул опытный командир, имеющий в каждом близлежащем селе своих осведомителей. Ему непременно доложат о начавшемся рейде Беслана с родственниками. И Абдул организует преследование. Он знает, что молодой снайпер остался там, рядом с деньгами, и предполагает, что парень может располагать сведениями о местонахождении денег. Эмир обязательно должен выйти в преследование.

Сохно склоняется над трупами убитых боевиков и осматривает их карманы. Вытаскивает документы и деньги. По традиции документы сдаются в следственные органы, а деньги идут в «черную кассу» спецназа. В случае чьей-то гибели, из «черной кассы» оказывается помощь семье. Из этой же «черной кассы» оплачивается дополнительное лечение раненых. Какой-нибудь прокурор наверняка назовет это незаконным. Но откуда прокурору знать законы войны…

У того, которого называли Искандером, документов не оказывается. Это правильно. Армейский закон – отправляешься на операцию, документы оставляешь в штабе, а при себе имеешь только номерной знак. У Искандера, разумеется, номерного знака нет, потому что он ни к какому штабу не приписан. А Сохно документы сдал, как и положено. Чтобы если что-то случится с ним, никто не мог использовать его документы в своих целях…

Эмир Абдул тоже не знает, что за люди напали на него и на Искандера Ниязи, если это в самом деле был Искандер Ниязи. Без документов точный ответ на этот вопрос сможет дать только экспертиза, если удастся такую провести. Но Сохно результаты экспертизы волнуют мало. Ему сейчас необходимо понять одно – придет или не придет эмир Абдул за деньгами? То есть придет он обязательно. Но – каким образом он придет…

Да, пожалуй, Сохно выбрал самый верный путь. И Абдул Мадаев постарается выйти на место, где лежат деньги, через Беслана. Но для этого ему следует убедиться, что деньги здесь, в пещере, а вовсе не вывезены вертолетом федеральных сил. В этом случае он должен оценить по-своему подполковника и его напарника. Со своей точки зрения. И Беслан обязан помочь эмиру сделать оценку. Если Беслан поведет группу в горы, то эмир Абдул обязательно пойдет за ними.

– Рапсодия! Я – Бандит… Беслан ушел… Я жду вас…

– Бандит! Я – Танцор… Рапсодия обсуждает варианты с Рыбаком… Когда выйдешь? Тебя на связь просит Ангел.

– Я еще помирать не собираюсь. Что ему надо?

– Интерес к твоему эмиру Абдулу.

– Когда меня сменят, побалакаем… Передай командиру, мне нужно два взвода, чтобы обшарить все коридоры.

– Сейчас схожу к нему… Как твоя рана?

– Кровь плохо останавливается. Но санитаров не надо…

Сохно отодвигает микрофон от рта – всегда мешается – и садится на камень, прислонившись спиной к осыпающейся мелкой крошкой стене.

* * *

Эмир Абдул пойдет за Бесланом, если Беслан поведет в горы свою группу…

А если Беслан никого не поведет? Если он и правда рвется только на похороны…

Вот и второй вариант. Беслан – просто хороший парень. Среди чеченских боевиков тоже немало просто хороших парней, в этом Сохно уже неоднократно имел возможность убедиться. Хороших парней нет среди наемников. Хороших парней нет среди откровенных террористов. Хороших парней нет среди тех, кто наживается на войне с той и с другой стороны. А среди простых боевиков, как и среди простых солдат и офицеров федеральных сил, хороших парней хватает.

Беслан тоже может быть просто хорошим парнем, который рвется выполнить свой долг – похоронить отца, а потом и второй долг, долг «кровника». Он попытается найти эмира Абдула и рассчитаться с ним… Более того, как и полагается по закону адата, он во всеуслышание объявит об этом, он принародно расскажет о том, что сделал и что пытался сделать эмир Абдул. Имя Абдула покроется позором, и эмир вынужден будет смывать свой позор кровью. Он сам будет искать встречи с Бесланом. Оба они будут искать этой встречи. А когда ищут оба – встреча состоится обязательно…

Но для Абдула эта встреча важна еще в одном отношении. Он хорошо помнит обстоятельства, при которых оставил Беслана живым и здоровым. Он оставил его в руках федералов и рядом с деньгами. Рядом с большими деньгами… А ведь с Абдула, обеспечивающего безопасность на съезде террористов, тоже за деньги спросят. И ему ради сохранения собственной жизни необходимо эти деньги вернуть. И наверняка пройдет слух, что Беслан рассчитывается за что-то наличными долларами. Абдул знает положение своего снайпера и знает, что не должно быть у того денег. Откуда взял? Вывод напрашивается сам собой. Из рюкзаков… А сам взял, или этот подполковник дал – какая разница. Не стал бы подполковник деньги давать, если бы намеревался их официально сдать властям. И почему, спрашивается, дал такую большую сумму? Не на прокорм семьи, которую он не знает. Это понятно. Заплатил за молчание. Значит, Беслан о деньгах должен знать. Ни за что такие суммы не платят…

Сохно самому стыдно от этого дара. Но это не дар – в данном случае дар становится ловушкой для опытного врага. И вызывает в нем бурю чувств, лавину мыслей. Вернуть!

Вернуть можно только в том случае, если они не вывезены федералами. Этот вариант Сохно тоже хорошо продумал. Эмира Абдула надо дополнительно убедить в нечестности спецназовцев. И именно для этого подполковник Сохно затребовал два взвода. Для прочистки близлежащих коридоров хватило бы и отделения. Но он затребовал два взвода. Деньги должны быть вынесены небольшими партиями, незаметно – на тот случай, если эмир Абдул залег где-нибудь на склоне горы с биноклем в руках и наблюдает за происходящим. И еще… Еще необходимо сделать сообщение через все средства массовой операции, что федеральными силами проведена успешная операция по пресечению деятельности крупного террористического объединения. И сообщить, что с миллионом долларов с места события исчез только один человек – эмир Абдул Мадаев… Стоп-стоп-стоп. С пятью миллионами. Именно, с пятью миллионами… У Абдула только один миллион… Но кто поверит ему? Организаторы акции поверят СМИ. Посчитают, что Абдул пытается украсть четыре миллиона. Именно так, и только так. Это сделает Мадаева гонимым со всех сторон. Доведет его до отчаяния. Он будет рваться найти оставшиеся деньги. Будет уверен в том, что они остались, если федералы не похвастались такой удачей, как захват денег боевиков, захват небывало крупной суммы…

Естественно, подозрение в пропаже денег падет только на тех двоих спецназовцев, что захватили их – на Сохно и на Макарова. Может быть, эмир Абдул и узнал Макарова в полумраке. Они же уже встречались. Если узнал, это даже лучше. Тогда он будет думать, что Макаров все и организовал, чтобы похитить эти деньги. И останется уверен, что рюкзаки надежно спрятаны где-то в пещере. И будет искать их. Будет искать, возможно, вместе с другими главарями банд, у которых ему придется просить помощи, возможно, только с теми людьми, которых сумеет сам собрать после гибели своего джамаата…

А Беслан в этом случае – носитель информации. Беслан будет охотиться за эмиром Абдулом, эмир Абдул будет охотиться за бывшим снайпером своего бывшего джамаата. Кто победит в этом соревновании? Здраво поразмыслив, Сохно считает, что эмир Абдул, имея подготовку «девятки», имеет гораздо больше шансов, – восемьдесят против двадцати – чтобы выйти победителем и захватить Беслана. Если Беслан парень с характером, он может долго упираться. Он будет упираться и не пожелает ничего сказать… Почему? Только из гордости? Нет. Это-то как раз он и может сказать. Он может сказать, совершенно не унизив собственного достоинства, что он к деньгам, захваченным другими людьми, равнодушен. И сообщить, что деньги перепрятал тот самый раненый подполковник.

И тогда Абдул будет вынужден искать раненого подполковника и Макарова. Если Сохно со своей группой будет сам искать Абдула, то им трудно встретиться… А если Сохно искать не будет, тогда у Абдула есть возможность найти Сохно, потому что хорошо известно, куда отправляют раненых – в госпиталь. И именно в госпитале можно Абдула и его людей ждать…

А Макаров? Можно ли использовать поиск эмиром Абдулом Славы Макарова? Необходимо будет подготовить «выброс» какой-то информации и о Макарове… Но это сделает лучше других сам Слава. Он о себе знает больше и лучше представляет, как обеспечить встречу с террористами. Да, именно, с террористами, а не с одним Абдулом. Абдул вынужден будет покаяться и искать шанс к собственному спасению в поисках денег. Ему нужны будут большие силы, и запросить их можно только у тех, кто эти деньги ждет.

* * *

– Бандит… Я – Рапсодия… Как слышишь?

– Рапсодия… Я – Бандит… Слышу нормально.

– Идем к тебе с Рыбаком.

– Я просил два взвода…

– Не слишком ли много? Мы взяли два отделения… Сколько там коридоров?

– В самый раз… Обязательно два взвода… Мадаев может прятаться в какой-нибудь нише… Обязательно…

– Я Рыбак… Понял… Сейчас дам команду…

Сохно подходит к коридору, ведущему к лазу наружу. Ждет. Минуты через две из коридора доносятся звуки, стучат камни, кто-то расчищает проход генералу Сомову, хотя генерал чуть помоложе Сохно и вполне в состоянии самостоятельно пробраться и через узкий лаз.

Первым из коридора выходят два спецназовца внутренних войск – ребята в «краповых» беретах. Обеспечивают безопасность своему командиру, не надеясь на Сохно. Его это не обижает. Правильно делают. Следом появляется полковник Согрин, а за ним и генерал Сомов, тоже в «краповом» берете.

– Садись, – приказывает Согрин и светит фонарем на низкий камень. – Ногу вытяни…

Рядом оказывается какой-то капитан медицинской службы, с сумкой украшенной красным крестом. Но полковник сам снимает повязку. Он больше других беспокоится о здоровье своего подчиненного и предпочитает осмотреть ранение первым.

– Рассказывай! – приказывает генерал Сомов. – Давай ориентировку для поиска…

Спецназовцы внутренних войск заполняют пещеру, один за другим появляясь из коридора и сразу осматриваясь, ощетиниваясь стволами, как дикобраз иголками.

– Поиск простейший, товарищ генерал. – Сохно позволяет полковнику и военврачу заниматься своей ногой, а сам отключает на всякий случай «подснежник», и после этого показывает пальцем. – Несколько коридоров – осмотреть ближайшие подступы. Самое главное – второй слева коридор. Я там сделал маленький завал. Под завалом рюкзаки. В рюкзаках двадцать четыре миллиона долларов. Надо разобрать все, разорвать пачки, и рассовать по карманам. Так, чтобы никто не видел, как деньги отсюда выносят. И еще – полное молчание. Никакого сообщения о деньгах. Ни в рапорте, ни тем более в официальном релизе для СМИ. За деньгами обязательно должны прийти. И мы обязаны подготовиться к встрече основательно…

Команда подается одним движением руки. Слышащие все спецназовцы рассыпаются по пещерной комнате.

– Есть хорошая мысль? – Сомов опытный генерал. И умеет готовить ловушки. Не зря боевики приговаривали его к смерти, и только вмешательство Интерпола спасло генерала от взрыва в собственной квартире в день пятидесятилетия [26].

– Есть.

И Сохно выкладывает свои соображения по поводу ловушки для эмира Абдула Мадаева и тех, кто покрупнее весом, но тоже не преминет принять участие в поиске.

– Добро! – соглашается Сомов. – Вот за это и люблю работать вместе с «грушниками».

– И мне в госпитале отлежаться не грех, – улыбается подполковник. – Подустал.

– Долго не дадут лежать, – подсказывает полковник Согрин. – Эмиру Абдулу, чтобы не потерять деньги, потребуется действовать немедленно. В противном случае с него снимут шкуру с живого…

– Надо, кстати, – добавляет генерал, – подключать местное ФСБ, чтобы отследили все концы. Мадаев наверняка предпримет активность, и эта активность выведет на его связников. Может быть, и на связников более значительных лиц…

– Ни в коем случае, товарищ генерал, – замечает Согрин. – Прощу вас, пощадите Сохно, да и всю операцию в целом. Если мы подключим местные кадры, утечка информации произойдет наверняка. Кум, сват, брат и все прочее. Каждый пожелает на всякий случай предупредить свою родню… Проще уж объявить по радио, что мы устраиваем здесь ловушку для террористов.

Сомов раздумывает пару секунд.

– Согласен, – говорит, наконец. – Действуйте по своему усмотрению.

– А где Кантария, товарищ генерал? – спрашивает Сохно.

– Должно быть, уже отправился. Он не упустит.

В проходе появляется Слава Макаров. Пользуясь своей непринадлежностью к российской армии, он не обращается к генералу за разрешением поговорить с полковником, а начинает говорит сразу:

– Командир, у меня есть план, как заманить сюда эмира Абдула. Я его упустил, я его и поймаю…

– Это хорошо, – соглашается полковник. – Только Сохно уже твои предложения высказал.

– Мои предложения? – удивляется Макаров.

– Именно… Ты хотел использовать деньги как приманку?

– Да. Такой вариант сам напрашивается.

Слава слышит общий смех и понимает, что опоздал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Слава Макаров не сильно расстраивается потерей приоритета. Он больше озабочен собственной ролью в проведении следующего этапа операции и раздумывает.

Сохно, после обработки раны и перевязки, завершенных уже на свежем воздухе, хромает к санитарному вертолету, отказавшись от костылей в виде военврача и желающих помочь ему спецназовцев внутренних войск. И видит товарища сидящим на камне рядом с ручьем. Минеры только что переставили мины-ловушки и растяжки, установленные эмиром Абдулом Мадаевым и его минерами. Новая план-карта опасной зоны передается командиру взвода спецназа, который остается на месте после ухода отсюда остальных сил. Изменения небольшие: опознавательные знаки, выставленные Абдулом, убраны, на тропе и в стороне от нее, где сошедший снег позволил это сделать, добавлено несколько дополнительных «картошек».

– Что приуныл? – спрашивает Сохно, останавливаясь и подыскивая для себя камень, чтобы присесть рядом со всеми возможными удобствами. А сам посматривает за работой минеров.

– Кто приуныл? – спрашивает Макаров и оглядывается – ищет самого унылого минера.

Сохно видит насмешку в глазах товарища.

– Мысли одолевают?

– Одолевают, чтоб им неладно было, голова распухла. Пытаюсь взвесить все «за» и «против» своего возвращения к боевикам.

– Не взвешивай. Я – категорически против. И командир, думаю, будет того же мнения… Нет смысла идти на такой риск. – Сохно, наконец-то, находит удобный для себя камень и садится, хотя сам процесс доставляет ему большую боль, чем простое стояние.

– Ты забываешь, что теперь я сам себе командир и представляю здесь в единственном лице отдельное подразделение международных антитеррористических сил.

Сохно таким громким названием не смущается.

– Во-первых, ни ты, ни я, не можем сказать достаточно точно, узнал тебя Мадаев или не узнал. Физиономия у тебя, скажу честно, достаточно заметная.

– Думаю, не узнал. По крайней мере, надеюсь на это. Он бы хоть как-то отреагировал… – В сомнении качает головой Макаров, но слова его звучат не слишком убедительно. В любом случае, подполковника они не убеждают.

– Необязательно. Мадаев сложный человек. Он внешне ни на что не реагирует. Сам говорил – такой характер. И Беслан так же его характеризовал. Во-вторых. Как ты сможешь объяснить свое отсутствие? Куда ты запропастился на несколько дней? И как раз в то время, когда произошла эта заварушка. А ведь ты – один из тех, кто знал о деньгах. И первое подозрение падет на тебя. А если еще и эмир Абдул к вам заявится, то… Здесь не узнал, там узнает. Методика подготовки в «девятке» была, если ты слышал, особая. Любой охранник должен держать в памяти все лица, с которыми встречался в ближайшее время, и фиксировать каждое повторное появление одного и того же человека. Я как-то листал их «методички». Фиксация производится по отдельным частям лица. Одна группа – по узкому лбу. Вторая, по острому подбородку. И прочее… Это профессионализм, а Абдул был профессиональным охранником и телохранителем.

– В пещере было почти темно.

– Но ты-то его узнал!

Макаров стучит прикладом автомата в раздавленную еловую шишку, вбивая ее в землю, словно этим утверждая свое мнение.

– Я знал, что он должен быть там, потому и узнал. Когда ждешь появления человека, его трудно не узнать.

– Но ты никогда не был профессиональным телохранителем. Ты только противопоставлял себя телохранителям. Это разные вещи.

– Что предлагаешь?

– Предлагаю подумать, как ты можешь привлечь к себе внимание эмира Абдула.

– Конкретнее…

– Я исхожу из того, что Мадаеву может быть известно. А известно ему, что бывший его снайпер Беслан, и еще два человека, один из которых – подполковник спецназа ГРУ, второй – предположительно, непонятно кто, но в камуфляже. А возможно, и более известный Мадаеву человек, чем подполковник спецназа ГРУ. Так вот – только эта троица и знала о деньгах. А спрятать их от глаз остальных федералов могли только двое, договорившись между собой. Одного следует искать в госпитале, где искать второго? Понимаешь, о чем я?…

– Я должен как-то засветиться.

– Да. И засветиться ты должен, имея в наличии определенную сумму в баксах… Кто поверит, что мы с тобой сразу же не прихватили кое-что с собой? Хотя бы на накладные расходы. Чтобы обеспечить впоследствии вывоз остальной суммы…

– И я должен?…

– Ты должен сейчас вернуться в Грозный вместе со всеми, а там уже найти способ засветиться. Как-то подставиться так, чтобы мы оказались вместе в лапах этого парня.

– Да пусть даже по отдельности. Я бы и один смог, пока ты лапу подлечишь. Но это только лишний повод к моему возвращению. Понимаешь?

– Не понимаю.

– Я возвращаюсь, меня захватывают, и я веду группу сюда.

– Отпадает. Какой тебе смысл возвращаться? Ты имеешь деньги. Ты намереваешься эти деньги тайно вывезти. И вдруг вместо этого возвращаешься? Отпадает. Они сразу поймут, что ты их в ловушку тащишь.

– В этом ты, наверное, прав.

К ним подходят полковник Согрин с Кордебалетом. Кордебалет разворачивает антенну и распаковывает свою рацию.

– Толя. Ангел желал с тобой пообщаться. Сеанс связи через семь минут…

– Я готов. Только перед тем как антенну разматывать, загляни к минерам в план-карту, – предупреждает Сохно.

Кордебалет кивает и благоразумно отходит к минерам, чтобы посмотреть на новые ловушки, не для него установленные. И только после этого тянет антенну к ближайшему дереву.

Мобильная радиостанция Кордебалета внешне напоминает обыкновенный ноутбук, работает и в клавиатурном режиме, когда требуется передавать зашифрованный текст, и в открытом телефонном, и с применением высокочастотного усилителя, когда требуется простейшее перекодирование телефонного разговора.

Кордебалет сначала разговаривает с полковником Мочиловым, докладывает ему окончательные результаты операции и планы на следующий ее этап – без согласования со своим руководством включаться в новое дело нельзя, потому что у руководства могут быть свои планы относительно деятельности группы.

– Добро, – соглашается Мочилов. – Нечто подобное проводил год назад подполковник Разин. Он подставлял себя и тоже использовал в качестве приманки деньги [27]. Тогда сработало безотказно. Но в тот раз деньги фигурировали небольшие и личные. Сейчас ситуация другая, но сработать должно… Может быть, присоединить к вам группу Разина? Поделятся собственным опытом. Там, насколько я помню, присутствовали психологические разработки. Может, и вам сгодится. У них, кстати, только что закончился отпуск. Могу отправить их сегодня же с первым самолетом…

Кордебалет смотрит на Согрина. Полковник кивает. Все-таки со своими легче работается, чем с внутривойсковиками, даже руководимыми таким спецом, как генерал-майор Громов.

– Наш командир слезно просит об этом. Мы с Разиным давно сработались.

– Отправляю. Если у вас все, то здесь Ангел рвется пообщаться с Сохно…

– Передаю связь.

Микрофон переходит в руки раненого подполковника.

– Привет, Бандит!

– Я бы послал тебя к черту, но не знаю, как черти принимают ангелов. Однако, по крайней мере, я чертовски рад тебя слышать.

– Нормально. Мы с ними порой сотрудничаем. Толя. Мы подготовили список вопросов для оперативного допроса Мадаева, но, похоже, вопросы передавать рано. Я понял суть твоей «подставы». Даю дополнительную информацию. У нас есть подозрения, что Мадаев использовал племянника для перевода через него денег террористам, осевшим в Москве. Пока была попытка перевода миллиона долларов. По пятьсот тысяч племяннику – его зовут Халил Мадаев – и его напарнику – того зовут Муса Раздоев. Мы перехватили парней. Они не знали целевого назначения перевода. Обычно получали деньги и передавали их некоему Александру Камалову, московскому бизнесмену или кто он там – «Альфа» выясняет… В этот раз деньги пришли, а Камалова застрелили. Похоже, простые криминальные разборки. И парни присвоили себе по полмиллиона. На этом и погорели. Мы взяли и их, и тех, кто пришел за деньгами… Это некий Биржевик Забар, проходит по международному розыску, и Хасан Палач, иначе его зовут Немой Палач.

– Я про такого слышал. Говорят, у него чудовищная физическая сила…

– Сохатый обломал обоих. Так вот, тебе задача. Попробуй прозондировать при случае связь между Мадаевым-старшим и Биржевиком Забаром. Для нас это будет подтверждением международного характера предпринимаемых действий. Специально об этом не заботься, чтобы не вызвать лишних подозрений, но если возможность представится…

– Я понял.

– Еще вопрос. С вами кто-то из «Пирамиды» работает… Не из группы Сережи?

– Нет. Это Слава Макаров. Помнишь его?

– Смутно. По Афгану. Он тогда, кажется, пропал без вести. Но, в любом случае, привет ему. Он Сережу должен знать.

Макаров, слушающий разговор, отрицательно мотает головой.

– Говорит, не знает. Они, наверное, более законспирированы, чем мы и вы… У тебя все?

– Будь осторожен.

– Еще раз, на дорожку. Пошел ты, Ангел, к черту. Я уже просил тебя…

* * *

В отряде генерала Сомова шестеро раненых, один из них тяжелый. Все ранения получены во время преследования отстреливающихся боевиков на тропе, где преследователи тоже не имели возможности укрыться, как и преследуемые, и тоже были вынуждены передвигаться растянутой колонной. Санитарный вертолет уже хлопает лопастями, поднимая и тут же разгоняя в стороны сырую водную взвесь над снежным настом. Вертолету пришлось садиться на противоположном берегу ручья – там, прямо под склоном, нашлась ровная площадка. И раненые вынуждены перебираться, кто своим ходом, кто с чужой помощью, кто на носилках, через ручей. Мочить ноги в холодной воде – дело малоприятное. Тем не менее на это неудобство внимания не обращают. Погрузка завершается. Ждут только Сохно.

Площадка, пригодная для посадки, только одна. В других местах мешает крутизна склона или ельник, за который грозят зацепиться вертолетные винты. А по связи передали, что другие машины на подходе. Значит, следует торопиться и не жечь топливо понапрасну.

– Отправляйся, – командует полковник Согрин. – Мы летим следующим вертолетом и будем подстраховывать тебя в Грозном. Увидимся в госпитале. Сразу к тебе заглянем, там уточним детали…

– Не опоздайте.

– Я не думаю, что Мадаев бегает по горам быстрее, чем вертолет летает над ними.

Сохно идет через ручей напрямик. Он хорошо помнит, какие камни на переходе минировали, и минует опасные участки.

2

Ровно сутки без остановки, только с маленькими перерывами на отдых, джамаат Мадаева добирался до пещеры, преодолевая подъем за подъемом, скользя на крутых спусках, но успел вовремя, чтобы обосноваться в пещерах и подготовить позицию для предотвращения возможной атаки федералов. Правда, оказалось, что федералы успели раньше, но суть не в том – на войне всегда побеждает тот, кто успевает раньше. Беслан в той дороге предельно устал. И полноценно отдохнуть возможности пока не имел, потому что ночь в неудобной позе на пещерных камнях полноценным отдыхом назвать нельзя. Но сейчас он идет, усталости не чувствуя. Его ведет цель – успеть на похороны отца. Похороны – дело святое, это знают все. Из-за растерянности, получив известие, Беслан не спросил эмира Абдула, когда умер отец. Растерянность в тот момент понятна и простительна – весть ударила больно, и не растеряться было трудно. Мусульманский обычай велит хоронить умершего на следующий день после смерти. И сразу после смерти родственники и друзья начинают копать могилу, как и полагается, сначала простую, как у христиан, а потом снизу выкапывают боковую нишу, где и полагается покойнику лежать. Если похороны сегодня, то Беслан все равно не успеет, как бы он ни торопился. Только вертолетом и можно успеть… Одним из тех, что пролетели в высоте – Беслан понимает, что летят они туда, где только недавно завершился бой. Это не ракетоносцы, это обыкновенные транспортники. Наверное, снимать войска будут вертолетом. Если похороны завтра, то можно успеть. Вполне может случиться так, что похороны завтра. Телефонная связь быстрая, а Абдулу сообщение передали не так давно. Может Беслан успеть, если поторопится, если не будет щадить себя и давать поблажку бессильным мышцам ног и отяжелевшей спине.

И он идет, стараясь не думать об усталости…

Подъем сменяется спуском, спуск сменяется новым подъемом, потом долгий ровный путь по тропе, тянущейся вдоль склона. Здесь Беслан вспоминает путь, и понимает, что сейчас будет огибать ломаный профиль хребта. Труднее, но быстрее получится, если он пересечет невысокий хребет поверху. И он сворачивает с тропы, упорно карабкаясь вверх и вверх, цепляясь при подъеме за камни, несколько раз чуть не сорвавшись. Так поднимается на хребет, какую-то часть пути проходит по траверсу в обратную сторону, чтобы оказаться к тропе ближе, и начинает трудный спуск по северо-восточному склону, на котором еще лежит не успевший стаять снег. Здесь идти не только трудно, но и опасно. Снег ползет под ногами, угрожая съехать большой массой и увлечь за собой путника. Но какой-то ангел-хранитель ведет снайпера, зная, что ему обязательно надо попасть домой. И Беслан словно уверен в наличии ангела-хранителя рядом. Он не боится самых опасных участков. И благополучно минует их.

Снова тропа… И внезапно для себя Беслан вдруг осознает, что тропа стала жестче, лучше держит ноги. Сначала он даже не понимает, почему это происходит, но через некоторое время, когда поднимает от тропы глаза и рассеянно смотрит вдаль, то видит не слишком далеко. Только тогда становится понятным – вечер близится. Солнце по ту сторону хребта. Здесь похолодало, приморозило, и идти стало безопаснее. Осознание этого словно сил придает. Надо пользоваться природными условиями. Тропа жестче – идти можно быстрее. Он не думает о том, что устал. Знает: молодой организм имеет большой запас сил. Надо только не бояться усталости. Каждый человек может устать, но усталость – это не смерть, усталость не приходит навсегда. Она временная. Потом, когда он будет дома, он сумеет отдохнуть…

* * *

– Куда его понесло? – ворчит старший лейтенант Кантария в микрофон «подснежника» – Шестой, Одиннадцатый, вы выше его… Что он там ищет?… Есть там что-нибудь?…

Нугзар, небольшого роста, коренастый и крепкий, стоит, выставив вперед одну ногу, разговаривает, не отрывая глаз от бинокля.

«Шестой» и «Одиннадцатый» – два снайпера взвода разведки – ведут преследование по верхнему профилю, идут почти по траверсу хребта. Им видно гораздо больше, чем другим. Им и должно быть лучше видно, потому что задача снайперам поставлена однозначная: высматривать возможное преследование Беслана эмиром Абдулом Мадаевым. И потому они не столько за самим Бесланом наблюдают, сколько обозревают окрестности тропы, тщательно осматривая каждое место, которое может подойти для засады. Эмиру Абдулу нет надобности убивать своего бывшего снайпера. Ему необходимо захватить его и допросить, чтобы выудить сведения. А для этого необходимо войти в непосредственный контакт. От этого контакта снайперы Беслана и оберегают.

– Я – Одиннадцатый… Не понимаю… Просто свернул с тропы и полез в гору… Вроде бы без причины… Может быть, знает короткий путь? Но я здесь ни одной тропинки не вижу…

– Я Шестой… Впереди по тропе опасности нет… Я тропу страхую…

– Предположения? – спрашивает Нугзар.

– Просто путь срезает, – предполагает Второй, выдвинутый вперед, почти за плечи Беслану заместитель Нугзара. – Он же торопится.

– А нам что делать? – зло усмехается Кантария. – Крикнуть ему, чтобы подождал?

– Если пойдем за ним, он нас заметит, – подает голос кто-то из бойцов.

– Залегли… Отдыхаем… – решает старший лейтенант. – Сразу, как скроется из виду, рывок вперед… Не жалеть лошадей… Шестой, Одиннадцатый… Сейчас вся работа на вас… Держите его в прицеле…

«Держать в прицеле» – вовсе не значит сделать из Беслана мишень. Просто снайперам сподручнее пользоваться прицелом «винтореза», а не биноклем, хотя бинокли оба, конечно, тоже имеют. И сейчас им задача ставится – заменить собой весь взвод разведки, который не может высунуться без риска оказаться обнаруженным.

* * *

Беслан человек живой, молодой и сообразительный. Даже при том, что все действия его направлены на одну цель – успеть на похороны, – он просто не может не думать о том, что произошло в пещере. Он понимает, что всему виной деньги… И эмир Абдул решил принести своего снайпера в жертву каким-то высшим интересам. Только почему Беслан должен безоговорочно соглашаться стать жертвой? Он не согласен. Как сказал этот подполковник? «Принцип капитана Флинта». Беслан читал когда-то «Остров сокровищ». Правда, давно, мальчишкой еще. И понимает, что имел в виду подполковник. Эмир Абдул и Искандер хотели спрятать основную часть денег и не хотели оставлять свидетелей, за эти деньги опасаясь… По большому счету, в чем-то они правы. Уж кто-кто, а Беслан-то отлично знает, что если бы эмир не платил своим людям, у него никого почти в джамаате не осталось бы. Правда, платил он немного, да и сам имел немного. Тем не менее воевали все именно за деньги. Давно прошли времена, когда начинали воевать за свободу. Тогда о деньгах никто не думал, потому что надеялись потом когда-то найти способ зарабатывать деньги. Но способов не нашлось, а есть всем надо, всем надо семью кормить. Заработок один и остался – воевать и получать за это. Получать столько, чтобы семья не умирала с голода. И не больше. Больше получали только те, кто отправлял своих жен или сестер в «черные вдовы»… Или сам устраивал взрывы в городах и поселках… Но к этому тоже надо иметь склонность. Потому что при взрыве погибают не только солдаты-федералы, а и простые люди… Беслан к такому склонности никогда не имел.

Желание эмира сохранить в тайне место, где будут спрятаны деньги, понятно. Многие начали бы за такими деньгами охоту, понимает Беслан. Заиметь их сразу и не воевать больше, и не думать о том, как жить завтра… От этого Мадаев и хотел охранить тяжеленные рюкзаки.

Не охранил, хотя сам когда-то говорил, что больше всего на свете он любит охранять. Остальное все, в том числе и война, ему малоинтересно.

Беслан эмира Абдула понимает, но не желает принимать на себя роль бессловесной, как домашняя скотина, жертвы, выращиваемой для того, чтобы ее зарезали. Он никогда в жизни никого не предавал и не продавал. Может быть, один из немногих в джамаате такой. И именно его эмир выбрал в жертву. Почему? Чем он хуже других? Тем, что он честный? Тем, что подлости не терпит? Это несправедливо…

А несправедливость Беслан тоже не терпит.

Незадолго до того, как эмир Абдул хотел убить его, он сам сообщил ему о смерти отца. И при этом в холодном голосе эмира даже сочувствие звучало, так мало ему свойственное. И тогда же сам Беслан сказал, что он теперь – единственный мужчина в доме. Сказал, что он теперь кормилец матери и сестер. Эмир слышал это. И после этого хотел лишить семью последнего кормильца? Где же здесь справедливость?

Нет, с таким Беслан согласиться не может…

А что значит – не согласиться?

Он же сказал, что стал теперь старшим мужчиной в семье… Пусть бы даже не старшим, но все равно. Он мужчина, он воин. И мужчина обязан защищать себя и свою семью. И теперь эмир Абдул должен знать, что он «на прицеле» у Беслана. Беслан, как и полагается мужчине, во всеуслышание объявит о подлости эмира. И объявит его своим «кровником». Эмир страшный и опытный враг. Но, когда он был эмиром джамаата, в котором служил Беслан, он вселял страх. Сейчас этого страха нет.

Мужчина не должен бояться другого мужчину, даже зная, что тот сильнее его.

Даже зная, что тот подлее его.

Что тот способен на выстрел в спину…

* * *

– Первый, Первый, я – Шестой! – звучит торопливый голос снайпера. – Парень на тропу спустился… По тропе идет… И за ним идут… Вижу человека позади парня…

– Одиннадцатый! Ты видишь?

– Я – Одиннадцатый… Мне до вершины еще сто шагов… Восемь минут на подъем…

– Всем! В темпе в гору! Погоняй! В темпе… Шестой, что за человек? – подъем в том месте, где старшему лейтенанту предстоит его преодолевать, крут и изобилует тяжелыми каменными глыбами, которые не перескочишь. Приходится огибать или карабкаться по ним. В «подснежник» слышно, как тяжело дышит командир. – Докладывай…

– Спешит… Догнать хочет… Но… Хромает… Рассматриваю в прицел… Должно быть, где-то сорвался с кручи… Грязный бок, штаны порваны… Куртка на рукаве от локтя до кисти в лохмотья порвана… Спешит, почти бежит… И – сильно хромает… Сильно… Не угонится…

– Во что одет?

– Камуфляж… Рожа, как полагается, небритая… С автоматом…

– Шестой, если начнет стрелять, снимай его… По ногам бей!

– Может, сразу?

– А если это не он?

– Боевик.

– А если нет? Мало ли… Наблюдай… Докладывай…

Не только командир, другие хрипят в микрофоны, и оттого в наушниках стоит постоянный шум, словно ветер в морской раковине играет, изображает собой прибой. Даже эхо отдается. Но командир еще и разговаривает, сбивая себе дыхание. А дыхание сейчас лучше сохранять. И Кантария продолжает подъем молча и упорно, быстро передвигая короткие ноги, но ловко находит опору даже на таком крутом участке.

– Докладывай! – снова требует старший лейтенант. Всем и без позывного ясно, что он обращается к Шестому.

– Нечего докладывать, – отвечает «Шестой». – Пацан не бежит, а его не догоняют… Хотя и преследуют…

В эфире раздается несколько прерывистых смешков задыхающихся людей. Каламбур Шестого оценили.

– Не стреляет?

– И не стреляет… И даже не кричит… Молча догнать хочет…

– Прикинь обстановку! Что это может быть?

– Первый, я – Одиннадцатый… Забрался… Тоже вижу… – у Одиннадцатого дыхание рвется из груди так же, как и у остальных.

– Оба – соображайте!

– Если это эмир Абдул, то он ждал парня на тропе. Караулил на повороте. Там сплошные камни, есть место для засады, – докладывает Шестой.

– Точно. – «Одиннадцатый» согласен. – Он увидел его слишком поздно. Парень сократил путь и обошел засаду, не зная о ней.

– И не стреляет? – снова уточняет Нугзар.

– Генерал говорил, что эмир Абдул будет брать парня живьем…

До перевала еще слишком высоко. Нугзару не терпится самому глянуть на преследователя, потому что он один из всего взвода разведки видел фотографию эмира Абдула Мадаева. И он один может определить, Мадаев ли старается догнать Беслана. Но решение принимать уже пора, и Кантария принимает его:

– Разворачиваем веер, выходим в обхват! Шестой, Одиннадцатый, координируйте наше движение… Учитывайте движение преследователя… Вы на неподвижных точках. Отслеживайте каждый его шаг… Если будет возможность ему уйти, открывайте огонь на поражение…

– Хромает, – зачем-то снова сообщает Шестой.

– Куда он уйдет? Хромой… Сильно хромает… – добавляет Одиннадцатый.

3

Ангел с Пулатом приезжают в офис после разговора с Сохно и во дворе встречаются с Тобако, который вернулся от генерала Астахова с последними новостями. Когда все трое ставят машины и собираются войти в подъезд, из-за угла выворачивает Зураб, который собственным транспортом пока не обзавелся и не чувствует ущерба от того, что пользуется городским. Пулат проявляет обычную свою предупредительную вежливость, пропускает Зураба, придерживая дверь, и напоследок бросает взгляд на свою машину. Виталий по-прежнему не может относиться к своему «Геше», как к привычному транспортному средству, считая автомобиль почти одушевленным существом, наделенным трепетным, хотя и несколько металлическим, ответным отношением к хозяину.

Все сотрудники российского бюро – люди опытные, и при встрече не ведут разговоров на лестнице в подъезде, чтобы не смущать жильцов жилого дома, в котором офис располагается, странными фразами и словами. И потому поднимаются по лестнице молча.

На звонок открыть дверь выходит Сохатый. Этот тоже молча запускает всех. Дым Дымыч вообще не имеет привычки расспрашивать, понимая, что ему все необходимое скажут и без того, а не необходимым он забивать голову не желает.

Голос Басаргина доносится через коридор из квартиры. Отец воспитывает своих мальчишек-близнецов, представляющих для офиса Интерпола постоянную угрозу своим непоседливым характером. В самом офисе только Доктор Смерть занят работой. Слегка гудит принтер, распечатывая какие-то документы.

Басаргин появляется через двадцать секунд. Лицо красное, возбужденное.

– И что там? – спрашивает Тобако, кивая на дверь. – Мои друзья решили основать политическую партию близнецов?

Тобако – единственный человек в окрестностях, кто пользуется у близнецов непререкаемым авторитетом.

– Чуть хуже, – сетует Александр. – Не знаю, когда и как, но они вытащили из моего пистолета обойму и уже раскурочили пару патронов, высыпая порох…

– Наверное, готовят террористический акт, – мимоходом, читая распечатанный документ, замечает Доктор Смерть.

– Что прислали? – интересуется Александр.

– Спутник зафиксировал звонок с телефона спутниковой связи предположительно на одну из, связных квартир «Аль-Каиды» в Эр-Рияде. Квартира уже целую неделю под наблюдением. И это уже второй звонок того же абонента. Разговор велся на хорошем, без акцента, английском языке. Звонок был произведен из горного района Чечни, из места, где нет поблизости ни одного населенного пункта, но спутник зафиксировал передвижение, предположительно, войск федеральных сил России.

– «Предположительно»! – усмехается Тобако. – Интересно, насколько далеко простирается предположительная вежливость наших коллег из Лиона, если нынешняя оптика спутника, как нам рассказывали на занятиях в Лионе, способна различить количество и достоинство звездочек на погонах постового милиционера…

– Формулировка «предположительно», я думаю, – говорит Басаргин, – родилась вследствие моего телефонного разговора, когда я предупредил нашего комиссара о том, что мы снова работаем вместе с «Альфой».

– Это уж точно, – недобро смеется Ангел. – Когда проделывают дырку в стене туалета, чтобы подсматривать за соседями, всегда говорят, что у соседей слишком шумит бачок на унитазе, умалчивая, откуда доносится шум.

– Не понимаю, чем вам не нравится вежливость? – пожимает плечами Пулат. – Мы-то все равно знаем, что они знают больше, нежели говорят… Что там дальше, Доктор?

– Дальше – интереснее. Корреспондент связной квартиры назвался Абдулом и просил сообщить имаму, что на них напали русские и отбили деньги. Все группы уничтожены. Но деньги захвачены несколькими офицерами и не выданы федеральным силам. Должно быть, оставлены для своих нужд. И Лион просит нас разобраться с ситуацией… Те ли это деньги, след которых мы ищем, о какой сумме идет речь и что у нас за офицеры служат в армии, если воруют для личных нужд деньги, добытые в ходе антитеррористической операции?

– Хорошо работают, – соглашается Тобако. – Для нашего современного офицерского корпуса это не нонсенс. Особенно, если деньги крупные. Ради таких стоит рискнуть… Но меня интересует, насколько имя Абдул распространено среди чеченов… Зураб?

– Не слишком распространено. Это вообще мусульманское имя, и может принадлежать любому представителю мусульманского мира. В нашем народе присутствуют и чисто кавказские имена, причем присущие даже не мусульманским кавказским народам – мое собственное имя тому пример, и только вайнахские [28], и общие мусульманские. И, конечно же, русские.

– Из которых подавляющее большинство еврейские и греческие, поскольку русских имен среди русских сейчас ничтожно малое число.

– Пусть так. Но вернемся к посланию, – продолжает Тобако. – Имеем мы право предположить, что этот неведомый абонент контролируемого телефона в Эр-Рияде – эмир Абдул Мадаев?

– Мы не только имеем право так предположить, мы имеем право так утверждать, – говорит Ангел. – По крайней мере, мы с Пулатом в этом уверены.

– Обязательно, – соглашается Пулат тоном, не вызывающим сомнений. – И мы может прямо сейчас дать обстоятельный ответ Лиону, однако, мне кажется, нам тоже следует проявить вежливую сдержанность в ответ и не слишком вальяжно передавать подробности. По крайней мере, хотя бы для того, чтобы обеспечить безопасность подполковнику Сохно.

Все переглядываются и понимают, что «два капитана» принесли новости. Впрочем, за новостями они и отправлялись в здание ГРУ на Хорошевку, откуда имелась возможность напрямую связаться со спецназовцами, работающими в Чечне.

– Выкладывайте, – разрешает Доктор.

Ангел начинает объяснять вариант с продолжением операции, разработанный Сохатым. Рассказывает, что на усиление мобильной группы Согрина вылетела еще и группа подполковника Разина. Такими силами они сумеют захватить и самого эмира Абдула, и тех, кто будет с ним.

– Надо срочно связаться с генералом Астаховым, – настаивает Тобако.

– Зачем нам Астахов? Там работает спецназ ГРУ.

– Астахов ищет возможность определить объекты интереса террористов. Пока это, предположительно, как обтекаемо говорят наши руководители из Лиона, заводы нефтеперерабатывающего комплекса. Но точно неизвестна ни одна точка. Астахов ищет вариант, которым можно заманить в Москву эмира Мадаева…

– Почему именно его? – не понимает Зураб. – Мадаев мало перспективен для разработки. То, что в деле замешан его племянник, может оказаться чистой случайностью.

– Я еще не успел рассказать, – сообщает Тобако. – Допрос Биржевика Забара проводился, как вы все понимаете, без адвоката, названного самим задержанным. Адвоката просто физически не смогли отыскать.

– И со скополамином? – добавляет догадливый Доктор Смерть.

– И со скополамином, – соглашается Тобако. – Биржевик не проходил качественной подготовки и не умеет управлять своей речью под воздействием препарата. Поэтому кое-что он поведал. И это напрямую касается эмира Абдула Мадаева, который взял на себя роль одного из исполнителей какой-то крупной акции. По крайней мере, сам Биржевик должен был поступить в подчинение к Мадаеву, лучше знающему российскую действительность. Что это за акция, Забар точно не знает, но знает, что финансирование поставлено на широкую ногу, и планируется провести ее одновременно во всем мире…

Доктор Смерть сразу же набирает номер.

– Тогда надо быстрее подключать «альфовцев». Одно дело – Мадаева захватить, и совсем другое – заманить в Москву или туда, где он собирается действовать.

– Захват вызовет замену Мадаева другим лицом, которое, как обычно бывает при проведении крупных акций, заранее подготовлено на подобный случай, – добавляет Тобако.

– Кстати, телефонный номер Мадаева нам передали?

– И телефонный номер, – добавляет Доктор. – Хотя этот номер нужен больше нам, чем генералу. ФСБ пока не располагает собственными спутниками-шпионами.

* * *

Генерал Астахов приезжает через сорок минут – максимально короткий срок для того, чтобы пробраться через московские пробки. Но больше других удивляет интерполовцев полковник Мочилов, который прибывает по звонку генерала Астахова, и на пять минут раньше самого Владимира Васильевича.

– Оставил машину около метро и поехал, как все, – улыбается полковник. – Машина своим ходом через часик сюда доберется. Если мы к тому времени закончим, попрошу вас, выйдите, предупредите водителя, чтобы в управление возвращался…

– Да, со своим транспортом времени теряешь больше, чем с городским, – понимающе кивает Ангел.

– И у нас не то финансирование, чтобы взять к себе на работу Тобако.

Умение Андрея Тобако преодолевать московские просторы уже приобрело характер легенды.

– Я, Юрий Петрович, – парирует Тобако, – привык на свои интересы работать. Ездить по чужим у меня получается хуже.

Приезд генерала прерывает разговор.

– У меня время лимитировано, надо готовить доклад для Кремля… Давайте сразу приступим.

– Давайте, – соглашается Басаргин. – Начну с того, что вам еще не известно. События последних пятнадцати минут. Эмир Абдул Мадаев, вернее, спутниковый телефон эмира Абдула Мадаева, находится под нашим контролем, и Доктор зафиксировал первый его звонок. Таким образом, мы может с точностью до полуметра назвать точку, из которой он звонил. Это тропа в одном из горных ущелий Чечни… Доктор, воспроизведи разговор.

– Нет проблем. – Доктор стучит по клавиатуре своими толстенными пальцами, потом щелкает компьютерной мышкой и добавляет громкость в компьютерных колонках, чтобы разговор был хорошо слышен всем. Зураб выходит на середину комнаты, чтобы делать синхронный перевод, потому что разговор ведется по-чеченски.

«Вагап… Это я… Мальчишка обманул меня… Обошел засаду поверху… Догнать я не сумел…

– Как же так… Какой-то мальчишка… Как он узнал?

– Он и не знал… Он просто спешит и рискует… Срезал путь, чтобы успеть на похороны…

– А ты?

– Я со склона сорвался… Руку, кажется, сломал… И нога в коленке не сгибается…

– Вай-вай…

– Скользко.

– Что думаешь делать?

– Что я и говорил… Пошли в село человек пять… Пусть меня ждут с южной стороны, за кладбищем… На кладбище пусть не заходят… Я подойду… Сам время прикинь… Про мою хромоту не забудь… Я теперь ходок плохой…

– Ты уверен, что рюкзаки не увезли федералы?

– Я наблюдал в бинокль… Сколько человек зашло в пещеру, столько и вышло… Ни у одного не было с собой груза… И вид имели такой… Нет… Рюкзаки еще там… Эти спецназовцы хитрят… Ты проверил того парня? Мне показалось, что это он… Я дважды его видел, и оба раза мельком… Но ты знаешь мою память…

– Нет еще… С их базой связи нет… Боятся, что их засекут и накроют ракетой… Я послал человека… Вернется часа через два… Ты позвони…

– Договорились… Не забудь про пять человек… Беслана без меня пусть не трогают…»

Генерал от волнения даже встал и заходил по комнате.

– Вот плоды совместной деятельности. Всегда бы нам так. Тогда всему террору конец бы пришел. Значит, ваш Сохно прав, и эмир Абдул принял предложенный гамбит… Каким только будет продолжение?

– Могу предположить, – добавляет полковник Мочилов. – Сработает, скорее всего, первый вариант. Генерал Сомов по просьбе Сохно послал за этим Бесланом взвод своей разведки. Как раз на случай, если эмир Абдул попытается захватить мальчишку…

– Что? – Генерал вскидывает руки. – Ни в коем случае! Ни в коем случае. Нельзя его захватывать. Мы сразу оборвем все нити, и нам будет уже не за что ухватиться, потому что других выходов на конкретно существующую террористическую сеть мы не имеем. Как можно связаться с Сомовым? Напрямую.

– У меня нет такой связи. – Полковник только руками разводит. – Думаю, через штаб внутренних войск. Или через региональный штаб в Грозном. Операцией руководит ваше федеральное управление. У них может быть связь.

Генерал смотрит на телефонный аппарат. Доктор Смерть молча снимает трубку и протягивает ему, предлагая позвонить сразу.

– Номер?

Владимир Васильевич сам наклоняется над столом и через широченное плечо Доктора набирает номер.

– Добрый день. Мне нужен дежурный по управлению… Генерал Астахов… Да-да… Срочно, срочно… Да. Да. Генерал Астахов… Я сейчас не в управлении… Наши сейчас в Чечне проводят силами внутренних войск и спецназа ГРУ операцию по уничтожению эмира Абдула Мадаева. Необходимо срочно связаться с непосредственным руководителем боевых действий генералом Сомовым и приказать ему немедленно отозвать свой взвод разведки. Мадаева сейчас брать нельзя… Я напишу рапорт, как только приеду в управление… Вопрос государственной безопасности… Да, доложите директору… Он в курсе событий… Это чрезвычайно важно… Запишите мой номер… Я дождусь вашего сообщения здесь… Очень прошу вас как можно быстрее найти Сомова…

Генерал диктует номер бюро Интерпола.

Несколько минут все сидят молча, в напряжении ожидая продолжения.

– Кстати, – нарушает молчание Басаргин, – один звонок с телефона Абдула донес разговор на чистом, без акцента, английском языке.

– Да, – подтверждает Астахов. – Согласно анкете, Мадаев свободно говорит, читает и пишет по-английски. Он достаточно образованный человек.

И опять молчаливое ожидание.

Звонок следует вскоре. Доктор Смерть смотрит на определитель и включает спикерфон.

– Слушаю вас.

– Мне нужен генерал-майор Астахов.

– Он рядом, вас слышит.

– Владимир Васильевич! Я добрался до Сомова через спутниковую связь. К сожалению, у него самого нет связи со взводом разведки. Они вышли из зоны действия «подснежников», и он не имеет возможности отозвать их. Сомов обещал послать к ним посыльного с приказом. Но это – время…

– Спасибо. – Астахов устало садится в любимое кресло Пулата. Доктор отключает спикерфон. – Все… Все наши надежды рухнули…

– Может, он еще сумеет уйти? – Басаргин делает слабую попытку утешить генерала.

– Если «краповые» береты вцепятся в него, не уйдет, – говорит Мочилов. – В чем-то другом они, может быть, проигрывают спецназу ГРУ. Но уж в преследовании и задержании они равных себе не имеют. Это настоящие волкодавы с мертвой хваткой…

– Я не понимаю, что вы все так волнуетесь? – Пулат в самом деле самым непонимающим образом поднимает плечи.

– Ты что-то предлагаешь? – Хорошо знающий товарища Ангел сразу видит, что «маленький капитан» нашел приемлемый выход.

– А что здесь сложного? Мы знаем номер телефона Эмира. Ваш эмир не знает мой номер, и незнакомый звонок его не смутит. Пусть Зураб позвонит ему с моей трубки и, разговаривая по-чеченски, предупредит, что вокруг сгущаются тучи в «краповых» беретах. Дескать, высоко сижу, далеко гляжу. И вижу. Эмир ничего не поймет, но за помощь, думаю, будет благодарен…

И он протягивает трубку Зурабу. Генерал выпрыгивает из кресла, хватает трубку и сует ее в руки интерполовцу-чеченцу.

– Мне все равно надо как-то назвать себя, – говорит Зураб. – На будущее можно будет использовать этот канал.

– Назовите себя «Координатор проекта», – предлагает Владимир Васильевич. – Предупредите его, чтобы забыл о вашем звонке, потому что вы звоните из Москвы. Это придаст вам вес…

– Может быть, – соглашается Зураб, всегда легче включающийся в любую игру, чем в обычные для других сотрудников боевые действия. – Тогда я буду звонить со своего телефона. Вдруг он сам когда-то захочет позвонить?

– Нет! – предупреждает Пулат. – Вдруг кто-то из ваших общих знакомых знает твой номер? Это может быть провалом. Лучше я дам тебе на время свою трубку…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

– Шестой, Одиннадцатый… Я – Первый… Вам все видно? Докладывайте. Координируйте наше передвижение!

– Я Шестой! Нечего координировать. Правильно идете. Можно только чуть шире. Флангам бы выдвинуться по сторонам метров на тридцать. Но и так нормально.

– Что этот тип?

– Все… Устал хромать, – продолжает Одиннадцатый. – Остановился, позвонил кому-то по телефону, теперь еле-еле идет в прежнем направлении… Держится то за ногу, то за руку… У него, похоже, одна рука нерабочая… От преследования отказался… Сил, похоже, совсем нет… Загоняли его, как волка собаки…

– Как он звонил? Здесь разве есть связь? – Кантария вытаскивает трубку сотового телефона и смотрит на мониторчик. Значок упорно показывает отсутствие связи. – Отсюда невозможно позвонить!

– У него, похоже, спутниковая трубка.

– Вот же, черт! У боевиков – спутниковые телефоны! У официальных федеральных сил ничего нет… Нам бы их финансистов… Нас не видит?

– Едва ли. Реакции никакой.

– Продолжаем обхват. Правый фланг… Кто там у нас на правом фланге?

– Я – Двадцать первый… Я – справа… Уже выхожу на перевал. Здесь скалистый изгиб. Имею возможность обойти объект и перекрыть тропу. Меня не заметят.

– Быстрее передвигаемся… Скоро начнет смеркаться… Кто слева?

– Я – Двадцать седьмой. Я – слева… У меня почва под ногами едет… Подъем сложный… До перевала еще десять минут хода.

– Догоняй, маму твою… Отстаешь! Догоняй…

– Лезу… Лезу… И без мамы лезу, сколько сил есть… Бегом ползаю, – голос обиженный. – Но я далеко у него за спиной. Если он назад двинет, я успею в любом случае… И я не хромаю…

– Лучше хромай на три конечности, но успей!

– Я – Одиннадцатый! У меня точка хорошая, все видно и по ту и по другую сторону… Все успевают. Хорошо обложили. Двадцать первый, кто рядом с тобой слева?

– Девятнадцатый.

– Для него хорошая позиция. Ему сейчас не видно, через десять шагов увидит. Там кусты языком до тропы сползают. По другую сторону твоих камней… Пусть чуть-чуть левее сдаст, и как раз на кусты попадет… Спустится прямо на голову объекту. Все… Мы его полностью обложили. Теперь не уйти, замыкайте…

– Я Шестой! Держу его на прицеле. Никуда не денется. Шаг вправо, шаг влево рассматривается, как попытка к побегу. Наш он, наш.

– Я – Двадцать первый! Надо быстрее… По ту сторону хребта уже темнеет…

– А куда он денется от ночной оптики? – Шестой уверен в своих способностях стрелка больше, чем остальные в своих способностях бегунов по пересеченной местности. По настолько пересеченной местности, как в этих горах.

Человек на тропе идет медленно. Теперь уже все спецназовцы вышли на исходную позицию и начали спуск. Это еще сложнее, чем подъем, но начавшиеся сумерки и большое количество разнокалиберных валунов на этой стороне хребта хорошо скрывают умелые передвижения. А уж подбираться к противнику без звука разведчики умеют.

Кантария долго рассматривает одинокого путника в бинокль.

– Я – Первый! Это эмир Абдул Мадаев… Я узнал его… Работаем по полной программе… При невозможности захвата – уничтожить!

Медленно сжимается полукольцо. Шаг за шагом, метр за метром эмир Абдул приближается к спецназовцам, а они к нему. Полукольцо одновременно сжимается и спускается со склона, выпрямляясь в дугу. По ту сторону тропы склон настолько крутой, что нормальный человек не сможет спуститься по нему. К ненормальным можно отнести только альпинистов и скалолазов, но здесь таких не водится – война распугала всех спортсменов и долго еще не пустит их в местные горы.

Нугзар Кантария часто поднимает к глазам бинокль. Его предупредили, что противник хитрый и опытный, бывший сотрудник «девятки», а это значит, что он гораздо наблюдательнее любого из самых наблюдательных боевиков. Профессионально отработанная наблюдательность гораздо эффективнее наблюдательности природной.

Вот опять эмир вытаскивает из кармана трубку спутникового телефона. Эх, хоть на свои деньги покупай такой же! Очень он помог бы в различных ситуациях… С кем говорит эмир? Что рассказывает? Какие планы строит? Услышать бы разговор…

Еще несколько шагов, пока противник отвлек внимание – можно и скорость передвижения увеличить. Эмир убирает трубку и вздыхает обреченно. Даже плечи у него обвисают от усталости. Дистанция настолько короткая, что видно, как Абдул вздыхает.

А он и в самом деле устал. Ставит автомат по одну сторону тропы, подходит к другой стороне, к самому крутому склону… Садится на высокий камень на краю, по сути дела, пропасти, потому что иначе, чем пропасть, то, что находится внизу, назвать нельзя. Если у него повреждены рука и нога, ему очень тяжело ходить по горам. Даже по тропе тяжело, а без тропы вообще не пройти. Отдых необходим. И правильно. Отдыхать всем надо. И даже человеку, которого сейчас захватят… Потом, с руками, скованными наручниками за спиной, ему уже не дадут отдохнуть, и никто не будет считаться с его хромотой – его будут подгонять жесткими стволами автоматов – в ребра. Это очень больно, но подгоняет лучше любого кнута… Будут подгонять к временной базе, где уже давно остывает ужин. Спецназовцы будут очень торопиться, потому что они сегодня не обедали…

Теперь он никуда не денется… И пусть соседний более высокий камень закрыл эмира от Шестого и Одиннадцатого, его можно захватить и без выстрелов.

* * *

Эмир Абдул давно уже видит, что его «ведут». Сначала почувствовал себя неуютно. Просто почувствовал, как зверь чувствует опасность. Потом, предельно повысив внимательность и снизив скорость, чтобы сэкономить силы, он заметил снайперов. Одного… И второго… Ум опытного охранника не заметался в поисках выхода, мысли потекли спокойно и позволили ему сделать правильный анализ ситуации. Если снайперы не стреляют в то время, когда он представляет собой такую прекрасную мишень, значит, его собираются брать живым. Чтобы взять его живым, обязательно следует его окружить. Где они – те, кто окружает его? Какими силами действуют? Необходимо все определить, прежде чем искать выход. Даже никого не видя, эмир Абдул слышит, как где-то позади скатывается маленький камушек. А впереди, но еще высоковато, покачиваются кусты. Кусты не могут покачиваться, если нет сильного ветра. В горах такие кусты, которые прочно за почву держатся, и легким ветерком их качать не будет… Значит, держат и сзади, и спереди. А поверху страхуют снайперы. Наверняка между задними и передними еще кто-то сползает по склону. Много их? Скорее всего много…

Телефонный вызов подается не звонком, а вибрацией. Наверное, Вагап получил сведения.

Абдул спокойно вытаскивает трубку, и невнимательным взглядом зорко осматривается во время разговора.

– Я слушаю…

– Эмир… Я звоню из Москвы… – говорит по-чеченски незнакомый голос. – Не удивляйся… Тебя обложили со всех сторон… Попытайся уйти… На тебя слишком много поставлено…

– Кто это говорит? – удивляется эмир Абдул.

– Координатор проекта… Я имею доступ к сведениям ФСБ… Повторяю… Тебя обложили… Действовать нужно срочно…

– Я вижу все… Я уйду… Кто вы? Я вас не знаю…

– И не надо этого знать… Забудь про мой звонок… Мне звонить нельзя, даже если ты определил номер… Если будет надо, я сам позвоню… Все.

И неведомый абонент отключается.

Эмир несколько секунд стоит, задумавшись. Странный звонок… И – из Москвы! Если бы кто-то позвонил отсюда, если бы кто-то рядом находился и все видел. Это понятно. Но если доложили в Москву, значит, преследование идет адресное. Преследуют не просто боевика, а именно его, эмира Абдула Мадаева. Это придает ответственности и вместе с тем звонок эмира подбадривает. Значит, силы в операции задействованы и в самом деле немалые… И с той и с другой стороны.

Абдул находит подходящее место, ставит автомат у камня по другую сторону тропы – это очень наглядно, что он оставляет оружие в стороне, это показывает, что он не готовится к сопротивлению. А зачем ему теперь оружие? Он не собирается бой вести. Оружие у него будет внизу. И садится на камень, спиной к верхнему склону. Высокий соседний камень при этом закрывает его от снайперов. И больше снайперы его не увидят. Пусть радуются, что хоть немного понаблюдали за ним в оптику. Понаблюдали, и этого с них хватит. Надо было сразу стрелять. Не стали стрелять – сами виноваты…

Сел и сидит. Отдыхает. Это они видели. И пусть смотрят ему в спину. А что он делает перед собой, этого им увидеть не дано. Сидит… Отчего ж ему, усталому путнику, не отдохнуть? Будь он полностью здоров, он сумел бы по склону скатиться так, как ни один из этих хваленых «краповых» не скатится. Просто не рискнет скатиться, потому что при таком скатывании шансов выжить – пятьдесят на пятьдесят… И выживает только тот, кому выжить необходимо. Абдулу необходимо выжить. Этот человек из Москвы так и сказал – слишком много на него поставлено. Нельзя подводить…

Поставлено и в самом деле очень много. Даже в денежном отношении. Слишком много денег. Так много денег, что Абдул даже не воспринимает их реальными деньгами, а видит только единым куском – делом, в которые деньги вложены. Даже тот миллион долларов, что он сейчас несет в сумке за спиной. Этот миллион – не деньги, на которые можно долго и безбедно жить. Эти деньги – деловое предприятие. Даже не диверсия, не всемирный террористический акт. Только деловое предприятие, которое принесет новый денежный порядок в мусульманский мир. Новый порядок, который потом уже будет невозможно разрушить, потому что миром правят деньги, а деньги будут в руках новых людей.

* * *

Эмир Абдул четко слышит каждых шорох за спиной. И это заставляет его торопиться. Но он продолжает работать почти одной рукой, завязывая петлю на веревке. Петля набрасывается на камень одним движением и затягивается под весом его тела. Хорошая петля. А конец веревки спускается со склона, сползает, как змея, с легким шуршанием. Эх, не подвела бы рука… Правая рука сломана. Но что такое перелом для настоящего мужчины? Настоящий мужчина может не заметить его.

Пора!

Абдул поднимается. Еще спокойно и величаво, еще никак не показывая своего нетерпения. Оглядывается, усмехается, и – теперь уже его движения быстры и выверены…

Петля, как и думалось, прочно цепляется за камень. И – прыжок… Больно руку… Больно, но это боль нескольких секунд. Боль быстро притупляется и уже перестает мучить. Жалко, что нет перчаток. Ладони горят, сжигаются о веревку, но он не сжимает их сильнее, не останавливается. Он очень быстро спускается, скользя по склону, отталкиваясь ногами от осыпающейся почвы.

Там, внизу, ельник начинается сразу у подножия. И пусть «краповые» тоже спустятся за ним следом. Они даже не увидят сверху, в какую сторону он направился. Пусть ищут. Не найдут…

Не найдут, потому что он никуда и не направится… Он знает там, в густом ельнике, схорон, который не найти без собаки. Там есть и оружие, и взрывчатка, есть место и для человека. Даже пара человек поместилась бы. И «краповые» пробегут мимо. Конечно же, они побегут в сторону тропы, которая выходит на противоположный склон. Ведь Абдул должен именно туда направляться. Он и направится, только чуть позже.

Он скользит… Веревка жжет руки…

* * *

– Где он? – старший лейтенант Кантария сам пугается того, что произошло, но уже видит – это произошло. – Где он? Куда он делся? Шестой! Одиннадцатый! Куда он делся?

Эмир Абдул выпал из его поля зрения всего на десяток-другой секунд, понадобившихся для того, чтобы обойти нагромождение камней на склоне. Только что сидел там, а теперь его нет. И на тропе его нет, никого на тропе нет!

– Нам его не видно. Он садился за камень отдохнуть… Может, прилег?

И шуметь нельзя. Может, в самом деле, прилег? Тогда ему подняться и шагнуть за автоматом – три секунды. Начнешь торопиться, начнешь шуметь, он поднимется… Значит, спуск надо продолжать в прежнем темпе.

– Я – Первый! Видел кто его? Видит кто?… – в микрофон «подснежника» приходится шептать. Дистанция такая, что громкое слово может быть услышано.

– За камнями…

– Отдохнуть сел…

– Сидел там… Сейчас не видно…

– И не увидите… Нет его там… Я как раз против того камня…

– Быстрее! – дает команду Нугзар. – Вперед!

И сам стремительно спускается. Вечерний сумрак не дает издали понять, что произошло. Видно одно – эмира Абдула нет на месте. И не прилег он за камнем. Негде там прилечь. И только с двух шагов старший лейтенант понимает – они упустили Мадаева…

Веревка уже не натянута. Если бы сразу поторопиться, можно было бы просто перерубить веревку. Она тонкая – едва-едва человека выдержит. Одно движение тяжелого боевого ножа, и Мадаев свалился бы в пропасть… Пусть бы и вторую ногу разбил, пусть бы и вторую руку сломал… Пусть бы шею себе сломал, но он был бы уже в руках спецназовцев…

Нугзар хватается за веревку, и смотрит вниз. И понимает, насколько бесполезное занятие искать там беглеца. Внизу уже полная темнота. Там лес, помнится, сплошняком стоит. В обе стороны тянется. Тем не менее Кантария готов первым начать спуск, но в это время с вершины перевала взлетают одна за другой две красные ракеты. Ракеты, конечно, предназначены им.

Отбой. Генерал отзывает разведку.

– Мы почти взяли его… – говорит Кантария с досадой.

Но он знает, что сигнал ракетами равносилен приказу.

2

– Это вы хорошо сказали, – генерал выслушивает перевод – Зураб рассказывает, как он поговорил с эмиром Абдулом Мадаевым и согласно кивает головой. – Слишком много на него поставлено… И с нашей стороны – на него, по сути дела, все поставлено. Будем надеяться, что он сумеет уйти благополучно и при этом не подстрелит никого из спецназовцев Сомова.

Зураб убирает трубку Пулата к себе в карман. «Маленький капитан» согласно кивает на его вопросительный взгляд – как и договаривались…

– Нам остается ждать результата, – говорит полковник Мочилов. – Хуже нет, чем ждать и догонять. Значит, эмир Абдул уже определил погоню. Наших он не определил бы.

– Ваши его в пещере упустили… – сетует генерал.

– И слава богу. – Мочилов хитро улыбается. – Если не упустили бы, мы бы сейчас здесь не сидели, а думали, кто заменит Мадаева. Но выдумать ничего бы не смогли, как все мы понимаем. А преследование в пещере, по большому счету, когда преследуемый знает там ходы и выходы, а преследователь их не знает, заранее обречено на провал. И дает девяносто девять из ста шансов в пользу преследуемого. Более того, преследователь почти обречен на неминуемую гибель, если не остановится вовремя… Это теория боевых действий. И с теорией считаться необходимо. Поэтому упрек в адрес спецназа ГРУ не принимается.

– Давайте вообще без упреков обойдемся, – предлагает Басаргин, – нам общее дело делать, а не друг на друга сваливать неудачи. Ждать результата можно долго. Я бы рекомендовал обговорить возможные планы совместных действий. Исходить при этом будем из варианта, при котором эмир Абдул Мадаев успешно ускользнет от погони. Что мы обязаны в этом случае предпринять?

– Мы обязаны предоставить ему «зеленый коридор» по дороге в Москву, – говорит генерал. – Отслеживать каждый шаг и контролировать все контакты. У него с собой, как нам сообщили, миллион долларов. Этих денег, по его мнению, должно хватить на проведение какой-то акции. Кроме того, он рассчитывает, что его племянник с напарником получили переведенные на их счета средства и передали их Александру Камалову… Камаловым, кстати, сейчас плотно занимаются. Настолько плотно, насколько это возможно, чтобы не спугнуть вероятных помощников в его фирме. Фирма наполовину чеченская. Все учредители чеченцы, и многие сотрудники тоже.

– Кстати, – сообщает Зураб, – я нащупал ход туда. Завтра с утра пожалую, поговорю с одним человеком. Хотя мне очень не хочется считать его террористом. Это близкий родственник Заремы [29], и я всегда относился к нему с симпатией.

– Предварительно вам надо встретиться с нашими сотрудниками, проверяющими фирму, – уточняет Астахов. – Чтобы вы друг другу не помешали… Но – продолжим. «Зеленый коридор» по пути в Москву Мадаеву обеспечат наши сотрудники. Интерпол обеспечит нам контроль его телефонных разговоров. И, я попрошу вас, Александр Игоревич, связаться со своими руководителями, чтобы они проконтролировали все связи эмира Абдула с заграницей.

– Они уже контролируют эти связи, – говорит Доктор Смерть. – Именно так к нам попал номер спутникового телефона эмира Абдула.

– Прекрасно. Спецназ ГРУ должен обеспечить неприкосновенность эмира там, в Чечне. Не охотиться за ним, а охранять его… Понимаете, Юрий Петрович?

– Я другое, товарищ генерал, понимаю. Мадаев не поедет сейчас в Москву, – возражает полковник Мочилов.

– Обязательно поедет. Даже израненный, в любом состоянии – он не будет терять времени. Зураб хорошо подбодрил его, добавив ответственности. Мадаев знает, что на него очень много поставлено.

– Я о том же и говорю… Очень много на него поставлено.

– Объясните.

– Объясняю… Просто вы не знаете всех подробностей того, что происходило в Чечне в ближайшие часы, а мне все рассказали. Потому я и уверен, что эмир не сразу отправится в Москву.

– Ну-ну, – соглашается генерал. – Я слушаю…

– Мадаев пытался убить мальчишку-снайпера. Не сумел. Таким образом, тот стал его «кровником». Не слишком хорошо себя чувствует человек, у которого есть «кровник». И любой чеченец постарается действовать на опережение. То есть убить до того, как убили тебя…

– Это правильно. Это в характере каждого чеченца, – подтверждает Зураб.

– Спецназовцы Сомова засекли эмира Абдула в тот момент, когда эмир преследовал Беслана Байрамирова. Пытался неслышно догнать. Беслан непреднамеренно, не зная о ее существовании, обошел его засаду. И тогда эмир Абдул попытался преследовать. Но у него, как вы знаете, повреждены нога и рука. Тем не менее он шел с автоматом. И имел возможность залечь, как следует прицелиться и застрелить своего «кровника». Но он не сделал этого. Почему?

– Почему?

– Потому что Беслан Байрамиров – свидетель и может дать хоть какую-то информацию о том, что произошло с оставшимися двадцатью четырьмя миллионами долларов… Он нужен эмиру Абдулу живым для того, чтобы провести допрос с пристрастием, как это называется, и добыть необходимые сведения. То есть эмир Мадаев вышел на охоту за деньгами и не собирается без них ехать в Москву. И подтверждением тому же служит шифровка, полученная нашими друзьями-интерполовцами из Лиона. – Полковник кивает в сторону Басаргина. – Мадаев будет пытаться найти деньги.

– Возможно, вы правы, – неохотно соглашается генерал Астахов. – Даже вероятно, вы – правы. Но нам необходимо как можно быстрее заполучить его в Москве, чтобы здесь не начали развиваться неконтролируемые нами действия в его отсутствие.

– Значит, нам необходимо заманить эмира сюда, – говорит Александр.

– Это понятно, – недовольно вздыхает Владимир Васильевич. – Только как это сделать?

– Элементарно. – Басаргин пожимает плечами. – Он охотится за деньгами и при этом уверен, что какие-то спецназовцы эти деньги не выдали властям, а присвоили. Мнение об армии, к сожалению, устоявшееся. И не всегда беспочвенное… Впрочем, я не выдвигаю никаких обвинений в сторону спецназа ГРУ, хотя это тоже армия, но не совсем. И этим мнением грех было не воспользоваться. Талантливый режиссер и драматург Сохно разыграл хорошую интермедию. Следовательно, эмиру Абдулу Мадаеву надо добраться до этих спецназовцев и отобрать у них все, что можно отобрать. Вернуть, как говорится, свое. Любой ценой. И я вполне понимаю эмира. Сумма настолько велика, что не укладывается в обычное восприятие денежного эквивалента. Это уже не деньги – так должен думать Мадаев, – это нечто большее… Сохно, если помните, предлагал план дальнейшего развития событий в том же ключе – по собственной сдаче в плен. Но это, при всей смелости плана и самоотверженности уважаемого подполковника, на мой взгляд, и рискованно, и мало что даст нам в плане развития операции таким образом, каким она останется под нашем контролем. Просто заманим в ловушку группу боевиков, которых или захватят, или уничтожат на месте, а часть, может быть, в той же пещере и уйдет от преследования… Нам Юрий Петрович сейчас прочитал теоретические выкладки относительно пещерной войны. Я, при своей неопытности в подобных делах, могу только предположить, что выкладки эти на сто процентов верны. Да… Можно сказать, это будет небольшой успех, о котором можно доложить по инстанции и даже получить за это какие-то положительные отзывы и награды. Но нет никакой гарантии, что дело не ограничится обрывом всех возможных связей террористов в Чечне с их московскими коллегами. В таком случае нам просто не следовало давать отбой спецназовцам Сомова, и они, возможно, тоже получили бы свою долю наград… И не следовало бы Зурабу звонить эмиру, и засвечивать номер Пулата…

– Это все так, – сердится генерал. – Это мы все понимаем… Какой вы предлагаете вариант?

– Я предлагаю вывезти деньги в Москву.

– Объясните, я не совсем понимаю, хотя начинаю догадываться. Наверное, вы даете правильное направление…

– Как выносили деньги из пещеры, точно так же их необходимо вернуть туда… Потом убрать с места действия войска, если они еще не убраны, и организовать некое подобие частной экспедиции. Эта экспедиция во главе с Сохно и с тем человеком из «Пирамиды»…

– Макаров. Вячеслав Макаров, – подсказывает Мочилов. – В Афгане попал в плен… Потом работа инструктором в школе саудовского спецназа. Потом жил в Канаде. Потом… в Югославии, во время событий в Косово, воевал с НАТО под фамилией Макараджича – Славко Макараджич. Командовал отдельным интернациональным отрядом югославского спецназа. Их звали «команда теней» [30].

– А еще раньше вместе со мной воевал в Боснии [31], – подсказывает Доктор Смерть. – Очень надежный парень. Не просто надежный, а именно – очень.

– Так вот. Они нанимают какой-то вертолет. Вывозят деньги в Москву. Эмир Абдул в этом случае вынужден будет последовать за ними.

– Это вариант, – генерал несколько секунд соображает. – Я примерно то же самое подумал, когда вы начали говорить. Да, это вариант, только в жизнь его претворять следует с некоторыми доработками. Нам никто не позволит рисковать такими крупными суммами и возвращать деньги в пещеру. Скорее всего их уже сдают в казначейство, и не в Грозном, как я полагаю. Сумма слишком велика… Но можно загрузить рюкзаки обыкновенной бумагой.

– А еще лучше, – подсказывает Сохатый, – напечатать на принтере двадцать четыре миллиона долларов. Если вдруг что-то пойдет не так. Если Мадаев будет иметь возможность проверить. Хотя бы издали они должны выглядеть настоящими. И часть денег, разумеется, должна быть выдана спецназовцам наличными. Эмир Мадаев не поверит, что они сразу не набили себе карманы. Чтобы вывезти рюкзаки, чтобы, предположим, нанять негласно вертолет, следует платить. Если за Сохно и Макаровым будут следить, боевики должны видеть, как они расплачиваются наличными баксами, и немалыми…

– Да. Это все необходимо проработать в деталях, – соглашается генерал, вставая из кресла. – И потому мне необходимо немедленно возвращаться к себе, чтобы оперативно связаться с нашими сотрудниками в Чечне.

Но не успевает он дойти до двери, когда звонит телефон.

– Это опять вас, товарищ генерал, – сообщает Доктор Смерть.

Асафьев возвращается и берет трубку, не включая спикерфон.

– Да… Да… Понял… Я сейчас выезжаю… Пусть в Грозном подождут разговора со мной… Обязательно… Конечно… Я еду…

Он кладет трубку.

– Эмир Абдул Мадаев успешно вышел из испытания и улизнул от спецназовцев Сомова… Обошлось, к счастью, без жертв.

Генерал снова направляется к двери, за ним поднимается и полковник Мочилов.

– А я думаю, что надо мне в Грозный лететь, чтобы самому руководить операцией на месте… Будем, товарищ генерал, поддерживать прямую связь.

* * *

– Зураб, тебе сколько лет стукнуло? – спрашивает Дым Дымыч.

– А что? – не понимает Зураб сути вопроса.

– Ничего особенного. Просто… Дело в том, что ты и по возрасту, и внешне, слегка походишь на Халила Мадаева. Интересно, где в Москве остановится эмир Абдул?

Сохатый выбрасывает информацию для всеобщего обдумывания и усаживается на свое привычное место в углу. Дым Дымыч к углам относится всегда однозначно. Он никогда не сядет против угла стола, никогда не сядет против любого другого угла, направленного в его сторону. Но всегда предпочитает углы с обратной стороны, внутри направления вершины. И все знают эту его привычку, хотя никто не вникает в тонкости таковой.

– Ты предлагаешь? – интересуется Басаргин.

– Я пока ничего не предлагаю. – Дым Дымыч забрасывает ногу на ногу. – Я пока рассуждаю. Халил Мадаев отправил жену в Норвегию. У него квартира свободная. С дядей он виделся только в детстве, как он сам мне сказал. У нас уже некоторое время хорошо работала «чеченская связка» – Зураб и Ангел. С тех пор Ангел, кстати, существенно улучшил свои познания в чеченском языке. И вполне может стать на какое-то время Мусой Раздоевым. Я не знаю, насколько может стать необходимой такая подмена, но в любом случае – это контроль за деятельностью эмира. Причем контроль самый непосредственный и тесный.

– А что, – соглашается Ангел, – мне такой расклад по душе. Правда, Раздоев лет на пятнадцать-двадцать помоложе меня будет. Однако и он, я думаю, не слишком хорошо знает эмира Абдула. Надо поговорить с Мусой по душам.

– Опасно, – не соглашается Басаргин. – Настоящие Халил и Муса сотрудничали с Камаловым. Наверняка не однажды появлялись в фирме у последнего. Их там могут знать. А что, если после смерти Камалова там остался кто-то, кто будет контактировать с эмиром Абдулом? Опасно. Я против.

– Не более опасно, чем подстава Сохно, – не соглашается с командиром Тобако. – Просто нам будет необходимо все детали проработать в мелочах. Кого следует подозревать, того необходимо будет изолировать. ФСБ всегда найдет удачный повод для таких мероприятий. Это будет даже лучше. Если у эмира не окажется соответствующих помощников под рукой, он обязан будет использовать племянника и его друга.

Басаргин начал свою традиционную прогулку по кабинету. Все интерполовцы хорошо знают привычку своего командира. Когда он что-то соображает, ему необходимо ходить. И ждут решения молча, не нарушая ход мыслей Александра.

– Что ж, – говорит он, наконец, – пожалуй, проработать вариант стоит, но это тоже следует согласовывать с Астаховым…

– Естественно, – утверждает Дым Дымыч. – Только следует утрясти еще один вопрос. Эмир Абдул наверняка поинтересуется судьбой двух порций по пятьсот тысяч баксов, перечисленных на счета племянника и его товарища. Что следует ответить эмиру?

– Получили, – предполагает Пулат, – пришли домой к Камалову, как тот и просил, там узнали, что Камалов вечером убит. Сидели в растерянности. Через пару дней пожаловал Биржевик Забар с Немым Палачом. Потребовал деньги. Не знали – надо ли отдавать. Но отдали, поскольку тот передал привет от дяди Абдула. Но до сих пор сидят в сомнении и страхе. Вдруг отдавать не следовало? Все просто.

– Да, чем проще, тем лучше, – соглашается Тобако. – Это приемлемый вариант. А что стало с самим Биржевиком – известно только аллаху…

Басаргин смотрит на часы.

– Генерал еще не приехал к себе… Андрей, ты догонишь его?

Тобако улыбается и поднимается. Он-то знает, что сможет приехать на Лубянку даже раньше генерала.

3

Ночная тропа в горах, при чистом небе, да еще при легком морозце – ничуть не хуже тропы дневной. Звезды низко висят, луна широко светит, словно белесый светящийся туман вокруг себя распускает по небу. Все прекрасно видно. Не ступишь туда, куда ступать нельзя, не свалишься под уклон на ровном месте, как могло бы быть при пасмурной погоде и сопутствующей ей почти непроглядной темноте. Это Беслан хорошо знает – всю жизнь в горах провел и воюет с самого детства. Ночью тропа прочная. И даже в это время года, когда днем постоянно подтаивает, когда снег сползает со склонов целыми весомыми пластами, угрожая редким путникам.

Однако Беслан о трудностях дороги не думает, принимая все это за естественное и привычное состояние. Он идет и идет без остановки. Идет так быстро, как может. Только подошвы ног начинают слегка гореть, а скоро, знает он, будут пламенем полыхать. Так всегда бывает, когда долго идешь. О сне он не думает. Он уже решил, что не будет останавливаться на отдых и на сон, и решение это само собой сонливость разгоняет, хотя легкий туман заполняет голову, мешая мыслить быстро. Это и неудивительно. Перед этим был суточный марш без сна. Правда, не в таком темпе, который он сам себе предложил, но с грузом мин и взрывчатки, который нести пришлось всем поочередно. Ночью же джамаат и пришел в пещеры… Впрочем, в пещерах – что день что ночь, разницы никакой. Потом неудобный короткий ночлег. А дальше все так завертелось, что до сих пор разобраться в происшедшем трудно, если вообще возможно разобраться…

Впрочем, с поведением эмира Абдула Беслан уже разобрался. Там все стало понятно. Точно так же можно разобраться и с остальным. Хотя он и не старается специально понять каждого участника недавнего действия, мысли сами собой приходят.

Беслан чувствует благодарность к тому подполковнику спецназа, что отпустил его. Непонятно, почему отпустил. Может, потому, что сам же и спас… Когда один человек спасает другого, он невольно и дальше продолжает о нем заботиться. Так бы, наверное, и сам Беслан продолжал. А может, просто этот спецназовец по характеру человек сердобольный. Он ведь не сразу решил отпустить пленника. Только после того как Беслан про смерть отца рассказал. А потом и денег дал. Когда Беслан сказал, что ему предстоит заботиться о матери и сестрах, поскольку он остался в семье единственным мужчиной. У Беслана никогда еще не было в руках такой крупной суммы. Он вообще больше тысячи долларов в руках не держал. И тысяча всегда казалась громадной величиной, на которую можно долго жить. А сколько же можно жить на десять тысяч?

Беслан на ходу лезет в карман и ощупывает пачку денег. Пачка на месте. Можно сказать, душу греет, дает надежду на какие-то изменения в судьбе. Но какие могут быть изменения, если Беслан дал слово через две недели прийти в прокуратуру. Он обязательно слово сдержит. И хорошо бы успеть за это время встретиться с эмиром Абдулом. Но, в любом случае, встретится или не встретится, Беслан в прокуратуру заявится…

А подполковник? А остальные деньги?…

Конечно, Беслан не ребенок. Он понимает, что подполковник дал ему десять тысяч долларов за то, чтобы он молчал. Молчать – это значит, никто не должен знать, что деньги были в этой пещере. В том числе и в той самой прокуратуре. Наверное, у русских своих принципы. В той же ситуации эмир Абдул хотел Беслана застрелить, чтобы он молчал. Русский подполковник за такое же молчание дал денег… Как бы поступил второй русский спецназовец, тот, что был не в форменной одежде и больше на боевика походил, сказать трудно. Но он тоже злым не показался. Хотя и добрым не представился. Он о деньгах знает. И они с подполковником всю сумму поделят – это понятно… Но какое до этого дело Беслану? Он на чужое никогда не зарился. Не его это деньги, и не должна его волновать их судьба. Пусть она эмира Абдула волнует.

* * *

Схорон, конечно, просторен, но он копался специально как склад оружия и боеприпасов, а вовсе не для того, чтобы здесь прятался человек. Эмир Абдул сначала радуется, что в подступившей темноте он так быстро нашел это убежище. И пытается устроиться поудобнее. Но как здесь устроишься поудобнее, когда нет возможности ноги выпрямить, а разбитое колено в согнутом состоянии ноет не переставая? Рука ноет еще сильнее, стоит только пошевелить ею…

Но Абдул опытный человек в деле приспособляемости. Он все-таки находит позу, позволяющую наиболее, насколько это возможно, расслабиться, и таким образом дает телу отдохнуть. Знает, что расслабление сейчас непременно поможет. Хорошо бы ноги вытянуть. Но если это невозможно, значит, невозможно, и не тот человек Абдул Мадаев, чтобы расстраиваться из-за того, что невозможно.

Он сейчас даже свои травмы не осматривает. Не ранения, а именно травмы, которые получил, сорвавшись со склона, когда старался спрятаться от неизвестно откуда взявшихся «краповых» беретов. Тогда он спрятался, но, оказалось, что ненадолго. «Краповые», похоже, шли за снайпером. Но почему-то не брали его, хотя возможность такую наверняка имели… Может быть, так и думали, что Абдул сам за ним пойдет, и хотели взять Абдула? Ладно. С этим будет время разобраться. Будет время разобраться и с тем, как Беслан освободился. Его же захватили спецназовцы. Просто так они никого не выпустят…

Потом, когда отдохнет, у него будет время подумать обо всем. И травмы свои тоже потом осмотрит. Сейчас он только расслабляется и слушает ночной ельник. Ветерок шумит среди деревьев, колышет иглы, и они поют, издавая характерный звук, совсем не такой, какой бывает в лесу хвойном или смешанном. В чистом долинном ельнике при ветре всегда стоит тихий поющий звон. Выше, на склоне горы, ветер был заметно слабее. Здесь же, в долине, создается эффект аэродинамической трубы. Зимой это особенно неприятно, но сейчас уже не зима, хотя ночной морозец все же чувствуется.

Погони не слышно. Должно быть, «краповые» не решились на спуск, ожидая выстрелов снизу. Снять человека, спускающегося по веревке, проще простого, если умеешь хотя бы курок нажимать. Правда, Абдул не думал отстреливаться, чтобы не выдавать своего местоположения. Да и ответная стрельба, даже если учесть густоту ельника, могла бы его достать. Шальная пуля не спрашивает, куда ей лететь. Она просто летит, и все. И не сворачивает перед преградами, будь то камень или человеческое тело…

Уснуть бы. Уснуть бы. Уснуть… Надо уснуть. Сон всегда лечит…

Абдул закрывает глаза.

И, кажется, что совсем не спал, кажется, что открывает их сразу. И понимает, отчего открывает. Он просто замерз. Только что был не замерзшим, а тут сразу замерз? Эмир смотрит на часы. В последний раз он смотрел на них, когда забрался в схрон и закрыл выход камнем. Оказывается, он два часа проспал.

Сейчас, после сна, и нога, и, особенно, рука, болят несравненно сильнее. Сначала он ощупывает руку. Похоже, что перелом лучевой кости в запястье. Сильно ударился, когда скользил по склону. Потом ногу осматривает. Колено, похоже, просто ушиблено. Хуже, если разрыв мениска, но это ощупью не определить. Разрыв мениска требует операции. Если ее не сделать, болеть будет долго и доставит много неприятностей. Но о какой операции может сейчас идти речь? В другое время можно было бы выехать в Грузию или в Азербайджан и там подлечиться. Сейчас не до того, сейчас Абдул обязан только о деле думать.

А дело, в первую очередь, заключается в том, чтобы найти этого мальчишку Беслана и как следует допросить.

* * *

Беслан встречается с рассветом на последнем высоком перевале своего пути, на высшей точке, на которую подняла его тропа, чтобы показать, как из-за дальних гор высовывается, ярко сияя золотом, солнечный диск. Здесь, на перевале, снег совсем стаял, и давно. И потому почва под ногами жесткая и прочная. Беслан останавливается, не в состоянии с места двинуться – такая красота жизни перед ним открывается. Жизни без войны, без страха смерти и необходимости в кого-то стрелять, чтобы самому остаться в живых. И совсем не важными становятся все человеческие слова, когда существует восход солнца. Совсем-совсем не важными… Совсем не важной становится национальность – чечен или русский, еврей или араб. Есть восход солнца, и это – все… Ни о чем больше знать не хочется, ни о чем думать не хочется.

Есть жизнь! И это – главное. Уйдут люди, а жизнь останется. Даже без людей…

Так и стоял бы здесь до конца дней своих, смотрел на солнце. А солнце поднимается быстро. Вот уже половину диска выкатило. Вот уже только маленькая полоска под горой застряла. Вот уже и полностью оно взошло. Так бы и стоял. Так бы и смотрел…

Однако скоро солнце станет из золотистого белесым. А к вечеру за другие горы спрячется, чтобы утром с противоположной стороны показаться земному миру. Так всегда было, и так будет. Это и есть жизнь без суеты, жизнь без ожидания неизвестного, без страхов и отчаяния, без поисков пути на завтра. Это вечная жизнь…

Но есть и жизнь повседневная. Которая больше всего и заботит человека. Есть жизнь. Но есть при этом и смерть, – подсказывает внутренний голос, заставляющий не забывать о дне сегодняшнем. Есть и смерть. И смерть забрала у Беслана отца. И надо спешить, чтобы проводить отца в последний путь. Надо спешить, потому что предстоит преодолеть не самый сложный, однако продолжительный участок.

* * *

Отдых мучителен, потому что невозможно выпрямится и даже просто разогнуть ноги. Только измучаешься от такого отдыха. К тому же в схороне просто холодно. И эмир Абдул решает рискнуть и отправиться в путь. Он так и не услышал преследователей. Если бы они отправились по его стопам, то он услышал бы их обязательно. Хотя бы друг с другом в густом ельнике они переговариваться должны, чтобы не растеряться, и не разбрестись по разным сторонам…

Абдул снова прислушивается. К сожалению, пока не поднимешь большой плоский камень, ничего не увидишь, что снаружи делается. Схорон не планировался для использования в качестве наблюдательного пункта. Но слух для воина тоже много значит. И сейчас он сообщает, что вокруг никого постороннего нет. Абдул подставляет плечо, чтобы не нагружать сломанную руку, и отодвигает камень. Звук раздается громкий – камень о камень скрежещет. Все-таки надо было не отодвигать, а приподнимать камень. Снова приходится долго слушать – не идет ли кто на звук. Но опять никакой внешней реакции на свои действия эмир Абдул не слышит. Тогда он продолжает работу. Через две секунды выход свободен.

Наверху, на перевалах, уже, должно быть, светло. В ельнике же по-прежнему стоит вязкий тяжелый мрак. Свет луны уже не пробивается сквозь еловые лапы. И приходится посветить себе фонариком, чтобы выбрать из запасов оружия автомат и гранаты. Но этот свет не виден со стороны, потому что луч смотрит вниз, да и сам фонарик ниже уровня земли опущен.

Вооружившись, Абдул чувствует себя увереннее. Он хорошо знает, какая сила перетекает из оружия в руку человека, это оружие взявшего.

Камень на место. Склад оружия сгодится на будущее. Не ему, так кому-то другому. Об этом схороне знали моджахеды трех джамаатов. Теперь уже только двух. Потому что у Абдула джамаата больше нет. Из всех только двое осталось, а останется только один. И этим одним будет Абдул – это он знает твердо.

Абдул понимает, что может вообразить себе мальчишка Беслан. Он посчитает себя «кровником» своего эмира. То есть он уже не будет считать Абдула своим эмиром. И пусть. Это не имеет значения. Сестра, конечно, попадет в трудное положение. Но и это значения не имеет. Есть дела, в которых никакие родственные отношения не могут иметь значения…

Идти через ельник в такое время суток трудно. Рискуешь без глаз остаться, нарвавшись лицом на острый торчащий сук. Но сразу выходить на опушку, традиционно не такую густую, как самая середина, Абдул не решается. И, только отшагав несколько километров, он оценивает в памяти местность и сворачивает резко вправо. Теперь предстоит короткий, но очень крутой подъем до тропы. Опять придется работать сломанной рукой. Однако дальше путь будет ровнее. Надо только на перевал подняться. Там, за перевалом, его уже ждет солнце и более-менее ровная дорога до села.

Во время подъема Абдул однажды оборачивается и видит вдалеке два зеленых глаза. Но глаза сразу же гаснут. Что это? Ночное животное или кто-то наблюдает за ним в бинокль с прибором ночного видения? «Краповые» опять вышли на след? Едва ли… Если бы они вышли, то смотрели бы не в бинокль, а в прицел ночного видения, и уже подстрелили бы его…

Эмир Абдул продолжает подъем, но через некоторое время замечает еще два глаза в другом месте. Скорее всего ночные животные.

* * *

Беслан очень спешит. Теперь уже и усталость чувствуется основательно. И в сон клонит прямо на ходу. Он не видит себя со стороны и думает, что спешит, ему кажется, что он быстро преодолевает поворот за поворотом, а в действительности ноги едва-едва переставляются, словно к каждой из них подвешено по каменному валуну, что окружают теперь тропу с двух сторон.

В таком состоянии он выходит на дорогу, которая когда-то называлась асфальтированной, но давно уже асфальт можно найти, только основательно поработав киркой. Теперь он совсем рядом с домом, последние пару километров пройти…

К родному селу, осевшему у подножия горы, Беслан подходит в середине дня, понимая уже, что опоздал на похороны, но надеясь неизвестно на что. Сначала минует две полуразвалившиеся каменные башни, оставшиеся со старины и местами разобранные на строительство заборов. Из таких слоистых камней, из которых башни строили, сейчас только заборы и делают. Потом минует некогда существовавшую милицейскую будку, уже лет десять назад разваленную выстрелом из гранатомета, и выходит на улицу. Он идет, кивками отвечая на приветствия односельчан, не понимая даже, что делает. Не отвечает на вопросы. Идет к дому.

Мать, закрывшая усталое морщинистое лицо черным платком, встречает его во дворе. И долго смотрит в лицо сына, не понимая, что с ним произошло, потом молча подхватывает под бок и ведет к двери.

– Я опоздал? – спрашивает Беслан, сам заранее зная ответ.

– Опоздал, сынок… Отца похоронили вчера…

– Значит, его хоронили, когда Абдул хотел меня убить… В то самое время…

– Абдул хотел тебя убить? – переспрашивает мать.

Он не отвечает, садится на старый диван и откидывается на спинку. Глаза закрываются сами собой. И нет сил, чтобы бороться со сном и усталостью.

– Абдул хотел тебя убить? – переспрашивает мать серьезно.

Он вытаскивает из кармана пачку с долларами и кладет в руку матери.

– Это тебе… На хозяйство… Я сам убью Абдула… Он предатель и мой «кровник»…

– Он сын брата моего отца… – слабо возражает мать, даже не взглянув на деньги. – И твой дядя… Ты чего-то не понял… Не может такого быть…

Беслан не отвечает. И засыпает сидя.

И не просыпается, когда мать зовет малолетних сестер, и они все вместе, вчетвером, раздевают его и переносят на кровать. Беслан тяжел для них, но они справляются. Мать долго рассматривает странный пистолет сына. Она не видела еще пистолетов с таким длинным тяжелым стволом. Думает недолго и кладет оружие сыну под подушку. Дочь гор, она хорошо понимает, что мужчине оружие всегда необходимо.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Сохно устраивается в госпитале, можно сказать, с большими удобствами. В пятиместной палате он оказывается только вдвоем с раненым лейтенантом из комендатуры. Остальных раненых, привезенных одним с ним вертолетом, помещают в другие палаты.

Лейтенанту в голову угодили три осколка гранаты, брошенной перед машиной, но нанесли они лишь рваные раны, ни один серьезно не поразил череп. Меньше повезло водителю машины, солдату-контрактнику, которого другие осколки убили.

О своей везучести лейтенант сразу поведал подполковнику, попутно сообщив, что до этого у него дважды срывало пулей фуражку с головы, один раз оторвало погон на плече, и однажды шальная пуля угодила ему в каблук.

– Говорят, я заговоренный. У меня мать всякими наговорами увлекается. Вот и заговорила… А вас, товарищ подполковник, как?

– В кусты по нужде пошел, пистолет уронил, а он возьми, да выстрели, – сетует Сохно, жалуясь на судьбу-злодейку. – Бедро навылет прошило… Я вообще такой невезучий, всегда что-то роняю. Выключи радио.

Лейтенант сразу скучнеет лицом. Он уже привык к тому, что около полутора суток находится в палате один и развлекается тем, что не выключает все это время радио, принесенное друзьями из комендатуры.

– Я только «Радио России» слушаю, – сообщает он так, словно признается в своем великом патриотизме. – Здесь, на Кавказе, только и начинаешь понимать, что такое Россия…

– Здесь тоже, между прочим, Россия, – ворчит Сохно. – А я «Радио России» вообще слушать не могу.

– Что так, товарищ подполковник? Россию не любите?

– И вообще, будет время, я на них в суд подам, – грозит подполковник на полном серьезе.

– За что?

– А ты сам послушай. Они постоянно какие-то лекарства рекламируют. И так, сволочи, рекламируют, будто постоянно тебе грозят – не будешь принимать, заболеешь. Потребую миллион компенсации за программирование меня на болезнь…

– А вы не программируйтесь!

– А я внушаемый. Выключи, а то я тебя из такой хорошей палаты в туалет лечиться переведу. Выключи…

В армии, даже в госпитале, не принято старшему по званию несколько раз повторять приказание, даже если оно отдается не совсем в приказной форме. Лейтенант морщится, но радио выключает. И с обиженным лицом отворачивается к стене. Сохно это вполне устраивает, ему хочется просто отоспаться после сложного маршрута и последующей боевой операции, чем он с удовольствием и желает заняться, но тут за ним приходит медсестра и приглашает к хирургу. Приходится идти, попутно осматривая помещение. В принципе для опытного человека проникнуть сюда – проблема не велика, сразу определяет Сохно. И решает, что поспать с чистой совестью ему можно только в эту ночь, а в следующую уже следует быть настороже, или придумать что-то такое, что может разбудить его в случае опасности. В эту ночь, не имея в собственном дворе боевого вертолета, эмир Абдул Мадаев никак не сможет до Моздока добраться. Да и добираться он в эту ночь будет не до подполковника спецназа ГРУ, а до своего бывшего снайпера. Так должно быть по логике вещей…

Можно спать.

* * *

Но и ночью выспаться подполковнику не дают. Поздно вечером, когда за окнами уже прочно установились сумерки, другая медсестра приходит за Сохно.

– Вас на первый этаж приглашают. Из Москвы какой-то хирург прилетел, хочет вашу рану посмотреть.

– А мою? – спрашивает лейтенант.

– А вашу не хочет.

– Зачем мне московский хирург? – потягивается Сохно. – Я его не приглашал…

– Он вас приглашает. Говорят, очень хороший хирург. Полковник Мочилов. Фамилия интересная.

Сохно неохотно поднимается, выходит из палаты и, лишь слегка прихрамывая, направляется к лестнице. В коридоре первого этажа его встречает подполковник Разин в белом больничном халате, натянутом прямо на «камуфляжку», молча пожимает руку и жестом показывает, куда следует идти. Табличка на двери утверждает, что полковник спецназа ГРУ претендует на роль главврача госпиталя и уже оккупировал его кабинет.

Что касается должности, Сохно не вполне уверен в амбициях полковника. Пока Мочилов занимает только рабочее место главврача, письменный стол которого не уступает размерами письменному столу в кабинете самого Мочилова. Здесь же, рассевшись на стульях, что-то обсуждают еще несколько знакомых и незнакомых офицеров, и генерал Сомов со своим командиром взвода разведки старшим лейтенантом Нугзаром Кантария. Ни Согрина, ни Кордебалета, ни Макарова в кабинете нет. Может быть, еще и не прилетели из гор. Нет здесь и парней из группы Разина, хотя сам Разин прислоняется спиной к закрытой двери, явно желая принять участие в общем разговоре.

– Здравия желаю… – начинает говорить Сохно уставную фразу, но генерал, к которому он повернулся, машет рукой, коротким жестом разрешая деловую вольность обращения.

– Садись, – протягивает руку полковник Мочилов.

Для Сохно уже установили кресло перед письменным столом. Мягкое. Для раненого.

– Ситуация у нас такая, – говорит полковник Мочилов, принимая на себя ведение разговора. – Я несколько часов назад беседовал в российском бюро Интерпола по борьбе с терроризмом с тамошними сотрудниками и генералом Астаховым из штаба управления антитеррора «Альфа». Они настоятельно просят нас побеспокоиться о судьбе эмира Абдула Мадаева, обеспечить ему безопасное передвижение сначала по Чечне, в потом и по России.

– У меня прямое указание директора ФСБ России о содействии силам спецназа ГРУ при проведении этой операции, – говорит тот полковник ФСБ, что инструктировал отдельную группу Согрина перед началом рейда в пещеры. Хотя формулировка приказа несколько странная. Нам приказано содействовать и при этом осуществлять контроль за общим ходом…

– Ничего странного, – возражает Мочилов. – Просто сама операция родилась в голове подполковника Сохно, и он сам в связи с обстоятельствами оказывается в ней одним из основных действующих лиц, выполняя не нашу, а вашу работу. Но это уже воля Аллаха, как говорят наши местные друзья… С обстоятельствами мы бороться не в состоянии и пользуемся ими, как можем. Так давайте пользоваться вместе.

– У меня тоже категоричный приказ нашего министра оказать помощь всеми возможными силами и средствами, – добавляет генерал Сомов. Только я попрошу побыстрее ввести нас в курс дела, потому что мой командир разведвзвода должен как можно быстрее вылететь на место событий, потому что его взвод в настоящее время плотно «ведет» эмира Абдула. Да и мне необходимо срочно лететь в Ингушетию. Там наша операция вот-вот начнет разворачиваться.

– Суть дела, товарищ генерал, такова, – объясняет полковник Мочилов. – Как вы хорошо знаете, захвачена крупная сумма денег, предназначенная для осуществления масштабного террористического акта на территории России. «Альфа» провела кое-какие мероприятия в Москве, но эти мероприятия не дают в руки антитеррористическому управлению конкретных хвостов, за которые можно уцепиться… Единственный хвост находится здесь, в Чечне, и имя ему – эмир Абдул Мадаев. Если мы продолжим операцию так, как это предлагал первоначально подполковник Согрин, то есть попросту захватим эмира, приманив его деньгами, «альфовцы» потеряют след. Но без денег Мадаев Чечню не покинет. Он будет продолжать охотиться за ними здесь. Наша задача – заманить его в Москву…

– А если официально объявить, что деньги захвачены? – предполагает генерал.

– Тогда велика вероятность, что Мадаева накажут за это его же руководители. А труп эмира не сможет никуда нас привести, поскольку духи следов не оставляют…

– И что вы предлагаете? – генерал Сомов смотрит на часы, этим жестом снова предлагая поторопиться.

– Я ничего не предлагаю. Я только выполняю указания специалистов, которые разрабатывали операцию. А разрабатывалась она в «Альфе» и в Интерполе, поскольку деятельность террористов носит международный характер, и одновременно с акцией в России должны быть проведены аналогичные акции во многих других странах. А суть операции в том, что подполковник Сохно и сотрудник антитеррористического подразделения ООН «Пирамида» Макаров, кстати, бывший офицер спецназа ГРУ, волею сценариста-судьбы должны играть роль воров, похитивших двадцать четыре миллиона долларов. И они теперь должны организовать якобы нелегальный вывоз этих денег из пещеры, где их нет, но куда их вот-вот доставят.

– Самолет с фальшивыми долларами будет только утром, – уточняет полковник ФСБ. – Сейчас все соответствующие параметрам принтеры головного управления загружены работой – печатают доллары.

– Так вот, – продолжает Мочилов. – Доллары доставят, Сохно с Макаровым «втайне» наймут какой-то вертолет, чтобы рюкзаки вывезти, потом перегрузят их на какой-то самолет, и отправятся с ними в Москву.

– Лучше на машине, – предлагает Сохно, до этого слушающий молча.

– Чем же лучше?

– Больше правдоподобности – это раз. И большая вероятность попытки экспроприации экспроприаторов. То есть мы имеем возможность выявить не только московские звенья террористической сети, но и попутно прихватить некоторые региональные ячейки организации. Наверняка будут попытки перехватить нас…

– Шутки с огнем! Это слишком рискованно, – качает головой Сомов. – Наверняка будет множество нападений. Вам придется прорываться к Москве с многочисленными боями.

– Мы же не фашисты, – улыбается Сохно. – И нет силы, которая способна нас остановить. Прорвемся…

– Может хватить одного выстрела из гранатомета, чтобы сорвать всю операцию…

– Нет. – Сохно не соглашается. – Гранатомет отпадает. Такой выстрел разнесет доллары по ветру, а им собирать их будет некогда. Они предпочтут работать аккуратно. И мы их так же аккуратно «повяжем».

– Это дело, – соглашается Мочилов, не сомневающийся в способностях Сохно и Макарова выполнить задуманное.

– Такое изменение в плане необходимо согласовать с Москвой, – возражает полковник ФСБ.

– Вот и согласовывайте, – ворчит генерал Сомов. – Давайте конкретнее определяться с задачей спецназа внутренних войск.

– Сначала давайте уточним, как обстоят дела у вашего взвода разведки, товарищ генерал.

– Кантария…

Старший лейтенант встает. В присутствии старших офицеров ему удобнее разговаривать стоя, не так смущается:

– Мы определили Мадаева в то время, когда он вышел в преследование Беслана Байрамирова. Все в точности в соответствии с предположениями товарища подполковника. – Нугзар кивает в сторону Сохно. Они не первую операцию вместе проводят, и старший лейтенант подполковника очень уважает, почти как своего генерала. – При этом эмир Мадаев попытался улизнуть от нас как раз в то время, когда мы получили приказ не проводить задержание. Мадаев спрятался где-то в ельнике на дне ущелья. Мы обложили все кругом наблюдателями и планируем негласно вести его дальше.

– Не упустите? – недовольно ворчит полковник ФСБ, мало доверяющий чужим спецназовцам. Всегда и всем кажется, что их специалисты смогут справиться с делом лучше.

– Нам известно, куда он направляется. Теоретически можно даже не отслеживать его в горах, а выставить посты наблюдения возле села. Посты, кстати, тоже выставлены. И обнаружили группу боевиков, концентрирующуюся возле кладбища. Предположительно, их вызвал телефонным звонком Мадаев, чтобы помогли ему в захвате мальчишки…

– Он вызвал своих людей к кладбищу, – подтверждает Мочилов.

– А вы откуда знаете? – спрашивает Сомов.

– Все звонки Мадаева контролируются со спутника слежения Интерпола и записываются. Я прослушивал запись его разговора.

– Когда же у нас такие спутники будут… Итак, задача моего разведвзвода? – генерал двумя ладонями хлопает себя по коленям, словно готовится встать, чтобы уйти.

– Отслеживать Мадаева, пока не подойдет смена. Смену осуществит отдельная мобильная офицерская группа подполковника Разина. До этого Разин завезет в пещеру фальшивые доллары и сменит там взвод «краповых» беретов.

– Когда освободится взвод разведки, вот что меня больше всего интересует.

– Думаю, пару дней им еще придется поработать с эмиром.

– Все. Понял. Необходимость в моем присутствии еще есть?

– В принципе, товарищ генерал, нет, – встает Мочилов. – Но старшего лейтенанта, поскольку он временно перешел в наше подчинение, лучше бы оставить, чтобы он был в курсе дела.

– Пусть так… Удачи всем. Я полетел в Ингушетию. – Генерал уходит, и Разин шагает в сторону, освобождая дверь.

– Теперь займемся деталями, – предлагает Мочилов.

– Просьба к Нугзару, – говорит Сохно. – Беслан Байрамиров… Последний мужчина в семье… У него на днях отец умер. Остались только мать и три младшие сестренки. Постарайтесь, чтобы его не убили. Он может на будущее пригодиться нам. Проконтролируйте плотно встречу с мальчишкой. Пусть поговорят, он им что-то скажет или не скажет, а потом вы нагряньте. С естественной жесткостью. Только тоже не усердствуйте. Обязательно «отпустите» с эмиром хотя бы пару человек. Один он может потеряться…

– Я вылетаю на место сразу после совещания, – говорит старший лейтенант. – Вертолет ждет. Лечу не на тропу, а сразу в село. Через полтора часа, думаю, буду там.

– И прекрасно, – говорит Мочилов. – Для вас и вашего взвода «краповых» задача ставится предельно сложной. Вы должны контролировать все передвижения Мадаева и сами оставаться невидимыми. Ну, разве что можете выполнить просьбу Сохно и подстраховать Беслана Байрамирова. Но пару человек, подполковник прав, с эмиром обязательно следует оставить. Иначе ему трудно будем справиться с возложенной нами на него задачей.

* * *

Сохно возвращается в палату через два часа, уже ночью, умышленно хромая сильнее, чем того требует ранение. В душе он отнюдь не симулянт, но некоторыми актерскими способностями обладает. И прячет под полой пижамной куртки фляжку со спиртом, незаметно для других выделенную из чувства фронтового братства подполковником Разиным.

– Долго же они вас мучили, товарищ подполковник, – лейтенант сидит на кровати и выключает радио, едва открывается дверь.

– А-а… – устало машет рукой Сохно.

– Что там за светило хирургии прибыло?

– Какое светило! Там и военный прокурор прибыл. Подозревают «самострел», чтоб и домой живым отправиться, и награду за ранение получить… Какой самострел, если я всегда оружие роняю? – подполковник показывает расстроенные чувства.

Лейтенант посматривает на него с недоверием и насмешкой.

2

– Внимание всем! Я – Первый. Доложите обстановку!

– С прибытием, Первый! Я – Второй… Эмир подходит к селу, но заходить, похоже, не собирается, делает большущий полукруг, чтобы невидимым добраться, думаю, до кладбища.

– Что на кладбище?

– На кладбище – покойники, – хрипит голос в наушнике. Это не наушник испорчен, знает Нугзар, это голос такой. – Я – «Четвертый». Группа боевиков сконцентрировалась за кладбищенским забором. Пять человек. Четверо вместе, пятый в стороне на посту, просматривает в бинокль дорогу и склон соседней горы – там две тропы проходят. Бинокль с ПНВ, но свечение предельно слабое. Аккумулятор почти полностью сел. Через полчаса, похоже, он ничего видеть не будет. Ободок почти не светится.

– Продолжайте наблюдение. Оставаться невидимыми. Это приказ «с большой горы». Седьмой, Девятый и Десятый – ко мне. Особое задание… Я в центре, рядом с «Шестым». Позицию «Шестого» знаете?

Седьмой, Девятый и Десятый – специалисты по задержанию. Парни самые опытные во взводе. Но они не только задерживать умеют. Они умеют и скрытно передвигаться лучше других. И потому для охраны Беслана Байрамирова старший лейтенант выбирает именно этих парней. А позицию «Шестого» группа готовила, как уже доложили командиру, общими усилиями. Перенесли на склон пару кустов с другого места, чтобы закрыть нишу в скале. Но из этой ниши просматривается и простреливается практически все село.

Приходится ждать, когда трое разведчиков доберутся до места. На это уходит минут пятнадцать, потому что они, даже при том, что торопятся выполнить приказ старшего лейтенанта, не могут пренебрегать мерами осторожности, и большую часть пути преодолевают гусиным шагом, а кое-какие участки и ползком. Каждый знает, что выдать их может любой нечаянный взгляд, брошенный из темного окна дома. А окна почти все темные, потому что электричество в село не подается уже много лет – линия электропередачи была разрушена федеральной авиацией еще в первую чеченскую войну, и люди пользуются керосиновыми лампами.

Нугзар замечает приближение разведчиков, когда они оказываются уже прямо под точкой Шестого. И сам спускается к ним, потому что на точке им всем поместиться негде.

– Двор Беслана Байрамирова знаете? – первый вопрос вместо приветствия.

– Знаем…

– Сможете скрытно туда пробраться?

– Можно, – хмуро отвечает Девятый. – Только в соседнем дворе две собаки… Гавкать будут… Сдадут…

– Шестой, слышишь? – Нугзар умышленно ведет разговор с опущенным ко рту микрофоном «подснежника», чтобы и остальные бойцы взвода знали ситуацию.

– Слышу… Сейчас посмотрю… Так… Одну собаку вижу… Здоровенный кобелина… И не лежит, на нас смотрит, слушает… Вторая псина, видимо, за домом…

– Сможешь так, чтобы не пискнула?

– «СП-6» [32] в голову. Пискнуть не успеет…

Череп кавказской овчарки по прочности не уступает черепу медведя. Если пуля попадает под острым углом, то случается порой просто рикошетит. И потому снайперы предпочитают использовать против собак бронебойные патроны с усиленным зарядом. Против такого заряда не может устоять бронежилет, не может и череп собаки.

– Работай…

– Сейчас, обойму сменю. У меня «СП-5».

Через тридцать секунд наушник доносит слабый звук хлопка. Больше ничего не слышно. Собака, громадная и злобная кавказская овчарка, в самом деле пискнуть не успевает.

– Как?

– Прямо в лоб. Отдыхает… Во… Вторая на разборку вышла… Сейчас…

Новый хлопок раздается через десять секунд. И опять – ни звука со стороны села…

– Готово…

– Еще собаки на пути есть?

– Я не видел.

– Таких собак как кормить надо! А здесь людям самим жрать нечего…

Старший лейтенант поворачивается к разведчикам, но обращается не к ним одним:

– Внимание всем! Задача поставлена сложная. Эмир Абдул пойдет в дом Байрамировых. Мать мальчишки – его двоюродная сестра. Так что дорогу он знает. Будет допрашивать Беслана. Наша задача – дать им некоторое время поговорить, но не допустить убийства мальчишки. Для этого Седьмой, Девятый и Десятый выдвигаются в соседний двор. Операцию надо провести так, чтобы сам эмир от нас ускользнул, и с ним только пара боевиков. Троих можно «положить». Сами выбирайте, кого отпустить…

– У одного СВД. Этого лучше во дворе оставить, – говорит Второй. – И того, что с биноклем. Тоже лучше оставить…

– Там еще длиннобородый есть, – добавляет Одиннадцатый. – Физия его знакома. На Усаму бен Ладена похож. Я его в прицел рассматривал. Если я не ошибаюсь, борода эта в розыске. Тоже можно оставить…

– Работаем, – командует Кантария.

* * *

Наверное, Беслан проспал бы и весь остаток дня, и всю ночь. Так он устал… И мать, и сестры, видя его состояние, даже днем старались не издавать ни одного лишнего звука, чтобы не побеспокоить его сон. А с наступлением темноты, как в доме всегда положено, тихо улеглись спать.

Дом Байрамировых небольшой, аккуратный, совсем не новый. И двери особой прочностью не отличаются. Даже закрываются изнутри на простенький деревянный засов, потому что в селе отродясь про воров не слышали. Эмир Абдул в темноте подходит с пятеркой боевиков к дому, открывает калитку левой рукой, потому что правая рука у него на перевязи и жестко забинтована; нимало не сомневаясь, прихрамывая, заходит и во дворе жестом распределяет боевиков, чтобы блокировать окна со всех сторон. С ним остаются только двое.

Никто не слышит их прихода.

Спит усталый Беслан. Спит мать, спят сестры.

Абдул стоит перед дверью с десяток секунд. Он неважно себя чувствует, понимая, что грешно так вести себя с родственниками. Тем не менее чувства не могут остановить его, когда впереди такая большая цель. И он с силой бьет здоровой ногой в дверь.

От такого удара, от шума им произведенного, проснуться должны все. И первым просыпается Беслан, уже несколько лет воюющий и даже во сне готовый к немедленной адекватной реакции на любые действия. Он сразу понимает, что произошло, хотя Абдул не дает ему времени на соображение, сразу направляясь к двери в комнату племянника.

– Что тебе надо, брат? – слышит эмир из-за распахнутой боковой двери. Голос спокойный, но громкий. Специально громкий, чтобы Беслана предупредить.

Это мать встала на шум. Где-то там, в темноте, наверняка прижимаются к матери дочери.

– Закрой дверь, и не высовывайся! Я хочу поговорить с ним…

Второй удар ноги направлен в дверь комнаты Беслана.

Сам Беслан уже вскочил на ноги и обшарил развешанную на спинке стула одежду в поисках пистолета. Он спал и не видел, как мать подсунула пистолет ему под подушку. И не находит оружия. Это вызывает отчаяние, но не испуг, потому что молодой горец чувствует свое моральное преимущество перед грозным дядей. Беслан проиграл – это он сам отлично понимает. Но он и умереть сумеет достойно, как победитель.

Абдул уже шагает за порог и зажигает фонарик, направляя луч на стоящего посреди комнаты Беслана. Беслан одевает штаны и вроде бы даже не торопится, делает это с достоинством и спокойствием. Поведение племянника заставляет Абдула остановиться.

– Что же ты не поздороваешься со своим эмиром? – грозно хмурит Мадаев седые брови, в голосе звучит едкая и злая насмешка, смешанная с угрозой.

– Ты мне больше не эмир, запомни это, дядя, – сказано спокойно и открыто, без дрожи в голосе, без лишнего, ненужного сейчас, хотя и вполне уместного возбуждения.

– Вот как? Ну и дела.

Абдул ожидал испуга, привычный к такому поведению со стороны окружения, и слегка теряется. Не сразу находит, что сказать.

– Предатель, стреляющий в спину, не может быть эмиром и требовать к себе уважения…

– Я не стрелял тебе в спину. Это Искандер стрелял тебе в грудь. – Абдул уже взял себя в руки и голосом насмехается, пытаясь таким образом отвести от себя обвинения.

– Ты стрелял в других… Тебе страшно было в меня выстрелить… И ты предоставил стрелять в меня Искандеру… А выстрел в грудь или в спину… Когда выстрел предательский – он всегда в спину… Ты это отлично знаешь…

– Что тебе надо, брат? – снова раздается за спиной голос матери. – Как смеешь ты так вламываться в дом к родственникам? Ты кто, грязный абрек, не знающий чести? И после этого ты смеешь называть себя эмиром?

Мать представляет, что может произойти дальше. И она старается говорить так, чтобы вызвать на себя ярость Абдула. Но тот в ярость не приходит. Он даже не оборачивается на голос. Просто бросает одному из своих помощников, почти не повысив голос:

– За правым углом – подвал. Затолкай туда эту женщину вместе с девчонками…

Он-то хорошо знает, что и как расположено в этом доме.

За спиной слышится звучный удар и звериное рычание. Это мать ударила по лицу боевика и ухватилась за его длинную бороду. Но он все равно сумел быстро выкрутить ей руки, в которых осталась часть бороды. Беслан делает шаг вперед, чтобы оградить мать от насилия, но ствол автомата второго помощника Абдула бьет ему в грудь, останавливая.

– Не торопись, – говорит Абдул. – Если ты жалеешь свою мать, если ты любишь своих сестер и не хочешь, чтобы я отдал их для развлечения своим людям, ты будешь отвечать на мои вопросы. Рассказывай…

– Как я люблю малолеток! – довольно смеется оставшийся в комнате помощник эмира.

– Что тебе, человеку без чести, надо узнать? – спрашивает Беслан, не обращая внимания не реплику, словно ничего не слышал. Голос становится ледяным, шипящим.

– Что случилось в пещере после меня?

– Ничего не случилось.

– Как ты убежал оттуда?

– Я не убегал. Меня отпустили…

– Отпустили? – Абдул удивленно поднимает брови, и теперь уже в голосе его слышится угроза. Он не верит в доброту спецназовцев.

– Да. Я сказал тому раненому подполковнику, что у меня умер отец, и я должен быть на похоронах. Он спросил меня, участвовал ли я в террористических актах. Я сказал, что не участвовал. Он меня отпустил, чтобы я через две недели пришел сам в прокуратуру. Я дал слово, что приду. Вот и все… Мужчина поверил в слово мужчины…

– Врешь, шакал! Мне, своему эмиру врешь!

– Ты мне больше не эмир, я сказал уже. И шакалом я имею больше оснований называть тебя, чем ты меня. Хоть ты мне и дядя. Я стыжусь, что в нашем роду есть такие мужчины, которые готовы отдать на поругание своих родственников…

– Ты предал меня! – Абдул от обвинений теряет свое хваленое самообладание.

– Это ты предал меня и всех остальных.

– Не я, а обстоятельства того требовали. Тебе не понять этого с твоим скудным умишком… Где деньги?

– Какие деньги? – Беслану вдруг подумалось, что Абдул спрашивает его о той пачке долларов, что дал ему подполковник.

– Рюкзаки! Где рюкзаки?

– Когда я разбирал выход, чтобы уйти, подполковник куда-то перепрятал их. Я не видел, куда он прятал, мне было не до того.

– А второй? Тот, которого зовут Макаром?

– Макар ушел сразу после твоего бегства. Ты быстро убегал. Страх добавил тебе сил, и он не смог догнать тебя. Он ушел к нашему джамаату, и один убил там всех. А потом сам стрелял из миномета по подходящим джамаатам. Больше я его не видел.

– Один убил всех?

– Наверное, он хороший воин.

– Он хороший воин… Но я до него доберусь! Федералы вывезли рюкзаки?

– Я не видел никого, кроме того раненого подполковника. Он отпустил меня, и я ушел.

– И рюкзаки он перепрятал?

– Перепрятал.

– От кого? От тебя? – понимает все, но продолжает допрос Абдул.

– Зачем ему прятать от меня, если я ушел?

– От других федералов?

– Об этом спроси у подполковника.

– Ты говоришь, он ранен?

– Искандер прострелил ему бедро. Может быть, и ты прострелил. Пистолет Искандера делает большие дыры. Наверное, это был ты…

– Фамилия?

– Я не знаю его фамилию. Он не предъявлял мне документы… Абдул думает несколько секунд.

– Пойдешь с нами… – решает он, наконец.

Беслан понимает, что его выведут за село и там пристрелят. Это обычная процедура, чтобы не поднимать в селе лишний шум. Так всегда делается. Но он спокоен и молча натягивает на себя куртку.

Абдул уже вышел, в комнате остается только один из его людей. Беслан тянется за своей шапкой, висящей на спинке кровати, и только тут замечает торчащую из-под подушки рукоятку штурмового пистолета. В темноте ее не видно со стороны. И рука легко ложится на рукоятку. Беслан поворачивается одновременно и телом и рукой, неторопливо, чтобы не вызвать подозрений, поднимает ствол на уровень лица. Спутник Абдула отвернулся, смотрит эмиру в спину.

– Вот так! – говорит Беслан и тут же стреляет.

Тяжелая пуля буквально разносит голову боевика. Беслан тут же стреляет в дверной проем, где только что была спина Абдула, но спины там уже нет. Абдул успевает выскочить из дома. Но тут же и с улицы слышатся автоматные очереди. Слышно, как пули бьют в стены. Коротко звенит пробитое пулей оконное стекло.

Беслан выскакивает из двери во двор, перекатывается, чтобы не попасть под очередь Абдула или еще под чью-то очередь, и сразу бросается к правому углу дома, к входу в подвал. Но Абдул не стреляет. Его вообще нет во дворе. А за углом лежит на спине, раскинув руки, длиннобородый боевик. Пуля угодила ему в лоб. Из дверей подвала, спустившись на несколько ступенек, выглядывает мать, где-то дальше, ниже, звучит плач младшей сестры…

Беслан понимает, что кто-то пришел к нему на помощь, оборачивается, и кричит в ночь:

– Абду-ул! Ты предатель и подлец! Ты – мой «кровник»… Я все равно убью тебя!

3

Очередь… Короткая и хлесткая… Еще очередь… Автомат в сторону бросает, о каменный забор стволом бьет… Вроде бы, и темная тень видна, быстро проскальзывающая за углом забора, а попасть в такую мишень с одной руки трудно, почти невозможно. Автомат всегда для двух рук предназначен. Правда, видел Абдул человека с железными руками – тот сразу из двух автоматов стрелял, и не слишком стволы при этом от цели отводило. Но у того руки и в самом деле были железными… У него не такие. У него вообще практически одна рука, а вторая только мешается. Но приходится и второй рукой приклад придерживать. Сейчас для него это невыносимо трудно. И толку мало, потому что не видно даже, в кого стрелять.

Абдул уходит, отстреливаясь, и не понимает, с какой стороны приближается угроза, в какую сторону следует бежать, потому что он не подготовил, как готовил обычно для своего джамаата, несколько вариантов отхода. Он совершенно не ожидал встретить засаду в этом селе, не должно здесь быть засады – потому что никто не знал, что он заявится сюда, никто, кроме эмира Вагапа… Подозревать Вагапа трудно. И тем не менее засада появилась.

И теперь спешно, хотя и без паники, Абдул уходит через кладбище. Ему особенно сложно уходить. Невыносимо ноет нога, словно предлагает остановиться и присесть, прекратить сопротивление. Стонать, стонать и выть хочется от боли в руке. И каждая очередь, оставленная за спиной, каждый шаг, отдаляющий его от преследователей, боль увеличивают. Но крик Беслана Абдул услышать успел, этот крик вызвал в нем ярость от бессилия и невозможности ответить. И застрял в голове, требуя обязательного возвращения и сведения счетов, то есть того, что он не может сейчас сделать. И это тоже больно. Для властного характера больно…

Абдул слишком опытный полевой командир, чтобы немедленно возвращаться. И не страх его гонит в сторону, не страх заставляет превозмогать боль и характер, а понимание ситуации. Стену лбом не прошибешь, и автоматную очередь, направленную в грудь, не отодвинешь рукой, к тому же сломанной.

Периферийным зрением он видит, как неподалеку мелькают такие же бегущие, как и он, отстреливающиеся тени. Определяет сразу, как не однажды определял раньше, в ходе боя подобные ситуации – с ним осталось только два человека. Трое погибли в засаде. Надо выходить и уходить как можно быстрее. Ни о каком возвращении не может быть речи. И не пойдут за ним эти двое, даже если он решит вернуться. Они – не его бойцы. Они чужие, и другого человека зовут своим эмиром, а ему только помогают по воле своего эмира. И не пойдут за Абдулом почти на верную смерть…

Сразу за кладбищем они собираются вместе. Боевики смотрят настороженно, с испугом.

– Куда вы смотрели? – сухо спрашивает эмир Абдул. – Как засаду прозевали?

– Это мы т-тебя должны спросить, к-куда ты нас привел? Отк-куда т-там засада? – зло спрашивает в ответ один, заика.

– Я час назад пришел сюда. Откуда я мог знать о засаде? Вы целый день здесь сидите. Должны были увидеть…

– Ты привел их за собой! Троих наших убили, как и весь твой джамаат!

Вот что значит воевать с чужими моджахедами. Они не очень-то считаются с авторитетом эмира Абдула. Разве могли себе позволить его воины сказать такое? Он сразу пристрелил бы дерзкого. К тому же, видимо, они правы.

– Кто видел, что за парни в нас стреляли?

– «Краповые»…

Теперь эмир Абдул понимает, что они охотились именно за ним. И не случайная это засада, совсем не случайная. И не случайно они Беслана отпустили, совсем не случайно – они использовали бывшего снайпера как наживку, на которую должна клюнуть такая крупная рыбка, как эмир Абдул Мадаев.

– Уходим… Они наверняка начнут преследование… «Краповые» всегда цепко след держат… Соба-аки… Уходим!

– Не т-туда, – вдруг говорит один из моджахедов и ловким движением вырывает из руки Абдула автомат. Второй наставляет на него свой, предоставляя возможность первому без сопротивления взять и пистолет, а потом и снять с его плеч сумку. Ту самую сумку, в которой лежит единственный оставшийся миллион долларов.

– Что? Что такое? – не понимает Абдул.

Он и эту ситуацию не просчитал. Во второй раз сегодня ошибся.

– П-пока не вол-лнуйся.

– У нашего эмира тебя кое-кто ждет. Вагап велел тебя на базу доставить.

– Я туда и хотел. Отдай оружие…

– Вп-пер-ред! – и ствол автомата подталкивает Абдула под ребра.

Это больно. Это, кажется, даже больнее, чем привычная боль в руке и ноге.

А главное, это оскорбительно…

Абдул поворачивается резко в сторону, показанную вторым автоматным стволом. Теперь справа от него дальний хребет, над которым уже четко прорисовывается розовый контур – приближается рассвет.

* * *

Теперь уже они идут через более обжитые места. Обходят соседнее село стороной – там местное население не слишком надежно. Много родственников тех, кто служит в нынешнем правительстве и его структурах в Грозном. Зайдешь в село отдохнуть или перекусить, могут снова «краповые» на след сесть. Почуяв их, поднимают лай собаки. По нынешним временам, наличие собак в селе говорит только об одном – здесь люди живут не голодно, им и собак есть, чем кормить.

Эмир Абдул сначала пытается полностью контролировать ситуацию. Регистрирует каждое движение своих непредвиденных конвоиров. Кто не так ступает, кто при встрече с деревом или с камнем ствол не в ту сторону отводит, чтобы систематизировать сведения, и использовать в подходящий момент. Потом боль в ноге и в руке так донимают его, что становится не до контроля. Но мужской характер не позволяет эмиру Абдулу попросить устроить короткий привал. А сами они не догадываются. Не желают понять скудным своим умишком, что он уже несколько суток не имел полноценного отдыха, что он до кладбища-то, где они встретились, еле-еле добрался. Правда, там ему эти же люди сделали перевязку. Длиннобородый делал, тот, которого, похоже, убили или захватили в плен «краповые». Этот длиннобородый по гражданской профессии то ли фельдшер, то ли ветеринар, и повязки сделал профессионально. При этом авторитетно заявил, что рука сломана в лучевой кости, а на ноге простой ушиб, который не стоит внимания. Но сам эмир Абдул в ранах и ушибах понимает не меньше ветеринара и знает хорошо, что разрыв мениска определить на глазок невозможно. Нужен рентген. И с разрывом мениска много не походишь. Нужна операция, а потом гипс на колено…

Тем не менее он упорно идет, уже думая только о том, как ступить удобнее, чтобы не вызвать новый приступ горячей боли. Это всегда неприятно, когда боль становится горячей. Жар не задерживается в ноге, он по телу проходит и к голове поднимается. И делает горячей голову. В таком состоянии трудно думать, и уж совсем невозможно ситуацию контролировать так, как он хотел это сделать. И при этом Абдул понимает, что ему, в принципе, и не нужен этот контроль. Если бы люди эмира Вагапа были простыми бандитами, которым захотелось захватить миллион долларов в его сумке, они уже пристрелили бы его и ушли вместе с сумкой, куда глаза глядят. А глаза у таких людей всегда глядят в сторону границы… Но – нет. Они ведут его на север, к базе Вагапа. Это значит, что сказали правду. Кто-то к эмиру Вагапу прибыл или собирается прибыть. Кто-то, кто желает прояснить ситуацию.

Выигрышное положение Абдула в том, что только он один и может исправить создавшуюся ситуацию. Он один видел в лицо людей, которые похитили деньги, предназначенные для дела. Правда, второго, предателя, того, которого зовут Макаром, боевики хорошо знают. Но они не знают в лицо подполковника спецназа. И никто не знает его фамилию. И Абдул тоже не скажет им, что не имел возможности как следует рассмотреть лицо. Он скажет, что лицо помнит. С Макаром-предателем все может случиться. Тот же подполковник не пожелает делиться и пристрелит его. Это возможный вариант… Как тогда искать деньги? Кто их будет искать? И какие надежды останутся найти их у любого другого, кроме эмира Абдула?

Значит, опасения напрасны. Эмир Абдул признает свою неудачу на первом этапе разворачивающейся операции. Но только он один способен исправить ситуацию. И он ее исправит. Но для этого нужны люди, которые будут подчиняться ему, и средства.

* * *

Эмир Абдул даже не предполагал, что Вагап располагает такими большими возможностями. Хотя, может быть, это и не сам Вагап действует, а другие силы уже включились, более влиятельные. Более влиятельные, чем доступно для связей и понимания эмира Абдула Мадаева.

Они входят в село, стоящее прямо на оживленной дороге. Входят откровенно, и у первых домов их встречает пост – два человека. Приветственно машут рукой. Заика подходит к ним, что-то говорит. Ему объясняют, показывая пальцем. Идут по улице, находят дом, где их встречает радушный хозяин и сразу усаживает за накрытый стол. Подкрепиться необходимо всем. И здесь их ждут, должно быть, уже не первый час. Но стол накрыт на шестерых. Значит, ждали сразу в полном составе. После этого приносят милицейскую форму на двоих. Документы. Подгоняют машину – обыкновенную «жучку», но с синей полосой на дверцах и с надписью «Милиция».

Абдулу, к его удивлению, на руки цепляют наручники, что ему совсем не нравится, и сажают в машину на заднее сиденье, а с двух сторон устраиваются два незнакомых боевика, уже пришедшие в милицейской форме. Заика устраивается за рулем, его напарник спереди справа. И выезжают. Необходимость ехать в наручниках понимается позже, через сорок минут езды, когда машину останавливают на блок-посту для проверки документов. Ситуация выглядит прозрачной – менты «повязали» одного из боевиков и везут его к себе в управление. На посту омоновцы посматривают на эмира Абдула злобными цепными псами. К таким в лапы попасть – сдадут не живого, а только в качестве изорванного трупа…

И только после второго блок-поста, где документы проверяют уже федеральные внутривойсковики, хотя и не «краповые», машина, едва шлагбаум скрывается за поворотом, сворачивает на малоприметную, с засохшей грязью, лесную дорогу, идущую в гору, и через десять минут въезжает в другое село.

– П-приехали, – говорит заика, останавливаясь около длинного здания бывшей скотофермы, неистребимый запах которой доносится даже в машину.

Из-за угла выходит человек и показывает рукой. Приходится снова заводить двигатель и объезжать скотоферму. Ворота по центру здания с другой стороны распахнуты. Еще один боевик выходит, показывает, чтобы машина заехала внутрь. И только там, повинуясь приказу, отданному стволом автомата, пассажиры выходят. Эмир Абдул протягивает руки, чтобы сопровождающие сняли с него наручники, но они словно не замечают его движения. Стоят и ждут. Еще трое боевиков подходят и у всех забирают оружие. И только после этого из темноты дальнего прохода появляется фигура слегка прихрамывающего человека. Эмир Абдул издали узнает его. И по этой хромоте, и по привычке держать голову заметно надменно. За ним выступают трое. Двое – телохранители, они и держат себя так, как положено телохранителям. Кроме того, Абдул знаком с обоими – он их когда-то учил ремеслу. Третий, следующий чуть дальше, эмир Вагап.

Человек приближается, и все молча ждут его.

– Снимите наручники, – с двух шагов командует человек.

Ключ никак не хочет поворачиваться. Но все же поворачивается.

– Здравствуй, Абдул… – но руку не протягивает.

– Здравствуй, Шамиль. Я рад тебя видеть.

– Правда? Я думал, ты не будешь очень рад… После того что произошло…

– Не произошло непоправимого, и это главное, – эмир Абдул пытается придать своему голосу твердость, и это ему удается. – Если бы рюкзаки попали в руки федералов, они уже пропали бы безвозвратно. А до этого мы имеем возможность…

– Мы имеем, – поправляет его Шамиль. – Не ты, а мы. Ты свои возможности, кажется, исчерпал, и тебе больше нельзя доверить серьезное дело.

– Только я один и имею возможность, – эмир Абдул пытается даже улыбнуться.

И это тоже ему удается. Он не выглядит перед Шамилем жалким и просящим. Жалкому и просящему не поверят и не доверят. Доверят только твердому человеку. Мужчине и воину.

Шамиль понимает. Он становится психопатом только тогда, когда это ему выгодно.

– Ну-ну. Я готов тебя выслушать. Только не говори много. У меня время ограниченно.

– Рюкзаки перепрятал подполковник спецназа. И не выдал их федералам. О существовании рюкзаков знает еще и Макар. Если это в самом деле был он…

– Скорее всего это был он, – из-за спины Шамиля говорит эмир Вагап. – Я узнавал. Макар не вернулся на базу, а ушел он, никого не предупредив, накануне событий. Просто исчез, и все. Его даже искали, но он следов не оставил. И забрал все свои вещи. Но у него там немного было. Все в рюкзак умещается…

– Ты думаешь? – Шамиль только чуть поворачивает голову в сторону эмира Вагапа.

– Я думаю, он ради этих денег и приехал к нам… Он давно знал, что здесь готовится. Саудовские связи со старых времен. И заранее договорился с тем подполковником. Наверное, они раньше служили вместе…

– О Макаре хорошо отзывались аравийцы. Он сильно «наследил», говорят, в Канаде. А потом куда-то пропал.

– Потом он служил во французском иностранном легионе. Потом жил, по одним сведениям, в Колумбии, по другим, в Сербии.

– И что?

– Но он не скрывал, что служил в спецназе ГРУ. До афганского плена. И у него остались друзья среди спецназовцев. Наверняка.

– Я так и не понимаю, кто работал в пещерах? «Краповые» или спецназ ГРУ? – спокойно спрашивает Шамиль.

– И те, и другие, – говорит Абдул. – Подполковник, которого я ранил, из спецназа ГРУ. Только он и Макар знали о существовании рюкзаков.

Сам эмир Абдул точно и не знает, к каким войскам принадлежит подполковник. Берета на нем не было. Он вполне мог относиться и к «краповым». Но сейчас надо преподать историю так, чтобы она выглядела правдоподобной.

– И что ты предлагаешь? – вопрос обращен уже напрямую к эмиру Абдулу.

– Они будут вывозить деньги. Только они знают, где деньги спрятаны. И будут вывозить их. Я хочу найти подполковника или Макара…

– Макара мы можем найти и без тебя!

– А если подполковник жадный?

– И что?

– А если он не захочет с Макаром делиться?

Шамиль думает. И ничего не говорит. Он долго думает, потом поворачивается, и уходит так же неторопливо, как пришел. Едва заметно прихрамывает.

Абдул так и не понимает, какое решение принял Шамиль.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Антенна развешана по камням чуть выше тропы. Сеанс связи много времени не занимает.

Группу полковника Согрина снимают из района боевых действий около одиннадцати часов утра, выслав за ними вертолет. На смену ей и взводу «краповых» беретов, караулящих возможное появление эмира Абдула Мадаева с сообщниками, прибывает группа Разина. Предварительное сообщение принимает Кордебалет. Шифровка подписана Мочиловым, что Шурика удивляет, поскольку только за день до этого он проводил сеанс связи с полковником, который находился тогда в Москве и ничего не сообщал о возможном приезде в Грозный.

– Ничего не понимаю, – пожимает Кордебалет плечами. – При чем здесь Мочилов?

Сам Согрин во время сеанса связи сидит на камне рядом с подполковником и понимает не больше. Но он имеет склонность не выражать своих эмоций.

– Значит, пока мы здесь сидим, ситуация изменилась кардинально. Прилетит Разин, объяснит… Он-то, наверное, в курсе.

– Я ждал каких-то перемен, – говорит Макаров, устроившийся по другую сторону камня.

Макаров бреется, убирая с подбородка отросшую за время пребывания у боевиков бороду. Она у него наполовину седая, наполовину рыжая, клочкастая, неровная, и только полевые условия заставляли Славу мириться с такой растительностью. На площадке перед пещерой, где раньше стоял миномет, недавно разводили небольшой костер – не поленились поднять снизу, из долины, дрова, и Макаров подогрел воду для бритья.

– Каких перемен? – не понимает Кордебалет.

– В плане Сохно.

– Чем тебе этот план не нравится?

– Нравится. Хороший план, хотя и рисковый, потому что не продуман вариант его «вывода» из положения пленного.

– Ты сам, помнится, точно такое же мероприятие предлагал в отношении собственной особы, – уточняет ситуацию Согрин.

– Было дело. И тоже сгоряча «вывод» не продумывал. На «авось» рассчитывал.

– Думаешь, начальство не утвердило «авось» для Сохно?

– Не в этом дело. Начальству, я думаю, на «вывод» наплевать, им «вход» подавай, и, естественно, конечный результат. Но мы таким завершением, как захват или уничтожение Абдула, превращаем всю операцию в инцидент местного значения, хотя он по своей сути гораздо шире. Я ведь сюда прибыл не из Грозного, и даже не из Москвы. Из Нью-Йорка. Потому что здесь одна из «стрелок», запущенных «Аль-Каидой» по всему свету, Старому и Новому. Но каждая «стрелка» имеет определенную цель. Строго определенную. Это не Иванушка-дурачок стрелу в болото пустил. Не наугад. Существует система, а мы сути самой системы не знаем и решаем обрубить концы, лишая таким образом себя возможности вникнуть в суть. То есть решаем конкретную небольшую задачу. Хорошую задачу, соглашусь, но чисто местную. Уровень операции региональный. А задача при этом ставится глобальная…

– Честно говоря, у меня тоже были такие мысли, – соглашается Согрин.

– Да и я сомневался, – признается Кордебалет. – Прикидывал, что тут можно наворотить. Но не нашел вариантов, при которых мы будем работать шире.

– Я думаю, теперь уже не мы одни будем работать, – решает Согрин. – И именно потому Мочилов прилетел в Грозный.

– А прокуроры уже улетать собираются. – Кордебалет сматывает антенну и смотрит, как внизу, в долине, загружается в вертолет следственная бригада из окружной прокуратуры. – Пора уже. Трупы почти все вывезены. Что им тут делать? И вертолетную площадку для группы Разина пора бы освобождать. Скоро Александр Андреич пожалуют-с…

Все частники боевых действий по уничтожению противника традиционно настороженно ведут себя в отношении сотрудников прокуратуры, разбирающихся с убитыми. Слишком часто прокуроры в последнее время стали лезть в суть боевых действий, обвиняя участников в излишнем пристрастии к применению оружия. А попробуй не примени его – очередь в спину получишь… Этих прокурорских бы в бой, тогда они по-другому петь бы стали. Там, где идет бой на выживание, там не думают о законах, там выживают сами. А чтобы самому выжить, противника приходится уничтожать. Это, к сожалению, не всем понятно.

К спецназовцам ГРУ подходит коллега, командир взвода спецназа внутренних войск.

– Разрешите обратиться, товарищ полковник.

– Садись, – показывает Согрин на соседний камень. – Есть новости?

– У нас тоже сеанс связи был. Нас снимают. Сегодня же в Ингушетию летим. Заглянул попрощаться.

– Я в курсе. Нам сообщили. Вон, уже и смена летит, – показывает полковник в небо, где под набегающими с севера облаками появилась растущая темно-серая точка.

– Ваши люди? – интересуется старший лейтенант.

– Коллеги. Они опытные ребята.

– Удачи вам и им.

– Мы тоже улетаем. С вами вместе. Прощаться будем в Грозном.

– Добро. Передайте своим, что наш наблюдатель дважды замечал на хребте, между двух кривых столбов, блики. Возможно, снег лежит, на солнце играет, возможно, бинокль или какая-то еще оптика. Для выстрела, правда, далековато.

– Спасибо. В группе подполковника Разина два хороших снайпера, если будет наблюдатель противника, они его обслужат…

Снизу, из долины, начинает подниматься, набирая высоту почти без горизонтального движения, вертолет с прокурорскими работниками. Согрин поднимается. Пора уже начинать спуск – вскоре прилетят парни из группы Разина.

* * *

– Здравствуй, Александр Андреич. С прибытием. – Согрин протягивает руку подполковнику, первым покинувшему большой транспортный вертолет, и старается при этом перекричать шум мощных винтов.

Подполковник Разин, крепко сбитый, обычно жесткий лицом человек, при виде полковника улыбается. Они симпатизируют один другому, хорошо друг друга знают и не однажды уже проводили совместные операции в составе своих групп. В том числе и в пещерах [33].

– Мне приказано передать новые инструкции, Игорь Алексеевич. И получить от тебя вводную по местному положению вещей. Где устроимся?

– Мы улетаем?

Разин кивает:

– Улетаете. Сразу же.

Согрин осматривается.

– Тогда где-нибудь в стороне от вертолета. Сильно шумит, зараза… Вводная, впрочем, небольшая. Есть тут и дополнения от наблюдателей соседей.

Полковник с подполковником отходят в сторону, устраиваются на берегу ручья, вытекающего из ельника, где шум тоже слышен, но он не так мешает разговору. Разворачивают карту.

Кордебалет тем временем встречает прибывших и сразу показывает карту минирования подходов к пещере и пересечения тропой ручья, чтобы никто не поторопился и не нарвался с разбегу на неприятность.

Вертолет винты не выключает, значит, собирается только забрать людей и отправиться в обратный путь. Майор, командир экипажа, торопит командира взвода «краповых»:

– Мы сегодня всю ночь летали, ваших в Ингушетию отправляли. Спали только во время заправки. Давайте галопом, мы же не железные. Нам еще «рассаду сажать» [34]…

– Что-то, я чувствую, всерьез изменилось в планах? – усевшись на камень, потому что трава возле ручья сырая и полежать не приглашает, интересуется Согрин.

– Сегодня ночью в кабинете главврача госпиталя проходило совещание всех задействованных силовых структур.

– Интересно. Почему в таком странном месте?

– Чтобы не деконспирировать Сохно, это раз, и два – это какие-то подозрения московских чекистов в отношении местных. Местных никого не подключают. Просто главврач госпиталя – личный и близкий друг полковника Мочилова. Они между собой договорились.

– Ладно. Как там Сохно?

– Принимал участие в совещании. Выглядит прекрасно, хромает ужасно. Великий актер в спецназе пропадает! Так вот. Эмира Абдула Мадаева теперь решено заманивать не сюда, а в Москву. Такой нам дали «заказ». У «Альфы» на Мадаева большие и красивые планы. И Интерпол на него зубы точит. Что-то они там затевают темное и не совсем понятное, но это уже не моего ума дело. Поэтому задача ставится сейчас простой. Я занимаю пещеры с двумя своими бойцами. Перед этим мы переносим туда фальшивые доллары и набиваем ими те же самые рюкзаки. Рюкзаки, кстати, целы?

– Там и лежат.

– Вы вылетаете в помощь Сохно в Грозный, но по пути разбрасываете моих людей по округе в пределах зоны связи «подснежников». Аванпосты. Мы с картой поработали, примерно определили точки выброски, но места могут быть и не так хороши, как казались на карте. Ты, Игорь Алексеевич, со своим опытом, подскажи, если что…

– Зачем эти аванпосты?

– Чтобы отсечь всякую возможность приближения к пещере боевиков. До тех пор, пока Сохно с Макаровым не заберут рюкзаки. Скорее всего это будет завтра. Или послезавтра. Как только вывезут отсюда все трупы и прокурорские переберутся в свои кабинеты…

– Мне какая задача ставится?

– Отслеживать возможное появление эмира Абдула в Грозном и «подставлять» ему Сохно с Макаровым. Техническая поддержка, страховка, и прочее. Надо все так оформить, чтобы боевики рвались к захвату, но чтобы им в последний момент что-то мешало… Сохно и Макаров поедут в Москву машиной, чтобы по пути «загрести» тех, кто попытается «загрести» их. Ты с Кордебалетом, может быть, и мы, выедем дистанционным скрытым конвоем… Более точно тебе все Мочилов расскажет. А что здесь?

– Командир «краповых» доложил, что их наблюдатель дважды ловил блики на противоположном хребте, возле двух кривых столбов. Отсюда не видно, надо чуть выше подняться. Там, в стороне от перевала, сотней метров выше, есть два высоких камня, мы их кривыми столбами окрестили. Я отметил на карте. Возможно, там кто-то устроился. Сильно любопытный.

– Хорошо. Но снимать наблюдателя пока не будем. Пусть наблюдатель видит, что рюкзаки выносят, когда Сохно пожалует. Если приблизится крупный отряд, мы вынуждены будем отбиваться и не подпустим его. Место здесь позволяет держаться долго…

– Позволяет. Вход в пещеры с другой стороны хребта «краповые» взорвали. Можно чувствовать себя спокойно. А дальше?

– Дальше – мы меняем взвод Кантария и отслеживаем передвижения эмира Абдула. Нам выделяют три бэтээра, они сейчас уже должны выехать для расстановки по блок-постам. Приступаем к выполнению своей задачи сразу, как только Сохно с Макаровым свою работу делают. То есть они ловят момент, когда по сообщениям наших наблюдателей здесь будет чисто, и действуют… Хоть бы скорее, а то я не очень надеюсь на «краповых».

– Зря волнуешься… Кантария свое дело знает.

* * *

Макаров в вертолете сидит, задумавшись.

– Загрустил? – кричит ему в ухо Кордебалет.

– Пытаюсь вспомнить карту автомобильной дороги. – Шум винтов глушит слова, но голос у Макарова раскатистый, и Шурик все слышит.

– Что тут вспоминать! Ставрополь… Ростов… И прямая трасса на Москву… Память потерял?

– Я тридцать лет в России не был… Кроме одного приезда по твоей просьбе. Кстати, где можно добыть сведения о чеченских диаспорах, осевших в городах по пути?

– Я свяжу тебя из Грозного с московским бюро Интерпола. Там командир – специалист по диаспорам. Он тебе поможет.

2

Об изменениях в плане перевозки денег Мочилов одновременно сообщает и генералу Астахову, и в бюро Интерпола циркулярными шифротелеграммами.

Басаргин, прочитав текст, строит кислую мину, Доктор Смерть приходит в восторг.

– Хочу к ним! Люблю брать города штурмом… Мы именно так со Славой Макаровым в Боснии воевали. «Черный русский батальон»… Не грех вспомнить былое.

– Теперь война не такая пошла. Это ставит нам на пути дополнительные препоны и оттягивает сроки проведения московской операции, – не соглашается Александр. – Я не вижу оперативной необходимости проводить общую операцию настолько широко и самостоятельно вовлекать в нее фактор непредвиденности.

И тут же начинает звонить генералу Астахову, высказывая те же самые соображения. Доктор, как не согласный с мнением командира, пользуется присущей сотрудникам бюро демократией и слушает разговор по спикерфону.

– А вы представьте, Александр Игоревич, – возражает генерал, – что чеченские и вообще террористические боевые ячейки по всей стране существуют, а мы никак не можем к ним подобраться. Имеем подозрения на определенных лиц. Несколько раз наши сотрудники на местах проводили оперативные мероприятия, но все бесполезно. Кроме ваххабитской литературы, ничего обнаружить не удалось. А теперь они сами вылезут на свет божий. Мы не можем отказываться от такой возможности…

– Но это требует привлечения дополнительных сил, и значительных.

Генерал понимает обеспокоенность руководителя бюро Интерпола. И даже усмехается так, что спикерфон усмешку доносит.

– Не волнуйтесь, Александр Игоревич, вас будем держать в курсе дела. Там будут работать наши сотрудники на местах, кроме того, спецназ ГРУ берется собственными силами сопровождать транспорт с фальшивками. Вам сейчас следует лучше проработать вариант с подставой… Хошиев с Ангелом готовятся?

– Готовятся. С утра пошли на какую-то встречу. И Дым Дымыч опять куда-то запропастился. Я боюсь, что его друзья-уголовники готовят нападение на транспорт со спецназом. Если за это дело возьмется Сохатый, я не уверен, что он не сумеет захватить деньги. Фальшивки то есть.

– А знаете, – генерал опять усмехается, – в вашей шутке есть доля истины… Может быть, вы и над этим вариантом подумаете?

– В каком плане?

– Каким-то образом эмиру Абдулу деньги все же придется «вырывать» у спецназовцев. Не лучше ли будет, если он наймет с помощью «племянника» такого спеца, как Дым Дымыч?

Басаргин минуту соображает и не слишком рвется к принятию дополнительного варианта, хотя тогда операция в большей мере перейдет под контроль Интерпола.

– А это не слишком? – спрашивает он, наконец. – Не слишком много спецназовцев предстанет перед глазами эмира? Там ведь уже был Макаров, там есть Сохно. Еще и Дым Дымыч. Эмир может что-то заподозрить. А если учесть, что он теперь наверняка будет работать под чьим-то жестким контролем, то…

– Значит, следует быть аккуратнее. И не обязательно эмиру знать биографию Дымыча.

– Как он появится, мы обсудим этот вариант. Вместе с «племянничком».

* * *

Приезжает Сохатый. Заходит в кабинет в сопровождении Александра, который выходил открывать дверь на звонок, и покручивает на руке привычные разноцветные четки, так успокаивающие, по его словам, разгулявшиеся нервы.

– Сегодня опять «трясли» каких-то чечен? – равнодушно спрашивает Доктор Смерть.

– Я подумал, что мои уголовные друзья все-таки сгодятся на роль информаторов, и заехал к ним, чтобы успокоить после вчерашнего. Они только рады, что не ввязались в эту историю… На всякий случай я им подлил масла в огонь. Слегка припугнул. Теперь будут сидеть тише воды ниже травы. И мечтать о пенсии, которую не заработали…

– А тебе генерал Астахов предлагает заработать хорошую пенсию, – сообщает Басаргин с легкой улыбкой. – Операция наподобие твоей вчерашней…

Дым Дымыч останавливается посреди комнаты и оборачивается, выражая на лице удивление.

– А пресловутые десять миллионов баксов он мечтает загрести на свою «Альфу»? Если делить на всех, то получится ничего, и никто не испытает счастья. А счастье бывает только личное, даже в том случае, если оно заработано коллективным трудом. В данном же случае я зарабатывал свое счастье не коллективным, а индивидуальным трудом, и прошу это уважать.

– Мы в этом можем быть свидетелями, – успокаивает коллегу Александр. – И не только мы, сообщение в Лион Доктор отправил еще вчера. Осталось подождать до выяснения, кто из двух претендентов на электрический стул окажется настоящим Биржевиком Забаром.

– Ждать устал. Я же не Сохно, который разбрасывается миллионами. Для меня десять миллионов – это реальная возможность посетить зубной кабинет и не продать для этого последние штаны.

– Нам известно твое терпение. Но еще несколько миллионов тебе не повредят. Пусть они и будут фальшивыми. И пенсия тоже.

– Деловые предложения я всегда готов выслушать, – соглашается Дым Дымыч.

– Астахов считает, что ты при своем таланте задержания и прочих действий, даже если иметь в виду некоторую склонность к выходу из рамок законности, мог бы вместо чечен потрясти спецназовцев, которые привезут в Москву фальшивые баксы. Доктор тоже так считает, а он твои таланты, как говорит, лучше других знает.

– Вы говорите, говорите, – отмахивается Доктор Смерть. – Я телеграмму принимаю. Опять из Лиона.

Поскольку помощники Доктору не требуются, Дым Дымыч и Басаргин смотрят друг на друга.

– Короче говоря, мне предлагается устроить маленький концерт в стиле китайских фильмов, где главными действующими лицами будут, с одной стороны – Сохно с Макаром, с другой – я?

– Именно так.

– Нереально.

– Почему?

– Специалист сразу поймет, что в этом случае играть надо двое на двое. Я слишком уважаю партнеров, чтобы брать на себя какую-то фантастическую роль. Один на один или двое на двое. Только в этом случае дело будет выглядеть возможным. У нас одна школа.

– Тогда возьми с собой «маленького капитана». Пулат с удовольствием примет участие в мероприятии, – предлагает Доктор, закончив расшифровку и запустив текст в распечатку.

– Это уже вариант, о котором можно говорить серьезно. Я не боюсь Сохно с Макаром, но трезво оцениваю свои шансы. Один на один с любым – пожалуйста, и пусть победит сильнейший. Двое на двое – тоже с удовольствием.

– Только друг друга не поломайте. Сохно к тому же ранен…

– Это вообще делает нас практически фаворитами. Что касается возможности поломать друг друга, то мы всегда проходили тренировку на предельной жесткости контакта. Если наш концерт состоится в присутствии свидетелей, ни у кого не будет шансов усомниться в его реальности. Это могу гарантировать с полной честностью.

– Хорошо бы еще сами Сохно с Макаром согласились на выступление, – ухмыляется в бороду Доктор Смерть. – Но они, помнится, тоже не из робких.

– Кто будет писать сценарий?

– Думаю, это предстоит сделать исполнителям, – предлагает Александр.

– В этом случае я готов проявить фантазию, но мне необходим список декораций.

– Надо созвониться с генералом Астаховым. Что они уже подготовили, и как вписать наш эпизод в общий синопсис, – кивает Басаргин Доктору, и тот, протянув Александру расшифрованную телеграмму, начинает набирать номер генерала.

* * *

Пулат приезжает как раз тогда, когда все данные получены, и требуется проявить фантазию. Молча выслушивает предложение и так же молча кивает, выражая согласие с отведенной ему ролью залихватского и дерзкого грабителя, не потерявшего с детства приобретенную интеллигентность.

– Квартира подготовлена? – единственное, чем интересуется «маленький капитан», когда Доктор сообщает, что Астахов предлагает развернуть действо без широкой публики, то есть минуя стадион с переполненными трибунами, и все организовать в квартире, где спецназовцы остановятся.

– Да, и даже с женщиной, которая, по замыслу, является хорошей знакомой Сохно, – сообщает Доктор. – Правда, они ни разу до этого не виделись, но встреча произойдет в самой квартире и без посторонних свидетелей. Поэтому жаркие объятия изображать не обязательно, и она не спутает Толю со Славой до того, как они представятся сами.

– Доверять порядочную женщину таким бабникам… – «маленький капитан» осуждающе качает головой. – Генерал Астахов оч-чень рисковый человек.

– Женщина подобрана не простая… Для правдоподобности парни из «Альфы» сумели договориться с телеведущей одного из популярных каналов. – Подобный штрих, надеется генерал, введет в заблуждение даже такого осторожного человека, как эмир Абдул. По крайней мере, он сразу отметет мысль о подставной квартире, подготовленной в качестве ловушки. А ловушку он подозревать должен.

– Это хороший ход, – соглашается Басаргин. – Хорошо и то, что женщина живет в этом доме давно, и ее все знают как телеведущую. Если эмир вздумает наводить справки, он имеет возможность получить исчерпывающую информацию.

– Нам надо посмотреть квартиру и обговорить вариант с тем, что можно ломать, что ломать нежелательно, а к чему вообще запрещено прикасаться, – сразу предлагает предусмотрительный и деликатный Пулат. Он уже как-то говорил, что не любит, когда кто-то ломает его мебель, и потому предпочитает без необходимости не ломать мебель чужую.

– Это обязательно, – поддерживает его соавтор будущего сценария.

Доктор кивает.

– Генерал сам так же считает. По крайней мере, вам следует поговорить с хозяйкой. Все возможные ущербы ей гарантированно будут возмещены, это задокументировано в договоре, пусть и устном, и поставлена печать в виде генеральского слова. Чтобы представить вас блистательной телеведущей, желающей стать участницей антитеррористической операции, капитан Рославлев позвонит после обеда и договоритесь с ним… До обеда хозяйка квартиры обычно спит и просит настоятельно не беспокоить ее раньше этого срока без крайней необходимости.

– А ей-то зачем нужно такое беспокойство? – не понимает Сохатый. – Вроде бы женщина должна быть обеспеченной, с положением в обществе…

– Есть такое понятие, как рейтинг телеведущего, рейтинг тележурналиста. Под этот рейтинг наши промышленные и прочие производители платят немалые суммы за рекламу, размещенную в передаче. Чем выше рейтинг, тем дороже стоит реклама. В самые рейтинговые передачи бывает трудно пробиться. И она, женщина деловая, вполне понимает свою выгоду точно так же, как журналистский интерес.

* * *

После обеда, еще до звонка от капитана Рославлева, приезжает сначала Тобако, координирующий действия Интерпола и «Альфы», а следом появляются Ангел с Зурабом. Они посещали родственника жены Зураба, который работал в фирме у убитого неизвестным киллером Александра Камалова.

Попутно Ангел завез в прокуратуру письмо-отношение, подготовленное с официальной печатью в НЦБ [35], с просьбой ознакомить с результатами расследования российское бюро Интерпола. Ангелу сняли копии со всех протоколов допроса и осмотра места преступления. Следователь прокуратуры развел руками: «Висяк… Никаких следов… Работал профессионал…» Единственный след – не часто используемый в России французский полицейский револьвер «манурин», калибр 375 магнум. Нечастое использование объясняется тем, что в России трудно найти боеприпасы к этому револьверу, имеющему нестандартную, собственную длину патрона. К «манурину» подходят только патроны американского револьвера «Штурм, Ругер и K°», но это оружие в нашей стране еще более экзотическое. Киллер бросил оружие на месте преступления. Но этот след тоже завел следаков в тупик, поскольку они не располагают сведениями, кто в России может поставлять такие револьверы. Среди документов, привезенных Ангелом, есть и акт с характеристиками баллистической экспертизы. Следователь особо попросил переслать этот акт в Лион, чтобы проверить по компьютеру на идентификацию.

– Какой смысл? – не понимает Доктор Смерть просьбу следователя. – Если киллер бросил оружие в этот раз, он его не использовал раньше, потому что и раньше бросил бы точно так же. Брошенное оружие – почерк профессионала.

– Мало ли что, – пожимает плечами Ангел.

Доктор «делает» страшное лицо, но сканирует акт, чтобы отправить текст в Лион. И отправляет запрос прямо со сканера, чтобы не сохранять ненужный документ в компьютере.

– А что родственник? – интересуется Александр.

– Родственник ничего нового не сказал. Камалова охарактеризовал, как сволочь и мстительного психопата, с которым трудно было работать, – просто отвечает Зураб. – После убийства в фирме налаживаются все дела. Компаньоны вздохнули с облегчением.

– А допрос Халила Мадаева и Мусы Раздоева?

– Они контактировали в фирме только с Камаловым и с бухгалтером, которую Камалов уволил за день до своего убийства. Она, кстати, в числе подозреваемых. Но это глупо.

– Таким образом? – спрашивает Доктор, и Ангел с Зурабом понимают вопрос.

– Таким образом, у нас нет причин, чтобы отказаться от своей роли племянника и друга племянника. Единственное, желательно нам выглядеть поглупее. Генерал Астахов обещал к сегодняшнему вечеру подготовить нам полностью все документы. В том числе и на машины.

– С машинами могут быть проблемы. У эмира Абдула возникнет вполне резонный вопрос – откуда деньги на такие покупки? Может, от них просто отказаться?

– Пусть. Будет нас подозревать в хищении, мы будем стараться угодить ему, чтобы загладить свою вину. Все это смотреться будет, естественно. – Ангелу, похоже, просто хочется покататься на «летающей шпоре».

– Эмир Абдул будет общаться и с другими чеченцами, – добавляет Зураб. – Среди чеченцев уже прошел слух об этой покупке. Лучше не скрывать.

– Кстати, – предполагает Тобако, – «другие чеченцы» могут быть знакомыми настоящего племянника или его настоящего друга.

– Я думал об этом, – соглашается Ангел. – Это самый острый угол во всем деле… И мы постараемся избежать всякого общения. Тем более что эмир Абдул сам человек подозрительный, знает репутацию племянника и не пожелает его подпустить к серьезным делам. Что-то новое из Лиона? – добавляет он, увидев на столе перед Тобако лист с распечаткой.

– В Штатах и в Германии «накрыли» два крупных транша, произведенных банковским переводом на подозрительные счета. Плательщик такой же малоизвестный, как в нашем варианте. Сейчас раскручивают «получателей». В обоих случаях получатели – сотрудники нефтеперерабатывающих предприятий.

– Это ориентир, – говорит Зураб. – Переводы в Азербайджан из той же серии.

– Если есть ориентир, будем на него ориентироваться, – соглашается Александр. – Только на какой завод следует смотреть в первую очередь?

– Александр Камалов работал в этой же сфере. Он поставлял автомобильное топливо из Татарии и Башкирии сельскохозяйственным предприятиям, в оплату получал зерно, зерно шло на производство спирта, спирт поставлялся на ликероводочные заводы Татарии и Башкирии.

3

Эмир Абдул ждет, что будет дальше, и отчего-то волнуется. Рядом с ним стоят два боевика. За спиной стоят еще двое. У всех опущены предохранители на автоматах, и палец лежит строго на спусковой скобе. Шамиль в последнее время сильно озабочен своей безопасностью, и это знают все. За выдачу его живым или мертвым назначена большая награда – триста миллионов рублей, и никто лучше самого Шамиля не знает, насколько можно положиться на свое окружение. А он знает хорошо, что положиться по отдельности нельзя ни на одного человека. Когда они все вместе, они друг друга боятся. А по отдельности ни с кем лучше не иметь дела. Он, конечно, платит им столько, сколько не платят другие полевые командиры своим моджахедам. Но и эта сумма ничто в сравнении с тем, что готовы дать за его голову федералы. Дурной пример с захватом тела бывшего президента служит предупреждением и ему…

Время тянется долго и мучительно. Абдул стоит, иногда перенося вес тела с ноги на ногу, но опираться на правую ногу долго невозможно, сразу от колена в пах и выше, в живот и к сердцу, идет неприятная горячая волна, словно какой-то нарыв набухает и готовится лопнуть.

Наконец, с другой стороны прохода появляется фигура. Это идет Вагап, коренастый, кривоногий, сильный, как бык, привычный к запаху скотофермы, которой когда-то заведовал.

Медленно идет. Как медленно он идет! Какую весть он несет? Что решил Шамиль?

Вагап приближается, останавливается. У него красные глаза. Они всегда красные, а сегодня особенно. Даже при слабом свете, приходящем через распахнутые ворота, это заметно.

Там, за воротами, заурчала машина. Откуда там взялась другая машина? Абдул не видел никакой машины, когда они проезжали то место, откуда доносится звук. Но машина появилась. Может быть, выехала из старого перепрелого стога… Звук двигателя удаляется. Шамиль уехал – догадаться нетрудно.

Эмир Абдул затылком чувствует, как переглядываются люди за его спиной. Они ждут, что скажет эмир Вагап. Вагап равный Абдулу человек. Был равным, когда Абдул имел свой джамаат. И даже не совсем равным. Тогда не Вагапа слушал Шамиль, а слушал Абдула. А Вагап стоял в стороне. Но два эмира всегда поддерживали между собой дружеские отношения. Что скажет Вагап сейчас?

А Вагап стоит, покачиваясь на кривых ногах человека, привыкшего к седлу. И молчит долго. Или это просто Абдулу кажется, что он так долго молчит?

– Я уговорил Шамиля. Он дает тебе возможность исправить положение. И выйти с честью из трудного дела, и всем дать возможность выйти с честью. Нам всем, потому что люди, приславшие эти деньги, спрашивать умеют. Мой джамаат в твоем распоряжении. Эти люди, – кивок за спину на конвоиров, – тоже. Шамиль приказал им сопровождать тебя до самого конца. Кроме того, он дал еще и много адресов тех, кто всегда пожелает нам помочь. Это большая подмога, но и большая ответственность. И пусть Аллах покарает того, кто помочь не пожелает. Мы же станем орудием Аллаха на земле…

Недружными щелчками предохранители автоматов за спиной сообщают, что они поднялись в верхнее положение. Абдул вдруг чувствует, как горит его загорелое лицо. То ли от радости подступившей, то ли оно еще раньше начало гореть от волнения, а он почувствовал это только сейчас.

– Пойдемте в мой дом. Я человек не богатый, но накормить смогу всех. Там ты нам расскажешь все, что произошло, в подробностях. Мы посоветуемся и примем решение, как поступить. Я назначен твоим заместителем с правом решающего голоса. То есть если я увижу, что ты поступаешь неправильно, я могу отменить твой приказ. Когда-то в Красной армии у большевиков были комиссары. Я теперь твой комиссар.

* * *

– Я – Шестой, – докладывает снайпер. – Еще одна машина… Выехала из-за фермы, передвигается на высокой скорости. Я думаю, какая-то шишка приезжала поговорить с эмиром Абдулом. Имею скромное желание попросить водителя остановиться, и никогда больше не садиться за руль. Возможность есть, видимость прямая…

– Отставить! Приказ – только следить… Не спугнуть… И не показываться никому на глаза, – старший лейтенант Кантария даже прикрикивает на снайпера.

– А вдруг это Шамиль?

– Шамиль из норы, говорят, даже в туалет не выходит. Только штаны успевает менять. Куда твой Шамиль направляется?

С его наблюдательного пункта ферму видно плохо. Только одну сторону, да и то с угла.

– Через село в сторону гор.

– Там дорога, помнится, проезжая километров на пятнадцать, – хрипло добавляет Второй. – Дальше только пешью. Мы здесь в прошлом году бои вели.

– Продолжать наблюдение.

– Первый, я – Четвертый! А где люди в селе? Никого не видно? День… Должны быть во дворах… Никого…

– Откуда я знаю? Не уничтожили же их всех, чтобы эмира Абдула не показать.

– Я – Десятый. Здесь только тот самый эмир Вагап командует, другим не позволяет… Это его родное село… Бывший директор этой самой скотофермы…

– Есть люди! – докладывает Одиннадцатый. – Ребенок из двери во двор выскочил, за ним хромой старик, схватил, как вор, курицу, оглянулся, и в дом.

– Может, людям выходить запретили? – предполагает старший лейтенант. – Тогда я жалею, что остановил Шестого. Это в самом деле была шишка. Может, и сам Шамиль…

– Теперь уже поздно. Машина ушла за поворот. Там узкое длинное поле, и дальше ельник. Уже одну крышу видно…

– Продолжаем наблюдение. Все подтянулись?

В эфире начинается перекличка. Нугзар считает своих бойцов – не отстал ли кто при таком темповом передвижении. Хорошо, что они возле дома Беслана Байрамирова захватили одного боевика раненым и сумели сразу допросить. Со всей допустимой и недопустимой жесткостью. Тот, по доброте душевной и чистосердечности, перед смертью и сообщил, куда оттуда повезут эмира Абдула. И даже поспешил предупредить, что отправлять его будут на транспорте… Потому спецназовцы и поторопились. И хорошо, что их снабдили связью. Удалось быстро договориться о возможности использовать БТР расквартированного неподалеку ОМОНа. Иначе без машины было бы не успеть. Но все в БТР не поместились. Их оставили около блок-поста, чтобы омоновцы отправили оставшихся с первым же попутным транспортом. Только теперь прибыли.

* * *

– Я предполагаю обыскать как следует пещеры, – говорит эмир Абдул, когда вызванный Вагапом старенький сельский фельдшер осматривает ему руку и ногу и делает перевязку. – Если рюкзаки там, мы их найдем.

Руки у фельдшера мягкие, боли не причиняют. Но Абдул и без того никогда не показывает, что ему бывает больно. Он поморщиться может только тогда, когда это ему необходимо для достижения своей цели, или тогда, когда никого нет рядом.

– Надо все варианты просчитать.

Вагап предупредил, что фельдшер в первую войну подорвался на мине, поставленной федералами, и оглох. При нем можно говорить свободно, без стеснения. И он говорит.

– Обязательно. Я и другие уже прикидываю.

– Ты эти пещеры хорошо знаешь, – не спрашивает, но утверждает эмир Вагап.

– Плохо, – качает головой Мадаев. – Только основные коридоры и большие залы. И карта, я уже убедился, никуда не годится. Там все перепутано. Кто только ее составлял…

Он говорит для себя непростительно много, но ничего не может с собой поделать. Это радость заставляет его говорить, никак не уходящая из души радость, что все так обошлось, что ему снова поверили и доверили, и даже людей выделили.

– Кто-то составлял. Не слишком умелый. Умелых еще поискать надо. Но найти-то собираешься? Пещеры большие.

– У того подполковника, который прятал, времени было слишком мало, чтобы унести далеко. И зачем ему далеко уносить, если ему за ними возвращаться? Сегодня-завтра они снимут оттуда всю охрану, и можно будет поискать…

– Ты сильно зацепил подполковника?

– Беслан говорит, прошил бедро навылет. У меня такое же ранение два года назад было. Я только день отлеживался. Он тоже встанет. За такими деньгами он из гроба встанет.

– А ты не переоцениваешь его жадность?

– Не мне тебе объяснять, сколько получают русские офицеры. Они с солдат последнюю шкуру сдирают. Только бы как-то заработать. А тут… Такие деньги!

– Это все-таки спецназ ГРУ.

– Самые отчаянные. Только самые отчаянные способны на поступок. Другие бы не рискнули. Это же сразу против нас и против своих. Нужно ничего не бояться, чтобы так поступить. И уж драться за это они будут насмерть. С такими драться сложно, но мы справимся.

– Аллах поможет, – эмир Вагап закатывает красные глаза к небу. Отчего они у него красные, Абдул так и не может понять. Наверное, болят. – Я наблюдателя на соседнем перевале выставил. Он присматривает за пещерой.

– А я только хотел попросить тебя послать туда кого-то. Ничего еще не передавал?

– Ничего. Там пока стоят федералы. Одни ушли, другие пришли. То есть улетели и прилетели. Рюкзаков не было.

– Слава аллаху. Думаю, надо бы и самим передвигаться ближе.

– Через час выступим…

Люди, приставленные к эмиру Абдуле Шамилем, сидят за столом молча и не оставили свои автоматы в коридоре, как это сделал хозяин дома. Абдул начинает понимать, что они и в самом деле просто приставлены к нему, а вовсе не выделены в помощь. Приставлены, как тюремщики.

* * *

На сей раз никто не переодевается в милицейскую форму. Хотя надпись на дверцах машины осталась прежняя и может теперь только помешать. Правда, вторая машина вообще без надписи. Но они теперь не доезжают даже до ближайшего блок-поста, где дежурят омоновцы, высаживаются и отправляют машину обратно.

– Ждите на ферме, – напутствует водителей Вагап.

И идут вдесятером напрямик через сыпучий, непрочный под ногами перевал. Этот путь значительно короче, чем путь по дороге и через село, где живет с матерью и сестрами Беслан.

Эмир Абдул бодрится, старается изо всех сил не показать, как мешают ему в пути травмы. Зубы сжимает до боли, чтобы новой болью заглушить предыдущую. Он как-то слышал об одном арабском наемнике, который всегда носил с собой толстую иглу. На случай боли от ранения или любой другой боли. Колол себя в мягкие мышцы, чтобы вызвать дополнительную боль и думать о ней, не мешающей ему передвигаться, и не думать о той, что мешает. У Абдула нет с собой иглы. Но он старается другими мыслями, злыми, мстительными вытеснить из головы все мысли о своих травмах. И получается… Оказывается, праведная злость бывает острее любой иглы…

Абдул думает о племяннике, таком неблагодарном человеке. Он наверняка знал, что за ним следом идут «краповые» и готовят ловушку для эмира Абдула. В самом деле, что такое для них мальчишка-снайпер в сравнении с эмиром? Раз плюнуть и раздавить. И никто, кроме матери, не вспомнит, что такой когда-то существовал… И он, такое ничтожество, посмел подставить своего эмира под выстрелы спецназовцев? Он посмел говорить дерзкие слова, зная, что его прикрывают чужие стволы? Он посмел сопротивляться и стрелять в людей, пришедших с эмиром, в самого эмира хотел стрелять? Звук выстрела… Тут только соображает Абдул. Звук выстрела такой, словно из охотничьего ружья стреляют. Ни один пистолет не дает такого звука, кроме штурмового пистолета. А штурмовой пистолет был у Искандера. У убитого в пещере Искандера Ниязова, финансиста «Аль-Каиды», за смерть которого с эмира Абдула еще не спрашивали, но спросить могут… Этот пистолет предназначен для того, чтобы пробивать металлические двери. Звук его выстрела трудно спутать с другим. За две войны Абдул только трижды встречал такие пистолеты, и всегда у арабов. Не могло быть такого пистолета у Беслана-снайпера. У Беслана была только СВД. Значит, это и есть тот самый пистолет. Пистолет Искандера. Эмир Абдул даже допускает мысль, что подполковник спецназа ГРУ, которого он ранил, отпустил Беслана на похороны отца. Подполковник мог понять, как мало значит этот мальчишка в жизни. Как мало он может… Но кто бы дал оружие Беслану, если бы он не согласился принять участие в охоте на своего эмира?

Предатель!

Злость закипела в груди так, что дыхание сперло, и опять налилось кровью лицо. Злость от бессилия, от невозможности сейчас же достать и уничтожить. Но никуда не денется этот неблагодарный мальчишка, из которого эмир пытался сделать мужчину. Никуда он не денется от праведной мести…

Такие мысли заставляют Абдула не думать ни о сломанной руке, ни об ушибленном колене, и потому путь преодолевается легче. Но ни разу не шевелится в голове эмира мысль о том, что же сделало из послушного моджахеда непримиримого врага.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

– Может, я еще и жить буду? – кривляется Сохно. – Как, товарищ военврач?

– Честно говоря, я рекомендовал бы тебе, подполковник, отлежаться, отоспаться и вообще слегка опухнуть от лежания, но только учти, не от пьянства, которого в своем заведении категорически не поощряю. – Главврач госпиталя, по просьбе полковника Мочилова, сам осматривает рану Сохно. Голос у него чисто врачебный – хозяйский, грубый, не несущий ни тени сомнения в собственном праве решать человеческую судьбу. А разговор о пьянстве заходит, видимо, оттого, что на тумбочке Сохно лежит обыкновенная армейская фляжка, естественно, со спиртом. И Сохно удивляется, как это полковник запах чувствует сквозь плотно завинченную металлическую пробку. Наверное, нос качественно тренирован. – Конечно, опасного ничего нет, а с таким характером, как у тебя, любая рана вдвое быстрее заживает, но… Смотри сам. Любое резкое движение, и рана может открыться. Думай…

– Буду только на такси ездить, товарищ полковник, клятвенно клянусь здоровьем ныне покойной матери.

– Ладно. Делай свои дела, но вечером обязательно на перевязку. Иначе поймаю и не выпущу. Будешь в наручниках по госпиталю гулять.

Осмотр проходит все в той же просторной палате, доставшейся подполковнику и лейтенанту на двоих. Главврач встает с кровати Сохно и поворачивается к лейтенанту, в упор смотрит на него сквозь очки.

– А ты что, еще жив, что ли?

Лейтенант бледнеет и не находит слов для ответа. Главврач поворачивается к медсестре.

– Готовьте этого симулянта на выписку. – И уходит, тяжело ступая. Старые половицы тяжко стонут под его немалым весом.

Теперь лейтенант краснеет и не знает, как себя вести. И потому включает радио.

– Выключи, – приказывает Сохно. – Дай старшему по званию достойно и без мата удалиться, не слушая изуверскую рекламу…

Лейтенант приказание выполняет, а Сохно начинает собираться. При этом в окно выглядывает. Перед зданием госпиталя стоит «уазик» с гражданским номером какого-то среднерусского региона, за рулем которого сидит Слава Макаров. Дожидается…

– Такси подано, – сам себя информирует подполковник.

* * *

– Волга, я – Спартак, – доносит наушник «подснежника» голос старшего лейтенанта Парамонова. – Как меня слышишь?

– Я – Волга, – отвечает Разин. – Нормально слышу.

– А Кречета?

Позывной «Кречет» использует заместитель Разина майор Паутов. Он выдвинут на самый дальний аванпост. Похоже, выбрался на такую дистанцию, что связь по «подснежнику» нарушилась. Здесь горы кругом, камни экранируют радиоволны и не всегда дают пробиться.

– Кречета вообще не слышу.

– Он сообщает… Он где-то передо мной… Десять человек… В нашу сторону… Судя по всему, один из них – эмир Абдул, другой – эмир Вагап… Абдул заметно прихрамывает.

– Это они… Кто еще рядом?

– Я – Радуга, – докладывает лейтенант Стогов. – Нахожусь чуть правее Спартака.

– Я – Ясень, – включается в разговор лейтенант Сосненко. – Чуть левее и дальше.

– Приказ… Остановить огнем… Не трогать ни Абдула, ни Вагапа… Остальных можно положить… Скольких сможете… Передайте Кречету… Пусть присоединяется…

– Начинаю я! – Спартак – снайпер высшей категории. Кому начинать, как не ему? – Когда положу пару последних, присоединяйтесь!

Разин в напряжении ждет. Проходит около десяти минут, когда в наушнике раздаются два негромких, с интервалом в пару секунд, хлопка – старший лейтенант приступил к выполнению приказа. Он умеет стрелять по двум целям. Выбирает момент, и второй выстрел следует сразу за первым.

– Я – Спартак. Два – ноль в нашу пользу.

И тут же наушник доносит короткие прицельные автоматные очереди. Прицельно можно стрелять только короткими очередями. Они бьют из разных мест, но в наушнике очереди сливаются в единую, и создается такое впечатление, что огонь ведет сконцентрировавшаяся в одном месте группа. Впрочем, подполковник Разин привык к такому эффекту и в заблуждение не впадает. Смотрит с площадки перед входом в пещеру и ждет сообщения.

– Я – Кречет, – наконец-то прорезается в эфире голос майора Паутова. – Как слышишь, Волга?… Как слышишь?…

– Слышу почти нормально. Не удаляйся.

– Я – Кречет! Как слышишь, Волга?

Если Разин Паутова слышит, то до самого Паутова голос командира не доносится. Горы.

– Я – Спартак! Волга, он вас не слышит… Общий счет: пять – ноль… Пятеро ушли за камни… Вот… Кречет докладывает, возвращаются новым путем. Минуя его прицельную дистанцию. Грамотные…

Разин опять Паутова не слышит. Что с этими горами сделаешь?

– Я – Волга! Попробуйте отследить дальнейшее движение.

– Я – Спартак. Понял… Передислоцируюсь выше… Здесь есть скала хорошая… Может, смогу еще кого-то достать.

Несколько минут в наушнике раздается тяжелое дыхание старшего лейтенанта Парамонова. И ни слова комментария.

– Парамоша! – рявкает Разин. – Где ты?

– Еще пару шагов… Сейчас… Вижу… Далековато, но – вижу… Попробую…

– Куда направляются?

– Во второе ущелье.

– Там нет сквозного прохода. Они это знают.

– Туда идут. Смотрят на склон… Остановились… Смотрят в бинокль… Не на меня, на склон… Все… Я стреляю…

Разин молчит, не желая мешать снайперу. Два новых хлопка доносятся через десять секунд.

– Шесть с половиной! – еще пара секунд, и новый хлопок. – Семь – ноль… Добил, чтоб не мучился… Уходят… За камни прячутся…

– Они пещеру искали… Там был проход… Его «краповые» завалили»… Выходите в преследование. Южная сторона!

– Я – Ростов. Слышу, – докладывает капитан Ростовцев.

– Я – Сокол. Слышу, – присоединяется к нему второй снайпер группы лейтенант Сокольников. – Снимаемся?

– Да, присоединяйтесь к общей группе. Больше никого не отстреливать. Пусть втроем идут. Втроем, иначе они ничего сделать не смогут. Мы вас догоним или ближе к вечеру, или завтра… Следите за эфиром… Сокол, что с наблюдателем?

– Сидит… Звонил по телефону… Скорее всего спутниковая связь… Думаю, обычный доклад…

– Это точно не снайпер?

– Нет, сидит с «калашом».

– Добро, снимайтесь! Я перед наблюдателем «светиться» буду.

* * *

Вагап садится на поваленный ствол сухой сосны. Стонет, как плачет. Толстоват он для полевого командира, и возраст уже не тот, не хватает силенок и выносливости. Ему автоматная очередь в плечо угодила, одна пуля порвала дельтовидную мышцу – такое ранение больше пугает обилием крови, чем представляет угрозу, вторая прошла ближе к позвоночнику и, угодив в спину, прошила эмира навылет, перебив ключицу.

– Там была засада, – решает Хамзат, последний оставшийся с ними боевик Шамиля.

Абдул оборачивается, смотрит туда, куда они так долго и так трудно шли, но откуда стремительно убегали, не замечая ни боли, ни усталости.

– Убитых не вынести…

– Не вынести. Накроют. Себя бы вынести… – плаксиво ворчит Вагап.

В лице его столько боли и ужаса, что он сам, должно быть, этого пугается, и тут же, с присущей ему хитростью, находит выход из положения:

– Куда я такой годен? Нам дела делать надо, а я…

Дескать, не о себе он заботится, а только о грандиозном и важном деле, которое ему, как и другим, поручено. Оправдание звучит убедительно. По крайней мере, для Хамзата.

– Перевяжи его! – как-то само собой получается, что в сложной обстановке эмир Абдул обретает уверенность в себе и начинает командовать. И голос прорезается прежний – негромкий, но властный.

– Засада была, – говорит Хамзат, прикладывая тампон к рваной ране и промокая кровь. – Ждали, похоже… Знали, что подойдем…

– Что твой наблюдатель? – кивок в сторону Вагапа.

Тот сразу начинает подчиняться, словно всю жизнь только и мечтал о том, чтобы поступить под команду к эмиру Абдулу. Вытаскивает телефон спутниковой связи, набирает номер. Отвечают ему сразу.

– Что у тебя? Так… Так… Засаду видел? Такую… В которую мы угодили… Брата твоего федералы убили, пока ты спал… И эмира твоего ранили… А ты не видишь… Значит, место плохое… Сколько человек? Почему? Так… Так… Понял… Миномет? Все… Продолжай…

Он убирает трубку.

– Наблюдателю этот конец хребта не видно. На площадке перед пещерой появляется то один, то другой, то третий. Там что-то высиживают. Может, больше их, но видно было только троих. Чего-то ждут… Еще несколько человек с той стороны долины. Там тоже засада. Не подойти. На самой площадке миномет. Тропу «держит».

– Не подойти? – переспрашивает Хамзат и останавливается, прекращает перевязку, думает. Лицо у него тупое, но думать, наверное, даже он иногда умеет.

– Перевязывай быстрее! – поторапливает Вагап. – Я замерз.

Хамзат медленно продолжает работу и говорит:

– Может, они специально деньги не вывозят, чтобы мы за ними пришли, и нас…

Абдул всегда выслушивает даже самых глупых людей, потому что истина рождается не только в умных головах. Даже покойный минометчик Гирей иногда давал дельные советы. И сейчас Абдулу кажется, что в словах Хамзата есть доля истины.

– А подполковник? Зачем он рюкзаки прятал? – не соглашается Вагап.

– Да, тогда можно было бы и не прятать. – Это Абдул понимает правильно.

– Что делать будем? Ты говорил, что у тебя есть планы…

– Есть. Надо ехать в Грозный. И искать в госпитале подполковника. Он все равно приведет нас сюда, но он должен знать, когда из пещеры снимут охрану.

Абдул напрягает память и старается вспомнить лицо, которое видел всего несколько секунд, да и то в полутьме. Пожалуй, он сумеет его узнать. Чем-чем, а памятью на лица природа его щедро наградила, да плюс к этому тренировки во время службы в КГБ. Да, сумеет узнать.

– Может, это и не охрана вовсе, а просто сообщники твоего подполковника?

– Тоже может быть… Все равно работать надо через Грозный, Хамзат. Надо взять у Шамиля связи в Грозном.

– Он уже дал человека, – говорит Вагап. – Мне дал. И этот человек с утра за госпиталем присматривает. Можем ехать к нему. Можем сразу в госпиталь, полежать рядом с твоим подполковником. И меня и тебя примут. Нужные люди пристроят. Только документы сделаем. Но документы сделают только завтра.

– Надо ехать сегодня. У тебя есть еще люди?

– Найду.

– Тогда едем. Надо быть поближе к подполковнику.

– Мы его, раненого, сами голыми руками возьмем, – хвастает Хамзат. – У меня черный пояс по каратэ, и я не ранен.

– Он не один.

– Я видел Макара. Макар – старик. Ему за пятьдесят…

– Мне тоже за пятьдесят, – усмехается Абдул.

– И мне, – добавляет Вагап, но, поймав взгляд Абдула, добавляет: – За сорок.

* * *

Сохно спускается с высокого крыльца госпиталя, совсем не прихрамывая. Только на ровной дороге заметно, что у него с правой ногой не все в порядке. Она при шаге и сгибается сильнее и выпрямляется медленнее, чем вторая. Появилась своеобразная «походка выездной лошади». Макаров распахивает правую дверцу машины, и подполковник не слишком ловко садится сам – все-таки для раненого машина высоковата, потом и раненую ногу «заносит» в салон.

– С выздоровлением, – протягивает руку Макаров. – И с новостями…

– Выкладывай.

– Видишь белую «Ниву»?

Сохно, естественно, не оборачивается. Он уже отметил несколько машин, стоящих неподалеку, сразу при выходе. Потому и шел умышленно медленнее, чтобы все рассмотреть хорошенько. Ждет момента, когда на него будут «наезжать». Но могут и не «наезжать». Могут дождаться, когда он с Макаром деньги достанет. Это вариант более верный. А вот тогда…

– Два человека, молодой детина и пожилой с кривой бровью. Может, кто-то есть на заднем сиденье. Не рассмотрел. Задние стекла сильно тонированы. Что-то еще?

– Я только что подъехал. Мне сообщили только о «Ниве». Пистолет, кстати, у тебя под сиденьем. На всякий случай.

– Я не думаю, что сейчас…

– Я тоже не думаю. Но пистолет не разового пользования.

– Годится. – Сохно нащупывает рукоятку пистолета. – Куда сейчас?

– В Ханкалу. Договориться с вертолетчиками. Жалко, баксы нам выдали фальшивые. А ты, по доброте душевной, мальчишке Беслану настоящие дал… – Для пользы дела. И в виде компенсации за риск. От Нугзара нет вестей? Что с мальчишкой?

– Есть. Сегодня ночью эмир Абдул пытался его «растрясти»… Не знаю, что сказал ему твой Беслан, но расстались они не слишком дружелюбно. Парень застрелил одного из людей Абдула, чуть не подстрелил самого Абдула, и тот еле-еле унес ноги с двумя помощниками. Еще двоих разведчики «положили».

– Где эмир сейчас?

– Ему выделили новую банду, но Разин со своими парнями положил почти всех. Отпустили только Абдула, эмира Вагапа, и еще одного, за компанию. Чтобы два эмира за власть не переругались. Разин думает, что они двинут в Грозный.

2

Пулат выпросил у Басаргина бритвенный станок и к обеду побрился дополнительно. У него, как и у Ангела, щетина на щеках и подбородке растет, как бамбук под теплым тропическим дождем. Разве что Ангелу и теплый дождь не требуется… А Виталий намеревается посетить вместе с Сохатым не просто даму, а ведущую какой-то программы с телевидения. Это «маленькому капитану» нравится, потому что он остро чувствует дефицит в общении с женщинами. На пенсии у него не было никаких проблем с этим насущным вопросом. А сейчас, когда он вынужден жить в Электростали, работать в Москве, тратить время не только на работу, но и на дорогу, на женщин этого времени не хватает катастрофически.

Дожидаясь звонка от капитана Рославлева из «Альфы», Сохатый сам с собой играет в шашки, а Пулат, поблескивая свежевыбритыми щеками, гуляет по кабинету, как это обычно делает в периоды раздумий и решения сложных аналитических задач Басаргин.

– Я не люблю такие дела, – говорит Тобако, – в которых невозможно заранее просчитать линию поведения противника.

– А кто тебе мешает просчитать эту линию? – не понимает Басаргин, изучающий какой-то объемный документ, присланный из штаб-квартиры. – Просчитывай!

– Что я могу просчитать? Я не знаю ни какими силами, ни какими методами собирается действовать эмир Абдул. Я даже не знаю его конечной цели, кроме, естественно, возвращения себе денег. Но эта цель промежуточная. Обыкновенный грабеж и не больше. На большее и рассчитывать трудно. Но расходование уже полученных средств – это пока для нас тайна за семью печатями. Как нам подобраться к ней?

Басаргин плечами пожимает.

– Посмотрим…

– Я думаю, – говорит Доктор Смерть, – действовать следует исходя из аналогии. Азербайджан, США, Германия. Везде нефтеперерабатывающие предприятия. Естественно предположить, что и у нас объектом интереса будут предприятия-аналоги. Тем более, мы уже имеем косвенную указку на это – бизнес Александра Камалова.

– Камалов занимался и водкой, и зерном, – возражает Ангел.

– Ни в Азербайджане, ни в Штатах, ни в Германии не был проявлен интерес к водке и к зерну, поэтому мы можем остановиться только на нефтепродуктах.

– А если это только отвлекающий момент? Если опять акция будет направлена, например, против атомной энергетики? – просто предполагает Сохатый.

– Нет, это будет, конечно, дело, связанное с переработкой нефтепродуктов или даже с их добычей. – Басаргин наконец-то откладывает бумаги, чтобы прогуляться по кабинету навстречу Пулату. «Маленький капитан» из-за тесноты помещения тут же садится. – Здесь Доктор прав полностью. Делая такой вывод, я исхожу из понимания того, кому данная акция может быть выгодна. А выгодна она может быть только крупным экспортерам нефти и нефтепродуктов, если на их собственных предприятиях не будет совершено точно таких же террористических актов. И удар будет нанесен по самым глобальным потребителям энергоносителей, то есть по Европе и Соединенным Штатам. Лично я представляю себе эту картину следующим образом. Экстремистские панисламские организации типа «Аль-Каиды» катастрофически теряют свою недавнюю силу. В первую очередь после утери такого большого собственного, можно сказать, владения, как Афганистан. Это делает невозможным разворачивание глобальной пропаганды своих взглядов и привлечение новых сторонников в свои ряды в массовом порядке. Тут немножко подпортили картину американцы со своей авантюрой в Ираке, тем не менее такого влияния в мире, как при режиме талибов в Афганистане, у панисламистов уже нет. А они желают его вернуть. Каким образом это можно сделать? И можно ли вообще?

Можно. И самый радикальный способ – это резкий приток денег в арабские страны. Такой резкий, что этот приток будет способен повернуть мир на сто восемьдесят градусов. Но при этом должно соблюдаться обязательное условие – этот приток должен по времени соответствовать мощнейшему кризису в развитых странах Запада. В данном случае, поскольку мусульманские страны, в первую очередь арабские, живут за счет поставок на Запад энергоносителей, необходимо создать на Западе энергетический кризис. Именно такую попытку мы и наблюдаем в настоящее время.

Я прошу обратить внимание на грандиозную сумму, обозначенную в террористическом проекте. Полмиллиарда долларов! В состоянии «Аль-Каида» оперировать такими суммами? Нет, не в состоянии. Значит, как нам и сообщали, в деле замешаны нефтяные магнаты, арабские шейхи, которые под угрозами ли, под уговорами ли, эти деньги выделили… При этом я совершенно уверен, что они не пошли бы на такой шаг, не имей непосредственной выгоды. То есть не имея возможности вернуть потраченные суммы с громадными процентами. Одновременно я считаю очень вероятным, что большую часть процентов все же получит, в случае успеха предприятия, «Аль-Каида».

– И начнет большущую войну… – предполагает Доктор Смерть.

– Нет, – не соглашается Басаргин. – Чтобы вести войну, необходимо иметь, помимо денег, основательные людские ресурсы. И потому «Аль-Каида» в первую очередь займется собственной рекламой. То есть начнет поднимать жизненный уровень в мусульманских странах. Иными словами, впишется в небезызвестную программу ООН по борьбе с бедностью. И заберет инициативу в свои руки, поскольку ООН не сможет располагать такими финансами, какими будет располагать «Аль-Каида». И только после этого панисламисты смогут рассчитывать на поддержку своего движения в массовом порядке. Таким образом, перед нами вырастает перспективная программа передела мира. И, при всей внешней кажущейся невозможности ее осуществления, если учесть громадные скачки котировок на нефтяных биржах при простейшем взрыве нефтепровода где-нибудь в Малайзии или забастовке в Венесуэле, у «Аль-Каиды» многое может получиться.

– А чтобы не получилось… – говорит Тобако.

– А чтобы не получилось, – продолжает Басаргин, – мы должны обратить особое внимание на людей, приезжающих в Москву в эти дни из регионов, где ведется добыча и переработка нефти. Вернее, мы должны подсказать генералу Асафьеву – у него больше возможностей, пусть контролируют все регионы на местах и обратят особое внимание на чеченцев из местных диаспор. Но это не обязательно должны быть чеченцы.

– В то же время я, – предлагает Зураб, – в очередной раз пробегу по знакомым, и поспрашиваю, у кого есть родственники в таких регионах, способные устроить на работу молодого специалиста, моего родственника… Вдруг да окажется, что кто-то такой вот-вот должен приехать в Москву? Это уже будет возможный след…

– Это дело, – соглашается Басаргин. – Займись-ка этим сразу. А Тобако отправим к генералу. Бывшие коллеги хорошо находят общий язык.

– Да-да… Это все так… – кивает из своего кресла Пулат. – Я думаю, что общими усилиями мы всех этих террористов переловим, если Сохно их до нас допустит. Меня, честно говоря, другое беспокоит – почему не звонит Рославлев?

* * *

Рославлев все-таки звонит, и Пулат с Сохатым уезжают на маленьком «Геше», чтобы быть представленными телеведущей, которую они намереваются вскоре сильно побеспокоить. Тем временем Доктор Смерть расшифровывает телеграмму, только что полученную из Грозного от полковника Мочилова.

– Есть новости? – спрашивает Басаргин.

– Есть. Спецназовцы ГРУ усердно заботятся о том, чтобы у эмира Абдула осталось как можно меньше людей. Вчера он сразу потерял четырнадцать человек – весь свой джамаат, ночью потерял троих, и сам с двумя еле-еле ушел, сегодня днем ухлопали еще троих при попытке прорваться в пещеры. И все равно Мадаев задачу выполнить старается. Люди у него, похоже, есть и еще. Сохно с Макаровым находятся под постоянным «приглядом», но собираются сегодня вылететь в район пещер за рюкзаками. Согрин и Разин общими силами обеспечат им свободный выезд из Грозного и попытаются дополнительно проредить ряды боевиков эмира Абдула. И будут дальше сопровождать с дистанции. Мочилов запрашивает, готовы ли мы принять Сохно и Макарова? Обеспечено ли им продвижение по трассе Ростов-Москва, поскольку выезжать они намереваются в ночь, чтобы в случае осложнения ситуации на дороге избежать возможных жертв со стороны посторонних водителей…

– Это вопрос не к нам, а к генералу. Позвони ему.

– Обойдется. Телеграмма в два адреса. Пусть генерал и отвечает.

* * *

Возвращаются Пулат с Дым Дымычем. Быстро обернулись. Пулат выглядит предельно расстроенным, Сохатый тихо посмеивается.

– Как впечатление, Виталий? – интересуется Ангел, понимая уже, что друга постигло глубокое разочарование.

– Эффектная женщина, – коротко сообщает Пулат. – И интеллигентная… Говорит красиво…

– И чем она тебе не понравилась?

– Мне все время хотелось спросить, на каком базаре она торгует, – ставит «маленький капитан» окончательный диагноз и усаживается в свое любимое кресло так, что голову почти не видно. Наверное, своей глубиной это кресло ему и нравится.

– А если серьезно? – спрашивает Басаргин.

Виталий только отмахивается, и объяснять приходится Дым Дымычу:

– Мы предположили проведение большой и эффектной драки с битьем посуды и поломкой мебели. Она все это приняла стоически, но тут же достала калькулятор и стала считать, что сколько стоит. Составила целый список – что стоит разбить и сломать, и сколько ей за это предстоит получить. Некоторые вещи решила перенести на время к подруге, поскольку они ей очень дороги…

– И что со списком?

– Это не наша забота. Идея принадлежит Астахову, пусть он и разбирается. Но у Рославлева глаза на лоб полезли после подведения черты.

– Мог бы и из своих десяти миллионов баксов заплатить? – мрачно подсказывает Доктор Смерть, пошевеливая бородой.

– А на что я тогда буду посещать зубной кабинет? – резонно спрашивает Дым Дымыч.

Телефонный звонок не дает им закончить финансовый спор.

– Это Зураб, – сообщает Доктор и включает спикерфон. – Что-то нашел?

– Нашел! И сразу троих. Из разных мест. И все трое приезжают с двумя сопровождающими. Причем добираются сюда не самолетами, где проверяют груз, а поездами. Один уже в Москве, бегает по магазинам и пока без сопровождающих, но оставил у родственников инструкции на случай, если ему будут звонить туда. Очень ждет звонка… Сопровождающие, на мой взгляд, просто охрана при перевозке денег.

– Может быть, – соглашается Басаргин. – Если есть время, сам заезжай к Астахову. Тобако сейчас у него, вернетесь вместе. Я предупрежу, чтобы он тебя подождал.

– Я заеду.

3

В дороге до аэропорта Слава Макаров постоянно поглядывает в зеркало заднего вида. Сначала за ними едет белая «Нива», потом «Нива» внезапно сворачивает вправо, останавливается не доезжая перекрестка, а ее место занимает синий «Москвич» с помятым капотом.

– Сколько смен провели? – спрашивает Сохно так, словно зеркала под него, пассажира, настроены, а не под водителя. Но Макаров, зная опыт друга, не удивляется.

– Только что первую.

– Слабовато у них с силами. Не хватает людей…

– Разин перестарался. Впрочем, нам от этого только легче. Сейчас Разин снимается с места. Как только мы появимся в небе, он уйдет. В Грозный прибудет своим ходом. Ему БТР для этого дела дали.

Макаров по-прежнему чаще поглядывает в зеркало заднего вида, чем на дорогу перед собой. Благо движение в здешних краях совсем не такое, как в Москве, и даже не такое, как в других городах России. Нормальному водителю можно вслепую ездить, повинуясь только указаниям пассажира, и при этом почти не рискуешь в кого-то въехать. Разве что можешь не увидеть команду военного регулировщика, а это чревато получением автоматной очереди.

Регулировщик у шлагбаума делает знак, и Макаров, поскольку он едет не вслепую, останавливается. Приглашают дежурного. Дежурный уже предупрежден. Но синий «Москвич» останавливается неподалеку, и сотня долларов перекочевывает из кармана Славы в карман дежурного.

– Не забудьте сдать… Они фальшивые… – предупреждает Макаров.

– Как бы не спутать и не сдать настоящую бумажку, – ворчит в ответ молодой, но абсолютно седой капитан.

«Уазик» проезжает на служебную парковку. И сразу оттуда Макаров направляется к стоянке санитарных вертолетов. Он сам еще не встречался с командиром экипажа, только разговаривал по телефону. Но по бортовому номеру без труда находит нужную машину. Останавливается рядом.

– С нами, что ли? – спрашивает бортмеханик, пинающий колеса, как заправский автоводитель.

– Где командир?

Но командир уже и сам слышит разговор и выходит из-за вертолета.

– Макаров?

– Он самый.

– А второй где?

– В машине сидит. Вы готовы?

– Ждем команды. Зовите своего друга.

– Сначала, как договаривались, процедура, – смеется Макаров и сдвигается чуть в сторону.

Встают так, чтобы их не было видно со стороны других вертолетов, но хорошо было видно из «Москвича» и из только что подкатившей белой «Нивы». Там наверняка приготовили для такого случая бинокль. В хорошую оптику можно без проблем рассмотреть даже достоинство купюр. И Слава начинает вытаскивать из пачки по одной бумажку за бумажкой. Отсчитывает пятьдесят штук и пожимает вертолетчику руку в знак состоявшегося союза. И только после этого машет рукой Сохно, приглашая в дальнюю дорогу. Сохно хлопает дверцей «уазика» и хромает через летное поле.

С громкими хлопками шумит двигатель, начинают крутиться вертолетные винты.

– Что высмотрел? – на ходу интересуется Слава.

– Смотрели в бинокль и считали, сколько платишь. Пять «штук», кажется?

– Пять «штук».

– Вот. Я и без бинокля не ошибся. За простой полет, как я понимаю, «штуки» хватило бы. Они это оценили. И сразу стали кому-то звонить. Значит, так. В «Москвиче» трое, в «Ниве» один человек – в милицейской форме.

– Приятно. Летим…

Макаров помогает Сохно забраться в вертолет. Как ни ломай подполковник комедию, а нога у него прострелена совсем не комедийным образом.

Диспетчер аэропорта давно предупрежден. Кроме того, рядом с диспетчером сейчас сидит полковник Мочилов, наблюдающий за происходящим из высокой стеклянной будки.

Взлетают быстро.

* * *

Вагап плетется последним, хотя его ранения ничуть не мешают переставлять ноги. Но эмиру необходимо показать, как он страдает и как превозмогает страдания, чтобы выполнить порученное дело. Герой, одним словом. И сам себя таким, похоже, ощущает. По мере глотания километров и перевалов, дыхание Вагапа за спиной эмира Абдула становится все более частым и громким. Особенно громко звучат вздохи, в которые примешивается пока еще тоненькая нотка стона. Вроде бы нечаянно прорывается.

И после очередного труднопроходимого участка прорывается стон настоящий. Вагап садится прямо на мокрую землю.

– Привал…

Дыхания у эмира явно не хватает. Абдул этому не удивляется. Вагап сам в бой редко ходит, больше посылает отдельные небольшие группы. Для этого дыхания не надо. Но группы его аккуратно работают. Оттого и репутация у Вагапа неплохая. Не такая, конечно, как была еще вчера у Абдула Мадаева, но тоже неплохая.

Не успевает Абдул присесть, как слышит слабый звонок за пазухой у Вагапа. Тот торопливо вытаскивает трубку. Хорошо, что трубку выстрелом не повредило. А то остались бы без части связи. Многие люди Вагапа знают только его номер.

И тут же срабатывает виброзвонок в трубке самого Абдула. Он тешит себя надеждой, что это «Координатор проекта» хочет дать ему очередной мудрый совет. Тот самый «Координатор» проекта, что звонил вчера из Москвы, предупреждая о том, что делается вокруг Абдула в чеченских горах. Информированность, что ни говори, поразительная…

– Слушаю, – тихо говорит эмир.

– Это я, – раздается спокойный голос Шамиля. – Что там у вас случилось?

– На засаду нарвались. Около пещер… Туда сейчас хода нет… В самих пещерах охрана…

– Что думаешь предпринять?

– Направляемся в Грозный. Будем перехватывать там.

– Мне только что сообщили… Макар и подполковник заплатили пять «штук» за санитарный вертолет… Нашими «зелеными»… И вылетели… Как ты думаешь, куда они вылетели?

– В пещеры.

– Я тоже так думаю… Сколько вас?

– Трое осталось. Я, Вагап и Хамзат. Вагап ранен…

– Не бойцы… Идите в Грозный… Там вам помогут…

– Но…

А Шамиль уже отключается от связи, как всегда, когда собеседник этого не ожидает и желает что-то спросить. Такая у него привычка.

Абдул оборачивается. Вагап уже убрал свою трубку. И поднимается.

– Будем возвращаться. Из пещеры ушла охрана.

– Мне звонил Шамиль. Посоветовал идти в Грозный.

– Надо возвращаться и обыскать пещеру.

– Надо, – соглашается и Хамзат, словно у него кто-то спрашивал.

– Туда сейчас вылетели подполковник и Макар. Заплатили за вертолет пять «штук»…

– Тем более надо. Мы раньше успеем. И встретим их в пещере. Мне Шамиль дал право решающего голоса…

Вагап явно обижен на то, что Шамиль позвонил не ему, а Абдулу. И только поэтому сейчас упрямится. Абдулу остается только плечами пожать. Но сразу после этого движения он падает. Падает и Хамзат, и только Вагап не понимает еще, что произошло. А произошло простейшее – в ствол дерева рядом с Хамзатом ударила пуля. Выстрела слышно не было, значит, стреляли из «винтореза». То же самое было, когда они попали в засаду пару часов назад. А вслед за «винторезом» тогда заговорили автоматы.

– Уходим! – командует Абдул и первым бросается в сторону.

Хамзат устремляется за ним.

– Куда? – кричит Вагап.

Но ответом ему служат две автоматные очереди. К счастью, не такие прицельные, как в первый раз. Абдул и опомниться не успевает, как Вагап, быстро перебирая кривыми короткими ногами, оказывается далеко впереди.

* * *

Сохно проходит в кабину к пилотам и пальцем показывает площадку, на которой и раньше садились вертолеты. Площадка узкая, не слишком ровная, пилот качает головой, но сажает машину без проблем. Не долго собираясь, Сохно и Макаров покидают салон и отправляются в пещеру. Карту минирования Макаров помнит хорошо и сейчас показывает Сохно опасные места так, словно тот не проходил здесь же как раз в то время, когда минирование производилось.

На подъем по тропе у них уходит около пятнадцати минут. Пещера пуста. Разин уже снял охрану, хотя его группа и блокирует Абдула где-то в горах, отгоняя отсюда подальше. Сразу же минируют вход и устанавливают радиоуправляемый взрыватель. Около часа отдыхают – надо показать наблюдателю боевиков, что они путешествуют по подземным горизонтам. Нижний проход, через который рюкзаки заносились в пещеру, уже завален. И можно пользоваться только главным. Отдых утомляет и того и другого больше, чем работа. И потому они попеременно поглядывают на часы, глазами подгоняя стрелки.

В два раза больше времени, нежели на подъем, уходит на спуск. Рюкзаков пять, они тяжелые. Нести их сразу все неудобно, тем более под гору. И приходится перетаскивать по одному на отдельные отрезки дистанции.

– По-моему, наше начальство перестаралось, – ворчит Сохно. – На мой непросвещенный небанкирский взгляд, здесь не двадцать четыре «лимона», а все пятьдесят…

– Были бы настоящие, я бы и пятьдесят перенес! – усмехается Слава.

– Если еще к себе под кухонный стол… – в тон ему добавляет Сохно.

Так же, обливаясь потом, они перетаскивают рюкзаки через ручей и загружают их в вертолет. И сразу после этого взлетают. Уже в вертолете, наблюдая в иллюминатор за склоном, Сохно нажимает на пульте кнопку. Грохота взрыва не слышно, но облако пыли поднимается такое, что покрывает весь склон. За день до этого они несли взрывчатку для трех проходов. Но два взорвали с помощью зарядов, установленных боевиками. Проход с противоположного склона хребта взрывали спецназовцы генерала Сомова своими силами. Они же взрывали узкий проход внизу. Таким образом, чтобы не оставлять взрывчатку, Сохно и Макаров установили тройную дозу на единственный оставшийся проход. Взрыв эффективностью превзошел все ожидания. Больше пещерой никто не сможет пользоваться…

* * *

Вагап останавливается и просто падает животом на большой валун, когда кончаются силы. Но у Абдула и у Хамзата сил еще достаточно, и Абдул знает, как подогнать местного эмира.

– Они догнали нас… Волкодавы… Эти сволочи вцепятся, не отпустят… Наверняка погоня по следу идет… Надо отрываться!

Вагап поднимается сразу и снова убегает далеко вперед. Но теперь уже не так далеко до дороги. И Вагап понимает, что спасение от преследователей именно там. Поэтому он на ходу звонит, вызывая машину к месту, где их высадили. Но сам он проводник неважный и потому выводит попутчиков чуть дальше, почти у блок-поста. Из опасения, что их заметили, приходится снова переходить на полубег и сдвигаться в сторону, а потом опять к дороге возвращаться. Теперь они попадают точно и как раз вовремя, потому что «жучка» с надписью только-только подъезжает. За рулем, как узнает Абдул, снова заика. И опять он в милицейской форме.

Сначала едут на ферму. Едут быстро по разбитой дороге и несколько раз стукаются амортизаторами и выхлопной трубой о выбоины почвы.

Абдул устал. И Хамзат, это тоже видно, устал. А Вагап вообще выглядит полуживым.

– Надо сразу ехать в Грозный, – говорит Абдул и видит жалкий, испуганный взгляд Вагапа.

– Надо, – соглашается Хамзат.

– Пару часов поспать… – не говорит, а молит Вагап.

– Шамиль приказал – сразу!

Это срабатывает безотказно. Вагап отдает команду.

– В машине выспишься…

Приносят милицейский мундир для Хамзата. Документы у него есть свои. Заика и без того в мундире. Сзади садится еще один боевик, тоже переодевшийся.

– Что с тобой делать? – спрашивает Вагап Абдула. – На тебя документов нет. Может, здесь останешься?

– Мы с тобой на заднее сиденье… Нас обстреляли боевики… На дороге… Менты подобрали… Мы вообще без документов… В госпиталь нас везут…

– Хорошо придумал, – говорит в восхищении Хамзат.

* * *

Отдышаться после трудной работы спецназовцы успевают в вертолете. Промокшая от пота одежда высыхает быстро. Но в вертолете холодно, по всему салону гуляют ледяные сквозняки, и потому назвать обратную дорогу приятной трудно. Тем не менее, не жалуясь на судьбу, они благополучно долетают до Ханкалы. Макаров подгоняет «уазик», туда перегружают рюкзаки, и машина быстро уезжает в сторону госпиталя. Сохно необходимо сделать перевязку.

Ему в самом деле необходимо сделать перевязку. Работа в горах, переноска тяжестей – все это сказалось, и рана открылась с внешней стороны. Штанина камуфлированных брюк пропиталась кровью. Перевязку делает медсестра в кабинете главного врача. Главный врач здесь же, пьет спирт и наливает Сохно. Подполковник проявляет достойную солдата стойкость и отказывается.

– Мне еще за руль садиться…

Полковник Мочилов ждет, когда закончит свою работу медсестра, чтобы провести инструктаж.

Слава Макаров ждет друга в машине. Видит синий «Москвич» за воротами госпиталя, и белую «Ниву» чуть в стороне. Но и он, и боевики видят еще и БМП, стоящую рядом с теми же воротами. На броне сидят полковник Согрин и подполковник Афанасьев. Кордебалет строгает какую-то палку, вырезая набалдашник для трости, а Согрин разговаривает с кем-то по телефону. Когда выходит Сохно, «уазик» подъезжает к самому крыльцу. Одновременно начинает разворачиваться и БМП, неловко перекрывая дорогу другим машинам и пропуская только один «уазик». Кордебалет успевает сунуть в окно внедорожника трость, и «уазик», поднимая за собой облако пыли, уносится в сторону выезда из города.

БМП освободить дорогу не спешит. Согрин спрыгнул на асфальт и стоит, продолжая разговаривать по телефону. И только через несколько минут, когда из госпиталя выходит полковник Мочилов и садится через распахнутые задние дверцы, а Согрин забирается туда же, БМП трогается. Обгоняя ее, срываются с места синий «Москвич» и белая «Нива». Но на ближайшем перекрестке их останавливают за превышение скорости, проверяют документы, и задерживают до выяснения обстоятельств на добрых два часа…

Преследователи стонать готовы, платить готовы, умолять готовы, но омоновский патруль неумолим и, что удивительно, неподкупен.

Время потеряно. «Уазик» преодолел уже много километров.

А из подъезжающей к Грозному милицейской машины тщетно пытается дозвониться своим людям в Грозном эмир Вагап. Его людей обыскали, документы и личные вещи выложили на бетонный камень блок-поста, и не реагируют на поочередные звонки то одной, то другой трубки.

ЭПИЛОГ

– Когда я приобрел первую свою машину… «Москвичонок» был… «Двадцать один сорок»… Я через неделю езды решил, что напрасно проживаю жизнь, служа в спецназе… Мое призвание – это ездить, – предается Макаров воспоминаниям.

«Уазик» весь дребезжит, но несется на скорости не ниже ста километров в час. Для этой дороги – скорость предельная. И хорошо, что по эту сторону Грозного уже нет настоящих гор. Подъемы для немолодого движка оказались бы трудным испытанием.

– Надо было машину посерьезнее искать, – говорит Сохно, позевывая. – На этой не доедем…

– Всю ночь три механика возились. Движок готовили. Обещали, сто сорок будет брать. А я больше ста двадцати разогнать не могу.

– Догнать могут.

– До Ставрополя добраться. Там будет посерьезнее. Мочилов подготовил. Нас встретят…

– Что там?

– «Лансер». Раллийная машина. Форсированный движок. Какой-то турбонаддув вставили. Говорят, до двухсот разгоняется без проблем даже на прямом проселке, и гарантированная прочность. Прочность нам важнее скорости.

– Уже лучше. На наших дорогах больше двухсот можно только на маленьких участках брать. Но до Ставрополя еще добраться надо.

– Дорогу подчистили. На блок-постах нас ждут. Проскочим…

– …Надейся, но сам не плошай. – Сохно передергивает затвор одного «стечкина», потом второго и устраивает пистолеты так, чтобы были под рукой. Благо, на российских машинах не делают кожаной обивки сиденьев, и потому каждая машина имеет на сиденье чехол с карманами. Карманы большие. И увесистые «стечкины» там как раз помещаются в таком положении, что не приходится при необходимости нащупывать впопыхах рукоятку.

* * *

Не дозванивается Вагап, дозваниваются Вагапу, когда он уже отчаялся отыскать нужного человека. Вагап смотрит на определитель номера и радостно вскрикивает в трубку:

– Наконец-то!

Сидящий на переднем сиденье Хамзат даже подпрыгивает от неожиданности и с недоумением смотрит через плечо.

– Где вы? Так… Понял… Понял… Мы сейчас подъезжаем… Упустили?… За это отвечать придется… Если не догоним, очень круто отвечать придется… Гоните к выезду… Мы там будем…

Сидящий за рулем заика в милицейской форме добавляет скорость. Неновая машина все же бегает ходко, двигатель легко набирает обороты, несмотря на то что загрузка полная, и уже скоро приближается к посту дежурно-постовой службы. Но останавливается, не доезжая. Ждать приходится недолго. Позади останавливается синий «Москвич». Подкатывает и резко тормозит рядом, перегораживая дорогу, белая «Нива». С сиденья водителя выскакивает человек в форме подполковника милиции.

– Как же прозевали? – сразу начинает Вагап с упрека.

– Не прозевали… Там, у госпиталя, БМП дорогу перегородила, не проскочить… А они смотались… На «уазике»… Похоже, из города… Мы рванули догонять, а тут ОМОН…

– А форма?

– Их это не впечатляет. Пока проверяли…

– Спроси на КПП!

Подполковник пожимает плечами, садится за руль и едет к КПП. Форма там производит впечатление. Даже документы не спрашивают. Или знают подполковника в лицо. Разговаривают недолго, мент оборачивается и машет рукой. Две машины срываются с места и едут за «Нивой», на КПП им не дают команду остановиться. Здесь дежурят местные менты…

Гонка идет по разбитой дороге километров двадцать. Наконец, «Нива» останавливается. За ней останавливаются и две другие машины. Вагап ждет, что подполковник подойдет к ним, но тот не подходит. Вагап с Абдулом вынуждены сами пойти к «Ниве». Подполковник как раз убирает в чехол трубку сотового телефона. Этот не спутниковым пользуется. Да ему спутниковый и без надобности, если живет в зоне действия сотовой связи.

Дверца открывается.

– Шамиль велел вам троим вылетать с первым же рейсом в Москву и встречать там. Если не перехватят по дороге, перехватывайте в Москве. Деньги у них, он узнал. Рейс только завтра рано утром. Документы я сделаю. Пока в порядок себя приведите.

– Значит, они будут в Москве раньше нас?

– Будут раньше. Но там их встретят и потом передадут вам с рук на руки готовенькими. Если есть связи, тоже позаботьтесь – пусть контролируют приезд.

Абдул вытаскивает трубку и звонит племяннику. Он ни разу не разговаривал с ним за последние двадцать лет. Но телефонный номер, который ему не так давно передали, помнит хорошо, точно так же, как и все другие телефонные номера. Профессиональная память охранника!

– Здравствуй, Халил.

– Здравствуйте… Кто это говорит?

– Это дядя Абдул.

– Здравствуй, дядя… Я рад тебя услышать… Ты в Москве?

– Завтра буду… У меня есть к тебе маленькая просьба… Надо подежурить на дороге и отследить одну машину… Она утром в Москву приезжает… С Ростовской трассы…

– Это через Каширское шоссе?

– Я не знаю. Спроси у людей знающих.

У эмира Абдула профессиональная память. Но он тщетно копается в ней, стараясь вспомнить, где он слышал этот голос… С племянником он виделся только много лет назад, когда тот мальчишкой был. Не может с тех пор помнить. Но голос очень знаком…

В конце концов Абдул решает, что это наследственные нотки рода. Все-таки Халил племянник по мужской линии, а не по женской. Это не Беслан, который больше похож голосом и лицом на своего отца.

* * *

После звонка в «Альфу» с сообщением о просьбе Абдула, генерал Астахов сам приезжает в офис бюро Интерпола, чтобы поинтересоваться, как идет проработка вариантов. Настроение у него приподнятое и рабочее. Владимир Васильевич минуту слушает споры о линии поведения Ангела и Зураба во время очной встречи с эмиром Абдулом, и тоже рекомендует лже-племяннику и его другу отказаться от идеи покататься в эти дни на «шпорах». Дым Дымыч Сохатый смеется, видя расстроенные лица подставных родственников.

– Вот получу премию, если от лечения зубов что-то останется, куплю себе такую же штуку… Обязательно уважу товарищей и предложу прокатиться…

– Что вам эти «шпоры» дались? – из своего кресла фыркает Пулат, вполне удовлетворенный и своим маленьким уютным «Гешей».

– Жалко, такая техника пропадает, – добродушная усмешка Ангела показывает, что он все-таки соглашается с мнением большинства и тем более большинства начальственного.

– Не пропадет, – генерал вдруг показывает, что у него в отношении солидных «Бентли» собственные планы. – Мы припугнем Абдула и посадим на «шпоры» Сохно и Макарова. В первый же день. Чтобы Абдул испугался – вдруг сразу все деньги истратят? А пока они скромно на «уазике» едут.

– Уже едут… Интересно, где они сейчас? – Доктор вытаскивает из стола большой многократно свернутый лист карты и расстилает на соседнем столе.

Все склоняются над обозначением района, где сейчас могут находиться спецназовцы.

– Следом пустили еще два «уазика». Мочилов обеспечил охрану. Но первый едет быстрее. Ему всю ночь двигатель перебирали. А в Ставрополе они пересядут на «Мицубиси Лансер». Раллийная машина. Отличается от серийной наличием турбонаддува.

– Это лишних пятьдесят лошадей. «Уазики» охраны отстанут.

– Этих тоже пересадят. Как раз сейчас готовят для них скоростные машины.

– Когда планируется прибытие в Ставрополь?

– Жду звонка…

Доктор смотрит за окно. На улице уже давно стемнело.

– Трасса, наверное, сырая, – предполагает Ангел с сочувствием к водителям.

– Нет. В тех краях, говорят, подсохло. Специально под Сохно, – каламбурит генерал, показывая, что он даже прогнозом погоды и состоянием дорог интересовался.

– Когда приблизительно ждать их?

– Меньше полутора тысяч километров. Думаю, по ночной дороге доберутся часов за двенадцать. Я не знаю, могут ли спецназовцы ездить так, как Тобако.

– Тобако доехал бы за десять, – говорит Басаргин.

– Надо учесть, что их, по нашим прогнозам, в трех местах будут пытаться задержать. Это может занять еще около часа.

– Ваши на местах к мероприятиям готовы?

– Ждут развития событий. Работать будут на опережение. При опасности для спецназовцев – на уничтожение… Будем ждать сообщений.

– Ждать и догонять, – ворчит из кресла Пулат. Его настроение после свидания с телеведущей не улучшилось. – Лучше это делать во сне.

* * *

После заправки «уазик» вообще начинает возмущенно почихивать. Недоволен – бензин отвратительный, двигатель с трудом переваривает такую «пищу».

За руль пересаживается Сохатый. Макаров созванивается с Мочиловым, который тоже в эту ночь спать не собирается, поскольку координирует все действия с юга.

– За нами идут два «уазика», – докладывает Макаров Сохно после разговора. – Наши страхуют. Их пока никто не обгонял. Ни белой «Нивы», ни синего «Москвича на горизонте не просматривают. По данным ФСБ, в трех местах на трассе нас могут блокировать. Засекли какое-то оживление среди провинциальных чеченских бандитов… Постараются сработать на опережение…

– К Ставрополю подъезжаем, – сообщает Сохно, глянув на указатель. – Дорога хреновая. Я говорил, надо было через Волгоград ехать.

– Там дальше дорога хуже.

– Куда в Ставрополе?

– Прямо. Я город не знаю. Сказали, дорога одна. Нас встретят на окраине. Скорость сбрасывай…

Сохно и без того отпускает акселератор, тормозя двигателем. Вдалеке светит широкими окнами традиционная большая будка ГИБДД. Значит, сейчас будет знак, ограничивающий скорость до сорока. Но их никто не останавливает, хотя инспектор ходит по краешку дороги и чешет жезлом нос. За постом Сохно опять едет быстрее, хотя и не разгоняется до привычной уже скорости на трассе. В районе первого квартала на обочине стоит белый с красными продольными полосами «Мицубиси Лансер». Рядом человек.

– Тормози!

«Уазик» останавливается. Человек с обочины шагает навстречу, пожимает руки. Представляется капитаном Ставропольского краевого управления ФСБ.

– Вот документы, – протягивает он пакет. – Здесь на обоих. Сами разберете. Можете ехать. Машину сдадите нашим сотрудникам в Москве. Лучше ее не разбивать…

«Мицубиси» не обладает таким простором, каким обладает «уазик». Приходится повозиться, прежде чем рюкзаки удается разместить в багажнике и на заднем сиденье. Но едва работа заканчивается, как из ближайшего жилого квартала на скорости вылетают два джипа «Гранд Чероки» и резко тормозят рядом.

– Странно, – пожимает плечами Макаров. – Здесь нам непредвиденностей не обещали…

Из джипов выходят крепкозатылочные серьезные парни. Десять человек. Посматривают уверенно. Причем не только на стоящие машины, но и по сторонам.

– Здорово, мужики!

– Привет… – отзывается Сохно.

– Чего грузим?

– Деньги. Двадцать четыре миллиона баксов.

– Может быть, и деньги, – соглашается один, стоящий ближе. Он явно претендует на роль лидера. – Кого «грохнули»? У тебя вон брюки в крови.

И он неразумно пытается легонько ткнуть тяжелым башмаком Сохно в простреленное бедро. Неразумность надо наказывать, а Сохно не любит лишней боли. Он легко убирает свою ногу, вынужденно начиная разворот корпуса, а если начинает разворот, то остановиться ему уже трудно. И, развернувшись, второй ногой бьет парня в челюсть. Хруст раздается более громкий, чем удивленные возгласы. Не теряя времени на разговоры, Макаров шагает вперед и одновременно выбрасывает в стороны две руки и одну ногу. От этого двое падают, а один оказывается очень крепким в паху, и только со стоном загибается. Сохно решает время не тратить и, вытащив одновременно оба «стечкина», стреляет по капотам джипов. От выстрелов парни шарахаются. Нескольких секунд оказывается достаточно, чтобы они скрылись в кустах за обочиной.

Сотрудник ФСБ опомниться не успел и только дыхание переводит.

– Шпана местная… Под «крутых» играют… – он нацепляет наручники тому, что присел, согнувшись, и заталкивает его в «уазик».

В машине парень тоже не спешит разогнуться. Нога у Макарова оказывается слишком для него тяжелой. А капитан тем временем звонит, вызывает тревожную группу.

– Поезжайте, я справлюсь, – отсылает он спецназовцев.

– Где бы штаны поменять, – сетует Сохно. – Рана открылась… Промокает…

Капитан, не думая долго, снимает с себя брюки и протягивает. Сохно в обмен предлагает ему испачканные кровью камуфлированные. Вид у обоих комичный, и Макаров, уже заняв место за рулем, улыбается.

Сохно садится в машину в трусах, чтобы сделать самостоятельно перевязку.

– Эх, дороги российские и дураки российские… – смотрит он на парней, оставленных на дороге. Капитан скручивает им руки за спину и связывает их же собственными брючными ремнями. – Беды наши… Подожди!

Он возвращается на дорогу, возвращает капитану его брюки и стягивает джинсы с одного из парней. Тот даже не упирается, только мычит что-то нечленораздельное. Удар Макарова свернул парню челюсть и лишил возможности высказать законное возмущение.

* * *

Звонят Астахову, сообщают, что Сохно и Макаров благополучно пересели на «Лансер» и продолжают путь. Во время пересадки был эксцесс с местными бандитами. Сейчас с ними разбирается следователь, но, кажется, парни действовали по собственной инициативе, спонтанно, и вообще с чеченцами враждуют, поскольку не могут поделить сферы влияния.

– Случай с бандитами может повториться на любом участке дороги. – говорит генерал в спикерфон. – Выставить по пути дополнительные патрули. Пусть поднимут по тревоге весь личный состав ГИБДД. Обеспечить безопасность проезда! Я скоро приеду…

Доктор Смерть отключает спикерфон.

– Мы с Тобако много ездили, – говорит он генералу, стараясь успокоить. – Это все естественный дорожный фон. Они парни опытные и стрелять предпочитают первыми.

– Порядок! Порядок в стране наводить надо! – в сердцах говорит Владимир Васильевич.

– А вот это уж точно – надо, – поддакивает Ангел. – Только начинать надо сверху.

* * *

«Лансер» оказывается в самом деле вполне приличной машиной. Макаров, кажется, затылком чувствует взгляды водителей, чьи машины они обгоняют. По объездной дороге минуют Ростов-на-Дону, чтобы не петлять по городу, опомниться не успевают, как пролетают поворот на Шахты. Скорость не ниже ста семидесяти километров в час, но машина прочно держится за полотно дороги и не сильно клонится на поворотах.

– Вот уж, точно – раллийная модель. Колдобины не чувствует, – восхищается Слава.

Колдобины машина чувствует. Подвеска у нее более жесткая, чем у серийных машин. А еще больше чувствует колдобины Сохно, который даже новые джинсы надевать не стал. Рана постоянно кровоточит, и он меняет бинт за бинтом. Трясет сильно…

Звонит Мочилов. Трубку берет Сохно. Объясняет, где находятся.

– Вам не подсунули по ошибке самолет? – спрашивает полковник. – Такими темпами вы за десять часов доскачете… Кстати. Один опасный участок вы уже миновали. ФСБ сработало, как и обещали, на опережение. Задержали вооруженную группу…

– Пусть хоть одну группу нам оставят, – усмехается Сохно. – А то я сильно зол… Где сейчас живут Согрин с Разиным?

– Не угонятся. Им выделили три новеньких «Ниссана Альмера». Гонят тоже, но все равно отстают. В Москве будут, по моим подсчетам, часа на четыре позже вас.

* * *

Второй опасный участок, как сообщает звонок генерала Астахова, Сохно с Макаровым минуют благодаря высокой скорости. Им готовили встречу, но поздно выехали на шоссе. Не просчитали гоночный вариант передвижения. На шоссе их и задержали. Третьей группы не будет, пообещал Астахов. Этих «повязали» еще до выезда.

– Ждем в Москве…

* * *

Ночью Шамиль звонит эмиру Абдулу. Сообщает, что раненый подполковник и Макар пересели в «Мицубиси Лансер» и едут к Москве на чудовищной скорости. Называет даже номер машины.

– И еще. Неприятное известие…

– Что?

– По радио передали… Арестованы Биржевик Забар и Немой Хасан… С собой имели миллион долларов… Мы уже потеряли один миллион, а ты потерял хорошего помощника… Смотри, не упусти двадцать четыре миллиона!

– Я сделаю это.

Эмир Абдул мотает головой, прогоняя остатки сна, и тут же звонит племяннику. Тот отвечает сразу, словно спит, положив ухо на трубку.

– Те ребята сменили машину… И гонят очень быстро… Надо раньше выехать и встретить.

– Посторонних привлекать можно? – спрашивает Халил.

Какой до боли знакомый голос… Может быть, на своего отца голосом похож?

– Что за посторонние?

– Два парня есть… Крутые… Любое дело на заказ сделают… Спецы… Но им платить надо…

– Чечены?

– Русские… Но парни стоящие…

– Привлекай… Я им заплачу…

Кого же напоминает голос Халила? Кого? Такое впечатление, что слышал его совсем недавно… Где мог слышать?

Абдул убирает трубку. Рядом с ним на полу спит эмир Вагап. Вернее, спал, потому что проснулся и разговор слушает.

– Что-то новое?

Абдул смотрит на часы.

– Через полчаса вставать. А я уже не лягу. Побриться надо. В Москве всех бородатых чеченцев принимают за террористов.

Он уходит в ванную комнату, чтобы побриться, и слышит, как встает Вагап. Тоже в ванную комнату заглядывает. Тоже решил побриться.

* * *

Сохно натягивает на ноги джинсы только тогда, когда они подъезжают к Москве.

– Движение большое, – сетует Слава на то, что вынужден сбросить скорость.

– Что? – удивляется Сохно. – Это ты называешь движением? Сразу видно, что тридцать лет в России не был. Ты сейчас едешь почти по пустой дороге. Часа через три здесь пешком можно будет идти быстрее, чем ехать.

Сохно громко зевает.

– Тебя сменить?

– Если ты Москву знаешь, лучше смени.

Слава останавливается, и они меняются местами. А уже через полчаса, поплутав по московским улицам и определив за собой хвост, Сохно останавливается и смотрит на приближающуюся машину. При этом кладет руку на рукоятку пистолета так, чтобы рукоятку эту было видно. Машина проезжает мимо… Демонстрация силы оказалась наглядной.

Но, прежде чем поехать на место встречи с капитаном Рославлевым, приходится еще покружить по улицам и тщательно проконтролировать обстановку позади «Лансера». Все чисто.

* * *

Звонок в бюро Интерпола раздается около десяти часов. Доктор пожимает плечами – номер незнакомый, и привычно включает спикерфон.

– Слушаю, Гагарин…

– Докладывайте обстановку, товарищ майор! – раздается голос Сохно.

– Я уже давно майор в отставке, товарищ подполковник, и не всегда подчиняюсь уставным командам, – парирует Доктор. – С приездом, Толя.

– Спасибо. Какие новости?

– Ты уже общался с генералом Астаховым?

– Он сейчас здесь. Провел инструктаж. Подготовил нас к избиению.

– Тогда ты все наши новости знаешь. Через полчаса прилетает самолет из Грозного. Ангел с Зурабом едут встречать Абдула. Одновременно выезжают Сохатый с Пулатом. Они будут «держать» тебя и Макара. Привет ему, кстати… Потом мы вместе выпьем. Я приготовил хороший коньяк…

– Обязательно.

– Машины вам уже подогнали?

– Подогнали. Красивые штучки. Но мы их пока только из окна видели.

– Значит, будем работать. Сохатый встретится с Абдулом и принесет тебе новости. Сценарий в целом генерал знает.

– Уже доложил.

– Тогда – работаем…

* * *

Вагап мудро предложил рассовать тот миллион, что они везут с собой, по карманам и багажу всех троих. Чтобы не возникло подозрений при проверке багажа. Все прошло гладко. И полет перенесли нормально, хотя Хамзат этого полета откровенно боялся. Он еще ни разу в жизни не летал самолетом.

В Москве рейс из столицы Чечни встречает много чеченцев. Абдул всматривается в лица, ища фамильные черты. И находит… Он узнает своего племянника, сына своего двоюродного брата. Может быть, потому узнает, что тот смотрит на него. Нет. Тот на отца похож… И голос… Наверное, голос тоже похож…

Они шагают навстречу друг другу. Халил стесняется, не знает, как вести себя, и Абдул первым проявляет открытость, обнимает родственника, тогда как со вторым чеченцем, с Халилом приехавшим, здоровается только традиционно – поджимает руку и касается щекой щеки. Только после этого племянник представляет своего товарища – Муса Раздоев.

Когда Абдулу в первый раз рассказали о племяннике, как о никчемном человеке, это расстроило. Он знавал многих никчемных людей, которым просто не представился в жизни шанс, и только потому они и остались никчемными. И Абдул попросил помочь Халилу. При этом, правда, рассчитывал, что тот может на будущее сгодиться… Сейчас вид у племянника не совсем и плохой. И у его товарища тоже. По крайней мере, встречают их они на серебристом «Гранд Чероки», а это уже говорит о многом.

– Куда едем? – спрашивает Вагап.

– Ко мне. – Халил убежден, что нигде дядя не сможет устроиться лучше. – Правда, моя жена с детьми сейчас в Норвегии. Мы туда перебираться планируем. Но я и один встречу дорогих гостей…

– А как других гостей встретил? – взгляд серьезный и настороженный, сразу разрушающий торжество приема.

– И встретил, и проводил… Они сейчас под присмотром… Отдыхают после дальней дороги…

– Где остановились? – спрашивает Вагап, пытаясь показать, что и он в оркестре не последняя скрипка.

– В какой-то квартире. Думаю, у знакомой. Тот, хромой, долго с ней обнимался…

– Ты заходит в подъезд? – удивляется такой неосторожности Абдул.

Племянник улыбается.

– С моим-то кавказским лицом? Я – нет… Другой человек. Мимо них прошел… Он сейчас ко мне тоже подъедет.

* * *

Квартира Халила не показалась богатой, но это и к лучшему. Богатые квартиры привлекают к себе ненужное внимание. Едва хозяин с гостями входят в дверь, звонит городской телефон. Халил улыбается дяде, словно извиняется, и берет трубку.

– Да… Я… Куда-куда? И что? Ничего себе… – разговор идет по-русски. – Приезжай, мы тебя ждем… Да-да… Все в порядке…

Он поворачивается и качает головой.

– Что там? По нашему делу? – опережая Абдула, спрашивает Вагап.

– Эти парни… Приезжие… Сначала к ним пришли четверо… Эти четверо остались там же, на квартире… А эти…

– Что? – предчувствуя недоброе, хмуро спрашивает Абдул.

– Отправились в автосалон и сразу купили себе по «летящей шпоре».

– Что это? – спрашивает Хамзат.

– Машина. «Бентли». Самая последняя модель. Двести с чем-то тысяч евро. А эти взяли сразу две… Каждому… Денежные парни…

– Они начали тратить наши деньги, – чеканя слова, говорит Абдул. – Нужно действовать быстрее… Как их достать?

– Сейчас. Сохатый приедет.

– Кто?

– Сохатый. Это он звонил. Крутой мужик. С ним осторожнее. Он сначала стреляет, потом спрашивает, надо ли было…

Абдул садится в кресло и надолго задумывается. Потом вытаскивает записную книжку, из нее свернутый листок бумаги, и пододвигает к себе городской телефонный аппарат. Абдул не любит запоминать номера, которые нужны для разового использования. И потому такие номера всегда записывает. Племянник видит, что в списке пять номеров…

Абдул звонит, приглашает нужных людей и назначает им встречу в квартире племянника сегодня вечером. Каждому указывает отдельное время.

* * *

Сохатый себе цену знает. Это видно сразу. Он и разговор заводит именно о цене.

– Работа серьезная, и парни эти, судя по всему, серьезные… Так я понимаю?

– Так, – торопится Вагап сказать раньше, чем скажет Абдул. – Они спецназовцы ГРУ. Серьезнее не бывает.

– Тем более… Хотя бывают и серьезнее. Я, например… За серьезную работу платить следует соответственно. Деньги вперед, и мы их «положим».

– Сколько просишь? – интересуется Хамзат.

– Зависит от результата. Если просто «положить»… Это называется – обезвредить. Тогда десять тысяч баксов… Если «наглушняк», то за двоих шестьдесят тысяч.

– Много просишь, – торгуется возмущенный Вагап. – Это несерьезный разговор.

– Я работаю только по своим ценам, – сухо отвечает Сохатый.

Лицо его впечатляет. В нем чувствуется сила и жесткость. Абдулу это нравится.

– За тобой сколько лет срока? – спрашивает он, временно уходя от решения для того, чтобы решение принять.

– Восемь. Строгого…

– Одна «ходка»?

– Больше меня уже не возьмут. С меня хватило.

– Верю… Давай остановимся на первом варианте. Десять тысяч. Нужно «положить» этих парней, забрать из квартиры пять рюкзаков. После большой покупки, уже не полных. И принести их сюда…

– Это не мой профиль. – Сохатый качает головой. – Я не домушник. Я могу выследить и положить. А дальше делайте сами. Я не люблю таскать тяжести… Кроме того… Ты не знаешь москвичей. Незнакомые люди что-то выносят из квартиры известного человека. Сразу позвонят в ментовку, и начнется кутерьма. А от кутерьмы до тюрьмы недалеко…

– Подумаем вместе. Что там за квартира? Ты выяснил? Что за баба? Выяснил?

– Хорошая баба. Ведущая с телевидения. Ее половина Москвы знает в лицо и вслед смотрит. Работает по вечерам. Поэтому лучше всего действовать вечером. Или хотя бы после обеда. Она уже может уйти.

Абдул опять долго думает. Потом предлагает:

– Делаем так. Время – шестнадцать часов. К этому времени вы обрабатываете спецназовцев. Как это делаете, нас не касается… Ждете нас на месте. Мы приезжаем. Ровно в шестнадцать. Все остальное – наша работа…

Сохатый думает недолго.

– Годится.

– Где твой напарник?

– На месте. Работает.

– Значит, до шестнадцати.

Едва закрывается дверь за Сохатым, Абдул начинает звонить по тем же пяти номерам, по которым звонил раньше, и переносит встречу с первым на шестнадцать часов, со вторым на шестнадцать ноль пять. И с каждым последующим на пять минут позже. И называет новый адрес. Тот самый, где живет телеведущая…

После этого звонит еще по одному номеру. Этот набирает по памяти, и звонок производит уже с трубки спутниковой связи. Не называя человека по имени, называет себя.

– Проверь.

И диктует тот же адрес телеведущей. Потом добавляет:

– И три «ствола». Сегодня же…

* * *

Главным препятствием становится телеведущая Оксана. Она не желает уходить, хотя сама раньше говорила, что после обеда ей надо быть на студии. Но упустить шанс присутствия при задержании террористов – душа журналиста этого не перенесет… Кроме того, рассказ очевидца будет стоить гораздо больше, нежели хозяина квартиры, в которой операция разворачивалась. В данном случае Оксану волнует рейтинг ее передачи.

– Здесь могут и стрелять, мадам, – с грустной укоризной говорит Пулат.

– Вы меня защитите… – она уверена, что все бросятся защищать ее, а не дело делать.

– Я бы с удовольствием вывел вас на лестницу и дал пинка, – говорит Сохатый. – Но вы будете визжать, как недорезанная свинья… Так ведь?

Она понимает, что оскорбляют ее умышленно. И только улыбается в ответ:

– Как стадо недорезанных свиней.

В кармане Сохатого звонит мобильник.

– Как дела? – интересуется «племянник» Абдула.

– Маленькая неприятность… Хозяйка оказалась дома… Но это уже не страшно… Ждем вас…

– Будем ровно.

Дым Дымыч смотрит на часы и начинает ломать стол и отведенные для этого стулья. Макаров с Сохно уже завершили грим. Вместо крови использовали сироп от вишневого варенья. Слава измазал им голову. В завершение картины Пулат, присмотревшись к обстановке небольшого погрома, снимает с тумбочки хрустальную вазу, и бросает на пол.

– Вазы в списке не было, – напоминает Оксана.

– Допишите, – спокойно отвечает Пулат и отрывает дверцу у шкафа.

– И дверцу не записывали…

– Отремонтируете.

Остается маленький эпизод. Всем троим «местным жителям» связывают руки за спиной и ноги, заклеивают рот скотчем. Для Сохно и Макарова узел один – развязывающийся от легкого движения связанного. Для Оксаны другой, который вообще невозможно развязать быстрее, чем за неделю. Спецназовцев усаживают на их пистолеты. Оксана просит посадить ее на подушку от дивана, но Сохатый отказывается – это малореально.

* * *

На звонок в дверь выходит Сохатый. В руке у него пистолет с глушителем. Смотрит в «глазок», запускает шестерых. Вопросительно разглядывает нового участника действия. Но ему ничего не объясняют. Все проходят. Абдул с усмешкой рассматривает связанных спецназовцев. Не читает в их глазах страха и улыбается.

– Не боитесь смерти? Ну-ну…

Они не могут ему ответить. Мешает заклеенный рот.

– Где рюкзаки? – спрашивает Вагап.

– В той комнате.

– Вы можете идти. Завтра рассчитаемся, – кивает Абдул Сохатому и внимательно смотрит на его напарника.

– Только сразу, – возражает Дым Дымыч.

– Тогда подождите…

Он идет во вторую комнату вместе с Вагапом, выносит несколько целлофановых упаковок. Укладывает в сумку новому члену коллектива.

– Все. Отправляйся. Задачу знаешь…

Через несколько минут раздается новый звонок в дверь. Приходит еще один чеченец. Процедура передачи денег повторяется. И так пять раз.

– Однако! Знать бы заранее, за что работал… – смеется Сохатый.

– В этом ты прав. Ты не знал, за что работаешь. – Абдул вздыхает и ловким движением вытаскивает из-за пояса Сохатого пистолет. «Племянник» упирает ствол в спину «маленькому капитану». – А работал ты, оказывается, всего-то за пулю. Эта пуля и стоит десять тысяч баксов…

Абдул нажимает спусковой крючок, но выстрела не слышит. Он нажимает снова и снова, но выстрелов нет опять. Тренированная реакция быстро гасит удивление. Он понимает, что это ловушка. Абдул делает рывок к двери, одновременно пытаясь достать свой пистолет, но Ангел легко сшибает его с ног встречным ударом. «Маленький капитан» стоит против высоченного Хамзата. И одним почти неуловимым движением руки укладывает боевика на пол. Вагап даже не сопротивляется, когда у него из-за пояса вытаскивают пистолет…

Связанные спецназовцы поднимаются, идут умываться. Оксане никто не помогает встать, и она что-то мычит заклеенным ртом.

Сохатый звонит генералу Астахову.

– У нас все в порядке… Можете забирать… Что у вас? Поздравляю…

Убирает трубку и вздыхает.

– Мы свое дело сделали, а «Альфе» еще «вести» денежных парней. До самого места предполагаемого акта… Как вы думаете, Оксана, они справятся?

Оксана пытается понять, что у нее спрашивают, но уже не мычит в ответ.

Примечания

1

НЦБ – Национальное бюро Интерпола в Москве.

(обратно)

2

Рамсфелд – министр обороны США.

(обратно)

3

«Храп» – быстротечная простая карточная игра.

(обратно)

4

«Висяк» – дело без перспективы раскрытия.

(обратно)

5

Действие романа «Закон ответного удара».

(обратно)

6

Сергей Ангелов, руководитель оперативной группы антитеррористического подразделения ООН «Пирамида», второстепенный герой нескольких романов серии, сын бывшего спецназовца ГРУ, ныне сотрудника Интерпола Алексея Ангелова, героя нескольких романов серии.

(обратно)

7

«Подснежник» – миниатюрная коротковолновая персональная радиостанция короткого радиуса действия.

(обратно)

8

Действие романов «Закон ответного удара» и «Правила абордажа».

(обратно)

9

Действие романа «Закон ответного удара».

(обратно)

10

Действие романа «Правила абордажа».

(обратно)

11

«Девятка» – Девятое главное управление КГБ СССР, ведало охраной высших государственных и партийных чиновников.

(обратно)

12

СВД – снайперская винтовка Драгунова.

(обратно)

13

Дуэль снайперов – когда снайперы двух враждующих сторон охотятся друг за другом, зная один о существовании другого. Победа в такой дуэли считается признаком мастерства не столько в стрельбе, сколько в тактическом знании своего дела.

(обратно)

14

«Летящая шпора» – «Bentley Continental Flying Spur», один из самых дорогих автомобилей представительского класса. На сегодняшний день московская цена в базовой комплектации около 210 000 евро.

(обратно)

15

У чемпиона мира по шахматам Михаила Таля от рождения было только три пальца на правой руке, что не мешало быть ему в шахматах гением.

(обратно)

16

«Картошка» – на армейском жаргоне, граната с сорванным кольцом, вдавливается чекой в землю так, чтобы можно было о гранату споткнуться, приняв ее за камень, или даже просто наступить, и высвободить чеку, чтобы произошел взрыв. Не требует использования проволоки для установления «растяжки», и потому «картошку» трудно бывает обнаружить.

(обратно)

17

АПС – автоматический пистолет Стечкина

(обратно)

18

Дым Дымыч Сохатый в период войны в Афганистане был «подставлен» афганской службой безопасности (ХАД), осужден военным трибуналом и отбывал срок в колонии строгого режима. Имеет прочные связи в уголовном мире (действие романа «Братство спецназа»).

(обратно)

19

«Баклан» – на уголовном жаргоне, осужденный по статье за хулиганство.

(обратно)

20

ЗАС – засекречивающая аппаратура связи. Осуществляет работу в телеграфном или в телефонном режимах.

(обратно)

21

По ходу действия романа «Закон ответного удара», Макаров считался в группе специалистом по неслышному передвижению.

(обратно)

22

Действие романа «Правила абордажа» (в другом названии «Время теней»).

(обратно)

23

Один из второстепенных героев романа «Тройная зачистка».

(обратно)

24

Эпизод романа «Прирожденный воин». Сохатого задерживают якобы по недоразумению и сажают в одну камеру с человеком, которого необходимо допросить «нелегальными» методами, поскольку легальный допрос никакого результата не дает.

(обратно)

25

Скополамин– психотропный препарат из серии так называемых развязывателей языков. Вызывает неуемную болтливость, которую следует направлять в определенное русло наводящими вопросами. Имеет ряд недостатков. Психологически подготовленный человек, имея определенные навыки сопротивляемости действию препарата, умело направляет свою речь, и говорит совсем о другом. Кроме того, допрос, проведенный под действием скополамина и подобных препаратов даже с санкции прокурора, не может рассматриваться судом как доказательство.

(обратно)

26

Действие романа «Тройная зачистка».

(обратно)

27

Действие романа «Риск – это наша работа».

(обратно)

28

Вайнахи – самоназвание горского народа, включающего в себя чеченцев и ингушей.

(обратно)

29

Зарема – жена Зураба, героиня романа «Специальный рейд».

(обратно)

30

Действие романов «Правила абордажа» и «Закон ответного удара».

(обратно)

31

Действие романа «Опыт чужой смерти».

(обратно)

32

«СП-6» – бронебойные патроны для снайперской винтовки «винторез»; «СП-5» – обычные патроны для той же винтовки.

(обратно)

33

Действие романа «Прирожденный воин».

(обратно)

34

«Рассаду сажать» (воен. жарг.) – осуществлять постепенную выброску нескольких групп или бойцов по одному маршруту.

(обратно)

35

НЦБ – Национальное центральное бюро Интерпола в России.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

  1

  2

  3

ГЛАВА ПЕРВАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ВТОРАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ПЯТАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ШЕСТАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  1

  2

  3

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  1

  2

  3

ЭПИЛОГ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте