«Обелиск для фуфлыжника»

Илья Деревянко Обелиск для фуфлыжника

Фуфлыжник – на криминальном жаргоне человек, не вернувший карточный долг. В более широком понимании – тип, не возвращающий любые долги. В местах заключения – существо крайне презираемое, бесправное. Зеки могут опустить фуфлыжника, заставить его взять на себя чужое преступление и т. д.

Пролог

Май 1997 г. Москва

– Удивляюсь я тебе, Антон! Ей-Богу, удивляюсь! – раздраженно говорил Игорь Снегирев по прозвищу Снежок – грузный тридцатичетырехлетний мужчина с жесткими глазами цвета вороненой стали, обращаясь к своему непосредственному начальнику Антону Соболеву (погоняла[1] – Соболь) – стройному сорокалетнему человеку среднего роста, с правильными аристократическими чертами лица. Соболь ни в коем разе не напоминал тех уголовных авторитетов, которых со смаком описывают авторы некоторых известных детективов, удостоенных премий МВД. Авторитеты там (в противовес мужественным интеллектуальным сыщикам) – гадкие дебилообразные антропоиды с синими от наколок шкурами, золотыми фиксами в слюнявых пастях, с косяками анаши в корявых пальцах и со спрятанными за щеками бритвенными лезвиями. Они (детективные паханы) дурно воспитаны, беспрестанно хлещут чифирь[2] и разговаривают исключительно на перемешанной с матюгами фене[3].

Между тем Антон Соболев был именно бандитским авторитетом, широко известным в криминальном мире, однако наколок с фиксами не имел, лезвий за щеками не держал[4], и изъяснялся нормальным русским языком, почти не употребляя ни блатных, ни матерных выражений. Снегирев тоже выглядел вполне благопристойно. Оба бандита сидели не на загаженной блатхате (ох уж мне эти горе-детективщики!), а в маленьком уютном кафе, курили не анашу, а обычные сигареты и вместо пресловутого чифиря пили кофе со сливками.

– Елкин – натуральный фуфлыжник! – постепенно распалялся Снежок. – Полгода не возвращает тебе двадцать тысяч долларов, за крышу не помню когда последний раз платил, а тут еще долг для него выбивай! Бескорыстно, разумеется, по старой дружбе! – Снегирев презрительно скривил губы.

– Ты не прав, Игорь! – примирительным тоном возразил Антон. – Серегу Елкина я знаю давно! Он вовсе не фуфлыжник, деньги отдает, а с сегодняшнего дела, кстати, не сложного, свою долю мы получим!

– Сколько именно?! – скептически поинтересовался Снежок.

– Десять процентов!

– Тьфу! Жалкие гроши! Мы что, блин, тимуровцы?![5] – Лицо Снегирева отразило крайнюю степень негодования.

– Общая сумма долга триста тысяч зеленых! – заметил Соболев. – Тридцатка наша, а работа, повторяю, плевая!

Речь шла о Сергее Игнатьевиче Елкине, владеющие совместно с неким господином Иволгиным фирмой «Ажур», промышляющей торговлей чем придется. Лет двадцать с лишним назад Елкин, обладавший черным поясом по школе «Киу-ка-шинкай», вел секцию карате, где тренировался молодой Соболев. Антон подавал большие надежды, его постоянно ставили в пример другим ученикам. Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Антона (сам он мечтал служить Родине, готовился к поступлению в погранучилище), но в возрасте семнадцати лет Соболева надолго упрятали за решетку за нанесение тяжких телесных повреждений прицепившемуся к нему на дискотеке подвыпившему хулигану. Хулиган, на беду, оказался сыном влиятельного папаши, и Антон получил по максимуму. Пройдя кузницу уголовных кадров, коей являлись (и по сей день являются) отечественные «исправительные учреждения», он прочно стал на криминальную стезю, к сорока годам сделавшись крупным бандитским авторитетом, не желающим жить по государственным законам, а предпочитающим законы иные, безусловно волчьи, но, пожалуй, более справедливые. Выйдя на свободу, Антон Соболев, к тому времени уже Соболь, продолжал поддерживать приятельские отношения с бывшим тренером, жившим неподалеку от него. Шли годы. Рухнула Советская империя. На ее руинах воцарилась рыночная демократия. Елкин занялся коммерцией и вскоре, осознав реалии современной действительности, попросил у Антона поддержки. Сергей Игнатьевич быстро понял две элементарные вещи: первое – черный пояс это, конечно, очень хорошо, но без надежной крыши коммерсанту в нашей стране чисто физически не выжить, не отбиться от наездов расплодившихся как кролики рэкетиров. Ну расквасишь морду одному-другому-третьему, а толку? Все равно задавят. Будь ты хоть точной копией Брюса Ли, в бараний рог свернут! Недаром в определенных кругах говорится: «Даже из самого здорового быка можно сделать тушенку!» Нет, встречаются порой люди, которые, ни на кого не опираясь, плюют на всех и вся, ничего не боятся и заставляют самых крутых бояться себя, причем панически[6]. Но, чтобы стать таким, нужно собственную жизнь ни в грош не ценить. Господин же Елкин, напротив, тело свое бренное любил чрезвычайно, и ему отнюдь не улыбалась перспектива схлопотать однажды пулю в голову или внезапно воспарить к небесам вперемешку с обломками взорванного «Мерседеса». Во-вторых, демократическое государство упорно не желало защищать права налогоплательщика. Кинул[7], допустим, вас деловой партнер на кругленькую сумму, а государство не мычит, не телится. Оно, государство то есть, само кидает граждан направо-налево и посему, вероятно, кидалам сочувствует. При царе-батюшке пройдоху-неплательщика мигом бы запихнули в долговую яму, имущество описали, а нынче «официальные инстанции», поджав губы, скажут: «Обращайтесь в Конституционный суд в установленном порядке». Конституционный суд! Насчет «эффективности» работы данного заведения (если оно не отстаивает в очередной раз права Президента) распространяться не стану.

Лучше спросите тех, кто имел глупость туда сунуться в наивной надежде вернуть «свои кровные». Вам та-а-акое расскажут! Со смеху околеете! Короче, как ни крути, без крыши бизнес не пойдет, забуксует. Правда, за нее платить нужно, а вот этого господин Елкин не любил. Скуповат был изрядно! Однако соображалка у Сергея Игнатьевича работала. Пораскинув мозгами, он нашел приемлемый выход из положения. «И рыбку съел и... на трамвае прокатился». Используя добрые отношения с Соболем, он сумел обзавестись крышей надежной, но в финансовом плане необременительной. Елкин отстегивал бандитам сумму чисто символическую, да и ту задерживал по нескольку месяцев, исходя из принципа: «Есть настроение – отдам, нет настроения – обождут! Чай не баре!» Полгода назад он занял у Антона 20 000 долларов «на раскрутку», возвращать которые не торопился, а сейчас обратился с просьбой вытрясти долг из господина Говоркова, хозяина фирмы «Созвездие», в недалеком прошлом тесно и взаимовыгодно сотрудничавшей с «Ажуром». Две недели назад союз распался по причинам личностного характера. Коммерсанты рассорились и как взбалмошные супруги принялись скандально делить «совместно нажитое имущество». Сергей Игнатьевич определял причитающуюся ему долю в триста тысяч долларов. Говорков не соглашался. Мол, сотни за глаза хватит! В результате бывшие компаньоны насмерть разругались, причем Петр Иннокентьевич крикнул в запале: «Вообще ни хрена не получишь, молокосос! Гуляй на все четыре стороны!» Тогда взбешенный Елкин решил прибегнуть к силе и обещал крыше десять процентов за восстановление справедливости...

– Не нравится мне этот расклад! – хмуро ворчал Снежок. – И десяти процентов не увидим! Фуфлыжник твой Елкин.

– Хорош бубнить, Игорь! – оборвал товарища Антон. – Все будет путем! Вот увидишь!

– Ладно, – обреченно вздохнул Снегирев. – Ты старший, тебе решать!

– Правильно, – улыбнулся Соболь. – Вон, кстати, Серега подъехал. Для начала прогуляемся к Говоркову втроем – я, ты, Елкин. Попробуем договориться полюбовно.

– А если не подействует? – спросил Игорь.

– Тогда задействуем вариант номер два. Да перестань ты кукситься! Серега нормальный мужик, не подведет!..

* * *

Елкин – плотно сложенный темноволосый мужчина лет сорока пяти сызмальства отличался экспрессивностью, нетерпеливостью и горячностью. Ворвавшись в кафе, он чуть не сбил с ног зазевавшегося посетителя, не извинившись, подбежал к столику, где сидели бандиты, торопливо поздоровался и с ходу принялся костерить нехорошими словами «паскуду-Петьку» (так Сергей Игнатьевич именовал теперь Говоркова).

– Падла! Гнида! Прохвост! Проходимец! – возбужденно размахивая руками, выкрикивал он. – За яйца гада подвесить! Паяльник в жопу вогнать! Я, считай, его из грязи вытащил, а этот пидер...

– Остынь, Серега! – мягко остановил бывшего тренера Соболев. – Не жги понапрасну порох! Говорков в настоящий момент дома?

– Да, я звонил ему час назад!

– Ну и?

– Бросил трубку, козел!

– Тогда не станем терять понапрасну времени, – Соболь, а вслед за ним Снежок поднялись из-за стола. – В путь!..

* * *

Петр Иннокентьевич Говорков – мелкий, лысый, тощий, но бодрый старичок (до перестройки крупный обкомовский деятель) проживал в элитном загородном дачном поселке, где испокон веку гнездились государственные чиновники, добившиеся «степеней известных», и партаппаратчики. В 1991 году они в подавляющем большинстве либо сменили коммунистический окрас на демократический и остались на госслужбе, либо, используя прочные связи на разных уровнях плюс кой-какие прилипшие к рукам деньжата, по-дались в бизнес. В общем, население поселка практически не изменилось. Говорков, облаченный в адидасовский спортивный костюм, устроился в саду на кресле-качалке, нежился под лучами теплого майского солнышка, дышал свежим воздухом и с удовольствием поглядывал на трех недавно нанятых дюжих боксеров-телохранителей, прогуливающихся в отдалении. В их присутствии Петр Иннокентьевич ощущал себя надежно защищенным от разного рода неприятных сюрпризов. На днях, когда Говорков с Елкиным беседовали о разделе имущества (если, конечно, можно назвать беседой истошные матерные вопли с обеих сторон), боксеры одним своим видом спасли организм господина Говоркова от серьезных увечий. В разгар перепалки Сергей Игнатьевич, кровно обидевшийся на слово «молокосос», сжав кулаки, заорал: «Кости тебе переломаю, старый хрыч! Всю оставшуюся жизнь будешь на инвалидной коляске кататься!» Повинуясь знаку Петра Иннокентьевича, вооруженные кастетами телохранители быстрым шагом приблизились, обступив Елкина полукругом.

– Не залупайся, Сереженька! – с ядовитой ласковостью посоветовал Говорков. – Эти ребята мастера спорта по боксу. Чак Норис, возможно, с ними бы и справился, но ты, дорогуша, не Чак Норис, даже не Ван Дамм. Поэтому угомонись, вытри пену с ротика и вали отсюда, пока цел!

Оценив соотношение сил, Сергей Игнатьевич предпочел не искушать судьбу. Но Боже! До чего ж рассвирепел! Вспомнив, как перекосилась в бессильной ярости наглая физиономия Елкина, Петр Иннокентьевич залился тихим веселым смехом: «Так-то вот, «черный пояс»! Не все коту масленица!» Сегодня часа полтора назад Елкин позвонил, вероятно, надеясь возобновить торги, однако Говорков, не удостоив ответом, повесил трубку. Пусть катится к чертям собачьим, мудак отмороженный. Не хотел сотни тысяч?! Триста штук требовал?! Угрожал?! Теперь не получишь ничего... Сопляк!

Неожиданно заскрипела калитка. Петр Иннокентьевич лениво обернулся. Во двор деловито вошел Елкин в сопровождении двух незнакомых мужчин. Случайно встретившись с ними взглядом, господин Говорков ощутил некий моральный дискомфорт. Внушительное присутствие боксеров-телохранителей почему-то больше не согревало душу.

– Здравствуйте! – вежливо обратился к Говоркову один из незваных гостей, приятное интеллигентное лицо которого резко противоречило льдистым беспощадным глазам хищника. – Меня зовут Антон. Фамилию вам знать не обязательно. А навестил я вас по следующему поводу. Вы должны нашему товарищу триста тысяч долларов.

– Нет, не должен! – активно воспротивился Петр Иннокентьевич.

– Совершенно верно, – к величайшему его изумлению охотно согласился Антон. – Елкину вы действительно больше ничего не должны! Вы должны нам!

Говорков покосился на Елкина. Тот преехиднейше ухмылялся. Второй незнакомец, мрачный, грузный, не принимавший участия в разговоре, пристально разглядывал боксеров, словно примеривался, выбирая первую жертву. Взгляд и особенно повадки второго телохранителям явно не нравились. Они переминались с ноги на ногу и нерешительно переглядывались. Наметанным глазом профессионалов ребята мгновенно определили – перед ними матерый боец, не чета истеричному каратистишке Елкину. Весит не менее ста двадцати килограммов, фигура мешковатая, громоздкая, а движется бесшумно, грациозно, словно кот, почти не касаясь ногами земли. В холодных глазах – ни тени сомнения в собственном превосходстве. Опасный тип! Не хотелось бы проверять его способности на деле. Впрочем, пришельцы пока никаких агрессивных действий не предпринимают. Шеф на помощь не зовет... Даст Бог, обойдется!

– Надеюсь, мы сумеем договориться как цивилизованные люди, – лучась светской улыбкой, продолжал между тем Антон.

– А кто вы будете? – недружелюбно осведомился Говорков.

– Это не суть важно. Полагаю, вы человек благоразумный, с большим жизненным опытом, – Соболь улыбнулся еще шире, сделавшись похожим на рекламу зубной пасты. – Я позвоню сегодня вечером, – добавил он. – Или завтра утром на работу.

– Зачем?! – насупился Петр Иннокентьевич.

– Вы объясните, когда и как вернете деньги.

– Я... Не... Постойте! – заволновался Говорков, однако Антон вместе с остальными, не слушая возражений, направился к выходу.

– До свидания! – уже стоя у ворот, с нажимом произнес он.

* * *

– Скользкий хмырь! – сказал Снежок. – Неприятный!

Расставшись с Елкиным у поселка, бандиты поехали в город и застряли в километровой пробке на недостроенной кольцевой дороге.

– Верно! – подтвердил сидевший за рулем Соболь. – На угря похож. Чувствуется кондовая партаппаратная закваска!

– Сегодня позвонишь? – спросил Игорь, прикуривая сигарету.

– Нет, – отрицательно покачал головой Антон. – Поспешность нужна только при ловле блох. Пускай до завтра поразмыслит...

– По-твоему, старый хрыч согла-сится?

– Трудно сказать с определенностью, – пожал плечами Соболев. – Пятьдесят на пятьдесят! С одной стороны, он не дурак. Наверняка понял, с кем общался. С другой – он не знает нам истинную цену. Может посчитать, что его просто слегка припугнули и дальше дело не пойдет. Опять же, партаппаратное прошлое. Привык считать себя неуязвимым. Короче, поживем – увидим...

– А бабки, ну, потом, когда игра закончится, барыга лично нам вернет?! – вдруг оживился Снегирев, как помнит читатель, ни на йоту не доверявший господину Елкину.

– Нет, Игорь, не нам, а Сереге, – ответил Антон. – Нас он больше не должен видеть. Сдаст подлюкам мусорам! С Елкиным же подобный вариант не проскочит. Их фирмы официально сотрудничали, у Сереги на руках куча документов, да и деньги-то, ясный перец, – безналичка!

– Па-а-нятно, – разочарованно протянул Снежок. – Елкин, блин, Палкин! Не верю я этому фуфлыжнику! Однако насчет мусоров ты абсолютно прав!..

* * *

Визит Соболя со Снежком хоть и смутил поначалу Петра Иннокентьевича, безошибочно почуявшего за изысканными манерами Антона волчий оскал, но ненадолго. Взлелеянная годами работы во всевластных партийных структурах самоуверенность быстро взяла верх. «Пытаются на испуг взять, щенки! – решил Говорков. – Да не на того нарвались! Попробуйте-ка сунуться ко мне за деньгами! Моментом в тюряге окажетесь! Бандюги обнаглевшие! Возомнили о себе, понимаешь!» Примерно так он и сказал, вернее, накричал в трубку, когда на следующее утро ему в офис позвонил Антон. Соболь терпеливо выслушал вопли бывшего партработника, выразил вежливое недоумение столь некорректным поведением собеседника, посоветовал Говоркову регулярно принимать успокоительное, совершать моцион перед сном и обещал перезвонить позднее, после того как уважаемый Петр Иннокентьевич подлечит расшатанные непосильным трудом нервы...

* * *

Спустя два дня, в начале первого ночи, к загородной резиденции Говоркова подъехали четверо боевиков Соболя – Гена Корнилов (погоняла Белогвардеец), Александр Преображенский (Доктор), Андрей Макаров (Ствол) и Степан Конев (Сив-ка-Бурка). Они оставили машину в ста метрах от дома и дальше двинулись пешком. Белогвардеец нес на плече гранатомет «Муха».

– Эх, жахнуть бы хоть по крыше! Аж руки чешутся, – мечтательно тянул он.

– Даже не думай! – жестко отрезал Сивка-Бурка, на которого Антон возложил руководство осуществлением варианта № 2. – Шеф велел только шороху навести, но никаких разрушений!

– А охрана в доме круглосуточно? – поинтересовался Доктор, накачанной массивной фигурой и толстенными мускулистыми волосатыми лапищами напоминавший больше мясника.

– Скорее всего да, – подумав, сказал Конев. – Один, вероятно, бдит, остальные спят. Через два-три часа меняются. Обычная схема караульной службы. Действовать будем так: Доктор вырубает первого охранника, Ствол страхует. Если на шум выскакивают остальные – с ходу «гасим» их тоже. Фактор внезапности на нашей стороне. Ты, Генка, шумишь с «мухой», но не дай Бог пальнешь сдуру. Голову отверну! Понял?!

Корнилов неохотно кивнул.

– А если не подействует? – с сомнением спросил Ствол.

– Должно подействовать! – убежденно ответил Сивка-Бурка. – Обязательно должно! Если же вдруг нет – шеф пустит в ход вариант № 3, но это уже не наша за-бота...

* * *

Петру Иннокентьевичу не спалось. Говоркова томили неясные предчувствия. Нет, ничего конкретного он не подозревал, но сердце все же было не на месте. Одетый в ночную полосатую пижаму, хозяин фирмы «Созвездие» бродил по спальне, расположенной на втором этаже. Периодически он выглядывал в окно проверить – исправно ли несет службу Андрей Мармеладов, один из трех телохранителей, не спит ли?

Мармеладов, спортивной внешности парень со сплюснутым носом, не спал, а дабы не терять попусту времени – усердно тренировался: бегал трусцой, прыгал через детскую скакалку, отжимался на кулаках и ожесточенно лупцевал подвешенную на турнике боксерскую грушу.

– Орел! – каждый раз удовлетворенно сопел Петр Иннокентьевич, полюбовавшись на молодцеватого охранника. – Двинет по мозгам – мало не покажется!

Тем не менее дурные предчувствия не покидали его, и к половине первого ночи господин Говорков получил возможность убедиться – что не напрасно!

* * *

– Ага, вон он, красавец! – подойдя вплотную к ограде и заглянув в щель, шепнул Конев. – Доктор, Ствол, за работу!

Перемахнув через забор, Доктор набросился сзади на увлеченного тренировкой боксера, врезал охраннику резиновой дубинкой в подколенный сгиб и, когда тот подсел, с размаху рубанул ребром ладони по шее. Мармеладов отключился. Петр Иннокентьевич, в очередной раз выглянув в окно, увидел следующую картину: бесчувственный «орел» ничком лежал на земле, а во дворе находились четверо посторонних – широкоплечих, в темной одежде. Лица их скрывали вязаные лыжные шапочки с прорезями для глаз. Один держал в руках гранатомет.

– Ребята! Тревога! – сипло, но громко кукарекнул Говорков. Разбуженные телохранители, ничего толком не понимая и протирая заспанные глаза, выскочили на крыльцо и тут же составили компанию Мармеладову. Первый получил два мощных удара – ногой в солнечное сплетение и коленом в подбородок. Второго наотмашь треснули дубинкой по темени. Тип с «Мухой» нацелил гранатомет в ярко освещенное окно второго этажа, как почудилось хозяину фирмы «Созвездие» – прямо ему в лоб. Петр Иннокентьевич оцепенел в ужасе, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вот-вот убийца нажмет спуск, заряд влетит в комнату, разнесет тело Говоркова в клочья...

– Тьфу, блин! Заклинило! – донесся со двора грубый голос. – Спусковое устройство, мать-перемать, не фурычит!

– Странно! – отозвался другой. – Машинка прежде ни разу не подводила!

– Ладно, пацаны, сваливаем, – подытожил третий. – Вернемся позже...

* * *

В одиннадцать часов утра домой Говоркову позвонил Соболь. В офис Петр Иннокентьевич не поехал. Отлеживался в постели после пережитого потрясения, сосал валидол.

– Здравствуйте, это опять я, – вежливо представился Антон.

– Ночью ваши ребята приходили? – голосом тяжело больного спросил Говорков.

– Какие ребята? – искренне изумился Антон. – Я вас не понимаю!

– Ч-четверо! С г-гран-натометом!

– С гранатометом?! Что за чепуха?! Вы, вероятно, сильно переутомились, – в голосе Соболева звучало неподдельное сочувствие. – Вам следует отдохнуть в хорошем санатории, подлечить нервную систему! – заботливо посоветовал он.

– Чего вы хотите? – выдавил Петр Иннокентьевич, прекрасно понявший – навестившие его ночью головорезы присланы именно этим волчарой в овечьей шкуре. Спусковое устройство вовсе не заклинило. Просто ему сделали последнее предупреждение. В следующий раз «Муха» сработает безотказно, или продырявит голову пуля снайпера, или... Да мало ли способов отправить человека в загробный мир?!

– Во время нашей прошлой беседы вы, уважаемый Петр Иннокентьевич, были немного разгорячены, – задушевно начал Антон. – Я понимаю – тяжелая работа, усталость, стрессы... Так вот, в надежде, что вы уже успокоились, я посчитал возможным перезвонить, уточнить нюансы по поводу возврата долга!

– Денег у меня сейчас нет! – сдался Говорков, решивший больше не играть с огнем. – Зато есть товар на указанную вами сумму!

– Какой именно? – уточнил Соболев.

– Стройматериалы. Когда и где вы желаете их получить?

Язык хозяина фирмы «Созвездие» слегка заплетался.

– Свяжитесь, пожалуйста, с Елкиным. Передайте товар непосредственно ему. Всего наилучшего! – нежно проворковал Антон, вешая трубку. Петр Иннокентьевич горестно вздохнул и трясущейся рукой принялся набирать номер совладельца фирмы «Ажур»...

Глава 1

– Светлейший эмир совершенно прав, – сказал Ходжа Насреддин, обводя взглядом безмолвствующих придворных. – ...Лица этих людей, как я вижу, не отмечены печатью мудрости!

– Вот-вот! – обрадовался эмир. – Вот именно! Не отмечены печатью мудрости!

– Скажу еще, – продолжал Ходжа Насреддин, – что я равным образом не вижу здесь лиц, отмеченных печатью добродетели и честности!

– Воры! – сказал эмир убежденно. – Все воры! Все до единого!

Леонид Соловьев. Повесть о Ходже Насреддине

Начало сентября 1998 г., Москва. Разгар экономического кризиса в России

В августе 1998 года с грохотом рухнула финансовая пирамида ГКО[8]. «Юный» Премьер Сергей Кириенко во всеуслышание объявил о неплатежеспособности государства и вскоре ушел в отставку. Доведенную усилиями «реформаторов» до ручки страну залихорадило. Рубль стремительно падал, разваливались десятки коммерческих банков, сгорали синим пламенем банковские вклады граждан и организаций. Сообщения средств массовой информации с валютной биржи напоминали фронтовые сводки Совинформбюро лета 1941-го, в разгар гитлеровского наступления. К финансовому кризису присовокупился политический. Президент упорно проталкивал в премьеры Черномырдина (не так давно с позором изгнанного именно с этой должности). Дума яростно сопротивлялась, грозя Президенту импичментом. Между тем миллионы жителей России голодали. Впрочем, голодали они уже давно, но теперь к пенсионерам, учителям, врачам, военным, шахтерам и прочим-прочим присоединились недавно благополучные представители пресловутого среднего класса, с пафосом воспетого записными соловьями «демократии»: банковские клерки, менеджеры, журналисты, невысокого полета коммерсанты... Повсюду царили паника и отчаяние... Кое-кто кончал жизнь самоубийством.

Господина Елкина «чаша сия» миновала. Никогда особенно не доверяя банкам, он нюхом учуял надвигающийся катаклизм и в середине июня обналичил все свои сбережения, вложив снятые со счетов средства либо в иностранную валюту, либо в товар.

– Сергей, зачем?! – удивился тогда компаньон Елкина Владилен Андреевич Иволгин – рыхлый, робкий пятидесятилетний господин, внешностью и характером похожий на престарелую пугливую бабу. – Ведь деньги осядут мертвым грузом, а так они через ГКО хороший навар приносят.

– Слишком хороший, Владик, слишком! – ухмыльнулся Сергей Игнатьевич, снисходительно похлопывая компаньона по пухлому плечу. – Как «МММ» или «Властелина»! Помнишь, чем они кончили?! То-то вот! Запомни, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Скоро все эти суперприбыли покатятся в тартарары, утянув за собой кровные денежки вкладчиков!

Владилен Андреевич, человек по натуре слабохарактерный, спорить не стал, лишь мысленно обозвал Елкина «паникером-перестраховщиком», но время показало – Сергей Игнатьевич был абсолютно прав. В результате финансовая катастрофа обошла «Ажур» стороной. Фирма процветала, но в сердце ее незаметно вызревали семена гибели. Дело в том, что за последние полтора года господин Елкин окончательно обнаглел и утратил остатки совести. Долг Антону он до сих пор не вернул, не говоря уже об обещанных за вразумление Говоркова тридцати тысячах долларов, а Соболя неизменно «кормил завтраками», ссылаясь на вымышленные «объективные трудности» – дескать, полученные у «Созвездия» стройматериалы реализовать не удается, бизнес идет плохо. Сплошные убытки, доходов нет... Иногда выдумывал наезды злой налоговой полиции и т. д. и т. п. Терпимость Антона кружила голову Сергею Игнатьевичу похлеще крепкого вина. В конечном счете он вовсе перестал выдумывать новые отговорки, а просто твердил как попугай: «Денег нет! Денег нет!.. Денег нет!..»

За крышу Елкин совсем платить перестал, зато завел офисную охрану из четырех двухметровых парней, больше для форсу, чем по необходимости. Антоновы пятьдесят тысяч долларов он привык считать своими и расставаться с ними не собирался. Фуфлыжничал Елкин и с деловыми партнерами. В двадцатых числах июля 1998 года он заключил договор с фирмой «Пьедестал», возглавляемой неким Станиславом Кирилловичем Платоновым. «Пьедестал», занимавшийся изготовлением роскошных надгробий для убиенных представителей братвы и прочих новых русских, заказал «Ажуру» большую партию черного гранита. Сергей Игнатьевич получил в качестве предоплаты огромную сумму наличными, конвертировал ее в доллары, спрятал в сейф, однако поставлять гранит даже не думал, по крайней мере в течение ближайшего года. Словом, зарвался коммерсант! Одновременно характер Сергея Игнатьевича, и раньше-то далеко не ангельский, испортился до предела. Он увлекся рукоприкладством, и многие сотрудники «Ажура» носили на лицах сине-фиолетовые отметины хозяйской длани. Чуть что не так – «Ки-й-яя! Бау!»[9]. Люди проклинали в душе распоясавшегося шефа, но, за исключением одного молодого парня из бухгалтерии, никто с работы не уволился. Податься-то некуда! Кругом сплошная разруха! Перипетии экономического кризиса, трагические для подавляющего большинства населения России, господин Елкин наблюдал с подленьким восторгом: «Тоните, дураки! Тоните! А я умный! Я – выплыву!» И действительно – конкуренты один за другим разорялись, а «Ажур» процветал. Однако есть на свете Бог. Все видит Всевышний. Не скроешься от Его гнева! Над головой одурманенного успехом, ничего не подозревающего Сергея Игнатьевича медленно, но верно сгущались грозовые тучи...

* * *

Кризис шарахнул по «браткам» точно так же, как по их подопечным коммерсантам. Выплаты за крыши сократились до минимума или вовсе прекратились[10]. Много ли шерсти настрижешь с облезлой овцы? Финансовые проблемы возникли и у ребят Соболя. Нет, они, конечно, не голодали, однако были вынуждены считать каждый рубль. Антон, например, в силу производственной необходимости не расстававшийся с сотовым телефоном, теперь старался ограничиться в разговорах по нему несколькими фразами, а если собеседник увлекался – вежливо напоминал: «Извини, дружище! Центы капают!» Как-то вечером они вместе со Снежком зашли в бар, сели за столик и заказали по кружке пива. Беседа шла о положении дел в стране.

– Вот уж кинули народ так кинули! – сокрушался Антон. – Все влетели по полной программе!

– Далеко не все! – живо возразил Снежок.

– Олигархи, понятно, цветут и пахнут, – вздохнул Антон. – С ними-то ни хрена не сделалось!

– Не только олигархи, но и некоторые наши знакомые коммерсилы. – В глазах Снегирева вспыхнули злые искорки.

– Брось! – отмахнулся Соболь. – Не мели ерунды.

– Я не мелю! – резко сказал Снегирев. – А имею в виду вполне конкретного человека. Кстати, задолжавшего нам приличную сумму.

– Кого?! – насторожился Антон.

– Елкина!

– О Господи! – Соболев громко расхохотался. – Ну ты, брат, загнул! Да Сереге перепало, пожалуй, больше чем кому бы то ни было! Я на днях с ним встречался. Чуть ли не без штанов бедолага остался! Жрать дома нечего!

– Он сам так сказал? – недобро прищурившись, уточнил Снежок.

– Да!

– У меня есть на этот счет иные сведения!.. Я знаю, Антон, о чем ты сейчас думаешь! – в ответ на недоверчивую гримасу Соболя рассердился Снежок. – Мол, Игорек просто-напросто терпеть не может Елкина, постоянно на измене сидит[11]... Разве нет?!

Соболев растерянно кивнул. Снегирев слово в слово озвучил его мысли.

– Так вот, Антон, – серьезно продолжал Игорь. – Ты, вероятно, в курсе, что я всегда отвечал за базар[12].

– Естественно! – подтвердил Соболев. – Иначе б я с тобой не знался!

– Тогда выслушай одну занимательную историю. В бухгалтерии фирмы «Ажур» вплоть до недавних пор работал молодой парень Толик Соловьев, двоюродный брат моей нынешней ляльки[13] (разведенный Снегирев принципиально больше не женился, предпочитая необременительные отношения с часто меняемыми любовницами). Неделю назад мсье Елкин свернул Толику скулу и сломал нос за какую-то пустячную провинность. Да-да, не удивляйся! Твой бывший тренер лупцует своих сотрудников почем зря! Куражится, падла! Знает – идти людям некуда! Однако Толик – мальчик чрезвычайно нежный, впечатлительный. Он предпочел очутиться на улице, чем и дальше регулярно получать в рыло. Вместе с тем Соловьев парнишка не только впечатлительный, но и мстительный. Зная, что двоюродная сестра встречается с представителем братвы, он вознамерился при ее помощи расквитаться с обидчиком. Мне, признаться, сначала было «по барабану», однако, услышав фамилию Елкина, я заинтересовался ситуацией, встретился с сопляком. Скрывать не стану, в основном по причине глубокой антипатии к твоему горячо любимому Сереженьке, но также из-за желания разузнать истинное положение дел в фирме «Ажур». И выяснил я, Антон, прелюбопытнейшие вещи. Сам не ожидал подобного результата! Оказывается, господин Елкин еще в июне месяце снял со счетов все деньги (порядка десяти миллионов деноминированных рублей) и вложил частично в наличную валюту, частично в товар. Поэтому августовский обвал обошел его стороной. Сереженька тебе лепит[14], будто кушать ему, бедненькому, нечего, а у самого сейф до отказа набит «зеленью»[15]. Не пора ли, Антон, получить назад твои двадцать тысяч баксов плюс причитающиеся нам десять процентов за вытрясение Говоркова?!

Игорь замолчал, глотнул пива из кружки и прикурил сигарету. Антон потемнел лицом. Губы Соболева стянулись в узкую полоску. На лбу сошлись морщины.

– Ты уверен, что Соловьев не врет?! – мрачно осведомился он. – В твоем слове я не сомневаюсь, но обозленный «впечатлительный мальчик» запросто мог набрехать! Ты же говорил – он жаждет мести и, возможно, с этой целью...

– Нет! – отрицательно покачал головой Игорь. – Я навел справки в банке, где Елкин держал свои капиталы. Там подтвердили – деньги обналичены в июне месяце!

– Ладненько! Звякнем Сереженьке, – скрипнул зубами Соболь. – Посмотрим, что он теперь скажет!

* * *

Сергей Игнатьевич расслаблялся в сауне, правда, не столько парился, сколько пил. Заглянув на минуту в парилку, он прочно обосновался в комнате отдыха за столом, уставленным бутылками с выпивкой и блюдами с холодной закуской. Елкин пировал в компании Иволгина. Кроме того, «сексу ради» были приглашены две молодые симпатичные сотрудницы «Ажура». «Зачем тратиться на девочек по вызову, если можно совершенно бесплатно пользовать своих подчиненных, – цинично рассуждал Сергей Игнатьевич. – Пусть только попробуют отказать! В стране, хе-хе, безработица!» Женщины (кстати, обе замужние) действительно не смели отказывать, хотя самодура Елкина, обращавшегося с ними хуже, чем с рабынями, люто ненавидели и презирали.

– Ленка, лезь под стол! Сделаешь мне минет! – громко рыгнув, барственно распорядился Сергей Игнатьевич. – Поживее, мать твою за ногу! Не люблю повторять дважды!

Вздрогнув словно от пощечины, женщина покорно полезла под стол, и тут неожиданно запищал сотовый телефон.

– Слушаю! – сухо бросил в трубку господин Елкин. – А, Антон! Привет! Как поживаешь? Что-о-о?! Долг вернуть?! Антон, ты меня удивляешь! Фирма катится в финансовую пропасть. В кассе ни гроша!

– Ага, ни гроша! – недружелюбно подтвердил Соболь. – Одни лишь пачки долларов!

И раньше-то взбалмошный, ерепенистый, а ныне, как помнит читатель, окончательно распустившийся, да в придачу изрядно подвыпивший, Елкин рассвирепел. – Не хрена считать чужие деньги! – завопил он. – Ты ждал без малого два года. Подождешь еще!

Отключив телефон, Сергей Игнатьевич набросился на съежившуюся под столом Ленку:

– Чего варежкой хлопаешь, сука?! Работай губами и языком, блин! Качественно работай, вдохновенно! Если мне не понравится – уволю!

* * *

– Та-а-а-ак! – зловеще протянул Соболев, закончив разговор с Елкиным. Интеллигентно-аристократическая личина Антона бесследно растворилась в волнах захлестнувшего его гнева. В настоящий момент он сильно напоминал огромного, разъяренного хищника из семейства кошачьих. – Ты был прав, Игорь! Прав на все сто! Я же опростоволосился как последний лох! Ну падла, Сергунчик! Ну козел вонючий! Придется заняться воспитанием обуревшего хмыря. Немедленно свяжись с ребятами!..

* * *

Спустя сутки Сивка-Бурка, Доктор, Белогвардеец и Ствол, которым Антон поручил изловить обоих совладельцев «Ажура», сидя в микроавтобусе «Шевроле» возле офиса фирмы, терпеливо ожидали появления «пассажиров»[16]. Офис размещался на третьем этаже здания какого-то полуживого от финансовой бескормицы научно-исследовательского института, находящегося метрах в двухстах от шоссе, куда вела единственная узкая дорожка. Жилые дома в ближайших окрестностях отсутствовали. Здесь лишь угрюмо громоздились массивные темные корпуса закрытой в связи с «реформами» фабрики да чернел гнилыми досками длинный забор запущенной автобазы, превратившейся по причине тех же «реформ» в подобие свалки изношенных, большей частью поломанных грузовиков. Место было глухое, безлюдное, как нельзя лучше подходящее для похищения. Часы показывали начало седьмого вечера. Коротая время, бандиты оживленно беседовали, не забывая, однако, внимательно наблюдать за выходом из здания. Не получив денег за исполненную полтора года назад работу, они питали к Елкину далеко не самые теплые чувства.

– Наконец-то Соболь очнулся от спячки. Решился-таки взять коммерса за задницу, – торопливо затягиваясь сигаретой, говорил Белогвардеец. – А то носился с ним, как дурак с писаной торбой!

– Полегче на поворотах, Гена! – одернул парня Сивка-Бурка, и на сей раз возглавлявший операцию. – Антон не дурак, а наш с тобой шеф. Причем шеф хороший! Не чета некоторым другим!

– Да я так, не со зла, – смутился Корнилов. – Просто слишком долго приходится ждать кровно заработанные бабки!

– На той крыше удобнейшая позиция для снайпера, – мечтательно вздохнул Ствол, указывая пальцем в сторону одного из фабричных корпусов. – Пути отхода – лучше не придумаешь! Красота! – Бандит поцокал языком и зажмурил левый глаз, словно целясь из винтовки.

– С трупа денег не получишь! – нравоучительно напомнил Конев. – Хотя, признаться, я сам бы с превеликим удовольствием замочил поганого фуфлыж-ника!

– Соболь, помнится, упоминал, что у Елкина черный пояс по карате, – задумчиво произнес до сего молчавший Доктор. – Нелегко будет взять его живым!

– Брось, – усмехнулся Сивка-Бурка. – Все предусмотрено до мелочей. Кстати, роли свои не забыли?!

– Нет! – хором ответили бандиты.

– А как насчет второго?! – поинтересовался Ствол.

– Чмо, мокрица, – выразительно сплюнув в открытое окно, охарактеризовал Иволгина Конев. – Собственной тени шарахается. Трус конченый! Ага, вон они, родимые! Выползли из берлоги! Начинаем, пацаны!

Достав из-за пазухи пистолет «ТТ», Сивка-Бурка первым выпрыгнул наружу...

* * *

– Сергей, у меня машина сломалась! Подбрось до дому! – плаксиво, нудным тоном просил компаньона Владилен Андреевич. – Ну пожалуйста! Чего тебе стоит?!

– У меня запланировано на вечер несколько важных встреч. Некогда с тобой возиться. На такси доберешься! – преувеличенно честно округляя глаза, отказывался Сергей Игнатьевич. В действительности никаких «важных встреч» у Елкина не намечалось. Ему просто не хотелось делать лишний крюк, торчать в неизбежных автомобильных пробках вечерней Москвы и попусту жечь бензин. Закоренелый эгоист, он не желал тратить время, силы и средства (бензинчик тоже денег стоит!) на кого бы то ни было, кроме самого себя.

– Замучаешься ловить такси в таком захолустье, – ныл Иволгин.

– Чушь! Чушь! Чушь! – отрывисто возражал Сергей Игнатьевич. – Подними руку у обочины, и сразу с десяток частников остановятся. Хоть на край света доставят!

– Доставят... в лес! Ограбят, убьют, закопают! – насмотревшись телевизионных передач и начитавшись страшных историй в газетах, робкий Владилен Андреевич панически боялся любого встречного.

– Ежели бздишь – вернись в офис, запрись в пустом сейфе да заночуй там, – сострил господин Елкин. – Наши охранники-дармоеды сейф снаружи покараулят, а утром разбудят.

– Стоять! Не трепыхаться! Руки по швам! – вдруг приказал негромкий угрожающий голос. – Стреляю без предупреждения.

Увлеченные спором совладельцы «Ажура» не заметили, как их окружили четверо молодых здоровых парней. Один, стоя от Елкина на расстоянии трех метров, направлял в грудь Сергею Игнатьевичу дуло пистолета.

– Ты лучше будь паинькой, кара-тист! – с издевкой посоветовал растерявшемуся «черному поясу» Сивка-Бурка. – Пуля быстрее твоих конечностей!

Пугливый Владилен Андреевич, закатив глаза, схватился за сердце. Да и Сергей Игнатьевич, чего греха таить, ощутил ватную слабость в теле, пупырышки озноба на спине, противный холодок в низу живота... Не помышляя о сопротивлении, он послушно застыл по стойке «смирно». Конев незаметно подмигнул Доктору. Подкравшись сзади, тот умело набросил на горло Елкина удавку и резко стянул ее, одновременно ударив Сергея Игнатьевича носком ботинка в подколенный сгиб. Бывший тренер отключился мгновенно[17]. Доктор положил бесчувственного коммерсанта ничком на землю, завел обмякшие руки за спину, стянул кисти милицейскими наручниками, проворно связал удавкой ноги в сухожилиях и, перевернув Сергея Игнатьевича лицом вверх, заклеил ему рот скотчем. Ствол с Белогвардейцем подтащили тело к «Шевроле» и забросили в салон. С очумелым от ужаса, похожим на зомби Иволгиным возиться не стали, а просто рыкнули: «В машину! Живо, блин!» – указав правильное направление смачным пинком под зад. Вырулив на шоссе, микроавтобус покатил по направлению к загородному дому Антона...

Глава 2

Затем случилось нечто поразительное... Ривера один стоял на ринге. Дэнни, грозный Дэнни лежал на спине. Он не пошатнулся, не опустился на пол медленно и постепенно, но грохнулся сразу.

Джек Лондон. Мексиканец

– Проклятая сентиментальность! – грустно сказал Антон Снежку. – Ведь знаю прекрасно – Елкин кругом не прав, исподличался вконец, а все-таки жаль засранца!

– Ясно! – кивнул Снегирев. – Бывший сэнсей[18], ностальгические воспоминания юности... Понимаю! Однако слишком уж он охамел! Таких необходимо воспитывать.

– Да, придется поучить Серегу уму-разуму, но знаешь ли, Игорь! Как представлю его связанного, беспомощного, избиваемого нашими мордоворотами – муторно на душе становится! Аж блевать тянет!

Бандиты сидели вдвоем на лавочке в спортзале, оборудованном в подвале загородного соболевского дома, дожидаясь возвращения «группы захвата». Помещение освещали белесые лампы дневного света. Вкупе с покрытыми кафелем стенами да выложенным плиткой полом они делали спортзал похожим на морг, куда по ошибке вместо носилок с мертвецами приволокли штанги, гири и поставили тренажеры.

– Я избавлю твою чувствительную натуру от столь горестного зрелища, – взглянув на унылое лицо шефа, вдруг загадочно улыбнулся Снежок.

– То есть?! – не понял Соболь.

– Группового избиения не будет! Елкину развяжут руки-ноги, предоставят свободу действий...

– А проучить?! – недоумевал Антон. – Ты ж первый на этом настаивал!

– И продолжаю настаивать! – В глазах Игоря плясали озорные искорки. – Скажу даже больше! Елкин огребет звездюлей с избытком. От меня лично!

– У него черный пояс, – напомнил Соболев.

– Чудесно! – Игорь плотоядно потер ладони. – Порезвимся!

Слова Снегирева не являлись пустым бахвальством. Он много лет серьезно занимался рукопашным боем. Начал с боевого карате, но постепенно сделал основной упор на русскую систему Кадочникова и таиландский бокс. Одновременно Снегирев усваивал элементы техники многих других видов единоборства – английского бокса, джиу-джитсу, дзюдо, айкидо, саватт и т. д., выбирая в каждом то, что считал наиболее подходящим для себя. Игорь в бою использовал так называемую «пластическую систему» – чувствовал малейшие нюансы собственных движений и был способен выжать максимум возможного как из сложившейся ситуации, так и из своего организма. Антон, разумеется, знал о бойцовских навыках Игоря, видел несколько раз, как тот небрежным на первый взгляд движением руки или ноги наглухо вырубает человека, но... прочно устоявшийся авторитет сэнсея затмевал ему глаза[19]... Поэтому Соболев хотя не стал возражать, но в глубине души посочувствовал самонадеянному Снежку, приготовившись к худшему и, как ему казалось, наиболее вероятному варианту развития событий, а именно: Игорь получает по мозгам, Елкина под угрозой оружия снова связывают, и... начинается та самая мерзкая процедура, при одной мысли о которой Соболь ощущал позывы к рвоте...

Около восьми вечера в спортзал вихрем ворвался сияющий Сивка-Бурка.

– Гости прибыли! – радостно доложил он.

– Нормально прошло? – спросил Антон, играя желваками.

– Как по маслу! – Конев мучился самодовольством. – На каратиста наставили ствол, слегка придушили удавкой, аккуратненько спеленали... Второй толстобрюхий даже не пытался рыпаться... Куда их?

– Сюда, – хмуро ответил Соболь.

Спустя пять минут в подвал ввели зомбиобразного Иволгина и внесли скованного, стреноженного Елкина. Cергей Игнатьевич затравленно бегал глазами и обильно потел. Сердце сжималось от страха. Коммерсант воображал, будто сейчас его незамедлительно прикончат каким-нибудь варварским способом: распилят пополам ножовкой, или живым замуруют в цемент, или... Да мало ли чего бандюги измыслят! Дернул же черт лезть в бутылку. Мучимый запоздалым раскаянием, Сергей Игнатьевич еле-еле сдерживал рыдания. В общем, «черный пояс» в настоящий момент представлял собой весьма жалкое зрелище. Отклеив со рта скотч, Елкина усадили на пол в углу. Повинуясь шевелению пальца Сивки-Бурки, безмолвный Иволгин обреченно опустился рядом.

Антон окинул бывшего тренера долгим, тяжелым взглядом.

– Ты, Серега, опух[20], заврался, обрубил сук, на котором сидел, – выдержав короткую паузу, сказал он. – Вешал мне лапшу на уши, будто разорился на кризисе, дома кушать нечего, а сам... Нам стало доподлинно известно, что в июне месяце ты все свои банковские средства перевел в наличную валюту и товар. Десять миллионов деноминированных рублей, то есть около полутора миллионов долларов по старому курсу. Ты, помнится, орал по телефону: «Не хрена чужие деньги считать! Ждал два года, подождешь еще!» Так?!

Елкин понуро молчал.

– Во-первых, не чужие, а свои! – накаляясь злостью, сквозь зубы продолжал Соболев. – Ты, падла, брал у меня взаймы двадцать тысяч баксов плюс тридцать тысяч обещал за вытрясение фирмы «Созвездие». Пацаны работу выполнили, господин Говорков добросовестно раскошелился, однако ни фига мы не получили! Я уж не говорю о плате за крышу. Пес с ней! Копейки! Ты, жук навозный, рассчитывал, пользуясь давнишним знакомством, безнаказанно срать мне на голову до скончания века?! – Ноздри разъяренного Антона раздувались, в глазах бушевало пламя, кулаки непроизвольно сжимались. – Не-е-ет, фуфлыжник! Номер не пройдет! – с ненавистью прошипел он. – Хватит, блин, либеральничать! Приплыли!

Соболь умолк, вынул из пачки сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Сергей Игнатьевич, ожидая «смертного приговора», трясся в ознобе. Зубы коммерсанта полязгивали, голова кружилась. Вот-вот Антон подаст знак подручным и... мамочки! Елкин хотел было взмолиться о пощаде, наобещать за сохранение жизни «золотые горы», однако язык отказывался повиноваться.

– Короче, так, – докурив сигарету до фильтра, подытожил Соболев. – Долг вернешь не позднее ближайших трех дней. Кроме того, в виде компенсации за моральный ущерб накладываю на тебя штраф в размере ста процентов зажиленной суммы. Отныне ты должен не пятьдесят, а сто тысяч! Не забывай – срок три дня, иначе тебе лучше самостоятельно повеситься. И еще! В сугубо воспитательных целях придется малость выколотить пыль из твоей шкуры, – Антон бросил окурок на пол и раздавил ногой.

У Сергея Игнатьевича отлегло от сердца, вернулся дар речи. Елкин понял – убивать его сейчас не собираются, да и калечить сильно не станут. Коммерсант заметно приободрился. Помнут, конечно, морду разукрасят, но это ничего, до свадьбы заживет!

– Герои! – подал голос он. – Ну бейте, топчите! Вас много, я один, в придачу связанный. Давайте, проявляйте крутость! Будете потом хвастаться, как одолели обладателя черного пояса школы «Киу-ка-шинкай»! И ты, Антоша, присоединяйся! Отрабатывай удары, которым я тебя обучил!

Сергей Игнатьевич, хорошо знавший характер своего бывшего ученика, действовал с тонким психологическим расчетом. Если побоев все равно не избежать, то он, Елкин, по крайней мере останется на высоте, сохранит «крутой имидж», а заодно ядовито ужалит душу Соболева, заставит «мальчишку» терзаться угрызениями совести.

Однако в следующее мгновение хитрые замыслы Сергея Игнатьевича рассыпались карточным домиком.

Товарищ Антона по прозвищу Снежок поднялся с лавочки, насмешливо оглядел напыжившегося «черного пояса» и ехидно сказал:

– Зря ты, дражайший господин киукашинкаец, юродствуешь, на жалость давишь! Мы не будем лупить тебя связанного, беспомощного... Напротив, я предлагаю честный поединок – один на один. Обещаю: никто из ребят не вмешается. Только ты да я. Остальные – зрители. Побьешь меня – твое счастье, нет – пеняй на себя! Эй, братва, развяжите-ка нашего супермена.

Боевики вопросительно посмотрели на Соболя. Тот утвердительно кивнул. Доктор снял с Елкина наручники, Ствол распутал ноги.

– Восстанови кровообращение в конечностях, – великодушно разрешил Игорь. – Иначе начнешь потом отмазываться – мол, был не в форме, с затекшими руками-ногами... Разминайся, «черный пояс». В твоем распоряжении десять минут. Хлопцы, заприте, пожалуйста, дверь покрепче, а то часом удерет...

* * *

Столь непредвиденный поворот событий несказанно удивил Елкина, не без оснований считавшего себя классным бойцом. Он много раз побеждал на соревнованиях, легко брал верх в уличных драках и до сих пор поддерживал хорошую спортивную форму: ни грамма лишнего веса, сплошные мышцы да жилы, железные, натренированные кулаки... Сергей Игнатьевич естественно знал – есть люди куда круче его, но Снежок... массивный, обрюзгший, с заметным брюшком... На что он, черт подери, надеется да еще издевается, сволочь: «Заприте двери покрепче, а то часом удерет!» Су-у-ука!

«Ба-а-а! Ларчик-то просто открывался, – внезапно осенило Елкина. – Щенок решил меня на испуг взять, рассчитывает, что я, опасаясь остальных бандюг, буду сопротивляться чисто символически... – «Черный пояс» злорадно усмехнулся. – Дурак ты, парень! Самоуверенный кретин, – усиленно разминаясь, думал он. – Изуродую тебя как Бог чере-паху, а там... там посмотрим! Хуже по-любому не станет, убедительная же победа – напротив, принесет ощутимую пользу. Лишний раз поднимет мой престиж в глазах Антона, укрепит авторитет... А ведь именно благодаря устоявшемуся авторитету сэнсея (пускай бывшего) я так долго вил из Соболева веревки...»

– Ты готов? – прервал размышления Елкина Снегирев.

– Да! – агрессивно ответил Сергей Игнатьевич.

– Тогда приступим...

* * *

Надо отдать должное квалификации господина Елкина. Он перемещался по залу изящно, непринужденно, в удобной боевой стойке, без всяких показушных выкрутасов, до которых так охочи дилетанты. Снежок спокойно стоял на месте, опустив ладони к бедрам.

– Ки-я-я! – Елкин с небольшим подскоком провел молниеносный май-гери[21] в пах Игорю, но удар не достиг цели. Снегирев, убрав назад таз, плавно отступил на шаг. Не прекращая движения, Сергей Игнатьевич пружинисто приземлился на левую ногу и тут же крутанулся волчком, нанося правой пяткой сокрушительный ура-маваши[22] в голову. Снежок проворно присел. Нога просвистела над макушкой. Не потеряв баланса и не растерявшись, Елкин продолжал атаковать. Резко сорвав дистанцию, он вогнал правый кулак в корпус противника. Вернее, попытался вогнать. Игорь грамотно ушел с траектории удара (налево вбок и чуть за спину Елкина), левой ладонью ухватил его за плечо, наложил сгиб правого локтя на горло киукашинкайца и, шагнув вперед, завалил Сергея Игнатьевича на спину. Елкин оказался в совершенно беспомощном положении: поза дурацкая, не пригодная для обороны лежа, горло сдавлено, правая рука плотно зажата под мышкой бандита...

– Вставай, «черный пояс», – покровительственно произнес Игорь, отпуская Сергея Игнатьевича и отходя в сторону. – Попробуй еще разок-другой! Авось повезет?!

Разъяренный неудачей, а главное насмешкой, Елкин вскочил и с ходу вознамерился снова засветить ура-маваши в ненавистную, ухмыляющуюся рожу. На сей раз Снежок, опередив бывшего сэнсея, длинной подсечкой справа подцепил ногу только-только начавшего разворачиваться в ударе Сергея Игнатьевича. Елкин грохнулся навзничь, не успев сделать страховку.

Наблюдавшие за поединком бандиты весело заржали.

– Молодец, Игорек! – выкрикивали они. – Счет два ноль... Валяй в том же духе... А ты, каратист, чего-то паршиво дерешься! Или со страху приемы позабыл?!

Оглушенный падением, Елкин тяжело поднялся. Болела ушибленная спина, гудела голова, но пуще всего досаждало уязвленное самолюбие. Его, «черного пояса», призера целого ряда соревнований, валяли по полу как сопливого мальчишку. Едва ли за уши не таскали! Вместе с тем Сергей Игнатьевич уже понял: бандит, предлагая схлестнуться один на один, вовсе не рассчитывал на «поддавки». Просто он, владея чем-то более совершенным, чем стиль «Киу-ка-шинкай», был стопроцентно уверен в победе над заурядным каратистом. Елкин замер в сомнении, не зная, как поступить дальше: продолжать заранее обреченную на провал схватку или сдаться на милость победителя. Внутри Елкина разум боролся со злобой. Разум подсказывал: «Завязывай, Сергей! Тебе с ним не тягаться! Побереги здоровье». Злоба же шипела: «Давай нападай! Не видишь – он настроился поиграть с тобой, хочет растянуть забаву! Не добил, хотя мог два раза это сделать. Воспользуйся ситуацией. Нападай снова и снова! Сумей провести хотя бы один удар из тех, которыми ты крушил доски да кирпичи! Заставь гаденыша кровь глотать, зубы сплевывать».

– Сдрейфил?! – заметив колебания Сергея Игнатьевича, подначил Снегирев. – Мандраж в жопе обозначился?! Ладно, можешь отказаться от боя, но тогда приплатишь сверху десять тысяч долларов! За испорченное удовольствие!

Подначка сработала. Злоба возобла-дала над разумом. «Удовольствие, говоришь?! – мысленно зарычал бывший сэнсей. – Будет тебе удовольствие!» Он неожиданно выбросил вперед мощнейший еко-гери[23], угодив утратившему бдительность Снежку в грудную клетку. Игорь пошатнулся, однако на ногах устоял. Развивая успех, Елкин атаковал маваши[24] в голову. Снегирев, отступив, блокировал удар предплечьем, и тут киукашинкаец провел свою излюбленную «коронку» – в прыжке с разворотом врезал противнику уширо[25] в корпус. Под разочарованный вздох зрителей Игорь отлетел к стене, но, не утратив хладнокровия, сразу же контратаковал бросившегося на него торжествующего каратиста: обхватом за подколенный сгиб поймал неразвившийся маваши и, сблизившись почти вплотную, дважды ударил Сергея Игнатьевича головой в лицо. Первый удар разбил нос, второй бровь. Бандиты захлопали в ладоши.

– Молодец, братан! – вопил Сивка-Бурка. – Мочи фуфлыжника!

Продолжая удерживать левой рукой захваченную ногу, озверевший Снегирев (пропущенные удары «черного пояса» тупой болью отдавались во внутренностях) обнял Елкина за талию, приподняв вверх, с размаху влепил тело противника в стену и, удерживая его в таком положении, нанес четыре страшных удара коленом снизу в ребра. Зрители взвыли в волчьем вос-торге.

– До-бей! До-бей! – скандировали они.

Игорь швырнул обмякшего, хрипящего, задыхающегося Елкина ничком на пол и сверху треснул ступней промеж лопаток. Сергей Игнатьевич потерял сознание.

– Лихо! – похвалил товарища Антон. – Надеюсь, не убил?!

Игорь, нагнувшись, пощупал пульс.

– Живой, собака, – отдуваясь, сообщил он. – Здорово, однако, мне в грудину влепил! Впрочем, я сам виноват! Нечего было зевать.

– А с этим что делать?! – спросил Сивка-Бурка, указывая на полумертвого со страху Иволгина. – Отметелим до кучи?

Владилен Андреевич слабо ойкнул, готовясь упасть в обморок.

– Не вижу смысла! – ответил Соболь. – По-моему, толстому одного зрелища вполне достаточно, да и фигура он в фирме второстепенная.

Елкин застонал, постепенно приходя в чувство.

– Отвезите фуфлыжника домой, – распорядился Антон. – Пусть не мешкая начинает лавы[26] собирать, пересчитывать, в пачки резиночками связывать...

– Погоди-ка! – Присев, Снежок снова проверил пульс поверженного «черного пояса» и задрал на теле рубашку. Левая сторона грудной клетки Сергея Игнатьевича опухала, наливалась кровью. Разбитое лицо побледнело от боли. Пульс был учащенным, дыхание неглубоким, торопливым.

– Ты говорил, он нужен нам живой? – обернулся к главарю Снегирев.

– Само собой!

– Тогда нужно везти не домой, а в больницу. В наличии все признаки смещенного перелома ребер.

– В больницу так в больницу, – согласился Соболев, отдал пацанам соот-ветствующие распоряжения и вперился мрачным взглядом в Сергея Игнатьевича, при помощи Сивки-Бурки поднимающегося на ноги.

– Запомни, Сергей: срок три дня, – четко, раздельно сказал Антон. – Не пытайся крутить. Больше предупреждать не станем. Завалим без базара! Улавливаешь мысль?!

– Да! – с хрипом выдавил Елкин. – Улавливаю!..

Глава 3

Приплыла наутро щука как пить дать. Смотрит на нее карась и дивится – каких ему про щуку сплетен не наплели, а она рыба как рыба. Только рот до ушей да хайло такое, что как раз ему, карасю, пролезть.

М. Е. Салтыков-Щедрин

Елкин попал домой ближе к утру, больной, измученный, едва волочащий ноги и злой как тысяча чертей...

Повинуясь приказу Соболева, Сивка-Бурка доставил его вместе с Иволгиным в первую попавшуюся по пути больницу, высадил в половине двенадцатого ночи возле дверей приемного покоя и укатил не попрощавшись. Пожилой, унылого вида дежурный врач встретил позднего пациента без особого энтузиазма, однако, услышав обещание «вознаградить за беспокойство», мгновенно подобрел, просветлел лицом и развил кипучую деятельность. Сергею Игнатьевичу сделали рентген, подтвердивший правильность поставленного Снегиревым диагноза. У господина Елкина оказались сломаны три ребра, причем одно, прорвав подкожную жировую клетчатку и слой мягких мышечных тканей, угрожало легкому. Покалеченного «черного пояса» незамедлительно уложили на операционный стол и под местным наркозом (общий делать не стали, во-первых, по требованию самого Елкина, а во-вторых, ввиду наличия сильного сотрясения мозга) провели операцию, длившуюся около полутора часов. Сергею Игнатьевичу разрезали шкуру, скрепили обломки ребер металлическими пластинами, потом заштопали, перевязали и вкололи антибиотики. Местный наркоз штука ненадежная (вспомните хотя бы свои походы к зубнику), но здоровый, тренированный призер многих соревнований стоически вытерпел чудовищную боль. Отиравшийся поблизости Владилен Андреевич начал было возмущаться по поводу отсутствия гипсового корсета. «Халтура! Экономите! Не допущу! Мы деньги платим, а вы паршивый гипс зажилили!» и т. д. и т. п., однако врачи вежливо объяснили коммерсанту – при травмах ребер корсеты сейчас не используют, но не ради экономии гипса, а для блага больного[27].

– Не спорь, Владька, доктор прав, – просипел Сергей Игнатьевич. – Расплатись с ним да раздобудь машину. Домой поеду!

Иволгин послушно вытащил из бумажника несколько зеленых купюр и за сто рублей договорился с водителем «Скорой помощи».

– Колите в течение недели ампиокс[28] (четыре раза в день), а при болях баралгин[29], – напутствовал Елкина хирург. – Травмированное место старайтесь не беспокоить. Через месяц будете как новенький! Хотя лучше бы вам отлежаться в клинике. У нас имеются удобные отдельные палаты...

– Не могу! Дела! – отрезал Сергей Игнатьевич, при помощи Иволгина натягивая верхнюю одежду...

Дома он в качестве обезболивающего средства принял вместо баралгина стакан коньяка, охая, притулился на диване и погрузился в беспокойную дремоту...

* * *

В полусне-полуяви маячили жуткие видения (картины недавнего боя вперемешку с галлюцинациями). Вот проклятый Снежок грубо швыряет его, скомканного, задыхающегося, лицом в плиточный пол. Каменная плитка, внезапно превратившись в вязкую трясину, затягивает голову Елкина в себя. Голова оказывается под полом. Сергей Игнатьевич с ужасом видит сырой, заплесневелый погреб, освещенный трепещущими огоньками свечей. В воздухе смердит падалью. Вдоль стен расставлены, как в музее, человеческие скелеты. У каждого на шее табличка с надписью крупными буквами: «Фуфлыжник».

– Занял сто штук, год динамил, пришлось выложить триста. Все отобрали. Одни кости оставили, – безжизненно рапортует первый скелет.

– Занял триста – отдал семьсот. Вместе с мясом содрали, – докладывает второй.

– А я ни хрена не вернул, и меня удавили капроновым чулком, а труп бросили в помойную яму, – сообщает третий.

– Кто вы?! – шепчет деморализованный коммерсант.

– Разве не видишь? – скрипуче удивляется четвертый скелет. – На табличках наши имена.

Непонятно откуда появляется Антон в кожаном фартуке, подхватывает с пола увесистую дубину и начинает яростно крушить скелеты, приговаривая: «На удобрения вас, блин! На удобрения!»

Кости сухо трещат, ломаются, рассыпаются в прах... Неимоверным усилием Сергей Игнатьевич выдергивает голову обратно и опять оказывается в спортзале, но уже не лежа, а в боевой стойке. Перед ним дерзко ухмыляющийся Снежок. Елкин наносит мощнейший маваши, целя в висок врага, однако нога движется медленно-медленно, со скоростью десять сантиметров в минуту. Бандит издевательски хохочет, подходит вразвалочку и толкает Сергея Игнатьевича указательным пальцем в грудь. Елкин рушится навзничь, как подрубленное дерево, с размаху трескается затылком об пол. Череп разламывается пополам, из него вываливается смятый ворох засаленных денежных купюр. Отрастив крохотные, тараканьи лапки, купюры расползаются по залу, противно шебурша.

– Ушибся, да? – участливо спрашивает Снегирев. – Башку расколол? Не расстраивайся! Там все равно мозгов не было. Зато мы награждаем тебя орденом «Большого фуфла».

Снежок бросает в разбитый череп ржавый железный диск с выдавленной посредине буквой «ф».

...Сергей Игнатьевич заорал и проснулся от страшной головной боли. За окном полностью рассвело... Коммерсант с большим трудом принял сидячее положение. Самочувствие сквернейшее! Голова трещит по швам, поврежденные ребра ноют словно больной зуб, к горлу волнообразно подкатывает тошнота. Елкин прошипел в адрес Антона с компанией длинное проклятие, нащупал на журнальном столике сотовый телефон и набрал номер своего старинного приятеля Валерия Ивановича Стеклышкина, доктора медицинских наук, работавшего заведующим хирургическим отделением в престижной частной клинике...

* * *

К полудню до отказа напичканный различными лекарственными препаратами Сергей Игнатьевич чувствовал себя гораздо лучше, однако в офис не поехал. Полулежа в широком кожаном кресле с серебряным тиснением и потягивая крепкий чай из фарфоровой пиалы, он беседовал со Стеклышкиным. Беседа имела строго конфиденциальный характер. Поэтому отряженную на постоянное дежурство в квартире Елкина медсестру услали в дальнюю комнату. Неожиданно для самого себя Сергей Игнатьевич разоткровенничался, а Валерий Иванович принял проблемы приятеля близко к сердцу.

– Ай-яй-яй! – причитал он. – Сто тысяч долларов! С ума сойти! При нынешнем курсе это будет в рублях...

– Не береди душу, – стонал Елкин. – И так в пору с Останкинской башни вниз бросаться!

– А когда отдавать?

– Через три дня, вернее, уже через два!

– Я бы на твоем месте... – многозначительно начал Стеклышкин, но продолжить не успел. Требовательно зазвонил стоявший рядом с креслом Елкина телефон. Подняв трубку, Сергей Игнатьевич услышал низкий, басовитый голос владельца фирмы «Пьедестал» Платонова.

– Ты собираешься должок возвращать? – без всяких предисловий поинтересовался Станислав Кириллович.

– Извини, Стас, кризис, – привычно начал изворачиваться Елкин.

– Увянь! – бесцеремонно прервал коммерсанта Платонов. – Деньги ты получил аж в июле, в аккурат за месяц до обвала рубля, а срок поставки, между прочим, был две недели!

– Заминочка вышла, – юлил Сергей Игнатьевич, – не успел по ряду объективных причин, а потом началось...

– Твои проблемы, – холодно отвечал Станислав Кириллович. – Меня они не колышут! Короче, так: либо в течение десяти дней завози гранит, либо отдавай обратно деньги из расчета нового курса доллара и цен, либо...

– Либо что? – насторожился Елкин.

– Увидишь! Фуфлыжников никто не любит! – Платонов прервал связь.

Елкин побагровел от бешенства.

– Кто это? – полюбопытствовал Валерий Иванович.

– Еще один урка, в рот им дышло, – злобно перекосился Сергей Игнатьевич (Платонов отмотал пятнадцать лет за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах и вышел на свободу как раз к началу девяностых). – Пришла беда, отворяй ворота!

– Эдак тебя обдерут до костей! – посочувствовал Валерий Иванович. Елкин, вспомнив скелеты из сна, глухо зарычал.

– Ты говорил, что на моем месте поступил бы иначе, – вдруг вспомнил он, но как иначе, не успел досказать, Платонов помешал...

– Да, да! – воодушевился господин Стеклышкин. – Необходимо предпринять решительные контрмеры!

– Какие же? – скептически усмехнулся Елкин.

– Есть тут один человечек...

* * *

«Человечек» имел рост метр восемьдесят пять сантиметров, весил сто семь килограммов, носил звание подполковника МВД и занимал крупный пост в Региональном управлении по борьбе с организованной преступностью Н-ского округа г. Москвы. Звали его Вениамин Михайлович Касаткин. После телефонного звонка Стеклышкина он не поленился лично приехать на квартиру Елкина. По некоторым соображениям, подполковник предпочел встретиться в неофициальной обстановке. Вениамин Михайлович уселся в кресло, благосклонно принял из рук Валерия Ивановича чашку чая с лимоном и терпеливо, не перебивая, выслушал длинный, путаный, сверхэмоциональный рассказ Сергея Игнатьевича о злодеях-рэкетирах, ни с того ни с сего вымогающих у него, честного строителя светлого капиталистического будущего, сто тысяч долларов. Сохраняя невозмутимое выражение лица, Касаткин мысленно корчился от смеха: «Ни с того ни с сего! Ха! Знаем мы вас, голубков сивокрылых, коммерсантов отечественных! Яйца даю на отсечение, ты, мил друг, не вернул долг, а бандиты включили счетчик. Ну заливай, заливай. Меня прикалывают твои байки».

– Слова, одни слова! – вслух произнес он, когда Елкин, выдохшись, замолчал. – Их к делу не подошьешь! Нужны факты!

– А сломанные ребра? – горячо возразил Сергей Игнатьевич. – Я чуть не умер вчера!

– Ребра! – фыркнул руоповец. – Доказательств-то нетути! Иволгин, насколько я понял, не осмелится дать свидетельские показания по поводу группового избиения (Елкин умолчал о том, что драка была честной), а также по поводу вымогания у вас указанной суммы. А уж бандиты, уверен, заранее запаслись стопроцентными алиби. Прокуратура не выдаст ордера на арест.

– Как же быть?! – понурился разочарованный Сергей Игнатьевич. – Хоть в петлю лезь!

– Зачем же в петлю? – отечески улыбнулся подполковник. – Будем брать с поличным в момент передачи денег! Когда они собираются с вами встретиться? Послезавтра? – Руоповец что-то пометил в карманном календарике. – Возьмем красавцев как дважды два! Только не выезжайте туда, куда они укажут. Ссылаясь на плохое самочувствие, пригласите к себе в офис. Там мы ребятишкам ласты и завернем! Операция «Приманка»!

– А дальше? – спросил коммерсант.

– Что дальше? – сделал удивленное лицо подполковник.

– Остальные члены банды и... и... другие возможные вымогатели!

В глазах Вениамина Михайловича на долю секунды вспыхнул такой дьявольски-алчный желтый огонь, что, заметь его господин Елкин, он бы крепко призадумался, стоит ли вообще связываться с Касаткиным. Однако Сергей Игнатьевич в данный момент угрюмо смотрел в пол, а потому ничего не увидел.

– Дальше-то как? – тоскливо повторил он.

– Не беспокойтесь! – вкрадчиво сказал руоповец. – Думаю, мы сумеем договориться...

* * *

Первым, как ни странно, заподозрил подвох не недоверяющий ни единому слову Елкина Снегирев, а сам Антон.

– Чувствую неладное, – переговорив по телефону с Сергеем Игнатьевичем, задумчиво молвил он, закуривая сигарету. – Не понравился мне Сереженькин голосок!

– Чем конкретно? – поинтересовался Снежок, лениво прихлебывающий из темного пузатого бокала охлажденный «Тархун» (импортных прохладительных напитков Игорь не признавал, именуя их «химией» и «отравой»).

– Затрудняюсь сказать определенно, – пожал плечами Соболев. – Странный у него какой-то тон. Заискивающий и самоуверенный одновременно, настаивает на встрече непременно у себя в офисе, завтра в одиннадцать тридцать. Место встречи объясняет болезненным состоянием поврежденного тобою организма. Куда-либо выезжать наотрез отказыва-ется.

– Наверное, добавки опасается, – шутливо предположил Снежок. – Вот и боится высунуться из норы!

– Добавку он может получить где угодно, – возразил Антон. – И не в испуге Елкина тут дело. Видишь ли, дружище, за последние двадцать лет у меня развился нюх на различного рода «сюрпризы». И сейчас я чую запах «сюрприза». Пренеприятнейшего «сюрприза»!

– Подозреваешь ментовскую засаду? – посерьезнел Снегирев.

– Именно! – подтвердил Соболев.

– Но ее можно устроить в любой точке города!

– Можно-то можно, но очень сложно. Тьфу, блин, стихами заговорил! – Антон нервно скомкал окурок в пепельнице. – Зачем мусорам напрягаться, когда рыбка сама заплывет в сеть!

– Неужели Елкин решится на такую подляну, – недоумевающе пробормотал Игорь. – Он ведь не глупый мужик. Должен понимать, кранты ему тогда!

– Жадность ослепляет! – философски заметил Соболев. – Давай-ка устроим Сергунчику небольшую проверочку! Подстрахуемся! Если я ошибаюсь в своих подозрениях, то слава Богу! Если же нет – мы избежим крайне вредной для здоровья процедуры общения с отмороженными руоповцами или собровцами. Не знаю, кого он там подписал под это грязное дело. Помнишь нового парня, погоняла Каштан?

Игорь утвердительно кивнул.

– Свяжись с ним!

– А вдруг ты все-таки не прав?! – направляясь к двери, спросил Снегирев.

– Дай-то Бог! – вздохнул Антон. – Мне очень бы этого хотелось! Слышишь, Игорь? Очень!

* * *

По причинам, которые станут понятны читателю чуть позже, Касаткин решил лично возглавить операцию «Приманка», отобрав для ее осуществления четырех доверенных сотрудников: капитана Олега Дробижева, старшего лейтенанта Петра Курбатова, лейтенанта Вячеслава Кобелева и лейтенанта Георгия Гаврилова. Все как на подбор здоровенные лбы, в совершенстве владеющие методами силового задержания и огнестрельным оружием. Руоповцы прибыли на место в девять утра и, получив последние наставления от подполковника, заняли заранее обусловленные позиции. Кобелев, сидя в машине, поставленной в тени забора полуавтобазы-полусвалки, контролировал единственный выход из офиса. Касаткин с Дробижевым укрылись в смежной с кабинетом Елкина комнате, а Гаврилов с Курбатовым под видом клерков-курильщиков наблюдали за коридором. План действий был прост: бандиты (предположительно Снежок с Соболем) заходят в кабинет, требуют деньги. Елкин начинает слезливо сетовать на бедность, умоляет об отсрочке хотя бы на полгода, чем, разумеется, приводит кредиторов в неописуемую ярость. При помощи ненормативной лексики они популярно объясняют коммерсанту, что именно собираются с ним сделать. Между тем речи их и импульсивные телодвижения качественно записываются на скрытую видеокамеру. Накалив страсти до предела, Сергей Игнатьевич в последний момент перед мордобитием «сдается», отпирает сейф, передает деньги с рук на руки бандитам, и тут из смежной комнаты в кабинет врываются Касаткин и Дробижев с оружием на изготовку. Входная дверь распахивается, в проеме появляются Гаврилов с Курбатовым. Дальше события развиваются по стандартному руоповскому сценарию – дикие вопли: «Руки за голову! Лицом к стене... Ноги на ширину плеч!» Обыск, наручники, жестокое избиение, кутузка...

Ежели вдруг кто-то из гостей чудом ухитрится вырваться из кабинета, его перехватит на улице Кобелев. Схема безусловно примитивная, однако Касаткин, убаюканный заверениями коммерсанта, что бандиты ему безоговорочно доверяют и даже не подозревают о возможности обращения Елкина в милицию, не посчитал нужным схему усложнять. Итак, мышеловка с «кусочком сыра», именуемым Сергеем Игнатьевичем Елкиным, с девяти утра хищно поджидала добычу...

* * *

В половине одиннадцатого в здание зачахшего НИИ робко проник сутулый очкарик, одетый в несуразный костюм цвета мышиного помета.

– Э-э-э, позвольте пройти, – обратился он к дежурившему в вестибюле первого этажа массивному с габаритами взрослого медведя охраннику Василию Крошкину, облаченному в пятнистый камуфляж. Поигрывая резиновой дубинкой, охранник пренебрежительно оглядел сверху вниз неказистую фигуру.

– Куда тебе? – снисходительно спросил он.

– В фирму «Ажур», хочу на работу устроиться, – с готовностью пояснил очкарик.

– Кем? – лениво, скуки ради, полюбопытствовал Василий.

– Начальником службы безопасности!

Крошкин аж присел в припадке гомерического хохота, ойкал, брызгал слюной, хватался за бока, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

Очкарик спокойно наблюдал за веселящимся бугаем.

– Ну ты комик! – успокоившись, заявил охранник. – Тебя ж взашей выгонят!

– Посмотрим! – ничуть не смутился «комик».

– Ид-д-дии! – Василий посторонился и неожиданно пнул ногой под зад двинувшегося к лифту очкарика.

– Зря вы так, – обернувшись, ровным голосом сказал тот.

– Шагай, шагай! Недоделанный! – грубо прикрикнул Вася. – Иначе по шее схлопочешь!

«Ну надо же, – подумал он. – Конкурент, едрить твою налево, объявился! Начальник службы безопасности! Ха-ха-ха! Да ему ворон в огороде пугать! Кстати, клевая идея! Нужно посоветовать придурку обратиться в какой-нибудь подмосковный совхоз или к фермерам».

Крошкин по новой зашелся в приступе смеха.

* * *

Тридцатилетний Артур Каштанов по прозвищу Каштан, тот самый новичок, о котором упоминал Антон, попал в бригаду Соболя прямиком из Воздушно-десантных войск, где в звании майора командовал разведротой. Артур успел по-бывать почти во всех «горячих точках» постсоветского пространства. Вероятно, поэтому его и «ушли в отставку» немного раньше положенного срока. В ходе весьма странной военной «реформы», больше напоминающей поэтапное умерщвление армии собственным Верховным Главнокомандующим, расформировывались наиболее боеспособные части[30] (за исключением некоторых элитно-карательных), а подобных Каштанову профессионалов, имеющих за плечами солидный боевой опыт, гнали в первую очередь. Государство отказывалось от них, зато братва принимала с распростертыми объятиями. Так майор Каштанов, представленный за чеченскую кампанию к званию Героя России, в мгновение ока превратился из офицера-десантника в члена преступной группировки. Ему-то Соболь и поручил проверить офис на предмет засады. Переодевшись лохом и нацепив очки с простыми стеклами (на самом деле у майора было стопроцентное зрение), Артур, искусно разыгрывая роль недотепы-полудурка, в половине одиннадцатого утра подошел к «Ажуру», сразу обратил внимание на машину в тени забора с громадным детиной внутри, упорно таращащимся на двери, и понял – засада! Тип в машине сторожит выход. Остальные, похоже, внутри. В принципе, можно было возвращаться, однако бывший командир разведроты привык доводить дело до конца и докладывать о результатах, только получив максимум возможной информации. Роль пришибленного простофили удавалась Артуру на славу, в чем он убедился, пообщавшись со скучающим в вестибюле охранником (не ментом, а постоянным работником фирмы). Правда, хамский пинок под зад кадровый боевой офицер перенес с трудом, усилием воли подавив сильнейшее искушение немедленно проучить мордастого щенка... Поднявшись на третий этаж, он заметил двух чрезмерно физически развитых клерков, при виде нового человека синхронно, как по команде, вытащивших из карманов сигареты. Каштанов прямиком направился к ним. Клерки, переглянувшись, подобрались. Под их костюмами тренированный взгляд разведчика быстро нащупал бронежилеты «Кора». Надежно защищающая от пуль «Кора» не пропускала воздух, парила, и лица лжеклерков блестели от пота. Оружие (по всей видимости, компактные автоматы) находилось в стоящих на подоконнике одинаковых портфелях.

– Э-э-э, скажите, пожалуйста, как мне попасть в кабинет директора? – промямлил Артур.

– Четвертая дверь налево, – сухо ответил один «ряженый», помоложе. Другой, постарше, пристально уставился на Каштанова. Артур внутренне похолодел. Весной тысяча девятьсот девяносто пятого года в Моздоке майор уже встречался с этим человеком. В шикарном новеньком камуфляже, разительно отличавшимся от латаной-перелатаной одежонки коман-дира армейской разведроты, тот в составе отряда милицейского спецназа охранял аэродром, а легко раненный Каштанов сопровождал в госпиталь нескольких своих «тяжелых» бойцов.

– Что за красавцы? – указывая на группу франтоватых камуфляжей, спросил он у пилота «вертушки».

– Прикомандированные руоповцы из Москвы, – с презрительной миной отозвался летчик. – Погарцуют в тылах месяц-другой, попозируют перед телекамерами, получат медальку или повышение в звании да обратно в столицу. На передовую бы их, жеребцов стоялых! Пусть в грязи покувыркаются, пороху понюхают! Дармоеды!

– Не мешало бы! – вздохнул Каштанов. – А впрочем, прикомандированные менты, за редким исключением, воюют хреново. Не приучены! Им бы по Москве за банкирами гоняться, внутренности мирным гражданам отбивать по поводу и без оного. Вояки, блин!

Слышавший последние слова руоповец заметно смутился, и вот сейчас он в упор, словно силясь что-то припомнить, разглядывал Артура. Однако обошлось. Действительно, трудно узнать в сутулом, нескладном очкарике загорелого, пропыленного матерого офицера-десантника. Да и времени прошло достаточно. Три с половиной года. Безуспешно понапрягав память, старший лейтенант Курбатов успокоился.

– Чего стал пнем? Иди давай! – пробасил руоповец.

Заслышав стук в дверь, Сергей Игнатьевич напрягся, невольно покосившись в сторону смежной комнаты, где притаились Касаткин с Дробижевым.

– Войдите, – зычно сказал он.

В кабинет проскользнул на цыпочках абсолютно незнакомый и ни капли не похожий на бандита очкарик самого что ни на есть дурацкого вида. Господин Елкин расслабился.

– Тебя прислал Соболь? – на всякий случай (чем черт не шутит) спросил он.

– Кто-кто? – опешил очкарик.

– Конь в пальто! – огрызнулся Сергей Игнатьевич. – Говори, чего надо!

– Я, э-э-э, хотел к вам на работу устроиться!

– Вакансий нет, – не удосужившись поинтересоваться специальностью просителя, гаркнул коммерсант. – Проваливай! Без тебя дел по горло!

Очкарик смущенно ретировался.

– Шляются тут всякие, пальцем деланные, – проворчал совладелец фирмы «Ажур». – На работу! Ха! Нашел, понимаешь, биржу труда!..

Спустившись на первый этаж, Каштанов столкнулся с Васей Крошкиным, нетерпеливо поджидающим возвращения недомерка и сгорающим от нетерпения блеснуть заранее заготовленной остротой.

– Выперли! – злорадно ухмыльнулся охранник. – Ты, мудак, не по адресу обратился! Тебе, чухану, лишь ворон на огороде пугать! Ха-ха-ха!

– Заткнись, мешок с говном, – огрызнулся Артур. – Плоское остроумие вредно отражается на здоровье.

– Что-о-о?! – взбесился не ожидавший подобной дерзости Крошкин. – Ах ты мозгляк задрипанный! Придется вышибать тебе дурь из башки!

Боковым справа он двинул нахалу «по чану». Шагнув вперед, Каштан накладкой левой ладони на плечо остановил удар «в зародыше» и со страшной силой всадил локоть в челюсть охранника. Вася надолго отключился. Спрятав тело за стойкой пустующего гардероба, Артур поправил сползшие на нос очки, старательно ссутулился и вышел на улицу.

Наблюдавший за выходом лейтенант Кобелев произошедшего в вестибюле инцидента не заметил...

* * *

– Засада! – спустя полчаса лаконично докладывал Антону Каштанов. – Один на улице, в машине. Двое в бронежилетах под одеждой и с автоматами в портфелях контролируют коридор. Остальные (судя по шорохам и дыханию – двое или трое) в смежной с кабинетом комнатенке. Московский РУОП.

– Почему именно РУОП, а не, допустим, СОБР или ФСБ? – полюбопытствовал Снежок.

– Я узнал физиономию одного из тех, в коридоре. Встречались однажды мельком в Моздоке во время войны...

– Молодец, Артур! Спасибо! – сердечно поблагодарил Каштана Соболь. – С меня премия. Зайди за ней к Володе, кассиру. Я предупрежу его по телефону...

– Сука вонючая Елкин! Замусорился пидорас! – с лютой ненавистью оскалился Антон, оставшись наедине со Снежком. – Твои предположения, Игорь?

– Валить[31]! – убежденно сказал Снегирев. – Иного выхода не вижу!

– Я тоже, – согласился Соболев. – Однако придется обождать некоторое время. Пускай страсти поулягутся!

Глава 4

До эпохи тотального рэкета, когда им стали заниматься все кому не лень... существовала сама идеология рэкета. И главными ее носителями были милиционеры. Все просто. Потому что была торговля. А у торговли была крыша. А этой крышей была милиция. Считалось, что торгаши должны обслуживать паразитирующих на их территории ментов.

В. Карышев, Л. Шаров, А. Солоник. Палач и жертва

Сейчас широко распространены ментовские крыши. Да, да! Именно крыши наподобие бандитских. Но, как правило, они очень дороги и ненадежны. Дерут три шкуры, а толку... Тьфу! Привыкли жить на халяву. Только ты не упоминай моего имени!

Пожелавший остаться неизвестным современный российский коммерсант

Руоповцы безуспешно прождали появления представителей Соболя до двух часов дня.

– Не придут! – заключил наконец Касаткин. – Вычислили нас гады, но как?!

«Как» выяснилось довольно быстро при опросе сотрудников фирмы. Вася, еле двигая распухшей челюстью, поведал стражам порядка о странной метаморфозе, произошедшей с замухрышкой-очкариком на обратном пути и о его удивительной сноровке в области рукопашного боя.

– Я прям опомниться не успел! – пристыженно шепелявил Крошкин. – Главное, ни с того ни с сего.

– Ни с того ни с сего, – саркастически передразнил подполковник. – Брось заливать! Залупнулся, поди, на него?! – и, не дождавшись ответа, схватился за голову. – Е-мое! Проморгали лазутчика! Теперь-то бандюги точно в капкан не полезут! Не верят они тебе, хоть ты и утверждал обратное. Прислали человека разведать обстановку. Классную парень маскировку выбрал! Прирожденный артист! Да-а, блин, проворонили мы дичь, но, как говорится, после драки кулаками не машут.

– А вдруг бандиты больше не сунутся? – с надеждой предположил Елкин.

– Сунутся! – твердо заверил подполковник. – Только выждут месяц-другой-третий да нагрянут внезапно. Тебе, родной, не позавидуешь! Братки всенепременно отомстят – в лучшем случае изуродуют до неузнаваемости, в худшем... – Касаткин многозначительно замолчал.

Коммерсант переменился в лице, зажмурился, втянул голову в плечи, уподобившись скульптуре Эрнеста Барлаха[32] «Мерзнущая старуха».

– Как же... Что ж... Я... ведь... меня, – нелепо залопотал он и, с грехом пополам заставив слушаться костенеющий язык, возопил: – Помогите! Спасите! Не оставляйте на растерзание!

Именно этого момента и дожидался многомудрый подполковник.

– Не оставлять на растерзание, говоришь?! – вкрадчиво повторил он. – Гм, гм, а как ты себе это конкретно представляешь?

– И-ик! – ответил господин Елкин.

«Начинать брать быка за рога или еще немного поиграть в кошки-мышки? – размышлял Вениамин Михайлович, оценивающе глядя на жалкую, убитую горем физиономию коммерсанта. – Пожалуй, пора брать! Фрукт созрел и готов к употреблению!»

– Мы можем обеспечить тебе постоянную защиту, – вслух сказал он. – Погоди благодарить да рассыпаться в комплиментах. Прежде выслушай условия. Во-первых, мы не занимаемся благотворительностью. Не имеем такой возможности, да, признаться, и желания тоже. Во-вторых, как все живые организмы, я и мои ребята нуждаемся в регулярном питании. В силу специфики нашей нелегкой работы – высококалорийном питании, – подчеркнул руоповец. – А «спасибом» сыт не будешь. Поэтому если хочешь жить спокойно под нашим прикрытием, плати ежемесячно, – тут Касаткин назвал такую сногсшибательную сумму, что Сергей Игнатьевич содрогнулся. Первым его порывом было наотрез отказаться от предложения Касаткина, но Елкин вовремя удержал готовые сорваться с губ слова. Положеньице-то аховое! Если после неудачного для Елкина поединка со Снежком обе-щание Антона «завалить» могло оказаться просто угрозой, то теперь за подставку под ментов (представив душевное состояние Соболева на данный момент, Сергей Игнатьевич ощутил острое желание сходить в туалет «по-большому»)...

Страшен в гневе Антон! Способен на самые жестокие поступки! Из названных Касаткиным вариантов бандитской мести вариант первый – «изуродуют до неузнаваемости» – сразу отпадает! Единственно реален вариант второй – «худший», т. е. смерть... А как обойдешься без крыши, когда начинают давить кредиторы типа гребаного урки Платонова?.. Помимо всего прочего, легавые, получив отказ, непременно начнут прессовать различными способами его самого (Елкин знал немало подобных прецедентов). Короче, выхода-то нету! Потому мент цену и ломит. Чувствует, собака, благоприятную ситуацию!

– Хорошо, – с тяжелым вздохом согласился Сергей Игнатьевич. – Но сумма слишком значительна. Не знаю, успею ли собрать ее до конца месяца!..

– Ты неправильно меня понял, – нервно дернул щекой подполковник. – Никаких «концов месяца». Плата взимается авансом и только авансом! Утром деньги – вечером стулья! Оправдания не принимаются! Приговор окончателен! Обжалованию не подлежит!

Господину Елкину вдруг померещилось, будто кабинет превратился в гигантский аквариум, заполненный зеленоватой от обилия водорослей водой, сам он трансформировался в мелкую рыбешку с подрагивающими от страха плавниками, а Вениамин Михайлович навис сверху огромной вострозубой пустоглазой акулой. Сергей Игнатьевич больно ущипнул себя за нос, наваждение исчезло, и подполковник вновь обрел человечье обличье. Правда, отдаленное сходство с акулой все же сохранилось. Маленькое такое сходство, незначительное...

– Ну как? – деловито спросил он. – Вопросы есть?

«Конкретный дядя, черт бы его побрал! Не удастся потянуть резину! – с тоской подумал Елкин. – Придется раскошелиться!»

Неся какую-то галиматью о «последних, взятых в банке под проценты для выдачи зарплаты сотрудникам фирмы», Сергей Игнатьевич, сопровождаемый полуодобрительным-полунасмешливым взглядом Касаткина, нехотя поплелся к сейфу...

* * *

Вынужденный отстегивать руоповцам солидный куш, господин Елкин решил до минимума сократить расходы, но не свои личные, а сотрудников фирмы, втрое урезав им жалованье. Кроме того, он уволил всех четверых охранников, зажилив их двухмесячный заработок (зарплата в фирме «Ажур» выдавалась хотя и регулярно, но с задержкой на два месяца). Волю босса объявила ребятам секретарша, позвонив каждому домой. Сам он не снизошел, и дозвониться до него уволенные охранники не сумели. Тогда они связались с бухгалтерией, желая узнать, когда приходить за расчетом, и выяснив, что никаких денег им, оказывается, не причитается, разъяренной гурьбой понеслись разыскивать бессовестного коммерсанта.

Сергей Игнатьевич обнаружился у се-бя в кабинете, где он с невозмутимым спокойствием потягивал чаек.

– Чего надо? – нисколько не смутившись при виде разгоряченных, кипящих праведным негодованием парней, грубовато осведомился Елкин. – Вам разве непонятно объяснили?

– Непонятно, – дерзко шагнул вперед Виктор Гордеев, самый старший (двадцати восьми лет) и самый физически развитый охранник, пользующийся у остальных непререкаемым авторитетом. Остальные: Никита Костылев, Алексей Пичугин и знакомый читателю Вася Крошкин, усиленно закивали в знак подтверждения.

– Во-первых, вы вышвырнули нас за порог, не объяснив причин, – начал перечислять Гордеев, но тут же был остановлен издевательским хохотом коммерсанта.

– При-и-ичин?! О-х-ха-ха! Ну сказанул, салага. При-и-ичин! – закатывался Сергей Игнатьевич. – На хрена мне сдались такие тюфяки с гнилой соломой?! Толку-то от вас ноль! Посмотри на своего приятеля Крошкина! Вни-и-и-мательно посмотри! Этот лопух проморгал «засланного казачка» и в результате провалил тщательно спланированную операцию РУОПа! (Откровенно говоря, «засланного казачка» проморгал не только Крошкин, но и руоповцы, а также сам господин Елкин. Кроме того, он не предупреждал сотрудников фирмы о готовящейся операции «Приманка» и не давал на сей счет никаких указаний. Некоторые работники «Ажура» заметили, правда, подозрительных посторонних мужчин, сильно смахивающих на переодетых ментов, однако не рискнули соваться с расспросами к вспыльчивому, скорому на расправу шефу.)

– Нас не предупредили, – осмелился возразить Виктор.

– Молчать! – стукнул кулаком по столу Сергей Игнатьевич. – Не пре-е-е-дупрежда-а-али! – нарочито гнусаво передразнил он. – Идиоты! Вы когда в сортир идете, вас тоже предупреждать надо, чтобы, садясь на толчок, штаны снять не забыли?! А?! Видимо, нужно! Вот поэтому и уволил! За дурость да за чахлость!

– Че-е-его?! – дружно набычились задетые за живое секьюрити.

– Да, салабоны! За чахлость! – вдохновенно изгалялся Елкин. – Взгляните на распухшую харю вашего приятеля Васи! Хлипкий, сутулый очкарик уложил его с одного удара! Я ж вас, дешевок, насквозь вижу! Всегда знал истинную вашу цену! Три копейки за всех оптом, в базарный день!

Крошкин пристыженно съежился, однако далеко не глупый Гордеев, отлично понимающий всю несправедливость и абсурдность обвинений, огульно выдвигаемых работодателем, не смутился, а с затаенной яростью спросил:

– Коли вы, Сергей Игнатьевич, знали изначально, что мы гроша ломаного не стоим, видели нас насквозь, то зачем держали на работе?!

– Ради мебели! – хохотнул Елкин. – Интерьер создавал! Теперь в фирме реконструкция помещения и лишнюю мебель я того, убираю, значит! – Сергей Игнатьевич искренне восхищался собственным «остроумием».

– И зарплату вы нам платили как живой мебели? – задал вроде бы глупо-невинный вопрос Виктор.

– Точно! – не почуяв каверзы, осклабился коммерсант.

– В таком случае верните «мебели» деньги, причитающиеся за два месяца добросовестного «украшения интерьера», да разбежимся по-хорошему, – спокойно резюмировал Гордеев.

Елкин сперва остолбенел, затем чуть не захлебнулся желчной злобой. Он хотел было собственноручно измордовать зарвавшегося щенка, нет, лучше всех четверых до кучи, но вовремя вспомнил о своей травме, не позволявшей делать резких движений. Проклятый Снежок! Лишил боеспособности, скотина! Приходится терпеть наглый выпендреж всяких безмозглых кусков мяса, а впрочем... Ба! У него же имеется крыша, да еще какая! Наикрутейшая! Пусть подполковник со товарищи начинает отрабатывать полученные бабки! Зверское выражение на лице коммерсанта сменилось приторно-слащавой улыбкой.

– Приходите завтра, в одиннадцать утра, – коварно промурлыкал Сергей Игнатьевич. – Вы сполна получите заработанное плюс выходное пособие! Слово даю!.. * * *

– Мы не можем их арестовать! – двумя часами позже объяснял Елкину Касаткин. – Какое ж тут вымогательство? За зарплатой люди явились. Они в бухгалтерских документах значатся. Не получится рэкет навесить!

– Не обязательно арестовывать! – хихикнул Сергей Игнатьевич. – Обработайте по полной программе, и достаточно.

– Ну это запросто! – успокоился руоповец. – Ты, главное, спровоцируй их на грубость, угрозы и так далее, чтоб было к чему прицепиться, а дальше дело техники!

– Без проблем! – заверил подполковника Елкин...

* * *

В отличие от бандитов Соболя охранники Елкина не ожидали от своего недавнего патрона какой-либо пакости. В обусловленное время они прилежно явились к нему в кабинет. Дверь в смежную комнату была чуть приоткрыта, там явственно слышалось подозрительное шевеление, но ребята по неопытности не насторожились.

– Сергей Игнатьевич! Мы пришли получить обещанную плату. Как договаривались, – объявил Гордеев.

– С кем договаривались? – изобразил непонимание Елкин.

– С вами!

– Ой, чегой-то не припомню, – придурковато заблажил коммерсант. – Чегой-то с памятью моей стало! А может, ты, мальчик, врешь?! Ась?! Молодежь-то нахальная пошла, загребущая. У всех подряд денег требует! Одно слово – рэкетиры! Ой, боюсь! Ой, не жгите меня раскаленным утюгом!

– Так вы над нами издеваетесь? – нахмурился Гордеев.

– Верно! Издеваюсь! – радостно закивал Сергей Игнатьевич. – А как ты догадался?

– Перестаньте паясничать, – с трудом удерживая вертящиеся на кончике языка меткие, грубые выражения, живо характеризующие личность Елкина, медленно проговорил парень. – Вы слово дали!

– Мое слово: захотел – дал, захотел – обратно забрал, – кривлялся господин Елкин. – Катись колбаской по Малой Спасской! Ишь, губищи-то раскатал! Закатай обратно. Гуляй, рванина!

Терпение Гордеева лопнуло.

– Сволочь! – взорвался он. – Козел вонючий! Харю бы тебе набить!

– Набей, набей, – подначивал Сергей Игнатьевич, – да смотри, ручонки свои не обломай!

– Мразь! Падаль! Понос свинячий! – зарычал Виктор, приближаясь к столу Елкина. За ним по инерции подались вперед остальные секьюрити. Поняв, что настал долгожданный момент, Сергей Игнатьевич подал условный сигнал. Из смежной комнаты шустро выскочили четыре звероподобных руоповца с вурдалачьими ухмылками на губах. Следом неторопливо вышел подполковник Касаткин.

– Дайте им! – без всяких околичностей скомандовал он подчиненным. Руоповцы с овчарочьим рыком накинулись на оторопевших охранников. Первым замертво свалился Вася Крошкин, получивший жестокий удар кулаком точно в не-зажившую челюсть. Вторым пал Никита Костылев, буквально нанизанный на твердый ботинок руоповца (проникающий май-гери в живот) и добитый ребром ладони по затылку. А вот Виктор Гордеев с Алексеем Пичугиным оказали неожиданно активное сопротивление. Загнанные в разные углы кабинета, они с яростью отчаяния дрались каждый против двоих громил. На долю Пичугина выпало сражаться с капитаном Дробижевым и старшим лейтенантом Курбатовым. Невзирая на поистине героические усилия, Алексей достаточно быстро сник под градом мощных профессиональных ударов и без сознания рухнул на пол, успев, однако, украсить левый глаз Дробижева впечатляющим фингалом. Зато в углу Гордеева обстановка складывалась несколько иначе. Точным ударом носка ботинка в пах Виктор вывел из строя Кобелева и теперь бился один на один с лейтенантом Гавриловым. Лица обоих успели превратиться в кровавое месиво, но конечный исход поединка до сих пор оставался неясен.

– Давай, Гришка! Ломай сосунка! – азартно вопил Касаткин, жестом запретив остальным руоповцам вмешиваться. – Дави, блин! Не справишься – сгною!

Угроза начальника добавила лейтенанту энергии. Изловчившись, он неожиданным ударом повалил Гордеева в просвет между столом Елкина (сам Сергей Игнатьевич давно перебрался на более безопасную позицию) и стеной. С оскаленной от боли, пестреющей всеми цветами радуги физиономии Гаврилова градом катился пот, смешанный с кровью. По-мясницки кхекнув, он пнул упавшего ногой под ребро, проворно нагнувшись, ухватил его правой рукой за челюсть, левой – за волосы на затылке и рывком поднял, выворачивая шею на излом. До предела напрягая могучие шейные мышцы, сморщившийся от натуги Гордеев зацепил левой ладонью затылок руоповца, предплечьем правой руки уперся ему в грудь и разворотом корпуса слева направо впечатал противника в стол. Схватив телефонную трубку, Виктор круговым движением обмотал провод вокруг шеи оглушенного Гаврилова и рывком сдернул лейтенанта на пол. Руоповец отключился.

– Крут, крут паренек! Но нам и не таких доводилось обламывать. Смотрите, молодежь, учитесь! – проворчал Касаткин, неторопливо направляясь к окровавленному победителю. Вениамин Михайлович намеревался на практике продемонстрировать подчиненным, как нужно «крутых обламывать». Боец он был отменный, но сейчас рассчитывал в основном на психологический фактор.

Однако самоуверенность сыграла с подполковником злую шутку. Невзирая на исходившую от Касаткина волну смертельной опасности, «паренек», вместо того, чтобы пасть перед грозным дядей на колени и слезно молить о пощаде, молниеносно саданул ему ступней в грудь. Выхаркнув из легких воздух, Вениамин Михайлович отлетел назад и едва удержался на ногах. Нельзя сказать, чтобы удар особо повредил крепкой грудной клетке руоповского начальника. Нет, все получилось гораздо хуже. Ступня Гордеева больно ранила подполковничье самолюбие. В мгновение ока Касаткин превратился в подобие древнего берсеркиера[33]. Издав дикарский боевой клич, он вихрем налетел на Гордеева, чудовищным ударом отправил Виктора в глубочайший нокаут и принялся с нечеловеческой яростью топтать его. Скорее всего руоповец забил бы парня до смерти, но, по счастливой случайности, он зацепился штаниной за обломанный в процессе недавней баталии угол стола, в клочья разодрал ткань о занозистые щепки, заодно болезненно повредив кожу на мускулистой ляжке, и обрушил весь свой гнев на сей злокозненный предмет меблировки. Менее чем за минуту прочный, добротный стол превратился в груду обломков – не очень крупных. Подполковничья ярость пошла на убыль. Касаткин остановился, тяжело дыша, и обвел помещение налитыми кровью глазами.

Руоповцы вкупе с Елкиным благоговейно взирали, а бывшие охранники, напоминающие в данный момент жертвы дорожно-транспортного происшествия, не подавали признаков жизни. Вениамин Михайлович остыл окончательно.

– Как с ними поступим? – спросил Дробижев, указывая на скомканные, измочаленные тела. – Арестуем за сопротивление властям?

– Не надо! – свеликодушничал Касаткин[34]. – Погрузите в машину да отвезите в приемный покой ближайшей больницы. Скажите врачам: на улице, мол, подобрали. Из гуманных соображений... Ну, – обратился он к Елкину, когда подчиненные уволокли избитых ребят, – доволен крышей?

– Очень доволен! – подобострастно заверил Сергей Игнатьевич.

– То-то же!..

Глава 5

Смерть немилосердна, от нее не ускользнешь, однако человеческое горе никак не может обойтись без памятников из песчаника или мрамора, а при повышенном чувстве долга или соответствующем наследстве – даже отполированного со всех сторон черного шведского гранита.

Эрих Мария Ремарк. Черный обелиск

Производственные мастерские и офис фирмы «Пьедестал» находились рядом с одним из крупнейших кладбищ, обслуживающих Москву и ближнее Подмосковье. Кладбище располагалось неподалеку от кольцевой дороги. Его директор Петр Иванович Михайлов являлся близким другом Платонова, а также неофициальным компаньоном «Пьедестала». Михайлов с Платоновым познакомились в начале восьмидесятых «на нарах», неоднократно выручали друг друга в самых сложных ситуациях и испытывали глубокое взаимное доверие. Однажды под вечер они сидели в кладбищенской конторе, пили водку, закусывали черным хлебом с солеными огурцами и беседовали о прискорбном состоянии современной действительности.

– Люди мрут как мухи, – говорил Петр Иванович, хрустя огурцом. – Нас-тоящая эпидемия смертности. Никогда раньше подобного не было! Если так дальше будет продолжаться – вся страна в сплошное кладбище превратится!

– Похоже на то, – согласился Платонов. – Гиблое время!

– Сегодня женщина приходила, молодая, лет тридцати восьми – сорока, – закурив сигарету, продолжал Михайлов (Петру Ивановичу стукнуло пятьдесят восемь). – Недавно сына-мальчишку похоронила. В армии погиб...

– От пули очередного свихнувшегося сослуживца или сам на себя руки наложил? – уточнил Станислав Кириллович.

– Ни то, ни другое, – отрицательно покачал головой Михайлов. – На границе с Чечней убили. Черножопые в очередной раз обстреляли из гранатометов наш пост. Мальчишке осколком висок пробило. А прослужил-то он от силы четыре месяца. Последнего весеннего призыва хлопец. Жалко бабу! Глянула на цены образцов надгробий, в лице переменилась и едва концы не отдала. Насилу откачали! (При кладбище с давних доперестроечных пор функционировала мастерская, изготовлявшая надгробия для простых смертных. «Пьедестал» же специализировался на особо дорогих, штучной работы.)

– Елки-моталки! – разгорячившись, воскликнул слегка захмелевший Петр Иванович. – Довела народ власть «демократическая»! Даже простая плита без всяких выкрутасов стала для многих недоступной роскошью, – директор кладбища ругнулся в сердцах и залпом осушил полный стакан.

– А что с бабой дальше стало? – поинтересовался Платонов.

– Что, что! – вдруг рассердился Михайлов. – Поплакала и ушла. Сказала, пойду милостыню на паперти собирать, на памятник сыночку моему наскребать. Квартиру бы продала, да жаль, в коммуналке живу...

Сентиментальный Станислав Кириллович утер рукавом повлажневшие глаза.

– Непорядок это. Безобразие! – сказал он. – Мать погибшего за Россию солдата вынуждена побираться... Знаешь, Петь, разыщи эту женщину да пришли ко мне! Я сделаю ей надгробие бесплатно. Не шикарное, конечно, но вполне приличное.

– У тебя же вроде бизнес не слишком гладко идет, – осторожно заметил Петр Иванович.

– Ничего. Не разорюсь! – махнул рукой Платонов. – Хотя насчет бизнеса ты прав. Подкузьмил фуфлыжник Елкин! Ни денег, ни материала. Пидор гнойный! Черный гранит – любимый материал братвы, переселяющейся на кладбище в массовых количествах, а этот сукин сын мне дефицит создал. Я чуть было не потерял многих постоянных клиентов. – Платонов имел в виду, естественно, не конкретных убиенных бандитов, а криминальные группировки. – Спасибо, друзья выручили. Выкрутился! Да, Петь, по поводу той женщины. Будь добр, посмотри по регистрационной книге год рождения, имя, фамилию, отчество пацана, адрес матери. Я завтра же велю своим ребятам изготовить памятник, а женщина пусть подойдет во второй половине дня, фотографию принесет, на плиту посмотрит...

– Фамилию я помню: Половцева. – Михайлов промокнул салфеткой взопревший от спиртного лоб. – Все же остальное...

– Эй, Катерина! – громко позвал он. – Поди сюда.

В комнату громоздко вкатилась румяная толстая конторщица. Михайлов перечислил, что именно нужно узнать, в заключение присовокупив:

– Срочно, не копайся!

– А чего копаться. Я отлично знаю Машку Половцеву и сына ее тоже. Мы соседи по подъезду, – флегматично ответила Катерина, по памяти записывая на листке бумаги данные погибшего солдата, адрес его матери и даже номер домашнего телефона. – Бедная, бедная Машка, – по ходу дела сердобольно вздыхала конторщица. – Муж год назад умер, теперь вот сын единственный. Ох, горе какое! Зарплата нищенская. В холодильнике шаром покати. С хлеба на картошку перебивается. Где уж ей, бедняжке, памятники ставить!

– Хватит сырость разводить, – прервал разговорчивую Катерину Петр Иванович. – Все записала? Не ошиблась? Молодец! Можешь идти. Кстати, раз вы соседи, передай, чтобы зашла завтра после двенадцати. Станислав Кириллович приглашает! – Он передал бумагу Платонову, которую тот аккуратно сложил и спрятал в бумажник.

Друзья выпили по полстакана.

– Так как ты собираешься поступить с Елкиным? – надкусив очередной огурец, спросил Михайлов.

– Завтра заканчивается отведенный ему мною десятидневный срок, – неспешно ответил Станислав Кириллович. – Заеду с утра пораньше в офис «Ажур». Звонить считаю бессмысленным. Знаешь ведь повадки хронических фуфлыжников. Секретарша будет твердить как попугай: «Минуту назад вышел... Еще не пришел... У него важное совещание... Перезвоните через час... завтра... Через месяц... в конце следующего года». Поэтому застану внезапно и поговорю лично. С глазу на глаз. Надеюсь, он образумится...

– Вряд ли! – усомнился Петр Иванович. – Фуфлыжник всегда остается фуфлыжником. Говно на золото не перекуешь. Паршивый человечишка Елкин, у параши его законное место!

– Про парашу ты верно подметил, – задумчиво молвил Платонов. – Быть может, если, повторяю, он не образумится, туда Елкина и определим. Со временем...

– Но как? – изумился Михайлов.

– Увидишь! – загадочно усмехнулся Станислав Кириллович, причем зеленые глаза его хищно сверкнули, как у дикого кота...

* * *

Платонов прибыл в офис Сергея Игнатьевича в аккурат к началу рабочего дня. Не зная о сломанных ребрах, значительно затруднявших перемещения господина Елкина по городу, он намеревался перехватить должника до того, как тот умотает куда-нибудь по делам.

– Здорово! – холодно приветствовал Елкина Станислав Кириллович, без приглашения усаживаясь в кресло. – Давненько не виделись. Между прочим, десять дней прошли.

– Ну и что? – окрысился Сергей Игнатьевич. – Мир перевернулся?

– Мир пока, слава Богу, стоит на месте, а вот тебе пришла пора возвращать долги!

– Я ж, блин, объяснял русским языком: нет денег! Нет! – взвился на дыбы коммерсант. – Прилип как банный лист: отдай, отдай! Нечего отдавать!

– Врешь! – отрезал Платонов. – Я специально навел справки.

– Заколебали выяснители чертовы, – окончательно взбесился господин Елкин. – Все роют, копают. Деньги чужие считают. Заняться больше нечем?

– Не чужие, а свои, – поправил Станислав Кириллович.

– Покоя не дают ни днем, ни ночью, – не слушая, продолжал психовать Сергей Игнатьевич. – Хрен вам всем в рот! Хрен! Хрен! Хрен!

– Не фильтруешь базар, Сережа, – мрачно сказал Станислав Кириллович. – На зоне за такие слова тебе худо бы пришлось.

– Не смей учить меня, морда уголовная! – взревел Елкин. – Здесь тебе не зона, понял?!

– Ты, Сережа, угомонись. Не дергайся. Береги нервы, – посоветовал хозяин «Пьедестала». – Поговорим на умеренных тонах. Видишь ли, дорогой, моя фирма специализируется на изготовлении особо дорогих, оригинальных памятников. Много клиентов из братвы, некоторые срок отмотали. Урки, по-твоему. Ну так вот, памятники им ставят разные, по чину. Кому побольше, покрасивее, кому поменьше, попроще...

– К чему ты клонишь? – настороженно перебил собеседника Сергей Игнатьевич, уловивший в кротком, ласковом тоне Станислава Кирилловича скрытую угрозу.

– А вот к чему, – с готовностью откликнулся Платонов. – Памятник для тебя... Не нервничай, Сережа! Все люди смертны... Памятник для тебя, хочешь не хочешь, придется сооружать мне!

Елкин опешил. Неужто крыса кладбищенская задобрить пытается? Вернее, не задобрить, а убедить в собственной незаменимости и под таким соусом выманить обратно денежки! Ну ду-у-у-рак! Совершенно из ума выжил на старости лет. (Платонову летом исполнилось шестьдесят два года.) Коммерсанта разобрал истерический смех. Он взвизгивал, трясся, брызгал слюной. Станислав Кириллович равнодушно наблюдал.

– Все смертны, ты прав! – отсмеявшись, презрительно хмыкнул Сергей Игнатьевич. – Но уж, будь уверен, в твою шарашкину контору мои родственники не обратятся. Специально в завещании отмечу. А то, вишь, размечтался!

– У меня в фирме трудятся самые высококлассные мастера. Лучших в Москве не сыщешь, – пропустив мимо ушей хамские выпады Елкина, продолжал Платонов. – А для тебя, Сережа, точнее, для твоего обелиска, потребуется оригинальнейшая художественная работа да материал неординарный. По чину, помнишь? Я, признаться, затрудняюсь в выборе. Теоретически больше всего подошло бы окаменелое говно динозавра-педераста, но где его добыть? Приходится выбирать из имеющихся в наличии средств. Керамзит[35]? С одной стороны хорош! Самая что ни на есть фуфлыжная штуковина. Ежели в придачу покрыть поверхность кузбаслаком, он примет сизо-черный цвет козлиного дерьма. Как раз под стать твоей душе! Но вот загвоздка – крошится керамзит, боится резца, не выгравировать на нем изображения. В твоем же, Сергей, случае требуется не просто изображение, а целая художественная композиция! Представь картину: камера, шпонки[36], посредине стол, в углу у двери – параша. За столом, как ты любишь выражаться, урки. Кто кушает, кто чифирь пьет, кто в шахматы играет или там в карты. Неважно. А в углу у параши сидит на полу фуфлыжник. Рожей – вылитый Серега Елкин. На лбу вытатуирована печатная буква Ф. Зеки швыряют фуфлыжнику объедки или протухшие продукты из дачек[37]. Он ловит их на лету, макает в парашу вместо соуса и хавает с аппетитом. Вверху обелиска надпись: «Фуфлыжнику – фуфлыжниково!» Не правда ли, впечатляет? – Платонов искоса глянул на красного от злости, беззвучно шевелящего губами Сергея Игнатьевича. – Но материал, материал! – с притворным сокрушением вздохнул хозяин «Пьедестала». – Может, обломок бетонной плиты бомжам со свалки заказать или...

Бац! Мозолистый кулак «черного пояса» врезался в лицо Платонова. Из-за сломанных ребер удар получился не чета прежним, однако старому, растратившему в лагерях здоровье человеку хватило с лихвой. Станислав Кириллович потерял сознание. Из рассеченной губы потекла кровь. Голова безвольно свесилась набок. Матерно выругавшись, Елкин выплеснул на голову Платонову полграфина холодной воды. Хозяин «Пьедестала» медленно открыл глаза. Окончательно очухавшись, вынул из кармана носовой платок и бережно промокнул кровоточащую губу.

– Ты труп, Сережа, – тускло, невыразительно проговорил он. – Запомни хорошенько этот день, сучонок!

От него исходила такая жесткая, непоколебимая уверенность и почти физически ощутимая грозная энергия, что Сергей Игнатьевич не рискнул ударить снова, лишь взвизгнул истошно:

– Напрасно угрожаешь, старый хрыч! Я под руоповской крышей. Слыхал про такое заведение – РУОП? Они тебе в шесть секунд рога обломают!

Не реагируя на вопли коммерсанта, Платонов поднялся и молча вышел из кабинета...

* * *

Вернувшись на работу, Станислав Кириллович немедленно разыскал Михайлова, уединился с ним в директорском кабинете и вкратце описал другу случившееся.

– Обурел козел паршивый! – стиснув кулаки, зашипел Петр Иванович, имея в виду господина Елкина. – Мочить педрилу, без вариантов!

– Именно это я и имею в виду, – сказал Платонов. – Но мочить будем грамотно, не оставляя следов. По принципу: нет трупа – нет убийства.

– Ноу проблем, – блеснул знанием английского языка Михайлов. – Мои люди похитят сучару. Завалят да сунут в могилу с двойным дном[38].

– Что за люди? – поинтересовался хозяин «Пьедестала».

– Ты их знаешь – могильщики Кузя, Фока, Семеныч, Федька Рябой. Не подкачают и не продадут!

– Не продадут, – согласился Платонов. – А могила с двойным дном... У меня несколько иная идея. У тебя есть завязка в крематории?

– Да, Генка Капитан и Сашка Летчик.

– Великолепно, однако с ликвидацией немного обождем. Пусть Сережа успокоится, расслабится. Вообразит, будто я испугался его ментовской крыши.

– Так он к мусорам под крылышко забрался? – презрительно удивился Петр Иванович.

– Ага. К руоповцам. И посему мнит себя особой неприкосновенной, недосягаемой...

– Он, оказывается, не только пидор-сучара-козел, он вдобавок круглый идиот! – рассмеялся Михайлов. – Неужели Елкин воображает, что крыша, тем паче ментовская, защитит его от заказного убийства?[39]

– Дуракам закон не писан, – развел руками Станислав Кириллович.

В дверь постучали.

– Петр Иваныч, Платонов у вас? – донесся из коридора зычный голос конторщицы Екатерины.

– Зачем он тебе? – отозвался директор кладбища.

– Машка Половцева пришла. Вы ж сами вчера велели ее вызвать!

– Я пойду, – поднялся хозяин «Пьедестала», – нужно помочь женщине. Тем более раз обещал!

* * *

Мария Половцева – худая, преждевременно состарившаяся от горя женщина, в скромной поношенной одежде и черном траурном платке, ждала на стуле в просторном помещении кладбищенской конторы. В левой от входа стене виднелись два окошечка. Посредине стоял широкий стол. В окошечки родственники усопших обращались для оформления необходимых документов, реже – за справками... За столом заполняли и подписывали бумаги. На улице, прямо у входа, располагалась небольшая выставка стандартных образцов сравнительно недорогих надгробий, ни на одно из них у посетительницы вчера не хватило средств. Половцева недоумевала, что нужно от нее Платонову, о котором вчера взахлеб рассказывала Екатерина. Мария давно убедилась: новые русские ничего не делают даром. Чем же хочет поживиться в уплату за услуги этот, как его, Станислав Кириллович? Квартиру оттяпать? Так нет квартиры! Жалкая комнатушка в коммуналке. В любовницы определить? Глупости! В отличие от многих женщин Мария трезво оценивала свою внешность и понимала, что ни малейшей привлекательностью она не отличается. Фигура – кожа да кости. Лицо – сплошные морщины с выплаканными, обесцветившимися от слез глазами. Или Катька соврала, зло подшутила?.. Она мучилась сомнениями всю бессонную ночь, бесконечно длинное утро (Половцеву пригласили зайти после полудня) и сейчас, в конторе, дожидаясь появления Платонова. Наконец к Марии подбежала запыхавшаяся Екатерина.

– Пойдем, – заговорщически зашептала она, – ждет!

Половцева послушно последовала за соседкой на улицу.

Хозяин фирмы «Пьедестал» оказался грузным седым стариком с одутловатым лицом и ярко-зелеными изумрудными глазами. Верхняя губа Платонова была заклеена свежим пластырем.

– Здравствуйте. Вы Мария Ивановна Половцева? – вежливо наклонив массивную голову, спросил он.

– Да, – еле слышно ответила растерянная женщина.

– Пойдемте, я покажу плиту, из которой собираюсь изготовить памятник вашему сыну.

– Вы, наверное, меня с кем-то спутали! – залепетала Половцева. – Мне совершенно нечем заплатить: ни денег, ни квартиры, ни... ни... приличного тела.

– Дура набитая! – сердито рявкнул старик, но, заметив, что Мария готова разрыдаться, мягко пояснил: – Поймите, Бога ради, от вас мне ровным счетом ничего не нужно. За исключением фотографии сына. Идемте, мое хозяйство тут неподалеку.

«Я сошла с ума и вижу галлюцинации, – думала Половцева, механически следуя за ним. – Но пусть эта галлюцинация продлится как можно дольше!..»

* * *

«Хозяйство» Платонова окружал высокий забор с колючей проволокой. Ночью по территории носились злющие матерые кобели, жаждущие разорвать на части какого-нибудь воришку. Им было что охранять. Находящиеся во дворе уже законченные, оригинально выполненные памятники, а также материал стоили бе-шеных денег. Днем собаки сидели на короткой цепи возле утепленных будок. Однако появление незнакомого человека встретили леденящим душу рычанием. Половцева смертельно побледнела.

– Фу! – прикрикнул на собак Станислав Кириллович. – Свои!

Псы дисциплинированно притихли, кося на гостью желтоватыми глазами и как бы говоря: «Раз хозяин велел, мы, конечно, помолчим, но ты, голубушка, все равно у нас на подозрении».

– Не бойтесь, – ободряюще улыбнулся Марии Платонов, – не тронут. Хотя вообще-то псины наикрутейшие. Прямые потомки лагерных овчарок. Специально за щенками в Мордовию ездил.

Они медленно двинулись мимо готовых к установлению плит в дальний конец двора, где находились необработанные. Еще вчера Станислав Кириллович решил выделить погибшему солдату небольшую, сравнительно недорогую плиту «токовского» темно-коричневого гранита с бордовым оттенком, считая это вполне достаточным, но теперь, глядя на шикарные памятники, почему-то колебался, а на сердце кошки скребли. Внезапно он понял причину: двухметровый обелиск авторитету Василию Соломкину (по прозвищу Змей), давнему знакомому. Платонов хорошо помнил Василия по зоне строгого режима и немало слышал о нем на воле. Почивший отнюдь не в бозе[40], а вульгарно сдохший от наркоты Змей являлся при жизни далеко не самым лучшим представителем рода человеческого, а точнее, отъявленным мерзавцем! Одно погоняло Змей чего стоит[41]. Авторитетом Соломкин стал лишь на воле, на зоне же Василия не особо уважали, а кое-кто подозревал в стукачестве. Правда, доказательств не было. Освободившись, Змей усердно взялся за торговлю наркотиками, благо горбачевское антиалкогольное безумство дало наркодельцам зеленый свет и стремительно расширяющуюся клиентуру[42]. Соломкин не брезговал самыми грязными трюками, без зазрения совести сажал на иглу малолеток. Его агенты-вербовщики шныряли чуть ли не у детских садов. В конечном счете наркодельца сгубил тот самый яд, которым он активно потчевал других. Изъеденный наркотиками, Василий буквально сгнил заживо. В общем, жил по-гано и помер соответствующе! На памятнике же, исполненном в полный рост, Змей смотрелся солидно, респектабельно. Строгий костюм, задумчивый, мудрый, устремленный в неведомые дали взор, благородная осанка. Ни дать ни взять безвременно усопший столп общества! Посмотрят на обелиск граждане, не знавшие Соломкина при жизни, да и завздыхают: «Каких людей теряем. Ай-яй-яй!» А плита убитого чеченцами солдата не привлечет внимания. Ее заслонит «змеиный» образ и подобные ему. Платонова опалил жгучий стыд. «Пожадничал, старый дурень, благодетель недоделанный. Подешевле камешек подобрал, чтоб, значит, не очень жалко было! – безжалостно корил он себя. – Боже! Сам не заметил, как проникла в кровь гнусная, сквалыжная струйка. Слава Богу, не поздно исправиться. Пусть изображение погибшего за Россию мальчика будет выше всех остальных! Пусть усрутся от зависти нувориши. Пусть поймут – вовсе не они соль земли! А подойдет для него... Господи! Ну конечно же, „Скала“.

«Скалой» работники «Пьедестала» прозвали пятиметровую заостренную кверху отполированную со всех сторон глыбу дорогого черного гранита «Габро». Платонов приобрел глыбу четыре года назад по случаю, сам толком не зная зачем. По причине астрономической стоимости покупателя на нее не нашлось. Распиливать на более мелкие куски эдакую красотищу было жалко. Так и стояла «Скала» в углу хоздвора, заботливо укрытая брезентом, упорно ждала своего часа и вот наконец дождалась.

– Пойдемте! – Станислав Кириллович дернул за рукав Половцеву, зачарованно глазеющую на памятник. – Это не для вас.

«Правильно, не для меня, – мысленно согласилась женщина. – Слишком богато. Может, на задворках найдется что-нибудь поскромнее?»

Подойдя к «Скале», Платонов резким движением сорвал брезент.

– Вот будущее надгробие вашего сына! – Черный полированный камень агатово поблескивал в лучах осеннего солнца. Закатив глаза, женщина рухнула в обморок. – Нашатыря! Быстрее! – крикнул первому попавшемуся на глаза сотруднику хозяин «Пьедестала»...

* * *

– Парень крещеный?

– Да.

– Отлично! – сидя вместе с Половцевой за столом у себя в кабинете, Платонов быстро чиркал в блокноте. – Я предлагаю следующий вариант: изображение в полный рост в военной форме, рядом православный восьмиконечный крест. Надпись «Погиб за веру и Отечество на чеченской границе». Раньше в старину писали «За веру, Царя и Отечество», но царя у нас, увы, нет. Дальше фамилия, имя, отчество, даты рождения и смерти. Подойдет? – оторвав глаза от блокнота, Станислав Кириллович посмотрел на Марию. Женщина плакала.

– Я н-не п-пойму, – всхлипывала она. – П-почему вы... Какой вам смысл! Я ведь ничем не могу отблагодарить!

– Можете! – убежденно сказал Платонов.

– Как?! – встрепенулась Половцева.

– Молитесь за мою грешную душу.

– И все?!

– Да, этого вполне достаточно. Главное, не забудьте в первую очередь возблагодарить Всевышнего, вовремя подсказавшего мне, как именно я должен поступить. Ну ладно, давайте прощаться. У меня сегодня еще уйма дел. Когда работа над памятником закончится, вам позвонят. До свидания...

* * *

Начертив схему будущего изображения, Станислав Кириллович отдал ее вместе с фотографией солдата одному из лучших художников, приказав не мешкать, но и не халтурить. Затем принялся собственноручно (Платонов хорошо рисовал) набрасывать эскиз другого, фуфлыжного «памятника», обещанного утром Елкину.

– Павшему воину почет и уважение, а гнилому фуфлыжнику нечто диаметрально противоположное, – бормотал себе под нос Станислав Кириллович. – Вполне справедливо!

Глава 6

Что посеет человек, то и пожнет

Послание к галатам святого апостола Павла, 6,7

Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю

Книга пророка Оссии, 8.7

В конце сентября – начале октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года один за другим выписались из больницы бывшие секьюрити «Ажура», имевшие несчастье вплотную познакомиться с повадками московских руоповцев. Последним вышел Виктор Гордеев, избитый больше остальных. Седьмого октября в день знаменитой Всероссийской акции протеста Алексей Пичугин, Никита Костылев и Виктор Гордеев собрались на квартире последнего, решив досконально обсудить взлелеянные на больничных койках планы мщения. Васю Крошкина, единодушно признанного не заслуживающим доверия, приглашать не стали. Василий и в лучшие-то времена не пользовался у коллег симпатией, а в больнице (все четверо лежали в одной палате травматологического отделения) он окончательно доконал их беспрестанным нытьем, слезливыми жалобами на жизнь, на здоровье и на злую судьбу.

– Ну его к лешему! – сказал товарищам Гордеев. – Чмошная натура. С таким на дело идти нельзя. Подведет в самый критический момент либо сдаст с потрохами при первом же шухере.

Возражений не последовало. Васю вычеркнули из команды. Итак, охранники, устроившись на кухне, пили чай и обсуждали способы возмездия Сергею Игнатьевичу. Руоповцев они справедливо считали фигурами третьестепенными, орудиями в руках подлюги-коммерсанта. Ежели удастся отловить в темном закоулке кого из карателей – хорошо. Нет – черт с ними, с отморозками!

– Мне известно местонахождение загородного дома Елкина и московский адрес Иволгина. Предлагаю пустить в хоромы Елкина «красного петуха»[43], а Иволгину ну хотя бы машину спалить. Он ее всегда на улице у подъезда оставляет, – оживленно говорил Пичугин.

– На фига тебе Иволгин? – недоуменно спросил Гордеев. – Организатор-то Елкин. Рохля Владилен там рядом не валялся!

– Ан нет! – возразил Алексей. – Они компаньоны. Делят прибыль, значит, и убытки по долям. Кроме того, ты не учитываешь психологический аспект, – жестом остановив намеревавшегося возразить Гордеева, продолжал Пичугин. – Нужно посеять между ними семена раздора. Иволгин завопит: «Из-за тебя, Сергей, мне перепало!» Елкин соответственно обложит Владилена матюгами или по морде треснет, и конфликт готов. А «когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет», – коварно улыбнувшись, процитировал он отрывок из басни Крылова «Лебедь, рак и щука». – Пускай фирма разваливается к чертовой матери!

– Гм, ты, Леша, прям современный Макиавелли[44], – странно глянул на приятеля Гордеев и, с минуту подумав, добавил: – Заметано! Принимаем к исполнению!

– Вы забыли про деньги, – напомнил доселе молчавший Никита Костылев. – Месть местью, а получить заработанное необходимо. Не помешает также небольшая компенсация за морально-физический ущерб.

Гордеев с Пичугиным удивленно воззрились на Никиту.

– Ну и как ты себе представляешь процесс получения? – поинтересовался наконец Виктор. – Явиться опять на прием к Елкину да огрести от руоповской крыши новую порцию звездюлей?!

– Конечно, нет, – невозмутимо ответил Костылев. – Крыша хоть бандитская, хоть ментовская выезжает на стрелки, вышибает долги и так далее, но крыша, как правило, не занимается постоянной охраной, не стоит на воротах[45]. У Елкина после нашего ухода «быков» в офисе нет. Я проверил. Итак, если мы предупредим коммерсанта о визите, нас, разумеется, встретят и «отоварят»[46] под завязку. Если же нет – все пройдет гладко.

– Ага, а потом поймают да голову в задницу засунут, – кисло усмехнулся Алексей.

– Кого поймают? – вмешался Гордеев, уже понявший смысл предложения Костылева. – Неизвестных налетчиков в черных масках?

– Вычислят! Елкин непременно на нас подумает, – не сдавался пессимистически настроенный Пичугин. – А в лапах руоповских палачей мы быстро «запоем» на соловьиный манер!

– Ты не прав, Леша, – не согласился Никита. – Врагов у Елкина море. Считай, половина Москвы: бандиты, обманутые кредиторы... Себе же мы обеспечим стопроцентное алиби. Распустим слух, будто уезжаем в Воронежскую область к моему армейскому другану Коляну Капустину. На воскресенье 11 октября купим билеты на поезд в общий вагон, где народу хренова туча и проводник при всем желании не сможет вспомнить, были мы там или нет. Билеты старательно засветим перед родственниками и знакомыми. Одиннадцатого вечером со старыми чемоданами в руках демонстративно отчалим в сторону Павелецкого вокзала. В чемоданы загрузим тяжелый ненужный хлам, а также необходимые для подготовки и проведения операции вещи. Их потом заберем, чемоданы с хламом сожжем на помойке. Достоверности ради попросим дворовых алкашей помочь донести багаж. За пузырь. От попутчиков оторвемся у вокзала. Перекантуемся два-три дня в укромном местечке, внезапно налетим на офис, выгребем содержимое сейфа и в темпе свалим в Воронежскую область, но уже не поездом, а на автобусе дальнего следования, отправляющегося с Черкизовского рынка. Нам нужен автобус до поселка Таловое. (Капустин обитает в деревеньке поблизости.)

– Автобус ходит ежедневно? – уточнил Гордеев.

– Нет, но дату отправления мы заранее выясним. И именно в этот день совершим налет. Можно продолжать? – Гордеев кивнул. – Кольку я предупрежу. Он парень надежный. Если вдруг из Москвы позвонят справиться, там ли мы, Капустин подтвердит: «Да, здесь. Пьяные валяются. Не могу разбудить. Эй, пацаны, вас к телефону!.. Бесполезно, не отвечают, а что им передать?» В общем, целый спектакль разыграет... Уверен – мусора поленятся тащиться в этакую даль проверять правдивость Колькиной брехни, а к местным легашам им обращаться проблематично. В деревне один-единственный вечно пьяный участковый. С утра до ночи чертей по избе гоняет. На крайняк Колька сунет ему пузырь да попросит: «Подтверди, Михалыч». А Михалычу «по барабану». Он за бутылку чего хошь подтвердит – хоть факт приземления летающей тарелки. – Костылев замолчал и подкурил сигарету.

– Идея неплохая. Я бы даже сказал, первоклассная, – задумчиво молвил Гордеев. – Однако есть маленькая загвоздка. Где кантоваться? На вокзалах?! На чердаках?! В подвалах? На свалках с бомжами?

– Не драматизируй, Витя! – снисходительно улыбнулся Костылев. – У меня имеется на примете хата, со всеми удобствами в новом, на треть заселенном доме в ближнем Подмосковье. Принадлежит моему двоюродному братану, но он там не живет (квартира нуждается в капитальном ремонте).

– Вдруг братан случайно заявится туда и обнаружит нас?! – заволновался Пичугин. – Стучать он, ясно, не станет, но когда прижмут...

– Не заявится, – утешил Алексея Никита. – Брательник позавчера укатил в Турцию на заработки. Замок же в квартире пальцем открывается.

– А машина Иволгина, дача Елкина, грызня компаньонов? – вспомнил свою макиавеллиевскую затею Пичугин.

– Не беспокойся, провернем на ходу, – утешил его Гордеев, – одно другому не помеха...

* * *

– Со всеми удобствами, ешкин кот! – ежась от холода, брюзжал Пичугин. – Лучше б, блин, на вокзале поселились. – Он отхлебнул водки из железной кружки, с отвращением проглотил. Закусил килькой в томате и зашелся в приступе сухого кашля. Квартира костылевского двоюродного брата, где третий день скрывались экс-охранники «Ажура», являла собой печальное зрелище. Дом возводили и отделывали нанятые по дешевке украинские «гастарбайтеры», судя по всему смутно разбирающиеся в строительстве. Подрядчики, польстившиеся на супердешевую рабочую силу, не потрудились удостовериться в ее квалификации. Главное – дешево! Минимум затрат. Известную пословицу «Скупой платит дважды» дельцы от строительства проигнорировали, тем паче, что хоть скупились они – платить приходилось жильцам. Стены с крышей были, правда, нормальными (по крайней мере не выказывали пока намерения рассыпаться в прах), но отделка! Недавно наклеенные обои висели заплесневелыми лохмотьями. Горе-строители нашлепали их прямо на непросохшие стены, а слова «купорос» гарны хлопцы, прибывшие с украинской глубинки, похоже, сроду не слышали, а ежели слышали, то не придали особого значения, сочтя «купорос» чем-то вроде огородного овоща. Криво установленная сантехника постоянно протекала или вовсе не желала функционировать (например, на жилплощади костылевского родственника действовали только унитаз да раковина на кухне). Половина электророзеток не работала. Топили паршиво. В продуваемой всеми ветрами квартире царил жуткий холод. Ребята спали на голом полу, питались всухомятку, согревались исключительно водкой (правда, сильно не напивались) и к вечеру понедельника все трое утратили голос. Из их глоток вместо нормальной речи вырывалось теперь сиплое рычание.

– Нет худа без добра, – философствовал Костылев. – По крайней мере по голосам нас точно не опознают. Инкогнито налетчиков гарантировано!

– Налетчиков! Мы сдохнем тут раньше, мудила стоеросовая! – откашлявшись, прохрипел Пичугин.

– Угомонись, – осадил Алексея Виктор. – Недолго осталось. Начинаем завтра утром, вернее сегодня ночью.

– Ночью?! – опешил Пичугин.

– Да, – подтвердил Гордеев. – Для тебя именно ночью. Ты ж непременно хотел «красного петуха запустить». Вот и запускай в одиночку. Приблизительно в три пополуночи угонишь машину, навестишь дом Елкина, на обратном пути запалишь «Вольво» Иволгина, угнанную машину бросишь (предварительно уничтожив отпечатки пальцев) и дуй прямиком на Черкизовский рынок. Приобретай билеты на автобус. Он приходит в Москву в шесть утра, а обратно отправляется в два-три часа дня. А мы с Никитой наведаемся в офис «Ажур», обчистим сейф и сразу мотаем к тебе, на Черкизовский. Ты, чтобы не потеряться, не отходи далеко от автобуса. На нем написано «Таловое», и он там всего один. Погрузим в багажник добычу, а дальше по настроению: или поспим в салоне, или в рыночной толпе затеряемся. До момента отправления. Вопросы есть?

– Тяжело будет в одиночку и тачку угнать, и дом с машиной спалить, – проворчал Пичугин.

– Справишься! – отрезал Гордеев. – Не забывай, наша с Никитой миссия гораздо сложнее...

* * *

Телефонный звонок разбудил Сергея Игнатьевича в половине шестого.

– Слушаю, – недовольно поморщившись, бросил он в трубку.

– Вас беспокоят из отдела пожарной охраны Н-ского района, – отчеканил бравый голос с металлическими переливами. – Вы Сергей Игнатьевич Елкин?

– Да, – внутренне цепенея, ответил коммерсант. – В чем собственно...

– Дом номер тринадцать по улице Моховая в поселке Лесном[47] вам принадлежит? – бесцеремонно перебил голос.

– Мне, – предчувствуя беду, выдавил Сергей Игнатьевич.

– Там пожар. Советуем подъехать, – в трубке забибикали короткие гудки. Охолодевшее сердце коммерсанта медленно опустилось в область кишечника...

* * *

Пичугин «потрудился» добросовестно. Запалил изящное деревянное двухэтажное строение с четырех концов. Злодейским планам Алексея помог разгулявшийся ветер, усердно раздувший пламя... Взору взмыленного, спешно примчавшегося на место происшествия Елкина представилась удручающая картина: черный, обгорелый остов стен, провалившаяся крыша, остаточные струйки дыма на пепелище. С первого взгляда было ясно – сгорело дотла. Спасать нечего!

– Проморгали, кретины! – напустился он на пожарных. – Бездельники! Дрыхните сутками напролет!

– Угомонись, мужик, – басовито посоветовал плотный, розовощекий офицер, – мы сделали все от нас зависящее. Часть в двадцати километрах отсюда, а исправная машина одна, да и та АУ[48].

– Морды б вам начистить, – не унимался разъяренный утратой частной собственности буржуа.

– Рискни! – весело предложил офицер. – Стволом А[49] промеж рог не получал? Советую попробовать. Здорово отрезвляет. На всю оставшуюся жизнь выпендриваться отвыкнешь!

Двое дюжих пожарных, слышавших разговор, придвинулись к Сергею Игнатьевичу, недобро оглядывая его с макушки до кончиков начищенных ботинок.

Внезапно Елкину стало не по себе. Не пытаясь больше хамить, он уселся в «Мерседес», выехал из поселка и по сотовому позвонил Иволгину.

– Сегодня поработаешь один. У меня дача сгорела. Сожгли, наверное, – хмуро сообщил Сергей Игнатьевич.

– А мне «Вольву» спалили! – захныкал в ответ Владилен Андреевич. – Я... я...

– Заткнись! «Вольво» дешевле дома. Не хера ныть, – злобно парировал Елкин, отключил телефон и двинулся прямиком домой, решив напиться с горя...

* * *

Лишенный машины, господин Иволгин добрался до офиса на такси и с головой окунулся в дела фирмы. Надо отдать должное – плаксивый, робкий Владилен Андреевич вместе с тем являлся неутомимым трудягой, выполнявшим в «Ажуре» самую черновую, но необходимую работу. Сергей Игнатьевич осуществлял лишь поверхностное руководство, не вдаваясь в детали сделок и брезгуя нудной рутиной, а коняга Иволгин тянул основной воз. Без него фирма быстро бы пришла в упадок. Закопавшись в бумаги, Владилен Андреевич почувствовал значительное душевное облегчение. Мысли о сожженном «Вольво» отошли на задний план. Своеобразная трудотерапия. Однако так продолжалось недолго. Без пятнадцати десять в кабинет ворвались двое здоровенных парней в черных лыжных шапочках с прорезями для глаз. Один держал в руке пистолет, другой – объемистую спортивную сумку.

– Не рыпайся! – ужасным сиплым голосом предупредил обладатель пистолета, наведя дуло точно в лоб коммерсанту. – Чуть шевельнешься – стреляю!

Иволгин и не пытался рыпаться. С отвисшей челюстью он зачарованно уставился в черное отверстие ствола, как кролик в глаза удава. Голова опустела. Ни единой мысли. Тело превратилось в сотрясаемый крупной дрожью студень.

– Ключи от сейфа! – зарычал грабитель. – Мозги вышибу!

Непослушной рукой Владилен Андреевич выложил на стол ключи. Второй налетчик отпер сейф и принялся набивать сумку пачками денег.

– Не убивайте! Не убивайте! Не убивайте! – шептал синюшно-бледный Иволгин. – Христа ради не убивайте!

Державшему пистолет Гордееву стало жаль несчастного рохлю. Насвинячил Елкин, а расплачивается этот безобидный тюфяк. Идя на дело, Виктор был морально готов к убийству, даже мечтал втайне, как загонит пулю в поганую харю Елкина при малейшем поводе. Но стрелять в Иволгина он не собирался. «На хрена ему машину спалили? – с раскаянием подумал Гордеев. – Пичугин, блин! Интриган говенный».

– Не дрейфь! – просипел Виктор. – Я предсказываю тебе долгую жизнь. Правда, при одном условии!

– Каком? – пискнул Владилен Андреевич.

– В течение двух часов после нашего ухода никому не говори о случившемся, про милицию же вовсе забудь. Понял?

– Да!

– Отлично.

– Готово, – сообщил закончивший опустошать сейф Костылев. – Линяем!

– Не забудь о своем обещании, толстяк! – на прощание погрозил стволом пистолета Виктор.

* * *

Сергей Игнатьевич узнал об ограблении в половине первого. Опорожнив бутылку шотландского виски, он внезапно решил наведаться в фирму, но не ради работы, а за бесплатной «телкой» (Елкин намеревался продолжить пьянку в сауне, заглушая горе не только выпивкой, но и сексом). Однако увидев распахнутый выпотрошенный сейф, пахнущего корвалолом, едва живого от недавних потрясений компаньона, коммерсант мигом протрезвел.

– Сучий выкидыш! – заорал он в лицо Владилену Андреевичу. – Почему милицию не вызвал?

– Не видел смысла! – неожиданно твердо заявил Иволгин. – Звони своей руоповской крыше. Пускай найдут, если сумеют. От обычных же ментов толку как с козла молока.

– Толковая идея! – поразмыслив с минуту, с нескрываемым удивлением (дурак, а соображает) сказал Сергей Игнатьевич и не мешкая набрал номер Касаткина. Относительное спокойствие коммерсанта (т. е. отсутствие истерики, битья окон и физиономий подвернувшихся под руку сотрудников) объяснялось следующим обстоятельством – основные капиталы (в долларах) он хранил не в офисе, а у себя дома...

* * *

– Кого конкретно подозреваешь? – деловито осведомился Вениамин Михайлович.

– Моих бывших охранников, – поспешно ответил Елкин, – которых ваши ребята... кхе... кхе... проучили, в общем.

– Компаньон опознал грабителей?

– Этот трус так перебздел, что самого себя в зеркале не опознает, – презрительно скривился Сергей Игнатьевич. – «Абсолютно незнакомые», блеет, «размерами со Шварценеггера, голоса, как у вампиров из фильма ужасов». Слизняк!

– Гм, на чем же тогда основаны твои подозрения? – скептически прищурился подполковник.

– Во-первых, налетчики хорошо знакомы с внутренней планировкой офиса, сразу зашли в нужную дверь, ухитрившись не попасться на глаза никому из сотрудников, – принялся обстоятельно перечислять Сергей Игнатьевич. – Во-вторых, молокососы злы на меня донельзя. Лишились работы, вместо денег по мордасам получили...

– Охранников вроде было четверо? – уточнил Вениамин Михайлович.

– Да.

– А налетчиков, по твоим словам, двое. Не сходится.

– Очень даже сходится! – пылко заверил коммерсант. – Двое совершили вооруженное ограбление, остальные запалили мою дачу, сожгли машину Иволгина. Месть по полной программе.

Касаткин погрузился в раздумье. Аргументы Елкина показались руоповцу убедительными, а возможность задержать без особых напрягов организованную преступную группу представлялась весьма заманчивой. Обстановка в стране сложная. Проклятые писаки чихвостят родную милицию, не стесняясь в выражениях. Госдума давит на министра, министр на заместителей, а те на остальных. Начальство рычит, пеной исходит. «Наглядных результатов работы» требует. Победные рапорты ох как необходимы! Благодаря внушительным габаритам арестованные налетчики будут смотреться по телевизору впечатляюще, а еще более впечатляющими предстанут в глазах начальства его, Касаткина, служебное рвение (как-никак, сам вызвался) и профессиональные на-выки (в тот же день разоблачил). В том, что задержанные мальчишки расколются до задницы, укажут, где спрятали похищенные деньги и оружие, расскажут подробности, подполковник не сомневался. Их не обязательно даже чересчур сильно бить. Опытный мент (а Вениамин Михайлович действительно обладал незаурядным опытом) легко разведет на базаре[50] преступника-новичка.

– Давай домашние адреса щенков, – досконально обмозговав ситуацию, распорядился подполковник. – К вечеру получишь результат...

* * *

Поздно вечером сиреневый от бешенства Касаткин навестил Сергея Игнатьевича.

– Ты осел, ослом родился и ослом же подохнешь! – с порога зашипел руоповец, едва удерживаясь от соблазна «засветить мудаку в дыню». – По твоей милости я в дерьме! Дал пустопорожнюю наводку, олух безмозглый! Шерлок Холмс бракованный!

– Не может быть! И с какой стати ты... вы в дерьме? – попятился шокированный Елкин. Не снимая грязной обуви, Вениамин Михайлович прошел в гостиную, плюхнулся в кресло, закурил сигарету и, стряхивая пепел на ковер, начал преисполненный ненависти рассказ.

– Поверив тебе, дятлу сраному, я взялся официально вести это дело. Мои люди не мешкая навестили квартиры охранников. Один, Василий Крошкин, оказался дома, он со вчерашнего вечера (с кратким перерывом на сон) режется с приятелями в преферанс и никуда не выходит. Факт, подтвержденный тремя свидетелями, не считая родителей Крошкина. Остальные подозреваемые (тут подполковник изощренно выматерился), а именно Гордеев, Костылев и Пичугин, в воскресенье вечером уехали в Воронежскую область к армейскому дружку Костылева Николаю Капустину. Не менее десяти свидетелей подтвердили наличие у них билетов на поезд в общий вагон на одиннадцатое октября. Еще четверо собственными глазами видели, как ребята с чемоданами в руках направлялись на Павелецкий вокзал. Не только видели, но по просьбе твоих бывших охранников в придачу и проводили. Чемоданы были очень тяжелые. Почему? Скоро поймешь, недоумок. Далее мы опросили кассирш. Одна опознала по фотографии Костылева, восьмого или девятого октября покупавшего три билета. Вроде бы достаточно?! Но нет! РУОП работает добросовестно, – во взгляде Касаткина сверкнула злобная гордыня. – Выяснив у родственников номер телефона и адрес костылевского приятеля, мои люди с грехом пополам дозвонились в это чертово захолустье. В дымину пьяный Капустин долго не врубался, чего от него хотят, но потом, вообразив, будто звонят «Лехины кореша», несказанно обрадовался и доверительно сообщил: «Ребята прибыли в понедельник после обеда с «морем водяры» (вот причина тяжести чемоданов) и с тех пор «гудят». На предложение подозвать к телефону Костылева с энтузиазмом заявил «Ща сделаем!» и, положив трубку на стол, принялся будить приятеля, находящегося, судя по всему, в глубокой отключке. Капитан Дробижев слышал вопли Капустина: «Леха, вставай! Да проснись же! Тебя к телефону! Во, блин, нажрался!», звук льющейся воды и невнятную ругань в ответ.

«Не просыпается, – заплетаясь языком, доложил Капустин спустя некоторое время. – Я тут один трезвый, а городские – слабаки. Пить не умеют! Позвоните завтра, авось прочухаются».

Заподозрив, что заранее предупрежденный костылевский дружок ломает комедию, капитан Дробижев представился по форме: звание, место службы и пригрозил запросить местные органы насчет правдивости Капустина.

«Органы? – удивился тот. – Запросить? А чего их запрашивать! Ща позову участкового. Он в соседнем доме живет, – и заорал (видимо, в окно): – Михалыч, слышь, Михалыч! Тебе коллеги из Москвы звонят. Давай сюда. Может, орден дадут. Нет, не отзывается, – спустя тридцать секунд сказал в трубку Капустин. – Звякните лучше ему домой», – и продиктовал номер. Бдительный Дробижев (Касаткин саркастически ухмыльнулся) «звякнул» сперва в Таловское ОВД. Там ему дали номер участкового Михалыча (он же старший лейтенант Александр Михайлович Кривошлыков). Номер полностью совпал с тем, который предоставил Капустин. Участковый, пытаясь казаться трезвым, подтвердил наличие в избе Капустина трех уклюкавшихся до потери пульса москвичей – Лешки, «Костыля» и Витьки. Таким образом, я очутился в говне по уши, – желчно заключил подполковник. – Отныне, хочешь не хочешь, мне придется искать этих чертовых налетчиков. Почти гарантированный висяк[51]. Нюхом чую! Объявленная в шестнадцать ноль-ноль операция «Перехват» не принесла никаких плодов. Черт бы тебя побрал, мудозвона! – Закончив свой гневный монолог, Касаткин поднялся, швырнул незатушенный окурок под ноги Елкину, харкнул на пол и ушел не попрощавшись. Закрыв за руоповцем дверь, Сергей Игнатьевич в бессильной ярости сорвал со стены вешалку, растоптал ногами собственную зимнюю норковую шапку и, вернувшись в комнату, принялся топить тоску в лошадиных дозах спиртного. Коммерсант даже не подозревал, что сегодняшние злоключения – всего лишь цветочки, а ягодки, страшные, смертельно ядовитые ягодки, будут впереди...

* * *

В четверг, около часа дня, трое бывших секьюрити с тяжелой сумкой в руках (из сейфа изъяли двести тысяч деноминированных рублей) зашли в избу Капустина.

– Наконец-то! – обрадовался Николай, приземистый, широкоплечий, светловолосый парень. – Заждался! Вчера, кстати, московские мусора звонили, ну, я им такой спектакль закатил. – Николай с красочными подробностями в лицах пересказал известную читателю историю. – Повесив трубку, я стремглав ринулся в дом Михалыча и вместе с ним дождался нового звонка, – присовокупил он.

– А как ты уломал участкового? – поинтересовался Гордеев.

– С утра пораньше накачал хмыря синюшного самогоном на халяву. Хорошо, Никита указал день, когда менты должны позвонить. Наш старлей от хронического пьянства вроде полоумного, а как нальется сивухой до горла – вовсе в зомби превращается. Короче, написал я на листке бумаги текст крупными печатными буквами, а Михалыч зачитал эту шпаргалку по телефону. За дополнительный стакан он бы и собственный смертный приговор огласил!

– Не заложит потом? – настороженно спросил Пичугин.

– Исключено! – рассмеялся Капустин. – Думаешь, он хоть что-нибудь помнит?

– Молодец! – похвалил Николая Гордеев. – Мы с ребятами по дороге посовещались. В общем, вот твоя доля, – открыв сумку, он отсчитал пятьдесят тысяч рублей. – Перестань ломаться! – прикрикнул Виктор на засмущавшегося парня. – Ты их честно заработал. Только не спрашивай, где именно мы раздобыли деньги. Скажу лишь одно – они чистые, без крови. Просто забрали у козла старый должок.

– Какие деньги?! – понимающе подмигнул Николай, перекладывая пачки в сундук. – Слыхом не слыхивал!.. Кстати, о птичках, – серьезным тоном добавил он. – Неплохо бы выпить с дороги, а баньку я с раннего утра растопил. Судя по блеклым рожам да сиплым голосам, и то и другое вам жизненно необходимо!..

Глава 7

В середине октября Соболев решил, что настала пора приводить в исполнение смертный приговор, вынесенный Елкину больше месяца назад. По данному поводу у них состоялась краткая беседа со Снежком.

– Шлепнуть из снайперской винтовки, – не мудрствуя лукаво предложил Снегирев. – Могу лично исполнить. Даже нанимать убийцу, пардон, киллера, не придется.

– Промажешь, – подколол товарища Антон, хотя прекрасно знал – Снежок стреляет отлично.

– Я-я-я?! Промажу?! – до глубины души оскорбился Игорь. – Давай на спор! Уложу с одной пули. Ставлю на кон десять тысяч долларов!

– Я пошутил, – поспешил утешить раздувшегося от обиды бандита Антон. – Я в твоих способностях не сомневаюсь. Не сердись!

– Ладно, – успокоившись, проворчал Снегирев. – Замнем. Однако шуточки у вас, уважаемый сэр, на редкость дурацкие. Про-о-ма-ажешь! И это он мне, которого знает десять лет, который...

– Погоди, дружище, – перебил Соболь. – Хватит брюзжать, как старый дед. Снайперский выстрел в любом случае отменяется.

– Опять загуманничал?! Пожалел бывшего сэнсея?! – поджал губы Снегирев. – И правильно, Антоша! Правильно! Пусть живет. Пусть гадит дальше!

– Замолчи! – необычно резко осадил приближенного Соболь. – Я ж не сказал «приговор отменяется», я сказал «выстрел отменяется».

– А-а-а! Бесследное исчезновение, – понимающе протянул Игорь.

– Именно, – подтвердил Антон. – Очередное демонстративное убийство вызовет определенный шум, который нам совершенно ни к чему. Не забывай – мы хоть и не попались в руоповскую западню, все равно засветились. Елкин, организовывая засаду, естественно, предупредил ментов, кто должен в нее угодить. Доказать-то они, понятно, ничего не сумеют, однако определенный геморрой нам обеспечен.

– Ты прав, – подумав, согласился Снежок. – Начинаем пасти[52]?!

– Да, с сегодняшнего дня...

* * *

Сергей Игнатьевич «топил тоску» четверо суток напролет. Пил, почти не закусывая, дойдя до кондиции – отрубался, очухавшись – снова пил... При себе он постоянно держал двух молодых сотрудниц «Ажура» Лену и Галю (с женой Елкин давно развелся), но не для секса (с перепоя половой орган не функционировал), а чтобы бегали за бухлом да поддерживали в квартире относительный порядок. От пьянства коммерсант опух, почернел, зарос дремучей щетиной. Немытое тело воняло потом. Под нестрижеными ногтями чернела грязь. В воскресенье вечером его посетили галлюцинации.

– Уйди! Не прикасайся! – внезапно услышала укрывшаяся на кухне Галя (Лена отправилась за очередной порцией выпивки) отчаянный вопль шефа. Заглянув в комнату, любопытная девушка увидела всклокоченного Елкина в одних трусах, с выпученными от ужаса глазами. Сергей Игнатьевич забился в угол, отмахиваясь руками и ногами от невидимого противника. – Не подходи! – выкрикивал он. – Не хочу на кладбище! Убирайся обратно в могилу!

– Что с вами, Сергей Игнатьевич? – испуганно спросила Галя.

Елкин уставился на нее мутными, в красных прожилках глазами.

– Мертвецы, – хрипло пояснил он. – К себе зовут.

Коммерсант ожесточенно пнул ногой воздух.

– Ага, согнулся! – злорадно заорал Елкин. – Больно, да! У меня, к твоему сведению, черный пояс. Голыми руками не возьмешь!

– Тут никого нет, – осторожно заметила девушка.

Сергей Игнатьевич недоверчиво огляделся.

– Да, действительно смылись, – облегченно вздохнул он. – Испугались, наверное. А то пристали, суки, «пойдем да пойдем»! Надгробный памятник, мол, уже готов.

...Некоторое время Елкин молчал, затем у него в мозгу наступило короткое просветление...

– Ядрена вошь, – пробормотал Сергей Игнатьевич. – Допился! Слушай, Галина, вот тебе двести баксов. Звякни по ноль девять, узнай номер телефона наркологического диспансера, вызови опохмелительную бригаду с капельницей. Только не говори им про мертвецов. Иначе не приедут.

Коммерсант взял со стола початую бутыль, налил полный стакан, давясь, выпил, улегся в постель и спустя несколько секунд оглушительно захрапел...

* * *

Врачи-«похметологи» очистили елкинскую кровь от алкогольных шлаков, вкололи ему мощную дозу снотворного, а также лекарства, укрепляющие сердце, витамины и т. д.

– К утру оклемается, – сказал врач, пряча в карман две стодолларовые купюры, и мысленно добавил: «Если не помрет».

* * *

Елкин не помер, а крепко проспав всю ночь, к утру более-менее отошел. Сергей Игнатьевич проснулся в половине седьмого, обнаружил, что измученные четырехдневной возней с пьяной свиньей девицы потихоньку смылись, и обложил Галю с Леной последними словами, решив непременно «уволить гнусных паскуд за предательство». Напившись крепкого чая, он привел себя в порядок: побрился, помылся, состриг ногти и вплоть до вечера отлеживался на диване, оттягиваясь запасенным «гнусными паскудами» холодным квасом. В семь часов Елкин позвонил в сауну, где обычно расслаблялся, заказал «раскочегарить парилку», оделся, вышел из квартиры, спустился вниз по лестнице и, внезапно получив сзади жесткий профессиональный удар ребром ладони под мозжечок, потерял сознание...

* * *

Люди Антона, сменяя друг друга, стерегли Сергея Игнатьевича начиная с четверга пятнадцатого октября. Быстро выяснив «род занятий» и местопребывание Елкина, Соболь выставил у его дома пост круглосуточного наблюдения. Одновременно прослушивался телефон (месяц назад по распоряжению предусмотрительного Соболя в квартиру коммерсанта вмонтировали хитроумный жучок[53]). В принципе, фуфлыжника могли взять прямо дома, «тепленьким», однако этому мешали две сотрудницы «Ажура», круглосуточно нянчившиеся с пьяным работодателем. Антон не мог позволить себе оставить свидетелей похищения, но и ликвидировать двух ни в чем не повинных девчонок не желал. Их тайное бегство в ночь с воскресенья на понедельник дежурившие в то время молодые боевики прозевали. Поэтому Сергей Игнатьевич и получил возможность беспрепятственно валяться на диване до самого вечера. Вместе с тем звонок в наркологический диспансер и визит похметологов не ускользнули от внимания бандитов.

– Закругляется, – радостно потер руки Снежок. – В понедельник к вечеру, как пить дать, выползет из берлоги.

– Обоснуй, – потребовал Антон.

– Очень просто, – охотно заговорил Снегирев. – Наркологи сняли алкогольную ломку, вкололи успокаивающее. Хмырь проспится, но с утра ему все равно будет хреновато. Я бы на месте Елкина отлежался до вечера, попил квасу или минералки, а потом завалился бы в баню, чтобы окончательно очистить организм от шлаков. Вот на выходе из дома и примем красавца!

– А если он поедет вместе с бабами? – спросил Антон. – С ними как думаешь поступить? Не мочить же, в конце концов!

– Мочить не надо, – согласился Игорь. – Мы их элементарно «отсечем». Я сам этим займусь. К примеру, изображу пьяного, свалюсь девкам под ноги. Пока то, пока се... Елкин не станет дожидаться дам (он явно не джентльмен), выйдет на улицу, ребята скрутят коммерсилу, погрузят в тачку да увезут. Заодно угонят елкинский «Мерседес». А бабы вообразят, будто босс уехал без них.

– Паршивый план, – констатировал Соболев, – на живую нитку сшит. Слишком много возможностей для прокола.

– У тебя есть получше? – недружелюбно поинтересовался Снежок.

– Нет, – вздохнул Антон.

– Да не расстраивайся, брат! – заметив удрученное лицо Соболя, с силой хлопнул его по плечу Игорь. – Уверен, все пройдет нормально, без осложнений. Елкин – такая сволочь, что Господь Бог наверняка давно забрал у него ангела-хранителя.

– Серега не крещеный, – мрачно сказал Соболев.

– Тем более[54]! – воскликнул Снегирев. – Тогда вообще никаких проблем. Спорим на ящик пива?!

* * *

Игорь словно в воду глядел. При похищении Елкина действительно не возникло ни единой проблемы, поскольку ни «отсекать» от баб, ни угонять «Мерседес» не пришлось. Вырубив Сергея Игнатьевича точным ударом в основание черепа, Снежок вместе с Каштаном и Сивкой-Буркой погрузили обмякшее тело в машину, передали Антону на пейджер: «Все нормально. Встречаемся в условленном месте», и велел сидевшему за рулем Артуру Каштанову ехать по направлению к чертановскому лесному массиву. Сам он вместе с Сивкой-Буркой и бесчувственным пленником посередине расположился на заднем сиденье.

– Проспали наши пацаны! Проморгали, как бабы смылись, – ворчал он. – Уйму времени по их милости потеряли. Нужно выяснить, кто именно дежурил в прошлую ночь, да по шеям надавать! Безобразие! Распустились, охламоны! Собственноручно хвосты накручу...

Сивка-Бурка равнодушно дымил сигаретой, а Каштан внимательно следил за дорогой и аккуратно вел машину, стараясь не привлечь внимания гаишников...

* * *

В лесу было холодно, темно и безлюдно. Луна спряталась за тучи. В воздухе веяло сыростью. Замерзшие деревья зябко кутались в остатки листвы, пару месяцев назад пышной, густой, а теперь жалкой, ветхой, словно рубище нищего. В самом глухом и удаленном от жилых кварталов уголке чертановского лесопарка, посреди просторной поляны зияла свежевырытая могила, освещенная яркими фарами поставленного напротив джипа Соболева. Антон в угрюмой задумчивости прислонился спиной к старой толстой березе. Белогвардеец, Ствол и Доктор, стоявшие в некотором удалении от шефа, молча курили. К предстоящей казни бандиты относились по-разному – Белогвардеец с плохо скрытым злорадством, Ствол с обреченной брезгливостью (неохота руки марать, да что поделаешь), Доктор безразлично, а вот Соболь... В душе Антона царило смятение.

Убивать человека вообще занятие мерзкое, а если ты знаешь его много лет?! Более того – в юности искренне уважал, чуть ли не боготворил?! Перед мысленным взором Антона мелькали четкие, как кадры кинохроники, картины: спортзал, строй учеников в белых кимоно, синхронно в такт ритмичному счету сэмпая[55] отрабатывающих маваши в голову. Вдоль строя прохаживается молодой энергичный сэнсей Сергей Игнатьевич, делает краткие замечания, исправляет ошибки.

– Ты сильно отклоняешь назад корпус, – говорит он шестнадцатилетнему Антону. – Если удар не достигнет цели, тебе будет трудно перегруппироваться и продолжать бой. Смотри, как надо! – Нога сэнсея, взметнувшись вверх, на долю секунды фиксируется возле виска Соболева (туловище остается неподвижным), и сразу же к животу прикасается кулак. – Понял? Повтори...

Другая картинка – товарищеская встреча с воспитанниками школы «Сэн-э». Спарринги ведутся в полуконтакт[56]. На татами Соболев и высокий жилистый сэнэец. Соболев напористо атакует, противник с трудом защищается.

– Давай, Антошка, лупи «балерину»![57] – азартно кричит Елкин. – Он твой! Твой! Молодец!

Ступня Соболева попадает в солнечное сплетение сэнэйца. Захлебнувшись воздухом, тот опускается на пол.

– Чистая победа, – громогласно торжествует Сергей Игнатьевич. – Я доволен тобой, Антон...

Соболь встряхнул головой, проглотил тугой комок в горле и закурил сигарету. Пальцы мелко подрагивали. Послышался приближающийся шум мотора.

– Едут, – радостно сказал Корнилов.

– Я не глухой! – Антон окинул Белогвардейца недобрым взглядом. «Подросло, блин, поколение, – зло подумал он. – Человека убить – раз плюнуть. Правда, в отличие от меня, у Генки нет оснований жалеть Серегу, но все равно. Слишком уж доволен, паршивец! Не годится так».

На поляну плавно вкатил черный «БМВ». Открылась задняя дверца. Первым из машины вылез Сивка-Бурка, затем со сдавленным стоном (очевидно, получив болезненный удар) вывалился Елкин и, наконец, неторопливо выбрался Снегирев. Ухватив Сергея Игнатьевича за воротник куртки, он рывком поставил его на ноги, врезал коленом в пах и тут же обеими ладонями по ушам.

– Груз доставлен, – сообщил Игорь. – Сразу закапывать или последнее слово предоставим?

Соболь молча отвернулся. В руках Снежка появилась удавка. Скорченный от боли Елкин разрыдался.

– Антоша, прости! – стоя на коленях, молил он. – Я виноват перед тобой! Каюсь! Но неужели ты способен так запросто меня убить? Дай шанс исправиться. Пожалуйста!

Лицо коммерсанта тряслось. С обвисших губ капала слюна. Из глаз струились мутные слезы. Снегирев сплюнул от отвращения.

– Антон и не будет убивать, – сквозь зубы процедил он. – Я сам тебя, падлу, удавлю.

Присев на корточки за спиной Сергея Игнатьевича, Игорь профессиональным движением набросил ему на шею шелковый шнурок. Елкин захрипел, заваливаясь навзничь и судорожно скребя растопыренными пальцами мерзлую землю.

– Прекрати! – вдруг глухо приказал Соболев.

– Что?! – опешил Снегирев.

– Отпусти, – настойчиво потребовал Антон. – Подойди на пару слов.

Выпустив полузадушенного Елкина, Игорь приблизился к Антону.

– Не могу я. Понимаешь, не могу! – шепнул Соболь. – Сердце на части разрывается! – В глазах Соболева появилась подозрительная влага.

– Тогда на кой хрен ты сюда приперся?! – негодующе зашипел Снежок, предусмотрительно загораживая спиной размякшего Соболя от остальных бандитов. Незачем им видеть слабость пахана. – Без тебя б прекрасно управились.

– Не могу, – потерянно повторил Антон.

Игорь задумался. Он не являлся закоренелым убийцей, предпочитая по возможности избегать «мокрухи», но в данном конкретном случае... Гнусный фуфлыжник подло подставил их под руоповцев и уж наверняка бы не опечалился, если б кого-нибудь из пацанов забили до смерти или пристрелили «при попытке к бегству». Конченая мразь! Клейма ставить негде! Однако... может, действительно не стоит брать лишний грех на душу? Ведь, откровенно говоря, холодная жестокость Снежка на самом деле – показуха, а на душе-то у него ох как муторно.

– Ладно, сдаюсь. Твоя взяла! – прошептал Снегирев. – Сохраним козлу жизнь, но по крайней мере нужно вытрясти его как Буратино.

Антон облегченно кивнул.

– Только, будь добр, не вмешивайся. Я как-нибудь сам, – попросил Игорь.

– Хорошо, – согласился Соболев. – Действуй.

Игорь вернулся к Елкину, успевшему восстановить дыхание и затравленно глядевшему на Белогвардейца с Каштаном, целившихся в него из пистолетов.

– Удушение отменяется! – во всеуслышание объявил Снегирев. – Чересчур легкая смерть. Мы зароем пидора живьем!

Он резко ударил Сергея Игнатьевича носком по почкам, спихнул в яму и взялся за лопату.

– Антон, Антон, пощади! – заголосил обезумевший от ужаса Елкин, пытаясь выкарабкаться из могилы. – Не губи!..

– Не гу-у-уби! – язвительно передразнил Снежок, пнув коммерсанта каблуком в темя. – Под ментов, сука, подставил. Деньги наши кровные зажилил, – слово «деньги» Игорь подчеркнул особо. – А теперь, значит, «не губи, пощади». Нет уж, дудки!

Подцепив лопатой первый ком земли, Снежок сбросил его в яму.

– Я верну долги с лихвой, – взвизгнул Сергей Игнатьевич.

– «Приходите послезавтра», как в прошлый раз, да? – ощерился Игорь. – А ты опять руоповскую засаду организуешь. Мы это уже проходили!

В яму полетел второй ком.

– Нет, нет. Не послезавтра. Прямо сейчас, – надрывался в истерике Елкин. – Деньги у меня дома. В потайном сейфе.

– Сколько? – как бы невзначай поинтересовался Снегирев.

– Четыреста тысяч долларов, – ввиду кошмарной неминуемой смерти коммерсант напрочь забыл о врожденной скупости. – Все. Все отдам! Только не убивайте!

Игорь долго молчал, будто бы мучаясь в сомнениях.

– Черт с тобой! Уговорил, – смилостивился наконец он. – Но смотри, любезный, без фокусов...

* * *

После ухода бандитов, дочиста опустошивших сокровенный потайной сейф (на квартире у Елкина побывали Снежок с Каштаном), Сергей Игнатьевич сперва испытывал невероятное душевное облегчение (ведь в прямом смысле – живым из могилы выбрался), но затем, мало-мальски опомнившись, воспылал звериной ненавистью и неистовой жаждой мщения.

– Обобрали до нитки, скоты! Бандюги проклятые, – злобно хрипел он, вышагивая из угла в угол. – До костей обглодали, волчары, – тут Елкин вспомнил сон о скелетах в погребе и взревел паровозной сиреной: – Выблядки! Подобные вещи вам с рук не сойдут. Даже не надейтесь. Я тебе, Антоша, устрою! Покажу, где раки зимуют!

Одичавший взгляд коммерсанта случайно упал на пачку денег (около полутора тысяч деноминированных рублей), великодушно оставленных Снегиревым «на хлеб», и взрыв бешенства едва не довел Сергея Игнатьевича до инсульта. Лицо налилось темной, дурной кровью, в глазах почернело, ноги сделались свинцовыми, непослушными. Он опустился на диван, жадно хватая воздух широко разинутым ртом. Однако ничего страшного не произошло. Видать, в очередной раз оправдалась поговорка «говно не тонет». Спустя пять минут давление нормализовалось, дыхание выровнялось, голова прояснилась. Елкин выпил стакан коньяка – «сосуды расширить», выкурил сигарету и окончательно решил, как именно отомстит Антону с компанией: сдаст руоповцам Касаткина. Подполковник сам придумает, на чем их подловить. Вениамин Михайлович – ментяра матерый, опытный, немало хитростей в арсенале имеет, а за труды он, Елкин, обещает руоповцам долю – положим, тысяч тридцать... или двадцать... или лучше десять. Да, десять! Вполне достаточно! Сергей Игнатьевич воспрял духом.

Интересно, а как в фирме дела обстоят? – подумал коммерсант и, поднатужившись, припомнил: во время запоя к нему безуспешно пытался прозвониться Иволгин, но он в пьяном кураже велел Ленке (а может, Галке) поставить телефон на автоответчик. Потом, дескать, на досуге послушаем Владиленчиковы излияния. А сейчас неохота. Бухло прокиснет. Гы-гы-гы!

Заранее усмехаясь (ноет, небось «Вольву» оплакивает), Елкин включил запись на проигрывание.

– Сергей, я звоню тебе пятый раз, но ты никак не соизволишь взять трубку, – прозвучал в ночной тишине громкий, непривычно решительный голос Иволгина. – Хорошо же. Скажу и так. Мне надоело с тобой вместе работать. Из-за твоих нечистоплотных делишек и свинского поведения у нас сплошные неприятности да убытки. С меня довольно. Пора нам разойтись как в море корабли. Поскольку ты, естественно, попытаешься загрести все под себя, имущество фирмы будем делить через суд. Я уже подыскал себе адвоката. Советую тебе поступить также. Всего наилучшего.

– Б...дь! – переварив услышанное, заорал Сергей Игнатьевич и от избытка чувств запустил пустым стаканом в большое настенное зеркало...

* * *

– Ого-го, – восхищенно присвистнул Антон, к трем часам ночи вместе со Снежком пересчитав добычу. – Не хило поимели! Иной раз выгоднее содрать с гада выкуп, чем пошло замочить. А?

– Выгодно-то выгодно, – проворчал Снегирев. – Однако чует сердце: этот п...дюк постарается устроить нам крупную пакость через ментов...

– Я знаю, – перебил Антон, – мы (все, кто участвовал в операции) завтра, вернее сегодня утром, отправляемся отдыхать в Сочи, куда по-любому собирались отвалить на месяц-другой после «мокрухи». Билеты давно куплены. Ты разве забыл? Так пусть Сережа носом землю роет. Формально-то он ничего предъявить нам не может! Бабки левые, официально не учтенные. Свидетелей происшествия нет... Организовать какую-нибудь подставу довольно проблематично, если мы за тридевять земель находимся.

– Верно мыслишь, – заулыбался повеселевший Снежок, – пусть роет, фуфлыжник!..

Глава 8

Во вторник, двадцатого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года, подполковника Касаткина с самого утра преследовали неприятности. Он и проснулся-то не в духе: ночь напролет снилась какая-то незапомнившаяся гадость, а законная супруга Валерия Семеновна, высохшая как мумия крашеная мегера с крючковатым носом, видя пасмурное состояние мужа, не преминула подлить масла в огонь, обрушив на голову Вениамина Михайловича лавину придирок и упреков. Она обвиняла подполковника... Впрочем, не берусь перечислять! Мадам Касаткина цеплялась к любой ерунде, умело раздувая из мухи слона. Подобное поведение Валерии Семеновны мотивировалось отнюдь не осмысленным желанием довести благоверного до белого каления. Ее дергали за язык инстинкты прирожденной стервы. Валерию Семеновну можно было бы сравнить с куском протухших экскрементов, воняющим не для того, чтобы сознательно испортить воздух, а просто в силу своей сущности. Вениамин Михайлович прибыл на работу злой как черт и сразу же получил нахлобучку от начальства за низкие показатели раскрываемости преступлений. Собственно говоря, эти самые показатели никогда и не являлись особенно высокими. Но начальство, похоже, встало не с той ноги и потому обильно изливало желчь, не утруждаясь поиском поводов. Под конец оно ехидно осведомилось, не пойманы ли дерзкие налетчики, ограбившие офис фирмы «Ажур», которых Касаткин обещал еще неделю назад преподнести «на блюдечке с голубой каемочкой», и, услышав отрицательный ответ, многозначительно поцокало языком, испепелив подполковника презрительным взором...

Потом услужливые подчиненные, не подозревая о душевном состоянии Касаткина, положили ему на стол газетную статью, повествующую о бесчинствах РУОПа Н-ского округа на одном из оптовых рынков. Подполковник хорошо помнил данный эпизод, когда его сотрудники действительно малость перестарались. До сих пор ни он, ни руководство не придавали случившемуся большого значения. Ну, поломали ребра нескольким некстати подвернувшимся под руку в момент проведения операции торгашам... Не велика беда. Не убили же! Однако зловредная газетенка живописала поведение руоповцев с таким смаком, что теперь следовало ожидать злобного лая со стороны вышестоящих инстанций и поиска «крайнего». Вениамин Михайлович ни на секунду не усомнился, кто в конечном итоге окажется «крайним», поскольку в статье неоднократно упоминался подполковник К., по мнению автора – главный виновник безобразного инцидента... В результате к одиннадцати утра Касаткин выглядел столь жутко, что ежели б заснять его на видеопленку да передать в Голливуд, тамошние режиссеры фильмов ужасов неминуемо полопались бы от зависти и, устыдившись прежней халтуры, повышвыривали бы на помойку своих стандартных синтетических монстров.

В пять минут двенадцатого позвонил Елкин.

– Да! – голосом голодного вурдалака рявкнул подполковник, сняв трубку, без комментариев выслушал коммерсанта и, швырнув трубку на рычаг, с запредельной ненавистью проскрежетал: – Падаль ох...шая! Он, кажется, считает нас шлюхами по вызову! «Подъезжайте к семи вечера. Важное дело!» – и точка! Кем чмырина себя возомнил? Центром Вселенной? Тварь ползучая! Урою паскуду!

Случайно оказавшийся поблизости капитан Дробижев, человек далеко не трусливый, заглянув в извергающие пламя глаза шефа, содрогнулся в мистическом ужасе и поспешил заверить:

– Вы абсолютно правы. Обнаглел барыга. Проучить надобно!

Касаткин внимательно осмотрел ка-питана и, не обнаружив в нем ничего, кроме безоговорочной рабской преданности, одобрительно оскалил крупные острые зубы.

– А ты, Олег, не дурак. Соображаешь! Обязательно навестим засранца. Всей компанией. Предупреди Курбатова, Кобелева и Гаврилова...

* * *

– Пора! – примерно в то же самое время сказал Платонов директору кладбища. – Ты проинструктировал людей?

– Давным-давно, – ответил Михайлов. – Они уж заждались. Кстати, если не секрет, почему именно сегодня, а не вчера или завтра?

– Не знаю толком, – пожал плечами Станислав Кириллович. – Какое-то внутреннее предчувствие. Вчера, по-моему, было рано, а завтра скорее всего будет поздно.

– Чутье у тебя верное, – подтвердил Петр Иванович. – Помнится, на зоне ты всегда заранее угадывал, когда вертухаи[58] повальный шмон[59] в бараке учинят. Ни разу не ошибся!

– Покличь ребят, – попросил Платонов, – я хочу лично с ними побеседовать.

Бывшие зеки, а ныне могильщики Кузя, Фока, Семеныч и Федька Рябой, кряжистые, средних лет мужики с мощными узловатыми руками, быстро явились на зов и почтительно остановились у двери. Платонов (лагерное прозвище Философ) как в заключении, так и на воле пользовался у уголовников немалым авторитетом. Философа в равной степени уважали и боялись. Уважали за честность, справедливость, сильную волю, а боялись... Гм! Со всеми без исключения врагами Платонова неизбежно происходили «несчастные случаи» со смертельным исходом. Кто «повесится», кому железный лом на голову упадет, а один стукач ухитрился провалиться в узкое очко отхожего места (только непонятно, как протиснулся) и захлебнуться в нечистотах. Правда, за мелочи Философ не мстил, прощал, но по-серьезному лучше было его не задевать.

– Присаживайтесь, – радушно пригласил Станислав Кириллович, указывая на стулья. – Уточним детали. – И, дождавшись, пока могильщики рассядутся, спросил: – Петр вам все объяснил? Да? Отлично! Тогда напомню лишь две вещи. Первое: «пассажир» физически крепок, каратист, будьте с ним повнимательнее, и второе, главное: он нужен мне живым, желаю сказать пару слов на прощание... Это все. Рабочий и домашний адреса у вас на руках, телефоны тоже. Приступайте!..

Могильщики деловито вышли из кабинета.

* * *

Весь день Сергей Игнатьевич не покидал квартиры по причине паршивого самочувствия и не менее паршивого настроения. Болела отбитая тяжелым ботинком Снежка почка, трещала ушибленная голова, ныли хоть и зажившие, но вчера растревоженные падением в яму ребра. Сквалыжная елкинская душа ну просто верещала гадким голосом: «Четыреста тысяч долларов! Четыреста тысяч долларов!»

Коммерсант жил исключительно предвкушением скорой лютой расправы с Антоном, Снежком, подлюгой Иволгиным...

– Делиться, видите ли, захотел! – вспоминая Владилена Андреевича, скрипел зубами Елкин. – Работать вместе надоело? Испугался, жирная свинья, поджогов, налетчиков в черных масках! Решил удрать как крыса с тонущего корабля. Думаешь, мне хана? Не-е-е-т, Владиленчик! Это тебе хана, а я выплыву. Я живучий! И тебе, Антоша, каюк! Не попользуешься ты моими баксами. Выкуси! Руоповцы тебя, бандюгу, до смерти затопчут. И Снежка заколбасят. Насчет его я специально попрошу, чтоб помедленнее убивали за дополнительную плату, хе-хе! А мокрице Иволгину собственноручно вафельник расквашу. По поводу же раздела имущества ему менты все доходчиво объяснят. В суд, блин, собрался. Здесь тебе не Аме-рика!..

Около часа дня зазвонил телефон.

– Слушаю, – проворно схватил трубку Сергей Игнатьевич, вообразивший, будто звонят руоповцы, решившие приехать пораньше.

– Алло, это морг? – спросил на другом конце провода незнакомый хрипловатый голос.

– Нет, придурок, квартира! – рявкнул коммерсант и по хамскому своему обыкновению послал незнакомца на «три веселые буквы».

Снова потянулся длинный, заполненный кровожадными мечтаниями день. Наконец наступил долгожданный вечер. Елкин нетерпеливо поглядывал на часы, бормоча: «Где ж их, дармоедов, черти носят? Совсем нюх потеряли. Пожалуй, стоит сократить плату за крышу!» Без двух минут семь в дверь позвонили. Сергей Игнатьевич бегом бросился отворять.

– Приветик! – сатанински улыбнулся с порога Касаткин и, грубо отпихнув хозяина квартиры, прошел вовнутрь. Вслед за начальником протопали остальные – в форме, при оружии, с резиновыми дубинками в руках.

– Обувь снимите! Грязь на дворе, – раздраженно потребовал Елкин, и в ту же секунду капитан Дробижев без предупреждения врезал ему дубинкой в переносицу. Хрустнула кость, из носа хлынула кровь, бывший сэнсей впал в состояние гроги[60].

– В комнату тащите, – словно сквозь вату услышал он короткое распоряжение подполковника. Железные руки подхватили Сергея Игнатьевича под мышки и бесцеремонно поволокли.

«Это сон, – забрезжила в помутненном сознании отчаянная надежда. – Сейчас я проснусь и...»

Тяжелый удар раскрытой ладонью по затылку швырнул коммерсанта лицом на ковер.

– А вот теперь потолкуем, – по-хозяйски усаживаясь в кресло, хохотнул Вениамин Михайлович...

* * *

– Дома, пидор мокрожопый! – позвонив из телефона-автомата на квартиру Елкина, сообщил товарищам Семеныч, главный в компании могильщиков, и, зло сплюнув, добавил: – Представляете, на х... меня послал! Ни с того ни с сего! Во гнида[61]! Неудивительно, что Философ кровушки его возжаждал. Поехали, ребята!

– На хате возьмем или на улице дождемся? – поинтересовался Кузя, самый молодой из присутствующих.

– Разберемся по ситуации, – проворчал Семеныч. – Желательно бы, конечно, на улице, но коли он, козел, не захочет наружу вылезать, придется идти в хату. Философ сказал – сегодня, значит, сегодня и сделаем. При любом раскладе. Подождем до вечера, допустим, до восьми, а там... В общем, грузитесь в тачку, не фига время даром терять...

Могильщики прибыли к жилищу Елкина на серой «Газели», поставили машину напротив подъезда и принялись по очереди наблюдать за выходом. «Козел» упорно «не вылезал». Оскорбленный коммерсантом Семеныч зверел на глазах.

– Когда Философ скажет свои прощальные «пару слов», попрошу отдать пидора мне живым, – вслух мечтал он. – Труп-то сжигать придется. Недаром с мужиками из крематория договорились. Им велено заранее печку вычистить, дабы козлиный прах ни с чьим чужим не смешался, пепел собрать и в коробку, да передать Философу лично в руки... Кириллыч пепел получит, как уговорено, но козла я в печку живьем запихну. Вот смеху-то будет!

Могильщики одобрительно посмеивались. Так прошел день.

Около семи вечера Фока заметил подкатившую к дому милицейскую машину, из которой выбрались пять бугаев в форме и прямиком направились в елкинский подъезд.

– Руоповская крыша! – догадался Семеныч. – Михайлов, помнится, говорил, что козел под мусорским крылышком прячется. Не беда. Обождем. Надеюсь, они там ночевать не останутся!

– С какой стороны посмотреть. Пидор все-таки! Может, он с ними задницей расплачивается! – сально сострил Федька Рябой.

Глуповатый Кузя громко загоготал.

– Тише! – свирепо прошипел Семеныч. – Не шуми! И вы, остальные, языки прикусите! Не к чему нам высвечиваться.

В «Газели» установилась кладбищенская тишина...

* * *

– Ну давай, выкладывай, зачем звал? – подбадривал Сергея Игнатьевича Касаткин. – Чего молчишь? Или при виде дорогих гостей от радости дара речи лишился?

Елкин с трудом поднялся на ноги. В глазах двоилось. Два абсолютно одинаковых подполковника мерзко ухмылялись, развалившись в креслах. Он дотронулся до лица – липкая кровяная маска. Коммерсант хлюпнул сломанным, сочащимся кровью носом.

– Слава, принеси мокрую тряпку. Пусть хайло почистит, а то смотреть противно, – велел Кобелеву Вениамин Михайлович. Тот ушел в ванную. Послышался шум льющейся из крана воды.

Взгляд Елкина наконец сфокусировался. Подполковники-близнецы слились в единое целое. Вернувшийся лейтенант протянул Сергею Игнатьевичу пропитанное водой белое махровое полотенце.

– Держи, придурок!

Елкин осторожно отер лицо. Полотенце сразу сделалось красным.

– Так зачем позвал? – нетерпеливо повторил Касаткин.

«Мусора поганые! – подумал коммерсант. – Ничуть не лучше бандитов. На хрена вот избили? Вероятно, страху решили нагнать. Менты обожают, чтоб их боялись, и постоянно самоутверждаются путем мордобоя. Су-у-ки! Ладно, пускай разберутся с бандой Антона, с жабой Иволгиным, а потом, дайте срок, я сыщу на вас управу».

Сергей Игнатьевич начал подробно описывать свои недавние злоключения и разъяснять, что, с кем, каким образом и за какую плату нужно сделать.

Подполковник благожелательно кивал в такт рассказу, и Елкин уверовал: «Купился легавый. Заглотил наживку. Теперь никуда, падла, не денется».

– У тебя все? – хладнокровно осведомился Вениамин Михайлович, когда коммерсант замолчал.

– Да.

– Как стоишь, урод?! – вдруг загремел Касаткин.

– А-а-а?! – вытаращился огорошенный столь непредвиденным оборотом Сергей Игнатьевич.

– Я спрашиваю, как стоишь?! На колени, щенок! – Подполковник мигнул Кобелеву с Гавриловым, и те одновременно ударили Елкина сзади дубинками в подколенные сгибы. Коммерсант упал на четвереньки. Вениамин Михайлович уткнул ему в рот ствол «макарова».

– Значится так, – поигрывая пальцем на спусковом крючке, начал он. – Тебя, сердешного, в очередной раз ограбили, – губы подполковника сжались, побелели (вспомнил о «висяке» и утренней аудиенции у начальства). – Гм, допустим, – справившись с приступом ярости, продолжал Касаткин. – Грабанули уже не на двести тысяч рубликов, а на четыреста тысяч зелененьких. Ты предлагаешь нам найти злоумышленников, вытрясти обратно бабки, а в награду обещаешь десять тысяч долларов. Это будет... – Вениамин Михайлович наморщил лоб, деля и умножая в уме, – ...два целых пять десятых процента от суммы, – выдал результат он. – Издеваешься, блядюга?! – Ствол резко дернулся, расколов один из передних зубов. Елкин сдавленно застонал. – Половину, рожа торгашеская. Половину отдашь! – бешено крикнул руоповец. – Причем деньги вперед!

Заткнись, чмо! Я не закончил, – он треснул рукояткой пистолета по лбу пытавшегося возразить Сергея Игнатье-вича. – Идем далее. Не желая делиться с компаньоном, ты намереваешься заграбастать целиком имущество «Ажура» (запасы товаров, а также офис с оборудованием) общей стоимостью приблизительно семьсот тысяч долларов. Хорошо, сделаем за половину, то есть за триста пятьдесят тысяч. Итого пятьсот пятьдесят штук гринов. Ах да, чуть не забыл. Надобно свести в могилу Соболя со Снежком, причем второго медленно, мучительно... Два заказных убийства... О'кей. Заметано. За Соболя возьмем полтинник, за Снежка, ввиду специфики умерщвления, – сотню. Тысяч, разумеется, и понятно, не рублей. Всего, стало быть, получается семьсот штук баксов. Деньги на бочку. Немед-ленно!

– У меня их нет, – прошепелявил господин Елкин. Воздух, попадая в разбитый зуб, причинял острую боль.

– Как нет?! – в притворном смятении всплеснул руками подполковник. – Выходит, ты явился в супермаркет приобретать дорогостоящий товар с пустым кошельком? Нет, любезный! Так не годится!

– Надо сперва получить долги, а потом... – начал объяснять Сергей Игнатьевич, однако Касаткин не дал ему возможности высказаться. Положив пистолет на журнальный столик, он пружинисто вскочил и коленом снизу двинул коммерсанта в подбородок. Опрокинувшись навзничь, Елкин потерял сознание.

– Красиво вы его, шеф, – льстиво заметил капитан Дробижев. – Прямо как в кино!

– С барыгами иначе нельзя, – самодовольно улыбнулся Вениамин Михайлович. – Вечно норовят на шею усесться.

– Вы полагаете, у него есть семьсот тысяч? – вежливо усомнился лейтенант Кобелев.

– Найдет. Никуда не денется, – по-кошачьи фыркнул подполковник. – Гаденыш у нас в руках. А рыпнется – «при попытке к бегству», хе-хе-хе, – руоповец, разумеется, пошутил, но очнувшийся в этот момент Сергей Игнатьевич принял его слова за чистую монету.

Одуревшего от побоев «черного пояса» обуяла отчаянная решимость смертника, которому нечего терять. Он открыл глаза. Касаткин снова сидел в кресле, за спиной подполковника сгрудились ухмыляющиеся руоповцы, а совсем рядом, на журнальном столике, лежал заряженный «макаров». Бывший сэнсей, собрав волю в кулак, нарочито медленно встал на четвереньки, демонстративно охнул, вызвав у ментов взрыв издевательского хохота, и вдруг, молниеносно выбросив вперед правую руку, схватил пистолет.

«Бах... Бах... Бах... Бах... Бах!» – прогремели подряд пять метких выстрелов (во время службы в армии младший сержант Елкин считался одним из лучших стрелков роты). Первая пуля угодила в пах Касаткину, вторая в грудь Дробижеву, третья разнесла голову Кобелеву, четвертая разворотила живот Гаврилову. Легче всех отделался старший лейтенат Курбатов, получивший ранение в плечо, но он все равно отлетел к стене и снопом рухнул на пол, сраженный болевым шоком[62].

– Вот тебе предоплата! Как хотел, – сказал Сергей Игнатьевич, выпустив оставшиеся в обойме три патрона в конвульсивно дергающееся тело Касаткина.

«Бежать! Обязательно бежать из города, – подумал он. – За пятерых дохлых мусоров мне вилы. До суда не доживу. Забьют насмерть следователи или вертухаи в СИЗО». Сунув за брючный ремень пистолет-улику, Елкин, пошатываясь, поплелся в прихожую, с грехом пополам натянул ботинки, кожаную куртку и, не заперев дверь, покинул квартиру... На улице его безмолвно, как волчья стая, окружили четверо уголовного вида мужиков, шустро выпрыгнувшие из серой «Газели».

– Али подвезти, голуба? – ласково спросил один из них со смутно знакомым хрипловатым голосом.

Ответить Сергей Игнатьевич не успел. На его многострадальную голову обрушился тяжелый кулак с кастетом...

* * *

– Ментов он вроде завалил. Мы слышали восемь выстрелов, а ствол был с пустой обоймой и вонял свежей пороховой гарью, – завершил свой рассказ Семеныч.

– Куда дели пистолет? – спросил Платонов.

– Аккуратненько взяли платочком, чтобы козлиные «пальчики»[63] не стереть, да бросили на видное место, – улыбнулся фиксатым ртом могильщик.

Беседа происходила в строительном вагончике-бытовке на окраине кладбища, неподалеку от крематория. Платонов сидел на стуле в углу. Семеныч с Фокой стояли в противоположном конце бытовки возле бесчувственного тела Елкина. Остальные ждали снаружи. Часы показывали ровно полночь.

– Молодцы, – похвалил Станислав Кириллович. – Добросовестно потрудились. С меня причитается. Теперь приведите его в сознание и оставьте нас вдвоем.

Фока, в темпе обернувшись туда-обратно, принес с ближайшей водоразборной колонки наполненное до краев ведро и с размаху выплеснул воду на голову Сергея Игнатьевича. Коммерсант со стоном пошевелился.

– Оставьте нас, – повторил Платонов. – Побудьте на улице. Далеко не отлучайтесь. Скоро позову.

– Извини, Кириллыч, я хотел... сунуть козла в печь живьем, – начал было Семеныч, но, встретившись с ледяным взглядом Философа, мгновенно осекся.

– Пошли, Фока, – пробормотал могильщик...

* * *

– Вот мы и встретились, фуфлыжник, – услышал выплывающий из небытия Елкин негромкий, ровный голос. – Вставай, хватит валяться!

Сергей Игнатьевич послушно поднялся и увидел, что находится в пустом строительном вагончике, освещенном яркой лампочкой без абажура, а на единственном стуле, закинув ногу на ногу, устроился Платонов.

– Ты-ы-ы, – выдавил коммерсант.

– На редкость точное наблюдение, – язвительно заметил Платонов. – Это действительно я, а не галлюцинация или, допустим, статуя. Помнишь, я обещал тебе персональный обелиск с невиданным доселе оригинальным изображением? Так вот, он готов.

– Убьешь? – выдохнул Елкин. – Из-за каких-то сраных денег?!

– Нет, – отрицательно покачал головой Станислав Кириллович. – Вовсе не из-за них.

– Тогда за что?

– Ты не поймешь. А объяснять без толку. Перед свиньями бисер не мечут. Прощай, фуфлыжник! – Философ сделал неуловимое движение рукой. Остро заточенный напильник, пролетев три метра, вонзился бывшему сэнсею чуть ниже кадыка, в яремную вену. Смерть наступила мгновенно.

– Семе-е-еныч, – позвал Платонов.

Дверь отворилась. В щель просунулась голова могильщика.

– Забирай падаль, – разрешил хозяин «Пьедестала», вытаскивая из раны напильник и вытирая его об одежду убитого. – Кстати, попроси одного из ребят замыть кровь на полу. Я подожду вас в кабинете Михайлова. Да, да, знаю, процесс кремации долгий, но ничего страшного. Ночь длинна, а спать мне не хочется.

Станислав Кириллович неторопливо вышел из бытовки, посмотрел на темное небо с россыпью звезд, вдохнул полной грудью свежий холодный воздух и двинулся пешком к кладбищенской конторе...

Эпилог

Вопреки мнению Сергея Игнатьевича, воображавшего, будто ухлопал всех пятерых ментов, один из руоповцев, а именно старший лейтенант Курбатов, остался жив, к середине декабря тысяча девятьсот девяносто восьмого года выписался из больницы и скоро приступит к выполнению служебных обязанностей. Раненный в живот лейтенант Гаврилов скончался в реанимации, однако он успел дать свидетельские показания против убийцы. Елкина объявили во всероссийский розыск. Поскольку погибли не рядовые граждане, а сотрудники РУОПа, розыск ведется активно, во все отделения милиции страны разосланы фотографии злодея. Стражи порядка связались с коллегами из республик бывшего СССР и попросили посодействовать в поимке опаснейшего преступника. Всех людей, имеющих несчастье быть хоть капельку внешне похожими на исчезнувшего коммерсанта, немедленно задерживают, тщательно проверяют.

«Ажуром» единолично руководит Иволгин. Он разумно ведет дела и по мере сил постепенно рассчитывается с обманутыми Елкиным фирмами, в том числе с «Пьедесталом». На Н-ском кладбище появился новый роскошный оригинальный обелиск. На пятиметровой до блеска отполированной глыбе черного гранита изображен молодой солдат в полной военной форме. Филигранно выполненный портрет (настоящее произведение искусства) в два раза больше обычного человеческого роста. У головы воина восьмиконечный православный крест.

На оставшемся пространстве надпись золотыми буквами: «Погиб за веру и Отечество на чеченской границе. Половцев Андрей Александрович. 20.04.1980 – 23.08. 1998». Памятник намного выше всех прочих и вызывает едкую зависть новых русских. Между ними упорно курсируют слухи, будто бы похороненный под гранитной скалой восемнадцатилетний пацан – внебрачный сын хозяина «Пьедестала» Платонова. Станислав Кириллович в душе посмеивается над этими бреднями, но не опровергает.

Другой необычный обелиск, если можно так назвать корявый обломок бетонной плиты, приобретенный у бомжей за две бутылки водки, установлен у входа в туалет на территории «Пьедестала». Изображение, правда, сделано с исключительным мастерством и представляет собой целую художественную композицию: камера, шпонки, посредине стол, в углу у двери параша. За столом зеки – кто ест, что чифирь пьет, кто в карты играет, а возле параши, на полу, сидит зачуханный заключенный, лицом смахивающий на господина Елкина. На лбу его явственно просматривается печатная буква Ф. Урки швыряют чухану объедки. Он ловит куски на лету, макает в парашу и жрет. Вверху надпись: «Фуфлыжнику – фуфлыжни-ково».

– Это просто шутка. Художники баловались, – улыбчиво поясняет заказчикам Станислав Кириллович.

Заказчики (особенно представители братвы) покатываются со смеху, правда, у некоторых почему-то пробегает по коже неприятный холодок.

И никто не догадывается, что под «шуткой» на глубине трех метров захоронен пепел Сергея Игнатьевича Елкина, безуспешно разыскиваемого милицией по всей стране...

* * *

Строящий дом свой на чужие деньги – то же, что собирающий камни для своей могилы.

Примечания

1

Кличка (здесь и далее примечания автора).

(обратно)

2

Дурманящий напиток из чая (пачка чая на кружку воды).

(обратно)

3

Блатном жаргоне.

(обратно)

4

В 30 – 60-е годы среди уголовников высокого полета действительно культивировалось искусство неожиданно выплюнуть в лицо противнику бритвенное лезвие (не поранившись при этом самому). Искусство сложное, требующее многолетней тренировки. Сейчас все это ушло в прошлое. Нынешнее поколение паханов предпочитает методы попроще, но поэффективнее (пулю, бомбу и т. д.).

(обратно)

5

Обычно бандиты из вышибленного долга забирают половину. Правда, иногда для «своих» коммерсантов делают исключение.

(обратно)

6

См. мою повесть «Смертник», где рассказывается именно о таком человеке.

(обратно)

7

Обманул.

(обратно)

8

Государственных коммерческих обязательств.

(обратно)

9

Боевой клич каратистов.

(обратно)

10

Как правило, бандиты берут плату за крышу в виде определенного процента от прибыли или (чаще) с оборота.

(обратно)

11

Что-то подозревает.

(обратно)

12

В данном контексте – всегда был готов ответить за свои слова, доказать их справедливость. Кстати, в бандитской среде за них можно ответить очень серьезно, даже собственной жизнью.

(обратно)

13

Любовницы.

(обратно)

14

Врет.

(обратно)

15

Долларами.

(обратно)

16

В данном контексте – намеченных жертв.

(обратно)

17

Бандит не душил Елкина, а перекрыл веревкой обе сонные артерии одновременно. Это обязательно приводит к кратковременной потере сознания (если не переусердствовать). В ближнем бою артерии зачастую перекрывают просто пальцами. Результат – аналогичный.

(обратно)

18

В переводе с японского – учитель. Так называли тренеров в школах карате.

(обратно)

19

В большинстве школ карате существует (по крайней мере существовало раньше) нечто вроде «культа личности» сэнсея, ученикам внушается мысль, что «учитель» всемогущ, непобедим. Делается это главным образом для поддержания в секции жесткой дисциплины, без которой невозможно успешное усвоение новичками сложной базовой техники, между тем «культ личности» имеет великое множество негативных сторон, и не только с моральной точки зрения. Если, например, сэнсея где-нибудь побьют, ученики начинают мучиться комплексом неполноценности. Им кажется, что все, чему они научились, – ерунда.

(обратно)

20

Обнаглел.

(обратно)

21

Удар носком ноги.

(обратно)

22

Обратный боковой удар ногой. Наносится пяткой или ступней. Бойцы школы «Киу-ка-шинкай» частенько злоупотребляют ударами ног, безусловно красиво смотрящимися на телевизионном экране, но далеко не всегда эффективными в реальном бою (если противник опытный рукопашник, а не пьяный лопух).

(обратно)

23

Удар ребром стопы.

(обратно)

24

Маваши-гера – удар ногой сбоку. Наносится носком или подъемом.

(обратно)

25

Уширо-гера – удар ногой назад по прямой. Наносится ступней или пяткой.

(обратно)

26

Деньги.

(обратно)

27

Наложенный на сломанные ребра гипсовый корсет затрудняет дыхание, что может привести к осложнениям типа пневмонии и т. д., кроме того, корсет способствует развитию кислородного голодания, которое, в свою очередь, крайне негативно отражается на функционировании различных органов и систем человеческого организма и может привести даже к летальному исходу.

(обратно)

28

Разновидность антибиотика.

(обратно)

29

Обезболивающее средство.

(обратно)

30

Например, ужасающему кадровому разгрому подверглись Воздушно-десантные войска.

(обратно)

31

Убивать.

(обратно)

32

Эрнест Барлах (1870—1938) – известный немецкий скульптор, график и писатель. Отличался довольно мрачным взглядом на жизнь. Так, все скульптурные образы Барлаха – это фигуры отмеченных злой судьбой, обездоленных изгоев общества. Во времена нацизма Барлах не был в фаворе у властей, а потому в июле 1937 г. вынужден «добровольно» (после неоднократных требований) выйти из Прусской Академии художеств. Умер он, однако, своей смертью – 24 октября 1938 г. в г. Ростоке.

(обратно)

33

Берсеркиерами у древних скандинавов назывались воины, давшие обет богу Одину. Отличались неудержимым бешенством в бою. Они не носили доспехов (только одни холщовые рубахи) и были так страшны, что, например, 12 берсеркиеров – сыновей конунга (князя Канута) – плавали на отдельном корабле, и остальные викинги – люди отнюдь не робкого десятка – предпочитали держаться от них подальше. В исторических документах зафиксированы случаи, когда берсеркиеры продолжали сражаться, получив смертельные ранения, пока не умирали. С христианской точки зрения, они были просто одержимы нечистыми духами и по сути являлись марионетками в лапах бесов-кукловодов, которым сами себя и отдали добровольно, пройдя специальный языческий обряд (обет Одину).

(обратно)

34

Это вовсе не язвительная колкость автора. С точки зрения постперестроечного мента, Касаткин действительно проявил великодушие. Другой на его месте запросто мог отправить ребят не в больницу, а в изолятор временного содержания. Подобные случаи происходят на каждом шагу. Не верите – полистайте газеты, а еще лучше расспросите тех своих знакомых, кому известна специфика работы наших правоохранительных органов.

(обратно)

35

Дешевый хрупкий стройматериал из гранулированной глины.

(обратно)

36

Нары.

(обратно)

37

Передач.

(обратно)

38

Один из способов надежно прятать трупы, почти исключающий возможность последующего их нахождения. Выбирается готовая могила, поджидающая «постояльца», и углубляется примерно на метр. Незадолго до похорон в углубление кладут «криминальный» труп, закрывают досками, присыпают сверху землей. Могила приобретает обычный вид. Потом начинаются уже официальные похороны, в яму опускают гроб и закапывают. И никто – ни родственники похороненного, ни правоохранительные органы никогда не догадаются, что в могиле не одно тело, а два. Этот способ зачастую используют бандиты, имеющие надежные связи с работниками кладбища (см. мою повесть «Разборка»).

(обратно)

39

Бандитская крыша от заказного убийства тоже не защитит, однако бандиты – в исключительных случаях, если убитый коммерсант был им зачем-то очень нужен, причем лично он, а не сама фирма, – в принципе могут по своим каналам выяснить, кто нанес удар, и отомстить, если, конечно, посчитают мщение целесообразным. Что же касается милиции... Гм! Посмотрите статистику раскрытия заказных убийств.

(обратно)

40

Почить в бозе (древнерусское выражение) значит умереть с Богом в душе, т. е. по-христиански. Применяется к людям достойным, а не ко всякой шушере.

(обратно)

41

Змеем на зоне называют хитрого, подлого, коварного зека.

(обратно)

42

Пьянство, безусловно, зло, однако многие авторитетные специалисты убеждены, что антиалкогольная политика Горбачева проводилась с подачи наркомафии. Судите сами: по его указаниям разрушена значительная часть отечественного вино-водочного производства, загублены уникальные виноградники, которые нужно выращивать десятилетиями. Спиртное непомерно вздорожало, сделалось дефицитом. Между тем наркоманов фактически не преследовали. Молодежь, собираясь на дискотеку или вечеринку, не могла выпить, как раньше, вина, – дорого, недоступно, – а курила и нюхала различную дурманящую дрянь. В результате мы получили несколько поколений наркоманов. С пьянством же ничего не сделалось. Только исчезли хорошие вина и коньяки, а прилавки заполнили подделки из технического спирта.

(обратно)

43

Поджечь.

(обратно)

44

Никколо Тибернардо Макиавелли (1469—1527) – итальянский политический деятель и историк. Написал знаменитый трактат «Князь», где сформулировал теорию дипломатического искусства. Макиавелли рекомендовал политикам ради достижения поставленной цели не считаться с нормами морали и составил как бы философскую рецептуру политического вероломства, беспринципности, подлости и коварства. Коварный план Пичугина как раз вписывается в систему Макиавелли.

(обратно)

45

Правда, бывают исключения, когда крыша выделяет коммерсанту (особенно если он владелец клуба, ресторана и т. д.) своих боевиков для постоянной охраны, которым коммерсант платит дополнительно.

(обратно)

46

В данном контексте – изобьют.

(обратно)

47

Названия изменены.

(обратно)

48

Автоцистерна. Возит сравнительно небольшой запас воды с собой и в отличие от АН (автонасоса) не может качать воду в рукава непосредственно из гидранта.

(обратно)

49

Ствол – синоним устаревшего слова «брандспойт». Ствол А – предмет массивный, тяжелый. Ствол Б – несколько помельче.

(обратно)

50

Развести на базаре – поймать на разговоре, выудить путем определенных психологических трюков нужную информацию. Современная милиция употребляет блатной жаргон ничуть не меньше, чем представители криминалитета, а порой и побольше.

(обратно)

51

На милицейском жаргоне – преступление, не поддающееся раскрытию, по крайней мере в обозримом будущем.

(обратно)

52

Выслеживать.

(обратно)

53

Подслушивающее устройство.

(обратно)

54

Ангелы-хранители бывают только у крещеных людей.

(обратно)

55

Помощник тренера (сэнсея) в школах карате.

(обратно)

56

В полуконтактном бою можно бить до нокаута в корпус (от пупка и выше), удары ниже пояса запрещались, а удары в голову разрешалось только обозначить. Правда, на легкие удары, не наносящие противнику серьезных увечий (синяки и разбитые носы в счет не шли), рефери, как правило, закрывали глаза.

(обратно)

57

Представителей школы «Сэн-э» дразнили «балеринами» за то, что они чрезвычайно любили показуху и наибольшее внимание уделяли не эффективности приемов, а внешней красоте исполнения стоек, ударов и передвижений.

(обратно)

58

Тюремные или лагерные надзиратели.

(обратно)

59

Обыск.

(обратно)

60

Боксерский термин, означающий, что человек хотя и держится еще на ногах, но уже мало что соображает, как бы «плывет».

(обратно)

61

По понятиям «порядочного» уголовника, нельзя посылать на мужской половой орган. Можно только в женский.

(обратно)

62

Пистолет Макарова, не эффективный на дальней дистанции, на ближней, напротив, обладает мощной убойной силой. Его тупоносая девятимиллиметровая пуля выворачивает наизнанку внутренности, разносит на куски череп, отшвыривает человека назад. Даже при несмертельном ранении выстрел (вблизи) из «макарова» вызывает сильнейший болевой шок, чреватый летальным исходом.

(обратно)

63

Имеются в виду отпечатки пальцев.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Эпилог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте