«Правосудие любой ценой»

   Александр Золотько     Мент: Правосудие любой ценой

   Глава 1

   Весна пришла в город вовремя, но все равно как-то внезапно. Последний день февраля был, как положено, холодный и снежный. Мела поземка. А первого марта все проснулись уже весной. На небе ярко светило солнце, разом потекли сосульки и скоропостижно просели сугробы.

   На разборку с наследством зимы марту потребовалось всего с неделю. Сосульки, снег и лед исчезли быстро, оставив на мокрой и еще холодной земле мусор, накопившийся за зиму.

   В лесопарке, как и положено, обнаружили пару трупов, жизнерадостно именуемых знающими людьми «подснежниками». За пределы ежегодной нормы все это не выходило, а посему паники в рядах правоохранительных органов не вызвало, как не вызвало, впрочем, и возмущения общественности.

   Общественность вообще редко возмущается такими пустяками, как рост преступности. Нет, каждый в отдельности, естественно, ворчал, натыкаясь на информацию об очередном преступлении, но в запросы в парламент или к Президенту ворчание не выливалось. Дело житейское.

   Те, кто мог быть отнесен к преступным элементам и даже мог иметь отношение к появлению тех самых «подснежников», имел по поводу роста преступлений свое собственное мнение. Типа, беспредел достал, задрали отморозки… ну, и тому подобное. Сунуть перо в бок ближнему своему – это нормально, при условии, что делается в согласии с понятиями.

   Бомба в машине или автоматный расстрел – тоже может быть, но в особых, конкретных случаях. Это слишком нервировало уважаемых людей и авторитетов. На то и существовали «стрелки», чтобы на них перетирать разногласия. И если козел в натуре не понимал, тогда…

   Хотя, обычно, козел все понимал. Он тоже хотел жить.

   Жить хотели и три парня, сидевших уже второй час в машине напротив высотки в центре города.

   К самому дому они благоразумно не лезли, понимая, что дом населяют не самые простые люди города, и что охрана этих людей свободно могла начистить портреты всем троим. Для профилактики. Был такой опыт у одного из сидевших в машине.

   Этот опытный отзывался на кличку Грыжа и, неспешно постукивая пальцами по рулю, делился опытом с двумя компаньонами – Яриком и Сливой.

   – Прикиньте, мы такие только стали, вроде как не при делах, только Петруха прикурил, как у тачки нарисовались двое. И понеслась…

   – Че, вот так просто от балды? – не поверил Слива.

   – Не, не от балды. Вначале охранники сказали, чтобы мы, типа, сваливали, а Петруха им конкретно объяснил, куда им самим валить…

   – Петруха, – хмыкнул одобрительно Ярик. – Этот может.

   – Ага, – сумрачно кивнул Грыжа. – Тока теперь он еще с месяц не сможет.

   – Что не сможет? – не понял Слива.

   – Считай, ничего не сможет, – сказал Грыжа. – Я на заднем сидении кантовался, так даже дернуться не успел. У меня перед рожей ствол, а Петруха возле тачки лежит. А ему с носака объясняют, чего можно, а чего нет.

   – А у вас что, своего ствола не было? – Ярик достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, прикурил, не предлагая остальным.

   Ярика вообще некоторые считали жлобом.

   – Был, у Петрухи, – Грыжа оглянулся на Ярика. – Петруху уже почти отпустили, когда он схватился за свою дуру.

   – И чего?

   – Я ж тебе говорю, до этого у него только юшку из носа пустили и, там, пару синяков по роже. А когда пистолет заметили, вот тогда он свои переломы и сотрясения и получил, – Грыжа потянулся и зевнул.

   – Че ты? – спросил Слива.

   – Не выспался я, в натуре. Сейчас бы завалиться на боковую…

   – С бабой, – добавил Слива.

   – Не, – мотнул головой Грыжа. – Тока спать. С ментом все закончить – и спать.

   Все трое помолчали.

   То, что они должны были сделать сегодня, им нравилось мало. Хотя бы по тому, что никто из троих не понимал толком, зачем все это. Когда Атаман отдавал приказ, Ярик даже попытался засомневаться, но быстро смирился. Чем там могла закончиться разборка с ментом – не понятно, а если Атаман обидится, то…

   На фиг, подумали все трое.

   Сейчас же у всех было время поразмыслить.

   – Ну и на хрена все это нужно Атаману? – спросил Слива, ни к кому особо не обращаясь.

   Грыжа снова промолчал, а Ярик одной затяжкой докурил сигарету и выбросил окурок в окно. Там, на асфальте уже лежал с десяток таких же.

   – Не, в натуре, – Слива обернулся к Грыже. – На хрена Атаману разборка с ментом?

   – И если бы с кем другим, – лениво протянул Ярик, – а то с Зеленым.

   – А че с Зеленым?

   – Ты давно у нас в городе кантуешься, Слива? – спросил Грыжа.

   – Считай, с полгода как откинулся и сюда переехал, – ответил Слива. – А че?

   Этим своим «а че?» он в первые дни доставал всех, да так, что пару раз даже схлопотал по хлебалу. Потом к вопросу привыкли, но тупости Сливы, выделявшей его даже на фоне интеллектуального уровня братвы, все продолжали радоваться буквально ежеминутно.

   Можно было понять, что приезжий пацан все еще путается в названиях улиц. Можно было простить то, что не всех уважаемых людей он знал в лицо, а тех, кого даже знал, узнавал далеко не всегда. В конце концов, свои бабки Слива отрабатывал вовсе не головой.

   Но выучить и запомнить имена самых знаменитых лиц города даже такой бык как Слива был обязан. Тем более, лиц легендарных.

   – Так кто такой Зеленый? – переспросил Слива.

   Грыжа хмыкнул.

   Ярик ухмыльнулся и постучал Сливу пальцем по лбу.

   Слива отмахнулся и обиженно насупился.

   – Ща как стукну, – предупредил Слива.

   – Не, ты глянь на этого урода! – Ярик снова полез за сигаретами. – Зеленый – это…

   – Ты не помнишь, как украли пацана из богатых? – спросил Грыжа.

   – Это на Новый год?

   – Точно.

   – Конечно, помню, а че?

   – Мешок через плечо, – привычно передразнил Ярик.

   Слива привычно обиделся.

   – Помнишь, как весь город на уши поставили?

   – Помнишь… А че тут помнить? Не дурак, наверное, – сказал Слива.

   – Наверное, – согласился Ярик. – И помнишь, как всю семью там замочили? С детьми, прислугой и охраной.

   – Десятка два жмуриков было, – дополнил картину Грыжа.

   – Помню, – кивнул бугристой головой Слива. – Там еще бабки большие типа как пропали.

   – Типа, – сказал Ярик. – А вот Зеленый все это дело и распутал. Лично нашел беспредельщиков.

   – И че?

   – Не че. Нету тех беспредельщиков.

   – Мент замочил?

   – Сами они друг друга замочили, – Ярик выбросил очередной окурок.

   – А мент при чем?

   – Задрал ты меня уже, Слива, – простонал Ярик.

   – Не, – мотнул головой Слива. – Если они сами друг друга замочили, то мент тут с какого боку?

   – Ни с какого! Если так глянуть – ни с какого. А только среди братвы слух пошел – если Зеленый решит, что кто-то лишку на себя взял, или там замочил кого не по делу, то жить тому фраеру с неделю. А то и меньше. Порчу он, типа, напускает.

   Слива перевел взгляд с Грыжи на Ярика, а потом обратно.

   Прикалываются, подумал Слива.

   Его постоянно разводили на ерунде, он уже даже привык. Не к тому, что постоянно выглядит лохом, а к тому, что ничего тут не поделать. Можно было только особо надоедливым давать в рыло. С Грыжей и Яриком этот способ явно не проходил, потому лучше всего было разрешить им довести шутку до конца и сменить тему.

   – Чего зенками водишь? Не веришь?

   Слива неопределенно пожал плечами.

   – А то, что Саня Мехтиев умер после того, что начал под Зеленого копать ты знаешь? – спросил Ярик.

   – И Гиря из города уехал, – подсказал Грыжа.

   – Гиря?

   Гирю Слива помнил. Он поначалу даже прибился в одну из его бригад, но потом, когда в январе Гиря вдруг неожиданно уехал, пришлось идти под Атамана.

   – Это Зеленый Гирю из города выгнал?

   – А то! – Грыжа опустил стекло в дверце и мельком глянул на Ярика. – Надымил, козел.

   – Просто так выгнал? – не поверил Слива.

   – Ага, – кивнул Грыжа. – Блин.

   – Что там? – насторожился Ярик.

   – Гляди, – Грыжа ткнул пальцем.

   Из дома вышел высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти. Помахал рукой, глядя куда-то на верхние этажи дома, перешел через дорогу и сел в темно-синий «джип». За руль.

   – Это он? – спросил Слива.

   – Ага, – кивнул Грыжа и завел мотор.

   – Крутая тачка, – оценил Слива, разглядывая «джип».

   – Самая ментовская машина, – сказал Ярик и нервным движением вытер губы.

   – Ментовская? – не понял иронии Слива. – Че ментовская?

   «Джип» Зеленого тронулся с места.

   Грыжа подождал несколько секунд и тоже стартовал.

   – Че ментовская? – повторил свой вопрос Слива.

   – Ты часто ментов на таких машинах видишь, урод? – Ярик почесал висок, не сводя глаз с «джипа», едущего метрах в пятидесяти впереди.

   Слива посмотрел на «джип», потом перевел взгляд на Ярика:

   – А че?

   «Джип» притормозил на перекрестке.

   – Давай! – почти выкрикнул Ярик.

   Грыжа надавил на педаль газа.

   Ярик уперся руками в спинку переднего сидения. Напрягся.

   Светофор мигнул, и «джип» тронулся с места.

   – Не успели, – протянул Грыжа, отпуская педаль.

   – Ничего, на следующем, – сказал Ярик. – Только держись поближе.

   Слива все еще не совсем понимал, отчего так волнуются приятели. Лично он ничего особого во всем происходящем не видел. Тоже мне, фраер на «джипе»! Нашел чем удивить. Слива видел и покруче тачки…

   Хотя, дошло вдруг до Сливы, менты действительно на «джипах» не ездят. Даже те, кто взятки берет. Эти боятся, что их возьмут за яйца. А у других бабок и на «жигуля» не хватает.

   А этот, получается, не боится?

   – Так он чего, взятки берет? – спросил Слива.

   – Кто? Зеленый?

   – Ну…

   – Козел. Зеленый в жизни ничего не взял.

   – А «джип»?

   – А дом! – подхватил Ярик.

   – А че дом?

   – Ты знаешь, сколько в том доме одна квартира стоит?

   – А…

   Машина вильнула. Сливу бросило к дверце. Грыжа попытался проскочить между троллейбусом и «мерсом», но вовремя сбросил скорость.

   – Мы так его не нагоним, – сказал Ярик.

   – Нагоним, – сказал Грыжа.

   – А может, – неуверенно протянул Ярик. – Может, на хрен?

   – Атаман сказал – обязательно сегодня.

   – Сам бы и ехал, – пробормотал Ярик.

   – Так че квартира?

   Если Слива решал что-то выяснить, то сбить его с курса было сложно.

   – Она стоит как два таких «джипа». И то, если тебе разрешат ее купить. В тот дом кого попало не селят. А Зеленый – живет. И оба его помощника там же.

   – Братку повезло, – сказал Грыжа, не отводя взгляда от машины Зеленого. – Быком был у Гири, а теперь вон с Зеленым кантуется, прапорщиком милицейским стал.

   Троллейбус ушел вправо, к остановке, и Грыжа смог приблизиться к «джипу» почти вплотную. Только давно немытая «ока» разделяла теперь машины.

   – Хорошо, что он один сегодня, – сказал Грыжа.

   – Ага, – согласился Ярик, – хотя он и один не подарок.

   Слива расправил плечи. Разговор коснулся темы, в которой он себя считал профессионалом.

   – Я его, – уверенным тоном произнес Слива. – Да я трех таких как он…

   – Ага, – легко согласился Ярик и похлопал Грыжу по плечу. – Может, дадим пацану возможность побазарить с Зеленым?

   – Нам бы все успеть, пока он не успеет обидеться, – пробормотал Грыжа.

   – Я, – снова начал Слива, но закончить не успел.

   «Ока» ушла в правый ряд и включила поворот.

   – Вот тут, – сказал Ярик.

   Костяшки пальцев Грыжи побелели.

   Светофор загорелся красным, «ока» начала поворот вправо, по стрелке. «Джип» мигнул «стопами», но потом вдруг рванул вправо, чуть не спихнув «оку» на тротуар.

   – Твою мать! – выругался Грыжа.

   Тормоза взвизгнули.

   – Вправо давай! – крикнул Ярик.

   Грыжа оскалился, оглянулся назад и, надавив на клаксон, потянул машину на поворот. Не обращая внимания на недовольные гудки других машин в правом ряду.

   – Засек нас мент, – сказал Ярик.

   – Вернуться хочешь? – спросил Грыжа, высматривая, куда подевался «джип».

   – Так ведь засек…

   – Это ты потом Атаману скажешь.

   «Джип», не торопясь, двигался в сторону лесопарка.

   – Давай его прямо тут, – предложил Ярик, и снова вытер рот. – Давай!

   – Сказано было – на перекрестке. Чтобы как в аптеке.

   «… не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз!» – взревело вдруг в салоне машины.

   Грыжа дернулся. Машина вильнула.

   – Козел! – взревел Грыжа и врезал локтем вправо и вверх.

   Удар пришелся Сливе в нос.

   Так себе удар, если честно. Слива в другой момент и не обратил бы на него внимания, но сейчас… И главное – за что? Он ведь просто хотел включить музыку. Слива любил душевную музыку погромче. А его – в рожу?

   Слива почувствовал себя обиженным. А когда он чувствовал себя обиженным, то тут же начинал восстанавливать справедливость.

   На словах «Владимирский централ» Слива провел рукой по лицу и обнаружил, что из носу идет кровь. «…этапом из Твери» совпало с нечленораздельным боевым выкриком Сливы.

   В машине драться не очень удобно. Водителю в этом смысле повезло меньше других – ему еще и руль мешает. Поэтому Грыжа заметить удар Сливы смог, а отреагировать – нет.

   В ухо.

   Грыжа смог только дернуть головой, ослабляя удар. Ему еще приходилось вести машину.

   Слива левой рукой попытался обхватить Грыжу за шею. Тогда позиция была бы близкой к идеалу. Левой рукой блокируется голова водителя, а правой рукой можно обрабатывать эту самую голову практически без помех. Шансов у водителя нет почти никаких.

   Грыжа нажал на тормоз. Машина резко остановилась, Сливу приложило лбом о стекло. Несколько капель крови из носу пунктиром простучали по стеклу.

   – Мудак! – взревел Грыжа.

   Мимо машины, ревя сигналом, проскочил автобус.

   Что-то закричал Слива:

   «… а к одиннадцати туз!»

   – Твою мать!

   – Козел!

   В дело вступил Ярик.

   Он захватил сзади за шею Сливу, потянул голову на себя. Слива вырывался, размахивая руками, потом вцепился в пальцы правой руки Ярика и начал их отдирать от своей головы.

   Еще секунда, понял Ярик, и пальцы с хрустом начнут ломаться.

   Теперь в машине кричало не только радио. Орали все.

   – Суки! – хрипел Слива.

   – Не выпускай! – кричал Грыжа, а Ярик просто выл что-то от боли в пальцах.

   – Н-на! – выдохнул, наконец, Грыжа и приложил ребром ладони по напряженному горлу Сливы.

   Слива дернулся и замолчал.

   Не то, чтобы совсем замолчал, но ничего связного уже не произносил. Ему уже было не до того. Он уже просто хотел дышать. А это получалось не совсем.

   Ярик отпустил голову Сливы, и тот, хрипя, стал сползать куда-то вниз.

   – Урод, – выдохнул Грыжа и выключил приемник.

   – Не нужно было его трогать, – сказал Ярик.

   – Не нужно было его с собой брать, – недовольно пробормотал Грыжа. – Зеленого теперь…

   Он хотел сказать что-то типа «хрен найдем» или «фиг догоним», но заканчивать фразу не стал. Зеленого не нужно было ни искать, ни догонять. Мент стоял перед машиной, с явным интересом рассматривая сидящих в ней.

   Убедившись, что его заметили, Зеленый поманил Грыжу пальцем.

   – Приехали, – тихо сказал Грыжа и вышел из машины.

   – Здравствуйте, Юрий Иванович, – сказал Грыжа.

   – Привет, Грыжа, – улыбнулся Зеленый.

   От этой доброжелательной улыбки по спине Грыжи пробежал холодок.

   – Я… это…

   – Проводишь воспитательную работу среди молодежи, – кивнул Зеленый. – Куешь, так сказать, кадры.

   Грыжа потер ребро правой ладони и оглянулся на машину. Слива дыхание все еще не восстановил, а Ярик старательно делал вид, что ко всему происходящему он отношения не имеет. Типа, просто сидит на заднем сидении.

   – Заспорили тут… – пробормотал Грыжа.

   – Понятное дело! – с серьезным видом кивнул Зеленый. – Спор – дело сильных духом. И горлом.

   – Ага, – тяжело вздохнул Грыжа.

   – А давай и мы с тобой поспорим, – предложил Зеленый.

   – Про что?

   – Ну… Есть много разных замечательных предметов для спора. Например, спорим, что я тебя посажу?

   Грыжа сглотнул.

   – Я вас вроде как бы задержал за драку и покушение на человека…

   Зеленый и Грыжа одновременно посмотрели на Сливу.

   – Вроде как на человека, – поправился Зеленый.

   – Это мы по дружбе, по приколу…

   – Вроде как шутейно, – с пониманием кивнул Зеленый. – Я и сам люблю вот так пошутковать. До первой крови. И твой этот приятель, понятное дело, подтвердит, что вы шутили.

   – Ага, – с готовностью подхватил Грыжа. – Подтвердит.

   – Правильно, подтвердит, – кивнул Зеленый. – Но не сразу. За это время я вас обоих – тебя и, если я не ошибаюсь, Ярика – положу на асфальт и вызову «маски-шоу» – группу. Они приедут, весело проверят машину и найдут там чего-нибудь такое… Интересное.

   – Это…

   – Что это? Нету у вас в машине ничего интересного? – Зеленый улыбнулся самым душевным образом. – А ты как полагаешь, пока вы будете в лежачем положении дожидаться альтруистов в бронежилетах, я не смогу вам чего-нибудь подбросить? Интересного.

   Зеленый сунул руку в карман куртки и достал три пистолетных патрона.

   – Три патрона. Для задержания хватит. Вас примут, привезут в участок, так поговорят немного по-взрослому, а, затем, появлюсь я. И стану задавать массу разных неприятных вопросов. Которые, если честно, будут сводиться к одному – какого хрена вы за мной ехали от самого дома. А?

   Грыжа замялся. У него были инструкции от Атамана. И там все было понятно – место, действия, последствия, варианты и что будет ПОСЛЕ. Вариант, при котором разговор начинался ДО с Атаманом оговорен не был.

   – Товарищ не понимает, – констатировал Зеленый.

   Чуть наклонившись, он посмотрел в машину, поймал взгляд Ярика и махнул рукой, подзывая.

   Ярик показал на себя пальцем и вопросительно посмотрел на Зеленого. Тот кивнул.

   Ярик вздохнул и вышел из машины.

   – Все в порядке? – спросил Зеленый.

   – Где? – не понял Ярик.

   – В порядке, – удовлетворенным тоном произнес Зеленый и таким же удовлетворенным тоном продолжил, – аккуратно укладываемся на асфальт. Лицом вниз. И руки за голову.

   – Чего? – Ярик не слышал из машины разговора, посему такое предложение застало его врасплох.

   – На асфальт, – сказал Зеленый.

   – Вы что, в натуре?

   – О, – обрадовался Зеленый, – мы начинаем пререкаться с работником милиции. Если события будут развиваться в таком темпе, то через тридцать секунд мы перейдем к сопротивлению. А еще секунд через тридцать я смогу принимать и более серьезные меры. Устраивает такой сценарий?

   Ярик оглянулся на Грыжу.

   – Не, пацаны, так дело не пойдет! – Зеленый спрятал патроны в карман. – Мы или укладываемся на асфальт сами, или я помогаю, по мере сил и фантазии. Или вы мне объясняете, какого хрена ехали за мной и что собирались делать.

   – Скажи ему, – попросил Ярик Грыжу.

   Грыжа отвел взгляд.

   – Скажи ему, что тебе Атаман приказал, – снова попросил Ярик.

   – Атаман? – восхитился Зеленый. – Сам Атаман что-то приказал сделать по моему поводу?

   Зеленый присел на капот машины.

   – И что же он приказал? Надеюсь, не мочить мента?

   – Нет, – торопливо заверил Ярик. – Он сказал…

   – Руку, – строго напомнил Зеленый, заметив, что Ярик полез в карман.

   – Закурить, – объяснил Ярик.

   – Потерпишь. Здоровее будешь. Подышишь чистым воздухом…

   Мимо проехал автобус, обдав сизым вонючим дымом.

   – Ладно, закуривай, – разрешил Зеленый.

   Ярик торопливо закурил.

   – Так кто будет говорить? – уточнил Зеленый. – Кто будет сотрудничать с представителем закона?

   – Атаман сказал, чтобы мы дождались вас, потом нагнали на перекрестке и вроде случайно въехали в вашу тачку сзади, – сказал Грыжа. – Типа – случайно.

   – Ага, – кивнул Зеленый. – Решил Атаман заняться мелким вредительством. Что ему мой «джип» плохого сделал?

   – Не знаю. В натуре – не знаю, – развел руками Грыжа. – Он мне сказал, что если начнется разборка…

   – Начнется, – подтвердил Зеленый.

   – Когда начнется – посылать вас, извините, куда подальше и грузить, что это вы нас подрезали.

   – Глубоко, – оценил Зеленый. – А дальше?

   – Все.

   – Интересно. Очень интересно. А вчера возле дома охрана вас зацепила?

   – Нас, – кивнул Грыжа. – Не совсем нас, но…

   – Понял. Выходит, что Атаман еще со вчерашнего дня хочет мне пакость сделать. Вопрос только – зачем? – Зеленый почесал кончик носа. – Забавные вы пацаны, с Атаманом вашим.

   Ярик тяжело вздохнул.

   – И что будем делать дальше? – спросил Зеленый.

   – Не знаю, – честно признался Грыжа.

   – Дурацкая ситуация, – констатировал Зеленый.

   Рядом затормозила патрульная машина. Из нее вышел старший лейтенант и подошел к стоящим:

   – Что тут у вас?

   Зеленый тяжело вздохнул, достал удостоверение и показал его старлею:

   – Подполковник Гринчук, начальник оперативно-контрольного отдела. С кем имею честь?

   Старший лейтенант взглянул на удостоверение, потом на Грыжу с Яриком.

   – Старший лейтенант Горкин. Помощь нужна? – спросил старший лейтенант.

   – Ну что вы, у нас тут полное взаимопонимание. Мы сейчас как раз решаем так просто разойтись или со стрельбой. Вам как лучше, товарищ старший лейтенант Горкин?

   – Нам лучше, чтобы вы убрали машину. А если надумаете стрелять, то где-нибудь в другом месте. Всего хорошего.

   Старший лейтенант козырнул и вернулся в патрульную машину.

   – Что там? – спросил водитель.

   – Гринчук кого-то воспитывает.

   – Тот самый? – водитель даже оглянулся, чтобы посмотреть.

   – Тот самый, тот самый, поехали, – сказал старший лейтенант Горкин.

   Патрульная машина тронулась с места.

   – А правда, что он нашел те четыре миллиона баксов? – спросил водитель.

   Старший лейтенант кашлянул.

   – Нет, серьезно.

   – Серьезно… – старший лейтенант почесал в затылке. – С одной стороны, он, понятное дело ничего такого никому не говорил.

   – Ясное дело.

   – С другой стороны, тачки у него и его людей крутейшие, живут в том большом доме, знаешь, где…

   – Знаю, – кивнул водитель.

   – И опять же, при всем при том не было случая, чтобы Гринчук не нашел того, что искал.

   – Значит, – подвел итог водитель, – четыре миллиона баксов он нашел. Тогда какого рожна остался в органах?

   – А нравится ему, – сказал старший лейтенант. – Единственный в мире мент-миллионер.

   Гринчук проводил взглядом отъезжающую патрульную машину и посмотрел на пацанов.

   – Ложиться? – спросил Грыжа.

   Внезапно распахнулась дверца и из машины выбрался Слива, о котором все участники переговоров несколько подзабыли.

   – Суки! – заявил Слива и двинулся на Грыжу.

   – Стоять, – негромко скомандовал Гринчук.

   – Да пошел ты… – заявил Слива.

   Что ему этот мент, если еще не забыта обида, если саднит горло, если… Если просто хочется набить рожи этим козлам. Двоим. А если мент полезет не в свое дело, то и троим.

   Лицо Гринчука чуть напряглось.

   – Не надо, – быстро сказал Грыжа. – Мы сами.

   Вообще-то, Слива пользовался славой отморозка, и драки с ним обычно избегали, но тут Сливе не повезло. Он в данной ситуации оказался меньшим злом. А потому…

   Когда Гринчук шел к своему «джипу», Слива уже лежал, а Грыжа и Ярик доводили до совершенства ногами дело рук своих.

   Когда «джип» тронулся с места, Грыжа на секунду оторвался от воспитательного момента и помахал вдогонку рукой.

   – Любит у нас народ милицию, – сказал Гринчук. – Ой, как любит.

   Гринчук достал из кармана телефон и нажал на кнопку.

   – Да, – ответил Михаил.

   – Миша, гигантская просьба – я сейчас съезжу к Атаману…

   – Бильярдная в парке, – сказал Михаил.

   – Я хотел, чтобы ты подъехал туда минут так через сорок. Сможешь?

   – Конечно, – сказал Михаил.

   – Там и встретимся, – Гринчук спрятал телефон в карман.

   – Вот такие пироги, – сказал задумчиво Гринчук.

   Атаман.

   Странно. Их пути пока особо не пересекались. Парни Атамана работали по девочкам и бильярдным, немного промышляли наркотой. Причем, когда Гринчук еще был райотдельским опером, Атаман в его зоне не шустрил, а после того, как Гринчук приобрел свой нынешний статус, Атаман мог заинтересовать Гринчука только в особых случаях. В таких вот, как этот.

   Итак, подумал Гринчук, предположим, что старый изможденный опер не засек сзади машину, остановился на перекрестке и получил удар в задницу, как последний лох. Обидно. Естественно, всякий водитель пойдет разбираться с козлом, который не держит дистанцию. А тут три обормота начинают гнать волну, и нести ахинею о том, что он их, типа, в натуре, конкретно подрезал. И вообще, не их это тачка, они на Атамана, то есть, Алексея Вадимовича Резникова работают. Дальше?

   Два варианта – Гринчук лично отправляется к Атаману, либо назначает свиданку в нейтральном месте. Забивает, типа, стрелку. И там… Что?

   Ладно, сказал себе Гринчук, посмотрим.

   Сейчас Атаман должен кантоваться в бильярдной. Атаман был верен своим привычкам. Он был привычно недоверчив, привычно не любил конкурентов, но привычки нарушать свое слово не имел, за что его, в общем, уважали. С виноватыми расправлялся безжалостно, но при этом старался быть справедливым.

   Особо высоко в своих профессиональных кругах он не лез, но свое место отстаивал крепко, соблюдая понятия и обычаи. Беспредела на своей территории не допускал, но и кровь его не останавливала. Если не было другого выхода.

   Получалось, что Грыжу с компанией он послал потому, что не имел другого выхода. И это было странным.

   Ладно, подумал Гринчук. Там посмотрим.

   Основной базой Атамана была бильярдная в парке. Там он традиционно проводил большую часть своей жизни. Там же принимал гостей. Но мог и не принять.

   На въезде в парк стояла «тойота». Первый пост. Гринчук притормозил и опустил тонированное стекло, чтобы охранники увидели его лицо. Лучше, чтобы Атамана предупредили заранее.

   Метров через сто «джип» выехал на стоянку перед бильярдной. Гринчук остановил его возле атаманова «мерса». Заглушил двигатель.

   От одноэтажного деревянного здания к машине подошел охранник. Крепкий парень, с лицом, не отягощенным особым гуманизмом.

   – Чего нужно? – спросил охранник.

   – Вообще-то, я думал, что мне нужно сегодня заняться некоторыми важными делами. Но после встречи с Грыжей и его компанией, я понял, что мне придется общаться с Атаманом. – Гринчук вежливо улыбнулся. – Но я совершенно не предполагал, что при этом мне нужно будет еще и с быками разговаривать.

   На оскорбление охранник не отреагировал, что обнадеживало.

   – Передай Атаману – приехал подполковник Гринчук. И этот самый подполковник Гринчук готов ждать не более двух минут.

   Охранник оглянулся на здание.

   – Время пошло, – напомнил Гринчук.

   Охранник поправил что-то увесистое под курткой и пошел к бильярдной. Ровно через минуту он вышел и помахал рукой.

   Гринчук с хрустом расправил плечи, достал из-под сидения пистолет, взвесил его на руке, словно прикидывая что-то, потом сунул оружие за спину, за пояс.

   Вышел из машины, огляделся. Нажал кнопку на брелке.

   «Джип» мигнул фарами, включая сигнализацию.

   – И где хозяин? – спросил Гринчук, поднимаясь на крыльцо мимо охранника.

   – В зале, – коротко ответил охранник.

   Атаман действительно был в зале. Когда Гринчук вошел, Атаман как раз стоял, опершись на кий, задумчиво рассматривая шары на столе. Больше никого в зале не было.

   – Типа, добрый день, – сказал Гринчук.

   – День добрый, – ответил Атаман и обернулся к вошедшему.

   Что-то в этом внешне спокойном лице было не так. Что-то… Гринчук подошел к столу.

   Атаман руки не подал.

   Умный Атаман, не хочет двусмысленности. Гринчук руку мог не пожать. А это ставило бы Атамана в неловкое положение в самом начале разговора.

   – Сразу начнем разговор, или ритуал выполнять будем? – спросил Гринчук. – Типа, твои пацаны, блин, в натуре, наехали…

   – Грыжа мне звонил, – сказал Атаман. – Не получилось у него…

   В голосе Атамана прозвучала усталость и какая-то обреченность. Фатализм, что ли…

   – По-другому думал, но что вышло, то вышло. Партию сыграем? – спросил Атаман.

   – Не-а, – покачал головой Гринчук. – А то у нас получится как в кинухе «Место встречи изменить нельзя». А вы, господин Атаман, не Копченый, а я – не Жеглов. Так что…

   Гринчук, словно извиняясь, развел руками.

   – Тогда пошли присядем, – сказал Атаман.

   И снова в его голосе прозвучала обреченность.

   В зале было довольно темно. Свет горел только над столом, возле которого стоял Атаман и над столиком с двумя креслами в углу зала.

   К столику Атаман и пошел. Сел в одно из кресел и молча указал Гринчуку на другое.

   Гринчук сел.

   – М-да… – выдохнул, помолчав, Атаман. – Странная штука – жизнь. Цепляешься за нее, пинаешь других, зубами рвешь врагов, а потом оказывается, что все это фигня. И жизнь – фигня. И ты. И все на свете – фигня.

   – Очень точно подмечено, – кивнул Гринчук.

   – Не надо, – сказал Атаман.

   – Что не надо?

   – Вот этого вот, не надо.

   Атаман посмотрел в лицо Гринчуку, и тот вдруг понял, что именно не так. У Атамана были мертвые глаза. Они словно подернулись пылью.

   И Гринчук спросил серьезно:

   – Что случилось?

   – Не знаю, – сказал Атаман. – Честно – не знаю.

   Гринчук молча ждал. Молчал и Атаман.

   В зале было тихо и сумрачно. Через секунду у Гринчука возникло ощущение, что и за стенами этого зала все стало таким же гулким и мрачным.

   – Мне нужно было с тобой переговорить, – сказал Атаман.

   Обычно в таких случаях Гринчук прерывал собеседника и напоминал, что они не пасли вместе свиней, и что на «ты» он переходить даже и не собирался. Но было в голосе Атамана что-то такое, что остановило Гринчука.

   – Хотел, чтобы пацаны, вроде как случайно с тобой пересеклись, и чтобы ты сам решил со мной связаться, чтобы не я за тобой послал, а ты сам на меня вышел. Чтобы он не понял…

   Атаман снова замолчал, задумался о чем-то на минуту и покачал головой.

   – Не получилось… Ну и ладно.

   – Можно сказать, что я зацепил твоих орлов за драку в машине. А потом на меня кинулся этот ваш новенький, – предложил Гринчук.

   – Слива, – сказал Атаман и махнул рукой. – Хрен с ним. Приехал и приехал. Не думаю, что он станет это выяснять. Теперь это уже и не важно.

   – Кто он? – спросил Гринчук.

   Пауза.

   Что-то скрипнуло в темном углу. Гринчук оглянулся на звук, но там ничего не было. Просто рассохшаяся половица.

   – Ты Мастера знаешь? – спросил Атаман.

   – Слышал, – ответил Гринчук.

   Не слышать о Мастере Гринчук, естественно, не мог, хотя для большинства жителей города кличка эта ничего особого не значила.

   Авторитетнее Мастера в городе человека не было. Мастер знал все, что происходило в городе. Мастер знал всех. Он был для таких как Атаман воплощением закона. Мастер, естественно, не мог пойти против общего решения, но и общее решение очень редко противоречило мнению Мастера. Одного слова Мастера было достаточно, чтобы прекратить разборки. И одного слова Мастера хватало, чтобы поднять человека на самый верх или смешать его с грязью.

   – Я слышал о Мастере, – повторил Гринчук.

   – А лично ты с ним сталкивался? – спросил Атаман.

   – Не доводилось.

   – А я… Я с ним хорошо знаком. Очень. Он мне помог. Когда-то. Подписался за меня. И дальше… – голос Атамана стал совсем хриплым. – Как отец. Честно, без понтов. Если бы не он…

   Атаман провел рукой по лицу, и Гринчук заметил, что пальцы у того дрожат. И зрелище это было настолько странным и неприятным, что Гринчук отвел глаза.

   – Я за него был готов… Подохнуть за него я был готов, вот что, – выдохнул Атаман.

   – Был готов, – тихо повторил Гринчук.

   – Да, был. Был, – повысил голос Атаман. – До прошлого лета. Даже до октября. А потом…

   Атаман ударил кулаком по столу.

   – И что случилось в сентябре? – спросил Гринчук.

   – А ничего как бы и не случилось. В кои веки решил Мастер отдохнуть. Съездить на курорт. Я еще его уговаривал, – Атаман втянул воздух сквозь зубы, зашипев, словно от боли. – Он поехал. Ты бывал в Приморске?

   – Нет.

   – Хороший городок. Красивый. Я и сам там был лет пятнадцать назад. Море, крепость, горы…

   Атаман потер руки, потом постучал пальцами по столу. Руки словно пытались спрятаться от чего-то страшного, но не могли найти убежища. И страх гнал их с места на место.

   – Мастер поехал. На месяц. Но вернулся через три недели, и… – Мастер сцепил руки и спрятал их под стол.

   Его словно бил озноб.

   Голос чуть вибрировал, словно Атаман балансировал на самом краю лихорадки.

   – И вернулся… – Атаман поднес руки к лицу, словно пытался что-то рассмотреть на своих ладонях, потом руки сжались в кулаки и с грохотом обрушились на стол. – Не он это приехал! Не он! Не он!

   Удары становились все сильнее, и Гринчуку показалось, что дубовая столешница сейчас не выдержит и лопнет под этими ударами. Но Атаман вдруг замер. И когда заговорил снова, голос стал уже почти нормальным.

   – Нет, это был он, Мастер. Только… Я не сразу это заметил. Он стал вести себя иначе… Будто… Ну, как бы он стал нас бояться, что ли. Типа, мы его могли заразить чем-то. Не подавал руки. В одиночку ел. Мы даже поначалу смеялись, что он боится отравы… Потом все пришло в норму. Почти… С ним, понимаешь, ездили трое наших. Водила и двое ребят на подхвате. Он их на следующий день, после того как вернулся, отправил по делам на Север. И…

   Пальцы на руках Атамана снова зашевелись, будто жили своей, собственной жизнью. Словно испуганные черви, подумал Гринчук.

   – Они не вернулись. Авария. Ночью на трассе в лоб с «КрАЗом». Все трое погибли на месте. Я бы и внимания не обратил… Да и не обратил я внимания тогда, только потом… когда начал думать… Я почему сказал, что не он вернулся… Изменился он. Сильно. Даже поведение… Замрет иногда, словно в столбняке, а потом вздрогнет, будто увидел чего и… Он отдал Юго-Западный рынок пришлым, ввязался в разборку с Абреком, хотя у нас никогда с ним не было проблем. И сам ничего он не получил с той разборки. Двое наших попытались… Это… поговорить только с ним. Так он даже ни с кем не посоветовался. Убрали обоих. Самых доверенных.

   Гринчук кивнул. Он сам удивлялся месяца три назад, пытаясь понять, что могло стоить жизни двум людям из близкого окружения Мастера.

   – И я стал думать, почему их. Почему именно их, ведь они были с ним почти с самого начала. А потом понял – потому, что они его знали лучше остальных. Они могли понять, что его подменили. Они… И я.

   Атаман судорожно вздохнул.

   – Подменили. Или загипнотизировали… Не знаю… Не знаю… Там в Приморске с ним что-то сделали. Опоили… Заколдовали. Не знаю…

   Атаман встал с кресла и прошелся по залу. Вернулся в кресло.

   – Что, с ума сошел Атаман? Рехнулся? Что думаешь?

   – Не знаю, – сказал Гринчук. – А у него ты…

   – Двое попытались… А я жить хочу. Хочу жить.

   – Жить все хотят, – сказал Гринчук. – Даже я.

   Атаман нервно засмеялся.

   – Помоги, – сказал, отсмеявшись, Атаман.

   – В чем? – спросил Гринчук. – И почему я?

   Снова скрипнула половица.

   – Я только одному человеку рассказал об этом. По телефону. Он мне позвонил, а я ему рассказал. И он мне посоветовал…

   – Это кто?

   – Гиря. Помнишь Гирю?

   Гринчук невесело улыбнулся:

   – Помню. И что?

   – Гиря сказал, что ты сможешь помочь. Если захочешь. И еще сказал, что он тебе помог перед своим отъездом. И просит этот долг отдать мне.

   Теперь засмеялся Гринчук.

   – А нету никакого долга. Нету. И Гиря это сам прекрасно помнит. Я его должен был казнить еще прошлым летом, когда он взорвал машину перед казино. Помнишь, сколько там народу погибло? И я его не убил. Знаешь почему? Я и сам не знаю. Потом он мне действительно помог… Выбора не было. А я ему ничего не должен.

   – Тогда просто помоги, – сказал Атаман. – Хочешь – заплачу. Хотя…

   – Что?

   – Слышал я про твои миллионы. Или врут люди?

   Гринчук промолчал.

   – Не врут, – улыбнулся Атаман. – И выходит, и заплатить я тебе не могу…

   – При чем здесь миллионы? Что, кто-то тебе сказал, что я брал взятки или принимал заказы от братвы? – бровь Гринчука саркастически изогнулась.

   – Не брал, – покачал головой Атаман. – Я не знаю, как тебя просить.

   Гринчук промолчал.

   – Понимаешь, я бы, наверное, стерпелся и с этим Мастером, с новым. Только… Неделю назад он мне сказал… Езжай, говорит, летом в Приморск. Обязательно езжай. Я, было, в шутку перевел, типа, не люблю моря, а он… Изменился в лице и говорит… Говорит, что не мне решать. Либо я еду туда, либо… Понимаешь? Поеду туда – меня там тоже подменят. Останусь – тут похоронят. Помоги, Зеленый. Прошу тебя, как человека, не как мента – помоги.

   – Что я могу сделать? – раздельно произнося слова, спросил Гринчук. – Уничтожить Приморск? Взорвать его к едреней фене? Или замочить Мастера? Что?

   Атаман тяжело вздохнул, словно перед прыжком в воду.

   – Говорят, ты слово знаешь.

   – Что? – удивленно переспросил Гринчук.

   – Твой Михаил, этот, старлей твой, – Атаман провел рукой по волосам и откашлялся. – Он же тоже был… как это… загипнотизированный. Это ж он тогда, после взрыва возле казино разбирался с… сколько он тогда положил народу? Он тогда за этих бомжей подписался, за Крыс… Разное о нем говорят… но еще говорят, что ты можешь его остановить, если… это… в голове у него снова включается… Ты слово знаешь. Ведь знаешь?

   – Знаю, – помолчав, кивнул Гринчук. – Но оно только для Михаила. Он… Впрочем, это не важно, что там с ним на самом деле. Тебе это не поможет. И Мастеру – тоже.

   – Но ты откуда-то слово узнал? – почти шепотом спросил Атаман. – Ведь узнал. Спроси там и для меня. Для Мастера. А я… Я все что угодно… Я…

   Лицо Атамана искривилось, будто он собирался заплакать. Или он на самом деле с трудом сдерживал слезы?

   – Знаешь, Атаман, – сказал Гринчук, – я ни с кем этого не обсуждал. И не собираюсь. Михаил… С ним работали несколько лет. Была целая программа, государственная. Создавали суперсолдат. И ее прикрыли. Михаил уцелел случайно. Твой Мастер не может иметь к этому никакого отношения. Тебе просто…

   – Показалось? Показалось? – Атаман снова вскочил с кресла. – Ты ничего не понял, мент. Это ж не только мне концы будут. Он же всех туда свозит, в Приморск этот проклятый. По одному. Вначале – меня и других наших. А потом… ты думаешь, мало у него ментов на зарплате?

   – Много.

   – А если он вначале отправит одного мента отдохнуть за свой счет? А потом тот отвезет в Приморск другого? Или просто отправит, как вот меня Мастер отправляет? И подменят ваших ментов… А потом…

   Атаман вытер с лица пот.

   – Не боишься?

   – Нет, – сказал Гринчук, и почувствовал, как все внутри напряглось.

   Он не боится. Этот бред Атамана, явно обкурившегося или просто допившегося до белой горячки не может произвести на него, подполковника Гринчука, такое впечатление. Не может. Детские лепет о чудовищах и вампирах. Атаман, правда, верит.

   – Не боюсь, – с нажимом повторил Гринчук.

   – Жаль, – сказал Атаман. – Жаль.

   – Ничем не могу помочь, – сказал Гринчук, вставая.

   Он почувствовал, что ему нужно, жизненно важно разорвать сейчас эту паутину и выйти на солнце. Прийти в себя и забыть весь этот бред, в котором смешались страх Атамана, его ненависть к Мастеру и кошмар, в котором приходится жить Михаилу.

   И непонятно, откуда просочилась к Атаману правда о Михаиле. С этим нужно разобраться. Но потом. А сейчас… Сейчас нужно просто выйти на улицу.

   Подал голос телефон в кармане. Гринчук посмотрел на номер, высветившийся на телефоне. Михаил.

   Открылась дверь в зал. На пороге появился силуэт.

   Поднося телефон к уху, Гринчук заметил, как силуэт в дверях делает странное движение. И услышал, как лязгнул метал о метал. Очень характерно. Услышав раз, как взводится автомат, уже не спутаешь это звук ни с одним другим.

   – На пол! – уже в прыжке выкрикнул Гринчук.

   Атаман только обернулся к двери. Он отвык выполнять команды.

   Гринчук упал, перекатился подальше от света, в тень.

   Ударил автомат.

   Пунктир трассирующих пуль стремительно соединил два силуэта – того, что в дверях, и Атамана, все еще стоящего в освещенном кругу возле столика.

   Выстрелы разом заполнил весь зал, смешав все звуки в один грохочущий ком. И ком этот катался по залу, сминая все на своем пути. И словно искры из-под точильного камня, вылетали из-под него горящие пули.

   Разлетелась лампа за спиной у Атамана.

   Светильник над бильярдом продолжал освещать стол и отбрасывать свет в стороны. И Гринчук увидел, как огоньки пуль, прошивая тело Атамана не гаснут, а яростными огоньками впиваются в стены.

   И еще увидел Гринчук, что огненный пунктир двигается в его сторону, пытаясь нащупать, пытаясь выдернуть его из спасительного мрака.

   Гринчук выхватил пистолет. Сдвинул флажок предохранителя. Носить пистолет с патроном в стволе запрещалось всеми инструкциями. Но он всегда относился к инструкциям без уважения.

   Выстрел. Еще раз.

   Гринчук не видел мушки, поэтому никак не мог толком прицелиться. Еще выстрел.

   Автоматные пули торопились на встречу с Гринчуком, перепрыгивая с одного бильярдного стола на другой, распарывая сукно и смачно выплевывая щепки.

   Тишина наступила внезапно. Гринчук не сразу поверил этому.

   В автоматном магазине закончились патроны.

   Силуэт в дверях шевелился, перезаряжая автомат. Гринчук не стал раздумывать, почему стрелок не укрылся за дверью. Гринчук просто выпрямился во весь рост и, повернувшись как в тире, к мишени правым боком, трижды выстрелил.

   Элементарное стрелковое упражнение – три пули в ростовую мишень. В тире – с двадцати пяти метров. Здесь было метров пятнадцать.

   Бах! Мишень качнулась. Прицел чуть ниже, чтобы скомпенсировать бросок первого выстрела. Бах! Мишень развернуло и ударило о стену. Бах! Мишень исчезла, неуклюже скользнув по стене куда-то назад, за пределы освещенного прямоугольника двери.

   Подполковник Гринчук стрельбу закончил.

   В голове гудело. Поэтому Гринчук не сразу разобрал, что его зовут.

   Гринчук вздрогнул, но потом понял, что это не Атаман. Это Михаил. Пришел Михаил, и это значило, что можно вздохнуть спокойно.

   – Юрий Иванович! – позвал от дверей Михаил.

   – Да, Миша, – ответил Гринчук.

   – У вас все в порядке?

   Все ли у него в порядке? На Гринчука вдруг накатилась слабость. Твою мать, пробормотал Гринчук и оперся о бильярдный стол. Что это с ним?

   Гринчук посмотрел в сторону двери. Вздрогнул, когда увидел, что в ней появился новый силуэт. Это Михаил, сказал себе Гринчук.

   – Миша, ты?

   – Я, – сказал Михаил.

   – Там где-то возле входа – выключатель, – попросил Гринчук.

   Через пару секунд вспыхнул верхний свет.

   Гринчук оторвался от стола, сделал несколько шагов.

   Атаман лежал на спине. Глаза были открыты. И в них был все тот же ужас. И они все также были припорошены пылью.

   Гринчук с некоторым удивлением посмотрел на свою правую руку. Пистолет. Он его все еще держит в руке.

   Механически поставив пистолет на предохранитель, Гринчук сунул его за пояс. Тут все нормально.

   Гринчук прошел через зал, между столами к двери. Михаил вышел. Осматривает местность, понял Гринчук. Не доходя до двери, Гринчук остановился. Его телефон. Где-то он его выронил.

   В зале кисло пахло сгоревшим порохом. Резало глаза.

   Телефон лежал на полу, возле самой стены. И, кажется, не пострадал. Гринчук покрутил его в руке, хотел было сунуть его в карман, но спохватился и набрал номер:

   – Это Гринчук. Да, подполковник. Высылайте группу к бильярдной в парке. В центральном. Да. Замочили Атамана. Я уже здесь. Жду.

   Вот теперь телефон можно было спрятать.

   Гринчук еще раз мельком взглянул на Атамана. Вот и все.

   – Не долго музыка играла, – сказал Гринчук.

   Атаман боялся, что его подменят. Заколдуют. А оказалось, что его просто застрелили. Как сотни крутых пацанов до него. И как замочат еще тысячи после. Профессиональный риск.

   Ладно.

   Гринчук потоптался на месте.

   Да что это с ним? Не первый раз под пулями. И не первый раз приходится видеть покойника. Бывали зрелища и похуже.

   Гринчук глубоко вздохнул и выдохнул. Еще раз оглядел зал. Не хватало, чтобы от трассера здесь начался пожар. И, кстати, зачем убийца использовал трассирующие пули? Понта ради?

   Убийца.

   Вот в чем дело, понял вдруг Гринчук и даже усмехнулся, такой странной показалась мысль. Он, подполковник Гринчук, только что убил человека. Ведь убил же.

   И сейчас стоит тут, топчется между бильярдных столов только для того, чтобы оттянуть это свидание. Встречу с человеком, которого убил.

   Убил.

   Глупое состояние. Он ведь не просто так застрелил первого встречного. Он ведь убил защищаясь. Если бы не он, то его. Простой до банальности расклад.

   Гринчук пошел к двери. Медленно пошел.

   Автомат лежал на пороге. Уже с подсоединенным магазином. Пустой магазин валялся тут же, рядом. Выходило, что Гринчук успел в последнюю секунду. Но легче от этого не стало.

   Убитый лежал на боку, неловко припав спиной к стене.

   Молодой парень. Лет двадцати пяти. Кожаные перчатки. Джинсовая куртка. Пробита в двух местах на груди.

   Еще одна пуля ударила в лицо. Чуть пониже левого глаза.

   Все три пули в мишени, подумал Гринчук. Пять баллов за упражнение.

   Кровавый мазок тянулся с высоты человеческого роста и до пола. Так что выходило, что бедняга получил первую пулю в голову. Вторую и третью можно было сэкономить.

   Кровь густо вытекала из-под головы.

   Гринчук вдруг поймал себя на том, что вытирает правую руку о свои джинсы. Словно пытается стереть грязь. Кровь.

   Чушь. Не стоит так переживать. В конце концов – это не первый убитый Гринчуком человек. Второй. Первый был уже лет семь назад, когда… Гринчук тряхнул головой. Это воспоминание не относилось к разряду любимых.

   На улицу, приказал себе Гринчук. Просто выйти на свежий воздух и убедиться, что солнце светит, и птички поют. И что кровью и порохом пахнет только здесь, в бильярдной.

   В коридоре, перед самым выходом на крыльцо, лежал еще один труп. Лежал он лицом вниз, вытянув вперед руки. В полуметре от правой руки лежал пистолет.

   Пуля явно вошла в затылок.

   Гринчук осторожно обошел тело и вышел на крыльцо. Михаил стоял чуть в стороне, стоял спокойно, и Гринчук не сразу обратил на него внимание. Сразу в глаза бросилось еще одно тело – давешнего охранника. Он оружия так и не вынул.

   Кроме машины Гринчука и Атамана на площадке перед бильярдной стояла видавшая виды «БМВ». Открыты обе правые дверцы. Стрелки, по-видимому, выпрыгнули из машины быстро, положили из пистолета с глушителем охранника, который по привычке сунулся выяснять, кто именно приехал. А потом…

   Гринчук подошел ближе. Стекло в дверце со стороны водителя было пробито. Сам водитель запрокинулся на правый бок. Гринчук мысленно провел линию выстрела и только тогда заметил за кустом «опель» Михаила.

   Понятно. Гринчук тяжело вздохнул. Михаил опоздал самую малость. Если бы он приехал хотя бы минут на пять раньше. Или даже на минуту… У ребят из «БМВ» не было бы шансов. Был бы жив Атаман, а Гринчуку не пришлось бы никого убивать.

   А так…

   Вначале подъехала «БМВ», пристрелили охранника. Двое побежали к зданию. Один, с пистолетом, остался на крыльце, типа, прикрыть, а второй, с автоматом, отправился за Атаманом. И тут появился Михаил.

   Машина с открытыми дверцами, труп, вооруженный тип на крыльце… И машина Гринчука перед зданием. Михаил раздумывать не стал.

   Вначале – водитель. Тип на крыльце замечает опасность и бросается вовнутрь, но пуля догоняет его и сокрушительным подзатыльником бросает на пол. Выстрела в бильярдной не слышно, Михаил это понимает, поэтому на ходу посылает вызов Гринчуку на мобильник.

   Но… Маловато шансов было у Гринчука уцелеть. И все-таки…

   Поздравляю, сказал себе Гринчук. И вежливо ответил – спасибо. Большое спасибо вам, гражданин подполковник, зато, что вы остались живы. Большое…

   Михаил. Что-то оборвалось внутри у Гринчука. Лишь бы…

   Гринчук обернулся к Михаилу. Тот продолжал стоять возле крыльца. Неподвижно. Словно маникен.

   Ты слово знаешь, сказал Атаман. Если у твоего старлея снова в голове…

   Не надо, мысленно попросил Гринчук. Не нужно этого.

   Михаил смотрел прямо перед собой. На ствол сосны метрах в трех. Словно увидел что-то важное. И Гринчуку показалось, что губы Михаила шевелятся. Будто он разговаривает с кем-то. Или даже не разговаривает, а словно повторяет что-то про себя, что-то очень важное, чего нельзя забыть.

   Гринчук осторожно подошел к Михаилу. Медленно протянул руку и коснулся его плеча. Осторожно. Если у Михаила снова началось ЭТО… Лучше его не провоцировать резкими движениями.

   – Миша, – тихо позвал Гринчук.

   – Да, – словно сбрасывая дремоту, обернулся Михаил.

   Вроде бы все нормально, подумал Гринчук, заглянув в его глаза. Вроде бы…

   – Все нормально? – спросил Гринчук.

   – Да.

   – Точно?

   Михаил улыбнулся:

   – Все нормально. Просто я…

   Михаил сделал паузу, словно подбирая нужное слово.

   – Я не люблю убивать. Даже если это и нужно.

   – Я знаю, – тихо сказал Гринчук.

   Михаил продолжал улыбаться. Гринчуку вдруг показалось, что Михаил просто не может согнать со своего лица улыбку. Что это не улыбка даже, а нервный тик. Гримаса.

   – Мишка, – позвал Гринчук.

   – Да, Юрий Иванович.

   – У тебя все НОРМАЛЬНО? Ты понимаешь, о чем я?

   – Понимаю, – кивнул Михаил. – Это не срыв. Я не сорвался. Правда. Неприятно стало. Как тошнота. Стоял и успокаивался. Честно.

   Улыбка, наконец, ушла с его лица.

   – Хорошо, – тихо сказал Гринчук, отворачиваясь.

   Может быть – это действительно нормальная человеческая реакция, а не признак грядущего срыва..

   Грянчук взглянул на часы. Пора бы группе и приехать. Совсем службу завалили.

   – Миша, будь другом, – попросил Гринчук, – позвони Братку, скажи, что мы задержимся.

   Гринчук еще раз оглянулся на «БМВ». Открытые дверцы, мертвый водитель. Водитель. Черт.

   Стараясь не суетиться, Гринчук подошел к «БМВ». Вначале глянул через стекло с дыркой от пули, потом обошел машину.

   Гренчук оглянулся на Михаила. Тот что-то говорил в телефон. И лицо уже снова приобрело нормальный цвет. Пугающая бледность исчезла.

   Гринчук снова взглянул на часы. С минуту на минуту должны были появиться парни из дежурной группы. Они осмотрят здесь все, зафиксируют все на бумаге суконным протокольным языком, который, при всем его идиотизме, имеет одно важное качество – однозначность.

   Послышался звук милицейской сирены.

   Михаил закончил разговор и спрятал телефон в карман. Гринчук отошел от машины. И тут лицо словно обдало жаром. В него только что стреляли. И он только что убил человека. Это в кино менты мочат супостатов десятками, а потом спокойно рассуждают на темы закона и правопорядка.

   Гринчук посмотрел на свои руки. Тело казалось пустым. Мир вокруг слегка покачивался.

   Сирена приблизилась.

   Когда дежурная машина подъехала к бильярдной, Гринчук уже сидел на деревянной лавочке возле крыльца. Руки он держал в карманах куртки. Не за чем посторонним видеть, что у него дрожат пальцы.

   – Привет, – вылезая из машины, сказал следователь из райотдела. – А говорили, что только один жмур.

   – Тут двое, один сразу за порогом, один дальше по коридору, а уж в зале – сам Атаман.

   Из дежурной машины выбрался кинолог с собакой. Пес, не реагируя на покойников, заинтересованно потянулся к ближайшей сосне. Кинолог не возражал. Он только обернулся к следователю и поинтересовался, что нужно его псине искать.

   Следователь посмотрел на Гринчука. Тот развел руками:

   – Извините, ребята, по моим сведениям никто никуда не убегал. А если вам необходимо, чтобы кобель кого-нибудь обнюхал – пусть он обнюхает меня. Я до сих пор не уверен, что у меня чистое белье.

   – Кстати, – спохватился вдруг Гринчук. – Вы когда въезжали в парк, рыжую «тойоту» видели?

   – Ну, – кивнул следователь. – Стояла вроде бы.

   – Тогда сгоняй туда своего опера, – посоветовал Гринчук. – Сдается мне, что и там ты обнаружишь одного, а то и двух покойников.

   – Миша! – окликнул Гринчук. – Ты когда ехал сюда, «тойоту» видел?

   – Да.

   – А людей в ней?

   Михаил задумался. Потом кивнул:

   – Да, седели двое. Кажется…

   Михаил снова кивнул. На этот раз уже увереннее.

   – Двое убитых. Извините, Юрий Иванович, я тогда не разобрал.

   Следователь наклонился к дверце дежурной машины и что-то сказал. Машина уехала.

   – Повезло тебе, – сказал Гринчук следователю. – Такое интересное дело подвернулось. Просто шикарное. Карьеру сделаешь…

   – Ни хрена, – помотал головой следователь. – Мы тут сейчас звякнем в прокуратуру. А еще к организованным преступникам – вот они пусть такое… это… резонансное преступление и разматывают. А на мне висит загадочное ограбление пивного ларька. Кстати…

   Следователь посмотрел на Гринчука немного озадачено:

   – А как вас сюда занесло.

   – В гости приехали, – сказал Гринчук.

   – Убийц, часом, не видели?

   – А как же. Обязательно, – Гринчук встал со скамейки и потянулся. – Продиктовать паспортные данные?

   Следователь недоверчиво усмехнулся.

   – Так диктовать? – снова спросил Гринчук.

   – Давай, – следователь достал из портфеля блокнот.

   – Значит так, – Гринчук прошелся перед лавочкой, словно собираясь читать диктант. – Того пацана, что с автоматом, замочил лично Гринчук Юрий Иванович, тридцать семь лет, подполковник милиции.

   Следователь перестал писать и вопросительно посмотрел на Гринчука.

   – Чего уставился? – спросил Гринчук. – А водителя и того, что возле входа, Миша мой пристрелил. С остальными вы и сами разберетесь. Атамана, значит, автоматчик, а охранника, кажется, вот тот хмырь с пистолетом.

   – Знаешь, что я тебе скажу, Гринчук? – спросил следователь.

   – Что? – спросил Гринчук.

   – Задолбаешься ты бумаги писать.

   Гринчук огляделся по сторонам и тяжело вздохнул. Спорить тут не приходилось. Но самым важным было успеть предупредить Михаила, что стрелял он в вооруженного водителя. После того, как увидел, что тот в него целится.

   Скоро здесь будет очень людно, подумал Гринчук. Часа так через полтора.

   Гринчук ошибся на тридцать минут. Уже через час возле бильярдной толклось несколько десятков человек. Чем громче преступление – тем больше народу по этому поводу начинает суетится. Некоторые полагают, что это для лучшей работы. Гринчук всегда считал, что это для распределения ответственности на большее количество голов.

   Глава 2

   Говорят, что в свое время американцы подсчитали – средняя продолжительность жизни лейтенанта морской пехоты во время войны во Вьетнаме составляла шестнадцать минут. Сколько именно, в среднем, живут конкретные пацаны – никто особо не считал. Но вряд ли дольше чем американские лейтенанты.

   Сколько их попадает в морг по итогам разборок или просто после дружеских попоек знают только их друзаны и милицейские протоколы. Если добавить к этому числу тех, кто помирает от туберкулеза, подхваченного на зоне, от наркоты или еще от чего, то получается, что пацаны, конкретно, идут в атаку на пулеметы. Пулеметы косят их сотнями, а до командных высот дотягивают, типа становятся полковниками, единицы.

   А, дотянув, единицы эти обнаруживают, что жизнь не становится безопаснее. Свои коллеги норовят отправить в мир иной, а тут еще и пехота снизу поджимает, норовит освободить для себя местечко потеплее.

   Да и сами полковники не слишком жаждут сохранения статуса кво. Есть еще генеральские места. Вот и суетятся люди, стараясь удержать в узде нижестоящих, обойти равных по званию и подсидеть старшего. В общем, ситуация совершенно обычная. Карьера есть карьера, а то, что некоторые ее делают с применением оружия – особо ничего не меняет. Разве что…

   Вот, к примеру, если второй вице-премьер подсидит первого вице-премьера – тут все понятно. Посудачат в газетах и телевизоре, а потом замолчат. До следующей перестановки. В конце концов, не исключено, что потерявший должность первый вице– через пару лет вернет себе пост, а то и вообще станет премьером.

   У людей авторитетных все не так.

   Тут если теряют должность или звание, то вместе с жизнью. Что, естественно, полностью исключает возможность возвращения к деятельности. Кроме этого, устранение одного авторитета очень часто влечет за собой конкретный передел рынка криминальных услуг. И в этом случае все хотят знать, кто затеял этот передел.

   На всякий случай.

   Во-первых, человек, который вот так, просто, не обращая внимания на мнение других авторитетов, отправляет на тот свет коллегу, остальными коллегами одобряется далеко не всегда. Во-вторых, если кто-то взял себе моду отстреливать уважаемых людей, то он может и дальше вести себя столь же недостойным образом. А это нервирует. Ну, и, в-третьих, зная, кто именно убрал авторитета, можно попытаться извлечь из этого максимум пользы.

   Со своей стороны, органы, которые принято называть правоохранительными, также норовят выяснить, кто же начал стрельбу, или, там, взрывы. Это позволяет понять: готовится война, или это просто отсев проигравших. Во втором случае, можно особо не суетится, а вот в первом иногда приходится надавить.

   В случае с Атаманом беспокоиться начали все.

   Как в коммунальной квартире жутких социалистических времен. Когда становилось известно, что кто-то освобождает комнату, все сразу же начинали плести интриги, чтобы эту комнату заполучить себе.

   Территория Атамана была лакомым куском. Нужно было только выяснить – почему она освободилась. Если Атамана убирал кто-то из авторитетов, то нашел он уже кого-то на это место или нет? Если убрал кто-то снизу, то насколько он подготовил свое вхождение во власть.

   Уже через пару часов после смерти Атамана город кишел слухами и предположениями. И практически все заинтересованные лица ломали головы – кто заказал Атамана. Версии высказывались самые разнообразные.

   В отдельном кабинете «Космоса» – самого популярного среди конкретных пацанов ресторана – уже через три часа после гибели Атамана состоялось небольшое совещание особо уважаемых лиц.

   Мастер, председательствовавший на собрании, вначале предложил всем помянуть Атамана, а потом, после минуты молчания, вслух воспроизвел интересующий всех вопрос – какая сука замочила Атамана. И вопрос остался без ответа.

   К тому моменту уже было известно, что трое убийц были приезжими, что в городе их никто не знал, а в тех краях, откуда пожаловали гастролеры, у Атамана интересов не было.

   – Жаль, что никого не взяли живым, – сказал Абрек, слывший большим специалистом по развязыванию языков.

   Все молча согласились. Действительно, жаль. Живой киллер рассказал бы хоть что-то. Если бы не вмешательство Зеленого…

   Эта мысль придала разговору несколько другую тональность и направление. А что там делал Зеленый? Да еще не один, а со своим странным помощником.

   Мастер по этому поводу не высказал ни каких предположений, а вот один из его близких товарищей вдруг сказал:

   – А если это мент?

   Действительно, подумали почти все собравшиеся, а вдруг это мент. Атаман никогда не был замечен в общении с ментами, а Гринчука никогда не замечали в особой дружбе с уголовниками. Те немногие из собравшихся в кабинете, кто мог бы похвастаться близким знакомством с Гринчуком, обычно этим не хвастались и вообще старались это забыть как можно быстрее.

   С другой стороны, Гринчук не в свое дело вмешивался редко, но если вмешивался, то по итогам честно и вслух заявлял, что это он, Гринчук, здесь работал.

   – Поговорить бы с Зеленым, – неуверенно сказал Абрек.

   Особого восторга предложение не вызвало.

   – Может, сам сходишь? – спросил Краз.

   Абрек отвел взгляд.

   После минутной паузы слово взял Мастер.

   Он, вначале, еще раз подчеркнул, что потеря Атамана – невосполнима. Что без Атамана лично ему, Мастеру, будет трудно жить. Что теперь встанет вопрос о том, кто заберет себе территорию Атамана. И что он, Мастер, предлагает сейчас никому туда не лезть, чтобы не вызвать подозрения в свой адрес.

   Все кивнули.

   Далее Мастер предложил всем вместе поискать заказчика убийства. Единогласно. Затем, тяжело вздохнув, Мастер заявил, что лично поговорит с подполковником Гринчуком. И результаты доложит обществу. Он, Мастер, надеется, что мент, как бы высоко он не взлетел, не откажется отвечать на вопросы. Иначе…

   Что именно «иначе» Мастер не объяснял, поэтому каждый из совещавшихся мог предположить свое. Хотя, если честно, почти все мысленно пожелали, чтобы Зеленый был здесь не замешан. Потому что, если уж Зеленый взялся за прополку их рядов, то тут нужно было сильно подумать, а не примкнуть ли к нему. И хотя мысль эта была очень уж экзотической и необычной, но минимум пятеро из собравшихся решили, на всякий случай, улучшить свои отношения с Зеленым.

   Если бы в этот момент Зеленый узнал о таких мыслях, то, возможно, это улучшило бы ему настроение. А так Гринчук писал бумаги и отвечал на вопросы, которые лично он считал идиотскими.

   – Его пацаны чуть не протаранили мою машину, – в который раз рассказывал Гринчук. – Толком ничего объяснить не смогли и даже устроили между собой драку в моем присутствии. Я поехал поговорить с Атаманом, но ничего обсудить не успел. Появился стрелок, завязалась перестрелка. Все.

   – Все? – переспросили у Гринчука.

   – Все, – с честным выражением лица подтвердил Гринчук.

   – А зачем вызвали туда своего подчиненного?

   – А вы бы поехали туда один? – спросил в ответ Гринчук.

   Начальник, расспрашивавший Гринчука, на вопрос не ответил, но стал выяснять, что же именно связывало подполковника милиции с уголовником. И заодно попытался разобраться, почему сотрудники милиции не предприняли попытку задержать хотя бы одного из нападавших.

   В ответ на это Гринчук хмыкнул так красноречиво, что начальник перевел разговор на подробности. Кто и где стоял. Что делал и что видел.

   Гринчук отвечал на вопросы. Михаил отвечал на вопросы. А Браток в это время старался не материться вслух.

   Прапорщика Бортнева, естественно, по поводу убийства Атамана не вызывали, но жизнь ему это облегчало не особо.

   Еще вчера Браток и Гринчук договорились тихо разобраться с конфликтом в семье Лелюковых. Браток должен был поговорить с мадам Лелюковой о том, что нанимать ребят со стороны для нанесения своему супругу тяжких телесных повреждений – не только неприлично, но и незаконно. А Гринчук должен был объяснить господину Лелюкову, что хоть он и очень богатый и уважаемый человек, но вести себя ему нужно так, чтобы не было мучительно больно.

   Теперь убийство этого самого гребаного Атамана ставило перед Братком практически неразрешимую задачу.

   И посоветоваться было не с кем.

   Браток сидел в кабинете Гринчука и обреченно поглядывал на часы. Приближалось время, когда чета Лелюковых должна была прибыть по вызову на собеседование. Когда вчера они оба получили приглашение от Гринчука, то поначалу даже продемонстрировали недоумение. Зачем? Может, не стоит? В конце концов, они достойные люди и не потерпят… Оказалось, потерпят. Для этого Гринчуку пришлось лишь сказать пару слов каждому из них.

   И вот теперь…

   Браток почесал висок. Еще можно было все отменить. Позвонить обоим засранцам, перенести все на завтра. Правда, Гринчук может неодобрительно покачать головой, выслушав лепет Братка, а Братку очень не хотелось вызывать неодобрение Юрия Ивановича. Браток слишком уважал Гринчука, чтобы расстраивать его из-за такой ерунды.

   Из соседней комнаты послышался странный звук. Словно какой-то стон. Браток поморщился. С одной стороны, это было не очень изящно, с другой стороны – ничего лучшего Браток придумать не смог.

   В дверь постучали.

   – Входите, – сказал Браток.

   Вошли муж и жена Лелюковы.

   И чего им, придуркам, неймется, мысленно вздохнул Браток. Шикарная баба, ухоженная и холеная. Мужик – не урод. И судя по прикиду бабы и по тому, что о нем говорили разные люди, не жмот. И даже ведь почти не изменяют друг другу.

   – Мы к Юрию Ивановичу, – сказал Лелюков.

   Лелюкова еле заметно кивнула.

   Браток мысленно досчитал до десяти, потом выдавил из себя улыбку и указал на кресла перед столом:

   – Это… присаживайтесь.

   – Господа, – добавил Браток, подумав.

   Лелюков придвинул кресло супруге, подождал, пока она сядет, потом сел и сам, аккуратно поддернув брюки.

   Лелюкова заложила ногу за ногу.

   Классные ноги, подумал Браток и поспешно отвел взгляд.

   – Нас пригласил Юрий Иванович, – сказал Лелюков.

   И где ж он так загорал, подумал Браток. В этом, как его, в солярии, наверное.

   Браток передвинул по столу лист бумаги.

   – Это, – начал Браток. – Я, значит, прапорщик Бортнев. И ваше… э-э… дело, поручено мне.

   Браток достал из кармана носовой платок и промокнул лоб. Блин, а ведь он еще и не начал разговор.

   – Вы… это… – Браток достал из кармана ручку и помахал ее в воздухе, словно дирижируя. – Прекращайте вы это…

   Лелюковы переглянулись.

   – Что именно мы должны прекратить? – спросил муж.

   Жена просто пожала плечами и достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку.

   – Тут, это, курить нельзя, – сказал Браток.

   Лелюкова снова пожала плечами, на этот раз – брезгливо, и сунула сигарету в рот.

   Браток медленно встал из-за стола. Эта сигарета очень пришлась кстати. Сам Браток бросил курить сразу после замечания Гринчука и теперь испытывал к табачному дыму даже некоторое отвращение. Но не это главное. Эта стерва демонстрирует, что ей наплевать на Братка. Я ж тебе, подумал Браток и повторил:

   – Тут курить нельзя.

   Лелюкова щелкнула зажигалкой.

   Она даже не успела толком испугаться, когда Браток вырвал сигарету из ее губ.

   – Позвольте! – попыталась вскричать Лелюкова, но Браток отобрал у нее еще и зажигалку.

   После чего вернулся на свое место.

   – Я вас… – начала заводиться Лелюкова. – Да я…

   Ее муж покосился на свою супругу, но в разговор вмешиваться не стал.

   – Пасть закрой… – не задумываясь выпалил Браток и торопливо добавил, – … те пожалуйста.

   Лелюкова замерла с приоткрытым ртом. Ее глаза округлились.

   – Да как вы… ты смеешь!

   – А в этом кабинете вопросы задаю я! – вспомнил кстати фразу из фильма Браток и стукнул кулаком по столу. – И от меня зависит, уйдете вы отсюда сами, или вас уведут.

   Или унесут, мысленно добавил Браток, в слух, однако столь решительный вариант не озвучив.

   – Что значит уведут? – вмешался, наконец, Лелюков.

   Вчерашние намеки Гринчука были прозрачны, но не слишком информативны. И касались они, большей частью, профессиональной деятельности Лелюкова. И из них не вытекало, что Лелюкова могут, как выразился этот недоразвитый прапорщик, «увести».

   – Значит так, – сказал Браток и припечатал ладонь к столу. – Я сейчас буду говорить, вы будете молчать. Когда я закончу – можете задавать вопросы. А если попытаетесь перебивать…

   Браток вспомнил одно из выражений Гринчука, которое показалось уместным именно сейчас, и сказал:

   – Я человек простой, могу и в рыло дать.

   И добавил, на всякий случай:

   – Обоим.

   Нельзя сказать, что супруги Лелюковы были покорены красноречием Братка, но внимание их он привлек несомненно.

   – Значит так, – сказал Браток. – Нам стало известно, что гражданка Лелюкова вступила в преступный сговор с группой людей с целью нанести своему супругу телесные повреждения.

   – Как вы сме… – взвизгнула Лелюкова, но замолчала, увидев выражение лица Братка.

   – Пасть, – напомнил Браток.

   Лелюкова бросила быстрый взгляд на супруга, снова достала из сумочки сигарету, сунула ее в рот и только тогда вспомнила, что зажигалки нет. Раздавленная сигарета полетела в сторону.

   – Телесных повреждений, – повторил Браток. – Возможно – тяжких. Показания у нас есть.

   – Спасибо, милая, – сказал Лелюков.

   – Это подпадает под статью, – сказал Браток, – мы могли бы, конечно, дождаться, пока… этот… преступный замысел будет исполнен, а потом посадить гражданку Лелюкову. Но…

   – Спасибо вам большое, – почти серьезно сказал Лелюков. – Я полагаю, что вы вмешались вовремя.

   – Ага, – кивнул Браток. – Но твоя ба… жена не стала бы этим заниматься, если бы ты…

   Братку очень хотелось назвать Лелюкова как-нибудь конкретно, но он сдержался.

   – Если бы, гражданин Лелюков, не изменял ей, своей супруге.

   – Это мое дело, – сказал быстро Лелюков.

   – Вот видишь, милый, – сказала его жена. – Ты мелкий, подлый и непорядочный человек.

   Браток снова вытер лицо платком.

   – Мерзавец! – выкрикнула Лелюкова и попыталась вскочить.

   – Сидеть, – приказал Браток и добавил даже с некоторым удовольствием. – Сама налево ходишь!

   Зависла пауза. Лелюкова словно поперхнулась, а ее муж медленно обернулся к ней. Его лицо выразило безграничное удивление:

   – Ты мне изменяешь? С кем?

   Зазвонил телефон на столе.

   – Слушаю, – подняв трубку, сказал Браток.

   – Это Мила. Я пытаюсь дозвониться до Юрия Ивановича, но у него выключен телефон. Вы не могли бы…

   – Хорошо, – быстро сказал Браток, – я передам.

   И положил трубку.

   – С кем? – повторил вопрос Лелюков.

   – А вы ей с кем? – спросил Браток.

   – Я? – замялся Лелюков.

   – Вот и она с ней, – сказал Браток и облегченно вздохнул.

   Самая трудная часть разговора позади. Оба супруга пребывали в одинаковой стадии изумления.

   – С Ритой? – одновременно произнесли Лелюковы.

   – С ней, – подтвердил Браток и вкратце изложил супругам всю историю.

   Жена их приятеля Рита умудрилась одновременно быть любовницей и мужа, и жены, но по отдельности. Обоим Лелюковым она пылко объяснялась в любви, и очень жалела обоих, потому что муж и жена, соответственно, не ценили своих жену и мужа. И обоим Рита подсказывала наиболее простые выходы из сложившейся ситуации.

   Мужа, не ценящего такую жену, просто необходимо было наказать физически. Чтобы он ощутил ту боль, которую причиняет своей возвышенной и ранимой супруге. А неблагодарную жену, естественно, нужно было держать в черном теле, чтобы она знала, кто ее хозяин и повелитель.

   – Но зачем? – почти простонал Лелюков.

   На заплаканном лице его супруги читался тот же вопрос.

   – Значит, твоя ненормальная баба нанимает пацанов. Тебя лупцуют. Потом ты узнаешь, что это сделала она, и что? И ты, если тебя правильно накрутить, ее замочишь.

   Лелюкова вздрогнула и посмотрела на мужа. Тот взгляд отвел.

   – И тебя ловят. Ты уж поверь – Рита ваша любимая тебя бы и сдала. Так? Так, – сказал Браток удовлетворенным тоном. – И что получается?

   – А что получается? – спросил Лелюков.

   – А получается, что муж Риты остается в вашем общем бизнесе один. Типа – без конкурентов.

   – Сука! – в один голос произнесли Лелюковы.

   Все, изложенное прапорщиком, было настолько логичным и понятным, что верилось в это сразу.

   – Я ее… – сказал Лелюков.

   – А вот это уже фиг, – остановил его Браток. – Эта ваша разборка закончится туточки. И если мы узнаем, что с кем-то из всех вас что-то приключится – ой я вам не завидую, ребята. Понятно?

   Лелюковы кивнули.

   – Тады – свободны, – сказал Браток и указал на дверь.

   Лелюковы встали с кресел.

   – Я вам так скажу, – Браток удовлетворенно откинулся в кресле. – Трахайте вы кого хотите, хоть бобика, только калечить друг друга не нужно. И, это, запомните, начнете снова фигней заниматься – вас застучат. В смысле – заложут. Как этот раз.

   Лелюковы молча вышли из кабинета.

   – Ребенка себе заведите! – крикнул им вдогонку Браток. – А то беситесь с жиру.

   Дверь кабинета закрылась.

   Браток встал с кресла, и вошел в боковую комнату.

   – Все слышала, Рита? – спросил Браток.

   Рита ответила нечленораздельным стоном. Трудно было ожидать, что она сможет что-либо внятно сказать с заклеенным ртом.

   Браток отстегнул ее от кресла и рывком содрал со рта лейкопластырь.

   – Все поняла? – спросил Браток.

   Рита выразилась несколько длинно и эмоционально. Из ее выступления следовало, если убрать матерные выражения, что все она поняла и, хоть оценивает действия Братка и других ментов очень низко, но все поняла и будет вести себя в рамках правил капиталистического общежития.

   – Рожу вытри, – посоветовал Браток, когда Рита закончила свое выступление. – Вся помада размазалась.

   Последовала новая тирада, которую Браток не перебивал. Только когда уже возле двери Рита замолчала, Браток быстро сказал:

   – И тебе всего наилучшего.

   Хлопнула дверь.

   Браток облегченно вздохнул и полез в ящик стола. Он даже достал початую бутылку водки и стакан, но вовремя вспомнил, что если Гринчук еще больше задержится, то придется докладывать лично Владимиру Родионычу. А тот не любит выпивки на работе.

   – Твою мать, – сказал Браток.

* * *

   – Твою мать, – сказал в этот же момент Владимир Родионыч.

   Ни к чьей родительнице конкретно, а, тем более, к матери Полковника, это энергичное замечание не относилось. И произнесено он было вполголоса и с оглядкой на дверь кабинета. Владимир Родионыч был человеком интеллигентным и спокойным. И старался поэтому, в слух не выражаться. И слух Инги, своего секретаря, не травмировать.

   Полковник несдержанность Владимиры Родионыча комментировать не стал. Полковник вообще избегал каких-либо комментариев деятельности Владимира Родионыча. И вовсе не потому, что боялся вызвать его неодобрение. Полковник предпочитал не травмировать самолюбие начальства по пустякам.

   – Но это же полный бред! – сказал Владимир Родионыч. – мы же с вами понимаем, что Гринчук не мог иметь к этому никакого отношения.

   – Мы – понимаем, – подтвердил Полковник, – а вот они…

   – А кого интересует их мнение? – возмутился Владимир Родионыч. – Достаточно того, что я внятно изложил им нашу позицию.

   – Похоже, что наша позиция произвела на них не слишком сильное впечатление, – сказал Полковник. – Или они решили, что имеют веские аргументы.

   – В том, что это Гринчук организовал убийство этого, как его…

   – Атамана, – подсказал Полковник.

   – Да, Атамана. Я не могу себе представить, чтобы Гринчук мог ввязаться в такое дело. И, кроме того… – Владимир Родионыч смущенно кашлянул.

   – Что, кроме того?

   – И, кроме того, если бы Юрий Иванович решил убрать этого…

   – Атамана.

   – Да, Атамана, то он сделал бы это гораздо изящнее.

   – Согласен, – сказал Полковник. – Но это, опять-таки, наше с вами мнение. А другие могут иметь мнение свое. Ведь могут?

   – Могут, – не смог не признать Владимир Родионыч, – но не должны. В этом вопросе – не должны. У Гринчука полно работы, а он должен сидеть и давать объяснения.

   Владимир Родионыч задохнулся от негодования. Нажал кнопку на селекторе:

   – Инга, что там министр?

   – Буквально секунду назад от него позвонили и сообщили, что он лично беседовал с нашими местными чинами. Если в течение часа подполковника Гринчука не оставят в покое, то мне нужно будет позвонить в приемную министра.

   – Спасибо, Инга. Если можно – мне чаю. А Полковнику… – Владимир Родионыч посмотрел на Полковника.

   – Как обычно, – сказал тот.

   – И Полковнику – как обычно, – сказал Владимир Родионыч.

   Полковник немного демонстративно посмотрел на часы и поерзал, устраиваясь в кресле. В обычное время звонка министра хватало для того, чтобы навести порядок, но в обычное время хватало и звонка Владимира Родионыча.

   Получалось, что время сейчас – необычное. И получалось, что сюрпризы еще могли продолжаться.

   – Мистика какая-то, – пробормотал, немного помолчав, Владимир Родионыч. – Что за муха укусила генерала? Он даже разговаривать со мной не стал. Ответил, что будет разбираться лично. Лично. А у нас тут… Если я не ошибаюсь, сегодня Гринчук должен был подвести итог в этой неприятной истории с Лелюковыми.

   – Насколько я знаю, с этим сейчас должен был разбираться прапорщик Бортнев, – сказал Полковник.

   – Браток в роли дипломата! – всплеснул руками Владимир Родионыч. – Надеюсь, у него хватило ума хотя бы не бить их резиновой дубинкой.

   – Палкой, – сказал Полковник.

   – Что?

   – Правильно говорить – резиновой палкой.

   – Что вы говорите! Вы вот возьмите сейчас и позвоните вашему Братку и выясните, что именно он там устроил. И если уже закончил, то не может ли он прийти сюда и лично сообщить нам, как ему, целому прапорщику милиции, удалось навести порядок в деле ценой в несколько десятков миллионов долларов.

   Владимир Родионыч саркастически улыбнулся.

   – И заодно передайте ему, что если он что-то испортил, то я лично придумаю для него наказание. Вставлю метровый фитиль господину Гринчуку, за то, что он не отменил мероприятие. А уж что я сделаю с генералом…

   Полковник молча достал телефон и набрал номер.

   – Иван?

   – Да. Слушаю.

   – Что там у вас?

   – Все нормально. Поговорили.

   – Вы не могли бы, если можно, в двух словах рассказать…

   Браток рассказал. Опуская подробности, но четко выделяя основные моменты.

   Полковник слушал молча, стараясь сохранять на лице спокойное выражение. Только один раз он не выдержал и хохотнул.

   – Он вам что, анекдоты рассказывает? – желчно осведомился Владимир Родионыч. – Пусть придет сюда и расскажет мне.

   – Зайдите, пожалуйста, в кабинет к Владимиру Родионычу, – сказал Полковник.

   – И что же вызвало ваш смех? – спросил Владимир Родионыч, когда Полковник спрятал телефон.

   – Он им посоветовал завести ребенка.

   В кабинет вошла Инга с подносом. Поставила чай перед Владимиром Родионычем и Полковником.

   – Там сейчас должен прийти прапорщик Бортнев, – сказал Владимир Родионыч. – Впустите его сразу. И постарайтесь с ним сейчас не разговаривать. А то он и вам посоветует завести ребенка.

   – От кого? – спросила Инга и вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.

   – Вы обратили внимание, Полковник, как знакомство с Юрием Ивановичем Гринчуком всех нас изменило? Даже Инга, которая раньше никогда не позволяла себе таких вот вольностей, теперь… – Владимир Родионыч пошевелил в воздухе пальцами.

   – Позволяет себе такие вольности, – подсказал Полковник.

   – Вот именно, – подтвердил Владимир Родионыч.

* * *

   – Вольности свои будешь демонстрировать в другом месте, – сказал генерал-майор Гринчуку. – А здесь ты будешь отвечать на вопросы.

   – Есть! – бодро ответил Гринчук.

   – И говорить будешь только по существу.

   – Так точно!

   – Ты еще раз внятно изложишь все, что произошло.

   – Разрешите выполнять?

   Генерал-майор понимал, что Гринчук откровенно развлекается, но ничего поделать не мог. Нельзя же требовать от человека перестать действовать по уставу. И нельзя требовать, чтобы этот самый человек перестал излагать информацию, обильно используя протокольные фразы. Особенно впечатляюще выглядело описание убийства Атамана с упоминанием смерти, наступившей в результате многократного проникания пуль из автоматического оружия в грудную клетку потерпевшего и в другие жизненно важные органы.

   Самым трудным в диалоге было то, что генерал-майору было понятно – Гринчук тут чист, аки ангел небесный, но над генерал-майором был генерал-лейтенант, и этот генерал-лейтенант отчего-то решил, что Гринчук может на себя наговорить. Или случайно проболтаться. Нужно только заставить его раз двадцать повторить всю историю.

   Но у Гринчука была отличная память. И все одиннадцать вариантов его рассказа были похожи друг на друга как патроны к пистолету Макарова.

   – Повреждения, несовместимые с жизнью, – закончил Гринчук двенадцатый рассказ.

   Генерал-майор задумчиво постучал пальцами по столу. Ему надоело корчить из себя идиота. И надоело позволять Гринчуку издеваться над старшим по званию. Хотя, честно признавался себе генерал-майор, делал это Гринчук мастерски, не давая старшему по званию повода обидеться вслух.

   Генерал-майор тяжело вздохнул и потянулся за телефонной трубкой. Нужно было докладывать начальнику, что дальнейшие разговоры ни к чему больше не приведут.

   Телефон зазвонил. И когда генерал-майор взял трубку, ему было велено отпустить Гринчука на все четыре стороны.

   – Свободен, – сказал генерал-майор.

   – Есть! – ответил Гринчук и встал со стула. – Разрешите идти?

   – Иди.

   Вот славно, подумал Гринчук, выходя из кабинета. Кажется, сработал Владимир Родионыч. Но как-то не слишком оперативно. Печально все это.

   Спохватившись, Гринчук включил свой мобильник. Ровно через пять секунд он зазвонил.

   – Слушаю, Мила, – сказал Гринчук.

   – Юрий Иванович? – обрадовано затараторила Мила. – А я вас вызваниваю и вызваниваю. Мне с вами нужно посоветоваться.

   – Опять мальчик? – спросил Гринчук, заранее зная ответ.

   – Да. Понимаете, я бы очень хотела, чтобы вы…

   – Мила, я старый больной человек, к тому же – гетеросексуальный, – Гринчук покосился на дежурного прапорщика на выходе из областного управления.

   Тот тактично отвернулся.

   – Ну, что я могу понимать в шестнадцатилетних мальчиках?

   Дежурный прапор засопел, явно сдерживая смех.

   – Тем более – в семнадцатилетних, – сказал Гринчук и показал кулак прапору.

   – Ну, Юрий Иванович… – протянула Мила просительно.

   – Ладно, – сказал Гринчук, – в последний раз.

   И добавил про себя – в седьмой последний.

   «Джип» Гринчук оставил не возле областного управления, а чуть в стороне, чтобы не шокировать коллег. Там же Гринчук обнаружил «опель» Михаила и, что особенно радовало, самого Михаила за его рулем.

   – Привет, Миша, – сказал Гринчук, подойдя к машине. – Отпустили?

   – Вас ждут, – ответил Михаил.

   Метрах в двадцати дальше по улице стоял «шестисотый».

   – Почему думаешь, что меня?

   – Подходил оттуда паренек, просил, чтобы вы заглянули в их машину. Судя по номеру – машина Мастера.

   Гринчук кашлянул. Посмотрел в сторону «мерседеса». В «мерсе» открылась задняя дверца, но никто не вышел.

   Все идет как-то быстро и как-то раком, подумал Гринчук. Зачем такая суета? Или послать приглашение на фиг? Или?

   Мысленно выругавшись, Гринчук отдал свой пистолет Михаилу и пошел к «шестисотому».

    Его подменили, сказал Атаман. Заколдовали. Опоили.

    — Добрый день, – сказал Гринчук, останавливаясь возле машины.

   – Садись, – пригласил Мастер.

   – Насиделся, спасибо. Лучше прогуляемся, поговорим на свежем воздухе, – предложил Гринчук.

   – Мои знают, что я к тебе поехал, – сказал Мастер. – А твои могут и не понять, когда мы тут гулять начнем.

   – Ничего, поймут. Я, в конце концов, могу со своей агентурой встречаться где мне угодно, – Гринчук даже наклонился к машине, чтобы было видно его знаменитую улыбку. – Стукачи – народ переборчивый. Один хочет встречаться только на лоне природы, другому нравится гулять перед областным управлением.

   – Хорошо, – сказал Мастер, – я выйду.

   Не обиделся, оценил Гринчук. Молодец.

   Мастер был значительно ниже Гринчука, но держался так привычно-властно, что разница в росте была почти незаметна. Во всяком случае – теряла значение.

   – Я слушаю, – сказал Гринчук, когда они отошли на несколько шагов от «мерса».

   Мастер потер ладонью правую щеку. Когда-то, на зоне, отморозил ее. Все давно прошло, а привычка осталась. И для знающих людей служила признаком волнения Мастера.

   – Мне Атаман как сын был, – сказал Мастер.

   Гринчук промолчал.

   – Если б я нашел того, кто в его смерти виноват – замочил бы, падлу.

   Гринчук снова промолчал. В конце концов, какое ему дело до таких вот неофициальных заявлений. Век воли не видать.

   Мастер поднял воротник плаща.

   – Неужели снова похолодает? – не обращаясь к Гринчуку, спросил Мастер.

    Как к отцу, сказал Атаман. Либо здесь замочат, сказал Атаман. Подменили, сказал Атаман.

   Гринчук мотнул головой, отгоняя наваждение.

   – Ты зачем с Атаманом встречался? – спросил Мастер.

   – Вы… – Гринчук надавил на «вы», – вы ничего сейчас не перепутали?

   Мастер еле заметно усмехнулся. Вообще-то он редко улыбался. Но и люди, возражавшие ему, также встречались редко. Такая смелость забавляла.

   – Вы зачем, уважаемый Юрий Иванович, встречались с Атаманом? – повторил свой вопрос Мастер.

   – А почему это вас интересует? – спросил в ответ Гринчук.

   – А потому что вы очень неудачно перебили всех стрелков, так что мне не у кого спрашивать больше.

   – А вы спросите у Грыжи и его приятелей, – посоветовал Гринчук. – Прямо вот так возьмите и спросите. Я думаю, что они вам все расскажут.

   – Спрошу, – медленно кивнул головой Мастер. – Они расскажут. Но ты мне все-таки скажи, о чем вы с Атаманом беседовали?

   – А вам, извините, какая разница? Партию на бильярде сыграли. Пару киев друг о друга сломали. Договаривались, как он мне Мастера сдаст, а сам на его место станет.

   – Он не говорил, кто мог его смерти хотеть? – спросил Мастер.

   Его взгляд стал таким твердым, что Гринчук ощущал его почти физически.

   – Не успел, – сказал Гринчук. – Мы только перетерли с ним на тему наезда, он извинился и сказал, что хотел просить у меня помощи…

   – И ты?

   – Я его послал, естественно. Я с конкретными пацанами в такие игры не играюсь.

   – А он?

   – А он возьми да и умри сразу после этого. Трудно не умереть, когда в тебя штук пятнадцать пуль влетело. Мог и меня с собой забрать, да я увернулся. Повезло.

   – Повезло, – сказал без выражения Мастер. – Но только слух пошел, что это ты его…

   – Замочил?

   – Подставил, – Мастер рассматривал Гринчука в упор, словно перед расстрелом.

   – Предъявляете? – спросил Гринчук, недобро улыбнувшись.

   – Нет, предупреждаю.

   – Быстро что-то у нас слухи ходят. И у нас, и у вас.

   – Быстро, – согласился Мастер. – Но я в них не верю.

   – Тогда мы можем прощаться, – подвел итог Гринчук. – Со своей стороны я заверяю вас, что не имею к этому расстрелу никакого отношения. И если я обнаружу, что слухи продолжают расширяться, да еще не без вашего участия…

   – Угрожаешь? – спросил холодно Мастер.

   – Предупреждаю. И если кто-то попытается что-нибудь предпринять в мой адрес или в адрес людей, мне близких, то я, уж не обессудьте, оставляю за собой право обидеться. Ву компране?

   – Вполне, – кивнул Мастер.

   – Я никого не обидел? – спросил Гринчук.

   – Все в порядке. Только если решишь, что это я на тебя наезжаю, вначале свяжись со мной. На всякий случай.

   Мастер протянул Гринчуку руку, и тому вначале показалось, что для рукопожатия. Но потом увидел визитку. Взял.

   – Это мой прямой телефон. Если что-то понадобится – звони. Я не хочу ссорится с нормальными людьми, – Мастер повернулся, поморщившись от ветра, ударившего в лицо, и быстро пошел к машине.

    Подменили его, сказал Атаман. Опоили.

   Гринчук подождал, пока «мерседес» Мастера уедет.

   И что теперь должен делать приличный человек? Нормальный. Рассказать кому-нибудь о страхе Атамана? Интересный вариант. Особенно забавно он прозвучал бы в кабинете генерала. Или вот сейчас нужно было сказануть это прямо в морщинистую, как у черепахи, рожу Мастера. И посмотреть, что он скажет. И скажет ли что-нибудь.

   Гринчук подошел к «опелю».

   – Что, Юрий Иванович? – спросил Михаил.

   – Отдай мне мое родное табельное оружие и езжай, наверное, домой, – сказал Гринчук, – а я поеду к начальству. Заодно выясню, каких там дров наломал Браток.

   «Опель» уехал.

   Что с Михаилом, подумал Гринчук? То, что это не срыв – понятно. А как он вообще наступает этот срыв? Мгновенно? Вот только секунду назад это был добряк Михаил, симпатяга и всеобщий любимец, а через секунду изощренная машина для убийства?

   Или все происходит исподволь?

   Спросить у Полковника. Естественно, можно спросить у Полковника. Только что Полковник скажет. И скажет ли что-то вообще. Он в той программе, которая искалечила Мишку, был только завхозом. Финансовая служба вооруженных сил. И поэтому выжил тогда Полковник, когда все остальные, особо умные или слишком информированные погибали и пропадали без вести.

   Полковнику повезло. Он не просто выжил, но и смог унести в клюве историю Михаила, который тогда Михаилом не был. Который был отбракован из той программы, потому, что органически не мог принять необходимость убийства. И который постоянно балансировал на грани срыва. И которого нужно было постоянно подстраховывать, чтобы успеть вывести его из боевого режима. Выключить.

    Ты слово знаешь, сказал Атаман.

   Прицепилось, зло подумал Гринчук. Он действительно знает код. Знает, что сможет вывести Михаила из состояния механического убийцы. Но как распознать, что Михаил идет к этому состоянию, как распознать, что через секунду может грянуть…

   Гринчук достал из кармана телефон. Набрал номер.

   – Доктор? – спросил Гринчук.

   – Да, Юрий Иванович.

   Усилившийся ветер швырнул в лицо Гринчуку старую газету.

   – Вы сегодня не собирались в гости к Михаилу? – спросил Гринчук.

   – Нет, а что случилось?

   – Вы сегодня свободны с какого времени?

   – В восемнадцать тридцать я принимаю Безумную Герцогиню, а потом – совершенно свободен. Тем более, для вас.

   – Тогда я к вам заеду в половину восьмого, если не возражаете.

   Доктор, естественно, не возражал. Доктор, понятное дело, готов был встретиться с Гринчуком в любое время, особенно, если это касалось Михаила.

   Телефон Гринчук спрятать не успел.

   Звонил Михаил и предупредил, что ночевать поехал к маме Ире. Давно обещал заехать в гости.

   Плохой признак? Или просто совпадение? Ирина была рядом с Михаилом, когда он сорвался в последний раз. Это она вытянула его из этого безумия. Даже не вытянула, а удержала на самой грани. Она, тогда живой еще Тотошка – ее муж, и Доктор – уважаемые представители славного сообщества бомжей. В просторечии – Крыс.

   Михаил поехал к Ирине. Это тоже нужно будет обсудить с Доктором. С Полковником и Владимиром Родионычем это пока обсуждать не стоит.

   Кстати. Гринчук набрал номер Полковника и доложил, что уже освобожден и через пятнадцать минут планирует предстать перед начальством.

   – Можете особо не торопиться, – сказал Полковник, – как оказалось, ваши подчиненные очень толково справляются с порученными заданиями. И даже принимают посильный вклад в деле планирования семьи некоторых новых дворян.

   – Что-то намудрил Браток? – насторожился Гринчук.

   – Ни в коем случае. Все совершенно в порядке. Проблема решена. В несколько своеобразной манере, но весьма эффективно.

   – Я сейчас приеду, – тяжело вздохнул Гринчук.

* * *

   Всю дорогу до дома Мастер молчал. Не говоря ни слова, вышел из машины и молча прошел мимо охранников к себе в кабинет. Собственно, комната кабинет напоминала мало. Два кресла в углу, обеденный стол, шесть стульев вокруг него и диван возле стены.

   Записей Мастер не вел. Память никогда его не подводила, а лишние писульки ни к чему хорошему никого не приводили.

   Мастер, не снимая плаща, сел на диван. Потер ладонью правую щеку. Достал из кармана телефон, задумчиво посмотрел на него, словно прикидывая, стоит звонить, или нет. Набрал номер.

   – Левчик, ты? – спросил Мастер.

   – Я. Что-то случилось?

   – Я тут подумал… – медленно произнес Мастер. – Чего мы решили, что это Атамана хотели замочить?

   – Что? – удивился Левчик.

   – Я говорю, почему это мочили Атамана? Я тут мозгами пораскинул… Может, Атамана грохнули случайно? А хотели мочкануть Зеленого? У него ведь знаешь сколько врагов?

   – У Зеленого? – переспросил Левчик.

   – У Зеленого, – подтвердил Мастер.

   Левчик задумался. Наверное, у Зеленого действительно должны быть враги. Странно было бы, что такой резкий мент не нажил себе врагов. Только… Левчик никак не мог вспомнить конкретно хотя бы одного. Более того, до него вдруг дошло, что те, с кем Гринчук мог иметь конфликт, либо уже лежали в могиле, либо пребывали неизвестно где, явно пытаясь обрубить все концы.

   – Ты, Левчик, прикинь, кто мог бы хотеть Зеленого замочить, – прервал молчание Мастер. – Подумай как следует.

   – Да я думаю…

   – Ты не торопись, Левчик, – сказал Мастер. – Но и не тяни. Придумай все часа через три.

   – И что? – спросил Левчик.

   – А то, что, может, нам стоит мента этого, Зеленого, прикрыть. Типа, отмазать. И найти этого беспредельщика, который мента заказал. Наших ментов мы сами мочим только в крайнем случае. И нечего чужим в это дело лезть. А если кто из наших… – Мастер не закончил.

   Все было и так понятно.

   – Хорошо, – сказал Левчик.

   Хрен там хорошо, подумал Левчик, положив телефонную трубку.

   Мастеру легко давать такие указания. Левчик – голова. Левчик все сможет придумать и спланировать. Левчик сможет договориться с газетами и вбросить нужный слух в оборот… А тут…

   Левчик достал из серванта хрустальный графин и плеснул себе в хрустальный стакан коньяку. Ленчик любил красивую жизнь и не любил суеты и крови. Деньги свои он зарабатывал чисто, поставляя идеи, разрабатывая планы и выполняя обязанности пресс-службы Мастера. Последним шедевром Левчика была организация отставки районного прокурора. Козел зажрался и стал слишком жадным.

   Кто-то хотел убить Зеленого. Левчик покачал головой. Кто? Такое решение мог принять Мастер. Покойный Мехтиев тоже мог бы, но… Али, взявший азербайджанские дела в свои руки после смерти Мехтиева, такого творить не стал бы. Али очень серьезный и спокойный человек. И у него, кажется, были свои отношения с Зеленым.

   Кто-то из бригадиров?

   Левчик допил коньяк. Слишком мелкие для того, чтобы зацепиться с самим Зеленым. Да и кроме этого, Левчик слишком хорошо знал, что Зеленый среди братвы приобрел славу почти мистическую. Стал фигурой, приносящей несчастья.

   Мастер дал всего три часа.

   Левчик аккуратно поставил графин в сервант, достал из портфеля записную книжку и набрал номер на телефоне. По этому поводу стоило проконсультироваться.

* * *

   – Вы хоть бы проконсультировали своего прапорщика, – закончил нравоучение Владимир Родионыч.

   Все время выступления шефа Полковник внимательно рассматривал подвернувшийся под руку журнал, а Гринчук молча сидел в кресле, глядя перед собой.

   – Он ведь мог все испортить, – вывел мораль Владимир Родионыч.

   – Но ведь не испортил, – сказал Гринчук. – Побоев не будет, конфликт исчерпан, о нем знают только они втроем и мы с вами. И Братку на это понадобилось десять минут. Я бы разговаривал дольше. И, подозреваю, в принципе, сделал бы все точно также.

   – И посоветовали бы им плодиться и размножаться, – не отрываясь от журнала, добавил Полковник.

   – А почему бы и нет?

   Полковник пожал плечами и промолчал.

   – Вам обоим, похоже, это кажется смешным, – сказал Владимир Родионыч.

   – Вы ведь хотели быстрого и чистого решения конфликта, – напомнил Гринчук.

   – Но я не хотел, чтобы супругу уважаемого человека выдергивали из спальни…

   – Из квартиры, она уже успела накраситься и одеться, – поправил Полковник.

   – Залепливать ей рот и пристегивать наручниками к креслу, – не дал себя сбить с мысли Владимир Родионыч. – Это нормально?

   Гринчук заинтересовано посмотрел на люстру.

   – И нормально, что вы позволили втянуть себя и Михаила в эту глупейшую историю с уголовными разборками? – спросил Владимир Родионыч.

   – Это не совсем зависело от Юрия Ивановича, – попытался вмешаться Полковник, но Владимир Родионыч пресек попытку ледяным взглядом.

   – Мы с вами говорили о профессионализме. И мы с вами говорили о том, что все эти уголовники не входят в сферу деятельности Юрия Ивановича. У него, как я полагаю, и так много работы. Он, на сколько мне известно от вас, уважаемый Полковник, до сих пор не разобрался с проблемами Кононовых. И должен был вчера выяснить, что там происходит вокруг лицея. Того самого, в котором учатся наши дети.

   – Наши новые дворянские дети, – сказал Полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

   – Да, дети наших новых дворян. И мы с вами понимаем, что это входит в прямые обязанности Юрия Ивановича. А в ваши прямые обязанности, Полковник, и в обязанности ваших людей, входит решение проблем с уголовниками. Именно вы должны сейчас понять, что именно произошло в бильярдной. И сделать так…

   – Чтобы подобное не было возможно впредь, – закончил Полковник мысль шефа.

   – Вот именно, – подтвердил шеф. – Отправляйтесь и работайте.

   – Я, кстати, хотел с вами обсудить… – начал Полковник.

   Что именно он хотел обсудить, Гринчук дослушивать не стал, а вышел в приемную.

   – Все в порядке? – спросила Инга.

   Гринчук механически вытер руку о джинсы.

   – Все нормально.

   Инга с сомнением покачала головой. Был у нее редчайший дар – понимать, когда Гринчук говорит правду, а когда, вот как сейчас, врет самым бессовестным образом. И Гринчук врал ей, скорее, по привычке.

   – В тебя стреляли? – спросила Инга.

   – Хуже, – ответил Гринчук и осторожно дотронулся рукой до щеки Инги. – Я стрелял.

   Инга потерлась щекой о его руку.

   – И убил, – добавил Гринчук.

   – Но ты же…

   – Да, – кивнул Гринчук. – Я защищался.

   – Хочешь, я вечером к тебе приду? – спросила Инга.

   – Ага, – мягко высвобождая руку, сказал Гринчук. – Грязное белье у меня на полке в ванной, грязная посуда – в мойке. А в холодильнике…

   – Как всегда пусто, – сказала Инга. – Я буду часам к девяти.

   – Инга… – Гринчук присел на корточки возле ее кресла. – Зачем тебе это? Ничего хорошего у нас с тобой не получается. Ты сегодня придешь меня жалеть, а завтра утром мы снова погрыземся и неделю будем говорить друг другу гадости.

   – Я? Тебя? Жалеть? – сделала удивленные глаза Инга. – Гринчук, ты давно уже должен был понять, что я тебя элементарно использую. Ты, когда расстроенный, так замечательно трахаешься…

   – Мерси за комплиман, – сказал Гринчук, выпрямляясь.

   – Так, значит, я буду в девять, – напомнила Инга.

   Из кабинета Владимира Родионыча вышел Полковник и осторожно прикрыл дверь. Даже несколько демонстративно.

   – Я не помешал? – спросил Полковник.

   – Ни в одном глазу, – сказал Гринчук. – Нам с Ингой помешать невозможно.

   – Тогда я приглашаю вас, Юрий Иванович, отобедать со мной в «Клубе» у Графа. Сегодня он обещал нечто особенное.

   – Тогда ужин можешь не готовить, – сказал Гринчук Инге. – Простирнешь, помоешь посуду и будешь меня ждать. Не забудь перебрать фасоль, посадить кусты роз и познать самое себя.

   – Непременно, – язвительно улыбнулась Инга. – Особенно – самое себя. В этом случае вы рискуете опоздать к празднику.

   Прикрыв дверь приемной, Полковник посмотрел в глаза Гринчуку и постучал себя пальцами по лбу.

   Гринчук молча кивнул и развел руками.

   – Теперь, когда мы преодолели эмоциональную часть нашего разговора, – в лифте сказал Полковник, – перейдем к прозе жизни. Как там Михаил?

   – Михаил? – переспросил Гринчук.

   – Именно. И не нужно мне сейчас устраивать театр одного актера.

   – Не имел ни малейшего…

   – Вот именно это вас и выдает, – сказал Полковник. – Вы сегодня, как актер, явно не в ударе.

   – Не мой сегодня день, – кивнул Гринчук. – То есть – абсолютно. Все меня видят насквозь, и каждый при этом норовит уколоть побольнее. Опера каждый обидеть может. А понять его…

   – Оценить по достоинству, – подхватил Полковник. – Что там с Михаилом. Он, как я понял, сегодня убил двоих.

   – А что Михаил… – вздохнул Гринчук. – Михаил говорит, что у него все нормально. Немного пожелтел после стрельбы, но в пределах нормы. Сами понимаете, как оно – убить.

   – Не понимаю, – тихо сказал Полковник. – Представить – могу. Понять… К счастью, не имею подобного опыта.

   Лифт открылся, и они вышли в холл.

   Охранник открыл перед ними дверь.

   – Черт, – спохватился Гринчук, – нужно предупредить Братка, где меня искать, если что. И машину чтобы подогнал.

   – По дороге и позвоните, – Полковник жестом пригласил Гринчука в свою машину.

   Подождал, пока Гринчук давал по телефону указания Братку. Потом продолжил разговор:

   – Михаил говорит – все нормально. А что говорите вы?

   Гринчук задумчиво покрутил в руке телефон.

   – Не знаю, – наконец сказал Гринчук. – Не знаю. Похоже – он не сорвался, хотя я и не знаю, как бы это выглядело. Но…

   Гринчук спрятал в карман телефон и зачем-то отряхнул руки.

   – Но? – напомнил Полковник.

   – Он сегодня стрелял в безоружного, – Гринчук отвернулся к окну.

   Полковник поправил галстук. Кашлянул, словно прочищая голос перед репликой, но промолчал.

   – Нет, все правильно, – продолжая смотреть в окно, сказал Гринчук. – Пристрелил он водилу тех залетных уродов. Ствол у него был, но в кобуре, под курткой. Я вовремя заметил и совершил преступление.

   Гринчук обернулся к Полковнику.

   – Представляете? Я достал у покойника ствол и вложил его ему в руку. Иначе Миша уже сегодня вполне мог…

   Гринчук оборвал фразу и посмотрел в глаза Полковнику.

   – Что вы на меня уставились? – грубовато спросил Полковник. – Ждете, что я вам стану сопли вытирать? Вы это сделали?

   – Сделал.

   – Посчитали это правильным?

   – Да.

   – И еще раз сделали бы?

   – Да, – после секундной паузы ответил Гринчук.

   – Если бы Михаил не пристрелил того водителя, тот за оружие взялся бы или нет?

   – Однозначно, – кивнул Гринчук.

   – Ну, и пошли вы к чертовой бабушке со своими нежными нервами. Сами бы, небось, тоже вначале стрельнули бы, а потом…

   – Нет, – сказал Гринчук. – не стрельнул бы. И дело тут не в моих нежных нервах. Михаил после всего даже не подошел к машине, чтобы проверить. Если бы не я… Он просто стоял и… И приходил в себя.

   Машина свернула к «Клубу».

   – Что вы собираетесь делать в связи со всем этим?

   – Не знаю, – пожал плечами Гринчук. – Пока вот поговорю с Доктором и Ириной, что они скажут. А там… Мне нужно найти хоть кого-то из тех, кто Мишку уродовал в той программе.

   Машина остановилась возле дубовой двери «Клуба», но Полковник продолжал сидеть, словно этого не заметил.

   – Я ищу, Юрий Иванович. Честное слово. Я поднял все свои связи. Тогдашние и нынешние. И пока… Слишком тщательно чистили – вот в чем беда. Но я найду.

   – Я найду, – поправил Гринчук. – Мне для этого нужно будет просто все бросить и заняться этим вопросом.

   – Не думаю, что вам кто-то позволит…

   – А мне плевать! – отрезал Гринчук. – Я просто все брошу и уйду. И мне…

   – Давайте на этой высокой ноте прервемся, – сказал Полковник, – и все-таки пообедаем. Граф, наверное, уже ждет и волнуется. Я его предупреждал.

   Граф действительно ждал.

   Волновался ли он при этом, знал только Граф. По внешнему виду этого определить было нельзя. Как всегда – безукоризненный костюм, безукоризненная прическа и безукоризненная улыбка.

   – Прошу, – сказал Граф, широким жестом приглашая войти.

   Полковник вошел первым. За ним двинулся Гринчук. Граф закрыл за ним дверь на засов.

   – Проходите в кабинет, – сказал Граф.

   Полковник пошел, не оборачиваясь. Гринчук тоже. Он не обернулся даже когда Граф без взмаха, коротко ударил его кулаком в спину. Гринчук чуть качнулся в сторону, пропуская удар, потом зажал руку Графа у себя подмышкой. И продолжил свое движение к кабинету.

   – Руку отдай, – попросил Граф.

   Гринчук не ответил.

   – Не позорь перед посетителями, – снова попросил Граф.

   – Бутылка коньяку, – сказал Гринчук, не останавливаясь.

   – Прошлый раз была бутылка водки.

   – Две бутылки коньяку, – сказал Гринчук и что-то там сделал с рукой Графа.

   Граф зашипел от боли.

   – Ручка бо-бо? – спросил Гринчук.

   – Сволочь ты все-таки, – простонал Граф. – Хорошо, две бутылки.

   – Армянского, из того самого ящика… – продолжил выдвигать требования Гринчук.

   – Хорошо, – сказал Граф и стал растирать отпущенную на свободу руку.

   В кабинете было прохладно и очень респектабельно. Кожаные кресла, дубовые панели на стенах, медные канделябры и тяжелые темно-красные шторы на окне. Хотя окна-то как раз и не было. «Клуб» сообщался с окружающим миром только через входную дверь, вход на кухню и через заднюю дверь, о существовании которой знали далеко не все.

   Вместо окон в клубе были светильники, спрятанные за матовыми стеклами ложных рам.

   – Вам не надоело еще играться с Графом в эти детские игры? – осведомился Полковник, усевшись за стол.

   Голос его прозвучал как-то особенно респектабельно, под стать кабинету, и Гринчук поймал себя на том, что хочет ответить таким же аккуратным джентльменским тоном.

   – Это традиция, Полковник, – сказал Гринчук. – И заодно – тест. В тот день, когда Граф меня подловит, я подам в отставку. И уйду на пенсию. Буду разводить клубнику и продавать ее на базаре.

   – На Канарских островах, – закончил Полковник.

   Гринчук подождал, не напомнит ли Полковник о нежданном богатстве Гринчука, но Полковник напоминать не стал. Только тонко улыбнулся.

   Открылась дверь, и в кабинет вошел Граф.

   – Что у нас сегодня на обед? – спросил Гринчук.

   – Полковник заказал на мое усмотрение. Поэтому он сейчас будет ждать первого блюда, а ты прогуляешься со мной в соседний кабинет, – сказал Граф.

   – Как я хочу быть полковником, – сказал, вставая из-за стола Гринчук, – он может носить папаху и может оставаться на стуле, когда подполковника гоняют с места на место.

   – Что случилось? – спросил Гринчук, когда дверь кабинета закрылась.

   – Понимаешь, – немного растеряно сказал Граф. – Полковник меня предупредил еще два часа назад, что будет с тобой…

   – Ну?

   – А час назад ко мне обратился один… э-э… мой знакомый. И попросил его проконсультировать. И я решил… – Граф отвел взгляд. – Я решил пригласить его сюда…

   – В «Клуб»? – изумился Гринчук. – Тут же везде написано «Посторонним В.» Или это очень большой человек?

   – Большой, – кивнул Граф. – В своем роде.

   Граф открыл дверь соседнего кабинета.

   – Знакомьтесь, – сказал Граф, – это Левчик.

   Левчик действительно был большим человеком. В свои пятьдесят пять лет при росте метр шестьдесят он имел вес сто двадцать килограммов и привычку вкусно есть. Иногда он оказывал Графу консультационные услуги и за это получил право вкушать от изысков «Клуба». А еще он иногда умудрялся обменять свою информацию на информацию Графа.

   Получив задание Мастера, Левчик решил позвонить Графу. Тот пригласил Левчика на обед, одновременно пообещав, что познакомит с очень информированным по затронутому вопросу человеком.

   Увидев Гринчука, Левчик побледнел, выронил вилку и, нашарив галстук, стащил его с шеи.

   Пока Граф коротко объяснял Гринчуку, что именно интересует уважаемого Левчика, уважаемый Левчик пытался восстановить дыхание и вытереть с лица и лысины пот.

   – Такие, значит, дела? – сказал Гринчук, усаживаясь за стол, напротив Левчика. – Значит, это меня хотели грохнуть. А Атамана так просто, за компанию?

   Левчик что-то простонал совершенно задавлено, что, по-видимому, означало согласие.

   – Вы тут пообщайтесь, – сказал Граф, – а я пойду займусь делами.

   Возле двери Граф остановился и, будто что-то внезапно вспомнив, оглянулся на Гринчука:

   – Юра, в случае возникновения разногласий, вспомни, что старше тебя на двадцать лет, у него трое детей и нездоровое сердце. Поэтому, если надумаешь, лучше сразу бей в голову.

   Левчик икнул. Граф вышел.

   – Я слушаю, – сказал Гринчук.

   И пока Левчик, продираясь сквозь испуг и икоту, излагал позицию Мастера по этому вопросу, Гринчук обдумывал новый вариант.

   А если это правда?

   Кто-то решил замочить Гринчука. Прислал команду. И все должно было выглядеть так, будто это мочили Атамана. Нет, Мастер таки действительно мастер. Большая умница.

   Вопрос только в том, что не понятно, кто мог Гринчука заказать.

   Разве что… Гринчук задумался.

   В разговоре с Атаманом прозвучала кликуха Гири. Старого закадычного врага. Мог он? Подсказал Атаману идею встречи с Гринчуком, а сам прислал людей.

   Полутемный зал, вспомнил Гринчук, испуганный Атаман, силуэт убийцы и огненные светлячки пуль.

   – Я не смог ничего припомнить и поэтому обратился к Графу, – сказал Левчик.

   – А он обратился куда нужно, – ответил Гринчук.

   Взял со стола чистый стакан, налил в него газировки из сифона, и медленно выпил.

   – Плохой у меня сегодня день, – выпив воду и поставив стакан на место, сказал Гринчук. – Последние четыре часа я только и думаю, на ком бы сорвать злость.

   Левчик побледнел еще сильнее и вжался в спинку стула.

   – У вас действительно больное сердце? – спросил Гринчук.

   Рука Левчика привычно легла на левую сторону груди:

   – С-сердечная недостаточность.

   – Плохо. Длинный разговор может не получиться. К сожалению.

   Нехорошо улыбаясь, Гринчук взял со стола нож, попробовал лезвие большим пальцем и удовлетворенно кивнул.

   Левчик часто задышал, не сводя взгляда с ножа.

   Гринчук взял с вазы яблоко и стал медленно срезать с него шкурку. Длинными аккуратными полосками.

   – Удивляюсь, – сказал Гринчук, как мы раньше с вами не пересеклись. Вы такой интересный собеседник.

   Левчик смотрел только на нож.

   – Честно говоря, меня не слишком интересовал Мастер. И он меня, честно говоря, до сих пор мало интересует. Но меня начинает раздражать его интерес к моей скромной и, в общем, не слишком значимой фигуре. Мне казалось, что в личной беседе мы с ним уже все обсудили. А теперь, оказывается, он еще решил, что мне может понадобиться его помощь.

   Левчик продолжал смотреть на лезвие, поблескивающее в свете ламп.

   – Так что мы будем делать? – спросил Гринчук.

   – А что-то нужно делать? – выдавил из себя Левчик.

   – Всенепременно, – обворожительно улыбнулся Гринчук. – Обязательно. И, как можно, быстрее.

   – Я не знаю…

   – А если пальцы в дверь зажать? – самым доброжелательным образом поинтересовался Гринчук.

   – Не надо, – слабым голосом произнес Левчик.

   – Сам не хочу, – заверил его Гринчук. – Книжку «Хождение по мукам» читали?

   – Нет. Да. В школе. Давно.

   – Там есть прекрасная фраза. «Если они виноваты, то будут расстреляны. Но без этих буржуазных издевательств».

   – Не надо, – простонал Левчик.

   – Что «не надо»? «Расстрелян» или «буржуазных издевательств»?

   – Ничего не нужно. Ни того, ни другого. Пожалуйста, – попросил Левчик.

   – Тогда нам придется подружиться, – сказал Гринчук решительным тоном. – Да?

   Глава 3

   Мастер ложился спать рано. Как только начинало темнеть, он прерывал любые, даже самые важные дела, и отправлялся в постель. Мастер совершенно здраво полагал, что за день можно переделать любые дела. И горе было тому, кто решался нарушить его сон.

   Давая указание Левчику все подготовить через три часа, Мастер не учел, что это не укладывалось в светлое время суток. Когда же это обнаружилось, Мастер понял, что в любом случае Левчик сообщит свой вариант только утром, поэтому, традиционно постояв на крыльце минут пять, Мастер пошел в спальню.

   Кровать у него была широкая, металлическая, с никелированными шариками. Мастер испытывал странную тягу к таким вот морально устаревшим сооружениям, и его пацанам пришлось здорово побегать, прежде чем был найден этот шедевр. Кровать привез Атаман.

   Мастер разделся и лег в постель.

   Он не любил компаний, семьи не завел, поэтому в доме обитал один. Утром приходила пожилая женщина, жившая по соседству. Она готовила еду, прибирала в доме и стирала.

   Еще возле дома постоянно топталось четыре крепких парня.

   В принципе, Мастер мог обойтись и совсем без охраны. Никто из нормальных его побеспокоить не решился бы, но отморозки… Или просто мелкая шелупонь, не знающая, что творит.

   На этот случай пришлось поставить охрану.

   Все четверо были надежны, все четверо знали, что их может ожидать в случае ошибки, поэтому всю ночь службу несли бдительно, не отвлекаясь. Всю ночь.

   Вот здесь и таилась возможность ошибки.

   Ночь, это когда все спят. Ночь начинается где-то между двадцатью тремя часами и полуночью. А девять часов – это вечер. Это время, когда люди смотрят телевизор, пьют чай или ходят в кабак.

   Поэтому охранники после наступления темноты пару часов позволяли себе спокойно посидеть в машине возле дома, поглядывая на входную дверь и на дорогу.

   А вот с двадцати трех…

   В ту ночь с двадцати трех часов дом охранять было уже несколько поздно.

   Нет, Мастер был в доме, продолжал лежать на своей старомодной кровати с панцирной сеткой. И даже лежал живой. И, в принципе, мог бы даже позвать охранников. Но не звал.

   То, что Гринчук мент, вовсе не значило, что он не воспользуется в этом случае пистолетом, который держал, уперев ствол в бок Мастера.

   Как Гринчук попал в дом, Мастер даже не стал прикидывать. Через минуту после своего пробуждения, Мастер понял, что ситуация совершенно однозначная.

   – Еще раз – здравствуйте, – сказал Гринчук.

   – Привет, – ответил Мастер.

   – Сразу определимся, – сказал Гринчук. – Я – Зеленый, это пистолет. В нем двенадцать патронов и он не на предохранителе. Кроме этого, пистолет нигде не зарегистрирован, поэтому на спуск я нажму не задумываясь. Понятно?

   – И мочить ты меня пока не собираешься, – констатировал Мастер.

   – Верно, иначе не будил бы.

   – Тогда что тебе нужно? – спросил Мастер.

   – Оставь меня в покое. Возьми и забудь про меня. Насовсем. Фамилию забудь, имя и звание. А я забуду о тебе.

   – Что так?

   – Времени у меня на тебя нет. Я занимаюсь совершенно другими делами, – сказал Гринчук, – ни к тебе, ни к Атаману я дел не имею и не собираюсь иметь. И мне насрать на то, что его замочили. И мне совершенно не интересно, за что. Я хочу просто жить, а не узнавать время от времени, что кто-то хочет меня или убить или защитить.

   – Левчик сболтнул, – странным тоном произнес Мастер.

   – У него выбора не было. Он, бедняга, почесал-почесал в голове, не смог придумать, кто же это на Гринчука мог выписать заказ, да и отправился наводить справки. А дальше уже дело техники и моих источников информации.

   – Левчик сболтнул, – повторил Мастер.

   – Называй, как хочешь. Только отцепись от меня.

   – Ладно, Левчика я не трону. Он бедняга и так, небось, весь обгадился.

   – Не знаю, памперсов ему не менял.

   – А вот ты, Гринчук…

   На стене тикали часы. Гринчук ждал, как именно закончит фразу хозяин дома, а хозяин дома все ее не заканчивал. А потом решил вообще перейти к другому вопросу.

   – Тебе чего здесь нужно? – спросил Мастер.

   – Я хочу предупредить, – сказал Гринчук. – В эти игры я с тобой не играю. Упаси тебя боже, начать трепаться по поводу заказа на меня…

   – А что? Убьешь меня?

   – Может быть.

   – Думаешь меня испугать, мент?

   – Думаю тебя предупредить.

   – Я ж тебя защитить хотел, – сказал Мастер. – Тебе ж Левчик сказал, что я хотел тебя отмазать…

   – Сказал. Только фигня все это. Слышал я, что ты головастый мужик, только на этот раз ты облажался.

   Мастер почувствовал, что Гринчук убрал пистолет. Щелкнул предохранитель.

   – Отчего это ты так решил? – спросил Мастер.

   Ему действительно стало интересно, что именно усмотрел мент в его идее.

   – Ты стрелял когда-нибудь в темноте? – спросил Гринчук. – Или в сумерках?

   – Не люблю стволы, – сказал Мастер. – То ли дело перо…

   – А я стрелял. Не видно мушки ни хрена. И не видно, куда попадаешь. Есть выход – взять трассирующие пули. Вот там раздолье. Можно даже не целится. Управляй струей, как в сортире.

   – Атамана так струей и замочили. И вот что это значит, – сказал Гринчук.

   Мастер видел только его силуэт на фоне окна. И еще слышал голос. И Мастеру показалось, что Гринчук отвернулся от кровати.

   – Меня можно было грохнуть где угодно. Просто на улице, из машины. И для этого не нужно было бы снаряжать автомат трассерами. А вот Атаман почти все время торчал в своем клубе. А там – освещение специфическое. И там можно было подумать о трассерах.

   Мастер опустил руку с кровати и на внутренней стороне ножки кровати нащупал нож.

   – Так что мочить шли Атамана. И я подозреваю, что мочили его по твоему приказу.

   – Что ты говоришь? – удивился Мастер.

   Рукоятка ножа удобно легла в руку. Силуэт Гринчука четко выделялся на фоне окна. Словно вырезанный из черной бумаги.

   – По-твоему, – повторил Гринчук.

   – Это тебе Атаман сказал? – спросил Мастер.

   – Что-то вроде того. Сказал, что ты от него там чего-то хочешь, а он…

   – Что он?

   – Не хотел этого делать. Боялся Атаман. Так боялся, что даже руки тряслись.

   – Не хотел… – со странной интонацией протянул Мастер. – Жаль.

   – Что жаль?

   – Чего ж он, козел, просто не сказал? – будто сам у себя спросил Мастер.

   – И тогда остался бы жив?

   – Тебе-то какая разница? – взорвался Мастер. – Тебе-то что, мент поганый? Что ты понимаешь? Мне Атаман как сын был.

   – Как сын! – выкрикнул Мастер, приподнимаясь на локтях.

   – А сына ты не замочил бы никогда? – спросил Гринчук.

   Он отошел от окна и почти исчез на фоне стены.

   Мастер рывком сел на кровати:

   – Ты почему решил, что это я его замочил? Почему?

   – Атаман сказал, что, либо выполнит приказ, либо его убьют. А выполнять он не хотел.

   – Мне не нужно было подсылать убийц, – почти закричал Мастер. – Я мог его грохнуть при всех, спокойно. Предъявить ему… Да что угодно! Ты думаешь, кто-нибудь стал бы по этому поводу со мной цапаться? Они же друг другу готовы глотки перегрызть. Отдать любому из них дело Атамана. Просто пообещать, и любой из них его бы на вилы поставил. Не понял? А еще умный!

   – Не нужно мне ничего придумывать. Не нужно! – голос Мастер вдруг стих, превратившись в шепот.

   Словно песок пересыпался из одной стеклянной чаши в другую.

   – Тебя это мочили, мусорок. За тобой приходили. И если мы не найдем заказчика…

   – То меня могут грохнуть, – глухо сказал Гринчук. – Типа, вы ищите, кто-то стреляет в меня из машины, и вы все разводите руками. Жаль мента, не уберегли. И это ты прикажешь меня замочить. На всякий случай. Вот это меня и не устраивает. Совершенно.

   – Ни чем не могу помочь, – прошелестел Мастер.

    Подменили его, сказал Атаман.

    — Можешь. Забудь обо мне. И я забуду о тебе.

   – Заказчика искать нужно.

   – Нет. Не нужно. Ты заказывал. Именно ты и заказал Атамана. Ты просто не хочешь, чтобы узнали об этом.

   – Я тебе уже сказал… Эти уроды…

   – А я не об этих уродах, – сказал Гринчук. – Я о другом. Ты боишься, что об этом узнают там…

   И что-то в голосе Гринчука прозвучало такое, что Мастер напрягся.

   – Ты о чем?

   – Атаман сказал, что готов был за тебя жизнь отдать. До сентября. А потом перестал относиться к тебе, как к отцу. С чего бы это? – спросил Гринчук.

   – Откуда мне знать?

   – Вот и я не знаю. И еще он что-то бормотал о погибших и убитых. О твоих ребятах. Доверенных.

   Голос Гринчука звучал спокойно и размеренно, словно говорил Гринчук под метроном. Или под громкое тиканье настенных часов.

   Тик-так. Тик-так. Погибших – убитых. Тик-так.

   – И что еще тебе говорил Атаман?

   – Еще? Еще он говорил о том, что ты вернулся с моря странным. Не таким, как уезжал. Боялся, что тебя подменили. Загипнотизировали…

   – Подменили? Загипнотизировали? – Мастер вдруг захохотал.

   Громко, со всхлипами и стонами. Он хохотал так, будто услышал самую смешную вещь в мире. Будто услышал самую несусветную глупость.

   – За… загипнотизировали! – крикнул Мастер. – Подменили!

   Он хохотал, но Гринчуку вдруг показалось, что Мастер плачет. Рыдает. Словно…

   – Если бы, – всхлипнул Мастер. – Если бы меня подменили! Господи… Если бы загипнотизировали!

   Гринчук молчал.

   Мастер встал с кровати, отшвырнул в сторону нож и подошел к Гринчуку. Взял его за отворот куртки и встряхнул.

   – Что вы можете знать, уроды! Что он мог знать! Ехать он не хотел! Не хотел! Не хотел…

   Голос Мастера снова сполз к шепоту.

   Мастер потянул к себе Гринчука и шепнул ему на ухо:

   – А ты ему поверил?

   Гринчук снова промолчал.

   – Думаешь, подменили и все? Думаешь, загипнотизировали? Хрен вам. Это слишком просто. Он тебе про Приморск говорил? Да? И туда ехать не хотел? Козел. Что, помощи у тебя просил?

   – Просил, – сказал Гринчук и попытался отодвинуть от себя Мастера, но тот держал куртку крепко.

   – А что ты можешь сделать? Никто ничего не может сделать! Я ничего сделать не могу! Понял? Я! Не могу! Понимаешь? Нет? Тогда съезди туда! – сказал Мастер, обдавая горячим дыханием лицо Гринчука. – Возьми и поедь. Может, узнаешь чего… Или тебе повезет, и тебя…

   Мастер оттолкнул Гринчука и снова засмеялся:

   – И тебя не подменят. И не загипнотизируют. И…

   Мастер оборвал себя. Вернулся к кровати и сел на нее, тяжело дыша.

   Гринчук брезгливо отер с лица следы его дыхания.

   – Отгадай загадку, мент, – прошипел Мастер. – Я заставлял Атамана ехать в Приморск, и я его замочил, не дожидаясь отказа. Я мог убить Атамана просто так, но сделал, чтобы никто этого со мной не связал. Почему? Отгадай, мент! Отгадай, кто вернулся вместо меня из Приморска? Отгадаешь – я…

   Мастер замолчал, словно пытаясь придумать ставку, приз Гринчуку за догадливость. Но не придумал.

   – Ничего у тебя не получится, – прошипел Мастер. – Ничего ты не узнаешь. А если узнаешь…

   – Подменят тебя! – сказал Мастер. – Подменят!

   Гринчук вздрогнул, словно его лица коснулась холодная липкая лапа.

   – Хорошо, – сказал Мастер. – Тебя больше не тронут. И не вспомнят. Если ты надумаешь болтать о том, что здесь услышал и о том, что тебе сказал Атаман – подохнешь. Даже если тебе никто не поверит – все равно подохнешь. Если тебе поверят, и что-то случится со мной – подохнешь. Или будет еще хуже – останешься жить. Вот так, как я.

   – Иди, – прошептал Мастер и замолчал.

   Словно высыпался весь песок.

   Гринчук не ответил ничего. Он молча вышел из спальни. Выскользнул из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.

   Хлопнула дверца в машине – охранник отправился в первый обход.

   Гринчук легко перепрыгнул через забор и замер, чтобы не шуметь.

   Внутри все дрожало, и Гринчук понимал, что это не от страха быть обнаруженным.

    Его подменили, сказал Атаман. Или будет еще хуже – останешься жить, сказал Мастер.

   Гринчук осторожно отошел от забора. Сердце колотилось как безумное. Он несколько раз выдохнул, словно пытаясь избавиться от ужаса, который вдохнул там, в спальне.

    Вот как я, сказал Мастер.

   Самое жуткое было в том, что Мастер не врал. Ему действительно было страшно. Он боялся и ненавидел. Кого?

    Ничего у тебя не получится, сказал Мастер.

   – А я и не хочу, – сказал Гринчук. – Не хочу!

   Гринчук сел в «джип», оставленный в нескольких кварталах от дома Мастера. Глянул на часы.

   К Доктору – поздно.

   Гринчук набрал номер мобильника Доктора.

   – Да, Юрий Иванович? – сказал Доктор.

   Где-то на заднем плане послышался голос Ирины.

   – Вы у бабы Иры? – спросил Гринчук.

   – Да, решил заехать в гости. Знаете ли…

   – Понятно, – сказал Гринчук. – Пообщайтесь там с Михаилом, а завтра позвоните мне и назначьте встречу.

   – Хорошо, – ответил Доктор. – Но я думаю, что вы немного преувеличиваете.

   – Хорошо бы, – сказал Гринчук. – До завтра.

   Вы преувеличиваете, Юрий Иванович. И Атаман преувеличивал. Ясное дело, врал Атаман. Ну, что могло случится такого с Мастером в красивом курортном городе Приморске? Любой нормальный человек поймет, что примерещилось Атаману с пьяных глаз. Любой нормальный человек сразу же поймет, что ничего такого с Мастером случиться не могло. Мастер не может сам сказать, что в Приморске… Не может?

   Может.

    Разгадай загадку, сказал Мастер.

   Не хочу, сказал себе Гринчук. Не хочу. И даже думать об этом не хочу. А хочу я завтра поговорит с участковым, в микрорайоне которого стоит лицей. Хочу разобраться с очередным заскоком у младшего Махмутова, который свободно может доиграться со своими привычками гулять со всякой сявотой, хочу прикинуть, кто снова начал наркоту золотой молодежи поставлять. Даже очередного парня Милы посмотреть хочу, раз уж не может девчонка обойтись без консультации специалиста.

   И еще я хочу, подумал Гринчук. Я хочу увидеть Ингу. Ингу.

   – Привет, – сказал Гринчук, входя в комнату.

   – Привет, – сказала Инга, откладывая в сторону книгу.

   – Извини, задержался.

   – Ничего. Мне приятно было тебя ожидать.

   – Я тут коньяк у Графа отобрал. Две бутылки.

   – К черту коньяк, – сказала Инга. – Иди сюда.

* * *

   Утром она молча оделась, и пока разбиралась со своей косметикой, Гринчук ее рассматривал, лежа в кровати.

   – А ты знаешь, Инга, ты красивая, – сказал Гринчук.

   – Знаю, – ответила Инга.

   – И у тебя много поклонников, – сказал Гринчук.

   – Толпы, – ответила Инга.

   – И замуж зовут? – спросил Гринчук.

   Инга бросила на Гринчука быстрый взгляд:

   – Ежедневно.

   – Так какого хрена ты занимаешься фигней со мной?

   – С тобой? С тобой я чувствую себя извращенкой. На грани скотоложества. И это меня заводит.

   Инга сложила косметику в сумочку и обернулась к Гринчуку.

   – Еще вопросы есть?

   – Нет, – сказал Гринчук.

   – Тогда я пойду, – сказала Инга.

   – На все четыре стороны, – улыбнулся Гринчук.

   Инга вернула ему улыбку.

   – Пока, – сказал Гринчук.

   – Пока, – ответила Инга и вышла.

   Потом вернулась.

   – Ты этот коньяк забрал у Графа? – спросила Инга, подняв с пола две бутылки.

   – Этот, – подтвердил Гринчук.

   – К черту коньяк, – сказала Инга.

   Бутылки одна за другой разлетелись вдребезги, врезавшись в стену.

   – Хороший коньяк, – принюхавшись, сказал Гринчук.

   – Вот теперь – пока, – сказала Инга.

   И ушла.

   Козел ты, Гринчук, сказал себе Гринчук. К тому же – трусливый. Однажды Инга уйдет и не вернется.

   Гринчук встал с кровати, надел тапочки и, осторожно ступая, чтобы не напороться на осколок, пошел на кухню за веником и совком.

   Прибрав битые бутылки, Гринчук хотел заодно вытереть и лужу коньяка, но принюхался и махнул рукой. Пусть будет ароматизатор воздуха. К тому же, вовремя вспомнил Гринчук, минут через двадцать у него драка с отцом Варфоломеем.

* * *

   Утро вообще выдалось напряженным и насыщенным. А для некоторых близких людей Мастера оно стало еще и продолжением совершенно невероятной ночи.

   Мастер лично позвонил трем или четырем приближенным и сделал это около полуночи. Такое с ним было впервые, и приглашенные для беседы мчались к дому, будто от этого зависела их жизнь. Хотя, в некотором смысле, именно так и было.

   Первое, что потребовал Мастер, было разобраться с его сегодняшней охраной, и так, чтобы козлы запомнили это надолго. Козлы это запомнили, а у двоих из них еще и остались на память шрамы. Затем Мастер отправил пару толковых ребят Абрека, чтобы те провели воспитательную работу с Левчиком.

   В результате Левчик все-таки попал в больницу, но не травматологию, а в кардиологию. Его сердце чуть не разорвалось от горя, когда приехавшие мальчики Абрека методично, предмет за предметом, уничтожили всю обстановку Левчиковой квартиры. Делали они это без особого садизма, но скрупулезно. Зеркало? Бац! Сервиз? Дзиннь! Китайский фарфор? Что вы говорите! Хрясь!

   Левчик крепился. Левчик проглотил несколько таблеток. Левчик пытался зажмуриться и зажать уши.

   Парни приехали спортивные, так что книжные полки, сервант и шкафы были не просто перевернуты, но каждая дощечка в них была тщательно сломана или перебита. Даже фаянсовый унитаз в туалете был расколот четким ударом молотка.

   Уцелел только аквариум. Парни были не чужды гуманизма и пожалели бессловесных рыбок. Правда, тонко намекнули Левчику, что рыбок не тронули именно потому, что они молчат. Врубился, козлина?

   Левчик врубился и даже смог вытерпеть почти всю экзекуцию до конца. Даже когда его любимы картины (подлинники) были, не торопясь изрезаны на мелкие кусочки, он выдержал. Доконал его последний штрих. Уже уходя из квартиры, один парень вдруг обратил внимание на обручальное кольцо, украшавшее палец Левчика вот уже двадцать пять лет. Кольцо сняли, несколькими ударами превратили его в комочек желтого металла и вернули владельцу.

   Сил вызвать «скорую» у Левчика хватило.

   Но Левчик оказался не самым пострадавшим в ту ночь.

   Часа в три ночи, в клубе «Аист» к веселящемуся Ярику подошли двое. Ярик вышел вместе с ними на свежий воздух, поговорить, и в клуб уже не вернулся. Грыжу нашли на хате у его бабы, а Сливу – дома, где он залечивал результаты своей дискуссии с приятелями.

   Потом, уже часам к шести утра, Мастер позвонил еще нескольким коллегам и сообщил, что виновник смерти Атамана найден.

   Петруха, мелкая гнида, решил занять место Атамана. Разработал хитрый план, чтобы заодно подставить и мента. Трое уродов, которых он использовал, на самом деле получили указание лично от Петрухи. А сам Петруха, хитро устроил драку, чтобы лечь в больницу и тем самым избежать подозрений.

   Но Мастера обмануть невозможно.

   Не хочет ли кто-нибудь из уважаемых коллег Мастера лично побеседовать с Грыжей, Яриком или Сливой? Нет? Верят Мастеру на слово? Не передумают? А то ведь потом с этими беспредельщиками поговорить не получится. Сами понимаете – на тот свет мобильники не достают. Не передумаете? Ну, и ладно.

   Машина с Яриком, Грыжей и Сливой на борту неудачно упала с дамбы в пригородный пруд. А сам Петруха не проснулся в больнице. Что-то там у него не заладилось то ли с сердцем, то ли с капельницей.

   К девяти утра все четыре городские телеканала и пять радиокомпаний получили в письменном виде краткое изложение всего происшедшего. К пресс-релизам было приложена устная просьба, всю полученную информацию обнародовать немедленно. Что и было немедленно исполнено.

   Гринчук всего этого не знал. В тот момент, когда руководители независимых средств массовой информации принялись торопливо раздавать указания своим подчиненным, Гринчук ударил священника кладбищенской церкви.

   Отец Варфоломей согнулся вдвое, схватившись обеими руками за живот, а потом медленно сел на землю.

   – Господа Бога… – пробормотал сдавленным голосом священник.

   – Что? – спросил Гринчук, не приближаясь, однако, к отцу Варфоломею.

   В прошлый раз батюшка поймал его на немудреный трюк. Застонал, пропустив удар, а когда Гринчук бросился ему помогать, врезал в район чресел. В библейские места, правда, не попал, но уважение к своему коварству и изворотливости Гринчуку внушил.

   – …всю кротость его. – Закончил отец Варфоломей и протянул руку Гринчуку. – Помоги, Юрка!

   – Ага, – сказал Гринчук, – я вам, батюшка, руку, а вы мне, как в прошлый раз, в предмет моей мужской гордости. А я еще надеюсь жениться и обзавестись детьми.

   – Я б тебе женился! – желчно сказал священник, с кряхтением поднимаясь с земли. – Что это за мода пошла – ногами махать? В наши времена за такие дела можно было и пострадать. В живого человека – ногой. Святое дело – хук справа и прямой в челюсть… Так нет же – ногой. И еще ниже пояса.

   – Да вы и сами, батя, не так чтобы выше пояса били, – напомнил Гринчук.

   – А если по-другому не получается? – спросил священник. – Если тебя, крапивное семя, иначе не достать?

   – Аргумент, – согласился Гринчук. – Но с ногами у вас действительно проблемы.

   – Проблемы… А как я, по-твоему, ногой махать буду в рясе? И возраст мой не тот. Вон, всего минуту дрались, а я запыхался весь, – священник оглянулся и, увидев рядом лавочку, направился к ней с явным намереньем сесть.

   – Стоять! – приказал Гринчук. – У нас еще километр кросса.

   Отец Варфоломей замер. На его лице читалось явное желание послать к чертовой матери и Гринчука, и кросс, но, во-первых, священник старался не сквернословить, а, во-вторых, он сам просил Юрку потренироваться с ним.

   – Ладно, – тяжело вздохнул батюшка, – побежали. Грехи наши тяжкие…

   Чертов Юрка, пробил-таки и защиту и пресс. Хотя, с удовлетворением подумал отец Варфоломей, сегодня и Гринчук схлопотал пару затрещин. Карате там, или кунг-фу, а бокс – это тоже не фунт изюму.

   – Я не сильно вас, батюшка? – спросил Гринчук, пристраиваясь справа от бегущего рысцой священника.

   – Ничего, – отмахнулся отец Варфоломей. – Сам вон, к губе чего-нибудь холодное приложи. Стыдоба.

   Гринчук потрогал припухшую губу и улыбнулся. Чем там в юности занимался батюшка – не известно, но удар справа у него тянет, минимум, на первый разряд.

   Месяц назад отец Варфоломей попросил Гринчука о помощи в тренировках, туманно намекая на то, что все может в жизни пригодиться. В подробности не вдавался, пригрозив перестать с Гринчуком вообще знаться, если тот полезет не в свое дело.

   Гринчук и не лез.

   Батюшка бегал необычно легко для своего возраста, да еще умудрялся, обычно, на ходу разговаривать.

   Но сегодня молчал, иногда потирая рукой ушибленный Гринчуком живот.

   – Я спросить хотел… – сказал Гринчук.

   – Без комментариев, – отрезал отец Варфоломей. – Стукачи – по другому адресу.

   – Ну и жаргончик у вас, божий служитель, – неодобрительно покачал головой Гринчук. – Как там в Евангелии? Богу богово, а кесарю кесарево? Вот богу – исповедь, а кесарю, извините, донос.

   – Кесарево сечение! – сказал отец Варфоломей. – Я тебя когда слушаю, прости Господи, начинаю думать, что аборт или там контрацептивы – не такие уж и плохие вещи.

   – Вот так враг рода человеческого и проникает в самые чистые и… ой! – Гринчук увернулся от подзатыльника и отскочил в сторону. – Вы, батюшка, с руками-то поосторожнее. Не берите грех на душу. Убьете, на фиг, а потом что?

   – Покаюсь, – ответил священник.

   – Ну, и ладно, – успокоился Гринчук, – а то я прямо заволновался, как вы там с моей кровью на руках.

   Некоторое время они бежали молча.

   – Юра, – тихо окликнул священник, – ты вчера…

   – Да. Я. Вчера. Что дальше? – спросил Гринчук. – Поставьте там свечку от меня, что ли… Можно от некрещеного свечку ставить?

   – Ой, Юрка, – тяжело вздохнул отец Варфоломей, – когда ты уже одумаешься?

   – Не знаю, батюшка. И нужен ли вам такой как я?

   – Богу…

   – Батюшка, я вас умоляю! Лучше скажите, с ремонтом церкви все нормально?

   – Управились, спасибо тебе. И деньги в детский дом передал. Чего ты сам не отвез?

   – Некогда, – отмахнулся Гринчук. – Много дел. Недавно тут…

   Гринчук замолчал, словно засомневавшись в последний момент.

   – Что там у тебя?

   – Вы, батюшка, в нечистую силу верите? – спросил Гринчук.

   От неожиданности отец Варфоломей закашлялся.

   – Очумел, служивый? – восстановив дыхание, спросил священник. – В старые времена, в Европе, главным признаком еретика знаешь, что было? Это когда кто утверждал, что нет ведьм и колдунов. Такого без разговоров отправляли на костер.

   – Да я не об этом. Про дьявола я не спрашиваю.

   Отец Варфоломей перекрестился.

   – Я другое спросить хотел. В оборотней там, в упырей, вурдалаков там всяких – верите?

   – Ну, – протянул священник. – Вопросы ты ставишь, Юра.

   – Нет, серьезно? Чтобы одного человека превратить в другого? Как это у вас? Чтобы бес вселился.

   Отец Варфоломей перекрестился снова и внимательно посмотрел в лицо Гринчуку. Тот отвел взгляд.

   – Что-то случилось?

   – Здравствуйте, батюшка, – неодобрительным тоном поздоровалась проходившая мимо старушка.

   – Ступай себе, ступай, – махнул рукой батюшка. – Давно тебя в церкви не видел, Петровна. Все на базар ходишь?

   – А ты в срамных штанах по городу бегаешь! – негромко, но отчетливо огрызнулась старушка и ускорила шаг.

   – Так что случилось? – еще раз спросил Гринчука священник.

   – Не знаю, – пожал плечами Гринчук. – Вроде бы ничего особого. Только странно как-то. Будто сквозняком потянуло. Или серой.

   – Присядем на скамейку, – сказал священник. – Если серой потянуло – нужно потолковать. Откуда пахнет?

   – Как вы полагаете… – медленно начал Гринчук и вдруг резко прервал себя. – Только я вас прошу – услышали, ответили и забыли. Для вашего же блага.

   – Хорошо, – легко согласился отец Варфоломей. – Говори.

   Историю Мастера и Атамана священник выслушал, не перебивая. Когда Гринчук закончил, отец Варфоломей задумчиво почесал бороду. И молчал еще с минуту. Гринчук терпеливо ждал.

   – Да, – сказал отец Варфоломей.

   И снова замолчал.

   – Что-то не так? – спросил Гринчук.

   – Это… – протянул священник. – Все так. К сожалению.

   Лицо отца Варфоломея принимало все более задумчивое выражение, и по мере этого росло изумление Гринчука.

   – Ты, Юра, еще кому-нибудь говорил об этом?

   – Нет, только вам. И Мастеру.

   – Мастеру… – протянул отец Варфоломей. – Плохо, что Мастеру. Но уже ничего не поделаешь.

   Отец Варфоломей был серьезен и явно обеспокоен.

   – Ты не смотрел, здесь тебя не пасут? – спросил священник.

   Гринчук даже забыл съязвить по поводу оборотов речи священнослужителя.

   – Кажется, нет…

   – Ладно. Я тут кое-чего поспрашаю, – отец Варфоломей встал со скамейки и потянулся, хрустнув суставами. – Старость – не радость… А ты, Юра, ступай себе с Богом. И поосторожней там.

   Не прощаясь, отец Варфоломей, ушел, оставив Гринчука на скамейке в полном изумлении.

* * *

   Когда Гринчук вернулся домой, на его мобильном телефоне значилось пять не отвеченных звонков. И все от Полковника. Еще в квартире находился Браток и Михаил.

   Браток, как обычно, готовил на кухне завтрак, а Михаил сидел перед телевизором.

   – Доброе утро, – поздоровался Михаил.

   – Утро добрым не бывает, – дежурной фразой ответил Гринчук.

   – А вас вчера не сильно за меня ругали? – с кухни спросил Браток.

   Этот вопрос мучил его со вчерашнего дня. Лично его, Братка, начальники даже не ругали, Полковник время от времени хихикал, а Владимир Родионыч был серьезен, но, как показалось Братку, из последних сил.

   – Не ругали, Ваня, не переживай, – успокоил его Гринчук. – Порадовались, что мои подчиненные умеют действовать эффективно и жестко.

   – Да не хотел я ее наручниками крепить. И пасть ей клеить не собирался. Я ей вежливо так, посидите, мол, тихо, а она! Нет, вы слышали, как она ругалась? Я даже покраснел, честное слово. Пришлось ее… это… обездвижить.

   – Чтобы не мешала благословлять семью на демографические подвиги, – подсказал Гринчук. – Да ты не переживай, Ваня. Все в порядке. Будешь следующий раз по такой теме выступать – используй наработанные приемы.

   Гринчук бросил на стул куртку и отправился в ванную.

   – Вам несколько раз звонил Полковник! – крикнул ему вдогонку Михаил.

   – Я немытый с начальством не общаюсь, – сказал Гринчук и закрыл за собой дверь на щеколду.

   Что-то так переполошило отца Варфоломея. Или и в самом деле в Приморске разгулялась нечистая сила? И по церквям разослали ориентировку по этому поводу?

   В дверь ванной постучали.

   – Чего нужно?

   – Снова звонит Полковник, – сообщил из-за двери Браток.

   – Ты сказал ему, что подполковник Гринчук изволят принимать душ?

   – Сказал.

   – Он трубку положил?

   – Нет, он…

   – Пусть положит. Я потом перезвоню.

* * *

   – Он потом перезвонит, – сказал Полковник Владимиру Родионычу. – Как только примет душ.

   – М-да, – печально произнес Владимир Родионыч. – Сейчас это называется субординацией и уважением к старшим.

   – Нет, ну почему же, – не согласился Полковник. – Мы ведь тоже не должны подрывать авторитет Юрия Ивановича, требуя, чтобы он бежал к телефону прямо из-под душа, мокрый и голый. Вот вы бы, например, не побежали?

   Владимир Родионыч молча посмотрел на Полковника. Тот кашлянул и углубился в изучение отчета своей службы наблюдения. Эти листки он уже перечитал несколько раз, но не коротать же время, в самом деле, глядя в серьезное лицо Владимира Родионыча.

   Тем более что отчет был очень даже приемлемый со всех точек зрения. Все осведомители в один голос подтвердили, что Гринчук теперь ни коим образом к смерти Атамана не привязан. Что все уже решилось. Нужные материалы, судя по всему, уже попали в прокуратуру. На радио и в телевизор они попали совершенно определенно, потому что городские представители четвертой власти на перебой, но одними и теми же словами, доносили эту драматическую историю до своих зрителей и слушателей.

   – Так вы уверены, что это не с вашей подачи все так славно обернулось? – уже в третий раз спросил Владимир Родионыч.

   И в третий раз Полковник заверил его, что нет, что не с подачи людей Полковника произошла столь приятная метаморфоза. Что его люди, к сожалению, не столь оперативны. И что, по их сведению, разоблачение заговора против Атамана пришло чуть ли не от самого Мастера.

   Позвонил Гринчук.

   – Здравствуйте, Юрий Иванович, – поздоровался Полковник. – И где же вас черт носил все это время без телефона? А… В здоровом теле – здоровый дух. Хорошо. И о душе, опять-таки, можно одновременно подумать.

   Полковник прикрыл рукой трубку и спросил у Владимира Родионыча:

   – Сказать, чтобы зашел?

   – Пусть работает. Мы вчера с вами уже наметили, чем ему нужно заниматься в первую очередь.

   – Вы тогда, Юрий Иванович, работайте по плану. Да. Вы, кстати, радио слушали? Нет? Там очень живо рассказывали о том, как группа негодяев устроила заговор с целью убить известного в определенных кругах Атамана. Вот именно. Трое из них – Грыжа, Ярик и еще какой-то фрукт, попытались скрыться из города, но не справились с управлением и упали вместе с машиной в пруд. А организатор всего, некий Петруха, скончался этим утром в больнице от острой сердечной недостаточности. Вот именно. Подполковник милиции Гринчук к этому делу имеет отношение только как свидетель. А само дело, ввиду гибели подозреваемых, будет, очевидно, закрыто. Да.

   Полковник бросил быстрый взгляд на Владимира Родионыча. Он как раз изучал какие-то финансовые бумаги.

   – Вы, Юрий Иванович, вчера никуда не ходили ночью? Это я просто так спросил, к слову.

* * *

   – К слову, – сказал Гринчук, – я пришел домой около полуночи и снова ушел уже утром. Поздним утром. Можете спросить у охраны. Так что у меня – алиби. Я знаю, что вы ничего такого не имели ввиду. До свидания.

   Гринчук положил трубку и посмотрел на Братка:

   – Что сегодня на завтрак?

   – Картошка жареная на сале.

   – И все?

   – А я больше ничего не умею, – похвастался Браток. – Кроме яичницы, но вы вчера сказали, что если я еще раз приготовлю…

   – Ладно, – согласился Гринчук, – пошли завтракать. Заодно и наметим наших планов громадье.

   Под картошку и наметили.

   Братку выпало идти к участковому.

   – И особо подчеркни, что это он отвечает передо мной за то, что творится на его территории. Увеличение патрулей мы выбили? Выбили. Маршруты изменили? Изменили. Патрули получают доплаты за бдительность и четкость? Да и сам он тоже не обделен. Так какого хрена – тут можешь в выражениях не стесняться – какого хрена он не может уследить за этими малолетками. И если он сам не может с ними справиться, то пусть даст нам имена, явки и пароли – сами разберемся. Разберемся ведь?

   Браток ответил в том смысле, что да, чего бы и не разобраться.

   Михаил ел молча.

   Гринчуку приходилось прилагать усилия, чтобы не смотреть в его сторону.

   Оговорив с Братком его задачу, Гринчук, наконец, обернулся к Михаилу.

   – Миша, ты займись младшим Махмутовым. Поговори с их семейным начальником охраны. На родителей пока не выходи, бестолку. Мама без ума от своего сына, а папа без ума от рождения. Придется работать непосредственно с зажравшимся мальчиком. Одно радует, вроде в охране у них нормальные ребята.

   – Я понял, Юрий Иванович, – спокойно сказал Михаил. – Сейчас созвонюсь с Виталиком и назначу встречу.

   – Хорошо, – Гринчук посмотрел на Братка.

   Тот налил себе чаю и явно собирался предаться неторопливому чаепитию.

   – Ты еще здесь? – спросил Гринчук.

   – А что?

   – А уже вижу тебя стремительно летящим к гражданину участковому. И чем стремительнее ты к нему полетишь, тем лучше.

   – А…

   – А чай попьешь, когда вернешься. И посуду помоешь.

   – Жена вам пусть моет, – буркнул Браток. – Всю квартиру коньяком провоняли. Попойку вчера устроили?

   – Разговорчики, – напомнил Гринчук.

   – Уже пошел, – вздохнул Браток и вышел из квартиры.

   – Такие вот дела, – неопределенно протянул Гринчук.

   – Я помою посуду, – предложил Михаил.

   – Сиди, я с тобой поговорить хотел.

   – Хорошо.

   Михаил отодвинул пустую тарелку и приготовился слушать.

   – Миша, – Гринчук потер мочку уха. – По вчерашнему делу…

   – У меня все нормально, – сказал Михаил. – Я вам уже говорил. Просто я…

   – Я помню. Тебе не нравится убивать. Это я понимаю. Я и сам вчера, честно говоря, наверное, имел бледный вид и форму чемодана с двумя замками, – Гринчук даже смог улыбнуться, хотя для этого пришлось постараться.

   Гринчуку даже послышался скрип собственно кожи, ставшей вдруг жесткой, словно куртка на морозе.

   – Ты все хорошо помнишь, что вчера произошло?

   – Да.

* * *

   – Я все хорошо помню, – уверенно сказал старший лейтенант Горкин.

   – Гринчук разговаривал со всеми тремя?

   – Нет, – Горкин чуть прикрыл глаза, вспоминая. – Он говорил с двумя…

   – С кем именно? – быстро спросил хозяин кабинета и подвинул старшему лейтенанту три фотографии.

   Горкин внимательно посмотрел, потом аккуратно отодвинул пальцем две из них:

   – Вот с этими.

   – С Грыжей и Яриком… – удовлетворенно произнес хозяин кабинета и посмотрел на своего коллегу, сидевшего в углу.

   Тот кивнул с самым удовлетворенным видом.

   – И Гринчук сказал, что хочет стрелять в Грыжу и Ярика?

   – Ну, он вроде как шутил…

   – Дословно – потребовал хозяин кабинета.

   – Что-то вроде, мы решаем расходиться со стрельбой или без, – сказал Горкин.

   – Или без… – хозяин кабинета писал старательно, даже высовывая иногда кончик языка.

   Похоже, ему очень нравилось все происходящее.

   – Ознакомьтесь, – закончив писать, протянул он листок бумаги Горкину. – И подпишите. Болтать об этом не стоит. Вам все понятно?

* * *

   – Ты все понял? – уточнил еще раз Гринчук.

   – Да, – чуть улыбнулся Михаил.

   – Тогда – поехали, – сказал Гринчук. – Ты не заметил, что двое охранников на въезде убиты.

   – Да, извините.

   – А потом? Ты подъехал к бильярдной…

   – Я подъехал к бильярдной, вышел из машины. Водитель, убитый охранник возле крыльца. Вооруженный человек на крыльце. Дверцы в их машине открыты. Две дверцы. Значит, одни из стрелков уже в клубе. Я послал вам вызов и открыл огонь на поражение. Все.

   – А потом ты проверил, как там у меня дела и вышел на улицу. Приходил в себя. Все? Больше ничего?

   – Все.

   – Ты помнишь, как я подходил к машине киллеров?

   – Д-да, – несколько неуверенно ответил Михаил.

   – Ты стоишь возле крыльца, а я иду к машине. Потом возвращаюсь к клубу и снова иду к машине. И лезу вовнутрь. Помнишь?

   – Кажется…

   – Миша, ты помнишь или нет?

   – Вы подошли к машине… Наверное… Да. Подошли. – Растерянность в голосе Михаила зазвучала явственнее.

   Гринчук даже почувствовал, как по спине поползли мурашки. Он как-то не привык, что Михаил может говорить вот так – неуверенно и жалко.

   – Миша, – Гринчук старался говорить ровно и спокойно. – Почему ты стрелял в водителя?

   – Явная угроза. Его нельзя было оставлять в тылу. Я не мог пройти к дому, пока он простреливал подходы. А в доме были вы…

   – Миша, – тихо сказал Гринчук, – водитель в тот момент был не вооружен. Ты это знаешь? У него не было в руке оружия. Оно было в кобуре.

   – Я… – сказал Михаил. – Я не помню. Я не помню.

   – Спокойно, Миша, – тихо сказал Гринчук. – Тебя никто ни в чем не упрекает. Ты поступил правильно. Либо ты убирал водителя, либо он – тебя.

   – Я не помню, – еле слышно сказал Михаил. – И вы…

   – Я решил эту проблему, – кивнул Гринчук. – Дело не в этом.

   – Я понимаю, – сказал Михаил. – Дело в том, что я сам могу не понять, когда сорвусь. Я это могу не почувствовать. И, может, я уже потихоньку начинаю…

   – Что ты чувствуешь? – спросил Гринчук. – Что именно? Ты же помнишь, как это было с тобой в первый раз?

   – В самый первый? Не помню. Какие-то тени и голоса. А вот когда со мной это случилось прошлым летом… – Михаил задумался. – Наверное, тоже не помню. Взрыв, я попытался уйти, и меня ударило металлической бочкой. Потерял сознание. А потом…

   Голос его стал каким-то механическим, безжизненным

   – Все было очень логично и естественно. Мне не нужно было задумываться – решения появлялись как бы сами собой. Возникала проблема – и появлялось решение. И я слышал голос. И это голос говорил, что мне нужно делать. И я делал. Трудно объяснить, но я не чувствовал себя связанным. Голос ставил задачу, а я сам, совершенно свободно и сознательно придумывал, как это осуществить… Мне потом объяснил Полковник, что это была подсознательная программа выживания. И он мне объяснил, что у меня не было шансов ей противостоять. И все-таки я смог продержаться довольно долго. Пока меня не нашли… Но я ведь сейчас не слышу голосов! Я совершенно свободен! И я понимаю, что говорю, что делаю и зачем это делаю… Понимаю… – Миша говорил все тише и тише. – Я и тогда понимал. И ощущал себя свободным…

   Миша замолчал.

   Гринчук тоже молчал.

   – Вы думаете, это срыв? Или я иду к нему? – спросил, наконец, Михаил.

   – Не знаю. Все это выглядит немного иначе. Если бы тебя снова бросило в боевой режим, то ты обязательно заметил бы, что двое в «тойоте» – мертвы. И ты помнил бы, что у водителя нет оружия. И ты сам бы с этим разобрался. Похоже, ты наоборот – потерял часть своей программы. Нет?

   Пауза..

   – Я говорил с Полковником – он не видит в этом ничего особо опасного.

   – А вы?

   – А я… Я хочу, чтобы ты мне помог. Просто следи за собой. Оценивай каждый свой поступок. И если только покажется тебе, что… Ну, если почувствуешь себя как-то не так – немедленно скажи мне. Может быть – я напрасно перестраховываюсь и пугаю тебя. Даже скорее всего. Но мы должны быть вместе. Я уже предупредил Полковника, что сверну все дела и займусь твоим прошлым. Должны были остаться следы. Следы всегда остаются. И люди всегда остаются. Да?

   – Да, – неуверенно ответил Михаил.

   – Держись, Миша. Я не хотел тебе это говорить, но ты мне нужен как союзник. Мы тебя не сдадим. И…

   Гринчук вдруг замолчал. Это слишком похоже на чудо. На совпадение. Но все-таки… если вдруг… если отбросить мысли о колдунах и оборотнях…

   – Ладно, Миша, пока – все. Как себя чувствуешь?

   – Не знаю, – сказал Михаил.

   – Давай, приходи в себя, – Гринчук хлопнул его по плечу. – Мне в голову пришла классная мысль. И если это правда – мы можем в ближайшее время выйти на след твоей программы.

   Михаил улыбнулся.

   – Не веришь?

   – Верю, – уже веселее ответил Михаил. – Вы внушаете доверие, Юрий Иванович.

   – Вот то же самое мне говорили многие женщины, которых я бросил, и некоторые мужчины, которых я посадил.

   Гринчук хлопнул Михаила по плечу:

   – Давай, Миша, за работу.

   После ухода Михаила, Гринчук вымыл посуду. Подумал и вымыл полы во всей квартире. Застелил постель. Чуть было не принялся за мытье окон, но вовремя опомнился. Слишком хорошо – это уже не хорошо, напомнил себе Гринчук. К тому же, работа есть работа. И наркоту кто-то снова стал поставлять нашим любимым новым дворянам.

   Ничего, сказал себе Гринчук. Это мы быстро. Это мы одной левой.

   Быстро, однако, не получилось.

   Вначале нынешний начальник Службы безопасности и заодно директор охранного агентства «Булат» Егор Баев напрочь отказывался верить, что его ребята что-то проморгали. Отношения у Баева с Гринчуком были своеобразными, Баев помнил, как всего три месяца назад Гринчук отправил его в больницу со сломанной челюстью. Челюсть зажила, но неприятный осадок на душе остался.

   Даже если Баев сам себе честно признавался, что Гринчук в той ситуации другого выхода не имел.

   Помнил о той январской разборке и Гринчук. И даже испытывал некое чувство, похожее на вину. Поэтому отстаивал свою правоту хоть и решительно, но без излишнего нажима.

   В конце концов Баев согласился, что да, что может быть, что даже если Гринчук не прав, то проверить все-таки стоит. Хотя бы для тренировки.

   И профилактики, через час добавил про себя Баев, когда у одного из уборщиков в Большом доме был обнаружен пакетик с характерными белыми таблетками.

   Уборщика взяли в оборот. Гринчук не вмешивался, предоставляя Баеву возможность реабилитироваться в собственных глазах. Уборщик раскололся почти сразу, указал, где находится его тайник, из которого извлекли еще один пакет, но чуть большего размера.

   Уборщик даже сообщил имена своих покупателей. Всех троих.

   Баев отдал приказ следить за ними неотступно. Тут его полномочия заканчивались. В личные покои элиты общества мог входить только Гринчук со своими подчиненными.

   – Кофе? – предложил Баев, когда уборщика увели.

   – Большую чашку с двойным сахаром, – сказал Гринчук, поудобнее устраиваясь в кресле.

   Секретарша Баева выполнила заказ и вышла.

   – Добавить коньяку? – предложил Баев.

   – На работе не пью, – ответил Гринчук. – И ты, кстати, Егор, не особо настраивайся на выпивку и расслабление. Мы только начали.

   – Ну что еще?

   – В общем, ничего, – улыбнулся Гринчук очень вежливо, – но по моим сведениям, у нас проблема не с таблетками, а с более сильной дурью. И как она попадает к нашим благородным и богатым клиентам – вот это загадка, достойная таких профессионалов, как ты.

   – И откуда у тебя такая информация? – поинтересовался Баев.

   Гринчук снова улыбнулся, на этот раз – загадочно. Информация пришла к нему от врача, который обследовал сына одного из самых уважаемых в обществе людей. Официальная версия гласила, что мальчик схлопотал какую-то экзотическую инфекцию, а на самом деле это была самая обыкновенная передозировка. Но свои источники Гринчук никогда не сдавал.

   Поэтому ограничился загадочной улыбкой и многозначительной фразой:

   – Ты не спрашивай, по ком звонит стукач. Он звонит по тебе.

   – И как прикажешь искать? – Баев был профессионалом, и профессиональная скрытность собеседника его не обидела.

   – Сам думай. Увеличь количество камер слежения, нажми на обслугу, подставь пару шалав или торговцев. Что мне тебя, учить, что ли?

   – Камеры слежения… В сортиры мне их что ли ставить? По всему дому?

   – Прекрасная идея, – показал большой палец Гринчук.

   – И смотреть, как они там слабятся? – на лице Баева появилась брезгливая гримаса.

   – Как знаешь, – сказал Гринчук. – Я вот в клубе «Кентавр» поставил.

   – Кто у тебя в «Кентавре», кстати, отвечает за безопасность?

   – Есть у меня братья Кошкины. Очень исполнительные и молчаливые ребята.

   – Слышал. У них один мозг на двоих. И тот – дефективный.

   Лицо Гринчука стало серьезным. Он поманил пальцем к себе Баева.

   – Что? – наклонился тот.

   – Челюсть зажила? – спросил Гринчук.

   Баев скрипнул зубами.

   – Радуйся, что у меня на сегодня исчерпан лимит приключений. И еще радуйся, что тебя не слышал Михаил, или Браток, или баба Ира… Иначе челюсть бы тебе не собрать до следующего Нового года.

   – Да пошел ты! – вспыхнул Баев.

   – Уже в пути, – усмехнулся Гринчук. – Ищи, Баев. Если я что-то накопаю – сообщу. Но и ты не молчи.

* * *

   Вот и день прошел, подумал Гринчук, усаживаясь в «джип». И ничего толком не сделал. Хорошо еще, что ребята не звонили – это значило, что все у них складывается нормально. Гринчук включил рацию на милицейскую волну. Обычный треп. Текучка.

   Гринчук посмотрел на часы. Что-то он еще собирался сделать. Что?

   Зазвонил мобильник.

   Мила, спохватился Гринчук, он обещал посмотреть на ее нового парня и высказать свое мнение. Но звонила не Мила. Номер высветился незнакомый.

   – Да, – сказал Гринчук.

   – Юрий Иванович? – спросил незнакомый мужской голос.

   – Да, – подтвердил Гринчук.

   – Ваш телефон мне дал наш общий знакомый… – голос сделал паузу. – тот, которого вы сегодня утром били.

   Гринчук закрыл глаза и глубоко вздохнул.

   – Да.

   – Нам нужно встретиться, – сказал голос. – Вы сами назначите место встречи?

   Гринчук огляделся по сторонам. Начинало смеркаться. Фонари уже включились. И едущие автомобили также включили фары.

   – Обязательно сегодня? – спросил Гринчук.

   – Да, и как можно быстрее, – сказал голос.

   И прозвучало это без нажима, но очень серьезно.

   Гринчук задумался.

   Идеальным местом был «Клуб», но этот серьезный знакомый отца Варфоломея мог туда не поехать. Гринчук на его месте точно не поехал бы.

   – Если мы поговорим у меня в машине? – спросил Гринчук.

   – Где мы встретимся?

   – Через сколько минут вы можете оказаться, скажем, возле Центрального универмага? – спросил Гринчук.

   – Минут через пятнадцать.

   – Я приторможу на спуске, у меня «джип», номер…

   – Я знаю, – сказал голос.

   – Тогда – до встречи, – сказал Гринчук.

   Замечательно, подумал Гринчук. Сказочно, просто волшебно. Сейчас у нас состоится разговор… С кем? С главным специалистом по нечистой силе, оборотням и экзерсизму…

   Гринчук посмотрел на часы, потом на сияющий огнями через дорогу напротив Центральный универмаг. Будем считать, что я уже подъехал и жду, сказал себе Гринчук.

   И у меня есть время подумать ту мысль, которая родилась во время разговора с Михаилом.

    Подменили, сказал Атаман.

   А если нет? Если это действительно следы той проклятой программы? Три недели был Мастер на курорте. Три недели. Хватит этого времени для обработки или нет?

   Нужно будет поинтересоваться у Полковника.

   В дверцу постучали.

   Гринчук опустил стекло и обнаружил, что на улице моросит дождь.

   Возле машины стоял мужчина лет пятидесяти, без особых примет, одетый добротно, но неброско.

   – Юрий Иванович? – спросил мужчина.

   – Присаживайтесь.

   Мужчина сел на переднее сидение.

   – Меня зовут, – мужчина сделал еле заметную паузу, – Илья Ильич.

   – Например, – в тон ему подхватил Гринчук. – Сегодня. Именно такое имя вы предпочитаете носить в это время суток.

   – Нечто вроде этого. Это нам может помешать?

   – Вам? – спросил Гринчук. – Мне, честно говоря, без разницы. И не нужно было придумывать такие изыски. Назвались бы просто Тузиком. Ма-а-леньким таким тузом. Вы же и вправду небольшой туз? Я правильно понял?

   – Правильно, – спокойно улыбнулся Илья Ильич. – Но Тузик бы не подошел. Предпочитаю называть собеседника по имени-отчеству. Понимаете, очень трудно послать на хрен человека по имени-отчеству. А не пошли бы вы, Илья Ильич! Или там, например, вы грубая и невежливая скотина, Юрий Иванович.

   – Пять баллов! – засмеялся Гринчук.

   Дождь усилился, теперь явственно стал слышен стук капель по крыше.

   – Мне позвонил отец Варфоломей, – сказал Илья Ильич. – Он был очень обеспокоен, и я, когда выслушал его рассказ, то разделил эту обеспокоенность.

   В кармане у Гринчук подал голос мобильник. Гринчук, не глядя, выключил его и бросил на заднее сидение.

   – Я весь внимание, – сказал Гринчук.

   История началась год назад. Священник одной из городских церквей вдруг покончил жизнь самоубийством. Ситуация сложилась щекотливая. Уважаемый всеми человек, пользующийся авторитетом, к мнению которого прислушивались многие, вдруг перерезал себе вены.

   В записке причин самоубийства не было, была только просьба простить.

   Дело замяли. Было решено сообщить всем, что это было убийство с целью ограбления.

   В этом месте рассказа Гринчук подобрался. Эту историю он помнил. И помнил, что в народной молве ограбление быстро превратилось, почему-то, в происки сатанистов. И милицейского начальство по этому поводу ориентировало личный состав. Под горячую руку даже прижали какую-то совсем уж доморощенную секту, время от времени устраивавшую пикники на кладбище. Продолжения история не имела. Так, во всяком случае, думал Гринчук. Тогда думал.

   На самом деле, продолжение было.

   Поскольку официальное расследование пошло по пути поиска кровожадный сатанистов, у церкви оставался только неофициальный путь. Никто, естественно, не поверил, что священник совершил такой грех просто так, поддавшись минутной слабости.

   Некая структура… Илья Ильич на секунду замялся, словно подбирая нужное слово, назвал ее Стражей. Гринчук чуть не присвистнул. Похоже, церковь действительно имела свою собственную службу безопасности. Невнятные слухи, которые время от времени всплывали в среде оперов, имели, оказывается, под собой основание.

   Стража предприняла расследование.

   Оказалось, что еще за пару недель до самоубийства, окружающие заметили изменения в характере священника. Не придали этому значения. Стража этому значение придала, изучила, насколько это было возможно, последний год жизни священника.

   Все было нормально, как обычно. В городе священник жил размеренной и спокойной жизнью, новые знакомые у него появлялись редко. Единственный период, когда со священником что-то могло произойти, была его поездка на Юг.

   Стража отправила несколько человек, чтобы проследить весь маршрут. В том числе – монастырь недалеко от Приморска.

   Ничего. Совершенно. Священник путешествовал весной, народу было мало, так что отслеживать его путь было просто. Тем более что, во всех городах он останавливался у местных священников. Поездка была не то, чтобы инспекционной, но где-то ознакомительной. Вернувшись, священник написал отчет. А через месяц перерезал себе вены.

   Стража зашла в тупик. И тут один из ее сотрудников… Гринчуку почему-то показалось, что это был именно Илья Ильич, пришла в голову идея – обратиться к смежникам.

   Сам он в Стражу пришел после работы в официальных структурах, у него остались контакты, и грех было ими не воспользоваться.

   Этого сотрудника интересовало, не происходило ли в последнее время с видными людьми города чего-нибудь странного. Очень странного.

   Приятель информацией поделился. Оказалось, что прошлым летом один из местных предпринимателей также покончил с собой. И также не оставил никакого объяснения. И также незадолго перед смертью ездил на Юг. Ездил на своей собственной машине, останавливался в трех городах. Два из которых входили в маршрут священника. И один из которых назывался Приморском.

   Сопоставив свои информации, коллеги решили, что лучше всего с этим справится официальная структура. Приятель сотрудника Стражи подготовил докладную своему начальству, начальство, как это ни странно, на записку отреагировало быстро, и во все три города были специальные группы.

   Судя по докладам, все прошло нормально. Абсолютно нормально. Местное начальство всячески старалось понравиться приезжим проверяющим, был даже отмечен факт попытки дачи взятки. Не из-за того, что было вскрыто нечто страшное, а так, из чисто профилактических соображений.

   На Юге ничего подозрительного обнаружено не было, а вот дома нашли еще один странный, чтобы не сказать больше, случай.

   В Приморск ездил один предприниматель со своей любовницей. Приятно отдохнув десять дней, они забрали из гостиницы вещи и сели в заказанное такси. Без проблем проехали сто двадцать километров до железнодорожного вокзала. Твердо доказано, что оба сели в поезд. Были найдены свидетели, которые видели их и в купе, и в вагоне-ресторане. Все это подтвердила проводница и даже водитель такси, которого они наняли уже в родном городе.

   Любовница вышла из такси метрах в ста от своего дома. Предприниматель – метрах в пятидесяти. До своих квартир оба не добрались. Они словно испарились, растаяли в воздухе, сгорели без следа.

   Гринчук недоверчиво покачал головой. Все это слишком было похоже на бред. Или на фильм ужасов. На правду это походило меньше всего.

   Разгадку искали, искали, искали, а потом прекратили.

   В конце концов, могли же произойти и несчастные случаи. Маленькая вероятность, но тем не менее…

   – Три недели… – протянул задумчиво Гринчук. – Вы как полагаете, за три недели можно человека обработать? Изменить, загипнотизировать… Ну, сделать то, что сделали с Мастером.

   Илья Ильич не ответил.

   Дождь разгулялся во всю, лобовое стекло заливали струйки воды, огни проезжавший мимо машин дробились в каплях, рождая недолговечные радуги.

   – И что решил тот самый сотрудник Стражи? – спросил Гринчук.

   – Сотрудник Стражи ничего так и не придумал. Он сунулся к своему начальству, заикнулся о возможной организации, о заговоре, но его слушать не стали.

   – А я сразу подумал о нечистой силе, – сказал Гринчук. – Правда, странно? Церковь о заговоре, а мент – о нечистой силе.

   Илья Ильич улыбнулся.

   – Церковь была всегда самым серьезным критиком чудес, молодой человек. Мы слишком верим в Бога, чтобы полагаться на веру в чудесах. Человек слаб и хочет чудес. Даже страшных. Понимаете?

   – Нет, – честно признался Гринчук.

   – Доказать существование Бога – нельзя. В него нужно верить. И существование дьявола нельзя доказать – в него тоже нужно верить. Чудес жаждут неверящие и усомнившиеся. Помните, как в Евангелии? Фома не стал требовать чуда в доказательство Воскрешения. Он вложил персты в раны.

   – Наш человек, – сказал Гринчук.

   Илья Ильич засмеялся.

   – А теперь – зачем вы со мной связались? – спросил Гринчук.

   Дождь колотил в крышу, словно стараясь ее пробить. В далеко что-то пророкотало, Гринчук прислушался, но так и не разобрал – кто-то уронил нечто круглое и тяжелое, или это ранняя гроза.

   – Два момента. Меня к вам привели два момента, – серьезно сказал Илья Ильич. – Первый. Что бы там ни было в Приморске – нечистая сила, или тайная организация – оно растет. Ваш Мастер не только съездил сам, но и пытался отправить туда Атамана. Я не могу себе представить, что именно происходит там с людьми. Я не могу себе представить, как за три недели можно так изменить человека, как это произошло с Мастером. Имейте, кстати, ввиду, что тот самый предприниматель, который покончил с собой, в Приморске был всего неделю. Священник – пять дней.

   – Это первый момент, – сказал Гринчук. – А второй?

   – Мне запретили заниматься этим делом. А моего коллегу из органов, перевели на другое место службы. За границу.

    Ты думаешь, мало ваших у него на зарплате, спросил Атаман.

   Гринчук вздрогнул и прислушался. Снова зарокотало. И на этот раз – ближе.

   – Вы полагаете, что…

   – Я ничего нет полагаю. Я не верю в чудеса. Я умею только вкладывать персты в раны.

   – Ну, так и вложили бы.

   – Я попытался, – грустно улыбнулся Илья Ильич. – Бросил все и поехал в тот район.

   – И что?

   – Я ничего не нашел. Ничего. А я ведь профессионал. И поверьте, не плохой профессионал. Обычные города. Обычные люди.

   – В одиночку это все равно трудно выяснить.

   – Я был не один. Со мной поехал человек, которому я доверял полностью. Мы практически все время были вместе. Мы обнаружили в Приморске совершенно дебильную Школу сатанизма, во главе с мелким жуликом. Мы наткнулись в Курортном на канал переправки несовершеннолетних детей за границу. Кроме этого – масса самых разных людей и людишек, колдунов и магов, живущих на людских глупости и страхах. Обычный для курортов набор жуликов и уголовников. Но ничего, что могло бы указать на существование организации или гнезда нечисти.

   – А сатанисты…

   – Ерунда. Все, что мы нашли – ерунда, поверьте. Но больше я туда не поеду…

   – Почему так?

   – По дороге назад мой спутник, человек которого я очень хорошо знал, которому полностью доверял, попытался меня убить.

   Громыхнуло над машиной совершенно явственно.

   – Веселые вы рассказываете истории, Илья Ильич.

   – Какие есть.

   – И вы хотите, чтобы туда поперся я? – спросил Гринчук.

   Илья Ильич промолчал.

   Капли воды вспыхивали на лобовом стекле, как хрустальные. За стеклами машины двигались какие-то тени, что-то выстукивал дождь. Там, за стеклами, не было людей, не было города, не было ничего. Были только копошащиеся тени, сумрачные сгустки чего-то непонятного и оттого страшного.

   – О чем вы задумались? – спросил Илья Ильич.

   – Или организация, – сказал Гринчук, – или нечистая сила. Так себе набор вариантов, если честно.

   – Предложите свой.

   – Не хочу, – покачал головой Гринчук. – Нет смысла. И в том, и в другом случае – нет смысла дергаться. Похоже, я еще легко отделался. И у меня еще есть время соскочить с поезда. Вернее, не садится на него вовсе. Спасибо за предупреждение.

   Гринчук потер мочку уха.

   – И все-таки вы о чем-то задумались. Очень характерный жест.

   – Я подумал об иллюзиях, – задумчиво сказал Гринчук. – Знаете, обманчивые такие.

   Гринчук показал на тень от ветки, скользящую по лобовому стеклу.

   – Кажется, что это здоровенная палка. А на самом деле – тоненькая веточка. Просто она расположена близко к фонарю.

   – Не совсем понял, – сказал Илья Ильич.

   – Когда я только пришел в органы, мой тогдашний шеф в первый же день моей работы рассказал одну поучительную историю. Пригород. Вечер, но еще довольно светло. По улице идет милиционер. Вдруг – крик, и от дома бежит окровавленная женщина. А за ней – крупный мужчина, тоже залитый кровью, но с ножом в руке. Большой такой нож. И с лезвия у него капает кровь. Милиционер очень подробно все рассмотрел – расстояние небольшое и еще довольно светло. И мужчина с ножом уже почти догнал окровавленную женщину.

   Над машиной снова грохнуло.

   – Ранняя в этом году гроза, – сказал Гринчук.

   – И что дальше? – спросил Илья Ильич.

   – После грозы?

   – После ножа с кровью.

   – А! Милиционер достал табельное оружие, прицелился и выстрелил. Удачно так, мужику прямо в голову. Спас женщине жизнь. Потом оказалось, что кабанчика они резали, мужчина тот и женщина. Женщина держала, а мужик резал. Только нож скользнул, кабанчик вырвался и побежал. За ним женщина, за ней – мужчина. А милиционер кабанчика не заметил.

   И полыхнула, наконец, молния. Ярко вспыхнули все капельки на стеклах «джипа». И сразу за молнией громыхнуло. Истерически заголосили включившиеся сигнализации стоявших вдоль дороги машин.

   – Кабанчика потом дорезали, мента оправдали, но мужику это уже было все равно.

   – Как я понял, – сказал Илья Ильич, – в Приморск вы ехать не собираетесь.

   Гринчук развел руками.

   – Вот, собственно, об этом меня и просил отец Варфоломей, – удовлетворенно произнес Илья Ильич. – Разрешите откланяться.

   Не подавая руки, Илья Ильич вышел из машины.

   Гром пророкотал снова, но уже издалека.

   – Иллюзия, – сказал Гринчук и включил дворники. – Иллюзия. И почему я в них не верю?

   Глава 4

   Дождь застал город врасплох. Да еще гроза, такая ранняя, что другую такую никто из горожан припомнить не смог. Могло показаться, что какая-то громадная уборщица там, наверху, поливает город из шланга, не прекращая раздраженного бормотания.

   И в лучших традициях уборщиц общественных мест, эта небесная не обращает внимания на прохожих, поливает всех, не взирая на модельную обувь или модную одежду. Вас много, а я одна.

   Машины ехали медленно, осторожно раздвигая капотами завесу из воды. Люди, застигнутые на улице, первые две минуты пытались бежать, перепрыгивая лужи, а потом смирялись с неизбежным. Вода была везде – сверху, снизу и сбоку, от проезжавших машин.

   Наверное, если бы вдруг из мокрого сумрака посреди дороги выдвинулась бы громада крейсера, это никого бы не удивило.

   Гринчук, естественно, мог загнать машину в подземный гараж, но делать этого не стал. Вместо этого он остановил «джип» напротив своего дома и набрал на мобильнике номер Полковника.

   – Слушаю! – сказал Полковник.

   – Нам нужно поговорить, – сказал Гринчук.

   – Поднимайтесь, – предложил Полковник.

   Гринчук промолчал.

   – Вы не хотите заходить? – спросил Полковник.

   – Я вас жду в машине напротив дома, – сказал Гринчук.

   Теперь паузу сделал Полковник.

   Он смотрел в окно. Правильнее было сказать – на окно, потому что по стеклам текло так, что ничего кроме этой самой текущей по стеклу воды рассмотреть было нельзя.

   – Я жду, – сказал Гринчук и выключил телефон.

   Снова включил рацию. На милицейской волне дежурными голосами сообщали о совершенно дежурных вещах.

   Люди заняты делами, один Гринчук занят черт знает чем! Он слушает жуткие рассказки в исполнении некоего Ильи Ильича, который на самом деле не является ни каким Ильей Ильичем.

   Однако, каков отец Варфоломей! Такие связи! Одни звонок – и явно очень занятой человек прибывает на рандеву с каким-то подполковником Гринчуком. И весело так выбалтывает ему жуткие тайны про самоубийства и исчезновения. И счастливый удаляется, получив от Гринчука заверения в том, что лично Гринчук в это дело не полезет.

   Руки, правда, при этом не подает.

   Распахнулась дверца и на переднее сидение сел Полковник. Зонт застрял в двери, и Полковник несколько секунд дергал его, разбрызгивая по салону холодную воду.

   – Сидение намочите, – сказал Гринчук.

   – Вы Фрейда читали? – осведомился Полковник, справившись, наконец с зонтом и закрыв дверцу машины.

   – Это про Эдипов комплекс?

   – Это про то, что не имея возможности убить меня, вы осуществляете это свое подсознательное желание, замочив меня при помощи дождя.

   – Это для меня слишком сложно, – покачал головой Гринчук. – Если я вас когда-нибудь решу замочить, то сделаю это своими руками. Без дождя.

   – Вот спасибо! – церемонно склонил голову Полковник.

   – Не за что, – Гринчук похлопал себя по карманам, словно пытаясь что-то найти.

   Наконец он извлек из бокового кармана куртки диктофон и протянул его Полквонку.

   – Это еще что такое? – осведомился Полковник.

   – Это цифровой диктофон, – спокойно сказал Гринчук.

   – Это я и сам прекрасно вижу. Зачем вы мне его суете?

   – Мне кажется, вы захотите послушать записи двух моих сегодняшних разговора. Даже – трех. Одни, правда, ночной.

   Гринчук нажал кнопку и положил диктофон на подлокотник сидения Полковника.

   – … и мочить меня ты пока не собираешься, – сказал Мастер.

   Запись была негромкая, но совершенно отчетливая. Лишь пару раз Полковник вопросительно оглядывался на Гринчука, и тот пояснял, что именно сказал Мастер или он сам.

   – Интересно, – сказал Полковник, когда первая запись закончилась.

   – Вы о Мастере?

   – Я о диктофоне. Вы всегда ходите с ним?

   – Часто, – ответил Гринчук. – Знаете – суета, сутолока, можно свободно что-то забыть. А тут – диктофон.

   – Следующий раз, беседуя с вами, я предварительно вас обыщу, – желчно пообещал Полковник. – Я с вами общаюсь как с порядочным, а у вас, извините, камень за пазухой.

   – Диктофон.

   – Не вижу, в данном случае, особой разницы. Что там у вас еще записано?

   Гринчук нажал кнопку.

   – …Меня зовут Илья Ильич.

   Эту запись Полковник слушал внимательно, не отвлекаясь и не комментируя. Когда запись закончилась, Полковник откинулся на спинку кресла и потер переносицу.

   – У вашего знакомого священника очень интересные связи, – сказал, наконец, Полковник.

   – Несколько минут назад я подумал об этом теми же самыми словами, – признался Гринчук. – А ведь как долго притворялся порядочным человеком!

   Полковник не стал комментировать это заявление. Он молчал еще с минуту, сидя неподвижно. Только пальцы правой руки, не переставая, крутили пуговицу у него на плаще.

   – Дальше, – потребовал через минуту Полковник.

   Дальше был утренний разговор с Михаилом.

   Пока шла эта запись, Полковник несколько раз удивленно оглянулся на Гринчука. Удивленно и как-то разочарованно.

   – Что? – спросил Гринчук.

   – Михаил знал, что вы пишете разговор?

   – А зачем? Мы поговорили, выяснили подробности и позиции обеих сторон.

   – По душам поговорили, – сказал Полковник. – И очень душевно.

   Гринчук пожал плечами:

   – Это нам, знаете ли, решать, душевно или нет.

   Полковник еле заметно покачал головой.

   – Я не могу вас понять, Юрий Иванович, – сказал Полковник, – иногда вы мне кажетесь очень сентиментальным человеком, а иногда…

   – Меркантильной сволочью, подонком и мерзавцем, – закончил Гринчук. – И вы меня то любите безумно, то ненавидите от всей души.

   – Нечто в этом роде, – согласился Полковник.

   – А это потому, Полковник, что вы, как и все люди судите меня по своим интересам. Когда я с ними совпадаю – умница, Зеленый, браво! А когда нет – какой же вы мерзавец, Юрий Иванович. Стукачей среди ваших уважаемых новых дворян и их обслуги навербовал – молодец. Разговор с Михаилом записал – бесчувственное чудовище. Вы ведь на меня разочарованные взгляды бросаете потому что я не только записал наш с Михаилом разговор по душам, но и за то, что я этот разговор вам дал прослушать. А там такие трогательные есть пассажи! Вот если бы я вам просто пересказал ситуацию, сообщил бы с деловым видом, что у Миши едет крыша, что он может вести себя неадекватно – вот тогда вы с серьезным видом принялись бы это обсуждать. Вы ведь не мое поведение осуждаете, а форму, в которую оно вылилось. Нет?

   – Да, Юрий Иванович. Да. Мне уже стоило привыкнуть к вашему цинизму, но каждый раз я наталкиваюсь на него и каждый раз это происходит внезапно и в новой, неожиданной форме. Вы и с женщинами своими потому не можете толком отношений сложить?

   Гринчук внимательно, не моргая, посмотрел в глаза Полковника. Молча. Полковник выдержал секунд пятнадцать, а потом отвел взгляд.

   – Во-первых, – ровным голосом сказал Гринчук, – я никому не советую обсуждать мою личную жизнь.

   Полковнику вдруг нестерпимо, как в детстве, захотелось стать невидимым, или просто зажмуриться и зажать уши, чтобы не слышать этого голоса, чтобы эта странная и неприятная ситуация прошла как можно скорее.

   – Во-вторых, – продолжил Гринчук, – я сам буду решать, как мне строить отношения с моими подчиненными, исходя из необходимости и своего виденья проблемы. И, в третьих, записи я вам дал послушать не для того, чтобы вы могли меня пожурить. Я вообще стараюсь в разговоре с начальством не произносить ничего лишнего и не делать ничего ненужного.

   – Начальство должно знать только то, что вы сочтете нужным ему сообщить, – язвительным тоном произнес Полковник.

   Он был зол на себя за то, что влез в эту дискуссию об этике и еще за то, что позволил себе… испугаться, черт возьми. Испугаться этого непредсказуемого Гринчука, как ни нелепо это звучит в устах прожженного политика, каковым считали Полковника многие, включая и его самого.

   От этой злости и язвительности в голосе было многовато. И фраза прозвучала театрально. Как в кукольном театре. Полковник вдруг представил себя марионеткой, которая разговаривает с кукольником и требует, чтобы тот не слишком своевольничал.

   Черт, подумал Полковник. Черт, черт, черт…

   Гринчук выждал паузу, словно давая возможность собеседнику излить свое раздражение, убедился, что Полковник не собирается развивать свою мысль, и спокойно продолжил.

   – Начальство должно знать то, что ему необходимо знать. Начальству, – повторил Гринчук. – Необходимо. Поэтому записи разговоров с Мастером и Ильей Ильичем я дал вам прослушать, чтобы вы поняли ваши проблемы. Ваши. Проблемы. А мой разговор с Михаилом вы услышали для того, чтобы понять – ваши проблемы – это ваши проблемы, и решать их вы будете без меня. Потому, что с этой минуты я занимаюсь только Михаилом.

   – Но… – попытался возразить Полковник.

   – Но, с другой стороны, – сказал Гринчук, – я понимаю, что внутренние разборки среди ваших новых русских дворян продолжаются и могут потребовать моего внимания.

   – Да, – неожиданно для себя самого подтвердил Полковник. – Вот именно. И…

   – Поэтому я оставляю прапорщика Ивана Бортнева на боевом посту, – Гринчук чуть улыбнулся.

   – Нет, подождите, что значит – Бортнева? Вы имеете обязательства…

   – Да? – чуть приподнял брови Гринчук. – Обязательства… Но, если мне не изменяет память, вы, господин Полковник, брали на себя обязательства помочь Михаилу. Вы обещали разыскать остатки вашей сверхсекретной программы. Вы гарантировали, что мы разыщем прошлое Михаила. Во всяком случае, сделаем все возможное. Нет?

   Полковник кашлянул.

   – Простудились? – спросил Гринчук.

   – Я обещал…

   – Слово солдата больше не золото?

   – Золото, но…

   – Знаете, Полковник, когда человек дает слово, он теряет право на служебные части речи типа «но». Если у меня не будет слова, то что у меня будет? А, Полковник? – Гринчук улыбался, но теплее от этой улыбки не становилось.

   Полковник оторвал, наконец, пуговицу от плаща и сунул ее в карман.

   – Месяц, – сказал Гринчук.

   – Что? – не понял Полковник.

   – Я даю вам месяц. В течение этого месяца я продолжаю нести нелегкую службу дни и ночи. А вы в течение того же месяца перестаете ссылаться на объективные трудности и начинаете искать реальные возможности. В конце концов, это вы работали в той программе. И вы нашли Михаила. А как говорят мои подопечные, за базар нужно отвечать, – Гринчук покрутил в руках диктофон, словно прикидывая, куда его пристроить, а потом, решив, протянул диктофон Полковнику. – Это вам, герр оберст. Можете порадовать еще и Владимира Родионыча.

   Порадовать Владимира Родионыча не получилось.

   Нет, впечатление записи всех трех разговоров на него произвели. Но впечатление это радостным было назвать трудно. Скорее даже наоборот. А комментарий Полковника к записям и краткий пересказ тяжкого разговора с Гринчуком, к озабоченности добавил изрядную долю злости. Переходящей в ярость.

   – И сообщив вам это…

   – И сообщив мне это, он попросил очистить салон автомобиля. Ему нужно было срочно ехать на встречу с Милой Чайкиной. И дело не терпело отлагательства.

   – К Чайкиной, значит. Там дело не терпит отлагательства, а здесь, значит…

   – А здесь, по утверждению Гринчука, у него пока вообще нет дел. Ибо таинственный город Приморск в круг его интересов не входит, – Полковник развел руками, словно извиняясь за резкость Зеленого. – Сам он заниматься волшебными превращениями Мастера не собирается. Да и нашими проблемами он будет заниматься еще месяц. А потом бросит все на прапорщика…

   – И у нас резко повысится рождаемость среди новых дворян, – оборвал Полковника Владимир Родионыч. – Вы мне это уже говорили.

   Владимир Родионыч нарисовал на листе бумаги большущий вопросительный знак. Посмотрел внимательно на рисунок и обвел вопросительный знак овальной рамочкой, с завитушками и вензелями.

   Полковник молча ждал завершения художественных работ.

   – Ладно, – сказал Владимир Родионыч почти спокойным голосом, – предположим, что Гринчук действительно во всем этом участия принимать не будет. Тогда что будем делать мы? Есть предложения?

   – Можно просто изъять Мастера из обращения, вывезти его на одну из наших баз и плотно поговорить, – Полковник достал из кармана плаща, который так и не снял, оторванную пуговицу и принялся крутить ее в руке. – Наверное, он скажет все.

   – В вашем голосе мне мерещится некая неуверенность, – заметил Владимир Родионыч. – Будто вас самого что-то не устраивает в этом варианте. Нет?

   – Отчего же? – возразил Полковник. – Я бы даже сказал – отнюдь. Это действительно очень эффективный и не дающий сбоев метод. Тем более что мы могли бы его дополнить химическими компонентами. Как это принято называть в романах – сывороткой правды. Но…

   – Но?

   – У нас с вами будет очень странное выражение лиц, если Мастер и под давлением расскажет об оборотнях и злых колдунах. А кроме этого… – Полковник взял со стола диктофон, – кроме этого в разговоре с Гринчуком Мастер так ничего толком и не сказал. И не исключен вариант, что, допросив его, мы получим информацию о мелкой разборке Мастера и Атамана. Но при этом, изъяв Мастера, мы нарушим весь баланс сил в городе. Начнется передел и беспредел. Вы ведь читали отчет? На Мастера завязано слишком много всего. И сейчас нет реальных кандидатов на его место. Вернее, кандидаты есть, но поддержки у них, достаточной для беспроблемного воцарения, нет.

   – И получается, что Мастера выводить из игры нет никакого смысла, – медленно произнес Владимир Родионыч. – И получается, что нужно просто вести расследование. Послать людей в Приморск…

   – Можно, – согласился Полковник.

   Слишком быстро согласился. Настолько быстро, что Владимир Родионыч поморщился и скомкал в руке свой рисунок.

   – Из вас сегодня исключительно скверный собеседник, – сказал Владимир Родионыч. – Прескверный. Вы постоянно что-то недоговариваете и отводите взгляд.

   – А еще я промок стараниями Гринчука и, кажется, простыл, – добавил Полковник. – Знобит.

   Владимир Родионыч нажал кнопку на селекторе:

   – Инга, принесите, пожалуйста, мне чай, а Полковнику…

   – Как обычно, но с коньяком, – сказал Полковник.

   – А Полковнику – чай с коньяком.

   – В одной посуде? – уточнила Инга.

   – В разных, – подсказал Полковник.

   – Сейчас, – ответила Инга.

   Владимир Родионыч задумчиво посмотрел на скомканный листок бумаги в своей руке.

   – Озябли, значит, – неопределенным тоном произнес Владимир Родионыч.

   – Да.

   – Настолько озябли, что даже ничего в голову толкового не приходит…

   – Отчего же? Приходит. Вот сейчас хлопну коньячку…

   – А печень?

   – Вот сейчас хлопну чуть-чуть коньячку, – поправился Полковник, – и мне станет теплее.

   – И вы скажете то, что вас так тревожит, – подхватил Владимир Родионыч. – Вы же как на иголках сидите. И постоянно что-то обдумываете и взвешиваете. Что?

   – Юрий Иванович… – начал Полковник, но замолчал, когда открылась дверь кабинета, и вошла Инга с подносом в руках.

   Полковник подождал, пока Инга поставит принесенное перед ним и Владимиром Родионычем, поблагодарил и молчал, пока дверь за секретаршей не закрылась.

   Владимир Родионыч взял в руки стакан в серебряном подстаканнике, осторожно отхлебнул. Полковник отвинтил пробку с бутылки и осторожно налил себе коньяка. На самое донышко хрустального стакана.

   – Все меняется, – почти шепотом сказал Владимир Родионыч, покосившись на дверь. – Теперь даже в собственном кабинете приходится секретничать. Вы, кстати, не в курсе, что там у них с Гринчуком? Инга сегодня целый день на взводе.

   – Не знаю, – пожал плечами Полковник и выпил коньяк. – Вы же сами знаете – за Гринчуком следить – себе дороже.

   – Знаю, – подтвердил Владимир Родионыч, – и, кстати, о Гринчуке. Вы что-то начали говорить о нем, когда вошла Инга.

   – Да, – Полковник закрыл бутылку и с видимым сожалением отодвинул ее на край столика. – Говорил. Дело в том, что на прощание Юрий Иванович сообщил мне все-таки, отчего не хочет заниматься этим делом. Делом о Приморске и Мастере.

   – Забота о Михаиле? – предположил Владимир Родионыч.

   – И это тоже, но… – Полковник махнул рукой и снова подвинул к себе бутылку.

   – Печень! – снова напомнил Владимир Родионыч, но Полковник налил себе почти полстакана и залпом выпил.

   – Гринчук на прощание объяснил, почему разговаривал на эту тему только со мной. Понимаете, Полковник, сказал Гринчук, так уж получилось, что из всех уважаемых и влиятельных людей только относительно вас я уверен в одной детали…

   Полковник замолчал, посмотрел на Владимира Родионыча. Тот молча ждал продолжения.

   – Вот уже пять лет, как у меня не было отпуска, – сказал Полковник.

   – Не понял.

   – Это значит, что я точно не был в Приморске, и меня не могли подменить.

   Владимир Родионыч кашлянул:

   – Я тоже не был в Приморске.

   – Вот именно по этой причине я с вами говорю по этому поводу, – медленно произнес Полковник. – А Гринчук говорил со мной. А вот по остальным у него такой уверенности нет.

   – Чушь, – неуверенно произнес Владимир Родионыч и зачем-то оглянулся на темноту за окном. – Бред.

   – Вот именно это я тоже сказал Гринчуку. А он мне напомнил… Указал на один забавный факт, – Полковник насыпал в чашку сахар и размешал. – Начальник областного управления милиции с большой неохотой приказал оставить Гринчука в покое. Не смотря на то, что вы его об этом настоятельно просили.

   Владимир Родионыч замер:

   – А он что – ездил в Приморск?

   – Гринчук по этому поводу ничего не сказал. Просто констатировал.

   – Сукин сын! – с чувством произнес Владимир Родионыч.

* * *

   – Сукин сын! – сказал Гринчук. – Типичный. Мажор. И где ты их только берешь?

   – А где мне брать других? – поинтересовалась Мила.

   На такую характеристику своего нового парня она не обиделась. Похоже, стала привыкать.

   Вообще ее отношения с Гринчуком складывались странно. Вначале она его ненавидела и даже попыталась убить. Ей казалось, что Гринчук погубил ее первую настоящую любовь, что он стал виной смерти ее любимого телохранителя, что… Когда Гринчук принес видеокассеты, отснятые в спальне ее ненаглядным, Мила молча просмотрела одну из них, потом плакала, потом почти двое суток лежала у себя в комнате, глядя сухими глазами в потолок, потом позвонила Гринчуку и извинилась. Потом… Потом, через месяц, она позвонила ему и попросила совета.

   За ней начал ухаживать парень из десятого класса, и Мила очень хотела, чтобы Юрий Иванович высказал свое мнение. Гринчук мнение высказал. Через неделю – снова. Еще через неделю – снова.

   И так – уже семь раз.

   Седьмой парень, по имени, кажется, Павел, к счастью, слов Гринчука в свой адрес не слышал – как раз ходил за пивом по просьбе Милы. Возле стойки бара народу было много, пришлось ждать, и Гринчук смог высказать свои соображения по поводу парня, не торопясь. Приходилось, правда, повышать голос, чтобы докричаться до Милы сквозь шум дискотеки.

   Гринчук чувствовал себя в этом зале глупо и даже немного неуверенно. Шум, вспышки света, выкрики. Всем присутствовавшим это, похоже, нравилось. Гринчуку – нет. Наверное – старость, решил Гринчук. Точно, старость, подумал он, обнаружив, что легко, а иногда даже скудно одетые девушки, танцующие вокруг, не вызывают у него интереса или желания.

   Старость. Или брезгливость, поправил себя Гринчук.

   – Где мне взять другого? – повторила Мила, и Гринчук вдруг понял, что вопрос не риторический, что четырнадцатилетняя девчонка ждет от Гринчука конкретного совета по этому поводу.

   – А что – очень нужно? – спросил Гринчук.

   Как раз динамики взревели как-то особенно пронзительно, и Мила не расслышала ответ.

   – Что? – крикнула она.

   – А на фига тебе? – крикнул Гринчук.

   – А вот и пиво! – сказал парень, вернувшийся от стойки.

   – Я за рулем, – сказал Гринчук.

   Мила потянулась за бутылкой, но получила увесистый шлепок по руке.

   – Ей – всего четырнадцать, – сказал Гринчук.

   – Юрий Иванович! – протянула Мила.

   Парень посмотрел на бутылки в своих руках, на Милу и перевел взгляд на Гринчука. На лице парня начало проступать раздражение.

   Парень пришел конкретно оторваться с приятной девчонкой. У него даже были некоторые планы по окончании дискотеки. И планы эти были напрямую связаны с количеством пива, выпитого Милой.

   Этот мужик в планы не вписывался. А теперь еще и начинал им мешать.

   – Ничего, – сказал парень и протянул Миле бутылку. – Это же пиво!

   Бутылка вдруг исчезла из его руки и оказалась в руке Гринчука.

   – Ей – четырнадцать! – сказал Гринчук. – И ты, Паша, не лез бы к ней со своим пивом.

   Паша оглянулся по сторонам. Кем бы там ни был этот мужик, он начинал конкретно мешать.

   – Отвезти тебя домой? – спросил Гринчук у Милы.

   – Вот вы все испортили, – обиженно протянула Мила.

   Паша высмотрел кого-то в прыгающей толпе и помахал рукой.

   Мила этот жест заметила. Гринчук не обратил на него внимания.

   – Пойдемте, Юрий Иванович! – Мила схватила Гринчука за руку и потащила к выходу.

   – Пойдем, – кивнул Гринчук.

   В холле клуба было относительно тихо. Относительно. Две девчонки, вынырнувшие из туалета, громко обсуждали какого-то Юрика, и, судя по разговору, обе они знали этого самого Юрика достаточно близко. И обе были согласны, что он в постели намного лучше Вадика, но значительно уступает Игорьку.

   Девчонкам было лет по шестнадцать. И снижать голос при обсуждении тактико-технических данных Юрика они не собирались.

   Мила быстро забрала свой плащ из раздевалки и потащила Гринчука из клуба.

   Гринчук оглянулся. Охранник был незнакомый, братья Кошкины сегодня почему-то отсутствовали, Нина, владелица клуба «Кентавр», также, по-видимому, была занята. Может быть, оно и к лучшему. После их разрыва Гринчук так и не смог заставить себя просто заговорить с Ниной. Да и она тоже не стремилась к общению. Может быть, оно и к лучшему.

   Дождь закончился.

   Гринчук остановился на крыльце клуба, глубоко вдохнул влажный воздух.

   – И все-таки – весна! – сказал Гринчук.

   – Поехали быстрее, – Мила подошла к «джипу» Гринчука.

   – Зачем? – спросил Гринчук. – А как же Паша с ребятами? Если мы уедем, то они могут остаться разочарованными. Только собрались проучить наглого мужика. Ты же не говорила, что это наглый мужик – мент?

   – Нет.

   – Тогда не будем мешать ребятам веселиться.

   Дверь клуба распахнулась, и по ступенькам быстро сбежало человек десять парней. Точнее Гринчук считать не стал. Он даже вроде и не смотрел в сторону появившейся компании.

   – А Паша твой – полный урод, – громко сказал Гринчук. – У самого не хватает ума или силы наехать на меня, так он наверняка соберет толпу таких же уродов.

   Уроды молча двинулись на Гринчука.

   – О! – удивился Гринчук, увидев компанию. – А я тут только о вас говорил.

   Парни взяли Гринчука в полукольцо.

   Площадка была освещена, поэтому все парни смогли увидеть улыбку на его лице. И улыбка эта их немного смутила. Спокойная и уверенная улыбка.

   – В принципе, – сказал Гринчук с самым доброжелательным видом, – нельзя применять оружие против несовершеннолетних. Вы же несовершеннолетние?

   Несовершеннолетние переглянулись.

   – С другой стороны, если эти несовершеннолетние нападают группой, то стрелять в них можно.

   – Ты мозги нам не… – подал голос Паша.

   Просто так начинать драку было непривычно. Если бы мужик побежал, или попытался спрятаться в машине, то все было бы понятно – догоняй и бей. Такой опыт у Павла и приятелей был. Но мужик стоял спокойно и нес какую-то пургу.

   – Чтобы я мог вам компостировать мозги, вам нужно эти мозги иметь, – сказал Гринчук. – А если бы у вас мозги были, вы не стали бы перебивать умного человека, который излагает важные моменты вашей будущей биографии.

   – Ты, чего, козел, нарываешься? – выдал, наконец, дежурную фразу Павел.

   – Отцепитесь от него, – попыталась вмешаться Мила, но Гринчук отодвинул ее к себе за спину.

   – Оставь девку в покое! – потребовал Павел. – Она останется с нами.

   – Пошел ты! – выкрикнула Мила.

   – Так вот, – продолжил свою мысль Гринчук. – Если несовершеннолетние нападают группой, то что нужно делать мне, чтобы потом легко доказать – их было много? Минута пошла.

   Павел, понимая, что на него сейчас смотрят все приятели, шагнул вперед.

   – Правильно, – одобрил Гринчук. – Смелый мальчик. У тебя, часом, с собой нет ничего военного?

   Паша откуда-то из рукава достал нунчаки.

   – Вот. Вот он результат слияния культур, – восхитился Гринчук. – Простой славянский мальчик с китайским орудием производства в руках. И, небось, ты этими восточными делами уже лет десять занимаешься?

   – Одиннадцать, – сказал Паша.

   – Вот, одиннадцать. Это тебя папа с мамой для гармонического развития личности отправили рукомашеством заниматься. Целых одиннадцать лет! – Гринчук покачал головой. – А я занимаюсь, дай бог памяти, восемнадцать лет. Стрельбой.

   В руке Гринчук вдруг оказался пистолет.

   Один из парней от неожиданности охнул и попятился.

   – Минута прошла, – сказал Гринчук. – Теперь выслушаем правильный ответ. Для того чтобы я мог доказать, что на меня нападала целая группа несовершеннолетних, я должен положить на месте не менее двух. А еще лучше – трех человек. Первый, понятное дело, Паша. И еще двоих…

   Паша не выдержал и взмахнул нунчаками.

   Гринчук качнулся в сторону, пропуская их мимо себя. А потом Паша захрипел и рухнул в лужу, как подкошенный.

   Брызги полетели в разные стороны.

   – Вот ведь сволочь, – сказал Гринчук, отряхиваясь свободной рукой.

   Паша лежал неподвижно. Парни застыли, напряженно глядя на пистолет в руке Гринчука.

   – А если это не настоящий? – спросил у них Гринчук. – Я имею ввиду – пистолет. Макет таскает с собой мужик для понта. Может, все-таки навалять этому мужику?

   – Настоящий у него пистолет! – выкрикнула Мила. – Это мент. Подполковник. Зеленый!

   – Твою мать, – сказал один из парней.

   Похоже, прозвище Гринчука они слышали не в первый раз.

   – Мы… – неуверенно начал крайний справа.

   – Это, не хотели, – закончил его сосед. – Мы не знали…

   – А если я уберу пистолет? – спросил Гринчук и спрятал оружие.

   Парни отступили на шаг.

   – Драки не получится? – уточнил Гринчук.

   Парни отступили еще.

   – Мельчает молодежь, – покачал головой Гринчук. – Настоящих буйных мало.

   Распахнулась дверь клуба, и на арене появились трое охранников. Они, наконец, заметили сложную ситуацию на автостоянке и решили вмешаться.

   – Брось оружие! – крикнул один из охранников.

   – Очень вовремя, – похвалил Гринчук. – Вас сюда Баев прислал? Для поддержания порядка?

   Охранники приблизились. Одни из них, видимо, старший, скомандовал:

   – Руки на капот машины!

   – Это вы мне? – осведомился Гринчук.

   – Тебе! – охранники выхватили оружие.

   Гринчук тяжело вздохнул:

   – Еще раз повторяю вопрос – вас на дискотеку прислал Егор? Вы из «Булата»?

   – Это Зеленый, – тихо сказал один из парней охранникам.

   – Нас прислал Баев, – охранники как-то обмякли.

   Пистолеты исчезли под пиджаками.

   – Как обидно, – почти простонал Гринчук. – Обидно ведь. Настроение – хреновое. Погода – мерзкая. Всякая сволочь норовит в душу плюнуть, а как решишь немного расслабиться и отвести душу, так никто и драку поддержать не хочет.

   Паша застонал и попытался сесть. Не удержался и снова плюхнулся в лужу.

   – Ладно, – сказал Гринчук и обернулся к Миле, – поехали, отвезу тебя домой. Приятели подхватили стонущего Пашу на руки и быстро понесли его к клубу. Охранники остались стоять, неуверенно переглядываясь.

   Гринчук закрыл за Милой дверцу машины и оглянулся на охранников:

   – Нехорошо!

   Старший потер шею.

   – И сколько вам сунул этот красавец, чтобы вы им не мешали? – поинтересовался Гринчук.

   – Да… – вяло взмахнул рукой старший.

   – Двадцатку зеленью?

   – Ну…

   – Давай, – протянул руку Гринчук.

   Старший тяжело вздохнул и вытащил из кармана купюру.

   – Вас трое… – сказал Гринчук.

   Охранники не стали ни подтверждать, ни опровергать эту очевидную истину.

   – Двадцать на три не делится, – продолжил Гринчук, с интересом рассматривая купюру. – Без остатка.

   – Нет, – вздохнул старший.

   – А вот и делится, – радостно сообщил Гринчук. – Каждому из вас полагается по шесть долларов с мелочью. Держите.

   Гринчук аккуратно разорвал купюру на три равных части и протянул их охранникам:

   – Заработали.

   Охранники взяли обрывки.

   Гринчук сел за руль.

   Старший подошел ближе, и Гринчук снова открыл дверцу:

   – Что?

   – Вы не говорите, пожалуйста, Баеву…

   – О чем? – спросил Гринчук.

   – О… – начал старший, но спохватился. – Ни о чем. Спасибо.

   – Странная штука – жизнь, – задумчиво сказал Гринчук, выводя машину на дорогу. – Твой Паша – имеет бабки, имеет возможность купить почти все, что хочет. Но лезет в драку за, извини, Мила, за сопливую девчонку, которых у вас в лицее хоть пруд пруди. При этом романа у вас с ним нет.

   – Нет, – согласилась Мила.

   – Как думаешь – почему?

   – Не знаю. Наверное, трахнуть меня сегодня хотел, а вы помешали, – Мила вздохнула. – И пацанам, наверное, уже рассказал.

   Гринчук молча искоса посмотрел на Милу, но от комментариев воздержался.

   – А что мне теперь делать? – в голосе Милы звучала грусть. – Где мне найти такого…

   – Какого? – спросил Гринчук, чтобы поддержать разговор.

   – Как вы, – просто ответила Мила.

   – Это ты брось, – быстро сказал Гринчук. – Эту тему давай сразу же обсуждать не будем.

   – Почему? – удивилась Мила. – А, вы думаете, что я вас хочу в постель затащить…

   Гринчук хмыкнул.

   – Нет, я понимаю, что не в вашем вкусе. И я видела вашу Ингу, на дне рождения у Гончарова. Я с такой соревноваться не смогу… А вот такого как вы найти…

   – Слышала песню «малолетка – дура дурой»? – спросил Гринчук. – Это про тебя. Ты еще не поняла, что такие как я счастья женщине принести не могут? Это со стороны может показаться, что такие крутые пацаны, как сам Зеленый…

   Мила заинтересовано обернулась к Гринчуку, и тот осекся. Помолчал.

   – Понимаешь, Мила, – совсем другим тоном сказал Гринчук, – ты и твои приятели… Парни твои… Вы еще слишком маленькие. Юные. У вас пока выросло то, чем вы можете трахаться. А то, чем можете любить… Как тебе это объяснить…

   – Я понимаю, – серьезно сказала Мила.

   – Да? Хорошо. А то я сам ни как не пойму, что происходит со мной и женщинами. С Ингой… Вся жизнь приучила меня к тому, что нужно быть готовым к потерям. Что в любой момент то, что мне дорого, может исчезнуть, – Гринчук говорил задумчиво, будто говорил сам с собой, словно Милы не было в салоне. – И я готов к этим потерям. И каждый раз, прощаясь с Ингой, я готов к тому, что завтра ее не увижу. Это похоже на любовь? Или нет? Когда любят – не могут жить без человека. А я с первой минуты готовлюсь ее потерять… Потерять и жить дальше.

   Рука Милы легла на руку Гринчука:

   – Дядя Юра, не нужно так. Все…

   Гринчук усмехнулся невесело.

   – Извини, Людмила, задумался, – сказал он.

   – Я понимаю, – сказала Мила. – Я Инге ничего не скажу. Честно. Только…

   – Что?

   – Пиво мне даже родители разрешают. И если вы в следующий раз мне станете запрещать… – Мила хитро улыбнулась.

   – Девушка, – суровым тоном произнес Гринчук. – Шантаж – это преступление. Я, конечно, готов пойти на некоторые уступки, но…

   Машина остановилась возле дома Чайкиных.

   – Вы теперь будете делать все, что я скажу! – заявила шантажистка. – Вот, например, можете поцеловать меня в щеку.

   – Ладно, – покорно согласился Гринчук, – давай свою щеку.

   Уже выбравшись из машины, Мила спохватилась:

   – Чуть не забыла… Вы идете послезавтра на день рождения Махмутова? Вам уже прислали приглашение?

   Гринчук закрыл глаза и застонал.

   – Надеюсь, что обо мне забыли.

   Но надеялся он напрасно. Приглашение в длинном конверте ему вручил Михаил, когда Гринчук приехал к бабе Ире.

   Гринчук вошел в комнату, Михаил полез в карман, достал конверт и молча протянул.

   – Есть хочешь? – спросила Ирина.

   – Только чаю.

   – А коньячку? – предложил Доктор. – Медицина рекомендует.

   – А правила дорожного движения – нет, – сказал Гринчук. – Я за рулем.

   Ирина взяла чайник и вышла на кухню.

   – Что это вы все смурные? – спросил Гринчук. – Телевизор и тот не разговаривает.

   Михаил взял из вазы яблоко и стал его чистить ножом.

   – Миша рассказал нам о своей проблеме, – Доктор посмотрел на Михаила. – Ирина ужасно расстроилась.

   – Ничего, – сказал Гринчук. – Прорвемся. Я уже предупредил Полковника. Еще месяц, и мы вплотную этим займемся.

   – Со своей стороны… – Доктор снова оглянулся на Михаила, – я не вижу особых изменений. Есть некоторая усталость, но не более того. Вот наступит лето, вы соберетесь вместе и съездите на море. Помню, в семьдесят третьем, я ездил в Крым. Жена… Тогда у меня еще была жена… Жена осталась дома, а я… Вино, море и женщины. Я, кстати, настоятельно рекомендую именно такую диету. Море, женщины, вино. Причем, вином и морем – не злоупотреблять.

   – А женщинами? – спросил Гринчук.

   – По возможности, – сказал Доктор и поднял указательный палец. – Всех женщин вы осчастливить не сможете, но стремиться к этому нужно. С единственным условием. Осчастливить. Сделать женщину счастливой хоть на миг. Им так не хватает счастья.

   Вошла Ирина. Молча налила в чашку Гринчуку кипяток. Добавила заварку. Подвинула сахарницу и вазу с печеньем.

   – Вы не поверите, Юрий Иванович, – продолжил тему Доктор. – Я сейчас, с вашей легкой руки, выступаю в роли психоаналитика, так чего только не услышишь от наших уважаемых и материально обеспеченных женщин. И, как верно писал классик, все они несчастны по-своему.

   – Фрейд? – уточнил Гринчук.

   – Побойтесь бога! – всплеснул руками Доктор. – При чем здесь Фрейд?

   – Так ведь психоанализ.

   – Это Толстой! Лев Николаевич.

   – Он тоже занимался психоанализом? – Гринчук насыпал себе в чашку сахар и посмотрел на Доктора с самым невозмутимым видом.

   – Кто? Толстой? – опешил Доктор.

   – Лев Николаевич, – кивнул Гринчук.

   Доктор набрал в легкие воздух, но потом вдруг засмеялся и погрозил Гринчуку пальцем:

   – Снова купили старика. Я никак не привыкну к этой вашей манере внезапного розыгрыша. Никак не вобью себе в голову, что с вами нужно быть каждую секунду наготове.

   – Как пионер, – Гринчук взял из вазы печенье. – И что там о несчастье женщин?

   – В принципе, оказалось, что счастливых среди них вообще нет. То есть, они обращают внимание только на то, что не получилось, принимая все положительные моменты, как должное. Одна дама была в жутком горе, когда муж забыл привезти ей из Парижа какое-то особое платье. Всегда привозил, а в этот раз… Еле ее успокоил.

   – Тяжелая у них жизнь, – усмехнулся Гринчук.

   – А вы не иронизируйте, – серьезно сказал Доктор. – Они искренне полагаю, что тяжелая. И страдают.

   – Кстати, о страданиях. Лелюкова, случайно, среди ваших пациенток не значится?

   – Простите, Юрий Иванович, но существует такая вещь, как врачебная тайна. – Доктор строго посмотрел на Гринчука.

   – Значится, – констатировал удовлетворенным тоном Гринчук. – Так что же вы, Доктор, не поняли, что мадам Лелюкова решила своего мужа искалечить? И что завела себе любовницу?

   – Ольга? – растерянно переспросил Доктор.

   – Ольга.

   – И с кем она?..

   – Есть такая вещь, Доктор, как тайна следствия, – с ханжеским выражением лица заявил Гринчук. – И я, как порядочный человек, не могу вам сообщить, что у Лелюковой и ее мужа роман с одной и той же дамой. С красивым именем – Маргарита.

   – С Гоноратской?

   – С ней, родимой. Она что, тоже среди ваших пациенток?

   – Не поверите, Юрий Иванович, – тяжело вздохнул Доктор. – За те три месяца, которые я… гм… практикую, ко мне на прием записались практически все обеспеченные дамы этого города. Мне, во всяком случае, так кажется. Времени не хватает совершенно. Приходится даже некоторым отказывать…

   – Да, – кивнул Гринчук, – кто бы мог подумать? И ведь без рекламы, без, извините, раскрутки…

   Михаил, заметив, что Ирина начала убирать со стола, встал и принялся ей помогать. Подхватив тарелки, вышел из комнаты.

   Гринчук перехватил взгляд, которым Ирина проводила его, и отвернулся. Лучше бы она ругалась. Лучше бы требовала от него выполнения данного обещания, называла его как угодно, лишь бы не молчала вот так. Лишь бы не смотрела на Михаила как на смертельно больного щенка.

   – А в этом деле вовсе не нужно рекламы, – сказал Доктор.

   – Что? – Гринчук не сразу вернулся к разговору.

   – Я говорю, что для этого дела вовсе не нужна реклама. Даже наоборот! Одна дама рассказала своей подруге, причем так рассказала, что той захотелось просто прийти посмотреть. Пришла, поговорила. А я ей…

   – А ты ей наплел с три короба! – Ирина привычно перебила Доктора и вышла на кухню.

   – А я ей за две минуты рассказал всю ее тяжкую жизнь.

   – Пророческий дар открылся?

   – Зачем? Каждой из них только кажется, что она такая единственная. У них только повод для несчастья разный – платье, любовница мужа, скверная портниха и тому подобное. А причина у всех одна. Вернее, не причина, а много причин – безделье, лень, скука. И всякой можно это рассказать, и всякая подумает, что это я такой прозорливый, – Доктор развел руками. – Я себя чувствую шарлатаном. Жуликов, эксплуатирующим женские слабости.

   Доктор понизил голос и наклонился к Гринчуку с таинственным видом:

   – Я уже не знаю, куда девать деньги. Честно. Если бы мне кто-то сказал полгода назад, что я столкнусь с такой проблемой – засмеял бы. А тут… Я принимаю каждую даму по часу. Восемь часов по пятьдесят долларов. Шесть дней в неделю. Вы считаете?

   – Что? Да, считаю. Четыреста в день, две четыреста в неделю, девять шестьсот в месяц… Что? – Гринчук ошарашено посмотрел на Доктора. – Сколько?

   – Девять тысяч шестьсот долларов в месяц, – тяжело вздохнул Доктор. – При этом я не плачу за жилье, спасибо вам, а одежды, еды и прочих излишеств мне много не нужно. Может, начать налоги платить?

   Гринчук покачал головой.

   Тогда, в январе, когда Гринчук порекомендовал одной нервной даме обратиться к Доктору, он и не предполагал, что все может обернуться таким вот неожиданным образом. Счастье еще, что Доктор не спился на радостях. Хотя тут, по-видимому, нужно благодарить Ирину. Да, проблемы у Доктора…

   – Так что мне делать? – спросил Доктор. – Ко мне начинают приезжать из других городов. Вот вчера приехала дама, я с ней пообщался уже после работы, вне расписания, она сразу же уехала, а сегодня мне звонила ее подруга и спрашивала, не могу ли я… А я не могу.

   – Поднимите расценки, – предложил Гринчук. – В два раза.

   – И зачем? – печально вздохнул Доктор. – Будет получаться… девять шестьсот умножить на два… Девятнадцать двести в месяц. И куда мне это девать? Они же все равно от меня не отцепятся. Они же ко мне приходят раз в неделю, для них это выйдет всего четыреста долларов в месяц. Они на кафе больше тратят. До меня даже дошли слухи, что они начинают покупать друг у друга место в очереди.

   Гринчук сделал над собой усилие, чтобы не засмеяться. Печальный богатый Доктор, который еще этим летом был бомжом и даже приворовывал по мелочам в магазинах и на рынке.

   – Повышайте, пока им не надоест. Сто, двести, триста… Рано или поздно они отстанут от вас.

   – Так мне же их жалко! Я ведь для них стал волшебным источником, если хотите. Они уже привыкли, что я точно им помогу. И им достаточно только прийти ко мне и поговорить о погоде, что излечиться от хандры. Не навсегда, но на неделю, как минимум.

   – Типа, на иглу подсели? – улыбнулся Гринчук.

   – Знаете, – голос Доктора вдруг немного дрогнул, как от обиды. – Напрасно вы так легко об этом говорите. Когда я еще работал в больнице… Я тогда еще работал в больнице и лечил больных, а не пудрил мозги пресыщенным дамам. С одним нашим очень уважаемым доктором, светилом, между прочим, произошла очень поучительная история. К нему обратился…

   В комнату вернулся Михаил и молча сел в кресло напротив телевизора. Потом пришла Ирина, взяла с журнального столика свое вязание и устроилась в кресле напротив Михаила. Она вообще старалась все время держать Михаила в поле зрения.

   Доктор дождался, пока они рассядутся, а потом заговорил снова, но уже громче и выразительнее, словно этого требовало увеличение количества слушателей.

   – К этому светилу обратился один сельский житель. Маялся, бедняга, желудком, в родной районной больнице ему поставили диагноз – рак. Но кто-то из добрых людей посоветовал поехать в город. И не просто в город, а именно в нашу больницу и именно к тому самому доктору. Этот доктор – самый лучший, и самый большой специалист по желудкам. Он только глянет – сразу лучше станет. Мужичек и поехал. И попал как раз на этого доктора. Тот глянул на больного, на диагноз, да и запустил его на обследование. А доктор действительно был авторитетный, так что селянина всюду принимали без очереди. Управились за пару дней.

   – В районной напутали? – предположил Гринчук, увидев, что Доктор сделал драматическую паузу.

   Гринчук всегда старался попадаться в расставленные Доктором ловушки. И вовремя подбрасывал нужные фразы.

   – Ничего подобного! – с довольным видом сообщил Доктор. – К сожалению, в районной больнице ему все сказали правильно. Рак, с метастазами. Жить бедняге получалось не больше года. В лучшем случае. И что делать доктору?

   – Действительно, – подхватил Гринчук.

   Похоже, слишком азартно подхватил, потому что Доктор взглянул на него с подозрением. Пришлось придавать лицу самое невинное выражение из возможных.

   – Светило решило, что негоже портить бедняге последние месяцы жизни, и сообщило ему с самым серьезным видом, что идиоты в районке напутали, что все у мужика нормально, что он сам себя накручивает…

   – Что все болезни от нервов, только сифилис от любви, – вставил Гринчук.

   – Нечто вроде этого, – кивнул Доктор. – Колхозник уточнил, нужно ли придерживаться диеты, а, услышав, что нет, особо поинтересовался на счет самогона. И получил разрешение даже на самогон.

   – Все вы, доктора, алкоголики, – сказала Ирина, не отрываясь от вязания. – И людей спаиваете.

   – А ему все равно терять уже было нечего, – сказал Доктор. – Личные дела таких пациентов можно через год уничтожать за ненадобностью. С такими метастазами… Да. Но дело колхозника выбросить не успели. Он сам приехал через год, нашел того самого знаменитого врача и торжественно вручил ему торбу с сельскими гостинцами. Сало там, кур всяких. Светило не поверило, снова запустило пациента по анализам. И представьте себе…

   Доктор сделал многозначительную паузу.

   – Представьте себе – ничего.

   – Желудка нету? – ужаснулся Гринчук.

   – Рака нету, – сказал Доктор. – Ни единой метастазы. Или не единого? Все время путаю рода…

   – А куда все это подевалось?

   – Вылечилось, – торжественно произнес Доктор. – Абсолютно. Бедняга на столько поверил, что сам себя спас. Вот.

   – И теперь живет счастливо в кругу многочисленной семьи, – заключил Гринчук.

   Доктор немного погрустнел:

   – Не совсем. Вернее, совсем не… Похоронили селянина через месяц.

   – Рак?

   – По пьяному делу разбился на мотоцикле.

   – Вот я и говорю – сами алкоголики, и других приучают, – сказала Ирина.

   – Ну, вы хоть своим пациенткам коньячок не советуете? – спросил Гринчук.

   Доктор потупился.

   – Да, Доктор, – осуждающе протянул Гринчук. – С такими рекомендациями и рецептами вы еще и их мужей к себе привлечете.

   – Лучше уж пусть коньяк попивают, чем забивают себе мозги волшебным объявлением, – сказал Доктор.

   – Чем-чем? – не понял Гринчук.

   – Волшебным объявлением, – повторил Доктор. – Помните, наверное, в детстве, истории о черной руке, белом пятне и гробе на семи колесиках? Теперь городской, извините, фольклор, пополнился замечательной сказкой о волшебном объявлении. В духе времени, так сказать.

   – И?

   – Достаточно разместить в некоей газете объявление о том, что ты хочешь немного счастья. И к тебе через некоторое время обратятся и предложат помощь.

   – Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете… – напел посерьезневший Гринчук. – Бесплатно предложат?

   – В том-то и дело, что помогут только тому, кто очень хочет. И за некую безумную плату. Чуть ли не душу потребуют. Но желание исполнять почти любое.

   – Замечательно! – восхищенно сказал Гринчук. – Может, подскажете мне газетку? Сам счастливым быть хочу.

   – В том-то и заковыка, – улыбнулся Доктор. – Душу многие из моих пациенток отдали бы с удовольствием. Тем более что в душу сейчас не слишком верят. Вот я, например… Только мало кому открывается название этой самой газеты. А кому открывается, тот, получив счастье, никому об этом не говорит.

   Свою историю Доктор закончил замогильным голосом.

   Гринчук постучал задумчиво пальцами по столу:

   – Анекдот мне когда-то рассказал один католический священник. При нем кто-то заспорил о бессмертии души, так он к месту и вставил. Один сперматозоид спрашивает другого: «Ты веришь в жизнь после рождения?» – «Не знаю, но оттуда еще никто не возвращался».

   Доктор вопросительно посмотрел на Гринчука.

   – Это я к тому, что осчастливленные стараются о счастье помалкивать. Хотя, это настораживает. Особенно тот пункт, который о душе, – извиняющимся тоном произнес Гринчук. – Богу, как известно, такая плата не нужна.

   Доктор разгладил скатерть перед собой.

   – И вам не попадались такие счастливые? – спросил Гринчук.

   – Среди моих пациенток все больше несчастные, – напомнил Доктор.

   – А, ну да. И городской фольклор не подразумевает имена, фамилии, явки и пароли.

   – Между прочим, Юрий Иванович, вы тоже стали частью этого самого городского фольклора, – улыбнулся Доктор. – Я уже насколько раз слышал историю о менте, который продал душу дьяволу.

   – Что? – Гринчук удивился искренне.

   – Да-да! Представьте себе, – довольный произведенным эффектом Доктор потер ладони. – Оказывается вы, Юрий Иванович, подписали договор с… ну, с этим, сами понимаете… и у вас теперь пошла карьера, привалили деньги, а всякий, кто попытается с вами поссориться, неминуемо погибает. Не от вашей руки, а случайно или даже загадочно. И еще вам в помощники направлен демон, который…

   Доктор вдруг побледнел и замолчал. Он вскочил из-за стола и суетливо огляделся:

   – Руки пойду помою. После еды нужно непременно мыть руки.

   Гринчук проводил Доктора удивленным взглядом, потом посмотрел на Ирину. И вздрогнул.

   Ее глаза…

   Гринчук торопливо отвернулся.

   В ванной что-то грохнуло.

   – Там наш Доктор не упал? – Гринчук встал из-за стола и вышел из комнаты.

   Надеясь, что не слишком суетливо.

   Доктор сидел на краю ванны и смотрел на стену перед собой. На полу валялась эмалированная кружка.

   – Не расстраивайтесь, Доктор, – как можно мягче произнес Гринчук.

   – Я идиот, – с отчаяньем в голосе произнес Доктор. – Полный кретин. Бедная Ирина!

   – Ничего, – сказал Гринчук. – Она поймет и успокоится. Тем более что я действительно решил заняться Михаилом вплотную. Все будет нормально.

   Доктор тяжело вздохнул.

   – Успокойтесь, Доктор, – скомандовал Гринчук. – На вас смотрят все печальные дамы нашего города и окрестностей. Вы ведь их единственная опора и надежда. Если не считать волшебного объявления.

   – Не сыпьте мне соль на сахар, – слабым голосом попросил Доктор. – Мне это волшебное объявление!..

   – А что так? – заинтересовался Гринчук и тоже присел на край ванны возле Доктора. – Что-то конкретное?

   – В шизофрении не может быть ничего конкретного, кроме диагноза. Обычная страшилка. Некая дама разместила объявление в одной курортной газете. На юге где-то. К ней пришли, спросили, чего она хочет. Она захотела избавиться от мужа, жлоба, развратника и садиста. И все.

   – Что – все?

   – Они как раз отдыхали в небольшом приморском городе…

   – А в каком именно? – немного напряженным голосом спросил Гринчук.

   – Это же сказка. Откуда я знаю?

   – Извините.

   – Они там провели недельку, а потом поехали, как было запланировано, за границу. То ли на Средиземное, то ли на Красное. Отлично провели там пару недель, и уже собирались ехать домой. Жена проснулась – мужа в номере нет. Час нет, два, три. Она спустилась в вестибюль, и портье ей сообщил, что супруг вышел из гостиницы рано утром. Был спокоен и даже как-то отрешен. Ни бумажника, ни документов, ни даже телефона он с собой не взял. Нашли таксиста, который подвозил супруга в центр города.

   – Бесплатно? – спросил Гринчук.

   – Что, простите?

   – Он же бумажник оставил в номере.

   – Откуда я знаю? Это, повторяю – сказка. Страшилка. Какой вы здесь хотите найти смысл?

   – Действительно, – согласился Гринчук. – И дальше что?

   – Все. Дама приехала домой безутешной вдовой, извините за нечаянные стихи, и жила счастливо, пока не повесилась.

   – Повесилась?

   – Именно, – серьезно кивнул Доктор. – А перед смертью успела рассказать о волшебном объявлении подруге. Ну, и так далее.

   – Замечательно, – подвел итог Гринчук. – И так – все дальше и дальше. И в это верят?

   – Представьте себе. Верят же в летающие тарелки, снежных людей… Мы все очень хотим верить в чудо. Оно за нас все решит, оно произойдет, и мы поверим во что угодно, – Доктор печально улыбнулся. – Так что я – еще не самый ужасный представитель чудесного мира сказок и волшебства.

   – А я?

   – А вы, Юрий Иванович, опасный представитель этого мира. Вам достаточно обидится на кого-либо, чтобы тот был проклят. Гиря достославный, Мехтиев… Или даже вот Атаман и его люди…

   – Стоп, – приказал Гринчук. – А об этом откуда вы знаете?

   – У меня сегодня была жена одного из конкретных пацанов, вот она и поведала эту историю. А потом жена одного из милицейских начальников подтвердила и даже добавила. Вы ссорились перед нападением на вас с людьми Атамана?

   – Ну… – неопределенно протянул Гринчук.

   – Вот все трое и погибли в автокатастрофе. Нет?

   Гринчук кашлянул. Можно было, конечно, сказать, что нет, что фигня все это, но ведь действительно был у него с пацанами серьезный разговор. И действительно он, типа, наехал на ребят. И был даже тому свидетель…

   – А жена какого ментовского начальника вам сказала о моей ссоре с людьми Атамана?

   – Ну, Юрий Иванович… – протянул Доктор, вставая.

   – Поссориться хотите? – с неприятным выражением на лице поинтересовался Гринчук. – Вы же сами рассказывали – кто со мной ссорится, у того начинаются проблемы.

   – Юрий Иванович…

   – Я уже почти сорок лет Юрий Иванович.

   – Ну не знаю, как это называется, – отведя взгляд, пробормотал Доктор. – То ли внутренняя безопасность, то ли отдел чистки рядов. Своих, в общем, ловят.

   Гринчук улыбнулся:

   – Ладно, мне пора. Спасибо за информацию.

   – Не за что… – протянул Доктор.

   – Миша! – крикнул Гринчук из коридора, чтобы не попадаться на глаза Ирине. – Поехали, у нас есть дело.

   – Иду, – сказал Михаил.

   – И, доктор, – Гринчук обернулся уже на пороге. – Очень вас прошу – все, что всплывет об этом самом волшебном объявлении – немедленно мне сообщите. Но это если всплывет. Сами ни в коем случае не расспрашивайте.

   – А что? – спросил Доктор подходя поближе.

   – Тот, кто покупает душу, не любит, чтобы об этом говорили, – почти прошептал Гринчук. – Поверьте мне на слово.

   – Да ну вас, – после секундной паузы махнул рукой Доктор, – я снова чуть не попался. Ваши шутки…

   Гринчук молча смотрел на Доктора.

   – Розыгрыши… – уже тише сказал Доктор.

   Гринчук продолжал молчать.

   – Не хотите же вы сказать… – пробормотал Доктор.

   – Я уже сказал. Будьте осторожнее.

   Доктор закрыл за Гринчуком дверь и почти минуту стоял пред ней, глядя себе под ноги.

   – Тот, кто покупает душу, не любит чтобы об этом говорили, – еле слышно повторил Доктор.

   Чушь, конечно. Очередной розыгрыш.

   По ногам потянуло сквозняком. Доктор передернул плечами и торопливо пошел в комнату, в которой было светло, в которой была Ирина и в углу которой висела икона.

* * *

   – Как самочувствие? – спросил Гринчук в машине.

   – Плохо, – ответил Михаил. – Маму Иру жалко.

   Гринчук тронул машину, медленно проехал по неосвещенному двору и выехал на улицу. Движение было не слишком сильное.

   – А что мы можем еще сделать? – спросил Гринчук, не поворачивая головы.

   – Все равно – жалко, – сказал Михаил. – А дальше будет еще хуже.

   Гринчук втянул воздух сквозь зубы.

   – Ты-то сам – выдержишь? – помолчав, спросил Гринчук у Михаила.

   – Постараюсь, – сказал Михаил.

   – Смотри, завтра, я думаю, с утра, у меня начнутся проблемы.

   – Что именно?

   – Ерунда. Если они завтра не начнутся, то их придется придумать, – улыбнулся Гринчук. – Думаю, что завтра все будет идти до безобразия правильно. А если нет…

   – То проблемы начнутся послезавтра, – закончил Михаил.

   – Откуда такая уверенность?

   – Послезавтра – день рождения Махмутова-младшего. Когда его мама передавала мне пригласительные для меня, вас и Братка…

   – Даже Братка? – удивился Гринчук.

   Он сам и Михаил в последнее время стали дежурными гостями на всех массовых мероприятиях новых русских дворян, но Браток обычно счастливо избегал подобных приглашений.

   – Даже Ваню, – кивнул Михаил. – И мама проговорилась, что именно ее сынок хочет видеть нас на своем празднике. И, как я догадываюсь, неспроста.

   – А поспрашать?

   – Поспрашал.

   – Не тяни, – потребовал Гринчук, но тут подал голос его мобильник.

   – Да? – сказал Гринчук.

   – Юрий Иванович? – спросил Браток.

   – Он самый.

   – Вы где?

   – Еду домой.

   – Тут вас один мент разыскивает. Говорит, что очень важно.

   – Старший лейтенант? – спросил Гринчук.

   – Да, – подтвердил Браток.

   Он уже привык к тому, что застать Гринчука врасплох очень трудно.

   – Передай, что буду минут через пятнадцать, – Гринчук спрятал телефон в карман и оглянулся на Михаила. – Становится скучно жить.

   – Что?

   – Завтра грянет буря. Появился буревестник, серой молнии подобный.

   – Черной.

   – Серой. В менты идут люди серые. Большей частью. Встречаются, конечно, черные, но приблизительно в той же пропорции, что и белые. И те, и другие из органов потихоньку вытесняются. И кстати…

   – А мне казалось, что все менты разные, – перебил Михаил.

   – А ты слышал, что серый цвет имеет множество оттенков? Мне физик один знакомый говорил. Оптик. Вот и менты бывают серыми по-разному. В оттенках. А разговор у нас, кстати, получается совершенно дурацкий, – засмеялся Гринчук.

   Михаил молча пожал плечами.

   – Ладно, – сказал Гринчук. – Что ты выяснил о послезавтрашнем празднике?

   «Джип» Гринчука проехал мимо стоявшего на обочине «вольво».

   В «вольво» сидели два человека, которых Гринчук не знал. Во всяком случае, в лицо. Их звучные погремухи, Котик и Женя Синяк, Гринчук пару раз слышал, но не более того. Жизнь не сводила парней с Зеленым. Чему парни были несказанно рады. Особенно – в последнее время.

   Котик, сидевший за рулем, успел заметить номера на «джипе» и молча толкнул приятеля локтем.

   – Чего? – не сразу понял Женя Синяк, но, увидев «джип», быстро сообразил. – Зеленый.

   – Твою мать, – простонал Котик.

   Женя Синяк поискал глазами иконку на «торпеде» и даже поднес пальцы правой руки ко лбу.

   – А ведь Атаман хотел нам отправить к менту, – сказал Котик.

   – В натуре, – согласился Синяк. – И это нас бы сейчас нашли в пруду…

   Оба помолчали. Мысль получалась страшная. И тянула за собой другие мысли, также не слишком приятные. Пацаны вообще не очень любили морщить лоб, размышляя, но сейчас был как раз тот случай, когда пошевелить заскорузлыми извилинами было не просто можно, но даже и необходимо.

   Если Атаман хотел послать за Зеленым их, а не Сливу и других пацанов, то как же это выходило, что именно Грыжа, Ярик и Слива под руководством Петрухи спланировали ту самую заказуху? Атаман сам выбирал, кого послать. И если выходило, что не они заказывали Атамана, то почему Мастер на них все повесил?

   – А мне Ярик говорил, что у Зеленого глаз дурной. Запросто сглазить может, – сказал Синяк.

   – Пошел ты… – буркнул Котик.

   – Чего? – не понял Синяк.

   – Такие разговоры на ночь, придурок.

   Обычно Синяк обижался легко. Но на этот раз промолчал. Котик был прав. Не стоит на ночь говорить о Зеленом. Не то, чтобы Синяк верил в нечистую силу… Но – не стоит.

   И пацаны про то же базарят.

   Лучше поговорить о чем-нибудь менее страшном. Можно даже о послезавтрашних похоронах Атамана. Похороны должны проходить по первому классу – за все взялся лично Мастер. Атаман ему, типа, сыном был.

   А вот Грыжу, Ярика и Сливу зароют как бродячих собак. Ведь это они заказали Атамана. Так сказал Мастер. И этому приходилось верить. Хотя…

   Но эта тема и у Синяка, и у Котика вызывала озноб.

   Глава 5

   Неприятности у всех начинаются по-разному. Едет человек в машине, а в ней вдруг отказывают тормоза. Или выходишь из подъезда, а там пара недоброжелателей с кирпичом. Или жена не вовремя домой придет, а то и муж слишком рано из командировки вернется. Всякое бывает.

   Некоторые утверждали, что в своих неприятностях Гринчук виноват сам. И были, скорее всего, правы. При этом, правда, некоторые произносили эту фразу иначе, и у них получалось, что Гринчук сам выбирает неприятности, в которые попадает. Разница, в общем, не очень большая, но принципиальная.

   Те, кто верил в первую версию, с одной стороны, во всем обвиняли рок, а с другой – снимали с себя ответственность за происходящее. Верившие во вторую версию, старались вообще держаться от Гринчука подальше, а если вдруг у того начинались неприятности и проблемы, пожимали, фигурально выражаясь, плечами и спокойно ожидали, когда проблемы вдруг превратятся в очередной фокус неугомонного Зеленого. Он сам выбирает свои неприятности.

   Первых с годами становилось все меньше, вторых, соответственно, все больше. Но Владимира Юрьевича Капустина эти изменения общественного мнения не касались. Майор милиции Капустин подполковника той же милиции Гринчука не любил, можно сказать, трепетно и самозабвенно.

   В принципе, это было неправильно. В принципе, Владимир Юрьевич Капустин должен был следить за тем, чтобы сотрудники милиции, защищая закон, не слишком его нарушали. Взяточники и прочие преступники должны были выметаться из рядов самым безжалостным образом.

   Райотдельский опер капитан Гринчук взяток не брал, рекетом не занимался и в связях, порочащих его, замечен не был. По мере сил тянул лямку, портил отношения с начальством, но при этом умудрился не выполнить личной просьбы тогда еще капитана Капустина. Пустяковую просьбу снять с крючка одного не в меру шустрого паренька.

   Паренек специализировался на квартирных аферах, разводил стариков на предмет обмена и продажи жилплощади, всегда делился с кем нужно и перспективы имел самые радужные. Пока не попал в поле зрения Гринчука.

   Перспективы вдруг потеряли праздничную расцветку, паренек запаниковал, а его милицейская крыша, лет пять благополучно покрывавшая деятельность махинатора, вдруг натолкнулась на нежелание Гринчука принимать во внимание не только смягчающих обстоятельств, но и увесистый конверт с деньгами.

   Более того, милицейская крыша была неприятно поражена в болезненные точки своего организма при попытке доверительного разговора с опером. Крыша, как это она делала обычно, обратилась к Капустину. Логика здесь была самая простая. Гринчук был, естественно, не единственным ментом с аллергией на взятки. И если кто-то из его единомышленников вдруг не принимал близко к сердцу деньги, то пожелания борцов за чистоту в милицейских рядах был принять вынужден. Каждому нормальному человеку понятно, что защищать закон и не подставиться при этом – может только либо гений, либо ангел. И тех, и других в милиции было не слишком много.

   Посему Капустин привычно взял гонорар и забежал, по дороге, в кабинет, который Гринчук делил со своими коллегами. Коллеги быстро сообразили что к чему и покинули кабинет. Они как раз курили в коридоре, нарушая все инструкции по пожарной безопасности, когда дверь кабинета распахнулась и оттуда вылетел борец за чистоту рядов.

   Появившийся следом Гринчук посочувствовал Капустину и посоветовал на будущее внимательнее смотреть под ноги. Капустин тогда промолчал.

   Он вообще старался не высказывать в слух свои мысли. Но весь инцидент запомнил. Стал внимательно следить за опером, неторопливо собирал все, что могло стать компроматом, и ждал своего часа.

   И, как ему показалось, прошлым летом этот час настал. Гринчук мало того, что принял от местного авторитета взятку купюрами с переписанными номерами, но умудрился это сделать под прицелом видеокамеры.

   Капустин возликовал, и даже прокуратура сочла доказательства достаточными, чтобы устроить обыск в квартире у Гринчука.

   Триумф обернулся фарсом, Гринчук непостижимым образом сумел не только выйти сухим из воды, но даже наказать Капустина и тогдашнего его приятеля. А еще Капустин понес материальные убытки. Свой золотой «ролекс» Капустин вспоминал с печалью и злостью.

   Гринчук сам выбирает свои неприятности, говорили знающие люди, но Капустин в это так и не поверил. Поэтому, когда до него дошла информация о конфликте Гринчука с тремя пацанами Атамана… с тремя покойными пацанами покойного Атамана… Капустин понял, что настал его звездный час.

   Старший лейтенант Горкин показания дал подробные. Да, Гринчук разговаривал с потерпевшими, да, разговор был напряженный, да, Гринчук говорил о стрельбе. Угрожал? Нет, но… О стрельбе говорил? Да. Значит, угрожал.

   Капустин так обрадовался, что не стал откладывать дел в долгий ящик, а умудрился попасть на прием к самому начальнику областного управления. Генерал выслушал его внимательно, покосился на телефон прямой связи с министерством и согласился. При этом в его взгляде Капустин увидел даже некоторое злорадство. Но только обязательно все делайте в контакте с прокуратурой, предупредил генерал.

   Прокуратура не возражала.

   Так что неприятности у Гринчука возникли самые конкретные. И он сам был в них виноват, в который раз подумал Капустин.

   Гринчука вызвали в областное управление не прямо к Капустину, а к начальнику штаба, которому Гринчук в качестве начальника оперативно-контрольного отдела формально подчинялся.

   Типа, какие-то формальности утрясти. Что-то там из министерства прислали.

   Гринчук усмехнулся, закончив телефонный разговор, напомнил Михаилу и Братку о расписании их дел на сегодня и отправился в областное управление.

   На входе его ждали два крепких лейтенанта, которые очень вежливо попросили его подняться не к начальнику штаба, а вовсе даже в кабинет Капустина. И заодно, по дороге, занести и сдать, согласно приказа, табельное оружие. Гринчук не возражал.

   Лейтенанты были напряжены, прапорщик на проходной старательно отводил взгляд, а в углу вестибюля, как бы между прочим, маячили четверо сержантов в бронежилетах и с оружием.

   – А танк куда спрятали? – громким шепотом спросил Гринчук у прапорщика.

   – Это… – смог выдавить прапорщик через полминуты терзаний. – Мне только что сказали…

   Это прозвучало как извинение. Узнав обо всем этом раньше, прапор, возможно, попытался бы Гринчука предупредить. Во всяком случае, прапорщик сейчас в это верил.

   – Пойдемте, – сказал один из лейтенантов.

   Второй тяжело вздохнул и покосился на сержантов. Сержанты старательно делали вид, что их в вестибюле нет и быть не может. И всего, что сейчас происходит в вестибюле, также нет, и не может быть. Это ведь Зеленый…

   – Слышь, друг, – сказал Гринчук прапорщику, и в руке подполковника вдруг оказался пистолет.

   Рукоятью вперед, с облегчением рассмотрел прапорщик.

   – Положи, пожалуйста, мой ствол к себе в тумбочку, а я потом буду идти назад и заберу. Ломает меня что-то тащить его оружейникам. Меня срочно ждет наша общая неподкупная совесть в звании майора. Сопровождающие меня лица не возражают. Не возражают? – Гринчук обернулся к лейтенантам.

   – Нет, – покачал головой один из них. – Потом можно будет забрать.

   Прапорщик взял пистолет и сунул его в ящик стола.

   – Хотя, – задумчиво покачал головой Гринчук, – в чужие руки оружие передавать не положено. Отдавай ствол взад!

   Прапорщик затравлено посмотрел на лейтенантов и пистолет вернул.

   – Я его с собой возьму, – улыбнулся Гринчук. – Он мне в кабинете Капустина душу согреет. А ты, товарищ прапорщик, следи здесь за порядком. И сержантам вон не позволяй отлынивать от работы. Взяли бы кого с улицы и побуцкали палками, пока суд да дело.

   – Смотри у меня! – погрозил пальцем Гринчук и пошел к лестнице. Лейтенанты бросились за ним.

   Лейтенантам вся эта история тоже не нравилась, но выбора у них не было. Просить извинения у Гринчука также не было смысла – мало ли что там на него накопал Капустин. Лейтенанты не хотели ссориться с самим Зеленым, но и карьеру свою губить не собирались.

   – Привет, – сказал Гринчук, входя в кабинет.

   – Садись, – ответил ровным голосом Капустин, указывая на стул перед своим столом.

   – Присаживайся, – поправил Гринчук, направляясь к стулу.

   – Садись, – повторил Капустин.

   Он с трудом сохранял невозмутимый вид. Довольная улыбка упрямо просилась на лицо. Вот и все, господин подполковник. Быстро ты звездочки получил, быстро и потеряешь. Даже сам не знаешь, как быстро. А ментовская зона не слишком отличается от обычной. И там с резкими ментами тоже происходят разные приключения.

   – Я вас слушаю, – Гринчук сел на стул.

   Вся его поза и уверенное выражение лица демонстрировали, что Гринчук ни в грош не ставит хозяина кабинета и что Гринчук уверен в себе.

   Слишком уверен, подумал, давясь улыбкой, Капустин. Ну-ка…

   – Ознакомьтесь, – Капустин открыл папку и выложил на стол перед Гринчуком несколько листов бумаги и фотографии.

   Зеленый взял сначала фотографии и с интересом их просмотрел. Дамба, водоем. Машина, не слишком помятая, но с выбитыми стеклами. И три мертвых тела.

   – Узнаешь? – спросил Капустин.

   Гринчук поманил его пальцем и, наклонившись к столу, прошептал:

   – На всякий случай – я по званию немного старше тебя, могу, в принципе, тебя и по стойке «смирно» поставить. Во всяком случАе – Гринчук сделал ударение на «а» – тыкать себе не позволю. Уяснил?

   Капустин кивнул. Пусть подполковник немного покуражится.

   – Узнаете?

   – Пруд – нет, машину и пацанов – да.

   – Узнаете, – удовлетворенно протянул Капустин. – А…

   – Протокол будем писать? – спросил Гринчук.

   – Успеем, – позволил себе, наконец, улыбнуться Капустин. – Пока – просто побеседуем.

   – Под видеокамеру? – уточнил Гринчук и помахал рукой стоящему на подоконнике кондиционеру. – Я хорошо освещен? Вообще-то я лучше получаюсь в профиль. Повернуться?

   – Почитай дальше, – посоветовал Капустин.

   – Да я прочитаю, – успокоил его Гринчук, – я быстро читаю. Просто помню, что у тебя обычно с видеозаписями не все складывается.

   – Не волнуйся за меня, читай.

   – Читай… – протянул Гринчук, просматривая листки. – Читаю. Читаю. Читаю. Прочитал.

   Гринчук отодвинул бумажки в сторону и посмотрел в лицо Капустину:

   – Дальше что?

   – Ты последний листок внимательно прочитал? – осведомился Капустин.

   – Этот, что ли? – уточнил Гринчук. – Там где прокуратура не возражает и даже настаивает?

   – Именно.

   – И ты меня прямо вот сейчас заарестуешь? – Гринчук все еще улыбался, причем, улыбался самым естественным образом.

   Капустин откашлялся и подвинул бумаги к себе. Он и не рассчитывал, что Зеленый испугается сразу. Он знал, что Гринчук всегда контролирует ситуацию, и застать его врасплох очень и очень трудно. Вот, как тогда со взяткой. Но даже Гринчук не мог себе представить, что есть у Капустина возможность как следует надавить на двух-трех товарищей с чистой биографией. Так надавить, что те подтвердят все, что угодно. Вот, как подтвердили, что наблюдали подполковника милиции Гринчука Юрия Ивановича возле места падения легкового автомобиля в пруд. Причем, сразу же после падения. Буквально через секунду. И даже, кажется, с выражением радости на лице.

   Сами эти люди о падении не сообщили, но свои показания под диктовку написали практически без возражений.

   – А вот еще пара очень смешных документов, – сказал Капустин довольным голосом и протянул Гринчуку те самые показания.

   – Фигня, – сказал Гринчук, прочитав тексты-близнецы. – Вы диктовали, господин майор?

   – А какая разница? – Капустин забрал показания и спрятал их в папочку. – Важно не как написано, а что. И из всего этого следует, что это ты принял участие в смерти тех троих бойцов покойного Атамана.

   – Мир праху его, – сказал Гринчук.

   – Что? А, ладно, – откинулся на спинку кресла Капустин. – И выходит, что светит тебе статья, как минимум, о соучастии в убийстве.

   – Что ты говоришь?! – ужаснулся, всплеснув руками, Гринчук. – А скотоложество в особо крупных размерах там никак не вырисовывается?

   – Веселишься? – Капустин попытался решительно хлопнуть ладонью по столу, но больно ушиб палец и поморщился. – А мы тебя сейчас в СИЗО, а там, не торопясь, поработаем с тобой, пообщаемся.

   Капустин понизил голос и наклонился к столу:

   – А ты слышал, что в СИЗО иногда ошибаются, и могут сунуть мента в общую камеру? И знаешь, что там с ментами происходит?

   – Ужас, – спокойно сказал Гринчук. – Просто кошмар. Я вся дрожу, не пойму от чего.

   – А мне и не нужно, чтобы ты боялся, – уже не скрывая злорадства, выдохнул Капустин. – Мне нужно, чтобы ты сел. Пусть на время. А там я найду способ тебя развлечь. Все мы под богом ходим…

   – А некоторые, так еще и под тобой, – усмехнулся Гринчук.

   Он все еще не может поверить, что это происходит с ним, подумал Капустин. Ничего, когда ему наденут браслеты и проведут по коридорам Управления…

   – Ты знаешь, где я живу? – спросил Гринчук.

   – А что?

   – Крутой дом?

   – Не испугаешь, – отмахнулся Капустин.

   – А я и не пугаю. Я объясняю, – Гринчук потянулся. – В этом крутом доме на входе стоит камера наблюдения. Пардон, на двух входах, на основном и запасном. Все входящие попадают на компьютерный диск. Знаешь, такой забавный, вроде как стеклянный. А в углу, в правом нижнем, там обозначается белыми буковками дата и время записи. Достаточно посмотреть диск, чтобы увидеть – я в ту ночь пришел около полуночи, а вышел уже утром, около девяти.

   – Диск… – настроение Капустина начало ухудшаться. – А где он там?

   – У охраны. Мне охрана не подчиняется. Тебя, если что, тоже пошлет очень далеко. Так что – у меня есть алиби.

   Капустин сложил в папку бумаги. Папку положил перед собой и выровнял ее по краю стола. Погладил папку ладонью, словно прощаясь.

   – Мне нужен этот диск, – сказал Капустин.

   – Давай, – разрешил Гринчук. – Забирай.

   – Я серьезно, – Капустин принялся барабанить пальцами по папке. – Если я не получу этот диск, то вначале закрою тебя, а потом получу разрешение на выемку…

   – От следователя прокуратуры, – закончил Гринчук. – А разве следователь не сидит где-нибудь в соседнем кабинете, чтобы приняться за меня сразу, по мере надобности? Нет?

   Капустин еле сдержался, чтобы не выругаться. Следователь действительно находился в соседней комнате. Капустин все подготовил для того, чтобы эту ночь Зеленый провел уже в камере. И вот теперь все начинало катиться под откос. Любое другое алиби можно было проверить завтра, или послезавтра. Можно было бы даже попытаться его, мягко говоря, подмочить. Но диск…

   Тягостные раздумья Капустина прервал Гринчук:

   – Хорошо. Не будем тянуть с этим идиотизмом. Пошли кого-нибудь из лейтенантов, а я позвоню, чтобы им выдали диск без бумаг. Давай, а то мне некогда.

   – Давай, – тяжело вздохнул Капустин.

   Он подвинул Гринчуку телефон.

   – Але! Кто у аппарата? Алеша? Привет. Там к тебе минут через пятнадцать подъедет один шустрый летеха из управления… Отдай ему диск с записью позавчерашней ночи и вчерашнего утра. Да. Под мою ответственность, конечно. Подготовь сейчас, чтобы я не слишком долго отвлекал от копания в грязных носках одного очень занятого товарища. Мерси, – Гринчук положил трубку и посмотрел на Капустина. – Отправляй гонца, я подожду.

* * *

   – Я подожду, – сказал прапорщик Бортнев и отправился на лавочку, стоявшую посреди двора морга.

   В это заведение Браток попал впервые и чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

   Городской морг располагался в старинном особняке почти в центре города. Как раз через дорогу от музыкальной школы. Детки могли регулярно наблюдать за выносом тел, что, по мнению директора школы, наносило вред их психике, а по замечанию одного местного журналиста, готовило будущих музыкантов к их профессиональному будущему. Играть на похоронах – не самый скверный заработок для музыканта в наше суровое время.

   Сам Браток в жизни не приехал бы сюда, но так распорядился Гринчук. И Браток, в общем, был с Гринчуком согласен – пацанов нужно было нормально похоронить.

   Ярика, Грыжу и Сливу Браток лично не знал и особо нежных чувств к ним, естественно, не испытывал. Но так получилось, что у всех троих не было родственников в городе, а братва принимать участия в их похоронах не собиралась. Типа, заподло оказывать последние почести тем, кто на Атамана руку поднял.

   И Гринчук отдал распоряжение заняться всеми вопросами похорон Братку.

   Браток прибыл в морг, но оказалось, что и там бывают очереди. Браток хотел, было, сунуть в физиономию дамы из канцелярии удостоверение, но сдержался. Как ни противна была дама, но место, по мнению Братка, к повышенным тонам не располагало.

   Погода была хорошая. Теплая. Светило солнце. Из музыкальной школы напротив доносилось какая-то мелодия, что-то живенькое, из классики, как понял не слишком образованный в этой области Браток. Хотя, он вообще готов был принять за классику все исполняемое на рояле.

   На лавочке кроме Братка размещались еще трое мужиков, приехавших за телом родственника одного из них. Мужики курили и трепались по поводу того, что да, жаль Коляна, только вот дом отремонтировал, и баба у него толковая, шалава, правда, но заботливая. Толковая. Хотя и рогов Коляну навешала… Точно. С половиной поселка.

   Мужики говорили со знанием дела, обсудили достоинства вдовы, потом перешли на количество закупленной для поминок водки, потом начали вспоминать, как погуляли на свадьбе у Бороды, потом, почему-то, заговорили о ценах на уголь, потом…

   – Это в морг?

   – Что? – не понял Браток.

   Возле него стояла старушка неопределенного, но весьма преклонного возраста. Небольшого роста, в темном платье, в белом платочке и с узелком в руке.

   – Это в морг? – повторила свой вопрос старушка.

   – В морг, мамаша, – сказал один из мужиков.

   – А кто крайний? – спросила старушка.

   В музыкальной школе заиграла труба. Это мелодию Браток знал. Сам не помнил откуда, но мелодия была неаполитанская. В детстве они еще пели на этот мотив: «Милая бабка, сыграй мне на скрипке, а за это тебе, бабка, подарю…»

   – Кто крайний? – повторила старушка, потому что и мужики, и Браток ошарашено молчали.

   «… кило сосисок!» – допела труба и замолчала, захлебнувшись сложной мелодией.

   – Тьфу ты, господи! – опомнился мужик, сидевший с краю. – Ты, бабка, оформлять пришла? Иди туда, направо.

   Старушка кивнула и медленно пошла к канцелярии, опираясь на палочку.

   – Будь ты неладна, – сказал второй мужик. – Ляпнет такое… И не поймешь, плакать или смеяться.

   Третий мужик молча достал из кармана пачку сигарет и протянул ее приятелям. Взяли по сигарете. Мужик протянул пачку Братку, но тот отказался.

   – Да… – неопределенно протянул Браток.

   Мужики согласно кивнули.

   – А она того… – сказал мужик, тот, что с краю. – Верно сказала. Все мы в очереди туда.

   Все посмотрели в ту сторону, куда мотнул головой мужик. Вход в подвал.

   – Некоторые туда и без очереди попадают, – сказал родственник покойного.

   – Раньше в очередях номерки на руках писали, – вспомнил первый мужик. – Чтобы, значит, не просчитаться…

   Все автоматически посмотрели на свои руки. Помолчали.

   – У меня есть с собой, – сказал родственник.

   – Давай, – поддержали приятели.

   Душа требовала разрядки.

   Пили из горлышка. Третий, вытерши губы, протянул бутылку Братку. Тот, было, потянулся за ней, потом покачал головой:

   – Я на службе.

   Родственник покойного посмотрел на Братка и набрал воздуха, видно что-то хотел спросить. Но не успел. Из двери канцелярии послышался истошный женский вопль.

   Браток и мужики вскочили с лавочки и бросились в канцелярию.

   Визжала канцелярская дама, а старушка стояла перед ее столом, держа узелок обеими руками.

   – Вон отсюда! – снова закричала дама и ткнула пальцем в сторону двери.

   – Милая, – пробормотала старушка, – ну, пожалуйста.

   – Ты с ума сошла, бабка! – выкрикнула дама и только сейчас заметила вошедших. – Помогите мне ее отсюда вывести.

   – А че случилось? – спросил родственник покойного.

* * *

   – А что случилось? – переспросил Капустин. – Что?!

   Капустин посмотрел на скучающего Гринчука, и на лице майора появилась усмешка.

   – Точно? – спросил Капустин в телефонную трубку, и улыбка его стала еще шире.

   Ответ Капустину явно понравился.

   – Подожди, – сказал майор в трубку и поцокал языком.

   – Что там у тебя радостного? – спросил Гринчук.

   – А у тебя проблемы, – сообщил Капустин. – Бо-ольшие проблемы.

   – Что так?

   – А нету диска с записью. Все есть, а этого – нет.

   Гринчук недоверчиво усмехнулся:

   – Как это нет?

   – Отсутствует. Охранник порылся в архиве и обнаружил, что на месте диска с записью находится диск без записи. Чистый, – теперь лицо Капустина было практически счастливым. – Так что – нету у тебя алиби, подполковник.

   «Подполковник» было произнесено с особым нажимом и выражением. Пока подполковник, уже не подполковник…

   – Дай трубку, – потребовал Гринчук.

   – Держи.

   – Кто там? Отдай трубку охраннику… да… как это нету? С ума посходили, что ли? У вас там что – проходной двор? Еще раз посмотри… Четвертый… И пятый посмотри. Подписаны… Сам знаю, что они у вас подписаны. А тот, чистый? Тоже подписан… То самое число и время?..

   Гринчук бросил быстрый взгляд на Капустина. Майор просто светился от счастья.

   – Внимательно смотрел? – упавшим голосом спросил Гринчук. – А если завалился куда? Я тебя прошу – посмотри как следует. Лейтенант пусть возле тебя покрутится. Если найдешь… я говорю, если найдешь – отдай ему и пусть он сразу перезвонит Капустину. Да, Капустину. Майору.

   Капустин бесцеремонно отобрал у Гринчука трубку и, не сводя с Зеленого счастливого взгляда, отдал распоряжение лейтенанту. Дождаться, когда закончатся поиски. И если – Капустин сделал ударение именно на «если» – найдется диск, немедленно везти его в Управление.

   – Кажется, – не торопясь, произнес Капустин, – ваше везение закончилось, гражданин Гринчук. Кто бы мог подумать? Пропал диск с записью…

   – Можно допросить охранников, которые тогда дежурили, – сказал Гринчук.

   – Можно, – согласился Капустин. – Но завтра. Или даже послезавтра. Я очень занят. И мне кажется что и следователь будет очень занят.

   Капустин встал из-за стола и прошелся по кабинету.

   Повезло. А он уже чуть не опустил руки. Бог – не фраер, вспомнил старую дурацкую присказку Капустин. Бог – не фраер.

   Не зря, выходит, Капустин подсуетился этой ночью, выдергивая из постелей разных людей. И встретят Гринчука в СИЗО как нужно. Самого Гринчука! Великого Гринчука.

   – А может договоримся?

   – Что? – резко обернулся Капустин.

   Этого не мог сказать несгибаемый Гринчук. Он не мог этого сказать. И уж во всяком случае, не Капустину. Он ведь всегда давал понять, что относится к Капустину как к… Даже не хочется об этом думать.

   – Договоримся? – тон стал просительным.

   Гринчук смотрел на крышку стола, а пальцы, это поразило Капустина еще больше, нервно теребили куртку.

   – Договориться предлагаешь… – Капустин вернулся на свое место. – Может, еще взятку предложишь? Это ничего, кстати, что я с тобой на «ты»?

   Гринчук промолчал.

   Сломался. Сломался, несгибаемый Зеленый. Капустин наслаждался каждым мгновением этого зрелища. Подрагивающие пальцы, опущенный взгляд… Хорошо. Неожиданно хорошо.

   – О чем мы с тобой можем договариваться? – спросил Капустин.

   – Ты…

   – Вы, – жестко поправил Капустин.

   – Вы ведь все равно понимаете, что у меня найдутся свидетели, которые подтвердят мое алиби…

   – Не знаю, – губы Капустина пренебрежительно искривились. – Не знаю, посмотрим. Завтра. Или послезавтра.

   – Мне нельзя в камеру… – с явным усилием выдавил Гринчук.

   – Отчего же? Очень даже можно. И даже нужно.

   – Не нужно загонять меня в угол, – глухо произнес Гринчук.

   – Это угроза?

   – Я прошу, – помолчав, сказал Гринчук. – Не нужно в камеру.

   Понимает, злорадно подумал Капустин, что не зря его хотят закрыть хотя бы на день. На ночь, уточнил про себя Капустин.

   – Сколько ты хочешь? – спросил Гринчук.

   – Что?

   – Я спрашиваю, сколько ты хочешь за то, чтобы не отправлять меня в СИЗО?

   – А, ты же у нас не просто чистенький мент. Ты у нас еще и богатенький мент. Неужели и вправду не врут о тех баксах? Ты их и действительно нашел и зажал? – Капустин продолжал улыбаться, но в голове уже начал стучать арифмометр.

   Деньги или удовольствие? Удовольствие или деньги? Такое вот поле чудес получается.

   Деньги… Деньги с Гринчука можно взять немалые. Если он и вправду зацепил те бабки. Но чтобы их получить с него, нужно будет выпустить его из Управления… А что он потом сделает, не знает никто. Просто исчезнет на пару дней, пока не подготовит защиту и не подключит своих влиятельных друзей.

   Капустин знал, что совсем недавно судьбой подполковника Гринчука интересовался сам министр. Деньги, конечно, хорошо, но если подумать о дальнейшей карьере…

   Человек, сваливший Зеленого, в этом городе будет пользоваться очень большим авторитетом. Чертовски большим. И даже «ролекса» не жалко по такому поводу. Потом все окупится.

   – Мы взяток не берем, – сказал Капустин. – И законов не нарушаем. Меру пресечения мы тебе выберем – содержание под стражей. Такие вот у тебя дела.

   – Дела… – тихо повторил Гринчук.

   Голову он опустил так, что лица Капустин уже рассмотреть не мог. Но голос звучал глухо и обреченно.

   Капустин снял трубку с телефона и быстро набрал номер:

   – Мне генерала. Да. Майор Капустин… Мной задержан подполковник Гринчук. Да. У него нет алиби на ту самую ночь. Да. Свидетели у меня есть. Как докладывал. И следователь прокуратуры приглашен. Как вы приказали. Да. Спасибо.

   Капустин повесил трубку.

   – Ты дурак, Капустин, – сказал вдруг Гринчук и поднял голову.

   Капустин вздрогнул, увидев выражение лица Гринчука.

   – Ты дурак, Капустин, и не знаешь инструкций. Это тебя и погубит, – Гринчук, наверное, думал, что улыбается, но со стороны это было похоже на волчий оскал. – Ты почему послал лейтенантов меня арестовывать?

   – Не арестовывать, а…

   – Правильно, приглашать меня в кабинет, да еще и после того, как я сдам оружие… Меня ведь задерживать должен был старший офицер, а не эти пацаны. Вот ты, например, мог. И мог потребовать у меня сдать оружие. Причем, при тех беднягах-сержантах, которые не знали, куда глаза девать от неловкости. Послать сержантов на подстраховку задержания подполковника. Совсем с ума сошел, Капустин. А сам ты побоялся?

   – Это мое дело…

   – Правильно, это твое дело. Именно твое дело, проследить, чтобы все было правильно. Но ты слишком острожный, Капуста. Ты не хотел совершать необратимых поступков. Ты на всякий случай хотел подставить лейтенантов, чтобы потом была возможность свалить что-то на них…

   – Чушь…

   – Нет, не чушь. Если бы ты сам вышел в вестибюль и предъявил мне бумаги на мое задержание, то ты мог бы лично отобрать у меня табельное оружие. А если бы ты не так спешил покуражиться надо мной, что дал бы возможность лейтенантам сообщить тебе, что я пистолета не сдал. Что он у меня с собой.

   – Как? – Капустин почувствовал, что сердце рухнуло куда-то в желудок.

   – Приблизительно, вот так, – сказал Гринчук и показал пистолет.

   Когда он его достал, Капустин не заметил.

   – Меня часто ругали за то, что я ношу оружие с патроном в стволе, – сказал Гринчук и большим пальцем правой руки сдвинул флажок предохранителя на пистолете. – Но я продолжаю нарушать инструкцию. Если придется стрелять, лучше это делать сразу, а не передергивать затвор. Можно не успеть. Вот ты, например…

   – Что я… – пробормотал Капустин, не сводя взгляда с оружия.

   – Вот у тебя под пиджаком – пистолет. Существует прямая угроза твоей жизни, и ты мог бы попытаться выстрелить в меня. Тем более что видуха твоя все пишет. Я угрожаю. Но ты даже не дернулся к стволу. Ты понимаешь, что не успеешь обнажить оружие, снять его с предохранителя и перезарядить. И ты также понимаешь, что ту ночь, на которую ты меня хочешь закрыть в камере, я могу просто не пережить. Или еще хуже, опетушат меня аборигены. И после этого можно будет поставить крест на подполковнике Гринчуке.

   – Это…

   – Работа такая, – сочувственно произнес Гринчук. – Но я не хочу быть оправданным посмертно. Я хочу жить долго и счастливо.

   – Ну…

   Гринчук опер пистолет рукояткой о стол. Зрачок дула стал что-то пристально рассматривать между глаз Капустина, и это майора просто парализовало.

   Он даже говорить не мог. Просто сидел и смотрел в дуло пистолета.

   – Для начала ты мне скажешь, кто тебя подвигнул на это темное дело, – сказал Гринчук. – Ну!

   Капустин что-то просипел. Пистолет чуть дрогнул. Капустин закашлялся и, наконец, выдохнул:

   – Никто.

   – Сам, значит… А зачем?

   – Ты… Я… Это…

   – Старые счеты, – протянул Гринчук. – А генерал?

   – Он сказал, чтобы с прокуратурой я это согласовал…

   – С прокуратурой. Согласовал. Замечательно. Давай мы с тобой сделаем так – ты сейчас напишешь мне одну бумажку. Предварительно выключив видеокамеру и отдав мне кассету. Поехали.

   Капустин медленно, словно во сне, встал, подошел к коробке кондиционера, снял панель, извлек из видеокамеры, спрятанной там, кассету и вернулся к столу.

   – Молодец, – одобрил Гринчук. – Теперь – диктант.

   Капустин взял чистый лист бумаги и ручку.

   – Пиши, – сказал Гринчук. – У меня мало времени.

* * *

   А вот у начальника областного управления времени было достаточно. В том смысле, что обычно генерал-лейтенант никуда не торопился. Он справедливо полагал, что спешка, чаще всего, вредит, и что торопиться – это удел лейтенантов и стукачей. Лейтенантам нужно успеть добежать до высокого звания, а стукачам – до ближайшего телефона. Хотя, и тем и другим часто не хватает целой жизни. Чтобы добежать.

   У генерал-лейтенанта хватило в свое время и сил и желания, чтобы добежать, допрыгнуть, доползти до своего нынешнего положения. Сколько всего пришлось перетерпеть и выхлебать – генерал старался не вспоминать. Хотя… Нет, он скорее полагал, что все, испытанное и преодоленное на этом тернистом пути дает ему право наслаждаться жизнью. Он имел право. А вот некто Гринчук…

   Кто такой этот Гринчук? Опер, капитан, не сумевший ничего добиться. Да генерал о нем и не знал ничего до прошлого лета. Там вначале произошла какая-то история с пьянкой и утерей оружия, потом оказалось, что это Гринчук оружие спрятал. Потом пошла катавасия со взрывами и стрельбой, а потом вдруг оказалось, что в областном управлении был создан некий оперативно-контрольный отдел во главе подполковником Гринчуком. И даже сам начальник областного управления не знал, чем именно этот отдел занимается.

   А заниматься он, кстати, мог чем угодно, вплоть до сбора компромата на самого генерал-лейтенанта. Не зря министр пару раз лично проявлял заинтересованность делами этого самого отдела. Никто, ни один начальник ни одного областного управления не стал бы терпеть такого положения вещей. Как и не стал бы портить отношений с министерством.

   Вот поймать Гринчука на чем-нибудь эдаком… И сам как бы не виноват, и от бельма этого избавился.

   А тут, кроме всего прочего, и не нужно было доводить дело до суда. Достаточно закрыть Гринчука всего на сутки. Капустин клялся и божился, что этих суток для подполковника хватит на всю оставшуюся жизнь.

   Генерал-лейтенант даже хотел достать из шкафчика заветную бутылочку, чтобы отпраздновать это небольшое событие.

   Подал голос внутренний телефон.

   – Да, – сказал генерал привычным властным тоном.

   – Тут… – голос Капустина вибрировал, словно майор был на гране истерики. – Гринчук готов давать показания… Признаться… Но только лично вам. Немедленно.

   – Немедленно, говоришь… – протянул генерал.

   Это уже было интересно. В чем именно собирался признаваться Гринчук? В организации убийства трех пацанов Атамана? Это было бы забавно.

   – Ладно, веди его ко мне, – сказал генерал.

* * *

   – Он сказал, что можно идти, – аккуратно положив трубку, сказал Капустин. – К нему в кабинет.

   – Вот и отлично, – удовлетворенно улыбнулся Гринчук, – а говорят, к нему на прием трудно попасть. Пара пустяков.

   Гринчук спрятал пистолет и встал со стула. Задумчиво посмотрел на Капустина:

   – Я вот сейчас выйду, а что будешь делать ты?

   Капустин пожал плечами.

   – Да, – кивнул Гринчук, – нельзя тебя оставлять одного в таком состоянии. Еще, не дай Бог, руки на себя наложишь. Вместе пойдем. Не возражаешь?

   Капустин не возражал.

   Не возражал он также против того, чтобы перед посещением кабинета генерала Гринчук сдал свое оружие.

   – Приказы нужно выполнять! – сказал Гринчук. – Любые. Потому что они – закон для подчиненных. И должны быть выполнены беспрекословно, точно и в срок.

   – Ты меня тут подожди, – бросил через плечо Гринчук Капустину перед кабинетом генерала. – Тебя, как я полагаю, вызовут за наградой.

   Когда дверь кабинета закрылась за Гринчуком, дежуривший в приемной лейтенант, офицер для особых поручений, вопросительно посмотрел на Капустина. Тот торопливо отвел глаза и сел на стул возле стены.

   – Что за проблемы? – спросил лейтенант.

   – Лучше не спрашивай, – пробормотал Капустин. – Лучше не спрашивай.

* * *

   – Спрашивайте, гражданин начальник, – жизнерадостно предложил Гринчук, усаживаясь на стул. – Все как на духу скажу, малины сдам, явки и пароли спалю.

   Генерал нахмурился. Он отвык, чтобы с ним разговаривали таким тоном.

   – Я вам не разрешал садиться, – сказал генерал.

   – Странно, – удивился Гринчук, – а мне показалось, что вы хотели меня именно посадить. Вот, например, майор Капустин, мне так и сказал. Хочу, говорит, с благословения самого начальника посадить тебя хотя бы на сутки. А там с тобой, проклятый преступник, по-другому разберутся. Ну, признайтесь, генерал, ведь хотели?

   Генерал хмыкнул, поправил карандаши в письменном приборе на столе перед собой.

   – Вы хотели сделать признание, – немного подумав, сказал генерал. – Приступайте.

   – А можно, я перед этим сделаю один звонок? – спросил Гринчук и достал мобильный телефон. – Я быстро.

   Генерал не успел возразить, Гринчук номер набрал быстро, по памяти:

   – Але? Зеленый беспокоит. Ага. Тут такое дело… На меня вешают убийство пацанов Атамана. Да. Что значит – кто? С подачи самого начальника. Генерал-лейтенанта. Я тут решил дать показания… Типа, явку с повинной… Ага. А у меня пропал диск с моим алиби на ту ночь. Компьютерный. С записью от входа моего дома… Ага. Я тоже не думаю, что он сам пропал… Не ваших рук дело? Нет? А мне без разницы. Я, понимаете, не люблю, когда слово не держат. Что? Тут он, передо мной. Или, если соблюдать субординацию, я перед ним. Ага. Передаю. Только вы не слишком долго, мне платить за разговоры. Ага…

   Гринчук протянул телефон генералу:

   – Вас.

   – Да, – сказал генерал.

   – Охренел? – осведомился Мастер, не здороваясь.

   – Вы кому звоните?

   – К тебе, козел, – сказал Мастер. – Не хрен прикидываться.

   – Это ты с ума сошел, – генерал расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

   Жарко.

   Гринчук встал со стула и отошел к окну.

   – Я тебе говорил, чтобы ты отцепился от Зеленого? – спросил Мастер.

   – От како… От Гринчука? А что случилось?

   – Пасть закрой, – оборвал генерала Мастер. – Твой урод вешает на Зеленого убийство…

   – Ну?

   – Не нукай, козел! Мы же договорились, что трое погибли в несчастном случае, типа, пытались сбежать из города. Нет?

   – Да…

   – А твой фраер что-то буровит о мокрухе. Да еще цепляет это на Зеленого. Не понимаешь, что Зеленый станет искать, кто именно тачку в пруд спустил? – Мастер говорил ровным голосом, но генерал понимал, что спокойствие это дорогого стоит.

   И генерал понимал, что дорогого это будет стоить именно ему, начальнику областного управления.

   – Я разберусь, – сказал генерал. – Правда, тут уже задействована прокуратура, а у меня с прокурорскими отношения не слишком…

   – А это уже твои проблемы, – почти ласково сказал Мастер. – Твои и только твои. Выкручивайся, как знаешь.

   Мастер отключился.

   Генерал осторожно положил телефон на стол.

   – Дела, – сочувственно протянул от окна Гринчук. – Как будем выкручиваться?

   – Просто иди отсюда, – сказал генерал-лейтенант, глядя строго перед собой, на фуражку полицейского славного города Нью-Йорка, подаренную в прошлом году американской делегацией.

   Фуражка лежала в застеленному шкафу, между маленькой Эйфелевой башней и фотографией Биг Бена. Делегации приезжали часто. Да и генерал ездил за границу регулярно. По обмену опытом.

   – Не получится, – сказал Гринчук. – Слишком много народу знает, что меня обвинили. И прокуратура уже выписала нужные бумаги. И пацаны в СИЗО уже помылись в ожидании моего появления. Знаете, как в СИЗО любят ментов, по ошибке попавших в общую камеру? Я просто так не уйду.

   – Чего ты хочешь? – сквозь зубы спросил генерал.

   – Орден нельзя попросить? – Гринчук вернулся к столу. – За мужество. Или за отвагу. Какой-нибудь степени.

   Генерал скрипнул зубами.

   – Нельзя, – разочаровано произнес Гринчук. – И дочери на выданье у вас нет. Ведь нет?

   – Я тебе не… – начал генерал, но Гринчук погрозил ему пальцем, и генерал от неожиданности замолчал.

   – Вы мне не позволите? Ерунда. Позволите. Еще как. Вы ведь не хотите ссориться с Мастером. Причем, я даже не задаю вам вопросов по этому поводу. Я просто констатирую.

   – Мастер… – генерал потер гладко выбритый подбородок, пытаясь придумать хоть что-нибудь.

   – Понимаю, – снова кивнул Гринчук. – вы его завербовали, и теперь безопасность агента требует, чтобы соблюдалась секретность. Я никому не скажу. Крест на пузе. А вот Капустин…

   – Что Капустин? – спросил генерал.

   – А вот Капустин у вас – слабое звено. Стучит на кого попало, словно швейная машинка фирмы «Зингер». Иногда даже стучит в письменном виде, – Гринчук достал из внутреннего кармана свернутый листок бумаги и бросил его на стол перед генералом. – Написал, сволочь, что это вы его принудили, используя, так сказать, служебное положение, состряпать на меня это дело.

   – Я? – искренне возмутился генерал.

   – Он так пишет, – пожал плечами Гринчук. – И это вы приказали ему подготовить лжесвидетелей. Вы.

   – Вот ведь тварь мелкая, – процедил сквозь зубы генерал, разворачивая бумагу.

   – Довожу до вашего сведения… – начал читать вслух генерал, но задохнулся от возмущения и порвал бумагу на мелкие клочки.

   – Правильно, – одобрил Гринчук. – Грязная бумага. Да еще и написанная под прицелом пистолета.

   – Что?

   – Под прицелом моего пистолета. Этот козел действительно решил, что я его могу застрелить от безысходности.

   Генерал никогда не общался с Гринчуком лично и не мог оценить всей силы его обаяния. Но теперь, если бы хотел, мог насладиться зрелищем широкой и искренней улыбки Зеленого. Улыбки человека, выполнившего свой долг и уверенного в своей неотразимости.

   – Кстати, – лучезарно улыбаясь, продолжил Гринчук. – У меня есть второй экземпляр этого заявления.

   Гринчук достал из кармана второй листок и помахал им в воздухе.

   – Только не нужно прыгать через стол, – предупредил, посерьезнев, Гринчук. – Вы же генерал, а не горный козел.

   – Я тебя… – начал генерал. – Я тебя…

   – Что? – спокойно спросил Гринчук. – Под суд? На нары? Куда? И как? Вам ведь сам Мастер не велит меня трогать. Сам Мастер. Вы, кстати, где прошлым летом отдыхали? На море?

   – Нигде я не отдыхал, – генерал выдохнул это с ненавистью, – некогда мне было. Прошлым летом здесь такое творилось…

   – Помню. Извините. Так на чем мы остановимся?

   – Что ты хочешь?

   – Наверное, я хочу на пенсию, – грустно сказал Гринчук. – Можно даже по состоянию здоровья, хотя я уже все выслужил. Могу уйти по выслуге.

   Генерал молча ждал продолжения.

   – Сделаем так, – сказал Гринчук. – Я прямо сейчас напишу вам рапорт о том, что хочу свалить из органов на фиг. Вы его, естественно, подпишите. Но поставите условие, что меня уволят после подбора кандидатуры на мое место, на место начальника оперативно-контрольного отдела и после того, как я передам ему все дела. А начальника этого отдела я подберу сам. Мне на это понадобится месяца два-три. Вас это устраивает?

   Генерал снова потер подбородок.

   – И уволят меня классно, торжественно, с наградой. Можно даже не орденом. Я не гордый, я согласен на медаль. Повесьте меня, скажем, на доску почета. И подарите мне от управления пылесос. Или даже кофеварку. Не жмитесь, генерал. А по увольнению я вам отдам эту писульку и не буду мешать разобраться с Капустиным. Ага?

* * *

   – …и генерал, естественно, согласился, – закончил свою историю Гринчук. – Бросился мне на шею, плакал и просил прощения. И я был великодушен.

   Весь личный состав оперативно-контрольного отдела был собран на кухне и традиционно совмещал обед с планеркой.

   Дослушав историю, Михаил еле заметно улыбнулся. Браток тяжело вздохнул.

   – Что так тяжко, Иван? – спросил Гринчук. – Проблемы?

   – Не у него, – сказал Михаил. – Или не совсем у него.

   – Точнее, – потребовал Гринчук.

   Браток снова тяжело вздохнул.

   Проблема действительно была не его. Или, как верно сказал Михаил, не совсем его. Та старушка в морге…

   – Мы думали, она старика своего хоронить собралась. А она… – Браток покачал головой. – Можно, говорит, я у вас здесь умру.

   – Прикидываете? Умирать бабка собралась, решила, что пора. Выкупалась, одела чистое…

   – Надела, – механически поправил Гринчук. – Одела – если кого-то, надела, если на себя.

   – Надела чистое, – не стал спорить Браток. – Она чего засуетилась, болезная. Ей уже восемьдесят, живет одна. Квартира однокомнатная. Родственников во всем городе нет. И узнала бабка, что в соседнем доме старушка такая же вот одинокая умерла и почти месяц лежала мертвая в квартире. На полу. Возле балкона. И никто из соседей ничего не учуял, пока почтальонша не хватилась, что никто дверь не открывает, когда она пенсию принесла. Прикинули, в каком виде бабку нашли?

   Гринчук кашлянул и снял с конфорки чайник.

   – Приятного аппетита, – сказал Гринчук.

   – Приятного мало, – Браток отодвинул тарелку. – И решила старушка, что не хочет так умирать. Нанять кого? А кого? И за что? За какие деньги? Думала она, думала, пока не решилась. В петлю лезть или в окно кидаться – грех. Вот она пошла в морг, подготовившись. Я тут, говорит, если можно, посижу день-другой. А как почувствую, что уже скоро, то чистое одену… надену и преставлюсь. И никого не нужно будет просить, чтобы обмыли там и обрядили. Беспокоить, типа, никого не хочет. Она иконку принесла и что там еще положено…

   Михаил встал с табурета, молча собрал грязную посуду и, поставив ее в мойку, начал мыть.

   – Чай будешь? – спросил Гринчук.

   – Чай? Буду, – кивнул Браток. – Хотя лучше бы водочки тяпнуть.

   – У нас еще есть работа, – напомнил Гринчук.

   – Помню, – Браток положил в чашку сахар, размешал. – Бабка это все козе в тамошней канцелярии и рассказала. Та – в крик. Сама не понимает чего, а орет и требует, чтобы бабка прекратила хулиганить. Прибежал тамошний начальник. Ему старушка тоже все спокойно объяснила. Начальник охренел. И, сука, давай бабку выпихивать. Я даже дернуться не успел, как мужики вмешались. Они там своего родственника дожидались. Тела. Вся эта компания выкатывается во двор, Крик, гвалт. Меня в сторону отодвинули, я даже корочку показать не успел.

   Пока я смотрел, чтобы старушку не затоптали, начальнику морговскому уже по сопатке дали, и он весело так по двору прокатился в сторону подвала. А из подвала как раз тамошний работничек. Видит – начальнику фейс попортили. Типа, наших бьют. Работник кликнул корешей, тех еще человека три выскочило. Народ тертый, со жмурами накоротке. Обедают на покойниках. Мужики, которые начальника в нокаут отправили, в стенку стали, привычные, видать. Чисто Куликово поле.

   Старушка в сторонке, к стеночке прижалась и мелко крестится. Я ей узелок подал, который она обронила, и принялся порядок наводить.

   – Навел? – спросил Гринчук.

   – С третьего удара, – вздохнул Браток. – Чтобы внимание к себе привлечь, типа. Мясники упали, а когда стали подниматься, я им корочку и показал. Успокоились. Тут старушка к ним обратилась. Не поверите, эти мясники белыми стали. Все видали, а такого… Они ей и про то сказали, что там у них плохо пахнет, и что спать негде, и что холодно. И про крыс, которые покойников объедают… А она свое твердит, я быстро, сыночки. Всего два денька. Чувствую, мол, на больше сил уже не хватит. Полный абзац. А из школы музыкальной, как на грех, кто-то на трубе Неаполитанский танец наяривает. И, зараза, как до второго куплета доходит – сбивается и заново начинает. Пока мы там во дворе толкались – раз десять сыграл.

   Михаил к столу не вернулся. Он подошел к окну и стоял неподвижно, рассматривая что-то во дворе. Гринчук оглянулся на него, но ничего не сказал. Понятно, что Михаил беспокоится об Ирине. Ей, во всех этих проблемах с Михаилом, может быть труднее всего. Тяжелее.

   – И что ты предпринял, гражданин прапорщик? – спросил Гринчук, когда Браток сделал паузу, чтобы отхлебнуть чаю.

   – Я? – неуверенно переспросил Браток.

   – Ясное дело – ты, – кивнул Гринчук. – Я ж тебя знаю – ты не мог все оставить в таком странном виде. Тем более что бабка поступила технически совершенно правильно.

   Браток со стуком поставил чашку на стол и сердито посмотрел на Гринчука.

   – Чего зверем смотришь? – осведомился Гринчук. – Я о бабке что-то не так сказал.

   «Не так!» – хотел сказать Браток, но промолчал. Гринчук явно не прикалывался, а в насмешливых его глазах Браток рассмотрел еще и какую-то странную грусть.

   – Формулируй, Ваня, – потребовал Гринчук. – Не таи в себе.

   – Иван полагает, что говорить о старушке в таком тоне, какой выбрали вы, Юрий Иванович, не стоит, – Михаил сказал это не оборачиваясь. – Иван полагает, что бабушка поступила искренне. Иначе она и поступить не могла.

   – Так, Иван? – Гринчук посмотрел в глаза Братку, и тот отвел взгляд в сторону. – Иван все еще полагает, что человек не может искренне поступить технически правильно? Чисто интуитивно выбрать единственно правильный ход?

   Браток что-то пробормотал, глядя на крышку стола.

   – Ваня, – засмеялся Гринчук. – Я ж ни тебя, ни старушку ни в чем не упрекаю и не подозреваю. Старушке действительно было страшно. Но ведь она могла пойти в исполком или еще куда. Могла писать письмо президенту или проситься в дом престарелых. А она пошла в морг. И поставила сразу нескольких человек в ситуацию, когда они стали искать выход за нее. Она ведь ничего такого не требовала, только места для того, чтобы спокойно умереть. Понимаешь? Если бы она просила денег, помощи, заботы – ее бы послали, да и ты на все это не слишком бы отреагировал. К попрошайкам мы привыкли. А она… Она все повернула так, что это вы, вы все начали придумывать, как выбраться из этой жуткой истории. Мы же все – существа нежные. У меня вот, например, когда слышу о женских медицинских проблемах, начинает болеть в таких местах, в которых у мужика в принципе болеть не может. А вы…

   – А чего мы? – вскинул голову Браток.

   – А вы себе представили, как это бабка будет сидеть в морге, среди покойников, чтобы умереть при свидетелях, чтобы не сгнить в одиночестве в своей комнате.

   У Братка что-то захрипело в горле, он откашлялся и залпом допил свой чай.

   – И я так полагаю, что именно ты, Ваня, принял меры к преодолению кризиса, – ровным голос подвел итог Гринчук.

   – Я пообещал ей заезжать в гости каждый день, – тихо сказал Браток. – И, если что, заняться похоронами. И денег дал… Давал.

   – А она отказалась, – Гринчук невесело усмехнулся.

   – Да, отказалась. Говорит, что выжить без чужой помощи она может. А вот умереть…

   Все помолчали.

   Михаил вернулся к столу, взял оставшуюся посуду, отнес ее к мойке.

   Гринчук убрал со стола сахарницу и чайник для заварки.

   – Кстати, Ваня, – прервал, наконец, молчание Гринчук. – А с похоронами…

   – Все нормально, – Браток посмотрел на часы. – Вот сейчас, как раз, все должно заканчиваться. Обещали всех троих похоронить нормально, без понтов, но по-человечески. Цветов я не заказывал.

   – И правильно сделал, – кивнул Гринчук. – Покойнички были уродами. Но замочили их, в какой-то мере, и из-за меня. Ладно.

   Гринчук хлопнул ладонью по столу.

   – Кто и что делает дельше?

   – Я встречаюсь с Мальвиной, – сказал Браток. – Встречаюсь и договариваюсь с ней о подробностях выступления. Хотя, Юрий Иванович…

   – Что?

   – Какого хрена вот так выделываться и крутиться вокруг этих уродов? Надавать ему тупо в дыню, припугнуть и поставить в угол.

   – А потом – следующего, – подхватил Гринчук. – И следующего. И еще одного. Лучше уж все пресечь одним махом.

   – Как скажете, Юрий Иванович, – в голосе Братка все-таки прозвучала нотка неодобрения.

   – Михаил? – Гринчук обернулся к Михаилу.

   – На сегодня у меня – все. Собирался поехать к маме Ире. Ночевать, наверное, буду там же.

   Гринчук молча кивнул. Он и так чувствовал себя виноватым перед Ириной, а тут еще… Гринчук решительно встал из-за стола:

   – У меня несколько небольших встреч, а потом – посещение крутого кабака. Если что – звонить на трубу. Вопросы?

   Зазвонил мобильник.

   – Слушаю, – сказал Гринчук. – Да. Естественно, иду. Обязательно. Понимаю, что могут быть проблемы. Спасибо за предупреждение.

   Гринчук спрятал телефон в карман.

   – Что случилось? – спросил Браток.

   – Нет, но как народ меня любит! – патетически воскликнул Гринчук. – И так обо мне заботится.

   – Снова о Махмутове?

   – Да. На этот раз – сам Баев звонил. Кто-то из подчиненных сказал, что Махмутов задумал какую-то пакость для меня.

   – Третий, – сказал Браток.

   – Пятый, – поправил Гринчук. – Третьим меня предупреждал Граф, а четвертым… четвертой – Милочка. Что-то задумал этот засранец. Какой-то сюрприз приготовил.

   – Поехал я к Мальвине, – сказал Браток. – Мало ли что.

   – Мало, – согласился Гринчук. – Смотри там – соблюдай моральный кодекс строителя капитализма и не пей.

   – Я на работе не пью, – сказал Браток.

* * *

   Начальник областного управления милиции тоже на работе не пил. Обычно. Мог, конечно, принять рюмочку, но обязательно по важному поводу и в компании. Вообще, пьяным генерал-лейтенанта не видели уже очень давно. Или, если быть совсем точным, напивался до потери контроля над собой последний раз генерал-лейтенант еще тогда, когда был старшим лейтенантом. Он тогда впервые выполнил важный заказ, отмазал очень серьезного человека и получил самую большую в своей жизни на тот момент сумму денег. На душе было мерзко. Рот наполнился горечью, и чтобы эту горечь смыть, старший лейтенант влил в себя две бутылки водки.

   Генерал-лейтенант допил бутылку коньяка, закрутил пробку, тщательно контролируя свои движения, и потянулся к селектору. Заказать еще бутылочку. Сука Мастер. Сука Капустин. Сука Гринчук. Все суки! И летеха, офицер для особых поручений, тоже сука. Если приказать принести бутылку – уже к вечеру все будут знать, что генерал надрался у себя в кабинете.

   А генерал собирался надраться совершенно конкретно. Душу жгло. И это не только коньяк. Позор. С ним поступили, как с сопляком. Как…

   Генерал встал из-за стола, надел фуражку. Твердым шагом вышел в приемную. Приказал лейтенанту вызвать машину к подъезду. Спустился по лестнице и вышел на улицу, сел в машину и приказал везти себя на дачу. Не хватало, чтобы жена стала задавать дурацкие вопросы, отчего это муж решил напиться. А муж решил напиться. И на даче для этого все было – наполненный бар, тишина и одиночество. Когда жена генерал-лейтенанта узнала об этом, то очень удивилась.

   Как удивилась и жена старшего лейтенанта милиции Горкина. Только в ее случае все было немного по-другому. Старший лейтенант, почувствовав желание выпить, не стал собирать друзей или забиваться в уголок, а купил пару бутылок шампанского, конфет, икры и, почему-то, оливкового масла. И приехал домой раньше обычного. Хотя домом комнату в коммуналке, муж и жена Горкины называли только по привычке. Комнату они снимали. Муж, жена и двое детей. Муж стоял в очереди на квартиру, но порядковый номер в очереди и темпы строительства жилья для сотрудников милиции если и обещали жилплощадь, то где-нибудь к пенсии.

   – Выпьем, – сказал Горкин, и поставил бутылки на стол.

   Старший сын был в детском саду, а годовалая дочка как раз спала.

   – Ты чего? – спросила жена.

   Шампанское и тем более икра не могли входить в расходные статьи их семейного бюджета. Просто не вмещались туда.

   – Есть повод, – сказал Горкин.

   Он не знал, что в это же самое время напивается генерал-лейтенант. Не знал, что и майор Капустин целенаправленно вливает в себя водку. И тем более не знал Горкин, что причина у всех их практически одна. Подполковник Гринчук.

   – Какой повод? – жена Горкина достала из шкафа два фужера и села к столу.

   Горкин, оглянувшись на спящую дочь, тихо открыл шампанское, хотя хотелось, чтобы пробка выстрелила в потолок. Налил шампанское в фужеры.

   – Что случилось? – спросила жена.

   Горкин приложил палец к губам, потом полез в свою сумку, которую обычно брал на дежурство, и достал из нее бумажный пакет. Протянул его жене. Пальцы Горкина дрожали. Принимая пакет, его жена вдруг почувствовала, что это волнение передалось и ей.

   Развернув бумагу, Горкина охнула. Деньги. Американские. Много. Она никогда не держала столько денег в руках. Горкина попыталась на глаз прикинуть, сколько именно, но испугалась. Деньги упали на стол.

   – Откуда? – выдохнула Горкина. – Зачем?

   Не мог никто заработать такую сумму честным путем, это сразу же полыхнуло в мозгу Горкиной. Значит, ее муж… Ее непутевый муж…

   – Успокойся, – тихо сказал Горкин. – Это не ворованные. И не от бандюков. Просто я помог хорошему человеку. Его хотели подставить, а я предупредил.

   – И он тебе дал столько? – недоверие и радость на лице Горкиной смешались в равной пропорции. – Кто?

   – Какая разница? – улыбнулся Горкин. – Мы сможем купить квартиру.

   Горкин взял фужер.

   – За Зеленого, – сказал Горкин.

   Они чокнулись и выпили. Горкина не стала уточнять, за какого такого зеленого они пьют. Наверное, за доллар, подумала Горкина.

* * *

   – За упокой, типа, – сказал Синяк и залпом осушил стакан.

   Нужно было говорить, «царство небесное», но у Синяка были конкретные сомнения, что Ярика, Сливу и Грыжу ждет то самое небесное царство. Котик думал о том же, поэтому молча, не чокаясь, присоединился к тосту Синяка. Остальные пацаны, сидевшие за столом в «Космосе» также пили молча. Не должны они были поминать тех троих, забыть нужно было о них, суках, продавших Атамана, но, во-первых, никто не верил в то, что именно эти три славных представителя пехоты замахнулись на Атамана. А во-вторых, когда стало известно, что Браток, а, значит, Зеленый, организовал и оплатил похороны Ярика, Сливы и Грыжи, совсем уж хреново стало на душе у быков. Совсем.

   Ведь Зеленый свободно мог погибнуть вместе с Атаманом, а посему не могло быть у мента нежных чувств к организаторам нападения. И если хоронили пацанов на деньги Зеленого, то это значило, что Зеленый не считает их виновниками.

   И пацаны решились хотя бы помянуть.

   В чем-то это был подвиг. Нечто вроде прогулки по минному полю. Мастер сказал – зарыть как собак. Мастер сказал – они продали. Мастер сказал…

   А пошел он в задницу, этот Мастер. Что они, не знали Петруху, Грыжу и Ярика? И что, они не знали, что крохотные мозги Сливы просто не вместится мысль о предательстве?

   – За упокой! – повторил Котик.

   – За упокой! За упокой! За упокой! – повторили тихо все сидящие за столом.

   И никто не оглянулся с опаской на дверь. Хрен им бояться Мастера. Особенно, после второго стакана. Пошел он к чертям собачьим, этот Мастер.

* * *

   – Что с ним, с Мастером? – спросил Абрек у Али.

   Спросил громко, не боясь, что услышат. Али принимал гостя в отдельном кабинете своего ресторана. Привычку эту Али перенял у своего предшественника, Садреддина Гейдаровича Мехтиева. Так действительно было спокойнее. Да и уважаемые гости чувствовали себя увереннее. И говорили свободнее. Вот как сейчас Абрек.

   – Что с ним произошло? Головой повредился? Или конкретно на иглу сел? – Абрек налил себе вина и выпил. – Какого хрена он беспредельничает? Ты этих с Юго-Запада знал? Тебе нужно чужих на нашу территорию пускать? Нужно? Ты хочешь, чтобы они нас выдавили? Скоро вон новые уроды приезжают, с Севера. Что им Мастер отдаст? Твой кабак? Мою территорию?

   Али еле заметно улыбнулся своей знаменитой неопределенной улыбкой.

   – Лыбишься? – обиделся Абрек. – Думаешь, тебя твои эти отмажут?

   Абрек не знал точно, кто именно «эти», но то, что есть у Али какие-то серьезные покровители на самом верху, догадывались многие из серьезных людей. Как и догадывались, что эти серьезные люди поддерживали вначале Гирю. И что, возможно, только благодаря этой поддержке, Гиря смог выйти живым из разборки, ставшей последней для того же Мехтиева.

   – Ты с ними поговори, – понизив голос, предложил вдруг Абрек. – Попроси, чтобы они надавили на Мастера. Им же тоже беспредел не нужен. Ведь не нужен? Я же не смогу своих удержать, если и дальше такое будет твориться. И сам за ствол возьмусь. И не только я.

   Али снова улыбнулся.

   – Поговоришь или нет? – спросил Абрек. – Поговоришь?

   – Поговорю, – сказал Али, и Абрек удовлетворенно хмыкнул.

   Если Али сказал – Али сделает.

   – Я поговорю, – сказал Али, – только не думаю, что они будут этим заниматься.

   – Почему?

   – Сам подумай. Мастер держит всех. Никто с ним не спорит. Общак тоже у Мастера. Если убрать Мастера, кто займет его место? Снова начнется беспредел. Ты и сам полезешь на территорию Атамана. Другие тоже кинутся туда. Начнете выжигать чужих, которых Мастер впустил. Нет?

   – Не хрен им на чужой территории… – вспылил Абрек, но тут же замолчал.

   Али был прав.

   – И что тогда делать? – спросил Абрек.

   – Не знаю, – спокойно сказал Али. – Я поговорю, но ты сам понимаешь.

   – Понимаю… – Абрек встал из-за стола, пожал руку Али и направился к двери.

   Потом, словно вдруг вспомнив что-то, остановился и посмотрел на Али.

   – Что? – спросил тот.

   – Ты поговори, – сказал Абрек. – А я тоже поговорю.

   – С кем?

   Абрек усмехнулся, и улыбка эта, похожая на оскал, была почти счастливой. Так мог улыбаться волк, нашедший выход из ловушки.

   – Я поговорю с Зеленым, – сказал Абрек.

   Али на этот раз не улыбнулся. Он молча достал из кармана ручку и написал на салфетке несколько цифр. Протянул салфетку Абреку.

   – Это что? – спросил Абрек.

   – Телефон Зеленого, – сказал Али. – Звони, если не боишься.

   Глава 6

   В «Космосе» было людно. И шумно. И музыкально. В общем, как обычно в это время суток. «Космос» был местом не столько приятным, столько престижным. В натуре. Если ты ходишь в «Космос», то у тебя есть бабки, у тебя есть крутизна, и ты четко определяешь свое место в обществе.

   Пацан, имеющий серьезные виды на даму, просто обязан был пригласить ее в «Космос», иначе дама эти виды серьезными не посчитает. И если кто-то хотел чисто побазарить без проблем, то «Космос» для этого был самым подходящим местом. Скандал или, еще хуже, драка в «Космосе» пресекалась сразу же и очень жестоко. Причем, местная охрана иногда и вмешаться не успевала. Провинившегося козла посетители выносили на улицу и там уже, вне уважаемых стен ресторана, объясняли уроду, что, где и когда можно, а что нельзя.

   Границей спокойствия считалось крыльцо. И поэтому одна из не поладивших в зале сторон, бывало, топталась перед крыльцом, чтобы дождаться возможности получить сатисфакцию. Пацаны иногда даже хвастались тем, что в «Космосе» еще никого не замочили.

   Посетители ресторана обычно знали друг друга, хотя частенько попадались и пришлые. К таким официанты относились несколько настороженно.

   Гринчук входил в обе эти категории. Он, таки да, знал практически всех постоянных посетителей кабака. Постоянные посетители, ясное дело, знали Гринчука, но при всем при этом, Гринчук был именно пришлым, чужим и опасным. Очень опасным.

   Когда Гринчук появился на пороге зала, на него вначале никто не обратил внимания. Первым отреагировал метрдотель. Петрович рванул навстречу посетителю почти неприличной рысцой. Зрелище рысящего Петровича заставило оглянуться официантов, а затем посетителей.

   «Твою мать!» – вырвалось одновременно у двух десятков посетителей ресторана. Двое чуть не сорвались с места, чтобы покинуть зал, а пятеро торопливо отодвинули ногой в сторону «дипломаты» и сумки, стоявшие возле их стульев.

   – Юрий Иванович! – в голосе метрдотеля звучало восхищение, подобострастие и ужас, смешанные в равных пропорциях. – Вы кого-то ищете, или зашли отдохнуть?

   – Отдохнуть, – сказал Гринчук.

   – Пожалуйста, столик! – метнулся вперед Петрович.

   Столик был заказан директором небольшого привокзального рынка, но директор может и обойтись.

   – Присаживайтесь, Юрий Иванович.

   Гринчук прошел сквозь напряженные взгляды посетителей и сел за столик.

   – Что будем заказывать?

   – Ко мне должна прийти дама, – сказал Гринчук. – тогда и закажем. А пока – стакан холодной воды.

   – Газированной?

   – Да, – кивнул Гринчук. – С пузырьками.

   Зала он старался не рассматривать. Не хватало еще, чтобы народ начал нервничать и разбегаться.

   Возле второго столика справа сидел Уж, а это процентов на шестьдесят означало наркотики в дипломате или в сумке. Возле самого оркестра, игравшего в этот момент что-то латиноамериканское, сидели Алекс и Костя Жестяной. Если бы Гринчук все еще был райотдельским опером, то обязательно поинтересовался карманами этой пары.

   Проглот, кажется, разводит очередного лоха, а Сулико пасет полтора десятка своих красавиц, разместившихся у бара.

   Нам сегодня не до них, подумал Гринчук. Нам сегодня вообще…

   Хреново нам сегодня.

   Это перед Михаилом и Братком он может хорохориться и держать марку. И перед генералом он мог нагло улыбаться, подписывая свой рапорт об увольнении.

   Рапорт об увольнении. Так просто – написать несколько строк на листе бумаги. Так просто и так хреново. Все равно ведь понимал, что придется уходить. Понимал, что дальше этот аттракцион продолжаться не может. И даже если бы не события последних дней, все равно пришлось бы принимать решение.

   Официант принес воду в запотевшем стакане. Гринчук отпил и поставил стакан на стол. Два кусочка льда звякнули о стенку стакана.

   Нужно было поступить правильно. Не честно и не благородно и даже не разумно, а правильно. Даже если самому будет противно.

   Что-то в шуме зала изменилось. Гринчук оглянулся на вход и вскочил.

   Инга.

   Пока Гринчук шел через зал к ней навстречу, Инга спокойно ждала. А все мужики, даже те, которые пришли с дамами, пялились на нее. Инга – это…

   Это Инга.

   – Здравствуй, – сказал Гринчук.

   – Привет, – холодно улыбнулась Инга.

   Гринчуа поежился. После того утра они еще не разговаривали. Не помирились. Вернее, Гринчук еще не попросил прощения. Он только позвонил Инге и назначил встречу.

   – Решил покорить скромную девушку крутым рестораном? – спросила Инга, когда они сели за столик. – Если мне не изменяет память, прошлый раз, в январе, ты здесь назвал меня сукой…

   – Стервой, – быстро поправил ее Гринчук.

   – Сукой и стервой, – величественно кивнула Инга.

   – Это я от волнения, – сказал Гринчук.

   – Конечно, – улыбнулась Инга. – Ты ведь собирался меня завербовать, чтобы я стучала на своего любимого шефа никому неизвестному подполковнику милиции.

   – Я надеюсь, ты Владимиру Родионычу ничего не говорила об этом?

   – Напрасно надеешься. В тот же вечер. И еще я ему сообщила о том, что ты хочешь найти те четыре миллиона и даже предлагал мне кучу денег. И, – Инга снова холодно улыбнулась, – денег мне так и не дал.

   – Сама отказалась, – Гричук попытался улыбнуться в ответ.

   Обычно, улыбка ему давалась очень легко. Сегодня губы просто не раздвигались.

   Инга замолчала.

   Возле столика вдруг образовался официант, аккуратно положил перед Гринчуком и Ингой пластиковые папочки с меню, и замер, держа перед собой блокнот и карандаш.

   Гринчук вопросительно посмотрел на Ингу. Та пожала плечами.

   – Брысь, – сказал Гринчук.

   – Простите, что? – изогнулся в полупоклоне официант.

   – Я тебя потом позову, – объяснил Гринчук.

   – Мне это что-то напоминает, – сказала Инга.

   – Что именно?

   – Прошлый раз все развивалось почти по этому же сценарию. Ты прогнал официанта, потом обозвал меня сукой, – уловив движение руки Гринчука, Инга быстро добавила, – и стервой. А потом молодой красавец с Кавказа передал мне цветы и вино…

   – А ты сообщила, куда он может засунуть себе это вино и цветы, – Гринчук наконец улыбнулся и потер мочку уха.

   – Извините!

   Гринчук обернулся на голос и быстро отвернулся, чтобы не захохотать.

   – Разрешите пригласить вашу даму на танец, – сказал кавказец, стоявший возле столика.

   В компании соплеменников парень как раз обмывал приобретение новой машины и, увидев Ингу, просто не мог не попытаться сделать глупость. А в компании, как на грех, никто не знал Гринчука.

   – Разрешите? – повторил свой вопрос кавказец. – На один танец.

   Кавказец поднял указательный палец, показывая сколько именно танцев он планирует потанцевать с прекрасной дамой. Для начала.

   Гринчук боролся с собой, понимая, что еще секунда, и он начнет хрюкать от смеха самым неприличным образом.

   – Д-дама, – смог выдавить Гринчук. – Она сама решает.

   Инга сохраняла невозмутимый вид, но в глазах уже прыгали чертики, делая Ингу еще красивее.

   – Дама… – начала Инга, но закончить не успела.

   Кавказец взлетел в воздух. Четыре пары рук вознесли беднягу к потолку и быстро понесли к выходу.

   Трое приятелей кавказца вскочили было со стульев, но возле них оказалось еще три крепких парня, что-то сказали, небрежно откинув в сторону полы пиджаков.

   Старший из кавказцев что-то ответил, разведя руками, типа, извините, мы не знали. Крепкие парни подождали, пока гости с гор сядут на свои места и, не торопясь, вернулись к своему столу в дальнем углу зала.

   – Однако… – чуть приподняла бровь Инга.

   – Сам офонарел, – засмеялся Гринчук.

   – Извините, Юрий Иванович, – На свободный стул возле их стола опустился Котик. – Больше вас никто не побеспокоит.

   Котик с приятелями поминали погибших пацанов уже часа четыре, поэтому, хоть движения его были еще достаточно четкими, язык выполнял свои функции с некоторыми трудностями.

   – Я тебе не разрешал садиться, – сказал Гринчук.

   – Я н-на секун-ду, – сказал Котик. – Я х-хотел это… Типа, от пацанов… Спасибо. За похороны. По-людски…

   Котик взмахнул рукой, пытаясь, видимо, изобразить в воздухе свою благодарность, но не рассчитал и зацепил стакан Гринчука.

   Дзиннь!

   – Тихо, тихо! – Котик махнул рукой в сторону подбегавшего официанта. – Все нормально… Я заплачу…

   Гринчук кивнул, и официант удалился.

   – Разное о вас базарят, Юрий Иванович, – Котик вытер рот. – Типа, глазливый… Или вообще… А вы мужик. Настоящий. Конкретный… А мы все… А мы все суки!

   Последнюю фразу Котик выкрикнул.

   – Суки мы все, в натуре! Знали же, что не могли пацаны Атамана заказывать… Не могли. И похоронить их мы должны были… Мы, а не мент… Пусть даже правильный мент. Ты не сердись, Юрий Иванович… – Котик протянул руку, чтобы похлопать Гринчука по плечу, но вовремя передумал. – Не обижайтесь, Юрий Иванович. Я… Мы…

   – Болтать перестань, – тихо сказал Гринчук. – Хочешь, чтобы тебя Мастер услышал? Или чтобы кто-то Мастеру стуканул?

   – А что мне Мастер? – спросил Котик, но уже значительно тише. – Мне Мастер… Насрать мне… Ой…

   Котик перевел взгляд на Ингу.

   – Извините, мадам…

   – Мадемуазель, – поправила Инга.

   – Типа, – согласился Котик. – Извините. Я по-простому.

   – Конкретно, – подсказала Инга.

   – Типа, – снова кивнул Котик. – Я побла… поблага… спасибо сказать хотел.

   Котик встал и поклонился, прижав руку к сердцу:

   – Если что, Юрий Иванович… И ваша жена… Только скажите.

   Котик ушел.

   – М-да, подполковник Гринчук, – протянула Инга. – Даже и не подозревала, что у вас такие связи и такой авторитет.

   – Я и сам не ожидал, – улыбнулся Гринчук. – они там танцора не очень помяли?

   Танцор уже вернулся к своему столику и что-то обсуждал с приятелями.

   – Хочешь, поспорим, – предложил Гринчук.

   – О чем?

   – Я говорю, что сейчас тот танцор пришлет к нам за столик какой-нибудь презент.

   – Думаешь?

   – Давай поспорим, – предложил Гринчук.

   – На что?

   – На три желания, или на одно желание три раза.

   Инга молча протянула руку.

   – Сейчас он позовет официанта, – сказал Гринчук.

   Кавказец жестом подозвал официанта.

   – Даст ему задание…

   Официант внимательно выслушал заказчика, бросив пару раз взгляд в сторону столика Гринчука.

   – Ну, и минуты через три-четыре мы с тобой получим…

   – Я получу, – поправила Инга.

   – Я получу, – возразил Гринчук. – Он не тебя, типа, обидел, он меня конкретно огорчил.

   – Еще три желания? – предложила Инга.

   Гринчук снова пожал ее руку.

   Официант торжественно приблизился к их столику, поставил на него бутылку коньяка и блюдо с фруктами.

   – Молодой человек вон с того столика, – официант указал на столик, танцор встал и прижал руку к сердцу, – просит прощения у вас…

   Инга посмотрела на Гринчука.

   – …Юрий Иванович, за беспокойство. Он клянется, что это было недоразумение.

   – Хорошо, – сказал Гринчук, – извинения приняты.

   – Я так не играю, – обиженно протянула Инга. – ты все это подстроил специально.

   – Угу, – кивнул Гринчук. – Дай, думаю, разведу лоха…

   – Лошицу, – мстительно поправила Инга.

   – Лошицу, – согласился Гринчук. – На шесть желаний.

   – Или на одно желание шесть раз, – подхватила Инга.

   – Не справлюсь, – подумав, признался Гринчук. – не сразу, во всяком случае. И, кроме этого, не надо так двусмысленно улыбаться. У меня могут быть и вполне приличные желания.

   – Не верю, – сказала Инга.

   – Крест на пузе!

   – И снова не верю. Вот пожелай что-нибудь приличное.

   – Ну… – Гринчук обвел взглядом зал.

   – Давай-давай, – подбодрила его Инга.

   – Может, лучше, когда мы останемся вдвоем, – предложил Гринчук.

   – И этот мужчина говорил мне о приличных желаниях.

   – Говорил. И даже придумал одно.

   – Слушаю.

   – Прости меня, – попросил Гринчук.

   – За что? За то утро?

   – Нет, – покачал головой Гринчук. – За мою глупость. Дурак я, и ничего не могу с собой поделать.

   Инга улыбнулась.

   – Прости, – повторил Гринчук. – Я слово волшебное знаю. Пожалуйста.

   – Прощаю, – сказала Инга, – и даже могла бы тебя поцеловать. Но не хочу нарушать твоего несгибаемого и опасного имиджа. Зеленый, который в кабаке целуется с бабой. Фу!

   – Да, полагаешь, если бы я целовался с мужиком, то мой имидж не нарушился бы?

   – Не знаю. Все эти ваши мужские хитрости я не понимаю, – Инга взяла с блюда грушу. – Конкретные пацаны не любят голубых?

   – Не то слово.

   – Любых голубых, и активных и пассивных?

   – Точно. А опущенные это вообще… Если он не признается, что петух, то его конкретно пошинкуют в мелкое какаду.

   – А разве те, которые их опускают, не становятся голубыми? – спросила Инга.

   Гринчук почесал в затылке.

   – И еще, если, как мне говорили, с опущенными нельзя садиться за один стол, если к ним нельзя прикасаться, то как с ними можно делать это… – Инга пожала плечами. – Странные вы, мужики.

   – В женских зонах не лучше, – сказал Гринчук.

   Инга передернула плечами.

   – Давай не будем об этом, – сказал Гринчук. – Давай поговорим о чем-нибудь приятном.

   – Давай, – согласилась Инга.

   – А сейчас, – провозгласил солист ресторанного оркестра, – для уважаемого Юрия Ивановича мы исполняем эту песню по просьбе его друзей.

   – Если они сейчас начнут играть «Наша служба и опасна, и трудна», я им лично все инструменты переломаю, – пообещал Гринчук. – Об головы.

   Оркестр заиграл «Прорвемся, опера».

   – Пойдешь ломать инструменты? – осведомилась Инга.

   – По понятиям не получается, – буркнул Гринчук. – если бы я сказал, что за всякую ментовскую песню, тогда нормально. А так, я назвал конкретную мелодию. Приходится съезжать с базара.

   Инга сочувственно покачала головой.

   – Знаешь, что странно, – Гринчук невесело улыбнулся. – Странно то, что пока я действительно ловил эту шваль, меня никто толком не боялся. Опасались там, может быть, даже уважали… А теперь… Я для них уже вроде и не человек. Я для них что-то вроде мистической почти всемогущей фигуры. Опасной.

   – Очень скромно, – улыбнулась Инга. – Ты себя просто уничижаешь. Назвал бы себя просто богом. Тем более что ты вон лихо предсказываешь поведение людей. Того же вон кавказца.

   – Предсказывать поведение людей очень просто. К сожалению.

   – Даже мое? – спросила Инга.

   – Даже твое. Мы все на кого-то похожи. Достаточно вспомнить, на кого похож человек, чтобы понять, как он поведет себя в определенной ситуации. Вот даже тот кавказец…

   – Да, – Инга разрезала грушу и принялась ее есть. – Вот тот кавказец.

   – Что он должен был сделать после того, как его вышвырнули из зала? Просто вернуться? Подойти ко мне и просит прощения? Он гордый. Лезть в драку? В чужом городе при явном перевесе противника? Он должен был извиниться, но так, чтобы не потерять самоуважение и уважение приятелей. И он не тебя обидел, а меня. За женщиной он может ухаживать, а вот извиняться – только перед мужчиной.

   – Просто Шерлок Холмс… – Инга изобразила на лице восхищение.

   – Скорее, мисс Марпл. Эта она расследовала все преступления именно исходя из схожести людей, – Гринчук побарабанил пальцами по столу и взглянул на свои часы.

   – Торопишься? – спросила Инга.

   – Жду человека.

   – Так ты меня сюда притащил только из-за встречи с кем-то?

   – Нет. Тебя я притащил сюда для того, чтобы ты вспомнила, как я тебя называл…

   – Сукой и стервой, – закончила за него Инга.

   – Да. Вспомнив это, ты должна была немного выйти из себя, может быть даже немного разозлиться. А я после этого направил бы твои эмоции в другое русло. И ты снова любила бы меня, – глаза Гринчука просто лучились искренностью и честностью.

   – Сволочь ты, Гринчук, – сказала Инга.

   – Да. Я даже у себя в туалете повесил табличку…

   – Я видела, – кивнула Инга. – Сволочью быть не трудно.

   – Вот именно.

   – Кстати, о сволочах. Владимир Родионыч просил тебе передать, что, по его сведениям, Махмутов-младший готовит тебе какую-то гадость. И вроде бы даже завтра на своем дне рождения.

   – И какую именно?

   – Не знаю. И Владимир Родионыч не знает. Но он полагает, что тебе не стоит туда идти.

   – Типа, в мое отсутствие Рустамчик не сможет мне сделать гадость… – задумчиво протянул Гринчук.

   – Наверное.

   – Меня уже предупреждало человек семь. Меня последнее время все предупреждают. Вчера один милиционер даже предупредил, что мне будут шить мокруху. Не бескорыстно предупредил, но я его понимаю – у человека семья и нет квартиры. – Гринчук взял бумажную салфетку и принялся складывать парусник.

   Инга внимательно смотрела на его руки.

   – Я сегодня написал рапорт об увольнении из органов, – сказал Гринчук.

   Инга молчала.

   – Месяца через три я буду совершенно свободен. Как только подберу себе замену.

   Инга молчала.

   – Это значит, что месяца через три я буду совершенно свободен, – повторил Гринчук. – И уеду из этого города туда, где люди не будут вскакивать при моем появлении и не будут рассказывать обо мне жуткие сказки.

   Кораблик отчего-то не получался. Гринчук скомкал салфетку и взял другую.

   Инга продолжала молчать.

   – Через три месяца я мог бы… Я хотел бы… Я… Да что же ты молчишь, – почти выкрикнул Гринчук и отшвырнул еще одну испорченную салфетку. – Я тут…

   – А что ты тут? – спросила Инга. – Ты тут рассказываешь о том, что увольняешься, рассказываешь, что через три месяца будешь совершенно свободен и уедешь… Что я должна говорить?

   – Я бы хотел, чтобы ты… Я…

   Женский крик на другом конце зала, возле бара. И звон бьющегося стекла, словно кто-то играючи перевернул шкаф с посудой. И снова женский вопль.

   – Пойдем отсюда, – сказал Гринчук, вставая, – черт с ним, с Абреком. Если действительно хочет встретиться – перезвонит.

   – Фрукты и коньяк заберем? – спросила Инга.

   – Давай коньяк, – кивнул Гринчук. – В крайнем случае – опять разобьешь бутылку.

   Оркестр замолчал. Визжали женщины, и снова звенело стекло. Но уже не так часто. Словно кто-то, перевернув шкаф, теперь развлекался метанием одиночных фужеров.

   Метрдотель, решив, что Гринчука обеспокоил грохот, метнулся на перерез с извинениями:

   – Понимаете, Юрий Иванович, какой-то старик. Доктор. Самые лучшие рекомендации, но… Не рассчитал свои силы.

   – Ничего, – махнул рукой Гринчук. – Я все равно собирался уходить. Сколько с меня за газировку?

   – Ну что вы, Юрий Иванович, это вы нас извините… – метр проводил Гринчука до выхода из зала. – Это психиатр…

   Гринчук остановился.

   Стекло уже не звенело, женщины не визжали, и стал слышен высокий мужской голос:

   – Что значит – нельзя? Я за все заплачу! Я за все могу заплатить! Я…

   Доктор. Психиатр. Старый. Не рассчитал с непривычки сил. Кто бы это мог быть, подумал Гринчук.

   Действительно, ну куда еще человек может потратить свалившиеся на голову деньги. Только пуститься в загул.

   Гринчук протянул Инге ключи:

   – Подожди меня в машине. Тут у меня, кажется, знакомый гуляет.

* * *

   Абрек посмотрел на часы и поморщился. На встречу с Зеленым он опаздывал. И позвонить, блин, было никак нельзя. Мастер не любил, когда в его присутствии или во время разговора с ним кто-то звонил.

   Да и разговор был серьезным. Мастер предложил отдать свободную территорию покойного Атамана иногородним. Крот все равно хотел купить себе долю, а тут как раз есть свободный участок.

   Между своими делить – это значит поссориться. Тот захочет больше, тот пожирнее. А так… Приедут серьезные люди с Севера, как положено, отстегнут бабки и начнут работать на территории Атамана. Зато через них можно будет гнать на Север дурь, а оттуда – золото. Всем хорошо.

   Всем.

   Но счастливыми все отчего-то не выглядели. Абрек сидел, сцепив руки под столом. Али по своему обыкновению молчал. Молчали и остальные, но, как было ясно, из последних сил.

   – Кто-то не согласен? – спросил Мастер, обводя собравшихся взглядом.

   Угрозы в голосе не было, но каждый ощущал, как густеет воздух в комнате. Стало тяжело дышать.

   – Все согласны, – подвел итог Мастер. – Хорошо. Минут через тридцать Крот приедет сюда, и мы все конкретно оговорим.

* * *

   – Через полчаса, – сказал водитель. – Как в аптеке.

   Крот посмотрел на часы и кивнул. Как и планировали. Нужно приехать минута в минуту. Не стоит злить местных. Они и так, наверное, напряглись.

   Крот оглянулся.

   Машина с охраной шла сзади, метрах в двадцати. Можно было, конечно, ехать без охраны, Мастер отвечает за безопасность, но лучше не рисковать.

   – Все в ажуре, – сказал Кудрявый, заметив движение Крота. – Тут уже совсем ничего осталось. Перед самым городом притормозим, пропустим охрану вперед. Лишь бы на блок-посту не тормознули.

   – Мастер обещал, что там будет дежурить прикормленный мент.

   – Тем более, – удовлетворенно кивнул Кудрявый.

   Уже стемнело, фары «джипа» цепко держались за дорожное покрытие. Встречного движения не было.

   – Уже скоро, – сказал Кудрявый.

* * *

   – Уже скоро, – сказал капитан милиции, поглядев на часы.

   Лейтенант в бронежилете и с автоматом кивнул и оглянулся на лес, подступивший к самой дороге. Листьев еще не было, но ветки густого кустарника, перемешанные с темнотой, могли скрыть что угодно.

   Патрульные «жигули» стояли на противоположной стороне дороги. Мигалка была выключена. Отсюда рассмотреть было невозможно, но капитан знал, что в машине сидят двое. Мотор не выключали.

   В рации капитана что-то щелкнуло дважды.

   – Давай, – капитан махнул рукой.

   Жезл, который он держал в левой руке, засветился. Включилась мигалка на «жигулях». Капитан шагнул к дороге.

* * *

   – Блокпост, – сказал водитель, не оборачиваясь к Кроту, когда увидел голубые вспышки и фигуру, перекрещенную люминесцентной портупеей и со светящимся жезлом.

   Водителя можно было понять. Он ждал блок-пост. Он увидел патрульную машину. Он увидел ментов. Ясно дело – блок-пост.

   Кудрявый тоже отреагировал не сразу. Только когда их «джип», подчиняясь приказу жезла, начал тормозить напротив патрульной машины, Кудрявый вдруг сообразил, что на блок-пост это не похоже. И до города еще километров пять.

   Кудрявый оглянулся на «джип» с охраной. Он остановился метрах в пяти сзади. И сразу же погасил фары, чтобы не освещать переднюю машину.

   Мент с жезлом направился к переднему «джипу».

   Вообще-то времена пошли странные и стремные, и засады под видом милицейского патруля стали до банальности популярными. Но поделать с этим было нечего. Даже если ты чего-то и заподозрил, то срываться с места было опасно в любом случае. Менты имели право стрелять по удирающей машине и пользовались этим правом совершенно свободно. Можно даже сказать, с удовольствием. А когда два автомата лупят по машине, то шансов проскочить у этой машины не слишком много. Это вам не кино. Здесь пули не отлетают с визгом и искрами от автомобильной жести, а с деловитым стуком дырявят к свиньям собачьим эту самую жесть. Обшивка также слабо защищает пассажиров.

   Да и бронированное стекло в обычных легковых автомобилях, встречается редко.

   Так что, даже зная, что в форме мента может быть не мент вовсе, все равно приходится останавливаться.

   С другой стороны, в ночное время, как это ни странно звучит, засады также устраивают редко. И вовсе не потому, что профсоюз киллеров запрещает внеурочную работу. Не запрещает. И пристрелить зазевавшегося клиента в ночном дворе, или в темной квартире, или на улице – милое, привычное и довольно простое дело.

   Ночная же засада на дороге возле леса имеет много специфических аспектов. Спрятаться в кустах возле дороги – просто. Надеть милицейскую форму и остановить нужную машину – еще проще. Но… Если машины две, то атаковать их нужно одновременно. Чтобы в темноте стрелять наверняка – нужно подойти почти впритык. А если кто-то из машины выпрыгнет, то найти его в темноте будет сложно.

   Поэтому засаду ночью устраивают не слишком часто.

   Кудрявый еще раз посмотрел по сторонам. Темнота со сполохами мигалки. Мент с жезлом идет к машине один. Идет по дороге в свете фар. Спокойно идет.

   Крот кашлянул.

   – Наверное, просто проверка, – сказал Кудрявый, но пистолет снял с предохранителя и положил его рядом с собой на сидение.

   Подойдя к капоту, мент остановился.

   – Я выйду, – сказал Кроту водитель и открыл дверцу.

   Кудрявый приоткрыл дверцу со своей стороны, стараясь сделать это бесшумно.

   Мент откозырял водителю и что-то сказал. Наверное, представился. Водитель протянул документы. Мент повернул документы так, чтобы на них падал свет фар, стал их рассматривать.

   – Опоздаем, – сказал Крот, глянув на часы.

   Мент вернул документы. Водитель сел за руль. Положил документы в бардачок. Мент пошел к патрульной машине, «джип» тронулся, за ним медленно поехал «джип» охраны. И тут капитан спохватился, словно что-то забыл. Он махнул рукой водителю переднего «джипа» и шагнул к машине. Водитель затормозил и опустил стекло.

   – Вам по дороге никто не попадался? – наклонившись к машине, спросил капитан.

   – Нет, – ответил водитель.

   – А вот этого человека вы не видели? – капитан полез в полевую сумку, висевшую на боку. – Вот этого.

   Засады ночью обычно не устраивают. Разве что в особых случаях. И этот случай, по-видимому, был особый. Попасть ночью в цель довольно трудно. Но если эта цель – автомобиль, стреляют метров с десяти и, тем более, из гранатомета, то стрелковое упражнение переходит в разряд элементарных. Промахнуться практически невозможно. Как и спастись.

   В принципе, гранату, вылетевшую из гранатомета, в полете можно заметить. И даже можно попытаться увернуться.

   Не исключено, что четверо охранников, сидевших во втором «джипе» заметили не только вспышку выстрела, но и гранату. А может, и нет. При выстреле с небольшой дистанции все происходит очень быстро. Только что стоял почти новый «джип» с четырьмя вооруженными парнями в салоне, а через секунду все уже взорвалось и горит.

   Крот и Кудрявый на взрыв обернулись.

   Водитель тоже, наверное, хотел обернуться, но не успел. Капитан милиции, достав из полевой сумки вместо фотографии пистолет, выстрелил в лицо водителю.

   Глушители гасят не весь звук от выстрела. В зависимости от типа глушителя, раздается либо щелчок, либо хлопок, как от шампанского. Кудрявый на хлопок не оглянулся. Не успел.

   В лицо ему что-то ударило. То, что это кровь водителя, Кудрявый сообразить не успел. Вслед за кровью в лицо ударила пуля. Потом еще одна. Капитан решил подстраховаться.

   Две пули достались Кроту.

   Ноги Крота еще дергались, когда капитан… Когда человек в форме капитана милиции открыл багажник «джипа» и достал оттуда объемистую спортивную сумку. Заглянув в нее, человек в капитанской форме, удовлетворенно кивнул и махнул рукой.

   Сел в патрульную подъехавшую патрульную машину на заднее сидение, подождал, пока человек в форме лейтенанта сядет рядом.

   Патрульная машина рванулась с места.

   Через несколько секунд за ней последовал мотоцикл, вынырнувший из леса.

   Через пятнадцать минут на место взрыва приехала машина от блок-поста. Лейтенант милиции, увидев горящий «джип», подъезжать не стал, а вызвал по рации подкрепление. Ему не нужны были проблемы. Лейтенант принципиально не лез не в свои дела. И принципов своих не нарушал.

* * *

   А Мастер свой принцип не работать ночью – нарушил. Это был первый случай на памяти того же Абрека, когда Мастер не ушел до захода солнца к себе домой. Важная встреча. Крот – это серьезно. За ним стоят конкретные люди, которые шутить не будут. И Абрек знал, что если пустить Крота в город, то выгнать уже не получится. Знали это и все остальные. Но молчали.

   Кроме того, Мастер все подал так, что выгода была общая. Вроде бы.

   Абрек посмотрел на часы. Гости с Севера запаздывали.

   – Их там не зацепили не блок-посту? – спросил Рядок. – Они ведь с бабками и со стволами…

   Мастер покачал головой. Связи у Мастера с ментами были сильные. Тут проблем быть не должно.

   Зазвонил мобильник Мастера.

   – Да, – сказал Мастер. – Где?

   Лицо Мастера посерело. Черты лица словно окаменели.

   – Все? – спросил Мастер и потер правую щеку.

   Мастер волнуется, поняли все. Мастер на грани.

   – Что? – спросил Рядок, когда Мастер выключил телефон и спрятал его в карман.

   – Крот не приедет, – голос Мастера стал скрипучим. – Крота и его людей только что убили. Перед самым городом. В машине Крота денег не нашли. Машина с охраной сгорела.

   – О том, что он едет с бабками, знали только мы, – после тягостной паузы сказал Мастер. – Все, кто здесь сидит. И Атамана заказал кто-то из своих. Кто?

   Молчание.

   – Кто? – повторил свой вопрос Мастер.

   – Найдем, – сказал Рядок торопливо. – Тех, кто мочил, а потом, того, кто заказал.

   – Найдем, – сказал Мастер. – А что я скажу тем, кто Крота послал? Мне предъявят и за Крота, и за пропавшие бабки. Ищите.

   – Ищите, – повторил Мастер. – Иначе искать буду я. И я найду.

* * *

   – А если бы я вас не нашел? – спросил Гринчук укоризненно.

   – А меня и не нужно было находить! – заявил Доктор. – Я вполне мог разобраться во всем самостоятельно. И вообще, я хочу вернуться в э-э… кабак, чтобы продолжить отдых. И я… авансировал уже интимные услуги одной дамы… Выпустите меня отсюда!

   Доктор стал нашаривать на дверце машины ручку. Гринчук тяжело вздохнул и прижал Доктора к сидению.

   – Уберите немедленно руки! – выкрикнул Доктор.

   – Доктор, – мягко, как только мог, сказал Гринчук. – Мы сейчас с вами едем в машине. Скорость – около шестидесяти километров в час. Если я вас отсюда выпущу, то рискую вас больше никогда не увидеть.

   – И не нужно! И нечего вам меня видеть… И я, может быть, хочу выйти на скорости именно… шестьдесят километров в час. И все.

   Доктор попытался оттолкнуть Гринчука. Не получилось.

   – Здоровый, да? Сильный, да? – обиженно спросил Доктор. – Все у вас получается, и все у вас впереди. А у меня?

   – А у вас впереди постель, сон и, я опасаюсь, похмелье, – сказал Гринчук.

   – И пусть похмелье, пусть… куда вы дели мою даму?

   – Она пошла спать.

   – С кем? – спросил Доктор. – С кем она может спать, если деньги ей заплатил я. Сто долларов. Я ее встретил на улице и пригласил в ресторан. Она сама выбрала приличное заведение…

   Дама, как понял Гринчук, была одной из подопечных Сулико. Поначалу Доктор тихо принимал вовнутрь горячительные напитки, потом его потянуло на подвиги в классической манере нанесения максимального ущерба питейному заведению.

   Запустив, для начала, бутылкой в витрину бара, Доктор вытащил из кармана деньги и стал ими размахивать. Вид денег немного сдержал представителей местной администрации, и Доктор успел еще вдоволь побросать фужеры в стену.

   – Кто я – тварь дрожащая, или право имею? – спросил Доктор у Гринчука.

   – Повезло еще, что он не пошел к старухе-процентщице, – сказала Инга, сидевшая за рулем.

   – Зачем старуха? – спросил Доктор, потом засмеялся и погрозил в спину Инге пальцем. – Это вы Федора Михайловича помянуть изволили. Никогда! Я врач, я давал клятву Гиппо…потама.

   Доктор захихикал.

   – Это шутка, – сказал Доктор. – Я давал клятву Гиппократа. Я не могу причинить вред человеку.

   – А себе? – спросил Гринчук. – Вы же тоже человек.

   – Я? – Доктор задумался. – Человек… Давайте я вашей начитанной даме процитирую Алексея Максимовича. Человек – это звучит горько! Горько!

   Доктор выкрикнул последнее слово, как на свадьбе. И повторил:

   – Горько! Горь-ко! Почему вы не целуетесь?

   – Я не могу, – сказала Инга, – я за рулем.

   – Вот видите, Юрий Иванович, что с женщинами делает эм-мансипация? Они даже целоваться не могут. А почему? А это я вам расскажу на своем сеансе. Вы хотите записаться на мои сеансы? Я вас приму без очереди. Не смотря на то, что ко мне на прием записываются даже из других городов, – Доктор облизал губы и посмотрел на Гринчука. – Чего это вы меня держите за руки? А?

   – Не очень и хотелось, – сказал Гринчук, отодвигаясь.

   – Я заблокировала двери, – сказала Инга, – пусть дергает.

   – А я не собираюсь дергать, я совершенно трезв, – Доктор нащупал свой галстук и стал его подтягивать.

   – Задушитесь совсем, – предупредил Гринчук.

   – Прекратите меня третировать! – потребовал Доктор. – Кто вы такой, вообще? А я – врач. Психоаналитик. Меня вон даже приглашают…

   Доктор полез во внутренний карман пиджака.

   – Приглашают. На конференции. Вот, – Доктор достал конверт и помахал им перед лицом Гринчука. – Сегодня пришло по почте.

   Доктор открыл конверт и достал свернутый вдвое листок мелованной бумаги:

   – Уважаемый… и так далее. Приглашаем вас… то есть меня… принять участие в конференции практикующих психологов и психоаналитиков… Вы знаете, кто такие психоаналитики?

   – Это вы, – сказал Гринчук.

   – Это я, правильно. И вот меня приглашают в июле на конференцию, которая пройдет в… на Черном море. Да. – Доктор сунул Гринчуку приглашение. – Вы почитайте, почитайте. Видите? Понимаете, что это не просто приглашение, что это…

   – Понимаю, – сказал Гринчук.

   Он действительно понимал, что именно ощутил Доктор, получив это приглашение.

   – Ни черта вы не понимаете, – сказал Доктор. – Ни черта. У меня есть деньги, работа, вот это приглашение… Я могу делать все, что хочу… А я ничего не хочу. Ничего. Мне семьдесят. Семь десятков… Вся жизнь уже прошла. Глупо прошла, впустую. А потом… Потом пришли деньги, приглашение… Зачем?

   Доктор наклонился к Гринчуку и прошептал:

   – Зачем мне все это? Почему это все пришло так поздно? Почему это все появилось только для того, чтобы продемонстрировать мне мое бессилие. И мою слабость. Я был врачом – неплохим, между прочим – и когда ошибся один раз, мне никто не помог. У меня была семья… Я и ее потерял… Или они меня потеряли… Хотя… Это я сам себя потерял… Я стал бомжом. И поверьте, я стал хорошим бомжом. Меня уважали… э-э… коллеги. И я насколько мог, лечил их. И все. Мне ничего было не нужно… И вдруг. Я понимаю, что вы хотели как лучше… Может быть, это вам показалось забавным… Но что теперь мне делать? Мне ничего из этого не нужно. Я даже напиться толком не смог… Устроил дебош. Зачем? Или это наказание такое для меня от бога? Или соблазн от того, кто покупает души… А? Вы вот мне вчера сказали…

   Машина остановилась.

   – Что? – спросил Доктор. – Приехали… Я пойду.

   – Я вас провожу, – сказал Гринчук.

   – Зачем. Я уже трезвый. Я. Уже. Трезвый. Одинокий. Старый. Глупый. Я сам дойду, – Доктор вышел из машины.

   Остановился.

   – Может, действительно, лучше проводить? – спросила Инга.

   – Дойдет, – сказал Гринчук.

   Доктор обернулся и посмотрел на Гринчука. Улыбнулся печально. Было темно, но фонарь освещал худощавую фигуру Доктора.

   – Дай вам Бог, Юрий Иванович, чтобы вас минула чаша сия. Врут люди. Лучше никогда, чем позже. Чем поздно.

   Доктор повернулся и пошел в дом. Походка была несколько неуверенной, но ровной.

   – Дойдет, – сказал Гринчук.

   – Сядешь за руль? – спросила Инга.

   – Я сегодня чуть за убийство не сел, – рассеянно ответил Гринчук.

   – Очень смешно.

   – Обхохочешься, – подтвердил Гринчук.

   Он все еще смотрел на дверь, которая закрылась за Доктором.

   – Он прав, наверное, – сказал Гринчук. – Я и сам…

   – Что? – спросила Инга.

   – Ничего, – ответил Гринчук. – Поехали?

   – Далеко?

   Гринчук вышел из машины. Инга перебралась на место возле водительского. Гринчук сел за руль. И только сейчас заметил, что все еще держит в руках приглашение для Доктора. Механически развернул.

   Приглашают. С двадцатого по тридцатого июля. Гостиница «Юг». Приморск.

   Гринчук рассеянно сунул приглашение в карман куртки.

   – Домой? – спросил Гринчук. – Или?

   – Или – это куда?

   Гринчук снова вытащил из кармана приглашение. Июль. «Юг». Приморск. Твою мать.

   – Что с тобой? – спросила Инга.

   – Ничего.

   – Дай сюда, – потребовала Инга и отобрала листок.

   Прочитала. Пожала плечами и снова прочитала.

   – Обычное приглашение… – сказала Инга.

   – Самое обычное приглашение, – подтвердил Гринчук. – Самое, что ни на есть.

   Он наклонился и посмотрел на окно квартиры Доктора. На кухне загорелся свет. Гринчук вывел машину на улицу.

   – Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросила Инга.

   Гринчук промолчал.

   – Тебе не кажется, что вокруг тебя начало слишком всего происходить?

   – Ты о приглашении?

   – При чем здесь приглашение? Тебя сегодня спасло только чудо от ареста. Завтра Рустам Махмутов собирается устроить тебе гадость. Позавчера тебя чуть не убили. Не кажется, что имеется небольшой перебор?

   – Ну, разве что небольшой, – сказал Гринчук. – Не хочешь съездить в «Клуб»?

   – А если не хочу? – поинтересовалась Инга.

   – Тогда я использую одно из проигранных тобой желаний.

   – Осталось четыре, – сказала Инга.

   Несколько минут они ехали молча. Инга смотрела в окно, обняв себя за плечи. Гринчук несколько раз оглядывался на нее, словно решаясь на что-то.

   Возле входа на станцию метро «Универмаг» Гринчук остановил машину. Вышел и направился к маленькому дикому и совершенно незаконному рынку. Инга проводила его взглядом. Потом взяла приглашение и снова перечитала.

   Гринчук вернулся через пять минут с громадным букетом цветов. Он скупил все, что были на рынке.

   Остановившись метрах в двух от машины, Гринчук поманил Ингу.

   Инга вышла на тротуар.

   Гринчук шагнул ей навстречу, потом вдруг неожиданно встал на колени.

   – Ты брюки испачкаешь, – сказала Инга.

   – Жена постирает, – сказал Гринчук.

   – У тебя нет жены.

   – Будет, – сказал Гринчук. – Выходи за меня замуж.

   – Ну… – задумчиво протянула Инга.

   – Пожалуйста, – попросил Гринчук. Жалобно попросил.

   – Не знаю… – Инга подошла и вытащила одну розу из букета. – Мне нужно подумать.

   – Думай, – разрешил Гринчук. – Только учти, я буду стоять на коленях до тех пор, пока ты не согласишься. А земля еще мокрая и, к тому же, под коленку мне попал камешек. Очень больно.

   Мимо проехало такси. Вода из лужи ударила Гринчуку в спину.

   – Меня замочили, – грустно сказал Гринчук. – выходи за меня замуж.

   Инга присела на корточки перед коленопреклоненным Гринчуком:

   – Тебе некому стирать брюки.

   – То есть, никто мне не стирает брюки, – уточнил Гринчук. – Выходи, что тебе стоит!

   Инга склонила голову к плечу и улыбнулась.

   – Ты очень красивая, – сказал Гринчук. – И… выходи за меня.

   – У тебя остается, в таком случае, только три желания, – Инга протянула руку и погладила Гринчука по щеке. – Вставай, а то я не смогу отстирать грязь.

   – Ты уволишься с работы, – вскочив, сказал Гринчук.

   – Два желания, – констатировала Инга.

   – И мы уедем из этого города.

   – Одно желание.

   – Ну его к черту, этот «Клуб», – положив цветы на заднее сидение «джипа» и сев за руль, заявил Гринчук. – Поехали ко мне.

   – И что мы там будем делать? – спросила Инга.

   – Как это – что? – даже обиделся Гринчук.

   – Все твои шесть желаний исчерпаны, милый.

   – А попрошу в долг, – предложил Гринчук. – Ты все равно мне когда-нибудь проспоришь.

   – Нет, – покачала головой Инга.

   – Я буду должен два желания.

   – Нет.

   – Что же мне делать? – жалобно спросил Гринчук.

   – Сегодня ты будешь подчиняться моим приказам, – сказала Инга.

   – Командуй.

   – Для начала, поехали к тебе, – сказала Инга.

* * *

   – Они приехали к Гринчуку, – сказал, отложив телефон в сторону, Полковник.

   – Они – это?.. – уточнил Владимир Родионыч.

   – Они – это Юрий Иванович Гринчук и Инга, – пояснил Полковник.

   – Так я и думал, – тяжело вздохнул Владимир Родионыч. – Как вы полагаете, у них это серьезно?

   Полковник задумчиво посмотрел на карандаш, который уже несколько минут крутил в руках:

   – Что?

   – Как вы думаете, у них это серьезно?

   – Я думаю, что это не самая большая наша проблема на сегодня, – Полковник дотронулся тупым кончиком карандаша до своего носа.

   – Не самая, но Ингу мне заменить будет очень трудно, – желчно заметил Владимир Родионыч. – Этот ваш Зеленый обходится мне слишком дорого. И, кроме того, он ведь и сам собирается уйти со службы.

   – Сегодня он подал рапорт самому начальнику областного управления. И генерал подписал.

   – Странная история, – вздохнул Владимир Родионыч. – Вначале собирается Гринчука сажать, а потом неожиданно подписывает рапорт, о котором Гринчук никому ничего не говорил. Вам Юрий Иванович не говорил, что собирается уйти из органов?

   Полковник взял лист бумаги и провел по нему карандашом линию.

   – Мне он говорил, что, в принципе, собирается посвятить свое время поискам прошлого Михаила. Теперь я понимаю, что это подразумевало и уход со службы, – задумчиво произнес Полковник. – Но не это меня беспокоит.

   – Ревматизм? – уточнил Владимир Родионыч.

   – Печень. У вас, кстати, еще коньяк остался?

   – Представьте себе, – Владимир Родионыч достал початую бутылку из ящика письменного стола. – А за стаканами вы уж сами сходите в приемную.

   – У вас ведь это… – Полковник показал на свой бок, когда Владимир Родионыч налил себе коньяку.

   – За собой следите, – сварливо ответил Владимир Родионыч и поднял стакан. – Ваше здоровье!

   – Аналогично, – ответил Полковник и вернулся в кресло. – Так вот, помимо печени меня беспокоит то, что начало твориться вокруг Юрия Ивановича и нас всех в последнее время.

   – Эта история с Приморском…

   – С Приморском, – Полковник пригубил стакан. – В мистику я не верю. И в то, что там могут вселить беса или продать душу дьяволу – не верю. А вот в некую организацию, которая добивается разными способами влияния и власти – поверить могу.

   – Тайная организация, – словно пробуя это на вкус, произнес Владимир Родионыч. – То есть, не совпадения и стечения обстоятельств, а именно розенкрейцеры, иллюминаты и вольные каменщики?

   – А также мафия, спецслужбы и Красный крест, – вздохнул Полковник.

   – И у вас есть объяснения всем загадочным обстоятельствам? – спросил Владимир Родионыч. – Исчезновению людей и таинственному преображению этого самого Мастера?

   – Если бы у меня были эти объяснения, то мы бы уже с вами знали и все остальное.

   Владимир Родионыч взял со стола диктофон Гринчука:

   – А если и вправду в Приморске работает лаборатория? И действительно человека можно за несколько дней перекодировать? Как того же Михаила.

   – Михаила обрабатывали почти два года. Я не буду говорить, сколько денег на это ушло. Скажу только, что даже обеспечить на такой срок секретность требует просто невероятных усилий. Если мы будем искать лабораторию, способную за неделю перепрограммировать человека, тогда уж лучше согласиться с тем, что в Приморске открылось торговое представительства врага рода человеческого, – Полковник провел еще одну линию на листке бумаги, параллельную первой. – Но тут в любом случае происходят вещи противоречивые.

   – Ну-ка, ну-ка, – подбодрил Владимир Родионыч.

   Коньяк уже начал действовать, на щеках появился легкий румянец.

   – Зачем тащить людей в Приморск?

   – Зачем?

   – Чтобы каким-то образом обработать, завербовать…

   – За неделю? Мы ведь отвергли идею о программировании, – напомнил Владимир Родионыч.

   – Правильно, – кивнул Полковник. – Но если это элементарный шантаж, то почему его нельзя провести прямо на месте. Дома, так сказать. Скажем, мне позвонят и скажут, что если я не буду на них работать, то они сообщат вам, что я ворую скрепки с вашего стола. И вовсе не нужно меня для этого приглашать на курорт.

   – Логично, – согласился Владимир Родионыч. – Это вы высказываете свою точку зрения, или уже результаты работы ваших аналитиков?

   – Предварительные результаты аналитиков. А что?

   – Ничего. Продолжайте.

   Короткими черточками Полковник начала соединять две длинных линии на бумаге. У него получилось что-то вроде лестницы. Или рельсов со шпалами.

   – Я пока не уточнял подробности дел в официальных структурах. И даже у неофициальных – тоже. Гринчук прав, мы не знаем, кто уже попал под контроль, а кто нет.

   – А наш главный милиционер? – спросил Владимир Родионыч. – Он ведь, кажется, не ездил в Приморск?

   – Не ездил, – согласился Полковник. – Но, тем не менее, попытался подставить Юрия Ивановича, не смотря на наши требования. Или эта приморская зараза может распространяться и по другим городам, или здесь имеет место совпадение. Кто-то решил убрать Атамана, а потом попытался все списать на Гринчука.

   – Совпадение, – поморщился Владимир Родионыч. – Не спорю, бывают. Но эта сегодняшняя история с компьютерным диском… Кто-то подменил диск. И не просто диск, а диск именно с записью алиби Юрия Ивановича. Это значит, что кто-то имеет доступ к архивам. И к записям внутреннего наблюдения. И это, кроме всего прочего, может означать…

   – Может означать, – подхватил Полковник, – что следят за нами. Достаточно посадить за пульт чужого. Или наладить получение копий со всех дисков. И большая часть личной жизни наших новых дворян, и нашей с вами, кстати, оказывается под колпаком.

   – Вы говорите таким тоном, будто это вас радует.

   – В какой-то мере, – Полковник закончил рисовать лестницу, подумал, повернул листок набок, превратил лестницу в забор и стал рисовать деревья и цветы, выглядывающие из-за этого забора.

   – Все зависит от точки зрения, – сказал Полковник. – Плохо, что кто-то копался в наших архивах. С другой стороны, исчез только один диск. Я приказал все проверить. Только диск с записью прихода-ухода Юрия Ивановича.

   – Ну?

   – Кто мог знать, что этот диск может понадобиться? – Полковник нарисовал домик с трубой. – Обратите внимание – нападение на Атамана, мгновенно пытаются это повесить на Гринчука. Мы подключаем министра. Тут же появляется новая версия, с тремя этими быками, кличек которых я не помню. Они погибают при странных обстоятельствах, а уже утром Гринчука не просто вызывают в управление, но и успевают подменить диск. Так?

   – Так, – не смог не согласиться Владимир Родионыч.

   – Знать о том, что будут Гринчука сажать, мог только тот, кто его сажать собирался.

   – Снова генерал-лейтенант? – недоверчиво спросил Владимир Родионыч.

   – Мои люди узнавали – инициатива исходила от некоего майора Капустина. И вот он может нам что-нибудь рассказать.

   – А если он не скажет?

   – Скажет, – недобро улыбнулся Полковник.

* * *

   – Я все скажу! – выкрикнул Капустин.

   Он плохо переносил боль. И у него было достаточно богатое воображение. Когда его вынесли из дома, бросили в машину, а потом из машины перенесли в неприятное холодное помещение без окон с цементным полом, Капустин ясно представил себе, что как бы он здесь ни кричал, никто его крика не услышит.

   Следующим логическим шагом было представить, зачем его привезли в такое изолированное помещение. Правильно, подсказало воображение, чтобы не было слышно крика. Твоего крика. А кричать ты будешь, если тебя станут бить.

   Бить его действительно стали, но испугаться Капустин успел до этого. Бить его начали не так чтобы очень сильно, но было понятно, что просто ради нескольких пинков никто не стал бы похищать майора милиции. Поэтому, когда после небольшого перерыва человек в черной вязанной шапочке-маске, вернулся к Капустину, тот сразу и выкрикнул:

   – Я все скажу.

   Дальше возникла проблема.

   Капустин искренне хотел все рассказать, но ему задали вопрос, на который он не мог ответить. Просто не знал ответа.

   – Кто подменил диск с записью алиби Гринчука? – спросил некто в маске.

   – Не знаю, – честно ответил Капустин, но честность в данном случае ему помогла мало.

   Вопрос повторили после того, как Капустин снова пришел в себя.

   – Да ну не знаю же! – простонал Капустин. – Я хотел посадить Гринчука. Я. Но я не знал, что есть этот чертов диск! Мне Гринчук сказал! Прямо в кабинете.

   Когда звездочки перестали сверкать у Капустина перед глазами, он заметил, что в руках у человека в маске появился шприц.

   – Не надо, – попросил Капустин. – Не надо!

   Но это уже зависело не от него. Через несколько минут Капустин вдруг почувствовал сильное желание говорить. Сильное, почти страстное желание.

* * *

   – А если он действительно не знает, кто похитил диск? – спросил Владимир Родионыч. – Ему ведь ввели эту дрянь?

   – Ввели, – Полковник потер глаза. – Спать хочу.

   – Представьте себе, я – нет, – сказал Владимир Родионыч. – Но это была ваша идея – дождаться результатов допроса. Всего часик прошел.

   – И мы узнали только, что Гринчука отпустил генерал-лейтенант после личной беседы. И что Гринчук зачем-то заставил Капустина написать донос на генерала в двух экземплярах.

   – Зачем в двух? И почему Гринчук решил, что кто-то может отреагировать на этот донос? Что из того? Генерал решил убрать со службы подполковника руками майора. Кого это может разозлить?

   – Например, нас, – предположил Владимир Родионыч.

   – Нам он бумаги не передал, – заметил Полковник. – Оставил у себя.

   – Значит, еще передаст.

   – Кто передаст? – оживился Полковник. – Гринчук передаст?

   Владимир Родионыч кашлянул.

   – Извините, – пробормотал Полковник. – Хочется спать, и в голову лезут всякие глупости. А тут еще и уголовные разборки. Убит известный авторитет по кличке Крот, ехавший для переговоров к нам в город.

   – Этого только не хватало, – простонал Владимир Родионыч. – Зачем он ехал к нам?

   – Поначалу он просто хотел купить здесь право вести некоторые дела. А тут удачно погиб Атаман и стало возможным купить его территорию. По моим сведениям, Мастер ищет заказчика среди местных авторитетов. По его мнению, тот, кто заказал Крота, заказал и Атамана. И все это делается для того, чтобы подставить самого Мастера и прибрать к рукам новые территории.

   – Все тот же Мастер… – задумчиво протянул Владимир Родионыч. – Основа мира и равновесия в нашем городе. Вы полагаете, что кто-то действительно копает под Мастера?

   – Так говорит Мастер.

   – Тогда, может, нужно его подстраховать? – Владимир Родионыч потянулся к бутылке с коньяком, но остановился и махнул рукой. – Вы как полагаете, то, что он как-то подменен или обработан в Приморске, делает его совершенно неуправляемым, или мы сможем найти с ним общий язык? И что нам сейчас выгоднее – добрая криминальная война или худой мир?

   – Войны, полагаю, не будет, – сказал Полковник, рассматривая свой рисунок. – Мастер настроен найти виноватого среди своих союзников. Среди тех, кто мог иметь информацию о приезде. Пока будут идти поиски, Мастер предложит друзьям Крота зачесть потерянные деньги как оплату за территорию Атамана. Так или иначе, поиски к чему-нибудь приведут. А если не удастся найти реального заказчика, как в случае с гибелью Атамана, Мастер предложит альтернативу. Как в том же случае с гибелью Атамана. Простите, я начинаю повторятся, и рискую сломать себе челюсть, подавляя зевок.

   – Счастливый, – с завистью сказал Владимир Родионыч. – А у меня вот бессонница.

   – Могу порекомендовать хорошее снотворное…

   – Да вам то откуда знать? Вы же спите нормально. Вон, даже напряженная обстановка и угроза со стороны неизвестной организации вас не лишила желания покемарить.

   – Завидовать нехорошо.

   – А я и не завидую. Я волнуюсь. Мне совсем не хочется, чтобы сейчас у нас грянула война. Мне не хочется, чтобы оказалось завтра, что всех нас уже заколдовали, не вывозя в Приморск. Вы, кстати, уже решили, кого пошлете в этот милый городок?

   – Я никого туда не пошлю, – тихо сказал Полковник.

   Он уже закончил вырисовывать на домике кирпичи и теперь рисовал кольца дыма, вырывающиеся из трубы.

   – Не понял, – в голосе Владимира Родионыча звякнул метал. – Вы хотите пустить на самотек все, что происходит? Или, по-вашему, приморский синдром нам не угрожает?

   Полковник встал с кресла, потянулся. Суставы хрустнули, и Полковник поморщился.

   – У меня есть один знакомый, мнению которого я доверяю, – сказал Полковник. – Зовут этого знакомого – Юрий Иванович Гринчук. Это очень умный и смелый человек. И этот человек сказал мне, что не полезет в это дело. Нет шансов. И в разговоре с таинственным Ильей Ильичем он сказал, да вы и сами это слышали в записи, что будь там хоть организация, хоть нечистая сила – шансов бороться и победить у него нет. И он вообще не хочет садиться на этот поезд. Кстати, наверное, именно по этой причине вдруг появился тот самый рапорт об увольнении. Гринчук – человек порядочный, поэтому решил нам дать время найти ему замену.

   – Вы хотите сказать, что Гринчук испугался?

   – Нет. Он не из тех людей, которые поддаются страху. Просто сейчас он решил, что у него есть выбор – ввязываться в эту драку или нет. Продолжать войну против всех, и против нас, в том числе, или начать новую жизнь. Если бы у меня был такой выбор, то…

   – Сбежали бы? – прищурился Владимир Родионыч.

   – Сбежал бы, – тяжело вздохнул Полковник.

   – Но это никак не объясняет вашего нежелания послать группу в Приморск.

   – Зачем? Мы с вами знаем, что эти, как бы это сформулировать, происходят в Приморске. Даже если это и нечистая сила, – Полковник счел необходимым улыбнуться скептически, – то действует она локально. Посылая группу, мы рискуем, что приедут уже, извините, зомби…

   – Вы страшные книжки писать не пробовали? – желчно осведомился Владимир Родионыч.

   – Вам будет проще, если я буду именовать их объектами перевербовки? И именовать эту неизвестную нам силу тайной организацией?

   – Давайте про зомби, – согласился Владимир Родионыч.

   – Мы не гарантированы от того, что всякий, посланный нами в Приморск, будет там обработан. Это резко снижает ценность результата. Даже если они вернуться, так сказать, нетронутыми, то мы в это можем не поверить. Начнется цепочка проверок и перепроверок. Мы просто обязаны будем изолировать тех, кто работал в Приморске. А потом других… лучше, если мы будем плотно вести человека, который, по нашим сведениям, уже подвергся этому неизвестному воздействию. Тайной ли организацией, или посланцами Сатаны.

   – Вы имеете ввиду Мастера?

   – Да. Мы, к сожалению, пока не можем его трогать, чтобы не вызвать хаоса у нас в городе. Да и не только у нас. Мы можем готовить замену ему, и вести наблюдение. Мы, к счастью, такую возможность имеем. И мы его, на всякий случай, прикроем нашими людьми. Лучше знать, кто заколдован, чем выискивать его заново, – Полковник взял свой рисунок со стола и обернулся к Владимиру Родионычу. – Хотите, подарю?

   – Обойдусь, – отмахнулся Владимир Родионыч. – Вы предлагаете ждать?

   – И аккуратно искать, кто еще может быть завербован. Кто, например, украл диск. Это, кстати, очень хороший способ вести поиски, не высвечивая того, что мы знаем о существовании Приморской аномалии.

   Полковник покачал головой и хмыкнул.

   – Что еще? – спросил Владимир Родионыч. – Что вас так забавляет, не смотря на усталость и желание поспать?

   – Подумал, что мне будет очень не хватать Гринчука. Не думал, что он сможет занять ТАКОЕ место в нашем сообществе. Жаль.

   – Может, попытаемся его уговорить? Я не часто с вами соглашаюсь, но в случае с Зеленым… Я к нему тоже привык. Может, надавим тихонько? Пообещаем ему…

   – Деньги? У него есть. Помочь вылечить Михаила? Я и так собираюсь это делать, слово дал. Мне так кажется, что Гринчук наконец решил, чего хочет от жизни.

   – Покоя?

   – Да, представьте себе. Вот этого, – Полковник показал свой рисунок. – Домик, цветы, любимая женщина. Ему – тридцать семь. Еще немного и будет поздно что-либо менять в своей жизни. И он решил менять сейчас. И горе тому, кто попытается помешать ему. Кто попытается остановить его на пути к мечте.

   – Очень может быть… – задумчиво проговорил Владимир Родионыч. – Правда, мне кажется, что Юрий Иванович из тех людей, которые не в ладах с собственной судьбой. Которые полагают, что могут сами выбирать свой путь. Что именно от них самих зависит их жизнь и дальнейшая судьба.

   – А это не так?

   – Раньше я думал, что не так. Что судьба – сильнее. Познакомившись с Гринчуком, я начал думать, что он… Может быть сильнее судьбы.

   – А это не так? – снова спросил Полковник.

   – Пока, как мне кажется, судьба явного преимущества не имеет. Но до сих пор он и не пытался ее радикально менять. Дайте мне сюда ваш рисунок.

   – Зачем? – спросил, отдавая листок, Полковник.

   – Пусть его мечта пока полежит у меня. Сравню, когда придет время.

   – И все-таки вы думаете, что у Гринчука есть шанс?

   – Думаю, есть. Но сколько будет руин и жертв, если кто-то попытается ему помешать. Не хотел бы я вклиниться в эту драку. Спокойной ночи.

   Полковник пожал руку Владимиру Родионычу и вышел из кабинета.

   У начальства философское настроение. Начальство может позволить себе лирику. Ему не придется искать того мерзавца, который украл диск. Ему не придется распутывать все эти криминальные козни, о которых рассказывал Али. Не придется ему высматривать заколдованных, подмененных, перевербованных. Хорошо начальству.

   Полковник спустился в лифте на первый этаж. Вышел на улицу. Машина подъехала сразу, и Полковник сел на заднее сидение.

   В одном Владимир Родионыч прав. Опасно оказаться между Гринчуком и его целью. Это плохо заканчивается.

   – Домой? – спросил водитель.

   – Домой, – ответил Полковник.

   Трудно будет без Гринчука. Нужно будет завтра, на дне рождения у Махмутова, поговорить с Юрием Ивановичем…

   Черт. Полковник застонал так явственно, что водитель обеспокоено оглянулся:

   – Печень?

   – Ничего, все в порядке, – отмахнулся Полковник.

   Хотя, какой, к черту, порядок. Этот недоделанный младший Махмутов, если верить слухам, что-то затаил на Гринчука. Завтра… Господи, помоги Рустамчику не сделать глупость.

   Глава 7

   Дня рождения Рустама Махмутова ждали. Как ждали опасного аттракциона. Аттракциона, опасного для исполнителя. Авиатор пролетает под мостом. Каскадер бросается в огонь. Дрессировщик засовывает голову в пасть ко льву. Рустам Махмутов отрывается на Юрия Ивановича Гринчука.

   Информация о том, что Махмутов будет делать пакость Гринчуку, возникла как бы ни откуда, сам Рустамчик на вопросы приятелей отвечал, что, типа, нет. С чего вы взяли? Какое заподло? И кто такой, вообще, этот Гринчук?

   Многие сразу же попытались предупредить Гринчука. Некоторые это сделали из самых лучших побуждений, а некоторые… Если даже Махмутов чего-то учудит, то сам предупредивший при этом заработает для себя дополнительное очко в глазах подполковника. С Зеленым лучше дружить, понимали все.

   Свой восемнадцатый день рождения Махмутов отмечал в загородном доме своего папы. Мероприятие планировалось официальным, посему приглашены были только самые уважаемые люди. Человек пятьдесят. Всякие там чиновники, богема и журналисты, естественно, приглашений не получили. Молодежная часть праздника должна была состояться вечером.

   Приглашенные собрались, как никогда, одновременно. Никто не хотел пропустить момента, когда Махмутов будет, или попытается, делать пакость Гринчуку. Войдя в зимний сад, гости обнаружили, что Гринчук в компании Михаила и Братка уже сидит за столиком возле двухметровой пальмы. Все трое были в штатском, и все трое были увлечены тихой спокойной беседой.

   Браток утверждал, что Махмутов оттянет наезд к завершению праздника, Гринчук говорил, что экзекуцию попытаются провести сразу, а Михаил молча слушал, глядя на рассаживающихся за столики гостей.

   Вошел Владимир Родионыч под руку с Ингой. Инга, по-видимому, успела уже сообщить о вчерашнем предложении Гринчука, и ее шеф выглядел немного расстроенным. Хотя, напряженное лицо Владимира Родионыча могло быть следствием вчерашнего коньяка.

   Полковник, появившийся следом, раскланялся с некоторыми из гостей, бросил немного тревожный взгляд в сторону Гринчука и сел за столик Владимира Родионыча.

   Рустам стоял возле входа в сад и приветствовал всех входящих. Подарки складывались на столик. Тихо играла музыка. Журчала вода в двух мраморных фонтанах. Два оператора с видеокамерами тщательно фиксировали все происходящее. Охрана разместилась возле входа, возле стеклянной стены сада, и у второй двери, в противоположной от главного входа стене.

   – Охрана только Махмутова, – сказал Михаил.

   – Баев с двумя орлами пасут Владимира Родионыча, – Гринчук помахал рукой Егору.

   Тот кивнул в ответ.

   – Остальные – Махмутова, – сказал Михаил. – Это не обычный набор. Их, кажется, вчера выдернули из иногороднего филиала Махмутовых. И они контролируют зал, а не обеспечивают защиту от нападения. И все – вооружены.

   – Что ты говоришь? – расслабленно удивился Гринчук. – Десять человек со стволами.

   – И еще снаружи полтора десятка рыл, – напомнил Браток.

   Он налил себе сока из графина и залпом выпил.

   – Сушняк? – осведомился Гринчук.

   – Ну и нервы у вас, Юрий Иванович, – Браток снова наполнил стакан.

   – Нервы, – согласился Гринчук. – А вот что ты будешь делать, если в самый разгар развлечения тебе захочется в сортир?

   Браток отодвинул стакан с соком в сторону.

   – И все пялятся на нас, – пробормотал Браток. – Цирк нашли.

   – Ничего, Ваня, привыкай. Когда я уеду, останешься ты один, – Гринчук помахал Инге.

   Та улыбнулась в ответ.

   – Вы хоть Ингу предупредили? – спросил Браток.

   – Зачем? – удивился Гринчук. – Все мы знаем, что Махмутов что-то задумал. Но только он один знает наверняка, что именно. У Ингы будет очень естественная реакция.

   – Раз, – сказал Махмутов-младший в микрофон, стоявший на стойке, – раз-раз. Два.

   Микрофон работал хорошо, не фонил. Лишь легкое эхо отдавалось под стеклянным потолком.

   – Здравствуйте, дорогие гости, – сказал Рустам. – Я благодарен всем, кто пришел сегодня ко мне на праздник. Даже тем, кто не принес подарка.

   Шутка была принята прохладно, только один из приятелей Махмутова, сидевший неподалеку от виновника торжества, засмеялся.

   – Я рад, – повторил Махмутов. – Здесь собрались только те, кого я уважаю. Разве что…

   Махмутов снял микрофон со стойки и прошелся вдоль столиков. Видеокамеры проследили его движение.

   – Разве что, за небольшим исключением.

   Одна из дам уронила сумочку, торопливо подняла ее и снова уставилась на Махмутова. Сейчас, подумали все.

   – Ты, Ваня, проспорил, – еле слышно сказал Гринчук. – Он решил этим начать.

   Браток вздохнул, полез в карман и вытащил бумажник.

   – Потом проигрыш отдашь, – сказал Гринчук. – После аттракциона.

   – К сожалению, – голос Махмутова стал похож на голос проповедника, – и вы, умные и сильные люди, можете допускать ошибки. Я, конечно, слишком молод, чтобы упрекать или учить вас, но я должен помочь всем нам. Сделать подарок всем нам. Я хочу…

   Махмутов замолчал, подбирая слова. Или делая вид, что подбирает слова. Мать Махмутова со стоном вздохнула. Отец налил себе вина. Они также как и все не знали, что именно задумал их сынок.

   – Скажу честно – мне было поначалу страшно. Все мы почему-то стали бояться одного человека… – все оглянулись на Гринчука.

   Тот привстал со своего стула и поклонился. Помахал рукой видео-операторам. Зрители отвернулись.

   Полковник испытал сильнейшее желание встать и выйти. Сегодня утром он по телефону пытался отговорить Гринчука от прихода на праздник, и Махмутова от ошибки. Одинаково безрезультатно.

   – Налейте мне, пожалуйста, сока, – тихо попросила Инга у Полковника.

   – Вам Юрий Иванович ничего не говорил? – Порлковник налил сок. – О…

   – О том, что должно произойти? – уточнила Инга.

   – Да.

   – А разве что-то должно произойти? – удивилась Инга.

   – Мне было страшно, но я решил, что больше тянуть нельзя, – Рустам сделал патетический жест левой рукой. – Сегодня я хотел бы сказать прямо в глаза подполковнику милиции Гринчуку…

   – О Господи! – выдохнула какая-то дама.

   – С ума сошел? – громко спросила Мила Чайкина.

   Мать схватила ее за руку.

   – А чего он фигню несет? – Мила попыталась вырваться, но мать держала крепко.

   – Я хочу сказать подполковнику милиции Гринчуку, – повторил Рустам, – что он негодяй и подлец. И лжец, покрывающий преступления своих приятелей.

   – Ну-ну, – сказал Гринчук.

   – Вы уверены… – Махмутов-младший дернул головой. – Ты уверен, что можешь лезть в личную жизнь и душу каждого из нас, что можешь обвинять нас во всех смертных грехах, а сам…

   – Юрий Иванович, да скажите же вы ему! – крикнула Мила.

   – Я больше не хочу молчать, – возвысил голос Махмутов. – И я понимаю, что моим словам вы не поверите. Но есть человек…

   Одни из двух охранников, стоявших возле задних дверей, открыл ее. В сад вышла девушка. Светло-розовое платье, светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, легкие светлые туфли. И немного испуганный взгляд огромных ярко-голубых глаз.

   Теперь одна и видеокамер фиксировала вошедшую, а вторая неотрывно смотрела на Гринчука.

   – Ее зовут Марина, – торжественно произнес Махмутов. – И я долго уговаривал ее не бояться и рассказать все, как было на самом деле. Она боялась. Как все мы боимся… Как раньше боялся и я.

   Рустам подошел к девушке.

   – Все охранники держат нас, – тихо сказал Михаил. – Готовы обнажить стволы.

   – Вот это я понимаю, – также тихо ответил Гринчук. – В пацане помирает писатель.

   – А я вот не понимаю, – сказал Браток. – Я еще вчера говорил – не нужно доводить до греха.

   – Ты, главное, не дергайся раньше времени, – посоветовал Гринчук.

   – Это было месяц назад… – тихо сказала Марина.

   Рустам держал микрофон перед ее лицом, поэтому каждое слово было хорошо слышно. Тихий девичий голос, журчание фонтанов.

   – В самом конце февраля. Двадцать пятого, – Марина вздохнула. – Я шла по улице вечером… От подруги. И тут возле меня остановилась машина. «Джип»… Я думала, что это снова кто-то попытается познакомиться… Но из машины, с заднего сидения, вдруг вышел человек…

   – Он есть здесь? – быстро спросил Махмутов.

   Марина обвела взглядом собравшихся и указала рукой:

   – Вот он.

   – Я? – спросил Браток.

   – Он схватил меня за руки и втолкнул в машину, – голос Марины дрогнул. – За рулем сидел вот…

   Марина указал на Гринчука.

   – Да она же врет! – снова выкрикнула Мила.

   – Я не вру! – Все видели, как дрожат губы у Марины. – Я попыталась кричать, но этот…

   – Бортнев, – сказал Махмутов, – Иван Бортнев.

   – Наверное, – кивнула Марина. – Он ударил меня, и я потеряла сознание. А когда пришла в себя…

   Гости смотрели на плачущую девушку.

   – Они привезли меня в какой-то дом. В подвал. Привязали, а потом появился третий, вот тот.

   – Михаил, – подсказал Махмутов.

   – Да, они называли его Михаилом. Когда я его увидела, то сразу испугалась. У него было совершенно безумное лицо. Его глаза… – Марина прижала руки к лицу. – Он… Он…

   – Успокойся, – сказал Махмутов. – Все уже позади. Теперь нужно, чтобы они не смогли уйти от ответа!

   – Я плакала и кричала. Я просила, чтобы они меня отпустили. А они стояли рядом и смотрели на то, что Михаил делал со мной… Они вмешались только тогда, когда Михаил стал меня душить. Этот.. Гринчук, он попытался оттащить Михаила, тот не подчинился, тогда Гринчук сказала ему что-то на ухо. Я не слышала что именно, но Михаил вдруг замер, посмотрел на меня, будто удивленно, а потом ушел. Меня снова бросили в машину и вытолкнули на улицу, – Марина заплакала.

   – Я случайно оказался рядом, – Махмутов дотронулся до плеча Марины и обернулся к зрителям. – Видел, как из машины нашего грозного защитника закона просто вышвырнули окровавленную девушку. Я привез ее к ней домой. И только на следующий день, когда пошли снимать экспертизу, понял, что допустил ошибку – нужно были идти сразу, пока она не смыла с себя…

   Полковник закрыл глаза и потер переносицу. Это плохо. Двадцать пятого февраля он сам отправлял Гринчука и его людей за город. И никто, понятное дело, теперь не мог обеспечить им алиби.

   – Но следы побоев и телесные повреждения остались. Вот, – Махмутов достал из кармана бумажки. – Вот справка от гинеколога о том, что было совершено насилие. И справка о телесных повреждениях. И вот заявление от Марины Сощевой о том, что с ней произошло. И мои показания о том, что я видел в тот день. Я их на всякий случай заверил у нотариуса. И вот работник прокуратуры, которого я специально пригласил сюда…

   Зрители посмотрели на невзрачного мужчину в сером костюме, появившемся через заднюю дверь. Мужчина неуверенно подошел к Махмутову и взял у него из рук бумаги. По прокурорскому работнику было видно, что он с трудом преодолевает желание поклониться уважаемой публике.

   – Вот и все, что я хотел вам сегодня рассказать. Теперь вы сами увидите, кто именно пытался навязывать нам свою власть. Теперь вы сами понимаете, на что способны эти трое… И какую опасность они представляют для нормальных людей, – Рустам выкрикивал свой текст самозабвенно, полуприкрыв глаза. – Гринчук теперь будет говорить, что я вру, говорить, что я все выдумал, и что эта девушка выдумала… Но теперь он не сможет этого скрыть. И те, кто его на нас натравил, и кто его покрывает, зная, что в подчинении у него бывший уголовник и психически неполноценный человек…

   – Вот и до нас добрались, – сказал Владимир Родионыч. – Как быстро растет молодежь…

   – И ведь, казалось, аборты сейчас не запрещены, – в тон ему подхватил Полковник. – Но попробуйте сейчас объяснить нашим любимым новым дворянам, что все это чушь…

   – А те, кто не поверит, сделает вид, что поверил. Гринчука побаиваются и могут воспользоваться случаем, чтобы от него избавиться. И заодно немного потеснить меня в Совете. Вмешиваюсь я или нет – Гринчуку одинаково плохо. Бедняга.

   – Только бы он сейчас не наделал глупостей, – сказал Полковник. – Охрана Махмутовых, как мне кажется, настроена серьезно. И вполне может открыть огонь, если Гринчук даст им повод. Просто резко встанет.

   – Внимание! – громко сказал Гринчук. – Я медленно встаю из-за стола. Медленно. И снимаю пиджак. У меня нет оружия.

   – Умница, – Полковник оглянулся на Баева.

   Лицо того было чуть напряжено, он что-то сказал своим подчиненным, потом, стараясь не привлекать внимания, что-то прошептал в микрофон.

   – У меня нет оружия, – повторил Гринчук.

   Охранники Махмутова встали между Рустамом и Гринчуком.

   – Меня сразу арестуют? – осведомился Гринчук. – Или дадут возможность выступить?

   – Да скажите вы им!.. – выкрикнула Мила.

   Гринчук стоял, разглядывая собравшихся уважаемых гостей, а те торопливо отводили взгляды.

   Журчание фонтанов. Напряженные лица охранников. Расстегнутые пиджаки и пальцы, ожидающие встречи с оружием.

   – Мне кажется… – начал Владимир Родионыч, но Рустам его сразу же перебил.

   – Хотите защитить своего протеже? – спросил в микрофон Рустам. – Предложите сейчас провести расследование самим? Не передавать дело в прокуратуру? Да? Чтобы не марать уважаемое общество разборками?

   Владимир Родионыч растерянно оглянулся на Полковника. Владимир Родионыч давно отвык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном. Но плохо было не это, плохо было то, что Владимир Родионыч действительно собирался предложить провести внутреннее расследование.

   – Не мешайте Гринчуку, – тихо сказал Полковник.

   Владимир Родионыч сел на свое место. Достал из кармана платок и промокнул лоб.

   – Так я могу говорить? – спросил Гринчук. – Или здесь разрешено только обвинять? И со мной уже все понятно?

   На лице Махмутова-младшего, не таясь, светилась довольная улыбка.

   – Хотите все объяснить, Юрий Иванович? – осведомился Рустам. – Или начнете нас запугивать? Припомните нам старые грехи и придумаете новые? Давайте, попробуйте. Меня, например, можно попытаться обвинить в торговле наркотиками.

   – Можно, – согласился Гринчук. – И можно даже доказать…

   – Не страшно, Юрий Иванович, – засмеялся Рустам. – Вначале вы попытайтесь…

   Гринчук шагнул вперед.

   Два охранника, стоявшие между Гринчуком и Рустамом, разом сунули руки под полы пиджаков.

   – Спокойно, спокойно, мальчики, – Гринчук вытянул руки перед собой, ладонями вверх. – Я только хочу взять микрофон. Я только хочу, чтобы меня все слышали также хорошо, как и именинника.

   – Дайте ему микрофон, – сказал Махмутов.

   Охранник, не оборачиваясь, взял микрофон у Рустама и протянул его Гринчуку.

   – Спасибо, – сказал Гринчук и подул в микрофон.

   – Владимир Родионыч, – тихо позвал Баев.

   – Да?

   – Наших людей в помещение не пускают. Отдать приказ на прорыв?

   – Пока не нужно, – Владимир Родионыч вопросительно посмотрел на Полковника, и тот согласно кивнул. – Не нужно.

   – Я понял, что мне все это напоминает, – сказал Гринчук в микрофон. – Мне это все напоминает телевизионную передачу. Разборка в студии. Сволочь-ведущий, приглашает дебилов-участников, и те перед телекамерами поливают друг друга грязью.

   – Конкретнее, Юрий Иванович, – с ухмылкой произнес Махмутов. – Не нужно здесь драматических выступлений…

   – Не нужно, – кивнул Гринчук. – А что нужно? Что вам всем нужно, уроды? Зажравшиеся и уверенные в своей безнаказанности. А?

   Гости переглянулись. Это было мало похоже на всегда спокойного Гринчука. И еще меньше это было похоже на оправдательную речь.

   – Конечно, вы теперь можете делать потрясенные лица и качать осуждающе головами – Гринчук и его люди стали преступниками…

   – Они… – Махмутов осекся, когда Гринчук махнул рукой.

   – Да, они всегда были преступниками, – сказал Гринчук. – Сволочь, сумасшедший и уголовник. И наводя порядок среди вас, сливок общества, они сами совершали преступления. Ну и что?

   На лице Гринчука появилось странное выражение, словно он хотел заплакать и засмеяться одновременно.

   – Ну и что, если даже мы и делали это? – повторил Гринчук. – От этого я не имею права прижать тех, кто вашим соплякам продает дурь? Я не могу отмазать ваших наследников от стремных компаний? Или заставить шантажиста перестать шантажировать ваших деток? Вы хотите, чтобы вас защищал чистенький? А у чистенького получится? Получится?

   Гринчук вдруг шагнул к крайнему столику:

   – Вот вы, господа Ивлевы, вы действительно не знаете, что ваш замечательный ювелирный бизнес прикрывают уголовники под контролем нашего уважаемого Полковника? Вы не знаете, что именно они вытеснили из города двух ваших потенциальных конкурентов? Сгорел чужой магазин, взорвалась машина – ну и что? Вы же, господа Ивлевы, чистенькие. Не так? А вы?

   Гринчук перешел к другому столику.

   – Вот вы, Сенцовы, вы не знаете, отчего это в прошлом году так удачно попал в аварию козел, рискнувший наехать на вас с рекетом? Вы думаете, что на крутых тачках тормоза выходят из строя просто так? И вас ведь не интересует, не бьет ли девок на улице тот, кто защитил вас от наезда. Не интересует. Никого из вас не интересует, как и каким способом вас защищают от воздействия внешнего мира…

   – Гринчука понесло, – прошептал Владимир Родионыч.

   – С этим уже ничего не поделаешь, – шепнул в ответ Полковник. – Нужно будет не забыть отобрать у операторов кассеты. И с прокурорским поговорить как следует.

   Рустам ошарашенно молчал. Молчали и гости. Наверное, каждый из низ знал о том, что сейчас говорил Гринчук, но никогда не решился бы произнести это вслух.

   – Что притихли, красивые? – Гринчук взял стул и сел на него верхом. – Вы хотели зрелища? Думали, я стану оправдываться? А зачем? И, главное, как? Рустамчик все ловко обыграл. Изнасилование, эта такое специфическое мероприятие, в котором достаточно показаний потерпевшей. Тем более что есть свидетель, видевший как именно из моей машины вышвыривали пострадавшую. И никто из вас, уважаемые новые дворяне, не станет мараться, защищая меня. Даже мои уважаемые шефы, Полковник и Владимир Родионыч. Даже если бы захотели. Вы бы им этого не позволили. Ясное дело, они будут выгораживать меня, чтобы защититься самим. Так ведь?

   Молчание. Даже Рустам не ответил.

   – Все, – сказал с печальной усмешкой Гринчук. – Все. Мальчик сшил мне замечательную упаковку. И выбраться из нее я смог бы только благодаря вашей поддержке. Только если бы захотели меня прикрыть… А вы не захотите… Вы захотите остаться чистыми. И у вас появилась возможность поставить меня на место. И даже не поставить, а посадить. Ведь так? Даже если бы я был не виноват во всем изложенном, я не смог бы этого доказать. Не смог бы вас уговорить…

   Гринчук потер мочку уха.

   – Какой у меня выход? – спросил Гринчук.

   Тишина.

   – Рустамчик, ты что планировал на финал? Сунуть меня в зону, или дать возможность выкрутиться?

   – Я… – неуверенно протянул Рустам.

   – Именно ты, – кивнул Гринчук. – Ты ведь готовил мероприятие так, что моя явка или неявка ничего не могли изменить. Так ведь? Так. Значит, ты планировал, что именно здесь будет принято решение. Так. Какое решение?

   Махмутов замялся.

   – Текст забыл? – спросил с сочувствием Гринчук. – Там полагалось, чтобы я или молчал, или просил о пощаде. Или кричал, что не виноват. А я не собираюсь оправдываться. Я собираюсь объяснить всем здесь собравшимся, что им нельзя меня обижать. Иначе я на них обижусь.

   – Что смотрите? – крикнул Гринчук в микрофон. – Что уставились?

   Охранники потянулись за оружием.

   Гринчук встал со стула:

   – В общем так, вы сейчас забираете у прокурорского работника компромат, даете ему и пострадавшей в зубы деньги, чтобы они молчали, а после этого больше никто и никогда не пытается на меня наехать. Иначе…

   Гринчук засмеялся. Очень неприятно засмеялся.

   – У каждого из вас в шкафу найдется скелет. У каждого. И каждый из вас боится, что это вывалится наружу. И все вы думаете, что я, подполковник Гринчук, единственный, кто представляет для вас угрозу. Чушь. Ерунда. Вы не задумывались над тем, господа, почему вообще появилась идея привлечь на работу мента? Почему вдруг вчерашний капитан – опер смог за пару месяцев собрать на вас тонны компромата? Не задумывались? И как я смог узнать про вас все? Вы ведь уверены, что я знаю о вас все.

   – Лучше бы он замолчал, – прошептал Владимир Родионыч.

   – Это от нас не зависит, – сказал Полковник. – К сожалению.

   – Я не волшебник, – засмеялся Гринчук. – Просто я пришел уже на вспаханное поле. О вас всех уже была собрана информация. И уже были подготовленные стукачи, которые отвечали на любые вопросы и даже сами просились, чтобы их завербовали. И это ведь не ваша обслуга… Не только ваша обслуга. Это ведь и вы все. Любой из вас был готов стукануть на ближнего своего. Почему? Стучать – это заподло. На зоне вас бы всех… Но вы ведь не на зоне. Вы на вершине пирамиды! Вас защищают менты и уголовники, людишки с грязными руками. Руки у них действительно грязные. Только они порядочнее всех вас. Они знают, что есть правила. Они знают, что есть какие-то законы, которые не они установили и которые не им менять… А для вас этих законов нет. А если нет законов, вы можете поступать, как вам будет угодно. Вы не привыкли, чтобы и к вам относились точно также. Вы же сила! Вы молодцы! Элита общества, возрождающееся новое дворянство!

   – Решайте, – сказал Гринчук. – Хотя, решать тут нечего. Будет так, как сказал я. И даже если это я насиловал эту девчонку, то вы ничего мне не сделаете. Понятно? Ничего… Кто-то хочет мне возразить? Кто хочет высказаться против меня?

   – Меня сейчас стошнит, – сказал Инга.

   Она потрясенно смотрела на Гринчука, и на лице ее было отвращение.

   – А ведь он прав, – сказал Полковник. – Он сволочь, но он прав. И это единственно возможный для него выход. Перехватить инициативу и ударить самому.

   – Я бы ему ударил, – проворчал Владимир Родионыч. – При любом раскладе, мне предстоит очень серьезный разговор на Совете. Вон, наши аксакалы уже косятся на меня.

   – Ну? – спросил Гринчук. – Кто заберет бумаги у прокурора?

   Прокурорский работник попятился за охранников.

   – Я сам не буду забирать этих бумажек. И денег не буду платить. Вы сами это сделаете. Давайте, милые!

   – Юрий Иванович, не нужно! – крикнула Мила. – Не надо! Вы ведь не такой!

   – А какой? – спросил Гринчук. – Белый и пушистый? И что из этого? Что? Белый, пушистый и чистенький должен сеть на нары. У него нет выхода. Выжить может только выпачканный в дерьмо настолько, что его не станут трогать. Если не из страха, то из брезгливости. Чистого и правильного легко отправить в утиль. А что вы будете делать с грязным?

   – Давайте! – крикнул Гринчук. – Действуйте!

   – Черт! – сказал Полковник.

   – Что еще, – не отводя взгляда от Гринчука, спросил Владимир Родионыч.

   – Михаил, – простонал Полковник.

   – Что?.. – закончить вопрос Владимир Родионыч не успел.

   Разлетелось стекло. Ничего особо мистического в этом не было, когда брошенный стул попадает в обыкновенное окно, обычно раздается звон бьющегося стекла. И ничего фантастического не было в том, что все, в том числе и охранники Махмутова, оглянулись на звук. И, по большому счету, не было ничего таинственного в том, как Михаил смог за несколько секунд оказаться возле охранников, сторожащих задний выход.

   Вначале все были слишком заняты выступлением Гринчука. Потом – летящий стул и брызги оконного стекла, потом…

   Уже в движении Михаил бросил две тарелки. Два охранника захрипели и рухнули на пол. Еще трое не успели даже схватиться за оружие, когда Михаил уже был рядом. Один из охранников упал неудачно, свалив стойку с цветочными горшками.

   Грохот.

   И тут начали реагировать охранники. Те, кто еще мог реагировать. Трое. Те, что стояли возле главного входа. Потому что двое, бывшие между Гринчуком и Махмутовым, в общем, оставались между ними, но в лежачем положении. И в бессознательном состоянии.

   Так что реагировать могли только трое из охранников, но и у них выбор реакций был несколько ограничен. Прапорщик Бортнев стоял перед охранниками, неодобрительно рассматривая их поверх ствола своего пистолета.

   – Руки, – сказал Браток.

   Гринчук наклонился, и вытащил пистолет из кобуры одного из лежащих. Снял его с предохранителя, передернул затвор и навел оружие на все еще сомневающихся охранников:

   – Как подполковник милиции я рекомендую вам поднять руки. Вы, наверное, поняли, что у меня хреновое настроение. А когда у меня хреновое настроение, я начинаю быстро соображать и могу всего за пару секунд придумать повод, чтобы применить оружие. На совершенно законных основаниях.

   Охранники медленно подняли руки.

   – Ваня, – сказал Гринчук.

   Браток, не опуская пистолета, забрал у охранников оружие и бросил его в фонтан.

   – Замечательно, – одобрил Гринчук и обернулся к Рустаму.

   Тот как раз закончил пятиться и уперся спиной в стеклянную стену зимнего сада.

   – Куда же ты, борец за свободу товарищ Махмутов? Ты же меня не боишься и готов вывести меня на чистую воду.

   – Я даю команду своим, – сказал Баев.

   – Отставить, – приказал Полковник. – Нам еще перестрелки не хватало. И спрячьте свое оружие, Егор.

   Баев подчинился.

   – Значит, – ласково усмехнулся Гринчук, – Бортнев похищал, Михаил насиловал, а я все это покрывал?

   – Ну… – протянул Рустам.

   – Отлично, – сказал Гринчук. – И пострадавшая написала заявление?

   – Да.

   – И ты написал заявление?

   Рустам пожал плечами.

   – И даже отдали эти заявления прокурору?

   Работник прокуратуры зачем-то достал из портфеля заявления и показал их Гринчуку.

   – То есть, делу уже дан официальный ход, – констатировал Гринчук. – И у меня нет достойного выхода из этой ситуации.

   – Но вы же сказали, – выдавил Рустам. – Все может решиться… Я сам дам им деньги… Правда, мама?

   – Да, – быстро подхватила мама Махмутова. – мы им заплатим сколько нужно. Тебе сколько нужно денег, деточка?

   Махмутова вскочила и двинулась было к Марине, скромно стоявшей в сторону. Все происходящее к ней вроде бы и не относилось. Просто оазис чистоты и покоя среди грязной склоки.

   – Сядьте, пожалуйста, – попросил Гринчук, – не дай Бог, от волнения у меня рука дернется. Или просто палец. Указательный. И Рустам начнет посвистывать дырочкой в правом или левом боку. А то и в обоих.

   Махмутова зажала себе рот и села на место.

   – Юрий Иванович! – Владимир Родионыч не стал вставать со стула. – Мы все понимаем, что в изнасиловании вы не виноваты. Но сейчас вы нарушаете…

   – Что я нарушаю? Какой закон?

   – Вы направили оружие…

   – Стойте, – улыбнулся своей обычной заразительной улыбкой Гринчук. – Если я не виноват и это точно известно вам, то как тогда назвать те заявления, что переданы прокурору? Дружеское поздравление? Если виноват я – они, соответственно, пострадавшая и свидетель. Если я не виноват, то они лжесвидетели. И сажать нужно их. И это значит, что я совершенно правомочно задерживаю преступников. Нет? Что по этому поводу думает прокуратура?

   – Я не совсем уверен, нужно внимательно ознакомиться…

   – Спасибо, понял, – оборвал его Гринчук. – Передаем слово пострадавшей.

   – Уже можно, Юрий Иванович? – спросила Марина.

   – Можно, хорошая моя, – сказал Гринчук. – Давай.

   – Извини, Рустам, – сказала Марина, и в голосе ее уже не было ничего от скромного обаяния пострадавшей.

   Это был голос уверенной в себе женщины.

   Марина расстегнула несколько пуговиц на своем платье и достала свернутый листок бумаги. Протянула его Гринчуку. Тот мельком глянул на текст, кивнул и передал бумагу на ближайший столик.

   – Ознакомьтесь, – сказа Гринчук. – Это забавно.

   Он продолжал держать оружие в руке, но уже опустил его вниз. Точно также, с пистолетом в опущенной руке стоял Михаил. Браток все еще держал охранников под прицелом.

   – Пока люди читают, – сказал Гринчук Марине, – ты в двух словах расскажи…

   – А че тут рассказывать? – засмеялась Марина. – Рустамчик подвалил ко мне и предложил заработать…

   – Она врет! – сказал Рустам.

   – Но я же не мешал тебе выступать, – напомнил Гринчук. – Я все честно дослушал. Будь, как это, взаимновежливым.

   – Подвалил ко мне, такой, на понтах, – продолжила Марина, – хочешь, говорит, по быстрому срубить бабок? Я прикинула. А чего, можно. Я ж не знала, что это про вас. А когда он сказал, то я подумала-подумала… Ну, лажу спорола, но кто ж знал? Обычно у нас с Рустамчиком все проходило нормально.

   – Что проходило? – спросил Гринчук.

   – Ну, друзанов его разводить, – охотно пояснила Марина. – Типа, он меня знакомит с лохом, тот заводится, потом идем ко мне или к нему, или еще куда… Я его завожу, в смысле, возбуждаю… Укушу его, козла или поцарапаю… А мужикам только намекни. А у меня кожа нежная. Схватишься чуть сильнее – уже синяк. А если укусить или там поцарапать… Любая экспертиза все подтвердит. Вот лохи и платили, чтобы я в суд не подала… Бабки мы с Рустамчиком делили. Он, сука, мне только четверть отстегивал.

   – Замолчи, тварь! – выкрикнула мать Махмутова. – Не ври!

   Мать даже попыталась броситься к Марине. И даже замахнулась, чтобы ударить. Марина ловко перехватила руку Махмутовой и отшвырнула мамашу в сторону. Матери не дал упасть кто-то из гостей.

   – Еще сунешься – в рожу дам, – пообещала Марина. – Сука старая.

   – Мальвина! – прикрикнул Гринчук.

   – Извините. Только я не разрешу, чтобы всякая падла…

   – Мальвина! Ближе к делу!

   – А че там дальше! Он меня обработал, потом свозил к экспертам. Забашлял мне зеленью, чтобы на его дне рождения я все рассказала… Репетировал даже со мной.

   – А суд?

   – А он сказал, что суда не будет. Что опустят ментов и выкинут на хрен. Так что я после своего выступления, вроде как свободна.

   – Да что ж это делается! – заголосила Махмутова.

   Глава семейства Махмутовых молчал, пытаясь вместить в небольшие мозги все происходящее.

   – Это, мамаша, – пояснил Гринчук, – восстанавливается историческая справедливость. Правда, Рустам?

   Махмутов-младший промолчал. Казалось, он что-то сосредоточенно обдумывал. Махмутов-старший переводил взгляд с одного участника мероприятия на другого, словно ожидая, что кто-то объяснит, как это вышло, что его сына, его Рустамчика держат под прицелом, что какая-то дрянь говорит на сына всякие гадости…

   – Операторы продолжают снимать, – напомнил Гринчук. – Все снимают, подробно.

   Владимир Родионыч оглянулся на Полковника.

   – Не знаю, – сказал Полковник.

   – Это провокация, – заявил вдруг Рустам. – Они ее запугали…

   – Извини, – сказал Гринчук. – Во-первых, изнасилование такая штука, для доказательства которой иногда достаточно показаний пострадавшей. Но никто никогда не мог доказать факт изнасилования, не имея при этом изнасилованной. Во-вторых, у меня есть сейчас несколько десятков свидетелей в том, что ты клеветал на меня. И склонил к этому делу Мариночку. И вполне мог меня подставить, если бы тебя не сдали…

   – Кто? – быстро спросил Махмутов.

   – Подумай, – сказал Гринчук. – Кто еще знал об этом?

   Махмутов затравленно оглянулся. Посмотрел на гостей. Потом медленно оглянулся на столик, за которым сидели два его приятеля.

   – Суки, – прошипел Махмутов.

   – Ты чего, Рустам? – испуганно спросил приятель.

   – Ты, Владик, меня спалил?

   – Нет, – сказал дрожащим голосом Владик. – Я этого мента вообще не знаю. Это не я. Это Юрка, наверное.

   – Вы чего! – заголосил Юрка. – Я не стучал. Я никогда не стучал. В жизни. Вспомни, Рустамчик!

   – Вы еще пожалеете об этом, оба пожалеете, – голос Махмутова дрожал от бессильной злости. – Я вас обоих!..

   – Подробнее, пожалуйста, – сказал Гринчук. – Мы записываем.

   Рустам затравленно оглянулся.

   – Мы получаем клевету, лжесвидетельство, причем, против сотрудника милиции. Я просто обязан тебя задержать, пока прокуратура с этим разберется и выдаст бумаги на арест. Посидишь пару дней, потом, может быть, выйдешь на свободу, но я не думаю, что тебе очень понравится в камере. Или наоборот, тебе очень там понравится, – недобро усмехнулся Гринчук, – ты меня понимаешь?

   Рустам застонал. Оглянулся. Потом метнулся к фонтану, за пистолетом.

   Но Гринчук оказался рядом.

   Он схватил Махмутова за ухо и крутанул. Махмутов взвизгнул от боли.

   – Куда ты, Рустамчик? – спросило ласково Гринчук. – Неужели решил ко всем своим подвигам еще и вооруженное сопротивление добавить?

   Пальцы Гринчука безжалостно крутили ухо Рустама, и тот визжал от боли, не переставая.

   – Придурок, – сказал Гринчук. – Я ведь мог подождать пару секунд, пока ты схватишься за пистоль, а потом расстрелять тебя на фиг. Это ж ты хотел, чтобы я бросился на твоих охранников и дал вам возможность стрелять! А теперь сам чуть не допустил эту ошибку.

   – Юрий Иванович! – Полковник встал со своего места, Баев и его люди тоже вскочили. – Всем уже все понятно. Все ясно всем.

   Гости загудели, что да, понятно, что все ясно, что Рустам зарвался, что его нужно наказать…

   – Всем все понятно? – спросил Гринчук. – Теперь все понятно? А десять минут назад? Когда этот подонок пытался уничтожить людей, которые ему ничего плохо не делали, вам все было понятно? Почему вы молчали? Вы ведь знали, что этот красавчик не способен подобрать на улице обиженную девушку. Знали, что ни я, ни кто из моих людей не могли никого насиловать. И молчали.

   – Не все, – сказала сквозь слезы Мила.

   – Извини, Милочка, не все. И когда я вас макал мордами в дерьмо, вы тоже молчали. И были готовы меня снять с крючка, но не потому, что знали о нашей невиновности, а потому, что согласились со мной. Кто же вы после этого.

   Рустам опустился на колени и плакал. Гринчук продолжал держать его за ухо.

   – Зато сейчас вы все, в едином порыве, сказали, что с Рустамом все понятно, и дело это вы в суд не передадите, и позволите откупиться от Мальвины – кстати, если кто заинтересовался, она берет по двадцать баксов за сеанс…

   – Тридцать, – сказала Марина. – Но могу сделать скидку.

   – Шлюха, – выкрикнула Махмутова.

   – Да, – подтвердила Марина. – Ну и что?

   – И прокурорскому работнику сегодня, я думаю, повезло. Ему тоже перепадет немного денег.

   – Отпусти же ухо! – прокричал Рустам.

   Гринчук посмотрел на него и сделал удивленное лицо:

   – А, ты еще здесь. Что случилось?

   – Ухо…

   – Так у тебя сегодня день рождения. Тебе нужно драть уши, обычай такой.

   Гринчук разжал пальцы, и Рустам схватился за пострадавшую часть тела.

   – Не вздумай наезжать на своих приятелей, – посоветовал Гринчук. – Они такие же сволочи, как и ты. И они тебя не сдавали. Ты сам виноват. Тебе очень хотелось, чтобы я не пришел на праздник, и ты распустил слух о том, что решил подготовить Гринчуку пакость. Самый простой выход из этой ситуации – совсем не прийти. Тогда бы ты без всяких помех и риска представил бы Мальвину, и все решилось бы без меня. Но…

   Гринчук присел на корточки перед Рустамом.

   – Бедняга. Все ведь просто! Ты что-то задумал. Но не в суп же мне плюнуть ты решил? Нет. Значит, нужно было выяснить, вокруг тебя, кто с тобой в последнее время встречался слишком часто. Кроме вот этих вот приятелей. Прапорщик Бортнев поспрашивал у обслуги, и с теми, кто нам стучит постоянно, и с теми, кто не стучит, но может выболтать. Ты, оказывается, несколько раз встречался с шалавой…

   – Юрий Иванович, – запротестовала Мальвина.

   – А что, не с шалавой? – переспросил Гринчук. – Прапорщик нашел Мальвину и выяснил подробности. А дальше – дальше она поняла, что если я упрусь, то у нее будут проблемы куда большие чем те, которые ты можешь ей организовать. Если у меня вдруг появится алиби – она садится за клевету.

   – На хрена мне такие манцы? – вставила Мальвина.

   – А кроме этого, чисто по понятиям, она отработала твой заказ. А потом поступила так, как хотела. И все на глазах изумленной публики.

   Изумленная публика молчала.

   – Ладно, гаденыш, – выпрямляясь, сказал Гринчук, – пусть теперь благородные и чистые дворяне решают твою дальнейшую судьбу. А я…

   Гринчук обвел взглядом собравшихся.

   – А я больше не хочу иметь с этой кодлой ничего общего. Я хочу уйти. Только скажу вам напоследок… А напоследок я скажу… – Гринчук посмотрел на пистолет в своей руке, словно только что вспомнил о нем.

   Гринчук достал из пистолета обойму, потом передернул затвор. Вылетевший патрон звонко щелкнул по мраморному полу. Гринчук бросил пистолет на пол.

   Пистолет лязгнул среди общего молчания.

   – Напоследок, – повторил Гринчук. – Вы думаете, что вы исключительные. Вам кажется, что вас понять может только гений. Или волшебник. И вы стали придумывать легенды о подполковнике Гринчуке, о том, что он чуть ли ни мысли читает… Бред. Но вы с удовольствием в этот бред поверили. И Рустамчик решил подставить меня и остальных только потому, что уверен был, что другие, менее гениальные менты, не смогут докопаться до его фокусов с наркотой.

   – Кстати, Егор, – Гринчук обернулся к Баеву. – Я полагаю, что в истории с наркотиками завязан Рустамчик. Посмотри, как следует.

   – Хорошо, – сказал Баев.

   – А на самом деле достаточно обычного патрульного сержанта, чтобы раскопать о вас все. Так что, прапорщика Бортнева с лихвой хватит для того, чтобы собирать информацию от стукачей. И хватит для того, чтобы ставить на место особо одаренных уродов из среды новых дворян. Бортнев еще молодой, еще может терпеть всякое дерьмо. А я устал. Я ухожу. Мы с Михаилом… – Гринчук обернулся к Михаилу. – Мишка. Нет!

   Выстрел.

   Пуля ударила в мрамор возле самых ног Рустама, отлетела и пробила дыру в окне.

   – Мишка! – Гринчук бросился к Михаилу, перекрывая собой линию огня.

   Михаил выстрелил снова. Пуля ударилась в мраморную статую фонтана.

   Наконец завизжали женщины.

   – Лежать! – крикнул Баев. – Все на пол!

   Выстрел. Разлетелся вдребезги хрустальный графин на столе.

   Баев рванул со стула Владимира Родионыча и опрокинул на пол. Прижал рукой. Два его подчиненных проделали ту же процедуру с Ингой и Полковником.

   Теперь кричали все.

   Кто-то наступил на микрофон, и показалось, что раздался взрыв.

   Несколько человек побежали к двери.

   Гринчук, наконец, схватил Михаила за руку и что-то прокричал ему прямо в лицо. Михаил обмяк.

   – Все, – обернувшись к орущей толпе, крикнул Гринчук. – Все. Убирайтесь отсюда. Все.

   Браток распахнул дверь. Врезал в лицо подбежавшему снаружи охраннику и отбросил его в строну.

   Новые дворяне стадом бежали на выход.

   Гринчук подхватил потерявшего сознание Михаила и осторожно опустил его на пол. Сел рядом.

   Дворяне толкались в дверях, отшвыривая друг друга. Упала мраморная скульптура, голова покатилась по полу. Кто-то наступил на нее и упал. Раздался вопль.

   Баев и его подчиненные бросились спасать упавших.

   Владимир Родионыч медленно встал с пола. Подал руку, помог подняться Полковнику и Инге.

   – А говорят, сейчас не умеют праздновать, – покачал головой Владимир Родионыч, оглядев останки праздника.

   Столы и стулья были перевернуты. Битая посуда, раздавленные фрукты. Перевернутая и растоптанная еда.

   – Давно я так не веселился, – сказал Полковник и медленно пошел к сидящему на полу Гринчуку.

   – Знаете, кто вы после этого, Юрий Иванович? – печально спросил Полковник.

   – Знаю, – ответил Гринчук. – Гражданский человек. Без всяких обязательств, кроме обязанности помочь Михаилу.

   – Сволочь вы, Юрий Иванович, – сказал Владимир Родионыч.

   – С вами не посоветовался?

   – На хрена было про стукачей трепаться? – спросил Владимир Родионыч. – Ну, поняли вы, что вами мы прикрыли свою сеть осведомителей, ну зачем же всем об этом рассказывать?

   Сад опустел.

   Только Владимир Родионыч, Полковник, Инга, лежащий на полу Михаил и сидящий возле него Гринчук. И разбросанные там и тут охранники Махмутовых.

   – Я же для вас старался, – выдавил из себя Гринчук. – Вам же не нужно, чтобы порядок ассоциировался, извините за выражение, только с гениальным опером Зеленым. Ваши дворяне признали, что я могу держать их в руках и имею право их ставить на место. А теперь они признают, что любой человек, занимающий мое место, имеет на это право. И может наводить среди них порядок. Так что – все довольны, все смеются.

   Михаил застонал.

   – Это срыв? – спросил Владимир Родионыч.

   – Не знаю, – тяжело мотнул головой Гринчук. – Черт…

   – Если бы это был срыв, – задумчиво произнес Полковник, – то здесь сейчас лежали бы кучи трупов.

   – Наверное, – согласился Гринчук.

   – Это тоже, что и возле бильярдной? – спросил Полковник.

   – Похоже, – сказал Гринчук. – Если бы я знал, что все так обернется, то не стал бы ломать эту воспитательную комедию…

   – Комедию? – тихо спросила Инга.

   – Извини, – тихо сказал Гринчук.

   – Комедию? – Инга подошла к Гринчуку.

   Тот встал, опираясь на стену.

   – И вчера, когда ты стоял на коленях передо мной, ты уже знал, что сегодня произойдет все это? – Инга обвела руками сад.

   – Я не думал, что именно так…

   – А ты можешь себе представить, что пережила я, когда все это происходило? Когда ты корчил из себя подонка, чтобы отвлечь внимание охраны от Михаила. Ты понимаешь, что я почувствовала, когда поняла, что у тебя нет шансов уйти от обвинения в… Во всем этом. Я хотела кричать, как та девчонка… И броситься на этого Рустама и его охрану… А ты просто решил, что так нужно для дела. Тебе никого не жалко. Никого! Кроме, разве что, Михаила. Ты переступишь через кого угодно, чтобы восстановить справедливость, как ты ее себе представляешь… – Инга внезапно ударила Гринчука по лицу.

   Гринчук зажмурился.

   Инга ударила снова.

   – А я поверила… Подумала, что мы сможем… – Инга всхлипнула.

   Владимир Родионыч отвернулся, дернув за рукав Полковника.

   – Мы сможем, – сказал Гринчук.

   Третьей пощечиной Инга рассекла ему губу, и кровь теперь стекала по подбородку на белую рубаху. Но Гринчук не пытался вытереть кровь. Он смотрел на Ингу.

   – Мы не сможем, – обреченно сказала Инга. – Ты не сможешь стать другим, а я не смогу принять тебя таким, какой ты сейчас.

   Инга отвернулась и медленно пошла к выходу.

   – Инга, – позвал Гринчук.

   Инга не оглянулась.

   – Инга, подожди! – крикнул Гринчук.

   Инга вышла из сада. Гринчук шагнул за ней, потом оглянулся на Михаила и остановился.

   Михаил открыл глаза. Сел. Удивленно посмотрел вокруг.

   – Что случилось? – спросил Михаил.

   – Ты сорвался, – сказал Гринчук. – Как тогда.

   Михаил оперся рукой о пол, под пальцы попал пистолет.

   – Ты стрелял, – сказал Гринчук.

   Михаил взял пистолет, достал обойму и быстро выщелкал из нее патроны. Пересчитал.

   – Я кого-то?.. – Михаил не смог закончить вопрос.

   – Ничего особенного, – объяснил Полковник, – одна статуя, два окна и, если я не ошибаюсь, графин. Как вы себя чувствуете?

   – Странно, – Михаил встал. – Я себя чувствую странно. Как тогда, в парке…

   Полковник протянул Гринчуку свой носовой платок:

   – Утритесь, а то на вас страшно смотреть.

   – Не смотрите, – отрезал Гринчук, но платок взял. – Мы пойдем.

   – Идите, – сказал Полковник. – Скажите там Баеву, чтобы он подогнал машину прямо к зданию.

   Гринчук оглянулся на Михаил:

   – Пошли.

   – Пошли, – согласился Михаил.

   Они подошли к брошенному на пол пиджаку Гринчука. Гринчук наклонился, поднял пиджак и достал из его внутреннего кармана удостоверение.

   – Вы мне когда-то его вручили, – сказал Гринчук, – без всяких формальностей. Сказали, что это только бумажка. Вот я вам ее без всяких формальностей и возвращаю.

   Удостоверение пролетело над остатками банкета и плюхнулось под ноги Полковника. За ним прилетело второе. Михаила.

   – Сегодня мы съезжаем с квартир в вашем доме, – сказал Гринчук. – Нас можно не провожать.

   – Где вы там? – спросил появившийся на пороге Браток.

   – Уже идем.

   – Там Инга психует, – начал Браток, но посмотрел на Владимира Родионыча и замолчал.

   – Вы ко мне сегодня вечером, если сможете, загляните, Иван… э-э…

   – Николаевич, – подсказал Полковник.

   – Да, Иван Николаевич. Если сможете – зайдите.

   – Сможет, – не оборачиваясь, сказал Гринчук. – Обязательно сможет.

   И они вышли.

   – И даже не знаю, – сказал Владимир Родионыч, – огорчен я или испытываю чувство облегчения…

   Он поставил один из стульев и сел.

   – Жалко Гринчука.

   Полковник наклонился и поднял с пола удостоверение.

   – Знаете, – сказал Владимир Родионыч. – есть в этом какая-то ирония. На общем празднике Юрий Иванович начал свою деятельность, на празднике же и подвел итог.

   – Он сейчас, наверное, чувствует себя, словно голый. Без удостоверения. Думаю, он действительно уедет сегодня.

   – Без Инги, – сказал Владимир Родионыч.

   – Вы рады?

   – Я? Не знаю. Нет, наверное. Наверняка, нет. Пора бы мне уже привыкнуть за долгие годы, что судьбу не переупрямишь, но всякий раз надеюсь. Если не за себя, так за кого-то другого. Вот еще немного. Еще самую малость, и кто-то сможет переломить жизнь. Еще чуть-чуть… а потом оказывается, что сам человек свое поражение и готовит. Ведь он мог просто ей сказать. Просто предупредить. И тогда все бы закончилось хорошо. А он… – Владимир Родионыч покачал головой.

   Застонал охранник, на долю которого досталась тарелка, брошенная Михаилом.

   – А я ведь сегодня Зеленому поверил не сразу, – сказал Владимир Родионыч. – Все ждал, когда он достанет туза из рукава. И только, когда Инга, там за столиком…

   – Я помню, – сказал Полковник.

   – И тогда я поверил, что Гринчука поймали, наконец, и что он на ходу создает экспромт.

   – А оказалось, что он снова всех купил. И продал. И сделал так, что все работали на него. И ушел бы он полным победителем, если бы не проблема с Михаилом, – Владимир Родионыч грустно улыбнулся. – Ингу жалко.

   – А Гринчука?

   – А пошел он, ваш Гринчук! – вспылил вдруг Владимир Родионыч и вскочил со стула. – Пусть сам выкручивается. И пусть радуется, что я добрый человек. А то бы денежки с его счета убрать бы приказал…

   – Не получится, – Полковник снова наклонился, на этот раз за пистолетом, который Михаил оставил на полу. – Табельное оружие бросил… За такие вещи можно и пострадать.

   – Это почему у меня не получится? – осведомился Владимир Родионыч. – Нужно только позвонить в банк…

   – Я сегодня с утра на всякий случай проверил. Со вчерашнего дня на счету Юрия Ивановича нет ни копейки. И куда они были переведены, толком выяснить не удалось. – Полковник рассмотрел оружие и хмыкнул.

   – Что там еще?

   – Не пострадает. Это наверняка не пистолет Михаила. Это «беретта», и я сомневаюсь, что она может быть табельным ментовским стволом. У них, похоже, сегодня только Браток был с родным оружием.

   – Правильно, – кивнул Владимир Родионыч. – Только он и должен был остаться на работе после сегодняшнего мероприятия. Гринчук предусмотрел практически все. Он вообще очень предусмотрительный человек. Я не удивлюсь, если окажется, что у него все готово к отъезду, и что он сейчас отдает последние указания.

   Владимир Родионыч был прав.

   Вещи и Гринчука и Михаила уже были упакованы с самого утра. Более того, они уже даже лежали в багажнике свежекупленного «джипа». «Джип», выделенный оперативно-контрольному отделу Советом, был передан, вместе с документами, Братку.

   – Прямо сейчас уезжаете? – грустно спросил Браток.

   – Прямо сейчас, – кивнул Гринчук.

   Но сразу же уехать не удалось. По той простой причине, что Гринчук включил, наконец, свой мобильник.

   Вначале позвонил Абрек. Он очень горячо извинялся за свою вчерашнюю неявку, и просил, просто умолял о личной встрече.

   – Меня, помню, и Атаман просил о встрече, – сказал Гринчук в телефонную трубку, и Абрек замолчал почти на минуту.

   – Давайте встретимся, очень нужно поговорить, – умоляюще тянул Абрек.

   Это было настолько неприлично, что Гринчук согласился и приказал Абреку ждать за городом возле блок-поста. Абрек безропотно согласился, не уточнив даже, сколько именно придется ждать.

   Потом позвонил Граф. Каким-то образом он уже знал о случившемся, в нескольких энергичных выражениях выразил свое отношение к умственным способностям Гринчука, который не может просто уехать, не устроив Ледового побоища или гибели Помпеи. Гринчук не возражал. Он только просил, чтобы Граф взял под свою личную опеку Милу Чайкину. Граф пообещал. Потом попросил, чтобы Граф лично занялся ближайшей судьбой отца Варфоломея.

   – Понимаешь, – пояснил свою просьбу Гринчук, – если священники в конце марта начинают заниматься рукопашным боем, а в прошлом году какие-то молокососы на день рождения Гитлера попытались побуянить на кладбище возле церкви, поневоле напрашивается вывод, что это двадцатое апреля будет ознаменовано чем-то выдающимся. И лучше, чтобы молокососы получили урок, а священник к разборке не успел.

   – Сделаем, – сказал Граф. – Что еще?

   – Еще? – Гринчук помолчал, оглянулся на сидящего на заднем сидении машины Михаила. – За Ингой посмотри. Обиделась она.

   – Можно я не буду называть тебя козлом? – ласково спросил Граф.

   Гринчук потрогал разбитую губу и разрешил.

   – Я все сделаю, – сказал Граф. – Но и ты, тогда, выполнишь одну мою просьбу. Лады?

   – Лады.

   И Гринчук получил задание заехать в больницу к Левчику.

   Левчик, как оказалось, очень обиделся на Мастера и хотел…

   – Мне это не интересно, – быстро перебил Графа Гринчук.

   – Вот сам ему об этом и скажешь. Но обязательно лично. Ты мне все равно должен.

   – Хорошо, – сказал Гринчук и поехал в больницу.

   По дороге ему позвонила Мила, и пришлось ее успокаивать и обещать, что все будет нормально. И с ней, и с ним, и с Ингой.

   – Все будет нормально, – повторил Гринчук.

   – Вы мне обещаете? – спросила Мила.

   – Да, – тяжело вздохнув, пообещал Гринчук. – И, если что, обращайся прямо к Графу.

   Потом неожиданно позвонил майор Капустин и долго заплетающимся языком просил прощения, клялся в вечной любви и просил, чтобы это недоразумение было забыто.

   Гринчук уточнил, какое именно недоразумение, Капустин быстро сказал «Спасибо» и отключился.

   Разговор в больнице занял всего десять минут. Левчик сделал предложение, Гринчук хотел сразу же послать Левчика к лешему, но решил пожалеть сердечника и пообещал подумать.

   Потом они заехали за Ириной.

   Доктор прощаться не пришел, объяснил по телефону, что очень занят. Михаил помог загрузить Ирине вещи в машину. Помог сесть ей на заднее сидение и сам сел рядом.

   – Ну, – сказал Гринчук, – поехали.

   Возле блок-поста их остановили. Старший лейтенант извинился и сообщил, что его просили передать Юрию Ивановичу, чтобы он подождал здесь некоторое время.

   – Кто звонил? – спросил Гринчук и сам себе ответил. – А какая, собственно, разница. Приказали – жди.

   Тем более что и Абрек уже топтался в отдалении, выскочив из машины при появлении Гринчука.

   – Что у тебя, в натуре? – спросил Гринчук, оглядываясь на свою машину.

   Ирина и Михаил вышли из «джипа» и пошли к лесу. Михаил поддерживал Ирину под руку и что-то ей говорил. Ирина улыбалась.

   – Ну? – обернулся Гринчук к Абреку.

   И Абрек поведал ему страшную историю о мертвом Кроте, злом Мастере и поисках суки, заказавшей Крота и подставившей Мастера.

   – И что ты от меня хочешь? – спросил Гринчук. – Я уже не при делах. Я уже уезжаю. И я уже больше не мент.

   – Ты – Зеленый, – уверенно сказал Абрек.

   И это прозвучало так, будто то, что Гринчук – Зеленый, делало его если не всемогущими, то, на крайняк, великим.

   – Мастер сказал, что это кто-то из нас, из тех, кто знал о том, когда эти козлы с Севера приедут. Я чую, что он снова кого-то хочет убрать. С ума сошел этот Мастер.

    Подменили его, сказал Атаман. Заколдовали меня, сказал Мастер. Угадай, сказал Мастер. Или будешь жить, как я, сказал Мастер.

   Гринчук мотнул головой, отгоняя наваждение.

   – Я бы понял, если бы он, типа, для дела людей подставлял. Типа, сам с этого что-то имел. Так он же себе во вред это делает, – Абрек сплюнул. – Ему бы сейчас успокоиться, а он конкретно с цепи сорвался. Так и хочет, чтобы его кто мочканул…

   Абрек замолчал и посмотрел на Гринчука.

   – И ты хочешь… – засмеялся Гринчук.

   – Не я один. Все хотят, – быстро сказал Абрек, не сводя взгляда с Гринчука.

   – И все тебе об этом сказали?

   – Зачем все? Кто сказал, а кто просто подумал. Али твой телефон дал.

   – Али – умный, – Гринчук снова оглянулся на Михаила.

   Михаил улыбался. В руках у Ирины уже голубел небольшой букетик.

   – Помоги, – попросил Абрек. – Нужно, чтобы Мастера убрал кто-то чужой. Своего мы сами потом должны будем наказать. Понимаешь?

   – А я, типа, смогу? Думаешь, я стану принимать заказ у пацанов на авторитета? А ты не хочешь, чтобы я сейчас позвонил Мастеру?

   – Ты не позвонишь, – уверенно, но слишком быстро ответил Абрек. – И если Зеленый захочет, то Мастер…

   – Сам умрет, – засмеялся Гринчук. – Ты тоже поверил в эту сказку о моем проклятии? В то, что я душу дьяволу продал?

   – Нет, – отшатнулся Абрек. – Но если вдруг с Мастером что-то случится, мы, в натуре, все что угодно. Все. Честно. В натуре.

   Абрек выкрикивал это и медленно пятился к своей машине.

   – Может, ты сам душу продашь? – спросил Гринчук. – Могу адресок сообщить.

   – Не надо, – сказал Абрек и быстро пошел, почти побежал к своей машине.

   – Эй, Абрек! – крикнул ему вдогонку Гринчук.

   К блок-посту подъехала машина Полковника. Старший лейтенант подбежал к ней, заглянул на заднее сидение и что-то стал говорить, указав даже пару раз рукой в сторону Гринчука.

   – Что? – не возвращаясь, спросил Абрек.

   – Ты, если жить хочешь, запусти там среди своих одну мульку, – Гринчук помахал рукой в стороны машины Полковника.

   Абрек посмотрел туда же и заволновался еще больше:

   – Что сказать?

   – Вы когда узнали, что Крот бабки привезет? – спросил Гринчук.

   – Вчера, уже у Мастера. Это, типа, что он с бабками. А то, что приезжает – позавчера.

   – И маршрут уже знали, и время?

   – Нет, – подумав, ответил Абрек.

   – И как же вы тогда умудрились засаду организовать, да еще так ловко и четко? Не подумал, Абрек?

   Судя по выражению лица, Абрек действительно не подумал.

   – Вот и запусти мульку, что это кто-то из северян Крота замочил и стрелки на Мастера перевел. Только Мастер и северяне знали весь расклад. Мастеру не с руки так подставляться, вот и выходит, что северные свои разборки на вашей территории провели.

   Полковник вышел из машины и двинулся к Гринчуку.

   – Спасибо, – сказал Абрек. – Если что-то будет тебе… вам нужно – только скажи.

   – Иди уже, добрая фея, – Гринчук отвернулся от Абрека и пошел навстречу Полковнику.

   – Вот, – сказал Полковник, – решил с вами попрощаться.

   – Прощайте, – сказал Гринчук.

   – А вы не погорячились?

   – Думаю, нет, – ответил Гринчук. – Все. Я уже уехал. Меня уже нет в городе. У меня здесь осталась только Инга, но ее я все равно заберу.

   – Я знаю, – кивнул Полковник. – Возьмите удостоверение.

   Гринчук посмотрел на документ:

   – Нет.

   – Оно вам может понадобиться.

   – Нет. Не понадобится. Все уже решено, – Гринчук развел руками. – И я уже не хочу по-другому.

   – Где вы будете жить? – спросил Полковник.

   – Приеду на место – сообщу. Потом возьму Михаила и поеду к столичным светилам. Потом – как получится. К июлю планирую жениться. На Инге.

   – Вы уверены, что вас оставят в покое? – спросил Полковник.

   – Вы?

   – Нет, те, из Приморска, – Полковник поморщился, взглянул на небо и поднял воротник плаща.

   Только тогда Гринчук сообразил, что моросит дождь.

   Михаил и Ирина сели в машину.

   – Думаю, что я для приморских не интересен. И не собираюсь туда ехать. А они, как мне кажется, интересуются людьми влиятельными. Типа, Мастера.

   – Мастера мы не тронем, – сказал Полковник. – И, если понадобится, будем поддерживать. Нам не нужна в городе война и беспредел.

   – Это я понимаю, – кивнул Гринчук, – но Мастеру осталось недолго. Поездка в Приморск плохо отразилась на его умственных способностях. Пока он держится на авторитете. Но время идет. Песок сыплется.

   Взревела машина Абрека. Полковник задумчиво посмотрел ей вдогонку:

   – Этот хочет убрать Мастера?

   – Они все его хотят убрать. И, – Гринчук наклонился к уху собеседника, – мне кажется, что и Мастер хочет того же.

   – И, все-таки, будьте осторожнее, – попросил Полковник. – Эта история с диском… Похоже, у нас в обороне есть дыры. Это организация. И организация эта отчего-то выбрала своей мишенью вас.

   Гринчук внезапно хлопнул себя рукой по лбу:

   – Хорошо, что вы напомнили. Я забыл его отдать!

   Гринчук достал из кармана квадратный пластиковый конверт с диском:

   – Отдайте это в архив.

   – Так это вы… – задохнулся Полквоник.

   – Я.

   – Зачем?

   – А как еще, по-вашему, я мог убедить Капустина, что меня можно уже намазывать на хлеб? И как я мог заставить генерала принять меня немедленно?

   Полковник взял диск, взвесил его на руке.

   – И все это ради того, чтобы быстро подписать рапорт об увольнении?

   – И ради этого тоже, – улыбнулся Гринчук.

   – Недобрый вы человек, Юрий Иванович, – сказал Полковник.

   – Браток при первом знакомстве вообще назвал меня человеком заподлистым.

   – И был совершенно прав. Устраивать такое для того, чтобы получить мелочь, мелочь, которую вы и так могли…

   Дождь усилился.

   – Хорошо, – сказал Гринчук. – ладно. Я вам объясню. Но только вам.

   – Валяйте, – согласился Полковник.

   От машины подбежал его водитель и принес зонтик.

   – Я случайно попал в эту странную историю с Приморском, – начал Гринчук, когда Полковник открыл зонтик. – И понял, что не знаю, с какой стороны по мне врежут. И еще понял, что из этой истории нужно уходить, пока не поздно.

   – Пока не поздно, – повторил Гринчук. – И уйти нужно так, чтобы напрочь отрезать все, чтобы стало совершенно понятно, что я не представляю ни какой ценности для волшебников из Приморска. Или для Сатаны. Или для тайной организации. А интересовать я мог в этом смысле или по ментовской линии, или по линии наших любимых новых русских дворян. Понятно?

   – И вы устроили все это, что продемонстрировать свой уход? Дать понять, что вы уже не интересны для вербовки. Что вас можно не трогать, ведь обратный путь закрыт вам и в органы и…

   – И на почетную должность мента для новых русских, – закончил Гринчук. – Всего два скандала. Мне надоело такая жизнь. Я хочу…

   – Понимаю, – кивнул Полковник, – домик, цветы, сад и любимая жена.

   – Именно, – сказал Гринчук. – Именно. Если бы вы собирались чистить все это, выгребать дерьмо и с Мастером, и с генералом – я, может быть, и остался. Но вы следите за равновесием. Вы беспокоитесь о политике, вы беспокоитесь о внешнем порядке. И вы даже попытаетесь найти общий язык с Приморском, если получится. Так ведь?

   Полковник не ответил. Очень красноречиво не ответил.

   – С Приморском нельзя договориться, – сказал Гринчук. – Можно только попытаться продать ему душу.

   – Глупости, – сказал Полковник. – Мы для вашего Сатаны – слишком твердый орешек.

   – Да, за вами же целая система, – чуть брезгливо улыбнулся Гринчук. – А система – это сила. Никто, даже самый крутой в одиночку ничего не сможет сделать.

   – А разве это не так? – спросил Полковник.

   – Не помню, где именно, то ли в мультфильме, то ли в книжке, – Гринчук потер мочку уха. – За человеком гонялась большущая змея. Которую никто не мог победить. Тогда человечек сунул змее в пасть ее собственный хвост, и змея сама себя съела.

   – Красивая сказка. – согласился Полковник. – Я даже видел несколько попыток вот так бороться со змеей… Печальные были попытки.

   – Вот и я о том же. Лучше я займусь своей жизнью. И жизнью Михаила, – Гринчук протянул Полковнику руку. – До свидания.

   – До свидания, – ответил на рукопожатие Полковник. – Берегите себя.

   – Взаимно, – засмеялся Гринчук.

   – Вас проводить до машины? – предложил Полковник.

   – Да вы что? Это же весенний дождик. Я пробегусь, – Гринчук легко побежал к своей машине, но неожиданно сделал круг и вернулся к Полковнику. – Проконсультируйте меня, Полковник.

   – Если смогу, – сказал Полковник.

   – Предположим, если мне понадобится сделать запись телефонного разговора между генералом милиции и уголовным авторитетом, как мне сделать это без дополнительной аппаратуры, без разрешения прокурора, но так, чтобы потом эту запись можно было использовать в суде?

   Полковник задумался.

   – Время идет, Полковник, – продолжая бежать на месте под дождем, прикрикнул Гринчук.

   – Не знаю, – покачал головой Полковник. – Наверное, никак.

   – Неправдочка ваша, – засмеялся Гринчук. – Все очень просто. Вы берете свой мобильник и просите в телефонной конторе записывать ваши собственные разговоры. Типа, к вам иногда звонят с угрозами. Потом звоните уголовнику и просите его поговорить с генералом. И передаете телефон генералу. Если вам удастся найти для беседы интересную тему – все будет нормально. И вы получите официальную запись разговора, не нарушив ни одного закона.

   – Чушь, – подумав, сказал Полковник. – Полная чушь.

   – Вот в этом ваша проблема, Полковник.

   Гринчук помахал рукой и убежал к своей машине. Уже возле самого «джипа» он поскользнулся, но удержался на ногах.

   – А на свадьбу я вас приглашу! – крикнул Полковнику Гринчук. – Где-нибудь к июлю.

   К июлю, подумал Полковник, проводив взглядом машину Гринчука.

   – Дай-то Бог, – сказал Полковник. – Дай-то Бог.

   Глава 8

   То, что Гринчук уехал из города, важной новостью перестало быть скоро. Высшее общество помнило о скандале на дне рождения, а пацаны, узнав о внезапном отъезде Зеленого, комментировать его не стали. Не хрен ломать голову, когда точно знаешь, что ничего не поймешь – так озвучил общую мысль Котик.

   Абрек сообщил особо доверенным лицам содержание разговора с Гринчуком. Вопрос о том, согласился Зеленый или нет, остался открытым. Правда, последний совет Гринчука был воспринят с благодарностью.

   Типа, в натуре, какого рожна гнать волну на своих, если никто, конкретно, не мог знать, что Крот едет с бабками, что едет он на тачке, а не в самолете или поезде, и то, по какой дороге он появится. Абреку хватило ума не самому излагать Мастеру Гринчуковскую идею, а передать ее через Али. Али, правда, в результате получил от Абрека кусок заречного рынка, но Абрек считал, что дело того стоит. Если даже Мастер на особо умного обидится, то Али, благодаря своим связям, рискует меньше того же Абрека.

   Но Мастер не обиделся. Он тут же, при всех, позвонил коллегам на Север и изложил все просто и доходчиво. Нет, северяне, конечно, могут не поверить, могут даже обидеться. Но стрельба – дело обоюдное. На хрена мочить друг друга из-за какого-то козла? Северяне пообещали поискать среди своих, Мастер пообещал поискать в городе. На том и порешили.

   Северяне остались в раздумьях, а Мастер, приехав домой, напился до беспамятства, чего с ним не бывало уже лет двадцать.

   Апрель прошел, в общем, спокойно. Разве что двадцатого числа отец Варфоломей испытал чувство близкое к потрясению. И все из-за того, что Граф всегда держал слово и был человеком творческим. С фантазией. Где он достал полтора десятка эсэсовских мундиров и десяток пистолетов-пулеметов МП-39, ошибочно именуемых иногда «шмайссерами» – осталось загадкой для многих. Потом уже, рассказывая эту историю Гринчуку, Граф упомянул о приятеле с киностудии. Как бы там ни было, но отец Варфоломей морально был не совсем готов ко дню рождения Адольфа Гитлера.

   Проблема была в том, что часть Ночлежки – кладбища возле церкви отца Варфоломея – занимали старые еврейские могилы. И не так давно появившаяся в городе компания тинейджеров, именующих себя нацистами, повадилась малевать на надгробьях свастики. Отец Варфоломей на первый раз просто поговорил с бритоголовыми придурками, но те сделали удивленные глаза – Мы? Когда? Кто видел?

   Можно было пожаловаться в милицию или тому же Юрке Гринчуку, но батюшка был человеком принципов. Свои проблемы он привык решать сам. Официальное разбирательство неминуемо должно было привлечь внимание прессы, стать причиной криков о вспышке юдофобии и стало бы рекламой для бритоголовых оболтусов. А еще, не дай Бог, приперся бы какой-нибудь еврейский деятель и стал бы требовать огородить могилы, создать отдельное еврейское кладбище…

   Отец Варфоломей, как каждый славянин, где-то в глубине душе был антисемитом. Не в том смысле, что готов был устраивать погромы, но вот разговоры о богоизбранном народе, единственном пострадавшем во время второй мировой войны, вызывали у отца Варфоломея чувство смутной досады. Но могилы находились под его, отца Варфоломея, защитой. Посему…

   Драться священнику, в принципе, не прилично, но если оказаться на месте шабаша вовремя, подумал отец Варфоломей, и правильно сделать замечание резвящимся дуракам, то защищаться священнику не просто можно, но и должно. Тем более что нарушать заповедь «Не убий», отец Варфоломей не собирался.

   Часикам к восьми вечера батюшка переоделся в спортивный костюм и, опираясь на недавно приобретенную самшитовую палочку, отправился прогуляться на еврейскую часть Ночлежки.

   К половине девятого туда прибыли городские нацисты – все тридцать человек. Пересчитав их, батюшка опечалился, но от своего намерения не отказался. Тридцать так тридцать, тем более что после двух-трех переломанных рук, как подсказывал батюшке жизненный опыт, желание у компаний драться обычно пропадает.

   Нацисты гурьбой направились к забору кладбища, отец Варфоломей решил подождать посетителей на другой стороне ограды. Все были сосредоточены настолько, что не обратили внимания на грузовик с тентом, стоявший в стороне. И вот когда нацисты стали взбираться на кладбищенскую ограду, подсаживая друг друга, грузовик вдруг включил фары, и из полумрака за ними появились странные фигуры.

   – Менты! – сгоряча крикнул один из тинейджеров, но через несколько секунд стало понятно, что это не представители славных и даже в чем-то родных правоохранительных органов.

   Нет, менты могут дать в зубы и в выражениях тоже не стесняются, но в зубы они бьют не «шмайссерами» и ругаются все больше по-русски. Во всяком случае, «русише швайн» и «хенде хох» менты используют редко.

   Ошалелых от неожиданности городских нацистов быстро построили вдоль кладбищенской стены. Двух или трех пришлось прислонить, чтобы не упали. Эсэсовцы построились цепочкой напротив них. Это даже напомнило батюшке картину о расстреле коммунаров у стены кладбища в Париже.

   Отец Варфоломей замер, пытаясь рассмотреть лица нападавших, но в сумерках ясно были видны только каски и автоматы.

   Предводитель городских нацистов попытался найти общий язык с неизвестно откуда взявшимися автоматчиками. Обдумать свои поступки Ганс Овечкин не успел, поэтому просто выбросил вперед руку и заорал «Хайль Гитлер!». Его соратники подхватить крик не успели, потому что Ганс получил сапогом в причинное место и упал.

   – Ты есть словьянский сволотщь, – сообщил офицер. – Ты есть позорить неметский зольдат и арийский раса. Ви фсе есть позорить, и я вас буду убивать.

   Офицер отдал команду солдатам, солдаты начали хватать выстроенных городских, совсем утративших способность соображать, нацистов и забрасывать их под тент грузовика.

   Отец Варфоломей поначалу хотел честно вмешаться, но потом, разобрав, что именно выкрикивает эсэсовский офицер, успокоился. Офицер явно изучал язык по советским фильмам о войне.

   Грянула запись «Рамштайна», и грузовик уехал.

   Под утро три десятка совершенно голых парней были остановлены на загородной дороге милицейским патрулем. Парни что-то попытались рассказать патрульным о сволочах-фашистах, о том, что эти самые проклятые фрицы, нацисты недобитые, вывезли их в поле и заставили рыть могилу. Потом загнали всех в яму, заставили раздеться и помочились, суки, на головы, казалось бы, идейных наследников. А потом уехали.

   Первое, что сделали подмоченные нацисты, это простыми движениями рук и ног выразили свое отношение к бывшему фюреру, Гансу Овечкину. Ганс, в миру – Григорий, критику бывших соратников принял стоически.

   Возбуждать дело по поводу нападения эсэсовцев на нацистов не стали.

   Отец Варфоломей перезвонил Гринчуку на мобильник, тот переадресовал его Графу, а Граф, как мог, оправдывался перед священником, доказывая, что его сценарий перековки поклонников фюрера куда более действенный, чем просто мордобой. Батюшка, подумав, не мог не согласиться.

   Как не мог не согласиться с Полковником Владимир Родионыч, беседуя где-то в начале мая. Разговор зашел об уехавшем Гринчуке, потом плавно перешел на оставшегося Братка, и Полковник сказал, что прапорщик, на удивление, работает четко и эффективно. Вместе с Баевым он вытряс-таки из Махмутова-младшего откуда и как появляется наркота у золотой молодежи. Затем дожал участкового, который все никак не мог обеспечить порядка возле гимназии. Потом отшил пару шулеров, которые повадились чистить гимназистов. И в течение нескольких часов нашел шестнадцатилетнюю девочку из благополучной семьи, рванувшей вслед за цыганской звездой кочевой вместе с одним из многочисленных племянников цыганского барона. Девчонка была без особых потерь возвращена в семью, барон принес свои извинения и передал привет Михаилу, а племянника долго и тщательно учили не втягивать барона в опасные мероприятия. И не огорчать таких уважаемых людей, как Михаил, Гринчук и Браток.

   – Есть у Братка даже какой-то шик, – сказал Полковник. – Стиль. Что-то исконно-народное, такое посконное и домотканое. Знаете, раньше в деревнях, когда хотели разобраться с кем-то быстро и, по возможности, без последствий, то накрывали беднягу мокрым полотном и били оглоблей. Знатоки утверждают, что в этом случае синяков не оставались.

   – Ему было, у кого учиться, – вернул разговор на интересующую его тему Владимир Родионыч. – Девять месяцев близкого общения с Гринчуком – это обязательно наложит свой отпечаток на человека. Даже если он не так талантлив, как Браток. Что, кстати, у Гринчука?

   – Ну… – протянул Полковник. – У Гринчука, как я понимаю, все нормально. Он с Михаилом и Ириной…

   – Это какой Ириной? – уточнил Владимир Родионыч. – Из Крыс?

   – Из бомжей, – кивнул Полковник. – Из тех, что подобрали тогда Михаила. После того, как погиб ее муж, защищая Михаила, Ирина старается от парня не отходить. Особенно после того, как у того начались эти приступы…

   – А что, кстати, с приступами?

   – Не знаю. По понятным причинам, я не могу навесить на Гринчука наружку.

   – Пытались?

   – Два рыбака неподалеку от его дома в лесу были встречены Юрием Ивановичем. Он их даже не бил, просто предупредил, что следующий раз рыбакам понадобится для эвакуации санитарный транспорт. Рыбаки, к счастью для себя, спорить не стали, – Полковник развел руками и виновато улыбнулся. – Пока мне точно известно, что Гринчук возил, как и обещал, Михаила в столицу и оплачивал консультации нескольких светил.

   – Результат?

   – Какой результат? Было просто обследование, не мог же Гринчук рассказывать об операции вооруженных сил по созданию суперсолдата. В дурдом отправили бы обоих.

   – Попытались бы отправить, – поправил Владимир Родионыч.

   Полковник не стал развивать эту мысль. Он откашлялся и допил остывший уже чай.

   – Попросить, чтобы Инга принесла еще? – спросил Владимир Родионыч.

   Полковник покачал головой.

   – Он Инге не звонил? – спросил Полковник.

   – Откуда я знаю? Я ее телефонных разговоров не прослушиваю. А то, что она весь этот месяц нервничает, – это не обязательно вызвано молчанием Гринчука, – Владимир Родионыч пробарабанил какую-то мелодию пальцами по крышке стала. – Хотя…

   Взял в руки карандаш, покрутил его в руках и бросил его на стол.

   – Так ломается грифель, – с осуждением сказал Полковник. – Трескается внутри и постоянно потом выпадает, сколько не точи.

   – Послушайте, – сварливо произнес Владимир Родионыч, – почему это так выходит – уже больше месяца, как Гринчук уехал. Пропал в своих лесах. Но мы до сих пор неизменно возвращаемся к его персоне в наших разговорах. И в наших мыслях тоже.

   – Почему вы о нем думаете, – ответил Полковник, – не знаю. А я… Меня, как, впрочем, и всегда, раздражает то, что я не могу понять причин действий Гринчука. И постоянно чувствую подвох. Даже здесь. Казалось бы – струсил, уехал. Молодец. Собрался даже жениться. Пока неудачно, но мне он клялся при прощании, что пригласит на свадьбу где-то в июле. Что еще он может задумать и, главное, провернуть из своего прекрасного далека? Что?

   Полковник встал с кресла и прошелся по кабинету. То, что он сейчас говорил, было многократно обдумано и взвешено. Без толку, как честно признавался себе Полковник. Даже если бы Гринчук и собирался что-то предпринять, то сейчас все выглядело, будто он стремится максимально усложнить свою задачу. Реально он мог сейчас работать в городе только через Братка. Но Браток был весь погружен в свои обязанности, это Полковник знал точно. Браток, конечно, целых девять месяцев учился у Зеленого, но вычислять наружное наблюдение и уходить из-под него, как это умели делать Гринчук и Михаил, прапорщик Бортнев пока не научился.

   Некоторая информация к Гринчуку могла поступать через Графа и других приятелей, но Граф божился, что их телефонные контакты редки и очень кратки. Как дела? Что нового? И все. Врать Графу не было смысла, так как он прекрасно знал возможности Полковника по поводу прослушки и наблюдения.

   То есть, Гринчук отрезал себя от сети информаторов. Гринчук отказался от оперативных возможностей. Гринчук жил в лесу. Гринчук искал доктора для Михаила.

   – И где он тут меня обманывает? – вслух подумал Полковник.

   – Или, как говорят ваши уголовные подопечные, парит, – сказал Владимир Родионыч. – Я постоянно думаю именно об этом. И постоянно…

   Владимир Родионыч снова что-то пробарабанил.

   – Турецкий марш? – спросил Полковник.

   – Похоронный, – отрезал Владимир Родионыч. – Вы что-то поняли по поводу Приморска и Мастера?

   – Пока нет. Следим за Мастером. Издалека. Прослушку поставить не могу, не хочу засветить наш интерес к Мастеру. Что-то сообщает Али…

   – Он, кстати?..

   – Вроде бы нормально. Не знаю. Пока у меня нет оснований его подозревать.

   – Но вы предупредили его, на всякий случай, чтобы он не ехал в Приморск, если что?

   – Он в любом случае сообщит о своих готовящихся передвижениях, – задумчиво произнес Полковник. – Черт! Мы знаем то же, что и Гринчук. Я уверен, что он всю информацию нам передал. Но я не могу понять, что же так его испугало. Что заставило его сбежать? Мне кажется, что он с городом поддерживает хоть какие-то отношения только из-за того, что здесь осталась Инга. И как только он сможет с ней помириться и забрать ее отсюда, то оборвет всякие связи с городом.

   – С градом обреченным, – пробормотал задумчиво Владимир Родионыч.

   Полковник остановился, постоял перед письменным столом и снова принялся ходить по кабинету. Десять шагов до двери и столько же обратно:

   – Я пытался его понять. Я пытаюсь его понять. Я до сих пор не могу представить себе, что могло так испугать Гринчука. Вспомните, он прошлым летом вцепился в дело о взрывах, хотя оно, как мы с вами знаем, для него было смертельно опасным. Зимой он противопоставил себя всем, в том числе и нам, но добился своего. Сейчас же ничего особого не произошло. Конкретно ему никто не угрожал.

   – Легко вам говорить, это не в вас стреляли в бильярдной – Владимир Родионыч посмотрел на вышагивающего Полковника и отвернулся. – Прекратите бродить, у меня от вас голова кружится.

   – Хорошо, – Полковник сел в кресло. – Ладно. Не в меня. Ладно. Но он практически провоцирует свой арест только для того, чтобы лично пообщаться с начальником городского управления милиции. Он провоцирует скандал с Махмутовым, хотя мог все решить тихо. За пару дней он обрывает все, словно в панике, и бежит из города. При этом лично на меня он не производит впечатления очень испуганного человека.

   – Он вообще не производит впечатления человека, способного поддаться страху, – сказал Владимир Родионыч.

   – И тем не менее…

   Владимир Родионыч нажал кнопку на селекторе.

   – Да, – ответила Инга.

   – Вы не могли занести нам еще чаю? – спросил Владимир Родионыч.

   – Да, конечно.

   Владимир Родионыч снова принялся барабанить пальцами по столу.

   – И все-таки, это «Турецкий марш», – сказал Полковник. – Тара-та-та-там, тара-та-та-там, таратата…

   Вошла Инга с подносом, поставила чашки с чаем перед Полковником и Владимиром Родионычем и ушла, забрав грязные чашки.

   – Ну? – спросил Владимир Родионыч.

   – Что «ну»? – спросил Полковник.

   – Вот это, – Владимир Родионыч сделал неопределенный жест рукой в сторону двери.

   – Вы имеете ввиду Ингу?

   – Я имею ввиду Ингу. Если бы вы в его возрасте и его положении встретили такую женщину, вы бы сомневались хоть секунду?

   – Я бы к такой женщине в жизни не подошел бы. Пуглив по женской части с юных лет. Но ход ваших мыслей понять могу, – Полковник подул на чай. – До последнего времени у Гринчука не было уязвимых мест. Невозможно было себе представить, что из-за кого-то он может поддаться давлению. А после появления Инги…

   Это действительно было похоже на правду. Гринчук влюбился. И испугался. Не за себя. Он испугался того, что может эту любовь упустить. Потерять. А еще он понял, что странная история с Приморском может потребовать его участия. А он неоднократно говорил, что опасно работать в ситуации, когда любой может оказаться обработанным, заколдованным, завербованным… А из-за Инги эта опасность возрастала. И Инга была слишком близко к Владимиру Родионычу. А Владимир Родионыч был очень влиятельным в городе лицом, и мог заинтересовать Приморск. А это значило, что Инга могла попасть под удар. И Гринчук мог из-за нее попасть под удар. И Гринчук решил срочно уходить. В этом случае все становится понятным.

   И еще это значило, что Гринчук в ближайшее время сделает все, чтобы увезти Ингу. И еще это значило, что Ингу…

   – Мне кажется, что нам нужно подумать о безопасности Инги. И вообще всех, кто обслуживает вас и наших новых дворян, – сказал Полковник.

   – Вспомнили… Я еще на прошлой неделе запустил своих… – на этом слове Владимир Родионыч сделал ударение на этом слове, – …своих людей, чтобы они приглядели за Ингой. А вы, будьте так добры, подключите своих аналитиков, чтобы они в ближайшие сроки выдали план выхода на эту организацию, с целью либо контакта с ней, либо ее уничтожения.

   Полковник молча кивнул.

   Владимир Родионович снова постучал пальцами, посмотрел на Полковника и убрал руку со стола:

   – Недавно я боялся, что Инга уедет слишком быстро. Теперь волнуюсь, почему Гринчук тянет время. Не хочу, чтобы с Ингой что-то случилось. Если Гринчук находится в списке мишеней, то она – самый надежный способ его свалить.

   – Или перевербовать, – сказал Полковник. – А это куда хуже.

   – Что ж он время-то тянет?

   А Гринчук время не тянул.

   Он две недели провел с Михаилом в столице. Нашел частную клинику, договорился о том, что Михаил сможет там находится на правах гостя сколько будет нужно. Клиника была закрытой, находилась довольно далеко от города и охрану имела весьма и весьма пристойную. Причем, получив деньги, обслуживающий персонал вопросов не задавал.

   Михаил остался в клинике под присмотром Ирины, а Гринчук в середине мая нагрянул в гости к Владимиру Родионычу.

   Первым об этом сообщил охранник снизу, от входа. Владимир Родионыч торопливо нажал кнопку на селекторе:

   – Инга?

   – Да, Владимир Родионыч.

   – Приготовьте, пожалуйста, кофе. Мне, как обычно, а Юрию Ивановичу – как он любит. Много сахара и большую чашку.

   – Хорошо… – голос Инги остался ровным.

   – Инга?

   – Я все поняла, Владимир Родионыч, – сказала Инга.

   Через минуту в дверь кабинета постучали.

   – Входите, – сказал Владимир Родионыч.

   Гринчук выглядел отдохнувшим и посвежевшим. И на лице его была улыбка. Немного натянутая. Самую малость. Если бы Владимир Родионыч знал Гринчука чуть хуже, то эту натянутость не заметил бы вовсе.

   – Здравствуйте, Юрий Иванович, – Владимир Родионыч встал с кресла и шагнул к Гринчуку навстречу с протянутой рукой. – Рад.

   – Вам нужно чаще бывать на воздухе, – сказал Гринчук, пожимая руку. – А вы все в кабинете. Между прочим, воздух из кондиционеров – вреден. Там что-то не так с ионами.

   – Угу, – усаживаясь на место, подтвердил Владимир Родионыч. – Жизнь вообще вредна. От нее умирают.

   – Цитата, – констатировал Гринчук, сев в кресло. – Еще там про то, что жизнь – это болезнь, передающаяся половым путем и со стопроцентным летальным исходом.

   – Вовсе не цитата, – обиделся Владимир Родионыч, – а вовсе даже экспромт. Я не виноват, что все уже придумано.

   – Не виноваты, – согласился Гринчук.

   Они помолчали.

   – Как там в сельской местности? – спросил Владимир Родионыч.

   – Хорошо. Я с компаньонами посадил картошку. Говорят, там она хорошо родит. Планирую помидоры и прочие витамины. Оказалось, что сажать овощи – куда приятнее, чем кого-нибудь другого, – Гринчук улыбнулся и посмотрел на свои ладони.

   – Мозоли?

   – Есть немного.

   – К нам – похвастаться огородом, или нужна помощь? – осторожно спросил Владимир Родионыч.

   – Ни то и ни другое, я к вам по вопросу сугубо личному, – Гринчук оглянулся на входную дверь и чуть подался вперед. – Хотел просить вашего содействия в сугубо личном деле.

   Владимир Родионыч тоже посмотрел на дверь:

   – Если я правильно понял, то вы хотите меня использовать в качестве свахи. Так?

   – Ну…

   – Гринчук, кокетство вам не идет. Да или нет?

   – Да, – кивнул Гринчук. – Я пытался говорить по телефону, но связь обрывалась. Сейчас я попытался заговорить в приемной – меня послали. К вам.

   – И, кстати, до сих пор не принесли кофе, – сказал Владимир Родионыч и потянулся к селектору. – Инга, а что у нас по поводу кофе?

   – Мышьяк ищу, – ответила Инга. – Сейчас принесу.

   – Слышали? Мышьяк – это признак любви. И в старые времена влюбленные мужчины не шли к престарелым начальникам своих любимых, а совершали героические подвиги, славные глупости и тому подобный бред.

   – Глупости я уже совершал, – сказал Гринчук грустно.

   Зазвонил телефон.

   – Да, – ответил Владимир Родионыч. – Я вас узнал, уважаемый господин Полковник. Да. Он уже у меня. Нет. По личному вопросу. Именно-именно. Вас? Я сейчас спрошу.

   Владимир Родионыч посмотрел на Гринчука:

   – Полковник вам для ваших личных потребностей не нужен?

   – Полковник… Зовите, – махнул рукой Гринчук. – Старый конь борозды не испортит.

   – Можете приходить, – сказал Владимир Родионыч, – он назвал вас старым конем и разрешил прийти.

   Вошла Инга. Молча, не обращая внимания на Гринчука, она поставила кофе перед Владимиром Родионычем. И большую чашку поставила на журнальный столик.

   – Больше ничего не нужно? – спросила Инга.

   – У вас найдется для меня минут десять? – спросил Владимир Родионыч. – Дела подождут?

   – Дела – подождут. Десять минут для ВАС, у меня найдется, – Инга остановилась возле письменного стола. – Я вас слушаю.

   Гринчук поерзал в кресле.

   – Вы присаживайтесь, – указал рукой на второе кресло возле столика Владимир Родионыч. – Присаживайтесь.

   Инга села в кресло, скрестила ноги. Вопросительно посмотрела на хозяина кабинета.

   Тот откашлялся, словно перед выступлением. Поправил папку на краю стола. Достал из кармана пиджака очки, покрутил их в руке и снова спрятал в карман.

   – И вообще, какого черта! – возмутился, наконец, Владимир Родионыч. – Я почему-то на Юрия Ивановича не обиделся, хотя имел для этого все основания. Да, имел…

   Владимир Родионыч строго посмотрел на Гринчука.

   – Он меня назвал как-то старым хреном. Он неоднократно ставил меня в глупое положение. И с вашей, Инга, помощью в том числе. Он вообще открыто обхамил меня прилюдно и сбежал со своего рабочего места в самый напряженный момент, оставив вместо себя какого-то прапорщика – спасибо, кстати, хорошо работает. При все при этом я продолжаю с ним общаться, улыбаюсь вот, – Владимир Родионыч изобразил широкую дружелюбную улыбку, – принимаю его у себя в кабинете, кофе вот предложил… А вы, Инга…

   – Да, – оживился Гринчук. – А вы, Инга, ведете себя…

   – Губа зажила? – спросила Инга. – Могу повторить.

   – Давай, – согласился Гринчук. – Бьешь, значит любишь.

   – Ненавижу, – сказала, не оборачиваясь, Инга.

   – Ненавидит, – всплеснул руками Владимир Родионыч. – А кто позавчера перепутал бумаги в папках по кадрам? Тетя Роза?

   – Я уже извинялась, – сказала Инга.

   – А сегодня с утра, я видел, как вы плакать изволили, – продолжил Владимир Родионыч.

   – Я не плакала! – возразила Инга.

   – Ага. Вы танцевали канкан.

   – Не плакала. Мне в глаз попал…

   – Гринчук, – закончил Владимир Родионыч.

   – Уважаемый Владимир Родионыч, – голос Инги был холоден, словно она специально весь месяц выдерживала его на морозе. – У меня возникает странное ощущение, что вы отчего-то решили, будто я нуждаюсь в ваших более чем настоятельных советах по организации моей личной жизни?

   – Как сказала… – Владимир Родионыч помахал в воздухе указательным пальцем. – Не женщина – памятник феминизму. Умна, красива, самостоятельна, профессиональна и непроходима глупа.

   Бровь Инги удивленно приподнялась.

   – За время нашего сотрудничества, дорогая Инга, я был с вами максимально корректен, и вмешался в ваши действия только раз, когда трое из пяти хулиганов, полезших к нам на курорте, были уже без сознания, а один сидел на полу и баюкал свою сломанную руку. Тогда я вас попросил прекратить экзекуцию. Помните?

   Инга кивнула.

   – И я не позволил себе в ваш адрес ни каких замечаний, когда вы тузили прямо в приемной несчастного охранника, дерзнувшего сделать вам неприличное предложение, – Владимир Родионыч посмотрел на Гринчука. – Инга не рассказывала вам этих подробностей из своей жизни?

   – Нет, – с готовностью покрутил головой Гринчук, – но я видел, как она ставила или даже лучше сказать, укладывала на место, одного южного кавалера, не вовремя оценившего ее красоту.

   – А вот этого она не рассказывала мне, – печально заметил Владимир Родионыч.

   – И что из всего этого следует? – поинтересовалась Инга.

   – А из всего этого следует, что вы поймете мое состояние, когда я назову вас непроходимой дурой, – Владимир Родионыч хлопнул ладонью по столу и повысил голос. – Именно дурой и именно непроходимой. Вы же его любите, елки зеленые. И если у вас не хватит ума с ним помириться – простить его, черт возьми, то и подохнете старой девой, в компании компьютера и занудных книг!

   Гринчук зааплодировал. Глаза Инги округлились от изумления. Губы дрогнули.

   – И нечего здесь строить из себя обиженную институтку! – прикрикнул Владимир Родионыч. – Спать она, видите ли, с ним может, а выйти за него замуж…

   Гринчук снова зааплодировал.

   – Да как вы… – пробормотала Инга. – Да как вы смеете!..

   – Смеет-смеет, – поспешил заверить ее Гринчук. – Он у себя в кабинете, разговаривает со своей наемной работницей. А на дворе, между прочим, капитализм. А ты, милочка моя, по личным причинам начинаешь заваливать свои служебные обязанности… А его это, естественно, раздражает.

   Инга медленно встала с кресла и обернулась к Гринчуку.

   – Я, пожалуй, выйду, – молодо вскочил с кресла Владимир Родионыч, – а вы тут пообщайтесь. Со своей стороны, я предоставляю Инге отпуск. С какого числа?

   – С первого июня, – тоже вставая со своего кресла, сказал Гринчук. – В мае расписываться нельзя, примета плохая…

   Инга шагнула к Гринчуку.

   – С первого так с первого, – Владимир Родионыч быстро прошел к двери кабинета. – И еще я готов принято заявление об уходе с работы и даже выплачу подъемные, в связи с переездом на новое место жительства…

   Инга медленно замахнулась, дверь кабинета захлопнулась за Владимиром Родионычем.

   В приемную как раз вошел Полковник. Он остановился на пороге и с интересом осмотрел шефа.

   Тот постоял несколько секунд возле обитой кожей двери, достал из кармана платок, вытер лицо и только тогда обратил внимание на Полковника.

   – Что случилось? – спросил Полковник.

   – Вам все происшествие, или только основные моменты?

   – Можно основные, – разрешил Полковник.

   Зазвонил телефон на столе у Инги. Владимир Родионыч взял трубку:

   – Позвоните позже.

   Владимир Родионыч сел в секретарское кресло, глубоко вдохнул и задержал дыхание.

   – Так все-таки, – Полковник сел на один из стульев, стоявших вдоль стены. – Что вас так взволновала?

   – Я назвал Ингу непроходимой дурой, – похвастался Владимир Родионыч.

   – А по вам не скажешь…

   – И сорвал аплодисменты. Переходящие в овации. И очень хитро сбежал из собственного кабинета, оставив Гринчука для выяснения деталей их личной жизни. – Владимир Родионыч хихикнул. – Знаете, это даже забавно. Испытываю ни с чем не сравнимое удовольствие, когда занимаюсь этой нелепой историей. Просто какие-то отцовские чувства накатываются.

   – Дурой, говорите? – Полковник оглянулся на дверь в кабинет. – У вас хорошая звукоизоляция… А вы полагаете, что они закончат разговор миром?

   Владимир Родионыч неуверенно кашлянул:

   – Но не станут же они драться в кабинете.

   – Это почему? Чем кабинет в этом смысле хуже ресторана? – Полковник участливо улыбнулся. – Вы давно ремонт в кабинете делали? Будет повод провести реконструкцию. Полную.

   – Да ну вас, – помолчав немного, махнул рукой Владимир Родионыч. – Пугаете тут… Я в кои веки почувствовал себя обычным человеком, без этих новых дворян и прочих атрибутов власти. А вы… И кроме этого, что там они могут сломать в кабинете? Дубовый стол?

   – Через сколько минут планируете вызывать «скорую»? – осведомился Полковник и демонстративно посмотрел на часы.

   Снова зазвонил телефон.

   – Да? – сказал в телефонную трубку Владимир Родионыч. – Да, это я. Я сегодня дежурю в своей приемной. Представьте себе, господин Бортнев. Да. Благодаря вашему бывшему начальнику. Вам его нужно к телефону? Извините, он как раз решает свои отношения с Ингой… Вы как раз по этому поводу? Что? Понял. Хорошо. Передам. Я сказал – передам. Знаете, господин прапорщик, это уже хамство. Неприкрытое. Ничего, извиняю. До свидания.

   Владимир Родионыч бросил трубку и свирепо воззрился на Полковника.

   – Что? – спросил Полковник.

   – Звонил, как вы поняли, прапорщик Бортнев, и просил передать Юрию Ивановичу, что столики в «Клубе» заказаны, Граф предупрежден, остальных гостей Браток предупредит в течение часа, – Владимир Родионыч развел руками. – Этот засранец, пардон за мой французский, прежде чем явиться сюда с просьбой помирить его с Ингой, отдал распоряжение заказать столик и пригласить гостей на, как выразился Браток, обручение.

   – Что демонстрирует уверенность Юрия Ивановича в ваших дипломатических способностях, – Полковник улыбнулся.

   – Что демонстрирует недопустимость расслабленности в отношениях с Зеленым, – желчно поправил Полковника Владимир Родионыч. – Ни секунды расслабленности. Иначе снова будешь чувствовать себя идиотом.

   Открылась дверь кабинета. Появился Гринчук. Целый, без видимых повреждений лица и одежды.

   – Мне пора, – сказал Гринчук. – Дела, знаете ли. Большое спасибо за поддержку, Владимир Родионыч. Здравствуйте, Полковник. До встречи!

   Гринчук помахал рукой и пошел к выходу.

   – Юрий Иванович! – окликнул его Владимир Родионыч.

   – Да?

   – Вам звонил Браток, просил передать, что столики заказаны, и что гостей он пригласит.

   – Очень хорошо, – сказал Гринчук. – До встречи.

   И вышел.

   – М-да… – протянул Владимир Родионыч.

   – Так они помирились? – спросил Полковник.

   Из кабинета вышла Инга с подносом в руках.

   – Здравствуйте, Полковник, – ровным голосом поздоровалась она. – Вы не хотите кофе или чаю?

   – Нет.

   Инга поставила поднос с грязными чашками на столик в углу, достала из кармана своей белоснежной рубашки два картонных прямоугольника и протянула их Полковнику и Владимиру Родионычу.

   На глянцевых карточках вычурным шрифтом было изложено приглашение явиться сегодня в «Клуб» на торжество по случаю обручения… И так далее.

   – Гринчук просил вам передать, – сказала Инга.

   – А… – Полковник покрутил карточку в руках.

   – А вы? – пришел на помощь Полковнику Владимир Родионыч. – Вы…

   – Буду ли я на своем собственном обручении? – осведомилась Инга.

   – Да.

   – А вы как думаете? – Инга взяла поднос с посудой и вышла из приемной.

   – С ума сойти, – сказал Полковник.

   Владимир Родионыч молча встал с кресла и ушел в кабинет. Полковник двинулся за ним следом.

   В кабинете все было на своих местах. Разрушений не было.

   – А все-таки, я еще могу уговорить даму, – усаживаясь на свое место, сказал Владимир Родионыч.

   – Вы полагаете, она пойдет в «Клуб»? – спросил Полковник.

   – На собственное обручение? Мы можем даже заключить пари. На сто долларов, – Владимир Родионыч, не вставая, протянул руку Полковнику.

   Включился селектор.

   – Владимир Родионыч, я могу сейчас уйти? – спросила Инга.

   – Можете, – сказал Владимир Родионыч и посмотрел на Полковника. – А вы проиграли.

   – Ничего подобного, – возразил Полковник, – мы еще не успели побиться об заклад. И Инга еще не пришла на торжество. И не известно – придет ли.

   Но Инга в «Клуб» пришла. Гости уже было в сборе, когда Инга вошла в зал. За столом ее ждали Владимир Родионыч, Полковник, Доктор, Браток, отец Варфоломей и Мила. Стол был накрыт в углу большого зала, большая половина столиков которого была также занята. Посетители из-под тишка разглядывавшие собравшихся за столом, пытались понять причину собрания, но когда в зал вошла Инга в длинном белом платье, а Гринчук с букетом белых роз бросился ей навстречу, посетители стали многозначительно переглядываться. Сплетни об Инге и Гринчуке начали, наконец, принимать вполне реальный вид.

   Инга приняла букет. Гринчук поцеловал ей руку и проводил к столу. Мужчины встали. Заиграла тихая музыка.

   – Господа, – сказал Гринчук. – Я хочу представить вам мою невесту.

   Мила от удовольствия взвизгнула.

   Вначале зааплодировал Владимир Родионыч, потом гости, а потом, встав, со своих мест, к аплодисментам присоединились и все остальные посетители «Клуба».

   – Спасибо, – еле слышно сказал Инга.

   – Она такая классная! – восхищенно выкрикнула Мила. – Супер.

   Аплодисменты потихоньку стихли. Материализовавшиеся возле столика официанты открыли шампанское. Граф сел вместе со всеми.

   – За будущих супругов! – провозгласил Полковник, поднимая бокал.

   – А можно «горько» кричать? – спросила Мила, выпив шампанское.

   – На свадьбе, – ответил Доктор. – Вот когда они распишутся…

   – Обвенчаются, – серьезно поправил отец Варфоломей. – А перед этим Юрка – крестится. И вот тогда…

   – Обвенчаются… – мечтательно протянула Мила. – Здорово. А Юрия Ивановича будут голого в купели крестить?

   Тяжкая длань отца Варфоломея отпустила Миле подзатыльник.

   – Ну, батюшка, – сказала Мила, потирая затылок, – ваше счастье, что вы священник и друг Юрия Ивановича.

   – Господи, прости, – пробормотал отец Варфоломей и перекрестился. – Дай мне, Господи, силы не принять на себя грех смертоубийства.

   Мила поерзала на месте.

   Гринчук что-то тихо говорил Инге, та, улыбаясь, кивнула.

   – А вы в свадебное путешествие куда поедете? – спросила Мила.

   – Выбирает жена, – улыбнулся Гринчук. – И время и место…

   – За базар отвечаешь, Гринчук? – прищурилась Инга.

   – Зуб даю. Когда скажешь и куда скажешь.

   – В Австралию! – крикнула Мила.

   – Куда хочу и когда… – медленно, словно в задумчивости произнесла Инга. – И даже зуб даешь…

   Гринчук кивнул с самым счастливым видом. Вообще, выражение счастья не сходило с его лица с того самого момента, когда Инга переступила порог зала.

   – И даже если небо станет огромными кусками падать на землю… – сказала Инга.

   – Даже тогда я буду точен и верен своему слову, – закончил Гринчук.

   – Гарантируешь?

   – Да. Да и еще раз – да.

   – Ладно, – сказала Инга и встала. – Господа!

   Все господа, присутствовавшие в зале, оглянулись на ее голос.

   – Господа. Юрий Иванович Гринчук сделал мне предложение стать его женой.

   Гости снова стали, было, аплодировать, но Инга взмахом руки оборвала овации.

   – Я еще не дала своего согласия. И, поскольку Юрий Иванович гарантирует мне, что в назначенное мной время мы с ним уедем в свадебное путешествие, то я выдвигаю следующее условие, – Инга сделала паузу и посмотрела на Гринчука.

   Тот торопливо встал и раскланялся:

   – Заранее согласен.

   – Я выйду замуж за Юрия Ивановича Гринчука, – торжественно сказала Инга, – при условии, что наше свадебное путешествие будет предсвадебным. Я назначаю наш отъезд на первое июня этого года. И при любом раскладе, я уеду именно в этот день. Если Юрий Иванович не появится или опоздает – я уеду одна, не смотря на самые объективные причины. И Юрию Ивановичу придется меня искать. Не найдет – останется без жены.

   – Как это романтично! – восхитилась дама лет пятидесяти, сидевшая со своим молодым ухажером неподалеку.

   – Да, Юрий Иванович, – с сочувствием протянул Владимир Родионыч.

   – А какие проблемы? – весело удивился Гринчук. – Что мне может помешать? Камни с неба? Фигня.

   Гринчук налил шампанского Инге, себе, они чокнулись и выпили.

   Владимир Родионыч посмотрел на Графа:

   – В этой харчевне танцуют? Я могу пригласить чужую невесту на танец?

   – Несомненно, – Граф вскочил, отдал команду официанту, тот торопливо вышел из зала и через минуту вернулся в сопровождении музыканта.

   В «Клубе» был великолепный рояль. И музыкант был также великолепный.

   Владимир Родионыч встал со своего места, прошел к Инге и церемонно склонил голову:

   – Разрешите пригласить?

   Инга вопросительно посмотрела на Гринчука, тот с важным видом кивнул.

   – Еще раз поздравляю, – сказал Полковник, подходя к Гринчуку. – И мне даже кажется, что вы сделали самый правильный выбор.

   – Ингу? – спросил Гринчук.

   – Все вместе – и Ингу, и покой, – Полковник сел на освобожденное Владимиром Родионычем место. – Мы регулярно обсуждаем это с Владимиром Родионычем. Наверное, от зависти. Мы уже пропащие люди…

   – Еще пока нет, – тихо сказал Гринчук.

   Тихо, но очень серьезно. Так серьезно, что Полковник вздрогнул.

   Инга и Владимир Родионыч танцевали. Мила попыталась пригласить на танец отца Варфоломея, увернулась от еще одного подзатыльника и потащила танцевать Доктора. Граф отдал еще несколько указаний официантам и подсел к священнику.

   – Что вы имеете ввиду, когда говорите, что мы еще пока не пропащие люди? – спросил Полковник.

   Гринчук взял с вазы апельсин, подбросил его, поймал и, помяв в руке, понюхал:

   – Для меня в детстве праздники, особенно Новый год, всегда были связаны с запахом апельсинов.

   Инга засмеялась над какой-то шуткой Владимира Родионыча.

   – Вам уже Владимир Родионыч давал распоряжение принять меры к обнаружению супостата в Приморске? – спросил Гринчук.

   – Ну…

   – Давал, – сказал Гринчук. – Типа – договориться или замочить всех в сортире.

   – Типа, – согласился Полковник.

   – А вы еще не успели?

   – Типа.

   – И не торопитесь, – посоветовал Гринчук и с улыбкой помахал танцующим. – Жить хотите – не торопитесь.

   Полковник задумчиво покрутил в руке пустой бокал:

   – Вы снова о нечистой силе?

   – Я – просто о Приморске. Без учета того, кто там окопался. Нам это неизвестно, а поэтому и неважно. Я говорю о том, что происходит в связи с Приморском, – Гринчук снова подбросил апельсин.

   – И что же происходит, по-вашему?

   – А не по-моему происходит, – усмехнулся Гринчук. – И более того, именно не происходит. Не происходит то, что должно было произойти.

   – И что должно было произойти? – стараясь оставаться спокойным, спросил Полковник.

   Гринчук говорил серьезно, и это заставляло серьезно относиться к сказанному.

   – Слушайте сюда, – сказал Гринчук. – Внимательно слушайте и не говорите потом, что не слышали.

   – Слушаю.

   – Историю с Приморском я пересказывать не буду – все мы ее помним. Таинственные исчезновения, загадочные происшествия и подмена или колдовство. Жуткое дело. Сразу же этим заинтересовались некие структуры. И не только Стража. Было проведено расследование, которое не просто ничего не дало, но даже было закрыто, а его инициаторы получили по рукам, чтобы не лезли не в свое дело. Так?

   – Так.

   – Если им нельзя лезть не в свое дело, то чье это дело? – спросил Гринчук и сам ответил. – Стало быть, это дело кого-то очень большого и страшного. Кого? Кто у нас, в нашей почти демократической стране может отпихнуть ногами всех от какой угодно темы? Только не говорите о гаранте Конституции.

   – Я и не говорю, – Полковник взял бутылку и налил себе в бокал вина. – и я не говорю о наших спецслужбах, задрюченных чиновниками и демократической прессой.

   – Правильно, – похвалил Гринчук. – То есть, мы имеем уже одну странность – никто не лезет со своими расследованиями в Приморск. Странно?

   – Наверное… – неуверенно согласился Полковник.

   Он, естественно, думал об этом, но в чужом исполнении логические выкладки были увесистее, что ли. То, что никто официально не заинтересовался странным феноменом, это беспокоило Полковника, но где-то на уровне подсознания.

   – Вы думаете, что только в нашем славном городе происходят странные вещи? – Гринчук снова понюхал апельсин.

   – Я не думаю.

   – Правильно. Теперь быстро, на вскидку, что может быть такого в Приморске, что позволяет влиять на людей, даже таких сложных, как Мастер. Быстро.

   – Архив, – сказал Полковник. – Тупо – архив с компроматом.

   – Пять баллов, – Гринчук даже показал большой палец. – Великолепно. Именно архив. Не понятно какой и чей, но мы все привыкли, что хорошая порция компромата облегчает общение на всех уровнях нашего замечательного гуманного общества. Это если не думать о нечистой силе.

   Полковник кашлянул. Гринчук засмеялся и извинился:

   – Хорошо, есть архив и есть организация, которая, используя этот самый архив, распространяет свое влияние, как минимум, на наш город. Что нужно делать? Искать, найти и уничтожить. Никому не нужно, чтобы власть перетекала в чьи-то неизвестные руки. То бишь, Приморск сейчас должны трясти, Мастера крутить по полной программе и тому подобные веселые мероприятия. Но не тут-то было. Загадка.

   – И вы плавно перейдете к нечистой силе?

   – Даже если бы там была нечистая сила, то несчастный Приморск уже смыло бы в море промышленными потоками святой воды.

   Музыка стихла. Инга и Владимир Родионыч направилась к столу, но Мила схватила за руку Владимира Родионыча, а Граф метнулся с приглашением к Инге.

   – И на этом милом фоне, – сказал Гринчук, – Владимир Родионыч просит вас организовать контакт с Проморском.

   Снова заиграла музыка. Доктор вернулся к столу, посмотрел внимательно на Полковника и Гринчука. Промолчал и отвернулся к священнику.

   – Давайте, – сказал Полковник.

   – Что именно?

   – Говорите, вы ведь имеете, что сказать по этому вопросу…

   – Вам хочется песен? – Гринчук потер мочку уха. – Знаете, как велосипедисты на треке замирают и балансируют, дожидаясь, у кого не выдержат нервы. Чтобы потом, рвануть сзади и обогнать на самом финише. Видели когда-нибудь?

   – Видел.

   – Вот то же самое происходит и сейчас. Все видят вроде как архив и понимают возможности, которые он открывает. Все видят организацию, которую лучше бы уничтожить, но неплохо бы сделать своим союзником. И все понимают, что всех одним архивом не накормишь. И все ждут. Ждут, когда кто-то рискнет взять ответственность на себя и принять потом на себя весь удар. Пока этот мифический архив где-то спрятан – он малоуязвим. И более того, тот, кто его контролирует, вроде бы как неприкасаем. Мало ли что он задумал на случай своей смерти? Только тронь его – и такое дерьмо всплывет… Тем более что неизвестно конкретно, кто именно и где этот архив прячет. Да и есть ли вообще этот архив. Вот все и ждут.

   – И долго они будут ждать? – спросил Полковник.

   – А пока кто-то не бросит живца в эту мутную воду. Так или иначе. Живец начнет шевелиться, тот, кто сидит в пруду, его или схватит или что-то там еще… И вот тогда наиболее шустрый, отсидевшийся в тени рыбак даст по голове умнику, забросившему живца, вытащит рыбку и спрячется, чтобы ни с кем не делиться. Логично?

   – Логично.

   – Я таким живцом быть отказался, – сказал Гринчук.

   – А вам предлагали?

   – Меня пытались забросить в слепую. И уже раза три. Поэтому я все прервал и ушел. Я уже не мент…

   – Еще мент, вы вроде бы в отпуске, – сказал Полковник, – я все оформил официально. Заберете у меня удостоверение…

   – Не мент я, не мент. И все это знают. И еще я не мент для новых русских – это тоже все знают. Я никто и нигде. А вот вы на роль живца подходите великолепно. И не нужно так зыркать в сторону шефа. Он ведь тоже не самый крутой в этой стране. И у него тоже есть скелет в шкафу… Это я так, экстраполирую, извините за выражение. И еще я могу предположить, что приказ Владимир Родионыч отдает вам наедине.

   Полковник снова налил вина в бокал.

   – У вас печень, – напомнил Гринчук.

   – И что вы советуете мне делать? – спросил Полковник. – Устроить дебош на ближайшем мероприятии? Дать в глаз уважаемому Владимиру Родионычу и уволиться?

   – Не знаю, – сказал Гринчук. – Честно – не знаю. И не собираюсь ломать себе голову над вашими проблемами. Для себя я все решил. А вы вольны решать все для себя.

   – А давайте выпьем за будущую свадьбу, – предложил Владимир Родионыч, подходя к столу.

   – Давайте, – поддержала Инга.

   – Давайте! – крикнула Мила, протягивая пустой бокал.

   – Девушке – молока, – сказал Гринчук Графу. – Можно – кокосового. Но обязательно – безалкогольного.

   – Вы зануда, Юрий Иванович, – сказала Мила.

   – Устами младенца глаголит истина, – сказал отец Варфоломей.

   – Зануда вы, Юрий Иванович, – сказала Инга.

   – Да, я – зануда! – гордо произнес Гринчук. – И ужасно счастлив этим.

   Гринчук налил себе шампанского и встал:

   – Есть тост.

   – Правильно, – одобрил Доктор. – Пить без тоста – признак глубинных нервных расстройств… Хотя… Может и наоборот. Произносящий тост как бы извиняется перед всеми и перед собой, что пьет. Снимает с себя вину…

   – И топит ее в вине, – подхватил Полковник. – Но предлагаю вернуться к тосту.

   – Вот именно, – сказал Гринчук. – Я до недавнего времени жил очень интересной жизнью. Богатой событиями и приятными встречами. В самом начале карьеры меня чуть не зарезали, и я жив только благодаря отцу Варфоломею, который нашел мою полупотрашенную тушку в сугробе.

   Присутствующие за столом обернулись к священнику, тот махнул рукой, пробормотал что-то невразумительное и отвернулся.

   – Почти каждый день я получал удовольствие, – продолжил Гринчук, – от общения с ворами, проститутками – поймите меня правильно – наркоманами и прочими достойными представителями человечества. Несколько раз в меня стреляли и, к сожалению, я стрелял не только в ответ, но и в живых людей. Двоим из них повезло меньше других. Да. Наверное, я буду очень скучать без всего этого. Наверное, я буду плакать по ночам оттого, что не могу броситься сквозь пургу и метель, как сказал классик, с жезлом и пистолетом, навстречу уроду, укравшему из чьей-то квартиры пылесос и женские трусы пятьдесят восьмого размера. Да, я стану занудой. Я буду копаться в огороде, ходить за грибами или возить свою супругу на Канарские острова. И я предлагаю выпить за то, что мне удалось заставить судьбу сделать меня занудой. За мое занудство!

   Гринчук говорил громко и отчетливо. Его слышал каждый из сидевших в зале. Его слышали официанты и пианист. И когда Гринчук закончил свой тост, все встали и зааплодировали.

   Только Владимир Родионыч… У него по лицу скользнула легкая тень, когда Гринчук сказал о том, что смог заставить судьбу. И тень эту заметил Полковник. И понял, почему она появилась. Но ничего не сказал. Перед его глазами мелькнула странная картинка – рыбак, кажется Владимир Родионыч – опускает руку к баночке с наживкой. А в банке – не червяки, а люди. Рыбак потянулся к одному человечку, но тот – Гринчук? – ускользнул. И гигантская рука потянулась к другому человечку. К Полковнику. Откуда-то сверху, заслоняя солнце…

   Полковник тряхнул головой, отгоняя наваждение. Все уже, оказывается, выпили, и рассаживались на свои места. Полковник последовал их примеру.

   Спокойно, скомандовал себе Полковник. Проклятый Гринчук, умеет вовремя сказать пакость. Блин. Полковник налил в бокал вина и залпом осушил.

   – …все эти достижения прогресса очень опасны, – сказал Доктор. – Мы даже не представляем себе, что с нами могут сделать те же мобильные телефоны. Или правильнее будет сказать – сотовые?

   – Все равно, – разрешил Граф. – Вы о микроволновом излучении?

   – О чем? – переспросил Доктор. – Нет, я о кнопках. Ужас что может произойти.

   Доктор, пользуясь отсутствием Ирины, уверенно прикладывался к бокалу, мысли его и речь текли легко и свободно.

   – У меня вот недавно был случай… Моя клиентка, – Доктор оглядел слушателей и счел нужным уточнить, – не из этого города. Да. Приезжая. У меня сейчас множество клиенток издалека. Приезжают, знаете ли…

   Отец Варфоломей как бы случайно стукнул вилкой по своей тарелке. Доктор оглянулся на священника и откашлялся.

   – Впрочем, это не важно. А важно то, что дама эта, шикарная, поверьте, дама лет тридцати пяти, ухоженная и обеспеченная, собралась разводиться с мужем, с которым прожила семнадцать лет. Семнадцать… – Доктор потянулся за бутылкой, но отец Варфоломей быстро убрал ее в сторону. – И хочет развестись… хотела, представьте себе, именно из-за мобильника. Да.

   – Кто-то позвонил? – предположил Граф.

   – Нет, – мотнул головой Доктор. – В смысле – да, позвонил, но не кто-то… И не…

   Добраться до бутылки снова не удалось.

   – Тебе хватит, – сказал отец Варфоломей.

   – Мне – не хватит. Позвольте мне самому решать… И вообще, почему это вы мне тыкаете? Я вот вам, служитель культа, торговец опиумом для народ, я вас называю на вы… А вы? Увы… – Доктор печально покачал головой.

   – Так что там со звонком? – напомнил Граф.

   – Со звонком… Да, со звонком. Муж этой самой дамы отправился к своей любовнице, в салон красоты. Она там работала. Они уединились и приступили к… – Доктор посмотрел на батюшку и хихикнул, – … приступили к нарушению одной из заповедей. Но в пылу страсти муж случайно нажал какую-то кнопку. И в результате позвонил супруге. И она полчаса смогла наслаждаться порнографией в прямом эфире. Муж имел, как оказалось, привычку обсуждать вслух позы и действия. А дама, его любовница, любила покричать. Смешно?

   Отец Варфоломей кашлянул осуждающе и посмотрел на Милу. Та отвернулась и внимательно смотрела на Ингу и Гринчука. Очень внимательно.

   – И дама не простила измены? – снова поддержал разговор Граф.

   – Если бы, – засмеялся Доктор.

   Ему было хорошо и свободно. И спокойно.

   – Она не смогла ему простить того, что все эти семнадцать лет он не делал с ней того, что делал со своей любовницей. Вот ее любовники с ней это делали, а муж – нет. Представляете? Она мне и говорит… А почему это он ее…

   – Пошли погуляем, – сказал отец Варфоломей, вставая из-за стола и вытаскивая за собой Доктора. – Воздухом подышим.

   – Я… Чего? Я… Ну, пойдемте, батюшка, – Доктор помахал рукой Инге. – Мы еще вернемся.

   Отец Варфоломей вывел Доктора из зала.

   – Черт, – спохватился Граф, вскакивая, – Юра, ты мне нужен на пару минут.

   – Прямо здесь? – спросил Гринчук.

   – В соседнем кабинете.

   – Инга, не возражаешь? – Гринчук взял Ингу за руку. – Я быстро.

   – Я подожду, – улыбнулась Инга.

   – А вот Миле, к сожалению, пора домой, – сказал Гринчук.

   – Юрий Иванович! – возмутилась Мила. – Еще только…

   – Уже двадцать три ноль-ноль и тебе пора домой. Пошли, я тебя посажу в машину. Полковник, можно попросить вашего водителя…

   – Ради бога, – отмахнулся Полковник.

   Граф ждал Гринчука в коридоре.

   – Подожди, – попросил Гринчук, – я отправлю даму.

   Мила обиженно молчала до самой машины. Но когда Гринчук открыл дверцу перед ней, Мила заглянула ему в лицо:

   – Вы счастливы, Юрий Иванович?

   – Да, – улыбнулся Гринчук. – Я счастлив.

   – И вы уже не боитесь потерять Ингу? Помните, вы говорили?

   – Помню. Не боюсь. Не потеряю. Никогда. Ясно?

   – Ясно, – серьезно кивнула Мила. – Счастливая Инга…

   – Посмотрим, – Гринчук поцеловал Милу в щеку. – Новый молодой человек появился?

   – Пока нет. – Мида села в машину и помахала Гринчуку рукой. – До свидания.

   Гринчук посмотрел машине вслед. Не торопясь вернулся к «Клубу». Чуть в стороне от входа стояли отец Варфоломей и Доктор. Доктор что-то оживленно рассказывал, размахивая руками.

   Май выдался жарким, и хотя солнце уже село, стены и мостовая продолжали источать жар. Гринчук даже потрогал стену. Теплая, как остывающая сельская печь.

   Гринчук глубоко вдохнул. Где-то неподалеку цвела сирень.

   Хорошо, подумал Гринчук. Может действительно – все бросить, оборвать все связи и уехать далеко-далеко… Вот закончить свои дела и уехать. Помочь Михаилу и уехать. Проследить за тем, чтобы Доктор не спился на старости лет и уехать. Сделать…

   Гринчук улыбнулся. Ничего. Как бы там ни было – он сделает все как нужно и уедет. И никто не сможет его остановить. Будет так, как решит он, Юрий Иванович Гринчук. Будет так, как должно быть. И не иначе.

   – Гринчук!

   Голос прозвучал откуда-то сзади и слева. Знакомый голос. Гринчук, не оборачиваясь, усмехнулся. Смешное могло быть продолжение у вечера. Как в кино. Поздний вечер, улица, одинокий герой-милиционер, его окликают сзади и весело решетят из двух-трех стволов.

   Гринчук медленно обернулся.

   – Можно подойти? – спросил Абрек.

   – Медленно, с поднятыми руками, – засмеялся Гринчук.

   – Я подхожу, – предупредил Абрек и вышел из тени под свет фонаря.

   – А говорят, что вы и спиной видите, – приближаясь, сказал Абрек. – И ночью.

   – И сквозь стены, – добавил Гринчук. – Все правильно, но я ушел из ментовки, знаешь?

   – Ну… – замялся Абрек.

   – И вместе со стволом сдал и свои уникальные способности. Теперь я просто гражданин Гринчук. Но… – Гринчук вдруг оказался возле Абрека и взмахнул рукой.

   Абрек не успел отреагировать, рука Гринчука чувствительно ткнула Абрека в горло. Не ударила, а именно ткнула. Абрек закашлялся.

   – Но, – продолжил Гринчук, – и в качестве гражданина я не люблю, когда за мной следят. Даже если это такие симпатичные парни, как Абрек. Я вообще не хочу встречаться ни с кем из вас, пацаны, но если кто-то очень хочет поболтать со мной, то лучше заранее позвонить по мобиле.

   – Извините, – быстро сказал Абрек. – Я не успел… мы только узнали, что вы в городе… и что у вас тут…

   – А это не ваше дело.

   – Я, типа, знаю, но люди решили… Это… – Абрек оглянулся назад, в темноту.

   – Там что – целая делегация?

   Стукнула дверь «Клуба». Отец Варфоломей, заметив визитера, решил предупредить Графа.

   – Мы узнали, что вы… у вас… это… обручение, – Абрек повертел шеей, словно ворот рубашки мешала ему дышать.

   – И опять-таки – не ваше дело.

   – Я… – казалось, Абрек был готов провалиться сквозь землю. – Мы хотели поздравить и поблагодарить…

   – На всякий случай, – сказал Гринчук. – Чтобы не сглазил…

   Из дверей «Клуба» вышел Граф в сопровождении двух официантов.

   – Что тут у вас? – спросил Граф.

   – Ничего, – сказал Гринчук. – Просто беседуем.

   – Ну-ну, – ответил Граф, – а мы тут просто подышим свежим воздухом.

   – Ты, Абрек, совсем с ума сошел, – сказала Гринчук ласково. – Крыша поехала у тебя, хороший мой. Тебя же Мастер с дерьмом съест, если узнает…

   – Он знает, – сказал Абрек. – Он тоже вместе со всеми… Хотел поздравить. Мы тут вместе…

   – А во-вторых, когда это я принимал презенты от вас? – уже другим голосом, жестким и холодным, спросил Гринчук.

   – Так вы уже не мент. Это уже не может быть взяткой. Это подарок… Знак, типа, уважения, – Абрек даже улыбнулся.

   Он поймал Гринчука. Точно – не мент. Значит – не взятка.

   – А если я просто скажу, что мне в падлу принимать от вас хоть что-то? – спросил Гринчук.

   – А зачем? Мы же просто хотим поздравить. Вы что, это, думаете, мы не можем человека поздравить? Мы не можем уважать мента? Бывшего мента. Не можем? Мы не люди? Или ты не человек? Если к тебе собака подбежит – ты ее пнешь? В морду сапогом? – Абрек заговорил быстро. – Ты лучше нас? Лучше, я знаю. Но почему…

   Абрек замолчал. Скрипнул зубами. Гринчук посмотрел в темноту, туда, откуда вышел Абрек.

   – Ладно, – сказал Гринчук. – Я не прав. Извини.

   – Ничего, – Абрек оглянулся назад и махнул рукой.

   Появились два бойца. Один нес гигантский букет цветов, а второй – два пакета.

   – Цветы вашей невесте, – сказал Абрек. – А в пакетах – подарки ей и вам.

   – Бабе – цветы, – сказал Гринчук.

   – Ага, – кивнул Абрек. – И платье свадебное. А вам… Али посоветовал…

   – И что же посоветовал Али? – принимая подарки, спросил Гринчук.

   – Это… Типа, саблю. Со стены снял и отдал. Сказал, что настоящим мужикам нужно дарить настоящее оружие. Я еще ствол хотел подарить, но он сказал, что лучше саблю. Ей лет пятьсот.

   Гринчук оглянулся на Графа. Тот отдал команду, и один из рослых официантов забрал у Гринчука подарки и цветы.

   – Поздравляю, – сказал Абрек.

   Потоптался на месте.

   – Спасибо, – сказал Гринчук.

   – Да ладно, – пожал плечами Абрек.

   – Правда, спасибо, – Гринчук протянул руку. – Спасибо.

   Рукопожатие получилось крепкое.

   Когда Абрек с сопровождающими лицами исчез в темноте, Граф подошел к Гринчуку.

   – Знаешь, Юрка, странный у тебя талант.

   – Какой из многих? – спросил Гринчук.

   – У тебя мало друзей. Но те, кто тебя должен, в принципе, ненавидеть, тебя уважают.

   – А я их тоже уважаю, – Гринчук потер мочку уха. – Понимаешь, я могу их ненавидеть, и буду землю рыть, чтобы их наказать. И если это гнида – я его раздавлю. Сделаю так, что он перестанет поганить землю. Но если он человек…

   Гринчук глубоко вздохнул:

   – Когда я только начинал служить в спецназе, мы выехали в деревню брать банду. Ублюдок к ублюдку, убийцы. Десяток трупов было на банде. Когда мы вышли к дому, они дали бой. Автоматы, гранаты… Мой командир пошел первым и схлопотал пулю в лицо. В щеку вошло и за ухом вышло. Но остался жив и даже командовал операцией. И знаешь, что он мне сказал о главаре? Настоящий, сказал, мужик, из него мог классный мент получиться.

   – А из тебя мог получиться настоящий авторитет, – сказал Граф, и было непонятно, спрашивает он или констатирует.

   – Надо жить по закону, – сказал Гринчук. – По тому закону, который выбрал. И нужно этот закон выполнять и защищать. Если ты мужик. И человек. И нужно уважать того, кто защищает свой закон. Понимаешь?

   – Наверное…

   – Его можно ненавидеть, с ним можно драться, но его нужно уважать, – Гринчук потер лицо. – Ладно, что-то меня на лирику пробило. Пошли к гостям.

   – Вначале – в кабинет, – напомнил Граф. – Тебя там ждут.

   – Вначале – в кабинет, – согласился Гринчук. – Потом – домой. Утром рано утром я уеду в клинику к Михаилу. Вернусь тридцатого мая. День на подготовку. Затем первого июня мы с Ингой уедем в предсвадебное путешествие. Потом – свадьба. Потом…

   – Ты все уже расписал? – спросил Граф.

   – Да, – ответил Гринчук. – И все будет так, как я решил.

* * *

   Тридцатого мая он приехал к Инге. Тридцать первого они купили билеты на поезд. Первого июня утром Гринчук внезапно позвонил Инге.

   – Я не смогу поехать с тобой сегодня, – сказал Гринчук.

   – Тогда я уеду одна, – сказала Инга.

   – Я приеду к тебе, – сказал Гринчук.

   – Если найдешь, – сказала Инга.

   – Я найду, – сказал Гринчук.

   Глава 9

   Май выдался непростым. Поначалу, правда, казалось, что месяц будет как месяц, без особых вывихов и переломов. Даже Мастер, типа, перебесился, и стал похож на прежнего уверенного и авторитетного Мастера. После стрельбы на дороге, в которой погиб Крот, в городе все вроде как притихло. Северяне ничего не предъявили, занялись перетряхиванием своих рядов в поисках гниды, Мастер, вопреки своему обещанию, никого искать не стал.

   Из больницы вышел немного осунувшийся Левчик. Побродив по разгромленной квартире, он несколько раз печально вздохнул, покормил рыбок в аквариуме и отправился к Мастеру. Того интересовали варианты размещения части общака в бизнесе. Времена, когда общак лежал в чемодане под кроватью, прошли. Нет, изрядная сумма имелась и наличными. На всякий случай. Но две трети бабок крутились в банковской системе, принося прибыль и позволяя контролировать некоторые фирмы совершенно законным способом.

   И тут Левчик был практически незаменим.

   Мастер знал это и ценил. То, что Левчик был наказан, ничего не меняло. У Левчика была работа, и уйти с нее на пенсию было невозможно.

   – Как сердце? – спросил Мастер, поздоровавшись.

   – Стучит еще, – ответил Левчик.

   Врачи рекомендовали ему не волноваться. Поэтому он старался не вспоминать о расплющенном обручальном кольце и нарезанных в мелкую лапшу картинах.

   – На меня зла не держишь? – спросил Мастер.

   Левчик выразительно пожал плечами. Действительно, обижаться на Мастера или не обижаться – все было одинаково бесполезно. Левчик был Левчик, а Мастер… Если бы Левчик даже захотел перегрызть обидчику горло, то не смог бы допрыгнуть. Не тот уровень. Не тот уровень, раз за разом напоминал себе Левчик. Не нужно иметь желания там, где не имеешь возможностей.

   Свое место Левчик знал, но от этого легче не становилось.

   – Ничего, – сказал Мастер, усаживаясь за обеденный стол у себя в комнате. – Я хотел с тобой посоветоваться. По поводу нашего безнала.

   – Да, – Левчик достал из кармана «паркер» и блокнот тесненной кожи.

   Левчик любил красивые и добротные вещи.

   – Убери, – недобро улыбнулся Мастер. – Я тебе буду говорить, а ты запомнишь. Прикажу забыть – забудешь. Прикажу сделать – сделаешь.

   Левчик торопливо кивнул. С Мастером вообще спорит было опасно, а когда он говорил подобным тоном – смертельно опасно.

   Беседовали они долго, почти до самого вечера. Беседу прервал телефонный звонок. Мастеру сообщили, что Зеленый в городе. И что у него сегодня вроде как обручение.

   – Ладно, – сказал Мастер и отпустил Левчика до завтра.

   Потом Мастер созвонился с приближенными и вбросил идею о подарке Зеленому. Правильный мужик, сказал Мастер. Из ментовки ушел. Из города уехал. Вел себя по-человечески. Почему бы и не поздравить?

   Идею поддержали, быстренько собрались и прикинули, что дарить «шестисотый» смысла нет, а вот что-то для души…

   Наверное, кто-то из авторитетов подключился к выбору подарков только из-за того, что это предложил Мастер. Кто-то искренне хотел сделать что-то этакое странному и не похожему на других Зеленому. Мастер же исходил из совершенно конкретных соображений. Этими соображениями он ни с кем не делился. Он даже и сам толком не знал, понадобится ли ему это, но если окружающие будут думать, что у них с Гринчуком трений нет – будет спокойнее. Особенно, если придется рано или поздно Зеленого убрать.

   Мастер помнил ночной разговор. Помнил, как сорвался тогда, помнил, что мент полез туда, куда ему лезть не следовало. Не следовало также и торопиться. Мастер не любил спешки. Ждать удобного случая он мог долго. И ожидание это даже доставляло Мастеру какое-то странное удовольствие.

   Твердо Мастер знал одно – все нужно решать этим летом. Больше ждать нельзя. И терпеть больше нельзя. Невозможно больше терпеть.

   Подарок Зеленому вручил Абрек. Не через «шестерок» же передавать подарок уважаемому человеку. Абрека, к тому же, если что, не так жалко.

   На следующий день Зеленый уехал. Многие вздохнули облегченно. Подарки подарками, а то, что Гринчук может приносить несчастье, уже верили почти все пацаны. Его появление было сродни появлению Летучего Голландца. Может быть, просто испугает. Может быть, отправит на дно ко всем чертям.

   Тридцатого мая Гринчук вернулся в город. Вместе с ним приехал Михаил. Первый визит они нанесли, естественно, Владимиру Родионычу. Визит был кратким, официальным.

   Михаил сказал, что чувствует себя хорошо, что врачи не находят у него ничего опасного или даже серьезного. Владимир Родионыч поулыбался, пожелал удачи и попрощался. Перед Гринчуком Владимир Родионыч извинился за то, что не сможет сразу отпустить Ингу с работы. Принимая во внимание ее скорое увольнение, времени на передачу дел новой секретарше было очень мало.

   Новую секретаршу звали Алла, она имела два образования – юридическое и финансовое, была ослепительно красива и, естественно, совершенно одинока в свои тридцать лет. Где Владимир Родионыч умудрялся находить таких – оставалось загадкой.

   Инга успела только помахать Гринчуку рукой и договориться с ним встретиться вечером.

   – Вы ее долго не задерживайте, – сказал Гринчук Алле на прощание, улыбнувшись как можно обаятельнее.

   Алла даже не оглянулась в его сторону.

   – Старею, – покачал головой Гринчук и вышел из приемной.

   Чем он занимался в течение всего дня, никто толком не знал. Видели Гринчука возле «Клуба», потом возле гимназии. Заехал он также к отцу Варфоломею. Михаил сопровождал его во всех поездках, сидя за рулем. Выглядел Михаил спокойно, как, впрочем, и всегда. К своим знакомым Михаил не заезжал. Вечером завез Гринчука к Инге домой, а сам отправился ночевать в пустующую квартиру Ирины.

   Утром Инга на работу не пошла.

   Михаил отвез ее и Гринчука на вокзал, где они купили билеты на завтра. Потом проехали по магазинам. Михаил ждал в машине, а Гринчук и Инга ходили от одного отдела к другому, подробно расспрашивая продавцов и громко обсуждая планы на отдых. После обеда Инга поехала в приемную к Владимиру Родионычу, забросив предварительно пакеты с покупками к себе домой.

   У Гринчука была какое-то дело за городом, и ночевать он собирался там же.

   – До завтра, – сказала Инга.

   – Пока, – Гринчук помахал рукой, и «джип» уехал.

   Утром тридцать первого мая…

   Маю оставался всего один день. Тридцать дней до этого он вел себя почти прилично, не заставляя людей маяться больше обычного. Ему нужно было потерпеть всего один день. А он не смог.

   Или от последнего месяца весны зависело не все. Может быть, что-то или кто-то, все решил за него. Может быть, его кто-то просто подставил.

   Как бы там ни было, утром тридцать первого мая притихшая, было, жизнь, сорвалась с цепи.

   Михаил завез Гринчука к Графу. Нужно было обсудить где, когда, а главное – как праздновать свадьбу.

   Стоянка перед «Клубом» была запрещена, поэтому Михаил, выгрузив Гринчука, отправился по его просьбе на рынок за цветами.

   Разговор с Графом занял минут сорок. Граф угостил Гринчука каким-то совершенно эксклюзивным квасом, изготовляемым в «Клубе» по древнему рецепту. Гринчук попробовал, подтвердил, что да, что всякие колы и рядом не стояли с таким шедевром национальной кулинарии. Граф, по обыкновению, проводил Гринчука до выхода.

   – Все нормально? – спросил Граф.

   – Абсолютно, – сказал Гринчук. – Совершенно. Все готово, все просчитано. Можно начинать.

   – Не волнуешься?

   – А ты как думаешь?

   Граф посмотрел на часы.

   – Владимир Родионыч у тебя сегодня завтракает? – спросил Гринчук.

   – И даже с Полковником, – Граф снова посмотрел на часы.

   – Боишься, что опоздают?

   – Они, как правило, не опаздывают, но мне не хотелось, чтобы их завтрак пришлось выбрасывать, а потом готовить заново.

   – Ничего, разогреете, – улыбнулся Гринчук.

   – В «Клубе» ничего не разогревают, – гордо заявил Граф. – В «Клубе» только готовят.

   Из-за поворота показалась машина Владимира Родионыча.

   – Не переживай, – сказал Гринчук, – клиенты приехали вовремя.

   – Ага, – кивнул Граф. – Но что-то мне подсказывает, что завтрак сегодня…

   – Здравствуйте, Юрий Иванович, – сказал, выходя из машины Владимир Родионыч. – Знал бы, что вы здесь – пригласил бы Ингу с собой.

   – Ничего, – улыбнулся Гринчук. – Я как раз собирался к ней. Сейчас приедет Михаил.

   – Здравствуйте, Граф, – Полковник пожал Графу руку, потом поздоровался с Гринчуком.

   По причине жаркой погоды, Полковник был одет в легкую светлую рубашку с короткими рукавами. Как, впрочем, Владимир Родионыч и Гринчук. Только Граф, как обычно, был в строгом сером костюме.

   – Как, кстати, Михаил? – спросил Полковник.

   – А как, кстати, ваши поиски остатков той самой лаборатории? – поинтересовался в ответ Гринчук. – Те гении, которым я показывал Михаила, ничего такого не нашли. Все нормально. Нервы. Сейчас такое бывает часто. Он, кажется, еще перенес сотрясение мозга не так давно, обнаружил добрый дядя-доктор. Давайте поколем немного укольчиков, побалуем электричеством и еще хрен знает чем. А я киваю и улыбаюсь. А Мишка за этот месяц трижды вырубался. Замирал со странной улыбкой на лице, будто в нем какой-то проводок отходит. Или батарейка.

   – Но вы его забрали из клиники, – сказал Владимир Родионыч.

   – Забрал. Что ему там делать? Сейчас вот приехал за Доктором, хватит ему спиваться. И хватит на старости лет тратить свои нервы на душеспасительные беседы с взбалмошными дамочками.

   – А ведь его хвалят, – заметил Граф. – Уже даже мои официанты рассказывают, что за столиками разговоры все о Докторе, о его таланте и тому подобным чудесах.

   – Даже официанты, – подтвердил Полковник. – А официанты, это люди, которые знают жизнь.

   – Напрасно иронизируете, – обиделся Граф. – Мало кто так знает людей, как официант со стажем. Поверьте мне, официант, если он, конечно, не полный кретин, за пятнадцать секунд может просчитать своего клиента, понять, что тот может заказывать, как его лучше обслуживать, чтобы получить максимальную выгоду.

   – Я гимн пою официанту! – пропел Гринчук.

   – Вот именно, – Граф посмотрел на часы.

   – Вы куда-то торопитесь? – уточнил Владимир Родионыч.

   – Нет, завтрак будет подан через семь с половиной минут. Можно еще не торопиться.

   – Жарко, – сказал Владимир Родионыч. – Вы завтра уезжаете, Юрий Иванович?

   – Да.

   – Завидую. Море, солнце, любимая женщина… Вы уже, кстати, решили, где будете отдыхать?

   – Нет. Инга хочет все решать на месте. А я не спорю. Слово дал. Вот сейчас заеду за Ингой, приедем сюда пообедать, потом отвезу ее домой, вы уж извините.

   – Извиняю, – кивнул Владимир Родионыч.

   – Потом насильно забрасываю Доктора в машину и отправляю их с Михаилом ко мне в лес. А завтра…

   – Вот, кстати, и Михаил, – сказал Полковник.

   «Джип» вынырнул из-за угла.

   – Сейчас поздороваемся и пойдем, – сказал Владимир Родионыч. – Мы еще успеваем?

   – Да, – сказал Граф, не отрывая взгляда от приближающейся машины.

   «Джип», похоже, тормозить не собирался.

   – Что это с ним… – успел пробормотать Владимир Родионыч, когда Гринчук вдруг рванул его и Полковника в сторону, к стене.

   «Джип» сходу ударился колесами в бордюр. Отлетел колпак с правого переднего колеса и лязгнул о стену возле Графа.

   «Джип» бросило в сторону, к деревьям напротив «Клуба». Машина не тормозила. Она выскочила на тротуар. Ударилась левым боком о дерево. «Джип» развернуло, снова бросило на дорогу. Опрокинувшись на бок, машина со скрежетом проехала еще несколько метров. Остановилась. Грохот, звон бьющегося стекла, скрежет рвущегося метала…

   Тишина.

   Гринчук бросился к «джипу». Граф следом за ним.

   Левая дверца машины, ставшая теперь верхней, открылась с лязгом. Появился Михаил.

   – Мишка! – крикнул Гринчук.

   Лицо Михаила было залито кровью.

   Гринчук схватил его под мышки и потянул на себя. Граф поддержал Михаила, помог отнести его в сторону.

   – Мишка, ты меня слышишь? – спросил Гринчук. – Мишка…

   Михаил не ответил. Он просто сидел на тротуаре, прислонившись к стене, там, куда его посадили.

   – Да что ж вы его подняли, – возмутился Полковник. – А если у него что-то с позвоночником?

   Михаил смотрел прямо перед собой. Кровь на лице, на рубахе, на его руках и руках Гринчука.

   Откуда-то прибежали охранники Владимира Родионыча.

   – Машина не взорвется? – спросил Полковник.

   Один из охранников подошел к машине, а второй торопливо поднес к губам рацию.

   – Давай занесем его в «Клуб», – предложил Граф.

   – Я скажу охране… – Владимир Родионыч обернулся к охраннику.

   – Не нужно, – остановил Гринчук. – Мы сами.

   Они с Графом осторожно подняли на ноги Михаила. Кровь испачкала рубаху Гринчука и костюм Графа. Только на рубашке она была красной, а на сером костюме – коричневой.

   – »Скорую» вызовите, – приказал Полковник.

   – Не нужно, – сказал Гринчук. – Дверь лучше подержите.

   Полковник открыл перед ними дверь «Клуба».

   – У тебя есть бинты? – спросил Гринчук у Графа.

   Владимир Родионыч подошел к машине.

   Лобовое стекло высыпалось на дорогу хрустящими льдинками. Цветы лежали на руле и на сидении. Несколько роз вылетело на мостовую. Словно на похоронах, подумал Владимир Родионыч.

   Из-под машины появилась струйка воды. Как кровь из-под трупа.

   Начали собираться прохожие.

   Владимир Родионыч ушел в здание клуба. Полковник стоял в вестибюле возле двери кабинета.

   – Что там?

   – Послали меня на хрен, – ответил Полковник. – Я сунулся с советами по поводу «скорой».

   – А что такое?

   – Гринчук не хочет ее вызывать. Твердит, что это его дело. Его и Михаила. Что он виноват, не нужно было тащить Михаила с собой, – Полковник нервно потер руки.

   – Может, действительно нужна помощь? – спросил Владимир Родионыч. – Я не уверен, что Гринчук сейчас полностью себя контролирует. Он же собрался завтра уезжать.

   Владимир Родионыч прошел по коридору, нервно потирая руки. Его отражение суетливо перепрыгивала из одного зеркала в другое.

   Черт. Ну, как тут не стать суеверным…

   Я сумел заставить судьбу, сказал на обручении Гринчук. И все будет теперь зависеть только от меня, сказал Гринчук.

   Открылась дверь, появился Граф. Пиджак он снял. На правом манжете белоснежной рубашки было пятно крови.

   – Что? – в один голос спросили Полковник и Владимир Родионыч.

   – Ничего особо опасного, – сказал Граф. – Лицо порезано, но не так чтоб очень сильно. Могло быть и хуже. Переломов, кажется, нет. Но…

   – Что?

   – Он не отвечает на вопросы. Сидит на стуле, не мешает бинтовать лицо и молчит. Просто молчит. И смотрит перед собой. Словно лунатик. А Гринчук бинтует, матерится и пытается добиться от него ответа.

   Граф задумчиво поцокал языком:

   – Похоже на сотрясение. Не знаю… Гринчук вызвал Братка. Я так полагаю, что он собирается отвезти Михаила к себе, в лес. Или прямо в клинику. Туда, где Михаил обследовался.

   Владимир Родионыч посмотрел на Полковника:

   – Полагаете, нужно предупредить Ингу?

   – Он ей звонил, – сказал Граф. – Только что.

   – И?

   – Не знаю, что она конкретно ответила, но Гринчук после этого разговора позеленел.

   – Он ей объяснил все? – спросил Полковник.

   – Сказал только, что завтра не сможет с ней уехать.

   С улицы послышался звук милицейской сирены.

   – Полковник, вы не могли бы выйти объясниться? – спросил Владимир Родионыч.

   Полковник молча кивнул и вышел.

   – Ни хрена себе! – выразил свое эмоциональное состояние лейтенант милиции Прошин, приехав на место происшествия и узнав, что разбитая машина принадлежит самому Гринчуку.

   Через полчаса об этом узнали многие. Еще через час информация о том, что сам Гринчук вместе со своим подчиненным попал в аварию, пришла к Мастеру. К этому моменту уже было известно, что никто не погиб, что пострадал только Михаил. И то не сильно.

   Видели, как подъехала к «Клубу» машина Братка. Видели, как Браток и Зеленый вывели Михаила с забинтованными лицом и головой и посадили в машину. Потом с блок-поста подтвердили, что Гринчук и Михаил выехали из города. Кроме них в машине были еще трое – два крепких парня, вроде как близнецы, и старик.

   – Он забрал с собой Кошкиных и Доктора. И увез, – сообщил Полковник Владимиру Родионычу. – Сказал, что никому в этом городе не доверяет, что Михаилу будет безопасней в клинике под присмотром Доктора, Ирины и Кошкиных. И я с ним не мог не согласиться. Бортнев остался в городе.

   – Что Михаил?

   – Не знаю, – Полковник сел в кресло. – Я ушел до того, как они уехали. Гринчук был в таком состоянии, что лучше было его не трогать.

   – М-да… – протянул Владимир Родионыч. – И как вы полагаете, что именно произошло?

   Полковник тяжело вздохнул.

   – Да что вы вздыхаете, как забеременевшая монахиня, – вспылил Владимир Родионыч. – Можете говорить ясно и спокойно?

   – А вы на меня не кричите! Машину сейчас проверяют именно для того, чтобы понять – это была диверсия или случайность. Но лично я думаю, что ничего мы в машине не найдем. Что Гринчук действительно допустил ошибку. Не нужно было ему пускать Михаила за руль. И что это состояние Михаила – не результат аварии, а причина. Он отключился, сидя за рулем. Как там сказал Гринчук? Батарейка отошла, – Полковник, повысив голос вначале, говорил все тише и тише.

   Последнюю фразу он произнес почти шепотом.

   – Извините, – сказал Владимир Родионыч. – Нервы. Пришла вдруг в голову мысль, что это кто-то начал… Ну, вы понимаете…

   – Приморск? – спросил Полковник.

   – Что-то вроде того. Вы же так и не выполнили моей просьбы…

   – Я ее выполняю, – сказал Полковник. – Я не могу делать слишком резких движений. И я не знаю, кому можно доверять, а кому нельзя. Мне вообще кажется, что все застыло в каком-то непрочном равновесии, и если случайно толкнуть – все обрушится. Все рухнет нам на голову. И раздавит. Вам так не кажется?

   – Не знаю. Будем надеяться, что это просто случайность. Что это не знак грядущего апокалипсиса. Случайность. Или судьба. Их очень трудно иногда отличить друг от друга. Нам остается только надеяться, что больше ничего страшного не произойдет.

   Владимир Родионыч надеялся напрасно. Аварией все не закончилось. Хотя об этом Владимир Родионыч узнал только на следующий день. А вот Мастер…

   Вначале, когда Левчик не приехал, как ему было приказано, на встречу, Мастер испытал чувство легкого раздражения. Левчик никогда не был образцом точности и аккуратности в быту. Зато был скрупулезно точен и аккуратен в финансовых вопросах. И та операция, которую Мастер сейчас проводил с деньгами общака, могла задержать Левчика.

   Мастер подождал с полчаса. Потом набрал номер телефона Левчика. Никто не ответил.

   Вот это уже настораживало. Левчик никогда не расставался со своим мобильником. Когда же еще через полчаса Левчик не появился, Мастер почувствовал беспокойство.

   К Левчику домой отправились пацаны. Дверь никто на их стук не открыл. Команды ломать двери не было, пацаны позвонили Мастеру, и тот приказал искать.

   Перепуганная консьержка рассказала, что утром Лев Феликсович вышел, как обычно. Часов около девяти. В девять тридцать он был в банке, сказали в банковской конторе, и закончил свои дела там около десяти. После чего Левчика больше не видел никто.

   Пацаны еще раз съездили к Левчику домой. Закрытая дверь на этот раз остановить их не смогла.

   Левчик так и не убрал обломки своего быта из квартиры. Все клочья, осколки и щепки были аккуратно собраны в кучу посреди большой комнаты. В спальне стояла раскладушка. Это было единственная деталь обстановки, которую Левчик купил после возвращения из больницы.

   Понять – собирался Левчик уехать навсегда, или просто вышел по делам, было невозможно.

   Мастер выслушал доклад молча. И внешне спокойно. Только все время тер щеку. А потом приказал искать Левчика.

   И его стали искать.

   Вокзалы, аэропорт, блок-посты, кабаки и гостиницы. К поискам подключились проститутки и мелкое жулье. Цыгане шастали везде, тщательно сверяя лица прохожих с фотографиями Левчика.

   С утра следующего дня к поискам подключилась милиция. Начальник областного управления милиции отдал приказ искать важного свидетеля, и, неофициально, обратился за помощью в соседние области.

   Мастер потребовал, чтобы искали круглосуточно, не переставая. Даже к поездам, которые ушли из города, или проходили через него за время, когда была обнаружена пропажа Левчика, были отправлены люди. Пришлось подключить городских авиаторов.

   И при всем при этом Мастер не говорил причину такого волнения. Да, Левчик человек известный, но не занимал в обществе такого уж видного положения.

   – Тоже мне, хрен с бугра, – сказал вечером первого июня Котик. – Он куда-то свалил, а мы теперь его искать должны. Спать хочу.

   Котику и Синяку выпал Южный вокзал. И они топтались здесь уже сутки. Уже май закончился, и началось лето, а они все бродили по вокзалу, приставая к носильщикам с расспросами и, время от времени, отвечая на телефонные звонки. Нет, не видели. Какого рожна он будет здесь до сих пор тереться? Он или уже свалил куда-то, или его кто-то закопал.

   – Слышал? – спросил Синяк. – Вчера машина Зеленого перевернулась.

   – Слышал… – Котик зевнул и чуть не вывихнул челюсть.

   Эту новость он уже обсуждал неоднократно. Ну, перевернулась. Сам Зеленый же целый? Целый. С ним ничего и не могло произойти. Почему? Это же Зеленый!

   – Еще по пиву? – предложил Котик.

   – Можно, – согласился Синяк. – Только твоя очередь платить.

   Женя Синяк всегда внимательно следил за соблюдением справедливости. Прошлый раз пиво брал он. Позапрошлый – Котик. За сортир каждый платил за себя.

   Они взяли по бутылке пива.

   – Слышал, Зеленый женится, – сказал Синяк.

   Ему хотелось спать, а разговор о женитьбе Зеленого показался достаточно бодрой темой.

   – Да слышал я все это, слышал, – Котик тоже дико хотел спать, и этот вокзал, и этот Синяк, постоянно повторяющий старые новости, его конкретно задрали. – Ты мне лучше скажи, сколько еще этот беспредел будет продолжаться?

   – Какой? – осведомился Синяк.

   Он устроился на парапете возле входа в тоннель и медленно смаковал пиво из бутылки.

   – Когда мы по хатам пойдем?

   – Как найдем этого мудака Левчика, так и пойдем.

   – А если не найдем? Если он уже уехал? – Котик допил пиво и поставил пустую бутылку на парапет.

   Сбоку вынырнула старушка и забрала пустую тару. Бутылку она спрятала в потертую сумку, но не ушла, а остановилась в метре от пацанов, выжидающе глядя на Синяка. Вернее, на бутылку в его руке.

   – Иди отсюда, – буркнул Синяк.

   Пиво он любил пить медленно, смакуя, и не терпел всех этих собирателей пустой посуды. Старушка отошла в сторону.

   – Задолбали, – пробормотал Синяк. – Спасу от них нет, блин.

   – Глянь, – Котик толкнул Синяка в бок.

   – Чего? – Синяк покрутил головой, но ничего, достойного внимания не обнаружил.

   Как раз объявили посадку на какой-то поезд южного направления, и народ быстренько образовал пробку у выхода на первую платформу. Все, как обычно.

   И то, что в толпе нарисовались Три Поросенка, тоже было вполне нормально. Когда же еще им чистить карманы и сумки, как не в толпе.

   – Ты о Поросятах? – уточнил на всякий случай Синяк.

   – Глянь, кого они пасут, – Котику даже спать перехотелось.

   Синяк присмотрелся.

   Ничего так баба, ухоженная. Высокая, спортивная, красивая, и, судя по прикиду и чемодану, не бедная. Таких сам бог велел наказывать. Синяк отставил бутылку в сторону.

   Поросята работали по привычному сценарию. Один медленно и неумолимо сближался с клиенткой, второй был готов принять украденное, а третий, самый безобидный на вид, был готов как бы случайно оттереть клиентку, или задержать погоню. Братьями Поросята не были, и даже на поросят не были похожи, просто свинствовали они совершенно конкретно, и были настолько неразборчивы в выборе жертвы, что вызывали брезгливость даже у своих коллег.

   – Ты ее узнаешь? – спросил Котик.

   Синяк задумался. Что знакомое в этой бабе было. Ясное дело, один раз встретив такую, неминуемо обратишь внимание и даже запомнишь. Но потом хрен вспомнишь, где именно ее видел.

   Баба о чем-то говорила с пожилым мужиком интеллигентного вида. Лет на пятьдесят. Для Синяка все, кто старше сорока, были пожилыми. Мужик нес чемодан, брат-близнец того, что был в руке у бабы. Мужик что-то грузил бабе, а та отвечала коротко, но довольно резко. И оба они не обращали внимания на подошедшего уже вплотную карманника.

   – Это же невеста Зеленого, – сказал Котик. – Помнишь, в кабаке?

   Точно. Синяк спрыгнул с парапета. Не их дело лезть в работу карманников, но невеста Зеленого – невеста Зеленого. А то, что она шла с другим, никого не касалось. Может, она с отцом поругалась. Перед самым отъездом.

   – Я больше не хочу этого обсуждать, – сказала Инга Полковнику. – И вы совершенно напрасно поехали со мной на вокзал. Я сказала тогда, и скажу сейчас – если Гринчук считает, что я менее важна для него, чем Михаил – пусть остается с Михаилом…

   – Но поймите, Михаилу сейчас очень плохо. И…

   – И присутствие Гринчука что-либо изменит? Что именно? – Инга даже остановилась и посмотрела Полковнику в лицо.

   – Вы не понимаете…

   – Это вы не понимаете. Не понимаете, что все это будет продолжаться, пока Юра будет тянуть все это за собой. Очень плохо, что Михаил попал в аварию. Ужасно. Но ведь он не разбился, не покалечился. Несколько порезов, вы сами говорили. И кроме этого, почему Гринчук мне ничего не объяснил? Почему не предупредил? Как тогда, на дне рождения у Махмутова. Ему все равно, что именно я подумаю? Что именно я испытаю в тот момент? Потом, конечно, он извинится, начнет все объяснять… И даже объяснит. Пусть и сейчас объясняет. Пусть найдет меня и объяснит, – Инга не стала дожидаться, что ей ответит Полковник, а снова двинулась к выходу на перрон.

   Сзади раздался истошный то ли крик, то ли визг. Полковник и Инга оглянулись. Какой-то невзрачный парень лет двадцати пяти выл, прижимая руку к груди, возле него, вроде как успокаивая, стоял крупный молодой человек боксерской наружности.

   – Простите, – кто-то тронул Ингу за рукав.

   – Что? – Инга оглянулась.

   Какой-то парень стоял рядом с ней и протягивал ей ее кошелек, который она обычно держала в сумочке.

   – Вы кошелек обронили, – сказал парень.

   – Спасибо, – Инга взяла кошелек.

   Потом посмотрела на сумочку. Ее стенка была разрезана, и в разрез выглядывала расческа.

   – Осторожнее нужно быть, – сказал парень. – Полный вокзал карманников, блин. Плюнуть некуда. Руки бы таким на фиг вырывать.

   Инга оглянулась на кричавшего парня. Спортсмен что-то сказал бедняге, похоже, предложил свою помощь, взял пострадавшую руку у локтя и запястья. Сделал движения, словно вправлял вывих. Еще один вопль потряс зал ожидания. Спортсмен покачал головой, похлопал по плечу своего пациента и, особо не спеша, двинулся в сторону, противоположную идущему на крик милицейскому патрулю.

   – На Юг собрались? – с улыбкой спросил парень.

   – Что вам нужно? – вмешался Полковник.

   – Ничего, без базара, – развел руками парень. – Юрию Ивановичу привет передайте от Котика. Если что – всегда…

   Котик помахал рукой. В кармане у него запиликал мобильник, Котик достал трубку, послушал, облегченно улыбнулся, и ушел за спортсменом, предварительно еще раз помахав рукой Инге.

   – Вот она, популярность, – сказал Полковник.

   – Да, – кивнула Инга, – благодаря Гринчуку, теперь меня в городе каждый Котик знает. За кошелек, конечно, спасибо, но сумочку жалко.

   – Инга, может быть, вы все-таки подождете, – Полковник поставил чемодан на пол. – Всего пару дней. Юрий Иванович звонил…

   Инга открыла кошелек, достала оттуда билет:

   – Это судьба, дорогой Полковник. Видите? Если бы не популярность Гринчука, я бы потеряла свой билет и осталась. А так…

* * *

   – … а на перроне она достала из кармана конверт, – закончил свой рассказ Полковник, – и попросила передать его вам, Юрий Иванович. Что я и делаю, не знаю, с сожалением или с удовольствием.

   Полковник протянул Гринчуку конверт, чувствуя себя глупо. Взрослые люди, серьезные и ответственные. Каждый по себе. А вместе – начали дурацкую мелодраматическую постановку. Он дал слово, она больше не может терпеть. Он должен сделать выбор и быть с ней честнее. Бред.

   – Вы ей так ничего и не рассказали? – спросил Полковник.

   – Вы о чем? – уточнил Гринчук, рассматривая конверт, словно приноравливаясь, с какого бока к нему подступиться.

   – О всей этой истории с Приморском и архивом…

   – И нечистой силе, – задумчиво сказал Гринчук, выдохнул, решаясь, и надорвал конверт.

   – Далась вам эта нечистая сила, – недовольно протянул Полковник. – Что в конверте?

   Гринчук молча протянул листок.

   «Узловая, до востребования», – прочитал Полковник.

   – И что это значит?

   Гринчук засмеялся.

   – Нет, серьезно, – Полковник еще раз перечитал записку и посмотрел на обороте.

   Пусто.

   – Это же элементарно, Ватсон, – Гринчук отобрал записку и спрятал ее в карман. – Это значит, что мне предписано явиться на станцию Узловая и на тамошнем почтамте получить письмо до востребования. А в том письме будет указано, куда ехать дальше. И рано или поздно, я настигну свою невесту. Судьба там, или не судьба.

   – А вы ей говорили, все-таки, о Приморске?

   – Дался вам этот Приморск. Что, мало мест на побережье без него? – Гричнук встал со стула, поманил официантку. – Счет дайте.

   Официантка кивнула, и пошла к стойке бара за счетом.

   – Вы еще здесь остаетесь? – спросил Гринчук.

   – Нет, я ухожу, – Полковник тоже встал.

   Было видно, что он волнуется.

   – Да что с вами, Полковник? – удивился Гринчук. – Что-то по работе?

   Пришла официантка, протянула счет. Гринчук достал деньги из нагрудного кармана рубашки и отсчитал официантке.

   – Колитесь, Полковник, – сказал Гринчук, когда вместе с Полковником они вышли из кафе на привокзальную площадь. – Что-то случилось?

   Полковник тяжело вздохнул:

   – И на работе тоже. Мастера снова пробило. Он поначалу запсиховал, когда пропал Левчик…

   – А что, пропал Левчик? – удивился Гринчук.

   – Представьте себе! – язвительно сказал Полковник. – А вы и не знали…

   – Откуда? Я эти два дня был занят выше крыши. Пока устроил Михаила, пока все объяснил бабе Ире и Доктору…

   – А вы не боитесь, что в ваше отсутствие, у Михаила произойдет срыв? Мы ведь не знаем, что может пойти за новым сотрясением. У него же снова сотрясение?

   – Сотрясение, – подтвердил Гринчук.

   – Год назад травма закончилась кризисом и убитыми. А вы единственный, кто на сегодняшний момент можете его остановить.

   – Типа, слово знаю, – немного болезненно усмехнулся Гринчук.

   – Да.

   – Теперь не я один. Теперь этот код знает еще и Ирина. Это на всякий случай, – Гринчук вдруг стал серьезным. – Мало ли что может произойти на отдыхе.

   – Типун вам.

   – Не нужно быть таким суеверным, – назидательным тоном сказал Гринчук. – Вы же сами говорили, что мистикой в этом вопросе и не пахнет. А для всех не мистических сил я уже не интересен. И, кроме этого, если я вдруг, вернувшись, стану проситься на прежнюю работу и буду настоятельно возвращать Ингу в приемную Владимира Родионыча, вы тут же поймете, что меня подменили, кликните отца Варфоломея и дружненько, с применением святой воды и электрошока, выбьете из меня эту чертовщину. Изгоните, так сказать, беса.

   Гринчук взглянул на электронные часы на фасаде вокзала.

   – Мне пора. Скоро отправление, – Гринчук протянул руку. – До встречи. Где-нибудь через месяц-два. Я уже давно не отдыхал, и мне вполне может понравиться. Вот найду Ингу…

   – А где она вообще может быть? Вы строили какие-то планы на отдых?

   – Вот на Узловой и узнаю. Инга читала какие-то проспекты, говорила, что мне понравится.

   – Перезвоните мне?

   – А зачем? Я даже мобилу с собой не беру. Отдыхать, так отдыхать, – Гринчук еще раз пожал руку Полковнику и, забросив сумку на плечо, легким шагом двинулся к вокзалу.

   Полковник молча смотрел ему вслед.

   Инга что-то там выбирала в проспектах, повторил Полковник. Или нужно было сказать об этом Юрию Ивановичу? Сказать о том, что Алла, прибирая в столе, обнаружила пару курортных журналов и несколько рекламных проспектов. Алла отдала все это Владимиру Родионычу, чтобы выяснить, нужно это хранить, или можно утилизировать. Владимир Родионыч посмотрел сам, а потом дал посмотреть Полковнику.

   Полковник еле удержался, чтобы сразу не позвонить Гринчуку. Решил дождаться личного разговора. И так и не сказал.

   Инга не знала о Приморске. Для нее это был один из городов на побережье. И один из городов, рекламируемых в журналах. А гостиница «Южанка» и пансионат «Приморск» были всего лишь персонажами двух из десяти рекламных проспектов. Вероятность – двадцать процентов. Сейчас, когда Гринчук уже скрылся в здании вокзала, такая вероятность вдруг показалась пугающе большой.

   Полковник даже шагнул к вокзалу, но тут подал голос его мобильник. Звонил Али. Срочно нужно было встретиться. Мастер, никому ничего не объясняя, уничтожил трех своих охранников. Когда ему задали вопрос, Мастер взорвался, кричал что-то о сволочах, с которых он, Мастер, поснимает шкуру. После чего разговоры о том, что Мастера пора убирать, пошли с новой силой.

   Нужно принимать какое-то решение. Иначе процесс будет неуправляемым.

   Полковник посмотрел на вокзал, потом махнул рукой, и пошел к своей машине. Гринчук сам сможет разобраться со своими делами.

   Если бы Полковник пошел следом за Гринчуком, то, наверное, был бы сильно удивлен.

   Первое, что сделал Гринчук, зайдя в здание вокзала, отправился в туалет. В туалете он зашел в кабинку, закрыл за собой дверь, повесил сумку на крючок возле нее.

   Достал из кармана джинсов массивную золотую цепочку. Надел ее себе на шею. Снял рубашку, предварительно вынув мелочь из кармана, и, небрежно скомкав, сунул рубашку в сумку. Достал футболку с импортной надписью. Надел. Из сумки же достал массивный золотой перстень с печаткой, натянул на мизинец правой руки. Потер о джинсы. Подумал секунду, стащил джинсы, спрятал их в сумку и надел вместо них длинные, ниже колен, шорты. Из сумки извлек шикарную барсетку, мобильник, который повесил на пояс.

   Спустив воду, Гринчук вышел из кабинки, остановился перед зеркалом. М-да, подумал Гринчук, одежда не красит человека, она его полностью преображает.

   Гринчук оглянулся. Кроме него в туалете не было никого.

   – Фильтруй базар, – процедил Гринчук, глядя в зеркало.

   Не то. Нужно что-то более типажное. Есть. Гринчук улыбнулся. Несколько лет назад он услышал фразу, полностью передающую содержание «фильтруй базар», но при этом имеющую совершенно восхитительный скандальный оттенок. Конкретный наезд и провокацию конфликта.

   – Выпасай хрюканину! – сказал Гринчук своему отражению.

   Пальцы на правой руке оттопырились автоматически. Рефлекторно.

   Инга наверняка оценит. Когда увидит. Если увидит, мелькнула дурацкая мысль. Слышь, Зеленый, ты и сам выпасай свою хрюканину! Какие могут быть «если»! Когда увидит. Типа.

   Гринчук прошел через зал ожидания, купил в киоске бутылку самого дорогого пива и, прихлебывая его, не торопясь, подошел к своему вагону.

   Проводница стояла на перроне. Проводнице было лет тридцать, но выражение перманентного конфликта на лице старило ее еще лет на десять.

   – Когда едем, красавица? – спросил Гринчук.

   – Билет давай, – потребовала красавица.

   – А без билета, типа, ты меня уже в вагон и не пустишь?

   – Не пущу, – сурово ответила проводница.

   – Правильно, – одобрил Гринчук и протянул проводнице бутылку, – подержи.

   Проводница механически взяла бутылку, потом на лице ее стало проступать возмущение.

   – Сейчас, – поднял палец Гринчук, раскрыл барсетку и стал искать билет среди пачки стодолларовых купюр.

   Взгляд проводницы замер, потом заметно подобрел.

   – Нашел, – сказал Гринчук и сунул билет проводнице. – Забирай.

   – Проходите, я потом соберу…

   – Забери сейчас, чего я буду мозги забивать. Еще кончаться, не дай бог, – Гринчук отобрал у проводницы пиво и вошел в вагон. В тамбуре остановился. – Какое у меня место?

   – Девятнадцатое, пятое купе. Нижняя полка.

   – Чего? – оглянулся Гринчук. – А это что, не люкс?

   – Это купе.

   – Блин, вернусь, башку секретутке сворочу. Говорил же – люкс. А, может, мы моих соседей пересадим на фиг? – Гринчук присел на корточки, чтобы видеть лицо проводницы. – Я забашляю.

   – Там посмотрим, – сказала проводница. – Вообще-то мест свободных на Юг сейчас не бывает.

   – Ой, посмотри, красавица, – сказал Гринчук и пошел в свое купе.

   Интересное ощущение. Словно одет в средневековые доспехи. Можешь говорить, что хочешь. Можешь вести себя как угодно. Нацепил маску, и развлекайся. Забавно.

   – Вечер добрый, – Гринчук остановился на пороге купе, огляделся.

   Парень с девушкой, лет по двадцать. Со свежими обручальными кольцами. И выражением испуганного счастья на лицах. Молодые сидели, держась за руки, и слушали крупного мужика лет сорока, с бородой и лысиной. На приветствие Гринчука все трое обернулись, и у всех троих на лицах мелькнуло приблизительно одинаковое выражение. Даже не брезгливость, а какая-то обреченность.

   – Типа, попутчики? – спросил Гринчук.

   – Да, – кивнул мужик.

   – Юра, – Гринчук помахал рукой. – Можно просто – Юра.

   – Оля.

   – Иван.

   – Василий, – сказал мужик.

   – Это ж надо, – восхитился Гринчук, – живого человека – Васей назвать!

   Живой человек измерил Гринчука скептическим взглядом:

   – Юра, ты, к сожалению, не первый, кто мне об этом говорит.

   – Во, блин, – засмеялся Гринчук. – А девятнадцатое место это какое?

   – Это тут, – засуетилась Оля. – Мы сейчас уступим.

   – А у вас, значит, – Гринчук сделал неопределенный жест рукой, – верхние полки?

   – Да, мы сейчас, когда тронемся… – Оля посмотрела на молодого супруга, тот отвел взгляд.

   Похоже, они надеялись уговорить кого-то из попутчиков уступить нижнюю полку. И начинать разговор должен был муж. И не начинал.

   – Все мы тронутые, – сообщил Гринчук и сел возле двери. – Я, например, могу, типа, и на верхней поспать.

   – Спасибо, – пробормотала Оля.

   – Ага, – продолжил Гринчук, – сверху виднее, если дама ночью на нижней полке заголится. Помню, ехал я в столицу…

   Зычный голос проводницы потребовал, чтобы провожающие покинули вагон. Поезд дернулся.

   – Поезд двинулся, и мы тронулись, – сказал Гринчук и допил свое пиво.

   В голову отчего-то лезли шутки старые, избитые. Жутко мешали цепочка и перстень. И барсетку все время держать в руках было чертовски неудобно.

   Поезд тронулся. Гринчуку забросил свою сумку на верхнюю полку, пристроил за нее барсетку, и вышел в коридор.

   Вагон за день раскалился, и сидеть в купе было просто невозможно. Оставалось надеяться, что сквозняк сквозь открытые окна в коридоре смогут спасти жизни хотя бы некоторым пассажирам.

   Гринчук выглянул в окно. Встречный ветер ударил в лицо. Мимо плыли огни каких-то стрелок и семафоров. И окна вдалеке. Проскочили мост.

   На несколько секунд открылось шоссе, в светлых потеках автомобильных фар. Гринчук проводил их взглядом и отвернулся.

   Откуда он мог знать, что как раз в этот самый момент по автостраде, на заднем сидении своего служебного «вольво» в столицу ехал начальник областного управления милиции. А если бы Гринчук даже это каким-то образом узнал, то что толку рассматривать ночью из окна поезда быстро едущие автомобили.

   Генерал-лейтенант получил вызов внезапно, приказано было явиться с самого утра, поэтому выезжать пришлось немедленно. И внезапный вызов, как водится, был не только внезапным, но и очень несвоевременным.

   В городе могла начаться разборка. Или, как любят выражаться журналисты, война между преступными группировками.

   Генерал посмотрел в окно, на светящийся огнями поезд.

   Пропал Левчик – это еще не беда. Хотя, отчего так засуетился по этому поводу Мастер, генерал понять не мог. А Мастер объяснять не стал.

   Но вот то, что Мастер своими руками…

   Генерал скрипнул зубами и стукнул кулаком по спинке переднего сидения. Сидевший там капитан оглянулся.

   – Ничего, – буркнул генерал.

   Мастера он знал давно, и карьеры свои они делали параллельно, помогая друг другу по мере сил. Боже упаси, Мастер никогда не стучал, он просто иногда подсказывал будущему начальнику областного управления милиции, кто именно может иметь информацию по тому или другому вопросу. И никогда не обращался к будущему генералу по мелочам. Только в самом крайнем случае, и только один на один. И обычно ставил генерала в известность о своих будущих рискованных операциях. Когда требовалось прикрытие.

   Но вчера, второго июня, Мастер заранее ничего не говорил. Он и потом, скорее всего, ничего бы не сказал, но у генерала были и другие источники. И источники эти сообщили, что Мастер приказал приготовить с утра для разговора трех своих охранников. Пацанов быстренько скинули в подвал за городом, пристегнули к стене и оставили там дожидаться Мастера. Двери в подвале были тяжелые, в проеме сидели плотно, поэтому никто из оставшихся за пределами подвала ничего так и не услышал. Мастер вошел, оставался за дверью час, потом вышел, брезгливо вытирая руки.

   Коротко бросил: «Приберите там!» и уехал.

   Одного из двух ребят, оставшихся для уборки, стошнило прямо на пороге. Второй оказался покрепче, но и ему пришлось несколько раз выходить для перекура.

   – Ты что там, охренел? – генерал звонил по незарегистрированному телефону, поэтому мог дать волю чувствам. – Ты что творишь?

   – Пасть закрой, – заплетающимся языком ответил Мастер, и генерал с ужасом понял, что Мастер пьян среди белого дня. А это было очень плохим признаком. – Чего звонишь? Бабок снова хочешь? А ты их заработал? Ты от своих доходов в общак отстегивал?

   – Если твоих жмуриков найдут, ты понимаешь, что начнется…

   – Не найдут, – сказал Мастер. – Не найдут. А ты мне нашел Левчика? Нет? Так какоего ты хрена ко мне лезешь с вопросами? Я тебя просил? Нет? Ну и пошел на хрен!

   Разговор оборвался. Генерал несколько часов мучительно обдумывал, что именно может происходить с Мастером, но ничего в голову не приходило.

   Ничего хорошего не приходило в голову и Абреку с коллегами. Мастер, конечно, был Мастером, но, прежде чем валить кого-то, пусть даже и не самого значимого в обществе, нужно было соблюсти какие-то приличия. Хотя бы обвинить в чем-то. Да просто сказать остальным, что замочил, мол, за дело, а за какое – вас пока не касается. Но и этого Мастер не сделал.

   Мастер сидел у себя дома и пил. Охрану вокруг дома несли самые доверенные люди.

   На всякий случай, о безопасности вспомнили все. Пацаны получили стволы, приказано было всем быть на связи, и в случае чего, немедленно сообщать старшим. И не понятно было, Мастер сам кого-то боится, или представляет собой угрозу для других.

   А вечером третьего июня Абреку позвонили по телефону. Не представившийся мужчина посоветовал Абреку поинтересоваться состоянием общака, за сохранностью которого должен был следить Мастер. Абрек насторожился.

   Естественно, он не мог вот так просто явиться к Мастеру и потребовать отчета. Можно было, конечно, собрать сход, предъявить Мастеру, потребовать, чтобы он отчитался до копейки, но что-то подсказывало Абреку, что собрать сход будет не просто сложно, но и смертельно опасно. Начав собирать людей, можно было просто не дожить до светлого мига общения.

   Абрек позвонил Али. Али рассудительно заметил, что спешить из-за неизвестных доброжелателей опасно для здоровья и пообещал подумать. Потом сам перезвонил Полковнику, сообщил о трех убитых и о странном звонке.

   Полковник сразу же обратился к Владимиру Родионычу. Общак – это было серьезно. Если что-то случилось с общаком, то Мастер был обречен. Каким бы авторитетом он ни пользовался, пропажа общих денег для него означала конец. Сам он их прогулял, или просто прозевал – никого не интересовало. Смерть.

   И это значило, что нужно или поддерживать Мастера, как гаранта стабильности в городе, или искать ему замену. В общем, проблема была старая, только решать ее нужно было быстро.

   Самый простой вариант – послать спецгруппу Полковника, взять Мастера и поговорить с ним по поводу общака. Можно даже при всех заинтересованных. И если действительно, что-то случилось с деньгами, то никто не стал бы возражать против устранения Мастера.

   Вот в этой простоте и крылась опасность.

   Прав был Гринчук, не мог не признать Полковник. Приморск оставался загадкой и угрозой одновременно. И даже не потому, что было не понятно, что там сделали с Мастером. И что там вообще происходит. Проблема была в том что слишком много народу и очень серьезных организаций могло заинтересованно следить за Приморском и Мастером. И любое действие против Мастера могло быть расценено как удар по Приморску или попытка взять его под контроль.

   Решено было ждать дальнейшего развития событий. Мастер может решить свои проблемы сам, или при помощи все того же Приморска. И это создавало разные варианты.

   Полковник посоветовал Али не суетиться, тот передал это Абреку, Абрек выматерился, сказал, что он больше терпеть этого не станет, и что скрывать тут нечего, потому, что звонили уже и другим влиятельным людям. И эти самые влиятельные люди тоже хотели бы знать, что именно случилось с общаком. Пока еще никто не говорил о том, что деньги пропали, но что еще могло с ними случиться? Не прокисли же они, в самом деле.

   Несколько машин было отправлено к дому Мастера. Улицы были перекрыты, вдоль забора поставлена пехота. Мастеру позвонил опять-таки Абрек и попросил приготовить бабки для осмотра. Не потому, что Мастеру не доверяют, а потому, что денежки счет любят.

   Заодно Абрек отправил из города свою семью и, на всякий случай, подготовил пути отхода.

   Утром, сказал Мастер. Утром, согласились ревизоры. Но пацаны на всякий случай останутся на своих местах вокруг хаты Мастера, сказали ревизоры. На всякий случай. Если понадобится съездить за бабками куда-нибудь, то Мастера проводят.

   Так что ночь получилась бессонная.

   Не спал Мастер, слоняясь по дому и бормоча угрозы и ругательства. Пару раз он даже порывался позвонить по телефону, но, подняв трубку, бросал ее обратно. Не успеют. А если и успеют, то за это придется слишком дорого заплатить.

   Не спал начальник областного управления милиции, мучительно пытаясь понять, что происходит с Мастером, и с чем связан срочный вызов в столицу.

   Не спал Полковник, инструктируя свою специальную группу, и перебирая варианты ее применения.

   Не спал Абрек и его коллеги, пытаясь представить себе, что именно произойдет утром.

   Гринчук тоже не спал довольно долго.

   Вначале он пообщался с проводницей, которая, как бы между прочим, поинтересовалась, куда конкретно тот едет отдыхать. Гринчук честно признался, что еще не решил. Что будет решать уже на узловой. А что? – спросил Гринчук. Есть варианты? Хотите пригласить к себе?

   Проводница сказала что да, что есть варианты, что у нее есть знакомые, которые могут хорошо принять. Почти в любом городе. И очень даже хорошо.

   И отстегнут проценты заботливой проводнице, мысленно добавил Гринчук и ушел в купе, пообещав подумать. Тут все ясно – первая линия курортного сервиса. Проводники высматривают денежного клиента и рекомендуют ему место отдыха. Или сообщает о нем дежурящим на перроне.

   Кто и что потом сделает с этим богатеньким – проводницу не интересует. Удобно, если вдуматься. И ни к чему, в принципе, не прицепишься. Ничего противозаконного проводники не делают. А вот кто пользуется их информацией и для чего – интересный вопрос.

   В купе Гринчук устроился на верхней полке, снял с шеи цепь и с пальца перстень, сунул их в барсетку. И попытался уснуть. Но оказалось, что попутчики спать пока не собираются, а собираются вести беседы.

   Гринчук прислушался и неожиданно для себя заинтересовался.

   Василий оказался писателем. Вернее, журналистом, причем журналистом криминальным, но еще он написал два романа, один из которых был уже опубликован, а второй – находился в печати.

   Как уж Василий сообщил молодоженам о своей профессии, Гринчук не знал, но теперь разговор вертелся вокруг творческих планов писателя, выбора тем и вообще вокруг жутких криминальных тайн.

   Гринчук усмехнулся. Писатель явно в органах не работал никогда, свои криминальные истории почерпнул из народной молвы и официальных сводок центра общественных связей областного управления милиции. Сам с ребятами из Центра Гринчук общался мало, даже не был уверен, что центр до сих пор называется именно так, а не иначе, но цену их отчетам и сводкам знал очень хорошо.

   – Расстреляли прямо перед городом, – немного усталым голосом бывалого человека, закончил Василий. – И пошел слух, что это сделали сами менты. Чтобы северяне не лезли к нам в город.

   Интересная версия, подумал Гринчук. Идиотские рассказы о тайной ментовской организации, типа эскадронов смерти, он слышал неоднократно. Некоторые даже придумал сам, когда еще работал в райотделе. Чего только не сделаешь, чтобы разговорить упрямого задержанного. Вот в чем Голливуд прав, так это в том, что психологические изыски на допросах обычно сводятся к двум моментам: что беднягу ожидает в тюрьме – жуткие громадные уголовники, жаждущие опустить новичка по любому поводу – и что менты могут сделать с ним же сами, не доводя дело до зоны.

   – Понимаете, – глубокомысленно произнес Василий, – следствие – это работа мысли. Это поединок умов. И менты потому проигрывают, что их не учат думать. Схватить кого попало и прессовать.

   – Да, – пискнула Оля, – одного нашего знакомого вот так вот взяли на улице и потащили в ментовку. А там…

   Дальше из рассказа Оли вытекало, что беднягу в ментовке били, пытали и унижали только за то, что у него нашли несколько таблеток. Всего десятка два таблеток, а вели они себя так, словно нашли у него динамит.

   Гринчук снова улыбнулся.

   – Правда, Ваня? – обратилась Оля за поддержкой к мужу.

   Муж благоразумно промолчал. Писатель также тактично не стал комментировать выступление попутчицы. Торговля наркотой – это всегда торговля наркотой. И это пусть двадцатилетняя девчонка делает страшные глаза по этому поводу.

   Василий кашлянул и вернулся к прерванному выступлению:

   – Настоящий следователь – это человек, который по разрозненным деталям может воссоздать психологию преступника, образ его мыслей и действий. И тогда он…

   Гринчук тяжело вздохнул. Как всякий опер он не слишком любил следователей, не делая при этом особого различия между следователями ментовскими и прокурорскими. И те, и другие, по мнению Гринчука, только и умели, что сидеть в кабинетах, писать бумаги и разваливать дела, которые для них готовят опера.

   Гринчук снова вздохнул.

   – Мешаем? – спросил снизу писатель. – Мы будем потише.

   – Не мешаете, – сказал Гринчук, – а фигню порете.

   – Серьезно? – писатель даже выглянул из-под полки, чтобы посмотреть на конкретного пацана, критикующего работника интеллектуального труда.

   – Фигню порете совершенно серьезно, – подтвердил Гринчук. – Детектив, это литературный жанр, основанный на фантастическом предположении, что преступления раскрываются благодаря работе ума, а не доносам… И чего-то там еще.

   – Это кто же такое сказал? – осведомился Василий.

   – Борхес, – сказал Гринчук. – Хорхе Луис.

   Василий хмыкнул неопределенно и поерзал на полке:

   – То есть… Вы полагаете, что нет умных людей среди…

   – Почему? Есть. Только им ум мешает. Вот, например, помните, лет семь назад убили всю семью в пригороде? Еще дом спалили.

   – На Поселке, – вспомнил Василий.

   – Ага, на Поселке. Начали копать умные люди, обнаружили, что глава семьи приворовывал на работе, занимался обменом денег, даже, как потом выяснили, участвовал в подделке документов для соседней еще недавно дружественной державы. Создали следственную группу, ездочились по стране и за рубеж, искали следы… А потом участковый тупо пошел к соседу и обнаружил у него вещи, пропавшие из горевшего дома. И оказалось, что семью вырезал сосед из-за того, что поссорился с тамошней бабкой. А потом, после того как грохнул старушку, решил не останавливаться, раз уж так вышло, – Гринчук свесил с полки голову и посмотрел на молодоженов. – Девяносто прОцентов всех преступлений совершается на бытовой почве, в ходе совместного распития спиртных напитков на почве неприязненных отношений или в результате внезапно возникшей ссоры. И раскрываются они по горячим следам или после того, как стуканет местный алкаш своему знакомому оперу, что Вася, извините, Прыщ, хвастался в рюмочной, что лично Верку Гниду придушил. Чтобы она, падла, от него пенсию, значит, не прятала.

   Оля передернула плечами.

   На несколько минут установилась относительная тишина. Стучали колеса, позвякивали ложки в пустых стаканах, и в соседнем купе кто-то кому-то что-то доказывал с использованием лексики условно-цензурной.

   – А вы сами не из органов? – спросил, наконец, Василий.

   – А все мы из одних и тех же органов на свет появились, – вздохнул Гринчук. – Только некоторые потом в ментовку пошли, а некоторые – нет.

   – Ладно, – сказал писатель, – то есть вы утверждаете, что нет таких дел, которые нужно расследовать головой, а не беготней и стукачами.

   – Почему? Голова – она всегда пригодится.

   – Это вам кто-то умный сказал? – спросила с нижней полки Оля.

   Она, видимо, решила, что развязный тип слишком уж давит на журналиста и писателя. А то, что, в отличие от писателя, это развязный тип уступил ей нижнюю полку, было забыто быстро и напрочь.

   – Это я сам придумал, – Гринчук снова посмотрел на Олю.

   Та с вызовом выдержала его взгляд. Понятно было, кто глава этой молодой семьи.

   – Вы сами придумали, Юра? – несколько неприятным голосом поинтересовалась Оля. – А что еще вы можете придумать?

   Гринчук перевел взгляд на молодого супруга. Тот сидел, глядя себе под ноги. Спортивный такой молодой человек. Не исключено даже, принимая во внимание мозолистые костяшки пальцев, что какой-нибудь восточный единоборец. Неприятное сочетание – молодой каратист и подруга, уверенная в его непобедимости.

   – Три месяца, – сказал Гринчук.

   – Что? – не поняла Оля.

   – И осталось еще шесть. Рожать вам Оля, где-то в декабре. А свадьба у вас была первого числа. Едете вы в свадебное путешествие на деньги, собранные на свадьбе. Так? Правильно придумал? – Гринчук мило улыбнулся.

   Оля быстро посмотрела на супруга, а потом, сама не замечая этого, провела рукой по своему животу.

   Теперь уже Иван поднял глаза и посмотрел на Гринчука.

   – Угадал, – сказал Гринчук довольным голосом.

   Оля перевела взгляд на писателя, потом снова на Гринчука:

   – А как…

   – Это пусть вон писатель придумаете, – посоветовал Гринчук. – Как автор и журналист.

   Василий потрогал кончик своего носа, задумался.

   – Ну, – начал он, даже не обидевшись, – кольца действительно свежие. Без царапинок и вмятинок.

   Оля посмотрела на свое кольцо. Потом на кольцо мужа.

   – Раз вы молодожены, то свадьба была недавно, – продолжил писатель. – В первых числах июня… А, правильно, в мае свадеб стараются не играть. Все верно. А вот по поводу беременности…

   – А че тут думать, – засмеялся Гринчук. – Молодые ребята, дергаться под венец по нынешним временам рановато. Шмотки – китайского производства, с оптового рынка. Небогатые. Значит, свадьба по необходимости. Лет им по двадцать, года полтора живут гражданским браком. Родственникам говорили… Олечка говорила, что штамп в паспорте – это сейчас ерунда. До тех пор говорила, пока вдруг не грянула задержка… Извините за подробности.

   Оля покраснела.

   – После чего Оля отправилась в консультацию, там ей сообщили, что она уже месяц, как готовится стать матерью. Мысль о ненужности штампа исчезла, сожитель был поставлен перед фактом, подали заявление. В апреле свадьбу гулять рано, да и очередь, в мае – нельзя, чтобы потом не маяться, а в июне – нужно быстро, в самом начале. Чтобы муж не передумал, и пока животик не вздуло. Еще чего-нибудь придумать?

   Оля обеими руками вцепилась в руку супруга. Тот только вздохнул.

   – Да, – сказал Василий. – Впечатляет. Вы точно не из милиции?

   – В милиции умники не держатся, – напомнил Гринчук. – Все в писатели ушли.

   – У меня такое чувство, что вы недолюбливаете представителей четвертой власти, – Василий посмотрел на Гринчука снизу вверх вопросительно.

   Оля что-то прошептала мужу, тот кивнул и принялся стелить постель. Оля вышла из купе, захватив полотенце и мыло.

   Голоса из соседнего купе стали слышнее.

   – Ваня, – окликнул Гринчук, – ты бы проводил супругу в туалет. Соседи гуляют, и купе у них открыто. А халатик у Оли – по самые некуда. Сексуальный такой халатик.

   Иван торопливо вышел в коридор.

   – Так чем вы, все-таки, занимаетесь, Юра? – спросил Василий.

   – Еду отдыхать на море, – честно ответил Гринчук. – К любимой женщине. А что?

   – Пожалуй, – сказал Василий, – я тоже на верхнюю полку полезу. Пусть молодожены рядом спят.

   – Ваню жалко стало?

   – Если бы у меня такая жена была, – сказал писатель, разворачивая матрас на верхней полке, – я бы может и не женился вовсе.

   Из коридора послышался крик, потом какой-то шум. Снова крик. Голоса из соседнего купе вначале затихли, а потом выплеснулись в коридор. Типа, блин, что тут с Петей? Ах ты, падла!

   – Сейчас Ваня будет защищать честь жены, – Гринчук спрыгнул с полки. – Обожаю пьяные драки в поезде.

   В коридоре пока все было нормально. Один мужчина, в шортах и майке уже лежал. Трое других, в майках и шортах, пытались добраться до Ивана. Иван держал оборону возле самой двери к туалету. Стойка у него была очень профессиональная, за спиной стояла жена, а лицо имело выражение самое решительное.

   Лежащий не хотел лежать, он всячески пытался подняться на ноги и путался в ногах своих приятелей, жаждущих отомстить.

   – Прекратите! – закричала проводница, откуда-то из-за спины Гринчука, но он на голос не оглянулся.

   Тот из мстителей, который выскочил из купе последним, в руке держал нож. И держал его достаточно уверенно.

   – Милицию позову! – крикнула проводница.

   – Не стоит, – сказал Гринчук. – Мы все сейчас уладим.

   Он шагнул вперед и ударил товарища с ножом. Тот как-то удивленно всхлипнул и осел на пол.

   Второй, с затейливыми татуировками на всем торсе, получил тычок справа под ребра, и захрипел, кренясь на бок. Третьего Гринчук зацепил за ухо и развернул к себе лицом.

   – Ты чего, падла! – взвыл обиженный.

   Никто из присутствующих не разобрал, что именно сказал Гринчук, на самое ухо пассажиру, но лицо его собеседника несколько изменило выражение.

   – Соберешь своих приятелей и отправишься баиньки, милый, – Гринчук наступил ногой на грудь лежащего, чтобы тот не трепыхался и не мешал беседе.

   – Хорошо, – милый кивнул бы головой, но Гринчук за ухо держал крепко. – Ухо пусти.

   – А, ухо… – Гринчук отпустил ухо. – Пожалуйста, пожалуйста.

   Через две минуты коридор был пуст.

   – Не надо ментов, милая, – сказал Гринчук проводнице. – Все можно решить спокойно.

   – Ага, – кивнула проводница. – Не надо.

   – Браво, – писатель похлопал в ладоши, когда Гринчук вернулся в купе. – Можно, я использую это инцидент в своем новом романе?

   Гринчук запрыгнул на полку. Лег.

   – Можно или нельзя? – повторил свой вопрос писатель, влезая на свою полку.

   – Лучше я тебе другой расскажу. Типа, загадка. Раскрутишь – дарю.

   – Ну-ка, ну-ка, – Василий подпер голову рукой.

   – Значит так, – Гринчук прищурился. – Конкретный пацан со своей любовницей отправились на море. Отдохнули пару недель. Потом поехали домой. Он вылез из такси почти возле самого своего дома, и она – возле своего. Метрах так в ста. И домой не попали. Исчезли, словно испарились. Ментовка искала. Отследили все, до самой гостиницы, в которой они жили. Нашли таксиста, который их вез до вокзала. Разговаривали с проводником в поезде, нашли даже того водителя, который их от вокзала вез по домам. И ничего. Вот придумаешь, куда они подевались – можешь использовать.

   – Круто заверченный сюжет, – улыбнулся писатель.

   – А то. Думай, давай.

   – Сейчас молодожены благодарить будут, – поворачиваясь на спину, сказал писатель.

   – Молча придут, молча лягут спать и молча выйдут из вагона утром, – Гринчук цыкнул зубом. – Век воли не видать.

   Молодожены молча пришли, молча легли.

   Писатель показал большой палец.

   – Ты думай, – сказал Гринчук и уснул.

   – Гринчук! – окликнул кто-то его из темноты.

   – Да.

   – Зачем тебе все это? Ты же собрался уйти. Уходи.

   – Я и ушел, – сказал Гринчук. – Я ушел.

   Голос приближался. Гринчук огляделся, чтобы увидеть, откуда, но голос был как темнота. Он был везде. Он окружал Гринчука, вибрировал в голове и давил на грудь, как вязкая жижа.

   – Ты ничего не сможешь сделать, – сказал голос. – Ничего. Ты можешь подохнуть. И потянуть за собой еще многих.

   Гринчук дернулся, но темнота держала крепко.

   – Думаешь, самый умный? – спросила темнота. – Думаешь, бессмертный? Тебе нужно бежать, а не лезть в драку. Бежать, пока не поздно. Бежать.

   – Бежать, – на этот раз прозвучало над самым ухом, и Гринчук оглянулся.

   Атаман.

   – Извини, – сказал Атаман. – Не нужно было тебя втягивать. Кто ж знал, что все так…

   Глаза Атамана все также были подернуты пылью. Но смотрел он в лицо Гринчуку пристально и сочувственно.

   – Ничего, – сказал Гринчук, стараясь не отводить взгляд.

   – Ты, главное, зла на меня держи. Нам тут с тобой вместе долго быть.

   – Где?

   – А вот тут, – обвел темноту руками Атаман. – Тут огня нету, врут люди. Тут только темно и страшно. Очень страшно. И обидно…

   – А что так? – спросил Гринчук.

   – Если бы я тогда не испугался, а поехал, как Мастер сказал, еще был бы жив. А потом все равно сюда попал бы.

   – Уверен?

   – А без разницы, попал ты в ад за свои грехи, за то, что душу продал или за то, что просто не крещен. А только я пожил бы еще на свете. Пусть без души… – Атаман склонил голову к плечу. – Хоть немножко…

   Голос Атамана стал каким-то жалостливым, потом начал таять и сам Атаман. Уже почти растворившись в темноте, Атаман прошептал что-то, но Гринчук не разобрал. Что-то короткое. И страшное. Гринчук рванулся за ним следом и проснулся.

   За окном был перрон.

   – Узловая, – сказал Василий. – А я вас будил-будил, уже думал проводницу звать на помощь.

   Писатель был уже одет.

   – А молодожены? – спросил Гринчук.

   – Уже высадились, не прощаясь и очень быстро. Вы на них, похоже, произвели сильное впечатление, – Василий отодвинулся в сторону, уступая место Гринчуку.

   Гринчук надел шорты и футболку.

   – Освобождаем вагон, – прокричала проводница за дверью.

   Гринчук подхватил сумку и барсетку, двинулся к выходу.

   – А разгадка? – спросил Василий, когда они вышли на перрон.

   – Разгадка? А сам ничего не придумал? – Гринчук остановился посреди перрона, давая возможность дежурящим там таксистам предложить свои услуги.

   – Бред какой-то всю ночь в голову лез, – признался писатель.

   – Наука умеет много гитик, – сказал Гринчук, – что и не снилось нашим мудрецам.

   – Далеко ехать? – подошел местный житель.

   – Еще не знаю, – сказал Гринчук, – но куда-то точно поедем. У тебя какая тачка?

   – »Опель».

   – Старый?

   – Года четыре.

   – Ну ладно, – сказал Гринчук. – Жди. Я сейчас.

   Он обернулся к писателю:

   – Бред, говоришь?

   – Ну, да. Это ж на них нужно было засаду устраивать. Даже две. И почти возле самого дома. Да еще и днем. Чревато.

   Гринчук закинул сумку на плечо.

   – Прикинь, я приехал на курорт. У меня есть бабки. Ясный перец – я поеду в тачке. Вот с таким вот красавцем, – Гринчук кивнул в сторону местного водителя, который отошел в сторону и терпеливо ждал, пока пассажир закончит болтать. – И по дороге меня вынимают вместе с моей бабой. И закапывают где-нибудь на фиг. Или заливают бетоном в какой-нибудь фундамент.

   – И…

   – А вместо меня до гостиницы доезжает другая пара, похожая. Живет там, со всеми знакомится, и спокойно едет обратно через две недели. Только высадившись возле дома, они ждут, пока такси уедет, и благополучно возвращаются к себе домой. И обрати внимание, на курорте их никто искать не станет. Они ведь пропали дома. Тому есть масса свидетелей.

   – Несколько натянуто, – сказал писатель. – Кому это нужно?

   – А жене крутого пацана, которую задрали его постоянные измены, или которая решила начать новую жизнь с другим молодым человеком.

   – Но их фотографии в документах…

   – А ты отличи одного курортника от другого, – усмехнулся Гринчук. – Нужно, чтобы они были только чуть похожи. Искать-то будут от обратного – не ехали ли с вами такие вот люди? Вася Пупкин и Надя Крупская. В гостинице понятно – жили. Из отеля – ехали. На такси – ехали. В поезде – так вообще друг друга называли нежно Васечкой и Пупсинькой. Попробуй не опознай. Ладно, я пошел.

   Гринчук пожал протянутую руку и двинулся к ожидающему водителю.

   – Так где едем? – избегая стремного «куда», спросил водитель.

   – Где тут у вас почта на вокзале?

   – Там, – ткнул пальцем водитель.

   – Вот туда вначале и пойдем, – заявил Гринчук и посмотрел вверх, в небо. – Утро сегодня очень многозначительное, не находишь?

   Водитель глянул мельком туда же и дипломатично пожал плечами.

   И Гринчук вдруг вспомнил, что ему во сне на прощание сказал Атаман. Твою мать, пробормотал Гринчук и сплюнул. Не был он человеком суеверным, но когда во сне покойник говорит такое.

   До скорого свиданья, сказал Атаман.

   Глава 10

   Сильнее всего хочется спать между четырьмя и пятью часами утра. Это биология, и как бы человек не старался – от него почти ничего не зависит. По этой причине всяческие диверсии, налеты и прочие агрессивные действия планируются на это время. К шести часам наступает некоторое облегчение. Сон уже не вырубает, как обухом, а остается легким туманом в голове и странной слабостью во всем теле. Не уснув до шести, можно уже продержаться до следующей ночи. Но какого хрена нужно над собой так издеваться. И позволять издеваться другим.

   В этом смысле Котик и ворчал последние два часа. Что за жизнь пошла, блин! То они носятся по вокзалам, разыскивая Левчика, не спят. Теперь вот всю ночь пришлось пасти дом, и не кого-нибудь, а самого Мастера. А он, сука, своих стрелков нагнал…

   Стрелки Мастера тоже хотели спать. И тоже не понимали, что произошло, и почему они должны быть готовы стрелять по своим же, знакомым пацанам. И как, вообще, эти козлы решились наехать на Мастера?

   Мастер вызвал десятерых. Пятеро всю ночь просидели во дворе, за сараем и пристройками, четверо были в доме у окон, а один, с пулеметом, на чердаке. Все были людьми опытными, со стволами обращаться умели, тут Мастер был спокоен. Этот бой он выиграет. Но если действительно начнется война…

   Против всех он не устоит.

   Но и другого выхода не было.

   Мастер застонал и стукнул кулаком по столу. Как это могло случиться? Кто мог подумать, что Левчик способен на такое? Мелкая трусливая сволочь… И как он смог не просто увести все деньги со счетов, номера которых ему дал Мастер, но и скрыться при этом без следа.

   Сволочь, сволочь, сволочь…

   Всю ночь Мастер пытался это понять. И всю ночь пытался найти выход. И не мог. Ладно, Левчик получил номера счетов и решил, что может отомстить. Ладно. Но как могли увести из дома наличную часть общака? Как?

   Охранники ничего не видели и не слышали. И не врали. Они просто не могли врать, когда Мастер начал ставить им вопросы. Они выли, кричали, истекали кровью, но повторяли одно и то же – не видели. Всю ночь не спали, караулили. Никто не мог… Твою мать!

   Утром, когда Абрек и остальные сочтут возможным проснуться, нужно будет демонстрировать деньги общака. Откуда их взять. Из своих? Мастер застонал. Не успеет он за ними съездить. Никак не успеет.

   В шесть сорок зазвонил телефон.

   – Да?

   – Он приехал, – сказал Виталик.

   У Мастера мелькнула мысль дать отбой, не до того было ему, но через секунду он уже взял себя в руки. Он выкрутится из этой ситуации. Найдет способ разобраться с братвой. И все нужно делать по плану. Нужно думать о будущем. И Гринчуку в этом будущем места нет. И лучше, чтобы он остался на Юге, поближе к тому проклятому городу… Мастер с ним в хороших отношениях. Мастер здесь не при чем. У Мастера и своих проблем хватает. А то, что Зеленый уезжал именно вчера – знали многие. Тут Мастеру ничего не прицепишь.

   – Работайте, – сказал Мастер. – Только аккуратно.

   – Да, – сказал Виталик.

   – И когда сделаете – тело бросьте поближе к Приморску.

   – Как договорились.

   С Гринчуком понятно. Тут все нормально. А что делать здесь?

   Мастер взял свой мобильник. Позвонить генералу? Это был выход. Чтобы его маски-шоу приехало сюда и зацепило вооруженную братву на улице. Тут главное, чтобы менты не полезли в дом. Не хватало еще…

   Но телефон генерала не отвечал. Вне зоны досягаемости. Вне зоны… Позвонить ему домой? Мастер даже начал набирать номер, но остановился. На таких разговорах сгорело слишком много народу. Тут нужна осторожность. И придется обходиться без генерала. Куда он, сволочь, делся?

   А для генерала утро также выдалось не простым. Мягко говоря. Как и было приказано, он явился в министерство, как только прибыл в столицу – около шести. Было немного странно, но министр намекнул по телефону, что есть очень важное дело. И срочное. И, как показалось генералу, полезное для него лично.

   Вот это генералу только показалось.

   Как только он вошел в здание министерства, к нему тут же приклеились два очень вежливых парня в штатском.

   – Вас уже ждут, – предельно вежливо сказал один из них и жестом пригласил генерал пройти.

   Перед самым кабинетом, парни, опять-таки, очень вежливо поинтересовались, нет ли у генерала с собой оружия. Генерал заколебался, но потом достал свой пистолет, без которого он не выезжал из города. Пистолет у него вежливо забрали.

   Генерал вошел к министру.

   – Присаживайся, – сказал министр, не здороваясь. – Дай, пожалуйста, свой мобильник.

   – Что это значит? – спросил генерал.

   – Дай мобильник, – министр протянул руку. – Не нужно все усложнять.

   – Возьмите, – генерал отдал телефон.

   – Хорошо, – министр нажал кнопку на селекторе.

   – Слушаю.

   – Можно начинать, – сказал министр.

   Что начинать, чуть не вырвалось у генерал, но он сдержался. Оглянулся и посмотрел на стенные часы. Шесть сорок пять.

* * *

   – Шесть сорок шесть, – сказал полковник Зимин следователю по особо важным делам из генпрокуратуры.

   – Шесть сорок шесть, – подтвердил следователь.

   Он немного волновался – не каждый день проводится обыск в доме начальника областного управления милиции. Ситуация щекотливая. Если, не дай бог, что-то сорвется или пойдет не так, можно запросто сломать себе шею. Генералы всегда договорятся. Вот чтобы информация о возможной ошибке не просочилась наружу, о предстоящем обыске знали только человек семь – генпрокурор, министр внутренних дел и четыре члена следственной группы, специально для этого прибывшей из столицы.

   Зимин нажал кнопку звонка квартиры генерала.

   – Кто там? – спросила из-за дверей женщина, видимо, жена генерала.

   – Представитель прокуратуры, – сказал Зимин. – Откройте, пожалуйста.

   – Мужа нет дома, – ответила генеральша.

   – Мы знаем, – сказал Зимин, – но у нас есть разрешение на обыск квартиры.

   – Вы с ума сошли! – возмутилась генеральша.

   Этого не могло быть. Обыск в ее квартире? Чушь. Полный бред Абсолютный. Вот сейчас она позвонит в управление…

   – Я сейчас позвоню в управление, – сказала генеральша. – И мужу.

   Зимин оглянулся и поманил пальцем заместителя начальника областного управления, которого они специально подняли из постели именно для такого случая. Генерал-майор подошел к бронированной двери:

   – Мария Федоровна, это Петров. Сергей Иванович сейчас у министра…

   Генерал-майор оглянулся на Зимина. Тот кивнул.

   – Он у министра, – повторил генерал-майор, – а у нас возникла проблема… недоразумение. И чем быстрее мы его решим…

   – Я позвоню мужу, – упрямо повторила генеральша.

   Она давно отвыкла от того, что ей кто-то что-то приказывал. И только ее муж может…

   Но муж не мог. По мобильнику супруга ответил министр. И подтвердил, что действительно отправлял вместе с генпрокурором группу для выяснения некоторых обстоятельств. И очень просит Марию Федоровну оказывать максимальное содействие в решении этой проблемы. Так будет лучше ее мужу.

   Квартиру обыскивать не стали.

   Зимин, остановившись на пороге, просил Марию Федоровну собраться и проехать с ними на дачу. Генеральша, демонстрируя всем своим видом оскорбленное достоинство, быстро оделась и вышла к машине. Возле квартиры остался дежурить один из членов следственной группы.

   – Что это значит, – повторил свой вопрос генерал, твердо глядя в лицо министра. – Почему вдруг у меня решают провести обыск? И в чем меня обвиняют?

   – Пока – ни в чем, – министр полез в ящик стола и достал диктофон. – Пока вам только предлагают прослушать эту запись.

   – Да, – сказал голос генерала.

   – Охренел? – это уже голос Мастера, его генеарла ни с каким другим не спутал бы..

   – Вы кому звоните?

   – К тебе, козел, – сказал Мастер. – Не хрен прикидываться.

   – Это ты с ума сошел.

   – Я тебе говорил, чтобы ты отцепился от Зеленого? – спросил Мастер.

   – От како… От Гринчука? А что случилось?

   – Пасть закрой, – оборвал генерала Мастер. – Твой урод вешает на Зеленого убийство…

   – Ну?

   – Не нукай, козел! Мы же договорились, что трое погибли в несчастном случае, типа, пытались сбежать из города. Нет?

   – Да…

   – А твой фраер что-то буровит о мокрухе. Да еще цепляет это на Зеленого. Не понимаешь, что Зеленый станет искать, кто именно тачку в пруд спустил?

   – Я разберусь. Правда, тут уже задействована прокуратура, а у меня с прокурорскими отношения не слишком…

   – А это уже твои проблемы. Твои и только твои. Выкручивайся, как знаешь…

   Министр выключил диктофон:

   – Узнаете голоса?

   Генерал усмехнулся:

   – Нет. Кроме этого, я не думаю, что вот эта вот ерунда может быть использована в каком-нибудь суде. Незаконная запись…

   – Законная, – успокоил министр и положил на стол перед генералом лист бумаги. – Это официальная справка от телефонной компании…

   – Которая не имела права…

   – Имела. Ее об этом попросил владелец телефона. Ему несколько раз звонили с угрозами, и он хотел иметь доказательство. А потом случайно, – министр позволил себе улыбку, – случайно вышло так, что вы говорили с известным криминальным авторитетом по телефону этого человека. Все законно. А вот что именно вы обсуждали во время этого разговора…

   Генерал сжал кулаки. Гринчук. Как же он тогда не сообразил у себя в кабинете. Как попал в такую пустяковую ловушку. Надо взять себя в руки…

* * *

   Надо взять себя в руки, подумал Мастер. Время идет. Уже семь часов. Мастер подошел к окну. Машина напротив калитки. И трое уродов неподалеку от них. Хватило бы одной пулеметной очереди, чтобы изрешетить консервную банку и положить этих козлов. Потом – на прорыв. А дальше? Наверняка на улице стоят и другие. И вокруг дома – тоже. Начнется стрельба. И приедут менты. Похватают всех, и его в том числе. Его закроют, а все эти Абреки останутся на воле и сделают так, что Мастер не выйдет. И все заберут себе. Чертов Левчик!

   Не нужно было его тогда давить. Но слишком уж обидным получился разговор с Гринчуком, слишком уж быстро все рассказал ему тогда Левчик. Снова Гринчук… Ничего, не долго ему осталось.

* * *

   Гринчук посмотрел на часы. Семь ноль семь. Водитель тоже посмотрел на часы. Клиент его уже задрал. Все нормальные люди, приехав на Узловую, стараются сразу же разъехаться по побережью. От Узловой до моря – больше сотни километров. А этот слоняется по вокзалу и ищет почтовое отделение.

   – Когда едем? – спросил водитель. – Время, оно ведь деньги.

   – Само собой, – кивнул странный клиент. – Считай, что счетчик уже тикает. И очень-очень быстро.

   Водитель тяжело вздохнул.

   – Ладно, не зуди, – клиент полез в барсетку и вытащил двадцать долларов. – держи. Я нанял тебя на час, чтобы ты за мной ходил. Скучно мне одному.

   Лицо водителя просветлело. Это совсем другой разговор.

   – Значит, уважаемый абориген, что мы с тобой выяснили? – Гринчук потер мочку уха. – На вокзале письма до востребования не принимают и, соответственно, не выдают. Отсюда мораль – нужно искать ближайшее почтовое отделение. Верно?

   Абориген кивнул.

   – Пошли искать, – бодро сказал Гринчук и пошел к выходу с вокзала.

   – Он когда-нибудь соберется ехать? – пробормотал Виталик.

   Эти мелкие перебежки по вокзалу его раздражали. Так свободно можно было засветиться перед этим мужиком. Хотя, похоже, он по сторонам особо не смотрит. Он ищет зачем-то почту.

* * *

   – И что вы собираетесь здесь найти? – спросила Мария Федоровна.

   Подчиненные ее мужа за глаза называли ее царицей, и сейчас она действительно напоминала разгневанную царственную особу. Пока они ехали до дачи, царица молчала, демонстрируя свое отношение ко всему происходящему лишь тем, что брезгливо отодвигалась от сидящего рядом на заднем сидении машины прокурорского следователя.

   Теперь же, когда все вошли в дом, пригласив в качестве понятых двух местных жителей, Мария Федоровна дала, наконец, волю гневу.

   – Мы здесь бываем очень редко, – сказала она. – Мой муж очень много работает, и ему совершенно некогда отдыхать. И все, что здесь происходит – нелепость и подлость. Глупая нелепая подлость!

   – Ничего-ничего, – попытался успокоить ее Зимин. – Мы только посмотрим аккуратно – и все. Мы ничего здесь не потревожим.

   – Вы уже потревожили меня! – воскликнула царица. – И что теперь будут говорить эти…

   Мария Федоровна небрежно указала пальцем в сторону понятых.

   – Успокойтесь, – следователь генпрокуратуры посмотрел на Зимина. – Начинаем?

   – Да, – Зимин позвал техника с видеокамерой. – У тебя все нормально с аппаратурой?

   – Совершенно, – техник на всякий случай показал большой палец. – Снимать?

   – Давай, – Зимин отошел в сторону, уступая место перед видеокамерой следователю.

   Включился рефлектор над видеокамерой.

   – Четвертое июня… – начал следователь.

* * *

   – Прекратите эту разборку! – Полковник уже кричал.

   Ночь выдалась трудная, поспать не удалось совершенно. И то, что Али никак не соглашался ничего предпринимать, Полковником воспринималось очень болезненно.

   – Поймите, – в который раз говорил Али. – Я не могу ничего сделать. Я могу только отозвать своих людей и попросить других сделать тоже самое.

   – Так попросите.

   – Они не выполнят моей просьбы. Тем более что я уже просил. – Али развел руками.

   – А вы еще раз попросите, – подал голос Владимир Родионыч. – Хорошо попросите.

   Ночь действительно была нетрадиционной. Али был приглашен в кабинет самого Владимира Радионыча для того, чтобы не терять времени на лишние телефонные переговоры. Владимир Родионыч хотел держать руку на пульсе. Именно так он объяснил свое желание участвовать в беседе с Али.

   – Они не согласятся, – повторил Али. – О чем другом – они согласились бы подождать, тем более под гарантии уважаемого Полковника. Но дело в общаке. А это общий интерес. Там большие деньги.

   – А ваши эти бунтари понимают, что мы можем их всех… – вспылил Владимир Родионыч.

   Али молча посмотрел на него, и Владимир Родионыч замолчал. Он тоже хотел спать. И тоже очень устал. И начал говорить глупости.

   – В конце концов, – примирительным тоном сказал Полковник, – все упирается в то, что Мастеру нужно предъявить деньги общака. Так?

   – Так, – кивнул Али.

   – А с чего, кстати, начался весь сыр-бор? Почему вдруг такая спешка? Откуда прошла информация о неладах с общаком? – Полковник встал с кресла, подошел к окну и включил стоящий на подоконнике чайник. – Почему именно вчера?

   – Кто-то позвонил Абреку, – сказал Али. – И сказал, что общак накрылся. Что у Мастера его нет. И что безнал – тоже ушел налево.

   – Кто позвонил? – спросил Полковник. – Что, неизвестный доброжелатель? И Абрек сразу поверил?

   Али еле заметно пожал плечами.

   – А вы можете вызвать сюда Абрека? – спросил Владимир Родионыч.

   – Могу попробовать, – Али достал телефон и набрал номер. – Абрек? Это Али.

* * *

   – Это не я, – сказал начальник областного управления милиции. – Там, на записи – не я. Может быть – Мастер, как вы утверждаете. Но сейчас подделать запись или голос – пара пустяков. И вы это знаете. Так что…

   – Возможно, – легко согласился министр. – Хотя именно в это время, указанное в справке, у вас в кабинете находился владелец этого самого мобильного телефона. Это легко проверить – есть свидетели.

   – А есть свидетели, что телефон в этот момент был у Гринчука? – генерал даже позволил себе откинуться на спинку стула.

   В конце концов, не зря он стал начальником областного управления. Он умел находить слабые точки в любых показаниях, и, бывало, разваливал с легкостью самые, казалось бы, железные дела.

   – Кто-то из его приятелей в этот же момент позвонил Мастеру и устроил этот разговор. Под запись. И все. Вы будете настаивать? И что, кстати, вы планируете найти у меня дома? Мои дневники? Я их не веду.

   – Дневников я на фронте не вел, – сказал с неопределенным выражением лица министр.

   – Что, простите?

   – Цитата из Брежнева. Начало «Малой земли». Не помните?

   – Не увлекался, – сухо ответил генерал.

   – Да? А я вот, знаете, с интересом в свое время прочитал. Какая разница, чья фамилия на обложке? Написал-то неплохой писатель. Легенький такой очерк про войну. Поучительно даже местами. И мне, поверьте, все равно, откуда поступает ко мне информация. Главное, чтобы она была толковая. И полезная.

   – Но в моем случае вас подставили.

   – Очень может быть. Очень может. Но если все, что мне о вас рассказали – неправда, то я принесу свои извинения. И генпрокурор принесет свои извинения. И некто майор Капустин принесет свои извинения.

   – Капустин? А он здесь при чем?

   – А он написал вот этот рапорт… Понимаю, что он нарушил некоторые формальности, но, исходя из содержания текста, у него были на то веские причины. Вы заставляли его сфабриковать дело на подполковника Гринчука.

   – Это неправда.

   – Что заставляли? Вспомните, – министр улыбнулся вежливо. – Где-то в конце марта вам передавали мою просьбу оставить в покое именно Юрия Ивановича Гринчука в связи с убийством какого-то уголовника из вашего города. Но вы упрямо продолжали гнуть свою линию. Было?

   – Так это вы мне решили припомнить тот случай? – генерал ударил кулаком по столу. – Это вас Родионыч на меня натравил.

   Тогда все понятно. Это Владимир Родионыч. Эта старая сволочь. Не нужно было с ним ссориться. Не нужно. И не нужно было тогда, действительно, трогать того подполковника. Но кто же мог подумать… И Мастер так настаивал… Как никогда. Как безумный. Ему зачем-то нужно было перевести стрелки на Гринчука.

   Министр выжидающе молчал. Ждет, когда я сорвусь, понял генерал. А хрен ему.

   – У меня были веские причины подозревать именно Гринчука. И я просто обязан был проверить это. И я проверил. И когда оказалось, что подозрения не подтверждаются, то я…

   – Вы решили заставить Капустина сделать за вас всю работу… – закончил за генерала министр.

   – Нет. Нет, – повторил генерал, с ужасом понимая, что именно так все и выглядит.

   Именно так все выглядит в свете этих бумажек и записей.

   – Это чушь, – сказал генерал. – Это все – домыслы. Вы просто решили расправиться со мной. Но у вас ничего не получится.

   – Отчего же, – министр спрятал в стол рапорт Капустина и достал новый лист бумаги.

   – Новая писулька о моих якобы грехах? – спросил генерал.

   Было очень плохо. Все складывалось не в его пользу. Все происшествия прошлой весны вытягивались в одну веревку, и веревка эта грозила захлестнуть горло. Но, кажется, ничего больше у них нет. Генерал задумался. Нет. Только Мастер мог что-то рассказать об их совместных делах, но тогда и Мастеру бы не поздоровилось.

   – Нет, это не о ваших грехах, – сказал министр. – Это об убийстве еще одного криминального авторитета, Крота. Вы, кажется, так и не продвинулись в расследовании?

* * *

   Абрек не приехал. Он не мог оставить своих людей в тот момент, когда могла завязаться драка. И, если быть совсем честным, не хотел он выходить из-под прикрытия своей пехоты. А поговорить можно и по телефону.

   – Слушайте, Абрек, – Полковник отобрал у Али телефон. – Вы жить хотите?

   – Это кто говорит? – спросил Абрек.

   – Твоя смерть! – выпалил Полковник и покраснел, увидев удивленное лицо Владимира Родионыча.

   – Да пошел ты, – обиделся Абрек, и пришлось вмешаться Али, чтобы его успокоить.

   – Спрашивайте, – Абрек все-таки решил поговорить с человеком, за которого подписался сам Али.

   – Я хочу знать, кто и когда вам сказал, что у Мастера проблемы с общаком.

   Абрек замялся.

   – Не нужно играть в молчанку, – посоветовал Полковник. – Если вдруг пройдет слух, что вам никто не звонил, что это вы сами все придумали… И если вдруг окажется, что с общаком действительно проблемы, то это будет значить одно – это все ваших рук дело. Только ваших. Вы понимаете?

   Абрек понял это быстро. С этой точки зрения он не рассматривал проблему. И вдруг оказалось, что помимо Мастера может пострадать и он, Абрек. А это не входило в его планы.

   – Мне звонил Зеленый, – сказал Абрек. – А ему я верю.

   – Твою мать! – сказал Владимир Родионыч.

   Полковник поморщился, как от зубной боли. Оказывается, всю эту ночь он ждал именно этого. Не отдавал себе отчета, но ждал.

   Гринчук. Кто же еще! Господи, а он, старый дурак, в компании еще одного старого дуралея млел по поводу семейных планов Юрий Ивановича и очень беспокоился, как он будет теперь жить без погон и удостоверения.

   – Тогда единственный, кто все это может остановить без крови и стрельбы – Гринчук, – сказал Владимир Родионыч. – Звоните ему.

   – Куда? – холодно осведомился Полковник. – Вчера вечером он поставил меня в известность, что не берет с собой телефона. И, кстати, я совершенно не представляю себе, куда именно он поехал. Его конфликт с Ингой…

   Полковник осекся и посмотрел на Владимира Родионыча.

   – А был ли мальчик? – спросил Полковник.

   Владимир Родионыч забарабанил пальцами по крышке стола.

   Полковник достал свой телефон, набрал номер.

   – Алло! Это, простите за ранний звонок… Это Полковник. Да. Хотел кое-что уточнить у Милы… Что? Когда? Вчера вечером… извините. – Полковник выключил телефон и посмотрел на Владимира Родионыча. – Это я звонил Чайкиным.

   – Это я понял, – Владимир Родионыч взял со стола карандаш. – Что случилось вчера вечером?

   – Вчера вечером Мила уехала к своей подруге за город. Куда конкретно, я не спрашивал, но подозреваю, что у подруги Людмилы Чайкиной не будет. И где она сейчас находится – знает только Юрий Иванович. Могу с вами поспорить, что и отец Варфоломей убыл куда-то по церковной надобности. И тоже вчера вечером.

   – И что это значит?

   – А это значит, что Юрий Иванович вывел из-под удара всех, за кого боялся. Теперь он может действовать, не опасаясь за тылы.

   Карандаш хрустнул. Обломки полетели в сторону.

   Полковник отвернулся от стола, и увидел улыбку на лице Али. Удовлетворенная улыбка человека, который еще раз убедился в своей правоте.

   – Вы то чему радуетесь? – спросил Полковник.

   – Я рад, что не являюсь врагом Юрия Ивановича, – сказал Али.

   – Это да, врагом Гринчука я бы сейчас быть не хотел. Врагам Гринчука сейчас должно быть очень плохо… – Полковник замолчал и снова посмотрел на Владимира Родионыча.

   – Нет, – сказал Владимир Родионыч. – Он этого не сможет сделать. У него нет против генерала ничего…

   – Это вам так кажется, – сказал Полковник.

   Ведь он же говорил тогда, возле блок-поста. Прямо говорил, что сумел получить на генерала компромат. И теперь становится понятным, зачем он заставил Капустина написать пасквиль на начальника областного управления. И если сейчас проблемы у Мастера, то у генерала…

   Полковник снова набрал номер.

   – Извините, что рано. Нормально? – Полковник посмотрел на часы. – Действительно, начало девятого. Вы не могли бы узнать, где сейчас может находиться ваш начальник? Уже знаете? И где? По какому вопросу? Ага… Ну, спасибо за информацию.

   – И где генерал? – спросил Владимир Родионыч.

   – У министра. Его срочно вызвали вчера вечером.

   Улыбка Али стала чуть шире.

   – Вы уверены, что в столице Гринчук только по клиникам ходил? – желчно спросил Владимир Родионыч. – Консультировался у врачей? А мне почему-то кажется, что он заглянул на огонек к нашему общему знакомому министру. И министр, кажется, нашел с ним общий язык. Нет?

   – Предлагаете позвонить министру? – спросил Полковник.

* * *

   – Сейчас будем звонить министру, или еще поищем? – спросил Зимин у следователя.

   Минут пять назад они обнаружили на дне гардероба в спальне начальника областного управления милиции несколько килограммов долларов в полиэтиленов кульке, и все это время рассматривали свою находку, не мешая поражаться понятым, хвататься за сердце мадам-генеральше и работать оператору.

   – Можно еще прокурору позвонить, – сказал следователь.

   Голос у него был задумчивый и какой-то расслабленный. До самого обнаружения денег он боялся, что все это напрасно, что ничего они не найдут, и что их просто используют в каких-то политических играх.

   – Я позвоню министру, – решил Зимин, – а ты начинай писать протокол.

* * *

   – Не нужно меня запугивать! – голос сорвался, и генерал закашлялся. – Ничего у вас нет. И ничего вы не сможете на меня повесить. – Ничего!

   – Вешать на вас никто ничего не собирается. Я просто излагаю факты. Кто-то убивает Атамана. И тут же пытается увести следствие в сторону, перевести стрелки на подполковника Гринчука. И вы прилагаете к этому руку. Обвинение проваливается, объявляется, что все спланировали мелкие уголовники, желая занять более высокое положение. Причем, все четверо гибнут. И вы тут же прекращаете дело.

   – Я не прекратил дело, я…

   – Я понимаю, – снова улыбнулся министр. – Вы стали готовить его закрытие. Но вдруг – снова всплеск активности. И на этот раз снова по Гринчуку. По вашему приказу Капустин начинает шить белыми нитками дело о том, что это Гринчук убрал тех уголовников. Или, во всяком случае, имеет к этому прямое отношение.

   – Я ничего не приказывал Капустину! Ничего! Вы понимаете? Ничего! – генерал ударил кулаком по столу. – Ничего, ничего, ничего!

   И самое обидное – он действительно ничего не приказывал этому майору. Не запретил – да. Но ведь не приказывал.

   – Не нужно истерик, – министр достал из стола бутылку минералки и налил в стакан. – Выпейте и успокойтесь. Крик все равно ничего не изменит.

   Генерал воду пить не стал, но замолчал. Только желваки продолжали играть на скулах.

   – Вы почти уже состряпали дело, но тут вмешался Мастер. Он лично позвонил вам, – министр похлопал ладонью по столу, – и вы просто подписали Гринчуку рапорт об увольнении. На пенсию. Но вопрос остался. Очень простой вопрос – почему Мастер вас остановил? Из записи разговора следует, что вы были в курсе убийства тех троих… А об Атамане вы не знали?

   Генерал скрипнул зубами.

   – Не знали… Ладно. Но потом происходит то странное убийство Крота. Зачем, кстати, ехал Крот? Он вез деньги, как мне стало известно, за участок Атамана. Несколько нелепая операция, если задуматься. Но для того, чтобы она начала осуществляться, нужно было освободить участок. Так? Это сделали северяне? Может быть, но гораздо разумнее звучит другое объяснение. Если это сделал Мастер, тогда все понятно. Он убрал почему-то мешающего ему Атамана. Он единственный, кто знает, как и когда приедет Крот. И, в конце концов, он не просто забирает себе деньги, он еще северян все-таки не пускает в город.

   – И при чем здесь я? – спросил, почти простонал, генерал.

   – А без вашего прикрытия трудно ходить на грани войны, – что-то еще хотел сказать, но тут снова зазвонил телефон. – Да? И сколько? Вот даже как…

* * *

   – Девять часов, – констатировал Гринчук. – Почему на Юге люди так поздно встают? Мне ведь нужно только забрать письмо. Но я все время натыкаюсь на запертые двери. И поесть, кстати, у вас утром негде.

   Они с водителем сидели в кафешке быстрого питания, сделанном по импортному образцу, и Гринчук как раз успел рассказать водителю о том, какая вредная и противная еда подается в подобных заведениях.

   Водитель, получивший очередную двадцатку, покорно молчал. Каких только чудаков не приносит на курорт. Но им можно все простить, если они платят. А этот – платил.

   Гринчук лениво тянул через трубочку апельсиновый сок, рассматривая привокзальную площадь.

   Почта открывалась в десять, и нужно было как-то убить время. Гринчук снова посмотрел на часы. Потом на водителя.

   – Смотри, – сказал Гринчук. – Я тебе еще плачу двадцатку. Ты пока перегоняешь свою тачку от вокзала сюда. Возражений нет?

   Водитель встал из-за столика.

   – Ты только документ свой оставь, – сказал Гринчук, – чтобы не было соблазна уехать от хорошего заработка. Не хочу дать тебе возможность совершить ошибку.

   Водитель взял очередную купюру, достал из кармана права и протянул их Гринчуку.

   – Ты только не подумай, что я тебе не доверяю, – сказал Гринчук. – Хочешь, я тебе свой документ дам?

   Водитель потоптался, раздумывая.

   – Да ладно тебе, – засмеялся Гринчук и достал из барсетки свои права. – Держи.

   Водитель заглянул в документы, кивнул и пошел за машиной.

   Гринчук достал телефон. Набрал номер.

   – Абрек?

* * *

   – Я сказал им, что это вы звонили про общак, – виноватым голосом закончил свой рассказа Абрек. – Но я не сказал, что вы позвоните и дадите команду начинать.

   – С кем разговаривал? – уточнил Гринчук. – С Полковником каким-то? Нормально. Это с тем, с кем нужно.

   Гринчук посмотрел на машину, красную «девятку», стоявшую метрах в пятидесяти от кафе. Усмехнулся.

   – Теперь слушай сюда, – сказал Гринчук. – Ты сейчас дашь команду своим орлам, чтобы ровно в…

   Гринчук посмотрел на часы.

   – Чтобы ровно в девять часов пятнадцать минут они уезжали от дома.

   – Как это? – не понял Абрек.

   – На машинах, мотоциклах, самолетах, танках – на чем там они приехали. Пусть собираются и уезжают. Понятно?

   – Меня ведь порвут… – пролепетал Абрек.

   Это он сообразил сразу. Если окажется, что наезд на Мастера просто так, разводка Зеленого, а на самом деле все в порядке, жить Абреку минуты полторы.

   – Не порвут, – сказал Гринчук. – Ты хотел, чтобы Мастер исчез?

   – Да.

   – И тебе хочется, чтобы общак не пропал?

   – Само собой…

   – Так вот, в пятнадцать минут десятого возле дома Мастера никого не должно быть. Как только выполнишь – позвони мне.

   Гринчук допил сок. Снова посмотрел на часы. Девять часов десять минут. Красная «девятка» продолжала маячить напротив. В ней сидело три человека. Южное солнце уже припекало крепко, но ребята в машине дверцы держали закрытыми.

   Еще один звонок.

* * *

   Мастер даже достал водку из шкафа. И чуть было не начал пить. Потом остановился. Ему понадобится ясная голова. Ничего, что выхода пока не нашел. Ничего.

   Что же они тянут? Никак не решаться начать? Суки. Боятся. Они его боятся. Все его боятся. Только Гринчук его не боится. Но и он умрет. Сегодня. Мастер посмотрел на телефон, лежащий на столе. Виталик не звонит.

   Проблемы? У Виталика обычно срывов не бывает. Крота со своими ребятами он оформил красиво и чисто. Не хрен им было соваться сюда. Совершенно не нужно. И не нужно было давить на самого Мастера. Не нужно на него давить. Он решили, что после Приморска он станет ручной? Думают, что он будет им задницу лизать?

   Ни хрена. Он подчинится внешне. Внешне. А потом… он все равно найдет способ соскочить. Найдет способ.

   Звонок.

   – Виталик? – Мастер не посмотрел на высветившийся на телефоне номер.

   – Нет, это Юрчик, – сказал Гринчук. – Хреново?

   – Что тебе нужно? – напрягся Мастер.

   Неужели Виталик не смог…

   – Я тут решил тебе перезвонить и дать хороший совет.

   – Засунь его себе, знаешь куда? – разозлился Мастер.

   Этот почти покойник лезет со своими советами.

   – Напрасно ты так. Я тебе жизнь спасти хочу, – голос Гринчука был ровный и добрый, как при разговоре с ребенком или душевнобольным. – Там перед твоей хатой сейчас людно, наверное. Кровь закипает в жилах, ревизионная комиссия ждет только команды… Так.

   Мастер промолчал.

   – Подойди к окну, фокус покажу, – сказал Гринчук.

   Мастер встал со стула и подошел к окну.

   – Ну, что? – устало спросил Мастер.

   – Видишь врагов?

   – Да.

   – Сейчас они уедут. Спорим?

   Мастер ответить не успел. Быки сели в машину, и та уехала. Мастер потер щеку.

   – Ну что? – спросил Гринчук. – Уезжают?

   – Уже.

   – Очень хорошо. А теперь ты сядешь в свою машину и быстро-быстро покинешь город в любом удобном для тебя направлении… ты меня хорошо слышишь?

   – Может, объяснишь, чего это я должен рвать когти?

   – Как сейчас принято говорить в некоторых щекотливых обстоятельствах, – голос Гринчука просто звенел от искренности и доброты, – или ты рвешь когти, или мы рвем ногти. Не знаю как с ногтями, но все твои коллеги очень разозлятся, когда выяснят, что весь общак исчез. При любом раскладе – ты виноват. Даже если не воровал, а просто прозевал. Ты наличку держал в подвале, за трубой?

   – Так это ты, сука… – Мастер задохнулся.

   – Это ты, сука, – серьезно ответил Гринчук. – Ты эти деньги унес, когда понял, что Левчик исчез вместе с номерами счетов. И наличку ты спрятал у своего старого друзана – генерал-лейтенанта милиции. На даче. Действительно, кто там их станет искать. Кстати, как я полагаю, деньги там уже нашли. И у тебя не так много времени, чтобы смыться из города. Понял? Не так много времени.

   Связь прервалась.

   Мастеру показалось, что комната качнулась. И что по стене пробежала рябь. И дышать стало трудно. Очень трудно стало дышать. Мастер несколько раз глубоко вздохнул, держась за левый бок.

   Снова телефон. И снова Гринчук.

   – Если не захочешь уезжать, то подумай, долго я буду молчать о том, что с тобой произошло в Приморске.

   – Ты… Откуда?..

   – Мог бы соврать, что мне сказали твои приятели. Но я врать не буду. Я скажу честно – вычислил. Других вариантов нет. Так что – думай. И беги.

   В дверь постучали. Мастер затравлено оглянулся:

   – Что?

   – Они это, типа, свалили. Мы глянули вокруг – никого.

   – Готовьте машину, – сказал Мастер, торопливо набирая номер Виталика.

* * *

   – Молодец, – сказал Гринчук водителю, когда тот подогнал машину к кафе. – Можно, я ее посмотрю?

   Водитель тяжело вздохнул.

   – Вот и договорились, – Гринчук встал, подхватил свою сумку и пошел к машине.

   К красной «девятке» от вокзала подошла девушка. Открылась задняя дверца, и появился парень с букетом. Девушка поцеловала его в щеку и села в машину. «Девятка» уехала.

   Гринчук проводил ее взглядом и улыбнулся. Ошибочка вышла.

   – Ладно, демонстрируй тачку, – приказал Гринчук.

* * *

   – Сел в машину, – Виталик говорил негромко, хотя до Гринчука было метров сто. – В местную. Да. Хрен его знает, что ему тут нужно. Хорошо. Да не волнуйтесь вы, не первый раз.

   Виталик спрятал телефон в карман и покрутил головой. Жаль, что нельзя работать прямо здесь. Лешка из окна машины снес бы клиенту голову, и всех делов. Ладно, он все равно рано или поздно из города выедет. Мастер точно сказал, что клиент приехал на море.

* * *

   Гринчук успел поставить сумку на заднее сидение, когда перезвонил Абрек.

   – Уже уехали.

   – Я знаю, – сказал Гринчук. – Мастер сообщил.

   – Что?

   – Не боись, все путем, – засмеялся Гринчук. – Все путем. Он сейчас уезжает из города. И не думаю, что вернется.

   Водитель терпеливо ждал, сидя за рулем. Гринчук разговаривал по телефону, осматриваясь вокруг. Ничего подозрительного.

   – А всем своим скажешь, что наличку Мастер отдал менту. Генералу. Что значит – фигня? Подождите немного, скоро все в городе об этом будут говорить. А вот безнал, который Мастер хотел тоже увести, безнал нам удалось сохранить. Мне и Левчику. Как только все в городе устаканится, Левчик вернется и сообщит тому, кого вы назначите на хранение общака, на каких счетах находятся ваши трудовые грошики. Левчик, бедняга, когда понял, что его Мастер хочет подставить, связался со мной, и попросил о помощи. Ну, я и помог. Все, пока, мне тут нужно на машине кататься.

* * *

   Абрек выключил телефон и задумчиво посмотрел перед собой. Покачал головой. Не может быть. Как-то это все произошло быстро и обыденно. Только что был Мастер, и вдруг он сам уезжает? Сам все бросает? И все потому, что так захотел Зеленый?

   Мастер. Зеленый. Общак.    Абрек набрал номер. Нужно предупредить остальных. И нужно собирать сход.

* * *

   – А ты сам подумай, – сказал устало министр. – Подумай, что из всего это следует? Вот посиди, подумай, а я выйду. Устал я с тобой спорить. Да и спорить, в общем-то, нечего.

   Министр вышел. Генерал сжал голову руками. Спорить, в общем-то, нечего. Нечего.

   Он ведь знает, что не делал этого. Знает очень хорошо, что не принимал участие в убийстве Крота. Это была полная ерунда. Бред. Но ведь и денег на даче никаких не могло быть. Это генерал знал точно. У него хватало ума прятать свои сбережение так, чтобы их не нашли. А тут…

   Большие деньги. Большие. И кто-то их не пожалел, кто-то подбросил их в дом, в шкаф. В шкаф! Генерал ударил кулаком по столу. Ведь места нелепее не придумаешь. Не придумаешь. В шкаф.

   Не в сейф, не под половицу, не на чердак, в конце концов, а в шкаф, как мелкий жулик какой-то. И все уже запротоколировано. Все учтено и записано. И он не сможет никому объяснить, откуда у него такие деньги. А это значит, что весь этот бред, сплетенный с подачи Гринчука, вся эта ложь… Он ничего не сможет опровергнуть.

   Каждый из этих фактов, сам по себе, может быть опровергнут. Каждый в отдельности. Но вместе… Они поддерживали друг друга, вытекали друг из друга, цеплялись один за другой, и генерал не видел возможности разорвать эту цепь.

   Ни какой возможности. На дно. Соучастие в убийстве? Да, получается, что он принял участие если не на прямую, то был в курсе и прикрывал. Иначе зачем ему дал деньги Мастер. Они ведь скажут, что деньги ему дал Мастер.

   И ведь на самом деле, Мастер ему платил. Не эти деньги, но какая разница? Никакой.

   Жарко.

   Генерал встал с кресла и подошел к окну. Прижался горящим лбом к стеклу. За окном, внизу, ходили люди. Ехали машины. И всем им было совершенно безразлично, что сейчас закончилась карьера… Генерал выругался. Даже сейчас он думает о карьере. Жизнь закончилась, понимаешь? Жизнь… И они сделают из него козла отпущения. И Министр запишет на свой счет чистку рядов от продажного генерала. И все будут довольны. Все. И особенно этот старик, Владимир Родионыч…

* * *

   – Вы полагаете, я должен быть счастлив? – Владимир Родионыч наконец дождался Аллу и получил свой чай. – Мне только что позвонил министр. Лично. И сообщил, что благодаря действиям моего – вы слышите – моего Гринчука, он разоблачил… Оказывается, до сих пор некоторые министры используют такое слово. Он разоблачил контакты нашего уважаемого начальника милиции с криминалитетом и даже пресек эту преступную деятельность. Какая прелесть! Правда, как я полагаю, задержать Мастера не удастся, в связи с его скоропостижным отъездом из города. Об этом нам с вами сообщил наш добрый и преданный друг Али. А ему об этом сказал Абрек, а ему сказал – угадайте кто? Правильно, Юрий Иванович Гринчук. Который, кстати, сейчас в отпуске, на курорте, и все равно умудряется руководить деятельностью местных уголовников да еще и министра внутренних дел. Я кого-то упустил?

   – И еще генеральной прокуратурой, – сказал Полковник.

   – Да, и, конечно же, генпрокуратурой. – Владимир Родионыч пожал плечами и посмотрел на Полковника. – Вы не в курсе, наш президент не уходил в отставку со словами, что устал и хочет передать все дела молодому и активному Гринчуку?

   – По моим сведениям – не уходил. И не передавал, – Полковник потер переносицу. – Я хочу спать.

   – Серьезно? – очень удивился Владимир Родионыч. – Боже мой, Полковник хочет спать. Полковнику никто не пишет.

   – А это здесь при чем? – поинтересовался сквозь зевоту Полковник.

   – Прости пришло в голову по аналогии. А-на-ло-ги-и, – протянул Владимир Родионыч. – Вам хочется спать, а кто будет разгребать все это дерьмо?

   – Это вы о чем? – Полковник отпил чай из своей чашки и поморщился. – Инга заваривала лучше.

   – Инга теперь заваривает чай исключительно мужу.

   – Ничего, мы еще сходим к ним в гости, – сказал Полковник, – чайку попьем.

   – Лично я, когда встречу нашего уважаемого и даже в чем-то милого Юрия Ивановича, буду бить его, пока не получу полного удовлетворения.

   – Тогда недолго. Я как-то видел, как он ломает руки и ноги своим противникам. Это впечатляет, а вы, простите, не в лучшей форме.

   – Я вызову своих парней, и они его подержат…

   – Вашим парням он тоже бил морды, – напомнил Полковник. – И Михаил ему помогал. И еще Браток. Помните?

   – Вас послушать… – Владимир Родионыч допил свой чай и отодвинул чашку. – Действительно, не чай, а помои… Да, так вот, вас послушать, мы единственные, кого он не бил.

   – Вот именно, – подтвердил Полковник. – Но нам на него грех жаловаться. Особенно сегодня. Он разом привел в порядок все наши дела. Сошедший с ума, или завербованный, или заколдованный Мастер ушел с арены. Его удалось убрать без разборок и военных действий, а еще вчера мы с вами думали, что это невозможно. Наши любимые бандиты будут вынуждены прийти к соглашению и разобраться внутри себя без применения силы, иначе не вернется из изгнания некто Левчик. Наш генерал, по поводу которого у нас с вами возникали опасения, из игры, если я не ошибаюсь, исключен. И тоже без нашего с вами участия. Все грехи Гринчук взял на себя, оставив нам только дивиденды. Разве нет? Даже если действительно в Приморске что-то такое есть, то мы вроде как не при чем.

   Полковнику в голову пришла мысль. Достаточно неприятная. И он замолчал. Вспомнились слова Гринчука по поводу живца. И снова перед глазами появилось видение – река, банка с червями, гигантская рука откуда то сверху. И защемило в груди.

   Но Владимир Родионыч этого не заметил. Он обдумывал все сказанное Полковником. И пока не находил прорех. Плохо было одно. Теперь трудно будет снова найти выход на Приморск. Или это к лучшему?

   – Вы, кстати, еще ничего конкретного не предприняли по поводу Приморска? – спросил Владимир Родионыч.

* * *

   Гринчук уговорил всего за десять долларов пустить его за руль, и теперь с удовольствием колесил по Узловой. Движение было не слишком оживленным, Гринчук комментировал встречных девушек и местных водителей. Девушки у него все получались недоделанные, а водители – безрукими и безголовыми.

   – Ну, посмотри, – Гринчук указал на искусственную блондинку с богатыми формами. – Напялила мини, футболку, и совершенно забыла, что главным украшением таких девушек является паранджа. Или вот… Твою мать!

   Гринчук так увлекся комментариями, что еле успел увернуться от встречного автобуса. Взвизгнули тормоза, водитель вытер с лица пот и выдохнул.

   – Нет, ты видел, что он творит? – возмутился Гринчук.

   – Дай, я сяду за руль, – попросил водитель.

   – Не-а, – мотнул головой Гринчук. – Мне понравилось. Продай аппарат.

   Водитель ошарашено уставился на Гринчука.

   – Чего смотришь? – Гринчук провел пару раз рукой перед глазами водителя. – Продай машину.

   – Я…

   – Смотри, – сказал Гринчук. – Твоему аппарату, чтобы ты там ни говорил, лет десять. И не нужно спорить, иначе я попрошу показать техпаспорт. Да. Коробка скоростей барахлит, движок стучит, и я бы на твоем месте, внимательнее относился к тормозам. Таким образом, красная цена твоему танку – тысячи четыре, в лучшем случае. Баксов, естественно. И это я еще считаю с запасом. Дальше, рано или поздно, я думаю, что, скорее, рано, ты отгонишь машину в сервис, и тебе сообщат, что ремонт обойдется тысячи в полторы. Ты поторгуешься, поплачешься, и тебе снизят цену до тысячи, предупредив, что запчасти будут ставить не самые новые. Тоже понятно… А мне очень хочется покататься недельки две. От силы – три. Ты же мне не дашь машину на прокат? Не дашь, побоишься. Отсюда: у меня один выход – купить машину.

   – Ты ненормальный? – не выдержал водитель.

   – Заметно? – спросил Гринчук и раскрыл барсетку. – Вот смотри – я тебе даю пять тысяч долларов США. Это только потому, что ты мне понравился. У тебя доброе и честное лицо. Держи.

   Гринчук ловко отсчитал деньги:

   – сорок пять, сорок шесть… пятьдесят. Считай.

   Водитель пересчитал, роняя купюры.

   – Ты аккуратнее, – попросил Гринчук. – Все точно?

   – Т-точно, – кивнул водитель.

   – Теперь ты можешь взять любую из бумажек и сбегать в обменку… Вот, кстати, она напротив, как удачно я затормозил. Сбегай, недоверчиво снова забрав у меня документ, и проверь, не парю ли я тебя фальшивыми американскими президентами. Давай-давай…

   Водитель ушел.

   Гринчук закрыл глаза. Что-то ему совсем хреново. Очень хочется все бросить и уехать к Инге. Все бросить.

   До скорого, сказал мертвый Атаман.

   Очень не хотелось умирать. Я на пенсию выхожу, только жить начинаю, сказал Гринчук и улыбнулся. Он почти уже решил все вопросы, остались только личные. И сугубо личные. К сугубо личным стоит отнести и этот смешной выбор – умирать или нет.

   Как, все-таки, он устал от того, что люди настолько предсказуемы. Мастер, который дарит ему подарок. Прекратите, я сейчас заплАчу.

   Гринчук повертел головой. Хорошо ведут. И незаметно почти. И он до сих пор не уверен в том, что видел уже всех, всю группу. Обидно будет, если все-таки они успеют первыми. Шанс, конечно, есть, если он правильно просчитал Мастера.

   Или не стоило снимать Мастера с крючка? Стоило, не стоило. Стоило.

   Если сейчас не убьют пожилого мента по кличке Зеленый, то, выходить, что стоило. А если таки замочат – будет очень обидно. И по поводу того, что Мастер останется живым – тоже.

   Пришел водитель. Сел на переднее сидение:

   – Настоящая…

   – Знаешь, друзан, – Гринчук пощелкал пальцами, – ты какой-то странный. Ты что, действительно хочешь, чтобы тебя кинули? Ты ушел к обменке, а я свободно мог заменить эти деньги. А?

   Водитель потерянно молчал.

   – Пойдешь остальные проверять, или поверишь на слово?

   Водитель подумал. Потом еще. Посмотрел на обменку. Решился:

   – Поверю.

   – Вот и славно, пиши расписку. Все остальное оформим потом, если я не угроблю машину до этого.

* * *

   – Куда едем? – спросил Артист, обернувшись к Мастеру.

   С собой Мастер взял троих.

   – Еще не придумал, – сказал Мастер. – Давай пока к озеру, в лес. Нужно подумать.

   Артист пожал плечами. Спорить с Мастером он не привык. Да и никто не мог завести себе такую привычку. Обычно все обрывалось на первом разе, а остальным такого урока хватало надолго.

   Мастер вроде бы дремал на заднем сидении. Вроде бы. На самом деле он напряженно думал. Ехать, собственно, было некуда. Что бы там ни говорил Зеленый, когда все в городе прояснился, его начнут искать.

   Блок-пост они проскочили удачно, без проверки. Машина была не засвеченная, с Мастером не связанная никак. Гринчук смог унести только общак, собственную заначку Мастера он не нашел, так что деньги были.

   Теперь все дело было в том, станут ли его искать менты. Станут или нет? С другой стороны, вероятность того, что он наскочит на знакомого – почти нулевая. А приметы… Таких стариков – полно. Нужно только не особо выделяться.

   Вот только Артист с приятелями очень заметны. Отпустить? Наверное, лучше отпустить. Если ему понадобятся боевики, он свяжется с Виталиком. А этих лучше отпустить.

   – Озеро, – сказал Артист.

   – Хорошо, – Мастер потянулся, словно со сна. – Я здесь останусь с Коляном, а вы смотаетесь в поселок, тут рядом. Нужно взять жратвы. Понятно?

   – Понятно, – кивнул Артист.

   – Будешь ехать обратно, оставишь Резкого на въезде в лес. Не хватало нам еще на кого-нибудь нарваться, – Мастер вышел из машины.

   Пошел к берегу.

   – Мудрит, Мастер, – сказал Резкий.

   Словно услышав это, Мастер оглянулся:

   – Давайте быстро, жрать хочется. Вам час на все. И это, деньги возьмите.

   Резкий взял у Мастера деньги и сел в машину. Артист сел за руль.

* * *

   – Поехали, что ли, – сказал Гринчук, обменявшись расписками с бывшим хозяином машины. – Тебя куда подвезти, Григорий? Но учти, по курортным расценкам.

   Григорий засопел, но потом, не выдержав, засмеялся. Засмеялся и Гринчук.

   – Мне в Курортное, – сказал Григорий.

   – Поехали, – согласился Гринчук, – на почту я еще успею. Есть у меня пока другие дела. Только ты это, если я скажу – вылезь из машины, вылезешь бегом, словно из горящего дома. Вопросов нет?

   – А почему?

   Гринчук тяжело вздохнул:

   – Понимаешь, Гриша, не все люди на свете ко мне относятся также хорошо, как ты. Есть и такие, кто может захотеть меня убить. Причем, в любую секунду. Думаю, ты не захочешь составить мне компанию?

   Григорий помотал головой.

   – Ладно, – сказал Гринчук, – поехали.

* * *

   – Глянь, – Мастер указал на воду. – Ничего себе!

   Колян, дремавший на поваленном дереве, посмотрел на Мастера. Тот склонился к воде и что-то рассматривал. Потом поднял с земли палку и попытался что-то вытащить ею из воды. Поскользнулся и чуть не упал. Неугомонный, подумал Колян.

   – Нет, ты только глянь, – сказал Мастер и оглянулся на Коляна. – Иди сюда.

   Колян тяжело вздохнул и пошел к Мастеру. Что он там нашел…

   – Смотри, – Мастер присел и показал палкой.

   Солнечные блики на воде не давали ничего толком рассмотреть. Загогулина какая-то. Колян подошел ближе, стал рядом с Мастером. Наклонился.

   Горло что-то обожгло. Ноги разом ослабли, и Колян упал лицом вперед, в воду. Он был еще жив, когда вода потела по горлу в легкие. Колян даже попытался оттолкнуться от дна, но в спину что-то уперлось, и не отпустило до тех пор, пока все вокруг Коляна не исчезло.

   Мастер убрал палку. Тело Коляна всплыло. Вода вокруг него стала красной. Мастер сполоснул нож, наклонившись к воде. Откуда-то из водорослей вынырнули мальки и подплыли к трупу.

   Вот и славно, сказал Мастер. На свежую кровушку все слетаются быстро. Вот сейчас приедет Артист.

   Артист появился через пятнадцать минут. Мастер ждал его у самой кромки поляны.

   – Ты Коляна там не видел? – спросил Мастер. – Шла какая-то пара, и я послал его посмотреть.

   – Не видел я Коляна, – сказал Артист. – Жратву вот привез…

   И все.

   Артист обмяк и повис на дверце. Выйти из машины он не успел. Лезвие прошло снизу вверх, сквозь горло, к мозгу. Артист умер быстро и, главное, тихо. Мастер взял припасенную заранее газету и осторожно, чтобы не испачкаться, вытащил нож из трупа. Шире открыл дверцу машины, и вытолкнул тело на землю.

   Начал вытирать той же газетой кровь с дверцы, но потом прекратил и отбросил газету в сторону. Нож вытер о рубашку мертвого Артиста.

   Когда выпрямлялся, почувствовал, как закололо в правом боку. Плохо. А еще нужно разобраться с Резким. Он и вправду резкий.

   Мастер посмотрел на нож в своей руке. Вздохнул и наклонился к телу Артиста еще раз, за пистолетом.

* * *

   – Вот, пожалуй, и все, – оглянувшись, сказал Гринчук. – Покатались – хватит. – Это, похоже, за мной.

   Сзади, метрах в двухстах ниже по дороге шла черная «тойота». Шла уже не скрываясь, от самого города.

   – Ты сейчас бегом в лес, и там затаись, посоветовал Гринчук, останавливая машину. – Это дорога на перевал?

   – Да, только направо. На развилке – направо. Левый поворот – в тупик. Там рухнула часть дороги, – Григорий все еще топтался возле машины.

   – В кусты, дорогой товарищ, – скомандовал Гринчук. – Все – в сад!

   Машина рванула с места. Ее бывший владелец прыгнул за дерево. Когда через две минуты мимо пролетела черная «тойота», он подумал, стоит ли обратиться в милицию, и решил, что стоит, но не здесь и не сейчас. Отсюда лучше просто сбежать через лес. Это километров семь по горам, но так, наверное, безопаснее.

   Сзади, в районе развилки, ударили выстрелы. Григорий побежал, поскользнулся и потянул ногу. Поэтому еле дошел до поселка, прихрамывая и опираясь на палку. Позвонил в милицию, сообщил о происшествии.

   Но к тому времени, информация о происшествии у милиции была.

   Мастер получил сообщение еще раньше.

   Резкий успел заметить пистолет в руке Мастера. И он даже успел понять, что это не просто так, что это пришла смерть. И это все.

   Одна пуля ударила в грудь. Вторая – в голову. Тело, пытаясь удержать отлетающую душу, забилось в напрасной судороге и затихло.

   Мастер аккуратно вытер пистолет и бросил его в кусты.

   Вот и все. Теперь нужно уходить. Нужно просто спрятаться. Исчезнуть. Телефон.

   – Да, – сказал Мастер. – Слушаю тебя, Виталик? Что?

   Мастер нащупал рукой дерево и прислонился.

   – Точно? Ты сам видел? Да? Хорошо… Если что, я позвоню.

   Вот и все. Теперь можно спокойно устраивать свою дальнейшую жизнь. Он все приготовил заранее, и другой паспорт, и квартиру, и дом в деревне. В конце концов, он и сам собирался сворачивать свои дела. И Левчик должен был умереть, переведя все общаковские бабки на счет для Мастера. И даже врач был подготовлен, для операции.

   Но Левчик, сука, сообразил. Испугался и побежал к Гринчуку. И Зеленый свалил Мастера? Свалил? Хрен там, свалил. Мастер все бросил и ушел. А Гринчук…

   Гринчук умер. Умер Зеленый. И ничего уже с этим не поделаешь. Виталик врать не будет. И не ошибается.

   Нужно ехать.

   Мастер вышел на дорогу и двинулся, не торопясь, прочь от города, опираясь на палку, которую вырезал, прежде чем выбросил нож.

* * *

   – А ты боялся, – улыбнулся Гринчук.

   Виталик облизнул губы. Справа, сразу за дверцей, начиналась пропасть. Слева, в машине с выбитым лобовым стеклом сидел клиент. А Мастер говорил, что у него не будет оружия. Мастер много чего говорил. Сука. Руки Виталика тряслись. Он еще не до конца поверил в то, что жив. И еще было непонятно, долго ли он проживет.

   Клиент прижал их к обрыву, а потом потребовал выбросить на дорогу оружие. И выстрелом из пистолета снес зеркало заднего вида в салоне «тойоты». Осколом стекла впился в щеку Виталика, но боли он не почувствовал.

   – Стволы, – сказал Гринчук. – На дорогу.

   Автомат, пистолет и винтовка с оптикой.

   – Ребята, а не слишком ли много насилия в нашей жизни? – спросил Гринчук. – Нет? Не много?

   Виталик попытался вытереть пот с лица и размазал кровь.

   – Вас Мастер послал? – спросил Гринчук.

   Виталик кивнул.

   – Хорошо, – одобрил Гринчук, оперши руку с пистолетом на баранку.

   Сердце все еще колотилось. Вряд ли в ближайшее время он решится на подобный выверт. Достаточно было одного выстрела кого-нибудь из этих перепуганных ребят. Это только в кино машина с убитым водителем продолжает мчаться вперед. В жизни все немного иначе.

   – Значит, сейчас ты позвонишь заказчику и доложишь, что клиента замочили. Как положено, в лучших традициях, с контрольным выстрелом в голову. Понятно?

   Виталик кивнул.

   – Звони, – сказал Гринчук. – Медленно-медленно доставай телефон, и звони.

   – А ты потом…

   – Дурак, – сказал Гринчук. – Я ведь мог и не тормозить. Вы бы немного полетали, а потом с радостным хрустом вас приняла в свои объятья матушка-земля. Или, если бы удар получился сильным, вы бы весело булькнули в море. Разница, я думаю, была бы небольшая. Так?

   Виталик посмотрел на Лешку.

   – Че тянешь? – выкрикнул с заднего сидения Калека. – Звони, пока он не передумал.

   – Вот именно, а то я уже начинаю передумывать… – Гринчук почувствовал, как к горлу подкатывается тошнота.

   Лучше – позвони, мысленно попросил Гринчук. Не доводи до греха.

   Виталик набрал номер Мастера, и, не сводя глаз с Гринчука, отчитался о выполнении заказа.

   – Ну вот, – засмеялся Гринчук, – а ты боялся. А теперь вы медленно начинаете по одному вылезать через окошко и отходить к скале. Мы уже договорились, что будем избегать резких движений. Поползли.

   Первым полез Калека. Он спрыгнул с капота «опеля» и, прихрамывая, отошел к скале.

   – Дальше, – скомандовал Гринчук.

   Лешка.

   Он медленно выбрался через боковое окно на капот «опеля», в упор посмотрел на Гринчука. И прыгнул в сторону, к оружию. Упал на дорогу, перекатился и вскочил на ноги уже с автоматом.

* * *

   Вечером к Полковнику позвонили из областного управления милиции. Полковник выслушал, не перебивая. Потом поехал к Владимиру Родионычу.

   – Не верю, – сказал Владимир Родионыч. – Пока тела не увижу – не поверю.

   – Ищут, – сказал Полковник. – Там около пятидесяти метров обрыв, машина слетела с дороги, в море. Колеса и корпус – пробиты. Автомат. В бардачке обнаружили права, он их туда сунул вместе с техпаспортом, когда купил машину. Продавец сам пришел в милицию, подтвердил. Они связались с нашими гаишниками, те, услышав фамилию, встали на уши и немедленно связались с областным управлением. А те перезвонили мне.

   – Все равно, не поверю, – Владимир Родионыч постучал кулаком по столу. – Не поверю, чтобы вот так просто…

   – Я пошлю туда группу для расследования. Только…

   – Что?

   – Это километров тридцать от Приморска.

   – А вот туда они пусть не лезут. Пусть они подальше держатся от этого проклятого города. Предупредите их особо. Предупредите, – Владимир Родионыч закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. – Как я это объясню Инге? Как вы все это объясните ей?

   – Она поймет, – сказал Полковник, – она обязательно поймет.

   Это знак судьбы, говорит Инга и показывает железнодорожный билет. И Гринчук наверняка знал, что его могут попытаться убрать. И с Ингой он не поехал бы ни в коем случае.

   Как же это он…

   – Посылайте людей, – напомнил Владимир Родионыч. – И никому не говорите о том, что произошло.

   – В областном управлении знают. И не только там. Завтра с утра об этом уже будет говорить весь город.

   Полковник помолчал. Потом спохватился.

   – Генерала нашего отвезли в госпиталь, сердечный приступ. Я распорядился… на счет лекарств. Мои знакомые в столице обещали помочь.

   – Хорошо, – кивнул Владимир Родионыч. – Как бы там ни было – жизнь продолжается. Юрия Ивановича жалко, но он сам сделал свой выбор. Все спланировал и подготовил. Без ошибок, очень точно. И прокололся на ерунде. На глупости. Не просчитал всего до конца. Он сам сделал выбор. Сам. И…

   А генерал-лейтенант милиции, пока еще начальник областного управления, особого выбора не имел.

   Когда министр вернулся в кабинет, он сидел на стуле, держась рукой за грудь.

   – Сердце? – спросил министр.

   – Не знаю… Не уверен.

   – Не уверены, что у вас есть сердце? – пошутил министр.

   – Очень смешно, – сказал генерал. – Что со мной теперь?

   – А что бы вы хотели? Повышение по службе? – министр сел на свое место. – Давайте, вы пока съездите в госпиталь, отдохнете, а мы тут подумаем.

   – Может сразу – в СИЗО?

   – Шутите? – спросил министр. – А мне не до смеха. Не каждый день приходится арестовывать генерала милиции. Ритуал, знаете ли, не разработан. Так что – отдохните. Подумайте, что можете нам еще рассказать. Я не исключаю, что мы сможем найти компромисс.

   Компромисс, повторил про себя генерал-лейтенант. Компромисс, повторял генерал, пока его везли в госпиталь. Рассказать им… что? Что им можно еще рассказать? Рассказать, что на самом деле он не делал того, в чем его обвинили? И рассказать, что там происходило на самом деле? Это рассказать? О том, как договаривался с Мастером, как выполнял просьбы Владимира Родионыча, как рассчитывал попасть в список элиты, как рвался изо всех сил, пока Мастер не заставил выбирать. Как пришлось, скрепя сердце, отказаться от мечты о высшем обществе…

   Ошибки молодости? Глупость?

   Какой может быть компромисс. Какой…

   Всю ночь в отдельной палате генерал, не будет спать, размышляя, под утро заснет и не проснется.

   Сердце, честно констатирует врач. И другие врачи также подтвердят этот диагноз. А капельница, которую на ночь ставили генералу, пропадет. Ее то ли выбросят, то ли просто потеряют. А, может, кто-то из больных зацепит ненужную трубку. Некоторые больные полагают своим долгом плести из трубочек рыбок.

   Утром пятого июня…

   А вечером четвертого, на посту, севернее Узловой, милиционер остановил синюю «девятку». Три парня, заметил сержант. Двое спереди, один – сзади. И тот, что сзади, был бледен. На лице – капельки пота.

   – Что с ним? – спросил сержант.

   – Пить ему нельзя, – зло бросил водитель. – Лешка как выпьет, сразу же печень хватает. Из Афгана привез желтуху, и вот теперь все время попадает по своей дурости.

   Сержант посмотрел документы. Все нормально.

   – Проезжайте, – сказал сержант.

   – Надо было тебя урода там возле машины и оставить, – Виталик выругался и сплюнул в окно. – До сих пор не пойму, почему клиент не стрелял в лоб, а засадил в плечо. И нам бы заботы меньше было…

   «Тойоту» они бросили, не доезжая Узловой, и пересели на запасную машину.

   – Самим Лешку нужно было замочить, – пробормотал Калека. – И завязывать. Я после всего этого на дело больше не пойду. Как хочешь, а я уже не смогу… ты подумай, мы уже три часа как должны быть мертвыми.

   Виталик не ответил.

   – Думаешь, – спросил Калека, – он про Мастера не туфту гнал? В натуре Мастер общак решил увести? И теперь…

   – И теперь он свободно может, если попадется кому, рассказать, кто Крота на дороге встретил, – Виталик тяжело вздохнул.

   – Может, поищем Мастера? – предложил Калека.

   – Ты же слышал, – сказал Виталик, – что клиент сказал? Мастер нас сам найдет. Через пару дней.

   Снова помолчали. Когда машину тряхнуло на яме, на заднем сидении застонал Лешка,

   – Странный мужик, – сказал Калека. – Я бы на его месте и на секунду не задумался бы.

   Глава 11

   Полковник уехал за город. Он больше не мог оставаться в духоте и смраде раскаленных улиц. Его тошнило. Как беременную, с брезгливостью сказал себе Полковник.

   Зачем Гринчук все это затеял? Зачем? Просто для того, чтобы не оставлять после себя недоделанного? Чтобы поддержать свой имидж?

   Полковник вышел из машины. Отошел к лесу.

   В общем, все понятно. Все совершенно ясно. И все, что происходило, стало теперь понятным. Особенно, после того, как звонил министр и объяснил то, что происходило в столице.

   Каждое движение, каждое слово Гринчука теперь приобрело ясность и логику. Все встало на свои места.

   Генерал… Понятно. С болезненным отношением Гринчука к продажным ментам следовало ожидать чего-нибудь подобного. И не нужно было верить в то, что Юрий Иванович впал в истерику. Который раз напоминал себе Полковник, что не может Гринчук терять над собой контроль.

   Над головой прострекотала что-то белка. Полковник поискал ее глазами.

   Гринчук не ошибался. И поэтому не верилось, что он погиб. Не верилось, вопреки всякой логике. Не мог он ошибаться…

   Хотя…

   Михаил. Его срыв на дне рождения. Все было рассчитано, все было подготовлено, но в последний момент сработал совершенно непредвиденный фактор. Михаил.

   Гринчук повез его в столицу. Повез в столицу, продемонстрировав еще раз свой талант импровизаций. Это было красиво – отчаявшийся подполковник, швырнувший в лицо своим начальникам удостоверение, везет больного друга к лучшим специалистам. И получает возможность выйти на министра. А министр слышал о Гринчуке. Ему ведь сам Владимир Родионыч звонил, когда шла разборка по поводу смерти Атамана. При такой рекомендации, попасть на прием к министру – пара пустяков. И очень просто договориться о взаимодействии. У министра были претензии к генералу, но не было аргументов и фактов. И он мог согласиться подождать до команды Гринчука.

   Понятно… Полковник поискал глазами пенек, нашел поваленное дерево и присел на него.

   Гринчук совершает очередную ошибку… Нет, не ошибку. Не ошибку. Снова форс-мажор – приступ у Михаила. И Михаил чуть не гибнет. Полковник тогда еще подумал, что напрасно Гринчук с собой привез Михаила. Напрасно? А нет, господа, тут тоже все было продумано. Все.

   Кто-то ведь проник в дом Мастера и унес общак. А потом положил деньги на даче генерала. Сам Гринчук? Нет. Юрий Иванович специалист совсем по другим вопросам. Михаил. И все становится на свои места.

   Гринчук приезжает тридцатого, заезжает ко всем своим близким… Точно, заезжает, это Полковник выяснил уже тогда. Зачем? Прощается? Внешне все выглядит именно так. А на самом деле…

   Полковник усмехнулся. На самом деле все получаю последние инструкции. Гринчук не хочет рисковать. Не хочет. Ему нужно, чтобы все, кто может попасть под удар, были выведены из игры.

   Обидно, Полковника он не счел нужным предупреждать. Хотя, с другой стороны, тогда все могло сорваться. Полковник неминуемо должен был все сообщить Владимиру Родионычу, а тот…

   Значит, все идет, как спланировал Гринчук. В ночь с тридцатого на тридцать первое Михаил посещает дом Мастера. А Гринчук готовит отход Левчику. Интересно, через кого Гринчук поддерживал с Левчиком связь? Ладно, об этом можно подумать потом.

   А пока… Пока тридцать первого Мастер начинает искать пропавшего без вести Левчика. Понятно, что Гринчук его спрятал или вывез. Но как?

   Ладно, потом. Полковник расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, оглянулся на свою машину. Водитель стоял неподалеку, внимательно осматривая подступы к задумавшемуся шефу.

   Мы не можем сделать ни одного шага, не привлекая к себе внимания. И чем выше наш статус, тем меньше шансов на личные тайны. Мы даже поговорить с кем-то один на один можем с большим трудом. И Гринчук был весь на виду. Мент, продавший душу дьяволу. Мент – миллионер. Мент для новых русских. Зеленый, который может сглазить… Что там еще о нем рассказывали? Он действительно не мог пошевелиться, чтобы не привлечь внимания. Его узнавали. За ним следили. И Гринчуку пришлось действовать так, чтобы все выглядело совершенно логично и безопасно для окружающих.

   Безопасно. И логично. И если бы не очередной приступ Михаила, Мастер исчез бы из города не четвертого, а первого. И Гринчук спокойно уехал бы с Ингой, а не стал бы с ней играть в письма и записки. И, возможно, остался бы жив…

   И все-таки тут есть какая-то нарочитость. Что-то здесь слишком все громоздко. Излишне, можно сказать.

   И он зачем-то отпустил Мастера. Или просто не успел его прищучить? Или не хотел, чтобы началась хоть какая-то стрельба.

   Господи, подумал Полковник, теперь уже никогда точно не узнаем, что именно планировал Гринчук на самом деле. А его близкие и друзья все еще думают, что он жив. И нет ни какой возможности их оповестить. Всех очень надежно спрятал Гринчук.

   Разве что… Старый болван. Полковник достал из кармана телефон и набрал номер Братка.

   – Да? – спокойно ответил тот.

   – Иван… – Полковник откашлялся. – Пришли нехорошие известия…

   – Что случилось? – вежливо спросил Браток.

   – Это по поводу Юрия Ивановича…

   Как же это сказать, подумал Полковник. Убили? Погиб? Пропал без вести?

   – Юрий Иванович… – повторил Полковник. – Он мертв.

   Пауза. А потом Браток сказал совершенно спокойным голосом:

   – Да, я знаю.

   И добавил:

   – Он мне недавно звонил.

   Снова пауза. На этот раз ее тянул Полковник. Странны нелепый оборот речи… Или Браток успел все узнать раньше и уже начал поминать?

   – Он мне звонил, – повторил Браток, – и сказал, что несколько часов хочет побыть мертвым. И очень просил вас не суетиться эти несколько часов. Он полагает, что в ближайшее время у вас могут начаться неприятности. И просит, чтобы вы пока его прикрыли.

   – Когда он звонил? – спросил Полковник.

   – Минут сорок назад. Спросил, дошла ли до нас информация и передал просьбу. А что?

   – Будь ты не ладен! – с чувством сказал Полковник. – И твой любимый начальник – тоже.

   – Хорошо, – согласился вежливый Браток, – только не волнуйтесь. И не говорите сразу всего Владимиру Родионычу.

   – Это еще почему?

   – У него, во-первых, сердце не очень, а во-вторых, у него, кажется, могут быть неприятные разговоры.

   – Это с кем?

   – А он что, самый большой бугор на свете? – удивился Браток. – У него что, нет своего начальства? Или, как это, крутых конкурентов?

   Полковник задумался.

   – Вы чего-то еще хотели спросить? – поинтересовался Браток. – А то тут у меня работа есть. Конфликт поколений, мать его.

   – Хорошо, – сказал Полковник. – Решайте конфликт.

   А вот я сейчас поеду к Владимиру Родионычу и все ему расскажу, мстительно подумал Полковник. Все расскажу. Стукану. Донесу…

   Мать вашу. В который раз. Зачем? Зачем, ведь все уже произошло. Все уже сложилось. Вся мозаика. Генерал в госпитале. Мастер в бегах. Уголовники договариваются друг с другом, готовятся выбирать замену Мастеру. И Полковник сейчас может поставить на это место своего, управляемого человека.

   И все.

   И…

   Полковник встал с дерева и пошел к машине. Они поставят на место Мастера своего, управляемого. И будут контролировать в городе все. И…

   Нет, не все. Не все так просто. Остается еще кто-то неизвестный, кто контролировал Мастера. Кто-то серьезный и неизвестный. И опасный. И этот неизвестный может обидеться. Он даже наверняка обидится.

   И что тогда? На кого выйдет этот неизвестный, когда все более-менее утрясется? На того, кто контролирует криминалитет. А это будет Полковник. Это его часть работы.

   – Поехали, – сказал Полковник, садясь в машину.

   Все не закончилось. Все только начинается. Все только начинается. Все только начинается. Нужно переговорить с Владимиром Родионычем.

   Но Владимира Родионыча на месте не было. И на телефонный звонок он не ответил. Владимир Родионыч был очень занят. И был очень растерян. И оттого очень зол.

   Он редко повышал голос на подчиненных. И он не любил угрожать. И тем более ему не понравилось, когда стали угрожать ему. Нет, вызвавшие его на встречу в загородный дом люди, были респектабельны и вежливы, никто из них не выхватывал пистолет или начинал запугивать. Два вежливых мужчины средних лет сидели напротив Владимира Родионыча, в камине потрескивали дрова, не смотря на жару, и разговор велся спокойно и неторопливо. И от этого Владимиру Родионычу хотелось кричать.

   – Мы позволили вам чувствовать себя хозяином города, – сказал тот из джентльменов, который был усат. – Мы не вмешивались в вашу странную программу нового дворянства, хотя, с нашей точки зрения, не в коня корм.

   – Позвольте…

   – Не позволим, – мягко сказал усатый. – Мы больше не позволим вам вести себя так. Мы заинтересованы в том, чтобы в городе было спокойно. Спокойно. А вы допустили весь этот… э-э… конфликт.

   – Генерала придется хоронить, – сказал второй джентльмен, безусый. – Что бы там ни решил министр, нам не нужен скандал на таком уровне. Нам не нужен скандал ни на каком уровне. Вообще скандал не нужен. И нам не нужно, чтоб вы лезли в дела, связанные с Приморском.

   – Так это ваших рук дело, – устало сказал Владимир Родионыч. – Это вы…

   – Это не мы, – быстро ответил безусый. – И это нас беспокоит. Мы не понимаем, как кто-то мог создать нечто подобное и на таком уровне секретности. И эффективности.

   – Нечистая сила, – усмехнулся Владимир Родионыч.

   – Простите? – переспросил усатый.

   – Юрий Иванович полагал, что там не все чисто. Нечисто в инфернальном смысле этого слова. Вы понимаете? Именно поэтому он и не хотел в это лезть. И еще потому, что понимал… – Владимир Родионыч кашлянул. – Он понимал, что можете вмешаться вы.

   – Мы?

   – Не именно вы, естественно, а такие как вы – умные, воспитанные, образованные. Уверенные в своей силе и в своем праве. Те, кто немедленно попытается все подмять под себя. Вы и ваши конкуренты. Вы же сейчас ждете, кто первый сунется в Приморск. Вы боитесь начать первыми и попасть под удар. И вам очень хочется, чтобы начал кто-то другой, чтобы подставился, чтобы расшевелил эту неизвестную вам организацию, а потом дал вам возможность все прикарманить. Так?

   – Нечто вроде того…

   – И остальные ваши коллеги и противники рассуждают также. И Приморск сможет функционировать еще не один год, пока кто-то…

   – Но это будете не вы, – сказал Усатый. – Не вы. Вы подошли уже к точке невозвращения. Еще шаг – вы…

   – Умру? – засмеялся Владимир Родионыч. – И что будет происходить здесь? В этом городе? Исчезновение Мастера поставило все на грань катастрофы. А на мне завязано еще больше. Да…

   Владимир Родионыч почувствовал, как жмет сердце.

   – Да, я боюсь вас. Честно – боюсь. И я боюсь потерять все, что делал до этого. И, конечно же, я не стану лезть в Приморск, хотя и был такой соблазн. Я… – Владимир Родионыч сделал небольшую паузу, подбирая слово… – я не Гринчук. И я не могу, как он, поставить все ради идеи. Ради того, что он считает справедливым. Я очень жалею, что я – не Гринчук.

   – Он погиб, – сказал усатый.

   – Я знаю, – сказал Владимир Родионыч. – И я все понял. Я буду послушным и робким. Я перестану лезть не в свое дело. И буду консультироваться с вами по любому поводу. Вы довольны?

   – Не нужно так нервничать, – тихо сказал усатый. – Не нужно. Мы ничего от вас не требуем. Все останется так, как было. И вы сами будете решать свои внутренние проблемы. У нас только одна просьба. Единственная.

   – Я вас слушаю, – Владимир Родионыч потер лицо рукой.

   – Если что-то начнет идти не так… Если вам покажется, что кто-то из вашего окружения начнет себя вести неправильно…

   – Как Мастер?

   – Как Мастер, – подтвердил усатый. – Вы немедленно…

   – Я немедленно стучу вам, гражданин начальник, – Владимир Родионыч встал с кресла. – Я могу считать себя свободным?

   – Да, – сказал усатый.

   Я могу считать себя свободным, билось в голове у Владимира Родионыча. Могу считать. Могу только считать.

   И впервые за долгие годы ему захотелось все бросить и уехать. Уехать туда, где никто не будет к нему лезть с угрозами. Где никто не станет… Где его никто не будет знать. Все бросить и все оборвать.

   Как Гринчук. Который хотел уйти. И который…

   – Жив он, – сказал Полковник. – Жив он, сволочь эдакая. И, как я полагаю, здоров. Вы представляете?

   – Представляю, – устало кивнул Владимир Родионыч. – Я теперь много чего представляю. Я, например, представляю, что наш генерал не доживет до утра. Я представляю себе, что скоро на нас выйдут. И что нам будет предоставлена великолепная роль живца. Вам нравится?

   – Мне? – переспросил Полковник. – А она мне не нравилась никогда. Даже, когда ее примеряли на меня вы. Нет?

   Полковник посмотрел на Владимира Родионыча, и тот отвел взгляд.

   – Все мы уроды, – сказал Полковник. – И вы, и я. Каждый из нас мнить себя круче других, полагает, что выше его никого нет, что только он имеет право. И мне сейчас очень хочется напиться. Вдрызг, в дымину. Забыть о приличиях и о больной печени. И знаете, почему я этого не сделаю?

   – Почему? – спросил Владимир Родионыч.

   – А потому, что что-то может случиться в любой момент. В любой. Я не думаю, что Гринчук все это затеял ради разборки только с Мастером и генералом, – Полковник зябко потер руки, пытаясь успокоиться. – Пока я вас здесь ждал, в голову пришла мысль. Нехорошая мысль.

   Мы понимаем, что Гринчук использовал нас. Мы понимаем, что он использовал министра, генпрокурора и еще кучу людей. Но у меня возник вопрос. И это очень важный вопрос.

   Полковник не выдержал, встал с кресла.

   – Я думал все это время. Пытался найти другое объяснение. Пытался придумать другой вариант. И у меня ничего не выходило, – Полковник ударил кулаком по ладони.

   – Я не хочу об этом думать. Не хочу. Не хочу думать о том, что Гринчук мог пойти на такое. Но…

   – Не нужно так нервничать…

   – Не нужно? Не нужно? Послушайте меня, Владимир Родионыч. Послушайте и скажите, что я не прав. Скажите, что я сошел с ума и брежу. Только докажите мне это…

   Полковник снова сел в кресло. Встал. Прошел по кабинету:

   – Все, что делал Гринчук, подчинено логике и рассудку. И он готов пожертвовать многим, ради долга. Или ради того, что он считает правильным. Вспомните, как он поступил прошлой зимой. Гринчук поэтому очень жесткий человек. Он жесток с собой и поэтому считает, что может быть жесток с другими. Он может переступить через себя. И сможет, если сочтет правильным, переступить через любого. На вокзале Инга мне сказала, что не может простить Гринчуку небрежности по отношению к ней. Не может. И не хочет. И что она устала от того, что Гринчук вначале делает, а потом объясняет. Что ему все равно, что чувствует она, что чувствуют все остальные.

   Владимир Родионыч молчал. Он понимал, что перебивать сейчас нельзя. Полковник редко вот так срывался.

   – Вы помните, как Алла нашла журналы и прочую рекламу. Приморск там тоже был. Вы полагаете, что Гринчук не мог подтолкнуть Ингу к выбору? Не мог?

   – Зачем ему это?

   – Ну, как же, – голос Полковника взлетел вверх, вслед за патетическим жестом руки и чуть не сорвался, – вспомните, он ездил в столицу для того, чтобы просто найти для Михаила врача. А потом оказалось, что он был у министра. Гринчук приехал в город, чтобы подготовиться к отъезду, а потом вышло, что он вывез Левчика и организовал падение Мастера. А теперь, если вдруг Инга сама, по собственно воле, поедет в Приморск, то Гринчук вынужден будет… Слышите? Вынужден будет ехать вслед за ней. Он не рассказал Инге о Приморске. И вы, как я понимаю, ей ничего не рассказывали. Ведь не рассказывали?

   – Нет, – сказал Виктор Родионыч. – Не счел необходимым.

   – А если бы Гринчук предупредил Ингу только о необходимости отъезда? Не стал ей говорить об опасности? Мы знаем, что он привык рассчитывать только на себя. И мог подготовить какой-нибудь безумный план, в расчете на себя и Михаила. А все, что произошло с генералом и Мастером, только отвлечение внимания. Иллюзия. Для того чтобы появление Гринчука в Приморске было оправдано, чтобы даже сомнения не могло ни у кого возникнуть в естественности его появления на курорте. Он вскрывал конверт при мне, дал возможность прочитать, что Инга должна оставить ему новое письмо на почте в Узловой, – Полковник закашлялся и схватился за правый бок.

   – Вы сядьте…

   – Я сяду, сяду, ничего страшного, – Полковник осторожно сел в кресло. – Я еще думал, что странно, такие умные и взрослые люди могут вести себя как дети… Но мне было некогда. Тут у нас была проблема с Мастером. Никто из нас не успевал обдумать, что именно произошло с Гринчуком и Ингой. А потом мы решили, что это все ради Мастера и генерала. И я уверен, что Гринчук догадывался о заказе на его убийство. И мог уйти из-под наблюдения. Мог скрыться, и его пришлось бы искать по всему побережью. А он… Я не знаю, что именно он сделал, но уверен, что он сознательно организовал свою ложную смерть. Не знаю как именно. Не могу придумать. А вот все остальное… Ему зачем-то нужна огласка. Нужно, чтобы о нем услышали. Чтобы все поняли, что он на побережье. И он наверняка в ближайшее время найдет способ при свидетелях получить письмо от Инги. И я уверен, что в письме будет указан именно тот город. И я знаю, что уже три дня Инга одна в Приморске. Выполняет роль живца.

   Владимир Родионыч провел ладонью по столу.

   Ему очень хотелось возразить Полковнику. Очень хотелось возразить. И он ничего не мог придумать.

   – Он мог спланировать операцию, – тихо сказал Полковник. – Мог спланировать ее, исходя из своих способностей и возможностей, а также из способностей и возможностей Михаила. Но он не мог предвидеть того, что Михаил выйдет из игры. И теперь Гринчуку остается либо отказаться от своих планов, либо идти до конца. Не смотря ни на что. И понимая, что шансов практически нет. Пожертвовать собой и Ингой. Или он может надеяться, что ему удастся спасти Ингу, не смотря ни на что. Я не хочу обвинять его в подлости. Я думаю, что он ошибся.

   – Но и отступать он не будет, – сказал Владимир Родионыч задумчиво. – Не такой он человек.

   – Вы полагаете, я не прав? – спросил Полковник.

   – К сожалению. К моему большому сожалению – я не думаю, что вы ошибаетесь, – Владимир Родионыч снова провел ладонью по крышке письменного стола. – И мы не сможем никого послать в Приморск, чтобы хотя бы попытаться вытащить Ингу. У меня связаны руки. Понимаете? Со мной сегодня беседовали и дали понять… Поставили, зарвавшегося старца на место…

   Владимир Родионыч закрыл глаза. Рука легла на левую сторону груди.

   – Давно я не чувствовал такой слабости. Бессилия. Просто хочется выть. И знаете, что обидно?

   Полковник отвернулся, не отвечая.

   – Обидно, что мы с вами все время боялись разочароваться в Юрии Ивановиче. Мы все время боялись, что он проявит слабость. Обычную человеческую слабость, подастся соблазну, или угрозе. Что он перестанет быть человеком, которого хочется уважать, – Владимир Родионыч говорил тихо, глядя на свои руки. – И мы с вами не думали, что он просто может перестать быть человеком. Что он вот так вдруг станет просто машиной, автоматом, выполняющим программу. Михаила долго обрабатывали. Михаила готовили. Михаила программировали. И сделали машиной для убийства, которая снова хочет стать человеком. А Гринчук… Кем он хочет быть? Кем стал? Михаила можно остановить, для этого есть специальный код. Произнес – и все. И есть шанс, что мы найдем остатки той программы, что кто-то сможет вернуть Михаилу все то, что у него отобрали. А кто остановит Гринчука? Кто вернет ему то, что он сам из себя вытравил, что все мы выжгли из него…

   И я не знаю, кто там сейчас на Юге – человек, сделавший ошибку и пытающийся ее исправить, или машина для совершения правосудия. Правосудия, не смотря ни на что. Любой ценой.

* * *

   …Вечером четвертого июня к стоящему на привокзальной площади Узловой таксисту, подошел молодой мужчина, лет тридцати пяти.

   – Свободен? – спросил он.

   – Далеко едем? – поинтересовался в ответ таксист.

   – Вначале, на главпочтамт, – сказал мужчина. – А оттуда, куда скажу. Есть ограничения?

   – В деньгах, – ответил таксист.

   – Тогда ограничений нет, – засмеялся мужчина. – Поехали.

   В здание главпочтамта они вошли вместе, таксиста с собой позвал пассажир, чтобы, как он выразился, не было соблазна сбежать.

   – Гринчуку Ю. И. есть что-нибудь? – спросил пассажир, протягивая паспорт, и ему вручили письмо.

   – Посмотрим-посмотрим, куда мы едем, – сказал пассажир, вскрывая конверт. – Во, смотри адрес.

   Таксист посмотрел.

   Аккуратным женским почерком было написано – Приморск, почта.

   – Значит, нам туда дорога, – сказал пассажир. – Довезешь?

   – Довезу, – сказал таксист. – Тебе повезло.

   – В чем повезло? – уже в машине спросил пассажир.

   – А в Приморск тебя бы чужой не повез. Туда только свои ездят.

   – Во как, – засмеялся Гринчук. – И что же так?

   – А не фиг чужим к нам в город ездить, заработки перебивать. А, кроме того, я привезу и помогу устроиться.

   – До закрытия почты успеем? – спросил Гринчук.

   – Успеем, – заверил таксист. – Часа за полтора.

   Почти всю дорогу до Приморска пассажир дремал на заднем сидении. Так, во всяком случае, решил водитель. Вообще-то он хорошо разбирался в людях, мог легко понять, в каком именно настроении садится человек в его машину, мог поддержать разговор и выбрать нужную тему для разговора. Или помолчать, увидев, что пассажир не настроен болтать. Вот как, например, этот.

   Водитель и вправду хорошо разбирался в людях. Но сейчас – ошибался. Пассажир вовсе не хотелось помолчать. Наоборот, Гринчук всю дорогу до Приморска разговаривал, спорил, доказывал…

   Не, нужно, говорил Атаман. Не стоит оно этого. Просто останови машину и выйди на обочину. Сейчас все думают, что ты умер. И у тебя есть время, чтобы уйти, исчезнуть, пропасть. Ты же подготовил все это. Ты можешь… Позвони Инге, скажи, что скоро вы встретитесь, ты решил не играть в эту игру…

   Слишком ты много знаешь, сказал Гринчук. И отчего-то все время пытаешься меня учить. А сам не смог даже просто лечь на пол тогда, в бильярдной, выполнить команду. Не смог. А был бы сейчас жив. И твои люди были бы живы, и Мастер до сих пор был бы хозяином города, и генерал бы до сих пор…

   Судьба, извиняющимся тоном прошептал Атаман. Твоя судьба, спросил Гринчук. Или моя? Судьба, сказал Атаман. Если все это началось из-за меня – давай прекратим это. Я не хочу, чтобы ты…

   – Но ты сказал, до скорого! – Я сказал глупость… – Уже ничего не изменишь.

   У меня был соблазн, признался Гринчук. Был, над обрывом, когда тот ненормальный метнулся к автомату. Я мог всадить ему пулю в голову, а потом пристрелить его приятелей… Имел право. И даже был обязан… Они ведь могут вернуться. И они убили уже не одного человека. Можно было даже просто столкнуть их сразу, вместе с машиной.

   Тот рыжеволосый молодой убийца прыгнул за автоматом. Пистолет повел стволом, отслеживая, и Гринчуку понадобилась вся его сила воли, чтобы не убить, чтобы выстрелить в плечо.

   Убийцу развернуло и бросило в пыль. И капли крови медленно-медленно взлетели вверх… И гильза медленно вылетела в выбитое лобовое стекло, стукнула о капот и отскочила в сторону.

   Киллер в машине что-то кричал, он видно решил, что сейчас, из-за глупости подельника, его тоже пристрелят. Он еще не видел, что тот жив, что только плечо…

   Был соблазн, признался себе Гринчук. Был. И тогда, когда он сам взял в руки автомат и расстреливал «опель» на краю пропасти. И когда «тойота» толкнула «опель», и он, сорвавшись вниз, пролетел до камней внизу, ударился боком и отлетел в море.

   Был соблазн все бросить, вот также. Был озноб, было желание прекратить, не играть больше с судьбой, которая дала новый шанс, которая позволила остаться живым.

   Оружие киллеров полетело в море вслед за машиной. Его владельцы уехали, а Гринчук стоял над пропастью и смотрел вниз.

   «Опель» утонул и лежал на дне. Солнце проникало глубоко в прозрачную воду. Темные точки поднимались от машины на поверхность и растекались кляксами. Все бросить – и уехать, подумал тогда Гринчук. Он сильно замахнулся и бросил свой пистолет. Небольшой всплеск потерялся среди солнечных бликов на воде.

   Бросить все…

   И вовсе не ты меня остановил, сказал Гринчук Атаману. И не мое обещание Гире. Мастер. Вот, кто меня остановил, кто заставил идти до конца.

   Так не должно быть. Никто не имеет права ломать человека. Никто не имеет права превращать человека в то, во что превратился Мастер.

   Кто бы это ни был: дьявол, тайные организации или инопланетяне. Никто.

   Нужно доводить до конца начатое дело, сказал себе Гринчук.

* * *

   Попробуй, сказал Мастер. Узнай. Может быть, тебе повезет, и ты просто умрешь… До скорого свидания, сказал Атаман.

* * *

   Знаете, сказал когда-то Михаил, мне очень трудно бывает понять, почему я делаю то или другое. И мне страшно, что это решаю не я, а моя программа, тот демон, которого в меня посадили. Очень страшно думать, что я улыбаюсь людям не потому, что они мне нравятся, а потому, что так требует программа. Очень страшно. Единственное, в чем я уверен, это мое отношение к вам, к маме Ире, к Братку… Я знаю, я чувствую, что это – от меня. От того, что осталось во мне моего. И я готов ради вас, ради остатков меня прошлого, сделать все, что угодно. Даже если это будет угрожать моей жизни. Ради меня самого…

   Ради меня самого, сказал Гринчук. Ради меня самого. Даже если это будет угрожать моей жизни.    Вот в чем все дело. Только в этом. Иначе это буду не я.

* * *

   – Подъезжаем, – сказал таксист.

   Гринчук открыл глаза. Заметив это, таксист ткнул пальцем в сторону знака. – Приморск.

   – Приморск, – со странным выражением произнес пассажир. – Приморск.

   Солнце начинало садиться в тучи, море и город казались залитыми кровью.

   – Вон, – сказал таксист, – мэр приказал поставить.

   В самом начале спуска к Приморску, возле дороги стоял плакат.

   Солнце, старинная башня на фоне моря, деревья. И надпись.

   А за плакатом, словно его увеличенная копия, были солнце, море и старинная башня. Только надписи не было. Надпись была только на плакате.

   Вы здесь оставите свою душу.

   – Был здесь когда-нибудь? – спросил таксист.

   – Не был, – признался пассажир. – И до недавнего времени не собирался.

   – Тебе понравится, – сказал таксист.

   – Не сомневаюсь, – сказал Гринчук. – Городу, я надеюсь, тоже.

   Июнь, 2003.

Оглавление

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

Реклама на сайте