«Осмысление. Сила гуманитарного мышления в эпоху алгоритмов»

Осмысление. Сила гуманитарного мышления в эпоху алгоритмов (fb2) - Осмысление. Сила гуманитарного мышления в эпоху алгоритмов (пер. Юлия Мансуровна Гиматова) 1053K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кристиан Мадсбьерг

Кристиан Мадсбьерг Осмысление. Сила гуманитарного мышления в эпоху алгоритмов

Научный редактор Даниил Романовский

Издано с разрешения Christian Madsbjerg c/o The Zo Pagnamenta Agency, LLC

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2018 by Christian Madsbjerg

Translation © 2018 by Mann, Ivanov and Ferber All rights reserved

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2018

* * *

Предисловие. Конец мышления

1

В конференц-зале выступает топ-менеджер одной из крупнейших в мире фармацевтических компаний. На экране один за другим мелькают слайды презентации. В последнее десятилетие компания заняла сильные позиции в категории лекарств от диабета, ее рост измерялся двузначными цифрами. Но в этот год подразделение докладчика уже третий раз не выполнило план продаж. Для выяснения причин пришлось провести масштабное рыночное исследование, в котором участвовали тысячи диабетиков из США и стран Европы. Оценивались сотни различных факторов, влияющих на соблюдение режима приема лекарств. Оказалось, что 43% пациентов с диабетом 2-го типа не выполняют указания врача, при этом 84% из них ссылаются на забывчивость. Еще немного, и правление компании разорвет вице-президента на куски. Он гневно заявляет: «Пациенты забывают о предписаниях врача, но это известно давным-давно. Нужно понять, как изменить их поведение». В зале тишина. Миллионы долларов и месяцы работы – и никто не может объяснить, почему люди ведут себя именно так.

2

Предвыборная гонка. Кандидат на пост сенатора от одного из колеблющихся штатов[1] просматривает средние показатели опросов. Цифры гарантируют победу в ноябре: достаточно лишь подгонять отработанную программу под текущие условия, уверяют консультанты. Они разделили электорат на узкие сегменты, чтобы кандидат подготовил соответствующие тезисы. Всем кажется, что этот ноябрь будет таким же, как прошлый и позапрошлый. «Мы уже с этим сталкивались», – говорят консультанты. Но весной в борьбу неожиданно вступает новый кандидат. Талантливый оратор, он сразу овладевает вниманием избирателей. Вместо привычных методов сегментации аудитории и узконаправленных тезисов этот человек сплетает воедино, казалось бы, несовместимые культурные темы и создает мощную метафору будущего. Нынешний лидер, просматривая записи выступлений соперника, чувствует, что новый кандидат устанавливает с людьми более глубокую связь и избиратели реагируют восхищением. Политика охватывает плохое предчувствие, несмотря на обнадеживающие результаты опросов. Он с ужасом понимает, что проиграет, хотя и делал все правильно.

3

Основатель стартапа в области солнечной энергетики пытается отследить изменения на рынке. Ранее электричество распределялось централизованно – по сетям от энергетической компании. Теперь на рынке действуют объединения игроков. Предпринимателю приходится обобщать множество потоков данных. Его команда сосредоточена на технических аспектах – передовых достижениях в своей области – и упускает из виду культурные и политические факторы, являющиеся частью экологически значимых проектов. Клиенты уходят. Недавно один из ключевых партнеров – розничная сеть – подписал контракт с конкурентами, несмотря на их более дорогие и менее совершенные продукты. Предприниматель должен срочно найти ему замену, иначе в ближайшие несколько месяцев не сможет выплатить зарплату сотрудникам. «Почему нашу долю рынка захватывают конкуренты с более слабой технической базой? – думает он. – Что мы упускаем?»

* * *

Хотя в подзаголовке книги есть слово «алгоритм», речь не об алгоритмах. Книга не о программировании или грядущем машинном обучении. Она о людях. А точнее, о культуре и похожих на взмахи маятника перекосах в современном обществе. Сегодня мы сосредоточились на естественных науках и абстракциях больших данных, отправив в отставку альтернативные способы объяснения реальности. Как результат страдают бизнес, правительства и организации. Три примера выше доказывают: общество игнорирует человеческие предположения и суждения и дорого за это платит. Зацикленность на естественных науках препятствует пониманию нестандартного поведения, с которым сталкивался каждый из нас. Притупляется способность извлекать смысл из качественной информации. Цифры и модели больше не представляют действительность, а становятся ей самой. Превращаются в незыблемую истину. Нам угрожает серьезная опасность заменить живое восприятие ложными абстракциями.

Разумеется, естественные науки отлично объясняют многое на нашей планете, а именно то, что относится к миру материального. Но… они не объясняют нас самих. Знаменитый физик Нил Деграсс Тайсон утверждает: «В науке, когда в расчет берется человеческое поведение, события становятся непредсказуемыми. Вот почему физика проста, а социология сложна».

По большому счету не важно, каким объемом точных данных мы располагаем, сколько снимков мозга изучили на экранах или сколькими способами сегментировали рынки. Теряя связь с человеческим фактором (а именно он лежит в основе каждого политического решения, прорывной инновации или успешного корпоративного проекта), мы лишаемся способности по-настоящему понимать мир.

Если вы действительно хотите разобраться в проблемах, придется вернуться к одному процессу. В мире, где правят алгоритмы, он едва не отправился в утиль, хотя жизненно необходим любой организации в любой области. Речь идет о критическом мышлении. Никогда оно еще не казалось настолько новым и современным.

Введение. Человеческий фактор

Суть того, что мы называем гуманным, заключается в том, чтобы не стремиться к абсолютному совершенству.

Джордж Оруэлл. Размышления о Ганди[2]

В последнее время люди находятся под серьезным давлением. Не проходит ни дня без сетований на то, насколько мы иррациональны и неэффективны. Наш мозг неповоротлив и загружен эмоциями в отличие от гладкого и блестящего кремниевого интеллекта. В профессиональной среде человек – слабое звено. Нам свойственно затягивать проекты и все усложнять, размывать понятия и погружаться в неопределенность. Мы учимся на практике и не можем соперничать с алгоритмами в четкости, строгости или последовательности.

Подмоченная репутация вынудила нас придумать мантру для самоуспокоения. «Человеку свойственно ошибаться», – пожимаем мы плечами в ответ на критику коллег на работе или вечером в баре. Эта фраза отражает взгляд культуры на человечество: быть человеком значит иметь множество недостатков.

Инженеры называют это «человеческим фактором». Даже в таких далеких друг от друга сферах, как аэронавтика, логистика и фармацевтика, это выражение означает одно и то же и является синонимом фразы «способность ошибаться». Человеческий фактор выделяется в отдельную научную дисциплину, цель которой – оптимизация и коррекция наших недостатков при человеко-машинном взаимодействии. Ученые анализируют, почему машины справляются с проблемой, а мы, люди, наступаем на одни и те же грабли. К подобным исследованиям прибегает, например, компания Google. Ее машины с автопилотом пытаются «понять» противоречивое поведение человека-водителя. Люди печально известны своей непоследовательностью за рулем и зачастую срывают попытки алгоритмов достичь совершенства на дороге.

И это еще не все беды. Журналисты и футуристы утверждают, что людей вскоре вытеснят роботы. Первые на очереди рабочие и сотрудники служб поддержки клиентов, а под угрозой целые прослойки: работники ресторанов, фармацевты, врачи-диагносты, юристы, бухгалтеры и даже сиделки у пожилых. И вопрос не в том, произойдет ли это. Журналисты и ученые размышляют, что делать, когда это случится.

Решение человеческой проблемы кажется простым. Если мы хотим оставаться полезными и трудоустроенными, то должны уступить территорию алгоритмам, даже подчиниться им. Не проходит и дня без истории, как в фильме «Человек, который изменил все», о том, как экономист с престижным образованием находит выход из сложной ситуации с помощью точного анализа фактов, а не интуиции и опыта. Мы завалены историями больших данных от Amazon, Google и других бесчисленных приложений и стартапов. В 2016 году сайт по поиску работы Glassdoor назвал специалиста по работе с данными «вакансией № 1» в США. При этом учитывались открытые позиции, зарплаты и возможности карьерного роста. Мы искренне верим, что больший объем данных приведет к столь же обширным знаниям. Допустим, набор данных по сотне человек позволил сделать вывод x. Разве мы не узнаем больше, объединив сведения о сотнях тысяч человек? Или данные по сотням миллионов? Или миллиардов? Марк Цукерберг, генеральный директор Facebook, – яркий пример интоксикации большими данными. На недавнем собрании он озвучил инвесторам свое желание: чтобы алгоритмы машинного обучения в Facebook создали «самые точные модели всего, что можно изучить в мире».

Студенты тоже поймут, о чем идет речь. В лучших университетах США раньше были популярны гуманитарные предметы вроде английского языка и истории. Но после всплеска интереса к технологиям и естественным наукам гуманитарные факультеты опустели. С 1960-х годов число соответствующих дипломов уменьшилось вдвое. Финансирование этой сферы стремительно сокращается. В 2011 году оно составляло менее половины процента общего объема средств, затраченных на естественно-научные и технические исследования. В социальных науках доминируют количественные методы, такие как анализ социальных сетей и психометрия, в то время как традиционные для социологии и антропологии качественные методы будто бы канули в Лету. В 2015 году на встрече с электоратом кандидат в президенты от Республиканской партии Джеб Буш посетовал, что будущим психологам не останется ничего, кроме как работать в ресторанах быстрого обслуживания. В том же году японский министр образования распорядился закрыть факультеты социальных и гуманитарных наук либо преобразовать их с целью лучшего удовлетворения потребностей общества.

Гуманитарные науки – литература, история, философия, искусствоведение, психология и антропология – больше не отвечают «потребностям общества». Изучение людей и их внутреннего мира с позиции этих дисциплин отныне официально признано бесполезным. Информация, доступная благодаря большим данным, не имеет ни конца, ни края. А какой ценностью обладает исследование культуры? И в чем смысл прочтения нескольких великих книг, если алгоритмы могут изучить их все и выдать на-гора объективный анализ содержания? Какова ценность спектаклей, картин, исторического наследия, танцев, политических трактатов и керамики? Знания из области культуры нельзя отделить от специфики и контекста и превратить в огромные потоки информации.

В своей книге я постараюсь доказать, что их ценность не подлежит сомнению.

Мы игнорируем знание культуры, вытекающее из гуманитарных наук, и тем самым ставим под угрозу будущее. Мы концентрируемся лишь на точных данных и методах естественных наук. Пытаемся измерить человеческое поведение подсчетом восклицательных знаков или графических символов. И в результате перестаем воспринимать те формы знаний, которые не поддаются упрощению. Мы теряем связь с книгами, музыкой, искусством и культурой – всем тем, что позволяет людям осознавать себя в сложном социальном контексте.

Это не предмет для отвлеченных философских споров. Как консультант я ежедневно сталкиваюсь с последствиями этого феномена. В крупных корпорациях очень немногие руководители принимают решения, руководствуясь знанием культуры. Топ-менеджеры страдают от зашоренности. Они не учитывают человеческих качеств клиентов и партнеров и ошибочно подменяют реальную жизнь численными представлениями и моделями. Им некогда блуждать в хаосе данных, поскольку их дни расписаны по минутам. Не вдаваясь в суть вопроса, топ-менеджеры сразу переходят к решению проблем и выводам. Их подчиненные с техническим образованием или MBA – такие же пехотинцы в траншеях данных.

Зацикленность на точных данных зачастую оборачивается серьезными проблемами. Многие из этих управленцев из-за склонности к упрощению и неспособности распознавать важные закономерности в итоге упрутся в стеклянный потолок. А ведь они все делали «верно»: выдержали испытания на отлично; зарекомендовали себя во время учебы в ведущих университетах; тренировались сводить проблемы к минимуму и затем решать их. Но в итоге лишились интеллектуальной восприимчивости, необходимой для перехода в высшую лигу.

С помощью объективных данных не всегда легко доказать, что гуманитарные и социальные науки так же или даже более важны для успешной карьеры, как точные. Давайте рассмотрим этот вопрос на конкретном примере. В 2008 году Wall Street Journal сообщил о крупномасштабном исследовании зарплат, проведенном компанией PayScale Inc. Результаты подтвердили, что специалисты в области точных наук устраиваются на более высокооплачиваемую работу сразу после окончания университета. Массачусетский и Калифорнийский технологические институты лидируют по уровню стартовой средней зарплаты – 72 тысячи долларов. Эти же вузы занимают третье и шестое места соответственно по уровню лучшей средней зарплаты в середине карьеры.

Исследование включало всех выпускников американских университетов, поэтому средние показатели оплаты труда в начале и середине карьеры говорят в пользу обучавшихся точным наукам. Дело в том, что выпускники гуманитарных факультетов заняты в невероятно широком спектре профессий и областей повсюду. Если взглянуть на наиболее успешных работников в целой стране – в 90-м процентиле в середине карьеры и c большим доходом, – ситуация меняется. Массачусетский технологический институт перемещается на 11-е место за 10 колледжами и университетами с сильными традициями гуманитарных наук. Самые высокие средние доходы – выше 300 тысяч долларов – у выпускников Йельского университета и Дартмутского колледжа. Из остальных технически ориентированных вузов в список, чьи выпускники оказались в 90-м процентиле зарплат в середине карьеры, попал лишь Университет Карнеги – Меллон. Исследование подтверждает ту же идею и в отношении направлений подготовки. Компьютерные или технологические специальности занимают высокие позиции, когда речь идет об уровне заработной платы. Встретить гуманитарные науки в первой двадцатке направлений подготовки, когда речь идет о лицах с более высоким доходом в середине карьеры, сложнее. Но если посмотреть на наиболее успешные 90-е процентили работников во всей стране, то политология, философия, драматургия и история переместятся на более важные позиции. И зачастую речь пойдет о выпускниках учебных заведений со специализацией исключительно на гуманитарных науках, например Колгейтского университета, Бакнеллского университета и Юнион-колледжа.

Таким образом, образование в области точных наук гарантирует хороший доход на старте и неплохую карьеру. Но лидеры – люди, способные пробить стеклянный потолок, встать во главе компании и изменить мир – чаще имеют гуманитарное образование. Это не всегда заметно по выступлениям политиков, представителей Кремниевой долины или даже сферы образования. Но если вы работали в международной компании или в одном из наиболее влиятельных институтов в мире, то не удивитесь. Я консультирую руководителей высшего звена из разных стран более 20 лет. Наиболее успешные менеджеры – это любознательные и разносторонне образованные люди, способные внимательно прочитать как роман, так и электронную таблицу с данными.

В конце концов, неужели можно определить будущее всемирной страховой компании или политические и социальные последствия нового законопроекта лишь с помощью дерева принятия решений или набора цифр в таблице? В феврале 2007 года все балансовые ведомости Lehman Brothers были в порядке. Компания сообщала о рекордно высокой рыночной капитализации, близкой к 60 млрд долларов. Менее чем через год акции упали на 93%, и банк заявил о банкротстве. За наборами числовых данных скрывалась более сложная реальность, которая привела Lehman Brothers к коллапсу. В 2003 и 2004 годах банк приобрел пять ипотечных кредиторов, включая двух кредиторов субстандартной ипотеки, которые выделяли деньги заемщикам без реальных документов. В разгар жилищного строительства прибыли были баснословными. Но все больше желающих получали доступ к свободным деньгам без учета своих возможностей расплатиться с банком. В то же время эти невозвратные кредиты были спрятаны в массе более надежных займов. Вместе они составляли сложные финансовые продукты под названием «обеспеченные долговые обязательства». Реальное положение дел увидел бы любой руководитель, пожелавший выйти за стены кабинета. Многие заемщики на рынке субстандартной ипотеки не собирались возвращать заемные средства – чего и следовало ожидать. К несчастью людей, вложивших свои пенсионные сбережения в акции в сентябре 2008 года, мало кто из финансовых лидеров уделил время реальным данным. Когда мы прекращаем думать, то рискуем не только своим разумом: на кону наши компании, образование, правительство и сбережения.

Не одного меня это волнует. Многие выдающиеся лидеры взывают к коллегам-гуманитариям, без участия которых не удастся ответить на запросы грядущего. Норман Огастин, бывший председатель совета директоров и генеральный директор Lockheed Martin, в статье для Wall Street Journal в 2011 году высказался за усиленную гуманитарную подготовку в средней школе. «История не просто путешествие в прошлое страны или цивилизации, – сказал он. – Изучение этой науки далее, в университете, приведет к появлению критически мыслящих людей. Они смогут усваивать, анализировать и обобщать информацию, а также формулировать выводы. Эти навыки пригодятся где угодно».

По словам Алана Лафли, бывшего председателя совета директоров Procter & Gamble, лучший путь к успеху в сложной современной управленческой среде – гуманитарное образование. «Изучая искусство, гуманитарные предметы, иностранные языки, – писал Лафли в Huffington Post, – разум приобретает определенную сноровку в создании новых идей. А они, в свою очередь, служат валютой в постоянно меняющейся среде. Такова цена успеха. Игрок в Главной лиге бейсбола для эффективных подач должен иметь ловкие руки и холодный ум, способный прикидывать расстояние. А кандидату в руководители нужно быть разносторонне образованным, чтобы успешно реагировать на неопределенность и изменчивость. Гуманитарно подкованный студент может развить навыки концептуального, творческого и критического мышления».

Лидеры бизнеса, политики и предпринимательства обеспокоены отсутствием высококвалифицированных работников. В конце концов, еще недавно гуманитарный диплом был в порядке вещей для топ-менеджеров в любой из перечисленных областей. Кен Чено, директор American Express, объяснял свою деловую хватку и управленческие способности глубоким изучением истории в прошлом. Сэм Палмизано, бывший CEO IBM, также специализировался на исторических дисциплинах в Университете Джона Хопкинса. Хэнк Полсон, бывший министр финансов США, изучал английский язык в Дартмутском колледже. Карли Фиорина, CEO Hewlett Packard в период с 1999 по 2005 годы, называла свою специализацию на средневековой истории идеальной основой для понимания мира высоких технологий. Майкл Айснер из Disney пропускал занятия по бизнесу и финансам ради английского языка и театра. Дипломная работа известного инвестора Карла Айкана, изучавшего философию в Принстонском университете, носила название «Проблема формулирования адекватной интерпретации эмпирического критерия значения». Шейла Бейр, возглавлявшая Федеральную корпорацию страхования депозитов, – бакалавр философии в Канзасском университете. Стивен Шварцман, генеральный директор частной инвестиционной компании Blackstone, выбрал междисциплинарную специализацию в Йельском университете. По его словам, это была смесь «психологии, социологии, антропологии и биологии, то есть способ по-настоящему узнать человека».

Тем не менее все больше людей считают гуманитарную подготовку ненужной в отличие от анализа данных или даже краткого курса программирования, приносящих сиюминутные результаты. Из-за смещения акцентов мы перестаем ценить поэзию, скульптуру, литературу и музыку. И, обесценивая гуманитарное знание, теряем лучшую возможность узнать мир, отличный от нашего собственного. Например, когда я читаю «Волшебную гору» Томаса Манна, то могу по-настоящему ощутить масштабы разрушения Европы во время Первой мировой войны и после нее. Когда мы смотрим на средневековый гобелен, такой как «Охота на единорога», то понимаем, что было важным для жителей Франции на пороге эпохи Возрождения. А расположение и поверхность камней в саду Рёан-дзи в Киото выражают суть японского мировоззрения и эстетики.

Не важно, что вы изучаете – китайскую архитектуру, историю Мексики или суфизм: вы обретаете способность обобщать различные данные; исследуете без необходимости доказательства или опровержения гипотезы; примеряете на себя особенности того или иного мира. Я считаю, что такое погружение в культуру в ходе учебы станет основой для понимания любой группы людей. Работая в фармацевтической компании, вы должны понимать, как выглядит мир человека с диабетом, иначе все попытки разработки лекарств закончатся неудачей. Производя автомобили – иметь представление о жизни водителя в Западном Китае, иначе у машины окажется слишком много функций, не нужных покупателям на крупнейшем в мире авторынке. Если вы заняты в государственном секторе, социальные науки помогут вам сформировать критическое отношение к бюрократии.

Гуманитарное образование дает представление о мирах других людей. И даже больше: неизбежно корректирует наш взгляд на мир. Мы учимся замечать, когда модели и финансовые инновации отклоняются от истины. Распознаём закономерности на основе научных фактов и практической реальности, текущего положения дел и будущих возможностей. Шагать в будущее интереснее, чем сидеть в клетке данных.

Интенсивная вовлеченность в культуру лежит в основе практики, которую я называю осмыслением. Долгое время ученые использовали этот термин для обозначения разных понятий, я же описываю давнюю практику культурного исследования, процесс, основанный на наборе ценностей, который мы рискуем забыть. Осмысление развивает способность интеллекта воспринимать различия в значениях, то есть улавливать смыслы, которые мы (или другие люди) придаем чему-либо.

На страницах этой книги развернется захватывающая история, начало которой находится в постулатах философии ХХ века. Мы рассмотрим теории и методологии, на которых базируются исследования в гуманитарных науках. Обсудим, как с помощью этих идей можно извлекать смысл из нелинейных данных. Мы обратимся к опыту творческих открытий и избавимся от некоторых заблуждений о нововведениях и прорывных идеях. Познакомимся с теми, кто преуспел в осмыслении.

Никогда раньше наша культура не подвергалась такому соблазну, как сейчас. Искусственный разум, машинное обучение и когнитивные вычисления предоставляют невероятные возможности. Никогда прежде политические, финансовые, социальные, технические и экологические системы не были так взаимозависимы. Пора напомнить себе – и культуре в целом – о том, что главную роль в осмыслении играет человеческий фактор. Время пришло.

Глава 1. Осмысление мира

Истинная гениальность состоит в способности к оценке сведений неточных, противоречивых и чреватых опасностями.

Уинстон Черчилль

Первое, что видит посетитель головного офиса Ford Motor Company, – флаги. Они выстроились вдоль дороги к внушительному голубому зданию в Дирборне, по одному на страну, в которой Ford ведет свою деятельность. Их так много, что на пути к входу ощущаешь себя чуть ли не в Генеральной Ассамблее ООН.

На ресепшен и нижних этажах царит оживление. Повсюду снуют с дружелюбной деловитостью люди. Звенят, опускаясь и поднимаясь, многочисленные лифты. Верхние этажи, напротив, погружены в тишину. Именно здесь располагался офис Марка Филдса, президента и генерального директора компании в 2014–2017 годах. Основная задача едва ли не каждого в здании заключалась в экономии его времени и внимания.

Из окон офиса Филдс смотрел на обширный комплекс Ford, территорию которого невозможно обойти пешком. Сверху комплекс напоминает страну инженеров, создающих двигатели и коробки передач, тормоза и программное обеспечение. Слева – центральный офис подразделений разработки продукта. Справа над ухоженными газонами – здания отдела маркетинга.

С высоты своего положения Марк Филдс принимал решения, которые распространялись на сотни тысяч сотрудников по всему миру. Но его видение по определению было ограниченным. Как и большинство руководителей, Филдса отделяли от мира ряды подчиненных. Сотрудники Ford тратили месяцы на подготовку к часовому совещанию с главой компании. Люди проговаривали по несколько раз каждый пункт и ответы на любой потенциальный вопрос от генерального директора. Прямо и косвенно 199 тысяч работников Ford обеспечивали Филдса информацией. И отбирали преподносимые факты по своему усмотрению. Некоторые затушевывали проблемы, не желая становиться гонцами с плохой вестью. Другие просто исключали описания и детали во имя эффективности. С каждой корректировкой Филдсу становилось все сложнее обращаться к мощному человеческому интеллекту, который помогал ему принимать стратегические решения. Но ведь он не мог уделять внимание всему. В рамках этих ограничений главе компании приходилось ежедневно принимать решения, которые определяли будущее более чем 150 млрд долларов годового дохода.

В прошлом Филдс мог руководствоваться интуицией, своей путеводной звездой при выборе из множества вариантов. На его счету были десятилетия опыта в автомобильной промышленности, включая работу CEO в Mazda. До недавнего времени модель продаж автомобилей Ford хорошо подходила клиентам компании. Исследования и инженерные разработки касались новых характеристик, призванных привлечь главным образом американских водителей. Люди хотели платить больше за технологические усовершенствования. Компания могла использовать маркетинговую стратегию, которая доказала свою успешность при работе над самой первой Model T в 1908 году: «Высокое качество по низкой цене». Сотрудники Ford постоянно завоевывали доверие водителей своим профессионализмом при конструировании автомобилей. В отличие от General Motors, Ford всегда оставалась компанией людей, действительно любящих автомобили. Другими словами, Филдс и большинство инженеров корпорации выросли в том же мире, что и покупатели их машин.

Но что, если люди, живущие в других мирах, начнут приобретать автомобили Ford? Жители Бразилии или Китая совсем не похожи на американцев, у совершенно иные мировоззрение, чувства и желания. Для этих людей история богатого опыта проектирования, надежности и ценностей среднего класса лишена смысла. Более того, специфические характеристики, отражающие высокое качество автомобиля, зачастую мало значат или даже негативно сказываются на его ценности. Компания инвестировала средства в технологии вроде Lane Assist – автоматизированной системы удержания транспортного средства в пределах дорожной полосы. Но что, если потенциальные китайские покупатели живут в городе, где нет четкой дорожной разметки? Ford разрабатывала идею самостоятельного управления автомобилем, но многие новые клиенты были из мест вроде Нью-Дели, где личный водитель – норма для автовладельцев и способ продемонстрировать свой статус.

Перед лицом этих проблем тщательно выверенное пространство и концепции Марка Филдса внезапно утратили свою привлекательность. Он перестал принимать решения, руководствуясь знаниями о собственном мире. Филдсу нужно было понять миры людей из других, незнакомых ему культур. Ценности инженеров в Детройте схожи с ценностями жителя Техаса, желающего приобрести грузовик. Но Филдс и его инженеры признали, что знают недостаточно о ценностях других. Например, что имеет смысл для творческого молодого человека из Шанхая, строящего карьеру и вращающегося в богемной среде? Или для предпринимателя из Ченнаи, который ищет возможности для духовной рефлексии в разгар тяжелого рабочего дня?

Иногда я работаю с руководителями вроде Филдса. Помогаю им открывать для себя культуры и миры людей на развивающихся рынках. И эти лидеры схожи в одном: они утратили чутье, прежде указывавшее им путь к мудрым решениям, и хотят вернуть его, причем побыстрее. Но как?

Достичь того понимания других миров, к которому стремится Марк Филдс, можно, лишь проникнув в саму суть культуры. Это невозможно без непрерывной и интенсивной вовлеченности. Я не имею в виду исследование рыночной конъюнктуры в цифрах или анализ данных. Речь идет об изучении культуры посредством гуманитарных наук: это чтение выдающихся произведений, понимание языков и непосредственное знакомство с жизнью людей. Я говорю не о «76% жителей городских районов Бразилии в возрасте 21–35 лет покупают кофе класса премиум». Подобные данные ничего не скажут нам о культуре.

Рассмотрим Starbucks. Да, успех компании основан на технологиях и количественном анализе. Она нуждается в самых современных кофемашинах и оборудовании для обжарки кофе. Для постоянного роста ей нужны налаженная система поставок, хорошо разработанные мобильные приложения и последние финансовые технологии. Но сердце и душа компании, сам смысл ее существования, заключены в простом, но глубоком знании. Говард Шульц[3] понял, как приблизить южноевропейскую культуру кофе к традициям американской жизни. Сегодня все кажется очевидным, но всего 35 лет назад жители Северной Америки знали лишь растворимый кофе Folgers, который пили едва теплым. Идея Шульца требовала понимания итальянского языка и культуры. Перед тем как начать работать в Starbucks, он отправился в Италию и изучил знаменитые итальянские кофейни. Свое открытие Шульц интуитивно связал с неудовлетворенной потребностью в большем числе общественных мест в США.

Когда мы хотим понять людей – настоящих, в богатой реальности их миров, то нуждаемся именно в таком погружении в культуру. Вы должны знать, какой аромат разносится по квартире после того, как кассуле[4] постоит час в духовке. Как песок и пыль в пустыне попадают людям в глаза по утрам. Что стихи в этой культуре никогда не пишутся от первого лица. Что люди всегда считали горы убежищем от врага. Подобное исследование культуры – ее всестороннее понимание – задействует каждую частицу человеческой природы: разум, душу и чувства. Но чтобы усвоить смыслы другого мира, непременно нужно избавиться – хотя бы частично – от предубеждений и допущений, подмостков нашей собственной культуры. Отказавшись от части самих себя, мы получим в обмен нечто особенное. Проникнем в суть культуры. Это я и называю осмыслением.

Что такое «осмысление»?

Это одновременно и житейская мудрость, и метод, основанный на гуманитарных науках. Можно рассматривать этот способ восприятия действительности как полную противоположность алгоритмического мышления. Осмысление всегда связано с реальностью; алгоритмическое мышление, напротив, существует на нейтральной территории информации, лишенной конкретности. Оно распространяется вширь – позволяет обрабатывать триллионы терабайтов данных в секунду; в то время как осмысление – вглубь, погружая нас в культуру.

Понятие осмысления восходит к учению греческого философа Аристотеля. Он называл житейскую мудрость «фронезисом». Когда высококвалифицированный специалист проявляет такую смекалку, это происходит не только из-за абстрактных принципов и правил, которыми он владеет. Фронезис – это искусный синтез знания и опыта.

В мире бизнеса нередко встречается такое сочетание. Например, когда профессиональные трейдеры действуют в соответствии с условиями рынка. Или когда опытные корпоративные менеджеры чувствуют едва уловимые изменения в организациях, в которых задействованы десятки тысяч человек. При принятии нового закона политик, проявляющий фронезис, может представить, как этот закон скажется на каждой группе его избирателей. Многие профессиональные лидеры – компетентные и опытные – рассматривают системы, общества и организации как продолжения собственных тел. Такой руководитель считает компанию своей частью, а самого себя – ее элементом.

Как люди достигают выдающихся результатов? Коротких путей нет. Никакие пятиэтапные планы, полезные советы или потрясающие презентации в PowerPoint не справятся с задачей. Но есть базовые принципы, которые помогут нам оставаться открытыми для главных идей. Эти принципы основаны на богатом разнообразии теорий и методов гуманитарных наук. Им я противопоставил доминирующие заблуждения, которые господствуют в нашу эпоху алгоритмов.

В следующих главах я подробно рассмотрю каждый принцип и сопровожу описание более богатым интеллектуальным контекстом. Мы познакомимся с теми, кто давно и успешно использует осмысление и борется с собственными заблуждениями.

Итак, пять принципов осмысления.

• Культура, а не индивиды.

• Насыщенные, а не скудные данные.

• Саванна, а не зоопарк.

• Творчество, а не штамповка.

• Путеводная звезда, а не GPS.

Культура, а не индивиды

Элис Манро, писательница и лауреат Нобелевской премии по литературе, однажды сказала: «Это как если бы наиболее глубоко укоренившиеся в нашем сознании, самые личные и уникальные тенденции вдруг взлетели, будто споры растений, подхваченные попутным ветром. И носились по свету в поисках любого места, где можно посеяться, пристанища». Нам нравится считать себя исключительными людьми с автономными моделями поведения. По идее, современные либеральные демократии должны гарантировать людям независимое мышление. Но наши представления о том, что допустимо и уместно, обусловлены социальным контекстом. То есть, как метко выразилась Манро, он определяет тенденции, которые распространяются «словно споры».

Почему это важно? Понимание самых глубоких идей культуры начинается с ответа на вопрос, почему люди из этого мира ведут себя именно так. И он связан не с тем, что говорят или даже якобы делают индивиды. Идет ли речь о мире менеджеров хедж-фондов, работников профсоюзов, художников, матерей или политиков, как люди мы чутко реагируем на то, как окружающие в нашем мире что-то делают, изменяют и осмысляют.

Разобраться поможет философия. Хотя эту науку часто считают оторванной от жизни, она лучший интеллектуальный инструмент для анализа укоренившихся культурных предрассудков. Мартин Хайдеггер, которого многие считают величайшим философом ХХ века, поставил под сомнение все постулаты западной философии. В 1927 году он назвал все эти негласные мнения – кислород нашей повседневной жизни – бытием. По определению мыслителя, оно лежит в основе понимания каждого проявления человеческого существования. Это радикально новый способ восприятия «нас». И он прямо противоречит известному постулату другого философа, Рене Декарта – «Я мыслю, следовательно, я существую». Понятие бытия у Хайдеггера не имеет ничего общего с индивидуальным мышлением, анализом или отделением от контекста.

Хайдеггер и его последователи утверждали, что почти не бывает ситуаций, когда бы изолированный индивид сам по себе играл важную роль. Для этой новой группы философов социальный контекст, или бытие, не только движущая сила повседневного поведения. Это фильтр, сквозь который реальность удается постичь и наполнить смыслом. Будь мы, к примеру, детьми в средневековой Европе, наше чувство принадлежности и устремления обязательно связывались бы с церковью. Юный рыцарь в Средние века воспринимал все явления как отражение своего места рядом с Богом. Сегодня, конечно, молодой мужчина вряд ли будет наряжаться рыцарем, если только не идет на маскарад или не собирается эпатировать публику. Наша реальность – все, что мы считаем значимым – по большей части зависит от текущей ситуации и исторических условий. Невозможно мыслить за рамками этого контекста. Людей определяет общество, в котором они живут, как утверждал Хайдеггер. Значит, чтобы понять, как продавать автомобили в Китае, Индии и Бразилии, Марку Филдсу из Ford нужно детальнее разобраться в социальном контексте водителей из этих стран. Осмысление позволяет сделать это наиболее быстро и эффективно. Но речь не о поверхностном знакомстве с искусством. Недостаточно включить фоновую музыку или за 30 минут пробежаться по музею, прежде чем отправиться в бар. Осмысление – это форма вовлеченности в культуру, требующая больших усилий. Именно благодаря своей сложности оно приносит плоды.

Давайте проведем небольшой мысленный эксперимент, чтобы проиллюстрировать принципы придания осмысленности. Если вы включите записи Savoy and Dial Чарли Паркера, то перенесетесь в клуб Minton’s Playhouse в Гарлеме 1940-х годов. Стоит густой дым, и в воздухе чуть ли не физически ощущается расовая напряженность. Техническое мастерство музыканта нарушает пространственно-временной континуум. По мере ускорения его игры вы становитесь свидетелем появления абсолютно нового вида музыки – бибопа.

А теперь включите альбом Дэвида Боуи Heroes 1977 года. Там есть слова «We can be heroes, just for one day» («Мы можем стать героями хотя бы на один день»). Окунувшись в эти строки, вы поймете отчаяние молодежной культуры, зараженной цинизмом. То, как живется юношам и девушкам без надежды на хорошую работу или лучшее будущее. Будто сегодняшний день — последний.

Оба музыкальных фрагмента открывают прямой портал в другие миры. Мы видим, как устроена реальность для джазового музыканта в Гарлеме во время Второй мировой войны и для молодых людей на улицах Лондона и Нью-Йорка в эпоху пост-панка. Благодаря музыке можно понять надежды и страхи, переполнявшие культуру в определенное время в конкретном месте. Мы узнаём, чему следовало воздать должное, а какие правила — эстетические, социальные или политические — изжили себя.

Глубокое влияние культуры подтверждает мой недавний опыт в Музее искусств округа Лос-Анджелеса. Я забрел в зал мусульманского искусства позднего Средневековья. На скамейке сидел пожилой мужчина с усталым лицом. Он смотрел на страницу рукописи «Собрание любителей» с акварельной иллюстрацией, на которой блестяще прорисованные золотые ангелы окружают умиротворенного Адама. Я стоял в конце зала, не желая тревожить мужчину, но он обернулся и заговорил с глазами, полными слез. Пожилой человек рассказал, что он нелегальный работник из Мексики. У него умерла мать, и мужчина тяжело переживал ее смерть. Казалось бы, рукопись создавали сотни лет назад в абсолютно чуждой моему собеседнику части света. Но пожилой мужчина ощутил с ней связь, решив, что художник желал своим родным того же, что и он сам. «Он хотел, чтобы они попали в красивое и спокойное место после смерти, — сказал мне новый знакомый. Затем на мгновенье задумался и добавил: — Наверное, он был как я».

Великое искусство проводит нас сквозь века. Позволяет прочувствовать жизнь в мирах, которые мы даже представить не могли. Увидеть, что кто-то оттуда «как я». В то же время искусство содержит предпосылки, которые формируют наши собственные миры, конкретные моменты истории.

В одних культурах приоритет отдается эффективности и порядку на совещаниях. В других собрания используют, чтобы заручиться поддержкой союзников и определить расстановку сил. Обед — это двухчасовое пиршество в одних мирах и десяти­минутный перекус в других. Амбиции могут вызывать восхищение и цениться, а могут провоцировать упреки и насмешки. Эти негласные правила так далеки и одновременно так близки. Они бросаются в глаза, лишь когда особенно нужны или нарушаются: к примеру, новый сотрудник претендует на должность руководителя, и сотрудники компании узнают, что в их культуре пренебрегают иерархией.

С осмыслением комната перестает быть пространством, заполненным отдельными предметами: проявляются структуры, которые формируют реальность культуры. При алгоритмическом мышлении флакон духов определяется объемом жидкости, которая в нем содержится. Ручка — это предмет из пластика и металла. Осмысление дает возможность рассматривать каждую вещь в связи с остальными. Духи вкупе с губной помадой, туфлями на высоком каблуке и эсэмэсками — атрибут мира свиданий. Ручка наряду с текстовым редактором, бумагой и книгами — элементы писательской культуры. Ручки, духи, молотки и текстовые редакторы — каждый элемент тем или иным образом соотносится с другими. Само по себе, в вакууме, ничто не существует.

Философы употребляют разные термины для обозначения этой концепции. Пьер Бурдьё — «габитус». Эрнесто Лакло и Мишель Фуко — «дискурс». Кто-то — «наш разговор», или «разговор». Но все эти мыслители в долгу перед Хайдеггером, который первым обнаружил то, что назвал «бытием», или, иными словами, фоновые практики.

Хотя философы исследуют данное понятие уже чуть ли не век, в современном мире его часто забывают или игнорируют. В некоторых сферах — не только бизнесе и финансах, но все чаще институтах образования и здравоохранения — безраздельно царит количественный анализ. Понятия общих миров и фоновых практик там воспринимаются радикально. Просто представьте, как организации или предвыборные штабы пытаются понять рынки и избирателей. Сотрудники спрашивают у людей, что те думают. В фокус-группе или исследовании они обращаются к людям вне контекста повседневной жизни. А потом засыпают вопросами о не связанных между собой идеях, продуктах или политических соображениях. Такие исследования лишают опыт связи с текущей ситуацией, обстоятельствами, то есть разделяют мир на части. И в результате организации упускают практически все, что может пролить свет на человеческое поведение. Вот почему их выводы по большей части неверны.

Принцип «культура, а не индивиды» служит важной поправкой для широко распространенного убеждения, что человеческое поведение основано на личных решениях, предпочтениях и логических структурах. Мы подробнее рассмотрим устройство и значимость общих миров в главе 3.

Насыщенные, а не скудные данные

В осмыслении культура важнее личности. А значит, в результате этого процесса можно получить совершенно разные по сути данные. Например, исследование французской культуры сухое и техническое, если включает в себя лишь информацию Организации экономического сотрудничества и развития. Как насчет восприятия посредством вкуса и осязания? Свежий багет и бокал бордо поведают о французской жизни не меньше. Как насчет знакомства с поэзией Рембо или песнями Сержа Генсбура? Помимо удовольствия эти занятия снабжают важной для осмысления информацией.

В 1973 году антрополог Клиффорд Гирц разработал понятие «насыщенное описание» для пояснения своих этнографических полевых заметок. Ученого интересовало человеческое поведение в широком культурном контексте. Львиную долю своей научной карьеры Гирц посвятил детальному описанию символических аспектов коллективных действий, как раз и обладающих насыщенностью, которая придает жизни глубину. В качестве примера рассмотрим такое действие, как подмигивание. Компьютер определит его как резкое движение глаза, длящееся милли­секунду. Но все знают, что подмигивание может иметь и массу других значений. Это крошечное движение подразумевает: «Я шучу», или «Давай уйдем вместе», или «Ты дурак», или другие сообщения, не поддающиеся словесному описанию.

Гирц вдохновил меня назвать данные осмысления «насыщенными», так как они выражают значения, придаваемые чему-либо в культуре. Такая информация охватывает не только факты, но и их контекст. К примеру, 86% семей в Америке потребляют более 5,5 литра молока в неделю, но почему они его пьют? И каково это? 40 граммов яблока и один грамм меда — это скудные данные. Блюдо из яблок, политых медом, в Рош ха-Шану[5] — это насыщенные данные.

Допустим, вы прямо сейчас сидите на стуле и вам доподлинно известно, какой звук раздастся, если его отодвинуть. Что, если бросить лист бумаги с метровой высоты и позволить ему медленно спускаться на пол? Вы прекрасно представляете ощущения при отпускании листа. Знаете, что при падении бумага будет мягко покачиваться из стороны в сторону, а потом лист беззвучно приземлится. Просто задумайтесь на мгновение обо всем, что знаете. Вы понимаете, когда чашка кофе остыла. Знаете, каково на улице перед грозой. Чувствуете, если что-то идет не так, когда смотрите в глаза партнера. Философы называют это освоенностью в мире.

Этот тип знаний не банальная данность, а способ, которым мы взаимодействуем с миром: выбираем товары в супермаркете, готовим, понимаем друг друга без слов или рубим деревья. Мы придаем миру осмысленность и существуем в нем благодаря полученным знаниям (насыщенным данным). Исследователи в области искусственного интеллекта постоянно пытаются это скопировать и неизбежно терпят неудачу.

В отличие от скудных данных, их нельзя применять универсально, независимо от ситуации, из-за чего они часто считаются непригодными или неточными. Но на самом деле в нашей жизни преобладают именно насыщенные данные. Если мы не учитываем их при принятии решений, пытаемся игнорировать, то работаем с ошибочной моделью. В бизнесе практически всегда делают ставку на человеческое поведение. Какой продукт с большей вероятностью будет продаваться? Какой сотрудник скорее добьется успеха? Какую цену захочет платить потребитель? Компании, которые преуспели в расстановке акцентов (а значит и понимании людей), обычно процветают на рынке.

Насыщенные данные полностью противоположны скудным. Вторые вы получаете, просто глядя на действия и поведение. Сколько времени мы проводим каждый день в дороге. Что ищем в интернете. Сколько часов спим. Какое у нас количество социальных связей. Какой музыкальный стиль предпочитаем и так далее. Подобные данные собирают файлы cookies в браузере, фитнес-браслет на запястье или GPS в телефоне. Такие характеристики человеческого поведения, несомненно, важны, но это еще не все.

Если скудные данные рассматривают наши действия, то насыщенные — нашу связь с многочисленными мирами. Яркий пример вторых — настроение. Например, порой всем очевидно, что офис погрузился в скуку или что вечеринка только началась. Мы знаем ощущение возбуждения от спортивной игры или накала страстей митинга. Люди способны разделить печаль трагического момента, например, когда американцы спрашивают друг друга: «Где ты был 11 сентября?» Заразительна радость, охватывающая нас при просмотре новостей о храбром поступке. Если коллега предполагает, что организация не готова к переменам прямо сейчас, ссылаясь на «слишком напряженную обстановку», мы киваем и соглашаемся. Настроившись на насыщенные данные, вы можете почувствовать скрытые, но постоянно происходящие перемены во всех окружающих мирах.

Почему настройка так важна? В конце концов, разве не для этого проводятся рыночные исследования и делаются технические отчеты? Вопреки предположениям людей, облеченных властью, лидеры и главные стратеги практически всегда отделены от действительности обобщением и отвлечением на разных уровнях. Я видел, как лица руководителей, натренированные излучать спокойствие и опыт, белели от ужаса при столкновении с суровой реальностью их бизнеса, клиентов и мира. Топ-менеджеры обувных компаний зачастую получали собственную обувь бесплатно. Большинству из них даже не приходило в голову сходить в магазин. Они лишали себя реальных данных, которые можно получить только при таком посещении, и в результате ничего не знали о проблемах цен, презентации товаров, отсутствующих размеров. Многие топ-менеджеры автомобильных компаний не покупали себе машины с тех пор, как начали работать в этой отрасли. Что они знают о мире своих клиентов? Без этого пласта опыта любые данные, положенные в отчетах на стол руководителей, утрачивают достоверность. Контекст и цвет исчезли. Все, что осталось, — абстрактные представления о мире вместо него самого.

Другими словами, воображение и интуиция лидеров высшего звена умирают от голода. Они долгое время придерживались диеты из сухих фактов и цифр — скудных данных, лишенных жизни, но при изменениях рынка этого будет недостаточно. Руководителям потребуется восстановить связь с эмоциональным — даже бессознательным — контекстом человеческой природы. Именно здесь в игру вступают насыщенные данные.

Саванна, а не зоопарк

Как найти насыщенные данные? Нужно изучить человеческую природу во всей сложности и красоте. На этом основан философский метод феноменологии — исследования человеческого опыта в социальных условиях, а не в абстрактных цифрах. Представьте, что вы наблюдаете за львами, охотящимися в саванне. Или их собратьями, поглощающими мясо из мисок в зоопарке. В обоих сценариях львы питаются, но какой из них больше соответствует истинной природе этих хищников?

Рассмотрим в качестве примера понятие любви. В 2012 году самым популярным запросом в Google было «что такое любовь?». Хелен Фишер, специалист в области физической антропологии, предложила ответ, вызвавший бурную реакцию в обществе. На основе результатов томографии головного мозга Фишер с коллегами пришли к выводу, что «романтическая любовь» имеет отношение не к эмоциональной, а мотивационной системе и представляет собой непроизвольную химическую реакцию. Мы любим, потому что нежные чувства побуждают нас вступать в отношения с потенциальными партнерами.

Именно так любовь выглядит в лаборатории или зоопарке. Но Фишер ничего не говорит о том, как мы испытываем любовь. Романтическая любовь как феномен возникла совсем недавно. В Древней Индии это явление считалось опасным, поскольку могло подорвать социальные структуры, а в Средневековье приравнивалось к безумию. Что такое любовь на сегодняшний день? Тысячи адвокатов по бракоразводным делам опровергли бы слова Фишер о системе мотивации. Прояснить природу любви можно, лишь наблюдая за тем, что делают и переживают люди в реальном мире.

В методологии исследования человеческого опыта важно не что-то выдающееся, а обыденное и общее для всех или хотя бы для большинства. Дело не в коэффициенте детерминации или значительном размере выборки, хватит и небольшого количества человек и их ситуаций. Опыт этих людей следует проанализировать, чтобы более полно увидеть общие для всех модели поведения. Такой метод приближает лидеров к людям, чьим интересам они служат.

Руководители часто заявляют, что хотят помочь потребителям, клиентам или сотрудникам, в связи с чем отыскивают их слабые места или неудовлетворенные потребности. Для меня подобные слова по-прежнему означают опасную отдаленность. Эти люди абстрагируются от опыта своих сотрудников и со своих небес не замечают их проблем. Если вы хотите по-настоящему понимать людей, то должны находиться с ними на одном уровне и участвовать в их жизни: видеть то же, что и они, и делать то же самое. Но даже этого недостаточно. Ключ к пониманию культуры в ее призраках: художественном наследии, истории и обычаях. Исследование человеческого опыта создает лучшие возможности, чтобы это увидеть.

Творчество, а не штамповка

Представим, что мы уже провели полевое исследование и сумели проникнуться человеческой природой для лучшего понимания мира. Как добиться новых идей через осмысление? Как сделать настоящее открытие? В каких ситуациях допустимо использовать гипотезу и проверять ее на практике? А когда лучше исключить любые предубеждения? От ответов на эти вопросы зависят способы, которыми мы приходим к умозаключению касательно решения проблемы. Споры длятся уже не один век. Американский философ и логик Чарльз Сандерс Пирс в конце XIX столетия определил три вида рассуждений, которые мы используем при решении проблемы. Каждому из этих методов — дедукции, индукции и абдукции — соответствует разный уровень достоверности.

При дедукции рассуждение берет начало в более общем положении или теории — гипотезе — и затем нисходит к определенной ситуации. «Все женщины смертны. Салли — женщина». Отсюда вывод: «Салли смертна». Дедукция полезна для четко определенных проблем с установленными границами. Но в такое рассуждение не получится включить новую информацию.

Полная противоположность этого вида умозаключений — индукция. Рассуждение начинается с конкретных наблюдений и восходит к теории. Например, известно, что Салли — доктор. Из наблюдений за девушкой мы можем добавить: «Салли только что окончила вуз». Отсюда следует вывод или теория: «Салли окончила медицинский университет». Когда вы рассуждаете с применением индукции, то ограничиваетесь одним набором убеждений. Поэтому такие умозаключения хороши для решения проблем определенного типа с четко очерченным кругом данных и неизвестных величин. Но они бесполезны в отношении вопросов культуры и поведения. Мы видим, что Салли — доктор, и делаем вывод, что девушка училась в медицинском университете. Но будет ли эта ограниченная информация иметь смысл для проблемы, которую мы пытаемся решить? Что, если попытаться понять Салли в абсолютно другом культурном контексте? Например, в мире, где она мама маленьких детей или активный участник политической жизни города. Мы будем лишены доступа к возможным идеям еще до того, как узнаем контекст исследования.

Пирс утверждал, что лишь абдуктивное рассуждение, или нелинейное решение проблемы, позволяет генерировать новые идеи. Ученый определял его как разновидность эмпирической оценки, сделанной в результате наблюдения за явлением без каких-либо установок и логического объяснения. Вот простой пример из серии наблюдений. В доме разбито окно. Пропала шкатулка с украшениями. Мебель перевернута, и повсюду разбросана одежда. С помощью абдуктивного рассуждения мы совершаем скачок к наилучшему объяснению: хозяев обокрали.

По мнению Пирса, абдукция была направлена на поиск ответов. В предыдущие два столетия бурно развивалась наука, и в обществе закрепилось мнение, что индустриальная эпоха может завоевать все. Но Пирс в «Первом правиле логики» 1899 года поставил под сомнение то, что мы считали известным. «Не перекрывайте путь исследованию», — говорил он. Пирс обозначил четыре преграды, которые мы ставим перед рассуждением.

Мы категорично утверждаем свою правоту.Убеждены в непознаваемости чего-либо только потому, что не обладаем техниками или технологиями, позволяющими разобраться в проблеме.Настаиваем на том, что некоторые элементы науки полностью необъяснимы и непознаваемы.Считаем, что есть идеальные законы или непреложная истина.

Пирс отвергал идею, что какая-либо теория может быть истинной, хотя и допускал, что она приближается к истине. Другими словами, считал, что всегда остается возможность усовершенствования и бесконечный потенциал для поиска новых истин.

Легко понять, почему ученые отвергали идею того, что невозможно подобраться к концу чего-либо. И что факты необязательно служат неопровержимыми доказательствами. Все мы хотим видеть в своей работе некоторую долю определенности, да и жизнь в постоянной тени сомнений малоприятна. Пирс говорит об этом чувстве неудобства в своем эссе «Фиксация веры» 1877 года: «Сомнение сопряжено со сложностями и неудовлетворенностью. Мы пытаемся от него освободиться и перейти в состояние веры. Последнее связано с покоем и удовлетворением. Его мы не хотим терять или менять на веру во что-то другое».

Наконец, Пирс утверждает: мы придерживаемся устарелых и порой совершенно глупых идей лишь для того, чтобы избежать этих «сложностей и неудовлетворенности». Другими словами, люди зачастую принимают плохие решения только из-за дискомфорта и трудностей, доставляемых мыслительной работой. Речь идет не об индукции или дедукции, то есть не о рассуждении с определенной последовательностью шагов. Я имею в виду тип мышления, который ведет к творческим идеям. Такой ход мыслей полон резких поворотов, тупиков и неожиданных открытий. Абдуктивное рассуждение имеет беспорядочный характер. Многим невероятно сложно оставаться в состоянии сомнения неопределенное время. Но только так можно открыть для себя новое понимание. Это настоящий смысл творчества.

Путеводная звезда, а не GPS

Мы живем в эпоху беспрецедентной сложности. Складывается впечатление, что темпы кардинальных перемен лишили нас способности видеть полную картину. Если вы работаете в телеиндустрии, то пытаетесь отследить появление контент-провайдеров, таких как Amazon, Hulu и Netflix. Если трудитесь в сфере медицины, то сталкиваетесь с бесконечным потоком зачастую противоречащих друг другу медицинских исследований. И наверняка с легкостью согласитесь с утверждением об ошеломляющей сложности. Мы хотели бы сдаться и обратиться к машинам во всех сферах. Несомненно, большие данные и алгоритмическое программирование прояснят ситуацию. Мы, люди, больше не справляемся.

Позвольте вас удивить. На самом деле мир не стал сложнее. И понять его не труднее. Да, у нас есть интернет и быстро распространяются переносные вычислительные устройства. Но моя бабушка пережила хаос двух мировых войн, открытие пенициллина, появление серийного производства и инвестиционных банков и полеты в космос. На ее веку произошла аграрная революция. Она стала свидетелем массового голода, за которым последовала продовольственная реформа. И теперь еды производится более чем достаточно для каждого (при грамотном распределении). Это лишь некоторые нововведения, которые полностью изменили мир в ее время. Да, мы переживаем перемены. Кардинальны ли они? Бабушка бы так не сказала.

Современный мир кажется невероятно сложным, так как мы одержимы его организацией в виде упорядоченных фактов. Большие данные заставляют чувствовать, будто вы можете и должны знать все на свете. Но это глупое стремление, и оно истощает и выматывает всех, кто следует ему. Мы зациклены на технических устройствах, мы уставились в GPS и перестали видеть звезды, сияющие прямо над головой. Средства навигации всегда были доступны, но нам следует нести ответственность за интерпретацию их данных. Руководители должны понимать новые и незнакомые условия — политические, технологические и культурные, — равно как и место этих контекстов во все более взаимозависимом мире.

Здесь кроется величайший дар осмысления. Оно учит нас двум важным вещам, связанным с лидерством в эпоху больших данных. Для начала помогает выбрать подходящий контекст для сбора информации. В конце концов, в абстрактном плане просто коллекционировать данные бессмысленно. Какие сведения нужно собрать? С какой целью? Как? Невозможно исследовать мир без своего рода модели того, что вы хотите изучить.

Кроме того, осмысление позволяет развить видение, как разрозненные данные могут соединиться в яркий образ. Лидерам нужна команда, которая по кусочкам соберет объемную и насыщенную картину мира. Связанные с ней интерпретации дадут больше, чем накопленные данные.

Осмысление учит нас концентрировать внимание. Не пытаться понять все. В условиях растущей сложности позволяет определить, что на самом деле имеет значение.

К примеру, компания пищевой промышленности — это не только планы по выходу на рынок, капиталовложения и позиционирование товара. Она невозможна без понимания нашей культуры отношения к продуктам питания: как мы их потребляем и распределяем и что они значат. Стратегия ориентирована не только на финансы, но и на людей, эмоции, поведение и потребности.

Не нужно искусственно снижать сложность всех граней человеческой природы. Словно в путешествии без GPS, мы станем руководствоваться путеводной звездой — осмыслением и научимся лавировать в богатой реальности нашего мира. Алгоритмическое мышление дает иллюзию объективности, или вид ниоткуда, в то время как осмысление дает представление о том, куда движемся.

Но еще до начала путешествия важно точнее определить наше место в культуре, рьяно отстаивающей алгоритмические догмы. Больше всего эти убеждения распространены в «Кремниевой долине». Я заключил это название в кавычки, поскольку говорю не о полоске земли у залива Сан-Франциско на юге США. Теперь «Кремниевая долина» превратилась в идеологию, образ мыслей, в котором точные науки ставятся выше любых других форм знаний. Эти культурные установки проникли в каждый аспект современной жизни, включая бизнес, образование, здравоохранение, СМИ и государственную власть. Давайте прервем разговор о крайней необходимости осмысления, чтобы более подробно разобрать и развенчать допущения людей с образом мыслей Кремниевой долины.

Глава 2. Кремниевая долина — это состояние души

— Ничего не знаю, ничего! — раздраженно восклицал он. — Когда под рукой нет глины, из чего лепить кирпичи?

Артур Конан Дойл. Медные буки[6]

Вселенная — некоторые называют ее Библиотекой — состоит из огромного, возможно, бесконечного числа шестигранных галерей… Устройство галерей неизменно… К одной из свободных сторон примыкает узкий коридор, ведущий в другую галерею… В коридоре зеркало, достоверно удваивающее видимое. Зеркала наводят людей на мысль, что Библиотека не бесконечна (если она бесконечна на самом деле, зачем это иллюзорное удвоение?); я же предпочитаю думать, что гладкие поверхности выражают и обещают бесконечность… или уверенность, что все уже написано, уничтожает нас или обращает в призраки.

Хорхе Луис Борхес. Вавилонская библиотека

В 2013 году на телефонной конференции с аналитиками Уолл-стрит Марк Цукерберг сообщил инвесторам об изменившихся приоритетах Facebook. Помимо увеличения количества связей по всему миру и экономики, основанной на научных знаниях и инновациях, компания теперь придерживается новой концепции так называемого понимания мира. По словам Цукерберга, на практике это будет выглядеть так: «Ежедневно люди создают миллиарды единиц контента и связей в социальном графе [Graph Search — поисковой механизм Facebook на основе алгоритма. — К. М.]. Это позволит построить самую ясную модель всего, что только можно узнать в мире».

Это лишь одно из многих громких заявлений в Кремниевой долине. Общеизвестна миссионерская идея Google «организовать мировую информацию и сделать ее доступной и полезной». В 2013 году в интервью изданию Fortune Джереми Робисон, вице-президент по программному обеспечению Jawbone, рассказал о цели фитнес-браслета Jawbone UP способствовать лучшему пониманию изменений человеческого поведения. Основатель знаменитых компаний Twitter и Square, Inc. Джек Дорси, выступая перед предпринимателями, заявил, что стартапы идут по стопам Ганди и отцов-основателей США. В пресс-релизе от 2014 года один из основателей Uber Трэвис Каланик объявил, что благодаря «росту и распространению компания превратилась из разрозненного технического стартапа Кремниевой долины в образ жизни миллионов людей в больших городах». «Мы боремся за правое дело», — добавил Каланик, характеризуя работу Uber.

Вопреки привычным рассуждениям об американской нездоровой экономике и о политическом тупике, образ мыслей Кремниевой долины внушает надежду и оптимизм. Он завоевывает популярность в культуре США, все сильнее проникает в реальность по мере увеличения нашей зависимости от технических устройств. К тому же все большая часть повседневной жизни перемещается в интернет. Как и любое сообщество, Кремниевая долина обладает устойчивыми общими культурой и мировоззрением. Считается, что ими обусловлен успех тех, кто придерживается данного образа мыслей. В обиход вошли многие избитые фразы, начиная от «экономики совместного потребления» и «прорыва» и заканчивая «движением вперед, несмотря на падения» и «бережливым стартапом». Звучат они по-разному, но смысл один: технология спасет абсолютно все. И решение непременно должно быть революционным. В Кремниевой долине никто не начинает стартап со словами «Мы будем совершать небольшие, поступательные изменения в области X на основе перемен за последние 50 лет». Инновации строятся на руинах: нужно полностью порвать с прошлым, чтобы устремиться в далекое будущее.

Культура в корне изменила то, как мы учим детей, ведем бизнес и воспринимаем себя в качестве граждан. На данный момент Кремниевая долина либо принижает ценность гуманитарного образования, либо делает его неприменимым в XXI веке. Известный инвестор Марк Андриссен придерживается этого образа мыслей. В 2014 году в блоге он опубликовал пост «Столкновения культур», в котором заявил, что гуманитарные науки теперь находятся ниже культурной кривой. «Людям, которые плохо разбираются в математике, науке и технологиях, — утверждал инвестор, — слишком трудно понимать мир, движущийся вперед». Основатель PayPal, инвестор Питер Тиль, пошел еще дальше. Он создал фонд, выдающий стипендию молодым предпринимателям. Требования — предложить инновационную идею и отказаться от высшего образования для ее скорейшей реализации.

Так что же ценится в этом образе мыслей? Давайте опровергнем некоторые допущения, действующие в Кремниевой долине. Станет яснее, как эта идеология влияет на наше представление об интеллектуальной жизни. Именно из-за наступающего на нас образа мыслей Кремниевой долины мы особенно остро нуждаемся в осмыслении.

Допущения в основе прорывных инноваций

О «прорыве» в Кремниевой долине говорят много. Успешные предприниматели в корне меняют традиционные способы ведения бизнеса. Они не просто продают продукт, а «совершают прорыв» на рынке. Рассмотрим подробнее допущение, лежащее в основе этого понятия. Так мы достигнем глубокого понимания инноваций и прогресса в том смысле, который им придается в Кремниевой долине. «Прорыв» в индустрии на языке Кремниевой долины предполагает начало с чистого листа. Это отражает научное мышление. Гипотеза считается действующей и «верной» до тех пор, пока она не сменится другой или не будет доказано обратное. Пока гипотеза подлежит исследованию, она имеет приоритет перед всей предыдущей работой. Конечно, это временно. Ее в итоге сменит другое предположение. Наука всегда движется вперед.

Данный образ мыслей резко противоречит интеллектуальным традициям гуманитарных наук. Здесь не предполагается полного разрыва с прошлым и опыт предшествующих поколений не считается устаревшим или неактуальным. Вместо этого гуманитарные науки сосредоточены на том, как преобладающие силы и принципы формируют современную культуру. Уделяют они внимание и возможности открытия знаний и оценок, понимание которых затруднено, намеренно или нет, отдаленностью во времени либо в пространстве. Т. С. Элиот в поэме «Ист-Кокер» 1940 года писал: «Есть смысл бороться лишь за то, что / Утерялось и нашлось, и снова утерялось…»[7]

Но в Кремниевой долине бытует мнение, что у гуманитарных наук мало общего с профессиональной жизнью. «Совершить прорыв» — значит полностью отвергнуть накопленные знания. Такой подход отражает широко распространенное убеждение, что инновации требуют бесстрашной тяги к изменениям и разрыва с прошлым. И он практически полностью ассоциируется с молодостью. Кремниевая долина прославляет неопытность, ведь она позволяет рисковать без раздумий. Марк Цукерберг на выступлении в Стэнфорде в 2007 году сказал, что «молодые люди просто умнее». Ему вторит венчурный инвестор Винод Хосла. Выступая в 2011 году на одном из технологических мероприятий в Бангалоре, он заявил, что «люди в возрасте старше 45 лет по большому счету мертвы в отношении новых идей». В такой среде отказ от традиционной интеллектуальной жизни в порядке вещей. Некий аналитик сообщил журналисту New Yorker Джорджу Паркеру: «Если вы инженер Кремниевой долины, то не имеете ни малейшего стимула читать The Economist».

Одно из проявлений такой позиции — одержимость количественным анализом, который заменяет мудрость и опыт. Количественное выражение принимает разные формы. Например, движение «измерение себя». Его последователи используют электронные устройства для наблюдения и количественного выражения разных аспектов своего поведения. Движение отражает устойчивую тенденцию к количественному описанию во всем американском обществе: в здравоохранении, образовании, государственной власти и личной жизни. Это уже хорошо знакомые нам «большие данные».

Допущения в основе больших данных

Большие данные связаны с корреляцией, а не с причинной связью. Они могут выявить статистически значимую зависимость, но не объяснить ее. С увеличением наборов данных возрастает риск недостоверных статистически значимых корреляций. В огромном стоге сена может быть спрятана масса иголок. Большие данные предлагают информацию без какого-либо истолкования. Как отметил в 2014 году экономист и журналист Тим Харфорд в статье в Financial Times, «большие данные не решают проблему, которой веками одержимы специалисты по статистике и ученые. Не позволяют понять значение происходящего и определить, как своим вмешательством мы можем изменить систему к лучшему».

Что происходит, когда большие данные используются вместо традиционных методов исследования, а не наряду с ними? Ситуация с Google Flu Trends служит наглядным примером. В 2008 году исследователи Google поставили цель использовать поисковые запросы для предсказания массовых вспышек гриппа. Ученые отслеживали в Google запросы, связанные с заболеванием. Предполагалось, что поисковая система поможет выявлять очаги гриппа быстрее, чем центры по контролю и профилактике заболеваний. С помощью технологии анализа данных в реальном времени и распознавания паттернов исследователи применили свою теорию на практике. Результаты были опубликованы в журнале Nature. Все указывало на грандиозный успех. Запросы Google позволяли прогнозировать вспышки гриппа на две недели быстрее, чем данные центров по контролю и профилактике заболеваний.

Но затем Google Flu Trends стала давать сбой. Она упустила из виду эпидемию вируса H1N1 в 2009 году и серьезно переоценила вспышки гриппа в 2012–2013 годах. За двухлетний период, закончившийся в 2013 году, прогнозы Google Flu Trends были завышены в 100 из 108 недель. Что пошло не так? Среди прочих проблем алгоритм Google был уязвим перед любыми запросами, связанными с сезоном гриппа, но не с самим заболеванием. Таким образом, запросы вроде «студенческий баскетбол»[8] и «куриный бульон» считались сигналом о гриппе, хотя это совершенно случайная корреляция без реальной причинно-следственной связи с заболеванием. Большим данным безразлично, почему сделан запрос: они отражают эмпирический подход. Любые отклонения и искажения при принятии решения людьми отбрасываются. Предпочтение отдается дедуктивному способу рассуждения. Индуктивные методы исследования отвергаются. При достаточном объеме данные говорят сами за себя, и вам не нужна теория. Но в случае с Google Flu Trends для того чтобы придать корреляциям значение и установить причинно-следственную связь, необходим более глубокий анализ. Большие данные не могут просто избавиться от зависимости от традиционных методов исследования. Их смысл по-прежнему зависит от интерпретации. Вопреки всем усилиям Кремниевой долины, большие данные никогда не будут нейтральными.

Несмотря на примеры вроде Google Flu Trends, показывающие ограничения больших данных, сторонники Кремниевой долины продолжают обращать людей в свою веру. Их доводы основаны на легендарной статье «Конец теории» Криса Андерсона, опубликованной в журнале Wired в 2008 году. Якобы то, как мы объясняли действительность в прошлом — с помощью моделей и гипотез, — становится все менее актуальным. Превращается в грубое приближение к истине. В 2008 году интернет, смартфоны и системы управления взаимоотношениями с клиентами уже обеспечивали переизбыток данных. «Цифры говорят сами за себя, — писал Андерсон, цитируя Питера Норвига, директора по исследованиям в Google. — Все модели неверны. И все чаще вы справляетесь с задачей без них». Андерсон развил идеи Норвига и пошел в рассуждениях дальше: «В этом мире огромные массивы данных и прикладная математика заменяют любой другой инструмент, который нам только доводилось использовать. Долой теории человеческого поведения — от лингвистики до социологии. Забудьте таксономию, онтологию и психологию. Кто знает, почему люди поступают так или иначе? Суть в том, что это происходит. И мы можем отследить и измерить все их действия с беспрецедентной точностью. При достаточном объеме данные говорят сами за себя».

Эти компании поддались идее о целесообразности данных, поверили в то, что больший набор фактов всегда гарантирует лучший результат. Считается, что обширные данные лучше отвечают интересам потребителей. Позволяют более точно отражать их нужды и чаяния. Ведут к прогрессу общества в целом. Но действительно ли больше значит лучше?

Понимание мира на основе выборки фактов, исчисляемых миллионами, предполагает радикальный отказ от других типов исследования. Большие данные дают некоторую информацию о людях в целом, но поразительно мало сообщают об отдельном человеке. Насколько правдиво можно отразить ситуацию с позиций Кремниевой долины, если этот образ мыслей отрицает, что человеческое поведение неотделимо от контекста?

Один из основателей прагматизма XIX века Уильям Джеймс критиковал наивный подход к данным современников — сторонников редукционизма. В книге «Принципы психологии» 1890 года философ утверждал: «Никто никогда не испытывал простое ощущение само по себе. В сознании… в великом множестве представлены объекты и связи». Белый лебедь в красном свете кажется красным. Для того чтобы понять, какой он на самом деле, нужно учитывать свойства света. Другими словами, факты всегда существуют в контексте. Если их разбить на элементы, то данные станут бессмысленными и неполными.

Допущения в основе беспрепятственной технологии

Среди прочего в Кремниевой долине популярна идея беспрепятственной технологии. Это золотой стандарт инноваций. Технологии признаются беспрепятственными, если их использование не вызывает проблем и происходит на интуитивном уровне. Они работают без человеческого участия в плане эмоций и интеллекта. И становятся неотъемлемой частью реальной жизни. Но что означают такие технологии для человеческой мысли и усилий? Воспринимать ли как должное их роль в нашей жизни? Или иногда все же хотелось бы более осмысленного задействования технологий? По мере роста популярности идея беспрепятственной технологии влияет на то, какие инновации кажутся людям многообещающими, и на то, какие работы удостаиваются финансирования и дальнейшего исследования. При этом наше видение возможностей скорее сужается, чем расширяется.

В 2010 году в интервью Wall Street Journal Эрик Шмидт, на тот момент главный исполнительный директор Google, утверждал: «Большинство не хотят, чтобы Google отвечал на их вопросы… они желают, чтобы поисковая система говорила им, что делать дальше». Эти слова отражают незаметный на первый взгляд сдвиг в культуре интернета и — в более широком смысле — в западном обществе. И такие перемены настораживают. Мы ищем что-то в Google или выкладываем пост на Facebook. А постоянно меняющиеся алгоритмы в основе этих платформ формируют получаемую нами информацию о друзьях, событиях в мире, состоянии здоровья и благополучии. Люди не замечают, но Кремниевая долина определяет сведения, к которым есть доступ, и перекраивает их под наши потребности и предпочтения.

Часто высказывается точка зрения, что персонализация ведет к поляризации общества. Людей снабжают контентом, отражающим их мировоззрение, и ограждают от тех, кто придерживается иных взглядов. В результате общественная жизнь становится все менее динамичной. Интернет-активист Эли Паризер назвал это «стеной фильтров».

Риски концепции беспрепятственной технологии связаны не с тем, может ли она быть нам полезной или нет. Опасность в том, как она меняет наш образ мыслей. Зачем искать свежую информацию, учиться чему-то новому, раздвигать границы обсуждений или выходить за рамки общепринятых идей? Ведь нас постоянно пичкают информацией, в точности отражающей наше мировоззрение и предпочтения. Именно это явление журналисты, эксперты и политические аналитики назвали «эпохой постправды». При образе мыслей Кремниевой долины людей не так волнует истина, как возможность поучаствовать в дискуссиях. Этот опыт позволяет утвердиться в своем мнении и почувствовать признание.

* * *

Несомненно, инновации Кремниевой долины как географического места и как культуры приносят огромную пользу. Никто не говорит о полном отказе от передовых идей или духа предпринимательства, которые делают это сообщество столь заметным игроком в глобальной экономике. Осуждается тихое, постепенное негативное воздействие Кремниевой долины на интеллектуальную жизнь. С каждым новым допущением образа мыслей Кремниевой долины преуменьшается значение гуманитарных наук. Иначе говоря, принижается традиция описания богатой реальности нашего мира: истории, политики, философии и искусства.

Признавая, что технологии спасут человечество, что нам нечего вынести из прошлого или что цифры говорят сами за себя, мы увлекаемся пением сирен. Стремимся отыскать идеальное решение вместо того, чтобы по крупицам собирать истину.

Осмысление корректирует все ошибочные предположения Кремниевой долины. Даже со всей волшебной вычислительной мощью у нас нет других вариантов, кроме как уделять пристальное внимание проблемам и вникать в них. Преодолеть трудности поможет тщательное, непрерывное человеческое наблюдение. В последующих главах я раскрою некоторые ориентиры для продвижения в этом направлении.

Глава 3. Культура, а не индивиды

Итак, очевидно, государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку… А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством.

Аристотель. Политика

Мы изучили общие принципы образа мыслей Кремниевой долины и предполагаем, что современные компании должны уверенно предугадывать человеческое поведение. Благодаря машинному обучению получены огромные наборы данных. Разрабатывается потенциальная модель «всего, что можно узнать в мире». О чем еще думать? Предугадывай человеческое поведение — и дело в шляпе!

Разумеется, в реальности топ-менеджеры зачастую пребывают в замешательстве и не понимают, как действовать во времена больших перемен. Лидеры утрачивают интуитивное видение того, как мир и их организация могут двигаться вперед.

В консалтинговой фирме ReD Associates я в основном работаю с компаниями такого рода, возможно, самыми проблемными на планете. Это вовсе не означает, что они обязательно теряют долю рынка или испытывают трудности в разгар внутренних перестановок. Хотя и то и другое во многих случаях имеет место. Я говорю о том, что целая культура «проблемной» организации охвачена паникой. В немецком языке есть слово Scheue (момент, когда оса жалит лошадь), идеально описывающее данное состояние. Scheue кратко и точно передает атмосферу, когда, накрытые лавиной не поддающихся интерпретации данных, мы размахиваем руками в попытке что-то предпринять.

Конечно, не только крупным корпорациям знакомо чувство Scheue. Представьте собственную реакцию на кризис вроде изменения климата. Мы испытываем тревогу, но зачастую понятия не имеем, как действовать стратегически, с пользой для будущего. Некоторые обращаются к науке, пытаясь из разрозненных частей составить эффективный план, но большинство попросту впадает в оцепенение, мучаясь по ночам от нарастающих страха и отчаяния.

Осмысление предлагает план дальнейших действий, когда страх и отчаяние уже возникли. Аналитические инструменты взяты из таких дисциплин, как философия, антропология, литература, история и искусство. Свою работу с новым корпоративным клиентом я всегда начинаю с определения мира.

Под «миром» я, конечно же, понимаю сообщества клиентов и конкурентов. Но не только. У этого слова есть и фундаментальный смысл. Как понимает мир сама компания. Как конструируется реальность внутри той или иной организации? Какие допущения наиболее широко распространены? Почему люди ведут себя так или иначе? Поощряет ли мир тех, кто ставит под сомнение господствующие взгляды? Интересуют ли сотрудников товары, которые они продают? Как поток работ перетекает из одного отдела в другой? Эти и многие другие аспекты формируют мир компании.

Допустим, вы бухгалтер, бренд-менеджер или корпоративный юрист. И зашли в головной офис своей компании. Кажется, что все в относительном порядке. Любое действие будто бы имеет смысл. Но за стремлением к вовлеченности в миры последует анализ с помощью избранных методов гуманитарных наук. И выясняется, что в недрах этих культур зачастую происходит что-то абсурдное. Например, компании инвестируют средства в нечто определенное лишь потому, что всегда так делали. Отказаться от того, что жизненно важно для сердца и души целой организации, также в порядке вещей. Решения такого рода принимаются из-за влияния чисел. Рационализация признаётся необходимой. Либо компания привыкла сопоставлять свои запланированные показатели с данными о конкурентах. Но эти решения не имеют никакого смысла для тех, кто незнаком с реальным миром компании. В действительности в обстановке крайней неопределенности выбор может принести столько вреда, что полностью разрушит будущее компании.

Важно разграничить два разных подхода к пониманию мира: холистический, как к единому целому, и более атомистический, как к рядам чисел в таблице. Гуманитарные науки связывают нас с первым. Каково работать в данной компании или использовать ее продукты? Философия вновь укажет путь к пониманию того, как конструируются эти разные реальности. Как мы обсуждали ранее в главе 1, данное разграничение берет истоки в философских спорах продолжительностью 2000 лет. Что значит быть человеком? А быть нами? К примеру, вы следуете философским традициям Декарта с его знаменитым принципом «Мыслю, следовательно, существую». Тогда в рассуждениях исходите из того, что реальность создается с помощью рационального, аналитического мышления. Мы люди, так как думаем. Другими словами, человеческая природа проявляет себя лучше всего, когда люди смотрят на мир с абстрактной и теоретической точки зрения.

Но совсем недавно, в прошлом столетии, философы континентальной Европы перестали следовать аналитическому подходу в понимании наших реальностей. Разные мыслители, следовавшие феноменологической традиции, больше интересовались раскрытием человеческой природы в зависимости от контекста. Людьми нас делает способность понимать общие миры и заботиться о них, а вовсе не возможность сидеть, словно Декарт, и «мыслить» о жизни, будто наблюдая за ней из окна.

В ходе осмысления мы не пытаемся выяснить, что люди «думают» о вещах. Мнения и способы восприятия почти не имеют отношения к делу. Именно хорошая подготовка в плане гуманитарных наук позволяет продвигаться вглубь. Мы стремимся понять структуры, лежащие в основе разных реальностей. Начало этой традиции положил Хайдеггер. Он настаивал на видении опыта, не говоря уже о людях, как неразрывных миров, в которых мы не можем отделить разум от тела, человека от среды. Представители феноменологии не ставили целью подорвать авторитет научного метода как инструмента понимания физических явлений или знаний о них. Но утверждали, что его попросту недостаточно для объяснения поведения людей.

Согласно Хайдеггеру, главный предмет исследований во все времена — то, на чем основано понимание способов бытия. На чем держится мир? Какие предпосылки определяют действия людей?

Почему так важно различие между учением Декарта и феноменологией? В конце концов, мы не профессора философского факультета. Что это меняет в повседневной жизни? Возможно, многие из вас уже согласились с тем, что все мы существуем в социальном контексте. Но что дальше? Эта разница, а точнее ошибочное понимание человеческой природы, влечет за собой широкий спектр последствий. Сказывается на всех сферах жизни. Неверно трактуя человеческую природу, мы неправильно понимаем практически всё. Когда я прихожу в компанию в разгар кризиса, самые разные люди делятся со мной тем, о чем думают. И затем приносят горы бумаг с числами, отражающими мнение потребителей и конкурентов. Объем данных измеряется гигабайтами. Да, это гигантская информация, показывающая «мыслительные процессы» и годящаяся для анализа на основе декартовского понимания человеческой природы. Но все данные бессмысленны без понимания мира. Что лежит в основе всего? Что объединяет все проявления? На что люди опираются в своих словах и действиях? Лишь погрузившись в исследование этих вопросов, мы проложим путь вперед, который будет иметь смысл.

Именно это обнаружили сотрудники Ford Motor Company, когда совершили захватывающий прыжок в мир водителей.

Аромат «Линкольна»

В одном зданий на территории компании Ford есть довольно непримечательный коридор. Он заканчивается лестницей на цокольный этаж. Спуститесь по ступенькам, и перед вами откроется настоящее кладбище автомобилей. В огромном помещении наподобие котельной инженеры Ford разбирают машины конкурентов. В ряд выстроились корпусы автомобилей. Рядом с каждым свалены его детали. Сгоревшие на краш-тестах шины и диски разбросаны по полу. Баки, подписанные «Масляные тряпки» и «Использованные автозапчасти», стоят вдоль стен.

Среди пыльных полов, неоновых огней и грохота вы натыкаетесь на массивную железную дверь. Если ее открыть, прекрасный теплый свет разольется по кладбищу машин. В этой кипенно-белой комнате, втиснутой в цокольный этаж, Ford создала экспозицию «Будущее “Линкольна”». Так компания представляла свои автомобили класса люкс в 2030 году. Характерный цитрусовый аромат «Линкольна» присутствует во всех дилерских центрах, где продаются эти машины. И через двери распространяется в инженерные недра и дальше, по всей компании. Это запах роскоши, и Ford в нем нуждается.

Если вы не житель Детройта, то вам простительна мысль, что бренда «Линкольн» давно не существует. Это название нечасто всплывает в разговорах об автомобилях. В 2015 году Ford получила самый высокий доход от продаж «Линкольна» более чем за шесть лет. Компания сообщила о 101 тысяче реализованных автомобилей. Но «Линкольн» по-прежнему заметно отстает от «Кадиллака», своего заклятого врага из Детройта. Немецкие конкуренты вроде «БМВ», «Мерседеса» и «Ауди» ушли по продажам настолько далеко, что не удосуживаются включать «Линкольн» в анализ рынка.

Бренд значительно сдал свои позиции по сравнению с серединой ХХ века, когда он только появился. Все началось с того, что Эдсель Форд, глава Ford Motor Company, отправился в тур по Европе в 1938 году. Он вернулся в Детройт с идеей «исключительно континентального» автомобиля. Известный дизайнер автомобилей Юджин «Боб» Грегори успешно справился с задачей. И уже в 1940-х годах автомобили новой марки «Линкольн Континенталь» с конвейера отправлялись прямиком в гаражи богатых и знаменитых путешественников. В последующие два десятилетия все звезды — от Элвиса Пресли и Элизабет Тейлор до Фрэнка Синатры — приобрели такие машины. Но лишь в 1961 году «Линкольн Континенталь» окончательно обрел свое лицо. Новая модель стала вершиной легендарной карьеры дизайнера Элвуда Энджела. Черный «Линкольн» оставил неизгладимый след в душе американцев после того, как Джон Кеннеди был убит в нем во время поездки в Даллас.

В 1970–1980-х годах Ford утратила чутье на рынке элитных автомобилей. Глянцевый дизайн уступил место китчу, зачастую со стандартными, а не элитными техническими решениями относительно начинки под капотом. «Линкольн» все больше уступал свою долю новичкам на американском рынке, таким как «Мерседес» и «БМВ», а не изначальному конкуренту «Кадиллаку». К 1990 году многие покупатели этого бренда перешли к другим продуктам Ford. Марки «Форд Фьюжн» и обновленный «Форд Таурус», предлагавшие широкий ряд эксклюзивных характеристик, начали захватывать резко сокращающуюся долю «Линкольна» среди элитных автомобилей.

Сегодня ранее легендарный бренд удерживает лишь 5,5% этого рынка. Средний возраст клиента — 65 лет. «Линкольн» стал обузой: руководители компании даже подумывали вывести бренд из своей линейки. Как они могли поменять ситуацию?

Для более полного ответа на этот вопрос вначале мы должны вернуться к фундаментальному принципу осмысления — пониманию миров. По стопам Хайдеггера рассмотрим то, на чем основано понимание принципов человеческого бытия. Это исследование не только мира элитных автомобилей и их водителей, но и культуры Ford. Как в компании воспринимают опыт управления автомобилем? И насколько это видение отличается от реального мира потребителей?

Прежде всего, у Ford долгая история технического совершенствования. Сотрудники компании всегда невероятно гордились тем, что создают отличные автомобили и предвосхищают ожидания водителей. Они обещают: люди полюбят эти машины. И усердно трудятся, чтобы оправдать надежды потребителей. Но подход компании — то, что лежит в основе, — определяется инженерными разработками и технологическими инновациями. Это имеет огромное значение в мире проектирования автомобилей, но не играет роли в реальности водителей. Генри Форд как-то сказал: «Если бы я спросил у людей, чего они хотят, они бы попросили более быструю лошадь». Эта знаменитая фраза отражает допущение, лежащее в основе всей культуры Ford. Будто бы именно технические характеристики и опции придают смысл вождению. Это предположение и есть та самая основа. В результате инженер компании, улучшающий, например, навигационную основу, делает это с позиции белого мужчины среднего класса из Мичигана. И именно с этой точки зрения он смотрит на ожидания водителей от навигационной системы. В процессе все отдельные конструкторские решения складываются в транспортное средство. Между тем инженеры Ford работают, чтобы сделать все изделие целостным и привлекательным.

Конечно, как и любая другая всемирная корпорация, Ford провела чересчур много исследований доли рынка «Линкольна», а также текущей и запланированной потребительской базы. Если бы у компании была хоть какая-то надежда восстановить «Линкольн» и сделать его актуальным элитным брендом, то нужно было бы охватить определенный класс покупателей. В отличие от нынешних клиентов бренда, эти потребители моложе, лучше образованы, более глобально мыслят и проявляют творческий подход. 20–30 лет назад в странах вроде Китая и Индии средний класс водителей только возникал. А эти молодые водители прочно обосновались в верхушке своего социального слоя. Они выросли в условиях материального комфорта, поэтому настороженно относятся к расточительному потреблению напоказ. Слово «роскошь» означает для них что-то совершенно другое. Как компании определить, какими через 30 лет будут большинство покупателей элитных автомобилей? Лишь на основе стратегического видения того, что включается в понятие «совершенно другое».

Исследование Ford в точности отражало данные этой группы — то, что люди «думали». Кроме того, в нем содержалось множество полезных статистических данных о физических показателях водителей, таких как вес, и об эргономике. Но Ford ограничивала понимание мира своих клиентов, того, как они конструируют реальность. Осмысление стало недостающим звеном.

Совместно с Ford мы провели масштабное этнографическое исследование, чтобы изучить водительский опыт этой особой группы. Мы начали с жителей крупных городов США и Китая. В процессе выяснилось, что в будущем рынок элитных автомобилей распространится на Индию и Россию. Но лидеры Ford изначально отказались проводить исследование в этих странах. Это говорит о конфликтах приоритетов, которые возникают внутри каждой крупной корпорации. Рассмотрение развивающихся рынков имеет смысл с точки зрения долгосрочных стратегических целей. Через 30 лет каждый автопроизводитель захочет иметь форпост в Индии. Но в условиях ограниченных времени и ресурсов в краткосрочной перспективе такое исследование вызывает сомнения.

Когда каждый элемент исследования встал на свое место, наши сотрудники поставили задачу изучить 60 человек в городах США, Китая, Индии и России. Уже на месте они создали «автомобильную среду», чтобы отразить сложную систему социальных связей вокруг всех и каждого из испытуемых. Исследователи проводили время с женами, мужьями, сестрами, братьями, соседями и друзьями водителей. Спустя полгода они хорошо понимали всех людей. После того как наши сотрудники изучили и закодировали всю информацию из полевых заметок, фотографий, интервью, журнальных записей и других форм сбора количественных данных, невероятно четко проступила одна закономерность. Будущее автомобиля имеет мало общего с реальным опытом вождения. В 95% времени машины не использовались — стояли в гараже или на улице. И львиная доля оставшихся 5% времени реального вождения уходила на утомительное стояние в пробках. Как ни странно, делая акцент на техническом усовершенствовании вождения, компания разочаровывала многих потребителей. Ведь управление машиной составляло лишь малую толику их автомобильного опыта. Водители, которых намеревался охватить Ford, фактически постоянно стояли в пробках.

Если отношения людей с автомобилем больше не ограничиваются вождением и роскошь не означает бренд или позолоченные элементы бампера, какой смысл несет транспортное средство? Какой опыт водители получают внутри и за пределами автомобиля? Осмысление способно выявить структуру их миров и проникнуть в самую суть опыта автомобилистов будущего.

37-летний москвич описал свободу и чувство беззаботности, которые он испытывает в одиночных автомобильных поездках. Молодой человек выработал целый ритуал — включает хип-хоп погромче и настукивает ритм пальцами по приборной панели. За пределами автомобиля он о таком даже не думает. Эта история, как и рассказы других, показала, что настоящая роскошь — это опыт самовыражения в исключительно личном пространстве. 38-летняя женщина из Мумбаи рассказала, как дорожит временем, проведенным в автомобиле с близкими друзьями и семьей. «Когда мы отправляемся на Гоа, — сказала она, — то любим ехать ночью. Как прекрасно просто сидеть друг с другом при свете сияющих огней! Это настоящее удовольствие». Ее наблюдения и опыт были схожи с рассказами других участников исследования. Для этой женщины роскошь состояла в опыте единения, гостеприимства и значимых связей в прекрасно продуманном пространстве. Для 31-летнего ювелира из Мумбаи, работающего с бриллиантами, роскошь автомобиля заключается в его роли мобильного офиса. Удобный салон позволяет угодить клиентам, живущим за городом. «Когда общение с покупателями проходит гладко, бизнес процветает», — сообщил он исследователям.

В конечном счете осмысление выявило некое количество разновидностей опыта, к которым стремились потребители. От возможностей для сближения в более стильной обстановке и пространства для самовыражения до условий для большей сосредоточенности и продуктивности. Подробное исследование разных миров позволило пересмотреть первостепенные цели «Линкольна». Новые задачи вели к наделению водителя чем-то целостным. И это не имело никакого отношения к кожаной отделке салона или особенностям фар. Сотрудники Ford осознали, что в основе дизайна и инженерных разработок должен лежать опыт роскоши в разных проявлениях. Это означало переворот в восприятии автомобиля компанией.

Как только сотрудники Ford сконцентрировались на этих ощущениях, не могло быть и речи, чтобы рассматривать детали автомобиля по отдельности. Объекты — будь то кнопка открытия окна, руль или антиблокировочная система тормозов — функционируют в рамках взаимосвязанных миров. Их можно назвать «цепочками смысла». Продолжим эту идею. Все инструменты и оборудование — все предметы вокруг — приобретают смысл только в контексте того, для чего служат. Простой молоток используется, чтобы построить здание, чтобы в нем укрыться, чтобы у нас был дом, чтобы чувствовать себя в безопасности. Я пью «Кока-Колу», чтобы оставаться бодрым, чтобы больше успеть, чтобы быть успешным, чтобы дать все любимым людям.

Рассмотрим пример жителя Китая, принявшего участие в исследовании. В его семье была кофемашина. Ничего удивительного для Италии или США, но в Китае с такой давней и богатой культурой чаепитий потребителей кофе не так много. Эта семья путешествовала в такие места, как Суматра, за редкими сортами кофе. Их совместное времяпрепровождение строилось вокруг этих поисков. Посмотрим с точки зрения «цепочек смысла». Члены семьи искали редкий кофе, чтобы почувствовать себя любознательными людьми с широкими взглядами. Чтобы стать лучшими версиями себя. Чтобы не сомневаться, что живут полной жизнью.

Если мы хотим понять радикальную смену взглядов на проектирование элитного автомобиля Ford, стоит изучить, что сейчас сулят водителю другие бренды машин премиум-класса. Например, у «Мерседеса» или «Ауди» красноречивый дизайн. Объемная задняя часть напоминает кошку перед прыжком. Вместе с выступающей передней приборной панелью она рассказывает насыщенную адреналином историю водителя автомобиля, с гулом истребителя уносящегося вперед. Таковы традиционные предубеждения рынка элитных машин: потребители хотят скорости и острых ощущений.

Как и Ford, эти компании также пытаются перейти от фантазий о свободной дороге к более реальному представлению о будущем с автомобилями без водителей. Большинство конкурентов Ford предлагают концепцию продуктивной деятельности внутри автомобиля. Если владельцы элитных машин в действительности ими не управляют, значит, в поездке они должны работать. В рекламе мы обычно видим трех-четырех человек в белых вращающихся креслах в окружении однотипных кнопок и экранов. Бросаются в глаза надписи вроде «Социальные сети» и Bluetooth. Такое видение «работы» кажется комичным, поскольку оно слишком обобщенное и лишено контекста. Компании пытаются пересаживать целые области из одних миров в другие. Например, берут обстановку офиса и помещают в салон автомобиля.

У компании Volvo обещание поездок без водителя выглядит еще более расплывчато. В рекламе люди пристально смотрят на приборную панель. Им больше не нужно управлять машиной. Но у Volvo нет убедительной концепции того, для чего нужна обретенная свобода. Пассажиры из рекламы будто пребывают в глубоком экзистенциальном кризисе. Они парализованы перспективой свободы в автомобиле.

Другие бренды элитных автомобилей демонстрируют историю агрессивного внешнего опыта. То есть гонки по автостраде на скорости 240 километров в час в отчаянных попытках контролировать излишне мощное транспортное средство. При этом абстрактно и самонадеянно указывается на некую «работу» внутри машины. Ford отдает приоритет пониманию реальных людей, их опыту нахождения внутри и использования автомобиля. С этого начинаются инновации и инженерные разработки.

Конечно, невозможно говорить о данном виде осмысления, не признавая роли лидера в основных сдвигах в стратегии компании. Осмысление показало: если стояла цель оживить «Линкольн», то Ford должна была полностью перестроить корпоративную структуру. Изменения бы затронули компанию размером с маленькую страну, с тысячами сотрудников и богатой историей. При этом Ford больше века является неотъемлемой частью американской культуры. В подобные моменты нужен воодушевленный и смелый лидер. Марк Филдс как раз подходил для этой задачи. В разгар истории с «Линкольном» мужчина уже изучал, как лучше перестроить компанию, чтобы она отвечала будущим потребностям в автомобилях без водителя. Он почувствовал: существующая промышленная структура с акцентом на технических характеристиках утратила актуальность. Если ведущую роль во всех нововведениях будут играть технологии и инженерные разработки, то компания утратит связь с клиентами.

Помимо других стратегических перемен в Ford Филдс использовал идеи осмысления для реорганизации рабочих мест и процессов в целой компании. Сотрудники больше не считают, что «работают на технологию», в центре их внимания «как технологии служат людям и их опыту». Позиция американского потребителя, равно как и культура Детройта, перестала быть единственной перспективой. Посредством осмысления Филдс извлек из множества наук идеи, позволившие ему сделать глобальным мировоззрение целой компании. Он перешел от абстрактных единиц вроде «клиентов» и «пользователей» к обсуждению дилеров, водителей и пассажиров.

В дальнейшем работа компании будет сосредоточена вокруг одной стратегической цели. Ford Motor Company планирует создавать инновации, полностью обусловленные опытом реальных людей и их мирами. В результате автомобиль — некогда смысл существования корпорации — становится лишь одним из объектов в целой серии взаимосвязанных миров. Ford перестает быть исключительно производителем машин. Компания начинает заниматься гибридными технологиями и транспортными услугами. Благодаря умелому руководству она остается сплоченной, отправляясь из Детройта в прекрасный новый мир.

* * *

Мы можем считать себя индивидуальными личностями, хотя на самом деле ими не являемся. Наши слова мало относятся к поведению и все без исключения неотделимы от контекста. Чтобы понять человеческое поведение, нужно разобраться в его условиях. Еще один аргумент в пользу целостного, а не атомизированного подхода. Автомобиль всего лишь объект. Вы не поймете водителя, пока не обратитесь к «цепочкам смысла», соединяющим его с социальным миром.

Чем глубже мы постигаем миры и то, сколькими способами социальный контекст заставляет людей действовать, тем большее значение придаем развитию навыков интерпретации. Далее в этой главе я расскажу, как овладеть данным мастерством в совершенстве.

Но вначале позвольте поведать вам короткую историю о моей знакомой Николь Поллентье. Ее случай — идеальный пример того, как в своей жизни мы приобретаем навыки и смысл посредством общего контекста. Я приравниваю историю Николь к эмоциональному доказательству существования «миров». Я воспринимаю ее как оплот против продолжающихся попыток господствующей культуры разделить, измерить наши знания и сделать их более поверхностными. Парадоксально, но хотя эта история свидетельствует о силе гуманитарных наук, ее тема попала в анналы наук о мозге.

Как приготовить тамале

Зимой 2012 года Николь Поллентье отправилась в Target. Сложно представить себе что-то более обыденное. Это рядовой магазин сети в Питтсбурге, с эмблемой в виде мишени вишнево-красного цвета и привычными большими тележками. Но для Поллентье банальный поход за продуктами стал историческим событием. За два месяца до этого она, упав с лестницы и ударившись о цементные ступени, получила черепно-мозговую травму. Посещение Target было первой попыткой Николь ориентироваться во внешнем мире. С момента несчастного случая 4 ноября 2011 года она ходила лишь к докторам.

«Субдуральная гематома». «Субарахноидальное кровоизлияние». «Перелом костей черепа». «Перелом височной кости и основания черепа». Эти фразы стали новым языком Поллентье. Ими Николь описывала свое состояние неврологам и самой себе. Особенно пострадала краткосрочная память, то есть удержание и обработка новой или уже хранящейся информации. «Краткосрочная память похожа на зал ожидания, — рассказывала Поллентье. — Вся информация попадает туда. И мозг определяет, что важно, а что нет. Он мгновенно решает, от чего отказаться. В отношении отнесенного в категорию важного мозг выбирает, будет ли это значимо в течение пяти минут или на протяжении пяти лет».

До травмы мозга Поллентье добилась признания как поэтесса. И «комната ожидания» — краткосрочная память — была важна для ее работы. «Даже в детстве, — сообщила Николь, — я чувствовала, когда мой мозг сохранял моменты для будущих стихов. Сбереженные памятью детали сверкали и переливались. Когда они попадали в мой тогда еще небольшой “зальчик ожидания”, будто звенели колокольчики “динь-динь-динь”. Эти моменты сохранялись в секции мозга, отвечавшей за написание стихов. И ощущения разительно отличались от чувств по поводу задачи “запомнить регистрационные данные на машину”».

Травма была настолько серьезной, что Николь испытывала трудности даже в самых простых делах, таких как поход в Target за продуктами. Девушка рассказала: «Я вошла в магазин и сразу разрыдалась. Испытала сенсорную перегрузку. Меня это сбило с толку. Так ведут себя дети, у которых возбуждение внезапно переходит в слезы. А вслед за ними наступает опустошенность. Я могла только стоять в проходе и плакать».

Поллентье вернулась домой и в течение нескольких месяцев выходила лишь на прием к врачам: неврологам, нейропсихиатрам и другим специалистам в области мозга. Николь не только не могла писать. Она даже была не в состоянии вспомнить свои любимые стихи и строки песен. Девушка рассказывала: «Вспоминалась одна фраза из текста, а затем в голове была пустота. Эти песни я слушала и напевала десятилетиями. Совсем не такое ощущение, как “О, да эти слова вертятся у меня на языке”. Все стерто начисто. На ум все время приходила пьеса Сартра “За закрытыми дверями”. Будто я тоже поймана в ловушку небытия. Словно кругом меня распространяется пустота. Это ужасает».

Перед Поллентье встал экзистенциальный вопрос: как найти смысл в новом мире?

* * *

С точки зрения сторонников мировоззрения Кремниевой долины, ответ на вопрос Поллентье кроется в естественных науках, а именно в «вычислительной теории сознания». Согласно этой концепции мозг работает как компьютер, кодирующий информацию в виде последовательности нулей и единиц. Технический директор Google Рэй Курцвейл — один из главных сторонников этой идеи. В своей книге «Эволюция разума»[9] он утверждает, что душа и разум — это механистические части великого компьютера — мозга. Согласно «теории мысленного распознавания образов» Курцвейла новая кора представляет собой базовую алгоритмическую функцию. Мы уже используем технические процессы для наращивания и перестройки областей мозга, отвечающих за восприятие, память и критическое мышление.

С этой точки зрения дилемма Поллентье не столько экзистенциальный кризис, сколько проблема вычислительной мощности и системы диагностики. В недалеком будущем ее мозг можно будет разобрать и проанализировать по битам. Поллентье перестала запоминать слова песен и испытывала чувство «пустоты». Курцвейл успокоил бы ее обещанием, что со временем забытые тексты можно будет «загрузить» в мозг с помощью механизма вроде USB-порта.

Но в реальности выздоровление Поллентье не имело ничего общего с представлением о разуме как об алгоритмах Рэя Курц­вейла. Спустя много месяцев после травмы Николь вновь начала выходить из дома, заниматься делами и встречаться с друзьями. Девушка устроилась на неполный рабочий день в музей. И в конце концов вернулось желание писать стихи. Но Поллентье понятия не имела, как это делать.

В один зимний день Николь проснулась с неожиданным желанием — приготовить тамале[10]. Сама тяга к еде казалась необычной, поскольку разные лекарства и постоянная боль ослабили желудок. Но что-то в воздухе — хрупкие солнечные лучи и легкий морозец — вызывало в девушке особое чувство. Это определенно был день тамале.

Не до конца осознавая, что делает, Поллентье побрела на кухню. Поставила чугунную сковородку греться на плиту. И вдруг ощутила невероятно сильный и удивительный импульс. Николь схватила карандаш и быстро начала писать на клочке бумаги. Впоследствии она рассказывала: «Подействовала комбинация всего: сковородки, ощущения ото дня, аромата оливкового масла и перца чили. Я почувствовала: все это по-особому сохраняется в “зале ожидания” мозга. И подумала: “А ведь я совершенно точно сберегаю эти моменты”. Когда карандаш коснулся бумаги, ошеломила внезапная мысль: я пишу стихи».

Поллентье привыкла готовить тамале на Рождество. И погода в тот день стояла новогодняя. Зима только началась. На улице было холодно, солнце стояло низко. Именно в этих условиях Николь внезапно вспомнила, как готовить тамале. Припоминание не имело ничего общего со следованием рецепту или с идеей идеального обеда. Напротив, восстановление утраченных навыков полностью зависело от перемещения по маленькой кухне и ощущений от толченой кукурузы, специй, масла и раскаленной сковороды. Пока тамале остывали в корзинке под крышкой, Поллентье снова взяла клочок бумаги и закончила стихотворение. Первое за три года после мозговой травмы. Николь назвала его «Прокладывать пути в нейропластичном городе».

…Я забыла, как запоминать

Слова, которые похожи на те,

Что почти не отличаются от других,

С иным употреблением,

Или которые вмещают тени,

Говорящие о чем-то новом.

И затем все вернулось ко мне.

Каково опытному поэту начинать с нуля? Путь Поллентье по сценарию Кремниевой долины мог выглядеть так: «Сегодня я собираюсь сочинить стихотворение. Стоит ли начать с идеи дерева за окном? Возьму карандаш, сяду за стол и затем напишу его, слово за словом. Что такое секстина? Как разбивать стихотворение на строки? Да. Вот и все. И теперь — наконец-то — удалось выразить мысль о дереве».

Но возрождение навыков выглядело совсем иначе. Когда Поллентье вновь обрела знания по кулинарии и поэзии, умения не возвращались к ней поэтапно или при выполнении отдельных заданий. Вопреки вычислительной теории сознания, мозг Поллентье не работал над единственной идеей или расчетом в каждый момент. В тот зимний день все навыки готовки и литературного творчества вернулись к ней вместе с морем ощущений, деталей и тонкостей. Мозг понял, что является плотной сетью миров с пересекающимися смыслами и навыками. Рэю Курцвейлу хотелось бы, чтобы мы анализировали свою душу и сердце, а также любовь к искусству как биологические процессы в мозге. Но естественные науки никогда не объяснят толком, как Николь Поллентье восстановила способность писать стихи, просто приготовив тамале.

Вовлеченность в культуру и этапы мастерства

Большинство уберегутся от черепно-мозговой травмы. Далеко не всем доведется пережить потерю, а потом возвращение таланта, такого как поэтический дар. Мало кто получит уникальную возможность понять собственные когнитивные способности и то, каким испытаниям они порой подвергаются. Во всех этих аспектах путь, который проделывает Поллентье к исцелению своего мозга, далеко не ординарен.

Но история Николь найдет отклик у всех нас. В отличие от теории сознания, преобладающей в культуре Кремниевой долины, ее случай показывает, как мы учимся новому, думаем и живем в мирах. Использование кухонного ножа лишено смысла без остальных значимых в мире готовки элементов: ингредиентов, тарелок, гостей и так далее. Поллентье не может создавать стихи без мышечной памяти о мирах, которые она пытается изобразить. Когда девушка тянется влево за оливковым маслом и вправо за клочком бумаги, то действует под влиянием социального контекста.

Хьюберт Дрейфус был выдающимся исследователем трудов Хайдеггера и профессором философии в Калифорнийском университете в Беркли. В книге «Разум сильнее машины» (Mind Over Machine) он кратко изложил принципы феноменологии навыков. Она подрывает основы вычислительной теории сознания. Трактовка Дрейфуса в некоторой степени объясняет выздоровление Поллентье и его последствия. Познание и приобретение навыков нельзя свести к рациональным подстановкам своих значений в заданные формулы. Вместо этого при обучении новому люди проходят через определенные этапы мастерства. Для самых ранних характерны применение усвоенных вычислительных правил и рациональные подсчеты. На более поздних этапах задействуется отточенная интуиция, которая работает на уровне подсознания. Проводятся неожиданные параллели между моделями. И, в конце концов, переосмысливаются все правила, ранее незыблемые.

Хьюберт Дрейфус в сотрудничестве с братом Стюартом заложил основы теории, объясняющей, как эксперты становятся таковыми благодаря вовлеченности в культуру и социальный контекст. Поллентье смогла написать стихотворение, лишь получив доступ к миру поэзии. А мастера, которых я представлю далее, добились успеха, лишь когда полностью погрузились в мир выбранных начинаний. Именно так работает человеческий интеллект, поражающий своей сложностью. Дрейфус разделил прогресс в обучении на стадии. Ниже вкратце изложены пять этапов приобретения навыка.

Этап 1. Новичок. На первом этапе приобретения навыка человек узнает правила действий на основе внеконтекстных элементов ситуации. Такую работу с данными по заранее установленным принципам Дрейфус называет «обработкой информации». Например, начинающий водитель переключает передачи в автомобиле при достижении определенной скорости независимо от того, едет ли он в гору или нет и как быстро работает двигатель. Считает, что должен это делать всегда, когда машина достаточно разогналась. Возьмем другой пример. Студент-первокурсник бизнес-школы просто включает данные по доле рынка, результаты выборочного опроса и производственные расходы в модель издержек прибыли для анализа рынка.

Этап 2. Продолжающий. На этом этапе человек способен распознать закономерность на основе предшествующего опыта. Эти закономерности являются ситуационными, в противо­положность внеконтекстным. Например, хозяин различает разные виды лая своей собаки, а шахматист способен увидеть растянутую позицию. Продвинутый сомелье будет использовать не зависящие от контекста элементы, такие как срок выдержки вина, сорт и регион. «Подставлять» их в усвоенные формулы, чтобы определить, хороша ли конкретная бутылка. Тем не менее эти правила не позволят пойти дальше. Остальные рассуждения сомелье основаны на предыдущем опыте с винами того же года и региона. Главное различие между первым и вторым этапами — продолжающий учится применять свой опыт, а не просто следует не зависящим от контекста и усвоенным ранее формулам.

Этап 3. Компетентный. На третьей стадии появляется много внеконтекстных и ситуационных элементов. Это заставляет ученика использовать иерархическую процедуру принятия решений. Ведь она помогает выбрать самые важные аспекты ситуации. Компетентный глава отдела продаж, к примеру, вначале определит, были ли достигнуты все цели по продажам. При отрицательном ответе он встретится с каждым сотрудником команд и узнает, какие возникли проблемы. Допустим, три из четырех команд сообщат, что в линейке представлено слишком много продуктов. Тогда глава отдела продаж поговорит со своим боссом, чтобы ее сократить. При каждом решении он уделяет внимание лишь нескольким из великого множества факторов, влияющих на весь проект. Руководитель отдела продаж не пытается, например, выяснить, нет ли менее логичной причины трудностей в его командах. Такой тип поведения представляет собой рациональный процесс принятия решений. Задействованы и предшествующий опыт, и «вычислительные» правила для выполнения заданий.

Этап 4. Специалист. Профессионал проявляет быстроту, изменчивость и вовлеченность. И его поведение не определяется рациональным применением правил. Скорее оно характеризуется распознаванием моделей, появляющихся благодаря накопленному опыту. Профессионал рассматривает ситуацию целиком, а не с точки зрения отдельных элементов, взаимосвязи между которыми могут быть поняты и преобразованы на основе правил. В романе Уильяма Гибсона «Распознавание образов» главная героиня Кейс Поллард обладает немедленной, интуитивной и физически негативной реакцией на производные корпоративные логотипы. Она не может объяснить, чего не хватает в неоригинальной эмблеме. Восприятие логотипа во всей полноте вызывает подсознательную реакцию и определяет ход действий.

Этап 5. Эксперт. Когда кто-то достигает этой ступени, его связь с практикой настолько возрастает, что рациональное мышление практически не задействуется. «Умения настолько сильны в человеке, что ему не нужно знать о них больше, чем он знает о своем теле». На высочайшем уровне компетентности процесс принятия решений становится иррациональным. То есть при анализе ситуации не проводится ни разделения целого на части, ни перегруппировки этих элементов. Это «вовлеченное поведение человека, обладающего навыками. Оно основано на накоплении опыта и на бессознательном соотнесении новых ситуаций с теми, которые полностью сохранены в памяти». Например, известный писатель Колсон Уайтхед рассказал, какой процесс узнавания образов происходил в его сознании при работе над книгой «Подземная железная дорога»[11] (The underground railroad). Сильную подсознательную реакцию вызвал заданный автором самому себе вопрос: «Что, если бы Подземная железная дорога была реальной?» Отталкиваясь от этой фантазии, он полагался на свою интуицию эксперта. И вплетал в ткань книги моменты из популярных произведений и баек своего детства. «Моим первым погружением в фантастику, вероятно, стал повторный показ “Сумеречной зоны”, — сообщил Уайтхед New York Times. — Рабыня Кора выходит из настоящей подземной железной дороги и видит небоскреб. Это квинтэссенция “Сумеречной зоны”. Ты делаешь шаг в неверном направлении и оказываешься в потустороннем мире».

Когда люди с огромным опытом полностью поглощены любимым делом, эффект поразителен. Они способны углублять понимание своего мира, равно как и открывать пути к реальностям других людей. И все это в необычайно захватывающей манере. Например, Билл Брэдли — знаменитый игрок команды «Нью-Йорк Никс», который получил стипендию Родса и баллотировался в президенты. «У броска через плечо нет названия, — писал Джон Макфи в эссе о Билле Брэдли для New Yorker в 1965 году. — Он кидал мяч не глядя, через голову в корзину. Ему не надо было смотреть. Как пояснял Брэдли, “развивайте чувство осознанности”». Правильное направление определяется не субъектом действий. Скорее оно возникает напрямую из целостности ситуации. Это физический, а не умственный, и полностью поглощающий опыт.

Концерт Джули Гарленд в Карнеги-холл в 1961 году признан одним из лучших сольных выступлений в истории американского шоу-бизнеса. «Когда она поет Come Rain or Come Shine, то буквально вспыхивает на сцене в конце. Именно такой актрисой я всегда хотела быть, — говорила Вупи Голдберг в интервью Vanity Fair в 2011 году. — В конце песни на Джули снисходит благодать, и ее голос дрожит, словно ветка на ветру. Она немного фальшивит — лишь слегка. Но это не имеет значения, так как Гарленд охвачена огнем». Свидетели такого уровня мастерства зачастую описывают практически мистический опыт. Складывается впечатление, что работа эксперта является миру не им самим, а скорее через него.

Выше приведены примеры мастерства в избранных исполнительских видах деятельности: концертах и спортивных соревнованиях. Но схожее, хотя и не с таким накалом страстей, явление наблюдается и в случае с выполнением любых задач. Так опытный воспитатель мигом наводит порядок в группе маленьких детей. Врач собирает воедино множество разрозненных данных, чтобы поставить верный диагноз. Личный ассистент держит руку на пульсе и координирует загруженную жизнь босса. Во всех этих примерах мастерство можно охарактеризовать как поток интуиции — вовлеченность в мир, а не как осознанный, рациональный процесс.

Представьте себе джазовых музыкантов, которые собираются в клубе, чтобы впервые сыграть вместе. Более молодые из них будут играть так же, как репетируют у себя дома. Их взгляд ограничен. Эти музыканты ориентированы лишь на себя и на свое представление об идеальном исполнении. Они увязли в правилах. Опытные музыканты — мастера — знают, что нужно выкинуть из головы все теории и предположения в ту минуту, когда все собрались вместе. Они приходят на концерт после тысяч часов практики. Близкие к совершенству технические навыки для опытного музыканта — это аксиома. Но в ту минуту, когда распахиваются двери клуба, мастера начинают настраиваться на атмосферу. Они чувствуют температуру комнаты. Стараются понять, чей инструмент звучит агрессивно, а кто играет довольно робко. Слушают звуки сирены с улицы и используют «бип-бип» в качестве повторяющегося мотива музыкального фрагмента. Как говорил Майлс Дейвис, «не играйте то, что есть. Исполняйте то, чего нет».

* * *

Осмысление приглашает нас «играть то, чего нет» — искать лазейки в правилах. Если вы по-настоящему хотите достичь понимания, то нужно углубляться в контекст, сильнее погружаться в мир. Тем не менее, чтобы добиться этого, вначале необходимо прояснить отношение к данным — как к полным, так и к неполным. Как мы «узнаём» то, что считаем известным? И какой тип знаний придает людям уверенности, когда они по наитию ставят на рискованные инновационные идеи на рынке и выигрывают?

Глава 4. Насыщенные, а не скудные данные

Эта книга представляет собой исследование в области, которую пренебрежительно называют «литературной экономикой» в противовес математической экономике, эконометрике или объемлющей и ту и другую новой экономической истории. Люди делают то, что могут. И зачастую используют более элегантные — кто-то даже скажет «навороченные» — техники. Этим приемам я, как человек, получивший образование в 1930-е годы, не обучен. Коллега предложил сопроводить работу математической моделью, чтобы украсить. Возможно, некоторые читатели сочли бы ее полезной, но не я. Теория катастроф, объясняющая такие события, как обвал фондового рынка, — новый раздел математики. Как мне сообщили, ей еще предстоит продемонстрировать научную строгость или применимость. Лучше подождать.

Чарльз Киндлбергер. Мировые финансовые кризисы. Мании, паники и крахи

История о трех трейдерах

Однажды в начале осени 1992 года три валютных трейдера собрались в грязном офисе хедж-фонда на Седьмой авеню в Нью-Йорке. Помещение выглядело весьма скромно. Залатанный ковер и обшарпанный стол для переговоров посреди комнаты. Обстановка казалась не подходящей для заключения самой грандиозной и прибыльной сделки десятилетия.

Дискуссия была в самом разгаре. Трое мужчин просматривали разные варианты анализа данных. Но в их закромах не было таблиц, критериев сравнения или числовых моделей. В действительности финансисты распутывали плотный клубок насыщенных данных. Требовалось глубокое понимание уязвленной гордости и стремления к автономности. В частности, трейдеры анализировали в деталях перепалку между Хельмутом Шлезингером, главой Немецкого федерального банка (Бундесбанка), и Норманом Ламонтом, министром финансов Великобритании.

Согласно подписанному в том же году Маастрихтскому договору самые влиятельные центральные банки Европы работали над достижением общей цели. А именно над созданием единой европейской валюты — евро. Для выполнения этой задачи предстояло преодолеть всевозможные политические, экономические и культурные препятствия. Немало трудностей вызывала роль Немецкого федерального банка. Гиперинфляция после Первой мировой войны сделала немцев уязвимыми перед нацистским режимом. В годы после Второй мировой войны, когда были особенно свежи воспоминания об ужасах нацизма, главной функцией Немецкого федерального банка было сдерживание инфляции. Таким образом правительство не оставляло возможностей для появления нового разрушительного политического движения.

По подписании Маастрихтского договора перед банком встали другие задачи, которые могли войти в противоречие друг с другом. Теперь немецкая марка отвечала за закрепление нового механизма регулирования валютных курсов в остальной Европе. Объединение Германии в 1990 году вызвало инфляционное давление в стране. По этой причине Немецкий федеральный банк повысил процентные ставки. В прошлом это делалось уже много раз. Тем не менее повышение процентных ставок происходило на фоне рецессии и низких процентных ставок в других европейских странах, например в Великобритании и Италии. В результате ликвидность перешла к немецким маркам. Из-за валютной стратегии Немецкого федерального банка недорогие валюты, особенно фунт стерлингов и лира, торговались по нижнему пределу механизма регулирования валютных курсов. Немецкий федеральный банк исторически отдавал приоритет политике лучших ставок для граждан ФРГ. Теперь его независимость стала противоречить общему видению объединенного европейского рынка. К чему это могло привести? Выберет ли в конце концов Немецкий федеральный банк свою собственную антиинфляционную политику? Или ФРГ сохранит альянс с другими европейскими государствами, претворяя мечту об общей валюте в жизнь?

После серии встреч и дискуссий в конце лета и начале осени Хельмут Шлезингер был в ярости от напускной смелости Нормана Ламонта. Тот, стуча кулаком по столу, требовал, чтобы Немецкий федеральный банк начал действовать. Вместо этого руководство ФРГ пряталось за стеной плохо скрываемого презрения. Шлезингер объявил, что не желает обеспечивать какие-либо действия в отношении процентных ставок. Позднее он сообщил аудитории, что слабо верил в фиксированные валютные курсы между европейскими центральными банками.

Вернемся в Нью-Йорк. Три трейдера внимательно следили за разворачивавшейся драмой. Загнал ли Ламонт Шлезингера в угол? С чем были связаны политические амбиции Шлезингера — с Европой или с Немецким федеральным банком и автономностью Германии? Какое повышение процентных ставок стерпит британское правительство с учетом экономики с высокой долей заемного капитала и большого объема краткосрочных ипотек? Глава нью-йоркского хедж-фонда — один из трех инвесторов — был на выступлении Шлезингера в Германии. Сразу после него финансист подошел к главе Немецкого федерального банка, чтобы услышать более подробные рассуждения. Он спросил Шлезингера, согласен ли тот в общих чертах с целью создания европейской валюты. Бюрократ, всю свою жизнь взбиравшийся по карьерной лестнице центрального банка Германии, дал неожиданный ответ. Ему нравилась сама идея. Волновало лишь ее воплощение. Банкир непременно хотел, чтобы новая валюта называлась «немецкой маркой».

Несмотря на макроэкономические детали, ключевые моменты сюжета этого конфликта можно встретить в книгах из списка литературы любого гуманитарного университета. Самолюбие, политические махинации, преданность, уязвленная гордость и амбиции… Все это уже описано в великих драмах Шекспира или в обширных исторических трудах Фукидида.

Один из трейдеров начал чертить дерево вероятностей на доске. Было достаточно оснований полагать с учетом действующих лиц и обстоятельств, что Бундесбанк выберет антиинфляционную политику. Немецкие банкиры менее заинтересованы в сохранении других валют и понижении их курсов. В особенности это относилось к денежным единицам Италии и Великобритании. В экономике последней уже наступила рецессия. Поэтому повышение процентных ставок в Великобритании незамедлительно навредило бы британцам. Удержать на плаву новый обменный курс, по мнению трейдеров, можно было путем трех корректировок. Во-первых, поднять курс немецкой марки. Во-вторых, снизить курс британского фунта. Или, в-третьих, обменный курс валют выровнялся бы сам.

Трейдеры обсудили варианты развития всех трех сценариев. Немцы не собирались мириться с инфляцией из-за своей истории. Великобритания не могла допустить дефляцию из-за рынка краткосрочных ипотечных кредитов. Вывод казался очевидным: обменный курс валюты должен был адаптироваться. Стоимость фунта стерлингов практически наверняка упадет, и немецкий банк ничего не сделает для ее сохранения. Трейдеры отчетливо понимали: лучшая спекулятивная возможность заключалась в продаже английской валюты без покрытия[12]. Это было элементарно.

«Какова вероятность, что британскому банку придется девальвировать фунт стерлингов через три месяца?» — спросил один из трейдеров.

«Думаю, около 95%», — ответил мужчина у доски.

Все трое на мгновенье замолчали. В пределах валютных спекуляций, если они проведут продажу без покрытия британской валюты и ошибутся, то спустя время потеряют процент активов. Но если окажутся правы, то увеличат их на 15–20%.

«95% при ставке 20 к 1…» Последовало красноречивое молчание.

Наконец, лидер, глава всего фонда, спросил коллегу-инвестора, эксперта по иностранным валютам: «Сколько бы ты поставил в этой сделке?»

После паузы трейдер ответил: «Трехкратный капитал?»

Хедж-фонд на тот момент оценивался в 5 млрд долларов. Трехкратный капитал составлял 15 млрд долларов. Если бы трейдеры открыли позицию по продаже фунта стерлингов без покрытия и стоимость валюты на самом деле бы снизилась, то они бы однозначно сделали банкротом банк Великобритании. Это бы, в свою очередь, подорвало основы макроэкономической политики во всей Европе. Финансовый сектор в целом испытывал бы последствия этих действий на протяжении нескольких десятилетий. Сами трейдеры попали бы под особый контроль финансовых регуляторов по всей Западной Европе. Они стали бы самыми печально известными и в то же время наиболее превозносимыми валютными спекулянтами в мире.

Через минуту лидер невозмутимо вынес вердикт: «Тогда давайте поставим трехкратный капитал».

Затем встал и вышел из комнаты.

Многие инвесторы заработали 16 сентября 1992 года, в день, позднее названный «черной средой». Но никто не обогатился больше вышеупомянутого лидера валютных трейдеров — Джорджа Сороса, его преемника Стэнли Дракенмиллера и — на тот момент — главного стратега Роберта Джонсона. Сорос прославился как человек, «обрушивший Банк Англии». Британское правительство наконец-то сдалось и отказалось от механизма обменного курса после долгих попыток поддержать фунт стерлингов искусственным повышением процентных ставок. К этому времени британские налогоплательщики потеряли 3,8 млрд долларов, а личное состояние Джорджа Сороса увеличилось на 650 млн долларов. Soros Fund Management получил прибыль от сделки более 1 млрд долларов. Глава итальянской компании Fiat признался, что в 1992 году выгоднее было быть простым акционером в Quantum Funds Сороса, чем владеть целым автомобильным производством в Европе.

Что же произошло в офисе на Седьмой авеню? Как три инвестора узнали, что настал момент большой сделки? Каждая серьезная финансовая компания в мире рассматривала эту цепочку событий. Как Джорджу Соросу удалось извлечь так много данных из контекста, в отличие от большинства других инвесторов? Как он сумел учесть не только официальные высказывания, но и то, о чем не говорилось, равно как и причины замалчивания?

К этому моменту Сорос имел за плечами долгую историю вовлеченности в гуманитарную сферу знания. За десятилетия до всемирно известных рыночных спекуляций, в конце 1940-х — начале 1950-х годов, знаменитый трейдер изучал философию в Лондонской школе экономики. Его интеллектуальным героем и наставником был философ Карл Поппер, который привил Соросу строгость мысли. Принцип фальсифицируемости Поппера предполагает постоянные попытки скорее опровержения, чем обоснования своей правоты.

Идея Поппера была главным образом связана с научным методом установления достоверности. Если вы не находите ситуацию, в которой теория не выполняется, значит, она подтверждается. Но никакой объем тестирования, как подчеркивал Поппер, не носит исчерпывающий характер. «Все, что может сделать ученый, — писал он в 1956 году в эссе «Три точки зрения на человеческое познание»[13], — это проверить свои теории и устранить те из них, что не выдерживают наиболее строгих проверок, которым он их подвергает».

Изначально, в студенческие годы, Сороса пленили эти идеи. Вскоре он понял, что может с большим успехом применять свою версию «фальсифицируемости» к рыночным системам. И стал заниматься спекуляциями с тем же неумолимым стремлением подвергать проверке собственную уверенность в направлении развития рынка.

Детство Сороса прошло в Венгрии, оккупированной во времена Второй мировой войны. Поэтому социально-философские идеи Поппера также оказались ему близки. «…Там, где мы, казалось, стоим на твердой и безопасной почве, — писал ученый в эссе «Логика социальных наук», — на самом деле все ненадежно и неустойчиво»[14]. Сорос видел, как легко война нарушает привычный порядок вещей, в ранние годы. Поэтому он уделял особое внимание непредсказуемости истории. Знаменитый трейдер понял: масштабные политические события зачастую происходили из-за казавшихся банальными личных обид. Борьба за власть, возмущение и оскорбленное самолюбие: страсти кипели под поверхностью рациональных кредитно-денежной политики и соглашений.

Стэнли Дракенмиллер и Роберт Джонсон получили более традиционную подготовку по экономике. Первый оставил аспирантуру в Мичиганском университете и стал аналитиком по торговле акциями в нефтяном секторе. Второй изучал экономику в Массачусетском технологическом институте и получил докторскую степень в Принстоне. Но оба трейдера испытали влияние стиля управления Сороса. Культура гуманитарного мышления в Soros Fund Management требовала изучения социального контекста данных.

Роберт Джонсон объяснил мне этот уникальный процесс: «Данные по большей части не были цифрами. Не все они поддавались количественной оценке и учету в электронных таблицах. Они представляли собой опыт разных людей, газетные статьи, истории о том, как реагировал тот или иной человек, разговоры. Были описательными».

Именно это я называю «насыщенными данными». Что делает их таковыми? И почему информация такого рода настолько важна, ведь машинное обучение в избытке предоставляет скудные данные? Чтобы ответить на вопросы, обозначу четыре разных типа знания. Свет на них прольет философия. Это поможет лучше понять, как мы неосознанно отклоняемся в сторону неполных данных, или цифр, лишенных контекстуального значения. И осознать, как предвзятость препятствует культурным открытиям.

Четыре типа знания

Как мы понимаем, что именно нам известно? И как можем быть уверены в том, что действительно знаем что-либо? Философы бьются над этим вопросом тысячелетия. Знаю ли я в реальности, что сижу сейчас на стуле, a2 + b2 = c2, а Шекспир — великий поэт, затрагивавший тему власти? Людям, далеким от философии, кажется абсурдным, что подобные вопросы обсуждаются более двух тысячелетий. Но философы действительно тратят большую часть времени на поиск ответов. Как мы узнаём, что предмет падает, если его бросить? Существует ли реальный мир, когда мы закрываем глаза? Идеи философов не стоит игнорировать. Давайте вначале рассмотрим абстрактные пути познания, которые характеризуют скудные данные.

Объективное знание

Объективное знание лежит в основе точных наук. «Знаю, что 2 + 2 = 4», «Мне известно, что этот кирпич весит килограмм» и «Я в курсе, что вода состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода». Этот вид знания не предлагает реальной перспективы. Вот почему философ Томас Нагель называл его «взглядом из ниоткуда» в одноименной книге 1986 года. Повторные проверки объективного знания дают одни и те же результаты. Муравьев, атомы и астероиды можно отследить и измерить его средствами. Критерии объективного знания включают повторяемость, универсальность и соответствие наблюдениям в реальности.

Сторонники объективного знания в разное время предлагали различные концепции. Это мировоззрение берет начало в позитивизме. Согласно данному философскому направлению, все можно измерить без предубеждений или оценочных суждений наблюдателя. Неслучайно XIX век — апогей промышленной революции — стал также временем распространения машин. Люди той эпохи были заряжены оптимизмом. Они верили, что наука рациональна и объективна. И что почти нет преград для человеческого разума. Во многих отношениях так и было. Научные открытия позволили модернизировать сельское хозяйство и транспорт. Сделали возможной перевозку товаров через страны и континенты. Позволили автоматизировать процессы массового производства товаров, в которых нуждался богатеющий средний класс.

Идея о том, что человек может объективно измерить и гарантировать результаты, питала культуру, направленную на производство. Последняя развивалась, так как компании уделяли все больше внимания повышению производительности и росту маржи. Наряду со стремлением к объективности в искусстве появилось новое направление реализма. Театральные актеры пытались воссоздать всю жизнь города. Показать ее во всех проявлениях, а не такой, какую мы желали бы видеть. Писатели вроде Золя и Флобера концентрировались на объективной реальности обычного мужчины или такой же женщины. Даже несчастная госпожа Бовари, простая домохозяйка, тосковавшая по романтике, заслуживала невероятно подробного анализа.

Если вы немного знакомы с траекторией развития искусства и философии в ХХ веке, то вспомните, что определенность, объективность и рациональное мышление вскоре перестали быть в центре внимания. На смену пришли сомнение, субъективность и иррациональность в форме фантазий и подсознания. Гуманитарные науки отошли от научного реализма объективного знания, как и многие направления естественных дисциплин. Теория относительности Эйнштейна, например, стала переломным моментом в физике. Но, как это ни парадоксально, наука менеджмента из мира бизнеса по-прежнему отдает предпочтение объективному знанию. Вот почему так привлекательны большие данные, способные объективно измерять величины, просчитывать результаты и обнаруживать повторы. Они вбирают в себя все, что происходит выше порогового уровня осведомленности. Отражают выбор и предпочтения, которые характеризуют наши упрощенные версии.

Субъективное знание

Помимо объективного знания есть субъективное. Это мир личных мнений и чувств. Совокупность субъективных знаний изучают когнитивные психологи. Она отражает наш внутренний мир. Вам известно о себе нечто определенное, и все вокруг относятся к этой информации как к знанию. Мы говорим: «У меня болит шея» или «Я проголодался». А люди обычно полагаются на наше знание себя самого. Когда человек переживает некий чувственный опыт, субъективное знание о нем может считаться истинным лишь в текущий момент.

Но примеров полностью субъективного знания удивительно мало. Когда во время футбольного матча игроки видят зрителей, поедающих хот-доги, они с большей вероятностью скажут, что голодны. Эти знания находятся между субъективными и объективными. Их составляет информация о мире, который мы делим. На этот тип знаний оказывают большое влияние насыщенные данные. Благодаря ему значение подобной информации так велико.

Общее знание

В отличие от объективного знания, третью форму сведений нельзя подсчитать или измерить, как атомы или расстояние. И, в отличие от субъективного опыта, эта информация принадлежит всему обществу и культуре. Данное знание предполагает тонкое восприятие социальных структур, или — в терминологии главы 1 — «миров».

Другими словами, этот тип знания относится к общему опыту людей. Далее мы рассмотрим, как последний можно проанализировать с позиций феноменологии. Что такое еврейский опыт? Что значит быть работающей женщиной в Америке? Каково перебираться из деревни в большой город в урбанизирующемся Китае?

Для Сороса и его коллег общее знание было неотъемлемой частью их крупной сделки. Им был известен немецкий опыт и то, как он сказался на кредитно-денежной политике после Второй мировой войны. Трейдеры были в курсе настроений на улицах Лондона и того, насколько связанными чувствовали себя британцы из-за повышения процентных ставок. Такое знание не универсально, а всегда зависит от ситуации. И оно не внутреннее. Скорее этот тип знания можно определить как совокупность разделяемых людьми основоположений, своего рода кодекс. Трейдеры следовали за главным событием — понижением курса фунта. Но спекулятивные возможности существовали и на втором и третьем этапах развития событий, которые произошли позднее. Как инвесторы могли отреагировать на разворачивающуюся драму? И как дальше развивались бы события в случае реализации сценариев жадности или страха? Какая реакция бы последовала?

Понимание настроений как форма насыщенных данных было важным элементом в этом анализе. Они простираются за пределы отдельно взятых людей — могут охватить комнату, город или страну. Мы говорим: «Я в тревоге», а не «Тревога во мне». Это важное различие, потому что природа настроений социальна. В расположении духа нет ничего объективного, но и нет ничего полностью субъективного. Настроения отражают то, что мы вместе чувствуем. Равно как и то, как ваши чувства воздействуют на ощущения окружающих. Команда Сороса сумела уловить все нюансы настроений. Так им удалось проанализировать волны возбуждения и паники вследствие движений рынка после заключения Маастрихтского договора.

Сенсорное знание

Три инвестора также были настроены на четвертый тип знания, берущий начало в человеческом теле. Оно связано с ориентацией на нижнем уровне понимания человеком своего мира. Например, когда опытные солдаты в Ираке описывают, что физически «ощущают» мины-ловушки еще до того, как подойдут к ним. Ветераны-пожарные говорят, что ощущают пути распространения огня «шестым чувством». Медики-эксперты иногда берут дефибриллятор еще до того, как появятся очевидные признаки остановки сердца.

Сорос описывает свое собственное тело как элемент рыночной системы. Словно серфер, ставший единым целым с доской и — в более широком смысле — с водами океана, он воспринимает рыночные данные как разновидность потока сознания. И это движение информации неразрывно связано с его собственным восприятием. Сорос спрашивает у своих коллег и сотрудников, где они чувствуют главные сигналы: в шее, спине, голове или животе. Сам трейдер известен тем, что принимает серьезные финансовые решения на основании боли в спине или плохого сна. Респираторные инфекции, подхватываемые другим инвестором из той же фирмы, тоже имели особое значение. Они были платой за неподтвержденные данные о возможной чрезмерной задолженности по той или иной позиции. Когда инвестор начинал кашлять на совещании, Сорос немедленно спрашивал: «Пора снизить риски?»

Синтез знаний и распознавание моделей

Можно иронизировать по поводу любой связи между телесными ощущениями и знанием рынка. Но миф о Соросе как о шамане-спекулянте не должен помешать нам оценить другой, гораздо более строгий и лучше поддающийся анализу процесс. Джордж Сорос и его команда смогли провести рискованную сделку не потому, что полагались исключительно на боль в спине. Все дело в том, что они искусно синтезировали все четыре типа знания. Что более важно с точки зрения осмысления, инвесторы не выделяли какой-либо из них как наиболее достоверный.

В 1992 году трейдеры извлекли больше знаний из сложившихся условий, используя критерии сравнения и моделирование в качестве простых ориентиров. Тем самым они получили доступ к гораздо большему объему информации. Многие инвесторы при принятии решений используют модели рационального поведения и равновесия. Исходя из этого команда Сороса смогла предсказать действия остальных игроков рынка. Если вы знаете мир вашего врага — поставили себя на его место, чтобы лучше понять, — то из этого можно извлечь выгоду в крупных рыночных сделках.

Давайте обсудим, насколько радикально отличался процесс сбора информации Соросом и его группой от работы традиционного банка или инвестиционной фирмы. Люди, сидящие за столом в Soros Fund Management, были глубоко настроены на все четыре типа знаний. Она обобщали данные вроде немецкой национальной гордости и способности британцев мириться с жесткой экономией. Тогда как сотрудники банков вроде Goldman Sachs или Morgan Stanley с гораздо большей вероятностью работали с математическими моделями, созданными блестящими математиками или физиками с безупречным образованием. Подобные разработки абсолютно бесполезны для данных, не поддающихся количественной оценке, таких как негодование Нормана Ламонта. Они обрабатывают знания одного типа — объективные. Исследователи претендуют на то, что устранили риск из системы, проработав разные сценарии в мировом масштабе. Но в основе всей их деятельности лежит одно ключевое предположение. Рынки рациональны и всегда в конечном счете приходят в равновесие. Риски и вознаграждение сбалансированы и, следовательно, ясны и предсказуемы. В глазах таких исследователей рынка люди тоже всегда рациональны и действуют с явными и заранее установленными целями.

Стоит упомянуть, что практически все модели создаются на последних этажах стеклянных небоскребов в городах вроде Лондона, Нью-Йорка и Франкфурта, вдали от реального мира. Данные и математические разработки становятся своего рода окном в настоящую жизнь. Глядя в него, сотрудники финансовых компаний могут полагать, что понимают мировую экономику. Из-за исходных предположений о рациональном поведении и равновесии нет никакой необходимости выходить из офиса. Это стерильный мир. Он состоит из чистых офисов, совершенно ясных предпосылок и намерений. Миллионы долларов теряются и зарабатываются ежеминутно на основе комплекса знаний. Но последние лишены какого-либо контекста в виде конкретного места в мире. Эти знания отсылают лишь к собственной математической красоте.

Теперь рассмотрим, как Роберт Джонсон, главный эксперт Сороса по торговле валютой, готовился к своей роли в «обрушении Банка Англии». Осенью 1991 года он ощутил, как на рынок все сильнее давит объединение Германии и ситуация усугубляется развалом СССР. Все знали, что Маастрихтский договор приведет к распаду уже испытавшей потрясение европейской системы. У Джонсона была открыта длинная позиция на сумму приблизительно 2 млрд долларов с расчетом на стабильность финской марки. Но инвестор испытывал сомнения насчет этого вложения. Конечно, он мог сидеть в офисе в Нью-Йорке или Париже и производить расчеты при помощи дополнительных моделей. Но вместо этого Джонсон решил провести пару зимних месяцев в отеле в Хельсинки, чтобы лучше определить дальнейшие действия.

«Возможно, вы не знали, но финны любят выпить, — рассказал инвестор. — Каждый вечер я ходил с ними в место под названием Café Mozart. Мои новые знакомые много пили, и за зиму я хорошо узнал этих людей. Однажды все начали делиться своими предположениями. Люди готовились к девальвации марки. Я слышал это в их голосах».

На следующий день Джонсон отправился в Центральный банк Финляндии. Там он сообщил о намерении закрыть свою позицию в размере 2 млрд долларов. Транзакция была совершена в Финском почтовом банке, чтобы не сеять панику на рынке. В 10:00 Джонсон вышел из сделки. Он сразу вылетел в Нью-Йорк. По прибытии инвестор ликвидировал обязательства по сдаче одних ценных бумаг и одновременно заключал сделки по другим, чтобы сыграть против финской марки. Спустя несколько дней валюта Финляндии упала на 18%. Джонсон получил большую прибыль, хотя практически каждый инвестор на рынке потерпел огромные убытки.

«Все подходили ко мне и спрашивали: “Как ты предвидел это? Как понял, что они собираются отпустить валюту?” — рассказывал мне Джонсон. — Я знал, потому что был там. Я мог почувствовать это, пока говорил с финнами. Причем не с представителями центрального банка. Среди моих собеседников были финансовые инвесторы, трейдеры и представители профсоюзов. Свои знания я почерпнул из реального общения, полного настоящих эмоций. Дело вовсе не в фундаментальной механической экономике».

Джонсон сравнивал этот тип знаний со скудными данными, которые только и признавались «допустимыми» в его альма-матер — Массачусетском технологическом институте. Трейдер рассказывал: «Когда я брал математическую формулу из области экономики и применял к инженерным разработкам, она подходила прекрасно. Но в случае с анализом рынка труда была совершенно бесполезной. “Что же, парни, вы делаете? — спрашивал я. — Притворяетесь. Это человеческие системы, а не механические”».

Джонсон с ностальгией вспоминал одного из преподавателей Массачусетского технологического института — известного экономиста и историка Чарльза Киндлбергера. «Этот чудесный человек приглашал нас на генеральную репетицию Бостонского симфонического оркестра в пятницу утром перед концертом в выходные. Он звал на кофе с маффинами. Там мы слушали лекцию, а затем обсуждали. Этот человек жил экономической историей. Он работал над Планом Маршалла и написал знаменитую книгу “Мировые финансовые кризисы. Мании, паники и крахи”[15]. Его распознавание моделей брало начало в ситуации, истории, человеческих рассказах. Киндлбергер говорил банкирам, что книги Дефо, Бальзака и Диккенса очень важны для совершенствования в профессиональной сфере».

Возврат к литературной экономике

Экономика как дисциплина представляет собой идеальный пример деятельности, извлекающей наибольшую выгоду из всех четырех типов знаний и данных, насыщенных и скудных. Тогда почему столь многие настаивают на помещении этой дисциплины исключительно в область объективных знаний? Великий экономист Пол Самуэльсон говорил об этом конфликте в интервью ведущему новостей News Hour на канале PBS в конце 1990-х годов: «Экономика не точная дисциплина, а комбинация искусства и элементов науки. И это первый и последний урок, который нужно усвоить. По-моему, мы не приближаемся к точности. Но улучшаем базы данных и способы рассуждений о них».

Историк Исайа Берлин уникален в своем понимании сути данного урока. Большую часть своей карьеры ученый посвятил исследованию политических учений. Он стремился разделить на типы политические идеи и лидеров. Берлин работал над своими книгами и эссе во второй половине ХХ века. В этот период политологи и экономисты были одержимы поиском универсальных законов и основ всех политических систем. Они утверждали: определенные теоретические концепции могут заставить двигаться вперед всю социальную и политическую сферу жизни общества. Вызвать в этих областях прогресс, который свойственен науке. Ученые хотели, чтобы политические игры велись по рациональным правилам.

Берлин исследовал эти утверждения в сборнике «Чувство реальности: исследования идей и их истории». Точно ли понятие рациональной игры отражало реальность? На самом ли деле политика разыгрывалась по этим правилам? Ученый пришел к выводам об обратном. Опытный инвестор Джордж Сорос способен одновременно обобщать исходные данные невероятной сложности. Берлин обнаружил, что великие политические лидеры также обладали совокупностью особых личных качеств. Эти умения историк назвал «абсолютно обыкновенными, эмпирическими и квазиэстетическими». Политических лидеров отличали вовлеченность в реальность на основе опыта, эмпатическое понимание других и восприимчивость к ситуации. Они проявляли выдающиеся способности к синтезу «сплава из невероятного количества постоянно меняющихся, многоцветных, изменчивых, то и дело дублирующихся данных. Слишком объемных, быстрых, переплетенных между собой, чтобы их выловили, зафиксировали и назвали, как множество разных бабочек».

Если следовать логике Берлина, дар инвесторов заключается в способности увидеть закономерности в океане данных, впечатлений, фактов, опыта, мнений и наблюдений. И затем выработать на основе этих моделей одну обобщающую идею. По мнению Берлина, для этого нужен «прямой, чуть ли не чувственный контакт с соответствующими данными». Иными словами, «острое чувство того, что к чему подходит, что из чего возникает, что к чему ведет».

Это умение задействует разум, эмоции, суждения и анализ. Берлин называл это «множеством разных бабочек». И если говорить о финансовой спекуляции, то требуется еще решимость действовать, опираясь на все четыре типа знаний.

Дисциплина и действие

19 октября 1987 года промышленный индекс Доу — Джонса снизился на 22,6%. Это было крупнейшее падение с момента его опубликования в 1896 году. Те, кто наблюдал за рынком, пытались понять последствия резкого снижения в день, ставший «черным понедельником». Дракенмиллер старался разглядеть модель, знакомую по предыдущим обвалам. На основе опыта и исторических знаний он предположил, что спустя несколько дней за резким падением последует оживление, а затем снова значительное снижение. Сорос, напротив, уверял: дело в недавно разработанном портфельном страховании. Этот финансовый продукт привел к появлению петли обратной связи и нарушил равновесие. Он был призван защитить инвесторов от серьезных потерь в случае падения рынка. Но когда тысячи приобрели продукт, это спровоцировало хаос в продажах фьючерсных контрактов. Резкие движения в этом, казалось бы, маленьком уголке рынка — словно взмах крыльев бабочки в Японии — в итоге привели к огромной волатильности.

Сорос был убежден: «черный понедельник» связан с этими сложными петлями обратной связи. Дело не в фундаментальном сдвиге на рынке и не в том, что он достиг дна после того, как лопнул финансовый пузырь. Поэтому трейдер сохранил свою позицию и продолжил играть на повышение. Но в среду, 21 октября, Сорос ставил на снижение японской йены и не преуспел. Рынок в Токио начал расти. Трейдер понял, что американский рынок на самом деле достиг дна. Колебания, вызванные портфельным страхованием, были лишь малой частью спада в более крупном цикле. Фонд терял деньги, и вскоре Сорос утратил доверие инвесторов. Всего несколько недель назад годовая прибыль Quantum Fund составляла 60%. Теперь фонд терял 10% в год. Сорос закрыл свои позиции настолько резко, что это изменило движение рынка. В считанные дни 840 млн долларов его фонда растворились в воздухе.

Сорос был не одинок. Известные управляющие хедж-фондов метались из стороны в сторону по мере стремительного падения рынка. Вскоре после обвала Сорос встретился с несколькими видными инвесторами. Неудивительно, что атмосфера в комнате была мрачной. Миллиардные инвесторы, некогда вершившие судьбы, были подавлены своей неспособностью предсказать волатильность рынка. Легендарный управляющий хедж-фонда Майкл Стейнхардт приветствовал гостей, застыв в позе эмбриона. Он сообщил коллегам, что готов к переменам в карьере и образе жизни.

Сорос хорошо понимал царившие настроения, но не позволял себе поддаваться им. В этой похоронной атмосфере знаменитый трейдер действовал с умом и и проницательностью. Сорос заметил, что Алан Гринспен, на тот момент глава Федеральной резервной системы США, ослабил кредитные условия. Так появлялось больше возможностей для движения рынка. В ту неделю потрясенные инвесторы только восстанавливались. Но не Сорос. Он не ослабил хватку. Управляющий Quantum Fund оперативно провел короткие продажи доллара на валютном рынке. Это было бравадой чистой воды, очередной ставкой на поведение других участников рынка спустя всего пару дней после потерь «черного понедельника». Но, как трейдер позднее описывал, у него потекли слюнки, «словно у собаки Павлова», при виде спекулятивной возможности. Как и предполагалось, доллар упал. Решение Сороса обернулось успехом. К концу 1987 года Quantum Fund снова стал прибыльным.

Большинство инвесторов, участвовавших в событиях 1987 года, имели доступ к абсолютно той же информации и экономическим моделям, что и Джордж Сорос. Все знали, что Федеральная резервная система США ослабит кредитно-денежное регулирование, чтобы не допустить полной остановки рынка. Кого бы из влиятельных игроков, лежавших в позе эмбриона или топивших горе в алкоголе, мы ни спросили, их прогнозы дальнейшего развития событий в точности совпали бы. Разница в том, что Сорос развил способность придерживаться дисциплины в действиях. Он мог оставаться безучастным к недавним поражениям, так как концентрировался на новой спекулятивной возможности. Сорос убрал себя и оскорбленное эго из контекста. И ощутил, что чувствует рынок. Это восприятие привело трейдера к прекрасной возможности.

Сорос учился неуклонно оставаться открытым всем типам знания. Используя тело и культурный контекст, он не позволял себе чересчур увлекаться объективными знаниями о числах. «Уверенность не выбор, в отличие от того, что делает Джордж Сорос, — рассказал Джонсон. — Он верит в себя и решается действовать. Именно эта его способность поражает. Дело не в том, что он может логически распознать самые прибыльные действия. Это умеют многие опытные трейдеры. Но Сорос на самом деле действует. Он не держится в стороне, наблюдая за битвой, а принимает решения в гуще событий».

Из атмосферы в стратосферу

Крис Канаван, защитивший докторскую диссертацию по экономике в Колумбийском университете, теперь работает с Соросом. Он разграничивает собственные склонности и тенденции босса: «Когда я был трейдером, то, как и у Сороса, у меня появлялись какие-то интуитивные прозрения или неопределенное чувство относительно более или менее вероятных движений рынка. Постфактум приходило понимание: я был прав и просто реагировал на происходившее вокруг. Но не желал прислушиваться к внутреннему голосу. Не хотел подменять догадками свои мысли. При этом слово “мысли” я употребляю в достаточно эмпирическом смысле. Допустим, вы умеете интуитивно понимать, что наступил переломный момент. Даже можете чувствовать, как и что скоро обрушится. Но я по-прежнему был слишком робок, чтобы воспользоваться этими информацией или знаниями. Ведь их нельзя выразить в числах. И мало кто способен сообщить остальным: мы ставим на эту позицию, основываясь не на цифрах, а на знании того, что так будет правильно».

Канаван приравнивает это к мастерству гольфистов, погруженных в игру. В молодости экономист увлекался этим видом спорта. «Чем больше я совершенствовался, — рассказывал он, — тем больше понимал, насколько великими на самом деле были лучшие спортсмены». В их присутствии восприятие игры Канаваном разительно менялось. По уровню мастерства он приближался к профессионалам. Но прогресс лишь показывал молодому человеку, насколько далеко опытные гольфисты ушли в понимании игры. Канаван говорил: «Они развили космическую скорость и улетели в стратосферу. Не будучи достаточно хорошим игроком, вы не сможете оценить этот факт».

Полет стал возможным лишь благодаря смелому использованию всех типов знаний. «Среднестатистический игрок, — объяснял Канаван, — просто не осознаёт, насколько сложно учитывать все переменные: ветер, температуру и направление роста травы. После этого нужно решить, как ударить по мячу. Но главное — быть достаточно храбрым, чтобы совершить этот удар, зная, насколько незначительные факторы могут привести к промаху».

Не все из нас могут быть асами гольфа или, скажем, джазовой фортепианной музыки. Но большинство видели мастерство в действии, когда старались овладеть новым языком. Возьмем, например, немецкий. Человеку, начавшему его изучать, вначале нужно освоить правила, то есть грамматику. Его интересует, как организован этот язык. Каковы правила и исключения из них? Потратив время на наработку словарного запаса, ученик начинает строить предложения. Он прилагает все усилия, чтобы избежать грамматических ошибок. Вскоре прилежный ученик привыкает к правилам вроде постановки глагола в конце очень длинных немецких предложений. И затем, прямо как описывал Канаван, взмывает в стратосферу. Словно по волшебству, внезапно он отпускает все мысли и начинает наслаждаться свободным владением. Сами по себе правила — эти абстрактные принципы — отходят на второй план. Теперь ученик говорит на новом языке бегло и ясно. Переделывает язык под себя, играет с ним и пользуется его выразительными средствами. Подбор правильного слова для ученика полностью отошел на второй план. А на первом — значение того, что он хочет сказать.

При рассмотрении этого примера мастерства и многих других, о которых я буду говорить далее, мы вновь можем обратиться к идеям Хьюберта Дрейфуса. Для этого ученого и для других философов, работающих в русле феноменологии, величайшие умения и инновации не являются результатом сознательной мыслительной деятельности. Это очевидно в случае с овладением новым языком, хотя сама идея полностью противоречит нормам, преобладающим во многих корпорациях, институтах и даже образовательных системах. В их культурах явно или негласно предполагается, что мы проявляем свои навыки лучшим образом, сидя в одиночестве и размышляя на абстрактные темы.

Сила практической мудрости

Понятие фронезиса Аристотеля, или практической мудрости, поможет разобраться. Философ утверждал: наделенный практической мудростью человек способен выйти за рамки «грамматики» своей области, по аналогии с изучением иностранного языка. Ему больше не нужно подспорье в виде правил или моделей. Вместо этого такой человек понимает контекст как конкретный и зависящий от текущей ситуации. Он делает необходимое подходящим образом и в нужный момент. Когда Канаван описывает опытного гольфиста, то действительно рассказывает про конкретную реакцию игрока в специфической ситуации. Будто контекст сам выводит его на действия. Поскольку мы говорим о мастере, опыт позволяет ему оставаться восприимчивым к значению момента.

Канаван пояснял: «Чем больше вы поддаетесь декартовскому образу мысли, тем меньше хотите прислушиваться к своему чутью. Или боли в шее. Или расстройству желудка. И это делает вас менее, а не более успешным трейдером или спекулянтом. Мы живем с этим парадоксом. Сейчас главенствует убеждение: чем более “научна” информация, тем лучше. При этом точное знание перекрывает доступ ко всем сведениям, поступающим в другой форме. Но именно люди, которые не закрывают себя от такой информации, во много раз превзойдут других. Зачастую такое опережение означает, что непременно будут проигравшие. В этой игре моя победа означает ваше поражение».

Старший трейдер, с которым я разговаривал в Soros Fund, описал свой опыт использования всех четырех потоков данных. Раньше этот человек был невероятно опытным консультантом бразильского правительства. И десятилетия проработал на южноамериканских рынках. Трейдер использовал свой опыт, чтобы открыть рискованную позицию с высокой долей заемного капитала в Бразилии в 2001 году. В первом квартале казалось, что дела идут хорошо. Затем последовали денежные потери по позиции. Вскоре убытки стали огромными. Спустя полгода и несколько сотен потерянных миллионов долларов Сорос позвонил трейдеру и попросил заглянуть к нему.

«Первой мыслью было: “Что ж, кое-чего я добился — по крайней мере теперь могу всем говорить, что работал на Джорджа Сороса”», — старший трейдер рассмеялся.

Но когда он встретился с главой хедж-фонда и попытался объяснить причины катастрофы, произошло нечто абсолютно противоположное увольнению. Сорос прервал подчиненного спустя 15 секунд. Он сказал трейдеру, чтобы тот сохранил позицию: «Дождись ситуации, когда хуже уже и быть не может, и удвой ставки». Мужчина вздохнул с облегчением, но был огорошен указанием. Как «узнать», что хуже уже быть не может?

Он ждал и наблюдал за рынками. Спустя две недели трейдер взглянул на свою позицию. Момент настал. Его переполнила уверенность, что рынок на самом деле достиг нижней точки. Тогда он последовал совету Джорджа Сороса. На дне рынка все закрывали позиции, а трейдер глубоко вдохнул и удвоил ставки. Оставалось лишь ждать.

Задумайтесь на мгновенье, насколько тяжело трейдеру далось решение по удвоению ставок. Как трудно было ждать на фоне всеобщего бегства. Каждая клетка тела вопила в панике: «Избавляйся от позиции немедленно!» Но вместо этого мужчина прибегнул к дисциплине, чтобы сохранять спокойствие. Он попробовал отделить эмоции от своего состояния вовлеченности в позицию.

И затем, словно по волшебству, рынок развернулся. И это никого не удивило. Спад должен был в конце концов смениться подъемом. Но шок вызывало то, что рынок развернулся сразу по достижении дна.

«Годы наблюдения за рынками научили меня распознавать это, — говорил старший трейдер. — Но только Джордж Сорос показал, как делать крупные ставки, пусть и нехотя, на базе этого чувства. Наш выбор был основан не на аналитике, а на многолетнем опыте наблюдения за закономерностями рынка. Я никогда не смогу ни систематизировать это знание, ни даже просто объяснить. Но в итоге мы приобрели в несколько раз больше, чем до того потеряли».

Крис Канаван рассказал о своем самом глубоком опыте использования альтернативных способов познания, или «косвенных» данных. В 1997 году он оставил научную карьеру и устроился в Goldman Sachs. Мы[16] часто проводим время в этой компании на этаже операций на товарной бирже. Именно там Канаван начал ломать голову над некоторыми непреложными истинами своего мира. Среднестатистические сырьевые трейдеры занимались, например, золотом, нефтью, природным газом и палладием. И обычно были на три-пять лет старше коллег с этажа валютной биржи. Они также считались менее умными. Послужной список среднего сырьевого трейдера был куда скромнее, чем у коллеги с валютной биржи. В нем отсутствовали дипломы университетов — членов Лиги плюща и престижные стажировки. Но, несомненно, подразделение операций на товарной бирже было настоящим двигателем Goldman Sachs. Оно десятилетиями оставалось одним из самых прибыльных сырьевых бизнесов в данном направлении. Затем однажды летом ураган налетел на побережье Мексиканского залива и, сметая все на своем пути, устремился вглубь материка, в сторону Луизианы. Сырьевой рынок будто обезумел. И все же, несмотря на невероятную волатильность, трейдеры не просто продолжали работать. Они заключали свои лучшие сделки. Так почему эти ребята, объективно не самые умные, систематически заключали лучшие сделки?

«Последние два десятилетия они только и делали, что продавали нефть и продукты ее переработки. То есть все, что попадало на нефтеперерабатывающий завод и что покидало его стены, — рассказал Канаван. — Трейдеры были полностью в своей стихии. Ведь они могли без каких-либо особых поисков собрать необходимую информацию обо всех буровых установках на пути урагана. И не только. Они знали, какие нефтеперерабатывающие заводы в Мексиканском заливе и на побережье Атлантического океана эти установки обслуживали».

Канаван понял: ни один из трейдеров не работал по математическим моделям. Они по натуре не были счетоводами. Не искали лучшее равенство, которое позволило бы объективно разобраться в деятельности на рынке. Вместо этого трейдеры погрузились в движения рынков.

По мнению Канавана, любой из них мог бы сказать: «Я знаю, где все находится и куда движется. Поэтому могу вообразить, что произойдет дальше. Просто поскольку мне довелось увидеть ураган и его разворачивающиеся последствия. И в моих силах было схематично их наметить. А потом я почувствовал, как именно будут дальше двигаться цены на нефть и другие продукты. И мне удалось извлечь выгоду из этих предполагаемых изменений путем продажи соответствующих товаров».

Канаван следил за тем, как сырьевые трейдеры зарабатывали в один из наиболее волатильных периодов десятилетия. Их коллеги с валютной биржи в условиях нестабильности преуспевали благодаря совершенно другим методам. Ниже приведены некоторые его наблюдения.

«Главная идея заключалась в том, чтобы научить сообразительного 23-летнего выпускника немногим базовым математическим концепциям. В частности, о том, как устанавливаются курсы валют или — по крайней мере — как должны. Дальше ему потребуется несколько мощных моделей, чтобы производить достаточно быстрые вычисления. Человек может начать торговать и зарабатывать. При этом из-за природы рынка ему не нужно собирать узкоспециализированную и сложную для количественной оценки информацию.

Раньше я думал: эти молодые и самонадеянные парни уничтожат нефтяных трейдеров в любой момент». Но после урагана Канаван изменил свое мнение практически обо всем, что казалось ему известным.

«До этого момента я придерживался традиционных взглядов, так как имел степень доктора экономических наук и какое-то время вращался в академических кругах. Я думал, что хороший трейдер должен найти лучшую модель, чем другие. С моей точки зрения, вся работа заключалась в изобретении, улучшении и оттачивании очередной сложной статистической техники, призванной сделать эту модель эффективнее.

После урагана я понял: со всеми своими навыками такой валютный трейдер столбенел в ту минуту, когда происходило что-то неожиданное. Мелькнула мысль: нужно полностью пересмотреть свое понятие хорошего трейдера.

Очень скоро мы придем к тому, что вся количественная информация будет обрабатываться участниками рынка одновременно и мгновенно. Все, что для этого нужно, — более быстрый оптоволоконный кабель, больше памяти и модели. Последние являются чьей-то собственностью в течение полутора суток. Затем каждый может использовать их. В этот момент что отличает систематически хорошего трейдера от неизменно плохого?»

Попробуем предсказывать события с декартовской позиции, когда рынок рассматривается полностью рациональным. Все трейдеры начнут подкидывать монетку. Никто не будет превосходить остальных. Прогноз Канавана выглядит иначе. Он считает, что даже при полной прозрачности некоторые трейдеры по-прежнему обойдут других. Кому-то суждено достигать выдающихся результатов вновь и вновь. В своей работе они будут исходить из реальной жизни. То есть станут собирать и синтезировать данные, насыщенные искудные. Они будут черпать идеи из вариантов понимания культуры, каждый из которых неразрывно связан с реалиями отдельной ситуации. В конце концов, человеческий интеллект в его лучшем проявлении никогда не сведется к бросанию монеты.

В следующей главе мы рассмотрим, где можно найти наиболее важные насыщенные данные. Исследование культуры требует методологии, признающей все сложные взаимозависимости нашего мира. Время оставить обещания ложных абстракций и с головой окунуться в богатую реальность. А начнем мы с абрикосового коктейля.

Глава 5. Саванна, а не зоопарк

Сложилась ситуация, что философы чересчур увлекаются критицизмом, глядя на вещи свысока, а не исследуя и не пытаясь понять их изнутри.

Эдмунд Гуссерль

Гуссерль, Хайдеггер и история об абрикосовом коктейле

По легенде, в 1933 году Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар и их друг и коллега Раймон Арон сидели в кафе на бульваре Монпарнас. Арон только что вернулся из Германии. Там он побывал на лекции Эдмунда Гуссерля. А теперь рассказывал друзьям, как немецкий мыслитель искал способы вернуть богатство повседневной жизни в философские исследования. Учение Гуссерля — феноменология — было связано с устранением абстракций интеллектуального дискурса из объектов и опыта. Немецкий философ заклинал слушателей возвращать внимание «назад, к самим вещам». Сартр и Бовуар горячо заинтересовались новым направлением и попросили объяснить подробнее. Арон поднял бокал с абрикосовым коктейлем. И описал феноменологию как философское осмысление вещей столь же обычных, как этот напиток. Она не позволяет исследователю увязнуть в разных представлениях о сознании и роли «мышления» в бытии. Напротив, предлагает описывать то, как феномены представлены в нашем повседневном опыте. Гуссерль убеждал слушателей вынести за скобки на тот момент главный философский вопрос «Существует ли на самом деле абрикосовый коктейль?», а вместо этого сконцентрироваться на объектах, как они нам в действительности являются.

На этом этапе некоторым из вас, возможно, не терпится узнать ответ на фундаментальный, животрепещущий вопрос: каким может быть осмысление в ежедневном применении? Из него логически вытекает следующий: как развить собственный вариант этой практики? С чего начать?

Не каждый может стать Джорджем Соросом. И осмысление не предлагает некий план вроде «семи секретов успеха». Оно помогает открыть сознание тем идеям, без которых невозможно заложить фундамент для более глубокого понимания культуры. В действительности на практике применяется конкретный метод в качестве организующей структуры для принципов осмысления, которые мы уже обсуждали. Данный подход называется «феноменологией», или «наукой о феноменах». Это слово редко всплывает в повседневном общении. (Ведь его не так-то просто произнести.) Тем не менее соответствующее понятие является философским источником вдохновения для осмысления.

К примеру, что такое бокал вина? Более века назад в Германии Гуссерль, философ, поразивший Сартра, начал задавать простые на вид вопросы вроде этого. Он утверждал: мы должны описывать вино так, как оно представлено в чувственном опыте. А не открывать ящик Пандоры, задаваясь вопросом: существует ли вино в действительности? Занятия Гуссерля один из его подопечных прозвал «феноменологическим детским садом». Ведь студенты учились описывать все виды повседневного опыта: концерт, грозу или болезнь. При этом их изложения не были лишены системы. То были серьезные попытки отделить объекты от абстрактных теорий и привычных допущений. Задача феноменолога заключается в том, чтобы описывать вещи так, как они на самом деле представлены в опыте. А не так, как могли или должны быть.

Идеи Гуссерля были свежими и захватывающими. И привлекли массу людей на его лекции в немецком студенческом городке Фрайбурге. В конечном счете и в Париже Сартр и Бовуар восприняли понятия ранней феноменологии Гуссерля и соединили с особым чувственным восприятием, свойственным французской культуре. Так на свет появился экзистенциализм.

Самым знаменитым учеником Гуссерля стал Мартин Хайдеггер. Он переосмыслил работу своего наставника. Немецкий философ предположил, что даже самая строгая феноменология верна традициям Декарта. Другими словами, по-прежнему видит человека мыслящим отстраненно, за пределами любого социального контекста.

Хайдеггер приступил к описанию феномена бытия как такового, или нашего общего существования в мире. Феноменология Гуссерля концентрировалась на значении абрикосового коктейля как идеи, родившейся в голове Раймона Арона. Радикально новая теория Хайдеггера утверждала, что мир не сводится к совокупности идей индивидов. Фактически философ пришел к выводу, что в нашем опыте нет ничего внутреннего. И следовательно, надо концентрироваться на социальных структурах, тех, что лежат в основе культуры кафе, официантов, посетителей и барменов. Коктейль лишь часть ее оснащения. Всё в этом конкретном мире — невидимые, фоновые практики любого парижского кафе. Они отражают французскую культуру. Если вы хотите лучше понять французскую утонченность, первым делом отправляйтесь в парижское кафе.

Побег из зоопарка

Выше я постарался отразить интеллектуальный контекст, в котором возникла феноменология. Но для осмысления главное, что данное направление призывает нас вернуться в реальный мир. «Назад к самим вещам!» Хватит наблюдать за львами, поглощающими мясо из мисок в клетке. Выходите на свободу и смотрите, как они охотятся в саванне. Отправляйтесь на волю.

Многие из нас заперты в том или ином «зоопарке». Это душный офис со стеклянными окнами в центре шумного города. Или стол в конференц-зале, заваленный документами с цифрами, которые должны отражать реальную жизнь. Или собрание, посвященное корпоративной стратегии с пустыми мантрами и бессмысленными аббревиатурами. Каким бы ни был зоопарк, обычно он мешает охватить реальную жизнь во всей сложности.

Феноменология раскрывает не суть, например, автомобиля или ресторана, а скорее существо нашего отношения к ним. В любой момент времени не все для нас одинаково важно. В течение жизни мы находимся в отношениях с вещами. Феноменология может показать, какие из них в определенный момент времени имеют больший смысл. В фармацевтической компании электронные таблицы расскажут, сколько менеджеров по продажам выполнили квартальный план в 2016 году. Феноменология прольет свет на то, что отличает самых успешных из них. Для кофейной компании из рейтинга Fortune 500 наука об управлении покажет, сколько кофе класса премиум — по цене 2 доллара за чашку и выше — пьет в день среднестатистический американец. А феноменология поможет понять, что лежит в основе опыта действительно хорошего кофе. Модели сегментирования рынка проиллюстрируют для дома моды, как разные потребители товаров класса люкс тратят деньги. Феноменология покажет, к какому опыту они стремятся.

Другой способ провести различие между зоопарком и саванной — использовать термины «корректный» и «правдивый». Главный критерий объяснения с точки зрения естественных наук — корректность. Соответствует ли утверждение наблюдаемым фактам? То, корректно ли оно, не зависит от субъективных убеждений. Но, когда речь идет о наших общих мирах, соответствующее понятие мало что раскрывает.

Мы можем корректно определить биологический пол человека: либо мужчина, либо женщина. Но в таком утверждении совсем мало информации о том, как ощущается мужественность или женственность. Каково быть мужчиной или женщиной?

Эта разновидность интерпретации заставляет людей кивать и соглашаться: «Вы такправы». Это не универсальный закон. Подобные истины неприменимы ко всем физическим явлениям — от мельчайших кварков до огромных астероидов. Но они позволяют лучше понять и прочувствовать конкретное время, место и настроение.

Можно проанализировать любой феномен или форму поведения. Например, игру, вечеринку, путешествие, спорт, инвестирование, учебу, развлечения, прием пищи, красоту или доверие. При этом используется либо корректная, либо правдивая интерпретация. Но лишь через вторую проявляется культурное значение. Трехцветное полотно становится американским флагом. Скопление молекул золота превращается в обручальное кольцо. Строение из листов фанеры и досок разной длины оказывается домом.

Наш опыт в мире связан с вложениями в такие объекты и деятельность. Например, шампанское сделано из одного сорта винограда. Но пластиковый стаканчик с напитком на шумной вечеринке совершенно не похож на бокал, поданный официантом в белых перчатках в изысканном ресторане. Корректно, что в обоих случаях шампанское изготовлено из винограда из одной местности во Франции. Оба напитка могут содержать равное количество дрожжей. Но первый опыт заставляет нас почувствовать себя свободными от условностей, неряшливыми и буйными. А второй очаровывает и облагораживает. В установлении различия между двумя опытами и состоит правдивая интерпретация.

Рассмотрим концепцию времени с позиции естественных наук и феноменологии. Люди порой говорят что-то вроде «Ого, уже три часа?» Если обратиться к часам, то этот момент ежедневно наступает в одно и то же время. Сквозь призму естественных наук оно фиксировано и лишено контекста. Секунда не более чем определенный отрезок времени. Словно жемчужины, нанизанные на нить, все секунды одинаковы по размеру или продолжительности. Оглядываясь на свою жизнь, с такой позиции мы видим равномерный набор единиц (минут, лет, десятилетий) с одинаковыми характеристиками. Они измеримые и четкие. В принципе, можно поменять отрезки между собой с одинаковым исходом.

Но время ощущается по-другому — не общим планом. Научное представление о времени полностью корректно, но при этом целиком поверхностно. В человеческом или бытийном времени одна секунда может ощущаться дольше часа. Один и тот же отрезок тянется медленнее, когда мы ждем приема у врача, чем когда спешим на поезд. Смыслы наслаиваются на восприятие времени. Один и тот же жизненный период может иметь разные значения по мере взросления. Если в мрачном настроении вспоминать прошлое, то студенческие годы можно счесть потраченными впустую. При этом в минуту радости время, проведенное в университете, может показаться полным авантюризма и возможностей. Прошлое зависит от контекста, в котором вы находитесь в данный момент. Оно окрашивается разными эмоциями в зависимости от текущего восприятия жизни.

Подобные изменения не ограничены личным опытом. Они могут затрагивать и общую культурную память. Значимость определенного периода или лица может меняться, когда открывается новая информация о времени или человеке. Решение Невилла Чемберлена передать западные области Чехословакии нацистской Германии в рамках Мюнхенского соглашения 1938 года современники сочли грамотным ходом, чтобы задобрить Гитлера. «Мир в наше время!» — скандировала толпа в Великобритании по его возвращении. Но сегодня мы смотрим на вещи абсолютно иначе. Чемберлена зачастую расценивают как величайшего труса Второй мировой войны — человека, не сумевшего противостоять злу. Несомненно, со временем меняется контекст, в котором мы понимаем все исторические события.

Те же различия в восприятии пространства. Подумайте о комнате или транспортном средстве, в котором сейчас находитесь. Естественные науки описывают пространство с помощью измерений, которые можно подставлять в уравнение. Расстояние между вами и стеной, между вами и дверью, высота, температура и так далее — все это реально и заслуживает внимания. Но феноменолог посмотрит на помещение иначе. Пространство, в котором вы находитесь, имеет историю, настроение и ощущается особым образом. Расстояние до стены составляет 2 метра, но каким оно воспринимается — большим или маленьким? Мы можем десятилетиями составлять исчерпывающий перечень элементов площади Навона в Риме. Но никакой список никогда не отразит историю ее архитектуры и скульптуры, которые появились в результате соперничества двух великих архитекторов Рима эпохи барокко: Бернини и Борромини. Не позволит понять, каково стоять посреди ее великолепия.

Все великие менеджеры и директора используют в своем роде неофициальную феноменологию при радикальном пересмотре системы поощрения лучших сотрудников. Политики обращаются к ней, когда обдумывают перспективы превращения предложения в законопроект, который может быть утвержден. Если вы хотели бы развить осмысление, то начать следует именно с феноменологии. Каждый раз, когда я пытаюсь понять что-то из области культуры и человеческого поведения, то в итоге переосмысливаю проблему как феномен. Иными словами, сбегаю из зоопарка и наблюдаю жизнь в саванне.

На что похоже старение?

В 2015 году моя компания сотрудничала с крупнейшим скандинавским фондом страхования жизни и аннуитета. Руководство компании беспокоила ежегодная потеря 10% потребителей. Еще более серьезная проблема заключалась в возрасте уходивших клиентов. Большинство были зрелыми людьми в возрасте около 55 лет. Бизнес-модель аннуитета примерно такая: компания берет процент от средств клиента в течение десятилетий в обмен на выплату этой суммы с учетом инфляции в рассрочку после его выхода на пенсию. Следовательно, самые старшие клиенты являются наиболее прибыльными, поскольку большая часть их денег вложена в финансовые продукты.

В самом начале работы клиент сообщил нам, что страхование пенсий — продукт «с низкими возможностями взаимодействия с потребителем». То есть клиенты не контактировали с сотрудниками фонда ежедневно. Менеджеры полагали, что мысль об аннуитете посещала людей дважды за всю жизнь: при заключении контракта и при получении выплат. Казалось, компания смирилась с тем, что ее продукты были неинтересным, хотя и необходимым аспектом современной жизни. Она искала простое, не выходящее за рамки стереотипов решение вроде ребрендинга, которое помогло бы улучшить показатели.

Процесс осмысления мы начали с дискурс-анализа собственной культуры компании-клиента. Последний основан на теориях социальных наук, сформированных под влиянием философии Хайдеггера. В рамках дискурс-анализа исследуется то, каким образом люди и социальные группы придают словам и идеям смысл и значение. Как в корпоративной культуре были представлены аннуитеты, пенсии и другие финансовые продукты? Как это восприятие доносилось до сознания ее клиентов? Посредством анализа были обнаружены две конкурирующие структуры реальности.

1. Культура компании частично относилась к миру банков и финансов. В таком контексте логика и здравый смысл имеют первостепенное значение. Руководители общались друг с другом, в основном используя аббревиатуры. Клиентов не называли «людьми». О них говорили как о «НСС», или номерах социального страхования. Получалось, что руководители скорее воспринимали числа, представлявшие тот или иной НСС, чем контекст их продуктов в реальной жизни. Они целыми днями изучали планы продаж и проценты в сочетании с комбинациями букв вроде НСС и CRM[17], вместо того чтобы взглянуть на настоящих людей в их мирах.

2. Другая реальность, которую выявило осмысление, представляла собой образ взаимодействия компании с клиентами через маркетинговые материалы. Все продукты, связанные с пенсиями или аннуитетом, одинаково отражали старение. Седые люди катаются на велосипедах или гуляют парами по пляжу. Настроение и основная маркетинговая идея неизменно были связаны со свободой. Они отражали скандинавскую версию рая: здоровые, счастливые люди с элегантной сединой, наслаждающиеся жизнью.

Как ни парадоксально, это представление было столь же оторванным от реальности, как и аббревиатуры, и финансовые показатели. Предположения в основе всех маркетинговых материалов фактически не находили отклик у потребителей. Подлинной вовлеченности в реальность старения не было. Ни упоминаний о скуке и растущей усталости, ни признания отчаяния и одиночества. Реальные люди знают, что старение не рай на земле. Это сложный опыт. Почему компания, специализирующаяся на продуктах для пожилых, настолько далека от их жизни?

На основе нашего понимания культуры компании исполнительному директору фонда было предложено провести исследование темы старения. Вначале он сомневался, но мы встретились с руководителями — по сути, с группой банкиров. И попросили их на время покинуть финансовый мир. Мы предложили поговорить о том, как воспринимается старение. Это линейный процесс? Связано ли старение с возрастом? Во сколько лет человек становится пожилым?

После этого завязалась очень содержательная беседа с командой руководителей. Мы сошлись во мнении, что в своем восприятии стареем скачками. А не последовательно и не линейно. «Я уже старею. Наверное, нужно больше времени проводить с детьми». Или «Теперь, когда я старею, возможно, пора выплатить ипотеку на дом». Или «Мне следует помягче говорить с женой, может статься, что это наши последние 10 лет». Или «Вероятно, мне стоит снизить рабочую нагрузку и заняться чем-то другим. Ведь я люблю рисовать».

Каждый вспоминал времена своей молодости. Особенно те переломные моменты, когда люди говорят: «Я больше не ребенок, теперь я старше». В это время меняются манера одеваться, вкусовые предпочтения, выбор людей для совместного времяпровождения, манера устанавливать социальные связи и любимые книги. Переломные моменты преображают едва ли не всё. Мы спросили: как вы думаете, есть ли интересная связь между открытием нашего старения и соотношением этого явления с финансами?

Затем наши сотрудники стали чертить карту на доске, обращаясь к руководителям компании. Итак, проблема фонда в том, что он теряет клиентов. Но вы убеждены, что данный продукт скучный и никого не интересует. Что, если провести исследование восприятия старения? А если изучить, что оно означает для понимания людьми идей «хорошей жизни» в пожилом возрасте? Если мы осознаем это, то сможем разработать пенсионные и страховые продукты на основе своего нового опыта.

После этого каждый из руководителей согласился представить проблему как феномен: что такое опыт старения?

Мы были готовы начать этнографическое исследование. Именно с его помощью собираются насыщенные данные осмысления. Мы выбрали людей на разных жизненных этапах со всей Скандинавии и провели с ними три дня. Исследование включало интервью, фотографии, видео и наблюдение за жизнью этих людей. Помимо этого участников попросили вести дневники. Также мы отслеживали их финансовую деятельность с помощью мобильного приложения.

Важны были и социальные структуры вокруг индивидов, а не только они сами. Поэтому мы включили в этнографическое исследование всех, вовлеченных в систему отношений участников. Как создается реальность? Мы общались с женой или мужем испытуемого, его друзьями, коллегами, сотрудниками и боссом. Шли с человеком в банк и сидели рядом, если он совершал финансовые операции на компьютере. Мы вместе звонили в пенсионную компанию и записывали разговор.

В отношении любого, кого бы ни исследовали, осмысление всегда стремится к пониманию одной и той же вещи. А именно: каково быть этим человеком? Как он воспринимает свой мир?

Как только мы начали общаться с людьми о старении, а не о финансовых продуктах вроде аннуитетов, разговор сразу наполнялся эмоциями. Тема переставала быть «с низкими возможностями взаимодействия» с людьми. Мы слушали личные истории о болезнях, риске и утрате родителей и детей. После сортировки всех этнографических сведений — насыщенных данных — стала прослеживаться закономерность. Многие участники рассказали, что примерно в 55 лет испытали чувство потери контроля над своей жизнью. Это были в основном люди среднего класса с детьми независимо от места жительства. Некоторые пережили экзистенциальный кризис, когда дети разъехались: «Должны ли мы найти новый смысл в жизни?», «Нужно ли оставаться в этом большом доме?», «Люблю ли я по-прежнему мужа?»

Других ощущение старения настигало на работе. Этих людей осеняло, что они больше никогда не получат повышение: «Я уже не стану боссом», «В карьере мне осталось только стараться не отставать от коллег» и «Более молодые сотрудники, наступающие на пятки, поднимаются все быстрее. А я только скатываюсь вниз». Люди описывали другое отношение к ним в офисе: «Он всего лишь часть старой гвардии». И на улицах: «Аккуратнее с той пожилой дамой». Один из участников рассказал, как получил письмо от компании по страхованию жизни. В нем сообщалось, что теперь, когда мужчине исполнилось 55 лет, самое время задуматься о том, как он хочет получать аннуитетные платежи. Участник опроса не получал вестей от этой компании более 30 лет. Он даже не мог вспомнить, в какой организации обслуживался. «Дело было не в письме, — рассказал мужчина. — А в эмоциях, которые оно вызвало. Я больше не чувствовал себя вправе что-либо решать на работе. Не ощущал, что мы с женой любим друг друга. Перестал понимать, в чем смысл жизни. То письмо было как пинок в живот. Оно словно твердило: “Теперь. Ты. Старый”».

Практически все участники исследования в этой возрастной категории только что завершили крупную реорганизацию своих финансов. Кто-то продал дом и переехал в съемную квартиру. Другой купил лодку. Третий оформил завещание на детей. И все это было сделано с одним расчетом в уме: сколько я еще проживу?

Изучив феномен старения, компания поняла: эти люди открыты для деловых предложений. Если бы им позвонили с нужным вопросом в подходящее время и выстроили бы разговор правильным образом, то клиенты сами бы стремились выслушать рекомендации. И не только об аннуитетах, но и о реорганизации своей жизни. Но именно эти потребители уходили из фонда. Почему?

Компания теряла клиентов из-за своего заблуждения. Ее руководство предполагало, что если оставить людей в покое, то они будут по привычке делать накопления для аннуитета. Но в это время в игру вступали другие финансовые компании вроде банков. Их сотрудники заметили, что эта группа нуждалась в рекомендациях по финансам в целом. Банки начали предлагать пакеты услуг, которые включали аннуитет наряду с другими опциями.

Компания сообщила, что 95% ресурсов, направленных на продажи, уходило на привлечение клиентов. Если смотреть с позиций науки об управлении, цифра впечатляет. Но, обратившись к контексту, мы обнаружили, что в основном фонд стремился охватить клиентов, только что получивших первую работу. То есть людей примерно 22 лет. Три тысячи консультантов по аннуитету тратили почти все время и ресурсы на уговоры молодых потребителей. Если мы что-то и знаем из феноменологического исследования старения, так это то, что 22-летние люди не могут «увидеть» смерть. Факт конечности человеческого бытия неопровержим — это абсолютно корректно. Но смерть совершенно не соотносится с опытом 22-летних. Ведь молодежь первостепенное значение придает вечеринкам, концертам и другим динамичным, шумным занятиям. В результате аннуитеты почти не имели смысла в их жизни. Мы проанализировали календари менеджеров по продажам. 70% встреч с потенциальными клиентами в возрасте 20 с небольшим отменялись днем ранее. Это было огромной тратой временных и денежных ресурсов. Сотрудники стремились встретиться с молодыми потребителями, которые не хотели обсуждать предложения, поскольку считали их бессмысленными. Одновременно открытые и заинтересованные в бизнесе пожилые клиенты игнорировались в надежде, что чистая инерция удержит их от перегруппировки финансов.

Как только сотрудники фонда увидели закономерности, естественным образом появились рекомендации по ведению бизнеса. Во-первых, было решено создать цифровой интерфейс для молодых людей. Так им больше не придется встречаться с сотрудниками компании. Во-вторых, был сделан выбор вливать все время и деньги в пожилую клиентуру, так как эти люди стареют и стремятся погрузиться в тему финансового планирования.

После применения открытий, сделанных в процессе осмысления, наш клиент увеличил взносы в пенсии и страховые премии. Кроме того, нарастил объем своего взаимодействия с потребителями. Самое главное, показатель выбытия (число ушедших пожилых клиентов) снизился на 80% в течение двух лет после исследования. Все это было достигнуто без увеличения затрат на обслуживание потребителей.

Руководители фонда убедились в том, что простое обсуждение за общим столом смысла старения может быть весьма целесообразным для бизнеса. То, что важно для клиентов, должно иметь не меньшее значение и для вас самих.

Хайдеггер и настроения

Что значит быть человеком? Как мы ощущаем себя в мире? Откуда берется смысл? При ответе на эти глубокие вопросы крайне полезно обратиться к гуманитарным наукам. Немногие регулярно открывают толстые тома трудных для понимания философских текстов. Но эти книги могут оказать неоценимую помощь на центральном этапе переосмысления проблемы как феномена.

Далее я приведу другой пример применения феноменологии на практике. Наша компания ReD Associates недавно использовала определение настроений Хайдеггера для переформулирования проблемы, связанной с бизнесом супермаркетов. В своей главной работе «Бытие и время» Хайдеггер определяет настроения не только как когнитивные или психологические феномены. Согласно философу, они «атакуют» человека в его неосознанной заброшенности в мир. Например, в плохом настроении мы тяготимся реальностью, видим всё в черном цвете. Оно влияет на то, во что вы можете быть вовлечены. Равно как и на то, как происходит это взаимодействие. Хайдеггер называет такой настрой Befindlichkeit. Буквально это слово переводится как «находимость». Благодаря такому феномену, как вышеописанные состояния, люди настраиваются на контекст, в который они заброшены. Следовательно, расположение духа не берет начало во внутреннем мире, но и не приходит извне. Оно возникает из самого факта нашего бытия в мире.

Что все это значит для мира бизнеса и — более конкретно — для растущих доходов одной из крупнейших сетей супермаркетов в Европе? Вы убедитесь: учение Хайдеггера вовсе не оторвано от жизни. В действительности его идеи сформировали теоретическую основу для реорганизации крупной корпорации.

Как люди воспринимают готовку?

Не так давно мы сотрудничали с крупным европейским брендом продуктовых магазинов. Как и многие другие крупные сети супермаркетов сегодня, например Walmart и Tesco, он столкнулся с проблемами. В обществе менялось отношение к покупке продуктов, еде и готовке. Сотрудники компании, объединявшей разные типы магазинов, пытались понять происходящее. В регионах охвата доля рынка составляла 40%, но они видели, что показатель начал снижаться. Вероятность того, что бренд овладеет большей долей рынка, была мала, особенно с учетом перемен в культуре. При этом сотрудники сети хотели увеличить показатель дохода на одного клиента, стимулируя людей покупать больше в ее магазинах. Для этого они решили продвигать более здоровые, органические продукты. Но работники компании не знали, с чего начать.

Первым этапом осмысления стало изучение культуры супермаркета. На каких допущениях основано мировоззрение компании? Что значит иметь точку зрения «с акцентом на супермаркете»? Компания обладала огромными знаниями, основанными на методологии науки об управлении. Сотрудники понимали, что происходит с потребителями в процессе совершения покупок в их магазинах. Знали все о средней выручке за посещение, основанной на ценах реализации. Учитывали, сколько необходимо парковочных мест в оживленный воскресный день для увеличения числа покупателей. Они уверенно рассуждали о стандартных ценах и единицах складского учета. Говорили без запинки, сколько продуктовых позиций содержится в каждом магазине. И главное, супермаркет знал все о своих «целевых сегментах». Сотрудники могли предложить абстрактные модели сегментирования для всех категорий покупателей. Например, они знали, что обычно приобретают ранним вечером женщины в возрасте 25–38 лет — группа работающих мам. Сотрудники компании были уверены даже в точном размере проходов. А руководство понимало, какой процент площади можно выделить под органическую продукцию для оптимизации расходов на одно посещение.

Все эти технические знания давали супермаркету полезное, но слишком ограниченное видение. Сотрудники были экспертами в области точных данных о супермаркетах. Но что они на самом деле знали об опыте покупателей? Например, о том, что происходит с купленными продуктами по возвращении людей домой? В цепочке смыслов супермаркет был всего лишь средством достижения чего-то большего, богаче по содержанию и насыщеннее по значению — процесса приготовления пищи.

Клиент переформулировал проблему в феномен. В рамках науки об управлении вопрос звучал так: как увеличить выручку на покупателя во всех магазинах бренда? Теперь предстояло выяснить, как люди воспринимают процесс готовки.

Для прошлого поколения показателями социального статуса выступали большие дома, дорогие автомобили или модная одежда. Сегодня ситуация меняется. Искушенные городские жители гораздо меньше заинтересованы в подобных формах показного богатства. Вместо этого сегодня статус, который социолог Пьер Бурдьё назвал «социальным капиталом», во многом проистекает из отношения к еде. Люди хотят со знанием дела говорить о кулинарии. Называть местные фермы, где вырастили подаваемых к столу цыплят. Хотят знать, как месить тесто и печь хлеб. Уметь подобрать вино к блюду.

Нигде это не проявилось с такой очевидностью, как в исследовании современных городских мам. За ними наблюдали в магазине и опрашивали. Каждая мама мечтала о том, как вся семья соберется за ужином, а она подаст свежую, полезную еду. Но исследование включало тысячи фотографий обеденных столов из разных мест. И почти все они были заставлены предметами, не связанными с едой. Большинство использовалось для мира работы. На столах лежали ноутбуки, бумаги, счета и домашняя работа детей. И еще более красноречивый факт: никто из участников исследования не смог рассказать, что планирует приготовить завтра на ужин. Один из списков покупок, который мы сфотографировали, идеально отражал это чувство непредсказуемости. Он выглядел так: «1. Клей. 2. Мыло. 3. Ужин».

Осмысление подтвердило то, что многие и так чувствуют в повседневной рутине: в жизни и на работе все постоянно меняется. Практически невозможно думать о питании рациональным и линейным образом. Мало кто в городах возвращается домой ежедневно в 17:00 и садится ужинать в 18:00. Еще меньше людей планируют прием пищи заранее и совершают покупки с подробными списками.

Хотя подобное давление современной жизни не удивляет, мировоззрение с акцентом на супермаркете скрывало правду от нашего клиента. В культуре компании действовало допущение, что покупатели приходят в магазин с единым списком для всех приемов пищи. Например: лук, чеснок, курица. Предполагалось, что первым делом потребитель решает, в какой супермаркет пойти за продуктами — дорогой или бюджетный. Сотрудники применили феноменологический подход и сосредоточились на изучении настоящего опыта семей и процесса готовки. В результате компания избавилась от заблуждений. Люди не совершают покупки осознанным и предопределенным образом. Они не думают об этом. Скорее приобретают продукты интуитивно, по настроению.

Одним из состояний, выявленных в ходе осмысления, была так называемая вечерняя спешка. Это не означало, что та или иная группа потребителей в суматохе закупается после работы. Абсолютно все в исследовании делали покупки в таком настроении. Свой вклад вносил определенный опыт похода в магазин: «Сейчас пять вечера, и дети хотят есть. Нужно срочно найти что-то для быстрого ужина и, возможно, пару продуктов, чтобы приготовить на скорую руку завтрак». В вечерней спешке покупатели хотели от магазина предсказуемости и понятной организации пространства. Чтобы без труда можно было найти продукты для быстрого и здорового ужина.

Но вечерняя спешка не единственное настроение. Мы выявили и другое состояние — вдохновение. Когда на ужин приглашены гости, покупателю нравится представлять себя шеф-поваром ресторана, создающим блюда высокой кухни. Они хотят превратить подачу блюд в захватывающее шоу и демонстрировать новые тренды. Эти люди ждут перемен, динамики, старательно подобранного ассортимента и разговоров, убеждающих их в своих возможностях.

В процессе осмысления мы обратились к работам антрополога Клиффорда Гирца. И выяснили, что супермаркет был в своем роде декорациями или сценографией для культурного дискурса готовки. Магазину не пристало быть системой оптимизации — предлагать еду как топливо. Супермаркет должен передавать разную атмосферу в качестве декораций «театра». По утрам покупателей манит аромат свежевыпеченного хлеба и только что сваренного кофе. Музыка заряжает энергией людей, спешащих на работу. Освещение яркое и бодрящее. Но вечером картина меняется. Люди хотят ощущать пряные запахи и теплый, тусклый свет. Дополнительный персонал быстрее обслуживает людей на кассах. Уборщики выполняют свою работу перед вечерней спешкой, поэтому пространство выглядит гостеприимным и уютным. Товары на завтрак убраны. На их месте композиции из свежих цветов для украшения стола.

Как только супермаркет стал декорациями в театре еды, появились новые бизнес-идеи. Компания стремилась, чтобы покупатели чувствовали: это их местный, хорошо знакомый магазин, где есть все необходимое. Поэтому сотрудников интересовала возможность использовать технологии в отношениях между директорами супермаркетов и постоянными покупателями. Представьте, как занятая мама с тремя детьми в машине в 16:30 получает СМС: «Добрый день, меня зовут Франк. Я директор вашего местного магазина. Вы заходите к нам пять раз в неделю. Мы только что получили партию потрясающего лосося из Канады. Могу ли я отложить для вас рыбу и все продукты, которые понадобится для приготовления блюда по нашему фирменному рецепту? Заранее сформированный заказ вы сможете получить в окне для водителей».

В 2016 году наш клиент использовал идеи, появившиеся в ходе осмысления, при открытии трех пилотных магазинов. Все они основаны на концепции вечерней спешки. Еще 40 новых супермаркетов примут первых покупателей в 2017 году. Сеть также полностью пересмотрела подход к цифровым технологиям. Появились новые программы лояльности и сайты для заказа продуктов. Но главное изменение произошло в подходе к настроениям покупателей. Компания больше не сегментирует свои магазины на основе ценовых моделей вроде дороговизны и экономичности. Теперь сеть объединяет бренды и закрывает супермаркеты, ориентированные на одни и те же покупательские настроения. Стратегическое обсуждение настроений положило начало тому, как компания позиционирует себя на рынке в 2017 году и как будет в последующие годы.

Дело не в измерении и отслеживании количества покупок или типов людей, переступающих порог магазина. Был переосмыслен сам феномен как опыт готовки, а не покупки продуктов. И в итоге пришло понимание того, как наши решения формируются контекстом, в который мы помещены. Продуктовые магазины могут предложить покупателям опыт, к которому они стремятся, независимо от сегмента или размера.

Эти истории прекрасно иллюстрируют мое собственное отношение к осмыслению и то, как мы используем этот подход в ReD Associates. Хотя процессы сильно варьируются в зависимости от конкретного человека, но есть один общий момент. Необходимо, чтобы практикующие осмысление люди вкладывали часть себя в работу. Мы вовлекаемся в процесс целиком: чувствами, разумом и душой. С учетом этого следует сказать пару слов об эмпатии.

Под «эмпатией» я подразумеваю эмоциональные и интеллектуальные навыки понимания мировоззрения или культурных особенностей других людей. Мы читаем великие пьесы Шекспира, слушаем симфонию Бетховена или разбираем полевые заметки антропологического исследования. И соприкасаемся с мирами, с которыми не всегда знакомы. Вот почему эмпатия, которую мы используем при осмыслении, отличается от повседневного сопереживания друзьям или родным. Этот особый вид вчувствования я называю третьим уровнем эмпатии. Для него требуется больше аналитических навыков. Ее созданию существенно способствует погружение в сферу гуманитарных наук.

Три уровня эмпатии

По мнению последователей Хайдеггера, самая элементарная форма эмпатии — первый уровень — не преодолевает нижнюю границу осведомленности. О ней даже почти не говорят. Мы приспосабливаемся друг к другу, словно «споры растений» Элис Манро. Становимся все сильнее опутанными окружающей действительностью. Поскольку английский для меня не родной, я проявляю этот тип эмпатической вовлеченности по отношению к языку. Случаются ошибки, такие как неверно употребленное слово. Тогда сразу после моего промаха кто-то использует его же, но в правильных форме или контексте. Так мне помогают привыкнуть к верному применению этого слова. То же эмпатическое сближение наблюдалось в каждой компании, с которой нам довелось работать. Всегда есть определенные стили и культурные коды, которые усваивает всякий, кто попадает в организацию. Например, сотрудники дома моды выбирали одежду черного цвета — спокойный, базовый гардероб. Но подчеркивали свой провокационный и дерзкий настрой характерными деталями, как бы говорившими: «спокойный, но не слишком». В маркетинговых организациях костюмы облегающие, а язык, наоборот, расплывчатый.

Некоторые утверждают: первый уровень эмпатии свидетельствует о том, что мы существуем как социальные животные. Другие называют эти общие миры «структурами». То есть нормами и ценностями, с помощью которых мы выстраиваем свою реальность. Социологи и антропологи изучали эти структуры более ста лет. И спорили, являются ли они застывшими и вечными или постоянно меняются. Для осмысления важно лишь то, что данный тип эмпатии редко замечают и обсуждают.

Второй уровень эмпатии зачастую возникает, когда мы видим: что-то неладно. Если друг ведет себя необычно, например говорит сердито, вы пытаетесь понять, что с ним происходит. О чем он думает? Ему грустно? Вы что-то сказали не так? Загадка «Моны Лизы» Леонардо да Винчи — знаменитый пример второго уровня эмпатии в действии. Какие мысли скрываются за полуулыбкой героини? Она лукавая или настороженная? Невозможно в достаточной степени обобщить то, что читается на лице, и контекст. Хотя мы можем попробовать, но все равно почувствуем: нельзя влезть в чужую голову. Эмпатия продвигается с первого уровня на второй.

Для того чтобы начать понимать ситуацию, нужно перейти на третью ступень, к так называемой аналитической эмпатии. Это более глубокая и более систематическая форма. Эмпатия подкрепляется теориями, концепциями и вовлеченностью в область гуманитарных наук. Это и есть осмысление. Такой тип эмпатии использует Марк Филдс, чтобы понять следующее поколение водителей Ford. То же делает историк, когда собирается исследовать, скажем, Гражданскую войну в США. Он систематически собирает источники и доказательства тех времен: картины, памятные альбомы, инструменты и газетные вырезки с новостями, — с целью получить представление о событиях тех лет. Но материалы исследования лишь начало. Историку нужно установить контекст на основе работы других ученых. Он также должен обосновать и подвергнуть критике значимость данных. Потом поместить их в теоретическую концепцию, объясняющую этот период. Органы власти, гендерные роли, эстетика, технологии и информационные системы — все концепции историки создают, чтобы анализировать данные. Без этой структуры все собранные исследователем факты будут простым репортажем или статьей. Понимание в конечном счете дает именно теория.

К счастью, гуманитарные и социальные науки изобилуют концепциями. Есть структуры для понимания сексуальной ориентации и семьи, власти и социальных ролей, места искусства, музыки и мифов в обществе и многого другого. Допустим, насыщенные данные этнографических полевых заметок, фотографий, журналов и интервью собраны и упорядочены. Тогда сразу надо постараться выявить явные закономерности, встречающиеся во всех них. Хорошая теория предлагает структуру для распознавания этих особенностей. В итоге одна-две концепции помогут разложить сырые данные по полочкам. Только тогда мы приобретем знания с объясняющей силой — достигнем более глубокого понимания феномена.

Ниже представлено лишь несколько примеров того, как процесс выглядит на практике. Эти средства осмысления ускорят понимание того, как теории гуманитарных и социальных наук могут быть применены к реальным ситуациям. После переформулирования проблемы в виде феномена процесс аналитической эмпатии поможет разобраться в том, с чем мы столкнулись.

Шесть средств осмысления

Знаки и символы

Теория

Семиотика — наука о знаках и символах в социальной жизни. Она всегда была чрезвычайно важна для понимания человеческого поведения. Но символ не всегда означает одно и то же для всех. Именно поэтому исследователи разделили его на две части: сам символ и его значение. Связь между ними зачастую случайна. Роза может означать любовь для одного человека и смерть для другого. Люди наделяют символ смыслом в соответствии со своим личным опытом и ситуациями.

Практика

Сотрудники культового французского дома моды хотели изучить типы символов, олицетворяющих успех для современной состоятельной девушки, потребителя наиболее дорогих модных товаров. При работе они исходили из допущения, что клиенты хотят видеть образы женщин, «имеющих все». То есть добившихся успехов в работе наряду с семьей и детьми. Малыши и яркая карьера неизменно присутствовали в обильном потоке рекламных роликов и короткометражек.

Осмысление предполагало исследование женщин из таких городов, как Гонконг, Лос-Анджелес, Шанхай, Париж, Нью-Йорк, Нью-Дели и Ченнаи. Благодаря исследованию мы увидели, что символы со значением «иметь все» не находили отклик у потребителей. Да, они формировали часть реальности женщин. Но не полностью объясняли, почему конкретные покупательницы были вовлечены в мир высокой моды и черпали в нем вдохновение. Вместо этого исследование выявило абсолютно другой набор знаков и символов. Многие из них были популярны в прошлом и отсылали к периодам, пронизанным романтикой. Эти символы — письма от руки, шелковые пеньюары, ракушки и нити жемчуга — были поэтичными и изысканными. Они говорили о желании волшебства в жизни. Для этих женщин смысл моды заключался не в достижении баланса между семьей и работой. А в том, чтобы заронить в поле действительности зерна обольщения и магии.

Ментальные модели

Теория

Идеи ментальных моделей политологов Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф связаны с теорией дискурса. Это аналитический инструмент для исследования контекста, в котором используются слова, а также способов приобретения ими значений. Например, под термином «свобода» разные политики могут понимать нечто совершенно противоположное. Для социалиста он подразумевает равные возможности для всех и тесно связан с идеями солидарности. Для консерватора «свобода» означает индивидуализм и широкие возможности для отдельного человека. Она ассоциируется с неравенством.

Практика

Мы работали с Coca-Cola, чтобы помочь сотрудникам фирмы понять рынок бутилированного чая в Китае. В корпоративной культуре компании, расположенной в Атланте на юге США, слово «чай» означает освежающий сладкий напиток, который отлично идет с барбекю. В него всегда что-то добавляют, например кофеин и сахар для перекуса под вечер.

Впрочем, сквозь призму анализа дискурса и ментальных моделей Coca-Cola обнаружила, что чай в китайской культуре связан с отчуждением. Как и медитация, он является инструментом поиска своего истинного «Я». Этот опыт предполагает устранение всех раздражающих и отвлекающих факторов вроде шума, загрязнения и стресса. Когда компания вошла на рынок со сладкими напитками с фруктовым вкусом, китайская культура никак не отреагировала. Но как только Coca-Cola задействовала это принципиально иное понимание «опыта чая», ее продукт занял значительную долю рынка.

Теории социальных систем Никласа Лумана

Теория

Никлас Луман — немецкий социолог и один из самых значимых социальных теоретиков ХХ века. Ученый предполагал, что все профессиональные культуры строятся вокруг бинарных кодов. Юристам важно, является ли действие законным или нет. Экономистов интересует, прибыльна ли компания или убыточна. Журналисты хотят знать, является ли нечто новостью. Эти культурные коды — одна из причин, почему представители разных профессий зачастую понимают друг друга неправильно. Инженеры считают дизайнеров слишком творческими и работающими бессистемно. А те думают, что они закостенелые и замкнутые.

Практика

Мы сотрудничали с группой, в которую входили медицинские работники и менеджеры. В бюрократичном мире успех рассматривался как оказание медпомощи фактической стоимости в противоположность другим вариантам. Врачи, напротив, были обеспокоены хорошим обслуживанием пациентов в противовес плохому. Несоответствие между этими двумя бинарными кодами объясняло основную массу конфликтов человеческой системы.

Для того чтобы построить мосты между двумя мирами, вначале пришлось понять и признать бинарные коды культур — затраты против качественной медпомощи, — которые были причиной глобального непонимания.

Теория управления впечатлениями Ирвинга Гоффмана

Теория

В своем прорывном исследовании по культурной антропологии «Представление себя другим в повседневной жизни», изданном в 1956 году, Ирвинг Гоффман описал, как люди управляют производимым на окружающих впечатлением при социальном взаимодействии. Он рассматривал такие ситуации, как театральные представления. Мы исполняем свои публичные роли на «переднем плане». А на «заднем» осознанно ведем себя совершенно по-другому. Гоффман утверждал, что успех исполнения на «переднем плане» зависит от возможности уединиться и передохнуть на «заднем».

Практика

Мы применяли осмысление в исследовании с участием производителя бытовой техники. Были выявлены два тренда в домах Северного Техаса и метропольного ареала Нью-Йорка[18]. С одной стороны, мы обнаружили рост числа проектов с открытой планировкой, с устранением стен и барьеров и перетеканием из одного в другое пространств в доме. Но в то же время заметили рост вложений в главные спальни и другие частные пространства, такие как гаражи и чуланы.

На помощь пришли идеи публичных и частных пространств Ирвинга Гоффмана в театре жизни. Так мы смогли понять, почему оба тренда существовали в одно и то же время. Дома становились более открытыми и доступными для гостей, и люди считали необходимым больше вкладывать в частные пространства. Производителя бытовой техники особенно интересовали тренды в области помещений для стирки. Теперь у сотрудников компании появилось новое понимание, и они смогли в более осмысленной манере взаимодействовать с дизайнерами, архитекторами, застройщиками и домовладельцами.

Теория трех типов реципрокности

Теория

В 1972 году антрополог Маршалл Салинс выявил три модели обмена: негативную, сбалансированную и генерализованную реципрокность. При первой участники отношений дают, чтобы получить взамен больше. Сбалансированная реципрокность представляет собой модель, в которой люди делятся, стремясь приобрести столько же. При третьем типе обмена его участники отдают, не ожидая немедленного возмещения. И верят, что получат больше спустя время.

Практика

Мы работали с крупным американским музеем, чтобы изменить его программу членства. Он вызывал большой интерес, и людей туда приходило много. Но руководство испытывало сложности с превращением гостей музея в постоянных посетителей. И что еще важнее, учреждение было заинтересовано в непрерывном получении большего объема средств от этих людей. Типы обмена Салинса, в особенности генерализованная реципрокность, помогли прояснить ситуацию.

Исследование показало, что посетители рассматривали взаимодействие с музеем главным образом как сделку. Они часто говорили: «Членство себя окупает». Эта точка зрения подкреплялась тем, что учреждение дарило таким посетителям купоны на скидки и предметы одежды. Модель отношений как сделки не способствовала духу щедрости. Нам нужно было изменить подход людей к членству в музее. Это означало переход от негативного типа обмена к генерализованному, или реципрокности доверия. Отныне сотрудники музея призывали посетителей думать о затраченных средствах как о жесте альтруизма или об инвестициях в отношения с искусством и культурой. В результате руководство учреждения получило стратегический подход к развитию членства. А именно идею о том, что его следует преподносить как инвестиции в отношения, а не как сделку.

Теория языка Витгенштейна

Теория

В своих работах Людвиг Витгенштейн утверждал, что основная часть нашего языка заключается не в словах. Суть в наблюдении, а не в вербализации. Допустим, мы смотрим на двух рабочих, строящих кирпичную стену. Практически все, что они делают, происходит без слов. Мы ничего не поймем о строителях, если зациклимся на языке. «Не думайте, а посмотрите!» — призывал Витгенштейн.

Практика

Мы проводили исследование, чтобы понять, почему люди поджигали посольства Дании в арабских странах. Легче всего было бы уцепиться за представления нашей культуры о происходящем. И зациклиться на нашем понимании риторики вокруг этих событий. Например, можно было бы сразу предположить, что это бессмысленные акты жестокости «мусульманских террористов».

Вместо этого мы начали с наблюдения. И сосредоточились на невербальной коммуникации, образовывавшей структуры реальности в некоторых сообществах на Среднем Востоке. Погрузившись в миры этих социальных групп, мы увидели отчаяние, вызванное экономической стагнацией. Вера в Коран вела к убежденности мусульман в том, что их общество и культура будут процветать, но вокруг они видели лишь бедность и упадок. Различие между этими двумя образами вызвало конфликт культур, который проявился в регионе повсеместно, в том числе и в поджогах посольств.

Вместо того чтобы сломя голову устремиться к предопределенным нашей культурой аксиомам, мы попытались понять ситуацию и в дальнейшем предложить более эффективные решения.

Примеры применения теории на практике служат иллюстрацией реальной работы осмысления в конкретных ситуациях. Допустим, человек посредством эмпатии погружен в великие книги, искусство, гуманитарные теории и музыку. Чем сильнее его вовлеченность, тем больше он почерпнет из этой связи в моменты распознавания моделей. Я обозначил лишь некоторые теории, которые помогли отдельным идеям всплыть на поверхность. Но осмысление в конечном счете является полностью личной практикой. Чем глубже вы погрузитесь в несметные богатства искусства и гуманитарных теорий, тем больше разгадаете тайн в самом сердце культуры.

Как оставаться открытыми этим загадкам и не испытывать соблазн решить их слишком рано? Как рассуждать о проблеме человеческого поведения, когда нет гипотезы и ничего не ясно? Это кульминация осмысления — творчество, которое появляется через нас, вместо того чтобы исходить от нас.

Глава 6. Творчество, а не штамповка

Создание романа — страшное испытание, от которого часто выпадают волосы и портятся зубы. Меня всегда раздражали люди, намекавшие, что написание прозы равнозначно побегу от действительности. Это погружение в реальность, потрясающее до самых основ.

Фланнери О’Коннор. Тайны и обычаи: случайная проза (Mystery and Manners: Occasional Prose)

Две истории видения

В 1910 году 23-летний поэт описал свою реакцию на окружающий мир. Собственные мысли он вложил в уста мужчины средних лет, фактически героя Дантова «Ада». Он ходит по кругу все более пустых ритуалов, из которых состоит его день. Как и Гамлет Шекспира, рассказчик не может сделать выбор. Любое действие его парализует. Доходит до того, что поедание тоста или выпивание чая вызывает экзистенциальный кризис:

На блюдечке — и время Вам, и время мне.

И время все же тысячи сомнений,

Решений и затем перерешений —

Испить ли чашку чаю или нет[19].

Когда я перечитываю эту поэму — «Песнь любви Дж. Альфреда Пруфрока» Томаса Элиота, то моментально впитываю ее настроение. Перед мысленным взором предстают улицы, по которым бродил Пруфрок. Я борюсь с призраками в его голове: «А может, персика вкусить? И прядь пустить по плешке?» Узнаю, каково жить в Европе на пороге современности. Это мир, откуда сбежали боги. Реальность без какого-либо ореола смысла вокруг человеческого действия. Место, где рушатся даже самые значимые культурные традиции. Все, что осталось, — это бесконечный и произвольный набор пустых ритуалов: «Испить ли чашку чаю или нет». Герой отвечает: «Нет! Принцем Датским мне, увы, не быть». Экзистенциальный вопрос «быть или не быть» больше остро не стоит.

В 1914 году, через год после завершения этой поэмы, эрцгерцог Франц Фердинанд был убит в Сараево. Элиот доверял мысли бумаге, а действительность начала менять сама себя через войну. Россия, Бельгия, Франция, Великобритания и Сербия объединились против Австро-Венгрии и Германии. Конфликт был у всех на устах. Лондон — город, считавшийся самым современным в Европе — стал местом действия поэмы. Ее герой, Пруфрок, подвергает сомнению все, даже саму возможность озвучить мысли:

И стоит ли, и стоит ли хлопот, —

Я знаю наперед, как это будет, —

Пройдут закаты и сырые тропы тротуара,

Пройдут романы, разговоры возле чайного фарфора,

Паркет подолом платьев подметет, —

Не высказать того, что я хочу!

Как будто чувства на экран влекутся по лучу!

И стоит ли, я знаю, как все будет,

Когда диванную подушку или шаль

Поправив и в окно уставясь, Вы

«Так дело не пойдет, увы, мне жаль,

Увы, — ответите, — увы!»

Сам текст поэмы открывает врата в другой мир. До Элиота писатели — представители романтизма стремились затеряться в идиллии природы. Он открыл абсолютно новый подход к пониманию поэзии. В вольных стихах и потоке сознания Элиот сводит на нет даже свою способность к истолкованию опыта: «Так дело не пойдет, увы, мне жаль, / Увы, — ответите, — увы!»

Элиот заметил то, чего не видели остальные. Он использовал фрагментированные структуры и разговорные выражения. Делал отсылки как к популярной, так и к высокой культуре. Поэт сумел почувствовать, как высокое и низменное, сталкиваясь, уничтожаются. Ощутить возникновение новой эры. Элиот выражал этот процесс. А во многом даже его изобрел. Это творчество в высшем проявлении — открытие незнакомых реальностей, обнаружение совершенно других способов бытия в мире. Благодаря Элиоту культура обогатилась новым употреблением слова «я» в стихах в противоположность его значению в повседневной жизни[20]. Это нововведение сделало его одним из величайших англоязычных поэтов ХХ века.

За океаном, на другом конце света, еще один юноша тоже выражал свое видение современной эпохи. Но в отличие от Элиота, его взгляд был полон оптимизма. Этот человек родился в 1863 году в обществе упорно отстаивавших свою независимость фермеров и самодостаточных ремесленников. Он чувствовал раскол, назревавший в начале ХХ века. Все больше людей его поколения отправлялись в города. Там они работали на стремительно растущих фабриках или в офисах формировавшихся корпораций — «белыми воротничками». Само понятие работы претерпевало изменения. В распорядке дня больше не было подъема на заре с петухами для выполнения домашних дел или для удовлетворения сезонных нужд сельского хозяйства. Работа больше не требовала способности к самообеспечению, мастерства и передававшихся поколениями знаний независимого землевладельца или торговца. Труд на фабриках и в корпорациях начала ХХ века был более прибыльным, но и более утомительным из-за однообразия, чем в прошлые времена. Этот феномен — опыт работы — положил начало эпохе отдыха и мобильности. Молодые люди стремились потратить новообретенные деньги и время с удовольствием и размахом. Ушли времена викторианских ценностей бережливости, скромности и социальной иерархии. Зарождавшаяся эпоха отличалась головокружительными развлечениями поп-культуры, такими как кино, автогонки и бокс. Тот юноша разглядел в этом потенциал. В рамках этих культурных преобразований он мечтал о «безлошадном экипаже». И о том, чтобы такое средство передвижения было бы доступно всем любителям отдохнуть, даже самым скромным рабочим фабрик. Конечно же, этим молодым человеком был Генри Форд.

Сегодня легко забыть, насколько уникальным было видение «универсального безлошадного экипажа» Форда на пороге прошлого века. Когда он корпел над своими изобретениями, в Детройте трудились сотни таких же инженеров и механиков. Все они гнались за мечтой о лучшем прототипе автомобиля. В действительности Форд никоим образом не являлся ни самым талантливым инженером, ни самым умелым менеджером. Некоторые из его ранних идей «безлошадного экипажа» потерпели крах, так как не были вовремя представлены инвесторам. Видение Форда — и в этом его творческий прорыв — отличалось осознанием потребностей и желаний складывавшегося праздного класса. Некоторые из богатейших инвесторов давили на изобретателя в попытках заставить создавать модели автомобилей класса люкс. Тогда машины служили бы простыми безделушками, выставочными образцами в коллекциях представителей элиты. Форд, как убежденный защитник интересов «маленького человека», не пошел на поводу у акционеров. Он только утвердился в намерении создать машину, открывавшую для всех возможности мобильности и потребления. Форд видел, что в новой Америке передвижения будут чуть ли не основой жизни. А для них необходимо такое средство, как автомобиль.

Для того чтобы реализовать свою идею, требовалась менее дорогая система сборки автомобилей. Форд, как и Элиот, разглядел то, чего не видели остальные. Как-то раз мужчина проходил мимо скотобойни. Рабочие на конвейере разделывали свиные туши. Форда осенило. Тот же конвейер мог бы работать и для машин. Процесс стал бы дешевле и быстрее по сравнению со сборкой в разных местах.

Когда в 1908 году Форд представил свою Model T, в США было лишь около 29 тыс. км асфальтированных дорог. Его машины были легкими, простыми в ремонте и содержании. Но главное, каждая из них стоила около 825 долларов. Компания продала 15 млн Model T, прежде чем остановила производство в 1927 году. Творение Форда ускорило формирование абсолютно нового образа жизни в Америке. При этом на первый план выходили парные ценности мобильности и потребления.

То, что я начал главу с параллели между одним из величайших англоязычных поэтов и самым известным промышленником Америки, может показаться странным. Но их объединял дар восприимчивости. Оба могли улавливать настроения современников. Форд и Элиот, один пессимистичный, другой решительно оптимистичный, обнаружили абсолютно новые и прежде невообразимые возможности своих миров. Оба гениальны в том, что сумели оставаться открытыми идеям. И эту их способность можно взять за образец для творчества в процессе осмысления. Давайте более подробно рассмотрим, как это происходит в действительности. Руководствуясь феноменологическим подходом, попробуем ответить на вопрос: что люди на самом деле испытывают в процессе творчества?

Благодать и воля

Благодать

Как мы говорим о творчестве в повседневной речи? Есть идея. Появилась мысль. Меня осенило. Мы не говорим: «Я сделал идею» или «Я нашел идею». Это на первый взгляд незначительное семантическое наблюдение говорит о многом. Идеи воспринимаются как феномены, поступающие извне. А не как явления, производимые нашим внутренним миром.

Идеи похожи на дары, которыми мир наделяет нас, а не на произведения, которые вы вызываете у себя волевым усилием. Конечно, в генерировании идей труд играет не последнюю роль. Надо вырабатывать навыки и концентрироваться на избранной профессии. Если вы не занимались математическими доказательствами десятилетиями, то вряд ли найдете доказательство всемирно известной теоремы. Но после того как работа проделана, а количество часов практики перевалило ставшую притчей во языцех отметку в 10 тысяч, мы перестаем активно контролировать свои идеи.

Вот почему я выбрал слово «благодать» для описания феномена творческого процесса. Хотя этот термин обычно ассоциируется с божественным, мое определение никак не связано с религией или духовным началом. Понятие благодати лучше всего описывает нас в моменты одновременных активности и восприимчивости к своим мирам. Оно позволяет признать: новые идеи возникают, когда мы остаемся открытыми своей среде и пониманию других людей и культур. Творческие замыслы не появляются изнутри. Они скорее приходят «через нас» из социальных условий, в которых мы существуем. Великие художники, писатели, музыканты, изобретатели и предприниматели знают это. Знаменитый психолог Вольфганг Келер однажды назвал три составляющие творчества: автобус, ванну и кровать. Креативность проявляется сама собой в этих трех местах. Ведь там обычно мы особенно восприимчивы.

Хайдеггер называет этот акт открытия или выявления словом phainestai. Хотя это древнегреческое слово может показаться непонятным современному читателю, немецкий философ выбрал его просто потому, что оно лучше всего отражает феномен творчества. Глагол phainestai употреблен в среднем залоге, который не является ни целиком активным, ни полностью пассивным. Этот термин описывает нас, когда мы составляем единое целое с окружающей средой и неотличимы от цепочек значений, образующих само наше бытие. Как и благодать, phainestai стирает различие между субъектом и объектом. Это понятие не связано ни с тем, что делают сами по себе вещи, ни с человеческим воздействием на них. Скорее оно отражает то, что происходит в результате нашей вовлеченности в дела с этими предметами или явлениями. В этом смысле вещи открываются через вас, а не вами.

Возможно, некоторые думают: довольно семантики. Но подождите. Наши представления о творчестве и слова, которыми мы его описываем, имеют вполне ощутимые последствия в повседневной жизни. Если вы используете неправильную модель феномена креативности, то начинаете ценить неверные вещи. Не можете предугадать непоследовательные изменения. Так мы заглушаем свои естественные способности извлекать смысл из количественной информации. Раскладываем навыки и знания по множеству мелких ячеек. В общем, мы упускаем из виду целостное мышление. А именно оно характерно для осмысления.

По-прежнему не удовлетворены ответом? Далее в этой главе я представлю вам кое-кого из наиболее креативных людей, известных мне. Опишу их творческие процессы, используя феноменологический подход. И, в конце концов, подробнее расскажу о финальном этапе осмысления.

Но прежде сделаем небольшое отступление, чтобы убедиться: мы по-прежнему неверно понимаем творчество.

Воля

Если «благодать» является точным словом для обозначения нашего восприятия креативности, то «воля» слишком часто ассоциируется с творческими открытиями. Многие считают идеи гарантированным результатом мыслительного конвейера. В рамках строго определенного процесса мы можем постоянно «производить» творчество. Когда вы усилием воли вызываете идеи к жизни, то словно штампуете их. И обращаетесь с этими концепциями как с неважными фактами, разрозненными и дробными. Из них строится бытие, лишенное контекста. Понятие воли возвращает нас к критике Декарта. Это подразумевает, что при аналитическом мышлении мы отделены от своих миров. То есть субъекты рассматриваются в отрыве от объектов.

Один из самых ярких примеров неверного понимания творчества проистекает из нашей зацикленности на дизайн-мышлении. В мировоззрении Кремниевой долины преобладает одержимость точными науками. Тем временем альтернативная культура области залива Сан-Франциско испытывает чуть ли не религиозный трепет перед дизайн-мышлением. Ее представители считают себя творческими и претендуют на любовь к искусству, в отличие от инженеров Кремниевой долины. Но идеология намеренной креативности не менее опасна для наших интеллектуальных ценностей. Что представляет собой дизайн-мышление? Несмотря на все заверения его сторонников, этот образ мыслей не связан с гуманитарной областью культуры. Давайте подробно рассмотрим дизайн-мышление, или, иначе говоря, «шквал чепухи».

Дизайн-мышление: разбираемся в шквале чепухи

За последние 20 лет статус дизайнеров подскочил до небывалых высот. Раньше они были умельцами, заинтересованными в формах, материалах и шрифтах. Сегодня это оракулы с решениями всех проблем, начиная от социального страхования и предотвращения преступлений и заканчивая искоренением малярии. Какие знания дали им право высказывать авторитетное мнение по всем этим темам? С точки зрения рассматриваемого образа мыслей никакой особой компетенции для этого не нужно. Именно отсутствие знаний позволяет дизайнерам общаться с потребителем. Они лучше всего приспособлены к созданию простых и удобных продуктов. Ведь дизайнеры не обременены интеллектуальным опытом в том или ином контексте, например в экономике, политологии или антропологии. Даже самые непростые и исторически сложившиеся идеи вроде государства всеобщего благосостояния являются «дизайном» в рассматриваемом мировоззрении. Мировой голод? Реформа образования? Да, вы догадались — «проблемы с дизайном». Их решение всегда одинаково — дизайн-мышление.

Самой известной компанией с подобным мировоззрением — Меккой дизайн-мышления — является IDEO. Ее основал Дэвид Келли, нынешний глава Стэнфордского института дизайна, или d-school. IDEO часто упоминается в связи с разработкой дизайна таких широко распространенных товаров, как компьютерная мышь Apple, электронный органайзер Palm V от PalmPilot и устойчивые тюбики зубной пасты. В 1999 году фирма попала в выпуск Nightline[21]. В восьмиминутном отрывке был затронут практически каждый аспект дизайн-мышления, делающий его бесполезным для настоящих творческих начинаний.

Инновации вне социального контекста

«На самом деле мы не эксперты в той или иной области, — говорит Дэвид Келли в Nightline, — а мастера разработки вещей. Поэтому неважно, что вы дадите: зубную щетку, тюбик пасты, трактор, космический корабль, стул… нам все равно. Мы хотим выяснить, как создавать инновации, используя и внедряя свой процесс».

Давайте на минуту остановимся и рассмотрим эти слова: «зубную щетку, тюбик пасты, трактор, космический корабль, стул… нам все равно». Так ли это на самом деле? И так ли должно быть? Хотим ли мы на самом деле, чтобы дизайнеры космического корабля действовали по тому же плану, что и разработчики тюбика зубной пасты? В модели дизайн-мышления IDEO идеи рассматриваются как отдельные блоки. Они полностью оторваны как от человека, у которого возникли, так и от социального мира, где появились. Идеи этого типа — атомизированные и использующиеся как модули — не так болезненно изменять или объяснять. Ведь они обладают совсем низкой пропускной способностью в отношении информации. Идеи появляются свободно и без всякого риска исчезают.

Но люди живут в мирах. Здесь объекты всегда зависят от контекста и нагружены пластами значений. Поэтому утверждение Дэвида Келли по меньшей мере вводит в заблуждение. Невозможно вырвать космический корабль из контекста полетов в космическое пространство и отделить от изобилия информации, которая необходима для его разработки. Это мир астронавтов и ученых, занимающихся разработкой ракет, инженеров и соответствующих объектов. Культура полетов в космос совсем другая, чем реальность фермеров и тракторов или американской семьи, собравшейся вокруг раковины в ванной комнате перед сном. Необходимо узнать, что действительно имеет значение для астронавтов, фермеров или детей, пытающихся почистить зубы. В противном случае нам не понять объекты или орудия, которые они используют. И, безусловно, мы не должны заявлять о своей уверенности в возможных улучшениях этих средств.

Неведение — благо

Другой характерный аспект дизайн-мышления отмечен в выпуске от 2013 года шоу «60 минут», посвященном IDEO. А именно: знания и опыт препятствуют инновациям. Компания любит «собирать врачей, оперных певцов и инженеров в одной комнате, чтобы они сообща генерировали идеи». В культуре дизайн-мышления любой может сделать открытие. Идеи приходят отовсюду. IDEO стремится к разнообразию участников таких совещаний с применением мозгового штурма. По мнению сотрудников компании, люди с разными взглядами найдут больше фирменных «нелепых идей». Но в каком мире эти открытия будут иметь смысл? Они могут казаться инновационными в мире дизайнеров. Но как идеи найдут отклик без знания текущих социальных условий, в которых будут использоваться продукты и услуги? Процесс здесь явно важнее продукта.

Саму процедуру настолько превозносят в IDEO, что сотрудники повторяют как мантру: «Прислушиваться к любому мнению». Один из членов группы звонит в колокольчик, если другой раньше времени критикует идею. Таким образом, знания рассматриваются как возможное препятствие творчеству. Приоритет отдают процессу, в котором «идеи сыплются и клеятся на стены». А то, что именно написано на стикерах, куда менее важно.

Залезть к потребителю в душу

Ориентированность на клиента имеет огромное значение для приверженцев дизайн-мышления, таких как сотрудники IDEO. При этом они не заинтересованы в том, чтобы выйти за пределы студий в продвинутых городах и исследовать другие миры. Но любят говорить об эмпатии и ее необходимости для дизайна потрясающих продуктов. Сторонники этого образа мыслей расскажут, что необходимо залезть в душу к клиенту. Тогда «вы узнаете, чем он живет, и затем заставите полюбить [а не просто интересоваться или покупать] ваш бренд, идею и душу». А затем поднимутся в свои студии и с энтузиазмом вернутся к работе.

Последователи дизайн-мышления отстаивают свои взгляды. Утверждают, что проводят время с людьми, наблюдают разные обстоятельства и сопереживают. Но я приравниваю это к поверхностной антропологии. Время, которое они тратят на данный вид познания, довольно ограничено. Обычно ему отводится вторая половина дня. Эти люди подходят к наблюдению с предопределенной целью — «улучшить» дизайн отдельно взятого объекта. Исходя из этой узкой цели, они никогда не погружаются полностью в мир субъектов. Неудивительно, что все вещи, созданные современными дизайнерскими компаниями, похожи. Это мир дизайнеров Сан-Франциско — мягкие формы в разных оттенках белого. Остальные просто в нем живут. Лишь когда мы порвем с общим социальным контекстом, откроются другие миры и их практики.

Убрать все проблемы

Сторонники дизайн-мышления в фирмах вроде IDEO утверждают, что определили все болевые точки, которые могут возникнуть у человека при потреблении продукта или услуги. Например, вы хотите создать лучший йогурт. Дизайнеры изучат все проблемы, которые могут возникнуть у человека при поиске, выборе, открытии и поедании продукта. На первый взгляд процесс может показаться сравнительно безболезненным. Но сторонники дизайн-мышления не согласятся. Бывают трудности с поиском йогурта в супермаркете. Проблемы из-за отсутствия эмоциональной связи с этим продуктом. Сложности при открытии упаковки таким образом, чтобы содержимое не пролилось вам на руки. Как только все проблемы выявлены, сторонники данного образа мыслей переходят к реконструкции опыта, с тем чтобы полностью избавить потребителя от возможных огорчений. Например, дизайнеры могут предложить встроить датчик в упаковку йогурта, чтобы вы могли немедленно найти его с помощью специального приложения. Или индивидуализировать товар, чтобы на нем были ваше имя и фотография, загруженная в профиль. Люди с «дизайнерским» образом мыслей могут открыть новый подход к упаковке йогурта. И любой хаос удастся разгрести с помощью ультрасовременной полимерной ткани.

Посредством одного и того же процесса дизайн-мышление обещает устранить болевые точки во всех социальных структурах наших миров: правительстве, экономике и общественном транспорте. Интересно, какой полимерный материал устранит уязвимые места нашей избирательной системы? Конечной целью данного мировоззрения является определение всех проблем в жизни и их истребление на пути к дизайнерской нирване.

Стена «лестных» слов

Дизайн-мышление считается «белой и пушистой» альтернативой сугубо практичной научной культуре Кремниевой долины. Поэтому его сторонники любят разбрасываться словами, навеянными гуманитарными науками, для описания своих инстинктивных догадок. Скорее всего, вы услышите комбинацию определенных слов и фраз в любой беседе со сторонниками дизайн-мышления. А именно: «целостный», «творческий», «нацеленный на работу в команде», «ориентированный на людей», «смелый», «прорывной», «гибкий» и «динамичный». Вам скажут: мы можем изменить мир. И в отличие от инженерной мысли, эти перемены «вновь поместят людей в центр». Вы услышите, что будущее принадлежит массам и что следует избавиться от понятия одинокого гения. Практически наверняка собеседник упомянет лосося, плывущего вверх по течению. И постоянно будет проскальзывать слово «увлеченность».

В мире вина есть правила того, что производитель может говорить о себе и своих продуктах. Вино может называться «бургундским» лишь когда сделано из винограда, выросшего в Бургундии. Только выращенный в экологически чистых условиях зеленый горошек может считаться органическим. Но в мире дизайн-мышления нет правил и ограничений. Стена «лестных» слов придает больший вес высказанному мнению. Поскольку знание обладает малой ценностью, любой может назвать себя «стратегом», «разработчиком взаимодействия с пользователем» или «главным оратором». Все эти фразы и должности подразумевают одно: если не хотите потерпеть поражение от новичков рынка, то прислушивайтесь к дизайнерам.

Возвращение на парковку бизнес-школы

Для того чтобы стена из слов не оказалась слишком мягкой, сторонники дизайн-мышления используют случайные отсылки к миру бизнеса: «леверидж», «окупаемость инвестиций» или «бизнес-модель». Суть в том, что творческий процесс может быть похож на безумный угон автомобиля. Но в конце концов украденная машина всегда возвращается на парковку бизнес-школы. При рассуждении с позиций дизайн-мышления люди часто апеллируют к таким концепциям, как теория 4P и модель пяти сил. Ведь так можно убедить каждого в том, что прагматизм и здравый смысл в действительности являются основой работы.

Конечно, эти принципы относятся не только к IDEO. Тирания «намеренного» творчества, берущего начало в дизайн-мышлении, повсюду. Теперь она преобладает в риторике бизнес-культуры вокруг инноваций. Роберт Саттон, автор «Странных идей, которые работают», говорит своим читателям: «Для творческого процесса неведение — благо».

Можно пойти дальше, заявив, что данная модель творческого процесса навеяна философией Руссо: мы в высшей степени креативны, когда наивны и невинны, освобождены от пут утомительных правил и авторитарного знания. «Время веселиться», — пишет Крис Барез-Браун в книге «Как создавать крутые идеи» (How to Have Kick-Ass Ideas). Он видит прямую связь между игривым настроем и творческим гением. Барез-Браун советует: «…Если сомневаетесь, скажите: “На-на-на-на-на” и посмейтесь над миром».

Эта книга показательна для основной массы современной литературы по творческому мышлению. Она написана словно сборник рассказов для дошкольников. Враги игривого настроя, по мнению автора, сборище экспертов и людей, утверждающих, что «много знают». Барез-Браун называет их «умными-заумными чересчур много думающими».

В его терминологии веселый настрой ассоциируется с освобождением. Подразумевается, что работа порабощает наши мысли. Офис — это место, где к вам относятся как к безликим бюрократам, а навыки и знания ослепляют специалистов. Чтобы стать творческими, нужно сбросить оковы корпоративной бюрократии, опыта и рационального анализа. Настоящее освобождение возможно только в мире ребенка, которому свойственны открытость, игра, любопытство и спонтанность.

Недавно мне довелось провести день с одним из таких творческих сотрудников-«детей». Назовем его Мартином. Хотелось бы сказать, что я никогда не встречал таких людей раньше. Но, к сожалению, в моем мире их выявляет каждый разговор, сопряженный с креативным мышлением. Мартины отказываются от усердной и напряженной работы по наблюдению за реальностью в пользу простых модных словечек и переливания из пустого в порожнее. Они паразитируют на страхе людей. Когда все в офисе волнуются из-за карьеры, отрасли и общего состояния «прорывной инновации», Мартины легко впархивают и начинают играть в шамана.

Прежде всего, такие люди напоминают мне о том, что творческое мышление и блестящие инновации требуют вовлеченности в процесс. Это невероятно сложно и, честно говоря, заставляет понервничать. Нет никакой гарантии возврата денег и никакого заранее установленного плана действий. На самом деле весь смысл как раз в том, чтобы заблудиться. Мартины моей культуры просто затягивают процесс. Ведь настоящая работа, суть которой состоит в придании миру осмысленности, требует старых добрых размышлений. То есть того, чем Мартины уже давно не занимаются.

Мартин решает проблемы

Я сотрудничал с группой разработки стратегии международной компании — производителя одежды. После поездки в Париж, Лондон и Нью-Йорк мы буквально валились с ног от усталости. В течение пяти дней все — 20 руководителей и наша консалтинговая группа — испытали влияние культуры каждого города. Оставался лишь день на то, чтобы определить в общих чертах новую стратегию компании и завершить профиль будущего продукта на предстоящий год.

Затем появился Мартин.

Его наняли недавно, но на руководящую должность, в отдел дизайна местного подразделения компании в Нью-Йорке. Мартин пришел в темных джинсах с идеальными прорехами. Его руки были покрыты татуировками. По-видимому, мужчине было слегка за 30. Он излучал спокойное обаяние. В тот последний день мы начали работу в 9:00, но Мартин показался лишь после обеда.

Лидер компании Аксель отвечал за глобальную стратегию. Он прервал обсуждение, чтобы поприветствовать Мартина. Аксель действительно беспокоился о работе. Компания занимала второе место в отрасли, но ежемесячно теряла долю рынка. В особенности Акселя заботила потеря связи с молодежью из крупных городов Западной Европы и США. Он хотел понять причину. Одной из надежд Акселя был Мартин, звездный дизайнер, нанятый из компании-конкурента.

«Мы очень рады, что представители местного подразделения помогают в разработке новой стратегии», — сказал лидер компании.

«Да, для меня большая честь быть с вами сегодня, — ответил Мартин. Неформальное разрешение подтолкнуло его продолжить речь: — В этой комнате я чувствую энергию и страсть. Увлеченность брендом, частью которого вы являетесь. Страсть важна, она двигает бренд вперед. Вы увлечены не только как группа: глубокий интерес испытывает каждый в отдельности. Посмотрите, что у вас есть. Это энергия. И притом важная. Энергия, которая ведет бренд вперед. Не посвятив время и усилия напряженному, увлеченному обсуждению бренда, мы не сумеем развивать его. Он не сможет расти. Вы работаете как команда, уделяя время формированию будущего нашего бренда. Каждый вносит вклад с увлеченностью и энергией. Надеюсь, вы цените это. Чувствую: действительно осознаёте. Ведь это важно».

Атмосфера была приветливой, открытой. Мартин продолжил: «Я здесь, чтобы внести свой вклад. Но сначала мне нужно узнать, кто вы, откуда, вашу историю. Может быть, каждый вкратце расскажет о себе?»

Все в комнате представились. Процесс занял примерно 20 минут. Фасилитатор нервно поглядывал на часы. Совещание и так немного затянулось, но нового члена команды, похоже, не волновало время. Каждый раз, когда кто-нибудь представлялся, Мартин задавал вопросы. «Теперь, — сказал он, когда все рассказали о себе, — я понимаю вас. Воспринимаю как личностей и как группу. Понимаю, почему каждый из вас увлечен нашим брендом. Но я пока не представляю, как вы съездили в Париж, Лондон, Нью-Йорк. Вы встретили людей, повлиявших на ваше видение. Возьмите меня на борт. Чтобы внести конструктивный вклад, мне нужно понять контекст. Необходимо осознать неудовлетворенные потребности людей, их болевые точки. Не могли бы вы дальше провести меня через свой опыт? С кем познакомились, что обсуждали и какую информацию вынесли из этих встреч».

Фасилитатор предложил, чтобы кто-нибудь ввел Мартина в курс дела во время следующего перерыва. Аксель согласился: «С удовольствием примем тебя на борт. Мы ценим то, что ты уделил нам время, и твое стремление внести вклад. Думаю, нужно вернуться к тому, чем мы занимались до твоего прихода. Пожалуйста, помоги нам, а кто-нибудь из команды предоставит тебе самые последние и подробные сведения во время перерыва».

Мартин проигнорировал просьбу лидера следовать повестке дня: «Не забывайте о той энергии, которая нужна для ведения бренда вперед. Помните огромное значение того, что вы делаете здесь, объединившись и работая вместе как команда. Мы можем изменить жизнь клиентов. Способны создавать дизайн на основе их болевых точек, удивлять и восхищать. Если мы не сделаем этого, то останемся далеко позади».

Большая часть команды смотрела на Мартина с улыбкой. Он инстинктивно принял на себя роль харизматического лидера. Мужчина запрокинул голову и смотрел ввысь с умиротворенным выражением лица. Он обращался ко всем, войдя в роль наставника.

Но некоторым, в том числе Акселю, становилось все больше не по себе. Эти сотрудники хотели оставаться вежливыми, но им не терпелось переключить общее внимание с Мартина обратно на стратегическое мышление.

«Нашему бренду более 90 лет, — сказал Мартин. — То, что построили старшие коллеги, создавалось с увлеченностью и самоотдачей. Мы стоим на их плечах, и наша цель — развивать бренд. Вот почему мы здесь. Через бренд мы ежедневно взаимодействуем с миллионами людей. В силах менять жизни миллионов. Но времена изменились. Мы живем в эпоху масс и экономики совместного потребления. Революция экономики — четвертая — масштабнее, чем все прошлые перемены. У нас будут цифровые магистрали, и в ближайшие годы компании заработают больше, чем в предыдущие десятилетия».

Мартин сделал паузу ради драматического эффекта. Казалось, что слова для следующих изречений он отыскивает в недрах души: «Поколение миллениалов и озера данных изменят все, что мы знаем. Просто взгляните на Apple или Uber. Мы ведь не хотим быть как водители такси, лишившиеся привычного уклада, не так ли?»

В каком-то смысле эти фразы звучали соблазнительно и пугающе, но что они значили на самом деле? Аксель не смог не сделать пару пометок, несмотря на свои переживания из-за времени. Он записал в блокноте «озера данных» и «дезорганизованные водители такси» и подчеркнул.

«Давайте продолжим строить на готовом фундаменте и перенесем всю компанию в новую эру», — казалось, Мартин готов говорить бесконечно.

«Пора поработать в группах, — прервал его фасилитатор. — Пока выполняете следующее упражнение, подумайте над тем, чем поделился Мартин. Мартин, вы присоединитесь ко второй команде».

После этого новоявленный харизматический лидер утратил влияние на коллектив и подключился к программе. Но его желание подчиняться правилам быстро угасло. Каждый раз, когда сотрудники вновь собирались вместе после работы по командам, Мартин не стеснялся говорить. К вечеру все устали. Шел пятый день совещаний и жарких споров. Пора было закругляться и отправляться на ужин. Фасилитатор поблагодарил всех за усердную работу и достигнутые успехи.

«Я тоже хочу поблагодарить вас», — сказал Мартин собиравшим сумки людям. Все отчаянно хотели покинуть загроможденную комнату с затхлым воздухом. Но общая спешка не повлияла на желание Мартина высказаться: «Я хочу сказать спасибо за то, что позволили присоединиться к важному обсуждению. Дискуссии о нашем будущем. Дебатам о том, куда мы движемся. Увлеченному обсуждению, когда члены команды объединяются и общаются. Страсть, которую я чувствую сегодня в этой комнате, не должна просто исчезнуть и умереть. Нужно ее сохранить. Ведь именно обсуждения вроде сегодняшнего поддерживают в бренде жизнь».

Многие встречали Мартинов по меньшей мере один-два раза за карьеру. Обычно это так называемые важные птицы. Они недальновидны, поверхностно владеют профессиональным жаргоном и неутомимы в высокомерном стремлении захватить нить творческого разговора. Тех, кто пытается понять правду о мире, пустословие Мартина выводит из себя как огромная потеря времени.

Но если креативность не имеет никакого отношения к гуру вроде Мартина или к гарантированной доставке идей с фабрики дизайн-мышления, то как наладить устойчивый творческий процесс? Зачем нужно осмысление, если мы не можем контролировать результат? В конце концов, я управляю компанией со множеством сотрудников. В определенный момент мне необходимо выработать идеи, имеющие смысл для меня и для клиентов. Мы стараемся постоянно находиться в восприимчивом состоянии. Но нужно найти способ ясно описать процесс для себя и для потребителей.

Я попросил коллег и партнеров поделиться, как они достигают вершин творческого мышления. Их описания сильно различаются с точки зрения процедуры. Но все содержат элемент погружения — эмпатического нырка в другой мир. Вместо того чтобы избегать контекста, люди усваивают его. Насыщенные данные — истории, забавные случаи и анализ — характеризуют феномен, который я называю «благодатью».

Чарли

Мне нужно полностью погрузиться в феномен любого проекта. Например, прямо сейчас необходимо понять феномен чая в Китае. Что означает этот напиток для китайцев? Каково их отношение к чаю в повседневной жизни? Как жители Китая обращаются с этим напитком, говорят о нем, покупают и дарят его друг другу? Такое погружение не одно целенаправленное усилие. Оно скорее похоже на прогулку по чайной плантации, чем на запоминание всевозможных сведений о чае.

Я читаю, разговариваю, наблюдаю и слушаю. Погружение никогда не бывает достаточным, но когда до меня доносится одна и та же вещь в третий раз, то я готов завершить этот этап исследования. И далее действую всегда одинаково. А именно оставляю свои заметки, компьютер и собранные данные. Выжидаю день, позволяя мыслям двигаться в любом направлении. Иду в кино или встречаюсь с друзьями. В самый напряженный момент проекта это кажется странным, но без небольшого перерыва я всегда терплю неудачу. Затем, после дня отдыха и ночи хорошего сна, не позволив себе ни разу подумать о чае, беру лист и ручку. Мне нравятся ручки марки Bic и белая бумага. Я иду туда, где шумно и много народу. Возможно, это кофейня, бар или очень оживленный ресторан. Я сажусь и пишу все, что приходит в голову.

Странно, что принудительный перерыв отсеивает тысячи идей, пришедших в ходе исследования. Я не думаю о порядке или значимости. Просто излагаю то, что будто бы хочет написать моя рука. Эти идеи оказываются самыми мощными, а мысли — наиболее упорядоченными. Словно тело, или подсознание, или еще что-то наводит в моих мыслях порядок. На листе бумаги оказывается краткая выжимка, сама суть идеи. Затем я могу развить эту мысль в любом направлении, чтобы объяснить ее с огромной точностью. Но первоначальная задумка в ее основе всегда обнаруживается. Наверное, мой метод слишком непродуманный и бессистемный для многомиллионных проектов, но именно так я работаю.

Кстати, это не имеет никакого отношения ко мне как личности. Не думаю, что я один записываю мысли. Я не одинокий гений. Просто уважаю свое тело и знаю, что оно поможет, если быть открытым и позволить ему. Не знаю других способов прийти к творческим идеям.

Миккель

У меня болезненные отношения с процессом создания идей. Я всегда в панике. Чувствую, что точно провалюсь, каждый раз при приближении дедлайна. А он всегда рядом. Ощущение, будто в живот воткнули ножи. Словно собираюсь показать миру, что я неудачник и вовсе не творческий человек. Я плохо сплю. Меня тошнит. Даже когда работаю над вещами, которые не настолько важны, боюсь, что все поймут мою никчемность.

В конце концов ножи вонзаются все глубже. Тогда я начинаю придумывать, кружиться вокруг идеи вновь и вновь. Выматываю себя, пробуя то одно, то другое. Я создаю идеи в избытке. Паникую и пытаюсь снова и снова. Я подхожу к проблеме с рвением, которое, как мне кажется, поможет решить ее. Окружающим неприятно от этого. Они могут видеть, что это жизненно важно для меня. Таким образом я потерял множество отличных сотрудников. И по-прежнему опасаюсь, что однажды ничего не выйдет и мир увидит, какое я ничтожество.

Затем, когда я совсем сбит с толку своими терзаниями, возникает идея. Обычно в этот момент я чувствую: меня вот-вот вырвет этими ножами. Идея не исходит от меня. Она просто появляется, когда я слишком слаб и расстроен, чтобы заглушить свой внутренний голос.

Затем я вновь и вновь описываю идею другим. Это безумие. Я говорю и говорю людям, а не с ними. Можно рассказывать и стене, но лучше все же человеку. Бедные мои слушатели. Далее я описываю свою идею профессионалам с другими навыками. После всей боли и мучений сон восстанавливается, а ножи исчезают из живота.

Шарлотта

Мои идеи появляются при пробежке. Не когда бегу, а сразу после. Пробежка каким-то образом опустошает голову. Я пробовала езду на велосипеде и долгие прогулки: они тоже хороши, но не настолько. Бег нужен мне, чтобы полностью очистить разум от мыслей. Когда я долгое время работаю над проблемой, то с головой погружаюсь в тему. Так или иначе, когда разум очищается, все становится на свои места. Будто кто-то посылает мне идею в ясной форме. Не думаю, что это делаю я. Словно кто-то другой упорядочивает мои мысли. Это довольно странно и не всегда работает. Некоторые говорят, что им нужно «переспать с идеей». Мне же требуется с ней побегать.

Джан

Я мучаюсь из-за клиентов. Я очень боюсь потерять их или не оправдать ожидания. Ведь именно они по-настоящему рискуют, а моя помощь — лучший вариант по решению проблемы.

Никогда не размышлял о творческом процессе в таком ключе прежде, но в действительности я пытаюсь думать, как мои клиенты. Как бы они отреагировали? Когда я долго представляю себя на месте клиентов, особенно при приближении дедлайна, то будто превращаюсь в них. Не пытаюсь понять, о чем они думают или что делают. Я и есть один из клиентов. Так же эмоционально реагирую на определенные идеи, как они. Воспринимаю мир так же, как они. Это словно быть призраком или что-то в этом роде. Мои тело и душа больше мне не принадлежат: теперь они заняты людьми, которым я пытаюсь помочь. Теперь речь идет не о содействии, а скорее о полном погружении. Меня будто окружают их тени, и я чувствую их страх поражения. Это немного похоже на то, что делают шаманы. Возможно, это и есть мой опыт творчества.

Генерирование идей не делает меня счастливым. Это работа. Поглощающая, напряженная и тяжелая.

Несмотря на различия в последовательности действий, во всех описаниях благодати творчества присутствует схожий опыт восприимчивости, открытости, единства с миром. Я слышу об этих же особенностях каждый раз, когда говорю или читаю о по-настоящему креативном процессе. В случае с идеями, возникающими в результате осмысления, опыт благодати универсален.

Рассмотрим несколько других примеров из области бизнеса, литературы и искусства.

Я не знаю, откуда берутся великие идеи. Не уверена, что это вообще кому-то известно. Я даже не знаю точно, как они появляются у меня. Мозг просто делает что-то свое, и вдруг выскакивает идея.

Пока собираетесь с мыслями, делайте то, что можете. Займитесь осуществимым. Встречайтесь с людьми, болтайте и смейтесь от души. Создавайте макеты и модели. На худой конец, обратите внимание на проблемы других. Это уж точно выполнимое задание.

Суть в том, что у действия есть творческий аспект, в отличие от размышлений. И они не должны идти первыми. Хотя во многих случаях получается наоборот.

Сарас Сарасвати, профессор Высшей школы бизнеса Дардена Виргинского университета

Почему всегда лучшие идеи приходят во время бритья?

Альберт Эйнштейн

Сюжеты приходят мне в голову в самые неподходящие моменты. Бывает, прогуливаюсь по улице или рассматриваю шляпный магазин с совершенно конкретным интересом. И вдруг меня осеняет потрясающая идея. Я думаю: «Как бы замести следы преступления, чтобы никто не догадался?» Конечно же, все конкретные детали нужно доработать, и герои медленно проникают в мое сознание. Но я тут же записываю свою великолепную идею в тетрадь.

Агата Кристи

Я свожу людей с ума, но мне необходимо это чувствовать. Лидерство начинается там, где заканчиваются модели управления и линейное мышление. Мне нужно ощущать: это правильно. Иногда требуется время, но меня это не волнует. Я могу двигаться очень быстро, когда чувствую, что все идет как нужно.

Часто после размышлений я просто знаю, что необходимо сделать какой-то шаг. Мы инвестировали в компьютерные технологии и аналитику данных, не имея перед собой четких бизнес-целей. И эти вложения могут стать лучшими за долгие годы. Но мы сделали их потому, что данный шаг казался важным и необходимым. А не потому, что у нас было экономическое обоснование. Сейчас это кажется очевидным, но не тогда.

Понимание приходит, когда я просыпаюсь. То, над чем успел поразмыслить, внезапно становится ясным. Не совсем понятно, как это происходит. Но по пробуждении я четко вижу то, что казалось туманным вчера.

Марк Филдс, бывший генеральный директор Ford

Бизнесмен мыслит категориями рынка и пытается понять его изнутри… Я предполагал: рынок чувствовал то же самое, что и я. Отделив себя от эмоций других людей, я смогу уловить перемену его настроения. Это было непросто. Пришлось подчинить свои эмоции волнениям рынка.

Джордж Сорос

Мне бы сказать: «В этот раз не играй на полную катушку». Но до того как вы что-то понимали, она оказывалась на полу со слезами, текущими по щекам. Она будто открывала кран, и темы и идеи пьесы проходили через нее. И это нельзя было просто остановить.

Театральный режиссер Тина Ландау о работе с актрисой Филисией Рашад

Наше дело очень зависит от того, как мы живем. Можно ходить по магазинам, считать налоги, болтать, а поток подсознания течет, как тек, решая твои проблемы, строя планы. Сядешь к столу пустым-пустой, и вдруг откуда-то берутся слова, выходят из тупика трудные сцены, работа сделана во сне, в магазине, во время беседы.

Грэм Грин. Конец одного романа

Когда разум занят монотонным заданием, он может подтолкнуть подсознание к моменту озарения. Именно так было со мной. Наша компания Clearfit предлагает простой способ поиска сотрудников и анализирует соответствие человека работе. Бизнес-модель возникла на задворках сознания, когда я ехал со скоростью 130 км в час, не думая о работе вовсе.

Подсознание трудится в фоновом режиме, незаметно воздействуя на результат многих размышлений. Так сделайте перерыв и вдохните аромат цветов. Пока вы отвлекаетесь, сознание прекрасно справится с проблемой, над которой бьетесь. Возможно, даже высветится решение той задачи, о какой вы пока и не думали.

Бен Болдуин, сооснователь и CEO Clearfit

Не бойтесь растерянности. Старайтесь постоянно быть в замешательстве. Все возможно. Всегда оставайтесь открытыми, причем до боли. И продолжайте понемногу открываться до самой смерти. Ведь мир бесконечен. Аминь.

«Мегафон с умершим мозгом» (The Braindead Megaphone)

Что творческие гении вроде писателя Джорджа Сондерса подразумевают под словом «открытый»? Состояние восприимчивости, для достижения которого нужно оставаться свободным от предвзятости, ожиданий и предубеждений. Это непросто. В буддизме Древней Японии в связи с тем, что молодым монахам было сложно оставаться открытыми, появилось целое философское направление. Дзенкей Бланш Хартман говорила о сознании начинающего в одной из своих лекций в 2001 году: «Это ум, лишенный предвзятости и ожиданий, суждений и предубеждений. Я считаю, что сознание начинающего воспринимает жизнь словно ребенок. Оно охвачено любопытством, удивлением и восхищением. “Интересно, что это такое? А это? А что это значит?” Начинающий не подходит к вещам с фиксированной точкой зрения или предварительным суждением. Просто спрашивает: “Что это?”».

Опыт пробежки, ритуал с ручкой и листом бумаги или мучительное вонзание воображаемых ножей — все творчески мыслящие люди разрабатывают техники, чтобы оставаться открытыми идеям. Разумеется, оставаться в состоянии восприимчивости невероятно сложно. Сознание стремится вырабатывать закономерности, создавать порядок из хаоса и постоянно возвращаться к чувству определенности. Но чем дольше мы находимся в продуктивном состоянии «незнания», тем более доступными становимся для озарений.

Теория абдуктивного рассуждения покажет, как это работает. Чарльз Сандерс Пирс определил эту познавательную процедуру, связав с двумя другими. А точнее, с дедукцией и индукцией, которые мы используем для решения проблем.

Дедукция, по сути, относится к области алгоритмов. Вы начинаете с гипотетического набора убеждений и далее приходите к выводу о верности X или Y. Дедукцию часто называют «нисходящим» подходом, так как она ведет от общих предпосылок к частному умозаключению.

Индукция, напротив, начинается со сбора многочисленных частных предпосылок, из которых затем следует общий вывод. Поэтому данный тип рассуждений называют «восходящим». От конкретных наблюдений мы переходим к обобщениям и выводам.

Абдуктивное рассуждение не начинается с гипотезы или даже с предвзятого мнения об известности или о неизвестности чего-либо. Таким образом, это единственный метод рассуждений, который может вбирать в себя новое знание и выводы. Процесс начинается с расширения сбора данных и их организации. Именно это называет «открытостью» Джордж Сондерс. Затем в совокупности данных определяются закономерности. С обобщения этих моделей начинают формироваться одна или несколько теорий. Из них возникает знание, обладающее объяснительной силой. Процитируем лекцию Пирса «Прагматизм и абдукция», проведенную в Гарварде в 1903 году: «Абдуктивное предположение возникает словно вспышка и доступно не всем. Это озарение, хотя с ним чрезвычайно легко ошибиться. Верно, что различные элементы гипотезы были в нашем уме и прежде. Но идея объединить их вместе никогда не приходила нам в голову до этого, пока внезапно не возникло новое предположение до наших размышлений»[22].

Пирс утверждал: лишь абдуктивное рассуждение подходит для работы с беспорядочными данными, которые сложно обнаружить. Именно в нем кроется настоящая творческая сила. К сожалению, там же кроется и риск ошибки. Именно поэтому мастера, испытавшие благодать, учатся распознавать ощущение содержательного творческого знания. Уильям Джеймс утверждал в своей фундаментальной работе «Принципы психологии», что данная практика во многом формируется силой нашего устойчивого внимания: «…внимание. Это пристрастное, осуществляемое посредством умственной деятельности обладание в ясном и четком виде одним из нескольких, как кажется, одновременно возможных объектов или рядов мысли. Фокусировка, концентрация сознания — его суть. Это означает отказ от каких-то вещей, чтобы эффективно заниматься другими, и является условием, располагающим реальной противоположностью в том спутанном, сумеречном и рассеянном сознании, которое по-французски называют distraction, а по-немецки Zerstreutheit».

Другими словами, творческие личности понимают: то, на что они настроены, — то, что открывается им в состоянии благодати — позволяет достигать понимания мира. «Миллионы предметов материального мира представлены моим органам чувств, но никогда не попадут в достаточной мере в область опыта, — говорил Джеймс. — Почему? Не представляют интереса. Мое восприятие состоит из того, чему я согласен уделить внимание».

Николь Поллентье, получившая черепно-мозговую травму, описывала прогулку по Targetкак потрясение. Причиной была хаотическая беспорядочность ее восприятия. Девушка не могла на чем-либо сосредоточиться. Этот процесс она называла «фильтрацией».

«Моя краткосрочная память была повреждена настолько, что была похожа на переполненный зал ожидания, — вспоминала Поллентье. — В нормальном состоянии, когда мозг работает в обычной скорости, фильтрация происходит моментально. Мы не осознаём большую часть того, что постоянно отсеиваем».

Напротив, по мнению Джеймса, восприятие гения в шаге от открытия характеризуется устойчивым вниманием. «Идеи сверкают, каждый объект бесконечно ветвится в их изобретательном уме, и они могут быть часами поглощены процессом», — так Джеймс описывает то, как ум «обустраивается» материалом для творчества. Так появляются те укромные углы и закоулки, куда может завести мысль. Чем лучше «обустроен» разум — чем больше мы читали, переживали и воображали, — тем больше будет материала для работы при возникновении возможности творческого открытия. Хотя эти достижения кажутся «вспышками», в реальности они основаны на богатых и глубоких знаниях по распознаванию моделей.

В знаменитой книге «Думай медленно… Решай быстро» психолог Даниэль Канеман подчеркивал роль накопленных знаний — «обстановки» сознания. Чем их больше, тем лучше мы умеем обращаться с быстрыми вспышками интуиции, которые психолог относит к автоматической системе мышления. Как говорил Уильям Джеймс, гении «отличаются от обычных людей скорее не характером внимания, а природой объектов, которым оно успешно уделяется».

Самые творческие люди в мире в наибольшей степени открыты тому, что обнаруживает или показывает их мир. Благодать неотделима от момента, когда мы внезапно понимаем, на что в точности направить свое внимание. Эксперты особенно хороши в таком осознании. Рассмотрим опыт всемирно известного архитектора Бьярке Ингельса. Он услышал зов творчества, наблюдая работу механизма тщательно выполненных швейцарских часов.

Внезапное озарение: щелчок

2013 год. Стояла зима. Бьярке Ингельс ехал по западной части Швейцарии. Он миновал горнолыжные курорты и спустился в долину Вале-де-Жу, скрытую между скалами массива Юра. Там, среди снега и гор, рядом с прекрасным озером Лак-де-Жу, располагалась легендарная швейцарская компания Audemars Piguet. Это единственная фирма — производитель часов в стране, которой вот уже 150 лет управляет основавшая ее семья. Ингельс с командой подготовили предложение для компании. Оно включало расширение исторических зданий наряду с возведением нового музея. Там могла бы храниться коллекция сотен превосходных часов Audemars Piguet. Любое конкурентоспособное предложение должно было возвеличивать традиции компании легендарных мастеров. Кроме того, требовалось объединить два исторических здания в динамическом диалоге. Обе постройки были возведены почти 100 лет назад.

Когда Бьярке Ингельс поразил членов семьи Audemars Piguet и победил в конкурсе благодаря своей непредсказуемости, ему было уже за сорок. Архитектор не испытывал недостатка престижа или опыта. Bjarke Ingels Group, или BIG, открыла первые офисы в Копенгагене. Потом подразделения компании появились в Нью-Йорке и Лондоне. За это время по проектам BIG были построены десятки зданий в самых разных местах — от Ванкувера до Фарерских островов, а также в Хуаляне (Тайвань), в Шэньчжэне (Китай) и Нью-Йорке. Компания завоевала множество международных премий и наград. BIG выделяется отношением к творческому процессу. Оно кардинально отличается от подходов других всемирно известных студий. Работы Ингельса, изобилующие волнообразными световыми проемами и подъемами, зачастую игнорируют традиционные архитектурные понятия и общепринятые нормы. То есть идеи того, как должно выглядеть здание.

Хотя команда BIG уже выработала несколько возможных стратегий, Ингельс отправился в главный офис Audemars Piguet в Швейцарии. Он хотел лично ощутить контекст места. Во встрече архитектор искал то, что вызвало бы «щелчок» — ощущение, когда все идеи сольются воедино в уникальном дизайне. И этот проект отражал бы черты, которые делают швейцарскую компанию по производству часов с полуторавековой историей особенной.

«После щелчка левое и правое полушария получают поровну, — сказал Ингельс, когда я задал ему вопрос о творческом процессе. — Образуется множество переходов, которые выливаются во что-то значимое. В действительности результат так наполнен смыслом, что никакого другого варианта и вообразить нельзя. Ты просто не можешь отреагировать по-другому».

Учитывая отношение к искусной работе в Швейцарии, Ингельс знал, что мог создать что-то, демонстрирующее высокое качество. Он также глубоко уважал точность, которая важна в часовом деле. Но эти нити рассуждений были целиком умозрительными. На уровне интуиции и эмоций архитектор по-прежнему не чувствовал связи с проектом.

Во время своей экскурсии по Audemars Piguet Ингельс разговорился с часовщиком — каталонцем примерно 60 лет. Мастер трудился над старинными часами и показал архитектору, как работает с механизмами. Позднее Ингельс рассказывал: «Я общался с тем часовщиком — смотрел на его руки и инструменты и осознавал точность и кропотливость его работы. Потом вдруг понял наконец. И это меня по-настоящему взбудоражило. Я действительно мог чувствовать происходящее». Для Ингельса моментом откровения — phainesthai в терминологии Хайдеггера — стало чувство самого ремесла. Он извлек массу информации из материала совсем небольшого объема. Архитектор говорил: «Сначала вы должны влюбиться в того, на кого работаете. После вложите это чувство в произведения, которые вам нужно создать. При этом выполнять работу следует таким образом, чтобы отразить аспекты культуры часового дела».

В инженерном плане Ингельса особенно заинтересовала ходовая пружина часов: «Анкерное колесо вращается и сохраняет кинетическую энергию вашего тела в ходовой пружине. Металлическая деталь приходит в движение благодаря кручению анкера. Сила передается обратно часам. Регулятор отвечает за то, чтобы эта деталь не просто разворачивалась за один раз, а двигалась бы толчками. Поэтому по часам можно узнавать время. Я внезапно понял, что в часовом деле, как и в архитектуре, дизайн, то есть форма, является содержанием. Именно способ организации материала заставляет часы показывать время».

Ингельс использовал ходовую пружину как метафору целого музея. Часовщики вынуждены выбирать материалы с максимальной эффективностью и использовать их по минимуму. Архитектор решил сделать при строительстве музея под названием «Дом основателей» (Maison des Fondateurs) то же самое. Новое здание было призвано поставить посетителя в начало долгого пути по истории и культуре часового дела и провести по нему. Ингельс с командой изначально воспринимали это путешествие как нечто длительное и линейное. Но когда архитектор увидел ходовую пружину в руках каталонского часовщика, он понял, что может использовать совершенно другую форму здания — двойную спираль. Он говорил: «Спираль направляет вас в начало музея и затем выводит, почти как витое устройство, сохраняющее энергию часов».

Как только стратегия была разработана, команда поняла, что для создания дублирующихся спиралей необходима легкая стальная структура. Такой материал позволит возвести здание, будто в невесомости парящее на фоне пейзажей Вале-де-Жу. В этой модели, навеянной инженерной задумкой ходовой пружины, отсутствуют стены или несущие конструкции — есть только окна. Сделанные из технологически усовершенствованного стекла, они удерживают крышу.

Проект Ингельса привел в восторг владельцев Audemars Piguet. BIG известна своей смелостью, но в данном дизайне, как и в остальных, безрассудство поставлено на службу ограничениям места. Компания привнесла массу сложных элементов в проект. Например, то, что целая конструкция удерживалась одним чрезвычайно прочным стеклом. Однако эти непростые детали перекликаются с такими чрезвычайно сложными элементами механики высококлассных часов, как лунные фазы и ежегодные календари. BIG официально победила в конкурсе среди пяти компаний. Здание было достроено в 2016 году.

Многие всемирно известные архитекторы обладают фирменным стилем. Он придает их произведениям узнаваемый облик. В качестве примера приведем архитектора-модерниста Людвига Миса ван дер Роэ. Его здания легко узнать благодаря элегантной структуре и богатым, насыщенным оттенкам коричневого. Мис ван дер Роэ, как и Фрэнк Гери и Рем Колхас, фактически использовали одну и ту же формулу при проектировании зданий. Назначение, контекст и экономическая составляющая не имели значения. Эти архитекторы к каждому проекту подходили с желанием построить в соответствующем месте прекрасную конструкцию, которую рисовало их воображение.

Процесс Ингельса — яркий пример осмысления, в которое вовлечены все мастера — выглядит иначе. У BIG нет никакой модели в виде кодекса правил. Сотрудники углубляются в исследование текущей проблемы или конкретной темы. Погружение, включая изучение истории, искусства, литературы, философии, географии и языка данной культуры, создает «маринад», в котором команда томится в ожидании идей. Ингельс впитывает, а не подавляет впечатления от мира. Платоновского идеала, застывшего во времени и пространстве и совершенного в своей универсальности, не существует. Ингельс проектирует динамично. Он находится в постоянном диалоге с переменчивыми реалиями места будущего здания: политическими, экологическими, экономическими и социальными. Оставаясь открытым более разнородным данным, архитектор может переосмыслить то, как здание может и должно выглядеть в соответствии с обстоятельствами. Эти условия он называет «набором критериев».

Одним из первых проектов BIG была серия жилых зданий за пределами Копенгагена. Приступив к работе, Ингельс счел нормы жилищной архитектуры бесполезными. Он знал, что должен найти лучший способ удовлетворить потребности людей: «Набор критериев в жилищном проекте очень ограничен: что-то связанное с направлением дневного света и минимальным расстоянием между домами, вот и все. Ничего не сказано о разнообразии домашних хозяйств, об использовании пространства между зданиями, их взаимосвязанности, укрытии от дождя и ветра».

Первые проекты жилых домов помогли Ингельсу понять, что единственный способ избежать стандартных решений — использовать критерии. Архитектор не сетовал на ограничения, будь то со стороны клиентов или контекста. Напротив, он начал сам их добавлять исходя из специфики места. Возможно, вы улыбнетесь, если я скажу, что Ингельс очень любит играть в «Твистер». Это вовсе не совпадение. Участники сначала выглядят «нормальными», стоя прямо на обеих ногах. Во многом они похожи на здания Ингельса. Но затем, ход за ходом, по мере развития игры вынуждены наклоняться, сгибаться и поворачиваться. Его здания, словно игроки в «Твистер», выглядят именно так, потому что это единственный способ элегантно решить проблемы, возникающие в процессе.

Совмещение многих типов идей и данных делает компанию BIG уникальной в архитектурном мире. Стиль этой компании продиктован не эстетикой самой по себе. Все дело в понимании места, обобщающем все аспекты: экономику, финансовые показатели, распределение людей, историю и культуру, ограничения и проблемы окружающей среды. «Мы не пытаемся подойти ко всему с эстетической точки зрения. Вместо этого используем ограничения, чтобы удивлять или изменять дизайн. В конце концов, вы можете совершенствовать проект, увеличивая не количество украшений, а производительность».

Рассмотрим творческий прорыв BIG при проектировании этнографического музея в главном парке Будапешта: «Мы хотели, чтобы музей выглядел в духе Будапешта, поэтому провели некоторое время в городе. И однажды отправились в купальни. 22:00, зима. Мы плавали на свежем воздухе под холодным, темным небом в купальне с теплой водой. Город похож и на Запад, и на Восток. В нем есть что-то и от Ближнего Востока, и от России, и от Восточной Римской империи. Он определенно оставляет ощущение тяжести, значительности».

Обратите внимание, как Ингельс использует феноменологический подход для описания города («определенно оставляет ощущение тяжести, значительности») и опыта посещения купален зимой. Эти данные обобщаются в неограниченном исследовании практических и эстетичных возможностей места: «Музей находится на оси длинного бульвара, переходящего в главный парк. Общий замысел требовал конструкции, похожей на ворота. С нее-то мы и начали. Но как связать ворота с этнографическим музеем, с одной стороны, и с памятником, демонстрирующим культуру Венгрии миру, с другой?»

Команда работала над проектами ворот, используя исторические архитектурные особенности римских бань, а также керамическую плитку на фасаде. Но, как говорил Ингельс, «суть не вырисовывалась. Мы вглядывались в эти маленькие модели. Им по-прежнему недоставало смысла. Вы хотите, чтобы ворота были грандиозными. Но еще желательно, чтобы они выглядели притягательными вблизи, как бы приглашали войти».

BIG пыталась решить проблему, как связать воедино ворота и памятник, который еще выполнял бы функции этнографического музея. Дизайн должен был воплощать напряжение между двумя аспектами проекта. Первый — не до конца осознанная монументальность. Второй, более ясный и доступный, — живая история Венгрии.

«В итоге, — рассказал Ингельс, — я предложил: возможно, мы сделаем ворота открытыми? Так вы увидите идеальный монолитный материал, который становится этими прекрасными воротами. Но затем идете сквозь них, словно через тоннель. И понимаете: он состоит из уровней. И стены тоннеля содержат этнографическую коллекцию. Проходя через ворота, вы уже изучаете собрание музея».

Размещение целой коллекции за стеклянными витринами в стенах позволит людям, проходя сквозь ворота, ознакомиться со всем содержимым музейных хранилищ. Они смогут окинуть кратким взглядом богатую историю Венгрии, будто сделать моментальный снимок.

«Выйдите из парка, — объяснял Ингельс, — и прогуляйтесь 200 метров вниз по улице. Там вы увидите эту прекрасную Триумфальную арку. От других она отличается круглым основанием. После того как вы подойдете ближе, окажется, что это не просто памятник. Монумент превращается в здание, соответствующее человеческому масштабу. И оно приглашает посетителей пройтись по музею и посмотреть всю коллекцию за раз».

В тот момент, когда команда BIG увидела идею в исполнении на компьютере, настроение в комнате изменилось. Это было словно глоток свежего воздуха. Послышались непроизвольные радостные возгласы и «дай пять». «Каждому члену команды стало ясно, что воплощение идеи будет потрясающим», — сказал Ингельс.

Он приравнивает опыт творческого прорыва к прогулке по лесу. С расстояния вы видите лишь хаос. На первый взгляд деревья растут в случайном порядке. Но внезапно вас осеняет. Раз — и все приобретает форму. Деревья выстраиваются в идеальные ряды. «Мы долго кружили вокруг проекта. Все казалось правильным, но не имело никакого смысла. Затем, благодаря верной идее, концепция, программа, парк в городе… абсолютно все приобрело смысл».

Если у этого типа абдуктивного рассуждения и есть подводные камни, то они заключаются в ошибочных знаках, следуя которым, мы нисходим к простой интуиции. Ингельс, как и Джордж Сорос, Роберт Джонсон и другие эксперты осмысления, с которыми мы познакомимся в следующей главе, никогда не прекращает менять взгляд. Он не позволяет идеям застывать. Не допускает, чтобы творческий процесс подгонялся под линейный прогресс.

Архитектор рассказывает: «Мы смотрим на идеи в виде 3D-моделей. Изучаем их на чертежах отдельных частей, оцениваем план, проекцию и физическую модель. Затем учитываем квадратные метры — то, насколько они соответствуют плану. Каждый раз меняем перспективу и рассматриваем идеи с новым набором установок. И всякий раз, когда мы смотрим по-другому, то обнаруживаем то новое, на чем пока не сосредоточивались.

Разочарование, которое вы испытывали… Вы знали: должно быть что-то, какой-то смысл. И затем внезапно происходит… — Ингельс издает звук, отражающий опыт озарения: щелк-щелк-щелк. — Конечно, это не похоже на четкий список действий. Вы просто чувствуете, что проект работает на всех уровнях и что это новая идея… Словно данные разных типов обрели форму. Или конструкцию, — он бросает верную фразу: — Это неоспоримая правда».

Щелк, это благодать творчества.

Глава 7. Путеводная звезда, а не GPS

Все, в чем ты уверен, может быть ошибочным в другом месте.

Барбара Кингсолвер. Библия ядовитого леса

В конце 1990-х годов Военно-морская академия США убрала из учебного плана курс мореходной астрономии. Вместо нее стали преподавать навигацию на основе GPS и спутниковых технологий. После ряда хакерских атак академия пересмотрела свое решение. В 2015 году руководство объявило, что офицеры флота должны обладать практическими знаниями, позволяющими ориентироваться по звездам. Франк Рид, эксперт по мореходной астрономии, сообщил в программе Here & Now радиостанции WBUR о том, что возврат к прежней форме навигации обусловлен отнюдь не романтическими ассоциациями с этой старинной практикой. «Каждый мореплаватель, — сказал он, — должен использовать всю доступную информацию». Таким образом, навигация заключается в меньшей степени в слепом следовании GPS и в гораздо большей — в обобщенном толковании всех форм данных.

Мореходная астрономия может служить метафорой лидерства в современных организациях и компаниях. Вместо простого реагирования на один тип данных роль лидера заключается в придании смысла всем сведениям. Это интерпретация фактов, полученных из множества как технических, так и человеческих источников, и выработка на ее основе стратегии.

В этой главе мы познакомимся с некоторыми асами осмысления, которые отточили до блеска мастерство интерпретации. Их навыки никогда не удастся количественно измерить. Как следствие, об этом виде интеллекта, выдающегося по восприимчивости, сложности и смелости, зачастую незаслуженно забывают. И все же, если сложнейшие проблемы, решение которых очень выгодно, в наступившем веке связаны с культурой, то нужно воспевать именно эти навыки. В последующих четырех историях мы рассмотрим опыт экспертов в социальной интуиции, политических инновациях, активном слушании, интерпретации культуры, аналитической эмпатии и художественной целостности. Именно так мастера используют осмысление в повседневной жизни.

Шейла Хин: стать одним целым с аудиторией

«Я всегда определяю основные объекты интереса людей в комнате и реагирую на них».

Шейла Хин — эксперт и преподаватель в области переговоров и разрешения конфликтов. С коллегами они уже 20 лет совместно ведут продвинутый курс «Сложные разговоры» в Гарвардской школе права. В своей консалтинговой фирме Triad Consulting Хин с партнерами работает с корпоративными клиентами и организациями. Они делятся с руководителями компаний знаниями по целому ряду непростых вопросов, связанных с конфликтами, влиянием и лидерством на работе.

Не так давно Хин выступала в зале, заполненном сотрудниками разных отделов одной компании из рейтинга Fortune 500. Конференция была посвящена обратной связи. Требовалось усовершенствовать навыки лидеров по предоставлению и получению отклика в более продуктивной форме. Они разговаривали о сложностях и дилеммах обратной связи, когда один прямодушный руководитель поднял руку. Мужчина признался: «У меня проблемы с тем, каким образом мне дает обратную связь жена».

Раздался смех его коллег.

«Она ни за что прямо не скажет, чего хочет, — поделился сотрудник. — Обратная связь совершенно непонятна».

Подобные моменты усложняют работу Хин, заключающуюся в том, чтобы помочь лидерам лучше понять свою роль и коммуникацию. Женщина знает: в совещании участвуют только старшие руководители. У нее есть организационная схема, где расписаны официальные роли и иерархия присутствующих. Но гораздо важнее должностей отношения между руководителями и их восприятие друг друга. Кого уважают? Чьи совет или идея имеют вес? Кого считают «сложным»? Кому доверяют? Кого любят?

Хин сразу поняла: этот мужчина многим очень нравится. Об этом говорили настроение, царившее в комнате, и дружеский смех. Но она также увидела полуулыбки на лицах людей. И решила, что сам руководитель не всегда понимал, как его воспринимали остальные.

«Что вы говорите ей в таких ситуациях?» — спросила Хин. Она чувствовала растущее любопытство собравшихся. Им было интересно узнать, что будет, если оратор надавит на коллегу. И мужчина был готов поделиться. «Я говорю: “Не понимаю, чего ты хочешь, — он поднял руки в жесте отрицания. — Приходи, когда выяснишь, что тебе от меня нужно”», — подытожил этот сотрудник.

Хин не растерялась: «Значит, вы говорите жене, что хотите получать от нее только идеально сформулированную обратную связь».

«Да, — удовлетворенно ответил руководитель. — Именно так».

В этот момент атмосфера в комнате накалилась до предела. Волна осознания накрыла аудиторию, перекатываясь от одного участника к другому и набирая силу. Люди словно прозрели. Теперь Хин столкнулась с необходимостью принять решение почти непреодолимой сложности. Как обуздать эту волну озарения, чтобы обучающий эффект был максимальным? И как лучше справиться с сопутствующими рисками? Участники начали понимать слабое место высказавшегося руководителя: он пытался оградить себя от обратной связи. Сам мужчина этого не осознавал. Должна ли Хин разоблачить его в присутствии других, а попутно ясно выделить ошеломившую всех идею и сделать ее темой семинара? Или ей следует закончить разговор и надеяться, что этот руководитель и все остальные позднее задумаются и сами придут к пониманию? Разоблачение дало бы множество полезных уроков, но что, если открывшийся сотрудник почувствует стыд или смущение? Что, если разозлится или расстроится и это испортит доверительную атмосферу, которую преподаватель создавала?

Бесчисленные потоки данных проходят через Хин каждую миллисекунду, пока она выступает в роли эксперта. Кроме организационной схемы, которую она всегда читает (и не по одному разу), есть реальный социальный контекст, в котором живет каждый руководитель. И к нему преподаватель тоже обращается. Но в коммуникации есть еще один аспект, который она также всегда учитывает, — отношение лидеров к себе. Уверены ли они в себе? Насколько их волнуют мнения других и то, хорошо ли они выглядят в глазах окружающих? Хотят ли руководители быть здесь? Циничны ли они? Если лидеры испытают на публике озарение, то обрадуются или будут стыдиться этого? И главное, относятся ли они к себе с юмором?

Каждая зацепка, которую Хин извлекает из беседы с человеком, может резко измениться вслед за настроением аудитории. Кто-то поначалу немногословен, но затем превращается в душу компании, если атмосфера становится живой и радостной. Безразличные вначале начинают общаться более агрессивно или почтительно в зависимости от отклика начальников или тех, кого они уважают.

Но все это лишь начало. Хин также должна знать культуру компании. Считают ли работники свою организацию конкурентоспособной? Демократичной? Творческой? Прагматичной? Аутсайдером? Главным игроком рынка? Ее сотрудники — единственные, кто чего-то добился, но с точки зрения команды или функций к ним по-прежнему относятся как к людям второго сорта? Как только Хин увидит общую картину, ей нужно будет ощутить моменты трения в культуре компании. В каких вопросах возникает недопонимание? Какие культурные особенности мешают развиваться конкретным людям и отделам? Что произносится вслух, а о чем люди умалчивают? Насколько Хин может подтолкнуть отдельного человека в конкретный момент и как сильно воздействовать на группу?

Все эти соображения даже не затрагивали ее материал. Очевидно, Хин знает последний от и до. И может выступать практически без подготовки так же, как джазовый музыкант обращается к своей годами оттачиваемой технике, чтобы играть в клубе. Но преподаватель должна использовать этот материал, чтобы настроиться на слушателей. Ей придется выйти за пределы своих устоявшихся знаний, чтобы в комнате произошло нечто волшебное.

Когда воцарилась тишина, Хин уже знала, что делать. «Похоже, вы хотите получать лишь идеально переданную обратную связь», — парировала она с лукавой улыбкой.

Аудитория замерла в ожидании. «Что ж, — признал руководитель. — Думаю, это так…»

«Но может ли обратная связь быть идеально выражена?» — спросила Хин. Женщина замолчала. И наблюдала, как меняется выражение лица собеседника, пока он следует ходу ее рассуждений. А потом добавила, желая поддразнить: «В какой-то степени это хитрый способ убедиться, что жена никогда не предоставит вам обратную связь, не так ли?»

Мужчина замер как громом пораженный, моментально выбитый из колеи. Аудитория разразилась смехом, и он тоже улыбнулся. С новым пониманием себя и своих отношений вся его выдержка куда-то делась.

«Да, — сказал этот руководитель, посмеявшись над собой со всеми. — Да, думаю, обратная связь не может быть идеальной».

«Я по-прежнему совершаю эту ошибку, — призналась Хин, ловко сместив внимание с мужчины на предмет обсуждения. — По-настоящему расстраиваюсь, когда люди дают неясный, несправедливый или плохо сформулированный отклик. Но обратная связь не связана с нахождением идеальных или даже верных слов. Весь смысл в правильном отношении. Если мы хотим получать обратную связь в должной мере, нужно испытывать интерес к тому, что человек пытается сообщить. Пусть даже у него это ужасно получается. Обычно приходится поработать, прежде чем вы поймете, что люди пытаются донести».

В тот момент вся напряженность в комнате будто испарилась. Аудитория как единое целое впитала идею Хин. Преподаватель и слушатели были заодно. За обедом руководитель подошел к Хин, чтобы поблагодарить ее. Мужчина рассказал, как велико значение новообретенного знания для него, его семейной жизни и роли лидера.

«Я знакомлю людей с результатами исследований в области обратной связи и сложных переговоров. И они сливаются с моим опытом взаимодействия со слушателями в роли преподавателя, — рассказала Хин позднее в тот же день. — Процесс обучения не что иное, как переговоры. Вы торгуетесь за сотрудничество и доверие. Чтобы люди пожелали попробовать что-то новое. Либо чтобы признали свои ошибки, не уходя в глухую оборону. Мне приходится использовать навыки, которым я обучаю людей, в самом процессе преподавания».

Будь то обучение или посредничество в решении сложных конфликтов, Хин описывала предельный опыт распознавания сложных человеческих сигналов как «переход через реку»: «Бывают моменты, когда мой внутренний голос поглощен содержанием. Я думаю о том, как лучше объяснить тему и что сказать дальше. Но затем обязательно переправляюсь через реку. Тогда чувствую: весь материал уже под рукой. И внутренний голос полностью концентрируется на людях в комнате. Я пытаюсь прочесть все сигналы, которые помогут мне научить слушателей или способствовать их движению вперед. Материал будто идет изнутри меня, и это позволяет моментально реагировать на контекст. Далее все происходит в реальном времени».

Маргрет Вестагер: чтение «между правил»

«Опасно просто соблюдать правила, не осознавая последствия и возможности».

В 2014 году Маргрет Вестагер была назначена европейским комиссаром по вопросам конкуренции, ответственным за антимонопольную политику Европейского союза. В 2015 году она получила шквал сообщений с просьбами разобраться с подразделением Google в Европе и российским энергетическим гигантом «Газпром». Вестагер совсем не бюрократ, несмотря на почти 30-летний стаж в политической системе Дании.

«В бюрократической системе данные очень абстрактны. В основном это цифры и отчеты, — сообщила она. — Данные отлично подготовлены в техническом плане. Но очень сложно прочувствовать ту человеческую ситуацию, которая лежит в основе документов. Во что эти цифры в реальности выливаются для людей?»

Вестагер относится к своей работе как к непрерывному танцу между общим и конкретным. Евросоюз построен на обеспечении соблюдения правил. В этом и состоит ее роль. Но без детального понимания особенностей каждой ситуации политик рискует допустить огромные ошибки.

«Система нацелена на решение проблем общими способами, но нужно убедиться, что мы восстанавливаем баланс, — объяснила она. — Вот почему я никогда не принимаю решения на основе лишь, скажем, экономических данных. Необходимо прочувствовать ситуацию. Я не считаю это иррациональным процессом. Это полезный способ со всех сторон изучить вопрос. Возможно, использовать интуицию и сопереживание, а не только разум».

Вестагер недавно начала изучать поддержку, оказанную Италией, национальному производителю стали Ilva. Получив госфинансирование, компания смогла модернизировать завод в Таранто. Поддержка позволила Ilva — крупнейшему производителю стали в Европе — оптимизировать ресурсы. Согласно прогнозам, в будущем завод в Таранто станет вырабатывать столько же стали в год, сколько выпустили в 2015-м комбинаты Болгарии, Греции, Венгрии, Хорватии, Словении, Румынии и Люксембурга вместе взятых.

Не так давно металлургическая промышленность европейских стран и так потеряла массу рабочих мест из-за избытка дешевой китайской стали на рынках. И решение кажется очевидным. Поддержка Ilva правительством Италии идет вразрез с правилами свободной конкуренции. Это элементарный случай.

Но для Вестагер суждения никогда не выносятся по принципу «или то, или другое». Она принимает решения в широком диапазоне. Себя женщина видит не столько в качестве представителя власти, обеспечивающего исполнение правил, сколько в виде барометра постоянно меняющейся политической конъюнктуры. «Если вы закроете завод с 15 тысячами рабочих, то повлияете на целый регион, — сказала она. — Если вы не понимаете людей, территорию и — самое главное — ее потенциал для изменений, то можете в итоге уничтожить местную экономику. Опасно просто соблюдать правила, не осознавая последствия и возможности».

Вестагер относится к нормам так же, как великий шеф-повар подходит к рецептам. Она не цепляется мертвой хваткой за свои полномочия. Подход этого политика гораздо более гибкий. Суждения Вестагер выходят за рамки абстрактных правил, так как она каждый раз полностью погружается в контекст. Этому отчасти способствуют десятки лет на политической арене, где альянсы и электорат постоянно меняются. Но женщина также использует аналитическую эмпатию, чтобы лучше понять миры, например реалии Таранто.

«Для меня лучший способ установить связь с людьми — быть среди них, чувствовать, что они делают и на что способны. Но есть и вторая возможность — читать об их культуре. Я могу понять, каково быть молодым иммигрантом, благодаря литературе о взрослении на окраинах Парижа. Есть отличные произведения, дающие представление об опыте албанских беженцев в Италии. Не важно, что литература менее точна, чем цифры и отчеты. Книги описывают человеческий опыт, и это делает их правдивыми».

Вестагер видит главную трудность в том, чтобы оставаться бдительной при сборе этого типа данных в Брюсселе, где сосредоточена бюрократическая культура. «Из-за моей работы, — говорит она, — я защищена от реальности. Так не должно быть. Мне необходимо глубоко в нее погрузиться».

Сразу по прибытии в Брюссель новый комиссар по вопросам конкуренции изменила планировку офисов, чтобы устранить некоторые механизмы бюрократии. От реального знания, необходимого для служения избирателям, Вестагер отделяли не только ряды помощников. Даже расположение рабочего стола увеличивало дистанцию до предмета работы.

Политик рассказывала: «Между мной и ними стол, причем огромный. Это язык власти. Но есть еще один аспект проблемы. Я не имею ни малейшего представления о том, что делают, чего хотят и в чем нуждаются люди. Моя восприимчивость заблокирована. Сотрудники не видят необходимости в том, чтобы отвечать за свои слова. Ведь они оказались в ситуации, в которой мы не равны».

Вестагер называет дистанцию, которую бюрократия создает между людьми с разными властными полномочиями, «бездной показухи». Она отодвинула стол в сторону, чтобы сразу устанавливать прямой контакт с посетителями. Так можно было лучше разрядить обстановку и сделать общение более динамичным. Теперь у женщины был полный доступ к посетителям, и наоборот.

«В чем-то сотрудникам стало гораздо сложнее. Если они говорят со мной и чувствуют себя наравне, то им также придется отвечать за свои слова. Безусловно, в конечном счете ответственность на мне. И я это не отрицаю. Но если мы с сотрудниками общаемся на равных, то высказанное ими не затеряется в груде остального материала», — рассказала политик.

Вестагер подготовила дело Евросоюза против Google. Поисковая система Google злоупотребляла своим доминирующим положением. Комиссия осудила то, что из результатов поиска искусственно исключались конкуренты. Были возражения и против мобильных операторов Google. При подготовке дела комиссар неустанно следила за состоянием органов управления, а также культуры в целом. И оставалась погруженной в политическую сферу общества со всеми ее подводными течениями. Маргрет Вестагер чувствовала себя неотъемлемой частью этой системы.

Вот ее слова: «Когда затронутые министерство или люди не готовы, мои ощущения похожи на напряженные мышцы. Но если настал подходящий момент, я будто стою на пляже и смотрю на океан. Абсолютная открытость и полная непринужденность. Странно, но для успеха важно быть открытым к сопереживанию тем, с кем вы взаимодействуете. Вы должны отнестись с пониманием к жизни и проблемам этих людей. То есть нужно действительно поставить себя на их место».

Крис Восс: понимание антагонистического мира

«Мы должны были признать их культуру, чтобы изменить отношения от манипулирования к сотрудничеству».

Седьмого января 2006 года в Багдаде молодую американскую журналистку по имени Джилл Кэрролл похитили напавшие из засады вооруженные люди в масках. Переводчика застрелили насмерть, водителю удалось сбежать. Это было 31-е похищение иностранного журналиста за время войны с Ираком. Новость повергла мировое сообщество в шок. Отовсюду люди предлагали поддержку.

От Кэрролл не было вестей примерно две недели. Затем 17 января «Аль-Джазира» показала видео с ней. Голос Джилл Кэрролл отредактировали. Девушка была с непокрытой головой и распущенными волосами. По обе стороны от нее стояли двое мужчин в черном с оружием в руках, оба в масках. Третий, в таком же облачении, стоял прямо за спиной Кэрролл и держал книгу у нее над головой. В видео содержалось требование об освобождении всех женщин из иракских тюрем в течение 72 часов. В противном случае Кэрролл ожидала немедленная казнь.

В подобных ситуациях ФБР созывает команду профессионалов, прежде чем предпринять следующий шаг. Крис Восс, агент с более чем 20-летним опытом, был ведущим специалистом по освобождению заложников в случаях международных похищений в подразделении кризисных переговоров ФБР. Он вспоминает момент, когда впервые увидел ролик с Кэрролл. За годы работы агент научился незамедлительно расшифровывать послания.

«Когда мы приступили, дело выглядело плохо, — сообщил он мне. — Из видео было ясно: эти люди уже вынесли приговор. Человек стоял за журналисткой с книгой. Это означало, что девушка предстала перед божественным судом и была признана виновной. Похитители воспринимали ситуацию не как убийство, а как справедливую официальную казнь».

Воссу предстояло определить, кто и с кем ведет переговоры. Он счел требование похитителей ловушкой. Ни американцы, ни кто-либо другой не были в состоянии оценить, сколько женщин содержалось в иракских тюрьмах. И тем более не могли повлиять на то, чтобы заключенных отпустили в течение нескольких дней. Дерзость требования послужила первым поводом насторожиться для Восса. Она свидетельствовала о том, что похитители вели переговоры не с Западом.

Агент пояснил: «Аудитория этого видео не мы. Похитители обращаются к колеблющимся людям Ближнего Востока. Поэтому нашим следующим шагом было создать сообщение, которое бы нашло отклик у этой группы».

Предполагались деликатные переговоры, тон которым задавала бы информация, подаваемая через СМИ. Наибольшую трудность в таком варианте развития событий представляет эффективное обучение членов семьи. Они должны усвоить сообщения, которые нужно передавать прессе. Эти послания затем транслируются во всем мире.

«Во время работы над делом Кэрролл, — объяснял мне Восс, — пришлось углубиться в культурные темы, которые имели наибольшее значение для боевиков в Ираке. Мы должны были погрузиться в их культуру, чтобы изменить отношения от манипулирования к сотрудничеству».

Для Восса такая трансформация всегда начинается и завершается активным слушанием. Агент считает его самым недооцененным инструментом для решения сложных социальных проблем. Но активное слушание возможно, лишь когда мы придерживаемся особого вида сопереживания. Можно сопоставить его с аналитической эмпатией, рассмотренной в главе 4. Восс описывал его так: «Проще сказать, с чем не связан данный тип эмпатии. С вежливостью. С согласием. С теплыми чувствами к другой стороне. Смысл кроется в прямом наблюдении и последующем изложении того, что ты видишь. Я могу понять “Джихадиста Джона” — террориста-палача[23]. Это не подразумевает никакого одобрения его действий».

Используя опыт в подобных переговорах и все свое мастерство, Восс подошел со всей тщательностью к разработке правильного сообщения. Итоговый вариант нужно было отправить каждому человеку, связанному со СМИ, включая членов семьи девушки и политиков. «Когда спрашивали о деле Джилл Кэрролл, мы говорили: “Вы видели, как неуважительно к ней отнеслись? Они оставили непокрытой ее голову. Нарушили собственные правила”. Потом политики, СМИ и семья — все подтверждали: “Да, вы правы”. И повторяли те же слова о неуважении при каждом появлении на экране. Мы не могли донести до них сообщение. Они должны были обнаружить его через нас, чтобы повторить с полной эмоциональной отдачей», — рассказал Восс.

Манипулирование прессой — первый шаг комплексной стратегии. Одновременно команда Восса работала с семьей Джилл Кэрролл и инструктировала их, что говорить.

Агент объяснял: «Эффективные переговоры всегда должны начинаться с неопровержимой правды. С ней никто не поспорит. И не важно, на какой стороне человек. Люди порываются сказать: “Она же не виновата” или “Они не должны были похищать ее”. Но такие сообщения в прессе непродуктивны. Эти послания направлены лишь на нас. Но нужно обратиться к колеблющимся людям на Ближнем Востоке».

Некоторые родные Кэрролл, в том числе мать и сестра, сомневались в эффективности такого строгого сценария. Они хотели говорить о ярости, страхе и печали. Но Джим Кэрролл, отец Джилл, был согласен. Восс знал, что привлечение мужчины в качестве посланника будет знаком уважения к боевикам. В восточной культуре почтение передается через отца. Восс заключил эксклюзивный договор с CNN, по условиям которого оператор мог снимать Джима Кэрролла только по его сценарию без дополнительных вопросов или обсуждения. Это видео затем отправили напрямую в «Аль-Джазиру».

Восс продолжил: «Мы обучили отца Джилл Кэрролл. Начали с неоспоримой правды: “Джилл Кэрролл не враг”. Далее мы обратились к зрителям на Ближнем Востоке: “Джилл Кэрролл освещала бедственное положение иракских жителей”. В конце Джим Кэрролл добавил: “Когда вы отпустите мою дочь, она продолжит заниматься тем же”».

Видео без обработки отправили в средневосточные СМИ. Восс с командой не могли повлиять на время и место трансляции, но были уверены, что рано или поздно боевики увидят обращение. Лишь после возвращения журналистки Восс узнал, что слова отца сыграли огромную роль в ее освобождении.

«Джилл Кэрролл рассказала, что когда похитители увидели Джима на “Аль-Джазире”, они сказали: “Твой отец — достойный человек”. Если на Востоке кто-то так говорит, то бах!И вокруг вас и всех членов семьи появляется щит чести. Следующее видео с девушкой было выпущено через несколько недель. Она появилась одна, и ее волосы были спрятаны под платком».

Последнее, третье видео вышло 9 февраля 2006 года. На нем Джилл Кэрролл полностью одета в мусульманскую одежду. Журналистка продолжает просить поддержки для ее освобождения. Но голос не отредактирован, и она сидит одна без мужчин с оружием.

«В третьем видео не чувствовалось угрозы, — объяснял Восс. — Эти парни явно пытались понять, как отпустить ее и не ударить в грязь лицом. Девушка выглядела спокойной. Было видно, что о ней хорошо заботились. У них был стопроцентный контроль над материалом. Поэтому когда мы увидели этот ролик, то поняли: она в безопасности».

30 марта Джилл Кэрролл официально отпустили. Она пришла в офис Исламской партии Ирака в Багдаде и сообщила, что ее освободили и не причинили вреда. О ней заботились и проявляли гуманное отношение в течение более 60 дней плена.

Мастерство Восса основано на развитом эмоциональном интеллекте вкупе с опытом и знанием ближневосточной культуры. Успех в деле Джилл Кэрролл был бы невозможен без любой из его сильных сторон. «Мне нравится считать переговоры ситуацией для развития эмоционального интеллекта, — говорил Восс. — Ключ к успеху в том, чтобы управлять эмоциями другого человека. В ситуации с заложниками чувства кажутся более значимыми, чем в обычной ситуации. Но это не говорит о том, что они другие».

Благодаря мастерству интерпретации в переговорах он подошел к критической ситуации с пониманием дискурса и того, как важно правильно сформировать послание. Восс создал сообщения для разных контекстов: собственного, американских СМИ, похитителей и населения Ближнего Востока, которое наблюдало за разворачивавшейся драмой. Представители каждого мира исполнили свою партию в общем действе, призванном добиться освобождения для Кэрролл.

«Мы обычно говорим: самые опасные переговоры — это те, когда ты не знаешь, что уже в игре. Кто цель террористов, когда они угрожают американцу на видео? Их не интересует реакция США. Они думают о “Джихадисте Джоне”, который теперь является объектом всеобщего обожания. Аудитория — злодеи со всего мира, которые хотят быть “Джихадистом Джоном”. Все они желают приобщиться к его славе», — рассказывал Восс.

Были и другие СМИ и политики из разных стран, решившие выступить в поддержку Джилл Кэрролл. Все они помогли конечному освобождению журналистки. Но Кэрролл сообщила: захватчики немедленно изменили свое отношение после того, как увидели ролик с ее отцом по телевидению.

«Одним из наиболее действенных средств в борьбе с терроризмом является правда, — заявил Восс. — А она заключалась в том, что Джилл Кэрролл не была врагом своих захватчиков. Отец Джилл сообщил правду, и весь мир повторил ее».

Стать знатоком

Шейла Хин, Маргрет Вестагер и Крис Восс нашли способ успешно ориентироваться в своих мирах благодаря навыкам интерпретации. Для ясности я предлагаю использовать слово, которое часто ассоциируется с искусством и кулинарией, — «знаток». Говоря об осмыслении, нелишне вспомнить некоторые значения глагола «знать», а именно «быть знакомым» и «иметь сведения». Мастерство имеет отношение к тому, каким образом люди разбираются в комплексе знаний.

Чем дольше мы занимаемся выбранным делом, будь то обучение, переговоры об освобождении заложников или политика, тем больше классифицируем знания. Возьмем, к примеру, культуру приготовления стейков. Жители США различают пять стадий готовности — от «с кровью» до «прожаренного». Но во Франции культура мяса и кулинарии гораздо богаче. Повара должны лавировать между девятью разными категориями. Начинаются они с bleu — стейка, слегка коснувшегося горячей сковороды и полностью сырого внутри. А заканчиваются carbonisé — очень хорошо прожаренным и даже жестким снаружи мясом. Между стейками «с кровью» и слабой прожарки во французской кухне есть важная стадия — àpoint[24]. Вам не предложат ее в США. По мере добавления опыта в осмысление мы различаем все больше аналитических категорий. Постепенно вы превращаетесь в знатока. И таким образом ориентируетесь в мире.

Вспомните Шейлу Хин. Ее навыки распознавания настроений слушателей постоянно росли. Теперь она может определять гораздо больше эмоций аудитории. И как преподаватель успешно справляется с разными моментами обучения. Допустим, атмосфера прохладная, слушатели сидят тихо, с усталым или отсутствующим видом. Тогда Хин привносит немного юмора и веселья. Или, напротив, менеджеры демонстрируют пренебрежение и раздражение. Возможно, они в действительности не заинтересованы в происходящем. В таком случае она найдет способ согласовать свои и их интересы. Она постарается быть заодно со слушателями и вызвать у них желание поделиться своим беспокойством.

Хин рассказала: «Поначалу я была привязана к своим заметкам. Уделяла все свое внимание тому, как объяснить материал слушателям. Спустя долгие годы работы с группами я почувствовала себя увереннее в предмете. Это позволило перейти на автоматический уровень преподавания. Теперь я могу настраиваться на аудиторию. Мне удается гораздо лучше читать по лицам. Увидеть, кто был внимательным, а кто нет. Кто положительно реагировал на юмор, а кто был более замкнутым».

Когда Хин достигла мастерства в преподавании, количество аналитических категорий выросло одновременно с остротой ее восприятия социума. Женщина могла распознавать не только динамику отношений между ней и каждым слушателем, но и взаимосвязи между присутствующими. Раньше на занятиях преподаватель была способна определить лидера и остальных менеджеров, которые ему подчиняются. Со временем эти категории распались на десятки и даже сотни более мелких типов взаимосвязей в зависимости от иерархии. Хин стала знатоком человеческих отношений и социальных настроений.

Она рассказывала, как проводила курс для группы влиятельных банкиров в Лондоне. «Каждый был значимым, и неофициальной иерархии практически не ощущалось. По этой причине я знала, что могу свободно говорить о статусе. Даже немного посмеяться над ним в виде учебного момента. Когда я забыла обратиться к людям за дальним столом, то пошутила, что они сидят за “партой для отстающих”. Аудитория разразилась смехом и наполнилась доброжелательностью. Именно это нужно было сказать 25 самым влиятельным людям в банковской сфере. Это сделало нас более открытыми и позволило научиться многому друг у друга».

Для Маргрет Вестагер, европейского комиссара, осмысление ведет к возрастающей восприимчивости к разным ритмам всех элементов политической системы. После 20 лет в политике она может увидеть возможности реформ, которые упускают остальные. По этой же причине женщина знает, когда не нужно продвигать ту или иную идею.

«В нашем деле когда так же важно, как и что, — пояснила мне политик. — Промежуток времени, подходящего для запуска нового проекта или политической программы, зачастую очень мал. Я нашла способ определить его. Готовы ли люди к проекту? Могут ли принять перемены сейчас? В каком эмоциональном состоянии будут, когда мы начнем реформы?»

Крис Восс, опытный переговорщик, научился ориентироваться в том, как эмоции меняют голоса людей. Умение слушать помогает ему оценить возможности для сотрудничества. «Когда вы улавливаете позитивные и негативные нотки при общении, то можете осознанно усилить положительные и уменьшить отрицательные, — говорит агент. — И хотя этого иногда мало, вы всегда можете воспользоваться данным способом. К тому же без практики этот навык наверняка пропадет».

Во всех примерах остается ложная надежда, что появится модель или теория, позволяющая свести все факторы в одну систему. Например, если загрузить данные в GPS, то спутник укажет нам путь в темноте. Но настоящий знаток понимает, что нет лишь одного верного ответа. Ориентироваться значит не уделять внимание всему подряд, а искусно интерпретировать что-либо.

Хин сосредоточивается на роли иерархии в процессе преподавания. Когда она входит в комнату, то может почувствовать, как будет воспринят ее собственный статус. Женщина сразу понимает, как заставить людей забыть о нем или, наоборот, поднять свой авторитет. И в результате вызвать интерес и создать условия для эффективного обучения.

Вестагер должна учитывать вторичные и третичные последствия своих политических действий. Для этого она так подробно изучила систему управления Евросоюза, словно своего близкого друга. Комиссар может понять новую общественную структуру, с какой бы ни столкнулась. Выяснить, испытала ли данная система стресс или надежду, взбудоражена или подавлена. Это знание служит ориентиром при принятии решений о том, какие перемены возможны.

Восс в высшей степени осознаёт нюансы манипулирования. Он может заниматься чем угодно: расследованием, ситуацией с забаррикадировавшимися преступниками или переговорами об освобождении заложников. При этом агент всегда ищет окно возможностей, чтобы перейти от манипулирования к сотрудничеству. Среди коллег он выделяется способностью заставить людей заговорить без давления или угроз.

Таким образом, все три мастера выработали видение в рамках собственной профессии. Этот взгляд на мир в конечном счете приведет их к эстетическому суждению, определяющему для умения разбираться. Именно здесь ориентирование становится искусством толкования. В науках и в гуманистических начинаниях проложено множество троп к одному и тому же пункту. Какая дорога самая красивая? Самая захватывающая? Какой путь окажет больше всего влияния? А самая приятная тропа какая? Алгоритм может привести к оптимизации. Но лишь человек — художник, мыслитель, математик, предприниматель или политик, — обладающий чувством перспективы, может истолковать смысл конечного ориентира. Мастера проводят всю жизнь в погоне за этой интерпретацией. Именно так они придают смысл миру.

Магия осмысления

Рядом с трассой 29 в долине Напа в Калифорнии на страже нескольких акров виноградников сорта Сент-Джордж стоит серое, похожее на амбар здание с чистыми архитектурными линиями, будто перенесенное из другой эпохи. Перед строением висит завязанный узлом канат. На маленьком парковочном месте — одинокий автомобиль Toyota Prius. Это винодельня Corison Winery. Здесь почтенная Кэти Корисон, винодел с 40-летним стажем, на собственных условиях производит каберне.

Интерьер здания тоже скромный. Нет официального дегустационного зала. Столики для пикника с бутылками вина и бокалами расставлены рядом с цистернами и деревянными бочками. Корисон источает спокойную властность, когда выходит ко мне. В свои 60 с небольшим она завоевала признание сообщества долины Напа. Женщина окончила магистерскую программу по виноделию в Калифорнийском университете в Дейвисе — главную в стране, а потом начала работать в долине Напа.

После введения «сухого закона» винная индустрия в этой местности состояла из нескольких чахлых виноградников и огромного количества сладкого вина. Современная винодельческая промышленность возникла в середине 1960-х годов при исследовательской поддержке Калифорнийского университета. Затем в 1976 году, сразу после прибытия Корисон в долину Напа, винный мир испытал потрясение. Раньше в мире лидировали французские марки. Но калифорнийские вина взяли верх над французскими на слепой дегустации с критиками из Франции. Долина Напа стала центром развития отрасли. Появлялись новые сорта и способы виноделия. В отличие от традиционных европейских винных хозяйств американские виноделы полностью поддерживали технологии вроде холодного брожения. Они помещали виноград в цистерну из нержавеющей стали с двойными стенками. Через пространство между ними пропускался охладитель, чтобы контролировать ферментацию. Так появились освежающие и более терпкие белые вина.

Корисон повзрослела ко времени, когда возникли эти новые технологии. Недавние выпускники университета, они с сокурсниками изначально рассматривали виноделие сквозь призму своей технической подготовки. Молодежь высокомерно относилась к старшим производителям вина, ведь у тех отсутствовали научные знания. Теперь, спустя 40 лет, Корисон смотрит на вещи иначе: «Старожилы обладали огромной мудростью. Мы были само­уверенными. Но чем больше ты знаешь, тем меньше тебе на самом деле известно».

К концу 1980-х годов Корисон уже почти 10 лет производила вино для знаменитой марки Chappellet. Виноградники компании, расположенные на холмах долины Напа, пережили несколько сезонов засухи. Поэтому Корисон и ее команда дополнительно использовали под выращивание винограда уступ Рутерфорд Бенч, расположенный ниже. Там хорошо дренируемая аллювиальная почва в отличие от каменистой местности выше на холмах. Главное, уступ песчано-глинистый, то есть состоит из примерно равных долей песка, ила и глины. Поэтому почва здесь хорошо удерживает влагу и при этом отлично дренируется. Благодаря глине виноградники получают весной и летом необходимую для роста воду. Гравий хорошо дренирует почву. Поэтому, когда дожди прекращаются, лозы больше не растут, а ягоды начинают поспевать.

«Если рост каберне не останавливается, когда должны созревать плоды, то виноград будет кислым, зеленым на вкус», — объяснила Корисон. Зрелость каберне-совиньон характеризуется эволюцией красных, синих, фиолетовых и черных фруктовых оттенков вкуса и исчезновением зеленых ноток. «Но если виноград перестает расти и тратит всю энергию на плоды, есть вероятность, что они будут полностью созревшими и с низким содержанием сахара».

Когда Корисон и ее команда начали использовать виноград с этих аллювиальных глинистых почв, она поняла, какое вино хотела бы создать. «Внутри меня созрела идея вина, которая словно рвалась вовне, — рассказывала Корисон. — Я могу описать это только так. Оно было одновременно сильным и изысканным. Вкус каберне ощущается интенсивным независимо от способа производства. Но мне хотелось, чтобы он был на стыке с утонченным. Когда мы использовали виноград с нижних уступов долины, я поняла: вино, идея которого рвалась из моего сознания во внешний мир, растет в Рутерфорд Бенч».

С 1987 года Корисон, проникнувшаяся своей новой идеей, начала изготавливать собственные вина. Она нашла винодельни с избыточной производственной мощностью и использовала их оборудование для создания своего каберне долины Напа. В 1995 году с мужем они приобрели небольшой участок, протянувшийся от Разерфорда до Сент-Хелины. Никто не покупал эту землю. Все предполагали, что виноград придется пересаживать, а ветхую постройку — сносить. Корисон с мужем настойчиво двигались вперед, превратив заброшенную постройку в здание наподобие амбара для оборудования. Они не только не пересаживали старые виноградники в Сент-Джордж, но и относились к ним с почтением.

Корисон говорила: «Эти виноградники мудрые. Старые и умудренные опытом. Я думаю, это связано с глубиной корней. Они вытерпели период жары с благородством и элегантностью, в то время как все молодые виноградники серьезно пострадали. Они знают, что делать».

В это время в долине Напа появились свои привычки. Американские виноделы в Калифорнии стремились оставлять плоды дольше на лозе. Так аромат и вкус становились насыщеннее. Но содержание алкоголя в таких винах значительно превышало отметку в 14%. Некоторые критики хвалили их за сочный вкус. Другие с насмешкой называли «фруктовыми бомбами». В конце 1980-х — начале 1990-х годов долина Напа все меньше походила на сельскохозяйственное сообщество и все больше — на сцену для богатых и знаменитых. Сочность вин отражала претенциозность тех, кто их пил.

«Цифры» более крепких вин были корректными с научной точки зрения. Эти напитки выдержали технические проверки и обладали структурной целостностью. Производители могли четко определить характеристики своих зрелых вин. Сахар, кислота и pH-уровень винограда измерялись в соответствующем диапазоне.

Но разные аспекты зрелости винограда могут рассказать куда больше. «Выдержанность ежегодно измеряется в разных цифрах, — объяснила Корисон. — Если вы не бывали в винограднике и не следили за ним, то на самом деле не знаете этого. Цифры лишь один компонент. Виноградник устает к концу периода вызревания и может приостановить этот процесс на некоторое время. И тогда собственно поспевание закончится. Сложная задача — проследить, чтобы все компоненты совпали в нужный момент. Великое искусство выращивания винограда заключается в том, чтобы вовремя повлиять на сочетание этих факторов. Это не только биология и химия, но также и магия. По-прежнему очень многое мы не понимаем на техническом уровне».

Забота

Каждое слово, которое Корисон использует для описания вина и процесса его изготовления, отражает ее связь с землей. Продукт не измеряется научными свойствами, такими как кислотность, содержание соли и извести, от которых зависит пригодность почвы. Вместо этого она описывает виноградники как «старые и мудрые», обладающие «благородством и элегант­ностью».

Корисон рассказывала: «У нас как раз столько тепла и света, сколько нужно для хорошего винограда, даже в холодный сезон, как в 2011-м. Прохладные ночи и туман обеспечивают прекрасную естественную кислотность. Танины в этом уголке мира ощущаются словно бархат. Если бы можно было их сосчитать, то результат оказался бы огромным. Но танины не одна молекула. Это целый класс веществ. Вкус, который они придают, может варьироваться от терпкого и вяжущего до мягкого, бархатистого и прекрасного. Именно это я люблю в плодах, выращенных на уступе. Чувствуются не только фруктовые нотки, но и изумительные нотки танинов. Они очень хороши».

Корисон никогда бы не пришла к такому видению с помощью электронной таблицы или сидя в офисе на 87-м этаже небоскреба. Она знает, что танины ощущаются как бархат, потому что пробовала их на протяжении почти 40 лет. В конечном счете женщина может вынести эстетическое суждение благодаря уникальной погруженности в контекст виноделия. Проще говоря, Кэти Корисон горячо переживает за свое дело: «Я знаю толк в европейских винах. И я перепробовала достаточно сортов выдержанного каберне из тех краев, чтобы понимать элегантность. Мой моральный долг — изготовить долгохранящееся вино и разлить по бутылкам нечто особенное».

Иметь видение — значит на самом деле ратовать за свое дело. Если это есть, то мы интуитивно чувствуем, что важно, а что нет. Можем увидеть, что и с чем связано. У нас есть данные и знания, которые имеют значение. Забота — это связующий элемент, который делает все это возможным.

И наоборот, отсутствие интереса зачастую является главной причиной проблем в компаниях, с которыми я сталкиваюсь в консалтинге. По мере того как руководство становится все более профессиональным, в нем ощущаются нигилистические взгляды или потеря смысла. Особенно сильны такие тенденции в культурах больших корпораций. Управление там рассматривается как самостоятельный род деятельности, без прочной связи с тем, чем занимается компания. Тогда удовлетворение в работе приносит само по себе администрирование: реорганизация, оптимизация процессов, найм персонала и проработка стратегий, — а не создание чего-то значимого. Что происходит в таком случае? Представьте: вам не важно, что производить — косметическую продукцию, газированные напитки, фастфуд или музыкальные инструменты. Какими будут ощущения?

Без интереса все «корректно» и ничего не соответствует «правде». Мартин Хайдеггер утверждал, что именно забота — Sorge — делает нас людьми. Под этим термином он имел в виду не прямую эмоциональную связь с вещами или людьми. Скорее, что предмет имеет значение и наполнен смыслом именно для вас. Именно забота позволяет нам взаимодействовать с окружающей действительностью на очень сложном уровне. Благодаря ей люди могут по-новому увидеть свои отношения с миром.

Допустим, вы работаете в индустрии красоты. Если значение косметических товаров вас не волнует, то сложно разобраться в том, как понимаются идеалы привлекательности в той или иной культуре. Если заняты в автомобильной промышленности, то должны интересоваться машинами и транспортом. В противном случае феномен вождения не будет иметь значения для вас. Без заботы мы теряем из виду большую часть картины смысла и идей. Наблюдаем лишь отдельные единицы данных — то, что Исайя Берлин называл «множеством разных бабочек».

Именно забота позволила Кэти Корисон услышать зов вина, когда ее идея будто «рвалась» вовне. Интерес придал женщине решимости делать его год за годом. Сегодня это вино в моде. Десять лет назад было по-другому. Забота стала ее путеводной звездой. Поэтому Корисон не отвлекалась и не ждала возвращения цикличной винной и кулинарной моды.

Рассмотрим опыт Лео Макклоски, основателя консалтинговой группы в области виноделия Enologix. Вино Кэти Корисон никогда не сводилось к цифрам. А мужчина разработал целую бизнес-модель на основе убеждения, что виноделие может быть полностью основано на числах. У него крупнейшая в мире база данных по винам. Макклоски тестирует сотни марок в год и затем разбивает их на компоненты, придающие им уникальный цвет, вкус и аромат.

Что предприниматель делает со всей этой информацией? С помощью компьютерных тестов помогает клиентам определить самый важный момент сезона — когда собирать виноград. Проводится комплексный анализ вина, оно разбирается на компоненты, и каждый элемент рассматривается в отдельности. Результаты сравниваются с огромной базой данных и суммируются с другими собранными сведениями. Например, об условиях в винограднике, таких как уровень осадков и воды, и о деталях процесса изготовления вроде типов бочек и продолжительности брожения. С помощью моделей виноделы могут создавать виртуальные версии продукта. Играют с разными факторами, чтобы подкорректировать отдельные элементы. Это похоже на набор команды в фэнтези-футболе[25]. Когда вино готово отправиться в бутылку, Enologix проводит последний этап анализа. Расчеты компании позволяют достаточно точно предсказать оценку по 100-балльной шкале, которую вино получит в печально известном рейтинге Wine Spectator.

Подход «Человека, который изменил все» — смелый шаг для культуры виноделия, представители которой прочно держатся за индивидуальный характер своего ремесла. Макклоски не раскрывает имена клиентов. В первую очередь он работает с небольшими винодельнями. Они пытаются следовать традиционным методам, получившим известность в культурах Старого Света, таких как Бургундия и Эльзас. Эти клиенты и некоторые представители индустрии верят: у Макклоски есть что предложить виноделам. Но любой, кто проводит время с Кэти Корисон, знает: ценность этой информации мнимая. В «черном ящике» Макклоски нет ничего, что обеспечило бы стандартизацию подхода. Макклоски придерживается полностью объективного подхода к данным. Он рассматривает компоненты бутылки вина как разрозненные элементы отдельно от более широкого контекста. И имеет все шансы помочь производителю выпустить продукт, который будет считаться хорошим сегодня. Но Макклоски никогда не приблизится к созданию великого вина на века. Все дело в отсутствии целостности и эстетического восприятия в основе решений. Словом, за ними не стоит человека, который был бы озабочен вопросом. Нет души, только техническая точность.

Если бы Кэти Корисон «поиграла» с продуктом с помощью алгоритма обработки данных Enologix, она бы оптимизировала показатели вин одного года. Но лишилась бы более увлекательного и впечатляющего варианта развития событий. «В вине мне нравится то, что оно говорит о времени и месте. И движется вперед, продолжая рассказывать об этом. Эти вина по-прежнему помнят прошлое, — объясняла Корисон. — Я чувствую, что должна создавать вина, которые позволяют земле говорить».

Этой стратегии она следует уже 30 лет. С каждым годом продукция остается на удивление стабильной. Корисон не добавляет кислоту, танины, ферменты или любые дубильные вещества. Напиток, идея которого появилась у нее и рвалась к своему воплощению, полностью основан на самом винограде. Когда вы пьете вино Кэти Корисон, то чувствуете, что ее заботит. Данные такой глубины никогда не охватит алгоритм. Машинное обучение не позволит понять, каким образом женщина добилась успеха, создавая такой продукт. Введение всевозможных чувственных данных не выявит смысла ее настойчивости. Компьютеры попросту не могут переживать о чем-либо. Они никогда не «поймут», что вся суть в заботе.

Значимые различия

Философы вроде Мартина Хайдеггера, Альберта Боргманна и Хьюберта Дрейфуса утверждают, что мастерство таких людей, как Хин, Вестагер, Восс и Корисон, связано с искусством поиска перспективы. В основе этого процесса лежит феномен так называемых значимых различий.

Чтобы понять эту концепцию, для начала попытаемся представить мир без значимых различий. Он полон нигилизма, как вышеупомянутые корпоративные культуры, которые сбились с пути. Когда мы воспринимаем мир без значимых различий, всё и все становятся простыми ресурсами, которые нужно оптимизировать. И это понятие настолько многофункционально, что годится для любых целей. Виноград Кэти Корисон можно заменить сталью с итальянского завода Маргрет Вестагер. Понятие можно расширить настолько, что под него подпадут даже люди. Отсюда и термин «человеческие ресурсы».

В своем, возможно, лучшем эссе «Вопрос о технике» (1954) Мартин Хайдеггер описывает современную идеологию, наш мир без значимых различий. Он говорит о технике как о современном способе бытия, призме, сквозь которую мы смотрим на мир. Но это слово мало связано с устройствами или изобретениями. Техничность — это логика, которой пропитана вся наша жизнь. Древние римляне или досовременные общества видели во всем божественную волю. Просветители считали, что мы, люди, правим миром. Хайдеггер утверждает: в современную эпоху техника стала центром нашего бытия. Она вытеснила не только богов, но и нас самих.

В мире Хайдеггера дух или логика техники заключаются в оптимизации. Это безудержное стремление выжать каждую единицу ценности из физической материи вокруг нас, включая деревья, воду и даже людей. Два столетия назад плотник взглянул бы на деревянный брусок и стремился бы создать самое красивое творение из всех возможных — скажем, дверную ручку — с учетом волокнистости и текстуры. Но сегодня мы оптимизируем материал. Бруски измельчаются в однородную массу и затем собираются вновь, уже как стандартизированная, неуникальная и подходящая абсолютно для всего «древесина». По мнению Хайдеггера, невидимая структура упорядочивает реальность современного мира. Мы стандартизируем, оптимизируем и делаем вещи доступными и универсальными.

С мировоззрением Кремниевой долины мы страдаем от недуга, который Хайдеггер наблюдает во всех аспектах повседневной жизни. Все доступно и равнозначно. Каждый день, час и секунда те же самые, что были до и будут после. Мы не отличаемся от других винтиков и шестеренок, которые развозятся повсюду транспортными сетями. Образование построено таким образом, чтобы создавать универсальных бухгалтеров, взаимозаменимых и доступных для использования и оптимизации. Компании и правительства могут легко нанять новых людей или уволить их, так как все одинаково обучены в одних и тех же институтах. Техника делает наш опыт универсальным, но облегчает манипулирование сотрудниками и избавление от них. Кажется, это прогресс. Или все же нет?

Такие мастера, как Хин, Вестагер, Восс и Корисон, играют важную роль в этой эпохе техники. Их фронезис — взаимодействие с миром со знанием и опытом, которое обязательно зависит от контекста, — способствует излечению современного недуга. Эти люди не взаимозаменяемые ресурсы в глобальной системе товаров. Напротив, они отвечают на зов своих миров.

Хьюберт Дрейфус, профессор философии в Калифорнийском университете в Беркли, объяснил мне уникальную роль знатоков: «Когда мы наконец понимаем мастерство и этот зов мира, то осознаём: источник смысла в нашей жизни не связан с нами, как предполагает картезианская модель. Он заключается в бытии в мире. Когда люди оттачивают навыки в рамках своей культуры, то растворяются в ней. Граница между мастером и миром стирается. Видя результаты их труда и оценивая свои возможности, мы выявляем в себе лучшие качества».

Благодаря своему делу мастера позволяют нам взглянуть на то, что значит выйти за пределы себя. Но для такого перехода требуется смелость. «Способность рисковать крайне важна для приобретения любых навыков, — сообщил мне Дрейфус. — Ведь нужно оставить позади правила и то, что обычно делают другие. И дотянуться до собственного опыта мира. Но что отличает риски, в которых мы заинтересованы, от простой бравады? Вы рискуете в интересах того, к чему относитесь серьезно, что служит точкой отсчета при определении себя и создает значимые различия в вашей жизни. Этот тип риска является обязательным этапом в процессе становления мастера независимо от сферы».

Другими словами, вы видите значимые различия, когда переживаете за свое дело. Не так ли?

Глава 8. Для чего нужны люди?

Все хорошее… достигается благодатью. Она приходит с искусством. А оно легко не достается.

Норман Маклин. Там, где течет река

Я бы попробовала составлять списки. Перечень всех магазинов и контор, выстроившихся вдоль главной улицы, и имен их владельцев. Список членов семьи. Переписала бы все имена на надгробьях на кладбище и все, что значится под ними… Надежда на точность, которую мы привносим в такие задания, сводит с ума и разрывает сердце. Ни один перечень не опишет того, чего мне хотелось. Я желала отразить все без исключения. Любую фразу и мысль во всех гранях, луч света на лодке или стенах. Каждый аромат, яму, боль, трещину и заблуждение. И чтобы все было собрано вместе и оставалось неподвижным — сияющее, вечное.

Элис Манро. Жизни девочек и женщин

Будущее заботы

Ведущий мировой производитель медицинской техники и систем пытался понять будущее долгосрочной помощи пожилым. Особенно важно это было в свете старения населения в разных странах, таких как Япония, Франция, Канада и США. Мы сотрудничали с этой компанией для проведения исследования на основе осмысления. Оно включало в себя опросы 450 людей из 35 разных организаций в этих четырех странах и наблюдение за ними. Исследование проводилось в домах престарелых, заведениях для людей, страдающих старческим слабоумием, поликлиниках. Необходимо было понять, в каком направлении развивается долгосрочная помощь и как изменился опыт пожилого человека и того, кто за ним ухаживает.

До недавнего времени индустрия долгосрочной помощи следовала по той же кривой, что и многие другие стремительно развивающиеся отрасли. Финансовое давление и растущая нагрузка на социальных работников, как и раньше, формируют высокий спрос на эффективность. Специалисты по уходу и их организации вынуждены уделять больше внимания тем аспектам помощи, которые легко измерить и вложения в которые явно окупятся. Например, большому числу пациентов на одного социального работника, малому количеству ухудшений состояния здоровья и редкому появлению пролежней. Таким образом, специалисты по уходу и организации рассматривали пациентов в первую очередь через призму их физических потребностей: купания, пользования туалетом, перемещения с кровати и на нее. Они стандартизировали помощь, чтобы добиться максимальной эффективности. Как сказала одна из сиделок, принявших участие в исследовании, «я не хочу сказать, что мы роботы, но нужно выполнять массу работы… И времени узнать этих людей попросту нет. Вам неизвестна их история».

Это стремление к эффективности в долгосрочной помощи напоминает траекторию, по которой движутся сельскохозяйственные корпорации или образовательные системы. Первые делают ставку на монокультуру. Вторые стремятся к стандартам, отчетности и тестированию. Наше время — эпоха науки управления. И высоко оптимизированная система, которая оценивает пациентов по количественным показателям, — ее кульминация.

Но исследование выявило закономерность, которая предлагает новое видение долгосрочной помощи. С этой перспективы мы пересмотрим свое отношение к абстрактному знанию в формах количественных измерений и окупаемости инвестиций. И в конечном счете сможем лучше понять, для чего нужны люди.

Рэндалл и решение 15:00

В доме для престарелых в Калифорнии происходит пересменка, и Рэндалл, 87-летний пациент, начинает волноваться. Пожилой человек, страдающий старческим слабоумием, регулярно впадает в такое состояние. Персонал меняется ежедневно в 15:00. Это сопровождается суматохой и мельтешением людей, новыми лицами, целым водоворотом событий. Какой-то механизм запускается внутри Рэндалла. Пожилой мужчина зачастую впадает в истерику и ругается с собственными галлюцинациями.

Барбара, одна из сиделок, вводит Рэндалла в столовую. Медленно, методично женщина выпроваживает оттуда остальных постояльцев. Рэндалл начинает бродить по комнате, задевая столы и передвигая стулья. Он хватает Барбару за руку и крепко сжимает ее на несколько секунд. Сиделка забирает руку и невозмутимо говорит: «Можешь не стараться, дорогой». Затем она пытается отвлечь разбушевавшегося постояльца: «Посмотри, сколько света проходит через окна, Рэндалл. Подумать только, какой солнечный день сегодня». В это время Барбара продолжает свой искусный танец с другими старичками. Некоторых, кто заснул за столом, слегка тормошит. Предлагает им помощь, пока они встают из-за столов и выходят из комнаты. Она незаметно скользит вокруг постояльцев в инвалидных креслах и ходунках, подталкивая одного за другим к выходу в коридор, чтобы Рэндалл остался в одиночестве. И вот, все, кроме него, ушли. Сиделка закрывает столовую и остается снаружи. Она наблюдает за пожилым человеком через стеклянные вставки в дверях, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

«Мы отправляем Рэндалла в столовую, чтобы он выплеснул энергию, — рассказала Барбара исследователям. — Там больше места, более подходящий свет. То что нужно в моменты тревоги. Когда другие пациенты видят там Рэндалла, то понимают: туда лучше не заходить».

Такие взбудораженные состояния типичны для пациентов с деменцией. И они меняют правила игры в мире долгосрочной помощи. По прогнозам Организации экономического сотрудничества и развития, в период между 2015 и 2035 годами заболеваемость старческим слабоумием в США увеличится на 55,6%. В Канаде рост составит 63%, а в Японии — 74%. Беспокойство, типичное для некоторых людей со старческим слабоумием, отнимает уйму времени у всех, кто занимается уходом. И в результате целая модель эффективной помощи переворачивается с ног на голову. Учреждениям приходится концентрироваться на том, чтобы не дать распространиться тревоге и свести к минимуму пререкания. Обе задачи нужно выполнять как в рамках обязанностей по уходу, так и за их пределами. Легко подсчитываемые показатели, такие как частота появления пролежней, не имеют никакого отношения к помощи, в которой нуждаются постояльцы вроде Рэндалла. Гораздо больше значат индивидуальные стратегии или искусные приемы, которые социальные работники демонстрируют ежедневно.

Эта разновидность ухода требует от команды лучшего понимания Рэндалла. Им пришлось больше узнать о прежней жизни мужчины и о том, как он воспринимает свое пребывание в учреждении. Например, Барбара выяснила, что этот постоялец несколько десятилетий работал школьным учителем. Его реакция на пересменку в 15:00 неслучайна. Мышечная память откликается на распорядок дня в школе. В 15:00 занятия заканчиваются, дети покидают классы, несутся по коридорам и потом отправляются домой. Высвобождается огромная энергия. Когда в учреждении происходит пересменка, Рэндалл испытывает смятение и расстраивается из-за того, что не узнаёт окружающую обстановку. Он чувствует: что-то происходит, но не знает, как должен вести себя. Команда специалистов по уходу свела все данные воедино, поместив поведение Рэндалла в контекст его прежней жизни за пределами учреждения. Барбара успокаивает пожилого мужчину, обращаясь к нему «мистер Джонсон». Так к нему обращались ученики в школе. В преддверии хаоса 15:00 вместе с остальным персоналом они начинают отвлекать Рэндалла песнями и историями, пока новые сотрудники принимают смену.

«Мы наловчились в этом деле, — рассказывала Барбара исследователям. — Иногда ему на самом деле нужно что-то новое, и в таких случаях мы знаем, когда провести пересменку. Временами Рэндалл действительно хорошо реагирует на мягкий голос, близкий к шепоту. Но иногда ему нужно, чтобы вы ответили в том же тоне. Как эхо его голоса. К нему необходимо присмотреться, привыкнуть».

Бывает, что ни один из искусных приемов не работает. И на этот случай у команды есть запасной план. Они аккуратно ведут Рэндалла в столовую и ненадолго оставляют там, чтобы он мог «выплеснуть энергию».

Стратегии ухода за Рэндаллом расписаны на досках и напечатаны на листах. Все члены команды знают их вдоль и поперек. «Рэндалл был плотником. Предложи ему деревянный конструктор Монтессори», «Рэндалл был психологом в школе. Спроси его о работе». Эти знания невозможно систематизировать. Ведь они имеют смысл в уходе лишь за одним человеком — Рэндаллом. Если учреждение попытается применить науку об управлении, то есть придать полученной информации масштаб, то использовать обобщенные приемы будет сложно. Лучший уход предполагает узнавание каждого пациента в социальном контексте и разработку ряда стратегий, которые больше всего подходят под индивидуальные потребности.

Такой персонализированный уход может показаться сложным и затратным. Но в действительности учреждение, в котором живет Рэндалл, обнаружило: это самый эффективный способ справляться с ним и с его деменцией. С верной комбинацией приемов, сигналов и отвлекающих моментов сотрудники могут искупать, накормить и успокоить Рэндалла. И все это намного быстрее, чем если бы они целенаправленно прошлись по списку физических потребностей, проигнорировав растущий дискомфорт и особое восприятие постояльца. Несомненно, персонализированный уход в большей степени совпадает с видением тех, кто его осуществляет. Когда сиделок побуждают узнавать каждого постояльца как личность, снижаются уровни выгорания и стресса и появляется ощущение цели в жизни.

Рассмотрев эти примеры, вы можете сказать: «Что ж, конечно, все хотят хороший уход, но это слишком дорого». Но мы обнаруживаем, что настоящие затраты кроются в помощи, которая осуществляется исключительно на основе науки об управлении и систематизированных знаний. Как выяснилось, когда дело касается старческого слабоумия, качественный персонализированный уход дешевле. Рентабельность является прямым результатом его эффективности. По мнению сиделок и их руководства изо всех четырех стран, более индивидуальный уход за людьми с деменцией экономит время. Когда общая культура в учреждении более спокойная и миролюбивая, а скандалы предотвращаются, постояльцы реже болеют и у них появляется меньше пролежней. Вся система работает лучше.

«Акцент смещается с задания на человека, — сказал нам один из администраторов. — Если вы сумеете построить отношения с постояльцами, то им станет лучше. Возможно, будет меньше выходок. У них повысится качество жизни, и воцарится покой. Тогда нам станет проще, и мы будем работать быстрее».

Для подобного сдвига нужно полностью перевернуть свои представления о времени и затратах. «Новая эффективность» в уходе за пациентами со слабоумием целиком зависит от места и контекста. Ее нельзя свести к абстрактным правилам или придать масштаб. Поскольку в мире нет другого Рэндалла, отсутствует и стандартное решение для его поведения. Сегодня специалисты по уходу делятся специфическими знаниями о постояльцах по старинке. Эти советы и рекомендации пишутся на листочках для заметок или на досках либо просто сообщаются в разговоре. Так сотрудники облегчают друг другу работу. Можно придумать и другие способы распространения этих индивидуальных сведений о проживающих, основанных на опыте. Ведь они имеют огромное значение. Особенно в связанных с уходом ситуациях, когда старики легко пугаются или впадают в беспокойство. Потрясающий потенциал новой технологии не в том, что она ускоряет стандартные процедуры, а в том, что позволяет поддерживать персональный уход. Другими словами, сиделкам нужно придерживаться тактики выяснения того, как повлиять на конкретного постояльца, и последующей адаптации ухода. А не ратовать за все более быстрое, но единообразное воздействие на пожилых людей.

Во многих ситуациях, хотя и не во всех, человеческий интеллект по-прежнему наиболее эффективен для решения ситуативных задач. Его результативность основана не на знании, которое можно подстроить под разные условия, а на глубоком понимании частных случаев.

Разрушение чар

82-летнего Уэнделла Берри можно считать американским достоянием. Десятилетиями он живет на ферме и занимается сельским хозяйством на одном и том же участке в Генри Каунти. Помимо этого мужчина преподает в своей альма-матер — Кентуккийском университете. Ему принадлежит более 40 художественных, научно-популярных и поэтических произведений. В 1980-х годах с крыльца своей фермы Берри мог напрямую наблюдать, как меняется ландшафт американского сельского хозяйства. В 1985 году он написал пророческое эссе под названием «Зачем нужны люди?». Пересказ его идей послужит прекрасным эпилогом для нашего приключения осмысления.

В своем эссе Берри прослеживает ускоряющуюся урбанизацию и выхолащивание американской сельской жизни и общества. Он обращает внимание на слово, которое экономисты используют в отношении массы людей, привыкших трудиться на фермах, — «постоянно безработный». Те из них, кто специализируется на сельском хозяйстве, подчеркивают: это наименее эффективные производители. Берри пишет: «Сегодня сотни фермерских семей теряют свои хозяйства ежедневно. А экономисты продолжают говорить, что эти люди заслуживают провала… все остальные только выиграют от этого».

Знания фермеров и работа, которую они выполняли, теперь уничтожены всевозможными комбинациями техники и химикатов. Некоторые называют это вытеснение триумфом сельско-хозяйственной науки. Но Берри волнует, что произойдет со всеми людьми, попавшими в категорию бесполезных. «Можно ли говорить о моральном износе, или устаревании, человека? Неужели такие у нас теперь социальные цели?» — недоумевает он.

В 1980-х годах Берри говорил главным образом о фермерских знаниях и труде. Но спустя 35 лет мы можем сказать то же самое практически о каждом занятии. Сегодня сферы деятельности «белых воротничков», включая бухгалтерский учет, рентгенологию, юриспруденцию, журналистику и торговлю акциями, находятся под угрозой. Причем не меньшей, если не большей, чем рабочие сферы: сельское хозяйство, вождение и производство. В 2013 году исследователи из Оксфордского университета предположили: в течение следующих 20 лет машины смогут заменить людей на половине работ в Штатах.

Возможно, эти и другие статистические данные преувеличены. Но, без сомнений, общие информационные системы и роботизация важны для нашей жизни и будущего. Нельзя не отдавать дань развитию, улучшающему жизнь и делающему ее более осмысленной. Но что станет со всей мудростью, которая неразрывно связана с каждой из исчезающих профессий?

Обширные знания кроются в небольших, но важных событиях, происходящих в наших мирах каждый день. Мы игнорируем эти сведения ценой будущих благополучия, продуктивности, безопасности и духовной пищи. Когда я вслед за Уэнделлом Берри спрашиваю: «Для чего нужны люди?», — то не призываю отказываться от алгоритмов и машинного обучения. Меня не охватывает ностальгия, и я не призываю вернуться к прошлой практике. Это не попытка скрыться на островке, свободном от техники. Когда я спрашиваю: «Для чего нужны люди?», — то не предполагаю однозначного выбора «или… или…». Напротив, напоминаю, что культура, застывшая под чарами точных наук, утратила свою суть. Когда мы ставим технологии и их решения превыше всего, то перестаем видеть динамику и нюансы. А ведь эта способность отличает человеческий интеллект в наивысшем проявлении. Ставя технологии над собой, мы перестаем обобщать данные из других источников. Упускаем продолжительную эффективность, которая берет начало в целостном подходе, а не в оптимизации.

Главное, повторяя мысль Уэнделла Берри, я спрашиваю: почему в Западном мире, и в особенности в Америке, вовлеченность в исследование культуры стала синонимом бессмысленной роскоши? Почему изобразительные искусства, поэзия и музыка оказались баловством или хобби по выходным? Почему просмотр пьесы или поход на концерт стали привилегией снобов, а чтение романа — пустой тратой времени? Искусство, как мы предполагаем, подходит в качестве рода деятельности только немногим везунчикам. «А что с практическим результатом, с финансами?» — спрашивают люди. Часы, потраченные на чтение или слушание музыки, не оплачиваются. Серьезные стихи и строгие теории обсуждают только дамы за обедом. Отдых с книгой — это мое личное время, совсем не продуктивное.

И все же ответ очевиден. Для чего нужны люди? Для производства и интерпретации смысла. Сфера гуманитарных наук идеальна в качестве учебной площадки для таких начинаний. В нашем распоряжении материалы более чем за два тысячелетия. С их помощью можно разобраться с ключевыми вопросами стратегии в любой культуре или организации. Научиться понимать другие миры, традиции, смыслы и конкурентные рынки. В этих навыках сама суть осмысления. Только люди могут ими овладеть. Машинное обучение никогда не сможет даже приблизиться к пониманию этих умений. Ведь последние требуют определенного взгляда, тогда как алгоритмы придерживаться какой-либо точки зрения не могут.

Когда вы слушаете Брамса, или пытаетесь понять 1930-е годы через минималистскую, но очень эмоциональную музыку Сона Хауса, или читаете поэзию Сильвии Плат, то тренируете свои аналитические мышцы. И впоследствии улучшите стартап, социальное учреждение или просто укрепите позиции. Свои начинания вы сделаете более интересными и правдивыми. Давайте избавимся от поверхностных догм бизнес-школ. Забудем, что естественные науки обещали нам универсальные принципы. Гуманитарные знания не роскошь, а конкурентное преимущество.

Не спешите высмеивать дочь за желание изучать философию Конфуция. Не относитесь пренебрежительно к людям, решившим получить образование в области средневековой французской поэзии. Вполне возможно, вы будете работать на такого человека. Не удивляйтесь, если окажется, что председатель совета директоров или президент компании изучали в университете историю, славяноведение или древнегреческий язык. Если сын действительно неравнодушен к математике, любыми средствами подталкивайте его к точным наукам. Но не отвращайте себя или своих детей от гуманитарного знания и не загоняйте в мир естественно-научных дисциплин по одним только практическим соображениям. На самом деле пользы от этого мало как для них, так и для будущего нашего общества. Мы, безусловно, нуждаемся в опытных химических инженерах, математиках и разработчиках программного обеспечения. Но не обойдемся и без блестящих поэтов, певцов, философов и антропологов. Нужно обобщить лучшие идеи всех этих мировоззрений, а не пытаться оптимизировать себя как индивидов или как носителей культуры.

Стремясь к упорядочиванию, мы теряем видение значимых различий между Рэндаллом — пожилым мужчиной со старческим слабоумием — и остальными постояльцами дома престарелых. Оптимизация связана с оценкой ресурсов с целью сделать их соразмерными ситуации. Технология — мастер. Но в наших условиях для нее это слишком высокое звание. Давайте понизим технологию в должности до коллеги или — лучше — до хорошо обученного помощника, второй скрипки. Когда мы заявляем о себе как о единственных интерпретаторах культуры, то можем освободиться от предубеждений и увидеть технологию как она есть — простым инструментом среди многих. Она поможет добраться до потрясающих мест, но только человеку дано выяснить, что делать по достижении этих целей. Решить дилемму можно только через вдохновенные проявления мастерства, рождающиеся благодаря контексту.

Чем бы вы ни занимались в жизни, я призываю разрушить заклятие. Оглянитесь вокруг. Отмечайте моменты, когда всеобщие настроения в культуре заставляют поддаться магии нового приложения, которое может отслеживать ваши цифровые следы. Или прелестям стартапа в сфере здравоохранения, когда вы сразу узнаёте диагноз по симптомам. Возможно, это не просто ловкие трюки, но и полезные изобретения. Но нужно чаще проявлять осмотрительность. Стив Джобс любил говорить: «Это изменит все». Попробуйте разрушить чары с помощью другой мантры: «Это изменит кое-что». В конце концов, любое всеобъемлющее образование в области гуманитарных наук показывает: нет ничего такого, что меняло бы все. Неважно, о чем идет речь: о динамике властных отношений, семейных ссорах, расцвете и упадке великих империй, нашем отношении к богам или об опыте влюбленности. Идеи, истории, предлагаемые гуманитарными науками, и художественные произведения всегда имеют смысл. Наше собственное стремление к любви, знаниям, цели и превосходству никогда не ново. Как раз потому, что не устаревает.

Теперь, когда чары спали, взгляните на мир свежим взглядом. Вы обнаружите, что ежедневно масса удивительного происходит на улицах, в домах и школах. И эти моменты не менее любопытны, чем космический телескоп «Хаббл» или разработанный Google алгоритм Go-playing. Хоть на мгновенье поразитесь возможности Джорджа Сороса связывать знания о рынке с ощущениями в своем теле. Или подумайте о Бьярке Ингельсе, который позволяет особенностям контекста, а не условностям, определять форму своих зданий. Вспомните Шейлу Хин. Она может за несколько секунд определить, как лучше обучать аудиторию из десятков незнакомцев. Оцените мастерство Маргрет Вестагер, то, как ей удается находить точки соприкосновения с людьми в рамках неповоротливой бюрократической машины, в том числе путем перепланировки рабочего пространства. Удивитесь Крису Воссу и его способности распознавать в оттенках передающего сообщение голоса потенциальные возможности, манипулирование, сомнение и гнев. Постарайтесь попробовать вино Кэти Корисон. Ведь когда вы пьете это каберне, то в действительности ощущаете все, во что она верит. На самом деле вы пробуете на вкус призыв к величию этого человека в контексте одного участка земли.

Цените этих и других мастеров нашего мира. А затем присмотритесь еще. Вы обнаружите вокруг себя более скромную магию. Увидите, как воспитатель одним жестом наводит порядок на площадке и заставляет детей играть дружно. Возможно, вам доведется понаблюдать за работой опытного менеджера, выясняющего настроения подчиненных. Это так же просто, как выбрать великий роман из прошлого и отправиться, руководствуясь чувствами и разумом, в чужой мир. И ощутить связь с другими людьми через время и пространство.

Столькими примерами мастерства можно восхищаться! От невиданных высот, которых достигли великие спортсмены, певцы, политики и бизнес-лидеры, до искусства сиделки, которая знает, как бережно дотронуться до руки подопечного.

«Должно быть, это ваши ученики шумят в коридоре, мистер Джонсон». Нужные слова, сказанные правильным тоном в подходящее время. И Рэндалл может успокоиться в конце долгого дня.

Для чего нужны люди? Алгоритмы могут делать многое, но никогда — переживать. Люди созданы, чтобы быть неравнодушными.

Источники

Введение. Человеческий фактор

Обсуждение снижения объема финансирования в сфере гуманитарных наук нашло поддержку в ряде источников, среди которых: «Ключевой вопрос: гуманитарные и социальные науки в преуспевающей, конкурентоспособной и защищенной нации», двухпартийный отчет от 2013 года, составленный Американской академией искусств и наук; «Обучение искусствам и гуманитарным наукам в Гарвардском университете: формирование будущего», исследование Гарвардского университета от 2013 года; «Показатели гуманитарных наук. Проект Американской академии искусств и наук», последнее обновление от октября 2016 года.

Я использовал статью Business Insider «30 людей с “мягкими” дипломами, добившиеся невероятного успеха», выпущенную в декабре 2012 года, чтобы составить список лидеров в области финансов, медиа или политики с гуманитарным образованием.

Глава 1. Осмысление мира

Цитата Элис Манро — «Это как если бы наиболее глубоко укоренившиеся в нашем сознании, самые личные и уникальные тенденции вдруг взлетели, будто споры растений, подхваченные попутным ветром. И носились по свету в поисках любого места, где можно посеяться, пристанища» — взята из ее рассказа «Друг моей юности», опубликованного в New Yorker в 1990 году.

Глава 3. Культура, а не индивиды

Слова Николь Поллентье взяты из личной беседы с ней в 2015–2016 годах. Отрывок из ее стихотворения «Строить пути в нейропластичном городе» добавлен с ее разрешения.

Глава 4. Насыщенные, а не скудные данные

История о трех трейдерах: детали истории взяты из беседы с Робертом Джонсоном, Крисом Канаваном и множеством других трейдеров, которые работали с Джорджем Соросом в Soros Fund. Я также использовал цитаты и идеи из книги Джорджа Сороса «Алхимия финансов» (1987) и статей в Wall Street Journal и New York Times. Прекрасная книга о хедж-фондах Себастьяна Маллаби «Денег больше, чем у бога» (2010) стала неоценимым ресурсом некоторых рыночных подробностей, касающихся «черной среды» и «черного понедельника».

Глава 5. Саванна, а не зоопарк

Гуссерль, Хайдеггер и история с абрикосовым коктейлем: Симона де Бовуар описывала эту историю в своих мемуарах «В расцвете сил» (1962). Также описание этой встречи и «феноменологического детского сада» Гуссерля содержится в потрясающей книге Сары Бейквелл «В кафе “Экзистенциалист”: свобода, бытие и абрикосовые коктейли» (2016).

Глава 6. Творчество, а не штамповка

Я вдохновился работой Стивена Уоттса «Человеческий магнат: Генри Форд и американский век» (2005), где в начале главы содержатся описания первых дней Генри Форда в роли изобретателя и инженера. «Странные идеи, которые работают» Роберта Саттона (2001) и «Как создавать крутые идеи» Криса Бареза-Брауна (2008) являются всего лишь двумя примерами этого типа «креативного дискурса» в современном бизнесе.

Цитаты о креативности

Цитаты Сараса Сарасвати и Бена Болдуина взяты из статьи Wall Street Journal под названием «Как предприниматели генерируют великие идеи» (2013).

Цитата Марка Филдса взята из беседы с ним в 2015 году.

Цитата Агаты Кристи взята из ее автобиографии «Агата Кристи» (1977).

Цитата Джорджа Сороса взята из его книги «Алхимия финансов» (1987).

Цитата Тины Ландау, описывающей Филисию Рашад, взята из статьи New York Times«Филисия Рашад: найти радость в невзгодах своей роли в Head of Passes» (2016).

Книга «Конец одного романа» Грэма Грина была опубликована в 1951 году, эссе Джорджа Сондерса The Braindead Megaphone было опубликовано в 2007 году.

Лекция буддистского священника Дзенкея Бланша Хартмана (2001) доступна на сайте дзен-центра в Чапел-Хилл: /­hartman4.htm. Дата просмотра — 8 ноября 2016 года.

Вспышка озарения: щелчок

История о Бьярке Ингельсе и его цитаты взяты из бесед с ним в 2015–2016 годах.

Глава 7. Путеводная звезда, а не GPS

Я встречался с Шейлой Хин, Маргрет Вестагер, Крисом Воссом и Кэти Корисон в 2015–2016 годах. Я использовал наши беседы и отчет по их работе, чтобы создать эти профили осмысления людей с наивысшим мастерством.

Значимые различия

Цитаты Хьюберта Дрейфуса взяты из личного интервью, которое состоялось в его офисе в Калифорнийском университете в Беркли в мае 2012 года.

Сноски

1

Штат, в котором накануне выборов приблизительно равны уровни популярности кандидатов от обеих основных партий. Прим. пер.

(обратно)

2

Пер. с англ. В. Рынкевича.

(обратно)

3

Президент, главный управляющий и председатель совета директоров Starbucks. Прим. ред.

(обратно)

4

Французское блюдо – рагу из фасоли и мяса, которое готовится в горшочке. Прим. ред.

(обратно)

5

Еврейский Новый год. Прим. ред.

(обратно)

6

Пер. с англ. Н. Емельянниковой.

(обратно)

7

Пер. с англ. В. Постникова.

(обратно)

8

Соревнования по баскетболу среди команд колледжей проводятся в марте, в период эпидемий. Прим. ред.

(обратно)

9

Курцвейл Р. Эволюция разума. М. : Эксмо, 2016.

(обратно)

10

Традиционное мексиканское блюдо. Лепешка из кукурузной муки с разной начинкой. Прим. пер.

(обратно)

11

Подпольная система переправки беглых рабов и вообще чернокожих на Север США и в Канаду, существовавшая с начала XIX века до отмены рабства в США. Прим. ред.

(обратно)

12

Сделка, при которой инвестор продает отсутствующие на данный момент у него активы, рассчитывая на снижение их стоимости. После этого он приобретает их по низкой цене, но отдает по цене сделки. Прибыль инвестора — разница между первоначальной и сниженной ценами. Прим. пер.

(обратно)

13

Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Рост научного знания. М., 2004. Гл. 3. Прим. ред.

(обратно)

14

Поппер К. Р. Логика социальных наук // Вопросы философии. 1992. № 8.

(обратно)

15

Киндлбергер Ч., Алибер Р. Мировые финансовые кризисы. Мании, паники и крахи. СПб. : Питер, 2010.

(обратно)

16

Компания ReD Associates. Прим. пер.

(обратно)

17

Customer Relationship Management — система управления взаимоотношениями с клиентами. Прим. пер.

(обратно)

18

Включает в себя города штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси и Коннектикут. Прим. пер.

(обратно)

19

Перевод В. Топорова.

(обратно)

20

Элиот настаивал на деперсонализации поэзии. Прим. пер.

(обратно)

21

Вечерняя новостная передача телекомпании ABC News. Прим. пер.

(обратно)

22

Абдукция // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М. : Канон+, РООИ «Реабилитация», 2009.

(обратно)

23

Мухаммад Эмвази (1988, Кувейт — 2015, Сирия) — палач организации «Исламское государство». Прим. пер.

(обратно)

24

Обычная жарка мяса до исчезновения крови. Прим. пер.

(обратно)

25

Игра, участники которой формируют виртуальную команду из футболистов, чьи прототипы участвуют в реальных соревнованиях. Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

Предисловие. Конец мышления

Введение. Человеческий фактор

Глава 1. Осмысление мира

  Что такое «осмысление»?

    Насыщенные, а не скудные данные

    Саванна, а не зоопарк

    Творчество, а не штамповка

    Путеводная звезда, а не GPS

Глава 2. Кремниевая долина — это состояние души

  Допущения в основе прорывных инноваций

  Допущения в основе больших данных

  Допущения в основе беспрепятственной технологии

Глава 3. Культура, а не индивиды

  Аромат «Линкольна»

  Как приготовить тамале

  Вовлеченность в культуру и этапы мастерства

Глава 4. Насыщенные, а не скудные данные

  История о трех трейдерах

  Четыре типа знания

  Синтез знаний и распознавание моделей

  Возврат к литературной экономике

  Дисциплина и действие

  Из атмосферы в стратосферу

  Сила практической мудрости

Глава 5. Саванна, а не зоопарк

  Гуссерль, Хайдеггер и история об абрикосовом коктейле

  Побег из зоопарка

  На что похоже старение?

  Как люди воспринимают готовку?

  Три уровня эмпатии

  Шесть средств осмысления

    Знаки и символы

    Ментальные модели

    Теории социальных систем Никласа Лумана

    Теория управления впечатлениями Ирвинга Гоффмана

    Теория трех типов реципрокности

    Теория языка Витгенштейна

Глава 6. Творчество, а не штамповка

  Две истории видения

  Благодать и воля

  Дизайн-мышление: разбираемся в шквале чепухи

  Мартин решает проблемы

  Внезапное озарение: щелчок

Глава 7. Путеводная звезда, а не GPS

  Шейла Хин: стать одним целым с аудиторией

  Маргрет Вестагер: чтение «между правил»

  Крис Восс: понимание антагонистического мира

  Стать знатоком

  Магия осмысления

  Забота

  Значимые различия

Глава 8. Для чего нужны люди?

  Будущее заботы

  Рэндалл и решение 15:00

  Разрушение чар

Источники Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg